Главная страница | Русское фэнтези | Замок без зеркал

Замок без зеркал
Евгения Усачева
События романа «Замок без зеркал» происходят в Мире Мёртвых и рассказывают о посмертном существовании некромантки Ананке. Повествование ведётся от лица сына Создателя – Кетцалькоатля, который, решив посетить мир Посмертия, с ужасом обнаруживает, что там идёт война. К власти пришёл жестокий диктатор Эвклидис, провозгласивший себя Богом Смерти. Он является близнецовым пламенем Ананке, но это не мешает некромантке поднять против него восстание и создать Орден Сопротивления.
Её ближайшие союзники – бывшие подопечные, которых она упокоила: король Нового Иерусалима – Балдуин IV и владыка Ананкреона – Лорд Имморталис уже несколько сотен лет ведут изнуряющую борьбу против Эвклидиса. Кетцалькоатль присоединяется к ним, чтобы наказать пробудившееся зло, однако исход этой битвы неизвестен даже ему.
На фоне разразившейся войны Ананке также переживает глубокую личную драму, которая сыграет не последнюю роль в этом противостоянии.

Евгения Усачева
Замок без зеркал

1

Неожиданно у меня наметилась проблема. Хотя, наверное, я просто не замечал её раньше. Мы втроём: я, отец и дядя предпочитали делать вид, что всё хорошо, но триста лет мнимого мира не исправили ситуацию и не примирили братьев.
В один из дней, когда всё ещё казалось безоблачным в моей жизни, меня вызвал к себе Тескатлипока. Переместившись в его замок, я обнаружил, что отец тоже там. Они сказали, что хотят со мной серьёзно поговорить. Короче, начало не предвещало ничего хорошего. Всё похолодело у меня в груди.
Внешне и отец, и дядя выглядели спокойными, но я чувствовал их сумасшедшее психологическое напряжение. Оно мгновенно передалось и мне, хотя я ещё ничего не подозревал.
– Я начну, если никто не против, – сухо сказал Тонакатекутли.
Он спрятал руки, чтоб я не видел, как они дрожат. Отец старался сохранить бесстрастное выражение лица, но я чувствовал, как ему тяжело. Дядя сидел, словно каменный, и не выражал никаких эмоций. Из нас троих он лучше всех владел собой. Но мне показалось, что волновался он, как никогда раньше.
– Я скажу прямо: кому-то из нас двоих – мне или моему брату придётся уйти.
Эти слова, будто громом, поразили меня.
– Что? Но почему? Всё же было хорошо… Я не понимаю!
– Всё не было хорошо. Всё это время мы просто делали вид ради тебя. Но на самом деле… Мы не уживаемся, Кеци… Мы не можем находиться здесь, в одной вселенной.
– Но ведь она такая огромная! Вы что?
– Как бы странно это не звучало, но для нас двоих она слишком мала. – Настаивал отец.
– Как это? Она же… Она же такая огромная… Девяносто три миллиарда световых лет в диаметре…
Наверное, мои слова со стороны выглядели, как детский лепет. Но я, в самом деле, не представлял, как два Создателя могли не умещаться в таком огромном пространстве.
Отец тяжело вздохнул.
– Тем не менее, это так. Нам тесно. Мы постоянно пытаемся друг друга вытеснить. Больше так продолжаться не может. Две бесконечности не могут уместиться в ограниченном объёме.
Я схватился за голову.
– Боже, я не могу этого понять…
– Понимать тебе и не обязательно, Кетцалькоатль. Полагайся на наше слово. Если мы говорим, что…
– Нет! Никто отсюда не уйдёт! – с досадой выпалил я. – Дядя, скажи что-нибудь!
– Мне добавить нечего, – ответил Тескатлипока, и я с сожалением заметил, как погасли его глаза. И всегда такой радостный и позитивный дядя смотрит на меня без единой смешинки в лице.
– Никто и не желает уходить, – продолжал Тонакатекутли. – Но ситуация зашла в тупик. Мы сдерживаемся из последних сил. Если мы ничего не предпримем, рано или поздно кто-то из нас сорвётся, нанесёт удар другому. Произойдёт столкновение наших сущностей, и тогда этот мир просто разлетится вдребезги… И это может произойти в любой момент… Поэтому… – Вдруг оживился отец. – Кому из нас уйти, решишь именно ты.
Всё оборвалось у меня внутри. В первое мгновение я решил, что отец просто шутит, но он смотрел на меня очень серьёзно.
– Вы в своём уме? Почему опять… Почему опять я должен выбирать между отцом и дядей? Вы оба мне дороги! Я не собираюсь этого делать! Я ничего вам не должен! Уживайтесь, как хотите!
Под конец я со злостью закричал.
– Когда твой дядя придумал поставить Печать, он мыслил наиболее дальновидно. Он знал, что если я вернусь, всё будет так. И он не ошибся.
– Да объясните, наконец! Я не понимаю, как вам может не хватать места!
– Это тяжело объять разумом, если ты мыслишь человеческими шаблонами.
– Так объясни мне доходчиво!
– Что тут объяснять? Мы теряем время!
– Вы меня слышали? Я не собираюсь выбирать. Вы оба останетесь здесь и как-то решите эту проблему! Разговор окончен! – отрезал я и резко встал, направляясь к выходу.
Справедливости ради, стоит заметить, что если кому и следовало уйти, так это Тескатлипоке, потому как мир был создан его близнецом и принадлежал ему, с другой стороны, Тонакатекутли заточил моего дядю в темнице на пятьсот миллиардов лет, и теперь, когда он вновь оказался на свободе, уйти из вселенной нужно было его брату, хотя бы на такой же срок, чтоб хоть как-то загладить свою вину. Они решили, что выбор останется за мной.
– Я с ним поговорю… – Услышал я в спину. Это был голос Тескатлипоки. Дядя сорвался с места и поспешил за мной, но я даже не думал останавливаться и разговаривать с ним.
Он догнал меня на улице. Фантастическая громада чёрного замка нависала над нами. Его обсидиановые грани переливались в лучах звёзд, а острые шпили пронзали тёмное небо стрелами своих пик, делая похожей цитадель Тескатлипоки на инопланетный, чуждый земному взору айсберг.
– Я всё сказал… – Строго промолвил я.
– Кеци, пойми… Это – не наша прихоть. Это – необходимость! – мягко сказал дядя и в доверительном жесте тронул меня за плечо.
– Почему я должен решать?
– А кто, если не ты? Только у тебя и есть такие полномочия по праву происхождения.
– Я уже сказал, что я отказываюсь. Делайте, что хотите, но вы меня не заставите выбирать между вами. Это просто бесчеловечно и антидуховно.
– Как бы не выглядела эта ситуация со стороны, но нужно что-то решать.
– Да что, дядя? Сколько уже раз я повторил, что не собираюсь выбирать! Сделайте что-нибудь сами! Я не знаю… Отгородитесь стеной друг от друга или…
– Стеной? – и он усмехнулся. – Чтоб для каждого из нас осталось ещё меньше места?
– Ну тогда не знаю!
– Чтоб нормально сосуществовать, нам нужно находиться друг от друга на расстоянии сотен миллиардов, даже триллионов световых лет, а здесь вселенная – песчинка в Вечности по сравнению с нами!
– Значит, сделайте её больше!
– Для этого потребуется слишком много времени. А у нас его нет. И то, я не уверен, что действующие в ней физические законы позволят это осуществить.
– А как же было раньше, до твоего заточения? Как вы уживались?
– Тогда не было вселенной. Мы находились в Пустоте, в Небытие. Но и тогда мы были… агрессивны, в чём-то глупы, и боролись за место.
– За какое место? Дядя, какое место может быть в абсолютной Пустоте?
– Мне тяжело это объяснить человеческими словами. Кеци… Просто поверь мне.
– Нет! – твёрдо ответил я. – Я не стану ничего решать.
– Тем хуже для всех нас! Будем просто сидеть и ждать, у кого первым сдадут нервы, и случится апокалипсис?
– Ждите. Я ничего ждать не собираюсь. Я собираюсь жить.
Я не считал, что проблема эта надуманная, уж слишком серьёзными и встревоженными выглядели и отец, и его брат. Но перекладывать ответственность на мои плечи было… настолько некрасиво с их стороны, что я почувствовал заметный укол обиды в сердце и решил, что ничего предпринимать не буду, и пока ограничу общение со своими родственниками.
В таком мрачном расположении духа я вернулся в Новый Йар, не сказав Люминесу ни слова о прошедшем разговоре. В самом деле, почему решать должен был я? А как же он? У него тоже были полномочия!
У меня хватало своих проблем. Метаморфы, которых создал мой дядя, едва не разорили мир ярцев. Пришлось отправлять туда армию. Но моему дяде, казалось, было всё равно на судьбу своих кремниевых творений. Следили за их безопасностью асы.
Собственно, после разговора с отцом и дядей, я решил и дальше делать вид, что всё хорошо, и не замечать очевидной проблемы. Понадеялся, что всё само собой как-то разрешится, хотя опыт подсказывал, что так не бывает. И всё же, я не мог потерять кого-то из них. Мне нужна была семья. Мне нужны были они оба. На меньшее я не соглашался.


2

Конечно, до меня доходили странные слухи, но я даже не допускал мысли, что что-то в них может быть правдой. То, о чём они говорили, не укладывалось в моей голове. Ну не верил я в то, что мой добрый знакомый – Бог Смерти Эвклидис, с которым мы вместе победили Вождя Лже-Дмитрия, мог злоупотреблять властью. Хотя, кажется, раньше, три сотни лет назад, он попадал под подозрение, но тогда за него вступилась Ананке – его близнецовое пламя – и как-то разрешила ситуацию с Всадниками, которые отправились его наказывать. Наверное, мне стоило нанести визит в мир Посмертия и во всём самому разобраться. Кроме того, неразрешённая ситуация с отцом и дядей так и повисла в воздухе. Я переживал ещё и за это.
Я решил не тянуть с миром Посмертия и вскоре переместился туда, полагая, что надолго там не задержусь, а только проверю, всё ли в порядке, и вернусь назад, а дядя и отец как-нибудь потерпят друг друга в моё отсутствие. Собственно, их проблему я и так решать не собирался. Я не считал, что есть какая-то проблема, и думал, что они просто сгущают краски. А выяснилось, что я ошибался во всём и долгое время не видел ничего дальше своего носа. Занимался самоуспокоением, когда надо было все миры держать под контролем. Хотя тотальный контроль не входил в мои обязанности. Но всё же. После победы над Вождём я расслабился и самонадеянно полагал, что никакая опасность более не угрожает миру. А она вновь пришла оттуда, откуда никто не ждал.
Первое, что мне бросилось в глаза, когда я переместился, – это сумерки. Всюду царил полумрак, который не сменялся светом. Обычно в мире Посмертия происходило чередование дня и ночи, как на Земле, чтобы вновь прибывшим умрунам было легче сориентироваться в новом месте, но когда я переместился, утро так и не наступило. Всюду царило странное запустение. И хоть я знал, что расстояния в мире мёртвых колоссальные, а умруны рассеяны на огромной площади и живут обособленно, но тогда дело было в чём-то другом. Я будто ощущал, что на мире лежит какая-то тень, и каждый в нём опасается лишний раз попасться другому на глаза. В чём причина, и что вызвало такую обстановку, я не понимал. Мне следовало искать объяснения у Бога Смерти Эвклидиса. Но до его замка нужно было ещё добраться. Я примерно знал, где он находился. Местоположение объектов в мире Посмертия было относительным. Я надеялся, что путь не займёт больше двух дней. Я накинул на лоб капюшон тёмно-серого плаща и отправился в дорогу.

***

Вся природа вокруг выглядела нездоровой. Чахлые леса потеряли былую роскошь и теперь представляли собой жалкое зрелище. Вода практически ушла: по крайней мере, за две трети пути до замка Бога Смерти я не встретил ни одного водоёма. Мрачное небо было постоянно затянуто тучами, скрывая солнце и звёзды. Территории являлись отражением воспоминаний умрунов. В мире Посмертия каждый сам выбирал, как будет выглядеть окружающая обстановка, но глядя на то, что творилось вокруг, я понял, что кто-то сильно ограничил мёртвых в их выборе, а может, даже в правах. Создавалось такое впечатление, что всё вокруг было подчинено чьей-то злой непримиримой воле, и одинокого путника на дороге непременно поджидала опасность. Но не меня. Конечно, никто бы не осмелился напасть на меня. Да и разве умруны промышляли такими вещами? Конечно, нет! Умершие люди переходили на другой, более высокий уровень духовного сознания и у них не возникало отрицательных желаний убивать, грабить, лгать, ненавидеть, завидовать, делать подлости, и т. д. Но атмосфера вокруг будто так и кричала, что кругом подстерегает опасность, как в самом неблагополучном районе на Земле, лет, эдак, три-четыре тысячи назад. Во мне тоже нарастала тревога. Но не за себя. Я чувствовал, что что-то произошло. Если не страшное, то очень неприятное – то, что добавило проблем этому миру, асам, умрунам, Руководству и мне, в частности.
Я обогнул серую скалистую гору, покрытую хвойным лесом. Иглы на деревьях были жёлтыми. Вершина горы тонула в сизой дымке. Хоть интуиция и подсказывала мне, что мир Посмертия отныне таит опасность, но я всё равно не предполагал, что кто-то решится напасть на меня. Но Всадник Война, видимо, так не считал. Он возник у меня на пути внезапно, будто вырос из-под земли. Благо, я среагировал мгновенно. Он напал без объяснений, хотя я являлся членом Руководства, по сути, его непосредственным начальником. Что же случилось в мире Посмертия? Бунт? Захват власти неизвестным врагом? Вторжение? Но кого? Никто из живых, за исключением Руководства, не мог проникнуть в мир мёртвых. Я терялся в догадках, пока дрался с Всадником. Его жуткие инфернальные глаза, горящие малиновым пламенем, желали выжечь мне душу. Но ему это было не по плечу. Я отражал удары, но пару раз его раскалённый добела меч мазнул по моей коже, оставляя ожоги. Сколько ярости было в движениях Всадника! Он, воистину, являлся воплощением войны.
Как бы странно это не звучало, но он всё-таки выбился из сил, и чтобы как-то уравновесить наши шансы, внезапно сделал резкий выпад вперёд и подпрыгнул, молниеносно направляя свой меч мне прямо в сердце. Но я среагировал ещё быстрее и увернулся. Война потерял равновесие и упал, но тут же вскочил и вновь набросился на меня. Мне показалось, этот поединок длился вечность. Мой соперник специально растягивал время, желая достичь того момента, когда энергия мёртвых начнёт влиять на меня, и он получит превосходство. Ведь я всё-таки был живым, и мир умрунов воздействовал на меня совершенно определённым образом: спустя время он начинал ослаблять, и мне требовалось вернуться к живым, чтобы восстановить баланс энергий в теле. Поединок с Войной и так отнял у меня достаточно много сил. Я сомневался, что теперь мне хватит запаса энергии, чтобы достичь замка Бога Смерти. Хотя, в связи со сложившейся обстановкой, я не представлял, будут ли мне там рады.
Я отвлёкся на свои мысли, ещё и сказалась утечка энергии, поэтому Всаднику удалось сбить меня с ног. Я упал вниз, и острые клыки торчащих из-под земли верхушек скал больно впились мне в спину. Самому не верилось, что всё происходило наяву, и Всаднику Войне – даже не самому главному из четырёх братьев – почти удалось меня одолеть. Он приставил к моему горлу обжигающий меч, и давил на него, желая полоснуть меня по шее. Я же схватился за руки противника, отводя от себя лезвие его оружия. Противоборство наших сил только начиналось. И оно бы длилось ещё неизвестно сколько, если б вдруг тело Войны не вспыхнуло ярко-синим пламенем. Он вскочил, будто ужаленный и начал неистово размахивать своим раскалённым мечом, пытаясь нанести удар невидимому противнику. Но тут в него полетело что-то – какой-то круглый светящийся предмет. Всадник не успел увернуться. Шар ударился о его спину и разлетелся на тысячи искр, которые вспыхнули, объяв тело Войны новой порцией пламени. Всадник взревел и с дикой яростью кинулся в сторону – туда, откуда, как ему показалось, прилетел шар. Я тем временем поднялся на ноги, держа меч наготове. И в ту же секунду из-за огромного валуна, примостившегося у высохшего русла реки, выскочили две высокие фигуры. Я инстинктивно выставил оружие вперёд, но тут же убрал его: мои глаза расширились от удивления. Я увидел перед собой Ананке – только совсем не такой, какой её запомнил. Передо мной предстала закалённая в битвах воительница. Её меч был обнажён, на плече болтался лук со странными светящимися стрелами. Длинные спутавшиеся волосы сбились на бок, а лицо было перепачкано в саже. Но глаза… Глаза по-прежнему светились жаждой великих свершений, любопытством, страстью, огнём и вечной влюблённостью в кого-то. Ананке не раз упоминала, что просто жить без этого не могла, что постоянно была в кого-нибудь влюблена, и все её влюблённости были похожи на одержимость.
Когда я увидел её в мире Посмертия в таком воинственном виде, то сразу понял, что произошло, действительно, что-то серьёзное.
Её спутник показался мне смутно знаком, хотя при жизни мы, скорее всего, не встречались. Но я откуда-то его знал. И стоило поднапрячь память, как спустя несколько мгновений его имя и фамилия всплыли в моей голове, ещё до того, как Ананке представила нас друг другу.
Необычно было осознавать, что теперь он больше не играл на фортепиано, не дирижировал, не писал музыку. А вместо дирижёрской палочки в его руках покоилась катана. Он очень изменился. Не таким я запомнил его на портретах и старых фотографиях. Образ утончённого аристократа с сильным волевым взглядом сменил образ бесстрашного воина. Он бросил курить, а также сбрил почти под ноль свои волосы, хотя и при жизни носил короткую арестантскую причёску. Выглядел он не молодо, хотя на вид ему нельзя было дать больше сорока. Но дело, скорее всего, было в лице, которое выражало крайнюю сосредоточенность, строгость, неизменную меланхолию и даже драму. Они-то и прибавляли возраста даже тому, кто уже перешагнул Черту, став бессмертным. Казалось, что он вовсе забыл о своём прежнем образе жизни, какой вёл на Земле.
За его плечами мотылялся вещевой мешок, набитый шарами, наподобие тех, которыми он ослабил Всадника Войну и обратил его в бегство. Чёрный плащ был заляпан грязью. Я сразу понял по измождённым лицам, что Ананке и её спутник преодолели длинный путь. И случайно ли встретили меня?
– Кетцалькоатль? Меньше всего ожидала тебя здесь увидеть! – воскликнула девушка-медиум. – Неужели Руководству есть дело до мира Посмертия?
Она не хотела грубить. Просто, было видно, что на неё в последнее время слишком много всего навалилось.
– Что происходит? Где все? Почему у вас такой вид? И почему Всадник Война вдруг резко стал нашим врагом?
– Здесь почти все друг другу враги, Кетцалькоатль. Многое изменилось. Мир Посмертия уже не тот, каким его привыкли видеть… Кстати, познакомься, это Арсений – мой единомышленник и близкий друг. Арс, это Кетцалькоатль. Я о нём рассказывала.
Молодой мужчина с хмурым взглядом подошёл ближе и подал мне руку. Я пожал его длинную узкую ладонь с загрубевшими от нескончаемых битв пальцами и едва заметно кивнул.
– Куда ты направлялся? – живо спросила Ананке.
– Я? К замку… Эвклидиса.
При моих словах лицо девушки исказила гримаса ярости, боли и печали. Она едва не поперхнулась собственной слюной от негодования.
– Не вздумай туда соваться!
– Что? Почему?
– Ты, что, совсем ничего не знаешь? – с возмущением воскликнула она.
– Нет… А должен? Мне и остальным членам Руководства отчитываются Всадники, вернее, один из них – Всадник Смерть. Он не докладывал ни о каких… проблемах.
Ананке с досадой всплеснула руками.
– Ну, конечно! Стоило догадаться!
– Да что происходит? – не выдержал я. – Объясни, наконец!
– Для начала уйдём с видного места. Мы здесь как на ладони.
Она повела нас в тёмный сморщенный от засухи лес, в котором всё было покрыто слоем неизвестно откуда взявшейся сажи. Мы затерялись среди зловещих, искорёженных стволов деревьев, а потом набрели на тропу.
– Ананке… – Позвал я, видя, что она будто не собирается мне ничего объяснять. – Почему мне нельзя к Эвклидису?
Воцарилось молчание. Девушка уверенно шла вперёд. Я уже открыл было рот, чтоб повторить свой вопрос, как услышал:
– Уже двести лет мы с ним сражаемся.
– Как? Почему?
– Почему? – и она вновь возмутилась, будто я был виновен в том, что ничего не знал. Хотя, наверное, действительно, на мне лежала вина за это. – Он недолго оставался нормальным. Может, первую сотню лет. Потом словно слетел с катушек. Начал злоупотреблять своими полномочиями, устроил диктат. И главное! Всадники поддержали его! Ему как-то удалось прогнуть их под себя. Поэтому Руководство ни о чём не знало. Столько лет они неизменно докладывали, что в мире Посмертия всё замечательно, а здесь…
Я увидел на лице Ананке отчаяние.
– От своей власти он помешался окончательно, – с горечью продолжала она. – Он озверел. Начал массово ссылать умрунов в Тонкий мир и в Лимб без суда и следствия, за малейшую провинность, просто за то, что кто-то на него не так посмотрел или, в общем, просто ради своей забавы… Он стал требовать от нас раболепия, абсолютного подчинения. Он попытался превратить нас в рабов. И превратил. Бо?льшую часть. Те, кто не смирился с таким распорядком вещей, подняли восстание, но его жестоко подавили. Уцелеть удалось немногим восставшим. Мы создали Орден Сопротивления. В первую очередь в него вошли все умруны, которые… которым я помогла при жизни. Теперь мы в глубокой оппозиции. Вне закона. Хотя, здесь теперь и так нет законов, лишь Его воля…
– Ты восстала против него? Восстала против своего близнецового пламени?
Мне с трудом верилось в то, что Ананке могла это сделать. Ведь как может одна половина души восстать против другой? И, тем не менее, внешний вид девушки, её искренние эмоции доказывали, что она говорила правду и ничего не приукрашивала.
– А что мне оставалось делать? Да, пришлось… восстать… Члены Ордена скрываются. На нас постоянно ведётся охота. Его шпионы повсюду… Но мы будем продолжать бороться. В наши ряды вступают всё новые и новые умруны. Вместе мы победим, пусть для этого понадобится хоть тысяча, хоть десять тысяч лет. Если мне не повезёт, и в одной из битв его скипетр с камнем умрундом отправит в Тонкий мир меня, моё дело продолжат другие. Но каждый из нас лучше предпочтёт стать тенью в Лимбе, чем рабом безумного тирана!
Ананке говорила это с такой яростью, страстью, что даже не верилось, как давным-давно, три сотни лет назад, она прошла жуткие испытания Всадников ради своего близнецового пламени Эвклидиса, потратила столько сил, положила душу ради того, чтобы удержать его на троне и спасти от заточения в Тонком мире. Теперь же она стала первой, кто поднял свой меч против него. Какие же невероятные метаморфозы случаются в жизни! Даже в посмертной жизни!
– А Лжец? Помнишь о его восстании? – осторожно спросил я.
Она поморщилась. Видно, эту страницу своей биографии Ананке хотелось вспоминать меньше всего. Возможно, она даже испытывала вину за то, что тогда именно благодаря ей Бог Смерти остался на троне и теперь мучил своих подданных.
– Прекрасно помню, Кеци, и понимаю, к чему ты клонишь… Но тогда Эвклидис ещё не злоупотреблял своей властью. Быть может, Лжец что-то чувствовал, предвидел такой исход событий и решил предупредить его, но… никто ничего не понял. Я ничего не поняла и… фактически, то, что сейчас происходит в мире Посмертия, лежит и на моей совести. Если б не я…
– Ты не могла знать заранее. К тому же, ещё неизвестно, каким бы правителем стал сам Лжец. Может, ещё хуже…
– Нет… Ты не видел того, что видели мы. Ты не знаешь, каким стал Эвклидис…
Ананке не боялась его. У неё даже не дрожал голос, когда она рассказывала о своём некогда любимом близнецовом пламени, без которого, казалось, она не сможет прожить ни минуты. Теперь она одновременно и ненавидела и любила его. Но совесть и врождённое чувство справедливости не позволили ей остаться на стороне Бога Смерти и стать соучастницей его преступлений.
За разговорами незаметно наступила ночь. Ананке и Арсений сильно устали и решили сделать привал. Разводить костёр было опасно. Члены Сопротивления были обречены скрываться в темноте. Но мороз (а морозы отныне стали частыми гостями мира Посмертия) пробирал до костей. Решили рискнуть, тем более, умруны были не одни, а со мной. Так что, спустя полчаса мы уже сидели и грелись у ярко пылающего костра и обсуждали дальше сложившуюся обстановку.
Арсений всё это время молчал, скупо отвечая, лишь когда обращались напрямую к нему. Он и при жизни был не очень-то разговорчивым. Его всё время мучили меланхолии, печали, какая-то вечная душевная неудовлетворённость и неуверенность в себе и своих силах, и по его словам, именно после встречи с Ананке эти отрицательные состояния, наконец, прошли. Но он так и не избавился от своей дурной привычки постоянно молчать, глубоко уходя в свои мысли.
Ананке не очень-то распространялась о своём друге. Мы обсуждали, в основном, нашу общую проблему в виде диктата Бога Смерти Эвклидиса, а также дела Ордена Сопротивления. Хотя, я как-то заметил, невзначай, какие взгляды бросали друг на друга Ананке и Арсений. Они были наполнены особой теплотой, глубокими чувствами, несмотря на то, что обстановка складывалась тяжёлая, практически, война висела у нас на носу. Из всего этого я сделал вывод, что их отношения, возможно, выходили за рамки дружеских, но из соображений тактичности я ничего расспрашивать не стал. Я почувствовал едва ощутимый укол ревности. Хотя, мне-то что? Я, наоборот, был рад, что эта храбрая девушка нашла своё личное счастье хотя бы в мире Посмертия. И её избранник, и неизменный единомышленник, по-видимому, тоже.
Был у Ананке ещё один важный союзник – Ярослав – близнецовое пламя Унго, вместе с которым мы победили Вождя Лже-Дмитрия. Он, фактически, являлся её правой рукой в делах Ордена. Ананке, ведь, сообщила, что собрала под его знамёнами всех умрунов, которые выходили с ней на связь во время её жизни на Земле. Всем им она оказала помощь, и теперь они помогали ей в её борьбе против диктатора. Её бабушки, разумеется, тоже присоединились к Сопротивлению, как и собственная семья Эвклидиса – его жена и двое сыновей со своими детьми. Они не признали его преступную власть и отказались ей подчиняться.
– Филлида – дрянь, шестёрка! Всегда за ним бегала. Теперь они вместе там всем заправляют, в его цитадели! – проворчала Ананке с едва скрываемой злостью и ревностью.
С Филлидой они долгое время были подругами. А Эвклидис… Эвклидис был для Ананке всем…
Вот так судьба в очередной раз сделала крутой вираж в её жизни и перевернула всё с ног на голову. Но я не прекращал восхищаться храбростью и стойкостью этой девушки. А ещё тем, что она не переставала любить. И как бы ни ломала её судьба, она не утратила эту способность – способность любить просто так, потому, что может, любить ради самой любви.
В какой-то степени мне теперь было жаль Эвклидиса. Что он лишился своего близнецового пламени. Навсегда ли? Этого не мог предсказать никто. А мне ещё предстояло встретиться лицом к лицу с Богом Смерти. В тот вечер, я, не раздумывая ни минуты, решил, что обязательно помогу Ананке восстановить справедливость. Ради неё я и приходил в миры. Ради неё мне и следовало быть.


3

Потом, уже после полуночи, мы сидели и болтали просто о жизни, как старые добрые друзья. После истории с Вождём, я ничего не слышал об Ананке. Наши пути разошлись, и мне было очень интересно узнать, как сложилась дальнейшая жизнь этой необычной девушки. Воспользовавшись отсутствием Арсения, который пошёл за хворостом для костра, я осмелился задать Ананке не совсем тактичный вопрос. Я спросил, был ли у неё при жизни муж.
– Нет, – ответила она. – Живые никогда не были мне интересны. Я… не могла с ними взаимодействовать.
– Почему, Ананке?
Она пожала плечами, задумчиво смотря в огонь.
– Из-за Него. Он отнял у меня способность радоваться жизни, и, вообще, любить жизнь. Он, если ты помнишь, знатно наследил в моей судьбе.
Она говорила об Эвклидисе. Я был наслышан, что он провернул с её помощью, выдавая свой трюк за помощь ей, а на деле просто используя своё близнецовое пламя в угоду своим интересам, чтобы занять трон.
– Он всё сломал у меня внутри… Но Арсений… Он починил моё сердце, разбитое на осколки. Так что, благодаря ему я снова полюбила эту жизнь. Хотя бы после смерти! Какая ирония!
Как бы парадоксально это ни звучало, но даже теперь, скрываясь от диктатора, и ведя с ним непосильную борьбу, каждый день находясь на волосок от изгнания в Тонкий мир или Лимб, что для умрунов равносильно пожизненному тюремному заключению, даже теперь, Ананке, наконец-то, чувствовала себя счастливой рядом с правильным человеком.
– Вы с Эвклидисом были вместе? Я имею в виду… как пара… – Спросил я, хотя прекрасно знал, что близнецовые пламёна и не обязаны быть парой в романтическом смысле. Но я помнил, как сильно Ананке его любила.
Девушка в ответ горько усмехнулась.
– Лишь в моих мечтах… А когда я пришла в мир Посмертия, мы просто были вместе, как близнецовые пламёна. Пока не начались его загоны. Хотя и до них я не могу сказать, что мне было хорошо. Никогда рядом с ним мне не было хорошо! Он только использовал меня постоянно, ничего не давая взамен. Это были зависимые отношения, от которых я испытывала лишь тяжесть.
– Знатно же ты на него обозлилась! – Только покачал головой я.
– А как было не обозлиться? Даже не беря во внимание то, кем он стал, помимо этого, он просто перечеркнул мою жизнь! Лишил меня возможности иметь семью, детей, вообще, какие бы то ни было взаимоотношения с живыми людьми! Из-за его бесконечного ментального гнёта я не могла ни с кем сблизиться. Абсолютно ни с кем! И мне пришлось смириться с тем, что всю жизнь я посвятила своему дару.
– Ведь всё сложилось к лучшему. Не будь этого дара, ты бы, вероятно, не смогла поднять восстание.
– Хм… Ещё неизвестно, чем всё закончится.
– Я уверен, всё будет хорошо, и проблема разрешится, потому, что рядом с тобой правильные люди, и ты сильная. Всегда такой была.
Она, казалось, не верила моим словам. И сокрушалась о прошлом. Она любила это делать.
– Я… рада, что у меня был этот дар, и что жизнь сложилась так, а не иначе. Я понимаю, что всё, что произошло между мной и Эвклидисом на Земле, нужно было для того, чтобы раскрылись мои способности. Но… Неужели нельзя было как-то помягче со мною обойтись, не так, как обошёлся он? Он же… Просто продавил мою волю настолько, что я… перестала принадлежать себе, стала орудием в его руках. Он довёл меня до попытки самоубийства! Это как называется? Да я бы… могла, вообще, оказаться в психбольнице и провести в ней весь остаток своей жизни!
– Ну не провела же. Крепости твоей психике не занимать!
– Это сейчас я могу спокойно об этом говорить. Кажется, что ничего сверхъестественного и не произошло. А тогда…
– Как же тебе всё-таки удалось избавиться от его гнёта?
Она пожала плечами.
– До сих пор не знаю. Но я чётко помню, что в один момент, когда казалось, что я больше не выдержу ни минуты, произошло кое-что… Ночью мне приснился Эвклидис. Однако не так, как обычно. Обычно он всегда снился мельком: я видела его то со спины, то сбоку, то, вообще, не видела, а лишь чувствовала, что он рядом. Но в ту ночь я увидела его лицо. Он смотрел на меня, не мигая, пронзительным взглядом, и молчал. А затем его лицо начало расплываться, будто его закрыли запотевшим стеклом. Я так поняла, что это ментальная стена закрыла меня от него. На следующий день я проснулась, и при мысли о нём не почувствовала ничего, будто его никогда не было в моей жизни.
– Как думаешь, кто поставил эту стену?
– Может, я сама, моё подсознание. Так дальше просто продолжаться не могло. У любой боли есть предел, дальше которого вытерпеть уже невозможно. Может, эту стену поставило Руководство. А может… Арсений… Он тогда как раз вышел со мной на связь. Совпадение? Не думаю. Но, сколько бы я не спрашивала, он неизменно отвечает, что ничего не делал.
– Может, он сделал это неосознанно?
– Может. Мне стало намного легче после этого, но… То, что было сломано внутри Эвклидисом, уже не срослось. Я так и не смогла жить, как все. Это, знаешь, как отрубить человеку руку, а потом надеяться, что он станет пианистом или скрипачом. Рана затянется, но то, что было утрачено, не восстановится уже никогда. Так и со мной…
– Ты – не все. Ты – особенная.
Девушка вновь усмехнулась каким-то своим мыслями.
– Ладно! Всё! – спохватилась она, отводя взгляд от огня. – Больше не хочу вспоминать о прошлом, а тем более, сокрушаться о чём-то! Хватит! Извини меня за такой поток откровенности! Расскажи лучше, как ты сам поживаешь.
– Да я… Как обычно… Новый Йар давно отстроили. Жизнь и быт асов наладились. Всё в порядке.
Я не счёл нужным упоминать о своих не менее важных проблемах с отцом и дядей, которые, вообще, могли закончиться апокалипсисом, если б я ничего не предпринял в ближайшее время, о метаморфах, разоривших планету ярцев и, по-видимому, собирающихся напасть на Землю. Их вопрос тоже следовало как-то решать. Теперь ещё образовалась эта кошмарная ситуация в мире Посмертия. Проблемы навалились на мою голову, будто снежный ком. И правильно! Три сотни лет я ни во что не вникал, пряча голову в песок, отгородившись от окружающего мира стенами Нового Йара и оправдывая себя тем, что слишком устал от войны с Вождём Лже-Дмитрием, препирательств с дядей и разногласий в обществе асов. Вот и получил в итоге целый ворох проблем, которые на тот момент казались мне не разрешимыми.
Про ситуацию в своей семье я не обмолвился ни словом. Решил не тревожить Ананке понапрасну. Ей и так приходилось несладко. Немного я упомянул о метаморфах, но больше с научной точки зрения, а не об их преступной разрушительной деятельности во вселенной.
Ананке слушала с неподдельным интересом, ловя каждое моё слово, но лишь до того момента, пока не вернулся Арсений. Тогда её внимание полностью переключилось на него. А ему даже не нужно было ничего говорить, чтобы намертво приковать к себе её взгляд. Хватало одного его присутствия, чтобы Ананке полностью растворялась в нём, теряя себя. Когда-то давно она также растворилась в Эвклидисе, чтобы затем быть грубо свергнутой с небес на землю его жестокостью. Но нет… В этот раз можно было за неё не опасаться. Как я уже упомянул, Арсений был правильным человеком.
Как же плохо, что она не встретила его первым! Но, не раскрой она свой дар, и они бы, вообще, не встретились и не подружились. Так и получилось, что судьба Ананке стала разменной монетой и в её борьбе за трон Эвклидиса и в текущем жестоком сражении против него.
– Ананке меня спасла. Благодаря ей я снова поверил в себя. А без неё, наверное, давно бы прозябал в Лимбе. – Сообщил Арсений, когда я попросил его рассказать о себе.
«Ещё кто кого спас!» – подумалось мне. Мысль о том, что это именно Арс поставил стену между Эвклидисом и Ананке, не выходила у меня из головы. А он вполне мог это сделать. Чем дольше умрун находился в мире Посмертия, тем сильнее он становился. Таким образом, его энергия более высокого порядка могла перебить некросвязь между девушкой-медиумом и её близнецовым пламенем.
Все, кто связывался с Ананке из мира Посмертия, умерли гораздо позже Эвклидиса. Все, кроме Арсения. На тот момент, когда ему удалось поставить стену, он находился в мире мёртвых в четыре раза дольше Бога Смерти. Как умрун он был сильнее, несмотря на то, что Эвклидис занимал такой высокий пост. Именно мёртвый мог поставить подобную стену и разрушить некросвязь. Притом, мёртвый, более высокого порядка, то есть, умерший раньше, чем тот умрун, от которого следовало оградить живого человека. И ни один живой маг, шаман или экстрасенс не справился бы с такой задачей. За такое и не брались вовсе. А если и брались, то лишь с целью обмана, выдурить у горе-клиента денег, при этом не делая ничего. Впрочем, выдуривали деньги только шарлатаны. Нормальные ведьмы и колдуны сразу сообщали, что ни за какое вознаграждение лезть в некротику не станут.
Ананке постоянно опасалась, что, одно неосторожное движение, – и эта стена рухнет, возвращая её к прежнему состоянию глубокой подавленности и депрессии. Она старалась не царапать стену воспоминаниями и с головой погружалась в деятельность Ордена. Забывалась в другом мужчине… Хотя, думаю, если б она его не любила, то не смогла бы забыться. Эвклидис больше не тревожил её сердца. По крайней мере, он остался в той его больной части, которая оказалась отгорожена стеной. Я решил не развивать эту тему дальше и выспрашивать всё ещё и у Арсения. Я поинтересовался его делами.
– Я так понимаю, твой земной образ жизни здесь уже не актуален… для тебя.
– Верно, Кеци. Здесь я ступил на иной путь. И я давно бросил сочинительство.
– Он прибедняется, – встряла Ананке. Лицо её посветлело и вмиг расплылось в улыбке, когда заговорил Арс. – На самом деле он пишет, только очень редко.
Она уже триста лет оставалась его преданной фанаткой, и восхищению её не было предела. По крайней мере, так казалось на первый взгляд.
– Ерунду пишу…
– Нет! Сколько раз я просила так не говорить!
– Так всё и есть.
– Жаль, твои произведения, созданные здесь, на Земле не услышат.
– И слава Богу!
– Да ну хватит! Боже! Что за привычка? Видишь, Кеци, а он говорит, что я ему помогла.
– Помогла, – возразил Арсений. – Но на музыке свет клином не сошёлся. Мне надоело её сочинять!
– А как ты нашёл Ананке? – спросил я.
– На работе в Отделе Душеисследований мне посоветовали обратиться к живому медиуму. Медиумы, настоящие медиумы, ведь, помогают мёртвым, а не живым. В общем, я… находился тогда в плохом состоянии, не знал, что мне делать, куда двигаться дальше, кем становиться. И… я прислушался к совету. И отыскал медиума поблизости. Им оказалась Ананке. Но в итоге, я нашёл не только медиума, но ещё и лучшего друга.
Я мог лишь порадоваться за них. Но с опаской… Конечно, с опаской, ведь я не мог знать, что ждало их впереди. Ситуация с Эвклидисом начинала тревожить меня всё больше и больше.
Отныне он не мог влиять на Ананке, но она постоянно «видела» его тень за стеной, размытый образ, который никогда не исчезал полностью. Силуэт был нечётким. Он маялся у стены, не в силах её разрушить, но не терял надежды когда-нибудь сделать это. Так девушке-медиуму не было покоя и в мире Посмертия. Вновь она жила, как на пороховой бочке: что при жизни, что после смерти. Ничего не менялось. Видно, ей выпала такая судьба: интересная, наполненная приключениями и невероятными событиями, и одновременно лёгшая на её сердце тяжелейшим грузом испытаний. Видно, Ананке привыкла постоянно находиться на пределе своих сил и возможностей. В ту ночь в лесу она выглядела счастливой несмотря ни на что. По большей части лишь потому, что рядом был Арс. От этого удивительного человека исходил ярчайший свет и мощная позитивная энергия созидания. Он, поистине, был поцелован Богом, и не зря при жизни стал гениальным. Теперь, в мире Посмертия, его духовный потенциал увеличился в разы. Ананке тянуло к нему, словно магнитом. Сломленную внутри, но не опустившую руки Ананке, которая знала, что если кто-то и способен вернуть её к свету, то только её неизменный кумир.


4

Мы держали путь в Новый Карфаген – тайный город повстанцев, построенный ими более ста лет назад. Его местоположение до сих пор удавалось скрывать от шпионов Эвклидиса.
Прекрасный город-крепость вовсе не был копией древнего земного Карфагена. Он находился в горах, и был высечен из магнетических скал, поэтому все радиосигналы, пронизывающие его, глушились, и, таким образом, местоположение цитадели повстанцев невозможно было определить.
Когда мы прибыли в Новый Карфаген, город поразил моё воображение. Я не представлял себе, что такое чудо могли сотворить человеческие руки. Радужные светящиеся скалы стали стенами неприступной цитадели Сопротивления. Она являлась единственным местом в мире Посмертия, над которым сияло солнце, отчего камни с разноцветными вкраплениями минералов ярко мерцали под его лучами. Множество высоких башен, замков устремлялись ввысь, город будто был расположен вертикально, а не горизонтально, и вздымался на головокружительную высоту, опираясь на скалы. Он сиял ярче ночных звёзд, и вместе с тем, утопал в зелени, вернее, будто был пронизан цветущими садами, источающими аромат весны, любви и возрождения. Кроны деревьев, усыпанные мелкими цветками: белыми, нежно-розовыми, сиреневыми и небесно-голубыми, виднелись возле каждого дома-замка, иногда даже затмевая его своей красотой.
Мой взгляд устремлялся всё выше и выше. Я замер от увиденного великолепия. Так и стоял с открытым ртом, задирая голову. На самом верху, из потаённого жерла горы бил водопад. Его серебристые струи устремлялись вниз, падая с головокружительной высоты. Воды как бы образовывали реку, чьё вертикальное русло делило город на две части. От водопада исходила прохлада. Он разветвлялся на мелкие ручейки, которые питали деревья, а в самом низу вновь соединялся в единый поток, который уходил куда-то под землю.
– Идём! – усмехнувшись, промолвила Ананке, видя, как я застыл, будто заворожённый, перед великолепием и могуществом творения, к которому и она имела отношение.
Первая, самая нижняя крепостная стена, встретила нас высокими мощными вратами, на которых я увидел железные барельефы, изображавшие фантастические цветы. Их сердцевины и лепестки были украшены крупными драгоценными камнями: рубинами, сапфирами, изумрудами, редкими, но, наверное, не в мире Посмертия, розовыми и оранжевыми алмазами, чарующими, словно море, аквамаринами, сказочными аметринами и волшебными опалами, и, как контраст всего этого великолепия, посредине, разделённый тончайшей щелью между створками врат, был изображён главный символ Сопротивления, сложенный из огранённых кусочков чёрного, как ночь, обсидиана. Он представлял собой десятиконечную звезду: то есть, две пятиконечных, наложенных друг на друга, одна из которых была зеркально отражена по отношению к другой. В самой сердцевине, на пересечении всех линий вздымал свои крылья золотой феникс, возрождающийся из пепла. Я отметил, что этот яркий символ оказался весьма символичен. Наверное, он был очень личным для Ананке. Ведь и она, подобно этому фениксу, словно восстала из пепла себя прежней, из пережитой боли и страданий, из того, что сломало её, – вперёд, вверх, к свету, к жизни, к любви. Но, как ни одна жизнь невозможна без борьбы, так и дело, которому дала начало эта храбрая девушка, прокладывало свой путь сквозь трудности. Мало было построить величайший город за всю историю человеческой мысли, следовало ещё сохранить его на долгие тысячелетия вперёд, что было невозможно без победы над врагами, над одним конкретным врагом, который столетиями выдавал себя за друга.
Перед городом возвышалась высокая скала. По сути, Новый Карфаген располагался в узком ущелье и был со всех сторон защищён горами. Такое местоположение было настолько необычно, что не верилось, что в этом городе жили люди. Но когда по негласному сигналу врата распахнулись, я увидел широкую площадь. Всюду сновали умруны. Эти люди были из разных эпох, и выглядели соответствующе, но большинство из них были облачены в военную форму разных времён. Кто-то был вооружён автоматом, кто-то мечом или луком.
Арсений предпочитал холодное оружие, как и Ананке, хотя в совершенстве владел и огнестрельным. Мне до сих пор не верилось, что он – это он. Я тоже, в какой-то степени являлся его фанатом. Его музыка мне всегда очень нравилась, и видеть, каким он стал, было непривычно: каким абсолютно противоположным, совершенно другим, но вместе с тем, ещё более совершенным человеком, хотя и при жизни он сделал много добрых дел.
Бо?льшую часть своих гонораров за выступления он тратил на благотворительность. Так сложились обстоятельства, что ему пришлось покинуть Родину. В эмиграции он помогал многим своим соотечественникам, порой вовсе незнакомым людям, которые даже не просили его о помощи, но нуждались в ней. Естественно, и к своей семье он относился бережно и внимательно, и трудился, не покладая рук, на благо потомков.
Он прожил достаточно долгую насыщенную жизнь, за которую успел создать бессмертные произведения искусства и помочь многим людям, возможно даже спасти кому-то жизнь. Уж Ананке точно, как она признавалась. Правда, это произошло уже после его смерти. И прожить бы он мог дольше, сетовала она, – хотя бы лет на десять. Но болезнь оборвала его жизнь. Ананке родилась спустя полвека после того, как он перешагнул Черту мира Посмертия, а познакомились они лишь когда её способности медиума раскрылись в полной мере. И теперь Арсений делал, возможно, самое величайшее дело в своей жизни. Я чувствовал, что он обязательно победит Бога Смерти, потому как справедливость была на его стороне. И на стороне Ананке.
Она его просто боготворила: и как мужчину, и как своего кумира, и просто как человека, который вытащил её из бездны глубочайшей депрессии.
– Если б не он, – говорила она, – моя жизнь оборвалась бы гораздо раньше и каким-нибудь нелепым трагическим образом, и я бы, сто процентов, оказалась в Лимбе от безысходности.
Забавно, что Арсений говорил то же самое. А это значило, что всё складывалось правильно в их жизнях, как и должно было, и великий закон Синхронности работал, как надо.
Ещё она рассказывала, что тогда абсолютно серьёзно собиралась умереть. На тот момент у неё уже была одна попытка суицида, которая не увенчалась успехом. Ананке наглоталась таблеток, не в силах больше выносить ментальный гнёт Эвклидиса. Он вытягивал из неё жизненные силы с астрономической скоростью. Она погрузилась в тяжелейшую депрессию, потеряла здоровье и красоту. Её характер и отношения с близкими испортились из-за постоянных нервных срывов, которые провоцировал мёртвый. В общем, жизнь оказалась изуродована настолько, что девушка-медиум решила просто оборвать её, предполагая, что ничего хорошего в будущем её уже не ждёт.
Она погрузилась в такую бездну отчаяния, что и представить нельзя. Какую боль она при этом испытывала, можно лишь догадываться. Сил, чтобы взять себя в руки и встать с колен, не осталось – все их вытягивал мёртвый Эвклидис. Для неё остался лишь один путь – оборвать земную жизнь – так она считала. Ещё бы несколько месяцев, а то и дней промедления, и её бы было уже не остановить. Она всерьёз перебирала способы самоубийства. В конце концов решила вскрыть вены, чтоб уж наверняка. Внимательно изучила строение участков тела, где они проходят, и поняла, как это сделать. И… Буквально, когда до осуществления этого жгучего желания свести счёты с жизнью оставался лишь шаг, Провидение преградило ей путь в лице Арсения. Он вышел с ней на связь сам и отговорил от совершения непоправимого поступка. Он поставил ментальную стену, закрывшую Ананке от губительного воздействия её близнецового пламени, и вскоре душа бедной девушки начала исцеляться.
Прошедшие годы показались ей проведёнными в бреду, будто кто-то наслал чёрное ненавистное колдовство, предназначенное свести её в могилу, и вот, наконец, она сбросила его тенета. Разум и дух освободились от тяжёлого ментального гнёта Эвклидиса. Наступил долгожданный покой.

***

Ананке и Арсения встретили, как долгожданных правителей, вернувшихся с поля боя. А я так и не выяснил, куда они отлучались из Карфагена. Вокруг них сразу же образовалась толпа, люди были рады их возвращению, но Ананке не позволила повстанцам долго ликовать – каждого в этом городе ждали неотложные дела. Толпа постепенно рассеялась. К правителям то и дело подбегали какие-то советники, о чём-то совещались группами. Арсений оставался немногословен и отвечал скупо, в то время, как Ананке сопровождала свою богатую эмоциональную речь ещё и жестами.
Если честно, я чувствовал себя лишним, явившимся без приглашения, поэтому ради приличия я решил не вникать в разговоры и вместо этого любовался городом. Он возвышался передо мной светящейся каменной громадой, воспаряя к облакам. Серебряный звон водопада ласкал слух, а глаза не могли нарадоваться красоте и покою, царившим в этом благодатном месте. Мы ушли с площади и оказались на узкой аллее, засаженной кустами тёмно-фиолетовой сирени. Справа расположилось вытянутое, больше походившее на канал, озеро с бирюзовой водой. От него веяло прохладой.
Мои мысли были далеко, как вдруг они сосредоточились на одном-единственном человеке, шедшим нам навстречу. Я мгновенно узнал в нём Ярослава, и в первое мгновенье просто не поверил своим глазам. Но это был он. Сто процентов, он. Я узнал в высоком широкоплечем парне с доброжелательным, мягким, но одновременно, волевым лицом, своего давнего знакомого, с которым мы успели стать товарищами за то недолгое время, пока длилась наша борьба с Лже-Дмитрием. Я бы крепко с ним сдружился, не находись мы в разных мирах.
Он не изменил своей привычке облачаться в военную форму даже на гражданке. За его плечом висел автомат. В руках он держал какие-то бумаги. Поравнявшись с нами, он сначала поприветствовал предводителей Сопротивления, а затем обратил на меня полный изумления взгляд.
– Кетцалькоатль? Какими судьбами?
– Я здесь оказался, можно сказать, случайно, – скромно ответил я.
– Что ж, я рад тебя видеть!
Мы пожали друг другу руки, я доброжелательно улыбнулся старому другу. Он всё-таки оставался сдержан в своих эмоциях – не таким я запомнил его триста лет назад.
– Нам нужно провести совещание. Как можно скорее, – сказала Ананке Ярославу, и все заспешили куда-то вверх, миновав озеро и оставив сиреневую аллею далеко внизу. Мы поднимались по красивой винтовой лестнице вверх, и мне открывался захватывающий вид на горы и город внизу. Я не надеялся, что мне позволят присутствовать на совещании – всё-таки я был гостем, ещё и явился в мир Посмертия без приглашения, с другой стороны, я представлял Руководство. Но мир мёртвых имел широкую автономию, к тому же, после всех произошедших событий, требовать какого-то права голоса и вмешиваться в дела умрунов, я считал для себя недопустимым.
Мы поднялись на самый верх Нового Карфагена. Большинство зданий остались внизу. Внизу же проплывали лёгкие перистые облака – стоя у обрыва до них можно было дотянуться рукой. Я оказался на площадке перед красивейшим серебряным замком, шпили которого вздымались ещё выше, пронзая чернильную мглу неба. Солнце, которое освещало город, скрылось за горами, а по тёмно-синему бархату небосклона рассыпались, словно жемчуг, первые звёзды. Я задирал голову, любуясь ими, будто не налюбовался великой Космической Паутиной за целую вечность. Но здесь… Здесь всё было другим – словно миром забытых грёз, миром снов, и в то же время, окружающая обстановка ощущалась чётко и реалистично.
Я прошёл в замок вслед за остальными. Меня никто не останавливал и не просил подождать снаружи.
Внутри мне поначалу показалось, что я очутился в абсолютной тьме, но то был просто тёмный коридор, в котором по какой-то причине отсутствовали окна и не горели не одни бра. Вскоре глаза привыкли к темноте, и я различил очертания тёмно-изумрудных стен и фантастических гобеленов, висящих на них. В целом же, обстановка оказалась весьма спартанской. Нас вышел встречать человек, которого я никогда ранее не видел. Он пригласил всех в зал, ну а меня, ожидаемо, отправили отдохнуть в столовую. Тот человек преградил мне путь, мягко коснувшись ладонью моей груди. Его просветлённые голубые глаза смотрели без тени вражды, абсолютно бесстрастно. Ему было прекрасно известно о том, кто я. А вот я узнал о том, кто он, гораздо позже, из весьма скупого рассказа Ананке.
Тот человек тоже выходил с ней на связь, когда она была жива и практиковала. Его звали Юлий. Действительно ли то было имя, данное ему с рождения, либо он его придумал, я не поинтересовался. Теперь Юлий, наряду с Ярославом, входил в ближайший круг соратников Ананке и выполнял самые сложные поручения. Но при жизни… При жизни он был… наркоманом. Наркотики его и сгубили. Он умер от гангрены, развившейся от нарушения кровообращения в ноге, в которую он делал уколы, не дожив даже до тридцати пяти. И на вопрос, чего же такого примечательного было в том человеке, что он оказался приближён к лидерам Сопротивления, Ананке ответила, что он давно уже изменился, а его необычное, нетривиальное мышление являлось большим подспорьем в разработке военной стратегии во время столкновений с армией Бога Смерти.
При жизни Юлий… расследовал преступления и весьма преуспел на этом поприще, если б только оно не оказалось полнейшей иллюзией. Он распутывал сложнейшие дела, и ему действительно казалось, что он мотается по местам преступлений, напару со своим другом-патологоанатомом (приятелем-наркоманом), и реально видит изувеченные расчленённые трупы. Они с напарником ловили преступников, Юлий несколько раз даже присутствовал на судах, выступая в качестве государственного обвинителя. Его наградили медалью за десять лет безупречной службы и дали звание майора. И всё бы было хорошо, если б только… Все вышеописанные события не происходили в его голове во время приходов. По сути, он жил в двух реальностях. И в одной из них, даруемой наркотиками, он становился гениальным сыщиком, а в другой был обычным продавцом-консультантом в магазине, ещё и подсевшим на наркоту, живущим где-то на отшибе Москвы в грязной, съёмной квартире.
Видно, судьба его просто не сложилась, и ему не представилось возможности проявить свои способности в должной мере. Может, он оказался слаб морально, или инфантилен, либо жизненные обстоятельства загнали его в тупик. Ананке не вдавалась в подробности. Но в мире Посмертия его феноменальные навыки стратегического дедуктивного мышления раскрылись в полной мере, и он уверенно занял своё место в настоящей жизни.
– Здесь у каждого есть своя сопливая история. Я при жизни никого не осуждала – не осуждаю и теперь, – сказала мне Ананке.
Эвклидис, видимо, в это число не входил, вернее, являлся единственным исключением. У меня создалось такое впечатление, что Арсений, о котором Ананке отзывалась не иначе, как о святом, неосознанно сверг его с высшего пьедестала в её сердце, сделав врагом номер один, но, конечно, я не оправдывал его методов. Если всё, действительно, обстояло так, как рассказывала девушка-медиум, то Бога Смерти следовало в срочном порядке ликвидировать.
Совещались недолго. Я всё это время провёл на чудесной террасе среди кипарисов, отказавшись от ужина в столовой. Мне нужно было подумать, крепко подумать над тем, как действовать дальше. Не привлекать же асов, в самом деле! Хотя, я не исключал такой возможности, если станет уж совсем невмоготу, и Сопротивление потерпит сокрушительное поражение.
Примерно спустя полтора часа ко мне подошла освободившаяся Ананке. Настроение у неё было хорошим.
– Кетцалькоатль… – Любезно произнесла она. – Я прошу прощения, что мы тебя не пригласили. Ты не в курсе дел. В общем… пока рано тебя посвящать во всё, что здесь творится…
– Но я хочу помочь! – ответил я. Я не был расстроен или обижен.
– Я понимаю. Но вряд ли это удастся. У него четверо Всадников.
– Ты что же, сама не веришь в победу Сопротивления? Набралась этого пессимизма у Арсения?
Она засмеялась.
– Нет, Кеци. Я, скорее, реалист. И всегда им была.
– Всадники… Ну и что? Ты, что, забыла, как вы ловко спасли меня от одного из них, когда мы встретились?
– Война… Война – он самый слабый из них. А в Сопротивлении не все такие сильные, как Арсений. Всадникам практически никто не может противостоять. Ну а уж за Него я вообще молчу.
Ананке умышленно не называла Бога Смерти по имени.
– Я буду с вами, – уверенно сказал я. – И хочешь, я позову асов. Всех, кто согласится прийти. Я понимаю, большинство из них не горят желанием вмешиваться в дела мёртвых, да и мир Посмертия тоже пугает их, как и живых людей, но… Я уверен, мои друзья придут: Унго, Чантико, Шолотль… И мой брат…
– Кеци… – Прервала меня Ананке. – Мы постараемся справиться своими силами. Но ты, конечно, можешь остаться, при желании…
Выглядело так, будто Ананке оказывала мне снисхождение, позволив остаться, хотя я, вообще, не должен был спрашивать у неё разрешения: ни у неё, ни у Арсения, ни у Бога Смерти, и вообще, кого-либо ещё на этом свете, кроме отца, и, может быть, дяди. Но тогда я, как всегда, решил обойти острый угол. По-другому я не умел.
– Я буду рад помочь, Ананке, – ответил я, а затем зачем-то добавил: – ты сильно изменилась.
Она усмехнулась:
– Попробуй не измениться, пройдя через то, через что я прошла.
– Ты о близнецовом пламени?
– Не только.
Её взгляд напрягся. Она задумчиво вглядывалась в темноту гор, озаряемую городскими огнями, что-то усердно вспоминая.
– Я не вижу смысла это скрывать. Наверное, зря не рассказала тебе с самого начала… Я при жизни, как ты знаешь, была медиумом-некромантом, а медиумам многое известно. И конечно, я прекрасно знала о природе той ментальной стены, отделившей меня от Эвклидиса. Мне известно, что её поставил Арсений. Это был единственный способ меня спасти – создать другую некросвязь… с ним…
– То есть… Перебить одну некропривязку другой? – ошеломлённо спросил я, не зная, правильно ли я понял девушку.
Она слабо кивнула.
– Ну, молодцы! Пять баллов за оригинальность! – Я не скрывал сарказма. – Кто это придумал?
– Мы вместе.
– И… Что было потом? Как ты себя чувствовала?
– Лучше, намного лучше. По сути, я сменила одну привязку к мёртвому на другую, менее агрессивную.
– Но это всё равно…
– Да, я понимаю, это всё равно плохо, но другого выхода не было. Такие вещи по-другому не снимаются. Никаким способом. Это равносильно тому, чтобы брать один кредит, чтобы покрыть другой, и в итоге всё равно оказаться в долгах. Но… Как я уже сказала, делать было нечего… Арсений не мучил меня, а наоборот, только вдохновлял. Мне жилось спокойно, и я могла заниматься своими делами с полной отдачей: работать, писать книги, практиковать.
– Но ты перечеркнула свою жизнь.
– Эвклидис перечеркнул! Оставшись привязанной к нему, я бы всё равно не смогла вести нормальный образ жизни.
– Послушай, но есть же методы снятия таких привязок, которые используют маги. Ты не пробовала обратиться к…
– Шарлатаны используют! Чтобы выдурить денег. Ты всерьёз думаешь, что кусок воска или пучок какой-нибудь травы могут разрушить сильнейшую энергетическую связь между живым и мёртвым? Кеци, где твоя логика? Нет… Такие вещи снимаются только так… Вернее… Не снимаются, а перебиваются… подобными привязками, к более высокому духу-умруну. Если уж это случилось, то это будет с тобой всегда, на всю жизнь. Ты только сможешь, если повезёт, минимизировать негативное влияние некроэнергии на свою психику и физическое состояние, но не освободиться полностью.
Я слушал девушку потрясённо. Горечь разливалась в моём сердце, хотя события, о которых она говорила, случились давно.
– Ананке… Мне очень жаль, что всё это с тобой произошло.
– Это было неизбежно, учитывая природу моего дара. У всех медиумов есть привязки к мёртвым. И они периодически их сменяют: тяжелые на более лёгкие, а бывает, и наоборот… в магических целях. Но они никогда не исчезают полностью.
Мы по-прежнему стояли у обрыва. Ветер шевелил листву деревьев, и в этом шелесте мне чудились мифические голоса неупокоенных мёртвых, рассказывающих о каких-нибудь ужасах. Вообще, вся эта некротика вселяла нечеловеческий страх, и даже в мире Посмертия, воспринималась как нечто чуждое. Что уж говорить о восприятии подобных вещей живыми? Но Ананке… Она никогда их не боялась. Напротив, всё, что было связано с миром мёртвых, её вдохновляло, завораживало и побуждало становиться лучше.
– А после твоей смерти… Эта связь прервалась? – осторожно спросил я.
Она устало покачала головой.
– Она просто стала естественной. Ведь, теперь она между двумя мёртвыми.
Нас прервал Арсений, вышедший из темноты террасы. Он мягко тронул Ананке за предплечье и увлёк в сторону.
– Я прошу прощения… Твоя бабушка, Элина, хочет срочно что-то с тобою обсудить. Идём…
Ананке попрощалась со мной, напоследок сказав, что мне приготовили покои на четвёртом этаже, и удалилась, оставив меня наедине с гнетущими мыслями. После нашего разговора в моей душе поселилось какое-то тягостное ощущение беспросветности. Я надеялся, что оно пройдёт к утру после сна, но заснуть в ту ночь я так и не смог. И никто в Новом Карфагене не спал. Город вечно бодрствующих мёртвых сиял тысячами огней.


5

Вскоре я оказался в ещё одном городе Сопротивления – в Анакреоне, находящемся на одноимённом острове в Зелёном океане. Там постоянно властвовали сумерки. Город был усыпан огнями, как и Новый Карфаген. Он оказался весьма современным и представлял собой огромный мегаполис с громадными обсидиановыми и серебристыми небоскрёбами. Посредине этого буйствующего урбанистического великолепия, на главной площади, была воздвигнута просто колоссальная по своим размерам статуя ангела. Чёрные надгробия-высотки доставали ей лишь до половины. Ангел был изображён присевшим на одно колено. Его правое крыло касалось земли, а левое было расправлено вверх. Бесстрастное лицо обращалось к востоку, к солнцу, будто умоляя его взойти. Но с тех пор, как к власти пришёл Эвклидис, оно больше не всходило, либо постоянно было затянуто чёрными, как смоль, тучами. Меч, что безмолвный каменно-металлический страж держал в руке, пронзал землю, а его рукоять касалась облаков. Бронзовый обод короны ангела играл огнями города, отливая золотом и багрянцем, имитируя свет долгожданного заката. У меня захватило дух от великолепия сотворённого неизвестными ваятелями произведения искусства. Нигде я не видел ничего подобного: ни на Земле, ни в мире асов, ни на какой-либо другой планете.
Как сообщила Ананке, в Анакреоне базировалась значительная часть армии Сопротивления. Но у Эвклидиса всё равно было в десять раз больше воинов. Победить его лишь силами повстанцев не представлялось возможным. Можно было лишь вести вялотекущую войну с мелкими стычками, которая ни к чему бы не привела. Требовались радикальные действия, но у Сопротивления не хватало ресурсов. Я предполагал, что в самом крайнем случае смогу заручиться поддержкой дяди в обмен на то, что сделаю выбор, который от меня ждут, в его пользу. Но всё-таки надеялся, что до этого дело не дойдёт.
И Карфаген, и Анакреон были надёжно сокрыты от взора Бога Смерти. И хоть о последнем городе он догадывался, но проверить свои догадки никак не мог – Анакреон окружало невидимое силовое поле, стирающее его со всех радаров, по воздействию похожее на магнетические скалы, из которых был высечен Карфаген.
Мы добирались на корабле – старинном парусном корабле с эмблемой Сопротивления на чёрных парусах. И хоть кто угодно, учитывая необычную геометрию мира Посмертия, мог бы проложить на остров сухопутную дорогу – руководители Сопротивления, в частности, Арсений, предпочитали именно морской путь.
Когда они прибыли в город, мне незаметно открылось истинное положение вещей и расстановка сил в этой вечной гонке. К Арсению – я услышал это впервые – обращались не иначе, как «Лорд Имморталис», Ананке же была просто Ананке. В Анакреоне её спутник чувствовал себя гораздо увереннее – возможно, они всего лишь поделили города и сферы влияния на двоих, а возможно, я до поры до времени просто не замечал невидимой власти истинного главы Сопротивления, сосредотачивая внимание на чём-то другом: на личной истории Ананке, например, и на событиях прошлого, которое давно пора было позабыть. Я даже не удивился, поняв, что Арсений занял главенствующий пост. Нетрудно догадаться, с чьей лёгкой руки это произошло. Конечно же, всё дело было в Ананке. Удивительным образом, мужчины, которых она любила, возвышались… ну просто до небес и обретали ещё бо?льшие власть и величие, которые имели. Эвклидис был никем (в мире Посмертия) до встречи с ней. И дело не только в том, что она являлась его близнецовым пламенем. Она обладала какой-то удивительной энергией созидания, благодаря которой мёртвые, связывавшиеся с ней, переходили на совсем иной уровень развития. Больше всего преуспели Эвклидис и Арсений. После знакомства с этой удивительной девушкой-медиумом Арс, вообще, повернул свою жизнь в совсем иное русло, ну а когда они наконец-то встретились в мире Посмертия, он даже решил бросить вызов Богу Смерти. Интересно, почему? Каковы были глубинные мотивы его поступка? Его, действительно, так возмущал диктат Эвклидиса, или он просто хотел занять его место? И кто так «промыл» Ананке мозги, что отвратил её от собственного близнецового пламени, каким бы оно ни было? Поистине, на это нужно было иметь колоссальную смелость и безрассудство. Ну а пока «Властелин Бессмертия» играл роль благодетельного спасителя, избавившего несчастную Ананке от невыносимого гнёта Бога Смерти, у неё самой даже не возникало мыслей о том, что он тоже может преследовать какие-то личные цели в борьбе Сопротивления против её бывшего друга.
Я понял, что меня начало заносить не туда в моих умозаключениях – в совсем ложную сторону. Арсений, без сомнения, был положительным человеком, совершившим при жизни много благих деяний. Лишь один его крупный поступок, признаться, был скверным. Но он оступился лишь раз при жизни. И один раз после смерти – с Ананке: всё-таки привязывать к себе живого человека, пусть и ради его же «блага», считалось злом. И не просто привязывать, но ещё и отсекать душу от её близнецового пламени. Я понимал, что другого выхода не было, но я не оправдывал Арсения, а Ананке… У неё просто не хватило опыта разрулить эту ситуацию в силу своего молодого возраста. Когда произошли описанные мной события, ей едва исполнилось тридцать лет, тем более, она ещё всегда ощущала себя ребёнком. Она рассказывала, что Арсений поначалу стал её куратором. Они часто общались телепатически, а бывало, её сознание перемещалось в непознанное чудесное место, где встречало его душу.
– Помню, там было много света. – Рассказывала она. – Яркое розово-алое сияние заливало всё вокруг, но оно было мягким. От него не болели глаза, и приходило успокоение. Я не могла понять, что меня окружало: то ли бесконечный город, теряющийся где-то за горизонтом, то ли прекрасное рубиновое море, либо же просто пустынная каменная местность, которая отнюдь не выглядела безжизненной. Главное – свет. Он словно был живым и осязаемым на физическом и ментальном уровнях. Он говорил, что всё хорошо, и я в безопасности. И в самый первый раз часть его материализовалась в образе Арсения. Я точно знала, что это он. А свет… Этот неземной божественный свет являлся его душой…
Рядом с ним я чувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую он держал за ручку и аккуратно вёл по большой дороге жизни. Я так и визуализировала свой образ в том месте. На мне было надето короткое голубое платье, волосы коротко обрезаны (всё детство я проносила мальчишескую стрижку), вечно сбитые коленки едва зажили. Он брал меня за руку и улыбался своей обезоруживающей, всепрощающей улыбкой. – Она усмехнулась, прервавшись. – Тогда он выглядел… Очень взросло. Тот его образ отпечатался в моей памяти навсегда… На нём отчего-то было надето старомодное, но добротное серое пальто и шляпа, которые уже давно не носят, клетчатый шарф был небрежно перекинут через шею. Не знаю, почему моё сознание визуализировало его в таком солидном возрасте. Видно, я очень нуждалась в родителях, в их поддержке и заботе, а образ молодого парня шёл бы вразрез с моими желаниями и ощущениями. Я была ведомой, он – ведущим. И вместе с тем я была полностью уверена в том, что он – важнейший человек для меня.
В то место за пределами пространства и времени я приходила, когда мне становилось совсем невмоготу, и общалась со своим новым куратором. Конечно, без экстрасенсорных способностей мне бы не удалось этого сделать.
– Ты знаешь их источник? Вернее, откуда они появились у твоего рода?
– Да… Я узнала об этом ещё при жизни… Арсений рассказал мне, откуда берутся души с такими способностями, а ему поведал об этом его коллега из Отдела Душеисследований… Он рассказал о том, что такое Большой Взрыв. О том, что такое Большой Взрыв на самом деле… Это… битва. Когда-то, на заре времён, в величайшем бою сошлись две армии: армия живых и армия мёртвых. Где, когда именно, по какой причине это произошло, тот специалист из Отдела не сообщил, либо Арсений не счёл нужным раскрывать всех подробностей. Но, честно, сначала это объяснение показалось мне бредом. Наверное, это чуждое явление потустороннего мира просто не подлежало человеческому осмыслению… Тот умрун сообщил Арсению, что способности медиумов-некромантов проявляются только у потомков тех, кто остался жив в том страшном бою… Ты знаешь что-то об этом?
От Ананке я слышал это в первый раз. В этой Манвантаре никакой грандиозной битвы между живыми и мёртвыми не происходило, значит, если она всё же состоялась, то только в прошлом цикле Проявленности Мироздания. Но как же полное растворение вселенной? Разве оно не должно было уничтожить и души? Или, может, Пралайя затрагивала лишь материальный аспект Мироздания, но обходила стороной духовный? Об этом я и сообщил Ананке.
– Если эта битва когда-то и была, то только в прошлой Манвантаре. Об этом свидетельствуют и научные факты: например, неоднородность реликтового излучения, оставшегося после Большого Взрыва. Оно не из этой вселенной. Оно – громадный шрам на теле бесконечного космоса, свидетельствующий о грандиозной катастрофе далёкого прошлого. Но то, что сам Большой Взрыв – это встреча двух армий… Такого объяснения я ещё не слышал.
– Может, тот приятель Арсения говорил иносказательно… Под Большим Взрывом и боем между армией мёртвых и армией живых он подразумевал битву в душе каждого предрасположенного к некромантии человека в тот момент, когда с ним на связь выходит первый мёртвый, и от исхода этого поединка зависит, раскроются ли способности медиума-некроманта, либо он погибнет, не в силах выдержать сумасшедшего гнёта Некромира. Я, ведь, тоже прошла через такую «битву».
– Трудно сказать, что он имел в виду. Но я ни о какой битве между живыми и мёртвыми не знаю. Хотя… На меня нельзя полагаться. Я и о своём дяде не знал. Миллиарды лет даже не догадывался о его существовании.
– Это – не твоя вина.
– К сожалению, незнание не освобождает от ответственности.
Я имел в виду всё то, что произошло после освобождения мною Тескатлипоки. Теперь от моего решения, которое я не хотел принимать, зависело, будет ли существовать Мироздание, либо останется одно Предсуществование.
История обретала новые черты… Обстановка в мире Посмертия оказалась не совсем такой, какой мне её рисовала Ананке, и как мне самому казалось. Но это не отменяло того факта, что власть Бога Смерти в том виде, в котором она исходила от Эвклидиса, негативно влияла на мир Посмертия и жизнь умрунов, и с его единоличным правлением надо было что-то делать. Хотя, был ли в этом смысл, если я медлил, ставя под угрозу всё творение своего отца? Если оно исчезнет, будет уже всё равно, свергнут Бога Смерти или нет. Может, в глубине души, я принял то злополучное решение сразу, просто до последнего не желал его озвучивать, прежде всего, самому себе. Чтоб не болела совесть. Чтоб сам себя я не изъел, пока буду помогать Ананке в её борьбе.
Я выбрал дядю. Я выбрал Тескатлипоку. И, наверное, решил, что буду корить себя за этот поступок всю оставшуюся вечность, пока что-то в Мироздании не изменится, и законы вселенной не позволят двум Создателям мирно сосуществовать вместе.


6

У Лорда Имморталиса тоже был трон. Как и у Бога Смерти. Он занял его, как только мы прибыли в Анакреон, и Ананке оставалось лишь преклонить колено. Она сделала это сразу же, без колебаний, и так естественно, будто делала это уже тысячу раз.
Я уже ничему не удивлялся. Меня нисколько не поразил монументальный тронный дворец предводителя Сопротивления, выстроенный в строгом готическом стиле: с высоченными крепостными стенами, снабжёнными множеством бойниц, с вытянутыми к небесам чёрными обсидиановыми башнями и ярким тёмно-синим пламенем, горящим на вершине самой главной из них. То пылал священный огонь Анакреона, зажёгшийся, когда строители заложили первый камень в основание города. Пламя рождало неизвестное умрунам излучение, частицы которого вспыхивали от соприкосновения с кислородом. Инженеры направили поток излучения вверх и сосредоточили его силу на самой вершине главной башни, чтобы там всегда горел этот удивительный огонь, став, наравне со звездой и фениксом, ещё одним символом Сопротивления.
Во внутреннем убранстве замка тоже преобладал синий. Залы были украшены сапфировыми панелями. А Лорду Имморталису только не хватало короны на голове. Прибыв в город, он как-то быстро преобразился. Передо мною предстал тёмный владыка, подавляющий всех вокруг своим могуществом и таящейся опасностью во взгляде слегка прищуренных тёмно-серых глаз. Он старался выглядеть доброжелательным, но я чувствовал скрытую угрозу, таящуюся за каждым его словом и жестом.
Мне позволили присутствовать на военном совещании, в который входили не только те умруны, которые связывались с Ананке на Земле, но и в большинстве те, кого назначил на должности сам Арсений, исходя из своих соображений.
Его отец и дед были военными, и хотели, чтоб он тоже продолжил династию, но Арсений избрал иную стезю. Зато теперь, после смерти, чаяния родственников, наконец, сбылись, только ни одного из них я не увидел в зале. После, когда зашёл разговор на эту тему, Ананке с сожалением сообщила, что никто из родственников не общается с Арсением из-за того, что он «привязал» к себе живого человека, то есть, саму Ананке, когда она жила на Земле. Среди умрунов такой поступок считался недопустимым и непростительным, кидающим тень на душу того, кто осмелился это сделать. Но неожиданным образом Арсению эта связь помогла стать сильнее и поднять Сопротивление против диктата Бога Смерти. Дело в том, что в каком-то виде она оставалась и после смерти духовного «реципиента», и не могла не сыграть на руку будущему Лорду Имморталису. Теперь казалось, будто он стал всемогущим, но Ананке всё равно боялась за него из-за камня умрунда, ведь Бог Смерти по-прежнему владел им, а эта вещь могла без труда развоплотить любого умруна, отправив его в Тонкий мир, обрекая на мытарства и деградацию. Но Лорд Имморталис не разделял тревог Ананке, будто у него имелся какой-то козырь в рукаве, о котором он никому не сообщал и только молча слушал рассуждения своих подчинённых, не придавая им никакого значения.
Встав с трона, он направился к нам и занял место во главе длинного прямоугольного стола. Он о чём-то усердно думал, выслушивая доклады и предложения военачальников, смотрел в одну точку, как бы сквозь пространство, и вертел в руках какой-то тёмный треугольный предмет.
Я сидел прямо напротив Арсения. Нас разделяло приличное расстояние стола, но я всей кожей ощущал могильный холод, исходящий от его сущности. Ананке сидела рядом с Лордом, по правую руку от него, и не испытывала никакого дискомфорта. Может, потому, что сама была давно мертва, а может, потому что всегда любила лишь мёртвых и ещё при жизни привыкла ко всем проявлениям некроэнергии. Несмотря на тяжкий моральный груз и огромный отток сил, по её же собственным словам, при жизни она «кайфовала» от общения с умрунами.
Но неожиданно «давление» Арсения оказалось самым сильным из всех, кто выходил с ней на связь. Он использовал больше её энергии, чем другие умруны, и Ананке, которой некому было подсказать и всё приходилось постигать собственным путём, нарабатывая опыт, поначалу этого не знала. Только со временем она поняла, что чем дольше умрун находится в мире Посмертия, тем он сильнее, и, соответственно, больше потребляет энергии, если к нему привязан живой. А значит, быстрее сведёт его в могилу… Вообще, в её истории возникало одно противоречие на другом. То она утверждала, что с приходом Арсения в её жизнь и возведением им ментальной стены между ней и Эвклидисом, негативное влияние последнего сошло на нет, и она обрела долгожданное счастье и спокойствие… То говорила совсем противоположные вещи: что Арсению пришлось привязать её к себе, и эта некросвязь явилась гораздо более сильной и ярко выраженной, а значит, и её симптомы тоже должны были проявляться в большей степени. Тогда её состояние уж никак нельзя было определить, как счастливое и безмятежное. В общем, я не мог добиться от неё толку, ну а у Арсения, вообще, не рисковал расспрашивать о природе его взаимосвязи с некроманткой. Когда я просил девушку описать свои ощущения, каждый раз её рассказы получались сбивчивыми и противоречивыми.
– Я стала чувствовать себя ещё хуже, и порою уже была не рада, что пошла на это… (Она имела в виду перекрытие одной некросвязи другой). Он [Арсений] забирал у меня очень много энергии. Но моё ментальное состояние улучшилось: я стала позитивнее смотреть на жизнь, мысли о самоубийстве и членовредительстве навсегда покинули мой разум, я стала общительной… Но вместе с тем… Мне было очень грустно… Что его нет рядом. Мы сильно друг к другу привязались. И его музыка… Она стала воздействовать на меня неожиданным образом. В некоторые моменты, при прослушивании, определённые гармонические сочетания будто обнажали этот некроканал между нами, натягивали нить, связывающую нас, до предела. Я ощущала, как всё внутри меня сжимается и закручивается в тугой узел, который никогда уже не распутать. Я пыталась визуализировать это неприятное ощущение, чтобы хоть как-то смягчить воздействие некроэнергии на своё тело и психику. Некросвязь в моём представлении выглядела, как толстые жгуты, обвивающие туловище, а может, они вовсе были вживлены в него в районе сердца, желудка и живота.
Так Ананке узнала, что «молодые» умруны, имеющие небольшой срок пребывания в мире Посмертия, цепляются к живому, в основном, за ноги и за две первые чакры, а мёртвые более высокого порядка в большинстве случаев прикрепляются к анахате.
Я слушал Ананке с содроганием, а она ничуть не волновалась, рассказывая обо всех тонкостях взаимодействия с миром мёртвых, будто об обыденных вещах. Если для неё все эти некромагические штучки и были привычными, то меня, несмотря на то, что я являлся членом Руководства, они шокировали. Но всё то, что пережила Ананке за свою жизнь, оказалось разминкой перед тем, что ожидало её в мире Посмертия. Самодурство Эвклидиса, жестокая борьба Ордена Сопротивления против Бога Смерти, битвы… В одной, закончившейся, правда, вничью, я принимал активное участие, и до сих пор не могу вспоминать её без содрогания. Теперь мне кажется, что даже Вождь Лже-Дмитрий и его безумный Город-Бог оказались не так страшны по сравнению с той ошеломляющей силой Мироздания, вшитой, буквально, в саму его ткань и освобождённой одержимым разумом всемогущего противоречивого гения.

***

Та страшная битва произошла на берегу Зелёного океана. Спустя две недели моего пребывания в мире Посмертия, армия Бога Смерти попыталась напасть на Анакреон. Юлий оказался предателем и «слил» информацию о местоположении города Сопротивления агентам Эвклидиса. Но Лорд Имморталис, кажется, и сам поджидал Бога Смерти, намеревался нанести ему сокрушительный удар. Бой произошёл на «нашей» территории, что сыграло Сопротивлению на руку. Всё было засекречено, поэтому я не знал, действительно ли Юлий оказался предателем, либо «слить» информацию ему приказал Арсений, но я его больше не видел. Его куда-то отослали.
Когда Лорд Имморталис пообещал Богу Смерти погрузить его армию во тьму, никто, и в том числе я, не понял, что он имел в виду. Что это значило, все осознали гораздо позже, когда армия Эвклидиса подошла вплотную к берегам Зелёного океана. Благодаря необычной геометрии мира Посмертия, вода не являлась препятствием на пути. Её легко можно было превратить в сушу, просто представив её себе и материализовав в реальности. Так, стараниями умрунов из вражеского лагеря, посреди океана возникла длинная широкая коса, ведущая прямиком к Анакреону.
Лорд Имморталис оставался спокоен и невозмутимо восседал на своём троне, пока военачальники и Ананке били тревогу и находились вне себя от психологического напряжения. Они требовали, чтоб он принял меры, поднял легионы и не допустил нападения на город. Арсений оставался спокоен. Его невозмутимости позавидовал бы буддийский монах. У меня создалось впечатление, что он специально хотел подпустить врагов как можно ближе к Анакреону, чтобы затем ударить по ним, будто его тайное оружие действовало лишь на ограниченной по объёму территории.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71504485?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.