Главная страница | Ужасы | Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире

Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире
Ольга Васильевна Ярмакова
Существует пророчество про Судью, камень и великое разрушение. Судья уже действует, камень обнаружен, а вот где и когда случится катастрофа, известно только одному лицу – лелеющему месть долгие годы. И под удар священного возмездия угодят все, ведь для того, чтобы мир изменился, ему предстоит очиститься. Ото всех.

Ольга Ярмакова
Вихрь переправ: 4. Если жить хочешь в новом мире

Ледяная принцесса

Сомкнутые веки трепетали, от беспокойного сна глаза метались под тонкой кожей, словно загнанные зверьки. Ей снился сон. Нет, не один сон, а десятки разрозненных осколков. Тело наполнялось жаром, а внутри зарождалось пламя-бутон, но не подобное солнцу, а родственное смерти – чернильно-синее, обжигающее льдом, обращающее жизнь в снежный прах.
Кто-то звал её? Нет, это её срывающийся на хрип, полный отчаяния и ужаса, голос вымаливал у пустоты имена, ближе которых нет никого в мире.
– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!
Но чёрный туман – плотная завеса безвестности – поглощал её вопли, вбирал в себя, как бездонная вселенская дыра, чтобы назад уже не вернуть.

Подле спящей сидела молодая женщина с золотистыми волосами, с беспокойством наблюдая за нервозным верчением той, – будить ли сновидицу на границе сна и безумия? В спальню вошла другая женщина, в годах, но ещё держащая спину прямо и обладающая настолько пронзительным взглядом черных глаз, что у неподготовленного человека возникло бы неприятное ощущение нервозности и подавленности, осмелься тот скрестить свой взор с ней.
– Она почти готова, – едва окинув беглым взглядом, вынесла вердикт гостья.
– Но она едва держится, Евья, – слабо возразила ей Ирина Я?ншина, та, что сидела подле сновидицы, – я опасаюсь за её душу.
– Поздно страшиться, Ирина, поздно – поезд уже приближается к станции, – сухим, безапелляционным голосом отрезала Евья.
– Она так юна, – жалость переполняла Ирину, – бедняга.
Пожилая Евья, ирангийская шаманка и заклинательница, не торопилась колебать себя сожалениями при виде муки на бледном нежном личике девушки, борящейся со своими снами.
– Осталось недолго. От нас требуется – отстраниться и ждать. Девчонка должна собрать осколки в целое зеркало. Только так она вспомнит своё прошлое и получит себя целой.
Спящая издала болезненный стон. Ирина едва смогла победить порыв – встряхнуть мечущуюся девушку и разорвать оковы мрачного сна. Сон-прозрение, на который решились обе женщины, вытягивал не только силы из спящей, он мог стать темницей разума и души, навсегда приковав к постели бессловесной сломанной куклой. В комнате, хорошенько протопленной и вдобавок окуренной специальными травами, было невыносимо душно, но шаманка строго запретила открывать окна. Капельки пота, проступали на лбу девушки, стекали по вискам, увлажняя волосы и шею, тонкая ночная сорочка настолько промокла, что уже не скрывала девичьи формы. Борьба вошла в финальную стадию.
– Ну же, Зиновия, борись! – тихонько умоляла лежащую подле девушку Ирина. – Вернись, прошу тебя.
– Отойди, – приказала Евья. – Твой голос может сбить её с пути. Дай ей возможность самой выйти из омута, без помощи.
Зажав рот руками, Ирина Яншина порывисто встала, и в несколько шагов пересекла спальню. Она выскочила за дверь и притворила за собой. Только после, отняла ото рта ладони, дав громким судорожным вздохам выйти из груди. По лицу заструились слёзы.

Она парила в невесомости дымчато-чёрного тумана. Вокруг проносились яркие, красочные кусочки-элементы. Они то вились вокруг неё спиралями, то вдруг сбившись в стаю, устраивали круговорот, где она была центром, то устремившись куда-то вверх или вниз, резали темноту стремительными росчерками огненных комет.
Зиновия. Это её имя. Но в нём чего-то не доставало. Она сравнивала это с недосоленным супом, с песней без музыки, со смехом без звука. И тогда её охватила догадка – нужно схватить эти кусочки, поймать каждый. Зачем? Она не знала, но осознание накатило на неё так внезапно, что руки принялись цапать, ловить, хватать каждый кусочек пазла. И как только желаемое попадало в ловкие пальцы, пойманный элемент вспыхивал радужным переливчатым светом и впитывался в кожу. С каждым пойманным кусочком Зиновия полнилась, а тьма, в которой она застряла, постепенно светлела, хотя, поглощенная ловлей, девушка того не замечала. Охота увлекла её целиком.
У неё есть семья. Это знание наполнило Зиновию теплом и счастьем весеннего солнца. Она не одна, не считая Ирины, у неё есть мама и папа, и ещё кто-то, младше её. Ах да! Сестра. Оли, забавная шестилетка и надоеда, но всё же обожаемая старшей сестрой. Коротышка, с молочными, как у Зиновии, волосами, до пояса, с васильковыми глазами.
Вот бы сейчас услышать её стрекочущий голосок, услышать заливистый детский смех, смотреть в бесхитростные глазки…
Но что-то не складывается вновь.
Образ младшей сестры ускользнул, точно его вырвали, грубо отняли. И мама, и папа тоже вытекли из объятий, только что дополнив свою дочь памятью. Лови, Зиновия, лови горящие обломки комет и метеоров, они не обожгут тебя, они заполнят пустоты внутри тебя цветными картинками, сложат тебя заново.
Частичек осталось совсем мало, Зиновия оказалась превосходным ловцом.
Снова наваждение, снова картины прошлого, целого прошлого.
Папа, уполномоченный посол Мириса, с семьёй прибыл в столицу Иранга, Сунтуру, на международный съезд ООД. В широких кругах ООД расшифровывалась как Организация Объединенных Держав, младший брат Организации Объединенных Наций и серый кардинал за её спиной.
Зиновии только исполнилось семнадцать, и понятно, подобного рода мероприятия её интересовали ровно столько, сколько могла интересовать микробиология манекенщицу. Поездка не обещала ничего интересного, отнюдь, девушка ожидала скуку и непроходимую серость в среде политиканов и дипломатов.
Остаться дома одной ей не позволили из-за юного возраста и за определённые огрехи, которыми она и заслужила недоверие. В Мирисе остался Йерк, юный и немного хулиганистый гитарист из школьной джазовой группы. Их отношения после двух лет зашли в тупик, но почему-то неделя вдали наполнила сердце девушки тоской и надеждой на лучшее. Впрочем, старшая дочь посла не слыла бунтаркой или заносчивой девицей, но характер у неё колебался на грани меланхоличного покоя и взрывоопасного вулкана. Благоразумнее было держать её при себе, к тому же младшей дочери требовалось особое внимание, удовлетворить которое полностью мама была не в силах, будучи атташе при муже. Да, да – родители у девочек обе занятые личности.
Итак, супруги Эспен и Катина Стуре? и обе их дочери прибыли на недельный съезд в Сунтуру в конце июня. Эспен Стуре надеялся повлиять на сдерживание праведного братства, которое, как никогда прежде, обретало мощность в политических кругах и манипулировало действиями сильных сия в собственных интересах. Тонкости политических дискуссий и прений на закрытой площадке съезда не интересовала Зиновию, она стоически отсчитывала часы и дни, когда вернётся в родной Мирис, где её ждал куда занимающий мир тинэйджера. Единственным лучиком яркого света в хмурой Сунтуре была Оли, сестрёнка-выдумщица. У младшей дочки посла от рождения имелась тяга к выдумкам и фантазиям. Без проделок этой шустрой егозы Зиновия окончательно заскучала бы в чужом городе.
Но вот уже тягучая как кисель неделя подошла к концу, отец был доволен. Эспен гордо заверял домочадцев за обеденным столом в гостиничном ресторане, что ему и некоторым соратникам из Тартаррусы и Агнишандира удалось пробить брешь в узких кругах сторонников праведников, коих возглавлял некий Саркар, тип, по словам отца, жестокий и фанатичный. За тем же обедом и было решено перед отъездом домой, выбраться к местному озеру Титкуль, где, уже по заверениям местных ирангийцев, просто потрясающий пейзаж.
Для поездки дипломатическая миссия предоставила им машину с личным водителем.
Восторг, предвкушение чего-то нового и просто подъём настроения от скорого возвращения в Мирис переполняли Зиновию Стуре через край. Она готова была любить весь мир, без исключений. Пока машина неслась по лощёному руслу дороги, дипломатическая чета наслаждалась слушанием детского вокала младшей дочери, к которому с удовольствием присоединилась старшая. Смешки, шутки, подтрунивание друг над дружкой – вконец расслабили внимание людей, казалось, впереди ждёт только хорошее. К ликованию людей приобщились и две кошки – любимицы семьи, с которыми взрослые никогда не расставались. Зверьки мурлыкали, удобно разместившись в самом заду авто.
Дальше в подтверждение позитивного настроя показалось и само озеро Титкуль. Бирюзовая гладь в кольце белого песка посреди цветущей равнины.
«Это рай», – озвучила общее впечатление Катина Стуре.
Действительно, рай.
Оставалось перемахнуть через каменный мост, он возвышался над озером, цепляя краешек бирюзы, а после небольшой съезд к песочному бережку.
Серый автомобиль с тонированным передним стеклом возник впереди, словно из воздуха. Он мчался на скорости прямо по центру дороги, точно не давая встречной машине ехать по своей полосе. Водитель дипломатической машины отчаянно просигналил. Никакой реакции в ответ.
«Что это? Что он делает?» – воскликнула вмиг переменившаяся в лице Катина Стуре.
Её супруг, привыкший к сложнейшим ситуациям в профессиональной среде, хранил непроницаемость. Зиновия замолчала, она не испугалась, но удивилась происходящему. Оли по инерции допевала песенку. Кошки испуганно зашипели, взъерошив шёрстку, обе принялись пронзительно мяукать.
Водитель оказался профи. Он резко выкрутил вправо, до упора руль, дав по газам, тем самым уйдя от прямого столкновения, подставив свою сторону. Машины прошли впритирку, расцарапав бока.

Девчонка выкрикивала имена, болезненно стонала и прерывисто дышала. Если она не одолеет сон-прозрение, ей же хуже. Евья сцепила на груди худощавые руки. Напряжение во сне перешло в явь.
– Ну же, девочка, давай, выходи из сна, – приказывал шёпотом голос шаманки.
Что-то тормозило разум спящей на той стороне реальности. Что-то не выпускало её разум из своих пут.

Ещё несколько мотыльков-картинок порхало вокруг Зиновии, она прыгала, бегала, выхватывала их из колыханий пустоты. Та уже выцвела до дымчато-белого оттенка. Девушка только теперь заметила эту метаморфозу. Однако оставался последний фрагмент, который оказался самым юрким и быстрым из всех прочих. Но она и его нагнала и заполучила.
Пустота обрела первичный чистый цвет, от которого Зиновии пришлось зажмуриться. Белое свечение шло отовсюду, даже веки едва справлялись с натиском этого света. Но он проникал через поры кожи, вытравливая все тёмные пятна в её памяти, соединяя её сознание в единый костяк, без швов и рубцов. Она вспомнила всё!
Покушение не удалось с первого раза, но тот, кто управлял серым автомобилем, знал своё дело. Машина с рёвом, на полном ходу развернулась, сделав почти полный оборот и оставив на асфальте тёмные протекторные следы, помчалась за дипломатической.
«Это праведники, – коротко прокомментировал Эспен Стуре, стараясь придать голосу покой. – Они не сдались».
«Родно?й!» – произнесла Катина, оглянувшись назад, где затаились дети, вжавшись в сидения. У Зиновии и маленькой Оли уже не было иллюзий в намерении тех, кто управлял той машиной. Старшая сестра прижалась к младшей, пристегнув на всякий случай девочку ремнем безопасности. Зиновия пыталась и свой ремень пристегнуть, но никак не могла попасть в замок, рука сильно дрожала.
А дальше всё произошло за одну секунду.
Позади раздался грохочущий звук, похожий на выстрел и хлопок одновременно, автомобиль с семейством Стуре резко бросило в сторону. Машина пробила каменное ограждение на мосту и полетела вниз, в спокойную бирюзу.
Всё. Дальше ничего. Совершенно ничего.
Зиновия Стуре? открыла глаза, не боясь больше света и его беспощадной мощи. Но ничего не произошло. Глазам не было больно, зато внутри неё разрасталась горечь. Что произошло дальше? Что с мамой и папой? А Оли?
Перед взором возникали любимые родные образы.
Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.
Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!
– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!
Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.

Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.
Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.
Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.
– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.
Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.

Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.
И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:
– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!

Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.
– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.
Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…
Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.

Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…

Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.
– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.
То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.
– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.
Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.
– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?
Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.
Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!
– Как душно, – прохрипел голос девушки. Как же жарко в спальне!
– Теперь можно, – разрешила Евья, тяжело плюхнувшись на табурет. Гребень она положила на ткань, в которую он был завернут.
Ирина поспешила раскрыть окно, правда, не целиком. На улице чернела ночь переменчивого декабря, нынче ночи теряли промозглость и накалялись студеностью, готовясь к настоящей зиме.
– Мои родители, сестра. Что с ними? Они спаслись? – заговорила Зиновия, как только до неё дошёл поток свежего воздуха.
Как же горчило в горле от нажжённых в комнате трав! Гадость! Девчонка поморщилась, прогоняя прочь соблазн сплюнуть с языка травянистый вкус.
– О! – выдохнула обречённо Ирина Яншина, отводя в сторону глаза.
– Ира, – требовательно зазвучал голос её младшей подруги, – ответь.
Нервно сглотнув, приятельница, что старше была всего на восемь лет, нехотя встала, подошла к книжному шкафу и, вытащив пару увесистых книг, извлекла с полки сложенный вчетверо газетный лист. Развернув его, она не глядя в глаза Зиновии, протянула. Столько жалости за полгода проживания в лице спасительницы девушка ещё не видела. Недоброе предчувствие спазмом перехватило горло, но пальцы уже хватко вцепились в газетный край, точно так же, как ловили кусочки пазла памяти.
Это была передовица столичной газеты «Вестник Иранга». Руки задрожали, ещё не читая, Зиновия уже знала – случилось непоправимо страшное. Оглавление: «Дипломат из Мириса погиб в водах Титкуля».
В носу защипало, воздуха катастрофически не хватало, тело пробила крупная дрожь. Но даже сквозь пелену выступивших слёз она упрямо читала – от первой буквы до последней.
«В субботу 29-го июня машина с дипломатом из Мириса, Эспеном Стуре, а также с его супругой, обеими дочерьми и водителем упала с моста в озеро Титкуль, куда, очевидно, ехало семейство отдохнуть после завершения съезда ООД. О катастрофе стало известно после анонимного звонка, сделанного женщиной, отказавшейся называть своё имя. В результате погибли Эпен Стуре, его супруга Катина и водитель Вендель Ноак. Тела дочерей – 17-летней Зиновии и 6-летней Оливии не найдены. Поиски продолжаются. Предварительное заключение причины катастрофы, приведшей как минимум к трем смертям: водитель не справился с управлением автомобиля, превысив допустимую скорость при пересечении моста. О дальнейших деталях расследования читайте в следующих выпусках нашей газеты».
– Чушь! Вендель – превосходный водитель, – взъярилась Зиновия Стуре, скомкав газетный лист так, словно он сам только что говорил. – В нас стреляли, потому машину и занесло.
Не зная как утешить подругу, Ирина дотронулась до плеча, но та порывисто вырвалась и подбежала к распахнутому окну. Зиновия и не подозревала, как слаба. Ноги еле держали, ей пришлось опереться руками о подоконник, чтобы не свалиться на пол. Глубокими вдохами она заглатывала воздух, пересиливая навалившуюся истерику: мама и папа мертвы. Их больше нет! Она никогда больше не увидит папиного ироничного взгляда и не услышит мамин заразительный смех.
Но сестра? Оли! Этот маленький огонёчек в сердцевине черноты обдал надеждой. Она, не оборачиваясь, спросила:
– Оли нашли?
– Дорогая, ты бы отошла от окна. Ты пропотела, а воздух ещё холодный, – заметила в ответ Ирина.
– Ответь, прошу.
– Нет, её не нашли, как и тебя, – уточнила приятельница. – Это я звонила в тот день в полицию. А тебя спрятала у себя. Ты была так беспомощна и всё время бормотала про праведников.
Девушка медленно обернулась, на фоне чернеющего окна её ночная сорочка показалась Ирине саваном, отчего её передернуло. Глаза с унаследованным редким сапфировым оттенком сверкнули гневом.
– Значит, официально я мертва?
– Пропала без вести, так вернее сказать. Но через полгода, вероятно, следствие остановят и тебя официально признают погибшей.
В комнату вбежал маленький зверёк. Фенек. Миниатюрная лиса смотрела большими тёмными глазами на Ирину, к которой у неё была особая привязанность. Короткая заострённая мордочка ткнулась в щиколотку хозяйки, потёрлась большими ушами, требуя внимания.
– Не сейчас, О?лумб, не сейчас, – безрадостно отмахнулась от любимца Ирина.
Фенек приподнял мордочку, коротко тявкнул и выбежал из спальни прочь, только и мелькнул пушистый хвостик с чёрным кончиком.
– Но она могла спастись, как и я! – схватилась за соломинку Зиновия. – Её также мог кто-то выловить, подобрать. Тело же не нашли.
– Не питай иллюзию, детка, – раздался голос старой шаманки. – Под Титкулем расположена целая сеть пещер, которые настолько протяжённы, что проходят под горным краем Шлохх до самого Лихого моря. Титкуль немало прибрал наивных душ, прельстившихся покоем его глади. Тело твоей сестры уже давно могло достичь моря.
– Нет! Неправда! Я её пристегнула ремнем. Если бы она утонула, то ее бы обнаружили вместе с родителями! – истерично запричитала Зиновия. Как же больно и горько в горле!
– Но, милая, такой исход мог произойти, – примирительно вставила Ирина и тут же пожалела.
– Нет! Оли жива! Жива! И я её найду!
– Хорошо, хорошо, – испугано зашептала та, что приютила сироту. – Только отойди от окна, пожалуйста.
Ирину поманила к себе рукой Евья.
– Она вернулась не одна, – прошептала шаманка женщине на ухо, когда та подошла. – Я чувствую в ней силу, которой прежде не знала и которой равных нет во всём Терриусе. Это страшная сила, разрушительная.
Ирина недоумённо посмотрела на заклинательницу – только ещё этого не хватало. А гнев Зиновии набирал обороты.
– Праведники! Это они виновны в смерти папы и мамы. Это из-за них пропала Оли. Ненавижу их! Не-на-ви-жу их!
Ярость клокотала в ней подобно бурлящему вулкану. Руки, откинутые назад, сжались в кулаки. Спина выгнулась. Миндалевидные глаза, широко распахнутые, побелели. Лицо исказила маска свирепости. Сущая фурия. Ирина утратила дар речи, она не узнавала свою подругу, милую, тихую девчонку, приветливую и безобидную.
Но Евья сообразила, что к чему. Гребень снова оказался в её руке, а затем она ловко подскочила к беснующейся «пациентке» и снова вогнала в растрёпанные волосы перламутровый гребень. Изумление сменило гнев на милом личике Зиновии. Она бессильно осела на пол, на четвереньки. К ней подскочила Ирина и притянула к себе. На плече приятельницы девушка разрыдалась.
– Держи при себе этот гребень, девочка, – назидательно и сухо произнесла шаманка, неспешно укладывая не пригодившиеся травы в котомку. – В тебе огонь разрушения. Он будет поджидать, когда гнев возьмёт верх над тобой и воля твоя над ним ослабнет. Гребень не даст тебе утратить контроль. Не забудь.
И Евья, не прощаясь, ушла.
Когда рыдания сошли на нет, а Зиновией завладело туповатое чувство покоя, она отпрянула от терпеливо сидящей подле Ирины и посмотрела той прямо в глаза. Раскрасневшие мокрые сапфировые, а напротив серо-зелёные, с тёмными кругами под глазами от недосыпа и тревоги.
– Ира, ты мне как сестра, – ослабшим голосом выговорила Зиновия. – Нет, ты больше. Ты как близкая подруга. Помоги мне, прошу! Помоги найти Оли и отомстить праведникам!
Ирина Яншина отшатнулась. Тягаться с праведным братством – чистейшее безумие! Это всё равно, что рубить головы гидре – неблагодарное, а главное, опасное предприятие.
– Умоляю! Ира, кроме тебя у меня никого нет!
Столько мольбы, боли и просьбы было в сапфировых очах девушки, что жалость взяла верх.
– Хорошо, я попробую. Я сделаю всё, что смогу, Зиновия. Но и ты должна кое-что сделать.
Младшая товарка согласно закивала головой.
– Ты откажешься от своей фамилии. Возьми фамилию матери или придумай себе иную. И лучше тебе на год затаиться. Пусть праведники уверятся, что их операция с мостом через Титкуль прошла успешно.
Как ни странно, Зиновия твёрдо кивнула. У мамы была красивая фамилия в девичестве: Руссу. Зиновия Руссу. Это звучало как начало чего-то многообещающего. Как приговор для праведников.
– Хорошо, Зиновия. С этого и начнём, – медленно встала на ноги Ирина Яншина, помогая подняться и подруге. – Как только ты окрепнешь, мы начнём поиск твоей сестры. Когда я тебя нашла, твоя память при тебе была неполной. Могло подобное произойти и с твоей сестрой. Она маленькая, будем надеяться, что она спаслась и в добрых руках. А теперь иди, ложись и спи. Ты вымотана, я тоже. Нам обеим нужно отдохнуть. Поговорим позже.
Зиновия безропотно улеглась обратно в кровать и почти сразу уснула. Ирина захлопнула окно и, постояв недолго подле мирно спящей девушки, отправилась в свою комнату. Заворачиваясь в постели в одеяло и уже ощущая давление сна, она подумала: «Она не отступится. Слишком упёртая. И чертовски милая. Она меня утянет в омут. Мы обе утонем».
Сон изгнал беспокойство, разгладив мысли и морщинки на лбу Ирины. Во сне она улыбалась.
На улице около дома впервые объявился волк. Шкура его белела почти точь-в-точь, как та пустота, из которой вырвалась Зиновия Руссу.

1. Точки стали запятыми

Неприятное ощущение – не до конца быть в курсе дел. С ним и раньше случались «заминки», но никогда ещё он не оказывался в подобной неловкой ситуации, как на площади Свободы.
Мальчишка и упырь ускользнули. В который раз? Это уже раздражало. Всё же было рассчитано, хотя стопроцентной гарантии никогда нет в операциях подобного рода, но всё же, всё же… Проигрыш выпал на минимальный процент, а Саркар хоть и одержал в сражении верх, проиграл снова. Ещё такой проигрыш и стул под ним качнётся.
И Митке подлил масла в огонь своим трусливым бегством. Жалкий тип, кретин! Самоуверенный выскочка рассчитывает на поддержку Совета Держав, будто им есть до его ничтожной фигуры интерес. Хотя, среди этих высокомерных олухов найдётся горстка завистников. Ох, и затрясутся их жалкие ручонки, выпятятся сластолюбивые рты – прям жабы во время спаривания, – когда им предложат его голову на золотом блюде!
Ещё и чету Катуней преподнесёт, недомерок жадный. Ставка высока как никогда. Время ошибок прошло, теперь нужно ставить на осторожность и… беспрекословность. Не давать никому очухаться, никакого двоемыслия, никаких оглядок назад – гнать это серое стадо вперед, к обрыву, и чтоб не смели блеять. Если дать слабину – растопчут.
Флегонт Саркар исходил вдоль и поперек свой кабинет, но движение не приносило желаемого успокоения. Он нервным шагом подошёл к большому оконному проёму.
Декабрь с переменчивой погодой, с плюса на минус, только подливал разочарования в его мятущиеся мысли. Серая панорама за окном не радовала и не ободряла глаз, даже слабые потуги зимы в виде тщедушной снежной посыпки никуда не годились. Бессменный помрачнел ещё сильнее.
– Господин, – с верхотуры книжного шкафа осмелился подать голос Алконост, серый филин, единственный обладал привилегией на вмешательство в сумбурный ход рассуждений союзника.
Саркар не отозвался, застыв на месте, словно унылый городской пейзаж его околдовал.
– Господин, – позвал снова прислужник и, тревожась за душевный покой союзника, покинул дневное прибежище, спикировав на стол.
Дуновение воздуха от взмаха птичьих крыльев, очевидно, вырвали человека из пучины мрачных раздумий. Праведник №1 едва заметно дрогнул и повернулся спиной к уличной панораме.
Филин смотрел на союзника в упор большими круглыми глазами, окрасившимися в из жёлтого зелёный цвет от беспокойства. Проницательный взгляд выцветших, как небо над городом, бледно-серых глаз скрестился с выразительным взором совиных глаз. Лёгкий прищур человеческих глаз без слов выразил: что предлагаешь?
– Да, много мышей ускользнуло из цепких лап, но, господин, ты упускаешь из виду ещё одну мышь, – вкрадчиво произнёс филин, не моргая и не отводя круглых, как блюдца, очей, как бы ему не по душе был хмурый настрой союзника.
– Ты о той белокурой девице, что так лихо подставила упыря? – поддержал игру в гляделки Саркар, уподобившись прислужнику и неотрывно, смотря в глаза напротив. – Серьезно? Равнитель?
Человек говорил небрежным, даже пренебрежительным тоном, но Алконост превосходно изучив за столько лет сотрудничества своего союзника, тут же уловил потаённый страх, затиснутый праведником вглубь, и в первую очередь, от самого себя. А лучший способ побороть страх – вытащить его наружу и, набравшись мужества, сразиться с ним. Прислужник должен помочь, в том его обязанность.
– Не стоит недооценивать роль Судьи в нашей игре, – учтиво обозначил Алконост, но голова его держалась прямо и гордо. – Правда я знаю о Равнителе ровным счётом ничего, но должны быть источники, в которых мы раскроем его суть и предназначение. Одно мне стало ясно после площади Свободы: Равнитель не на нашей стороне, ровно, как и не на вурдалачьей.
– Об этом и я догадался, проницательный мой друг, – иронично подметил союзник, однако в его бесцветных глазах мелькнул интерес.
– Не стоит сбрасывать её со счетов, господин, – упрямился совиный взгляд. Саркару ли было не понимать, как тяжело филину держать его взор. Упрямый чёрт! – Твоей сильной стороной была и есть внимательность к мелочам, мимо которых большинство пройдёт мимо. Именно эта способность и выделила тебя среди прочих. Дьявол прячется в мелочах. Так давай вместе вытащим его и посмотрим, с кем имеем дело.
– Так ты уверен, что на поле появился новый игрок? И его стоит опасаться? – В голосе мужчины, до того ровном, прозвучало любопытство и даже нечто, близкое к надежде.
– Я не знаю, что несёт в себе Судья, но источники нам раскроют его интерес. А интерес у Равнителя точно есть. И какова его роль в нашей игре, выяснится после того, как мы изучим все необходимые материалы.
– Допустим, – задумчиво проговорил Саркар, медленно отводя глаза.
В этом «поединке» в гляделки он решил доставить удовольствие филину – стать победителем, в виде редкого исключения. Всё же прислужник наравне делил с ним жизнь, а это неоценимо.
Алконост уловил в отведённом взгляде бледно-голубых глаз знакомый лукавый проблеск – союзник уже что-то строил в голове, придумывал новую комбинацию. Флегонту Саркару просто жизненно необходимо изнурять мозг заковыристыми ходами и дальновидными перспективами. Если бы не стезя праведника, из него вышел бы великий шахматист.
Медленным, степенным шагом Бессменный проследовал к письменному столу и уселся в широкое комфортное кресло. Пододвинул ноутбук и, включив его, ввёл в поисковую строку комбинацию из букв.
– Что ж, Алконост, начинаем новую партию, так сказать, с нуля, – изрёк он, кликая мышью на ссылки. – Напомни мне вечером о Митке: нужно связаться с А?лькамом Име?ром в Совете Держав. У него обязательства передо мною, придётся ему немного запачкаться, чтобы удержать превосходство голосов за моей персоной. И ещё! Катуни. Они теперь обуза. Эти свидетели должны исчезнуть из Буэро. Дурак Митке думал, что помог этим бедолагам, вызволив их отсюда, а я ведь и не собирался их трогать. Помурыжались бы чуток под землёй, а там, гляди и сынок бы попался. Отпустил бы старших, на кой они мне? А Митке им всё подгадил этим побегом. Что ж, им же хуже.
– Всё правильно, господин, всё верно, – обрадовано заухал прислужник, серые перья взъерошились на его голове.
Главное, направить темную энергию союзника в нужное русло, которое уже полно мутной водицы. Филин, довольный собою, раскинул большие крылья и за пару взмахов поднялся обратно на шкаф. Теперь можно насладиться сном до самого вечера, пока господин занят.

***

Зиновию поглотила ярость.
Её сотрясал гнев, о котором она подзабыла за тринадцать лет. Её лицо заливали слёзы, горькие, обжигающие кожу, но она их не отирала, считая священным покаянием.
Перед той, что вдохнула вторую жизнь и одарила надеждой.
Перед той, которой она пожертвовала. А та согласилась, хотя у неё ещё вся жизнь стояла впереди с любимым мужчиной. И где теперь оба? И кто виноват? Планы, расчёты, ставки – всё чушь! Всё даёт осечку, всё идёт не так, как по сценарию, как бы ни был тот хорош.
И снова праведники перечеркнули её волю. Снова он. Саркар, Бессменный, №1. Это имя горело выжженным клеймом внутри неё. Сколько же она должна ещё принести жертв в угоду вселенной, дабы та, наконец-то, исполнила её волю?
Ирина Лотар. Иришка Яншина. Преданная и искренняя, верная до конца дружбе. Её наречённая сестра. Старшая подруга. Её больше нет на этой планете. А всё потому, что Зиновия всего предусмотреть не могла. И Олумб, этот маленький славный фенек, наверняка разделил участь хозяйки, ведь на площади лиса не было.
Пришлось переправляться не в Орангек, так рисковать она не собиралась, а в дом Салины Аликуды, в Фиренце. Цыганский район Калаис-Виве-Куи на первых порах сгодится для того, чтобы переждать и придумать новый план. Правда, Салина на редкость навязчива, но зато покорна и до невозможности глупа. Что ей не скажи – всему верит и всё исполнит.
Но как же досадно, что ноутбук остался в особняке Астрогора! И как она забыла его захватить с собой, когда оправилась на площадь Свободы? Ведь знала, что не вернётся. Ладно, ничего критичного, даже если ему удастся взломать её пароль, большую часть информации она стёрла перед началом операции «Вьюга». Словно в будущее глядела. Правда, там остались кое-какие записи. Но что с того?
И всё же, исступленно завывая, мучилась бывшая хозяйка Голубой комнаты орангекского особняка. Столкнув вурдалаков и праведников, выставив между ними буфером мальчишку-всеслуха и его незадачливых друзей, она не получила и доли желанного удовольствия. Всеслух – всего лишь парень, которому не посчастливилось родиться с особым даром. Отчасти, Зиновия Руссу жалела его. Но так нужно. Он был пешкой, немаловажной в её игре.
Револьд? Выкарабкался ли он из той заварухи? Он мог, это недюжий человек, хоть и держится тёмной стороны. Есть в нём что-то, что влёчет. Какой-то скрытый интерес. Но он, как бравый моллюск, крепко держит створки запертыми, и отдаст жемчужину только под натиском ножа. Даже жаль, если он не избежал худшего. Из него мог бы выйти толковый лидер, если б он не выбрал вурдалаков.
Саркар, вот кому она желала всем сердцем смерти. И желательно, мучительной и медленной. Такую, чтобы у него душу жгло, как горит у неё до сих пор. Этот выродок не должен ходить по земле, дышать с нею одним воздухом и обладать такой властью!
Ничего, она может ещё подождать. Всё-таки тринадцать лет ждала, так что несколько дней, недель или месяцев уже не имеют значения.
Миру нужен баланс. А она Равнитель, Судья, Госпожа судеб. Она восстановит баланс. Пусть для этого придётся пожертвовать всем миром.
Но прежде – оплакать этот мир.

***

Если всё, что происходило с ним и его компаньонами до того момента, ещё поддавалось хоть какому-то разумному обоснованию, то следующий шаг рвал все логические цепи вдрызг.
Наверняка жалость – поводырь совести и отголосок сострадания.
А как иначе можно было разъяснить себе, что главный преследователь, подлец и, вдобавок, вурдалак (пусть и раненый) нашёл опору в виде Матфеева плеча (пусть и частично), когда по всем канонам и доводам рассудка его нужно было оставить доживать последние минуты на влажной от снега мостовой площади Свободы?
Конечно, легче всего свалить эту новую оказию на хрупкие плечики Лукерьи Баранки. Как-никак подстреленный субчик – её бывший любовник. Она не пожелала его оставлять. Оно и понятно. Но не мог же Матфей допустить, чтобы и Луку подстрелили, пусть и из-за глупости. Вот и подставил плечо, а за ним и Виктор Сухманов, крепко сжав губы и свою гордость. М-да, не всякий день увидишь, как влюблённый парень помогает на себе тащить полуживого любовника возлюбленной.
Но кто-кто, а Эрик Горденов поразил Матфея Катуня сильнее прочих. Правда, прежде он стребовал с Лукерьи, без злобы, без желчи, но прямо и загибая пальцы на ладони для вящей убедительности.
– Зачем? Ну, объясни, зачем мы его с собой взяли?! Сколько бед по его вине: Нил, Юнка, Карасу, ты, в конце концов! Да ему же плевать на тебя. На всех.
– Это вопрос баланса, Эрик, – спокойно ответила Лукерья, её пальцы ухватили прядку рыжих волос и убрали за ухо. – Если бы мы его оставили там, он попал бы в руки Саркара.
– Ну и пусть! Поделом! Одним негодяем стало бы меньше, – тут же выпалил парень.
– И тогда бы нам достался самый большой и мощный негодяй, которого некому было бы притормозить, – вразумительно парировала девушка, устремив на собеседника укоризненный взгляд карих глаз, продолжая разжёвывать очевидный факт. – Нам же самим невыгодно, чтобы Астрогор погиб или стал пленником праведника. Пока он жив, – а я надеюсь, что он выкарабкается, – у нас есть буфер. Поверь, у Револьда есть причина жаждать смерти Саркара. Нам выгоднее, чтобы он остался в игре.
– А может, в тебе говорит влюблённость? – язвительно отверг доводы приятельницы Философ.
Виктор Сухманов сделал вид, будто не расслышал эту колкость, но внутренне напрягся.
– Не буду отрицать, чувства до конца не угасли, – невозмутимо ответила Лука. – Но на данный момент я выступаю за общие интересы, а не за себя лично. Астрогор нужен нам живым. К тому же он нам обязан жизнью, а я хорошо его изучила за то время, что жила в его доме: он не любит долго оставаться в долгу.
– И что же? Хочешь сказать, что он прямо сейчас откажется от посягательств на Мафа и станет нам добрым товарищем? – зло усмехнулся парень, эмоционально махнув руками.
– Нет, такого не произойдёт. Но мы добьёмся лучшего – мы заручимся его нейтралитетом.
Аргумент прозвучал более чем здраво. И вот тут Эрик всех удивил.
Эрик, которому сильнее других досталось, не считая пропавшего Нила Хотина. Эрик, чьего прислужника убил Волкодлак, волчий пёс Астрогора. И именно Эрик, как только ворон и филин перенесли ребят с площади Свободы на проспект Воображения, – до забавности узкую улочку, пересекающуюся с улицей Волхвов, – предложил новый адрес отправки. Благо у ребят появилась временная передышка, и можно было провести дальнюю переправу по всем правилам.
– Белручей, – не задумываясь, скомандовал юноша, отчаянно тряхнув хвостиком каштановых волос.
Матфею сразу подумалось, что приятель не с бухты барахты вытащил это название, которое показалось смутно знакомым.
– А где это? – поинтересовалась Лука, с тревогой вглядываясь в лицо раненного вурдалака.
По правде, дела Револьда Астрогора казались совсем никчёмными: бескровное лицо с посиневшими губами на безвольной голове являло прескверную картину. К тому же ранение оказалось сквозным, срочно требовалось обработать и зашить рану. Но сдавать в больницу лидера вурдалачьей группировки – равносильно сдаче его в руки Саркара. Праведное братство контролировало фактически все сферы деятельности в государстве. Во всяком случае, в Вирии, где и располагался их головной офис.
– Это за Горницами, в пятидесяти километрах на севере, – уточнил Эрик Горденов.
– Но это же не так далеко от Горниц, Философ! – пришла в недоумение Юна Дивия.
Эрик невозмутимо повёл плечами и в своей излюбленной степенной манере удосужился «дожевать» выданную информацию.
– В том и смысл: нужно прятаться под самым носом. Всё дело в наглости, от нас этого не ждут. До сих пор мы скакали, как блохи, по карте Терриуса. Да, в Горницах, наверняка, нас ожидают, но в глуши под Горницами – вряд ли.
Сеера, чёрная миниатюрная кошечка и вторая прислужница молодого человека, одобрительно мяукнула – план союзника ей пришёлся по душе. Большой дымчатый кот Виктора Сухманова, Лиандр, напротив, настороженно водил ушками. Вот кто не знал покоя, так Рарог – саламандр переворошил внутренность рюкзака на спине Матфея, вереща, взвизгивая и тараторя свои любимые поговорки.
– Погоди, а где мы будем жить в этом Белом Ручье? И что это такое? – окликнул, морщась, Виктор Сухманов.
Основная тяжесть Астрогора досталась ему, а кровь, которую кое-как заткнули разорванной надвое футболкой того же Виктора, долго сдерживаться не могла. Вдобавок натёкшая из раны кровь вурдалака хорошенько перепачкала куртку Виктора, равно как и Матфея. В таком виде небезопасно попадаться на глаза обычному обывателю. Хорошо, что проспект Воображения после полудня насчитывал только их жалкую компашку, но кто знает, долго ли?
– Белручей – небольшой посёлок, – терпеливо добавил Эрик к вышесказанному. – У нашей семьи есть старый знакомый. Эдуард Ба?рсгард. Он давно перебрался в Аркону, а дом не стал продавать – туда на всё лето приезжает, отдыхает от суеты столицы. А нам разрешил в любое время приезжать и жить в его доме, когда он в отлучке. Это даже лучше для дома, если кто-то за ним присмотрит.
– А вас знают в Белручье? – задала вопрос Лука.
– Ну, соседи, те знают. Но не так чтоб хорошо. Но лица наши там примелькались. Говорю, посёлок небольшой.
Ребята переглянулись. Раздался тихий, как звук сквозняка под порожком двери в ветреный день, стон Астрогора. Следовало торопиться с действиями.
– Вариантов нет, – подвела итог Юна Дивия. – Что ж, пора уже возвращаться в родные края, пусть это даже и глубинка.
Наскоро оцарапав запястья ножом и отсчитав необходимое количество кровавой платы переправщикам, компания друзей крепко сцепила руки, прижала прислужников и отдалась воле навалившегося на них вихря переправы.

***

У зимы свои преимущества и одно из них – ранний приход вечера.
Когда вихрь переправы развеялся на окраине посёлка, сумерки давно загустели и налились чернилами. Небо, чистое и безоблачное, уже поблёскивало ранними звёздами. Землю, в сравнении с мостовой Арконы, покрывал добротный слой пушистого снега. За пределами больших городов, особливо в глубинках, зима сбрасывала стеснение и, не встречая препон в виде тёплого, пропитанного испарениями городского воздуха, распоясывалась в полной мере. Стужа, снегопад и хрустальный воздух – естество.
– Нам нужна тёплая одежда, – пробормотал Эрик Горденов, кутаясь в куртку, которой разжился в Агнишандире.
Любимое пальто Философа осталось у стен Белого храма, впрочем, и оно бы теперь не особо спасло – зима уважает шубы, дубленки и пуховики. Утепляться нужно всем.
Белручей встретил чужаков тьмой улочек и россыпью золотисто-медовых глазниц домов. Словно дремавшие наседки, рядками, нахохлившись и зарывшись ногами в снег, ютились деревянные домишки, чьи дымоходы чадили небо.
Путешественникам повезло не столкнуться с местными, пока Эрик вёл их по одному ему известному маршруту. Временами в морозный воздух вливались соблазнительные домашние запахи: кто-то ужинал жареной картошкой со шкварками, у кого-то пеклись пироги, а где-то лакомились тушёной капустой с мясом. Словно тонкие незримые нити, ароматы пронизывали пространство улицы, раздражая голодные желудки путников, соблазняя, наполняя горечью бессрочного блуждания и грустью воспоминаний об отчем доме.
Дом Эдуарда Ба?рсгарда вскоре отыскался. Это оказалось довольно причудливое строение, состоящее из двух этажей: нижний был сложен из красного кирпича, а верхний – сколочен из деревянных брусьев. Треугольник крыши из асбестоцементных листов венчал дом. Жилище с тёмными окнами окружал, как и полагается, аккуратный деревянный забор с высокой калиткой на замке.
– И как мы туда пройдем? – шепотом поинтересовался Виктор, силы его уже были на исходе, но он старался не показывать истинного положения дел, нарочито держа спину ровно.
Кто бы знал, как тяжело ему это давалось с ношей в виде полуживого вурдалака. Хотя Маф знал, он шумно дышал, всё чаще подтягивая Астрогора, не желая, чтобы «груз» целиком пал на плечо товарища.
– Всё в порядке, – заверил Эрик Горденов, наклонившись и шаря рукой внизу.
То ли для виду, то ли для дополнительного крепления хозяева снабдили основание каждой доски забора приличным валуном. Из-под одного из них, поворошив снег, юноша вытащил маленький пластиковый пакет, в котором хранился ключ от калитки.
– Всё продумано на случай, если хозяева забудут или потеряют ключ, или кто-то с их разрешения пожелает пройти через калитку, – самодовольно ухмыльнулся Эрик, демонстрируя друзьям ключ, точно тот – сокровище древнего клада.
– Ага, а мы – те самые кто-то, – сквозь зубы иронично процедил Матфей, мысленно подгонявший приятеля. – Может, ускорим процедуру?
Эрика просить дважды не стоило. Ключ от самого дома, как и его собрат от калитки, оказался в полиэтиленовом пакете над входной притолокой двери.
– Госпожа, я оставлю тебя. Настала пора охоты. Я вернусь утром, – попрощался Элигос с Лукерьей Баранкой и улетел в ночное небо.
Филин единственный, кто оставил компанию, остальные прислужники предпочли провести ночь в убежище стен.
От долгого отсутствия хозяина дом отсырел и промёрз – внутри оказалось чуть комфортнее, чем снаружи, единственное отличие состояло в том, что здесь не дул ветер. Хорошо, что дядя Эд, как по-местному звал знакомого Эрик, слыл предусмотрительным и рачительным владельцем: электричество работало без сбоев, поленница забита до отказа, а в кладовой хранилось предостаточно запасов, чтобы спокойно прожить месяц, если бы возникла такая необходимость. Даже с водой порядок: в доме устроен водопровод путем подвода от скважины. Правда, прежде чем получить прозрачную воду, пришлось около десяти минут сливать мутноватую жидкость, но то пустяки.
Первым делом, когда вода очистилась, вскипятили небольшую кастрюльку на электрической плитке. Теперь можно было полностью заняться Астрогором. Раненый так и не пришел в сознание, и Лука страшилась мысли, что уже поздно, что бесценные минуты упущены, но пульс, пусть и тщедушный, уверял в обратном. Очевидно, у вурдалака имелись причины задержаться на этом свете.
– Лучше бы дали ему спокойно отойти к праотцам, – внёс своё мнение по поводу спасательной операции Гамаюн. Ворон по привычке занял позицию на дверце кухонного шкафчика.
– Ты прав, это было бы лучше и легче, – Матфей согласился тихо, так, чтобы не услышала Лука, косясь в её сторону. – Но иногда то, что легче и лучше на первый взгляд, после может выдать худший результат. Лука права: нам нужна подстраховка, а вурдалак – наш единственный козырь на сегодняшний день. Точнее, ночь.
Ворон предпочёл опустить продолжение своих взглядов на перспективу «козыря», удовольствовавшись созерцанием сверху на копошение людей.
Раздев Астрогора по пояс и пристроив на диванчике, который располагался в гостиной, она же служила и одной из спальных комнат, девушки осторожно промыли раны и, продезинфицировав найденные иглы, заштопали на свой лад. Аптечка также порадовала: в ней кроме йода и ваты с марлей, оказался пристойный набор блистеров с разноцветьем таблеток и разнообразием названий, некоторые были незнакомы.
– Ну, дядя Эд не совсем здоровый, – попытался дать разъяснение изобилию пилюль Эрик, вертя в руках некоторые экземпляры. – У него хронических много болячек. А у тети Нади, его жены, вечное давление. Вот они и держат аптечку битком набитой.
Сеера уже обошла весь первый этаж и теперь тёрлась о ногу союзника, неоднозначно намекая, что неплохо бы приступать к ужину, но Эрик то ли не распознал красноречивого сигнала прислужницы, то ли попросту игнорировал.
– Очень хорошо, что твои знакомые хроники, – с милой улыбочкой произнесла Лукерья, изучив всё содержимое и выудив один блистер. – Антибиотики сейчас кстати.
Она растолкла белую таблетку и смешала её с водой в стакане, а после влила в полуоткрытый рот Револьда, так, словно до этого имела стаж медсестры. Из горла мужчины донесся булькающий звук, но он тут же прекратился.
– Он в глубоком сне, очень хорошо. Пульс вроде ровный. Теперь можно заняться ужином. Я так голодна! – потягиваясь и зевая, выговорила бывшая шпионка, укрывая былого любовника найденным в платяном шкафу стеганым одеялом.
К тому моменту дом уже начал прогреваться, благодаря стараниям парней – Виктор Сухманов, привыкший топить дом дровами, скоро оживил печное нутро, подкормив его старыми газетами, кипа которых хранилась неподалеку, а Эрик с Матфеем натаскали дровяные горбыли в дом со двора.
– Осина. Хорошо, – похвалил Виктор.
Эрик и Матфей оказались худшими знатоками: в их домах отопление было газовым.
Лиандр единственный, кто отважился снова выйти на морозец, сопроводив людей до поленницы и обратно. Рарог, никогда не любивший холод и сквозняки, оно и понятно – куда ящерице до кошки или совы – выбрал самое тёплое местечко: устроился на табуретке с мягким сидением, которое специально поставили ближе к печке. Там ящер блаженно и задремал.
Постепенно запах плесени и промозглой сырости отошёл, чугунная печурка работала на совесть. По словам Эрика, в соседних домах печи были сложены из кирпича, по старинке, но там люди жили круглый год, а в доме, где семья обитала только несколько месяцев в году, да и то в летний период, смысла в таком громоздком устройстве нет.
– А на втором этаже? Там как с отоплением? Всё-таки вторая часть дома из дерева, – уточнила Юна Дивия, пока что никто не поднялся на верхний этаж, хотя наверняка об этом думал каждый.
– Сперва должна протопиться нижняя часть дома, кирпичная, – прояснило доверенное лицо дяди Эда. – А наверху три комнатки, в каждой электрический обогреватель. Ими редко пользуются, только когда лето выдается особенно холодным.
– Ребята, у нас предложение, – вдруг прозвучал позади парней, собравшихся у узкой лестницы, ведущей наверх, голос Лукерьи, бодрее обычного. – Растопите баньку, так охота помыться после бесконечных скитаний черт те где. А мы с Юнкой пока ужин организуем, кофе сварим, у хозяина, оказывается, есть отменный припас кофейных зерен. И кофемолка имеется.
Соблазн попариться в жарко натопленной баньке охватил всех. Уговаривать никого не пришлось, юноши дружно отправились во двор, где стоял небольшой, добротный сруб бани. Обе кошки решили составить им компанию.
– Мы? – удивлённо переспросила Юна.
– А ты против? – невозмутимо отчеканила приятельница и заговорщицки подмигнула. – Я думала, что без конкурентов ты спокойнее выберешь нам подходящую комнату.
А Юна будто только того и ждала, уже не сдерживая любопытства, взбежала по крепким деревянным ступенькам на верхний этаж. Саламандр, заслышав шорох её скорый шажков, тут же очнулся от дрёмы и припустил следом за нею – ни дать ни взять охранник. Ещё что-то визгливо тараторил вслед своей подопечной. Умильное зрелище.
А Лука? Лука преобразилась. Плечи, до того гордо вздёрнутые, опустились, точно подбитые крылья, прямая линия спины изогнулась, голова упала – теперь можно не притворяться сильной и невозмутимой, теперь можно побыть собой. Слёзы полезли наружу, сначала тихим капаньем, а затем перешли в бурный поток. Истерика, наконец, взяла своё.
Грусть и страх поднимались на поверхность, слёзная река потихоньку вымывала их.
Вот до боли любимое лицо перед нею, болезненно-бледное, с полураскрытым ртом. Грудь, укрытая одеялом, почти не поднимается, дыхание настолько слабое, что ощутить его можно только, если почти вплотную прижаться ухом к сухим бескровным губам или приложить к ним зеркальце, как в старину.
Что с ней? Лукерья сидела на краешке дивана, старого, но ещё крепкого, правда, коротковатого для Револьда Астрогора, его длинные тощие ноги не умещались и свешивались с подлокотника. Девушка прислушивалась к себе, к той горькой боли, что так долго таилась на дне её воспоминаний. Что, собственно, её так угнетало? Этот человек, лежащий перед ней, беспомощный, чья жизнь трепетала на границе яви и нави, столько зла причинил ей, а она льёт по нему слёзы. Ну не дурость ли чистейшей воды?
Нет, не дурость. В памяти всплыли светлые пузырьки – хорошие воспоминания. Их больше, чем тёмных. Да, несомненно, Револьд использовал её, Луцию Бавервильд, на первых порах направляя её жизнь в то русло, какое угодно было ему. Но он так много дал взамен! За два года, проведённых с ним в постели и в его кабинете, она узнала больше, чем за прожитую жизнь до знакомства с ним. Он приручил её, как маленького дикого зверька, постепенно, лаской и уговорами, а порой и жестокостью, вынужденной, конечно. Живя в приюте, Луке остро недоставало любви, особенно родительской. И, если мать (как она полагала) встретилась ей однажды и единожды, накануне десятилетия, в окрестностях приюта, то об отце оставалось туманное облако. Как бы ей хотелось встретить его, посмотреть в глаза и понять этого человека. Ведь, он просто мог и не знать о её бренном существовании в этом мире.
Да, теперь, когда печаль оказалась на поверхности, Лука чётко и ясно поняла: именно в Астрогоре она распознала отца, подобие его, которого хотела, будучи брошенным ребёнком. Извращённое какое-то вышло единение, но пусть так.
Да, он использовал её, порою даже слишком гадко, но – теперь ей хорошо стало видно издалека прошедшего времени – он ею по-своему дорожил, даже опекал по-свойски. По сути, она оказалась первой официальной фавориткой на долгий срок. До неё у вурдалака водились интрижки, но, как правило, ни о чём. А она стала первой. Пусть её и переиграла Зиновия, но эта штучка со своей тёмной историей. До неё Луке теперь нет дела.
И ещё. Она твёрдо верила в то, что сказал ей Револьд, лёжа у ног в луже собственной крови. Он не желал ей смерти в тот миг, это была импульсивная ошибка. Ошибка, стоившая жизни Маргелу…
Но Лука простила и это. Жизнь состоит из случайностей, ловко подстроенных ею самою. Остаётся всё отпустить. И надеяться, чтобы Астрогор выкарабкался на сторону Яви.
«Верь только себе, Луция Бавервильд, как я себе».
Это всё, что соизволила произнести ей в тот день мать. Теперь сомнений не осталось, это была она. Слоган превратился в жизненный девиз, а вот образ матери стёрся из памяти, оставив после себя тень с рыжим ореолом вокруг головы.
А он? Его последнее напутствие оберегало её: уходи…
Нет, он никогда не желал ей зла. Никогда.
– Эй! – окликнул её из грустных раздумий живой и возбуждённый голосок Юны. Та стояла на середине лестницы и буравила подругу призывным взглядом. – Слушай, там и, правда, три комнаты. Но две ещё более-менее, а третья – крохотная, на одного. Я выбрала из лучшего. Не желаешь оценить мой выбор? Мальчишкам вторая сойдет: как раз на троих место, как будто для них готовилась.
– Ага, сейчас подойду, – пряча заплаканные глаза от товарки, отозвалась Лука, благо ещё растрепавшиеся волосы шалью спускались вдоль щёк. – Только поставлю макароны вариться. Отыскала в закромах тушёнку говяжью, будем готовить макароны по-флотски.
– Супер!
В кастрюльке вовсю бурлила вода, девушка вскрыла верхушку у новой пачки рожков и всё содержимое вывалила в кипяток, не забыв добавить соли. Помешала, убавила огонь на конфорке. Теперь можно на пару минут подняться и осмотреть новое временное пристанище.
Две комнаты располагались напротив, а третья, та самая крохотная и узкая, после них на всю ширину дома. Юна предположила, что это вытянутое помещение первоначально могло служить кладовкой. В мини-спальне кроме кровати и крохотной тумбочки имелось круглое слуховое окно с очаровательной гипюровой занавеской.
– Сюда можно будет переправить Астрогора, когда ему станет лучше, – как бы невзначай произнесла Юна, заглядывая через плечо Луки, та стояла на порожке, раздумывая входить или нет.
От слов рыжеволосая вздрогнула.
– Он поправится, Лука, не переживай, – подбородок низенькой приятельницы ободрительно опустился на плечо и слегка надавил.
– Конечно, поправится, – Лука постаралась придать голосу ровность и нейтральность, но на деле вышло чуть громче. – Да, ты права – комната ему в самый раз. Он и любит одиночество.
– Отлично, а теперь пошли смотреть нашу девичью горницу. – Подбородок поднялся и устранился назад. Юна Дивия уже торопилась в новые владения.
Что ж, две других комнаты оказались одинаковыми с той разницей, что та, которую выбрала Юна, была отделана светлым, янтарного оттенка дубом, а та, что отныне доставалась парням – рыжеватой ольхой. В обоих помещениях располагалось по две узких кровати, шкафу и обогревателю, как упоминал ранее Эрик. Дополнительно имелась пара собранных и убранных за шкафом раскладушек. Очень гостеприимный дом.
– Ой, макароны! – спохватилась Лука и опрометью бросилась к лестнице.
И вовремя. Жидкость с обильной мутной пенкой уже переваливала за край кастрюли.
Когда рожки приготовились, и к ним добавилась тушёнка из двух банок, кастрюльку плотно обернули в два слоя полотенец, чтобы подольше сберечь тепло. Кроме основного блюда после тщательного анализа кладовой было решено присовокупить к столу пару банок ручной закрутки кабачковой икры и салата с баклажанами.
– А если этого будет мало, ещё можно открыть баночку с маринованными огурчиками, – предложила Юна, восхищённо осматривая аккуратные ряды чистых, опрятных банок с консервами.
Рядом раздалась пронзительная трескотня – Рарог снова вертелся под ногами.
– Надо и прислужникам открыть по баночке тушенки или паштета. Там есть гусиный паштет, – спохватилась Юна, пристыженная чересчур выразительным взглядом саламандра. Похоже, вариант с паштетом ему больше нравился. Она выбрала баночку для ящера.
Лука тем временем взялась за кофе. Что-что, а варить этот напиток богов она научилась просто мастерски. Опять же, благодаря Револьду. Он дня не начинал без свежемолотого, сваренного в турке тёмного напитка. Без сахара, без молока, без чего-либо.
– Баня готова к принятию клиентов! – раздался с порога бодрый и залихватский выкрик Эрика Горденова, когда кофейная пенка уже поднималась к самому краешку.
Сеера и Лиандр проскользнули между ног и устремились к тому месту, где на полу стояла пустая банка от паштета: Рарог так проголодался, что умял в один присест всё содержимое. Прислужники принялись было озадачено мяукать, но каждому тут же поставили по целой баночке такого же паштета. Мурлыканье означало, что ужин удался. Гамаюн, в отличие от саламандра и кошачьей братии, предпочёл банку консервированного тунца – ворон, а на редкость охоч до рыбки.
– Молодцы! – Лука одарила троих вошедших и разрумянившихся молодцев обаятельной улыбкой. – А у нас готов ужин и кофе. Правда, это первая порция. Но он варится быстро.
– Кофе – это хорошо, но баня – первее, – скомандовал Матфей Катунь, хотя запах ароматного кофе и макарон вызвал прилив обильной слюны во рту. – Девушки, вы идете первыми, а мы после вас.
– Может, тогда поедите, чего нас ждать? – предложила Юна.
– Рациональное предложение. Так и поступим, – закончил за всех Виктор Сухманов.

Какое же это блаженство – проникнуться банным жаром. Дать каждой поре на коже открыться и дышать. Смыть с себя тревоги и волнения, погрузиться в настоящий момент, очиститься от пыли и грязи переправ.
Девушки вернулись в дом розовощёкими, укутанными с ног до головы.
– Теперь ваша очередь, – довольно проворковала миниатюрная Юна, качнув головой с тюрбаном из полотенца.
Лука свой головной убор неспешно размотала, высвободив длинные влажные волосы. Они рассыпались по спине и плечам. Виктор Сухманов невольно залюбовался представившимся видением: русалка, сказочная, придуманная волшебной небылью, стояла перед ним в профиль, горделиво задрав голову и наверняка зная, какой эффект производит на него. Вот кокетка! Но подумал он не с огорчением или досадой, а с восхищением: что ни говори, а девка хороша.
– Нам-то хоть что-то оставили? – шутливо поинтересовалась Юна, подходя к обеденному столу, на поверхности которого стояли три тарелки со следами трапезы.
– Кое-что, – уклончиво откликнулся Матфей, мимоходом глянув на Юну.
Да, худенькая и маленькая Ласточка, не ровня величавой Лукерье, уступала подруге в стати. Она стянула полотенце с головы и потрепала волосы, улыбнулась: за два месяца чёрные с белыми пёрышками прядки отросли. Юна подошла к зеркалу, висящему неподалёку от входа, и пристально вгляделась – её «мальчуковость» потихоньку изживала природная женственность. Ещё немного и она будет выглядеть хорошенькой милашкой. А белые остатки попозже можно состричь, так образ станет только ярче.
Парни ушли в баню.
Похлопав крышкой кастрюли, Лука изрекла:
– Макарон осталось на одного. Мальчики изрядно проголодались. Даже консервы подчистили. Откроем новые. Хочешь, бери макароны. Или сварим новые?
– Нет, хватит и того, что есть. Лучше свари кофе, – произнесла задумчивым голоском приятельница, всё ещё изучая своё отражение в зеркале.
Кофе окончательно их расслабил. Что бы ни говорили о бодрящих свойствах этого напитка, на Луку и Юну он возымел противоположный эффект.
– Ступай спать, а я пока посижу с нашим раненым, – предложила Лукерья подруге, когда зевота напала на обеих.
– Но долго не сиди, – взяла с нее обещание Юна и послушно пошлёпала наверх.
Когда ребята вернулись, распаренные и расслабленные, Лука вздрогнула, задремав на краешке диванчика. Она подсказала, в какую спальню им идти, дабы случайно не потревожить уснувшую Юну. Пожелав спокойной ночи, они отправились наверх. Скоро в доме стало так тихо, что Лука долго не могла уснуть. Новый сонм тревог и сомнений кружил вокруг, точно летняя мошкара и отгонял долгожданный сон. Лишь час спустя дрёма соблаговолил оказать ей честь, тогда она поплелась в комнату, где уже не первый сон вкушала Юна и, закутавшись в лёгкое, но теплое одеяло, тут же погрузилась в глубокий провал сна. Рарог посапывал в ногах своей подопечной, частично забравшись под покров одеяла. В комнате работал обогреватель, нагнетая сухой и жаркий воздух, от запаха влаги не осталось и следа, пахло шампунем от влажных волос да, пожалуй, едва различимо дубовой обшивкой стен.

Прошло два дня. Незаметно канула и неделя.
Компания беглецов втянулась в размеренную поселковую жизнь, поначалу изнывая от бездействия. Легче обосноваться удалось прислужникам. Кошки, народ привычный к переменам, хоть об их привязанности к определенным местам и ходят легенды, сразу подыскали себе тёплые местечки. Саламандр, как заправский кот, довольствовался кроватью Юны либо близостью печи – оно и понятно, ящеру морозная зима не шибко близка. А филин Лукерьи прописался насельником чердака: ночами он улетал на охоту, а утром, в густых сумерках, возвращался в дом, дабы не привлекать лишнее внимание местных к временным жильцам.
Эрик в первое же утро сходил к соседям: поздороваться, напомнить о себе, так, добродушно, по-приятельски, чтобы не возникло недоразумений. Его тут же вспомнили и обрадовались соседству, пусть и временному с молодёжью. Беда в посёлке с молодёжью – бегут в города, как только получают аттестат зрелости. А что ловить в глубинке? Оно и понятно. Только в гости наскоками да набегами объявляются, да и то в основном в летний период.
А тут зимой!
За неделю ребята перезнакомились со всей улицей, на которой стоял дом Барсгардов. На порог, естественно, никого не пускали из-за Астрогора – ещё не хватало, чтобы о нём прознала хоть одна живая душа. Но определенные нужды по очереди выводили чужаков на выбеленные снегом улочки и закутки Белручья, а так хочешь – не хочешь, а сведёшь знакомство. С одеждой им крупно повезло – хоть в чём-то! – в хозяйских закромах отыскалось несколько старых пуховиков и курток, а также сапоги и целая коллекция вязанных шерстяных носков.
Револьд Астрогор, пробыв двое суток в глубоком сне, очнулся после третьего полудня. Кроме Луки общаться с ним никто не жаждал, что и понятно, да и сам раненный говорил мало, по большей части времени проваливаясь в дрёму.
Однажды, в один из длительных моментов бодрствования, вурдалак невольно подслушал разговор девушек – те собирались выбраться на улицу и дойти в местное отделение почты. Юна горела желанием осуществить давно лелеянный телефонный звонок в Горницы: беспокойство за родных не оставляло её всё то время, что она провела вне стен отчего дома. Тут с ними решил подвязаться и Эрик Горденов. Дальше терпеть очевидную глупость Астрогор не желал. Точно слепые котята.
– Это крупная ошибка, – процедил он сквозь зубы. Рана затягивалась медленнее, чем он надеялся, и даже любая попытка говорить, отдавала в том месте, где пуля прошила его насквозь.
Рядом с ним случайно оказался Матфей Катунь, слова пациента его насторожили, особенно, когда тот, прикусив до боли губу, только бы не издать стон, потребовал задержать друзей.
– Ну что ещё такое? – с лёгким раздражением донеслось из передней, а затем в комнату резким шагом прошла Лукерья. За нею, с заминкой, проследовала Юна. Эрик встал в проходе.
– Нельзя никуда звонить, – тихим, но твёрдым голосом выговорил Револьд, уточнив, – с почтового отделения.
– Это почему же? – поинтересовалась Юна, прищурив глаза.
– Все телефоны прослушиваются праведниками. Ваши дома в первую очередь под наблюдением и прослушкой. Им достаточно одного вашего звонка, и нас вычислят.
– Что, боишься, что до тебя доберется твой старый дружок Саркар? – язвительно подцепил его Виктор Сухманов.
Астрогор и бровью не повёл. В какой-то мере это карма – попасть в руки этим юнцам, этим желторотикам, которые к жизни прикоснулись лишь недавно и то с его подачи.
– Я готов был умереть ещё там. Я не боюсь ни смерти, ни Бессменного. Это вы меня вытащили оттуда, хотя я не просил… И, тем не менее, благодарен вам.
– И что же нам делать? Наши родные с ума сходят от неизвестности. Это жестоко по отношению к ним, – с жаром возразила Юна Дивия, хотя внутренне уже согласилась с доводами вурдалака.
– Есть… – от напряжения Астрогор побледнел, на лбу проступили крохотные бисеринки пота, – есть телефон. В кармане моего плаща. Связь на нём безопасна. Линия защищена.
– То есть как? У тебя с собой есть телефон? Почему же он ни разу не зазвонил, пока ты тут в отрубе лежал? – Виктор с ещё большим сомнением уставился на раненого.
Лука, не теряя ни секунды, уже ощупывала длинный чёрный плащ Астрогора, в одном из внутренних тайных карманов она отыскала мобильный телефон миниатюрной формы. Монитор непроницаемо чернел.
– Он выключен, – констатировала Лукерья, предъявив находку всем на обозрение в вытянутой руке.
Такого поворота никто не ожидал. Все застыли.
– Я выключил его перед той встречей. Там полно заряда. Дайте, я включу его.
Тут раздалось громкое, прямо-таки пронзительное мяуканье. Сеера. Чёрная кошечка стояла напротив Эрика Горденова и настойчиво мяукала.
– Господин, стоит ли идти на поводу вурдалака? Он уже не единожды лгал и солжёт ещё, лишь бы провести тебя и твоих друзей. Вы дадите ему телефон, а он даст знать своим людям, где он и с кем. А если и не скажет, то его также отследят и за ним вернутся.
Резонно, подумал не только Эрик; Матфей также прекрасно всё расслышал.
– А где гарантии, что ты с нами не поступишь так же, как грешишь на того же Саркара? – озвучил сомнение Эрик, глядя в упор на лежащего мужчину.
– Никаких гарантий я дать не могу, – медленно, но чётко произнес Астрогор, не отводя глаз. Наступил тонкий, опасный момент, подобно хрупкой корке льда, – неправильный шаг и твердь доверия треснет. И тогда рухнет всё. – Если честно, то я сам рискую.
На него смотрели уже с недоумением. Револьд Астрогор чем-то там рискует? Или даже… боится?
– С каждым днём моё положение становится всё более зыбким, – чуть поморщившись, пояснил он. – Борьбу за власть никто не отменял. А на моё место претендентов – хоть отбавляй. Это Саркара чтоб смести с центрального поста необходимо голосование Совета Держав, а у вурдалаков всё проще. И вам, ребятки, лучше, если я пока останусь на верхушке. Так что, Луя, пожалуйста, дай мне трубку. Пока не поздно.
Говорил он спокойно, даже с каким-то небрежением, без угроз, но подводное напряжение его речи, слишком хорошо знакомое Лукерье Баранке из прошлой жизни, дало знать, что он говорит правду, а не фальшь и не бравирует. Всё действительно зыбко, неустойчиво.
Женские пальцы вложили в его ладонь устройство, и он слабыми дрожащими фалангами провёл некоторую манипуляцию, после чего экран ожил и наполнился светом.
– Если удача ещё на моей стороне, Ланс поможет, – пробормотал вслух Револьд Астрогор, набирая комбинацию цифр. – Это мой ценнейший оперативник по компьютерным технологиям. Наш гениальный хакер-взломщик.
Он приложил трубку к уху.
– Они с Мариком были… – тут вся живость, что была, улетучилась из Астрогора. Взгляд его потускнел и углубился, он договорил, точно робот, – … закадычными друзьями.
Пусть и много зла причинил этот лиходей всем находящимся в комнате с ним, но в данный момент каждому сделалось неловко при виде врага, охваченного горечью потери друга, возможно, единственного. Эта искренняя боль отозвалась в каждом по-своему.
– Алло, Ланс? Это я, – слабым, с едва слышимой хрипотцой голосом проговорил в трубку вурдалак. – Нужна помощь. Как обычно. Слушай.
Когда телефонный звонок завершился, Астрогор огласил вслух инструкции сотрудника-хакера, которых ребятам следовало придерживаться чётко и строго.
Первой звонила Юна Дивия.
Больше всех она говорила с дедом, который, несмотря на её отчаянные отговорки, обещал переслать внучке сумму денег из собственных накоплений: его Воробушек не должен нуждаться в самом необходимом, к тому же она не одна, а ему прекрасно известно, что внучка всегда делится с ближними. Осталось тихонько вздохнуть и поблагодарить любимого дедушку за щедрый дар. Да, мысленно призналась себе Юна, деньги сейчас ой, как нужны. Матфеевых средств, которые изрядно подтаяли, долго не хватит. Но дедушка не должен переводить средства на прямой Юнин счёт, иначе её смогут отследить те же банковские служащие, которые подчинены Саркару. Дед заверил внучку, что придумает, как обойти праведников.
Эрик Горденов тоже связался со своими родителями, дабы «внести успокоение в разброд эмоционального фона предков». На удивление юноши, отец, владелец страховой фирмы, обрадовался звонку сына: после исчезновения из Горниц Эрика и других ребят по городу распространились слухи, один краше другого. И, конечно же, поговаривали, что единственный сын Страховщика, как за глаза величали родителя юноши, впутался в грязную историю, в которой не обошлось без вурдалаков – уж больно их много шастало по Горницам с тех пор. Эрику также была обещана сумма: невыплаченный гонорар за отработанный месяц и «проценты к нему», как выразился отец. На особый счёт, которым ещё никто не пользовался.
– Я никогда не сомневался, что это не ты вляпался в сомнительное дело, а дело вляпалось в тебя, сын, – напоследок было сказано Эрику. – И ещё. Держись. Где бы ты ни был после, держись, не давай себя сломить. Держитесь там все. Мы с мамой ждём тебя. Слышишь?
Он слышал. И поражался той незнакомой мягкости в голосе того, кого с отрочества уже не поворачивался язык звать «папкой». Отец и впрямь был рад его услышать, переброситься словом, узнать, что сын ещё в деле, пусть и отстойном. Но жив и, главное, свободен.
В доме Катуней телефон выдавал длинные гудки. Виктор не стал беспокоить родителей, тем более что они живут не в Горницах, а созваниваются не чаще раза в два месяца, а то и в три: для них такое дистанцирование – норма. Лукерье звонить было некому.
На другой день Ланс снова позвонил, с боссом у него состоялся долгий разговор, в конце которого Астрогор потребовал бумагу и карандаш. Сделав беглую запись, мужчина поблагодарил сотрудника и дал отбой связи.
– Теперь, можно вырубить мобильник, – подытожил Револьд, протягивая лист Луке с карандашными метками. – Ланс отследил переводы. Твой дед, – кивнул он в сторону Юны Дивии, – молодец! Он додумался сделать перевод на некого Всеволода Мирова, тот, в свою очередь, перевёл сумму на Карину Мирову, ну, а та – открыла счёт на некую Юнику Воробьеву. Браво!
– Всеволод Миров – старинный дедушкин друг, – дала разъяснения Юна, тепло улыбнувшись. – Карина – дочь Всеволода. А Юника Воробьева – это я. Меня так дедушка называл, когда я в подростках ходила.
– Так, а с твоим отцом проще, – серые глаза вурдалака отыскали юношу с волнистыми каштановыми волосами, стянутыми в хвостик. Эрик тут же сузил взгляд серо-карих глаз. – Но и он проявил некоторую виртуозность. Имя Гортензии Дерзновенной тебе о чём-то говорит?
– Это запасной семейный счёт, на крайний случай, – не повёл бровью юноша.
– В любом случае, ни ты, ни ваша премиленькая Юна снять деньги с тех счетов не можете.
– То есть как?! – почти в унисон воскликнули оба.
– А какие документы у вас есть при себе? – едко заметил Астрогор. – Ну? Какие?
Да, тут он снова оказался на шаг прозорливее всех.
– У меня есть паспорт, – отозвался Виктор Сухманов.
– И у меня, – подхватил Матфей Катунь.
– Я попросил Ланса перевести все средства с обоих счетов на один. На имя Луции Бавервильд, – без обиняков объявил Револьд Астрогор. – Теперь только она имеет прямой доступ к этому, – ткнул он пальцами в бумагу, которую отдал ранее Луке, – счёту. Не благодарите!
Лукавая ухмылка искривила тонкую линию его губ на крошечный миг.
Лукерья смотрела на листок отупелым взглядом – сумма, которая там значилась, выглядела внушительной.
– Тут слишком много, – невнятным голосом пробормотала девушка, передавая лист с номером счёта и выписанной суммой средств Юне, а та остальным.
Реакция у всех повторялась: ошарашенные взгляды.
– Я кое-что добавил от себя, – апатичным голосом изрёк вурдалак. Разговор его уже тяготил, и он хотел поставить точку. – Считайте, что это моральная компенсация.
Может, кто-то и желал бросить ему в лицо, что в помощи нет нужды, и что пусть он засунет себе свои деньги кое-куда, но суровое выражение лица Астрогора, и его явное нежелание дальше вести диалог и, тем более, выслушивать пререкания, остановили волну несогласия.
По истечении недели обитания в Белручье вурдалак, перекочевавший на второй этаж в отведённую ему комнатку, уже начал подниматься и ходить по дому без посторонней помощи. Тогда-то и начали завязываться беседы, начинавшиеся с холодных колкостей, перетекая в затяжные размышления. Основным собеседником, кроме бывшей подруги, стал, как ни странно, Эрик Горденов.
– Придумывание истории мира, какого бы ни было, подобно высечению скульптуры из песчаного холма: чем больше стараешься получить цельную фигуру, тем обильнее крошится песок, тем больше песчинок сыпется, отваливаясь от монолитного куска. История не может иметь один сказ, она требует подробности-песчинки, и, в конце концов, фигура распадается на холмы и равнины миллионов рассказов с наслоениями, коим нет счёта. А собери всё воедино – вот тебе и былой холм!
– Не всем нужно копаться в песке, – простодушно возражал Астрогор. – Кому-то достаточно удовлетвориться видом холма и знать, что есть мир, в котором он, этот самый, живёт. Кстати, такой простак обычно счастлив и доволен своим обитанием в мире, он куда счастливее тебя, Философ, потому что не копается, не роет клад истины, зная, что можно вырыть такую яму, из которой уже не выбраться.
Хотя порой на откровенность Астрогору удавалось вызвать и Матфея Катуня, которого он уже не называл всеслухом, старательно избегая недавние проступки.
– Я хорошо уяснил одно: в мире есть только две роли – охотника и жертвы, – как-то в ходе одной из бесед с жаром заявил юноша. – И от чёртова Господина Случая зависит раздача ролей. Как карты выпадут, как фишки лягут. А я не желаю, слышишь, не желаю никаких этих ролей! Я против! Я так не могу! Не могу!
– Я прекрасно понимаю. Но выбирать всё равно придётся, – согласно кивнул оппонент.
– Не могу! – взвыл Матфей, голос его дрожал, как тронутая тетива.
– Я испытал обе, – тихо прошептал Револьд, – и жертвы, и охотника. Обе не мои, мне их навязали.
– Не могу, – простонал юноша. Его глаза страдальчески взирали на собеседника и сквозь него.
– Сочувствую, но такова жизнь. Нет, цена за жизнь. Мне жаль, что в том есть и моё причастие. Но я уже ничего не могу исправить, лишь отступить в сторону и не вмешиваться.
– Не могу, – еле слышно пробормотал Матфей, он уже совладал с собой.
– Тебе придётся. Выбор скуден, тебе решать. Уже одну роль ты вкусил сполна, теперь самое время решаться на смену, пока тебя не затравили до известного финала.
Матфей Катунь переменился в лице – недавнее отчаяние смылось вызывающей жёсткостью.
– И что же? Мне стать таким, как ты? Идти на подлости, хитрить и изворачиваться? Знаешь, паук любит мух. Но почему? Потому что вкусные? Отчасти. Но по мне, причина в банальной зависти. Муха умеет летать, она в любой момент может воспарить в небо, подальше от тягот земных, и паук не может ей простить этой вольности. Он ловит мух и ест их, и ест. В древних культах было распространено поверье: если съесть сердце врага или его целиком, то таким образом, можно было приобрести его достоинства и силу. Вот и ловят пауки мух в надежде, что наступит день, когда и они, уродцы, гордо воспарят в поднебесье на собственных крыльях.
– Эк тебя занесло.
Астрогор с интересом смотрел на паренька, которого ещё совсем недавно жаждал заполучить в свою группировку, сломить и принудить к сотрудничеству. Нет, такого не сломишь и не обманешь. С таким нужно по-человечески, уважительно, на равных. Матфей прочёл взгляд вурдалака.
– Я знаю, к чему ты ведешь – я не перейду на твою сторону. И не жди. Не после того, что ты натворил. Да и даже до всего того. Я не желаю принимать твою или его сторону. У меня своя сторона.
– Я уже сказал, что отхожу в сторону, – вскинул примирительно руки Револьд. – Но всё же, тебя устроит роль мухи? Летать до тех пор, пока не угодишь в паутину?
– Нет. Мухой я тоже не желаю быть. Больше нет.
– Тогда кем же? Ты сам сказал: ролей всего две. Паук и муха.
– Я выберу нечто среднее. Я стану шмелём, с которым пауку не тягаться. И шмель спокойно будет летать, куда угодно ему.
– Браво! Всё-таки ролей больше, чем две.
Виктор Сухманов пока держался в стороне, он, равно как и его кот, ещё хранил в памяти все гадости и испытания, кои выпали на них и их спутников по вине вурдалака. Пока длилось временное перемирие, в обещания Астрогора «отойти в сторону и не лезть» Виктор не верил. Нельзя целиком верить обещанию подлеца и убийцы. Кто-то должен хранить здравый рассудок, когда практически все общаются с вурдалаком на равных.
Вот и с Эриком у Виктора однажды вышла не совсем дружеская беседа.
– Слушай, я тебя совершенно не могу понять: то ты готов был убить вурдалака чуть ли не голыми руками, что совершенно понятно – из-за смерти прислужника – теперь же сидишь и ведёшь с ним привольные беседы, будто ничего до этого не случилось.
– Да знаю, Вик, знаю.
– Ты его что, простил? Простил ему Карасу?
– Простил? Нет… Не знаю… Хотя, наверное, скорее да, чем нет.
– Это как же понимать, Философ? Либо ты прощаешь всю ту хрень, либо нет.
– Ты прав, Вик. Мне до сих пор непросто. Карасу был славным и верным другом. Но там, на площади, я в один единственный момент увидел, как маска напыщенности слетела с нашего нынешнего постояльца. Всего чуть-чуть он явил себя такового, каков и есть на деле. И я увидел себя, вернее свою боль и отчаяние от безвозвратной утраты друга. Мне было больно, да и теперь не сладко – это я так, дурачусь, что мне легко. А вот ему хреново ещё сильнее – он потерял не только друга, но брата. Такую дыру никогда не залатать, ни заполнить. Моя срастётся и останется шрам, а его навсегда останется кровоточащей бездной. Так что, да, я скорее склонен простить, так будет проще для нас обоих. К тому же, я ему верю, в то, что он сожалеет о Карасу. Я хочу верить, так проще простить.
– Мне кажется, что я тут единственный, кто здраво мыслит. Остальные давно пустили слюни и смотрят ему в рот, – упрямо проворчал Виктор.
– Ты тоже до этого дойдешь, Вик. Но прежде тебе нужно справиться с собой – тебя точит не недоверие, а самая банальная ревность. Но я понимаю, расклад твоего пасьянса непрост: дама встала посредине переправы и всё думает, к какому берегу ей пристать.
– Вот ведь вздор! Глупость несусветная! Опять ты выворачиваешь изнанку наружу, Философ!
– Все эмоции идут от наших чувств. А твои, мой друг, закручены на неуверенности во взаимной симпатии барышни. А ревность – есть неуверенность в любви.
– Я даже не буду больше это слушать. Какая чушь! – прорычал, побледнев и покраснев следом, Виктор. Явно сдерживая себя, он рванул к выходу и с громким хлопаньем, затворил за собой входную дверь.
– Когда человека ставят лицом перед правдой, от которой он бежит, в результате мы имеет хлопанье дверями, – поджав губы, изрёк Эрик Горденов.
Виктор негодовал. Даже Юнка, и та, словно забыла, по чьей вине едва не отдала душу Творцу, и кто исковеркал Нила Хотина. Кстати!
– А что с Нилом, кстати? – без обиняков встрял Виктор в беседу между Юной, Лукой и Астрогором. Юноше вдруг стало тошно от того внимания, которым был окружён их, между прочим, враг.
При упоминании их общего друга Юна Дивия сникла и потупила виновато глаза, Лука же, напротив, посмотрела на Виктора как на неслыханного нахала, позволившего себе лишку. Не смутился и Астрогор, хотя голос выдал в нём сожаление.
– Не знаю, – коротко ответил он.
– То есть, как это ты не знаешь? – вспыльчиво возмутился Виктор. – Это ты его сделал одним из вас. Ты сотворил из него упыря! И теперь не знаешь?!
– После того, как он привёл вас на площадь Свободы, я отпустил его, – признался вурдалак, хладнокровно выдерживая яростный взгляд юноши. – У нас был уговор: это был последний раз, когда я его использовал. Теперь он сам по себе. Мне и, правда, неизвестно, где он и чем занят. Ваш друг вне моей компетенции.
– Да ладно. Ты взял и опустил Нила? Просто так? – не верил Виктор.
– Да, всё верно. Взял и отпустил. Я, кстати, держу слово, если его дал, – произнёс Астрогор.
В голосе скользнула жёсткая нотка, это уже было предупреждение: не переходи дозволенную грань. Глаза вурдалака опасно помрачнели, до грозового моря. Лукерья поспешила одёрнуть задиристого юношу. Виктор, привычно степенный и миролюбивый, в последнее время менялся не в лучшую сторону, вспыхивая, словно спичка. Ему тяжелее остальных давалось тесное соседство с вурдалаком.

Прошла ещё одна неделя. Декабрь давно перевалил за вторую половину. Жизнь в вирийской глубинке уже казалась привычной и долгой. К морозам тоже стерпелись.
На середине третьей недели проживания в Белручье объявился Волкодлак. Волчий пёс каким-то чудом выследил место, в котором прятался раненный союзник. Прислужник показался только ночью, благоразумно не став пугать местных жителей в дневное время, хотя соседские собаки, его почуяв, залились протяжным лаем. Этот лай и привлёк внимание ребят.
– Что-то не то, – заметил Виктор Сухманов, вспомнив поведение бродячих, прикормленных им дворняг.
Даже Астрогор насторожился.
Кошки у дверного порога вдруг выгнули спины, шерсть вздыбилась, усы в стороны – а сами шипят.
– Там волк! Волк! – завопили истошно Сеера и Лиандр.
– Прислужники учуяли волка за дверью! – прокричал Матфей Катунь, хватая в руки топор, который лежал неподалёку от печки.
Со стороны улицы раздался скрежет: чем-то острым царапали по внешней стороне двери.
Тут Револьд Астрогор изменился в лице. Тревожность сменилась задумчивостью, а после догадкой.
– Постойте! – обратился он к парням, намеревавшимся подпереть входную дверь, дабы не дать хищнику проникнуть в дом. Матфей держал топор на случай, если дверь не выдержит – она открывалась во внутрь.
Его оклик проигнорировали, поскольку не услышали, занятые баррикадированием входа. Уже и тумбочку откуда-то вытащили.
– Постойте! – что есть мочи выкрикнул вурдалак. – Это не волк!
Эрик расслышал и обернулся.
– Это волчий пёс, мой волчий пёс, – уверенно заявил Револьд, нервозно дернувшись. Всё-таки рана заживала не слишком скоро.
– С чего ты взял, что это он? Это может оказаться и обычный волк, – с жаром возразил Виктор, подталкивающий тумбу к двери.
– У Волкодлака отменный нюх. Он меня, где хочешь, найдёт. А волк не станет подходить к двери жилого дома, тем более, в центре посёлка. Он бы тогда выбрал на отшибе, ближе к лесу.
– А может, это бешеный зверь, – выдвинул предположение Эрик, но с долей сомнения.
– Ага, станет бешеный зверь скрестись в закрытую дверь, когда на улице полно собак на привязи, – откинул зыбкую мысль Астрогор.
– Нужно проверить, – предложила Юна. – Только так можно узнать – волк за дверью или волчий пёс.
– Ага, открыть и подставить горло под клыки. Нет уж, дудки! – отмёл её идею Эрик Горденов.
Словно услышав его слова, скрежет усилился. Дверь задрожала.
– Но и стоять под дверью всю ночь – тоже та ещё перспектива, – возразила девушка.
– А тебя не смущает царапание в дверь посреди ночи? – иронично отметил Виктор.
Но Юна правильно уже заметила: стоять под дверью всю ночь – испытание для нервов и духа не сладкое.
– Ладно, – выдохнул Матфей Катунь, явно решаясь, – я посмотрю. У меня есть топор, если что.
Тумбочку сдвинули. Эрик изготовился рвануть дверь на себя, а Матфей крепко стиснул древко топора.
– Готов? – уточнил Виктор друга. Тот неуверенно кивнул.
Тут Астрогор подался вперед и крикнул:
– Волкодлак! Если это ты, отойди от двери!
Скрежет прекратился. Эрик распахнул дверь, а Матфей с топором в замахе шагнул за порог.
Сколько ещё безрассудных поступков он свершит, если переживёт сегодняшнюю ночь?
Ступеньки искрились инеем в холодном свете поднимавшейся луны. Напротив крыльца большой тёмной тенью стояло существо, которое в бледном лунном свечении можно было бы принять за чудище, громадное, с глазами, горящими синим пламенем. У Матфея руки сами собой опустились, мороз неуличный пробрал его до дрожи.
Громадная лохматая тень с горящим синевой взором заговорила:
– Он здесь. Я чую его запах. Ты сберёг его. За это я не трону тебя. А теперь дай мне дорогу, я хочу видеть моего господина.
Итак, Волкодлак вернулся.
Матфей посторонился и пропустил волчьего пса в дом. Волкодлак увидев Астрогора, тут же принял вид самого добродушного в мире пса – вилял хвостом и поскуливал. Он так долго искал союзника, так долго. В поисках прислужник чего только не натерпелся, исхудал, бока заметно впали, но это дело поправимо. Главное, что они с Астрогором воссоединились.
Не менее обрадованным выглядел и вурдалак. Он простодушно трепал пса за ухо, наклонился и позволил прислужнику лизнуть себя в лицо, что уже было верхом проявления эмоций. Это воссоединение несколько обескуражило ребят. Но Виктор быстро поставил ситуацию под контроль.
– Волчий пёс не может тут остаться. Он привлечёт внимание к нам.
– Ты прав, – согласился Астрогор, вовсе не собиравшийся воевать за право оставить прислужника в доме. – Завтра мы оба покинем вас.
– То есть как? Завтра? – всполошилась Лукерья.
– Я и так загостился тут. Да и вам со мной хлопот достаточно, – с иронией произнёс вурдалак, выдавливая улыбку. Даже ослабленный ранением и предательством, он умудрялся сохранять присущее ему природное обаяние, некогда цепко покорившее Луцию Бавервильд. – К тому же, как я ранее говорил, мне нельзя так долго быть в отлучке – это негативно сказывается на моём положении. Чем быстрее я вернусь, тем лучше для меня. И для вас.
– Но как же твоя рана? – не сдавалась Лука.
– Ничего, я справлюсь. Кризис, как говорят врачи, миновал. Мне понадобится помощь от вас, ещё раз. Нужен переправщик. Ваших прислужников я не смею просить о подобной услуге, но может быть ворон или филин разыщут в местной округе мне подходящую птицу? Буду признателен.
– Я поговорю с Гамаюном, – пообещал Матфей Катунь. – Думаю, он не откажется.

***

Четверо сообщников переговаривались в одном из удалённых кабинетов головного штаба праведников – Совета Держав (СД).
Декабрь близился к концу, а вместе с ним и оканчивался годичный срок временного размещения Совета Держав. В январе пройдёт голосование, на котором изберут следующую столицу для штаба. В лидерах по-прежнему: вирийская Аркона и горийский Арвадан. Левирро, столица Буэро, где ныне располагался СД, от голосования своей кандидатуры отказался – слишком хлопотное и дорогостоящее мероприятие. Достаточно и раза в двенадцать лет. Буэрийцы были бы рады, чтоб их страну никогда не рассматривали в роли пристанища, пусть и временного, под головной штаб праведников. Не то что бы они имели что-то против, просто их стиль жизни в корне отличался от всего мира.
Уже половину декабря шло закрытое заседание СД. Главы стран, представленных на заседании, никак не могли прийти к общему знаменателю, дебаты порой достигали высокого градуса, приходилось останавливать диспуты и переносить встречу на другую дату, а после на следующую. Оставалась неделя до января, а кризис не разрешался. И всё из-за одного человека. Но если бы то был один из советников, а то сам верховный!
После арконского инцидента в Левирро шло разбирательство над действиями Флегонта Саркара, прозванного коллегами за глаза «Бессменным», и всё потому, что свергнуть с пьедестала лидерства за двадцать лет его никому не удалось. Возможно, происшествие на площади Свободы замялось бы ещё в самом начале, если бы не возник свидетель с «уликами» и не стало бы известно о вопиющем нарушении Кодекса.
Свидетель, Рослав Митке, он же – бывший начальник службы безопасности при головном офисе праведного братства. Чета Катуней, Юстин и Вида, – те самые «улики». И Э?нна Фри?дди, буэрийский советник.
Вчетвером они тайно собрались поздним вечером в удалённом крыле здания штаба. В руке каждого горела свеча.
Год назад штаб Совета Держав выбрал себе здание среди прочих, отдав предпочтение бывшему железнодорожному вокзалу. Смесь черт классицизма и индустриального стиля, воздушные интерьеры из стекла и стали как нельзя лучше подчёркивали суть праведного братства, да и само здание, созданное в лучшем стиле бозар с колоссальным ордером, сдвоенными колоннами, статуями, подчёркиющими линию кровли, гармонизировало с остальным ансамблем дворцов и особняков, на которых зиждился костяк центра Левирро.
Помещение, в котором проходил тайный сбор, – чей-то бывший личный кабинет прежде – так давно никем не занимаемое, представляло собой небольшое, невысокое пространство с одним вытянутым окном. Так как занимать его никто не торопился, то эта комнатка стала чем-то вроде кладовки, куда стаскивали ненужные вещи. Нагромождения из безымянных коробок с надписями стояли кое-как, и всё же среди них проходили узкие, кривые тропинки, как в лабиринте. Пыли и паутины здесь наличествовало предостаточно, а окна так давно никто не касался, что с уличной стороны можно было различить разве что фон, мутный да нечеткий.
Первым делом Рослав Митке, когда одолел крутые изгибы дорожки, стараясь не зацепить ненароком торчащие края коробок, подошёл к окну и закрыл его портьерами, скопившими на себе столько пыли, что тут же поднялось облако пыли. Все присутствовавшие громко зачихали. На вопрос: зачем он зашторил и без того грязное окно, в которое и так, скорее всего ничего не видно? Митке объяснил: для пущей безопасности.
– Вы уверены, что всё именно так, а не иначе? – уточнила Вида Катунь, направляя свечу в его сторону.
После бегства из подземелья арконовского офиса праведников, светло-зеленые глаза женщины вновь горели живым блеском. Свои шикарные, медового оттенка волосы она завязала в обычный хвост. На женщине было приталенное тёмно-синее пальто из джерси и высокие сапоги.
Советница въедливо осматривала свою верхнюю одежду и уголки губ брезгливо опускались всякий раз, когда цепкий взгляд выхватывал (в таком-то освещении!) пятнышко коварно налипшей пыли или сеточки сухой паутины. Также взор ее отметил вереницу следов, которая останется после их секретного совещания. То-то будет простора для полёта фантазии и домыслов следующему, кто сюда заглянет.
Рослав Митке, которому адресовался вопрос, в длинном сером драповом пальто, как и положено праведникам, нервозно провёл ладонью по темноволосой голове. Кажется, залысины, которые он старательно маскировал длинными прядками, углубились. А всё из-за босса.
– Совершенно уверен, сударыня, – со злобной ноткой выговорил мужчина. И совершенно неясно: злился он на собеседницу или на суть беседы. – Он приговорил нас всех. Кроме вас, госпожа Энна. Но если он узнает, что вы на нашей стороне, поверьте, вам тоже несдобровать.
– Вот только не нужно запугивать и меня, господин Митке, – предупредила, впрочем, мягким и совсем невоинственным голосом советница.
Крепкого телосложения, с чуть заметной полнотой, которая скорее шла её облику, чем вредила, Энна Фридди носила каре до плеч, волосы были выкрашены в приглушённый оттенок сливы. На женщине ладно сидело элегантное, длинное в пол чёрное платье с корсажем, поверх которого наброшено было серо-синее пальто с капюшоном. Подле ног, обутых в остроносые серые ботильоны, расхаживал крупный черный кот Асдей. Зверь искоса поглядывал то на людей, то на их прислужников, задерживая подолгу на них взгляд жёлтых глаз.
– И почему мы не включим свет? К чему эта маскировка со свечами? К тому же, окно зашторено, – поинтересовалась она у Митке, проведя по воздуху рукой. Запах плавленого парафина досадно раздражал, смешиваясь с пылью затхлого воздуха.
Действительно, здание, не в пример остальным административным сооружениям Леввиро, пользовавшимися, как и положено, свечным освещением, было оснащено передовым генератором. Но Митке попросил каждого прихватить по паре парафиновых свечей, которые вставил в специальные подставки.
– Электрика скорее привлечёт ненужное любопытство. Это мера предосторожности.
– Глупости всё это. Кому мы нужны? – развела руками сливовая брюнетка. – Уже полмесяца прошло, как вы тут. Совет уже направил Саркару приглашение на собрание. Он должен явиться не позднее 30 декабря, иначе его кандидатура будет снята, а его обязанности вручат временно исполняющему.
– Который, как я понимаю, – как все мы понимаем – будет выдвинут со стороны хозяйки-страны, – проницательно подхватил праведник, с прищуром глядя прямо в глаза советнице. В глубоких тенях, дрожащих и живых в свечном свете, его орлиный нос смотрелся дьявольски зловеще. – То есть, Буэро.
– Это ещё не точно, – возразила, но несколько заторможено госпожа Фридди. Очевидно, прямое указывание на её кандидатуру смутило женщину, хотя не стало неожиданностью.
– Ладно, про выборы потом. Вы лучше скажите: нам-то с Ид что делать? – тут в разговор включился и Юстин Катунь, которого борьба верхушки праведников нисколько не волновала.
Великан-супруг Виды Катунь до поры стоял молчком, то почёсывая пятернёй тёмно-каштановые волосы, в которых прибавилось седины, то разминая пальцы ладоней до характерного хруста – будто собирался пустить их в скором времени в ход. В отличие от остальных, на Юстине была неброская одежда: темно-синие джинсы с широкими подворотами, серый свитер крупной вязки с громадным воротником и короткий черный пуховик. На ногах широкие черные ботинки с толстой подошвой. Вокруг одной из ног колечком скрутился верный прислужник, уж Ксафан. Союзник принёс его в нагрудном кармане пуховика и достал – змее привольнее на твёрдой поверхности, нежели в подвешенном состоянии. Тут же поблизости сновал и ко всему тщательно принюхивался Велизар, приятель Ксафана и прислужник Виды Катунь. Ситри, серо-бурая куница Митке, держалась в сторонке от этой странной парочки, впрочем, и к чёрному коту она испытывала не больше доверия.
Бывший сотрудник Саркара перевёл на Юстина лисьи светло-карие глаза, взгляд не сулил ничего хорошего.
– Лучшее, что вы можете теперь сделать – затаиться, спрятаться и ждать, – дал совет таким властным и беспрекословным тоном Митке, который отдавал скорее приказом, нежели рекомендацией.
– Да сколько ж можно? Прошо полмесяца! – досадливо посетовал Юстин. Его голос, глубокий и басистый, и неожиданно громкий сотряс стоячий воздух кабинета. – Нам с Ид надоело скрываться, словно мыши в норах. К тому же до финала вашего грандиозного шоу под названием «Призовём мерзавца к ответу» осталось несколько дней. Что может произойти?
– Говорите тише, пожалуйста! – сердито прошипел праведник, беспокойно озираясь то на дверь, которую предварительно заперли изнутри, то на прикрытое окно. – Вы и представить себе не можете, Юстин, как длинны руки Саркара. И это не паранойя. У него есть свои люди даже в Совете. Я много чего знаю о Бессменном. А ещё больше не знаю.
– Вот и скажите на Совете всё, что вы знаете, – посоветовала Энна Фридди, отставив свечу на одну из коробок и сложив руки на груди. Эта игра в шпионов её начинала раздражать. – А то вы только и делаете, что пугаете, да предупреждаете. От слов – к делу.
– Вы не понимаете, госпожа Фридди. С Бессменным нельзя вести войну в лобовую. Он слишком хитер и жесток. Да что там! Вы забыли, что он учинил недавно на площади Свободы? Это же подлость!
Митке так разволновался, что приостановил поток слов. На лице проступили красные пятна, вконец испортившие его и так непривлекательную внешность. Куница, нервозно крутившаяся вокруг его ног, вдруг пружинистыми скачками направилась по извилистому направлению меж коробковых гор к двери. На это никто не обратил внимания, кроме змеи. Ксафан застыл на месте, приподняв голову над полом.
– Нам мало что известно, господин Митке, – сдержанно высказалась праведница. Её глаза оливкового оттенка в свечном мерцании теперь казались едва ли не угольными. – Вас там не было. На тот момент вы находились в кабине самолета вместе с супругами Катунь. А из головного офиса нам отказались давать пояснительную информацию насчёт операции, которую провёл Флегонт Саркар. Всё, что нам довели: это было важное предприятие по захвату лидера группировки вурдалаков.
– Ещё бы он вам все свои карты раскрыл! – ярился бывший начальник безопасности на себя, на чёртову беспристрастность Совета и нейтральность к ситуации, в которой Митке тонул отчаянно и безвозвратно, он еле сдерживался, чтобы не схватить праведницу за плечи и встряхнуть её хорошенько, чтобы здравый смысл пробудился внутри её хорошенькой головки. – Да этот плут всех вас обвёл! Но у меня еще остались верные человечки в Арконе. Всегда нужен запасной ход. Они-то мне и поведали те подробности, о которых наш любезный №1 предпочёл умолчать.
– Ну, так выкладывайте, господин Митке, не томите! Вы же за тем и привели нас в этот чулан, чтобы поделиться тайными сведениями. Ведь так?
Митке послышалось, или в голосе советницы зазвучала едва прикрытая насмешка? Она не верила ему! Ну, разумеется, кто он такой, и что его слово стоит против слова Саркара? Кошачье мяуканье против львиного рыка. И тем не менее…
– Вам известно, что на площади Свободы кроме Астрогора находился и всеслух, то есть Матфей Катунь, с группой друзей, – продолжил чуть более эмоционально, чем сам того желал, Рослав Митке, стараясь смотреть поверх сливовых волос Фридди.
– Да, но это не противоречит уставу братства, – подтвердила осведомлённость женщина, переводя на родителей упомянутого всеслуха осторожный взгляд. – Ничего личного, госпожа Катунь, господин Катунь, но сама природа всеслуха опасна для населения, косвенно или напрямую. Поймите, если демон с такими возможностями попадёт в руки вурдалаков, то может случиться что угодно. И ничего хорошего, разумеется. Но братство всегда действовало в рамках строгих правил.
Юстин сжал руки в большие кулаки и убрал за спину: в последнее время любое упоминание о его сыне, как о каком-то подопытном объекте вызывала лютый гнев. Но на женщину, пусть и принадлежащую к праведному братству, он не желал распространять свою ярость. Пусть дамочка и сверлила его пронзительным взглядом, пусть и подвергала сомнению доводы Митке – что-то в ней самой внушало Юстину Катуню невольное уважение к её персоне. Каким-то подспудным чутьём он знал, что она поверит, и наверняка сможет встать на сторону сына. А союзник им сейчас, ох, как нужен! Но что-то Ксафан совсем разнервничался, даже зашипел.
– Да вы что?! Поверили! А я как раз знаю, что нет! – Шепот арконского праведника уже грозил перейти в громогласную речь. – Кроме того, что он попрал Кодекс, вооружив оперативников огнестрельным оружием, он дал прямой приказ – стрелять на поражение. Да, сударыня, – теперь лисий взор его глаз устремился на бледное лицо Виды Катунь, – Сакар приказал своим людям уничтожить всех, кто был на площади: вурдалаков, всеслуха и его компанию. Всех! Вот, что он утаил от Совета. Вурдалаков практически всех перебили. Астрогор и горстка его людей чудом улизнули из этой бойни, впрочем, как и ваш сын с друзьями. Возможно, они и помогли сбежать вурдалаку. Но от этого положение Матфея лишь усугубляется: теперь его официально могут признать сообщником лидера вурдалачьей группировки и дать официальное разрешение на поимку живым или мёртвым.
– Что вы такое говорите? Мой сын? Он не мог стать союзником этого злодея, – запротестовала мать Матфея, супруг положил руки ей на плечи. – Это какая-то ошибка.
– Ну не знаю, сударыня, ошибка то или нет, но очевидцы утверждают, что в том месте, где лежал раненый вурдалак, оказались всеслух и остальные юнцы, а затем вокруг них образовалась ветряная воронка, которая схлопнулась и оставила после себя пустое место. Всё указывает на то, что они действовали сообща.
– Нет, нет, нет….
Белый хорёк затявкал внизу, очевидно стараясь ободрить госпожу, но она рассеяно смотрела перед собой, переваривая новую перспективу будущего для сына.
– То, что Саркар допустил массовое убийство, которое могло произойти невольно на глазах случайных свидетелей, тягчайшее преступление против Кодекса и устава братства, – усвоив новые подробности, изрекла Энна Фридди, продолжая излучать невозмутимое спокойствие, в отличие от остальных собеседников. – Но вы правы, господин Митке, эти подробности говорят скорее не в пользу юноши, а против него.
– И что? Вы будете его судить? Или устроите облаву, как на дикого зверя? Мы думали, что вы… – возмущение, гнев и горечь сжали горло Виды, она отвернулась и прижалась к плечу мужа, но не затем, чтобы унизительно расплакаться. Нет, она не покажет своей слабости, не теперь.
– Послушайте, наш сын не мог… – резко начал было Юстин, но строгий и острый взгляд праведницы его остановил.
– Я не судья, чтобы теперь выносить приговор Матфею Катуню. Не мне решать его судьбу. Но я всегда придерживаюсь фактов, проверенных достоверно. И я могу вам обещать, что пока я не выясню всё до мельчайших подробностей, ваш сын, равно как и его спутники, могут рассчитывать на моё покровительство в той степени, каковой достаточно, чтобы их жизни ничто не угрожало. Я против крайних мер. По правде говоря, много в уставе братства пора бы упразднить да и вовсе отменить. Но до этого ещё не скоро.
– Вы на нашей стороне, советница Фридди? – уточнила Вида Катунь, не совсем доверяя собственному слуху. Женщина повернулась лицом к правденице.
– Скажем так: я на вашей стороне, пока не доказана вина всеслуха. Так понятно?
– Более чем.
Вида заметно расслабилась.
И вот тут все прислужники начали вести себя странно.
Юстин наконец-то прислушался к шипению ужа. Рослав Митке заметил, что Ситри мечется у двери, принюхиваясь к порожной щели.
– Мы не одни, гос-с-сподин, – предупредил союзника Ксафан, устремив блестящую в тени голову к Юстину Катуню. – За дверью чей-то прис-с-служ-шник.
– Что? За дверью кто-то есть? – всполошился басистый голос Катуня-старшего.
На этот раз его удержали от опрометчивого порыва ладони миниатюрной супруги – Вида Катунь, скорее всего, сама испугавшись, вцепилась мужу в рукав, и тому ничего не оставалось, как стоять на месте. К тому же, Юстин по природе близорукий, так и не обзавелся новой парой очков после утраты старых, а таранить завалы коробок и тем самым затруднять выход всем остальным – та ещё идея. Спасибо менее импульсивной Ид, она частенько одёргивала его от глупых поспешностей.
Чёрный кот советницы, ловко протиснувшись сквозь нагромождения коробок, присоединился к скачущей в каком-то нервозном танце кунице.
– Госпожа, за нами следили и подслушивали, – громко промяукал Асдей. – Я слышу, как шаги удаляются.
– Только этого не хватало! – на лице Энны Фридди впервые проявилась неуверенность и замешательство. – Ты уверен, Асдей? А кто это? Можешь определить?
– Вот зараза! – вырвалось у стоявщего рядом с женщиной Рослава Митке. Лицо его посерело. – Вот ведь дьявол!
Кот приложил мордочку к щели под дверью и втянул воздух ещё. Куница пыталась тоже идентифицировать запах шпиона, но ей удалось разгадать меньше.
– Это какой-то грызун, госпожа, довольно крупный. Но это всё, что я могу сказать, – виноватым голосом произнёс чернобокий прислужник.
– Значит, грызун, – задумчиво проговорила вслух Фридди, – ничего, Асдей, ты молодец.
– Может, пока не поздно, стоит открыть дверь и догнать нашего шпиона? – предложил визгливым от страха голосом Митке.
– Нет, – отклонила его идею советница, – если мы поймаем прислужника, то обнаружим тем самым, что в курсе слежки. У нас должно быть пусть и минимальное преимущество. Вот узнать бы точнее, что за прислужник подслушал наш разговор?
Вида Катунь, села на корточки и обратилась к хорьку, белоснежный зверёк доверчиво поставил передние лапки ей на колени и внимательно смотрел в глаза.
– Велизар, у тебя превосходный нюх. Ты сможешь распознать, что за зверь был за дверью?
Хорёк будто того и ждал. Он припустил к двери, цокот его коготков раздавался по настилу старого паркета.
– Кот прав. Вне всяких сомнений, это грызун. Фуууур! – протявкал Велизар, хорошенько втянув воздух под дверью.
– Ещё бы я был не прав, – с апломбом мяукнул Асдей.
– Это не хомяк, не крыса и не морская свинка, – продолжал анализировать запах прислужник Виды. – Нет, нет и нет. Ах, вот оно! Есть!
– И кто же это, Велизар? – взволновано потребовала союзница.
– Это белка, госпожа! Никаких сомнений – это белка. Фых!
Вида озвучила слова прислужника.
– Это может существенно нам облегчить поиск нашего недруга, и возможного сообщника Саркара, – объявила советница Фридди. – Белки есть у двух советников, насколько мне известно. Будем на то уповать – что кто-то из них действует напрямую, а не подослал пособника. Иначе – это искать иголку в стоге сена.
– Лучше бы меня послушались и попытались отловить грызуна, – посетовал Митке, открывая дверь.
– Не всегда нужно идти прямым путём, господин Митке, – невозмутимость вернулась в голос праведницы. – Кстати, не забудьте затушить свечи. Здесь столько всякого хлама, что не дай Творец, вспыхнет пожар.
– Так, а нам-то что делать, господа? – прозвучал обеспокоенный голос Юстина Катуня. Он уже подобрал ужа и спрятал его во внутренний карман пуховика.
– Господин Митке, вы взяли на себя обязательство за сохранность жизней супругов Катунь, вам и решать их дальнейшую судьбу, – распорядилась Энна Фридди, неожиданно задорно, даже кокетливо тряхнув головой, отчего в свете искусственного освещения в коридоре волосы вспыхнули невероятным оттенком пурпура, прямо-таки нереальным. – А мне пора. Да, кстати, мы с вами никогда не были в этом кабинете и свечей не жгли.
Не дожидаясь ответа, женщина направилась прочь, по коридору, жеманно виляя довольно соблазнительной округлостью бёдер. Вида вдруг поймала себя на мысли, что Фридди самая невероятная праведница из всех, которых ей пока пришлось лицезреть. Чёрный кот миниатюрной тенью грациозно следовал за союзницей.
– Митке? – напомнил Юстин замешкавшемуся праведнику.
– А? Ах да. Вам лучше сменить квартиру, – рассеянно выговорил он, всё ещё смотря вдаль пустого коридорного русла. – Завтра же пришлю за вами человека, он поможет переехать вам в другой район Левирро. Она права, я в ответе за вашу сохранность. А вы теперь – единственные ценные свидетели.

В сквере, неподалёку от штаба Совета Держав, на деревянной лавочке сидел мужчина. Поблизости высился газовый фонарь, один из многих, коими освещалась столица Буэро в темную пору суток. Заметив движение в тени, незнакомец встал. Он оказался высокого роста и весьма крупным. Длинное пальто графитового оттенка натягивалось в области выпирающего живота.
Маленький зверёк скачущими движениями приблизился к стоящему человеку, замерев у самых ног. В рассеянном свете фонаря стало видно, что это белка, причём настолько тёмного окраса, что цвет её меха легко можно было принять за чёрный.
Незнакомец сделал едва заметное движение пальцами руки, и прислужник резво вскарабкался по одежде на плечо. А затем белка ловко юркнула в один из широких рукавов пальто, только пушистый хвост и мелькнул.

2. Новые страницы старых судеб

Каждый год человек ждёт окончания годичного цикла с особым предвкушением. И чем ближе подступает к завершению год, чем дальше и безвозвратно отлетают за спину старые чешуйки-дни, тем сильнее возрастает дрожь и страх перед близящимся неизвестным.

Но Творец наделил человека надеждой на лучшее. И потому человек до последнего дня, до окончания истекающей минуты верит в Чудо Будущего Года, надеется на Новую Главу Сказки и любит вопреки всему. Ведь где Конец – там всегда Начало.

***

Никаких особых иллюзий на радостное будущее Револьд Астрогор не питал, тяжело расхаживая по кабинету особняка на южном орангекском скалистом берегу у Ярого моря. Деревянные половицы в определённых местах жалобно поскуливали под тяжёлыми шагами обходчика.
В сторону окна он даже не смотрел, хотя день едва перевалил за полдень. Погода установилась какая-то мутная: ни чистого солнца, ни тяжёлого, вытравленного в свинец поднебесья. Небеса, обсыпанные мукой, мучнистые облака на полинявшем шёлке неба – что может быть тягостнее?
Мрачные перспективы – иначе назвать истинное положение дел главный вурдалак не сумел бы. Под него и раньше копали, но он всегда успевал упредить подлые «тычки» в спину. Но провал на арконской площади Свободы и полмесяца отлучки, пошли на руку, но, увы, не Астрогору.
А?стий Логри? по прозвищу Махина за внушительный набор мышц и квадратную, как у Щелкунчика, челюсть, не тратил время даром. Высоченный, он всё ж чуток уступал Астрогору. Их обоих можно было назвать противоположностями друг другу. Широкоплечий атлет Астий, которому было далеко за тридцать, являлся обладателем платиновых волос, остриженных коротко, под ежа. Он науськивал хитроватых, припугивал трусоватых, убеждал преданных. И ему почти удалось встать во главе, заверив большинство в окончательной потере бывшего лидера, пока этот самый лидер не воскрес одним не самым прекрасным для Астия днём.
Нет, конечно, Астрогор отдавал должное прямо-таки звериному нахрапу подчинённого, между прочим, шедшего вторым по авторитетности после ныне и здраво живущего главаря. Компетентен, могуч, умён и коварен – все необходимые качества лидера. Но всё же не доставало Махине малой крупицы для полноты грозного образа босса. В нём напрочь отсутствовало обаяние, коим природа его обошла, но в достатке одарила конкурента. Махина – точнее и не придумаешь для характеристики.
Встреча обоих накануне смены годов произошла неровно. На наглой надменной роже Астия прямо-таки читался вызов, который не замедлил себя обнаружить. Всё что потребовалось от Астрогора – проявить выдержку, невозмутимость и непререкаемую жёсткость. Применять гипноз на подчиненном, по давно заведенному принципу Астрогора, всё равно, что низость.
Как же чесались руки! Но Револьд знал: один удар и его авторитет даст хорошенькую трещину, которую не заклеить, не залатать. К тому же не ему тягаться в кулачном поединке с Махиной, с учётом раны или без. А тот того и ждал, аж желваки на лице ходили под натянутой от напряжения кожей. Нахальный взгляд подначивал, самодовольная ухмылочка издевалась.
Знал Астрогор, что верный Волкодлак в любой момент готов ринуться на А?бру, волчью псину Логри, и наверняка порвал бы прислужницу бунтаря.
Соблазн изводил главаря вурдалаков, от него сводило всё нутро, а нервный зуд, который распространился по всему телу, жаждал скорейшей разрядки.
Босс предпочёл разобраться хладнокровно и как подобает истинному лидеру: он отмёл все претензии, озвученные конкурентом вслух, и не дожидаясь открытого мятежа, тут же, не внемля возражениям, «оформил» командировку наглецу на дальний континент, в глухомань, где тому поручался надзор над местным отделением вурдалаков. Любой понимал, что это очевидная ссылка: в то место мог согласиться отбыть добровольцем разве что безумец.
Обуздать себя, сковать желания, усмирить гордыню – не впервой для того, кто долго и целенаправленно взбирается на вершину власти. В тот момент оба это отчётливо понимали. Потому один позволил другому одержать верх, дав себе отсрочку.
– Это ещё не конец! – прорычал напоследок Логри, обдав начальство таким лютым взглядом выцветших бледно-голубых глаз, что сомнения в явных дальнейших намерениях ссыльного оперативника отметались сразу.
Широкая, твердокаменная спина – последнее, что запомнил Револьд перед тем, как сомкнулась завеса воронки. Этот не сдастся, будь уверен. Железобетонное упрямство, подпитанное завистью и стремлением к абсолютной власти. Ещё один Саркар, только лишённый утончённости и гибкости праведника.
Ладно, передышка, так передышка, решил Астрогор. Избавляться напрямую от соперника он не стал – это ни к чему продуктивному не приведёт. А вот великодушие временно сыграет на руку, придаст авторитета главарю на подъём. Но всё же, необходимо постоянно держать руку на пульсе, пока план мести не осуществится.
Астрогор поручил верному и надёжному Лансу следить за Махиной, благо глаза и уши у вурдалака имелись даже в глухомани.
Но эта стычка лишь отсрочила клокотавшую внутри боль. Особенно ярко и пронзительно она вспыхнула, когда по привычке Револьд забрёл в комнату Марика Лотара. Его встретила тишина и пустота. В тот момент он закрылся внутри комнатки, не позволив даже самому близкому в мире существу составить компанию, Волкодлак понимающе принял приказ удалиться. А его господин приглушённо выл, упав на пол, катался, обхватив голову руками. Столько дней он сдерживался, забивая в отдалённый уголок сознания истину: Младший ушёл из этого мира, покинул его, Старшего брата, оставил в самый уязвимый момент. И ведь что странное, он, Астрогор, не ощущал себя преданным, что, по сути, и произошло, нет, напротив, он сам представлялся себе предателем. Почему он вовремя не заметил угрозы со стороны Зиновии, тем самым упредив её союз с Мариком? Слишком хорошо запомнился взгляд растерянных глаз друга – в них была вина и честность, растерянность и … преданность! Марик не предавал Старшего брата в прямом смысле предательства, он желал помочь. Вот только благими намерениями выложена дорога в ад. И ведь каким же он, Астрогор, оказался никудышным другом, раз за столько лет не узнал, что супруга Младшего работала на Саркара. И это при том, что у него имелось досье на всех сотрудников и их родню. А Ирину Револьд и видел-то всего пару раз, да и то мимолетом, вполне довольствуясь тем, что о ней говорил Марик. Такой промах по всем позициям! Конечно, Марик таким образом оберегал Ирину, от друга, от всего мира. Но Астрогору от этого легче не стало.
Да, он занимал самый верх в вурдалачьей верхушке, где эмоции излишни, а ценен только холодный расчет. Но, Дьявол Всезрящий, как же невыносимо остаться одному на троне, в окружении пустоты! Пока рядом был верный Марик, Астрогор шёл твёрдой поступью к мести. Отныне ему не на кого положиться. Благо осталось недолго, он это знал. Откуда? Знал и всё.
Боль никуда не ушла, она и не уйдёт, просто мертвецов стало больше на одного. На его внутреннем кладбище, куда он ежедневно приходил и продолжал нести цветы-извинения, слова-сожаления – что он не хотел, не предвидел, не упредил, не спас. Ведь каждый всю жизнь носит в себе чужие могилы, потому что от близких и родных людей не избавит даже смерть.

Кроме домашнего саботажа, Астрогора беспокоила находка в Голубой комнате. Снежная Принцесса, как оказалось, сбежав, прихватила не всё. На прикроватном столике остался забытый ноутбук, к тайнам которого не допускался даже хозяин дома.
Он закрыл глаза – тончайший запах фиалки с вплетением гиацинта тут же ожил в его памяти. Пусть её и не было уже около месяца, но аромат духов торжествовал повсюду в Голубой комнате. В мягких складках бирюзы шёлковых занавесок, в лазоревых мотивах постельного белья, даже ковёр оттенка аква (опять же, Револьд не разбирался во всём этом разнообразии цвета, это Зиновия его просвещала) и обои небесного неба, казалось, источали неизбывный запах сбежавшей владелицы.
Но всё же. Он резко мотнул головой, сбрасывая невидимые чары памяти. И в который по счёту раз вернулся к столу, вновь плюхнувшись в кресло и уставившись в мерцающий экран ноутбука. Зиновия Руссу, конечно, старательно следила за своим гаджетом, как догадался по пустым папкам и крайне малому объему занятой информации Астрогор, ничего такого важного не держала в свободном доступе. Но и на старуху бывает проруха. Электронный почтовый ящик Зиновии функционировал – пароль к нему опять же добыл умелый Ланс – и пусть он пустовал, в черновиках недавнему любовнику повезло найти ряд сохранившихся писем, обращённых исключительно к одному лицу.
Судя по всему, бывшая куртизанка искала некую особу по имени Оли, которую давно тщилась найти. Это всё, что удалось узнать из пары десятков письменных обращений. Было среди них, правда, одно совершенно невяжущееся по тематике – Зиновию чем-то заинтересовал Горный край Шлохх, вернее определённый регион в этой стране, в котором активно процветала добыча алмазов. В частности, информация подкреплялась скопированной вырезкой из журнальной статьи, в которой отмечалось удивительное событие: находка уникального по всем показателям крупного алмаза, внутри коего находился другой подобный драгоценный камень меньшего диаметра. Алмаз-матрёшка – так окрестили минерал в статье.
С чего это Зию вдруг стали интересовать драгоценности? Насколько он помнил, девушка всегда выказывала пренебрежение к ювелирным украшениям, предпочитая дорогим «безделушкам» свой странный гребень.
Эта странность и почти маниакальная потребность отыскать некую Оли – не давали вурдалаку покоя. Всегда чутко прислушивающийся к интуиции, он и в этот раз не стал игнорировать её тонкие сигналы. Загвоздка выходила лишь в том, от чего отталкиваться. Никаких зацепок, ни единой ниточки. Если бы хозяйка Голубой комнаты прихватила и ноутбук, он бы не знал о странных таинственных посланиях бывшей и о внезапном интересе к причудливому алмазу, который явно был нужен Зиновии. Вопрос: зачем?
В дверь постучали, скорее ради приличия, затем она бесшумно распахнулась, представив взору мужчины хакера Ланса. Вид у подчинённого, и без того выглядящего рассеянно и нескладно, теперь совсем был никуда негожим. Светло-русые волосы всклокочены так, словно их лизала корова под сильным ветром, под жёваной джинсовой курткой сильно мятая футболка неопределенного цвета.
Но взгляд оперативника – встревоженный и да, напуганный – тут же мобилизовал всё внимание Астрогора; он тут же встал и отошёл от стола навстречу нервно ступавшему хакеру.
– Не знаю, как он это сделал, но у него получилось. Он обошёл наши камеры и датчики слежения. Не обошлось без сообщников со стороны, – затараторил, оправдываясь с ходу, Ланс, при этом он смотрел на босса, как провинившийся пёс.
– Кто? О ком ты говоришь? – Револьду пришлось приложить усилие, чтобы придать голосу спокойствие, но дурное предчувствие уже кралось по телу морозцем. – Не части, Ланс, ты же знаешь, я этого не терплю.
– Да поганец этот, Логри! – выпалил оперативник и как-то вдруг совсем поник, будто то его вина. – Виноват, босс, не уследил.
Да, вероятно, именно этого и опасался Астрогор. Махина не стал бы добровольно гнить в ссылке, не тот это человек по своей природе. Таких либо за решетку, да понадежней, либо… Слабину дал Астрогор, стареет, прежде бы даже не цыкался с таким, как Логри, Волкодлак уж быстренько отделил бы буйную голову от мощного торса. В два счёта.
Он поморщился.
– Не вини себя, Ланс, это уже мой просчёт. Нужно было довести дело сразу до логического финала.
– Но как же? Он же теперь может быть, где угодно, – продолжал гнуть своё удрученный Ланс. – Я могу подключить все наши офисы. Мы можем попытаться отследить его…
– Нет, не нужно. Он сам объявится. Уж поверь, – остановил бурный поток предложений вурдалак. – Лучше займись этим.
Он подвёл хакера к столу и ткнул пальцем в заметку с алмазом. Ланс приблизил голову к монитору: близорукость – малая плата за долгие часы работы перед горящим экраном.
– Разузнай всё о нём. Всё, что есть, и чего нет в общих доступах, – затем чуть помедлив, Револьд решился. – И ещё, поручаю тебе её письма. Эта Оли, кто бы она ни была, значила для Зиновии много, иначе бы она так упорно не искала её. Я хочу узнать: кто она и кем приходится Зиновии Руссу. Ноутбук отдаю лично тебе, Ланс, под твою ответственность. Отвечаешь за него и его содержимое.
Ланс бережным, чуть ли не ласковым движением опустил монитор ноутбука и взял его в руки. Уходя тем же нервным шагом из кабинета босса, вурдалак вдруг замешкался на пороге и всё же осмелился озвучить сомнение:
– Эта Оли… это может быть сокращение от многих имён.
– Что ж, тебе предстоит долгий поиск, Ланс. Долгий, кропотливый и надеюсь, успешный поиск, – отозвался смурным голосом Астрогор, уже повернувшись спиной к двери.
Продолжения слушать оперативник не стал, всё и так очевидно – не успеешь к сроку, огребёшь по полной. А огрести у Астрогора можно было в полнейшей мере, в частности, через зубастую пасть прислужника.
Стареешь, думал тем временем Револьд, всё-таки удостоив вид за окном своим взором. Всё-то ты прозевал, всё-то ты проглядел. Время и то сквозь пальцы утекает, а ты по-прежнему стоишь на прошлогодней отметке.
На небе, обильно вымазанном белым, в оцепенении спали чахлые облака. Как и твоя жизнь, проклятый вурдалак, как и твоя жизнь.

***

Незримая длань рассыпала пуховую снежность. Белые хлопья мягко и бесшумно оседали в воздухе, лишь легонько шурша при соприкосновении с болонью серой куртки.
Не то что бы он презирал куртки в принципе, просто этот вид верхней одежды напоминал ему о другой части жизни, куда более простой и приземлённой, до его грандиозного подъёма на верхушку праведной пирамиды. Но сегодня Флегонт Саркар снизошёл до серебристой пуховой куртки, ещё новенькой (он её и надевал-то всего пару раз), опять же, дабы легче раствориться в толпе.
Нет, он не страшился покушений, просто встреча, которую он обозначил в тихом семейном кафе на северной окраине Арконы, требовала максимальной неприметности и что кривить душой – конфиденциальности. Правда, после прощального «подарка» Марика Лотара внешность Бессменного обрела слишком приметный знак, Саркар уже сомневался, что где-то сможет инкогнито бывать. Да уж, шрам, багровый, чертящий лоб по диагонали, отныне делил надвое левую бровь праведника №1.
«Сердце Вирии», кафе с громким названием, но на деле старинное; в два этажа здание понравилось Саркару с первого взгляда лет десять назад: местоположение, контингент, атмосфера да и приличное меню – что ещё нужно, когда желаешь провести вечер в одиночестве, но среди людей. А уж для тайных встреч – просто шикарное местечко.
Столик на втором этаже у окна в уголке уже был занят. Крупный, с приличным брюшком мужчина средних лет ожидал вошедшего праведника. Прежде чем подойти и занять место напротив, Саркар остановился у напольной деревянной вешалки, где и освободился от куртки.
– Добрый день, А?лькам. Вы уже сделали заказ? – поздоровался Бессменный с вирийским советником, ограничившись кивком головы, тот энергично тряхнул своей шевелюрой: русые, с пепельным отливом волосы, аккуратно зачесанные назад, держались как литые.
– Доброго дня. Нет, господин Саркар. Я ждал вас. Что изволите? – ответствовал визави глубоким, но гнусавым голосом, услужливо пододвинув папку меню боссу.
– Начну с коньяка. «Барухор» пробовали? – произнёс Бессменный, не глядя в меню. – Название, как и столица Диспатренга. Вкус, что надо: восточный, выдержанный, с резкими нотками миндаля и цитруса. Очень необычно. Рекомендую.
– Благодарю, но я предпочитаю виски, – мягко отринул предложение Алькам Имер. Вытянутое лицо с широкими скулами нависло над перечнем алкогольной карты. – Пожалуй, остановлю выбор на омолонском.
К алкоголю Саркар добавил запеченного на гриле окуня да тарелку солёных огурцов; Имер же оказался куда голоднее, заказав блюдо с ростбифом, жареным картофелем и луковыми кольцами, овощной салат с ветчиной под сырным соусом, гренки под чесночной корочкой и колбасное ассорти.
– Алкоголь всегда стимулирует мой аппетит, – глупо усмехнувшись пухлыми женственными губами, точно оправдываясь, заявил любитель много поесть.
– Ешьте – сколько влезет, мне нет до этого никакого дела, – с безразличием отозвался Саркар. На самом деле, ему крайне досаждало подобное обжорство, но своё мнение он предпочитал держать невысказанным, когда находился на нейтральной территории, как кафе «Сердце Вирии». – Однако пока мы ждём заказ, объяснитесь по поводу инцидента в Левирро. Это не сыграло против меня, но и на руку мне также не пошло.
Праведник №1 задержался взглядом на глубоко посаженных серых с золотистым вкраплением глазах собеседника – в них обозначилась суетливость и замешательство, затем посмотрел в окно. Как же всё это скучно, подумал Саркар, всегда одно и то же: страх и желание избежать взбучки в любом взгляде подчинённого. Хоть бы один вызов, дерзкий, стальной такой. Митке пыжился, да сдулся. Один Ефир Стародуб не страшился, гордец был, вот гордыня и сгубила бедолагу.
За окном, точно отвечая его настроению, натянутые Творцом облака-заплатки, низко провисали от влаги на небосводе. А снег всё падал, и всё как-то грустно, безнадёжно.
– … без понятия как, господин Саркар. Мой прислужник, Зель, выследил, куда переселили Катуней. Уж ему я доверяю, он такой ловкий. Мы готовились их забрать, но нас кто-то опередил, буквально на двадцать минут! Я точно знаю, когда зашёл в квартирку, которую им предоставила советница Фридди, кстати, на мой взгляд, довольно убогое жилище – всего одна комната! – так вот, когда я оказался там, чайник, который кто-то из супругов оставил на огне, почти выкипел. Нас опередили!
Всё это и так было хорошо известно Саркару из письменного отчёта, который он получил накануне своего обязательного присутствия в Буэро, но в личной беседе всегда проступают мелкие детали, их в отчётах предпочитают опускать. Такие, как кипящий чайник. Значит, некто обогнал Алькама Имера на пятнадцать, плюс – минус пять минут. Но кто же? Кому так срочно понадобились родители всеслуха? Или…
– А не могло так выйти, что они каким-то образом узнали о вас, о вашем приходе? И сбежали, забыв выключить плиту.
Очевидно, эта мысль также приходила в голову советнику, несуразно маленький на таком большом лице нос задёргался, золотисто крапчато-серые глаза принялись изучать поверхность стола, хотя лицо по инерции продолжало сохранять бесстрастность.
– А Митке? Что он? И что сама Фридди? – продолжал сыпать вопросы Бессменный, будто и без них еды мало на столе.
Вирийский советник пожал широкими плечами.
– Сперва я тоже заподозрил их. Решил, что они меня раскусили и решили перестраховаться. Но на следующий день по реакциям советницы и начальника службы безопасности…
– … бывшего начальника, – тут же жёстко поправил Саркар сотрудника.
– Да-да, – согласно закивал Имер. – Так вот, оба выглядели обескураженными. Да, именно так. Они беспокойно шептались в отдалении от остальных советников, и весь их вид однозначно говорил о том, что они в замешательстве. Я уверен, они точно ни при чём. И ещё добавлю – кажется, они напуганы внезапным исчезновением Катуней.
Так, так. Сколько же неизвестных в этой игре, подумал Саркар, пригубив принесённый официанткой коньяк. Резкие цитрусовые нотки ему даже показались пикантными, как никогда прежде.
Сначала Равнитель. Ну, с этой задачкой он, допустим, справился. Хорошо. Ещё не совсем, но справится. Конечно, пришлось, как следует покопаться в архивах и привлечь кого надо из розыскного агентства, зато и результат вышел. Как же глубоко пришлось копать, в прошлое, аж на тринадцать лет.
Да, неприятный сюрприз. Девчонке посчастливилось выжить в том «несчастном» случае. И ведь самое неприятное, что помогала ей всё то время Ирина Лотар, его секретарь. И как он проглядел? Впрочем, то, что у самого носа – оно всегда невидимо.
Значит такой расклад: старшая дочь мирисского дипломата Эспена Стуре?, то бишь Зиновия, которой теперь тридцать лет, умудрившись не утонуть в водах Титкуль, к тому же ещё стала Равнителем. И естественно, жаждет свести старые счёты с Саркаром, отомстить за потерю близких. Девчонка непроста, ой как непроста. Попользовалась вурдалаком и оставила за бортом, когда пришло время. Из неё противник куда опаснее, чем Астрогор, да и интереснее. Ладно, эту задачку он прибережёт на потом. Теперь важнее выяснить, кто же выкрал, а может, переманил Катуней. Есть ли что-то общее у Саркара с этим таинственным лицом? Союзник ли тот ему или противник? Столько неизвестных в одной задаче, аж мозги закипают. Ещё Совет Держав не отступает, всё не теряет надежду свергнуть засидевшегося короля с его помоста.
Принесли еду. Саркар медленно пережёвывал, без аппетита. Рыба таяла во рту, окунь, приправленный лимоном, божественно услаждал вкус, но вопросы, висящие в воздухе, напрочь отбивали удовольствие от принятия яств. Его визави отсутствием аппетита не страдал, с алчным чавканьем поглощая салат и ростбиф, нарезанный крупными кусками. И как он не давится? – с неприязнью, близкой к отвращению, думал Саркар. С пухлых, вымазанных жиром губ по подбородку стекала прозрачная капля. У едока окуня вдруг зачесались руки, так захотелось схватить салфетку и с силой утереть эту нелепую физиономию. Но вместо этого, он перевёл разговор, поменяв тему.
– А что Совет? Как они отреагировали на мой ответ?
Отставив в сторону недоеденное рыбное блюдо, Бесменный откинулся на мягкую спинку стула и сделал глоток коньяка из освеженного бокала. Появилось устойчивое желание уйти.
Ответ последовал не сразу, прежде собеседник дожевал мясо, заодно подчистив донышко тарелки кусочком надетого на вилку хлеба.
– Если в двух словах: крайне недовольны, – доложил вирийский советник, вдруг выуживая из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет с зажигалкой.
В «Сердце Вирии» дозволялось курить в специальной зоне, и как назло оба едока находились в ней. Пожалуй, больше он сюда не придёт – всё здесь будет напоминать об ужине с обжорой-толстяком, но куда тягостнее то состояние неопределённости, в котором Саркар висел, как пойманная паутиной муха. Чертовски гнилое состояние.
Раскурив сигарету, довольно вонючую, – Саркар еле подавил себя, так хотелось вырвать эту гадость из пухлого рта! – Алькам Имер, заметно расслабившись, произнёс:
– Их, безусловно, возмутил ваш отказ присутствовать на слушании по обвинению в похищении Катуней и охотой на их сына. Но им пришлось проглотить вашу отговорку про грипп. К тому же, своевременное исчезновение основных свидетелей связало им руки и заткнуло недовольные уста. Но это только отсрочка. Митке и Фридди готовят новое слушание, которого вам, господин Саркар, увы, не избежать. Иначе отставка вам будет объявлена де-факто.
Саркару послышалось или подчинённый говорил с некой долей злорадства и довольства?
– Что ж, теперь я готов ко встрече с этой группкой самодовольных сластолюбцев, – высказался Бессменный.
Тон его слов не давал собеседнику сомневаться, что за нахальство (а вызов на слушание и есть оспаривание полноты власти верховного лидера) ответит каждый из Совета Держав, по-своему и горько пожалеет, что просто осмелился покуситься.
– Что вы предпримете? – под ледяным, прожигающим злобой взглядом праведника №1 вирийский советник едва не подавился втянутым дымом.
– А вот это вас уже не должно волновать, – резко и властно отрезал Саркар, уже понимаясь с места. – Мне пора. Завтра вы отправитесь назад в Лерро, будете продолжать следить за Митке и этой несносной женщиной, за каждым их шагом.
Тучный чревоугодник, втрое крупнее его, закаменел под взором патрона, из приоткрытого в замешательстве рта с пухлыми женственными губами вытекали струйки белёсого дымка. Флегонт Саркар снял с вешалки куртку, и наспех вдевая в её пуховые недра руки, как бы прочим, ворчливо бросил напоследок:
– И на вашем месте, я бы бросил курить эти паршивые сигареты. Они отвратительны!
Худой праведник вышел, а толстяк ещё с минуту сидел в растерянности, уставившись на зажатую в пальцах-сардельках тлеющую сигарету, затем, очнувшись, затушил её о тарелку.
– Всё удовольствие испортил, чёрт! Ни себе ни людям.
На улице тем временем снег всё падал, и небеса не торопились умерять свою щедрость. Старые следы накрывал новый белый слой, готовясь принять свежие оттиски.

***

Наверное, всё счастье и безмятежность остались в том, прошлом, году, когда стрелки часов отсчитали последние секунды уходящего года. В уютном домике Эдуарда Барсгарда, что ладно стоял в серёдке Белручья, компания загостившейся молодёжи всё же встретила Новый Год. А что, лишаться праздника только потому, что застрял чёрте где? С пораженческих мыслей начинается и сам провал.
Так решила Юна Дивия, её с охотой поддержала Лукерья Баранка. Парни особого энтузиазма не выказали, но и не возражали. Эрик Горденов, зависший в нейтральной зоне, готов был поддержать любую инициативу, лишь бы не назрел скандал. За недели, которые они обитали в домике дяди Эда, настроения каждого жильца заметно упали, и продолжали стремиться к опасной черте, за которой начиналась пропасть под названием «Разлад». Всё чаще случались мелкие стычки между парнями и девушками по части домашних обязанностей, сварливые нотки в разговорах, ехидные шуточки и порой обидные колкости. Если срочно что-то не предпринять – случится «Бум»!
Поэтому празднование Новогодней Ночи все восприняли если не с воодушевлением, то с надеждой отвлечься от негатива, хотя бы на несколько часов.
Последним подключился Матфей Катунь. Парень всё больше уходил в себя, частенько выпадая из разговора, точно его внутренний переключатель жил своей жизнью. Большую часть времени он уединялся в чердачной комнатушке, которую до того занимал предводитель вурдалаков, там и засиживался над старинными фолиантами, картой Терриуса или что-то обсуждал с Гамаюном вполголоса.
Порой он откликался на бодрый голос Виктора Сухманова, когда тот звал приятеля на улицу колоть новую порцию дров, но его навязчивая отстранённость всё росла, и друзья уже всерьёз беспокоились за душевное здоровье товарища. Поэтому-то Матфея никто не трогал в последний вечер убывающего года, предоставив его самому себе. И потому ребят едва ли не шокировал его голос с нотками распорядителя торжества, когда он внезапно застал суетливо наряжающих гостиную комнату:
– Обязательно должна быть гирлянда. Без огоньков праздник не настоящий, а так – бледная тень.
Юна тут же вспомнила: в доме Катуней организацией праздников заведовала Вида, мама Фея. Это она ввела за константу непременно рядить пространство гостиной елочными шарами и электрической гирляндой, независимо от времени года. И сын пожелал следовать её примеру, косвенно воссоединяясь с родителями, которые не могли разделить совместный праздник.
– Но у дяди Эда нет гирлянды, Маф, – привёл жалкий аргумент Эрик Горденов.
– Не беда. Схожу до почты.
Местное почтовое отделение вмещало в себя магазин, в котором продавалось всё, что требовалось среднестатистическому жителю Белручья – от буханки хлеба до одеколона «Искра жизни» и бензинового мотоблока «Рай фермера». Естественно, там были и ёлочные принадлежности.
– Но до закрытия осталось полчаса. Ты вряд ли успеешь, Маф, – предупредила новоявленного помощника Лука, прилаживая крупную пушистую еловую ветку к дверце серванта. Хвойная лапа не сдавалась и продолжала плюхаться вниз, как бы девушка её не крепила скотчем к хлипкой дверце.
– Ничего, успею.
И успел же! Матфей, словно золотодобытчик, принёс пару коробок с разноцветными шарами, пакет с золотой мишурой и свёрток, из которого бережно вытащил скрученную гирляндную нить. Теперь праздник набирал нужный масштаб.
Искрящийся отблеск ёлочных шаров, закрепленных на еловых ветках и разложенных по полкам шкафа, янтарное мерцание струящегося «дождика», развешенного по стенам там и сям и, конечно же, бегающие радужные огоньки гирлянды, которую мальчишки умудрились пустить по окну. Все эти безделушки наполнили ребят надеждой на лучшее, искорками, сжимающими сердца от предчувствия чего-то нового и непременно лучшего.
Телевизор, который имелся в доме, хорошо показывал только тройку центральных каналов, на остальные двенадцать не хватало тяги антенны, а всматриваться в серо-бурую рябь и напрягать напрасно зрение, желания не было. Да и пусть, чтобы услышать полночный бой часов и встретить рождение нового года, не нужна сотня каналов, достаточно и одного.
В нужный момент так и произошло. На экране возникла картинка громадного циферблата, а комнату принялся оглашать гулкий бой. Один, два, три. Эрик с шумом открыл бутылку шампанского и под улюлюканье компании разлил пенящийся напиток по разнокалиберным бокалам – Эдуард Барсгард, впрочем, как и большинство горожан, свозил в деревенский дом остатки из уцелевших фужерных сервизов. Вот и довольствовались праздновавшие гости тем, что обнаружилось в хозяйских закромах: кто бокалом для коньяка, кто узким фужером для шампанского или широким на высокой ножке под вино, а кому и бокал для гнитвейна достался. Но эта разношёрстная стекольная компания только развеселила друзей, вызвав к жизни новую порцию шуток.
Подарки не дарились, все обошлись устными пожеланиями, да и до подарков ли? Главное, что все живы и здоровы. Но прислужников всё же решили поздравить, как следует: каждому вручили завёрнутый в красочную обёртку подарок, и сами же разворачивали – у животных же нет рук, чтобы самим это сделать. Подарками послужили пресловутые консервы, но союзники не подали разочарованного виду – главное внимание, а не сам дар.
И всё же печаль, которую удалось спровадить ненадолго, вернулась. Огненные салюты на экране телевизора и за окнами дома, радостные крики людей, покинувших тепло жилищ, чтобы приветствовать вместе начало нового года, тронуло и разбередило тревожные мысли, от которых не убежать при всём желании.
Не хватало одного человека за их тесным столом.
Если о Ниле Хотине и говорили крайне редко и скудно – это не отражало внутренних переживаний и дум каждого за потерянного друга.
Все надеялись, что Нил в один прекрасный день отыщется, и всё снова станет на свои места. Их круг родственных душ восстановит целостность.
Но также каждый, здраво рассуждая, понимал и трезво отдавал себе отчёт в том, что ни Нил, ни кто бы то ни был, уже прежним не останется. Всех перемолотила эта история, всех переписала.
И все же, и все же… Надежда умирает последней.
Полмесяца они старались быть в курсе новостей, просматривая вечерние выпуски по телевизору, и каждый раз боялись и надеялись узнать из репортажей о друге, вестей от которого давно не было. Так страшно ничего не знать и при этом надеяться на что-то.
– А что это мы всё сидим и сидим. Давайте-ка выгребаться на улицу, там самая движуха. И салюты, вон как местные запаслись – артиллерия бьёт уже полчаса и не сдаёт позиций! – гаркнул захмелевший Эрик Горденов.
Все зашевелились и наскоро одевшись, вывалились из дому, из душного тепла печки в морозный, щиплющий лицо, холод.
– Как же красиво-о-о! – нараспев потянула Юна.
За целый день снег нападал щедро, в изобилии. К ночи небо очистилось и поблёскивало бессчетной россыпью звёзд. Деревья, кусты, земля и дома накрыл плотный слой искристой ваты. Кустики со сдобренными верхушками походили точь-в-точь на кочаны цветной капусты, а ветки деревьев, взамен утраченной по осени листвы, обрели иное украшение, которое, ну как ни смотри, смахивало на зефир маршмеллоу, нанизанный на палочки. И взрывающиеся фейерверки, от которых кристально чистый воздух густел дымом и пах соответствующе, озаряли и раскрашивали густую темень огнями всевозможных оттенков. И сердце замирало от каждого взрыва, будто страх и тревога сжимались внутри при звуках шаманского обряда.
– И мы запустим парочку ракет! – вдруг авторитетно заявил Матфей Катунь. Оказалось, что вдобавок к ёлочной атрибутике он прихватил и несколько фейерверков из остатков на почте.
Да, праздник удался.
Правда, Гамаюн ворчливо заметил, что слишком много шуму из ничего. А Рарог замёрз даже под курткой у Юны, пришлось ей раньше всех вернуться в дом, только бы не застудить теплолюбивого зверька.
Но в целом Новый Год они встретили достойно и, главное, вместе.

Через пару дней, прогуливаясь по внутреннему дворику, Юна и Лука сошлись в одном, разглядывая дорогу за оградой, обеим виделась одна и та же картинка. Припорошенная песком снежная насыпь с крутыми боками вдоль проезжей части, ну как ни крути, ассоциировалась у девушек с кексами-маффининами в посыпке из шоколадной крошки. То ли такие ассоциации шли спонтанно, от воображения, то ли это подступивший голод подавал красноречивые намёки. Посмеявшись своим мыслям, подруги вернулись в дом, где кроме них и неугомонно снующего саламандра никого не было, не считая филина, который отсыпался с ночи наверху.
Лука поставила чайник на плиту, а Юна отрезала несколько ломтей от батона и намазала каждый сливочным маслом. Когда заварили кофе и съели бутерброды, принялись смаковать горячий напиток по маленьким глоточкам, временами посматривая в оконце. От разницы температур внутри и снаружи оконное стекло покрылось толстым слоем наледи, растрескавшись и разойдясь по периметру затейливыми узорами. Наступила минутка тихого радостного осмысления уюта: в доме, натопленном, как положено, пахло деревом, вкусным печным дымком, старой и чуть отсыревшей одеждой, кошачьей шерстью и кофе.
Под столом раздалась трескотня, перешедшая в повизгивание – то Рарог лишний раз напоминал о своей важной персоне, а заодно и клянчил чего-нибудь поесть. Юна отщипнула от булки и мазнула кусок маслом, чтобы ящеру было не так сухо глотать. Но, похоже, он бы справился успешно в любом случае: хлебный мякиш только и успел мелькнуть в хищно схватившей его пасти.
– А саламандру разве можно есть хлеб? Он же вроде только насекомыми питается? – Лукерья с сомнением проследила за исчезновением угощения.
– Иногда можно. Немножко, конечно. Так ведь, дружок? – ласково проговорила Юна Дивия и показала, что Рарогу пока хватит. – До обеда недолго, потерпи.
Прислужник что-то пронзительно протараторил в ответ, но всё ж угомонился и мирно пристроился в ногах у девушки.
– А он тебя уважает, Юнка, – заметила Лука, кивнув в сторону ящера. – Ты ему явно нравишься. Думаю, Матфей не будет против, если Рарог станет твоим прислужником.
– Мне это по душе, Лу, но ты забыла, что на мне теперь отметина Равнителя и ни одному прислужнику не стать моим союзником.
От высказанного Юна погрустнела.
– Знаешь, запреты для того и нужны, чтобы их нарушать, – решила подбодрить подругу рыжеволосая приятельница. – Как знать. Ведь смогли же мы с Матфеем разрушить Табу Слова, значит, и клеймо Нарушившей Закон Сна сломаем.
– Как знать, как знать. Хотелось бы надеяться. Но жизнь часто несправедлива, Лука.
– Жизнь не может быть справедливой или наоборот. Она бесстрастна, Юнка, – возразила подруга, и голос её немного дрогнул. – Это наши поступки, каждый наш шаг определяет последствия. А жизнь – это и есть наш Бог, которого мы либо честим, либо умоляем о милости. Это так… так глупо.
– Я бы лучше не сказала, – вздохнула Юна, допивая остатки кофе в чашке. – Но, на мой взгляд, жизнь не что иное, как самый обычный фильм. Просто каждый человек – любитель определенного жанра: кто-то любит артхаус, кому-то боевик подавай, а кто – либо нежится в романтической чуши, или забывается в ужастике. Отсюда и направление самой жизни. Вот мы, например, приверженцы одного из самых популярных, но опасных жанров.
– Какого же?
– Триллера с приключениями и мистической мурой.
– Да уж, то ещё кинцо, – захихикала Лукерья Баранка.
Щёчки на молочной коже лица разрумянились: до чего же она восхитительно мила, в искреннем восхищении подумалось Юне, истинная красавица, не то, что я коротышка.
Таких сугубо девичьих посиделок за чашкой кофе у кухонного стола было множество, где всегда находилось место интересным мыслям и идеям. Однажды Юна осмелилась задать вопрос, который «зудел» в подкорках мозга уже давно.
– А вурдалаки ведь не становятся бессмертными? Вон, Астрогор, едва Творцу душу не отдал.
– Ну ты и скажешь же глупости, Юнка! Бессмертные! – Лука едва не поперхнулась тёмным напитком, от высказанного собеседницей. – Кровь дает только энергию и притупляет болевые ощущения. И всего-то. А так, вурдалак такой же смертный, такой же человек, если не учитывать его разухабистое видение жизни и вечное стремление разрушать всё, что грозит его личной свободе.
– Слушай, Лу, ты всё-таки жила какое-то время среди вурдалаков. А как они пьют кровь?
– Тебе это так интересно? – Порой неуёмное любопытство Юны обескураживало подругу.
– Ну, знаешь, про упырей столько всего написано. Я раньше в говорящих зверей-то не верила, а тут вурдалаки, призраки, дети-монстры и ещё много чего. Хочется разобраться.
– Ну, если ты вдруг возомнила, что вурдалаки пьют человеческую кровь, кусая за шею, то это анекдот. Ничего и близкого такого, – уверяла рыжеволосая девушка.
– А как же тогда? – не отставала приятельница с волосами цвета воронова крыла.
– Есть добродеи, которые в крайние случаи снабжают демонов жиром, через специальные устройства, а есть доноры, которые практически также спонсируют вурдалаков. Как и добродеи, доноры передают энергию в крови через язык и всегда по своей воле. Только иногда процесс упрощается до укола языка иглой или крохотного надреза бритвой. В вурдалачьей среде есть термин «поцелуй крови» – это когда донор передаёт вурдалаку кровь через самый банальный поцелуй, взасос, конечно. Со стороны может казаться, что парочка страстно сосётся, а на деле идёт передача энергии.
– Ох, ты! Неприятная, наверное, процедура. А как же ты устояла от приобщения к культуре вурдалаков?
На круглом личике Юны отобразилось смущение и … любопытство. Ну и Юнка, отважная девчонка, подумала Лукерья, и ведь хороша, чертовка, но не осознает своей красоты.
– Ну, по первости и у меня возникал соблазн. А что? Там такой прилив сил происходит, а всего-то и нужно сделать несколько глотков. Но я уже до того попользовалась услугами добродея и, насмотревшись того зрелища, представив, как по языку в горло потечёт ещё тёплая кровь…. Нет, я, конечно, не из пугливых, но с меня хватило и пытки жиром. К тому же, в дополнительной энергии я не нуждалась, после года частых перемещений – а с Маргелом мы настранствовались всласть – моё тело полностью адаптировалось к переброскам на разные расстояния. Так что мой искус зачах, не успев распуститься. И хвала Дьяволу за то.
Так удивительно было смотреть в лицо подруге и видеть неподдельное восхищение и гордость за неё, Луку, что она оказалась выше соблазна, сильнее и стойче.
А однажды Лукерья застала подругу за чтением книги. Не обычной, из скудной домашней библиотеки Эдуарда Барсгарда, а из тех, что даются только тем, кто прошёл успешное посвящение в таинство демона, одним словом, для Проснувшихся.
– Юнка, постой, а как ты вообще можешь читать эту книгу? Здесь же всё написано на вирийском языке! А ты Непроснувшаяся.
Эта особенность бросилась в глаза Луке, а затем она запоздало вспомнила, что Юнка и прежде озвучивала отрывки из одной книги, пересказывая буквально наизусть. Феномен озадачил и удивил всерьёз Лукерью, ведь до сих пор ей не доводилось видеть подобного воочию.
– Ну как тебе сказать… по-разному читается. Иногда текст течёт, как спокойный ручеёк, без запинок, а порой слова образуют тарабарщину – приходится перечитывать дважды, а то и трижды, чтобы разобрать смысл.
– Вот это да! Ты знаешь что это? – Ну, конечно же, Луке вспомнились некоторые истории. Ведь всегда существовали исключения из правил. – Ну, то, что ты способна читать на вирийском? Это же добровольный посыл. Я слышала об этом феномене: когда демон добровольно отдаёт свою книгу Непроснувшемуся и испытывает при этом сильные положительные чувства, то Спящий может познавать смысл, заложенный в книге. Кто первый тебя познакомил с сакральной литературой?
– Фей, – выпалила Юна, взволновавшись от услышанного, но тут же поправила себя, – Матфей. А после и Гамаюн разрешил.
– Да ты везунчик, Юнка! – едва ли не присвистнув по-мальчишески, воскликнула подруга. – Матфей Катунь по уши в тебя влюблён, вот и передал тебе вместе книжкой добровольный посыл, а ворон – его прислужник – подчинился посылу. Гамаюну ты тоже нравишься.
– Ой, не согласилась бы по поводу Гамаюна, – слабо возразила Юна, но на лице заиграла довольная улыбка, а раскосые глаза заблестели.
– Он для вида важничает, а на самом деле – всего лишь старый ворон. Все старики себя так ведут: ворчат, тиранят немножко, нос задирают, а за всем этим маскарадом жажда внимания и заботы.
– Старики, говоришь…, – задумчиво произнесла Юна.
– Да, а что? – напряглась вмиг Лука.
– Да вспомнился мне тут один старик. Зловредный такой. Но много знающий.
– Только не говори, что ты что-то уже задумала.
– Есть у меня мыслишка. И, думаю, что Счетовод именно тот, кто мне поможет.
Вот только этого не доставало. Но Юна Дивия уже листала книгу, будто внезапная мысль скакнула прочь. Что бы ни задумала эта девчонка, мелькнуло в голове у её рыжеволосой подруги, а она не отступится, пока не осуществит. Надеюсь, что это не приведёт к новому и опасному скитанию. Лука вздохнула и принялась изучать ледяной узор на окне.

Под конец третьего дня нового года Матфей Катунь во время ужина объявил о своих ближайших планах: утром он отбывает в Буэро на поиски родителей.
– То есть как, завтра? С чего вдруг? – опешил Виктор Сухманов. Вилка с намотанными спагетти застыла у рта. – Мы даже не обсуждали.
Над столом парили соблазнительные запахи макарон, сливочного масла, сыра и фрикаделек.
– Тут и нечего говорить. Я иду за родителями. Хватит мне тут отсиживаться, пока они где-то там, – решительно высказался Матфей, отложив в сторону свой столовый прибор, которым вяло копошил золотистую горку макаронных изделий. – Я давно всё обдумал и решил.
Тяжело выносить взгляды товарищей, полные недоумения, возмущения и тревожности. Но куда невыносимее каждый день оставаться наедине со своими мыслями, со своею совестью. И ещё этот голос, который терзал Матфея каждую ночь в самой сердцевине снов. Каждый раз юноша просыпался, судорожно хватая воздух ртом, будто вырывался из водных глубин. Да и сны, в которые погружало его утомлённое за день сознание, сплошь вязкие, мутные и водянистые. И ещё холодные, как воды мёртвого озера. «Когда придёт время – поймёшь» – четыре слова безликим голосом, даже скорее шепотком. Эта фраза неизбежно повторялась каждую ночь с той поры, как они вернулись из леса Наот-Ра. Что значили те слова? Порой Матфей не мог их вспомнить, они, как крохотные серые мотыльки, порхали совсем близко, вот-вот сядут на язык и сорвутся, но в самый последний момент исчезали. Однажды ему надоело и он, загодя приготовив лист бумаги и карандаш, посреди ночи в ледяном поту и глубокой одышке нацарапал те слова, чтобы уже никогда их не забыть. Он даже пытался спросить у таинственного голоса, что то значило, но как оказалось, права говорить во снах ему не предоставили – он мог лишь беспомощно задыхаться, а потому попытки прекратились.
И каждый день Матфей думал о Виде и Юстине Катунях. Он не видел их, казалось, целую вечность, а гадать, что с ними и как, выходило невыносимо болезненно. Пока он с ребятами бегал, как перепуганная мышь, по землям Терриуса, мысли эти скукоживались и не так кололи. Но стоило на несколько недель осесть в отдалённом посёлке, как стало ясно, что от этих иголок не сбежать и не спрятаться – они его изводили чувством неотступной вины. Всё из-за него. Вся эта история из-за него. И он должен сделать что-то, настала пора действовать, а не бегать.
Гамаюн не особо одобрял такую стратегию. Честно говоря, ворон был против того, чтобы являться к праведникам напрямую, когда на его союзника велась охота. Да, Матфей соглашался с разумными доводами ворчливого прислужника, но вслух высказывал противоположную точку зрения. Настало время идти вопреки своим страхам, так он размышлял. Гамаюн с трудом, но согласился – как ни как, а меж ними заключён договор, обратной дороги нет.
«Да и я уже не молод, в третий раз мне не быть союзником какому-то неразумному демону» – заключил ворон, обречённо взъерошив на голове и груди иссиня-чёрные перья.
– Мы с тобой, Фей! – тут же живо откликнулась Юна Дивия, наскоро заглотив завиток спагетти и едва не поперхнувшись при этом.
– Нет! Я иду один, с Гамаюном, – твёрдо возразил Матфей, стараясь не смотреть друзьям в глаза, иначе не выстоять перед их укорами. – Довольно с вас. Вы и так из-за меня натерпелись. Я не должен был вас втягивать.
– Ещё чего! Даже не думай, Инженер, – рявкнул Эрик Горденов. Тот факт, что он назвал приятеля прозвищем, которым Матфея звали крайне редко и которое он получил, благодаря своей университетской специальности, говорил, что Эрик крайне раздражён и взволнован. – Или мы все вместе, или никто. Один ты никуда не пойдёшь – это самоубийство в чистом виде.
С высоты буфетного шкафчика коротко каркнул ворон, и в том Эрик усмотрел лишь подтверждение своих слов. Пусть речь Гамаюна ему была непонятна, но пернатый прислужник только что выступил не в пользу союзника, потому что Матфей посмотрел на птицу с упрёком.
– Нет, я не могу. Я не вынесу, если с кем-нибудь что-то случится, – снова возразил Матфей Катунь, но голос его звучал уже не так твёрдо. Будто силы уверенности таяли в нём.
А тут ещё и Рарог решил произнести речь, завертелся под ногами, замельтешил и писклявым голоском возносил:
– Господин, ворон дело говорит: теперь сила в единстве. Твой друг прав, нельзя разлучаться с теми, в ком сила и поддержка. И я ни за что не оставлю тебя, даже, если с тобой ворон. Да не в обиду ворону сказано. Ложки-поварёшки, остались от козы рога да ножки!
– Соглашусь с ящером, наверное, впервые. Да не в обиду сказано, – хмуро каркнул ворон.
Оборона Матфея трещала по швам и покрылась сотнями трещинок. И друзья, почуяв слабину друга, принялись на свой лад, горячо и громогласно разрывать упрямство Матфея, пока он не склонил голову и не сдался. Чего кривить душой, он испытал и облегчение от того, что не один, и сожаление, что не выдержал собственного испытания воли.
– Завтра утром мы двинем вместе, – подытожила Юна, её вишнёвые глаза сияли довольством. – У нас есть пара переправщиков, а этого вполне достаточно для нашей боевой команды. Верно?
– Есть ещё один аспект, – вдруг решила высказаться Лукерья Баранка, она хоть и участвовала в уговорах, но мало, уважая чужое мнение. – Вы хоть что-то знаете о Буэро? Эта страна отличается от всех прочих. И отличие там с большой буквы «О».
Никому, конечно, ничего о стране, в которой должны были находиться родители Матфея и Совет Держав праведников, не было известно.
– Так я и думала, – произнесла Лука, обведя всех взглядом. Её глаза остановились на окошке, морозный узор под натиском домашнего жара растёкся и струйками сочился на подоконник. За стеклом стояла кобальтовая ночь. – Думаю, лучше всего рассказать об этой удивительной стране за чашкой чая.
Лукерья оказалась права, чай подошел как нельзя кстати.
Под глоток чёрного со смородиновым листом чая, вприкуску с миниатюрными кексами, девушка с волосами цвета вишнёвой меди завела речь.
– Была я однажды в столице Буэро, Левирро, правда, неделю там пробыла. Не буду вдаваться в детали того дела, из-за которого я там, собственно, и оказалась, не очень-то они приятные. Скажу вот что: это государство, в котором отказались от средств передвижения на газе и бензине, а ещё там нет электричества. Общество современного типа, но живёт в традициях XIX века. Камины и печи топятся дровами, углём и торфом. Освещение свечное. Транспорт: дилижансы (как личные, так и общественные), могут сцепляться по нескольку сразу, управляет возница, одетый в современную одежду; есть велосипеды и рикши – это уже вариант бедняка.
Над столом зависло молчание, все ожидали сюрпризов, как на отдельно взятых островах, – ядовитые туманы и искажённый ход времени уже не казались чем-то из ряда вон. Но целая страна, живущая по старинке, застрявшая как минимум в позапрошлом веке, – это что-то с чем-то. Такое нужно переварить… вместе с кексом.
– Нам придётся ходить в длинных платьях с корсетом? – озадачено поинтересовалась Юна Дивия. Мальчишки ехидно усмехнулись.
– Нет, это не обязательно. Можно одеваться в ту одежду, к которой вы привыкли, – успокоила приятельницу Лукерья милой полуулыбкой. – Правда, в местной одежде ребята выглядели бы… как бы лучше подобрать выражение… презентабельнее и по-джентельменски что ли.
– Мы туда не на показ мод собираемся, а по делу, – сухо проговорил Матфей Катунь, без аппетита доедая свою порцию выпечки. Магазинным кексам никогда не сравниться с домашней, маминой. – Если можно обойтись без переодеваний, будет лучше.
– А я вот не против хорошего костюма, – широко улыбнувшись, оговорился Эрик Горденов. В Философе вновь заговорил щеголь, которого все прекрасно помнили и не забывали. – Добротная одежда всегда выгодно подчёркивает отменный вкус.
– Вот кому-кому, а нашему Философу в старомодной стране будет чувствоваться превосходно. Не так ли, Эр? Как рыба в воде, – подметил Виктор, прожёвывая ванильную сдобу и весело подмигивая собеседнику напротив себя.
– Кому-то не мешало бы поработать над своим стилем, – парировал Эрик, бесстрастным голосом. Такого рода подколки его давно не трогали и не задевали.
– Да, эта страна даст нам новые испытания. Достаточно того, что там транспорт на конной тяге, – перебила ребят Юна. Её уже будоражило скорое знакомство с причудливой столицей Буэро.
После чаепития ребята на скорую руку прибрались в домике Эдуарда Барсгарда: всё-таки отчаливать, оставив жилище неприбранным, кое-как, выглядело как минимум свинством.
Позже Эрик намеревался вернуться и восполнить съестные запасы в домике, как было до их прихода. Но на всякий случай написал записку от своего имени и имени друзей, где вкратце объяснялся с родительским знакомцем и просил извинить за несогласованное вторжение. Впрочем, Эрик был уверен, что дядя Эдуард сердиться не станет, не такой он человек.
Рано утром, поднявшись задолго до рассвета и позавтракав, как следует, – хотя Эрик Горденов высказывал сомнения по поводу переправы на полный желудок – компания друзей затушила печь, заперла дверь гостеприимного дома и проследовала по центральной дороге через весь посёлок. Ребята двигались по тому же пути обратным курсом. Когда они вышли на исходную точку, Белручей смотрелся размытым пятном, припорошенным искрящимся снегом. Кое-где уже горели огни – кто-то тоже уже проснулся и ожидал новый день.
– Пора, – подбодрил приунывших друзей Матфей Катунь.
Он и сам загрустил, бросив прощальный взгляд на уютные струйки дыма, вьющиеся из печных труб. Там, за спиной, остался дом, согревавший и оберегавший их много дней. Да и январский мороз подтачивал весь задор, который они подрастеряли по пути из посёлка. Воздух дрожал и искрился, наполняя лёгкие колкой свежестью и густой нотой хвои – Белручей, точно безымянный перст, окружало смарагдовое кольцо соснового леса.
Ничего, в Буэро картина прояснится. С неизвестностью всегда так, размыто и тревожно.
Вскоре на пригорке, где стояла группка людей, завертелся со звериным рёвом, вмиг выросший из земли вихрь, а спустя минуту никого уже не было. Только бледнеющее небо, несколько дрожащих звёзд и дышащий печным дымом посёлок.

3. Все куда-то спешат

Она вышла на улицу, до того невмоготу находиться с навязчивостью этой дурочки, Салины, дотошливой в своей угодливости. Пусть они обе и землячки, но земля Мириса не достаточное основание, чтобы Зиновия сносила узколобость соотечественницы.
Так не доставало привычной снежной зимы. В Фиренце продолжала господствовать глубокая осень, которая через пару месяцев должна была незаметно смениться весной. Но невзрачный январь, его серое начало, тяготил душу белокурой девушки, тревожа память и ненароком погружая в меланхолию.
Кутаясь в пальто голубовато-белого цвета, Руссу замерла в паре шагов от крыльца домика Аликуды, а затем решительно устремилась прочь. Необходимо пройтись, прочистить мозги, подышать сырым, но живым воздухом и отстраниться от назойливой союзницы, пусть и преданной Зиновии всем сердцем, душой и телом.
Мельхому пришлось ещё горше; волк, тем более такой приметный, как мириский, находиться в пределах города не мог. Пришлось прислужнику довольствоваться дикими окрестностями Фиренце, подальше от Калаис-Виве-Куи, где госпожа гостила весь остаток декабря, задержавшись в январе. Их встречи носили краткий и пронзительный по душевности характер, но конспирация оставалась на первом месте, а потому Мельхом старался ничем не привлекать внимания людей, дабы тем не навредить союзнице.
Сегодня не был день встречи, хотя Зиновия всем своим существом жаждала встретиться взглядом с серыми глазами волка, обнять и прижаться к его густой молочно-серого оттенка шерсти, вдохнуть волчий запах, который всегда вызывал память того дня, когда она изменилась и встретилась с любимцем. Их краткие единения дарили покой, в них она черпала своё терпение и силу действовать дальше.
Зиновия Руссу брела по грунтовой дорожке, вытоптанной тысячами неугомонных ног, коренастые оливы по бокам простирали в стороны полуголые ветви. Нос забивали запахи перепрелой листвы, влажной земли и кошачьей шерсти. Мысли неотступно преследовали её, под их натиском она замедлила шаг, и вдруг остановилась, задрала голову вверх. Небрежно собранные в узел, волосы рассыпались белоснежным каскадом, точно снежная лавина. Миндалевидные глаза на бледном лице сощурились, пусть солнце в полной мере не казало себя миру, его незримое воздействие ощущалось.
Меж свинцовых облаков образовались крупные прорехи, точно горла колодцев. Солнечный свет сочился из них, рассыпаясь мельчайшими брызгами. Казалось, что не небо над головой, а своды гигантской пещеры, древней, появившейся вместе с этим миром. А норы-колодцы жизненно необходимы для пропуска божественного воздуха – иначе задохнешься, иначе высоченные своды падут и раздавят ужасом своей мощи, иначе и быть не может.
На краткий миг она забыла, как дышать и, вспомнив, уподобилась выброшенной на берег рыбёхе, широко разверзнув уста и с шумом втягивая холодный сырой воздух. Утраченная давным-давно сестра по крови, потерянная недавно сестра по дружбе – образы нарождались и рассыпались в прах перед её мысленным взором. Сколько ещё у неё отнимут частичек души, скольким ещё ей предстоит жертвовать?
Желание прижаться к волчьей шкуре и ощутить горячее дыхание зверя совсем близко от лица, вырвали негромкий, но полный горечи стон. Дыши, не забывай дышать, напомнила себе разумная и расчётливая сторона разума. Не забывай о потерях, вторила хрупкая часть, та, которую Зиновия загоняла так глубоко, что внезапное вызволение ошеломляло остротой чувств.
Иногда в тупиковые минуты, как эта, Зиновия обращалась к воспоминаниям о мужчинах, уходя от невыносимой стороны своих эмоций.
Их было не так много, чтобы долго перебирать в памяти. Пожалуй, даже мало. Но первым прояснился образ Кёрка, юного гитариста из школьного джаз-бэнда. Сердце затрепыхалось, точно взволнованная пичужка, давно забытое, остывшее, обратившееся в стылые угли, заискрило. Нельзя войти в одну реку дважды – старая, затёртая до рванья истина. Остался привкус остроты первого раскрывшегося бутона, но самому цветку не суждено заново расцвести. И всё же она оставалась благодарна юнцу-бунтарю, разбудившему её сердце, пусть и на время, но преобразив девочку, чуть неуклюжую и стеснявшуюся своей рослости, в уверенную девицу.
Стремительная юность пронеслась перед её глазами несколькими образами, не тронувшими её чувств, но оказавшимися полезными в ином качестве – в амплуа посредников. А вот и тот, кто затронул струны сильнее. Револьд. Это имя на вкус отдавало терпкой горчинкой, пикантной и … желанной. Зиновия удивилась этому открытию: до сих пор она относилась к вурдалаку исключительно, как к временному пристанищу, удобному покровителю, полезному инструменту для достижения высшей цели. Но вспомнив его сильные руки и крепкие пальцы на своём теле, его худой, но не лишённый изящества торс уже под касанием её ладоней, его ненасытность и требовательность в ласках и одновременная щедрость в отдаче, она даже пожалела, что оттолкнула этого мужчину. Но он никого не любит, напомнила она себе, никого, кроме мертвячки-жены. Все женщины для него – бледные тени, отголоски его Марии. Это увещевание отрезвило её, но всё же сожаление о великолепном любовнике, к которому она – нехотя Зиновия всё же признала – питала чуть большее, чем банальный интерес. Если бы всё переиграть сначала… но опять же нельзя войти в одну реку дважды – закон незыблем для всех.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71469919?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.