Проклятие девы
Проклятие девы
Роман П
Читатель найдет в книге альтернативную версию происхождения вселенной, небиблейскую историю жизни первых людей. Автор дерзновенно говорит о Боге, фантазирует на тему природы демонических сил.
Далёкий монастырь слывет благодатным местом. Красота храма и окружающей природы, приветливость сестер и просто благоприятная атмосфера прославили обитель на всю страну. В один из прекрасных жарких дней в монастыре происходит массовое убийство. Агенту-мистику по прозвищу Прошиватель предстоит выяснить, кто стал виновником случившейся вакханалии. Чей-то грех послужил причиной проклятия некогда святого места или всё гораздо сложнее, чем просто слабость человеческой природы? Читателю предлагается история о жизни современных людей, связавших свою жизнь с Церковью. Содержит нецензурную брань.
Роман П
Проклятие девы
Пролог.
– Что же здесь произошло, раз огородили настолько большой периметр? – пробурчал я себе под нос, плавно нажимая на педаль тормоза.
До монастыря оставалось несколько сотен метров. Мой автомобиль нырнул капотом под красно-белую ленту, которая преграждала путь и, извиваясь под действием ветра, терялась в полях по обеим сторонам от дороги. Дальше я двинулся пешком, отмеряя неторопливые шаги по раскаленному асфальту – он буквально плавился под лучами полуденного Солнца и прилипал к подошвам.
Местность была равнинной. Однако, по мере приближения дороги к древней обители, земля и небо, словно намагниченные, притягивались друг к другу, и уже у парадных ворот мне стало понятно – здесь они друг с другом соприкасаются. Впрочем, данный факт меня нисколько не удивил и означал лишь одно – меня сюда вызвали не зря, именно в подобных местах происходит то, с чем может разобраться только моя персона. Возможно, вышесказанное звучит высокомерно и тщеславно. Но, факт остаётся фактом: на сегодняшний день я единственный (обратного пока никто не доказал) на планете специалист в области расследования преступлений мистического свойства.
Меня называют Прошивателем. Я работаю один. Совсем один. Когда нуждаются в моих услугах, на электронную почту приходит краткое сообщение «Требуется прошивка» и координаты точки на карте, в которой произошло необъяснимое преступление. Обычно меня вызывают тогда, когда дело не подлежит традиционным методам расследования, когда исчерпываются все доступные средства научного, технического, аналитического подходов. В данном случае со мной связались в первый же день. И повод оказался более, чем весомый: масштаб ужаса, который предстал перед моими глазами, выходил далеко за рамки вообразимого.
– Здравствуйте. Вероятно, Вы – господин Прошиватель? – в воротах меня встретил худощавый среднего роста молодой человек. Он скрывался от жары в углублении арки, спасаясь таким образом от жгучего солнечного света в тени, которую отбрасывала одна из створок ворот. – Давно мечтал с Вами познакомиться. О Вас в наших кругах ходят легенды!
– Здравствуйте. А Вы…?
– Майор Василий Крутов, заместитель начальника отдела специальных расследований. Для Вас – просто Василий. Мне поручили встретить Вас.
– Насколько я понимаю, в монастыре никого нет?
– Да, только я вот жду Вас. Честно говоря – очень жду. Всё же жутковато здесь находиться. Монастырь полон теми, кто уже никого не может ждать, кто уже ничего не может сказать. – Майор говорил так, будто хотел меня чем-то удивить.
– Поверьте, Василий, ещё как могут. Ну что, показывайте.
Местом преступления оказалась большая территория, огороженная монастырскими стенами. Мы прошли под сводами длинного арочного прохода, которые держали двухэтажное здание, служившее библиотекой.
Первый труп встретил нас с обратной стороны арки. Мужчина средних лет был подвешен подбородком на крюк, торчавший из стены. Крюк располагался довольно высоко. Скорее всего он когда-то служил петлёй для створки внутренних ворот.
– Кто его туда подвесил? Это ж какие силища нужны? – Офицер, несмотря на молодость, был достаточно тёртым калачом, повидал всякого, имел стальные нервы. Но тот кошмар, который развернулся в монастыре, пошатнул опытного следователя. Дёргающееся левое ухо явно было чем-то новым и непривычным для Василия – он частенько хватался за него в попытках остановить патологию.
Несколько трупов лежало в цветниках. Женщины в тёмных одеждах встретили смерть в процессе ухода за клумбами. Открытые части их тел – кисти рук, лица, щиколотки – были усеяны гематомами. На улице также было много тел без видимых повреждений. Разномастная одежда выдавала в них паломников и туристов. Кто-то из них свалился навзничь, делая фотосъёмку, кто-то располагался на лавочках с запрокинутыми к небу головами, кто-то сидел на коленях у входа в храм.
В хлеву четыре тела девушек были нанизаны на коровьи рога. Животные лежали в стойлах бездыханными.
Картина преступления в храме навеяла мне эмоции, испытанные от натюрморта Джеффа Кристенсена «Могильные товары». В культовом сооружении человеческие тела подверглись самым изощрённым способам умерщвления. Тело работницы лавки распласталось обнажённым на столике для написания записок, испещрённое впившимися в кожу нательными крестиками, словно выпущенными в женщину из картечницы. Охранник был воткнут головой в сидушку стула, его шея словно шарфом была обмотана кровью, вытекшей из порезов. Некоторое количество трупов находилось на паникадиле, тела были подвешены с помощью цепочек от кадил. Певчие лежали на клиросе кучей друг на друге с перегрызенными горлами.
– Какая сила заставила их перегрызть друг другу глотки? – в глазах Василия читался ужас, но все же не такой, какой посетил его, когда он вместе с коллегами в первый раз, накануне, всё это лицезрел.
Царские врата были открыты. Священник лежал животом на престоле. Из спины служителя торчали литургтйные священные предметы: напрестольный крест, копие и лжица. Чаша с дарами была опрокинута на голову. Покров и катасарка насквозь были пропитаны кровью – священнической и Христовой. Как выяснилось позже, убитый иерей не был штатным клириком монастыря. Он приехал в составе паломнической группы и по сугубой просьбе игуменьи совершал в тот день раннюю литургию. Большинство членов группы были обнаружены в гостиничных номерах: кто удушен, кто придавлен тяжёлой мебелью, кто сброшен с лестницы, кто утоплен в ватерклозетах.
– Господин Прошиватель, насколько я понимаю, Вы уже видите, что здесь произошло?
В голосе Василия пробудился скептицизм. Меня это не удивило. С первых минут знакомства я понял, что мне предстоит иметь дело со скептиком. С очень крутым профессионалом, но с неисправимым скептиком. Майор всем своим видом давал понять, что это преступление будет раскрыто.
– До полной картины ещё далеко, но постепенно начинаю узревать. И давай без господинов, давай лучше поностальгируем. Обращайся ко мне: товарищ.
– Ну, у меня вряд ли получится ностальгию почувствовать – я в девяноста втором родился.
– А я немного пожил при совке. Час стоять в очереди за булкой хлеба – то ещё удовольствие. С другой стороны, квартиры бесплатно давали, хотя меня это не коснулось. В девяноста втором говоришь? И уже майор?
– Ну дак, в нашем ведомстве год за три считается! Плюс должность соответствующая.
– Понятненько, понятненько, – я задумчиво просканировал пространство. Майор явно что-то скрывал.
– А как Вы это делаете? Я про метод расследования.
– Никаких особых усилий я не предпринимаю. Мне просто необходимо передвигаться по месту, где произошла гибель одного и более человек.
– И всё! Просто передвигаться!? Интересно, интересно…
– Понимаешь, Василий, наш мир похож на кусок сыра. На кусок сыра с дырами. Дыры – это истончённые места соприкосновения миров видимого и невидимого. Именно в таких местах человека настигает смерть. Или, если говорить от обратного: там, где умер человек, располагается дыра, то есть место, где граница между двумя мирами максимально тонкая. Причём в местах насильственной смерти она истончается до крайнего значения, до степени мутной прозрачности. Где-то пространство наполнено небольшими дырочками, как в сыре «Российском», например. Где-то зияет большими дырами, как в сыре «Маасдам». А где-то буквально изрешечено, как, например, сыр «Эмменталь». Этот сыр в разрезе выглядит отвратительно . А на вкус ни чё такой – своеобразный… Дак вот, Василий, мы с тобой находимся, судя по количеству трупов на один квадратный метр, внутри сыра…
–…Эмменталь, – подхватил Василий.
– Да, верно. Причём здесь все усложняется вот каким обстоятельством. Ты ведь, наверное, заметил, когда подъезжал к монастырю, что местность, по мере приближения к крепости, словно поднимается к небу, ну или наоборот – небо опускается на землю. И тут, заметь, на территории обители, будто головой цепляешься за небесную кромку.
– Да, действительно, есть подобное ощущение, – ответ Василия сопроводился подёргиванием левого уха.
– Такие места я называю спайками. Это когда земля и небо настолько приблизились друг к другу, что начался процесс взаимного проникновения. Спайки свидетельствуют о сильном истончении границы между мирами. Спаечные места – это видимые свидетельства данного процесса. Небо в этом случае является символом невидимой части вселенной, земля – видимой. Сам же процесс диффузии миров скрыт от человеческих глаз.
– А почему данный процесс происходит?
В тот момент я не мог для себя понять: майора действительно интересуют потусторонние процессы или это часть следствия. От Василия буквально веяло неверием моим словам.
– Ответ прост: эволюция. По большому счёту невидимый мир не видим условно – пока не познан человеком, пока не доступен научному исследованию. Воссоединение миров необратимо. Количество спаечных мест на земле исчисляется сотнями.
– И что, получается, в таких местах тоже может произойти что-то подобное?
– Совсем не обязательно. Сама по себе спайка не представляет угрозы. Произошедшее здесь стало следствием нарушения ключевого закона мироздания.
Раскалённый воздух наполнялся едко-сладким запахом разложения. В помещениях, где благодаря толстым стенам было не так жарко, биохимические процессы протекали замедленно. На улице же распад биологической ткани нарастал в геометрической прогрессии.
– Мы всё обошли или ещё где-то смерть поработала? – чувствуя, что Василий оттягивает показ самого нелицеприятного, спросил я.
– Д-да… Ещё три тела… – Василий затревожился. Видимо, он не хотел мне их показывать. Почему? На тот момент мне было не понятно. – Собственно, по большей части именно из-за них мы решили связаться с Вами. А выйти с Вами на связь, как Вы понимаете, весьма не просто – надо согласовывать на самом верху!… – неуверенно подняв указательный палец, скомкал последние слова Василий. – Два трупа мужского пола, один – женского. В общем, не буду ходить вокруг да около – мужчина без головы, мужчина без пениса и… женщина – без сердца, – разогнув поочередно три пальца правой руки, подытожил Василий.
– Ухо.
– Ухо? Нет, уха не было.
– Ухо дёргается.
– Где дёргается? – Василий осмотрелся.
– У тебя, майор, у тебя ухо дёргается!
– Ой, да. Ерунда какая-то… Второй день уже.
– Да ты не переживай, майор, разберёмся. Части тела удалось найти?
– В том то и дело, что нет. Мы сразу поняли, что дело пахнет нечеловеческим. А по таким делам у нас пока только один специалист – Вы, – с еле заметным жестом упрёка, отчеканил Василий.
– Это ты точно подметил – «пока». Через пару десятков лет таких, как я, будут сотни.
– Эт почему?
– Эволюция, коллега, эволюция! – похлопав следователя по плечу, сумничал я. – Ну пойдем, посмотрим…
– И вот, что ещё, господин… ммм, товарищ Прошиватель. Не достаёт одного человека, точнее сказать, одной насельницы – пропала без вести.
– А как вы узнали, что кого-то не хватает?
– Ну мы тоже, как говорится, не лыком шиты, знаем своё дело, – с налётом обиды на лице, ответил Василий. – У нас в отделе работают исключительно профессионалы.
– В этом я даже не сомневаюсь.
– Послушница одна – Катей зовут – сообщила о преступлении.
– Выжившая? Хотя, что я спрашиваю – это невозможно по определению.
– Нет. Её просто не было в монастыре в момент события. Повезло девчонке. Позавчера рано утром она в качестве сопровождающей больной монахини уехала в город. Там, значит, переночевала у двоюродной тётки и вчера во второй половине дня вернулась обратно. Доехала на автобусе до отворота в ельник, а оттуда пешком, по дороге через лес. Смелая, конечно. Лес то не простой.
– Да, про лес я уже понял, хватило десяти минут пути по нему. Но меня он трогать не стал.
– В смысле – трогать? Он живой что ли?
– Ещё как, живее всех живых! Только обижен сильно, я бы даже так сказал – необратимо сильно.
– На кого обижен?
– На нас – на людей.
– Ну дак вот, – после небольшой паузы недоумения, продолжил Василий. – Увидев первый труп, ну тот, что при входе, на крюке, Катя, ужаснувшись, ринулась назад, в поле. Благо, быстро пришла в себя и сообразила позвонить в полицию. Молодец, что не стала самоуправствовать и не пошла обратно в монастырь, точно бы свихнулась.
– Я надеюсь, вы не водили ее на опознание.
– Нет, ни в коем случае, у неё и так стресс, с ней психтерапевт работает. Мы просто посчитали тех, кого можно было идентифицировать как насельниц и сообщили девушке получившееся количество. Одной не хватает.
– Кстати, Василий, оградительная лента находится аж за сотни метров отсюда. За территорией тоже есть трупы?
– Нет, трупов нет. Но есть странные следы, много следов, тянущиеся от речки С. через картофельное поле. Следы обрываются у кромки леса.
– Что ты молчал, идём смотреть.
Десятки следов от босых стоп разного размера широкой полосой вели к лесу. Местами зелёные вершки картофеля были примяты не только хаотично ступавшими ногами, но и чем-то тяжёлым. Чёрная, щедро удобренная почва в этих местах была отмечена характерной бороздой. Очевидно, группа лиц, то несла, то волокла какую-то ношу. Следы обрывались у границы с лесом, у высокой размашистой сосны, единственной на всю округу – дерево непоколебимым стражем оберегала ельник. Характерная вмятина в суглинке между выступающими корнями говорила о том, что ноша была оставлена здесь, под сосной. Плеяда следов в этом месте разворачивалась и уходила обратно, к реке.
– Боже мой, боже мой! Василий, срочно сообщай мою рекомендацию своему начальству: безотлагательно перекрыть все дороги к монастырю, в кратчайшие сроки в радиусе шести километров обнести территорию забором с колючей проволокой. Здесь – проклятое место. Вам, Василий, рекомендую срочно уезжать отсюда. Вы на машине?
– Да, она у меня в Васюках стоит. Это недалеко от монастыря.
– Дорогу на деревню тоже надо перекрыть. Пусть сейчас же тракторист какой-нибудь начнет яму рыть поперёк дороги. По-хорошему, жителей бы переселить подальше отсюда. Правда, вряд ли сие возможно. Но забором огородить обязательно. И, самое главное, передай начальству – обитель необходимо буквально сровнять с землёй, камня на камне не должно остаться. Иначе…
– Иначе что, товарищ Прошиватель?
– Иначе будет беда. И это мягко сказано. Иначе здесь начнется дьяволиада. Здесь должны быть стёрты следы хозяйственной деятельности человека. Тогда спайка рассосётся, земля отпустит небо, ну или наоборот, небо отпустит землю, не суть. И, когда ландшафт приобретет первозданный вид, тогда проклятие будет снято, потеряет свою силу.
– А как же неизбежный эволюционный процесс? Ну, про спайки Вы говорили. А тут получается должен произойти откат.
Василий меня удивил. Он отлично запомнил весь наш разговор, несмотря на специфичность его содержания.
– А вот тут самое интересное, коллега. Некоторые существа невидимого мира не хотят, чтобы человек становился полноценным, полноправным гражданином, скажем условно, небесного отечества. Ведь, как ты наверняка знаешь, человек – двусоставный живой организм, он состоит из души и тела. Душой человек относится к числу существ невидимых, телом – к числу видимых, плотских. На душевном уровне человек пока может только чувствовать тот мир. Но со временем, с течением эволюционных метаморфоз, тот мир будет доступен человеку и зрительно тоже.
– Из вышесказанного Вами, получается, что Вы…
– Я воплощение переходного звена.
Мы с Василием шли к монастырю напрямик, по полю. И чем быстрее мы пытались переставлять ноги, тем настойчивее тормозила наше движение рыхлая земля.
– И как Вы видите мир иной, прямо вот так, как этот?
Всё то время, что мы общались с Василием, он проявлял удивительную любознательность. Но с любознательностью непременно соседствовал скептицизм, холодный, неотёсанный, в какой-то степени даже расчётливый.
– Вижу нечётко, туманно, как сквозь тусклое стекло. И то, только в дырявых местах, там, где прошлась смерть… Здесь было совершено тяжкое преступление или, говоря церковным языком – совершён тяжкий грех. Граница прорвалась, и в наш мир ввалилось полчище тёмных сил – демонов. Это они устроили кровавую вакханалию. Ну ты сам видел – такое не под силу сапиенсам. Ладно, Василий, будем прощаться.
– А как же Вы? Вы не поедете? Здесь же опасно оставаться.
– Для детального расследования мне необходимо сутки пробыть на месте события. В течение этого времени я должен девять раз обойти территорию, на которой есть трупы. Только тогда картинка прояснится максимально точно. Это моя работа.
– За такую работу небось хорошо платят?
– Дааа. Я б даже сказал – весьма хорошо. Ну а что? Конкуренции – ноль, а потребность в моих услугах с каждым годом только растет. Скажу откровенно – пользуюсь положением. Разумеется, в рамках приличия.
– Вы – легенда. С этим не поспоришь.
– Кстати, комнату для ночлега приготовили?
– Да. В библиотеке диванчик есть. Там, думаю, лучше всего будет.
– Это почему?
– Единственное место, где смерть не прошлась. В общем, там трупов нет. А кстати, смерть с чем ходит, реально с косой что ли? – лицо Василия показало саркастическую улыбку, нотками легкомыслия коснулась моих ушей речь молодого майора. Будто полчаса назад его глаза не видели около полутора сотен разнообразно изуродованных человеческих тел. Все-таки как искусно наш мозг отправляет нежелательные впечатления на задворки памяти, и как быстро!
Легкомыслие – одно из состояний человека, которое делает его удобным для бесовского проникновения. Демон, кружившийся на достаточно безопасном расстоянии мгновенно приблизился к Василию и стал буквально обвивать следователя, слегка касаясь поверхности его физической оболочки. Мужчина никак не ощущал чужеродного прикосновения – на данном этапе и не мог ощущать.
В срочном порядке, чтобы вернуть офицера в плоскость серьёзного отношения к происходящим событиям, я строгим тоном сказал:
– Ладно, Василий. Всё же будем прощаться. Желаю тебе профессиональных свершений и непрестанного развития, – высокопарно выпалил я.
Эмоция на лице товарища пришла в более уравновешенный, рабочий вид – майор внутренне собрался. Демон, который набрал сверхсветовую скорость вращения и начал уже оказывать шлифовочное воздействие на естество мужчины, отдалился на некоторое расстояние.
– Удачи – Прошиватель!
– И тебе того же.
– И всё же ещё пару вопросов, а то когда ещё свидимся?
– Валяй.
– Почему сутки и почему девять раз?
– Сутки – это полный цикл смены света и тьмы. Через призму дня видны одни детали события, через призму ночи – другие. В сумерках вообще выплывает нечто третье. Через сутки путем наложения картинок друг на друга получается искомое изображение происшедшего. Девять – последняя в ряду цифр, то есть являет собой завершённость, полноценность. Девятикратное повторение необходимого действия приводит к искомому результату. Девятка – символ одухотворенности, умозрительного видения бытия.
Чем меньше становилась удаляющаяся спина следователя Крутова, тем больше одолевало меня чувство тоски. Расставаться всегда грустно, даже с малознакомым человеком. Особенно грустно, когда впереди предстоит время вынужденного одиночества, хоть и краткосрочного. Вынужденного и не продиктованного собственным желанием.
Минут через двадцать я снова провожал майора взглядом – только теперь я смотрел на заднюю часть удаляющегося от стен обители автомобиля. Форд промчался под окном, мир за которым отпечатывался в моих глазах маленькими квадратиками. Толстые прутья решетки впивались в сине-зелёно-коричневую массу универсума, которая мешаниной вваливалась в небольшое помещение с книгами, где мне предстояло коротать сутки откровений.
***
На следующий день звук подлетающего вертолета заставил меня выйти на улицу и направиться к полю. Всё тот же Крутов ждал меня внутри летательного аппарата.
– Куда летим? – спросил я.
– В Москву.
– А там что стряслось?
– Увидите. Странная гибель двух человек прямо в центре столицы.
– Ну хорошо, полетели.
В воздухе у меня было пару часов времени, чтобы проанализировать результаты расследования. Вот, что получилось.
Глава первая. Обитель
Дорога тонкой струёй вытекала из леса на обширное поле, которое пологими склонами ныряло под холодный поток речушки С. Резкий, неожиданный переход от леса к открытой местности воспринимался как переход от тьмы к свету, от рабства к свободе. Лес будто выплевывал человека из своего густо-зелёного рта на блюдо, как пережеванную, но оказавшуюся не годной к употреблению, пищу. Каждый, кто впервые ехал этой дорогой к монастырю, переживал подобные ощущения.
Асфальтное полотно с обратной стороны лесного массива сворачивало в ельник крутым, коварным изгибом. Только флегматичный водитель проезжал его с видом невозмутимым, разве что слегка углублённый, звучный выдох, выдавал скрытое недовольство этим проклятым участком дороги.
Далее путник на километры оказывался во власти вековых елей. Густыми кронами они поднимались высоко к небу и, то ли от старости, то ли нарочно, склонялись друг к другу вершинами, образуя над дорогой уродливый купол.
Здесь царил мрак.
Даже в солнечную погоду только случайно прорвавшийся через толщу хвои луч мог внезапно ослепить нахмуренного путника. Мхи, пеньки, мухоморы-переростки, валежник, шишки, сорванные ветром ветки с пожелтевшей хвоей – все служило атмосфере мрака и вносило свой вклад в жутковатость Монастырского тракта. Даже самый набожный паломник начинал сомневаться в рассказах об этом прекрасном, намоленном месте. «Здесь поселилась святость» – вот частый отзыв, как из людских уст, так и с различных интернет-ресурсов. Именно людская молва и вездесущая международная сеть сделали обитель вторым по посещаемости религиозным объектом в регионе. Лишь значительная отдаленность от основных дорог не дала ему стать номером один. Ещё двадцать лет назад сюда можно было добраться только по Большой реке. Между ближайшим районный центром и тогда ещё крепкой деревенькой, расположенной в полукилометре от обители в устье речки С, два раза в неделю курсировал речной трамвай.
С началом церковного возрождения местные власти при поддержке московских радетелей проложили сухопутную дорогу напрямик через древний еловый лес. Проложили варварски, наскоро, особо не заботясь о сохранении уникальных елей, крепко вросших в холодную землю среднерусской полосы. Дорога получилась узкой, на ней едва могли разъехаться малолитражки. А из-за небольшой холмистости территории ещё и извилистой, во многом опасной, особенно в тёмное время суток.
С тех недавних пор Лес затаил злобу на человека, где-то в глубинах своего тёмного естества проклял эту дорогу, которая ниткой прошла через самое его сердце, разделив древесное тело на две неравные половины. Человеческая рука беспощадно воткнула техногенную иглу в дышащий девственной грудью организм дотоле нетронутого дикого леса. Игла прошла сквозь него, протянув за собой каменную черную нить, которая, как заноза, причиняла невыносимую боль ни в чем неповинному перед человеком ельнику.
Несомненно, каждый кто впервые попадал в лес, покидал его другим, изменённым человеком.
Холодок поселялся в душе путника.
На протяжении шестикилометрового отрезка пути ельник своими невидимыми крючковатыми ветвями-отростками как искусный хирург пробирался в душу и тело человека и где-то в околосердечном пространстве аккуратно вживлял микроскопическое семя, из которого за считанные минуты прорастал холодок тревожности, необъяснимого страха перед какой-то неизвестностью. Грёзы о предполагаемом наслаждении, на которое рассчитывает всякий покинувший шумную цивилизацию ради переживания тишины далёкого святого места, рассеивались, уступая пространство в душе ненавязчиво нарастающей тревоге.
Только разглядев вдалеке пучок света, который как пуля, вылетал из дула некоего светового ружья и на огромной скорости пробивал сетчатку глаза, мрачное лицо путника невольно начинало меняться на радужное. Происходило сие постепенно. Сначала лёгкая улыбка озаряла нижнюю часть лица, потом спадало напряжение с носа и уже в последнюю очередь разглаживался лоб. «Свет всегда побеждает тьму». – Стандартная оптимистическая мысль делала попытку проигнорировать пережитую экзекуцию. Однако, зерно жути пускало цепкие корни и уже никогда не покидало несчастного человека.
Внезапное открытое пространство и обилие света моментально опьяняли паломника, вливали в него объёмную меру несомненности: «Действительно, место сие свято есть».
Человеку присуще на чувстве пережитого контраста делать для себя крайние умозаключения. Эти умозаключения чаще всего имеют бессознательную основу, в подобные моменты человек не совершает какого-либо анализа, мозговая подкорка делает выбор в сторону максимального сохранения сбалансированного, нормального душевно-эмоционального состояния. Это подобно тому, когда человек впервые решается, после долгих уговоров друзей и самовнушения, нырнуть в зимний морозный день в прорубь, и, ощутив на себе дискомфорт пребывания в студеной воде, после выныривания и выхода на лёд восклицает: «Как же тепло и хорошо у вас тут, на воздухе», совершенно не задумываясь о таковом эффекте как об определённых процессах теплообмена, происходящих в организме.
От окраины леса до монастыря было чуть больше километра. Слева и справа от дороги вершки плотно посаженного картофеля образовывали бугристое зелёное полотно. Картофелеводство было основным источником дохода обители. Слава о картофеле «по-монастырски» распространилась на весь регион. Успешно реализуемые клубни радовали людей всем своим существом: формой, размером, цветом, запахом, вкусом. Все чувственные рецепторы потребителя разом получали удовлетворение.
Несмотря на приобретённую известность и, как следствие, развившуюся туристическую привлекательность, монастырь не обрёл для себя богатых спонсоров. Поэтому труд был не просто благочестивой ширмой в рассказах монастырского экскурсовода, а действительно существенной частью сестринской жизни. Насельницы отчётливо понимали, что благополучие на предстоящий год зависит от добросовестного несения трудового послушания. Посему разных оттенков зелёные переливы в поле, образующиеся от лёгкого прикосновения летнего ветерка, свидетельствовали о высоком трудовом капитале, от которого напрямую зависел капитал денежный. Монахини, послушницы, трудницы невольно испытывали чувства гордости и независимости, которые с каждым годом укреплялись в женских душах. Эдакий монашеский феминизм сформировался в общине. Невидимой нитью он связал женские сердца и породил семейственные отношения внутри разномастного коллектива.
Община состояла из шести монашествующих сестёр (не считая игуменьи) и нескольких десятков послушниц и трудниц. Несмотря на древность и уединённость, обитель не стала центром притяжения для ищущих святоотеческого аскетизма и подвигов в духе преподобных Руси 14-15 веков. Многие кандидатки в монашеский чин, разочаровавшись в недостатке молитвенного благочестия, оставляли обитель. Монастырь прослыл трудовой артелью. Неслучайно ревнители чистоты православия прозвали его лежбищем картофельного монстра.
В солнечную погоду зелёное волнистое одеяло в противоположной от леса стороне упиралось в сияющую тонкую полоску – это невысокая белоснежная стена издалека встречала путника и словно пыталась выжечь через глаза из памяти впечатления от езды по зловещему Лесу. Монастырская стена была настолько белой, что отражая солнечные лучи, делалась ярче Солнца. Обитель словно старалась донести до каждого прибывающего сюда: место это святое, Самим Богом поцелованное, даже Солнце меркнет в лучах этой святости, и не смей усомниться в этом, человек.
Визитной карточкой обители стала приветливость насельниц. В формировании паломнической и туристической привлекательности гостеприимство и человечное отношение к приезжающим сыграли не меньшую роль, чем древность обители и красота окружающей природы.
Современный гостиничный комплекс стал вторым источником жизнеобеспечения монастыря. Уютные номера настолько изнеживали постояльцев, что забывалась первоначальная цель пребывания в святом месте: молитвенное делание. Морок и леность постепенно окутывали паломника, делали его заложником необыкновенно вкусного борща и румяных пирожков с картошкой. С той самой картошкой. Гостиница расположилась возле ворот на территории монастыря. Табличка с надписью «Hotel» была первым словесным обозначением, на которое обращал внимание гость, она будто говорила: сначала проследуйте в апартаменты, мол, это самое главное, всё остальное потом. При входе в обитель бросалась в глаза невероятная чистота и ухоженность территории, большая часть которой была засажена цветами.
Широкий тротуар прямиком вёл к великолепному собору. Собор словно был спущен с Небесного Царства в качестве награды за многовековую подвижническую жизнь монашествующих. Неказистый четверик был преиспещрён различными изразцами. Жучковый орнамент, ширинки, балясины поочерёдно в три ряда опоясывали стены храма. Самый верх по периметру был украшен кокошниками с зубчатым орнаментом по внутренней части полукругов. Оконные проёмы щеголяли рельефной плетёнкой.
Плетёнка была настолько натуралистична, что вызывала у проголодавшихся с дальней дороги гостей обильное слюноотделение. Грязноватая желтизна, пробивавшаяся из-под побелки, резко контрастировала с ослепительной белизной собора и напоминала собой румяные хлебобулочные изделия.
К трём стенам храма примыкали разного размера и исполнения, поражающие своей фундаментальностью, крыльца. Казалось, они зажали четверик в тески и не давали ему взлететь обратно к небесным пенатам. Крыльца были по-земному прекрасны. Их нарочитая телесность отяжеляла довольно простоватый куб храма. Даже витиеватая ажурность на стенах выглядела плоско по сравнению с объёмными, похожими на рельефные мускулы, украшениями крылец. Казалось, в их создании воплотились самые изощренные фантазии самых талантливых зодчих планеты. Каждое крыльцо было отдельным произведением искусства. Ни одной чертой, ни одной деталью они не походили друг на друга, благодаря чему собор с разных сторон выглядел неожиданно по-разному. На глазах у наблюдателя скучный симметричный четверик в верхней своей части превращался в интересный, играющий, ассиметричный в нижней части. Верх ещё оставался по-небесному простым, низ же – предался воле сложной, блуждающей человеческой мысли. Да, это судьба всего, что ниспосылается с неба на землю – оно срастается с ней и неминуемо подвергается трансформации под воздействием её чёрного, сырого естества.
Купола просматривались с трудом, они словно впивались в небесную подушку. Позолота металлических луковиц сливалась с лазурью небосвода, поэтому храм выглядел обезглавленным, только цилиндры барабанов неказисто торчали из покатой кровли сооружения.
Внутри храм был сплошным новоделом. Ничего не сохранилось из дореволюционного. Но, как и снаружи, продолжал поражать своей красотой. Если снаружи оставили о себе память каменных дел мастера, то внутри, по-видимому, решили впечатлить современников и потомков искусные резчики по дереву. Образа в иконостасе и отдельно висящие иконы на стенах были обрамлены тонко и скрупулёзно выточенным узорочьем. Мелкий рисунок увлекал глаза человека с первых мгновений и заставлял их пуститься в увлекательное путешествие по сложным лабиринтам резьбы. (Казалось, если бы была технологическая возможность обработать каждую молекулу деревянной заготовки, то резчики пренепременно занялись бы этим страстно, не щадя ни молекулы, ни атома).
Бег взгляда по искусно запутанным углублениям в досках рано или поздно выводил на позолоченное плато с ликами, нимбами, библейскими сюжетами и прочими признаками традиционной православной иконописи. Иконы, все до одной, были писаными, заказывались в лучших мастерских Русской Православной Церкви. Сие обстоятельство было гордостью сестёр и игуменьи – ни копейки бандитских денег не было использовано в благоукрашении храма. Об этом знали и прихожане, приезжавшие из города, и регулярные паломники, и временно поселившиеся трудники. Во многом, именно из-за такого редкостного в жизни современной Церкви факта, полюбилась народом обитель.
В целом, монастырь с первых минут пребывания в нём охватывал неотмирным вдохновением. Как-будто в лёгкие разом поступало в десятки раз больше воздуха. Воздух большими порциями проникал во все, даже давно уснувшие, клетки организма. И тем самым зарождал совершенно неизвестное дотоле чувство восторженности всем тем комплексом впечатлений, кои щедро буквально лились из каждого кубического метра, а может и сантиметра, занимаемого монастырем пространства. Паломник, турист, трудник становились пленниками этой иллюзии, созданной человеческими руками. Семя неконтролируемой восторженности попадало в тело человека с сильным потоком воздуха и врастало в околосердечном пространстве, рядом с уже прочно вросшим зародышем зловещего Леса. Оно также нещадно впивалось в человеческое естество и отравляло его ощущением неземного счастья.
Глава вторая. Королева
Ксения свысока смотрела на позолоченный циферблат, вмонтированный в изящной формы малахитовый обломок. Разной цветовой насыщенности зелёные прожилки радовали глаз и напоминали о должности ею занимаемой. Многое было доступно женщине, многое дозволено, но только в рамках оттенков зелёного. Шеф прекрасно осознавал исключительную роль в успешности своей империи (так он называл фирму из десяти магазинов) Ксении Ермолаевой. Однако не упускал возможность при случае оригинальным образом напомнить о весьма определенных границах ее влияния на жизнь предприятия.
Дорогой подарок занял место на рабочем столе относительно недавно. Дмитрий Витальевич торжественно, сам лично, преподнёс Ксение Валентиновне в юбилейную дату драгоценный подарок. Вот уже десять лет как женщина занимала должность начальника отдела маркетинга. Благодаря образованию, нестандартному мышлению, креативу и просто таланту ей удалось в три раза увеличить продажи и поднять сеть магазинов с товарами первой необходимости «Под рукой» на третью позицию в довольно крупном промышленном городе.
В начале двухтысячных годов выпускница экономического факультета вернулась в родной город. Нефтесольск сотрясался от криминальных разборок. В те годы развернулась настоящая война за передел собственности между бандитами и государством.
В жернова данного процесса попал Дмитрий Витальевич, местный бизнес-волчара. Он занимался фарцовкой ещё в восьмидесятые, доставляя из Москвы в двух спортивных сумках брендовые шмотки. В девяностые ему принадлежала половина магазинов с хозяйственной мелочёвкой. Король тёрок и лампочек снискал в деловых кругах славу педанта и аккуратиста. Возможно, благодаря этим личностным качествам ему удалось сохранить треть от принадлежавших торговых точек. Правда, заплатил он за это набором неврологических заболеваний. До сих пор не знает, кто тогда в тёмном подвале держал дуло автомата у его виска: то ли отчаявшиеся бандиты, то ли новые хозяева – агенты столичных спецслужб. Дмитрий тогда легко отделался. Большинство предпринимателей обанкротилось. Кто в Москву уехал с шашечками на крыше авто, кто отправился леса валить, а кто – пустил пулю в висок. У многих товарищей, компаньонов и просто знакомых бизнесменов три нуля навеки пропечатались на могильных мраморных досках.
После очередного стационарного лечения Дмитрий возвращался в загородный дом. Когда мужчина вырулил на выезд из города, привычная картинка в рамках зрения побеспокоила новой деталью, словно соринкой, положенной ветром на роговицу. Дискомфорт в правом секторе обзора заставил обратить внимание на свежий сруб с четырехскатной крышей и псевдопозолоченным куполком на верхушке – небольшая деревянная церковь во имя святого Николая стояла на месте, где когда-то находилась одна из самых прибыльных торговых точек Дмитрия Витальевича. Группа из трёх киосков теснилась на арендованном у муниципалитета прямоугольном клочке земли, ранее заплёванном людьми и загаженном голубями.
Бизнесмен небрежно, подражая патриарху из телевизора, перекрестился и зашёл в храм, охваченный кадильным дымом. Внутри мужчину встретили очарованный взгляд молодого священника и в серых платках затылки двух старушек, которые молились у «Казанской» иконы Божией матери.
Священник, суетно пробежав с кадилом по небольшой площади святого места, подошёл к высокой тумбе с покатым верхом и сказал: «Есть, кто на исповедь?… На исповедь есть кто?» Он спрашивал громко и старательно, словно храм был битком наполнен молящимися. Дмитрию показалось это странным, но слова соседа по больничной палате заусенцами держались в голове.
Заусенцы появляются у тех слов, за которые память цепляется как за нечто, способное судьбоносно повлиять на жизнь хозяина этой самой памяти.
Старик с тяжёлым заболеванием крестцово-поясничного отдела рассказывал, как в Великую Отечественную войну семилетним пацаном порой обращался к Боженьке, и Тот помогал в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Мужчина с седой небритостью на подбородке, впалыми щеками и сморщенной лысиной вызывал у Дмитрия доверие. Несмотря на простодушную религиозность, про многое старик рассуждал весьма трезво и рационально. Сочетание практичности и веры в Бога подкупили Дмитрия, и он внял советам мужчины обратиться за помощью в церковь, в русскую, в православную.
«Некоторые моменты тебе покажутся странными, но ты не смущайся, подойди к священнику, он все объяснит». Стариковское наставление подтолкнуло Дмитрия, и он робко двинулся к служителю Божию:
– Батюшка, можно, да?
– Конечно, подходите. Вы в первый раз на исповедь?
– Да. Я с вами посоветоваться хотел. – Дмитрия немного смущал возраст священнослужителя, но, с другой стороны, это означало, что тот не был испорчен вседозволенностью девяностых, коей грешили служители Церкви более старших поколений. В глазах батюшки делец прочитал чистоту и наивность. По крайней мере голая меркантильность ещё не овладела душой священнослужителя – такой вывод для себя сделал бизнесмен. – Трудности у меня. Бизнес в упадке, на грани разорения. Может, это кара Божия? Понимаете, святой отец…
– Эээ, не-не, это у католиков святые отцы, – качая головой, перебил исповедника отец Артемий. – У нас в православии священников не называют святыми. Все мы грешники пред Господом.
– Да!? Извините, – смешавшись, отреагировал Дмитрий. – Понимаете, мои магазины – дело всей моей жизни. Я унываю. Подскажите, что сделать, чтобы все наладилось? Может, молитвы какие почитать, или магазины освятить?
– Это хорошо, что Вы решили обратиться к Богу, пришли в храм. Конечно, освятить магазины – дело хорошее, необходимое. – С трудом сдерживая интерес именно к этой части вопроса, начал свой ответ священник. – Но, самое главное – это исповедь и причастие. Вы должны очистить свою душу от грехов. У Вас же есть грехи, Вы – небезгрешный?
– Нет, конечно, – подернув губами в улыбке, ответил Дмитрий. – Много грехов натворил, все и не упомнишь. И блудил, и от налогов укрывался, и пьянствовал.
– Осознание своих грехов – важный шаг на пути к покаянию и исправлению. Сам Бог вас привел сюда. Ну ладно, на первый раз достаточно. Как Вас зовут?
– Дмитрий.
– Наклоняйте голову, раб Божий Димитрий. – Священник положил на голову мужчины епитрахиль и прочитал тайносовершительную молитву. – Ну а магазины мы обязательно освятим! И ещё. Молитесь, чтобы Бог вам послал толкового помощника, специалиста. Бог чаще всего через людей помогает.
– Спасибо, батюшка. Прям легче на душе стало, – держа правую ладонь на груди выше солнечного сплетения, проговорил Дмитрий Витальевич. – Хорошее тут место. Ещё раз спасибо, от души. – В лёгком поклоне Дмитрий попятился назад и чуть ли не сшиб стоявшую позади бабулю. – Извините. Прошу прощения.
С тех пор повелась дружба между бизнесменом и священником. Предприниматель стал помогать молодому попу. Отцу Артемию надлежало по благословению митрополита развивать новый приход.
Дмитрий сидел в офисе, постукивая пальцами по столу. Время от времени он смотрел в зарешёченное окно, которое показывало залитый серостью холодный августовский день. Погода была под стать настроению дельца. Перед ним на столе в развернутом виде лежала местная газета с объявлениями. Там, среди нагромождения тысяч букв и знаков препинания, теснилась его публикация: «Ищу личного помощника по бизнесу, с образованием, оплата сдельная, сфера деятельности – торговля». После долгих раздумий бизнесмен закрыл газету и решил, что объявление продлевать больше не будет, так как за полгода ему никто не позвонил.
Выдохнув остаток надежды, несколько дней отчаянно державшийся внутри, Дмитрий Витальевич двумя руками погладил столешницу. Сколько решений было принято, сколько дел наворочено за этим широким коричневым столом! Здесь подписывались важнейшие документы, здесь пересчитывались и распределялись по разного размера коробочкам из-под жвачек пачки денег. Здесь коммерсант расплачивался с бандитами, давал взятки чиновникам, оказывал благотворительную помощь различным интернатам и образовательным учреждениям; на этом столе проходили проверку на совместимость с боссом соискательницы в личные секретари; здесь он трахал проституток, распивал элитные коньяки с компаньонами, заливал водкой проигранные суды, пил зелёный чай с любимыми розовыми пряниками, читал «Преступление и наказание» Достоевского, играл в «дурачка» с помощницей Ирой. Все это было в прошлом. Сейчас мужчина сидел один и периодически подписывал всякую всячину из бухгалтерии. На столе располагался только проводной телефон, впрочем, как и в те сытые лихие годы.
Когда аппарат с затертыми кнопками зазвонил, наш герой читал Псалтырь. Зачастую непонятные слова разворачивали зрачки вспять и заставляли прочесть их снова. Некоторые фразы требовали разъяснений. Тогда новоначальный христианин раскрывал книгу с толкованиями и ещё раз старался вникнуть в прочитанное.
Трелеподобный звонок отвлек богомольца. На другом конце провода заговорил женский голос:
– Здравствуйте. Я по поводу работы. Вас устроит специалист с дипломом экономиста?
– Да, конечно, приходите на собеседование.
Примерно через час перед Дмитрием сидела идеальная женщина. Она была прекрасна, божественна. Слегка вытянутое с острыми чертами лицо словно отделялось некой вакуумной оболочкой от убогого интерьера волчьего логова. Нижняя губа немного наезжала на верхнюю, бантиковидную, – эти губы были созданы для продолжительных страстных поцелуев. Отбеленные самой природой зубы сияли глянцем и манили в свои острые объятия.
Два бескостных мышечных органа Дмитрия Витальевича пришли в движение (язык заелозил во рту, сморчок зашевелился в штанах) и заставили принять более неформальную позу – мужчина откинулся на затертую спинку из искусственной кожи.
Различные сочетания звуков русской речи порождали комбинации артикуляционных форм ротовой полости соискательницы, которые в свою очередь раскручивали маховик эротических фантазий директора – они кинолентой замелькали перед его глазами. Стенками кровеносных сосудов мужчина почувствовал, как кровь с разных концов организма бросилась наполнять стегно и все больше и больше увеличивающийся половой член. Пенис, как росток из-под земли, прокладывал путь между тканью трусов и волосатым пахом, по экспоненте возбуждаясь от происходящего трения. Дальнейшему росту помешал туго затянутый ремень. Жажда свободы импульсом доставила от головки к мозгу соответствующий сигнал.
Бизнесмен совершенно не внимал тому, о чем говорила женщина. Он тихонько встал и направился к двери. По пути расстёгнутый ремень высвободил стволом выросший фаллос – головка вырвалась из душного плена брюк и глотнула прохладного офисного воздуха. Дмитрий достал из кармана ключ, аккуратно вставил его в скважину и осторожно побеспокоил замочный механизм. Глухой скрежет воскресил в мужчине голодного волка из девяностых – давно этот кабинет не запирался изнутри.
– Вам необходимо пройти собеседование с пристрастием. Без этого на работу не возьму. Всем остальным требованиям ваше резюме вполне удовлетворяет.
– А что значит с пристрастием? – женщина обернулась, почувствовав прикосновение к спине – сзади стоял расстегивающий рубашку Дмитрий Витальевич. Его обнаженный детородный орган касался своим упругим концом тоненькой блузки Ксении. – Вы что делаете? Не трогайте меня! Отстаньте! Я сейчас закричу!
Мужчина с силой зажал женщине рот и наклонился к ее побагровевшему уху.
***
–Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. – Дежурная молитва прозвучала за оббитой дерматином дверью. Голос инокини Снандулии какой-то нехарактерной надорванностью побеспокоил слух начальницы обители –значит, сестра принесла неприятную новость.
– А-минь, – нежно, будто лаская речью собственное нёбо, ответила игуменья, и дверь приоткрылась.
В образовавшемся проёме появилась маленькая голова в апостольнике. Круглое личико (игуменье оно иногда казалось идеально круглым, она даже хотела измерить его рулеткой, чтобы в этом убедиться, но не решалась предложить такую глупость носительнице данного лица), плеяда веснушек под глазами (их было так много, что у игуменьи всегда возникало желание поинтересоваться состоянием здоровья сестры во Христе, настолько болезненный вид придавали ржавчинки молодой особе) и маленькие, узенькие, прямые, как знак равенства, губы многозначительно отразились в глазах игуменьи:
– Матушка, сегодня вечером владыка приезжает с неофициальным визитом, на два дня!
– И что? Вы не знаете как его встречать? – выразила недоумение игуменья. – Так. Странно. А почему владыка меня не предупредил? Обычно хотя бы секретарь его звонил. – Игуменья встала из-за стола, сняла со специальной подставки клобук, элегантно пристроила его на своей голове. Опёрлась руками на столешницу – бархат нежно погладил ладони – и с досадой добавила: – Очень странно.
– Вот, матушка, то-то и оно. Я сама случайно узнала.
Снандулия прошла в кабинет. Она опытно знала – надетый клобук означал, что разговор коротким не получится. Клобук помогал игуменье сосредоточиться, собраться с мыслями.
"Клобук – ваш верный помощник, клобук – хранитель ума. Клобук ограждает монаха от вредных помыслов, блокирует рассеянность, способствует молитвенному деланию. Если апостольник – это духовная оболочка вашего головного мозга, то клобук – это духовный шлем, оберегающий вашу голову от бесовских нападок". – Часто повторяла матушка на совместных с сёстрами трапезах.
– Звонила в канцелярию епархии по поводу выдачи нашим выпускницам дипломов об окончании ВДШ. – Подхватив тон заданный игуменьей, ответствовала инокиня. Она говорила спешно, можно сказать тараторила, так как знала, что матушка не любит пространные речи, особенно те, которые мало соотносились с текущими делами: – Вот мать Аграфена и поделилась со мной информацией. По-сестрински, так сказать. Я удивилась: мол, мы и не в курсе. А она: «Владыка – хозяин, куда желает, туда и едет, и вовсе не обязан о своем визите предупреждать».
– Ну что! Он не обязан, а мы, тем не менее, обязаны встретить нашего архипастыря. Поэтому…
– Просто… завтра же день игры, – прервала игуменью Снандулия.
– Ага… Так, так… День игры… – Игуменья присела обратно на стул. – Ну и ладно! Разве митрополит как-то помешает? – удивлённо отметила игуменья. – Снуля, ты будто не знаешь, чем он будет тут заниматься? Засядет в сауну, наверняка пива любимого своего, немецкого, привезёт. Так, приготовьте красной икры побольше. Там на кухне, в морозилке, внизу, два килограмма лежит сахалинская, большими икринками такая, мне ее пару месяцев назад друзья привезли – вот ее разморозьте. Ну! Мне ли вас учить? Давайте, давайте, не раскисайте! Сестёр успокой. Скажи, что все в силе.
Свои устные распоряжения Ксения по привычке сопровождала жестами. Жесты были довольно сдержанными, как обычно, но в некоторой степени сбивчивыми, немного невпопад. Для Снандулии было очевидно – новость о приезде владыки застала игуменью врасплох.
– Кстати, отец Геласий уже в пути?
– Нет. Он позвонил, сказал, что будет поздно, ночью уже, – слегка прикусывая нижнюю губу, ответила Снандулия.
– А с кем наш дорогой владыченька приедет?
– Как обычно, с отцом Феофилактом и Алешей-иподьяконом.
– Тааак… Ну Феофилакта я утречком как-нибудь корректно выпровожу. Скажу, что… В общем, что-нибудь придумаю. А Алёша, а что Алёша?
– Матушка, он же ходит, везде нос свой суёт, постоянно что-то вынюхивает. Помню, был случай, он зашёл на кухню, а там одна сестра другой плечи массажирует. Ну затекли они у нее: несколько часов пироги лепила. А он как из-под земли вырастает и говорит: «Ага, бабы! Свальный грех удумали сотворить. Смотрите, я архиерею доложу, чем вы тут занимаетесь». Знаете, ещё глаза так щурит и хихикает. Вот приделать ему рожки да хвост – бесёнок получится. Сестры только хотели что-то ответить, а его и след простыл. Точно бес.
– Ладно, ладно, мать, раздухарилась. Иподьякон он, архиерейский, с уважением надо. Митрополит его приютил, облагодетельствовал, как сына любит.
– Ага! И не только как сына!
– Мать, ты говори, да не заговаривайся! Нам ли судить? Мы все не без греха, – приструнила инокиню настоятельница монастыря.
– Да матушка, простите. И ещё по поводу завтрашнего дня. Мать Ревекка приболела, не сможет быть.
– Что с ней приключилось, с бедненькой? – Смягчившимся голосом спросила игуменья.
– У нее, в общем – там болит.
– Где там? Мать Снандулия, говори прямо! Менструация что ли?
– Нет, что-то серьёзное. Ей бы в больницу лечь на обследование.
– Хорошо. Завтра же отправим в город. Как она, совсем худо или до завтра потерпит?
– Потерпит, матушка, потерпит, она у нас стойкая.
– Ну вот и ладненько, – опрокидываясь на рельефную спинку из натуральной кожи, подытожила настоятельница.
– Матушка, – продолжила разговор инокиня, – нас получается пятеро будет. Так ведь нельзя, вроде?
– Не переживай, родная моя. – Голос женщины совсем размяк. Игуменья с кем-то переписывалась по телефону и, по-видимому, каждый последующий ответ виртуального собеседника всё больше радовал её сердце, – вас будет, как и положено, шесть человек.
– А кто шестой? – Инокиню накрыло любопытством.
– Есть одна красавица. – Игуменья целиком ушла в гаджет, лёгкая улыбка от содержания сообщений переросла в сияющую эмоцию. – Ступай, ступай, всё будет хорошо. С Богом, Снуля, с Богом! – Размашисто благословляя инокиню, окончила настоятельница.
Снандулия небрежно поклонилась и хотела уже выйти из кабинета, как игуменья, не отрывая глаз от средства коммуникации, задержала инокиню:
– Мать Снандулия, как у тебя здоровьице то? Что-то выглядишь неважнецки.
Молодая особа на мгновение «зависла», всем своим видом изображая благодарность за озабоченность своей скромной персоной. После чего ответила:
– Слава Богу за все, матушка. Бог милует.
– Ну ладно, иди уже, – продолжая смотреть в гаджет, выпроводила насельницу игуменья.
Пару минут разговор с инокиней повторялся в ушах Ксении, но постепенно звуковые следы стирались наполнявшей помещение тишиной.
***
– Слушай меня внимательно, сучка. Или я сейчас трахну тебя и ты принята на работу, или… я все равно тебя трахну и тебя никто, нигде, никогда не найдет. Ты все поняла? Кивни, если да. – Женщину слегка потряхивало от страха, поэтому ладонь мужчины немного скользила по щекам из-за натекших подкрашенных чёрной тушью слёз. Коммерсант вконец озверел и с ещё большей силой сжал жертве рот. – Ну…, я жду ответа, какой вариант ты выбираешь, первый или второй?
Женщина подняла руку и вытянула указательный палец – ей очень хотелось жить в свои двадцать два года.
– Ну вот и молодец, крошка. А теперь я разжимаю твой славный влажный ротик и ты молча, не спеша, раздеваешься и, как говорится, в чем мать родила ложишься спиночкой вот сюда, на этот замечательный столик. Не бойся. Я очень нежный. Никто не жаловался. И тебе понравится, я уверен. Не плачь, не надо.
Женщина разделась и предстала перед Дмитрием безупречным изваянием Творца. Если представить, что у Бога есть эталонные образцы для каждого из видов живых сущностей, то один из них сейчас находился здесь, в кабинете осатанелого бизнесмена. Бог зачем-то пустил в земное бытие сие совершенство – Он совершил глупейшую ошибку.
Ксения медленно легла на стол. Ее лицо сморщилось, но не от осознания предстоящего нежеланного полового акта – это виделось неотвратимым, – а от соприкосновения с холодной столешницей. Холод равномерно по всей площади пробуравил нежную, как у младенца, кожу и словно приморозил ее к себе, убив надежду на минование насилия.
– Пожалуйста, не надо, – сквозь зубы умоляла женщина, чувствуя как грубые мужские руки раздвигают ее ноги в стороны…
– Блядь, блядь, дура, ты что не сказала, – вытаскивая окровавленный член из влагалища, заорал насильник. Кровь, растекшись по столу, тоненькой струёй полилась на пол. – Ты девственница что ли? Пизззздец!
В офисном помещении повисла тревожная пауза. Пространство словно готовилось схлопнуться и отправить данное место, оскверненное смертным грехом, в межатомное небытие.
***
Мгла с улицы просочилась через небольшое окно в келью и укрыла игуменью с ее тайной. Тайной, в которую были посвящены только шесть монашествующих сестёр.
Игуменья сидит за столом, уткнувшись в дорогой её сердцу пучок света и водит пальцем по экрану. Женщина перечитывает переписку – отходит мыслями от рутины, суеты, неестественности.
– Привет, любимый мой! Как ты? Тебя ждать сегодня?
– Привет, сладкая моя! Безумно хочу тебя… увидеть… Да, скоро выеду.
– Не торопись, моя лапушка, мой птенчик. Дорога скользкая, погода дождливая. Поезжай не спеша, я буду тебя ждать)))
– Хорошо, крошечка моя. Только этим и жив – знаю, что ждёшь меня.
– И главное, не бойся ничего и никого. Помни, тебя ждёт заслуженная награда! Ты ее достоин, даже не сомневайся в этом!
– Хорошо, милая. Буду держать твой образ в голове – в трудную минуту он всегда мне помогает. Соскучился по твоим карамельным ореольчикам, в сию минуту ощущаю их вкус на своем языке… Ммм…
– Приезжай, радость моя. Тебя ждёт, как и всегда, незабываемая ночь.
Телефон выключен. Тишина пристраивается к уверенно господствующей темноте и, стирая шумовые следы ушедшего времени суток, обнажает спрятанные дневной суетой звуки. Точнее – один звук: откуда-то из сердцевины пугающего состояния газообразной материи проступает мерное тиканье малахитовых часов.
***
– Ну, дак вы меня берёте на работу?
– Ой, извините, что-то я о своем задумался, – Дмитрий Витальевич заморгал, протёр глаза и увидел на столе бордовое прямоугольное пятно – перед директором фирмы лежал диплом о высшем образовании. – Ничего себе – всё на «отлично»! Как же мне Вас не хватало, Ксения Валентиновна! Вы – просто подарок с небес… Конечно, Вы приняты. У нас отличный коллектив. Пройдёмте, я покажу Вам Ваш рабочий кабинет. – Дмитрий, что-то напевая вполголоса, повёл женщину в соседнее помещение.
– Проходите, теперь Вы здесь хозяйка. Обустраивайтесь. И ещё… Вы шикарно выглядите, Ксения Валентиновна!
– Спасибо, Дмитрий Витальевич! Я Вас не подведу.
– Я даже не сомневаюсь. Таких специалистов, как Вы, днём с огнём не сыщешь. Я невероятно рад, что Господь привел Вас к нам. Вы не представляете – я безумно рад!
Десять лет, казалось, прошли быстрее, чем длится один ход секундной стрелки роскошных настольных часов. Наблюдение за работой беспощадного к человеческой жизни механизма прервалось в такт тиканью прозвучавшим стуком в дверь.
– Ксения Валентиновна, можно? – В кабинет зашёл элегантный пятидесятилетний мужчина. По-молодецки зачёсанные волосы, тёмно-синий пиджак на розоватой рубашке, не в масть подобранный галстук не могли скрыть того Дмитрия Витальевича, потрёпанного суровой предпринимательской жизнью, который проводил полуденные часы в убогом директорском кабинете в компании с телефоном и Псалтырью.
– Конечно, Дмитрий Витальевич! Начальству, как говорится, можно без стука.
– Нет-нет, Ксения Валентиновна, Вы же знаете, как я к Вам отношусь, – присаживаясь напротив своего заместителя, начал разговор директор фирмы. – Я вот с чем. Может Вам отдохнуть? Устало выглядите. Съездили бы куда-нибудь. В Эмираты, например. Мы вон с Надюхой съездили. Незабываемо! – Он говорил так, будто хотел отправиться туда ещё раз, только уже в компании с Ксенией. Тем более, мужчина смотрел на неё, как всегда, жадно поглощая глазами каждую мало-мальски выпуклую деталь на её безусловно красивом теле.
Ксения не была замужем. Два неудачных брачных союза надолго отбили желание связываться с противоположным полом. Дмитрий Витальевич был вполне во вкусе женщины, но тот прямо никогда не предлагал отношений. Да и намёков тоже не посылал.
С некоторых пор одно строгое правило не давало мужчине начать роман с лучшей сотрудницей – женщины в его жизни играли только определённые роли. Жена – она только жена, секретарь – только секретарь, любовница – только любовница. Любовница не могла стать сотрудницей фирмы. Равно как и сотрудница не могла играть роль ещё и любовницы.
Дмитрий иногда подумывал о смене статуса Ксении Валентиновны, но всякий раз, когда на стол ложился очередной квартальный отчёт, он откладывал эту идею на неопределённое время. Растущая прибыль предприятия доставляла большее удовольствие, чем слегка пульсирующий пенис при виде соблазнительного декольте своего заместителя.
– Ксения Валентиновна, Ксюша, а Вы как к религии относитесь?
Вопрос, с одной стороны, был неожиданным, с другой – Ксения давно готовила себя услышать что-то подобное от шефа.
– Да я даже не знаю, не задумывалась об этом, – потупляя глаза, пролепетала женщина. – Ну… несколько раз была в храме, свечки ставила. На Рождество, на Пасху ходила. Внешне красиво всё конечно, и храмы, и пение, на службе даже как-то хорошо становится. Но, знаете, Дмитрий Витальевич… – Ксения замешкалась. Ей хотелось ответить честно, не кривя душой, но женщина всё же воздержалась от прямоты, чтобы не обидеть начальника, который благодетельствовал Церкви и с некоторых пор превратил свой кабинет в молельную комнату.
– Давайте-ка я угадаю, что Вас смущает… Попы на мерседесах!
– Честно говоря – да.
– Ну смотрите. Отцу Артемию, своему духовнику, машину я купил. То есть, это не из церковных денег. Строить ему дом на Речной, тоже мы с компаньоном помогаем. Вот Вам и ответ, откуда у священников эти блага.
– Ну в общем – да. Можно сказать: убедили. – Не делая даже попытки поспорить с директором, вняла Ксения Валентиновна.
– Ну вот. А пойдёмте-ка в это воскресенье на службу в Никольскую церковь, я Вас с отцом Артемием познакомлю. Мы вот уже с Мариной Николаевной, бухгалтером, Светланой Григорьевной, товароведом, и с Михаилом, начальником охраны, ходим по воскресеньям. Уже традицией стало. – Ксения была в курсе, кем кто является. Но Дмитрий Витальевич всегда, когда произносил имена сотрудников, озвучивал обязательно их должности. То было давнишней привычкой бизнесмена – бизнесмена старой закваски. – И Вы к нам присоединяйтесь. Так, глядишь, всем коллективом уверуем, и дела с ещё большей быстротой в гору пойдут. Бог помогает, я в этом много раз убеждался. Вас, например, сам Бог послал. – Дмитрий говорил с некоторой долей напора. Его зрачки, окружённые манящей синевой, бликовали, сигнализируя нечто чужеродное, ранее не присущее мужчине.
Ксении льстило слышать о своей персоне, как о Богом посланной, но ненавязчивое давление со стороны шефа рождало в ней раздражение. Ксения выросла в семье с весьма либеральными ценностями. Она привыкла свободно выбирать то, что ей по душе.
За десять лет Дмитрий ни разу не предлагал Ксении Валентиновне ничего не связанного с работой настолько назойливо. Он все эти годы был тактичен и сдержан. Был требователен только к исполнению профессиональных обязанностей, к которым женщина относилась с большой ответственностью. Ксения всегда с удовольствием реализовывала намеченные цели и задачи. Успешное развитие предприятия во многом стало возможным именно её усилиям. Она хотела, чтоб так всё и продолжалось. Но увлечённость шефа православием толкала его на привлечение всё большего числа сотрудников к вере. «Единение в духе – залог развития и успеха» – часто повторял бизнесмен на корпоративных собраниях.
Ксения была уверена, что благодаря заслугам перед фирмой, её не коснутся новые веяния в жизни предприятия, которые заключались в очищении совести и вере в Бога. Иррациональные кульбиты и воля Божья стали основами в построении стратегических конструкций развития бизнеса. Предлагаемые Дмитрием Витальевичем ходы должны были неминуемо привести к постепенному разорению, но изворотливый ум Ксении Валентиновны делал нужные повороты в этих сумасбродных предложениях директора и компания продолжала двигаться в русле прогресса.
Женщина довольно долго деликатно уклонялась от походов в церковь, но в итоге не смогла больше противиться корпоративному духу и присоединилась к традиции воскресного богомолья.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67555260?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Роман П
Читатель найдет в книге альтернативную версию происхождения вселенной, небиблейскую историю жизни первых людей. Автор дерзновенно говорит о Боге, фантазирует на тему природы демонических сил.
Далёкий монастырь слывет благодатным местом. Красота храма и окружающей природы, приветливость сестер и просто благоприятная атмосфера прославили обитель на всю страну. В один из прекрасных жарких дней в монастыре происходит массовое убийство. Агенту-мистику по прозвищу Прошиватель предстоит выяснить, кто стал виновником случившейся вакханалии. Чей-то грех послужил причиной проклятия некогда святого места или всё гораздо сложнее, чем просто слабость человеческой природы? Читателю предлагается история о жизни современных людей, связавших свою жизнь с Церковью. Содержит нецензурную брань.
Роман П
Проклятие девы
Пролог.
– Что же здесь произошло, раз огородили настолько большой периметр? – пробурчал я себе под нос, плавно нажимая на педаль тормоза.
До монастыря оставалось несколько сотен метров. Мой автомобиль нырнул капотом под красно-белую ленту, которая преграждала путь и, извиваясь под действием ветра, терялась в полях по обеим сторонам от дороги. Дальше я двинулся пешком, отмеряя неторопливые шаги по раскаленному асфальту – он буквально плавился под лучами полуденного Солнца и прилипал к подошвам.
Местность была равнинной. Однако, по мере приближения дороги к древней обители, земля и небо, словно намагниченные, притягивались друг к другу, и уже у парадных ворот мне стало понятно – здесь они друг с другом соприкасаются. Впрочем, данный факт меня нисколько не удивил и означал лишь одно – меня сюда вызвали не зря, именно в подобных местах происходит то, с чем может разобраться только моя персона. Возможно, вышесказанное звучит высокомерно и тщеславно. Но, факт остаётся фактом: на сегодняшний день я единственный (обратного пока никто не доказал) на планете специалист в области расследования преступлений мистического свойства.
Меня называют Прошивателем. Я работаю один. Совсем один. Когда нуждаются в моих услугах, на электронную почту приходит краткое сообщение «Требуется прошивка» и координаты точки на карте, в которой произошло необъяснимое преступление. Обычно меня вызывают тогда, когда дело не подлежит традиционным методам расследования, когда исчерпываются все доступные средства научного, технического, аналитического подходов. В данном случае со мной связались в первый же день. И повод оказался более, чем весомый: масштаб ужаса, который предстал перед моими глазами, выходил далеко за рамки вообразимого.
– Здравствуйте. Вероятно, Вы – господин Прошиватель? – в воротах меня встретил худощавый среднего роста молодой человек. Он скрывался от жары в углублении арки, спасаясь таким образом от жгучего солнечного света в тени, которую отбрасывала одна из створок ворот. – Давно мечтал с Вами познакомиться. О Вас в наших кругах ходят легенды!
– Здравствуйте. А Вы…?
– Майор Василий Крутов, заместитель начальника отдела специальных расследований. Для Вас – просто Василий. Мне поручили встретить Вас.
– Насколько я понимаю, в монастыре никого нет?
– Да, только я вот жду Вас. Честно говоря – очень жду. Всё же жутковато здесь находиться. Монастырь полон теми, кто уже никого не может ждать, кто уже ничего не может сказать. – Майор говорил так, будто хотел меня чем-то удивить.
– Поверьте, Василий, ещё как могут. Ну что, показывайте.
Местом преступления оказалась большая территория, огороженная монастырскими стенами. Мы прошли под сводами длинного арочного прохода, которые держали двухэтажное здание, служившее библиотекой.
Первый труп встретил нас с обратной стороны арки. Мужчина средних лет был подвешен подбородком на крюк, торчавший из стены. Крюк располагался довольно высоко. Скорее всего он когда-то служил петлёй для створки внутренних ворот.
– Кто его туда подвесил? Это ж какие силища нужны? – Офицер, несмотря на молодость, был достаточно тёртым калачом, повидал всякого, имел стальные нервы. Но тот кошмар, который развернулся в монастыре, пошатнул опытного следователя. Дёргающееся левое ухо явно было чем-то новым и непривычным для Василия – он частенько хватался за него в попытках остановить патологию.
Несколько трупов лежало в цветниках. Женщины в тёмных одеждах встретили смерть в процессе ухода за клумбами. Открытые части их тел – кисти рук, лица, щиколотки – были усеяны гематомами. На улице также было много тел без видимых повреждений. Разномастная одежда выдавала в них паломников и туристов. Кто-то из них свалился навзничь, делая фотосъёмку, кто-то располагался на лавочках с запрокинутыми к небу головами, кто-то сидел на коленях у входа в храм.
В хлеву четыре тела девушек были нанизаны на коровьи рога. Животные лежали в стойлах бездыханными.
Картина преступления в храме навеяла мне эмоции, испытанные от натюрморта Джеффа Кристенсена «Могильные товары». В культовом сооружении человеческие тела подверглись самым изощрённым способам умерщвления. Тело работницы лавки распласталось обнажённым на столике для написания записок, испещрённое впившимися в кожу нательными крестиками, словно выпущенными в женщину из картечницы. Охранник был воткнут головой в сидушку стула, его шея словно шарфом была обмотана кровью, вытекшей из порезов. Некоторое количество трупов находилось на паникадиле, тела были подвешены с помощью цепочек от кадил. Певчие лежали на клиросе кучей друг на друге с перегрызенными горлами.
– Какая сила заставила их перегрызть друг другу глотки? – в глазах Василия читался ужас, но все же не такой, какой посетил его, когда он вместе с коллегами в первый раз, накануне, всё это лицезрел.
Царские врата были открыты. Священник лежал животом на престоле. Из спины служителя торчали литургтйные священные предметы: напрестольный крест, копие и лжица. Чаша с дарами была опрокинута на голову. Покров и катасарка насквозь были пропитаны кровью – священнической и Христовой. Как выяснилось позже, убитый иерей не был штатным клириком монастыря. Он приехал в составе паломнической группы и по сугубой просьбе игуменьи совершал в тот день раннюю литургию. Большинство членов группы были обнаружены в гостиничных номерах: кто удушен, кто придавлен тяжёлой мебелью, кто сброшен с лестницы, кто утоплен в ватерклозетах.
– Господин Прошиватель, насколько я понимаю, Вы уже видите, что здесь произошло?
В голосе Василия пробудился скептицизм. Меня это не удивило. С первых минут знакомства я понял, что мне предстоит иметь дело со скептиком. С очень крутым профессионалом, но с неисправимым скептиком. Майор всем своим видом давал понять, что это преступление будет раскрыто.
– До полной картины ещё далеко, но постепенно начинаю узревать. И давай без господинов, давай лучше поностальгируем. Обращайся ко мне: товарищ.
– Ну, у меня вряд ли получится ностальгию почувствовать – я в девяноста втором родился.
– А я немного пожил при совке. Час стоять в очереди за булкой хлеба – то ещё удовольствие. С другой стороны, квартиры бесплатно давали, хотя меня это не коснулось. В девяноста втором говоришь? И уже майор?
– Ну дак, в нашем ведомстве год за три считается! Плюс должность соответствующая.
– Понятненько, понятненько, – я задумчиво просканировал пространство. Майор явно что-то скрывал.
– А как Вы это делаете? Я про метод расследования.
– Никаких особых усилий я не предпринимаю. Мне просто необходимо передвигаться по месту, где произошла гибель одного и более человек.
– И всё! Просто передвигаться!? Интересно, интересно…
– Понимаешь, Василий, наш мир похож на кусок сыра. На кусок сыра с дырами. Дыры – это истончённые места соприкосновения миров видимого и невидимого. Именно в таких местах человека настигает смерть. Или, если говорить от обратного: там, где умер человек, располагается дыра, то есть место, где граница между двумя мирами максимально тонкая. Причём в местах насильственной смерти она истончается до крайнего значения, до степени мутной прозрачности. Где-то пространство наполнено небольшими дырочками, как в сыре «Российском», например. Где-то зияет большими дырами, как в сыре «Маасдам». А где-то буквально изрешечено, как, например, сыр «Эмменталь». Этот сыр в разрезе выглядит отвратительно . А на вкус ни чё такой – своеобразный… Дак вот, Василий, мы с тобой находимся, судя по количеству трупов на один квадратный метр, внутри сыра…
–…Эмменталь, – подхватил Василий.
– Да, верно. Причём здесь все усложняется вот каким обстоятельством. Ты ведь, наверное, заметил, когда подъезжал к монастырю, что местность, по мере приближения к крепости, словно поднимается к небу, ну или наоборот – небо опускается на землю. И тут, заметь, на территории обители, будто головой цепляешься за небесную кромку.
– Да, действительно, есть подобное ощущение, – ответ Василия сопроводился подёргиванием левого уха.
– Такие места я называю спайками. Это когда земля и небо настолько приблизились друг к другу, что начался процесс взаимного проникновения. Спайки свидетельствуют о сильном истончении границы между мирами. Спаечные места – это видимые свидетельства данного процесса. Небо в этом случае является символом невидимой части вселенной, земля – видимой. Сам же процесс диффузии миров скрыт от человеческих глаз.
– А почему данный процесс происходит?
В тот момент я не мог для себя понять: майора действительно интересуют потусторонние процессы или это часть следствия. От Василия буквально веяло неверием моим словам.
– Ответ прост: эволюция. По большому счёту невидимый мир не видим условно – пока не познан человеком, пока не доступен научному исследованию. Воссоединение миров необратимо. Количество спаечных мест на земле исчисляется сотнями.
– И что, получается, в таких местах тоже может произойти что-то подобное?
– Совсем не обязательно. Сама по себе спайка не представляет угрозы. Произошедшее здесь стало следствием нарушения ключевого закона мироздания.
Раскалённый воздух наполнялся едко-сладким запахом разложения. В помещениях, где благодаря толстым стенам было не так жарко, биохимические процессы протекали замедленно. На улице же распад биологической ткани нарастал в геометрической прогрессии.
– Мы всё обошли или ещё где-то смерть поработала? – чувствуя, что Василий оттягивает показ самого нелицеприятного, спросил я.
– Д-да… Ещё три тела… – Василий затревожился. Видимо, он не хотел мне их показывать. Почему? На тот момент мне было не понятно. – Собственно, по большей части именно из-за них мы решили связаться с Вами. А выйти с Вами на связь, как Вы понимаете, весьма не просто – надо согласовывать на самом верху!… – неуверенно подняв указательный палец, скомкал последние слова Василий. – Два трупа мужского пола, один – женского. В общем, не буду ходить вокруг да около – мужчина без головы, мужчина без пениса и… женщина – без сердца, – разогнув поочередно три пальца правой руки, подытожил Василий.
– Ухо.
– Ухо? Нет, уха не было.
– Ухо дёргается.
– Где дёргается? – Василий осмотрелся.
– У тебя, майор, у тебя ухо дёргается!
– Ой, да. Ерунда какая-то… Второй день уже.
– Да ты не переживай, майор, разберёмся. Части тела удалось найти?
– В том то и дело, что нет. Мы сразу поняли, что дело пахнет нечеловеческим. А по таким делам у нас пока только один специалист – Вы, – с еле заметным жестом упрёка, отчеканил Василий.
– Это ты точно подметил – «пока». Через пару десятков лет таких, как я, будут сотни.
– Эт почему?
– Эволюция, коллега, эволюция! – похлопав следователя по плечу, сумничал я. – Ну пойдем, посмотрим…
– И вот, что ещё, господин… ммм, товарищ Прошиватель. Не достаёт одного человека, точнее сказать, одной насельницы – пропала без вести.
– А как вы узнали, что кого-то не хватает?
– Ну мы тоже, как говорится, не лыком шиты, знаем своё дело, – с налётом обиды на лице, ответил Василий. – У нас в отделе работают исключительно профессионалы.
– В этом я даже не сомневаюсь.
– Послушница одна – Катей зовут – сообщила о преступлении.
– Выжившая? Хотя, что я спрашиваю – это невозможно по определению.
– Нет. Её просто не было в монастыре в момент события. Повезло девчонке. Позавчера рано утром она в качестве сопровождающей больной монахини уехала в город. Там, значит, переночевала у двоюродной тётки и вчера во второй половине дня вернулась обратно. Доехала на автобусе до отворота в ельник, а оттуда пешком, по дороге через лес. Смелая, конечно. Лес то не простой.
– Да, про лес я уже понял, хватило десяти минут пути по нему. Но меня он трогать не стал.
– В смысле – трогать? Он живой что ли?
– Ещё как, живее всех живых! Только обижен сильно, я бы даже так сказал – необратимо сильно.
– На кого обижен?
– На нас – на людей.
– Ну дак вот, – после небольшой паузы недоумения, продолжил Василий. – Увидев первый труп, ну тот, что при входе, на крюке, Катя, ужаснувшись, ринулась назад, в поле. Благо, быстро пришла в себя и сообразила позвонить в полицию. Молодец, что не стала самоуправствовать и не пошла обратно в монастырь, точно бы свихнулась.
– Я надеюсь, вы не водили ее на опознание.
– Нет, ни в коем случае, у неё и так стресс, с ней психтерапевт работает. Мы просто посчитали тех, кого можно было идентифицировать как насельниц и сообщили девушке получившееся количество. Одной не хватает.
– Кстати, Василий, оградительная лента находится аж за сотни метров отсюда. За территорией тоже есть трупы?
– Нет, трупов нет. Но есть странные следы, много следов, тянущиеся от речки С. через картофельное поле. Следы обрываются у кромки леса.
– Что ты молчал, идём смотреть.
Десятки следов от босых стоп разного размера широкой полосой вели к лесу. Местами зелёные вершки картофеля были примяты не только хаотично ступавшими ногами, но и чем-то тяжёлым. Чёрная, щедро удобренная почва в этих местах была отмечена характерной бороздой. Очевидно, группа лиц, то несла, то волокла какую-то ношу. Следы обрывались у границы с лесом, у высокой размашистой сосны, единственной на всю округу – дерево непоколебимым стражем оберегала ельник. Характерная вмятина в суглинке между выступающими корнями говорила о том, что ноша была оставлена здесь, под сосной. Плеяда следов в этом месте разворачивалась и уходила обратно, к реке.
– Боже мой, боже мой! Василий, срочно сообщай мою рекомендацию своему начальству: безотлагательно перекрыть все дороги к монастырю, в кратчайшие сроки в радиусе шести километров обнести территорию забором с колючей проволокой. Здесь – проклятое место. Вам, Василий, рекомендую срочно уезжать отсюда. Вы на машине?
– Да, она у меня в Васюках стоит. Это недалеко от монастыря.
– Дорогу на деревню тоже надо перекрыть. Пусть сейчас же тракторист какой-нибудь начнет яму рыть поперёк дороги. По-хорошему, жителей бы переселить подальше отсюда. Правда, вряд ли сие возможно. Но забором огородить обязательно. И, самое главное, передай начальству – обитель необходимо буквально сровнять с землёй, камня на камне не должно остаться. Иначе…
– Иначе что, товарищ Прошиватель?
– Иначе будет беда. И это мягко сказано. Иначе здесь начнется дьяволиада. Здесь должны быть стёрты следы хозяйственной деятельности человека. Тогда спайка рассосётся, земля отпустит небо, ну или наоборот, небо отпустит землю, не суть. И, когда ландшафт приобретет первозданный вид, тогда проклятие будет снято, потеряет свою силу.
– А как же неизбежный эволюционный процесс? Ну, про спайки Вы говорили. А тут получается должен произойти откат.
Василий меня удивил. Он отлично запомнил весь наш разговор, несмотря на специфичность его содержания.
– А вот тут самое интересное, коллега. Некоторые существа невидимого мира не хотят, чтобы человек становился полноценным, полноправным гражданином, скажем условно, небесного отечества. Ведь, как ты наверняка знаешь, человек – двусоставный живой организм, он состоит из души и тела. Душой человек относится к числу существ невидимых, телом – к числу видимых, плотских. На душевном уровне человек пока может только чувствовать тот мир. Но со временем, с течением эволюционных метаморфоз, тот мир будет доступен человеку и зрительно тоже.
– Из вышесказанного Вами, получается, что Вы…
– Я воплощение переходного звена.
Мы с Василием шли к монастырю напрямик, по полю. И чем быстрее мы пытались переставлять ноги, тем настойчивее тормозила наше движение рыхлая земля.
– И как Вы видите мир иной, прямо вот так, как этот?
Всё то время, что мы общались с Василием, он проявлял удивительную любознательность. Но с любознательностью непременно соседствовал скептицизм, холодный, неотёсанный, в какой-то степени даже расчётливый.
– Вижу нечётко, туманно, как сквозь тусклое стекло. И то, только в дырявых местах, там, где прошлась смерть… Здесь было совершено тяжкое преступление или, говоря церковным языком – совершён тяжкий грех. Граница прорвалась, и в наш мир ввалилось полчище тёмных сил – демонов. Это они устроили кровавую вакханалию. Ну ты сам видел – такое не под силу сапиенсам. Ладно, Василий, будем прощаться.
– А как же Вы? Вы не поедете? Здесь же опасно оставаться.
– Для детального расследования мне необходимо сутки пробыть на месте события. В течение этого времени я должен девять раз обойти территорию, на которой есть трупы. Только тогда картинка прояснится максимально точно. Это моя работа.
– За такую работу небось хорошо платят?
– Дааа. Я б даже сказал – весьма хорошо. Ну а что? Конкуренции – ноль, а потребность в моих услугах с каждым годом только растет. Скажу откровенно – пользуюсь положением. Разумеется, в рамках приличия.
– Вы – легенда. С этим не поспоришь.
– Кстати, комнату для ночлега приготовили?
– Да. В библиотеке диванчик есть. Там, думаю, лучше всего будет.
– Это почему?
– Единственное место, где смерть не прошлась. В общем, там трупов нет. А кстати, смерть с чем ходит, реально с косой что ли? – лицо Василия показало саркастическую улыбку, нотками легкомыслия коснулась моих ушей речь молодого майора. Будто полчаса назад его глаза не видели около полутора сотен разнообразно изуродованных человеческих тел. Все-таки как искусно наш мозг отправляет нежелательные впечатления на задворки памяти, и как быстро!
Легкомыслие – одно из состояний человека, которое делает его удобным для бесовского проникновения. Демон, кружившийся на достаточно безопасном расстоянии мгновенно приблизился к Василию и стал буквально обвивать следователя, слегка касаясь поверхности его физической оболочки. Мужчина никак не ощущал чужеродного прикосновения – на данном этапе и не мог ощущать.
В срочном порядке, чтобы вернуть офицера в плоскость серьёзного отношения к происходящим событиям, я строгим тоном сказал:
– Ладно, Василий. Всё же будем прощаться. Желаю тебе профессиональных свершений и непрестанного развития, – высокопарно выпалил я.
Эмоция на лице товарища пришла в более уравновешенный, рабочий вид – майор внутренне собрался. Демон, который набрал сверхсветовую скорость вращения и начал уже оказывать шлифовочное воздействие на естество мужчины, отдалился на некоторое расстояние.
– Удачи – Прошиватель!
– И тебе того же.
– И всё же ещё пару вопросов, а то когда ещё свидимся?
– Валяй.
– Почему сутки и почему девять раз?
– Сутки – это полный цикл смены света и тьмы. Через призму дня видны одни детали события, через призму ночи – другие. В сумерках вообще выплывает нечто третье. Через сутки путем наложения картинок друг на друга получается искомое изображение происшедшего. Девять – последняя в ряду цифр, то есть являет собой завершённость, полноценность. Девятикратное повторение необходимого действия приводит к искомому результату. Девятка – символ одухотворенности, умозрительного видения бытия.
Чем меньше становилась удаляющаяся спина следователя Крутова, тем больше одолевало меня чувство тоски. Расставаться всегда грустно, даже с малознакомым человеком. Особенно грустно, когда впереди предстоит время вынужденного одиночества, хоть и краткосрочного. Вынужденного и не продиктованного собственным желанием.
Минут через двадцать я снова провожал майора взглядом – только теперь я смотрел на заднюю часть удаляющегося от стен обители автомобиля. Форд промчался под окном, мир за которым отпечатывался в моих глазах маленькими квадратиками. Толстые прутья решетки впивались в сине-зелёно-коричневую массу универсума, которая мешаниной вваливалась в небольшое помещение с книгами, где мне предстояло коротать сутки откровений.
***
На следующий день звук подлетающего вертолета заставил меня выйти на улицу и направиться к полю. Всё тот же Крутов ждал меня внутри летательного аппарата.
– Куда летим? – спросил я.
– В Москву.
– А там что стряслось?
– Увидите. Странная гибель двух человек прямо в центре столицы.
– Ну хорошо, полетели.
В воздухе у меня было пару часов времени, чтобы проанализировать результаты расследования. Вот, что получилось.
Глава первая. Обитель
Дорога тонкой струёй вытекала из леса на обширное поле, которое пологими склонами ныряло под холодный поток речушки С. Резкий, неожиданный переход от леса к открытой местности воспринимался как переход от тьмы к свету, от рабства к свободе. Лес будто выплевывал человека из своего густо-зелёного рта на блюдо, как пережеванную, но оказавшуюся не годной к употреблению, пищу. Каждый, кто впервые ехал этой дорогой к монастырю, переживал подобные ощущения.
Асфальтное полотно с обратной стороны лесного массива сворачивало в ельник крутым, коварным изгибом. Только флегматичный водитель проезжал его с видом невозмутимым, разве что слегка углублённый, звучный выдох, выдавал скрытое недовольство этим проклятым участком дороги.
Далее путник на километры оказывался во власти вековых елей. Густыми кронами они поднимались высоко к небу и, то ли от старости, то ли нарочно, склонялись друг к другу вершинами, образуя над дорогой уродливый купол.
Здесь царил мрак.
Даже в солнечную погоду только случайно прорвавшийся через толщу хвои луч мог внезапно ослепить нахмуренного путника. Мхи, пеньки, мухоморы-переростки, валежник, шишки, сорванные ветром ветки с пожелтевшей хвоей – все служило атмосфере мрака и вносило свой вклад в жутковатость Монастырского тракта. Даже самый набожный паломник начинал сомневаться в рассказах об этом прекрасном, намоленном месте. «Здесь поселилась святость» – вот частый отзыв, как из людских уст, так и с различных интернет-ресурсов. Именно людская молва и вездесущая международная сеть сделали обитель вторым по посещаемости религиозным объектом в регионе. Лишь значительная отдаленность от основных дорог не дала ему стать номером один. Ещё двадцать лет назад сюда можно было добраться только по Большой реке. Между ближайшим районный центром и тогда ещё крепкой деревенькой, расположенной в полукилометре от обители в устье речки С, два раза в неделю курсировал речной трамвай.
С началом церковного возрождения местные власти при поддержке московских радетелей проложили сухопутную дорогу напрямик через древний еловый лес. Проложили варварски, наскоро, особо не заботясь о сохранении уникальных елей, крепко вросших в холодную землю среднерусской полосы. Дорога получилась узкой, на ней едва могли разъехаться малолитражки. А из-за небольшой холмистости территории ещё и извилистой, во многом опасной, особенно в тёмное время суток.
С тех недавних пор Лес затаил злобу на человека, где-то в глубинах своего тёмного естества проклял эту дорогу, которая ниткой прошла через самое его сердце, разделив древесное тело на две неравные половины. Человеческая рука беспощадно воткнула техногенную иглу в дышащий девственной грудью организм дотоле нетронутого дикого леса. Игла прошла сквозь него, протянув за собой каменную черную нить, которая, как заноза, причиняла невыносимую боль ни в чем неповинному перед человеком ельнику.
Несомненно, каждый кто впервые попадал в лес, покидал его другим, изменённым человеком.
Холодок поселялся в душе путника.
На протяжении шестикилометрового отрезка пути ельник своими невидимыми крючковатыми ветвями-отростками как искусный хирург пробирался в душу и тело человека и где-то в околосердечном пространстве аккуратно вживлял микроскопическое семя, из которого за считанные минуты прорастал холодок тревожности, необъяснимого страха перед какой-то неизвестностью. Грёзы о предполагаемом наслаждении, на которое рассчитывает всякий покинувший шумную цивилизацию ради переживания тишины далёкого святого места, рассеивались, уступая пространство в душе ненавязчиво нарастающей тревоге.
Только разглядев вдалеке пучок света, который как пуля, вылетал из дула некоего светового ружья и на огромной скорости пробивал сетчатку глаза, мрачное лицо путника невольно начинало меняться на радужное. Происходило сие постепенно. Сначала лёгкая улыбка озаряла нижнюю часть лица, потом спадало напряжение с носа и уже в последнюю очередь разглаживался лоб. «Свет всегда побеждает тьму». – Стандартная оптимистическая мысль делала попытку проигнорировать пережитую экзекуцию. Однако, зерно жути пускало цепкие корни и уже никогда не покидало несчастного человека.
Внезапное открытое пространство и обилие света моментально опьяняли паломника, вливали в него объёмную меру несомненности: «Действительно, место сие свято есть».
Человеку присуще на чувстве пережитого контраста делать для себя крайние умозаключения. Эти умозаключения чаще всего имеют бессознательную основу, в подобные моменты человек не совершает какого-либо анализа, мозговая подкорка делает выбор в сторону максимального сохранения сбалансированного, нормального душевно-эмоционального состояния. Это подобно тому, когда человек впервые решается, после долгих уговоров друзей и самовнушения, нырнуть в зимний морозный день в прорубь, и, ощутив на себе дискомфорт пребывания в студеной воде, после выныривания и выхода на лёд восклицает: «Как же тепло и хорошо у вас тут, на воздухе», совершенно не задумываясь о таковом эффекте как об определённых процессах теплообмена, происходящих в организме.
От окраины леса до монастыря было чуть больше километра. Слева и справа от дороги вершки плотно посаженного картофеля образовывали бугристое зелёное полотно. Картофелеводство было основным источником дохода обители. Слава о картофеле «по-монастырски» распространилась на весь регион. Успешно реализуемые клубни радовали людей всем своим существом: формой, размером, цветом, запахом, вкусом. Все чувственные рецепторы потребителя разом получали удовлетворение.
Несмотря на приобретённую известность и, как следствие, развившуюся туристическую привлекательность, монастырь не обрёл для себя богатых спонсоров. Поэтому труд был не просто благочестивой ширмой в рассказах монастырского экскурсовода, а действительно существенной частью сестринской жизни. Насельницы отчётливо понимали, что благополучие на предстоящий год зависит от добросовестного несения трудового послушания. Посему разных оттенков зелёные переливы в поле, образующиеся от лёгкого прикосновения летнего ветерка, свидетельствовали о высоком трудовом капитале, от которого напрямую зависел капитал денежный. Монахини, послушницы, трудницы невольно испытывали чувства гордости и независимости, которые с каждым годом укреплялись в женских душах. Эдакий монашеский феминизм сформировался в общине. Невидимой нитью он связал женские сердца и породил семейственные отношения внутри разномастного коллектива.
Община состояла из шести монашествующих сестёр (не считая игуменьи) и нескольких десятков послушниц и трудниц. Несмотря на древность и уединённость, обитель не стала центром притяжения для ищущих святоотеческого аскетизма и подвигов в духе преподобных Руси 14-15 веков. Многие кандидатки в монашеский чин, разочаровавшись в недостатке молитвенного благочестия, оставляли обитель. Монастырь прослыл трудовой артелью. Неслучайно ревнители чистоты православия прозвали его лежбищем картофельного монстра.
В солнечную погоду зелёное волнистое одеяло в противоположной от леса стороне упиралось в сияющую тонкую полоску – это невысокая белоснежная стена издалека встречала путника и словно пыталась выжечь через глаза из памяти впечатления от езды по зловещему Лесу. Монастырская стена была настолько белой, что отражая солнечные лучи, делалась ярче Солнца. Обитель словно старалась донести до каждого прибывающего сюда: место это святое, Самим Богом поцелованное, даже Солнце меркнет в лучах этой святости, и не смей усомниться в этом, человек.
Визитной карточкой обители стала приветливость насельниц. В формировании паломнической и туристической привлекательности гостеприимство и человечное отношение к приезжающим сыграли не меньшую роль, чем древность обители и красота окружающей природы.
Современный гостиничный комплекс стал вторым источником жизнеобеспечения монастыря. Уютные номера настолько изнеживали постояльцев, что забывалась первоначальная цель пребывания в святом месте: молитвенное делание. Морок и леность постепенно окутывали паломника, делали его заложником необыкновенно вкусного борща и румяных пирожков с картошкой. С той самой картошкой. Гостиница расположилась возле ворот на территории монастыря. Табличка с надписью «Hotel» была первым словесным обозначением, на которое обращал внимание гость, она будто говорила: сначала проследуйте в апартаменты, мол, это самое главное, всё остальное потом. При входе в обитель бросалась в глаза невероятная чистота и ухоженность территории, большая часть которой была засажена цветами.
Широкий тротуар прямиком вёл к великолепному собору. Собор словно был спущен с Небесного Царства в качестве награды за многовековую подвижническую жизнь монашествующих. Неказистый четверик был преиспещрён различными изразцами. Жучковый орнамент, ширинки, балясины поочерёдно в три ряда опоясывали стены храма. Самый верх по периметру был украшен кокошниками с зубчатым орнаментом по внутренней части полукругов. Оконные проёмы щеголяли рельефной плетёнкой.
Плетёнка была настолько натуралистична, что вызывала у проголодавшихся с дальней дороги гостей обильное слюноотделение. Грязноватая желтизна, пробивавшаяся из-под побелки, резко контрастировала с ослепительной белизной собора и напоминала собой румяные хлебобулочные изделия.
К трём стенам храма примыкали разного размера и исполнения, поражающие своей фундаментальностью, крыльца. Казалось, они зажали четверик в тески и не давали ему взлететь обратно к небесным пенатам. Крыльца были по-земному прекрасны. Их нарочитая телесность отяжеляла довольно простоватый куб храма. Даже витиеватая ажурность на стенах выглядела плоско по сравнению с объёмными, похожими на рельефные мускулы, украшениями крылец. Казалось, в их создании воплотились самые изощренные фантазии самых талантливых зодчих планеты. Каждое крыльцо было отдельным произведением искусства. Ни одной чертой, ни одной деталью они не походили друг на друга, благодаря чему собор с разных сторон выглядел неожиданно по-разному. На глазах у наблюдателя скучный симметричный четверик в верхней своей части превращался в интересный, играющий, ассиметричный в нижней части. Верх ещё оставался по-небесному простым, низ же – предался воле сложной, блуждающей человеческой мысли. Да, это судьба всего, что ниспосылается с неба на землю – оно срастается с ней и неминуемо подвергается трансформации под воздействием её чёрного, сырого естества.
Купола просматривались с трудом, они словно впивались в небесную подушку. Позолота металлических луковиц сливалась с лазурью небосвода, поэтому храм выглядел обезглавленным, только цилиндры барабанов неказисто торчали из покатой кровли сооружения.
Внутри храм был сплошным новоделом. Ничего не сохранилось из дореволюционного. Но, как и снаружи, продолжал поражать своей красотой. Если снаружи оставили о себе память каменных дел мастера, то внутри, по-видимому, решили впечатлить современников и потомков искусные резчики по дереву. Образа в иконостасе и отдельно висящие иконы на стенах были обрамлены тонко и скрупулёзно выточенным узорочьем. Мелкий рисунок увлекал глаза человека с первых мгновений и заставлял их пуститься в увлекательное путешествие по сложным лабиринтам резьбы. (Казалось, если бы была технологическая возможность обработать каждую молекулу деревянной заготовки, то резчики пренепременно занялись бы этим страстно, не щадя ни молекулы, ни атома).
Бег взгляда по искусно запутанным углублениям в досках рано или поздно выводил на позолоченное плато с ликами, нимбами, библейскими сюжетами и прочими признаками традиционной православной иконописи. Иконы, все до одной, были писаными, заказывались в лучших мастерских Русской Православной Церкви. Сие обстоятельство было гордостью сестёр и игуменьи – ни копейки бандитских денег не было использовано в благоукрашении храма. Об этом знали и прихожане, приезжавшие из города, и регулярные паломники, и временно поселившиеся трудники. Во многом, именно из-за такого редкостного в жизни современной Церкви факта, полюбилась народом обитель.
В целом, монастырь с первых минут пребывания в нём охватывал неотмирным вдохновением. Как-будто в лёгкие разом поступало в десятки раз больше воздуха. Воздух большими порциями проникал во все, даже давно уснувшие, клетки организма. И тем самым зарождал совершенно неизвестное дотоле чувство восторженности всем тем комплексом впечатлений, кои щедро буквально лились из каждого кубического метра, а может и сантиметра, занимаемого монастырем пространства. Паломник, турист, трудник становились пленниками этой иллюзии, созданной человеческими руками. Семя неконтролируемой восторженности попадало в тело человека с сильным потоком воздуха и врастало в околосердечном пространстве, рядом с уже прочно вросшим зародышем зловещего Леса. Оно также нещадно впивалось в человеческое естество и отравляло его ощущением неземного счастья.
Глава вторая. Королева
Ксения свысока смотрела на позолоченный циферблат, вмонтированный в изящной формы малахитовый обломок. Разной цветовой насыщенности зелёные прожилки радовали глаз и напоминали о должности ею занимаемой. Многое было доступно женщине, многое дозволено, но только в рамках оттенков зелёного. Шеф прекрасно осознавал исключительную роль в успешности своей империи (так он называл фирму из десяти магазинов) Ксении Ермолаевой. Однако не упускал возможность при случае оригинальным образом напомнить о весьма определенных границах ее влияния на жизнь предприятия.
Дорогой подарок занял место на рабочем столе относительно недавно. Дмитрий Витальевич торжественно, сам лично, преподнёс Ксение Валентиновне в юбилейную дату драгоценный подарок. Вот уже десять лет как женщина занимала должность начальника отдела маркетинга. Благодаря образованию, нестандартному мышлению, креативу и просто таланту ей удалось в три раза увеличить продажи и поднять сеть магазинов с товарами первой необходимости «Под рукой» на третью позицию в довольно крупном промышленном городе.
В начале двухтысячных годов выпускница экономического факультета вернулась в родной город. Нефтесольск сотрясался от криминальных разборок. В те годы развернулась настоящая война за передел собственности между бандитами и государством.
В жернова данного процесса попал Дмитрий Витальевич, местный бизнес-волчара. Он занимался фарцовкой ещё в восьмидесятые, доставляя из Москвы в двух спортивных сумках брендовые шмотки. В девяностые ему принадлежала половина магазинов с хозяйственной мелочёвкой. Король тёрок и лампочек снискал в деловых кругах славу педанта и аккуратиста. Возможно, благодаря этим личностным качествам ему удалось сохранить треть от принадлежавших торговых точек. Правда, заплатил он за это набором неврологических заболеваний. До сих пор не знает, кто тогда в тёмном подвале держал дуло автомата у его виска: то ли отчаявшиеся бандиты, то ли новые хозяева – агенты столичных спецслужб. Дмитрий тогда легко отделался. Большинство предпринимателей обанкротилось. Кто в Москву уехал с шашечками на крыше авто, кто отправился леса валить, а кто – пустил пулю в висок. У многих товарищей, компаньонов и просто знакомых бизнесменов три нуля навеки пропечатались на могильных мраморных досках.
После очередного стационарного лечения Дмитрий возвращался в загородный дом. Когда мужчина вырулил на выезд из города, привычная картинка в рамках зрения побеспокоила новой деталью, словно соринкой, положенной ветром на роговицу. Дискомфорт в правом секторе обзора заставил обратить внимание на свежий сруб с четырехскатной крышей и псевдопозолоченным куполком на верхушке – небольшая деревянная церковь во имя святого Николая стояла на месте, где когда-то находилась одна из самых прибыльных торговых точек Дмитрия Витальевича. Группа из трёх киосков теснилась на арендованном у муниципалитета прямоугольном клочке земли, ранее заплёванном людьми и загаженном голубями.
Бизнесмен небрежно, подражая патриарху из телевизора, перекрестился и зашёл в храм, охваченный кадильным дымом. Внутри мужчину встретили очарованный взгляд молодого священника и в серых платках затылки двух старушек, которые молились у «Казанской» иконы Божией матери.
Священник, суетно пробежав с кадилом по небольшой площади святого места, подошёл к высокой тумбе с покатым верхом и сказал: «Есть, кто на исповедь?… На исповедь есть кто?» Он спрашивал громко и старательно, словно храм был битком наполнен молящимися. Дмитрию показалось это странным, но слова соседа по больничной палате заусенцами держались в голове.
Заусенцы появляются у тех слов, за которые память цепляется как за нечто, способное судьбоносно повлиять на жизнь хозяина этой самой памяти.
Старик с тяжёлым заболеванием крестцово-поясничного отдела рассказывал, как в Великую Отечественную войну семилетним пацаном порой обращался к Боженьке, и Тот помогал в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Мужчина с седой небритостью на подбородке, впалыми щеками и сморщенной лысиной вызывал у Дмитрия доверие. Несмотря на простодушную религиозность, про многое старик рассуждал весьма трезво и рационально. Сочетание практичности и веры в Бога подкупили Дмитрия, и он внял советам мужчины обратиться за помощью в церковь, в русскую, в православную.
«Некоторые моменты тебе покажутся странными, но ты не смущайся, подойди к священнику, он все объяснит». Стариковское наставление подтолкнуло Дмитрия, и он робко двинулся к служителю Божию:
– Батюшка, можно, да?
– Конечно, подходите. Вы в первый раз на исповедь?
– Да. Я с вами посоветоваться хотел. – Дмитрия немного смущал возраст священнослужителя, но, с другой стороны, это означало, что тот не был испорчен вседозволенностью девяностых, коей грешили служители Церкви более старших поколений. В глазах батюшки делец прочитал чистоту и наивность. По крайней мере голая меркантильность ещё не овладела душой священнослужителя – такой вывод для себя сделал бизнесмен. – Трудности у меня. Бизнес в упадке, на грани разорения. Может, это кара Божия? Понимаете, святой отец…
– Эээ, не-не, это у католиков святые отцы, – качая головой, перебил исповедника отец Артемий. – У нас в православии священников не называют святыми. Все мы грешники пред Господом.
– Да!? Извините, – смешавшись, отреагировал Дмитрий. – Понимаете, мои магазины – дело всей моей жизни. Я унываю. Подскажите, что сделать, чтобы все наладилось? Может, молитвы какие почитать, или магазины освятить?
– Это хорошо, что Вы решили обратиться к Богу, пришли в храм. Конечно, освятить магазины – дело хорошее, необходимое. – С трудом сдерживая интерес именно к этой части вопроса, начал свой ответ священник. – Но, самое главное – это исповедь и причастие. Вы должны очистить свою душу от грехов. У Вас же есть грехи, Вы – небезгрешный?
– Нет, конечно, – подернув губами в улыбке, ответил Дмитрий. – Много грехов натворил, все и не упомнишь. И блудил, и от налогов укрывался, и пьянствовал.
– Осознание своих грехов – важный шаг на пути к покаянию и исправлению. Сам Бог вас привел сюда. Ну ладно, на первый раз достаточно. Как Вас зовут?
– Дмитрий.
– Наклоняйте голову, раб Божий Димитрий. – Священник положил на голову мужчины епитрахиль и прочитал тайносовершительную молитву. – Ну а магазины мы обязательно освятим! И ещё. Молитесь, чтобы Бог вам послал толкового помощника, специалиста. Бог чаще всего через людей помогает.
– Спасибо, батюшка. Прям легче на душе стало, – держа правую ладонь на груди выше солнечного сплетения, проговорил Дмитрий Витальевич. – Хорошее тут место. Ещё раз спасибо, от души. – В лёгком поклоне Дмитрий попятился назад и чуть ли не сшиб стоявшую позади бабулю. – Извините. Прошу прощения.
С тех пор повелась дружба между бизнесменом и священником. Предприниматель стал помогать молодому попу. Отцу Артемию надлежало по благословению митрополита развивать новый приход.
Дмитрий сидел в офисе, постукивая пальцами по столу. Время от времени он смотрел в зарешёченное окно, которое показывало залитый серостью холодный августовский день. Погода была под стать настроению дельца. Перед ним на столе в развернутом виде лежала местная газета с объявлениями. Там, среди нагромождения тысяч букв и знаков препинания, теснилась его публикация: «Ищу личного помощника по бизнесу, с образованием, оплата сдельная, сфера деятельности – торговля». После долгих раздумий бизнесмен закрыл газету и решил, что объявление продлевать больше не будет, так как за полгода ему никто не позвонил.
Выдохнув остаток надежды, несколько дней отчаянно державшийся внутри, Дмитрий Витальевич двумя руками погладил столешницу. Сколько решений было принято, сколько дел наворочено за этим широким коричневым столом! Здесь подписывались важнейшие документы, здесь пересчитывались и распределялись по разного размера коробочкам из-под жвачек пачки денег. Здесь коммерсант расплачивался с бандитами, давал взятки чиновникам, оказывал благотворительную помощь различным интернатам и образовательным учреждениям; на этом столе проходили проверку на совместимость с боссом соискательницы в личные секретари; здесь он трахал проституток, распивал элитные коньяки с компаньонами, заливал водкой проигранные суды, пил зелёный чай с любимыми розовыми пряниками, читал «Преступление и наказание» Достоевского, играл в «дурачка» с помощницей Ирой. Все это было в прошлом. Сейчас мужчина сидел один и периодически подписывал всякую всячину из бухгалтерии. На столе располагался только проводной телефон, впрочем, как и в те сытые лихие годы.
Когда аппарат с затертыми кнопками зазвонил, наш герой читал Псалтырь. Зачастую непонятные слова разворачивали зрачки вспять и заставляли прочесть их снова. Некоторые фразы требовали разъяснений. Тогда новоначальный христианин раскрывал книгу с толкованиями и ещё раз старался вникнуть в прочитанное.
Трелеподобный звонок отвлек богомольца. На другом конце провода заговорил женский голос:
– Здравствуйте. Я по поводу работы. Вас устроит специалист с дипломом экономиста?
– Да, конечно, приходите на собеседование.
Примерно через час перед Дмитрием сидела идеальная женщина. Она была прекрасна, божественна. Слегка вытянутое с острыми чертами лицо словно отделялось некой вакуумной оболочкой от убогого интерьера волчьего логова. Нижняя губа немного наезжала на верхнюю, бантиковидную, – эти губы были созданы для продолжительных страстных поцелуев. Отбеленные самой природой зубы сияли глянцем и манили в свои острые объятия.
Два бескостных мышечных органа Дмитрия Витальевича пришли в движение (язык заелозил во рту, сморчок зашевелился в штанах) и заставили принять более неформальную позу – мужчина откинулся на затертую спинку из искусственной кожи.
Различные сочетания звуков русской речи порождали комбинации артикуляционных форм ротовой полости соискательницы, которые в свою очередь раскручивали маховик эротических фантазий директора – они кинолентой замелькали перед его глазами. Стенками кровеносных сосудов мужчина почувствовал, как кровь с разных концов организма бросилась наполнять стегно и все больше и больше увеличивающийся половой член. Пенис, как росток из-под земли, прокладывал путь между тканью трусов и волосатым пахом, по экспоненте возбуждаясь от происходящего трения. Дальнейшему росту помешал туго затянутый ремень. Жажда свободы импульсом доставила от головки к мозгу соответствующий сигнал.
Бизнесмен совершенно не внимал тому, о чем говорила женщина. Он тихонько встал и направился к двери. По пути расстёгнутый ремень высвободил стволом выросший фаллос – головка вырвалась из душного плена брюк и глотнула прохладного офисного воздуха. Дмитрий достал из кармана ключ, аккуратно вставил его в скважину и осторожно побеспокоил замочный механизм. Глухой скрежет воскресил в мужчине голодного волка из девяностых – давно этот кабинет не запирался изнутри.
– Вам необходимо пройти собеседование с пристрастием. Без этого на работу не возьму. Всем остальным требованиям ваше резюме вполне удовлетворяет.
– А что значит с пристрастием? – женщина обернулась, почувствовав прикосновение к спине – сзади стоял расстегивающий рубашку Дмитрий Витальевич. Его обнаженный детородный орган касался своим упругим концом тоненькой блузки Ксении. – Вы что делаете? Не трогайте меня! Отстаньте! Я сейчас закричу!
Мужчина с силой зажал женщине рот и наклонился к ее побагровевшему уху.
***
–Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. – Дежурная молитва прозвучала за оббитой дерматином дверью. Голос инокини Снандулии какой-то нехарактерной надорванностью побеспокоил слух начальницы обители –значит, сестра принесла неприятную новость.
– А-минь, – нежно, будто лаская речью собственное нёбо, ответила игуменья, и дверь приоткрылась.
В образовавшемся проёме появилась маленькая голова в апостольнике. Круглое личико (игуменье оно иногда казалось идеально круглым, она даже хотела измерить его рулеткой, чтобы в этом убедиться, но не решалась предложить такую глупость носительнице данного лица), плеяда веснушек под глазами (их было так много, что у игуменьи всегда возникало желание поинтересоваться состоянием здоровья сестры во Христе, настолько болезненный вид придавали ржавчинки молодой особе) и маленькие, узенькие, прямые, как знак равенства, губы многозначительно отразились в глазах игуменьи:
– Матушка, сегодня вечером владыка приезжает с неофициальным визитом, на два дня!
– И что? Вы не знаете как его встречать? – выразила недоумение игуменья. – Так. Странно. А почему владыка меня не предупредил? Обычно хотя бы секретарь его звонил. – Игуменья встала из-за стола, сняла со специальной подставки клобук, элегантно пристроила его на своей голове. Опёрлась руками на столешницу – бархат нежно погладил ладони – и с досадой добавила: – Очень странно.
– Вот, матушка, то-то и оно. Я сама случайно узнала.
Снандулия прошла в кабинет. Она опытно знала – надетый клобук означал, что разговор коротким не получится. Клобук помогал игуменье сосредоточиться, собраться с мыслями.
"Клобук – ваш верный помощник, клобук – хранитель ума. Клобук ограждает монаха от вредных помыслов, блокирует рассеянность, способствует молитвенному деланию. Если апостольник – это духовная оболочка вашего головного мозга, то клобук – это духовный шлем, оберегающий вашу голову от бесовских нападок". – Часто повторяла матушка на совместных с сёстрами трапезах.
– Звонила в канцелярию епархии по поводу выдачи нашим выпускницам дипломов об окончании ВДШ. – Подхватив тон заданный игуменьей, ответствовала инокиня. Она говорила спешно, можно сказать тараторила, так как знала, что матушка не любит пространные речи, особенно те, которые мало соотносились с текущими делами: – Вот мать Аграфена и поделилась со мной информацией. По-сестрински, так сказать. Я удивилась: мол, мы и не в курсе. А она: «Владыка – хозяин, куда желает, туда и едет, и вовсе не обязан о своем визите предупреждать».
– Ну что! Он не обязан, а мы, тем не менее, обязаны встретить нашего архипастыря. Поэтому…
– Просто… завтра же день игры, – прервала игуменью Снандулия.
– Ага… Так, так… День игры… – Игуменья присела обратно на стул. – Ну и ладно! Разве митрополит как-то помешает? – удивлённо отметила игуменья. – Снуля, ты будто не знаешь, чем он будет тут заниматься? Засядет в сауну, наверняка пива любимого своего, немецкого, привезёт. Так, приготовьте красной икры побольше. Там на кухне, в морозилке, внизу, два килограмма лежит сахалинская, большими икринками такая, мне ее пару месяцев назад друзья привезли – вот ее разморозьте. Ну! Мне ли вас учить? Давайте, давайте, не раскисайте! Сестёр успокой. Скажи, что все в силе.
Свои устные распоряжения Ксения по привычке сопровождала жестами. Жесты были довольно сдержанными, как обычно, но в некоторой степени сбивчивыми, немного невпопад. Для Снандулии было очевидно – новость о приезде владыки застала игуменью врасплох.
– Кстати, отец Геласий уже в пути?
– Нет. Он позвонил, сказал, что будет поздно, ночью уже, – слегка прикусывая нижнюю губу, ответила Снандулия.
– А с кем наш дорогой владыченька приедет?
– Как обычно, с отцом Феофилактом и Алешей-иподьяконом.
– Тааак… Ну Феофилакта я утречком как-нибудь корректно выпровожу. Скажу, что… В общем, что-нибудь придумаю. А Алёша, а что Алёша?
– Матушка, он же ходит, везде нос свой суёт, постоянно что-то вынюхивает. Помню, был случай, он зашёл на кухню, а там одна сестра другой плечи массажирует. Ну затекли они у нее: несколько часов пироги лепила. А он как из-под земли вырастает и говорит: «Ага, бабы! Свальный грех удумали сотворить. Смотрите, я архиерею доложу, чем вы тут занимаетесь». Знаете, ещё глаза так щурит и хихикает. Вот приделать ему рожки да хвост – бесёнок получится. Сестры только хотели что-то ответить, а его и след простыл. Точно бес.
– Ладно, ладно, мать, раздухарилась. Иподьякон он, архиерейский, с уважением надо. Митрополит его приютил, облагодетельствовал, как сына любит.
– Ага! И не только как сына!
– Мать, ты говори, да не заговаривайся! Нам ли судить? Мы все не без греха, – приструнила инокиню настоятельница монастыря.
– Да матушка, простите. И ещё по поводу завтрашнего дня. Мать Ревекка приболела, не сможет быть.
– Что с ней приключилось, с бедненькой? – Смягчившимся голосом спросила игуменья.
– У нее, в общем – там болит.
– Где там? Мать Снандулия, говори прямо! Менструация что ли?
– Нет, что-то серьёзное. Ей бы в больницу лечь на обследование.
– Хорошо. Завтра же отправим в город. Как она, совсем худо или до завтра потерпит?
– Потерпит, матушка, потерпит, она у нас стойкая.
– Ну вот и ладненько, – опрокидываясь на рельефную спинку из натуральной кожи, подытожила настоятельница.
– Матушка, – продолжила разговор инокиня, – нас получается пятеро будет. Так ведь нельзя, вроде?
– Не переживай, родная моя. – Голос женщины совсем размяк. Игуменья с кем-то переписывалась по телефону и, по-видимому, каждый последующий ответ виртуального собеседника всё больше радовал её сердце, – вас будет, как и положено, шесть человек.
– А кто шестой? – Инокиню накрыло любопытством.
– Есть одна красавица. – Игуменья целиком ушла в гаджет, лёгкая улыбка от содержания сообщений переросла в сияющую эмоцию. – Ступай, ступай, всё будет хорошо. С Богом, Снуля, с Богом! – Размашисто благословляя инокиню, окончила настоятельница.
Снандулия небрежно поклонилась и хотела уже выйти из кабинета, как игуменья, не отрывая глаз от средства коммуникации, задержала инокиню:
– Мать Снандулия, как у тебя здоровьице то? Что-то выглядишь неважнецки.
Молодая особа на мгновение «зависла», всем своим видом изображая благодарность за озабоченность своей скромной персоной. После чего ответила:
– Слава Богу за все, матушка. Бог милует.
– Ну ладно, иди уже, – продолжая смотреть в гаджет, выпроводила насельницу игуменья.
Пару минут разговор с инокиней повторялся в ушах Ксении, но постепенно звуковые следы стирались наполнявшей помещение тишиной.
***
– Слушай меня внимательно, сучка. Или я сейчас трахну тебя и ты принята на работу, или… я все равно тебя трахну и тебя никто, нигде, никогда не найдет. Ты все поняла? Кивни, если да. – Женщину слегка потряхивало от страха, поэтому ладонь мужчины немного скользила по щекам из-за натекших подкрашенных чёрной тушью слёз. Коммерсант вконец озверел и с ещё большей силой сжал жертве рот. – Ну…, я жду ответа, какой вариант ты выбираешь, первый или второй?
Женщина подняла руку и вытянула указательный палец – ей очень хотелось жить в свои двадцать два года.
– Ну вот и молодец, крошка. А теперь я разжимаю твой славный влажный ротик и ты молча, не спеша, раздеваешься и, как говорится, в чем мать родила ложишься спиночкой вот сюда, на этот замечательный столик. Не бойся. Я очень нежный. Никто не жаловался. И тебе понравится, я уверен. Не плачь, не надо.
Женщина разделась и предстала перед Дмитрием безупречным изваянием Творца. Если представить, что у Бога есть эталонные образцы для каждого из видов живых сущностей, то один из них сейчас находился здесь, в кабинете осатанелого бизнесмена. Бог зачем-то пустил в земное бытие сие совершенство – Он совершил глупейшую ошибку.
Ксения медленно легла на стол. Ее лицо сморщилось, но не от осознания предстоящего нежеланного полового акта – это виделось неотвратимым, – а от соприкосновения с холодной столешницей. Холод равномерно по всей площади пробуравил нежную, как у младенца, кожу и словно приморозил ее к себе, убив надежду на минование насилия.
– Пожалуйста, не надо, – сквозь зубы умоляла женщина, чувствуя как грубые мужские руки раздвигают ее ноги в стороны…
– Блядь, блядь, дура, ты что не сказала, – вытаскивая окровавленный член из влагалища, заорал насильник. Кровь, растекшись по столу, тоненькой струёй полилась на пол. – Ты девственница что ли? Пизззздец!
В офисном помещении повисла тревожная пауза. Пространство словно готовилось схлопнуться и отправить данное место, оскверненное смертным грехом, в межатомное небытие.
***
Мгла с улицы просочилась через небольшое окно в келью и укрыла игуменью с ее тайной. Тайной, в которую были посвящены только шесть монашествующих сестёр.
Игуменья сидит за столом, уткнувшись в дорогой её сердцу пучок света и водит пальцем по экрану. Женщина перечитывает переписку – отходит мыслями от рутины, суеты, неестественности.
– Привет, любимый мой! Как ты? Тебя ждать сегодня?
– Привет, сладкая моя! Безумно хочу тебя… увидеть… Да, скоро выеду.
– Не торопись, моя лапушка, мой птенчик. Дорога скользкая, погода дождливая. Поезжай не спеша, я буду тебя ждать)))
– Хорошо, крошечка моя. Только этим и жив – знаю, что ждёшь меня.
– И главное, не бойся ничего и никого. Помни, тебя ждёт заслуженная награда! Ты ее достоин, даже не сомневайся в этом!
– Хорошо, милая. Буду держать твой образ в голове – в трудную минуту он всегда мне помогает. Соскучился по твоим карамельным ореольчикам, в сию минуту ощущаю их вкус на своем языке… Ммм…
– Приезжай, радость моя. Тебя ждёт, как и всегда, незабываемая ночь.
Телефон выключен. Тишина пристраивается к уверенно господствующей темноте и, стирая шумовые следы ушедшего времени суток, обнажает спрятанные дневной суетой звуки. Точнее – один звук: откуда-то из сердцевины пугающего состояния газообразной материи проступает мерное тиканье малахитовых часов.
***
– Ну, дак вы меня берёте на работу?
– Ой, извините, что-то я о своем задумался, – Дмитрий Витальевич заморгал, протёр глаза и увидел на столе бордовое прямоугольное пятно – перед директором фирмы лежал диплом о высшем образовании. – Ничего себе – всё на «отлично»! Как же мне Вас не хватало, Ксения Валентиновна! Вы – просто подарок с небес… Конечно, Вы приняты. У нас отличный коллектив. Пройдёмте, я покажу Вам Ваш рабочий кабинет. – Дмитрий, что-то напевая вполголоса, повёл женщину в соседнее помещение.
– Проходите, теперь Вы здесь хозяйка. Обустраивайтесь. И ещё… Вы шикарно выглядите, Ксения Валентиновна!
– Спасибо, Дмитрий Витальевич! Я Вас не подведу.
– Я даже не сомневаюсь. Таких специалистов, как Вы, днём с огнём не сыщешь. Я невероятно рад, что Господь привел Вас к нам. Вы не представляете – я безумно рад!
Десять лет, казалось, прошли быстрее, чем длится один ход секундной стрелки роскошных настольных часов. Наблюдение за работой беспощадного к человеческой жизни механизма прервалось в такт тиканью прозвучавшим стуком в дверь.
– Ксения Валентиновна, можно? – В кабинет зашёл элегантный пятидесятилетний мужчина. По-молодецки зачёсанные волосы, тёмно-синий пиджак на розоватой рубашке, не в масть подобранный галстук не могли скрыть того Дмитрия Витальевича, потрёпанного суровой предпринимательской жизнью, который проводил полуденные часы в убогом директорском кабинете в компании с телефоном и Псалтырью.
– Конечно, Дмитрий Витальевич! Начальству, как говорится, можно без стука.
– Нет-нет, Ксения Валентиновна, Вы же знаете, как я к Вам отношусь, – присаживаясь напротив своего заместителя, начал разговор директор фирмы. – Я вот с чем. Может Вам отдохнуть? Устало выглядите. Съездили бы куда-нибудь. В Эмираты, например. Мы вон с Надюхой съездили. Незабываемо! – Он говорил так, будто хотел отправиться туда ещё раз, только уже в компании с Ксенией. Тем более, мужчина смотрел на неё, как всегда, жадно поглощая глазами каждую мало-мальски выпуклую деталь на её безусловно красивом теле.
Ксения не была замужем. Два неудачных брачных союза надолго отбили желание связываться с противоположным полом. Дмитрий Витальевич был вполне во вкусе женщины, но тот прямо никогда не предлагал отношений. Да и намёков тоже не посылал.
С некоторых пор одно строгое правило не давало мужчине начать роман с лучшей сотрудницей – женщины в его жизни играли только определённые роли. Жена – она только жена, секретарь – только секретарь, любовница – только любовница. Любовница не могла стать сотрудницей фирмы. Равно как и сотрудница не могла играть роль ещё и любовницы.
Дмитрий иногда подумывал о смене статуса Ксении Валентиновны, но всякий раз, когда на стол ложился очередной квартальный отчёт, он откладывал эту идею на неопределённое время. Растущая прибыль предприятия доставляла большее удовольствие, чем слегка пульсирующий пенис при виде соблазнительного декольте своего заместителя.
– Ксения Валентиновна, Ксюша, а Вы как к религии относитесь?
Вопрос, с одной стороны, был неожиданным, с другой – Ксения давно готовила себя услышать что-то подобное от шефа.
– Да я даже не знаю, не задумывалась об этом, – потупляя глаза, пролепетала женщина. – Ну… несколько раз была в храме, свечки ставила. На Рождество, на Пасху ходила. Внешне красиво всё конечно, и храмы, и пение, на службе даже как-то хорошо становится. Но, знаете, Дмитрий Витальевич… – Ксения замешкалась. Ей хотелось ответить честно, не кривя душой, но женщина всё же воздержалась от прямоты, чтобы не обидеть начальника, который благодетельствовал Церкви и с некоторых пор превратил свой кабинет в молельную комнату.
– Давайте-ка я угадаю, что Вас смущает… Попы на мерседесах!
– Честно говоря – да.
– Ну смотрите. Отцу Артемию, своему духовнику, машину я купил. То есть, это не из церковных денег. Строить ему дом на Речной, тоже мы с компаньоном помогаем. Вот Вам и ответ, откуда у священников эти блага.
– Ну в общем – да. Можно сказать: убедили. – Не делая даже попытки поспорить с директором, вняла Ксения Валентиновна.
– Ну вот. А пойдёмте-ка в это воскресенье на службу в Никольскую церковь, я Вас с отцом Артемием познакомлю. Мы вот уже с Мариной Николаевной, бухгалтером, Светланой Григорьевной, товароведом, и с Михаилом, начальником охраны, ходим по воскресеньям. Уже традицией стало. – Ксения была в курсе, кем кто является. Но Дмитрий Витальевич всегда, когда произносил имена сотрудников, озвучивал обязательно их должности. То было давнишней привычкой бизнесмена – бизнесмена старой закваски. – И Вы к нам присоединяйтесь. Так, глядишь, всем коллективом уверуем, и дела с ещё большей быстротой в гору пойдут. Бог помогает, я в этом много раз убеждался. Вас, например, сам Бог послал. – Дмитрий говорил с некоторой долей напора. Его зрачки, окружённые манящей синевой, бликовали, сигнализируя нечто чужеродное, ранее не присущее мужчине.
Ксении льстило слышать о своей персоне, как о Богом посланной, но ненавязчивое давление со стороны шефа рождало в ней раздражение. Ксения выросла в семье с весьма либеральными ценностями. Она привыкла свободно выбирать то, что ей по душе.
За десять лет Дмитрий ни разу не предлагал Ксении Валентиновне ничего не связанного с работой настолько назойливо. Он все эти годы был тактичен и сдержан. Был требователен только к исполнению профессиональных обязанностей, к которым женщина относилась с большой ответственностью. Ксения всегда с удовольствием реализовывала намеченные цели и задачи. Успешное развитие предприятия во многом стало возможным именно её усилиям. Она хотела, чтоб так всё и продолжалось. Но увлечённость шефа православием толкала его на привлечение всё большего числа сотрудников к вере. «Единение в духе – залог развития и успеха» – часто повторял бизнесмен на корпоративных собраниях.
Ксения была уверена, что благодаря заслугам перед фирмой, её не коснутся новые веяния в жизни предприятия, которые заключались в очищении совести и вере в Бога. Иррациональные кульбиты и воля Божья стали основами в построении стратегических конструкций развития бизнеса. Предлагаемые Дмитрием Витальевичем ходы должны были неминуемо привести к постепенному разорению, но изворотливый ум Ксении Валентиновны делал нужные повороты в этих сумасбродных предложениях директора и компания продолжала двигаться в русле прогресса.
Женщина довольно долго деликатно уклонялась от походов в церковь, но в итоге не смогла больше противиться корпоративному духу и присоединилась к традиции воскресного богомолья.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67555260?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Роман П
Тип: электронная книга
Жанр: Ужасы
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 26.12.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Читатель найдет в книге альтернативную версию происхождения вселенной, небиблейскую историю жизни первых людей. Автор дерзновенно говорит о Боге, фантазирует на тему природы демонических сил.