Главная страница | Ужасы | Вихрь переправ: 2. И мир станет чуточку шире

Вихрь переправ: 2. И мир станет чуточку шире
Ольга Васильевна Ярмакова
Матфей с друзьями отныне беглецы. За ними гонятся «праведники» и «вурдалаки» – представители соперничающих организаций, издавна борющихся за мировое господство. Ко всему прочему, новая реальность расширяет известный мир до двух: один для всех зримый и привычный, другой – невидимый, для «Проснувшихся». Но впереди беглецов подстерегает притаившаяся опасность, куда коварнее и беспощаднее, чем наступающие на пятки волки и совы.

Ольга Ярмакова
Вихрь переправ: 2. И мир станет чуточку шире

Баранка

– Баранка, Баранка, вставай спозаранку! Баранка, Баранка, не ешь шоколадку! Баранка, Баранка, на вереск, упрямка! Баранка, Баранка, наешься поганки!
Каждое утро Луки начиналось хоровой дразнилкой девочек, кружком облеплявших её кровать. Они с чего-то считали своим непременным долгом вопить во всё горло нелепые слова. Будто это гимн. Да, персональный гимн Лукерьи Баранки. Началась эта детская выходка пару месяцев назад; девочка надеялась, что её соседок хватит на неделю, или на две от силы. И ведь кто-то же умудрился сложить слова в незатейливый, насмешливый стишок. Хотя глупости отчего-то людям даются всегда легче хороших поступков. Но дни текли, как и дождь за окнами Кронса, а детский пыл всё не утихал.
Когда-то Лука услышала простую истину из уст няни Жули?: ко всему привыкаешь. И она привыкла к каждодневной побудке произносимой нараспев дразнилкой. Не то чтобы девочки её не любили, их беспокоили её странности. Впрочем, странные люди встречаются где угодно и привыкают к тому, как на них смотрят обычные, заурядные обыватели, да и пропускают мимо ушей слова тех, кто о них судачат. Оно и ясно: всё, что непонятно и непривычно, пугает и отторгается, или, наоборот, притягивает, как мотылька в ночи лампа. И Лука не стала исключением.
Но только не для Рады. Та души не чаяла в своей молчаливой и замкнутой подруге, искренне подставляя верное плечо в трудные моменты и частенько надоедая безудержной говорливостью.
Если бы у Лукерьи был выбор, она бы жила одна в домике, далеко-далеко ото всех, на берегу океана и слушала лишь говор его неутомимых волн. Темноволосая и кареглазая Рада утомляла Луку, но она была единственной наперсницей девочки в долгом томлении в стенах Кронса.
Кронсом был угрюмый, серый приют на крутом скалистом берегу холодного беспокойного моря. Старая каменная постройка, облик которой более соответствовал древнему монастырю, каждый год принимала и давала пристанище под своими широкими сводами – словно беспомощным птахам – девочкам разных возрастов, по воле злого рока лишавшихся дома и семьи.
От няни Жули?, полное имя которой Джулия Стог, Лука и узнала подробности своего попадания в застенки Кронса. Одним ранним и ужасно промозглым апрельским утром Жули разбудил детский плач. Комнатка няни располагалась на первом этаже центрального корпуса совсем близко от входа, а сон у женщины поутру с годами стал чуток и тонок, как первая паутина весны. Солнце ещё только раздумывало показывать своё ленивое тело на горизонте, дразня мир дымчатыми сумерками. Море, чем-то взбешённое до крайности, обрушивало неистовые волны о скалу, будто силилось в сумасшествии своём взбить из солёной воды масло, выбивая лишь грязную, сорную пену. А ветер в довершении всего, словно сговорившись с морем, натащил с запада, где ещё царствовала ночь, аркаду звероподобных туч, обильно сдобренных влагой. И вот в час, когда округа ослепла от пронзительной вспышки молнии, и раздался первый басистый гром, чуткий сон Жюли разорвал надсадный плач младенца. Тогда и годы спустя женщина вопрошала себя: как же сквозь бурю и толщу стен смог просочиться крик? Как сквозь сон ей удалось расслышать покинутое матерью дитя? Несомненно, то душа Жули, что сама более всего на свете жаждала быть матерью, но не стала, отозвалась на горестный клич юного сердца.
Не медля ни секунды и вздрагивая от каждого громогласного небесного боя, женщина, кое-как нацепив пальто, выбежала на крыльцо, а затем, жмурясь от страха и вознося Создателю молитву, одолела подъездную дорожку до высокой каменной ограды, кольцом опоясывавшей приют. За решёткой кованых ворот в большой бельевой корзине Джулия Стог и обнаружила ребёнка, уже порядком промокшего и замёршего, несмотря на толстый лоскут шерстяного пледа, которым в последней заботе укрыли малыша.
Малютку отогрели и накормили молочной кашей. На вид девочке было около года, но могло быть и того меньше. Ни записки, ни вещицы, кроме намокшего пледа, в корзине не оказалось. Так вышло, что по близости крутилась одна из воспитанниц, Герта, девочка участливо взирала на новенькую и с любопытством её оглядывала. В какой-то момент малышка расплакалась и дабы успокоить её, Герта протянула ей золотистую баранку, которую попридержала с завтрака. Младенец тут же утих и с вожделением, стиснув маленькими пухлыми пальчиками кругляш сдобы, запихнул её в ротик, принявшись с наслаждением обсасывать в неуклюжих попытках укусить. Умилительное зрелище. И имя родилось само собой. Девочка-найдёныш получила имя святой Лукерьи Добронравы, именины которой выпали на знаменательный день. А за проявленную охоту до сдобы к Лукерье прибавилась Баранка. Так отныне и значилась она в главной книге Кронса: Лукерья Баранка.
Накануне своего девятого года жительства в приюте Лука по обыкновению совершала прогулку с группой девочек-одноклассниц на Красной Круче. То место, получившее некогда причудливое название, было каменистым пригорком, высившимся в удалении на юге от серых стен Кронса широкими, массивными, багряного цвета пластами-ступенями и оканчивавшимся острым уступом, под которым внизу клокотали морские чалые волны. На Красной Круче пушистыми клочками рос во множестве бурый мох, а из каменных расщелин простирал к небу жидкие и голые ветки дикий вереск. В пору цветения Круча окрашивалась в лилово-розовый цвет, а сладостный аромат вереска долетал до стен приюта, проникая внутрь и будоража покой его обитателей. Бедная и скудная земля, оживавшая лишь летом россыпью цветения, на северо-востоке плотно стелилась верещатником, чьи отголоски росли меж камней побережья. В вересковую пустошь без сопровождения взрослых детей не пускали, из боязни потерять. Но самые озорные и отчаянные сорви-головы, нарушая запреты, наведывались в лиловые заросли. Их тянул туда, завораживая сиреневый ковёр цветов, такой контрастный и яркий на фоне тусклой, тёмно-серой земли.
Имелось на Круче одно местечко, ровный пятачок, на котором двумя рядками росли высокие и пышные кусты акации. Меж ними скромно ютилась деревянная скамья, оправленная в железо. Это местечко любили многие воспитатели и учителя приюта, они приходили сюда в одиночестве в минуты особого напряжения за вожделенным покоем и приведением мыслей в порядок. Девочкам тоже нравилось навещать скамейку, но группками. Они, словно стайки воробушков, заполняли покатую поверхность сидения, плотно прижимаясь друг к дружке, и весело щебетали, делясь сокровенными секретами.
Лука обожала сиживать среди кустов акации, но в одиночестве. Рада не раз пыталась навязать ей своё общество и пристроиться рядышком на скамье, но подруга либо прогоняла её грубым словом, либо безмолвно покидала заветный пятачок, скрываясь меж ступеней Кручи. И смуглолицая Рада смирилась с этой чудинкой, ведь она души не чаяла в приятельнице, чей туманный взор порой простирался далеко за пределы моря.
Итак, Лука прогуливалась с одноклассницами по багряной поверхности Кручи. Она, сразу же отделилась, как только группа приблизилась к первому пласту-ступени. Лениво ступая по камням, девочка иной раз останавливалась у особо пышных островков мха и замирала на месте, подолгу вглядываясь в их бурую сердцевину. Воспитатель окрикнула Луку пару раз для порядка и оставила в покое, озаботившись более шустрыми и непоседливыми девочками.
В этот предпоследний день апреля Лукерья была сама не своя, весь мир тяготил её, и она не знала, куда от него спрятаться. Завтра будет День её Нахождения. Ровно девять лет назад няня Жули подобрала Луку у ворот Кронса. Девять тягучих и бесконечно скучных лет. Нет, не всё было так плохо. Няня Жули, с особой любовью опекавшая девочку с самого первого дня, стала Луке практически матерью, хоть особые отношения к воспитанницам и были под запретом. Да и не все учителя и воспитатели были строги к девочке. Но всё же это был не её дом и не её семья. Что-то внутри неё тосковало и надеялось на чудо. И, частенько сидя на скамейке меж акаций, Лука выдумывала свою историю жизни, в которой было всё: счастливая и любящая семья, хороший и светлый дом и, конечно, море. Без моря не могло быть историй. Море стало центром её бытия: оно обещало, манило, шептало неспокойным ветром и предвещало чудо. Лука убедила себя однажды, что за морем она найдёт своё счастье и поверила в это.
Ноги сами собой увели её к недавно оперившимся в изумрудную листву кустарникам. В конце мая акация наберётся сил и войдёт в пору цветения, порадует обитателей Кронса солнечной россыпью цветков. Но то ещё впереди, а пока…
На скамье сидела незнакомая дама. Лука опешила, и поток гнетущих мыслей тут же сошёл с неё, как вода стекает с травинки. Видеть в этих краях незнакомцев приходилось нечасто, а уж на Красной Круче и подавно – невидаль. Вот и застыла Лука вблизи скамейки с раскрытым от удивления ртом.
Первым бросился в глаза ярчайший зелёный плащ, сочная краска которого, казалось, вступила в соревнование с нежной и юной листвой акации. Стройные, обтянутые чёрным капроном ноги до колен прикрывал плащ; тонкие, точёные стопы венчались лаковыми чёрными туфельками на изящных каблучках – на взгляд Луки, самой прекрасной обувью когда-либо ею виданной. Но более всего девочку заворожили длинные прямые волосы незнакомки. Они будто полыхали живым огнём, переливаясь в солнечном свете всеми оттенками красного. Лука мысленно сравнила их со своими – непослушными, тускло-рыжими, почти что ржавчина; волосы были ужасно убогими.
– Ну, здравствуй, – произнесла незнакомка так тепло и душевно, будто знала Луку всю жизнь, но по воле обстоятельств не навестила её ни разу за девять лет. – Как поживаешь?
Девочка молчаливо смотрела на женщину, молодую и красивую, с нескрываемым любопытством осматривая каждую деталь дамского наряда.
– Наверное, хорошо здесь, когда акация в цвету, – благодушно добавила незнакомка, она прямо и выжидающе смотрела на девчушку, что серым воробушком стояла подле неё. – И пчёл немало должно быть тут. А ты пробовала вересковый мёд?
Наконец их взгляды встретились и Лука вздрогнула.
За столько лет у неё было предостаточно времени на разглядывание собственного отражения. Довольно часто она останавливала на зеркальной поверхности свой взор, подолгу застывая и не моргая до боли в очах. Точно жаждала там отыскать ответ на самый главный вопрос.
Тёмно-карие с вишнёвым отливом глаза женщины так сильно напомнили девочке её глаза, в обрамлении золотистых и густых ресниц, что у Лукерьи на секунду перехватило дыхание. Но она справилась с накатившим волнением, и живой блеск, вспыхнувший было в её взгляде, вновь остыл.
– Я не люблю мёд, – с безразличием ответила она.
– Но мёд сладкий. Разве ты не любишь сладкое? – В тёмных глазах дамы промелькнули задорные искорки.
– Люблю. А мёд – нет.
– Но почему? – не отставала упрямая незнакомка.
– Он горчит, – просто ответила Лука.
– А почему ты одна гуляешь? – последовал тут же новый вопрос от любопытной дамы.
– Потому.
– У тебя нет подруг?
– Есть. Там. – Лука указала рукой в сторону, где слышны были весёлые перекликающиеся голоса одноклассниц.
Лицо женщины отчего-то сделалось серьёзным. Она плотно сомкнула губы, сочные, малиновые – самые красивые на свете, как подумалось Луке. Затем будто о чём-то вспомнив, дама погрузила узкую белую ладонь в карман плаща и вынула её на свет, сомкнув в кулачок.
– Подойди, – попросила она девочку. – Я тебе кое-что отдам во владение.
Любопытство присуще всем детям, и Лукерья, замкнутая и отстранённая, не была лишена стремления узнать что-то новое. А незнакомка просто излучала ауру неведомого и притягивала Луку, хоть та и старалась придать себе невозмутимый вид безразличия.
– Ну же, не бойся, подойди – улыбнувшись, повторила женщина.
Её улыбка подкупала доверием, таким искренним и чистым, и более не раздумывая, Лука подошла совсем близко и с нетерпением уставилась на сжатую ладонь, предвкушая что-то жутко интересное.
В Кронсе редко происходило что-то стоящее и достойное её внимания. Самым желанным для Луки была ежегодная поездка в Диво, как ей казалось, далеко за пределы приюта. За вересковую пустошь, всё дальше увозил воспитанниц синий автобус, туда, где, словно в глубокой чаше покоилась зелёная долина. Луке автобус казался огромной синей птицей, способной осуществить любое желание, но этой птице, к сожалению, было дозволено исполнить лишь одно. В конце мая и на три недели девочек принимало в свои гостеприимные объятия Диво – просторная туристическая база, где протекали самые беспечные и яркие дни в году.
Именно в Диве, с жадностью впитывая всё незнакомое и новое, Лука впервые увидала одуванчик. Этот солнечный и душистый цветок показался ей прекраснейшим созданием на свете. Рвать одуванчики она не желала, свято чтя жизнь, как ей привила няня Жули, но пройти мимо маленьких солнц спокойно не могла. Потому бойкие и шумные воспитанницы Кромса частенько видели, как их странная одноклассница часами просиживала на траве, что-то нашёптывая цветкам и при этом их нежно поглаживая. Девочки в этом видели причуду, сама же Лука – просто невообразимую метаморфозу, от которой её сознание сотрясалось поистине вселенским громом.
Яркие шляпки солнечных цветов превращались в дымчатые шары и от напористого дуновения ветра одуванчики расставались с головными уборами, становясь лысыми и убогими. Это преображение вызвало к жизни несколько теорий. Сначала Лука решила, что это какое-то волшебство, на одуванчики, безусловно, кто-то наложил чары, и поэтому они менялись столь чудесным образом. Но после, повзрослев, девочка увидела скоротечность жизни – цветение и увядание. Но магия не угасла в её понимании окончательно, она по-прежнему верила, что цветы заколдованы. Она просто не желала видеть простоту сути вещей, это было неинтересно. Волшебство обязано было присутствовать везде, иначе какой смысл в жизни?
Незнакомка медленно разомкнула тонкие пальцы, в центре ладони лежал камешек. Не крупнее средней фаланги большого пальца, гладкий и прозрачный, светло-оранжевый с тёмной крапинкой.
– Это янтарь, – пояснила женщина, протягивая камешек Луке. – Знаешь, что это?
– Нет, – тихо ответила девочка, не решаясь принять дар.
– Это древесная смола, застывшая очень-очень давно. Бери смелее.
Лука всё же ухватила камешек кончиками пальцев, осторожно, словно боясь раздавить.
– В некоторых камнях попадаются пленники, – заметила женщина, явно довольная тем, что её вещь принята. – И в этом янтаре есть маленький пленник. Посмотри внимательно. Видишь это пятнышко внутри камешка?
Лука кивнула и, поднеся гладкий камешек близко к лицу, сощурила глаза, силясь разглядеть пленника камня.
– Это жучок, – подсказала незнакомка. И Лука распознала тонкие лапки и жёсткокрылое тельце малюсенькой бедолаги, по воле случая угодившей в смоляной плен.
Лука протянула камень с пленником обратно, но дама, покачав головой, отказалась его принимать.
– Это подарок, – произнесла она так ласково, что у девочки защемило в груди. – Янтарь камень не простой. Если поднимешь его к небу и посмотришь на него, то увидишь заключённое в нём солнце.
Это Лука и проделала тут же. Внутри янтаря расцвел медовый огонь, тёплый и чистый, как небесное светило. Он лучился таким нежным светом, будто вобрал в свою твердь все солнечные чары.
– Держи его всегда при себе и никому не давай, – сказала дама, вставая со скамьи. – Отныне это твой амулет. Он тебя не подведёт и выручит из беды.
– Как вас зовут? – отважилась на вопрос девочка, про себя сетуя, что не спросила раньше.
Пролетавшая низко чайка оглушительно прокричала, но Лука всё же расслышала имя.
В стороне, совсем близко раздался девичий голосок, окликавший Луку.
– Твоя подружка? – спросила незнакомка.
– Рада, – ответила Лука, и отвернулась на мгновение в сторону зовущего её голоска.
Когда она повернулась, женщины не было. Она словно испарилась, исчезла, будто её и не было на Красной Круче. Ни шелеста кустов, ни шуршания камешков под ногами. Невозмутимый покой. Лишь светлый янтарь, ещё хранивший тепло её пальцев, доказывал, что незнакомка была.
Рада влетела в молчаливый закуток акаций и, обнаружив подругу, весело защебетала. Лука не слушала её, она растеряно смотрела на пустую скамейку и думала о той, что минутами ранее на ней сидела. Заметив у Луки солнечный камушек, Рада поинтересовалась, что это за камень и откуда он. Крепко стиснув пальцами самоцвет, девочка гордо ответила:
– Это янтарь. Его подарила мне мама.

1. Новая компания

Дьявол Всезрящий, как же это прошло ужасно тяжело! Невыносимо, на последнем выдохе! Перемещение или полёт – чёрт знает, как называть доставку переправщиков – едва не выдавил из них все внутренности. Воронка, подхватившая их тела на Тисовой улице, хоть и унесла от подручных Астрогора, но лишь чудом не расплющила в котлету. Поправочка: в четыре котлеты, прислужникам, конечно же, вреда никакого не случилось.
– Почему ты не предупредил? – задыхаясь и еле дыша, с упрёком выговорил Матфей во?рону.
Их всех стошнило – демонов, не прислужников.
Когда стенки ветряной круговерти сомкнулись, невидимые тиски сжали человеческие тела и закружили с неистовой силой. Скорость оказалась запредельной. Перед глазами плыла глухая, ревущая тьма. Уши болели от чудовищного грохота, и если бы кости затрещали и, переломавшись, вышли из тела, никто из ребят этого бы не услышал. И не осознал. Боль адская скручивала тело от пальцев ног до самого темечка. Матфей, как и его спутники, ощущал себя беспомощным. Точь-в-точь – кукла-марионетка, по чьей-то жестокой прихоти болтавшаяся в центрифуге стиральной машины.
Он уже не верил в благополучный исход, когда ворон выпустил его. Птичьи когти отцепились из кожаной куртки, и Матфей повалился на землю. Поблизости, словно спелые яблоки, распластались его друзья.
Желудок, бунтовавший всю нелёгкую дорогу, тут же выполнил самое естественное: освободился от своего содержимого. Эрика вывернуло несколько раз. Юна расплакалась.
– О чём?! Что вы – хлюпики, и вас размажет по стенке? Что вы обгадитесь и перепачкаетесь соплями? – возмутился Гамаюн. – Это я должен был сказать за секунду до того, как волчья пасть вцепится кому-то из вас в глотку?
– Ты прав, – угрюмо, с одышкой признал правоту прислужника всеслух. – Никто не будет запариваться над побочными реакциями, когда жареный петух клюёт в одно место.
Виктор Сухманов с беспокойством ощупывал Лиандра, кот еле дышал, но в сознание не приходил.
– И так всегда? – откашливаясь от последнего приступа, выговорил Эрик Горденов.
Видок у друга был ещё тот: лицо точно окунули в молоко, глаза раскраснелись и увлажнились от непроизвольного слезотечения, из носа к губам прозрачными ручейками бежали сопли. Эрика потрепало сильнее всех, он с трудом стоял на дрожащих ногах.
– Я не знаю, – буркнул Гамаюн. – Я редко катаю демонов из страны в страну. Но вроде, как через две-три переправы тело более-менее адаптируется.
– Что сказал твой прислужник, Маф? – обратился к Матфею Эрик.
– Он говорит, что через две-три таких поездки эффект выжималки должен ослабнуть. Тело вроде бы привыкает.
– Что? – ахнула Юна, её вишнёвые глаза блестели от избытка слёз. – Ещё раз в этом аду? Ну нет, дудки! Это чудо, что мы уцелели в этот раз. Может, птицам подобные поездочки нипочём, но мы не животные. Мы обычные люди и нам опасно путешествовать таким образом.
– Демоны, – поправил её Виктор, – мы демоны.
– Да плевать! Хоть черти! Я больше никуда не полечу с птицами. Будь они хоть премиум класса.
– Ласточка в чём-то права, – слабо добавил Эрик, но тут же был вынужден прокашляться от нового приступа. – Боже, где мой платок?
– А где галки? – спросил Матфей.
– Они выполнили свою часть договора и покинули нас, господин, – промурлыкала Сеера, она тщательно ходила язычком по пыльному ворсу шкурки.
Только теперь компания обратила внимание на место приземления. Это был большой складской комплекс. Безлюдный, понатыканный местами плотно прилипавшими друг к другу металлическими ангарами, да разбросанными в беспорядке грязными мусорными баками. Над коробами хранилищ местами изрядно поработала ржавчина. Кое-где в стенах чернели проплешины. Асфальт под ногами и тот в замарался приличным налётом песка и нанесённой ветром старой и новой листвы.
– Похоже, здесь давненько не ступала нога человека, – озвучил итог осмотра Виктор.
– Ай-да на разведку! – залихватски, с посвистом пискнул Рарог, похоже единственный из всех, кого радовало прибытие. – Пошуршим в этих рухлядях.
– Постой! Мы понятия не имеем, где находимся, – предостерег его Матфей, ухватив за скользкий чёрный хвост.
– Там, куда ты и заказывал, молодой человек, – деловито каркнул ворон. – На земле Тартаррусы. А именно, в провинции Сарпа. На востоке отсюда пролегает столица Кошива. Мы же, если быть досконально точными, были переправлены в Омолон – центральный город провинции Сарпа. На его окраину.
– Ничего себе! И куда же нам идти? – растерялся Матфей и, совсем забыв о хвосте саламандра, сжал его.
– Ай! Господин! Пощади мой хвост! – запищал писклявым голоском Рарог. – Он мне ещё пригодится.
– Извини, приятель. – Юноша бережно опустил ящера на землю. – Я не хотел.
– И почему вы, демоны, всё плохое совершаете с последующим причитанием: я не хотел, либо я не знал? – обижено прошипел Рарог, но вышло это у него забавно свистяще. – Удобная отмазка.
– Ну прости меня, Рарог. – Матфей почувствовал, как смущение вновь наливается на его лице краской. – Я задумался и отвлёкся.
– Отвлёкся он. Увлёкся! Вот! Что и требовалось доказать. – Саламандр назидательно поднял вверх лапку. – Забыть, что у тебя в руках живое существо.
– Рарог, – сконфужено процедил Матфей.
– Да ладно, проехали. – Ящер повернулся к союзнику чёрной в жёлтых пятнах спинкой. – Может, всё-таки обследуем эти сараи?
– Уймись, саламандра, – слово вновь взял Гамаюн. – Сейчас не до этого. Матфей, нужно решать, куда держать путь. Ты сам понимаешь, что здесь нам оставаться не следует.
Матфей обвёл растерянным взглядом друзей, ища поддержки или значимой подсказки. Эрик, более-менее очухавшись, наконец, отыскал во внутреннем кармане пиджака желанный платок и старательно утирал им взмокшее от пота лицо. Юна сама с надеждой взирала на Матфея, ожидая спасительного решения, которое выручит всех. Виктор был слишком занят раненым котом, чтобы в данный момент думать о чём-то ещё.
– Я не знаю. – Голос Матфея был слаб, нерешителен и потерян.
– Знакомая песня, – иронично заметил Рарог.
– Нет, я, правда, не знаю, что делать и куда идти, – совсем упавшим голосом добавил юноша. – Всё пошло не так. Они должны были остаться в Горницах.
– Молодой человек, – с прохладцей встрял в Матфеев лепет ворон. – Планы редко воплощаются в том виде, как задумывались изначально. Чаще всего они летят прямёхонько в пасти чертям или иной нечисти. Ну и что? Это не повод вешать клюв и опускать крылья. Да, кампания начиналась, как «Матфей и его союзники», но теперь придётся подкорректировать её на «Матфей, его друзья и союзники». Ничего не поделаешь, молодой человек.
Как бы в подтверждение бравого вороньего карканья раздался смачный утробный звук: Эрик от души высморкался в свой холёный платок.
– Но я всё равно не уверен…
– А мы тебе поможем, господин, – мягко заверила Сеера. Кошка сидела подле него, спрятав под себя лапки, и имела вид чёрного клубочка. – Все вместе. Только не бойся. Страх разрушает жизнь.
– Сеера дело говорит, – бодро подержал приятельницу Рарог. – Покрышки-кочерыжки.
Матфей вновь оглядел друзей, те с ободрением смотрели в его сторону. Ожидали слов и действий.
– Что ж, раз вернуться назад мы не можем, надо идти дальше, – растягивая слова, выговорил юноша. – Мне всю жизнь хотелось путешествовать, и судьба подарила мне этот шанс. Правда, несколько странным образом. Мы обязательно найдём способ, вернуть вас домой, но пока нам нужно держаться вместе. Сеера права, страху не место там, где жизнь. Никто не против, если мы всё же навестим столицу Тартаррусы?
– Надеюсь, мы не пешком туда отправимся? – сиплым от кашля голосом спросил Эрик. – Я не обут в походные ботинки. Несколько километров и моим ногам хана.
Все непроизвольно бросили взгляд на шикарные лаковые туфли Эрика Горденова и зашлись смехом. Хоть чёрный глянец туфель и запылился у мысков, но в целом, обувь лоснилась гламуром, таким же вычурным как и Эриков костюм; точно так же смотрелся бы шахтёр после забойной смены посреди приёмного зала в королевском дворце.
– Да, Философ, ты совсем не подготовлен к суровой жизни путешественника, – борясь со смехом, процедил Виктор. – И как тебя угораздило с нами вляпаться?
– Между прочим, – гордо отозвался Эрик, – я трудностей не боюсь. Просто предупредил, что подходящей обуви у меня с собой нет.
– Это не беда, Эр, – простодушно уверил его Матфей. – Денег, что я прихватил из дома, хватит, чтобы каждого одеть с иголочки. И ещё останется. Надо только найти подходящий магазин в городе. Как он там называется, Гамаюн?
– Омолон, – каркнул ворон.
– Вот, нам надо лишь выбраться в Омолон, а там…
– Матфей. – Юна тихонько дёрнула за рукав Матфеевой куртки. – А как мы будем общаться с местными? Я не знаю их языка и вряд ли их пойму. Может, ты знаешь?
– Неа, не знаю, Юн, – Замешательство вновь вернулось к юноше, покрыв лицо новой багровой волной. – А вы, ребят?
Эрик и Виктор покачали головами, они так же, как и Матфей, не задумывались о проблеме, пока её не озвучила Юна.
– Господин, – промурлыкала кошка, – всё проще, чем ты можешь представить. Все Проснувшиеся понимают друг друга и говорят на одном языке. Но Спящим эта радость не доступна.
– То есть, Фей, Эр и Вик будут понимать любого, а я нет? – обеспокоилась девушка, когда Матфей донёс друзьям слова кошки.
– Было бы о чём горевать, – раздался снизу в сторонке едкий комментарий саламандра.
– Мы что-нибудь придумаем, Ласточка, не переживай, – ласково произнёс Матфей. – К тому же, возможно ты вернёшься домой скоро.
– Но куда же нам идти? – задал риторический вопрос Рарог. – И к сведению всех присутствующих, скоро закат солнца. А я не люблю никаких передвижек в тёмное время суток. Это кошкам да совам хорошо ночью. У них глаза, вон какие.
Тут Матфей и остальные с изумлением обнаружили, что день близится к концу. Солнце на две трети ушло за горизонт, волоча за собой золотисто-малиновый шлейф. От ржавых ангаров пролегли глубокие, рваные тени, точно паруса потрёпанных бурей кораблей.
– Но как же так, Гамаюн?
Настроение, что чуть подало голову вверх, тут же упало тяжким грузом.
Птица невозмутимо сидела на крышке жестяного бака и, казалось, что происходящее вокруг её нисколько не касается.
– Это временна?я аномалия, – как само разумеющееся произнёс Гамаюн. – При переправе нет точности. Возникает некий сдвиг. Можно отправиться утром, как это было в нашем случае, и прибыть вечером. А бывает и наоборот.
– Нам нужно выбираться отсюда, – твёрдо заявил Эрик, – скоро стемнеет, а мы не знаем в какой стороне город.
– Лиандру нужна помощь, – произнёс Виктор.
Кот тихонько мяукнул, жалобно, с хрипотцой.
По упрямому выражению лица хозяина кота стало очевидно, что он либо с места не ступит, либо будет идти по темени куда глаза глядят, лишь бы донести любимца до спасительного места.
– Господин, могу я дать совет? – Сеера тихонько окликнула союзника.
– Сейчас любой совет может быть кстати.
– В таком случае, предлагаю провести ночь здесь.
– Что? Но это же – склады! Ты посмотри, у большинства прогнили крыши, а стены – решето. Мы замёрзнем, у нас нет тёплой шерсти, чтобы скоротать в холодном сарае ночь.
При упоминании о сарае Рарог многозначительно пискнул.
– Вот именно, – не сводя с Матфея изумрудных глаз, спокойно ответила кошка. – В этом наше преимущество. Враги будут нас искать в уютных жилищах, им и в голову не придёт, что мы на заброшенном складе.
– Ребят, Сеера предлагает нам заночевать здесь, – выговорил Матфей с глуповатой улыбкой. – Она считает, что нам безопаснее здесь перекантоваться, чем в самом городе.
– Идея, конечно, здравая, но моему коту нужна помощь, – упрямо процедил Виктор. – Без неё он не протянет до утра.
– Я знаю одно средство, оно облегчит его страдания, – сипло прокаркал Гамаюн. – Передай это здоровяку.
Матфей повторил слово в слово, но речь не ободрила друга, напротив, тот взбеленился и грозно уставился на пернатого прислужника.
– Он хочет умертвить его? – в голосе Виктора металлом зазвенел гнев. – Я не забыл о его с Лиандром вражде.
– Молодой человек, я за честный поединок, – так сухо и гордо изрек ворон, что у Матфея не осталось сомнений: Гамаюна глубоко оскорбил намёк Виктора. – Не в чести ворону, тем более из рода Чёрных, пользоваться слабостью недруга. Когда Лиандр окрепнет, тогда мы и поставим точку в нашей затянувшейся вражде.
– Что это за средство?
Матфей временно занял позицию судьи меж другом и союзником, а то того и гляди, Виктор не раздумывая ухватит Гамаюна за хвост, и устроит старому ворону взбучку. Виктор не Матфей – не даст себя клюнуть в ногу.
– Цетрария или просто мох, – коротко пояснил Гамаюн. – Если нам повезёт, то я успею до наступления глубоких сумерек отыскать его. Он хорошо снимает воспаления, а глаз у кота, похоже, загнивает. Поищите воду, рану нужно промыть.
– Хорошо, лети за этим мхом, – дал согласие Виктор, но при том так сурово зыркнул в сторону ворона, чтобы сомнений не питалось: за ошибку расплата последует равноценная.
Лиандру становилось хуже, правый глаз кота походил на кровяной с беловатой слизью шар. Ворон был прав: гной стремительно обволакивал повреждённый глаз, высасывая из него жёлтый свет и заполняя мутно-белым туманом.
Идея заночевать на пустующем складе не вызвала особого оптимизма у ребят, а Юна и подавно сникла. Но всё же честная компания решилась на ночевку, как на единственно верный шанс: не имея в рукаве козырей в виде карт или приборов, то есть, совершенно с голыми руками нет смысла тащиться прямиком в ночь, куда глаза глядят, но не зрят. Да и пословицу – утро вечера мудренее – никто не отменял. Уверовав, что завтрашний день одарит новой надеждой и шансом, друзья, разбившись по двое, отправились на обследование ближайших складских помещений. Виктор и Эрик, прихватив в сопровождение Сееру, побрели направо, а Матфей и Юна – налево, доверившись бесстрашному Рарогу. Лиандра оставили у обшарпанного пластикового контейнера, надёжно спрятав в его тени.
Удача сопутствовала их стороне. Вскоре Виктор и Эрик наткнулись на неказистого вида постовой домик, некогда оставленный охраной, но вполне годный для ночёвки нескольких человек. С отваливающейся тут и там штукатуркой, обнажившей красноту кирпича, он казался причудливой диковинкой – этаким расколдованным пряничным домиком, с просроченным сроком действия. Два окна зияли пустотой, а уцелевшее третье смотрело на пришельцев угрюмым, мутно-серым глазом. Дверь тяжело поддалась, разбухнув от влажности, а ржавые петли с натужным визгом приветствовали гостей. Помещение располагало одной комнатой. Не считая толстого слоя пыли и песка, нанесённых ветром через пустотелые окна, да чёрных пятен плесени, обосноваться на короткое время здесь вполне было можно. В помещении сохранился диван и довольно крепкого вида стол с парочкой стульев.
Сюда перенесли Лиандра и уложили на стол, предварительно стерев со столешницы приличный слой грязи.
Матфей и Юна нашли воду. К одному тускло-свинцовому, порядком облюбованному ржавчиной ангару пьяной шеренгой примыкали штук двадцать металлических бочек. Большая часть из них лежала пустыми и мёртвыми, но несколько крепких бочонков устояло под натиском времени. Их недра мерцали дождевой водой, приправленной щепоткой осенних листьев. Юркий Рарог обнаружил в тёмных уголках ангара гору больших пустых пластиковых бутылей, в которые прежде заливали питьевую воду. Одну из них на треть и наполнили дождевой водой.
– То ещё местечко, – вынесла приговор Юна, когда прошла вслед за ребятами в облупившуюся халупу.
Эрик удивил всех, он преспокойно устроился на коричнево-сером, в масляных подтёках диване и с несвойственным ему флегматизмом, опёрся спиной о пыльную спинку.
– Что стало с нашим Философом? – шутливо заметил Матфей. – А как же пиджак? А брюки? Они же испачкаются.
– Плевать, – чужим, незнакомым голосом бросил Эрик Горденов. – Здесь всё равно им чистоты не сохранить. Одежду можно купить, а вот друга…
– Ты о еноте? – тихонько спросила Юна. Её голосок, всегда уверенный и бодрый, был похож на выдох обречённого.
– Да, – сдержанно вымолвил он и кивнул так рьяно, что подбородок коснулся груди.
Эрик замолчал. Он глубоко дышал, пытаясь погасить подступившую боль.
– Мой енот, мой Карасу, – выдавил он с трудом. – Он выполнил свой долг. И он остался там. Один. Я не успел с ним попрощаться.
– У нас не было выбора, друг.
Матфею стало неловко перед приятелем. Он сумел выбраться из бойни Айвового тупика, и все его прислужники были с ним, живы и здоровы. Нила Хотина утащил громадный волкоподобный пес – слуга Револьда Астрогора. Оставалось лишь гадать о судьбе пленённого друга и надеяться на лучшее. Эрик потерял енота, бесстрашно вставшего на пути волчьего пса. Прислужнику Виктора сильно досталось в сражении, и его шансы дожить до утра были шаткими. И всё из-за него, из-за Матфея. Юноша был уверен, что если вслух никто и не говорит об этом, но уж во всяком случае, думает так. И он винил себя.
Из тяжких мыслей его вывел Юнин голос:
– Воды, Фей! Дай скорее воды.
Чудеса имеют свойство не останавливаться на одном разе. Вот и у Эрика нашёлся ещё один чистый носовой платок, его хорошенько промокнули водой, и Юна, точно медсестра, принялась осторожно прикладывать смоченную тряпицу к раненому глазу кота.
Сеера долго и тщательно обнюхивала уголки комнаты, и, решив, что самое лучшее место – это диван, запрыгнула на него и свернулась клубочком рядом с Эриком. Тот опустил руку на кошачью спинку, легонько коснувшись бархатистой шёрстки, и ласково пригладил её. Кошка удовлетворённо замурчала.
Рарог предпочёл затаиться под столом, где суетливое топтание ног не могло причинить ему вреда. Особенно его драгоценному хвосту. Он же не ящерица какая-то, у которой хвост по заказу отрастёт, только оторви. Нет, хвостом саламандр рисковать не намерен. Это его гордость и краса.
– А хуже не станет? – вдруг насторожился Виктор, переведя взгляд с бутыли на влажную примочку. – В этой воде может быть столько всякой заразы. А ты её ему прямо в ранку.
– Вик, это лучше, чем ничего не делать, – спокойно произнесла девушка. – Да, по всем правилам нужно прокипятить воду, а уж после заниматься омовением раны. Но у нас здесь ничего нет. Нам повезло, что мы отыскали эту воду. Согласись, она несравненно лучше воды из лужи.
– Ну, ты сравнила!
– Я просто пытаюсь тебя подбодрить. Себя подбодрить. Мне же тоже сейчас нелегко, Вик. И я не хочу, чтобы кто-то ещё умер!
Последнее вырвалось из её уст как упрёк к себе и ко всем сразу. Но тут же устыдившись, девушка отвернулась и продолжила процедуру.
– Да всё будет хорошо у кота, – прибавил Матфей, почувствовав неловкость и тягость в словах друзей. – Кошки ж живучие. А Гамаюн мне сказал, что они и вовсе бессмертные. Правда, бессмертны их души, а не тела. Но Лиандр – крепкий котяра, он выкарабкается.
За просевшей дверной рамой и прямоугольниками окон дневной свет мягко и неудержимо гас. Матфею вспомнился зал кинотеатра, те сладостные минуты ожидания до начала просмотра фильма. И свет на стенах. Жёлтые лампы – глаза-светочи словно закрывались, медленно и плавно, погружая зал в долгожданную темноту. Это был сигнал к началу.
И теперь для них работал этот сигнал. Близилась ночь, а с нею тьма и холод. Нужно было срочно решить хотя бы одну проблему их двух. Коротко посовещавшись, Виктор и Матфей вышли из здания и пошли искать всё, что могло послужить заслоном для окон. Они спешили. Тени разросшись, слипались, вливались друг в друга, пожирали себя, уплотняясь и темнея всё больше. Сумерки уже вовсю хозяйничали на земле покинутых хранилищ, будто искали подходящее местечко, чтобы заполнить его густым мрачным сиропом.
Окна без стекол изнутри подпёрли пластиковыми крышками от мусорных баков. Пока Виктор и Матфей возились с установкой импровизированных ставней, Эрик, решив, что и он не должен сидеть без дела, обследовал стол. Простой на вид стол, за которым когда-то трапезничали работавшие тут люди, таил под столешницей выдвижной ящичек. Вытащив секрет и уложив его на диван, Эрик принялся обшаривать его содержимое.
– Сегодня удача точно нас балует, – обрадовано воскликнул Эрик, тряся в руке мятым и грязным пакетом.
– Что там? – рассеяно, спросил Виктор, копошась у окна.
– Ты не поверишь, Вик. – Эрик ещё раз горделиво тряхнул находкой. – Кто-то оставил нам свечу и коробок спичек.
– Так уж и для нас? – слабо улыбнулась Юна.
– Считай, для нас.
До того как окончательно стемнело, вернулся Гамаюн. Ворон влетел в раскрытую дверь и, спикировав на стол, вывалил из клюва здоровенный кусок белоснежного мха. Отщипнув он него часть, Юна хорошенько промыла мох и уложила на опухший кошачий глаз. Лиандр слабо дёрнулся и издал жалобный стон. Поверх белёсого мха легла серая от влаги ткань платка.
– Ну вот, какой-никакой компресс, – произнесла Юна и села на диван, прислонившись к его замусоленной спинке, откинув назад голову.
– Всё лучше, чем ничего, – поддержал её старания Эрик и, плотнее закрыв входную дверь, добавил. – Пора зажигать свечи, други мои.
Удача не оставила их. Спички, которых в коробе было всего ничего, превосходно сохранились, и первая же из них выдала стойкую яркую искру при чирканье, а затем воспламенилась. Свеча не была целой, успев в былой жизни домика, растаять на одну треть. Но её жизнерадостный огонь осветил помещение и разорвал монолит теней, разбив их на немощные трепещущие обрывки. Злые, алчные, но бессильные. От свечного сияния стало уютнее сидеть на рассохшихся стульях, где от былого великолепия обивки остались клочья седого поролона на фанерных сиденьях. Диван в желтоватых отблесках уже не казался таким потасканным и грязным, а его негодующие пружины, нещадно скрипя, даже привносили своеобразную музыкальную нотку. Точно вконец расстроенная виолончель жаловалась на нехватку слушателей.
– Сейчас бы поесть, – мечтательно произнёс Эрик Горденов. – Я ведь с утра ничего не ел. Так, позавтракал слегка… да и вы тоже.
– Можешь попить водицы из бутыли, – громко хмыкнув, предложил Виктор.
– Есть риск не дожить до утра, отхлебнув такой воды. – На лице Эрика появилась кислая мина.
Гамаюн, занявший местечко на верхушке диванной спинки, коротко и ехидно прокаркал:
– Вот ведь храбрец! Крух! Енот его и тот смелее оказался.
Эрик бросил на ворона укоризненный взгляд.
– Маф, твоя птица сейчас надо мной посмеялась?
– Да не то чтобы…
– А может, у меня живот слабый! – с вызовом и упрёком выдал Эрик. – Может, с кишечником проблемы. Я не хочу всю ночь просидеть где-нибудь там, – он указал в сторону уцелевшего окна, – в темноте. Это ещё в лучшем случае. Ведь можно отравиться.
– Не бойся, Эр, – еле сдерживаясь от подступившего смеха, выговорил Виктор. Он похлопал друга по плечу. – Вон мой кот первый опробовал воду. Вернее его глаз. Хуже не стало. Ну, пронесёт нас и что с того? Не хочешь, не пей. Терпи до утра. А там ещё не ясно, когда мы доберёмся до чистой воды.
На это Эрику нечего было ответить. Кое-как испив воды и немного утихомирив голодные желудки, ребята стали устраиваться ко сну. Диван безоговорочно был отдан Юне, Матфей и Эрик решили спать сидя на стульях, облокотившись о столешницу. А Виктор, как самый неприхотливый и небрезгливый из всех, сел на пол, бочком прислонившись к дивану, подложил под голову руки.
Сеера прижалась к Юне, и девушка в ответ обняла тёплый урчащий комочек. Гамаюн внимательно окинул ребят придирчивым взглядом и, удовлетворившись виденным, нахохлился. Рарог вышел из-под навеса стола и забрался в оттопыренный карман Матфеевой куртки.
Эрик дунул на свечу. Тени соединились.

… Нет, подобное сном не может быть. Но тогда где он? Куда подевались остальные? Как же одиноко и не по себе ему.
Матфей оглянулся вокруг снова, будто предыдущие разы его не вполне убедили: он странным образом очутился в помещении с высоченными каменными стенами, где потолок тонул в клубящемся мраке, а протяженность сгинула в зыбкой тьме. Одно он сознавал точно: едва дышащий пятачок света, у которого не имелось источника (свет словно завис облачком в непроглядной ночи), в котором он стоял и потрясённо тёр глаза. Центр той пещеры. Почему именно пещера пришла на ум, он и сам не мог ответить, ведь воздух тут высох, верно, века назад, оставив жалкие крупицы случайному (случайному ли?) гостю, чтобы помучить и отсрочить неизбежную кончину того.
И, конечно же, только в центре этой мёртвой, пустотелой громадины мог стоять невысокий, истово алкавший тщедушный свет пьедестал из мрачного базальта, непроницаемо-матовый, с идеальными линиями и углами. Сверху вертикально крепился высокий прямоугольник зеркала. Матфею не хотелось идти к нему, очень не хотелось, дрожь проняла его нутро холодом недоброго предчувствия. Но непослушные ноги вопреки воле головы сделали шаги к зловещему зерцалу, такому же мрачному и непроницаемому, как пьедестал под ним.
И вот он уже в шаге от базальтовой плиты. На сей раз ноги подчинились внутренней команде и послушно остановились. Теперь пленнику хорошо стало видно само зеркало и его оправа. Берцовыми человеческими костями окантовывалась рама, почерневшими, точно обгорели те в огне Судного Дня. Но не жуткое украшение взволновало и устрашило взор юноши: как только взгляд его глаз коснулся спокойной дотоле зеркальной поверхности, рябь пошла по ней.
«Но подобного не бывает», – вскричало сознание Матфея.
Но вот уже лёгкие волны всколыхнули аспидные глубины, постепенно закручиваясь и образуя водоворот. В самом конце мелькнуло и устремилось сюда нечто неразличимое, но Матфея затрясло так мощно от подкатившего омерзения и жути, что в мозгу вспыхнуло лишь одно: разбить, вдребезги разбить проклятущее зеркало.
Пыльно-сухой воздух дополнился маслянисто-горьким привкусом. Так пахнут жжёные травы, полные яда.
Нечто приближалось с завыванием и свистом, так ветер бьёт по ушам, когда лихачит. В маслянисто-дегтярном нутре зеркальной воронки уже отчётливее прорисовался контур того, кто алчно взывал к нежданному, но страстно-желанному гостю на языке чуждого мира. Человеческая фигура, как причудилось Матфею, с золотистыми звёздами в том месте, где должны быть глаза, на всех парах неслась к нему, выпростав вперёд то ли руки, то ли когтистые лапы. Будто человека погрузили в дёготь, а затем вышвырнули, пронеслось в голове напуганного зрителя.
Если промедлить ещё секунду, другую, случится непоправимое. Матфей понятия не имел, откуда он знает, но смотреть в эти жгуче-солнечные глаза нельзя. Нужно отворотить взор, что бы ни сулила скорая встреча с потусторонним пришельцем, отвернуться, зажмуриться и бежать прочь, как бы ни страшила чёрная пустота вокруг. Не её нужно остерегаться, а того, что жило в зеркале.
Истекла секунда. Существо окончательно обрело форму и цвета, оно уже не было безликой маслянисто-чёрной фигурой. Это был юноша, чьё лицо исказилось болью и лютой злобой, а искрящиеся золотом глаза лучились сладчайшим коварством.
Если Матфей не отворотит взгляд – ему конец. Он прекрасно это знал. Потусторонний демон так просто не отпустит и подчинит, взгляд его подобных звёздам глаз очарует и растворит жертву.
Матфей закрыл глаза и отвернулся за секунду до того как нечто в человеческом облике столкнулось с живой поверхностью зеркала и смогло одолеть его. Стоя спиной и дыша так, будто пробежал стометровку за треклятую секунду, он ощущал холод. Лёд простирался за ним.
Со стороны чёрного зеркала раздался вой такой сокрушительной силы, полный стенаний сотен голосов и проклятий сотен глоток, что пещера сотряслась. Камни откалывались от мрачного свода и крупными кусками падали, чудом не угождая в центр.
Матфей не удержался, любопытство взяло верх, и он обернулся. Тот другой, потусторонец, изо всех сил тянул к нему руки, сумев одолеть зыбкую границу зеркала. Они уже простирались выше локтей, но всё ж чужаку каждый миллиметр давался адским усилием. Чтобы выйти из зеркальной ловушки, необходим он, Матфей.
В ушах отчётливо зазвенел голос, отделившись от сотен иных голосов.
«Взгляни мне в глаза, посмотри, ну же!», – приказывал он одновременно ласково и властно.
Сердце испуганно застучало невпопад, голова закружилась, внутри, где-то в области желудка, зародилась и поднялась волна отвращения и тяжести. Эта ноша отягчила его организм, от неё чувствительный желудок тут же замыслил избавиться. Нет! Ещё миг – и его вывернет на пыльный, каменный пол, под дрожащие ноги, отняв последнюю выдержку и стойкость. Но властный глас, казалось, имел силу и над возмущённым организмом Матфея, сдерживая позорный порыв.
И Матфей едва не поддался на уговор и не остановил свой взор на золотистых очах. Но кривая и полная фальши улыбка, вспыхнувшая в предчувствии скорой победы на устах пришельца, отрезвила Матфея. Сердце выдало такой нервный и быстрый стук, что ещё чуть-чуть, и оно бы разорвалось, не вынеся накативший шквал гадливости и беспредельного ужаса. За человеческой маской таилось нечто неподдающееся осознанию, но осязаемое на чувственной волне. Вновь он стиснул веки, крепко, до белых точек под кожей и, отгоняя, словно назойливую муху, вкрадчивый и манящий голос, побежал прочь от базальтового пьедестала, от клокотавшего чёрной жизнью зеркала в костной оправе, от чуждого разума, что паучьими ножками цеплялся за мозг. В темноту, в непроглядный, сухой, удушливый мрак, оставляя позади единственный пятачок света. Далеко позади раздался оглушительный треск: то ли свод пещеры наконец обрушился, погребя злокозненный портал, то ли зеркало само упало и разбилось вдребезги, как того и желал Матфей.
До ушей долетел гневный и отчаянный возглас. Найду тебя! И смолк вместе с легионом других проклятых. Матфей остановился: бежать, не зная дороги, глупо и безрассудно. Только теперь он осмелился открыть глаза. Темнота не пугала, но и не обнадёживала. Он словно угодил в чёрный туман, высушенный и выжатый до капли. Как муха в паутине.
Где-то упал последний камень, покой вновь восстановился, будто ничего и не случилось.
Теперь в кромешной тьме ему хорошенько, в деталях вспомнилось обличье потусторонца. Неприятный холодок вновь обжёг льдом позвоночник от узнавания. Деталь за деталью проступала на податливом покрове черноты, сомнений более не оставалось: тот, кому принадлежал взгляд золотистых глаз, выглядел точь-в-точь как Матфей. Но подобное сном не может быть. Или нет? Но тогда, где он?…

2. Бегство продолжается

Когда в муть единственного целого окна протиснулся тусклый и вялый проблеск утра, Эрик Горденов радостно встрепенулся и с наслаждением, до хруста в суставах потянулся. Его чересчур громкий и бодрый голос озвучил то, что думал каждый:
– Наконец-то! Наконец-то утро. Ещё немного и я бы одеревенел окончательно на этом стуле. И околел от холода.
Все давно проснулись, если, конечно, можно было назвать сном ту неудобную дрёму, и ждали, когда кто-то первым даст сигнал к подъёму. Ведь никому не хотелось быть не учтивым по отношению к товарищам, ненароком прервав драгоценный сон неловким шорохом. Поэтому, радостный возглас Эрика был воспринят чуть ли не гимном свободе. Свободе от неудобства.
– У тебя слюни на щеке засохли, – заметил Виктор Эрику, когда поднялся на затекшие ноги.
– Ерунда, Вик, – беззаботно бросил юноша, плюхнувшись на свободный уголок дивана. – Главное, что ночь позади. Как же здесь холодно!
Несмотря на напускную браваду, Эрик ёжился и кутался в пальто.
– Ага, – кивнул Виктор, растирая ладони. – Осень, она везде одинакова. Без отопления проберёт до костей.
Юна сидела рядышком и потирала сонные глаза. Без сомнений, она лучше друзей перенесла ночлег в сторожевом домике, но долгожданный безмятежный сон настиг её лишь на подступах утра, и потому она широко зевала, пребывая в состоянии полудремоты.
– А где Сеера? – спросила она, растерянно оглядываясь по сторонам.
Кошечка сослужила ночью отличную службу: тепло её тельца, к которому вплотную льнула девушка, согревало и ободряло. И Юне хотелось хоть как-то выразить свою признательность миниатюрной компаньонке.
– Не волнуйся, Ласточка, кошки по утрам бодрствуют и охотятся, – сказал Виктор, разминая ноги. – Вот и Матфеева кошка на охоту ушла. Ей же нужно питаться как-нибудь.
– Да-а-а, – задумчиво протянул Эрик, сглатывая голодную слюну. – Хоть кто-то может себе живот набить.
– Не переживай, Эр, – добродушно пообещал Виктор Сухманов. – Скоро мы покинем это гостеприимное жилище.
– Скорей бы, – буркнул Эрик, и в тот миг его живот разразился громким урчанием. – Вот! И мой желудок говорит о том же.
– Фей, а твой ворон тоже на охоту улетел? – поинтересовалась Юна, заметив, что Матфей единственный молчит.
– Хто ж его знааэт, – промычал юноша. Вид у него был унылый и безрадостный, и как показалось подруге, даже немного тревожный.
– Ты чего? – удивился Эрик. – Говоришь так, будто у тебя язык отнялся.
– У мена щеха затекла, – простонал Матфей и потряс левой рукой. Она болталась как не живая. – И руха тоже.
– Да ты отлежал руку и лицо, – обеспокоилась Юна. – Ничего, скоро пройдёт. Нужно пройтись, пошевелить конечностями.
– У тебя на пол-лица слюней, приятель, – самодовольно усмехнулся Эрик. – Это ж надо так заспаться.
– Хде? – Матфей смущённо принялся здоровой рукой растирать то место, где должны были быть засохшие остатки сна. – Ничехо не чувстуу.
– У меня есть платок, – предложил Эрик, вытаскивая из кармана брюк аккуратно сложенный вчетверо кусочек ткани. – Правда, я им вчера немного попользовался, но он ещё вполне пригодный.
– Ну ужнее, блахдару, – отмахнулся от протянутой помощи Матфей. – Я сам.
– Хозяин – барин, – отчеканил в ответ Эрик и, смачно сплюнув на сероватую поверхность платка, принялся утирать белёсые затёки на собственном подбородке.
Вскоре кровь прилила к отлёжанным местам, и под кожей защипало сотнями маленьких иголок. Матфеево лицо раскраснелось настолько, будто он испытывал сильнейшее смущение.
– И Рарога нет, – подвёл итог окончательного смотра Виктор. – Может, они нас дружно покинули? Ну, как крысы бегут с корабля. А эти из грязного, вшивого дома.
– Надеюсь, вшей здесь нет. И блох тоже, – брезгливо буркнула Юна и придирчиво всмотрелась в диванную обивку, но поняв всю абсурдность запоздалой проверки, бросила пустое занятие.
– Да нет, – решительно отмёл предложение друга Матфей. – Они связаны со мной договором. Вернутся. Вон, Лиандр же никуда не убёг.
– Болван, он не в том состоянии, чтобы куда-то бежать, – жёстко произнёс Виктор, но тут же спохватился, явно смутившись резкости. – Что-то он тихо лежит. Посмотри, как он. А то я боюсь.
Матфей склонился над котом и прислушался. Лиандр дышал, компресс из белого мха сполз с его больного глаза ещё ночью. Оба кошачьих глаза были плотно закрыты и чуть заметно вздрогнули, когда юноша коснулся тёмно-серого носика. Сухой и горячий вечером, теперь он был влажным и прохладным. Воспаление остановилось, жар ушёл.
– Я не спец, но вроде твоему коту лучше. Иди и сам убедись.
Виктор тут же оказался рядом и осторожно потрогал мордочку Лиандра.
– Кажись, он и, правда, оклемался, – с воодушевлением сказал он. Кончиками пальцев Виктор заботливо поглаживал взлохмаченную шёрстку на голове кота. – Ничего, дружище, ты выздоровеешь и ещё не один десяток мышей наловишь. А, может, и ворон.
– Э! Не надо о воронах тут говорить! – возмутился Матфей.
– Ребят, хватит время терять. Давайте отворим дверь и на улицу! – скомандовала бодрым, как и прежде голосом Юна. Ей не терпелось поскорей оказаться вне стен грязного помещения, от пыли которого чесался нос.
Второй раз повторять не пришлось. Виктор оттащил пластиковый подпор и распахнул вовсю ширь дверь, содрогнувшись от режущего уши скрипа петель.
– Не петли, а расстроенный контрабас, – заметил Эрик, выходя следом за Виктором.
– Это домик с нами так прощается, – рассмеялась Юна. – Он так соскучился по гостям, что не хочет с нами расставаться.
– Ничего, когда-нибудь его ещё кто-нибудь посетит, – сказал Виктор. – Я оставил в ящике стола свечу и спички. Кто знает, кому, да понадобится. Ведь кто-то оставил их для нас.
– Прямо-таки и для нас? – насмешливо переспросил Матфей.
– Ну а для кого ж ещё!

Таинственным образом исчезнувшая троица спокойно дожидалась Матфея неподалёку от постового домика.
– Доброе утро, молодой человек, – поприветствовал юношу Гамаюн. – Я слетал на разведку в город. Обстановка благоволит нам. Там всё тихо. Можно идти.
– А вы где были? – обратился Матфей к кошке и саламандру.
– Охотились, господин, – промурлыкала Сеера. – И на твою долю добыча есть.
Изящной чёрной лапкой кошка указала в сторонку, где взгляд Матфея различил на земле три преждевременно почивших мыши.
– Благодарю тебя, Сеера, но я не ем мышей. – Матфея передёрнуло от одной мысли завтрака дохлыми грызунами. – Это твоя добыча. Тебе её и есть.
– Как желаешь, господин. Но я уже сыта. Мышей здесь водится в изобилии.
– Ну, ещё бы! На складах их всегда прорва! – пропищал Рарог. – Извиняюсь, хозяин, но я тебе ничего не принёс. Я не думаю, что ты охоч до лягушек, пауков или слизней. Хотя, если ты из кельтских краёв или из восточных земель родом, то моя добыча тебе придётся по вкусу.
– Упаси меня Создатель! – Брезгливо дрогнул Матфей. – Эта пища не для меня, Рарог.
– Я так и думал, – пискнул саламандр. При этом Матфею показалось, что в тонком голоске ящера прозвучала явная нотка усмешки, но решил не обращать внимание. – Рожки единорожки.
– Что говорят твои дружки? – поинтересовался Эрик, не совсем понимая однобокую беседу приятеля с союзниками и его всё более куксившееся лицо.
– Нам пора в город, – ответил Матфей. – Гамаюн разведал обстановку, говорит, всё чисто.
– Ну так пошли, чего время терять? – гаркнул Эрик и зашагал первым. – Кстати, а в какую сторону идти?

Омолон оказался приятным провинциальным городком, чистым и опрятным. Когда ребята под предводительством гордо парящего ворона одолели лабиринт складских ангаров и выбрались через дыру в бетонной ограде, то оказались на небольшом пустыре, в конце которого ютилось несколько двухэтажных домов из кирпича, угрюмых, молчаливых, с тёмными окнами. Пройдя мимо них, честная компания вышла в плотно застроенный переулок, начавшийся столь внезапно, будто его исток был ни чем иным как отсечённым продолжением.
Жидкий утренний свет только вливался в тихие узкие улочки, разбавляя ночной мрак до золотисто-серой дымки. Горожане не торопились покидать тепло домашнего очага, а те редкие смельчаки, коих вынудила необходимость оказаться за порогом уюта и сонной неги, нахохлившимися воробьями торопились мимо чужаков, удостаивая пришлых мимолётными, отчуждёнными взглядами.
– Омолон – старинный город, – назидательно каркнул Гамаюн, свершив очередной низкий виток над головами спутников. – Он ровесник Рима. Ну, плюс-минус парочка десятков лет. Но это сущие пустяки для истории.
– Действительно, пустяки, – шутливо и полушёпотом добавил Эрик, когда Матфей донёс до друзей историческую заметку ворона. – Главное, не встретить жителей времён древнего Рима.
Асфальт под ногами сменился округлыми головами камней, разноцветными и шершавыми. Друзьям казалось, будто они идут не по мостовой, выложенной булыжником, а по мощённой самоцветами дороге. Стены многих домов были облицованы серым и крупным камнем. Черепичные покатые крыши местами замшели и зеленели мхом, но это только добавляло симпатии общему облику Омолона.
Юна нехотя переводя взгляд от одного строения к следующему, про себя отметила, что если вдруг из-за какого-нибудь угла переплетений улочек навстречу выдвинется десяток легионеров в древнеримских доспехах и с серебряным орлом во главе, она скорей всего не удивится. Да и зрелище бы вышло ещё то. Как жаль, что время никогда не сбивается, не хворает и не путает ход, иначе бы прошлое с настоящим обязательно наслоились, а там, а там… Её буйная и громадная как вселенная фантазия даже в такие моменты мечтаний давала сбой, захлёбываясь от переживаний. В том и свой малюсенький плюс: она отвлеклась от пережитого потрясения, пусть даже недолго, даже если скоро тягостное бремя вновь навалится на хрупкие плечики.
У Матфея от узости улочек и обилия камня немного кружило голову. На мгновение возникло странное ощущение: они каким-то невероятным образом переместились на сотни лет назад и сейчас за очередным поворотом натолкнутся на средневековый рынок или окажутся зрителями судейства, где горожане одеты в старинные одежды, а сам Матфей и его товарищи будут восприняты как чужаки.
Но вопреки разыгравшемуся представлению в голове за поворотом они обнаружили вполне современное кафе с вывеской «Excalibur». Над входом выдвигался короткий козырёк, над которым собственно и значилось название, выполненное элегантными чёрными буквами по белой поверхности. Сама вывеска имела форму меча. Два вытянутых тощих окна-витрины и не менее худощавая деревянная дверь – вот и всё обозначение кафе в каменной стене дома.
– Ребят, а заведение-то открыто! – ахнул Эрик и первым устремился к двери под козырьком. – В такую-то рань!
– Но туда, наверное, нельзя с животными, – с досадой заметил Матфей, тщетно силясь отыскать хоть какие-то надписи, кроме вывески. – Что делать-то?
– Ничего страшного, господин, – спокойно высказалась Сеера. – Оставь нас здесь, мы найдём, где спрятаться от лишних глаз.
– Я-то уж точно найду, – браво пискнул Рарог и тут же проворно спустился по хозяйской штанине вниз, ну точь-в-точь мини-скалолаз, вернее, брюколаз.
– А Лиандр? – напомнил Виктор. Кот по-прежнему крепко спал у него на руках. – Я его тут не оставлю.
– Ну, давай попросим хозяина кафе, пропустить кота с нами. Он же не будет там бегать, – предложила Юна.
– Делайте что хотите, но живее, – каркнул сверху Гамаюн. Он уселся на выступ деревянного ставня наглухо запертых окон и чувствовал себя там превосходно. – Скоро город проснётся. У вас час как минимум, а, может, и того меньше.
Колокольчика над входом не было, зато соблазнительные запахи свежей сдобы и ароматного кофе уже властвовали в заведении, наполнив каждый уголок собою и дразня аппетит гостей.
«Наш пряничный домик», – отчего-то вдруг вообразилось Юне.
Они, конечно, не Гензель с Гретелем, но голодны и замёрзли не меньше, чем брошенные дети из сказки. Ничего не стоит напасть на них; отпора как такового не получится, перелёт да ночка в холодном постовом домике выгребли из ребят львиную долю сил и духа. Оставалось уповать на лучший исход.
Помещение с цветочной росписью на светло-зелёных стенах казалось довольно просторным, хоть в нём и хватило места только пяти круглым столикам с миниатюрными стульчиками. Аккуратно белёный потолок с большим, круглым, выпуклым светильником, чья пестрая поверхность смахивала на оконный витраж собора, был полной противоположностью полу. Тот выложили крупной битой матовой плиткой всех цветов радуги. И Матфей не сразу различил в этом разноцветном хаосе под ногами сложную игру мозаики, выстроившейся в громадный меч, рукоять которого была зажата в железной перчатке.
– Доброе утро, судари! Чего изволите в столь ранний час?
Из-за барной стойки, узкой и блестящей чёрным лаком, вышел высокий худой мужчина с приветливой улыбкой. Одетый в светло-серые джинсы и синюю кофту он казался не работником кафе, а скорее его посетителем. И ребята были удивлены, когда мужчина, на вид не более тридцати лет, представился Алаоисом Бирнсом и добавил, также добродушно улыбаясь, что он хозяин меча.
– Меча? – переспросил Эрик.
– Ну, Экскалибур слишком длинное и помпезное название, – простодушно объяснил Алаоис. Он легонько коснулся каре-рыжих волос, коротких и волнистых, будто хотел убедиться, что они лежат так, как надо. Тёмно-зелёные глаза, чуть раскосые, в обрамлении светлых, пушистых ресниц выдавали простоту и открытость во взгляде. – Мой отец открыл кафе, когда мне шёл девятый год. Он был романтиком, начитавшимся историй о рыцарях. Вот и решил, что кафе непременно должно носить имя самого легендарного меча. Я не так повёрнут на всех этих легендах и зову кофейню просто – мечом. Да и посетителям удобнее. Так что угодно столь юной компании в моём мече?
Только теперь Матфей опомнился – он прекрасно понимал хозяина «Excalibur», хоть в речи того и проскакивал резкий акцент, что больше был сродни мелким дефектам типа картавости и шепелявости. Бирнс тоже превосходно их понял, когда они поздоровались и представились ответно. Сеера не обманула: выходило, что все посвящённые, как Матфей, демоны могли без труда понимать друг друга. Единственно, Юна составляла исключение в их маленькой компании и с трудом сохраняла вид, будто в курсе беседы. Впрочем, стоявший рядышком Эрик, тут же взял на себя функции переводчика и тишком, вполголоса, так, чтобы не привлекать внимания владельца кафе, переводил подруге иностранную речь.
– Господин Алаоис, мы бы хотели позавтракать у вас, раз вы открылись, – живо и несколько громче, чем следует, озвучил за всех Матфей, памятуя об урчавших животах и надеясь не осрамиться в тишине громкоголосым возмущением собственного нутра.
– Лучше просто Алаоис, – мягко поправил его хозяин кафе. – Я не так зрел, как вам думается. Всего-то слегка за сорок.
– Всего-то? – с присвистом охнул Эрик Горденов. – Я был убеждён, что вам слегка за тридцать, Алаоис. Вот это да!
– Наследственность такая, – скромно улыбнулся мужчина и направился к боковой дверке, из-за которой и шли вкусные запахи. На ногах Алаоиса белели кроссовки. – Видели бы вы моего отца в его шестьдесят восемь лет!
– А… Алаоис! – окрикнул Виктор Сухманов стремительно удалявшуюся фигуру моложавого Бирнса.
– Да?
– Могу ли я оставить при себе кота? Он болен, и оставить его на улице я не могу.
– А это не заразно? – сомнение скользнуло в болотно-зелёных, по-женски выразительных глазах Алаоиса.
– Нет, это не заразно. К тому же мой кот спит, – поспешно заверил его юноша.
Хозяин смерил Виктора кратким и, как почудилось юноше, тяжёлым взглядом, даже зелень глаз на мгновение утонула в чёрноте бездны. Но моргнув, Алоис будто изгнал прочь тьму взмахом бесцветных ресниц.
– Хорошо, уложите бедолагу на один из стульев, – ровно произнёс он и добавил с вежливой полуулыбкой. – Всё равно ко мне ещё не скоро кто заглянет.
– Спасибо, Алаоис.
Он вскоре вернулся и протянул рассевшимся за ближайшим к бару столиком друзьям папку с меню. Но если в разговоре не было проблем, то в прочтении обычного меню возникло затруднение. Слова, как их ни крути, были чужими и непереводимыми. Сплошная абракадабра. Пришлось просить Алаоиса приготовить самый простой завтрак – кофе, бутерброды с сыром, яичницу с томатами и колбасками да овощной салат.
Юна отлучилась в туалет, а пока её не было, Матфей с изрядной долей смущения и явным румянцем спросил об оплате, пока готовился завтрак:
– Алаоис, у нас при себе только наши деньги. Можете ли вы их принять?
– Вирийские принимают везде, Матфей, – глянув на одну из вытянутых наспех купюр, вежливо ответил хозяин меча.
– Вирийские, да! – радостно и громко добавил юноша.
– Извините, я позволил себе лишнее, – тут же поправил себя Алаоис. – Я хотел сказать, что ваши деньги охотно примут в моём заведении. Завтрак будет готов через десять минут, а пока кому сок?
Когда с насыщением желудков было покончено и оставалось допить кофе, который никто из сидящих за круглым столом не желал пить второпях, а цедил по малюсеньким глоточкам, Алаоис Бирнс подошёл к посетителям и с самым серьёзным лицом, с которого сошло былое добродушие, изрёк:
– Судари, мой долг, как сочувствующего и желающего вам только добра, предупредить: в городе со вчерашнего дня хозяйничают праведники и их слишком много для такого маленького города, как Омолон. Не буду лукавить, они ищут вас, судари. В мой меч они тоже заходили и подробнейше описали каждого из вас.
– Почему вы это говорите нам только теперь и отчего не высказались прежде? – оторопел Матфей и тут же допил напиток, ставший чем-то третьестепенным и безвкусным.
Остальные напряглись и вжались в стулья: точь-в-точь сдавленные пружинки – отпусти и взлетят. Тишина, оборвавшая непринуждённый говор за столиком, давила на слух. Невольно внимание всех обратилось к двери, за которой просыпался город, а вместе с ним и новая угроза.
– Скажем так, у меня свои счёты с этой организацией.
– Алаоис, а вы ведь неспроста открылись в такую рань? Верно? – поинтересовался Виктор.
– Ну, я бы так сказал: каждое утро способно преподнести сюрприз, – вяло улыбнувшись, отозвался рыжеволосый мужчина. – Вас оно одарило открытыми дверями, а мне вручило приятную компанию.
– Но не стоит обольщаться на счёт остальных горожан, судари, – тут же добавил он, и приятная мягкая улыбка сошла с его губ, вернув строгость и прямоту лицу. – Не всем стоит доверять и уж тем более никому нельзя довериться. Мой вам совет: не медлите, ступайте к Площади Ратников и садитесь на первый, следующий отсюда автобус. Никто не должен вас видеть. Это сложно, но всё же возможно, судари. Праведники, как клещи, вцепятся и не отстанут, пока не насосутся крови.
– Мы так и сделаем, Алаоис, – поспешно вставился Эрик. – Мы собираемся в…
– Нет-нет-нет! И ещё раз нет! Я не желаю знать, куда вы собираетесь ехать! – замахал длинными, с тонкими запястьями руками мужчина. – Держите в тайне свою цель. Никому ни слова. Это ваш шанс уйти от погони.
Друзья нехотя попрощались с гостеприимным хозяином «Excalibur», их так разморило от тепла и сытной еды, что сон вновь стал витать над их головами. Но подвергать приветливого Алаоиса Бирнса опасности никто не желал, да и совет его казался единственно верным.
Промедление смерти подобно, вспомнилось Матфею. Кому принадлежали эти верные слова, он вспомнить не смог, но решил, что отныне они должны стать девизом его выживания и сбережения жизней его друзей.
– Желаю вам удачи и скорейшего выздоровления коту, – пожелал напоследок Алаоис, когда дверь проводила последнего гостя.

Ленивое солнце наконец-то соизволило выставить краешек себя, раскрасив небо ржаво-золотыми подтёками. Небесная серость таяла, проявляя под собой блёклую синеву. Облака и ветер, будто сговорившись, решили полонить Омолон, наперегонки спеша забить чистый небосвод и каменистые улочки города.
Когда в жёлтый автобус, следовавший до Кошивы, усаживались юные пассажиры, булыжную мостовую Площади Ратников покрыла влажная крапина начинавшегося дождя. А спустя полчаса дождь вошёл во вкус, обрушив на город смачный ливень. На выезде из Омолона водителю пришлось сделать вынужденную остановку: серо-белая стена воды полностью скрывала со всех сторон видимость. Окна изнутри запотели, и друзья вновь почувствовали себя уютно, вжимаясь в мягкие комфортные сидения и слушая чеканную дробь струй по крыше машины. Ну чем не маленькая жёлтая субмарина в центре океана?
Матфей еле сдержал подступивший смех: он вспомнил, как ворчал Гамаюн, когда юноша спрятал ворона под куртку, чтоб его не заметил водитель. Птице пришлось собрать всю волю в лапку и на время забыть о гордости. Рарогу было проще. В облюбованное место на дне кармана куртки саламандр юркнул моментально, как только Матфей его попросил. Сееру взял на своё попечение Эрик, так как место под курткой Виктора было занято Лиандром. Кошка выказала редкостную для своей породы покладистость, лишь тихонько заметив, что добротная ткань пальто лучше «всяких там» курток. Одним словом: она поладила с Эриком так быстро и легко, что к удивлению Матфея всколыхнуло в нём кратчайшую, но неприятную долю ревности. Как ни стыдно было сознавать, но «делиться» своими прислужниками юноша не был готов, хоть обстоятельства явно не благоволили в пользу его нелепого собственничества. Правда, успешно и скоро переборов своё эго, он даже порадовался за обоих – оба в недавнем времени понесли утраты, и как знать, возможно, даже к лучшему, что они расположены друг к другу. Как знать…
Как только автобус тронулся, прислужников выпустили, но с условием, чтоб они были неприметны для других пассажиров, коих по счастью, кроме самих ребят, было мало. Виктор занял задний ряд из четырех мест: одно сидение выделил коту, а на остальных расположился сам. Ехать до столицы Тартаррусы было около шести часов, и друзья решили воспользоваться этим временем как следует – вздремнуть по возможности.
Когда Омолон остался позади и стремительно уменьшился до хоккейной шайбы, Матфей вспомнил «Вижин-Март», лаймовый кругляш гипермаркета, где ещё пару дней назад преспокойно работал консультантом. Залповый ливень, очевидно, удовольствовавшись городом в качестве завтрака, уже не преследовал их «субмарину». По следам жёлтого автобуса бежал слабый моросящий дождь. Грязно-лиловые облака, взбитые и переполненные влагой, нависали над Омолоном и не думали отступать от его каменистых улиц. Небо над городом походило на море в бурю – те же волны, бесновавшиеся и неудержимые. И венцы пены на их гребнях, и девятый вал разрастаясь, того и гляди, размажет всё живое с такой верхотуры.
А над размеренно мчавшимся автобусом небеса провисали кислыми и угрюмо-блёклыми простынями, но без угрозы ливня. И эта давящая сверху пасмурность пробудила в Матфее тоску и тревогу, вслед за воспоминанием о работе и доме. Где-то Вида и Юстин и что-то с ними теперь…
«Нужно позвонить, обязательно позвонить. Дать о себе весточку и самому узнать, что всё в порядке. Что они…. Нет, они, конечно, живы. Иначе и быть не должно. Но узнать нужно», – подумал он. А если, нет, то он вернётся. Зачем бегать и скрываться, когда ты один. Когда не для кого.
Как ни терзался мрачными мыслями Матфей, а и его склонило в глубокую дрёму. Сон рвался, как паутина, срастался и затягивал с новой силой, а затем рассыпался, словно песок.
За окном пролетали полуразмытые дождевыми каплями земли Тартаррусы. Просторные, холмистые, безлесные равнины с жухлой травой пролегали до самого горизонта, будто то была пустыня с дюнами, воскресшая к жизни после магического действа. Или вдруг вырастали высоченные леса впритык к дороге выставлявшие долговязые тела и скрадывавшие дневной свет. Были и кустарниковые поля и болотца с облезшим камышом и рыжеющей ряской. А один раз вдоль дороги неслась река, непроницаемо-серая и маслянистая, но спустя несколько километров она круто повернула в сторону, будто беговой марафон ей наскучил.
Обширные земельные просторы были во множестве наводнены крохотными деревеньками, словно грибницы натыканные там и сям. Их яркие разноцветные крыши, точно шляпки грибов, хорошо виднелись вдали. Мелькали за автобусным окном и солидные города-пузаны, в сравнении с которыми деревни смотрелись по-сиротски скромными, но более полными свободы и воли.
Юна Дивия непривычно тихая и замкнутая сидела подле Матфея. Столько раз он порывался коснуться её руки, приобнять, только б спугнуть дымку задумчивости с её лица. И не мог, не смел. Она, такая близкая, соприкасавшаяся на крутых поворотах автобуса плечом с ним, казалась чужачкой, незнакомкой, зачарованной холодом девой – кем угодно, но только не его приветливой щебетуньей Ласточкой.
К концу поездки всем не терпелось скорее ступить на твердую землю и надышаться вдоволь воздухом. Пусть он влажный и холодный, но всё ж лучше, чем душный и спёртый из-за наглухо закрытых окон в автобусе.
– Кошива! Кошива! – обрадовано заволновался ворон.
Гамаюн забылся и каркнул отчётливо громко, заприметив за окном впереди смутно проступающие очертания столицы. Пришлось Матфею самому издать вороний глас, чтоб успокоить сомнения водителя, тот уж весьма подозрительно зыркнул в его сторону.
Кошива стоял на приличном возвышении и с того уровня, где мчал автобус, город виделся величавой короной, опоясанной двумя кругами белоснежных ожерелий.
– Ну и чудо, – высказался впервые за шесть часов Эрик.
Он занимал сидение впереди и повернулся к Матфею, жаждая выплеснуть на друга первые впечатления от столицы Татраттусы.
– Ничего особенного, – пискнул Рарог, ящер всю поездку пролежал под сидением и теперь, учуяв назревавшую беседу, не менее Эрика желал в ней участвовать. – Был я в Кошиве несколько раз. Мой хозяин приезжал сюда на ежегодный концерт, он проходит в начале ноября. Кстати, одним из лучших считался, мой Ульманас. Один раз даже занял второе место. И в этом году собирался, да не пришлось.
Матфей сочувственно промолчал, Эрик вздохнул тяжко.
– Да, городишко большой и шумный, – бойко принялся ознакомлять саламандр, решив, раз его не осекли в начале беседы, значит, бразды за ним. – Он делится на три части: два пригорода – это вон те широкие кольца – и центр, что шапкой стоит. Так вот, прежде нам предстоит одолеть пригородные части, а уж затем мы войдём в славный Кошива-град.
– Он прав, – вновь каркнул Гамаюн, тише, но всё же водитель недовольно кашлянул и бросил неодобрительный взгляд в их сторону. Ворон досадливо проворчал, – ну не могу я тихо говорить, это не в моей природе. Я и так еле держусь, мои крылья затекли от долгой поездки. Ни расправить, ни взмахнуть.
– Один ты страдаешь, – с иронией заметил Матфей шёпотом. – А у нас ноги и спины не затекли будто. Нам в радость сидеть сиднем в одном положении. Ладно, скоро наши мучения окончатся. Ты, кажется, что-то хотел добавить к словам Рарога?
– Вот именно, хотел, – менторский тон вновь вернулся в хриплый голос ворона. – Автобус высадит нас в нижнем городе. Оттуда мы последуем в средний – торговый, а затем в старую Кошиву.
– Но зачем нам эта экскурсия? – изумилась Юна, когда Матфей пересказал ей план Гамаюна. Девушка впервые проронила слово с отъезда из Омолона.
– Узнаете в своё время, – раздражённо ответил ворон. – В среднем городе вам нужно купить себе новую одежду. В той, что на вас, вы похожи на грязных хиппи.
– А в нижнем мы себе купить ничего не можем? Да ладно! – усомнился Матфей.
– Гамаюн дело говорит, – вставился Рарог. – В нижнем одежда, конечно, имеется, но весьма низкого качества и по высоким ценам. А вот в среднем городе, недаром его зовут торговым, там есть к чему прицениться. Да и много чего полезного можно узнать.
– Ну что ж, мне новые брюки не помешали бы, – заметил Эрик, не упустивший ни слова из занимательного и единственного за всю поездку диалога. – На моих уже пара дырок и пятна там, где им быть не должно. Стыдоба.
– Что вы там решаете? – сзади раздался голос Виктора, он поддалась вперёд, когда беседа ребят стала громче.
– Да мы тут решаем, где Эрику брюки покупать будем, – насмешливо ответил Матфей. – А то нашему моднику неловко сражать своим теперешним лоском местных дам.
– Ничего смешного в том нет, – холодно произнёс Эрик и отвернулся.
– Всё как всегда, – улыбаясь, сказала Юна.
– И ни граммом иначе, – поддержал сосед, с облегчением наблюдая, как лёд дал трещину в её взгляде.

Автобус высадил их на малой вокзальной площади, тут же плотно захлопнув дверцу за спиной последнего пассажира. Водитель покинул кабину и направился в сторону ближайшего кафетерия. Виктор тоже предложил прежде, чем пуститься в дальнейшее шествие, как следует подкрепиться. Его идею поддержали все, кроме Гамаюна. Впрочем, так же дружно вороний протест был пропущен мимо ушей, и компания устремилась в ту же сторону, что и водитель автобуса. Сеера и Рарог, выпущенные на свободу, тут же скрылись за ближайшими одноэтажными домами. Гамаюн недовольно каркнул и, взлетев над зеленовато-рыжей крышей трактира, куда наметили свой путь ребята, исчез из виду. С Лиандром было сложнее, кот наконец-то очнулся от забытья, чему чрезвычайно обрадовался Виктор, но своим ходом идти пока не мог из-за слабости.
– Его нужно покормить, – озадачено глядя на Лиандра, выдал его хозяин.
– Но не в трактире же, – возразил Матфей. – Мы можем после зайти в магазин и купить ему фарша или паштета, или чего он там ест?
– А до того ему лежать и нюхать то что мы будем есть? – осуждение зазвучало в голосе Виктора. – Ну, уж нет. Я так не могу. Вы идите, а я пойду…
– Куда ты пойдёшь, да ещё с котом на руках, Вик? – остановила его Юна. Бойкость и оптимизм вновь зазвенели в её голосе. – Мы все идём в трактир, заказываем на одну порцию больше. Не волнуйся, Вик, мы закроем от официантов твоего кота, и ты сможешь его покормить за общим столом. К тому же, деньги только у Фея, он угощает.
– С превеликой охотой! – отозвался Матфей, довольный тем, как Виктор тут же сдался по велению их маленькой подруги и, скрыв Лиандра под курткой, послушно последовал за Юной.
Бревенчатый трактир «Rubius» с гостевыми комнатами второго и третьего этажа, казался едва ли не самым высоким зданием нижнего города. Выше него, пожалуй, было здание старой ратуши с гордо торчавшим вверх зелёным шпилем. Остальные постройки редко превышали два этажа, что придавало нижнему кольцу Кошивы отдалённо пасторальный облик.
Обед заказали от души. Позже все покинули стол в состоянии довольно сильного пресыщения, сказывался внушительный интервал между приёмами пищи. Аппетит возвращался и к Лиандру, за трапезой Виктор скормил коту несколько кусочков курицы, исключительно с голени. А лишнюю порцию обслугу попросили завернуть с собой. Никогда не знаешь, где что потребуется. Ведь ещё были и другие прислужники, нуждавшиеся в не меньшей заботе, чем Лиандр.
После длительной поездки продолжительная пешая прогулка была только в радость затёкшим от сиденья ногам. Ребята с удивлением открыли одну особенность рельефа – если с отдалённого расстояния Кошива смотрелся нанизанным на крутой холм, как бусы на шею располневшей красавицы, то в само?м нижнем городе этого возвышения не чувствовалось. Разделение на три части не различалось, равно, как и не было видно центра и среднего пояса. Всё лежало будто бы в одной плоскости.
Гамаюн объяснил это иллюзией удалённого взора. Да, Кошива был раздроблен на три части, но они лежали близко друг от друга и уж никак не на горе, как это сперва показалось юным пассажирам за окном автобуса. У местности, где много столетий назад глубоко корнями вросла первая и единственная столица Тартаррусы, было много особенностей. И коварный холмистый рельеф в том числе. Князь Побуж стал основателем Кошивы, заложив нижний город. Об этом упоминалось в труде Позвизда Строптивого, правда, совсем мало и размыто. О самом князе Побуже ничего не упомянуто, ни кто он, ни из каких земель пришёл в тартарруские земли. Известно лишь два факта: причастность князя к строительству столицы и большая симпатия тартаррусов к нему.
– Думаю, что Побуж оказался прозорливее многих своих современников, – предположил в заключение своего исторического разъяснения ворон. – Вероятно, он обратил внимание на то, какую шутку играет со зрением рельеф на протяжённом расстоянии и учёл все нюансы для постройки города. Известно, что при жизни князя был целиком отстроен нижний город. Но мне думается, что город строился целиком, просто в правлении князя успели закончить нижнюю часть. Правда, в те времена не было такого понятия, как нижний или средний город. Скорее всего, Кошива изначально была поделена на три части. Так называемый нижний город был отведён крестьянам, о чём до сих пор свидетельствуют невысокие строения. Средний город отдали торговцам. Дома его значительно выше, вон вы и так прекрасно их видите. А центр и сердце столицы всегда принадлежало знати и воинам. Несмотря на старину, в центральной части Кошивы есть на что посмотреть. Вы удивитесь, но там каменная постройка возрастом в тысячу лет может тесно соседствовать с самым современным офисным центром из стекла и бетона.
Нижняя часть Кошивы оказалась весьма протяжённа вглубь. Улочки с высокими, порой даже выше самих домов деревьями сужались до тесноты, пропускавшей одного человека, и раздвигали нестройные сутулые стены домов до просторов площадей. Чистота и простота – вот и вся достопримечательность нижнего города. Около часа не спеша брели друзья по незамысловатым дорогам нижнего пояса Кошивы.
Затем их путь плавно вплёлся в зелёный сад, начинавшийся сразу за крайними домами нижнего города. Кипарисовые и эвкалиптовые великаны составляли костяк этого дивного сада и росли в строгой последовательности. Встречалось множество деревянных лавочек отделанных чугуном. У каждой такой обязательно ютилась круглая клумба с затейливым орнаментов цветов. Правда, сейчас в полной мере воздать художественному вкусу садовников было сложновато. Вместе с летом ушли все краски, и клумбы, очищенные от остатков былой растительности сиротливо темнели. Лишь изредка попадались на них стойкие маленькие головки октябрьской астры – желтковые сердцевины в обрамлении фиолетовых лепестков, да, пожалуй, им не частую компанию составляли припозднившиеся розы, исключительно с бледно-розовыми, нежными бутонами.
– Какой здесь воздух! – воскликнула Юна, высоко задрав голову. Чёрно-белые волосы, чуть топорщившиеся после неудобного мытья над раковиной в туалете трактира, придавали ей особое сходство с птицей. – Никогда такого не вдыхала!
– Дыши в удовольствие, Ласточка, – ласково заметил Эрик Горденов. – Воздух пропитан эвкалиптом. Сколько же мы вдыхаем полезного! А?
– Сюда бы Нила, – подумала вслух девушка и тут же опустила голову, – ему бы тут очень понравилось.
– Он ещё тут побывает, и не раз, – ободряюще поддержал её Виктор. – Вон и Лиандру хорошеет с каждой секундой. Он просит меня отпустить его на землю. Ну, что ж, дерзай.
Кот слабо стоял на ногах, но сдаваться не собирался. Шажок за шажком – уверенность и крепость возвращались в тело серого кота. Больной глаз всё ещё гноился, но уже не так сильно, благодаря повторной промывке. Шёрстка, свалявшаяся местами в грязные безобразные колтуны, придавала Лиандру вид бездомного видавшего виды бродяги, но Виктор будто не замечал этого. Он с восхищением наблюдал, как его прислужник, одолев смерть, теперь наглядно доказывал всем, что он живуч, и так просто от него не избавиться.
– А это точно сад? Больше смахивает на лес, – усомнился Матфей, когда кипарисовые деревья окружили ребят плотной стеной.
– Ну, вообще-то, это городской сад имени Эдуарда VII, если быть точным до тошноты, – ответил Гамаюн.
Ворон перелетал с ветки на ветку, не желая идти по земле или сидеть на плече союзника – те ещё перспективы.
– А раньше здесь были поля, где крестьяне возделывали пшеницу и овощные культуры, – добавил он. – Вплоть до середины восемнадцатого века. Но король Эдуард всё переиграл. Ему надоело в охотничью пору увязать со свитой в крестьянских пашнях, и он повелел перенести земельные наделы за пределы нижнего города.
– Вот козёл! – руганулся Виктор, когда слова ворона были пересказаны.
– Я бы назвал его иначе: самодур, не меньше, – поправил приятеля Эрик с оглядкой на единственную девушку в их обществе.
– Согласен, правитель он был так себе, – признал откровенный отзыв ворон. – И народ его, мягко говоря, терпел. Но благодаря королевскому капризу у города теперь имеется этот прекрасный сад.
– Я бы сказал: сад-лес, – поправил Гамаюна Матфей.
Эвкалиптово-кипарисовые заросли бесконечно тянулись вперёд. Но всем только нравилось не спеша ступать по сухим тропинкам, щедро припорошенным бурыми игловидными листочками кипариса, лениво брести по сизым, серповидным эвкалиптовым листьям. Вёрткий Рарог шустро перебегал от дерева к дереву. Его чёрное в жёлтых пятнах тело то мелькало на каком-нибудь древесном стволе, то ныряло в кучу прелой листвы на земле, где водились самые вкусные черви. Так он и сказал Матфею.
Сеера семенила подле Эрика, Матфей еще со вчерашнего вечера заметил за кошкой эту странную избирательность. Нет, она ко всем относилась благодушно, но отчего-то выделяла именно Эрика. Этот маленький факт уже не тревожил так остро, а скорее даже радовал Матфея: возможно, Сеере удастся утишить боль потери прислужника-енота. Эрик хоть и старательно бравировал, но когда он видел, как Виктор ласково гладит Лиандра, шепча коту нечто ободрительное, или же Матфей мимолётом почёсыват Сееру за ушком, – напускное довольство тут же испарялось из его взгляда.
Лесной сад короля Эдуарда Козлиного, так заочно окрестил былого правителя Матфей, начал редеть и вскоре совсем помельчал, перейдя в пышную кустарниковую изгородь, за которой стояли плотной стеной многоэтажные дома. Это было так неожиданно и неуместно, что друзья встали и замерли.
– Ну что встали? – окрикнул их сиплый вороний голос. – Домов будто не видали. Я же говорил, что это вполне современный город. А вам, очевидно, средневековье подавай.
В тесном кустарниковом заборе нашёлся квадратный проём, выглядевший так, будто некто специально его выпилил. Сразу за кустами тянулась щебневая тропинка, по бокам которой высились два дома. Щебень скоро перетёк в добротный и достаточно ровный асфальт, уводя путников всё дальше от чудесного леса в самую гущу жилого бетона. Матфей и его спутники всё никак не могли опомниться от такого резкого перехода низких сельского вида домиков к бетонным высоткам, меж которых умещался кусок леса.
Но вскоре и это ощущение отступило. Многолюдность, которым «грешил» средний город, присущая всем большим городам, быстро вытеснила впечатления о зелёном и тихом лесистом саде. Подобного скопления людских масс не приходилось видеть никому из ребят, кроме Матфея. Пожалуй, Аркона могла потягаться с Кошивой по количеству населения, кишевшего днём на улицах, но на то она и столица.
И всё же было от чего растеряться в столице Тартаррусы. Разнопёрый и многоликий народ. А сколько магазинов с пёстрыми и яркими витринами и манящими вывесками! Спустя несколько улиц, Матфей осознал, почему Гамаюн назвал эту часть города торговой. Да тут на каждом шагу чем-то торговали и что-то покупали. Если на пути не было ряда магазинных лавок или торговых центров, занимавших по полдома, то обязательно их место занимал обширный рынок, наводнённый всевозможными товарами на любой вкус и прихоть.
Вот на одну рыночную площадь и завёл друзей Гамаюн.
– А твой ворон-то прав, здесь можно купить любую одежду, – обескуражено озираясь по сторонам, произнёс Виктор. – Лиандр, не уходи далеко, а то я тебя найти в такой массе не сумею.
Кот фыркнул, но подошёл к союзнику. Матфей поспешно запихнул недовольного Рарога в карман куртки, а Сеера перекочевала на руки Эрика, откуда взобралась ему на плечи, где и разлеглась чёрным воротником.
– Ребят, мне нужны новые брюки, – напомнил Эрик, наглядно продемонстрировав парочку заметных дырок на брючинах.
– Да, да, Эр, – сказал Матфей, с тревогой выглядывая ворона. Тот куда-то запропастился. – Выбирай, примеряйся. Покупка за мной. Ведь я втянул тебя в эту историю. Кстати, ребят, может, вам тоже что-то нужно?
Виктор отмахнулся, а Юна промолчала. Переходя от одного лотка к другому, где бойкие торговцы что-то жарко доказывали не менее хватким покупателям, компания, передвигалась, словно маленькое судёнышко в кишащем разношёрстными кораблями море.
И вот когда искомый товар был найден, появилась она. Рыжеволосая статная красавица прямо-таки налетела на Виктора, едва не упав. Юноша успел перехватить незнакомку за талию, удержав от падения.
– Ой! – выдохнула она.
Виктор заворожено смотрел девушке в глаза и нехотя выпустил из спасительных объятий. Когда девица обернулась в сторону Матфея, и у того защемило в груди. Таких пронзительных, словно горячие угли, тёмно-карих глаз он ни у кого не видел. Ванильный и ровный цвет лица, кожа которого была чистой и гладкой. Прямой и тонкий нос, пухлые чувственные губы нежнейшего розового оттенка. Да, тут было от чего замлеть.
– Извините меня, сударь, – обратилась девушка к Виктору, вновь повернув лицо к нему. – Я такая рассеянная. Кажется, я вам на ногу наступила. Мне, право, неловко.
Спасённая дева, будто опомнившись, смущённо притупила взгляд, едва прикусив нижнюю губу в знак замешательства.
– Ничего страшного, – промямлил Виктор. Матфей впервые видел друга таким нерешительным и растерянным. – Это моя вина, я вас не заметил.
– Нет-нет, не спорьте, – не соглашалась красотка. Её голос был мягок и вязок, как мёд. – Это моя и только моя вина. Ой, я же не представилась. Луция Бавервильд к вашим услугам. А как имя моего спасителя?
Красавица чуть отклонила назад голову, медно-вишнёвые волосы густейшим прямым каскадом свободно ниспадали, спускаясь ниже талии, которая была так узка под туго перехваченным поясом плащом, что казалась кукольной. Бирюзовый короткий плащ, открывал на обозрение длинные стройные ноги, обтянутые в колготки телесного цвета. Обута Луция была в лаковые под цвет плаща низенькие сапожки на высоком каблучке.
– Виктор Сухманов, – выговорил после секундной заминки юноша.
– А это ваши друзья, – указала она в сторону спутников своего спасителя рукой, ладонь облегала чёрная кожа перчатки.
– Да, – согласно кивнул тот.
– Представите меня им? – неожиданно попросила Луция.
Виктор назвал каждого по очереди. С Эриком девушка поздоровалась тепло, протянув руку для пожатия. На Матфее она задержалась чуть дольше, сладко улыбаясь юноше и отчего-то при пожатии поглаживая пальцами его ладонь, чем вызвала у бедолаги приступ смущения. А вот Юна удостоилась краткого и довольно сухого приветствия. Луция обдала девушку незаметным для парней, но ощутимым для самой Юны презрительным и высокомерным взглядом, чем сразу же вызвала горячую неприязнь.
– Мне пора идти, – прощебетала красавица нежным голоском. – Но мы ещё увидимся. Вы же не против?
– Не против, – с глупой улыбкой ответил Виктор. Ему вторили Эрик и Матфей с не менее нелепыми физиономиями.
– А я против, – буркнула Юна, как только Луция отдалилась от их компании.
Как только хорошенькая рыжеволосая головка красавицы Бавервильд скрылась из виду, сверху раздался знакомый вороний крик.
– Сюда, идите сюда!
– Ты где пропадал? – окрикнул прислужника Матфей.
– Кое-кого искал, – прохрипел ворон.
– Кого?
– Я не буду орать сверху, нас могут услышать, – с раздражением прокаркал Гамаюн. – Идите за мной. Срочно.
Хорошо, что успели купить брюки Эрику, а то бы он ни за что не согласился уйти без покупки с рыночной площади. Когда основная людская каша осталась позади, Гамаюн позволил себе опуститься на землю.
– Ну, так, кого ты там искал и что за срочное дело, что ты нас выдернул во время покупки брюк для нашего пижона? – нетерпеливо повторил вопрос Матфей.
– Эй! Я не пижон! – возмутился было Эрик, но решил смолчать, видя, как взволнованно каркает ворон. – Что он там тараторит? Переводи.
– Я искал давнего знакомца, он тоже ворон, – сипло затарахтел Гамаюн, опасливо озираясь по сторонам. – Только он знает, где живёт Счетовод.
– Кто такой счетовод? – насторожился Матфей. – И зачем он нам нужен?
– Нужен, потому что он знает всё обо всех. И сможет помочь твоим друзьям вернуться домой. Он нас ждёт.
– Тогда живее к этому самому счетоводу, – скомандовал Эрик, как только слова ворона были донесены до него.
Юна присоединилась к его бравурному призыву: подальше от рынка, от ещё одной якобы случайной встречи с рыжеволосой плутовкой. В том, что Луция не случайно натолкнулась на их компанию, Юна не сомневалась: уж слишком лукаво взирали глаза девицы. Часто парни, отвлечённые броской красой подобных дам, редко способны «прочувствовать» опасную подоплёку оных, но женский пол вернее читает своих сестёр, обладая богатой проницательностью и природной интуицией. Кто-то бы сказал: свояк свояка видит издалека. Но то в корне неверно про Юну и ту жеманницу. Одним словом, Юна увидела в рыжеволосой чужачке мошенницу, которая закинула парням крючок с наживкой. Оставалось надеяться, что добыче удастся соскользнуть с крючка. И Юна надеялась, чтобы так и произошло.
Меж тем ворон взвился в воздух, расправив крылья-веера. Друзья устремились за ним.

Милый, детка-паучок, попадёшься на крючок; как сплетёшь ты паутинку, угодишь на мой зубок.
А зубок у меня острый, паучок. Скоро, очень скоро. А пока ползи, плети сети, выбирай дороги – всё едино, всё ведёт ко мне.

3. Раз улитка, два улитка

Он вновь услышал знакомый шорох за спиной. Матфей оглянулся: так и есть, сухие листья, образовав скромных размеров хвост, волочились за ним. На этот раз волнение не было столь велико, как прежде. То ли оттого что друзья шли бок о бок с ним, то ли таинственность ворона и не менее загадочная личность некоего счетовода отвлекали куда больше. Юноша решил игнорировать плетуна, что увязался и полз змеёй по пятам.
– Ой, Фей, а за тобой листья движутся, кажется, – охнула Юна.
– Ты тоже видишь его? – удивился Матфей.
Факт того, что кто-то помимо него мог лицезреть бегущие змейкой листья, весьма порадовал: какое всё же облегчение, когда с тобой диковинные события (плетуна иначе и точнее не назовёшь) разделяет друг. Теперь он чувствовал себя более уверенно.
– Такое трудно не заметить, – отметила девушка, побледневшая при виде замершей листвы, как только Матфей остановился. – Что это такое?!
Остальные тоже вынуждено прервали ход и обернулись на тревожные нотки в голосе подруги. Прислужники, тут же распознав плетуна, сразу же потеряли всякий интерес к палой листве, которой он управлял. Вот ещё чего – удостаивать призрака вниманием, когда есть дела и важнее.
– Идём, молодой человек, – призывно каркнул Гамаюн, – не обращай на плетуна внимание. Не подыгрывай ему. Он скоро отстанет, надоест ему ползти и он отцепится. Крух!
– Но ты же знаешь, что это не к добру, Гамаюн, – угрюмо произнёс Матфей, кивая в сторону замерших листьев.
– Что, значит, не к добру, Фей? – вздрогнула девушка, уловив мрачную ноту в голосе приятеля. – Это предвестие? Плохое?
– Как минимум, – безразлично бросил Матфей. – Обычно плохое, но может…
– Не обязательно, – возразил ворон. – Может, ты чем-то притягиваешь этих безмолвных, вот они и шастают за тобой.
– Интересно, чем же?
– Откуда ж мне знать?! Я ж не ты. Да брось ты зыркать на него, ты ему только подыгрываешь. Давай иди! У нас мало времени.
Виктор легонько тронул друга за плечо.
– Это серьёзно? – спросил он. Его взгляд скользнул за спину Матфея и тут же вернулся, замерев выжидающе на глазах товарища.
– Я не знаю, – не выдержав прямого взгляда, опустил голову Матфей, – это плетун, призрак, ворочающий листву. С детства от меня не отстаёт. Но сам он безобидный. Всего лишь вестник чего-то важного и скорей всего скверного для меня.
– Ничего, прорвемся, – последовало краткое и мягкое похлопывание по плечу.
Виктор отошёл. Юна смолчала, услышал слишком много; как же долго способен человек хранить в себе тайны, срывая их, словно листья с кочана капусты, пока не останется кочерыжка.
Ещё разок глянув назад, Матфей двинулся следом за ребятами. Листья ещё долго шуршали, то ли предупреждая о чём-то, то ли требуя простого внимания. Впрочем, Матфей больше не оглядывался. Да и зачем? Когда кругом столько нового и манящего взор!
Как и любой большой город, средняя часть Кошивы страдала многолюдностью. Непривыкшие к обильному людскому наплыву, друзья несколько терялись в подступавших, словно речные волны, толпах горожан. Чтобы чувствовать себя как рыба в воде, нужно родиться рыбой в той самой воде. Широкие и узкие улицы, проспекты и площади – всюду кипела, шумела, пела жизнь. Дороги гудели автомобилями на любой вкус и цвет, чихали их сизыми и чёрными выхлопами и шуршали вездесущими пронырами-велосипедами. Матфей и представить не мог, что их ждёт в самом центре Кошивы. И, тем не менее, что-то такое было в этом невообразимом гаме, в этом антиподе сельской глуши. Нечто грандиозное и масштабное. И это колоссальное нечто всё же пришлось по вкусу всем, кроме Рарога. Саламандр не выносил громких и резких звуков, и когда где-то звучал пронзительный сигнал клаксона, ящер вздрагивал и сжимался в недрах Матфеева кармана.
Здания проплывали разнокалиберными кораблями, а иной раз отдельные из них великаны-лайнеры простирались, чуть ли не на всю улицу, вызывая у компании уважительный трепет, на грани восторга и шока. Возможно, в среднем городе и не было архитектурной гармонии. Здесь кирпичный непритязательный дом, смахивавший более на складское здание, состоял в близком соседстве с изящным старинным особняком из белого известняка. И тут же совсем по-братски залихватским увальнем сиживал гигантский офисный центр из стекла и бетона, по последнему слову моды. И подобная «нестыковка» была нормой, отчего градостроительная какофония сумасшедших зодчих казалась всего лишь забавным наслоением эпох.
– А далеко нам идти? – задался вопросом Матфей, когда приставучий шелест плетуна стих позади.
– Понятия не имею, – отозвался сверху Гамаюн. – Мне-то лететь всего ничего. А вот, сколько вам, демонам ногами топать, не знаю. Может, час, может, два. Нам нужно попасть в центр Кошивы. Счетовод живёт там.
– Но это же далеко! – возмутился юноша. – И впереди наверняка окажется ещё какой-нибудь сад-лес, по которому нужно будет идти не меньше часа.
– Там нет леса, – поправил его ворон. – Это сад Марии Печальной. Прекрасное место, скажу я тебе. Получше будет всяких там Версальских садов.
– А до него-то нам ещё далеко?
– Прилично.
– Будем ловить такси, – решил за всех Эрик. – Я поберегу свои ноги для другого чудо-сада. А может, мы и по саду проедем на машине? А?
– Нет, Эрик, – возразила ему Юна. – Я хочу посмотреть на эту достопримечательность. Я никуда дальше Арконы не уезжала, хочу расширить свой кругозор. Только…
– Только что, Ласточка? – спросил Матфей, видя, как озабоченность чем-то изменила настрой подруги.
– Мы можем позвонить домой? – сказала девушка. – Я со вчерашнего дня себе места не нахожу, вся извелась. Мои, должно быть, с ума сходят, не зная где я и что со мной. А телефон забыла дома, когда пошла тебя провожать.
– Я и сам хотел позвонить, ты вовремя напомнила, – тут же отозвался Матфей на просьбу. – С телефоном аналогичная история.
– Ну, раз такая каша заваривается, то и я не прочь звякнуть своим, – высказался Эрик.
– Что, и ты оставил телефон в Горницах? – изумлённо усмехнулась Юна.
– Не, мой с собой, но он разрядился и проку от него ноль с минусом.
– Мне некому звонить, – равнодушно произнёс Виктор. – Мои всё равно живут в другом городе и приедут не скоро.

После недолгих, но упорных пререканий с вороном, ребятам удалось уговорить Гамаюна. Как же громко он ворчал, сетуя на бессмысленное транжирство драгоценного времени.
– Это можно сделать и после визита к Счетоводу, – сердито хрипел он. – Вы и знать не знаете, что повидаться с ним чести удостаиваются немногие и уж тем более не такие юнцы, как вы. Это немыслимо, заставлять ждать, когда выпала такая удача. Эх, вы! Молодёжь.
И подобной речи хватило до самого переговорного пункта, где от вороньего брюзжания, которое, кроме Матфея, к счастью никто не понимал, компания наскоро укрылась.
Юна уступила первенство звонка Эрику. Она долго соображала, что такое-эдакое сообщить своим близким, и главное как. Голос её дрожал от волнения, и она сомневалась, что на другом конце трубки её вранью поверят. А врать придётся в любом случае. И от этого ей стало ещё тягостнее.
Эрик справился с этой задачей на пять с плюсом. Не то чтобы он был завзятым актёром или бывалым лгуном. Наверное, у мужчин лучше получается держать эмоции под контролем, когда ситуация этого требует.
Матфей был расстроен, на его звонок никто не ответил. В трубке звучали протяжные и прямо-таки убийственные сигналы ожидания. Это не на шутку его встревожило. Теперь жгучая вина, на время залёгшая на дно, как ил в реке, была взбаламучена и изводила, терзала Матфея, покусывая в самое сердце.
Юна всё-таки одолела себя и едва не расплакалась, когда услышала бодрый голос Влада, одного из близнецов. От него она узнала, что тревоги её не были напрасны: родители ужасно всполошились и, обойдя всех соседей и знакомых, обратились в полицию за помощью в розыске дочери. Особенно печален был дедушка, Юна была его любимицей, и внезапное её исчезновение повергло старика в глубокое уныние и безразличие ко всему. Даже жизнерадостная бабушка, в которую Юна и пошла своим волевым характером и бодрым духом, не могла растормошить «своенравного гордеца». Дед, человек крутого и тяжёлого нрава, прямо-таки млел и таял в компании любимой внучки, преображаясь в беззаботного и улыбающегося собеседника. В семействе Дивия эту особенность давно приметили, и когда глава дома становился мрачнее дождевой тучи, к нему быстренько подсылали Юну, зная, что она тут же рассеет любой мрак в сердце старика.
Брат обрадовано вскрикнул в трубку, что дед теперь будет спокоен, зная, что Юнка жива-здоровёхонька и прекратит ворчать и бурчать по любому пустяку. А то им, Владу и Власу, совсем от него продыху нету, совсем замуштровал их дед, не давая спуску ни в чём. Но где же она сама? Замешкавшись с ответом, девушка упомянула о подруге Лизе, с которой училась в колледже. Лиза жила в Полеже, городке таком же маленьком, как и Горницы, недалеко от столицы. Подружка давно к себе завала Юну погостить, но та всё никак не могла собраться. Вот так, вдруг и вышло, что Юна вдруг сорвалась и уехала к Лизе. Но почему она никому ничего не сказала? У Лизы неприятность, неожиданная и серьёзная. Вот Юна и сорвалась так скоро и внезапно. Да и как можно не откликнуться на зов друга?
– Вроде сработало моё враньё, – удручённо выдавила она, когда разговор с младшим братом окончился. – Хоть они мучиться не будут от неопределённости. А вот я бы сейчас утопилась от стыда.
– Тогда нам это предстоит сделать вместе, – понимающе хмыкнул Матфей.
– Прости, Фей, – спохватилась девушка. – С твоими всё будет хорошо. В следующий раз они обязательно ответят.
– Остаётся только уповать на этот следующий раз, – вздохнул он.
– Эй, кислые рожицы, нам пора, – бодро гаркнул Виктор, которому порядком надоело прохлаждаться в пустом ожидании. – Маф, ещё немного и твой ворон себе глотку сорвёт, так надрываясь на улице.

Как и решили, ребята поймали такси и, удобно разместившись в машине, отправились в центр Кошивы. До зелёного пояса сада ехали около часа, как и положено с простоями на светофорных пробках. Таксист, как выяснилось, уроженец Вирии, терпеливый и дружелюбный малый, оказался в меру словоохотлив и пускался в сочные комментарии к чему-либо достойному любопытства за окном лишь с подачи пассажиров.
– Это нам ещё повезло так быстро домчать до сада Марии, – констатировал он, когда автомобиль пересёк высоченную литую арку решётчатой чугунной ограды, тянувшейся от прохода в обе стороны, насколько хватало глаз. – Так-то оно дольше добираться. Иной раз, поди, и два часа можно ползти до чёрной арки.
Чёрным был не только арочный проезд, но и всё ограждение. Зато за чугунной чертой путников встретило море, бархатистое, изумрудное с вкраплением последних красок осени. Более всех поразилась Юна: самый что ни есть сад, а по нему разрешено ездить машинам. По обе стороны от асфальтовой дороги разбегались вертушками, завитками и змейками грунтовые с щебневым вкраплением дорожки. В их закрученных силках ромбами и шарами, квадратами и овалами возлежали пышные клумбы, густо обсаженные газонной травой, упрямо и стойко возражавшей осеннему натиску сочностью зелени. Уж искусно постриженные кусты наполовину утратили свой лиственный шик, а траве – всё ни по чём. Словно цветной жемчуг, возвышались на длинных стеблях радужные шапки хризантем, георгин и астр. У подножия стройных каштанов золотились нежные бархатцы. И фонтаны! Не большие и громоздкие, а изящные мраморные, со скульптурами в виде цветов и людей. И обязательно со скамеечками и молочно-кремовыми ротондами. Правда, вода в фонтанах не била, но если представить это великолепие летом…
– А почему сад так называется? – поинтересовалась у водителя Юна, благодарная уже за то, что тот не гнал авто, позволяя своим попутчикам в полной мере насладиться видами из окон. Впрочем, вряд ли в подобного рода местах разрешено разгоняться, как и на городских улицах.
– Ну, – задумчиво почесал затылок он. – Там какая-то тёмная история была. С садом этим. Кажись, в семнадцатом столетии. Был такой король – Владислав Строптивый, неприятного нрава человек был. «Хуже Владиславова осла» – так говорили о ком-то, кого невозможно переубедить. Да и до сих пор говорят. Так вот, приглянулась королю на очередном балу девица, дочь церемониймейстера. С того момента прекрасная юная Мария стала тайной возлюбленной государя, хотя большой тайны из этого никак не могло выйти. При дворе все обо всех всё знали. Хуже всего, что правитель то уже имел супругу, но в те далёкие времена адюльтер был чем-то самим собой разумеющимся. Дочь придворного вначале отказывала монаршему сластолюбцу, но напористый Владислав не знал отказа, вернее не принимал его, и скоро осада хрупкой фрейлины пала к ногам короля.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71469856?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.