Третий. Второй. Первый
Третий. Второй. Первый
Владислава Николаева
Нью-Йорк Таймс ничего не знает об этой книге. Аннотация написана просто, чтобы была.
Если вы читали Третьего, Второго, Первого – этот сборник вам не нужен.
Три героя, непохожих на героев.
Хитрый перестраховщик, избегающий удара.
Демон в обличии ангела.
И тот, кто так силён, что может никого не слушать.
Владислава Николаева
Третий. Второй. Первый
Третий
Август, 31
Пасмурно. Сумерки гуще, чем могли бы быть летним вечером. Пыль прибита к дороге прошедшим днём дождём. Тучи сдвинулись дальше на северо-запад, продолжая сыпать затяжным прохладным ливнем без молний, дышалось теперь легко, но людей с улицы сдуло. От силы три-четыре прохожих в десять минут, шасть до магазина и обратно, все местные, из соседних домов.
Таксист, не прикрываясь, зевнул, сжимая пальцы на затянутом чехлом руле. Зевнул так, что в челюстях щёлкнуло. Машина стояла у обочины, не шикарная и не совсем уж завалящая. С оглядкой на дождь можно было бы рассчитывать на обилие клиентов, но общественность решила прибегнуть к крайнему средству экономии и не выходить из дома вообще. Пробежит кто-нибудь в натянутом на макушку капюшоне, прихватит в продуктовом кефир и батон на сон грядущий и так же петляющим между лужами зайцем скачет домой.
Перед носом машины степенно прошествовала фигура, держащая за горло непочатую бутылку. Водитель проводил неизвестного взглядом. Всем понятно, что ничего сегодня уже не будет, никто, промоченный насквозь, не станет со стоном просить довезти домой на другой конец города, никто не выскочит из двора с защемленным в чемодане галстуком и не прокричит, что опаздывает в аэропорт. День кончился. Воздух пахнет дождём и детской безнадёгой. Водитель хмыкнул, злорадствуя, что сын и дочь-школьники с завтрашнего дня перестанут провожать его на работу сонными «иди-иди».
Таксист трусовато оглянулся, будто опасался начальственного взгляда, и тихонько тронул машину к дому.
Высокий мужчина в небрежно расстёгнутой ветровке, но с натянутым на глаза капюшоном проследил за медленно выруливающим синим фордом с колпачком такси на крыше. Рука продолжала сжиматься на горле коньячной бутыли. Он стоял на светофоре, регулирующем самый длинный переход перекрёстка. Ещё один наблюдатель сжался от холода под навесом остановки. Оттуда наблюдать было бы удобнее и подозрений никаких, но от остановки до метки было дальше.
Сергей Иванович незадачливо остановился против светофора, не успев на какие-то секунды миновать дурацкий переход. Кто только додумался установить светофор на этой козьей тропе? От берега до берега четыре метра, ровно двум машинам проехать. Сергей Иванович глянул налево и направо – ни двух, ни одной. Оглянулся – никого, только, на другой стороне, слева, собрат по несчастью ждёт разрешения на переход. Но там и дорога серьёзней и ждать почему-то меньше. Сергей Иванович приметил в руке стоящего характерный предмет, ещё раз постно и неодобрительно посмотрел на закрытое капюшоном лицо, хотя с такого расстояния из-за близорукости черт разобрать не мог. Остановка отсюда представлялась пустой, троллейбусы не идут, поздно уже, ночь настала. Только продуктовые ещё работают.
Взрослый порядочный человек, Сергей Иванович, окинул светофор ещё одним кислым взглядом, убедился, что двухцветный фонарь намерен отнять из его жизни лишь пятьдесят четыре секунды, вздохнул и решил ждать. Не навесила бы жена в дорогу прихватить мусор, прошёл бы светофор как раз вовремя. Сколько мусор выкидывал? Как раз с полминуты. Подошёл бы к переходу за пять-десять секунд, самое то и не подбегал бы а-я-якая, чтобы окончательно убедиться – опоздал. Сергей Иванович, терпеливый муж, вздохнул повторно. Справедливости ради, если бы не супруга, вообще бы не потащился в магазин на ночь глядя. Что за женщина? Чтобы с бухты барахты, к ночи, кончилось растительное масло! И конечно не жить ей без растительного масла до завтрашнего утра, когда бы сама проснулась да сходила…
Сергей Иванович испустил очередной сокрушительный вздох и покосился на светофор – красные цифры показывали ещё сорок семь секунд. Сергей Иванович не сдержал ещё один вздох.
И ведь пусто совсем на улице, даже штрафовать некому, не спрятались бы, хотя, думается, только ради штрафов и стоило это недоразумение держать – ну никакого толку! Столько лет стояла дорога, кто бы когда подумал, что в регулировке нуждается, ни одной аварии, с 1979, с тех пор, когда её только положили, с тех пор как её на чертеже обозначили…
Сергей Иванович переступил с ноги на ногу, мня что правая заболела, и бросил взгляд на светофор – сорок три секунды. Сплюнул в грязь у бордюра, неловко взобрался на него, балансируя, обозначая серьёзность своих намерений.
На улице совсем пусто. Тот, с бутылкой, уже дождался своего зелёного и уже его профукал, видать, ждал чего-то другого. По широкой дороге медленно проезжали одна за другой машины. Там-то они ездили!
Сергей Иванович с внутренним беспокойством услышал приближающийся смех. Девчонки-подростки, шляются по ночам, родителей на них нет…
Мужчину кольнула мысль – не над ним ли смеются? Что стоит, как дурак, у пустой дороги – ни справа ни слева ни единой машины – стоит и боится, глупый, выживший из ума старик.
Сергей Иванович побагровел, одёрнул низ наглухо застёгнутой ветровки. Не так уж он стар! Это глупые подростки могут думать, что он почти труп, а он в пятьдесят восемь на тот свет вовсе не собирался! Сергей Иванович поджал губы, сделал вид, что он здесь недавно, и решительно шагнул на дорогу, встал на неё обеими ногами, пошёл.
С полоумным рёвом пронеслась машина, натужно заскрипели рессоры, прочертили на встречную, не удержавшись, шины. Бежал на красный, уворачиваясь от бамперов, человек с бутылкой. Из павильончика остановки выскочил невысокий сухощавый субъект и тоже побежал…
Сергей Иванович лежал на боку на дороге. Перевернулся несколько раз, будто ворочался на кровати, и затих. Если не знать, что случилось, можно было подумать, что пьяница неудачно выбрал место для отдыха. В чуть грязной одежде, в прилипшем с земли соре, подтверждающем, что пьянчуга не первый раз пристраивается прикорнуть, преодолевая по-видимому долгий путь домой.
Высокий человек, незаметно расставшись с бутылкой, стал на колени перед Сергеем Ивановичем и потянулся к шее щупать пульс. Отдёрнув руку, не вставая с колен и уперев теперь обе ладони в пояс, он длинно, не стесняясь, выругался.
Глаза злобно блеснули из-под капюшона в сторону светофора. Второй, добежав, расстроенно остановился, опустив голову. К месту аварии собирались редкие прохожие. Девчонок-подростков среди них не было.
Август, 31
Пашка бежал босой, отбивая ступни кочками.
– Пожар! Пожар! – кричал он по пути, совместив оповещение соседей с порученным делом. Бежал за вёдрами, не жалея уже ноющих от ударов ног.
Происшествие застало на пляже. Готовились жарить шашлык, уже в темноте, под навесом, учитывая с утра собиравшиеся тучи, дело всё откладывалось, но уже было невмоготу и откладывать некуда, завтра на учёбу; декан зловредно назначил три пары, несмотря на праздник. Проводы августа не задались, купаться под моросью не захотелось, загорать, как и играть в волейбол тоже, но студенты не готовы были вот так сдаться и не отведать шашлыка.
Пожар начался вовсе не по их вине, у них всё шло своим чередом, не очень быстро, но довольно аккуратно. Загорелся большой дом в прямой видимости. Пашка с другом, Костей, сначала подумали, что тоже кто-то взялся шашлыки жарить, а потом полыхнуло так, что уже без сомнений…
– Пожар! Пожар! – прокричал Пашка, тяжело дыша. Участок его деда был с противоположной стороны, но добежать до своего дома всё равно было быстрей, чем выпрашивать инвентарь с ближайших домов, тем более там есть кому…
Пашка отпихнул выскочившего навстречу деда на качели, сгрёб вёдра, и не теряя времени на объяснения, побежал обратно, не чуя отбитых ног.
На место прибыл задыхаясь и хрипя лёгкими. Счас толпой быстро наляжем, потушим, и шашлыки вкуснее станут, весело думал Пашка, торопясь, и совсем не переживая, что где-то на пути порезался. Эпицентр легко определялся по хлопающему звуку расходящегося пожара. Пашка срезал, пользуясь тем, что с детства округу облазил, видимо, так и порезался где-то, но это неважно, заживёт…
Среди своих ребят стояли какие-то ещё, заметно старше, с автомобильными огнетушителями, вёдрами, лопатами. Никто не двигался. Пашка разглядел на всех лицах, даже у Ксюшки полосы сажи. Глаза завороженно отражали блики и всполохи. Никто не действовал. Пашка, несколько удивлённо, бросил Косте под ноги вёдра. Костя едва на него глянул и вернул взгляд на кострище.
Когда Пашка уже стал думать, чего такое странное случилось, Ксюшка всё же заговорила:
– Не берёт ничего… – девчонка всхлипнула, – как будто топливом облили… уже пожарных, милицию и скорую вызвали… Паш, мы голос слышали…
Она разревелась и, зажимая ладонями ставшее непривлекательным, искажённое плачем лицо, пошла куда-то в сторону.
Пашке стало тоскливо и холодно – пошёл дождь. Заболели ноги. Дом полыхал как стог сена, будто и правда подсобили чем горючим…
Кто-то из незнакомцев вздохнул и пошёл со своими вёдрами уныло на пару с дождём поливать соседские заборы.
Проводили лето…
Пашка опомнился – шашлыки на пляже, щас пожарные нагрянут, и вообще – какие теперь шашлыки?!
Август, 31
В торцевом подъезде длинной панельной многоэтажки, напичканной конторками и магазинчиками, располагался рабочий кабинет потомственной ведьмы Ираиды. Многоэтажку возвели в столице в период строительного бума, поэтому качество возведённого жилья легко объяснялось быстротой застройки и скудностью материалов. Комнатки в квартирках были маленькие, стенки тоненькие и непрочненькие, да и сам дом, пробыв на вид приличным и новым пару лет, старчески посерел и отсырел. Первый этаж алчно откусил малый бизнес. Жильцы с этажей повыше были от этого не в восторге и судились за право входить в свой дом без проблем, иметь доступ к подвалу, не ждать шума в неурочный час и не иметь счастья травить магазинных тараканов дихлофосом, но иски пропадали втуне – среди контор имелось не менее трёх юридических, конкуренция стояла бешеная, кому-то время от времени да и не было чем заняться, кроме как отстоять у неподкованных юридически жильцов право на сохранение площади.
Артистично обставленный кабинет ведьмы не имел конкурентов ни в одном подъезде. Не было конкуренции и на протяжении трёх километров в любую сторону. Голубая дверь оставалась открытой с двух пополудни и до одиннадцати и мягко хлопала чаще, чем солидные двери юридических контор. У Ираиды была репутация.
Ведьма находилась в маленькой комнатке за кабинетом, сделанным комфортным для клиентов с клаустрофобией с помощью перфоратора и прежде двух раздельных помещений. Подсобная комната – нужная вещь в любой профессии. У каждой профессии свои тайны, пусть даже максимум, что требуется, попить чай без свидетелей. Ираида пила здесь зелёный чай, чтобы не было налёта на зубах, но сейчас она была в комнате не за этим. Клиенту полезно посидеть в одиночестве и подумать, чего он наконец хочет. Во-вторых, человек с репутацией не несётся работать очертя голову. Он знает цену своему вниманию. Ираида могла хладнокровно и неторопливо выпить ту же самую чашку чая, пока клиент ёрзал на стуле, сомневаясь, стоило ли ему вообще приходить. Другая на её месте забеспокоилась бы, что клиент сорвётся вместе с гонораром, но ведьма Ираида заслужила, а не придумала свою репутацию. Кроме того, как любой опытный профессионал, она радовалась, когда можно было не работать.
Клиент, зрелый мужчина с несчастным и растерянным лицом, в пиджаке и с хорошими часами, терзался в удобном кресле для посетителей. Он держал руки на столике, когда не дёргал ими галстук и воротник рубашки. Волосы его были пострижены коротко, из-за чего были заметны наметившиеся на лбу залысины. Он смущённо бросал взгляды на козий череп на подставке, на оставленный на столе веер из иссиня-чёрных вороньих перьев, на ониксовые руны, деревянную ступку с недотёртым чёрным порошком на дне, на хрустальные цацки и завешанное зеркало, на чёрные и красные витые свечи в серебристых канделябрах, на развешанные вдоль стены веники трав.
Ираида хмыкнула про себя и подправила у зеркала макияж и грудь в декольте. Пора.
Потомственная ведьма вынеслась в кабинет кружевным смерчем. Медузьим плавником замедленно опал подол длинного чёрного платья, завязанного по талии цыганским платком.
Клиент туго сглотнул комок, подняв глаза.
– Я… вам, наверное, надоел…
Ираида сидела на своём месте напротив, сложив на груди руки. Про мужчин так говорится, а ведьма сложила руки под декольте, отчего скрытое выкатилось явственней. Если клиент и надоел, ведьма не подала виду. Что-то презрительное, насмешливое в её лице было всегда. Накрашенные губы кривились, правый глаз чуть щурился.
Анонимный клиент, про которого Ираида знала больше, чем хотелось бы, лепетал свою историю. Женитьба на дочери перспективного начальника, рост начальника, послуживший стимулом к обзаведению потомством, движение по пятам начальника, жизнь, как у Христа за пазухой, отъезд жены с ребёнком к родственникам, потребности молодого мужчины, любовь, измена, начатый бракоразводный процесс, сопряжённый с движением по карьерной лестнице в обратную сторону, глубокая печаль и возросшая любовь к жене… Ираида уже не слушала, только ждала, когда из не самого мужественного рта вывалятся все слова.
Дождавшись, выдала привычную знающую улыбку, демонстрирующую готовность, так и быть, уделить внимание и толику недюжей силы на утоление страдания и любопытства очередного страждующего.
Ираида вытянула из-под полы тяжёлую колоду. Клиент с энтузиазмом покивал. Значит, действительно ничего нового не говорил. Было бы удивительно, если бы старый клиент явился с новой оригинальной проблемой… иногда, как опытному профессионалу, жаль…
Ираида мешала карты, рассеяно слушая, как за спиной клиента в дверь барабанят капли дождя. Руки отточено делали своё дело, без ошибок в раскладе. Ведьма опустила тёмные глаза, чтобы забить ещё один гвоздь в крышку гроба развалившегося брака.
Минуту она просто смотрела. Выражение её лица заставило клиента побледнеть, как будто Ираида ещё не озвучивала максимально неприятный для него вариант в прошлые два визита.
– Это что ещё такое? – потребовала она у клиента строгим голосом, показывая карту.
Август, 31
Первая капля ударила в окно, и за ней по стеклу побежала волна. Кто-то по другую сторону, вылавливая из общего потока отдельные капли, касается их указательным пальцем и проводит до подоконника. Ударил гром. Через щели в оконной раме просачивается запах озона.
Трубка устаревшего чёрного телефона с когда-то белым, пожелтевшим диском ровно лежит на рычаге. На письменном столе слева от стопки мелко исписанной от руки бумаги стоит белая чашка с недопитым кофе. Подоконник за не до конца отдёрнутыми шторами пуст, от него тянет сквозняком. Вся комната пахнет чем-то старым, чем-то старческим: старой пластмассой, лежалой бумагой и лекарствами. До горечи. Только озоновый воздух, проникающий сквозь щели в деревянной раме, свеж. А озон – яд.
Посреди стола открытый ежедневник. На пустой странице дата – 31 августа. Ветер полощет страницы, перебирает. Вопреки логике сквозняк не интересует текст, примятые у корешка записи оставлены в покое, перелистываются только чистые, всё дальше и дальше, хотя ветер не так и силён по эту сторону рамы.
На кухне женский голос подпевает джазу. Старый радиоприёмник с хрипом выдыхает музыку. Жизнерадостные мотивы поглощает глухота пасмурного вечера. В коридоре и зале темно из-за грозовых туч, шторы открыты не до конца, только из кухни на пол падает треугольник электрического света. Входная дверь притворяется без звука. В подъезде сумрак, сыро и серо, лампы не горят. Никого.
День не по-летнему тёмный и пасмурный. Через полчаса одежда и обувь совсем промокают, дождь не думает прекращаться, льётся второй час без перебоя.
Впереди только парк, нужно поторопиться. Однорукая посеребрённая скульптура на массивном постаменте зовёт вперёд. Туда, откуда пришла девушка из плоти. Назад, отсюда. Скульптура смотрит через арку входа серьёзными и строгими глазами цвета алюминия, намекая на что-то. Единственная уцелевшая вытянутая рука твёрдо показывает вернуться.
Девушка зябко повела плечами. Дальше по парковой дорожке. Шаги шлёпают по лужам. Более мокрой можно стать лишь искупавшись. Мокрые волосы, мокрое лицо, мокрая спина, насквозь мокрые ноги, шмыгает холодный нос, по подбородку сбегают не капли, а ручейки, затекают за ворот. Под таким дождём можно утонуть посреди парка.
Надо спешить, но всё же… Остановилась, чтобы глубоко вздохнуть и избавиться наконец от этого чувства – будто сердце зажато в тиски. И ещё… словно преследует кто-то, по пятам идёт… Поёжилась. Нутро сжато, как вязкой зелёной хурмой – не вдохнуть. Обшарила глазами местность за спиной. Запущенный неухоженный парк и дождь стеной. Никого. Никто сюда не ходит, кроме неблагополучных подростков. В дождь их тут тоже нет. Зловещее место, чем-то неприятное, как место, где кого-то убили…
Тут – свист. Нарастающий, похожий на звук пролетающего самолета. Не соображая, посмотрела наверх. Зрачки расширились. Быстро. Ничего не сделать. Ни отбежать, ни упасть, ни закрыть лицо и голову, ни испугаться.
…когда-то в самом начале был пронзительно тихий момент, такой тихий, что понятно – оглохла. Звуки вернулись быстро, так должно было быть, но время решило замедлиться, и всё замедлилось. Первым, что различили глаза, была воткнувшаяся в запястье ветка. Или сначала была боль от её укола? Сложно сказать. Впечатления начали путаться сразу. Наверное, сначала действительно была боль, ещё до глухоты и до того, как глаза снова обрели способность видеть.
От низа живота растеклось тепло. Ощущение было скорее приятным, но оно быстро прошло. Стало удушающе жарко, ветка протыкала запястье, втирая грязь в плоть и кровь, руку свело от спазма, другую прищемило расщеплённым стволом упавшего дерева, со лба в глаза полилась липкая кровь, загорелась, опаляя спину, одежда, ноги оставались бесчувственными, закашлялась, задыхаясь, пламя разгоралось, в ушах трещало, треск огласил дикий, животный визг, запахло отвратно, запахло жжёной плотью, пламя лизнуло волосы, волосы легко вспыхнули, ожгло шею, визг нарастал, лилась вода, и лужи густели от крови, грязь забивалась в порезы…
Глаза ослепли. Мутные силуэты хаотично перемещались наверху, невнятные, лишённые контуров и тем более лиц. Донимала боль в неудачно повёрнутой шее. Тело не подавало иных знаков. Ватное ощущение.
– Имя!
Резкий голос неприятно царапнул мокрые уши.
– Аааа…
– Имя!
Слова тупыми иглами протыкали облака ваты, отгородившие от живых людей, и падали тягучими смоляными каплями на грудь. В новом мире она была жёлтой пастилкой, на которую многократно наступал невидимый каблук, она трескалась и трескалась у себя перед глазами, будто наблюдая за этим со стороны. Но ей было совершенно ясно, что пастилка это именно она, потому что тело каждую секунду подтверждало свою непоправимую разбитость. Так было даже лучше, всё наконец вставало на свои места в логической цепи… упавшую пастилку никто не ищет, она никому не нужна.
Снились какие-то хирургические операции, трубки, перекачивающие кровь, глаза в пластмассовых очках над зелёными масками, повторяющиеся ритмичные гудки, мониторы, показывающие яркие неровные линии…
Это было не совсем приятно, но она надеялась, эти сны пройдут со временем. Наяву она была пастилкой. Или старой красной шерстяной ниткой, которая бесконечно сворачивалась в необозримый клубок. Быть пастилкой было легче. Каблук мягко крошил её, и становилось почти совсем не больно, только что-то пульсировало внутри. Нитка – другое дело, её длина удручала, казалось, кончик никогда не появится, клубок не будет смотан и оставлен в покое. К тому же старая шерстяная нитка была колючей и грубой и постоянно тёрлась о саму себя, пока накручивалась. Да и сам клубок, кажется, лежал на асфальте, обтирая незащищённый бок о его неровную поверхность.
Но потом опять снились сны. Яркая зелёная нить неровными волнами проходила сквозь мониторы. Смотреть на её хаотичную пляску становилось невыносимо.
«Пожалуйста, уберите её!» – пронеслась истеричная мысль, многократно повторяясь, из самой сердцевины клубка в каждом слое ниток, пока не вырвалась наружу, теряя всякое сходство с первоначальным вариантом, вырываясь изо рта задыхающимся хрипом.
Светящаяся линия выпрямилась. Тело на операционном столе издало столь явный вздох облегчения, что фигуры в полиэтиленовых накидках вздрогнули и замерли на миг.
Дата неизвестна
Серовато-белый потолок, дающий мало материала для работы даже такого воображения, которое способно заставить человека прожить жизнь шерстяной нитки. Галлюцинации и не на такое способны, но какие там галлюцинации… бред от болевого синдрома.
Попыталась закрыть веки, глаза пересохли от неподвижности, начнёшь двигать и оболочка лопнет, как кожица перезревшей сливы. Медсестра не заходила, чтобы закапать их со вчерашнего вечера. Средство давало послевкусие, мало того что рот не использовался и микрофлора в нём тухла, так ещё соляно-алойное дополнение как-то пробивалось через носоглотку, чтобы довершить картину и добавить ей красок. Несвежесть чувствовалась ярче, но глаза всё равно было жальче. С точки зрения врачей, глаза, должно быть, не самая большая забота, но они – единственный функционирующий орган.
Ну же! Человек должен понимать не только «хочу», но ещё и «надо»! Потолок продолжал пялиться сверху. Недостаточно высоко. Давит. И краска на нём принялась желтеть. Нехорошо для больницы.
Эту палату называют палатой «смертников». Местным недолгим завсегдатаям потолок до лампочки. Смотреть тут не на что, но и головы у постояльцев не поворачиваются. И глаза есть не у всех. Палата невостребованных смертников. Вон тот, в углу, выпил этилового спирта. Глаза сразу отказали, а сам лежит, разлагается. Иногда постанывает через открытый рот на одну ноту. Плохо так думать, конечно, но уже достал акать. Уснуть тяжело, когда не колют, и вообще уши давит как от предельных децибел, хотя он на пределе уже не может. Никогда его не видела, в поле зрения не попадает, но врачи здесь не стесняются профессионального цинизма. Слушать некому. Местные не умеют пробалтываться.
Ещё попытка сомкнуть веки. Нет. Мышцы, как застопоренные шарниры – ни вверх, ни вниз.
Положено лежать по отдельным палатам. Больнице не хватает финансирования. Об этом здесь тоже говорят откровенно. Иногда высказывают подозрения в адрес главврача. Доказательств вроде как ни у кого нет. Вместо раздельных палат огороженные зеленоватенькими ширмами уголки в большой палате. Как марлевая маска вместо скафандра.
А что? Жалоб от больных не поступало.
Закрыть веки. За…крыть… за…крыть ве-ки. Не выходит. То есть, не сходятся. Больно. Живо представляется, что склеры растрескались, как земля в засуху. Только вместо земли творожистое белое… мясо? Из чего они, эти яблоки, которые не скушать?
Фу-у-уф, ещё раз… Вздохнуть толком невозможно. Из всей гаммы чувств – тухлый вкус во рту. Обезболивающее капает в вену, растекается по телу с медленными тяжёлыми мыслями. Мысли – единственное развлечение, единственный способ существования. Приходится заставлять себя думать о чём-то и с трудом избегать тем, навеянных красноречивыми знаками: стонами умирающего алкоголика, противным писком датчиков, нехорошим грязно-жёлтым светом ламп, подозрительной неподвижностью, разговорами циников-врачей. Мысли ждут возможности саботажа. Они отвратительны. Лежать неподвижно и думать о медленной смерти – безбожно и бесчеловечно. Заплакать было бы достижением, но не плачется. Наверное, воды не хватает. Сильное обезвоживание официальный симптом ожогов моей степени. Мне положено много пить. Точно знаю, какие-то капельницы мне вливаются нон-стоп, но, видимо, мало. Или дырочку расковыряли маленькую, жажда нарабатывается быстрее, чем насыщение.
Моргнуть. Хотя бы просто закрыть глаза и уже не смотреть никуда. Может начаться необратимое. Мыслить. Видеть. Если зрение пропадёт, уже нельзя будет знать, существуешь ли, жив ли ещё. Больше ничего не осталось.
– Не плачь,– требовательно велел голос,– всё поправится, всё будет хорошо. – Какая-то равнодушная уверенность, как будто голосу положено всегда и во всём быть уверенным. – Главное, что ты очнулась…
Это не мне. Мимо меня. Я официально в коме. У меня низкие показатели чего-то и высокие чего-то другого.
Счастливица и звезда нашей палаты известна под именем Дашенька. Неизвестно, подлинно ли имя. Мы с алкоголиком точно не опознаны. Алкаша предсказуемо зовут Алкашом или Хануриком. Никто не верит, что он выкарабкается, стараются думать в духе «туда и дорога». Меня зовут Искра с ударением на последний слог. Здесь следует воспринимать скорее как симпатию. Меня стереотипно жалко, поэтому обходят стороной, не приглядываясь без необходимости. Внешность моя едва ли симпатична, но я девчонка, как заявлено в карте – 16-20 лет. Вот меня и жалко. Не прошло и дня, чтобы кто-то не ляпнул, понизив голос до шуршащего шёпота – молодая совсем, ещё жить да жить!
Смерть – не самое страшное, что может случиться. Умри я, не приходя в сознание, не мучилась бы ожиданием смерти. Будем реалистами – мне уже не выздороветь. И какая это будет жизнь…
Ч-чёрт! Мерзкая мысль! Какая навязчивая, опять явилась! Стоит только сесть на этого конька и понесёт в заоблачные дали! Потустороннего мира, чтоб его! Об этом нельзя думать! Взять бы и заблокировать, как программу, или удалить…
Объект мелькнул на периферии. Фигура во всём белом и в зелёной маске самыми кончиками пальцев коснулась лба. Резиновое, неживое прикосновение. Пахнуло стерильными бинтами. На глаза упали капли, мешая обзору. Послевкусие не замедлило проступить, где его не требовалось – во рту. Моргнуть бы всё равно не мешало, но пока можно сделать передышку. Всегда что ли моргать было так тяжело? Здоровые визитёры вроде не перетруждаются.
Женщина в медицинском халате продолжила из сочувствия поглаживать неживой, чужой рукой лоб. Неприятно. Лучше бы перестала.
Что ж. Ей тоже надоело. Дашенька интересней. У неё более высокий уровень чего-то и более низкий того-то. Она хлопает глазами, может плакать и мычать. Мне мычать – недостижимо, но ко всему прочему ещё и обидно. Видимо, не замычу, из тупого упрямства.
– Пииииииип!
Что-то там у них шло не так.
– Нет, нет, нет, не уходим! – врач отдёрнула руку, неопознаваемое присутствие мелькнуло из вида. Где-то часто тревожно запикало, медсестра вернулась, всё ещё не во плоти, и края шапки не видно, мелькает что-то и всё, и понятно, что она. – А ну-ка…
Пришёл кто-то стремительный. Опять не видно, понятно, что пришёл и всё. Можно даже точнее определить. Мужчина. Реаниматолог. Даже в темноте… нет, я и так в темноте… даже увидев бы узнала – чувствуется его гель для душа. Дурацкие литровые бутыли с малопонятным названием «Мужская свежесть». В сочетании с водой убьёт любые микробы. Реаниматолог расходовал аккуратно. «Мужская свежесть» всё равно стремилась занять пост и освежителя воздуха, раз других запахов-претендентов не наблюдается.
Комаром заныл реанимационный аппарат. У-у-у-у… Не хватало ещё повторно подвергнуться реанимации. Глаза не видели, но сама грудь помнит, как её вминали, едва не ломая рёбра. Дашеньке, что ли, не повезло?
С новым пылом разакался алкоголик. Поднялась нездоровая суета.
– Разряд!
– Иииииии… а… иииии… а…
– Разряд!
– Иииииии…
– а…
Дата неизвестна
В крохотном помещении был высокий потолок. Стены стояли белые, словно глазурованные, по ним пестрела цветная объёмная роспись. Цветочные орнаменты синего, розового, красного и жёлтого. Ненавязчиво. На площади в шесть квадратов помещалась каталка и столик со стулом. Стол, стул да и каталка не попадались в область зрения, зато сухощавый дед попадал.
Он сидел на стуле, брал что-то со стола за головой пациентки одной рукой и подносил к её рту. Он ничего не говорил, вообще производил впечатление, что иностранец. Какой-нибудь монгол. Смуглый, скуластый, с чёрными волосами, сплетёнными в жидкую косицу. Глаза задраны внешним углом к бровям, но щёлками не назвать, и радужки не чёрные, а синие, как фарфоровая лазурь, оттого глаза вызывали ассоциации с кошками. Нитка губ была одного цвета с кожей, скулы сильно выпирали. Челюсть смыкалась плотно, как створки пещеры Али-Бабы, и, видимо, от прежних ударов и верхняя и нижняя кромки пошли трещинами. Он носил плотную черную водолазку с высоким горлышком, а поверх ни на что не похожий огроменный, раздутый, как парус, канареечно жёлтый жилет тонкой ткани. Остального девушка не видела.
Старик занимался своим делом с небрежностью большого профессионала, хотя что он делает, лежащая не представляла. Во рту у неё стояла воронка, неприятно давящая на гортань – и она не помнила, как она там очутилась. Дед орудовал одной рукой. Даже не рукой, а пальцем. И даже не пальцем, а непомерно длинным ногтем указательного. Зачерпывал им летучие порошки и направлял в воронку, прямо в рот. Оставляя в стороне антигигиеничность происходящего, девушка не была уверена, что порошки достигают цели.
Дед надменно продолжал, будто так и надо. В финале действа подхватил плошку разнообразия ради всей рукой и опорожнил на перебинтованную грудь какую-то тягучую жидкость. Её пациентка тоже не почувствовала. Дед взял следующую и поступил с ней так же. О чём-то поразмыслив, он поднялся, оправился и ушёл, не глянув на столик со своими примочками.
Голова девушки была тяжёлая, готовая провалиться в сон.
Посетители не нашли лучшего времени, чем в начале двенадцатого, чтобы явиться в комнату, похожую на супницу.
Больная спала в прежней позе. По виду тела чувствовалось, что поза некомфортна. Тело лежало на каталке, маленькое и скрюченное, будто огибало что-то.
Тёмная фигура выдвинулась вперёд, опережая остальных, заняла место у головы. Плавно зажглась лампа, дающая света как раз, чтобы выхватить шаром нижнюю половину супницы. Верх поглощали сумерки.
Мужчина был молод, немногим старше двадцати, но что-то заставляло считать его здесь старшим. У него было смуглое привлекательное лицо, не слащавое, строгое. В облике проступали сила, усталость и тщательно сдерживаемое раздражение. Другой брюнет, чьи блестящие глаза блуждали по чахлому телу в бинтах, не был красив. Грубые, рубленные черты его лица были пересечены через переносицу обрывающимся на щеке шрамом. Это была ни какая-нибудь белая едва различимая полоса, шрам был старый и глубокий, глядя на него легче представлялся топор, чем упругая молодая ветка, отведённая беззаботной рукой на узкой тропинке в лесу. Мужчина был старше первого лет на семь-восемь, он невесело улыбался, прикусив нижнюю губу, плотно обступленную чёрной щетиной. Последний из молодых людей был светловолосым. Он стоял чуть в стороне, и рассмотреть его не особенно удавалось. Он был высок, по крайней мере выше других. Отсюда лицо его казалось классическим, правильным – шутка, проделываемая со многими расстоянием, полумраком, близорукостью и определённой дозой спиртных напитков.
– Выжившая жертва? – удивлённо осведомляется одна из девушек с брезгливостью. Шатенка, в ладном костюмчике из пиджачка и мини-юбки, кромку которой видно над краем каталки, белая блузка застёгнута до уровня перемычки между чашечками бюстгальтера. Кто-то шикает на неё, кажется, мужчина, и она понижает голос: – Она не кажется выжившей. Я бы даже сказала, производит обратное впечатление. Почему у неё открыты глаза?
Голос молодой, энергичный, очень уверенный.
– Нерв повреждён, – скупой мужской голос.
– Что онс ней сделал? – спросила другая девушка, с голосом помягче и подобрее. Блондинка, кровь с молоком, на гладких щеках натуральный, не косметический румянец, губы вишнёвые, глаза детские, голубые, светлые волосы собраны заколкой на затылке, вроде небрежно, но стильно. Эта была в блузе и юбке, но юбка уходила куда-то за край каталки.
– Ониспользовал четыре разноосновных приёма. Стахий сможет сказать точнее.
– На вскрытии? – цинично усмехнулась первая из девушек.
– Она будет полноценной?
– Маловероятно.
– Ну она хотя бы жива… – задумчиво добавила блондинка, пытаясь найти плюсы.
– Идите в свои комнаты, – сухо распорядился брюнет.
С брезгливым интересом склонившаяся над каталкой худая шатенка беспрекословно отпрянула. Сразу, но без спешки, простучали острые каблуки.
Без снов спящей казалось, что она видит сон, и где-то в нём, за кадром, процокала лошадь. Каждый шаг отчётливо отдавался в голове, как будто это единственное, что там есть.
Когда место в комнатке освободилось, внутрь зашёл галантно уступивший дамам место мужчина лет пятидесяти. Среднего роста, плотный, широкоплечий, с зачёсанными назад рыжеющими волосами, не обнаруживающими признаков увядания.
– Приступаем к вскрытию, – шутливо выдал представительный мужчина, левая щека под глазом пошла эндемическими морщинами. В руке такого человека уместнее бы смотрелся пузатый бокал и сигара, но он держал у бока планшетку, на которой вроде не собирался писать. Если его действительно забавляла предстоящая процедура, веселье сквозь утомление пробивалось сдержанно.
Ещё двое стояли с опущенными пустыми руками, а легко определяемый вожак щёлкнул складным ножом. Сталь блеснула холодом.
Вскрытие началось на лежащей вдоль туловища руке. Острие чётко и скупо взрезало бинты на запястье.
Радоваться или бояться, что пришедший так легко орудует небольшим ножиком? Больная спала дальше, не реагируя.
Брюнет, не изменившись в лице, бестрепетно и легко отщипнул кончиком ножа сантиметр желеистой материи из-под бинтов, перехватил рукоять длинными сильными пальцами и покрутил у самого лица, как винную пробку на дегустации. От ножа пошёл стойкий горьковатый запах. Мужчина откровенно принюхался.
– Цжуанг переборщил, – тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. – Не меньше двенадцати унций противорубцовой мази. Она вся расквасилась…
Мужчина с планшеткой испортил благодушное выражение своего лица брезгливо поджав губы. Он этично тронул брюнета пальцем, коснувшись лишь ткани чёрного рубашечного рукава:
– Это фатально?
– Неет, – брюнет коротко, но медленно обернулся, показывая снисхождение к его неосведомлённости. – Для лечения это подходит. Для расследования – нет.
Желе с ножа с ускорением полетело на пол. Один из до сих пор молчащих услужливо поднёс руку без зажигалки. Брюнет принял любезность кивком. Окунул острие в пламя, повернул, подержал. Пустая рука вернулась на прежнее место за спину. Нож зашуровал в районе бедра, деловито, словно разделывал тушку.
– Здесь остались следы, – брюнет пригласительно махнул ножом. Мужчина с планшеткой послушно приблизился. – Вот здесь. Это не только ожог. Здесь рассечено, здесь параллельное рассечение… вот это… – он опять сковырнул что-то кончиком, поднимая к глазам, – частицы камня.
– Я ничего не вижу.
От брюнета повеяло снисходительным превосходством. Мужчина с планшеткой ничуть не обиделся.
– Значит, камень, то есть, Земля и Огонь?
– Огонь был произведён трением о Воздух, – уверенно добавил брюнет. – И тридцать первого там шёл дождь. Иначе Огонь распространился бы.
– И начался бы пожар.
– И мы бы знали, где это произошло, – не одобрил оптимистичного тона брюнет. – Выжившая жертва не многое нам даёт. Мы же не рассчитываем, что он придёт её добивать.
Дата неизвестна
Закрытая в фарфоровой банке больная не смогла долго бодрствовать. Может, не она оперировала на сморщенной огнём и некрозом плоти, не она сводила края медицински точных разрезов и сшивала их нитью и хирургической иглой, не она бинтовала голову, шею, грудь, руки и ноги и не она с трудом везла каталку по неровному городскому, а потом вокзальному ландшафту, время от времени нечаянно, но чувствительно стукая колёсами о бордюры. Иногда так устаёшь, когда ничего не делаешь.
Больная провалилась в душный сон. В комнатке, похожей на внутренность супницы, вместо окна имелась отдушина у потолка, куда от силы мог влететь голубь. Ворона бы застряла. Толстые стены копили прохладу, покрытие отражало свет. Больная не знала. Снаружи и через помещения её перевозили под простынёй. Покров отдёрнули только здесь, в маленькой комнате и очень большой праздничной супнице.
На предположения не хватало концентрации, внимание не реагировало на требования здравого смысла, зрение не захватывало объекты, и перед глазами вообще стояла пелена вроде дымки от костра, наевшегося травы. Стены расплывались – то ли близко, то ли далеко, узор на белеющем смещался и плыл. В сложившейся ситуации нервная система не придумала ничего лучше, чем погрузиться в сон.
На улице, за толстыми стенами, с неспешной июньской постепенностью стемнело. Для дневного сна достаточно, но больная не проснулась, а только предприняла попытку перевернуться с затёкшей спины. Тело чуть двинулось, в узкой прорези бинтов на лице левое веко собралось морщинками – поморщилась от боли. Мимическая реакция вызвала укол боли под челюстью. Больная не проснулась и оставила попытки устроиться удобней. Подозрительная ситуация со спиной угрожала пролежнями.
Посетители явились неприлично рано, в полной готовности будить, но больная уже не спала. Лица были мрачные, и сложно было определить, насколько она им насолила, проснувшись самостоятельно.
Четверо мужчин. Их девушки, видимо, ещё отдыхали.
Главный, по-прежнему в чёрном, занял единственный стул у изголовья. Проверка началась без пожеланий здоровья. В таком состоянии одними пожеланиями сыт не будешь, но всё же.
– Сколько пальцев?
– Два.
– Какое сейчас время суток?
Больная ещё раз глянула на зябкий сизый свет из отдушины над головой.
– Раннее утро?
Мужчина в чёрном не менялся в лице и не отводил глаз от обзорной прорези в бинтах.
– Какой сегодня день?
– Не знаю, – признала больная. Названия месяцев вспоминались без труда, но даты не всплывали, никаких планов или воспоминаний.
– Месяц? Год?
Мужчина будто присмотрелся внимательней, хотя глаза и так сверлили чёрными шахтенными бурами:
– Сегодня 23 июня.
Лица собравшихся выразили ожидание. Больная поглядела на них и выдавила:
– Как скажете.
– Июнь, – на всякий случай повторил старший по возрасту, как психиатр, дающий пациенту одуматься и разглядеть в чернильном пятне, допустим, бабочку, а не симфонию №9 в исполнении Берлинского камерного оркестра.
Он участливо приподнял русые брови и уже почти сам шевелил губами, произнося ответ. Но больная не разобрала, что нужно отвечать.
– Тебя не смущает, что сейчас июнь? – не удержался он.
Главный выразил недовольство, неуловимо изменив положение губ. Впрочем, если бы кто сделал его фото восемь секунд назад, разницы с нынешним выражением не нашёл бы.
– Не знаю, – вовремя спохватилась и не пожала плечами больная. – А что?
Вопрос проигнорировали.
– Ты получила травмы прошлой осенью. Какие выводы ты делаешь?
Голова довольно быстро сопоставила информацию.
– Меня… лечат уже полгода?
– Десять дней, – исправил главный.
– Не понимаю, – призналась больная.
– Как тебя зовут?
– Пол…ина, – задумчиво и с запинкой произнесла она.
– Фамилия?
– Н…не знаю.
Странно. Знать месяцы и не знать свою фамилию. Или не странно?
– Сколько тебе лет?
– Не знаю.
Пыталась вспомнить. В реанимационном отделении в карте значилось от 16 до 20, поэтому вопрос в уме возникал.
А ответ нет.
– Где живёшь?
– Не знаю.
Если у больной были сомнения в том, насколько сиротлива и убога её жизнь, то сейчас они оказались полностью развеяны. Сиротлива и убога.
– Знаешь, где ты?
– Нет, не узнаю.
Этот ответ их нисколько не удивил. Была причина, по которой супницу не узнавали изнутри и возможно снаружи, и информация не продвигала хмурых посетителей в решении.
Они не могли быть из больницы. Больница была реальная как неизвестно что, с её резкими запахами и неприятными звуками. Комната-супница, в которой пациентка реанимации однажды очнулась, с больницей не имела ничего общего. Собеседники ушли, не таясь заговорив о своих делах от двери. Полина всё равно не очень их понимала.
– Что он хочет этим сказать? – удивляется незнакомый молодой голос.
– Считаешь, он специально? – серьёзно осведомляется старший из них по возрасту. – И ты вообще уверен, что это он? Как насчёт хорошо известных нам «нечистых дел»?
– Прежде можно было заподозрить подделку… Уже Венька не сомневается… – зло вставляет главный…
И это последнее, что удаётся уловить, прежде чем хлопает белая, будто фарфоровая дверь.
Приходил молчаливый Цжуанг. Сходу вылил на грудь плошку жидкой мази, будто бы не глянул, попало ли средство на пациентку. Полина не решилась с ним заговорить, хотя приходило в голову узнать, где всё-таки находится. Было ощущение, что будут опять спрашивать. Ведь примут за ненормальную, освидетельствование назначат… вдруг что-то найдут? А она больше лечиться не в состоянии… и наверняка найдут, галлюцинации точно были, а что ещё не помнится – там всякое может быть, память ведь тоже повреждённая. Кто этим заниматься будет?
Фу-у-уф, не миновать же психиатра… В больнице не стали бы слишком уж копаться. Дашке приглашали психиатра, поставили её в очередь на следующий месяц, но она не дожила… теперь какой-то счастливец раньше помощь получит. Если доживёт.
Странно, конечно. И вроде хочется вспомнить, и вроде внутри что-то есть, что домой просится, будто есть куда проситься, а всё-таки психиатр страшней всего… видимо, в сказки уже не верится, мамонтёнок не найдёт маму, а психиатр на этом фоне единственная неотвратимая быль… здесь не больница, здесь что-то другое, может есть у них в наличии какой-нибудь Цжуанг, который лечит не ожоги, а мозги.
И вроде нет от лечения Цжуанга особого беспокойства, а всё равно страшно, впору на стену или под стену лезть…
Следующий визит состоялся в более благоприятное для встреч послеобеденное время. Послеобеденность чувствовалась, потому что хотелось есть, и никто не кормил.
Ни разу не поздоровавшаяся компания появилась на пороге. Лежащая на спине Полина не видела лиц, зато почувствовала физически тяжёлый взгляд главного. Ко взгляду прилагался голос.
– Вывезите её оттуда, – распорядился он, – неудобно в этой клети разговаривать, потом хоть в конуру ставьте…
Внутрь проникло что-то многорукое. Полина притихла, но наконец руки сошлись с пиджаком, в поле зрения появилось лицо с глубоким шрамом, а ухмылка сотворила из него что-то разбойничье, но по-разбойничьи доброе. Мужчина прошёл в комнатку один, скрылся за затылком, дёрнул каталку за ручки. Ударила о стену дверь. На выходе из комнаты, каталка вильнула, везти её предполагалось сообща, но мужчине со шрамом не помогали, оставив справляться в одиночку. Он по этому поводу не переживал. Каталка не выровнялась, задела косяк. Удар передался телу, потемнело в глазах.
Интерьеры мельтешили перед глазами, трясло, плечо больно подскакивало на жёсткой каталке, стучали зубы, непонятно было, жилые ли помещения встречаются по пути. Зеркала в тяжёлых рамах, изразцы, варварски навешанные пыльные головы животных то с одним, то с двумя рогами, а иногда как будто с тремя, тряска на ступеньках, пугающе распахивающиеся с грохотом двери, подскакивающие на неровностях колёса…
Потолки сходились наверху очень высоко, оттого казались уже, чем были, из-за перспективы, зато стены представлялись из лежачей позиции просто огромными. Орнамент заставлял вспомнить о майолике, однако Полина не представляла, куда ведёт эта мысль, и ни черта не понимала. Вдруг к психиатру везут? Грудь давило. Что-то с сердцем? И дышать тяжело. Господи… Может, умерла уже?
Комната была большая, вытянутая, в гжелевых тонах, консервативно белое и синее. В комнате стояла мягкая мебель, защищённая белыми чехлами. Чехлы были не те, что вешают от пыли, вполне парадные. Полину завезли на осмотр сидящим в креслах, как гуся на сервировочном столике в ресторане. Хотя Полина имела больше сходства с отбивной. Хорошо прожаренной.
Мужчине пришлось постараться, чтобы не вмазать металлическим концом каталки кому-то из господ по небрежно сложенным друг на друга ногам.
В комнате ощущалось некое присутствие, но разговор не заводили. Психиатр ведь не работает коллективом?
Сквозь корку высохших на лице бинтов просочился знакомый запах – Цжуанг. Пах своими средствами. У лица возникли остро-наманикюренные смуглые руки с чернью в сочленениях суставов. Тоже не грязь, а какое-то средство. Кисти с длинными ногтями выходили из тонких чёрных водолазочных рукавов, оттого казалось, что висят они самостоятельно, без всякого тела. Ощущение усиливалось благодаря тому, что Цжуанг так и не появился перед глазами, встал где-то за головой. Руки неловко, избегая касания ногтями подхватили голову с жидкой подушки и перевернули на бок, как курячью на мясницкой колоде. Своя голова казалась маленькой и легкой по-детски, с нелепой ниточной шеей, как дутый пластиковый елочный шарик на петельке.
Правое ухо придавило. Перед глазами возник ряд сидящих. Теперь видно их было гораздо лучше. Старший авторитет, черноглазый брюнет, носил дорогой официальный костюм и чёрную рубашку. Его одежда была безукоризненно чиста и выглажена, взгляд неподвижен и пронизывающ. Светловолосый, даже в сидячем положении бросался в глаза незаурядный рост, носил серый костюм и белую рубашку. Полина невольно задержала на нём взгляд – в сердце по-девичьи тягуче и сладко ёкнуло. У него было свежее лицо и ярко-голубые глаза. Молодой, красивый мужчина. Нетипичный рост, внешность, такие люди сразу привлекают внимание.
Мужчина со шрамом успел устроиться на стул с краю, почти на грани видимого, вновь снятый пиджак небрежно зажал в крепком, покрытом волосами кулаке. Мужчина постарше с величавой рыжеющей головой сидел по правую руку от главного, статус его получался выше, чем у того со шрамом, что толкал каталку. Девицы присутствовали. В обзор попадали два задранных гладких колена, и взгляд поначалу зацепился за них. Блондинка отчего-то трусила. Шатенка листала шелестящий глянцевый каталог. Главный был серьёзен и собран, высокий красавец-блондин добродушно улыбался, старший из мужчин был сосредоточен и держал жёсткую папку в положении для работы, а последний хищно скалил зубы, исказив рассечённое шрамом лицо.
– Ты дал ей настоя, Цжуанг? – голос главного наполнил вытянутую бело-синюю комнату, пуская по телу дрожь.
– Да, – голос Цжуанга был моложе лица.
Чёрные глаза пристально уставились.
– Я расскажу, что знаю о произошедшем с тобой. Ты расскажешь, что знаешь сама. Я говорю первый. Поняла?
– Да.
Слипшиеся губы болезненно разомкнулись.
Шатенка оторвалась от каталога, взялась за его корешок и принялась с показным видом отмахиваться. Слово вылетело из сухого рта с дурным застоялым запахом. Мужчины не обращали на сморщенную шатенку внимания. Блондинка опустила взгляд. Полина с неловкостью глянула на светловолосого. Он продолжал чуть улыбаться.
Дождавшись согласия, главный сухо, без эмоций заговорил:
– То, что произошло с тобой, рассматривается как несчастный случай, и скорее всего формулировка не будет изменена. Мы склонны считать, что на тебя напало существо, не умеющее контролировать силу. Он сильный. С высокой вероятностью, он не учился управлять даром у специалистов, но способен охранять тайну своей личности и не оставлять следов, по которым его можно было бы обнаружить. Ты – четвёртая жертва для него, и только ты выжила.
Полина посмотрела на грустно улыбающегося блондина.
– Мы заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее найти его, – продолжал главный. – Ты должна быть заинтересована в том же.
– Что вы с ним сделаете? – произнесла Полина, не узнавая собственный голос.
Мужчина ответил с едва уловимой паузой, будто не хотел признаваться, чувствуя в ответе возможность возникновения неудобной проблемы:
– Научим его пользоваться силой.
– И всё? – опять услышала себя Полина.
– Официального наказания не будет.
Значит, будет неофициальное. Зачем он уточняет? Хотел бы расположить, сказал бы, что виновника раскатают по полной… Но раз они ищут гада…
– Знаете, – замялась Полина, – я… у меня проблемы с памятью.
– Для начала мы даём тебе возможность вспомнить самостоятельно, – брюнет чуть склонил набок голову. Что-то в его тоне было нехорошее, как у медсестры, когда она со вкусом говорила кому-то «не будешь есть сам, поставим капельницу». И вроде бы понятно, что позиция её правильная, и всё равно мурашки.
Сидящие ждали. Хорошо им. У Полины весь бок отлежался, под коленом что-то тянуло и в паху щипало, хотелось расчесать. Помыться вообще мечта. Они все чистые и, наверное, обедали. Полина вздохнула, шатенка снова принялась морщиться и обмахиваться.
Чем она могла помочь? Все её воспоминания были предельно точными, до последней детали, проблема только в том, что самому старому из воспоминаний было около пяти дней. Что было в самом начале, откуда начала работать её память? Реанимация. Светлое время суток, рядом занятая бесконечными делами молодая медсестра, маленькая, юркая, очень подвижная женщина с оживлённым характером. Это верно. Но это никому не нужно, это из новейшей истории.
Перед мысленным взором всплыла дверь с влажным отпечатком ладони. Только Полина не могла взять в толк, когда она такое видела, и вообще – не вспомнился ли кадр из фильма?
Молчание затягивалось. Главному надоело ждать.
– Дай-ка взглянуть, – мужчина решительно поднялся и подошёл к каталке, отбрасывая снятый пиджак на освободившееся кресло и закатывая рукава рубашки.
– Брат, не надо! – с чувством попросил светловолосый.
Удивительно – двое не были ничуть похожи, Полине по непонятной причине стало неловко, будто она стала свидетелем чего-то слишком личного, хотя беспокоиться стоило о другом…
– Она чуть жива, перестань! – продолжал светловолосый, взволнованно дыша открывшимся ртом с белыми до синевы зубами. Запоздало Полина начала осознавать значение его слов. – Брат! Брат! Ты угробишь её! Тимур!..
– Не каркай, – поморщился главный, – учу тебя, учу… – он приподнял лёгкую голову девушки, сжав пальцы на забинтованном черепе. Ей только предстояло узнать, насколько давящим и пронизывающим может быть его взгляд, как сверло стоматолога, только направленное не в зубы, а в самые зрачки.
Она падала в чёрные колодцы глаз, чувствовала холодное дыхание колодезной воды, чувствовала смыкающиеся за спиной стенки. Глубокая чернота кругом. Она падала в два колодца разом, разорванная на идентичные части, сознательное и подсознательное, отсечённые друг от друга, как сиамские близнецы на хирургическом столе. Повернувшись друг к другу, части видели самих себя. Попытка распознать цвет летящих в колодцы фигур спровоцировала приступ боли…
Осозналось и ощутилось тело. Здоровое, подвижное, завидное. Мыслей особенных не было, только предчувствие нехорошее, и завистливая мысль до осознания тоже не пробралась. В тело проделась основа, как проволочный каркас у куклы-марионетки. Дальше пошло медленно, как фильм. Словно бы ни разу не виденный. Глаза смотрели внимательно, доискивались, и в них тоже будто проволочки пропустили. Смотреть полагалось в определённом направлении, проволочки это не устраивало, они дёргали голову, но вроде без успеха, а потом началось.
Зрачки расширились. Проволочки перестали бунтовать. Электрический заряд с информацией не добрался до нейронов мозга – здоровое тело не отреагировало, не отскочило. Огненный шар прорвался сквозь низкие тучи, прорвал дыру в небе, удар, тяжёлый жар, низкая вибрация, близко, слишком близко, треск – всё неслось вниз, но теперь почему-то вверх, всё сломалось, всё треснуло, обломки поднимались вверх и в стороны, вибрирующая земля выплёвывала куски почерневшего асфальта и комья земли, как избитый выплёвывает зубы и сгустки тёмной крови…
…тело отбросило взрывной волной, как щепку, как песчинку, следом летели более весомые осколки, острые, успевшие раскалиться, багровые от жара части упавшего шара, облепленные поплывшим от опаляющего прикосновения асфальтом, голова смотрела теми же расширенными глазами, видела и не понимала, что видит, что это значит для тела.
В последовавшие минуты в голове появилось не больше мыслей, чем у пластмассовой куклы. События разворачивались слишком быстро для человеческого восприятия, скорости реакции не хватало и не могло хватить, а мыслям нужно больше времени, чем инстинктам.
…неудачно ударившись о дерево самым основанием шеи, захрипела от боли. В кости рук, ног будто вонзились иглы…
…в глазах потемнело, когда долетели каменные осколки…
– ААААкх!…
…не поняла, что происходит что-то очень плохое, что надо спрятаться, обожгло грудь, ударило под рёбра. Свалилась, кисть правой руки защемило, завизжала. Инстинкты не помогали, дёрнулась, дрожащие руки подломились и сознание ушло…
Очнулась со стоном, вдыхая раскалённый воздух. Что-то не так с ушами – ни звука снаружи.
Хотела позвать на помощь, но боль парализовала связки. Не было сил закричать. С трудом попыталась открыть глаза. Один открылся, посмотрела перед собой. Голова не поворачивалась, что-то с шеей – горячо и липко, но увиденного достаточно: переплетение горящих веток, размокшая, изрытая неостывшими камнями земля, орошённая красным. Дым от камней, запах пали… Красное не сразу распозналось, сначала глаз различил его в буром, незначительном цвете. Красный имел важное значение.
Почувствовала запах горящей плоти, к горлу подступила тошнота. Из последних сил дернулась прочь, затрещала ткань, затем подкатила новая волна боли, краски опять начали расплываться – потерять сознание сейчас, в эпицентре пожара равносильно смерти. В панике вдохнула горячий воздух – поперхнулась, стенки горла сократились, вывернуло от вони горящей плоти, собственного мяса. Масса из желудка надавила на горло и хлынула повторно. Девушка дёрнулась снова, раздирая о ветки кожу на руках и лице, упала в соседнюю лужу. Вода зашипела. Боль осадила руки, защипало…
Повернулась на спину и закусила губу, чтобы снова не отключиться. Шёл дождь. Капли попадали в рот, чтобы с грязью и кровью провалиться в горло. Язык чувствовал вкус крови, на зубах скрипел песок. Беспомощность и непреодолимый ужас ночного кошмара, когда можешь только наблюдать и каждой фиброй сознания верить в истинность происходящего… Зашлась кашлем, почти задыхаясь, повернулась на живот и протащила себя на полметра от фатального места. Тело пульсировало от боли и не слушалось, ободранные руки саднили. Поблизости никого не было, никто не мог ей помочь.
Она тратила силы, вкладывала себя в каждый рывок, но, казалось, не двигалась с места. Казалось, этому не будет конца – боль, невыносимо неровный асфальт, словно наждачная бумага, терзающий раны, стёртые в мясо руки с ошмётками кожи – щипало, как от кислоты, боль, набегающая на глаза кровь, тошнота, боль, одиночество, запах гари, сгущающаяся темнота и боль. И одиночество. Почему, почему никого вокруг?! Боже, почему?! Почему?!
Когда в ладонь впилось бутылочное стекло, она почувствовала. Собралась с силами и встала, цепляясь за ограждение. Мерзкая стекляшка отвалилась и пропала. Где-то внизу, где глаза разбирали темноту. Это было далеко, потому ничего не видно. Перед глазами шаталось и мелькало, сзади трещало пламя, близко. Если бы уже не была обезвожена, вырвало бы снова, пришлось сесть и передохнуть. Перед глазами плыло, назад старалась не смотреть. Едва ли смогла бы. Сознание отказывало. Еле поднялась.
Путь был бесконечен.
Глаза постоянно видели серый шершавый асфальт. Дорога плыла то влево, то вправо. Мозг отказывался направлять ноги. Они словно увязали. Асфальт не кончался. Время как будто остановилось. Капли перестали падать на землю, ей богу, это не дождь закончился, капли застряли где-то наверху, в пяти метрах над головой, а внизу влага разошлась по воздуху, насытив его сыростью. Идти по нему было тяжело, как сквозь воду. Он стал плотен, он сопротивлялся. По дороге домой не встретилось ни одного человека, не проехал ни один автомобиль, велосипед, мотоцикл, автобус, троллейбус, не пролетел ни самолёт, ни птица, не пробежала ни собака, ни кошка, ни крыса, ни таракан. Путь запомнился урывками. Ограда парка, потом сразу парковка и вот уже серый массив спящего дома.
Звёзд не было на небе, только под конец пути вышла на вид заторможенная сонная луна.
В лунном свете со второй попытки набрала номер квартиры, размазывая по кнопкам бурую густеющую кровь.
– Кто! – недовольно рявкнул сонный голос.
Губы спеклись, их было трудно открыть, когда удалось, на язык попала кровь. Связь пропала.
Сглотнула больным горлом. Снова набрала номер. Легли, не дождавшись её? Не стали выяснять, где она? Не попытались выяснить, не она ли звонит в дверь?
Пальцы едва слушались. Глаз видел нечётко.
– Два часа ночи! Прекратите звонить сюда! Оставьте нас в покое! – трубка домофона снова щёлкнула по рычагу.
Задыхаясь от негодования – попробовали бы ободранными, обожжёнными, негнущимися пальцами попасть в кнопки домофона – снова набрала номер.
– Сколько можно!
– Это Пол…ина, – ломким неродным голосом наконец сказала она.
– Полина дома! Я сейчас милицию вызову…
– Скорую… – еле слышно попросила Полина, не в силах спрашивать, какая ещё Полина сейчас дома.
Кажется, сознание снова оставило её. Будто сквозь вату доносились испуганные голоса, назойливая резкая сирена. Она замычала, когда что-то грубо коснулось её и бросило на неудобное и холодное.
– Она сказала, её зовут Полина, – сказали где-то вдалеке.
Проволочки дали о себе знать. Полина осознала себя в момент перед потерей сознания в исковерканном теле. Ушло основное сознание. Колени и подбородок перевесили, упала лицом вперёд. Хрупкое второе сознание не имело власти над телом, зато проволочный каркас поднатужился. Вдруг увидела свои руки в глубоких порезах, из ран щедро сочилась кровь. Знакомое место. Она была не способна это сделать, но ей руководила чужая сила – и она оторвала голову от земли, повернув её туда, где дымился чёртов метеорит. Без страха и боли прислонившись к раскалённому камню, стояла высокая фигура в чёрном, с головой в глубоком капюшоне, не оставляющем шансов разглядеть лицо.
Удар. Теперь какой-то иной, словно с разбегу головой в стену. И будто одного раза мало. Ещё удар. Ещё удар.
«Хватит!» – взмолилась Полина.
Проволока неохотно перестала. Снова темно. Что-то проступает во мраке, с огромным трудом. Стол. Стопка листов, исписанных мелким почерком. Марионеточный каркас алчно зависает над расплывающимся контуром ежедневника. Что там?
Страница открыта на тридцать первом августа. Страница пуста. Чужая воля дёргает к стопке исписанной бумаги. Какие-то ученические записи, то ли физика, то ли химия. Полина испытывает чужое разочарование. Смазанная комната неприятная и старая. Каркас заставляет осматривать её, и ничего не привлекает внимания.
Темнота. Полина хлопала глазами, пытаясь вернуть зрение. Голова гудела, как чумная, даже зубы заныли, все одномоментно… Слабость накатила, до мути. Из открытых губ полилась мутная слюна. Вот почему не кормили.
Кто-то, скорее всего оставшийся за спиной Цжуанг, подобрал бегущую слюну чистой тряпицей. С глазами было так скверно, что никого не разобрать, зато материальные объекты ощущались шершаво и выпукло: плетение тряпицы, запах чистой ткани, шероховатость и заскорузлость бинтов, запах медикаментов…
– Это действительно был он, – Тимур как будто был разочарован.
Все молчали. Потом не выдержал светловолосый красавец:
– И что теперь?
– Надо поговорить.
Затопали прочь подошвы.
– Поправляйся! – уже от дверей пожелал добрый блондин.
Остальные не попрощались. Полина поняла, что больше не представляет интереса.
Она дышала через рот, затрудняясь соображать сквозь мигрень. Цжуанг был рядом. Слюна ещё раз выливалась изо рта, каким-то плотным пузырём, опадающим через несколько секунд. Глаза едва что-то разбирали, зато болезненно реагировали на свет. Каталку повезли, и каждый поворот колёс отдавался в теле болью. А потом что-то изменилось. Полина уснула.
Июнь, 24
Лиза любила, чтобы её звали Лисой. Лиза – распространённое имя, человечье имя, данное людьми, с которыми Лиса старалась дел сверх необходимости получения средств от родителей не иметь.
Одета она была вполне привычно. Серые джинсы и полосатая футболка с прищипленными для нарядности рукавчиками. Из новых бордовых кед торчали кокетливо подвёрнутые белые носочки. Футболка с поперечными зелёно-сиреневыми полосками делала её долговязой. На голове темноволосой, но веснушчатой девчонки были накручены две пушистые шишечки. С переносицы на щёки тянулась краснота от пребывания на солнце. Из мочки одного маленького уха свисал носатый полумесяц, из другого – серебристая пентаграмма. Чувствительная кожа успела прихватиться и на запястьях и даже на внутренней поверхности предплечий.
– Мне восемнадцать, – представившись, для начала предупредила она, стараясь произвести впечатление.
Люди не представляют как их выручает возможность кивать. Не знаешь, как отвечать – кивни, и от тебя отстанут.
Мне пришлось неловко промолчать.
Лиса кивнула сама, демонстрируя недюжинную проницательность.
– Несовершеннолетние не имеют права находиться в городе без законных представителей. Твои родственные связи не установлены, возраст определили как 16 лет, поэтому…
– Как определили? – спохватилась я.
Лиса поморщила готовый облупиться нос. Кажется, не дать ответ ей было обидно.
– По костям как-то, – сдалась она.
Подробности не вспомнились. Гадай теперь, съели ли они птичку и разложили пасьянс на её косточках, либо проверили степень сращения костей моего черепа. Лиса не придавала таким мелочам значения.
– Вставай и пойдём, – бодро распорядилась Лиса. – Посвящу тебя немного. В самое необходимое.
Полина не сдвинулась на кровати.
– Понравилось во дворце? – по своему восприняла Лиса.
– Я не хожу, – прямо сообщила Полина.
Лиса задумалась.
– Тебе не сказали?
– Я не спрашивала, – она легкомысленно отмахнулась покрасневшей под солнцем рукой. Девушка подняла указательный палец в жесте похожем на просьбу подождать и куда-то быстро ушла. Полина вздохнула, начиная беспокоиться. Полная бодрости Лиса напоминала студентов-практикантов из больницы.
Лиса вернулась что-то катя. Колёсики елозили по полу, переворачиваясь и теряя направление. Полина, поднапрягшись, уловила краем глаза закруглённую спинку офисного кресла.
«Сказать ей, что я не сижу?»
– Как там… – забормотала девица, вспоминая что-то. – На вес до шестидесяти… – она смерила Полину взглядом, – да, точно. До шестидесяти…
Полина обнаружила себя не там, где лежала. Лиса успела поймать её за ногу, пока Полина не восплыла под потолок.
– Что это было? – выдохнула Полина, пока Лиса прилаживала её к креслу.
– Заклинание временной отмены веса, – Лиса хмыкнула довольно. – Поди не слышала о таком.
Полина неаккуратно покачала головой. Но ничего не случилось. Мазь Цжуанга действовала. Полину посетила новая мысль.
– Насколько временной?
– Уже должно было пройти, – растеряла довольство Лиса. – Ничего, – она не унывала, – я тебя привяжу. Пройдёт когда-нибудь.
Полина не стала переживать. Поверить, что после всех напастей её жизнь закончится полётом не удавалось.
– Мне сказали, – Лиса ползала на корточках, приклеивая Полину скотчем к подлокотникам и, на всякий случай, к основанию, – что тебя нужно ввести в курс, как новенькую. Ты из людей?
Сначала вопрос показался Полине странным, но потом она честно ответила:
– Не знаю. А мы не из людей?
– Ну… из людей, наверно, – неохотно допустила Лиса. – Это ж вопрос из полушарлатанской сферы исследований… я не в том смысле – ты из непосвящённых?
– Не знаю. У меня проблемы с памятью.
– Ну, – Лиса шумно выдохнула, раздув щёки, – тебя сильно шокировало, что вокруг тебя маги?
– Кажется, нет, – покопавшись в себе, произнесла Полина.
– Ну тогда ты из посвящённых. Некоторые вещи нельзя забыть. Как кататься на велосипеде или там как жарить яичницу. Вот ты, например, что ты точно помнишь?
Полина молчала. Открыла рот… снова молчала.
– Не помню, – в конце концов смогла сказать она.
– Значит, как новенькую, – заранее утомлённо выдохнула Лиса, выталкивая кресло в проход.
Домина производил давящее впечатление, с одной стороны нагромождением дорогого хлама – как ещё назвать грозди запылённых голов на стенах, с другой – большой схожестью интерьеров с фарфоровой посудой. Полине казалось, что вот-вот хозяйка-великанша снимет крышку, заметит неряшливые тёмные комки чучел, сморщит громадный нос и плеснёт сверху кипятка. Побултыхает для верности. Потоки кипятка в воображении рисовались ярко, Полина носом чувствовала жар от него, даже горьковатую пыль от чучел перебивало.
А потом ноздри резанул сильный запах цветущих растений, настолько отличный от запахов медицинских препаратов и застиранных бинтов, что ударял в голову. Цвёл люпин, перемешанный с белой элегантной наперстянкой, окаймлённый бордюром из миниатюрных роз. От неожиданности девушка стала поворачивать голову – они были в саду. Нет, в сквере. Или в парке? Что-то должно было быть вокруг такого большого дома, не сразу другие дома впритирку.
Полина попыталась представить себе улицу, по которой подряд шли бы такие хоромины, но воображение отказало на почтовых ящиках, и окружающий мир оказался достаточно разнообразен, чтобы дать воображению выходной. Обернуться она не могла, так что смотрела вперёд.
В обозримом пространстве расходилась светлая площадь, симметрично и продуманно утыканная геометричными вставками клумб. Садовник придерживался принципа размещать на большом нежном и светлом фоне немного акцентных ярких пятнышек. Более всего ему удались белые круглые клумбы с кровяной каплей красной розы, смещённой на передний план, как символический предводитель цветочного братства. Были бледно-зелёные, какие-то потусторонние и тоже красивые клумбы, были приглушённо сиреневые и голубые. Деревьев было немного. Они росли на отдалении в маленьких чёрных кружках оставленной для них почвы. Остальное пространство от лестницы и до следующих домов было усыпано почти белым, чуть отблёскивающим от солнца песком. Песчинки замерли на своих местах, за пять минут, что Полина созерцала площадь, ни одна не сдвинулась с места от ветра, ощутимо дующего откуда-то справа, ни одна не увязалась за ногой пешехода, которых на улице хватало. Одеты они были как все, как все куда-то спешили, бросали привычные взгляды на хоромы за её спиной, не удивлялись мумии на офисном кресле – или не различали ничего особенного с расстояния. Прохожие двигались за линией клумб, желающих заступить черту не находилось.
Полина поёжилась. Лиса подумала, что она сваливается с кресла и где-то больно ухватилась за бинт у шеи. Под бинтами сыто чавкнуло – Чжуанговы примочки причмокивали при всяком движении. Звуки порой исходили совершенно неприличные. Девушка поморщилась. Заскорузлый бинт отлип от носа. Снаружи не видно, бинты стояли как качественное папье-маше. Полине не хотелось возвращать нос на место, там что-то царапалось, и она подозревала, что её же собственная старая кожа.
Было тепло, но Полина жалела, что Лиса не догадалась её чем-нибудь накрыть. Если не брать в расчёт бинты, она была голая, от неё пахло и не одними только лекарствами, да и прохлада ощущалась после стольки дней взаперти, и солнце заставляло плясать в глазах чёрно-белые пятна.
– Дааа, – протянула Лиса, – вот оно какое наше лето.
Лето было вполне достойно внимания, но лето Полина помнила. Хотелось взглянуть на забытое, а может никогда не виденное.
– Где мы?
– Это Китеж, – с готовностью отозвалась сопровождающая. – Второй по значимости город магов.
– А сколько их всего?
Лиса почему-то замялась.
– Ну два, – неохотно буркнула она.
– А первый какой?
– Эскамерун, считается как столица. В основном потому, что там Маг бывает чаще.
– Кто?
– Ну даёшь, – фыркнула Лиса будто забыла про потерю памяти. – Он же с тобой говорил!
– Тот, в чёрном весь, – сделала вывод Полина.
Лиса задумалась.
– Да, – подтвердила она где-то за спиной, – обычно он в чёрном… Вспомнила что-нибудь?
– Нет. Общие вещи помню, конкретного – ничего. Поверни меня.
Полина хотела посмотреть на здание, из которого они только что вышли. Лиса услужливо её повернула, но толку от того было мало. Полина не могла задрать голову, повязка на затылке мешала, и никто не мог – здание было слишком высоким. Полина смогла увидеть только, что оно белое от фундамента и до… ну и выше скорее всего тоже. Резная двустворчатая дверь из некрашенного белого от природы дерева была приоткрыта, словно бы приглашая всех внутрь, но отчего-то никто не подкупался.
Лиса покряхтев и скрепя сердце приступила к спуску Полины на кресле с лестницы. Полина, а может быть, и Лиса по-новому осознали угрозу спустить с лестницы. На помощь никто не торопился, Лиса никого не могла или не решалась звать, так что ей пришлось повторить свои особенные слова. На сей раз сработало типично, кресло встало на почву твёрдо, когда от него потребовалось.
– А меня можешь научить? – робея, спросила Полина, вспоминая что сопровождающая не только владеет своей памятью, но ещё и почти на два года старше.
Лиса обидно пренебрежительно фыркнула:
– Тебя никто не сможет научить!
Колёса зашуршали по поблёскивающему песку, и здание наконец предстало перед глазами целиком. Стены из белого камня в десяти метрах от земли вспенивались белыми куполами, такими же белыми и каменными, симметрично расходясь в стороны и истончаясь кверху. Купола были украшены золотыми звёздами, похожими на морских ежей, с множеством тонких лучей разной длины. На них попадало солнце, от блеска резало глаза, Полина отвела взгляд на белую каменную дорожку. После обидного тона Лисы дворец произвёл на неё небольшое впечатление. Конечно, и так понятно было, что дорогой и здоровый.
– Ты не из наших, – присовокупила Лиса со снисхождением.
– А из каких?
– Ну из них, адептов, – небрежно пояснила девушка.
– Чего? – Полине не нравилось, что приходится вытягивать каждое слово.
– Ты серьёзно что ли? И это не помнишь?
– Шучу, наверное, – буркнула Полина.
– Нет, ну серьёзно? Не помнишь? – в голосе толкающей кресло Лисы проступили нотки веселья, будто кто-то рассказывал ей занятную небылицу. – Ты точно из посвящённых?
– Тебе это лучше должно быть известно, чем мне, – неохотно заметила Полина.
– Ты из адептов, – уверенно повторила Лиса, – ну а посвящённая ли – кто тебя знает, кто посвящал, тот пусть и узнаёт. Среди новых тебя нет, да и новых-то тех было всего ничего…
– Что это значит? – продолжила вытягивать Полина. – То, что я адепт?
– Можешь управлять какими-то стихийными силами. Не так как мы. Мы можем, что угодно, достаточно знать словесную формулу и вложить нужное количество энергии.
Лиса самодовольно замолчала, наслаждаясь величием открытых перед ней перспектив.
– А мы? – вновь вынужденно повторила Полина.
– А вам нет толку от словесных формул и то, что вы делаете ограниченно одной стихией.
– Одной из четырёх? Какая у меня?
– Ну откуда я знаю? – фыркнула Лиса. – Я – маг, а не адепт. Узнаешь у своих.
– Мы к ним едем?
– Ну ты же должна понимать, что они здесь не живут…
– Нет, не понимала, – созналась Полина.
– Они знают про тебя, но им нужно ещё добраться, а словесных формул они не знают, так что это может занять какое-то время…
Кресло скакало на маленьких непослушных колёсиках, упасть было бы немудрено. Магиня держала где-то за шкирку, отчего там ритмично чвакало в ритме чу-чух. Зубы стучали в поддерживаемой бинтами челюсти. У границы сада, невидимой, но странно пшикнувшей по ним, когда они проходили черту, кто-то пожелал им доброго дня, склонив голову в поклоне. За Полину с интересом зацепился блеснувший за очками насмешливый глаз. Изменчивое лицо неуловимо преобразилось. Полина ойкнула и проводила незнакомца в шляпе взглядом.
– Кто это?
– Кто? – автоматически повторила Лиса, не пропуская вопрос в мысли и не задумываясь над ним. Полина поняла, что та не заметила проскользнувшего мимо мужчину.
Теперь они были на проходной части площади. Обширная площадь опоясывала похожий на гору зефира в золотой посыпке дворец толстым кольцом. По внешней стороне кольца располагались обычные дома этажа в три – тоже каменные и белые, но темнее и куда проще дворца, с флюгерами на коньках сферических крыш, отчего они походили на крупные каменные иглу. Под декоративными крышами тоже предполагались жилые помещения, судя по окошкам в форме закруглённого человеческого ногтя. Дома, по крайней мере, на первой линии от дворца были аккуратны. Отмытые окна блестели на солнце. Здесь пахло морской солью, где-то рядом было море. Воздух обладал богатым ароматом соли, йода, морской зелени и приятной летом прохлады. Полина поёжилась от холода, и рука сопровождающей по-новому, с чваком, прищемила основание шеи.
– Смотри! – вдруг оживлённо с придыханием выдохнула Лиса, указывая на лавку. Руку использовала ту, которой держала Полину, и девушка почувствовала, что начинает неумолимо сползать.
На площади было много людей. Целый город людей. Полина ёжилась на кресле, начиная чувствовать или придумывать неодобрительные, снисходительные и жалостливые взгляды. Люди двигались целеустремлённо, некоторые одетые с лоском, со свёрнутыми в кулаках трубками газет и кожаными портфелями; некоторые более расслабленные и медленные, в повязанных на плечи небрежно свитерах, на случай если с моря потянет, в хлопчатых мягких туфлях, видимо, отдыхающие. Те и другие замедлялись рядом с группой, остановившейся у одной из белых лавок на кованых ногах, чтобы что-то обсудить. Стержнем группы, к которому обращались остальные, если не словом, то взглядом, был молодой мужчина в чёрном. Чёрным был даже галстук, и даже сам взгляд. Проходящие мимо тихо здоровались. Он косился на них хмуро и ничего не говорил. Иногда крохи внимания доставались светловолосому красавцу и величавому рыжеватому господину, блондинке и шатенке улыбались. Прохожие продолжали здороваться и старались пройти как можно ближе к чёрному человеку.
– Вот Маг! – продолжала ликовать Лиса. – Он ведь говорил с тобой?! И как?!
– Больно, – скупо выдала Полина. Взгляда хватило, чтобы мигрень вернулась. Лиса пропустила ответ мимо ушей.
– Здравствуй, Тимур… Вениамин…
Если говорящий того стоил, Маг кивал. Маг кивал нечасто. За ним кивок повторял светловолосый высокий мужчина. Полина внимательно смотрела на него, пользуясь расстоянием. Повезло, что глаза удалось сохранить после всего. Зрение оказалось хорошим. Взгляд не сходил со светловолосого.
– Кто он? – спросила Полина.
Лиса не поняла, пришлось объяснить.
– Повелитель Нечисти, второй из трёх.
Полина не поняла.
– Ну всего есть три типа. Мы – маги. У нас есть Маг. Тимур. Он самый сильный.
– Он… правитель? – подобрала слово Полина.
– Да. Есть необычное зверьё, существа всякие. У них – Повелитель. Вениамин. Он самый сильный из своих. А есть – вы, адепты. У вас должен быть Высший Адепт.
– А кто он?
– В том-то и дело, что неизвестно. Вон, они думают, как его искать…
– Искать? А почему не выбрать?
Лиса всерьёз удивилась.
– Как выбрать? Выбрать нельзя. Нужно найти особого, единственного, самого сильного.
Какая-то субстанция, не исключено, что из медицинских, пристыла в пасти, как блинное тесто к стенкам кастрюли. Полина попыталась сглотнуть, но сглотнуть было нечем. Можно было попросить попить у магини, но даже в более благоприятных условиях это было неудобно. Цжуанг поил через воронку.
– А что, значит, предыдущий… ушёл в отставку?
– Кто предыдущий? – не поняла Лиса.
– Ну, адепт…
Лиса рассмеялась её невежеству.
– Маг, Повелитель и Адепт – навсегда одни.
Полина задумалась.
– Перерождаются?
– Нет! Рождаются раз и живут с этих пор всегда. Осталось всего одного, последнего найти…
– Я думала, они ищут убийцу, – сказала Полина.
– А это он и есть.
Полина не видела свою сопровождающую, та стояла за спиной, но надо было слышать её тон. Лиса не придавала значения или не думала, что говорит. Они ищут убийцу, они ищут Высшего Адепта. Убийцу-правителя. Правителя-убийцу. И ничего их не смущает?
Как говорил вот этот самый, в чёрном, Маг? – с тобой произошёл несчастный случай… Кому-то прощается убийство, кому-то отказано в восстановлении справедливости. Где-то на донышке сознания промелькнула мысль, что происходящее давно знакомо, мимолётное неоформленное воспоминание вызвало сиюминутное разочарование и более длительную по ощущениям грусть. Когда-то в детстве всех нас учили, что добро обязательно побеждает…
Метрах в двадцати за женщиной лет пятидесяти шли, держась за красный канат, дети детсадовского возраста. Ради них мир ещё прогибается, чтобы предстать белей и чище, чем есть. К сожалению, чаще это выражается не в справедливых и честных поступках, а в замалчивании поступков несправедливых и нечестных. Стало грустнее.
По раковинам, зажатым в свободных детских руках, можно было догадаться, откуда идут обутые в сандалии на белые носки ноги. Воспитательница поспешила подвести их поближе. Полосатые маечки, платья в горох, в цветочек, в сердечко, красные, оранжевые, зелёные, синие, футболки с мультяшными героями, песочные шорты, шорты в песке, пластмассовые ведра, лопатки, косички, панамы, бейсболки, шляпки, бантики… В глазах мельтешило. Полина пыталась выудить из-под замка своей памяти нечто схожее, яркое, детское, но его там будто бы никогда не было…
Тем временем чуть запыхавшаяся женщина вымолвила, растягивая алые напомаженные губы в улыбке:
– Здравствуйте, Тимур… Вениамин…
С рыжеватым не поздоровалась, только неуверенно кивнула, но было заметно, что его самолюбию до неосведомлённости воспитательницы дела нет.
– Дети!
Дети нестройным хором протянули что-то похожее на «здравствуйте». Поздоровались они ещё полуосознанно, воспитательница сказала, они и отбрыкались на автомате, чтобы значительная воспитательная константа их небольшого мира утихомирилась, поздоровались, ещё не успев сообразить, кто перед ними. Но тут их накрыло личностью Мага, и они замерли. Взрослые, начиная с воспитательницы и заканчивая молодыми целеустремлённо спешащими мужчинами, двигающимися по площади по деловым вопросам, улыбались и умилялись над картиной неприкрытого восхищения. У детей натурально открылись рты – как они восторгались высокой фигурой в чёрном! Ещё маленькие, а уже знают, что такое Маг.
«Мага все знают», – заключила Полина.
Дети стояли очень тихо, не смея двигаться, ляпать милые детские глупости или жаловаться на мелкие неудобства, которые в детстве едва ли не парализуют своей неразрешимостью.
Маг молчал и хмуро созерцал младших из подданных со своей высоты. Он прекратил разговор со спутниками, и по виду его было понятно, что он лишь терпит повышенное внимание и оно ему не угодно. Он был намерен молчать, пока детям не надоест бессмысленно его рассматривать. Но неподдельным мастером бессмысленного рассматривания здесь была воспитательница, закалённая часами утренников и долгого и нечёткого чтения стихов. Из года в год одних и тех же и парадоксально всё менее чётких. Она смотрела на Мага не моргая, с широкой раскрытой улыбкой, как будто поощряя молчаливого ребёнка сказать слова своей роли.
Кого-то другого, не Мага, было бы немного жаль, как человека, на которого все смотрят, а он не знает или не умеет ничего сказать, чтобы считать свою задачу выполненной. Магу было плевать. Это было понятно если не по нему, то по его спутникам, которые сейчас смотрели не на него или ни куда-то в сторону, чтобы не смутить ещё больше, а на воспитательницу, детей и всех окружающих, притом с таким снисхождением, что они все должны были ощутить себя полнейшими дураками. Воспитательница какая-то бронебойная попалась.
Первыми утомились дети. Девочка в ладном и, похоже, недешёвом льняном платьице с белым растительным узором потянулась рукой к штанине Вениамина. Не сдвинувшийся ни на миллиметр за представление Маг одним шагом заступил ей дорогу. Девочка напугано отдёрнула руку и вскинула голову, соображая что за тёмная громада перекрыла ей свет. Детские пальцы не коснулись Вениамина.
Полина с неосознанным интересом наблюдала картину.
Ушли дети со своей воспитательницей, оттаял из напускного оцепенения Маг, Лиса повернула кресло ко дворцу. Кресло – не инвалидная коляска, оно ездит куда хуже, Лиса поняла, что руки уже начали уставать, а ещё ехать назад, подниматься по лестнице, ехать в комнату…
– Какого чёрта ты притащила её сюда?! – горячий злой шёпот заставил Лису подпрыгнуть и вскрикнуть.
Она услышала его, как всю дорогу слушала её Полина – из-за спины.
Вспыхнув, а потом похолодев, Лиса обернулась на Мага. Её лицо заливала густая краска.
– Я… я…
Выражение лица мужчины заставило её умолкнуть. Полина скромно сидела на кресле в сторонке, повёрнутая к ним спиной, чуть вполоборота, и чувствовала себя позабытой.
– Кто тебе позволил? Что тебе было сказано?! – с ненавистью выдыхал Маг. – Тебе что, собаку поручили? Какого чёрта ты её выгуливаешь? Ей нечего здесь делать! Таких, как она, не возят на люди! Не видно? Я спрашиваю, тебе не видно?!
– Мм…
Маг гневно фыркнул в ответ на косноязычие Лисы.
– Увози её отсюда, быстро!
Лиса неслась, не произнося ни слова. Полина только слышала прерывистое дыхание, под конец дороги настолько жаркое, что понятно – плачет. В челюсти постукивали зубы, различимый по пути шелест песка по колёсикам заглушало шумное сопение сквозь воду за спиной.
Контур ограды дворца предупреждающе поголубел, силуэт дворца стал неясным, зыбким, откуда ни возьмись на ходу возник человек в синем кителе с воротником стойкой и золотыми пуговицами.
– По какому вопросу? – строго осведомился мужчина. Лет он был средних, крепкий, с холодным сосредоточенным взглядом. Такой, на какую работу ни поставь, будет цепляться волчьей хваткой.
Лиса растёрла рукой слёзы. После такого кто угодно бы поплыл как маргарин. Кто-то другой.
Мужчина в форме ждал ответа.
– Мне… – Лиса всё-таки всхлипнула, – её в комнату нужно…
Мужчина не стал задавать новый вопрос. С дороги не ушёл.
Лиса начала осознавать, на кого нарвалась. Полина не помнила, как тут всё устроено. Может, она вообще не знала о местных порядках, даже когда была здорова. Но в любом случае, решать проблему было не ей, хотя беспокойство тихонько нарастало – спина ныла в кресле, хотелось лечь, распрямить отвыкший позвоночник. Хотелось пить, есть и ещё больше в туалет. В беспомощности она не уступала малявкам, увиденным на площади. Если не превосходила.
– Меня Цжуанг лечит, – пришла на помощь онемевшей Лисе Полина.
– Ну так и идите к Цжуангу, – не переменившись в лице, посоветовал мужчина, не сводя с них бдящих глаз.
– А я не знаю, где он…
– Это меня не касается, – резонно заметил мужчина.
Лиса нерешительно топталась на месте.
– Ну не с собой же мне её тащить? – жалостливо проныла она, на глазах определённо при таком звуке должны были проступить слёзы. – Её сюда Маг поместил! Она была в маленькой комнатке с цветной росписью! В такой, с высокими потолками! К ней ходил лекарь!
– Ходил, значит, положено было, – поморщившись, снизошёл до комментария охранник. – Значит, у него разрешение имелось.
– У неё тоже разрешение имелось! – воскликнула Лиса.
– Имелось, не значит, что сейчас имеется, – неуступчиво ответил мужчина.
– Ну как вы не понимаете! – беспомощно всплеснула руками девчонка. – Её же больше некуда девать! Она не помнит ничего! Ну, честное слово, она внутри должна быть… я её утром забрала, где-то в одиннадцать…
Охранник встрепенулся. Лиса с воодушевлением подалась навстречу. Тут взгляд мужчины недобро сощурился, и Лиса опала, прежде чем он заговорил:
– Не было разрешения на выход на одиннадцать. Кто выпустил?
Лиса смешалась. Полине и в голову не приходило, что они переступали какое-то правило, покидая дворец, теперь слушала удивлённо. Магиня и не могла толком сказать, с чьего попустительства набедокурила.
– Ну поймите же, – взялась за уже спетую строчку она, – я не могу тащить её с собой!.. Вы не знаете… не видите – она же после реанимации! Ей может стать плохо!
Охранник окинул её трезвым холодным взглядом, так и говорящим – раз так, нечего было вывозить за порог без разрешения. Прислушиваясь к своему состоянию, Полина не могла не согласиться. Желание сходить в туалет заставило отключиться голод и жажду. Только тягучая боль в спине продолжала докучать – короткие тупые иглы, расширяющиеся и давящие всё большей площадью. Начавшись с шильного диаметра, теперь они ощущались как толстые вязальные спицы. В некоторых частях спина была сведена неподвижностью. В лежачем положении неудобство переносилось как-то проще, не так тянул небольшой в общем-то вес…
– Мне что, здесь её бросить? – в отчаянии угрожала Лиса.
– Нет, – не задумываясь, ответил охранник. На лице Лисы проглянула робкая улыбка надежды, кажется, нашлась в рабочем механизме человечность…
– Нет. Увози её отсюда. Не положено тереться у ограды без дела.
Лиса спала с лица, даже в местах загара серея.
– Пфф, – выдохнула она, прикрывая глаза. – Убегу, – вдруг сказала она. – Ведь не оставите её на дороге, завезёте, как миленькие… её Маг сюда определил…
Лиса припустила с места.
– Тыть!.. – успел рявкнуть охранник, сделав выпад с места, но, видно, покидать периметр ему не позволяла инструкция, и преследование, обязанное быстро и бесславно закончиться, не началось.
Мужчина глянул на скорчившуюся на кресле девчонку, на путы держащие её скованные неподвижные руки на подлокотниках, на ноги, забинтованные вместе и примотанные простым, в налипшем по дороге соре скотчем к пластиковому основанию кресла. Понял, что она испытывает огромное неудобство, что не имеет контроля над собственным телом. И ушёл.
Невидимая ограда чуть потянулась голубым и растворилась в воздушных слоях. Дворец опять предстал перед глазами отчётливо. И далеко. Но для Полины это не имело значения. Она не могла продвинуться и на десять сантиметров. Для неё не существовало близких расстояний. Не могла она даже опрокинуть кресло. Она не чувствовала мышц, которые отвечали за перенос веса. Вес просто лежал на утомившем сидении квёлым мешком картошки.
Очень хотелось в туалет.
Полина униженно жалась от холода. Много думала, и всё не о веселом. По ещё больничной, а значит, одной из самых старых привычек, грызла себя за упаднические мысли, но стоило самую малость осознать себя, своё положение, чтобы вернуться на внутренние круги ада. По крайней мере, мысли немного притупляли ощущения.
«Хорошо, что сейчас лето», – попыталась взбодрить себя Полина и чуть не расплакалась. А в глотке уже всё высохло как в опустошённом колодце, какие слёзы? Неоткуда их черпать.
– Ах! – поражённо воскликнул голос.
Полина вынырнула из сна, осознала, где находится, и постаралась сжаться более плотным комком. Голос был возмущён, и Полина не подозревала в округе другого объекта, грязного и неуместного, как она сама, заслуживающего возмущённого окрика.
Перед креслом на колени в песок рухнула девушка, взметнулся от падения подол сине-белого платья. Полина со стыдом испугалась, что ткань испачкается в луже…
Девушка заглядывала снизу вверх большими глазами с трепещущими чёрными зрачками в чёрной радужке, не накрашенные насыщенного цвета губы тоже подрагивали. Тонкие пальцы сомкнулись на набалдашниках забинтованных кистей Полины.
Поняв, что её жалеют, Полина, не выдержав, заплакала редкими слезами.
Девушка взметнулась на ноги, поворачиваясь к дворцу.
– Да вы люди или звери! – крикнула она в его сторону, продолжая держать пальцы на забинтованной кисти Полины.
Чёрные глаза полыхали гневом, воздух яростно вылетал через ноздри.
– Не бойся, – заговорила она ласково, – дома всё будет хорошо, дома с тобой так никто не поступит… мы прямо сейчас… потерпи…
С этими словами из вышитого бисером мешочка была извлечена пластиковая бутылка без обозначений; по взмаху смуглой руки из горлышка потянулся изворачивающийся столбик прозрачной жидкости. Полина подалась ему навстречу, забывая, что может упасть, но столбик потянулся к прорези рта, а на кресле удержала рука незнакомой девушки-адептки.
– Я – Сафико. Хочешь – зови Сафи – как больше нравится. Учусь на врача, буду тебе помогать, – серьёзно обещала брюнетка, пока Полина приходила в себя, осознавая, что выпила достаточно или больше.
– Мы сейчас проедем немного… на Морской площади Китежа запрещено переноситься… нам нужно попасть в город при Храме Всех Стихий. Он далеко отсюда, но пешком между городами никто давно не ходит, последние желающие в Средние века перевелись… я не лишнее рассказываю? Может, такие вещи ты помнишь?
– Нет, – чуть хрипло ответила Полина. – Всё звучит по-новому… Как тогда перемещаются между городами?
– Между Китежем и Эскамеруном ходят поезда. У магов нашлись средства на такое строительство. Нам эта дорога не подходит. Мы – не маги, а адепты Стихий…
– И у нас денег на такое строительство нет, – предположила Полина.
– Да и смысла в нём нет, – голос Сафико звучал искренне. Она везла кресло, держа одной рукой спинку и перегнувшись к одному из подлокотников, так что на Полину свисали шелковистые, чуть вьющиеся тёмные локоны. – Слишком длинную дорогу строить, слишком много усилий её от непосвящённых прятать. У магов их Железка за пределами города из пространства выпадает и в пределах уже другого возвращается. Куда нам такое? Мы с физическими законами так вольно обращаться не можем, мы к природе ближе – чего она не позволяет, мы того не сделаем.
Сафико покачала головой.
Полина заинтересованно прислушивалась.
– Мы… такие как ты – вообще на магию не способны?
– На заклинания – нет, мы принадлежим к одной из Стихий и с её позволения используем её силу. В отличие от магов нам не нужно копить энергию и носить при себе аккумуляторы и рутеры для силы. Нам только Стихия нужна. Или возможность её проявления, если говорить об Огне. В воде даже мастер не разведёт костра – против природы.
– А моя Стихия, какая? – робко спросила Полина.
Отповедь скрывшейся в неизвестности Лисы отбила у неё уверенность в том, что ответ будет получен, но Сафико ответила сразу:
– Я думаю, Вода, как и у меня… Хотя это Смотрители должны определять, но ты ведь не маленькая девочка и не новичок, так что, можно сказать, я не определяю, а помогаю вспомнить… Смотрители – это самые опытные адепты. С тобой не говорил Маг?
– Говорил.
– Он не адепт, но главнее всех Смотрителей, и Стихию может легко определить. Он не сказал?
– Нет.
Сафико хмыкнула и ненадолго замолчала. Впереди возникла медовая гладь моря. Берег не отличался от площади, такой же белый и ровный.
– Задумалась, – виновато призналась девушка. – На пляже нельзя… сейчас чуть-чуть в сторону возьмём.
Кресло не очень хотело брать в сторону, но Сафико тянула его, пока не добилась своего.
– И как мы перенесёмся без Железки? – любопытно спросила Полина.
К её удивлению Сафико вздохнула:
– Придётся звать мага.
Маг появился на окраине города, за линией иглу-подобных домов с пакетиком каких-то орехов. Сначала будто даже появился звук хруста орехов на зубах, а потом молодой маг во плоти. Полина вспомнила, что хочет есть.
Уже взрослый, но молодой парень носил чёрные джинсы и серую майку, открывающую развитые плечи. Какое-то время он только молчал, грыз орехи из кулька и неприлично разглядывал Сафико, не замечая присутствия Полины.
Сафи терпеливо ждала.
– Двоих сможешь перенести? – наконец спросила она.
– По очереди, – ёмко ответил маг.
– Только чтоб без шуток, – предупредила Сафико. – Нам срочно в Храм, нас Стахий ждёт.
– Оплата? – маг задрал правую бровь.
– Наличными, – Сафико вытащила из сумочки убедительную пачку тысячных купюр.
– Могли договориться натурой, – бессовестно сообщил парень. – Но раз так – десятка за двоих.
– Оплата на месте, – деловито сказала Сафи. То ли не доверяла, то ли так было принято. – Сначала мою подругу.
Парень скомкал опустевший бумажный кулёк, запустил его в урну, к Полине потянулась рука…
В следующий момент Полина увидела перед собой поле. Из земли на полметра поднималась неизвестная ей незрелая культура. А дальше, за вытянутым слева направо полем начиналась стена, навевающая мысли о старинных городах. В Китеже такого ощущения близко не было.
– Спасибо, – поблагодарила Сафико, оказавшись рядом, и стала отсчитывать купюры.
– Может, всё-таки натурой? – парень белозубо улыбнулся.
Полина заметила в нём перемену – кажется, там, у себя, он был порумяней и загорелей.
– Ну или хоть покормить и в баньке попарить? За то, что без шуток…
Он согнулся, упирая руки в колени.
– Пойдём, – вздохнула Сафи через красиво выточенный нос, – покормим…
На полпути через поле маг – его звали Сигур – галантно отнял у Сафи кресло и покатил Полину. Хотя возможно ему самому требовалась поддержка, после переноса он слегка пошатывался.
Сафико не видела в состоянии мага ничего примечательного, и Полина сообразила, что тут дело как раз было в расходе энергии. Перенёс двоих и теперь нуждался в подпитке. И подпитка эта была самая немудрящая – ему нужно было поесть.
По пути маг ни раз и ни два заикнулся о натуральной оплате своего труда, и когда Сафико это вконец надоело, она предложила выдать ему всю стоимость продуктами. Маг заткнулся и стал кисло оглядываться по сторонам. То ли худо ему было, то ли настроение испортилось.
Если издали чувствовался дух старины, то вблизи ограда производила более монументальное впечатление. Она не просто стояла, потому что являлась историческим памятником, она выполняла свою функцию. У ворот несли службу стражники, и Полина оробела, невольно вспоминая недавний опыт.
Однако Сафико перехватила у приподнявшегося и через силу приосанившегося перед двумя ровесниками мага кресло и уверенно юркнула за их спины. Парни стояли сурово, одетые по-простому, можно даже сказать в что не жалко. Оба были крепкие, светло-русые и смотрели перед собой прямыми серьёзными взглядами. Промелькивал вопрос – по какой причине они так небрежно одеты? И напрашивался ответ – выпади им шанс поработать, одежду будет легче выкинуть, чем отстирать.
Сафико полуобернулась на бледного замершего на той стороне мага.
– Он выдохся. Надо его покормить, помог всё-таки.
– Пускай в Берлогу идёт, – склонил голову один из русых. Голову склонил, каким-то образом выражая Сафико внимание, но глаз от наблюдаемого не отвёл ни на секунду.
Маг стоял гордо вытянувшись, но был бледен и дышал тяжеловато.
– Ни о каких берлогах речи не было! – неожиданно для Полины взбунтовался он. – Обещали покормить – ведите в Храм!
– Ишь какой, – не впечатлился русый. – Тебе поесть надо? Так ешь. В Берлоге еда с Храмового стола. Кастрюля под полотенцем, возьмёшь, так и быть, сколько хочешь. Правда, погреть не сможешь, раз выдохся.
Маг перегнулся чуть в сторону, пытаясь заглянуть через плечо русого на остановившуюся невдалеке Сафико с Полиной.
– Я ведь сделал по-доброму, как ты просила, – почти жалобно протянул он. – Чего издеваешься?
– Нечего было всю дорогу намёки сомнительные делать! – незамедлительно напомнила Сафико. Потом вздохнула: – Ладно, пустите его… он ведь будет прилично себя вести?
Начавшись утверждением, интонация Сафико перешла в строгий вопрос.
Маг уже собирался ответить утвердительно, хоть и был насуплен, но русый перебил его:
– Будет. Куда он денется.
И прозвучали его слова весомо и многообещающе. Сигур и Полина оба начали подозревать, что за стенами тоже ходит стража, и она будет внимательно следить за приличностью поведения мага.
За спинами русых Сигур взбодрился, будто уже восстановил силы. Он не видел, как один из сторожей беззвучно повернулся в их сторону, и не чувствовал сверлящего лопатки взгляда. Полина чувствовала. Но она знала, что профессиональный взгляд сверлит не её спину, поэтому была спокойна.
За оградой шла прослойка зелени, Полина не смогла определиться для себя декоративная она или хозяйственная, потому что территория в пару десятков метров вперёд и ещё бог знает сколько влево и вправо одновременно походила и на сквер и на сад, и на цветник и на грядку. Похоже, основной целью было разграничить стену и первый ряд четырёхэтажных, вытянутых параллельно стене домов, чтобы в их окна попадал свет. Дома были хорошенькие, цвета имбирного пряника. Окна в них были не очень большие, некоторые старые и помутневшие, в таких часто висели старомодные белые занавеси, типа тех что вешают в поездах, но бывали и окна новые, современные, будто пластиковые с серой обводкой, и такие фасады производили впечатление, что построен дом совсем недавно, хотя это скорее всего было не так.
Сафико и Сигур везли Полину минут двадцать сквозь плотно застроенный город. Маг не удивлялся, зато Полина только и смотрела по сторонам, будто пытаясь захватить побольше мелочей и подробностей в опустевшую память. Глаза её были распахнуты, и тот кто посмотрел бы на неё и знал бы о её переживаниях и мыслях, понял бы, что опасения насчёт глаз были обоснованы. Когда Полина лежала без возможности движения и радовалась, что знает, что жива, потому что глаза видят, когда она сидела на кресле совсем недавно, и Лиса держала её за бинты у шеи, как держат котёнка за шкирку, она не знала, что глаза её всё-таки тоже подверглись удару, но по какой-то причине перенесли его. Ну а сетчатка человека, с чьими глазами всё абсолютно в порядке, так не выглядит. Полине ещё предстояло это обнаружить, когда она, как любая девушка, будет выяснять, что с ней не так перед зеркалом.
За четырёхэтажными домами город опустился ступенькой до трёх этажей цвета песчаника, и трое шли ещё десять минут. Раньше Полина определяла присутствие других людей по звукам и силуэтам, промелькивающим в стороне, теперь люди попадались навстречу.
– Здравствуйте, – здоровался каждый из них, и если имелся, приподнимали головной убор.
Сафико дружелюбно отвечала им улыбкой, будто всех знала. Через какое-то время Полина тоже тихонько здоровалась, сначала так, что мало кто слышал, а потом, когда проходящий мимо молодой мужчина кивнул не только Сафико, но и ей, уже смелее. Маг высокомерно молчал.
Город шагнул снова и сильно оживился. Дома пошли компактные, на одну семью, белого, обожжённого цвета, с выкрашенными в белый деревянными дверями и медными ручками. Полина сообразила, что это самая старая часть города. А потом увидела Храм.
Сердце перестало помещаться в сдавленной бинтами грудной клетке, застучало сильно и больно. Так бывает с теми, кто безнадёжно потерял ценность, а потом, вопреки всему, нашёл. Такой ценностью может быть дом, давно покинутый и утраченный.
Полина тихо выдохнула через приоткрытые губы, обретая заново возможность дышать.
Первым она увидела каменный мост, поднимающийся от площади надёжной и твёрдой перемычкой над пустотой. Там, под ним, вились облака. Храм Стихий был подавляюще грандиозен. В него можно было поселить весь город, вытянувшийся у его основания на юг. И такую громадину установили на какую-то вершину? Серая структура с закруглёнными углами, главный средний купол заключали в квадрат четыре башни, значительно превышающие его в высоту. Они символизировали четыре Стихии и четыре стороны Света. Полина отчего-то знала, что слева запад, справа – восток. Слева мост Огня и по нему лучше не ходить тому, кто не принадлежит Огню, а справа мост Воды, по нему в Храм втекает вода, хотя он и расположен несколько выше относительно другого края.
Сафико улыбнулась на удивлённый взгляд, считая за должное, что Храм производит неизгладимое впечатление. Он производил. Полина взволновано дышала и жадно рассматривала всё, до чего дотягивался взгляд.
Девушка-адепт перестала улыбаться, вместо этого закусила губу и приготовилась закатывать кресло на чуть выгибающийся, укреплённый у оснований мост.
Сигур фыркнул и отстранил её. Он поистратился, но непохоже чтобы умирал от слабости. Если в руках не осталось силы магической, осталась мужская. Кресло пошло медленно, чуть елозя на неровностях, но относительно ровно, а потом веселей поскакало под уклон. Тут маг его то ли не видел смысла, то ли не имел возможности придерживать. Полина разобралась со скачущими перед глазами кругами и уставила сконцентрированный взгляд на встречающих.
Их было двое. Они стояли у входных двустворчатых врат из тёмного материала сходного с деревом, по которым становилось ясно, что Храм – крепость. Площадка от моста до них не была особенно большой, но глядя на их улыбки, способные означать всё что угодно, Полине она представлялась непреодолимой. Сколько ни иди, двое стариков будут всё так же глядеть со спокойной улыбкой сверху вниз.
Старики были глубокими, с однотонными лицами в бороздах на щеках и лбах, с поредевшими белыми бровями и одинаковым выражением глаз. У того, что стоял к ним ближе, глаза были голубыми, с молодой насыщенностью цвета, другой стоял на пороге и держал много работавшей рукой тяжёлую створку. Он был загорел до цвета коры и в его волосах ещё была темнота. Хоть на квадратном лице держалась улыбка, становилось ясно, что человек суровый. А ещё хоть он и стоял на возвышенности, первый превосходил его ростом. Коротко стриженный и худой, седой как лунь, в профиль или со спины он мог сойти за сутулого светловолосого парня. Одеты они были в одно и то же, иссера голубое одеяние, подвязывавшееся у пояса и покрывающее от шеи до земли. Но и такая обезличивающая простая одежда сидела на них по-разному, на седом навевая на мысли о римских патрициях, а на коренастом – о рабочей робе.
Полина безрадостно провела аналогию между Сафико, её сине-белым платьем и собой. Если на Сафико это красивое платье сидело как на молодой девушке, то на ней бы оно село как на корову седло. И тут дело не в весе. Полина знала, что весит немного, в конце концов две девушки вполне справлялись с её перевозкой на непредназначенном для того средстве передвижения.
– Здравствуй, Полина, – персонально поздоровался седой молодым голосом. Голубые глаза мягко коснулись места, где из бинтов блестели её глаза, и сместились на мага, едва не заморозив его суровой пристальностью.
Сигур шмыгнул. Какие бы чувства он не испытывал, удивлён холодностью приёма он не был. Если перед сторожами-ровесниками он ещё мог что-то из себя строить, то здесь молча потупил взгляд. Явно был недоволен, что вынужден так себя вести, но и обнаглеть опять не мог себе позволить, виновата ли в том предполагаемая стража или само присутствие стариков.
– Сафико, скажи Маше, чтобы подала обед.
Девушка бодро, чуть не вприпрыжку поспешила в Храм, впервые, не считая переноса, оставляя Полину.
– Завози девочку, – распорядился старик Сигуром.
Тот не посмел сказать слова поперёк, и видно, что старик был уверен, что не услышит поперечного слова. Он медленно повернулся и зашёл в тень первым. Второй старик продолжал придерживать створку.
Когда магу пришлось напрячься, чтобы перекатить кресло через приподнятый порог, Полина впилась взглядом в большую грубую руку цветом едва не сливающуюся с тёмно-коричневой дверью. Старик в самом деле удерживал эту тяжесть одной рукой, хотя дверь похоже ставили с расчётом на таран, и чтобы открыть такую, требовалось двое молодых мужчин вроде русых у стены.
Оставалось только с жалостью посмотреть на напряжённого мага, воюющего с её «меньше шестидесяти» плюс кресло. Он пару раз глянул из-под бровей на созерцающего его сверху вниз старика, но попросить его о помощи было бы унизительно и не такому гордецу, к тому же понятно, что старик пожмёт плечами и скажет ему: «Хорошо. А ты тогда подержи дверь».
В полутёмном зале стоял большой вытянутый стол, озаглавленный троном со вставками в спинке, выглядевшими от входа, как витражное стекло. Сафико шла откуда-то из более густой темноты слева, светлым силуэтом в полумраке. Маг замедлился и остановился. Чего-то рвался в Храм, а смотрел только на девушку.
«По дороге в Храм на неё можно было смотреть дольше», – рассудила Полина.
– Я договорилась с Машенькой, – ласково сказала Сафико. – Она готова расплатиться натурой.
Сигур смешался. С одной стороны, понятно, что его конкретно интересовало, с другой стороны, для многих молодых мужчин первостепенен процесс, а Сафико несомненно была девушкой приличной, значит процесс в лучшем случае откладывался, а в худшем был невоплотим.
Машенька вышла из кухни с подносом.
Сигур скис рассматривая маленькую полненькую хмурую повариху со сбитыми на лбу неодобрительно тонкими бровками и ярко-неодобрительным взглядом.
– Вот тебе натура, – пробасила она, впихивая ему поднос и чудом не выплёскивая при этом суп из тарелки.
– Пока-пока! – лукаво помахала Сафико, берясь за спинку кресла и уверенно направляя его в темноту.
Повариха сцепила белые, обнажённые по локоть руки на сужении между грудью и животом и осталась бдительно следить за магом, которого здесь не любили, кажется, не по личным, а общим мотивам, как магов вообще.
Выкатив Полину на продуваемую всеми ветрами галерею-перемычку с башней Воды, Сафико не сдерживаясь рассмеялась, Полина тоже заулыбалась в бинты. Хотя маг был симпатичен. Гордец, но у человека должен быть недостаток, идеальные – невыносимы.
На полпути нагнал тяжеловесный шаг.
– А… – полуобернулась Сафико, узнавая, – Андрей.
– Меня Стахий прислал, – парень деловито отнял у Сафико кресло и вручил ей что-то, пахнущее супом. У Полины пробурчало в животе.
– Ну, мы долго будем копаться… – сообщила Сафико. Помощники в её планы больше не входили, поскольку она справедливо полагала, что порой на помощников тоже приходится тратить время.
– Ничего, – упрямо заявил парень, быстро катя кресло, держась за спинку бойцовскими руками со сбитыми костяшками.
Полина его толком не видела, только в энергичной походке над ней то и дело нависала тень и ощущение большего по размеру человека рядом. Когда же можно будет видеть всё вокруг?
Сафико опередила их, открывая дверь. Потом был сделан поворот направо, к ещё одной двери, снова предупредительно открытой девушкой. Андрей вывез Полину ближе к середине, сказал, что будет снаружи, и вышел.
Сафико подула на суп и как прежде воду вытянула Полине жгут густой жёлтой жидкости. Полина проглатывала её жадничая и немного обжигаясь. Хорошо, что Сафико не отреагировала на шантаж голодного живота, начавшего петь рулады на середине галереи – есть хотелось так, что уже не беспокоило обожжённое нёбо. Но ведь скоро забеспокоит. Всё равно что новая проблема в обмен на старую. К тому же есть захочется раньше, чем оно пройдёт, и уже не захочется есть, потому что больно.
Тарелка опустела. Сафико занялась подготовительными делами, копалась в каком-то шкафчике, выбирая флаконы.
Полина успокоено вздохнула и осмотрелась внимательней. Ванная. Два резервуара, пока не наполненные водой. Тело уже мечтало о воде, но было боязно. Мысли сбились на другой волнительный предмет. Не могла вспомнить, как выглядит. Мимоходом взглянула в зеркало, висящее над глубокой белой каменной чашей раковины. Из единственного незабинтованного места нервно посмотрели бледно-серые глаза, будто кто-то помыл кисть в стакане чистой воды. Какое-нибудь расслоение сетчатки или что там ещё бывает…
Полина занервничала. Вдруг зрение откажет?
В то же мгновение картинка стала мутной. Полина запаниковала, и только потом до неё дошло, что это всего лишь слёзы.
Сафи незаметно переоделась из своего платья во что-то похожее на укороченное одеяние старцев, собрала резинкой в пышный подвёрнутый хвост тёмные волнистые волосы.
Полина вздохнула, глядя на неё. Сафико подкатила её по гладкому, шлифованному полу и предложила выбрать из двух овальных углублений в каменном полу. Одно можно было назвать бассейном, другое больше походило на ванну. Полина выбрала маленькое.
Адепт плавно повела рукой, и ванная наполнилась тёплой водой. Осталось спустить туда Полину.
– Андрей! – вынужденно крикнула Сафико, признавая свою беспомощность.
Парень возник по первому зову, Полина впервые увидела его. Он тоже был светло-русый, может, уступал сторожам у стены в росте, но не в ширине плеч, с простым, не то чтобы красивым, но мужественным лицом.
Он легко переместил Полину в ванну и прямой наводкой направился к каменной раковине мыть руки. Поступки громче слов. Полине было неловко. Сафико это чувствовала, но не запрещать же Андрею мыть руки? Тем более это действительно требовалось сделать.
– Полежи, пока бинты не размокнут, – скрадывая неловкость заговорила Сафи. – Ты, наверное, уже устала…
– Я вроде спала, – припомнила Полина. – Хотя не уверена.
Сафико вздохнула.
– Не знаю, как ты это пережила… но раз пережила, значит, силы в тебе есть, и должна была пережить…
Андрей покосился на них через плечо.
– Ты не помнишь его? – впервые напрямую обратился он к Полине.
Девчонка поняла, о ком он.
– Я помню больницу, а до этого воспоминаний нет… Правда, главный маг заставил меня вспомнить кое-что, но я всё равно что фильм посмотрела, у меня нет ощущения, что я это помню, хотя боль ощущалась очень по-настоящему…
У адептов вытянулись лица.
– Он в душу тебе заглядывал?! – первым воскликнул Андрей. – Да ты же чуть живая! Маг так поступил?!
– А что могло случиться? – чувствуя, что что-то не так, насторожилась Полина.
– Умереть ты могла! – прежде чем Сафи смягчила бы удар выдал Андрей. – Совсем! С концами! Даже души бы от тебя не осталось!
Полина сглотнула, а он продолжил:
– …Здоровые не выдерживают! Все знают, как Маг наказал мага по кличке Эфенди… Маги, конечно, наглые, и тот был наглец каких поискать, его должны были судить за дела, которые он наворотил, а он заявил Магу, что тому и десятой доли ему не пришить и не выкопать… тогда система ещё была старая… и что он уже через пару недель будет ходить чистенький перед законом перед Эскамерунским дворцом в обнимку с тремя потас… девушками!..
Сафико успевала только неодобрительно морщиться на его пылкую и громкую речь, любое её слово заглушалось, Андрей, казалось, не замечает, что она пытается его остановить, чтобы передать информацию усваиваемыми дозами.
Полина лежала в тёплой воде в покрытой чёрным чаше ванны, распахнув глаза.
– …он поймал его за затылок, вперился в глаза и пил из него сведения, пока Эфенди не посерел и не завалился на колени, а когда Маг отпустил, упал совсем. Впал в кому, пролежал четыре дня без сознания и умер!
Полина потрясённо молчала.
– Что же… – хрипловато проговорила она, – вы хотите сказать, что ему было всё равно выживу я или нет, лишь бы получить информацию?
Андрей смущённо замолчал, с неловкостью глянул на опустившую глаза Сафико и всё-таки заговорил опять напрямую, что было, похоже, в его характере:
– У магов вечно цель оправдывает средства. А он у них главный. Значит, цели больше и средства серьёзнее.
Полина понурила голову, ни о чём особенно не думая. Мыслей никаких не было, было просто грустно и жалко себя. И опять проступило ощущение, что где-то есть место, к которому она раньше стремилась, когда помнила, что-то родное, что-то как мама, если не мама сама по себе. Там бы её пожалели, даже если бы она была виновата. Но Полина не чувствовала за собой вины, оттого чувство было острым.
– Так что ты вспомнила? – спросил о главном Андрей.
– Ничего из прежней жизни, пустота какая-то, – равнодушно произнесла Полина. – А этот человек, которого все ищут – его ваш Маг узнал – стоял там, пока я корчилась. Наблюдал, что сделал.
– Он – не человек, а Маг – не наш, – мягко, но твёрдо исправил Андрей. – Я к Стахию, расскажу, что творит Маг…
Июнь, 24
Ясно и душно, но не радует. На небе ни облачка, и само оно прелое, не голубое, а серо-сиреневое, тень только под крышами и навесами, стоять близко к другим людям не хочется. Под козырьком остановки торчит какой-то кислый хмырь, одетый не по погоде. От остановки лавирует горстка пассажиров, покинувших томное нутро автобуса. Шеренга пешеходов торопливо минует переход через проспект. Один мужчина затормозил на месте. Стоит, стоит, стоит – не остаётся сомнений, он никуда и не собирался. Светловолосый, голубоглазый, черты лица рубленные, выражение напряжённое. Движения скованные, будто хочет что-то сделать, но сдерживает себя – перейти дорогу? Ему будто не комфортно подставлять светлый череп солнцу, накинуть бы капюшон, но высокая крепкая фигура в капюшоне сразу привлекает к себе подозрения интенсивного людского потока.
Холодные глаза с редкими перерывами смотрят на маленький переход на противоположной стороне проспекта. Люди равнодушно минуют его, как на зелёный, так и на красный. Все авто замедляются на узком перешейке, без претензий пропускают людей, за день клаксоны взрываются не чаще пары раз, а пешеходы игнорируют красный много больше…
Помигивая аварийками, мимо сурового блондина проезжает вишнёвая угловатая девятка. Движения кажутся неторопливыми, основательными, но уже через неполную минуту машина трогается с места, прихватив пассажира.
За рулём тоже блондин, похожий на уже знакомого и непохожий одновременно. Высокий, более худощавый, младше по возрасту, с уверенными скупыми манерами. Разговор начинается без вступлений:
– Случилось. Маг отзовёт в любую минуту, возражений слушать не станет, – движения глаз за тёмными очками можно разобрать только по светлым бровям. – Ускоряйтесь… но… днём я бы здесь время не тратил…
Удаляющуюся по проспекту девятку провожает взглядом хмырь из-под козырька остановки, прежде чем отвернуться и со вздохом впериться взглядом в коротенький переход, на котором продолжали равнодушно нарушать.
Июнь, 25
Не хватало фаланги безымянного пальца на правой руке, и новая кожа была тонкой, нежной, бесцветной. Осталось много свежих шрамов, их красные полосы со временем высохнут, обсыпятся бордовыми кусочками и останутся еле различимые белые следы, в отличие от ожогов, которые быстро не уйдут. Им потребуется время, может быть, вся жизнь…
У поднятой по винтовой лестнице на руках Полины кружилась голова, когда её уложили на застеленную просторную жестковатую кровать и накрыли так, поверх махровой простыни, ещё чуть влажной, одеялом и покрывалом. Полина засыпала, успела только заметить фонтанчик, бьющий из стены и падающий в отверстие в полу, лицо Андрея, разглядывающего её без смущения, и мягкую улыбку Сафико, шёпотом желающей спокойной ночи.
Бинтов больше не было, но воспоминания об их жарких и влажных от медицинских гелей объятиях остались. Ночной сон одолевали фантомы. Чесалось. Чтобы унять зуд, достаточно было шелохнуться и содрать заскорузлым саркофагом верхний слой кожи. Зуд обрывался, за моментом блаженства следовала расплата. В глазах темнело от боли и на исходе темноты чесалось снова. За автобиографическими фантомами следовали подсознательные ужасы. Кусачие неостановимые насекомые: летающие, мельтешащие, ползающие, прыгающие. Вопреки полной вынужденной неподвижности тела с вовремя предотвращёнными пролежнями, сны регулярно оказывались наполненными движением. Движением от насекомых. Путь прокладывался по прямой, по неизобилующему препятствиями ландшафту, приглушённо песочно-зелёно-салатово-сиреневому, как выгоревшая или выцветшая от времени картинка на форзаце книги.
Сбитое дыхание и ощущение отнимающихся ног сопутствовало побегу с первого шага, бежать в полном смысле слова не получалось, лишь иногда удавалось совершить непродолжительный рывок, а так большую часть пути быстрый шаг чередовался с спотыканием, кандылянием и ковылянием.
Насекомые всегда догоняли, резкие укусы чувствовались постоянно, но было отчётливо известно, что если остановиться, накроет с головой, как поле саранчой. И, как от поля, ничего не останется. Давящее ощущение наблюдения и преследования, тягостное ожидание конца не отступало. Какой конец! – орды отталкивающе подвижных многоногих и бессмысленных паразитов, которые почему-то решили растительной пище предпочесть человека. Вместо смерти приходило утро.
Полина проснулась в выделенной комнате. Изучать было нечего. В выложенном камнем помещении с двумя тупыми углами у одной закруглённой стены был платяной шкаф на ножках, а из другой била струя фонтанчика. Было ещё окно. В него в комнату заглядывало сероватое, а значит ещё раннее утро. Полина не расстроилась, что рядом никого нет. Вот вчера была Лиса. Приятные воспоминания, правда?
Интересно, как они согреваются здесь зимой? Замшелый от древности камень, сложного, комбинированного цвета, одновременно коричневый, серый, черный, сиреневый и лиловый. Голые стены и сырость. У них вообще есть зима? Отчего-то здесь спокойнее, чем в фарфоровом дворце. Неужели только из-за того, что он мажий? Без задней мысли срифмовала мажий с вражий и задумалась над этим.
Не заставив долго ждать, пришла Сафико в летнем халатике, похожем на медицинский фасоном и розовым цветом. Убедившись, что Полина не спит, широко улыбнулась и пожелала доброго утра. Девушка сбросила туфли без каблука и залезла на кровать. В руках у неё была чашка чая и тарелка с рисовой кашей на молоке. С ложкой потребовалась помощь.
– Сейчас полежишь, – предупредила Сафи, – и пойдём на водные процедуры. Под водой легче двигаться.
Перед восстановительной гимнастикой требовалось принять меры – Сафико приклеила к глубоким ожогам особый крупный пластырь и забинтовывала то, что под пластырь бы не поместилось. Потом сцепляла на липучки что-то похожее на усечённый водолазный костюм. Следом пошло обёртывание махровой простынёй. Полине было неловко и обидно за свой вид.
Полная жизни Сафико подскочила с кровати и побежала за крепким помощником.
Не заставивший долго искать и уговаривать Андрей поздоровался с Полиной как со старой знакомой, поднял махровый кокон на руки и поволок вниз по винтовой башенной лестнице, Сафи только успевала одёргивать, чтобы Полине не досталось по неходячим, но чувствительным ногам.
Спуск привёл в ванную в основании башни Воды. Сафико, не спрашивая, заполнила большую из двух ёмкость. Углубления начинались вровень с каменным, как весь Храм, полом, изнутри только были покрыты чем-то водонепроницаемым, чёрным. Простыню, к удивлению Андрея, убрали, а ему велели аккуратно поставить девушку в воду.
Беспомощное на суше тело того только и ждало. Сафи смотрела на Андрея и вежливо говорила ему «спасибо», а Полина оглядевшись в огромной ванной, скорее в бассейне, покачиваясь, балансируя, но тем не менее самостоятельно пошла к другой стороне.
Парень из дружины, заметив, присвистнул и озадаченно почесал бровь.
– Она сильный адепт, – проговорила Сафико уважительно. – Вода слушает её.
– Она же не помнит…
– Тело помнит.
Когда Андрей вышел из комнаты, недоверчиво покачивая головой, внутрь зашёл седой Стахий. Он был один, держал за спиной в замке руки, отчего плечи выпрямились, и он стал казаться ещё выше.
Он хотел было начать говорить, но увидев свободно двигающуюся под водой Полину, осёкся и хмыкнул.
Сафико тоже молча смотрела. Она должна была говорить, что делать, но всё происходило перед глазами без подсказки.
– Подойди-ка, – мягко позвал Стахий. Полина повиновалась. Она двигалась медленно, но это можно было списать на сопротивление помогающей воды.
– В своей Стихии? – вопросительно сказал Стахий. – Конечно, в своей. Адепты Воды в воде, как плод в утробе матери.
Сравнение показалось Полине не самым приятным, но она промолчала, заглядывая в насыщенные глаза высокого старика.
– Я не стал утомлять тебя разговорами вчера.
Стахий глянул на Сафико, и та понятливо вышла, не прощаясь взглядом с Полиной, как делала обычно. То ли ненадолго выходит, то ли доверяет старику безгранично. То ли и то и другое.
Старик подтянул стул, на котором висела махровая простыня с Полины, и сел на него, сцепляя длиннопалые руки перед собой в жесте задумчивости.
– Ты – адепт Воды, – начал Стахий, – очень восприимчивый, раз вместо того чтобы стоять одной ногой в гробу стоишь в воде. Восприимчивость в нашей сфере замена силе у магов. Кто лучше чувствует Стихию, тот лучше её направляет. Я – Смотритель Храма, а значит, старший из Смотрителей. Я принял решение быть твоим Смотрителем, а значит мне не всё равно, что с тобой. Был кто-то, кто привёл тебя в Стихию, но мне он пока не известен. Я ещё пытаюсь обнаружить, откуда ты, но пока мои поиски не дают результатов и мне не хочется давать ложную надежду, так что извини…
– Понимаю, – глухо откликнулась Полина.
– Ну занимайся, отдыхай, ешь, – распорядился Стахий, поднимаясь. – Завтра ещё поговорим.
Июнь, 26
Туалеты в башне были современные, незапланированные древними строителями. Миновали времена выгребных ям и отхожих мест во дворах, и было бы неплохо иметь туалет в каждой комнате, особенно для постояльцев, покрытых стягивающими щупами неуспевших побледнеть ожогов. Полина подозревала, что она такая единственная с заложения башенного фундамента. Туалеты были на опорных площадках, разделяющих каменные лестницы. Чтобы воспользоваться ими, приходилось всякий раз просить о помощи. Сначала неловко беспокоить Сафи, потом она приводила Андрея или Сергея – запаренного адепта Огня, похоже, серьёзно занятого своими делами. Он обладал невыдающейся внешностью, довольно бледной, будто вырос не в здешнем богатом на краски климате. Тёмно-русый, высокий, худощавый, без фанатизма загорелый, с несходящим с лица загнанным выражением. Любые заурядные вещи для Полины представляли трудность, а попадать в туалет на руках было ещё и стыдно. Полина не решалась звать по первой прихоти, терпела, а потом затруднялась сделать дело, зная, что за дверью стоит нетерпеливо дожидающийся мужчина-помощник и беспокоится за неё Сафико.
В стихии было проще.
Когда Сафико и Андрей доставили Полину в ванную для очередного занятия, обнаружилось, что комната занята. В дружинника полетели различные предметы, начиная от полотенец и заканчивая тапочками с тяжёлыми каблучками. Андрей никак не выразил, что возмущён, и наоборот удалился исполненный гордости и довольства.
По краям бассейна восседали одиннадцать девушек почти с одинаковыми пропорциями в коротких полотенцах вокруг самой ценной пропорциональной части. Как будто мимо проезжал грузовик с куклами Барби, подскочил на ухабе и вывалилось чуток.
Вода в резервуаре сегодня была пышущая жаром. Девушки спустили в неё ноги и сидели, нежились в пару, видимо, назначив себе косметические процедуры. В атмосфере кроме влажного пара вилось напряжение. Имеющие что-то общее одиннадцать товарок с оцениванием оглядывали Сафико, снова и снова, так что это уже давило на нервы Полины, но сама Сафико сохраняла непринуждённую улыбку на лице. Полина то и дело соскальзывала взглядом на бордовый педикюр доминирующей в поголовье Барби брюнетки, он казался особенно хищным…
– Это Жрицы, – представила Сафико, – помнишь?
Полина пошатывалась в воде, которую от бортов баламутили ноги, Сафико стояла над ней, у края на корточках, выставив из-под розового халатика гладкие, красивой формы колени. Токи в воде шли со всех сторон, непостоянные и ненадёжные течения, Полина неуверенно покачивалась, но не готова была отказаться от очередного дня в своей Стихии, несмотря на неприятный жар и влажную духоту.
– Жрицы чего?
– Стихий, – приглушённо пояснила Сафи.
– А что они делают?
Ближайшая, лоснящаяся от влаги девица фыркнула. Полотенце держалось на честном слове, угрожая разъехаться на влажном от пара теле самым бурлескным образом.
– Они служат в Храме, – ничего не объяснив ответом опустила глаза Сафи.
Полина ещё раз оглядела лица, тела и ноги. В голове появились подозрения, но какие-то чрезмерные, и она решила спросить потом, с глазу на глаз.
Девицы морщились, переглядываясь.
– Ты, значит, та больная, – прямо спросила Жрица с хищным педикюром и поднятыми, чтобы не пришлось долго сушить, на затылке в пучке чёрными волосами.
Красная от пара Полина вынужденно кивнула. Ведь не здоровая же…
– И зачем же тебя сюда привезли?
Полина растерялась.
– Ты что-то знаешь о Третьем? – предположила девица. – Так рассказывай скорее, кому как не нам знать?
– Я не знаю ничего, кроме того, что пострадала из-за него.
Эффектная девица ярко выразила, что потеряла в разговоре интерес, к тому же на пороге вновь появился мужчина, и жрицы подняли возмущённый крик, и в вошедшего полетели всевозможные предметы.
Полина подумала, почему раз так не закрыть дверь? Имеется ведь шпингалет. Но в ответ на вопрос Сафико лишь многозначительно посмотрела. Никому не нужна была сауна без представлений.
Вечером у себя на кровати Полина пыталась сама есть вилкой.
– Ну… – Сафико замялась, отвечая на повторённый вопрос, – это вроде как все знают, но никто не произносит вслух. В Храме всегда есть двенадцать Жриц. Ничего особенного они не делают, просто существуют… Они здесь для Третьего.
– Зачем они ему? – наивно спросила Полина.
– Ты сама знаешь, – фыркнула Сафико.
Полина растерянно замолчала.
– Но их одиннадцать! – вспомнила она.
– Да. Это повод для другого скандала, о котором сейчас не смеют болтать… Ты должна была видеть её – Эсфирь, адепт Воды, ходит с Магом. Такая блондинка.
Полина кивнула, она помнила привлекательную блондинку.
– Маг положил на неё глаз, она сейчас с ним. Пытались выразить протест и с нашей стороны и со стороны магов – мало что ли магичек – Маг всем заткнул рты. И хотя Эсфирь до кончиков ногтей принадлежит Третьему, и он к тому же сейчас активировался, Маг продолжает таскать её с собой. Кажется, они уже месяца три вместе, для Мага рекорд. Ему обычно суток хватает, чтобы получить, что хочет, и проститься.
– А откуда ты столько знаешь о нём? – удивилась Полина.
– Маг – притча во языцех, его все знают и все обсуждают.
– А что… ещё нужно о нём знать? – робко спросила Полина.
– Ну что ж, – Сафико вздохнула и села в более устойчивое положение, обхватив руками колено, – давай присоединимся к армии девчонок, обсуждающих Мага на сон грядущий…
– Я не… – Полина вспыхнула, что на совершенно бледной коже выглядело театрально, – я не сплетница!
– Все мы сплетники в определённой степени, – будто про себя спокойно проговорила Сафико, не судя.
Полина успокоилась.
– Ну что нужно знать про Мага… – размышляла Сафико вслух. – Из-за него начали воевать задолго до того, как он появился на свет. Маги – вспыльчивые и воинственные, предприимчивые эгоцентричные властолюбцы. Сколько было Лжемагов уже не подсчитать. Выбиралась кандидатура, собирались последователи, и начиналась склока, потому как на кону стояло всеобщее имущество магов… а в силу своих качеств имущества они накопили изрядно. Но это всё история. К ней имеет отношение имя Мага и пророчество, обещающее Магу изрядное материальное дополнение к беспредельной власти, сам Маг в этом не участвовал.
Сафико заправила за маленькое ухо выбившуюся из заколки на затылке прядь.
– Могу сказать не точно… я не очень помню по годам, но я тогда уже родилась, лет может шестнадцать назад – начали говорить о появлении Мага. Нашли истлевший прах вампира, решили, что только он такое мог устроить. Вампир был старый, из тех, кого уже, как говорят, смерть не принимает. Маг вампира и смерть свёл. Прах нашли, головами покачали, руками развели, но ни Мага, ни следов, куда он делся, найти не смогли. Потом вроде как он пришёл сам. Началась война Мага и его подданных с имеющейся властью. Старая власть победила, Мага развенчали и подвергли неприятному наказанию…
Сафико бросила взгляд на Полину и пояснила:
– Маги, которые заезжали в наш город, так говорили. Неприятное наказание, и при этом улыбались. У меня до сих пор полная убежденность, что я не хочу знать подробностей. Потом нашёлся Маг. Ещё один самозванец. Потом появился какой-то дядька из глубинки, который утверждал, что спрятал ребёнка-Мага ради его безопасности, чтобы он мог вырасти вдалеке от портящей власти, но из-за поднявшейся бучи решился вернуть его магам. Этот тоже оказался самозванцем. Опять-таки уверена, что не знаю всех случаев. И лет… с восемь назад маги собрались подраться в последний раз, и Маг вышел на поле и остановил их. Ему было тринадцать, но они ничего не смогли с ним сделать. Настоящий Маг по пророчеству несмертен. Может, поэтому вся эта история настолько кровава? Подлинный Маг не мог умереть, а самозванцев не жалко…
Сафико замолчала на какое-то время.
– Ну а со временем уверенность в подлинности Мага перестала ставиться под вопрос. Подлинней некуда. Он оказался сильнее, чем можно было предположить по пророчеству. Его потенциал не с кем сравнить. Лет пять-шесть назад он нашёл Вениамина – Повелителя Нечисти… Если их каким-то образом сравнить, Маг всё равно гораздо сильнее. И последней частью должен стать Третий… Ты не переживай. Маг найдёт его и сделает домашним и ласковым, – пообещала Сафико уверенно, прочитав мысли Полины. – Он ещё будет перед тобой извиняться.
– К чему мне извинения… – буркнула Полина.
Сафико не споря продолжила рассказывать:
– В начале года выпускается статья о самых опасных существах. Там пишут про нежить в основном, где на неё можно наткнуться, чем это чревато и как этого избежать. В этом году первым номером по рейтингу в журнале был представлен Маг. И маги даже не выдвинули протест.
Он редко бывает один. За ним таскаются толпы влюблённых магов, среди которых выделяется какая-нибудь сногсшибательная девушка. Увидишь самую красивую – значит, его… Мне это Андрей рассказывал, поэтому добавлял в этом месте не попадаться Магу на глаза.
– А он откуда знает? – решила уточнить Полина, уже осведомлённая, что Храмовые редко покидают стены города.
– У него надёжный источник, – заверила Сафико. – Прохор – начальник нашей дружины, почти постоянно при Маге. Ты должна была запомнить его – у него такой шрам на лице, что не забудешь.
– Он из адептов?
– Да, один из лучших, к тому же особенный. Он дубль, – девушка дождалась немого вопроса и продолжила: – Владеет двумя Стихиями, Огнём и Воздухом. Редкий дар, даже Маг оценил. А маги наших не жалуют.
– Вообще, – продолжила Сафико, – я раньше слышала только как Мага обожествляют. Прохор этого не делает, и ему я верю больше. Стахий тоже мне советовал держаться подальше, когда Маг приходит. Андрей может что-нибудь ляпнуть, но не Стахий.
Полина задумчиво покивала. Ей тоже не казалось, что Стахия может беспокоить что-то кроме благополучия подопечных.
В дверь постучали.
Сафико, не вздрогнув от неожиданности, поспешила открыть условно закрытую дверь. На пороге стоял Стахий.
– Как дела, девушки? – седой старик с мальчишеской стрижкой и во многом улыбкой переступил порожек, пригибая высокую голову.
– Хорошо, – нестройно ответили обе. Сафико переживала, что Стахию пришлось преодолеть дорогу по штопором входящей в башню лестнице, но и Полина не могла самостоятельно пройти к нему в кабинет, так что если им двоим нужно было увидеться, идти приходилось старику. Полина ответила не очень радостно, потому что не вполне правдиво завышала состояние чуть поправленного здоровья.
Старик удовлетворился ответом и вновь попросил Сафико оставить их.
Полина подозревала, что Смотритель по каким-то правилам обязан навещать своих воспитанников, и Стахий это делал, даже если приходилось тащиться в такую даль – восточную башню того же безмерного здания, в котором следовало бы пустить общественный транспорт и назначить остановки в наиболее часто посещаемых местах.
– Как тебе, лучше в сравнении со вчерашним? – по-простому спросил старик для начала, непринуждённо присаживаясь на край кровати.
Полина прислушалась к себе и кивнула.
– Хорошо, – искренне порадовался старец. – Будем надеяться, пойдёшь своими ногами. Здесь, пожалуй, не так уж удобно человеку, который не ходит, может быть, стоило устроить тебя в лазарете, но я подумал, что тебе нужна вода.
Он не глядя махнул длинной худой рукой в сторону фонтанчика.
Полина кивнула. Несмотря на прохладу и сырость здесь действительно было комфортно, в Башне Воды.
– Я подумал, – продолжил Стахий, – что ни к чему ждать, когда ты окрепнешь физически, чтобы приступить к упражнениям со Стихией. Так что я попросил своего друга и коллегу Захара с завтрашнего дня взяться за тебя.
Полина безотчётно занервничала.
– Он один из самых терпеливых учителей, которых я знаю… но в Воде вообще ценна её упорность. Начнёте с самого начала, как положено, но у вас дело должно пойти пободрей, чем у новичков, вы ведь будете вспоминать то, что тело уже умеет делать, верно?
– Вы случайно не узнали, откуда я? – тихонько спросила Полина.
Стахий вздохнул:
– Если б узнал, взлетел бы по лестнице как на крыльях, и сразу бы с этого повёл разговор.
Полина тоже вздохнула, понимая, что старик не подшучивает над ней, а выражает сожаление.
– Вы будете дальше искать?
– Я считаю очень важным узнать, откуда ты. Можешь положиться, я применю все возможные меры.
Июнь, 27
После транспортировки до ближайшего туалета, а Андрей отказывался догадываться, что будет нужен утром, без того, чтобы его ласково попросила Сафико, последовал обычный час в ванной.
– Чего ты сюда вечно притаскиваешься одновременно с нами? – хмуро осведомилась Кларисса, томно собирая волосы, прежде чем спустить в пышущую воду своё стройное высокое тело.
Жрицы в купальниках оккупировали места у воды. Полина предполагала, что у Жриц есть свои Стихии, но не могла отличить на глазок. Однако же, если девицы куда-то являлись, то все одинаково уподоблялись каменным столбам – их можно было обойти, но не сдвинуть с места.
– Я здесь, когда меня приносят, – развела руками под водой Полина. – А ваш график я не понимаю…
Леонида фыркнула:
– Мы не обязаны соблюдать какие-то графики. Мы Жрицы и приходим, когда хотим.
Полине лишь оставалось повторно развести руками.
– Я бы тоже охотно вам не мешала, – решила сказать она, – в такой духоте и влажности мне тяжело дышать. Может, вы скажете мне, когда вам захочется в ванны завтра?..
Девушка не успела договорить, а температура в помещении ощутимо упала, и комната наполнилась свежестью. Полина не успела удивиться уступкой Жриц, как возмущённые крики сообщили, что уступать никто не собирался. Рассерженные девицы попробовали устные команды, постучали тонкими ладонями по бортикам ванны, но вода не грелась.
Недовольная Алмаз не поленилась выйти за дверь, не прикрывая выставленное из белоснежного купальника загорелое тело, чтобы убедиться, что над ними не смеётся кто-то из дружины или того хуже, развратных старикашек.
Полина онемела от одной идеи – старцы Храма с монашескими принципами на её памяти никогда не награждались сомнительными титулами, их безусловно уважал весь город. Как бы то ни было, Алмаз никого не обнаружила и вернулась ни с чем. Сегодня даже Андрей не торчал под дверями, пользуясь присутствием опекаемой Полины как предлогом.
Жрицы остались в остывших ваннах, надо думать из упёртости. Алмаз бормотала про безмозглых строителей, не сделавших нормальных вентилей для удобства пользования. Полина, получившая своё, предпочитала молчать о возможности принять ванну в других башнях, не Воды, где вентили были. Вскоре Алмаз тоже подумала про адептов Воды и начала костерить уже их, за то что строят из своих умений невесть что, упиваясь своей мелочной избранностью. Никто из Жриц не воспринимал слова к сердцу, будто среди них Водных отродясь не было. Эсфирь была. Может, именно на неё на самом деле и было направлено подлинное раздражение Алмаз, и остальная десятка предпочитала отмолчаться, зная характер своей заводилы.
– Ты считаешь меня красивой? – вдруг спросила Алмаз, надев на лицо отрепетированную маску.
Полина стояла по горло на самой середине бассейна, чтобы её не задевали ногами. Жрица Земли подводила глаза даже перед визитом в местное спа, чего Кларисса с Леонидой, например, не делали. Взгляд выходил томным, кошачьим, губы изгибались многозначной улыбкой… как книга, которую продаёт обложка.
– Да, – глухо ответила вынужденная Полина.
– А себя? – Алмаз перекрутилась на спину и запрокинув голову рассмеялась.
Ответить умно не получилось бы. Неправда, что из любого разговора можно выйти с высоко поднятой головой. Каждый человек входит в общение со своими исходными, и некоторые собеседники так придавливают других, что голову не поднять от пола.
– А ты считаешь себя доброй? – после паузы спросила Полина.
Алмаз фыркнула, не снисходя до ответа. Наверняка, в её представлении она-то вышла из разговора достойно.
Вода и ванная не поддавались на импульс Жриц, так что они в конце концов нашли другой способ помешать Полине дышать полной грудью. Воздух заполнили ацетоновые миазмы – девушки обновляли маникюр. Стирали вчерашний ради сегодняшнего.
– Сейчас в Эскамеруне модно оставлять неокрашенной лунку у корня, – важно вещала Божена.
Алмаз с вечным пренебрежением к другим фыркнула:
– Дешёвый ход для растрёп, которые не успевают привести себя в порядок…
Жрицам понадобились ноги с дополнительным десятком ногтей, так что Полину наконец не толкали и не дёргали водные потоки.
– Сама Зуфия так делает! – поражённо возразила Божена. Но Алмаз опять лишь недоверчиво фыркнула, и её подружка обижено покраснела и повесила голову, молча и опытно нанося лак на ногти левой ступни.
Ступня, кстати, не была особо красивой, с длинными пальцами. Полина посмотрела сквозь воду. Её ступни были узкими и бледными. Обувь их неплохо защитила.
Андрей явился за ней, как раз когда Жрицы сохли. Обомлел от химического острого запаха, но ворвался в комнату, осыпаемый ругательствами, вытащил Полину за плечи и ускакал прочь, едва не забыв её полотенце. Только на лестнице, продышавшись, дружинник посмеялся пустяковому приключению. Теперь будет что рассказывать на дежурстве напарнику.
Отлучавшаяся из ванн по заданию наставника Сафико принесла в башню завтрак и, дав Полине поесть в её медлительном темпе, принялась обновлять повязки, пластыри и бинты.
Пришедший крепкого телосложения старик зачем-то первым делом провёл пальцем по бинтам, будто проверял их подлинность, и кивнул Сафи – подлинные.
Сафико широко улыбнулась и отошла в сторону, заняв место на жёстком стуле у стенки, который завёлся здесь благодаря её стараниям.
– Э-э, – мужчина крякнул, восстанавливая голос, – прошу прощения за вынужденную задержку с обучением… пришлось возить пациента к магам.
Старик передёрнулся как от резкого порыва холода. Оказалось, он врач.
– Что с ним? – вежливо спросила Полина.
– Тяжёлая застарелая травма, – чуть удивился, но всё же ответил Захар.
– Ему помогут?
– Нет, отказались, – сознался Захар.
Старец опустил глаза. Вспоминать в очередной раз об отказе было всё так же остро неприятно, как и впервые.
Сафико вздохнула, и Захара прорвало горячей, горькой речью:
– Чего стоило уговорить Остапа, усадить на коляску… чего стоило перевезти его в Эскамерун, к порогу медицинского кабинета… чего ему стоила эта поездка… и что в итоге?! На обратном пути я не мог ему в глаза смотреть!
– Это очень тяжело, – согласилась Сафико обычным ровным тоном, которым жалела Полину. Этот тон позволял осознать сочувствие, но не располагал плакать.
– Остап – самый сложный пациент в практике Захара, – пояснила Сафико для Полины.
Захар сел на край кровати, свесив руки с колен, и утомлённо уставил глаза куда-то в пол.
– Ну были у меня неудачи, – буркнул Захар честно, – за каждым врачом кладбище… Водная медицина не отличается радикальностью, но были те, кому лечение не помогло, кто умер… Остап выжил, но у него каждый новый прожитый день основание для упрёка. Жизнь для него настолько тягостна, что в его обществе вообще мало кому хочется жить…
Врач произнёс это без намёка на улыбку.
– До травмы будущее Остапа представлялось ярко, его столько ждало – и всякий, кто был знаком с ним, не забывал упомянуть о перспективах, выразить восхищение… и после такого единственной перспективой вдруг остаётся малоподвижное выживание… возможно, не будь всех этих растревоженных ожиданий, он бы оправился… Наверное, – Захар поднял загорелое лицо на окно, – есть в его состоянии часть моей вины. Он целый год не пускал к себе никого, не хотел видеть жалости, я, дурак, подумал, что это проявление внутренней силы, что он учится жить по-новому. А он озлобился – на судьбу свою, на тех, кто пытался поддержать… И переиначивать его уже было поздно.
– Ты прости, – переключился врач на Полину, – тебе самой не легче…
Испытывая жалость к инвалиду, девчонка позабыла обстоятельство, что едва может шевелить ступнями и кистями рук. Взгляд соскользнул на памятное место прокола в правом запястье – что-то тонкое, как прут, прокололо его насквозь, как шампур шашлык, о чём осталось напоминание в виде круглого следа на внешней и внутренней сторонах руки. И обрубок-обломок безымянного пальца, конечно.
Полина нервно облизнула губы.
Захар не дал задуматься над последней репликой. Под грудь ей был установлен планшет в рамке, подстелен квадратный белый лист. Захар достал пузырёк с чернилами и уронил в середину листа каплю, не заморачиваясь наклонять пузырёк или брать кисточку.
Полина удивлённо округлила глаза.
Сафико куда-то засобиралась.
– Сафико у меня на обучении, – заметил её интерес Захар, – она сейчас пойдёт выполнять свои задания, а мы займёмся своими… На два дня отстаёшь!
– Я должна была забрать её! – вспыхнула Сафико. – Вы бы видели, как они с ней!..
Строгость Захара развеялась:
– Стахий рассказывал мне… Ступай, навёрстывай.
Затворилась дверь. Захар снова повернулся к лежащей поверх покрывала в сухом купальном костюме Полине.
– Твои задачки попроще.
Его интонация успокоила Полину.
– Проведи каплей прямую черту.
Девчонка опустила взгляд. Капля лежала статично. Оказалось достаточно подумать о её смещении, и по белому листу вытянулся тёмный синеватый след.
Захар замешкался, доставая и готовя тетрадь для записей. Полина ждала его реакции. Заметив её внимание, врач вытянул голову и выдал:
– Хм. Треугольник.
Полина посмотрела на чуть уменьшившуюся каплю. Треугольник получился равносторонним. Она вывела его, сделав более раннюю линию его гранью. Действительно задачки, как игра. Полине нравилась эта простая игра, и сама её простота тоже нравилась. Думала, всё сложней. Оказалось, каплю можно просто подталкивать взглядом, и шла она, кажется, куда проще и послушнее руки. Ей нравилась качественная белая бумага, которую принёс Захар, и нравился деревянный планшет с каймой, чтобы капля не вылетела за пределы, если рисующий переборщит с усилием.
Захар сделал короткую пометку в тетради.
– Круг.
Игра продолжалась с полчаса. Полина изобразила квадрат, прямоугольник, ромб, трапецию, конус и куб. Захар оставил свою тетрадку, чтобы менять ей листы, не позволял помещать на один листок больше трёх фигур. Законченные он откладывал на покрывало, так что теперь Полину окружало её творчество.
Захар дал знак прерваться, покряхтывая, взялся за уже высохший рисунок, изучил внимательно и потянулся к своей тетрадке. Перед Полиной лежал на планшетке очередной чистый лист, но не было капли чернил. Полина посмотрела на открытый пузырёк. Захар не завинтил его, только поставил вместе с крышечкой на надёжно стоящий на плоском животе Полины планшет.
Это ведь то же самое, что катить каплю по листку, просто вытянуть из горлышка. Капля поползла. За ней оставался след. Полина представила, что капля прыгает со стенки пузырька на нужное место на бумаге. Капля прыгнула. Полина живо завозила ей. Геометрические фигуры успели ей надоесть. Капля сточилась как карандаш. Полина, не задумываясь, зачерпнула новую, заставила её прыгнуть с края горлышка, дорисовала, что хотела, и стала выделять акцентные места, вмазывая в участки больше чернил.
Внезапно ей стало ясно, что за ней пристально наблюдает Захар. Девчонка вздёрнула брови, встречая его взгляд. Она не думала, что он будет её ругать за то, что она рисует без команды, но выглядел Захар напряжённым.
– И испарить сможешь? – явно беря на слабо, спросил старец.
Полина несколько секунд соображала, что от неё требуется. Ах испарение… Часть круговорота воды в природе. Испарять кроме чернил было нечего, фонтан в стене не в счёт, далеко, холодный и бежит плотной струёй. Пауза длилась. Понятно про каплю – думай себе, что она катится, и она охотно катится. Что думать про чернила, чтобы они испарились?
– Готово, – сказала Полина, с удовольствием осознавая, что у неё получилось. Неважно, что это элементарные задачки – получается! Принципиально получается, значит, можно не переживать, что бездарна, беспамятна и недвижна.
Захар сначала непонимающе смотрел на неё, потом схватился за пузырёк. Там, на дне осталось затвердевшее вещество, не лишённое влаги совсем, но уже не те жидкие чернила, которые принёс в комнату пожилой врач.
Он помолчал, разглядывая баночку, будто она была просрочена, но выкинуть жалко.
– Молодец, – наконец похвалил он. – Очень хорошо… Не возражаешь, если я возьму это?
Он указал на лежащий на планшете рисунок бабочки. Симпатично получилось. Полина не была уверена, что когда-либо могла с таким же успехом рисовать руками. По крайней мере, они того не помнили.
Захар собрал рисунки и велел поспать днём – врачебная рекомендация.
Июнь, 28
Полина увидела себя на четвёртое утро в Храме. До сего момента Сафико, провозя её мимо зеркала над каменной раковиной в ванной, отгораживала отражение собой. Теперь она решила, что уже можно. Полину несколько нервировало, что она оказывается последней, кто не видел её лица, даже Жрицы, населяющие Храм с целью сальной и неприличной, и те видели. И морщились, будто под нос им подсунули мешок навоза…
По распоряжению Захара для Полины привезли инвалидное кресло, на котором к магу-лекарю неудачно возили Остапа. Андрей сказал, что Остап привык перемещаться на костылях и почти не выходит из дома, так что коляска у него бы просто пылилась, но Полине всё же было неловко. Как бы то ни было, для спуска и подъёма по винтовой лестнице кресло было мало пригодно, и приходилось прибегать к помощи Андрея, ради Сафико готового и не на такое.
За дверями ванной Сафико могла отдохнуть от чрезмерного мужского внимания. Жрицы перестали доказывать свои права на территорию, выбрав обычную для них стратегию игнорирования, и своё спа перенесли на более позднее время. Полину более чем устраивало. Если ты не мужчина, в компании Жриц было мало интересного.
Занимались неторопливо. Полина плавала туда-сюда, оживлённо, как малёк на отмели. Сафико за ней наблюдала, не видя необходимости подсказывать какие-то продуманные упражнения. Результат уже имелся – Полина могла по необходимости пользоваться руками и за пределами ванны.
Сейчас, после двух с лишним часов в воде, Полина, чистая, вытертая махровой простынёй и переодетая в сухое, сидела на кресле, на котором поместилась бы ещё одна девушка равных габаритов. Сафико поставила коляску ровно перед зеркалом. Полина от волнения ничего не соображала.
Чьё это бледнющее, как маска, лицо в наклонных шрамах, таких розовых, будто его надрезали до мяса, чтобы натереть солью, натыкать чесноком и поставить в духовку? Что это за белые уши, будто их сняли с трупа? Причём одно бракованное – мочка едва виднеется, грань неровная, розоватая к внешнему краю, будто срезали тупым ножом. Если это лицо, то где тут ресницы и брови? Куда девался кусок носа справа? Куда девалась кровь из губ? Назвать этот цвет бледно-розовым, значит оскорбить любого человека, умеющего отличать красный от зелёного. И кстати, откуда зелень на блеклых волосах?
– Отстриги это, – не своим голосом сказала Полина.
Сафико беспрекословно повиновалась.
Если бы оставшимися волосами, хоть пусть и зелёными и опалёнными, можно было прикрыть шипы ожогов, идущие с грани подбородка и по правой скуле, Полина бы их оставила. Но для того чтобы прикрыть их треугольные языки цвета жареной докторской, волос не хватало в помине.
Уловив её мысль, Сафико срезала сантиметр, присматривалась, проверяла кончики рукой, снова бралась за ножницы, срезала очередной сантиметр.
– Поля…
Голос вывел Полину из оцепенения.
– Чего ты примолкла? Ты расстроилась?
Полина шмыгнула. Зеркало отражало розовые белки глаз вокруг блекло-серой радужки.
– Ты не должна расстраиваться.
«Да», – подумала Полина. «От этого ничего не изменится».
– Поля, всё в порядке. С тобой всё в порядке…
Сафико ступила ближе, чтобы обнять её, и Полина уткнулась лицом ей в живот.
Июнь, 29
С самого утра каждый обитатель Храма вспомнил о существенных делах и поспешил ими заняться, приняв серьёзный и вдумчивый вид, так как прошёл слух, что в Храм должен приехать Маг.
Сафико сидела с Полиной, которая впервые смогла затащить себя на кресло самостоятельно и теперь рисовала на лежащем на полу планшете. Захар оставил его ей, так как на данное время среди его учеников были только она и Сафико, крайне разные по степени подготовки. Девушка изредка смотрела на город в приоткрытое окно, оттуда доносился вкусно пахнущий воздух – в городе было много зелени плюс на кухне у Маши тоже проветривали, примешивая к летней свежести запах выпечки на обед. Пекла Маша не особенно часто, при Полине впервые, просто, как и остальные, придумывала себе важное дело, чтобы… собственно, здесь Полина не совсем понимала мотивацию.
– А почему так? – спросила она у подруги, и Сафико легко поняла, что имелось в виду.
– Маг практически содержит Храм, – прямо ответила девушка. В этот момент её глаза казались совершенно огромными. Ей было грустно признавать, насколько адепты зависели от чванливых высокомерных магов.
– Так что, все просто показывают, что недаром едят свой хлеб? – переспросила Полина более конкретно.
– По сути так.
Обе девушки посмотрели в окно – внизу, по мосту, к удивлению Полины, к Храму подъезжала тёмная дорогая машина.
– Приехал, – глухо отозвалась Сафико.
– Это у него плановая ревизия? – прошептала Полина, будто её могли услышать.
Первой из машины вырвалась угольная фигура. С такого расстояния немалый рост Мага приравнивался спичке. Выступил более высокий светлый силуэт – Вениамин. Вышел водитель.
– Официально нет… он приезжает поговорить со Стахием. Пока Третьего нет, Стахий отвечает почти за всё. Думаю, у нас обязаны быть какие-то смежные сферы с магами… Стахий был вчера… я бы сказала, что он был подавлен…
– А как же они на машине? – с новой силой удивилась Полина, вспомнив бледного Сигура.
Сафико хмыкнула.
– Это Маг. Я же рассказывала тебе. По пророчеству он должен был быть очень сильным, но он оказался сильнее, чем кто-либо мог предположить. Он всегда переносится на машине, по десятку раз в день… судя по тому, что он почти всегда захватывает свиту, ему это ничего не стоит.
Полина испытала беспочвенную зависть, ведь она даже не маг, но каково было бы обладать такой вольностью движения? Мочь, что другие не могут, вместо того чтобы не мочь то, что могут все…
Сафико сдвинула коляску от окна, в которое можно было разглядеть часть внутреннего двора. Наступили тихие часы. Едва ли кто-то мог заснуть, воздух наэлектризовался и было крайне тихо, очень тихо… В башне можно было разобрать, как где-то за Храмом, где Полина не бывала, в саду, стучат по почве тяпки. Сафи читала на Полининой кровати что-то медицинское, Полина рисовала, что в голову взбредёт, например, Сафико, Стахия, Захара, Андрея, стену, у входа в которую замерли два крепких русых парня, даже одиннадцать припотевших Жриц в полотенцах… закончив сцену, Полина поняла, что её могут неправильно понять, потащила каплю, чтобы вымарать творение, но замешкалась – картинка вышла ловко – жалко, а Сафико уже дотянулась рукой, чтобы освободить место для нового рисунка. Ей нужно было что-то выучить, поэтому она ассистировала Полине, не отрывая глаз от текста.
Полина не стала её отвлекать. Вместо этого ей захотелось если не нарисовать, то хотя бы попытаться нарисовать совершенное лицо Вениамина.
Во время, когда всякий ждал, что в распахнутую дверь стремительно войдёт Маг, дверь в комнату Полины без стука открылась. Девушки вскинулись. Сафико по-настоящему, Полина по-черепашьи вытянула голову в нужную сторону.
В проёме возник мрачный Стахий. Взгляд его был тёмен. Он постоял на пороге, дав разглядеть свою высокую сутулую фигуру, и наконец вошёл внутрь. Дверь за ним мягко затворилась.
– Что-то случилось? – заволновалась Сафико.
Стахий дошёл до кровати и сел, сложив руки на далеко торчащие колени.
– Как будто соки выпили… – пробормотал он будто про себя, наморщился и потянул вверх голову, словно рвался из тесного воротничка. Но воротничка не было, у серовато-синего одеяния было круглое свободное горло.
– Дай-ка нам перекинуться парой слов…
Сафико без вопросов обула сброшенные на пол туфли и вышла за дверь.
– Он уехал? – первой спросила Полина.
– Да, – стеклянным голосом подтвердил Стахий, – ему сегодня было не досуг задерживаться. Он не любит, когда я его упрекаю… пожалуй, не видит за мной такого права…
Полина удивлённо молчала. Бледные губы по-детски приоткрылись.
– Я не мог не поднять тему об обращении с тобой, иначе они вообще решат, что им всё позволено. Я высказался и по поводу чтения души, и насчёт того, что тебя бросили на улице.
Девчонка внимательно слушала.
– К моему сожалению, – проговорил Стахий, не поднимая глаз от пола, – ни то, ни другое не застало его врасплох… ну да ладно, на такое я не рассчитывал. Но ни то, ни другое не заставило его испытать неловкость. То, что в душу залез, он оправдал возможностью предупредить новые жертвы и найти Третьего, а второе – у меня есть ощущение, что тут я вообще сработал ему на руку. Тебя какая-то общественница там оставила?
– Да. Маг её отчитал, когда увидел, что она вывезла меня из дворца. И охранник говорил, что разрешения покидать дворец не было.
– Вот-вот, – мрачно кивнул Стахий, – сходится. Не любит он общественников, раздражают они его. Теперь он им сможет и от моего имени высказать… ещё чуть и прикроет их контору.
– Это будет плохо? – уточнила Полина.
– Да как сказать… – Стахий задумался. – Он ещё ничего не делал просто так, должна быть какая-то выгода, боюсь, я несколько устарел, чтобы её почувствовать… Он спрашивал о тебе.
Полина боязливо вздрогнула.
– Думаете… – она сглотнула, – он попытается снова заглянуть в мою память?
– Девочка! – воскликнул Стахий тоном так отличным от его прежней приглушённой и подавленной интонации. – Я не позволю тебя убить!
Июнь, 30
Полина гоняла по полу кувшин воды. Сам кувшин держал за стенку Захар, наблюдающий за юрким комом жидкости. По закону, который мало шансов нарушить даже у преступника, он должен был уменьшаться, соприкасаясь с полом, но убыль пока не улавливалась глазом.
– Ты не устала? – задал свой обычный, звучащий по-медицински вопрос Захар.
Девчонка небрежно качнула головой. Ком стал деформироваться, вот уже по полу скакало какое-то животное, всё больше проступало сходство с кошкой.
Захар напрягся. Загорелое лицо странно изменило цвет. Полина ничего этого не видела. Ей требовалось всё её внимание. Кошка уменьшилась. Но не по логичной причине, а наоборот – разродившись мышкой. Два подвижных объекта поскакали по полу, заигрывая друг с другом.
– Остановись! – хрипло прогудел над головой голос Захара.
Веки Полины приопустились, она качнулась и стала заваливаться вперёд…
Захар держал её под шею и обмахивал стопкой рисунков.
– Ты что, не слышала меня? – не скрывал раздражения старый врач.
– Не понимаю, как это случилось, – промямлила Полина занемевшим языком. – Но мы же не как маги…
Захар фыркнул и замахал сильнее. В голове прояснялось, тупая боль отхлынивала от лба и затылка, зрение возвращало краски.
– Ты жива благодаря своему искусству. Маги действительно утверждают, что никакой силы у нас нет, некоторые даже предполагают, что Стихии просто трогает наше нытьё… но ведь что-то в нас определяет, насколько успешен будет наш союз со Стихией? Вот у тебя оно было сосредоточено на вопросах выживания, а ты стала его оттягивать на внешнее… с ума сошла! – снова вспомнил своё раздражение Захар, продолжая невпопад своим словам обмахивать девчонку. – Контролировать два несинхронных объекта! Как вообще в голову пришло!.. Кружится теперь? Вот то-то же! Кружится!
По настоянию Захара Полина была уложена спать, и от невозможности заниматься чем-то ещё, занималась, чем было сказано.
Её разбудил тихий стук. Стучали не в дверь, а дверью. Кто-то закрыл её, не придерживая.
– Разбудил, – понял Стахий. Рядом с ним стоял тот старик, которого Полина видела в день приезда. Местное одеяние по-прежнему смотрелось на нём рабочей робой. – Это Корней, – представил Стахий. – Ты несёшь девочку, я – кресло, – распорядился Смотритель.
– Не тяжело? – густым голосом спросил Корней. – Могу и два раза сходить.
Стахий посмотрел на него с особым выражением. Взгляд говорил «за кого ты меня принимаешь, слабосильного старика?»
Корней взглядом же извинился.
Полина безропотно позволила сгрести себя с кровати, где она поверх одеяла спала в лёгком платье Сафико. Платье было ниже колена, Сафико из него выросла, а для Полины годилось. Полина предпочла бы более закрытую одежду, но Сафико заметила, что проводя большую часть дня в комнате, ей незачем стараться прикрывать ожоги и шрамы. И вот её куда-то несут.
Лестницу удалось миновать спокойно. Корней не торопился и не задевал Полиной стены. Стахий заскрипел складным креслом, дальше Полину повезли. Девчонка напряжённо ждала момента, когда они минуют обдуваемую насквозь ветрами из пропасти галерею и окажутся в большом зале. Там может быть кто-то…
Ага! Кто-то! В самом большом зале как раз неторопливо завершался ужин! Десятки глаз обратились на них, больше внимания удалось бы привлечь только если бы Стахий на ходу выкрикивал: «Здесь не на что смотреть!».
Навстречу по привычке выскочил Андрей, но Корней отмахнулся от него, как от мухи. Пренебрежительно поднялись со своих мест по левую руку от трона и косяком двинулись на лестницу Жрицы в длинных бирюзово-синих платьях. Полине показалось, что они вечерние. Больше никто не рядился к ужину с таким апломбом. За стаей хочешь – не хочешь, а проследишь взглядом. И мужчины следили, хотя многие взгляды смотрели не с одобрением, а скептически. Среди лиц скорее одобрительных Полина заметила мужчину со шрамом через переносицу и среди скептических – русых стражников. Ужин для отработавших день и завтрак для собирающихся работать в ночь. За столом собралось множество адептов, четыре Стихии дружно сидели вместе, в основном мужчины, потому что у Храма и его города была дружина.
Отмеченный шрамом Прохор ухмылялся, глядя на Полину. Она не вполне понимала, что означал этот взгляд, но шрам, казалось, вот-вот треснет, и это выглядело устрашающе.
Корней остановился у подножия лестницы, по которой удалились Жрицы, и поднял её с кресла. Тут у него не получилось отмахнуться, нашлись помощники понастойчивей Андрея, к тому же подогнал и придал уверенности командный окрик с хрипотцой. Полине он показался знакомым – выходит, Прохор участвовал в её доставке из больницы к магам. Русые стражники разняли Корнея и Полину, у Стахия отняли кресло, и наверх поднимались уже большой компанией, сопровождаемые Прохором, засунувшим незанятые руки в карманы брюк и идущим, как хозяин за грузчиками с ценным скарбом. Ну, хотя бы ценным.
Полину опять усадили на кресло.
– Нам на третий, – сообщил Стахий.
Полину опять содрали с кресла, защемили проблемный ожог под коленом. У девчонки посыпались искры из глаз, она тяжело задышала.
– Вы на своих тренировках последние мозги отшибли?! – вплёлся в кутерьму голос Захара. – Что вы её трясёте?.. У неё глаза закатываются! Нашатырь! Скорей!
Топот усугубился, отдаваясь тупым стуком в ушах. Полина не сразу определила, что это её кровь бьётся в сосудах. Уши стали горячие, аж голова обжигалась…
В себя Полина пришла уже в каком-то незнакомом помещении, в коляске, и кроме трёх стариков рядом оставался лишь Прохор. Похоже, это лицо со шрамом всегда хотя бы немножко улыбалось. Сейчас он прямо и не мигая смотрел на Полину, и самые уголки губ были малость приподняты.
– Всё, Прохор, – кивнул Стахий, – можешь идти.
– Могу и не идти, – в тон Смотрителю парировал Прохор.
– Научил на свою голову… – вздохнул Стахий, но переубеждать ученика не стал. – Это комнаты Третьего.
– Весь этаж его? – уточнила Полина.
Они были в помещении, составляющем добрую долю этажа, с полноценное футбольное поле, должно быть, были и ещё комнаты, но эта определённо была самой грандиозной. Здесь было почти пусто: в глубине прислонился к стене внушительный каменный треугольник, внутри которого затейливо изгибало ветви каменное дерево-горельеф, метров через тридцать, у стены без окон расположился внушительный камин на большом металлическом полукруге, защищающем от пожара (не совсем понятная предосторожность, ведь пол-то был каменный). Посреди комнаты были брошены письменный стол и диванная группа, словно их только что принесли грузчики. Ближе к стене, истыканной на равных промежутках большими цельными окнами, была круглая выемка, уходящая в пол сантиметров на тридцать и выложенная мозаикой. Рисунок представлял распустившуюся белую водяную лилию.
– Он здесь хозяин, – напомнил Корней.
– Наверное, не особенно комфортно жить в такой здоровой комнатище, – пробормотала Полина.
Прохор тихо рассмеялся, и Полина залилась краской, что с её бледной кожей выдавало её с потрохами.
Захар взялся за ручки коляски и придвинул её к мозаичному бассейнику.
– Чего теперь? – без утреннего энтузиазма осведомилась Полина.
Около получаса Полина повторяла движения за Захаром, Стахий, не вмешиваясь, наблюдал. Рука вверх, ладонью к лицу, поднимается фонтан, зачерпывающий жест – масса собирается в шар, вращение пальцем – воронка. Не так уж и сложно это было, если разобраться.
– Ладно, баловство это, – заключил Захар, – попробуй отобрать у меня контроль над бассейном, это посложнее.
Вода вытянулась в смерчик в центре лилии.
Полина опустила руку ладонью вниз, размазывая смерч по дну, и сгребла его в кулак. Когда занималась делом, без труда не замечала малознакомых людей, удавалось о них не думать.
– Как ты себя чувствуешь? И не торопись отвечать!
Полина честно выполнила требование – нутро не сообщало поводов для беспокойства.
– Я в порядке.
– Тогда покажи, что сделала утром.
Полина удивлённо взглянула на уже привычное лицо врача с выпуклым лбом и аккуратной, ещё довольно тёмной бородкой. Для этого невысокого и немолодого адепта нет большей ценности, чем жизнь пациента и вдруг…
Девчонка выдернула из бассейна кошку и заставила её улепётывать от буйнопомешанной водяной мыши.
Стахий и Прохор похоже захмыкали. Корней никак не переменился, а Захар подёргивал себя двумя пальцами за бородку.
– Хватит, – сказал он.
Полина отреагировала на его слова без проволочек. Кошка и мышь растеклись по полу и сползли уже в таком виде обратно в выемку.
– Ты меня поражаешь, – уважительно заметил в сторону Захара Стахий.
– Да причём тут я? Я не единственный учитель. Тот, другой, не очень разбирался, что делает, но дрессировал до автоматизма…
– В самом деле? – заинтересовался Стахий.
– Не то слово!
– Знаешь, – Стахий хмыкнул, отчего его лицо вдруг стало мальчишеским невзирая на морщины, – я вот совершенно не представляю, как одно может сойтись с другим. Говоришь, не знал, что делал, и навыки доведены до автоматизма?
Захар важно кивнул.
– Ты знаешь, я всегда был против автоматизма. Всегда нужно соображать… Ну и такого автоматизма я не видел. Вынужден признать – когда соображаешь, два объекта несинхронно не поведёшь, хоть один должен выполнять автоматическую программу…
– Какая-то длинная программа, – впервые вступил Прохор.
– Действительно, – кивнул Стахий. – Прохор, помни, это между нами. – Он тут же отвернулся, не сомневаясь в ответе ученика. – Захар, что планируешь делать дальше?
– Исправлять недочёты. И не здесь. В Храме сговорчивая вода, послушная, – Захар повернулся к Стахию. – Нужно в других условиях работать.
Июль, 1
– Смысл существования нежити, – рассказывал на следующий день Захар, везя Полину на коляске по мосту Земли в город, – в поиске энергии для поддержания привычного образа жизни.
На площадке за спиной, репетируя команды, зычно перекрикивалась дружина.
– К нежити в этом отношении примыкают магические животные и некоторые тёмные сущности, питающиеся эмоциями людей. Вся эта публика принадлежит к ведомству Вениамина, и её крайне тяжело контролировать. Наиболее агрессивных приходится уничтожать… Тебе не доводилось смотреть триллеры, в которых в какой-то момент всё становится из рук вон плохо, многие умирают, выжившие сходят с ума, а главный герой упорно пытается выяснить, что на самом деле не так?
Интересно, откуда у Захара такой опыт…
– Главный герой нашего триллера – Вениамин. За Ним по пятам ходят недобрые тени, твари, нападающие ночью, преследующие во снах. Вся его жизнь один большой триллер с изменчивым сюжетом. Другое дело мы и маги. Мы используем свою силу для преобразования мира. Для магов Стихия, даже если им удаётся её использовать, остаётся лишь непослушным примитивным инструментом, их сила выражается через словесные формулы, направленные на достижение конкретного результата, воздействие конкретной мощности. Очень многие из них не способны колдовать без предметов, концентрирующих их силу на выбранном объекте. Предметы разнообразны – амулеты, кольца, трости и многое другое. Тимуру, конечно, ничего не нужно. Я помню, на следующий день после того, как Первый нашёлся, емупреподнесли очень дорогой магический перстень. Всё замечательно получалось, пока Тимуру не захотелось попробовать что-нибудь особенное, что только онодин может. Перстень в результате раскололся.
– Нам, адептам Стихий, чтобы совершать чудеса, нужны только мы сами и Стихия, – улыбаясь, Захар, не замедляясь, вёз Полину по чистым улицам между рядами двух-трёхэтажных домов. Люди, почти все одетые в белое – сегодня было жарко, дружелюбно здоровались, проходя мимо. В городе было принято здороваться со всеми.
– Ты сама имела возможность в этом убедиться, – продолжал Захар. – Наша сила направляется с помощью телодвижений, у каждой Стихии свой набор. Однако управлять Стихией в Храме, не одно и то же, что управлять ей за его пределами. В природе, если хочешь, она дикая. Её требуется приручить. Адепт, вроде бы талантливый, может ничего не добиться от лужи на просёлочной дороге. Со Стихией нужно говорить, но не словами, как сделали бы маги, а сердцем, нужно любить её, строить с ней дружеские отношения. Когда ты натренируешься, установление контакта не будет занимать много времени. Время имеет значение, когда требуется защищаться.
Потемневшие и выросшие на этаж дома расступились, вправо и влево расходились огороды, разделённые на квадраты. Несколько десятков человек, выставив спины под солнце, работали тяпками. Захар нагнулся над клубничной грядкой, и, распрямившись, протянул Полине красную ягоду. Внимание всегда приятно, что тут скажешь.
За высокой белой каменной стеной начинались поля, а потом дикий лес. Рыжий парень, стерегущий у дверей, очевидный адепт Огня, лениво кивнул им, зажмурив один глаз от солнца, поднимая засов.
Поля миновали молча. Захар торопился увезти с солнца под сень леса. Через пятнадцать минут ему это удалось.
Под ногами и узкими колёсами коляски хрустели старые листья, накопившиеся не за один год, и солнечный свет почти не проникал сквозь сплетённые кроны деревьев. Они будто вступили в ночь из дня. Тут даже могли водиться волки и медведи. Лес был совершенно дремучий. Захар остановился. Окружённый кустами боярышника и дикой смородины впереди лежал зацветший небольшой пруд.
– Пришли, – сообщил наставник. – Я не буду вмешиваться. Вот тебе вода, разговаривай, трогай. Можешь попробовать какие-нибудь приёмы. Я буду рядом.
Захар вкатил её в холодную, не пропускающую света воду прямо на коляске.
Полина дождалась, когда он уселся, опёршись спиной о ствол берёзы, и расслаблено полуприкрыл глаза.
Девушка переборола себя, спустила босые ступни в воду. Размоченная у берегов глинистая почва с чавканьем приняла вытянутые носки и сползла глубже в воду. По щиколотку в коричневой жиже Полина задумалась, что она может сделать. В голову пришло движение, вызывающее фонтан. По спокойной глади пробежали круги и только.
Девушка решила продвинуться глубже, не может в такой луже быть настоящая глубина; на оборот подвинула тягуче вставшие колёса коляски. Дно было мягкое, податливое. По ноге что-то скользнуло. Полина испуганно взмахнула руками. Со столбами воды вверх взвилась маленькая чёрная змея, в голове девушки промелькнула мысль, что сейчас разозлённая рептилия окажется опять у её ноги, она изо всех сил отмахнулась, и змейка устремилась куда-то вверх, в кусты.
– Это уж, – сонно успокоил Захар. – Продолжай заниматься.
Полина закрыла глаза:
«Ну что же. Вода. Прохладная. Мокрая. Утоляет жажду. Плотнее воздуха. Что за бред? Как это может помочь? Ладно. Вода – это ещё лёд и пар. Вода – это все жидкости. Человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Откуда я это знаю? Лучше бы вспомнила адрес…»
На память стали приходить всякие фонтаны, слаженно плывущие косяки рыб, расставленные пирамиды бокалов с шампанским…
«Три четверти поверхности планеты – Вода. Вода – океаны, моря, реки, озёра… Если бы не это отвратительно мягкое дно, стоять здесь было бы куда приятней! Вода, я в воде…»
Приятное прикосновение. Пропало навязчивое желание расчесать зудящие шрамы. Какое облегчение…
– Ммм, – протянула Полина.
Снизу донёсся тревожный оклик. Полина неохотно открыла глаза. Вокруг носились прозрачные косяки рыб, один врезался в другой, переплетаясь в сплошную сферу вокруг девушки. Если сосредоточиться, каждую рыбку можно было рассмотреть – у них были чешуя, хвост, плавники, круглые глаза, они двигались, как живые, раздували жабры. Луч солнца проник сквозь ветви, свет обволок водяной шар. Искусственные рыбы оживились, ускоряясь. От мельтешения закружилась голова. Полина пошатнулась, переступила, пытаясь сохранить равновесие, но ноги подогнулись, импровизированный водный мир хлынул на Полинину голову водопадом. Полина задержала дыхание и зажмурилась. Сверху уже ничего не лилось, но почему-то вокруг всё равно была вода. Девушка настороженно приоткрыла глаза – наверху, не так уж и близко, был свет, она была на дне. Страх утонуть – животный, первобытный страх, прежде чем Полина успела уговорить себя, что вокруг дружелюбная Стихия, она судорожно взмахнула руками, пытаясь выплыть. Вместо этого в пруду будто взорвалась бомба, водная масса взвилась в воздух вместе с мелкими рыбёшками и водорослями, Полина шмякнулась на склизкое дно, упав с коляски и уже поняв, что будет дальше, сжалась в комок, закрывая голову руками. Сила тяжести была за восстановление пруда, поток тяжело и оглушительно ударил в дно, вероятно углубляя свои владения. Девушка сжала зубы от боли, в рот просочилась взбаламученная жидкость.
«Пожалуйста, я хочу наверх!» – панически подумала Полина, не решаясь больше ни плавать, ни использовать специальные взмахи.
Прямо под ней возникло какое-то движение, течение развернуло её, обвило и вытолкнуло наверх, на середину пруда. По берегу бегал Захар, мокрый и обвешанный ряской.
Полина перевернулась на спину, стараясь не шевелиться:
– Захар! А как теперь плавать?
После того, что Полина сотворила с тихим лесным водоёмом, Захар не решился учить её плавать, вместо этого с трудом нашёл ветку нужной длины и как гарпуном вытянул девушку на берег. Ради коляски пришлось прощупать дно тем же «оборудованием». Полине в уши затекла вода, и на зубах скрипел песок, но она то и дело начинала глупо смеяться, раздражая пожилого человека. По пути к Храму они немного пообсохли, но характерный запах водорослей остался. За столом в Трапезной с троном на них подозрительно косились, отчего Полина опять начала придушенно хихикать.
– Ты повеселела, – Сафико, улыбаясь одной из своих неотразимых улыбок, закатила её за общий стол. Мешающий стул, едва не столкнувшись, бросились убирать трое бравых дружинников. Победил успевший изготовиться и просчитать действия девушек Андрей. – Что вы делали такого? Помню, когда я начинала, это был какой-то кошмар. Я думала, как признаться родителям, что безнадёжна, – она заметила недоверчивое выражение Полины. – Серьёзно, даже каплю не получалось сдвинуть…. Только через годы я поверила, что у меня приличные способности, и думаю, всё из-за того, что я тренировалась, как заведённая.
– А кто твои родители, Сафи?
– О, они адепты Воды, – Сафико подхватила повисшую в воздухе тарелку с горячим супом и поставила перед Полиной. – Ой, – она подула на пальцы, – живут в другом городе, без названия.
– Как же тебя сюда занесло? – Полина заметила в собственной черпнувшей супа ложке ни с того ни с сего начавшийся водоворот и поскорее засунула её в рот, обжигаясь и стоически вынося кипяток.
– Я должна была учиться у Захара, это давно решили, а Захар живёт в Храме, – Сафико пожала плечами, будто говоря «вот и всё». – Когда ребёнку исполняется четыре года, его водят на своего рода смотрины. До этого времени дети обычно не проявляют способностей. По поводу смотрин устраивается праздник. Приглашаются родные, близкие друзья и самое главное – особые адепты Стихий. Даже, если ты не знаком с ними, их можно узнать по исходящему от них ощущению контролируемой силы. Конечно, всякий родитель старается пригласить самого знаменитого и почитаемого, а лучше несколько.
– Способности наследуются, но иногда проявляются у людей. Таких немного – всех приводят к Стахию, они ведь представляют первое поколение в своём роду, их дети будут адептами Стихий. Мои смотрины были попроще и мне было четыре. Ни Линь, очень пожилая и мудрая женщина, определила, что моя Стихия Вода, а ещё я обладаю даром целительства. Она почувствовала что-то во мне, чего я до сих пор сама не открыла, и сказала, что я должна учиться у лучшего целителя. Я закончила школу в прошлом году, и теперь буду три-четыре года изучать медицину здесь.
– Как становятся смотрителями? – полюбопытствовала Полина, принимаясь за отваренный рис с фасолью. Мясные блюда были не в чести в Храме. То ли принципиальное вегетарианство, то ли мясо на такую толпу слишком дорого готовить.
– Нужно изначально быть сильным, – Сафи прервалась, отпив сока, – всю жизнь совершенствовать искусство, приобретать опыт и знания, и быть может, через несколько десятков лет люди взглянут на тебя другими глазами.
– И какова средняя продолжительность жизни? – Полина заинтриговано отвлеклась от ужина.
– В прямой зависимости от силы – от восьмидесяти и почти до трёх сотен. По крайней мере, я что-то слышала об этом… Из-за желания продлить жизнь многие начинают бесконечно тренироваться. Что ж, это всё равно только на пользу…
Полина подумала, что сейчас самое время спросить о Стахие:
– А как определяется главный Смотритель Храма?
– Хм, не знаю. Этого даже мои бабушка и дедушка не вспомнят. Стахий уже был смотрителем, когда они родились.
Июль, 1
Провокационно помигивают светофоры. Под колпаком разогревшейся за день остановки мается бомжеватый тип. Мутный хмырь, щуплый, тщедушный, с недовольной физиономией, местные не дадут соврать – уже прописался на остановке, не первый день сидит. Но – не пьёт, даже не курит, и не грязный, хотя к таким редко приглядываешься. Сколько ни сидит, за исключением торчания в неположенном месте ведёт себя прилично. Что человек с проблемами можно понять глянув вскользь на понурое лицо.
Визжат тормоза. Человечек бездумно закусил губу и простонал сквозь неё – к переходу нёсся длинноногий мужчина, низкорослому мужичишке было его не обогнать и помочь он уже не мог…
Вокруг машины и жертвы собралась ахающая толпа. Упал на колени высокий блондин. Тщедушный испустил второй приглушённый стон, защемил голову обветренными руками и бессильно опустился на лавку, закрыв глаза.
Июль, 2
Захар ещё немного дулся, лицо было насупившееся, отбивающее желание лезть с глупыми вопросами. В бассейн велено было лезть в огроменном, на двадцать два размера большем нужного тренировочном комбезе форменного, застирано-синего цвета да ещё и в садовых перчатках. Наверное, это как-то было связано с преодолением возможных трудностей в общении со стихией. Сафи сегодня рядом не было, Захар – всё-таки обиделся – дал ей какое-то страшно сложное задание, и ей пришлось кинуться выполнять его чуть ли не бегом, скроив на прощание извиняющуюся гримаску. Знахарь никогда не был жесток к пациентам или воспитанникам, но Сафико не собиралась ни на йоту испытывать его терпение.
В бассейн Полина уже сползала сама, на руках, тренеры-помощники только подстраховывали, чтобы тонкие руки не дрогнули в ответственный момент.
Комбез сразу промок и стал тянуть на дно. Полина невозмутимо сжала губы и целеустремлённо прошла обычный ежедневный маршрут. Ощущение ткани на чуткой коже было странноватым, как и ожидалось – дико принимать ванну в одежде. Обычных указаний от Захара не поступало.
– Повтори с закрытыми глазами, – наконец распорядился он. – Смотри, без столкновений со стенами и новых синяков!
Полина серьёзно кивнула и с надеждой на успех приступила к выполнению. Сердце в волнении заходило – ей часто говорили, что у неё хорошо получается; за неимением иной радости и отдушины, Полине стало очень важно справляться со всё усложняющимися задачами, чтобы в чём-то стать не инвалидкой, а равной другим адептам; найти себе место в жизни, если угодно…
Девчонка ходила долго. Не врезалась и не падала, отчего становилось предвкушающе приятно – ещё один шаг вперёд!
– Достаточно, открывай, – Захар как-то загадочно хмыкнул.
Полина растерянно смотрела по сторонам – воды в бассейне не было.
Следующие дни были посвящены тому, чтобы научиться ходить в немокрой одежде.
Июль, 7
Стена, сложенная из крупных каменных блоков, крупная кошачья голова с распахнутой пастью, в глотке – небольшое отверстие, через которое сочится вода. Струи сбегают с языка между клыков, спускаются с бороды по потемневшей стене в полукруглое углубление в полу.
– В Воде умиротворение и покой, – голос, резонируя, разнесся под низким сводом. Почти подвал, ни одного окна, сыро, сумрачно и зябко. – Нет ничего хуже, чем когда Стихия вырывается из-под контроля, и ничего хуже, когда управляющий Стихией вдруг перестаёт справляться с разбуженными силами. На тебя не должно влиять происходящее, когда ты влияешь на мир своей силой. Ни внутренние переживания, ни обстановка вокруг, где бы ты ни была, чем бы ни была занята твоя голова, ты должна держать себя в руках и всегда оставаться спокойной. Никаких страхов, злости, обид, даже радости, всего, что может помешать мыслить ясно. Взаимодействуй со Стихией, говори с ней.
Полина, как зомби, смотрела на журчащую воду. То, что говорил Стахий, было легко понять, но как можно забыть про то, что ты сирота, твоё тело в шрамах, а теперь ты шатко стоишь коленями на холодном влажном полу в мрачном гроте, куда Стахий привёл, поддерживая под локти. Подземные галереи оказались щедро изрезаны горельефами. Со стен выступали звери, горгульи, многорукие люди, химеры, кентавры, наяды и чудища менее узнаваемые. Коленям холодно, и вся мыслительная энергия сосредоточена на том, чтобы не растянуться на мёрзлом подвальном камне.
– Ты готова?
– Нет, – покачала головой Полина, гипнотизируя вытаращенные глазищи то ли безгривого льва, то ли пумы, – я не готова.
Стахий задумчиво потёр подбородок в седом крапе щетинок:
– Ты понимаешь, что это не только вопрос твоего умения управлять силой. От того разовьёшь ли ты в себе способность оставаться превыше раздражителей, будет зависеть, как ты в дальнейшем будешь жить… ты не захочешь видеть, как ты плачешь, когда тебя обижают. Ведь со стороны понятно, что они именно этого и добивались. Сейчас я принимаю твой ответ, ты не готова. Побудь с Сафико, походи с ней. Думаю, она хорошая спокойная девушка. Только помни, осталось несколько дней до приезда Тимура, и тогда ты либо станешь учиться на своих ошибках, либо совсем ничему не научишься. Лучше постарайся справиться сейчас, мой тебе совет.
Приезд Тимура сулил что-то зловещее, Полина не понимала, что ещё ему может от неё понадобиться, но расспрашивать Стахия постеснялась.
Старики Храма, существа достигшие всяческого дзена и асаны, были специфической кастой поселений адептов. Определённый костяк таких пожилых и опытных людей складывался в любой общности, но в Храме группировка их была самой многочисленной и мистической. Они носили монашеские рясы в пол, ухаживали за бонсаями, но это было внешнее. Проводя дни в созерцании и труде, редко говоря и часто глядя в небо, они были готовы отвлечься от своих занятий в любой момент ради чьей угодно просьбы. Полина даже видела, как один из стариков играл с детьми на площади за мостом. В городе беспокоить их считалось не очень приличным, но если нужно, то что делать. Адепты, в молодости крошащие горы, поворачивающие реки, устраивающие бури и огненные светопреставления, спустя десятилетия со своей легендарной молодости, но не растратив силы, с лёгкой улыбкой, бессловно брались за пустяковые дела сограждан.
Линь, среднего роста, худощавый, загорелый, с волосами по плечо, собранными в хвостик чёрной верёвочкой, поманил Полину пальцем. Работало в две стороны – старики откликаются на твои просьбы, ты откликаешься на их. Девушка скучала в ожидании Сафико и уже успела наслушаться вздора Луизы Ивановны, пришедшей рассказать поварихе Маше об общих знакомых. Девчонка сначала сидела себе, лушила фасоль, а потом предпочла всё же уйти с кухни.
Полина растерянно приблизилась. Пожилой адепт сунул горсть в глубокий карман, выгребая смесь местных и простых монет.
– Чего скучаешь? На-ка, купи себе сладостей. И вот, – он протянул ещё монету, – мне газету.
Ответов и согласий не требовалось. Линь уже отвернулся и ушёл. Полина подумала, что город у Храма никакое не страшное и большое место, и прежде она не выходила скорее потому, что нуждалась в компании, чем из-за каких-то опасностей, из-за которых в незнакомых местах нанимают гидов.
Путь наружу оказался безлюден, не было никого ни на площадке, ни на мосту, хотя звуки голосов работающих в Храме доносились откуда-то неподалёку – наверное, все окна нараспашку оставили. Дорогу удобнее было спросить за стенами – нагляднее.
– Простите, где можно купить газету? – Полина заглянула снизу вверх в глаза прохожему.
Рука указала на соседнее двухэтажное здание. Действительно, удобнее и нагляднее. Полина без уверенности перешагнула порог, возвращая на место приоткрытую стеклянную дверь, с прикреплённым наверху китайским колокольчиком.
– А… – глянул мужчина с торчащими в стороны тёмными волосами, – здравствуй…
Полина робко поздоровалась. В комнате стояли столы и офисное оборудование. Похоже, её неверно поняли и отправили в редакцию вместо киоска. Девушка огляделась по сторонам. Мужчина, пытливо уставившийся в монитор, угловато помещался за письменным столом, из-под столешницы торчали здоровенные чёрные туфли, на столешнице лежала кипа разноформатных человеческих газет. Среди прочего стояла непонятная металлическая коробка, выкрашенная в белый цвет. Не очень большая, сантиметров тридцать на сорок.
– Что это? – не удержалась Полина.
– Аккумулятор, – мужчина не отрывался от своего текста. – Магический. Б/у.
Девушка вытянула голову – агрегат был гладкий, только с одной стороны дюжина гнёзд розеток.
– А где можно газету купить? – вспомнила Полина.
Мужчина небрежно махнул в сторону тумбы у входа, что-то быстро набирая на клавиатуре и хватаясь в размышлениях за подбородок. У стопки газет притулилась солидная свинья-копилка на толстеньких лаковых ногах. Самообслуживание и бесконечное доверие.
– Спасибо… – Полина нерешительно остановилась уже с газетой в руках, перебирая монеты в кармане толстовки. – А… можно купить несвежую газету?
Мужчина поднялся на ноги и внимательно глянул на неё из-под переросшей чёлки.
– А я знаю тебя. Я Гриша, редактор.
– «Огонька»? – спросила Полина, кисло глянув на первую полосу газеты у себя в руках. – Почему не какой-нибудь «Источник»…
Гриша фыркнул:
– Когда эту телегу будет тащить адепт Воды, пусть называет как угодно… Несвежую газету одну? Я все случаи отложил…
– Мне все случаи! – поспешно заверила Полина. Редактор скрылся где-то в кладовке, вдруг не услышит и просить снова будет неудобно.
– Честно говоря, не особо рассчитывал продать, – без обиняков признался Гриша, отряхивая одежду. Стопка у него в руках была незначительной, в еженедельной газете было листов восемь. «Случаев» было четыре.
– Две монеты, – сообщил Гриша. – Уценёнка. – И сел дальше набирать свой текст, не пытаясь убедиться, что Полина отсыпала в свинью требуемую сумму. – Пострадавшая от действий Высшего Адепта, – вдруг начал он, отстукивая по клавишам, – оправилась после нападения и готова поделиться своей историей…
Последнее было сказано полувопросительно, и редактор в ожидании поднял глаза, держа руки наготове.
– И сообщает о потери памяти, – исправила Полина.
Гриша вздохнул.
– Ну ладно. Магу всё равно это могло не понравиться, ещё бы с печати снял…
– Такое бывало? – встрепенулась Полина.
– Недавно, – Гриша не был склонен секретничать. – После первого случая приехали два бугая из Бюро, тираж закрыли – уничтожили прямо у меня на глазах.
– А исходник остался?
– Ну…
– Ну мне-то можно? – попыталась быть убедительной Полина.
– Сигнальный сохранился, – признался Гриша. – Я их для архива оставляю, когда они приехали, из головы вылетело… Дам почитать – но! Никому не давай! С Магом ссориться не хочу… Потом вернёшь.
Сладости продавали на каждом шагу площади, популярной среди туристов, сложнее оказалось найти Линя, который успел удалиться на остров за Храмом, где Полина прежде не была. Храм не стоял ни на какой горной вершине, он во всём своём многотоннаже парил в воздухе, и так же парил за ним маленький островок неправильной формы, на котором постарались устроить ощущение естественного сада. Кто-то даже притащил отбитый белый торс Венеры, чтобы кинуть набок недалеко от белой скамьи.
Линь ждал свою газету. Полине ничего не оставалось, как преодолеть умеренно изогнутый мост Воздуха. Она села со старцем на скамью, зная, что он не станет мешать и докучать вопросами, которых сейчас не хотелось. Перед чтением требовалось взять себя в руки.
– Поделись-ка, – Линь тихонько тронул за плечо, указывая на сдавленную в руке ириску.
Полина оттаяла. Разорвала упаковку и высыпала конфетку на затёртую садовыми инструментами руку. После этого как ниоткуда явился Тами, а за ним остальные, почти незримо обрабатывающие сад. Место перестало казаться одиноким и отдалённым, хотя получившие ириску рассредоточились в стиле ниндзя в прежней природной тишине.
Полина взялась за добытые газеты. В городе они до сих пор были незаменимы, ну а девушке было непривычно держать в пальцах тонкие листы. Она росла не здесь и не в другом городе Стихий, она не читала газет…
Ранний выпуск от 27 июля оказался двойным. Полина ушла за скамейку, к Венере, чтобы разложить обе газеты для сравнения. Отличия были только в передовице, рассказывающей о гибели адепта Огня, живущей на выселках мажьей столицы. Женщина зарабатывала художественными фейерверками. Полина тщательно сравнивала строчки – если найти это, будет понятно, что сам Маг считает важным…
Было бы понятно, если бы тираж сняли из-за фотографии – сильно пострадавшие лицо и грудь, челюсть распахнута, закопчённые резцы торчат из чёрных дёсен перекошенной челюсти, вокруг головы клочья будто подтаявших волос, и будто чудится запах – но в перепечатке фотографию не заменили.
Полина читала. Близкие и друзья рассказывали о жертве, Стахий передавал соболезнования… Вот оно: «По мнению Тимура, жертву лишили души, что могло стать причиной смерти. Следователи отмечают, что на момент лишения души жертва уже могла быть мертва.»
О новом преступлении сообщала статья от восемнадцатого августа. Адепт Воздуха был квартирный вор, залезал с крыши в форточки. Около пятнадцати лет назад ему пришлось перебраться в мир людей, не говоря никому о своём местонахождении. Его обнаружила человеческая милиция, полусожжённым. Тимуру пришлось вмешаться, чтобы увести дело, и люди забыли. В прессу просочилось, что Маг подозревает Третьего, и адепты Стихий поспешили вернуться под защиту стен древних городов, началось "Стихийное переселение", как называлась статья. Заговорили о неконтролируемых проявлениях силы и необходимости поиска Третьего.
22 августа. Смерть ещё одного адепта Воздуха, подростка, в небольшом поселении Стихий. Происшествие вызвало непонимание и гнев. Началась паника.
Статья, подписанная первым сентября, сообщала о смене сезона. Адепты проснулись утром, ещё не осознав этого, но из человеческого мира приходили сведения, противоречащие логике вещей. Отмечался день зашиты детей, прошедшего лета как будто никогда не было, более того, не осталось бумажного или электронного подтверждения, что происходящее уже однажды было. Люди ничего не помнили. В общем ажиотаже Полине уделили пару строк, должно быть, потому что её никто не знал. К тому же она не погибла.
Сафико занималась на втором этаже под главным куполом. Перед ней на столе лежал лист бумаги, по которому под взглядом перемещалась подкрашенная капля.
– Что это? – спросила Полина, следя за образующейся линией.
– Путь во внутреннее ухо, увеличенный, конечно, – не поворачиваясь, сказала Сафико, – кроме того, что нужно знать, как лечить, сначала нужно добраться до больного места.
– Сафи…
– Мм? – девушка не отрывала глаз от листка, чтобы не смазать рисунок.
– А вообще адепты, – Полина старалась говорить спокойно, чтобы не сбить подругу, иначе ей придётся начинать заново, – они… ну, ждут Третьего?
– Да, – глухо ответила Сафико, мрачнея.
– Почему?
Сафико не хотела портить работу, Захар был перфекционист и кривой рисунок принял бы весьма кисло, поэтому девушка смахнула прочь остатки капли, чтобы сказать Полине:
– Появление избранника означает процветание для народа, золотой век… Я тоже очень ждала и радовалась, что попала в Храм, пока не узнала, что с тобой случилось…
– Но я не первая жертва… – растерялась Полина.
– Спонтанная неконтролируемая защитная реакция, – непонятно сообщила Сафико. – Около ста известных случаев, в основном маги-новички с большим потенциалом, которым не повезло столкнуться с нежитью: вампирами, оборотнями и прочей устрашающей публикой. Так было и с главным Магом. Я рассказывала тебе – он был ребёнком, ещё, наверное, умел бояться, мог спугнуть того вампира, но вместо этого убил.
– Это самозащита, – кивнула Полина, – но разве в нашем случае гибла нежить?
– Нет, – признала Сафи, – не нежить. Но и Третий сильнее подавляющего большинства новичков и контролирует себя хуже, чем Маг. Он мог просто воспользоваться силой, ни на кого конкретно не направляя, а потом не совладать с ней…
– На меня смотрело существо, которое сделало, что собиралось, – убеждённо проговорила Полина.
– Поэтому я ждала Третьего, пока не узнала про тебя, – кивнув, повторилась Сафико, возвращаясь к рисунку.
По камню без утайки зашаркали шаги идущего проверить ученицу наставника.
Захар глянул на готовый рисунок кисло сморщившись на едва заметно порванную линию.
Июль, 8
Город внизу сверкал как новогодняя игрушка. Можно подумать, что все адепты Огня вышли из домов, чтобы пожонглировать факелами. Всполохи перемежались с вытянутыми гротескными тенями. Действие сопровождалось криками одобрения и аплодисментами.
– Поля, – в неосвещённую комнату скользнула Сафи, – пойдём!
– Я думала, сегодня фестиваль Огня, – неуверенно пробормотала Полина, – и почему шёпотом?
– Идём!
– Там же опасно! – засопротивлялась Полина.
– Тсс! – шикнула Сафико. Тут она прижалась губами к самому уху подруги, – тебе что, отсюда всё видно, или ты уже сто раз видела фестиваль Огня в главном городе Стихий? Пойдём! Тихо и незаметно, скорей!
Сафико рукой прижала подругу к стене, боком бесшумно ступая вниз по лестнице, закрученной сумасшедшим винтом. В полной темноте Полина неловко оступилась, не успела она упасть и покатиться по лестнице, собирая рёбрами острые углы, Сафико подхватила её и прижала ещё крепче.
– Тихо, – снова еле уловимо прошептала она. Полина еле услышала её, оглушённая грохотом своего сердца.
Обитатели башни, попрятавшись по своим комнатам, в окна смотрели на ликующий внизу поток. Им не было дела до того, что происходит на лестнице, иначе двух девушек уже бы остановили. Полина старалась быть аккуратней, помощь может не успеть на этот раз.
Сафико замерла у последнего поворота, сосредоточено прислушиваясь и вдыхая ночной воздух. Будто удар в сердце – двое, без энтузиазма обсуждая событие, прошли мимо. Рука опёрлась о стену у самого Полининого лица. Только когда их голоса притихли наверху, девушка поняла, что не дышала всё это время.
Длинные волосы Сафико хлестнули Полину по плечу.
Освежающий ночной воздух наполнялся запахами дыма и потрескиванием костров. Мосты безмолвно висели над пропастью. Девушки, согнувшись пополам, скрывшись за перилами, перешли на другую сторону.
Фестиваль Огня назначали на самый жаркий и сухой день лета. Только адептам Огня разрешалось выходить после шести вечера. Полина, вернувшись в свою запустелую комнату задолго до назначенного времени (больше из-за фобии получить ожоги) с интересом следила за приготовлениями из окна башни. Оно было расположено не очень удачно для этой цели – несколько отвёрнуто от площади. К вечеру на обозримом участке площади уменьшенные расстоянием адепты засуетились, из домов вытащили наполненные маслом амфоры, связки дров, столики с угощениями. Ещё час после назначенного времени ничего не происходило – руководство благоразумно перестраховывалось. Прочие адепты должны были сидеть по домам, как можно ближе к своей Стихии; и теперь принадлежность жителей города без названия открывалась как никогда наглядно – одни приникли к окнам на первом этаже, вторые, самые нервные сегодня, забрались повыше, держа неподалёку тазики с водой, третьи залезли на чердаки, подглядывая время от времени в слуховые оконца.
Адепты Огня были снаружи. По тому, как они двигались, чувствовалось, что предстоит нечто особенное, что они сами представляют собой нечто особенное. В рабочий будний день, разглядывая, что там, за пределами Храма, Полина переставала верить, что она не в человеческом городе. Так, городок в западной Европе, добродушные аборигены в светлой лёгкой одежде, как везде спешат по делам или неторопливо гуляют, сидят в кафе или играют в нарды на лавках на площади у фонтана. Ничего сверхъестественного, скорее даже заурядно.
Становилось темнее, и адепты Огня, взволновано переговариваясь, дёргано давали и выполняли команды, торопясь и мечась по всему городу. Где-то в восемь над городом подобно грому разнеслась мелодия, похожая на гимн или что-то не менее торжественное. Полина слышала её впервые или не помнила. Первые звуки музыки заставили девушку вздрогнуть. Бывает музыка, которая пробирает до самых костей, заставляя жалкую плоть холодеть и дрожать то ли от ужаса, то ли от восхищения и возбуждения.
Адепты Огня были перевозбуждены. Полина почувствовала это даже из своей башни. Мелодия всё не прекращалась, бессловесная и в своём роде пронзительная. Толпа на площади, не сговариваясь, собралась, устремив лица к солнцу. Казалось, они спокойны и умиротворены, некоторые закрывали глаза и с удовольствием вдыхали раскалённый сухой воздух, который опалил бы лёгкие нормальному человеку. Весь день стояла невыносимая погода, вечер сбил жару. Покою не суждено было установиться. Из рук в руки стали переходить всполохи, музыка незаметно замолкла, хотя ещё совсем недавно ей было пронизано всё в городе. У Огня были свои звуки, и собравшиеся не желали, чтобы что-то постороннее их перекрывало. Шуршание, щёлканье, треск, и ещё этот звук так похожий на тот, что бывает, если сильно размахивать в воздухе большим полотном ткани. Казалось, город горит. Сначала Полина не смогла на это смотреть. Зайди Сафико на полчаса раньше, она застала бы подругу забившейся в угол с расширенными от ужаса глазами. Не так-то просто было перебороть этот страх. Стоило подумать об Огне, и тело уже будто жгло. Ноги всё ещё подкашивались, когда Сафи вбежала в комнату.
Полина, стараясь размерено и успокаивающе дышать, цеплялась влажной рукой за тонкую ладонь Сафи. Впереди была площадь. Их слишком хорошо знали, чтобы не застукать. Безнадёжная и нелепая затея. Хотя, конечно, интересно.
Сафико проворно нырнула за спинку ближайшей скамейки, утягивая за собой неловкую Полину. Никто не заметил их.
Сафико опустилась на колени и по локоть засунула руки в бездонные карманы на платье. Там она нашла какую-то петарду в пёстрой обёртке, бутылёк, явно заполненный не в первый раз, и зажигалку. Полина против воли похолодела от ужаса, разглядев этот набор.
– Что ты задумала? – почти беззвучный вопрос повис в воздухе. Сафико его даже не услышала. Девушка развинтила бутылочку и перевернула её, маслянистая струйка, прикоснувшись к земле, побежала вперёд, не оставляя следов, к ещё неиспользованной вязанке сухих дров вперемешку с палками фейерверков. Там она распределилась, чем-то напомнив Полине строение человеческого уха.
– Теперь сложнее, – пробормотала Сафи. Со второй попытки ей удалось зажечь спичку, шнурок петарды заискрился. Полина в ужасе отшатнулась, упав на спину и ободрав ладони. Сафико, не заметив этого, размахнулась и закинула петарду на вязанку. Прежде, чем небольшой, но эффектный взрыв состоялся, девушка подхватила подругу за руку, и пока все смотрели на дело её рук, искрящееся над головами, протащила её за ближний из домов.
Из карманов Сафико достала два тонких шёлковых платка и закутала себя и Полину так, чтобы остальным казалось, что это для защиты волос.
Потом они начали петлять. Полине суждено было увидеть много нового, но Сафи не останавливалась, вела подругу всё дальше и дальше. По дороге выяснилось, что Огонь бывает белым, синим и даже зелёным, может рассыпаться искрами и литься подобно воде. Для тех, кому не хватало сил, чтобы извлечь пламя на пустом месте, в каждой подворотне было свалено горючее – древесина или масло. Просто пороховая бочка, а не город. Над домами громыхали фейерверки. Сверкающие струи срывались с расставленных веерами пальцев, уходили ввысь и там с треском рассыпались на неопасные потухающие в воздухе искры. Мастера делали их разноцветными.
Сафико всё так же настойчиво тянула Полину за руку. Девушка мельком смотрела на празднующих, но видимо не видела того, что искала. Уже почти на окраине Сафико вдруг остановилась, вцепившись тонкими длинными пальцами в зубчик забора. Полина от неожиданности уткнулась в её спину. Подруга стояла странно, неподвижно, напряжённо.
В переулке было очень темно. Полина осторожно заглянула за плечо адептки – на пятачке-дворике между островерхими вытянутыми четырёхэтажными домиками, кажущимися в свете огня куда более похожими на сказку, чем на реальность, собралось человек тридцать. Мужчины и женщины, никого младше двадцати, никого старше сорока. Полина одёрнула себя, поняв, что смотрит на них, раскрыв рот. Их лица выглядели иначе, вместо повсеместного возбуждения и ликования на них отражалось спокойное удовольствие. Полина снова встрепенулась, сообразив, что это адепты, идущие путём совершенствования, кто-то из них станет смотрителем. Серьёзные люди, неудивительно, что Сафи хотела увидеть именно их. Интересно, откуда она узнала, что они будут здесь?
Собравшиеся с интересом смотрели на стоящего в центре мужчину. На нём были потёртые драные джинсы и высокие армейские шнурованные сапоги, рубашка небрежно покоилась у ног. Обнажённые торс и грудь свидетельствовали, что рубашку мужчина часто игнорировал – загар, ссадины и лёгкие ожоги. Ему даже шло. Полина естественно перевела взгляд на собственные раны, сдержала вздох и снова посмотрела на мужчину в середине дворика. Его руки были окутаны пламенем, синим там, где оно прилегало к коже. Сначала он держал их на уровне живота, будто глядя на ладони, но глаза его были полуприкрыты. Он производил впечатление сильного человека. Руки разошлись в стороны, снова застыв по бокам. Языки пламени взметнулись выше, собравшись в арку над его головой, образовавшаяся дуга плавно сползла вперёд, описав полусферу. Верхний полукруг зарябил и, дёрнувшись, закончил сферу. Мужчина повис в огненном шаре в паре сантиметров над землёй.
Собравшиеся сдержанно с достоинством похлопали, не как зеваки на представлении бродяг, а скорее как ценители музыки на концерте пока неизвестного, но многообещающего скрипача. Полина различила, что их губы шевелятся. Неожиданно один из адептов заговорил вслух:
– …тридцать шесть, тридцать семь…
Выходит, тяжелее всего было удержать сферу, а не создать её… Известный парадокс всех мракобеских наук… Контроль над стихией, будь он неладен…
– …пятьдесят три, пятьдесят четыре…
Сфера выглядела внушительно. Он силён. Огненный шар всё-таки…
Полина сглотнула саднящий сухой ком в горле и зажмурилась, голова как-то непроизвольно дёрнулась…
Когда она открыла глаза, мужчина стоял на одном колене на земле, не торопясь выпрямляться. Сафи, от которой Полина на время отвлеклась, во все глаза смотрела на него. Мужчина неторопливо поднялся, слегка поклонившись одобрениям талантливых адептов Огня, и вошёл в их ряд, исчезая из поля зрения.
Сафи потеряла интерес к происходящему. Она взяла Полину за руку и быстрым шагом, без объяснений, повела её обратно.
На полпути, в одном из тёмных дворов, слишком тесном для огненных представлений, Сафи замедлилась, прижав свободную руку к лицу, над чем-то тяжело задумавшись. Полина не лезла в душу.
Вдруг увидела драные джинсы, загорелый торс, невозмутимое лицо. Не обратив внимания на Полину, он притянул к груди онемевшую Сафи, не успевшую заметить его, спустил платок с её головы и вжался в губы поцелуем.
Полина смущённо застыла, не зная, куда себя девать.
Разнявшись, парень и девушка ничего друг другу не сказали. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Потом, также в полном молчании, взявшись за руки, они пошли к Храму. Полина послушным и ни к чему непричастным осликом поплелась следом.
У подножия моста он остановился, на прощание проведя ладонью по спине Сафи. Напоследок она оглянулась на него через плечо и, стараясь быть спокойной, пошла по мосту. Войдя в неосвещённую башню Воды, она сползла на корточки, судорожно выдохнув и спрятав лицо в руки. Её волосы посыпались с затылка на лицо, Полина смотрела на неё в слабых отблесках, проникающих через дверной проём. Сафи молчала.
Рожок луны заглядывал краем в узкое окно над головами, его бледный свет шарил по старой каменной кладке, не дотягиваясь до пола. Полина подставила под него руку – по ладони вдоль мизинца шёл хвост ожога, похожего на пенку на вскипячённом молоке, он поднимался выше и обрывался на локте. Почти такой же был на другой руке. В какой-то момент она подняла себя на них, чтобы спастись. Полине захотелось уйти, она тронула Сафи за плечо и повернулась к лестнице, тяжело цепляясь за перила. Её белая костлявая кисть с усилием хваталась за камень, бледнея от напряжения. Полина старалась смотреть под ноги. Через пять минут Сафи догнала её, подхватив под локоть свободной руки. Она была взволнована, но Полина не чувствовала в себе сил, чтобы разделить с ней её радость.
Наверху, в своей комнате Полина долго смотрела в потолок, ни о чём особенно не думая и даже стараясь совсем избежать этого. Она не могла уснуть. Звуки с улицы почти не проникали внутрь, праздник шёл на спад.
Девушка поднялась с постели. Натягивая на застиранный комбинезон, выделенный Стахием, безрукавку грубой вязки, подошла к окну. На улицах кое-где мелькали ленивые всполохи. По ногам и рукам ходили мурашки, хотелось двигаться. Полина, подумав, решила походить по лестнице.
Спустившись на две комнаты, она задумалась, не стоит ли вернуться. Подниматься тяжело, может закружиться голова, но ноги подогнулись как неродные и двинулись вниз по лестнице. Полина только пожала плечами и вздёрнула бровь. Девушка вышла из башни и пару секунд постояла, вдыхая не особенно прохладный ночной воздух. Ноги, словно марионеточные, развернулись на негнущихся стержнях и повели её к центральному помещению по крытому мостку. Полина, уже насторожившись, вцепилась правой рукой в каменную стрелу, разделяющую пустые оконные проёмы. Ноги остановились. Рука дрогнула, пальцы ослабли и разжались, и Полина пошла дальше.
В главном зале она постояла у трона. Из круга в центре потолка шло золотистое свечение, наполненное какими-то частицами, как крупной пылью. Света было слишком мало, чтобы разглядеть каменный орнамент на стенах – тянущиеся вверх вьюны с вытянутыми листьями, но достаточно, чтобы ни во что не вписаться. У трона было широкое сидение, от его боков вверх, выгибаясь сначала наружу потом внутрь, поднимались полукружья подлокотников. На спинке были симметричные объёмные орнаменты, её навершие возвышалось высоко над предполагаемой головой, увенчиваясь треугольной крышей, нависающей над сиденьем. Выступающие части были из дерева, в то время как вдавленные элементы узоров были покрыты золотом. Он казался чем-то большим, чем изысканная мебель, пусть даже изготовленная лучшим из плотников. Он неслышно звал, смущая. Полина не притронулась к нему.
Лестница по правую руку от трона вела во внутренние помещения, кабинеты, личные комнаты старцев, девушек, некоторых воинов из войска. Полина поднялась на второй этаж и остановилась в начале коридора. На стенах между дверями приглушенно горели светильники. В одинаковых стеклянных плотно запечатанных сосудах подёргивались язычки Негаснущего огня. Они вспыхивали ярче при приближении людей. Полина подошла к одному из них, почти прикоснувшись рукой. Огонёк не реагировал на ладонь. Полина внутренне удивилась. Ноги повели её дальше. В конце коридора был кабинет Захара. Полина только протянула руку, как дверная ручка метнулась ей навстречу.
Девушка кусала губы, тело не повиновалось ей, она не могла говорить, сердце ощутимо билось в грудной клетке. Своя и не своя рука мягко прикрыла дверь за спиной, смыкая темноту.
Грудь часто тревожно дышала. Из темноты не шло ни звука.
ОГОНЬ!
Перед лицом в воздухе развернулся лепесток пламени, застыл перед расширенными от ужаса глазами. Не своя рука плавно повела пальцами, лепесток сдвинулся в сторону от глаз, освещая письменный стол немного впереди. Девушка скованно подошла к нему. На столешнице стоял подарочный письменный набор с гравировкой. Там был ещё пузырёк с настойкой валерьянки и пара листков – один с записью пациентов на завтра, другой – с заданиями для Сафико.
Адептам несвойственно противоправное поведение. Об этом, как о неком отклонении в развитии мозга, высокомерно писали исследователи-маги. С некой долей самокритики можно было признать, что несклонность к нарушению закона заметно влияла на правила жизнеустройства. Полина бы, например, не оставила журнал с подписью «Дневник» на письменном столе в незапертом кабинете.
«…не встречал такой способности к концентрации… поглощена делом… навыки, требующие многолетнего закрепления… несчастна… тяготит её состояние… Сафико сдружилась с ней, это поддержит её… часто погружается в рассматривание своих шрамов и ожогов…"
«Если Тимур заберёт её, никакой дружбы для неё не будет, останется одна зависть. А Эсфирь и Ирена неспособны на проявление тепла, одна потому что глупышка, другая просто потому что неспособна».
С неприятным послевкусием закрыв журнал, девушка вернула его на место. Огонь погас. В темноте вышла из кабинета, незамеченной прошла коридор, проскользнула через главный зал на крытый мост и, не держась за перила, поднялась по лестнице к своей комнате, устало прижавшись к подушке и наконец почувствовав, что снова владеет собой.
Июль, 9
К восьми часам обитатели Храма собрались в Трапезном зале на завтрак. Деловая дюжина дружины не старалась задержаться за столом, в хорошем темпе очищая тарелки. Пока мужчины пробовали всё предложенное поваром Машей, Жрицы не торопились польстить завтрак своим присутствием, и без них было как-то проще. Девицы с особым статусом на многих не обращали внимания, и делали это так подчёркнуто, что в комнатах повисало напряжение, подстёгиваемое бросаемыми Жрицами фразами. Не удостоенные их расположения пытались игнорировать в ответ, но это было трудно, с их декольте до пупка, с их апломбом, с их самоуверенностью – они захватывали внимание всех оказывающихся поблизости. А Сафико, которая ни одной из них миловидностью не уступала, их бесила.
Полина напряжённо рассматривала своё отражение в кофейнике с длинным носом. Ожог на подбородке стал крошиться по краю, натягивая неповреждённую кожу на стыке и просясь под ногти, но девчонка не на него смотрела.
Бесцветные глаза на металлическом боку кофейника были не её. В них не было и следа той паники, которую она испытывала. Они использовали каждую возможность, чтобы пристально вглядеться в одно из лиц за столом, а когда кто-то улавливал этот взгляд, губы тоже переставали подчиняться девушке, складываясь в доброжелательную улыбку.
Кофейник уплыл из-под носа вслед за рукой пухлого Тами. Рядом села Сафи. Она не поздоровалась как обычно, вместо этого, слегка нервничая, оглядевшись по сторонам.
Полина повернулась к ней, чтобы выпалить: «Со мной что-то не так!», но губы сказали: «Доброе утро». Девушка безнадёжно уткнулась в яичницу, не зная, что ещё можно сделать.
После завтрака, воспользовавшись рассеянностью Сафико, она улизнула с процедур по обработке ожогов. У чьего-то кабинета, мимолётом выхватив четвертинку листа и маленький карандаш, остановилась у подоконника и, глядя на небо в окно, наощупь вывела несколько слов. Закончив, сразу отошла, чтобы ничего не сделать с листком, краем глаза заметив, что строчка на листке аккуратней и длиннее, чем должна была бы получиться. Полина, насторожившись, подошла.
«Смирись. Ты не сможешь сделать этого. Ты будешь слушаться».
Девушка схватилась за голову, сжимая пальцы на коротких волосах. Одумавшись, остановилась, снова посмотрев на листок. Надо было отдать его кому-то, кто-то сможет понять.
Стоило подумать об этом, листок вспыхнул и исчез, не оставив ни запаха, ни следов на белом подоконнике.
Ночью того же дня Полина бессонно прижимала к груди подушку. Привязанная поясом к ножке кровати нога затекала. Пока ничего не происходило. Струйка воды бежала из отверстия в стене, ветра почти не было. Вместо обычного успокоения звук бегущей воды не вызывал никаких приятных ощущений. Сырость и холод. Через пару часов усталой Полине стало казаться, что отверстие расширяется, и, пока она не смотрит, оттуда протягивается мокрая рука землистого цвета, выламывая суставы, выходит плечо, а за ним голова в спутанных волосах, с которых на пол стекают тёмные капли.
Сейчас Полина предпочла бы оказаться в башне Огня, наиболее удалённом отсюда месте, у горящего камина.
Из отверстия донесся звук, похожий на вздох. Сердце ёкнуло. Вздохнуть мог кто угодно, например, Сафи этажом выше. Но Полина в это не верила. Девушка сползла на пол. Плохо гнущимися, замёрзшими пальцами размотала пояс и выбежала за дверь. По спине побежало тёплое, неприятное. Запоздало Полина ощутила боль от лопнувшей кожи ожогов, которых она, слава Богу, никогда не видела. Невыносимо было оставаться здесь. Вниз. Через крытый мост и тронный зал. Правая дверь. Ступени. Пустой незнакомый холл. В темноте Полина сжалась в комок у стенки и не шевелилась, пока жидкость на спине не обсохла.
Было мерзко. Плача и шмыгая, замёрзшая девушка скованно двинулась вглубь холла, натыкаясь на предметы.
Перед глазами развернулся огненный лепесток. Полина, вздрогнув, замерла. Сверхъестественный фонарь дрожал у книжной полки. Шкаф целиком был заключён в стеклянную витрину. Полина удивлённо обошла его кругом. По ногам дул сквозняк. Не реагирующий на него огонь услужливо осветил путь. Шкафы стояли хаотично, на неравных расстояниях друг от друга. Это была библиотека. Шкафы пытались двигать – опустившись на корточки, девушка увидела борозды на деревянном полу. Тяжёлый неоконченный труд. В очередной раз удивилась бестолковости строителей Храма: башни без лестниц и туалетов, неудобные коридоры, хаотично разбросанные комнаты и предметы, бессмысленные утолщения в стенах, пустые окна, края над пропастью лишённые ограждений… Шкафы в гигантских пузырях из стекла без какого-либо отверстия. То ли строили не для людей, то ли строили совсем не люди, то ли строили не по схемам, а по детским рисункам замков.
Не все шкафы были так радикально защищены от пыли и читателей. Они стояли более-менее ровно между застеклёнными, не оставляя сомнений, что оказались здесь значительно позже. Древесина их стенок и полок была темнее, то ли другая порода дерева, то ли время оттенило. Полина пошла вслед за поплывшим по воздуху огнём. Огонёк двигался в глубь, не забывал соответствовать обычным движениям огненных языков, но к ходящему по узким коридорам потокам холодного воздуха оставался равнодушен. Шкафы были внушительными, толщиной с легковой автомобиль. Сложно было представить, для какого размера книг они были предусмотрены. Не видно было, где они заканчиваются наверху. Их здесь много стояло.
Не останавливаясь пройдя пять минут вглубь монстрообразной библиотеки, Полина, оглянувшись, не увидела выхода. Огонь требовательно мигнул и поплыл вперёд.
Шкафы, неожиданно изменив общему хаосу, выстроились сплошным рядом. Полина заметила, что из них всех только один был в стекле, и догадалась, что за ними наконец была стена, чем позже и воспользовались люди, попытавшиеся навести здесь порядок.
Рука Полины взялась за полку.
Девушка, внутренне сжавшись, выдернула из плотного ряда самую старую на вид книгу. Огонь повис над ухом. Книга была на незнакомом языке, судя по зарисовкам, к лучшему.
На одной иллюстрации Полина задержалась. На пожелтевшей бумаге в размётанных ветром одеяниях выгнулся, напряжённо разведя руки в стороны выбритый налысо человек. То ли в него вливались, то ли наоборот вырывались из него сущности, похожие на проявления Стихий. Он запрокинул голову, и из его рта вывалился длинный язык. Рисунок странно привлёк Полину, хоть она и не понимала ни одного слова, поясняющего картинку. Она перелистнула страницы, стараясь не повредить книгу. На новой иллюстрации человек с непрорисованным лицом, но зато с двумя бараньими рогами с размаху ударял хлыстом. Кончик хлыста попал ему в центр лба, и из пореза сыпались искорки, видимо означающие свечение. Далее ещё один мужчина, закрыв глаза, проводил по собственной груди зазубренным лезвием. Кроме того, что все они пытались себя покалечить, Полина ничего не понимала. Там было ещё несколько картинок, последняя особенно заинтересовала девушку. Запрокинув голову, на полу сидел мужчина. Его глаза с печалью и грустью смотрели куда-то наверх. Рядом с ним лежал серповидный нож, им он, судя по всему, за минуту до этого состриг несколько прядей волос, которые теперь горели рядом. Его руки и ноги были бессильно расслаблены.
Полина закрыла книгу и снова вгляделась в обложку, не зная, чего добивается. Потемневшая от времени корочка со стёршимся названием. Девушка провела подушечками среднего и указательного пальцев по неразличимым вытесненным буквам. Непонятные завитки.
«Убиения души», – вдруг подумала Полина и, напугавшись, поставила книгу на место, с трудом впихнув её на полную полку.
Огонь поднялся выше.
Девушка с сомнением переступила в шерстяных носках. Там наверху что, нужная книга? Шкаф так велик, и полки такие крепкие, что если встать ногами, ничего не случится.
Взявшись рукой за полку, над которой повис огонь, Полина наступила на нижнюю, чтобы заглянуть выше. Только она встала двумя ногами и оглядела книги, огонь поднялся выше. Полина неуверенно перебралась на следующую полку. Цель была наверху. Огонь манил выше. Как ни странно, Полина не чувствовала внутри сопротивления, руки и ноги всё ещё принадлежали ей. Никто не принуждал её. Вскоре она думала только о том, о чём думают многие люди, карабкающиеся на непредназначенные для этого предметы – поднять сначала ноги или руки, не лучше ли делать это одновременно и не станет ли тогда подъём рискованней? Тяжелее всего оказалось перевалиться на крышку шкафа, носки скользили, а руки были слабы. Справившись, Полина замерла лёжа на животе, придушенно чихнув пару раз от пыли. Отёрла руки о комбинезон.
Огонь сдвинулся вперёд, привлекая внимание к скользкой стеклянной крышке с покатыми краями.
– Я не могу, – еле слышно всхлипнула Полина, поднявшись и посмотрев в темноту далеко внизу.
Огонь сдвинулся к стене, показывая на зарешёченную вентиляционную отдушину.
Полина напугано покачала головой.
Огонь потух.
Девушка всхлипнула и, забыв, где стена, а где пропасть, опустилась на корточки, где стояла, нащупав рукой комки пыли на дереве.
– Пум, пум, пум-пум, пум, пум, пум-пум…
Кто-то, беззаботно напевая в тишине, прошёл мимо.
Пока она шастала, наступило утро. Самые старшие поднимались в пять утра, старческая бессонница. Полине не хватило духу, позвать обладателя голоса.
Огонь рассчитывал увести её по отдушине, а теперь, когда его могли увидеть, он просто исчез.
Пение заглохло за поворотом. Огонь снова загорелся на уровне верхней полки шкафа, на котором стояла Полина. Она поспешно начала спускаться, пока он не передумал.
Запыхавшись, девушка бегом кинулась обратно, бесшумно отталкиваясь от камня шерстяными носками и останавливаясь, чтобы заглянуть за угол.
Умудрившись прошмыгнуть незамеченной, она затворила дверь своей комнаты и устало привалилась к ней саднящей спиной, сползая на пол. Хотелось спать.
Опомнившись, Полина с ужасом посмотрела на себя – с ног до головы в комьях серо-чёрной пыли. Так испачкаться во всей башне Воды, даже прокатившись по лестнице с самого верха до самого низа, была мало шансов. Полина торопливо разделась, но пыль была везде, она попала в ожоги и царапины и вклеилась в них, смешавшись с сукровицей. Девушка поспешила к журчащему ручейку в стене. Ледяная.
Полина резко провела по плечу и чуть не взвыла. Стоя на коленях, заглянула в окно – снаружи повсюду сновали, если можно так выразиться о черепашьей суете, старики в застиранных рясах. Путь к ваннам и бассейнам с тёплой водой закрыт.
Чтобы разогреть воду, нужен огонь, которому тут взяться неоткуда. Утомлённая Полина села на пол.
Июль, 10
Посидев немного, Полина окончательно закоченела. Разглядывать своё тело, почёсываться и ждать постыдного разоблачения было удовольствием третьего сорта.
Девушка отшвырнула в сторону коврик и решила попробовать что-нибудь сделать.
Она протянула руки к воде – ручей перестал стекать вниз, вытянулся, подбираясь навстречу. Полина изогнула одну из протянутых рук, сворачивая водяную змею кольцами на полу перед собой. Примерно через полчаса у неё получилась этакая круглая ванна без бортов. Вода была холодной. Девушка опасливо опустила руки.
Форма держалась. Теоретически её можно было разогреть движением, но это могло занять уйму времени, да и если ускорять такое количество воды, какие были гарантии, что она удержит эту массу, а не выкинет, к примеру, в окно или не затопит башню. Затопить башню воды, даже местные за такое по головке не погладят.
Полина, вздохнув, подняла смерч, вращая его всё быстрее. Когда руки устали от однообразных движений, коснулась формы пальцем, проверяя температуру. Сейчас она больше напоминала реку летом, чем подземный источник из ледника, но назвать её тёплой язык не поворачивался.
Полина вздохнула, собираясь с силами. Снова рискуя обрушить поток на нижние этажи, шагнула внутрь, ценой закушенной губы подавив желание закричать.
Водная масса носилась вокруг, жесткой щёткой проходясь по коже. Минут через пять девушка погрузилась в оцепенение, перестав чувствовать холод. Вода могла действовать на неё не хуже, чем она на воду. Полина была заворожена её движением, абсолютно спокойна и сосредоточена, как и хотел Стахий. Она могла бы удерживать этот смерч из воды вечно.
Девушка перестала дышать и позволила воде полностью укрыть себя. Жидкость была в ушах и носу, просачивалась под омертвевшую кожу, отчасти сдирая её.
Когда в комнату вошли лучи солнца, Полина опомнилась и спустила воду, размазав её плоским блином по полу. Оказаться снова на суше было не так уж приятно. Заворачиваясь в махровую простынь, показала блину пальцем на ворох грязной одежды на полу. Блин послушно переполз, проглотив комбинезон, носки и безрукавку и принявшись вращать их в прозрачном барабане.
Вытершись и одевшись, Полина выловила свою пижаму, служившую по совместительству как экипировка для вылазок, и вывесила сушиться в окно. Днём многие открывали окна и вывешивали что-нибудь проветриться. В башне Воды было сыро.
Так и не поспав за ночь, девушка спустилась в Трапезный зал и заняла место рядом с поварихой Машей, невысокой полненькой женщиной лет сорока с небольшим, одетой, как положено поварам, тщательно и чисто, в синее платье застёгивающееся спереди на пуговицы и длинный белый фартук поверх; Сафико всегда привлекает внимание, это сейчас некстати, тут на Полину не пялились, сама она исчерпала интерес к своей персоне, её история больше не была новостью. Можно было спокойно поесть, есть очень хотелось, хотя едой не компенсировать отсутствие сна.
Сафи прошла за спиной, мимоходом проведя рукой по её мокрым волосам.
– Водные процедуры?
Полина вовремя успела отхлебнуть чаю и только кивнула в ответ с полным ртом.
– Не хочешь сегодня прогуляться? Я попрошу Захара отпустить тебя пораньше.
Полина снова кивнула, улыбнувшись.
– Ну, хорошо, – Сафи, с интересом посмотрев на неё, одарила согревающей улыбкой и, отобрав из рук надкушенный бутерброд, вышла из зала.
Захар собственно не так уж и много от неё хотел в этот день, наверное, накопились врачебные дела. Девушка должна была не дышать три минуты. Это даже люди могут. Полина выполнила задание с первой попытки и была свободна.
Через полчаса Сафи появилась с большой сумкой, и они вышли из Храма.
По эту сторону моста Полина бывала нечасто, раза два, не больше, не считая дня, когда её только привезли. На площади часто гуляли люди, из Храма можно было разглядеть светлые фасады аккуратных домиков с другой стороны и фонтан. Дома были похожи, на первую сотню метров от Храма они все были такими светлыми и двухэтажными с треугольными крышами, трубами и коваными флюгерами. Вокруг каждого такого дома на метр с каждой стороны рос газон, и был, по крайней мере, один фонарь и лавочка. На следующие метров двести располагались дома на этаж выше и на тон темнее. У них были плоские крыши, на которых были разбиты клумбы, иногда росли даже плодовые и декоративные деревца. Дальше до самых огородов поднимались тёмно-коричневые дома в четыре этажа, снова треугольные крыши были белого цвета, как и большинство рам небольших окошек, хотя не так уж редко встречались рамы серые, похожие на пластиковые недешёвые стеклопакеты. Это была самая молодая часть города, и она обновлялась. Здесь между домами проходили зелёные скверы. Как рассказывали, в одной части города, среди четырёхэтажных домов, пробегал ручей под названием Гость. Рядом с ним особенно любили селиться адепты Воды.
Полина с опаской покосилась на большую матерчатую сумку на плече подруги.
– Ничего не собираешься поджигать?
Сафи рассмеялась.
– Не каждый же день! Не-е-ет, – протянула она, улыбаясь, – там лишь немного еды и полотенца.
«Вода», – только и подумала Полина.
В двадцати минутах ходьбы от города расползлась зелёно-синяя фасолина, среднего размера озеро с непрозрачной водой. Сафи потянула за лямку на шее, стянула платье и осталась в белом купальнике. Девушка протянула подруге сумку:
– Держи, это тебе.
Полина вынула на свет свёрток в обёрточной бумаге с красным бантиком. Бант был большой и такой праздничный, к бумаге было приятно прикасаться, и пахла она тоже приятно.
Полина села на траву, положив его перед собой, и аккуратно, стараясь не порвать и не помять бумагу, развернула. Внутри были джинсы, белая блузка, чёрный купальник и кеды. Всё её размера, совсем новое.
– Я надеялась, это то, что ты хотела, – сказала Сафико, развешивая низенький шатёр из одеяла под веткой ивы.
– Да, спасибо, – девушка вытерла слезящийся уголок глаза. – Это то, что надо.
– Тогда переодевайся, и пойдём посмотрим, что ты умеешь.
Переодевшись в купальник, Полина старалась на себя не смотреть. Такое количество костей, не особенно обременённых плотью, до этого видели только археологи, вандалы и чёрные копатели.
Без былого трепета перед холодом девушка зашла в воду, в которой уже носилась Сафи. В данный момент она плавала на спине, расправив по поверхности отблёскивающие на солнце тёмные пряди. Полина просто подошла к ней пешком, ступая на воображаемую водяную тропинку, так что со стороны казалось, что подплыла.
– Почему здесь никого нет?
– Добрые бабушки и дедушки рассказывают внукам, что здесь живёт нечисть, – Сафи, упёршись макушкой в воду, посмотрела на Полину.
– А она здесь живёт?
– Мы не те, кому стоит бояться водной нечисти, – Сафи беззаботно перевернулась на живот и замерла, улыбка ушла с её лица, глаза остановились на чём-то на берегу.
Полина настороженно обернулась. У кромки воды стояло двое мужчин, один в знакомых драных джинсах и с распахнутой на груди рубахой.
– Ты ждала его здесь встретить?
– Нет, – покачала головой Сафи.
– Выйдем?
– Нет, – снова отказалась девушка и отвернулась от берега.
Ни один из двоих на берегу не был адептом Воды, а девушки были почти на середине озера.
Наконец, знакомый адепт Огня скинул рубашку и сапоги и вошёл в воду. Плавать он всё-таки умел, хотя и было заметно, что даётся ему это не так уж просто. Чуть-чуть не доплыв до девушек, он остановился, довольно часто загребая воду и ничего не говоря. Сафи всё же повернулась к нему.
– Вам лучше выйти на берег, – наконец сказал мужчина, – это место не безопасно.
Сафико нырнула и через секунду появилась в десяти метрах у него за спиной, двигаясь к берегу.
Полина снова пошла пешком, не рискуя лишний раз размахивать руками.
Когда мужчина отфыркиваясь выбрался на берег, Сафи уже была в платье и засовывала в рот виноградины из сумки. Полина заинтересовано наблюдала за ними. Второй мужчина, постарше, с русыми усами, тоже ничего не говорил и только лукаво улыбался, переводя взгляд с товарища на Сафико.
Старый знакомый развёл в стороны руки, но оказался слишком мокрым, чтобы извлечь искру с первой попытки. Наконец пламя шипя вспыхнуло, он приглушил его и горячим свечением высушил себя.
По дороге домой они держались за руки.
У моста к Храму он поцеловал её за ухом и отпустил. Полина пошла следом.
– Не выходите из города одни, – попросил он, когда Сафи уже не могла слышать.
Полина серьёзно посмотрела ему в глаза и кивнула.
Как только большинство обитателей Храма, выпив кефира на сон грядущий, разбрелось по комнатам – сыграть в картишки, надеть пеньюар и наложить крем или выплюнуть в стаканчик вставную челюсть и мирно уснуть, Полина вышла из своей спальни и отправилась старым маршрутом в библиотеку. По дороге ей никто не встретился. На нужном этаже, выставив вперёд руки, она двинулась к последнему ряду шкафов. Стоило до него добраться, рядом вспыхнул услужливый огонёк.
Девушка обвела глазами полку. Книги в потемневшей обложке со стёршимся названием на месте не было. Полка казалась так же туго набитой, как вчера. Но вчера на ней определённо не было «Душа в быту». Полина пролистала странную методичку, прежде чем решительно ухватиться за полку и полезть наверх. Огонь, как и вчера, сопровождал подъём.
На крышке в пыли можно было различить её смазанный силуэт, оставшийся после вчерашней вылазки. Собравшись с духом, Полина для устойчивости на четвереньках перебралась на стеклянный колпак. Неуверенно поднявшись на колени, девушка слегка подёргала решётку на отдушине, но та сидела плотно.
Полина засунула руку в карман комбинезона, извлекая на свет здоровый гвоздь, найденный под лестницей башни Воды. Огонь приблизился, освещая винты. Минут двадцать проковырявшись с ними, Полина, чуть не соскользнув, выдернула решётку. Места, чтобы пролезть было больше, чем достаточно, за решёткой отдушина была в два раза шире прохода.
Девушка перебралась внутрь, на всякий случай приживив на место решётку. Огонёк двинулся впереди по круглой трубе, с какими-то тиснеными изображениями, забитыми пылью. Полина, закрыв рот и нос рукавом, провела рукой с одной стороны. Под слоем пыли скрывался недостоверно изображённый слон, разбрызгивающий во все стороны капли.
Девушка поползла вперёд. Дорога долго оставалась однообразной, наверное, поэтому она не заметила, когда труба стала наклоняться вниз. Наконец, уклон стал слишком значительным, не сообразив вскрикнуть, Полина покатилась навстречу судьбе, какой бы она ни была.
Растревоженный налёт времени гроздьями обваливался следом, обрушиваясь на голову и обсыпаясь за шиворот. Полина без конца чихала. Звук звонко разносился по трубе.
Остановившись, девушка запоздало поняла, что лазая по вентиляции в большом древнем строении, серьёзно рискует трудно сохранённой жизнью. Здесь вполне могло водиться что-то, чего она никогда не видела. Даже если ничего не водилось, можно было не выбраться, слишком утомившись, чтобы преодолеть обратный путь, и медленно умереть от голода там, где бы никто и не подумал искать.
Досадуя на себя, Полина развернулась. Труба была скользкая и крутая, упираясь в стены, девушка смогла подняться на полтора метра. Огонь не светил, и силы покинули её, руки дрогнули, и она плашмя скатилась обратно, беспомощно замерев в пыли, не в состоянии подняться. Огонь снова загорел. Намёк был вполне прозрачен.
Немного отдохнув, она снова развернулась и поползла вперёд. Труба снова шла на одном уровне. Наученная горьким опытом, Полина теперь была настороже и сразу почувствовала, когда пол под руками начал слегка уходить вниз. Она замешкалась, задумавшись, стоит ли усугублять положение. Правда, оставаться здесь было нисколько не лучше. Вздохнув и зажмурившись, девушка подалась вперёд и покатилась вниз. Спуск оказался длиннее, чем в прошлый раз. Стало сыро и прохладно, где-то поблизости девушка уловила звуки потока. Тоннель свернул налево.
Следующий спуск был вертикальным. Огонь повис в середине тёмного круга.
– Это опасно, – возмутилась Полина. Огонь не шелохнулся.
Загнанная в угол девушка задом наперёд сползла в пропасть, в страхе повиснув на руках.
Тут огонь совершил подлый трюк, каких раньше не предпринимал – ширкнул по руке.
– А! – вскрикнула Полина, падая.
Высота оказалась ерундовой. Девушка потёрла ушибленное место и поползла дальше.
Огонёк вдруг потух.
Полина повернулась и соскользнула, ударившись как в первый раз.
Огонь вернулся. Девушка сердито посмотрела на подленькое создание.
Тоннель впервые расходился на два коридора. Источник света, не мешкая, направился в правый. Полина поползла следом. Из левого доносились звуки стремительного водного потока.
Правый коридор привёл в зал, заполненный золотистым светом. В центре его, занимая почти всё место, разместился крупный механизм. Полина поднялась на ноги, обходя его по кругу. Механизм работал. От него к стенам шли толстые провода, они ритмично подрагивали, будто по ним проходил импульс. Приглядевшись, девушка заметила, что стенки механизма тоже двигаются. Внутрь, наружу, внутрь, наружу, как сокращения живых органов. Тут её осенило. Нетипичная форма, сокращения, провода – механизм был огромным сердцем.
Полина снова обошла его по кругу, убеждаясь в своей догадке. Его поверхность была неровной и серой. Девушка опасливо коснулась корпуса пальцем. На пальце осталась пыль. В маленьком отпечатке показался металл медного отлива. Полина заботливо отёрла его от пыли рукавом, по крайней мере, там, где доставала.
– Что он делает? – спросила у себя девушка. Ответа она, конечно, не получила. Постояв рядом ещё немного, она со вздохом встала на четвереньки и вернулась к развилке.
Огонь вернулся. Теперь он повис в левом коридоре.
Света от огня было немного, Полина различала только очертания собственного тела. Коридор будто поглощал свет, стало очень холодно.
За поворотом девушка оглушённо остановилась. Поток цвета морской волны, заполняя весь объём трубы и каким-то чудом не выливающийся туда, где замерла Полина, светясь пронзительно голубым нёсся справа налево. В необычной воде промелькивали огромные пузыри воздуха.
Девушка, в очередной раз рискуя, потянулась к потоку рукой.
Вода не спешила обрушиваться и затоплять все трубы и коридоры, она была мягкой и не казалась холодной.
Полина вытащила руку – она была сухой.
Девушка снова обернулась, представляя какой путь отделял её от крыши шкафа. Другого выхода просто не было, даже если этот поток никуда не выходил. Интуиция подсказывала, что стоило попробовать.
Полина сложила пропылённые руки на лице и нырнула вперёд головой. Поток рванул её с бешеной скоростью, всё, что она успела заметить – что к потоку ведёт не один проход. Пузыри воздуха с бульканьем проносились у ушей, глаза удавалось держать открытыми без напряжения. Вдруг Полина неловко упала на твёрдое. За спиной глухо закрылся проход.
После насыщенного голубого свечения в глазах закрутились пёстрые круги, потом потемнело. Огонь, сопровождавший её, должно быть, не мог путешествовать по потоку и остался в глубине. Это было ничего, на потолке вспыхнул Негаснущий огонь. Девушка лежала на полу у края бассейна, стена сзади казалась монолитной, а чёрный прямоугольник впереди определённо был дверью.
Полина порывисто выдохнула. Эта была одна из ванных, её жизни ничего не угрожало. Девушка сползла в бассейн, тёплая вода, отреагировав на адепта Воды, поднималась со дна. Полина совсем закоченела, на мрачном горизонте замаячила простуда. Было бы неплохо, если бы вода была чуточку погорячее.
Приоткрыв один глаз, Полина почувствовала, что стало теплее.
Наверное, так и должно было быть.
Июль, 11
Полина с трудом приходила в себя, хлопая глазами. На краю кровати, улыбаясь, сидел Стахий.
– Что такое?.. Сколько времени? Какое сегодня число? – на одном дыхании выпалила девушка.
– Всё в порядке, ты проспала только завтрак, – хмыкнул Смотритель. – Устала?
– Да, – не вдаваясь в подробности, подтвердила Полина. – Что-нибудь случилось?
– К счастью, тихо. Пойдём лучше позавтракаем, что-то я опять проголодался.
– Хотел спросить тебя про тренировки, – продолжил Стахий, дождавшись за дверью, когда она оденется. – Захар ведь тебя не перенапрягает?
– Нет.
– Что-то не получилось с первого раза?
Полина задумалась.
– Нет. А что?
Стахий улыбался с таким видом, будто просто радовался хорошей погоде. Он потёр согнутым большим пальцем высокий лоб, собравшийся морщинами:
– Мы с Захаром подозреваем, что это не удача на пустом месте – тебя уже обучали.
Девушка остановилась на ступеньке:
– Это не значит, что я потомственный адепт?
Смотритель продолжал неторопливо спускаться, засунув длинные худые руки в складки материи на боках:
– Возможно. Но тогда мы бы, скорее всего, уже определили, откуда ты. Нас не так много… Есть другие варианты.
– Какие, например? – нахмурилась Полина.
– Ну, – Стахий шумно выдохнул, слегка по-утиному оттопырив губу, – адепты-одиночки, живущие в мире людей, некоторые уединённые сообщества… Они живут вдали не только от цивилизации в привычном понимании, но также и от нас. Когда им встречается адепт, особенно с желательной предрасположенностью, они могут никому не сообщить о нём.
– Что такое желательная предрасположенность?
– Они обычно последователи одной Стихии. В городах мы живём все вместе и, понятное дело, вынуждены отказывать себе в некоторых приятных мелочах ради мирного сосуществования. Но каждый имеет право выбирать, и мы уважаем их желание жить в своей стихии. Иногда там, где они устраиваются, не являющиеся представителями той Стихии могут не выжить – подземные пещеры, вулканы, горы, моря, есть, кажется, даже пара висячих островков. – Внизу лестницы он повернулся к ней лицом, – в пользу сообщества говорит и отсутствие памяти. Религиозный подтекст, – не разъясняя огорошил старец, снова не по-стариковски плавно двигаясь к главному зданию.
Ветер напряжённой кистью сжимал Храм, крепко сдавливая его стены и вминая внутрь стёкла, так сильно, что капли из фонтана на главной площади влетали на кухню, где среди только что вымытых пузатых блестящих боков кастрюль уселся Стахий. Смотритель без церемоний раздвинул локтями важную посуду и промокнул щеку, на которую неожиданно капнуло с улицы. Худосочная и востроносая Луиза Ивановна, чаще пребывающая в кухне с информационной целью, чем помогающая поварихе Маше, боролась с незакрывающимся французским окном – ветер вламывался внутрь, как бесцеремонный и неприятный гость.
Полина с тревогой наблюдала за борьбой. Шторы, привязанные тесёмками, чтобы не мешаться и скрывать меню от взглядов снаружи, сорвались с места и ожесточённо хлестали женщину по рукам. Наконец, вся растрёпанная и чахоточно красная, Луиза Ивановна справилась и, запыхавшись, упала на стул, обмахиваясь белым носовым платком размером с четвертушку скатёрки.
– Значит, можно выяснить откуда я? – взволновано спросила девушка, отворачиваясь от окна. – Ну, теоретически…
Стахий уже повернулся к ней спиной и, не вставая с табуретки, согнувшись копался в одном из ящиков, не давая Маше себя обойти. Повар притопывала ногой с какой-то тяжелой на вид бадьёй навесу, лицо наливалось краской, то ли от напряжения, то ли от сдержимаевого раздражения. Старец неторопливо ворошил содержимое полок, там позвякивало, шуршало и хрустело. Обнаружив какой-то пакет, он выпрямился на табурете и улыбнулся скрипящей зубами Маше, будто и не подозревал, что мешает ей. Повернувшись к Полине, он улыбнулся шкодливо и лукаво, снова не по-стариковски.
Стахий поставил на стол пару глубоких мисок и насыпал в них хлопья из пакета. Полина терпеливо дождалась, когда он неторопливо поднявшись на ноги, совершив самые медленные четыре шага в её краткой памяти, достанет из невероятно старого холодильника бутыль с молоком, превзойдёт свой рекорд, сделав вместо четырёх шагов в обратную сторону пять ещё более медленных, и, довольно вздохнув, усядется на табуретку.
– Боюсь, выяснять это придётся как раз практически.
Полина вопросительно вздёрнула бесцветные, чуть проступившие над глазами брови.
– Чтобы узнать что-то у этих адептов, приходится посещать их лично там, где они живут. Они иногда стирают последователям память, чтобы они не рассказали, что увидели и узнали в общине.
– Разве это нормально? – возмутилась Полина, принимая из его руки ложку.
– С какой стороны посмотреть, – пожал плечами Смотритель, – я этого не одобряю. Однако мало ли до чего они дошли в многонедельных медитациях, может, нам этого действительно знать не следует.
На ум пришла книга с иллюстрациями. Странно, ведь делась же она куда-то.
– Ты действительно веришь, что меня воспитывали в одном из этих… сообществ? – с недоверием оценивая вариант, покачала головой Полина.
Стахий засунул в рот ложку и заговорил с набитым ртом:
– Я пытаюш найти рациональный вариант.
У Полины до сих пор были иные представления о рациональности. Она потрогала кончиком ложки хлопья в молоке, наблюдая, как они медленно раскисают.
– Объяснения ищут, когда что-то не состыковывается. Со мной что-то не так?
Девушка требовательно искала ответ в его лице, но глаза старика смотрели в тарелку.
– Некоторые навыки требуют лет тренировки, – сказав это, он замолчал, забыв про еду и слегка улыбаясь, пристально вглядываясь в её лицо.
– Я говорил, что ты талантлива, – продолжил старец, – даже сказал как-то, что талантливей меня. Я несколько самолюбив, но мне было приятно тебе польстить. Благодаря своему положению я могу не утруждать себя обучением неопытных адептов, но зато когда я всё же решаю заняться этим, я выбираю лучших из лучших. Я обучал Прохора, обучал Игоря…. Ты знаешь его, он неравнодушен к твоей подруге. Бесконечные тренировки с четырёх лет, и вот теперь они те, кто они есть. Никто, кроме меня не посмеет назвать их бездарями, а я, не отрицаю, делал это часто и до сих пор иногда могу не выдержать. Ты не была сильнее их, когда оказалась здесь. Я передал тебя Захару, руководствуясь тем, что он врач и куда терпеливей меня обращается с учениками. Однако Захару пришлось бороться с удивлением. Он не показывал пример, просто говорил, что делать, и ты делала. Я верю в чудеса, но до определённой степени – то, что ты делаешь, ты делаешь не в первый раз. Тебя учили, ты тренировалась, раз за разом повторяла каждое движение, уже отшлифованное, до бесконечности, пока оно не отпечатается на подкорке, – он указал пальцем на свой висок.
Полине было не по себе от его резко посуровевшего взгляда.
– Ты не задумываешься над тем, как что-то надо делать, навыки закреплены до рефлекса, инстинкта. Но в то же время я вижу, что тебя не доучили. Ты на уровне опытного адепта, когда речь идёт о мощи и приёмах, но ты не умеешь сдерживать себя. Твоя сила разбужена, но, когда доходит до дела, это скорее она контролирует тебя, чем ты её. Ты не знаешь, в какой момент она завладеет тобой, и не хочешь ей сопротивляться. Мне пришлось вмешаться в твоё обучение. И я чувствовал, как ты злишься глубоко внутри, паникуешь… Мы сделали твои занятия наиболее безобидными, чтобы не освежать твою память… Скажи мне сейчас, что у тебя на уме? Не прислали ли тебя, чтобы причинить кому-то зло?
Сердце бухнуло о рёбра. С его ударом Полина вдруг вспомнила, как 8 июля чужая воля двигала ей, вспомнила, как её мучило осознание этого, как она нервничала, пыталась оповестить кого-то и какой ответ получила, вспомнила, как привязала себя к кровати, а потом в какой-то момент воспоминания о контроле стёрлись. Не забылись, а исчезли.
Полина напугано смотрела на строгое лицо напротив, сверлящее пронзительными глазами:
– Нет. Я никому не хочу зла.
БУХ.
Девушка вспомнила, что нужно дышать.
БУХ.
Воздух с едва уловимым хрипом наполнил лёгкие. Кровь стучала в ушах. Частые удары перемежались с оглушительным сердцем.
Бух-бух-бух-БУХ-бух-бух-бух-БУХ-бух-бух-бух-БУХ…
– Ты нестабильна, – Стахий холодно смотрел ей в глаза, – но варианта нет.
Сказав это, он резко встал и вышел из кухни.
Полина заморожено застыла, не донеся ложку до рта. Рука занемела навесу. Девушка опустила её, потеряв аппетит.
Ветер свирепо ломился внутрь, угрожая выбить стекло. Он выл, почти рычал. Полина зажала уши ладонями, уперев глаза в стол.
Она подчинялась чужой воле, даже не думая об этом. Её не настораживало, когда приходилось делать странное, чего ей делать было не с чего… Влияние ломало инстинкт самосохранения, и не сразу, постепенно, но решительно, по шагу, с расчётом, за короткий период… Чья-то бессловесная всеподавляющая воля. Существо, которому она принадлежала, было чем-то чудовищным. Оно всё знало…
Знало любое её действие, желание, мысль… контролировало всё!
Слёзы созрели в глазах, но капли не сбегали.
Скованная страхом, она тяжело поднялась с места и, ломано, неестественно двигаясь, пошла в свою комнату, низко опустив голову. Полина чувствовала себя тенью, истончающейся при свете солнца. С момента, как она очнулась и начала заново писать историю своей жизни, каждая новость, каждый новый факт о себе, который она получала, делал её меньше, ничтожнее. Свет чужих глаз касался её бледных тайн, скрытых от неё самой во тьме лабиринтов её боли, неизвестных мотивов, за несгибаемой волей неизвестного существа. И она таяла под этим светом, виноватая сама не знающая в чём.
Что значил огонь, появляющийся, когда нужно? Может ли кто-то создавать огонь вдали от себя? Так точно направлять его? Видеть его, находясь где-то далеко? Может ли всё это какой-то адепт Воды? Огонь и Вода. Как холод и жара, чёрное и белое. Силы, вызывающие их, непохожи. Выдающиеся адепты способны совмещать две Стихии, Земля и Вода, Вода и Воздух, Огонь и Воздух, Огонь и Земля, но никогда Огонь и Вода. Никто бы не решился попробовать, никто бы… не смог…
Полина остановилась у моста к башне, не решаясь выйти в одиночестве. Ветер отыгрывался на нём за свою провальную осаду. Каменные стены не поддавались, зато мост с высокими пустыми арками, начинающимися у пояса, был беззащитен.
Кое-кто мог не только Огонь и Воду.
Соединение силы, подавляющей воли, способности видеть невидимое, знать мысли и желания, предугадывать действия, вводить в заблуждение, не обманывая, стирать память, калечить и убивать.
Июль, 12
В башне было холодно, как всегда. Ветер снаружи стих, но внутри нисколько не потеплело. Стены были слишком толстые и всегда куда охотнее промерзали, чем прогревались. Они были холодными даже на вид, серые, тёмные, в разводах от сырости.
Полину нашли под лестницей, без сознания, замёрзшую, и приговорили к возобновлению постельного режима. Захар, хмурясь, подозревал ещё какое-то пищевое отравление, хотя девушка почти ничего не ела с прошлого вечера, а из симптомов наблюдалось только головокружение, кружащее заодно и ноги.
Девчонка куталась в пёстрое одеяло в безуспешной попытке согреться и уснуть. Её ничто не утешало, сон не приходил, а каждая минута бодрствования была заполнена паникой и безысходностью. Она садилась на кровати и долго смотрела в одну точку на полу, поднимала глаза на Сафико, пугала её, пристально таращась линялыми бледными в её наполненные слезами, жизнью и страхом, её губы подрагивали, будто она хотела что-то сказать, но слова было слишком тяжело выговорить; так ничего и не сказав, она опускала взгляд, горько улыбалась и пряталась с головой в одеяло.
Под одеялом, когда становилось чуть теплее, но слишком душно, чтобы нормально дышать, начинали мучить заживающие ожоги. Они зудели, как миллион комариных укусов. Чесать их было под абсолютным запретом. Стоило задеть ногтем подсохшую сморщенную корочку, и на место зуда придёт боль, сначала резкая, потом монотонная, тягучая, невыносимая. От неё захочется кричать, а когда закончатся силы – скулить, подвывая как раненное животное. В эти минуты мысли о Третьем не изводили её. Что он мог сделать? Всего лишь убить. Гибель переставала казаться ужасной, когда тело истерически требовало себя расцарапать. Полина закрывала глаза и представляла, как хорошенько проходится ногтями по зудящим участкам кожи и ей наконец становится легче. Она убеждала себя, что это помогает. Но потом стало казаться, что по ней что-то бегает. Крошечные лапки насекомых. Это они донимают её. Надо просто их всех стряхнуть и всё пройдёт.
Полина провела рукой по плечу. Ничего. Нужно проверить ещё раз…
Сафи поймала её за руку:
– Ты прекрасно знаешь, что этого нельзя делать.
Полина почувствовала себя виноватой. Зуд не ослабевал. Девушка ворочалась с боку на бок, пыталась убрать подальше от шеи волосы, на самом деле слишком короткие, чтобы быть причиной беспокойства. Фантазии о том, как она чешется, перестали помогать. К вечеру, когда ей пришло в голову, что она доводит себя страхом до сумасшествия, Сафи вдруг сдёрнула с неё одеяло.
– Лучше ты нарушишь постельный режим и спустишься в ванные, чем расчешешь ожоги!
Спуск по лестнице дался почти так же тяжело, как в первый раз. Неудобная винтовая лестница могла побороться с невыносимым зудом в смысле мучительности. Внизу у Полины так кружилась голова, что её стошнило.
На лице Сафи не было брезгливости или раздражения, только сочувствие. Полина униженно расплакалась.
– Прости, – вздохнула Сафико, – ты слишком слаба для этого.
Она дала Полине усесться на землю и отдышаться. Удержать её она бы всё равно не смогла, только поранила бы зазря.
– У меня не было права подвергать тебя такому риску. Нужно было слушаться Захара… какая же я… дура…
Она нервно заламывала руки, ходя из стороны в сторону мимо полупереваренной лужи. Немного понаблюдав за ней, Полина поняла, что её снова мутит.
В дверном проёме появился высокий тёмный силуэт. Сафи растерянно замолчала, загораживая Полину.
– Можно тебе помочь? – это был Игорь. Он обращался только к Сафико. Он так и остановился в проёме, не решаясь зайти на территорию Воды. В его глазах было такое выражение, будто он сам умоляет о помощи, а не предлагает её.
Сафи на секунду обернулась к Полине, продемонстрировав смущённое лицо. Полина пыталась подать знак, чтобы она сказала «нет», слишком унизительно, в таком состоянии перед парнем… Сафико смотрела на неё, но будто не видела.
– Да, пожалуйста.
Её голос прозвучал несколько приглушённо, непохоже на себя.
– Только аккуратно, – спохватилась Сафи, когда он нагнулся к Полине.
Тренированный дружинник, молодой защитник города. У него были сильные руки и твёрдая грудь. Он поднял девушку и, не раскачивая, в присущей ему молчаливой манере, пошёл вслед за куда более красивой и приятной девушкой, держать которую на руках доставило бы ему куда больше удовольствия. Но они были не так близки, чтобы он мог делать, что хочет. Сейчас было время её желаний, а она хотела, чтобы её подруга поправилась. Он мельком взглянул на свою ношу – в ответ глянуло измождённое лицо в белых полосах то ли от слюны, то ли от слёз, тусклые сальные волосы стояли на голове, выцветшие глаза почти закатывались за дрожащие веки без ресниц.
Будь она абсолютно здорова, Игорь бы с ней не заговорил. Такие девушки ему не нравились. Он не знал, что Сафико нашла в ней, во всяком случае, заботиться о таком тяжелом пациенте с её стороны было очень мило.
Он аккуратно опустил свою поклажу в ванну, на которую показала Сафико.
Девица неожиданно шевельнула пальцами скелетообразной руки – со дна стала подниматься вода. Игорь такого раньше не видел. Он знал про эти специальные ванны для адептов Воды без всяких вентилей и рычагов, но не представлял, как они работают. Вода в ванне быстро поднималась, парень поспешно отвернулся, не желая увидеть лишнее, когда на скелете внизу промокнет одежда.
Сафи жестом показала ему выйти, как будто её подруга всё ещё была нормальной живой девушкой, и мужчины могли испытывать к ней интерес, и должны были поэтому проявлять деликатность и выходить из комнаты, когда требовали приличия. Игорю это показалось несколько наивным. Он и так не стал бы подглядывать, прости Боже. Однако обсуждать это он не собирался и послушно вышел.
– Спасибо большое, – сказала Сафико, опустив мерцающие глаза в пол.
– Не за что.
Они продолжили молча стоять. Игорь смотрел на неё, а она в пол.
– Встретимся как-нибудь? – предложил он, не настаивая.
Она задумалась в нерешительности. Он знал, что не давало ей покоя. Она с самого первого дня избегала его из-за этого. Вопрос был в том, насколько она теперь ему доверяла. Он ведь и в самом деле был влюблён.
– Хорошо, – наконец выдохнула она.
Игорь почувствовал, как согревается сердце, так бывало, когда он был счастлив. По ладоням щекотно скользнуло завихрение, он сжал руки в кулаки – здесь было не место для огня.
– До встречи,– кивнул парень и поспешно вышел из помещений адептов Воды.
Полина слышала разговор, будто он состоялся над ухом – прежде не замечала за ванными театральной акустики. Двинула пальцами одной руки, сняла с себя одежду с помощью воды. Стало куда легче. Девушка глубоко выдохнула, успокаиваясь. Сафи не возвращалась, застыла где-то за неплотно закрытой чёрной дверью, приходила в себя после встречи. Игорь всякий раз на неё так действовал, вроде похмелья или удара по голове – всякий раз нельзя было просто так вернуться в жизнь, требовалось постоять, подышать, оправиться.
Нежданное прикосновение заставило дёрнуться.
Сафи?
Полина раскрыла глаза, подняв себя из воды на нестойких руках, осмотрелась. Никого.
Опять прикосновение, будто пальцами по выпирающей косточке позвонка.
Полина с нехорошим предчувствием обернулась туда, где за дверью стояла Сафико. Не закрытая чёрная дверь, между ней и ванной никого. А на плече явственно лежит рука.
Решил утопить? Пришлось бы держать её под водой около полутора часов, чтобы сделать это. Не похоже на несчастный случай.
Сердце дёргалось в груди, будто собиралось вырваться через горло и свалить куда подальше.
Невидимая рука скользнула с плеча на грудь, задержалась, и, спустившись по животу, осталась на бедре. Полина в недоумении смотрела туда, где она должна была быть. Она скорее была удивлена, чем рассержена. Чего он делает?!!
Вздрогнув, почувствовала вторую руку. Ладони были, по крайней мере, наполовину длиннее и в два раза шире её собственных. Хотя, что это на самом деле значило? Ведь за второй рукой последовала третья, четвертая, пятая и шестая. Они поглаживали и сжимали. Девушке было тяжело дышать. За спиной уже была не гладкая стенка ванны, а убедительная грудь и рельеф поджарого пресса. Она была в ловушке.
Дыхание с хрипом покидало губы. Звать на помощь нельзя, даже будь там Игорь – с этим ему не справиться…
Какой контраст… Только что перед глазами такой онемелый от таинства любви обмен искренностями, а тут – циничная издёвка над всем, что существо женского пола может о себе вообразить… насмешливая фикция мужского интереса шутника с извращённым чувством юмора.
Одна из многочисленных рук поднялась от живота по шее и сложила пальцы на подбородке, на большом вытянутом ожоге.
Глаза Полины расширились, и их занял разлившийся от ужаса зрачок. Он не был таким болваном, чтобы топить адепта Воды в ванной. Он пришёл не убивать за раскрытие его тайны, а мучить. Это так просто, никто не засомневается, что она сделала это с собой сама, её оправдания никого не переубедят.
Пальцы, подтверждая недобрую догадку, подцепили кожицу за край и потянули вниз. Девушка сжала зубы и зажмурилась.
Боли не было. Уродливая корка отстала без боя. Невидимая рука отбросила её в сторону, закрутив в воздухе, как сорвавшийся с ветки багровый осенний лист. Он упал на поверхность воды и медленно утонул.
Знал ли он, что не причинит ей боли? Просчитался, не дёрнув резче? Может быть, использовал свои способности, чтобы ей не было больно?
Невидимая рука ощупывала край ожога на скуле. Не зная, к чему готовиться, Полина сжала челюсти.
Ещё один багровый лист совершил последний полёт, упокоившись на дне ванны.
Полина, нервничая, вынужденно разогнула напряжённую спину и откинулась на невидимую грудь, положив голову на плечо. Пять рук обхватили поперёк туловища, шестая продолжила бережно срывать багровые полосы.
Где смысл и логика?
Если он псих, то вот он в городе Стихий, отчего же он не прыгает как заяц и не убивает всякого встречного? Зачем ему выдирать души из жертв? Онже не демон из преисподней. Почему он не поступил так же с Полиной? Чем она отличалась? Почему лишил её памяти? Зачем повернул время вспять? Почему пропал так надолго, не оставляя намёков о своём существовании? Зачем следил за ней, направлял в кабинет Захара, в библиотеку, в вентиляцию? Зачем явился теперь? Зачем раскрыл ей так много, дал понять, что это именно он? Чего онхотел?
Должна быть логика! Хоть какая-то всегда есть, пусть даже ущербная. Если продолжать воспринимать всё как есть, то он либо сумасшедший, либо фантастически глуп. Второе неправдоподобно, поскольку вряд ли столько глупости найдётся на земле, первое нереально, поскольку противоречит идеалистическому пророчеству. Если он сумасшедший, то он просто не может быть Третьим.
Дверь отворилась, внутрь медленно прошла Сафи, задумчиво смотря под ноги и обнимая себя руками.
– Как ты, Поля? – рассеянно поинтересовалась она. Вдруг глаза её расширились, а лицо побледнело. – О ГОСПОДИ! Что ты наделала?! – Сафико упала на колени. Полина снова была одна в ванной, вокруг неё, как подводные бурые водоросли, колыхались размокшие лохмотья слезшей кожи.
Неудивительно, что она испугалась. Но Полине теперь было почти не больно, по крайней мере, драть себя ногтями и грызть зубами, как замученная блохами собака, она не собиралась.
У себя в комнате она снова пыталась решить задачу, долго не засыпая, но ничего умного в голову не приходило. Заботливая Сафи каждый час поднималась проведать её. Полина нередко спала с открытыми глазами, и чтобы подруге не пришлось с ней сидеть, пока она не заснёт, просто недвижно лежала. Сафи касалась указательным пальцем её запястья, убеждалась, что она жива, и бесшумно выходила из комнаты. Кажется, после четвёртого визита Полина наконец заснула.
Июль, 13
Рано утром, хотя было вполне светло, Полина настороженно прислушалась к шагам снаружи. Они торопливо шаркали по лестнице.
Неужели что-то случилось?
Дверь распахнулась, и внутрь бесшумно влетел высокий темноволосый мужчина. Он не сбился с дыхания, преодолев лестницу, и ногами шаркал не он. Вслед за Магом в комнату вошёл Стахий, расстаравшийся, как мог, предупредить её. Он держался за грудь и дышал через открытый рот.
Молодой мужчина, Маг с большой буквы, пристально смотрел знаменитым гипнотическим взглядом. Полине хотелось спрятаться, но он, не особо церемонясь, сел на кровать и выдернул спасительное одеяло из рук. Излишней стеснительностью Первый не страдал, как и Третий.
– Я слышал, ты уже можешь ходить.
– Да, – призналась Полина, – немного.
Стахий за его спиной крепко задумался, от кого из Храма Тимур мог получить информацию.
– Нездоровится? – скептически дёрнулась угольная бровь, голова немного склонилась.
– Полину нашли без сознания, – вклинился Стахий, – должно быть, мы её перетрудили…
Тимур усмехнулся, продолжая сверлить её взглядом:
– Сделаем вид, что я поверил.
Ремарка адресовалась Смотрителю. Полина чувствовала, что контекст скользнул мимо, но ей и взгляд не нравился.
На Маге был тёмный деловой костюм, похожий на тот, в котором она видела его в первый раз. Сложно представить, каково в нём в июльскую жару. Появление Первого спутало мысли. От него исходили почти осязаемые волны, Полина не знала, разбирается ли она в физике, но Тимур казался ей электромагнитным генератором, чем-то вроде катушки Тесла, в его присутствии всё вокруг электризовалось, и в воздухе пахло грозой. Она вздрогнула, когда он поднял её запястье и поймал нитку пульса. Можно было догадаться, что он почувствует – сердце билось как у загнанного зайца, сходный результат мог бы наблюдать питон у мыши. Тимур продолжал сверлить её немигающим взглядом. Мужчина обратил внимание на розовую кожу на месте ожогов, даже потянулся и сдвинул пижаму с плеча, чтобы убедиться, что и другие ожоги ушли в историю. Помимо бесцеремонности Полину задело, что он знает, где искать ожоги. Интересно, откуда, её ведь спеленали, как мумию, ещё в больнице.
– Она способная? – спросил Тимур у Стахия, не удосужившись повернуться к нему.
– У неё неплохой потенциал, но опыта практически никакого. Требуется время, – слегка покривил душой Смотритель. Говорили, особенные, как первый маг, ложь чуют.
Тимур отвёл глаза в сторону и настороженно прислушался. Он глубоко вдохнул, в его глазах промелькнули отблески, хотя он и сидел спиной к окну.
– Посмотри мне в глаза, – велел Маг странным голосом.
Встретившись с его взглядом, Полина поняла, что не вынесет его. Словно самые глубокие и тёмные колодцы из самых страшных фильмов ужасов. Темнота сравнимая с чернотой пустых глазниц, бездонных, жутких. Девушка хотела опустить глаза, но её не отпускали – пригвоздили как мотылька булавкой. Казалось, это не кончится, да и не начиналось никогда, это навсегда. Полина не видела ничего, кроме темноты, беззвучной и непроницаемой, абсолютно пустой.
Ужасно разболелась голова, Полина отобрала у кого-то свою руку и прижала её к ноющему виску. Вокруг пятнами проступил свет.
– Неужели это было обязательно? – гневно сморщился Стахий. – Она ведь не здорова, зачем лишний раз подвергать её риску? Она могла не вернуться оттуда…
– Она уже вернулась, – с выверенной дозой демонстративного раздражения закатил глаза Тимур, его голос остался спокойным. – Ты же хотел узнать, не контролирует ли её кто-то… Пожалуйста, это самый надёжный способ.
Стахий поражённо смотрел на затылок Первого. Надо думать, о своих подозрениях он емутоже ничего не сообщал.
Полина, плохо соображая, массировала голову уже обеими руками, казалось, череп вот-вот лопнет.
– Дайте ей какого-нибудь обезболивающего, – равнодушно махнул на неё рукой Тимур, поднимаясь на ноги. – В следующий раз, когда я приеду, чтобы никаких неожиданностей и несчастных случаев.
Стахий появился значительно позже.
– Прости меня.
– За что? – удивилась Полина, борясь с головной болью.
– Я подсыпал тебе в хлопья самое неудачное лекарство за всю историю знахарства.
Полина онемела.
Стахий сел на единственный стул.
– Тошнота и слабость в девяносто процентах случаев, – повинился он и ответил на незаданный вопрос: – Потому что Тимур собирался тебя забрать.
– Зачем?! – всё же выдавила Полина.
– Потому что он так решил, – старец смотрел прямо, лицо было серьёзным. – Может, будет использовать тебя, чтобы давить на Третьего комплексом вины, может, в пару к Прохору набирает коллекцию необычных адептов для свиты, может, выстраивает мирок для Третьего, запрёт его так же, как Вениамина…
– Вы как будто не против.
– Я не против, – сознался Стахий. – Лучше бы, конечно, присмотрел за ним сам, но, боюсь, ни силёнок, ни авторитета не хватит.
– Как же мне быть? – опомнилась Полина. – Если меня заберут?
– Не давать себя в обиду. А для этого придётся стать такой сильной, как хочет Тимур…
– Какой же гад… – бормотала девушка, обеими руками потирая виски. Как там помешается мозг… с кузнечным-то цехом?
Полина вдруг заметила Сафи. Девушка сидела на подоконнике и смотрела куда-то вдаль. Она была в платье. Она любила платья и юбки-солнца, из тех, которые, если покружиться, разворачиваются в полноценный круг. Кроме того, Сафи умела всё это носить – платья на ней даже не мялись… И тут картина – Сафи, женственная и воспитанная, вскарабкалась на подоконник, согнув одну ногу в колене и упершись ей в раму, а вторую спустив на пол. Полина не сказала бы, что имела что-то против, просто… просто это было необычно. Полина даже не могла вспомнить, когда она зашла в комнату.
– Голова болит? – спросила Сафи. Она повернулась к подруге лицом, сложив на согнутом колене руки. На её лице не было обычного сострадательного выражения, появляющегося, когда кому-то поблизости плохо. Наверное, Игоря встретила и не перезагрузилась.
– С тобой что-то сделали? – поинтересовалась она, не дожидаясь ответа на первый вопрос.
– Тут был Тимур, – с готовностью пожаловалась Полина. – Заставил меня смотреть себе в глаза – по-настоящему страшно, какое-то чувство за гранью добра и зла… какая-то тоска, холод… – Полина беспомощно ударила руками по одеялу. – Почему онтак со мной обращается? …я ведь живая, я чувствую! Пусть онфантастический Маг, а я неопытный адепт Стихий, но неужели это значит, что емувсё можно, а я должна молча терпеть?!
– Надеюсь, это не повторится, – на лице Сафи не отразилось ожидаемых эмоций, она недолго посмотрела Полине в глаза и снова отвернулась в окно.
– У вас с Игорем всё нормально? – настороженно спросила Полина, сжимая виски.
– Пригласил на свидание.
Полина понятливо кивнула, хотя Сафи и не могла этого видеть. Видимо, её опять переполняли эмоции; нужно время, чтобы прийти в себя.
– Мы ведь друзья? – вдруг спросила Сафи тихим ровным голосом.
– Ты – мой лучший друг! – Полина попыталась выразить, насколько их дружба ценна для неё, но почувствовала, что это ей не особенно удалось. – Если тебе что-то нужно, хоть что-то, только скажи мне – всё, что угодно… что я только могу….
Полина, оборвавшись, неловко замолчала. «Что только могу»… – ничего она не могла…
– Ты хочешь мне что-то сказать? – предложила Полина. – Если тебя что-то беспокоит, я всегда готова тебя выслушать.
Сафи поправила шёлковые чёрные локоны, спускающиеся до середины спины. Полине показалось, что они ей мешают. Девушка спустила ногу с подоконника, но осталась сидеть на нём, упёршись о край руками.
– Там высоко, – опасливо заметила Полина.
– Я не упаду.
Она была абсолютно спокойна; оказалось, свидание с Игорем её не так уж волнует.
– Знаешь, я думаю, это ты что-то хочешь мне сказать.
Полина удивлённо посмотрела на подругу.
– Тебе нечего бояться. Здесь никого кроме нас… Нет, не спорь, – она подняла руку. – Здесь был Тимур, он проверял. Скажи мне. Тебе станет легче.
Полина тяжело вздохнула, не желая говорить. Голова раскалывалась, глаза были болезненно горячие, Сафи выжидающе смотрела, садясь рядом на кровать.
– Хорошо, – с нелёгким сердцем проговорила Полина. – Я слышала один разговор, ещё в Китеже… разговор Первого и Второго. Второй спрашивал, почему я выжила, не напал ли на меня кто-то другой, а Первый сказал, что раньше сомневался, что убийства дело рук Третьего, но когда увидел меня, вынужден это признать. Из первых трёх жертв вынули души, и удар был нанесён только Огнём, а моя душа осталась при мне, несмотря на то, что ударило меня сразу четырьмя Стихиями. Второй заикнулся о двух убийцах, но Первый не согласился, сказал, что веками не было ни одного убийцы, а тут вдруг одновременно два, скорее Третий начал развиваться с Огня и развитие оказалось болезненным. Потом он добавил: «Сам знаешь, как это бывает», и они замолчали.
Сафи с интересом придвинулась, взяв подругу за руку. Полина вздохнула, снова касаясь виска.
– Душа может служить валютой, ингредиентом зелий, пищей и входить в эликсир долголетия… это не может быть нужно Третьему. Ему не нужно продление жизни, души онне ест, сила у него только что из ушей не льётся, на черта емузелья, а валюта… стоит ему постучаться в дверь к Первому и представиться, тот даст ему, что угодно, и ещё оближет с ног до головы… или как там гады проявляют нежность…
Сафи прыснула, на секунду показав в улыбке ровные зубы.
– В общем, онне дурак и не псих, чтобы убивать просто так, а значит это просто не он.
– А как же ты? – спросила Сафи.
– Думаю, на меня действительно напал Третий. Но «напал», пожалуй, не то слово. Онкак будто использовал меня… отправил меня сюда, чтобы выяснить, что происходит… когда я сказала Стахию, что никому не хочу зла, я говорила не одна! Это же что-то значит…
– Почему он отправил именно тебя?
– Больше некого было, – пробормотала Полина недавно осознанное.
– Ты никому больше не хочешь рассказать об этом?
– Ничего путного из этого не выйдет, – покачала головой Полина, – мои догадки ничего не значат для людей, которые запросто могут назвать меня сумасшедшей. Первыми будут Жрицы, потом дружина. И старцы тоже аккуратно предложат подумать ещё и не беспокоиться. Если я начну что-то доказывать, это только помешает разобраться, кто очерняет Третьего. Я слишком много вынесла ради того, чтобы нелюдь был наказан.
– Ты же не думаешь «разбираться» самостоятельно?
Полина повела плечом. Разбираться будет тот, кому уходит собранная информация.
– Хорошо, – Сафи слегка улыбнулась, глядя на подругу умными чёрными глазами. – Думаю, ты должна кое-что увидеть.
Полина удивлённо вскинула голову. Сафи что-то знала?
– Оденься. Уже вечер, становится прохладно.
Полина привычно повиновалась будущему врачу и своей неустанной сиделке. Всю одежда, которая у неё была, подарила Сафи. Полина надела джинсы, блузку, свитер и кеды, пригладила рукой короткие светлые волосы.
Сафи смотрела на неё, откинувшись на подушку. Какая-то вольготная ленца во взгляде.
– Пойдём? – нервничая, позвала Полина.
– Пойдём, – откликнулась Сафи. Будто нехотя, но бодро вскочила с постели и в два шага оказалась рядом, взяв за руку.
Полина не поняла, что произошло. Чуть не потеряв равновесие, встала на камнеподобную почву. Рука Сафи была у неё на правом виске, головная боль проходила, постепенно, с неторопливостью песчинок, просачивающихся сквозь крошечную воронку в песочных часах. Сафи твёрдо поддерживала под руку. Полина осмотрелась – вокруг был сосновый лес, чуть в стороне шла тропинка. Это был не лес, раскинувшийся за оградой Храма.
– Где мы? Кто ты? – выпалила Полина, пытаясь освободиться из крепко держащих рук.
– Угадай с трёх раз, – спокойно улыбаясь, как пару минут назад в комнате, предложила девушка.
– С трёх?!! – ошалело вскрикнула Полина.
– Ха, – усмехнулась «Сафико», – забавно получилось… Да, с трёх.
– Это ты?!! – теперь Полина еле различимо шептала.
– Дорогая моя, но как ещё можно ответить на этот вопрос? Но такой вопрос каждый может ответить «да». Спроси прямо, чтобы не сомневаться.
– Ты Третий, самый сильный адепт Стихий? – послушно пробубнила Полина, повиснув на руках.
– Да, это я, – серьёзно кивнула голова Сафико. – Сила только что из ушей не прёт, могу контролировать практически все объекты, включая твоих подруг.
Полина превозмогла слабость и встала на ноги, оттолкнув от себя руки Сафико. Лицо подруги казалось почти незнакомым, так изменили его чужие мимика и чувства. Полина так много хотела сказать, что просто онемела.
Третий первым нарушил тяжёлое молчание.
– Прости, признаваться в таких грехах там, где бывает Тимур, по меньшей мере неразумно.
– Значит, от него прячешься?
– Конечно, – он бессовестно покивал чужой головой, – согласись, страшней него никого нет.
– Ты заставил меня оправдывать себя! – вдруг осознала девушка.
– Так получилось куда лучше, – он опять улыбнулся красивыми губами Сафико, – когда сам что-то доказываешь, тебе в это гораздо легче поверить.
– Это была ложь?! – подняла голос Полина.
– Нет, я не могу лгать. Очень древний закон, – он стал серьёзным, и Полина недовольно поверила ему.
– Ты смотрел на меня в комнате, когда я переодевалась! Ты трогал меня в ванной! Ты, ты…– задохнулась Полина.
«Сафико» не было дела. Тяжело переводя дух и заслоняясь выставленной вперёд ладонью, девушка вглядывалась в лицо подруги, пытаясь за знакомыми чертами разглядеть чужие.
– Я права, – Полина, нервничая, облизнула губы, – в том, что я сказала?
– Да, всё верно.
– Почему ты сам не выясняешь, что тебе нужно?! – девушка, не выдержав, сорвалась на крик.
– Если меня обнаружат, – спокойно сказал Третий, – меня, конечно, простят, вот только Тимур не даст мне оправдаться. Ты недооцениваешь, насколько это омрачит мою жизнь. Тимур, знаешь ли, умеет омрачать. Но это ещё ничего. Другое дело, что убийца заляжет на дно и избавится от улик. Для тебя те трое только имена и черно-белые фотографии в дешёвой газете, а мне больно за каждую душу. Пока я не выпущу их, мне не будет покоя. Всю мою долгую-долгую жизнь ко мне будут относиться как к убийце за чужие преступления. Ты можешь представить себе такую жизнь?
Полина пристыженно покачала головой.
– Я становлюсь сильнее, – сказал Третий, – когда мне пришлось отправить тебя, мне была не по силам и пятая доля того, что я умею сейчас. Если Тимур окажется в двух километрах от меня, он уже меня почувствует. Он ещё не знает об этом, потому что не знает, до какой степени развилась моя сила. Мне нельзя туда, где может побывать он.
– Ты был в моей комнате, – напомнила Полина.
– Я далеко, – улыбнулся он. – Я просто управляю твоей подругой, для этого мне не нужно быть рядом. Она ничего не вспомнит.
– Не сомневаюсь, – хмуро буркнула девушка.
– Теперь, когда ты вспомнила, что мы на одной стороне, я могу рассчитывать, что ты сама позаботишься о том, чтобы моё участие оставалось в секрете?
– Если это касается только меня, то я не проговорюсь, но как я могу гарантировать, что Тимур не влезет в мою голову?
– Онуже два раза делал это с тобой, некоторые такое не переживают. Он не станет повторять, это практически стопроцентная смерть… Некоторые колдуны так уничтожали врагов, вытягивая из них самое важное…
– Ну отлично, просто отлично! – возмутилась Полина, всплеснув руками. – Теперь я буду лучше засыпать по ночам!
Сгустившийся мглистый воздух проткнул крик ночной птицы. Девушка зябко повела плечами – в Храме таких звуков не было. К нему не подлетали птицы, на травке каменистого островка не водились насекомые, трещащие по ночам. В смысле живности Храм был практически стерилен, вот что можно было там услышать, так это завывания ветра, журчание воды, треск огня и, как говорили некоторые, гул земли, хотя Полина не обладала настолько тонким слухом, чтобы лично в этом убедиться. Звуки не помогали определить время суток в Храме, чтобы выяснить это требовалось открыть глаза. Здесь достаточно было положиться на слух – ветер лёгкой ладонью пробежал по клавишам листвы в вершинах, немного вдали, там, где тропинка заворачивала в высокой траве, взялись за смычки сверчки, прячась в ветвях, внушительно ухнула птица, и из глубины донёсся смутный тоскливый вой, настолько невнятный, что воображение разыгрывалось, и сердце начинало быстрее биться в груди. Было прохладно, а сверху доносился множественный писк комариных армад, становилось неуютно.
Нежное, доброжелательное лицо Сафико приобрело резкий, проницательный вид, аккуратный носик вдумчиво втянул ночной воздух и пару раз дёрнулся, будто дегустируя его. Третий небрежно кивнул всей головой на тропинку, и сам двинулся туда. Он шёл, деловито размахивая руками и широко ставя шаг, чёрные брови напряжённо изогнулись, делая лицо старше.
Должно быть, он из тех, кто выглядит старше своих лет. Полина неуверенно шла следом, обняв себя руками и вытягивая рукава свитера. Если бы она не знала, какая Сафико на самом деле, не догадалась бы о подмене – так подруга казалась даже более реальной, не такой идеальной, приземлённее. Полина робко догнала Высшего адепта, подавляя желание по привычке схватить Сафико за руку.
Спина в светло-голубом стала прямой как палка и такой же несгибаемой.
– Сильно я себя выдаю? – усмехнулся он, полуобернувшись.
Полина вздрогнула. Простая проницательность или читает мысли? Девушка сглотнула комок в горле – не говорить того, что думаешь – практика распространённая, другое дело не выдавать себя в мыслях.
– Мда, – протянул он, вздохнув, – мы всю жизнь привыкаем к своим телам, тем или иным образом вписывая их в окружающую среду, и вот уже не изжить привычку сгибаться, входя в дверь, закидывать ногу на ногу садясь или сутулиться, чтобы не зацепиться за что-нибудь…
– Это всё из-за низких люстр, высоких порогов и тесно расставленной мебели, – пробормотала Полина, глядя под ноги.
Сафико встряхнула плечами, будто бы платье тесновато, ничего подобного – тесновато тело:
– У многих одинаково низкие люстры и высокие пороги. Вот мы с тобой, к примеру, росли вместе…
Полина насторожилась.
– …и сейчас идём по одной и той же тропе в лесу… – он оборвал мысль, потеряв интерес к разговору и снова вдыхая ночной воздух.
Полина поёжилась, робко следуя за Высшим адептом в почтительных трёх шагах. Из-за поворота тропинки, вышедшей из леса на протяжённую поляну, показалась маленькое поселение, совсем небольшая деревенька. Несколько домиков, десяток от силы, на удивление справные и свежеокрашенные, возведённые на полуметровом фундаменте в окружении скромных цветников. Дома выстроились в две линии шашечным порядком. Людей видно не было. Хоть и не очень темно, но поздно. Третий прижал к губам палец, требуя тишины.
Повторился протяжный вой вдали. Сафико пригнулась, подавшись вперёд, и дала знак следовать за собой.
Обступившие садики травы росли привольно и высоко. Согнувшись пополам, Полина кралась за еле различимым голубым подолом, раздвигая ладонями шуршащие сухие стебельки. Сафико по-звериному бесшумно продвигалась вперёд, хотя напряжённо подёргивающийся нос, скупые мужские движения… это была совсем не Сафико, и Полина перестала воспринимать существо, ведущее её, как Сафико. Это был другой, чужой человек, лишённый многого человеческого. Наверное, такие, как он, должны думать, что не лишены, а избавлены.
Узкая рука неожиданно и цепко схватила за запястье, уводя из травы за серенький деревянный забор. Полина даже не вскрикнула, как тряпичная кукла смирно снося любое обращение. Третий, проволочив её до выкрашенной в красный двери, не размениваясь на слова, легонько подтолкнул внутрь. Полине показалось, что в спину ударили кочергой. Не удержавшись, она свалилась на четвереньки, в локти будто вбили две здоровые иголки – Третий, не дав опомниться, сцапал за шиворот, подняв одной рукой и водрузив на ноги. Полина обиженно шмыгнула, потерев локти под свитером.
Внутри было темнее, чем снаружи. На стене ярко проступал раздробленный квадрат окна, но свет от него не уходил вглубь комнаты. Очертания предметов были зыбкими, неясными, сливались в сплошные формы. Комнатка была в беспорядке – мебель сдвинута, посуда раскидана и побита, погребена под кипами обугленных бумаг. Многое было так или иначе подпалено, под ногами валялся пепел и зола. В пяти шагах от двери, рядом с потрёпанной ковровой дорожкой, потемневшей от жара, на дереве темнело самое глубокое прожжённое пятно, словно кто-то развёл костёр в доме, а сваленная неподалёку кипа всячины, увенчанная сорванной с потолка люстрой, была собрана на топливо для огня.
Третий снова запретил говорить. Он с повышенным вниманием рассматривал стены, печь, комод, сдвинутый со своего места у стены, наконец обратился к куче в середине помещения. Полина исподлобья следила за ним. Комната казалась смутно знакомой…. Что-то впилось в подошву – оказалось, сплюснутая деревянная бусина. Полину осенило, и это было неприятное открытие. Прежде она видела эту комнату на невыразительном черно-белом снимке из газеты. Там ещё было сильно обгоревшее исковерканное тело. Полина завороженно посмотрела на чёрный прогал в полу – у него не было красноречивых человеческих очертаний, большой чёрный треугольник с неправильными сторонами – и в глазах потемнело. Здесь жестоко окончилась жизнь адепта Огня, Люды Стрежиной. Здесь лежало её тело, подтягивающее колени к груди…
Третий поманил Полину пальцем. В рухляди, под осколками посуды и разломанной обугленной табуреткой, лежали стопки обгоревшей бумаги. Старомодную переписку использовали, чтобы развести огонь. Третий, сморщившись, разглядывал фронт работ. Кипа ломкой почерневшей бумаги вращалась перед его глазами, расслаиваясь на отдельные листы и собираясь из пепла. Применяя силу на месте обнаруженного преступления, он рисковал обрушить себе на голову Мага. Но девчонка промолчала.
Полина вздрогнула, когда он снова дотронулся до её руки, бережно пересыпав в неё истлевшие от жара кусочки. В темноте они были совсем чёрными, прогоревшие до невразумительного состояния. Должно быть, одно из писем, которое Высший адепт почему-то посчитал важным. На некоторых листах из розжига ещё угадывались марки и цветные штемпели.
Светлый из-за светлого платья силуэт Третьего двигался в полумраке у противоположной стены. Он высматривал что-то под потолком. Полине казалось, что ончем-то недоволен. Девушка не решалась двигаться, если здесь побывали маги-следователи, они наверняка побеспокоились о том, чтобы здесь не шлялись посторонние. Третий знал об этом прекрасно. На минуту Полине представилось, как легко ей сейчас будет выдать Высшего Адепта: неаккуратный шаг, почти естественное падение, и чувствительная струнка какого-нибудь защитного механизма, амулета или заклинания, будет задета, а Третий окажется в цепких лапах Первого…
Тонкая рука Сафико поднялась вверх и сжалась в неожиданно грозный кулак, по крайней мере, так почему-то казалось. Полина подавила вздох и задумалась, почему защита не сработала, когда Третий вылавливал сожжённую бумагу, которую она теперь держала в руке.
Третий знаками велел покинуть дом. Полине в этот момент ничего больше не хотелось, чем выбраться из неприятного места, пропахшего смертью.
Уже обратно в лесу, где тем временем изрядно потемнело, Полина, мельком вспоминая разговоры со Стахием, но постоянно перемешивая их с прочими мыслями, чтобы не насторожить Третьего, читающего её мысли, как открытую книгу, решила задать свои вопросы напрямую, так как все окольные пути, очевидно, были закрыты:
– Здесь погибла Люда Стрежина, пиротехник?
Третий молчаливо шёл в глубь леса, но снизошёл до того, чтобы кивнуть в ответ.
– Я считала, она жила в магическом городе….
– Он там, – утомлённо вздохнув, сказал он. Странно было слышать, как онговорит переливчатым девичьим голосом. – Ты не увидела его.
Третий замолчал, будто устал от неё.
– Объясни, – обиженно попросила Полина. – Зачем ты таскаешь меня за собой, если ничего не хочешь объяснять?
– Чёртова усталость, – пробормотал Третий, потирая висок с действительно жалким выражением лица.
– Мне очень жаль, – холодно заметила Полина.
Он остановился, повернувшись:
– Нет. Тебе меня не жаль. Ты же не знаешь, как трудно тащить на себе тело, которое убеждено, что спит…
С этими словами он прислонился к бугристому стволу и сполз на густо посыпанную прошлогодней листвой землю. Оказалось, они уже довольно много прошли, Полина была слишком взвинчена, чтобы заметить, как долго продолжался поход.
– Ты ужасно себя ведёшь, – строго сказала девушка.
– Неужели? – Сафико, вздёрнув бровь, усмехнулась.
– Цель оправдывает средства, да? Это ты хочешь сказать своей усмешкой? – разгорячилась Полина. – Нельзя так обращаться с людьми, ни как ты поступаешь со мной, ни как с Сафико!
Он снова хмыкнул, с интересом разглядывая её снизу вверх:
– Ей нет от меня вреда, а ты… ты сама разрешила мне всё, что с тобой произошло.
Полина поражённо уставилась в уверенные честные глаза Третьего. Нет, он не врал.
– Когда в действительности переживаешь такое, знаешь ли… – оборвавшись, всхлипнула Полина, – на такое, согласиться…
Слова спутались, но он прекрасно понял, что она хотела сказать.
– Нас не заметили, – он мягко сменил тему, сложив ноги по-турецки и, видимо, не ощущая пронизывающего ветра, устроившись на вспученных старых корнях. Полина, оглядевшись, села рядом, в темноте можно было различить немногое, свет звёзд и луны не проникал сквозь кроны, и внизу, у корней, сгустилась плотная тьма. Было холодно, как кажется не может быть летом – градусов 10, не больше, девушка зябко натягивала свитер на коченеющие руки. Третий притянул её к себе, согревая.
– В домике, конечно, развесили талисманы, но слежки за ним не ведут, – прошептал оней на ухо. – Эти дома, что ты видела, стоят за пределами магической защиты, поэтому видимы. Стрежина жила на выселках Эскамеруна, высокомерные маги не пустили её под защиту, иначе бы с ней ничего не случилось. В одном из этих домов должен быть вход в город, я думаю; иначе его просто так не увидеть, нужно знать дом, пароль, возможно особый знак…
– Ты не знаешь? – искренне удивилась Полина. Во всём остальном он казался прекрасно осведомлённым.
В темноте послышался шелестящий смешок:
– Мне не нужно.
Издали донёсся тоскливый протяжный вой, так что в животе похолодело. Вой стал громче, чем прежде, с его источником совсем не хотелось встречаться.
Третий тем временем невидимыми манипуляциями поднял в воздух хрупкие чёрные кусочки, которые Полина всё ещё держала в ладони. Они зашуршали где-то на уровне лица и вдруг ярко вспыхнули в пламени – собранный лист на миг озарился красным и в черноте проступили размашистые наклонные строки, после чего бумага окончательно рассыпалась.
– Что там было? – взволнованно спросила Полина.
– Письмо. Кто-то просил её не унижаться перед магами, расхваливал таланты и предлагал приехать в орден.
– В орден? – задумчиво повторила девушка. – Уверен, что это важно? Бумагу можно было просто унести с собой…
– Всё должно было сгореть, – перебил Третий, – весь дом. Никто бы даже не удивился и на меня бы не подумали. Дерево, тряпьё и бумагу свалили в центре и подожгли, но преступник не мог ждать, когда пламя по-настоящему разойдётся – он не сомневался, что всё получится, и поспешил скрыться.
– А почему не получилось?
– Под потолком на стене прикреплено какое-то приспособление, похоже, изобретение погибшей. Недоработанное, поэтому не остановило огонь сразу.
Полина вглядывалась в темноту рядом. Вокруг было холодно, а от Третьего дышало жаром, как от камина. Хотелось закутаться в одеяло и спать, но ночные шорохи опасно окружали, не давая покоя. Третий помог девушке подняться, снова ведя куда-то в лес, в темноту. Под ногами сухо хрустело, носки обуви цеплялись за корни и упавшие ветки.
Потом без перехода посветлело. Светло было по сравнению с лесом, кусок неба заглядывал в окно, середина летней ночи. Третий всё так же придерживал девушку под руку посреди полукруглой комнаты с ручейком, бьющим из стены. На кровати валялась брошенная Полиной часов пять назад пижама.
– Увидимся завтра, – сказал он.
– Пожалуйста, не трогай больше Сафико, – попросила Полина, устало опускаясь на кровать. Это был долгий-долгий день.
– А кого ещё? – он картинно почесал затылок. – Кого не хватятся, когда тебя нет на месте? Кто пойдёт с тобой, куда бы ты ни пошла? Если вас двоих не будет на месте, найдётся уйма объяснений, если не будет тебя и кого-то другого – будет подозрительно.
Полина не нашлась, что ответить.
– До завтра, – повторил Третий, выходя за дверь.
Июль, 14
Утром Сафико поздно спустилась к завтраку. Она казалась усталой и прикрывала ладонью зевающий рот. Стараясь не привлекать внимания, что ей не удавалось, села рядом с Полиной. Горячие бутерброды успели остыть, и кто-то из дружины, не Игорь, щегольски метнул в тарелку перед ней язычок пламени, разогревая их. Почти не почернели.
Девицы в платьях в пол смерили её надменным взглядом, Алмаз усмехнулась. Со стороны, должно быть, казалось, что адептка задержалась на свидании. Хорошо, что Игорю ничего не казалось, он игнорировал все официальные завтраки, обеды и ужины, в Храме почти не появлялся, обычно останавливаясь в паре метров от моста. Ему больше нравилось на окраинах, среди четырёхэтажных домов с белыми крышами и в лесу за оградой, который он по долгу службы патрулировал. Правда, было мало надежды, что какая-нибудь птица не напоёт ему о невыспавшейся Сафико даже там, за высокой оградой.
Полину терзали муки совести. У Сафико могли появиться проблемы из-за дел Третьего, но если всё ей рассказать, она только будет переживать и нервничать, от Высшего Адепта это её не защитит. В конце концов, человек всегда может не выспаться без всяких интересных причин, для этого необязательно гулять по ночам. Есть много полезных дел: чтение, вышивание, вязание, плетение, аппликация, музицирование, мелкий бытовой ремонт, да и бессонницу никто не отменял. На этом Полина успокоилась. Её пребывание в Храме не могло продолжиться долго – оставалось несколько дней до того, как Тимур явится, чтобы забрать Полину от подруги, наставников и людей, как бы то ни было готовых помочь, в незнакомое место неведомо для чего. По крайней мере, тогда Третий оставит Сафико в покое, по своей привычке преследуя Полину. Может быть, в опасной близости к Первому ондаже её оставит в покое? Хотя что-то подсказывало девушке, что всё не может кончиться вот так.
Полина чувствовала себя вне системы координат. Мир кружился и плыл, как водные просторы в шторм за кругляшом иллюминатора. Оставаться в море было безусловно опасно, но не врал ли манящий к себе яркий маяк, не звал ли на скалы, к погибели? Да и как можно было это проверить, когда посмотреть на мир можно только через крошечный кружок стекла?
Манящим маяком был, конечно, Третий. Но Полина быстро утомлялась от подобных мыслей, приходилось выбирать, кому верить. Приходилось верить Третьему. Он был хитрец, он был актёр. Стахий мог составить ему довольно блеклую оппозицию со своими наивными идеями о покровительственной и утешительной дружбе Третьего с Полиной и Прохором. Идея в целом сама по себе была не самой наивной, на такой идее строилось немалое количество исторических союзов, но приходилось признать, что Стахий ничегошеньки не знает о Высшем Адепте. Он думал, что под напором и общим недовольством Тимура Третий присмиреет, потянется к тем, кто будет готов его поддержать. О чём говорить, Стахий даже не сомневался, что Третий убил трёх собственных адептов… А Полина представляла себе, как онлукаво потупит глазки под бешеным взглядом Тимура, с насмешкой полюбуется на старания Стахия подружить его с кем бы то ни было, посмеётся про себя и никому не скажет, что на самом деле ни у кого ничего не получилось. Его это даже не впечатлит.
День тёк со скоростью кетчупа из бутылки – сначала слишком медленно, но потом вывалился весь – наступил вечер. Захар заставил Полину час подержать навесу полтонны воды, и на этом тренировка концентрации закончилась. Теперь девушка наблюдала из полукруглого окна медного отлива на первом этаже тренировку постоянной дружины. Мужчины разошлись на вытянутые руки на площадке столь любовно ухоженной старцами, встающими ради её благополучия каждое утро с первыми лучами. Полина компактно уселась на узком подоконнике, наблюдая зрелище. Выполнялось упражнение «берёзка». Боевые нападения с использованием Стихий предполагали резкие и отточенные движения, местный вариант отделения милиции с пафосно-лубочным названием «дружина» должен был посвящать час зарядке и час боевым тренировкам, утром и вечером, итого четыре часа в день, каждый день. Полина видела тренировку в первый раз. Говорили, вчера они тоже занимались, но у девушки выдался занятой день, проглядела. Как халатность войска, так и возрождение рвения легко объяснялись. Уехал Прохор – нет зарядки, приехал Тимур – у нас всё как в аптеке, все заняты своим делом, все заняты делом, все работают, все стараются. Когда Полина спросила у помахавшего ей Стахия, почему же он не следит за ними, пока Прохора нет, он шкодливо погладил себя широкой ладонью по бритой голове, приговаривая:
– Хороооший, доообрый дедушка, никого не обижааает…
Полина от души рассмеялась и получила несколько монет на сладости.
«Берёзки» напряжённо застыли между аккуратно подстриженными бонсаями на каменных подставках в форме перевёрнутых пирамид. Упражнение было рискованным, у каждого старца был личный бонсай, порча питомца не закончилась бы малой кровью. Отвыкшие от тренировок бойцы, через пару минут опасливо отползли от карликовых деревьев, трусливо перебравшись поближе к башне Огня.
Полина обернулась – от входа на мост Воды вышла Сафико в белом платье без бретелек. Выглядела даже сказочней, чем обычно, и Полина знала, как называется эта сказка – Спящая красавица. У девушки слипались глаза. Она хлопала себя по щекам, приближаясь к подруге.
– Как я выгляжу?
– Прекрасно, но устало.
Белая ткань плотно обхватывала грудь и тонкую талию, перебиралась на бёдра и расходилась в свободную юбку с отглаженными складками. Кольнула зависть, но Полина слишком хорошо относилась к Сафико, чтобы её развивать.
Приоткрыв массивную дверь, внутрь тревожно заглянул Игорь.
«Чёрт, – подумала Полина, – они же хотели встретиться!».
Девушка представила, как во время свидания в Сафико, словно бес, вселяется Третий, цинично ухмыляется, отстраняет рукой Игоря и говорит что-то вроде «Мне не нравятся мальчики» или «Прости, старик, у нас с тобой ничего не получится» и беззаботно уходит, усмехнувшись, помахав рукой.
Игорь жадно рассматривал Сафико. Полина заметила букет цветов, который он держал за спиной. Мужчина всё же зашёл внутрь. Красавица в белом пыталась проснуться, ничего вокруг не замечая, и он мягко коснулся её спины над платьем.
Сафико дёрнулась от неожиданности.
– Прости, – извинился Игорь, когда она повернула к нему распахнутые чёрные глаза и улыбнулась.
Зато проснулась.
Пара вышла из Храма. У Полины не было другого выхода – пошла следом. Игорь был занят разговором и не оборачивался, но это ничего не значило, он мог просто не подавать вида, что заметил сопровождающую.
Через полтора часа в уединённом сквере на качелях, Сафико сонно опустила голову на плечо спутнику, он приобнял её, продолжая что-то говорить. Полина подглядывала, а не подслушивала. Но минут через десять он растерянно всмотрелся в черноволосую голову у себя на плече.
Полина неловко выступила из зелени. Мужчина удивлённо оглянулся за спину.
– Она сегодня плохо спала, – смущённо улыбнувшись, пояснила девушка. – Думаю, стоит отвести её в комнату.
Полина потянулась, чтобы аккуратно разбудить подругу, но Игорь жестом остановил её и поднял Сафико на руки, прижимая к себе и заботливо уложив на плечо голову. Полине осталось нести букет белых роз.
На них любопытно косились, но лицо Игоря было невозмутимым. Оставалось только завидовать его выносливости, он так ни разу и не остановился, чтобы отдохнуть, и выпустил Сафико из рук только в её комнате. Он замер на минуту у кровати, любуясь рассыпавшимися по подушке шёлковыми прядями, по-детски приоткрытыми во сне розовыми губами и длинными дрожащими ресницами. Полина тем временем изображала занятость, ища по комнате, обвешанной по всему периметру яркими шторами, подходящую вазу, наливая воду и расставляя цветы. Игорь наконец неохотно вышел, кивнув ей на прощание.
С кровати донеслось жутковатое придушенное шипение. Полина в ужасе прыжком повернулась – Сафико, раскрасневшись, хохотала в подушку.
– Это ты, – поняла Полина, не собираясь спрашивать, что его так развеселило.
– Ты придумала для меня интересный сценарий, – одобрил он. – Есть ещё идея. Позови-ка его обратно.
Он, выгнув руку, провёл по спине, лёгким движением избавляясь от платья. У Полины глаза полезли на лоб, и отвисла челюсть. Третий нежился в кровати и разглядывал, приподнявшись, в узком зеркале на стене грудь Сафико.
– Прекрати!!! – гневно зашипела Полина. – Оденься сейчас же!!!
– Что такого? – невинно осведомился бессовестный Адепт.
– Это уже слишком!!! – Злость душила и разгоняла кровь, Полина покраснела с ног до головы и задыхалась.
Он и не думал слушать её, будто её вообще не было в комнате. Динамично встал с постели, чуть наклонился влево-вправо, постоял у зеркала:
– Нравится… только как будто не сидит…
И посмотрел не более как на костюм, оценивающе. Это каким характером надо обладать? Полина обмерла от наглости.
– Не на твою душонку! – в ярости выдохнули губы.
– Я здесь не духовно, а умственно…
Наглец двинулся к шкафу.
– Помоги найти брюки, – как ни в чём не бывало распорядился он.
Полина холодно швырнула в него сложенными джинсами. Третий осуждающе посмотрел исподлобья и покачал головой, дескать, как так можно:
– Ты ударила собственную подругу.
Он так и стоял с голой грудью в одних джинсах, не торопясь одеваться.
– Ну же, помоги мне! – потребовал Адепт, указав рукой на шкаф. – Бить менябесполезно, – предупредил он, возвращаясь к зеркалу.
Полина, бормоча под нос ругательства, быстро застегнула на неловко повёрнутом торсе бюстгальтер и натянула плотную толстовку с длинными рукавами. Пока онобувался, девушка собрала длинные чёрные волосы в пучок на затылке. Даже так Сафико не утратила привлекательности.
Через минуту две девушки стояли в пустом неуютном дворе, у криво висящей мутно-зелёной, много раз крашеной двери. По запаху можно было догадаться, что за ней мусоропровод. В паре шагов была ещё одна дверь, железная, серая, поновей.
– Здесь можно разговаривать? – ледяным тоном спросила Полина.
– Посмотрим, – пожал плечами Третий.
Оглядевшись в квартире на восьмом этаже, он кивнул.
– Как ты смеешь так обращаться с моей подругой? – сразу отреагировала девушка.
Он удивлённо посмотрел на неё, как незаслуженно оскорблённый человек:
– Здесь живёт семья, не было смысла развешивать амулеты.
– Как так можно обращаться с девушкой? – продолжила Полина.
Он вздохнул и, махнув рукой, ушёл в другую комнату.
– Если ты утверждаешь, что мы были знакомы раньше, как тебе не стыдно поступать так на моих глазах?! – добавила Полина вдогонку.
Двухкомнатная квартира была самой обычной – загромождённая мебелью, тёмная, с бежевыми обоями, тесной кухонькой и обилием подсохших растений на подоконниках. Когда Полина хотела набрать воды, чтобы полить их, Третий безапелляционно это запретил.
Девушка догадалась, что здесь погиб Урф Кристоф, адепт Воздуха и любитель поживиться в чужих домах. Третий какое-то время проторчал над выжженным пятном в центре ковра, потом задумчиво постукивая пальцем по подбородку, стал разглядывать обстановку.
– Что тыищешь? – раздражённо спросила Полина.
– То, чего здесь не было до Урфа.
– Я думала, он вор.
– Семья уехала в продолжительный отпуск, он здесь жил, а не крал.
Полина оставила его, ушла в спальню. Тяжёлые шторы, немытое окно, занимающая большую часть комнаты кровать. В этой семье ещё или уже не было детей. Массивный старый шкаф. Судя по вещам, дети уже повзрослели и уехали. Над кроватью огромный сувенирный веер, бежевое полотно и тонкая изогнутая ветка сакуры с распустившимися цветами на нём. Комод у кровати, бельевая корзина в противоположном углу.
– Веер, – сказал Третий, опёршись плечом о косяк. – Символика Воздуха.
Вдвоём они сняли его со стены. С обратной стороны он был небесно голубой. На ней прятались крепежи с зафиксированной верёвкой и сложенный длинный хвост из соединённых ромбов того же голубого цвета.
– Что это? – заинтересовалась Полина.
– Аппарат для близких полётов.
– Здорово, – оценила Полина. – Модель запатентована?
– Урф сам его собрал. Летать на нём сможет не каждый, веер скорее для того, чтобы немного помочь, он недоработан и не складывается, но Урфу был дорог. Он даже продумал, как спрятать его.
– И… мы тут ради веера?
Третий в обличье Сафи задумчиво покрутил веер, взвесил его в руке, повернул в кисти, словно собирался обмахнуться. Веер был тяжёл. Если его собственная рука могла выдержать такой вес, то тонкие пальцы Сафи не справились. Веер неловко вывалился. Третий не дал упасть – рефлекторно подхватил до падения на пол, но бумага с одной стороны отстала от крепления.
– Хрупкая конструкция… – вздохнул Третий. Губы Сафи разочаровано надулись. Аккуратная голова ещё раз повернулась влево-вправо, оглядывая содержимое комнаты. Зацепиться не за что. Ни фотографий, ни записок, ни безделиц, кроме веера, замаскированного под часть интерьера. Урф вёл себя как вор, уничтожающий улики пребывания, даже в квартире, которую снимал, или…
– Он прятал веер?.. То есть, он считал нужным прятать его от кого-то?
Голова Сафи повернулась на Полину. Глаза смотрели серьёзно. Указательный палец правой руки поднялся к губам и на секунду прижался к ним.
Полина замолчала.
Третий повесил веер на стену. Больше его ничто не заинтересовало. Он протянул Полине узкую руку Сафи. Следующее, что увидела Полина, была комната Сафи. По кровати разбросана одежда, одеяло сбуровлено, шкаф распахнут. Хорошо, что никто не притащился в гости и не обнаружил беспорядок и отсутствие хозяйки. Полина подошла к окну, чтобы удостовериться, что город не обыскивает толпа с факелами. Спать, несмотря на поздний час, отправились далеко не все, но и факелов было не больше обычного.
Третий заговорил шёпотом:
– Положу её на кровать. Ты – переодень её. Убери вещи в шкаф. И шевелись. Как закончишь – сразу к себе, слышишь?
Тело Сафи упало посреди кровати спящей куклой. Третий раздал указания и исчез. Полина поспешила к кровати – Сафи мирно дышала. Она была в порядке. Интересно, она спала всё время, что ей управлял Третий? Или бодрствовала, но ничего не помнила? Так просто не разобраться. Третий немало продвинулся в самообразовании, если, конечно, знал, что творит.
Странно. Что-то встревожило его? Или что-то не складывалось? Он исчез так поспешно…
Полина вынула шпильки из волос подруги. Блестящие чёрные локоны с шелестом рассыпались по подушке. С одеждой пришлось повозиться. Рукам не хватало силы. А ещё не хватало пальца. Казалось бы, подумаешь, безымянный палец, что им сделаешь? И тем не менее, правая рука стала уступать левой в ловкости. Полина насилу справилась с узкими джинсами, будто держащимися за ноги подруги. С меньшим трудом натянула на неё ночную рубашку. Запыхавшаяся, оправила на постели одеяло, подобрала разбросанную одежду и развесила на вешалки в шкафу, запирая дверцы. Закрыла дверь за собой и торопливо спустилась, налегая весом на перила.
Голова была тяжёлая, и глаза закрывались, сил оставалось лишь на то, чтобы переодеться во что-то свободное и заползти в постель. В спальне было умиротворяюще тихо. Прогулка выдалась короткой, но руки и ноги отяжелели от усталости. Полина как раз натягивала на грудь одеяло, когда дверь в её комнату отворилась.
Ещё плохо соображая, Полина приподняла голову – перекрыв тусклый свет снаружи, в комнату вошёл мужчина, сделал два шага и остановился. Полина чувствовала такую усталость, что незнакомец, вторгшийся в спальню, едва мог привести её в состояние, называемое «сна ни в одном глазу».
– Полина? – осведомился он низким голосом.
Бритый под ноль высокий мужчина в джемпере крупной вязки и пиджаке и с белой ухоженной бородкой.
Полина наконец осознала, что что-то происходит. Девушка села в постели. Блондин внимательно осмотрел её и не стал дожидаться ответа на заданный ранее вопрос.
– Собирайся. Маг прислал меня за тобой.
– Что? – выдавила Полина, пытаясь спрятаться за одеялом от внимательных глаз. – Куда?
– К людям, – вопрос не удивил мужчину. – В квартиру Мага.
Полина не знала, что сказать. Мужчина оставался на месте. Полина посидела немного с отсутствующим выражением лица. На выручку никто не спешил. Сафи спала без задних ног этажом выше. Стахий мог ничего не знать. О приезде Тимура ему бы сообщили сразу, но Тимур не приехал лично, так что, вероятно, старик мирно спал в своей спальне-кабинете. Полина не видела выхода. Пришлось проснуться, встать с кровати и начать собирать вещи.
Когда Полина переоделась за створкой шкафа в джинсы, блузку и натянула свитер, осталось сложить застиранный комбинезон, который она использовала как пижаму. Больше вещей не было. Надо же было взять с собой хоть что-то.
– А… – заикнулась Полина, держа обеими руками небольшой бумажный свёрток.
Мужчина жестом показал молчать.
– Я только доставляю тебя на место.
Двое спустились до самого низа башни, так никого и не встретив. Полина шла за необычным блондином. Приходилось поспевать за широким шагом. Мужчина уверенно шёл по направлению к выходу в город. Видимо все спали. В городе продолжалось брожение туристов. Они поздно вставали и отправлялись на боковую рано утром. Среди них Полина не замечала знакомых лиц, местные жители уже спали. Стахий, Захар, Корней, Чи и остальные старики вероятно видели уже седьмой сон, но и работник «Огонька», местного издательства, собирающийся по вечерам с читателями на стаканчик мохито и яблочко в карамели, успел отчалить, освободив самый большой стол в кафе, разворачивающемся на площади после заката. Не с кем и попрощаться…
Блондин сторонился адептов, сохранял дистанцию, в тесном переулке с неодобрением покосился на жонглирующего факелами молодого адепта Огня. Вполне естественно опасаться, что юнец с раскрашенной чёрным и красным физиономией запустит факел куда-нибудь не туда, Полина понимала озабоченность своего провожатого собственной безопасностью. Ещё она ничего не знала про магов. Стахий был слишком занят практической стороной её тренировок, чтобы просвещать её в отношении теории. Она даже не знала, в чём существенное отличие магов от адептов стихий. Захар что-то говорил, но замечание опять скорее носило практический характер. Боятся ли маги пожаров? В городе при Храме, например, совсем не боялись пожаров, даже непонятно, как до сих пор ничего не спалили. Расчёт был на адептов Огня и Воды, хотя справиться с возгоранием не менее успешно могли и умелые адепты Земли и Воздуха.
Уже за чертой города замёрзшая Полина с облегчением увидела поклонника Сафи. Парень вместе с Андреем патрулировал внешний периметр.
– Игорь! – позвала она, отставая от нетерпеливо обернувшегося провожатого. Игорь с лёгким удивлением подошёл ближе. Вблизи его лицо расслабилось, он узнал её. Глаза выразили вопрос.
– Передай Сафи, что меня вызвал Маг, и я не знаю, когда вернусь. Я не успела сказать ей сама.
– Ладно, – Игорь спокойно кивнул.
Полина растерянно кивнула на прощание. Больше сказать было нечего, они вроде не особо общались. Если бы не Сафико, вообще бы не здоровались. По-настоящему добры к Полине были Сафико, Захар и повариха Маша. Маша была сердобольная, Захар был врач и наставник, а потому обязан быть добрым. Так что доброй по велению сердца к ней была Сафи. Был ещё Стахий, но у него как будто всегда что-то было на уме… доброта с подтекстом.
Полина попятилась, будто рассчитывала, что Игорь всё же остановит её, не разрешит покидать город ночью, а утром как-нибудь вмешается Стахий… Но Игорь молча провожал её глазами, рядом с ним встал Андрей. Полина вдруг поняла, что глаза обращены не на неё, а на мужчину за её спиной. Его пальцы сжались вокруг локтя девушки, а потом… свет над стеной вокруг жилой части города вытянулся пузатым лекалом, входя в плотную стену, закручивая её, лица двух парней сдулись в маковые зёрна, выпали за материальный план, всё почернело, как от долгого любования солнцем. Вестибулярный аппарат чудачил, сообщал о вращательном движении, а потом Полину будто высадили из огромной сумки. Она зашаталась на неуверенных ногах, устояла. Глаза ослепли от яркого света. Локоть отсигналил, что на нём всё ещё держатся пальцы, но рука тут же была убрана. Полина выпрямилась, щуря глаза. Они вместе с провожатым оказались в незнакомой ярко освещённой прихожей с большим зеркалом.
Маг перемещался в пространстве не совсем так, как Третий. По времени и тот, и другой способ были экономичны, но ощущения были иные. Полина обернулась на своего спутника за дальнейшими указаниями – на неё смотрели насыщенно бордовые глаза.
– Что? – досадливо спросил мужчина низким голосом. Можно было подумать, он задет.
В прихожей стояло ростовое зеркало. Стараясь не смотреть, Полина повернулась к нему спиной и без дальнейших подсказок двинулась в гостиную. Если её вызвал Маг, нужно было поздороваться с Магом. Вот он. Сидит, окружённый подчинёнными, сверлит чёрными глазами пустоту. Что делать? Плана нет!
«Неужели моя жизнь теперь такая?» – с барабанящим сердцем думала Полина, идя по гостиной мелкими шажками.
Маг устроился в кожаном желтоватом кресле. На его коленях сидела фигуристая светловолосая девушка. Рядом на диване расположились ещё несколько молодых людей. У подлокотника, положив ногу на ногу, сидела лощёная шатенка с поднятым бокалом. Её брови были вздёрнуты, глаза сосредоточенно смотрели вперёд. Она пила белое вино. На диване сидело ещё трое, наверное, маги. Они не обращали внимания на остальных и оживлённо что-то обсуждали, жестикулируя и громко смеясь. Ещё на одном кресле сидел красавец Вениамин, Властелин чудищ. Он сцепил руки в замок и единственный оглянулся в сторону пришедших.
Маг убрал ладонь с шеи Эсфирь – и заговорил:
– Жако, а позднее не мог?
Мужчина, сопровождавший Полину, опустил голову и никак не отреагировал на провокационный тон.
– Когда я сказал сделать это? В пять? Точнее будет сказать в четыре. Что ты делал всё это время?
– Были дела в Бюро, – Жако говорил подчёркнуто ровно. – Их нельзя было отложить.
– Нет-нет-нет, – покачал головой Маг, – ты получил указания от меня и Леогарда. Чей приказ ты должен был выполнить первым?
– Твой, – тихо ответил Жако.
– Запомни это, – веско сказал Маг. Черные глаза сфокусировались на Полине.
Шатенка с бокалом вина, до этого с хитрым блеском в глазах разглядывающая отчитываемого Жако, тоже посмотрела на Полину, прошлась взглядом по следам от ожогов, заметила драную ушную мочку и обрубок пальца на правой руке. Полину охватил озноб, взгляд был физически ощутим. Полина не знала, куда от него деться. Заболело сердце. Заболела отнятая фаланга. Шатенка улыбалась.
– Ирена! – Маг раздражённо полыхнул глазами.
Полина вздохнула. Просто неприятно и одиноко, но не больно. Ведьма ослабила хватку. От её косого взгляда сила Воды не защищала. Первое практическое отличие магии от силы Стихий.
Ирена показала в улыбке зубы. На неё сверху вниз посмотрел Жако. Улыбка на её ухоженном лице потускнела, ведьма фыркнула и отвернулась. Полина выдохнула. Ирена сделала вид, что потеряла интерес, и отхлебнула из бокала.
– Слишком поздно, чтобы разговаривать, – Маг посмотрел на наручные часы. – Отведи её на кровать Прохора.
Полина смущённо оглянулась на Жако. Увидела только бритый затылок, не дающий объяснений.
Коридор протянулся перевёрнутой буквой «Г». По обеим сторонам длинного участка располагались двери. Крайняя дверь слева отличалась от остальных. Она блестела хромом, так как полностью была изготовлена из металла. В середине крепился круглый вентиль замка. Конструкция была такой, что дверь мог открыть любой, не имея ключа. Дверь была именно чтобы не выпустить того, кто внутри.
– Там кто-то есть? – испуганно прошептала Полина.
Жако равнодушно обернулся, не останавливаясь.
– Нет. Он сейчас в гостиной.
– Кто? – тупо спросила Полина.
– Вениамин.
Полина не поверила ушам.
Жако отвёл к последней двери коридора и открыл её. Полина зашла вслед за ним в просторную проходную комнату. У стенки напротив двери ютилась простенькая, по-походному сложенная койка. Ещё две двери были в противоположной стене, дальней от основного входа. Не самая приятная планировка, но Полина не знала, для какой цели предполагалась комната, она была пуста за исключением сложенной из подсобного материала койки – чуть ли не из коробок – и простого письменного стола, задвинутого в угол, так что одна дверь оказалась заблокирована.
– А где Прохор? – поинтересовалась Полина.
– Не знаю, – Жако раздражённо фыркнул.
– Я должна остаться здесь? – уточнила Полина, оглядываясь.
– Именно так сказал Маг, – Жако упёр руки в пояс. Ему не терпелось распрощаться.
– Ты тоже маг?
– Я? – искренне удивился Жако. – Я ведьмак! – от удивления он даже забыл, что хотел скорее уйти.
– Я не разбираюсь, – призналась Полина. – Я из мира людей.
Жако навёл указательный палец на бордовую радужку и повторил:
– Ведьмак.
– О, – поняла Полина. – И белые волосы?
Жако раздражённо покачал головой.
– Ясно, – Полина старалась звучать уважительно. – Леогард, о котором Маг упоминал, тоже ведьмак?
Жако снова удивился.
– Нет, он маг.
– Твой начальник?
– Он фактический начальник Расследовательного бюро в Эскамеруне… Мне нужно идти.
Ведьмак поспешно покинул комнату, не дав остановить себя следующим вопросом. Щёлкнул выключатель. Дверь плотно закрылась. Однако никакого замка. И никто не позаботился объяснить, где можно привести себя в порядок. Полина хотела в туалет, но выйти из комнаты в одиночку духу не хватало. Сколько было времени? Где-то третий час? У Полины не было ни часов, ни телефона. Голова тяжёлая как колокол. Полина с опаской опустилась на койку. Коробка под ней ненадёжно прогнулась. Полина поспешно легла, перераспределяя вес. Толку мало – койка просела. Чёртов Прохор. Он ведь дубль. Дубли владеют двумя Стихиями, обычно одной лучше, чем другой. По крайней мере, знаний Воздуха Прохору хватало, чтобы чуть парить во сне. Полина беспокойно возилась на неровной ненадёжной койке. Когда заснула, начало светать.
Июль, 15
– Вставай, – холодно сказал голос.
Полина перекатилась по расплющенным коробкам. Глаза отказывались открываться, мочевой пузырь болел. Полина разлепила веки, словно засыпанные песком, и внутренне вздрогнув, увидела Мага. Тимур нависал далеко наверху, как гора над альпинистом. Голова Полины лежала практически на полу, поскольку коробки окончательно расплющились. Надо сказать, даже в таком виде они были куда удобнее, чем ночью, пока Полина старалась их не раздавить. Теперь беречь было нечего.
Полина рассеянно села, берясь за короткостриженную голову увечной рукой.
Маг поморщился наверху.
– Как дела с головой?
Вопрос по меньшей мере звучал грубо.
– Ничего, – растерянно ответила Полина.
– То есть, память не вернулась.
– Не вернулась.
– Понятно, – Маг посмотрел куда-то сквозь пространство. – Стихии не моя область. Несмотря на то, что без обучения ты совершенно бесполезна, не считаю целесообразным оставлять тебя в Храме. Для начала тебя потренирует Эсфирь, потом Прохор. После я займусь поисками профессионала, не связанного с Храмом. Тебе всё ясно?
– Почему так важно, чтобы профессионал был не связан с Храмом?
– Это единственный вопрос?
Полина, подумав, кивнула.
– Тебя это не касается. Отправляйся завтракать.
Девушка тяжело поднялась. Маг убрался быстрым шагом. По дороге через коридор наконец обнаружился туалет. Существовать стало легче. Полина тщательно умылась и с мокрыми волосами пошла искать кухню. Пришлось пройти мимо зеркала, и покалеченная вновь постаралась не увидеть отражение.
У плиты трудился никто иной как Повелитель нежити. Полина немо уставилась в его спину. Он был занят. Одет просто, по-домашнему, майка и спортивные штаны. На сковороде шкворчало масло. За круглым столом сидело множество людей. Полина заключила, что все виденные ей ночью оставались тут же на ночлег. Кроме того за столом сидел светловолосый Жако и ещё какой-то атлетически сложенный молодой мужчина. Жако, увидев её, спешно поднялся и вышел из кухни. Полина мысленно пожала плечами. Можно подумать… не так уж она ему докучала…
Полина протиснулась за спинами троих непредставленных по именам мужчин к свободному месту.
– Здесь сидит Вениамин, – грубо сказал один из них, сероглазый и худощавый в чёрной рубашке и джинсах.
Полина неловко застыла за его спиной.
Повелитель нежити обернулся:
– Садись-садись.
Никто кроме Мага не ел. Вениамин успел приготовить только один омлет. Пока всходил новый, мужчина нарезал салями, сыр и овощи. Эсфирь с обожающей улыбкой любовалась Тимуром. Ирена рассматривала выкрашенные в чёрный ногти. Полина поднялась и протиснулась в обратном направлении.
– Я могу что-нибудь сделать? – предложила она Вениамину.
– Я не притронусь к еде, которую трогала она! – брезгливо заныла Ирена.
Полина потерянно замерла.
– Спасибо, – Вениамин тонко улыбнулся, – я справлюсь, не беспокойся.
– Сядь! – оторвавшись от омлета, велел Маг.
Пока Полина протискивалась обратно, у неё пропал аппетит. Она тихонько села, стараясь не привлекать к своей персоне внимания. Обидно. Полина тайком кусала нижнюю губу, чтобы не расплакаться. В Храме над ней не издевались. То есть, жрицы были недружелюбны, парни из дружины подшучивали за спиной… но… ох…
Вениамин поставил перед ней омлет. Полине кусок не лез в горло. На глаза просились слёзы. Когда она пыталась положить в рот кусочек омлета, из него вырывались подавленные булькающие звуки.
Прежде чем завтрак окончился, Маг встал из-за стола, за ним последовали все мужчины. Вениамин вышел с кухни, не притронувшись к еде. Уже от двери Маг напомнил Эсфири, чтобы она начинала занятия. Мужчины вышли один за другим, и дверь захлопнулась.
Ирена состроила гримасу Эсфири, указывая подбородком на Полину. Девушки синхронно поднялись и вышли из кухни с кофейными чашками. Полина медленно допила свой кофе и пошла к ним в гостиную. Они сидели на разных диванах, Ирена спиной к солнцу, поднимающимся за тюлем в окне. Полина остановилась в пяти шагах от Эсфири.
Женственное лицо с выразительными глазами наморщило лоб, губы надулись. Она была самой красивой из Жриц, самой привлекательной, даже манящей. Мнимая подружка Ирена скривила рот и стрельнула глазами, ловя взгляд Эсфири.
– Для начала помой посуду, – Эсфирь резко повернула гладкое лицо к Полине. Выражение на нём было совершенно искренним.
Полина подчинилась. Она не стала торопиться. Заодно осмотрела кухню. Тимур и Вениамин не держали запасов. Или всё слишком быстро кончалось благодаря многочисленным нахлебникам. Она собрала посуду со стола, помыла и высушила её и расставила по местам. Отряхнула скатерть и протёрла стол. Нужно было вернуться. Обе девушки в это время непринуждённо болтали в гостиной.
Полина встала посреди дверного прохода.
– Сделай нам ещё кофе.
После нового поручения у Полины не осталось сомнений, что учить её не будут. Она сделала кофе, а потом ещё постирала платье Эсфири, шёлковую ночную рубашку и носки Ирены. Сидя на коленях в ванне, она позволила себя беззвучно поплакать. Плевать! Покончив со стиркой, Полина закрылась в проходной комнате, забившись в уголок на сплющенных коробках. Не заметила, как заснула. Разбудили голоса вернувшихся мужчин.
Полина проверила рукой щёки – сухие. Поднялась и пошла наружу. Далеко не прошла.
– Как она справляется? – спросил Маг у кого-то.
– Ничего особенного… посредственный новичок…
Полина поджала губы. Расхотелось выходить. Вряд ли кто-то будет против, если она останется в комнате.
– Я рассчитывал на большее, – недовольно сообщил Маг.
Когда ониз ниоткуда возник в меньшем колене коридора, Полина напугано попятилась. Чёрные глаза смотрели пристально, рентгеном просвечивая плоть и кости, бередя свежие душевные раны.
– Мне не до капризов! – нетерпимо сказал Маг. – Либо ты выкладываешься, либо окажешься в государственной больнице. Я позабочусь, чтобы соотечественники за тобой не явились. Знаешь, как люди лечат больных амнезией?
Полина сглотнула. Слёзы уже было не удержать. Она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
– Отправляйся в комнату и тренируйся! – велел Маг.
Полина поспешила, куда сказано, не отнимая рук от заплаканного лица. Через несколько минут кто-то втолкнул в комнату кастрюлю с водой. Полина не стала смотреть кто. Слёзы не останавливались, всё лились и лились, она могла наполнить кастрюлю сама…
В тишине Полина почувствовала прикосновение. Коротко померещилась Сафи, но её здесь быть не могло. Полина открыла глаза – вода из кастрюли сложилась в надпись в воздухе: «Тренируйся».
Третий.
Полина вздохнула. Хотела упрекнуть его, что не доубил её, но не уверена была, что он услышит. Вода из кастрюли с готовностью поднялась столбом и забила фонтаном. Это уже была заслуга Полины. Простая канализационная вода слушалась, принимала задуманную форму и двигалась, куда велено. Канализационная, неприрученная и неготовая к сотрудничеству вода. Полина просто не знала, как дальше тренироваться. Учиться задерживать дыхание не доставало места… хотя…
Жидкость из кастрюли пристала к протянутой руке и перебралась на голову, беря её в кокон. Полина спала днём, так что протренировалась глубоко за полночь. Лучший результат составлял… Полина не знала сколько, потому что часов у неё не было. Она остановилась не потому, что задыхалась, а потому что хотела спать. Результат приободрил её, но всё-таки недостаточно, чтобы спокойно заснуть.
В темноте не отпускали обиды. В голове прокручивались слова Ирены и Эсфири. Полина придумывала, что могла бы им сказать, но и сама не особенно верила, что фантазии имели притязания на реальность. Что может новичок противопоставить спевшимся ведьме и Жрице Стихий?
Июль, 16
Утром болела голова. То ли переборщила с задержкой дыхания, ведь инструктора с секундомером рядом не было, то ли просто последствие слёз и унижения. Полина заставила себя встать и натянуть свитер. Боль пульсировала где-то за левым глазом. Девушка обулась и пошла умываться. Она как раз споласкивала виски холодной водой, когда дверь открылась, и в щель заглянула бритая, но тем не менее белая голова Жако:
– Тебе нужно отдельное приглашение?
Полина ойкнула и поторопилась на кухню. Мага и Эсфири ещё не было, зато Вениамин уже стоял у плиты, а остальные сидели вокруг стола. Ведьма Ирена крутила в пальцах с острыми ухоженными ногтями серебряную вилку. Ногти отражались в серебре пузатого кофейника, вытягиваясь и извиваясь в неверном отражении. Или, может, как раз-таки верном? Полина протиснулась на своё прежнее место.
– Такое ощущение, что этих монахов из Храма снабжает Армия Спасения… – пробормотал один из магов. У него была характерная черта говорить левой стороной рта, русые волосы отросли и топорщились на затылке, задевая воротник клетчатой сине-красной рубашки, возможно он их умышленно отращивал, но пока выглядело так, словно он просто пропустил плановую стрижку.
– Какое значение имеет одежда? – вдруг философски заметила Ирена, рассматривая качественно накрашенное отражение в вогнутой части серебряной ложки. – С таким-то лицом…
Маги без стеснения рассмеялись.
Полина была вся красная, когда явился Маг. За ним хвостиком семенила на каблуках обожающая Эсфирь.
Маг посмотрел на окружающих только когда перед ним поставили омлет и тосты. Чёрный взгляд медленно поднялся и остановился на спине Вениамина. Вениамин что-то почувствовал и обернулся, забыв о шкворчащей сковороде. Полина заметила выражение его лица: губы плотно сжаты, подбородок чуть отвис, глаза честные и какие-то… скорбные. Как у ребёнка, который чувствует, что будет наказан.
– Я что, каждый день это должен есть? – Маг приподнял двумя пальцами край тарелки, демонстрируя названному брату пышный омлет. Он не кричал, но голос его звучал страшно.
Вениамин взволнованно дышал, грудь под майкой заходила, а так ни звука. Не смел перечить главному Магу. Маги за столом равнодушно предоставили Тимуру сцену, сами они Повелителя нежити не травили, но не собирались отказывать в удовольствии Повелителю магов, только ведьмак Жако неодобрительно опустил лицо. Его приятель, атлетически сложенный русоволосый Хельмут тронул его за локоть, и выражение неодобрения развеялось, прежде чем Маг обратил на них внимание. Тем не менее Маг глянул на них с подозрением, однако сейчас его заботил омлет.
Тимур оттолкнул тарелку. Она сдвинулась на двадцать сантиметров и остановилась у всех на виду. Вениамин заморожено повернулся обратно к плите. Выключил сожжённый омлет и беспомощно застыл.
– И конечно жрать больше нечего, – уверенно констатировал Маг. – И смотаться за жратвой никто, кроме Прохора не в состоянии!
Теперь Жако явственно поморщился.
– Собирайтесь! Некогда…
Маг раздражённо встал из-за стола и вышел. Остальные привычно потянулись за ним. Вениамин застыл перед плитой, опустив голову. Полина с опаской посмотрела на него и дотянулась до нетронутого омлета. Она не ела со вчерашнего утра, в организме начался обстоятельный процесс пожирания себя изнутри. Девушка поспешно принялась есть, пока никто не смотрит.
Вениамин обернулся. Голубые глаза удивлённо распахнулись, брови поднялись. Он молча сел напротив, упёр локти в столешницу, взял себя за голову и устало улыбнулся. У него была детская улыбка, открытая, добрая. Повелитель нежити сцепил руки в замок на голове и провёл ими от лба к затылку, ероша пшеничные чистые волосы. Когда его глаза встретились с глазами Полины снова, в них промелькнул кошачий янтарный. Он собирался что-то сказать, когда из прихожей долетел крик Мага:
– Венька! Венька! Иди сейчас же сюда!
Вениамин поспешил на призыв, так ничего и не сказав. Полина торопливо покончила с омлетом и поспешила найти укрытие.
– Куда? – Маг поймал за шиворот у двери чулана. – Остаёшься тренироваться! Никакой работы вполсилы, слышишь? – он нагнулся к самому уху. – Не рассчитывай вернуться в Храм. Никаких больше нянек! Будешь делать то, что я скажу. Поняла?
Полина вынужденно кивнула. Маг выпустил ворот свитера. Девушка потрогала рукой передавленное горло. Маги один за другим прошли на лестничную площадку, как мимо пустого места.
Прохор застал Полину плачущей на коврике в ванной. Она сначала тренировалась, как было велено, но потом слёз стало слишком много.
– Мда, – протянул Прохор. Рассечённое шрамом лицо перекосилось брезгливой гримасой. – Сколько сырости… – сказал адепт Огня.
Полина прижимала кулаки к лицу и шмыгала носом. Хорошо по внешности не прошёлся.
– Чего здесь… сидишь?
– А? – удивилась Полина, наматывая сопли на рукав. – Трени…трени…руюсь…
– Оно и видно.
Прохор внимательно посмотрел на девушку. Она как раз начала икать.
– Маг не объяснял, зачем так быстро тебя из яслей изъял? – Прохор оторвался от косяка и пошёл куда-то.
– Нет, – икнула Полина, поднимаясь с несвежего коврика. Ванной пользовалась в лучшем случае дюжина человек, что делало её почти общественной.
– Прям из Храма и в суровый взрослый мир… – невнятно пробормотал Прохор себе под нос. Он встал в проходной комнате, уперев руки в бока. – Мои коробки! Кто их сломал?!
Перекошенное яростью лицо упёрлось в Полину.
– Я, – блёкло призналась Полина.
– Зачем?! Ты что, не видела, что там коробки?! Куда ты полезла?!
– Меня Маг отправил…
– Ты не могла ему сказать, что это не кровать, а коробки?!! – вспылил Прохор. – Думаешь, он часто бывает в этой комнате?!!
– Не знаю… я думала, он спец…иально…
Прохор моментально потерял запал и хмыкнул:
– Вообще мог. Ладно. Я отходчивый.
У Полины отлегло от сердца. Она икнула и улыбнулась Прохору.
– Чего лыбишься? – адепт-дубль сдвинул брови.
Полина избавилась от улыбки и спросила:
– А где т…ты был?
– На задании, – Прохор на корточках копался с койкой. – Маг велел проверить кое-что…
Мужчина посмотрел на лицо Полины с распахнутыми глазами и ртом и уточнил:
– Третий давно не давал о себе знать. Маг отправил меня в одно закрытое поселение адептов Огня, чтобы убедиться, что у них никто не пропал.
– И что… же?
– Все, к счастью, на месте. Они обещали обратиться, если потребуется помощь. За последние две недели я побывал в четырёх деревеньках. Остальные проверили маги из Расследовательного бюро. Все на месте.
Полина закусила нижнюю губу.
– Что это з…атишье значит, по-твоему?
– Шут его знает… – Прохор пожал плечами, – не знаю… должна быть логика, только я её не вижу. Может, охотится за одиночками… но тогда в газетах бы написали.
– А… может одумался? – с надеждой предложила Полина.
– Может, – легко согласился Прохор. Он сложил постельное бельё аккуратной стопкой. – На, постирай.
Полина испытала дежавю.
– Ну же, – поторопил Прохор. – Воспользуйся силой.
Ничего не оставалось. Полина взяла бельё и пошла в ванную. Только вчера она занималась здесь общественно полезным делом, и сегодня снова…
– Ты ведь не новичок, – Прохор возник за плечом, как чёрт из табакерки. Полина вздрогнула и упустила основную нить смерча. Бельё шмякнулось на дно ванной, во все стороны полетели капли.
Прохор отшатнулся от брызг и с ухмылкой спросил:
– Перестала икать?
Полина со смешанным чувством кивнула.
– Тогда достирывай и пошли за полуфабрикатами. В холодильнике шаром покати. Ты просто не представляешь, каким злым может быть Маг, когда дома нечего жрать…
У Прохора были свои ключи. Он запер дверь и показал Полине на лифт. Верно. Внутрь она попала нетрадиционным способом. Площадка на воле оказалась просторной и опрятной. На полу плитка, стены белоснежные. Дверь лифта взята в хромированный короб. Лифт зажигал ободки вокруг кнопок с цифрами, услужливо показывая, где в каждый момент находится кабинка. Квартира Мага располагалась на последнем, двадцатом этаже. Удивительно, что на первом не оказалось консьержа. У Прохора была своя машина, простой отечественный седан чёрного цвета. Прохор, как наверху в случае с лифтом, указал Полине, куда двигаться, сделав рукой замах как в боулинге.
Берёзы чуть шелестели от ветерка ленивого летнего дня. На улице было безлюдно. Несколько женщин и детей ковырялись на площадке невдалеке.
– Как соседи относятся к такому количеству гостей?
Прохор выруливал с парковки, почти высунув голову в окно.
– Никто не жаловался… Вообще Маг накладывал заклинания на квартиру, охрана, звукоизоляция… Соседям не на что жаловаться, никаких беспокойств…
В огромном магазине размером с авиаангар Прохор смёл в тележку все полуфабрикаты и овощные смеси, какие только были.
– Вроде в холодильник должно влезть…
Полина ходила за дублем хвостиком. Это хоть не засчитывалось за тренировку? Прохор расплатился, а дальше Полине пришлось ему помогать. Неизвестно, как оно там с холодильником, но в багажник запасы не влазили. Прохор нагрузил заднее сидение и ещё добавил свёрток Полине на колени.
– Ты – сирота, – без лишнего такта напомнил Прохор.
Он перетаскивал пакеты с продуктами из машины в квартиру на верхнем этаже. Полина сторожила у машины. Адепт-дубль отпускал реплики со значительными паузами на подъём и спуск на лифте.
– …теперь тебе ничего не остаётся кроме как приспосабливаться…
– …думай, как устроить жизнь с большим комфортом.
– …думаешь, у тех двух больше оснований на безбедное существование?
Прохор вручил Полине две буханки хлеба и батон, подхватил последние три пакета и захлопнул багажник, не прикасаясь. Полина удивлённо вскинула глаза, Прохор заговорщицки подмигнул. Здорово, должно быть, быть дублем.
– Разве Эсфирь… не спит с Магом? – смущённо спросила Полина в лифте.
– Спит, – подтвердил Прохор. На взгляд Полины слишком громко. – Уже третий месяц. Некоторые думают, любовь. На самом деле, он просто слишком занят поисками Третьего. Она ему приелась, она величина временная, а ты константа. Можешь предъявлять претензии, это ведь Магу нужно, чтобы ты была здесь, а тебя всегда примут в Храме.
– Спасибо, – с чувством поблагодарила Полина.
– Не благодари пока, – велел дубль. – Есть ещё идея, как облегчить твою жизнь…
Прохор не стал объяснять. Полине не терпелось узнать, но она не смела расспрашивать. Ушедшие с утра за покупками Ирена и Эсфирь успели вернуться и над чем-то смеялись в гостевой спальне, где обычно ночевала ведьма, обе не торопились выходить, пока Мага всё равно не было дома. Прохор тем не менее стал молчалив. Полина помогала разложить продукты по местам.
– Сделай сухарики, – распорядился дубль, – я сварю… – он внимательно посмотрел на куриную тушку, словно ждал от неё подсказки, – суп.
Полина повиновалась.
– Чем-нибудь ещё помочь? – девушка пересыпала поджаристые сухарики в глубокую тарелку.
Третий не беспокоил, видимо, происходящее не интересовало.
– Порежь овощи.
– Хорошо.
Полине нравилось, что Третий оставил её в покое. Без его голоса в голове, без проступающих где ни попадя слов было легче, прозаичнее и оттого спокойнее.
– Ты идёшь по пути совершенствования? – вдруг поняла Полина. Прохор помешивал кипящий суп, карие глаза глянули удивлённо.
– Я же дубль. Меня начали усиленно тренировать, прежде чем я мог принять какое-либо решение, – снисходительно пояснил Прохор. – Меня учили защищать главный город Стихий…
– Чем пахнет?
Полина вздрогнула.
За пришедшими захлопнулась дверь. Маг в один момент оказался за плечом Прохора и снова втянул воздух носом.
– Ещё не готово, – невозмутимо сказал Прохор.
– Что она? – Маг кивнул на Полину. – Тренировалась, когда ты пришёл?
– Не уверен, – вдруг заявил Прохор.
Лицо Мага посуровело. Полина стояла пригвождённая его взглядом к полу.
– Вода – не моя Стихия. Она чего-то стирала в ванне, но мне это непонятно. Боевые приёмы я бы ещё смог оценить.
Взгляд Мага сместился.
– Здесь есть ещё один адепт Воды.
Ирена и Эсфирь как раз стояли у входа на кухню и ещё не понимали, о чём речь.
– Пускай потомится, – Прохор накрыл суп крышкой и выключил плиту.
– Эсфирь, – позвал Маг, – в гостиную… Надо много воды?
Прохор покачал головой.
– Профессионал утопит стаканом. Им хватит таза.
Маг кивнул, глянул на кого-то из частых гостей. Двое наперебой поспешили в ванную исполнять распоряжение, принесли два пластиковых таза, расплёскивая на ходу воду.
Эсфирь казалась невесёлой. Маг небрежно повёл пальцами.
«Защита от воды», догадалась Полина.
– Решил устроить конкурс мокрых футболок? – накрашенные губы Ирены расползлись в улыбке. Ведьма просунула руку из-за его спины и положила на грудную пластину. Маг не обращал внимания. – Мы ведь знаем, кто победит.
Да. Вряд ли кто-то здесь хочет увидеть Полину в мокрой футболке. Эсфирь родилась адептом… Ей достались внешность, дар, обучение с детства. Полина поняла, что утопит её без помощи Третьего хоть в напёрстке воды.
– Начинай, – распорядился Маг.
Он стоял на месте, Ирена, пользуясь возможностью, трогала ладонью его грудь.
Сумасшедшая озабоченная…
– Подождите! – неожиданно потребовала Эсфирь.
Лощённая блондинка с уложенными локонами в коротком облегающем платье цвета кофе со сливками поджала длинные ноги в коленях, закатала отсутствующие рукава и начала «разогревать» воду в ближнем тазу помешивающими движениями. Вода едва подчинялась.
Полина стояла, чуть подавшись вперёд корпусом. По рукам от кончиков пальцев проходилась вибрация, как по онемевшему телу. Не нужно было принуждать Стихию к действию, наоборот, требовалась концентрация, чтобы сохранять неподвижность. Даже если бы Эсфирь могла, вода не собиралась ей подчиняться.
Полина вопросительно глянула на Прохора, отчего-то знала, что прочитает, что делать, по его лицу. С трудом отвлеклась от рубца шрама. Уголок окружённых щетиной губ поднялся, собирая складками щёку, влажно блеснул зуб, глаза-щёлки смотрели шкодливо, тепло.
Девушка не стала ждать официальной отмашки Мага. Вода из двух тазов выскочила пружиной, соперница была небрежно проглочена, свёрнута в бараний рог, скомкана и брошена на полу.
– Тихо-тихо! – донёсся голос Прохора.
Полина на автомате вернула воду в тазы.
Эсфирь в промоченном потемневшем платье лежала в позе эмбриона спиной к наблюдающим. Веня, Жако и Хельмут поспешили к ней. Маг не шелохнулся. Эсфирь лежала без движения. Мужчины припали вокруг на колени. Хельмут приложил два пальца к горлу. Все молчали.
– Жива.
– Думаю, ей больно, – равнодушно оценил Прохор, – как «крапивка» по всему телу… Полина, это не спортивно. Ты разве не знала, что она неспособна управлять неприродной водой?
– Откуда?
– Она не показывала тебе приёмов?
– Нет.
Маг снова сверлил глазами, теперь недовольство было направлено не на неё, Полине не было страшно.
– Ты сказала, что она ничего не умеет. Посредственный новичок.
Маг говорил очень тихо и страшно. Ирена отцепилась от него и скрылась от греха на кухне. Эсфирь едва ли слышала Мага. Полина обошлась с ней без жалости.
Маг перестал смотреть на свою любовницу.
– Ты сможешь тренировать её?
Прохор без обиняков покачал головой.
– На этом уровне – нет.
Маг опустил взгляд, над чем-то задумался.
– Вообще странно, – вдруг заметил Прохор. – Такой высокий уровень практики при незначительном знании теории. Её должны были учить раньше. Но если она забыла теорию – сколько же надо было доводить до автоматизма практику, чтобы уметь так? Ты ведь проделала всё без рук…
Полина польщено зарделась. Захар приписывал её «безрукие» умения длительному пребыванию в парализованном состоянии.
– Ладно, – решил Маг. – Оставим решение до утра. Пока поужинаем. Венька, пойдём.
Веня неуверенно посмотрел на девушку, замершую на полу.
– Венька!
Второй вяло поднялся и пошёл на голос.
Идя в трёх шагах следом, Полина заметила странное. Маг механическим привычным жестом поднял руку и почесал Повелителя Нечисти за ухом. Венька принял, как должное.
Суп разливал Хельмут. Маг был привычно недоволен, но сегодня недовольство не изливалось на окружающих. Маг молча ел. И Венька ел со всеми вместо того, чтобы торчать за плитой. И Ирена держала свой ядовитый язык за зубами.
– Нам ночевать на полу? – уточнил Прохор после ужина.
Маг вынырнул из задумчивости.
– Для тебя задание. Вернёшься утром.
Июль, 17
С самого утра было душно. Повторный июль соответствовал себе до последнего градуса. Синоптикам-магам по понятным причинам не приходилось гадать на погоду, они считали своим долгом сравнивать данные канувшего в никуда лета с наступившим день за днём, и данные совпадали. Отчёт от них можно было увидеть утром на столике для почты в прихожей. Почта бралась невесть откуда, в ней выделялся кокетливый сиреневый листок, размером с блокнотный. Полина остановилась у столика, идя завтракать. Цветной уголок выступал из плотной стопки узких конвертов. 17 июля было 29 градусов Цельсия, и нынешнего 17 июля было 29 и так же душно. Полина вздохнула. Она не потела из-за недостатка веса, но чувствовала себя скверно.
В этот раз не одна она страдала. Простые маги двигались вяло, глаза были мутными, лишёнными интереса к жизни. Прохор, наоборот, цвёл. Он приехал перед завтраком, не рассказывая, куда уезжал ночью, и теперь уничтожал еду со скоростью лесного пожара. Жако неодобрительно посматривал на него.
– Что надумал? – спросил дубль у Мага, словно разговор не прерывался. В обросшем щетиной рту исчезла половина бутерброда с сыром. Маг был мрачен, держал руки перед собой на столе сжатыми в замок и смотрел поверх них чёрными глазами.
– Следов нет. Нечем руководствоваться в поисках.
– Ты… всё ещё говоришь об учителях Полины?
– Нет, – Маг удивился, – я о Третьем. До следующего эпизода делать нечего. Главное не проследить этот эпизод.
– Тимур, – Хельмут перестал обмахиваться записной книжкой, – мы объездили чёртову кучу поселений, всем оставили номер для связи, если они не сумасшедшие, они позвонят!
Маг высвободил правую ладонь из замка и показал Хельмуту затихнуть. Начавший вставать молодой сыщик сел обратно за стол.
– Поселения большие? – еле слышно спросила Полина, рассчитывая, что кто-нибудь услышит, и, может быть, посчитает нужным ответить.
– Не очень, – оценил Хельмут.
– Они не могут пропасть целиком?
Маг перевёл тяжёлый взгляд на неё.
– Думаешь, он способен уничтожить поселение своих адептов?
– Думаю, да.
– Не физически, – Маг искривил плавную линию губ. – Думаешь, мой брат сможет уничтожить несколько десятков своих людей? Просто так? Ни за что?
Полина вспомнила остряка, надевавшего её лучшую подругу, как костюм. Он мог прятаться и играть вечно, пока не привлекал внимания Мага. Он слишком боялся своего старшего братца, чтобы так злить его, и слишком любил свободу и игры.
– Нет, – сказала Полина.
Маг удовлетворённо кивнул.
– Тем не менее, – произнёс он, – хочу, чтобы вы повторно проверили поселения, которым тяжело связаться с внешним миром. Среди вас нет адепта Земли, но постарайтесь справиться.
Прохор кивнул.
– Поселения адептов привлекают нежить. С вами поедут Жако и Хельмут. В случае необходимости сможете сразу принимать меры по расследованию.
Сыщики хмуро переглянулись.
– Сколько даёшь времени? – спросил практичный Прохор.
– Десять дней. Отправляйтесь.
Путь был не так прост. Транспортная система была умышленно несовершенна, чтобы затруднить путешествия между значимыми локациями. Чтобы реже воевать. Для Мага препятствий не существовало. У него была очень дорогая машина, и он швырял её через пространство вместе с пассажирами, как заблагорассудится. Полина залезала на заднее сидение в полной уверенности, что чудес ждать нечего. Скачок в пространстве можно было не заметить, машина просто ехала и ехала, Полина сообразила, что произошло что-то экстраординарное, когда пейзаж за окном из обустроенной городской среды беззвучно и резко одичал до рыжей и голой равнины. Маг не повёл и глазом, и остальные: Веня и Прохор, не придали произошедшему значения.
Через полчаса после отправки Прохор с Полиной оказались на автосвалке, расположившейся вдоль дороги на пустынной песчаной пустоши. На свалке будто никто не работал. После кондиционированной прохлады машины было так жарко, что хотелось открыть форточку, жаль, что уже были снаружи.
Любопытный Прохор пошёл на разведку. Полина осталась ждать на солнцепёке, мучась от жажды. Разбитые кузовы блестели, слепя глаза. Они были так раскалены, что годились для жарки яиц. Полина закрывала козырьком ладони глаза. Сыщики должны были появиться, но что-то не торопились. Прохор вышел со свалки, скаля зубы. Рубашка небрежно висела скрученная на голом плече. Под выпуклой, брутально волосатой пластиной груди был ещё один значительный шрам. Он выделялся на загорелой коже нежно-розовой полосой. Дубль Огня и Воздуха был так загорел, словно отдыхал у моря. К сожалению, у Храма не было никакого моря. Только речка Гость, озеро и небольшой пруд в лесу. Полине очень хотелось в воду, в холодненькую, погрузиться с головой…
– Не торопятся, – Прохор продолжал скалить зубы. Казалось, шрам, тянущийся через переносицу, вот-вот лопнет, как нарыв.
– Куда ты ездил ночью?
– В Храм.
– Зачем?
– Отвозил Эсфирь.
Полина потеряла интерес. Прохор прицыкнул языком, озадаченно глядя на пустую серую ленту дороги, парящую и дрожащую под пекущим солнцем.
– Откуда у тебя шрам? – в лоб спросила Полина.
– Какой? – Прохор неподдельно удивился.
Полина смутилась, но всё же указала рукой.
Прохор потрогал лицо, будто не знал, что с ним что-то не так.
– Ах этот, – лицо дубля расслабилось. – Всё время о нём забываю – ремесло у меня опасное… раз уж разговор зашёл – что случилось с твоим безымянным пальцем?
Полина посмотрела на правую руку.
– Я не помню.
Прохора ответ устроил.
– Знаешь, Маг может его восстановить. На вид не отличишь. Он не предлагал?
– Нет.
– Ну тогда извини.
Полина вздохнула.
– Я очень, очень хочу пить.
– Я не успел ничего взять.
Полина вздохнула снова.
– Люди обходятся без воды трое суток, и ты обойдёшься…
– Уууу…
– Не ной, – цыкнул дубль. – Сегодня вечером будем в поселении Воды, с тобой всё будет в порядке. Вот мне надо прогреться…
Полина развела руками.
– Прогревайся, пожалуйста.
– Да, кстати, – Прохор полез в карман брюк. Полина приняла маленький тюбик. – Тебе подружка велела передать.
– Сафико? Спасибо.
– Мазь от ожогов. Или для ожогов. Я невнимательно слушал. Она была в красивом платье.
Почему Третий в него не вселился? Им было бы интересно вместе.
– Я думала тебе нравится одна Жрица…
Прохор кивнул:
– Алмаз. Я собираюсь на ней жениться.
– А она знает? – Полина, не сдержавшись, хмыкнула.
– Знает, – кивнул Прохор, с прищуром глядя вдаль. – Я делал предложение.
– Что она? – сменила тон Полина.
– Отказала. Ничего. Пускай пока подумает.
Сыщики подъехали не раньше, чем через двадцать минут. У Полины перед глазами плясали зайчики. Сердобольный Хельмут дал глотнуть из своей фляги, и поездка продолжилась. В джинсах было очень жарко. Ноги прели, и ожоги зудели, неприлично хотелось чесаться.
Машиной управлял Жако. Древняя вишнёвая девятка катилась по пустой пыльной дороге. Получивший сообщение от Мага Прохор старательно, как человек редко берущий в руки письменные принадлежности, переносил список на бумагу. Там, куда лежал путь, нельзя было зарядить технику.
Машина числилась на балансе Эскамерунского Расследовательного Бюро, использовалась для прикрытия в человеческих городах. Как поняла Полина, какой-то начальник – Леогард отдал её им, потому что не жалко. Снаружи она была исключительно неприглядна, но вся начинка была переработана магами, так что ехало ведро гладко, без поломок.
– Ты неправильно одета для путешествий, – прокомментировал Прохор после длительного наблюдения.
– Я ношу вещи по принципу, что дали, – фыркнула Полина. – У меня ничего нет. Эти джинсы, блузку, свитер и кеды мне подруга подарила.
– Нужно было намекнуть Стахию, – Прохор не впечатлился тяжестью положения. – Пока не намекнёшь, он будет старательно не замечать, что тебе что-то надо.
– Буду иметь в виду.
– Теперь ты его не скоро увидишь…
– Ох же ж, твою мать, – полуцензурно вздохнул Прохор на месте.
Пустынная равнина перешла в гористую местность. Какое-то время удавалось ехать, но машину всё-таки пришлось оставить. Небо успело посереть, но мужчины решительно продолжили путь. Действительно, добрались ещё до наступления ночи, на небо успела взобраться лишь яркая Венера.
Полина устала и по-прежнему хотела пить. Мужчины остановились у невысокого водопада, единственного источника воды на многие километры, все трое были мрачны. Им доводилось прежде бывать здесь, они знали, куда идти. Прохор показал на сплошную стену воды.
– Там скользко. Разувайся и иди первая. Твоя Стихия.
Полина послушалась. Сняла кеды, засунула в них носки, перевязала шнурки и повесила через плечо.
– Чтобы… нужно… слева! – Прохор перекрикивал шум воды. – Слева!
Полина не так уж стремилась не промокнуть, но пошла в указанном направлении.
Ноги не соскальзывали с чёрных камней, влага наоборот помогала стоять крепко. Чего не скажешь о мужчинах. Сыщики пользовались магией, Прохор активно эксплуатировал Воздух. Полина добралась до водопада по глади и остановилась, чтобы отвести воду в сторону.
– Что ты делаешь?
Полина вздрогнула от неожиданности, но удержала струящееся полотно.
Из темноты смотрело невысокое бесполое существо почти без волос со слепыми голубыми глазами. На покатых плечах держалось бесформенное тёмное одеяние, скрывающее фигуру до ступней.
Жако подоспел первым.
– Мы пришли по распоряжению Мага. Убедиться, что у вас всё в порядке.
– Мы не подчиняемся Магу, – серые впалые щёки раздулись и опали.
Жако разозлило замечание. Подоспевший следом Хельмут перенял его выражение лица.
– Здесь адепт Воды. Он преодолевал пустыню весь день. Не пустите его на порог?
Полина удивлённо оглянулась на спутников. Какая удивительная забота, и какая неожиданная.
Слепец недовольно пожевал губами, посмотрел на Полину кажущимися слепыми глазами.
– Входите.
В пещере за водопадом было темно. Ослепнуть при такой жизни немудрено. Сообразительный Прохор держался одной рукой за плечо Полины. Сыщики пользовались магией – подсвечивали чем-то, но часто оскальзывались и чертыхались к неудовольствию поводыря. Полина шла на звук источника, ориентироваться было несложно, сложно было заблудиться, но сыщики предпринимали попытки.
Поселение пряталось глубоко. Тяжело связаться с внешним миром – Маг говорил это не напрасно. Кажется, адепты вообще не хотели связываться с внешним миром. Пустошь, водопад, спуск. Километры и километры и ни души.
– И… так… у вас никто не пропадал? – решила нарушить молчание Полина. – Никаких происшествий?
– Сестра старейшины умерла, – спокойно сообщил поводырь. – Это ещё полвека назад не было бы удивительно.
– Значит, от старости?
– Да, ей было где-то сто сорок, в последнее время часто жаловалась на здоровье.
– А вы могли не заметить, если кто-то пропал?
– Не-е-ет, – поводырь рассмеялся. – У нас все на виду.
Пологий спуск продолжался. Пальцы Прохора больно сжимали плечо, и становилось ясно, что адепту-дублю стоило волевого усилия пойти на это.
Полина раздувала ноздри и лёгкие, вдыхала холодный сырой воздух. Это был не спуск. Погружение. Пальцы впивались в ключицу. Холодно. Вода под ногами хлюпала. В сырости и холоде обещал захлюпать нос, и Полина удивилась, когда первым зашмыгал не её. Поводырь едва различимо хмыкал, слушая, как раскисают те, кого природа не соблаговолила создать в гармонии с Водой. Когда на стенах хода засветилась синеватая испарина, Прохор держался за Полину обеими руками.
Синяя испарина вернее всего имела биологическое происхождение, на глаз определить затруднительно. Люминесценция не давала много света. В какой-то момент стало возможно различить руку ведьмака – он поднёс её к стене, словно проверяя свет на ощупь.
– Что это? – услышала Полина собственный голос.
Ноги продолжали идти. Поводырь впереди как-то коварно хмыкнул, и стало понятно, что что-то будет…
Нет, Полина далеко не сразу распознала прикосновение – нечто будто обняло под коленями. Прохор ахнул, и Полина среагировала на инстинктах. В следующий момент вода сомкнулась над головой, пятно голубого света проступило в десятках метров впереди, со дна шло чёрное архипугающее чувство глубины. Полина, хоть и затруднялась прежде плавать, развернулась к Прохору. Удар о воду заставил его отпустить руки. Тёмный силуэт застыл в воде, не предпринимая попыток поплыть. Адепта Огня словно не о воду приложило, а шарахнуло током. Полина отвела от Прохора воду, оставляя в чём-то вроде воздушного пузыря – адепты Огня плохо переносят плавания, и Прохор не был исключением. Полина поймала одну из крепких на вид, но беспомощных рук, и потянула к свету впереди. Под пузырём мелькнуло юркое тельце поводыря. Они – двое, причастные к Воде, – убыстрились. Тренированные тела магов ещё оглушёно висели под местом погружения.
– Тащи его, – донеслось до Полины. – Я помогу этим.
Полина поняла, что слышит поводыря. Она оглянулась – Жако дёрнул головой, глаза ведьмака встретились с её, он одёрнул Хельмута и мощно загрёб руками, погружаясь глубже и одновременно проталкивая себя вперёд. Не потопнут.
Полина с грузом оказалась в голубом пятне света через двадцать секунд. Голова выскочила на поверхность, Прохор за спиной шумно вдохнул, Полина потянула его на каменный берег, забывая, что уступает в весе.
Полость в горной породе была в высоту метров десять, а в ширину пятьдесят, вся площадь потолка здесь была покрыта голубым налётом. Нельзя было различить цвета предметов, но всё было видно. Адепты выбрались из круглого колодца. За секунду свободного плавания Прохор успел промокнуть. Дубль тяжело дышал и подозрительно смотрел на синий потолок. Ему было не по себе. Полина отряхнула его ладонью, влага собралась тонкими волнами и слетела на вечно-мокрый чёрный камень брызгами. Чем суше становился дубль, тем заметней оправлялся.
Двое адептов стояли, держась за руки, когда маги резко вынырнули из колодца, с надрывом делая долгожданный вдох. Мужчины вползли на камень, обдирая локти, выплёвывая воду. Хельмут захлёбывался кашлем, Жако упёр мокрую белую голову лбом в чёрный валун… За ними, невозмутимо улыбаясь и держась прямо, вышел лысый поводырь.
– Пойдёмте, – он махнул в сторону неприметной расщелины, и пошёл туда, сведя за спиной руки.
Полина глянула на лежащих на камне магов и пошла первой. Прохор плёлся следом без энтузиазма, низко свесив голову и неприветливо поблёскивая глазами из-под бровей. Новый ход также шёл под уклоном. И Прохор шёл, как ослик на верёвочке, казалось, вот-вот начнёт упираться.
Новая полость была больше, покрывавшая пол сантиметров на пять вода была тепловатой. Босые ноги снова захлюпали – какое-то детское воспоминание о речной мели и лете, смутное, как старая испорченная фотография…
Адепты жили в промытой водой пещере с множеством полостей, не смущаясь отсутствием солнечного света и высокой влажностью воздуха.
– Что за жизнь… – тоскливо пробормотал Прохор, созданный для простора и пламени. – Норы сырые…
Маги промолчали, но судя по виду были в целом согласны.
Пещера была выбрана достаточно просторная, но каменный свод давил тяжеловеснее неба, с непривычки было некомфортно, хотя плеск под ногами вносил ощущение покоя.
В небольшой общине все были на виду, пропасть незамеченным никто из адептов отсюда не мог. Их было около пятидесяти, больше пожилых и молодёжи, меньше людей среднего возраста. В большем сегменте пещеры прибирали после общего ужина. Молодые люди молчаливо, но открыто заулыбались Полине, оторвавшись от уборки.
Прохор, хоть и посерел, как покойник, нашёл силы шепнуть девушке:
– Смотри, щас сманивать начнут…
– Зачем я им? – ещё тише прошептала Полина.
– Для размножения, – Прохор глумливо поиграл бровями. – Для генетического здоровья общины.
Девушка подумала, что на обратном пути следует предоставить ему плыть самостоятельно.
Наличие каменной массы наверху никак не шло из головы… как говорил Третий – мы подстраиваемся к среде, и если в детстве над головой постоянно нависал свод, вряд ли он станет смущать нас в подростковом возрасте. Это, а ещё чернявость и смуглость местной молодёжи навели на вывод, что с общиной Полину ничего, кроме предрасположенности к Воде, не связывает. И вообще, Третий так над ней поработал, что едва ли мать родная узнает, если она есть…
Жако обратился к проводнику:
– Мы можем поговорить с вашим старейшиной?
Обесцвеченное возрастом и средой лысое создание насмешливо дёрнуло покатым обвислым плечом:
– Можете. Если найдёте.
Жако прочитал намёк и поджал челюсти.
Полина кратко глянула под ноги, различая под водой взвесь, собравшуюся в стрелку, и тут же порхнувшую в стороны, как стайка мальков.
– Пойдёмте туда, – позвала девушка, указывая за стол в окружении молодых людей в одежде, сводящейся к купальным костюмам. Рациональная мода. Плавали тут, вероятно, чаще, чем ходили пешком, а такая одежда и в воде удобнее и сохнет быстрее. Полине было неудобно тащить кеды на плече, плотная одежда успела качественно промокнуть в озере, если снять, чего доброго сядет…
Прохор пошёл по первому приглашению, если у магов были сомнения в ценности идеи, они предпочли оставить их при себе. Молодые улыбчивые адепты увязались следом, вынуждая Жако оборачиваться с профессиональной подозрительностью следователя, забравшегося в бандитский вертеп.
Ход, идущий в породу косо, со стороны производил впечатление небольшого углубления. Требовалось подойти в упор, чтобы разглядеть, что он уклоном ведёт куда-то, или чувствовать течение воды. Нормальный человек глянув в него должен был фантомно представить свёрнутую шею, для адепта Воды задача была посильна. Прохор упёрся в спину Полины, увеличивая сложность спуска. Ведьмак, стиснув челюсти, твёрдо последовал. Хельмут предпочёл попросить о помощи местных. Адепты посмеялись, но не отказали, без просьбы подхватив и гордого ведьмака в момент, когда он едва не сбил с ног Прохора. С Полины было достаточно одного подопечного, дополнительные ускоренные восемьдесят килограммов веса могли оказаться чрезмерными…
В нижней камере уровень зеленоватой воды доходил до пояса. Сидящая на краю перед глубиной пожилая женщина с бронзовой кожей и глубокими морщинами от глаз была покрыта по шею.
– И тебе здесь нормально? – потрясённо покачал головой Прохор с посеревшим ещё на тон лицом.
Полина не стала отвечать. Ощутимое течение волокло к глубине, но не тревожило покоя задумавшейся женщины. Магов дёргало сильнее. Если они не видели куда, то упирались инстинктивно.
– Это старейшина? – спросил Жако у ближайшего из местных адептов.
Молодой парень усмехнулся и нырнул спиной без всплеска. Несколько ладоней прошлись по Полининым щиколоткам, зовя следовать за собой, прежде чем погрузиться в глубину. Задумчивая женщина улыбнулась одними губами.
Полина кивнула Жако.
Ведьмак посмотрел хмуро, но сделал ещё несколько шагов к старейшине, чтобы не говорить из-за спины.
– Доброго дня, старейшина. Мы от Мага. Он обеспокоен вашей безопасностью.
– А что нам угрожает? – женщина повернула голову.
– Третий.
Женщина тяжеловесно повернула голову назад, к глубине, в которую вдумчиво вглядывалась.
– Ваш Маг перегрелся, если думает, что Высший причинит нам вред.
Маги злились. Прохор не вмешивался. Полина смотрела на ликующего человечка из камушков, нарезающего круги у левой ноги. Наверное, старейшина права. Вредить адептам ему неинтересно, хотя бы потому что это так легко для него.
– Если на вас нападут, – заговорила Полина, – вы же сразу уйдёте туда?
Старейшина улыбнулась и кивнула глубине.
– Если это случится, вы дайте знать Стахию, – попросила Полина, направляясь к крутой горке хода.
На сей раз помощи не предложили.
– Выбирайтесь сами, – сообщила со своего места старейшина, – если вам это не по силам, как вы осмелились навязывать свою помощь?
Жако полыхал глазами. Полина привыкла к неприветливости за стенами Храма, поэтому не обратила внимания, а просто потащила Прохора на подъём, едва не ложась на склон животом под тяжестью.
– А ты бы, девочка, осталась, – сообщила старейшина, когда она вернулась за Хельмутом. – Эти маги не научат тебя ничему хорошему.
– Я так и думала, – пробормотала Полина, примериваясь, как уцепиться за мага, чтобы не оттянуть руки.
Ведьмак упёрто карабкался следом сам, соскальзывая и начиная заново. Времени ему потребовалось в четыре раза больше, чем Полине на волочение двоих. Девушка и не подумала напрашиваться с услугой, предпочтя отдышаться.
– А чего вы магией не воспользуетесь? – полюбопытствовала она у Хельмута, который казался более дружелюбным.
– Легче так доползти, – сообщил мужчина.
– Хотя бы верёвку с собой бы брали, – пробормотала Полина.
– В машине есть, – равнодушно кивнул Прохор.
– Как вы раньше сюда ходили? – удивилась девушка.
– Нас на порог не пустили, – невозмутимо сообщил дубль.
Полина поняла, зачем понадобилась Магу. Скорее всего причина была не единственная, но тайна начала приоткрываться…
– Не вижу подвижек к лучшему, – буркнул Хельмут, когда Жако наконец показался над краем, и ему можно было подать руку.
От помощи в переплывании озера ведьмак также отказался, так что, когда он морским чудовищем выбросился на твердь, все уже отдышались. Проводника не было, но Полина чувствовала куда идти.
Машина, днём досаждающе раскалённая, теперь казалась прохладной. Мокрая одежда превратилась в источник холода, как будто притягивая его из ночи.
Полина сообразила, что может прогнать влагу из ткани, пусть не всю, но больше, чем возможно при выжимании.
Дёргающийся от дрожи Прохор быстро собрал костёр, щедро плеснув бензином из припасённой в багажнике канистры.
– Чего творишь? – возмутился Жако.
Прохор лишь снисходительно фыркнул. Он тоже привык, что маги не соображают, сколько может себе позволить адепт Огня. Полина опомниться не успела, как ей в руки досталась охапка мокрых тряпок, а Прохор по пояс занырнул в пламя, ухая, как в бане, обтирая себя пламенными пригоршнями. Рассечённое шрамом лицо, подсвеченное пламенем снизу, стало неприкрыто демоническим. Маги забыли, что выжимали одежду, Полина прижала мокрые тряпки Прохора к груди, к только что высушенному свитеру, три лица вытянулись…
– Сумасшедший… – первым опомнился Жако.
– Отдохнём час и поедем, – уговаривал Хельмут. Жако хотел ехать сразу, Полина пожалела, что помогла им высушить одежду, но деваться было некуда – Прохор сдал без задней мысли, получив от девушки сухое шмотьё. Сафико как-то рассказывала, что адептам Огня может стать скверно после длительного купания.
Пламя трещало на всю округу, выплёвывая в небо искры и лохмотья чада. Прохор, не торопясь одеваться, почти засунул в костёр руки и ноги. Хельмут не всерьёз вручил ему походный чайник, дубль, не смутившись, взял, время от времени меняя руку. Полине было дурно смотреть на такое дело.
Наконец, Прохор отогрелся, убрал конечности из огня, равнодушно спалив с них мужскую растительность. Чайник продолжил висеть без подпорок под пристальным взглядом.
– Прохор… – шепнула Полина, робко опустившись на корточки в метре от кострища, – а ты потомственный адепт?
– Ты здесь одна новичок, – ровно ответил дубль, будто был мыслями очень далеко.
– А твои родители… один адепт Огня, а другой Воздуха? – ещё более робко спросила девушка.
– Оба Огонь.
Из чайного носика повалил белый пар.
– Самое горячее, – указал на него Прохор. – Тащи кружки.
Хельмут оказался расторопнее. Дубль залил кипятком пакетики и первым бестрепетно приложился губами к раскалённому борту, хлебнув кипятка.
Полина смотрела, как загипнотизированная.
– А если ты Огонь, ожогов у тебя не бывает?
Вместо ответа мужчина протянул к её лицу руку. Полина сначала не поняла, а потом вскрикнула – кожа была глянцево обожжённой.
– Зачем ты сам?!… – девушка, не сдержавшись, всхлипнула от страха.
– Не хнычь, – фыркнул дубль. – С меня ожоги сходят, как с тебя вода стекает. Сильный адепт Огня должен быть как саламандра… – он залыбился, исказив рассечённое шрамом лицо, – а сильный адепт Воды – как лягушка… гхы-хы-хы…
– Адепт Воздуха как белка-летяга, а адепт Земли как крот, – буркнула Полина в ответ на насмешку, представив Третьего в форме чудо-гибрида.
Маги вроде бы не обращали на них внимания, с тех пор как кипяток подостыл и им стало возможно запивать взятые в дорогу сухари, но Хельмут вдруг с любопытством спросил:
– Почему не рыбы и птицы?
– Потому что такое мастерство доступно только Третьему, – неожиданно ответил Жако. – Другой адепт не сможет долго выдержать наедине с родной Стихией.
– То есть, – уточнил Хельмут, – адепт Воды всё-таки может утонуть?
– Сколько тебя надо топить, чтобы утопить? – усмехнулся Прохор.
– Около двух часов, – неохотно ответила Полина.
– Это достаточно высокий показатель, – осведомлённо сообщил напарнику Жако.
– Маг не собирает вокруг случайных людей, – серьёзно кивнул Хельмут.
Полина встрепенулась:
– Вы, кстати, не знаете, зачем я ему понадобилась?
Хельмут зыркнул в сторону Прохора, будто не мог говорить при нём.
– Начальство далеко, чего нам делить-то? – миролюбиво заметил дубль, согрето растянувшись у костра.
Жако недовольно выдохнул и заговорил сам:
– У Мага глаз на людей. С тех пор, как он решил, что Третий точно появился, стал собирать для младшенького свиту, чтобы было с кем тренироваться. Ближний круг, независимый от Храма.
Прохор со светским интересом наклонил голову:
– Кем меня будут заменять?
– Олимпий предложил свои услуги.
– Старик пустил вас в свою лабораторию? – удивился Прохор.
– Он уже несколько лет состоит в переписке с Магом, – продолжил удивлять Прохора Жако. – Делится результатами открытий.
– Со Стахием они не ладят, – признал Прохор. – Значит, предпочитает сливать достижения в магический мир?
– Ему требовались расчёты наших лабораторий, – кивнул Жако.
– Из общин, куда мы приезжали сообщить об опасности, – заговорил Хельмут, – нас только в лаборатории Олимпия были рады видеть, но они ещё и менее всего были в курсе происходящего – учёные, оторваны от жизни.
– А что их орден, – заинтересовался Прохор, зацепив ухо словом, – по монашескому принципу работает?
– Мы видели только мужчин, – с меньшим напряжением сообщил Жако, информация не относилась к личным интересам магов, – про распорядок ничего не могу сказать… Поели? Тогда поехали…
Прохор с сожалением погасил костёр, но не стал спорить. Ночь стала полноценной, непроглядной и холодной, и как бы дублю ни нравилось лежать у костра, салон машины давал лучшую защиту от прохлады. Мужчины собрали немногочисленные вещи, усталая Полина дотащила до задней дверцы только саму себя и уже внутри заметила:
– Вам не следовало говорить, что вы от Мага, когда вы приезжали в общины. Многие из них основались в период магических осад Храма, а новости из внешнего мира получали в лучшем случае со времён череды лже-Магов.
Жако устраивался за рулём, мрачно помалкивая.
– …После того, как вы упомянули Мага, они вам либо не поверили, либо вообще постарались прогнать побыстрее, чтобы не нарваться на большие неприятности вмешавшись в магические дрязги.
Прохор беззвучно хмыкнул.
– Самая умная? – бордовые глаза холодно смотрели в зеркальце заднего вида, ловя взгляд.
Полина секундно смутилась, а потом решила, что терять нечего:
– Похоже.
– Вот в следующий раз сами и ведите переговоры, – хмуро посоветовал ведьмак.
Это смущало больше, но Прохор пожал плечами:
– Без проблем… А ты откуда вообще про осады знаешь?
– От Луизы Ивановны, – призналась девушка в знакомстве с первой сплетницей города Стихий.
– Она у нас не только по новейшим историям? – с удивлением хмыкнул Прохор.
Июль, 18
Прохор заговорил, сходу попирая довод, приведённый Полиной, чем здорово взвинтил магов, но они нордически смолчали. Дубль сразу ввернул про Мага, и рано вставшая труппа бродячего цирка начала торговаться.
Затёкшей на сиденье за ночь Полине их поведение казалось некрасивым, но при магах она бы в этом не созналась. Хотелось умыться, но вода была только для питья, у Сафико бы обязательно оказалась с собой бутылка или какие-нибудь влажные салфетки, Полина не нашла возможности собраться вдумчиво в созданных Магом условиях, у неё не было ничего. Хотелось есть, побаливала спина.
Двое молодых адептов Огня, не участвовавшие в торгах, поглядывали насмешливо, как будто замышляя розыгрыш. Полина не была готова к подобному обращению ни морально, ни физически, поэтому напряжённо и заранее обиженно ждала развязки.
– …со своих гроши тянуть? – кривил рот взрослый коренастый мужчина, бывший здесь, наверное, за главного. Перед Прохором таиться им вроде было незачем, а магов они воспринимали как фон. Жако с Хельмутом подчёркнуто устранились, наблюдая торг привалившись к машине. Едва размяв спину, Полина предпочла вообще спрятаться внутрь, вызвав смех у молодых адептов Огня.
Труппа была не прочь дать себя сманить за безопасные стены, Прохор уверенно предлагал им приют в Храме, адепты же настаивали на столице магов. Дубль понял, что отвечать в том же духе ему готовы хоть до вечера, а со следующего утра до ночи, и пошёл в машину, чтобы обсудить дело с магами.
– У своих им гроши тянуть не хочется, – фыркнул Прохор внутри, – как же, конкурентов боятся…
– Нечего этому табору делать в Эскамеруне, – заметил со своей стороны Хельмут.
– Дюжина артистов в постоянных разъездах, если что случится, можно за год не узнать, – провокационно заговорил Прохор, – связи нет, можно хоть всех рядком положить, даже на помощь не докричатся… что скажет Маг, если узнает, что они оставались в опасности не по одной своей вине? Или лучше вот как – что скажут о Маге, если узнают, что он отказался дать приют дюжине артистов, находящимся в опасности?
– Он пока не отказался, – оценил ситуацию Жако.
– Пока ответственность лежит исключительно на вас, – неутешительно поддакнул Прохор.
Ведьмак потянулся в бардачок, извлекая на свет потрёпанный жидкий блокнот.
– Через тысячу километров пошлёшь? – неодобрительно заметил Хельмут. – Неизвестно куда?
– Другой связи нет. Лучше пусть бумажка летит, чем мы их всех в Эскамерун притащим и уже там огребём…
Ведьмак выбрал листок поровней и глаже, аккуратно описал суть проблемы, смял ровный листок в птицу, движением длинных пальцев окутал в сферу с синими проблесками и вышел из машины, чтобы запустить. «Птица» куда-то целеустремлённо полетела.
– Не лучший способ, – так же недовольно вздохнул Хельмут.
– Связи нет, – повторил ведьмак, провожая послание взглядом.
Адепты Огня как ни в чём не бывало дурачились или тренировались, смотря как относиться. Полина старалась держаться подальше. Сухарь только подчеркнул голод, как и запах похлёбки от походного котла, к которому охотно причастился Прохор. Полина думала, что её бы тоже угостили, но подходить к шушукающимся с заговорщицкими лицами адептам было выше сил, безопасней переждать за спиной Хельмута, которого шутники опасливо сторонились.
Ждать ответа пришлось долго, да и пришёл он в неожиданном виде – гулявший, взвинчивая ожидание, ведьмак согнулся пополам, схватившись за лоб. Хельмут приблизился, не пытаясь помочь. Жако потряхивало, на лбу выступил пот.
– Сказал перенести в Эскамерун, – кратко сообщил он.
Ушлая труппа засобиралась, складывая шатры, только добившись своего. Лица выражали хитрое превосходство. Маги смотрели на довольную деловитую суету хмуро, Прохор – безразлично.
Жако взял двоих адептов за руки и исчез.
– А нас с Сафико какой-то маг только по одной согласился переносить, – в духе вопроса произнесла Полина.
– Следователи по убийствам уж как-нибудь сильнее подрабатывающих переносом подростков, – пренебрежительно фыркнул Хельмут.
– По убийствам? – удивлённо повторила девушка.
– Естественно! – Хельмут посмотрел как на человека, не осознающего элементарных вещей.
Полина смутилась – так оно и было: Жако и Хельмут ведь и расследуют убийства.
– Я не знала, что у вас есть специализация, – пробормотала Полина.
– Не в каменном веке живём, – заметил на это Хельмут. – Жако может пятерых за раз, вместе с машиной, но это по инструкции только в крайнем случае.
Лучше всего два следователя в Эскамеруне знали как попасть в свои кабинеты в Бюро, поэтому через двадцать минут вышли друг другу навстречу в холл, сопровождаемые всеми перенесёнными с пожитками. В Бюро было суетливо, труппа развлекалась чужим хаосом после поспешного переезда.
– Оставил бы их там, – заметил в сторону Прохора и Полины Жако, – гнали бы машину дальше.
– А кто потом остальных к машине перенесёт? – искренне удивился Хельмут.
– Правильно-правильно! – разулыбался незаметно подобравшийся мужчина, которого Полина узнала, хлопая Хельмута по плечу. – Давай-ка обратно и гони её, родимую, к следующей точке!
Лицо Хельмута вытянулось, но он быстро оправился, свёл брови, выхватил у невысокого худощавого мужчины большой бутерброд и исчез из холла.
– Реджи, – обратился рыжеватый мужчина к лишённому бутерброда сотруднику, – оформи гостей на пятидесятипроцентный налог с доходов…
Весёлые лица адептов вытянулись в масть к исчезнувшему Хельмуту.
– Мы же их в город не на гастроли пригласили, а безопасность обеспечиваем, – мужчина от души улыбнулся.
Полина предпочла спрятаться за Прохора. Мужчина приветственно пожал дублю руку, а потом так же естественно подал ладонь девушке. Полина вздрогнула, но положила пальцы в большую, наполненную здоровым цветом руку. Чужие пальцы мягко, но плотно сжались. Мужчина, посещавший её в Китеже с Магом, смотрел сверху вниз.
– Интересно… – он чуть закусил нижнюю губу, не показывая зубов. – Быстро поправилась… – не дав задуматься над контекстом, быстро добавил: – Мои поздравления!
– Спасибо… – выжала Полина сведённой челюстью.
– Жако, – позвал начальник Бюро, – на совещание, – он мотнул величавой головой в сторону какой-то двери. Ведьмак послушно проследовал, закрывая за собой.
Открылась дверь через одну, запоздало выглянула женщина, утомлённо протёрла глаза, не сразу узнала Прохора, сосредоточила взгляд на Полине:
– Вы ко мне?
Девушка уже хотела привычно сказать «не знаю», но Прохор вмешался:
– Мы вместе пришли.
– О, – осенило женщину, – это та девочка, которую спасли от Третьего!
Полину дёрнуло сказать, что это несколько не так, даже если не выдавать недавние проявления разыскиваемого Высшего Адепта, но женщина добавила:
– Чаю хотите?
– Не в наших правилах отказываться от еды, – подтвердил Прохор.
Девушке стало неловко уже по этому поводу, но дубль считал стеснения излишними:
– У этих магов жрать надо, пока есть что, иначе голодом уморят.
Следователя звали Клэр, она не занималась убийствами, а чем занималась, предпочла не обсуждать во время еды. Неаккуратно перевалила бумаги со стола на подсобный столик, хозяйственно протёрла столешницу. Выставила чашечки, чей скромный размер заставил Прохора без воодушевления поморщиться, достала сдобные булочки, печенье и баночку варенья. Полина заглотила три чашки воды, прежде чем посмотреть на еду, которую методично и без лишней скромности уминал дубль, поднаторевший в житии с магами.
– У вас, может, и бутылка какая-нибудь найдётся чистая, для воды? – решила попытать счастья Полина.
– Найдём, – с готовностью откликнулась Клэр, зарываясь в ящики большого письменного стола.
Девушка успокоенно вздохнула и налила себе чая.
До ушей противоестественно доходил разговор из другого кабинета.
«Когда я должен этим всем заниматься? – Жако не оправдывался, а изливал недовольство. – Я понимаю, девятнадцать смертей! Конечно, я понимаю! Но маг поставил жизни трёх адептов выше этих девятнадцати человек! Он мне открытым текстом сказал – сначала мои приказы, потом Леогард! Как с цепи сорвался, свет клином на Третьем сошёлся…»
«Не жди, что он сможет выкинуть Третьего из головы, – спокойно увещевал голос начальника, – это не в его силах. Он теперь не успокоится, пока не найдёт младшего братца. Радуйся, что их всего трое. Быстрее отмучаемся.»
«Может, – немного успокоившись, предложил Жако, – залить тот участок к такой-то фене бетоном?»
«Вот сам у Мага и проси санкции и денег на материал, раз он тебя по другим делам гоняет.»
Мужчины помолчали, взвешивая про себя сказанное.
«Что Ханс?» – снова заговорил Жако.
«Очередной труп.»
«Да ладно? Чтобы Ханс проклятие не мог снять?»
«У него на глазах машиной сбило. Придётся опять выжидать…»
Голоса оборвались. Полина медленно доела булочку, стол успел практически опустеть. Прохор лениво пересел на диванчик, откинувшись на спинку.
– А чего нам теперь делать? – шепнула дублю девушка.
Прохор не стал открывать глаз ради ответа:
– Ждать.
– А можно хоть на город выйти посмотреть?
– Выйди, – незаинтересованно откликнулся мужчина.
Клэр со вздохом закопалась в бумажки.
Замкнув за собой дверь, Полина сделала несколько неуверенных шагов через холл, ускорившись, определившись с выходом. Нервно. Тут публика такая, что может что-то почувствовать, а Третий был против, но слишком любопытен, чтобы держаться подальше. Полина чувствовала присутствие, казалось, не почувствовать его невозможно, ещё чуть-чуть и Маг явится и запытает…
Девушка слепо обошла здание кругом, чтобы успокоиться. Выправилась, вздохнула – Бюро располагалось в белом ухоженном особняке в классическом стиле с лепниной. Особняк стоял обособленно от других строений, часть которых навевала почтение возрастом, часть была только построена в схожей стилистике, но не уходила в землю и не косилась водостоками и рамами, выдавая новизну. Людей не было видно. Полина осознала, что люди, которых здесь можно встретить – маги, и заспешила обратно в здание.
Прохор стоял за дверью кабинета.
– Посетительница пришла, – пояснил дубль, протягивая недоумевающей Полине пузатую бутыль коньячного типа. – В Бюро уважают негазированные напитки, – ухмыльнулся мужчина, перекашивая рассечённое шрамом лицо. – Хорошая тара, – нахваливал он. – Сполоснул кипяточком и как новая, а если чаю налить, да ещё и сумки нет, чтоб спрятать – вообще все обзавидуются.
Полина сомневалась.
– У тебя вся моська в ожогах, – прибег к запретному приёму дубль, – думаешь, кому-то есть дело до того, что у тебя в руках?
К возвращению Хельмута, Бюро покинуло начальство и не только. Прохор выволок из кабинета Клэр диванчик, чтобы она могла закрыть на замок документацию и отправиться домой. Спящих сидя адептов разбудил щелчок дверного замка – Хельмут тащил угловатый вещмешок. Жако энергичной походкой спустился со второго этажа, отдохнувший и готовый в дорогу.
Пришлось отлипать от диванчика и тащиться за магами.
Успела наступить ночь, за городом ещё более кромешная. Место было другое – Хельмут весь день гнал машину, но не заикнулся об отдыхе. Хорошо быть молодым здоровым мужчиной, Полине оставалось только великомученически вздохнуть. В Храме кормили правильной пищей, требовали отдыхать ночью и днём – можешь не спать, но лежи пару часов спокойно, водили на водные процедуры, на лечебную физкультуру, а Сафи, избегая ожогов, делала лёгкий массаж, для разработки мышц…
Полина вздохнула ещё раз. Жако сел за руль, Хельмут на пассажирском сидении открыл мясную консерву, закапываясь в содержимое походной ложкой. Прохор требовательно стукнул его пальцами по плечу. Хельмут поделился парой банок. Дубль предвкушающе заулыбался, сжав свою долю в покрасневшей ладони. Обошлось без языков пламени и дыма.
Девушка с надеждой смотрела на Прохора. Дубль со вздохом отдал уже разогретую консерву. Девичий взгляд стал ещё более беспомощным и жалобным. Мужчина глянул с недоумением, потом выругался, но банку всё же открыл.
– Надеюсь, у нас с Алмаз будут мальчишки… – пробормотал он вроде бы сам себе.
– Ага, я тоже, – не стала притворяться тугослышащей Полина.
– Почему? – заинтересовался Прохор.
– Не дай Боже девчонке уродиться похожей на кого-то из вас!
Прохор скорчил грубое лицо:
– Уж кто бы говорил!
– А мне терять нечего!
Хельмут после двух банок консервов безмятежно уснул. Адепты на заднем сидении договорились до того, что Полина лягнула Прохора, а тот в отместку устроился на ночь, придавив её спиной. Жако стойко оставался за рулём до исхода ночи.
Утром из машины Полина вывалилась полупридушенная. Прохор тоже был недоволен:
– Истерзала всего своими мослами худосочными!
– Выбирал бы кого помягче! – фыркнула Полина в тщетной попытке размяться.
Прохор, как ни странно, огляделся, будто высматривая того самого «помягче». Хельмут поспешно сдвинулся с линии взгляда, Жако холодно отвернулся. Дубль почесал в затылке, философски пожав плечами. Припал к земле и начал в охотку отжиматься. Значит, не только на молодняк умел покрикивать. Как начальника дружины Полина не имела особенных шансов оценить его в действии, Прохор пропадал при Маге.
– Огонь лучше разведи, – буркнул Жако, расстилая на земле покрывало, чтобы немного вздремнуть.
Прохор не снизошёл до того, чтобы отвлечься от своего занятия. Огонь вспыхнул моментально, заставив пропялиться на себя все двадцать секунд, что горел.
– Чего стоите-то? – неодобрительно заметил дубль. – А горючее кто будет собирать?
Хельмут не стал вступать в диспуты, рассудив, что, взяв дело в свои руки, быстрее получит горячее. Полина рассудила, что присоединившись, хоть немного, но ускорит дело.
– Что ты тащишь? – наморщил нос неуспевший заснуть Жако.
– Мне всё пойдёт, – не глянул Прохор.
Полина насупилась, но всё же сосредоточилась и выжала из подобранных веток влагу, прежде чем укладывать на опалину недолго прожившего костра.
Чай пился как оживляющий эликсир. Жако не смог это долго слушать и присоединился. Прохор вышантажировал у Хельмута ещё пару банок консервов, чаепитие затягивалось…
– Как вы думаете, – нерешительно заговорила девушка, – зачем было возвращать прошедшее лето?
Хельмут глянул на старшего напарника, но тот только пожал плечами, не желая говорить.
– Мы думали об этом, – признался в очевидном Хельмут. – Но это тупиковая ниточка…
Полина выразила непонимание.
– Даёт огромный и бесполезный разброс гипотез, – пояснил маг.
– У нас тоже версии начинались со «случайно», – подал голос Прохор. – Зато стало ясно, что это точно он, а не какой-нибудь трюкач-самозванец…
Мужчины согласно кивнули.
– И такой выброс силы ничего ему не стоил?
– Стоил, скорее всего, – прищурился Прохор. – Но я не согласен с магами, что нынешнее затишье с этим связано. Адепты в своих стихиях совсем не так аккумулируют энергию, как привычно магам. Даже выжатый в ноль, он восстановится быстрее выжатого в ноль мага.
– А ещё, – расщедрился на комментарий Жако, – после такого фокуса он перешёл на новый уровень мастерства, вышел за грань стихий, которые должны ему подчиняться…
Уже в машине Хельмут хмыкнул и признавая, что это, конечно, не может быть причиной, добавил:
– Меня не оставляет мысль, что осенью разъезжать по бездорожью было бы куда труднее…
Июль, 20
Адепты Земли встретили без особого гостеприимства – вообще не встретили. Прохор сразу предложил считать разветвлённую систему подземных ходов исчерпывающей защитной мерой, но внутрь полез как все, несмотря на нелюбовь к глубинным норам. Полине пришлось идти первой, во главе отряда благородных кавалеров. Прохор начал свои шуточки с «дамы вперёд», а продолжил в духе «самое страшное здесь – вывалиться в подземную реку, а для тебя это не проблема». Свет шёл из-за спины, от замыкающего Прохора, Полина шла, выставив перед собой четырёхпалую руку и время от времени спотыкаясь.
«Смотри ушами», – нашёптывал для неё одной едва уловимый голос.
Полина притормозила, прислушиваясь. Мужчины нетерпеливо переминались на месте. Девушка закрыла глаза.
Подземная река действительно была. Адепты Земли не смогли бы обойтись без воды. Полина различила, где река шумела свободно от грунта и двинулась туда, не пытаясь раскрыть глаза.
Результат переговоров оказался не лучше, чем в общине Воды. Говорил Прохор, приглашал переждать сложное время в Храме, искренне убеждал, что смотрители Храма, уважаемые по всему свету адепты, будут рады гостям. Всё бестолку, жители подземелья даже не изволили показаться. У Хельмута не выдержали нервы говорить с пустотой, он запалил магический огонь, высветив приземистую камеру, после чего пришельцам уже совсем невежливо велели выметаться.
На поверхность поднялись в сумерках, мрачные и продрогшие. Маги без стеснений крыли адептов нельстивыми определениями, присутствующие солидарно не принимали на свой счёт. На отдых встали отъехав на приличное расстояние. Погрели консервы и поели в тишине, после чего скрючились на сон в машине, не оставляя как обычно дежурного водителя. Мужчины все устали.
Июль, 21
Возня на переднем сидении коварно вырвала из сна с гудящей, неотдохнувшей головой на рассвете. Девушка пожевала губами, не понимая, что происходит. Глянув в окно, разобрала лампу над подъездной дверью. Прохор выскочил наружу, дверцы захлопали, опередивший остальных Жако уже влетал в подъездную дверь. Чем оставаться одной в машине, Полина предпочла поспешить следом.
К счастью, лифту пришлось ехать свысока, девушка успела юркнуть в кабину. Что за судьба? – мало того, что не хотеть находиться поблизости, так ещё и бояться, что потеряют!
Дверь открыл кто-то из магов. Жако оттолкнул всклокоченного со сна индивида с дороги, не удостоив взглядом, и побежал к личной комнате Мага.
– Маг! Маг! Срочно!
Первый молниеносно вынырнул из темноты прохода в одних брюках, захлопнув до щелчка дверь за спиной. Торс и плечи с филигранно прорисованными мышцами лоснились, грудь ходила мерным дыханием. На невозмутимом лице вопросительно поднялась плавная чёрная бровь.
– Новое убийство! – выпалил Жако. – Адепт Огня!
Маг без вопросов исчез в комнате, не дав соскучиться, вернувшись с недостающей на теле одеждой в руках.
– Где? – скупо поинтересовался Маг, застёгивая манжеты рубашки в кабине лифта.
Полина втискивалась в стенку, чтобы никого не коснуться.
– Ученики Олимпия сообщили Леогарду. На склоне нашли, посторонний, не из ордена…
Маг больше не спрашивал. Его дорогая тачка существенно отличалась от машинёшки, на которой объезжали бездорожье следователи и адепты, на заднем сидении втроём было вполне комфортно. Полина сидела между Прохором и Хельмутом. Можно было дать себя забыть, скользнуть в какую-нибудь из тёмных комнат, едва ли кто-то окликнул бы…
Первый привёл машину в движение. Серость утра размазалась о лобовое стекло, резко посветлело. Гнать авто в склон не было смысла, мужчины выскочили наружу и начали подъём на гору с характерно отщипнутой вершиной в редких облачках.
Сердце колотилось, уверенности в правильности поступка поуменьшилось. Полина последовала…
Девушка догнала мужчин с опозданием. Маг стоял на одном колене, вороша труп голой рукой, рядом склонился Жако, Хельмут держался поблизости. Ветер неуловимо сменил направление, припечатав в лицо непередаваемый запах гари и разложения. Полина не могла теперь упрекнуть мужчин в скудном ужине, организм жадничал протошниться даже водой. Многочисленные адепты Огня подсвечивали место огнями с ладоней, так их Полина и нашла. В пляшущих языках пламени сцена на склоне вулкана представлялась театральной мистерией.
Полина переводила дух, стараясь дышать в сторону. Адепты стояли с траурными лицами.
– Где Олимпий? – ровно спросил Маг, насмотревшись.
– Он внутри, Высший, – учтиво ответил один из орденских. – Мы просили его остаться в постели, но едва ли он спит. Человеку его лет волноваться вредно.
– Я поговорю с ним, – решил Маг.
Адепты поклонились, не смея спорить, вытянулись в цепочку, подсвеченную по всей длине, и двинулись к хорошо замаскированному входу. Полина старалась не шарахаться от сопровождающего, чья вытянутая тень накрывала её целиком, выплясывая на каменных стенах. Адепты, как на подбор, оказались высокими мужчинами крепкого телосложения.
Путь закручивался спиралью вокруг сердцевины спящей горы. Несколько сотен нисходящих ступеней привели в чистый тоннель, от которого расходились двери келий. Пространство было хорошо освещено, хотя об электричестве речи не было. Статичные огоньки лежали в кованных рожках, прикреплённых к стенам над головами. Пол был чисто выметен. Адепты Земли, не выходившие на поверхность, склонили головы в приветствии и потеснились, пропуская Мага в келью. Больше трёх человек внутрь не поместились бы. Олимпий был дублем, адептом Огня и Земли, и не страдал клаустрофобией. Основную часть комнаты занимали кровать и письменный стол, над которым имелась вентиляционная отдушина, ведущая, должно быть, прямо наружу. Инструменты и бумаги лежали на столе аккуратно, в небольшой вазе стояли ветки вербы. Старик, коротко остриженный и седой, с бородкой в тон, в прострации сидел на постели, глубоко задумавшись. Брови тянули на лоб старческую кожу, собрав на высоком челе учёного характерными для размышлений морщинами.
Полина стояла у входа в келью, разглядывая её от косяка из-за спин мужчин. Маг позаимствовал стул у письменного стола и начал:
– Здравствуй, Олимпий.
Старый адепт заговорил с места, на котором остановились его мысли:
– Человек, наверное, шёл просить у нас приюта…
– Вероятно, – подтвердил Маг.
– Да-а-а, – протянул Олимпий, глядя в пустоту перед собой.
– Он пролежал там не один день.
– Мы не так уж часто выходим, – покивал Олимпий. – А после предупреждения стараемся ещё реже и не в одиночку… Какая горестная судьба – в метрах от входа…
Голос старика шелестел, отчётливо слышимый в уважительной тишине, ощущение было церковное, даже какими-то маслами пахло.
– Что делается… – посетовал старик, покачав утомлённой головой.
– Олимпий, – Маг старался говорить убедительно и мягко, – вам лучше перебраться в город, в Храм.
– Я прожил долгую жизнь, – прошелестел адепт, – я в шаге от воплощения дела всей моей жизни, у меня не так много времени, я просто не могу оставить работу сейчас… а ребята – как знают…
Адепты, столпившиеся у входа, единогласно закачали головами, устремив глаза на наставника.
– Девочка Вода? – сбился Олимпий, зацепившись за Полину взглядом осмысленных глаз. – Ей здесь должно быть тяжело находиться… молодые люди, проводите…
Девушка охотно последовала за поводырём, хотя отыскать единственную дорогу представлялось нетрудным делом. Идти на подъём в сухой духоте оказалось куда утомительнее, пришлось даже останавливаться. Адепт Огня ожидал с непроницаемым лицом.
– А вы с детства здесь? – не сдержалась Полина, созерцая безэмоциональную маску. – А пожилые люди здесь есть? Кроме Олимпия? А дети? А куда вы ходите за покупками?
Девушка уже начинала подозревать, что мужчина не в себе, заторможенный, когда он всё же прорвал завесу косноязычия:
– На северо-западе в двух километрах отсюда магазин…
– Большой?
– Нормальный.
– А со скольки работает?
– С восьми.
Разговором это назвать было сложно, но время всё равно прошло быстрее, чем в тишине. Полина вздохнула, справившись с подъёмом. Ноги устали, но не отказывались двигаться.
– А это вы его нашли? – указала девушка в сторону тела. От входа его не было видно, но подумать на что-то другое, учитывая обстоятельства, было бы сложно.
– Нет, другие.
– Ой, это так страшно… – прерывисто вздохнула девушка. – А вы теперь редко выходите наружу, да? В связи с требованиями безопасности? А сегодня куда пошли? В магазин, да? Надо же… Теперь и не понять, когда на него напали – днём или ночью… А вы его знаете?
– Его не узнать, – выдавил немногословный адепт.
– Ой… а можно посмотреть? Вдруг узнаю? Только я боюсь…
Полина остановилась метрах в восьми, Третьему было достаточно, чтобы оценить повреждения. Тело действительно было неопознаваемым, одно утешение – произошло всё быстро.
– Ой… – взялась за щёки Полина, – не могу смотреть… лучше к машине пойду…
Адепт, должно быть, выдохнул с облегчением, оставшись следить за размашисто шагающей по склону Полиной от входа в жильё. Достигнув подножия, девушка прошлась туда-сюда, пятнышки тёмных фигурок двигались по склону, но слишком далеко, чтобы уловить незримо осматривающегося Третьего. Полина прошлась дальше вдоль подножия.
– Скажи что-нибудь, – шепнула она, не особо рассчитывая на ответ.
Камушки зашуршали у носков кедов, складываясь в надпись:
«Огонь».
Полина растёрла слово подошвой. Погибший был адептом Огня. Или погибшая. Опознать по внешним признакам не профессионалу-антропологу трудно.
Недовольные мужчины спустились к машине.
– Вызывай зачистку, – бросил Маг Жако, спастически стиснув челюсть. – Ханса, экспертов, передай Леогарду приказ на мобилизацию отряда боевых магов, пускай оцепляют гору ближе к жилью.
Жако слушал всё более мрачнея и бледнея.
– Сколько сейчас времени? – Полина шёпотом отвлекла Хельмута от чрезвычайной ситуации.
Следователь нервно облизнул губы, не сразу уловив значение слов, но ответил:
– Четверть девятого.
– Меня уже от голода шатает, – пожаловалась девушка.
– Я ничего не взял, – продолжая думать о главном деле, рассеянно сказал Хельмут.
– Местные говорят, тут магазин неподалёку.
– Денег я тоже не взял, – сознался Хельмут. – Полин! Щас вообще не до этого!
– Прохор, – позвал Маг, – правда, съезди в магазин.
– Пошли, мелкая, – Прохор не заставил просить дважды. Магам было принципиально раскрыть преступление, у Прохора тоже были принципы – брать еду, пока дают.
На самом деле, Полина не считала начальника дружины настолько приземлённым; небольшой цинизм и шуткачество не к месту часто появляются у тех, кто вынужден находиться в недружественном окружении. Адепты традиционно недолюбливали магов – маги задирали нос и смотрели слишком свысока.
Есть после скудного ужина хотелось, а после утреннего происшествия уже не очень. Полине нужно было в магазин не ради еды, если бы Прохор не позвал, сама бы навязалась.
– Слушай, а они все там такие заторможенные?
Прохор повёл бровью:
– Чего ты хочешь? Живут они замкнуто, может, девушки не видели… даже такой, как ты…
– Но в магазин-то они ходят.
– Спорим, там тётенька работает, очень материальная? – подбил Прохор, азартно корча лицо улыбкой.
Полина, не удержавшись, хмыкнула:
– Со мной же не на что спорить.
– Как это? – возмутился Прохор. – А мазь от ожогов?
– Тебе-то она зачем?
– Мне она очень даже затем – у меня пиромания, я импульсивен и безрассуден и сую руки чёрте куда… – дубль загибал пальцы, сбиваясь со счёта в сторону возрастания, левой лихо крутил руль. – Ничего так «близко» магазинчик… если пёхом шлёпать…
– А ты не суй руки чёрте куда… Ты пробовал с ними разговаривать?
– Разговаривал, – подтвердил Прохор, нескромно выгребая наличность из бардачка, в котором кроме купюр ничего не было. – Нормальные они, ты своей удачей самого приторможенного притянула…
Полина вздохнула и вышла вслед за Прохором.
Магазин был белёным одноэтажным домом с голубыми рамами. С него начинался небольшой посёлок, не понять, постоянного проживания или дачный. Тусклые стёкла диагональной паутиной схватывала частая решётка.
Прохор пафосно открыл перед девушкой облезшую калитку в белых струпьях краски и шутовски пригласил во дворик, а за дверью магазина уже более упредительно удержал от падения с лестницы. Поганка начиналась коварно маленьким порожком и по-козьи скакала вниз крутыми ступеньками на метр, на который здание успело врасти в культурный слой. Денег у Прохора было больше, чем мог позволить потратить на себя ассортимент. Продавщица, зевая, выдвинулась из подсобки, посчитав, что покупатель огляделся и созрел для выбора. Дубль вздохнул по упущенной мази.
– Мадам, а что у вас есть покушать? – разочаровал мужчина продавщицу, отказавшись сказать конкретно и чётко, что ему надо.
Женщина неопределённо повела рукой у стеллажа с крупами.
Прохор страшно сморщился, видимо, представив как цинично Маг воспользуется увесистыми мешочками, если подать ему их на завтрак.
– В смысле, какие у вас есть особые товары?
Взгляд продавщицы стал неодобрительно подозрительным.
– Как насчёт даров местных хозяйств?
– Нет здесь хозяйств, – недружелюбно сообщила она. – Всё из города привозим.
– А что у вас тогда свежего?
Рука ткнула в выпечку.
– Ага, – сосредоточился Прохор, состроив мину, заставившую серьёзную «материальную» женщину хмыкнуть. Адепт прощупывал хлебобулочные на свежесть слабеньким воздушным потоком.
– А аптека у вас есть? – пискнула Полина.
– Нет, – продавщица глянула, как на юродивую.
– А если кому-то плохо станет ночью?
– В город тогда надо будет ехать!
Мужчина закончил осмотр выпечки и потребовал выдать ему все батоны, банку третьего по дороговизне кофе, два килограмма сахара, четыре палки докторской колбасы, пять бутылок минералки, одноразовую посуду и сок.
Покупатели разочаровали занятую женщину окончательно, скупленные по кусачей цене дефицитные товары не смогли исправить порушенную репутацию в её видящих насквозь глазах.
– Ох уж эти вшивые людишки с их мерзкими деньжишками? – понимающе привалился к прилавку Прохор.
Юмор не был оценён. Дубль не расстроился, вразвалочку прошествовал к дорогой, будто краденной машине, свалил покупки на заднее сидение, посмеиваясь. Продавщица следила из-за решётки, затаившись во мраке торгового зала.
– Номер записывает? – продолжал смеяться Прохор, шпионски отвернувшись от вражеского объекта.
– Очень может быть, – протянула Полина. – А как Маг разнос устроит?
– Сам за руль садил, пусть сам и с милицией объясняется, – философски пожал плечами дубль, занимая водительское сидение. – Если она посмеет приблизиться…
– Я вообще-то про вываленные на сиденье продукты… Как думаешь, наши знакомцы так рано в магазин вышли, чтобы до города к утру дотопать?
– Ну а что? – пожал плечами дубль, проверяя в зеркальце заднего вида, насколько прилично ведёт себя колбаса. – От Храма до магазина ещё дальше…
– У Храма хотя бы огороды есть, от голода не умрёшь.
– У них, может, тоже есть огороды, по другому склону, на благодатной вулканической почве… Половина братства адепты Земли, у них хоть внутри на голом камне могут цвести развесистые кабачки и кущи цветной капусты. Наши вон, по три урожая снимают…
– А где здесь вообще город? Далеко?
– Семьдесят восемь километров, тудой, – Прохор мотнул головой.
Полина, не удержавшись, присвистнула.
– Это они не к открытию так рано вышли, а чтобы к закрытию не опоздать?
– Тяжела жизнь адепта, – горестно вздохнул Прохор.
По возвращении адепты не нашли изнывающих от голода магов.
– Извините, не сообразили сразу, – каялся представитель братства, по мере прибывания корзин с провизией, – несчастный случай выбил из колеи.
Подоспевший на место рыжеватый начальник из Расследовательного Бюро взирал на угощение тронуто и благосклонно, забыв, что совещался с Магом. Первый молчал из редкостной вежливости.
– А зачем вы в магазин-то шли? – прямо поинтересовался Прохор, поспешно припрятывая пакеты в багажник. – Я бы съездил, чтобы вам не тащиться, а?
Гостеприимные адепты грустно улыбнулись:
– За мясом. Теперь, пожалуй, обойдёмся.
С проносимой мимо полной корзины слетело яблоко. Полина подхватила его с несвойственной себе ловкостью. Трюк не впечатлил публику. Мужчины равнодушно отвернулись.
В квартиру вернулись ближе к одиннадцати, бросив на месте преступления профессионалов. Полина устала, как после целого дня на ногах, в квартире некоторые ещё только просыпались.
Маг недолго скучал по Эсфири и ночевал один – если ночевал вообще. Полина обомлела, столкнувшись с новой фигурой в коридоре. Разговаривавший с магами Прохор осёкся на полуслове.
– …что, вообще висяк? – допытывался собеседник.
– Ага, – блекло выдохнул Прохор, так что маг сразу засомневался, что это ответ на его вопрос. Дубль опустился на корточки, медленно, тщательно обуваясь, и вышел в только что закрытую дверь.
Алмаз в приподнятом настроении прошлась по коридору хозяйкой, смазывая остолбеневшую Полину плечом. Отрез переливчато-нефтяного шёлка поверх кружева развеивал мысль, что жрица просто заскочила в гости.
Июль, 22
Утро началось в неполные пять утра с терзающего уши шума. Ясно, произошло что-то из ряда вон. Полина от неожиданности, помня, где находится, подскочила с утащенных из гостиной подушек и выбежала в коридор в рабочей пижаме, придерживая избыточные штанины как бальный подол, готовясь при случае бежать, куда покажут дальше.
Люди повыскакивали из комнат, в первых рядах Маг и вернувшийся к ночи ведьмак. Первый успел частично одеться, но рубашка висела на плечах незастёгнутая. Остальные имели вид более экзотичный. На Жако и Хельмуте были только брюки, патлатый маг – Майк ещё держал свои в руках, Ирена накинула халатик на белую атласную ночную рубашку с кружевом. Казалось, она ждала подходящего случая под дверью, чтобы блеснуть нарядом на публике. Алмаз оказалась не так предприимчива, но более успешна, так как медлила появиться уже из спальни Мага.
Шум объяснялся приездом очередной компании. Большинство прибывших помалкивали, одно лицо из четырёх было максимально деятельно и шумело за всех. Окровавленный человек мог оказаться новой жертвой необнаруженного преступника, его грудь была рассечена и стиснута порванной майкой, внутренности оставались на месте, наверное, потому что он придерживал их рукой. При этом мужчина мотался из одного конца коридора в другой и безостановочно говорил.
Майк выругался и вернулся к себе, чтобы одеться. Маг и Жако остались, где стояли.
– Хреновы мясники! Ублюдство некомпетентное! За что ты их держишь?!! Меня! В лепёшку! С высоты, на крюк и дёрнуло!.. Знаешь, что они?!! Знаешь?!! Вот!!!
Он указал на пристывший на соке и крови подсохший лист подорожника на рассечённом надбровье, который бросался в глаза далеко не сразу.
Один из обвиняемых в низкосортном знахарстве выдал быстро исчезнувшую улыбочку. Маг не придал значения. Обычно неодобрение начинало сквозить в воздухе, когда он злился. Ирена улыбалась откровенно.
Маг спокойно скрылся в гостиной. Раненый двинулся за ним.
– Они водить не умеют! Я… вот с этим!!! – он указал на подорожник, – всю дорогу! Им даже перевязать нечем! И не могут перевязать! Не могут!
Маг спокойно сел и указал на место перед собой. Раненый, как мог, выпрямился. Маг повёл рукой. Окровавленный мужчина покосился, вздохнул и стал закономерно присматривать, куда прилечь. Жако принёс ему стакан с прозрачным, притихшая жертва хлебнула, задышала громко и тяжело и легла на диван. Стало тихо.
– Принеси чистую простынь, – велел кому-то Маг, – накрой его, пусть отоспится…
После Маг, не тратя времени, к досаде Алмаз не возвращаясь на пару утренних часов в постель, отправился по каким-то своим делам, никого не терроризируя насчёт завтрака. Вениамина второй день не было видно, должно быть, у Повелителя Нежити возникли какие-то свои дела, вынудившие уехать из дома. Не было и Прохора. Без дубля квартира снова начала напоминать неприятное учреждение, вымирая на дневное время и заставляя прятаться от источников человеческого голоса, прозревая в них неоформленные неприятности.
Полина постирала свои джинсы и свитер, а потом, расхрабрившись, повалялась в ванне, впервые за десяток дней обработав следы ожогов, липкие и заскорузлые одновременно. Вода смыла секрецию и смягчила шипы отмершей кожи, принеся серьёзное облегчение.
В сумерках вернулись Жако и Хельмут, не обсуждая дела дня, как иногда бывало, за столом с Магом – тот, проигнорировав новую фаворитку, отправился к своему раненому. Алмаз понятливо не стала надоедать, а пошла на кухню и отобрала у кого-то из простых магов большое блюдо с вымытыми фруктами и удалилась с горой общественных витаминов в спальню Мага. Ирена проводила взглядом столь кислым, что странно, что фрукты тут же не обратились в гнилые трупики. Набиваться в «подружки» Алмаз ведьма и не стала пытаться, безошибочно распознав равноценную стерву. Ирена окопалась за грудами глянцевых журналов и теперь выжидала, как аллигатор из лопухов, какой-нибудь возможности досадить конкурентке, не вызвав недовольства главного магического альфа-самца.
Полине было жаль Прохора, но в душе она считала, что ему повезло разминуться на жизненных дорогах с таким женским идеалом как Алмаз. Девушка тихонько приблизилась к гостиной, гадая, что там происходит между Магом и странным гостем.
Мужчины разговаривали.
– Какая пошлость! – негромко хохотал голос. Слова отчётливо доносились сквозь распахнутый портал гостиной. С безопасной дистанции в коридоре, освещённом лишь слабейшим сиянием, как от монитора, можно было увидеть висящую с подлокотника кресла руку Мага в чёрном рукаве.
Голос возмутителя ночного покоя, отличался особой дикцией – никакое душевное и телесное состояние, никакая смена темпа – не влияли на её чёткость.
– Какая пошлость! – протянул он во второй раз. – Избранность! Прирождённая, необразованная, малолетняя!
Он засмеялся. Его не было видно, но образ запомнился, и его состояние заставляло содрогнуться от жути смеха агонизирующего человека.
Он мог смеяться над избранностью Третьего, но через это смеяться над статусом Первого. Все спали, или пытались. Рука в чёрном рукаве спокойно свисала с подлокотника.
Маг не отвечал на оскорбление.
Через сорок минут худощавый гость Мага вышел из комнаты. На теле чернели кляксы засохшей крови, испорченную майку он нёс в руках, дурацкий подорожник отвалился, оставив на спёкшейся ранке зеленоватый след. Он был цел. Маг – лучший маг, но не растрачивает силы на чужих…
Гость остановился в коридоре, посмотрел сверху вниз, без ложной скромности разглядывая, хмыкнул:
– А с тобой что?
– Третий напал, – выдавила Полина.
– Интересно, – протянул калечный под нос. – Жрать хочется. Закажем пару кило риса или кусок теста с обрезками?
Магов не называют простыми именами, среди них едва ли встретишь Андреев, Сергеев и Игорей, как в Храме. Маги не разделяют склонность адептов к старинным именам, их больше прельщает необычность. Жако, Хельмут, Алцест, Зуфия – для магов всё это норма. Казалось бы, против них Тимур звучит скромно. Напрашивается продиктованный логикой вывод – главный Маг выходец из людей. Но не стоит забывать о древней прослойке магов, обитателей городов, Китежа и в особенности Эскамеруна, которые общаются исключительно с магами, не видя ни адептов, ни тем более людей – для них чужая обычность звучит необычно.
Никто не знал, откуда пришёл Маг. Может, только он сам. Первый не обнаруживал склонности к обсуждению своего тёмного прошлого, его общение в принципе сводилось к деловому: рабочие распоряжения для магов, замечания по выполнению приказов, вербальные выпады в сторону провинившихся (регулярно страдал малоповинный Вениамин, чаще других оказывавшийся под рукой), с пассиями своими, если вообще снисходил до слов, то, видимо, наедине, в личных комнатах, куда кроме него и избранниц никто не входил. В итоге на отвлечённые темы он говорил только с тем самым Алцестом, который в такие моменты, по сравнению со своей обычной манерой, сходил за покладистого.
Алцест заводил разговор.
Маг говорил спокойно и обдуманно. Алцест хмыкал, слушая его взвешенные слова, ухмылка застывала на лице, застывал взгляд, в чертах проступал азарт… надо думать, со своими бесконечными принципами, прячущимися за внешней беспринципностью, Алцест в очередной раз заключил пари с миром – может ли Маг после напряжённого дня выслушать оторванную от всего происходящего тему и связно высказаться на её счёт.
Маг почему-то его не посылал. Для него это, вероятно, тоже было упражнением, допустим, в риторике. И он не избегал Алцеста, посвящая их разговорам с полчаса в день, зная, что при своей непоседливой натуре Алцест может завтра же отчалить на год постигать дзен в предместьях Гималаев.
– Красота мужчины в силе, – говорил голос Мага. Чудно, каким гладким и спокойным он может быть.
– Живые существа появляются на свет, едят, приумножаются и разрушают, и никому они не нужны. Посмотри на Венькиных – то же самое. Кому нужна ещё одна ночница или упырь, промышляющий в ночи? После пиршества появится ещё один упырь. И кому он нужен? Так никому не нужны и новые люди. Продолжая свой род, не надо думать о других, о человеческом роде вообще. Каждый делает это для себя, не для страны, не для нации…
Июль, 23
Жако вскакивает из-за стола, опрокинув стул. Спинка стукает по разделочной столешнице, дальше падать некуда, за столом орава народа. Полина помогала с утра каким-то магам готовить завтрак. Прежние отбыли охранять кого-то. Эта партия была тихая, на удивление не склочная – на девушку не обращали внимания, как на мелкую кухонную технику, но недостатки вслух не обсуждали, зато с ранья притащился Алцест, здоровый, но непримиримый, и принялся пространно живописать в какое несовершенное мироздание явилось это «доброе утро». Полина начинала думать, что знахари не стали его перевязывать в памятный день умышленно, из гуманности ко всему сущему, они, может, даже клятву Гиппократа приносили…
– Сообщают о новом убийстве! – Жако бросился на прорыв через череду стульев неуспевших посторониться. Маг противоестественным образом опередил.
Срочные поездки с Магом сводились к паре минут, опомниться не успеешь, уже стоишь у входа в подземелье и понимаешь, что уже был там.
Встречающий адепт был землистого оттенка, спрашивать о предрасположенности не было нужды, эта община радикально спряталась от солнечного света в том, что Прохор называл «норами».
Мужчина часто закланялся перед Магом, глаза его по-лягушачьи выкатились – ага, теперь верят, что не самозванец. Первый вынужденно остановился – при первом знакомстве предпочитал быть вежливым. Следователи побежали на место. Полина поторопилась следом, пока Маг занят.
Будто канувший в небытие Третий дал себя кратко почуять, снова заглухая ещё в десятке метров от сожжённого тела. По доброй воле девушка приближаться не хотела, так что двинулась дальше по широкой дуге, просто разминая ноги.
Куда мы идём… к чему… Третий – жизнелюбивый мальчишка, у него нет мотива, но есть ли навыки, чтобы выпутаться из истории, в которую оказался втянут? Пока не справлялся и самый старший и опытный из избранных…
– Я его чую, – резко бросил Маг подручным, добавляя напряжения и смуты расследованию.
То ли чутьё Мага росло, то ли Третий хуже прикрылся, если первое, то…
Полина попереминалась немного на месте и от греха пошла по выпуклой насыпи, заросшей жизнерадостной травкой. Погода вообще была несоответствующей, неприятно оживлённой. Природа не горевала по смерти, для неё это был просто маленький шажок в будущее. Девушка с недоумением разобрала впереди прозаичные овощные посадки и, оглянувшись и убедившись, что до неё там никому нет дела, ускорила шаг.
Шестеро адептов встрепенулись на шаги, но потом узнали и вернулись к своим занятиям. Женщины тихо плакали.
– Ваш был человек? – поинтересовалась Полина без обычной робости.
– Нет… – отвечала женщина, опуская лейку. – Шёл к нам, наверное, бедный…
– Мужчина?
– Какой там… – она прижала к бескровному лицу угол платка, – не разобрать…
– Вы что, все что ли на тело смотрели? – нахмурилась Полина.
Женщина повинно закивала, признавая, что идея была дурнейшей на её веку.
– А Маг-то что, настоящий? – отставил свою лейку мужчина.
– Подойдите – сами убедитесь, – предложила девушка.
Адепты Земли неуверенно посмотрели на злополучное место и постеснялись. Женщины, кратко отвлекшись, заплакали по новой.
– Я адепт Воды, – вспомнила Полина, – давайте я полью, а вы домой идите, успокоитесь…
– Не, – покачала головой старшая женщина, – я если без дела сидеть буду, с ума сойду…
– А вы внутри ничего не растите?
Адепты посмотрели непонимающе, пришлось объясняться.
– Куда, без солнца, – отёрла слёзы женщина, – только грибы повырастут.
– А у Олимпия в ордене даже яблоки ухитряются.
– Поди ж ты, – подивился мужчина, берясь за лейку. – У нас ещё и на солнце не поспели. А сладкие?
– Угу, – подтвердила Полина, оглянулась, убедилась, что на месте преступления продолжается активная деятельность, и решила пройти дальше, где как будто выходила на поверхность знакомая подземная безымянная речушка.
Адепты поливали щедро. Или у них от страха руки тряслись, потому как для росы было поздно, а кеды от травы мокли. Полина нагнулась за опавшим яблоком, задумчиво крутя его в ладони – кривенькое, зелёное совсем, с одной стороны в заломе аккуратный чёрный ход. В Храме яблоки были здоровые, хрустящие, как капуста, сладкие и кислые на любителей, безвкусных в летних сортах не водилось, а для лакомства под карамель растили маленькие яблочки, крепенькие, легко лежащие до следующего лета в погребах. Сафико говорила, что её любимые зреют в августе – медовые, прозрачные на свет, почти чистый сок…
Третий вернулся, как иглой уколол. Полина хватила ртом воздух и закричала:
– Ма-а-аг!!!
– Плохо, – постановил Жако, бухнувшись на сидение справа от Мага.
Хельмут выражал солидарность замученным видом. Первый положил руки на руль, не спеша приводить машину в движение.
Справа Полину потеснил высокий крепкий мужчина со светлыми волосами по мочку уха, ровно-голубыми глазами и суровым лицом, почему-то кажущийся норвежцем.
– Маг, – заговорил он ровным официальным голосом, – я нарушаю сроки расследования, у меня проклятый перекрёсток…
– Заткнись, Ханс, – почти дружески велел Первый. – Что с братством?
– Никто не входил, не выходил, – не показывал обиды мужчина, должный быть ещё одним следователем Эскамерунского Бюро. – Когда бы не заходили проверить, всегда докладывают, что всё в порядке, и благодарят за беспокойство. Уговаривают внутри погостить, чтобы на ветру не торчать… Как с моим перекрёстком?
– Возвращайся на пост, – непререкаемо приказал Маг. – Передай Леогарду, чтобы отправлялся в Храм… Я мобилизую вторую группировку магов, завтра приеду, проверю…
Ханс поспешно отбыл. Полина сдвинулась от Хельмута к окну, стараясь не привлекать к себе внимания ни звуком.
– Тимур… – потрясённо произнёс Жако, будто впервые на памяти девушки обращаясь к нему по имени, и в тихом слове слышались звуки утешения, как от друга, а не подчинённого.
Маг положил лоб на руку, сжатую на руле, на минуту показавшись человечнее, чем был.
– Как онменя подвёл…
Алмаз, улыбаясь, вышла навстречу, артистично и будто не нарочно оголив гладкое плечо. Глаза подкованной в отношениях с сильным полом жрицы не забывали мониторить дорогое во всех планах лицо, решая, как лучше всего приветить суженного, чтобы он стал благоверным.
Полина сомневалась, что Маг из тех, кто способен отказаться от холостой вольной жизни и беспорядочных связей, но не собиралась говорить об этом Алмаз – Прохор требовал минимального отмщения… которое наступило куда раньше, чем можно было мечтать…
– Что это? – старательно сияла восторгом Жрица Храма. Роспись Мага на небольшом листочке дорогого стоила – Сафико тогда заплатила десять тысяч за двоих.
– Собери вещи, – сухо велел Маг, не дав устроить себе скандал банально уйдя первым.
Полина наблюдала из кухонного окна, как сначала отъезжает его машина, а потом за безмерно печальной Алмаз является кто-то знакомый. Девушка, хмыкнув, узнала Сигура.
– Хельмут, – тихо окликнула она, – а кто занимается переносом людей?
Загнанный на солнцепёке, надышавшийся опалиной маг пил второй стакан воды.
– Подростки обычно… на Академию зарабатывают…
– Высшее образование?
– Угу…
– Лучше есть приготовь, – хмуро облокотился на стол такой же злой и усталый Жако.
– Хорошо, – легко дала себя уговорить Полина.
Ведьмак поднял опущенную на предплечья голову:
– Чего ты невозмутимая такая? И это после того, как труп нашла?
Девушка смутилась, но откровенно ответила:
– Я видела кое-что хуже.
– Что же? – не поверил Хельмут.
– Когда после такого не умирают.
Уловленные ухом, мимоходом, ненароком разговоры смущают до жгучей краски на щеках, но стоит реплике хвостом одного словечка уцепиться за ушную раковину, и оторваться невозможно. Вроде и не препятствует никто, хочешь, да садись, открыто слушай, но отчего-то никто не лезет в комнату, даже те, кому много позволяется, со статусом, дающим больше свободы. Стоять и вслушиваться из сумрака коридора стыдно, несмотря даже на то, что говорящим на тебя плевать. Может, остальные не дерзают даже мимо проёма дверного пройти от того, что разговор может в их присутствии резко изменить тематику?
– …разве может природа подумать, что общности милей лысая крыса?..
Ну не бред? Отчего тогда не оторваться от подслушивания двух мужских голосов? Один больше слушает, чем говорит, но его присутствие ощутимо. Собеседник наполняет его внимание красноречием, почти его одного считая достойным своих многообразных построений.
Вот даже сомневаться не приходится – постороннему, стоящему за косяком двери, не сообразить значения всего сказанного, и всё равно, как прикипают ноги, как у мухи на липучку, и подозрение посещает, что нехорошее предстоит, расплата ждёт, а с места не двигаешься, прилипаешь сильнее…
– …она выводила её миллионы лет, покрытой шерстью, чтобы защитить от холода, чтобы потом какая-то бестолковая общность, чем более обширная, тем более тупая и бестолковая, решила, что лысая крыса для неё лучше. А чем она лучше?
Пока единственное в чём можно не сомневаться – речь не о крысе.
– …самое удивительное и тупое в этом социальном тупике, что крыса, лысая без усилий со своей стороны, будет общности всегда милее крысы нормальной, которая будет бесконечно тратить усилия, чтобы соответствовать идиотским требованиям общности, в которой вынуждена существовать…
Другой понимающе вздыхает, едва ощутимо, из-за одного присутствия его, а не потому что шелохнулся воздух.
Июль, 24
Преодолевая затмевающую разум робость и трясущиеся в откровенном страхе коленки, Полина с мольбой проговорила:
– Можно мне в Храм?
– Да, – равнодушно бросил Маг, не взглянув на неё, изучая пришедшие утром бумаги.
Девушка полчаса прождала его у машины на солнцепёке, прижимая к животу бутылку с водой, как талисман, с колотящимся от нежданной радости сердцем.
Маг спустился в одиночестве. Полине было не по себе, но она мысленно произнесла, что возвращается в Храм, и заставила себя сесть в машину.
На сей раз Первый выехал на шоссе, дав оценить свою уверенную манеру вождения в течение минут пятнадцати, прежде чем швырнуть автомобиль не менее уверенно сквозь пространство к стенам Храма.
Стахий ждал у входа, расправив плечи и от этого ещё более высокий и строгий. Начальник Жако и Хельмута встречал Мага приветливее, чуть улыбаясь губами. Имя «Леогард» и рыжеватый господин наконец сошлись на картинке воедино.
Первый сразу убрался разговаривать, Стахий не нашёл времени и кивнуть Полине, но она не приняла в обиду, поспешив узнать у кого-нибудь из дружины, где Прохор.
Помощник и заместитель часто отсутствующего начальника Сергей на её вопрос саркастически фыркнул и указал в тёмный угол комнаты, в которой хранилось барахло вроде деревянных мечей и одежды, которую жалко пустить на тряпки только в том смысле, что ими пол испачкаешь, а не отмоешь. Прохор курил, подобрав одну ногу и вытянув другую, а, судя по запаху, до этого пил, долго.
Чтобы чего-то добиться, требовалось говорить без предисловия, конкретно и кратко.
– Прохор! Дубли обеими стихиями равно управляют? Прохор… пожалуйста!
Полина рискнула потрепать мужчину за плечо. Дубль, поморщившись, стряхнул пепел с сигареты.
– Говорят… в Огне я хорош, – Прохор прицокнул языком и затянулся, – до того же уровня в Воздухе лет восемьдесят ежедневных тренировок…
– Спасибо, – пробормотала Полина, вскакивая на ноги.
В Храме сегодня было не так безмятежно, как обычно, хотя прибытие Мага и в мирные дни вынуждало адептов ходить по струнке. Захар и Сафи готовили медпункт к приёму пациентов, неизвестно чего ожидая, но всегда предпочитая перебдить.
– Полина! – обрадовались оба.
Захар со смехом взял посмотреть бутылку-талисман.
– С тех пор, как она у меня появилась, – покраснев рассказала девушка, – я ни разу не мучилась от жажды.
Врач серьёзно вернул бутылку, а потом пришлось рассказать, что Полина делала без них.
– Ты хорошо выглядишь, – польстила Сафико, оглядев её, – но это скорее вопреки, чем благодаря.
Захар согласно кивнул:
– Тебе бы с ожогами поменьше шататься под солнцем.
– Как там Стахий? – переменила тему Полина. – Я не успела с ним словом обмолвиться.
Врач глубоко вздохнул, поджимая губы, и сообщил без экивоков:
– Стахий надеется, что Маг посадит меньшего брата на короткую цепь. Маги охраняют город по внешнему периметру, а дружина по внутреннему… Быстрее бы всё кончилось – на таких натянутых нервах у людей сейчас всё заболит… ступайте, отдохните, пока есть возможность… неизвестно, что завтра будет…
Девушки отправились в башню Воды, наткнувшись на лестнице на мрачных, как привидения, Эсфирь и Алмаз. Жрицы были зарёванные, особенно Эсфирь, и обменивались уничижительными взглядами от противоположных перил.
– Ещё десять осталось до комплекта, – отметила Сафико вполголоса. – На месте Мага я бы не стала связываться со Жрицами его тронутого братца…
Полина вздохнула, отчасти соглашаясь, но предпочла рассказать подруге про Алцеста с его бесконечными идеями и представлениями.
– Я даже не знала, что Маг способен к целительству на таком уровне, – вынесла для себя из рассказа главное Сафико. – Он, получается, мог и тебя вылечить?
– Мог, – уверенно кивнула Полина, с наслаждением валяясь на кровати, которая вся была её… ну, ещё немножко места занимала Сафи, но после нескольких ночей скрючившись в машине, а потом на украдкой стащенных из мажей гостиной подушках, в ожидании разоблачения и скандала… рай. – Но не стал… Сафи, а наши смотрители местные из адептов Земли, они что-то растят в Храме?
– Ага, – рассеянно откликнулась девушка, о чём-то задумавшись, – бонсаи такие аккуратненькие…
– Они же их выгуливают, как собачек…
– Ну да, ты же сама видела…
Маг появился рядом во время обеда. Девушки сидели вместе за полупустым столом – дружину кормили на постах, другая смена отсыпалась.
– Будь на виду, – предупредил Полину Первый. – Чтобы мне не пришлось искать тебя, когда понадобишься.
Полина заученно кивнула. Маг посмотрел на Сафи и под алчными, какими-то нездоровыми взглядами Жриц опять куда-то ушёл.
– Что мне теперь, у порога сидеть? – вздохнула Полина, жалея, что попалась «начальству» на глаза.
Снова Маг появился затемно, чтобы сообщить, что они остаются в Храме на ночь. Полина разбито поднялась с подоконника на затёкшие ноги, с намерением перед сном вывалить Сафико всё, что она думает о Маге, но на лестнице в башне Воды неожиданно поняла, что сделать это будет затруднительно – Маг неслышно шёл следом.
Полина вздрогнула и обернулась. Маг невозмутимо прошёл по предоставленной дороге. Девушка поднялась к себе, прислушиваясь, но Маг опять как канул. Идти полуночничать к подруге Полина теперь не решалась.
Июль, 25
Сафико не спустилась на завтрак. Полина решила отплатить подруге за то, что та когда-то кормила её с ложки, и принести ей завтрак в постель.
Пару раз едва не опрокинув поднос в пути, немного разлив чай при подъёме на лестницу, сбившись с дыхания, но в целом довольная Полина переступила порог светлой обжитой комнаты, чтобы обнаружить, что Сафи не спала и судя по одежде и виду вообще не ложилась.
– Я даже не знаю, могу ли я говорить здесь, – прошептала она, не глядя на еду и пугая Полину.
Поднос пришлось от греха поставить прямо на пол.
– Какой у нас выход? – вымолвила Полина. – Можем писать на чём-то…
Сафи покачала головой и закрыла глаза. А потом заговорила едва шевеля губами, это был уже не шёпот, а тень шёпота. Полина ничего не разбирала. Сафико с досадой притиснула её к себе, задевая губами по уху:
– Он пришёл вчера. Постучал. Откуда было знать, что это он? Открыла – что мне было делать?! Он постарался быть очень… приятным… Ты понимаешь, к чему всё это?! Я не знаю, что делать…
Сафи отпустила Полину и закусила ноготь большого пальца, чтобы не заплакать.
– Где твои родители живут? – таким же едва различимым шёпотом потребовала Полина.
Прохор был мрачным и трезвым.
– Одолжи тысяч пять, – нагло обратилась Полина, едва поздоровавшись, но не дождавшись ответа. Логичнее было просить Игоря – кому ещё выручать девушку от другого мужчины, который смутит и уговорит любую, наиграется, поломает и бросит? Но Прохор был как-то ближе, и Полина не хотела ничего объяснять, а Игорю бы точно пришлось…
Дубль равнодушно посмотрел сверху вниз. Лицо у него было мёртвое, даже шрам не сразу бросался в глаза, внимание оттягивал убитый взгляд.
– У Остапа возьми, – сухо произнёс он не своим голосом. – Скажи, от меня. В мелких домах, люди покажут.
Полина слышала про Остапа, покалечившегося в горах адепта Земли. На дом с готовностью указал первый встречный.
Девушка без стука ввалилась в дверь, опомнившись уже по другую сторону порога.
– Извините, – громко сказала она, не сразу распознав в сером силуэте сидящего за столом человека, – я перенервничала…
Глаза привыкли к зашторенному сумраку.
Мужчина был широкоплечий, накаченный, чуждый маленькой затхлой комнатёнке. Над столешницей торчали упоры косо лежащих на ноге костылей. В комнате было не очень чисто и в целом скорее неприятно.
От спешки слова в голове перепутались.
– Прохор сказал, у вас можно… пять тысяч занять… от его имени… то есть, я занимаю… я просто у Прохора хотела… его я знаю…
– Вон, в ящике посмотри, – только и сказал Остап, удовлетворившись голословным упоминанием Прохора, которого в городе каждая собака знала.
– Спасибо! – прочувственно сказала Полина. – Я обязательно верну… когда-нибудь…
– Маг за собой таскает? – догадался мужчина. – Когда сможешь, тогда и отдашь. Голодом не пропаду.
– Спасибо! – ещё раз искренне поблагодарила Полина, выбегая из дома.
Сафи всё ещё тряслась в своей комнате.
– Вот, смотри – никто ничего не знает, ни Стахий, ни Захар! Вот, возьми! У тебя родственники ещё есть? Знакомые какие-то хорошие? Вот возьми самое нужное и к ним перебирайся, доучишься, когда эти чёртовы избранные угомонятся! Если меня начнут расспрашивать, скажу, что у родственников, а где не знаю!
Храм, самое безопасное место в городе, и может быть в мире, опустел. Дружина не изображала гимнастику под окнами, на песчаной площадке острова, тянущейся в сторону башни Огня, на запад, тоже никого. Полина опустошённо сидела за столом в общем зале. Маша прятала обеденные тарелки, зло причитая под нос на какую-то нелепо кухонную тему. Старцы вышли за стены и перешли мост Земли, инструктируя отряды хмурых магов-защитников. Стахий торчал на воротах, вроде бы принимал адептов-беженцев, прибывающих из разных локаций под охрану старинных родных стен. Без санкции Смотрителя маги и адепты пришельцев не пускали.
Лёгкое касание Мага к плечу прошило неожидавшую Полину дрожью.
– Поехали.
Маг был хмур, и у него была на то причина. Возможно, подруги зря перестраховались, но Захар учил, что лучше перебдить.
Первый высадил Полину у подъезда, не оделив никаким ценным изречением, и умчал по делам.
Переволновавшаяся, опустошённая и снова одинокая девушка пешком поднялась в квартиру, не пытаясь гадать, что несёт новый день. Дверь оказалась открыта. Алцест синей пастой разрисовывал обои у хромированной двери.
– Что ты делаешь? – порядка ради поинтересовалась Полина, пристроив на пол бутылку, которую так и не удосужилась поменять на что-то более подходящее.
– Доказываю бессмысленность творения, напоказ превозносимого обществом прогрессивного потребления…
Девушка знала, что допускает ошибку в тот момент, когда открыла рот, но неожиданно для самой себя передумала.
– Алцест, а ты обеспеченный человек?
– Что мы видим под обеспеченностью?
– Ты мог бы дать мне пять тысяч просто так?
– Ты стереотипно подчёркиваешь нищету своей нации. К тому же – зачем мне давать тебе пять тысяч? Какой в этом смысл? То, что я странно говорю – по-твоему странно – не значит, что я сумасшедший…
Полина перебила:
– Это вопрос моего честного имени. Незнакомый человек одолжил мне деньги по первой просьбе, и об этом никому нельзя говорить, так что это теперь вопрос и твоего честного имени.
Худое, переменчивое лицо Алцеста отразило заинтересованность.
– Это надо обдумать… Вообще это было бессмысленно ещё и потому, что Маг, не считая, кладёт деньги в ящик в прихожей и не возражает, если кто-то из тех, кто работает на него, время от времени будет брать некоторые суммы…
– Это тоже вопрос честного имени – я не спрашивала у него разрешения…
– Хорошо, – сразу решил Алцест, – пожалуйста, держи.
Эксцентричный маг сходил в комнату и вернулся с купюрой.
– Но ты поняла, что наш разговор и твоя просьба вообще были бессмысленны? Ты могла взять деньги за свою работу у Мага и не занимать у того незнакомца и не разговаривать со мной…
Полина забрала из жестикулирующей горсти синюю шариковую ручку и продолжила портить имущество Мага.
Идеологического протеста Алцеста хватило до вечера, обедом он стойко пренебрёг, но вечернюю голодовку счёл бессмысленной, как вообще всё в этом мире, и пошёл прозаично добывать еду в банальном холодильнике.
Вениамина не было, на вопрос, где Второй, Алцест безразлично пожал плечами. Осветившись внутренним светом холодильника, оригинал мысли воодушевлённо наткнулся на батон колбасы. Оказалось, та самая, купленная в магазине у подножия вулкана. В ситуации мерещилась ирония, но девушка не могла её сформулировать, чтобы Алцест тоже оценил, а когда маг заткнул свой нон-комформистский рот бутербродом, стало тихо, накатило потрясение утренних часов, Полина впала в прострацию.
На город спустились сумерки, Маг вошёл в незапертую дверь своей квартиры, погрузился беззвучными шагами в коридор, положил ладонь на вентиль, запирающий стальную дверь. Не вошёл. Не обратил внимания на художества Алцеста.
Вид у Первого был озадаченный. Полина догадывалась почему. Отвык от категорических отказов, отказов не из жеманства и не чтобы набить цену…
– Полина.
Девушка подавила холод между лопатками и выразила внимание. Магу хватило минуты, чтобы посмотреть на неё в полутёмном коридоре и однозначно решить, что она причастна.
– Собирайся в Храм.
Через десять минут Маг опрашивал Леогарда. Любящий чужие разговоры Третий опасался подслушивать за самой спиной чуткого Мага, долетал только общий требовательный тон.
– Полина.
Задумавшаяся девушка подскочила и послушно догнала Мага на лестнице. Стахий сидел в кабинете. Полина впервые видела на столешнице увесистый телефонный аппарат.
Первый приковал к себе холодный взгляд Смотрителя. Стахий не видел Полину. Рядом с Магом нужно было уметь не принимать в обиду, что тебя не замечают, Высший притягивал к себе внимание целиком, даже не открывая рта.
– Родственникам звонили?
– Мать сама позвонила, – мрачно сообщил Стахий, – обзвонила всех знакомых, у кого Сафико могла и не могла остановиться – ничего. Обзванивает по второму кругу, на случай если она задержалась… я… не думаю, что дело в этом, но не стал говорить…
Когда до мозга дошла суть сказанного, Полине перехватило горло слезами. Она сжала челюсти, чтобы промолчать.
Маг развернулся молниеносно:
– Пошли в её комнату – запущу поисковое…
Девушка еле поспевала за широком шагом. Стахий остался за столом, морально готовясь к разговору с матерью.
В коридорах было почти пусто – адепты либо держались в комнатах, либо на постах, к Магу просеменила Эсфирь с выражением битой собаки на ненакрашенном и обильно заплаканном лице. Первый небрежно отмахнулся, почти бегом минуя галерею. Полина выбилась из сил, привалилась к ограждению…
Сверху через перила свесилось искажённое гневом тёмное лицо:
– Сможешь жить, если из-за твоей светлой идеи погибнет подруга?!
Догадался. Очень сложно противостоять такой силе, такому напору, такой уверенности. Он предлагал не сопротивляться, а радостно подчиняться… но если подчиняться совсем не в радость? Теперь он связывал неподчинение с происшедшим, но ему близко не было так больно, как Полине, у которой исчезла единственная подруга…
Окрик Мага поднял бы мёртвого. Полина сипела лёгкими, пока искала в оставшихся вещах в комнате Сафико что-то долго ношенное…
– Вот…
Маг сморщил нос, разглядывая розовый халатик.
– Она хоть месяц его носила?
– Мы месяца не знакомы, – со всхлипом призналась Полина.
Первый действовал без эффектов. Минут десять сосредоточено сминал материю в пальцах, досадливо цыкнул и вылетел из комнаты.
Полина плакала. Умывалась и пила из источника в стене ломящую зубы воду. Снова плакала. Маг бросил её в Храме, как только посчитал бесполезной для дела. Поисковое заклинание не сработало, даже он почему-то не мог найти Сафико, хотя во время замысла ни одна из подруг не подумала про колдовство, способное найти человека. И Полина сомневалась, что в месте, куда подруга могла отправиться добровольно были какие-то хитрые приспособления от поисковых чар.
Идея сложилась с преступным запозданием – на город спустилась ночь. Девушка подхватила бутылку с водой и отправилась на поиски Мага.
– Он уехал вроде, – пожал плечом утомлённый Сергей, заместитель Прохора, последний возвращающийся с дневного дежурства.
– А Стахий где?
– У себя, – снова пожал плечом адепт Огня. – Перенервничал. Захар накормил его успокоительным и снотворным, теперь на телефоне Чи, а на воротах Корней…
Полина оббежала адепта, врываясь в каморку с барахлом дружины. Деревянные мечи, тряпьё, самодельные луки, планеры с порванными крыльями, пятилитровая бутыль с чем-то горючим, а на подоконнике, заросшем в мужском хозяйстве пылью и чёрной паутиной, ворох бирюлек вперемешку с хвоинками, яичной скорлупой и прочим лесным сором. Девушка нетерпеливо поворошила пальцем, Сергей любопытно подсветил.
– Чего ищешь-то?
Полина уже бежала, зажимая нужную вещь в горсти.
Телепортироваться – или как это называли сами маги? – можно было в место, которое хорошо представляешь. На реализацию приёма тратилось много энергии, чем объяснялись дороговизна услуги и молодость телепортёров-магов. Опытным было жаль тратить силы на путешествия слабосильных магов, адептов и тем более разумных негуманоидов. Неопытные перед телепортацией должны были просчитать место выхода, чтобы не вписаться в какой-либо объект. Опытные умели не без изящества сдвигаться в сторону от препятствия у точки выхода.
Магам не требовались устройства, чтобы вызвать собрата, готового за умеренную плату потратить свою энергию на их транспортировку. Почти у всех адептов имелись продаваемые и раздаваемые даром манки в форме свистков и свистулек, чтобы за круглую сумму совершить какое-нибудь значительное путешествие. Умеренная плата и круглая сумма имели единый денежный эквивалент. Маги жили по другим стандартам.
Из горсти свистков с подоконника какой-нибудь должен был работать.
Полина выбежала на площадку для тренировок и, не переведя дух, свистнула. Воздух заклацала рука, маг не успел вскрикнуть. Девушка поспешно схватила его и опрокинула весом на себя.
– Ты чего?! – закричал он, хватанув ртом воздух. – Ненормальная! Нельзя вызывать так близко к воде и тем более пропастям!!
– Срочное дело, – не стала ругаться Полина. – Ты переносил Сафико сегодня?
– Кого? – Сигур поднялся с земли, отряхивая ладони и джинсы.
– Сегодня много девушек из Храма переносились?
– Понятия не имею, – фыркнул маг, зябко повёл плечами в футболке по вечернему холодку, приумноженному задувающим из-за края пропасти ветром. – Со мной одна. Брюнетка-красотка…
– Куда ты перенёс её?!
– Спокойно, – парень выставил перед собой ладони в сдерживающем жесте. – Это личная информация, разглашать не положено…
– Я боюсь, что с ней случилась неприятность!
– Все так говорят, – усмехнулся Сигур. – Потом оказывается, что проверяют супругов на верность… Может, она у тебя парня отбила, а ты им скандал хочешь устроить на свидании?
– Тогда перенеси меня к Магу, – решилась Полина. Ему пусть попробует рассказать про свой незыблемый кодекс телепортёров…
– С какой стати? – снова усмехнулся Сигур. – Даже если я его отыщу с первой попытки, что он мне скажет? «Где взял, тащи ещё?»
Нервы Полины не выдержали. Месяц назад её бросили за воротами Китежского дворца, совершенно беспомощную. Сейчас девушка чувствовала себя едва ли ни более бессильной и никчёмной. Она заплакала.
– Ну блииин… – протянул Сигур, закатывая глаза. – На меня точно не донесут?
– Я доставил её сюда.
Каменный мешок освещал чадящий горьким дымом факел в петле на стене. Расчёт был, что Полина онемеет, увидев мёртвую подругу лицом к лицу.
Полина успела разбить бутылку о голову Сигура, посмотреть на раскроенный череп, и только потом вяло обмякла на пол у ног того, что осталось от Сафико.
– Дрянь… вывела мальчишку из строя… один маг – это всё-таки жутко неудобно, но они такие жадные… можно бы концы в воду – но где найти равноценную замену так быстро? Только и остаётся этого заштопать…
Полина очнулась сама, с заломленными за спину руками, привязанными тонкой, режущей верёвкой к чему-то деревянному. Маг был очень далеко, но Третий всё равно не являлся, чтобы принять смерть на свою грудь.
На каменном, вырезанном в сплошной породе столе лежал простой старенький серп, без ржавчины, но затёртый. Полина видела его в книжке в библиотеке Храма.
Старик уловил её равнодушный и очень утомлённый взгляд.
– Не удивлена, – оценил он. – Или хочешь казаться таковой. Маг ведь до сих пор не догадался.
– Он догадается, – убеждённо сказала Полина.
– Когда догадается, будет поздно, – хмыкнул старик. – Ему придётся признать меня, как равного.
– Это ещё с какой стати? – ровно поинтересовалась девушка, свыкаясь с мыслью, что терять нечего.
– Я стану ему братом, – улыбнулся одними губами Олимпий.
– Чтоб тебя порвало чужой силой, – от чистого сердца пожелала Полина.
Олимпий хмыкнул. Для такого паскудства требовался расчёт, а не взрывной темперамент, адепт не выместил гнев на связанной, коленопреклонённой девушке.
– Для того и вливал постепенно, начав с тех, кто бы легче усвоился… не рассчитывай на поисковое заклинание Мага, я смог кое-что предпринять, чтобы свести на нет его действие…
Старик вгляделся в Полину с доброжелательной улыбкой на лице.
– Откуда ты взялась такая? Если дар наследный, старейшины бы воспитывали, индюки надутые, не смогли бы не прихвастнуть перед другими, а если из людей, то кто тренировал тебя? Почему Маг не искал ответы на эти вопросы?
Оживлённые чёрные глаза насмешливо ловили свет. У Олимпия пропала нужда притворяться немощным, он двигался целеустремлённо и плавно, плечи выпрямились. Приятный бонус к способностям в обращении с четырьмя стихиями – энергия молодых душ, отнятых у истинных хозяев и похищенных из мирового круговорота. Первое пугало, окатывало отвращением, второе – возмущало наглостью – презреть законы бытия, опрокинуть чаши равновесия… Паршивая овца в белорунном стаде – недаром Расследовательное Бюро было только у магов, у адептов лишь дружина для защиты от других, от своих ничего. Адепты не имеют склонности к насилию. Видимо, само ощущение, что он выше подозрений, помутило ему голову.
– Вода, – вздохнул он, предчувствуя мороку. – Если ты будешь ослаблена перед рассечением, это будет только на пользу. Огонь – основная часть меня, слияние с твоей душой уложит меня в постель на какое-то время…
Олимпий подкинул в руке посох. Притворяясь немощным, дубль Огня и Земли опирался на него, но сейчас таскал в руке, как оружие. Посох оказался железным прутом. Металл прокалился от ладони, стал горнильно-красным на конце.
– Нет нужды объяснять, как это больно. Надеюсь, жизнь тебя достаточно поучила, и ты заговоришь быстро… Где Третий?
Сухой подземный воздух не вдыхался распахнутым ртом. Полина не рассчитывала, что ей поверят, даже не тратила сил на «не знаю», просто кричала, шипела и выла, кусала нижнюю губу. Всё, что угодно, чтобы отвлечься от боли.
Олимпий в какой-то мере оказался более проницательным, чем Маг и Стахий. Благодаря своей нехорошей тайной деятельности стал менее зашоренным. Стахий крутился рядом, выведывал, Маг держал при себе, присматривался, но связь с Третьим оба подсознательно считали настолько невероятной, что так до сих пор и не заподозрили.
Сказать всё равно было нечего. Хитрец расчётливо стёр память, обезопасив свои тайны. Дважды теряла сознание от боли. Олимпий ждал, когда очнётся, отставлял проклятый прут в сторону. В какой-то момент ему принесли чай.
– Великий, – почтительно обратился приспешник, – ты впитал силу Воды сегодня, тебе следует потреблять больше жидкости.
Старик благосклонно принял заботу и похвалил ученика за разумный ход рассуждения.
Полина, вывихнув до упора запястья в путах, стремилась мокрым лбом к каменному полу, со свистом выдыхая воздух. Если Третий не просто произносил красивые слова, если ему есть какое-то дело до его людей, он должен был появиться здесь, забрать серп Жнеца и остановить ополоумевшего адепта пока не поздно. Он должен был спасти Сафико. У него было больше сведений, чем у Мага и Бюро, он не был ослеплён версией своей виновности, а значит был на шаг впереди. Он, неуловимый как ветер, способный буквально залечь на дно и буквально провалиться сквозь землю, он лучше всех мог прятаться, даже от Мага, а значит лучше всех мог искать.
– Чего ради ты защищаешь его? – со сквозящей в голосе насмешкой поинтересовался Олимпий, отставляя на большой стол опустевшую чашку. – Он такой же самовлюблённый зазнавшийся мальчишка, как и Маг… или, может, ты возомнила, что вы с ним какие-то очень близкие друзья? Ха-ха! Уверяю тебя, мальчишке нет дела до твоих унылых прелестей и тонкой организации души, что бы он ни говорил! Гораздо интереснее представлять развлечения с дюжиной Жриц!
– По себе судите? – тяжело пропыхтела Полина в пол. Кровь прилила к лицу, перетянутые руки, наоборот, ничего не чувствовали, немели… вот-вот наступит момент, когда болевой спазм даст о себе знать, и будет невыносимо без жгущего кожу прута…
Она не видела адепта-дубля, для этого требовалось поднять голову, а затёкшему телу это было слишком больно.
– А что? Я взрослый человек и не собираюсь отказываться от благ, положенных по статусу.
– Тебе по статусу могилка положена, – сбилась на «ты» Полина, перед глазами затуманилось, несмотря на то, что смотрели они с малого расстояния в сплошную каменную породу.
– Ты будешь говорить?! – потребовал Олимпий.
– Мне нечего тебе сказать. Кроме того, что ты позор для всех нас…
Голову вздёрнули наверх за волосы, оказывается, в комнате присутствовали ученики старика, принявшие слова девушки за личное оскорбление. Полине было всё равно. Она поняла, что помощь не придёт. Третий был в курсе её передвижений, её связей, её мыслей, но он не придёт, не поможет. Он не поступит честно и правильно, вопреки опасностям… У него есть оправдание – Безумный адепт охотится за его душой с древним безотказным серпом… Но как Третий будет жить после этого, если утверждает, что жизнь других адептов для него важнее своей? Бог ему судья…
Воздух перед лицом задрожал, неожиданно зеркальная поверхность серпа покрылась испариной от дыхания…
Он казался затупленным, но резанул как бритва. Полина почти ничего не почувствовала и ещё успела увидеть торжество на лице Олимпия и направленный в грудь под ключицами удар. Тело грохнулось сожжённым поленом. Освобождённая, лёгкая Полина ускорилась, чтобы ударить убийцу напоследок… это была ловушка, но требование возмездия не обсуждалось. Старик закричал, рухнув, как подкошенный. Полина пролетела насквозь, не чувствуя сопротивления. То, что было непреодолимой западнёй, теперь виделось проходным. Полину влекло куда-то, выдувало, словно мощной тягой огромного мирового пылесоса. Задержать или задержаться было невозможно…
Запустелая комната. Подоконник и рама белые до синевы, рассветная серо-голубая дымка в незашторенном окне, старый громоздкий стол с выдвижными ящиками. На столешнице записи, схематичные зарисовки. Кажется, человеческие фигурки нанесены неумело, первое впечатление, кто-то пытался рисовать, не совсем впервые, но положение рук, ног и голов какое-то странное. Но стоило представить, что люди лежат и уже никогда не будут шевелиться…
Над поверженными головами без глаз, носа и рта какие-то числа, дроби. 27 июл (1) – 0. 18 авг (1) – ?, 22 авг (1) – 1/3; 19-20 июл (2) – 0, 22 июл (2) – 2*3/4.
Ежедневник открыт. Рукой 25 июл (2) вместо 25 октября. Долг Остапу и Алцесту.
Непонятным образом удаётся перелистнуть страницы. 21 июл (2) списком в столбик от руки: 0, Огонь, запах, отдушина, масло, вход, утро, магазин, яблоко, алиби, перемещение.
Полина поняла скупой шифр. Адепт Огня уничтожен огнём, в теле погибшего нулевой потенциал, всё выпито в ноль, будто в теле никогда не было сил; запах орденцы должны были уловить через отдушины, а не обнаружить тело случайно по пути якобы в магазин, тем более, не по пути, подальше от жилья Олимпия, которого запах донимал и в отдалении, так что комнату окурили благовониями. Они почти не выходили – верно, Третий почти не уловил следов у подножия, а охрана магами лишь создала ложное алиби – они перемещались совсем не так – у них был маг. Яблоко Полине досталось с не до конца отмытой наклейкой, тонкий белесый клеевой слой, пол квадратного сантиметра, но откуда ему взяться на якобы выращенном в горе плоде? Ничего они не растили, у них были совсем другие цели, и им не нужно было, чтобы маги узнали о них раньше времени.
Страница от 13 июл (2). Запись острым чужим почерком, не чернильная, а будто пропечатанная… или прожжённая?
Здравствуй, Люда!
Я вновь вынужден уговаривать тебя присоединиться к ордену и внести свой вклад в наше дело. Я с трудом могу поверить, что до тебя не дошла пара моих писем, но ты должна была получить остальные. Честно признаюсь, что я не получил ни одного ответа. Это так не похоже на тебя. Я знаю, что ты аккуратный и исполнительный человек, кроме того, не лишённый таланта, и мне неприятно, что ты так бездарно растрачиваешь его на статейки в журналах для малообразованных.
Одумайся, Люда. Это ли то, о чём ты мечтала, изучая природу Огня? Твои знания бесценны и непонятны непосвящённым. Здесь ты сможешь раскрыть свой главный талант, выйти на новую ступень.
Я слышал на днях от приезжих, что ты развлекаешь детишек огненными драконами, рыбами, фениксами и прочим зверьем. Тебя не унижает такой заработок? Ты же серьёзный ученый, а маги видят в тебе шута. Не ради ли этого ремесла ты покинула город Стихий, в котором Огнём трудно удивить?
Перестань упрямиться и приезжай. Ты нужна нам. Я жду твоего ответа.
Полина повернулась на месте – раньше такая возможность почему-то не приходила в голову. Наверное, потому что Маг, однажды управлявший её взглядом, не смог…
На неё без любопытства смотрело существо. Стало понятно, как Третий, обязанный быть честным, может не явиться на помощь своему адепту, зная, что он беспомощен и находится в смертельной опасности.
Существо наблюдало с кровати, возможно даже спало, когда Полину пытал Безумный адепт, чьего имени она больше просто не хотела произносить вслух и мысленно. Боли по понятным причинам девушка уже не испытывала и только теперь подумала, как это её видит существо? Оно лежало под плоско накрытым одеялом, будто на теле не было ни единого рельефа, у кровати на полу высилась кривая стопка книг и записей, тоскливая подборка учебников и энциклопедий… Полина разобрала, что в середину затесался мистический справочник…
«Полина, Полина», – будто звал голос.
Губы на бледном лице были сжаты, зрачки в центре слабо окрашенной, почти прозрачной радужки смотрели прямо, выжидающе, веки редко моргали, тёмные, тяжёлого болезненного цвета.
«Полина, Полина».
Она так представилась, когда её нашли. Ну… почти так. Пол…ина. Она запиналась, корчилась от боли, теряла память, никого не смущало её заикание.
Пол…ина. Пол-ов-ина.
Существо немо ждало, когда она поймёт.
Меньшая половина, даже скорее четверть, но деление на две части оставило в уме более простое и распространённое слово. Её лечили маги, а их главный угрожал возвращением в лоно человеческой медицины, и исполни он угрозу – она бы сейчас выглядела хуже, чем существо на кровати, представляющее три четверти некогда целого.
Худое, измождённое слабостью лицо не выдавало нетерпения. Похоже, торопиться правда было некуда. От Полины – вряд ли она действительно Полина – ему было не за чем утаивать свои желания и мысли.
«Полина» пыталась оправиться от открытия. «Ты сама согласилась», – говорило существо, носившее Сафико, как костюм. Жизнелюбивое, легкомысленное существо, каким она его считала, пожертвовало большим, чем возможно было предположить. Не догадалась ни она, ни Безумный Адепт, триста лет коптивший небо и мнящий себя самым умным, ни Маг, который был, пожалуй, поумнее адепта.
Болезненно ощутив нарушение равновесия душ и потенциалов, сообразив, что оно значит –как младшему из троих было вырваться из информационного вакуума и не выдать себя Магу, который бы посадил на «короткую цепь», прежде чем начать разбираться? Как отмыться от подозрений, когда знаешь меньше всех о происходящем и страдаешь больше всех? Как защитить людей, когда не умеешь толком воспользоваться недавно обретённой силой?
Третье избранное существо разорвало себя на части, оставив одну помнить и развиваться, а другую собирать любые сведения, которые могут оказаться полезными: расположение общин магов и адептов, имена, способности, занятия. Улики. Первый и Второй. Выделенная расщеплением энергия пошла на скачок во времени, чтобы никто не усомнился – Третий здесь, и убийства боязливо пресеклись.
«Полина» не должна была долго жить. Порядок вещей должен был быть восстановлен, четверть и три четверти объединены, энергия на что-то потрачена… «Полина» боялась верить в лучшее раньше времени…
Обязанный быть честным Третий имел право использовать «Полину» как приманку, имел право даже дать её убить, не вешая груза на совесть – потому что рисковал только собой.
«Полина» хотела плакать. Она так часто плакала, пока существовала, но снова и снова ничего не могла с собой поделать.
– Было больно, – пожаловалась она, не слыша произносимых слов.
– Есть кое-что пострашнее, чем умирать, – уловило существо. – Воскрешение…
И стало очень больно.
Второй
На экране мельтешили кадры. Грустное шло за весёлым, за смешным шло горестное и трагичное. Шли новости. Диктор рассказала о смерти выдающегося деятеля, политика и писателя, не успев перевести дыхание, поведала о музыкальном фестивале, не избавившись от улыбки, посвятила телезрителей в грязные тайны двух революций. Одна из них была далеко, другая неприятно близко. Большая мужская голова с зачёсанными на обширную лысину чёрными волосами, вклинилась с мрачной аналитикой. Диктор вернулась в кадр с неловкой кривой улыбкой – ей то ли не дали текст, то ли должны были включить эпизод, а попали на студию. Возникало ощущение, что женщина напрочь сбита с толку, профессионально накрашенные глаза нервно бегали. Под конец выпуска диктор натянуто и несмешно пошутила про цены на нефть и с явным облегчением откинулась на спинку кресла, пока камера отдалялась под бодрящую музыку.
В девять часов обещали показать фильм о почившем выдающемся писателе и политике – видимо, такие фильмы снимаются ещё до смерти деятелей, иначе – утром труп, вечером фильм – было бы не успеть. Любопытно, с какого возраста на деятелей начинают собирать «прощальный» материал? Или самого бытия деятелем уже достаточно, чтобы где-то на студиях начинала копиться траурная папка? Так, на всякий случай.
Здесь, в затенённом шторами зале в обществе двух кресел, дивана и традиционного серванта с посудой я проводила почти всё свободное время. Свободное ото сна. Не сидела, но ещё и не лежала, развалившись на диване и лениво созерцая ящик с картинками. У меня был вид вполне себе среднестатистического деградировавшего тинэйджера – чёрная майка, свободные цветастые штаны, и равнодушие, о скалы которого могла разбиться самая высокая волна оптимизма.
Конечно мне говорили, что девятнадцатилетняя девица может приятней распорядиться свободным временем, но никто ни на чём не настаивал.
О да. Свободное время это такая вещь, от которой можно получить максимальную пользу и в то же время то, что можно максимально бездарно потратить. Но я пообещала себе, что не буду жалеть, что провела эти дни вот так, скользя незаинтересованными глазами по картинкам сменяющихся кадров и болотно-статичной обстановке.
Разорвав себя на половины, я сделала, что считала нужным. План выполнен по пунктам, удачность исполнения оценена в процентах. Средний процент – 86; не 100 – потому что, к сожалению, будут жертвы.
Мозг в очередной раз включил на игнорирование внешний слух. Загнанные по большим и мелким поручениям неравные половинки меня чувствовали себя лучше воссоединившись, но я ещё могла различить их голоса: один – жалобно-просящий и робкий, другой – собранный и сдержанный. Мой был ни тем, ни другим. Мой был третьим. И плаксивая истеричка, и сухарь меня одинаково навязчиво раздражали. На кой чёрт мне эти пустые рыдания? На кой чёрт мне точные проценты? И на первое и на второе шли силы, заслуживающие лучшего применения. Без преступления не будет наказания. Магу нужно предъявить преступление и преступника. А пока слово Олимпия стоит дороже слова новоявленного и неуравновешанного пусть даже Высшего адепта.
Нос Высшего адепта недовольно поморщился. Выражение глаз осталось прежним – ленивым и незаинтересованным, как взгляд закормленного хищника.
Несколько недель я полулежала на диване, перекачанная силой, о которой до этого лишь рассказывали предсказатели – приходила в согласие с собой. Чему более важному можно было посвятить свободное время? Возможно человеку нужно предпринимать нечто более деятельное, когда он разбирается в себе – читать книги, слушать умных людей, разговаривать с близкими, но мне это было ни к чему. Всё, что мне нужно было знать, было у меня внутри. Два голоса, которые должны были заговорить хором, а потом слиться в один, но в качественно другой голос.
Голос меньшей половины не производил особенного впечатления. Он почти глох, прорываясь к сознанию, нервически взвизгивал, задавал наивные вопросы, жаловался на боль, которой уже не было нигде, кроме как в его неполноценном восприятии. Вторая половинка говорила уверенно и убедительно, она бы смогла заставить делать, что считала нужным, если бы я была не я. Я могла раздавить их обеих или наоборот, раствориться в одной из них, а потом снова выпарить себя из неё или её из себя на медленном огне, профильтровать и оставить остывать.
Сила, переполнявшая меня так, что кусок не лез в горло, состояла из молекул возможностей. Я могла почти всё и почти ничего не делала. Мне ни до чего не было дела. Мне было всё равно, как я выгляжу, сколько вешу, что ношу, что ем и ем ли вообще, всё равно сколько зарабатывает моя семья, где мы живём. Всё равно, что от серванта ощутимо пахнет опилками, что неотдёрнутые до упора шторы сообщают комнате неприятный зеленоватый оттенок, который прежде меня угнетал, что на столе киснет забытое утром молоко, что столб пыли, мечущийся на свету на кухне, неуловимо обычным ухом сипит и пытается добраться до меня, что солнце выманивает выйти, что ветер выманивает выйти, что утрамбованная городская земля постанывает под асфальтом и умоляет соединиться с ней и взломать оковы, что вода с натугой шуруя в трубах…
Пожалуй, когда удавалось отвлечься от пресыщения и двуголосия, мне было не всё равно, как живут мои люди в городах без названия. Мысль о них была глинтвейном с корицей в холодный осенний день. Минуя горло, он попадал в желудок, согревая нутро. Мысль об ордене Великого Адепта была другой температуры. От неё несло горнильным жаром и вулканической копотью. Ощущения такого уровня заставляют пожалеть, что у вас есть лёгкие.
В этом мире осязаний, вкусов и запахов у Мага было особое место – он был зимним утром в европейском городе, где на каждый сугроб предусмотрена снегоуборочная машина. В нём не видят солнца за серовато-белыми тучами, а всякая сторона жизни обитателей регулируется аккуратно составленными правилами. Туда не ездят туристы, и там не водятся забавные безобидные чудаки. Там ещё много чего есть и ещё больше чего нет. Пережидая в своём скромном логовище, я, не поскупившись, построила настоящий город в его честь. Ему не на что было бы обидеться, ему бы там понравилось. Там не нашлось места только для Вениамина. Он был огромный золотой дракон, уснувший века назад, так что на него нанесло камней и земли, превратив в настоящую горную цепь, которая, разумеется, расположена на приличном расстоянии от города Тимура, чтобы не привлекать в него странствующих рыцарей и горнолыжников.
Горы мне нравились больше города.
Растравляя воображение и теша себя досужими картинками, я умудрялась сохранять драгоценную апатию и не вмешиваться. Пиротехник должна умереть. Эта адепт огня, с которой мы никогда не были знакомы, она должна была умереть. Такова цена, чтобы спасти других. Наказания не назначаются без преступления, а наказать необходимо. Моё слово против слова Олимпия не стоит ломанного гроша, пока он не совершил чего-то крайне предосудительного, а я не доказала, что не новичок и не глупышка. Стоит мне появиться до осуществления его планов, и он лишь станет в десятки раз осторожней, но знаю, от задуманного уже не отступится. Не такой человек.
Сидеть на месте сложно. Один голос в голове истерически с надрывом выл, глупо обвиняя меня, иногда даже неловко пытаясь оскорбить. Второй спокойно говорил, что это нужно, чтобы остановить преступников раз и навсегда.
Когда меня доставала глупость первой, я вспоминала, что она радуется пению птиц, любуется игрой света на листьях, умиляется детям и с ней дружила Сафико. И я не трогала её. Когда мне надоедала рассудительная речь второй, я вспоминала, что ей пришлось больнее, и прощала её. Одна не была плохой, а другая хорошей, и уж тем более одна хорошей, а другая плохой. Я могла оставить себя без сознания до нужного дня, чтобы не слушать их, но это было бы лицемерием. И это извело бы маму. С таким ребёнком, как я, трудно. С двенадцати лет то волосы за ночь поседеют, а то и повыпадут, зубы высыпятся за обедом, то после десяти минут под солнцем кожа слезет чулком, как со змеи в линьку. Именно как со змеи – вместе с сетчаткой глаз. Я неожиданно набирала вес, до пуда в неделю, вдруг вытягивалась в рост и страшно худела – кожа да кости, а однажды получилось, что и вовсе только кости, потому что кожа в очередной раз решила сойти, как лавина с гор, и оставила меня свеженькой мумией под лампой в медбоксе.
Мама не особенно удивилась, когда я провалялась трое суток на кровати в лихорадке, не испугалась, когда меня заменила моя бесчувственная и.о. Подумаешь, у девочки нет настроения. Главное вроде не болит ничего.
Что поделать, я – Стихия. А моя мама – лицемерка. Когда я стала такой, какой мама мечтала, она забыла о врачах. Врачи, думаю, с радостью забыли о нас.
Мама любовалась мной с почти что трепетом, потому мне сходило с рук то, за что треплют нервы другим взрослым девицам. Я не делала ничего.
Пришёл ожидаемый день, за ним час и миг.
Я ощутила смерть, услышала тревожный крик похищенной души, оставаясь на диване, посмотрела в бесчувственный затылок убийцы. Безымянный безвольный фанатичный пособник Безумного адепта. Во рту стоял горьковатый привкус. Мне удалось не вскочить сразу. Тело, послушно воле, прилипло к сидению дивана. Я не кинулась на место.
Сегодня моё время перестало быть свободным.
Я вышла на улицу.
В этом «вышла» не было лязга замка, гула лифта, шагов по лестнице и железной тяжести подъездной двери. Я просто сидела в зале, а теперь шла по пыльной серой ленте дороги сквозь лес. Тело слушалось, несмотря на простой.
Я посмотрела на небо, прозрачность, глубину и цвет которого не умеет передать ни художник, ни мощная камера, ибо этот цвет создан прозрачной многослойной глубиной.
Вдохнула воздух. Пыльно.
Упруго подпрыгнув, взвилась, упираясь макушкой в воздушный пласт. Вдохнула дрожащее пёрышко облака, пропустила его свежесть через себя, чувствуя как кровь несётся по телу, и решила искупаться прежде чем приступать к делу.
Река радостно приняла меня. Она, как верный пёс, кинулась мне навстречу, вскидывая на плечи лапы и облизывая лицо. Прохладный поток понёсся быстрей, обхватывая меня, кутая в свои соболя и горностаи.
Даже вода порой готова пустить пыль в глаза.
Я вышла из реки в нескольких километрах, на обустроенном пляже.
На мне уже были короткие шорты и верх купальника – два треугольника, усыпанные словно из рога изобилия апельсинами, яблоками, персиками, виноградными кистями, арбузными дольками и другими подарками флоры голодному обывателю.
Я ловила на себе эти голодные взгляды. На моей коже, обычно очень светлой, проступил лёгкий ровный загар.
Теперь я была своя на этом пляже, что подтверждалось тем, как уверенно я шла к спрятавшейся под плакучей ивой лестнице к частным участкам.
Наверху был небольшой сюрприз, хотя ожидаемый, поэтому вряд ли сюрприз. Сразу пять парней из магического Расследовательного бюро.
Я слегка улыбнулась, оценивая их маскировку. Три простеньких жигули, футболки, сланцы, девочки в коротких юбчонках. Банальное полезное с приятным, которые сейчас не сочетает только самый ленивый. Девчонки, кажется, из лаборанток бюро, но возможно и из сторонней службы, не было времени вызнать за проведённый в Эскамеруне день.
Знакомый блондин Жако с ухоженной белой бородкой на краю брутального подбородка спрятал бордовые глаза за тёмными очками. Это не помешало ему первому заметить меня.
«Симпатичный», – шепнули голоса, ещё не зная, что я уже взяла над ними верх.
Магический сыск слабо задел мою нервную систему. Я прошла сквозь группку, не одарив их распахнутые глаза и приоткрытые рты ответной реакцией, как сквозь декорации.
Жако, сидевший на малиновом капоте, бесшумно поднялся, догоняя меня.
Я не оборачивалась, но чувствовала, что сопровождающая ведьмака девушка оскорблённо надула намазанные вишнёвым блеском губы и скрестила на груди руки.
Прежде недолюбливавший мою плаксивую часть ведьмак чуть обогнал меня по запылённой дороге, извернул голову на сильной шее, чтобы заглянуть в моё самоуверенное лицо.
Его взгляд говорил о многом. Чем ты восхищаешься, ведьмак? Ведь ты совсем меня не знаешь… Потом будет неловко… Хотя пусть будет неловко ему, а не мне. Я слышала его дыхание, биение сердца, знала, что он прокручивает в голове формулы приятного знакомства, отметая одну за другой, хочет снять очки, чтобы впитать мой образ, сохранить в своей копилке впечатлений. Про глаза ведьмаков мне рассказывала городская сплетница, Луиза Ивановна, так что я не до конца верила в особые свойства бордовых глаз. По крайней мере, глаза до сих пор не подсказали ему, что смотрят на адепта.
– Ты прекрасна, – сказал он наконец своим звучным голосом, от басовитых металлических обертонов которого люди нередко вздрагивали, будто рядом разряжалась руладой медная труба.
Я посмотрела ему в глаза и вежливо улыбнулась, ничего не сказав и не сбавляя шаг.
– Я – Жако. Как тебя зовут?
Я продолжала идти, невозмутимо ступая босыми ногами на горячий асфальт, щедро припорошенный стеклянной крошкой и прочим мелким мусором. Я не собиралась разговаривать.
– Хорошо, не говори. Знаешь, я волшебник, я угадаю.
Я изобразила недоверчивую улыбку, думая «врёшь, ведьмак, никакой ты не волшебник», и, прежде чем он успел продолжить, потянула на себя калитку трёхэтажного коттеджа, исчезая в тени виноградной арки.
Он не торопился уходить, растерянно глядя в темноту за широкими листами.
Я не стала ждать продолжения, мне нужно было сделать за Жако его работу, поэтому в следующее мгновение я уже была в полутора сотнях метров от трёхэтажного коттеджа и в семнадцати от поверхности земли. Под ней. В правой руке, зарастая каменной оболочкой, лежало то, что Жако искал.
Забавно, «волшебник» даже не подозревал, что ему нужна именно эта вещь.
Изображать обратную дорогу не было желания.
Я просто положила каменный шарик в подготовленную коробочку и села за ноутбук в своей комнате. Нужно было написать письмо.
Первый залпом проглотил чашечку наикрепчайшего кофе и скривившись посмотрел на густой слой кашицы на дне. Напиток был чёрный как кровь земли и оттого горький как хина. Тимур подозвал к себе Жако.
Лицо ведьмака тоже кривилось. Утро не предвещало ничего хорошего. Он старательно осматривал место преступления, но всякий раз натыкался на труп, вытянувшийся на полу в россыпи полусожжённых ниток дешёвых бус, в числе которых были и ведьмовские защитные амулеты. Не помогли.
Не испытывающий трепета перед покойниками Вениамин грустно склонился над несчастной, заполнив своей внушительно высокой фигурой одну четвёртую места происшествия. По случаю приятной погоды Второй был одет в элегантный светлый костюм. Маг как всегда был во всём чёрном.
– Третий? – беззвучно выдохнул Жако смелую, почти дерзкую догадку.
Голова Второго резко дёрнулась, словно ведьмак прокрался со спины и крикнул ему в ухо. Чёрные, как душа грешника, глаза Тимура упёрлись следователю в лицо. Кадык невольно нервно дёрнулся.
– Не думать об этом. Как версию не рассматривать, – отрезал Первый.
– Займись этим, – смягчившись, велел он. – Срочные дела были?
– Одно нехорошее место.
– Выжгите дотла, – равнодушно пожал плечами Маг. – Вон, как раз Прохор приехал.
Жако без симпатии оглянулся на дверной проём, заметив загорелое грубоватое лицо адепта огня.
– В том-то и дело, – не поздоровавшись с Прохором, сказал Жако. – Там было три пожара с жертвами, один из хозяев утонул, ещё один наступил на гвоздь и умер от сепсиса…
– И там продолжают жить? – перебил Тимур.
– Место престижное.
– Удивляюсь людям. Сколько погибло человек?
– Девятнадцать.
Первый задумался. Пока Он отрицал, что это сделал Третий, Жако не имел права бросить серьёзное расследование. Конечно, Маг мог заставить кого угодно делать, что посчитает нужным, но дело могло того не стоить, а он старался давить на людей и систему только при серьёзных основаниях.
– Займись пока этим один и не афишируй… Пусть остальные продолжают там.
Тимур утомлённо потёр рукой лоб. Кофе, недаром одно из самых дешёвых зелий, переставал действовать.
Прохор посторонился, пропуская наружу Вениамина. Светло-русый великан с волчьими глазами вопросительно поднял бровь, оглянувшись.
Тимур понимал его без слов – лимит исчерпан, нужно отдохнуть.
Не прощаясь, Маг догнал Второго, на ходу решив отправиться в Дворец живых теней. Мужчина мог себе позволить перенестись прямиком во внутренние апартаменты заповедного, потенциально опасного для других места.
Засыпать Тимур начал ещё стягивая рубашку. И ещё прежде чем голова коснулась подушки уже крепко спал, доверив автопилоту остальные действия.
Вениамин внимательно следил за ним, сидя на полу у стены и брезгливо выдернув из-под себя ковёр. Высший Маг был несъедобен, и Высший Зверь, если и охотился на него, то только из спортивного интереса. Должно быть, наглый взгляд хищника мешал Магу спать, не давал окончательно забыться и расслабиться, но с этим неудобством он был согласен мириться. В конце концов, эта небольшая прихоть была лишь одним из маленьких ужасов жизни с Повелителем нечисти.
Через три часа Маг распахнул глаза, теряя статус жертвы.
Не одеваясь, спустился по безлюдной лестнице из белых монолитов и спрыгнул в воды широкого бассейна, не доходившие ему до рёбер. В этой части Дворца не было никого. Теней отгоняло их присутствие. Тимур сунул голову в прозрачную холодную воду, быстрыми движениями растирая лицо и смывая остатки сна.
Вениамин лениво спускался по мраморной лестнице. Видимо, сегодня был один из тех дней, когда он недолюбливал воду.
По узорчатому полу бассейна, составленному из камешков мозаики растительному орнаменту, вились завихрения.
Темноволосый мужчина присмотрелся, смахнув с ресниц капли.
Завихрения собирались и скручивались в жгуты.
Второй молниеносно оказался у края воды на четвереньках, округлив позеленевшие кошачьи глаза с вертикальными зрачками.
Водяные жгуты собирались в мышечную ткань и крепились к водяным костям. Через пять минут увлекательной анатомии, науки, вдруг ставшей как никогда прозрачной, перед двумя мужчинами возник ещё один. Он протягивал Тимуру неведомо откуда взявшуюся картонную коробку. Небольшую, прямоугольную.
– Будь здесь, – холодно велел Тимур, забирая послание.
– Я всегда здесь, – булькая, произнёс нечеловеческий голос, и существо обрушилось бесформенной массой в бассейн.
Вениамин любопытно вытянулся в струну, но когда вдруг загремело, и во все стороны полетели брызги, отшатнулся к стенке.
Тимур, вздохнув, двинулся к нему, без спешки рассекая жидкость, чтобы не поднять новых брызг.
Коробка была суха. Толстый невыбеленный картон. Внутри идеально ровный каменный шарик чуть больше теннисного и конверт.
Вениамин потянулся к шарику, но его рука вдруг замерла на полпути.
Не сводя с него глаз, Тимур вынул конверт.
Снаружи он был девственно бел. Маг на всякий случай распечатал его аккуратно, подсунув Второму под нос. Прямой человеческий нос несколько раз быстро дёрнулся, как у ищейки. Вениамин пожал широкими плечами.
Тимур развернул листок и показал Второму римскую тройку вверху напечатанного текста.
– Здравствуйте, Тимур и Вениамин, – прочитал Первый. – Простите, что пишу Вам только сейчас, хотя уже несколько лет знаю, кто я. Вы бы ещё долго не узнали о моём существовании, если бы моим людям не грозила опасность. То, что произошло сегодня, только начало. Преступники не остановятся, они прикроются моим именем. Я знаю, кто они и зачем делают это. Если Вы пообещаете выполнить мою просьбу, я откроюсь.
– Мы обещаем, – с готовностью откликнулся Вениамин, оживившись.
– Обещать мы обещаем, – заметил Тимур, перевернув листок. – Вот только тут нет обратного адреса…
Из воды проступила вторая страница.
Вениамин ловко выхватил её, спонтанно забыв про свою водобоязнь:
– Преступники должны быть строго наказаны. Всего их тридцать восемь, в основном адепты Огня. Их возглавляет Олимпий. Он изобрёл способ, чтобы в разы увеличить свои силы с помощью душ других адептов. Душа погибшей в нём. Чтобы спасти её воспользуйтесь серпом-жнецом душ. Его вы найдёте в вулкане, где живёт Олимпий. Подземные этажи спускаются гораздо ниже, чем принято считать. Всем тридцати восьми лучше ради их же блага сдаться Вам, потому что завтра в три часа дня эти этажи перестанут существовать. Жнец душ убьёт Олимпия, остальные наказания определяйте сами, только учтите – все адепты ордена обучены убивать. Не ждите, что я появлюсь сразу после этого – не хочу, чтобы смерть Олимпия связывали со мной. В извинение присылаю виновника двадцати шести смертей.
Тимур снова посмотрел на зловещий шарик. Когда Вениамин прочитал про виновника, по нему пробежали трещинки и наружу проступило что-то блестящее. Маг осторожно вытащил из каменной крошки перстень.
– Это искал Жако! – воскликнул Вениамин.
– Он сказал про девятнадцать жертв, – покачал головой Тимур.
– Он говорил про людей.
– Вы вдвоём меня с ума сведёте, – вздохнул Тимур. Злая побрякушка звонко треснула в сжатом кулаке.
Тимур и Вениамин выполнили условие.
Я почувствовала сразу.
Пока маги бегали по подземельям, я сидела на лугу в глубокой лесной чаще. Вполне могло статься, что здешние травы никогда не слышали человеческого голоса. Я не стала их тревожить.
Солнце привлекало меня. Солнечные зайчики неизменно падали к моим ногам, словно цветы восторженного поклонника. Солнце любило меня. Этот мир любил меня. Всё в нём было водой, землёй, огнём и воздухом, во всё входили четыре ингредиента.
Цветы снимали навстречу шляпы, красные, жёлтые, голубые.
Вспомнив, что на три у меня запланировано дело, я вынырнула из вороха лепестков, подула в небо, будоража всю кипу, наполняя ей небо над головой. Лепестки дождём возвращались на землю. Сиреневым, жёлтым, белым и голубым. Я позволяла вернуться назад, на опустевшие чашечки, венчающие стебельки. Оранжевые и красные, подчинившись порыву, сожгла в воздухе, и они безобидно сыпались на землю чёрной пылью.
Когда в воздухе не осталось ни одной цветной пластинки пёстрого конфетти, энергично подняла сжатый кулак и потом самую малость опустила.
Подземелья Олимпия больше не было.
Я не радовалась смерти Великого Адепта, хотя возможно и имела на это право, если хоть кто-то имеет ту моральную высоту, с которой можно чувствовать удовлетворение, выходящее за пределы распространённого злорадства.
Последний полёт лепестков был не праздничной, а траурной церемонией. Будто бы сгоревшие лепестки должны были пробиваться сейчас на печальной насыпи земли разгорающимся пламенем, ветвисто расступаясь в стороны оранжево-красным скромным даром погибшей.
Я знала, что Двое не смогут не искать меня, возможно не искать им вовсе не по силам, и потому не стала требовать обещание.
Через некоторое время я появлюсь. Не очень скоро, но и много времени не пройдёт.
Чувство, лишившее Двоих со вчерашнего дня покоя и сна, заставившее зорко всматриваться в людей вокруг, чутко вслушиваться и вдумчиво вдыхать воздух, имело власть и надо мной. Они могли быть спокойны, пока верили, что меня нет, так же, как я умиротворённо наслаждалась одиночеством до полных шестнадцати лет, пока не почувствовала едва уловимые намёки на их присутствие. Не звук и не запах, что-то более эфемерное и призрачное, но развивающееся, крепнущее день изо дня. Терпкое, начавшее со временем приобретать нотки передержанного вина, которого много не выпить. Всё бы ещё куда ни шло, пока они не знали обо мне, но теперь едкий уксусный привкус отравлял и их жизнь обезнадёживающим ожиданием, которое могло оказаться бесплодным.
Я не подкрепила обещание объявиться сообщением времени и места, ориентирами на плоскости и вне её, так успокаивающими всех, кто привык жить человеческими стандартами. Знать время и место для многих уже означает владеть ситуацией. Я оставила это преимущество на своей стороне. Мне претила мысль, что когда я добровольно позволю увидеть себя, меня окружат и цепко схватят нецеремонящиеся руки.
Они могли думать, что это естественно, правильно, необходимо, что они делают свою работу и все будут им за это признательны. Они могли думать что угодно, для меня это было бы бестактным и незаслуженным оскорблением. Я бы в тот же момент исчезла и не давала бы себя найти, пока не поутихнет обида… Хотя всё могло быть совсем не так.
Планировать каждое своё действие неблагодарный и скучный труд. Если жизнь отклоняется от плана, остаётся расстройство, когда же она плану потворствует, становится невыносимо скучно и хочется от всего живого отдалиться.
Возможно стоило предупредить их заранее хотя бы о дне. Внутренние инстинкты подсказывали поступить по наитию. В глубине души мне хотелось, чтобы меня по-настоящему признали, без самопровозглашений, вызывающих понятные и естественные сомнения, которые всё равно возникнут, так уж сложилось. Тысячелетняя вера и представления, повторяемые миллионами речей не исчезают бесследно, у них есть свой, неиллюзорный вес.
Меня представляли иначе. В нужный момент они должны понять, что сами заблуждались, а не подвергать меня проверке на подлинность. Экспертная оценка всегда обидна для оригинала, как обвинения для невиновного.
Спонтанные выборы должны быть случайны. Проснувшись однажды с звонкой прозрачностью мыслей, я умылась и сказала близким, что уезжаю. Я готовила их к этому, и вид у них был смирившийся.
Слегка нервничая, ненужно побегали по дому, помогли собрать некоторые вещи, приготовили нехитрую дорожную еду, вызвали такси до вокзала.
Я по-христиански терпелива. Свёрток с едой отдала первому голодному встречному, едва на него взглянув. Сумка с одеждой тоже не наполняла моё сердце воодушевлением, а значит должна была уйти.
Эскамерун. Магический город в приятной близости к природе. Не особенно высокие, но оттого не менее симпатичные горы в кудрявой щетине лесов, обилие чистых, как слеза, озёр, вскормленных северным морем, дуновения которого приятно остужают летний воздух. Обычное занятое утро, не лишённое лирики.
Этот город из моих любимцев. Ничто магическое мне в принципе не чуждо, дорога магии для меня не закрыта.
Неудивительно, что поиски привели меня сюда. Здесь располагается центральное Расследовательное бюро, которое должно меня сейчас разыскивать. А Магу и Веньке ох как надо меня найти…
Я начала свой путь издали, с маленького ответвления улицы, берущего начало в стороне от проторенных маршрутов. Свисающие на выгнутых дужках фонари формой походили на землянику в чашечках из выкрашенного в чёрный металла. В раскрытых окнах подрагивали тонкие занавески. Солнце, продолжая преследовать меня, подкатилось ближе, заглядывая краешком через крышу дома.
Я внимательно посмотрела на себя. О приличиях нельзя забывать. На мне оказалось тонкое платье с овальным вырезом, приглушённо голубое, женственное, с облегающими рукавами, не доходящими до локтя.
Неужели мама проводила меня в таком виде на поезд? Или я переоделась в пути?
Впредь нужно следить за собой.
Воздух пах свежестью и близостью воды. Один из самых прекрасных из известных мне запахов.
Ни торопливая барабанная дробь, ни внушительный гул трубы не возвестили спешащих по улице магов о моём прибытии.
Первый и Второй шли плечом к плечу в ста двадцати метрах впереди. Маги со всем почтением расходились в стороны, не желая помешать их разговору. Пока все глаза были обращены на двух мужчин, а движения замедлены, я сократила расстояние, разлучающее нас.
С неба упало несколько капель. Я почувствовала минутную грусть по тому, что оставалось за чертой, которую сама намеревалась провести.
Маг настороженно посмотрел вправо, но глаза его ничего не различали. Он чувствовал приближение чего-то огромного и опасного, прямо здесь, в его городе, за наведённой им самим защитой.
Он замедлил шаг.
Слегка пройдя вперёд, Вениамин вопросительно обернулся к нему.
Как-то незаметно улица почти опустела. Те, кто всё же остался, отошёл на приличное расстояние и погрузился в разглядывание витрин лавочек. Обычные звуки стихли, как будто воздух приобрёл свойства ваты.
Тимур резко развернулся, настороженно шаря взглядом по воде в озере неподалёку и небу у меня над головой.
Я не смогла сдержать лёгкую улыбку – наглядная демонстрация того, как трудно моя внешность ассоциируется с огромным и опасным.
Атмосфера и так была хоть ножом режь, оно и понятно – Первый и Второй не таились, хоть втыкай в воздух розетку, хоть чистое электричество вырабатывай.
Я неделями коротала дни, как переваривающий пищу удав, мне трудно дышалось от силы…
Наверное, поэтому всё испортила. Соблазн был слишком велик.
Оба растревожено сканировали местность глазами.
Переполнено пошатываясь, что можно было списать на развязную походку, рассеянно улыбаясь замороженной улыбкой и не глядя по сторонам, я пошла прямо.
Поравнявшись с Тимуром, перестала дышать, заставила себя не поворачиваться, не смотреть на него. Прошла мимо, едва сдерживая расползающиеся губы и подгибающиеся ноги.
Так и дошла до окраины. Сначала по аккуратным дорожкам, потом по мосткам через озерца, не останавливаясь, дошагала до крошечного причала под одну лодку, сорвалась с края, с головой ухнув под воду, и, наконец, с бульканьем расхохоталась.
Октябрь был особенным месяцем для главного города Стихий. На площади за мостом земли перед Храмом проводились смешанные дружественные турниры. Третьего, к сожалению, не было, а значит роль хозяина состязаний должна была занять менее желанная адептами фигура – Тимур. Из-за принятого снисходительного почитания чужих традиций Маг вынужден был торчать в городе с самого утра, поощрительно принимая знаки запутанного церемониала. Каким этому церемониалу полагается быть, кажется, никто себе не представлял.
Вениамин, конечно же, был рядом, но помочь в этом деле не мог. Как Повелитель нечисти на турнире он мог выступать лишь в качестве наблюдателя, и почётные утомительные обязанности Тимур на него спихнуть не мог.
Маг хмурился и находился в скверном расположении духа.
Прошло немало времени с того дня, как Третий в последний раз дал о себе знать. Обещания времени он не давал, но теперь, узнав о его существовании, Тимур всё с меньшим терпением справлялся с его обязанностями.
С одиннадцати до двух было время для представления участников.
Прохор догадался привести свой охранный взвод целиком, скороговоркой доложив Первому их имена. Остальные были не так чутки к настроению Высшего мага. Являлись по одному, болтали, не думая о времени. К концу процедуры у Тимура от раздражения перекосился рот.
К двум зрители потянулись к трибунам, занимая места преимущественно с третьего ряда. Считалось, третий ряд на удачу. На самом деле, на первых двух можно было рассчитывать на несравненное зрелище, что называется, эффект присутствия: вы могли нахлебаться вытяжки грунтовых вод, получить булыжником по голове, простыть под резкими порывами воздуха или остаться без одежды и волос после неудачного прицельного обстрела огнём. Ничего. И на эти места найдутся седоки, любители экстрима.
– Не могли раньше собраться… – пробормотал Тимур себе под нос, быстрым шагом преодолевая ступени к возвышению, неловко, с опасным зазором, растолкавшему в стороны простые трибуны. Крайне недовольный и мрачный Маг упал на трон, обречённо хватаясь за голову, будто прикрываясь ей от происходящего.
О Вениамине любезные устроители не забыли: выставили кресло. Рядом с вычурным резным троном кресло казалось бедным родственником, выведенным в свет. Не забыли и на том спасибо. Даже подушку подложили на сидение. Сидеть долго, до ночи, подушка не лишняя мелочь. На троне, кстати, никаких поблажек.
Тимур не ёрзал, но скорее из-за необходимости держать лицо, нежели по другим причинам. Неподвижность к лицу начальственным лицам.
Вениамин благодушно прошёл за Магом и устроился на кресле, вытянув на подлокотниках руки с расслабленно висящими кистями.
Трибуны споро заполнялись. В сущности, раздражение Мага было беспочвенным. Уже нашлись и любители первых рядов, воодушевлённые и оживлённые как максимум раза три в году.
Мест для сидения традиционно не хватало. Тут тоже ничего не поделаешь – желающих постоянно находилось больше, чем удавалось предусмотреть, всегда оставались так называемые стоящие, которых не любят возить в общественном транспорте.
Тимуру пришлось встать. Хотя пришлось не то слово. Сидеть на узком деревянном троне с выпуклыми резными деталями в спинке – упражнение для мазохистов. Тимура в пылкой речи могли величать садистом, но мазохистом… нет, такого случая не было.
Маг хмуро вышел к краю спортивной площадки, с должным вниманием оглядывая трибуны. Для удобства мероприятия площадку немного присыпали белым песком, чтобы участники не сильно пачкались и имели доступ к стихии под ногами. В основном второе.
Тимур должен был произнести вступительную речь, и Вениамин видел, что он намеревался как всегда сделать всё, что положено, в обратном случае ведь вообще и не имелось смысла приходить. Если появление Третьего вселяло в Вениамина тонкое душевное удовольствие, пускай не избавленное от волнения, то Маг наоборот злился. А тут ещё участников больше, чем зрителей на трибунах. Это было выше его сил.
– Начнём турнир! – скупо выжал из себя Тимур и с видом так и говорящим, что это большее, на что собравшиеся могут рассчитывать, вернулся на место, доверив остальные объявления специально назначенному старику из храмовых, обладателю высокого и далеко слышного голоса.
Худой как щепка старичок засеменил к краю поля, занимая место Тимура.
– Профессиональную часть соревнования открывают: начальник охранного отряда Прохор и его помощник Сергей! – возвестил сухонький лысый дед высоким детским голоском. От радости соучастия в молодёжном развлечении он весь улыбался – не только беззубым ртом, но и щёлками глаз.
Прохор и его помощник вышли на площадку из наспех возведённого амбарчика, призванного сохранять интригу. Прохор командирски кивнул Сергею отправляться на противоположный конец площадки.
Другой старичок, в такой же хламиде застирано голубого колера в контраст к глашатаю был жизнерадостно пухл, как игрушечный пупс. Он поднял колотушку и легонько ударил в крашенный красный таз. Как ни странно, Стахий не позволял использовать настоящие гонги, пока Третий не найдётся.
– Жаль, он не с нами, – заметил Вениамин, чуть открывая губы и не глядя на Мага. – Ему бы здесь понравилось.
Трибуны зааплодировали и приветственно завизжали. Тимур сморщился, как от зубной боли, пытаясь затянуть голову в плечи, как черепаха в панцирь.
– Сюда нет смысла являться больше одного раза.
– Почему? – удивился Вениамин, всё же взглянув на него.
– Прохор победит, – объяснился Маг. – Он побеждает каждый год, восемь лет подряд. Когда нет интриги, нет смысла в соревновании.
– Но не будет же он всегда побеждать, – не сдавался Вениамин. – Он очень уверен в себе, даже не рассчитывает, что может наткнуться на равного…
– Не наткнётся, – уверенно заявил Тимур. – Он дубль, огонь и воздух. В их отряде есть пара талантливых «Серёж», но они будут уступать ему просто потому, что он дубль.
– Почему «дубль»? – вздохнул Вениамин, отказавшись от спора. – Тогда уж какой-нибудь «квадрат»…
– Не бери в голову, – фыркнул маг. – Какие-нибудь дурачки придумали.
Прохор дал Сергею возможность сделать первый выпад. Через площадку пронёсся завихряющийся залп огня, а по трибунам прокатилось восхищённое «уааааа!»
Прохор стоял выпрямившись, выставив немного вперёд правую ногу и свободно опустив руки.
Веня поморщился. Ему сегодня не нравился огонь, а ещё ему не нравилась самоуверенность Прохора. В его среде такая самоуверенность была непозволительна. Будешь кичиться с нежитью, узнаешь, как больно она кусается.
Конечно, всё зависит от обстоятельств. Это ведь честный турнир.
Зрители думали, что равнодушное выражение лица Сергея признак его собранности, на самом же деле он просто знал, что не выиграет. Бедняга. Ему, пожалуй, было сложнее всех – второе лицо по статусу после Прохора, Прохор вдобавок его непосредственное начальство, что не так сделаешь, влетит по полной. Вдобавок остальное войско смотрит. Для Сергея состязание было геморроем в духе годового отчёта.
Он молниеносно осыпал начальника длинными огненными стрелами, такими ничего не стоит крепость разгромить. Если в живое попадёт – гарантирован ожог восьмидесяти процентов кожного покрова, очень больно. А Прохор останавливал атаку за атакой, выставив вперёд раскрытую ладонь и не прибегая к зрелищности. Ну да, успеется. Ему ведь до конца соревнования торчать на арене, давал Сергею показать себя. Трёх минут по его мнению было достаточно.
Прохор с силой вывел вперёд незадействованную до сих пор руку. Сначала с неё слетела маленькая искра, плавно крутящаяся бенгальским огнём. Трибуны замерли, потому как только того и ждали. Лица вытянулись от напряжения, ожидая, что будет.
Сергей в ужасе расширил глаза и спешно попятился.
Искра полыхнула, заполняя собой мир. Воющий огонь нёсся вширь, вверх, повсюду, заполняя воздух, по-сатанински лютуя и оглушая, будто вырвался из пекла, где черти жарят грешников.
Вениамин дёрнулся назад, едва не кувыркнувшись с помоста. Тимур вовремя схватил его за запястье, выдёргивая обратно на помост вместе с креслом.
– …еть! – услышал Вениамин, когда вернулся слух.
Тимур немного злился.
Трибуны ревели и прыгали. Раздались первые заразительные аплодисменты.
В известном смысле Прохор выручил помощника. Такой яростной силе смог бы противостоять лишь изощрённейший маг или сам Третий. Сергей сохранил авторитет, но получил пару ожогов. Как и первые ряды. Сергею-то что, он привычный, успел принять меры предосторожности перед погружением в огненный ад. Захар на него даже внимания не обратил, сразу побежал к зрителям. Этого старика Веня знал – он очень выручил его в тот сложный период, когда у него росли жабры. Веня всегда держал в квартире баночку с его чудодейственной мазью.
Сергей ошеломлённо выполз из угла для церемониального рукопожатия с победителем.
Сижу в первом ряду, грызу крошечное яблоко в карамели, вкусненькое – не помню, когда в последний раз ела, еда стала больше развлечением, чем необходимостью. Не сразу обращаю внимание на искорку, обращающуюся в трёхэтажный выхлоп огня. А, подумаешь, что со мной станется, главное, чтобы карамель не поплыла.
Меня больше не беспокоит многоголосье в голове, но я так к нему привыкла, что уже жду что-то вроде: «Что ты делаешь?!! Уйди из первого ряда!!! Тебя же обнаружат!!!»
Никуда не пойду. Пускай обнаружат. Только бы признали. Адепты с обеих сторон испуганно падают на выструганный деревянный пол. Откусываю ещё один кусочек от яблока.
В общем ажиотаже тайком поглядываю на помост. Оба сидят там, оба недовольны. Вене неприятен огонь, Тимуру – люди.
Тянет к ним… Необычное чувство, ему нет места в стандартном диапазоне эмоций. Что это такое вообще – до дрожи, до слёз, до трясущихся рук хотеть сблизиться и тереться, тереться…так ведь кошки делают. Голодные до озабоченности кошки. Да я бы… как будто и лизнуть не отказалась…
Нелепая мысль вынуждает захихикать. Воображение услужливо подсовывает картинку: поднимаюсь на помост с серьёзным выражением лица. Тимур вскидывает глаза, ожидая услышать важную новость. С пущей серьёзностью склоняюсь к его уху. Он придвигается, думая, что это должно быть очень важно. И тут я, скорее по-собачьи, чем по-кошачьи прохожусь по его щеке липким от карамели языком.
Когда Захар подбегает осведомиться, кому нужна помощь, я смеюсь. Кто-то сообщает лекарю, что на ряду все целы, и он удивлённо возвращается на своё место, к стенке у амбара. Прохор тоже удивлён, но такие мелочи его сейчас не беспокоят.
Яблоко кончилось. Мне до сих пор смешно. Нечем заняться и смешно. Импульс слишком силён, чтобы сдержаться.
За всё детство я никого намеренно не разыгрывала и не устраивала пакостей, чтобы в девятнадцать лет выяснить о себе удивительную вещь – я ипостась трикстера. Безделье и собственный смех могут толкнуть меня на трюк, а в трюке важно не попасться. Да. Втайне я рассчитывала, что меня обнаружат, и я смогу сегодня же потереться о кого надо. Задняя мысль толкала изобрести что-то изящное. Я ещё тихонько посмеялась, отшлифовывая про себя план. Какой-то Прохор слишком самоуверенный. Это будет ему урок.
Место Сергея занимает Игорь, тот самый, Игорь моей подруги. Он её ещё не знает, а я уже определила ему пару. Какой я прекрасный правитель, пусть на первый взгляд и кажется, что тиран. Вот так встать сейчас, выйти прямо на арену и заявить ему бескомпромиссно: «Ты женишься на моей подруге. Я вас потом познакомлю, когда сама с ней познакомлюсь».
Снова смеюсь. Идея мне нравится, но она не изящна, пахнет доморощенной наглостью. Изящество рождается со временем. Надо подождать.
Всполохи из рук Игоря имеют благородный синеватый оттенок. Мне нравится. Хочется прыгать и плясать и, конечно, смеяться. Это из-за Игоря. Когда вижу, что адепт хорош в своём деле, впадаю в приподнято-истерическое состояние.
Прохор совершает нетипичный для огня пас – воздух. Игоря швыряет на спину. По правилам поражение.
На мой вкус состязанию не хватает динамики. Но я жду, жду отмеренного момента, а пока веселю себя сама. Хорошо, что вокруг все так взбудоражены, а то какие трюки, когда проржала как дурочка до самого момента «икс».
Наконец, решаю, что можно.
Прохор разделал под орех четырнадцать соперников и в хорошем настроении многозначно поглядывал на Алмаз.
Что же станется с бедняжками-жрицами, когда они узнают про меня.
На арену робко выходит новичок. Вряд ли кто-то кроме него и меня считает этот момент чем-то примечательным.
Парень предпринимает первую попытку нападения. Прохор традиционно позволяет сопернику показать, на что тот способен. Ну как же, где ж ещё как ни на турнире ознакомиться с потенциалом личного состава, основную-то работу мы замечательно игнорируем.
Всполох рассеян, не достаёт концентрации и силы. Если б я со своей силой выдала такую туфту, сейчас бы все горели.
Будешь должен, парень.
Прохор совершенно не впечатлён. Он не даёт парню шанса показать что-то путное, он бьёт. Не сильно, но чтоб хватило.
Мой час. Направляю ватные руки застывшего паренька, складывая из них защитный пас, вкладываю в свой инструмент немножко силы.
В воцарившейся поражённой тишине приходится кусать губы, чтобы не заржать вызывающе в голос.
Надо было видеть выражение лица Прохора.
Паренёк, моё послушное буратино, ничего не соображал на нервной почве. Даже не понял, что сделал, и самое главное, что ничего не сделал.
Прохор недоволен. Он соединяет вертушку из огня и воздуха. Прибить что ли решил выскочку?
Ну, Прохор, нас таким не удивить.
Вертушка дёргается и улетает в небо, как проколотый воздушный шар из мультиков. Словами не передать, как сложно это сфабриковать в реальности с трёхметровым ускоряющимся и горящим диском.
Что сказать, всю себя отдаю искусству. А потом ржу. Прохор вытаращил глаза.
Паренёк был более всего близок к обмороку, но я заставила мышцы его лица приобрести насмешливое выражение.
Тимур и Веня приподнялись в креслах, бдительно вглядываясь в неизвестное дарование.
Ну как их не порадовать?
Руки паренька плавно поднимаются. Прохор совершенно не понимает, чего ждать от небоевого движения. И тогда на его голову обрушивается 436 литров воды. Временно абстрагируемся от того, что паренёк адепт Огня.
Прохор лежит в луже, промоченный насквозь и неспособный вести бой.
Кто бы мог подумать?!! Победа за нами! Качать Буратино!
– Урррааааа! – оглушительный вопль дерёт уши. – Уррраааа!
Разрешаю парнишке бухнуться в обморок.
Захар спешно сушит Прохора, пока тому не подурнело от холодного душа.
Тимур в недоумении смотрит на бессознательное тело.
– Пауза, зайки, – выдаёт комментатор, изумлённо закрывая сухонькой ладошкой заживший своей жизнью рот.
Веня с сомнением бросил взгляд на старого Чи. Этим дело и кончилось. Как же много внимания к Прохору.
Эх ещё бы яблочко.
Продавец лакомств с широким подносом на лямке через плечо и сумкой у бедра подходит без долгих уговоров, без расспросов протягивая красное от карамели яблоко на шпажке. Вкладываю в его руку несколько заурядных монет, не местные деньги, но ход в валютно-денежных обменах имеют. Продавец, не считая, удаляется.
Парня, не приводя в сознание, уносят с поля в Храм, руки-ноги вяжут, но этого зрители не видят. Они разочарованно гудят, жалея, что не запомнили победителя в лицо. Часть награждения и чествования призёра профессионального этапа турнира пролетает как фанера над Парижем.
Болельщики недовольны, но не слишком. Трибуны оживлённо обсуждают поражение Прохора. Имени победителя никто и не запомнил. Преобладали два мнения: либо Дмитрий, либо Пётр. Лично я склонялась к Мише.
Старик Чи смущённо вышел на край помоста, объявляя любительский этап. Тимур вдруг выскочил вперёд, отстраняя шаткого Чи в сторону, опасно близко к пропасти четырёхметровой щели между трибунами и возвышением. Кандыльнёшься – костей не соберёшь.
– Четверо на четверо! – объявил Маг растерянным трибунам.
Веселье могло выйти скомканным, зрители немного расстроились, но решили, что Первому виднее.
Смущённо хлопающие глазами участники, сбитые с толку неожиданным поворотом, робко прошли на поле. Бестолково разбрелись, не зная, куда встать и оглядываясь друг на друга.
Сергей и Игорь выскочили им на помощь, прежде чем Тимур слетел с катушек. Пухленький Тами с заблудившейся в упитанных щеках улыбкой треснул некогда сломанной скалкой в некогда прохудившийся таз. Ну да. Это и есть дворовое соревнование, без строгих судейств, правил и церемониала. Единственная цель повеселиться, а не победить. Я вот веселюсь.
Тимур сослужил бы всем службу, если бы нашёл благовидный предлог не явиться.
Я обрела власть над телом пожилого улыбчивого господина Рыбчего, заставляя скромную сферу воздуха в его руках вытянуться в двойной бумеранг исполинских размеров. Один скромный взмах и соперники лягут.
– Ого! – подтвердил мои ожидания голос из-за спины.
Ну нет. Это было бы слишком просто.
Вооружаю дядю Колю внушительным огненным молотом, которым он тут же начинает азартно размахивать. Его блестящие глаза и летающая по воздуху чёлка подкидывают мне идею.
Смертельный зигзаг Рыбчего уменьшается в размерах. Рыбчий, прежде не имевший представления, как распорядиться неожиданно обретённым счастьем, отправляет его в мельтешащее вращение по-заправски не выпуская из руки.
Сеня и его брат Вадим по остаточному принципу получают каменные нунчаки и острые водяные звёзды. Глотки четвёрки издают низкие гортанные звуки, прыгая через головы себя и других, они низко припадают к земле, принимая воинственные стойки. Выглядит четвёрка неожиданно эффектно.
Зрители видимо решили, что именно поэтому Тимур объявил необычное соревнование – четверо на четверо, будто четвёрки соперников изначально к нему готовились, чтобы порадовать публику несравненным зрелищем.
Тимур ничего подобного, конечно, не планировал. Единственная причина, толкнувшая его выступить с нетрадиционным требованием, крылась в желании скорее расправиться с глупым турниром, спуститься с растреклятого помоста и потолковать с парнем, побившим Прохора в на первый взгляд честном поединке.
Мне не до этого, нужно принарядить вторую четвёрку. На ум настойчиво приходит томагавк. Кто я такая, чтобы спорить с умом? Водяной томагавк, огненные стрелы, воздушный топор и земляное, низко стелющееся по песку лассо. Свободный узел из земли моя особенная гордость. Его видно на белом песке, но сейчас некому воздать должное техническим мелочам.
Да будет сеча.
Тами открыл круглый рот и выронил скалку из руки. Приходится дать гонг за него.
Зигзаг летит. Летят звёзды. Летят стрелы. Стелется лассо. Замахивается томагавк, рубит топор, взмахивает молот. Шипение, треск, грохот, пара нецензурных замечаний с обеих сторон. Когда развеивается дым и перестают частить искры, восемь адептов расслабленно лежат на земле, блаженно улыбаясь.
И я улыбаюсь.
– Дзен, ребятки, – объявляет Чи, гадая, что за напасть с ним приключилась и выглядывая себе замену. Обожжённый Сергей и молчаливый Игорь не годятся, а больше из храмовых ворот никто не высовывается.
Наконец появляется редактор местного газетного листка и глава почтового отделения. Гриша и Лера, тайное соперничество, любезные улыбки при встрече и гадости за спиной. Лера посылает воздушные поцелуи трибунам, Гриша солидно машет рукой, дружелюбно улыбаясь. Хоть на обложку журнала.
Лера – вода, Гриша – огонь.
Есть у Гриши фирменный показушный финт – сложить пальцы пистолетом и выстрелить указательным в землю воображаемую пулю, так чтоб пошёл лёгкий дымок.
И Гриша, конечно, не удержался.
Не потухай, огонёк, лейся…
Да будет ОГОНЬ.
Трибуны взвизгивают в ужасе и восторге. Огонь, возомнивший себя водой, разливается по арене, покрывая её лёгким слоем и застывая. Слой мерцает сказочным перламутром. На самом деле он застыл как каток.
Лера, не понимая, что за порыв ей движет, брызгает на глянцевую поверхность. Над драгоценной гладью стелется лёгкий дымок. Лера подаётся вперёд, скользя, как на коньках, Гриша скользит ей навстречу, протягивая к ней руки. Гриша к ней, Лера от него. Чувствуя, что погоня близко, прима балета имени меня выплёскивает на огонь чарку воды. Вверх взвивается столб белого дыма. Гриша заламывает руки, прижимает их к сердцу. На лице его мука отвергнутой любви.
Что выразит раненные чувства лучше двойного тулупа?
Лера крутится в центре, набирая обороты. Гриша штампует тулупы, как на конвейере, обходя Леру по сужающимся окружностям.
И тут терпение Тимура не выдерживает.
Он что-то говорит, гневно сверкая глазами с помоста. Я не слушаю. Не могу или не хочу сконцентрироваться на звуке.
Чуть дует ветерок. В небе над головой, с восточной стороны, трутся боками два громоздких кучевых облака. Запоздавшая летняя гроза просит разрешения на посадку.
В сентябре ещё можно было бы проявить милость, но уже октябрь. Летние грозы неуместны. Облака темнеют, наливаясь холодом.
Неважно, что говорил Тимур. Турнир окончен.
В числе первых оказываюсь у выхода в город, где уже как волк в клетке носится Маг. Веня безостановочно втягивает носом воздух, крылья носа раздуваются, глаза то выцветают, то насыщаются хищным жёлтым.
Мне хочется пожать ему руку, но я стою, не предпринимая действий, лишь чуть улыбаюсь ненавязчивой равнодушной улыбкой.
Тимур пристально вглядывается в лица. Глаза беспокойно бегают по мужским головам, выискивая нужную.
Как ни парадоксально, здесь мне проще всего спрятаться. Марево силы поверх толпы, остаётся маревом общей силы толпы. Смесь четырёх стихий сейчас ни о чём не говорит – толпа и есть смесь четырёх стихий.
У Тимура выдающееся чутьё – его глаза смотрят точно вокруг меня, соскальзывая с моего лица и выбирая из моих соседей. Ближайший зябко жмётся ко мне. Кажется, он сидел со мной. Надеюсь, он мне ничего не рассказывал, а то ведь я без умолку смеялась. Ему могла прийти в голову всякая ерунда обо мне, о нём, о нас, и он успел распланировать нашу помолвку, свадьбу и два первых года совместной жизни. Я здесь для веселья, а не для того, чтобы разочаровывать людей. А то затаит обиду, уйдёт в изгнание в горы, станет жить в остывшем жерле вулкана и выдумывать со скуки всякие злодейства…
Хмыкаю.
На запястье сжимаются прохладные пальцы.
Вскидываю глаза.
Чёрт. Мой сосед.
Похоже, без разочарований сегодня уже не получится. Что же, если начнётся экая чертовщина, буду на всякий случай иметь его в виду.
Как ни удивительно, проблему решает Тимур. Цепко хватает ухажёра под локоток и уводит в компании ещё трёх несчастных по направлению к Храму.
Путь открыт. Потенциальный злодей, если и будет мстить, то не мне.
Путь открыт. Смотрю на свободный мост и что-то мне туда не хочется.
Взбудораженные гости турнира, так и не понявшие, что же за ерунда произошла после явно долго подготавливавшихся артистических номеров, топали по камню Моста Земли, торопясь занять столики в уютных кафе, найти приют у добродушных гостеприимных местных, прежде чем грянет дождь. Промозглая сырость уже угрожающе тянулась из щелей и вилась в воздухе.
Конечно, дождь для меня не неприятность, даже не дискомфорт. Я люблю дождь. Однако мысль о тёплом свете, неторопливом разговоре и запахах готовящегося ужина кажется удивительно притягательной.
Меняю решение. Разворачиваюсь, наконец освобождая проход на мост, и направляюсь напрямик к Храму мимо кустов похожих на размалёванных торгашей цветов.
У всех разный вкус – у одних он есть, у других его просто нет. Вроде бы видавшие виды растрёпанные головки дело совершенно десятое, но я не смогла равнодушно пройти мимо. Стебли обречённо сгибаются, соцветия падают на землю, и земля жадно пожирает их. Я даже слышу чавканье. Звук не кажется отталкивающим, наоборот, пробуждает аппетит.
Я – существо странных желаний: есть и спать, как нормальные люди, мне не очень интересно и необходимо не так уж часто. Если уж на то пошло, могу питаться как те же цветы. Желудок не станет изнурённо стонать после голодной недели, и глаза из-за пары суток на ногах не начнут слипаться от хронического недосыпа. Жалко, что замечательные свойства не пробудились во мне с рождением, хотя бы в качестве стартового капитала.
На освобождённой от убогой растительности земле выклевывается приземистый аккуратный миндаль. Не будем форсировать события, свежие, сочно-зелёные ростки торчат из грунта на пять сантиметров, пока этого достаточно. Подмену раньше чем завтра не обнаружат. Старики разошлись по кельям, даже Стахий не преследует Мага, хозяйничающего в здании, возложив присмотр за посетителями на промоченного начальника дружины.
Пока я садоводствовала, двери Храма надёжно сомкнулись, площадка, аллеи и мосты обезлюдели. Другой правитель непременно бы обиделся, если бы перед его носом захлопнулись двери его же дворца. Но я не обижаюсь, на редкость снисходительный тиран. Оставьте мне хоть щёлку, я и в щёлку просочусь.
До такого драматизма не доходит. Пробираюсь через приоткрытое кухонное окно. Оно с обратной стороны, недалеко от Моста Воздуха. В честь праздника выпекались коврижки, окно щедро выпускает запахи сдобы и принимает вместо них меня в опустевшее тёмное помещение кухни.
Никуда не тороплюсь, разговоры слушаю невнимательно. Неуклюжая планировка Храма известна. Иду в темноте, в освещении не нуждаюсь, и негаснущие огоньки не вспыхивают на стенах над головой, раз я не хочу. Мельком смотрю на лица, незримо разгуливая по спальням. Не интересны интимные подробности, просто медлю прийти, куда надо, и расковыриваю собственные раны, упиваясь болью. Как просто было бы шпионить сейчас, одно удовольствие. Гуляй себе невидимая, да слушай.
Оба в гостевой, в предбаннике своих персональных кулуаров на третьем этаже. Небольшая, по-домашнему обустроенная переговорная, с мягкими креслами, журнальными столиками, толстым задубелым ковром на полу и маленьким камином для атмосферы. Тимур всерьёз взялся за Буратино. Тот, естественно, ничего толком сказать не может. Симптомы вроде «руки как не свои» и «не знаю, что на меня нашло» необязательно свидетельствуют о службе чужой воле и пляске под чужую дудку. Переволновался, остро отреагировал. Объяснения у него не было. По совести и не могло быть.
Беспрепятственно разгуливаю по сокровенным помещениям, прислушиваясь.
– Не знаю, – вздыхал он, обхватив обеими руками голову и уперев локти в худые колени. Простой парень, неудачная стрижка, одет в футболку и светлые джинсы, новенький, недавно в городе Стихий, тренироваться с войском начал пару недель назад в качестве подмастерья. Ещё и не узнал толком, кто такой Прохор и чего с ним делать, а уже попал в немилость. Я его как-нибудь выручу.
Кроме него в комнате Прохор с полотенцем на шее, взъерошенный и злой, в глубоком кресле напротив Вениамина. Тимур на взводе, не может спокойно сидеть. Бегает по комнате, одёргивая себя, замедляясь, потирая шею, лоб, выдавая раздражение резкими движениями.
Маг вдруг хватает парня за шею. Мой несчастный Буратино бледненький как смерть, а глаза Тимура чёрные окна ада, в которые он вот-вот провалится.
Брр, этот сверлящий взгляд.
Буратино выставляет руку, защищаясь.
Не поможет.
Веня протестующе приподнялся, выпрямляя спину.
Бедный новичок, я не хотела тебе зла.
– Пустышка, – небрежно сообщает Тимур, выпуская добычу из рук.
Парень дрожит крупной дрожью, слышно стучат его зубы. Он дёргается головой к полу, его рвёт на ковёр.
Тимур, равнодушный к его проблемам, наконец садится, как будто вид страдания его успокоил и примирил с действительностью.
Заставляю Мишу почувствовать тепло в груди. Ему легче, он вздыхает, в глазах появляется слабый блеск жизни. Сергей по кивку Тимура поднимает его за руки с кресла и уводит отсыпаться. Венька пристально смотрит на впитывающуюся в ковёр жижицу.
Захожу традиционным способом в неуспевшую закрыться за парнями дверь. На меня мельком бросает взгляд Веня, остальные не удостаивают вниманием.
Мой сладкий галлюциногенный дар заставляет их думать, что я всегда была здесь, я для них что-то настолько прозаичное, что моё появление в мужской душевой прошло бы незамеченным, словно я не живое существо, а предмет мебели.
Эсфирь и Леонида ухаживают за мужчинами. Алмаз не хочется выдавать перед Прохором своей несформировавшейся связи с Тимуром, и она решила не показываться. Эсфирь легко забывает об остальных, берясь массировать Магу плечи.
Присоединяюсь к Леониде. Она мне здесь не нужна. Служительница Храма молча передаёт мне опустевший стеклянный кувшин и уходит.
С невозмутимым видом разливаю воду, которой только что не было, по стаканам. Предлагаю стакан Вене. Он принимает щедрое угощение с благодарной улыбкой. Подхожу к Тимуру. Эсфирь беспрекословно принимает поднос из моих рук. Занимаю её место. Разминаю твёрдые плечи, сильно нажимая пальцами. Не совсем то прикосновение, которое мне требовалось. Я предполагала руку пожать, но сойдёт.
Тимур, расслабляясь, откидывает голову на спинку кресла. Я разбираюсь в физиологии, знаю, как снять напряжение. Сейчас кроме того ему приносит облегчение то, что его через рубашку касаются именно мои руки, но он спишет на массаж и не заподозрит…
Маг резко оглядывается через плечо. Что-то почувствовал, но смотрит мимо меня. Ладно, заподозрил, но не догадался, куда посмотреть. А там, куда посмотрел, никого нет, точно знаю.
– А что, кто-то из девушек покинул Храм? – осведомляется у Прохора внимательный Веня.
– Нет, – честно отвечает Прохор.
Что ещё он может сказать.
Улыбаюсь как тысяча хитрых сфинксов.
Девушек-служительниц, Жриц, в Храме всегда всего двенадцать, не больше и не меньше. Если появляется новая, значит, одна из прежних ушла.
В ответе Прохора, на взгляд Вени, нет смысла, но потом его взгляд буквально и фигурально затуманивается – он вспоминает, что иногда с трудом различает лица людей и решает, что встречал меня прежде, просто запамятовал.
– Оставьте нас, – распоряжается Тимур, расслаблено полуприкрыв глаза.
Эсфирь целует Мага. Он ей не отвечает, раздражённо задумавшись о своих делах. Жрица Храма понуро уходит. Наверное, будет плакаться подружке Алмаз. Бежать надо от таких друзей.
Кажется, мне опять суждено невольно ускользнуть. Иду к выходу.
Тимур хватает меня за руку. Почувствовал? Понял наконец?
– Продолжай.
Неожиданно. Продолжаю беспрекословный массаж.
Из-за потемневшего от дождя неба вечер спускается на город раньше обычного, за окном теперь ночь. Оба утомлённо сидят в креслах, дёргаются от бездействия и портят нервы. Преследовать меня неблагодарная работа, меня тяжело отыскать, даже если уже держишь за руку.
Веня вздыхает, вытягивая длинные ноги, и уставляет немигающие глаза в стену у почерневшего окна.
Луна и звёзды не выглянут до 2.26. Тёмная, греховная ночь. Людям не подгадать, когда творить недобрые дела, а с нежити станется. Здоровые влажные рыла и маленькие поросшие жёсткой шёрсткой пятачки высунулись из нор и схронов под извилистыми мускулистыми корнями деревьев, узких сырых пустот в горах, выползли из гнёзд в густых рыжеющих кронах.
Взгляд Вени насторожен.
Представить не могу, какая чертовщина может твориться в его светловолосой голове, у меня достаточно проблем с собственной.
Осведомляюсь невинно:
– Вы кого-то ищете?
– Помалкивай, – затыкает мне рот Тимур. – Делай своё дело.
Мстительно сжимаю пальцы с двойной силой, но это с самого начала проваленная месть. Тимур не нежная девочка с хрупкими плечиками, он даже разницы не чувствует.
– Ну если вас не интересует, как он выглядит… Есть особое гадание…
Болтовня. Чистая импровизация. Не понимаю, как до сих пор не скатилась в полнейшее враньё.
– Что за гадание? – насторожил уши Тимур.
Ну как же, чтобы ты чего-то да не знал.
– На элементах, – смело заявляю я.
– Ну давай, – скептически соглашается маг.
Сажусь на пол сбоку от него, чинно расправляя длинную юбку и изящно скрещивая лодыжки. Не помню, когда переоделась в традиционное платье, какие носят жрицы Храма, и смутно предполагаю, из чьего гардероба его одолжила. И куда дела свою одежду. Извиняет меня лишь то, что платье, строго говоря, рабочая форма, а значит, как и Храм, принадлежит мне.
Тимур изучает моё лицо. Приблизительно представляю, как оно выглядит, но не уверена. Надеюсь, оно человеческое. Должно быть.
Беру его ладонь, небрежно запуская над ней четыре разноцветных шарика: голубой, белый, красный и зелёный. Чтобы провернуть эдакую безделицу нужно по крайней мере освоить силу четырёх стихий. Но Тимур не знает тонкостей.
Звучит воображаемый третий звонок, и спектакль начинается.
Какое-то время молча пялюсь в ладонь, а Тимур на меня.
– Тот, кого вы ищете, ниже вас ростом.
Тимур фыркает. Конечно, не отличительный признак. Тех, кто ниже ростом, навалом. Но у нас, в шарлатанской среде, принято начинать издалека.
– У него белый хвост.
Двое внимательно смотрят на меня.
– Настоящий хвост? – спрашивает Веня. В голосе чудится радость.
– На голове, – успокаиваю я. – Довольно длинный, до середины спины… уши проколоты… ногти длинные… глаза… не могу определить… цвет часто меняется…
Тимур начинает думать, что в моих словах что-то есть. Или мне кажется из-за задумчивости во взгляде.
– Таких примет недостаточно для поисков, – признаю я, – могу добавить, что тому, кого вы ищете, легко прятаться и скрываться. У него к этому талант.
Вздёргиваю брови, изображая замешательство.
– Он следит за вами, ходит следом, не боится попасться на глаза.
Тимур хмыкает.
– Он был в Эскамеруне.
– У тебя там карта? – сдержанно осведомляется Маг, поглядывая на свою открытую ладонь. Естественно там только четыре шарика: голубой, белый, красный и зелёный. Если сразу не понял, что они значат, то уже не поймёт без подсказки.
Половина меня имела привычку называть Меня больным извращённым маньяком, садистом с прогрессирующей шизофренией. Полагаю, дело лишь в гипертрофированном воображении. В сущности её замечания об особом складе ума были близки к истине.
Не в силах прекратить играть, сильнее округляю глаза.
– Он сейчас здесь.
Веня озирается.
– В городе? – уточняет Тимур.
– Ближе.
Заставляю глаза затуманиться белой поволокой. Мои слова перестают напоминать наивный трёп расфлиртовавшейся девицы. Кто это украсит миндалевидные глаза бельмами в здравом уме? Если только цеплять нализавшегося галлюциногенных жаб ведьмака или заплутавшего на болоте Ивана-царевича. У него выбор маленький.
– В Храме? – спрашивает Веня, вскидываясь с места.
– Смотрит… – скупо бросаю я.
Вдруг понимаю, как охрип голос. Рука, сжимающая пальцы Тимура истончилась, выпукло выступили суставы, ногти отвердели, как панцири жуков-носорогов, колыхнулась седая прядь.
Я выглядела иначе.
– Ты убил её? – вдруг спрашивает Тимур, сверля меня взглядом.
Я что, по его мнению, гожусь лишь в одержимые куклы?
– Зачем мне?
– Поговорим без посредников?
– Уже.
– Не играй со мной, брат, – предупреждает Маг.
– Мне трудно не играть, но лгать я не могу…
Между нами висит забытая ладонь и души четырёх стихий. Тимур не сводит с меня глаз. Веня подползает на четвереньках. Я не смотрю на него, только чувствую озноб от его дыхания.
– Трудно поверить? – легко догадываюсь я. – Как мне вас убедить?
Он протягивает свободную руку к моему лицу. Знаю, что это значит.
Веня рядом отчаянно качает головой. Лучше бы ей крепче держаться за шею.
– Я понимаю, что ты делаешь, – косо поглядываю на угрожающе приближающуюся руку. По доброй воле на такое не согласиться. Веня вздыхает, упирается лбом в моё плечо.
От плеча по телу разливается тепло, тошнота от глаз Тимура отступает, чтобы застрять у горла. Ком мешает говорить.
Тимур дёргает меня за подбородок…
Всё естество сопротивляется, боль находит толчками, а потом вгрызается в меня как сволочная клыкастая дрянь. Я не то, в чьи глаза можно вгрызаться, копаться в голове, выворачивать наизнанку душу.
Защита трещит по швам, слетают расставленные на память узелки. Маг неумолимо впивается мне в череп, ломает его изнутри, крушит моё сознание, натыкаясь на расставленные повсюду блоки… Это… это не для кого… т…о… к… кх….
Подонок.
Размыкаю веки.
Мир ослепителен – режет глаза.
Проморгавшись, понимаю, что ослеплена не великой небесной звездой, а потолочной подсветкой автомобиля.
Из полноценного спектра чувств мне худо-бедно доступно лишь зрение.
Опознаю в двух затемнённых объектах впереди спины Вени и Прохора. Прохор ведёт автомобиль.
Эмпатия просыпается раньше обоняния и осязания. Адепту-дублю нехорошо. Что за идиот посадил его за руль? Ни за что не окатила бы его водой, если б не была в полной уверенности, что Прохор сумеет привести себя в порядок. У него озноб, руки мелко дрожат. Он должен был насухо вытереться, завернуться в толстый плед и спать.
С приходом злости уходит онемение. Шевелю ногой. Надо же, замёрзла. Давно я не мёрзла.
Осознаю, что на животе, прямо на моём животе, под тёмным пледом, то ли тёмно-синим, то ли невнятно-зелёным, закрывающим меня с подбородка до пят, лежит рука. Затылком распознаю вторую.
Тимур придерживает меня у груди. У него закрыты глаза. Никогда не задумывалась, каких сил ему может стоить душевыворачивающая процедура. Надеюсь, моя защита сделала ему больно.
В оскорблённое и осквернённое сознание стучится рациональная мысль. Позвольте, господа, куда мы едем? Зачем покидать Храм? Ведь придётся возвращаться. Не затеяли ли попутчики закопать меня в леске? Выкопаться, конечно, дел на копейку, но это вернёт меня обратно на стартовую линию. Какой по счёту будет попытка? Третьей или четвертой?
…откуда только такие дурацкие идеи приходят? Я что, головой ударилась при падении?
– Мягче! – морщась, шипит Маг на несчастного Прохора.
У адепта всё очевиднее трясутся руки, он озирается в поисках помощи на Веню, но голубые волчьи глаза лишь смотрят в лес, сколько не корми, не умывай, не наряжай в костюмы и не обзывай в лицо человеком.
Тимур недовольно открывает глаза и наконец видит то, что я вижу. Правда, делает свои выводы.
– Тормози, болван! Угробить нас решил! Привет, – добавляет как ни в чём не бывало, погладив костяшкой указательного пальца мой подбородок. – Меняемся местами! Венька, позаботься о сестре! Освобождай руль, ничтожество! Живее! Оставить бы тебя здесь…
В окна смотрит плотный ночной лес. Хлопают двери, тёплые колени меняются на прохладные, в кустах у дороги шуршит. Хлопают двери. Веня присаживает меня к себе на руки, бережно поддерживая под спину и под колени.
Он из тех, кто умеет вести себя мило и скромно, преподносить свою застенчивость приятным для окружающих способом. Хамелионий приёмчик для Повелителя нечисти, но всё время, что его знаю, ни разу не обнаружила в его манерах лживости. Просто он такой. Точно так же, как я такая, какая есть.
Веня внимательно изучает моё лицо. Не могу отвести глаз, делаю то же самое. Светлые мягкие волосы, наполняющиеся синевой глаза, красивое мужественное лицо, несколько бледное.
Тимур снова заводит машину и гневно бросает через плечо:
– Держи себя в руках!
– Кому это он?
– Мне, – просто отвечает Веня, продолжая дружелюбно на меня смотреть.
Поднимаю руку, чтобы наконец приобнять брата. Хочется сказать братишку, но язык не поворачивается выразиться уменьшительно о ком-то больше меня самой. Он низко склоняется надо мной, касаясь по-собачьи прохладным кончиком носа щеки. Приятно.
– Чтоб я видел твоё лицо, – грубо и угрожающе вмешивается злющий Тимур.
Веня расстроенно подчиняется.
Вздыхаю. Если бы кое-кто не был болезненно привязан к тонне хромированных железок с кожаной начинкой, в поездке бы вообще не было смысла. А так, если тягать туда-сюда тонну, конечно же придётся постоянно вылезать в повседневность в разных местах и гнать потом по шоссе, гнать и гнать.
Наконец в окне показалась знакомая высотка, с презрением взирающая на чахлые насаждения, именующиеся парком, у своих ног. Приветственно шелестела замедляющая ход река. Месяц и звёзды ещё не выглянули. Выходит, я не так долго оставалась без чувств.
Автомобиль останавливается. Пытаюсь выйти, но Веня неожиданно настойчиво не выпускает, держит на руках и равнодушно к весу и неудобству выбирается на свежий воздух через тесную для двоих дверь.
На этот раз Тимур не демонстрирует недовольства. Идёт вперёд, открывая перед нами двери. Прохор плетётся сзади, еле перебирая ногами. Я боялась, Тимур заставит его ночевать в машине.
Бедняга последним добирается до лифта, но не может сообразить нажать кнопку. Нажимаю двадцатый, прежде чем Тимур заклеймит его парочкой нелестных прозвищ. Потом понимаю, что не должна была знать подобных тонкостей. Спорю на что угодно, Тимур заметил.
Стоило входной двери закрыться, Маг отобрал меня у Вени, снова лишая возможности встать на ноги.
– Иди в свою комнату! – Тимур распоряжался над моим ухом, так что я чувствовала боком вибрацию его грудной клетки. – Прохор, приведи себя в порядок!
Веня уходит, грустно посмотрев на прощание тёмными глазами, но Прохора мне удаётся остановить за плечо. Разогреваю ладонь, дотягиваюсь ей до рассечённого шрамом лица, направляю энергию в компенсацию того, что он потерял, сражаясь совсем не с зелёным новичком, как можно было подумать, а со мной. Лицо наполняется красками, карие глаза оживают. Адепт выглядит лучше, но ему нужно выспаться.
– Иди спать.
Прохор легко уступает.
Тимур наблюдает за происходящим, вздёрнув бровь, и, как бы я ни крутилась, равнодушно держит на руках.
– Почему он до сих пор не валяется на коленях? – с сомнением спрашивает он, когда Прохор скрывается в гостиной. – Уже час как рухнула защита. Любому посвящённому должно быть понятно, что ты Третья.
Придётся ответить.
– Он ещё некоторое время будет думать обо мне, как о декорации, элементе фона, – отмахиваюсь небрежно, неохота с ним говорить. Он утомил меня. Хочу закрыться в своей комнате, привести себя в порядок, избавиться наконец от этого платья… И его замечание о Прохоре мне не нравится. Пытаюсь свалиться из захвата.
Тимур почему-то не отпускает, его правая рука неприятно защемила кожу под левым коленом, больно временами так, что аж жжётся… а он шагает вглубь коридора, но сворачивает раньше ожидаемого. Заповедная территория, собственная треть Мага. Тут я не была. Чувствую неопределённое беспокойство.
В его комнатах на пол постелен морённый дуб. В левую от входа стену вмурован монументальный камин. Письменный стол в порядке, на который способен лишь очень рациональный и собранный человек, стоит наискось, с расчётом чтобы обладатель сразу видел визитёров. В углу у двери неуклюжее кожаное кресло, мне такие никогда не нравились, как хвост ракообразного, лишённого панциря. Выглядит не очень эстетично, но удобное. Сверху небрежно накинуто пушистое белое руно. В темноте прохода чувствую полупустую комнату со стеллажом и парой тренажёров – самых элементарных, каких-то гантелей и штанг. Стеллаж забит чем-то вроде дисков и книг, возможно пластинок, есть какая-то электроника. Дальше спальня с собственной ванной и встроенным шкафом.
Меня наконец ставят на пол. У живота брякает, шею оттягивает – на бечёвке висит пригоршня перстней.
– Не снимай, пожалуйста, – замечает мои намерения Тимур. – Они тебя оберегают.
– И не дают исчезнуть по-английски, – догадливо хмыкаю, но оставляю перстни висеть. Шею так тянет, что кажется, никуда не денешься тупо из-за веса магических побрякушек.
– Хочешь, разожгу? – Маг кивает на камин.
Собираюсь ответить, но поленья уже вспыхивают. Соблазн был велик.
– По десятибалльной шкале, как бы ты оценила свой контроль над силой?
Ненавижу мурню про десять баллов. Десять баллов то, десять баллов сё… лошадь лягнула в лоб – сколькибалльна твоя боль, подружка отказалась пойти с тобой в кегельбан – сколькибалльно твоё разочарование, порвал штаны у всех на глазах – сколькибалльно твоё унижение… Раздражение навевает мысли о штормах. Уверенно ляпаю:
– Девять.
Тимур удовлетворённо кивает. Вот и договорились. Все довольны, пойдёмте спать.
– Что-то ещё?
Спрашиваю с откровенным намёком, что «ещё» никак не желательно. Я слишком долго пробыла в центре внимания и предпочла бы передохнуть.
– Да, – нечутко сообщает Маг.
«Да». Такое неспешное, такое обстоятельное, что я чувствую, что задержусь надолго. Приходится подавить раздражение, постараться не выпустить его на лицо… портить отношения с самим Магом по мелочному поводу недопустимо.
Тимур с видом хозяина, извиняющегося за непорядок, отбрасывает с кресла руно, приглашая меня сесть. Что ж, я сяду.
Он тем временем прикатывает солидное кресло из-за письменного стола и вместо того, чтобы поставить его логично напротив меня, устраивает впритык сбоку. Смотрю на Тимура исподлобья. Он накрывает нас обоих материализовавшимся бежевым пледом, украшенным треугольным орнаментом, мягким как шерсть недельных щенят. Подарок от какого-нибудь магического профсоюза.
– Почему бы мне не пойти в мою комнату? – осведомляюсь подозрительно, пока мне под спину зачем-то просовывается рука.
– Твои комнаты не готовы.
– Хм. Я думала, что дала достаточно времени…
– Считай, что мы наклеили голубые обои вместо розовых.
– Хороший цвет.
Не склонна придираться к мелочам, лишь бы выбраться из захвата. Не продвигаюсь ни на миллиметр, только жёсткие пальцы сильнее впиваются под рёбра.
Мозг сковывает паралич. Я не нахожусь, что сказать, чтобы убраться, понимаю только, что не хочу с ним сидеть, в его кресле, терпя его руку, в его кабинете. И ссориться, а значит грубить тоже, не имею права.
Знаю. Однажды придётся примириться с его существованием, смириться как с чем-то неизбежным, как с иногда накатывающей хандрой, социальным неравенством, пробками, медленно работающим интернетом. Но не сегодня же!
Утро. Чувствую себя сопротивляющейся сносу развалиной. В бок били-били тараном, а я всё упёрто держусь и не рассыпаюсь на части. Бок в самом деле болит. Тимур не доверился одним лишь амулетам, которые можно снять через голову. Продержал буквально и собственнолично, зажал жёстко вокруг талии. Я много раз видела, как тренируется дружина Храма, но ни разу не видела, чтобы Тимур упражнялся. Природная сила? Уместно говорить о природе в отношении магов? Ну да, эти гантели и штанги в комнате за спиной, но когда это Маг задерживался в своей комнате без женщин? Не для того ж он их водит, чтобы показать как качается?
Много сбивчивых мыслей… ну и уборочку он мне устроил… сплошной сумбур. Что не разрушил Тимур, снесла собственная защита. Моё разочарование сравнимо с болью архивариуса, в чьём старательно выпестованном каталоге похозяйничал небрежный профессор-светило. Будь профессор хоть дважды светило, записи от того в порядок не вернутся. Очищаю разум, в поисках главного. Амулеты. Возможно стоило быть начеку ночью – что ещё мог добавить Маг? Будем надеяться, что он ограничился одеждой и не ввёл мне никакого датчика под кожу, как собаке. После беспорядка, который он навёл у меня в голове, я спала крепко, могла не почувствовать.
Поднявшийся на ноги Тимур потряс меня за плечо. Я уже проснулась, но голова всё равно отозвалась болью. Я молча встала и пошла за ним.
Умываться пришлось под конвоем. Он даже продолжал держать меня за запястье. На мой взгляд, последняя мера была излишней. Нужно быть мнительным, чтобы подозревать в намерении бегства кого-то, кто пришёл добровольно и навсегда.
Зачем я, дура, пришла? Умывалась бы сейчас дома обеими руками и горя не знала.
Мы поменялись. Теперь я стояла за дверями ванной, а Маг внутри. Он на полную крутанул краны и нырнул в воду всей головой. Я переминалась с ноги на ногу. Чего это на мне обуто? Босоножки какие-то. В октябре. Зачем я переобувалась? Уж на ноги едва ли бы кто-то посмотрел, для маскировки достаточно и одежды. В утреннем свете линялое синее платье казалось утяжелённой версией ночной рубашки, какая-то викторианская чопорная рубашка в пол. Тимур сдёрнул белое махровое полотенце с крючка и промокнул лицо и затылок. Волосы были пострижены так коротко, что не видно было, что они взъерошены.
Маг тянул за руку, как бульдозер; я не смогла разглядеть Прохора в гостиной, оттого что шла рысью. На кухне уже старался облачённый в вытянутую майку и серое от стирки трико Веня. На его лице начали проявляться первые признаки радости. Он улыбнулся мне и хотел шагнуть навстречу. Маг не дал, дёрнулся к плите, инспектируя сковородку. Я чувствовала себя собакой на поводке.
Тимур несдержанно и зло выругался, подхватил сковороду под опасным углом и высыпал её содержимое в урну, громко хлопнул дверцей шкафа, в котором она стояла, словно ставя точку на завтраке. Но я ошиблась. Веня стерпел оскорбительное обращение, проглотил и не подавился. Казалось, мне больше обидно за него, чем ему за себя. Маг фыркал и резал острым ножом хлеб. Я всё ждала, когда он закончит. Он мою руку не выпустил. Неудобство компенсировалось за мой счёт.
Веня приготовил новый завтрак. Пожарил яичницу. Прежде отношения между ними двумя казались мне неравными и небратскими. Теперь не казались. Они были неравными и небратскими. Признаться честно? Я думала, что когда у меня, Третьей, откроется посреди лба, точнёхонько под линией волос, третий глаз, я увижу, чего не замечала ранее. Ну не знаю, бывает между мужчинами такая особая дружба, когда они в лицо и прилюдно издеваются друг над другом до упаду, а на самом деле готовы друг другу хоть почку отдать… что-то пока мои догадки не подтверждались. Или их отношения были сложнее этого. Я продолжала приглядываться.
В дверь позвонили. Прохор, шедший к нам в кухню, прошёл к двери и потянул ручку.
– Чёрт! – злобно выплюнул Тимур, вскакивая на ноги. После настолько некомфортной ночи в нём было слишком много энергии.
Почему, интересно, нельзя было спать горизонтально?
В прихожую ворвалась Ирена, с неожиданной силой оттолкнула невыспавшегося Прохора и легко выявила наше местоположение. Она не стала разуваться. Каблуки звонко простучали по паркету. Шпильки с железными набойками. Ведьма на правах хозяйки заняла последний свободный стул за столом, посмотрела на поставленную для Прохора яичницу и сморщила нос.
– Веня, я просила подавать мне мюсли.
Голос звучал так словно, во-первых, Веня нанимался готовить ей завтрак, во-вторых, она делала большое одолжение, что прощала его оплошность.
Ведьма, видимо, почувствовала мой взгляд. Её глаза вскинулись и вцепились в меня с хорошо скрываемой ненавистью. Только что она меня не замечала, а тут и возненавидеть успела и соответствующую мину скорчить. Ведьма.
– Доброго утра, Тимур. Что за дарование? – интонация походила на американские горки, вагончик взлетал на добром утре, застывая в апогее приподнятости на Тимуре, и ухал вниз на вопросе. Она оценила мой наряд и, наверняка, решила, что я из Храма. Меня не очень удивило, что она знает жриц в лицо. Моё лицо она не узнавала и приняла за новую жрицу, в её глазах новую фаворитку Тимура, потому что другие жрицы в квартире не появлялись. Она была недовольна.
Лишённый места за столом и завтрака Прохор прошёл в кухню и просто и естественно опустился на колени. Я оторопела. Тимур и Веня и бровью не повели. Что нужно было делать? Меня охватил лихорадочный ажиотаж, если бы меня не держали, я бы принялась носиться по комнате. Прохор узнал меня. Что делать? Как вести себя, чтобы не обмануть его ожиданий?
Я протянула руку. Прохор церемонно принял её и коснулся губами пальцев. Я почувствовала лёгкие уколы щетины.
Ирена смотрела на нас, как на шоу уродцев. Я была вся красная от волнения, даже не подумала отогнать кровь от полыхающих щёк, мне было и неловко, и приятно, и страшновато – я волновалась, теперь резко побледнела.
– Ты поела? – сухо поинтересовался Тимур, сверля Ирену глазами. Она от свёрл ловко уворачивалась. Яичница на тарелке сокращалась.
Тимур тоже знал Ирену не первый день.
– Вон из квартиры!
А ещё он не боялся кого-либо обидеть. Он не стал отвечать на заданный вопрос, не стал ничего объяснять.
Ирена обиделась, но быстро стёрла обиду с лица. Мужчинам нужно улыбаться, они не выносят женского негатива. У Ирены были планы на Тимура. Можно конечно засомневаться в их успешности, он ни разу не обратил на неё внимания в таком смысле, но ведь другие уходили, а она оставалась.
Ирена кинула долгий, незаслуженно оскорблённый взгляд через плечо, прежде чем уйти. Опять стало слышно, как шкворчит масло на сковородке. Веня застыл, вытянув руки вдоль туловища, о чём-то задумался.
– Замёрз? – голос Мага привёл его в чувство.
Тимур ловко резал яичницу вилкой и отправлял в рот с волчьей скоростью. Моё внимание было поглощено Прохором. Адепт-дубль не сводил с меня глаз… и кажется прежде на моей памяти он сходно смотрел только на Алмаз, в которую по злой насмешке судьбы умудрился влюбиться. Нет, он не был влюблён в меня, он был в восторге от того, что видит Третью, сидит с ней за одним столом и возможно потому что ему довелось первым из относительно простых адептов лицезреть меня во плоти. Мне было приятно восхищение этого грубоватого, но талантливого человека. Хитрая прищуренная улыбка оживляла разрубленное шрамом лицо. Он выглядел моложе. Кажется… да нет, точно – он хотел понравиться мне.
– Как тебя зовут? – спокойнее спросил Тимур.
– Васса.
– Wasser? – Маг вскинул брови. Может, думал я шучу.
– Первая стихия, которую я освоила, – заметила я больше про себя, чем для чьих-либо ушей.
– Надеюсь, это имя, а не псевдоним?
Я фыркнула вместо ответа.
– Итак, – Маг уже отложил вилку и свободно размахивал освободившейся рукой, – ты освоила Воду. Судя по турниру – Огонь. Судя по рухнувшему подземелью Олимпия – Землю. Что насчёт Воздуха? Сядь!
Последнее относится к Вене. Он послушно бухается на стул. Ладно хоть кости не загремели, он чрезмерно худ. Может, особенность физиологии, в прежнее знакомство было не так заметно.
– Я владею Воздухом, – подумав, говорю я.
Тимур смотрит, чуть склонив голову. Молчит. Он почувствовал паузу, ждёт разъяснений.
– Могу заверить, – размеренно говорю я, – что владею Воздухом лучше других адептов. Для меня интерес представляет то, чего они не могут. В Воздухе есть скрытый потенциал, но исследовать его некому помочь.
Тимур продолжает чуть невесело улыбаться. Размышляет над моими словами. Вряд ли доверяет. Вслух недоверия не выражает, вместо этого окликает Прохора:
– Возьми деньги в тумбочке, езжай в магазин. Купишь одежду её размера.
– Какую? – Прохор растерянно потёр нерасчёсанный затылок.
– По сезону. На сколько денег хватит.
Судя по физиономии, Прохор плохо представлял, как будет выполнять задание, но бодро вскочил с места, даже рубашку надевать не пошёл. Она осталась в общей гостиной, на диване, на котором он спал без белья и подушки. Подхватил куртку с вешалки в прихожей, ключи и улетел.
– Идиот, – беззлобно сказал Тимур вслед закрывшейся двери, – не спросил размер.
Мне не понравилось выражение превосходства на его лице, снисходительная недобрая улыбка, скривившая рот. Маг развернулся ко мне в полный оборот, и это случилось – он отпустил мою руку. Время для разговора в тесном кругу. Он заговорил напрямик. Он специально спровадил Прохора? Он что-то делает не специально? Нужно не сболтнуть лишнего.
– Как ты узнала об Олимпие?
– Провела расследование.
– Как?
– По своим каналам.
Он тяжело на меня смотрит, но я выдерживаю взгляд, тайно пряча набегающие на глаза слёзы.
– Кто твой информатор? – не унимается Маг.
Я догадалась, что на этот раз речь шла не об Олимпие и его бравом отряде, а так, обо всём в целом.
– Она ушла.
Взгляд поневоле обращается в невидимую даль, застывая. Голос звучит блекло. Так говорят о покойных, ушедших недавно. Что ж, так оно в сущности и было.
– В каком смысле?
– Её больше нет.
– Что с ней случилось?
– Олимпий покушался на её жизнь. Для неё это было слишком.
– Как её звали?
– Не имеет значения.
– Ты ей воспользовалась, она погибла, и теперь её имя не имеет значения? – Маг выразительно вздёрнул брови, намекая таким образом, что его обуревают противоречивые эмоции. Было совершенно ясно, что преобладает раздражение.
– Она бы не хотела, чтобы я называла её имя.
Маг смотрит на меня с сомнением. Не верит, но не решается произнести соображения вслух. У меня нет права на ложь. Если вдруг я каким-то образом искажаю истину, это позор не только на мою голову – тень упадёт на весь наш так называемый институт, социальный институт врождённой избранности. И Маг молчал.
Придётся тебе проглотить мои слова, дружок. Проглотить и не подавиться.
С минуту неуютно молчим.
Вениамин пытается поддерживающе улыбнуться, но без успеха. Кожа на худых щеках натягивается, словно её собирают к скулам и прикалывают булавками, но долго не держится, слетает.
– К делу, – Маг восстанавливает контроль над ситуацией. – Как тебе должно быть известно, ты отвечаешь за благополучие нации, экономическое, социальное и политическое.
– Я хочу в Храм.
Маг игнорирует меня.
– Твоё появление важный фактор стабильности. Люди, за которых ты отвечаешь, всегда должны иметь представление, чем ты занимаешься и где находишься. Они будут следить за тобой очень внимательно, и ты обязана принимать их внимание сдержанно и благосклонно… ты контролируешь своё лицо?
– После овладения Воздухом бывали трудности…
– Немедленно прими меры. Никаких гримас на официальных встречах. Никто не сделает скидку на то, что ты не соображаешь, как нормальный человек…
От обиды я раскрыла рот, собираясь возмутиться, но Маг не делал пауз.
– …как я понимаю, ты и об одежде не особенно задумываешься. Ты не в том положении, чтобы легко относиться к жизни. Отныне всё вокруг имеет значение. Ты задаёшь планку. Если планка окажется ниже ожиданий окружающих, они перестанут воспринимать тебя серьёзно, а с этим, по правде говоря, в любом случае возникнут трудности.
Я снова вхолостую хлопнула челюстями, бегло глянув на колени под ультрамариново-синим подолом.
– Пускай ты покажешь чудеса укрощения Стихий, людям от этого не станет особенно проще. Ты должна контролировать и управлять, причём со знанием дела.
– Разве я не рождена для этого? – всё же удаётся вставить мне.
– Способность увиливать от прямых ответов налицо, – хмыкнул Маг. – Но навыки урегулирования финансовых операций, по моему опыту, не врождённое качество. Передать тебе все контрольные полномочия я пока не могу, хотя многие ждут, что ты сразу станешь делать всё положенное. Мы поступим иначе. Возьмём тайм-аут, скажем, что тебе необходимо время для обучения. Пусть думают, что ты осваиваешь плохо дающуюся стихию…
– С какой стати? – возмущённо перебила я. Ещё не хватало, плохо даётся! Мне! Мне?
– Будет полгода, чтобы набраться опыта и взять контроль над экономической ситуацией. Думаешь, это проще, чем овладеть стихией?
Он вдруг замолчал и кольнул меня пристальными чёрными глазищами.
– Задевает самолюбие? – раскусил меня Маг. – Боишься о тебе будут думать не так, как надеялась? Ребячество. Взрослый человек, если ты, конечно, считаешь себя взрослой, готов жертвовать своим самолюбием ради благополучия ближних.
– Неужели нельзя найти причины, которая не задевала бы моего самолюбия? – не веря фыркнула я. Да не хочу я, чтобы меня считали некомпетентной в деле всей моей жизни! На что это будет похоже?!
Не хочу вспоминать, как бездарно прошли два дня. Сутки и ещё долгих девять часов. Посетители в квартиру, прежде бывшую проходным двором, не допускались. Старая знакомая ведьма Ирена снова притащилась, повозмущалась у порога, но, то ли была не в настроении скандалить, то ли имела некоторые варианты, как распорядиться внезапно появившимся свободным временем, пофыркала-пофыркала, да и ушла.
Мне не позволялось оставаться одной, за исключением наиболее интимных моментов, в число которых не входило умывание и отчасти переодевание (учитывая отводимое на него время). По окончании первого дня в общежитии для избранных я чувствовала себя скорее заключённой женской тюрьмы, чем кем-либо ещё.
Режимность и невыносимая тяжесть бытия в конце концов стали давлеть надо мной в такой мере, что даже мозг, вероятный продюсер совершаемых мной невинных безобразий, стал мыслить нумерованными списками.
На что следует обратить внимание. Во-первых, Вениамин готовит, но сам почти не ест. Он неподобающе худ, наверняка это отражается на силе.
Во-вторых, Тимур присматривается ко мне, избегает демонстрировать в моём присутствии различные магические операции. Слышала, как переправлялся из своей комнаты, потом появлялся с новыми папками документов. Мне ничего толком не показал.
В-третьих, Прохор стал вести себя иначе. Раньше он отпускал в мой адрес немало колких замечаний, что меня настоящую в определённой доле стимулировало. Теперь большей частью молчит, а уж если говорит, то вполголоса, как в доме с покойником. Или с младенцем. Или с больным.
В-четвёртых, меня не пускают в мои комнаты. Раннее неприбранные и предоставляемые на постой любого желающего из допущенных на порог, теперь дверь в них была закрыта. Что-то типа проходной гостинки для приёма посетителей, где я прежде спала на картонках, а потом на спёртых с дивана подушках, и спальня, перекрытая мебелью, так что даже прожив здесь несколько дней шпионажа ради, внутрь я не попала. Неизвестно почему не пускали сейчас. Не из-за обоев же.
Какие я сделала выводы. Во-первых, Тимур неутешительно оценил мои умственные способности. В лицо, правда, ничего не сказал. Развивает снисходительный взгляд, получается у него плохо. Из всех дел доверил инвентаризацию в Храме (это через месяц) и контроль за дружинными отрядами в двух поселениях. Насколько понимаю, инвентаризация была только что придумана и прежде не осуществлялась, а дружины замечательно самоуправлялись.
Во-вторых, по ночам Вениамин часто себя нехорошо чувствует, вероятно, ему снятся кошмары. Тимур просто запирает его вечером и, видимо, считает проблему решённой. Сама я сплю исключительно под его контролем – во вторую ночь он привязал мою руку к своей какой-то магической колючей бечёвкой. Такое ощущение, что магам делать нечего, вот они и изобретают всякую чепуху.
В-третьих, я ещё нескоро смогу ни от кого не зависеть, если не устрою юношеский бунт. Однако, если устроить бунт, Тимур сможет показать, как бывает плохо без его тоталитарно-отеческого контроля.
Что мне не нравится. Во-первых, когда за мной следят. Когда я не могу переодеться в одиночестве. Когда в дверь ванной стучат каждые 2 минуты 40 секунд с вопросом: «Ты там?».
Во-вторых, когда мне не верят на слово, а взвешивают и измеряют сантиметром, чтобы определить размер одежды. Когда одежду выбирают за меня.
В-третьих, колючая магическая бечёвка.
В-четвёртых, когда не разрешают выходить на улицу.
В-пятых, когда не разрешают снимать тяжёлые амулеты.
В-шестых, магическая шоковая защита на окнах, вентиляционных отдушинах, смывах в ванной, кухне, туалетах, дверных скважинах. Когда только успел?
В-седьмых, зачарованные зеркала. Переодеваться приходиться вжавшись в угол у занавески. Зачарованной. Раньше, то есть в безвременье моего прошлого пребывания в доме, вещи не смердели магическими эманациями, но я изменилась.
В-восьмых, Тимур. Я несколько раз начинала говорить о Храме, но Маг всякий раз менял тему, начинал вещать о финансовой и юридической ответственности, об авторитете, о самоконтроле. Промучил меня до вечера. В конце концов, он должен был уступить. Уверена, Тимур с самого начала планировал нанести визит в Храм и сбрыкнуть на меня всю атрибутику и формалистику навеки вечные, просто мой дискомфорт возмещал ему эмоциональные потери, связанные с моими поисками, он мстил мне за долгое ожидание. К вечеру у него на лице даже проступило привидение улыбки.
Маг уступил поздно вечером, но мне в голову закралось убедительное подозрение, что дело не в моём нытье, а в том, что пошёл слух о моём появлении. Ирена не дура. Она достаточно умна, чтобы соотнести события на турнире, незнакомую девушку в квартире Тимура и коленопреклоненного Прохора. Однако недостаточно умная, чтобы не трепать языком.
Прохор с похвальной преданностью присутствовал при мне. Не слышала, чтобы Тимур отдавал ему такое распоряжение, так что, кажется, инициатива исходила от самого Прохора, если, конечно, между ними не существовало более ранней договорённости.
День выдался на удивление домашним, учитывая крайне недомашнюю атмосферу. Комнаты, полагавшиеся мне оставались неприступно закрытыми, и мне пришлось царственно учредиться среди мягких валов дивана в гостиной, куда с прежней харей меня редко допускали. Прохор не решался находиться на уровне моих глаз и сидел на ковре у ног, на небольшом, выдержанном для почтительности удалении.
Тимур единолично решил, что я не готова выходить в люди, и вышел куда-то через портал, впрочем, совсем скоро вернувшись с парой скоросшивателей.
Я невозмутимо перебирала привезённые Прохором вещи, как велено, прерываясь лишь на заунывное нытьё. Веня чуть слышно подвывал мне сочувственно, не размыкая губ. Через нос, надо думать.
Потом Тимур забраковал всё, что мне понравилось за исключением одинокой белой блузки, поставил несколько условий, которых я не запомнила, и пообещал назавтра поездку в Храм. Прохору ещё раз влетело. Потом я заснула.
Гордиться нечем. Этой теме были посвящены мои сновидения во вторую ночь не афишированного официального пребывания в общежитии для избранных. Я ещё раз пообещала себе держать себя в ежовых рукавицах и внимательнее следить за происходящим, в особенности собственным поведением.
Утром я помогала Вене сделать омлет. Помощь заключалась в том, чтобы не дать ему сунуть в сковороду скорлупу, что он упорно пытался провернуть, отчего-то расстраиваясь каждый раз, когда то, что должно было отправиться в мусор, туда и отправлялось. После завтрака я мыла посуду.
Тоска бытия – точнее быта – отравляла мозг обыденностью. Спину сверлило три взгляда. Попытайся вырваться, и такое начнётся. Оттого и хотелось вырваться с неимоверной силой. Риск рождает азарт. Расставленная Магом защита, и только она, удерживала меня. Он поставил ту, от которой бывают болезненные ощущения. Садист. Привязанность к новообретённому телу не давала мне наплевать на всё. И я мыла посуду.
К десяти, когда я уже была склонна обдумать возможности третьей реабилитации, привезли чехлы с одеждой, выбранной Магом. Наверное, он успел уладить вопрос вчера, после прочехвощивания Прохора за неправильный подбор гардероба. Когда я уже уснула.
Утром перед отправкой в Храм мне пришлось переодеться пять раз, прежде чем мой вид наконец пришёлся Магу по вкусу. Хотя все тряпки, как для куклы, он для меня выбирал сам. Я бы могла показать характер, что-нибудь спалить для убедительности, но у меня было важное дело в Храме. То есть, время для диверсии ещё не наступило. Выбранный момент обеспечивает половину успеха. Пусть думает, что я к нему прислушиваюсь и правда ценю его советы.
– Не годится, – едва глянув на платье а-ля Сафико отрезал Тимур.
Рада бы сказать, что мне плевать, что он там сказал, но не скажу.
Переоделась в официальный до бреда костюм-тройку.
– Слишком искусственно, – покачал головой Маг.
В пятый образ я втянулась в газообразном состоянии. Радость от обладания горой одежды куда-то испарилась.
Мужчина не стал сообщать мнение сразу. Окинул взглядом, неприятно зашёл за спину. Не слепая зона, но отчего-то всё равно мурашки побежали между лопаток.
Маг бесшумно ушёл в гардеробную. Я с беспокойством оглянулась.
Он вернулся быстро. Натянул на меня удлинённый дымчато-чёрный жилет из ткани, которая, при всём уважении, не способна согреть.
До чего мужчинам проще.
Перед долгожданным выходом из квартиры я выглядела как коллекционная фарфоровая кукла. Мне даже пришлось уложить волосы, как нравилось Тимуру. На мне были тонкие кожаные брюки бежевого цвета, белая сатиновая рубашка с металлическими кончиками на воротнике, шерстяное пальто и серо-зелёные ботильоны. Из всего этого мне была больше по вкусу ненавистная гирлянда амулетов, натирающая шею. В кармане лежал новый телефон со включенным датчиком месторасположения.
Пока ехали в лифте, Тимур приколол к пальто ещё одну булавку. Руки моей даже на это время не выпускал. Если бы он не был избранным, ему определённо надо было бы пойти в телохранители к каким-нибудь озабоченным безопасностью бизнесменам.
Молчаливый Прохор, гордость дружины, сидел за рулём стоящей у подъезда машины. Болтливым он никогда не был, но это уже было чересчур.
Пользующееся любовью пассажиров переднее сиденье осталось пустым. Веня предпочёл сидеть с нами. Маг и внутри авто не отпускал моей руки из цепкой хватки, не доверял. Я бы, пожалуй, и правда сбежала – я ещё никогда в жизни так не хотела сбежать. От безвыходности тошнило, сердце билось тревожно и отчего-то в животе.
Что-то могло пойти не так. Я должна была быть в Храме, я должна была убедиться собственными пресловутыми глазами, что всё в порядке. Или всё не в порядке. Так или иначе я должна была знать, как можно скорее. А машина – это медленно. Возрастающая тревога мешала мне быть собой. А что у меня есть, кроме меня самой? Даже уверенности нет!
Веня чутко сжал длинными пальцами мою свободную ладонь и ободряюще улыбнулся.
У меня есть Веня. Повелитель Нечисти должен быть полезным знакомством, я думаю. Хотя первое, что приходит на ум, не кажется шибко удачной идеей.
Время капало на нервы, изощрённо пытало меня, одновременно бесконечно тянулось и при этом скакало галопом, и я не знала, что лучше – ускорение или замедление. Я могла вмешаться во время, но делать так, чтобы в одном отдельном месте время замедлилось, а в остальном мире нет, несколько сложно в техническом плане. Так сразу и не сообразить, с чего взяться за дело.
Рука, которую сжимал Тимур, болела. Его лицо было непроницаемо. Ведь не стал же бы он намеренно причинять мне боль? Тогда неужели кажется? Тогда куда, чёрт возьми, девался мой тройной самоконтроль?
– Приехали, – впервые за долгое время открыл рот Прохор, выскакивая наружу и открывая дверцу со стороны Тимура. Произнесённое вполголоса слово прозвучало как гонг.
Выходить, когда тебя держат за руку, неудобно. Вся на иголках, нервно озираюсь по сторонам, недостаточно заботясь об официальном весе визита. Гонг продолжает тягучее «гоннннн'».
Навстречу как раз открывается тяжёлая створка Храмовой двери, рельефы резьбы смазаны серостью утра, появляется несколько озадаченный Стахий в сопровождении всё ещё растерянного Чи.
Мне стыдно. Я выкинула их всех из головы, мне не стоило так делать, я не имела на это права. Совесть, портящая мне жизнь, изводящая по пустякам, не дающая забыть то, что больше никто не помнит, ненавижу тебя.
Стискиваю зубы. Прогоняю личные травмы на задний план.
– Здравия, – коротко приветствует Стахий, ещё размашисто шагая навстречу.
Тимур и Вениамин не отвечают.
Взгляд старца вопрошающе блуждает по лицам. В глазах мелькают ростки понимания, чего-то серьёзного, но тем не менее неопределённого.
Моя аура везде. Излишне перекаченная силой и концентрированная, плотная, как строительная вата и также хорошо звуко- и воздухоизолирующая. Не люблю вату. Только подумаю о ней, чувствую прилипчивые нити на языке.
Снова нахожу повод укорить себя. Нужно было упражняться. Блюдо хорошо, когда приправлено в меру. Моя аура пересолена. Когда глотаешь такое, невольно сбиваешься с дыхания и хватаешь ртом воздух. От того теперь так трудно разговаривать. Ну и из-за ваты.
Молча смотрю прямо перед собой, стараюсь быть доброжелательной.
– А…, – говорит Стахий.
Начинается.
Нет, не запланированная диверсия. Просто я срываюсь и врежу собственному плану.
Я потеряла контроль над собой, и голова моя как будто не моя и даже приблизительно не представляет, что творит подотчётное тело. Рывком дёргаюсь с места, утягивая за собой чьи-то руки, прижимаюсь лбом к холодной поверхности камня. Он гладкий и неживой. Так не должно быть. С минуту моё сердце бьётся в одиночку, потом мой лоб чувствует ответный удар. Живой.
Рвусь внутрь. В какой-то момент кажется, что крылья чем-то скованы. Полёт куда красивей, но если нет возможности, то подойдёт и падение. Падаю. Губы касаются стыка четырёх плиток. Камень прижимается к плоти, нагревается. Животворящий гул разносится по низкочастотным волнам.
Пора бежать.
Я не подготовлена. У меня нет лампы. Камни пола ударяют по босым ступням. Постойте-ка. Это ступни ударяют по каменному полу. Я бегу в темноте. Внутренний компас наконец определяется с потолком-полом. Вокруг совсем темно и, кажется, сыро, как в земляном подвале. Я как червь, рою ход сквозь тьму. Вокруг близкие стены. И опять поправка – они не расходятся передо мной, как почва у головы червя, это я ищу дорогу среди плотных формирований, пахнущих промозглой землицей. Бег – быстрый, бег – долгий. Мне далеко бежать. Я много пробежала. Успеваю заметить, что движений ничто не сковывает, ни тесная одежда, ни неразношенная обувь. Через пятнадцать поворотов рассеянно припоминаю, о чём это я думала? Какой-то привкус удивления. Чему я удивлялась? На ходу пожимаю плечами. Мысли сходятся на беге, при этом ни о чём не думается. Тьма и бег. Оград скоро не будет, скоро будет свобода. Не сбавляя темпа, несусь к пропасти, как разогнавшийся болид. Для тех, кто хочет бежать дальше, а не заснуть напоследок глотнув сырой и холодной свободы, есть лестница. Я не ищу её. Я бросаюсь ласточкой, зная что лестница была в полутора метрах слева. Лестница тоже полёт, но я ласточка.
На дне интересно. Я его не достигаю. Я в другом месте. Мне почему-то не суждено было оказаться там. Поэтому я здесь. Пахнет кузней, пахнет жерлом вулкана, пахнет забытым утюгом, пахнет углями. Впереди открытая дорога. Не ошибёшься куда идти, путь выложен раскалёнными брусками металла, вытащенными из кузнечьих печей, но так и не обданных водой. Щедрый ковёр с ярким узором, красная дорожка. Я уже почти не лечу, но ещё и не иду. Я в безвременье, я в бездвижье, я в невесомости. Но продолжаю двигаться так, словно инертные силы сохранились во мне. Между скрещенными брусками достаточно места, чтобы поставить голую худую ступню. Бегу, задерживая подошвы на раскалённых брусках. Бегу и смеюсь. Но мне ещё нельзя говорить, нельзя исторгать звуки. Ну или здесь для этого не место.
Ночь продолжает дыхать жаром. Жаром дышу я, я вдыхаю жар. Хорошо. Моя любимица ждёт меня впереди, не зная, насколько желанна для меня встреча, будто с рождения я только и ждала дышущей жаром ночи и полноводного тела, чтобы слиться с ним. И уже от этого жизнь моя удалась. Я проникаю в неё. Должна была рассечь саблей, поднять брызги, но захожу гладко, без всплеска. Хааааа… Это мой выдох. Конечно, мысленный. Я не потревожу её полноводного тягучего покоя.
Пора бежать. А я как никогда ленива. Еле переставляю ноги. Мост рушится подо мной, ему не хватает терпения на мою лень. Меня это не беспокоит. Я равнодушно смотрю под ноги, на тянущееся навстречу бездонное ничто. Моя несмертность. Ты пожрёшь меня, если ничто другое не сможет. Ты перемелешь меня, ты справлялась и не с такими. Можешь не пугать меня. Я не стану продлевать агонию ожиданием и не стану подкидывать дров своим воображением. Приходи и вот тогда уж поговорим с глазу на глаз, а пока исчезни. Есть другие дела.
Они смеются надо мной. «Они» возможно не существуют, но чему-то смешно из-за моей бравады. А может смех одобрительный. Не могу судить. «Они» за пределами. Я слепну. Этот миг должен быть наполнен страхом, потому что «они» возможно решили наказать меня за излишнюю дерзость. А «они» всегда делают, как решают. Я должна сложить свою слепоту и несмертность и взвыть от ужаса. Но я ничего не сделала, меня не за что наказывать. Уверенность настолько крепка, что страх так и не приходит.
«Кто ты?»
То, что у чего-то есть голос, задающий вопросы, не значит, что оно само есть.
«Васса».
«Кто ты?»
«Адепт».
«Кто ты?»
«Высший адепт».
«Кто ты?»
«Высший адепт Стихий».
«Кто ты?»
«Девушка».
«Кто ты?»
«Сестра Повелителя Нежити и Мага».
«Кто ты?»
Вопросы-ответы не надоедают ни одной из сторон.
«Дочь», – продолжаю я.
«Любящая сестра Вениамина», – продолжаю я.
«Подруга Сафико», – продолжаю я.
«Благодарная ученица Захара», – продолжаю я.
А голос всё ухает «Кто ты?». Он будет знать обо мне всё. Мне придётся произнести всё, о чём даже не решается подумать человек.
В состоянии близком к инфаркту сажусь на полу. Меня гладят по голове. Уносят в мягко освещённую комнату. Дают немного воды. Всё это долго, замедленно, как своя маленькая вечность. Подавись, несмертность.
Когда удаётся открыть глаза, вижу стоящего на коленях статного старика. Он странно выглядит на коленях. Отмахиваюсь от видения рукой, руки оказываются сжатыми другими руками. Правая гудит как от онемения.
Я сижу на банкетке, с двух сторон меня прижимают названные братья. Уверенна, что знала их имена, но сейчас понимаю лишь, что они мне братья. От них исходит тепло, а я, недавно несомненно живая, холодна как камень. Странно, одежда дымится. Уши улавливают глубинный гул. Что-то большое ожило совсем рядом.
– Что произошло? – растерянно спрашивает кто-то. Голос смутно знакомый. И вопрос неожиданный.
– Я не понял.
Второго голоса оказывается достаточно, чтобы резко протрезветь и всё вспомнить. Интересно, как это выглядело в их глазах.
Широко открываю глаза. Вроде бы всё в порядке. В глубине продолжает мощно и ненавязчиво гудеть, как подземное течение.
Тимур хмурится:
– Васса, ты в порядке?
Киваю с невозмутимым видом. Если быть невозмутимой, можно выдать финты за стандартное поведение. Зря что ли я усыпляла его бдительность целые сутки и десять часов?
– Что случилось?
– Поздоровалась с Храмом.
Если бы я сама всё понимала… они должны думать, что понимаю. За произошедшее приходилось цепляться, как за ускользающий сон.
– Вернёмся домой, – распорядился Маг, так ничего и не прояснив растерянному Стахию.
Стахий меня, конечно видел, но, судя по виду, не верил своим глазам.
– Я дома, – холодно возразила я. – Можно воды.
Мы весьма удачно оказались на кухне.
Прохор поспешно наполнил стакан, прежде чем сообразила Храмовая повариха Маша, прижимавшая к груди кувшин.
– Пойдём, – настойчиво повторил Тимур, приподнимая меня за под мышку. От одежды тянулся дым. То, что произошло, если происходило где-то помимо моей головы, произошло без свидетелей, даже Тимуру и Вениамину не дозволялось присутствовать.
– Да, конечно, – с готовностью поддакиваю, – ты иди, а мне необходимо остаться. Сегодня в лазарете приёмный день, хочу поговорить с Захаром насчёт обучения начинающих знахарей, немного попрактиковаться, если получится. К тому же ещё довольно рано, утренние занятия дружины ещё не начались, Прохор как раз посвятит меня в тонкости… нужно поговорить со Стахием… Вам известно, что в башнях рухнули лестницы?
– Что? – воскликнул Стахий, не скупясь на эмоции. Распахнутые голубые глаза переходили с меня на Тимура.
Прохор тоже выкатил в неверии свои карие.
– Боюсь, отчасти я виновата, – признаюсь я. – Лестницы отсутствовали в изначальной конфигурации Храма, и когда мой приход разбудил Храм… в общем, он их разрушил.
– Надо предупредить людей! – Стахий заволновался, путаясь в избытке материи рясы, стал подниматься с колен, куда энергичнее, чем свойственно людям его возраста.
– С ними ничего не случится, – останавливаю равнодушным тоном, собирая на себе все взгляды. – Храм не даст никому из подопечных покалечиться. Однако требуется разблокировать входы в башни.
– Я займусь, – вздохнул Тимур в ответ на просящий взгляд Стахия.
– Не беспокойся, – бодро поднимаюсь с банкетки, при наклоне замечаю оплавленные подошвы – не сильно, но теперь сапоги не идеальные, значит, я бегала там в обуви. Остальные не заметят. – Это определённо моя работа.
В торжественном банкетном зале с троном плавно волнуются кроны дубовой поросли. Обеденный стол уютно таится в лесу. Ножки стульев стоят между выступающих крепких корней. Лесок ещё реденький, но учитывая скорость прорастания, это ненадолго. Вставки на троне приглашающе переливаются оттенками зари. В воздухе разливается тепло, содержание кислорода повысилось – воздух стал слаще.
Перемены кажутся мне вполне естественными. В моём доме правильно то, что комфортно для меня. Если у меня семь пятниц на неделе, в мой дом будут ежедневно завозить по свежей пятнице.
Тимур больно сжимает мой локоть. Убираться, как я прозрачно посоветовала, не собирается.
Первой выбираю башню Огня. Ребятки нетерпеливые и темпераментные. Дел на копейку. Можно щёлкнуть пальцами для эффектности, но профессионалы пальцами не щёлкают. Профессионалы люди ленивые, они никогда не делают больше движений, чем требуется. Поэтому я вообще не делаю движений. Заблокированный глыбами проход приходит в стерильное запустение. Глыбы вроде бы исчезают, но на самом деле нет. Фокус с исчезновением удел магии, а я чту закон о сохранении вещества. Глыбы перерабатываются в нетипичное для камня агрегатное состояние и аккуратно переправляются на островок, на котором разведён сад, тот, что со стороны моста Воздуха.
Переминающийся неподалёку с ноги на ногу Стахий чувствует, что должен что-то мне сказать, но испытывает трудности со вступлением и даже не скрывает своей растерянности. Моё появление многим спутало карты.
Никто из постояльцев башни Огня не проявляет желания покинуть спальни в столь ранний час. Я направляюсь к башне Воздуха. Её обитатели тяжело переносят всякие замкнутые помещения и безвыходные ситуации. Вроде бы есть окно, но, страшно подумать, из адептов воздуха летать способно процентов десять, и то совсем не как птицы, а скорее немного планировать с использованием различных приспособлений. Дельтапланы и костюмы для планирования у них в чести. Опасное увлечение. Во времени, которого не было, когда невозможно было выйти из комнаты, в окно влетали окрики, пытающиеся призвать к порядку прыгающих в пропасть двадцатилетних дружинников.
За увеличение веса островка я не переживала. Когда глыбы закрывают вход в башню, они глыбы, а когда они часть каменистого островка, они не более чем пригоршня камней. Баланс островка не изменился от добавки.
Когда с неотложными делами было покончено, мы вернулись в Храм через главный вход. Другого, как ни странно, в огромном здании не было. Лишь сквозняки шалилиВ дубах проступили пики елей.
– Тимур, мне уже больно, – сказала я вполголоса.
– Поехали домой, – пальцы только сильнее сомкнулись на ноющей руке.
– Не надо так со мной, – холодно предупредила я, в упор глядя в чёрные угли его глаз. Моё лицо в десяти сантиметрах от его. – Я не стану мешать тебе, а ты не мешай мне. Сегодня я останусь в Храме. В восемь вечера вернусь в квартиру. Обещаю. Если угодно, можешь заехать и забрать сам.
– Ни на шаг из Храма, – отчеканил Маг. Лицо стало злым. Ничего откровенно наглого я ему не сказала, и ему приходилось с этим считаться. Однако без шансов, что он забудет мне эти слова. – Я заеду за тобой. Если задержусь, подождёшь.
Я кивнула.
Веня смотрел удивлённо. И прежде чем удалиться вслед за Тимуром, успел вскользь обнять меня. И дважды оглядывался, пытаясь поверить, что мы расстаёмся, что старший допустил это.
Мы остались в узком кругу со Стахием, Прохором и Чи. Меня капельку шатало.
– Познакомься с Вассой, – только теперь выдался момент, и Прохор представил меня своему наставнику.
Стахий пожал мою ладонь двумя своими, преодолев повторный порыв бухнуться на колени в одиозности момента.
– Мне трудно поверить… – Смотритель замялся, представив, как неловко и нелестно звучат его слова. Он явно не это хотел бы сказать при первой встрече. – Очарован, – старомодно заявил и поклонился он.
Чи согнулся пополам и в такой позе приблизился ко мне, кратко прислонившись лбом к тыльной стороне ладони. Адепт, добившийся высшего мастерства в Стихии, торжественно молчал, не позволяя понять по виду, насколько правильно я с ним себя повела.
Прохор чуть улыбнулся. Его представлениям ничто не противоречило.
– Ты, должно быть, хочешь посмотреть Храм? – спохватился главный Смотритель, с трудом вымолвив «ты».
– Это не к спеху, – не сообщаю, что могу водить экскурсии по Храму, – прогуляемся позже.
– Хочешь посмотреть на тренировку войска? – предложил Прохор, направляясь к главному выходу.
Я остановила его жестом:
– Не надо их предупреждать. Пускай всё идёт своим чередом. Ты иди к ним, а я понаблюдаю из-за витража.
Показываю на место, где время от времени сидела моя калечная половинка. Никто лучше изувеченного не находит укромных мест. Витраж в двух шагах от массивной крепостной двери был не особенно многоцветный, не особенно утончённый. Ромбы стекла прозрачные в нём перемежались с молочными и коричневатыми, что позволяло считать узкое окно у входа витражом. Часть стёклышек была непрозрачна, рассеивая возможность увидеть фигуру человека, которому взбредёт в голову устроиться по другую сторону, на встроенном в толстую стену подоконнике, и приникнуть к пропускающему свет фрагменту. Возможно витраж просто был так стар, что выгорел, утратил изначальные краски, но в раме полотно из стеклянных ромбов держалось крепко.
– Смена появится не раньше, чем через четверть часа, – сообщил Прохор.
– Хорошо.
Город за мостом начинал просыпаться. Для работающих без графика режимные вещи вроде светового дня имеют отстранённое значение, так что Маг привёз меня в ещё дремлющий в утренней дымке из пропасти Храм. Со стороны Воздуха наползало полноценное облако, кутая башни Воздуха и Воды белыми нитями. Башню Огня немного позолотило солнце, но быстро спряталось. Из пропасти веяло холодом. За мостом Земли было теплее. Открывались окошки кухонь на первых этажах, заваривался кофе и чай, с веревок стаскивалась высохшая за ночь одежда, спешно ёрзали по тканям утюги, жарились яичницы с сосисками, подрумянивался хлеб, плошки влаги выплёскивались на ярко увядающую осеннюю растительность под окнами, на брусчатку выступали первые рабочие ботинки. Деловые туфли незаметно опередили их, но так же неуловимо и удалились в лице моих названных братьев.
– Когда же случилось радостное событие? – молчание тяготило Стахия. – Не было никаких сообщений о том, что начаты поиски, никаких намёков от Тимура…
«Радостное событие» наводило на мысли о бракосочетании или рождении. Даже и не знаю, раньше Стахий не звучал так старомодно.
– Я дала знать о себе в день праздника. Немного вмешалась в ход состязания. Тимур, разумеется, предпочёл бы, чтобы это не афишировалось.
Мерный звук шагов по брусчатке. Вибрация спускается через натуральный камень, уходит в землю, переходит на Мост, на Храм, вибрирует под моими ступнями. Импульс движения заразителен. Земля просит выйти погулять, прикоснуться к ней, соединиться с ней.
– Лучшие из мастеров искусства Стихий в вашем распоряжении, – поспешно вставил старец, припомнив о своих обязанностях.
– Обучение с нуля не требуется, но если мне понадобится разъяснение или совет, я непременно обращусь к вам или к ним, – любезно ответила я, в действительности не связывая себя обещаниями и не намереваясь обращаться за советами.
После того, как я рухнула физиономией на каменный пол, я вообще стала на удивление любезной.
Прохор вышел на площадку, а я юркнула на подоконник, пахнущий сухой прогретой за лето древесиной и старой краской.
Какое-то время перед Храмом стояли лишь Прохор и Сергей. Свет выхватывал участки на площадке между минималистичными каменными формами и ухоженными бонсаями. Утро изгнало дух ночной прохлады и заиграло оттенками августовского тепла. В городе при Храме был мягкий климат. Атмосфера ранней осени, если всё пойдёт заведённым порядком, сохранится до второй недели декабря. В декабре начнутся снегопады. Адепты Огня с ворчанием потянутся в отпуска или же обернутся в заядлых домоседов.
Напряжённый Сергей тем временем не догадывался, отчего начальство бросает на него такие недовольные взгляды. Основная масса дружины собралась минут через десять-пятнадцать. Рыжий адепт Огня, русые красавцы-витязи, однажды встретившие на воротах, не такой гармоничный лицом и не такой высокий Андрей, вцепившийся со всем дружелюбием в новичка, попавшего в оборот на турнире. Не в числе первых явился и Игорь со своим приятелем Глебом. Как правило, увидев Прохора, парни становились расторопнее. Широкие мужские шаги энергично направлялись на исходные площадки.
Сзади вскрикнули и выронили задребезжавшую по полу крышку. Я повела ухом, не оборачиваясь. Стахий зашикал на пришлых работников, размахивая руками и опасливо оглядываясь на меня. Не стала вмешиваться, не интересно.
Повариха Маша зачарованно двинулась ко мне, но Стахий развернул её за плечи, выдворяя обратно на кухню. Маша даже не пикнула.
Прохор не спускал расхлябанности. Количество упражнений скакнуло похлеще курса валют в последнем выпуске новостей, который я смотрела, кажется, месяц назад или около того. Новички, ещё не познакомившиеся с Прохором по-настоящему, слегка недоумевали, почему обычная разминка так затягивалась, но большая часть отряда не была удивлена. Прохор имел талант к дрессировке, недочётов не прощал.
В восемь утра завтрак был накрыт. Обычно исчезавшие в кухне помощники и повар собрались у вытянутого, потемневшего от времени стола и заворожённо смотрели на меня. Я им не мешала.
Парни отправились в душ по разным башням, бездумно запрыгивая в галереи через сквозные проёмы продуваемых из пропасти стен, упираясь руками в тонкие жерди разделителей, поддерживающих острые навесы галерейных крыш. Прохор прошёл внутрь, обтираясь полотенцем. Он серьёзно продвинулся в обращении с огнём – уже почти не потел; а вообще адепты Огня не должны принимать душ сразу после физической нагрузки. Врачи не рекомендуют, достаточно вытереться влажным или сухим полотенцем. Прохор галантно подал мне руку, помогая спуститься с невысокого подоконника, снял с меня пальто и передал шедшему следом Сергею, косящемуся из-под нахмуренных русых бровей на шелестящий в зале лес. Деревья росли не сплошной чащей, основные направления были свободны, на кухню и на лестницы можно было попасть беспрепятственно, зато в углах и на свободных участках наливались силой и соком дубы и ели. Сергей шокировано застыл не из-за леса, прижал к груди переданное начальником пальто, от рук начавшее малость дымиться. И ладно, всё равно даже не я выбирала.
Я на ходу помыла руки, обтирая горсти влагой из воздуха и туда же её незримо возвращая. Издали отметила смену столовых приборов и новый сервиз. Не смогли удержаться, должно быть, давно ждали повода. Никаких прохудившихся тазов вместо гонгов и сломанных скалок вместо колотушек.
Жрицы вышли к завтраку в нелепо старомодных и одновременно вульгарных платьях, цепляясь долгими подолами за всё, что можно и нельзя. Возможно, стоит распределить между ними выбранную Магом одежду? Она дорогая, но мне не очень нравится. Девицы предсказуемо начали плутать в трёх соснах и ахать насчёт моего леса. Не вдаваясь в повторяемые ими друг за другом слова и одинаковые повизгивающе скандальные интонации: откуда-де он взялся, и что-де за бред, и чья-де эта глупая шутка…
Я неторопливо прошла к трону. Как раз к возвращению дружины.
Трон – штука красивая, но на вид неудобная. Ладно, ради такого дела можно потерпеть. Села с осознанием собственного достоинства. Стахий тут же занял место Алмаз, по левую руку от меня.
Такого обращения девица не ожидала, даже в день, когда в домах будет расти лес, а свиньи начнут летать.
– Стахий! – Алмаз хватала воздух ртом, как рыба.
Я демонстративно внимательно смерила её взглядом, заставляя замолчать.
Позволив себе минутный ступор, попялившись на меня обиженно округлёнными глазами, жрица тихо нашла себе другое место.
Девицы так растерялись, что едва не забыли, как удерживать грудь в рамках декольте, для этого грудную клетку требовалось держать надутой, как парус корабля под тугим ветром. В зале повисло молчание. Выбитый из колеи Сергей, надо сказать, так и стоял с пальто недалеко от двери.
– Прошу, садитесь, – я приглашающе повела раскрытой к потолку ладонью.
Чи, подготовленный к моему визиту, подал мне тарелку с фруктами и по-ресторанному оформленным омлетом.
Ох уж эти любители гляделок! После злющих глазищ Тимура пусть на меня смотрит хоть тысяча глаз – не подавлюсь!
Я принялась за еду. Полноценную компанию за столом мне смог составить лишь Прохор. Остальным отчего-то кусок не лез в горло, хотя казалось бы я не давала оснований полагать, что намерена скверно сказаться на их беззащитном передо мной пищеварении. Способность воздействовать на жидкости чужих тел нигде не оговаривалась, и я не собиралась волновать собравшихся признанием, что могу.
Приятно было ради разнообразия отведать что-нибудь кроме супа, который мы ели в мажьей квартире круглыми сутками. Суп, к сожалению, не та жидкость, что со временем становится ценнее.
Позавтракав, я поднялась с трона. Стахий спешно подал пример, поднимаясь вслед за мной на ноги. Старцы, молодые люди и девушки почтительно встали со своих мест.
Приятно.
– Пойду, приберусь, – объявила я.
Вопросы и возражения не прозвучали. Прохор молча пошёл за мной.
В прежнее моё полусанаторное-полушпионское пребывание в Храме я нередко задавалась вопросом, отчего помещения внутри внешне продуманного и имеющего симметричный контур Храма так хаотичны и неудобны для жизни. Оглядываясь назад, не знаю, что приводило меня в замешательство. По-моему, всё очевидно. Требовалось просто прибраться, чего до сего момента отчего-то не догадались сделать.
Храм тем временем разминался и приходил в себя, ступени пружинили под ногами. Я взялась за второй этаж, где располагались комнаты старцев и служительниц. По-моему, комнаты должны образовывать не нелепый квадрат внутри внешних стен Храма, это просто неудобно, а по крайней мере идти по периметру, чтобы внутрь проникал солнечный свет из окон. Так-с, сделаем комнаты приятной площади, скажем, по двадцать четыре квадратных метра. Не хотелось бы лишать света комнаты, расположенные не по периметру. Можно собрать в центре различные подсобные помещения или что-нибудь развлекательное, вроде театра или бассейна. Люди не проводят там много времени, естественный свет в принципе там не нужен. Вот ещё что – неплохо бы увеличить медотсек. В конце концов, Захар больше всех участвовал в моём обучении и может получить небольшую, то есть, как раз-таки большую премию в виде расширенного медотсека.
Полуприкрываю глаза, мысленно интересуясь у Храма о наличествующей мебели. Мебели у Храма навалом. Сразу дооборудываю осмотровую дополнительными шкафами.
Стены перестраиваются, мебель переносится по воздуху, вещи владельцев перекочёвывают на указанное место. И всё сразу. Всё равно что оказаться в центре торнадо, заглянувшего на распродажу мебели. Ну или как в Мойдодыре. Или в Федорином горе.
Замечаю, что Прохор жмётся ко мне. Какая я нечуткая и невнимательная. Люди ведь не любят торнадо.
– Всё в порядке, – похлопываю его по открытой до локтя руке, не придумав ничего более утешительного. – Это приёмы Воздуха и Земли. Ни с кем ничего не случится – это быстро.
Действительно, перестановка и перестройка заканчиваются прежде чем я произношу «ничего».
Прохор несвойственно бледен, но держится.
С третьим этажом проще. Он исключительно для меня и моих названных родственничков. Стоит переступить порог залы, в камине вспыхивает огонь. Тут всё так же пусто, как и в те времена, что я заглядывала сюда гостьей. Не планирую ничего менять. Только хочу занавеси на окна. Вероятно, не помешает поставить кровать, хотя в моём случае отсутствие кровати не означает наличие проблемы. Для меня земля перина, вода покрывало, воздух колыбельная, а огонь очаг. У меня всегда всё есть.
– Ты будешь жить здесь? – с надеждой спросил Прохор, отвлекая меня от размышлений.
Интонация льстит. Искренность подкупает.
– Я бы хотела, – признаюсь со вздохом. – Не думаю, что получится.
Прохору известны мои обстоятельства.
Переделываю комнаты для Тимура и Вениамина. Переношу их в одну сторону. Разделяю спальни, кабинет и гостиную перегородками. Заполняю мебелью. В гостиной размещаю изобилие диванов, отчасти затёртых, журнальный стол и высокий сервировочный, на всякий случай. В кабинет ставлю письменный стол, кресло, пару стульев, вешаю на стену пару полок. В спальнях по кровати, тумбочке, торшеру и вешалке для одежды.
С четвёртым этажом разбираюсь с третьего. На четвёртый этаж переносятся ценности в стеллажах и обсерватория.
Подземная система также нуждается в преобразовании, но предпочитаю заняться ей в следующий раз, без спешки, как и библиотекой.
– Прохор, напомни мне потом, что нужно отреставрировать мебель в гостиной.
«Дубль» послушно кивнул, не требуя платы принимая на себя работу секретаря. Интересно, мне положен секретарь?
Я вернулась в преображённую осмотровую. Захар уже был на месте и в недоумении. Мы застали его согнувшимся пополам напротив шкафа для инструментов, с побагровевшим лицом и побликивающей под лампой плешью.
– Большая честь для меня… – сбивчиво поприветствовал адепт Воды, резко распрямляясь. Краска схлынула с его лица, но отдельные красные пятна не торопились исчезать.
Я бодро пожала протянутую руку. Горячая ладонь задержалась на моей, словно прикасалась к святыне, дарующей богатство, любовь, успех или ещё какой расхожий стереотип блаженного счастья.
– Так гораздо удобнее, – он неопределённо повёл рукой по сторонам.
– Я так и подумала, – киваю без ложной скромности. – Прохор, занимайся прямыми обязанностями, я здесь задержусь.
Прохор коротко поклонился на прощание, развернулся и ушёл на плохо гнущихся ногах.
– Я бы хотела участвовать в осмотре больных.
Захар не посмел возражать.
Первой явилась Лилия Кензи с хроническим насморком. Она долго с ним мучилась, а Захар мучился с ней. Чуть больше, чем свой насморк, Лилия Ивановна любила обсуждать чужую жизнь.
– Здравствуйте. Синусит. – без пауз сообщила я, не дожидаясь, когда утомительная пациентка переступит порог.
– АААААА! – Кензи заверещала дурным голосом и убежала куда-то, шарахнувшись о дверь и вскинув руки.
Мы переглянулись с Захаром. Лекарь философски пожал плечами и продолжил сортировать травы, присланные с гор Эскамеруна. Молчаливость, владевшая Прохором, перекинулась и на него. Он точно так же помалкивал и держался поблизости под каким-то благовидным предлогом, при этом избегал, как и начальник дружины, вести себя как равный – уж чего проще, если хочешь быть рядом с тем, кто сидит за столом, сядь с ним. Ничего подобного, как недавно Прохор предпочитал сидеть на полу у ног, так Захар суетился вокруг шкафчиков. Он позволил себе лишь краткий комментарий насчёт Кензи:
– Она вмиг оповестит весь город.
Таков план.
Вторым появился Набаков. Он ещё был не в курсе. Я даже засомневалась в способностях драгоценной Лилии Ивановны. Набаков пролепетал что-то в высшей мере почтительное и неразборчивое и не сразу разобрал требование расстегнуть рубашку.
Захар помял руками впалую грудь, прислушиваясь. У Набакова на щеках был чахоточный румянец, он то и дело метал в меня быстрый смущённый взгляд и морщился от прикосновений опытного врача.
Захар неудовлетворенно цыкнул языком.
– Скверно. Надо было браться за ум, когда была простуда. Теперь больше всего походит на воспаление.
Лекарь тщательно подбирал слова. Казалось, ещё немного, и он зашевелит ушами, как маленький чуткий зверёк, подозревающий хищника неподалёку.
– Разрешите? – поинтересовалась я.
Набаков испуганно часто покивал.
Я приложила ладонь к голой груди. Верхняя часть туловища пациента моментально покрылась гусиной кожей, каждый волосок встал торчком. Я чувствовала лёгкие, они были в тройке сантиметров от руки, сипели в клетке из чахлой грудины. Воспаление у Набакова было не впервые. Захару пришлось отправить его тогда поближе к цивилизации и рентгеновским лучам и больше в истории болезни пациента не участвовать. Двустороннее воспаление. Мутная густая жидкость отложилась в обоих лёгких.
– Ощущения могут быть неприятными, – предупредила я, усаживая его на затянутую в плёнку кушетку. Шансов возражать я не предоставила. Зачерпнула жидкость и потянула её наружу через горло. Набаков захрипел. Ком вывалился наружу и отправился в раковину. Набаков, морщась, держался за грудь.
Так долго ждала момента попользоваться силушкой на пользу простых человеков, что, пожалуй, была излишне расторопна.
– Я бы рекомендовала травяной настой и сироп шиповника в чай. Первые десять дней по три раза в день и ещё двадцать дней по два раза в день… Набаков, предупреждаю, если вы не займётесь своим здоровьем, я запрещу Захару вас осматривать, вам придётся отправляться в обычную поликлинику, к людям, и вам там не понравится. Так что соблюдайте назначение.
Набаков покраснел и пристыженно собрался, прижимая к груди пакетик с травяной смесью и бутылочку с сиропом. Он хорошо знал, что ему «там» не понравится – как нетрудно догадаться по наименованию, был Набаков неместный, из людей, как назвался однажды Стахию, так и прицепилось, а в городе обычно обращались по первому имени.
– Хорошая работа, – похвалил Захар, потупив глаза и не вполне чувствуя себя в праве хвалить такую величину, как я.
Я сидела на стуле у шкафа, задумчиво держась за подбородок. Наравне с глубинным гулом, к которому я успела привыкнуть как к чему-то само собой разумеющемуся, нарастал многоголосый шорох. На первом этаже шушукались, на втором – шептались. Они и о половине моих способностей не предполагают. Как неосторожно. Похоже, только мы с Захаром работали. Не стала вмешиваться, пускай пошепчутся, у них ведь даже телевидения нет.
В спальне на втором этаже, например, развивалась сцена из молодёжного сериала. В перевёрнутой с ног на голову комнате (естественно, я не заботилась сверх меры о том, чтобы каждая фитюлька осталась на своём месте) шептались Эсфирь, Алмаз и Клара.
– Что теперь будет? – взволнованно вопрошала Эсфирь, для которой вопрос был ещё менее праздным, чем для других, но оттого ничуть не более разрешимым.
Козырем служительниц всегда была красота. Которая меня мало интересовала. Эсфирь на фоне остальных располагала женственностью и мягкостью, за что можно было простить некоторую неразумность и наивность. Но за это, как правило, склонны прощать лишь мужчины.
– Не знаю, – отрывисто сказала Клара, беспокойно теребя в руках какую-то безделицу.
Алмаз раздражённо вырвала вещицу у неё из рук и швырнула об пол.
Безделица оказалась музыкальной шкатулкой.
– Что с нами будет? – трагично всхлипнула Эсфирь под зловеще дребезжащий мотив.
– В Храме испокон веков держали Жриц, – выдавая нервозность, быстро заговорила Клара. – Это традиция! Каждый из избранных обязан защищать традиции вверенной нации! Я не собираюсь терять место. В конце концов, если она женщина, то должна войти в наше положение. Не думаю, что будет сложно надавить на жалость…
– Думаешь, – Эсфирь шмыгнула носом, – нас правда, ну это … содержали ради того, чего мы думали?
– Это должен был быть мужчина! – резко заметила Алмаз, приканчивая шкатулку ударом каблука. – Но раз так, то тут ловить нечего. Мужчина – не проблема.
Работа разума Алмаз меня не вдохновляет. Под хватающую за сердце мелодию воскресшей шкатулки, смещаюсь со сквозняком в комнату, где приглушёнными тонами беседуют герои интеллектуального политического детектива.
– Что теперь будет? – риторически пожимает плечами Стахий.
– Не представляю, – с аналогичной пассивностью отвечает Корней. – Можно было ожидать чего угодно: психопата, шизофреника, лунатика, но только не женщину. Она, по твоему мнению, сильна?
– Сомневаться не приходится. Можно ли ей довериться – вот вопрос. Она дала отпор Магу, но мы не знаем её характера. Самостоятельно действовать Маг ей не позволит… ещё неизвестно, может, мы ей выложим свои выводы, а она тут же передаст их Магу.
– Мда, – протянул Корней, сжимая подлокотники кресла. – Они только-только воссоединились. Как ни крути, между ними существует тесная взаимосвязь. Сейчас их эмоции на пике, отношения самые тёплые…
Я беззвучно хмыкнула.
– …есть один пациент с застарелой травмой… – щёки Захара окрасил чужеродный румянец. – Может, взглянете?
Прихожу в себя. Чувствую, как взор возвращается под потускневшие радужки. Киваю.
Захар поспешно покидает кабинет.
Не сразу осознаю, что впервые за шестьдесят часов осталась в одиночестве. Вдыхаю полной грудью. Пахнет мазью от нагноений и назальными каплями. Предпочитаю вдохнуть воздух с улицы. Осень пахнет приятно.
Долгожданный гость явился незамеченным. Вошёл в дверь, минуя отвернувшегося от входа Прохора, погружённого в себя и жгущего сигареты одну за другой. Пепел летел вниз, за край острова, исчезая в толстом слое облаков. Гость видел Прохора, но не решился с ним заговорить. Мужской силуэт имел слишком суровый и независимый вид, если не сказать угрожающий. Утро сохраняло прохладу, а небрежно скрученная жгутом рубашка висела на одном плече мужчины, не скрывая ни развитой плечевой мускулатуры, ни жестоких шрамов на спине.
По другую сторону двери гость оглядел с благоговением густой лес, растущий прямо из пола вдоль всех стен, витражные окна и светящийся трон. На пути ему опять никто не попался. Гость прошёл внутрь, не зная, как поступить. Случилось так, что гость поднялся на второй этаж, избежав встречи с Сергеем, бродящим с пальто, и старым Тихоном, коснулся было рукой двери комнаты Алмаз, но передумал и, подчинившись неожиданному порыву, без стука вошёл в осмотровую.
В осмотровой, сразу распознав назначение помещения, гость увидел ухоженную молодую девушку, весь облик которой дышал дороговизной. Даже поза выдавала чем-то состоятельность, расслабленная небрежность, которую сотни тщательно тренируют в себе и с которой лишь единицы рождаются. Гость не мог сказать, повернулась ли девушка на звук открывшейся двери или изначально смотрела на неё. Движения тела были неуловимы, как было неуловимо изменчиво лицо. Девушка приветливо улыбнулась гостю.
Мою улыбку не назвать искренней, в ней всегда сквозит слишком много хитрости, но когда я довольна, этому сложно противиться. Сейчас я улыбаюсь, как сытая и обласканная кошка. Мои глаза – щёлки, я готова замурлыкать, возможно, даже позволю себя погладить.
– Здравствуйте, – улыбается в ответ Сафико. – Вы не могли бы подсказать, где я могу найти Захара?
– Здравствуй, Сафико. Он скоро подойдёт. Это его кабинет.
Живая. В закрытом платье и бежевом пальто, по плечам и спине рассыпаны блестящие кудри, в глазах радость и немного тревоги, брови и губы выдают удивление. Когда я видела её в прошлый раз, её лицо не выражало ничего. Я не успела заплатить ей добром за добро, и до самого момента, как перед ней открылась дверь, боялась поверить, что план удался. Что моя подруга жива.
Жестом приглашаю садиться.
– Извините, как вас зовут?
– Васса.
– Боюсь, ваше имя мне незнакомо, – продолжает сыпать этикетными любезностями Сафи, расправляя подол, прежде чем сесть на предложенный стул.
Снова улыбаюсь.
– Откуда вы обо мне знаете?
– Ну, мне многое известно, – неопределённо протягиваю я, – например, я знаю, что ты впервые в городе при Храме. Серьёзно занимаешься медициной. Родилась в семье адептов Воды. Прожила всё время в одном из городов Стихий. Никогда по-настоящему не влюблялась. Всей одежде предпочитаешь платья и очень любишь лето.
Сафико серьёзно растерялась, но решила обернуть сказанное в шутку.
– Если вы всё знаете, может расскажете, что происходит в городе? За пределами Храма все сами не свои, а в Храме – ни души.
– Всё просто, – подкупающе искренне вздёргиваю плечом, – в Храме сегодня день генеральной уборки.
Захар с трудом приоткрывает дверь, затаскивая за собой на первый взгляд сопротивляющегося пациента.
Сафи вскакивает с места. Захар мельком одаряет её взглядом. Хмурый мужчина за ним шумно дышит через нос, безжалостно стуча по полу костылями.
– Тяжёлое утро, Остап? – мимоходом интересуюсь я, подворачивая рукава неоправданно дорогой рубашки.
Всклокоченный Остап смотрит на меня из-под сивых бровей. Ему неинтересно, откуда я знаю его имя. Захару должно было стоить немалого труда вытащить его из унылой берлоги, в которой не менее уныло тянулись для инвалида невыносимо пустые и долгие годы.
– Как любое последние восемь лет, – хрипло отвечает мужчина, постаревший до срока.
Отчаяние, тщательно скрываемое, глядит на меня из серых глаз.
Взмахиваю двумя пальцами левой руки. Захар понятливо отнимает у повисшего в воздухе калеки костыли.
Глаза Остапа вспыхивают на миг, но их снова колет боль, и свет в них гаснет с новой обидой и очередной обречённой мыслью.
Дёргаю средним пальцем, пациент разворачивается в горизонталь, точно размещаясь на кушетке.
– Старый перелом? – риторически осведомляюсь я. – Несчастный случай? Нога что-нибудь чувствует?
Касаюсь щиколотки.
– Нет.
Ответ звучит резко, как лай. Иногда то, что не чувствуешь, причиняет ощутимую боль.
– Самый сложный случай на сегодня, – замечаю в адрес Захара.
Но лекарь не тушуется. Он в меня верит. Верит, в мои силы и в то, что я добродетельна и не оставлю вверенную мне жизнь в столь плачевном состоянии.
Сафико смотрит на нас во все глаза.
Когда смотришь сквозь кровь, видишь всё в одном цвете.
– Кости сломаны в нескольких местах. Пять полноценных переломов, не считая трещин и сколов. Три срослось правильно, образовалась надкостница… подозреваю, доктора прибегали к магическим средствам – слой надкостницы слишком толстый. Остаётся два неправильно сросшихся перелома. Что скажете?
– О чём? – вздохнул Остап.
– Согласны на новые переломы, длительную реабилитацию, боль, борьбу… жить дальше?
Остап задумался.
Крепко закрыл глаза:
– Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?
Склоняюсь над ним, на уровень его всклоченной заросшей головы.
Он открывает глаза, чтобы встретить мой взгляд, каким он был в первые часы после расщепления на две части. Молча смотрим друг на друга. Сафи прижимает руки к сердцу.
– Согласен, – выдыхает Остап обречённо. Он не может беззаботно поверить, жизнь была с ним слишком неласкова.
– Не будем тянуть.
Я хорошо оборудовала медицинский кабинет. Здесь есть и операционная, и лаборантская, и лазарет, и душ с ванной, и кладовая.
Захар следит со стороны, редко прерываясь, чтобы моргнуть.
Обмываю пациента, тщательно очищаю кожу и волосы. Я, конечно, не собираюсь резать его на кровавые нестерильные куски, но так нам всем будет гораздо приятнее иметь с ним дело.
После помывки у него даже цвет волос становится другой. На три тона светлее. Тело истерзано свирепыми шрамами, даже татуировка на лопатке – снежный барс с пружинистыми лапами – покалечена, раскроена двумя рваными бороздами. Но хуже всего неживые, косолапо завёрнутые внутрь ноги.
Сафико смело сжимает челюсти и не выдаёт ни единого звука.
Силами Воздуха возвращаю Остапа на кушетку. Снова пристально смотрю ему в глаза.
– Спи, Остап.
Мужчина послушно смыкает веки.
Берусь с надкостницы. Так проще сосредоточиться. Стачиваю её воображаемым напильником из Воды. Костяную пыль нельзя оставлять в крови. Чуть поплутав, вывожу её в кишечник.
Неправильно сросшиеся кости и осколки заставляют задуматься.
– Чем ты ломаешь кости?
– Я этого никогда не делал, – беспомощно пожимает плечами Захар. Сафико испуганно качает головой.
Видимо, придётся действовать снаружи. Результат неаккуратный, но вгонять под кожу достаточный для разового удара объём воздуха опасно. В данном конкретном случае резкий сокрушительный удар предпочтительнее медленного аккуратного. Ничего не остаётся. Луплю снаружи.
Собираю осколки водой.
Совсем забыла.
– Приготовьте жгуты, мазь и такие маленькие застёжки.
Напоследок проверяю проходимость крови и контролирую Захара и Сафико, накладывающих жгут на сизые в синяках многострадальные ноги пациента.
– На сегодня хватит.
Медицина требует много концентрации.
Захар благодарно покивал, искоса глянув на Сафико.
– Чем обязан?
Под суровым взглядом знахаря Сафико растерялась.
– Твоя новая студентка, – пожимаю плечами.
Захар хмурится ещё сильнее.
– Но у меня нет времени на студенток.
– Отчего же?
– Как ведущий адепт Воды… и в связи с вашим приходом… Я обязан помогать вам и учиться…
– Учиться? – перебила я, глядя на поникшую Сафи. – Чему и у кого?
– У вас. Искусству сложных операций.
– Бог с тобой, – невольно срывается с моих губ. – Чему я могу тебя научить? Я самоучка.
– Любая наука начинается с самоучек, – упрямо заявил лекарь. – Вы глубоко видите. С вашей помощью мы перестанем переправлять сложных больных к магам. Для вас не помеха даже… даже… – Захар потряс в воздухе рукой, словно вылавливал нужное слово.
Пора было урезонить его пыл.
– В отношении хирургии между мной и тобой лишь одна разница – ты инструмент слепой, а я – зрячий. Можно научить оперировать, но нельзя научить видеть. Прости, Захар. Я готова помочь, если смогу. Но учить – нет, не проси.
Всё равно что бы врач попросил у рентгена способность видеть сквозь плоть, а лаборант у центрифуги пару незаменимых в его работе свойств. Даже если его интересует, как я сточила надкостницу, я не стану его обучать. С его способностями, пусть это прозвучит высокомерно, у него больше шансов стать изощрённым убийцей, чем непревзойдённым хирургом.
– Если кто тут и способен кого-то обучить, так это ты, – сглаживаю эффект произнесённых слов. – Сафико будет хорошей ученицей и отличным врачом. Займись её обучением. Я настаиваю.
Лекарь смиренно кивнул.
Последовавшие полчаса были посвящены тренировке в наложении бинтов и жгутов на самые разные части тела. Спящий Остап не возражал. Не знаю, насколько его усыпила. В любом случае, недостаточно надолго. Будет больно, и довольно долго. Помощь ему была в первых пунктах моего воображаемого списка срочных дел. Я составила его в один из тех невероятно утомительных и сонных часов в многокомнатной квартире у парка.
Бывают дни, когда время отказывается шевелиться. Чем больше я овладевала силой и чем сильнее себя контролировала, тем больше становилось таких дней, и тем сложнее становилось их выносить, и тем сложнее становилось сохранять контроль.
В классическом понимании ещё продолжалось утро. Я уже тухла со скуки. Библиотека уже предложила мне когда-то всё, что хотела сказать, на заветном месте заветной полки было пусто, да и сидеть неподвижно, опять, было выше моих сил.
Ставшее запретным пространство за стенами манило меня, плюнув на всё, накинуть платок на голову и затеряться в потоках людей на витиеватых улочках города, выскользнуть за стены, раствориться в лесном массиве и слиться воедино с первой попавшейся на пути речкой.
Я подавила порыв. Я дала слово.
Сафико поселилась в своей старой комнате в башне Воды. Сначала мне стало не по себе – последнее воспоминание о той комнате было связанно с одним из самых горьких событий в моей жизни – печальным концом её жизни. Но потом, когда сантименты развеялись, я успокоилась – в конце концов комната здесь совершенно ни при чем. Скорее я виновата.
Комната выглядела не так как прежде, не успела нарядиться в длинные шторы, что вечно полоскал врывающийся из пропасти ветер, постель была какая-то слежалая и затхлая, дверца старого шкафа висела, будто на одной петле. Не было толстеньких свечей, ваз с цветами, горшков с домашними растениями, россыпи цветных карандашей, блестящих тюбиков косметики…
Оказав помощь с переносом чемодана, у Сафико их было два, так что поделили пополам, и ещё у неё через плечо висела средних размеров дамская сумка, я пригласила её в свою комнату. Девушка была слишком вежлива, чтобы отказать. Смею надеяться, моя личность пробудила в ней любопытство.
Сафи прошла за мной… язык не поворачивается назвать мой угол скромным словом «комната».
Будущая подруга удивлённо застывает с открытым ртом.
– У меня пустовато, – признаю я, – тоже недавно заехала.
Падаю на диван.
– За какие же заслуги награждают такими просторами? – с неловкостью улыбнулась Сафико.
– Заслуги? – фыркаю я. – Справедливее будет назвать это блатом.
Девушка неловко замолкла.
Я улыбнулась, демонстрируя шутливый настрой.
– И кто же твой благодетель? – слегка расслабилась Сафи.
– Братец.
– Братец?
– Братец, – смеясь, повторяю я, разглядывая своё отражение в блестящих маслинах её глаз.
– Как его зовут?
Кажется, Сафико была уверена, что я человек с необычным чувством юмора, и мы лишь заигрались в одну из бессмысленных игр, популярных среди интересничающей молодёжи.
– Тимур.
– Неужели тёзка?
– Ну почему же? Оригинал.
Она пристально смотрит на меня. Открываю ауру, словно выигрышную карту в партии. Она молчит.
– Прошу прощения, – она справляется с собой, – если я позволила себе сказать или сделать лишнее… непозволительное.
– Брось это, – морщусь на безликие слова. – Давай дружить. Меня утомляют любезности. И я замаялась сидеть взаперти. Здесь становится безобразно скучно, когда вокруг тебя ходят на цыпочках.
Выложив безапелляционные козыри, надолго замолкаю. Сафико стеснённо пристраивается на диван, но я не обращаю на неё внимания.
В окно дует ветер, упругой волной придавливает стёкла в рамах. Они точно вставлены и не елозят в пазах, но я слышу, слышу этот звук – на них давит ветер.
Солнце до сих пор не торопилось показаться на небосклоне собственной персоной, но меня уже звали наружу.
– Я ничего не слышала о вашем появлении, – робко призналась Сафи.
Было забавно поменяться ролями. Когда-то она вела партию, а я хныкала в сторонке, часто падая и набивая новые синяки и шишки, плетясь за ней.
– Давай на ты.
– Не понимаю, – она сглотнула, – почему ты хочешь дружить со мной. Я только приехала. Жрицы Храма наверняка составили бы тебе отличную компанию… они ведь для того и существуют.
– Думаешь, для этого? – хмыкаю я.
В тоне с излишком цинизма. Шутливо улыбнувшись, быстро возвращаюсь к платоническим темам.
– Насчет дружбы всё просто – мы дружили в прошлой жизни.
– В прошлой жизни? – растерянно повторяет Сафи. – В каком смысле?
– Некоторым выпадает шанс пережить неудачный момент заново. Самым удачным в моём неудачном моменте была наша дружба. Не хочу её терять.
– Я ничего подобного не помню.
– Не бери в голову, – легкомысленно отмахиваюсь, – иногда меня тянет к громким фразам.
Молчим.
– Спасибо за помощь с Захаром, – поспешно вспоминает Сафико.
– Пустяки. Медицина твоё призвание. Можно считать, что я действовала в своих собственных интересах. Хороший врач на вес золота.
Глубинный гул манит меня. Интересно, можно считать, что он на территории Храма? Тогда меня не в чем будет упрекнуть.
Молчание продолжает тяготить мою новообретённую подругу.
– Если мы друзья, не расскажешь, как тебя нашли?
– Если тебе интересно, – вяло пожимаю плечами.
Ей интересно.
– Ну в общем на последнем празднике я пришла посмотреть на соревнования. Когда всё закончилось, я пошла вместе с остальными в город, но у моста передумала и решила представиться братцам.
– Вот так просто? – поразилась Сафи.
– Не думаю, что всё обязательно должно быть сложно, – слегка лукавлю я. – Ничего особенного, прийти, когда тебя ждут.
– А где ты была всё это время после праздника?
– Ну, – морщу нос, – скажем, обживалась в квартире.
– Ты живёшь вместе с Первым и Вторым?
– Да, – неохотно подтвердила я. – Считается, что нам некомфортно друг без друга.
– Это не так?
– Если разлука затянется, то мне, пожалуй, станет не по себе. А сейчас мне скорее лучше от того, что их нет поблизости.
– От чего так? – запуталась Сафико.
– Из-за Мага. Ты видела его?
– В газетах.
– Думаю, газеты не в силах передать атмосферу его присутствия: лопаются скрипичные струны, кошки забиваются в водосточные трубы, птицы бьются о стекло, неврастеники вешаются, истерики режут вены, меланхолики топятся, оседают здания…
Сафико фыркнула от смеха.
– Такого я о нём не слышала.
– Вероятно, потому что те, с кем ты прежде разговаривала не обязаны говорить правду.
– Вы не поладили?
– Он мне не доверяет, а я стараюсь держаться на дистанции. Не думаю, что при таких условиях можно сформировать хоть какую-то внятную эмоцию… Тебе не кажется, что с рассвета уже миновала целая неделя?
Ветер дурашливо шуршал в углу окна. От нетерпения я становилась дёрганой.
– Чем же планируешь заняться?
– Собираюсь совершить поездку во все города Стихий.
– Здорово.
– Если получится.
– Разве у тебя может не получиться?
– Ещё как. Будь моя воля, я бы уже была в одном из городов Стихий. Но нет. Пришлось пообещать Тимуру, что останусь внутри, иначе бы он отвёз меня обратно в квартиру.
– Тебе не нравится взаперти?
– Мне не нравится быть привязанной к одному месту. Иногда нет ничего утомительного в том, чтобы провести сутки дома, ничем особенно не занимаясь. Но иногда это просто пытка. Надо же, чтобы именно сегодня так вышло.
– Извини, но ты не обидишься, если я пойду к себе? Мне надо разобрать вещи… я вернусь ближе к вечеру, если хочешь.
– Ну ладно, – обречённо вздыхаю я. – Меня заберут в восемь.
– Я успею до твоего отъезда, – обещает Сафико, грациозно исчезая за дверью.
Какое-то время просто болтаю в воздухе ногой. Ботильоны совсем новые. Их словно и не носили никогда и никто, включая меня. Ни морщинки, ни пылинки, как на манекене. Не знаю почему, но безупречность меня раздражает. Для этого должно быть название, что-то вроде перфектофоба. Ловлю краем глаза подошву и злорадно ухмыляюсь. Плавленная.
Не пришло ли время пообщаться по-взрослому?
Стахий вытирал простенькие глиняные вазы в своей обновлённой евро-келье. Ветки орхидей не очень-то заботливо валялись поверх выложенных бумаг на письменном столе. Едва ли Стахий имеет отношение к Земле.
– Итак, – Стахий отставил в сторону глиняный цилиндр без верхней грани.
– Итак, – в тон ему повторила я.
Перестановка всегда повод для генеральной уборки. Оба кресла рядом со столом временно стали вместилищами всевозможной печатной и рукописной продукции.
Занимая кресло, мне пришлось примостить кипу на коленках.
– Неожиданному положено происходить неожиданно и это предсказуемо… и всё же, всё было чрезвычайно неожиданно. По правде говоря, никто до сих пор в себя не пришёл, иначе бы тут уже гремели фейерверки, стучали барабаны, пели песни, показывали фокусы…
– В вашу честь будет подан торжественный ужин, на который будут приглашены и многие из города, – поспешно прибавил Стахий.
Продолжаю незаинтересованно слушать. И правда неинтересно, ужин какой-то.
Стахий застывает у стола во весь свой немалый рост, смотрит на меня вдумчиво, изучает.
– Я пришла спросить, – медленно проговорила я, – не хочешь ли ты мне что-то сказать?
Он не торопится говорить. Услужливо-восторженная, несколько заискивающая и чуть виноватая гримаса выветривается из его лица… тьфу ты, замучил этот ветер!
Жду продолжения, на лице не движется ни единый мускул. Я непроницаема, моя защита непробиваема даже для лучшего из Магов, а он на этом собаку съел.
Стахий чуть улыбается и придурковато вскидывает одну бровь в неестественном и неправдоподобном недоумении.
– Брось, – ухмыляюсь в ответ. – Если бы я захотела, ты бы выдал мне даже то, что, как тебе казалось, давно забыл. Но я тебя уважаю, как и твоё право на личную жизнь и секреты, так что давай с самого начала условимся, что у нас общие цели и идеалы.
Стахий задумался над моими словами. Видимо, взвешивание доводов прошло в мою пользу. Он резко кивнул принятому решению и мне.
Взгляд стал пронизывающим, пристальным, почти немигающим. Старец упёр руки в бока и навис надо мной размашистой угловатой тенью.
– Разумность твоей речи воистину воодушевляет, – несколько старомодно заговорил Смотритель Храма. – Я действительно долго ждал твоего прихода. За это время передумал всякого… разучился доверять просто так, без проверки… Меня беспокоит Маг.
Старец решил перейти к делу. Стопка бумаги с соседнего стула без всякого почтения переправилась на пол. Стахий сел за стол, сцепив перед собой руки в замок.
– Не тебя одного, – признала я.
Он внимательно посмотрел на меня, но моё лицо ничуть не изменилось. Не было причин демонстрировать какую-то эмоцию.
– Он силён, амбициозен, несколько неразборчив в средствах и… своеобразен в моральном плане.
– Необдуманного поступка он не совершит.
– Согласен. Но он в состоянии обдумать такое, чего бы нам в голову не пришло.
Я облизнула губы, неохотно соглашаясь про себя.
– Не хотелось бы оказаться на задворках, как нежить.
– Нужно работать над имиджем, – хмыкнула я. – У магов есть право относиться к другим свысока – они содержат нас всех. Надо показать то, чего они не могут, показать Стихию не со стороны разрушения. У нас есть врачи, садовники, строители, дружина… Маги не представляют, что такое дар Стихий, надо им показать, и их отношение почти наверняка изменится. Они должны увидеть в нас равных, мы должны идти рука об руку.
– Это сложно.
– Я начну, – успокаиваю я. – Что-нибудь придумаю.
– Маг не позволит тебе ничего выдающегося до поры до времени. Или вообще никогда не позволит, судя по Вениамину.
– Не заботься об этом. Я готова подчиняться, пока это не противоречит моим интересам. Если что-то будет им противоречить, Маг меня не остановит.
В моём голосе нет горячности и бахвальства, я констатирую факт. Но собеседник смотрит со скепсисом, убеждать его будет долго, и на словах едва ли выйдет.
– Будь осторожна, – напутствует под конец аудиенции Смотритель.
Неведомо, чья была аудиенция.
Бесцельные блуждания по Храму приводят в кухню. В запахах и бликах от посуды, в мерном вращении ложек и стуке венчика об эмаль блюда есть что-то умиротворяюще домашнее, чего так не хватает в квартире. Я захожу на кухню незамеченной, сажусь в углу у французского окна. Здесь, в неослабевающей каждодневной суете проходит вечность пяти часов. Солнце доползает до пика и перекатывается, унося за собой свет, частичка за частичкой.
Стахий не всё рассказал о приёме. Гости были не только из города. Я слышала новые голоса за воротами, куда стянулась половина дружины. Приезжих внимательно изучали. Среди них были не только адепты Стихий.
Это не радовало.
Хотелось затеряться. Поужинать вместе со всеми, слушая застольные рассказы, незамеченной никем выйти из зала, из главных ворот, пройти по освещённой лишь луной и звёздами галерее, подняться наверх, скинуть подплавленные ботильоны, снять всё и завернуться в пуховое одеяло, заснув клубком.
Взгляды, полные любопытства, то и дело касались меня, и с этим ничего нельзя было поделать. А у ворот толпились те, кто не отличался и подобием такта. Маги. Репортёры нескольких газет, официальные лица, представители Китежа, Эскамеруна, ведьмы, колдуны, ведьмаки, заклинатели… Чужеродная публика, плохо вписывающаяся в атмосферу места.
Стахий снова обменивался мнениями с группой доверенных лиц.
– Её не провести, надо признать, – поделился впечатлением Смотритель.
– Неизвестно только, хорошо это или плохо, – резонно заметил Корней.
Гози промолчал с глубоким невысказанным значением.
Не помню, как я взялась помогать поварихе и пришлым помощницам-кухаркам, это вроде как вышло само собой. Насколько себя знаю, страсти к стряпанью никогда не испытывала и к кулинарии относилась равнодушно, а в последнее время вообще отстранилась от процесса, как и от его плодов. Но то ли отточенные движения ножей и ложек, то ли изобилие воды во всех ипостасях, то ли блеск кастрюль ввели меня в состояние близкое к гипнотическому. Искренне надеюсь, что не загипнотизировала себя сама. В конце концов, готовка тоже в своём роде химия, а химия мне близка, пускай и не в понимании тарабарских формул и пахучих склянок. Я зрела химию иначе, визуально и исключительно практически. Практики в кулинарии завались.
Не приходится практиковаться долго. Вскоре меня находит начавший волноваться Стахий. Он долго искал меня по Храму, чтобы сообщить, что горожане пришли на поклон. Его взгляд выдавал перенесённый страх – обойдя два этажа, он запереживал, что я нарушила данное Магу обещание.
Почему я не откликнулась, когда почувствовала, что он ищет меня? Ну, не знаю. Не захотела, наверное.
Прохор появляется из-за плеча наставника и подаёт мне руку. Он ведёт меня к трону, я не сопротивляюсь. Церемоний не избежать, так что лучше расправиться с ними поскорей. Сегодня я как раз невыездная.
Задумчиво опускаюсь на трон.
– Васса, – Прохор склоняется над моим плечом, – тех, кто живёт в Храме всех привести или…?
– Не надо всех сразу. Будем знакомиться как полагается.
Прохор удовлетворённо кивнул.
– Здравствуй, Корней, – благосклонно протягиваю руку, небрежно облокачиваясь и сидя чуть вполоборота.
Стушевавшаяся публика приходит в движение.
Корней, пожилой человек с натруженными узловатыми руками, не сводя с меня глаз, подходит к моей руке, с достоинством человека, который достойно прожил лет шестьдесят, не считая безупречного детства.
Пальцы горячие и мозолистые, кожа сходна коре дуба.
– Адепт Земли, – киваю своим мыслям я.
Конечно, я отлично помню, адептом какой Стихии является Корней, но сейчас я это действительно чувствовала.
Корней с удовольствием взошедшего на престол в обход старших родственников наследника вернулся в погустевший строй свиты.
– Здравствуй. Гози, адепт Воздуха, – Гози проявил инициативу сам.
– Здравствуй, Захар, адепт Воды. Здравствуй, Чи, адепт Воды.
Дальше шарманка пошла по сценарию. Было не сложно и не неприятно, это было долго. Здравствуйте, имена, адепты, Стихии, восторги, рукопожатия, восторги, улыбки, подмигивания друзьям и снова здравствуйте. Все они по большему счету простые и приятные люди. Сейчас, когда меня брали в расчет, когда я чувствовала их больше, чем они могли представить, пусть я их знала, я знакомилась с ними заново.
Специальные люди, обучающие и наставляющие, зачастую с пренебрежением относятся к умственным способностям окружающих. А они встречают много людей. Приходится признать, что даже среди необычных в своей сути существ, большая часть всегда обычна для своего типа и не представляет собой ничего экстраординарного.
Пока перед моими глазами, как на конвейере, проносились лица, я не могла не судить по впечатлению и не выделять тех, кто выделялся. Здороваясь со старцами, я не чувствовала подобного контраста, в конце концов, они были как раз теми, кого выделили за проявленное мастерство. Но потом были Жрицы, которые … не за то их выбирали, за что следовало бы. Они вставали передо мной на одно колено, как было положено, путаясь в бирюзовом подоле, одной рукой вынужденно удерживая края норовящего распахнуться декольте, и с поджатыми губами и стянутыми обидой лицами протягивали мне свои ладони так, словно я должна была их целовать. Видимо, на что-то подобное они рассчитывали изначально, с пор когда каждая приняла на себя жреческое титулование и начала воображать себя под руку с копией Мага с правами на Храм Стихий. Дерзкого, своевольного, падкого на женщин. Не знаю уж как они планировали делить его на двенадцать, выцарапывать друг другу глаза и драть волосы ему на потеху или перетасовывать как мячик пинг-понга – это уже навсегда останется в их фантазиях.
Человек на моём месте захотел бы мелочной мести. Мне было вполне понятно, что когда ничего не было – а ничего не было, ни нелюбезностей, ни презрения, ни издёвок – месть бессмысленна. Я только задерживала пристальный взгляд на их лицах, заставляла их почувствовать, что время замедляется, и преувеличенно радушно трясла протянутыми ладонями.
Потом была дружина. Некоторых держали скорее за физическую силу, чем за владение Стихией. Ладонь мою тискали, мяли, даже целовали, но импульсы силы по ней едва промелькивали. Потом появились горожане, среди них адепты Огня, использующие спички, чтобы развести огонь, адепты Земли, у которых иногда вяли растения, адепты Воздуха, чей талант проявлялся лишь в клаустрофобии и адепты Воды, простужающиеся, попав под дождь.
Сколько-нибудь выдающийся талант заставлял почувствовать электрические иглы в кончиках пальцев, и рукопожатие неуловимо затягивалось.
– Здравствуй, Игорь, адепт Огня.
Подтянулись бойцы дружины, охраняющие периметр города. Игорь внимательно осмотрел меня, прежде чем коснуться протянутой руки. Моя рука исчезла под его, кисть обожгло, иглы ударили в локоть. После краткого мига, по ощущениям больше всего походившего на боль, по руке должно было разлиться тепло. Но Игорь неожиданно склонился над моей рукой, прижимаясь губами. Руку снова ожгло, как от удара током. Это был Игорь Сафико. Надо полагать, они ещё не видели друг друга. Всегда знала, что у него талант. Да, вынуждена признать, в мощи он уступает Прохору, но есть ли толк, сравнивать ювелира с кузнецом? Прохор, допустим, кузнец опытный, но к изыскам равнодушный.
Игорь отошёл в сторону, уступая место. Больше потрясений не случилось. К счастью или скорее к сожалению. Я рассчитывала обзавестись друзьями. Видимо, на роду мне написано дружить со стариками… Но не всегда же они были стариками? Когда-то же они были молоды. Так где же тогда те самые, что в будущем станут Храмовыми стариками? Ну Прохор, ну Сергей, ну Игорь… хотя я не думаю, что Игорь когда-нибудь согласится на уединение Храма и ежедневную работу в саду. Итого, два с половиной старца. Чует моё сердце, через пятьдесят лет нас ждёт кадровый голод.
Следующий, представший перед моими очами, представился сам.
– Акбар Хан.
Я свела брови на переносице. Он не был адептом. Маг напыщенного и самовлюблённого сорта. Ворваться в важный для других момент, без спросу, напролом, что-то такое и было в их духе. Они понимали, только когда другие проявляли в их отношении такт, в остальных случаях понятие такта им было неизвестно. За спиной мага смиренно дожидались своей очереди мои люди. Я была зла.
– У вас срочное послание от Мага? – холодно спросила я, нарочито придерживаясь официального тона.
– Нет, – он продолжал усмехаться глазами и искривлённым ртом. Наглец, он смеялся над нами, надо мной и моими людьми. Он притащился в зал с троном, чтобы прервать нас своим наглым представлением и посмотреть, как мы будем выпутываться, как беспомощны мы будем перед его наглостью.
Я не дала ему продолжить.
– Ну разумеется. Если бы у Мага было срочное послание, он бы выбрал кого-то способного соблюдать приличия, чтобы оповестить меня, – сухо сказала я.
Лицо Хана слегка вытянулось.
– Разрешите узнать, какой важный повод толкнул вас прервать церемонию?
– Я выступаю от лица магов, – быстро заговорил Хан. Любой другой на его месте, то есть, не напыщенный самовлюблённый маг, уже бы пристыженно ретировался, но не он, – мы хотим получить доказательства подлинности вашей личности, прежде чем передать трон Стихий! В обратном случае мы откажемся признать правомерность ваших притязаний.
Вывалив это, он даже чуть-чуть заулыбался. Жалкий выскочка. Меня переполняла ненависть.
– Зачем эта спешка с церемонией? – осмелился добавить он.
– Вы, – тихо сказала я, – передать мне трон Стихий, признать правомерность моих притязаний? А у вас есть трон Стихий, чтобы им распоряжаться?
Он усмехнулся.
– Не будем играть словами, – нагло протянул он, разводя руки. Вроде как взрослый, разговаривающий с ребёнком.
– Я докажу подлинность своей личности не раньше, чем вы докажете, что вы маг.
Он уверенно и насмешливо смотрел мне в глаза. Я смотрела в его глаза спокойно и сурово, насколько уж могла. Я ненавидела его и подобных ему, заносчивых, наглых, самоуверенных, без жалости ранящих других, потому что им кажется, что никому не совладать с ними и не сделать им больно. Они не испытывали боль, унижение, потому что всегда нападали первыми, без промедления. Можно посчитать это проявлением силы. Сила, вынюхивающая слабость и бьющая в рану наточенным ядовитым жалом. Но действительно ли это сила? Его лицо бледнело. Он стоял посреди большого зала, наполненного людьми, которых он считал слабыми, никчёмными, наивными, ни на что неспособными, и он не мог выдать ни единого фокуса. Он по-новому посмотрел на меня, распахнутыми до предела напуганными глазами. Что смотришь? Не при тебе сказано, что не суются в чужой Храм со своим уставом?
Невысокий маг скукожился, сжался в размерах. Все взгляды были на нём.
Тяжёлая входная дверь значительно распахнулась. В неё бесшумно прошествовал главный Маг, за ним плёлся, подтягивая длинные ноги, Вениамин. Маг осмотрелся, разыскивая меня за скопившейся перед троном толпой, словно всё ещё подозревал, что я исчезну вопреки обещанию. Потом его чёрные глаза меня нащупали, выражение лица стало чуть обыденнее, и он увидел своего маленького подданного. Он почувствовал что-то.
– Хан, – узнал он. – Что ты здесь делаешь?
Тимуру больше ничего не пришлось говорить. Хан поспешил убраться, краснея и бледнея одновременно. Я улавливала перемещения в собравшейся толпе – маги убирались из зала. Их немало проникло в Храм, несмотря на принятые меры. Не могу сказать, что их присутствие было под строгим запретом. Им разрешалось присутствовать, но вмешиваться – вмешиваться было неприлично и неуместно. Маг окинул зал взглядом, все вокруг смотрели на него, он показал Вене следовать за собой и отошёл в сторонку, занимая место у свода боковой арки, куда для обоих скоро принесли стулья. Я видела, что Маг сел, явно не в восторге осознавая, как долго может занять церемония. Однако он ничего не сказал. Я подозвала Прохора и попросила его добыть для них какие-нибудь закуски. Ответная любезность. Будем квиты.
Вскоре я выкинула инцидент из головы. Адепты подходили и подходили, чтобы представиться или, ещё лучше, быть узнанными. Тимуру и Вене подали лёгкие местные вина, фрукты из садов и что-то ещё, я не присматривалась. Церемония затянулась допоздна. Представившись, люди садились за стол, на который Маша и остальные временные служащие Храма из числа горожан без перерыва подносили блюда. Через какое-то время мои братья предпочли переместиться за стол. Сидящие менялись, те, что первыми пожали мне руку, уже поужинали и уступили место другим, и снова, и снова. Круговорот празднующих не останавливался. Фон крутился у меня перед глазами, отчётливо проступало лишь лицо того, с кем я говорила, словно я фокусировалась, как фотоаппарат.
Когда Прохор потянул меня за руку, я с трудом осознала, насколько уже поздно. Прохор вручил мне ломоть хлеба, щедро вымазанный паштетом. Я с удивлением откусила и поняла, что голодна. Маг сказал, что пора домой. Я согласилась. Маг взял меня за податливую руку и почему-то повёл из Храма. Я хотела возразить, но рот был занят куском батона с паштетом. Так меня опять увезли из Храма.
– Мне надо переодеться, – прозрачно намекнула я, углубляясь в пустую и неосвещённую комнату в той же квартире скорее со сквером, нежели с парком внизу.
Тимур постоял в дверях с минуту, однако не думаю, что он замешкался. Я только расстегнула манжеты, а шаги бесцеремонно приблизились и затихли за спиной, недостаточно далеко для соблюдения приличий. Начинался следующий день, то есть было чрезвычайно поздно. После всего произошедшего я устала.
– Произвела впечатление на Стахия? – без предисловий заговорил Маг.
– Разве могло быть иначе? – что-то подсказывало, что вопрос Тимура не такой уж праздный.
Он хмыкнул. В темноте междометия звучат многозначительней.
– Люди с характером Стахия без труда изобразят восхищение. Меня интересуют подлинные эмоции – он открылся тебе, говорил с тобой о своих заботах и переживаниях?
Я не могла ничего не сказать.
– Мы говорили минут десять от силы, – я пожала плечами, стараясь выглядеть непринуждённо.
– У него было достаточно времени, чтобы, например, сказать… что я ужасен и мне нельзя доверять.
– К чему ты это? – нахмурилась я.
– Значит, сказал, – заключил Тимур.
Отчего-то мне стало не по себе. Как будто меня уличили в постыдном проступке.
– Забавно, – продолжил Маг, – не правда ли забавно, как люди, едва поднявшие голову над посредственностью, начинают верить в свою непревзойдённость… Банально и пошло. Они думают, что закрытые двери и окна сберегут их тайны. Мой первый совет тебе – постарайся быть выше дрязг людей, не доверяй их суждениям больше чем на пятьдесят процентов…
Я не выдержала и перебила его.
– Когда доверяешь чему-то лишь на пятьдесят процентов, даже «да» может превратиться в «нет».
– Именно, – он стоял вплотную за моей спиной. Губы коротко и сухо коснулись моего виска, и он ушёл.
Я тяжело вздохнула, чувствуя облегчение. Нужно поспать.
Гостевой холл, зала, занимающая большую часть пятого этажа, то есть, находящаяся в шестидесяти метрах от основания мрачного пахнущего готикой дворца и в ста тридцати от городских крыш, завешенная тяжелыми, подпоясанными кистями портьерами не была самым приятным местом на земле.
С выражением высокоблагородной скуки сижу на видном месте, закинув ногу на ногу. Компания восточных магов чревата всплытием неприятных тем и беспардонными расспросами. На месте Тимура я бы гостей так высоко не пускала. Но он предпочёл не пускать меня на шестой и бросить среди темпераментных и несдержанных на язык подданных.
Культивированная холодность и неподвижность моих манер в торжественных и не располагающих к общению интерьерах помпезного зала, обставленного в лучших традициях старушечьей викторианской почти гостиной с привнесёнными чужеродными южно-восточными резными скульптурами, сундуками, столиками, тумбами, стойками, горками, стеллажами должна была несколько угомонить собравшихся и предостеречь от разговоров, но я, конечно, не рассчитывала, что эффект будет длительным.
– Итак, – сохраняя налёт учтивости расплылся в хищной улыбке Садык, – служительницы Храму в итоге не пригодились.
Не припомню, чтобы Садык со мной здоровался. Мог бы и представиться. На первой встрече это вполне уместно. Хищный профиль Садыка расползся от удовольствия. Его фас слишком негармоничен, и он давно выработал привычку говорить, повернув лицо к собеседнику боком. Так нос казался тонким, лёгкая горбинка его не портила, подбородок очерчивала курчавая полоска бака, тонкие губы кривила усмешка, глаза остро поблескивали из-под изогнутого надбровья, со смещённым к переносице центром тяжести. В фас это лицо выглядело глупым и по форме напоминало мятую грушу, брови закрывали глаза, а нос губы. Несуразица, а не лицо.
Рияд затявкал.
Я тяжело перевела на него взгляд.
Дружба магам арабской диаспоры не свойственна. Но Рияд, пересекаясь с Садыком, обнаруживал удивительную способность понимать его с полуслова.
Рияд неблагозвучно, но искренне смеялся. Садык заулыбался шире, обнаруживая два ряда мелких острых зубов. Стоматологу бы зрелище не понравилось, несмотря на отсутствие кариесов и налётов.
Я не стала спрашивать, что их так развеселило. Смеющийся никогда не упустит шанса растолковать шутку тому, кто сохраняет серьёзное выражение лица, пусть толкование никому и не требуется.
Мне не требовалось толкование. Я ждала и не возражала, провести ожидание в полной тишине.
– Какой промах! – гоготал долговязый курчавый Рияд. – Надо же было так сесть в лужу! Столько лет содержали дюжину молодых баб, в то время как дюжина парней обошлась бы раза в три дешевле!
Он задохнулся от смеха. Садык одобрительно глянул в его сторону.
Да, да. Традиционный спектр тем под местными сводами: деньги, половые сношения, богатство магов и бедность моего народа. Как ни посмотри, молчание благословенно.
– Ну-ну, Рияд, – вероятно, Садыка осенила новая идея, – подумай в каком невыгодном положении осталась наша госпожа, – он лукаво смотрел на меня. – Её никто не встретил, как положено. Девицы – какой с них толк – растерялись, члены местной дружины не блещут сообразительностью, а старику не удовлетворить такую красавицу. Должность ответственная, стресс не будет ждать…
Поток пошлых двусмысленностей Садыка заглушил хохот Рияда и Эль-Хусейна, наблюдающего происходящее по своему обыкновению со стороны, у окна подле клетки крупного флегматичного попугая.
Под хохот Садык вкрадчиво обратился ко мне:
– Госпожа, спешу предложить вам свои услуги, – маг услужливо поклонился, привстав с дивана.
– Поспешишь – людей насмешишь.
Садык растерялся. Лицо предстало передо мной в невыгодном ракурсе. Тяжёлое надбровье вылезло на низкий лоб, острозубый рот приоткрылся. Он рассчитывал на иной эффект.
Рияд оборванно замолк, Эль-Хусейн побледнел контрастно цветастому попугаю.
Немая сцена разрешилась. Рияд перекошено зашипел и разразился сверх всякой меры неприличным смехом. Эль-Хусейн присоединился к нему с секундной задержкой. Грохот отозвался в моих ушах достоверной болью.
Садык не долго расстраивался. Маленькие злые глазки, поблёскивающие недобро, ещё сохраняли остатки растерянности, а рот уже высоко и заразительно смеялся.
Мне стало дурно. Пальцы до боли вонзили ногти в ладони. Я остро пожалела, что Прохор остался в Храме. Он бы защитил меня…
Не знаю, что за сентиментальности на меня нашли, словно мне кто-то нужен для защиты, должно быть, впервые почувствовала себя экзистенциально, всеподавляюще одинокой, притом в агрессивном окружении.
Пыльные драпировки, шнуры-подвязки, парчовые чехлы… прежде не испытывала к ним подобной неприязни.
– Васса.
Даже домашних игуан зовут с большим выражением. Он словно читал вслух длинную-предлинную книгу, в которой вдруг встретилось имя, которое и было прочитано в том же тоне и регистре, что и все прочие слова.
Я поднялась на дрогнувшие ноги, стараясь не побежать из холла.
Тимур смерил трёх магов хмурым взглядом. Они стояли навытяжку у тех мест, где их застал его приход, молчали, полусклонив головы.
Маг сжал моё запястье, не успела я переступить порог, и буквально выдернул наружу, за белую с вензелями дверь.
Мы молча перешли пространство, соединяющее все помещения этажа с лестницей на четвёртый этаж. Прозрачные окна в узких проёмах были буроватыми, сделанными по старой технологии. Современные наоборот преподносили внешний мир ещё более свежим и чистым, а ультрасовременные вообще работали как телевизоры, выкусите пластиковые окна.
Из имеющегося выбора я бы предпочла освежающие или те, что пускают мыльные пузыри. Правда, не знаю, несмотря на ненавязчивость, и такие могут надоесть.
Мы зашли в неприметную дверь, сливающуюся с каменными стенами. Створка буквально дёрнулась к руке Мага. Предусмотрительно, ведь ручки не было. Дверь была тонкой, такую ребёнок проломит, не прикладывая усилий. Но без сопровождения Тимура мне было бы не пройти.
От порога начиналась лестница, она чуть поднималась, и я полагаю, шла по внешней стене дворца, резко сужающегося кверху, венчаясь иглообразным шпилем.
Самомнение Мага было столь велико, что было непонятно, как он подавляет желание взгромоздить что-то здоровое и золотое на верхушку шпиля и поселиться там.
На лестнице было узко. Я шла за ним. Самолюбие настаивало, чтобы путь был преодолён без запинок и падений. Маг тянул, как бульдозер.
Глаза резануло светом – Тимур открыл очередную неприметную дверцу.
Я огляделась. Шестой этаж целиком принадлежал одному лишь Магу. Центром комнаты была грандиозная кровать с трёхметровым резным изголовьем, изображающим в лицах и теле свет женского рода. От некоторых картинок щёки заливала краска. Приходилось искусственно разгонять её, чтобы не выдать своей неопытности. И не сделать её оружием в чужих руках.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72085450?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владислава Николаева
Нью-Йорк Таймс ничего не знает об этой книге. Аннотация написана просто, чтобы была.
Если вы читали Третьего, Второго, Первого – этот сборник вам не нужен.
Три героя, непохожих на героев.
Хитрый перестраховщик, избегающий удара.
Демон в обличии ангела.
И тот, кто так силён, что может никого не слушать.
Владислава Николаева
Третий. Второй. Первый
Третий
Август, 31
Пасмурно. Сумерки гуще, чем могли бы быть летним вечером. Пыль прибита к дороге прошедшим днём дождём. Тучи сдвинулись дальше на северо-запад, продолжая сыпать затяжным прохладным ливнем без молний, дышалось теперь легко, но людей с улицы сдуло. От силы три-четыре прохожих в десять минут, шасть до магазина и обратно, все местные, из соседних домов.
Таксист, не прикрываясь, зевнул, сжимая пальцы на затянутом чехлом руле. Зевнул так, что в челюстях щёлкнуло. Машина стояла у обочины, не шикарная и не совсем уж завалящая. С оглядкой на дождь можно было бы рассчитывать на обилие клиентов, но общественность решила прибегнуть к крайнему средству экономии и не выходить из дома вообще. Пробежит кто-нибудь в натянутом на макушку капюшоне, прихватит в продуктовом кефир и батон на сон грядущий и так же петляющим между лужами зайцем скачет домой.
Перед носом машины степенно прошествовала фигура, держащая за горло непочатую бутылку. Водитель проводил неизвестного взглядом. Всем понятно, что ничего сегодня уже не будет, никто, промоченный насквозь, не станет со стоном просить довезти домой на другой конец города, никто не выскочит из двора с защемленным в чемодане галстуком и не прокричит, что опаздывает в аэропорт. День кончился. Воздух пахнет дождём и детской безнадёгой. Водитель хмыкнул, злорадствуя, что сын и дочь-школьники с завтрашнего дня перестанут провожать его на работу сонными «иди-иди».
Таксист трусовато оглянулся, будто опасался начальственного взгляда, и тихонько тронул машину к дому.
Высокий мужчина в небрежно расстёгнутой ветровке, но с натянутым на глаза капюшоном проследил за медленно выруливающим синим фордом с колпачком такси на крыше. Рука продолжала сжиматься на горле коньячной бутыли. Он стоял на светофоре, регулирующем самый длинный переход перекрёстка. Ещё один наблюдатель сжался от холода под навесом остановки. Оттуда наблюдать было бы удобнее и подозрений никаких, но от остановки до метки было дальше.
Сергей Иванович незадачливо остановился против светофора, не успев на какие-то секунды миновать дурацкий переход. Кто только додумался установить светофор на этой козьей тропе? От берега до берега четыре метра, ровно двум машинам проехать. Сергей Иванович глянул налево и направо – ни двух, ни одной. Оглянулся – никого, только, на другой стороне, слева, собрат по несчастью ждёт разрешения на переход. Но там и дорога серьёзней и ждать почему-то меньше. Сергей Иванович приметил в руке стоящего характерный предмет, ещё раз постно и неодобрительно посмотрел на закрытое капюшоном лицо, хотя с такого расстояния из-за близорукости черт разобрать не мог. Остановка отсюда представлялась пустой, троллейбусы не идут, поздно уже, ночь настала. Только продуктовые ещё работают.
Взрослый порядочный человек, Сергей Иванович, окинул светофор ещё одним кислым взглядом, убедился, что двухцветный фонарь намерен отнять из его жизни лишь пятьдесят четыре секунды, вздохнул и решил ждать. Не навесила бы жена в дорогу прихватить мусор, прошёл бы светофор как раз вовремя. Сколько мусор выкидывал? Как раз с полминуты. Подошёл бы к переходу за пять-десять секунд, самое то и не подбегал бы а-я-якая, чтобы окончательно убедиться – опоздал. Сергей Иванович, терпеливый муж, вздохнул повторно. Справедливости ради, если бы не супруга, вообще бы не потащился в магазин на ночь глядя. Что за женщина? Чтобы с бухты барахты, к ночи, кончилось растительное масло! И конечно не жить ей без растительного масла до завтрашнего утра, когда бы сама проснулась да сходила…
Сергей Иванович испустил очередной сокрушительный вздох и покосился на светофор – красные цифры показывали ещё сорок семь секунд. Сергей Иванович не сдержал ещё один вздох.
И ведь пусто совсем на улице, даже штрафовать некому, не спрятались бы, хотя, думается, только ради штрафов и стоило это недоразумение держать – ну никакого толку! Столько лет стояла дорога, кто бы когда подумал, что в регулировке нуждается, ни одной аварии, с 1979, с тех пор, когда её только положили, с тех пор как её на чертеже обозначили…
Сергей Иванович переступил с ноги на ногу, мня что правая заболела, и бросил взгляд на светофор – сорок три секунды. Сплюнул в грязь у бордюра, неловко взобрался на него, балансируя, обозначая серьёзность своих намерений.
На улице совсем пусто. Тот, с бутылкой, уже дождался своего зелёного и уже его профукал, видать, ждал чего-то другого. По широкой дороге медленно проезжали одна за другой машины. Там-то они ездили!
Сергей Иванович с внутренним беспокойством услышал приближающийся смех. Девчонки-подростки, шляются по ночам, родителей на них нет…
Мужчину кольнула мысль – не над ним ли смеются? Что стоит, как дурак, у пустой дороги – ни справа ни слева ни единой машины – стоит и боится, глупый, выживший из ума старик.
Сергей Иванович побагровел, одёрнул низ наглухо застёгнутой ветровки. Не так уж он стар! Это глупые подростки могут думать, что он почти труп, а он в пятьдесят восемь на тот свет вовсе не собирался! Сергей Иванович поджал губы, сделал вид, что он здесь недавно, и решительно шагнул на дорогу, встал на неё обеими ногами, пошёл.
С полоумным рёвом пронеслась машина, натужно заскрипели рессоры, прочертили на встречную, не удержавшись, шины. Бежал на красный, уворачиваясь от бамперов, человек с бутылкой. Из павильончика остановки выскочил невысокий сухощавый субъект и тоже побежал…
Сергей Иванович лежал на боку на дороге. Перевернулся несколько раз, будто ворочался на кровати, и затих. Если не знать, что случилось, можно было подумать, что пьяница неудачно выбрал место для отдыха. В чуть грязной одежде, в прилипшем с земли соре, подтверждающем, что пьянчуга не первый раз пристраивается прикорнуть, преодолевая по-видимому долгий путь домой.
Высокий человек, незаметно расставшись с бутылкой, стал на колени перед Сергеем Ивановичем и потянулся к шее щупать пульс. Отдёрнув руку, не вставая с колен и уперев теперь обе ладони в пояс, он длинно, не стесняясь, выругался.
Глаза злобно блеснули из-под капюшона в сторону светофора. Второй, добежав, расстроенно остановился, опустив голову. К месту аварии собирались редкие прохожие. Девчонок-подростков среди них не было.
Август, 31
Пашка бежал босой, отбивая ступни кочками.
– Пожар! Пожар! – кричал он по пути, совместив оповещение соседей с порученным делом. Бежал за вёдрами, не жалея уже ноющих от ударов ног.
Происшествие застало на пляже. Готовились жарить шашлык, уже в темноте, под навесом, учитывая с утра собиравшиеся тучи, дело всё откладывалось, но уже было невмоготу и откладывать некуда, завтра на учёбу; декан зловредно назначил три пары, несмотря на праздник. Проводы августа не задались, купаться под моросью не захотелось, загорать, как и играть в волейбол тоже, но студенты не готовы были вот так сдаться и не отведать шашлыка.
Пожар начался вовсе не по их вине, у них всё шло своим чередом, не очень быстро, но довольно аккуратно. Загорелся большой дом в прямой видимости. Пашка с другом, Костей, сначала подумали, что тоже кто-то взялся шашлыки жарить, а потом полыхнуло так, что уже без сомнений…
– Пожар! Пожар! – прокричал Пашка, тяжело дыша. Участок его деда был с противоположной стороны, но добежать до своего дома всё равно было быстрей, чем выпрашивать инвентарь с ближайших домов, тем более там есть кому…
Пашка отпихнул выскочившего навстречу деда на качели, сгрёб вёдра, и не теряя времени на объяснения, побежал обратно, не чуя отбитых ног.
На место прибыл задыхаясь и хрипя лёгкими. Счас толпой быстро наляжем, потушим, и шашлыки вкуснее станут, весело думал Пашка, торопясь, и совсем не переживая, что где-то на пути порезался. Эпицентр легко определялся по хлопающему звуку расходящегося пожара. Пашка срезал, пользуясь тем, что с детства округу облазил, видимо, так и порезался где-то, но это неважно, заживёт…
Среди своих ребят стояли какие-то ещё, заметно старше, с автомобильными огнетушителями, вёдрами, лопатами. Никто не двигался. Пашка разглядел на всех лицах, даже у Ксюшки полосы сажи. Глаза завороженно отражали блики и всполохи. Никто не действовал. Пашка, несколько удивлённо, бросил Косте под ноги вёдра. Костя едва на него глянул и вернул взгляд на кострище.
Когда Пашка уже стал думать, чего такое странное случилось, Ксюшка всё же заговорила:
– Не берёт ничего… – девчонка всхлипнула, – как будто топливом облили… уже пожарных, милицию и скорую вызвали… Паш, мы голос слышали…
Она разревелась и, зажимая ладонями ставшее непривлекательным, искажённое плачем лицо, пошла куда-то в сторону.
Пашке стало тоскливо и холодно – пошёл дождь. Заболели ноги. Дом полыхал как стог сена, будто и правда подсобили чем горючим…
Кто-то из незнакомцев вздохнул и пошёл со своими вёдрами уныло на пару с дождём поливать соседские заборы.
Проводили лето…
Пашка опомнился – шашлыки на пляже, щас пожарные нагрянут, и вообще – какие теперь шашлыки?!
Август, 31
В торцевом подъезде длинной панельной многоэтажки, напичканной конторками и магазинчиками, располагался рабочий кабинет потомственной ведьмы Ираиды. Многоэтажку возвели в столице в период строительного бума, поэтому качество возведённого жилья легко объяснялось быстротой застройки и скудностью материалов. Комнатки в квартирках были маленькие, стенки тоненькие и непрочненькие, да и сам дом, пробыв на вид приличным и новым пару лет, старчески посерел и отсырел. Первый этаж алчно откусил малый бизнес. Жильцы с этажей повыше были от этого не в восторге и судились за право входить в свой дом без проблем, иметь доступ к подвалу, не ждать шума в неурочный час и не иметь счастья травить магазинных тараканов дихлофосом, но иски пропадали втуне – среди контор имелось не менее трёх юридических, конкуренция стояла бешеная, кому-то время от времени да и не было чем заняться, кроме как отстоять у неподкованных юридически жильцов право на сохранение площади.
Артистично обставленный кабинет ведьмы не имел конкурентов ни в одном подъезде. Не было конкуренции и на протяжении трёх километров в любую сторону. Голубая дверь оставалась открытой с двух пополудни и до одиннадцати и мягко хлопала чаще, чем солидные двери юридических контор. У Ираиды была репутация.
Ведьма находилась в маленькой комнатке за кабинетом, сделанным комфортным для клиентов с клаустрофобией с помощью перфоратора и прежде двух раздельных помещений. Подсобная комната – нужная вещь в любой профессии. У каждой профессии свои тайны, пусть даже максимум, что требуется, попить чай без свидетелей. Ираида пила здесь зелёный чай, чтобы не было налёта на зубах, но сейчас она была в комнате не за этим. Клиенту полезно посидеть в одиночестве и подумать, чего он наконец хочет. Во-вторых, человек с репутацией не несётся работать очертя голову. Он знает цену своему вниманию. Ираида могла хладнокровно и неторопливо выпить ту же самую чашку чая, пока клиент ёрзал на стуле, сомневаясь, стоило ли ему вообще приходить. Другая на её месте забеспокоилась бы, что клиент сорвётся вместе с гонораром, но ведьма Ираида заслужила, а не придумала свою репутацию. Кроме того, как любой опытный профессионал, она радовалась, когда можно было не работать.
Клиент, зрелый мужчина с несчастным и растерянным лицом, в пиджаке и с хорошими часами, терзался в удобном кресле для посетителей. Он держал руки на столике, когда не дёргал ими галстук и воротник рубашки. Волосы его были пострижены коротко, из-за чего были заметны наметившиеся на лбу залысины. Он смущённо бросал взгляды на козий череп на подставке, на оставленный на столе веер из иссиня-чёрных вороньих перьев, на ониксовые руны, деревянную ступку с недотёртым чёрным порошком на дне, на хрустальные цацки и завешанное зеркало, на чёрные и красные витые свечи в серебристых канделябрах, на развешанные вдоль стены веники трав.
Ираида хмыкнула про себя и подправила у зеркала макияж и грудь в декольте. Пора.
Потомственная ведьма вынеслась в кабинет кружевным смерчем. Медузьим плавником замедленно опал подол длинного чёрного платья, завязанного по талии цыганским платком.
Клиент туго сглотнул комок, подняв глаза.
– Я… вам, наверное, надоел…
Ираида сидела на своём месте напротив, сложив на груди руки. Про мужчин так говорится, а ведьма сложила руки под декольте, отчего скрытое выкатилось явственней. Если клиент и надоел, ведьма не подала виду. Что-то презрительное, насмешливое в её лице было всегда. Накрашенные губы кривились, правый глаз чуть щурился.
Анонимный клиент, про которого Ираида знала больше, чем хотелось бы, лепетал свою историю. Женитьба на дочери перспективного начальника, рост начальника, послуживший стимулом к обзаведению потомством, движение по пятам начальника, жизнь, как у Христа за пазухой, отъезд жены с ребёнком к родственникам, потребности молодого мужчины, любовь, измена, начатый бракоразводный процесс, сопряжённый с движением по карьерной лестнице в обратную сторону, глубокая печаль и возросшая любовь к жене… Ираида уже не слушала, только ждала, когда из не самого мужественного рта вывалятся все слова.
Дождавшись, выдала привычную знающую улыбку, демонстрирующую готовность, так и быть, уделить внимание и толику недюжей силы на утоление страдания и любопытства очередного страждующего.
Ираида вытянула из-под полы тяжёлую колоду. Клиент с энтузиазмом покивал. Значит, действительно ничего нового не говорил. Было бы удивительно, если бы старый клиент явился с новой оригинальной проблемой… иногда, как опытному профессионалу, жаль…
Ираида мешала карты, рассеяно слушая, как за спиной клиента в дверь барабанят капли дождя. Руки отточено делали своё дело, без ошибок в раскладе. Ведьма опустила тёмные глаза, чтобы забить ещё один гвоздь в крышку гроба развалившегося брака.
Минуту она просто смотрела. Выражение её лица заставило клиента побледнеть, как будто Ираида ещё не озвучивала максимально неприятный для него вариант в прошлые два визита.
– Это что ещё такое? – потребовала она у клиента строгим голосом, показывая карту.
Август, 31
Первая капля ударила в окно, и за ней по стеклу побежала волна. Кто-то по другую сторону, вылавливая из общего потока отдельные капли, касается их указательным пальцем и проводит до подоконника. Ударил гром. Через щели в оконной раме просачивается запах озона.
Трубка устаревшего чёрного телефона с когда-то белым, пожелтевшим диском ровно лежит на рычаге. На письменном столе слева от стопки мелко исписанной от руки бумаги стоит белая чашка с недопитым кофе. Подоконник за не до конца отдёрнутыми шторами пуст, от него тянет сквозняком. Вся комната пахнет чем-то старым, чем-то старческим: старой пластмассой, лежалой бумагой и лекарствами. До горечи. Только озоновый воздух, проникающий сквозь щели в деревянной раме, свеж. А озон – яд.
Посреди стола открытый ежедневник. На пустой странице дата – 31 августа. Ветер полощет страницы, перебирает. Вопреки логике сквозняк не интересует текст, примятые у корешка записи оставлены в покое, перелистываются только чистые, всё дальше и дальше, хотя ветер не так и силён по эту сторону рамы.
На кухне женский голос подпевает джазу. Старый радиоприёмник с хрипом выдыхает музыку. Жизнерадостные мотивы поглощает глухота пасмурного вечера. В коридоре и зале темно из-за грозовых туч, шторы открыты не до конца, только из кухни на пол падает треугольник электрического света. Входная дверь притворяется без звука. В подъезде сумрак, сыро и серо, лампы не горят. Никого.
День не по-летнему тёмный и пасмурный. Через полчаса одежда и обувь совсем промокают, дождь не думает прекращаться, льётся второй час без перебоя.
Впереди только парк, нужно поторопиться. Однорукая посеребрённая скульптура на массивном постаменте зовёт вперёд. Туда, откуда пришла девушка из плоти. Назад, отсюда. Скульптура смотрит через арку входа серьёзными и строгими глазами цвета алюминия, намекая на что-то. Единственная уцелевшая вытянутая рука твёрдо показывает вернуться.
Девушка зябко повела плечами. Дальше по парковой дорожке. Шаги шлёпают по лужам. Более мокрой можно стать лишь искупавшись. Мокрые волосы, мокрое лицо, мокрая спина, насквозь мокрые ноги, шмыгает холодный нос, по подбородку сбегают не капли, а ручейки, затекают за ворот. Под таким дождём можно утонуть посреди парка.
Надо спешить, но всё же… Остановилась, чтобы глубоко вздохнуть и избавиться наконец от этого чувства – будто сердце зажато в тиски. И ещё… словно преследует кто-то, по пятам идёт… Поёжилась. Нутро сжато, как вязкой зелёной хурмой – не вдохнуть. Обшарила глазами местность за спиной. Запущенный неухоженный парк и дождь стеной. Никого. Никто сюда не ходит, кроме неблагополучных подростков. В дождь их тут тоже нет. Зловещее место, чем-то неприятное, как место, где кого-то убили…
Тут – свист. Нарастающий, похожий на звук пролетающего самолета. Не соображая, посмотрела наверх. Зрачки расширились. Быстро. Ничего не сделать. Ни отбежать, ни упасть, ни закрыть лицо и голову, ни испугаться.
…когда-то в самом начале был пронзительно тихий момент, такой тихий, что понятно – оглохла. Звуки вернулись быстро, так должно было быть, но время решило замедлиться, и всё замедлилось. Первым, что различили глаза, была воткнувшаяся в запястье ветка. Или сначала была боль от её укола? Сложно сказать. Впечатления начали путаться сразу. Наверное, сначала действительно была боль, ещё до глухоты и до того, как глаза снова обрели способность видеть.
От низа живота растеклось тепло. Ощущение было скорее приятным, но оно быстро прошло. Стало удушающе жарко, ветка протыкала запястье, втирая грязь в плоть и кровь, руку свело от спазма, другую прищемило расщеплённым стволом упавшего дерева, со лба в глаза полилась липкая кровь, загорелась, опаляя спину, одежда, ноги оставались бесчувственными, закашлялась, задыхаясь, пламя разгоралось, в ушах трещало, треск огласил дикий, животный визг, запахло отвратно, запахло жжёной плотью, пламя лизнуло волосы, волосы легко вспыхнули, ожгло шею, визг нарастал, лилась вода, и лужи густели от крови, грязь забивалась в порезы…
Глаза ослепли. Мутные силуэты хаотично перемещались наверху, невнятные, лишённые контуров и тем более лиц. Донимала боль в неудачно повёрнутой шее. Тело не подавало иных знаков. Ватное ощущение.
– Имя!
Резкий голос неприятно царапнул мокрые уши.
– Аааа…
– Имя!
Слова тупыми иглами протыкали облака ваты, отгородившие от живых людей, и падали тягучими смоляными каплями на грудь. В новом мире она была жёлтой пастилкой, на которую многократно наступал невидимый каблук, она трескалась и трескалась у себя перед глазами, будто наблюдая за этим со стороны. Но ей было совершенно ясно, что пастилка это именно она, потому что тело каждую секунду подтверждало свою непоправимую разбитость. Так было даже лучше, всё наконец вставало на свои места в логической цепи… упавшую пастилку никто не ищет, она никому не нужна.
Снились какие-то хирургические операции, трубки, перекачивающие кровь, глаза в пластмассовых очках над зелёными масками, повторяющиеся ритмичные гудки, мониторы, показывающие яркие неровные линии…
Это было не совсем приятно, но она надеялась, эти сны пройдут со временем. Наяву она была пастилкой. Или старой красной шерстяной ниткой, которая бесконечно сворачивалась в необозримый клубок. Быть пастилкой было легче. Каблук мягко крошил её, и становилось почти совсем не больно, только что-то пульсировало внутри. Нитка – другое дело, её длина удручала, казалось, кончик никогда не появится, клубок не будет смотан и оставлен в покое. К тому же старая шерстяная нитка была колючей и грубой и постоянно тёрлась о саму себя, пока накручивалась. Да и сам клубок, кажется, лежал на асфальте, обтирая незащищённый бок о его неровную поверхность.
Но потом опять снились сны. Яркая зелёная нить неровными волнами проходила сквозь мониторы. Смотреть на её хаотичную пляску становилось невыносимо.
«Пожалуйста, уберите её!» – пронеслась истеричная мысль, многократно повторяясь, из самой сердцевины клубка в каждом слое ниток, пока не вырвалась наружу, теряя всякое сходство с первоначальным вариантом, вырываясь изо рта задыхающимся хрипом.
Светящаяся линия выпрямилась. Тело на операционном столе издало столь явный вздох облегчения, что фигуры в полиэтиленовых накидках вздрогнули и замерли на миг.
Дата неизвестна
Серовато-белый потолок, дающий мало материала для работы даже такого воображения, которое способно заставить человека прожить жизнь шерстяной нитки. Галлюцинации и не на такое способны, но какие там галлюцинации… бред от болевого синдрома.
Попыталась закрыть веки, глаза пересохли от неподвижности, начнёшь двигать и оболочка лопнет, как кожица перезревшей сливы. Медсестра не заходила, чтобы закапать их со вчерашнего вечера. Средство давало послевкусие, мало того что рот не использовался и микрофлора в нём тухла, так ещё соляно-алойное дополнение как-то пробивалось через носоглотку, чтобы довершить картину и добавить ей красок. Несвежесть чувствовалась ярче, но глаза всё равно было жальче. С точки зрения врачей, глаза, должно быть, не самая большая забота, но они – единственный функционирующий орган.
Ну же! Человек должен понимать не только «хочу», но ещё и «надо»! Потолок продолжал пялиться сверху. Недостаточно высоко. Давит. И краска на нём принялась желтеть. Нехорошо для больницы.
Эту палату называют палатой «смертников». Местным недолгим завсегдатаям потолок до лампочки. Смотреть тут не на что, но и головы у постояльцев не поворачиваются. И глаза есть не у всех. Палата невостребованных смертников. Вон тот, в углу, выпил этилового спирта. Глаза сразу отказали, а сам лежит, разлагается. Иногда постанывает через открытый рот на одну ноту. Плохо так думать, конечно, но уже достал акать. Уснуть тяжело, когда не колют, и вообще уши давит как от предельных децибел, хотя он на пределе уже не может. Никогда его не видела, в поле зрения не попадает, но врачи здесь не стесняются профессионального цинизма. Слушать некому. Местные не умеют пробалтываться.
Ещё попытка сомкнуть веки. Нет. Мышцы, как застопоренные шарниры – ни вверх, ни вниз.
Положено лежать по отдельным палатам. Больнице не хватает финансирования. Об этом здесь тоже говорят откровенно. Иногда высказывают подозрения в адрес главврача. Доказательств вроде как ни у кого нет. Вместо раздельных палат огороженные зеленоватенькими ширмами уголки в большой палате. Как марлевая маска вместо скафандра.
А что? Жалоб от больных не поступало.
Закрыть веки. За…крыть… за…крыть ве-ки. Не выходит. То есть, не сходятся. Больно. Живо представляется, что склеры растрескались, как земля в засуху. Только вместо земли творожистое белое… мясо? Из чего они, эти яблоки, которые не скушать?
Фу-у-уф, ещё раз… Вздохнуть толком невозможно. Из всей гаммы чувств – тухлый вкус во рту. Обезболивающее капает в вену, растекается по телу с медленными тяжёлыми мыслями. Мысли – единственное развлечение, единственный способ существования. Приходится заставлять себя думать о чём-то и с трудом избегать тем, навеянных красноречивыми знаками: стонами умирающего алкоголика, противным писком датчиков, нехорошим грязно-жёлтым светом ламп, подозрительной неподвижностью, разговорами циников-врачей. Мысли ждут возможности саботажа. Они отвратительны. Лежать неподвижно и думать о медленной смерти – безбожно и бесчеловечно. Заплакать было бы достижением, но не плачется. Наверное, воды не хватает. Сильное обезвоживание официальный симптом ожогов моей степени. Мне положено много пить. Точно знаю, какие-то капельницы мне вливаются нон-стоп, но, видимо, мало. Или дырочку расковыряли маленькую, жажда нарабатывается быстрее, чем насыщение.
Моргнуть. Хотя бы просто закрыть глаза и уже не смотреть никуда. Может начаться необратимое. Мыслить. Видеть. Если зрение пропадёт, уже нельзя будет знать, существуешь ли, жив ли ещё. Больше ничего не осталось.
– Не плачь,– требовательно велел голос,– всё поправится, всё будет хорошо. – Какая-то равнодушная уверенность, как будто голосу положено всегда и во всём быть уверенным. – Главное, что ты очнулась…
Это не мне. Мимо меня. Я официально в коме. У меня низкие показатели чего-то и высокие чего-то другого.
Счастливица и звезда нашей палаты известна под именем Дашенька. Неизвестно, подлинно ли имя. Мы с алкоголиком точно не опознаны. Алкаша предсказуемо зовут Алкашом или Хануриком. Никто не верит, что он выкарабкается, стараются думать в духе «туда и дорога». Меня зовут Искра с ударением на последний слог. Здесь следует воспринимать скорее как симпатию. Меня стереотипно жалко, поэтому обходят стороной, не приглядываясь без необходимости. Внешность моя едва ли симпатична, но я девчонка, как заявлено в карте – 16-20 лет. Вот меня и жалко. Не прошло и дня, чтобы кто-то не ляпнул, понизив голос до шуршащего шёпота – молодая совсем, ещё жить да жить!
Смерть – не самое страшное, что может случиться. Умри я, не приходя в сознание, не мучилась бы ожиданием смерти. Будем реалистами – мне уже не выздороветь. И какая это будет жизнь…
Ч-чёрт! Мерзкая мысль! Какая навязчивая, опять явилась! Стоит только сесть на этого конька и понесёт в заоблачные дали! Потустороннего мира, чтоб его! Об этом нельзя думать! Взять бы и заблокировать, как программу, или удалить…
Объект мелькнул на периферии. Фигура во всём белом и в зелёной маске самыми кончиками пальцев коснулась лба. Резиновое, неживое прикосновение. Пахнуло стерильными бинтами. На глаза упали капли, мешая обзору. Послевкусие не замедлило проступить, где его не требовалось – во рту. Моргнуть бы всё равно не мешало, но пока можно сделать передышку. Всегда что ли моргать было так тяжело? Здоровые визитёры вроде не перетруждаются.
Женщина в медицинском халате продолжила из сочувствия поглаживать неживой, чужой рукой лоб. Неприятно. Лучше бы перестала.
Что ж. Ей тоже надоело. Дашенька интересней. У неё более высокий уровень чего-то и более низкий того-то. Она хлопает глазами, может плакать и мычать. Мне мычать – недостижимо, но ко всему прочему ещё и обидно. Видимо, не замычу, из тупого упрямства.
– Пииииииип!
Что-то там у них шло не так.
– Нет, нет, нет, не уходим! – врач отдёрнула руку, неопознаваемое присутствие мелькнуло из вида. Где-то часто тревожно запикало, медсестра вернулась, всё ещё не во плоти, и края шапки не видно, мелькает что-то и всё, и понятно, что она. – А ну-ка…
Пришёл кто-то стремительный. Опять не видно, понятно, что пришёл и всё. Можно даже точнее определить. Мужчина. Реаниматолог. Даже в темноте… нет, я и так в темноте… даже увидев бы узнала – чувствуется его гель для душа. Дурацкие литровые бутыли с малопонятным названием «Мужская свежесть». В сочетании с водой убьёт любые микробы. Реаниматолог расходовал аккуратно. «Мужская свежесть» всё равно стремилась занять пост и освежителя воздуха, раз других запахов-претендентов не наблюдается.
Комаром заныл реанимационный аппарат. У-у-у-у… Не хватало ещё повторно подвергнуться реанимации. Глаза не видели, но сама грудь помнит, как её вминали, едва не ломая рёбра. Дашеньке, что ли, не повезло?
С новым пылом разакался алкоголик. Поднялась нездоровая суета.
– Разряд!
– Иииииии… а… иииии… а…
– Разряд!
– Иииииии…
– а…
Дата неизвестна
В крохотном помещении был высокий потолок. Стены стояли белые, словно глазурованные, по ним пестрела цветная объёмная роспись. Цветочные орнаменты синего, розового, красного и жёлтого. Ненавязчиво. На площади в шесть квадратов помещалась каталка и столик со стулом. Стол, стул да и каталка не попадались в область зрения, зато сухощавый дед попадал.
Он сидел на стуле, брал что-то со стола за головой пациентки одной рукой и подносил к её рту. Он ничего не говорил, вообще производил впечатление, что иностранец. Какой-нибудь монгол. Смуглый, скуластый, с чёрными волосами, сплетёнными в жидкую косицу. Глаза задраны внешним углом к бровям, но щёлками не назвать, и радужки не чёрные, а синие, как фарфоровая лазурь, оттого глаза вызывали ассоциации с кошками. Нитка губ была одного цвета с кожей, скулы сильно выпирали. Челюсть смыкалась плотно, как створки пещеры Али-Бабы, и, видимо, от прежних ударов и верхняя и нижняя кромки пошли трещинами. Он носил плотную черную водолазку с высоким горлышком, а поверх ни на что не похожий огроменный, раздутый, как парус, канареечно жёлтый жилет тонкой ткани. Остального девушка не видела.
Старик занимался своим делом с небрежностью большого профессионала, хотя что он делает, лежащая не представляла. Во рту у неё стояла воронка, неприятно давящая на гортань – и она не помнила, как она там очутилась. Дед орудовал одной рукой. Даже не рукой, а пальцем. И даже не пальцем, а непомерно длинным ногтем указательного. Зачерпывал им летучие порошки и направлял в воронку, прямо в рот. Оставляя в стороне антигигиеничность происходящего, девушка не была уверена, что порошки достигают цели.
Дед надменно продолжал, будто так и надо. В финале действа подхватил плошку разнообразия ради всей рукой и опорожнил на перебинтованную грудь какую-то тягучую жидкость. Её пациентка тоже не почувствовала. Дед взял следующую и поступил с ней так же. О чём-то поразмыслив, он поднялся, оправился и ушёл, не глянув на столик со своими примочками.
Голова девушки была тяжёлая, готовая провалиться в сон.
Посетители не нашли лучшего времени, чем в начале двенадцатого, чтобы явиться в комнату, похожую на супницу.
Больная спала в прежней позе. По виду тела чувствовалось, что поза некомфортна. Тело лежало на каталке, маленькое и скрюченное, будто огибало что-то.
Тёмная фигура выдвинулась вперёд, опережая остальных, заняла место у головы. Плавно зажглась лампа, дающая света как раз, чтобы выхватить шаром нижнюю половину супницы. Верх поглощали сумерки.
Мужчина был молод, немногим старше двадцати, но что-то заставляло считать его здесь старшим. У него было смуглое привлекательное лицо, не слащавое, строгое. В облике проступали сила, усталость и тщательно сдерживаемое раздражение. Другой брюнет, чьи блестящие глаза блуждали по чахлому телу в бинтах, не был красив. Грубые, рубленные черты его лица были пересечены через переносицу обрывающимся на щеке шрамом. Это была ни какая-нибудь белая едва различимая полоса, шрам был старый и глубокий, глядя на него легче представлялся топор, чем упругая молодая ветка, отведённая беззаботной рукой на узкой тропинке в лесу. Мужчина был старше первого лет на семь-восемь, он невесело улыбался, прикусив нижнюю губу, плотно обступленную чёрной щетиной. Последний из молодых людей был светловолосым. Он стоял чуть в стороне, и рассмотреть его не особенно удавалось. Он был высок, по крайней мере выше других. Отсюда лицо его казалось классическим, правильным – шутка, проделываемая со многими расстоянием, полумраком, близорукостью и определённой дозой спиртных напитков.
– Выжившая жертва? – удивлённо осведомляется одна из девушек с брезгливостью. Шатенка, в ладном костюмчике из пиджачка и мини-юбки, кромку которой видно над краем каталки, белая блузка застёгнута до уровня перемычки между чашечками бюстгальтера. Кто-то шикает на неё, кажется, мужчина, и она понижает голос: – Она не кажется выжившей. Я бы даже сказала, производит обратное впечатление. Почему у неё открыты глаза?
Голос молодой, энергичный, очень уверенный.
– Нерв повреждён, – скупой мужской голос.
– Что онс ней сделал? – спросила другая девушка, с голосом помягче и подобрее. Блондинка, кровь с молоком, на гладких щеках натуральный, не косметический румянец, губы вишнёвые, глаза детские, голубые, светлые волосы собраны заколкой на затылке, вроде небрежно, но стильно. Эта была в блузе и юбке, но юбка уходила куда-то за край каталки.
– Ониспользовал четыре разноосновных приёма. Стахий сможет сказать точнее.
– На вскрытии? – цинично усмехнулась первая из девушек.
– Она будет полноценной?
– Маловероятно.
– Ну она хотя бы жива… – задумчиво добавила блондинка, пытаясь найти плюсы.
– Идите в свои комнаты, – сухо распорядился брюнет.
С брезгливым интересом склонившаяся над каталкой худая шатенка беспрекословно отпрянула. Сразу, но без спешки, простучали острые каблуки.
Без снов спящей казалось, что она видит сон, и где-то в нём, за кадром, процокала лошадь. Каждый шаг отчётливо отдавался в голове, как будто это единственное, что там есть.
Когда место в комнатке освободилось, внутрь зашёл галантно уступивший дамам место мужчина лет пятидесяти. Среднего роста, плотный, широкоплечий, с зачёсанными назад рыжеющими волосами, не обнаруживающими признаков увядания.
– Приступаем к вскрытию, – шутливо выдал представительный мужчина, левая щека под глазом пошла эндемическими морщинами. В руке такого человека уместнее бы смотрелся пузатый бокал и сигара, но он держал у бока планшетку, на которой вроде не собирался писать. Если его действительно забавляла предстоящая процедура, веселье сквозь утомление пробивалось сдержанно.
Ещё двое стояли с опущенными пустыми руками, а легко определяемый вожак щёлкнул складным ножом. Сталь блеснула холодом.
Вскрытие началось на лежащей вдоль туловища руке. Острие чётко и скупо взрезало бинты на запястье.
Радоваться или бояться, что пришедший так легко орудует небольшим ножиком? Больная спала дальше, не реагируя.
Брюнет, не изменившись в лице, бестрепетно и легко отщипнул кончиком ножа сантиметр желеистой материи из-под бинтов, перехватил рукоять длинными сильными пальцами и покрутил у самого лица, как винную пробку на дегустации. От ножа пошёл стойкий горьковатый запах. Мужчина откровенно принюхался.
– Цжуанг переборщил, – тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. – Не меньше двенадцати унций противорубцовой мази. Она вся расквасилась…
Мужчина с планшеткой испортил благодушное выражение своего лица брезгливо поджав губы. Он этично тронул брюнета пальцем, коснувшись лишь ткани чёрного рубашечного рукава:
– Это фатально?
– Неет, – брюнет коротко, но медленно обернулся, показывая снисхождение к его неосведомлённости. – Для лечения это подходит. Для расследования – нет.
Желе с ножа с ускорением полетело на пол. Один из до сих пор молчащих услужливо поднёс руку без зажигалки. Брюнет принял любезность кивком. Окунул острие в пламя, повернул, подержал. Пустая рука вернулась на прежнее место за спину. Нож зашуровал в районе бедра, деловито, словно разделывал тушку.
– Здесь остались следы, – брюнет пригласительно махнул ножом. Мужчина с планшеткой послушно приблизился. – Вот здесь. Это не только ожог. Здесь рассечено, здесь параллельное рассечение… вот это… – он опять сковырнул что-то кончиком, поднимая к глазам, – частицы камня.
– Я ничего не вижу.
От брюнета повеяло снисходительным превосходством. Мужчина с планшеткой ничуть не обиделся.
– Значит, камень, то есть, Земля и Огонь?
– Огонь был произведён трением о Воздух, – уверенно добавил брюнет. – И тридцать первого там шёл дождь. Иначе Огонь распространился бы.
– И начался бы пожар.
– И мы бы знали, где это произошло, – не одобрил оптимистичного тона брюнет. – Выжившая жертва не многое нам даёт. Мы же не рассчитываем, что он придёт её добивать.
Дата неизвестна
Закрытая в фарфоровой банке больная не смогла долго бодрствовать. Может, не она оперировала на сморщенной огнём и некрозом плоти, не она сводила края медицински точных разрезов и сшивала их нитью и хирургической иглой, не она бинтовала голову, шею, грудь, руки и ноги и не она с трудом везла каталку по неровному городскому, а потом вокзальному ландшафту, время от времени нечаянно, но чувствительно стукая колёсами о бордюры. Иногда так устаёшь, когда ничего не делаешь.
Больная провалилась в душный сон. В комнатке, похожей на внутренность супницы, вместо окна имелась отдушина у потолка, куда от силы мог влететь голубь. Ворона бы застряла. Толстые стены копили прохладу, покрытие отражало свет. Больная не знала. Снаружи и через помещения её перевозили под простынёй. Покров отдёрнули только здесь, в маленькой комнате и очень большой праздничной супнице.
На предположения не хватало концентрации, внимание не реагировало на требования здравого смысла, зрение не захватывало объекты, и перед глазами вообще стояла пелена вроде дымки от костра, наевшегося травы. Стены расплывались – то ли близко, то ли далеко, узор на белеющем смещался и плыл. В сложившейся ситуации нервная система не придумала ничего лучше, чем погрузиться в сон.
На улице, за толстыми стенами, с неспешной июньской постепенностью стемнело. Для дневного сна достаточно, но больная не проснулась, а только предприняла попытку перевернуться с затёкшей спины. Тело чуть двинулось, в узкой прорези бинтов на лице левое веко собралось морщинками – поморщилась от боли. Мимическая реакция вызвала укол боли под челюстью. Больная не проснулась и оставила попытки устроиться удобней. Подозрительная ситуация со спиной угрожала пролежнями.
Посетители явились неприлично рано, в полной готовности будить, но больная уже не спала. Лица были мрачные, и сложно было определить, насколько она им насолила, проснувшись самостоятельно.
Четверо мужчин. Их девушки, видимо, ещё отдыхали.
Главный, по-прежнему в чёрном, занял единственный стул у изголовья. Проверка началась без пожеланий здоровья. В таком состоянии одними пожеланиями сыт не будешь, но всё же.
– Сколько пальцев?
– Два.
– Какое сейчас время суток?
Больная ещё раз глянула на зябкий сизый свет из отдушины над головой.
– Раннее утро?
Мужчина в чёрном не менялся в лице и не отводил глаз от обзорной прорези в бинтах.
– Какой сегодня день?
– Не знаю, – признала больная. Названия месяцев вспоминались без труда, но даты не всплывали, никаких планов или воспоминаний.
– Месяц? Год?
Мужчина будто присмотрелся внимательней, хотя глаза и так сверлили чёрными шахтенными бурами:
– Сегодня 23 июня.
Лица собравшихся выразили ожидание. Больная поглядела на них и выдавила:
– Как скажете.
– Июнь, – на всякий случай повторил старший по возрасту, как психиатр, дающий пациенту одуматься и разглядеть в чернильном пятне, допустим, бабочку, а не симфонию №9 в исполнении Берлинского камерного оркестра.
Он участливо приподнял русые брови и уже почти сам шевелил губами, произнося ответ. Но больная не разобрала, что нужно отвечать.
– Тебя не смущает, что сейчас июнь? – не удержался он.
Главный выразил недовольство, неуловимо изменив положение губ. Впрочем, если бы кто сделал его фото восемь секунд назад, разницы с нынешним выражением не нашёл бы.
– Не знаю, – вовремя спохватилась и не пожала плечами больная. – А что?
Вопрос проигнорировали.
– Ты получила травмы прошлой осенью. Какие выводы ты делаешь?
Голова довольно быстро сопоставила информацию.
– Меня… лечат уже полгода?
– Десять дней, – исправил главный.
– Не понимаю, – призналась больная.
– Как тебя зовут?
– Пол…ина, – задумчиво и с запинкой произнесла она.
– Фамилия?
– Н…не знаю.
Странно. Знать месяцы и не знать свою фамилию. Или не странно?
– Сколько тебе лет?
– Не знаю.
Пыталась вспомнить. В реанимационном отделении в карте значилось от 16 до 20, поэтому вопрос в уме возникал.
А ответ нет.
– Где живёшь?
– Не знаю.
Если у больной были сомнения в том, насколько сиротлива и убога её жизнь, то сейчас они оказались полностью развеяны. Сиротлива и убога.
– Знаешь, где ты?
– Нет, не узнаю.
Этот ответ их нисколько не удивил. Была причина, по которой супницу не узнавали изнутри и возможно снаружи, и информация не продвигала хмурых посетителей в решении.
Они не могли быть из больницы. Больница была реальная как неизвестно что, с её резкими запахами и неприятными звуками. Комната-супница, в которой пациентка реанимации однажды очнулась, с больницей не имела ничего общего. Собеседники ушли, не таясь заговорив о своих делах от двери. Полина всё равно не очень их понимала.
– Что он хочет этим сказать? – удивляется незнакомый молодой голос.
– Считаешь, он специально? – серьёзно осведомляется старший из них по возрасту. – И ты вообще уверен, что это он? Как насчёт хорошо известных нам «нечистых дел»?
– Прежде можно было заподозрить подделку… Уже Венька не сомневается… – зло вставляет главный…
И это последнее, что удаётся уловить, прежде чем хлопает белая, будто фарфоровая дверь.
Приходил молчаливый Цжуанг. Сходу вылил на грудь плошку жидкой мази, будто бы не глянул, попало ли средство на пациентку. Полина не решилась с ним заговорить, хотя приходило в голову узнать, где всё-таки находится. Было ощущение, что будут опять спрашивать. Ведь примут за ненормальную, освидетельствование назначат… вдруг что-то найдут? А она больше лечиться не в состоянии… и наверняка найдут, галлюцинации точно были, а что ещё не помнится – там всякое может быть, память ведь тоже повреждённая. Кто этим заниматься будет?
Фу-у-уф, не миновать же психиатра… В больнице не стали бы слишком уж копаться. Дашке приглашали психиатра, поставили её в очередь на следующий месяц, но она не дожила… теперь какой-то счастливец раньше помощь получит. Если доживёт.
Странно, конечно. И вроде хочется вспомнить, и вроде внутри что-то есть, что домой просится, будто есть куда проситься, а всё-таки психиатр страшней всего… видимо, в сказки уже не верится, мамонтёнок не найдёт маму, а психиатр на этом фоне единственная неотвратимая быль… здесь не больница, здесь что-то другое, может есть у них в наличии какой-нибудь Цжуанг, который лечит не ожоги, а мозги.
И вроде нет от лечения Цжуанга особого беспокойства, а всё равно страшно, впору на стену или под стену лезть…
Следующий визит состоялся в более благоприятное для встреч послеобеденное время. Послеобеденность чувствовалась, потому что хотелось есть, и никто не кормил.
Ни разу не поздоровавшаяся компания появилась на пороге. Лежащая на спине Полина не видела лиц, зато почувствовала физически тяжёлый взгляд главного. Ко взгляду прилагался голос.
– Вывезите её оттуда, – распорядился он, – неудобно в этой клети разговаривать, потом хоть в конуру ставьте…
Внутрь проникло что-то многорукое. Полина притихла, но наконец руки сошлись с пиджаком, в поле зрения появилось лицо с глубоким шрамом, а ухмылка сотворила из него что-то разбойничье, но по-разбойничьи доброе. Мужчина прошёл в комнатку один, скрылся за затылком, дёрнул каталку за ручки. Ударила о стену дверь. На выходе из комнаты, каталка вильнула, везти её предполагалось сообща, но мужчине со шрамом не помогали, оставив справляться в одиночку. Он по этому поводу не переживал. Каталка не выровнялась, задела косяк. Удар передался телу, потемнело в глазах.
Интерьеры мельтешили перед глазами, трясло, плечо больно подскакивало на жёсткой каталке, стучали зубы, непонятно было, жилые ли помещения встречаются по пути. Зеркала в тяжёлых рамах, изразцы, варварски навешанные пыльные головы животных то с одним, то с двумя рогами, а иногда как будто с тремя, тряска на ступеньках, пугающе распахивающиеся с грохотом двери, подскакивающие на неровностях колёса…
Потолки сходились наверху очень высоко, оттого казались уже, чем были, из-за перспективы, зато стены представлялись из лежачей позиции просто огромными. Орнамент заставлял вспомнить о майолике, однако Полина не представляла, куда ведёт эта мысль, и ни черта не понимала. Вдруг к психиатру везут? Грудь давило. Что-то с сердцем? И дышать тяжело. Господи… Может, умерла уже?
Комната была большая, вытянутая, в гжелевых тонах, консервативно белое и синее. В комнате стояла мягкая мебель, защищённая белыми чехлами. Чехлы были не те, что вешают от пыли, вполне парадные. Полину завезли на осмотр сидящим в креслах, как гуся на сервировочном столике в ресторане. Хотя Полина имела больше сходства с отбивной. Хорошо прожаренной.
Мужчине пришлось постараться, чтобы не вмазать металлическим концом каталки кому-то из господ по небрежно сложенным друг на друга ногам.
В комнате ощущалось некое присутствие, но разговор не заводили. Психиатр ведь не работает коллективом?
Сквозь корку высохших на лице бинтов просочился знакомый запах – Цжуанг. Пах своими средствами. У лица возникли остро-наманикюренные смуглые руки с чернью в сочленениях суставов. Тоже не грязь, а какое-то средство. Кисти с длинными ногтями выходили из тонких чёрных водолазочных рукавов, оттого казалось, что висят они самостоятельно, без всякого тела. Ощущение усиливалось благодаря тому, что Цжуанг так и не появился перед глазами, встал где-то за головой. Руки неловко, избегая касания ногтями подхватили голову с жидкой подушки и перевернули на бок, как курячью на мясницкой колоде. Своя голова казалась маленькой и легкой по-детски, с нелепой ниточной шеей, как дутый пластиковый елочный шарик на петельке.
Правое ухо придавило. Перед глазами возник ряд сидящих. Теперь видно их было гораздо лучше. Старший авторитет, черноглазый брюнет, носил дорогой официальный костюм и чёрную рубашку. Его одежда была безукоризненно чиста и выглажена, взгляд неподвижен и пронизывающ. Светловолосый, даже в сидячем положении бросался в глаза незаурядный рост, носил серый костюм и белую рубашку. Полина невольно задержала на нём взгляд – в сердце по-девичьи тягуче и сладко ёкнуло. У него было свежее лицо и ярко-голубые глаза. Молодой, красивый мужчина. Нетипичный рост, внешность, такие люди сразу привлекают внимание.
Мужчина со шрамом успел устроиться на стул с краю, почти на грани видимого, вновь снятый пиджак небрежно зажал в крепком, покрытом волосами кулаке. Мужчина постарше с величавой рыжеющей головой сидел по правую руку от главного, статус его получался выше, чем у того со шрамом, что толкал каталку. Девицы присутствовали. В обзор попадали два задранных гладких колена, и взгляд поначалу зацепился за них. Блондинка отчего-то трусила. Шатенка листала шелестящий глянцевый каталог. Главный был серьёзен и собран, высокий красавец-блондин добродушно улыбался, старший из мужчин был сосредоточен и держал жёсткую папку в положении для работы, а последний хищно скалил зубы, исказив рассечённое шрамом лицо.
– Ты дал ей настоя, Цжуанг? – голос главного наполнил вытянутую бело-синюю комнату, пуская по телу дрожь.
– Да, – голос Цжуанга был моложе лица.
Чёрные глаза пристально уставились.
– Я расскажу, что знаю о произошедшем с тобой. Ты расскажешь, что знаешь сама. Я говорю первый. Поняла?
– Да.
Слипшиеся губы болезненно разомкнулись.
Шатенка оторвалась от каталога, взялась за его корешок и принялась с показным видом отмахиваться. Слово вылетело из сухого рта с дурным застоялым запахом. Мужчины не обращали на сморщенную шатенку внимания. Блондинка опустила взгляд. Полина с неловкостью глянула на светловолосого. Он продолжал чуть улыбаться.
Дождавшись согласия, главный сухо, без эмоций заговорил:
– То, что произошло с тобой, рассматривается как несчастный случай, и скорее всего формулировка не будет изменена. Мы склонны считать, что на тебя напало существо, не умеющее контролировать силу. Он сильный. С высокой вероятностью, он не учился управлять даром у специалистов, но способен охранять тайну своей личности и не оставлять следов, по которым его можно было бы обнаружить. Ты – четвёртая жертва для него, и только ты выжила.
Полина посмотрела на грустно улыбающегося блондина.
– Мы заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее найти его, – продолжал главный. – Ты должна быть заинтересована в том же.
– Что вы с ним сделаете? – произнесла Полина, не узнавая собственный голос.
Мужчина ответил с едва уловимой паузой, будто не хотел признаваться, чувствуя в ответе возможность возникновения неудобной проблемы:
– Научим его пользоваться силой.
– И всё? – опять услышала себя Полина.
– Официального наказания не будет.
Значит, будет неофициальное. Зачем он уточняет? Хотел бы расположить, сказал бы, что виновника раскатают по полной… Но раз они ищут гада…
– Знаете, – замялась Полина, – я… у меня проблемы с памятью.
– Для начала мы даём тебе возможность вспомнить самостоятельно, – брюнет чуть склонил набок голову. Что-то в его тоне было нехорошее, как у медсестры, когда она со вкусом говорила кому-то «не будешь есть сам, поставим капельницу». И вроде бы понятно, что позиция её правильная, и всё равно мурашки.
Сидящие ждали. Хорошо им. У Полины весь бок отлежался, под коленом что-то тянуло и в паху щипало, хотелось расчесать. Помыться вообще мечта. Они все чистые и, наверное, обедали. Полина вздохнула, шатенка снова принялась морщиться и обмахиваться.
Чем она могла помочь? Все её воспоминания были предельно точными, до последней детали, проблема только в том, что самому старому из воспоминаний было около пяти дней. Что было в самом начале, откуда начала работать её память? Реанимация. Светлое время суток, рядом занятая бесконечными делами молодая медсестра, маленькая, юркая, очень подвижная женщина с оживлённым характером. Это верно. Но это никому не нужно, это из новейшей истории.
Перед мысленным взором всплыла дверь с влажным отпечатком ладони. Только Полина не могла взять в толк, когда она такое видела, и вообще – не вспомнился ли кадр из фильма?
Молчание затягивалось. Главному надоело ждать.
– Дай-ка взглянуть, – мужчина решительно поднялся и подошёл к каталке, отбрасывая снятый пиджак на освободившееся кресло и закатывая рукава рубашки.
– Брат, не надо! – с чувством попросил светловолосый.
Удивительно – двое не были ничуть похожи, Полине по непонятной причине стало неловко, будто она стала свидетелем чего-то слишком личного, хотя беспокоиться стоило о другом…
– Она чуть жива, перестань! – продолжал светловолосый, взволнованно дыша открывшимся ртом с белыми до синевы зубами. Запоздало Полина начала осознавать значение его слов. – Брат! Брат! Ты угробишь её! Тимур!..
– Не каркай, – поморщился главный, – учу тебя, учу… – он приподнял лёгкую голову девушки, сжав пальцы на забинтованном черепе. Ей только предстояло узнать, насколько давящим и пронизывающим может быть его взгляд, как сверло стоматолога, только направленное не в зубы, а в самые зрачки.
Она падала в чёрные колодцы глаз, чувствовала холодное дыхание колодезной воды, чувствовала смыкающиеся за спиной стенки. Глубокая чернота кругом. Она падала в два колодца разом, разорванная на идентичные части, сознательное и подсознательное, отсечённые друг от друга, как сиамские близнецы на хирургическом столе. Повернувшись друг к другу, части видели самих себя. Попытка распознать цвет летящих в колодцы фигур спровоцировала приступ боли…
Осозналось и ощутилось тело. Здоровое, подвижное, завидное. Мыслей особенных не было, только предчувствие нехорошее, и завистливая мысль до осознания тоже не пробралась. В тело проделась основа, как проволочный каркас у куклы-марионетки. Дальше пошло медленно, как фильм. Словно бы ни разу не виденный. Глаза смотрели внимательно, доискивались, и в них тоже будто проволочки пропустили. Смотреть полагалось в определённом направлении, проволочки это не устраивало, они дёргали голову, но вроде без успеха, а потом началось.
Зрачки расширились. Проволочки перестали бунтовать. Электрический заряд с информацией не добрался до нейронов мозга – здоровое тело не отреагировало, не отскочило. Огненный шар прорвался сквозь низкие тучи, прорвал дыру в небе, удар, тяжёлый жар, низкая вибрация, близко, слишком близко, треск – всё неслось вниз, но теперь почему-то вверх, всё сломалось, всё треснуло, обломки поднимались вверх и в стороны, вибрирующая земля выплёвывала куски почерневшего асфальта и комья земли, как избитый выплёвывает зубы и сгустки тёмной крови…
…тело отбросило взрывной волной, как щепку, как песчинку, следом летели более весомые осколки, острые, успевшие раскалиться, багровые от жара части упавшего шара, облепленные поплывшим от опаляющего прикосновения асфальтом, голова смотрела теми же расширенными глазами, видела и не понимала, что видит, что это значит для тела.
В последовавшие минуты в голове появилось не больше мыслей, чем у пластмассовой куклы. События разворачивались слишком быстро для человеческого восприятия, скорости реакции не хватало и не могло хватить, а мыслям нужно больше времени, чем инстинктам.
…неудачно ударившись о дерево самым основанием шеи, захрипела от боли. В кости рук, ног будто вонзились иглы…
…в глазах потемнело, когда долетели каменные осколки…
– ААААкх!…
…не поняла, что происходит что-то очень плохое, что надо спрятаться, обожгло грудь, ударило под рёбра. Свалилась, кисть правой руки защемило, завизжала. Инстинкты не помогали, дёрнулась, дрожащие руки подломились и сознание ушло…
Очнулась со стоном, вдыхая раскалённый воздух. Что-то не так с ушами – ни звука снаружи.
Хотела позвать на помощь, но боль парализовала связки. Не было сил закричать. С трудом попыталась открыть глаза. Один открылся, посмотрела перед собой. Голова не поворачивалась, что-то с шеей – горячо и липко, но увиденного достаточно: переплетение горящих веток, размокшая, изрытая неостывшими камнями земля, орошённая красным. Дым от камней, запах пали… Красное не сразу распозналось, сначала глаз различил его в буром, незначительном цвете. Красный имел важное значение.
Почувствовала запах горящей плоти, к горлу подступила тошнота. Из последних сил дернулась прочь, затрещала ткань, затем подкатила новая волна боли, краски опять начали расплываться – потерять сознание сейчас, в эпицентре пожара равносильно смерти. В панике вдохнула горячий воздух – поперхнулась, стенки горла сократились, вывернуло от вони горящей плоти, собственного мяса. Масса из желудка надавила на горло и хлынула повторно. Девушка дёрнулась снова, раздирая о ветки кожу на руках и лице, упала в соседнюю лужу. Вода зашипела. Боль осадила руки, защипало…
Повернулась на спину и закусила губу, чтобы снова не отключиться. Шёл дождь. Капли попадали в рот, чтобы с грязью и кровью провалиться в горло. Язык чувствовал вкус крови, на зубах скрипел песок. Беспомощность и непреодолимый ужас ночного кошмара, когда можешь только наблюдать и каждой фиброй сознания верить в истинность происходящего… Зашлась кашлем, почти задыхаясь, повернулась на живот и протащила себя на полметра от фатального места. Тело пульсировало от боли и не слушалось, ободранные руки саднили. Поблизости никого не было, никто не мог ей помочь.
Она тратила силы, вкладывала себя в каждый рывок, но, казалось, не двигалась с места. Казалось, этому не будет конца – боль, невыносимо неровный асфальт, словно наждачная бумага, терзающий раны, стёртые в мясо руки с ошмётками кожи – щипало, как от кислоты, боль, набегающая на глаза кровь, тошнота, боль, одиночество, запах гари, сгущающаяся темнота и боль. И одиночество. Почему, почему никого вокруг?! Боже, почему?! Почему?!
Когда в ладонь впилось бутылочное стекло, она почувствовала. Собралась с силами и встала, цепляясь за ограждение. Мерзкая стекляшка отвалилась и пропала. Где-то внизу, где глаза разбирали темноту. Это было далеко, потому ничего не видно. Перед глазами шаталось и мелькало, сзади трещало пламя, близко. Если бы уже не была обезвожена, вырвало бы снова, пришлось сесть и передохнуть. Перед глазами плыло, назад старалась не смотреть. Едва ли смогла бы. Сознание отказывало. Еле поднялась.
Путь был бесконечен.
Глаза постоянно видели серый шершавый асфальт. Дорога плыла то влево, то вправо. Мозг отказывался направлять ноги. Они словно увязали. Асфальт не кончался. Время как будто остановилось. Капли перестали падать на землю, ей богу, это не дождь закончился, капли застряли где-то наверху, в пяти метрах над головой, а внизу влага разошлась по воздуху, насытив его сыростью. Идти по нему было тяжело, как сквозь воду. Он стал плотен, он сопротивлялся. По дороге домой не встретилось ни одного человека, не проехал ни один автомобиль, велосипед, мотоцикл, автобус, троллейбус, не пролетел ни самолёт, ни птица, не пробежала ни собака, ни кошка, ни крыса, ни таракан. Путь запомнился урывками. Ограда парка, потом сразу парковка и вот уже серый массив спящего дома.
Звёзд не было на небе, только под конец пути вышла на вид заторможенная сонная луна.
В лунном свете со второй попытки набрала номер квартиры, размазывая по кнопкам бурую густеющую кровь.
– Кто! – недовольно рявкнул сонный голос.
Губы спеклись, их было трудно открыть, когда удалось, на язык попала кровь. Связь пропала.
Сглотнула больным горлом. Снова набрала номер. Легли, не дождавшись её? Не стали выяснять, где она? Не попытались выяснить, не она ли звонит в дверь?
Пальцы едва слушались. Глаз видел нечётко.
– Два часа ночи! Прекратите звонить сюда! Оставьте нас в покое! – трубка домофона снова щёлкнула по рычагу.
Задыхаясь от негодования – попробовали бы ободранными, обожжёнными, негнущимися пальцами попасть в кнопки домофона – снова набрала номер.
– Сколько можно!
– Это Пол…ина, – ломким неродным голосом наконец сказала она.
– Полина дома! Я сейчас милицию вызову…
– Скорую… – еле слышно попросила Полина, не в силах спрашивать, какая ещё Полина сейчас дома.
Кажется, сознание снова оставило её. Будто сквозь вату доносились испуганные голоса, назойливая резкая сирена. Она замычала, когда что-то грубо коснулось её и бросило на неудобное и холодное.
– Она сказала, её зовут Полина, – сказали где-то вдалеке.
Проволочки дали о себе знать. Полина осознала себя в момент перед потерей сознания в исковерканном теле. Ушло основное сознание. Колени и подбородок перевесили, упала лицом вперёд. Хрупкое второе сознание не имело власти над телом, зато проволочный каркас поднатужился. Вдруг увидела свои руки в глубоких порезах, из ран щедро сочилась кровь. Знакомое место. Она была не способна это сделать, но ей руководила чужая сила – и она оторвала голову от земли, повернув её туда, где дымился чёртов метеорит. Без страха и боли прислонившись к раскалённому камню, стояла высокая фигура в чёрном, с головой в глубоком капюшоне, не оставляющем шансов разглядеть лицо.
Удар. Теперь какой-то иной, словно с разбегу головой в стену. И будто одного раза мало. Ещё удар. Ещё удар.
«Хватит!» – взмолилась Полина.
Проволока неохотно перестала. Снова темно. Что-то проступает во мраке, с огромным трудом. Стол. Стопка листов, исписанных мелким почерком. Марионеточный каркас алчно зависает над расплывающимся контуром ежедневника. Что там?
Страница открыта на тридцать первом августа. Страница пуста. Чужая воля дёргает к стопке исписанной бумаги. Какие-то ученические записи, то ли физика, то ли химия. Полина испытывает чужое разочарование. Смазанная комната неприятная и старая. Каркас заставляет осматривать её, и ничего не привлекает внимания.
Темнота. Полина хлопала глазами, пытаясь вернуть зрение. Голова гудела, как чумная, даже зубы заныли, все одномоментно… Слабость накатила, до мути. Из открытых губ полилась мутная слюна. Вот почему не кормили.
Кто-то, скорее всего оставшийся за спиной Цжуанг, подобрал бегущую слюну чистой тряпицей. С глазами было так скверно, что никого не разобрать, зато материальные объекты ощущались шершаво и выпукло: плетение тряпицы, запах чистой ткани, шероховатость и заскорузлость бинтов, запах медикаментов…
– Это действительно был он, – Тимур как будто был разочарован.
Все молчали. Потом не выдержал светловолосый красавец:
– И что теперь?
– Надо поговорить.
Затопали прочь подошвы.
– Поправляйся! – уже от дверей пожелал добрый блондин.
Остальные не попрощались. Полина поняла, что больше не представляет интереса.
Она дышала через рот, затрудняясь соображать сквозь мигрень. Цжуанг был рядом. Слюна ещё раз выливалась изо рта, каким-то плотным пузырём, опадающим через несколько секунд. Глаза едва что-то разбирали, зато болезненно реагировали на свет. Каталку повезли, и каждый поворот колёс отдавался в теле болью. А потом что-то изменилось. Полина уснула.
Июнь, 24
Лиза любила, чтобы её звали Лисой. Лиза – распространённое имя, человечье имя, данное людьми, с которыми Лиса старалась дел сверх необходимости получения средств от родителей не иметь.
Одета она была вполне привычно. Серые джинсы и полосатая футболка с прищипленными для нарядности рукавчиками. Из новых бордовых кед торчали кокетливо подвёрнутые белые носочки. Футболка с поперечными зелёно-сиреневыми полосками делала её долговязой. На голове темноволосой, но веснушчатой девчонки были накручены две пушистые шишечки. С переносицы на щёки тянулась краснота от пребывания на солнце. Из мочки одного маленького уха свисал носатый полумесяц, из другого – серебристая пентаграмма. Чувствительная кожа успела прихватиться и на запястьях и даже на внутренней поверхности предплечий.
– Мне восемнадцать, – представившись, для начала предупредила она, стараясь произвести впечатление.
Люди не представляют как их выручает возможность кивать. Не знаешь, как отвечать – кивни, и от тебя отстанут.
Мне пришлось неловко промолчать.
Лиса кивнула сама, демонстрируя недюжинную проницательность.
– Несовершеннолетние не имеют права находиться в городе без законных представителей. Твои родственные связи не установлены, возраст определили как 16 лет, поэтому…
– Как определили? – спохватилась я.
Лиса поморщила готовый облупиться нос. Кажется, не дать ответ ей было обидно.
– По костям как-то, – сдалась она.
Подробности не вспомнились. Гадай теперь, съели ли они птичку и разложили пасьянс на её косточках, либо проверили степень сращения костей моего черепа. Лиса не придавала таким мелочам значения.
– Вставай и пойдём, – бодро распорядилась Лиса. – Посвящу тебя немного. В самое необходимое.
Полина не сдвинулась на кровати.
– Понравилось во дворце? – по своему восприняла Лиса.
– Я не хожу, – прямо сообщила Полина.
Лиса задумалась.
– Тебе не сказали?
– Я не спрашивала, – она легкомысленно отмахнулась покрасневшей под солнцем рукой. Девушка подняла указательный палец в жесте похожем на просьбу подождать и куда-то быстро ушла. Полина вздохнула, начиная беспокоиться. Полная бодрости Лиса напоминала студентов-практикантов из больницы.
Лиса вернулась что-то катя. Колёсики елозили по полу, переворачиваясь и теряя направление. Полина, поднапрягшись, уловила краем глаза закруглённую спинку офисного кресла.
«Сказать ей, что я не сижу?»
– Как там… – забормотала девица, вспоминая что-то. – На вес до шестидесяти… – она смерила Полину взглядом, – да, точно. До шестидесяти…
Полина обнаружила себя не там, где лежала. Лиса успела поймать её за ногу, пока Полина не восплыла под потолок.
– Что это было? – выдохнула Полина, пока Лиса прилаживала её к креслу.
– Заклинание временной отмены веса, – Лиса хмыкнула довольно. – Поди не слышала о таком.
Полина неаккуратно покачала головой. Но ничего не случилось. Мазь Цжуанга действовала. Полину посетила новая мысль.
– Насколько временной?
– Уже должно было пройти, – растеряла довольство Лиса. – Ничего, – она не унывала, – я тебя привяжу. Пройдёт когда-нибудь.
Полина не стала переживать. Поверить, что после всех напастей её жизнь закончится полётом не удавалось.
– Мне сказали, – Лиса ползала на корточках, приклеивая Полину скотчем к подлокотникам и, на всякий случай, к основанию, – что тебя нужно ввести в курс, как новенькую. Ты из людей?
Сначала вопрос показался Полине странным, но потом она честно ответила:
– Не знаю. А мы не из людей?
– Ну… из людей, наверно, – неохотно допустила Лиса. – Это ж вопрос из полушарлатанской сферы исследований… я не в том смысле – ты из непосвящённых?
– Не знаю. У меня проблемы с памятью.
– Ну, – Лиса шумно выдохнула, раздув щёки, – тебя сильно шокировало, что вокруг тебя маги?
– Кажется, нет, – покопавшись в себе, произнесла Полина.
– Ну тогда ты из посвящённых. Некоторые вещи нельзя забыть. Как кататься на велосипеде или там как жарить яичницу. Вот ты, например, что ты точно помнишь?
Полина молчала. Открыла рот… снова молчала.
– Не помню, – в конце концов смогла сказать она.
– Значит, как новенькую, – заранее утомлённо выдохнула Лиса, выталкивая кресло в проход.
Домина производил давящее впечатление, с одной стороны нагромождением дорогого хлама – как ещё назвать грозди запылённых голов на стенах, с другой – большой схожестью интерьеров с фарфоровой посудой. Полине казалось, что вот-вот хозяйка-великанша снимет крышку, заметит неряшливые тёмные комки чучел, сморщит громадный нос и плеснёт сверху кипятка. Побултыхает для верности. Потоки кипятка в воображении рисовались ярко, Полина носом чувствовала жар от него, даже горьковатую пыль от чучел перебивало.
А потом ноздри резанул сильный запах цветущих растений, настолько отличный от запахов медицинских препаратов и застиранных бинтов, что ударял в голову. Цвёл люпин, перемешанный с белой элегантной наперстянкой, окаймлённый бордюром из миниатюрных роз. От неожиданности девушка стала поворачивать голову – они были в саду. Нет, в сквере. Или в парке? Что-то должно было быть вокруг такого большого дома, не сразу другие дома впритирку.
Полина попыталась представить себе улицу, по которой подряд шли бы такие хоромины, но воображение отказало на почтовых ящиках, и окружающий мир оказался достаточно разнообразен, чтобы дать воображению выходной. Обернуться она не могла, так что смотрела вперёд.
В обозримом пространстве расходилась светлая площадь, симметрично и продуманно утыканная геометричными вставками клумб. Садовник придерживался принципа размещать на большом нежном и светлом фоне немного акцентных ярких пятнышек. Более всего ему удались белые круглые клумбы с кровяной каплей красной розы, смещённой на передний план, как символический предводитель цветочного братства. Были бледно-зелёные, какие-то потусторонние и тоже красивые клумбы, были приглушённо сиреневые и голубые. Деревьев было немного. Они росли на отдалении в маленьких чёрных кружках оставленной для них почвы. Остальное пространство от лестницы и до следующих домов было усыпано почти белым, чуть отблёскивающим от солнца песком. Песчинки замерли на своих местах, за пять минут, что Полина созерцала площадь, ни одна не сдвинулась с места от ветра, ощутимо дующего откуда-то справа, ни одна не увязалась за ногой пешехода, которых на улице хватало. Одеты они были как все, как все куда-то спешили, бросали привычные взгляды на хоромы за её спиной, не удивлялись мумии на офисном кресле – или не различали ничего особенного с расстояния. Прохожие двигались за линией клумб, желающих заступить черту не находилось.
Полина поёжилась. Лиса подумала, что она сваливается с кресла и где-то больно ухватилась за бинт у шеи. Под бинтами сыто чавкнуло – Чжуанговы примочки причмокивали при всяком движении. Звуки порой исходили совершенно неприличные. Девушка поморщилась. Заскорузлый бинт отлип от носа. Снаружи не видно, бинты стояли как качественное папье-маше. Полине не хотелось возвращать нос на место, там что-то царапалось, и она подозревала, что её же собственная старая кожа.
Было тепло, но Полина жалела, что Лиса не догадалась её чем-нибудь накрыть. Если не брать в расчёт бинты, она была голая, от неё пахло и не одними только лекарствами, да и прохлада ощущалась после стольки дней взаперти, и солнце заставляло плясать в глазах чёрно-белые пятна.
– Дааа, – протянула Лиса, – вот оно какое наше лето.
Лето было вполне достойно внимания, но лето Полина помнила. Хотелось взглянуть на забытое, а может никогда не виденное.
– Где мы?
– Это Китеж, – с готовностью отозвалась сопровождающая. – Второй по значимости город магов.
– А сколько их всего?
Лиса почему-то замялась.
– Ну два, – неохотно буркнула она.
– А первый какой?
– Эскамерун, считается как столица. В основном потому, что там Маг бывает чаще.
– Кто?
– Ну даёшь, – фыркнула Лиса будто забыла про потерю памяти. – Он же с тобой говорил!
– Тот, в чёрном весь, – сделала вывод Полина.
Лиса задумалась.
– Да, – подтвердила она где-то за спиной, – обычно он в чёрном… Вспомнила что-нибудь?
– Нет. Общие вещи помню, конкретного – ничего. Поверни меня.
Полина хотела посмотреть на здание, из которого они только что вышли. Лиса услужливо её повернула, но толку от того было мало. Полина не могла задрать голову, повязка на затылке мешала, и никто не мог – здание было слишком высоким. Полина смогла увидеть только, что оно белое от фундамента и до… ну и выше скорее всего тоже. Резная двустворчатая дверь из некрашенного белого от природы дерева была приоткрыта, словно бы приглашая всех внутрь, но отчего-то никто не подкупался.
Лиса покряхтев и скрепя сердце приступила к спуску Полины на кресле с лестницы. Полина, а может быть, и Лиса по-новому осознали угрозу спустить с лестницы. На помощь никто не торопился, Лиса никого не могла или не решалась звать, так что ей пришлось повторить свои особенные слова. На сей раз сработало типично, кресло встало на почву твёрдо, когда от него потребовалось.
– А меня можешь научить? – робея, спросила Полина, вспоминая что сопровождающая не только владеет своей памятью, но ещё и почти на два года старше.
Лиса обидно пренебрежительно фыркнула:
– Тебя никто не сможет научить!
Колёса зашуршали по поблёскивающему песку, и здание наконец предстало перед глазами целиком. Стены из белого камня в десяти метрах от земли вспенивались белыми куполами, такими же белыми и каменными, симметрично расходясь в стороны и истончаясь кверху. Купола были украшены золотыми звёздами, похожими на морских ежей, с множеством тонких лучей разной длины. На них попадало солнце, от блеска резало глаза, Полина отвела взгляд на белую каменную дорожку. После обидного тона Лисы дворец произвёл на неё небольшое впечатление. Конечно, и так понятно было, что дорогой и здоровый.
– Ты не из наших, – присовокупила Лиса со снисхождением.
– А из каких?
– Ну из них, адептов, – небрежно пояснила девушка.
– Чего? – Полине не нравилось, что приходится вытягивать каждое слово.
– Ты серьёзно что ли? И это не помнишь?
– Шучу, наверное, – буркнула Полина.
– Нет, ну серьёзно? Не помнишь? – в голосе толкающей кресло Лисы проступили нотки веселья, будто кто-то рассказывал ей занятную небылицу. – Ты точно из посвящённых?
– Тебе это лучше должно быть известно, чем мне, – неохотно заметила Полина.
– Ты из адептов, – уверенно повторила Лиса, – ну а посвящённая ли – кто тебя знает, кто посвящал, тот пусть и узнаёт. Среди новых тебя нет, да и новых-то тех было всего ничего…
– Что это значит? – продолжила вытягивать Полина. – То, что я адепт?
– Можешь управлять какими-то стихийными силами. Не так как мы. Мы можем, что угодно, достаточно знать словесную формулу и вложить нужное количество энергии.
Лиса самодовольно замолчала, наслаждаясь величием открытых перед ней перспектив.
– А мы? – вновь вынужденно повторила Полина.
– А вам нет толку от словесных формул и то, что вы делаете ограниченно одной стихией.
– Одной из четырёх? Какая у меня?
– Ну откуда я знаю? – фыркнула Лиса. – Я – маг, а не адепт. Узнаешь у своих.
– Мы к ним едем?
– Ну ты же должна понимать, что они здесь не живут…
– Нет, не понимала, – созналась Полина.
– Они знают про тебя, но им нужно ещё добраться, а словесных формул они не знают, так что это может занять какое-то время…
Кресло скакало на маленьких непослушных колёсиках, упасть было бы немудрено. Магиня держала где-то за шкирку, отчего там ритмично чвакало в ритме чу-чух. Зубы стучали в поддерживаемой бинтами челюсти. У границы сада, невидимой, но странно пшикнувшей по ним, когда они проходили черту, кто-то пожелал им доброго дня, склонив голову в поклоне. За Полину с интересом зацепился блеснувший за очками насмешливый глаз. Изменчивое лицо неуловимо преобразилось. Полина ойкнула и проводила незнакомца в шляпе взглядом.
– Кто это?
– Кто? – автоматически повторила Лиса, не пропуская вопрос в мысли и не задумываясь над ним. Полина поняла, что та не заметила проскользнувшего мимо мужчину.
Теперь они были на проходной части площади. Обширная площадь опоясывала похожий на гору зефира в золотой посыпке дворец толстым кольцом. По внешней стороне кольца располагались обычные дома этажа в три – тоже каменные и белые, но темнее и куда проще дворца, с флюгерами на коньках сферических крыш, отчего они походили на крупные каменные иглу. Под декоративными крышами тоже предполагались жилые помещения, судя по окошкам в форме закруглённого человеческого ногтя. Дома, по крайней мере, на первой линии от дворца были аккуратны. Отмытые окна блестели на солнце. Здесь пахло морской солью, где-то рядом было море. Воздух обладал богатым ароматом соли, йода, морской зелени и приятной летом прохлады. Полина поёжилась от холода, и рука сопровождающей по-новому, с чваком, прищемила основание шеи.
– Смотри! – вдруг оживлённо с придыханием выдохнула Лиса, указывая на лавку. Руку использовала ту, которой держала Полину, и девушка почувствовала, что начинает неумолимо сползать.
На площади было много людей. Целый город людей. Полина ёжилась на кресле, начиная чувствовать или придумывать неодобрительные, снисходительные и жалостливые взгляды. Люди двигались целеустремлённо, некоторые одетые с лоском, со свёрнутыми в кулаках трубками газет и кожаными портфелями; некоторые более расслабленные и медленные, в повязанных на плечи небрежно свитерах, на случай если с моря потянет, в хлопчатых мягких туфлях, видимо, отдыхающие. Те и другие замедлялись рядом с группой, остановившейся у одной из белых лавок на кованых ногах, чтобы что-то обсудить. Стержнем группы, к которому обращались остальные, если не словом, то взглядом, был молодой мужчина в чёрном. Чёрным был даже галстук, и даже сам взгляд. Проходящие мимо тихо здоровались. Он косился на них хмуро и ничего не говорил. Иногда крохи внимания доставались светловолосому красавцу и величавому рыжеватому господину, блондинке и шатенке улыбались. Прохожие продолжали здороваться и старались пройти как можно ближе к чёрному человеку.
– Вот Маг! – продолжала ликовать Лиса. – Он ведь говорил с тобой?! И как?!
– Больно, – скупо выдала Полина. Взгляда хватило, чтобы мигрень вернулась. Лиса пропустила ответ мимо ушей.
– Здравствуй, Тимур… Вениамин…
Если говорящий того стоил, Маг кивал. Маг кивал нечасто. За ним кивок повторял светловолосый высокий мужчина. Полина внимательно смотрела на него, пользуясь расстоянием. Повезло, что глаза удалось сохранить после всего. Зрение оказалось хорошим. Взгляд не сходил со светловолосого.
– Кто он? – спросила Полина.
Лиса не поняла, пришлось объяснить.
– Повелитель Нечисти, второй из трёх.
Полина не поняла.
– Ну всего есть три типа. Мы – маги. У нас есть Маг. Тимур. Он самый сильный.
– Он… правитель? – подобрала слово Полина.
– Да. Есть необычное зверьё, существа всякие. У них – Повелитель. Вениамин. Он самый сильный из своих. А есть – вы, адепты. У вас должен быть Высший Адепт.
– А кто он?
– В том-то и дело, что неизвестно. Вон, они думают, как его искать…
– Искать? А почему не выбрать?
Лиса всерьёз удивилась.
– Как выбрать? Выбрать нельзя. Нужно найти особого, единственного, самого сильного.
Какая-то субстанция, не исключено, что из медицинских, пристыла в пасти, как блинное тесто к стенкам кастрюли. Полина попыталась сглотнуть, но сглотнуть было нечем. Можно было попросить попить у магини, но даже в более благоприятных условиях это было неудобно. Цжуанг поил через воронку.
– А что, значит, предыдущий… ушёл в отставку?
– Кто предыдущий? – не поняла Лиса.
– Ну, адепт…
Лиса рассмеялась её невежеству.
– Маг, Повелитель и Адепт – навсегда одни.
Полина задумалась.
– Перерождаются?
– Нет! Рождаются раз и живут с этих пор всегда. Осталось всего одного, последнего найти…
– Я думала, они ищут убийцу, – сказала Полина.
– А это он и есть.
Полина не видела свою сопровождающую, та стояла за спиной, но надо было слышать её тон. Лиса не придавала значения или не думала, что говорит. Они ищут убийцу, они ищут Высшего Адепта. Убийцу-правителя. Правителя-убийцу. И ничего их не смущает?
Как говорил вот этот самый, в чёрном, Маг? – с тобой произошёл несчастный случай… Кому-то прощается убийство, кому-то отказано в восстановлении справедливости. Где-то на донышке сознания промелькнула мысль, что происходящее давно знакомо, мимолётное неоформленное воспоминание вызвало сиюминутное разочарование и более длительную по ощущениям грусть. Когда-то в детстве всех нас учили, что добро обязательно побеждает…
Метрах в двадцати за женщиной лет пятидесяти шли, держась за красный канат, дети детсадовского возраста. Ради них мир ещё прогибается, чтобы предстать белей и чище, чем есть. К сожалению, чаще это выражается не в справедливых и честных поступках, а в замалчивании поступков несправедливых и нечестных. Стало грустнее.
По раковинам, зажатым в свободных детских руках, можно было догадаться, откуда идут обутые в сандалии на белые носки ноги. Воспитательница поспешила подвести их поближе. Полосатые маечки, платья в горох, в цветочек, в сердечко, красные, оранжевые, зелёные, синие, футболки с мультяшными героями, песочные шорты, шорты в песке, пластмассовые ведра, лопатки, косички, панамы, бейсболки, шляпки, бантики… В глазах мельтешило. Полина пыталась выудить из-под замка своей памяти нечто схожее, яркое, детское, но его там будто бы никогда не было…
Тем временем чуть запыхавшаяся женщина вымолвила, растягивая алые напомаженные губы в улыбке:
– Здравствуйте, Тимур… Вениамин…
С рыжеватым не поздоровалась, только неуверенно кивнула, но было заметно, что его самолюбию до неосведомлённости воспитательницы дела нет.
– Дети!
Дети нестройным хором протянули что-то похожее на «здравствуйте». Поздоровались они ещё полуосознанно, воспитательница сказала, они и отбрыкались на автомате, чтобы значительная воспитательная константа их небольшого мира утихомирилась, поздоровались, ещё не успев сообразить, кто перед ними. Но тут их накрыло личностью Мага, и они замерли. Взрослые, начиная с воспитательницы и заканчивая молодыми целеустремлённо спешащими мужчинами, двигающимися по площади по деловым вопросам, улыбались и умилялись над картиной неприкрытого восхищения. У детей натурально открылись рты – как они восторгались высокой фигурой в чёрном! Ещё маленькие, а уже знают, что такое Маг.
«Мага все знают», – заключила Полина.
Дети стояли очень тихо, не смея двигаться, ляпать милые детские глупости или жаловаться на мелкие неудобства, которые в детстве едва ли не парализуют своей неразрешимостью.
Маг молчал и хмуро созерцал младших из подданных со своей высоты. Он прекратил разговор со спутниками, и по виду его было понятно, что он лишь терпит повышенное внимание и оно ему не угодно. Он был намерен молчать, пока детям не надоест бессмысленно его рассматривать. Но неподдельным мастером бессмысленного рассматривания здесь была воспитательница, закалённая часами утренников и долгого и нечёткого чтения стихов. Из года в год одних и тех же и парадоксально всё менее чётких. Она смотрела на Мага не моргая, с широкой раскрытой улыбкой, как будто поощряя молчаливого ребёнка сказать слова своей роли.
Кого-то другого, не Мага, было бы немного жаль, как человека, на которого все смотрят, а он не знает или не умеет ничего сказать, чтобы считать свою задачу выполненной. Магу было плевать. Это было понятно если не по нему, то по его спутникам, которые сейчас смотрели не на него или ни куда-то в сторону, чтобы не смутить ещё больше, а на воспитательницу, детей и всех окружающих, притом с таким снисхождением, что они все должны были ощутить себя полнейшими дураками. Воспитательница какая-то бронебойная попалась.
Первыми утомились дети. Девочка в ладном и, похоже, недешёвом льняном платьице с белым растительным узором потянулась рукой к штанине Вениамина. Не сдвинувшийся ни на миллиметр за представление Маг одним шагом заступил ей дорогу. Девочка напугано отдёрнула руку и вскинула голову, соображая что за тёмная громада перекрыла ей свет. Детские пальцы не коснулись Вениамина.
Полина с неосознанным интересом наблюдала картину.
Ушли дети со своей воспитательницей, оттаял из напускного оцепенения Маг, Лиса повернула кресло ко дворцу. Кресло – не инвалидная коляска, оно ездит куда хуже, Лиса поняла, что руки уже начали уставать, а ещё ехать назад, подниматься по лестнице, ехать в комнату…
– Какого чёрта ты притащила её сюда?! – горячий злой шёпот заставил Лису подпрыгнуть и вскрикнуть.
Она услышала его, как всю дорогу слушала её Полина – из-за спины.
Вспыхнув, а потом похолодев, Лиса обернулась на Мага. Её лицо заливала густая краска.
– Я… я…
Выражение лица мужчины заставило её умолкнуть. Полина скромно сидела на кресле в сторонке, повёрнутая к ним спиной, чуть вполоборота, и чувствовала себя позабытой.
– Кто тебе позволил? Что тебе было сказано?! – с ненавистью выдыхал Маг. – Тебе что, собаку поручили? Какого чёрта ты её выгуливаешь? Ей нечего здесь делать! Таких, как она, не возят на люди! Не видно? Я спрашиваю, тебе не видно?!
– Мм…
Маг гневно фыркнул в ответ на косноязычие Лисы.
– Увози её отсюда, быстро!
Лиса неслась, не произнося ни слова. Полина только слышала прерывистое дыхание, под конец дороги настолько жаркое, что понятно – плачет. В челюсти постукивали зубы, различимый по пути шелест песка по колёсикам заглушало шумное сопение сквозь воду за спиной.
Контур ограды дворца предупреждающе поголубел, силуэт дворца стал неясным, зыбким, откуда ни возьмись на ходу возник человек в синем кителе с воротником стойкой и золотыми пуговицами.
– По какому вопросу? – строго осведомился мужчина. Лет он был средних, крепкий, с холодным сосредоточенным взглядом. Такой, на какую работу ни поставь, будет цепляться волчьей хваткой.
Лиса растёрла рукой слёзы. После такого кто угодно бы поплыл как маргарин. Кто-то другой.
Мужчина в форме ждал ответа.
– Мне… – Лиса всё-таки всхлипнула, – её в комнату нужно…
Мужчина не стал задавать новый вопрос. С дороги не ушёл.
Лиса начала осознавать, на кого нарвалась. Полина не помнила, как тут всё устроено. Может, она вообще не знала о местных порядках, даже когда была здорова. Но в любом случае, решать проблему было не ей, хотя беспокойство тихонько нарастало – спина ныла в кресле, хотелось лечь, распрямить отвыкший позвоночник. Хотелось пить, есть и ещё больше в туалет. В беспомощности она не уступала малявкам, увиденным на площади. Если не превосходила.
– Меня Цжуанг лечит, – пришла на помощь онемевшей Лисе Полина.
– Ну так и идите к Цжуангу, – не переменившись в лице, посоветовал мужчина, не сводя с них бдящих глаз.
– А я не знаю, где он…
– Это меня не касается, – резонно заметил мужчина.
Лиса нерешительно топталась на месте.
– Ну не с собой же мне её тащить? – жалостливо проныла она, на глазах определённо при таком звуке должны были проступить слёзы. – Её сюда Маг поместил! Она была в маленькой комнатке с цветной росписью! В такой, с высокими потолками! К ней ходил лекарь!
– Ходил, значит, положено было, – поморщившись, снизошёл до комментария охранник. – Значит, у него разрешение имелось.
– У неё тоже разрешение имелось! – воскликнула Лиса.
– Имелось, не значит, что сейчас имеется, – неуступчиво ответил мужчина.
– Ну как вы не понимаете! – беспомощно всплеснула руками девчонка. – Её же больше некуда девать! Она не помнит ничего! Ну, честное слово, она внутри должна быть… я её утром забрала, где-то в одиннадцать…
Охранник встрепенулся. Лиса с воодушевлением подалась навстречу. Тут взгляд мужчины недобро сощурился, и Лиса опала, прежде чем он заговорил:
– Не было разрешения на выход на одиннадцать. Кто выпустил?
Лиса смешалась. Полине и в голову не приходило, что они переступали какое-то правило, покидая дворец, теперь слушала удивлённо. Магиня и не могла толком сказать, с чьего попустительства набедокурила.
– Ну поймите же, – взялась за уже спетую строчку она, – я не могу тащить её с собой!.. Вы не знаете… не видите – она же после реанимации! Ей может стать плохо!
Охранник окинул её трезвым холодным взглядом, так и говорящим – раз так, нечего было вывозить за порог без разрешения. Прислушиваясь к своему состоянию, Полина не могла не согласиться. Желание сходить в туалет заставило отключиться голод и жажду. Только тягучая боль в спине продолжала докучать – короткие тупые иглы, расширяющиеся и давящие всё большей площадью. Начавшись с шильного диаметра, теперь они ощущались как толстые вязальные спицы. В некоторых частях спина была сведена неподвижностью. В лежачем положении неудобство переносилось как-то проще, не так тянул небольшой в общем-то вес…
– Мне что, здесь её бросить? – в отчаянии угрожала Лиса.
– Нет, – не задумываясь, ответил охранник. На лице Лисы проглянула робкая улыбка надежды, кажется, нашлась в рабочем механизме человечность…
– Нет. Увози её отсюда. Не положено тереться у ограды без дела.
Лиса спала с лица, даже в местах загара серея.
– Пфф, – выдохнула она, прикрывая глаза. – Убегу, – вдруг сказала она. – Ведь не оставите её на дороге, завезёте, как миленькие… её Маг сюда определил…
Лиса припустила с места.
– Тыть!.. – успел рявкнуть охранник, сделав выпад с места, но, видно, покидать периметр ему не позволяла инструкция, и преследование, обязанное быстро и бесславно закончиться, не началось.
Мужчина глянул на скорчившуюся на кресле девчонку, на путы держащие её скованные неподвижные руки на подлокотниках, на ноги, забинтованные вместе и примотанные простым, в налипшем по дороге соре скотчем к пластиковому основанию кресла. Понял, что она испытывает огромное неудобство, что не имеет контроля над собственным телом. И ушёл.
Невидимая ограда чуть потянулась голубым и растворилась в воздушных слоях. Дворец опять предстал перед глазами отчётливо. И далеко. Но для Полины это не имело значения. Она не могла продвинуться и на десять сантиметров. Для неё не существовало близких расстояний. Не могла она даже опрокинуть кресло. Она не чувствовала мышц, которые отвечали за перенос веса. Вес просто лежал на утомившем сидении квёлым мешком картошки.
Очень хотелось в туалет.
Полина униженно жалась от холода. Много думала, и всё не о веселом. По ещё больничной, а значит, одной из самых старых привычек, грызла себя за упаднические мысли, но стоило самую малость осознать себя, своё положение, чтобы вернуться на внутренние круги ада. По крайней мере, мысли немного притупляли ощущения.
«Хорошо, что сейчас лето», – попыталась взбодрить себя Полина и чуть не расплакалась. А в глотке уже всё высохло как в опустошённом колодце, какие слёзы? Неоткуда их черпать.
– Ах! – поражённо воскликнул голос.
Полина вынырнула из сна, осознала, где находится, и постаралась сжаться более плотным комком. Голос был возмущён, и Полина не подозревала в округе другого объекта, грязного и неуместного, как она сама, заслуживающего возмущённого окрика.
Перед креслом на колени в песок рухнула девушка, взметнулся от падения подол сине-белого платья. Полина со стыдом испугалась, что ткань испачкается в луже…
Девушка заглядывала снизу вверх большими глазами с трепещущими чёрными зрачками в чёрной радужке, не накрашенные насыщенного цвета губы тоже подрагивали. Тонкие пальцы сомкнулись на набалдашниках забинтованных кистей Полины.
Поняв, что её жалеют, Полина, не выдержав, заплакала редкими слезами.
Девушка взметнулась на ноги, поворачиваясь к дворцу.
– Да вы люди или звери! – крикнула она в его сторону, продолжая держать пальцы на забинтованной кисти Полины.
Чёрные глаза полыхали гневом, воздух яростно вылетал через ноздри.
– Не бойся, – заговорила она ласково, – дома всё будет хорошо, дома с тобой так никто не поступит… мы прямо сейчас… потерпи…
С этими словами из вышитого бисером мешочка была извлечена пластиковая бутылка без обозначений; по взмаху смуглой руки из горлышка потянулся изворачивающийся столбик прозрачной жидкости. Полина подалась ему навстречу, забывая, что может упасть, но столбик потянулся к прорези рта, а на кресле удержала рука незнакомой девушки-адептки.
– Я – Сафико. Хочешь – зови Сафи – как больше нравится. Учусь на врача, буду тебе помогать, – серьёзно обещала брюнетка, пока Полина приходила в себя, осознавая, что выпила достаточно или больше.
– Мы сейчас проедем немного… на Морской площади Китежа запрещено переноситься… нам нужно попасть в город при Храме Всех Стихий. Он далеко отсюда, но пешком между городами никто давно не ходит, последние желающие в Средние века перевелись… я не лишнее рассказываю? Может, такие вещи ты помнишь?
– Нет, – чуть хрипло ответила Полина. – Всё звучит по-новому… Как тогда перемещаются между городами?
– Между Китежем и Эскамеруном ходят поезда. У магов нашлись средства на такое строительство. Нам эта дорога не подходит. Мы – не маги, а адепты Стихий…
– И у нас денег на такое строительство нет, – предположила Полина.
– Да и смысла в нём нет, – голос Сафико звучал искренне. Она везла кресло, держа одной рукой спинку и перегнувшись к одному из подлокотников, так что на Полину свисали шелковистые, чуть вьющиеся тёмные локоны. – Слишком длинную дорогу строить, слишком много усилий её от непосвящённых прятать. У магов их Железка за пределами города из пространства выпадает и в пределах уже другого возвращается. Куда нам такое? Мы с физическими законами так вольно обращаться не можем, мы к природе ближе – чего она не позволяет, мы того не сделаем.
Сафико покачала головой.
Полина заинтересованно прислушивалась.
– Мы… такие как ты – вообще на магию не способны?
– На заклинания – нет, мы принадлежим к одной из Стихий и с её позволения используем её силу. В отличие от магов нам не нужно копить энергию и носить при себе аккумуляторы и рутеры для силы. Нам только Стихия нужна. Или возможность её проявления, если говорить об Огне. В воде даже мастер не разведёт костра – против природы.
– А моя Стихия, какая? – робко спросила Полина.
Отповедь скрывшейся в неизвестности Лисы отбила у неё уверенность в том, что ответ будет получен, но Сафико ответила сразу:
– Я думаю, Вода, как и у меня… Хотя это Смотрители должны определять, но ты ведь не маленькая девочка и не новичок, так что, можно сказать, я не определяю, а помогаю вспомнить… Смотрители – это самые опытные адепты. С тобой не говорил Маг?
– Говорил.
– Он не адепт, но главнее всех Смотрителей, и Стихию может легко определить. Он не сказал?
– Нет.
Сафико хмыкнула и ненадолго замолчала. Впереди возникла медовая гладь моря. Берег не отличался от площади, такой же белый и ровный.
– Задумалась, – виновато призналась девушка. – На пляже нельзя… сейчас чуть-чуть в сторону возьмём.
Кресло не очень хотело брать в сторону, но Сафико тянула его, пока не добилась своего.
– И как мы перенесёмся без Железки? – любопытно спросила Полина.
К её удивлению Сафико вздохнула:
– Придётся звать мага.
Маг появился на окраине города, за линией иглу-подобных домов с пакетиком каких-то орехов. Сначала будто даже появился звук хруста орехов на зубах, а потом молодой маг во плоти. Полина вспомнила, что хочет есть.
Уже взрослый, но молодой парень носил чёрные джинсы и серую майку, открывающую развитые плечи. Какое-то время он только молчал, грыз орехи из кулька и неприлично разглядывал Сафико, не замечая присутствия Полины.
Сафи терпеливо ждала.
– Двоих сможешь перенести? – наконец спросила она.
– По очереди, – ёмко ответил маг.
– Только чтоб без шуток, – предупредила Сафико. – Нам срочно в Храм, нас Стахий ждёт.
– Оплата? – маг задрал правую бровь.
– Наличными, – Сафико вытащила из сумочки убедительную пачку тысячных купюр.
– Могли договориться натурой, – бессовестно сообщил парень. – Но раз так – десятка за двоих.
– Оплата на месте, – деловито сказала Сафи. То ли не доверяла, то ли так было принято. – Сначала мою подругу.
Парень скомкал опустевший бумажный кулёк, запустил его в урну, к Полине потянулась рука…
В следующий момент Полина увидела перед собой поле. Из земли на полметра поднималась неизвестная ей незрелая культура. А дальше, за вытянутым слева направо полем начиналась стена, навевающая мысли о старинных городах. В Китеже такого ощущения близко не было.
– Спасибо, – поблагодарила Сафико, оказавшись рядом, и стала отсчитывать купюры.
– Может, всё-таки натурой? – парень белозубо улыбнулся.
Полина заметила в нём перемену – кажется, там, у себя, он был порумяней и загорелей.
– Ну или хоть покормить и в баньке попарить? За то, что без шуток…
Он согнулся, упирая руки в колени.
– Пойдём, – вздохнула Сафи через красиво выточенный нос, – покормим…
На полпути через поле маг – его звали Сигур – галантно отнял у Сафи кресло и покатил Полину. Хотя возможно ему самому требовалась поддержка, после переноса он слегка пошатывался.
Сафико не видела в состоянии мага ничего примечательного, и Полина сообразила, что тут дело как раз было в расходе энергии. Перенёс двоих и теперь нуждался в подпитке. И подпитка эта была самая немудрящая – ему нужно было поесть.
По пути маг ни раз и ни два заикнулся о натуральной оплате своего труда, и когда Сафико это вконец надоело, она предложила выдать ему всю стоимость продуктами. Маг заткнулся и стал кисло оглядываться по сторонам. То ли худо ему было, то ли настроение испортилось.
Если издали чувствовался дух старины, то вблизи ограда производила более монументальное впечатление. Она не просто стояла, потому что являлась историческим памятником, она выполняла свою функцию. У ворот несли службу стражники, и Полина оробела, невольно вспоминая недавний опыт.
Однако Сафико перехватила у приподнявшегося и через силу приосанившегося перед двумя ровесниками мага кресло и уверенно юркнула за их спины. Парни стояли сурово, одетые по-простому, можно даже сказать в что не жалко. Оба были крепкие, светло-русые и смотрели перед собой прямыми серьёзными взглядами. Промелькивал вопрос – по какой причине они так небрежно одеты? И напрашивался ответ – выпади им шанс поработать, одежду будет легче выкинуть, чем отстирать.
Сафико полуобернулась на бледного замершего на той стороне мага.
– Он выдохся. Надо его покормить, помог всё-таки.
– Пускай в Берлогу идёт, – склонил голову один из русых. Голову склонил, каким-то образом выражая Сафико внимание, но глаз от наблюдаемого не отвёл ни на секунду.
Маг стоял гордо вытянувшись, но был бледен и дышал тяжеловато.
– Ни о каких берлогах речи не было! – неожиданно для Полины взбунтовался он. – Обещали покормить – ведите в Храм!
– Ишь какой, – не впечатлился русый. – Тебе поесть надо? Так ешь. В Берлоге еда с Храмового стола. Кастрюля под полотенцем, возьмёшь, так и быть, сколько хочешь. Правда, погреть не сможешь, раз выдохся.
Маг перегнулся чуть в сторону, пытаясь заглянуть через плечо русого на остановившуюся невдалеке Сафико с Полиной.
– Я ведь сделал по-доброму, как ты просила, – почти жалобно протянул он. – Чего издеваешься?
– Нечего было всю дорогу намёки сомнительные делать! – незамедлительно напомнила Сафико. Потом вздохнула: – Ладно, пустите его… он ведь будет прилично себя вести?
Начавшись утверждением, интонация Сафико перешла в строгий вопрос.
Маг уже собирался ответить утвердительно, хоть и был насуплен, но русый перебил его:
– Будет. Куда он денется.
И прозвучали его слова весомо и многообещающе. Сигур и Полина оба начали подозревать, что за стенами тоже ходит стража, и она будет внимательно следить за приличностью поведения мага.
За спинами русых Сигур взбодрился, будто уже восстановил силы. Он не видел, как один из сторожей беззвучно повернулся в их сторону, и не чувствовал сверлящего лопатки взгляда. Полина чувствовала. Но она знала, что профессиональный взгляд сверлит не её спину, поэтому была спокойна.
За оградой шла прослойка зелени, Полина не смогла определиться для себя декоративная она или хозяйственная, потому что территория в пару десятков метров вперёд и ещё бог знает сколько влево и вправо одновременно походила и на сквер и на сад, и на цветник и на грядку. Похоже, основной целью было разграничить стену и первый ряд четырёхэтажных, вытянутых параллельно стене домов, чтобы в их окна попадал свет. Дома были хорошенькие, цвета имбирного пряника. Окна в них были не очень большие, некоторые старые и помутневшие, в таких часто висели старомодные белые занавеси, типа тех что вешают в поездах, но бывали и окна новые, современные, будто пластиковые с серой обводкой, и такие фасады производили впечатление, что построен дом совсем недавно, хотя это скорее всего было не так.
Сафико и Сигур везли Полину минут двадцать сквозь плотно застроенный город. Маг не удивлялся, зато Полина только и смотрела по сторонам, будто пытаясь захватить побольше мелочей и подробностей в опустевшую память. Глаза её были распахнуты, и тот кто посмотрел бы на неё и знал бы о её переживаниях и мыслях, понял бы, что опасения насчёт глаз были обоснованы. Когда Полина лежала без возможности движения и радовалась, что знает, что жива, потому что глаза видят, когда она сидела на кресле совсем недавно, и Лиса держала её за бинты у шеи, как держат котёнка за шкирку, она не знала, что глаза её всё-таки тоже подверглись удару, но по какой-то причине перенесли его. Ну а сетчатка человека, с чьими глазами всё абсолютно в порядке, так не выглядит. Полине ещё предстояло это обнаружить, когда она, как любая девушка, будет выяснять, что с ней не так перед зеркалом.
За четырёхэтажными домами город опустился ступенькой до трёх этажей цвета песчаника, и трое шли ещё десять минут. Раньше Полина определяла присутствие других людей по звукам и силуэтам, промелькивающим в стороне, теперь люди попадались навстречу.
– Здравствуйте, – здоровался каждый из них, и если имелся, приподнимали головной убор.
Сафико дружелюбно отвечала им улыбкой, будто всех знала. Через какое-то время Полина тоже тихонько здоровалась, сначала так, что мало кто слышал, а потом, когда проходящий мимо молодой мужчина кивнул не только Сафико, но и ей, уже смелее. Маг высокомерно молчал.
Город шагнул снова и сильно оживился. Дома пошли компактные, на одну семью, белого, обожжённого цвета, с выкрашенными в белый деревянными дверями и медными ручками. Полина сообразила, что это самая старая часть города. А потом увидела Храм.
Сердце перестало помещаться в сдавленной бинтами грудной клетке, застучало сильно и больно. Так бывает с теми, кто безнадёжно потерял ценность, а потом, вопреки всему, нашёл. Такой ценностью может быть дом, давно покинутый и утраченный.
Полина тихо выдохнула через приоткрытые губы, обретая заново возможность дышать.
Первым она увидела каменный мост, поднимающийся от площади надёжной и твёрдой перемычкой над пустотой. Там, под ним, вились облака. Храм Стихий был подавляюще грандиозен. В него можно было поселить весь город, вытянувшийся у его основания на юг. И такую громадину установили на какую-то вершину? Серая структура с закруглёнными углами, главный средний купол заключали в квадрат четыре башни, значительно превышающие его в высоту. Они символизировали четыре Стихии и четыре стороны Света. Полина отчего-то знала, что слева запад, справа – восток. Слева мост Огня и по нему лучше не ходить тому, кто не принадлежит Огню, а справа мост Воды, по нему в Храм втекает вода, хотя он и расположен несколько выше относительно другого края.
Сафико улыбнулась на удивлённый взгляд, считая за должное, что Храм производит неизгладимое впечатление. Он производил. Полина взволновано дышала и жадно рассматривала всё, до чего дотягивался взгляд.
Девушка-адепт перестала улыбаться, вместо этого закусила губу и приготовилась закатывать кресло на чуть выгибающийся, укреплённый у оснований мост.
Сигур фыркнул и отстранил её. Он поистратился, но непохоже чтобы умирал от слабости. Если в руках не осталось силы магической, осталась мужская. Кресло пошло медленно, чуть елозя на неровностях, но относительно ровно, а потом веселей поскакало под уклон. Тут маг его то ли не видел смысла, то ли не имел возможности придерживать. Полина разобралась со скачущими перед глазами кругами и уставила сконцентрированный взгляд на встречающих.
Их было двое. Они стояли у входных двустворчатых врат из тёмного материала сходного с деревом, по которым становилось ясно, что Храм – крепость. Площадка от моста до них не была особенно большой, но глядя на их улыбки, способные означать всё что угодно, Полине она представлялась непреодолимой. Сколько ни иди, двое стариков будут всё так же глядеть со спокойной улыбкой сверху вниз.
Старики были глубокими, с однотонными лицами в бороздах на щеках и лбах, с поредевшими белыми бровями и одинаковым выражением глаз. У того, что стоял к ним ближе, глаза были голубыми, с молодой насыщенностью цвета, другой стоял на пороге и держал много работавшей рукой тяжёлую створку. Он был загорел до цвета коры и в его волосах ещё была темнота. Хоть на квадратном лице держалась улыбка, становилось ясно, что человек суровый. А ещё хоть он и стоял на возвышенности, первый превосходил его ростом. Коротко стриженный и худой, седой как лунь, в профиль или со спины он мог сойти за сутулого светловолосого парня. Одеты они были в одно и то же, иссера голубое одеяние, подвязывавшееся у пояса и покрывающее от шеи до земли. Но и такая обезличивающая простая одежда сидела на них по-разному, на седом навевая на мысли о римских патрициях, а на коренастом – о рабочей робе.
Полина безрадостно провела аналогию между Сафико, её сине-белым платьем и собой. Если на Сафико это красивое платье сидело как на молодой девушке, то на ней бы оно село как на корову седло. И тут дело не в весе. Полина знала, что весит немного, в конце концов две девушки вполне справлялись с её перевозкой на непредназначенном для того средстве передвижения.
– Здравствуй, Полина, – персонально поздоровался седой молодым голосом. Голубые глаза мягко коснулись места, где из бинтов блестели её глаза, и сместились на мага, едва не заморозив его суровой пристальностью.
Сигур шмыгнул. Какие бы чувства он не испытывал, удивлён холодностью приёма он не был. Если перед сторожами-ровесниками он ещё мог что-то из себя строить, то здесь молча потупил взгляд. Явно был недоволен, что вынужден так себя вести, но и обнаглеть опять не мог себе позволить, виновата ли в том предполагаемая стража или само присутствие стариков.
– Сафико, скажи Маше, чтобы подала обед.
Девушка бодро, чуть не вприпрыжку поспешила в Храм, впервые, не считая переноса, оставляя Полину.
– Завози девочку, – распорядился старик Сигуром.
Тот не посмел сказать слова поперёк, и видно, что старик был уверен, что не услышит поперечного слова. Он медленно повернулся и зашёл в тень первым. Второй старик продолжал придерживать створку.
Когда магу пришлось напрячься, чтобы перекатить кресло через приподнятый порог, Полина впилась взглядом в большую грубую руку цветом едва не сливающуюся с тёмно-коричневой дверью. Старик в самом деле удерживал эту тяжесть одной рукой, хотя дверь похоже ставили с расчётом на таран, и чтобы открыть такую, требовалось двое молодых мужчин вроде русых у стены.
Оставалось только с жалостью посмотреть на напряжённого мага, воюющего с её «меньше шестидесяти» плюс кресло. Он пару раз глянул из-под бровей на созерцающего его сверху вниз старика, но попросить его о помощи было бы унизительно и не такому гордецу, к тому же понятно, что старик пожмёт плечами и скажет ему: «Хорошо. А ты тогда подержи дверь».
В полутёмном зале стоял большой вытянутый стол, озаглавленный троном со вставками в спинке, выглядевшими от входа, как витражное стекло. Сафико шла откуда-то из более густой темноты слева, светлым силуэтом в полумраке. Маг замедлился и остановился. Чего-то рвался в Храм, а смотрел только на девушку.
«По дороге в Храм на неё можно было смотреть дольше», – рассудила Полина.
– Я договорилась с Машенькой, – ласково сказала Сафико. – Она готова расплатиться натурой.
Сигур смешался. С одной стороны, понятно, что его конкретно интересовало, с другой стороны, для многих молодых мужчин первостепенен процесс, а Сафико несомненно была девушкой приличной, значит процесс в лучшем случае откладывался, а в худшем был невоплотим.
Машенька вышла из кухни с подносом.
Сигур скис рассматривая маленькую полненькую хмурую повариху со сбитыми на лбу неодобрительно тонкими бровками и ярко-неодобрительным взглядом.
– Вот тебе натура, – пробасила она, впихивая ему поднос и чудом не выплёскивая при этом суп из тарелки.
– Пока-пока! – лукаво помахала Сафико, берясь за спинку кресла и уверенно направляя его в темноту.
Повариха сцепила белые, обнажённые по локоть руки на сужении между грудью и животом и осталась бдительно следить за магом, которого здесь не любили, кажется, не по личным, а общим мотивам, как магов вообще.
Выкатив Полину на продуваемую всеми ветрами галерею-перемычку с башней Воды, Сафико не сдерживаясь рассмеялась, Полина тоже заулыбалась в бинты. Хотя маг был симпатичен. Гордец, но у человека должен быть недостаток, идеальные – невыносимы.
На полпути нагнал тяжеловесный шаг.
– А… – полуобернулась Сафико, узнавая, – Андрей.
– Меня Стахий прислал, – парень деловито отнял у Сафико кресло и вручил ей что-то, пахнущее супом. У Полины пробурчало в животе.
– Ну, мы долго будем копаться… – сообщила Сафико. Помощники в её планы больше не входили, поскольку она справедливо полагала, что порой на помощников тоже приходится тратить время.
– Ничего, – упрямо заявил парень, быстро катя кресло, держась за спинку бойцовскими руками со сбитыми костяшками.
Полина его толком не видела, только в энергичной походке над ней то и дело нависала тень и ощущение большего по размеру человека рядом. Когда же можно будет видеть всё вокруг?
Сафико опередила их, открывая дверь. Потом был сделан поворот направо, к ещё одной двери, снова предупредительно открытой девушкой. Андрей вывез Полину ближе к середине, сказал, что будет снаружи, и вышел.
Сафико подула на суп и как прежде воду вытянула Полине жгут густой жёлтой жидкости. Полина проглатывала её жадничая и немного обжигаясь. Хорошо, что Сафико не отреагировала на шантаж голодного живота, начавшего петь рулады на середине галереи – есть хотелось так, что уже не беспокоило обожжённое нёбо. Но ведь скоро забеспокоит. Всё равно что новая проблема в обмен на старую. К тому же есть захочется раньше, чем оно пройдёт, и уже не захочется есть, потому что больно.
Тарелка опустела. Сафико занялась подготовительными делами, копалась в каком-то шкафчике, выбирая флаконы.
Полина успокоено вздохнула и осмотрелась внимательней. Ванная. Два резервуара, пока не наполненные водой. Тело уже мечтало о воде, но было боязно. Мысли сбились на другой волнительный предмет. Не могла вспомнить, как выглядит. Мимоходом взглянула в зеркало, висящее над глубокой белой каменной чашей раковины. Из единственного незабинтованного места нервно посмотрели бледно-серые глаза, будто кто-то помыл кисть в стакане чистой воды. Какое-нибудь расслоение сетчатки или что там ещё бывает…
Полина занервничала. Вдруг зрение откажет?
В то же мгновение картинка стала мутной. Полина запаниковала, и только потом до неё дошло, что это всего лишь слёзы.
Сафи незаметно переоделась из своего платья во что-то похожее на укороченное одеяние старцев, собрала резинкой в пышный подвёрнутый хвост тёмные волнистые волосы.
Полина вздохнула, глядя на неё. Сафико подкатила её по гладкому, шлифованному полу и предложила выбрать из двух овальных углублений в каменном полу. Одно можно было назвать бассейном, другое больше походило на ванну. Полина выбрала маленькое.
Адепт плавно повела рукой, и ванная наполнилась тёплой водой. Осталось спустить туда Полину.
– Андрей! – вынужденно крикнула Сафико, признавая свою беспомощность.
Парень возник по первому зову, Полина впервые увидела его. Он тоже был светло-русый, может, уступал сторожам у стены в росте, но не в ширине плеч, с простым, не то чтобы красивым, но мужественным лицом.
Он легко переместил Полину в ванну и прямой наводкой направился к каменной раковине мыть руки. Поступки громче слов. Полине было неловко. Сафико это чувствовала, но не запрещать же Андрею мыть руки? Тем более это действительно требовалось сделать.
– Полежи, пока бинты не размокнут, – скрадывая неловкость заговорила Сафи. – Ты, наверное, уже устала…
– Я вроде спала, – припомнила Полина. – Хотя не уверена.
Сафико вздохнула.
– Не знаю, как ты это пережила… но раз пережила, значит, силы в тебе есть, и должна была пережить…
Андрей покосился на них через плечо.
– Ты не помнишь его? – впервые напрямую обратился он к Полине.
Девчонка поняла, о ком он.
– Я помню больницу, а до этого воспоминаний нет… Правда, главный маг заставил меня вспомнить кое-что, но я всё равно что фильм посмотрела, у меня нет ощущения, что я это помню, хотя боль ощущалась очень по-настоящему…
У адептов вытянулись лица.
– Он в душу тебе заглядывал?! – первым воскликнул Андрей. – Да ты же чуть живая! Маг так поступил?!
– А что могло случиться? – чувствуя, что что-то не так, насторожилась Полина.
– Умереть ты могла! – прежде чем Сафи смягчила бы удар выдал Андрей. – Совсем! С концами! Даже души бы от тебя не осталось!
Полина сглотнула, а он продолжил:
– …Здоровые не выдерживают! Все знают, как Маг наказал мага по кличке Эфенди… Маги, конечно, наглые, и тот был наглец каких поискать, его должны были судить за дела, которые он наворотил, а он заявил Магу, что тому и десятой доли ему не пришить и не выкопать… тогда система ещё была старая… и что он уже через пару недель будет ходить чистенький перед законом перед Эскамерунским дворцом в обнимку с тремя потас… девушками!..
Сафико успевала только неодобрительно морщиться на его пылкую и громкую речь, любое её слово заглушалось, Андрей, казалось, не замечает, что она пытается его остановить, чтобы передать информацию усваиваемыми дозами.
Полина лежала в тёплой воде в покрытой чёрным чаше ванны, распахнув глаза.
– …он поймал его за затылок, вперился в глаза и пил из него сведения, пока Эфенди не посерел и не завалился на колени, а когда Маг отпустил, упал совсем. Впал в кому, пролежал четыре дня без сознания и умер!
Полина потрясённо молчала.
– Что же… – хрипловато проговорила она, – вы хотите сказать, что ему было всё равно выживу я или нет, лишь бы получить информацию?
Андрей смущённо замолчал, с неловкостью глянул на опустившую глаза Сафико и всё-таки заговорил опять напрямую, что было, похоже, в его характере:
– У магов вечно цель оправдывает средства. А он у них главный. Значит, цели больше и средства серьёзнее.
Полина понурила голову, ни о чём особенно не думая. Мыслей никаких не было, было просто грустно и жалко себя. И опять проступило ощущение, что где-то есть место, к которому она раньше стремилась, когда помнила, что-то родное, что-то как мама, если не мама сама по себе. Там бы её пожалели, даже если бы она была виновата. Но Полина не чувствовала за собой вины, оттого чувство было острым.
– Так что ты вспомнила? – спросил о главном Андрей.
– Ничего из прежней жизни, пустота какая-то, – равнодушно произнесла Полина. – А этот человек, которого все ищут – его ваш Маг узнал – стоял там, пока я корчилась. Наблюдал, что сделал.
– Он – не человек, а Маг – не наш, – мягко, но твёрдо исправил Андрей. – Я к Стахию, расскажу, что творит Маг…
Июнь, 24
Ясно и душно, но не радует. На небе ни облачка, и само оно прелое, не голубое, а серо-сиреневое, тень только под крышами и навесами, стоять близко к другим людям не хочется. Под козырьком остановки торчит какой-то кислый хмырь, одетый не по погоде. От остановки лавирует горстка пассажиров, покинувших томное нутро автобуса. Шеренга пешеходов торопливо минует переход через проспект. Один мужчина затормозил на месте. Стоит, стоит, стоит – не остаётся сомнений, он никуда и не собирался. Светловолосый, голубоглазый, черты лица рубленные, выражение напряжённое. Движения скованные, будто хочет что-то сделать, но сдерживает себя – перейти дорогу? Ему будто не комфортно подставлять светлый череп солнцу, накинуть бы капюшон, но высокая крепкая фигура в капюшоне сразу привлекает к себе подозрения интенсивного людского потока.
Холодные глаза с редкими перерывами смотрят на маленький переход на противоположной стороне проспекта. Люди равнодушно минуют его, как на зелёный, так и на красный. Все авто замедляются на узком перешейке, без претензий пропускают людей, за день клаксоны взрываются не чаще пары раз, а пешеходы игнорируют красный много больше…
Помигивая аварийками, мимо сурового блондина проезжает вишнёвая угловатая девятка. Движения кажутся неторопливыми, основательными, но уже через неполную минуту машина трогается с места, прихватив пассажира.
За рулём тоже блондин, похожий на уже знакомого и непохожий одновременно. Высокий, более худощавый, младше по возрасту, с уверенными скупыми манерами. Разговор начинается без вступлений:
– Случилось. Маг отзовёт в любую минуту, возражений слушать не станет, – движения глаз за тёмными очками можно разобрать только по светлым бровям. – Ускоряйтесь… но… днём я бы здесь время не тратил…
Удаляющуюся по проспекту девятку провожает взглядом хмырь из-под козырька остановки, прежде чем отвернуться и со вздохом впериться взглядом в коротенький переход, на котором продолжали равнодушно нарушать.
Июнь, 25
Не хватало фаланги безымянного пальца на правой руке, и новая кожа была тонкой, нежной, бесцветной. Осталось много свежих шрамов, их красные полосы со временем высохнут, обсыпятся бордовыми кусочками и останутся еле различимые белые следы, в отличие от ожогов, которые быстро не уйдут. Им потребуется время, может быть, вся жизнь…
У поднятой по винтовой лестнице на руках Полины кружилась голова, когда её уложили на застеленную просторную жестковатую кровать и накрыли так, поверх махровой простыни, ещё чуть влажной, одеялом и покрывалом. Полина засыпала, успела только заметить фонтанчик, бьющий из стены и падающий в отверстие в полу, лицо Андрея, разглядывающего её без смущения, и мягкую улыбку Сафико, шёпотом желающей спокойной ночи.
Бинтов больше не было, но воспоминания об их жарких и влажных от медицинских гелей объятиях остались. Ночной сон одолевали фантомы. Чесалось. Чтобы унять зуд, достаточно было шелохнуться и содрать заскорузлым саркофагом верхний слой кожи. Зуд обрывался, за моментом блаженства следовала расплата. В глазах темнело от боли и на исходе темноты чесалось снова. За автобиографическими фантомами следовали подсознательные ужасы. Кусачие неостановимые насекомые: летающие, мельтешащие, ползающие, прыгающие. Вопреки полной вынужденной неподвижности тела с вовремя предотвращёнными пролежнями, сны регулярно оказывались наполненными движением. Движением от насекомых. Путь прокладывался по прямой, по неизобилующему препятствиями ландшафту, приглушённо песочно-зелёно-салатово-сиреневому, как выгоревшая или выцветшая от времени картинка на форзаце книги.
Сбитое дыхание и ощущение отнимающихся ног сопутствовало побегу с первого шага, бежать в полном смысле слова не получалось, лишь иногда удавалось совершить непродолжительный рывок, а так большую часть пути быстрый шаг чередовался с спотыканием, кандылянием и ковылянием.
Насекомые всегда догоняли, резкие укусы чувствовались постоянно, но было отчётливо известно, что если остановиться, накроет с головой, как поле саранчой. И, как от поля, ничего не останется. Давящее ощущение наблюдения и преследования, тягостное ожидание конца не отступало. Какой конец! – орды отталкивающе подвижных многоногих и бессмысленных паразитов, которые почему-то решили растительной пище предпочесть человека. Вместо смерти приходило утро.
Полина проснулась в выделенной комнате. Изучать было нечего. В выложенном камнем помещении с двумя тупыми углами у одной закруглённой стены был платяной шкаф на ножках, а из другой била струя фонтанчика. Было ещё окно. В него в комнату заглядывало сероватое, а значит ещё раннее утро. Полина не расстроилась, что рядом никого нет. Вот вчера была Лиса. Приятные воспоминания, правда?
Интересно, как они согреваются здесь зимой? Замшелый от древности камень, сложного, комбинированного цвета, одновременно коричневый, серый, черный, сиреневый и лиловый. Голые стены и сырость. У них вообще есть зима? Отчего-то здесь спокойнее, чем в фарфоровом дворце. Неужели только из-за того, что он мажий? Без задней мысли срифмовала мажий с вражий и задумалась над этим.
Не заставив долго ждать, пришла Сафико в летнем халатике, похожем на медицинский фасоном и розовым цветом. Убедившись, что Полина не спит, широко улыбнулась и пожелала доброго утра. Девушка сбросила туфли без каблука и залезла на кровать. В руках у неё была чашка чая и тарелка с рисовой кашей на молоке. С ложкой потребовалась помощь.
– Сейчас полежишь, – предупредила Сафи, – и пойдём на водные процедуры. Под водой легче двигаться.
Перед восстановительной гимнастикой требовалось принять меры – Сафико приклеила к глубоким ожогам особый крупный пластырь и забинтовывала то, что под пластырь бы не поместилось. Потом сцепляла на липучки что-то похожее на усечённый водолазный костюм. Следом пошло обёртывание махровой простынёй. Полине было неловко и обидно за свой вид.
Полная жизни Сафико подскочила с кровати и побежала за крепким помощником.
Не заставивший долго искать и уговаривать Андрей поздоровался с Полиной как со старой знакомой, поднял махровый кокон на руки и поволок вниз по винтовой башенной лестнице, Сафи только успевала одёргивать, чтобы Полине не досталось по неходячим, но чувствительным ногам.
Спуск привёл в ванную в основании башни Воды. Сафико, не спрашивая, заполнила большую из двух ёмкость. Углубления начинались вровень с каменным, как весь Храм, полом, изнутри только были покрыты чем-то водонепроницаемым, чёрным. Простыню, к удивлению Андрея, убрали, а ему велели аккуратно поставить девушку в воду.
Беспомощное на суше тело того только и ждало. Сафи смотрела на Андрея и вежливо говорила ему «спасибо», а Полина оглядевшись в огромной ванной, скорее в бассейне, покачиваясь, балансируя, но тем не менее самостоятельно пошла к другой стороне.
Парень из дружины, заметив, присвистнул и озадаченно почесал бровь.
– Она сильный адепт, – проговорила Сафико уважительно. – Вода слушает её.
– Она же не помнит…
– Тело помнит.
Когда Андрей вышел из комнаты, недоверчиво покачивая головой, внутрь зашёл седой Стахий. Он был один, держал за спиной в замке руки, отчего плечи выпрямились, и он стал казаться ещё выше.
Он хотел было начать говорить, но увидев свободно двигающуюся под водой Полину, осёкся и хмыкнул.
Сафико тоже молча смотрела. Она должна была говорить, что делать, но всё происходило перед глазами без подсказки.
– Подойди-ка, – мягко позвал Стахий. Полина повиновалась. Она двигалась медленно, но это можно было списать на сопротивление помогающей воды.
– В своей Стихии? – вопросительно сказал Стахий. – Конечно, в своей. Адепты Воды в воде, как плод в утробе матери.
Сравнение показалось Полине не самым приятным, но она промолчала, заглядывая в насыщенные глаза высокого старика.
– Я не стал утомлять тебя разговорами вчера.
Стахий глянул на Сафико, и та понятливо вышла, не прощаясь взглядом с Полиной, как делала обычно. То ли ненадолго выходит, то ли доверяет старику безгранично. То ли и то и другое.
Старик подтянул стул, на котором висела махровая простыня с Полины, и сел на него, сцепляя длиннопалые руки перед собой в жесте задумчивости.
– Ты – адепт Воды, – начал Стахий, – очень восприимчивый, раз вместо того чтобы стоять одной ногой в гробу стоишь в воде. Восприимчивость в нашей сфере замена силе у магов. Кто лучше чувствует Стихию, тот лучше её направляет. Я – Смотритель Храма, а значит, старший из Смотрителей. Я принял решение быть твоим Смотрителем, а значит мне не всё равно, что с тобой. Был кто-то, кто привёл тебя в Стихию, но мне он пока не известен. Я ещё пытаюсь обнаружить, откуда ты, но пока мои поиски не дают результатов и мне не хочется давать ложную надежду, так что извини…
– Понимаю, – глухо откликнулась Полина.
– Ну занимайся, отдыхай, ешь, – распорядился Стахий, поднимаясь. – Завтра ещё поговорим.
Июнь, 26
Туалеты в башне были современные, незапланированные древними строителями. Миновали времена выгребных ям и отхожих мест во дворах, и было бы неплохо иметь туалет в каждой комнате, особенно для постояльцев, покрытых стягивающими щупами неуспевших побледнеть ожогов. Полина подозревала, что она такая единственная с заложения башенного фундамента. Туалеты были на опорных площадках, разделяющих каменные лестницы. Чтобы воспользоваться ими, приходилось всякий раз просить о помощи. Сначала неловко беспокоить Сафи, потом она приводила Андрея или Сергея – запаренного адепта Огня, похоже, серьёзно занятого своими делами. Он обладал невыдающейся внешностью, довольно бледной, будто вырос не в здешнем богатом на краски климате. Тёмно-русый, высокий, худощавый, без фанатизма загорелый, с несходящим с лица загнанным выражением. Любые заурядные вещи для Полины представляли трудность, а попадать в туалет на руках было ещё и стыдно. Полина не решалась звать по первой прихоти, терпела, а потом затруднялась сделать дело, зная, что за дверью стоит нетерпеливо дожидающийся мужчина-помощник и беспокоится за неё Сафико.
В стихии было проще.
Когда Сафико и Андрей доставили Полину в ванную для очередного занятия, обнаружилось, что комната занята. В дружинника полетели различные предметы, начиная от полотенец и заканчивая тапочками с тяжёлыми каблучками. Андрей никак не выразил, что возмущён, и наоборот удалился исполненный гордости и довольства.
По краям бассейна восседали одиннадцать девушек почти с одинаковыми пропорциями в коротких полотенцах вокруг самой ценной пропорциональной части. Как будто мимо проезжал грузовик с куклами Барби, подскочил на ухабе и вывалилось чуток.
Вода в резервуаре сегодня была пышущая жаром. Девушки спустили в неё ноги и сидели, нежились в пару, видимо, назначив себе косметические процедуры. В атмосфере кроме влажного пара вилось напряжение. Имеющие что-то общее одиннадцать товарок с оцениванием оглядывали Сафико, снова и снова, так что это уже давило на нервы Полины, но сама Сафико сохраняла непринуждённую улыбку на лице. Полина то и дело соскальзывала взглядом на бордовый педикюр доминирующей в поголовье Барби брюнетки, он казался особенно хищным…
– Это Жрицы, – представила Сафико, – помнишь?
Полина пошатывалась в воде, которую от бортов баламутили ноги, Сафико стояла над ней, у края на корточках, выставив из-под розового халатика гладкие, красивой формы колени. Токи в воде шли со всех сторон, непостоянные и ненадёжные течения, Полина неуверенно покачивалась, но не готова была отказаться от очередного дня в своей Стихии, несмотря на неприятный жар и влажную духоту.
– Жрицы чего?
– Стихий, – приглушённо пояснила Сафи.
– А что они делают?
Ближайшая, лоснящаяся от влаги девица фыркнула. Полотенце держалось на честном слове, угрожая разъехаться на влажном от пара теле самым бурлескным образом.
– Они служат в Храме, – ничего не объяснив ответом опустила глаза Сафи.
Полина ещё раз оглядела лица, тела и ноги. В голове появились подозрения, но какие-то чрезмерные, и она решила спросить потом, с глазу на глаз.
Девицы морщились, переглядываясь.
– Ты, значит, та больная, – прямо спросила Жрица с хищным педикюром и поднятыми, чтобы не пришлось долго сушить, на затылке в пучке чёрными волосами.
Красная от пара Полина вынужденно кивнула. Ведь не здоровая же…
– И зачем же тебя сюда привезли?
Полина растерялась.
– Ты что-то знаешь о Третьем? – предположила девица. – Так рассказывай скорее, кому как не нам знать?
– Я не знаю ничего, кроме того, что пострадала из-за него.
Эффектная девица ярко выразила, что потеряла в разговоре интерес, к тому же на пороге вновь появился мужчина, и жрицы подняли возмущённый крик, и в вошедшего полетели всевозможные предметы.
Полина подумала, почему раз так не закрыть дверь? Имеется ведь шпингалет. Но в ответ на вопрос Сафико лишь многозначительно посмотрела. Никому не нужна была сауна без представлений.
Вечером у себя на кровати Полина пыталась сама есть вилкой.
– Ну… – Сафико замялась, отвечая на повторённый вопрос, – это вроде как все знают, но никто не произносит вслух. В Храме всегда есть двенадцать Жриц. Ничего особенного они не делают, просто существуют… Они здесь для Третьего.
– Зачем они ему? – наивно спросила Полина.
– Ты сама знаешь, – фыркнула Сафико.
Полина растерянно замолчала.
– Но их одиннадцать! – вспомнила она.
– Да. Это повод для другого скандала, о котором сейчас не смеют болтать… Ты должна была видеть её – Эсфирь, адепт Воды, ходит с Магом. Такая блондинка.
Полина кивнула, она помнила привлекательную блондинку.
– Маг положил на неё глаз, она сейчас с ним. Пытались выразить протест и с нашей стороны и со стороны магов – мало что ли магичек – Маг всем заткнул рты. И хотя Эсфирь до кончиков ногтей принадлежит Третьему, и он к тому же сейчас активировался, Маг продолжает таскать её с собой. Кажется, они уже месяца три вместе, для Мага рекорд. Ему обычно суток хватает, чтобы получить, что хочет, и проститься.
– А откуда ты столько знаешь о нём? – удивилась Полина.
– Маг – притча во языцех, его все знают и все обсуждают.
– А что… ещё нужно о нём знать? – робко спросила Полина.
– Ну что ж, – Сафико вздохнула и села в более устойчивое положение, обхватив руками колено, – давай присоединимся к армии девчонок, обсуждающих Мага на сон грядущий…
– Я не… – Полина вспыхнула, что на совершенно бледной коже выглядело театрально, – я не сплетница!
– Все мы сплетники в определённой степени, – будто про себя спокойно проговорила Сафико, не судя.
Полина успокоилась.
– Ну что нужно знать про Мага… – размышляла Сафико вслух. – Из-за него начали воевать задолго до того, как он появился на свет. Маги – вспыльчивые и воинственные, предприимчивые эгоцентричные властолюбцы. Сколько было Лжемагов уже не подсчитать. Выбиралась кандидатура, собирались последователи, и начиналась склока, потому как на кону стояло всеобщее имущество магов… а в силу своих качеств имущества они накопили изрядно. Но это всё история. К ней имеет отношение имя Мага и пророчество, обещающее Магу изрядное материальное дополнение к беспредельной власти, сам Маг в этом не участвовал.
Сафико заправила за маленькое ухо выбившуюся из заколки на затылке прядь.
– Могу сказать не точно… я не очень помню по годам, но я тогда уже родилась, лет может шестнадцать назад – начали говорить о появлении Мага. Нашли истлевший прах вампира, решили, что только он такое мог устроить. Вампир был старый, из тех, кого уже, как говорят, смерть не принимает. Маг вампира и смерть свёл. Прах нашли, головами покачали, руками развели, но ни Мага, ни следов, куда он делся, найти не смогли. Потом вроде как он пришёл сам. Началась война Мага и его подданных с имеющейся властью. Старая власть победила, Мага развенчали и подвергли неприятному наказанию…
Сафико бросила взгляд на Полину и пояснила:
– Маги, которые заезжали в наш город, так говорили. Неприятное наказание, и при этом улыбались. У меня до сих пор полная убежденность, что я не хочу знать подробностей. Потом нашёлся Маг. Ещё один самозванец. Потом появился какой-то дядька из глубинки, который утверждал, что спрятал ребёнка-Мага ради его безопасности, чтобы он мог вырасти вдалеке от портящей власти, но из-за поднявшейся бучи решился вернуть его магам. Этот тоже оказался самозванцем. Опять-таки уверена, что не знаю всех случаев. И лет… с восемь назад маги собрались подраться в последний раз, и Маг вышел на поле и остановил их. Ему было тринадцать, но они ничего не смогли с ним сделать. Настоящий Маг по пророчеству несмертен. Может, поэтому вся эта история настолько кровава? Подлинный Маг не мог умереть, а самозванцев не жалко…
Сафико замолчала на какое-то время.
– Ну а со временем уверенность в подлинности Мага перестала ставиться под вопрос. Подлинней некуда. Он оказался сильнее, чем можно было предположить по пророчеству. Его потенциал не с кем сравнить. Лет пять-шесть назад он нашёл Вениамина – Повелителя Нечисти… Если их каким-то образом сравнить, Маг всё равно гораздо сильнее. И последней частью должен стать Третий… Ты не переживай. Маг найдёт его и сделает домашним и ласковым, – пообещала Сафико уверенно, прочитав мысли Полины. – Он ещё будет перед тобой извиняться.
– К чему мне извинения… – буркнула Полина.
Сафико не споря продолжила рассказывать:
– В начале года выпускается статья о самых опасных существах. Там пишут про нежить в основном, где на неё можно наткнуться, чем это чревато и как этого избежать. В этом году первым номером по рейтингу в журнале был представлен Маг. И маги даже не выдвинули протест.
Он редко бывает один. За ним таскаются толпы влюблённых магов, среди которых выделяется какая-нибудь сногсшибательная девушка. Увидишь самую красивую – значит, его… Мне это Андрей рассказывал, поэтому добавлял в этом месте не попадаться Магу на глаза.
– А он откуда знает? – решила уточнить Полина, уже осведомлённая, что Храмовые редко покидают стены города.
– У него надёжный источник, – заверила Сафико. – Прохор – начальник нашей дружины, почти постоянно при Маге. Ты должна была запомнить его – у него такой шрам на лице, что не забудешь.
– Он из адептов?
– Да, один из лучших, к тому же особенный. Он дубль, – девушка дождалась немого вопроса и продолжила: – Владеет двумя Стихиями, Огнём и Воздухом. Редкий дар, даже Маг оценил. А маги наших не жалуют.
– Вообще, – продолжила Сафико, – я раньше слышала только как Мага обожествляют. Прохор этого не делает, и ему я верю больше. Стахий тоже мне советовал держаться подальше, когда Маг приходит. Андрей может что-нибудь ляпнуть, но не Стахий.
Полина задумчиво покивала. Ей тоже не казалось, что Стахия может беспокоить что-то кроме благополучия подопечных.
В дверь постучали.
Сафико, не вздрогнув от неожиданности, поспешила открыть условно закрытую дверь. На пороге стоял Стахий.
– Как дела, девушки? – седой старик с мальчишеской стрижкой и во многом улыбкой переступил порожек, пригибая высокую голову.
– Хорошо, – нестройно ответили обе. Сафико переживала, что Стахию пришлось преодолеть дорогу по штопором входящей в башню лестнице, но и Полина не могла самостоятельно пройти к нему в кабинет, так что если им двоим нужно было увидеться, идти приходилось старику. Полина ответила не очень радостно, потому что не вполне правдиво завышала состояние чуть поправленного здоровья.
Старик удовлетворился ответом и вновь попросил Сафико оставить их.
Полина подозревала, что Смотритель по каким-то правилам обязан навещать своих воспитанников, и Стахий это делал, даже если приходилось тащиться в такую даль – восточную башню того же безмерного здания, в котором следовало бы пустить общественный транспорт и назначить остановки в наиболее часто посещаемых местах.
– Как тебе, лучше в сравнении со вчерашним? – по-простому спросил старик для начала, непринуждённо присаживаясь на край кровати.
Полина прислушалась к себе и кивнула.
– Хорошо, – искренне порадовался старец. – Будем надеяться, пойдёшь своими ногами. Здесь, пожалуй, не так уж удобно человеку, который не ходит, может быть, стоило устроить тебя в лазарете, но я подумал, что тебе нужна вода.
Он не глядя махнул длинной худой рукой в сторону фонтанчика.
Полина кивнула. Несмотря на прохладу и сырость здесь действительно было комфортно, в Башне Воды.
– Я подумал, – продолжил Стахий, – что ни к чему ждать, когда ты окрепнешь физически, чтобы приступить к упражнениям со Стихией. Так что я попросил своего друга и коллегу Захара с завтрашнего дня взяться за тебя.
Полина безотчётно занервничала.
– Он один из самых терпеливых учителей, которых я знаю… но в Воде вообще ценна её упорность. Начнёте с самого начала, как положено, но у вас дело должно пойти пободрей, чем у новичков, вы ведь будете вспоминать то, что тело уже умеет делать, верно?
– Вы случайно не узнали, откуда я? – тихонько спросила Полина.
Стахий вздохнул:
– Если б узнал, взлетел бы по лестнице как на крыльях, и сразу бы с этого повёл разговор.
Полина тоже вздохнула, понимая, что старик не подшучивает над ней, а выражает сожаление.
– Вы будете дальше искать?
– Я считаю очень важным узнать, откуда ты. Можешь положиться, я применю все возможные меры.
Июнь, 27
После транспортировки до ближайшего туалета, а Андрей отказывался догадываться, что будет нужен утром, без того, чтобы его ласково попросила Сафико, последовал обычный час в ванной.
– Чего ты сюда вечно притаскиваешься одновременно с нами? – хмуро осведомилась Кларисса, томно собирая волосы, прежде чем спустить в пышущую воду своё стройное высокое тело.
Жрицы в купальниках оккупировали места у воды. Полина предполагала, что у Жриц есть свои Стихии, но не могла отличить на глазок. Однако же, если девицы куда-то являлись, то все одинаково уподоблялись каменным столбам – их можно было обойти, но не сдвинуть с места.
– Я здесь, когда меня приносят, – развела руками под водой Полина. – А ваш график я не понимаю…
Леонида фыркнула:
– Мы не обязаны соблюдать какие-то графики. Мы Жрицы и приходим, когда хотим.
Полине лишь оставалось повторно развести руками.
– Я бы тоже охотно вам не мешала, – решила сказать она, – в такой духоте и влажности мне тяжело дышать. Может, вы скажете мне, когда вам захочется в ванны завтра?..
Девушка не успела договорить, а температура в помещении ощутимо упала, и комната наполнилась свежестью. Полина не успела удивиться уступкой Жриц, как возмущённые крики сообщили, что уступать никто не собирался. Рассерженные девицы попробовали устные команды, постучали тонкими ладонями по бортикам ванны, но вода не грелась.
Недовольная Алмаз не поленилась выйти за дверь, не прикрывая выставленное из белоснежного купальника загорелое тело, чтобы убедиться, что над ними не смеётся кто-то из дружины или того хуже, развратных старикашек.
Полина онемела от одной идеи – старцы Храма с монашескими принципами на её памяти никогда не награждались сомнительными титулами, их безусловно уважал весь город. Как бы то ни было, Алмаз никого не обнаружила и вернулась ни с чем. Сегодня даже Андрей не торчал под дверями, пользуясь присутствием опекаемой Полины как предлогом.
Жрицы остались в остывших ваннах, надо думать из упёртости. Алмаз бормотала про безмозглых строителей, не сделавших нормальных вентилей для удобства пользования. Полина, получившая своё, предпочитала молчать о возможности принять ванну в других башнях, не Воды, где вентили были. Вскоре Алмаз тоже подумала про адептов Воды и начала костерить уже их, за то что строят из своих умений невесть что, упиваясь своей мелочной избранностью. Никто из Жриц не воспринимал слова к сердцу, будто среди них Водных отродясь не было. Эсфирь была. Может, именно на неё на самом деле и было направлено подлинное раздражение Алмаз, и остальная десятка предпочитала отмолчаться, зная характер своей заводилы.
– Ты считаешь меня красивой? – вдруг спросила Алмаз, надев на лицо отрепетированную маску.
Полина стояла по горло на самой середине бассейна, чтобы её не задевали ногами. Жрица Земли подводила глаза даже перед визитом в местное спа, чего Кларисса с Леонидой, например, не делали. Взгляд выходил томным, кошачьим, губы изгибались многозначной улыбкой… как книга, которую продаёт обложка.
– Да, – глухо ответила вынужденная Полина.
– А себя? – Алмаз перекрутилась на спину и запрокинув голову рассмеялась.
Ответить умно не получилось бы. Неправда, что из любого разговора можно выйти с высоко поднятой головой. Каждый человек входит в общение со своими исходными, и некоторые собеседники так придавливают других, что голову не поднять от пола.
– А ты считаешь себя доброй? – после паузы спросила Полина.
Алмаз фыркнула, не снисходя до ответа. Наверняка, в её представлении она-то вышла из разговора достойно.
Вода и ванная не поддавались на импульс Жриц, так что они в конце концов нашли другой способ помешать Полине дышать полной грудью. Воздух заполнили ацетоновые миазмы – девушки обновляли маникюр. Стирали вчерашний ради сегодняшнего.
– Сейчас в Эскамеруне модно оставлять неокрашенной лунку у корня, – важно вещала Божена.
Алмаз с вечным пренебрежением к другим фыркнула:
– Дешёвый ход для растрёп, которые не успевают привести себя в порядок…
Жрицам понадобились ноги с дополнительным десятком ногтей, так что Полину наконец не толкали и не дёргали водные потоки.
– Сама Зуфия так делает! – поражённо возразила Божена. Но Алмаз опять лишь недоверчиво фыркнула, и её подружка обижено покраснела и повесила голову, молча и опытно нанося лак на ногти левой ступни.
Ступня, кстати, не была особо красивой, с длинными пальцами. Полина посмотрела сквозь воду. Её ступни были узкими и бледными. Обувь их неплохо защитила.
Андрей явился за ней, как раз когда Жрицы сохли. Обомлел от химического острого запаха, но ворвался в комнату, осыпаемый ругательствами, вытащил Полину за плечи и ускакал прочь, едва не забыв её полотенце. Только на лестнице, продышавшись, дружинник посмеялся пустяковому приключению. Теперь будет что рассказывать на дежурстве напарнику.
Отлучавшаяся из ванн по заданию наставника Сафико принесла в башню завтрак и, дав Полине поесть в её медлительном темпе, принялась обновлять повязки, пластыри и бинты.
Пришедший крепкого телосложения старик зачем-то первым делом провёл пальцем по бинтам, будто проверял их подлинность, и кивнул Сафи – подлинные.
Сафико широко улыбнулась и отошла в сторону, заняв место на жёстком стуле у стенки, который завёлся здесь благодаря её стараниям.
– Э-э, – мужчина крякнул, восстанавливая голос, – прошу прощения за вынужденную задержку с обучением… пришлось возить пациента к магам.
Старик передёрнулся как от резкого порыва холода. Оказалось, он врач.
– Что с ним? – вежливо спросила Полина.
– Тяжёлая застарелая травма, – чуть удивился, но всё же ответил Захар.
– Ему помогут?
– Нет, отказались, – сознался Захар.
Старец опустил глаза. Вспоминать в очередной раз об отказе было всё так же остро неприятно, как и впервые.
Сафико вздохнула, и Захара прорвало горячей, горькой речью:
– Чего стоило уговорить Остапа, усадить на коляску… чего стоило перевезти его в Эскамерун, к порогу медицинского кабинета… чего ему стоила эта поездка… и что в итоге?! На обратном пути я не мог ему в глаза смотреть!
– Это очень тяжело, – согласилась Сафико обычным ровным тоном, которым жалела Полину. Этот тон позволял осознать сочувствие, но не располагал плакать.
– Остап – самый сложный пациент в практике Захара, – пояснила Сафико для Полины.
Захар сел на край кровати, свесив руки с колен, и утомлённо уставил глаза куда-то в пол.
– Ну были у меня неудачи, – буркнул Захар честно, – за каждым врачом кладбище… Водная медицина не отличается радикальностью, но были те, кому лечение не помогло, кто умер… Остап выжил, но у него каждый новый прожитый день основание для упрёка. Жизнь для него настолько тягостна, что в его обществе вообще мало кому хочется жить…
Врач произнёс это без намёка на улыбку.
– До травмы будущее Остапа представлялось ярко, его столько ждало – и всякий, кто был знаком с ним, не забывал упомянуть о перспективах, выразить восхищение… и после такого единственной перспективой вдруг остаётся малоподвижное выживание… возможно, не будь всех этих растревоженных ожиданий, он бы оправился… Наверное, – Захар поднял загорелое лицо на окно, – есть в его состоянии часть моей вины. Он целый год не пускал к себе никого, не хотел видеть жалости, я, дурак, подумал, что это проявление внутренней силы, что он учится жить по-новому. А он озлобился – на судьбу свою, на тех, кто пытался поддержать… И переиначивать его уже было поздно.
– Ты прости, – переключился врач на Полину, – тебе самой не легче…
Испытывая жалость к инвалиду, девчонка позабыла обстоятельство, что едва может шевелить ступнями и кистями рук. Взгляд соскользнул на памятное место прокола в правом запястье – что-то тонкое, как прут, прокололо его насквозь, как шампур шашлык, о чём осталось напоминание в виде круглого следа на внешней и внутренней сторонах руки. И обрубок-обломок безымянного пальца, конечно.
Полина нервно облизнула губы.
Захар не дал задуматься над последней репликой. Под грудь ей был установлен планшет в рамке, подстелен квадратный белый лист. Захар достал пузырёк с чернилами и уронил в середину листа каплю, не заморачиваясь наклонять пузырёк или брать кисточку.
Полина удивлённо округлила глаза.
Сафико куда-то засобиралась.
– Сафико у меня на обучении, – заметил её интерес Захар, – она сейчас пойдёт выполнять свои задания, а мы займёмся своими… На два дня отстаёшь!
– Я должна была забрать её! – вспыхнула Сафико. – Вы бы видели, как они с ней!..
Строгость Захара развеялась:
– Стахий рассказывал мне… Ступай, навёрстывай.
Затворилась дверь. Захар снова повернулся к лежащей поверх покрывала в сухом купальном костюме Полине.
– Твои задачки попроще.
Его интонация успокоила Полину.
– Проведи каплей прямую черту.
Девчонка опустила взгляд. Капля лежала статично. Оказалось достаточно подумать о её смещении, и по белому листу вытянулся тёмный синеватый след.
Захар замешкался, доставая и готовя тетрадь для записей. Полина ждала его реакции. Заметив её внимание, врач вытянул голову и выдал:
– Хм. Треугольник.
Полина посмотрела на чуть уменьшившуюся каплю. Треугольник получился равносторонним. Она вывела его, сделав более раннюю линию его гранью. Действительно задачки, как игра. Полине нравилась эта простая игра, и сама её простота тоже нравилась. Думала, всё сложней. Оказалось, каплю можно просто подталкивать взглядом, и шла она, кажется, куда проще и послушнее руки. Ей нравилась качественная белая бумага, которую принёс Захар, и нравился деревянный планшет с каймой, чтобы капля не вылетела за пределы, если рисующий переборщит с усилием.
Захар сделал короткую пометку в тетради.
– Круг.
Игра продолжалась с полчаса. Полина изобразила квадрат, прямоугольник, ромб, трапецию, конус и куб. Захар оставил свою тетрадку, чтобы менять ей листы, не позволял помещать на один листок больше трёх фигур. Законченные он откладывал на покрывало, так что теперь Полину окружало её творчество.
Захар дал знак прерваться, покряхтывая, взялся за уже высохший рисунок, изучил внимательно и потянулся к своей тетрадке. Перед Полиной лежал на планшетке очередной чистый лист, но не было капли чернил. Полина посмотрела на открытый пузырёк. Захар не завинтил его, только поставил вместе с крышечкой на надёжно стоящий на плоском животе Полины планшет.
Это ведь то же самое, что катить каплю по листку, просто вытянуть из горлышка. Капля поползла. За ней оставался след. Полина представила, что капля прыгает со стенки пузырька на нужное место на бумаге. Капля прыгнула. Полина живо завозила ей. Геометрические фигуры успели ей надоесть. Капля сточилась как карандаш. Полина, не задумываясь, зачерпнула новую, заставила её прыгнуть с края горлышка, дорисовала, что хотела, и стала выделять акцентные места, вмазывая в участки больше чернил.
Внезапно ей стало ясно, что за ней пристально наблюдает Захар. Девчонка вздёрнула брови, встречая его взгляд. Она не думала, что он будет её ругать за то, что она рисует без команды, но выглядел Захар напряжённым.
– И испарить сможешь? – явно беря на слабо, спросил старец.
Полина несколько секунд соображала, что от неё требуется. Ах испарение… Часть круговорота воды в природе. Испарять кроме чернил было нечего, фонтан в стене не в счёт, далеко, холодный и бежит плотной струёй. Пауза длилась. Понятно про каплю – думай себе, что она катится, и она охотно катится. Что думать про чернила, чтобы они испарились?
– Готово, – сказала Полина, с удовольствием осознавая, что у неё получилось. Неважно, что это элементарные задачки – получается! Принципиально получается, значит, можно не переживать, что бездарна, беспамятна и недвижна.
Захар сначала непонимающе смотрел на неё, потом схватился за пузырёк. Там, на дне осталось затвердевшее вещество, не лишённое влаги совсем, но уже не те жидкие чернила, которые принёс в комнату пожилой врач.
Он помолчал, разглядывая баночку, будто она была просрочена, но выкинуть жалко.
– Молодец, – наконец похвалил он. – Очень хорошо… Не возражаешь, если я возьму это?
Он указал на лежащий на планшете рисунок бабочки. Симпатично получилось. Полина не была уверена, что когда-либо могла с таким же успехом рисовать руками. По крайней мере, они того не помнили.
Захар собрал рисунки и велел поспать днём – врачебная рекомендация.
Июнь, 28
Полина увидела себя на четвёртое утро в Храме. До сего момента Сафико, провозя её мимо зеркала над каменной раковиной в ванной, отгораживала отражение собой. Теперь она решила, что уже можно. Полину несколько нервировало, что она оказывается последней, кто не видел её лица, даже Жрицы, населяющие Храм с целью сальной и неприличной, и те видели. И морщились, будто под нос им подсунули мешок навоза…
По распоряжению Захара для Полины привезли инвалидное кресло, на котором к магу-лекарю неудачно возили Остапа. Андрей сказал, что Остап привык перемещаться на костылях и почти не выходит из дома, так что коляска у него бы просто пылилась, но Полине всё же было неловко. Как бы то ни было, для спуска и подъёма по винтовой лестнице кресло было мало пригодно, и приходилось прибегать к помощи Андрея, ради Сафико готового и не на такое.
За дверями ванной Сафико могла отдохнуть от чрезмерного мужского внимания. Жрицы перестали доказывать свои права на территорию, выбрав обычную для них стратегию игнорирования, и своё спа перенесли на более позднее время. Полину более чем устраивало. Если ты не мужчина, в компании Жриц было мало интересного.
Занимались неторопливо. Полина плавала туда-сюда, оживлённо, как малёк на отмели. Сафико за ней наблюдала, не видя необходимости подсказывать какие-то продуманные упражнения. Результат уже имелся – Полина могла по необходимости пользоваться руками и за пределами ванны.
Сейчас, после двух с лишним часов в воде, Полина, чистая, вытертая махровой простынёй и переодетая в сухое, сидела на кресле, на котором поместилась бы ещё одна девушка равных габаритов. Сафико поставила коляску ровно перед зеркалом. Полина от волнения ничего не соображала.
Чьё это бледнющее, как маска, лицо в наклонных шрамах, таких розовых, будто его надрезали до мяса, чтобы натереть солью, натыкать чесноком и поставить в духовку? Что это за белые уши, будто их сняли с трупа? Причём одно бракованное – мочка едва виднеется, грань неровная, розоватая к внешнему краю, будто срезали тупым ножом. Если это лицо, то где тут ресницы и брови? Куда девался кусок носа справа? Куда девалась кровь из губ? Назвать этот цвет бледно-розовым, значит оскорбить любого человека, умеющего отличать красный от зелёного. И кстати, откуда зелень на блеклых волосах?
– Отстриги это, – не своим голосом сказала Полина.
Сафико беспрекословно повиновалась.
Если бы оставшимися волосами, хоть пусть и зелёными и опалёнными, можно было прикрыть шипы ожогов, идущие с грани подбородка и по правой скуле, Полина бы их оставила. Но для того чтобы прикрыть их треугольные языки цвета жареной докторской, волос не хватало в помине.
Уловив её мысль, Сафико срезала сантиметр, присматривалась, проверяла кончики рукой, снова бралась за ножницы, срезала очередной сантиметр.
– Поля…
Голос вывел Полину из оцепенения.
– Чего ты примолкла? Ты расстроилась?
Полина шмыгнула. Зеркало отражало розовые белки глаз вокруг блекло-серой радужки.
– Ты не должна расстраиваться.
«Да», – подумала Полина. «От этого ничего не изменится».
– Поля, всё в порядке. С тобой всё в порядке…
Сафико ступила ближе, чтобы обнять её, и Полина уткнулась лицом ей в живот.
Июнь, 29
С самого утра каждый обитатель Храма вспомнил о существенных делах и поспешил ими заняться, приняв серьёзный и вдумчивый вид, так как прошёл слух, что в Храм должен приехать Маг.
Сафико сидела с Полиной, которая впервые смогла затащить себя на кресло самостоятельно и теперь рисовала на лежащем на полу планшете. Захар оставил его ей, так как на данное время среди его учеников были только она и Сафико, крайне разные по степени подготовки. Девушка изредка смотрела на город в приоткрытое окно, оттуда доносился вкусно пахнущий воздух – в городе было много зелени плюс на кухне у Маши тоже проветривали, примешивая к летней свежести запах выпечки на обед. Пекла Маша не особенно часто, при Полине впервые, просто, как и остальные, придумывала себе важное дело, чтобы… собственно, здесь Полина не совсем понимала мотивацию.
– А почему так? – спросила она у подруги, и Сафико легко поняла, что имелось в виду.
– Маг практически содержит Храм, – прямо ответила девушка. В этот момент её глаза казались совершенно огромными. Ей было грустно признавать, насколько адепты зависели от чванливых высокомерных магов.
– Так что, все просто показывают, что недаром едят свой хлеб? – переспросила Полина более конкретно.
– По сути так.
Обе девушки посмотрели в окно – внизу, по мосту, к удивлению Полины, к Храму подъезжала тёмная дорогая машина.
– Приехал, – глухо отозвалась Сафико.
– Это у него плановая ревизия? – прошептала Полина, будто её могли услышать.
Первой из машины вырвалась угольная фигура. С такого расстояния немалый рост Мага приравнивался спичке. Выступил более высокий светлый силуэт – Вениамин. Вышел водитель.
– Официально нет… он приезжает поговорить со Стахием. Пока Третьего нет, Стахий отвечает почти за всё. Думаю, у нас обязаны быть какие-то смежные сферы с магами… Стахий был вчера… я бы сказала, что он был подавлен…
– А как же они на машине? – с новой силой удивилась Полина, вспомнив бледного Сигура.
Сафико хмыкнула.
– Это Маг. Я же рассказывала тебе. По пророчеству он должен был быть очень сильным, но он оказался сильнее, чем кто-либо мог предположить. Он всегда переносится на машине, по десятку раз в день… судя по тому, что он почти всегда захватывает свиту, ему это ничего не стоит.
Полина испытала беспочвенную зависть, ведь она даже не маг, но каково было бы обладать такой вольностью движения? Мочь, что другие не могут, вместо того чтобы не мочь то, что могут все…
Сафико сдвинула коляску от окна, в которое можно было разглядеть часть внутреннего двора. Наступили тихие часы. Едва ли кто-то мог заснуть, воздух наэлектризовался и было крайне тихо, очень тихо… В башне можно было разобрать, как где-то за Храмом, где Полина не бывала, в саду, стучат по почве тяпки. Сафи читала на Полининой кровати что-то медицинское, Полина рисовала, что в голову взбредёт, например, Сафико, Стахия, Захара, Андрея, стену, у входа в которую замерли два крепких русых парня, даже одиннадцать припотевших Жриц в полотенцах… закончив сцену, Полина поняла, что её могут неправильно понять, потащила каплю, чтобы вымарать творение, но замешкалась – картинка вышла ловко – жалко, а Сафико уже дотянулась рукой, чтобы освободить место для нового рисунка. Ей нужно было что-то выучить, поэтому она ассистировала Полине, не отрывая глаз от текста.
Полина не стала её отвлекать. Вместо этого ей захотелось если не нарисовать, то хотя бы попытаться нарисовать совершенное лицо Вениамина.
Во время, когда всякий ждал, что в распахнутую дверь стремительно войдёт Маг, дверь в комнату Полины без стука открылась. Девушки вскинулись. Сафико по-настоящему, Полина по-черепашьи вытянула голову в нужную сторону.
В проёме возник мрачный Стахий. Взгляд его был тёмен. Он постоял на пороге, дав разглядеть свою высокую сутулую фигуру, и наконец вошёл внутрь. Дверь за ним мягко затворилась.
– Что-то случилось? – заволновалась Сафико.
Стахий дошёл до кровати и сел, сложив руки на далеко торчащие колени.
– Как будто соки выпили… – пробормотал он будто про себя, наморщился и потянул вверх голову, словно рвался из тесного воротничка. Но воротничка не было, у серовато-синего одеяния было круглое свободное горло.
– Дай-ка нам перекинуться парой слов…
Сафико без вопросов обула сброшенные на пол туфли и вышла за дверь.
– Он уехал? – первой спросила Полина.
– Да, – стеклянным голосом подтвердил Стахий, – ему сегодня было не досуг задерживаться. Он не любит, когда я его упрекаю… пожалуй, не видит за мной такого права…
Полина удивлённо молчала. Бледные губы по-детски приоткрылись.
– Я не мог не поднять тему об обращении с тобой, иначе они вообще решат, что им всё позволено. Я высказался и по поводу чтения души, и насчёт того, что тебя бросили на улице.
Девчонка внимательно слушала.
– К моему сожалению, – проговорил Стахий, не поднимая глаз от пола, – ни то, ни другое не застало его врасплох… ну да ладно, на такое я не рассчитывал. Но ни то, ни другое не заставило его испытать неловкость. То, что в душу залез, он оправдал возможностью предупредить новые жертвы и найти Третьего, а второе – у меня есть ощущение, что тут я вообще сработал ему на руку. Тебя какая-то общественница там оставила?
– Да. Маг её отчитал, когда увидел, что она вывезла меня из дворца. И охранник говорил, что разрешения покидать дворец не было.
– Вот-вот, – мрачно кивнул Стахий, – сходится. Не любит он общественников, раздражают они его. Теперь он им сможет и от моего имени высказать… ещё чуть и прикроет их контору.
– Это будет плохо? – уточнила Полина.
– Да как сказать… – Стахий задумался. – Он ещё ничего не делал просто так, должна быть какая-то выгода, боюсь, я несколько устарел, чтобы её почувствовать… Он спрашивал о тебе.
Полина боязливо вздрогнула.
– Думаете… – она сглотнула, – он попытается снова заглянуть в мою память?
– Девочка! – воскликнул Стахий тоном так отличным от его прежней приглушённой и подавленной интонации. – Я не позволю тебя убить!
Июнь, 30
Полина гоняла по полу кувшин воды. Сам кувшин держал за стенку Захар, наблюдающий за юрким комом жидкости. По закону, который мало шансов нарушить даже у преступника, он должен был уменьшаться, соприкасаясь с полом, но убыль пока не улавливалась глазом.
– Ты не устала? – задал свой обычный, звучащий по-медицински вопрос Захар.
Девчонка небрежно качнула головой. Ком стал деформироваться, вот уже по полу скакало какое-то животное, всё больше проступало сходство с кошкой.
Захар напрягся. Загорелое лицо странно изменило цвет. Полина ничего этого не видела. Ей требовалось всё её внимание. Кошка уменьшилась. Но не по логичной причине, а наоборот – разродившись мышкой. Два подвижных объекта поскакали по полу, заигрывая друг с другом.
– Остановись! – хрипло прогудел над головой голос Захара.
Веки Полины приопустились, она качнулась и стала заваливаться вперёд…
Захар держал её под шею и обмахивал стопкой рисунков.
– Ты что, не слышала меня? – не скрывал раздражения старый врач.
– Не понимаю, как это случилось, – промямлила Полина занемевшим языком. – Но мы же не как маги…
Захар фыркнул и замахал сильнее. В голове прояснялось, тупая боль отхлынивала от лба и затылка, зрение возвращало краски.
– Ты жива благодаря своему искусству. Маги действительно утверждают, что никакой силы у нас нет, некоторые даже предполагают, что Стихии просто трогает наше нытьё… но ведь что-то в нас определяет, насколько успешен будет наш союз со Стихией? Вот у тебя оно было сосредоточено на вопросах выживания, а ты стала его оттягивать на внешнее… с ума сошла! – снова вспомнил своё раздражение Захар, продолжая невпопад своим словам обмахивать девчонку. – Контролировать два несинхронных объекта! Как вообще в голову пришло!.. Кружится теперь? Вот то-то же! Кружится!
По настоянию Захара Полина была уложена спать, и от невозможности заниматься чем-то ещё, занималась, чем было сказано.
Её разбудил тихий стук. Стучали не в дверь, а дверью. Кто-то закрыл её, не придерживая.
– Разбудил, – понял Стахий. Рядом с ним стоял тот старик, которого Полина видела в день приезда. Местное одеяние по-прежнему смотрелось на нём рабочей робой. – Это Корней, – представил Стахий. – Ты несёшь девочку, я – кресло, – распорядился Смотритель.
– Не тяжело? – густым голосом спросил Корней. – Могу и два раза сходить.
Стахий посмотрел на него с особым выражением. Взгляд говорил «за кого ты меня принимаешь, слабосильного старика?»
Корней взглядом же извинился.
Полина безропотно позволила сгрести себя с кровати, где она поверх одеяла спала в лёгком платье Сафико. Платье было ниже колена, Сафико из него выросла, а для Полины годилось. Полина предпочла бы более закрытую одежду, но Сафико заметила, что проводя большую часть дня в комнате, ей незачем стараться прикрывать ожоги и шрамы. И вот её куда-то несут.
Лестницу удалось миновать спокойно. Корней не торопился и не задевал Полиной стены. Стахий заскрипел складным креслом, дальше Полину повезли. Девчонка напряжённо ждала момента, когда они минуют обдуваемую насквозь ветрами из пропасти галерею и окажутся в большом зале. Там может быть кто-то…
Ага! Кто-то! В самом большом зале как раз неторопливо завершался ужин! Десятки глаз обратились на них, больше внимания удалось бы привлечь только если бы Стахий на ходу выкрикивал: «Здесь не на что смотреть!».
Навстречу по привычке выскочил Андрей, но Корней отмахнулся от него, как от мухи. Пренебрежительно поднялись со своих мест по левую руку от трона и косяком двинулись на лестницу Жрицы в длинных бирюзово-синих платьях. Полине показалось, что они вечерние. Больше никто не рядился к ужину с таким апломбом. За стаей хочешь – не хочешь, а проследишь взглядом. И мужчины следили, хотя многие взгляды смотрели не с одобрением, а скептически. Среди лиц скорее одобрительных Полина заметила мужчину со шрамом через переносицу и среди скептических – русых стражников. Ужин для отработавших день и завтрак для собирающихся работать в ночь. За столом собралось множество адептов, четыре Стихии дружно сидели вместе, в основном мужчины, потому что у Храма и его города была дружина.
Отмеченный шрамом Прохор ухмылялся, глядя на Полину. Она не вполне понимала, что означал этот взгляд, но шрам, казалось, вот-вот треснет, и это выглядело устрашающе.
Корней остановился у подножия лестницы, по которой удалились Жрицы, и поднял её с кресла. Тут у него не получилось отмахнуться, нашлись помощники понастойчивей Андрея, к тому же подогнал и придал уверенности командный окрик с хрипотцой. Полине он показался знакомым – выходит, Прохор участвовал в её доставке из больницы к магам. Русые стражники разняли Корнея и Полину, у Стахия отняли кресло, и наверх поднимались уже большой компанией, сопровождаемые Прохором, засунувшим незанятые руки в карманы брюк и идущим, как хозяин за грузчиками с ценным скарбом. Ну, хотя бы ценным.
Полину опять усадили на кресло.
– Нам на третий, – сообщил Стахий.
Полину опять содрали с кресла, защемили проблемный ожог под коленом. У девчонки посыпались искры из глаз, она тяжело задышала.
– Вы на своих тренировках последние мозги отшибли?! – вплёлся в кутерьму голос Захара. – Что вы её трясёте?.. У неё глаза закатываются! Нашатырь! Скорей!
Топот усугубился, отдаваясь тупым стуком в ушах. Полина не сразу определила, что это её кровь бьётся в сосудах. Уши стали горячие, аж голова обжигалась…
В себя Полина пришла уже в каком-то незнакомом помещении, в коляске, и кроме трёх стариков рядом оставался лишь Прохор. Похоже, это лицо со шрамом всегда хотя бы немножко улыбалось. Сейчас он прямо и не мигая смотрел на Полину, и самые уголки губ были малость приподняты.
– Всё, Прохор, – кивнул Стахий, – можешь идти.
– Могу и не идти, – в тон Смотрителю парировал Прохор.
– Научил на свою голову… – вздохнул Стахий, но переубеждать ученика не стал. – Это комнаты Третьего.
– Весь этаж его? – уточнила Полина.
Они были в помещении, составляющем добрую долю этажа, с полноценное футбольное поле, должно быть, были и ещё комнаты, но эта определённо была самой грандиозной. Здесь было почти пусто: в глубине прислонился к стене внушительный каменный треугольник, внутри которого затейливо изгибало ветви каменное дерево-горельеф, метров через тридцать, у стены без окон расположился внушительный камин на большом металлическом полукруге, защищающем от пожара (не совсем понятная предосторожность, ведь пол-то был каменный). Посреди комнаты были брошены письменный стол и диванная группа, словно их только что принесли грузчики. Ближе к стене, истыканной на равных промежутках большими цельными окнами, была круглая выемка, уходящая в пол сантиметров на тридцать и выложенная мозаикой. Рисунок представлял распустившуюся белую водяную лилию.
– Он здесь хозяин, – напомнил Корней.
– Наверное, не особенно комфортно жить в такой здоровой комнатище, – пробормотала Полина.
Прохор тихо рассмеялся, и Полина залилась краской, что с её бледной кожей выдавало её с потрохами.
Захар взялся за ручки коляски и придвинул её к мозаичному бассейнику.
– Чего теперь? – без утреннего энтузиазма осведомилась Полина.
Около получаса Полина повторяла движения за Захаром, Стахий, не вмешиваясь, наблюдал. Рука вверх, ладонью к лицу, поднимается фонтан, зачерпывающий жест – масса собирается в шар, вращение пальцем – воронка. Не так уж и сложно это было, если разобраться.
– Ладно, баловство это, – заключил Захар, – попробуй отобрать у меня контроль над бассейном, это посложнее.
Вода вытянулась в смерчик в центре лилии.
Полина опустила руку ладонью вниз, размазывая смерч по дну, и сгребла его в кулак. Когда занималась делом, без труда не замечала малознакомых людей, удавалось о них не думать.
– Как ты себя чувствуешь? И не торопись отвечать!
Полина честно выполнила требование – нутро не сообщало поводов для беспокойства.
– Я в порядке.
– Тогда покажи, что сделала утром.
Полина удивлённо взглянула на уже привычное лицо врача с выпуклым лбом и аккуратной, ещё довольно тёмной бородкой. Для этого невысокого и немолодого адепта нет большей ценности, чем жизнь пациента и вдруг…
Девчонка выдернула из бассейна кошку и заставила её улепётывать от буйнопомешанной водяной мыши.
Стахий и Прохор похоже захмыкали. Корней никак не переменился, а Захар подёргивал себя двумя пальцами за бородку.
– Хватит, – сказал он.
Полина отреагировала на его слова без проволочек. Кошка и мышь растеклись по полу и сползли уже в таком виде обратно в выемку.
– Ты меня поражаешь, – уважительно заметил в сторону Захара Стахий.
– Да причём тут я? Я не единственный учитель. Тот, другой, не очень разбирался, что делает, но дрессировал до автоматизма…
– В самом деле? – заинтересовался Стахий.
– Не то слово!
– Знаешь, – Стахий хмыкнул, отчего его лицо вдруг стало мальчишеским невзирая на морщины, – я вот совершенно не представляю, как одно может сойтись с другим. Говоришь, не знал, что делал, и навыки доведены до автоматизма?
Захар важно кивнул.
– Ты знаешь, я всегда был против автоматизма. Всегда нужно соображать… Ну и такого автоматизма я не видел. Вынужден признать – когда соображаешь, два объекта несинхронно не поведёшь, хоть один должен выполнять автоматическую программу…
– Какая-то длинная программа, – впервые вступил Прохор.
– Действительно, – кивнул Стахий. – Прохор, помни, это между нами. – Он тут же отвернулся, не сомневаясь в ответе ученика. – Захар, что планируешь делать дальше?
– Исправлять недочёты. И не здесь. В Храме сговорчивая вода, послушная, – Захар повернулся к Стахию. – Нужно в других условиях работать.
Июль, 1
– Смысл существования нежити, – рассказывал на следующий день Захар, везя Полину на коляске по мосту Земли в город, – в поиске энергии для поддержания привычного образа жизни.
На площадке за спиной, репетируя команды, зычно перекрикивалась дружина.
– К нежити в этом отношении примыкают магические животные и некоторые тёмные сущности, питающиеся эмоциями людей. Вся эта публика принадлежит к ведомству Вениамина, и её крайне тяжело контролировать. Наиболее агрессивных приходится уничтожать… Тебе не доводилось смотреть триллеры, в которых в какой-то момент всё становится из рук вон плохо, многие умирают, выжившие сходят с ума, а главный герой упорно пытается выяснить, что на самом деле не так?
Интересно, откуда у Захара такой опыт…
– Главный герой нашего триллера – Вениамин. За Ним по пятам ходят недобрые тени, твари, нападающие ночью, преследующие во снах. Вся его жизнь один большой триллер с изменчивым сюжетом. Другое дело мы и маги. Мы используем свою силу для преобразования мира. Для магов Стихия, даже если им удаётся её использовать, остаётся лишь непослушным примитивным инструментом, их сила выражается через словесные формулы, направленные на достижение конкретного результата, воздействие конкретной мощности. Очень многие из них не способны колдовать без предметов, концентрирующих их силу на выбранном объекте. Предметы разнообразны – амулеты, кольца, трости и многое другое. Тимуру, конечно, ничего не нужно. Я помню, на следующий день после того, как Первый нашёлся, емупреподнесли очень дорогой магический перстень. Всё замечательно получалось, пока Тимуру не захотелось попробовать что-нибудь особенное, что только онодин может. Перстень в результате раскололся.
– Нам, адептам Стихий, чтобы совершать чудеса, нужны только мы сами и Стихия, – улыбаясь, Захар, не замедляясь, вёз Полину по чистым улицам между рядами двух-трёхэтажных домов. Люди, почти все одетые в белое – сегодня было жарко, дружелюбно здоровались, проходя мимо. В городе было принято здороваться со всеми.
– Ты сама имела возможность в этом убедиться, – продолжал Захар. – Наша сила направляется с помощью телодвижений, у каждой Стихии свой набор. Однако управлять Стихией в Храме, не одно и то же, что управлять ей за его пределами. В природе, если хочешь, она дикая. Её требуется приручить. Адепт, вроде бы талантливый, может ничего не добиться от лужи на просёлочной дороге. Со Стихией нужно говорить, но не словами, как сделали бы маги, а сердцем, нужно любить её, строить с ней дружеские отношения. Когда ты натренируешься, установление контакта не будет занимать много времени. Время имеет значение, когда требуется защищаться.
Потемневшие и выросшие на этаж дома расступились, вправо и влево расходились огороды, разделённые на квадраты. Несколько десятков человек, выставив спины под солнце, работали тяпками. Захар нагнулся над клубничной грядкой, и, распрямившись, протянул Полине красную ягоду. Внимание всегда приятно, что тут скажешь.
За высокой белой каменной стеной начинались поля, а потом дикий лес. Рыжий парень, стерегущий у дверей, очевидный адепт Огня, лениво кивнул им, зажмурив один глаз от солнца, поднимая засов.
Поля миновали молча. Захар торопился увезти с солнца под сень леса. Через пятнадцать минут ему это удалось.
Под ногами и узкими колёсами коляски хрустели старые листья, накопившиеся не за один год, и солнечный свет почти не проникал сквозь сплетённые кроны деревьев. Они будто вступили в ночь из дня. Тут даже могли водиться волки и медведи. Лес был совершенно дремучий. Захар остановился. Окружённый кустами боярышника и дикой смородины впереди лежал зацветший небольшой пруд.
– Пришли, – сообщил наставник. – Я не буду вмешиваться. Вот тебе вода, разговаривай, трогай. Можешь попробовать какие-нибудь приёмы. Я буду рядом.
Захар вкатил её в холодную, не пропускающую света воду прямо на коляске.
Полина дождалась, когда он уселся, опёршись спиной о ствол берёзы, и расслаблено полуприкрыл глаза.
Девушка переборола себя, спустила босые ступни в воду. Размоченная у берегов глинистая почва с чавканьем приняла вытянутые носки и сползла глубже в воду. По щиколотку в коричневой жиже Полина задумалась, что она может сделать. В голову пришло движение, вызывающее фонтан. По спокойной глади пробежали круги и только.
Девушка решила продвинуться глубже, не может в такой луже быть настоящая глубина; на оборот подвинула тягуче вставшие колёса коляски. Дно было мягкое, податливое. По ноге что-то скользнуло. Полина испуганно взмахнула руками. Со столбами воды вверх взвилась маленькая чёрная змея, в голове девушки промелькнула мысль, что сейчас разозлённая рептилия окажется опять у её ноги, она изо всех сил отмахнулась, и змейка устремилась куда-то вверх, в кусты.
– Это уж, – сонно успокоил Захар. – Продолжай заниматься.
Полина закрыла глаза:
«Ну что же. Вода. Прохладная. Мокрая. Утоляет жажду. Плотнее воздуха. Что за бред? Как это может помочь? Ладно. Вода – это ещё лёд и пар. Вода – это все жидкости. Человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Откуда я это знаю? Лучше бы вспомнила адрес…»
На память стали приходить всякие фонтаны, слаженно плывущие косяки рыб, расставленные пирамиды бокалов с шампанским…
«Три четверти поверхности планеты – Вода. Вода – океаны, моря, реки, озёра… Если бы не это отвратительно мягкое дно, стоять здесь было бы куда приятней! Вода, я в воде…»
Приятное прикосновение. Пропало навязчивое желание расчесать зудящие шрамы. Какое облегчение…
– Ммм, – протянула Полина.
Снизу донёсся тревожный оклик. Полина неохотно открыла глаза. Вокруг носились прозрачные косяки рыб, один врезался в другой, переплетаясь в сплошную сферу вокруг девушки. Если сосредоточиться, каждую рыбку можно было рассмотреть – у них были чешуя, хвост, плавники, круглые глаза, они двигались, как живые, раздували жабры. Луч солнца проник сквозь ветви, свет обволок водяной шар. Искусственные рыбы оживились, ускоряясь. От мельтешения закружилась голова. Полина пошатнулась, переступила, пытаясь сохранить равновесие, но ноги подогнулись, импровизированный водный мир хлынул на Полинину голову водопадом. Полина задержала дыхание и зажмурилась. Сверху уже ничего не лилось, но почему-то вокруг всё равно была вода. Девушка настороженно приоткрыла глаза – наверху, не так уж и близко, был свет, она была на дне. Страх утонуть – животный, первобытный страх, прежде чем Полина успела уговорить себя, что вокруг дружелюбная Стихия, она судорожно взмахнула руками, пытаясь выплыть. Вместо этого в пруду будто взорвалась бомба, водная масса взвилась в воздух вместе с мелкими рыбёшками и водорослями, Полина шмякнулась на склизкое дно, упав с коляски и уже поняв, что будет дальше, сжалась в комок, закрывая голову руками. Сила тяжести была за восстановление пруда, поток тяжело и оглушительно ударил в дно, вероятно углубляя свои владения. Девушка сжала зубы от боли, в рот просочилась взбаламученная жидкость.
«Пожалуйста, я хочу наверх!» – панически подумала Полина, не решаясь больше ни плавать, ни использовать специальные взмахи.
Прямо под ней возникло какое-то движение, течение развернуло её, обвило и вытолкнуло наверх, на середину пруда. По берегу бегал Захар, мокрый и обвешанный ряской.
Полина перевернулась на спину, стараясь не шевелиться:
– Захар! А как теперь плавать?
После того, что Полина сотворила с тихим лесным водоёмом, Захар не решился учить её плавать, вместо этого с трудом нашёл ветку нужной длины и как гарпуном вытянул девушку на берег. Ради коляски пришлось прощупать дно тем же «оборудованием». Полине в уши затекла вода, и на зубах скрипел песок, но она то и дело начинала глупо смеяться, раздражая пожилого человека. По пути к Храму они немного пообсохли, но характерный запах водорослей остался. За столом в Трапезной с троном на них подозрительно косились, отчего Полина опять начала придушенно хихикать.
– Ты повеселела, – Сафико, улыбаясь одной из своих неотразимых улыбок, закатила её за общий стол. Мешающий стул, едва не столкнувшись, бросились убирать трое бравых дружинников. Победил успевший изготовиться и просчитать действия девушек Андрей. – Что вы делали такого? Помню, когда я начинала, это был какой-то кошмар. Я думала, как признаться родителям, что безнадёжна, – она заметила недоверчивое выражение Полины. – Серьёзно, даже каплю не получалось сдвинуть…. Только через годы я поверила, что у меня приличные способности, и думаю, всё из-за того, что я тренировалась, как заведённая.
– А кто твои родители, Сафи?
– О, они адепты Воды, – Сафико подхватила повисшую в воздухе тарелку с горячим супом и поставила перед Полиной. – Ой, – она подула на пальцы, – живут в другом городе, без названия.
– Как же тебя сюда занесло? – Полина заметила в собственной черпнувшей супа ложке ни с того ни с сего начавшийся водоворот и поскорее засунула её в рот, обжигаясь и стоически вынося кипяток.
– Я должна была учиться у Захара, это давно решили, а Захар живёт в Храме, – Сафико пожала плечами, будто говоря «вот и всё». – Когда ребёнку исполняется четыре года, его водят на своего рода смотрины. До этого времени дети обычно не проявляют способностей. По поводу смотрин устраивается праздник. Приглашаются родные, близкие друзья и самое главное – особые адепты Стихий. Даже, если ты не знаком с ними, их можно узнать по исходящему от них ощущению контролируемой силы. Конечно, всякий родитель старается пригласить самого знаменитого и почитаемого, а лучше несколько.
– Способности наследуются, но иногда проявляются у людей. Таких немного – всех приводят к Стахию, они ведь представляют первое поколение в своём роду, их дети будут адептами Стихий. Мои смотрины были попроще и мне было четыре. Ни Линь, очень пожилая и мудрая женщина, определила, что моя Стихия Вода, а ещё я обладаю даром целительства. Она почувствовала что-то во мне, чего я до сих пор сама не открыла, и сказала, что я должна учиться у лучшего целителя. Я закончила школу в прошлом году, и теперь буду три-четыре года изучать медицину здесь.
– Как становятся смотрителями? – полюбопытствовала Полина, принимаясь за отваренный рис с фасолью. Мясные блюда были не в чести в Храме. То ли принципиальное вегетарианство, то ли мясо на такую толпу слишком дорого готовить.
– Нужно изначально быть сильным, – Сафи прервалась, отпив сока, – всю жизнь совершенствовать искусство, приобретать опыт и знания, и быть может, через несколько десятков лет люди взглянут на тебя другими глазами.
– И какова средняя продолжительность жизни? – Полина заинтриговано отвлеклась от ужина.
– В прямой зависимости от силы – от восьмидесяти и почти до трёх сотен. По крайней мере, я что-то слышала об этом… Из-за желания продлить жизнь многие начинают бесконечно тренироваться. Что ж, это всё равно только на пользу…
Полина подумала, что сейчас самое время спросить о Стахие:
– А как определяется главный Смотритель Храма?
– Хм, не знаю. Этого даже мои бабушка и дедушка не вспомнят. Стахий уже был смотрителем, когда они родились.
Июль, 1
Провокационно помигивают светофоры. Под колпаком разогревшейся за день остановки мается бомжеватый тип. Мутный хмырь, щуплый, тщедушный, с недовольной физиономией, местные не дадут соврать – уже прописался на остановке, не первый день сидит. Но – не пьёт, даже не курит, и не грязный, хотя к таким редко приглядываешься. Сколько ни сидит, за исключением торчания в неположенном месте ведёт себя прилично. Что человек с проблемами можно понять глянув вскользь на понурое лицо.
Визжат тормоза. Человечек бездумно закусил губу и простонал сквозь неё – к переходу нёсся длинноногий мужчина, низкорослому мужичишке было его не обогнать и помочь он уже не мог…
Вокруг машины и жертвы собралась ахающая толпа. Упал на колени высокий блондин. Тщедушный испустил второй приглушённый стон, защемил голову обветренными руками и бессильно опустился на лавку, закрыв глаза.
Июль, 2
Захар ещё немного дулся, лицо было насупившееся, отбивающее желание лезть с глупыми вопросами. В бассейн велено было лезть в огроменном, на двадцать два размера большем нужного тренировочном комбезе форменного, застирано-синего цвета да ещё и в садовых перчатках. Наверное, это как-то было связано с преодолением возможных трудностей в общении со стихией. Сафи сегодня рядом не было, Захар – всё-таки обиделся – дал ей какое-то страшно сложное задание, и ей пришлось кинуться выполнять его чуть ли не бегом, скроив на прощание извиняющуюся гримаску. Знахарь никогда не был жесток к пациентам или воспитанникам, но Сафико не собиралась ни на йоту испытывать его терпение.
В бассейн Полина уже сползала сама, на руках, тренеры-помощники только подстраховывали, чтобы тонкие руки не дрогнули в ответственный момент.
Комбез сразу промок и стал тянуть на дно. Полина невозмутимо сжала губы и целеустремлённо прошла обычный ежедневный маршрут. Ощущение ткани на чуткой коже было странноватым, как и ожидалось – дико принимать ванну в одежде. Обычных указаний от Захара не поступало.
– Повтори с закрытыми глазами, – наконец распорядился он. – Смотри, без столкновений со стенами и новых синяков!
Полина серьёзно кивнула и с надеждой на успех приступила к выполнению. Сердце в волнении заходило – ей часто говорили, что у неё хорошо получается; за неимением иной радости и отдушины, Полине стало очень важно справляться со всё усложняющимися задачами, чтобы в чём-то стать не инвалидкой, а равной другим адептам; найти себе место в жизни, если угодно…
Девчонка ходила долго. Не врезалась и не падала, отчего становилось предвкушающе приятно – ещё один шаг вперёд!
– Достаточно, открывай, – Захар как-то загадочно хмыкнул.
Полина растерянно смотрела по сторонам – воды в бассейне не было.
Следующие дни были посвящены тому, чтобы научиться ходить в немокрой одежде.
Июль, 7
Стена, сложенная из крупных каменных блоков, крупная кошачья голова с распахнутой пастью, в глотке – небольшое отверстие, через которое сочится вода. Струи сбегают с языка между клыков, спускаются с бороды по потемневшей стене в полукруглое углубление в полу.
– В Воде умиротворение и покой, – голос, резонируя, разнесся под низким сводом. Почти подвал, ни одного окна, сыро, сумрачно и зябко. – Нет ничего хуже, чем когда Стихия вырывается из-под контроля, и ничего хуже, когда управляющий Стихией вдруг перестаёт справляться с разбуженными силами. На тебя не должно влиять происходящее, когда ты влияешь на мир своей силой. Ни внутренние переживания, ни обстановка вокруг, где бы ты ни была, чем бы ни была занята твоя голова, ты должна держать себя в руках и всегда оставаться спокойной. Никаких страхов, злости, обид, даже радости, всего, что может помешать мыслить ясно. Взаимодействуй со Стихией, говори с ней.
Полина, как зомби, смотрела на журчащую воду. То, что говорил Стахий, было легко понять, но как можно забыть про то, что ты сирота, твоё тело в шрамах, а теперь ты шатко стоишь коленями на холодном влажном полу в мрачном гроте, куда Стахий привёл, поддерживая под локти. Подземные галереи оказались щедро изрезаны горельефами. Со стен выступали звери, горгульи, многорукие люди, химеры, кентавры, наяды и чудища менее узнаваемые. Коленям холодно, и вся мыслительная энергия сосредоточена на том, чтобы не растянуться на мёрзлом подвальном камне.
– Ты готова?
– Нет, – покачала головой Полина, гипнотизируя вытаращенные глазищи то ли безгривого льва, то ли пумы, – я не готова.
Стахий задумчиво потёр подбородок в седом крапе щетинок:
– Ты понимаешь, что это не только вопрос твоего умения управлять силой. От того разовьёшь ли ты в себе способность оставаться превыше раздражителей, будет зависеть, как ты в дальнейшем будешь жить… ты не захочешь видеть, как ты плачешь, когда тебя обижают. Ведь со стороны понятно, что они именно этого и добивались. Сейчас я принимаю твой ответ, ты не готова. Побудь с Сафико, походи с ней. Думаю, она хорошая спокойная девушка. Только помни, осталось несколько дней до приезда Тимура, и тогда ты либо станешь учиться на своих ошибках, либо совсем ничему не научишься. Лучше постарайся справиться сейчас, мой тебе совет.
Приезд Тимура сулил что-то зловещее, Полина не понимала, что ещё ему может от неё понадобиться, но расспрашивать Стахия постеснялась.
Старики Храма, существа достигшие всяческого дзена и асаны, были специфической кастой поселений адептов. Определённый костяк таких пожилых и опытных людей складывался в любой общности, но в Храме группировка их была самой многочисленной и мистической. Они носили монашеские рясы в пол, ухаживали за бонсаями, но это было внешнее. Проводя дни в созерцании и труде, редко говоря и часто глядя в небо, они были готовы отвлечься от своих занятий в любой момент ради чьей угодно просьбы. Полина даже видела, как один из стариков играл с детьми на площади за мостом. В городе беспокоить их считалось не очень приличным, но если нужно, то что делать. Адепты, в молодости крошащие горы, поворачивающие реки, устраивающие бури и огненные светопреставления, спустя десятилетия со своей легендарной молодости, но не растратив силы, с лёгкой улыбкой, бессловно брались за пустяковые дела сограждан.
Линь, среднего роста, худощавый, загорелый, с волосами по плечо, собранными в хвостик чёрной верёвочкой, поманил Полину пальцем. Работало в две стороны – старики откликаются на твои просьбы, ты откликаешься на их. Девушка скучала в ожидании Сафико и уже успела наслушаться вздора Луизы Ивановны, пришедшей рассказать поварихе Маше об общих знакомых. Девчонка сначала сидела себе, лушила фасоль, а потом предпочла всё же уйти с кухни.
Полина растерянно приблизилась. Пожилой адепт сунул горсть в глубокий карман, выгребая смесь местных и простых монет.
– Чего скучаешь? На-ка, купи себе сладостей. И вот, – он протянул ещё монету, – мне газету.
Ответов и согласий не требовалось. Линь уже отвернулся и ушёл. Полина подумала, что город у Храма никакое не страшное и большое место, и прежде она не выходила скорее потому, что нуждалась в компании, чем из-за каких-то опасностей, из-за которых в незнакомых местах нанимают гидов.
Путь наружу оказался безлюден, не было никого ни на площадке, ни на мосту, хотя звуки голосов работающих в Храме доносились откуда-то неподалёку – наверное, все окна нараспашку оставили. Дорогу удобнее было спросить за стенами – нагляднее.
– Простите, где можно купить газету? – Полина заглянула снизу вверх в глаза прохожему.
Рука указала на соседнее двухэтажное здание. Действительно, удобнее и нагляднее. Полина без уверенности перешагнула порог, возвращая на место приоткрытую стеклянную дверь, с прикреплённым наверху китайским колокольчиком.
– А… – глянул мужчина с торчащими в стороны тёмными волосами, – здравствуй…
Полина робко поздоровалась. В комнате стояли столы и офисное оборудование. Похоже, её неверно поняли и отправили в редакцию вместо киоска. Девушка огляделась по сторонам. Мужчина, пытливо уставившийся в монитор, угловато помещался за письменным столом, из-под столешницы торчали здоровенные чёрные туфли, на столешнице лежала кипа разноформатных человеческих газет. Среди прочего стояла непонятная металлическая коробка, выкрашенная в белый цвет. Не очень большая, сантиметров тридцать на сорок.
– Что это? – не удержалась Полина.
– Аккумулятор, – мужчина не отрывался от своего текста. – Магический. Б/у.
Девушка вытянула голову – агрегат был гладкий, только с одной стороны дюжина гнёзд розеток.
– А где можно газету купить? – вспомнила Полина.
Мужчина небрежно махнул в сторону тумбы у входа, что-то быстро набирая на клавиатуре и хватаясь в размышлениях за подбородок. У стопки газет притулилась солидная свинья-копилка на толстеньких лаковых ногах. Самообслуживание и бесконечное доверие.
– Спасибо… – Полина нерешительно остановилась уже с газетой в руках, перебирая монеты в кармане толстовки. – А… можно купить несвежую газету?
Мужчина поднялся на ноги и внимательно глянул на неё из-под переросшей чёлки.
– А я знаю тебя. Я Гриша, редактор.
– «Огонька»? – спросила Полина, кисло глянув на первую полосу газеты у себя в руках. – Почему не какой-нибудь «Источник»…
Гриша фыркнул:
– Когда эту телегу будет тащить адепт Воды, пусть называет как угодно… Несвежую газету одну? Я все случаи отложил…
– Мне все случаи! – поспешно заверила Полина. Редактор скрылся где-то в кладовке, вдруг не услышит и просить снова будет неудобно.
– Честно говоря, не особо рассчитывал продать, – без обиняков признался Гриша, отряхивая одежду. Стопка у него в руках была незначительной, в еженедельной газете было листов восемь. «Случаев» было четыре.
– Две монеты, – сообщил Гриша. – Уценёнка. – И сел дальше набирать свой текст, не пытаясь убедиться, что Полина отсыпала в свинью требуемую сумму. – Пострадавшая от действий Высшего Адепта, – вдруг начал он, отстукивая по клавишам, – оправилась после нападения и готова поделиться своей историей…
Последнее было сказано полувопросительно, и редактор в ожидании поднял глаза, держа руки наготове.
– И сообщает о потери памяти, – исправила Полина.
Гриша вздохнул.
– Ну ладно. Магу всё равно это могло не понравиться, ещё бы с печати снял…
– Такое бывало? – встрепенулась Полина.
– Недавно, – Гриша не был склонен секретничать. – После первого случая приехали два бугая из Бюро, тираж закрыли – уничтожили прямо у меня на глазах.
– А исходник остался?
– Ну…
– Ну мне-то можно? – попыталась быть убедительной Полина.
– Сигнальный сохранился, – признался Гриша. – Я их для архива оставляю, когда они приехали, из головы вылетело… Дам почитать – но! Никому не давай! С Магом ссориться не хочу… Потом вернёшь.
Сладости продавали на каждом шагу площади, популярной среди туристов, сложнее оказалось найти Линя, который успел удалиться на остров за Храмом, где Полина прежде не была. Храм не стоял ни на какой горной вершине, он во всём своём многотоннаже парил в воздухе, и так же парил за ним маленький островок неправильной формы, на котором постарались устроить ощущение естественного сада. Кто-то даже притащил отбитый белый торс Венеры, чтобы кинуть набок недалеко от белой скамьи.
Линь ждал свою газету. Полине ничего не оставалось, как преодолеть умеренно изогнутый мост Воздуха. Она села со старцем на скамью, зная, что он не станет мешать и докучать вопросами, которых сейчас не хотелось. Перед чтением требовалось взять себя в руки.
– Поделись-ка, – Линь тихонько тронул за плечо, указывая на сдавленную в руке ириску.
Полина оттаяла. Разорвала упаковку и высыпала конфетку на затёртую садовыми инструментами руку. После этого как ниоткуда явился Тами, а за ним остальные, почти незримо обрабатывающие сад. Место перестало казаться одиноким и отдалённым, хотя получившие ириску рассредоточились в стиле ниндзя в прежней природной тишине.
Полина взялась за добытые газеты. В городе они до сих пор были незаменимы, ну а девушке было непривычно держать в пальцах тонкие листы. Она росла не здесь и не в другом городе Стихий, она не читала газет…
Ранний выпуск от 27 июля оказался двойным. Полина ушла за скамейку, к Венере, чтобы разложить обе газеты для сравнения. Отличия были только в передовице, рассказывающей о гибели адепта Огня, живущей на выселках мажьей столицы. Женщина зарабатывала художественными фейерверками. Полина тщательно сравнивала строчки – если найти это, будет понятно, что сам Маг считает важным…
Было бы понятно, если бы тираж сняли из-за фотографии – сильно пострадавшие лицо и грудь, челюсть распахнута, закопчённые резцы торчат из чёрных дёсен перекошенной челюсти, вокруг головы клочья будто подтаявших волос, и будто чудится запах – но в перепечатке фотографию не заменили.
Полина читала. Близкие и друзья рассказывали о жертве, Стахий передавал соболезнования… Вот оно: «По мнению Тимура, жертву лишили души, что могло стать причиной смерти. Следователи отмечают, что на момент лишения души жертва уже могла быть мертва.»
О новом преступлении сообщала статья от восемнадцатого августа. Адепт Воздуха был квартирный вор, залезал с крыши в форточки. Около пятнадцати лет назад ему пришлось перебраться в мир людей, не говоря никому о своём местонахождении. Его обнаружила человеческая милиция, полусожжённым. Тимуру пришлось вмешаться, чтобы увести дело, и люди забыли. В прессу просочилось, что Маг подозревает Третьего, и адепты Стихий поспешили вернуться под защиту стен древних городов, началось "Стихийное переселение", как называлась статья. Заговорили о неконтролируемых проявлениях силы и необходимости поиска Третьего.
22 августа. Смерть ещё одного адепта Воздуха, подростка, в небольшом поселении Стихий. Происшествие вызвало непонимание и гнев. Началась паника.
Статья, подписанная первым сентября, сообщала о смене сезона. Адепты проснулись утром, ещё не осознав этого, но из человеческого мира приходили сведения, противоречащие логике вещей. Отмечался день зашиты детей, прошедшего лета как будто никогда не было, более того, не осталось бумажного или электронного подтверждения, что происходящее уже однажды было. Люди ничего не помнили. В общем ажиотаже Полине уделили пару строк, должно быть, потому что её никто не знал. К тому же она не погибла.
Сафико занималась на втором этаже под главным куполом. Перед ней на столе лежал лист бумаги, по которому под взглядом перемещалась подкрашенная капля.
– Что это? – спросила Полина, следя за образующейся линией.
– Путь во внутреннее ухо, увеличенный, конечно, – не поворачиваясь, сказала Сафико, – кроме того, что нужно знать, как лечить, сначала нужно добраться до больного места.
– Сафи…
– Мм? – девушка не отрывала глаз от листка, чтобы не смазать рисунок.
– А вообще адепты, – Полина старалась говорить спокойно, чтобы не сбить подругу, иначе ей придётся начинать заново, – они… ну, ждут Третьего?
– Да, – глухо ответила Сафико, мрачнея.
– Почему?
Сафико не хотела портить работу, Захар был перфекционист и кривой рисунок принял бы весьма кисло, поэтому девушка смахнула прочь остатки капли, чтобы сказать Полине:
– Появление избранника означает процветание для народа, золотой век… Я тоже очень ждала и радовалась, что попала в Храм, пока не узнала, что с тобой случилось…
– Но я не первая жертва… – растерялась Полина.
– Спонтанная неконтролируемая защитная реакция, – непонятно сообщила Сафико. – Около ста известных случаев, в основном маги-новички с большим потенциалом, которым не повезло столкнуться с нежитью: вампирами, оборотнями и прочей устрашающей публикой. Так было и с главным Магом. Я рассказывала тебе – он был ребёнком, ещё, наверное, умел бояться, мог спугнуть того вампира, но вместо этого убил.
– Это самозащита, – кивнула Полина, – но разве в нашем случае гибла нежить?
– Нет, – признала Сафи, – не нежить. Но и Третий сильнее подавляющего большинства новичков и контролирует себя хуже, чем Маг. Он мог просто воспользоваться силой, ни на кого конкретно не направляя, а потом не совладать с ней…
– На меня смотрело существо, которое сделало, что собиралось, – убеждённо проговорила Полина.
– Поэтому я ждала Третьего, пока не узнала про тебя, – кивнув, повторилась Сафико, возвращаясь к рисунку.
По камню без утайки зашаркали шаги идущего проверить ученицу наставника.
Захар глянул на готовый рисунок кисло сморщившись на едва заметно порванную линию.
Июль, 8
Город внизу сверкал как новогодняя игрушка. Можно подумать, что все адепты Огня вышли из домов, чтобы пожонглировать факелами. Всполохи перемежались с вытянутыми гротескными тенями. Действие сопровождалось криками одобрения и аплодисментами.
– Поля, – в неосвещённую комнату скользнула Сафи, – пойдём!
– Я думала, сегодня фестиваль Огня, – неуверенно пробормотала Полина, – и почему шёпотом?
– Идём!
– Там же опасно! – засопротивлялась Полина.
– Тсс! – шикнула Сафико. Тут она прижалась губами к самому уху подруги, – тебе что, отсюда всё видно, или ты уже сто раз видела фестиваль Огня в главном городе Стихий? Пойдём! Тихо и незаметно, скорей!
Сафико рукой прижала подругу к стене, боком бесшумно ступая вниз по лестнице, закрученной сумасшедшим винтом. В полной темноте Полина неловко оступилась, не успела она упасть и покатиться по лестнице, собирая рёбрами острые углы, Сафико подхватила её и прижала ещё крепче.
– Тихо, – снова еле уловимо прошептала она. Полина еле услышала её, оглушённая грохотом своего сердца.
Обитатели башни, попрятавшись по своим комнатам, в окна смотрели на ликующий внизу поток. Им не было дела до того, что происходит на лестнице, иначе двух девушек уже бы остановили. Полина старалась быть аккуратней, помощь может не успеть на этот раз.
Сафико замерла у последнего поворота, сосредоточено прислушиваясь и вдыхая ночной воздух. Будто удар в сердце – двое, без энтузиазма обсуждая событие, прошли мимо. Рука опёрлась о стену у самого Полининого лица. Только когда их голоса притихли наверху, девушка поняла, что не дышала всё это время.
Длинные волосы Сафико хлестнули Полину по плечу.
Освежающий ночной воздух наполнялся запахами дыма и потрескиванием костров. Мосты безмолвно висели над пропастью. Девушки, согнувшись пополам, скрывшись за перилами, перешли на другую сторону.
Фестиваль Огня назначали на самый жаркий и сухой день лета. Только адептам Огня разрешалось выходить после шести вечера. Полина, вернувшись в свою запустелую комнату задолго до назначенного времени (больше из-за фобии получить ожоги) с интересом следила за приготовлениями из окна башни. Оно было расположено не очень удачно для этой цели – несколько отвёрнуто от площади. К вечеру на обозримом участке площади уменьшенные расстоянием адепты засуетились, из домов вытащили наполненные маслом амфоры, связки дров, столики с угощениями. Ещё час после назначенного времени ничего не происходило – руководство благоразумно перестраховывалось. Прочие адепты должны были сидеть по домам, как можно ближе к своей Стихии; и теперь принадлежность жителей города без названия открывалась как никогда наглядно – одни приникли к окнам на первом этаже, вторые, самые нервные сегодня, забрались повыше, держа неподалёку тазики с водой, третьи залезли на чердаки, подглядывая время от времени в слуховые оконца.
Адепты Огня были снаружи. По тому, как они двигались, чувствовалось, что предстоит нечто особенное, что они сами представляют собой нечто особенное. В рабочий будний день, разглядывая, что там, за пределами Храма, Полина переставала верить, что она не в человеческом городе. Так, городок в западной Европе, добродушные аборигены в светлой лёгкой одежде, как везде спешат по делам или неторопливо гуляют, сидят в кафе или играют в нарды на лавках на площади у фонтана. Ничего сверхъестественного, скорее даже заурядно.
Становилось темнее, и адепты Огня, взволновано переговариваясь, дёргано давали и выполняли команды, торопясь и мечась по всему городу. Где-то в восемь над городом подобно грому разнеслась мелодия, похожая на гимн или что-то не менее торжественное. Полина слышала её впервые или не помнила. Первые звуки музыки заставили девушку вздрогнуть. Бывает музыка, которая пробирает до самых костей, заставляя жалкую плоть холодеть и дрожать то ли от ужаса, то ли от восхищения и возбуждения.
Адепты Огня были перевозбуждены. Полина почувствовала это даже из своей башни. Мелодия всё не прекращалась, бессловесная и в своём роде пронзительная. Толпа на площади, не сговариваясь, собралась, устремив лица к солнцу. Казалось, они спокойны и умиротворены, некоторые закрывали глаза и с удовольствием вдыхали раскалённый сухой воздух, который опалил бы лёгкие нормальному человеку. Весь день стояла невыносимая погода, вечер сбил жару. Покою не суждено было установиться. Из рук в руки стали переходить всполохи, музыка незаметно замолкла, хотя ещё совсем недавно ей было пронизано всё в городе. У Огня были свои звуки, и собравшиеся не желали, чтобы что-то постороннее их перекрывало. Шуршание, щёлканье, треск, и ещё этот звук так похожий на тот, что бывает, если сильно размахивать в воздухе большим полотном ткани. Казалось, город горит. Сначала Полина не смогла на это смотреть. Зайди Сафико на полчаса раньше, она застала бы подругу забившейся в угол с расширенными от ужаса глазами. Не так-то просто было перебороть этот страх. Стоило подумать об Огне, и тело уже будто жгло. Ноги всё ещё подкашивались, когда Сафи вбежала в комнату.
Полина, стараясь размерено и успокаивающе дышать, цеплялась влажной рукой за тонкую ладонь Сафи. Впереди была площадь. Их слишком хорошо знали, чтобы не застукать. Безнадёжная и нелепая затея. Хотя, конечно, интересно.
Сафико проворно нырнула за спинку ближайшей скамейки, утягивая за собой неловкую Полину. Никто не заметил их.
Сафико опустилась на колени и по локоть засунула руки в бездонные карманы на платье. Там она нашла какую-то петарду в пёстрой обёртке, бутылёк, явно заполненный не в первый раз, и зажигалку. Полина против воли похолодела от ужаса, разглядев этот набор.
– Что ты задумала? – почти беззвучный вопрос повис в воздухе. Сафико его даже не услышала. Девушка развинтила бутылочку и перевернула её, маслянистая струйка, прикоснувшись к земле, побежала вперёд, не оставляя следов, к ещё неиспользованной вязанке сухих дров вперемешку с палками фейерверков. Там она распределилась, чем-то напомнив Полине строение человеческого уха.
– Теперь сложнее, – пробормотала Сафи. Со второй попытки ей удалось зажечь спичку, шнурок петарды заискрился. Полина в ужасе отшатнулась, упав на спину и ободрав ладони. Сафико, не заметив этого, размахнулась и закинула петарду на вязанку. Прежде, чем небольшой, но эффектный взрыв состоялся, девушка подхватила подругу за руку, и пока все смотрели на дело её рук, искрящееся над головами, протащила её за ближний из домов.
Из карманов Сафико достала два тонких шёлковых платка и закутала себя и Полину так, чтобы остальным казалось, что это для защиты волос.
Потом они начали петлять. Полине суждено было увидеть много нового, но Сафи не останавливалась, вела подругу всё дальше и дальше. По дороге выяснилось, что Огонь бывает белым, синим и даже зелёным, может рассыпаться искрами и литься подобно воде. Для тех, кому не хватало сил, чтобы извлечь пламя на пустом месте, в каждой подворотне было свалено горючее – древесина или масло. Просто пороховая бочка, а не город. Над домами громыхали фейерверки. Сверкающие струи срывались с расставленных веерами пальцев, уходили ввысь и там с треском рассыпались на неопасные потухающие в воздухе искры. Мастера делали их разноцветными.
Сафико всё так же настойчиво тянула Полину за руку. Девушка мельком смотрела на празднующих, но видимо не видела того, что искала. Уже почти на окраине Сафико вдруг остановилась, вцепившись тонкими длинными пальцами в зубчик забора. Полина от неожиданности уткнулась в её спину. Подруга стояла странно, неподвижно, напряжённо.
В переулке было очень темно. Полина осторожно заглянула за плечо адептки – на пятачке-дворике между островерхими вытянутыми четырёхэтажными домиками, кажущимися в свете огня куда более похожими на сказку, чем на реальность, собралось человек тридцать. Мужчины и женщины, никого младше двадцати, никого старше сорока. Полина одёрнула себя, поняв, что смотрит на них, раскрыв рот. Их лица выглядели иначе, вместо повсеместного возбуждения и ликования на них отражалось спокойное удовольствие. Полина снова встрепенулась, сообразив, что это адепты, идущие путём совершенствования, кто-то из них станет смотрителем. Серьёзные люди, неудивительно, что Сафи хотела увидеть именно их. Интересно, откуда она узнала, что они будут здесь?
Собравшиеся с интересом смотрели на стоящего в центре мужчину. На нём были потёртые драные джинсы и высокие армейские шнурованные сапоги, рубашка небрежно покоилась у ног. Обнажённые торс и грудь свидетельствовали, что рубашку мужчина часто игнорировал – загар, ссадины и лёгкие ожоги. Ему даже шло. Полина естественно перевела взгляд на собственные раны, сдержала вздох и снова посмотрела на мужчину в середине дворика. Его руки были окутаны пламенем, синим там, где оно прилегало к коже. Сначала он держал их на уровне живота, будто глядя на ладони, но глаза его были полуприкрыты. Он производил впечатление сильного человека. Руки разошлись в стороны, снова застыв по бокам. Языки пламени взметнулись выше, собравшись в арку над его головой, образовавшаяся дуга плавно сползла вперёд, описав полусферу. Верхний полукруг зарябил и, дёрнувшись, закончил сферу. Мужчина повис в огненном шаре в паре сантиметров над землёй.
Собравшиеся сдержанно с достоинством похлопали, не как зеваки на представлении бродяг, а скорее как ценители музыки на концерте пока неизвестного, но многообещающего скрипача. Полина различила, что их губы шевелятся. Неожиданно один из адептов заговорил вслух:
– …тридцать шесть, тридцать семь…
Выходит, тяжелее всего было удержать сферу, а не создать её… Известный парадокс всех мракобеских наук… Контроль над стихией, будь он неладен…
– …пятьдесят три, пятьдесят четыре…
Сфера выглядела внушительно. Он силён. Огненный шар всё-таки…
Полина сглотнула саднящий сухой ком в горле и зажмурилась, голова как-то непроизвольно дёрнулась…
Когда она открыла глаза, мужчина стоял на одном колене на земле, не торопясь выпрямляться. Сафи, от которой Полина на время отвлеклась, во все глаза смотрела на него. Мужчина неторопливо поднялся, слегка поклонившись одобрениям талантливых адептов Огня, и вошёл в их ряд, исчезая из поля зрения.
Сафи потеряла интерес к происходящему. Она взяла Полину за руку и быстрым шагом, без объяснений, повела её обратно.
На полпути, в одном из тёмных дворов, слишком тесном для огненных представлений, Сафи замедлилась, прижав свободную руку к лицу, над чем-то тяжело задумавшись. Полина не лезла в душу.
Вдруг увидела драные джинсы, загорелый торс, невозмутимое лицо. Не обратив внимания на Полину, он притянул к груди онемевшую Сафи, не успевшую заметить его, спустил платок с её головы и вжался в губы поцелуем.
Полина смущённо застыла, не зная, куда себя девать.
Разнявшись, парень и девушка ничего друг другу не сказали. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Потом, также в полном молчании, взявшись за руки, они пошли к Храму. Полина послушным и ни к чему непричастным осликом поплелась следом.
У подножия моста он остановился, на прощание проведя ладонью по спине Сафи. Напоследок она оглянулась на него через плечо и, стараясь быть спокойной, пошла по мосту. Войдя в неосвещённую башню Воды, она сползла на корточки, судорожно выдохнув и спрятав лицо в руки. Её волосы посыпались с затылка на лицо, Полина смотрела на неё в слабых отблесках, проникающих через дверной проём. Сафи молчала.
Рожок луны заглядывал краем в узкое окно над головами, его бледный свет шарил по старой каменной кладке, не дотягиваясь до пола. Полина подставила под него руку – по ладони вдоль мизинца шёл хвост ожога, похожего на пенку на вскипячённом молоке, он поднимался выше и обрывался на локте. Почти такой же был на другой руке. В какой-то момент она подняла себя на них, чтобы спастись. Полине захотелось уйти, она тронула Сафи за плечо и повернулась к лестнице, тяжело цепляясь за перила. Её белая костлявая кисть с усилием хваталась за камень, бледнея от напряжения. Полина старалась смотреть под ноги. Через пять минут Сафи догнала её, подхватив под локоть свободной руки. Она была взволнована, но Полина не чувствовала в себе сил, чтобы разделить с ней её радость.
Наверху, в своей комнате Полина долго смотрела в потолок, ни о чём особенно не думая и даже стараясь совсем избежать этого. Она не могла уснуть. Звуки с улицы почти не проникали внутрь, праздник шёл на спад.
Девушка поднялась с постели. Натягивая на застиранный комбинезон, выделенный Стахием, безрукавку грубой вязки, подошла к окну. На улицах кое-где мелькали ленивые всполохи. По ногам и рукам ходили мурашки, хотелось двигаться. Полина, подумав, решила походить по лестнице.
Спустившись на две комнаты, она задумалась, не стоит ли вернуться. Подниматься тяжело, может закружиться голова, но ноги подогнулись как неродные и двинулись вниз по лестнице. Полина только пожала плечами и вздёрнула бровь. Девушка вышла из башни и пару секунд постояла, вдыхая не особенно прохладный ночной воздух. Ноги, словно марионеточные, развернулись на негнущихся стержнях и повели её к центральному помещению по крытому мостку. Полина, уже насторожившись, вцепилась правой рукой в каменную стрелу, разделяющую пустые оконные проёмы. Ноги остановились. Рука дрогнула, пальцы ослабли и разжались, и Полина пошла дальше.
В главном зале она постояла у трона. Из круга в центре потолка шло золотистое свечение, наполненное какими-то частицами, как крупной пылью. Света было слишком мало, чтобы разглядеть каменный орнамент на стенах – тянущиеся вверх вьюны с вытянутыми листьями, но достаточно, чтобы ни во что не вписаться. У трона было широкое сидение, от его боков вверх, выгибаясь сначала наружу потом внутрь, поднимались полукружья подлокотников. На спинке были симметричные объёмные орнаменты, её навершие возвышалось высоко над предполагаемой головой, увенчиваясь треугольной крышей, нависающей над сиденьем. Выступающие части были из дерева, в то время как вдавленные элементы узоров были покрыты золотом. Он казался чем-то большим, чем изысканная мебель, пусть даже изготовленная лучшим из плотников. Он неслышно звал, смущая. Полина не притронулась к нему.
Лестница по правую руку от трона вела во внутренние помещения, кабинеты, личные комнаты старцев, девушек, некоторых воинов из войска. Полина поднялась на второй этаж и остановилась в начале коридора. На стенах между дверями приглушенно горели светильники. В одинаковых стеклянных плотно запечатанных сосудах подёргивались язычки Негаснущего огня. Они вспыхивали ярче при приближении людей. Полина подошла к одному из них, почти прикоснувшись рукой. Огонёк не реагировал на ладонь. Полина внутренне удивилась. Ноги повели её дальше. В конце коридора был кабинет Захара. Полина только протянула руку, как дверная ручка метнулась ей навстречу.
Девушка кусала губы, тело не повиновалось ей, она не могла говорить, сердце ощутимо билось в грудной клетке. Своя и не своя рука мягко прикрыла дверь за спиной, смыкая темноту.
Грудь часто тревожно дышала. Из темноты не шло ни звука.
ОГОНЬ!
Перед лицом в воздухе развернулся лепесток пламени, застыл перед расширенными от ужаса глазами. Не своя рука плавно повела пальцами, лепесток сдвинулся в сторону от глаз, освещая письменный стол немного впереди. Девушка скованно подошла к нему. На столешнице стоял подарочный письменный набор с гравировкой. Там был ещё пузырёк с настойкой валерьянки и пара листков – один с записью пациентов на завтра, другой – с заданиями для Сафико.
Адептам несвойственно противоправное поведение. Об этом, как о неком отклонении в развитии мозга, высокомерно писали исследователи-маги. С некой долей самокритики можно было признать, что несклонность к нарушению закона заметно влияла на правила жизнеустройства. Полина бы, например, не оставила журнал с подписью «Дневник» на письменном столе в незапертом кабинете.
«…не встречал такой способности к концентрации… поглощена делом… навыки, требующие многолетнего закрепления… несчастна… тяготит её состояние… Сафико сдружилась с ней, это поддержит её… часто погружается в рассматривание своих шрамов и ожогов…"
«Если Тимур заберёт её, никакой дружбы для неё не будет, останется одна зависть. А Эсфирь и Ирена неспособны на проявление тепла, одна потому что глупышка, другая просто потому что неспособна».
С неприятным послевкусием закрыв журнал, девушка вернула его на место. Огонь погас. В темноте вышла из кабинета, незамеченной прошла коридор, проскользнула через главный зал на крытый мост и, не держась за перила, поднялась по лестнице к своей комнате, устало прижавшись к подушке и наконец почувствовав, что снова владеет собой.
Июль, 9
К восьми часам обитатели Храма собрались в Трапезном зале на завтрак. Деловая дюжина дружины не старалась задержаться за столом, в хорошем темпе очищая тарелки. Пока мужчины пробовали всё предложенное поваром Машей, Жрицы не торопились польстить завтрак своим присутствием, и без них было как-то проще. Девицы с особым статусом на многих не обращали внимания, и делали это так подчёркнуто, что в комнатах повисало напряжение, подстёгиваемое бросаемыми Жрицами фразами. Не удостоенные их расположения пытались игнорировать в ответ, но это было трудно, с их декольте до пупка, с их апломбом, с их самоуверенностью – они захватывали внимание всех оказывающихся поблизости. А Сафико, которая ни одной из них миловидностью не уступала, их бесила.
Полина напряжённо рассматривала своё отражение в кофейнике с длинным носом. Ожог на подбородке стал крошиться по краю, натягивая неповреждённую кожу на стыке и просясь под ногти, но девчонка не на него смотрела.
Бесцветные глаза на металлическом боку кофейника были не её. В них не было и следа той паники, которую она испытывала. Они использовали каждую возможность, чтобы пристально вглядеться в одно из лиц за столом, а когда кто-то улавливал этот взгляд, губы тоже переставали подчиняться девушке, складываясь в доброжелательную улыбку.
Кофейник уплыл из-под носа вслед за рукой пухлого Тами. Рядом села Сафи. Она не поздоровалась как обычно, вместо этого, слегка нервничая, оглядевшись по сторонам.
Полина повернулась к ней, чтобы выпалить: «Со мной что-то не так!», но губы сказали: «Доброе утро». Девушка безнадёжно уткнулась в яичницу, не зная, что ещё можно сделать.
После завтрака, воспользовавшись рассеянностью Сафико, она улизнула с процедур по обработке ожогов. У чьего-то кабинета, мимолётом выхватив четвертинку листа и маленький карандаш, остановилась у подоконника и, глядя на небо в окно, наощупь вывела несколько слов. Закончив, сразу отошла, чтобы ничего не сделать с листком, краем глаза заметив, что строчка на листке аккуратней и длиннее, чем должна была бы получиться. Полина, насторожившись, подошла.
«Смирись. Ты не сможешь сделать этого. Ты будешь слушаться».
Девушка схватилась за голову, сжимая пальцы на коротких волосах. Одумавшись, остановилась, снова посмотрев на листок. Надо было отдать его кому-то, кто-то сможет понять.
Стоило подумать об этом, листок вспыхнул и исчез, не оставив ни запаха, ни следов на белом подоконнике.
Ночью того же дня Полина бессонно прижимала к груди подушку. Привязанная поясом к ножке кровати нога затекала. Пока ничего не происходило. Струйка воды бежала из отверстия в стене, ветра почти не было. Вместо обычного успокоения звук бегущей воды не вызывал никаких приятных ощущений. Сырость и холод. Через пару часов усталой Полине стало казаться, что отверстие расширяется, и, пока она не смотрит, оттуда протягивается мокрая рука землистого цвета, выламывая суставы, выходит плечо, а за ним голова в спутанных волосах, с которых на пол стекают тёмные капли.
Сейчас Полина предпочла бы оказаться в башне Огня, наиболее удалённом отсюда месте, у горящего камина.
Из отверстия донесся звук, похожий на вздох. Сердце ёкнуло. Вздохнуть мог кто угодно, например, Сафи этажом выше. Но Полина в это не верила. Девушка сползла на пол. Плохо гнущимися, замёрзшими пальцами размотала пояс и выбежала за дверь. По спине побежало тёплое, неприятное. Запоздало Полина ощутила боль от лопнувшей кожи ожогов, которых она, слава Богу, никогда не видела. Невыносимо было оставаться здесь. Вниз. Через крытый мост и тронный зал. Правая дверь. Ступени. Пустой незнакомый холл. В темноте Полина сжалась в комок у стенки и не шевелилась, пока жидкость на спине не обсохла.
Было мерзко. Плача и шмыгая, замёрзшая девушка скованно двинулась вглубь холла, натыкаясь на предметы.
Перед глазами развернулся огненный лепесток. Полина, вздрогнув, замерла. Сверхъестественный фонарь дрожал у книжной полки. Шкаф целиком был заключён в стеклянную витрину. Полина удивлённо обошла его кругом. По ногам дул сквозняк. Не реагирующий на него огонь услужливо осветил путь. Шкафы стояли хаотично, на неравных расстояниях друг от друга. Это была библиотека. Шкафы пытались двигать – опустившись на корточки, девушка увидела борозды на деревянном полу. Тяжёлый неоконченный труд. В очередной раз удивилась бестолковости строителей Храма: башни без лестниц и туалетов, неудобные коридоры, хаотично разбросанные комнаты и предметы, бессмысленные утолщения в стенах, пустые окна, края над пропастью лишённые ограждений… Шкафы в гигантских пузырях из стекла без какого-либо отверстия. То ли строили не для людей, то ли строили совсем не люди, то ли строили не по схемам, а по детским рисункам замков.
Не все шкафы были так радикально защищены от пыли и читателей. Они стояли более-менее ровно между застеклёнными, не оставляя сомнений, что оказались здесь значительно позже. Древесина их стенок и полок была темнее, то ли другая порода дерева, то ли время оттенило. Полина пошла вслед за поплывшим по воздуху огнём. Огонёк двигался в глубь, не забывал соответствовать обычным движениям огненных языков, но к ходящему по узким коридорам потокам холодного воздуха оставался равнодушен. Шкафы были внушительными, толщиной с легковой автомобиль. Сложно было представить, для какого размера книг они были предусмотрены. Не видно было, где они заканчиваются наверху. Их здесь много стояло.
Не останавливаясь пройдя пять минут вглубь монстрообразной библиотеки, Полина, оглянувшись, не увидела выхода. Огонь требовательно мигнул и поплыл вперёд.
Шкафы, неожиданно изменив общему хаосу, выстроились сплошным рядом. Полина заметила, что из них всех только один был в стекле, и догадалась, что за ними наконец была стена, чем позже и воспользовались люди, попытавшиеся навести здесь порядок.
Рука Полины взялась за полку.
Девушка, внутренне сжавшись, выдернула из плотного ряда самую старую на вид книгу. Огонь повис над ухом. Книга была на незнакомом языке, судя по зарисовкам, к лучшему.
На одной иллюстрации Полина задержалась. На пожелтевшей бумаге в размётанных ветром одеяниях выгнулся, напряжённо разведя руки в стороны выбритый налысо человек. То ли в него вливались, то ли наоборот вырывались из него сущности, похожие на проявления Стихий. Он запрокинул голову, и из его рта вывалился длинный язык. Рисунок странно привлёк Полину, хоть она и не понимала ни одного слова, поясняющего картинку. Она перелистнула страницы, стараясь не повредить книгу. На новой иллюстрации человек с непрорисованным лицом, но зато с двумя бараньими рогами с размаху ударял хлыстом. Кончик хлыста попал ему в центр лба, и из пореза сыпались искорки, видимо означающие свечение. Далее ещё один мужчина, закрыв глаза, проводил по собственной груди зазубренным лезвием. Кроме того, что все они пытались себя покалечить, Полина ничего не понимала. Там было ещё несколько картинок, последняя особенно заинтересовала девушку. Запрокинув голову, на полу сидел мужчина. Его глаза с печалью и грустью смотрели куда-то наверх. Рядом с ним лежал серповидный нож, им он, судя по всему, за минуту до этого состриг несколько прядей волос, которые теперь горели рядом. Его руки и ноги были бессильно расслаблены.
Полина закрыла книгу и снова вгляделась в обложку, не зная, чего добивается. Потемневшая от времени корочка со стёршимся названием. Девушка провела подушечками среднего и указательного пальцев по неразличимым вытесненным буквам. Непонятные завитки.
«Убиения души», – вдруг подумала Полина и, напугавшись, поставила книгу на место, с трудом впихнув её на полную полку.
Огонь поднялся выше.
Девушка с сомнением переступила в шерстяных носках. Там наверху что, нужная книга? Шкаф так велик, и полки такие крепкие, что если встать ногами, ничего не случится.
Взявшись рукой за полку, над которой повис огонь, Полина наступила на нижнюю, чтобы заглянуть выше. Только она встала двумя ногами и оглядела книги, огонь поднялся выше. Полина неуверенно перебралась на следующую полку. Цель была наверху. Огонь манил выше. Как ни странно, Полина не чувствовала внутри сопротивления, руки и ноги всё ещё принадлежали ей. Никто не принуждал её. Вскоре она думала только о том, о чём думают многие люди, карабкающиеся на непредназначенные для этого предметы – поднять сначала ноги или руки, не лучше ли делать это одновременно и не станет ли тогда подъём рискованней? Тяжелее всего оказалось перевалиться на крышку шкафа, носки скользили, а руки были слабы. Справившись, Полина замерла лёжа на животе, придушенно чихнув пару раз от пыли. Отёрла руки о комбинезон.
Огонь сдвинулся вперёд, привлекая внимание к скользкой стеклянной крышке с покатыми краями.
– Я не могу, – еле слышно всхлипнула Полина, поднявшись и посмотрев в темноту далеко внизу.
Огонь сдвинулся к стене, показывая на зарешёченную вентиляционную отдушину.
Полина напугано покачала головой.
Огонь потух.
Девушка всхлипнула и, забыв, где стена, а где пропасть, опустилась на корточки, где стояла, нащупав рукой комки пыли на дереве.
– Пум, пум, пум-пум, пум, пум, пум-пум…
Кто-то, беззаботно напевая в тишине, прошёл мимо.
Пока она шастала, наступило утро. Самые старшие поднимались в пять утра, старческая бессонница. Полине не хватило духу, позвать обладателя голоса.
Огонь рассчитывал увести её по отдушине, а теперь, когда его могли увидеть, он просто исчез.
Пение заглохло за поворотом. Огонь снова загорелся на уровне верхней полки шкафа, на котором стояла Полина. Она поспешно начала спускаться, пока он не передумал.
Запыхавшись, девушка бегом кинулась обратно, бесшумно отталкиваясь от камня шерстяными носками и останавливаясь, чтобы заглянуть за угол.
Умудрившись прошмыгнуть незамеченной, она затворила дверь своей комнаты и устало привалилась к ней саднящей спиной, сползая на пол. Хотелось спать.
Опомнившись, Полина с ужасом посмотрела на себя – с ног до головы в комьях серо-чёрной пыли. Так испачкаться во всей башне Воды, даже прокатившись по лестнице с самого верха до самого низа, была мало шансов. Полина торопливо разделась, но пыль была везде, она попала в ожоги и царапины и вклеилась в них, смешавшись с сукровицей. Девушка поспешила к журчащему ручейку в стене. Ледяная.
Полина резко провела по плечу и чуть не взвыла. Стоя на коленях, заглянула в окно – снаружи повсюду сновали, если можно так выразиться о черепашьей суете, старики в застиранных рясах. Путь к ваннам и бассейнам с тёплой водой закрыт.
Чтобы разогреть воду, нужен огонь, которому тут взяться неоткуда. Утомлённая Полина села на пол.
Июль, 10
Посидев немного, Полина окончательно закоченела. Разглядывать своё тело, почёсываться и ждать постыдного разоблачения было удовольствием третьего сорта.
Девушка отшвырнула в сторону коврик и решила попробовать что-нибудь сделать.
Она протянула руки к воде – ручей перестал стекать вниз, вытянулся, подбираясь навстречу. Полина изогнула одну из протянутых рук, сворачивая водяную змею кольцами на полу перед собой. Примерно через полчаса у неё получилась этакая круглая ванна без бортов. Вода была холодной. Девушка опасливо опустила руки.
Форма держалась. Теоретически её можно было разогреть движением, но это могло занять уйму времени, да и если ускорять такое количество воды, какие были гарантии, что она удержит эту массу, а не выкинет, к примеру, в окно или не затопит башню. Затопить башню воды, даже местные за такое по головке не погладят.
Полина, вздохнув, подняла смерч, вращая его всё быстрее. Когда руки устали от однообразных движений, коснулась формы пальцем, проверяя температуру. Сейчас она больше напоминала реку летом, чем подземный источник из ледника, но назвать её тёплой язык не поворачивался.
Полина вздохнула, собираясь с силами. Снова рискуя обрушить поток на нижние этажи, шагнула внутрь, ценой закушенной губы подавив желание закричать.
Водная масса носилась вокруг, жесткой щёткой проходясь по коже. Минут через пять девушка погрузилась в оцепенение, перестав чувствовать холод. Вода могла действовать на неё не хуже, чем она на воду. Полина была заворожена её движением, абсолютно спокойна и сосредоточена, как и хотел Стахий. Она могла бы удерживать этот смерч из воды вечно.
Девушка перестала дышать и позволила воде полностью укрыть себя. Жидкость была в ушах и носу, просачивалась под омертвевшую кожу, отчасти сдирая её.
Когда в комнату вошли лучи солнца, Полина опомнилась и спустила воду, размазав её плоским блином по полу. Оказаться снова на суше было не так уж приятно. Заворачиваясь в махровую простынь, показала блину пальцем на ворох грязной одежды на полу. Блин послушно переполз, проглотив комбинезон, носки и безрукавку и принявшись вращать их в прозрачном барабане.
Вытершись и одевшись, Полина выловила свою пижаму, служившую по совместительству как экипировка для вылазок, и вывесила сушиться в окно. Днём многие открывали окна и вывешивали что-нибудь проветриться. В башне Воды было сыро.
Так и не поспав за ночь, девушка спустилась в Трапезный зал и заняла место рядом с поварихой Машей, невысокой полненькой женщиной лет сорока с небольшим, одетой, как положено поварам, тщательно и чисто, в синее платье застёгивающееся спереди на пуговицы и длинный белый фартук поверх; Сафико всегда привлекает внимание, это сейчас некстати, тут на Полину не пялились, сама она исчерпала интерес к своей персоне, её история больше не была новостью. Можно было спокойно поесть, есть очень хотелось, хотя едой не компенсировать отсутствие сна.
Сафи прошла за спиной, мимоходом проведя рукой по её мокрым волосам.
– Водные процедуры?
Полина вовремя успела отхлебнуть чаю и только кивнула в ответ с полным ртом.
– Не хочешь сегодня прогуляться? Я попрошу Захара отпустить тебя пораньше.
Полина снова кивнула, улыбнувшись.
– Ну, хорошо, – Сафи, с интересом посмотрев на неё, одарила согревающей улыбкой и, отобрав из рук надкушенный бутерброд, вышла из зала.
Захар собственно не так уж и много от неё хотел в этот день, наверное, накопились врачебные дела. Девушка должна была не дышать три минуты. Это даже люди могут. Полина выполнила задание с первой попытки и была свободна.
Через полчаса Сафи появилась с большой сумкой, и они вышли из Храма.
По эту сторону моста Полина бывала нечасто, раза два, не больше, не считая дня, когда её только привезли. На площади часто гуляли люди, из Храма можно было разглядеть светлые фасады аккуратных домиков с другой стороны и фонтан. Дома были похожи, на первую сотню метров от Храма они все были такими светлыми и двухэтажными с треугольными крышами, трубами и коваными флюгерами. Вокруг каждого такого дома на метр с каждой стороны рос газон, и был, по крайней мере, один фонарь и лавочка. На следующие метров двести располагались дома на этаж выше и на тон темнее. У них были плоские крыши, на которых были разбиты клумбы, иногда росли даже плодовые и декоративные деревца. Дальше до самых огородов поднимались тёмно-коричневые дома в четыре этажа, снова треугольные крыши были белого цвета, как и большинство рам небольших окошек, хотя не так уж редко встречались рамы серые, похожие на пластиковые недешёвые стеклопакеты. Это была самая молодая часть города, и она обновлялась. Здесь между домами проходили зелёные скверы. Как рассказывали, в одной части города, среди четырёхэтажных домов, пробегал ручей под названием Гость. Рядом с ним особенно любили селиться адепты Воды.
Полина с опаской покосилась на большую матерчатую сумку на плече подруги.
– Ничего не собираешься поджигать?
Сафи рассмеялась.
– Не каждый же день! Не-е-ет, – протянула она, улыбаясь, – там лишь немного еды и полотенца.
«Вода», – только и подумала Полина.
В двадцати минутах ходьбы от города расползлась зелёно-синяя фасолина, среднего размера озеро с непрозрачной водой. Сафи потянула за лямку на шее, стянула платье и осталась в белом купальнике. Девушка протянула подруге сумку:
– Держи, это тебе.
Полина вынула на свет свёрток в обёрточной бумаге с красным бантиком. Бант был большой и такой праздничный, к бумаге было приятно прикасаться, и пахла она тоже приятно.
Полина села на траву, положив его перед собой, и аккуратно, стараясь не порвать и не помять бумагу, развернула. Внутри были джинсы, белая блузка, чёрный купальник и кеды. Всё её размера, совсем новое.
– Я надеялась, это то, что ты хотела, – сказала Сафико, развешивая низенький шатёр из одеяла под веткой ивы.
– Да, спасибо, – девушка вытерла слезящийся уголок глаза. – Это то, что надо.
– Тогда переодевайся, и пойдём посмотрим, что ты умеешь.
Переодевшись в купальник, Полина старалась на себя не смотреть. Такое количество костей, не особенно обременённых плотью, до этого видели только археологи, вандалы и чёрные копатели.
Без былого трепета перед холодом девушка зашла в воду, в которой уже носилась Сафи. В данный момент она плавала на спине, расправив по поверхности отблёскивающие на солнце тёмные пряди. Полина просто подошла к ней пешком, ступая на воображаемую водяную тропинку, так что со стороны казалось, что подплыла.
– Почему здесь никого нет?
– Добрые бабушки и дедушки рассказывают внукам, что здесь живёт нечисть, – Сафи, упёршись макушкой в воду, посмотрела на Полину.
– А она здесь живёт?
– Мы не те, кому стоит бояться водной нечисти, – Сафи беззаботно перевернулась на живот и замерла, улыбка ушла с её лица, глаза остановились на чём-то на берегу.
Полина настороженно обернулась. У кромки воды стояло двое мужчин, один в знакомых драных джинсах и с распахнутой на груди рубахой.
– Ты ждала его здесь встретить?
– Нет, – покачала головой Сафи.
– Выйдем?
– Нет, – снова отказалась девушка и отвернулась от берега.
Ни один из двоих на берегу не был адептом Воды, а девушки были почти на середине озера.
Наконец, знакомый адепт Огня скинул рубашку и сапоги и вошёл в воду. Плавать он всё-таки умел, хотя и было заметно, что даётся ему это не так уж просто. Чуть-чуть не доплыв до девушек, он остановился, довольно часто загребая воду и ничего не говоря. Сафи всё же повернулась к нему.
– Вам лучше выйти на берег, – наконец сказал мужчина, – это место не безопасно.
Сафико нырнула и через секунду появилась в десяти метрах у него за спиной, двигаясь к берегу.
Полина снова пошла пешком, не рискуя лишний раз размахивать руками.
Когда мужчина отфыркиваясь выбрался на берег, Сафи уже была в платье и засовывала в рот виноградины из сумки. Полина заинтересовано наблюдала за ними. Второй мужчина, постарше, с русыми усами, тоже ничего не говорил и только лукаво улыбался, переводя взгляд с товарища на Сафико.
Старый знакомый развёл в стороны руки, но оказался слишком мокрым, чтобы извлечь искру с первой попытки. Наконец пламя шипя вспыхнуло, он приглушил его и горячим свечением высушил себя.
По дороге домой они держались за руки.
У моста к Храму он поцеловал её за ухом и отпустил. Полина пошла следом.
– Не выходите из города одни, – попросил он, когда Сафи уже не могла слышать.
Полина серьёзно посмотрела ему в глаза и кивнула.
Как только большинство обитателей Храма, выпив кефира на сон грядущий, разбрелось по комнатам – сыграть в картишки, надеть пеньюар и наложить крем или выплюнуть в стаканчик вставную челюсть и мирно уснуть, Полина вышла из своей спальни и отправилась старым маршрутом в библиотеку. По дороге ей никто не встретился. На нужном этаже, выставив вперёд руки, она двинулась к последнему ряду шкафов. Стоило до него добраться, рядом вспыхнул услужливый огонёк.
Девушка обвела глазами полку. Книги в потемневшей обложке со стёршимся названием на месте не было. Полка казалась так же туго набитой, как вчера. Но вчера на ней определённо не было «Душа в быту». Полина пролистала странную методичку, прежде чем решительно ухватиться за полку и полезть наверх. Огонь, как и вчера, сопровождал подъём.
На крышке в пыли можно было различить её смазанный силуэт, оставшийся после вчерашней вылазки. Собравшись с духом, Полина для устойчивости на четвереньках перебралась на стеклянный колпак. Неуверенно поднявшись на колени, девушка слегка подёргала решётку на отдушине, но та сидела плотно.
Полина засунула руку в карман комбинезона, извлекая на свет здоровый гвоздь, найденный под лестницей башни Воды. Огонь приблизился, освещая винты. Минут двадцать проковырявшись с ними, Полина, чуть не соскользнув, выдернула решётку. Места, чтобы пролезть было больше, чем достаточно, за решёткой отдушина была в два раза шире прохода.
Девушка перебралась внутрь, на всякий случай приживив на место решётку. Огонёк двинулся впереди по круглой трубе, с какими-то тиснеными изображениями, забитыми пылью. Полина, закрыв рот и нос рукавом, провела рукой с одной стороны. Под слоем пыли скрывался недостоверно изображённый слон, разбрызгивающий во все стороны капли.
Девушка поползла вперёд. Дорога долго оставалась однообразной, наверное, поэтому она не заметила, когда труба стала наклоняться вниз. Наконец, уклон стал слишком значительным, не сообразив вскрикнуть, Полина покатилась навстречу судьбе, какой бы она ни была.
Растревоженный налёт времени гроздьями обваливался следом, обрушиваясь на голову и обсыпаясь за шиворот. Полина без конца чихала. Звук звонко разносился по трубе.
Остановившись, девушка запоздало поняла, что лазая по вентиляции в большом древнем строении, серьёзно рискует трудно сохранённой жизнью. Здесь вполне могло водиться что-то, чего она никогда не видела. Даже если ничего не водилось, можно было не выбраться, слишком утомившись, чтобы преодолеть обратный путь, и медленно умереть от голода там, где бы никто и не подумал искать.
Досадуя на себя, Полина развернулась. Труба была скользкая и крутая, упираясь в стены, девушка смогла подняться на полтора метра. Огонь не светил, и силы покинули её, руки дрогнули, и она плашмя скатилась обратно, беспомощно замерев в пыли, не в состоянии подняться. Огонь снова загорел. Намёк был вполне прозрачен.
Немного отдохнув, она снова развернулась и поползла вперёд. Труба снова шла на одном уровне. Наученная горьким опытом, Полина теперь была настороже и сразу почувствовала, когда пол под руками начал слегка уходить вниз. Она замешкалась, задумавшись, стоит ли усугублять положение. Правда, оставаться здесь было нисколько не лучше. Вздохнув и зажмурившись, девушка подалась вперёд и покатилась вниз. Спуск оказался длиннее, чем в прошлый раз. Стало сыро и прохладно, где-то поблизости девушка уловила звуки потока. Тоннель свернул налево.
Следующий спуск был вертикальным. Огонь повис в середине тёмного круга.
– Это опасно, – возмутилась Полина. Огонь не шелохнулся.
Загнанная в угол девушка задом наперёд сползла в пропасть, в страхе повиснув на руках.
Тут огонь совершил подлый трюк, каких раньше не предпринимал – ширкнул по руке.
– А! – вскрикнула Полина, падая.
Высота оказалась ерундовой. Девушка потёрла ушибленное место и поползла дальше.
Огонёк вдруг потух.
Полина повернулась и соскользнула, ударившись как в первый раз.
Огонь вернулся. Девушка сердито посмотрела на подленькое создание.
Тоннель впервые расходился на два коридора. Источник света, не мешкая, направился в правый. Полина поползла следом. Из левого доносились звуки стремительного водного потока.
Правый коридор привёл в зал, заполненный золотистым светом. В центре его, занимая почти всё место, разместился крупный механизм. Полина поднялась на ноги, обходя его по кругу. Механизм работал. От него к стенам шли толстые провода, они ритмично подрагивали, будто по ним проходил импульс. Приглядевшись, девушка заметила, что стенки механизма тоже двигаются. Внутрь, наружу, внутрь, наружу, как сокращения живых органов. Тут её осенило. Нетипичная форма, сокращения, провода – механизм был огромным сердцем.
Полина снова обошла его по кругу, убеждаясь в своей догадке. Его поверхность была неровной и серой. Девушка опасливо коснулась корпуса пальцем. На пальце осталась пыль. В маленьком отпечатке показался металл медного отлива. Полина заботливо отёрла его от пыли рукавом, по крайней мере, там, где доставала.
– Что он делает? – спросила у себя девушка. Ответа она, конечно, не получила. Постояв рядом ещё немного, она со вздохом встала на четвереньки и вернулась к развилке.
Огонь вернулся. Теперь он повис в левом коридоре.
Света от огня было немного, Полина различала только очертания собственного тела. Коридор будто поглощал свет, стало очень холодно.
За поворотом девушка оглушённо остановилась. Поток цвета морской волны, заполняя весь объём трубы и каким-то чудом не выливающийся туда, где замерла Полина, светясь пронзительно голубым нёсся справа налево. В необычной воде промелькивали огромные пузыри воздуха.
Девушка, в очередной раз рискуя, потянулась к потоку рукой.
Вода не спешила обрушиваться и затоплять все трубы и коридоры, она была мягкой и не казалась холодной.
Полина вытащила руку – она была сухой.
Девушка снова обернулась, представляя какой путь отделял её от крыши шкафа. Другого выхода просто не было, даже если этот поток никуда не выходил. Интуиция подсказывала, что стоило попробовать.
Полина сложила пропылённые руки на лице и нырнула вперёд головой. Поток рванул её с бешеной скоростью, всё, что она успела заметить – что к потоку ведёт не один проход. Пузыри воздуха с бульканьем проносились у ушей, глаза удавалось держать открытыми без напряжения. Вдруг Полина неловко упала на твёрдое. За спиной глухо закрылся проход.
После насыщенного голубого свечения в глазах закрутились пёстрые круги, потом потемнело. Огонь, сопровождавший её, должно быть, не мог путешествовать по потоку и остался в глубине. Это было ничего, на потолке вспыхнул Негаснущий огонь. Девушка лежала на полу у края бассейна, стена сзади казалась монолитной, а чёрный прямоугольник впереди определённо был дверью.
Полина порывисто выдохнула. Эта была одна из ванных, её жизни ничего не угрожало. Девушка сползла в бассейн, тёплая вода, отреагировав на адепта Воды, поднималась со дна. Полина совсем закоченела, на мрачном горизонте замаячила простуда. Было бы неплохо, если бы вода была чуточку погорячее.
Приоткрыв один глаз, Полина почувствовала, что стало теплее.
Наверное, так и должно было быть.
Июль, 11
Полина с трудом приходила в себя, хлопая глазами. На краю кровати, улыбаясь, сидел Стахий.
– Что такое?.. Сколько времени? Какое сегодня число? – на одном дыхании выпалила девушка.
– Всё в порядке, ты проспала только завтрак, – хмыкнул Смотритель. – Устала?
– Да, – не вдаваясь в подробности, подтвердила Полина. – Что-нибудь случилось?
– К счастью, тихо. Пойдём лучше позавтракаем, что-то я опять проголодался.
– Хотел спросить тебя про тренировки, – продолжил Стахий, дождавшись за дверью, когда она оденется. – Захар ведь тебя не перенапрягает?
– Нет.
– Что-то не получилось с первого раза?
Полина задумалась.
– Нет. А что?
Стахий улыбался с таким видом, будто просто радовался хорошей погоде. Он потёр согнутым большим пальцем высокий лоб, собравшийся морщинами:
– Мы с Захаром подозреваем, что это не удача на пустом месте – тебя уже обучали.
Девушка остановилась на ступеньке:
– Это не значит, что я потомственный адепт?
Смотритель продолжал неторопливо спускаться, засунув длинные худые руки в складки материи на боках:
– Возможно. Но тогда мы бы, скорее всего, уже определили, откуда ты. Нас не так много… Есть другие варианты.
– Какие, например? – нахмурилась Полина.
– Ну, – Стахий шумно выдохнул, слегка по-утиному оттопырив губу, – адепты-одиночки, живущие в мире людей, некоторые уединённые сообщества… Они живут вдали не только от цивилизации в привычном понимании, но также и от нас. Когда им встречается адепт, особенно с желательной предрасположенностью, они могут никому не сообщить о нём.
– Что такое желательная предрасположенность?
– Они обычно последователи одной Стихии. В городах мы живём все вместе и, понятное дело, вынуждены отказывать себе в некоторых приятных мелочах ради мирного сосуществования. Но каждый имеет право выбирать, и мы уважаем их желание жить в своей стихии. Иногда там, где они устраиваются, не являющиеся представителями той Стихии могут не выжить – подземные пещеры, вулканы, горы, моря, есть, кажется, даже пара висячих островков. – Внизу лестницы он повернулся к ней лицом, – в пользу сообщества говорит и отсутствие памяти. Религиозный подтекст, – не разъясняя огорошил старец, снова не по-стариковски плавно двигаясь к главному зданию.
Ветер напряжённой кистью сжимал Храм, крепко сдавливая его стены и вминая внутрь стёкла, так сильно, что капли из фонтана на главной площади влетали на кухню, где среди только что вымытых пузатых блестящих боков кастрюль уселся Стахий. Смотритель без церемоний раздвинул локтями важную посуду и промокнул щеку, на которую неожиданно капнуло с улицы. Худосочная и востроносая Луиза Ивановна, чаще пребывающая в кухне с информационной целью, чем помогающая поварихе Маше, боролась с незакрывающимся французским окном – ветер вламывался внутрь, как бесцеремонный и неприятный гость.
Полина с тревогой наблюдала за борьбой. Шторы, привязанные тесёмками, чтобы не мешаться и скрывать меню от взглядов снаружи, сорвались с места и ожесточённо хлестали женщину по рукам. Наконец, вся растрёпанная и чахоточно красная, Луиза Ивановна справилась и, запыхавшись, упала на стул, обмахиваясь белым носовым платком размером с четвертушку скатёрки.
– Значит, можно выяснить откуда я? – взволновано спросила девушка, отворачиваясь от окна. – Ну, теоретически…
Стахий уже повернулся к ней спиной и, не вставая с табуретки, согнувшись копался в одном из ящиков, не давая Маше себя обойти. Повар притопывала ногой с какой-то тяжелой на вид бадьёй навесу, лицо наливалось краской, то ли от напряжения, то ли от сдержимаевого раздражения. Старец неторопливо ворошил содержимое полок, там позвякивало, шуршало и хрустело. Обнаружив какой-то пакет, он выпрямился на табурете и улыбнулся скрипящей зубами Маше, будто и не подозревал, что мешает ей. Повернувшись к Полине, он улыбнулся шкодливо и лукаво, снова не по-стариковски.
Стахий поставил на стол пару глубоких мисок и насыпал в них хлопья из пакета. Полина терпеливо дождалась, когда он неторопливо поднявшись на ноги, совершив самые медленные четыре шага в её краткой памяти, достанет из невероятно старого холодильника бутыль с молоком, превзойдёт свой рекорд, сделав вместо четырёх шагов в обратную сторону пять ещё более медленных, и, довольно вздохнув, усядется на табуретку.
– Боюсь, выяснять это придётся как раз практически.
Полина вопросительно вздёрнула бесцветные, чуть проступившие над глазами брови.
– Чтобы узнать что-то у этих адептов, приходится посещать их лично там, где они живут. Они иногда стирают последователям память, чтобы они не рассказали, что увидели и узнали в общине.
– Разве это нормально? – возмутилась Полина, принимая из его руки ложку.
– С какой стороны посмотреть, – пожал плечами Смотритель, – я этого не одобряю. Однако мало ли до чего они дошли в многонедельных медитациях, может, нам этого действительно знать не следует.
На ум пришла книга с иллюстрациями. Странно, ведь делась же она куда-то.
– Ты действительно веришь, что меня воспитывали в одном из этих… сообществ? – с недоверием оценивая вариант, покачала головой Полина.
Стахий засунул в рот ложку и заговорил с набитым ртом:
– Я пытаюш найти рациональный вариант.
У Полины до сих пор были иные представления о рациональности. Она потрогала кончиком ложки хлопья в молоке, наблюдая, как они медленно раскисают.
– Объяснения ищут, когда что-то не состыковывается. Со мной что-то не так?
Девушка требовательно искала ответ в его лице, но глаза старика смотрели в тарелку.
– Некоторые навыки требуют лет тренировки, – сказав это, он замолчал, забыв про еду и слегка улыбаясь, пристально вглядываясь в её лицо.
– Я говорил, что ты талантлива, – продолжил старец, – даже сказал как-то, что талантливей меня. Я несколько самолюбив, но мне было приятно тебе польстить. Благодаря своему положению я могу не утруждать себя обучением неопытных адептов, но зато когда я всё же решаю заняться этим, я выбираю лучших из лучших. Я обучал Прохора, обучал Игоря…. Ты знаешь его, он неравнодушен к твоей подруге. Бесконечные тренировки с четырёх лет, и вот теперь они те, кто они есть. Никто, кроме меня не посмеет назвать их бездарями, а я, не отрицаю, делал это часто и до сих пор иногда могу не выдержать. Ты не была сильнее их, когда оказалась здесь. Я передал тебя Захару, руководствуясь тем, что он врач и куда терпеливей меня обращается с учениками. Однако Захару пришлось бороться с удивлением. Он не показывал пример, просто говорил, что делать, и ты делала. Я верю в чудеса, но до определённой степени – то, что ты делаешь, ты делаешь не в первый раз. Тебя учили, ты тренировалась, раз за разом повторяла каждое движение, уже отшлифованное, до бесконечности, пока оно не отпечатается на подкорке, – он указал пальцем на свой висок.
Полине было не по себе от его резко посуровевшего взгляда.
– Ты не задумываешься над тем, как что-то надо делать, навыки закреплены до рефлекса, инстинкта. Но в то же время я вижу, что тебя не доучили. Ты на уровне опытного адепта, когда речь идёт о мощи и приёмах, но ты не умеешь сдерживать себя. Твоя сила разбужена, но, когда доходит до дела, это скорее она контролирует тебя, чем ты её. Ты не знаешь, в какой момент она завладеет тобой, и не хочешь ей сопротивляться. Мне пришлось вмешаться в твоё обучение. И я чувствовал, как ты злишься глубоко внутри, паникуешь… Мы сделали твои занятия наиболее безобидными, чтобы не освежать твою память… Скажи мне сейчас, что у тебя на уме? Не прислали ли тебя, чтобы причинить кому-то зло?
Сердце бухнуло о рёбра. С его ударом Полина вдруг вспомнила, как 8 июля чужая воля двигала ей, вспомнила, как её мучило осознание этого, как она нервничала, пыталась оповестить кого-то и какой ответ получила, вспомнила, как привязала себя к кровати, а потом в какой-то момент воспоминания о контроле стёрлись. Не забылись, а исчезли.
Полина напугано смотрела на строгое лицо напротив, сверлящее пронзительными глазами:
– Нет. Я никому не хочу зла.
БУХ.
Девушка вспомнила, что нужно дышать.
БУХ.
Воздух с едва уловимым хрипом наполнил лёгкие. Кровь стучала в ушах. Частые удары перемежались с оглушительным сердцем.
Бух-бух-бух-БУХ-бух-бух-бух-БУХ-бух-бух-бух-БУХ…
– Ты нестабильна, – Стахий холодно смотрел ей в глаза, – но варианта нет.
Сказав это, он резко встал и вышел из кухни.
Полина заморожено застыла, не донеся ложку до рта. Рука занемела навесу. Девушка опустила её, потеряв аппетит.
Ветер свирепо ломился внутрь, угрожая выбить стекло. Он выл, почти рычал. Полина зажала уши ладонями, уперев глаза в стол.
Она подчинялась чужой воле, даже не думая об этом. Её не настораживало, когда приходилось делать странное, чего ей делать было не с чего… Влияние ломало инстинкт самосохранения, и не сразу, постепенно, но решительно, по шагу, с расчётом, за короткий период… Чья-то бессловесная всеподавляющая воля. Существо, которому она принадлежала, было чем-то чудовищным. Оно всё знало…
Знало любое её действие, желание, мысль… контролировало всё!
Слёзы созрели в глазах, но капли не сбегали.
Скованная страхом, она тяжело поднялась с места и, ломано, неестественно двигаясь, пошла в свою комнату, низко опустив голову. Полина чувствовала себя тенью, истончающейся при свете солнца. С момента, как она очнулась и начала заново писать историю своей жизни, каждая новость, каждый новый факт о себе, который она получала, делал её меньше, ничтожнее. Свет чужих глаз касался её бледных тайн, скрытых от неё самой во тьме лабиринтов её боли, неизвестных мотивов, за несгибаемой волей неизвестного существа. И она таяла под этим светом, виноватая сама не знающая в чём.
Что значил огонь, появляющийся, когда нужно? Может ли кто-то создавать огонь вдали от себя? Так точно направлять его? Видеть его, находясь где-то далеко? Может ли всё это какой-то адепт Воды? Огонь и Вода. Как холод и жара, чёрное и белое. Силы, вызывающие их, непохожи. Выдающиеся адепты способны совмещать две Стихии, Земля и Вода, Вода и Воздух, Огонь и Воздух, Огонь и Земля, но никогда Огонь и Вода. Никто бы не решился попробовать, никто бы… не смог…
Полина остановилась у моста к башне, не решаясь выйти в одиночестве. Ветер отыгрывался на нём за свою провальную осаду. Каменные стены не поддавались, зато мост с высокими пустыми арками, начинающимися у пояса, был беззащитен.
Кое-кто мог не только Огонь и Воду.
Соединение силы, подавляющей воли, способности видеть невидимое, знать мысли и желания, предугадывать действия, вводить в заблуждение, не обманывая, стирать память, калечить и убивать.
Июль, 12
В башне было холодно, как всегда. Ветер снаружи стих, но внутри нисколько не потеплело. Стены были слишком толстые и всегда куда охотнее промерзали, чем прогревались. Они были холодными даже на вид, серые, тёмные, в разводах от сырости.
Полину нашли под лестницей, без сознания, замёрзшую, и приговорили к возобновлению постельного режима. Захар, хмурясь, подозревал ещё какое-то пищевое отравление, хотя девушка почти ничего не ела с прошлого вечера, а из симптомов наблюдалось только головокружение, кружащее заодно и ноги.
Девчонка куталась в пёстрое одеяло в безуспешной попытке согреться и уснуть. Её ничто не утешало, сон не приходил, а каждая минута бодрствования была заполнена паникой и безысходностью. Она садилась на кровати и долго смотрела в одну точку на полу, поднимала глаза на Сафико, пугала её, пристально таращась линялыми бледными в её наполненные слезами, жизнью и страхом, её губы подрагивали, будто она хотела что-то сказать, но слова было слишком тяжело выговорить; так ничего и не сказав, она опускала взгляд, горько улыбалась и пряталась с головой в одеяло.
Под одеялом, когда становилось чуть теплее, но слишком душно, чтобы нормально дышать, начинали мучить заживающие ожоги. Они зудели, как миллион комариных укусов. Чесать их было под абсолютным запретом. Стоило задеть ногтем подсохшую сморщенную корочку, и на место зуда придёт боль, сначала резкая, потом монотонная, тягучая, невыносимая. От неё захочется кричать, а когда закончатся силы – скулить, подвывая как раненное животное. В эти минуты мысли о Третьем не изводили её. Что он мог сделать? Всего лишь убить. Гибель переставала казаться ужасной, когда тело истерически требовало себя расцарапать. Полина закрывала глаза и представляла, как хорошенько проходится ногтями по зудящим участкам кожи и ей наконец становится легче. Она убеждала себя, что это помогает. Но потом стало казаться, что по ней что-то бегает. Крошечные лапки насекомых. Это они донимают её. Надо просто их всех стряхнуть и всё пройдёт.
Полина провела рукой по плечу. Ничего. Нужно проверить ещё раз…
Сафи поймала её за руку:
– Ты прекрасно знаешь, что этого нельзя делать.
Полина почувствовала себя виноватой. Зуд не ослабевал. Девушка ворочалась с боку на бок, пыталась убрать подальше от шеи волосы, на самом деле слишком короткие, чтобы быть причиной беспокойства. Фантазии о том, как она чешется, перестали помогать. К вечеру, когда ей пришло в голову, что она доводит себя страхом до сумасшествия, Сафи вдруг сдёрнула с неё одеяло.
– Лучше ты нарушишь постельный режим и спустишься в ванные, чем расчешешь ожоги!
Спуск по лестнице дался почти так же тяжело, как в первый раз. Неудобная винтовая лестница могла побороться с невыносимым зудом в смысле мучительности. Внизу у Полины так кружилась голова, что её стошнило.
На лице Сафи не было брезгливости или раздражения, только сочувствие. Полина униженно расплакалась.
– Прости, – вздохнула Сафико, – ты слишком слаба для этого.
Она дала Полине усесться на землю и отдышаться. Удержать её она бы всё равно не смогла, только поранила бы зазря.
– У меня не было права подвергать тебя такому риску. Нужно было слушаться Захара… какая же я… дура…
Она нервно заламывала руки, ходя из стороны в сторону мимо полупереваренной лужи. Немного понаблюдав за ней, Полина поняла, что её снова мутит.
В дверном проёме появился высокий тёмный силуэт. Сафи растерянно замолчала, загораживая Полину.
– Можно тебе помочь? – это был Игорь. Он обращался только к Сафико. Он так и остановился в проёме, не решаясь зайти на территорию Воды. В его глазах было такое выражение, будто он сам умоляет о помощи, а не предлагает её.
Сафи на секунду обернулась к Полине, продемонстрировав смущённое лицо. Полина пыталась подать знак, чтобы она сказала «нет», слишком унизительно, в таком состоянии перед парнем… Сафико смотрела на неё, но будто не видела.
– Да, пожалуйста.
Её голос прозвучал несколько приглушённо, непохоже на себя.
– Только аккуратно, – спохватилась Сафи, когда он нагнулся к Полине.
Тренированный дружинник, молодой защитник города. У него были сильные руки и твёрдая грудь. Он поднял девушку и, не раскачивая, в присущей ему молчаливой манере, пошёл вслед за куда более красивой и приятной девушкой, держать которую на руках доставило бы ему куда больше удовольствия. Но они были не так близки, чтобы он мог делать, что хочет. Сейчас было время её желаний, а она хотела, чтобы её подруга поправилась. Он мельком взглянул на свою ношу – в ответ глянуло измождённое лицо в белых полосах то ли от слюны, то ли от слёз, тусклые сальные волосы стояли на голове, выцветшие глаза почти закатывались за дрожащие веки без ресниц.
Будь она абсолютно здорова, Игорь бы с ней не заговорил. Такие девушки ему не нравились. Он не знал, что Сафико нашла в ней, во всяком случае, заботиться о таком тяжелом пациенте с её стороны было очень мило.
Он аккуратно опустил свою поклажу в ванну, на которую показала Сафико.
Девица неожиданно шевельнула пальцами скелетообразной руки – со дна стала подниматься вода. Игорь такого раньше не видел. Он знал про эти специальные ванны для адептов Воды без всяких вентилей и рычагов, но не представлял, как они работают. Вода в ванне быстро поднималась, парень поспешно отвернулся, не желая увидеть лишнее, когда на скелете внизу промокнет одежда.
Сафи жестом показала ему выйти, как будто её подруга всё ещё была нормальной живой девушкой, и мужчины могли испытывать к ней интерес, и должны были поэтому проявлять деликатность и выходить из комнаты, когда требовали приличия. Игорю это показалось несколько наивным. Он и так не стал бы подглядывать, прости Боже. Однако обсуждать это он не собирался и послушно вышел.
– Спасибо большое, – сказала Сафико, опустив мерцающие глаза в пол.
– Не за что.
Они продолжили молча стоять. Игорь смотрел на неё, а она в пол.
– Встретимся как-нибудь? – предложил он, не настаивая.
Она задумалась в нерешительности. Он знал, что не давало ей покоя. Она с самого первого дня избегала его из-за этого. Вопрос был в том, насколько она теперь ему доверяла. Он ведь и в самом деле был влюблён.
– Хорошо, – наконец выдохнула она.
Игорь почувствовал, как согревается сердце, так бывало, когда он был счастлив. По ладоням щекотно скользнуло завихрение, он сжал руки в кулаки – здесь было не место для огня.
– До встречи,– кивнул парень и поспешно вышел из помещений адептов Воды.
Полина слышала разговор, будто он состоялся над ухом – прежде не замечала за ванными театральной акустики. Двинула пальцами одной руки, сняла с себя одежду с помощью воды. Стало куда легче. Девушка глубоко выдохнула, успокаиваясь. Сафи не возвращалась, застыла где-то за неплотно закрытой чёрной дверью, приходила в себя после встречи. Игорь всякий раз на неё так действовал, вроде похмелья или удара по голове – всякий раз нельзя было просто так вернуться в жизнь, требовалось постоять, подышать, оправиться.
Нежданное прикосновение заставило дёрнуться.
Сафи?
Полина раскрыла глаза, подняв себя из воды на нестойких руках, осмотрелась. Никого.
Опять прикосновение, будто пальцами по выпирающей косточке позвонка.
Полина с нехорошим предчувствием обернулась туда, где за дверью стояла Сафико. Не закрытая чёрная дверь, между ней и ванной никого. А на плече явственно лежит рука.
Решил утопить? Пришлось бы держать её под водой около полутора часов, чтобы сделать это. Не похоже на несчастный случай.
Сердце дёргалось в груди, будто собиралось вырваться через горло и свалить куда подальше.
Невидимая рука скользнула с плеча на грудь, задержалась, и, спустившись по животу, осталась на бедре. Полина в недоумении смотрела туда, где она должна была быть. Она скорее была удивлена, чем рассержена. Чего он делает?!!
Вздрогнув, почувствовала вторую руку. Ладони были, по крайней мере, наполовину длиннее и в два раза шире её собственных. Хотя, что это на самом деле значило? Ведь за второй рукой последовала третья, четвертая, пятая и шестая. Они поглаживали и сжимали. Девушке было тяжело дышать. За спиной уже была не гладкая стенка ванны, а убедительная грудь и рельеф поджарого пресса. Она была в ловушке.
Дыхание с хрипом покидало губы. Звать на помощь нельзя, даже будь там Игорь – с этим ему не справиться…
Какой контраст… Только что перед глазами такой онемелый от таинства любви обмен искренностями, а тут – циничная издёвка над всем, что существо женского пола может о себе вообразить… насмешливая фикция мужского интереса шутника с извращённым чувством юмора.
Одна из многочисленных рук поднялась от живота по шее и сложила пальцы на подбородке, на большом вытянутом ожоге.
Глаза Полины расширились, и их занял разлившийся от ужаса зрачок. Он не был таким болваном, чтобы топить адепта Воды в ванной. Он пришёл не убивать за раскрытие его тайны, а мучить. Это так просто, никто не засомневается, что она сделала это с собой сама, её оправдания никого не переубедят.
Пальцы, подтверждая недобрую догадку, подцепили кожицу за край и потянули вниз. Девушка сжала зубы и зажмурилась.
Боли не было. Уродливая корка отстала без боя. Невидимая рука отбросила её в сторону, закрутив в воздухе, как сорвавшийся с ветки багровый осенний лист. Он упал на поверхность воды и медленно утонул.
Знал ли он, что не причинит ей боли? Просчитался, не дёрнув резче? Может быть, использовал свои способности, чтобы ей не было больно?
Невидимая рука ощупывала край ожога на скуле. Не зная, к чему готовиться, Полина сжала челюсти.
Ещё один багровый лист совершил последний полёт, упокоившись на дне ванны.
Полина, нервничая, вынужденно разогнула напряжённую спину и откинулась на невидимую грудь, положив голову на плечо. Пять рук обхватили поперёк туловища, шестая продолжила бережно срывать багровые полосы.
Где смысл и логика?
Если он псих, то вот он в городе Стихий, отчего же он не прыгает как заяц и не убивает всякого встречного? Зачем ему выдирать души из жертв? Онже не демон из преисподней. Почему он не поступил так же с Полиной? Чем она отличалась? Почему лишил её памяти? Зачем повернул время вспять? Почему пропал так надолго, не оставляя намёков о своём существовании? Зачем следил за ней, направлял в кабинет Захара, в библиотеку, в вентиляцию? Зачем явился теперь? Зачем раскрыл ей так много, дал понять, что это именно он? Чего онхотел?
Должна быть логика! Хоть какая-то всегда есть, пусть даже ущербная. Если продолжать воспринимать всё как есть, то он либо сумасшедший, либо фантастически глуп. Второе неправдоподобно, поскольку вряд ли столько глупости найдётся на земле, первое нереально, поскольку противоречит идеалистическому пророчеству. Если он сумасшедший, то он просто не может быть Третьим.
Дверь отворилась, внутрь медленно прошла Сафи, задумчиво смотря под ноги и обнимая себя руками.
– Как ты, Поля? – рассеянно поинтересовалась она. Вдруг глаза её расширились, а лицо побледнело. – О ГОСПОДИ! Что ты наделала?! – Сафико упала на колени. Полина снова была одна в ванной, вокруг неё, как подводные бурые водоросли, колыхались размокшие лохмотья слезшей кожи.
Неудивительно, что она испугалась. Но Полине теперь было почти не больно, по крайней мере, драть себя ногтями и грызть зубами, как замученная блохами собака, она не собиралась.
У себя в комнате она снова пыталась решить задачу, долго не засыпая, но ничего умного в голову не приходило. Заботливая Сафи каждый час поднималась проведать её. Полина нередко спала с открытыми глазами, и чтобы подруге не пришлось с ней сидеть, пока она не заснёт, просто недвижно лежала. Сафи касалась указательным пальцем её запястья, убеждалась, что она жива, и бесшумно выходила из комнаты. Кажется, после четвёртого визита Полина наконец заснула.
Июль, 13
Рано утром, хотя было вполне светло, Полина настороженно прислушалась к шагам снаружи. Они торопливо шаркали по лестнице.
Неужели что-то случилось?
Дверь распахнулась, и внутрь бесшумно влетел высокий темноволосый мужчина. Он не сбился с дыхания, преодолев лестницу, и ногами шаркал не он. Вслед за Магом в комнату вошёл Стахий, расстаравшийся, как мог, предупредить её. Он держался за грудь и дышал через открытый рот.
Молодой мужчина, Маг с большой буквы, пристально смотрел знаменитым гипнотическим взглядом. Полине хотелось спрятаться, но он, не особо церемонясь, сел на кровать и выдернул спасительное одеяло из рук. Излишней стеснительностью Первый не страдал, как и Третий.
– Я слышал, ты уже можешь ходить.
– Да, – призналась Полина, – немного.
Стахий за его спиной крепко задумался, от кого из Храма Тимур мог получить информацию.
– Нездоровится? – скептически дёрнулась угольная бровь, голова немного склонилась.
– Полину нашли без сознания, – вклинился Стахий, – должно быть, мы её перетрудили…
Тимур усмехнулся, продолжая сверлить её взглядом:
– Сделаем вид, что я поверил.
Ремарка адресовалась Смотрителю. Полина чувствовала, что контекст скользнул мимо, но ей и взгляд не нравился.
На Маге был тёмный деловой костюм, похожий на тот, в котором она видела его в первый раз. Сложно представить, каково в нём в июльскую жару. Появление Первого спутало мысли. От него исходили почти осязаемые волны, Полина не знала, разбирается ли она в физике, но Тимур казался ей электромагнитным генератором, чем-то вроде катушки Тесла, в его присутствии всё вокруг электризовалось, и в воздухе пахло грозой. Она вздрогнула, когда он поднял её запястье и поймал нитку пульса. Можно было догадаться, что он почувствует – сердце билось как у загнанного зайца, сходный результат мог бы наблюдать питон у мыши. Тимур продолжал сверлить её немигающим взглядом. Мужчина обратил внимание на розовую кожу на месте ожогов, даже потянулся и сдвинул пижаму с плеча, чтобы убедиться, что и другие ожоги ушли в историю. Помимо бесцеремонности Полину задело, что он знает, где искать ожоги. Интересно, откуда, её ведь спеленали, как мумию, ещё в больнице.
– Она способная? – спросил Тимур у Стахия, не удосужившись повернуться к нему.
– У неё неплохой потенциал, но опыта практически никакого. Требуется время, – слегка покривил душой Смотритель. Говорили, особенные, как первый маг, ложь чуют.
Тимур отвёл глаза в сторону и настороженно прислушался. Он глубоко вдохнул, в его глазах промелькнули отблески, хотя он и сидел спиной к окну.
– Посмотри мне в глаза, – велел Маг странным голосом.
Встретившись с его взглядом, Полина поняла, что не вынесет его. Словно самые глубокие и тёмные колодцы из самых страшных фильмов ужасов. Темнота сравнимая с чернотой пустых глазниц, бездонных, жутких. Девушка хотела опустить глаза, но её не отпускали – пригвоздили как мотылька булавкой. Казалось, это не кончится, да и не начиналось никогда, это навсегда. Полина не видела ничего, кроме темноты, беззвучной и непроницаемой, абсолютно пустой.
Ужасно разболелась голова, Полина отобрала у кого-то свою руку и прижала её к ноющему виску. Вокруг пятнами проступил свет.
– Неужели это было обязательно? – гневно сморщился Стахий. – Она ведь не здорова, зачем лишний раз подвергать её риску? Она могла не вернуться оттуда…
– Она уже вернулась, – с выверенной дозой демонстративного раздражения закатил глаза Тимур, его голос остался спокойным. – Ты же хотел узнать, не контролирует ли её кто-то… Пожалуйста, это самый надёжный способ.
Стахий поражённо смотрел на затылок Первого. Надо думать, о своих подозрениях он емутоже ничего не сообщал.
Полина, плохо соображая, массировала голову уже обеими руками, казалось, череп вот-вот лопнет.
– Дайте ей какого-нибудь обезболивающего, – равнодушно махнул на неё рукой Тимур, поднимаясь на ноги. – В следующий раз, когда я приеду, чтобы никаких неожиданностей и несчастных случаев.
Стахий появился значительно позже.
– Прости меня.
– За что? – удивилась Полина, борясь с головной болью.
– Я подсыпал тебе в хлопья самое неудачное лекарство за всю историю знахарства.
Полина онемела.
Стахий сел на единственный стул.
– Тошнота и слабость в девяносто процентах случаев, – повинился он и ответил на незаданный вопрос: – Потому что Тимур собирался тебя забрать.
– Зачем?! – всё же выдавила Полина.
– Потому что он так решил, – старец смотрел прямо, лицо было серьёзным. – Может, будет использовать тебя, чтобы давить на Третьего комплексом вины, может, в пару к Прохору набирает коллекцию необычных адептов для свиты, может, выстраивает мирок для Третьего, запрёт его так же, как Вениамина…
– Вы как будто не против.
– Я не против, – сознался Стахий. – Лучше бы, конечно, присмотрел за ним сам, но, боюсь, ни силёнок, ни авторитета не хватит.
– Как же мне быть? – опомнилась Полина. – Если меня заберут?
– Не давать себя в обиду. А для этого придётся стать такой сильной, как хочет Тимур…
– Какой же гад… – бормотала девушка, обеими руками потирая виски. Как там помешается мозг… с кузнечным-то цехом?
Полина вдруг заметила Сафи. Девушка сидела на подоконнике и смотрела куда-то вдаль. Она была в платье. Она любила платья и юбки-солнца, из тех, которые, если покружиться, разворачиваются в полноценный круг. Кроме того, Сафи умела всё это носить – платья на ней даже не мялись… И тут картина – Сафи, женственная и воспитанная, вскарабкалась на подоконник, согнув одну ногу в колене и упершись ей в раму, а вторую спустив на пол. Полина не сказала бы, что имела что-то против, просто… просто это было необычно. Полина даже не могла вспомнить, когда она зашла в комнату.
– Голова болит? – спросила Сафи. Она повернулась к подруге лицом, сложив на согнутом колене руки. На её лице не было обычного сострадательного выражения, появляющегося, когда кому-то поблизости плохо. Наверное, Игоря встретила и не перезагрузилась.
– С тобой что-то сделали? – поинтересовалась она, не дожидаясь ответа на первый вопрос.
– Тут был Тимур, – с готовностью пожаловалась Полина. – Заставил меня смотреть себе в глаза – по-настоящему страшно, какое-то чувство за гранью добра и зла… какая-то тоска, холод… – Полина беспомощно ударила руками по одеялу. – Почему онтак со мной обращается? …я ведь живая, я чувствую! Пусть онфантастический Маг, а я неопытный адепт Стихий, но неужели это значит, что емувсё можно, а я должна молча терпеть?!
– Надеюсь, это не повторится, – на лице Сафи не отразилось ожидаемых эмоций, она недолго посмотрела Полине в глаза и снова отвернулась в окно.
– У вас с Игорем всё нормально? – настороженно спросила Полина, сжимая виски.
– Пригласил на свидание.
Полина понятливо кивнула, хотя Сафи и не могла этого видеть. Видимо, её опять переполняли эмоции; нужно время, чтобы прийти в себя.
– Мы ведь друзья? – вдруг спросила Сафи тихим ровным голосом.
– Ты – мой лучший друг! – Полина попыталась выразить, насколько их дружба ценна для неё, но почувствовала, что это ей не особенно удалось. – Если тебе что-то нужно, хоть что-то, только скажи мне – всё, что угодно… что я только могу….
Полина, оборвавшись, неловко замолчала. «Что только могу»… – ничего она не могла…
– Ты хочешь мне что-то сказать? – предложила Полина. – Если тебя что-то беспокоит, я всегда готова тебя выслушать.
Сафи поправила шёлковые чёрные локоны, спускающиеся до середины спины. Полине показалось, что они ей мешают. Девушка спустила ногу с подоконника, но осталась сидеть на нём, упёршись о край руками.
– Там высоко, – опасливо заметила Полина.
– Я не упаду.
Она была абсолютно спокойна; оказалось, свидание с Игорем её не так уж волнует.
– Знаешь, я думаю, это ты что-то хочешь мне сказать.
Полина удивлённо посмотрела на подругу.
– Тебе нечего бояться. Здесь никого кроме нас… Нет, не спорь, – она подняла руку. – Здесь был Тимур, он проверял. Скажи мне. Тебе станет легче.
Полина тяжело вздохнула, не желая говорить. Голова раскалывалась, глаза были болезненно горячие, Сафи выжидающе смотрела, садясь рядом на кровать.
– Хорошо, – с нелёгким сердцем проговорила Полина. – Я слышала один разговор, ещё в Китеже… разговор Первого и Второго. Второй спрашивал, почему я выжила, не напал ли на меня кто-то другой, а Первый сказал, что раньше сомневался, что убийства дело рук Третьего, но когда увидел меня, вынужден это признать. Из первых трёх жертв вынули души, и удар был нанесён только Огнём, а моя душа осталась при мне, несмотря на то, что ударило меня сразу четырьмя Стихиями. Второй заикнулся о двух убийцах, но Первый не согласился, сказал, что веками не было ни одного убийцы, а тут вдруг одновременно два, скорее Третий начал развиваться с Огня и развитие оказалось болезненным. Потом он добавил: «Сам знаешь, как это бывает», и они замолчали.
Сафи с интересом придвинулась, взяв подругу за руку. Полина вздохнула, снова касаясь виска.
– Душа может служить валютой, ингредиентом зелий, пищей и входить в эликсир долголетия… это не может быть нужно Третьему. Ему не нужно продление жизни, души онне ест, сила у него только что из ушей не льётся, на черта емузелья, а валюта… стоит ему постучаться в дверь к Первому и представиться, тот даст ему, что угодно, и ещё оближет с ног до головы… или как там гады проявляют нежность…
Сафи прыснула, на секунду показав в улыбке ровные зубы.
– В общем, онне дурак и не псих, чтобы убивать просто так, а значит это просто не он.
– А как же ты? – спросила Сафи.
– Думаю, на меня действительно напал Третий. Но «напал», пожалуй, не то слово. Онкак будто использовал меня… отправил меня сюда, чтобы выяснить, что происходит… когда я сказала Стахию, что никому не хочу зла, я говорила не одна! Это же что-то значит…
– Почему он отправил именно тебя?
– Больше некого было, – пробормотала Полина недавно осознанное.
– Ты никому больше не хочешь рассказать об этом?
– Ничего путного из этого не выйдет, – покачала головой Полина, – мои догадки ничего не значат для людей, которые запросто могут назвать меня сумасшедшей. Первыми будут Жрицы, потом дружина. И старцы тоже аккуратно предложат подумать ещё и не беспокоиться. Если я начну что-то доказывать, это только помешает разобраться, кто очерняет Третьего. Я слишком много вынесла ради того, чтобы нелюдь был наказан.
– Ты же не думаешь «разбираться» самостоятельно?
Полина повела плечом. Разбираться будет тот, кому уходит собранная информация.
– Хорошо, – Сафи слегка улыбнулась, глядя на подругу умными чёрными глазами. – Думаю, ты должна кое-что увидеть.
Полина удивлённо вскинула голову. Сафи что-то знала?
– Оденься. Уже вечер, становится прохладно.
Полина привычно повиновалась будущему врачу и своей неустанной сиделке. Всю одежда, которая у неё была, подарила Сафи. Полина надела джинсы, блузку, свитер и кеды, пригладила рукой короткие светлые волосы.
Сафи смотрела на неё, откинувшись на подушку. Какая-то вольготная ленца во взгляде.
– Пойдём? – нервничая, позвала Полина.
– Пойдём, – откликнулась Сафи. Будто нехотя, но бодро вскочила с постели и в два шага оказалась рядом, взяв за руку.
Полина не поняла, что произошло. Чуть не потеряв равновесие, встала на камнеподобную почву. Рука Сафи была у неё на правом виске, головная боль проходила, постепенно, с неторопливостью песчинок, просачивающихся сквозь крошечную воронку в песочных часах. Сафи твёрдо поддерживала под руку. Полина осмотрелась – вокруг был сосновый лес, чуть в стороне шла тропинка. Это был не лес, раскинувшийся за оградой Храма.
– Где мы? Кто ты? – выпалила Полина, пытаясь освободиться из крепко держащих рук.
– Угадай с трёх раз, – спокойно улыбаясь, как пару минут назад в комнате, предложила девушка.
– С трёх?!! – ошалело вскрикнула Полина.
– Ха, – усмехнулась «Сафико», – забавно получилось… Да, с трёх.
– Это ты?!! – теперь Полина еле различимо шептала.
– Дорогая моя, но как ещё можно ответить на этот вопрос? Но такой вопрос каждый может ответить «да». Спроси прямо, чтобы не сомневаться.
– Ты Третий, самый сильный адепт Стихий? – послушно пробубнила Полина, повиснув на руках.
– Да, это я, – серьёзно кивнула голова Сафико. – Сила только что из ушей не прёт, могу контролировать практически все объекты, включая твоих подруг.
Полина превозмогла слабость и встала на ноги, оттолкнув от себя руки Сафико. Лицо подруги казалось почти незнакомым, так изменили его чужие мимика и чувства. Полина так много хотела сказать, что просто онемела.
Третий первым нарушил тяжёлое молчание.
– Прости, признаваться в таких грехах там, где бывает Тимур, по меньшей мере неразумно.
– Значит, от него прячешься?
– Конечно, – он бессовестно покивал чужой головой, – согласись, страшней него никого нет.
– Ты заставил меня оправдывать себя! – вдруг осознала девушка.
– Так получилось куда лучше, – он опять улыбнулся красивыми губами Сафико, – когда сам что-то доказываешь, тебе в это гораздо легче поверить.
– Это была ложь?! – подняла голос Полина.
– Нет, я не могу лгать. Очень древний закон, – он стал серьёзным, и Полина недовольно поверила ему.
– Ты смотрел на меня в комнате, когда я переодевалась! Ты трогал меня в ванной! Ты, ты…– задохнулась Полина.
«Сафико» не было дела. Тяжело переводя дух и заслоняясь выставленной вперёд ладонью, девушка вглядывалась в лицо подруги, пытаясь за знакомыми чертами разглядеть чужие.
– Я права, – Полина, нервничая, облизнула губы, – в том, что я сказала?
– Да, всё верно.
– Почему ты сам не выясняешь, что тебе нужно?! – девушка, не выдержав, сорвалась на крик.
– Если меня обнаружат, – спокойно сказал Третий, – меня, конечно, простят, вот только Тимур не даст мне оправдаться. Ты недооцениваешь, насколько это омрачит мою жизнь. Тимур, знаешь ли, умеет омрачать. Но это ещё ничего. Другое дело, что убийца заляжет на дно и избавится от улик. Для тебя те трое только имена и черно-белые фотографии в дешёвой газете, а мне больно за каждую душу. Пока я не выпущу их, мне не будет покоя. Всю мою долгую-долгую жизнь ко мне будут относиться как к убийце за чужие преступления. Ты можешь представить себе такую жизнь?
Полина пристыженно покачала головой.
– Я становлюсь сильнее, – сказал Третий, – когда мне пришлось отправить тебя, мне была не по силам и пятая доля того, что я умею сейчас. Если Тимур окажется в двух километрах от меня, он уже меня почувствует. Он ещё не знает об этом, потому что не знает, до какой степени развилась моя сила. Мне нельзя туда, где может побывать он.
– Ты был в моей комнате, – напомнила Полина.
– Я далеко, – улыбнулся он. – Я просто управляю твоей подругой, для этого мне не нужно быть рядом. Она ничего не вспомнит.
– Не сомневаюсь, – хмуро буркнула девушка.
– Теперь, когда ты вспомнила, что мы на одной стороне, я могу рассчитывать, что ты сама позаботишься о том, чтобы моё участие оставалось в секрете?
– Если это касается только меня, то я не проговорюсь, но как я могу гарантировать, что Тимур не влезет в мою голову?
– Онуже два раза делал это с тобой, некоторые такое не переживают. Он не станет повторять, это практически стопроцентная смерть… Некоторые колдуны так уничтожали врагов, вытягивая из них самое важное…
– Ну отлично, просто отлично! – возмутилась Полина, всплеснув руками. – Теперь я буду лучше засыпать по ночам!
Сгустившийся мглистый воздух проткнул крик ночной птицы. Девушка зябко повела плечами – в Храме таких звуков не было. К нему не подлетали птицы, на травке каменистого островка не водились насекомые, трещащие по ночам. В смысле живности Храм был практически стерилен, вот что можно было там услышать, так это завывания ветра, журчание воды, треск огня и, как говорили некоторые, гул земли, хотя Полина не обладала настолько тонким слухом, чтобы лично в этом убедиться. Звуки не помогали определить время суток в Храме, чтобы выяснить это требовалось открыть глаза. Здесь достаточно было положиться на слух – ветер лёгкой ладонью пробежал по клавишам листвы в вершинах, немного вдали, там, где тропинка заворачивала в высокой траве, взялись за смычки сверчки, прячась в ветвях, внушительно ухнула птица, и из глубины донёсся смутный тоскливый вой, настолько невнятный, что воображение разыгрывалось, и сердце начинало быстрее биться в груди. Было прохладно, а сверху доносился множественный писк комариных армад, становилось неуютно.
Нежное, доброжелательное лицо Сафико приобрело резкий, проницательный вид, аккуратный носик вдумчиво втянул ночной воздух и пару раз дёрнулся, будто дегустируя его. Третий небрежно кивнул всей головой на тропинку, и сам двинулся туда. Он шёл, деловито размахивая руками и широко ставя шаг, чёрные брови напряжённо изогнулись, делая лицо старше.
Должно быть, он из тех, кто выглядит старше своих лет. Полина неуверенно шла следом, обняв себя руками и вытягивая рукава свитера. Если бы она не знала, какая Сафико на самом деле, не догадалась бы о подмене – так подруга казалась даже более реальной, не такой идеальной, приземлённее. Полина робко догнала Высшего адепта, подавляя желание по привычке схватить Сафико за руку.
Спина в светло-голубом стала прямой как палка и такой же несгибаемой.
– Сильно я себя выдаю? – усмехнулся он, полуобернувшись.
Полина вздрогнула. Простая проницательность или читает мысли? Девушка сглотнула комок в горле – не говорить того, что думаешь – практика распространённая, другое дело не выдавать себя в мыслях.
– Мда, – протянул он, вздохнув, – мы всю жизнь привыкаем к своим телам, тем или иным образом вписывая их в окружающую среду, и вот уже не изжить привычку сгибаться, входя в дверь, закидывать ногу на ногу садясь или сутулиться, чтобы не зацепиться за что-нибудь…
– Это всё из-за низких люстр, высоких порогов и тесно расставленной мебели, – пробормотала Полина, глядя под ноги.
Сафико встряхнула плечами, будто бы платье тесновато, ничего подобного – тесновато тело:
– У многих одинаково низкие люстры и высокие пороги. Вот мы с тобой, к примеру, росли вместе…
Полина насторожилась.
– …и сейчас идём по одной и той же тропе в лесу… – он оборвал мысль, потеряв интерес к разговору и снова вдыхая ночной воздух.
Полина поёжилась, робко следуя за Высшим адептом в почтительных трёх шагах. Из-за поворота тропинки, вышедшей из леса на протяжённую поляну, показалась маленькое поселение, совсем небольшая деревенька. Несколько домиков, десяток от силы, на удивление справные и свежеокрашенные, возведённые на полуметровом фундаменте в окружении скромных цветников. Дома выстроились в две линии шашечным порядком. Людей видно не было. Хоть и не очень темно, но поздно. Третий прижал к губам палец, требуя тишины.
Повторился протяжный вой вдали. Сафико пригнулась, подавшись вперёд, и дала знак следовать за собой.
Обступившие садики травы росли привольно и высоко. Согнувшись пополам, Полина кралась за еле различимым голубым подолом, раздвигая ладонями шуршащие сухие стебельки. Сафико по-звериному бесшумно продвигалась вперёд, хотя напряжённо подёргивающийся нос, скупые мужские движения… это была совсем не Сафико, и Полина перестала воспринимать существо, ведущее её, как Сафико. Это был другой, чужой человек, лишённый многого человеческого. Наверное, такие, как он, должны думать, что не лишены, а избавлены.
Узкая рука неожиданно и цепко схватила за запястье, уводя из травы за серенький деревянный забор. Полина даже не вскрикнула, как тряпичная кукла смирно снося любое обращение. Третий, проволочив её до выкрашенной в красный двери, не размениваясь на слова, легонько подтолкнул внутрь. Полине показалось, что в спину ударили кочергой. Не удержавшись, она свалилась на четвереньки, в локти будто вбили две здоровые иголки – Третий, не дав опомниться, сцапал за шиворот, подняв одной рукой и водрузив на ноги. Полина обиженно шмыгнула, потерев локти под свитером.
Внутри было темнее, чем снаружи. На стене ярко проступал раздробленный квадрат окна, но свет от него не уходил вглубь комнаты. Очертания предметов были зыбкими, неясными, сливались в сплошные формы. Комнатка была в беспорядке – мебель сдвинута, посуда раскидана и побита, погребена под кипами обугленных бумаг. Многое было так или иначе подпалено, под ногами валялся пепел и зола. В пяти шагах от двери, рядом с потрёпанной ковровой дорожкой, потемневшей от жара, на дереве темнело самое глубокое прожжённое пятно, словно кто-то развёл костёр в доме, а сваленная неподалёку кипа всячины, увенчанная сорванной с потолка люстрой, была собрана на топливо для огня.
Третий снова запретил говорить. Он с повышенным вниманием рассматривал стены, печь, комод, сдвинутый со своего места у стены, наконец обратился к куче в середине помещения. Полина исподлобья следила за ним. Комната казалась смутно знакомой…. Что-то впилось в подошву – оказалось, сплюснутая деревянная бусина. Полину осенило, и это было неприятное открытие. Прежде она видела эту комнату на невыразительном черно-белом снимке из газеты. Там ещё было сильно обгоревшее исковерканное тело. Полина завороженно посмотрела на чёрный прогал в полу – у него не было красноречивых человеческих очертаний, большой чёрный треугольник с неправильными сторонами – и в глазах потемнело. Здесь жестоко окончилась жизнь адепта Огня, Люды Стрежиной. Здесь лежало её тело, подтягивающее колени к груди…
Третий поманил Полину пальцем. В рухляди, под осколками посуды и разломанной обугленной табуреткой, лежали стопки обгоревшей бумаги. Старомодную переписку использовали, чтобы развести огонь. Третий, сморщившись, разглядывал фронт работ. Кипа ломкой почерневшей бумаги вращалась перед его глазами, расслаиваясь на отдельные листы и собираясь из пепла. Применяя силу на месте обнаруженного преступления, он рисковал обрушить себе на голову Мага. Но девчонка промолчала.
Полина вздрогнула, когда он снова дотронулся до её руки, бережно пересыпав в неё истлевшие от жара кусочки. В темноте они были совсем чёрными, прогоревшие до невразумительного состояния. Должно быть, одно из писем, которое Высший адепт почему-то посчитал важным. На некоторых листах из розжига ещё угадывались марки и цветные штемпели.
Светлый из-за светлого платья силуэт Третьего двигался в полумраке у противоположной стены. Он высматривал что-то под потолком. Полине казалось, что ончем-то недоволен. Девушка не решалась двигаться, если здесь побывали маги-следователи, они наверняка побеспокоились о том, чтобы здесь не шлялись посторонние. Третий знал об этом прекрасно. На минуту Полине представилось, как легко ей сейчас будет выдать Высшего Адепта: неаккуратный шаг, почти естественное падение, и чувствительная струнка какого-нибудь защитного механизма, амулета или заклинания, будет задета, а Третий окажется в цепких лапах Первого…
Тонкая рука Сафико поднялась вверх и сжалась в неожиданно грозный кулак, по крайней мере, так почему-то казалось. Полина подавила вздох и задумалась, почему защита не сработала, когда Третий вылавливал сожжённую бумагу, которую она теперь держала в руке.
Третий знаками велел покинуть дом. Полине в этот момент ничего больше не хотелось, чем выбраться из неприятного места, пропахшего смертью.
Уже обратно в лесу, где тем временем изрядно потемнело, Полина, мельком вспоминая разговоры со Стахием, но постоянно перемешивая их с прочими мыслями, чтобы не насторожить Третьего, читающего её мысли, как открытую книгу, решила задать свои вопросы напрямую, так как все окольные пути, очевидно, были закрыты:
– Здесь погибла Люда Стрежина, пиротехник?
Третий молчаливо шёл в глубь леса, но снизошёл до того, чтобы кивнуть в ответ.
– Я считала, она жила в магическом городе….
– Он там, – утомлённо вздохнув, сказал он. Странно было слышать, как онговорит переливчатым девичьим голосом. – Ты не увидела его.
Третий замолчал, будто устал от неё.
– Объясни, – обиженно попросила Полина. – Зачем ты таскаешь меня за собой, если ничего не хочешь объяснять?
– Чёртова усталость, – пробормотал Третий, потирая висок с действительно жалким выражением лица.
– Мне очень жаль, – холодно заметила Полина.
Он остановился, повернувшись:
– Нет. Тебе меня не жаль. Ты же не знаешь, как трудно тащить на себе тело, которое убеждено, что спит…
С этими словами он прислонился к бугристому стволу и сполз на густо посыпанную прошлогодней листвой землю. Оказалось, они уже довольно много прошли, Полина была слишком взвинчена, чтобы заметить, как долго продолжался поход.
– Ты ужасно себя ведёшь, – строго сказала девушка.
– Неужели? – Сафико, вздёрнув бровь, усмехнулась.
– Цель оправдывает средства, да? Это ты хочешь сказать своей усмешкой? – разгорячилась Полина. – Нельзя так обращаться с людьми, ни как ты поступаешь со мной, ни как с Сафико!
Он снова хмыкнул, с интересом разглядывая её снизу вверх:
– Ей нет от меня вреда, а ты… ты сама разрешила мне всё, что с тобой произошло.
Полина поражённо уставилась в уверенные честные глаза Третьего. Нет, он не врал.
– Когда в действительности переживаешь такое, знаешь ли… – оборвавшись, всхлипнула Полина, – на такое, согласиться…
Слова спутались, но он прекрасно понял, что она хотела сказать.
– Нас не заметили, – он мягко сменил тему, сложив ноги по-турецки и, видимо, не ощущая пронизывающего ветра, устроившись на вспученных старых корнях. Полина, оглядевшись, села рядом, в темноте можно было различить немногое, свет звёзд и луны не проникал сквозь кроны, и внизу, у корней, сгустилась плотная тьма. Было холодно, как кажется не может быть летом – градусов 10, не больше, девушка зябко натягивала свитер на коченеющие руки. Третий притянул её к себе, согревая.
– В домике, конечно, развесили талисманы, но слежки за ним не ведут, – прошептал оней на ухо. – Эти дома, что ты видела, стоят за пределами магической защиты, поэтому видимы. Стрежина жила на выселках Эскамеруна, высокомерные маги не пустили её под защиту, иначе бы с ней ничего не случилось. В одном из этих домов должен быть вход в город, я думаю; иначе его просто так не увидеть, нужно знать дом, пароль, возможно особый знак…
– Ты не знаешь? – искренне удивилась Полина. Во всём остальном он казался прекрасно осведомлённым.
В темноте послышался шелестящий смешок:
– Мне не нужно.
Издали донёсся тоскливый протяжный вой, так что в животе похолодело. Вой стал громче, чем прежде, с его источником совсем не хотелось встречаться.
Третий тем временем невидимыми манипуляциями поднял в воздух хрупкие чёрные кусочки, которые Полина всё ещё держала в ладони. Они зашуршали где-то на уровне лица и вдруг ярко вспыхнули в пламени – собранный лист на миг озарился красным и в черноте проступили размашистые наклонные строки, после чего бумага окончательно рассыпалась.
– Что там было? – взволнованно спросила Полина.
– Письмо. Кто-то просил её не унижаться перед магами, расхваливал таланты и предлагал приехать в орден.
– В орден? – задумчиво повторила девушка. – Уверен, что это важно? Бумагу можно было просто унести с собой…
– Всё должно было сгореть, – перебил Третий, – весь дом. Никто бы даже не удивился и на меня бы не подумали. Дерево, тряпьё и бумагу свалили в центре и подожгли, но преступник не мог ждать, когда пламя по-настоящему разойдётся – он не сомневался, что всё получится, и поспешил скрыться.
– А почему не получилось?
– Под потолком на стене прикреплено какое-то приспособление, похоже, изобретение погибшей. Недоработанное, поэтому не остановило огонь сразу.
Полина вглядывалась в темноту рядом. Вокруг было холодно, а от Третьего дышало жаром, как от камина. Хотелось закутаться в одеяло и спать, но ночные шорохи опасно окружали, не давая покоя. Третий помог девушке подняться, снова ведя куда-то в лес, в темноту. Под ногами сухо хрустело, носки обуви цеплялись за корни и упавшие ветки.
Потом без перехода посветлело. Светло было по сравнению с лесом, кусок неба заглядывал в окно, середина летней ночи. Третий всё так же придерживал девушку под руку посреди полукруглой комнаты с ручейком, бьющим из стены. На кровати валялась брошенная Полиной часов пять назад пижама.
– Увидимся завтра, – сказал он.
– Пожалуйста, не трогай больше Сафико, – попросила Полина, устало опускаясь на кровать. Это был долгий-долгий день.
– А кого ещё? – он картинно почесал затылок. – Кого не хватятся, когда тебя нет на месте? Кто пойдёт с тобой, куда бы ты ни пошла? Если вас двоих не будет на месте, найдётся уйма объяснений, если не будет тебя и кого-то другого – будет подозрительно.
Полина не нашлась, что ответить.
– До завтра, – повторил Третий, выходя за дверь.
Июль, 14
Утром Сафико поздно спустилась к завтраку. Она казалась усталой и прикрывала ладонью зевающий рот. Стараясь не привлекать внимания, что ей не удавалось, села рядом с Полиной. Горячие бутерброды успели остыть, и кто-то из дружины, не Игорь, щегольски метнул в тарелку перед ней язычок пламени, разогревая их. Почти не почернели.
Девицы в платьях в пол смерили её надменным взглядом, Алмаз усмехнулась. Со стороны, должно быть, казалось, что адептка задержалась на свидании. Хорошо, что Игорю ничего не казалось, он игнорировал все официальные завтраки, обеды и ужины, в Храме почти не появлялся, обычно останавливаясь в паре метров от моста. Ему больше нравилось на окраинах, среди четырёхэтажных домов с белыми крышами и в лесу за оградой, который он по долгу службы патрулировал. Правда, было мало надежды, что какая-нибудь птица не напоёт ему о невыспавшейся Сафико даже там, за высокой оградой.
Полину терзали муки совести. У Сафико могли появиться проблемы из-за дел Третьего, но если всё ей рассказать, она только будет переживать и нервничать, от Высшего Адепта это её не защитит. В конце концов, человек всегда может не выспаться без всяких интересных причин, для этого необязательно гулять по ночам. Есть много полезных дел: чтение, вышивание, вязание, плетение, аппликация, музицирование, мелкий бытовой ремонт, да и бессонницу никто не отменял. На этом Полина успокоилась. Её пребывание в Храме не могло продолжиться долго – оставалось несколько дней до того, как Тимур явится, чтобы забрать Полину от подруги, наставников и людей, как бы то ни было готовых помочь, в незнакомое место неведомо для чего. По крайней мере, тогда Третий оставит Сафико в покое, по своей привычке преследуя Полину. Может быть, в опасной близости к Первому ондаже её оставит в покое? Хотя что-то подсказывало девушке, что всё не может кончиться вот так.
Полина чувствовала себя вне системы координат. Мир кружился и плыл, как водные просторы в шторм за кругляшом иллюминатора. Оставаться в море было безусловно опасно, но не врал ли манящий к себе яркий маяк, не звал ли на скалы, к погибели? Да и как можно было это проверить, когда посмотреть на мир можно только через крошечный кружок стекла?
Манящим маяком был, конечно, Третий. Но Полина быстро утомлялась от подобных мыслей, приходилось выбирать, кому верить. Приходилось верить Третьему. Он был хитрец, он был актёр. Стахий мог составить ему довольно блеклую оппозицию со своими наивными идеями о покровительственной и утешительной дружбе Третьего с Полиной и Прохором. Идея в целом сама по себе была не самой наивной, на такой идее строилось немалое количество исторических союзов, но приходилось признать, что Стахий ничегошеньки не знает о Высшем Адепте. Он думал, что под напором и общим недовольством Тимура Третий присмиреет, потянется к тем, кто будет готов его поддержать. О чём говорить, Стахий даже не сомневался, что Третий убил трёх собственных адептов… А Полина представляла себе, как онлукаво потупит глазки под бешеным взглядом Тимура, с насмешкой полюбуется на старания Стахия подружить его с кем бы то ни было, посмеётся про себя и никому не скажет, что на самом деле ни у кого ничего не получилось. Его это даже не впечатлит.
День тёк со скоростью кетчупа из бутылки – сначала слишком медленно, но потом вывалился весь – наступил вечер. Захар заставил Полину час подержать навесу полтонны воды, и на этом тренировка концентрации закончилась. Теперь девушка наблюдала из полукруглого окна медного отлива на первом этаже тренировку постоянной дружины. Мужчины разошлись на вытянутые руки на площадке столь любовно ухоженной старцами, встающими ради её благополучия каждое утро с первыми лучами. Полина компактно уселась на узком подоконнике, наблюдая зрелище. Выполнялось упражнение «берёзка». Боевые нападения с использованием Стихий предполагали резкие и отточенные движения, местный вариант отделения милиции с пафосно-лубочным названием «дружина» должен был посвящать час зарядке и час боевым тренировкам, утром и вечером, итого четыре часа в день, каждый день. Полина видела тренировку в первый раз. Говорили, вчера они тоже занимались, но у девушки выдался занятой день, проглядела. Как халатность войска, так и возрождение рвения легко объяснялись. Уехал Прохор – нет зарядки, приехал Тимур – у нас всё как в аптеке, все заняты своим делом, все заняты делом, все работают, все стараются. Когда Полина спросила у помахавшего ей Стахия, почему же он не следит за ними, пока Прохора нет, он шкодливо погладил себя широкой ладонью по бритой голове, приговаривая:
– Хороооший, доообрый дедушка, никого не обижааает…
Полина от души рассмеялась и получила несколько монет на сладости.
«Берёзки» напряжённо застыли между аккуратно подстриженными бонсаями на каменных подставках в форме перевёрнутых пирамид. Упражнение было рискованным, у каждого старца был личный бонсай, порча питомца не закончилась бы малой кровью. Отвыкшие от тренировок бойцы, через пару минут опасливо отползли от карликовых деревьев, трусливо перебравшись поближе к башне Огня.
Полина обернулась – от входа на мост Воды вышла Сафико в белом платье без бретелек. Выглядела даже сказочней, чем обычно, и Полина знала, как называется эта сказка – Спящая красавица. У девушки слипались глаза. Она хлопала себя по щекам, приближаясь к подруге.
– Как я выгляжу?
– Прекрасно, но устало.
Белая ткань плотно обхватывала грудь и тонкую талию, перебиралась на бёдра и расходилась в свободную юбку с отглаженными складками. Кольнула зависть, но Полина слишком хорошо относилась к Сафико, чтобы её развивать.
Приоткрыв массивную дверь, внутрь тревожно заглянул Игорь.
«Чёрт, – подумала Полина, – они же хотели встретиться!».
Девушка представила, как во время свидания в Сафико, словно бес, вселяется Третий, цинично ухмыляется, отстраняет рукой Игоря и говорит что-то вроде «Мне не нравятся мальчики» или «Прости, старик, у нас с тобой ничего не получится» и беззаботно уходит, усмехнувшись, помахав рукой.
Игорь жадно рассматривал Сафико. Полина заметила букет цветов, который он держал за спиной. Мужчина всё же зашёл внутрь. Красавица в белом пыталась проснуться, ничего вокруг не замечая, и он мягко коснулся её спины над платьем.
Сафико дёрнулась от неожиданности.
– Прости, – извинился Игорь, когда она повернула к нему распахнутые чёрные глаза и улыбнулась.
Зато проснулась.
Пара вышла из Храма. У Полины не было другого выхода – пошла следом. Игорь был занят разговором и не оборачивался, но это ничего не значило, он мог просто не подавать вида, что заметил сопровождающую.
Через полтора часа в уединённом сквере на качелях, Сафико сонно опустила голову на плечо спутнику, он приобнял её, продолжая что-то говорить. Полина подглядывала, а не подслушивала. Но минут через десять он растерянно всмотрелся в черноволосую голову у себя на плече.
Полина неловко выступила из зелени. Мужчина удивлённо оглянулся за спину.
– Она сегодня плохо спала, – смущённо улыбнувшись, пояснила девушка. – Думаю, стоит отвести её в комнату.
Полина потянулась, чтобы аккуратно разбудить подругу, но Игорь жестом остановил её и поднял Сафико на руки, прижимая к себе и заботливо уложив на плечо голову. Полине осталось нести букет белых роз.
На них любопытно косились, но лицо Игоря было невозмутимым. Оставалось только завидовать его выносливости, он так ни разу и не остановился, чтобы отдохнуть, и выпустил Сафико из рук только в её комнате. Он замер на минуту у кровати, любуясь рассыпавшимися по подушке шёлковыми прядями, по-детски приоткрытыми во сне розовыми губами и длинными дрожащими ресницами. Полина тем временем изображала занятость, ища по комнате, обвешанной по всему периметру яркими шторами, подходящую вазу, наливая воду и расставляя цветы. Игорь наконец неохотно вышел, кивнув ей на прощание.
С кровати донеслось жутковатое придушенное шипение. Полина в ужасе прыжком повернулась – Сафико, раскрасневшись, хохотала в подушку.
– Это ты, – поняла Полина, не собираясь спрашивать, что его так развеселило.
– Ты придумала для меня интересный сценарий, – одобрил он. – Есть ещё идея. Позови-ка его обратно.
Он, выгнув руку, провёл по спине, лёгким движением избавляясь от платья. У Полины глаза полезли на лоб, и отвисла челюсть. Третий нежился в кровати и разглядывал, приподнявшись, в узком зеркале на стене грудь Сафико.
– Прекрати!!! – гневно зашипела Полина. – Оденься сейчас же!!!
– Что такого? – невинно осведомился бессовестный Адепт.
– Это уже слишком!!! – Злость душила и разгоняла кровь, Полина покраснела с ног до головы и задыхалась.
Он и не думал слушать её, будто её вообще не было в комнате. Динамично встал с постели, чуть наклонился влево-вправо, постоял у зеркала:
– Нравится… только как будто не сидит…
И посмотрел не более как на костюм, оценивающе. Это каким характером надо обладать? Полина обмерла от наглости.
– Не на твою душонку! – в ярости выдохнули губы.
– Я здесь не духовно, а умственно…
Наглец двинулся к шкафу.
– Помоги найти брюки, – как ни в чём не бывало распорядился он.
Полина холодно швырнула в него сложенными джинсами. Третий осуждающе посмотрел исподлобья и покачал головой, дескать, как так можно:
– Ты ударила собственную подругу.
Он так и стоял с голой грудью в одних джинсах, не торопясь одеваться.
– Ну же, помоги мне! – потребовал Адепт, указав рукой на шкаф. – Бить менябесполезно, – предупредил он, возвращаясь к зеркалу.
Полина, бормоча под нос ругательства, быстро застегнула на неловко повёрнутом торсе бюстгальтер и натянула плотную толстовку с длинными рукавами. Пока онобувался, девушка собрала длинные чёрные волосы в пучок на затылке. Даже так Сафико не утратила привлекательности.
Через минуту две девушки стояли в пустом неуютном дворе, у криво висящей мутно-зелёной, много раз крашеной двери. По запаху можно было догадаться, что за ней мусоропровод. В паре шагов была ещё одна дверь, железная, серая, поновей.
– Здесь можно разговаривать? – ледяным тоном спросила Полина.
– Посмотрим, – пожал плечами Третий.
Оглядевшись в квартире на восьмом этаже, он кивнул.
– Как ты смеешь так обращаться с моей подругой? – сразу отреагировала девушка.
Он удивлённо посмотрел на неё, как незаслуженно оскорблённый человек:
– Здесь живёт семья, не было смысла развешивать амулеты.
– Как так можно обращаться с девушкой? – продолжила Полина.
Он вздохнул и, махнув рукой, ушёл в другую комнату.
– Если ты утверждаешь, что мы были знакомы раньше, как тебе не стыдно поступать так на моих глазах?! – добавила Полина вдогонку.
Двухкомнатная квартира была самой обычной – загромождённая мебелью, тёмная, с бежевыми обоями, тесной кухонькой и обилием подсохших растений на подоконниках. Когда Полина хотела набрать воды, чтобы полить их, Третий безапелляционно это запретил.
Девушка догадалась, что здесь погиб Урф Кристоф, адепт Воздуха и любитель поживиться в чужих домах. Третий какое-то время проторчал над выжженным пятном в центре ковра, потом задумчиво постукивая пальцем по подбородку, стал разглядывать обстановку.
– Что тыищешь? – раздражённо спросила Полина.
– То, чего здесь не было до Урфа.
– Я думала, он вор.
– Семья уехала в продолжительный отпуск, он здесь жил, а не крал.
Полина оставила его, ушла в спальню. Тяжёлые шторы, немытое окно, занимающая большую часть комнаты кровать. В этой семье ещё или уже не было детей. Массивный старый шкаф. Судя по вещам, дети уже повзрослели и уехали. Над кроватью огромный сувенирный веер, бежевое полотно и тонкая изогнутая ветка сакуры с распустившимися цветами на нём. Комод у кровати, бельевая корзина в противоположном углу.
– Веер, – сказал Третий, опёршись плечом о косяк. – Символика Воздуха.
Вдвоём они сняли его со стены. С обратной стороны он был небесно голубой. На ней прятались крепежи с зафиксированной верёвкой и сложенный длинный хвост из соединённых ромбов того же голубого цвета.
– Что это? – заинтересовалась Полина.
– Аппарат для близких полётов.
– Здорово, – оценила Полина. – Модель запатентована?
– Урф сам его собрал. Летать на нём сможет не каждый, веер скорее для того, чтобы немного помочь, он недоработан и не складывается, но Урфу был дорог. Он даже продумал, как спрятать его.
– И… мы тут ради веера?
Третий в обличье Сафи задумчиво покрутил веер, взвесил его в руке, повернул в кисти, словно собирался обмахнуться. Веер был тяжёл. Если его собственная рука могла выдержать такой вес, то тонкие пальцы Сафи не справились. Веер неловко вывалился. Третий не дал упасть – рефлекторно подхватил до падения на пол, но бумага с одной стороны отстала от крепления.
– Хрупкая конструкция… – вздохнул Третий. Губы Сафи разочаровано надулись. Аккуратная голова ещё раз повернулась влево-вправо, оглядывая содержимое комнаты. Зацепиться не за что. Ни фотографий, ни записок, ни безделиц, кроме веера, замаскированного под часть интерьера. Урф вёл себя как вор, уничтожающий улики пребывания, даже в квартире, которую снимал, или…
– Он прятал веер?.. То есть, он считал нужным прятать его от кого-то?
Голова Сафи повернулась на Полину. Глаза смотрели серьёзно. Указательный палец правой руки поднялся к губам и на секунду прижался к ним.
Полина замолчала.
Третий повесил веер на стену. Больше его ничто не заинтересовало. Он протянул Полине узкую руку Сафи. Следующее, что увидела Полина, была комната Сафи. По кровати разбросана одежда, одеяло сбуровлено, шкаф распахнут. Хорошо, что никто не притащился в гости и не обнаружил беспорядок и отсутствие хозяйки. Полина подошла к окну, чтобы удостовериться, что город не обыскивает толпа с факелами. Спать, несмотря на поздний час, отправились далеко не все, но и факелов было не больше обычного.
Третий заговорил шёпотом:
– Положу её на кровать. Ты – переодень её. Убери вещи в шкаф. И шевелись. Как закончишь – сразу к себе, слышишь?
Тело Сафи упало посреди кровати спящей куклой. Третий раздал указания и исчез. Полина поспешила к кровати – Сафи мирно дышала. Она была в порядке. Интересно, она спала всё время, что ей управлял Третий? Или бодрствовала, но ничего не помнила? Так просто не разобраться. Третий немало продвинулся в самообразовании, если, конечно, знал, что творит.
Странно. Что-то встревожило его? Или что-то не складывалось? Он исчез так поспешно…
Полина вынула шпильки из волос подруги. Блестящие чёрные локоны с шелестом рассыпались по подушке. С одеждой пришлось повозиться. Рукам не хватало силы. А ещё не хватало пальца. Казалось бы, подумаешь, безымянный палец, что им сделаешь? И тем не менее, правая рука стала уступать левой в ловкости. Полина насилу справилась с узкими джинсами, будто держащимися за ноги подруги. С меньшим трудом натянула на неё ночную рубашку. Запыхавшаяся, оправила на постели одеяло, подобрала разбросанную одежду и развесила на вешалки в шкафу, запирая дверцы. Закрыла дверь за собой и торопливо спустилась, налегая весом на перила.
Голова была тяжёлая, и глаза закрывались, сил оставалось лишь на то, чтобы переодеться во что-то свободное и заползти в постель. В спальне было умиротворяюще тихо. Прогулка выдалась короткой, но руки и ноги отяжелели от усталости. Полина как раз натягивала на грудь одеяло, когда дверь в её комнату отворилась.
Ещё плохо соображая, Полина приподняла голову – перекрыв тусклый свет снаружи, в комнату вошёл мужчина, сделал два шага и остановился. Полина чувствовала такую усталость, что незнакомец, вторгшийся в спальню, едва мог привести её в состояние, называемое «сна ни в одном глазу».
– Полина? – осведомился он низким голосом.
Бритый под ноль высокий мужчина в джемпере крупной вязки и пиджаке и с белой ухоженной бородкой.
Полина наконец осознала, что что-то происходит. Девушка села в постели. Блондин внимательно осмотрел её и не стал дожидаться ответа на заданный ранее вопрос.
– Собирайся. Маг прислал меня за тобой.
– Что? – выдавила Полина, пытаясь спрятаться за одеялом от внимательных глаз. – Куда?
– К людям, – вопрос не удивил мужчину. – В квартиру Мага.
Полина не знала, что сказать. Мужчина оставался на месте. Полина посидела немного с отсутствующим выражением лица. На выручку никто не спешил. Сафи спала без задних ног этажом выше. Стахий мог ничего не знать. О приезде Тимура ему бы сообщили сразу, но Тимур не приехал лично, так что, вероятно, старик мирно спал в своей спальне-кабинете. Полина не видела выхода. Пришлось проснуться, встать с кровати и начать собирать вещи.
Когда Полина переоделась за створкой шкафа в джинсы, блузку и натянула свитер, осталось сложить застиранный комбинезон, который она использовала как пижаму. Больше вещей не было. Надо же было взять с собой хоть что-то.
– А… – заикнулась Полина, держа обеими руками небольшой бумажный свёрток.
Мужчина жестом показал молчать.
– Я только доставляю тебя на место.
Двое спустились до самого низа башни, так никого и не встретив. Полина шла за необычным блондином. Приходилось поспевать за широким шагом. Мужчина уверенно шёл по направлению к выходу в город. Видимо все спали. В городе продолжалось брожение туристов. Они поздно вставали и отправлялись на боковую рано утром. Среди них Полина не замечала знакомых лиц, местные жители уже спали. Стахий, Захар, Корней, Чи и остальные старики вероятно видели уже седьмой сон, но и работник «Огонька», местного издательства, собирающийся по вечерам с читателями на стаканчик мохито и яблочко в карамели, успел отчалить, освободив самый большой стол в кафе, разворачивающемся на площади после заката. Не с кем и попрощаться…
Блондин сторонился адептов, сохранял дистанцию, в тесном переулке с неодобрением покосился на жонглирующего факелами молодого адепта Огня. Вполне естественно опасаться, что юнец с раскрашенной чёрным и красным физиономией запустит факел куда-нибудь не туда, Полина понимала озабоченность своего провожатого собственной безопасностью. Ещё она ничего не знала про магов. Стахий был слишком занят практической стороной её тренировок, чтобы просвещать её в отношении теории. Она даже не знала, в чём существенное отличие магов от адептов стихий. Захар что-то говорил, но замечание опять скорее носило практический характер. Боятся ли маги пожаров? В городе при Храме, например, совсем не боялись пожаров, даже непонятно, как до сих пор ничего не спалили. Расчёт был на адептов Огня и Воды, хотя справиться с возгоранием не менее успешно могли и умелые адепты Земли и Воздуха.
Уже за чертой города замёрзшая Полина с облегчением увидела поклонника Сафи. Парень вместе с Андреем патрулировал внешний периметр.
– Игорь! – позвала она, отставая от нетерпеливо обернувшегося провожатого. Игорь с лёгким удивлением подошёл ближе. Вблизи его лицо расслабилось, он узнал её. Глаза выразили вопрос.
– Передай Сафи, что меня вызвал Маг, и я не знаю, когда вернусь. Я не успела сказать ей сама.
– Ладно, – Игорь спокойно кивнул.
Полина растерянно кивнула на прощание. Больше сказать было нечего, они вроде не особо общались. Если бы не Сафико, вообще бы не здоровались. По-настоящему добры к Полине были Сафико, Захар и повариха Маша. Маша была сердобольная, Захар был врач и наставник, а потому обязан быть добрым. Так что доброй по велению сердца к ней была Сафи. Был ещё Стахий, но у него как будто всегда что-то было на уме… доброта с подтекстом.
Полина попятилась, будто рассчитывала, что Игорь всё же остановит её, не разрешит покидать город ночью, а утром как-нибудь вмешается Стахий… Но Игорь молча провожал её глазами, рядом с ним встал Андрей. Полина вдруг поняла, что глаза обращены не на неё, а на мужчину за её спиной. Его пальцы сжались вокруг локтя девушки, а потом… свет над стеной вокруг жилой части города вытянулся пузатым лекалом, входя в плотную стену, закручивая её, лица двух парней сдулись в маковые зёрна, выпали за материальный план, всё почернело, как от долгого любования солнцем. Вестибулярный аппарат чудачил, сообщал о вращательном движении, а потом Полину будто высадили из огромной сумки. Она зашаталась на неуверенных ногах, устояла. Глаза ослепли от яркого света. Локоть отсигналил, что на нём всё ещё держатся пальцы, но рука тут же была убрана. Полина выпрямилась, щуря глаза. Они вместе с провожатым оказались в незнакомой ярко освещённой прихожей с большим зеркалом.
Маг перемещался в пространстве не совсем так, как Третий. По времени и тот, и другой способ были экономичны, но ощущения были иные. Полина обернулась на своего спутника за дальнейшими указаниями – на неё смотрели насыщенно бордовые глаза.
– Что? – досадливо спросил мужчина низким голосом. Можно было подумать, он задет.
В прихожей стояло ростовое зеркало. Стараясь не смотреть, Полина повернулась к нему спиной и без дальнейших подсказок двинулась в гостиную. Если её вызвал Маг, нужно было поздороваться с Магом. Вот он. Сидит, окружённый подчинёнными, сверлит чёрными глазами пустоту. Что делать? Плана нет!
«Неужели моя жизнь теперь такая?» – с барабанящим сердцем думала Полина, идя по гостиной мелкими шажками.
Маг устроился в кожаном желтоватом кресле. На его коленях сидела фигуристая светловолосая девушка. Рядом на диване расположились ещё несколько молодых людей. У подлокотника, положив ногу на ногу, сидела лощёная шатенка с поднятым бокалом. Её брови были вздёрнуты, глаза сосредоточенно смотрели вперёд. Она пила белое вино. На диване сидело ещё трое, наверное, маги. Они не обращали внимания на остальных и оживлённо что-то обсуждали, жестикулируя и громко смеясь. Ещё на одном кресле сидел красавец Вениамин, Властелин чудищ. Он сцепил руки в замок и единственный оглянулся в сторону пришедших.
Маг убрал ладонь с шеи Эсфирь – и заговорил:
– Жако, а позднее не мог?
Мужчина, сопровождавший Полину, опустил голову и никак не отреагировал на провокационный тон.
– Когда я сказал сделать это? В пять? Точнее будет сказать в четыре. Что ты делал всё это время?
– Были дела в Бюро, – Жако говорил подчёркнуто ровно. – Их нельзя было отложить.
– Нет-нет-нет, – покачал головой Маг, – ты получил указания от меня и Леогарда. Чей приказ ты должен был выполнить первым?
– Твой, – тихо ответил Жако.
– Запомни это, – веско сказал Маг. Черные глаза сфокусировались на Полине.
Шатенка с бокалом вина, до этого с хитрым блеском в глазах разглядывающая отчитываемого Жако, тоже посмотрела на Полину, прошлась взглядом по следам от ожогов, заметила драную ушную мочку и обрубок пальца на правой руке. Полину охватил озноб, взгляд был физически ощутим. Полина не знала, куда от него деться. Заболело сердце. Заболела отнятая фаланга. Шатенка улыбалась.
– Ирена! – Маг раздражённо полыхнул глазами.
Полина вздохнула. Просто неприятно и одиноко, но не больно. Ведьма ослабила хватку. От её косого взгляда сила Воды не защищала. Первое практическое отличие магии от силы Стихий.
Ирена показала в улыбке зубы. На неё сверху вниз посмотрел Жако. Улыбка на её ухоженном лице потускнела, ведьма фыркнула и отвернулась. Полина выдохнула. Ирена сделала вид, что потеряла интерес, и отхлебнула из бокала.
– Слишком поздно, чтобы разговаривать, – Маг посмотрел на наручные часы. – Отведи её на кровать Прохора.
Полина смущённо оглянулась на Жако. Увидела только бритый затылок, не дающий объяснений.
Коридор протянулся перевёрнутой буквой «Г». По обеим сторонам длинного участка располагались двери. Крайняя дверь слева отличалась от остальных. Она блестела хромом, так как полностью была изготовлена из металла. В середине крепился круглый вентиль замка. Конструкция была такой, что дверь мог открыть любой, не имея ключа. Дверь была именно чтобы не выпустить того, кто внутри.
– Там кто-то есть? – испуганно прошептала Полина.
Жако равнодушно обернулся, не останавливаясь.
– Нет. Он сейчас в гостиной.
– Кто? – тупо спросила Полина.
– Вениамин.
Полина не поверила ушам.
Жако отвёл к последней двери коридора и открыл её. Полина зашла вслед за ним в просторную проходную комнату. У стенки напротив двери ютилась простенькая, по-походному сложенная койка. Ещё две двери были в противоположной стене, дальней от основного входа. Не самая приятная планировка, но Полина не знала, для какой цели предполагалась комната, она была пуста за исключением сложенной из подсобного материала койки – чуть ли не из коробок – и простого письменного стола, задвинутого в угол, так что одна дверь оказалась заблокирована.
– А где Прохор? – поинтересовалась Полина.
– Не знаю, – Жако раздражённо фыркнул.
– Я должна остаться здесь? – уточнила Полина, оглядываясь.
– Именно так сказал Маг, – Жако упёр руки в пояс. Ему не терпелось распрощаться.
– Ты тоже маг?
– Я? – искренне удивился Жако. – Я ведьмак! – от удивления он даже забыл, что хотел скорее уйти.
– Я не разбираюсь, – призналась Полина. – Я из мира людей.
Жако навёл указательный палец на бордовую радужку и повторил:
– Ведьмак.
– О, – поняла Полина. – И белые волосы?
Жако раздражённо покачал головой.
– Ясно, – Полина старалась звучать уважительно. – Леогард, о котором Маг упоминал, тоже ведьмак?
Жако снова удивился.
– Нет, он маг.
– Твой начальник?
– Он фактический начальник Расследовательного бюро в Эскамеруне… Мне нужно идти.
Ведьмак поспешно покинул комнату, не дав остановить себя следующим вопросом. Щёлкнул выключатель. Дверь плотно закрылась. Однако никакого замка. И никто не позаботился объяснить, где можно привести себя в порядок. Полина хотела в туалет, но выйти из комнаты в одиночку духу не хватало. Сколько было времени? Где-то третий час? У Полины не было ни часов, ни телефона. Голова тяжёлая как колокол. Полина с опаской опустилась на койку. Коробка под ней ненадёжно прогнулась. Полина поспешно легла, перераспределяя вес. Толку мало – койка просела. Чёртов Прохор. Он ведь дубль. Дубли владеют двумя Стихиями, обычно одной лучше, чем другой. По крайней мере, знаний Воздуха Прохору хватало, чтобы чуть парить во сне. Полина беспокойно возилась на неровной ненадёжной койке. Когда заснула, начало светать.
Июль, 15
– Вставай, – холодно сказал голос.
Полина перекатилась по расплющенным коробкам. Глаза отказывались открываться, мочевой пузырь болел. Полина разлепила веки, словно засыпанные песком, и внутренне вздрогнув, увидела Мага. Тимур нависал далеко наверху, как гора над альпинистом. Голова Полины лежала практически на полу, поскольку коробки окончательно расплющились. Надо сказать, даже в таком виде они были куда удобнее, чем ночью, пока Полина старалась их не раздавить. Теперь беречь было нечего.
Полина рассеянно села, берясь за короткостриженную голову увечной рукой.
Маг поморщился наверху.
– Как дела с головой?
Вопрос по меньшей мере звучал грубо.
– Ничего, – растерянно ответила Полина.
– То есть, память не вернулась.
– Не вернулась.
– Понятно, – Маг посмотрел куда-то сквозь пространство. – Стихии не моя область. Несмотря на то, что без обучения ты совершенно бесполезна, не считаю целесообразным оставлять тебя в Храме. Для начала тебя потренирует Эсфирь, потом Прохор. После я займусь поисками профессионала, не связанного с Храмом. Тебе всё ясно?
– Почему так важно, чтобы профессионал был не связан с Храмом?
– Это единственный вопрос?
Полина, подумав, кивнула.
– Тебя это не касается. Отправляйся завтракать.
Девушка тяжело поднялась. Маг убрался быстрым шагом. По дороге через коридор наконец обнаружился туалет. Существовать стало легче. Полина тщательно умылась и с мокрыми волосами пошла искать кухню. Пришлось пройти мимо зеркала, и покалеченная вновь постаралась не увидеть отражение.
У плиты трудился никто иной как Повелитель нежити. Полина немо уставилась в его спину. Он был занят. Одет просто, по-домашнему, майка и спортивные штаны. На сковороде шкворчало масло. За круглым столом сидело множество людей. Полина заключила, что все виденные ей ночью оставались тут же на ночлег. Кроме того за столом сидел светловолосый Жако и ещё какой-то атлетически сложенный молодой мужчина. Жако, увидев её, спешно поднялся и вышел из кухни. Полина мысленно пожала плечами. Можно подумать… не так уж она ему докучала…
Полина протиснулась за спинами троих непредставленных по именам мужчин к свободному месту.
– Здесь сидит Вениамин, – грубо сказал один из них, сероглазый и худощавый в чёрной рубашке и джинсах.
Полина неловко застыла за его спиной.
Повелитель нежити обернулся:
– Садись-садись.
Никто кроме Мага не ел. Вениамин успел приготовить только один омлет. Пока всходил новый, мужчина нарезал салями, сыр и овощи. Эсфирь с обожающей улыбкой любовалась Тимуром. Ирена рассматривала выкрашенные в чёрный ногти. Полина поднялась и протиснулась в обратном направлении.
– Я могу что-нибудь сделать? – предложила она Вениамину.
– Я не притронусь к еде, которую трогала она! – брезгливо заныла Ирена.
Полина потерянно замерла.
– Спасибо, – Вениамин тонко улыбнулся, – я справлюсь, не беспокойся.
– Сядь! – оторвавшись от омлета, велел Маг.
Пока Полина протискивалась обратно, у неё пропал аппетит. Она тихонько села, стараясь не привлекать к своей персоне внимания. Обидно. Полина тайком кусала нижнюю губу, чтобы не расплакаться. В Храме над ней не издевались. То есть, жрицы были недружелюбны, парни из дружины подшучивали за спиной… но… ох…
Вениамин поставил перед ней омлет. Полине кусок не лез в горло. На глаза просились слёзы. Когда она пыталась положить в рот кусочек омлета, из него вырывались подавленные булькающие звуки.
Прежде чем завтрак окончился, Маг встал из-за стола, за ним последовали все мужчины. Вениамин вышел с кухни, не притронувшись к еде. Уже от двери Маг напомнил Эсфири, чтобы она начинала занятия. Мужчины вышли один за другим, и дверь захлопнулась.
Ирена состроила гримасу Эсфири, указывая подбородком на Полину. Девушки синхронно поднялись и вышли из кухни с кофейными чашками. Полина медленно допила свой кофе и пошла к ним в гостиную. Они сидели на разных диванах, Ирена спиной к солнцу, поднимающимся за тюлем в окне. Полина остановилась в пяти шагах от Эсфири.
Женственное лицо с выразительными глазами наморщило лоб, губы надулись. Она была самой красивой из Жриц, самой привлекательной, даже манящей. Мнимая подружка Ирена скривила рот и стрельнула глазами, ловя взгляд Эсфири.
– Для начала помой посуду, – Эсфирь резко повернула гладкое лицо к Полине. Выражение на нём было совершенно искренним.
Полина подчинилась. Она не стала торопиться. Заодно осмотрела кухню. Тимур и Вениамин не держали запасов. Или всё слишком быстро кончалось благодаря многочисленным нахлебникам. Она собрала посуду со стола, помыла и высушила её и расставила по местам. Отряхнула скатерть и протёрла стол. Нужно было вернуться. Обе девушки в это время непринуждённо болтали в гостиной.
Полина встала посреди дверного прохода.
– Сделай нам ещё кофе.
После нового поручения у Полины не осталось сомнений, что учить её не будут. Она сделала кофе, а потом ещё постирала платье Эсфири, шёлковую ночную рубашку и носки Ирены. Сидя на коленях в ванне, она позволила себя беззвучно поплакать. Плевать! Покончив со стиркой, Полина закрылась в проходной комнате, забившись в уголок на сплющенных коробках. Не заметила, как заснула. Разбудили голоса вернувшихся мужчин.
Полина проверила рукой щёки – сухие. Поднялась и пошла наружу. Далеко не прошла.
– Как она справляется? – спросил Маг у кого-то.
– Ничего особенного… посредственный новичок…
Полина поджала губы. Расхотелось выходить. Вряд ли кто-то будет против, если она останется в комнате.
– Я рассчитывал на большее, – недовольно сообщил Маг.
Когда ониз ниоткуда возник в меньшем колене коридора, Полина напугано попятилась. Чёрные глаза смотрели пристально, рентгеном просвечивая плоть и кости, бередя свежие душевные раны.
– Мне не до капризов! – нетерпимо сказал Маг. – Либо ты выкладываешься, либо окажешься в государственной больнице. Я позабочусь, чтобы соотечественники за тобой не явились. Знаешь, как люди лечат больных амнезией?
Полина сглотнула. Слёзы уже было не удержать. Она всхлипнула и закрыла лицо ладонями.
– Отправляйся в комнату и тренируйся! – велел Маг.
Полина поспешила, куда сказано, не отнимая рук от заплаканного лица. Через несколько минут кто-то втолкнул в комнату кастрюлю с водой. Полина не стала смотреть кто. Слёзы не останавливались, всё лились и лились, она могла наполнить кастрюлю сама…
В тишине Полина почувствовала прикосновение. Коротко померещилась Сафи, но её здесь быть не могло. Полина открыла глаза – вода из кастрюли сложилась в надпись в воздухе: «Тренируйся».
Третий.
Полина вздохнула. Хотела упрекнуть его, что не доубил её, но не уверена была, что он услышит. Вода из кастрюли с готовностью поднялась столбом и забила фонтаном. Это уже была заслуга Полины. Простая канализационная вода слушалась, принимала задуманную форму и двигалась, куда велено. Канализационная, неприрученная и неготовая к сотрудничеству вода. Полина просто не знала, как дальше тренироваться. Учиться задерживать дыхание не доставало места… хотя…
Жидкость из кастрюли пристала к протянутой руке и перебралась на голову, беря её в кокон. Полина спала днём, так что протренировалась глубоко за полночь. Лучший результат составлял… Полина не знала сколько, потому что часов у неё не было. Она остановилась не потому, что задыхалась, а потому что хотела спать. Результат приободрил её, но всё-таки недостаточно, чтобы спокойно заснуть.
В темноте не отпускали обиды. В голове прокручивались слова Ирены и Эсфири. Полина придумывала, что могла бы им сказать, но и сама не особенно верила, что фантазии имели притязания на реальность. Что может новичок противопоставить спевшимся ведьме и Жрице Стихий?
Июль, 16
Утром болела голова. То ли переборщила с задержкой дыхания, ведь инструктора с секундомером рядом не было, то ли просто последствие слёз и унижения. Полина заставила себя встать и натянуть свитер. Боль пульсировала где-то за левым глазом. Девушка обулась и пошла умываться. Она как раз споласкивала виски холодной водой, когда дверь открылась, и в щель заглянула бритая, но тем не менее белая голова Жако:
– Тебе нужно отдельное приглашение?
Полина ойкнула и поторопилась на кухню. Мага и Эсфири ещё не было, зато Вениамин уже стоял у плиты, а остальные сидели вокруг стола. Ведьма Ирена крутила в пальцах с острыми ухоженными ногтями серебряную вилку. Ногти отражались в серебре пузатого кофейника, вытягиваясь и извиваясь в неверном отражении. Или, может, как раз-таки верном? Полина протиснулась на своё прежнее место.
– Такое ощущение, что этих монахов из Храма снабжает Армия Спасения… – пробормотал один из магов. У него была характерная черта говорить левой стороной рта, русые волосы отросли и топорщились на затылке, задевая воротник клетчатой сине-красной рубашки, возможно он их умышленно отращивал, но пока выглядело так, словно он просто пропустил плановую стрижку.
– Какое значение имеет одежда? – вдруг философски заметила Ирена, рассматривая качественно накрашенное отражение в вогнутой части серебряной ложки. – С таким-то лицом…
Маги без стеснения рассмеялись.
Полина была вся красная, когда явился Маг. За ним хвостиком семенила на каблуках обожающая Эсфирь.
Маг посмотрел на окружающих только когда перед ним поставили омлет и тосты. Чёрный взгляд медленно поднялся и остановился на спине Вениамина. Вениамин что-то почувствовал и обернулся, забыв о шкворчащей сковороде. Полина заметила выражение его лица: губы плотно сжаты, подбородок чуть отвис, глаза честные и какие-то… скорбные. Как у ребёнка, который чувствует, что будет наказан.
– Я что, каждый день это должен есть? – Маг приподнял двумя пальцами край тарелки, демонстрируя названному брату пышный омлет. Он не кричал, но голос его звучал страшно.
Вениамин взволнованно дышал, грудь под майкой заходила, а так ни звука. Не смел перечить главному Магу. Маги за столом равнодушно предоставили Тимуру сцену, сами они Повелителя нежити не травили, но не собирались отказывать в удовольствии Повелителю магов, только ведьмак Жако неодобрительно опустил лицо. Его приятель, атлетически сложенный русоволосый Хельмут тронул его за локоть, и выражение неодобрения развеялось, прежде чем Маг обратил на них внимание. Тем не менее Маг глянул на них с подозрением, однако сейчас его заботил омлет.
Тимур оттолкнул тарелку. Она сдвинулась на двадцать сантиметров и остановилась у всех на виду. Вениамин заморожено повернулся обратно к плите. Выключил сожжённый омлет и беспомощно застыл.
– И конечно жрать больше нечего, – уверенно констатировал Маг. – И смотаться за жратвой никто, кроме Прохора не в состоянии!
Теперь Жако явственно поморщился.
– Собирайтесь! Некогда…
Маг раздражённо встал из-за стола и вышел. Остальные привычно потянулись за ним. Вениамин застыл перед плитой, опустив голову. Полина с опаской посмотрела на него и дотянулась до нетронутого омлета. Она не ела со вчерашнего утра, в организме начался обстоятельный процесс пожирания себя изнутри. Девушка поспешно принялась есть, пока никто не смотрит.
Вениамин обернулся. Голубые глаза удивлённо распахнулись, брови поднялись. Он молча сел напротив, упёр локти в столешницу, взял себя за голову и устало улыбнулся. У него была детская улыбка, открытая, добрая. Повелитель нежити сцепил руки в замок на голове и провёл ими от лба к затылку, ероша пшеничные чистые волосы. Когда его глаза встретились с глазами Полины снова, в них промелькнул кошачий янтарный. Он собирался что-то сказать, когда из прихожей долетел крик Мага:
– Венька! Венька! Иди сейчас же сюда!
Вениамин поспешил на призыв, так ничего и не сказав. Полина торопливо покончила с омлетом и поспешила найти укрытие.
– Куда? – Маг поймал за шиворот у двери чулана. – Остаёшься тренироваться! Никакой работы вполсилы, слышишь? – он нагнулся к самому уху. – Не рассчитывай вернуться в Храм. Никаких больше нянек! Будешь делать то, что я скажу. Поняла?
Полина вынужденно кивнула. Маг выпустил ворот свитера. Девушка потрогала рукой передавленное горло. Маги один за другим прошли на лестничную площадку, как мимо пустого места.
Прохор застал Полину плачущей на коврике в ванной. Она сначала тренировалась, как было велено, но потом слёз стало слишком много.
– Мда, – протянул Прохор. Рассечённое шрамом лицо перекосилось брезгливой гримасой. – Сколько сырости… – сказал адепт Огня.
Полина прижимала кулаки к лицу и шмыгала носом. Хорошо по внешности не прошёлся.
– Чего здесь… сидишь?
– А? – удивилась Полина, наматывая сопли на рукав. – Трени…трени…руюсь…
– Оно и видно.
Прохор внимательно посмотрел на девушку. Она как раз начала икать.
– Маг не объяснял, зачем так быстро тебя из яслей изъял? – Прохор оторвался от косяка и пошёл куда-то.
– Нет, – икнула Полина, поднимаясь с несвежего коврика. Ванной пользовалась в лучшем случае дюжина человек, что делало её почти общественной.
– Прям из Храма и в суровый взрослый мир… – невнятно пробормотал Прохор себе под нос. Он встал в проходной комнате, уперев руки в бока. – Мои коробки! Кто их сломал?!
Перекошенное яростью лицо упёрлось в Полину.
– Я, – блёкло призналась Полина.
– Зачем?! Ты что, не видела, что там коробки?! Куда ты полезла?!
– Меня Маг отправил…
– Ты не могла ему сказать, что это не кровать, а коробки?!! – вспылил Прохор. – Думаешь, он часто бывает в этой комнате?!!
– Не знаю… я думала, он спец…иально…
Прохор моментально потерял запал и хмыкнул:
– Вообще мог. Ладно. Я отходчивый.
У Полины отлегло от сердца. Она икнула и улыбнулась Прохору.
– Чего лыбишься? – адепт-дубль сдвинул брови.
Полина избавилась от улыбки и спросила:
– А где т…ты был?
– На задании, – Прохор на корточках копался с койкой. – Маг велел проверить кое-что…
Мужчина посмотрел на лицо Полины с распахнутыми глазами и ртом и уточнил:
– Третий давно не давал о себе знать. Маг отправил меня в одно закрытое поселение адептов Огня, чтобы убедиться, что у них никто не пропал.
– И что… же?
– Все, к счастью, на месте. Они обещали обратиться, если потребуется помощь. За последние две недели я побывал в четырёх деревеньках. Остальные проверили маги из Расследовательного бюро. Все на месте.
Полина закусила нижнюю губу.
– Что это з…атишье значит, по-твоему?
– Шут его знает… – Прохор пожал плечами, – не знаю… должна быть логика, только я её не вижу. Может, охотится за одиночками… но тогда в газетах бы написали.
– А… может одумался? – с надеждой предложила Полина.
– Может, – легко согласился Прохор. Он сложил постельное бельё аккуратной стопкой. – На, постирай.
Полина испытала дежавю.
– Ну же, – поторопил Прохор. – Воспользуйся силой.
Ничего не оставалось. Полина взяла бельё и пошла в ванную. Только вчера она занималась здесь общественно полезным делом, и сегодня снова…
– Ты ведь не новичок, – Прохор возник за плечом, как чёрт из табакерки. Полина вздрогнула и упустила основную нить смерча. Бельё шмякнулось на дно ванной, во все стороны полетели капли.
Прохор отшатнулся от брызг и с ухмылкой спросил:
– Перестала икать?
Полина со смешанным чувством кивнула.
– Тогда достирывай и пошли за полуфабрикатами. В холодильнике шаром покати. Ты просто не представляешь, каким злым может быть Маг, когда дома нечего жрать…
У Прохора были свои ключи. Он запер дверь и показал Полине на лифт. Верно. Внутрь она попала нетрадиционным способом. Площадка на воле оказалась просторной и опрятной. На полу плитка, стены белоснежные. Дверь лифта взята в хромированный короб. Лифт зажигал ободки вокруг кнопок с цифрами, услужливо показывая, где в каждый момент находится кабинка. Квартира Мага располагалась на последнем, двадцатом этаже. Удивительно, что на первом не оказалось консьержа. У Прохора была своя машина, простой отечественный седан чёрного цвета. Прохор, как наверху в случае с лифтом, указал Полине, куда двигаться, сделав рукой замах как в боулинге.
Берёзы чуть шелестели от ветерка ленивого летнего дня. На улице было безлюдно. Несколько женщин и детей ковырялись на площадке невдалеке.
– Как соседи относятся к такому количеству гостей?
Прохор выруливал с парковки, почти высунув голову в окно.
– Никто не жаловался… Вообще Маг накладывал заклинания на квартиру, охрана, звукоизоляция… Соседям не на что жаловаться, никаких беспокойств…
В огромном магазине размером с авиаангар Прохор смёл в тележку все полуфабрикаты и овощные смеси, какие только были.
– Вроде в холодильник должно влезть…
Полина ходила за дублем хвостиком. Это хоть не засчитывалось за тренировку? Прохор расплатился, а дальше Полине пришлось ему помогать. Неизвестно, как оно там с холодильником, но в багажник запасы не влазили. Прохор нагрузил заднее сидение и ещё добавил свёрток Полине на колени.
– Ты – сирота, – без лишнего такта напомнил Прохор.
Он перетаскивал пакеты с продуктами из машины в квартиру на верхнем этаже. Полина сторожила у машины. Адепт-дубль отпускал реплики со значительными паузами на подъём и спуск на лифте.
– …теперь тебе ничего не остаётся кроме как приспосабливаться…
– …думай, как устроить жизнь с большим комфортом.
– …думаешь, у тех двух больше оснований на безбедное существование?
Прохор вручил Полине две буханки хлеба и батон, подхватил последние три пакета и захлопнул багажник, не прикасаясь. Полина удивлённо вскинула глаза, Прохор заговорщицки подмигнул. Здорово, должно быть, быть дублем.
– Разве Эсфирь… не спит с Магом? – смущённо спросила Полина в лифте.
– Спит, – подтвердил Прохор. На взгляд Полины слишком громко. – Уже третий месяц. Некоторые думают, любовь. На самом деле, он просто слишком занят поисками Третьего. Она ему приелась, она величина временная, а ты константа. Можешь предъявлять претензии, это ведь Магу нужно, чтобы ты была здесь, а тебя всегда примут в Храме.
– Спасибо, – с чувством поблагодарила Полина.
– Не благодари пока, – велел дубль. – Есть ещё идея, как облегчить твою жизнь…
Прохор не стал объяснять. Полине не терпелось узнать, но она не смела расспрашивать. Ушедшие с утра за покупками Ирена и Эсфирь успели вернуться и над чем-то смеялись в гостевой спальне, где обычно ночевала ведьма, обе не торопились выходить, пока Мага всё равно не было дома. Прохор тем не менее стал молчалив. Полина помогала разложить продукты по местам.
– Сделай сухарики, – распорядился дубль, – я сварю… – он внимательно посмотрел на куриную тушку, словно ждал от неё подсказки, – суп.
Полина повиновалась.
– Чем-нибудь ещё помочь? – девушка пересыпала поджаристые сухарики в глубокую тарелку.
Третий не беспокоил, видимо, происходящее не интересовало.
– Порежь овощи.
– Хорошо.
Полине нравилось, что Третий оставил её в покое. Без его голоса в голове, без проступающих где ни попадя слов было легче, прозаичнее и оттого спокойнее.
– Ты идёшь по пути совершенствования? – вдруг поняла Полина. Прохор помешивал кипящий суп, карие глаза глянули удивлённо.
– Я же дубль. Меня начали усиленно тренировать, прежде чем я мог принять какое-либо решение, – снисходительно пояснил Прохор. – Меня учили защищать главный город Стихий…
– Чем пахнет?
Полина вздрогнула.
За пришедшими захлопнулась дверь. Маг в один момент оказался за плечом Прохора и снова втянул воздух носом.
– Ещё не готово, – невозмутимо сказал Прохор.
– Что она? – Маг кивнул на Полину. – Тренировалась, когда ты пришёл?
– Не уверен, – вдруг заявил Прохор.
Лицо Мага посуровело. Полина стояла пригвождённая его взглядом к полу.
– Вода – не моя Стихия. Она чего-то стирала в ванне, но мне это непонятно. Боевые приёмы я бы ещё смог оценить.
Взгляд Мага сместился.
– Здесь есть ещё один адепт Воды.
Ирена и Эсфирь как раз стояли у входа на кухню и ещё не понимали, о чём речь.
– Пускай потомится, – Прохор накрыл суп крышкой и выключил плиту.
– Эсфирь, – позвал Маг, – в гостиную… Надо много воды?
Прохор покачал головой.
– Профессионал утопит стаканом. Им хватит таза.
Маг кивнул, глянул на кого-то из частых гостей. Двое наперебой поспешили в ванную исполнять распоряжение, принесли два пластиковых таза, расплёскивая на ходу воду.
Эсфирь казалась невесёлой. Маг небрежно повёл пальцами.
«Защита от воды», догадалась Полина.
– Решил устроить конкурс мокрых футболок? – накрашенные губы Ирены расползлись в улыбке. Ведьма просунула руку из-за его спины и положила на грудную пластину. Маг не обращал внимания. – Мы ведь знаем, кто победит.
Да. Вряд ли кто-то здесь хочет увидеть Полину в мокрой футболке. Эсфирь родилась адептом… Ей достались внешность, дар, обучение с детства. Полина поняла, что утопит её без помощи Третьего хоть в напёрстке воды.
– Начинай, – распорядился Маг.
Он стоял на месте, Ирена, пользуясь возможностью, трогала ладонью его грудь.
Сумасшедшая озабоченная…
– Подождите! – неожиданно потребовала Эсфирь.
Лощённая блондинка с уложенными локонами в коротком облегающем платье цвета кофе со сливками поджала длинные ноги в коленях, закатала отсутствующие рукава и начала «разогревать» воду в ближнем тазу помешивающими движениями. Вода едва подчинялась.
Полина стояла, чуть подавшись вперёд корпусом. По рукам от кончиков пальцев проходилась вибрация, как по онемевшему телу. Не нужно было принуждать Стихию к действию, наоборот, требовалась концентрация, чтобы сохранять неподвижность. Даже если бы Эсфирь могла, вода не собиралась ей подчиняться.
Полина вопросительно глянула на Прохора, отчего-то знала, что прочитает, что делать, по его лицу. С трудом отвлеклась от рубца шрама. Уголок окружённых щетиной губ поднялся, собирая складками щёку, влажно блеснул зуб, глаза-щёлки смотрели шкодливо, тепло.
Девушка не стала ждать официальной отмашки Мага. Вода из двух тазов выскочила пружиной, соперница была небрежно проглочена, свёрнута в бараний рог, скомкана и брошена на полу.
– Тихо-тихо! – донёсся голос Прохора.
Полина на автомате вернула воду в тазы.
Эсфирь в промоченном потемневшем платье лежала в позе эмбриона спиной к наблюдающим. Веня, Жако и Хельмут поспешили к ней. Маг не шелохнулся. Эсфирь лежала без движения. Мужчины припали вокруг на колени. Хельмут приложил два пальца к горлу. Все молчали.
– Жива.
– Думаю, ей больно, – равнодушно оценил Прохор, – как «крапивка» по всему телу… Полина, это не спортивно. Ты разве не знала, что она неспособна управлять неприродной водой?
– Откуда?
– Она не показывала тебе приёмов?
– Нет.
Маг снова сверлил глазами, теперь недовольство было направлено не на неё, Полине не было страшно.
– Ты сказала, что она ничего не умеет. Посредственный новичок.
Маг говорил очень тихо и страшно. Ирена отцепилась от него и скрылась от греха на кухне. Эсфирь едва ли слышала Мага. Полина обошлась с ней без жалости.
Маг перестал смотреть на свою любовницу.
– Ты сможешь тренировать её?
Прохор без обиняков покачал головой.
– На этом уровне – нет.
Маг опустил взгляд, над чем-то задумался.
– Вообще странно, – вдруг заметил Прохор. – Такой высокий уровень практики при незначительном знании теории. Её должны были учить раньше. Но если она забыла теорию – сколько же надо было доводить до автоматизма практику, чтобы уметь так? Ты ведь проделала всё без рук…
Полина польщено зарделась. Захар приписывал её «безрукие» умения длительному пребыванию в парализованном состоянии.
– Ладно, – решил Маг. – Оставим решение до утра. Пока поужинаем. Венька, пойдём.
Веня неуверенно посмотрел на девушку, замершую на полу.
– Венька!
Второй вяло поднялся и пошёл на голос.
Идя в трёх шагах следом, Полина заметила странное. Маг механическим привычным жестом поднял руку и почесал Повелителя Нечисти за ухом. Венька принял, как должное.
Суп разливал Хельмут. Маг был привычно недоволен, но сегодня недовольство не изливалось на окружающих. Маг молча ел. И Венька ел со всеми вместо того, чтобы торчать за плитой. И Ирена держала свой ядовитый язык за зубами.
– Нам ночевать на полу? – уточнил Прохор после ужина.
Маг вынырнул из задумчивости.
– Для тебя задание. Вернёшься утром.
Июль, 17
С самого утра было душно. Повторный июль соответствовал себе до последнего градуса. Синоптикам-магам по понятным причинам не приходилось гадать на погоду, они считали своим долгом сравнивать данные канувшего в никуда лета с наступившим день за днём, и данные совпадали. Отчёт от них можно было увидеть утром на столике для почты в прихожей. Почта бралась невесть откуда, в ней выделялся кокетливый сиреневый листок, размером с блокнотный. Полина остановилась у столика, идя завтракать. Цветной уголок выступал из плотной стопки узких конвертов. 17 июля было 29 градусов Цельсия, и нынешнего 17 июля было 29 и так же душно. Полина вздохнула. Она не потела из-за недостатка веса, но чувствовала себя скверно.
В этот раз не одна она страдала. Простые маги двигались вяло, глаза были мутными, лишёнными интереса к жизни. Прохор, наоборот, цвёл. Он приехал перед завтраком, не рассказывая, куда уезжал ночью, и теперь уничтожал еду со скоростью лесного пожара. Жако неодобрительно посматривал на него.
– Что надумал? – спросил дубль у Мага, словно разговор не прерывался. В обросшем щетиной рту исчезла половина бутерброда с сыром. Маг был мрачен, держал руки перед собой на столе сжатыми в замок и смотрел поверх них чёрными глазами.
– Следов нет. Нечем руководствоваться в поисках.
– Ты… всё ещё говоришь об учителях Полины?
– Нет, – Маг удивился, – я о Третьем. До следующего эпизода делать нечего. Главное не проследить этот эпизод.
– Тимур, – Хельмут перестал обмахиваться записной книжкой, – мы объездили чёртову кучу поселений, всем оставили номер для связи, если они не сумасшедшие, они позвонят!
Маг высвободил правую ладонь из замка и показал Хельмуту затихнуть. Начавший вставать молодой сыщик сел обратно за стол.
– Поселения большие? – еле слышно спросила Полина, рассчитывая, что кто-нибудь услышит, и, может быть, посчитает нужным ответить.
– Не очень, – оценил Хельмут.
– Они не могут пропасть целиком?
Маг перевёл тяжёлый взгляд на неё.
– Думаешь, он способен уничтожить поселение своих адептов?
– Думаю, да.
– Не физически, – Маг искривил плавную линию губ. – Думаешь, мой брат сможет уничтожить несколько десятков своих людей? Просто так? Ни за что?
Полина вспомнила остряка, надевавшего её лучшую подругу, как костюм. Он мог прятаться и играть вечно, пока не привлекал внимания Мага. Он слишком боялся своего старшего братца, чтобы так злить его, и слишком любил свободу и игры.
– Нет, – сказала Полина.
Маг удовлетворённо кивнул.
– Тем не менее, – произнёс он, – хочу, чтобы вы повторно проверили поселения, которым тяжело связаться с внешним миром. Среди вас нет адепта Земли, но постарайтесь справиться.
Прохор кивнул.
– Поселения адептов привлекают нежить. С вами поедут Жако и Хельмут. В случае необходимости сможете сразу принимать меры по расследованию.
Сыщики хмуро переглянулись.
– Сколько даёшь времени? – спросил практичный Прохор.
– Десять дней. Отправляйтесь.
Путь был не так прост. Транспортная система была умышленно несовершенна, чтобы затруднить путешествия между значимыми локациями. Чтобы реже воевать. Для Мага препятствий не существовало. У него была очень дорогая машина, и он швырял её через пространство вместе с пассажирами, как заблагорассудится. Полина залезала на заднее сидение в полной уверенности, что чудес ждать нечего. Скачок в пространстве можно было не заметить, машина просто ехала и ехала, Полина сообразила, что произошло что-то экстраординарное, когда пейзаж за окном из обустроенной городской среды беззвучно и резко одичал до рыжей и голой равнины. Маг не повёл и глазом, и остальные: Веня и Прохор, не придали произошедшему значения.
Через полчаса после отправки Прохор с Полиной оказались на автосвалке, расположившейся вдоль дороги на пустынной песчаной пустоши. На свалке будто никто не работал. После кондиционированной прохлады машины было так жарко, что хотелось открыть форточку, жаль, что уже были снаружи.
Любопытный Прохор пошёл на разведку. Полина осталась ждать на солнцепёке, мучась от жажды. Разбитые кузовы блестели, слепя глаза. Они были так раскалены, что годились для жарки яиц. Полина закрывала козырьком ладони глаза. Сыщики должны были появиться, но что-то не торопились. Прохор вышел со свалки, скаля зубы. Рубашка небрежно висела скрученная на голом плече. Под выпуклой, брутально волосатой пластиной груди был ещё один значительный шрам. Он выделялся на загорелой коже нежно-розовой полосой. Дубль Огня и Воздуха был так загорел, словно отдыхал у моря. К сожалению, у Храма не было никакого моря. Только речка Гость, озеро и небольшой пруд в лесу. Полине очень хотелось в воду, в холодненькую, погрузиться с головой…
– Не торопятся, – Прохор продолжал скалить зубы. Казалось, шрам, тянущийся через переносицу, вот-вот лопнет, как нарыв.
– Куда ты ездил ночью?
– В Храм.
– Зачем?
– Отвозил Эсфирь.
Полина потеряла интерес. Прохор прицыкнул языком, озадаченно глядя на пустую серую ленту дороги, парящую и дрожащую под пекущим солнцем.
– Откуда у тебя шрам? – в лоб спросила Полина.
– Какой? – Прохор неподдельно удивился.
Полина смутилась, но всё же указала рукой.
Прохор потрогал лицо, будто не знал, что с ним что-то не так.
– Ах этот, – лицо дубля расслабилось. – Всё время о нём забываю – ремесло у меня опасное… раз уж разговор зашёл – что случилось с твоим безымянным пальцем?
Полина посмотрела на правую руку.
– Я не помню.
Прохора ответ устроил.
– Знаешь, Маг может его восстановить. На вид не отличишь. Он не предлагал?
– Нет.
– Ну тогда извини.
Полина вздохнула.
– Я очень, очень хочу пить.
– Я не успел ничего взять.
Полина вздохнула снова.
– Люди обходятся без воды трое суток, и ты обойдёшься…
– Уууу…
– Не ной, – цыкнул дубль. – Сегодня вечером будем в поселении Воды, с тобой всё будет в порядке. Вот мне надо прогреться…
Полина развела руками.
– Прогревайся, пожалуйста.
– Да, кстати, – Прохор полез в карман брюк. Полина приняла маленький тюбик. – Тебе подружка велела передать.
– Сафико? Спасибо.
– Мазь от ожогов. Или для ожогов. Я невнимательно слушал. Она была в красивом платье.
Почему Третий в него не вселился? Им было бы интересно вместе.
– Я думала тебе нравится одна Жрица…
Прохор кивнул:
– Алмаз. Я собираюсь на ней жениться.
– А она знает? – Полина, не сдержавшись, хмыкнула.
– Знает, – кивнул Прохор, с прищуром глядя вдаль. – Я делал предложение.
– Что она? – сменила тон Полина.
– Отказала. Ничего. Пускай пока подумает.
Сыщики подъехали не раньше, чем через двадцать минут. У Полины перед глазами плясали зайчики. Сердобольный Хельмут дал глотнуть из своей фляги, и поездка продолжилась. В джинсах было очень жарко. Ноги прели, и ожоги зудели, неприлично хотелось чесаться.
Машиной управлял Жако. Древняя вишнёвая девятка катилась по пустой пыльной дороге. Получивший сообщение от Мага Прохор старательно, как человек редко берущий в руки письменные принадлежности, переносил список на бумагу. Там, куда лежал путь, нельзя было зарядить технику.
Машина числилась на балансе Эскамерунского Расследовательного Бюро, использовалась для прикрытия в человеческих городах. Как поняла Полина, какой-то начальник – Леогард отдал её им, потому что не жалко. Снаружи она была исключительно неприглядна, но вся начинка была переработана магами, так что ехало ведро гладко, без поломок.
– Ты неправильно одета для путешествий, – прокомментировал Прохор после длительного наблюдения.
– Я ношу вещи по принципу, что дали, – фыркнула Полина. – У меня ничего нет. Эти джинсы, блузку, свитер и кеды мне подруга подарила.
– Нужно было намекнуть Стахию, – Прохор не впечатлился тяжестью положения. – Пока не намекнёшь, он будет старательно не замечать, что тебе что-то надо.
– Буду иметь в виду.
– Теперь ты его не скоро увидишь…
– Ох же ж, твою мать, – полуцензурно вздохнул Прохор на месте.
Пустынная равнина перешла в гористую местность. Какое-то время удавалось ехать, но машину всё-таки пришлось оставить. Небо успело посереть, но мужчины решительно продолжили путь. Действительно, добрались ещё до наступления ночи, на небо успела взобраться лишь яркая Венера.
Полина устала и по-прежнему хотела пить. Мужчины остановились у невысокого водопада, единственного источника воды на многие километры, все трое были мрачны. Им доводилось прежде бывать здесь, они знали, куда идти. Прохор показал на сплошную стену воды.
– Там скользко. Разувайся и иди первая. Твоя Стихия.
Полина послушалась. Сняла кеды, засунула в них носки, перевязала шнурки и повесила через плечо.
– Чтобы… нужно… слева! – Прохор перекрикивал шум воды. – Слева!
Полина не так уж стремилась не промокнуть, но пошла в указанном направлении.
Ноги не соскальзывали с чёрных камней, влага наоборот помогала стоять крепко. Чего не скажешь о мужчинах. Сыщики пользовались магией, Прохор активно эксплуатировал Воздух. Полина добралась до водопада по глади и остановилась, чтобы отвести воду в сторону.
– Что ты делаешь?
Полина вздрогнула от неожиданности, но удержала струящееся полотно.
Из темноты смотрело невысокое бесполое существо почти без волос со слепыми голубыми глазами. На покатых плечах держалось бесформенное тёмное одеяние, скрывающее фигуру до ступней.
Жако подоспел первым.
– Мы пришли по распоряжению Мага. Убедиться, что у вас всё в порядке.
– Мы не подчиняемся Магу, – серые впалые щёки раздулись и опали.
Жако разозлило замечание. Подоспевший следом Хельмут перенял его выражение лица.
– Здесь адепт Воды. Он преодолевал пустыню весь день. Не пустите его на порог?
Полина удивлённо оглянулась на спутников. Какая удивительная забота, и какая неожиданная.
Слепец недовольно пожевал губами, посмотрел на Полину кажущимися слепыми глазами.
– Входите.
В пещере за водопадом было темно. Ослепнуть при такой жизни немудрено. Сообразительный Прохор держался одной рукой за плечо Полины. Сыщики пользовались магией – подсвечивали чем-то, но часто оскальзывались и чертыхались к неудовольствию поводыря. Полина шла на звук источника, ориентироваться было несложно, сложно было заблудиться, но сыщики предпринимали попытки.
Поселение пряталось глубоко. Тяжело связаться с внешним миром – Маг говорил это не напрасно. Кажется, адепты вообще не хотели связываться с внешним миром. Пустошь, водопад, спуск. Километры и километры и ни души.
– И… так… у вас никто не пропадал? – решила нарушить молчание Полина. – Никаких происшествий?
– Сестра старейшины умерла, – спокойно сообщил поводырь. – Это ещё полвека назад не было бы удивительно.
– Значит, от старости?
– Да, ей было где-то сто сорок, в последнее время часто жаловалась на здоровье.
– А вы могли не заметить, если кто-то пропал?
– Не-е-ет, – поводырь рассмеялся. – У нас все на виду.
Пологий спуск продолжался. Пальцы Прохора больно сжимали плечо, и становилось ясно, что адепту-дублю стоило волевого усилия пойти на это.
Полина раздувала ноздри и лёгкие, вдыхала холодный сырой воздух. Это был не спуск. Погружение. Пальцы впивались в ключицу. Холодно. Вода под ногами хлюпала. В сырости и холоде обещал захлюпать нос, и Полина удивилась, когда первым зашмыгал не её. Поводырь едва различимо хмыкал, слушая, как раскисают те, кого природа не соблаговолила создать в гармонии с Водой. Когда на стенах хода засветилась синеватая испарина, Прохор держался за Полину обеими руками.
Синяя испарина вернее всего имела биологическое происхождение, на глаз определить затруднительно. Люминесценция не давала много света. В какой-то момент стало возможно различить руку ведьмака – он поднёс её к стене, словно проверяя свет на ощупь.
– Что это? – услышала Полина собственный голос.
Ноги продолжали идти. Поводырь впереди как-то коварно хмыкнул, и стало понятно, что что-то будет…
Нет, Полина далеко не сразу распознала прикосновение – нечто будто обняло под коленями. Прохор ахнул, и Полина среагировала на инстинктах. В следующий момент вода сомкнулась над головой, пятно голубого света проступило в десятках метров впереди, со дна шло чёрное архипугающее чувство глубины. Полина, хоть и затруднялась прежде плавать, развернулась к Прохору. Удар о воду заставил его отпустить руки. Тёмный силуэт застыл в воде, не предпринимая попыток поплыть. Адепта Огня словно не о воду приложило, а шарахнуло током. Полина отвела от Прохора воду, оставляя в чём-то вроде воздушного пузыря – адепты Огня плохо переносят плавания, и Прохор не был исключением. Полина поймала одну из крепких на вид, но беспомощных рук, и потянула к свету впереди. Под пузырём мелькнуло юркое тельце поводыря. Они – двое, причастные к Воде, – убыстрились. Тренированные тела магов ещё оглушёно висели под местом погружения.
– Тащи его, – донеслось до Полины. – Я помогу этим.
Полина поняла, что слышит поводыря. Она оглянулась – Жако дёрнул головой, глаза ведьмака встретились с её, он одёрнул Хельмута и мощно загрёб руками, погружаясь глубже и одновременно проталкивая себя вперёд. Не потопнут.
Полина с грузом оказалась в голубом пятне света через двадцать секунд. Голова выскочила на поверхность, Прохор за спиной шумно вдохнул, Полина потянула его на каменный берег, забывая, что уступает в весе.
Полость в горной породе была в высоту метров десять, а в ширину пятьдесят, вся площадь потолка здесь была покрыта голубым налётом. Нельзя было различить цвета предметов, но всё было видно. Адепты выбрались из круглого колодца. За секунду свободного плавания Прохор успел промокнуть. Дубль тяжело дышал и подозрительно смотрел на синий потолок. Ему было не по себе. Полина отряхнула его ладонью, влага собралась тонкими волнами и слетела на вечно-мокрый чёрный камень брызгами. Чем суше становился дубль, тем заметней оправлялся.
Двое адептов стояли, держась за руки, когда маги резко вынырнули из колодца, с надрывом делая долгожданный вдох. Мужчины вползли на камень, обдирая локти, выплёвывая воду. Хельмут захлёбывался кашлем, Жако упёр мокрую белую голову лбом в чёрный валун… За ними, невозмутимо улыбаясь и держась прямо, вышел лысый поводырь.
– Пойдёмте, – он махнул в сторону неприметной расщелины, и пошёл туда, сведя за спиной руки.
Полина глянула на лежащих на камне магов и пошла первой. Прохор плёлся следом без энтузиазма, низко свесив голову и неприветливо поблёскивая глазами из-под бровей. Новый ход также шёл под уклоном. И Прохор шёл, как ослик на верёвочке, казалось, вот-вот начнёт упираться.
Новая полость была больше, покрывавшая пол сантиметров на пять вода была тепловатой. Босые ноги снова захлюпали – какое-то детское воспоминание о речной мели и лете, смутное, как старая испорченная фотография…
Адепты жили в промытой водой пещере с множеством полостей, не смущаясь отсутствием солнечного света и высокой влажностью воздуха.
– Что за жизнь… – тоскливо пробормотал Прохор, созданный для простора и пламени. – Норы сырые…
Маги промолчали, но судя по виду были в целом согласны.
Пещера была выбрана достаточно просторная, но каменный свод давил тяжеловеснее неба, с непривычки было некомфортно, хотя плеск под ногами вносил ощущение покоя.
В небольшой общине все были на виду, пропасть незамеченным никто из адептов отсюда не мог. Их было около пятидесяти, больше пожилых и молодёжи, меньше людей среднего возраста. В большем сегменте пещеры прибирали после общего ужина. Молодые люди молчаливо, но открыто заулыбались Полине, оторвавшись от уборки.
Прохор, хоть и посерел, как покойник, нашёл силы шепнуть девушке:
– Смотри, щас сманивать начнут…
– Зачем я им? – ещё тише прошептала Полина.
– Для размножения, – Прохор глумливо поиграл бровями. – Для генетического здоровья общины.
Девушка подумала, что на обратном пути следует предоставить ему плыть самостоятельно.
Наличие каменной массы наверху никак не шло из головы… как говорил Третий – мы подстраиваемся к среде, и если в детстве над головой постоянно нависал свод, вряд ли он станет смущать нас в подростковом возрасте. Это, а ещё чернявость и смуглость местной молодёжи навели на вывод, что с общиной Полину ничего, кроме предрасположенности к Воде, не связывает. И вообще, Третий так над ней поработал, что едва ли мать родная узнает, если она есть…
Жако обратился к проводнику:
– Мы можем поговорить с вашим старейшиной?
Обесцвеченное возрастом и средой лысое создание насмешливо дёрнуло покатым обвислым плечом:
– Можете. Если найдёте.
Жако прочитал намёк и поджал челюсти.
Полина кратко глянула под ноги, различая под водой взвесь, собравшуюся в стрелку, и тут же порхнувшую в стороны, как стайка мальков.
– Пойдёмте туда, – позвала девушка, указывая за стол в окружении молодых людей в одежде, сводящейся к купальным костюмам. Рациональная мода. Плавали тут, вероятно, чаще, чем ходили пешком, а такая одежда и в воде удобнее и сохнет быстрее. Полине было неудобно тащить кеды на плече, плотная одежда успела качественно промокнуть в озере, если снять, чего доброго сядет…
Прохор пошёл по первому приглашению, если у магов были сомнения в ценности идеи, они предпочли оставить их при себе. Молодые улыбчивые адепты увязались следом, вынуждая Жако оборачиваться с профессиональной подозрительностью следователя, забравшегося в бандитский вертеп.
Ход, идущий в породу косо, со стороны производил впечатление небольшого углубления. Требовалось подойти в упор, чтобы разглядеть, что он уклоном ведёт куда-то, или чувствовать течение воды. Нормальный человек глянув в него должен был фантомно представить свёрнутую шею, для адепта Воды задача была посильна. Прохор упёрся в спину Полины, увеличивая сложность спуска. Ведьмак, стиснув челюсти, твёрдо последовал. Хельмут предпочёл попросить о помощи местных. Адепты посмеялись, но не отказали, без просьбы подхватив и гордого ведьмака в момент, когда он едва не сбил с ног Прохора. С Полины было достаточно одного подопечного, дополнительные ускоренные восемьдесят килограммов веса могли оказаться чрезмерными…
В нижней камере уровень зеленоватой воды доходил до пояса. Сидящая на краю перед глубиной пожилая женщина с бронзовой кожей и глубокими морщинами от глаз была покрыта по шею.
– И тебе здесь нормально? – потрясённо покачал головой Прохор с посеревшим ещё на тон лицом.
Полина не стала отвечать. Ощутимое течение волокло к глубине, но не тревожило покоя задумавшейся женщины. Магов дёргало сильнее. Если они не видели куда, то упирались инстинктивно.
– Это старейшина? – спросил Жако у ближайшего из местных адептов.
Молодой парень усмехнулся и нырнул спиной без всплеска. Несколько ладоней прошлись по Полининым щиколоткам, зовя следовать за собой, прежде чем погрузиться в глубину. Задумчивая женщина улыбнулась одними губами.
Полина кивнула Жако.
Ведьмак посмотрел хмуро, но сделал ещё несколько шагов к старейшине, чтобы не говорить из-за спины.
– Доброго дня, старейшина. Мы от Мага. Он обеспокоен вашей безопасностью.
– А что нам угрожает? – женщина повернула голову.
– Третий.
Женщина тяжеловесно повернула голову назад, к глубине, в которую вдумчиво вглядывалась.
– Ваш Маг перегрелся, если думает, что Высший причинит нам вред.
Маги злились. Прохор не вмешивался. Полина смотрела на ликующего человечка из камушков, нарезающего круги у левой ноги. Наверное, старейшина права. Вредить адептам ему неинтересно, хотя бы потому что это так легко для него.
– Если на вас нападут, – заговорила Полина, – вы же сразу уйдёте туда?
Старейшина улыбнулась и кивнула глубине.
– Если это случится, вы дайте знать Стахию, – попросила Полина, направляясь к крутой горке хода.
На сей раз помощи не предложили.
– Выбирайтесь сами, – сообщила со своего места старейшина, – если вам это не по силам, как вы осмелились навязывать свою помощь?
Жако полыхал глазами. Полина привыкла к неприветливости за стенами Храма, поэтому не обратила внимания, а просто потащила Прохора на подъём, едва не ложась на склон животом под тяжестью.
– А ты бы, девочка, осталась, – сообщила старейшина, когда она вернулась за Хельмутом. – Эти маги не научат тебя ничему хорошему.
– Я так и думала, – пробормотала Полина, примериваясь, как уцепиться за мага, чтобы не оттянуть руки.
Ведьмак упёрто карабкался следом сам, соскальзывая и начиная заново. Времени ему потребовалось в четыре раза больше, чем Полине на волочение двоих. Девушка и не подумала напрашиваться с услугой, предпочтя отдышаться.
– А чего вы магией не воспользуетесь? – полюбопытствовала она у Хельмута, который казался более дружелюбным.
– Легче так доползти, – сообщил мужчина.
– Хотя бы верёвку с собой бы брали, – пробормотала Полина.
– В машине есть, – равнодушно кивнул Прохор.
– Как вы раньше сюда ходили? – удивилась девушка.
– Нас на порог не пустили, – невозмутимо сообщил дубль.
Полина поняла, зачем понадобилась Магу. Скорее всего причина была не единственная, но тайна начала приоткрываться…
– Не вижу подвижек к лучшему, – буркнул Хельмут, когда Жако наконец показался над краем, и ему можно было подать руку.
От помощи в переплывании озера ведьмак также отказался, так что, когда он морским чудовищем выбросился на твердь, все уже отдышались. Проводника не было, но Полина чувствовала куда идти.
Машина, днём досаждающе раскалённая, теперь казалась прохладной. Мокрая одежда превратилась в источник холода, как будто притягивая его из ночи.
Полина сообразила, что может прогнать влагу из ткани, пусть не всю, но больше, чем возможно при выжимании.
Дёргающийся от дрожи Прохор быстро собрал костёр, щедро плеснув бензином из припасённой в багажнике канистры.
– Чего творишь? – возмутился Жако.
Прохор лишь снисходительно фыркнул. Он тоже привык, что маги не соображают, сколько может себе позволить адепт Огня. Полина опомниться не успела, как ей в руки досталась охапка мокрых тряпок, а Прохор по пояс занырнул в пламя, ухая, как в бане, обтирая себя пламенными пригоршнями. Рассечённое шрамом лицо, подсвеченное пламенем снизу, стало неприкрыто демоническим. Маги забыли, что выжимали одежду, Полина прижала мокрые тряпки Прохора к груди, к только что высушенному свитеру, три лица вытянулись…
– Сумасшедший… – первым опомнился Жако.
– Отдохнём час и поедем, – уговаривал Хельмут. Жако хотел ехать сразу, Полина пожалела, что помогла им высушить одежду, но деваться было некуда – Прохор сдал без задней мысли, получив от девушки сухое шмотьё. Сафико как-то рассказывала, что адептам Огня может стать скверно после длительного купания.
Пламя трещало на всю округу, выплёвывая в небо искры и лохмотья чада. Прохор, не торопясь одеваться, почти засунул в костёр руки и ноги. Хельмут не всерьёз вручил ему походный чайник, дубль, не смутившись, взял, время от времени меняя руку. Полине было дурно смотреть на такое дело.
Наконец, Прохор отогрелся, убрал конечности из огня, равнодушно спалив с них мужскую растительность. Чайник продолжил висеть без подпорок под пристальным взглядом.
– Прохор… – шепнула Полина, робко опустившись на корточки в метре от кострища, – а ты потомственный адепт?
– Ты здесь одна новичок, – ровно ответил дубль, будто был мыслями очень далеко.
– А твои родители… один адепт Огня, а другой Воздуха? – ещё более робко спросила девушка.
– Оба Огонь.
Из чайного носика повалил белый пар.
– Самое горячее, – указал на него Прохор. – Тащи кружки.
Хельмут оказался расторопнее. Дубль залил кипятком пакетики и первым бестрепетно приложился губами к раскалённому борту, хлебнув кипятка.
Полина смотрела, как загипнотизированная.
– А если ты Огонь, ожогов у тебя не бывает?
Вместо ответа мужчина протянул к её лицу руку. Полина сначала не поняла, а потом вскрикнула – кожа была глянцево обожжённой.
– Зачем ты сам?!… – девушка, не сдержавшись, всхлипнула от страха.
– Не хнычь, – фыркнул дубль. – С меня ожоги сходят, как с тебя вода стекает. Сильный адепт Огня должен быть как саламандра… – он залыбился, исказив рассечённое шрамом лицо, – а сильный адепт Воды – как лягушка… гхы-хы-хы…
– Адепт Воздуха как белка-летяга, а адепт Земли как крот, – буркнула Полина в ответ на насмешку, представив Третьего в форме чудо-гибрида.
Маги вроде бы не обращали на них внимания, с тех пор как кипяток подостыл и им стало возможно запивать взятые в дорогу сухари, но Хельмут вдруг с любопытством спросил:
– Почему не рыбы и птицы?
– Потому что такое мастерство доступно только Третьему, – неожиданно ответил Жако. – Другой адепт не сможет долго выдержать наедине с родной Стихией.
– То есть, – уточнил Хельмут, – адепт Воды всё-таки может утонуть?
– Сколько тебя надо топить, чтобы утопить? – усмехнулся Прохор.
– Около двух часов, – неохотно ответила Полина.
– Это достаточно высокий показатель, – осведомлённо сообщил напарнику Жако.
– Маг не собирает вокруг случайных людей, – серьёзно кивнул Хельмут.
Полина встрепенулась:
– Вы, кстати, не знаете, зачем я ему понадобилась?
Хельмут зыркнул в сторону Прохора, будто не мог говорить при нём.
– Начальство далеко, чего нам делить-то? – миролюбиво заметил дубль, согрето растянувшись у костра.
Жако недовольно выдохнул и заговорил сам:
– У Мага глаз на людей. С тех пор, как он решил, что Третий точно появился, стал собирать для младшенького свиту, чтобы было с кем тренироваться. Ближний круг, независимый от Храма.
Прохор со светским интересом наклонил голову:
– Кем меня будут заменять?
– Олимпий предложил свои услуги.
– Старик пустил вас в свою лабораторию? – удивился Прохор.
– Он уже несколько лет состоит в переписке с Магом, – продолжил удивлять Прохора Жако. – Делится результатами открытий.
– Со Стахием они не ладят, – признал Прохор. – Значит, предпочитает сливать достижения в магический мир?
– Ему требовались расчёты наших лабораторий, – кивнул Жако.
– Из общин, куда мы приезжали сообщить об опасности, – заговорил Хельмут, – нас только в лаборатории Олимпия были рады видеть, но они ещё и менее всего были в курсе происходящего – учёные, оторваны от жизни.
– А что их орден, – заинтересовался Прохор, зацепив ухо словом, – по монашескому принципу работает?
– Мы видели только мужчин, – с меньшим напряжением сообщил Жако, информация не относилась к личным интересам магов, – про распорядок ничего не могу сказать… Поели? Тогда поехали…
Прохор с сожалением погасил костёр, но не стал спорить. Ночь стала полноценной, непроглядной и холодной, и как бы дублю ни нравилось лежать у костра, салон машины давал лучшую защиту от прохлады. Мужчины собрали немногочисленные вещи, усталая Полина дотащила до задней дверцы только саму себя и уже внутри заметила:
– Вам не следовало говорить, что вы от Мага, когда вы приезжали в общины. Многие из них основались в период магических осад Храма, а новости из внешнего мира получали в лучшем случае со времён череды лже-Магов.
Жако устраивался за рулём, мрачно помалкивая.
– …После того, как вы упомянули Мага, они вам либо не поверили, либо вообще постарались прогнать побыстрее, чтобы не нарваться на большие неприятности вмешавшись в магические дрязги.
Прохор беззвучно хмыкнул.
– Самая умная? – бордовые глаза холодно смотрели в зеркальце заднего вида, ловя взгляд.
Полина секундно смутилась, а потом решила, что терять нечего:
– Похоже.
– Вот в следующий раз сами и ведите переговоры, – хмуро посоветовал ведьмак.
Это смущало больше, но Прохор пожал плечами:
– Без проблем… А ты откуда вообще про осады знаешь?
– От Луизы Ивановны, – призналась девушка в знакомстве с первой сплетницей города Стихий.
– Она у нас не только по новейшим историям? – с удивлением хмыкнул Прохор.
Июль, 18
Прохор заговорил, сходу попирая довод, приведённый Полиной, чем здорово взвинтил магов, но они нордически смолчали. Дубль сразу ввернул про Мага, и рано вставшая труппа бродячего цирка начала торговаться.
Затёкшей на сиденье за ночь Полине их поведение казалось некрасивым, но при магах она бы в этом не созналась. Хотелось умыться, но вода была только для питья, у Сафико бы обязательно оказалась с собой бутылка или какие-нибудь влажные салфетки, Полина не нашла возможности собраться вдумчиво в созданных Магом условиях, у неё не было ничего. Хотелось есть, побаливала спина.
Двое молодых адептов Огня, не участвовавшие в торгах, поглядывали насмешливо, как будто замышляя розыгрыш. Полина не была готова к подобному обращению ни морально, ни физически, поэтому напряжённо и заранее обиженно ждала развязки.
– …со своих гроши тянуть? – кривил рот взрослый коренастый мужчина, бывший здесь, наверное, за главного. Перед Прохором таиться им вроде было незачем, а магов они воспринимали как фон. Жако с Хельмутом подчёркнуто устранились, наблюдая торг привалившись к машине. Едва размяв спину, Полина предпочла вообще спрятаться внутрь, вызвав смех у молодых адептов Огня.
Труппа была не прочь дать себя сманить за безопасные стены, Прохор уверенно предлагал им приют в Храме, адепты же настаивали на столице магов. Дубль понял, что отвечать в том же духе ему готовы хоть до вечера, а со следующего утра до ночи, и пошёл в машину, чтобы обсудить дело с магами.
– У своих им гроши тянуть не хочется, – фыркнул Прохор внутри, – как же, конкурентов боятся…
– Нечего этому табору делать в Эскамеруне, – заметил со своей стороны Хельмут.
– Дюжина артистов в постоянных разъездах, если что случится, можно за год не узнать, – провокационно заговорил Прохор, – связи нет, можно хоть всех рядком положить, даже на помощь не докричатся… что скажет Маг, если узнает, что они оставались в опасности не по одной своей вине? Или лучше вот как – что скажут о Маге, если узнают, что он отказался дать приют дюжине артистов, находящимся в опасности?
– Он пока не отказался, – оценил ситуацию Жако.
– Пока ответственность лежит исключительно на вас, – неутешительно поддакнул Прохор.
Ведьмак потянулся в бардачок, извлекая на свет потрёпанный жидкий блокнот.
– Через тысячу километров пошлёшь? – неодобрительно заметил Хельмут. – Неизвестно куда?
– Другой связи нет. Лучше пусть бумажка летит, чем мы их всех в Эскамерун притащим и уже там огребём…
Ведьмак выбрал листок поровней и глаже, аккуратно описал суть проблемы, смял ровный листок в птицу, движением длинных пальцев окутал в сферу с синими проблесками и вышел из машины, чтобы запустить. «Птица» куда-то целеустремлённо полетела.
– Не лучший способ, – так же недовольно вздохнул Хельмут.
– Связи нет, – повторил ведьмак, провожая послание взглядом.
Адепты Огня как ни в чём не бывало дурачились или тренировались, смотря как относиться. Полина старалась держаться подальше. Сухарь только подчеркнул голод, как и запах похлёбки от походного котла, к которому охотно причастился Прохор. Полина думала, что её бы тоже угостили, но подходить к шушукающимся с заговорщицкими лицами адептам было выше сил, безопасней переждать за спиной Хельмута, которого шутники опасливо сторонились.
Ждать ответа пришлось долго, да и пришёл он в неожиданном виде – гулявший, взвинчивая ожидание, ведьмак согнулся пополам, схватившись за лоб. Хельмут приблизился, не пытаясь помочь. Жако потряхивало, на лбу выступил пот.
– Сказал перенести в Эскамерун, – кратко сообщил он.
Ушлая труппа засобиралась, складывая шатры, только добившись своего. Лица выражали хитрое превосходство. Маги смотрели на довольную деловитую суету хмуро, Прохор – безразлично.
Жако взял двоих адептов за руки и исчез.
– А нас с Сафико какой-то маг только по одной согласился переносить, – в духе вопроса произнесла Полина.
– Следователи по убийствам уж как-нибудь сильнее подрабатывающих переносом подростков, – пренебрежительно фыркнул Хельмут.
– По убийствам? – удивлённо повторила девушка.
– Естественно! – Хельмут посмотрел как на человека, не осознающего элементарных вещей.
Полина смутилась – так оно и было: Жако и Хельмут ведь и расследуют убийства.
– Я не знала, что у вас есть специализация, – пробормотала Полина.
– Не в каменном веке живём, – заметил на это Хельмут. – Жако может пятерых за раз, вместе с машиной, но это по инструкции только в крайнем случае.
Лучше всего два следователя в Эскамеруне знали как попасть в свои кабинеты в Бюро, поэтому через двадцать минут вышли друг другу навстречу в холл, сопровождаемые всеми перенесёнными с пожитками. В Бюро было суетливо, труппа развлекалась чужим хаосом после поспешного переезда.
– Оставил бы их там, – заметил в сторону Прохора и Полины Жако, – гнали бы машину дальше.
– А кто потом остальных к машине перенесёт? – искренне удивился Хельмут.
– Правильно-правильно! – разулыбался незаметно подобравшийся мужчина, которого Полина узнала, хлопая Хельмута по плечу. – Давай-ка обратно и гони её, родимую, к следующей точке!
Лицо Хельмута вытянулось, но он быстро оправился, свёл брови, выхватил у невысокого худощавого мужчины большой бутерброд и исчез из холла.
– Реджи, – обратился рыжеватый мужчина к лишённому бутерброда сотруднику, – оформи гостей на пятидесятипроцентный налог с доходов…
Весёлые лица адептов вытянулись в масть к исчезнувшему Хельмуту.
– Мы же их в город не на гастроли пригласили, а безопасность обеспечиваем, – мужчина от души улыбнулся.
Полина предпочла спрятаться за Прохора. Мужчина приветственно пожал дублю руку, а потом так же естественно подал ладонь девушке. Полина вздрогнула, но положила пальцы в большую, наполненную здоровым цветом руку. Чужие пальцы мягко, но плотно сжались. Мужчина, посещавший её в Китеже с Магом, смотрел сверху вниз.
– Интересно… – он чуть закусил нижнюю губу, не показывая зубов. – Быстро поправилась… – не дав задуматься над контекстом, быстро добавил: – Мои поздравления!
– Спасибо… – выжала Полина сведённой челюстью.
– Жако, – позвал начальник Бюро, – на совещание, – он мотнул величавой головой в сторону какой-то двери. Ведьмак послушно проследовал, закрывая за собой.
Открылась дверь через одну, запоздало выглянула женщина, утомлённо протёрла глаза, не сразу узнала Прохора, сосредоточила взгляд на Полине:
– Вы ко мне?
Девушка уже хотела привычно сказать «не знаю», но Прохор вмешался:
– Мы вместе пришли.
– О, – осенило женщину, – это та девочка, которую спасли от Третьего!
Полину дёрнуло сказать, что это несколько не так, даже если не выдавать недавние проявления разыскиваемого Высшего Адепта, но женщина добавила:
– Чаю хотите?
– Не в наших правилах отказываться от еды, – подтвердил Прохор.
Девушке стало неловко уже по этому поводу, но дубль считал стеснения излишними:
– У этих магов жрать надо, пока есть что, иначе голодом уморят.
Следователя звали Клэр, она не занималась убийствами, а чем занималась, предпочла не обсуждать во время еды. Неаккуратно перевалила бумаги со стола на подсобный столик, хозяйственно протёрла столешницу. Выставила чашечки, чей скромный размер заставил Прохора без воодушевления поморщиться, достала сдобные булочки, печенье и баночку варенья. Полина заглотила три чашки воды, прежде чем посмотреть на еду, которую методично и без лишней скромности уминал дубль, поднаторевший в житии с магами.
– У вас, может, и бутылка какая-нибудь найдётся чистая, для воды? – решила попытать счастья Полина.
– Найдём, – с готовностью откликнулась Клэр, зарываясь в ящики большого письменного стола.
Девушка успокоенно вздохнула и налила себе чая.
До ушей противоестественно доходил разговор из другого кабинета.
«Когда я должен этим всем заниматься? – Жако не оправдывался, а изливал недовольство. – Я понимаю, девятнадцать смертей! Конечно, я понимаю! Но маг поставил жизни трёх адептов выше этих девятнадцати человек! Он мне открытым текстом сказал – сначала мои приказы, потом Леогард! Как с цепи сорвался, свет клином на Третьем сошёлся…»
«Не жди, что он сможет выкинуть Третьего из головы, – спокойно увещевал голос начальника, – это не в его силах. Он теперь не успокоится, пока не найдёт младшего братца. Радуйся, что их всего трое. Быстрее отмучаемся.»
«Может, – немного успокоившись, предложил Жако, – залить тот участок к такой-то фене бетоном?»
«Вот сам у Мага и проси санкции и денег на материал, раз он тебя по другим делам гоняет.»
Мужчины помолчали, взвешивая про себя сказанное.
«Что Ханс?» – снова заговорил Жако.
«Очередной труп.»
«Да ладно? Чтобы Ханс проклятие не мог снять?»
«У него на глазах машиной сбило. Придётся опять выжидать…»
Голоса оборвались. Полина медленно доела булочку, стол успел практически опустеть. Прохор лениво пересел на диванчик, откинувшись на спинку.
– А чего нам теперь делать? – шепнула дублю девушка.
Прохор не стал открывать глаз ради ответа:
– Ждать.
– А можно хоть на город выйти посмотреть?
– Выйди, – незаинтересованно откликнулся мужчина.
Клэр со вздохом закопалась в бумажки.
Замкнув за собой дверь, Полина сделала несколько неуверенных шагов через холл, ускорившись, определившись с выходом. Нервно. Тут публика такая, что может что-то почувствовать, а Третий был против, но слишком любопытен, чтобы держаться подальше. Полина чувствовала присутствие, казалось, не почувствовать его невозможно, ещё чуть-чуть и Маг явится и запытает…
Девушка слепо обошла здание кругом, чтобы успокоиться. Выправилась, вздохнула – Бюро располагалось в белом ухоженном особняке в классическом стиле с лепниной. Особняк стоял обособленно от других строений, часть которых навевала почтение возрастом, часть была только построена в схожей стилистике, но не уходила в землю и не косилась водостоками и рамами, выдавая новизну. Людей не было видно. Полина осознала, что люди, которых здесь можно встретить – маги, и заспешила обратно в здание.
Прохор стоял за дверью кабинета.
– Посетительница пришла, – пояснил дубль, протягивая недоумевающей Полине пузатую бутыль коньячного типа. – В Бюро уважают негазированные напитки, – ухмыльнулся мужчина, перекашивая рассечённое шрамом лицо. – Хорошая тара, – нахваливал он. – Сполоснул кипяточком и как новая, а если чаю налить, да ещё и сумки нет, чтоб спрятать – вообще все обзавидуются.
Полина сомневалась.
– У тебя вся моська в ожогах, – прибег к запретному приёму дубль, – думаешь, кому-то есть дело до того, что у тебя в руках?
К возвращению Хельмута, Бюро покинуло начальство и не только. Прохор выволок из кабинета Клэр диванчик, чтобы она могла закрыть на замок документацию и отправиться домой. Спящих сидя адептов разбудил щелчок дверного замка – Хельмут тащил угловатый вещмешок. Жако энергичной походкой спустился со второго этажа, отдохнувший и готовый в дорогу.
Пришлось отлипать от диванчика и тащиться за магами.
Успела наступить ночь, за городом ещё более кромешная. Место было другое – Хельмут весь день гнал машину, но не заикнулся об отдыхе. Хорошо быть молодым здоровым мужчиной, Полине оставалось только великомученически вздохнуть. В Храме кормили правильной пищей, требовали отдыхать ночью и днём – можешь не спать, но лежи пару часов спокойно, водили на водные процедуры, на лечебную физкультуру, а Сафи, избегая ожогов, делала лёгкий массаж, для разработки мышц…
Полина вздохнула ещё раз. Жако сел за руль, Хельмут на пассажирском сидении открыл мясную консерву, закапываясь в содержимое походной ложкой. Прохор требовательно стукнул его пальцами по плечу. Хельмут поделился парой банок. Дубль предвкушающе заулыбался, сжав свою долю в покрасневшей ладони. Обошлось без языков пламени и дыма.
Девушка с надеждой смотрела на Прохора. Дубль со вздохом отдал уже разогретую консерву. Девичий взгляд стал ещё более беспомощным и жалобным. Мужчина глянул с недоумением, потом выругался, но банку всё же открыл.
– Надеюсь, у нас с Алмаз будут мальчишки… – пробормотал он вроде бы сам себе.
– Ага, я тоже, – не стала притворяться тугослышащей Полина.
– Почему? – заинтересовался Прохор.
– Не дай Боже девчонке уродиться похожей на кого-то из вас!
Прохор скорчил грубое лицо:
– Уж кто бы говорил!
– А мне терять нечего!
Хельмут после двух банок консервов безмятежно уснул. Адепты на заднем сидении договорились до того, что Полина лягнула Прохора, а тот в отместку устроился на ночь, придавив её спиной. Жако стойко оставался за рулём до исхода ночи.
Утром из машины Полина вывалилась полупридушенная. Прохор тоже был недоволен:
– Истерзала всего своими мослами худосочными!
– Выбирал бы кого помягче! – фыркнула Полина в тщетной попытке размяться.
Прохор, как ни странно, огляделся, будто высматривая того самого «помягче». Хельмут поспешно сдвинулся с линии взгляда, Жако холодно отвернулся. Дубль почесал в затылке, философски пожав плечами. Припал к земле и начал в охотку отжиматься. Значит, не только на молодняк умел покрикивать. Как начальника дружины Полина не имела особенных шансов оценить его в действии, Прохор пропадал при Маге.
– Огонь лучше разведи, – буркнул Жако, расстилая на земле покрывало, чтобы немного вздремнуть.
Прохор не снизошёл до того, чтобы отвлечься от своего занятия. Огонь вспыхнул моментально, заставив пропялиться на себя все двадцать секунд, что горел.
– Чего стоите-то? – неодобрительно заметил дубль. – А горючее кто будет собирать?
Хельмут не стал вступать в диспуты, рассудив, что, взяв дело в свои руки, быстрее получит горячее. Полина рассудила, что присоединившись, хоть немного, но ускорит дело.
– Что ты тащишь? – наморщил нос неуспевший заснуть Жако.
– Мне всё пойдёт, – не глянул Прохор.
Полина насупилась, но всё же сосредоточилась и выжала из подобранных веток влагу, прежде чем укладывать на опалину недолго прожившего костра.
Чай пился как оживляющий эликсир. Жако не смог это долго слушать и присоединился. Прохор вышантажировал у Хельмута ещё пару банок консервов, чаепитие затягивалось…
– Как вы думаете, – нерешительно заговорила девушка, – зачем было возвращать прошедшее лето?
Хельмут глянул на старшего напарника, но тот только пожал плечами, не желая говорить.
– Мы думали об этом, – признался в очевидном Хельмут. – Но это тупиковая ниточка…
Полина выразила непонимание.
– Даёт огромный и бесполезный разброс гипотез, – пояснил маг.
– У нас тоже версии начинались со «случайно», – подал голос Прохор. – Зато стало ясно, что это точно он, а не какой-нибудь трюкач-самозванец…
Мужчины согласно кивнули.
– И такой выброс силы ничего ему не стоил?
– Стоил, скорее всего, – прищурился Прохор. – Но я не согласен с магами, что нынешнее затишье с этим связано. Адепты в своих стихиях совсем не так аккумулируют энергию, как привычно магам. Даже выжатый в ноль, он восстановится быстрее выжатого в ноль мага.
– А ещё, – расщедрился на комментарий Жако, – после такого фокуса он перешёл на новый уровень мастерства, вышел за грань стихий, которые должны ему подчиняться…
Уже в машине Хельмут хмыкнул и признавая, что это, конечно, не может быть причиной, добавил:
– Меня не оставляет мысль, что осенью разъезжать по бездорожью было бы куда труднее…
Июль, 20
Адепты Земли встретили без особого гостеприимства – вообще не встретили. Прохор сразу предложил считать разветвлённую систему подземных ходов исчерпывающей защитной мерой, но внутрь полез как все, несмотря на нелюбовь к глубинным норам. Полине пришлось идти первой, во главе отряда благородных кавалеров. Прохор начал свои шуточки с «дамы вперёд», а продолжил в духе «самое страшное здесь – вывалиться в подземную реку, а для тебя это не проблема». Свет шёл из-за спины, от замыкающего Прохора, Полина шла, выставив перед собой четырёхпалую руку и время от времени спотыкаясь.
«Смотри ушами», – нашёптывал для неё одной едва уловимый голос.
Полина притормозила, прислушиваясь. Мужчины нетерпеливо переминались на месте. Девушка закрыла глаза.
Подземная река действительно была. Адепты Земли не смогли бы обойтись без воды. Полина различила, где река шумела свободно от грунта и двинулась туда, не пытаясь раскрыть глаза.
Результат переговоров оказался не лучше, чем в общине Воды. Говорил Прохор, приглашал переждать сложное время в Храме, искренне убеждал, что смотрители Храма, уважаемые по всему свету адепты, будут рады гостям. Всё бестолку, жители подземелья даже не изволили показаться. У Хельмута не выдержали нервы говорить с пустотой, он запалил магический огонь, высветив приземистую камеру, после чего пришельцам уже совсем невежливо велели выметаться.
На поверхность поднялись в сумерках, мрачные и продрогшие. Маги без стеснений крыли адептов нельстивыми определениями, присутствующие солидарно не принимали на свой счёт. На отдых встали отъехав на приличное расстояние. Погрели консервы и поели в тишине, после чего скрючились на сон в машине, не оставляя как обычно дежурного водителя. Мужчины все устали.
Июль, 21
Возня на переднем сидении коварно вырвала из сна с гудящей, неотдохнувшей головой на рассвете. Девушка пожевала губами, не понимая, что происходит. Глянув в окно, разобрала лампу над подъездной дверью. Прохор выскочил наружу, дверцы захлопали, опередивший остальных Жако уже влетал в подъездную дверь. Чем оставаться одной в машине, Полина предпочла поспешить следом.
К счастью, лифту пришлось ехать свысока, девушка успела юркнуть в кабину. Что за судьба? – мало того, что не хотеть находиться поблизости, так ещё и бояться, что потеряют!
Дверь открыл кто-то из магов. Жако оттолкнул всклокоченного со сна индивида с дороги, не удостоив взглядом, и побежал к личной комнате Мага.
– Маг! Маг! Срочно!
Первый молниеносно вынырнул из темноты прохода в одних брюках, захлопнув до щелчка дверь за спиной. Торс и плечи с филигранно прорисованными мышцами лоснились, грудь ходила мерным дыханием. На невозмутимом лице вопросительно поднялась плавная чёрная бровь.
– Новое убийство! – выпалил Жако. – Адепт Огня!
Маг без вопросов исчез в комнате, не дав соскучиться, вернувшись с недостающей на теле одеждой в руках.
– Где? – скупо поинтересовался Маг, застёгивая манжеты рубашки в кабине лифта.
Полина втискивалась в стенку, чтобы никого не коснуться.
– Ученики Олимпия сообщили Леогарду. На склоне нашли, посторонний, не из ордена…
Маг больше не спрашивал. Его дорогая тачка существенно отличалась от машинёшки, на которой объезжали бездорожье следователи и адепты, на заднем сидении втроём было вполне комфортно. Полина сидела между Прохором и Хельмутом. Можно было дать себя забыть, скользнуть в какую-нибудь из тёмных комнат, едва ли кто-то окликнул бы…
Первый привёл машину в движение. Серость утра размазалась о лобовое стекло, резко посветлело. Гнать авто в склон не было смысла, мужчины выскочили наружу и начали подъём на гору с характерно отщипнутой вершиной в редких облачках.
Сердце колотилось, уверенности в правильности поступка поуменьшилось. Полина последовала…
Девушка догнала мужчин с опозданием. Маг стоял на одном колене, вороша труп голой рукой, рядом склонился Жако, Хельмут держался поблизости. Ветер неуловимо сменил направление, припечатав в лицо непередаваемый запах гари и разложения. Полина не могла теперь упрекнуть мужчин в скудном ужине, организм жадничал протошниться даже водой. Многочисленные адепты Огня подсвечивали место огнями с ладоней, так их Полина и нашла. В пляшущих языках пламени сцена на склоне вулкана представлялась театральной мистерией.
Полина переводила дух, стараясь дышать в сторону. Адепты стояли с траурными лицами.
– Где Олимпий? – ровно спросил Маг, насмотревшись.
– Он внутри, Высший, – учтиво ответил один из орденских. – Мы просили его остаться в постели, но едва ли он спит. Человеку его лет волноваться вредно.
– Я поговорю с ним, – решил Маг.
Адепты поклонились, не смея спорить, вытянулись в цепочку, подсвеченную по всей длине, и двинулись к хорошо замаскированному входу. Полина старалась не шарахаться от сопровождающего, чья вытянутая тень накрывала её целиком, выплясывая на каменных стенах. Адепты, как на подбор, оказались высокими мужчинами крепкого телосложения.
Путь закручивался спиралью вокруг сердцевины спящей горы. Несколько сотен нисходящих ступеней привели в чистый тоннель, от которого расходились двери келий. Пространство было хорошо освещено, хотя об электричестве речи не было. Статичные огоньки лежали в кованных рожках, прикреплённых к стенам над головами. Пол был чисто выметен. Адепты Земли, не выходившие на поверхность, склонили головы в приветствии и потеснились, пропуская Мага в келью. Больше трёх человек внутрь не поместились бы. Олимпий был дублем, адептом Огня и Земли, и не страдал клаустрофобией. Основную часть комнаты занимали кровать и письменный стол, над которым имелась вентиляционная отдушина, ведущая, должно быть, прямо наружу. Инструменты и бумаги лежали на столе аккуратно, в небольшой вазе стояли ветки вербы. Старик, коротко остриженный и седой, с бородкой в тон, в прострации сидел на постели, глубоко задумавшись. Брови тянули на лоб старческую кожу, собрав на высоком челе учёного характерными для размышлений морщинами.
Полина стояла у входа в келью, разглядывая её от косяка из-за спин мужчин. Маг позаимствовал стул у письменного стола и начал:
– Здравствуй, Олимпий.
Старый адепт заговорил с места, на котором остановились его мысли:
– Человек, наверное, шёл просить у нас приюта…
– Вероятно, – подтвердил Маг.
– Да-а-а, – протянул Олимпий, глядя в пустоту перед собой.
– Он пролежал там не один день.
– Мы не так уж часто выходим, – покивал Олимпий. – А после предупреждения стараемся ещё реже и не в одиночку… Какая горестная судьба – в метрах от входа…
Голос старика шелестел, отчётливо слышимый в уважительной тишине, ощущение было церковное, даже какими-то маслами пахло.
– Что делается… – посетовал старик, покачав утомлённой головой.
– Олимпий, – Маг старался говорить убедительно и мягко, – вам лучше перебраться в город, в Храм.
– Я прожил долгую жизнь, – прошелестел адепт, – я в шаге от воплощения дела всей моей жизни, у меня не так много времени, я просто не могу оставить работу сейчас… а ребята – как знают…
Адепты, столпившиеся у входа, единогласно закачали головами, устремив глаза на наставника.
– Девочка Вода? – сбился Олимпий, зацепившись за Полину взглядом осмысленных глаз. – Ей здесь должно быть тяжело находиться… молодые люди, проводите…
Девушка охотно последовала за поводырём, хотя отыскать единственную дорогу представлялось нетрудным делом. Идти на подъём в сухой духоте оказалось куда утомительнее, пришлось даже останавливаться. Адепт Огня ожидал с непроницаемым лицом.
– А вы с детства здесь? – не сдержалась Полина, созерцая безэмоциональную маску. – А пожилые люди здесь есть? Кроме Олимпия? А дети? А куда вы ходите за покупками?
Девушка уже начинала подозревать, что мужчина не в себе, заторможенный, когда он всё же прорвал завесу косноязычия:
– На северо-западе в двух километрах отсюда магазин…
– Большой?
– Нормальный.
– А со скольки работает?
– С восьми.
Разговором это назвать было сложно, но время всё равно прошло быстрее, чем в тишине. Полина вздохнула, справившись с подъёмом. Ноги устали, но не отказывались двигаться.
– А это вы его нашли? – указала девушка в сторону тела. От входа его не было видно, но подумать на что-то другое, учитывая обстоятельства, было бы сложно.
– Нет, другие.
– Ой, это так страшно… – прерывисто вздохнула девушка. – А вы теперь редко выходите наружу, да? В связи с требованиями безопасности? А сегодня куда пошли? В магазин, да? Надо же… Теперь и не понять, когда на него напали – днём или ночью… А вы его знаете?
– Его не узнать, – выдавил немногословный адепт.
– Ой… а можно посмотреть? Вдруг узнаю? Только я боюсь…
Полина остановилась метрах в восьми, Третьему было достаточно, чтобы оценить повреждения. Тело действительно было неопознаваемым, одно утешение – произошло всё быстро.
– Ой… – взялась за щёки Полина, – не могу смотреть… лучше к машине пойду…
Адепт, должно быть, выдохнул с облегчением, оставшись следить за размашисто шагающей по склону Полиной от входа в жильё. Достигнув подножия, девушка прошлась туда-сюда, пятнышки тёмных фигурок двигались по склону, но слишком далеко, чтобы уловить незримо осматривающегося Третьего. Полина прошлась дальше вдоль подножия.
– Скажи что-нибудь, – шепнула она, не особо рассчитывая на ответ.
Камушки зашуршали у носков кедов, складываясь в надпись:
«Огонь».
Полина растёрла слово подошвой. Погибший был адептом Огня. Или погибшая. Опознать по внешним признакам не профессионалу-антропологу трудно.
Недовольные мужчины спустились к машине.
– Вызывай зачистку, – бросил Маг Жако, спастически стиснув челюсть. – Ханса, экспертов, передай Леогарду приказ на мобилизацию отряда боевых магов, пускай оцепляют гору ближе к жилью.
Жако слушал всё более мрачнея и бледнея.
– Сколько сейчас времени? – Полина шёпотом отвлекла Хельмута от чрезвычайной ситуации.
Следователь нервно облизнул губы, не сразу уловив значение слов, но ответил:
– Четверть девятого.
– Меня уже от голода шатает, – пожаловалась девушка.
– Я ничего не взял, – продолжая думать о главном деле, рассеянно сказал Хельмут.
– Местные говорят, тут магазин неподалёку.
– Денег я тоже не взял, – сознался Хельмут. – Полин! Щас вообще не до этого!
– Прохор, – позвал Маг, – правда, съезди в магазин.
– Пошли, мелкая, – Прохор не заставил просить дважды. Магам было принципиально раскрыть преступление, у Прохора тоже были принципы – брать еду, пока дают.
На самом деле, Полина не считала начальника дружины настолько приземлённым; небольшой цинизм и шуткачество не к месту часто появляются у тех, кто вынужден находиться в недружественном окружении. Адепты традиционно недолюбливали магов – маги задирали нос и смотрели слишком свысока.
Есть после скудного ужина хотелось, а после утреннего происшествия уже не очень. Полине нужно было в магазин не ради еды, если бы Прохор не позвал, сама бы навязалась.
– Слушай, а они все там такие заторможенные?
Прохор повёл бровью:
– Чего ты хочешь? Живут они замкнуто, может, девушки не видели… даже такой, как ты…
– Но в магазин-то они ходят.
– Спорим, там тётенька работает, очень материальная? – подбил Прохор, азартно корча лицо улыбкой.
Полина, не удержавшись, хмыкнула:
– Со мной же не на что спорить.
– Как это? – возмутился Прохор. – А мазь от ожогов?
– Тебе-то она зачем?
– Мне она очень даже затем – у меня пиромания, я импульсивен и безрассуден и сую руки чёрте куда… – дубль загибал пальцы, сбиваясь со счёта в сторону возрастания, левой лихо крутил руль. – Ничего так «близко» магазинчик… если пёхом шлёпать…
– А ты не суй руки чёрте куда… Ты пробовал с ними разговаривать?
– Разговаривал, – подтвердил Прохор, нескромно выгребая наличность из бардачка, в котором кроме купюр ничего не было. – Нормальные они, ты своей удачей самого приторможенного притянула…
Полина вздохнула и вышла вслед за Прохором.
Магазин был белёным одноэтажным домом с голубыми рамами. С него начинался небольшой посёлок, не понять, постоянного проживания или дачный. Тусклые стёкла диагональной паутиной схватывала частая решётка.
Прохор пафосно открыл перед девушкой облезшую калитку в белых струпьях краски и шутовски пригласил во дворик, а за дверью магазина уже более упредительно удержал от падения с лестницы. Поганка начиналась коварно маленьким порожком и по-козьи скакала вниз крутыми ступеньками на метр, на который здание успело врасти в культурный слой. Денег у Прохора было больше, чем мог позволить потратить на себя ассортимент. Продавщица, зевая, выдвинулась из подсобки, посчитав, что покупатель огляделся и созрел для выбора. Дубль вздохнул по упущенной мази.
– Мадам, а что у вас есть покушать? – разочаровал мужчина продавщицу, отказавшись сказать конкретно и чётко, что ему надо.
Женщина неопределённо повела рукой у стеллажа с крупами.
Прохор страшно сморщился, видимо, представив как цинично Маг воспользуется увесистыми мешочками, если подать ему их на завтрак.
– В смысле, какие у вас есть особые товары?
Взгляд продавщицы стал неодобрительно подозрительным.
– Как насчёт даров местных хозяйств?
– Нет здесь хозяйств, – недружелюбно сообщила она. – Всё из города привозим.
– А что у вас тогда свежего?
Рука ткнула в выпечку.
– Ага, – сосредоточился Прохор, состроив мину, заставившую серьёзную «материальную» женщину хмыкнуть. Адепт прощупывал хлебобулочные на свежесть слабеньким воздушным потоком.
– А аптека у вас есть? – пискнула Полина.
– Нет, – продавщица глянула, как на юродивую.
– А если кому-то плохо станет ночью?
– В город тогда надо будет ехать!
Мужчина закончил осмотр выпечки и потребовал выдать ему все батоны, банку третьего по дороговизне кофе, два килограмма сахара, четыре палки докторской колбасы, пять бутылок минералки, одноразовую посуду и сок.
Покупатели разочаровали занятую женщину окончательно, скупленные по кусачей цене дефицитные товары не смогли исправить порушенную репутацию в её видящих насквозь глазах.
– Ох уж эти вшивые людишки с их мерзкими деньжишками? – понимающе привалился к прилавку Прохор.
Юмор не был оценён. Дубль не расстроился, вразвалочку прошествовал к дорогой, будто краденной машине, свалил покупки на заднее сидение, посмеиваясь. Продавщица следила из-за решётки, затаившись во мраке торгового зала.
– Номер записывает? – продолжал смеяться Прохор, шпионски отвернувшись от вражеского объекта.
– Очень может быть, – протянула Полина. – А как Маг разнос устроит?
– Сам за руль садил, пусть сам и с милицией объясняется, – философски пожал плечами дубль, занимая водительское сидение. – Если она посмеет приблизиться…
– Я вообще-то про вываленные на сиденье продукты… Как думаешь, наши знакомцы так рано в магазин вышли, чтобы до города к утру дотопать?
– Ну а что? – пожал плечами дубль, проверяя в зеркальце заднего вида, насколько прилично ведёт себя колбаса. – От Храма до магазина ещё дальше…
– У Храма хотя бы огороды есть, от голода не умрёшь.
– У них, может, тоже есть огороды, по другому склону, на благодатной вулканической почве… Половина братства адепты Земли, у них хоть внутри на голом камне могут цвести развесистые кабачки и кущи цветной капусты. Наши вон, по три урожая снимают…
– А где здесь вообще город? Далеко?
– Семьдесят восемь километров, тудой, – Прохор мотнул головой.
Полина, не удержавшись, присвистнула.
– Это они не к открытию так рано вышли, а чтобы к закрытию не опоздать?
– Тяжела жизнь адепта, – горестно вздохнул Прохор.
По возвращении адепты не нашли изнывающих от голода магов.
– Извините, не сообразили сразу, – каялся представитель братства, по мере прибывания корзин с провизией, – несчастный случай выбил из колеи.
Подоспевший на место рыжеватый начальник из Расследовательного Бюро взирал на угощение тронуто и благосклонно, забыв, что совещался с Магом. Первый молчал из редкостной вежливости.
– А зачем вы в магазин-то шли? – прямо поинтересовался Прохор, поспешно припрятывая пакеты в багажник. – Я бы съездил, чтобы вам не тащиться, а?
Гостеприимные адепты грустно улыбнулись:
– За мясом. Теперь, пожалуй, обойдёмся.
С проносимой мимо полной корзины слетело яблоко. Полина подхватила его с несвойственной себе ловкостью. Трюк не впечатлил публику. Мужчины равнодушно отвернулись.
В квартиру вернулись ближе к одиннадцати, бросив на месте преступления профессионалов. Полина устала, как после целого дня на ногах, в квартире некоторые ещё только просыпались.
Маг недолго скучал по Эсфири и ночевал один – если ночевал вообще. Полина обомлела, столкнувшись с новой фигурой в коридоре. Разговаривавший с магами Прохор осёкся на полуслове.
– …что, вообще висяк? – допытывался собеседник.
– Ага, – блекло выдохнул Прохор, так что маг сразу засомневался, что это ответ на его вопрос. Дубль опустился на корточки, медленно, тщательно обуваясь, и вышел в только что закрытую дверь.
Алмаз в приподнятом настроении прошлась по коридору хозяйкой, смазывая остолбеневшую Полину плечом. Отрез переливчато-нефтяного шёлка поверх кружева развеивал мысль, что жрица просто заскочила в гости.
Июль, 22
Утро началось в неполные пять утра с терзающего уши шума. Ясно, произошло что-то из ряда вон. Полина от неожиданности, помня, где находится, подскочила с утащенных из гостиной подушек и выбежала в коридор в рабочей пижаме, придерживая избыточные штанины как бальный подол, готовясь при случае бежать, куда покажут дальше.
Люди повыскакивали из комнат, в первых рядах Маг и вернувшийся к ночи ведьмак. Первый успел частично одеться, но рубашка висела на плечах незастёгнутая. Остальные имели вид более экзотичный. На Жако и Хельмуте были только брюки, патлатый маг – Майк ещё держал свои в руках, Ирена накинула халатик на белую атласную ночную рубашку с кружевом. Казалось, она ждала подходящего случая под дверью, чтобы блеснуть нарядом на публике. Алмаз оказалась не так предприимчива, но более успешна, так как медлила появиться уже из спальни Мага.
Шум объяснялся приездом очередной компании. Большинство прибывших помалкивали, одно лицо из четырёх было максимально деятельно и шумело за всех. Окровавленный человек мог оказаться новой жертвой необнаруженного преступника, его грудь была рассечена и стиснута порванной майкой, внутренности оставались на месте, наверное, потому что он придерживал их рукой. При этом мужчина мотался из одного конца коридора в другой и безостановочно говорил.
Майк выругался и вернулся к себе, чтобы одеться. Маг и Жако остались, где стояли.
– Хреновы мясники! Ублюдство некомпетентное! За что ты их держишь?!! Меня! В лепёшку! С высоты, на крюк и дёрнуло!.. Знаешь, что они?!! Знаешь?!! Вот!!!
Он указал на пристывший на соке и крови подсохший лист подорожника на рассечённом надбровье, который бросался в глаза далеко не сразу.
Один из обвиняемых в низкосортном знахарстве выдал быстро исчезнувшую улыбочку. Маг не придал значения. Обычно неодобрение начинало сквозить в воздухе, когда он злился. Ирена улыбалась откровенно.
Маг спокойно скрылся в гостиной. Раненый двинулся за ним.
– Они водить не умеют! Я… вот с этим!!! – он указал на подорожник, – всю дорогу! Им даже перевязать нечем! И не могут перевязать! Не могут!
Маг спокойно сел и указал на место перед собой. Раненый, как мог, выпрямился. Маг повёл рукой. Окровавленный мужчина покосился, вздохнул и стал закономерно присматривать, куда прилечь. Жако принёс ему стакан с прозрачным, притихшая жертва хлебнула, задышала громко и тяжело и легла на диван. Стало тихо.
– Принеси чистую простынь, – велел кому-то Маг, – накрой его, пусть отоспится…
После Маг, не тратя времени, к досаде Алмаз не возвращаясь на пару утренних часов в постель, отправился по каким-то своим делам, никого не терроризируя насчёт завтрака. Вениамина второй день не было видно, должно быть, у Повелителя Нежити возникли какие-то свои дела, вынудившие уехать из дома. Не было и Прохора. Без дубля квартира снова начала напоминать неприятное учреждение, вымирая на дневное время и заставляя прятаться от источников человеческого голоса, прозревая в них неоформленные неприятности.
Полина постирала свои джинсы и свитер, а потом, расхрабрившись, повалялась в ванне, впервые за десяток дней обработав следы ожогов, липкие и заскорузлые одновременно. Вода смыла секрецию и смягчила шипы отмершей кожи, принеся серьёзное облегчение.
В сумерках вернулись Жако и Хельмут, не обсуждая дела дня, как иногда бывало, за столом с Магом – тот, проигнорировав новую фаворитку, отправился к своему раненому. Алмаз понятливо не стала надоедать, а пошла на кухню и отобрала у кого-то из простых магов большое блюдо с вымытыми фруктами и удалилась с горой общественных витаминов в спальню Мага. Ирена проводила взглядом столь кислым, что странно, что фрукты тут же не обратились в гнилые трупики. Набиваться в «подружки» Алмаз ведьма и не стала пытаться, безошибочно распознав равноценную стерву. Ирена окопалась за грудами глянцевых журналов и теперь выжидала, как аллигатор из лопухов, какой-нибудь возможности досадить конкурентке, не вызвав недовольства главного магического альфа-самца.
Полине было жаль Прохора, но в душе она считала, что ему повезло разминуться на жизненных дорогах с таким женским идеалом как Алмаз. Девушка тихонько приблизилась к гостиной, гадая, что там происходит между Магом и странным гостем.
Мужчины разговаривали.
– Какая пошлость! – негромко хохотал голос. Слова отчётливо доносились сквозь распахнутый портал гостиной. С безопасной дистанции в коридоре, освещённом лишь слабейшим сиянием, как от монитора, можно было увидеть висящую с подлокотника кресла руку Мага в чёрном рукаве.
Голос возмутителя ночного покоя, отличался особой дикцией – никакое душевное и телесное состояние, никакая смена темпа – не влияли на её чёткость.
– Какая пошлость! – протянул он во второй раз. – Избранность! Прирождённая, необразованная, малолетняя!
Он засмеялся. Его не было видно, но образ запомнился, и его состояние заставляло содрогнуться от жути смеха агонизирующего человека.
Он мог смеяться над избранностью Третьего, но через это смеяться над статусом Первого. Все спали, или пытались. Рука в чёрном рукаве спокойно свисала с подлокотника.
Маг не отвечал на оскорбление.
Через сорок минут худощавый гость Мага вышел из комнаты. На теле чернели кляксы засохшей крови, испорченную майку он нёс в руках, дурацкий подорожник отвалился, оставив на спёкшейся ранке зеленоватый след. Он был цел. Маг – лучший маг, но не растрачивает силы на чужих…
Гость остановился в коридоре, посмотрел сверху вниз, без ложной скромности разглядывая, хмыкнул:
– А с тобой что?
– Третий напал, – выдавила Полина.
– Интересно, – протянул калечный под нос. – Жрать хочется. Закажем пару кило риса или кусок теста с обрезками?
Магов не называют простыми именами, среди них едва ли встретишь Андреев, Сергеев и Игорей, как в Храме. Маги не разделяют склонность адептов к старинным именам, их больше прельщает необычность. Жако, Хельмут, Алцест, Зуфия – для магов всё это норма. Казалось бы, против них Тимур звучит скромно. Напрашивается продиктованный логикой вывод – главный Маг выходец из людей. Но не стоит забывать о древней прослойке магов, обитателей городов, Китежа и в особенности Эскамеруна, которые общаются исключительно с магами, не видя ни адептов, ни тем более людей – для них чужая обычность звучит необычно.
Никто не знал, откуда пришёл Маг. Может, только он сам. Первый не обнаруживал склонности к обсуждению своего тёмного прошлого, его общение в принципе сводилось к деловому: рабочие распоряжения для магов, замечания по выполнению приказов, вербальные выпады в сторону провинившихся (регулярно страдал малоповинный Вениамин, чаще других оказывавшийся под рукой), с пассиями своими, если вообще снисходил до слов, то, видимо, наедине, в личных комнатах, куда кроме него и избранниц никто не входил. В итоге на отвлечённые темы он говорил только с тем самым Алцестом, который в такие моменты, по сравнению со своей обычной манерой, сходил за покладистого.
Алцест заводил разговор.
Маг говорил спокойно и обдуманно. Алцест хмыкал, слушая его взвешенные слова, ухмылка застывала на лице, застывал взгляд, в чертах проступал азарт… надо думать, со своими бесконечными принципами, прячущимися за внешней беспринципностью, Алцест в очередной раз заключил пари с миром – может ли Маг после напряжённого дня выслушать оторванную от всего происходящего тему и связно высказаться на её счёт.
Маг почему-то его не посылал. Для него это, вероятно, тоже было упражнением, допустим, в риторике. И он не избегал Алцеста, посвящая их разговорам с полчаса в день, зная, что при своей непоседливой натуре Алцест может завтра же отчалить на год постигать дзен в предместьях Гималаев.
– Красота мужчины в силе, – говорил голос Мага. Чудно, каким гладким и спокойным он может быть.
– Живые существа появляются на свет, едят, приумножаются и разрушают, и никому они не нужны. Посмотри на Венькиных – то же самое. Кому нужна ещё одна ночница или упырь, промышляющий в ночи? После пиршества появится ещё один упырь. И кому он нужен? Так никому не нужны и новые люди. Продолжая свой род, не надо думать о других, о человеческом роде вообще. Каждый делает это для себя, не для страны, не для нации…
Июль, 23
Жако вскакивает из-за стола, опрокинув стул. Спинка стукает по разделочной столешнице, дальше падать некуда, за столом орава народа. Полина помогала с утра каким-то магам готовить завтрак. Прежние отбыли охранять кого-то. Эта партия была тихая, на удивление не склочная – на девушку не обращали внимания, как на мелкую кухонную технику, но недостатки вслух не обсуждали, зато с ранья притащился Алцест, здоровый, но непримиримый, и принялся пространно живописать в какое несовершенное мироздание явилось это «доброе утро». Полина начинала думать, что знахари не стали его перевязывать в памятный день умышленно, из гуманности ко всему сущему, они, может, даже клятву Гиппократа приносили…
– Сообщают о новом убийстве! – Жако бросился на прорыв через череду стульев неуспевших посторониться. Маг противоестественным образом опередил.
Срочные поездки с Магом сводились к паре минут, опомниться не успеешь, уже стоишь у входа в подземелье и понимаешь, что уже был там.
Встречающий адепт был землистого оттенка, спрашивать о предрасположенности не было нужды, эта община радикально спряталась от солнечного света в том, что Прохор называл «норами».
Мужчина часто закланялся перед Магом, глаза его по-лягушачьи выкатились – ага, теперь верят, что не самозванец. Первый вынужденно остановился – при первом знакомстве предпочитал быть вежливым. Следователи побежали на место. Полина поторопилась следом, пока Маг занят.
Будто канувший в небытие Третий дал себя кратко почуять, снова заглухая ещё в десятке метров от сожжённого тела. По доброй воле девушка приближаться не хотела, так что двинулась дальше по широкой дуге, просто разминая ноги.
Куда мы идём… к чему… Третий – жизнелюбивый мальчишка, у него нет мотива, но есть ли навыки, чтобы выпутаться из истории, в которую оказался втянут? Пока не справлялся и самый старший и опытный из избранных…
– Я его чую, – резко бросил Маг подручным, добавляя напряжения и смуты расследованию.
То ли чутьё Мага росло, то ли Третий хуже прикрылся, если первое, то…
Полина попереминалась немного на месте и от греха пошла по выпуклой насыпи, заросшей жизнерадостной травкой. Погода вообще была несоответствующей, неприятно оживлённой. Природа не горевала по смерти, для неё это был просто маленький шажок в будущее. Девушка с недоумением разобрала впереди прозаичные овощные посадки и, оглянувшись и убедившись, что до неё там никому нет дела, ускорила шаг.
Шестеро адептов встрепенулись на шаги, но потом узнали и вернулись к своим занятиям. Женщины тихо плакали.
– Ваш был человек? – поинтересовалась Полина без обычной робости.
– Нет… – отвечала женщина, опуская лейку. – Шёл к нам, наверное, бедный…
– Мужчина?
– Какой там… – она прижала к бескровному лицу угол платка, – не разобрать…
– Вы что, все что ли на тело смотрели? – нахмурилась Полина.
Женщина повинно закивала, признавая, что идея была дурнейшей на её веку.
– А Маг-то что, настоящий? – отставил свою лейку мужчина.
– Подойдите – сами убедитесь, – предложила девушка.
Адепты Земли неуверенно посмотрели на злополучное место и постеснялись. Женщины, кратко отвлекшись, заплакали по новой.
– Я адепт Воды, – вспомнила Полина, – давайте я полью, а вы домой идите, успокоитесь…
– Не, – покачала головой старшая женщина, – я если без дела сидеть буду, с ума сойду…
– А вы внутри ничего не растите?
Адепты посмотрели непонимающе, пришлось объясняться.
– Куда, без солнца, – отёрла слёзы женщина, – только грибы повырастут.
– А у Олимпия в ордене даже яблоки ухитряются.
– Поди ж ты, – подивился мужчина, берясь за лейку. – У нас ещё и на солнце не поспели. А сладкие?
– Угу, – подтвердила Полина, оглянулась, убедилась, что на месте преступления продолжается активная деятельность, и решила пройти дальше, где как будто выходила на поверхность знакомая подземная безымянная речушка.
Адепты поливали щедро. Или у них от страха руки тряслись, потому как для росы было поздно, а кеды от травы мокли. Полина нагнулась за опавшим яблоком, задумчиво крутя его в ладони – кривенькое, зелёное совсем, с одной стороны в заломе аккуратный чёрный ход. В Храме яблоки были здоровые, хрустящие, как капуста, сладкие и кислые на любителей, безвкусных в летних сортах не водилось, а для лакомства под карамель растили маленькие яблочки, крепенькие, легко лежащие до следующего лета в погребах. Сафико говорила, что её любимые зреют в августе – медовые, прозрачные на свет, почти чистый сок…
Третий вернулся, как иглой уколол. Полина хватила ртом воздух и закричала:
– Ма-а-аг!!!
– Плохо, – постановил Жако, бухнувшись на сидение справа от Мага.
Хельмут выражал солидарность замученным видом. Первый положил руки на руль, не спеша приводить машину в движение.
Справа Полину потеснил высокий крепкий мужчина со светлыми волосами по мочку уха, ровно-голубыми глазами и суровым лицом, почему-то кажущийся норвежцем.
– Маг, – заговорил он ровным официальным голосом, – я нарушаю сроки расследования, у меня проклятый перекрёсток…
– Заткнись, Ханс, – почти дружески велел Первый. – Что с братством?
– Никто не входил, не выходил, – не показывал обиды мужчина, должный быть ещё одним следователем Эскамерунского Бюро. – Когда бы не заходили проверить, всегда докладывают, что всё в порядке, и благодарят за беспокойство. Уговаривают внутри погостить, чтобы на ветру не торчать… Как с моим перекрёстком?
– Возвращайся на пост, – непререкаемо приказал Маг. – Передай Леогарду, чтобы отправлялся в Храм… Я мобилизую вторую группировку магов, завтра приеду, проверю…
Ханс поспешно отбыл. Полина сдвинулась от Хельмута к окну, стараясь не привлекать к себе внимания ни звуком.
– Тимур… – потрясённо произнёс Жако, будто впервые на памяти девушки обращаясь к нему по имени, и в тихом слове слышались звуки утешения, как от друга, а не подчинённого.
Маг положил лоб на руку, сжатую на руле, на минуту показавшись человечнее, чем был.
– Как онменя подвёл…
Алмаз, улыбаясь, вышла навстречу, артистично и будто не нарочно оголив гладкое плечо. Глаза подкованной в отношениях с сильным полом жрицы не забывали мониторить дорогое во всех планах лицо, решая, как лучше всего приветить суженного, чтобы он стал благоверным.
Полина сомневалась, что Маг из тех, кто способен отказаться от холостой вольной жизни и беспорядочных связей, но не собиралась говорить об этом Алмаз – Прохор требовал минимального отмщения… которое наступило куда раньше, чем можно было мечтать…
– Что это? – старательно сияла восторгом Жрица Храма. Роспись Мага на небольшом листочке дорогого стоила – Сафико тогда заплатила десять тысяч за двоих.
– Собери вещи, – сухо велел Маг, не дав устроить себе скандал банально уйдя первым.
Полина наблюдала из кухонного окна, как сначала отъезжает его машина, а потом за безмерно печальной Алмаз является кто-то знакомый. Девушка, хмыкнув, узнала Сигура.
– Хельмут, – тихо окликнула она, – а кто занимается переносом людей?
Загнанный на солнцепёке, надышавшийся опалиной маг пил второй стакан воды.
– Подростки обычно… на Академию зарабатывают…
– Высшее образование?
– Угу…
– Лучше есть приготовь, – хмуро облокотился на стол такой же злой и усталый Жако.
– Хорошо, – легко дала себя уговорить Полина.
Ведьмак поднял опущенную на предплечья голову:
– Чего ты невозмутимая такая? И это после того, как труп нашла?
Девушка смутилась, но откровенно ответила:
– Я видела кое-что хуже.
– Что же? – не поверил Хельмут.
– Когда после такого не умирают.
Уловленные ухом, мимоходом, ненароком разговоры смущают до жгучей краски на щеках, но стоит реплике хвостом одного словечка уцепиться за ушную раковину, и оторваться невозможно. Вроде и не препятствует никто, хочешь, да садись, открыто слушай, но отчего-то никто не лезет в комнату, даже те, кому много позволяется, со статусом, дающим больше свободы. Стоять и вслушиваться из сумрака коридора стыдно, несмотря даже на то, что говорящим на тебя плевать. Может, остальные не дерзают даже мимо проёма дверного пройти от того, что разговор может в их присутствии резко изменить тематику?
– …разве может природа подумать, что общности милей лысая крыса?..
Ну не бред? Отчего тогда не оторваться от подслушивания двух мужских голосов? Один больше слушает, чем говорит, но его присутствие ощутимо. Собеседник наполняет его внимание красноречием, почти его одного считая достойным своих многообразных построений.
Вот даже сомневаться не приходится – постороннему, стоящему за косяком двери, не сообразить значения всего сказанного, и всё равно, как прикипают ноги, как у мухи на липучку, и подозрение посещает, что нехорошее предстоит, расплата ждёт, а с места не двигаешься, прилипаешь сильнее…
– …она выводила её миллионы лет, покрытой шерстью, чтобы защитить от холода, чтобы потом какая-то бестолковая общность, чем более обширная, тем более тупая и бестолковая, решила, что лысая крыса для неё лучше. А чем она лучше?
Пока единственное в чём можно не сомневаться – речь не о крысе.
– …самое удивительное и тупое в этом социальном тупике, что крыса, лысая без усилий со своей стороны, будет общности всегда милее крысы нормальной, которая будет бесконечно тратить усилия, чтобы соответствовать идиотским требованиям общности, в которой вынуждена существовать…
Другой понимающе вздыхает, едва ощутимо, из-за одного присутствия его, а не потому что шелохнулся воздух.
Июль, 24
Преодолевая затмевающую разум робость и трясущиеся в откровенном страхе коленки, Полина с мольбой проговорила:
– Можно мне в Храм?
– Да, – равнодушно бросил Маг, не взглянув на неё, изучая пришедшие утром бумаги.
Девушка полчаса прождала его у машины на солнцепёке, прижимая к животу бутылку с водой, как талисман, с колотящимся от нежданной радости сердцем.
Маг спустился в одиночестве. Полине было не по себе, но она мысленно произнесла, что возвращается в Храм, и заставила себя сесть в машину.
На сей раз Первый выехал на шоссе, дав оценить свою уверенную манеру вождения в течение минут пятнадцати, прежде чем швырнуть автомобиль не менее уверенно сквозь пространство к стенам Храма.
Стахий ждал у входа, расправив плечи и от этого ещё более высокий и строгий. Начальник Жако и Хельмута встречал Мага приветливее, чуть улыбаясь губами. Имя «Леогард» и рыжеватый господин наконец сошлись на картинке воедино.
Первый сразу убрался разговаривать, Стахий не нашёл времени и кивнуть Полине, но она не приняла в обиду, поспешив узнать у кого-нибудь из дружины, где Прохор.
Помощник и заместитель часто отсутствующего начальника Сергей на её вопрос саркастически фыркнул и указал в тёмный угол комнаты, в которой хранилось барахло вроде деревянных мечей и одежды, которую жалко пустить на тряпки только в том смысле, что ими пол испачкаешь, а не отмоешь. Прохор курил, подобрав одну ногу и вытянув другую, а, судя по запаху, до этого пил, долго.
Чтобы чего-то добиться, требовалось говорить без предисловия, конкретно и кратко.
– Прохор! Дубли обеими стихиями равно управляют? Прохор… пожалуйста!
Полина рискнула потрепать мужчину за плечо. Дубль, поморщившись, стряхнул пепел с сигареты.
– Говорят… в Огне я хорош, – Прохор прицокнул языком и затянулся, – до того же уровня в Воздухе лет восемьдесят ежедневных тренировок…
– Спасибо, – пробормотала Полина, вскакивая на ноги.
В Храме сегодня было не так безмятежно, как обычно, хотя прибытие Мага и в мирные дни вынуждало адептов ходить по струнке. Захар и Сафи готовили медпункт к приёму пациентов, неизвестно чего ожидая, но всегда предпочитая перебдить.
– Полина! – обрадовались оба.
Захар со смехом взял посмотреть бутылку-талисман.
– С тех пор, как она у меня появилась, – покраснев рассказала девушка, – я ни разу не мучилась от жажды.
Врач серьёзно вернул бутылку, а потом пришлось рассказать, что Полина делала без них.
– Ты хорошо выглядишь, – польстила Сафико, оглядев её, – но это скорее вопреки, чем благодаря.
Захар согласно кивнул:
– Тебе бы с ожогами поменьше шататься под солнцем.
– Как там Стахий? – переменила тему Полина. – Я не успела с ним словом обмолвиться.
Врач глубоко вздохнул, поджимая губы, и сообщил без экивоков:
– Стахий надеется, что Маг посадит меньшего брата на короткую цепь. Маги охраняют город по внешнему периметру, а дружина по внутреннему… Быстрее бы всё кончилось – на таких натянутых нервах у людей сейчас всё заболит… ступайте, отдохните, пока есть возможность… неизвестно, что завтра будет…
Девушки отправились в башню Воды, наткнувшись на лестнице на мрачных, как привидения, Эсфирь и Алмаз. Жрицы были зарёванные, особенно Эсфирь, и обменивались уничижительными взглядами от противоположных перил.
– Ещё десять осталось до комплекта, – отметила Сафико вполголоса. – На месте Мага я бы не стала связываться со Жрицами его тронутого братца…
Полина вздохнула, отчасти соглашаясь, но предпочла рассказать подруге про Алцеста с его бесконечными идеями и представлениями.
– Я даже не знала, что Маг способен к целительству на таком уровне, – вынесла для себя из рассказа главное Сафико. – Он, получается, мог и тебя вылечить?
– Мог, – уверенно кивнула Полина, с наслаждением валяясь на кровати, которая вся была её… ну, ещё немножко места занимала Сафи, но после нескольких ночей скрючившись в машине, а потом на украдкой стащенных из мажей гостиной подушках, в ожидании разоблачения и скандала… рай. – Но не стал… Сафи, а наши смотрители местные из адептов Земли, они что-то растят в Храме?
– Ага, – рассеянно откликнулась девушка, о чём-то задумавшись, – бонсаи такие аккуратненькие…
– Они же их выгуливают, как собачек…
– Ну да, ты же сама видела…
Маг появился рядом во время обеда. Девушки сидели вместе за полупустым столом – дружину кормили на постах, другая смена отсыпалась.
– Будь на виду, – предупредил Полину Первый. – Чтобы мне не пришлось искать тебя, когда понадобишься.
Полина заученно кивнула. Маг посмотрел на Сафи и под алчными, какими-то нездоровыми взглядами Жриц опять куда-то ушёл.
– Что мне теперь, у порога сидеть? – вздохнула Полина, жалея, что попалась «начальству» на глаза.
Снова Маг появился затемно, чтобы сообщить, что они остаются в Храме на ночь. Полина разбито поднялась с подоконника на затёкшие ноги, с намерением перед сном вывалить Сафико всё, что она думает о Маге, но на лестнице в башне Воды неожиданно поняла, что сделать это будет затруднительно – Маг неслышно шёл следом.
Полина вздрогнула и обернулась. Маг невозмутимо прошёл по предоставленной дороге. Девушка поднялась к себе, прислушиваясь, но Маг опять как канул. Идти полуночничать к подруге Полина теперь не решалась.
Июль, 25
Сафико не спустилась на завтрак. Полина решила отплатить подруге за то, что та когда-то кормила её с ложки, и принести ей завтрак в постель.
Пару раз едва не опрокинув поднос в пути, немного разлив чай при подъёме на лестницу, сбившись с дыхания, но в целом довольная Полина переступила порог светлой обжитой комнаты, чтобы обнаружить, что Сафи не спала и судя по одежде и виду вообще не ложилась.
– Я даже не знаю, могу ли я говорить здесь, – прошептала она, не глядя на еду и пугая Полину.
Поднос пришлось от греха поставить прямо на пол.
– Какой у нас выход? – вымолвила Полина. – Можем писать на чём-то…
Сафи покачала головой и закрыла глаза. А потом заговорила едва шевеля губами, это был уже не шёпот, а тень шёпота. Полина ничего не разбирала. Сафико с досадой притиснула её к себе, задевая губами по уху:
– Он пришёл вчера. Постучал. Откуда было знать, что это он? Открыла – что мне было делать?! Он постарался быть очень… приятным… Ты понимаешь, к чему всё это?! Я не знаю, что делать…
Сафи отпустила Полину и закусила ноготь большого пальца, чтобы не заплакать.
– Где твои родители живут? – таким же едва различимым шёпотом потребовала Полина.
Прохор был мрачным и трезвым.
– Одолжи тысяч пять, – нагло обратилась Полина, едва поздоровавшись, но не дождавшись ответа. Логичнее было просить Игоря – кому ещё выручать девушку от другого мужчины, который смутит и уговорит любую, наиграется, поломает и бросит? Но Прохор был как-то ближе, и Полина не хотела ничего объяснять, а Игорю бы точно пришлось…
Дубль равнодушно посмотрел сверху вниз. Лицо у него было мёртвое, даже шрам не сразу бросался в глаза, внимание оттягивал убитый взгляд.
– У Остапа возьми, – сухо произнёс он не своим голосом. – Скажи, от меня. В мелких домах, люди покажут.
Полина слышала про Остапа, покалечившегося в горах адепта Земли. На дом с готовностью указал первый встречный.
Девушка без стука ввалилась в дверь, опомнившись уже по другую сторону порога.
– Извините, – громко сказала она, не сразу распознав в сером силуэте сидящего за столом человека, – я перенервничала…
Глаза привыкли к зашторенному сумраку.
Мужчина был широкоплечий, накаченный, чуждый маленькой затхлой комнатёнке. Над столешницей торчали упоры косо лежащих на ноге костылей. В комнате было не очень чисто и в целом скорее неприятно.
От спешки слова в голове перепутались.
– Прохор сказал, у вас можно… пять тысяч занять… от его имени… то есть, я занимаю… я просто у Прохора хотела… его я знаю…
– Вон, в ящике посмотри, – только и сказал Остап, удовлетворившись голословным упоминанием Прохора, которого в городе каждая собака знала.
– Спасибо! – прочувственно сказала Полина. – Я обязательно верну… когда-нибудь…
– Маг за собой таскает? – догадался мужчина. – Когда сможешь, тогда и отдашь. Голодом не пропаду.
– Спасибо! – ещё раз искренне поблагодарила Полина, выбегая из дома.
Сафи всё ещё тряслась в своей комнате.
– Вот, смотри – никто ничего не знает, ни Стахий, ни Захар! Вот, возьми! У тебя родственники ещё есть? Знакомые какие-то хорошие? Вот возьми самое нужное и к ним перебирайся, доучишься, когда эти чёртовы избранные угомонятся! Если меня начнут расспрашивать, скажу, что у родственников, а где не знаю!
Храм, самое безопасное место в городе, и может быть в мире, опустел. Дружина не изображала гимнастику под окнами, на песчаной площадке острова, тянущейся в сторону башни Огня, на запад, тоже никого. Полина опустошённо сидела за столом в общем зале. Маша прятала обеденные тарелки, зло причитая под нос на какую-то нелепо кухонную тему. Старцы вышли за стены и перешли мост Земли, инструктируя отряды хмурых магов-защитников. Стахий торчал на воротах, вроде бы принимал адептов-беженцев, прибывающих из разных локаций под охрану старинных родных стен. Без санкции Смотрителя маги и адепты пришельцев не пускали.
Лёгкое касание Мага к плечу прошило неожидавшую Полину дрожью.
– Поехали.
Маг был хмур, и у него была на то причина. Возможно, подруги зря перестраховались, но Захар учил, что лучше перебдить.
Первый высадил Полину у подъезда, не оделив никаким ценным изречением, и умчал по делам.
Переволновавшаяся, опустошённая и снова одинокая девушка пешком поднялась в квартиру, не пытаясь гадать, что несёт новый день. Дверь оказалась открыта. Алцест синей пастой разрисовывал обои у хромированной двери.
– Что ты делаешь? – порядка ради поинтересовалась Полина, пристроив на пол бутылку, которую так и не удосужилась поменять на что-то более подходящее.
– Доказываю бессмысленность творения, напоказ превозносимого обществом прогрессивного потребления…
Девушка знала, что допускает ошибку в тот момент, когда открыла рот, но неожиданно для самой себя передумала.
– Алцест, а ты обеспеченный человек?
– Что мы видим под обеспеченностью?
– Ты мог бы дать мне пять тысяч просто так?
– Ты стереотипно подчёркиваешь нищету своей нации. К тому же – зачем мне давать тебе пять тысяч? Какой в этом смысл? То, что я странно говорю – по-твоему странно – не значит, что я сумасшедший…
Полина перебила:
– Это вопрос моего честного имени. Незнакомый человек одолжил мне деньги по первой просьбе, и об этом никому нельзя говорить, так что это теперь вопрос и твоего честного имени.
Худое, переменчивое лицо Алцеста отразило заинтересованность.
– Это надо обдумать… Вообще это было бессмысленно ещё и потому, что Маг, не считая, кладёт деньги в ящик в прихожей и не возражает, если кто-то из тех, кто работает на него, время от времени будет брать некоторые суммы…
– Это тоже вопрос честного имени – я не спрашивала у него разрешения…
– Хорошо, – сразу решил Алцест, – пожалуйста, держи.
Эксцентричный маг сходил в комнату и вернулся с купюрой.
– Но ты поняла, что наш разговор и твоя просьба вообще были бессмысленны? Ты могла взять деньги за свою работу у Мага и не занимать у того незнакомца и не разговаривать со мной…
Полина забрала из жестикулирующей горсти синюю шариковую ручку и продолжила портить имущество Мага.
Идеологического протеста Алцеста хватило до вечера, обедом он стойко пренебрёг, но вечернюю голодовку счёл бессмысленной, как вообще всё в этом мире, и пошёл прозаично добывать еду в банальном холодильнике.
Вениамина не было, на вопрос, где Второй, Алцест безразлично пожал плечами. Осветившись внутренним светом холодильника, оригинал мысли воодушевлённо наткнулся на батон колбасы. Оказалось, та самая, купленная в магазине у подножия вулкана. В ситуации мерещилась ирония, но девушка не могла её сформулировать, чтобы Алцест тоже оценил, а когда маг заткнул свой нон-комформистский рот бутербродом, стало тихо, накатило потрясение утренних часов, Полина впала в прострацию.
На город спустились сумерки, Маг вошёл в незапертую дверь своей квартиры, погрузился беззвучными шагами в коридор, положил ладонь на вентиль, запирающий стальную дверь. Не вошёл. Не обратил внимания на художества Алцеста.
Вид у Первого был озадаченный. Полина догадывалась почему. Отвык от категорических отказов, отказов не из жеманства и не чтобы набить цену…
– Полина.
Девушка подавила холод между лопатками и выразила внимание. Магу хватило минуты, чтобы посмотреть на неё в полутёмном коридоре и однозначно решить, что она причастна.
– Собирайся в Храм.
Через десять минут Маг опрашивал Леогарда. Любящий чужие разговоры Третий опасался подслушивать за самой спиной чуткого Мага, долетал только общий требовательный тон.
– Полина.
Задумавшаяся девушка подскочила и послушно догнала Мага на лестнице. Стахий сидел в кабинете. Полина впервые видела на столешнице увесистый телефонный аппарат.
Первый приковал к себе холодный взгляд Смотрителя. Стахий не видел Полину. Рядом с Магом нужно было уметь не принимать в обиду, что тебя не замечают, Высший притягивал к себе внимание целиком, даже не открывая рта.
– Родственникам звонили?
– Мать сама позвонила, – мрачно сообщил Стахий, – обзвонила всех знакомых, у кого Сафико могла и не могла остановиться – ничего. Обзванивает по второму кругу, на случай если она задержалась… я… не думаю, что дело в этом, но не стал говорить…
Когда до мозга дошла суть сказанного, Полине перехватило горло слезами. Она сжала челюсти, чтобы промолчать.
Маг развернулся молниеносно:
– Пошли в её комнату – запущу поисковое…
Девушка еле поспевала за широком шагом. Стахий остался за столом, морально готовясь к разговору с матерью.
В коридорах было почти пусто – адепты либо держались в комнатах, либо на постах, к Магу просеменила Эсфирь с выражением битой собаки на ненакрашенном и обильно заплаканном лице. Первый небрежно отмахнулся, почти бегом минуя галерею. Полина выбилась из сил, привалилась к ограждению…
Сверху через перила свесилось искажённое гневом тёмное лицо:
– Сможешь жить, если из-за твоей светлой идеи погибнет подруга?!
Догадался. Очень сложно противостоять такой силе, такому напору, такой уверенности. Он предлагал не сопротивляться, а радостно подчиняться… но если подчиняться совсем не в радость? Теперь он связывал неподчинение с происшедшим, но ему близко не было так больно, как Полине, у которой исчезла единственная подруга…
Окрик Мага поднял бы мёртвого. Полина сипела лёгкими, пока искала в оставшихся вещах в комнате Сафико что-то долго ношенное…
– Вот…
Маг сморщил нос, разглядывая розовый халатик.
– Она хоть месяц его носила?
– Мы месяца не знакомы, – со всхлипом призналась Полина.
Первый действовал без эффектов. Минут десять сосредоточено сминал материю в пальцах, досадливо цыкнул и вылетел из комнаты.
Полина плакала. Умывалась и пила из источника в стене ломящую зубы воду. Снова плакала. Маг бросил её в Храме, как только посчитал бесполезной для дела. Поисковое заклинание не сработало, даже он почему-то не мог найти Сафико, хотя во время замысла ни одна из подруг не подумала про колдовство, способное найти человека. И Полина сомневалась, что в месте, куда подруга могла отправиться добровольно были какие-то хитрые приспособления от поисковых чар.
Идея сложилась с преступным запозданием – на город спустилась ночь. Девушка подхватила бутылку с водой и отправилась на поиски Мага.
– Он уехал вроде, – пожал плечом утомлённый Сергей, заместитель Прохора, последний возвращающийся с дневного дежурства.
– А Стахий где?
– У себя, – снова пожал плечом адепт Огня. – Перенервничал. Захар накормил его успокоительным и снотворным, теперь на телефоне Чи, а на воротах Корней…
Полина оббежала адепта, врываясь в каморку с барахлом дружины. Деревянные мечи, тряпьё, самодельные луки, планеры с порванными крыльями, пятилитровая бутыль с чем-то горючим, а на подоконнике, заросшем в мужском хозяйстве пылью и чёрной паутиной, ворох бирюлек вперемешку с хвоинками, яичной скорлупой и прочим лесным сором. Девушка нетерпеливо поворошила пальцем, Сергей любопытно подсветил.
– Чего ищешь-то?
Полина уже бежала, зажимая нужную вещь в горсти.
Телепортироваться – или как это называли сами маги? – можно было в место, которое хорошо представляешь. На реализацию приёма тратилось много энергии, чем объяснялись дороговизна услуги и молодость телепортёров-магов. Опытным было жаль тратить силы на путешествия слабосильных магов, адептов и тем более разумных негуманоидов. Неопытные перед телепортацией должны были просчитать место выхода, чтобы не вписаться в какой-либо объект. Опытные умели не без изящества сдвигаться в сторону от препятствия у точки выхода.
Магам не требовались устройства, чтобы вызвать собрата, готового за умеренную плату потратить свою энергию на их транспортировку. Почти у всех адептов имелись продаваемые и раздаваемые даром манки в форме свистков и свистулек, чтобы за круглую сумму совершить какое-нибудь значительное путешествие. Умеренная плата и круглая сумма имели единый денежный эквивалент. Маги жили по другим стандартам.
Из горсти свистков с подоконника какой-нибудь должен был работать.
Полина выбежала на площадку для тренировок и, не переведя дух, свистнула. Воздух заклацала рука, маг не успел вскрикнуть. Девушка поспешно схватила его и опрокинула весом на себя.
– Ты чего?! – закричал он, хватанув ртом воздух. – Ненормальная! Нельзя вызывать так близко к воде и тем более пропастям!!
– Срочное дело, – не стала ругаться Полина. – Ты переносил Сафико сегодня?
– Кого? – Сигур поднялся с земли, отряхивая ладони и джинсы.
– Сегодня много девушек из Храма переносились?
– Понятия не имею, – фыркнул маг, зябко повёл плечами в футболке по вечернему холодку, приумноженному задувающим из-за края пропасти ветром. – Со мной одна. Брюнетка-красотка…
– Куда ты перенёс её?!
– Спокойно, – парень выставил перед собой ладони в сдерживающем жесте. – Это личная информация, разглашать не положено…
– Я боюсь, что с ней случилась неприятность!
– Все так говорят, – усмехнулся Сигур. – Потом оказывается, что проверяют супругов на верность… Может, она у тебя парня отбила, а ты им скандал хочешь устроить на свидании?
– Тогда перенеси меня к Магу, – решилась Полина. Ему пусть попробует рассказать про свой незыблемый кодекс телепортёров…
– С какой стати? – снова усмехнулся Сигур. – Даже если я его отыщу с первой попытки, что он мне скажет? «Где взял, тащи ещё?»
Нервы Полины не выдержали. Месяц назад её бросили за воротами Китежского дворца, совершенно беспомощную. Сейчас девушка чувствовала себя едва ли ни более бессильной и никчёмной. Она заплакала.
– Ну блииин… – протянул Сигур, закатывая глаза. – На меня точно не донесут?
– Я доставил её сюда.
Каменный мешок освещал чадящий горьким дымом факел в петле на стене. Расчёт был, что Полина онемеет, увидев мёртвую подругу лицом к лицу.
Полина успела разбить бутылку о голову Сигура, посмотреть на раскроенный череп, и только потом вяло обмякла на пол у ног того, что осталось от Сафико.
– Дрянь… вывела мальчишку из строя… один маг – это всё-таки жутко неудобно, но они такие жадные… можно бы концы в воду – но где найти равноценную замену так быстро? Только и остаётся этого заштопать…
Полина очнулась сама, с заломленными за спину руками, привязанными тонкой, режущей верёвкой к чему-то деревянному. Маг был очень далеко, но Третий всё равно не являлся, чтобы принять смерть на свою грудь.
На каменном, вырезанном в сплошной породе столе лежал простой старенький серп, без ржавчины, но затёртый. Полина видела его в книжке в библиотеке Храма.
Старик уловил её равнодушный и очень утомлённый взгляд.
– Не удивлена, – оценил он. – Или хочешь казаться таковой. Маг ведь до сих пор не догадался.
– Он догадается, – убеждённо сказала Полина.
– Когда догадается, будет поздно, – хмыкнул старик. – Ему придётся признать меня, как равного.
– Это ещё с какой стати? – ровно поинтересовалась девушка, свыкаясь с мыслью, что терять нечего.
– Я стану ему братом, – улыбнулся одними губами Олимпий.
– Чтоб тебя порвало чужой силой, – от чистого сердца пожелала Полина.
Олимпий хмыкнул. Для такого паскудства требовался расчёт, а не взрывной темперамент, адепт не выместил гнев на связанной, коленопреклонённой девушке.
– Для того и вливал постепенно, начав с тех, кто бы легче усвоился… не рассчитывай на поисковое заклинание Мага, я смог кое-что предпринять, чтобы свести на нет его действие…
Старик вгляделся в Полину с доброжелательной улыбкой на лице.
– Откуда ты взялась такая? Если дар наследный, старейшины бы воспитывали, индюки надутые, не смогли бы не прихвастнуть перед другими, а если из людей, то кто тренировал тебя? Почему Маг не искал ответы на эти вопросы?
Оживлённые чёрные глаза насмешливо ловили свет. У Олимпия пропала нужда притворяться немощным, он двигался целеустремлённо и плавно, плечи выпрямились. Приятный бонус к способностям в обращении с четырьмя стихиями – энергия молодых душ, отнятых у истинных хозяев и похищенных из мирового круговорота. Первое пугало, окатывало отвращением, второе – возмущало наглостью – презреть законы бытия, опрокинуть чаши равновесия… Паршивая овца в белорунном стаде – недаром Расследовательное Бюро было только у магов, у адептов лишь дружина для защиты от других, от своих ничего. Адепты не имеют склонности к насилию. Видимо, само ощущение, что он выше подозрений, помутило ему голову.
– Вода, – вздохнул он, предчувствуя мороку. – Если ты будешь ослаблена перед рассечением, это будет только на пользу. Огонь – основная часть меня, слияние с твоей душой уложит меня в постель на какое-то время…
Олимпий подкинул в руке посох. Притворяясь немощным, дубль Огня и Земли опирался на него, но сейчас таскал в руке, как оружие. Посох оказался железным прутом. Металл прокалился от ладони, стал горнильно-красным на конце.
– Нет нужды объяснять, как это больно. Надеюсь, жизнь тебя достаточно поучила, и ты заговоришь быстро… Где Третий?
Сухой подземный воздух не вдыхался распахнутым ртом. Полина не рассчитывала, что ей поверят, даже не тратила сил на «не знаю», просто кричала, шипела и выла, кусала нижнюю губу. Всё, что угодно, чтобы отвлечься от боли.
Олимпий в какой-то мере оказался более проницательным, чем Маг и Стахий. Благодаря своей нехорошей тайной деятельности стал менее зашоренным. Стахий крутился рядом, выведывал, Маг держал при себе, присматривался, но связь с Третьим оба подсознательно считали настолько невероятной, что так до сих пор и не заподозрили.
Сказать всё равно было нечего. Хитрец расчётливо стёр память, обезопасив свои тайны. Дважды теряла сознание от боли. Олимпий ждал, когда очнётся, отставлял проклятый прут в сторону. В какой-то момент ему принесли чай.
– Великий, – почтительно обратился приспешник, – ты впитал силу Воды сегодня, тебе следует потреблять больше жидкости.
Старик благосклонно принял заботу и похвалил ученика за разумный ход рассуждения.
Полина, вывихнув до упора запястья в путах, стремилась мокрым лбом к каменному полу, со свистом выдыхая воздух. Если Третий не просто произносил красивые слова, если ему есть какое-то дело до его людей, он должен был появиться здесь, забрать серп Жнеца и остановить ополоумевшего адепта пока не поздно. Он должен был спасти Сафико. У него было больше сведений, чем у Мага и Бюро, он не был ослеплён версией своей виновности, а значит был на шаг впереди. Он, неуловимый как ветер, способный буквально залечь на дно и буквально провалиться сквозь землю, он лучше всех мог прятаться, даже от Мага, а значит лучше всех мог искать.
– Чего ради ты защищаешь его? – со сквозящей в голосе насмешкой поинтересовался Олимпий, отставляя на большой стол опустевшую чашку. – Он такой же самовлюблённый зазнавшийся мальчишка, как и Маг… или, может, ты возомнила, что вы с ним какие-то очень близкие друзья? Ха-ха! Уверяю тебя, мальчишке нет дела до твоих унылых прелестей и тонкой организации души, что бы он ни говорил! Гораздо интереснее представлять развлечения с дюжиной Жриц!
– По себе судите? – тяжело пропыхтела Полина в пол. Кровь прилила к лицу, перетянутые руки, наоборот, ничего не чувствовали, немели… вот-вот наступит момент, когда болевой спазм даст о себе знать, и будет невыносимо без жгущего кожу прута…
Она не видела адепта-дубля, для этого требовалось поднять голову, а затёкшему телу это было слишком больно.
– А что? Я взрослый человек и не собираюсь отказываться от благ, положенных по статусу.
– Тебе по статусу могилка положена, – сбилась на «ты» Полина, перед глазами затуманилось, несмотря на то, что смотрели они с малого расстояния в сплошную каменную породу.
– Ты будешь говорить?! – потребовал Олимпий.
– Мне нечего тебе сказать. Кроме того, что ты позор для всех нас…
Голову вздёрнули наверх за волосы, оказывается, в комнате присутствовали ученики старика, принявшие слова девушки за личное оскорбление. Полине было всё равно. Она поняла, что помощь не придёт. Третий был в курсе её передвижений, её связей, её мыслей, но он не придёт, не поможет. Он не поступит честно и правильно, вопреки опасностям… У него есть оправдание – Безумный адепт охотится за его душой с древним безотказным серпом… Но как Третий будет жить после этого, если утверждает, что жизнь других адептов для него важнее своей? Бог ему судья…
Воздух перед лицом задрожал, неожиданно зеркальная поверхность серпа покрылась испариной от дыхания…
Он казался затупленным, но резанул как бритва. Полина почти ничего не почувствовала и ещё успела увидеть торжество на лице Олимпия и направленный в грудь под ключицами удар. Тело грохнулось сожжённым поленом. Освобождённая, лёгкая Полина ускорилась, чтобы ударить убийцу напоследок… это была ловушка, но требование возмездия не обсуждалось. Старик закричал, рухнув, как подкошенный. Полина пролетела насквозь, не чувствуя сопротивления. То, что было непреодолимой западнёй, теперь виделось проходным. Полину влекло куда-то, выдувало, словно мощной тягой огромного мирового пылесоса. Задержать или задержаться было невозможно…
Запустелая комната. Подоконник и рама белые до синевы, рассветная серо-голубая дымка в незашторенном окне, старый громоздкий стол с выдвижными ящиками. На столешнице записи, схематичные зарисовки. Кажется, человеческие фигурки нанесены неумело, первое впечатление, кто-то пытался рисовать, не совсем впервые, но положение рук, ног и голов какое-то странное. Но стоило представить, что люди лежат и уже никогда не будут шевелиться…
Над поверженными головами без глаз, носа и рта какие-то числа, дроби. 27 июл (1) – 0. 18 авг (1) – ?, 22 авг (1) – 1/3; 19-20 июл (2) – 0, 22 июл (2) – 2*3/4.
Ежедневник открыт. Рукой 25 июл (2) вместо 25 октября. Долг Остапу и Алцесту.
Непонятным образом удаётся перелистнуть страницы. 21 июл (2) списком в столбик от руки: 0, Огонь, запах, отдушина, масло, вход, утро, магазин, яблоко, алиби, перемещение.
Полина поняла скупой шифр. Адепт Огня уничтожен огнём, в теле погибшего нулевой потенциал, всё выпито в ноль, будто в теле никогда не было сил; запах орденцы должны были уловить через отдушины, а не обнаружить тело случайно по пути якобы в магазин, тем более, не по пути, подальше от жилья Олимпия, которого запах донимал и в отдалении, так что комнату окурили благовониями. Они почти не выходили – верно, Третий почти не уловил следов у подножия, а охрана магами лишь создала ложное алиби – они перемещались совсем не так – у них был маг. Яблоко Полине досталось с не до конца отмытой наклейкой, тонкий белесый клеевой слой, пол квадратного сантиметра, но откуда ему взяться на якобы выращенном в горе плоде? Ничего они не растили, у них были совсем другие цели, и им не нужно было, чтобы маги узнали о них раньше времени.
Страница от 13 июл (2). Запись острым чужим почерком, не чернильная, а будто пропечатанная… или прожжённая?
Здравствуй, Люда!
Я вновь вынужден уговаривать тебя присоединиться к ордену и внести свой вклад в наше дело. Я с трудом могу поверить, что до тебя не дошла пара моих писем, но ты должна была получить остальные. Честно признаюсь, что я не получил ни одного ответа. Это так не похоже на тебя. Я знаю, что ты аккуратный и исполнительный человек, кроме того, не лишённый таланта, и мне неприятно, что ты так бездарно растрачиваешь его на статейки в журналах для малообразованных.
Одумайся, Люда. Это ли то, о чём ты мечтала, изучая природу Огня? Твои знания бесценны и непонятны непосвящённым. Здесь ты сможешь раскрыть свой главный талант, выйти на новую ступень.
Я слышал на днях от приезжих, что ты развлекаешь детишек огненными драконами, рыбами, фениксами и прочим зверьем. Тебя не унижает такой заработок? Ты же серьёзный ученый, а маги видят в тебе шута. Не ради ли этого ремесла ты покинула город Стихий, в котором Огнём трудно удивить?
Перестань упрямиться и приезжай. Ты нужна нам. Я жду твоего ответа.
Полина повернулась на месте – раньше такая возможность почему-то не приходила в голову. Наверное, потому что Маг, однажды управлявший её взглядом, не смог…
На неё без любопытства смотрело существо. Стало понятно, как Третий, обязанный быть честным, может не явиться на помощь своему адепту, зная, что он беспомощен и находится в смертельной опасности.
Существо наблюдало с кровати, возможно даже спало, когда Полину пытал Безумный адепт, чьего имени она больше просто не хотела произносить вслух и мысленно. Боли по понятным причинам девушка уже не испытывала и только теперь подумала, как это её видит существо? Оно лежало под плоско накрытым одеялом, будто на теле не было ни единого рельефа, у кровати на полу высилась кривая стопка книг и записей, тоскливая подборка учебников и энциклопедий… Полина разобрала, что в середину затесался мистический справочник…
«Полина, Полина», – будто звал голос.
Губы на бледном лице были сжаты, зрачки в центре слабо окрашенной, почти прозрачной радужки смотрели прямо, выжидающе, веки редко моргали, тёмные, тяжёлого болезненного цвета.
«Полина, Полина».
Она так представилась, когда её нашли. Ну… почти так. Пол…ина. Она запиналась, корчилась от боли, теряла память, никого не смущало её заикание.
Пол…ина. Пол-ов-ина.
Существо немо ждало, когда она поймёт.
Меньшая половина, даже скорее четверть, но деление на две части оставило в уме более простое и распространённое слово. Её лечили маги, а их главный угрожал возвращением в лоно человеческой медицины, и исполни он угрозу – она бы сейчас выглядела хуже, чем существо на кровати, представляющее три четверти некогда целого.
Худое, измождённое слабостью лицо не выдавало нетерпения. Похоже, торопиться правда было некуда. От Полины – вряд ли она действительно Полина – ему было не за чем утаивать свои желания и мысли.
«Полина» пыталась оправиться от открытия. «Ты сама согласилась», – говорило существо, носившее Сафико, как костюм. Жизнелюбивое, легкомысленное существо, каким она его считала, пожертвовало большим, чем возможно было предположить. Не догадалась ни она, ни Безумный Адепт, триста лет коптивший небо и мнящий себя самым умным, ни Маг, который был, пожалуй, поумнее адепта.
Болезненно ощутив нарушение равновесия душ и потенциалов, сообразив, что оно значит –как младшему из троих было вырваться из информационного вакуума и не выдать себя Магу, который бы посадил на «короткую цепь», прежде чем начать разбираться? Как отмыться от подозрений, когда знаешь меньше всех о происходящем и страдаешь больше всех? Как защитить людей, когда не умеешь толком воспользоваться недавно обретённой силой?
Третье избранное существо разорвало себя на части, оставив одну помнить и развиваться, а другую собирать любые сведения, которые могут оказаться полезными: расположение общин магов и адептов, имена, способности, занятия. Улики. Первый и Второй. Выделенная расщеплением энергия пошла на скачок во времени, чтобы никто не усомнился – Третий здесь, и убийства боязливо пресеклись.
«Полина» не должна была долго жить. Порядок вещей должен был быть восстановлен, четверть и три четверти объединены, энергия на что-то потрачена… «Полина» боялась верить в лучшее раньше времени…
Обязанный быть честным Третий имел право использовать «Полину» как приманку, имел право даже дать её убить, не вешая груза на совесть – потому что рисковал только собой.
«Полина» хотела плакать. Она так часто плакала, пока существовала, но снова и снова ничего не могла с собой поделать.
– Было больно, – пожаловалась она, не слыша произносимых слов.
– Есть кое-что пострашнее, чем умирать, – уловило существо. – Воскрешение…
И стало очень больно.
Второй
На экране мельтешили кадры. Грустное шло за весёлым, за смешным шло горестное и трагичное. Шли новости. Диктор рассказала о смерти выдающегося деятеля, политика и писателя, не успев перевести дыхание, поведала о музыкальном фестивале, не избавившись от улыбки, посвятила телезрителей в грязные тайны двух революций. Одна из них была далеко, другая неприятно близко. Большая мужская голова с зачёсанными на обширную лысину чёрными волосами, вклинилась с мрачной аналитикой. Диктор вернулась в кадр с неловкой кривой улыбкой – ей то ли не дали текст, то ли должны были включить эпизод, а попали на студию. Возникало ощущение, что женщина напрочь сбита с толку, профессионально накрашенные глаза нервно бегали. Под конец выпуска диктор натянуто и несмешно пошутила про цены на нефть и с явным облегчением откинулась на спинку кресла, пока камера отдалялась под бодрящую музыку.
В девять часов обещали показать фильм о почившем выдающемся писателе и политике – видимо, такие фильмы снимаются ещё до смерти деятелей, иначе – утром труп, вечером фильм – было бы не успеть. Любопытно, с какого возраста на деятелей начинают собирать «прощальный» материал? Или самого бытия деятелем уже достаточно, чтобы где-то на студиях начинала копиться траурная папка? Так, на всякий случай.
Здесь, в затенённом шторами зале в обществе двух кресел, дивана и традиционного серванта с посудой я проводила почти всё свободное время. Свободное ото сна. Не сидела, но ещё и не лежала, развалившись на диване и лениво созерцая ящик с картинками. У меня был вид вполне себе среднестатистического деградировавшего тинэйджера – чёрная майка, свободные цветастые штаны, и равнодушие, о скалы которого могла разбиться самая высокая волна оптимизма.
Конечно мне говорили, что девятнадцатилетняя девица может приятней распорядиться свободным временем, но никто ни на чём не настаивал.
О да. Свободное время это такая вещь, от которой можно получить максимальную пользу и в то же время то, что можно максимально бездарно потратить. Но я пообещала себе, что не буду жалеть, что провела эти дни вот так, скользя незаинтересованными глазами по картинкам сменяющихся кадров и болотно-статичной обстановке.
Разорвав себя на половины, я сделала, что считала нужным. План выполнен по пунктам, удачность исполнения оценена в процентах. Средний процент – 86; не 100 – потому что, к сожалению, будут жертвы.
Мозг в очередной раз включил на игнорирование внешний слух. Загнанные по большим и мелким поручениям неравные половинки меня чувствовали себя лучше воссоединившись, но я ещё могла различить их голоса: один – жалобно-просящий и робкий, другой – собранный и сдержанный. Мой был ни тем, ни другим. Мой был третьим. И плаксивая истеричка, и сухарь меня одинаково навязчиво раздражали. На кой чёрт мне эти пустые рыдания? На кой чёрт мне точные проценты? И на первое и на второе шли силы, заслуживающие лучшего применения. Без преступления не будет наказания. Магу нужно предъявить преступление и преступника. А пока слово Олимпия стоит дороже слова новоявленного и неуравновешанного пусть даже Высшего адепта.
Нос Высшего адепта недовольно поморщился. Выражение глаз осталось прежним – ленивым и незаинтересованным, как взгляд закормленного хищника.
Несколько недель я полулежала на диване, перекачанная силой, о которой до этого лишь рассказывали предсказатели – приходила в согласие с собой. Чему более важному можно было посвятить свободное время? Возможно человеку нужно предпринимать нечто более деятельное, когда он разбирается в себе – читать книги, слушать умных людей, разговаривать с близкими, но мне это было ни к чему. Всё, что мне нужно было знать, было у меня внутри. Два голоса, которые должны были заговорить хором, а потом слиться в один, но в качественно другой голос.
Голос меньшей половины не производил особенного впечатления. Он почти глох, прорываясь к сознанию, нервически взвизгивал, задавал наивные вопросы, жаловался на боль, которой уже не было нигде, кроме как в его неполноценном восприятии. Вторая половинка говорила уверенно и убедительно, она бы смогла заставить делать, что считала нужным, если бы я была не я. Я могла раздавить их обеих или наоборот, раствориться в одной из них, а потом снова выпарить себя из неё или её из себя на медленном огне, профильтровать и оставить остывать.
Сила, переполнявшая меня так, что кусок не лез в горло, состояла из молекул возможностей. Я могла почти всё и почти ничего не делала. Мне ни до чего не было дела. Мне было всё равно, как я выгляжу, сколько вешу, что ношу, что ем и ем ли вообще, всё равно сколько зарабатывает моя семья, где мы живём. Всё равно, что от серванта ощутимо пахнет опилками, что неотдёрнутые до упора шторы сообщают комнате неприятный зеленоватый оттенок, который прежде меня угнетал, что на столе киснет забытое утром молоко, что столб пыли, мечущийся на свету на кухне, неуловимо обычным ухом сипит и пытается добраться до меня, что солнце выманивает выйти, что ветер выманивает выйти, что утрамбованная городская земля постанывает под асфальтом и умоляет соединиться с ней и взломать оковы, что вода с натугой шуруя в трубах…
Пожалуй, когда удавалось отвлечься от пресыщения и двуголосия, мне было не всё равно, как живут мои люди в городах без названия. Мысль о них была глинтвейном с корицей в холодный осенний день. Минуя горло, он попадал в желудок, согревая нутро. Мысль об ордене Великого Адепта была другой температуры. От неё несло горнильным жаром и вулканической копотью. Ощущения такого уровня заставляют пожалеть, что у вас есть лёгкие.
В этом мире осязаний, вкусов и запахов у Мага было особое место – он был зимним утром в европейском городе, где на каждый сугроб предусмотрена снегоуборочная машина. В нём не видят солнца за серовато-белыми тучами, а всякая сторона жизни обитателей регулируется аккуратно составленными правилами. Туда не ездят туристы, и там не водятся забавные безобидные чудаки. Там ещё много чего есть и ещё больше чего нет. Пережидая в своём скромном логовище, я, не поскупившись, построила настоящий город в его честь. Ему не на что было бы обидеться, ему бы там понравилось. Там не нашлось места только для Вениамина. Он был огромный золотой дракон, уснувший века назад, так что на него нанесло камней и земли, превратив в настоящую горную цепь, которая, разумеется, расположена на приличном расстоянии от города Тимура, чтобы не привлекать в него странствующих рыцарей и горнолыжников.
Горы мне нравились больше города.
Растравляя воображение и теша себя досужими картинками, я умудрялась сохранять драгоценную апатию и не вмешиваться. Пиротехник должна умереть. Эта адепт огня, с которой мы никогда не были знакомы, она должна была умереть. Такова цена, чтобы спасти других. Наказания не назначаются без преступления, а наказать необходимо. Моё слово против слова Олимпия не стоит ломанного гроша, пока он не совершил чего-то крайне предосудительного, а я не доказала, что не новичок и не глупышка. Стоит мне появиться до осуществления его планов, и он лишь станет в десятки раз осторожней, но знаю, от задуманного уже не отступится. Не такой человек.
Сидеть на месте сложно. Один голос в голове истерически с надрывом выл, глупо обвиняя меня, иногда даже неловко пытаясь оскорбить. Второй спокойно говорил, что это нужно, чтобы остановить преступников раз и навсегда.
Когда меня доставала глупость первой, я вспоминала, что она радуется пению птиц, любуется игрой света на листьях, умиляется детям и с ней дружила Сафико. И я не трогала её. Когда мне надоедала рассудительная речь второй, я вспоминала, что ей пришлось больнее, и прощала её. Одна не была плохой, а другая хорошей, и уж тем более одна хорошей, а другая плохой. Я могла оставить себя без сознания до нужного дня, чтобы не слушать их, но это было бы лицемерием. И это извело бы маму. С таким ребёнком, как я, трудно. С двенадцати лет то волосы за ночь поседеют, а то и повыпадут, зубы высыпятся за обедом, то после десяти минут под солнцем кожа слезет чулком, как со змеи в линьку. Именно как со змеи – вместе с сетчаткой глаз. Я неожиданно набирала вес, до пуда в неделю, вдруг вытягивалась в рост и страшно худела – кожа да кости, а однажды получилось, что и вовсе только кости, потому что кожа в очередной раз решила сойти, как лавина с гор, и оставила меня свеженькой мумией под лампой в медбоксе.
Мама не особенно удивилась, когда я провалялась трое суток на кровати в лихорадке, не испугалась, когда меня заменила моя бесчувственная и.о. Подумаешь, у девочки нет настроения. Главное вроде не болит ничего.
Что поделать, я – Стихия. А моя мама – лицемерка. Когда я стала такой, какой мама мечтала, она забыла о врачах. Врачи, думаю, с радостью забыли о нас.
Мама любовалась мной с почти что трепетом, потому мне сходило с рук то, за что треплют нервы другим взрослым девицам. Я не делала ничего.
Пришёл ожидаемый день, за ним час и миг.
Я ощутила смерть, услышала тревожный крик похищенной души, оставаясь на диване, посмотрела в бесчувственный затылок убийцы. Безымянный безвольный фанатичный пособник Безумного адепта. Во рту стоял горьковатый привкус. Мне удалось не вскочить сразу. Тело, послушно воле, прилипло к сидению дивана. Я не кинулась на место.
Сегодня моё время перестало быть свободным.
Я вышла на улицу.
В этом «вышла» не было лязга замка, гула лифта, шагов по лестнице и железной тяжести подъездной двери. Я просто сидела в зале, а теперь шла по пыльной серой ленте дороги сквозь лес. Тело слушалось, несмотря на простой.
Я посмотрела на небо, прозрачность, глубину и цвет которого не умеет передать ни художник, ни мощная камера, ибо этот цвет создан прозрачной многослойной глубиной.
Вдохнула воздух. Пыльно.
Упруго подпрыгнув, взвилась, упираясь макушкой в воздушный пласт. Вдохнула дрожащее пёрышко облака, пропустила его свежесть через себя, чувствуя как кровь несётся по телу, и решила искупаться прежде чем приступать к делу.
Река радостно приняла меня. Она, как верный пёс, кинулась мне навстречу, вскидывая на плечи лапы и облизывая лицо. Прохладный поток понёсся быстрей, обхватывая меня, кутая в свои соболя и горностаи.
Даже вода порой готова пустить пыль в глаза.
Я вышла из реки в нескольких километрах, на обустроенном пляже.
На мне уже были короткие шорты и верх купальника – два треугольника, усыпанные словно из рога изобилия апельсинами, яблоками, персиками, виноградными кистями, арбузными дольками и другими подарками флоры голодному обывателю.
Я ловила на себе эти голодные взгляды. На моей коже, обычно очень светлой, проступил лёгкий ровный загар.
Теперь я была своя на этом пляже, что подтверждалось тем, как уверенно я шла к спрятавшейся под плакучей ивой лестнице к частным участкам.
Наверху был небольшой сюрприз, хотя ожидаемый, поэтому вряд ли сюрприз. Сразу пять парней из магического Расследовательного бюро.
Я слегка улыбнулась, оценивая их маскировку. Три простеньких жигули, футболки, сланцы, девочки в коротких юбчонках. Банальное полезное с приятным, которые сейчас не сочетает только самый ленивый. Девчонки, кажется, из лаборанток бюро, но возможно и из сторонней службы, не было времени вызнать за проведённый в Эскамеруне день.
Знакомый блондин Жако с ухоженной белой бородкой на краю брутального подбородка спрятал бордовые глаза за тёмными очками. Это не помешало ему первому заметить меня.
«Симпатичный», – шепнули голоса, ещё не зная, что я уже взяла над ними верх.
Магический сыск слабо задел мою нервную систему. Я прошла сквозь группку, не одарив их распахнутые глаза и приоткрытые рты ответной реакцией, как сквозь декорации.
Жако, сидевший на малиновом капоте, бесшумно поднялся, догоняя меня.
Я не оборачивалась, но чувствовала, что сопровождающая ведьмака девушка оскорблённо надула намазанные вишнёвым блеском губы и скрестила на груди руки.
Прежде недолюбливавший мою плаксивую часть ведьмак чуть обогнал меня по запылённой дороге, извернул голову на сильной шее, чтобы заглянуть в моё самоуверенное лицо.
Его взгляд говорил о многом. Чем ты восхищаешься, ведьмак? Ведь ты совсем меня не знаешь… Потом будет неловко… Хотя пусть будет неловко ему, а не мне. Я слышала его дыхание, биение сердца, знала, что он прокручивает в голове формулы приятного знакомства, отметая одну за другой, хочет снять очки, чтобы впитать мой образ, сохранить в своей копилке впечатлений. Про глаза ведьмаков мне рассказывала городская сплетница, Луиза Ивановна, так что я не до конца верила в особые свойства бордовых глаз. По крайней мере, глаза до сих пор не подсказали ему, что смотрят на адепта.
– Ты прекрасна, – сказал он наконец своим звучным голосом, от басовитых металлических обертонов которого люди нередко вздрагивали, будто рядом разряжалась руладой медная труба.
Я посмотрела ему в глаза и вежливо улыбнулась, ничего не сказав и не сбавляя шаг.
– Я – Жако. Как тебя зовут?
Я продолжала идти, невозмутимо ступая босыми ногами на горячий асфальт, щедро припорошенный стеклянной крошкой и прочим мелким мусором. Я не собиралась разговаривать.
– Хорошо, не говори. Знаешь, я волшебник, я угадаю.
Я изобразила недоверчивую улыбку, думая «врёшь, ведьмак, никакой ты не волшебник», и, прежде чем он успел продолжить, потянула на себя калитку трёхэтажного коттеджа, исчезая в тени виноградной арки.
Он не торопился уходить, растерянно глядя в темноту за широкими листами.
Я не стала ждать продолжения, мне нужно было сделать за Жако его работу, поэтому в следующее мгновение я уже была в полутора сотнях метров от трёхэтажного коттеджа и в семнадцати от поверхности земли. Под ней. В правой руке, зарастая каменной оболочкой, лежало то, что Жако искал.
Забавно, «волшебник» даже не подозревал, что ему нужна именно эта вещь.
Изображать обратную дорогу не было желания.
Я просто положила каменный шарик в подготовленную коробочку и села за ноутбук в своей комнате. Нужно было написать письмо.
Первый залпом проглотил чашечку наикрепчайшего кофе и скривившись посмотрел на густой слой кашицы на дне. Напиток был чёрный как кровь земли и оттого горький как хина. Тимур подозвал к себе Жако.
Лицо ведьмака тоже кривилось. Утро не предвещало ничего хорошего. Он старательно осматривал место преступления, но всякий раз натыкался на труп, вытянувшийся на полу в россыпи полусожжённых ниток дешёвых бус, в числе которых были и ведьмовские защитные амулеты. Не помогли.
Не испытывающий трепета перед покойниками Вениамин грустно склонился над несчастной, заполнив своей внушительно высокой фигурой одну четвёртую места происшествия. По случаю приятной погоды Второй был одет в элегантный светлый костюм. Маг как всегда был во всём чёрном.
– Третий? – беззвучно выдохнул Жако смелую, почти дерзкую догадку.
Голова Второго резко дёрнулась, словно ведьмак прокрался со спины и крикнул ему в ухо. Чёрные, как душа грешника, глаза Тимура упёрлись следователю в лицо. Кадык невольно нервно дёрнулся.
– Не думать об этом. Как версию не рассматривать, – отрезал Первый.
– Займись этим, – смягчившись, велел он. – Срочные дела были?
– Одно нехорошее место.
– Выжгите дотла, – равнодушно пожал плечами Маг. – Вон, как раз Прохор приехал.
Жако без симпатии оглянулся на дверной проём, заметив загорелое грубоватое лицо адепта огня.
– В том-то и дело, – не поздоровавшись с Прохором, сказал Жако. – Там было три пожара с жертвами, один из хозяев утонул, ещё один наступил на гвоздь и умер от сепсиса…
– И там продолжают жить? – перебил Тимур.
– Место престижное.
– Удивляюсь людям. Сколько погибло человек?
– Девятнадцать.
Первый задумался. Пока Он отрицал, что это сделал Третий, Жако не имел права бросить серьёзное расследование. Конечно, Маг мог заставить кого угодно делать, что посчитает нужным, но дело могло того не стоить, а он старался давить на людей и систему только при серьёзных основаниях.
– Займись пока этим один и не афишируй… Пусть остальные продолжают там.
Тимур утомлённо потёр рукой лоб. Кофе, недаром одно из самых дешёвых зелий, переставал действовать.
Прохор посторонился, пропуская наружу Вениамина. Светло-русый великан с волчьими глазами вопросительно поднял бровь, оглянувшись.
Тимур понимал его без слов – лимит исчерпан, нужно отдохнуть.
Не прощаясь, Маг догнал Второго, на ходу решив отправиться в Дворец живых теней. Мужчина мог себе позволить перенестись прямиком во внутренние апартаменты заповедного, потенциально опасного для других места.
Засыпать Тимур начал ещё стягивая рубашку. И ещё прежде чем голова коснулась подушки уже крепко спал, доверив автопилоту остальные действия.
Вениамин внимательно следил за ним, сидя на полу у стены и брезгливо выдернув из-под себя ковёр. Высший Маг был несъедобен, и Высший Зверь, если и охотился на него, то только из спортивного интереса. Должно быть, наглый взгляд хищника мешал Магу спать, не давал окончательно забыться и расслабиться, но с этим неудобством он был согласен мириться. В конце концов, эта небольшая прихоть была лишь одним из маленьких ужасов жизни с Повелителем нечисти.
Через три часа Маг распахнул глаза, теряя статус жертвы.
Не одеваясь, спустился по безлюдной лестнице из белых монолитов и спрыгнул в воды широкого бассейна, не доходившие ему до рёбер. В этой части Дворца не было никого. Теней отгоняло их присутствие. Тимур сунул голову в прозрачную холодную воду, быстрыми движениями растирая лицо и смывая остатки сна.
Вениамин лениво спускался по мраморной лестнице. Видимо, сегодня был один из тех дней, когда он недолюбливал воду.
По узорчатому полу бассейна, составленному из камешков мозаики растительному орнаменту, вились завихрения.
Темноволосый мужчина присмотрелся, смахнув с ресниц капли.
Завихрения собирались и скручивались в жгуты.
Второй молниеносно оказался у края воды на четвереньках, округлив позеленевшие кошачьи глаза с вертикальными зрачками.
Водяные жгуты собирались в мышечную ткань и крепились к водяным костям. Через пять минут увлекательной анатомии, науки, вдруг ставшей как никогда прозрачной, перед двумя мужчинами возник ещё один. Он протягивал Тимуру неведомо откуда взявшуюся картонную коробку. Небольшую, прямоугольную.
– Будь здесь, – холодно велел Тимур, забирая послание.
– Я всегда здесь, – булькая, произнёс нечеловеческий голос, и существо обрушилось бесформенной массой в бассейн.
Вениамин любопытно вытянулся в струну, но когда вдруг загремело, и во все стороны полетели брызги, отшатнулся к стенке.
Тимур, вздохнув, двинулся к нему, без спешки рассекая жидкость, чтобы не поднять новых брызг.
Коробка была суха. Толстый невыбеленный картон. Внутри идеально ровный каменный шарик чуть больше теннисного и конверт.
Вениамин потянулся к шарику, но его рука вдруг замерла на полпути.
Не сводя с него глаз, Тимур вынул конверт.
Снаружи он был девственно бел. Маг на всякий случай распечатал его аккуратно, подсунув Второму под нос. Прямой человеческий нос несколько раз быстро дёрнулся, как у ищейки. Вениамин пожал широкими плечами.
Тимур развернул листок и показал Второму римскую тройку вверху напечатанного текста.
– Здравствуйте, Тимур и Вениамин, – прочитал Первый. – Простите, что пишу Вам только сейчас, хотя уже несколько лет знаю, кто я. Вы бы ещё долго не узнали о моём существовании, если бы моим людям не грозила опасность. То, что произошло сегодня, только начало. Преступники не остановятся, они прикроются моим именем. Я знаю, кто они и зачем делают это. Если Вы пообещаете выполнить мою просьбу, я откроюсь.
– Мы обещаем, – с готовностью откликнулся Вениамин, оживившись.
– Обещать мы обещаем, – заметил Тимур, перевернув листок. – Вот только тут нет обратного адреса…
Из воды проступила вторая страница.
Вениамин ловко выхватил её, спонтанно забыв про свою водобоязнь:
– Преступники должны быть строго наказаны. Всего их тридцать восемь, в основном адепты Огня. Их возглавляет Олимпий. Он изобрёл способ, чтобы в разы увеличить свои силы с помощью душ других адептов. Душа погибшей в нём. Чтобы спасти её воспользуйтесь серпом-жнецом душ. Его вы найдёте в вулкане, где живёт Олимпий. Подземные этажи спускаются гораздо ниже, чем принято считать. Всем тридцати восьми лучше ради их же блага сдаться Вам, потому что завтра в три часа дня эти этажи перестанут существовать. Жнец душ убьёт Олимпия, остальные наказания определяйте сами, только учтите – все адепты ордена обучены убивать. Не ждите, что я появлюсь сразу после этого – не хочу, чтобы смерть Олимпия связывали со мной. В извинение присылаю виновника двадцати шести смертей.
Тимур снова посмотрел на зловещий шарик. Когда Вениамин прочитал про виновника, по нему пробежали трещинки и наружу проступило что-то блестящее. Маг осторожно вытащил из каменной крошки перстень.
– Это искал Жако! – воскликнул Вениамин.
– Он сказал про девятнадцать жертв, – покачал головой Тимур.
– Он говорил про людей.
– Вы вдвоём меня с ума сведёте, – вздохнул Тимур. Злая побрякушка звонко треснула в сжатом кулаке.
Тимур и Вениамин выполнили условие.
Я почувствовала сразу.
Пока маги бегали по подземельям, я сидела на лугу в глубокой лесной чаще. Вполне могло статься, что здешние травы никогда не слышали человеческого голоса. Я не стала их тревожить.
Солнце привлекало меня. Солнечные зайчики неизменно падали к моим ногам, словно цветы восторженного поклонника. Солнце любило меня. Этот мир любил меня. Всё в нём было водой, землёй, огнём и воздухом, во всё входили четыре ингредиента.
Цветы снимали навстречу шляпы, красные, жёлтые, голубые.
Вспомнив, что на три у меня запланировано дело, я вынырнула из вороха лепестков, подула в небо, будоража всю кипу, наполняя ей небо над головой. Лепестки дождём возвращались на землю. Сиреневым, жёлтым, белым и голубым. Я позволяла вернуться назад, на опустевшие чашечки, венчающие стебельки. Оранжевые и красные, подчинившись порыву, сожгла в воздухе, и они безобидно сыпались на землю чёрной пылью.
Когда в воздухе не осталось ни одной цветной пластинки пёстрого конфетти, энергично подняла сжатый кулак и потом самую малость опустила.
Подземелья Олимпия больше не было.
Я не радовалась смерти Великого Адепта, хотя возможно и имела на это право, если хоть кто-то имеет ту моральную высоту, с которой можно чувствовать удовлетворение, выходящее за пределы распространённого злорадства.
Последний полёт лепестков был не праздничной, а траурной церемонией. Будто бы сгоревшие лепестки должны были пробиваться сейчас на печальной насыпи земли разгорающимся пламенем, ветвисто расступаясь в стороны оранжево-красным скромным даром погибшей.
Я знала, что Двое не смогут не искать меня, возможно не искать им вовсе не по силам, и потому не стала требовать обещание.
Через некоторое время я появлюсь. Не очень скоро, но и много времени не пройдёт.
Чувство, лишившее Двоих со вчерашнего дня покоя и сна, заставившее зорко всматриваться в людей вокруг, чутко вслушиваться и вдумчиво вдыхать воздух, имело власть и надо мной. Они могли быть спокойны, пока верили, что меня нет, так же, как я умиротворённо наслаждалась одиночеством до полных шестнадцати лет, пока не почувствовала едва уловимые намёки на их присутствие. Не звук и не запах, что-то более эфемерное и призрачное, но развивающееся, крепнущее день изо дня. Терпкое, начавшее со временем приобретать нотки передержанного вина, которого много не выпить. Всё бы ещё куда ни шло, пока они не знали обо мне, но теперь едкий уксусный привкус отравлял и их жизнь обезнадёживающим ожиданием, которое могло оказаться бесплодным.
Я не подкрепила обещание объявиться сообщением времени и места, ориентирами на плоскости и вне её, так успокаивающими всех, кто привык жить человеческими стандартами. Знать время и место для многих уже означает владеть ситуацией. Я оставила это преимущество на своей стороне. Мне претила мысль, что когда я добровольно позволю увидеть себя, меня окружат и цепко схватят нецеремонящиеся руки.
Они могли думать, что это естественно, правильно, необходимо, что они делают свою работу и все будут им за это признательны. Они могли думать что угодно, для меня это было бы бестактным и незаслуженным оскорблением. Я бы в тот же момент исчезла и не давала бы себя найти, пока не поутихнет обида… Хотя всё могло быть совсем не так.
Планировать каждое своё действие неблагодарный и скучный труд. Если жизнь отклоняется от плана, остаётся расстройство, когда же она плану потворствует, становится невыносимо скучно и хочется от всего живого отдалиться.
Возможно стоило предупредить их заранее хотя бы о дне. Внутренние инстинкты подсказывали поступить по наитию. В глубине души мне хотелось, чтобы меня по-настоящему признали, без самопровозглашений, вызывающих понятные и естественные сомнения, которые всё равно возникнут, так уж сложилось. Тысячелетняя вера и представления, повторяемые миллионами речей не исчезают бесследно, у них есть свой, неиллюзорный вес.
Меня представляли иначе. В нужный момент они должны понять, что сами заблуждались, а не подвергать меня проверке на подлинность. Экспертная оценка всегда обидна для оригинала, как обвинения для невиновного.
Спонтанные выборы должны быть случайны. Проснувшись однажды с звонкой прозрачностью мыслей, я умылась и сказала близким, что уезжаю. Я готовила их к этому, и вид у них был смирившийся.
Слегка нервничая, ненужно побегали по дому, помогли собрать некоторые вещи, приготовили нехитрую дорожную еду, вызвали такси до вокзала.
Я по-христиански терпелива. Свёрток с едой отдала первому голодному встречному, едва на него взглянув. Сумка с одеждой тоже не наполняла моё сердце воодушевлением, а значит должна была уйти.
Эскамерун. Магический город в приятной близости к природе. Не особенно высокие, но оттого не менее симпатичные горы в кудрявой щетине лесов, обилие чистых, как слеза, озёр, вскормленных северным морем, дуновения которого приятно остужают летний воздух. Обычное занятое утро, не лишённое лирики.
Этот город из моих любимцев. Ничто магическое мне в принципе не чуждо, дорога магии для меня не закрыта.
Неудивительно, что поиски привели меня сюда. Здесь располагается центральное Расследовательное бюро, которое должно меня сейчас разыскивать. А Магу и Веньке ох как надо меня найти…
Я начала свой путь издали, с маленького ответвления улицы, берущего начало в стороне от проторенных маршрутов. Свисающие на выгнутых дужках фонари формой походили на землянику в чашечках из выкрашенного в чёрный металла. В раскрытых окнах подрагивали тонкие занавески. Солнце, продолжая преследовать меня, подкатилось ближе, заглядывая краешком через крышу дома.
Я внимательно посмотрела на себя. О приличиях нельзя забывать. На мне оказалось тонкое платье с овальным вырезом, приглушённо голубое, женственное, с облегающими рукавами, не доходящими до локтя.
Неужели мама проводила меня в таком виде на поезд? Или я переоделась в пути?
Впредь нужно следить за собой.
Воздух пах свежестью и близостью воды. Один из самых прекрасных из известных мне запахов.
Ни торопливая барабанная дробь, ни внушительный гул трубы не возвестили спешащих по улице магов о моём прибытии.
Первый и Второй шли плечом к плечу в ста двадцати метрах впереди. Маги со всем почтением расходились в стороны, не желая помешать их разговору. Пока все глаза были обращены на двух мужчин, а движения замедлены, я сократила расстояние, разлучающее нас.
С неба упало несколько капель. Я почувствовала минутную грусть по тому, что оставалось за чертой, которую сама намеревалась провести.
Маг настороженно посмотрел вправо, но глаза его ничего не различали. Он чувствовал приближение чего-то огромного и опасного, прямо здесь, в его городе, за наведённой им самим защитой.
Он замедлил шаг.
Слегка пройдя вперёд, Вениамин вопросительно обернулся к нему.
Как-то незаметно улица почти опустела. Те, кто всё же остался, отошёл на приличное расстояние и погрузился в разглядывание витрин лавочек. Обычные звуки стихли, как будто воздух приобрёл свойства ваты.
Тимур резко развернулся, настороженно шаря взглядом по воде в озере неподалёку и небу у меня над головой.
Я не смогла сдержать лёгкую улыбку – наглядная демонстрация того, как трудно моя внешность ассоциируется с огромным и опасным.
Атмосфера и так была хоть ножом режь, оно и понятно – Первый и Второй не таились, хоть втыкай в воздух розетку, хоть чистое электричество вырабатывай.
Я неделями коротала дни, как переваривающий пищу удав, мне трудно дышалось от силы…
Наверное, поэтому всё испортила. Соблазн был слишком велик.
Оба растревожено сканировали местность глазами.
Переполнено пошатываясь, что можно было списать на развязную походку, рассеянно улыбаясь замороженной улыбкой и не глядя по сторонам, я пошла прямо.
Поравнявшись с Тимуром, перестала дышать, заставила себя не поворачиваться, не смотреть на него. Прошла мимо, едва сдерживая расползающиеся губы и подгибающиеся ноги.
Так и дошла до окраины. Сначала по аккуратным дорожкам, потом по мосткам через озерца, не останавливаясь, дошагала до крошечного причала под одну лодку, сорвалась с края, с головой ухнув под воду, и, наконец, с бульканьем расхохоталась.
Октябрь был особенным месяцем для главного города Стихий. На площади за мостом земли перед Храмом проводились смешанные дружественные турниры. Третьего, к сожалению, не было, а значит роль хозяина состязаний должна была занять менее желанная адептами фигура – Тимур. Из-за принятого снисходительного почитания чужих традиций Маг вынужден был торчать в городе с самого утра, поощрительно принимая знаки запутанного церемониала. Каким этому церемониалу полагается быть, кажется, никто себе не представлял.
Вениамин, конечно же, был рядом, но помочь в этом деле не мог. Как Повелитель нечисти на турнире он мог выступать лишь в качестве наблюдателя, и почётные утомительные обязанности Тимур на него спихнуть не мог.
Маг хмурился и находился в скверном расположении духа.
Прошло немало времени с того дня, как Третий в последний раз дал о себе знать. Обещания времени он не давал, но теперь, узнав о его существовании, Тимур всё с меньшим терпением справлялся с его обязанностями.
С одиннадцати до двух было время для представления участников.
Прохор догадался привести свой охранный взвод целиком, скороговоркой доложив Первому их имена. Остальные были не так чутки к настроению Высшего мага. Являлись по одному, болтали, не думая о времени. К концу процедуры у Тимура от раздражения перекосился рот.
К двум зрители потянулись к трибунам, занимая места преимущественно с третьего ряда. Считалось, третий ряд на удачу. На самом деле, на первых двух можно было рассчитывать на несравненное зрелище, что называется, эффект присутствия: вы могли нахлебаться вытяжки грунтовых вод, получить булыжником по голове, простыть под резкими порывами воздуха или остаться без одежды и волос после неудачного прицельного обстрела огнём. Ничего. И на эти места найдутся седоки, любители экстрима.
– Не могли раньше собраться… – пробормотал Тимур себе под нос, быстрым шагом преодолевая ступени к возвышению, неловко, с опасным зазором, растолкавшему в стороны простые трибуны. Крайне недовольный и мрачный Маг упал на трон, обречённо хватаясь за голову, будто прикрываясь ей от происходящего.
О Вениамине любезные устроители не забыли: выставили кресло. Рядом с вычурным резным троном кресло казалось бедным родственником, выведенным в свет. Не забыли и на том спасибо. Даже подушку подложили на сидение. Сидеть долго, до ночи, подушка не лишняя мелочь. На троне, кстати, никаких поблажек.
Тимур не ёрзал, но скорее из-за необходимости держать лицо, нежели по другим причинам. Неподвижность к лицу начальственным лицам.
Вениамин благодушно прошёл за Магом и устроился на кресле, вытянув на подлокотниках руки с расслабленно висящими кистями.
Трибуны споро заполнялись. В сущности, раздражение Мага было беспочвенным. Уже нашлись и любители первых рядов, воодушевлённые и оживлённые как максимум раза три в году.
Мест для сидения традиционно не хватало. Тут тоже ничего не поделаешь – желающих постоянно находилось больше, чем удавалось предусмотреть, всегда оставались так называемые стоящие, которых не любят возить в общественном транспорте.
Тимуру пришлось встать. Хотя пришлось не то слово. Сидеть на узком деревянном троне с выпуклыми резными деталями в спинке – упражнение для мазохистов. Тимура в пылкой речи могли величать садистом, но мазохистом… нет, такого случая не было.
Маг хмуро вышел к краю спортивной площадки, с должным вниманием оглядывая трибуны. Для удобства мероприятия площадку немного присыпали белым песком, чтобы участники не сильно пачкались и имели доступ к стихии под ногами. В основном второе.
Тимур должен был произнести вступительную речь, и Вениамин видел, что он намеревался как всегда сделать всё, что положено, в обратном случае ведь вообще и не имелось смысла приходить. Если появление Третьего вселяло в Вениамина тонкое душевное удовольствие, пускай не избавленное от волнения, то Маг наоборот злился. А тут ещё участников больше, чем зрителей на трибунах. Это было выше его сил.
– Начнём турнир! – скупо выжал из себя Тимур и с видом так и говорящим, что это большее, на что собравшиеся могут рассчитывать, вернулся на место, доверив остальные объявления специально назначенному старику из храмовых, обладателю высокого и далеко слышного голоса.
Худой как щепка старичок засеменил к краю поля, занимая место Тимура.
– Профессиональную часть соревнования открывают: начальник охранного отряда Прохор и его помощник Сергей! – возвестил сухонький лысый дед высоким детским голоском. От радости соучастия в молодёжном развлечении он весь улыбался – не только беззубым ртом, но и щёлками глаз.
Прохор и его помощник вышли на площадку из наспех возведённого амбарчика, призванного сохранять интригу. Прохор командирски кивнул Сергею отправляться на противоположный конец площадки.
Другой старичок, в такой же хламиде застирано голубого колера в контраст к глашатаю был жизнерадостно пухл, как игрушечный пупс. Он поднял колотушку и легонько ударил в крашенный красный таз. Как ни странно, Стахий не позволял использовать настоящие гонги, пока Третий не найдётся.
– Жаль, он не с нами, – заметил Вениамин, чуть открывая губы и не глядя на Мага. – Ему бы здесь понравилось.
Трибуны зааплодировали и приветственно завизжали. Тимур сморщился, как от зубной боли, пытаясь затянуть голову в плечи, как черепаха в панцирь.
– Сюда нет смысла являться больше одного раза.
– Почему? – удивился Вениамин, всё же взглянув на него.
– Прохор победит, – объяснился Маг. – Он побеждает каждый год, восемь лет подряд. Когда нет интриги, нет смысла в соревновании.
– Но не будет же он всегда побеждать, – не сдавался Вениамин. – Он очень уверен в себе, даже не рассчитывает, что может наткнуться на равного…
– Не наткнётся, – уверенно заявил Тимур. – Он дубль, огонь и воздух. В их отряде есть пара талантливых «Серёж», но они будут уступать ему просто потому, что он дубль.
– Почему «дубль»? – вздохнул Вениамин, отказавшись от спора. – Тогда уж какой-нибудь «квадрат»…
– Не бери в голову, – фыркнул маг. – Какие-нибудь дурачки придумали.
Прохор дал Сергею возможность сделать первый выпад. Через площадку пронёсся завихряющийся залп огня, а по трибунам прокатилось восхищённое «уааааа!»
Прохор стоял выпрямившись, выставив немного вперёд правую ногу и свободно опустив руки.
Веня поморщился. Ему сегодня не нравился огонь, а ещё ему не нравилась самоуверенность Прохора. В его среде такая самоуверенность была непозволительна. Будешь кичиться с нежитью, узнаешь, как больно она кусается.
Конечно, всё зависит от обстоятельств. Это ведь честный турнир.
Зрители думали, что равнодушное выражение лица Сергея признак его собранности, на самом же деле он просто знал, что не выиграет. Бедняга. Ему, пожалуй, было сложнее всех – второе лицо по статусу после Прохора, Прохор вдобавок его непосредственное начальство, что не так сделаешь, влетит по полной. Вдобавок остальное войско смотрит. Для Сергея состязание было геморроем в духе годового отчёта.
Он молниеносно осыпал начальника длинными огненными стрелами, такими ничего не стоит крепость разгромить. Если в живое попадёт – гарантирован ожог восьмидесяти процентов кожного покрова, очень больно. А Прохор останавливал атаку за атакой, выставив вперёд раскрытую ладонь и не прибегая к зрелищности. Ну да, успеется. Ему ведь до конца соревнования торчать на арене, давал Сергею показать себя. Трёх минут по его мнению было достаточно.
Прохор с силой вывел вперёд незадействованную до сих пор руку. Сначала с неё слетела маленькая искра, плавно крутящаяся бенгальским огнём. Трибуны замерли, потому как только того и ждали. Лица вытянулись от напряжения, ожидая, что будет.
Сергей в ужасе расширил глаза и спешно попятился.
Искра полыхнула, заполняя собой мир. Воющий огонь нёсся вширь, вверх, повсюду, заполняя воздух, по-сатанински лютуя и оглушая, будто вырвался из пекла, где черти жарят грешников.
Вениамин дёрнулся назад, едва не кувыркнувшись с помоста. Тимур вовремя схватил его за запястье, выдёргивая обратно на помост вместе с креслом.
– …еть! – услышал Вениамин, когда вернулся слух.
Тимур немного злился.
Трибуны ревели и прыгали. Раздались первые заразительные аплодисменты.
В известном смысле Прохор выручил помощника. Такой яростной силе смог бы противостоять лишь изощрённейший маг или сам Третий. Сергей сохранил авторитет, но получил пару ожогов. Как и первые ряды. Сергею-то что, он привычный, успел принять меры предосторожности перед погружением в огненный ад. Захар на него даже внимания не обратил, сразу побежал к зрителям. Этого старика Веня знал – он очень выручил его в тот сложный период, когда у него росли жабры. Веня всегда держал в квартире баночку с его чудодейственной мазью.
Сергей ошеломлённо выполз из угла для церемониального рукопожатия с победителем.
Сижу в первом ряду, грызу крошечное яблоко в карамели, вкусненькое – не помню, когда в последний раз ела, еда стала больше развлечением, чем необходимостью. Не сразу обращаю внимание на искорку, обращающуюся в трёхэтажный выхлоп огня. А, подумаешь, что со мной станется, главное, чтобы карамель не поплыла.
Меня больше не беспокоит многоголосье в голове, но я так к нему привыкла, что уже жду что-то вроде: «Что ты делаешь?!! Уйди из первого ряда!!! Тебя же обнаружат!!!»
Никуда не пойду. Пускай обнаружат. Только бы признали. Адепты с обеих сторон испуганно падают на выструганный деревянный пол. Откусываю ещё один кусочек от яблока.
В общем ажиотаже тайком поглядываю на помост. Оба сидят там, оба недовольны. Вене неприятен огонь, Тимуру – люди.
Тянет к ним… Необычное чувство, ему нет места в стандартном диапазоне эмоций. Что это такое вообще – до дрожи, до слёз, до трясущихся рук хотеть сблизиться и тереться, тереться…так ведь кошки делают. Голодные до озабоченности кошки. Да я бы… как будто и лизнуть не отказалась…
Нелепая мысль вынуждает захихикать. Воображение услужливо подсовывает картинку: поднимаюсь на помост с серьёзным выражением лица. Тимур вскидывает глаза, ожидая услышать важную новость. С пущей серьёзностью склоняюсь к его уху. Он придвигается, думая, что это должно быть очень важно. И тут я, скорее по-собачьи, чем по-кошачьи прохожусь по его щеке липким от карамели языком.
Когда Захар подбегает осведомиться, кому нужна помощь, я смеюсь. Кто-то сообщает лекарю, что на ряду все целы, и он удивлённо возвращается на своё место, к стенке у амбара. Прохор тоже удивлён, но такие мелочи его сейчас не беспокоят.
Яблоко кончилось. Мне до сих пор смешно. Нечем заняться и смешно. Импульс слишком силён, чтобы сдержаться.
За всё детство я никого намеренно не разыгрывала и не устраивала пакостей, чтобы в девятнадцать лет выяснить о себе удивительную вещь – я ипостась трикстера. Безделье и собственный смех могут толкнуть меня на трюк, а в трюке важно не попасться. Да. Втайне я рассчитывала, что меня обнаружат, и я смогу сегодня же потереться о кого надо. Задняя мысль толкала изобрести что-то изящное. Я ещё тихонько посмеялась, отшлифовывая про себя план. Какой-то Прохор слишком самоуверенный. Это будет ему урок.
Место Сергея занимает Игорь, тот самый, Игорь моей подруги. Он её ещё не знает, а я уже определила ему пару. Какой я прекрасный правитель, пусть на первый взгляд и кажется, что тиран. Вот так встать сейчас, выйти прямо на арену и заявить ему бескомпромиссно: «Ты женишься на моей подруге. Я вас потом познакомлю, когда сама с ней познакомлюсь».
Снова смеюсь. Идея мне нравится, но она не изящна, пахнет доморощенной наглостью. Изящество рождается со временем. Надо подождать.
Всполохи из рук Игоря имеют благородный синеватый оттенок. Мне нравится. Хочется прыгать и плясать и, конечно, смеяться. Это из-за Игоря. Когда вижу, что адепт хорош в своём деле, впадаю в приподнято-истерическое состояние.
Прохор совершает нетипичный для огня пас – воздух. Игоря швыряет на спину. По правилам поражение.
На мой вкус состязанию не хватает динамики. Но я жду, жду отмеренного момента, а пока веселю себя сама. Хорошо, что вокруг все так взбудоражены, а то какие трюки, когда проржала как дурочка до самого момента «икс».
Наконец, решаю, что можно.
Прохор разделал под орех четырнадцать соперников и в хорошем настроении многозначно поглядывал на Алмаз.
Что же станется с бедняжками-жрицами, когда они узнают про меня.
На арену робко выходит новичок. Вряд ли кто-то кроме него и меня считает этот момент чем-то примечательным.
Парень предпринимает первую попытку нападения. Прохор традиционно позволяет сопернику показать, на что тот способен. Ну как же, где ж ещё как ни на турнире ознакомиться с потенциалом личного состава, основную-то работу мы замечательно игнорируем.
Всполох рассеян, не достаёт концентрации и силы. Если б я со своей силой выдала такую туфту, сейчас бы все горели.
Будешь должен, парень.
Прохор совершенно не впечатлён. Он не даёт парню шанса показать что-то путное, он бьёт. Не сильно, но чтоб хватило.
Мой час. Направляю ватные руки застывшего паренька, складывая из них защитный пас, вкладываю в свой инструмент немножко силы.
В воцарившейся поражённой тишине приходится кусать губы, чтобы не заржать вызывающе в голос.
Надо было видеть выражение лица Прохора.
Паренёк, моё послушное буратино, ничего не соображал на нервной почве. Даже не понял, что сделал, и самое главное, что ничего не сделал.
Прохор недоволен. Он соединяет вертушку из огня и воздуха. Прибить что ли решил выскочку?
Ну, Прохор, нас таким не удивить.
Вертушка дёргается и улетает в небо, как проколотый воздушный шар из мультиков. Словами не передать, как сложно это сфабриковать в реальности с трёхметровым ускоряющимся и горящим диском.
Что сказать, всю себя отдаю искусству. А потом ржу. Прохор вытаращил глаза.
Паренёк был более всего близок к обмороку, но я заставила мышцы его лица приобрести насмешливое выражение.
Тимур и Веня приподнялись в креслах, бдительно вглядываясь в неизвестное дарование.
Ну как их не порадовать?
Руки паренька плавно поднимаются. Прохор совершенно не понимает, чего ждать от небоевого движения. И тогда на его голову обрушивается 436 литров воды. Временно абстрагируемся от того, что паренёк адепт Огня.
Прохор лежит в луже, промоченный насквозь и неспособный вести бой.
Кто бы мог подумать?!! Победа за нами! Качать Буратино!
– Урррааааа! – оглушительный вопль дерёт уши. – Уррраааа!
Разрешаю парнишке бухнуться в обморок.
Захар спешно сушит Прохора, пока тому не подурнело от холодного душа.
Тимур в недоумении смотрит на бессознательное тело.
– Пауза, зайки, – выдаёт комментатор, изумлённо закрывая сухонькой ладошкой заживший своей жизнью рот.
Веня с сомнением бросил взгляд на старого Чи. Этим дело и кончилось. Как же много внимания к Прохору.
Эх ещё бы яблочко.
Продавец лакомств с широким подносом на лямке через плечо и сумкой у бедра подходит без долгих уговоров, без расспросов протягивая красное от карамели яблоко на шпажке. Вкладываю в его руку несколько заурядных монет, не местные деньги, но ход в валютно-денежных обменах имеют. Продавец, не считая, удаляется.
Парня, не приводя в сознание, уносят с поля в Храм, руки-ноги вяжут, но этого зрители не видят. Они разочарованно гудят, жалея, что не запомнили победителя в лицо. Часть награждения и чествования призёра профессионального этапа турнира пролетает как фанера над Парижем.
Болельщики недовольны, но не слишком. Трибуны оживлённо обсуждают поражение Прохора. Имени победителя никто и не запомнил. Преобладали два мнения: либо Дмитрий, либо Пётр. Лично я склонялась к Мише.
Старик Чи смущённо вышел на край помоста, объявляя любительский этап. Тимур вдруг выскочил вперёд, отстраняя шаткого Чи в сторону, опасно близко к пропасти четырёхметровой щели между трибунами и возвышением. Кандыльнёшься – костей не соберёшь.
– Четверо на четверо! – объявил Маг растерянным трибунам.
Веселье могло выйти скомканным, зрители немного расстроились, но решили, что Первому виднее.
Смущённо хлопающие глазами участники, сбитые с толку неожиданным поворотом, робко прошли на поле. Бестолково разбрелись, не зная, куда встать и оглядываясь друг на друга.
Сергей и Игорь выскочили им на помощь, прежде чем Тимур слетел с катушек. Пухленький Тами с заблудившейся в упитанных щеках улыбкой треснул некогда сломанной скалкой в некогда прохудившийся таз. Ну да. Это и есть дворовое соревнование, без строгих судейств, правил и церемониала. Единственная цель повеселиться, а не победить. Я вот веселюсь.
Тимур сослужил бы всем службу, если бы нашёл благовидный предлог не явиться.
Я обрела власть над телом пожилого улыбчивого господина Рыбчего, заставляя скромную сферу воздуха в его руках вытянуться в двойной бумеранг исполинских размеров. Один скромный взмах и соперники лягут.
– Ого! – подтвердил мои ожидания голос из-за спины.
Ну нет. Это было бы слишком просто.
Вооружаю дядю Колю внушительным огненным молотом, которым он тут же начинает азартно размахивать. Его блестящие глаза и летающая по воздуху чёлка подкидывают мне идею.
Смертельный зигзаг Рыбчего уменьшается в размерах. Рыбчий, прежде не имевший представления, как распорядиться неожиданно обретённым счастьем, отправляет его в мельтешащее вращение по-заправски не выпуская из руки.
Сеня и его брат Вадим по остаточному принципу получают каменные нунчаки и острые водяные звёзды. Глотки четвёрки издают низкие гортанные звуки, прыгая через головы себя и других, они низко припадают к земле, принимая воинственные стойки. Выглядит четвёрка неожиданно эффектно.
Зрители видимо решили, что именно поэтому Тимур объявил необычное соревнование – четверо на четверо, будто четвёрки соперников изначально к нему готовились, чтобы порадовать публику несравненным зрелищем.
Тимур ничего подобного, конечно, не планировал. Единственная причина, толкнувшая его выступить с нетрадиционным требованием, крылась в желании скорее расправиться с глупым турниром, спуститься с растреклятого помоста и потолковать с парнем, побившим Прохора в на первый взгляд честном поединке.
Мне не до этого, нужно принарядить вторую четвёрку. На ум настойчиво приходит томагавк. Кто я такая, чтобы спорить с умом? Водяной томагавк, огненные стрелы, воздушный топор и земляное, низко стелющееся по песку лассо. Свободный узел из земли моя особенная гордость. Его видно на белом песке, но сейчас некому воздать должное техническим мелочам.
Да будет сеча.
Тами открыл круглый рот и выронил скалку из руки. Приходится дать гонг за него.
Зигзаг летит. Летят звёзды. Летят стрелы. Стелется лассо. Замахивается томагавк, рубит топор, взмахивает молот. Шипение, треск, грохот, пара нецензурных замечаний с обеих сторон. Когда развеивается дым и перестают частить искры, восемь адептов расслабленно лежат на земле, блаженно улыбаясь.
И я улыбаюсь.
– Дзен, ребятки, – объявляет Чи, гадая, что за напасть с ним приключилась и выглядывая себе замену. Обожжённый Сергей и молчаливый Игорь не годятся, а больше из храмовых ворот никто не высовывается.
Наконец появляется редактор местного газетного листка и глава почтового отделения. Гриша и Лера, тайное соперничество, любезные улыбки при встрече и гадости за спиной. Лера посылает воздушные поцелуи трибунам, Гриша солидно машет рукой, дружелюбно улыбаясь. Хоть на обложку журнала.
Лера – вода, Гриша – огонь.
Есть у Гриши фирменный показушный финт – сложить пальцы пистолетом и выстрелить указательным в землю воображаемую пулю, так чтоб пошёл лёгкий дымок.
И Гриша, конечно, не удержался.
Не потухай, огонёк, лейся…
Да будет ОГОНЬ.
Трибуны взвизгивают в ужасе и восторге. Огонь, возомнивший себя водой, разливается по арене, покрывая её лёгким слоем и застывая. Слой мерцает сказочным перламутром. На самом деле он застыл как каток.
Лера, не понимая, что за порыв ей движет, брызгает на глянцевую поверхность. Над драгоценной гладью стелется лёгкий дымок. Лера подаётся вперёд, скользя, как на коньках, Гриша скользит ей навстречу, протягивая к ней руки. Гриша к ней, Лера от него. Чувствуя, что погоня близко, прима балета имени меня выплёскивает на огонь чарку воды. Вверх взвивается столб белого дыма. Гриша заламывает руки, прижимает их к сердцу. На лице его мука отвергнутой любви.
Что выразит раненные чувства лучше двойного тулупа?
Лера крутится в центре, набирая обороты. Гриша штампует тулупы, как на конвейере, обходя Леру по сужающимся окружностям.
И тут терпение Тимура не выдерживает.
Он что-то говорит, гневно сверкая глазами с помоста. Я не слушаю. Не могу или не хочу сконцентрироваться на звуке.
Чуть дует ветерок. В небе над головой, с восточной стороны, трутся боками два громоздких кучевых облака. Запоздавшая летняя гроза просит разрешения на посадку.
В сентябре ещё можно было бы проявить милость, но уже октябрь. Летние грозы неуместны. Облака темнеют, наливаясь холодом.
Неважно, что говорил Тимур. Турнир окончен.
В числе первых оказываюсь у выхода в город, где уже как волк в клетке носится Маг. Веня безостановочно втягивает носом воздух, крылья носа раздуваются, глаза то выцветают, то насыщаются хищным жёлтым.
Мне хочется пожать ему руку, но я стою, не предпринимая действий, лишь чуть улыбаюсь ненавязчивой равнодушной улыбкой.
Тимур пристально вглядывается в лица. Глаза беспокойно бегают по мужским головам, выискивая нужную.
Как ни парадоксально, здесь мне проще всего спрятаться. Марево силы поверх толпы, остаётся маревом общей силы толпы. Смесь четырёх стихий сейчас ни о чём не говорит – толпа и есть смесь четырёх стихий.
У Тимура выдающееся чутьё – его глаза смотрят точно вокруг меня, соскальзывая с моего лица и выбирая из моих соседей. Ближайший зябко жмётся ко мне. Кажется, он сидел со мной. Надеюсь, он мне ничего не рассказывал, а то ведь я без умолку смеялась. Ему могла прийти в голову всякая ерунда обо мне, о нём, о нас, и он успел распланировать нашу помолвку, свадьбу и два первых года совместной жизни. Я здесь для веселья, а не для того, чтобы разочаровывать людей. А то затаит обиду, уйдёт в изгнание в горы, станет жить в остывшем жерле вулкана и выдумывать со скуки всякие злодейства…
Хмыкаю.
На запястье сжимаются прохладные пальцы.
Вскидываю глаза.
Чёрт. Мой сосед.
Похоже, без разочарований сегодня уже не получится. Что же, если начнётся экая чертовщина, буду на всякий случай иметь его в виду.
Как ни удивительно, проблему решает Тимур. Цепко хватает ухажёра под локоток и уводит в компании ещё трёх несчастных по направлению к Храму.
Путь открыт. Потенциальный злодей, если и будет мстить, то не мне.
Путь открыт. Смотрю на свободный мост и что-то мне туда не хочется.
Взбудораженные гости турнира, так и не понявшие, что же за ерунда произошла после явно долго подготавливавшихся артистических номеров, топали по камню Моста Земли, торопясь занять столики в уютных кафе, найти приют у добродушных гостеприимных местных, прежде чем грянет дождь. Промозглая сырость уже угрожающе тянулась из щелей и вилась в воздухе.
Конечно, дождь для меня не неприятность, даже не дискомфорт. Я люблю дождь. Однако мысль о тёплом свете, неторопливом разговоре и запахах готовящегося ужина кажется удивительно притягательной.
Меняю решение. Разворачиваюсь, наконец освобождая проход на мост, и направляюсь напрямик к Храму мимо кустов похожих на размалёванных торгашей цветов.
У всех разный вкус – у одних он есть, у других его просто нет. Вроде бы видавшие виды растрёпанные головки дело совершенно десятое, но я не смогла равнодушно пройти мимо. Стебли обречённо сгибаются, соцветия падают на землю, и земля жадно пожирает их. Я даже слышу чавканье. Звук не кажется отталкивающим, наоборот, пробуждает аппетит.
Я – существо странных желаний: есть и спать, как нормальные люди, мне не очень интересно и необходимо не так уж часто. Если уж на то пошло, могу питаться как те же цветы. Желудок не станет изнурённо стонать после голодной недели, и глаза из-за пары суток на ногах не начнут слипаться от хронического недосыпа. Жалко, что замечательные свойства не пробудились во мне с рождением, хотя бы в качестве стартового капитала.
На освобождённой от убогой растительности земле выклевывается приземистый аккуратный миндаль. Не будем форсировать события, свежие, сочно-зелёные ростки торчат из грунта на пять сантиметров, пока этого достаточно. Подмену раньше чем завтра не обнаружат. Старики разошлись по кельям, даже Стахий не преследует Мага, хозяйничающего в здании, возложив присмотр за посетителями на промоченного начальника дружины.
Пока я садоводствовала, двери Храма надёжно сомкнулись, площадка, аллеи и мосты обезлюдели. Другой правитель непременно бы обиделся, если бы перед его носом захлопнулись двери его же дворца. Но я не обижаюсь, на редкость снисходительный тиран. Оставьте мне хоть щёлку, я и в щёлку просочусь.
До такого драматизма не доходит. Пробираюсь через приоткрытое кухонное окно. Оно с обратной стороны, недалеко от Моста Воздуха. В честь праздника выпекались коврижки, окно щедро выпускает запахи сдобы и принимает вместо них меня в опустевшее тёмное помещение кухни.
Никуда не тороплюсь, разговоры слушаю невнимательно. Неуклюжая планировка Храма известна. Иду в темноте, в освещении не нуждаюсь, и негаснущие огоньки не вспыхивают на стенах над головой, раз я не хочу. Мельком смотрю на лица, незримо разгуливая по спальням. Не интересны интимные подробности, просто медлю прийти, куда надо, и расковыриваю собственные раны, упиваясь болью. Как просто было бы шпионить сейчас, одно удовольствие. Гуляй себе невидимая, да слушай.
Оба в гостевой, в предбаннике своих персональных кулуаров на третьем этаже. Небольшая, по-домашнему обустроенная переговорная, с мягкими креслами, журнальными столиками, толстым задубелым ковром на полу и маленьким камином для атмосферы. Тимур всерьёз взялся за Буратино. Тот, естественно, ничего толком сказать не может. Симптомы вроде «руки как не свои» и «не знаю, что на меня нашло» необязательно свидетельствуют о службе чужой воле и пляске под чужую дудку. Переволновался, остро отреагировал. Объяснения у него не было. По совести и не могло быть.
Беспрепятственно разгуливаю по сокровенным помещениям, прислушиваясь.
– Не знаю, – вздыхал он, обхватив обеими руками голову и уперев локти в худые колени. Простой парень, неудачная стрижка, одет в футболку и светлые джинсы, новенький, недавно в городе Стихий, тренироваться с войском начал пару недель назад в качестве подмастерья. Ещё и не узнал толком, кто такой Прохор и чего с ним делать, а уже попал в немилость. Я его как-нибудь выручу.
Кроме него в комнате Прохор с полотенцем на шее, взъерошенный и злой, в глубоком кресле напротив Вениамина. Тимур на взводе, не может спокойно сидеть. Бегает по комнате, одёргивая себя, замедляясь, потирая шею, лоб, выдавая раздражение резкими движениями.
Маг вдруг хватает парня за шею. Мой несчастный Буратино бледненький как смерть, а глаза Тимура чёрные окна ада, в которые он вот-вот провалится.
Брр, этот сверлящий взгляд.
Буратино выставляет руку, защищаясь.
Не поможет.
Веня протестующе приподнялся, выпрямляя спину.
Бедный новичок, я не хотела тебе зла.
– Пустышка, – небрежно сообщает Тимур, выпуская добычу из рук.
Парень дрожит крупной дрожью, слышно стучат его зубы. Он дёргается головой к полу, его рвёт на ковёр.
Тимур, равнодушный к его проблемам, наконец садится, как будто вид страдания его успокоил и примирил с действительностью.
Заставляю Мишу почувствовать тепло в груди. Ему легче, он вздыхает, в глазах появляется слабый блеск жизни. Сергей по кивку Тимура поднимает его за руки с кресла и уводит отсыпаться. Венька пристально смотрит на впитывающуюся в ковёр жижицу.
Захожу традиционным способом в неуспевшую закрыться за парнями дверь. На меня мельком бросает взгляд Веня, остальные не удостаивают вниманием.
Мой сладкий галлюциногенный дар заставляет их думать, что я всегда была здесь, я для них что-то настолько прозаичное, что моё появление в мужской душевой прошло бы незамеченным, словно я не живое существо, а предмет мебели.
Эсфирь и Леонида ухаживают за мужчинами. Алмаз не хочется выдавать перед Прохором своей несформировавшейся связи с Тимуром, и она решила не показываться. Эсфирь легко забывает об остальных, берясь массировать Магу плечи.
Присоединяюсь к Леониде. Она мне здесь не нужна. Служительница Храма молча передаёт мне опустевший стеклянный кувшин и уходит.
С невозмутимым видом разливаю воду, которой только что не было, по стаканам. Предлагаю стакан Вене. Он принимает щедрое угощение с благодарной улыбкой. Подхожу к Тимуру. Эсфирь беспрекословно принимает поднос из моих рук. Занимаю её место. Разминаю твёрдые плечи, сильно нажимая пальцами. Не совсем то прикосновение, которое мне требовалось. Я предполагала руку пожать, но сойдёт.
Тимур, расслабляясь, откидывает голову на спинку кресла. Я разбираюсь в физиологии, знаю, как снять напряжение. Сейчас кроме того ему приносит облегчение то, что его через рубашку касаются именно мои руки, но он спишет на массаж и не заподозрит…
Маг резко оглядывается через плечо. Что-то почувствовал, но смотрит мимо меня. Ладно, заподозрил, но не догадался, куда посмотреть. А там, куда посмотрел, никого нет, точно знаю.
– А что, кто-то из девушек покинул Храм? – осведомляется у Прохора внимательный Веня.
– Нет, – честно отвечает Прохор.
Что ещё он может сказать.
Улыбаюсь как тысяча хитрых сфинксов.
Девушек-служительниц, Жриц, в Храме всегда всего двенадцать, не больше и не меньше. Если появляется новая, значит, одна из прежних ушла.
В ответе Прохора, на взгляд Вени, нет смысла, но потом его взгляд буквально и фигурально затуманивается – он вспоминает, что иногда с трудом различает лица людей и решает, что встречал меня прежде, просто запамятовал.
– Оставьте нас, – распоряжается Тимур, расслаблено полуприкрыв глаза.
Эсфирь целует Мага. Он ей не отвечает, раздражённо задумавшись о своих делах. Жрица Храма понуро уходит. Наверное, будет плакаться подружке Алмаз. Бежать надо от таких друзей.
Кажется, мне опять суждено невольно ускользнуть. Иду к выходу.
Тимур хватает меня за руку. Почувствовал? Понял наконец?
– Продолжай.
Неожиданно. Продолжаю беспрекословный массаж.
Из-за потемневшего от дождя неба вечер спускается на город раньше обычного, за окном теперь ночь. Оба утомлённо сидят в креслах, дёргаются от бездействия и портят нервы. Преследовать меня неблагодарная работа, меня тяжело отыскать, даже если уже держишь за руку.
Веня вздыхает, вытягивая длинные ноги, и уставляет немигающие глаза в стену у почерневшего окна.
Луна и звёзды не выглянут до 2.26. Тёмная, греховная ночь. Людям не подгадать, когда творить недобрые дела, а с нежити станется. Здоровые влажные рыла и маленькие поросшие жёсткой шёрсткой пятачки высунулись из нор и схронов под извилистыми мускулистыми корнями деревьев, узких сырых пустот в горах, выползли из гнёзд в густых рыжеющих кронах.
Взгляд Вени насторожен.
Представить не могу, какая чертовщина может твориться в его светловолосой голове, у меня достаточно проблем с собственной.
Осведомляюсь невинно:
– Вы кого-то ищете?
– Помалкивай, – затыкает мне рот Тимур. – Делай своё дело.
Мстительно сжимаю пальцы с двойной силой, но это с самого начала проваленная месть. Тимур не нежная девочка с хрупкими плечиками, он даже разницы не чувствует.
– Ну если вас не интересует, как он выглядит… Есть особое гадание…
Болтовня. Чистая импровизация. Не понимаю, как до сих пор не скатилась в полнейшее враньё.
– Что за гадание? – насторожил уши Тимур.
Ну как же, чтобы ты чего-то да не знал.
– На элементах, – смело заявляю я.
– Ну давай, – скептически соглашается маг.
Сажусь на пол сбоку от него, чинно расправляя длинную юбку и изящно скрещивая лодыжки. Не помню, когда переоделась в традиционное платье, какие носят жрицы Храма, и смутно предполагаю, из чьего гардероба его одолжила. И куда дела свою одежду. Извиняет меня лишь то, что платье, строго говоря, рабочая форма, а значит, как и Храм, принадлежит мне.
Тимур изучает моё лицо. Приблизительно представляю, как оно выглядит, но не уверена. Надеюсь, оно человеческое. Должно быть.
Беру его ладонь, небрежно запуская над ней четыре разноцветных шарика: голубой, белый, красный и зелёный. Чтобы провернуть эдакую безделицу нужно по крайней мере освоить силу четырёх стихий. Но Тимур не знает тонкостей.
Звучит воображаемый третий звонок, и спектакль начинается.
Какое-то время молча пялюсь в ладонь, а Тимур на меня.
– Тот, кого вы ищете, ниже вас ростом.
Тимур фыркает. Конечно, не отличительный признак. Тех, кто ниже ростом, навалом. Но у нас, в шарлатанской среде, принято начинать издалека.
– У него белый хвост.
Двое внимательно смотрят на меня.
– Настоящий хвост? – спрашивает Веня. В голосе чудится радость.
– На голове, – успокаиваю я. – Довольно длинный, до середины спины… уши проколоты… ногти длинные… глаза… не могу определить… цвет часто меняется…
Тимур начинает думать, что в моих словах что-то есть. Или мне кажется из-за задумчивости во взгляде.
– Таких примет недостаточно для поисков, – признаю я, – могу добавить, что тому, кого вы ищете, легко прятаться и скрываться. У него к этому талант.
Вздёргиваю брови, изображая замешательство.
– Он следит за вами, ходит следом, не боится попасться на глаза.
Тимур хмыкает.
– Он был в Эскамеруне.
– У тебя там карта? – сдержанно осведомляется Маг, поглядывая на свою открытую ладонь. Естественно там только четыре шарика: голубой, белый, красный и зелёный. Если сразу не понял, что они значат, то уже не поймёт без подсказки.
Половина меня имела привычку называть Меня больным извращённым маньяком, садистом с прогрессирующей шизофренией. Полагаю, дело лишь в гипертрофированном воображении. В сущности её замечания об особом складе ума были близки к истине.
Не в силах прекратить играть, сильнее округляю глаза.
– Он сейчас здесь.
Веня озирается.
– В городе? – уточняет Тимур.
– Ближе.
Заставляю глаза затуманиться белой поволокой. Мои слова перестают напоминать наивный трёп расфлиртовавшейся девицы. Кто это украсит миндалевидные глаза бельмами в здравом уме? Если только цеплять нализавшегося галлюциногенных жаб ведьмака или заплутавшего на болоте Ивана-царевича. У него выбор маленький.
– В Храме? – спрашивает Веня, вскидываясь с места.
– Смотрит… – скупо бросаю я.
Вдруг понимаю, как охрип голос. Рука, сжимающая пальцы Тимура истончилась, выпукло выступили суставы, ногти отвердели, как панцири жуков-носорогов, колыхнулась седая прядь.
Я выглядела иначе.
– Ты убил её? – вдруг спрашивает Тимур, сверля меня взглядом.
Я что, по его мнению, гожусь лишь в одержимые куклы?
– Зачем мне?
– Поговорим без посредников?
– Уже.
– Не играй со мной, брат, – предупреждает Маг.
– Мне трудно не играть, но лгать я не могу…
Между нами висит забытая ладонь и души четырёх стихий. Тимур не сводит с меня глаз. Веня подползает на четвереньках. Я не смотрю на него, только чувствую озноб от его дыхания.
– Трудно поверить? – легко догадываюсь я. – Как мне вас убедить?
Он протягивает свободную руку к моему лицу. Знаю, что это значит.
Веня рядом отчаянно качает головой. Лучше бы ей крепче держаться за шею.
– Я понимаю, что ты делаешь, – косо поглядываю на угрожающе приближающуюся руку. По доброй воле на такое не согласиться. Веня вздыхает, упирается лбом в моё плечо.
От плеча по телу разливается тепло, тошнота от глаз Тимура отступает, чтобы застрять у горла. Ком мешает говорить.
Тимур дёргает меня за подбородок…
Всё естество сопротивляется, боль находит толчками, а потом вгрызается в меня как сволочная клыкастая дрянь. Я не то, в чьи глаза можно вгрызаться, копаться в голове, выворачивать наизнанку душу.
Защита трещит по швам, слетают расставленные на память узелки. Маг неумолимо впивается мне в череп, ломает его изнутри, крушит моё сознание, натыкаясь на расставленные повсюду блоки… Это… это не для кого… т…о… к… кх….
Подонок.
Размыкаю веки.
Мир ослепителен – режет глаза.
Проморгавшись, понимаю, что ослеплена не великой небесной звездой, а потолочной подсветкой автомобиля.
Из полноценного спектра чувств мне худо-бедно доступно лишь зрение.
Опознаю в двух затемнённых объектах впереди спины Вени и Прохора. Прохор ведёт автомобиль.
Эмпатия просыпается раньше обоняния и осязания. Адепту-дублю нехорошо. Что за идиот посадил его за руль? Ни за что не окатила бы его водой, если б не была в полной уверенности, что Прохор сумеет привести себя в порядок. У него озноб, руки мелко дрожат. Он должен был насухо вытереться, завернуться в толстый плед и спать.
С приходом злости уходит онемение. Шевелю ногой. Надо же, замёрзла. Давно я не мёрзла.
Осознаю, что на животе, прямо на моём животе, под тёмным пледом, то ли тёмно-синим, то ли невнятно-зелёным, закрывающим меня с подбородка до пят, лежит рука. Затылком распознаю вторую.
Тимур придерживает меня у груди. У него закрыты глаза. Никогда не задумывалась, каких сил ему может стоить душевыворачивающая процедура. Надеюсь, моя защита сделала ему больно.
В оскорблённое и осквернённое сознание стучится рациональная мысль. Позвольте, господа, куда мы едем? Зачем покидать Храм? Ведь придётся возвращаться. Не затеяли ли попутчики закопать меня в леске? Выкопаться, конечно, дел на копейку, но это вернёт меня обратно на стартовую линию. Какой по счёту будет попытка? Третьей или четвертой?
…откуда только такие дурацкие идеи приходят? Я что, головой ударилась при падении?
– Мягче! – морщась, шипит Маг на несчастного Прохора.
У адепта всё очевиднее трясутся руки, он озирается в поисках помощи на Веню, но голубые волчьи глаза лишь смотрят в лес, сколько не корми, не умывай, не наряжай в костюмы и не обзывай в лицо человеком.
Тимур недовольно открывает глаза и наконец видит то, что я вижу. Правда, делает свои выводы.
– Тормози, болван! Угробить нас решил! Привет, – добавляет как ни в чём не бывало, погладив костяшкой указательного пальца мой подбородок. – Меняемся местами! Венька, позаботься о сестре! Освобождай руль, ничтожество! Живее! Оставить бы тебя здесь…
В окна смотрит плотный ночной лес. Хлопают двери, тёплые колени меняются на прохладные, в кустах у дороги шуршит. Хлопают двери. Веня присаживает меня к себе на руки, бережно поддерживая под спину и под колени.
Он из тех, кто умеет вести себя мило и скромно, преподносить свою застенчивость приятным для окружающих способом. Хамелионий приёмчик для Повелителя нечисти, но всё время, что его знаю, ни разу не обнаружила в его манерах лживости. Просто он такой. Точно так же, как я такая, какая есть.
Веня внимательно изучает моё лицо. Не могу отвести глаз, делаю то же самое. Светлые мягкие волосы, наполняющиеся синевой глаза, красивое мужественное лицо, несколько бледное.
Тимур снова заводит машину и гневно бросает через плечо:
– Держи себя в руках!
– Кому это он?
– Мне, – просто отвечает Веня, продолжая дружелюбно на меня смотреть.
Поднимаю руку, чтобы наконец приобнять брата. Хочется сказать братишку, но язык не поворачивается выразиться уменьшительно о ком-то больше меня самой. Он низко склоняется надо мной, касаясь по-собачьи прохладным кончиком носа щеки. Приятно.
– Чтоб я видел твоё лицо, – грубо и угрожающе вмешивается злющий Тимур.
Веня расстроенно подчиняется.
Вздыхаю. Если бы кое-кто не был болезненно привязан к тонне хромированных железок с кожаной начинкой, в поездке бы вообще не было смысла. А так, если тягать туда-сюда тонну, конечно же придётся постоянно вылезать в повседневность в разных местах и гнать потом по шоссе, гнать и гнать.
Наконец в окне показалась знакомая высотка, с презрением взирающая на чахлые насаждения, именующиеся парком, у своих ног. Приветственно шелестела замедляющая ход река. Месяц и звёзды ещё не выглянули. Выходит, я не так долго оставалась без чувств.
Автомобиль останавливается. Пытаюсь выйти, но Веня неожиданно настойчиво не выпускает, держит на руках и равнодушно к весу и неудобству выбирается на свежий воздух через тесную для двоих дверь.
На этот раз Тимур не демонстрирует недовольства. Идёт вперёд, открывая перед нами двери. Прохор плетётся сзади, еле перебирая ногами. Я боялась, Тимур заставит его ночевать в машине.
Бедняга последним добирается до лифта, но не может сообразить нажать кнопку. Нажимаю двадцатый, прежде чем Тимур заклеймит его парочкой нелестных прозвищ. Потом понимаю, что не должна была знать подобных тонкостей. Спорю на что угодно, Тимур заметил.
Стоило входной двери закрыться, Маг отобрал меня у Вени, снова лишая возможности встать на ноги.
– Иди в свою комнату! – Тимур распоряжался над моим ухом, так что я чувствовала боком вибрацию его грудной клетки. – Прохор, приведи себя в порядок!
Веня уходит, грустно посмотрев на прощание тёмными глазами, но Прохора мне удаётся остановить за плечо. Разогреваю ладонь, дотягиваюсь ей до рассечённого шрамом лица, направляю энергию в компенсацию того, что он потерял, сражаясь совсем не с зелёным новичком, как можно было подумать, а со мной. Лицо наполняется красками, карие глаза оживают. Адепт выглядит лучше, но ему нужно выспаться.
– Иди спать.
Прохор легко уступает.
Тимур наблюдает за происходящим, вздёрнув бровь, и, как бы я ни крутилась, равнодушно держит на руках.
– Почему он до сих пор не валяется на коленях? – с сомнением спрашивает он, когда Прохор скрывается в гостиной. – Уже час как рухнула защита. Любому посвящённому должно быть понятно, что ты Третья.
Придётся ответить.
– Он ещё некоторое время будет думать обо мне, как о декорации, элементе фона, – отмахиваюсь небрежно, неохота с ним говорить. Он утомил меня. Хочу закрыться в своей комнате, привести себя в порядок, избавиться наконец от этого платья… И его замечание о Прохоре мне не нравится. Пытаюсь свалиться из захвата.
Тимур почему-то не отпускает, его правая рука неприятно защемила кожу под левым коленом, больно временами так, что аж жжётся… а он шагает вглубь коридора, но сворачивает раньше ожидаемого. Заповедная территория, собственная треть Мага. Тут я не была. Чувствую неопределённое беспокойство.
В его комнатах на пол постелен морённый дуб. В левую от входа стену вмурован монументальный камин. Письменный стол в порядке, на который способен лишь очень рациональный и собранный человек, стоит наискось, с расчётом чтобы обладатель сразу видел визитёров. В углу у двери неуклюжее кожаное кресло, мне такие никогда не нравились, как хвост ракообразного, лишённого панциря. Выглядит не очень эстетично, но удобное. Сверху небрежно накинуто пушистое белое руно. В темноте прохода чувствую полупустую комнату со стеллажом и парой тренажёров – самых элементарных, каких-то гантелей и штанг. Стеллаж забит чем-то вроде дисков и книг, возможно пластинок, есть какая-то электроника. Дальше спальня с собственной ванной и встроенным шкафом.
Меня наконец ставят на пол. У живота брякает, шею оттягивает – на бечёвке висит пригоршня перстней.
– Не снимай, пожалуйста, – замечает мои намерения Тимур. – Они тебя оберегают.
– И не дают исчезнуть по-английски, – догадливо хмыкаю, но оставляю перстни висеть. Шею так тянет, что кажется, никуда не денешься тупо из-за веса магических побрякушек.
– Хочешь, разожгу? – Маг кивает на камин.
Собираюсь ответить, но поленья уже вспыхивают. Соблазн был велик.
– По десятибалльной шкале, как бы ты оценила свой контроль над силой?
Ненавижу мурню про десять баллов. Десять баллов то, десять баллов сё… лошадь лягнула в лоб – сколькибалльна твоя боль, подружка отказалась пойти с тобой в кегельбан – сколькибалльно твоё разочарование, порвал штаны у всех на глазах – сколькибалльно твоё унижение… Раздражение навевает мысли о штормах. Уверенно ляпаю:
– Девять.
Тимур удовлетворённо кивает. Вот и договорились. Все довольны, пойдёмте спать.
– Что-то ещё?
Спрашиваю с откровенным намёком, что «ещё» никак не желательно. Я слишком долго пробыла в центре внимания и предпочла бы передохнуть.
– Да, – нечутко сообщает Маг.
«Да». Такое неспешное, такое обстоятельное, что я чувствую, что задержусь надолго. Приходится подавить раздражение, постараться не выпустить его на лицо… портить отношения с самим Магом по мелочному поводу недопустимо.
Тимур с видом хозяина, извиняющегося за непорядок, отбрасывает с кресла руно, приглашая меня сесть. Что ж, я сяду.
Он тем временем прикатывает солидное кресло из-за письменного стола и вместо того, чтобы поставить его логично напротив меня, устраивает впритык сбоку. Смотрю на Тимура исподлобья. Он накрывает нас обоих материализовавшимся бежевым пледом, украшенным треугольным орнаментом, мягким как шерсть недельных щенят. Подарок от какого-нибудь магического профсоюза.
– Почему бы мне не пойти в мою комнату? – осведомляюсь подозрительно, пока мне под спину зачем-то просовывается рука.
– Твои комнаты не готовы.
– Хм. Я думала, что дала достаточно времени…
– Считай, что мы наклеили голубые обои вместо розовых.
– Хороший цвет.
Не склонна придираться к мелочам, лишь бы выбраться из захвата. Не продвигаюсь ни на миллиметр, только жёсткие пальцы сильнее впиваются под рёбра.
Мозг сковывает паралич. Я не нахожусь, что сказать, чтобы убраться, понимаю только, что не хочу с ним сидеть, в его кресле, терпя его руку, в его кабинете. И ссориться, а значит грубить тоже, не имею права.
Знаю. Однажды придётся примириться с его существованием, смириться как с чем-то неизбежным, как с иногда накатывающей хандрой, социальным неравенством, пробками, медленно работающим интернетом. Но не сегодня же!
Утро. Чувствую себя сопротивляющейся сносу развалиной. В бок били-били тараном, а я всё упёрто держусь и не рассыпаюсь на части. Бок в самом деле болит. Тимур не доверился одним лишь амулетам, которые можно снять через голову. Продержал буквально и собственнолично, зажал жёстко вокруг талии. Я много раз видела, как тренируется дружина Храма, но ни разу не видела, чтобы Тимур упражнялся. Природная сила? Уместно говорить о природе в отношении магов? Ну да, эти гантели и штанги в комнате за спиной, но когда это Маг задерживался в своей комнате без женщин? Не для того ж он их водит, чтобы показать как качается?
Много сбивчивых мыслей… ну и уборочку он мне устроил… сплошной сумбур. Что не разрушил Тимур, снесла собственная защита. Моё разочарование сравнимо с болью архивариуса, в чьём старательно выпестованном каталоге похозяйничал небрежный профессор-светило. Будь профессор хоть дважды светило, записи от того в порядок не вернутся. Очищаю разум, в поисках главного. Амулеты. Возможно стоило быть начеку ночью – что ещё мог добавить Маг? Будем надеяться, что он ограничился одеждой и не ввёл мне никакого датчика под кожу, как собаке. После беспорядка, который он навёл у меня в голове, я спала крепко, могла не почувствовать.
Поднявшийся на ноги Тимур потряс меня за плечо. Я уже проснулась, но голова всё равно отозвалась болью. Я молча встала и пошла за ним.
Умываться пришлось под конвоем. Он даже продолжал держать меня за запястье. На мой взгляд, последняя мера была излишней. Нужно быть мнительным, чтобы подозревать в намерении бегства кого-то, кто пришёл добровольно и навсегда.
Зачем я, дура, пришла? Умывалась бы сейчас дома обеими руками и горя не знала.
Мы поменялись. Теперь я стояла за дверями ванной, а Маг внутри. Он на полную крутанул краны и нырнул в воду всей головой. Я переминалась с ноги на ногу. Чего это на мне обуто? Босоножки какие-то. В октябре. Зачем я переобувалась? Уж на ноги едва ли бы кто-то посмотрел, для маскировки достаточно и одежды. В утреннем свете линялое синее платье казалось утяжелённой версией ночной рубашки, какая-то викторианская чопорная рубашка в пол. Тимур сдёрнул белое махровое полотенце с крючка и промокнул лицо и затылок. Волосы были пострижены так коротко, что не видно было, что они взъерошены.
Маг тянул за руку, как бульдозер; я не смогла разглядеть Прохора в гостиной, оттого что шла рысью. На кухне уже старался облачённый в вытянутую майку и серое от стирки трико Веня. На его лице начали проявляться первые признаки радости. Он улыбнулся мне и хотел шагнуть навстречу. Маг не дал, дёрнулся к плите, инспектируя сковородку. Я чувствовала себя собакой на поводке.
Тимур несдержанно и зло выругался, подхватил сковороду под опасным углом и высыпал её содержимое в урну, громко хлопнул дверцей шкафа, в котором она стояла, словно ставя точку на завтраке. Но я ошиблась. Веня стерпел оскорбительное обращение, проглотил и не подавился. Казалось, мне больше обидно за него, чем ему за себя. Маг фыркал и резал острым ножом хлеб. Я всё ждала, когда он закончит. Он мою руку не выпустил. Неудобство компенсировалось за мой счёт.
Веня приготовил новый завтрак. Пожарил яичницу. Прежде отношения между ними двумя казались мне неравными и небратскими. Теперь не казались. Они были неравными и небратскими. Признаться честно? Я думала, что когда у меня, Третьей, откроется посреди лба, точнёхонько под линией волос, третий глаз, я увижу, чего не замечала ранее. Ну не знаю, бывает между мужчинами такая особая дружба, когда они в лицо и прилюдно издеваются друг над другом до упаду, а на самом деле готовы друг другу хоть почку отдать… что-то пока мои догадки не подтверждались. Или их отношения были сложнее этого. Я продолжала приглядываться.
В дверь позвонили. Прохор, шедший к нам в кухню, прошёл к двери и потянул ручку.
– Чёрт! – злобно выплюнул Тимур, вскакивая на ноги. После настолько некомфортной ночи в нём было слишком много энергии.
Почему, интересно, нельзя было спать горизонтально?
В прихожую ворвалась Ирена, с неожиданной силой оттолкнула невыспавшегося Прохора и легко выявила наше местоположение. Она не стала разуваться. Каблуки звонко простучали по паркету. Шпильки с железными набойками. Ведьма на правах хозяйки заняла последний свободный стул за столом, посмотрела на поставленную для Прохора яичницу и сморщила нос.
– Веня, я просила подавать мне мюсли.
Голос звучал так словно, во-первых, Веня нанимался готовить ей завтрак, во-вторых, она делала большое одолжение, что прощала его оплошность.
Ведьма, видимо, почувствовала мой взгляд. Её глаза вскинулись и вцепились в меня с хорошо скрываемой ненавистью. Только что она меня не замечала, а тут и возненавидеть успела и соответствующую мину скорчить. Ведьма.
– Доброго утра, Тимур. Что за дарование? – интонация походила на американские горки, вагончик взлетал на добром утре, застывая в апогее приподнятости на Тимуре, и ухал вниз на вопросе. Она оценила мой наряд и, наверняка, решила, что я из Храма. Меня не очень удивило, что она знает жриц в лицо. Моё лицо она не узнавала и приняла за новую жрицу, в её глазах новую фаворитку Тимура, потому что другие жрицы в квартире не появлялись. Она была недовольна.
Лишённый места за столом и завтрака Прохор прошёл в кухню и просто и естественно опустился на колени. Я оторопела. Тимур и Веня и бровью не повели. Что нужно было делать? Меня охватил лихорадочный ажиотаж, если бы меня не держали, я бы принялась носиться по комнате. Прохор узнал меня. Что делать? Как вести себя, чтобы не обмануть его ожиданий?
Я протянула руку. Прохор церемонно принял её и коснулся губами пальцев. Я почувствовала лёгкие уколы щетины.
Ирена смотрела на нас, как на шоу уродцев. Я была вся красная от волнения, даже не подумала отогнать кровь от полыхающих щёк, мне было и неловко, и приятно, и страшновато – я волновалась, теперь резко побледнела.
– Ты поела? – сухо поинтересовался Тимур, сверля Ирену глазами. Она от свёрл ловко уворачивалась. Яичница на тарелке сокращалась.
Тимур тоже знал Ирену не первый день.
– Вон из квартиры!
А ещё он не боялся кого-либо обидеть. Он не стал отвечать на заданный вопрос, не стал ничего объяснять.
Ирена обиделась, но быстро стёрла обиду с лица. Мужчинам нужно улыбаться, они не выносят женского негатива. У Ирены были планы на Тимура. Можно конечно засомневаться в их успешности, он ни разу не обратил на неё внимания в таком смысле, но ведь другие уходили, а она оставалась.
Ирена кинула долгий, незаслуженно оскорблённый взгляд через плечо, прежде чем уйти. Опять стало слышно, как шкворчит масло на сковородке. Веня застыл, вытянув руки вдоль туловища, о чём-то задумался.
– Замёрз? – голос Мага привёл его в чувство.
Тимур ловко резал яичницу вилкой и отправлял в рот с волчьей скоростью. Моё внимание было поглощено Прохором. Адепт-дубль не сводил с меня глаз… и кажется прежде на моей памяти он сходно смотрел только на Алмаз, в которую по злой насмешке судьбы умудрился влюбиться. Нет, он не был влюблён в меня, он был в восторге от того, что видит Третью, сидит с ней за одним столом и возможно потому что ему довелось первым из относительно простых адептов лицезреть меня во плоти. Мне было приятно восхищение этого грубоватого, но талантливого человека. Хитрая прищуренная улыбка оживляла разрубленное шрамом лицо. Он выглядел моложе. Кажется… да нет, точно – он хотел понравиться мне.
– Как тебя зовут? – спокойнее спросил Тимур.
– Васса.
– Wasser? – Маг вскинул брови. Может, думал я шучу.
– Первая стихия, которую я освоила, – заметила я больше про себя, чем для чьих-либо ушей.
– Надеюсь, это имя, а не псевдоним?
Я фыркнула вместо ответа.
– Итак, – Маг уже отложил вилку и свободно размахивал освободившейся рукой, – ты освоила Воду. Судя по турниру – Огонь. Судя по рухнувшему подземелью Олимпия – Землю. Что насчёт Воздуха? Сядь!
Последнее относится к Вене. Он послушно бухается на стул. Ладно хоть кости не загремели, он чрезмерно худ. Может, особенность физиологии, в прежнее знакомство было не так заметно.
– Я владею Воздухом, – подумав, говорю я.
Тимур смотрит, чуть склонив голову. Молчит. Он почувствовал паузу, ждёт разъяснений.
– Могу заверить, – размеренно говорю я, – что владею Воздухом лучше других адептов. Для меня интерес представляет то, чего они не могут. В Воздухе есть скрытый потенциал, но исследовать его некому помочь.
Тимур продолжает чуть невесело улыбаться. Размышляет над моими словами. Вряд ли доверяет. Вслух недоверия не выражает, вместо этого окликает Прохора:
– Возьми деньги в тумбочке, езжай в магазин. Купишь одежду её размера.
– Какую? – Прохор растерянно потёр нерасчёсанный затылок.
– По сезону. На сколько денег хватит.
Судя по физиономии, Прохор плохо представлял, как будет выполнять задание, но бодро вскочил с места, даже рубашку надевать не пошёл. Она осталась в общей гостиной, на диване, на котором он спал без белья и подушки. Подхватил куртку с вешалки в прихожей, ключи и улетел.
– Идиот, – беззлобно сказал Тимур вслед закрывшейся двери, – не спросил размер.
Мне не понравилось выражение превосходства на его лице, снисходительная недобрая улыбка, скривившая рот. Маг развернулся ко мне в полный оборот, и это случилось – он отпустил мою руку. Время для разговора в тесном кругу. Он заговорил напрямик. Он специально спровадил Прохора? Он что-то делает не специально? Нужно не сболтнуть лишнего.
– Как ты узнала об Олимпие?
– Провела расследование.
– Как?
– По своим каналам.
Он тяжело на меня смотрит, но я выдерживаю взгляд, тайно пряча набегающие на глаза слёзы.
– Кто твой информатор? – не унимается Маг.
Я догадалась, что на этот раз речь шла не об Олимпие и его бравом отряде, а так, обо всём в целом.
– Она ушла.
Взгляд поневоле обращается в невидимую даль, застывая. Голос звучит блекло. Так говорят о покойных, ушедших недавно. Что ж, так оно в сущности и было.
– В каком смысле?
– Её больше нет.
– Что с ней случилось?
– Олимпий покушался на её жизнь. Для неё это было слишком.
– Как её звали?
– Не имеет значения.
– Ты ей воспользовалась, она погибла, и теперь её имя не имеет значения? – Маг выразительно вздёрнул брови, намекая таким образом, что его обуревают противоречивые эмоции. Было совершенно ясно, что преобладает раздражение.
– Она бы не хотела, чтобы я называла её имя.
Маг смотрит на меня с сомнением. Не верит, но не решается произнести соображения вслух. У меня нет права на ложь. Если вдруг я каким-то образом искажаю истину, это позор не только на мою голову – тень упадёт на весь наш так называемый институт, социальный институт врождённой избранности. И Маг молчал.
Придётся тебе проглотить мои слова, дружок. Проглотить и не подавиться.
С минуту неуютно молчим.
Вениамин пытается поддерживающе улыбнуться, но без успеха. Кожа на худых щеках натягивается, словно её собирают к скулам и прикалывают булавками, но долго не держится, слетает.
– К делу, – Маг восстанавливает контроль над ситуацией. – Как тебе должно быть известно, ты отвечаешь за благополучие нации, экономическое, социальное и политическое.
– Я хочу в Храм.
Маг игнорирует меня.
– Твоё появление важный фактор стабильности. Люди, за которых ты отвечаешь, всегда должны иметь представление, чем ты занимаешься и где находишься. Они будут следить за тобой очень внимательно, и ты обязана принимать их внимание сдержанно и благосклонно… ты контролируешь своё лицо?
– После овладения Воздухом бывали трудности…
– Немедленно прими меры. Никаких гримас на официальных встречах. Никто не сделает скидку на то, что ты не соображаешь, как нормальный человек…
От обиды я раскрыла рот, собираясь возмутиться, но Маг не делал пауз.
– …как я понимаю, ты и об одежде не особенно задумываешься. Ты не в том положении, чтобы легко относиться к жизни. Отныне всё вокруг имеет значение. Ты задаёшь планку. Если планка окажется ниже ожиданий окружающих, они перестанут воспринимать тебя серьёзно, а с этим, по правде говоря, в любом случае возникнут трудности.
Я снова вхолостую хлопнула челюстями, бегло глянув на колени под ультрамариново-синим подолом.
– Пускай ты покажешь чудеса укрощения Стихий, людям от этого не станет особенно проще. Ты должна контролировать и управлять, причём со знанием дела.
– Разве я не рождена для этого? – всё же удаётся вставить мне.
– Способность увиливать от прямых ответов налицо, – хмыкнул Маг. – Но навыки урегулирования финансовых операций, по моему опыту, не врождённое качество. Передать тебе все контрольные полномочия я пока не могу, хотя многие ждут, что ты сразу станешь делать всё положенное. Мы поступим иначе. Возьмём тайм-аут, скажем, что тебе необходимо время для обучения. Пусть думают, что ты осваиваешь плохо дающуюся стихию…
– С какой стати? – возмущённо перебила я. Ещё не хватало, плохо даётся! Мне! Мне?
– Будет полгода, чтобы набраться опыта и взять контроль над экономической ситуацией. Думаешь, это проще, чем овладеть стихией?
Он вдруг замолчал и кольнул меня пристальными чёрными глазищами.
– Задевает самолюбие? – раскусил меня Маг. – Боишься о тебе будут думать не так, как надеялась? Ребячество. Взрослый человек, если ты, конечно, считаешь себя взрослой, готов жертвовать своим самолюбием ради благополучия ближних.
– Неужели нельзя найти причины, которая не задевала бы моего самолюбия? – не веря фыркнула я. Да не хочу я, чтобы меня считали некомпетентной в деле всей моей жизни! На что это будет похоже?!
Не хочу вспоминать, как бездарно прошли два дня. Сутки и ещё долгих девять часов. Посетители в квартиру, прежде бывшую проходным двором, не допускались. Старая знакомая ведьма Ирена снова притащилась, повозмущалась у порога, но, то ли была не в настроении скандалить, то ли имела некоторые варианты, как распорядиться внезапно появившимся свободным временем, пофыркала-пофыркала, да и ушла.
Мне не позволялось оставаться одной, за исключением наиболее интимных моментов, в число которых не входило умывание и отчасти переодевание (учитывая отводимое на него время). По окончании первого дня в общежитии для избранных я чувствовала себя скорее заключённой женской тюрьмы, чем кем-либо ещё.
Режимность и невыносимая тяжесть бытия в конце концов стали давлеть надо мной в такой мере, что даже мозг, вероятный продюсер совершаемых мной невинных безобразий, стал мыслить нумерованными списками.
На что следует обратить внимание. Во-первых, Вениамин готовит, но сам почти не ест. Он неподобающе худ, наверняка это отражается на силе.
Во-вторых, Тимур присматривается ко мне, избегает демонстрировать в моём присутствии различные магические операции. Слышала, как переправлялся из своей комнаты, потом появлялся с новыми папками документов. Мне ничего толком не показал.
В-третьих, Прохор стал вести себя иначе. Раньше он отпускал в мой адрес немало колких замечаний, что меня настоящую в определённой доле стимулировало. Теперь большей частью молчит, а уж если говорит, то вполголоса, как в доме с покойником. Или с младенцем. Или с больным.
В-четвёртых, меня не пускают в мои комнаты. Раннее неприбранные и предоставляемые на постой любого желающего из допущенных на порог, теперь дверь в них была закрыта. Что-то типа проходной гостинки для приёма посетителей, где я прежде спала на картонках, а потом на спёртых с дивана подушках, и спальня, перекрытая мебелью, так что даже прожив здесь несколько дней шпионажа ради, внутрь я не попала. Неизвестно почему не пускали сейчас. Не из-за обоев же.
Какие я сделала выводы. Во-первых, Тимур неутешительно оценил мои умственные способности. В лицо, правда, ничего не сказал. Развивает снисходительный взгляд, получается у него плохо. Из всех дел доверил инвентаризацию в Храме (это через месяц) и контроль за дружинными отрядами в двух поселениях. Насколько понимаю, инвентаризация была только что придумана и прежде не осуществлялась, а дружины замечательно самоуправлялись.
Во-вторых, по ночам Вениамин часто себя нехорошо чувствует, вероятно, ему снятся кошмары. Тимур просто запирает его вечером и, видимо, считает проблему решённой. Сама я сплю исключительно под его контролем – во вторую ночь он привязал мою руку к своей какой-то магической колючей бечёвкой. Такое ощущение, что магам делать нечего, вот они и изобретают всякую чепуху.
В-третьих, я ещё нескоро смогу ни от кого не зависеть, если не устрою юношеский бунт. Однако, если устроить бунт, Тимур сможет показать, как бывает плохо без его тоталитарно-отеческого контроля.
Что мне не нравится. Во-первых, когда за мной следят. Когда я не могу переодеться в одиночестве. Когда в дверь ванной стучат каждые 2 минуты 40 секунд с вопросом: «Ты там?».
Во-вторых, когда мне не верят на слово, а взвешивают и измеряют сантиметром, чтобы определить размер одежды. Когда одежду выбирают за меня.
В-третьих, колючая магическая бечёвка.
В-четвёртых, когда не разрешают выходить на улицу.
В-пятых, когда не разрешают снимать тяжёлые амулеты.
В-шестых, магическая шоковая защита на окнах, вентиляционных отдушинах, смывах в ванной, кухне, туалетах, дверных скважинах. Когда только успел?
В-седьмых, зачарованные зеркала. Переодеваться приходиться вжавшись в угол у занавески. Зачарованной. Раньше, то есть в безвременье моего прошлого пребывания в доме, вещи не смердели магическими эманациями, но я изменилась.
В-восьмых, Тимур. Я несколько раз начинала говорить о Храме, но Маг всякий раз менял тему, начинал вещать о финансовой и юридической ответственности, об авторитете, о самоконтроле. Промучил меня до вечера. В конце концов, он должен был уступить. Уверена, Тимур с самого начала планировал нанести визит в Храм и сбрыкнуть на меня всю атрибутику и формалистику навеки вечные, просто мой дискомфорт возмещал ему эмоциональные потери, связанные с моими поисками, он мстил мне за долгое ожидание. К вечеру у него на лице даже проступило привидение улыбки.
Маг уступил поздно вечером, но мне в голову закралось убедительное подозрение, что дело не в моём нытье, а в том, что пошёл слух о моём появлении. Ирена не дура. Она достаточно умна, чтобы соотнести события на турнире, незнакомую девушку в квартире Тимура и коленопреклоненного Прохора. Однако недостаточно умная, чтобы не трепать языком.
Прохор с похвальной преданностью присутствовал при мне. Не слышала, чтобы Тимур отдавал ему такое распоряжение, так что, кажется, инициатива исходила от самого Прохора, если, конечно, между ними не существовало более ранней договорённости.
День выдался на удивление домашним, учитывая крайне недомашнюю атмосферу. Комнаты, полагавшиеся мне оставались неприступно закрытыми, и мне пришлось царственно учредиться среди мягких валов дивана в гостиной, куда с прежней харей меня редко допускали. Прохор не решался находиться на уровне моих глаз и сидел на ковре у ног, на небольшом, выдержанном для почтительности удалении.
Тимур единолично решил, что я не готова выходить в люди, и вышел куда-то через портал, впрочем, совсем скоро вернувшись с парой скоросшивателей.
Я невозмутимо перебирала привезённые Прохором вещи, как велено, прерываясь лишь на заунывное нытьё. Веня чуть слышно подвывал мне сочувственно, не размыкая губ. Через нос, надо думать.
Потом Тимур забраковал всё, что мне понравилось за исключением одинокой белой блузки, поставил несколько условий, которых я не запомнила, и пообещал назавтра поездку в Храм. Прохору ещё раз влетело. Потом я заснула.
Гордиться нечем. Этой теме были посвящены мои сновидения во вторую ночь не афишированного официального пребывания в общежитии для избранных. Я ещё раз пообещала себе держать себя в ежовых рукавицах и внимательнее следить за происходящим, в особенности собственным поведением.
Утром я помогала Вене сделать омлет. Помощь заключалась в том, чтобы не дать ему сунуть в сковороду скорлупу, что он упорно пытался провернуть, отчего-то расстраиваясь каждый раз, когда то, что должно было отправиться в мусор, туда и отправлялось. После завтрака я мыла посуду.
Тоска бытия – точнее быта – отравляла мозг обыденностью. Спину сверлило три взгляда. Попытайся вырваться, и такое начнётся. Оттого и хотелось вырваться с неимоверной силой. Риск рождает азарт. Расставленная Магом защита, и только она, удерживала меня. Он поставил ту, от которой бывают болезненные ощущения. Садист. Привязанность к новообретённому телу не давала мне наплевать на всё. И я мыла посуду.
К десяти, когда я уже была склонна обдумать возможности третьей реабилитации, привезли чехлы с одеждой, выбранной Магом. Наверное, он успел уладить вопрос вчера, после прочехвощивания Прохора за неправильный подбор гардероба. Когда я уже уснула.
Утром перед отправкой в Храм мне пришлось переодеться пять раз, прежде чем мой вид наконец пришёлся Магу по вкусу. Хотя все тряпки, как для куклы, он для меня выбирал сам. Я бы могла показать характер, что-нибудь спалить для убедительности, но у меня было важное дело в Храме. То есть, время для диверсии ещё не наступило. Выбранный момент обеспечивает половину успеха. Пусть думает, что я к нему прислушиваюсь и правда ценю его советы.
– Не годится, – едва глянув на платье а-ля Сафико отрезал Тимур.
Рада бы сказать, что мне плевать, что он там сказал, но не скажу.
Переоделась в официальный до бреда костюм-тройку.
– Слишком искусственно, – покачал головой Маг.
В пятый образ я втянулась в газообразном состоянии. Радость от обладания горой одежды куда-то испарилась.
Мужчина не стал сообщать мнение сразу. Окинул взглядом, неприятно зашёл за спину. Не слепая зона, но отчего-то всё равно мурашки побежали между лопаток.
Маг бесшумно ушёл в гардеробную. Я с беспокойством оглянулась.
Он вернулся быстро. Натянул на меня удлинённый дымчато-чёрный жилет из ткани, которая, при всём уважении, не способна согреть.
До чего мужчинам проще.
Перед долгожданным выходом из квартиры я выглядела как коллекционная фарфоровая кукла. Мне даже пришлось уложить волосы, как нравилось Тимуру. На мне были тонкие кожаные брюки бежевого цвета, белая сатиновая рубашка с металлическими кончиками на воротнике, шерстяное пальто и серо-зелёные ботильоны. Из всего этого мне была больше по вкусу ненавистная гирлянда амулетов, натирающая шею. В кармане лежал новый телефон со включенным датчиком месторасположения.
Пока ехали в лифте, Тимур приколол к пальто ещё одну булавку. Руки моей даже на это время не выпускал. Если бы он не был избранным, ему определённо надо было бы пойти в телохранители к каким-нибудь озабоченным безопасностью бизнесменам.
Молчаливый Прохор, гордость дружины, сидел за рулём стоящей у подъезда машины. Болтливым он никогда не был, но это уже было чересчур.
Пользующееся любовью пассажиров переднее сиденье осталось пустым. Веня предпочёл сидеть с нами. Маг и внутри авто не отпускал моей руки из цепкой хватки, не доверял. Я бы, пожалуй, и правда сбежала – я ещё никогда в жизни так не хотела сбежать. От безвыходности тошнило, сердце билось тревожно и отчего-то в животе.
Что-то могло пойти не так. Я должна была быть в Храме, я должна была убедиться собственными пресловутыми глазами, что всё в порядке. Или всё не в порядке. Так или иначе я должна была знать, как можно скорее. А машина – это медленно. Возрастающая тревога мешала мне быть собой. А что у меня есть, кроме меня самой? Даже уверенности нет!
Веня чутко сжал длинными пальцами мою свободную ладонь и ободряюще улыбнулся.
У меня есть Веня. Повелитель Нечисти должен быть полезным знакомством, я думаю. Хотя первое, что приходит на ум, не кажется шибко удачной идеей.
Время капало на нервы, изощрённо пытало меня, одновременно бесконечно тянулось и при этом скакало галопом, и я не знала, что лучше – ускорение или замедление. Я могла вмешаться во время, но делать так, чтобы в одном отдельном месте время замедлилось, а в остальном мире нет, несколько сложно в техническом плане. Так сразу и не сообразить, с чего взяться за дело.
Рука, которую сжимал Тимур, болела. Его лицо было непроницаемо. Ведь не стал же бы он намеренно причинять мне боль? Тогда неужели кажется? Тогда куда, чёрт возьми, девался мой тройной самоконтроль?
– Приехали, – впервые за долгое время открыл рот Прохор, выскакивая наружу и открывая дверцу со стороны Тимура. Произнесённое вполголоса слово прозвучало как гонг.
Выходить, когда тебя держат за руку, неудобно. Вся на иголках, нервно озираюсь по сторонам, недостаточно заботясь об официальном весе визита. Гонг продолжает тягучее «гоннннн'».
Навстречу как раз открывается тяжёлая створка Храмовой двери, рельефы резьбы смазаны серостью утра, появляется несколько озадаченный Стахий в сопровождении всё ещё растерянного Чи.
Мне стыдно. Я выкинула их всех из головы, мне не стоило так делать, я не имела на это права. Совесть, портящая мне жизнь, изводящая по пустякам, не дающая забыть то, что больше никто не помнит, ненавижу тебя.
Стискиваю зубы. Прогоняю личные травмы на задний план.
– Здравия, – коротко приветствует Стахий, ещё размашисто шагая навстречу.
Тимур и Вениамин не отвечают.
Взгляд старца вопрошающе блуждает по лицам. В глазах мелькают ростки понимания, чего-то серьёзного, но тем не менее неопределённого.
Моя аура везде. Излишне перекаченная силой и концентрированная, плотная, как строительная вата и также хорошо звуко- и воздухоизолирующая. Не люблю вату. Только подумаю о ней, чувствую прилипчивые нити на языке.
Снова нахожу повод укорить себя. Нужно было упражняться. Блюдо хорошо, когда приправлено в меру. Моя аура пересолена. Когда глотаешь такое, невольно сбиваешься с дыхания и хватаешь ртом воздух. От того теперь так трудно разговаривать. Ну и из-за ваты.
Молча смотрю прямо перед собой, стараюсь быть доброжелательной.
– А…, – говорит Стахий.
Начинается.
Нет, не запланированная диверсия. Просто я срываюсь и врежу собственному плану.
Я потеряла контроль над собой, и голова моя как будто не моя и даже приблизительно не представляет, что творит подотчётное тело. Рывком дёргаюсь с места, утягивая за собой чьи-то руки, прижимаюсь лбом к холодной поверхности камня. Он гладкий и неживой. Так не должно быть. С минуту моё сердце бьётся в одиночку, потом мой лоб чувствует ответный удар. Живой.
Рвусь внутрь. В какой-то момент кажется, что крылья чем-то скованы. Полёт куда красивей, но если нет возможности, то подойдёт и падение. Падаю. Губы касаются стыка четырёх плиток. Камень прижимается к плоти, нагревается. Животворящий гул разносится по низкочастотным волнам.
Пора бежать.
Я не подготовлена. У меня нет лампы. Камни пола ударяют по босым ступням. Постойте-ка. Это ступни ударяют по каменному полу. Я бегу в темноте. Внутренний компас наконец определяется с потолком-полом. Вокруг совсем темно и, кажется, сыро, как в земляном подвале. Я как червь, рою ход сквозь тьму. Вокруг близкие стены. И опять поправка – они не расходятся передо мной, как почва у головы червя, это я ищу дорогу среди плотных формирований, пахнущих промозглой землицей. Бег – быстрый, бег – долгий. Мне далеко бежать. Я много пробежала. Успеваю заметить, что движений ничто не сковывает, ни тесная одежда, ни неразношенная обувь. Через пятнадцать поворотов рассеянно припоминаю, о чём это я думала? Какой-то привкус удивления. Чему я удивлялась? На ходу пожимаю плечами. Мысли сходятся на беге, при этом ни о чём не думается. Тьма и бег. Оград скоро не будет, скоро будет свобода. Не сбавляя темпа, несусь к пропасти, как разогнавшийся болид. Для тех, кто хочет бежать дальше, а не заснуть напоследок глотнув сырой и холодной свободы, есть лестница. Я не ищу её. Я бросаюсь ласточкой, зная что лестница была в полутора метрах слева. Лестница тоже полёт, но я ласточка.
На дне интересно. Я его не достигаю. Я в другом месте. Мне почему-то не суждено было оказаться там. Поэтому я здесь. Пахнет кузней, пахнет жерлом вулкана, пахнет забытым утюгом, пахнет углями. Впереди открытая дорога. Не ошибёшься куда идти, путь выложен раскалёнными брусками металла, вытащенными из кузнечьих печей, но так и не обданных водой. Щедрый ковёр с ярким узором, красная дорожка. Я уже почти не лечу, но ещё и не иду. Я в безвременье, я в бездвижье, я в невесомости. Но продолжаю двигаться так, словно инертные силы сохранились во мне. Между скрещенными брусками достаточно места, чтобы поставить голую худую ступню. Бегу, задерживая подошвы на раскалённых брусках. Бегу и смеюсь. Но мне ещё нельзя говорить, нельзя исторгать звуки. Ну или здесь для этого не место.
Ночь продолжает дыхать жаром. Жаром дышу я, я вдыхаю жар. Хорошо. Моя любимица ждёт меня впереди, не зная, насколько желанна для меня встреча, будто с рождения я только и ждала дышущей жаром ночи и полноводного тела, чтобы слиться с ним. И уже от этого жизнь моя удалась. Я проникаю в неё. Должна была рассечь саблей, поднять брызги, но захожу гладко, без всплеска. Хааааа… Это мой выдох. Конечно, мысленный. Я не потревожу её полноводного тягучего покоя.
Пора бежать. А я как никогда ленива. Еле переставляю ноги. Мост рушится подо мной, ему не хватает терпения на мою лень. Меня это не беспокоит. Я равнодушно смотрю под ноги, на тянущееся навстречу бездонное ничто. Моя несмертность. Ты пожрёшь меня, если ничто другое не сможет. Ты перемелешь меня, ты справлялась и не с такими. Можешь не пугать меня. Я не стану продлевать агонию ожиданием и не стану подкидывать дров своим воображением. Приходи и вот тогда уж поговорим с глазу на глаз, а пока исчезни. Есть другие дела.
Они смеются надо мной. «Они» возможно не существуют, но чему-то смешно из-за моей бравады. А может смех одобрительный. Не могу судить. «Они» за пределами. Я слепну. Этот миг должен быть наполнен страхом, потому что «они» возможно решили наказать меня за излишнюю дерзость. А «они» всегда делают, как решают. Я должна сложить свою слепоту и несмертность и взвыть от ужаса. Но я ничего не сделала, меня не за что наказывать. Уверенность настолько крепка, что страх так и не приходит.
«Кто ты?»
То, что у чего-то есть голос, задающий вопросы, не значит, что оно само есть.
«Васса».
«Кто ты?»
«Адепт».
«Кто ты?»
«Высший адепт».
«Кто ты?»
«Высший адепт Стихий».
«Кто ты?»
«Девушка».
«Кто ты?»
«Сестра Повелителя Нежити и Мага».
«Кто ты?»
Вопросы-ответы не надоедают ни одной из сторон.
«Дочь», – продолжаю я.
«Любящая сестра Вениамина», – продолжаю я.
«Подруга Сафико», – продолжаю я.
«Благодарная ученица Захара», – продолжаю я.
А голос всё ухает «Кто ты?». Он будет знать обо мне всё. Мне придётся произнести всё, о чём даже не решается подумать человек.
В состоянии близком к инфаркту сажусь на полу. Меня гладят по голове. Уносят в мягко освещённую комнату. Дают немного воды. Всё это долго, замедленно, как своя маленькая вечность. Подавись, несмертность.
Когда удаётся открыть глаза, вижу стоящего на коленях статного старика. Он странно выглядит на коленях. Отмахиваюсь от видения рукой, руки оказываются сжатыми другими руками. Правая гудит как от онемения.
Я сижу на банкетке, с двух сторон меня прижимают названные братья. Уверенна, что знала их имена, но сейчас понимаю лишь, что они мне братья. От них исходит тепло, а я, недавно несомненно живая, холодна как камень. Странно, одежда дымится. Уши улавливают глубинный гул. Что-то большое ожило совсем рядом.
– Что произошло? – растерянно спрашивает кто-то. Голос смутно знакомый. И вопрос неожиданный.
– Я не понял.
Второго голоса оказывается достаточно, чтобы резко протрезветь и всё вспомнить. Интересно, как это выглядело в их глазах.
Широко открываю глаза. Вроде бы всё в порядке. В глубине продолжает мощно и ненавязчиво гудеть, как подземное течение.
Тимур хмурится:
– Васса, ты в порядке?
Киваю с невозмутимым видом. Если быть невозмутимой, можно выдать финты за стандартное поведение. Зря что ли я усыпляла его бдительность целые сутки и десять часов?
– Что случилось?
– Поздоровалась с Храмом.
Если бы я сама всё понимала… они должны думать, что понимаю. За произошедшее приходилось цепляться, как за ускользающий сон.
– Вернёмся домой, – распорядился Маг, так ничего и не прояснив растерянному Стахию.
Стахий меня, конечно видел, но, судя по виду, не верил своим глазам.
– Я дома, – холодно возразила я. – Можно воды.
Мы весьма удачно оказались на кухне.
Прохор поспешно наполнил стакан, прежде чем сообразила Храмовая повариха Маша, прижимавшая к груди кувшин.
– Пойдём, – настойчиво повторил Тимур, приподнимая меня за под мышку. От одежды тянулся дым. То, что произошло, если происходило где-то помимо моей головы, произошло без свидетелей, даже Тимуру и Вениамину не дозволялось присутствовать.
– Да, конечно, – с готовностью поддакиваю, – ты иди, а мне необходимо остаться. Сегодня в лазарете приёмный день, хочу поговорить с Захаром насчёт обучения начинающих знахарей, немного попрактиковаться, если получится. К тому же ещё довольно рано, утренние занятия дружины ещё не начались, Прохор как раз посвятит меня в тонкости… нужно поговорить со Стахием… Вам известно, что в башнях рухнули лестницы?
– Что? – воскликнул Стахий, не скупясь на эмоции. Распахнутые голубые глаза переходили с меня на Тимура.
Прохор тоже выкатил в неверии свои карие.
– Боюсь, отчасти я виновата, – признаюсь я. – Лестницы отсутствовали в изначальной конфигурации Храма, и когда мой приход разбудил Храм… в общем, он их разрушил.
– Надо предупредить людей! – Стахий заволновался, путаясь в избытке материи рясы, стал подниматься с колен, куда энергичнее, чем свойственно людям его возраста.
– С ними ничего не случится, – останавливаю равнодушным тоном, собирая на себе все взгляды. – Храм не даст никому из подопечных покалечиться. Однако требуется разблокировать входы в башни.
– Я займусь, – вздохнул Тимур в ответ на просящий взгляд Стахия.
– Не беспокойся, – бодро поднимаюсь с банкетки, при наклоне замечаю оплавленные подошвы – не сильно, но теперь сапоги не идеальные, значит, я бегала там в обуви. Остальные не заметят. – Это определённо моя работа.
В торжественном банкетном зале с троном плавно волнуются кроны дубовой поросли. Обеденный стол уютно таится в лесу. Ножки стульев стоят между выступающих крепких корней. Лесок ещё реденький, но учитывая скорость прорастания, это ненадолго. Вставки на троне приглашающе переливаются оттенками зари. В воздухе разливается тепло, содержание кислорода повысилось – воздух стал слаще.
Перемены кажутся мне вполне естественными. В моём доме правильно то, что комфортно для меня. Если у меня семь пятниц на неделе, в мой дом будут ежедневно завозить по свежей пятнице.
Тимур больно сжимает мой локоть. Убираться, как я прозрачно посоветовала, не собирается.
Первой выбираю башню Огня. Ребятки нетерпеливые и темпераментные. Дел на копейку. Можно щёлкнуть пальцами для эффектности, но профессионалы пальцами не щёлкают. Профессионалы люди ленивые, они никогда не делают больше движений, чем требуется. Поэтому я вообще не делаю движений. Заблокированный глыбами проход приходит в стерильное запустение. Глыбы вроде бы исчезают, но на самом деле нет. Фокус с исчезновением удел магии, а я чту закон о сохранении вещества. Глыбы перерабатываются в нетипичное для камня агрегатное состояние и аккуратно переправляются на островок, на котором разведён сад, тот, что со стороны моста Воздуха.
Переминающийся неподалёку с ноги на ногу Стахий чувствует, что должен что-то мне сказать, но испытывает трудности со вступлением и даже не скрывает своей растерянности. Моё появление многим спутало карты.
Никто из постояльцев башни Огня не проявляет желания покинуть спальни в столь ранний час. Я направляюсь к башне Воздуха. Её обитатели тяжело переносят всякие замкнутые помещения и безвыходные ситуации. Вроде бы есть окно, но, страшно подумать, из адептов воздуха летать способно процентов десять, и то совсем не как птицы, а скорее немного планировать с использованием различных приспособлений. Дельтапланы и костюмы для планирования у них в чести. Опасное увлечение. Во времени, которого не было, когда невозможно было выйти из комнаты, в окно влетали окрики, пытающиеся призвать к порядку прыгающих в пропасть двадцатилетних дружинников.
За увеличение веса островка я не переживала. Когда глыбы закрывают вход в башню, они глыбы, а когда они часть каменистого островка, они не более чем пригоршня камней. Баланс островка не изменился от добавки.
Когда с неотложными делами было покончено, мы вернулись в Храм через главный вход. Другого, как ни странно, в огромном здании не было. Лишь сквозняки шалилиВ дубах проступили пики елей.
– Тимур, мне уже больно, – сказала я вполголоса.
– Поехали домой, – пальцы только сильнее сомкнулись на ноющей руке.
– Не надо так со мной, – холодно предупредила я, в упор глядя в чёрные угли его глаз. Моё лицо в десяти сантиметрах от его. – Я не стану мешать тебе, а ты не мешай мне. Сегодня я останусь в Храме. В восемь вечера вернусь в квартиру. Обещаю. Если угодно, можешь заехать и забрать сам.
– Ни на шаг из Храма, – отчеканил Маг. Лицо стало злым. Ничего откровенно наглого я ему не сказала, и ему приходилось с этим считаться. Однако без шансов, что он забудет мне эти слова. – Я заеду за тобой. Если задержусь, подождёшь.
Я кивнула.
Веня смотрел удивлённо. И прежде чем удалиться вслед за Тимуром, успел вскользь обнять меня. И дважды оглядывался, пытаясь поверить, что мы расстаёмся, что старший допустил это.
Мы остались в узком кругу со Стахием, Прохором и Чи. Меня капельку шатало.
– Познакомься с Вассой, – только теперь выдался момент, и Прохор представил меня своему наставнику.
Стахий пожал мою ладонь двумя своими, преодолев повторный порыв бухнуться на колени в одиозности момента.
– Мне трудно поверить… – Смотритель замялся, представив, как неловко и нелестно звучат его слова. Он явно не это хотел бы сказать при первой встрече. – Очарован, – старомодно заявил и поклонился он.
Чи согнулся пополам и в такой позе приблизился ко мне, кратко прислонившись лбом к тыльной стороне ладони. Адепт, добившийся высшего мастерства в Стихии, торжественно молчал, не позволяя понять по виду, насколько правильно я с ним себя повела.
Прохор чуть улыбнулся. Его представлениям ничто не противоречило.
– Ты, должно быть, хочешь посмотреть Храм? – спохватился главный Смотритель, с трудом вымолвив «ты».
– Это не к спеху, – не сообщаю, что могу водить экскурсии по Храму, – прогуляемся позже.
– Хочешь посмотреть на тренировку войска? – предложил Прохор, направляясь к главному выходу.
Я остановила его жестом:
– Не надо их предупреждать. Пускай всё идёт своим чередом. Ты иди к ним, а я понаблюдаю из-за витража.
Показываю на место, где время от времени сидела моя калечная половинка. Никто лучше изувеченного не находит укромных мест. Витраж в двух шагах от массивной крепостной двери был не особенно многоцветный, не особенно утончённый. Ромбы стекла прозрачные в нём перемежались с молочными и коричневатыми, что позволяло считать узкое окно у входа витражом. Часть стёклышек была непрозрачна, рассеивая возможность увидеть фигуру человека, которому взбредёт в голову устроиться по другую сторону, на встроенном в толстую стену подоконнике, и приникнуть к пропускающему свет фрагменту. Возможно витраж просто был так стар, что выгорел, утратил изначальные краски, но в раме полотно из стеклянных ромбов держалось крепко.
– Смена появится не раньше, чем через четверть часа, – сообщил Прохор.
– Хорошо.
Город за мостом начинал просыпаться. Для работающих без графика режимные вещи вроде светового дня имеют отстранённое значение, так что Маг привёз меня в ещё дремлющий в утренней дымке из пропасти Храм. Со стороны Воздуха наползало полноценное облако, кутая башни Воздуха и Воды белыми нитями. Башню Огня немного позолотило солнце, но быстро спряталось. Из пропасти веяло холодом. За мостом Земли было теплее. Открывались окошки кухонь на первых этажах, заваривался кофе и чай, с веревок стаскивалась высохшая за ночь одежда, спешно ёрзали по тканям утюги, жарились яичницы с сосисками, подрумянивался хлеб, плошки влаги выплёскивались на ярко увядающую осеннюю растительность под окнами, на брусчатку выступали первые рабочие ботинки. Деловые туфли незаметно опередили их, но так же неуловимо и удалились в лице моих названных братьев.
– Когда же случилось радостное событие? – молчание тяготило Стахия. – Не было никаких сообщений о том, что начаты поиски, никаких намёков от Тимура…
«Радостное событие» наводило на мысли о бракосочетании или рождении. Даже и не знаю, раньше Стахий не звучал так старомодно.
– Я дала знать о себе в день праздника. Немного вмешалась в ход состязания. Тимур, разумеется, предпочёл бы, чтобы это не афишировалось.
Мерный звук шагов по брусчатке. Вибрация спускается через натуральный камень, уходит в землю, переходит на Мост, на Храм, вибрирует под моими ступнями. Импульс движения заразителен. Земля просит выйти погулять, прикоснуться к ней, соединиться с ней.
– Лучшие из мастеров искусства Стихий в вашем распоряжении, – поспешно вставил старец, припомнив о своих обязанностях.
– Обучение с нуля не требуется, но если мне понадобится разъяснение или совет, я непременно обращусь к вам или к ним, – любезно ответила я, в действительности не связывая себя обещаниями и не намереваясь обращаться за советами.
После того, как я рухнула физиономией на каменный пол, я вообще стала на удивление любезной.
Прохор вышел на площадку, а я юркнула на подоконник, пахнущий сухой прогретой за лето древесиной и старой краской.
Какое-то время перед Храмом стояли лишь Прохор и Сергей. Свет выхватывал участки на площадке между минималистичными каменными формами и ухоженными бонсаями. Утро изгнало дух ночной прохлады и заиграло оттенками августовского тепла. В городе при Храме был мягкий климат. Атмосфера ранней осени, если всё пойдёт заведённым порядком, сохранится до второй недели декабря. В декабре начнутся снегопады. Адепты Огня с ворчанием потянутся в отпуска или же обернутся в заядлых домоседов.
Напряжённый Сергей тем временем не догадывался, отчего начальство бросает на него такие недовольные взгляды. Основная масса дружины собралась минут через десять-пятнадцать. Рыжий адепт Огня, русые красавцы-витязи, однажды встретившие на воротах, не такой гармоничный лицом и не такой высокий Андрей, вцепившийся со всем дружелюбием в новичка, попавшего в оборот на турнире. Не в числе первых явился и Игорь со своим приятелем Глебом. Как правило, увидев Прохора, парни становились расторопнее. Широкие мужские шаги энергично направлялись на исходные площадки.
Сзади вскрикнули и выронили задребезжавшую по полу крышку. Я повела ухом, не оборачиваясь. Стахий зашикал на пришлых работников, размахивая руками и опасливо оглядываясь на меня. Не стала вмешиваться, не интересно.
Повариха Маша зачарованно двинулась ко мне, но Стахий развернул её за плечи, выдворяя обратно на кухню. Маша даже не пикнула.
Прохор не спускал расхлябанности. Количество упражнений скакнуло похлеще курса валют в последнем выпуске новостей, который я смотрела, кажется, месяц назад или около того. Новички, ещё не познакомившиеся с Прохором по-настоящему, слегка недоумевали, почему обычная разминка так затягивалась, но большая часть отряда не была удивлена. Прохор имел талант к дрессировке, недочётов не прощал.
В восемь утра завтрак был накрыт. Обычно исчезавшие в кухне помощники и повар собрались у вытянутого, потемневшего от времени стола и заворожённо смотрели на меня. Я им не мешала.
Парни отправились в душ по разным башням, бездумно запрыгивая в галереи через сквозные проёмы продуваемых из пропасти стен, упираясь руками в тонкие жерди разделителей, поддерживающих острые навесы галерейных крыш. Прохор прошёл внутрь, обтираясь полотенцем. Он серьёзно продвинулся в обращении с огнём – уже почти не потел; а вообще адепты Огня не должны принимать душ сразу после физической нагрузки. Врачи не рекомендуют, достаточно вытереться влажным или сухим полотенцем. Прохор галантно подал мне руку, помогая спуститься с невысокого подоконника, снял с меня пальто и передал шедшему следом Сергею, косящемуся из-под нахмуренных русых бровей на шелестящий в зале лес. Деревья росли не сплошной чащей, основные направления были свободны, на кухню и на лестницы можно было попасть беспрепятственно, зато в углах и на свободных участках наливались силой и соком дубы и ели. Сергей шокировано застыл не из-за леса, прижал к груди переданное начальником пальто, от рук начавшее малость дымиться. И ладно, всё равно даже не я выбирала.
Я на ходу помыла руки, обтирая горсти влагой из воздуха и туда же её незримо возвращая. Издали отметила смену столовых приборов и новый сервиз. Не смогли удержаться, должно быть, давно ждали повода. Никаких прохудившихся тазов вместо гонгов и сломанных скалок вместо колотушек.
Жрицы вышли к завтраку в нелепо старомодных и одновременно вульгарных платьях, цепляясь долгими подолами за всё, что можно и нельзя. Возможно, стоит распределить между ними выбранную Магом одежду? Она дорогая, но мне не очень нравится. Девицы предсказуемо начали плутать в трёх соснах и ахать насчёт моего леса. Не вдаваясь в повторяемые ими друг за другом слова и одинаковые повизгивающе скандальные интонации: откуда-де он взялся, и что-де за бред, и чья-де эта глупая шутка…
Я неторопливо прошла к трону. Как раз к возвращению дружины.
Трон – штука красивая, но на вид неудобная. Ладно, ради такого дела можно потерпеть. Села с осознанием собственного достоинства. Стахий тут же занял место Алмаз, по левую руку от меня.
Такого обращения девица не ожидала, даже в день, когда в домах будет расти лес, а свиньи начнут летать.
– Стахий! – Алмаз хватала воздух ртом, как рыба.
Я демонстративно внимательно смерила её взглядом, заставляя замолчать.
Позволив себе минутный ступор, попялившись на меня обиженно округлёнными глазами, жрица тихо нашла себе другое место.
Девицы так растерялись, что едва не забыли, как удерживать грудь в рамках декольте, для этого грудную клетку требовалось держать надутой, как парус корабля под тугим ветром. В зале повисло молчание. Выбитый из колеи Сергей, надо сказать, так и стоял с пальто недалеко от двери.
– Прошу, садитесь, – я приглашающе повела раскрытой к потолку ладонью.
Чи, подготовленный к моему визиту, подал мне тарелку с фруктами и по-ресторанному оформленным омлетом.
Ох уж эти любители гляделок! После злющих глазищ Тимура пусть на меня смотрит хоть тысяча глаз – не подавлюсь!
Я принялась за еду. Полноценную компанию за столом мне смог составить лишь Прохор. Остальным отчего-то кусок не лез в горло, хотя казалось бы я не давала оснований полагать, что намерена скверно сказаться на их беззащитном передо мной пищеварении. Способность воздействовать на жидкости чужих тел нигде не оговаривалась, и я не собиралась волновать собравшихся признанием, что могу.
Приятно было ради разнообразия отведать что-нибудь кроме супа, который мы ели в мажьей квартире круглыми сутками. Суп, к сожалению, не та жидкость, что со временем становится ценнее.
Позавтракав, я поднялась с трона. Стахий спешно подал пример, поднимаясь вслед за мной на ноги. Старцы, молодые люди и девушки почтительно встали со своих мест.
Приятно.
– Пойду, приберусь, – объявила я.
Вопросы и возражения не прозвучали. Прохор молча пошёл за мной.
В прежнее моё полусанаторное-полушпионское пребывание в Храме я нередко задавалась вопросом, отчего помещения внутри внешне продуманного и имеющего симметричный контур Храма так хаотичны и неудобны для жизни. Оглядываясь назад, не знаю, что приводило меня в замешательство. По-моему, всё очевидно. Требовалось просто прибраться, чего до сего момента отчего-то не догадались сделать.
Храм тем временем разминался и приходил в себя, ступени пружинили под ногами. Я взялась за второй этаж, где располагались комнаты старцев и служительниц. По-моему, комнаты должны образовывать не нелепый квадрат внутри внешних стен Храма, это просто неудобно, а по крайней мере идти по периметру, чтобы внутрь проникал солнечный свет из окон. Так-с, сделаем комнаты приятной площади, скажем, по двадцать четыре квадратных метра. Не хотелось бы лишать света комнаты, расположенные не по периметру. Можно собрать в центре различные подсобные помещения или что-нибудь развлекательное, вроде театра или бассейна. Люди не проводят там много времени, естественный свет в принципе там не нужен. Вот ещё что – неплохо бы увеличить медотсек. В конце концов, Захар больше всех участвовал в моём обучении и может получить небольшую, то есть, как раз-таки большую премию в виде расширенного медотсека.
Полуприкрываю глаза, мысленно интересуясь у Храма о наличествующей мебели. Мебели у Храма навалом. Сразу дооборудываю осмотровую дополнительными шкафами.
Стены перестраиваются, мебель переносится по воздуху, вещи владельцев перекочёвывают на указанное место. И всё сразу. Всё равно что оказаться в центре торнадо, заглянувшего на распродажу мебели. Ну или как в Мойдодыре. Или в Федорином горе.
Замечаю, что Прохор жмётся ко мне. Какая я нечуткая и невнимательная. Люди ведь не любят торнадо.
– Всё в порядке, – похлопываю его по открытой до локтя руке, не придумав ничего более утешительного. – Это приёмы Воздуха и Земли. Ни с кем ничего не случится – это быстро.
Действительно, перестановка и перестройка заканчиваются прежде чем я произношу «ничего».
Прохор несвойственно бледен, но держится.
С третьим этажом проще. Он исключительно для меня и моих названных родственничков. Стоит переступить порог залы, в камине вспыхивает огонь. Тут всё так же пусто, как и в те времена, что я заглядывала сюда гостьей. Не планирую ничего менять. Только хочу занавеси на окна. Вероятно, не помешает поставить кровать, хотя в моём случае отсутствие кровати не означает наличие проблемы. Для меня земля перина, вода покрывало, воздух колыбельная, а огонь очаг. У меня всегда всё есть.
– Ты будешь жить здесь? – с надеждой спросил Прохор, отвлекая меня от размышлений.
Интонация льстит. Искренность подкупает.
– Я бы хотела, – признаюсь со вздохом. – Не думаю, что получится.
Прохору известны мои обстоятельства.
Переделываю комнаты для Тимура и Вениамина. Переношу их в одну сторону. Разделяю спальни, кабинет и гостиную перегородками. Заполняю мебелью. В гостиной размещаю изобилие диванов, отчасти затёртых, журнальный стол и высокий сервировочный, на всякий случай. В кабинет ставлю письменный стол, кресло, пару стульев, вешаю на стену пару полок. В спальнях по кровати, тумбочке, торшеру и вешалке для одежды.
С четвёртым этажом разбираюсь с третьего. На четвёртый этаж переносятся ценности в стеллажах и обсерватория.
Подземная система также нуждается в преобразовании, но предпочитаю заняться ей в следующий раз, без спешки, как и библиотекой.
– Прохор, напомни мне потом, что нужно отреставрировать мебель в гостиной.
«Дубль» послушно кивнул, не требуя платы принимая на себя работу секретаря. Интересно, мне положен секретарь?
Я вернулась в преображённую осмотровую. Захар уже был на месте и в недоумении. Мы застали его согнувшимся пополам напротив шкафа для инструментов, с побагровевшим лицом и побликивающей под лампой плешью.
– Большая честь для меня… – сбивчиво поприветствовал адепт Воды, резко распрямляясь. Краска схлынула с его лица, но отдельные красные пятна не торопились исчезать.
Я бодро пожала протянутую руку. Горячая ладонь задержалась на моей, словно прикасалась к святыне, дарующей богатство, любовь, успех или ещё какой расхожий стереотип блаженного счастья.
– Так гораздо удобнее, – он неопределённо повёл рукой по сторонам.
– Я так и подумала, – киваю без ложной скромности. – Прохор, занимайся прямыми обязанностями, я здесь задержусь.
Прохор коротко поклонился на прощание, развернулся и ушёл на плохо гнущихся ногах.
– Я бы хотела участвовать в осмотре больных.
Захар не посмел возражать.
Первой явилась Лилия Кензи с хроническим насморком. Она долго с ним мучилась, а Захар мучился с ней. Чуть больше, чем свой насморк, Лилия Ивановна любила обсуждать чужую жизнь.
– Здравствуйте. Синусит. – без пауз сообщила я, не дожидаясь, когда утомительная пациентка переступит порог.
– АААААА! – Кензи заверещала дурным голосом и убежала куда-то, шарахнувшись о дверь и вскинув руки.
Мы переглянулись с Захаром. Лекарь философски пожал плечами и продолжил сортировать травы, присланные с гор Эскамеруна. Молчаливость, владевшая Прохором, перекинулась и на него. Он точно так же помалкивал и держался поблизости под каким-то благовидным предлогом, при этом избегал, как и начальник дружины, вести себя как равный – уж чего проще, если хочешь быть рядом с тем, кто сидит за столом, сядь с ним. Ничего подобного, как недавно Прохор предпочитал сидеть на полу у ног, так Захар суетился вокруг шкафчиков. Он позволил себе лишь краткий комментарий насчёт Кензи:
– Она вмиг оповестит весь город.
Таков план.
Вторым появился Набаков. Он ещё был не в курсе. Я даже засомневалась в способностях драгоценной Лилии Ивановны. Набаков пролепетал что-то в высшей мере почтительное и неразборчивое и не сразу разобрал требование расстегнуть рубашку.
Захар помял руками впалую грудь, прислушиваясь. У Набакова на щеках был чахоточный румянец, он то и дело метал в меня быстрый смущённый взгляд и морщился от прикосновений опытного врача.
Захар неудовлетворенно цыкнул языком.
– Скверно. Надо было браться за ум, когда была простуда. Теперь больше всего походит на воспаление.
Лекарь тщательно подбирал слова. Казалось, ещё немного, и он зашевелит ушами, как маленький чуткий зверёк, подозревающий хищника неподалёку.
– Разрешите? – поинтересовалась я.
Набаков испуганно часто покивал.
Я приложила ладонь к голой груди. Верхняя часть туловища пациента моментально покрылась гусиной кожей, каждый волосок встал торчком. Я чувствовала лёгкие, они были в тройке сантиметров от руки, сипели в клетке из чахлой грудины. Воспаление у Набакова было не впервые. Захару пришлось отправить его тогда поближе к цивилизации и рентгеновским лучам и больше в истории болезни пациента не участвовать. Двустороннее воспаление. Мутная густая жидкость отложилась в обоих лёгких.
– Ощущения могут быть неприятными, – предупредила я, усаживая его на затянутую в плёнку кушетку. Шансов возражать я не предоставила. Зачерпнула жидкость и потянула её наружу через горло. Набаков захрипел. Ком вывалился наружу и отправился в раковину. Набаков, морщась, держался за грудь.
Так долго ждала момента попользоваться силушкой на пользу простых человеков, что, пожалуй, была излишне расторопна.
– Я бы рекомендовала травяной настой и сироп шиповника в чай. Первые десять дней по три раза в день и ещё двадцать дней по два раза в день… Набаков, предупреждаю, если вы не займётесь своим здоровьем, я запрещу Захару вас осматривать, вам придётся отправляться в обычную поликлинику, к людям, и вам там не понравится. Так что соблюдайте назначение.
Набаков покраснел и пристыженно собрался, прижимая к груди пакетик с травяной смесью и бутылочку с сиропом. Он хорошо знал, что ему «там» не понравится – как нетрудно догадаться по наименованию, был Набаков неместный, из людей, как назвался однажды Стахию, так и прицепилось, а в городе обычно обращались по первому имени.
– Хорошая работа, – похвалил Захар, потупив глаза и не вполне чувствуя себя в праве хвалить такую величину, как я.
Я сидела на стуле у шкафа, задумчиво держась за подбородок. Наравне с глубинным гулом, к которому я успела привыкнуть как к чему-то само собой разумеющемуся, нарастал многоголосый шорох. На первом этаже шушукались, на втором – шептались. Они и о половине моих способностей не предполагают. Как неосторожно. Похоже, только мы с Захаром работали. Не стала вмешиваться, пускай пошепчутся, у них ведь даже телевидения нет.
В спальне на втором этаже, например, развивалась сцена из молодёжного сериала. В перевёрнутой с ног на голову комнате (естественно, я не заботилась сверх меры о том, чтобы каждая фитюлька осталась на своём месте) шептались Эсфирь, Алмаз и Клара.
– Что теперь будет? – взволнованно вопрошала Эсфирь, для которой вопрос был ещё менее праздным, чем для других, но оттого ничуть не более разрешимым.
Козырем служительниц всегда была красота. Которая меня мало интересовала. Эсфирь на фоне остальных располагала женственностью и мягкостью, за что можно было простить некоторую неразумность и наивность. Но за это, как правило, склонны прощать лишь мужчины.
– Не знаю, – отрывисто сказала Клара, беспокойно теребя в руках какую-то безделицу.
Алмаз раздражённо вырвала вещицу у неё из рук и швырнула об пол.
Безделица оказалась музыкальной шкатулкой.
– Что с нами будет? – трагично всхлипнула Эсфирь под зловеще дребезжащий мотив.
– В Храме испокон веков держали Жриц, – выдавая нервозность, быстро заговорила Клара. – Это традиция! Каждый из избранных обязан защищать традиции вверенной нации! Я не собираюсь терять место. В конце концов, если она женщина, то должна войти в наше положение. Не думаю, что будет сложно надавить на жалость…
– Думаешь, – Эсфирь шмыгнула носом, – нас правда, ну это … содержали ради того, чего мы думали?
– Это должен был быть мужчина! – резко заметила Алмаз, приканчивая шкатулку ударом каблука. – Но раз так, то тут ловить нечего. Мужчина – не проблема.
Работа разума Алмаз меня не вдохновляет. Под хватающую за сердце мелодию воскресшей шкатулки, смещаюсь со сквозняком в комнату, где приглушёнными тонами беседуют герои интеллектуального политического детектива.
– Что теперь будет? – риторически пожимает плечами Стахий.
– Не представляю, – с аналогичной пассивностью отвечает Корней. – Можно было ожидать чего угодно: психопата, шизофреника, лунатика, но только не женщину. Она, по твоему мнению, сильна?
– Сомневаться не приходится. Можно ли ей довериться – вот вопрос. Она дала отпор Магу, но мы не знаем её характера. Самостоятельно действовать Маг ей не позволит… ещё неизвестно, может, мы ей выложим свои выводы, а она тут же передаст их Магу.
– Мда, – протянул Корней, сжимая подлокотники кресла. – Они только-только воссоединились. Как ни крути, между ними существует тесная взаимосвязь. Сейчас их эмоции на пике, отношения самые тёплые…
Я беззвучно хмыкнула.
– …есть один пациент с застарелой травмой… – щёки Захара окрасил чужеродный румянец. – Может, взглянете?
Прихожу в себя. Чувствую, как взор возвращается под потускневшие радужки. Киваю.
Захар поспешно покидает кабинет.
Не сразу осознаю, что впервые за шестьдесят часов осталась в одиночестве. Вдыхаю полной грудью. Пахнет мазью от нагноений и назальными каплями. Предпочитаю вдохнуть воздух с улицы. Осень пахнет приятно.
Долгожданный гость явился незамеченным. Вошёл в дверь, минуя отвернувшегося от входа Прохора, погружённого в себя и жгущего сигареты одну за другой. Пепел летел вниз, за край острова, исчезая в толстом слое облаков. Гость видел Прохора, но не решился с ним заговорить. Мужской силуэт имел слишком суровый и независимый вид, если не сказать угрожающий. Утро сохраняло прохладу, а небрежно скрученная жгутом рубашка висела на одном плече мужчины, не скрывая ни развитой плечевой мускулатуры, ни жестоких шрамов на спине.
По другую сторону двери гость оглядел с благоговением густой лес, растущий прямо из пола вдоль всех стен, витражные окна и светящийся трон. На пути ему опять никто не попался. Гость прошёл внутрь, не зная, как поступить. Случилось так, что гость поднялся на второй этаж, избежав встречи с Сергеем, бродящим с пальто, и старым Тихоном, коснулся было рукой двери комнаты Алмаз, но передумал и, подчинившись неожиданному порыву, без стука вошёл в осмотровую.
В осмотровой, сразу распознав назначение помещения, гость увидел ухоженную молодую девушку, весь облик которой дышал дороговизной. Даже поза выдавала чем-то состоятельность, расслабленная небрежность, которую сотни тщательно тренируют в себе и с которой лишь единицы рождаются. Гость не мог сказать, повернулась ли девушка на звук открывшейся двери или изначально смотрела на неё. Движения тела были неуловимы, как было неуловимо изменчиво лицо. Девушка приветливо улыбнулась гостю.
Мою улыбку не назвать искренней, в ней всегда сквозит слишком много хитрости, но когда я довольна, этому сложно противиться. Сейчас я улыбаюсь, как сытая и обласканная кошка. Мои глаза – щёлки, я готова замурлыкать, возможно, даже позволю себя погладить.
– Здравствуйте, – улыбается в ответ Сафико. – Вы не могли бы подсказать, где я могу найти Захара?
– Здравствуй, Сафико. Он скоро подойдёт. Это его кабинет.
Живая. В закрытом платье и бежевом пальто, по плечам и спине рассыпаны блестящие кудри, в глазах радость и немного тревоги, брови и губы выдают удивление. Когда я видела её в прошлый раз, её лицо не выражало ничего. Я не успела заплатить ей добром за добро, и до самого момента, как перед ней открылась дверь, боялась поверить, что план удался. Что моя подруга жива.
Жестом приглашаю садиться.
– Извините, как вас зовут?
– Васса.
– Боюсь, ваше имя мне незнакомо, – продолжает сыпать этикетными любезностями Сафи, расправляя подол, прежде чем сесть на предложенный стул.
Снова улыбаюсь.
– Откуда вы обо мне знаете?
– Ну, мне многое известно, – неопределённо протягиваю я, – например, я знаю, что ты впервые в городе при Храме. Серьёзно занимаешься медициной. Родилась в семье адептов Воды. Прожила всё время в одном из городов Стихий. Никогда по-настоящему не влюблялась. Всей одежде предпочитаешь платья и очень любишь лето.
Сафико серьёзно растерялась, но решила обернуть сказанное в шутку.
– Если вы всё знаете, может расскажете, что происходит в городе? За пределами Храма все сами не свои, а в Храме – ни души.
– Всё просто, – подкупающе искренне вздёргиваю плечом, – в Храме сегодня день генеральной уборки.
Захар с трудом приоткрывает дверь, затаскивая за собой на первый взгляд сопротивляющегося пациента.
Сафи вскакивает с места. Захар мельком одаряет её взглядом. Хмурый мужчина за ним шумно дышит через нос, безжалостно стуча по полу костылями.
– Тяжёлое утро, Остап? – мимоходом интересуюсь я, подворачивая рукава неоправданно дорогой рубашки.
Всклокоченный Остап смотрит на меня из-под сивых бровей. Ему неинтересно, откуда я знаю его имя. Захару должно было стоить немалого труда вытащить его из унылой берлоги, в которой не менее уныло тянулись для инвалида невыносимо пустые и долгие годы.
– Как любое последние восемь лет, – хрипло отвечает мужчина, постаревший до срока.
Отчаяние, тщательно скрываемое, глядит на меня из серых глаз.
Взмахиваю двумя пальцами левой руки. Захар понятливо отнимает у повисшего в воздухе калеки костыли.
Глаза Остапа вспыхивают на миг, но их снова колет боль, и свет в них гаснет с новой обидой и очередной обречённой мыслью.
Дёргаю средним пальцем, пациент разворачивается в горизонталь, точно размещаясь на кушетке.
– Старый перелом? – риторически осведомляюсь я. – Несчастный случай? Нога что-нибудь чувствует?
Касаюсь щиколотки.
– Нет.
Ответ звучит резко, как лай. Иногда то, что не чувствуешь, причиняет ощутимую боль.
– Самый сложный случай на сегодня, – замечаю в адрес Захара.
Но лекарь не тушуется. Он в меня верит. Верит, в мои силы и в то, что я добродетельна и не оставлю вверенную мне жизнь в столь плачевном состоянии.
Сафико смотрит на нас во все глаза.
Когда смотришь сквозь кровь, видишь всё в одном цвете.
– Кости сломаны в нескольких местах. Пять полноценных переломов, не считая трещин и сколов. Три срослось правильно, образовалась надкостница… подозреваю, доктора прибегали к магическим средствам – слой надкостницы слишком толстый. Остаётся два неправильно сросшихся перелома. Что скажете?
– О чём? – вздохнул Остап.
– Согласны на новые переломы, длительную реабилитацию, боль, борьбу… жить дальше?
Остап задумался.
Крепко закрыл глаза:
– Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?
Склоняюсь над ним, на уровень его всклоченной заросшей головы.
Он открывает глаза, чтобы встретить мой взгляд, каким он был в первые часы после расщепления на две части. Молча смотрим друг на друга. Сафи прижимает руки к сердцу.
– Согласен, – выдыхает Остап обречённо. Он не может беззаботно поверить, жизнь была с ним слишком неласкова.
– Не будем тянуть.
Я хорошо оборудовала медицинский кабинет. Здесь есть и операционная, и лаборантская, и лазарет, и душ с ванной, и кладовая.
Захар следит со стороны, редко прерываясь, чтобы моргнуть.
Обмываю пациента, тщательно очищаю кожу и волосы. Я, конечно, не собираюсь резать его на кровавые нестерильные куски, но так нам всем будет гораздо приятнее иметь с ним дело.
После помывки у него даже цвет волос становится другой. На три тона светлее. Тело истерзано свирепыми шрамами, даже татуировка на лопатке – снежный барс с пружинистыми лапами – покалечена, раскроена двумя рваными бороздами. Но хуже всего неживые, косолапо завёрнутые внутрь ноги.
Сафико смело сжимает челюсти и не выдаёт ни единого звука.
Силами Воздуха возвращаю Остапа на кушетку. Снова пристально смотрю ему в глаза.
– Спи, Остап.
Мужчина послушно смыкает веки.
Берусь с надкостницы. Так проще сосредоточиться. Стачиваю её воображаемым напильником из Воды. Костяную пыль нельзя оставлять в крови. Чуть поплутав, вывожу её в кишечник.
Неправильно сросшиеся кости и осколки заставляют задуматься.
– Чем ты ломаешь кости?
– Я этого никогда не делал, – беспомощно пожимает плечами Захар. Сафико испуганно качает головой.
Видимо, придётся действовать снаружи. Результат неаккуратный, но вгонять под кожу достаточный для разового удара объём воздуха опасно. В данном конкретном случае резкий сокрушительный удар предпочтительнее медленного аккуратного. Ничего не остаётся. Луплю снаружи.
Собираю осколки водой.
Совсем забыла.
– Приготовьте жгуты, мазь и такие маленькие застёжки.
Напоследок проверяю проходимость крови и контролирую Захара и Сафико, накладывающих жгут на сизые в синяках многострадальные ноги пациента.
– На сегодня хватит.
Медицина требует много концентрации.
Захар благодарно покивал, искоса глянув на Сафико.
– Чем обязан?
Под суровым взглядом знахаря Сафико растерялась.
– Твоя новая студентка, – пожимаю плечами.
Захар хмурится ещё сильнее.
– Но у меня нет времени на студенток.
– Отчего же?
– Как ведущий адепт Воды… и в связи с вашим приходом… Я обязан помогать вам и учиться…
– Учиться? – перебила я, глядя на поникшую Сафи. – Чему и у кого?
– У вас. Искусству сложных операций.
– Бог с тобой, – невольно срывается с моих губ. – Чему я могу тебя научить? Я самоучка.
– Любая наука начинается с самоучек, – упрямо заявил лекарь. – Вы глубоко видите. С вашей помощью мы перестанем переправлять сложных больных к магам. Для вас не помеха даже… даже… – Захар потряс в воздухе рукой, словно вылавливал нужное слово.
Пора было урезонить его пыл.
– В отношении хирургии между мной и тобой лишь одна разница – ты инструмент слепой, а я – зрячий. Можно научить оперировать, но нельзя научить видеть. Прости, Захар. Я готова помочь, если смогу. Но учить – нет, не проси.
Всё равно что бы врач попросил у рентгена способность видеть сквозь плоть, а лаборант у центрифуги пару незаменимых в его работе свойств. Даже если его интересует, как я сточила надкостницу, я не стану его обучать. С его способностями, пусть это прозвучит высокомерно, у него больше шансов стать изощрённым убийцей, чем непревзойдённым хирургом.
– Если кто тут и способен кого-то обучить, так это ты, – сглаживаю эффект произнесённых слов. – Сафико будет хорошей ученицей и отличным врачом. Займись её обучением. Я настаиваю.
Лекарь смиренно кивнул.
Последовавшие полчаса были посвящены тренировке в наложении бинтов и жгутов на самые разные части тела. Спящий Остап не возражал. Не знаю, насколько его усыпила. В любом случае, недостаточно надолго. Будет больно, и довольно долго. Помощь ему была в первых пунктах моего воображаемого списка срочных дел. Я составила его в один из тех невероятно утомительных и сонных часов в многокомнатной квартире у парка.
Бывают дни, когда время отказывается шевелиться. Чем больше я овладевала силой и чем сильнее себя контролировала, тем больше становилось таких дней, и тем сложнее становилось их выносить, и тем сложнее становилось сохранять контроль.
В классическом понимании ещё продолжалось утро. Я уже тухла со скуки. Библиотека уже предложила мне когда-то всё, что хотела сказать, на заветном месте заветной полки было пусто, да и сидеть неподвижно, опять, было выше моих сил.
Ставшее запретным пространство за стенами манило меня, плюнув на всё, накинуть платок на голову и затеряться в потоках людей на витиеватых улочках города, выскользнуть за стены, раствориться в лесном массиве и слиться воедино с первой попавшейся на пути речкой.
Я подавила порыв. Я дала слово.
Сафико поселилась в своей старой комнате в башне Воды. Сначала мне стало не по себе – последнее воспоминание о той комнате было связанно с одним из самых горьких событий в моей жизни – печальным концом её жизни. Но потом, когда сантименты развеялись, я успокоилась – в конце концов комната здесь совершенно ни при чем. Скорее я виновата.
Комната выглядела не так как прежде, не успела нарядиться в длинные шторы, что вечно полоскал врывающийся из пропасти ветер, постель была какая-то слежалая и затхлая, дверца старого шкафа висела, будто на одной петле. Не было толстеньких свечей, ваз с цветами, горшков с домашними растениями, россыпи цветных карандашей, блестящих тюбиков косметики…
Оказав помощь с переносом чемодана, у Сафико их было два, так что поделили пополам, и ещё у неё через плечо висела средних размеров дамская сумка, я пригласила её в свою комнату. Девушка была слишком вежлива, чтобы отказать. Смею надеяться, моя личность пробудила в ней любопытство.
Сафи прошла за мной… язык не поворачивается назвать мой угол скромным словом «комната».
Будущая подруга удивлённо застывает с открытым ртом.
– У меня пустовато, – признаю я, – тоже недавно заехала.
Падаю на диван.
– За какие же заслуги награждают такими просторами? – с неловкостью улыбнулась Сафико.
– Заслуги? – фыркаю я. – Справедливее будет назвать это блатом.
Девушка неловко замолкла.
Я улыбнулась, демонстрируя шутливый настрой.
– И кто же твой благодетель? – слегка расслабилась Сафи.
– Братец.
– Братец?
– Братец, – смеясь, повторяю я, разглядывая своё отражение в блестящих маслинах её глаз.
– Как его зовут?
Кажется, Сафико была уверена, что я человек с необычным чувством юмора, и мы лишь заигрались в одну из бессмысленных игр, популярных среди интересничающей молодёжи.
– Тимур.
– Неужели тёзка?
– Ну почему же? Оригинал.
Она пристально смотрит на меня. Открываю ауру, словно выигрышную карту в партии. Она молчит.
– Прошу прощения, – она справляется с собой, – если я позволила себе сказать или сделать лишнее… непозволительное.
– Брось это, – морщусь на безликие слова. – Давай дружить. Меня утомляют любезности. И я замаялась сидеть взаперти. Здесь становится безобразно скучно, когда вокруг тебя ходят на цыпочках.
Выложив безапелляционные козыри, надолго замолкаю. Сафико стеснённо пристраивается на диван, но я не обращаю на неё внимания.
В окно дует ветер, упругой волной придавливает стёкла в рамах. Они точно вставлены и не елозят в пазах, но я слышу, слышу этот звук – на них давит ветер.
Солнце до сих пор не торопилось показаться на небосклоне собственной персоной, но меня уже звали наружу.
– Я ничего не слышала о вашем появлении, – робко призналась Сафи.
Было забавно поменяться ролями. Когда-то она вела партию, а я хныкала в сторонке, часто падая и набивая новые синяки и шишки, плетясь за ней.
– Давай на ты.
– Не понимаю, – она сглотнула, – почему ты хочешь дружить со мной. Я только приехала. Жрицы Храма наверняка составили бы тебе отличную компанию… они ведь для того и существуют.
– Думаешь, для этого? – хмыкаю я.
В тоне с излишком цинизма. Шутливо улыбнувшись, быстро возвращаюсь к платоническим темам.
– Насчет дружбы всё просто – мы дружили в прошлой жизни.
– В прошлой жизни? – растерянно повторяет Сафи. – В каком смысле?
– Некоторым выпадает шанс пережить неудачный момент заново. Самым удачным в моём неудачном моменте была наша дружба. Не хочу её терять.
– Я ничего подобного не помню.
– Не бери в голову, – легкомысленно отмахиваюсь, – иногда меня тянет к громким фразам.
Молчим.
– Спасибо за помощь с Захаром, – поспешно вспоминает Сафико.
– Пустяки. Медицина твоё призвание. Можно считать, что я действовала в своих собственных интересах. Хороший врач на вес золота.
Глубинный гул манит меня. Интересно, можно считать, что он на территории Храма? Тогда меня не в чем будет упрекнуть.
Молчание продолжает тяготить мою новообретённую подругу.
– Если мы друзья, не расскажешь, как тебя нашли?
– Если тебе интересно, – вяло пожимаю плечами.
Ей интересно.
– Ну в общем на последнем празднике я пришла посмотреть на соревнования. Когда всё закончилось, я пошла вместе с остальными в город, но у моста передумала и решила представиться братцам.
– Вот так просто? – поразилась Сафи.
– Не думаю, что всё обязательно должно быть сложно, – слегка лукавлю я. – Ничего особенного, прийти, когда тебя ждут.
– А где ты была всё это время после праздника?
– Ну, – морщу нос, – скажем, обживалась в квартире.
– Ты живёшь вместе с Первым и Вторым?
– Да, – неохотно подтвердила я. – Считается, что нам некомфортно друг без друга.
– Это не так?
– Если разлука затянется, то мне, пожалуй, станет не по себе. А сейчас мне скорее лучше от того, что их нет поблизости.
– От чего так? – запуталась Сафико.
– Из-за Мага. Ты видела его?
– В газетах.
– Думаю, газеты не в силах передать атмосферу его присутствия: лопаются скрипичные струны, кошки забиваются в водосточные трубы, птицы бьются о стекло, неврастеники вешаются, истерики режут вены, меланхолики топятся, оседают здания…
Сафико фыркнула от смеха.
– Такого я о нём не слышала.
– Вероятно, потому что те, с кем ты прежде разговаривала не обязаны говорить правду.
– Вы не поладили?
– Он мне не доверяет, а я стараюсь держаться на дистанции. Не думаю, что при таких условиях можно сформировать хоть какую-то внятную эмоцию… Тебе не кажется, что с рассвета уже миновала целая неделя?
Ветер дурашливо шуршал в углу окна. От нетерпения я становилась дёрганой.
– Чем же планируешь заняться?
– Собираюсь совершить поездку во все города Стихий.
– Здорово.
– Если получится.
– Разве у тебя может не получиться?
– Ещё как. Будь моя воля, я бы уже была в одном из городов Стихий. Но нет. Пришлось пообещать Тимуру, что останусь внутри, иначе бы он отвёз меня обратно в квартиру.
– Тебе не нравится взаперти?
– Мне не нравится быть привязанной к одному месту. Иногда нет ничего утомительного в том, чтобы провести сутки дома, ничем особенно не занимаясь. Но иногда это просто пытка. Надо же, чтобы именно сегодня так вышло.
– Извини, но ты не обидишься, если я пойду к себе? Мне надо разобрать вещи… я вернусь ближе к вечеру, если хочешь.
– Ну ладно, – обречённо вздыхаю я. – Меня заберут в восемь.
– Я успею до твоего отъезда, – обещает Сафико, грациозно исчезая за дверью.
Какое-то время просто болтаю в воздухе ногой. Ботильоны совсем новые. Их словно и не носили никогда и никто, включая меня. Ни морщинки, ни пылинки, как на манекене. Не знаю почему, но безупречность меня раздражает. Для этого должно быть название, что-то вроде перфектофоба. Ловлю краем глаза подошву и злорадно ухмыляюсь. Плавленная.
Не пришло ли время пообщаться по-взрослому?
Стахий вытирал простенькие глиняные вазы в своей обновлённой евро-келье. Ветки орхидей не очень-то заботливо валялись поверх выложенных бумаг на письменном столе. Едва ли Стахий имеет отношение к Земле.
– Итак, – Стахий отставил в сторону глиняный цилиндр без верхней грани.
– Итак, – в тон ему повторила я.
Перестановка всегда повод для генеральной уборки. Оба кресла рядом со столом временно стали вместилищами всевозможной печатной и рукописной продукции.
Занимая кресло, мне пришлось примостить кипу на коленках.
– Неожиданному положено происходить неожиданно и это предсказуемо… и всё же, всё было чрезвычайно неожиданно. По правде говоря, никто до сих пор в себя не пришёл, иначе бы тут уже гремели фейерверки, стучали барабаны, пели песни, показывали фокусы…
– В вашу честь будет подан торжественный ужин, на который будут приглашены и многие из города, – поспешно прибавил Стахий.
Продолжаю незаинтересованно слушать. И правда неинтересно, ужин какой-то.
Стахий застывает у стола во весь свой немалый рост, смотрит на меня вдумчиво, изучает.
– Я пришла спросить, – медленно проговорила я, – не хочешь ли ты мне что-то сказать?
Он не торопится говорить. Услужливо-восторженная, несколько заискивающая и чуть виноватая гримаса выветривается из его лица… тьфу ты, замучил этот ветер!
Жду продолжения, на лице не движется ни единый мускул. Я непроницаема, моя защита непробиваема даже для лучшего из Магов, а он на этом собаку съел.
Стахий чуть улыбается и придурковато вскидывает одну бровь в неестественном и неправдоподобном недоумении.
– Брось, – ухмыляюсь в ответ. – Если бы я захотела, ты бы выдал мне даже то, что, как тебе казалось, давно забыл. Но я тебя уважаю, как и твоё право на личную жизнь и секреты, так что давай с самого начала условимся, что у нас общие цели и идеалы.
Стахий задумался над моими словами. Видимо, взвешивание доводов прошло в мою пользу. Он резко кивнул принятому решению и мне.
Взгляд стал пронизывающим, пристальным, почти немигающим. Старец упёр руки в бока и навис надо мной размашистой угловатой тенью.
– Разумность твоей речи воистину воодушевляет, – несколько старомодно заговорил Смотритель Храма. – Я действительно долго ждал твоего прихода. За это время передумал всякого… разучился доверять просто так, без проверки… Меня беспокоит Маг.
Старец решил перейти к делу. Стопка бумаги с соседнего стула без всякого почтения переправилась на пол. Стахий сел за стол, сцепив перед собой руки в замок.
– Не тебя одного, – признала я.
Он внимательно посмотрел на меня, но моё лицо ничуть не изменилось. Не было причин демонстрировать какую-то эмоцию.
– Он силён, амбициозен, несколько неразборчив в средствах и… своеобразен в моральном плане.
– Необдуманного поступка он не совершит.
– Согласен. Но он в состоянии обдумать такое, чего бы нам в голову не пришло.
Я облизнула губы, неохотно соглашаясь про себя.
– Не хотелось бы оказаться на задворках, как нежить.
– Нужно работать над имиджем, – хмыкнула я. – У магов есть право относиться к другим свысока – они содержат нас всех. Надо показать то, чего они не могут, показать Стихию не со стороны разрушения. У нас есть врачи, садовники, строители, дружина… Маги не представляют, что такое дар Стихий, надо им показать, и их отношение почти наверняка изменится. Они должны увидеть в нас равных, мы должны идти рука об руку.
– Это сложно.
– Я начну, – успокаиваю я. – Что-нибудь придумаю.
– Маг не позволит тебе ничего выдающегося до поры до времени. Или вообще никогда не позволит, судя по Вениамину.
– Не заботься об этом. Я готова подчиняться, пока это не противоречит моим интересам. Если что-то будет им противоречить, Маг меня не остановит.
В моём голосе нет горячности и бахвальства, я констатирую факт. Но собеседник смотрит со скепсисом, убеждать его будет долго, и на словах едва ли выйдет.
– Будь осторожна, – напутствует под конец аудиенции Смотритель.
Неведомо, чья была аудиенция.
Бесцельные блуждания по Храму приводят в кухню. В запахах и бликах от посуды, в мерном вращении ложек и стуке венчика об эмаль блюда есть что-то умиротворяюще домашнее, чего так не хватает в квартире. Я захожу на кухню незамеченной, сажусь в углу у французского окна. Здесь, в неослабевающей каждодневной суете проходит вечность пяти часов. Солнце доползает до пика и перекатывается, унося за собой свет, частичка за частичкой.
Стахий не всё рассказал о приёме. Гости были не только из города. Я слышала новые голоса за воротами, куда стянулась половина дружины. Приезжих внимательно изучали. Среди них были не только адепты Стихий.
Это не радовало.
Хотелось затеряться. Поужинать вместе со всеми, слушая застольные рассказы, незамеченной никем выйти из зала, из главных ворот, пройти по освещённой лишь луной и звёздами галерее, подняться наверх, скинуть подплавленные ботильоны, снять всё и завернуться в пуховое одеяло, заснув клубком.
Взгляды, полные любопытства, то и дело касались меня, и с этим ничего нельзя было поделать. А у ворот толпились те, кто не отличался и подобием такта. Маги. Репортёры нескольких газет, официальные лица, представители Китежа, Эскамеруна, ведьмы, колдуны, ведьмаки, заклинатели… Чужеродная публика, плохо вписывающаяся в атмосферу места.
Стахий снова обменивался мнениями с группой доверенных лиц.
– Её не провести, надо признать, – поделился впечатлением Смотритель.
– Неизвестно только, хорошо это или плохо, – резонно заметил Корней.
Гози промолчал с глубоким невысказанным значением.
Не помню, как я взялась помогать поварихе и пришлым помощницам-кухаркам, это вроде как вышло само собой. Насколько себя знаю, страсти к стряпанью никогда не испытывала и к кулинарии относилась равнодушно, а в последнее время вообще отстранилась от процесса, как и от его плодов. Но то ли отточенные движения ножей и ложек, то ли изобилие воды во всех ипостасях, то ли блеск кастрюль ввели меня в состояние близкое к гипнотическому. Искренне надеюсь, что не загипнотизировала себя сама. В конце концов, готовка тоже в своём роде химия, а химия мне близка, пускай и не в понимании тарабарских формул и пахучих склянок. Я зрела химию иначе, визуально и исключительно практически. Практики в кулинарии завались.
Не приходится практиковаться долго. Вскоре меня находит начавший волноваться Стахий. Он долго искал меня по Храму, чтобы сообщить, что горожане пришли на поклон. Его взгляд выдавал перенесённый страх – обойдя два этажа, он запереживал, что я нарушила данное Магу обещание.
Почему я не откликнулась, когда почувствовала, что он ищет меня? Ну, не знаю. Не захотела, наверное.
Прохор появляется из-за плеча наставника и подаёт мне руку. Он ведёт меня к трону, я не сопротивляюсь. Церемоний не избежать, так что лучше расправиться с ними поскорей. Сегодня я как раз невыездная.
Задумчиво опускаюсь на трон.
– Васса, – Прохор склоняется над моим плечом, – тех, кто живёт в Храме всех привести или…?
– Не надо всех сразу. Будем знакомиться как полагается.
Прохор удовлетворённо кивнул.
– Здравствуй, Корней, – благосклонно протягиваю руку, небрежно облокачиваясь и сидя чуть вполоборота.
Стушевавшаяся публика приходит в движение.
Корней, пожилой человек с натруженными узловатыми руками, не сводя с меня глаз, подходит к моей руке, с достоинством человека, который достойно прожил лет шестьдесят, не считая безупречного детства.
Пальцы горячие и мозолистые, кожа сходна коре дуба.
– Адепт Земли, – киваю своим мыслям я.
Конечно, я отлично помню, адептом какой Стихии является Корней, но сейчас я это действительно чувствовала.
Корней с удовольствием взошедшего на престол в обход старших родственников наследника вернулся в погустевший строй свиты.
– Здравствуй. Гози, адепт Воздуха, – Гози проявил инициативу сам.
– Здравствуй, Захар, адепт Воды. Здравствуй, Чи, адепт Воды.
Дальше шарманка пошла по сценарию. Было не сложно и не неприятно, это было долго. Здравствуйте, имена, адепты, Стихии, восторги, рукопожатия, восторги, улыбки, подмигивания друзьям и снова здравствуйте. Все они по большему счету простые и приятные люди. Сейчас, когда меня брали в расчет, когда я чувствовала их больше, чем они могли представить, пусть я их знала, я знакомилась с ними заново.
Специальные люди, обучающие и наставляющие, зачастую с пренебрежением относятся к умственным способностям окружающих. А они встречают много людей. Приходится признать, что даже среди необычных в своей сути существ, большая часть всегда обычна для своего типа и не представляет собой ничего экстраординарного.
Пока перед моими глазами, как на конвейере, проносились лица, я не могла не судить по впечатлению и не выделять тех, кто выделялся. Здороваясь со старцами, я не чувствовала подобного контраста, в конце концов, они были как раз теми, кого выделили за проявленное мастерство. Но потом были Жрицы, которые … не за то их выбирали, за что следовало бы. Они вставали передо мной на одно колено, как было положено, путаясь в бирюзовом подоле, одной рукой вынужденно удерживая края норовящего распахнуться декольте, и с поджатыми губами и стянутыми обидой лицами протягивали мне свои ладони так, словно я должна была их целовать. Видимо, на что-то подобное они рассчитывали изначально, с пор когда каждая приняла на себя жреческое титулование и начала воображать себя под руку с копией Мага с правами на Храм Стихий. Дерзкого, своевольного, падкого на женщин. Не знаю уж как они планировали делить его на двенадцать, выцарапывать друг другу глаза и драть волосы ему на потеху или перетасовывать как мячик пинг-понга – это уже навсегда останется в их фантазиях.
Человек на моём месте захотел бы мелочной мести. Мне было вполне понятно, что когда ничего не было – а ничего не было, ни нелюбезностей, ни презрения, ни издёвок – месть бессмысленна. Я только задерживала пристальный взгляд на их лицах, заставляла их почувствовать, что время замедляется, и преувеличенно радушно трясла протянутыми ладонями.
Потом была дружина. Некоторых держали скорее за физическую силу, чем за владение Стихией. Ладонь мою тискали, мяли, даже целовали, но импульсы силы по ней едва промелькивали. Потом появились горожане, среди них адепты Огня, использующие спички, чтобы развести огонь, адепты Земли, у которых иногда вяли растения, адепты Воздуха, чей талант проявлялся лишь в клаустрофобии и адепты Воды, простужающиеся, попав под дождь.
Сколько-нибудь выдающийся талант заставлял почувствовать электрические иглы в кончиках пальцев, и рукопожатие неуловимо затягивалось.
– Здравствуй, Игорь, адепт Огня.
Подтянулись бойцы дружины, охраняющие периметр города. Игорь внимательно осмотрел меня, прежде чем коснуться протянутой руки. Моя рука исчезла под его, кисть обожгло, иглы ударили в локоть. После краткого мига, по ощущениям больше всего походившего на боль, по руке должно было разлиться тепло. Но Игорь неожиданно склонился над моей рукой, прижимаясь губами. Руку снова ожгло, как от удара током. Это был Игорь Сафико. Надо полагать, они ещё не видели друг друга. Всегда знала, что у него талант. Да, вынуждена признать, в мощи он уступает Прохору, но есть ли толк, сравнивать ювелира с кузнецом? Прохор, допустим, кузнец опытный, но к изыскам равнодушный.
Игорь отошёл в сторону, уступая место. Больше потрясений не случилось. К счастью или скорее к сожалению. Я рассчитывала обзавестись друзьями. Видимо, на роду мне написано дружить со стариками… Но не всегда же они были стариками? Когда-то же они были молоды. Так где же тогда те самые, что в будущем станут Храмовыми стариками? Ну Прохор, ну Сергей, ну Игорь… хотя я не думаю, что Игорь когда-нибудь согласится на уединение Храма и ежедневную работу в саду. Итого, два с половиной старца. Чует моё сердце, через пятьдесят лет нас ждёт кадровый голод.
Следующий, представший перед моими очами, представился сам.
– Акбар Хан.
Я свела брови на переносице. Он не был адептом. Маг напыщенного и самовлюблённого сорта. Ворваться в важный для других момент, без спросу, напролом, что-то такое и было в их духе. Они понимали, только когда другие проявляли в их отношении такт, в остальных случаях понятие такта им было неизвестно. За спиной мага смиренно дожидались своей очереди мои люди. Я была зла.
– У вас срочное послание от Мага? – холодно спросила я, нарочито придерживаясь официального тона.
– Нет, – он продолжал усмехаться глазами и искривлённым ртом. Наглец, он смеялся над нами, надо мной и моими людьми. Он притащился в зал с троном, чтобы прервать нас своим наглым представлением и посмотреть, как мы будем выпутываться, как беспомощны мы будем перед его наглостью.
Я не дала ему продолжить.
– Ну разумеется. Если бы у Мага было срочное послание, он бы выбрал кого-то способного соблюдать приличия, чтобы оповестить меня, – сухо сказала я.
Лицо Хана слегка вытянулось.
– Разрешите узнать, какой важный повод толкнул вас прервать церемонию?
– Я выступаю от лица магов, – быстро заговорил Хан. Любой другой на его месте, то есть, не напыщенный самовлюблённый маг, уже бы пристыженно ретировался, но не он, – мы хотим получить доказательства подлинности вашей личности, прежде чем передать трон Стихий! В обратном случае мы откажемся признать правомерность ваших притязаний.
Вывалив это, он даже чуть-чуть заулыбался. Жалкий выскочка. Меня переполняла ненависть.
– Зачем эта спешка с церемонией? – осмелился добавить он.
– Вы, – тихо сказала я, – передать мне трон Стихий, признать правомерность моих притязаний? А у вас есть трон Стихий, чтобы им распоряжаться?
Он усмехнулся.
– Не будем играть словами, – нагло протянул он, разводя руки. Вроде как взрослый, разговаривающий с ребёнком.
– Я докажу подлинность своей личности не раньше, чем вы докажете, что вы маг.
Он уверенно и насмешливо смотрел мне в глаза. Я смотрела в его глаза спокойно и сурово, насколько уж могла. Я ненавидела его и подобных ему, заносчивых, наглых, самоуверенных, без жалости ранящих других, потому что им кажется, что никому не совладать с ними и не сделать им больно. Они не испытывали боль, унижение, потому что всегда нападали первыми, без промедления. Можно посчитать это проявлением силы. Сила, вынюхивающая слабость и бьющая в рану наточенным ядовитым жалом. Но действительно ли это сила? Его лицо бледнело. Он стоял посреди большого зала, наполненного людьми, которых он считал слабыми, никчёмными, наивными, ни на что неспособными, и он не мог выдать ни единого фокуса. Он по-новому посмотрел на меня, распахнутыми до предела напуганными глазами. Что смотришь? Не при тебе сказано, что не суются в чужой Храм со своим уставом?
Невысокий маг скукожился, сжался в размерах. Все взгляды были на нём.
Тяжёлая входная дверь значительно распахнулась. В неё бесшумно прошествовал главный Маг, за ним плёлся, подтягивая длинные ноги, Вениамин. Маг осмотрелся, разыскивая меня за скопившейся перед троном толпой, словно всё ещё подозревал, что я исчезну вопреки обещанию. Потом его чёрные глаза меня нащупали, выражение лица стало чуть обыденнее, и он увидел своего маленького подданного. Он почувствовал что-то.
– Хан, – узнал он. – Что ты здесь делаешь?
Тимуру больше ничего не пришлось говорить. Хан поспешил убраться, краснея и бледнея одновременно. Я улавливала перемещения в собравшейся толпе – маги убирались из зала. Их немало проникло в Храм, несмотря на принятые меры. Не могу сказать, что их присутствие было под строгим запретом. Им разрешалось присутствовать, но вмешиваться – вмешиваться было неприлично и неуместно. Маг окинул зал взглядом, все вокруг смотрели на него, он показал Вене следовать за собой и отошёл в сторонку, занимая место у свода боковой арки, куда для обоих скоро принесли стулья. Я видела, что Маг сел, явно не в восторге осознавая, как долго может занять церемония. Однако он ничего не сказал. Я подозвала Прохора и попросила его добыть для них какие-нибудь закуски. Ответная любезность. Будем квиты.
Вскоре я выкинула инцидент из головы. Адепты подходили и подходили, чтобы представиться или, ещё лучше, быть узнанными. Тимуру и Вене подали лёгкие местные вина, фрукты из садов и что-то ещё, я не присматривалась. Церемония затянулась допоздна. Представившись, люди садились за стол, на который Маша и остальные временные служащие Храма из числа горожан без перерыва подносили блюда. Через какое-то время мои братья предпочли переместиться за стол. Сидящие менялись, те, что первыми пожали мне руку, уже поужинали и уступили место другим, и снова, и снова. Круговорот празднующих не останавливался. Фон крутился у меня перед глазами, отчётливо проступало лишь лицо того, с кем я говорила, словно я фокусировалась, как фотоаппарат.
Когда Прохор потянул меня за руку, я с трудом осознала, насколько уже поздно. Прохор вручил мне ломоть хлеба, щедро вымазанный паштетом. Я с удивлением откусила и поняла, что голодна. Маг сказал, что пора домой. Я согласилась. Маг взял меня за податливую руку и почему-то повёл из Храма. Я хотела возразить, но рот был занят куском батона с паштетом. Так меня опять увезли из Храма.
– Мне надо переодеться, – прозрачно намекнула я, углубляясь в пустую и неосвещённую комнату в той же квартире скорее со сквером, нежели с парком внизу.
Тимур постоял в дверях с минуту, однако не думаю, что он замешкался. Я только расстегнула манжеты, а шаги бесцеремонно приблизились и затихли за спиной, недостаточно далеко для соблюдения приличий. Начинался следующий день, то есть было чрезвычайно поздно. После всего произошедшего я устала.
– Произвела впечатление на Стахия? – без предисловий заговорил Маг.
– Разве могло быть иначе? – что-то подсказывало, что вопрос Тимура не такой уж праздный.
Он хмыкнул. В темноте междометия звучат многозначительней.
– Люди с характером Стахия без труда изобразят восхищение. Меня интересуют подлинные эмоции – он открылся тебе, говорил с тобой о своих заботах и переживаниях?
Я не могла ничего не сказать.
– Мы говорили минут десять от силы, – я пожала плечами, стараясь выглядеть непринуждённо.
– У него было достаточно времени, чтобы, например, сказать… что я ужасен и мне нельзя доверять.
– К чему ты это? – нахмурилась я.
– Значит, сказал, – заключил Тимур.
Отчего-то мне стало не по себе. Как будто меня уличили в постыдном проступке.
– Забавно, – продолжил Маг, – не правда ли забавно, как люди, едва поднявшие голову над посредственностью, начинают верить в свою непревзойдённость… Банально и пошло. Они думают, что закрытые двери и окна сберегут их тайны. Мой первый совет тебе – постарайся быть выше дрязг людей, не доверяй их суждениям больше чем на пятьдесят процентов…
Я не выдержала и перебила его.
– Когда доверяешь чему-то лишь на пятьдесят процентов, даже «да» может превратиться в «нет».
– Именно, – он стоял вплотную за моей спиной. Губы коротко и сухо коснулись моего виска, и он ушёл.
Я тяжело вздохнула, чувствуя облегчение. Нужно поспать.
Гостевой холл, зала, занимающая большую часть пятого этажа, то есть, находящаяся в шестидесяти метрах от основания мрачного пахнущего готикой дворца и в ста тридцати от городских крыш, завешенная тяжелыми, подпоясанными кистями портьерами не была самым приятным местом на земле.
С выражением высокоблагородной скуки сижу на видном месте, закинув ногу на ногу. Компания восточных магов чревата всплытием неприятных тем и беспардонными расспросами. На месте Тимура я бы гостей так высоко не пускала. Но он предпочёл не пускать меня на шестой и бросить среди темпераментных и несдержанных на язык подданных.
Культивированная холодность и неподвижность моих манер в торжественных и не располагающих к общению интерьерах помпезного зала, обставленного в лучших традициях старушечьей викторианской почти гостиной с привнесёнными чужеродными южно-восточными резными скульптурами, сундуками, столиками, тумбами, стойками, горками, стеллажами должна была несколько угомонить собравшихся и предостеречь от разговоров, но я, конечно, не рассчитывала, что эффект будет длительным.
– Итак, – сохраняя налёт учтивости расплылся в хищной улыбке Садык, – служительницы Храму в итоге не пригодились.
Не припомню, чтобы Садык со мной здоровался. Мог бы и представиться. На первой встрече это вполне уместно. Хищный профиль Садыка расползся от удовольствия. Его фас слишком негармоничен, и он давно выработал привычку говорить, повернув лицо к собеседнику боком. Так нос казался тонким, лёгкая горбинка его не портила, подбородок очерчивала курчавая полоска бака, тонкие губы кривила усмешка, глаза остро поблескивали из-под изогнутого надбровья, со смещённым к переносице центром тяжести. В фас это лицо выглядело глупым и по форме напоминало мятую грушу, брови закрывали глаза, а нос губы. Несуразица, а не лицо.
Рияд затявкал.
Я тяжело перевела на него взгляд.
Дружба магам арабской диаспоры не свойственна. Но Рияд, пересекаясь с Садыком, обнаруживал удивительную способность понимать его с полуслова.
Рияд неблагозвучно, но искренне смеялся. Садык заулыбался шире, обнаруживая два ряда мелких острых зубов. Стоматологу бы зрелище не понравилось, несмотря на отсутствие кариесов и налётов.
Я не стала спрашивать, что их так развеселило. Смеющийся никогда не упустит шанса растолковать шутку тому, кто сохраняет серьёзное выражение лица, пусть толкование никому и не требуется.
Мне не требовалось толкование. Я ждала и не возражала, провести ожидание в полной тишине.
– Какой промах! – гоготал долговязый курчавый Рияд. – Надо же было так сесть в лужу! Столько лет содержали дюжину молодых баб, в то время как дюжина парней обошлась бы раза в три дешевле!
Он задохнулся от смеха. Садык одобрительно глянул в его сторону.
Да, да. Традиционный спектр тем под местными сводами: деньги, половые сношения, богатство магов и бедность моего народа. Как ни посмотри, молчание благословенно.
– Ну-ну, Рияд, – вероятно, Садыка осенила новая идея, – подумай в каком невыгодном положении осталась наша госпожа, – он лукаво смотрел на меня. – Её никто не встретил, как положено. Девицы – какой с них толк – растерялись, члены местной дружины не блещут сообразительностью, а старику не удовлетворить такую красавицу. Должность ответственная, стресс не будет ждать…
Поток пошлых двусмысленностей Садыка заглушил хохот Рияда и Эль-Хусейна, наблюдающего происходящее по своему обыкновению со стороны, у окна подле клетки крупного флегматичного попугая.
Под хохот Садык вкрадчиво обратился ко мне:
– Госпожа, спешу предложить вам свои услуги, – маг услужливо поклонился, привстав с дивана.
– Поспешишь – людей насмешишь.
Садык растерялся. Лицо предстало передо мной в невыгодном ракурсе. Тяжёлое надбровье вылезло на низкий лоб, острозубый рот приоткрылся. Он рассчитывал на иной эффект.
Рияд оборванно замолк, Эль-Хусейн побледнел контрастно цветастому попугаю.
Немая сцена разрешилась. Рияд перекошено зашипел и разразился сверх всякой меры неприличным смехом. Эль-Хусейн присоединился к нему с секундной задержкой. Грохот отозвался в моих ушах достоверной болью.
Садык не долго расстраивался. Маленькие злые глазки, поблёскивающие недобро, ещё сохраняли остатки растерянности, а рот уже высоко и заразительно смеялся.
Мне стало дурно. Пальцы до боли вонзили ногти в ладони. Я остро пожалела, что Прохор остался в Храме. Он бы защитил меня…
Не знаю, что за сентиментальности на меня нашли, словно мне кто-то нужен для защиты, должно быть, впервые почувствовала себя экзистенциально, всеподавляюще одинокой, притом в агрессивном окружении.
Пыльные драпировки, шнуры-подвязки, парчовые чехлы… прежде не испытывала к ним подобной неприязни.
– Васса.
Даже домашних игуан зовут с большим выражением. Он словно читал вслух длинную-предлинную книгу, в которой вдруг встретилось имя, которое и было прочитано в том же тоне и регистре, что и все прочие слова.
Я поднялась на дрогнувшие ноги, стараясь не побежать из холла.
Тимур смерил трёх магов хмурым взглядом. Они стояли навытяжку у тех мест, где их застал его приход, молчали, полусклонив головы.
Маг сжал моё запястье, не успела я переступить порог, и буквально выдернул наружу, за белую с вензелями дверь.
Мы молча перешли пространство, соединяющее все помещения этажа с лестницей на четвёртый этаж. Прозрачные окна в узких проёмах были буроватыми, сделанными по старой технологии. Современные наоборот преподносили внешний мир ещё более свежим и чистым, а ультрасовременные вообще работали как телевизоры, выкусите пластиковые окна.
Из имеющегося выбора я бы предпочла освежающие или те, что пускают мыльные пузыри. Правда, не знаю, несмотря на ненавязчивость, и такие могут надоесть.
Мы зашли в неприметную дверь, сливающуюся с каменными стенами. Створка буквально дёрнулась к руке Мага. Предусмотрительно, ведь ручки не было. Дверь была тонкой, такую ребёнок проломит, не прикладывая усилий. Но без сопровождения Тимура мне было бы не пройти.
От порога начиналась лестница, она чуть поднималась, и я полагаю, шла по внешней стене дворца, резко сужающегося кверху, венчаясь иглообразным шпилем.
Самомнение Мага было столь велико, что было непонятно, как он подавляет желание взгромоздить что-то здоровое и золотое на верхушку шпиля и поселиться там.
На лестнице было узко. Я шла за ним. Самолюбие настаивало, чтобы путь был преодолён без запинок и падений. Маг тянул, как бульдозер.
Глаза резануло светом – Тимур открыл очередную неприметную дверцу.
Я огляделась. Шестой этаж целиком принадлежал одному лишь Магу. Центром комнаты была грандиозная кровать с трёхметровым резным изголовьем, изображающим в лицах и теле свет женского рода. От некоторых картинок щёки заливала краска. Приходилось искусственно разгонять её, чтобы не выдать своей неопытности. И не сделать её оружием в чужих руках.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72085450?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Владислава Николаева
Тип: электронная книга
Жанр: Городское фэнтези
Язык: на русском языке
Стоимость: 69.90 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 10.06.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Нью-Йорк Таймс ничего не знает об этой книге. Аннотация написана просто, чтобы была.