Становясь легендой
Становясь легендой
Алена Дмитриевна Реброва
Драконы населили Скаханн множеством народов. В мире, где технологии и магия развивались рука об руку, первые расы приходят в упадок, а новые, заручившись покровительством могущественных богов, становятся на вершину. Но хватит ли церкви белого пламени, чтобы навечно удержать древних в тени забвения? На Скаханне настало время, когда балансу сил вновь предстоит измениться.
Царевич-пламень из цветущей тропической страны отправляется на север, чтобы просить совета рашемийских ведьм. Инквизитор решает воспитать сына казненных убийц-иноверцев в лоне церкви. Наследница древней рощи, вынужденная скрываться в человеческом городе, становится детской наставницей для бастарда-полукровки. Каждый из них займет свое место в грядущей легенде.
Алена Реброва
Становясь легендой
Пролог
Стояло прекрасное беззаботное лето: воздух наполняли пряные ароматы цветов и сухой травы, насекомые лениво кружились в воздухе, и их разноцветные панцири сверкали на солнце.
Завалившись на душистый стог сена, маленький Вран разглядывал крону дерева, растущего неподалеку. Листья переливались всеми оттенками зеленого, ветки сплетались между собой, образуя причудливые узоры, следить за которыми он мог бы целую вечность.
Врану уже исполнилось пять лет, он только что закончил помогать отцу с цветным песком и теперь заслуженно отдыхал неподалеку от матери. Она вешала белье, а так как до веревок мальчик пока не доставал, так что его помощь не требовалась.
Взгляд Врана скользил по листьям и веткам, а потом зацепился за большое белое облако, скользящее по чистому небу. Облако плыло так низко, что, казалось, залезь Вран на дерево, непременно коснулся бы рукой его пушистых боков.
Но вдруг из-за облака показалась тень. Сначала это была едва заметная серая полоса, но потом она начала расти, с каждой секундой становясь все больше и темнее. Глаза мальчика широко распахнулись, он в изумлении наблюдал, как постепенно на небо вылезает гигантская черная тварь.
Ее темное тело врезалось в скопление белого пара, тот разлетался в стороны и замирал на месте, словно застывшие брызги воды. Огромное существо, похожее на пиявку, изгибалось, точно змея, и рывками пробиралось вперед.
– Мама!… Мама, смотри!…
Распахнув от ужаса глаза, Вран вскочил и со всех ног побежал к матери.
– Мама, там!…
– Да что ты кричишь? – проворчала черноволосая женщина. Рааве было всего тридцать пять, но жаркое солнце Ишимера сделало ее кожу морщинистой, как у старухи, а тяжелая работа навсегда ожесточила черты некогда красивого лица.
– Там в небе червяк! – крикнул мальчик, снова дергая за подол. Вран в испуге задрал голову, чтобы убедиться, что огромная пиявка до сих пор ползет по небу, распихивая облака своими скользкими боками.
– Червяк!? Ха! – женщина криво усмехнулась и скользнула взглядом по существу, которое так напугало ее младшего сына. – Только не вздумай ляпнуть такое при священнике! Это божий конь, дурак. И нечему тут удивляться.
– Божий конь?
Мальчик не отрывал взгляд от мерзкого создания, чье черное тело заняло почти все небо и закрыло солнце.
– Богам ведь надо где-то жить! Их возят на спинах капалы. Это, – женщина указала небо, – капал Клевора. Верховный бог смотрит на нас сейчас, так что веди себя хорошо. Так хорошо, как только можешь.
Мальчик удивленно следил за черной пиявкой, которая оказалась капалом.
Она была такой уродливой… и зачем богам жить на таких противных?
В этом мире полно загадок, которые невозможно разрешить, даже если тебе уже целых пять лет.
Не прошло и десяти минут, как капал уполз, оставив за собой след из ошметков облаков. Небо по-прежнему было синим, а листва зеленой, мать вешала чистое белье, а жуки лениво ползали по траве. Все так, как и должно быть.
Дальше лежать на сене после такого события мальчику не хотелось, и Вран решил вернуться к отцу и посмотреть, что тот делает. Может, он расскажет ему о капалах? Отец очень умный, он все знает.
Обычно Игна можно было найти в сарае за работой. Заходить внутрь мальчику строго-настрого запрещалось, но иногда он помогал отцу с приготовлением снадобий на заднем дворе. Идя туда теперь, Вран надеялся, что для него найдется еще какая-нибудь работа: помогать отцу ему нравилось. Особенно нравилось, как шарики, которые они начиняли цветными порошками, громко взрывались, если их во что-нибудь кинуть.
Но сарай оказался заперт. Видимо, нужно искать отца в другом месте.
Далеко Врану ходить не пришлось, вскоре он заметил Игна на дороге, тот громко разговаривал с другими мужчинами из селения.
Все они большие и сильные, с длинными черными бородами и с белыми тюрбанами на головах. Вран тоже наденет такой тюрбан и отрастит бороду, когда вырастет, а пока ему нельзя.
– Пап!
Мальчик окликнул отца, но тот не обратил внимания, был слишком занят разговором. Мужчина, с которым он говорил, сильно махал руками, а остальные вокруг кричали. Наверное, стоит подойти ближе, чтобы отец услышал.
– Пап? Пап, там кап… калпан!
– Увези его отсюда! – закричал один из мужчин, когда Вран подошел ближе. –Пока еще не поздно!
– Вран иди к матери, слышишь? Скажи ей, что вы должны идти в степь! Белые совы идут сюда!
– Белые совы? – спросил мальчик, удивленно хлопая глазами. Отец никогда не кричал на него… что он сделал не так?
– Живо! – рявкнул мужчина, опустив на сына гневный взгляд ярких черных глаз.
Мальчик стоял столбом еще секунду, изумленно глядя на переменившееся лицо отца, – он еще никогда не видел его таким, – но потом сорвался с места и побежал. Если отец говорит, надо делать.
Игн проводил убегавшего сына взглядом. Он смотрел на Врана, пока тот не скрылся за каменным домом, и только после этого повернулся к соратникам.
– Они были здесь уже много раз и все обошлось, – сказал он. – Мы в безопасности.
– Раньше капалы не проплывали перед их приходом! Это дурной знак, – сказал Кун. Он был младше Игна на семь лет, но уже побывал на многих вылазках и отлично управлялся со взрывчаткой.
– Капалы появляются все чаще, – согласился Поп, отец Куна, потерявший несколько лет назад руку. Теперь от его левого плеча шел железный стержень, заканчивающийся пучком жесткой проволоки. Сейчас проволока была согнута так, чтобы было удобнее метать снаряды из пращи.
– Ведем себя, как обычно. И все пройдет, как обычно, – проговорил Игн, однако в его голосе не было необходимой уверенности и от остальных это не укрылось.
Тихо выругавшись, Кун отправился к сараю, где находилась их особая кухня. Пока еще есть время, нужно проверить, что они замели все следы.
Вран тем временем бежал к матери, он уже видел ее фигуру за белыми простынями, когда вдруг услышал незнакомый мужской голос.
– …Коневоды, значит? – говорил мужчина.
– Да, лошади, а еще козы, – отвечала мать сдержанным и спокойным голосом. Таким безликом, словно она пыталась утаить от собеседника большую часть самой себя. – В Агирад на скачки их не возьмут, но в караваны Тангея каждый год отправляем…
Вран вышел к ним, раздвинув белые простыни. Когда он показался, мужчина тут же замолчал и повернулся к мальчику. Раава ничего не сказала, увидев сына, только ее глаза раскрылись чуть шире.
Высокий мужчина в белой мантии внимательно смотрел на Врана, а Вран смотрел на него. Он никогда еще не видел таких белокожих! Даже волосы белые… а глаза-то, серые, как металл! Разве такие бывают? Может, это нелюдь? Отец часто говорил о нелюдях.
Вран поежился под проницательным взглядом чужака, но глаз не отвел.
– Меня зовут Вран, – сказал мальчик, вспомнив о том, как должен вести себя мужчина с мужчиной.
– А меня Маран, – мужчина улыбнулся, но улыбка у него вышла холодной. – Я служу Клевору. Покажешь мне, где работает твой отец?
Он протянул мальчику руку в белой перчатке.
– Я маме должен сказать… – замялся мальчик, испуганно переведя взгляд на мать. Раава стояла, крепко стиснув челюсти.
– Ничего страшного, потом скажешь, – проговорил незнакомец.
Мать не возражала, а рука мужчины висела прямо перед носом, потому Врану ничего не оставалось, как послушаться. Он ухватился за пальцы чужака и повел его к сараю.
– Часто отцу помогаешь?
– Он говорит, я хорошо справляюсь, – мальчик не был уверен в том, что нужно ответить, но на всякий случай решил показать себя с хорошей стороны. – Я даже знаю, как нужно парить синюю варь.
– Правда? Какой молодец, – белый незнакомец похвалил мальчика, и Вран довольно приосанился.
– Скоро научусь делать жженый тил! У меня уже почти получается!…
– А читать умеешь?
– Что? – Вран нахмурился. Он не знал такого слова, «читать». – Что делать?
– Читать книги. Истории. Любишь истории?
– Да, очень! Я знаю историю о Селистине Отважном! Мне дедушка рассказывал. А потом он умер…
Грустные воспоминания омрачило лицо мальчика. Несмотря на то, что прошло два года, – целая вечность для пятилетнего, – Вран отлично помнил деда.
Они с незнакомцем подошли к сараю, дверь которого оказалась закрыта. Мальчик слышал, как отец суетится внутри, как звенит бьющееся стекло.
– Папа занят, туда нельзя ходить, – объяснил он незнакомцу.
– Маран!
Со стороны дороги показались другие белые люди. Четверо.
– Это они, – сказал один из них, когда подошел ближе. – Мы все нашли.
Мужчина, который по-прежнему держал мальчика за руку, кивнул на дверь.
– Вран, покажешь мне степи? Есть у вас тут какие-нибудь интересные насекомые?
– Насекомые?
Мальчик настороженно разглядывал чужаков. Незнакомое чувство зашевелилось в его маленькой груди, когда он увидел, как они смотрят на закрытую дверь сарая.
– Туда нельзя ходить, – повторил он, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – Отец рассердится.
– Они не зайдут, – пообещал Маран. – Пойдем прогуляемся. Я люблю наблюдать за насекомыми, и тебе про них расскажу.
– Я не хочу, – мальчик попробовал вытащить руку из широкой ладони в жесткой белой перчатке, но мужчина держал крепко. – Эй!
– Откуда тут ребенок? – сказал один из мужчин в белом. – Что нам теперь с ним!?…
Однако, стоило сероглазому посмотреть на говорившего, тот умолк.
Маран подхватил Врана на руки, усадив на локте. Оказавшись наверху, мальчик испугался и перестал сопротивляться. Его сердце колотилось так сильно, что он боялся задохнуться. Он чувствовал, что творится что-то нехорошее.
– Мы с Враном пойдем погуляем, – сказал Маран другим в белом.
После этих слов он развернулся и направился в сторону степей, простирающихся далеко за селением, до самых гор. Пока они шли, Маран старался обходить хлипкие каменные лачужки, стоявшие на этой грешной земле ни одну сотню лет, но до Врана все же донеслись крики изнутри домов: такие крики нельзя было не услышать.
– Что там такое? – тихо спросил мальчик.
– Ругаются, наверное, – спокойно ответил мужчина в белом.
Они вышли за пределы селения, и все шли, шли вперед, пока дома не скрылись из виду, а крики не затерялись в воздухе.
Насекомых они не нашли, зато обнаружили змею, пожирающую тушканчика. Тушканчик оказался такой огромный, что глупая змея, не рассчитавшая сил, никак не могла проглотить его.
– Она его не съест, он слишком большой… – проговорил Вран, наблюдая дикую сцену, словно завороженный. И страшно, и интересно одновременно.
– Съест, вот увидишь, – проговорил Маран, и оказался прав.
Они с мальчиком ушли, оставив змею с ее обедом, и мужчина стал рассказывать разные истории. Он рассказывал про великих героев, отстаивающих добро во всем мире, и о добром боге, который помогал им бороться со злодеями.
Врану чужак уже нравился, и, хотя взгляд у него был холодный, истории он рассказывал замечательные. Мальчик надеялся, что сможет уговорить отца приютить Марана на ночь, чтобы тот рассказал свои байки и им с матерью.
– Я сегодня уеду, – ответил чужак, когда мальчик поделился с ним своими мыслями. – Поеду на север, в красивую страну, где на земле лежит снег. Я живу в большом белом доме, там много комнат и много книг с историями. Есть сад, где даже зимой растут яблоки. Хочешь поехать со мной?
Вран однажды ел яблоки. Это были сладкие картофелины с красной кожурой – самое восхитительное, что ему доводилось пробовать за пять лет жизни.
Конечно, он хотел поехать к незнакомцу в дом с книгами и яблоками.
– Мама не отпустит, – грустно произнес он.
– Она уже отпустила. Я как раз говорил с ней об этом, когда ты пришел. Поедешь со мной, если хочешь.
– Очень хочу! – восторженно кивнул мальчик.
Маран тоже кивнул.
Когда уже почти стемнело, они вышли из степей, но не к селению, а намного дальше на дорогу, ведущую к городу. Вран никогда так далеко не уходил, обычно ему не разрешали.
– А когда я вернусь? – спросил мальчик, со сомнением смотря на широкую каменную дорогу, уползающую вдаль. – Вдруг мама с папой рассердятся?
– Они будут очень рады, что ты живешь в таком большом и красивом доме. Ты сможешь учиться читать, они будут гордиться тобой. Это большая честь.
Вран все еще сомневался, когда позади них послышались шаги.
Мужчины в белом, так много, что мальчик даже не мог сосчитать их, шли к ним со стороны селения. Некоторые верхом на лошадях, которые тащили тяжелые телеги с накрытым грузом. Среди лошадей Вран узнал любимого коня своего отца, на котором тот никому никогда не разрешал ездить. Позади мужчин в белом он различил в темнеющем небе столб черного дыма.
Мальчик нахмурился.
– Я хочу домой, – сказал он. – Я передумал ехать!
– Маран, ты с ума сошел? – воскликнул один из мужчин на лошадях. – Этого ребенка вырастили дикие звери! Мы не можем взять его.
– Ему всего пять, – холодно отчеканил беловолосый. – Он посвятит себя служению церкви, и этим искупит поступки своих родителей. Так будет правильно.
– Кровь еще заговорит в нем! – проговорил мужчина на лошади. – Ты совершаешь ошибку.
Вран снова попросился к матери, но Маран словно не слышал его. Он усадил мальчика на телегу, а потом забрался туда сам. Солнце ушло, и воздух стремительно остывал, так что мужчина накрыл ребенка своим белым плащом с перьями.
Процессия тронулась прочь от селения, окутанного черным столбом дыма.
Вран смотрел на этот дым и из его черных глаз текли молчаливые слезы. Он не мог понять, что произошло, но чувствовал, что случилось что-то очень, очень страшное.
Царевич Охмараги
"– Слышал сказку про грешного ангела, которого поперли с поднебесья? – спросил у приятеля постоялец «Лошадиной Косынки». – Я видел его тут на прошлой неделе! Крылатый пьет, как демон, будь я проклят!"
Охмара?га. Полная покоя и жизни, как мать-земля, могучая, как мировой океан, свободная, как ветер. Прекрасная и незыблемая, как само солнце.
Всю поверхность одинокого материка-полумесяца, возникшего посреди трех океанов, покрывали бескрайние джунгли. То, что не забрали леса, заняли вулканы, никогда не знавшие сна, и бурные реки, разливы которых губили все живое.
Простые смертные оказались слишком слабы, чтобы заселить Охмарагу, десятки тысяч лет единственными ее хозяевами оставались гигантские твари, обитающие в джунглях и реках. Так было до тех пор, пока в Скаханн не пришли сена?ри – живые стихии, обретшие человекоподобный облик. Их тела пронизывала сама природа, а души происходили не от реки Жизни в поднебесье, а от Святых Огней, упавших с неба и нашедших пристанище в священном озере в сердце материка-полумесяца.
Среди прочих рас сенари не было место, и тогда Святые Огни привели своих детей на Охмарагу. Живым стихиям хватило сил справиться с монстрами и обуздать бушующую природу: среди джунглей раскинулись богатые поля, в горах были устроены шахты, реки превратились в каскады озер и водопадов. Посреди джунглей и горных хребтов вырастали города из белого мрамора.
Под руками сынов земли, ветра и воды поля из года в год давали богатые урожаи, а шахты никогда истощались. Сыны огня сдерживали вулканы и охотились на чудовищ, обитающих в джунглях. С тех пор, как прибыли на затерянный посреди океанов материк, сенари никогда не знали нужды.
Однако, в последние годы земля на Охмараге стала неспокойна, в бирюзовое небо поднимался столп черного дыма: Ситхо, крупнейший из вулканов, пробудился. Уже много сотен лет сыны земли и огня хранили его сон, но теперь их сил стало недостаточно, и никто не знал, в чем причина. Жрецы ветров, друиды земли, даже речные прорицательницы, все стали глухи и слепы. Святые Огни, извечные покровители сенари, молчали.
Дворец повелителя сенари был выточен в склонах высочайшей горы мира, горы Ард. Стоя на самом высоком балконе, ярчайший огонь Златоми?р мог видеть все свои владения. Они раскинулись перед ним, как на ладони, прекрасные изумрудные леса, пронизанные белыми узорами четырех каменных городов. Вдалеке желтели поля и светлели реки, мир и покой царил на поверхности.
Однако глубоко-глубоко под землей клокотал огонь. Великан ощущал его каждой частицей своего угольно черного тела: стихия ревела и билась о каменные стены своей темницы. Даже здесь, высоко над землей, стоило Златомиру закрыть глаза, он чувствовал, как подземный огонь рвется наружу, стремясь уничтожить все живое.
– Отец, ты собираешься пребывать в пустоте целую вечность!? Я скорее остыну, чем дождусь твоей аудиенции! – раздалось за спиной великана.
По матовой черной коже Златомира пробежал яркий румянец раздражения, как отблеск на раскаленном угле. Желтый пламень на голове дрогнул, золотые глаза потемнели.
– Говори, – пророкотал царь, не оборачиваясь на сына.
Царевич Во?льга, истинный сын огня. Сильный охотник, жестокий и бесстрашный, не ведающий боли и усталости, но… Святые Огни, какой же самонадеянный болван. Залатомир часто спрашивал себя, в какой момент так запустил собственное чадо.
– Пришли вести из Раше?мии. Ковен готов принять нас, – заявил царевич, проходя на балкон и в прыжке усаживаясь на перила.
Его кожа была чуть светлее, чем у Златомира, на голове сложилась прическа из коротких оранжевых наростов, напоминающих раскаленные осколки металла. Размашистые вечно тлеющие брови нависали над оранжевым глазами с крошечными фиолетовыми зрачками.
Царевич, где бы он не появлялся, ходил босиком в одних только шелковых шароварах вызывающе красного цвета. В этом облике он чувствовал себя одинаково свободно в своей спальне, на приеме, в диких джунглях или на рынке рабов. Вольга считал, что вся Охмарага – его родной дом. Златомир считал, что будь ты хоть трижды огонь, не знающий холода, но, если родился представителем правящей династии, выглядеть должен соответствующе. Сам царь оборачивал свое гигантское тело в одежды из тончайших золотых тканей, стоимость которых могла сравниться со стоимостью некоторых стран на человеческих материках.
Усевшись на перила балкона, царевич посмотрел вниз. Джунгли расстилались в двух тысячах метрах под Вольгой, и сидеть на такой высоте, болтая ногами, казалось ему забавным. Он стал прикидывать, сколько пролетел бы какой-нибудь предмет, если бы кто-нибудь сбросил его с такой высоты. Наверное, минуту бы точно летел…
– Я говорил тебе оставить эту затею, – проговорил Златомир, закрывая глаза и медленно втягивая воздух через широкие ноздри. Мудрец-ветер, который помогал царю прийти к внутреннему покою, уверял, что такая дыхательная гимнастика поможет ему справиться с гневом. Златомиру приходилось вспоминать советы мудреца каждый раз, когда Вольга появлялся поблизости.
– Думаешь, если простоишь на своем балконе еще пару лет, к тебе прилетит птичка и скажет, как нам справиться с вулканами!? – возмутился царевич. – Наши весталки обленились, нужно попробовать поговорить с другими двуногими! Одна из моих наложниц рассказывала, что ведьмам из Рашемии ведомо все на свете.
– И ты решил отправиться на край света, в ледяную пустыню, в рассадник диких людей, потому что… – Златомир глубоко вдохнул и разгоревшийся на его голове пламень ненадолго утих. – …Потому что так сказала твоя рабыня?
– Ха, чья бы птичка чирикала! Твоя рабыня говорит тебе не есть мясо, потому что ей зверюшек жалко, и ты уже лет десять как голодаешь, – фыркнул царевич. – Нет, мои наложницы знают свое место. Ее слова только навели меня на мысли о Ковене, и я поручил заняться этим вопросом Орландо Руладо. Он был у ведьм и говорил с ними. Ковен готов помочь, он ожидает меня, и я уже отобрал лучших воинов для путешествия.
– Если решение уже принято, тогда чего ты ждешь от меня?
– Отеческого благословения? Напутственных советов? Понятия не имею! – воскликнул царевич, нахмурившись. Он спрыгнул с балкона и встал перед отцом. – Мне казалось, сын должен сообщать отцу, когда отправляется на другой конец мира!
– Я считаю, ты поступаешь неразумно, но останавливать тебя я не собираюсь, – медленно проговорил Златомир, его сердце начинало биться чаще. Намного чаще. – В конце концов, у меня есть второй сын, и, если ты отморозишь свою пустую голову в снегах, без наследника я не останусь! – прорычал он. Желтые пламень на его голове взвился и затрещал, на золотые шелка посыпались искры.
Царевич посмотрел на отца с нескрываемой злобой. Другого он и не ждал: Златомир никогда и ни в чем не поддерживал своего первенца. Как бы Вольга ни старался, что бы ни делал, он не получал ничего, кроме осуждения.
Что ж, молодому огню было не привыкать. Ему предстоит управлять Охмарагой, и он должен уметь принимать серьезные решения без чьего-либо одобрения. Отправиться за помощью к человеческим ведьмам – это серьезное решение, и Вольга его принял. Он не станет сидеть, сложа руки, когда родную землю рвет на части подземный огонь. Он должен знать, почему стихии слабеют, и вернуть Святым Огням былую силу, чтобы они помогли остановить вулканы.
Царевич соскочил с перил балкона на пол и удалился, оставив отца справляться с душившим его бешенством. Злость быстро оставила царевича, губы Вольги расплылись в ехидной улыбке: пусть старый узурпатор теперь помучается изжогой!
Легко спустившись по бесчисленным белым лестницам, оплетенным могучими лианами, царевич отправился в свои владения, располагавшиеся в восточном крыле дворца.
По дороге он наткнулся на суетящихся рабов, они тащили куда-то тяжелые старые гобелены.
Сенари никогда не занимались грязной работой, для этого они скупали бедняков на человеческих материках. За три тысячи лет людей, которые ходили по священной земле без ошейника, можно было уместить в список из нескольких десятков имен, в то время как рабов насчитывалось порядка нескольких миллионов – больше, чем самих сенари. Удерживать в повиновении такое количество было несложно: богатств Охмараги хватало на каждого. Пока работали, люди и нелюди в ошейниках жили лучше, чем короли на других материках, и большинство из них скорее отрезало бы себе правую руку, чем согласилось вернуться на свободу.
Здесь во дворце собралось множество слуг, ведь беречь благополучие царя и двух его сыновей было большой честью даже для сенари. Все они пресмыкались перед царской семьей, как перед самими Святыми Огнями, и Вольге всегда доставляло удовольствие подшучивать над ними.
Вот и теперь, наткнувшись на целую стаю бестолковых людей, лопочущих что-то на своем кривом языке, забавы ради царевич незаметно поджег конец одного из гобеленов, когда проходил мимо. После ему оставалось только спрятаться и наблюдать за тем, как смешно глупые люди носятся туда-сюда, пытаясь потушить пожар. Потом принеслась Мокша, вода-домоправительница, высокая и тощая белокожая грымза с вечно мокрой кожей и волосами. За ней приполз верный сильван, – огромный речной ящер, такие обитают в самых глубоких реках Охмараги, но этого она приручила и всюду водила за собой. Дракончик с длинной шеей потушил огонь, извергнув на него воду из хобота, грязная куча сырого пепла разлетелась по всему коридору. О, Мокша была в ярости! Все слуги получили знатную взбучку, вода хорошенько оттаскала мужчин за уши, а девушек – за волосы. Рабы попытались разбежаться, но Ручеек не дал им, собирал в кучу, словно бестолковых овец, громко квакая… ни один сенари никогда не испугался бы сильвана, но люди были меньше и потому им безобидное травоядное, наверное, казалось настоящим чудовищем!
Вольга добрался до своей комнаты, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. Какие же забавные эти двуногие, когда испугаются и начнут суетиться и кричать! А Мокша!? Ох уж этот смешной визгливый голос детей воды!…
Оказавшись в своих покоях, – пять соединенных между собой комнат с выходом в сад, который уходил в горные джунгли, – царевич повалился на широкую кровать. Закопавшись в бесчисленные пестрые подушки и одеяла из тончайших тканей, Вольга закрыл глаза и позволил себе всласть расхохотаться над собственной выходкой.
Когда смеяться уже не было сил, царевич блаженно развалился на шелковых простынях и уставился в потолок, оплетенный цветущими лианами. Вольга любил наблюдать их ритмичный, меняющийся с каждым днем узор.
Жалко будет расставаться с этой комнатой. Сенари-торговцы, которые часто бывали на человеческих материках, рассказывали, что там небо всегда серое, ткани грубые, а еда похожа на отбросы. Что ж, царевич принесет в жертву свой комфорт ради страны – не так уж и много за возможность узнать, что происходит со Святыми Огнями и вулканами. Должен же быть способ успокоить этих ворчливых стариков, мучающихся от вечного несварения! И Вольга найдет его, даже если все это время придется спать прямо в снегу.
Но, в конце концов, отъезд только завтра, а пока можно наслаждаться дарами родины.
Царевич отправился в свой личный сад, где в белоснежной беседке, увитой цветущим плющом, принялся за свежие фрукты. Его земля-садовник всегда оставлял тут лучшие плоды из тех, что находил в дворцовых садах.
Наевшись, царевич отправился качаться в гамаке. Там он закрыл глаза и стал слушать пение тропических птиц. Это была какофония истошных криков, доносящаяся из дремучих джунглей, но для царевича Охмараги не было музыки прекраснее. В одной руке он держал надкусанное манго, другой ухватился за могучий ствол дерева, раскачиваясь.
Однако, его счастье не могло быть вечным: вскоре блаженный покой нарушили тихие шаги.
– Кто еще? – проворчал огонь.
Сенари, которые смели заходить в личный сад царевича, было немного, и Вольга точно знал, что не хочет видеть никого из них. Кое-кого он предпочел бы не видеть никогда в жизни.
– Эльга здесь, – было ответом.
Царевич скривился: теперь прекрасный отдых уж точно будет испорчен.
Эльга была сумасшедшей ключницей-ветром, которую Мокша держала из жалости. Доверять ключи рабам она не хотела, а сенари на такую унизительную работу не соглашались, потому вода не придумала ничего лучше, чем поручить это дело свихнувшейся девчонке, которую Вольга в детстве сам отыскал в джунглях.
Лицо Эльги со слишком высокими скулами и широким мужским подбородком нельзя было назвать хоть мало-мальски привлекательным, даже стихия покинула это тщедушное больное тело, слишком слабое и костлявое. Эльга была единственной девушкой во дворце, до которой Вольге не было никакого дела, однако сама она тенью бродила за царевичем: все во дворце знали, что с самого детства бедняжка-ветер без памяти влюблена в сына огня.
Вольга терпеть ее не мог, но остатки совести не позволяли ему выгнать надоедливую полоумную из дворца. В конце концов, куда пойдет это чучело, не способное прошагать без одышки и ста метров? Она ведь попросту погибнет. Вольга знал Эльгу с детства и беспокоился о ней, хотя не признавался в этом даже самому себе, объяснял свое безграничное терпение к выходкам сумасшедшей тем, что не может допустить смерти подданного, даже такого больного и бесполезного.
– Чего тебе опять надо? – проворчал царевич, недовольно косясь на тощую девицу в мешковатой тоге. Бледно-серая кожа обтягивала тонкие и хрупкие, как у птицы, кости.
Эльга стояла, сложив руки на груди, и смотрела на царевича с тем же возмущенным видом, что и он на нее.
– Последнего ума лишился, Вольга, – проговорила она сухим скрипучим голосом. Ей не хватало ума правильно говорить на языке сенари, который требовал строгой рифмы и ритма, и потому речь девчонки-ветра резала слух. – Куда собрался ты, болван огнеголовый?
– И ты туда же!? – он раздраженно закатил глаза. – Без тебя разберусь! Ковен может помочь, они намного мудрее наших бестолковых прорицательниц. Они видят будущее!
– Эльга получше видит старых ведьм! – проворчала сумасшедшая.
– О, разумеется! – фыркнул Вольга. Помимо того, что Эльга с рождения была немощной, как старуха, она считала себя провидицей. Гадалки-ветра проверяли ее способности, но только подтвердили, что бедняжка худа на голову: без стихии внутри нельзя слышать ветер, который нашептывает будущее. – Еще напророчь мне несчастий, пустоголовая! Это отец тебя подослал!?
– Не зря печется царь ярчайший о чаде непутевом о своем, – назидательно сказала девушка. – Но слишком высоко сидит для Эльги: ей не забраться на вершину Арда. А голос Эльги тих, и царь не слышит, – покачала головой ветер. Она устала стоять и уселась на землю возле гамака, прислонив к колену Вольги голову, покрытую длинными похожими на белые перья волосами. – Сердце отца в тревоге бьется, а Эльга спать не может по ночам: в снегах живому пламени нет места. И видит Эльга…
– Я должен ехать! – перебил ее Вольга. – Кто-то должен что-то сделать!
– Вольга-царевич, ты оглох на оба уха!? – проскрежетала девица, обернувшись. Ее глаза болотно-зеленого цвета с укором уставились на царевича. – Уедешь – быть беде, послушай! Владимиру подаришь трон ты свой и царство!? Огонь потухший на вершине Арда погубит нас скорее спящего на дне!
Длинная речь вымотала калеку, она опустила голову, переводя дыхание.
– Послушай ту, что наперед все знает… останься здесь, забудь о чужаках.
Вольга обеспокоенно следил за Эльгой: несколько раз во время подобных истерик она уже теряла сознание. Сенари умолкла и сидела неподвижно, опустив голову на колени.
– Доведешь ты себя этими бреднями! – проворчал он, садясь в гамаке и пытаясь заглянуть в лицо Эльги. Кажется, она была еще в сознании. – Хочешь манго?
Лицо девушки тронула вялая улыбка. Она кивнула, принимая скупую заботу царевича.
Вольга отдал ей фрукт: есть ему уже не хотелось.
– Я поеду к ведьмам в Рашемию, вернусь и помогу огням справиться с вулканом. Обо мне напишут в летописях, а ты подавишься от злости, потому что очередные твои бредни останутся только бреднями!
– Подавишься ты сам, когда огни навеки трон забудут, – тихо проговорила Эльга, жуя манго. – Ночами Эльга видит: ветер задувает пламя, наступает тень…
– Что-что ты там проскрипела!?…
Не выдержав, царевич рассмеялся. Эльга частенько несла всякую чушь, иногда послушать ее было даже забавно, но такого она еще не выдавала! Любому другому за такие слова отрубили бы голову, но эта оборванка… Глядите-ка на нее, бессовестная только что заявила, что династия огней покинет трон, и даже взгляда не прячет!
Вольга расхохотался.
– Уж не себе ли ты пророчишь место царицы, позволь спросить!?
– Как знать, коли наследников не станет… – девушка пожала костлявыми плечами, отворачиваясь.
– Тебя нужно было сделать шутихой, а не ключницей! – вздохнул Вольга, чувствуя, как с глаз испаряются слезы смеха.
– Уж над рабами так искусно издеваться не смогла бы, как делать это ты изволишь, о ярчайший!
– Дерзишь мне, оборванка? – недобро спросил царевич.
– Посмела бы? Хвалу таланту возношу большому! – язвительно проскрипела девица. – И снова Эльга повторит: беды не будет от огней подземных. Останься здесь, и станешь величайшим из царей.
– Я и так буду величайшим из царей, – без тени сомнения заявил Вольга. – Но уж точно не благодаря твоим советам, чокнутая!
Он легонько пихнул сумасшедшую коленом, та в отместку ткнула его в бедро острым локтем. Удары Эльги были не сильнее, чем мах птичьего крыла, но вот пихаться своими костлявыми руками она умела очень больно. Царевич поморщился.
– Знаешь, если в себя пришла, шла бы ты отсюда, – проворчал он, укладываясь обратно в гамак. – Мне завтра уезжать, я хочу отдохнуть.
– Попомнишь ты еще бедняжку Эльгу, – вздохнула девица. Она стала подниматься с земли, опираясь на свой посох.
Встав над царевичем, сенари без стихии долго смотрела на него усталым, теперь уже серыми глазами, словно пытаясь запомнить.
– Тоска великая ждет Эльгу впереди, – проговорила она. – По сыну пламени ей долго горевать.
Вольга демонстративно отвернулся, тогда сумасшедшая отстала и пошла прочь из сада, опираясь на свой кривой посох.
Царевич проводил взглядом худую долговязую фигуру, а потом оттолкнулся рукой от ствола и снова закрыл глаза, вслушиваясь в музыку джунглей. Вскоре качка его успокоила его, он начисто забыл перепалку с Эльгой и крепко уснул. Ему снились путешествия по далеким заснеженным странам, полные удивительных приключений.
Проснулся Вольга только к закату, и, решив, что ночью все равно не уснет, отправился в дворцовую библиотеку – одну из крупнейших библиотек во всем мире. Ему хотелось почитать про других двуногих, особенно про ведьм Ковена, к которым он отправится.
Библиотекарь услужливо поднес царевичу книги, которые тот просил подобрать еще несколько дней назад, и Вольга погрузился в чтение.
Ковен ведьм на самом севере Рашемии был осколком древнейшего круга, основанного почти в то же время, когда в мир пришли люди и нелюди. Этим ведьмам были открыты такие тайны мироздания, о которых жрецы сенари даже не подозревали. Невзирая на все величие своих прародителей Святых Огней, никто из живых стихий не мог отрицать, что они появились намного позже остальных двуногих. Жалкие три тысячи лет – четвертая часть того времени, которое на земле провели остальные расы. Была еще первая раса, но про нее никто ничего не знал кроме того, что все ее представители вымерли. И пусть ленна?йи, сле?виты и уж тем более люди были жалким подобием совершенства сенари, за прожитые тысячелетия они успели кое-чему научиться. Вольга решил, что попробовать обратиться к ним в такое неспокойное время, – мудрое решение. Так не поступал еще ни один правитель Охмараги, тем более царевич, Вольге предстояло стать первым, и он не мог не думать об этом. Его тщеславная душа ликовала.
Он читал о ведьмах и о людях, живущих на севере, – остальные расы так далеко не забирались. Северяне носили шкуры убитых животных, питались медвежьим жиром и пили жидкий огонь. Как огонь может быть жидким и как люди, боящиеся даже свечек, могли его пить, царевич так и не понял, но про себя решил, что северяне должны сильно отличаться от разомлевших рабов на Охмараге.
В свои покои царевич вернулся только к рассвету: ему еще предстояло собрать вещи перед отплытием.
Он все думал, стоит ли ему брать шкуры. Вольга был прекрасным охотником, одна из пяти его комнат была доверху заставлена трофеями, среди которых насчиталось бы не меньше десятка шкур мантикор – огромных львов с ядовитыми жалами.
В книгах писали, что зимой в Рашемии ничто не греет лучше, чем одежда из меха, но разве может живой огонь замерзнуть? Вольга никогда не испытывал холода, но в тоже время он никогда не видел льда и снега. Кто знает, как он почувствует себя так далеко от родины?
Царевич как раз размышлял над этим вопросом, когда в его комнату вошел брат.
Владимир был ниже Вольги и его сложение больше походило на сложение воды, нежели огня, – тонкий и стройный, с длинными волосами, сложенный в пучок прямых раскаленных нитей. Кожа совсем светло-серая, почти как у ветра. Владимир даже ни разу не был на охоте, от него этого попросту не требовалось. До конца жизни младший царевич будет сидеть с бумагами и заниматься теми делами, на какие не стоит тратить время царю и наследному царевичу.
– Готовишься к отплытию? – спросил Владимир, усаживаясь на огромную кровать брата, скрестив ноги.
– Думаю, что взять с собой из одежды, – кивнул Вольга. – Как думаешь, я замерзну?
– Возьми шкуру того мантикора, которого ты убил прошлой весной. На всякий случай. Если начнешь мерзнуть, люди сошьют тебе из нее одежду, – посоветовал Владимир. – А вообще бери хоть все. Если твои люди устанут их нести, докупишь рабов на материке.
– И то верно, – Вольга кивнул, благодарно посмотрев на младшего.
После смерти матери они держались вместе и всегда помогали друг другу. Владимир был единственным во всем дворце, кто, как и Вольга, считал, что результаты поездки могут оказаться слишком важными, чтобы от нее отказываться.
– Привезешь мне бивень мохнатого слона? – попросил младший царевич. – Я бы хотел иметь такой!
– Разве они не вымерли? – с сомнением спросил Вольга, продолжая осматривать свою гардеробную в поисках подходящей одежды.
– Святые Огни, Вольга, тебе не нужно убивать живого мамонта, чтобы привезти мне его бивень! Купи у кого-нибудь старый.
– Покупать охотничьи трофеи? – фыркнул царевич, криво улыбнувшись. – Такое только тебе могло прийти в голову!
– Не всем на свете ломать когти о мантикор, – улыбнулся Владимир. – Кому-то и головой работать надо. Ну, хочу я к себе на стол бивень мамонта, и в этом нет ничего постыдного!
– Привезу, не распаляйся, – пообещал Вольга. – Думаешь, мне понадобится оружие?
– Люди глупые, – пожал плечами Владимир. – Сколько с ними связываюсь, не перестаю удивляться их безрассудству! С них станется напасть даже на царевича Охмараги. Возьми что поострее и побольше на всякий случай.
После сборов Вольга позвал Мокшу и поручил ей найти слуг, которые доставят собранные вещи на корабль. Сам царевич в последний раз позавтракал едой, приготовленным царским стряпчим, а затем поднялся к отцу, чтобы попрощаться.
Златомир даже не посмотрел в сторону сына, пророкотал нечто несвязное и углубился в свою старую книгу. Всем своим видам царь старался показать бесконечное безразличие. Вольга вышел из его покоев, пылая от бешенства.
Несколько секунд он стоял в коридоре, пытаясь успокоить разбушевавшееся внутри пламя. Черная кожа покрылась яркими оранжевыми пятнами, как раскаленный уголь, из застывших твердых волос прорезались языки пламени.
Чувствуя, что не справляется, Вольга закричал, собрал огонь в руках и швырнул его в ближайшую стену, с упоением вслушиваясь в поднятый грохот. Он выпустил еще один шар огня, а потом еще. Стена из цельного мрамора оставалась девственной белой.
Разошедшийся царевич не заметил, как из комнаты Златомира выскользнула женщина и подошла сзади.
Ева была любимой наложницей царя. Она стала первой женщиной в его жизни спустя долгие годы траура после смерти царицы, и теперь занимала во дворце особое положение. Златомир был без ума от взбалмошной человечки и иногда даже спрашивал ее советов, потому ей было дозволено делать все, что захочется. Но из всего она выбрала игру на мандолине и воспитание сыновей Златомира. Оба царевича не желали слушать человеческую женщину, но ее это не смущало. Ее вообще ничто не смущало и уже очень, очень давно.
– Не обращай внимание на старого ворчуна, – посоветовала она, приблизившись к пылающему огню.
– Отстань, – поморщился царевич. Только советов ручной обезьяны отца ему сейчас не хватало!
Пламя внутри него уже утихло, но успокаиваться ему не хотелось.
– Он любит тебя и надеется, что ты вернешься как можно скорее. Ты сам это знаешь, – сказала Ева, улыбаясь.
– Иди пристань к Владимиру, а меня оставь в покое! – глухо прорычал Вольга.
– Оттаскать бы тебя за уши за такой тон! – хмыкнула она и попробовала дотянуться до изогнутого острого уха царевича. – Ха! А ведь когда-то я доставала!
Ева встала перед Вольгой.
Длинные пышные волосы цвета зрелой пшеницы, сваленные в дреды, были схвачены на лбу кожаным ремешком, одета любимая наложница царя была как скоморох с ярмарки – якобы так одевались на ее родине в Финье.
– Я кое-что для тебя приготовила, – заявила она, роясь в своей мешковатой сумке через плечо. Одним Святым Огням ведомо, зачем она таскала ее с собой во дворце, где все вещи и так принадлежали ей. – Держи!
– Кухонный ножик? – удивился Вольга, приняв простой увесистый нож. Он с первого взгляда узнал человеческую вещь – сенари никогда не работали так грубо. – Ты издеваешься!?
– Не кухонный, а охотничий! Это – самая полезная вещь в мире людей! Надеюсь, он тебе не понадобится, но мне эта вещица не раз спасала жизнь: и в готовке полезно, и при травмах, и если нападет кто, и если свяжут… Знаешь, забавная была история…
О бурном прошлом этой женщины Вольга слышал уже сотню раз и закатил глаза, показывая, что не хочет выслушивать старые истории снова. Царевич сунул нож в глубокие карманы красных шаровар
– Ой, только посмотрите на него, какой важный! – фыркнула Ева, сморщив веснушчатый нос. – Без тебя корабль никуда не уедет, так что послушал бы, не развалился! Ладно, ладно, господин Безумно Спешу! Обнимешь свою старую мачеху на прощанье?
Вольга угрюмо посмотрел на женщину, но та не отступала и выжидающе смотрела на сенари. Тогда царевич глубоко вздохнул, демонстративно закатил глаза, но все-таки наклонился, позволяя обнять себя.
Хотя Ева и была бестолковой человечкой, она, кажется, в самом деле была привязана к нему и к брату. Она появилась, когда самому Вольге стукнуло восемь, а Владимиру шесть, и с тех пор считала себя их первой нянькой. В детстве царевичу нравились ее выкрутасы, песни и сказки, но теперь забота Евы больше раздражала. Однако, сейчас Вольга, впервые покидающий дом, был готов принять ее. Именно за этим он на самом деле и пришел к Златомиру: ему хотелось получить хоть немного поддержки перед длинным путешествием.
– И не дури там, слышишь? – велела Ева, крепко сжимая могучую шею молодого огня. Его кожа была горячей, но не обжигала, в отличие от волос. От них женщина старалась держаться подальше. – Твой мерзкий характер среди чужаков никто терпеть не станет, неприятностей не оберешься! Лучше вообще ни с кем там не разговаривай, хорошо?
– И что они мне сделают? – усмехнулся Вольга. – Обугленные трупы довольно безобидны…
– А ты думаешь, я тебе простых людей опасаться советую? – воскликнула Ева, отступая. – Ты хоть раз видел в бою живого мага? А леннайя с саблями? А эти жуткие церковники с их сумасшедшими богами и рукоположенными!? К Ковену приезжают люди и нелюди со всего мира, ты можешь столкнуться с кем угодно!
– Все будет в порядке, со мной лучшие воины Охмараги, – ответил царевич, улыбаясь. Честно говоря, единственное, чего он опасался в этом путешествии, так это того, что к ним так никто и не пристанет. Погонять бестолковых диких людей, боящихся огня как смерти, вот это будет забава!
– Твои приятели-подхалимы тупые, как пробки! Взял бы с собой кого-нибудь потолковее…
– Милости прошу на мой корабль, – злорадно ухмыльнулся Вольга. – Может, я потеряю тебя где-нибудь в Рашемии, и во дворце, наконец-то, станет потише!
– Эй, а кто тогда будет спать на моей перине и есть мою восхитительную еду? – улыбнулась Ева. – Шелковые подушки сами на себе не полежат, знаешь ли! Да и Златомира кто-то должен вытаскивать из мыслей: в последнее время он совсем ушел от нас… – она покосилась на переминающегося с ноги на ногу царевича. – Ладно уж, беги на свой корабль, пока твои пятки не расплавили мрамор! Удачи тебе! – последнее она крикнула уже в спину удаляющегося Вольги.
Ехать до пристани нужно было много часов, потому царевич не стал задерживаться. Прямо из комнаты отца, босиком и в одних только красных шароварах, он вышел из дворца и стал спускаться по длинной лестнице вниз, к подножию горы Ард, а после – восемнадцать часов шел пешком до города, где на пристани его ждало пестрое раскрашенное судно.
Владимир отправился бы на повозке, но тем они и отличались: Вольга обожал родную землю, и для него не было ничего лучше, чем перед отплытием пройти по джунглям, почувствовать вибрацию подземных огней ступнями, послушать, как ветер перебирает листву. Он был силен, вынослив и прекрасно ориентировался, и эта прогулка стала для него небольшим развлечением.
По дороге Вольге встречались повозки, поднимающиеся во дворец, одни вели рабы, другие сенари. Но все они во все глаза глядели на своего царевича, шагающего в порт, – для них он был все равно что сын бога на земле. Однако сам Вольга даже не заметил их и останавливался, чтобы кивнуть на приветствия. Он думал о своем путешествии.
На пристани среди сотен судов он без труда отыскал то, на котором должен был плыть. Самое большое судно, раскрашенное в красные, синие и золотые цвета – цвета Охмараги.
Как только царевич поднялся на борт, капитан велел отдать швартовы и поднять паруса. Рабы и сенари засуетились, исполняя приказы, судно медленно отчалило и стало поворачиваться в сторону открытых вод. Сыны ветра направили паруса.
Устроившись у борта, Вольга наблюдал за тем, как быстро удаляется Охмарага. Белые мраморные башни портового города среди изумрудных лесов становились все меньше, а в конце концов даже Ард стал лишь блеклой тенью на горизонте.
Грудь царевича защемило от тоски, когда из вида скрылась даже зеленая полоска, в которую превратился величественный материк. Однако, Вольга не позволил себе поддаться этому чувству: он отошел от борта и спустился в трюм, где велел запасти бочки с лучшим охмаражским вином.
В конце концов, это было первое путешествие царевича на чужой материк, и скучать он не собирался.
Верные товарищи, двадцать лучших охотников-огней, уже откупорили первый бочонок и весело распивали его, вспоминая свои охотничьи подвиги и подшучивая друг над другом.
– Ха, глядите-ка, кто пожаловал! – воскликнул Святослав, широко махнув рукой с золотым кубком. Часть вина вылилась на доски. – Вольга, не уж-то превращаешься в своего старика!? Что ты там делал столько времени, пялясь в воду!?
– Небось высматривал себе русалку погрудастее! – ухмыльнулся Михаил. – Неделю плыть до материка, а баб нет, кто это вообще придумал!?
– Уж ты-то вытерпишь! – прыснул Святослав. – Ни одна свободная на тебя еще не позарилась!
Вольга устроился на самом большом кресле, выкрашенном в синий. Хотя многие сенари вокруг сидели кто где, некоторые даже пили стоя, никто не смел занять место царевича. Один из охотников тут же поднес ему огромный кубок и царевич залпом осушил его.
Огонь внутри разгорелся, по коже Вольги забегали оранжевые блики, на угольных щеках разлился румянец. Когда царевич взглянул на охотников снова, его глаза приобрели золотистый оттенок. Он протянул пустой кубок стоящему рядом охотнику, и тот снова наполнил его.
– На материке женщин будет достаточно, – проговорил Вольга с усмешкой. – Я слышал, каждый мужчина должен хоть раз в жизни побывать у жриц Шерис…
– Ха-ха, а твоя невеста знает об этом!? – загоготал Михаил.
– Какое мне до нее дело? Я не я, если не побываю до тех пор в храме Шерис!
– Рогнеда выцарапает тебе глаза! – ухмыльнулся один из охотников. – Моя ни за что не отпустила бы меня на эту гулянку, если бы не увидела приказ, подписанный твоей рукой!
– Пф, пусть попробует хоть слово сказать! – сказал Вольги, вновь прикладываясь к кубку.
Он знал, что Рогнеда ничего не скажет. Пока хочет стать царицей, она будет самой послушной девочкой на свете, и стерпит все, что заблагорассудится сделать.
Остаток дня прошел незаметно, за ним потянулось утро, и еще одно… дни на корабле текли один за другим, вино лилось рекой, однако, веселье быстро угасло. Уже к третьим сутками охотники извелись со скуки: заняться на корабле было совершенно нечем, а их излюбленное занятие, – драки, – были под запретом. Если хотели добраться до материка живыми, сыны огня должны были удерживать опасную для сухих досок стихию глубоко внутри, и на их нраве это сказывалось не лучшим образом.
Члены экипажа и прислуга старались держаться подальше от огней, несколько раз за плавание прихвостни царевича уже спустили за борт зазевавшихся сынов воды и подвесили одного ветра за ноги на носу корабля.
Когда судно проплывало мимо стаи дельфинов, охотники решили, что не могут упустить возможности испробовать мяса морских животных. Огни перебили несколько резвящихся в волнах дельфинов и заставили членов команды собрать плавающие в воде туши. Вечером того же дня они устроили пир, от вида которого и сенари, и людей на судне выворачивало наизнанку.
Живые стихии никогда не употребляли в пищу сырую плоть животных – никто, кроме огней. Сыны пламени почитали за большую честь попировать еще теплыми останками убитых в джунглях чудовищ. Огромные клыки и когти позволяли им сдирать сырое мясо прямо с костей, а огненное нутро – не заморачиваться с готовкой.
Палуба была залита кровью перебитой стаи дельфинов, ошметки плавников и внутренностей подхватывали морские птицы, слетевшиеся к кораблю, как мухи. Особенно медлительных падальщиков огни поджаривали на месте, и пир продолжался.
Перечить свите царевича никто не смел и все, что оставалось команде корабля, это не попадаться им на глаза. Сыны ветра без устали наполняли паруса, чтобы добраться до материка как можно скорее.
Когда через две недели судно встало в одном из крупнейших портов Рашемии, члены экипажа вздохнули с облегчением. Осатаневшие от безделья огни рвались в путь, они даже не стали останавливаться на ночлег в портовом городе.
Дорога до самого севера Рашемии должна была занять около двух месяцев. Люди из Охмараги уже давно приготовили все необходимое к путешествию, царевича и его отряд ждал караван из деревянных вагонов, которые должны были заменить дома, и тридцати коней-тяжеловесов с густой шерстью, которая делала их неуязвимыми для холода. Погрузка вещей заняла не больше получаса, рабы, как и всегда, работали расторопно. С момента, как корабль пристал к берегу, до того, как караван сенари двинулся по дороге, прошло меньше трех часов.
Путешествие по Рашемии Вольга представлял себе, как потрясающее приключение, нечто невероятное. Дикая страна, новые звери, новая природа! Стыдно подумать, но царевич Охмараги никогда не видел магов! Ему не терпелось посмотреть на людей и нелюдей, которые могут управлять силами мироздания без связи со стихиями. Еще Вольга хотел встретить ланков. Златомир считал их недостойными существами, и изгнал всех людей-змей до единого. Но царевич слышал, что чешуйчатые люди очень красивы, а их женщины поразительно гибкие.
Но самым главным был снег. Сенари огня днями и ночами думал о том, каково это, жить посреди застывшей от холода воды. Насколько он знал, еще ни один живой огонь не забирался так далеко на север, – по крайней мере, записей об этом Вольга так и не нашел.
Начало путешествия было ровно таким, каким он и ждал. Стоило каравану выехать из города, их обступил густой дремучий лес незнакомых деревьев. Ели с зелеными иглами вместо листьев и изящные березы с белой полосатой корой – все это было очень удивительно. Однако, прошли часы, а потом и дни, а пейзаж вокруг все не менялся, каждую минуту мимо Вольги проносились сотни берез и елей, и кроме них вокруг не было ровным счетом ничего. На четвертый день, – о чудо, – караван проехал мимо заброшенного поля, и тогда царевич смог целых полчаса любоваться высокой серой травой, превратившейся по осени в хрупкое сено. Что и говорить, жалкий вид местной природы не шел ни в какое сравнение с изумрудными джунглями Охмараги… царевич был разочарован.
Вольга решил, что в Рашемию намертво въелась безжизненная серость, казалась, она проливалась на землю вместе с дождем и тусклым солнечным светов, едва проникающем сквозь густую пелену облаков. За непроницаемым серым одеялом, окутавшим небо, не было видно даже осколков островов поднебесья, не то что живых капалов!
Небо представляло собой удручающее зрелище, но земля… до сих пор Вольга думал, что ничто не может сравниться с грязевыми болотами Охмараги, которые прятались в глубине джунглей, коварно поджидая неосторожных животных и сенари. Однако, если на Охмараге губительных болот избегали, то в Рашемии их называли дорогами. Вечное месиво грязи, в котором, царевич был уверен, наверняка тонули неосторожные лесные животные и особо мелкие путники.
Вагоны с мощными колесами, каждое из которых было диаметром едва ли не в полтора метра, то и дело застревали в размокшей земле, и вытащить их не могли ни рабы, ни даже лошади-тяжеловесы. Тогда за дело приходилось браться охотникам.
Огни терпеть не могли возиться в грязи, но, когда караван намертво вставал на дороге посреди глухого леса, выбирать не приходилось. Вдесятером могучие сенари, средний мужской рост среди которых достигал двух метров, а вес – порядка ста пятидесяти килограммов, легко выталкивали застрявший вагон из очередной ямы.
Огни никогда не мылись – им не нравилась остужающая тело вода, любая грязь сама сходила с раскаленной кожи. Однако после того, как с ног до головы извозишься в жидком месиве непонятно чего, приходится задумываться о чистоте. В воду огней с рождения было не загнать: они терпеть не могли холодные волны, и если и мылись, то только в паровых банях. Но, вот беда, посреди глухих лесов ни одной не оказалось, потому огням приходилось дожидаться, пока грязь застынет на горячей коже, а потом соскребать ее руками. И, так как вагоны застревали по нескольку раз в день, очищаться охотники попросту не успевали. Очень скоро все сенари покрылись грязевыми панцирями и стали похожи на сынов земли. Все, кроме Вольги, разумеется.
Царевич после того, как ему надоели новые деревья и вялое пение местных птиц, почти все время проводил внутри своего вагона. Он знал, что дорога будет долгой, и припас на этот случай целый сундук книг, которые давно хотел прочесть, но все не находил времени. Теперь, когда бесконечные государственные дела отпустили, а охотиться было не на кого, Вольга мог погрузиться в чтение. При сборах он готовился к очень длинной дороге, но ему и в голову не могло прийти, что последнюю книгу он закончит спустя первые пять дней пути! Он-то надеялся, что у него возникнут дела во время путешествия, что он будет заниматься еще хоть чем-нибудь, например, общаться с магами из встречных караванов или останавливаться возле опасных участков леса, где можно поохотиться… но нет. За все время пути сенари, вздумавшие путешествовать по главному тракту Рашемии в самый сезон бездорожья, не встретили ни души.
Вдоль северных дорог, которые оказывались достаточно широкими для каравана сенари, не находилось ровным счетом ничего. Даже деревень с дикими людьми поблизости не было, только опостылевшие деревья, да редкие запущенные поля.
В одну из долгих остановок Вольга не выдержал и предложил своим охотникам отправиться в лес, чтобы поискать крупную живность, вспомнить былые времена на Охмараге. Эту идею воющие от скуки огни приняли с восторгом, быстро собрались и отправились в лес, предвкушая предстоящее развлечение.
Новые звуки и запахи не смутили опытных охотников, прошло не так много времени, прежде чем главный следопыт обнаружил след незнакомого хищника. Через несколько часов после этого охотники вышли прямо на зверя… это был ленивый жирный медведь вчетверо меньше самой мелкой мантикоры. Зверь мирно разорял муравейник на полянке и даже ухом не повел, когда живые огни приблизились к нему.
Убивать такое мелкое животное, которое к тому же готово было есть с рук, сенари не стали: это было бы величайшим позором, все равно что хвастаться убийством котенка. Хотя, кажется, даже котята ягуаров были опаснее, чем эти хваленые рашемийские медведи. Охотники вернулись в лагерь ни с чем, разочарованные и злые.
Все, что оставалось сенари, это с нетерпением ждать первого крупного города. Огни мечтали о том, как хорошенько отпарятся, смогут поесть чего-то, кроме походной еды, и наконец-то развлечься. Все чаще и чаще среди охотников упоминались храмы богини любви Шерис.
Однако, город стал для них еще большим разочарованием, чем охота на самого знаменитого хищника Рашемии. Никакого храма Шерис, – оказалось, запреты бога справедливости Клевор почти истребили их еще тридцать лет назад, – и никакой парной. Единственное, что дикие городские люди смогли предложить сенари, так это тесную комнатушку с сухой печкой, которую специально для огней растопили так сильно, что ничто живое не могло попасть внутрь.
И хотя это место не шло ни в какое сравнение с ароматными банями Охмараги, после долгого пути огни были рады и такому. Хлестать друг друга сухими березовыми ветками им даже понравилось, так что Вольга скупил пару сотен веников про запас: жители города уверяли, что такие березовые ветки есть только у них, а в остальных местах их бесстыдно подделывают. Царевич подозревал, что его обманывают, но ему нравился запах дыма от сушеных березовых листьев, и в пути он иногда развлекался тем, что жег их.
Еда в городе оказалась еще хуже, чем походная снедь сенари. Мало того, что в Рашемии не умели готовить пищу без мяса, так и мясо они ели мертвое, убитое Святые Огни знают когда! Падаль живые огни есть не собирались, и предпочли убраться из города как можно скорее. Жители были разочарованы скорым отъездом богатых гостей, однако упрашивать Вольгу и его свиту погостить не стали: остатки здравого смысла подсказывали людям, что со скучающими сенари огня лучше не связываться.
Следующий город был не лучше, но там в почтовом доме караван ждали заранее присланные припасы и теплая одежда. Вещи из родной стороны, – особенно бочки охмаражского вина, – приподняли дух путешественников. Сенари распили половину бочек в тот же день и тут же нашли себе развлечение в виде группы чернобровых танге?йцев с женщинами в цветастых тряпках и ручным медведем.
Вольга велел своему старшему рабу, – языкастому рыжему леннайю, который говорил с людьми от имени царевича, – хорошо заплатить шутам, чтобы те исполнили перед ним и его свитой все народные песни Рашемии. О том, что перед ним уроженцы совершенно другой страны, Вольга даже не догадывался. Однако, не было в этом мире такой вещи, которую тангеец не готов был сделать за деньги, а сенари не мог бы купить. Тангейцы согласились петь, и зрелище это было жалкое… Но, в конце концов эти дикие пляски и крики были хоть каким-то развлечением после глухого леса. Особенно царевичу понравился дрессированный медведь, который забавно кружился и бил лапами в бубен. Вольга решил выкупить его у тангейцев и отправить во дворец в подарок Еве, – это была бы прекрасная шутка, как он подумал. Но потом царевич вспомнил, что животное, привыкшее к холоду, скорее всего погибнет в жарком климате, и оставил эту затею к великому разочарованию тангейцев – они-то уже предвкушали горы драгоценных камней за облезлого старого медведя.
Огни, истосковавшиеся по женщинам, пробовали обольстить тангеек в цветастых юбках, – те казались им куда привлекательнее, чем серые рашемийские простолюдинки, – но все как один потерпели неудачу. Ни одна свободная женщина в здравом уме не согласилась бы на ночь с чернокожим великаном с пламенем на голове, будь у него в штанах хоть сотня самоцветов.
Зато рабам-леннайям, которые ухаживали за лошадьми, и могучим слевитам, которые следили за повозками, везде были рады. Сенари с завистью наблюдали за тем, как весело их рабы болтали на общем наречии с людьми, уплетали жареное на костре мясо, спорили с мужчинами и ловили заманчивые улыбки женщин. В ночь, когда Вольга нанял веселых тангейцев, ни один леннай в свите не остался без подружки, а у некоторых оказалось даже по две. Изящные, но сильные нелюди с яркими глазами и проникновенными голосами всегда имели большой успех у женщин всех рас.
Караван задержался в городе на пару дней, пока не кончилось вино, а затем путь пришлось продолжить. Жизнь, окрасившаяся было в пестрые тона, снова смешалась в череду ям на дорогах и опостылевших до зубного скрежета лесов.
Через две недели их пути на север заметно похолодало. Огни до последнего храбрились и не одевались теплее, но одним утром Вольга, даже на чужбине не изменявший привычке ходить в одних только легких шароварах, вышел наружу в красно-золотом халате из шелка. Это было негласным разрешением, и охотники смогли утеплиться, не опасаясь быть осмеянными.
Спустя три недели с того момента, как корабль из Охмараги высадил путников на чужие земли, Вольга с удивлением обнаружил, что они не успевают к назначенному времени к северным ведьмам. Видимо, дело было в дорогах: люди из Охмараги под началом Орландо Руладо шли по этому пути летом и грязевые болота их не беспокоили. По новым расчетам, времени на то, чтобы добраться до Ковена, потребуется вдвое больше, и это если они успеют до того, как все дороги заметет снегом. В одном из городов Вольга узнал, что после последнего месяца осени все, что на колесах, запирается в сараях. Проехать по заснеженным землям Рашемии можно будет только на санях.
Ситуация обеспокоила царевича: его не радовала мысль застрять в этой богами забытой стране на всю зиму. Однако, еще была надежда на то, что они успеют добраться до северного побережья быстрее, чем снег помешает им продолжить путь. Ковен находился на острове посреди Северного моря, и там царевич собирался нанять корабль, который довез бы его прямо до берегов родины. Путешествие по морю, конечно, ненамного веселее, но на воде по крайней мере не будет этих проклятых ям.
Сенари уже прошли две трети пути на север, на улице становилось все холоднее, а печки в деревянных вагонах поставить никто не додумался. Чтобы рабы, уже вовсю кашляющие и шмыгающие носами, не вздумали умирать в дороге от болезней, охотникам пришлось расселиться таким образом, чтобы вместе с каждым живым огнем в вагоне спало по три-четыре слуги.
За все время пути Вольга мог общаться только с огнями, ведь царевич не мог позволить себе пасть до того, чтобы говорить на общем языке с простолюдинами, – его свита не поняла бы этого. Он сам бы не понял. Но Вольга уже по сотне раз выслушал охотничьи истории своих приятелей, один вид которых опостылел ему едва ли не больше, чем пресловутые ели, и готов был говорить с кем угодно. Видят Святые Огни, царевич с великим удовольствием поболтал бы с леннайями о лошадиных подковах или со слевитами о еще какой-нибудь ерунде. Он даже в тайне надеялся, что мест на всех не хватит и к нему в вагончик все-таки подселят какого-нибудь раба, знающего язык хотя бы на уровне Эльги… однако надежды эти, разумеется, были тщетными. Леннайи и слевиты готовы были улечься друг на друге, лишь бы не оказываться наедине с наследником, который еще во дворце прославился своей любовью к жестоким шуткам над рабами.
Вольге предстояло перечитывать все свои книги по седьмому разу, да жечь со скуки березовые листья.
Когда на пути сенари показался постоялый двор «Лошадиная Косынка», все приободрились. Обычно каравану из около сорока людей и нелюдей в подобных заведениях мест не находилось, да и сами уроженцы Охмараги не горели желанием ночевать в нищих комнатках, когда можно спать в собственных домах на колесах. Однако, сейчас на улице стало слишком холодно, и даже сенари хотелось побыть в теплом натопленном помещении, пусть даже одну-единственную ночь, пусть даже спать придется по семеро человек в комнате.
В «Лошадиной Косынке» нашлось не больше десяти свободных комнат, но после того, как с хозяином поговорил личный раб царевича, часть постояльцев была выдворена в конюшни. Разумеется, сенари щедро оплачивали все неудобства, так что в конце концов люди сами бегали за охотниками, умоляя выкупить у них ночь в худой комнате за горсть крупнейших по рашемийским меркам рубинов. Все наемники, остановившиеся в этот день в «Лошадиной Косынке», волей судьбы стали сказочными богачами, которым не придется работать больше ни дня в жизни.
В итоге всем, и рабам, и охотникам досталось по койке. Только Вольге разместиться было негде: единственная спальню «королевского» уровня, где мог бы спать царевич, была занята. На все угрозы хозяин только испуганно поднимал руки, мол, человек, велевший приберечь комнату был владельцем всех окружных земель, и поселить кого-то в его спальню нельзя. По крайней мере, без его согласия. Владелец трактира умолял сенари подождать, пока граф приедет, и самим с ним поговорить, а за ожидание пообещал, что его кухарки приготовят для иностранцев лучшие блюда Рашемии. Он уверял, что таких блинов и пирогов с капустой странные гости, отказывающиеся от мяса, нигде и никогда больше не попробуют.
Царевич, стоявший все время разговора в стороне и ни единым жестом не дававший понять, что спор о комнате хоть как-то его касается, оставался равнодушным, потому рыжий леннай, ведший переговоры, согласился с тем, что вопрос со спальней может быть решен чуть позже, когда появится этот самый граф.
Столы быстро были сдвинуты вместе, толстые веснушчатые служанки стали выносить из погребов припасенные на зиму соленья, чтобы угостить оголодавших сенари. Смышленый хозяин велел не жадничать и нести великанам все до крошки: за камни, которые оставит царевич, он сможет купить в городе новый трактир, не то что пополнить пустые кладовые!
На столе появилось даже вино, припасенное для графьев. Избалованным сенари оно показалось совсем не таким мерзким, как то, что подавали им раньше. Огни остались довольны, а когда служанки вынесли им горы ароматных блинов, вареников и пирогов, совсем развеселились.
«Лошадиную Косынку» наполнили споры и пьяный смех, как в лучшие ее вечера. Захмелевшие слевиты затевали небольшие потасовки, леннайи один за другим начали испытывать острое желание спеть что-нибудь, а сенари весело переговаривались на своем странном птичьем языке, по двухсотому разу вспоминая охотничьи байки со своей родины.
Хозяин постоялого двора, внимательно следивший как за слугами, так и за необычными гостями, готов был вздохнуть с облегчением: пока все шло отлично. Настораживал его только скучающий вид царевича, но тот, кажется, был самым спокойным из всей этой черномордой братии.
Вольга пил и ел со всеми, но выглядел при этом мрачнее грозовой тучи. Царевич угрюмо нависал над своей тарелкой с вонючей квашеной капустой и огурцами, взгляд его был устремлен в пустоту, а мысли, надо понимать, витали где-то очень далеко от шумного зала.
Вдруг дверь в трактир с грохотом открылась, засвистел промозглый ветер, порог тут же замело первым снегом. В зал ввалились двое путников, промокших до нитки. Это был беловолосый молодой человек, завернутый в узкий плащ, и молоденькая леннайка, видимо, его подружка.
Хозяин тут же поспешил к ним, шепча что-то, но молодой человек замахал на него руками, указывая на свою вымокшую одежду.
– Слушать ничего не хочу, пока не принесешь нам горячего вина и ужин! И, ради всех Богов, нагрейте воды, а не то мы непременно простынем!
– Но граф Лорен, послушайте!… – воскликнул хозяин.
Но юноша уже двинулся к лестнице на второй этаж, где находились комнаты, обнимая за плечи худенькую леннайку: путники так устали, что не заметили странных гостей постоялого двора. Однако, стоило им пройти половину пути, один из рабов преградил им путь.
Рыжий леннай объяснил, что все комнаты заняты, а самую последнюю, ту, которую, судя по всему, и собирались занять пришельцы, хорошо бы отдать царевичу Охмараги. Однако, юный граф покачал головой. Только сейчас он заметил необычных постояльцев, и теперь осматривал живых огней, гадая, какой из этих темнокожих великанов с одинаковыми лицами царевич. Как только его взгляд наткнулся на Вольгу, отстраненно смотрящего в пустоту, он все понял.
– Царевич Вольга, добро пожаловать в наши края, – проговорил граф, подойдя к сенари огня. – Извините, но мы вымокли до нитки, девушке необходима теплая комнату, иначе она заболеет. Вы не можете ни замерзнуть, ни заболеть, и надеюсь, не будете против, если комната останется за нами.
После этих слов разболтавшиеся охотники разом умолкли, слевиты и леннайи тоже притихли и обернулись на маленького графа. Еще ни один человечишка за все время пути не смел перечить им, тем более говорить с царевичем. Тем более отказывать ему.
Вольга молчал, он даже не удостоил человечка взглядом. Молчание прервал один из живых огней.
– Что ж, за девушку можешь не переживать, – осклабился он, поднимаясь из-за стола и подходя к тщедушному юноше, назвавшемуся графом. – Без тепла она не останется!
Он встал прямо перед графов, не сводя горящих желтых глаз с прекрасной леннайки. Необыкновенную красоту юной нелюди приметили уже все в зале, даже Вольга, скользнувший по паре равнодушным взглядом.
– Выметайся отсюда, пока жив, – пророкотал Святослав, смотря на графа с хищной улыбкой. Из-под натянутых губ показались мощные клыки, по черной коже забегали раскаленные блики.
Сенари не говорил больше ни слова, а поза его была самой что ни на есть расслабленной, однако в зале повисла звенящая тишина. Охотники подобрались, чуя, что сейчас начнется бесплатное представление.
Но тут произошло то, чего никто из присутствующих не ожидал. Девица выскочила между графом и сенари и зашипела на великана, щеря мелкие клыки.
От неожиданности живой огонь отступил на шаг, чем вызвал взрыв хохота со стороны своих товарищей. На голову оплошавшего сенари посыпались унизительные шуточки, которые заставили его желтые пламень взвиться вверх, а кожу посветлеть.
Вены на могучих руках огня вздулись яркими оранжевыми полосами, на пальцах заплясали языки пламени, один из которых тут же метнулся в сторону графа. Тот успел отпрыгнуть в сторону, и огонь вгрызся в сухие доски на полу. Если бы хозяин, заранее приготовивший ведра воды, не подоспел вовремя, никто из путников не получил бы сегодня ночлега: от «Лошадиной Косынки» осталось бы одно пепелище.
Но сенари не собирался останавливаться: он твердо намерился проучить человечишку, посмевшего отказывать его царевичу, и, бесспорно, виноватого в том, что над самим охотником посмеялись. К тому же, девица станет отличным подарком Вольге, который, все уже заметили, совсем заскучал в дороге.
Сенари гонял графа по залу, подпаливая ему то сапоги, то одежду. Охотники довольно улюлюкали, наблюдая за этим представлением, даже сам царевич как будто бы заинтересовался происходящим.
Охотник загнал графеныша в угол, тот уже не сомневался, что этот вечер станет для него последним, и молил о пощаде. Между ними завязался забавный разговор, сенари решил помучить жалкого двуногого, рассказав, что станет с его подружкой после того, как на заднем дворе закопают его обугленные кости.
Вольга слушал вполуха: происходящее внушало ему отвращение, однако вмешиваться он не собирался. В конце концов, его люди давно изнывали от скуки, а жизнь какого-то паршивого человечка волновала царевича меньше всего на свете. Однако, его позабавило то, как маленькая нелюдь, защищая своего тщедушного любовничка, зашипела на обидчика втрое больше нее самой. Вольга решил, что возьмет ее себе после того, как все кончится.
Блуждающий в своих мыслях царевич не заметил, как девушка-леннай оказалась рядом и вдруг заговорила с ним.
– Прекратите это! – воскликнула она на древнем языке, то ли умоляя, то ли возмущаясь. – Прекратите, пока ваш верзила не обжег его!…
Вольга так удивился, что даже взглянул на странную нелюдь. Отвечать он ей, разумеется, не стал, только сделал жест своему рабу, чтобы тот отвел девицу куда-нибудь. Несколько леннайев тут же обступили ее и повели наверх, в королевскую спальню.
Увидев, что его подружку куда-то волокут, неуклюжий граф умудрился проскочить под ногами сенари и бросился к рабам.
Огонь кинулся было за ним, и никто не знает, чем бы это все кончилось, если бы в этот момент дверь снова не распахнулась, с оглушительным грохотом врезавшись прямо в лоб огню. Все, кто наблюдал за невезучим охотником, невольно поморщились, но тут же переключили внимание на нового гостя.
Под всеобщими взглядами в зал ввалился высокий бродяга в грязном, некогда белом меховом плаще.
– Гайдан, старая ты собака, эля, пока я не умер!… Ну и ветрюга, до костей пробирает!… Давно я так не мерз!…
Вымокший до нитки нищий убрал с лица спутанную гриву темно-красных волос, открылось уродливое кроваво-красное клеймо, маской осевшее на его лице. Он осмотрелся, увидел сенари и графа с девушкой, окруженной рабами. Пришельцу хватило секунды, чтобы понять, что происходит, однако в лице он не переменился, только присвистнул и вдруг заговорил на языке живых стихий.
– Давно я не встречал сынов Святых Огней! Как далеко вы забрались от дома! – он говорил поразительно чисто, и этим окончательно приковал к себе все внимание. – Что привело сюда живых огней, рожденных в самом сердце мира?
– Ты знаешь язык. Откуда?– произнес Вольга, не сумев сдержать удивления.
Впервые за два месяца пути что-то любопытное! Кто знает, может, с этим бродягой даже удастся поболтать? Вдруг он окажется еще и магом?… Царевич был очень заинтригован.
– Нет в этом мире смертного, что знает больше. Я обо всем на свете расскажу, мне б только горло промочить сначала… – лукаво усмехнулся бродяга, взглянув на царевича из-под спутанных мокрых волос.
Вольга кивнул своему рабу, не сводя глаз с нищего, который каким-то образом выучил язык сенари лучше, чем рабы, родившиеся на Охмараге. Он говорил даже лучше Эльги, хотя речь его звучала не так легко, как требуется.
Рыжий леннай сказал хозяину постоялого двора, чтобы тот принес бродяге все, что тот захочет.
Граф и девушка мудро воспользовались тем временем, что выиграл для них незнакомец, и поспешили выскользнуть из трактира, пока о них не вспомнили.
Нищий тем временем уселся возле царевича, подвинув нескольких охотников. Одна из служанок поставила перед ним тяжелую кружку подогретого эля, и бродяга тут же осушил ее.
– Зовут меня Рэмол! – сказал он, с грохотом опуская посудину обратно на стол. Капли эля стекали по его заросшему красной щетиной подбородку. – И ваш язык я выучил на небе, пока подслушивал мольбы невольников для бога…
Лицо Вольги, посветлевшее было, снова приняло выражение угрюмой маски. Очередной сумасшедший, ну что за проклятье!? Святые Огни, и почему их так и тянет к нему?
Однако, в лице изменился не только царевич. Охотники, с самого начала решившие, что бродяга переоценил свою важность, усевшись возле самого Вольги, нахмурились.
– Молитвы для бога!?– воскликнул один из них. – Да как ты смеешь лгать царевичу!?…
Он дернул бродягу за плечо, скрытое под меховым плащом, однако пола плаща ушла вслед за рукой и раскрылась, превратившись в гигантское грязное крыло.
Вскрикнув, огонь отпрянул от незнакомца, а сам царевич, сидевший рядом, изумленно вытаращил глаза. Огни вокруг стали вскакивать с мест, не зная, чего ожидать от невиданного нелюдя.
Нищий тем временем неуклюже развернулся к охотнику.
Его крылья были огромны, наверное, в размахе каждое было не меньше трех метров. Массивные изгибы запястий могли уложить не хуже слевитовской дубины, тяжелые пятнистые красно-белые перья спускались до самого пола. Вопреки первому впечатлению, крылья вовсе не были грязными, – так казалось из-за их цвета, – только очень мокрыми.
– Это два крыла последних, руками трогать запрещаю! – проговорил бродяга, окинув охотника недобрым взглядом.
Во внешности оборванца в драной одежде и с бинтами на ногах вместо обуви не было ровным счетом ничего угрожающего, разве что его рост, который легко мог сравниться с ростом среднего сенари. Однако, что-то в его лице заставило незадачливого охотника послушно кивнуть. На мгновение, когда их с крылатым взгляды встретились, огню показалось, что из зрачков незнакомца льется тусклый свет, но потом он понял, что это был только отблеск его собственного пламени на голове.
После этого неловкого кивка оборванец улыбнулся, как ни в чем небывало, и отвернулся от охотника, встряхивая мокрые перья. Капли полетели во все стороны, попадая на горячую кожу сенари. Несколько из них упало на лицо Вольги.
Царевич нахмурился.
– Так что же делает наследник Охмараги среди лесов и грязи рашемийской? – спросил нищий, вальяжно устраиваясь на лавке. Теперь, когда его крылья обнаружили, бродяга решил не складывать их, а упереться ими в пол и откинуться на них, как на спинку удобного кресла. – А впрочем дел до вас мне ровно никаких… Где мой эль, Гайдан!? Ты подогрей, подогрей его хорошенько!… Или ты хочешь, чтобы я опять заболел!?
По жесту хозяина одна из служанок торопливо поднесла ангелу вторую кружку дымящегося напитка. Все в зале, и рабы, и сенари, и даже царевич, едва ли не с открытыми ртами следили за тем, как крылатый залпом осушает вторую пинту эля.
– Готов поспорить, что бочонок он не выпьет! – вдруг крикнул рыжий леннай Вольги, на его лице заиграла предвкушающая улыбка.
– Ха! Хоть выпьет два, меня не перепьет! – нашелся один из слевитов.
Все взгляды вновь устремились на крылатого. Это был вызов.
– На интерес с леннайями не спорю, со слевитами эль разбавленный не пью, – проговорил Рэмол, сдувая с лица непослушную красную прядь. Голос его при этом звучал донельзя лукаво – даже слишком лукаво для ангела.
– Получишь четвертую часть, если выпьешь жидкого огня больше, чем Гард, – коварно улыбнулся леннай.
– Ха!
Ангел взмахнул крыльями, раздвигая ими блюда со стола. Он освободил достаточно место для того, чтобы слевит мог сесть напротив – этот жест и был его ответом.
Гайдан, хозяин «Лошадиной Косынки», уже послал одну из служанок за водкой.
– Потом не говори, что заставляли! – пригрозил Рэм севшему напротив слевиту.
– Отправлю тебя обратно к твоему богу! – пообещал слевит, многозначительно приглаживая огромную пышную бороду.
– Ох, лучше бы тебе этого не говорить, приятель! – произнес ангел, разминая шею и затекшие крылья.
Он ловко собрал спутанные длинные волосы в кривой хвост наверху, открывая лицо. Теперь все могли разглядеть набухшие красные вензеля, намертво въевшиеся в кожу на лбу и вокруг глаз, – клеймо изгнанника.
Леннайи зашептались, слевиты не сводили глаз с жуткой кроваво-красной маски, изуродовавшей вытянутое лицо бродяги. Однако ангелу не было до этих взглядов никакого дела, завязав волосы, он размотал грязные бинты на руках и скинул на пол мокрый плащ, оставшись в одной только старой заношенной рубахе, да штанах.
– Что ж, начнем!? – воскликнул он, глядя на слевита и потирая ладони в предвкушении.
Тот уже пришел в себя и вызывающе скалился. Им налили по стакану водки.
– Начнем! – крикнул слевит, опрокидывая в себя стакан залпом.
Ангел сделал то же самое.
Все с любопытством наблюдали за соревнующимися, первая бутылка прошла незаметно, как и вторая, а затем третья. Слевит пил, не закусывая, а ангел сметал все кругом, словно оголодавшая дворовая псина. На третьей бутылке оба нелюдя заметно захмелели, и тогда состязание начало становиться по-настоящему интересным.
И рабы и сенари окружили пьющих, не скрывая своего восторга: противники не забывали осыпать друг друга оскорблениями, а ангел то и дело вытворял своими крыльями всякие забавные штуки. Например, он умудрился обчистить карманы сидящего рядом огня так, что тот даже не заметил этого! Потом, правда, благочестивый небесный вернул охотнику украденное, – ангелы ведь не могут воровать. Так сказал сам крылатый, так что сенари, подходившие к ангелу ближе, чем на два метра, ни о чем не беспокоились, пока на следующее утро не обнаружили свои кошельки пустыми.
Рабы и даже сенари делали ставки, потом меняли их, добавляли, убирали… рыжий леннай Вольги умудрялся все запоминать и греб драгоценные камни горстями, не забывая следить за противниками.
Слевит после пятой бутылки заметно поплыл, да и ангел разомлел так, что едва ли не падал на лавку, но исход состязания был по-прежнему не ясен.
Вольга наблюдал за импровизированным соревнованием с интересом, но только поначалу. На странные пятнистые крылья оборванца царевич уже вдоволь насмотрелся, на его необычные красные волосы и клеймо на лице тоже, а больше в незнакомце не было ничего интересного. Поговорить с ним, судя по всему, Вольге так и не удастся: еще не хватало беседовать на глазах у всех с оборванцем, пьющим с рабами!
Вокруг царила страшная духота, вонь рашемийских солений и едкий душок жидкого огня – отвратительного крепкого пойла. Вольга не мог больше находиться посреди этого хаоса и вышел на улицу, сделав вид, что идет по нужде.
Стоило царевичу оказаться снаружи, его тело тут же охватила зябкая прохлада.
Сенари постоял какое-то время у закрытой двери, прислушиваясь к новым ощущениям, а затем открыл глаза и всмотрелся в темноту, обступившую постоялый двор.
Сначала он вздрогнул: в воздухе перед ним кружились тяжелые белые хлопья. С первого взгляда царевич решил, что это пепел от извержения вулкана – в детстве он уже видел одно, и эти воспоминания до сих пор преследовали его в кошмарах. Однако, Вольга тут же вспомнил, что он в Рашемии, где вулканов нет и в помине.
Вытянув вперед черную руку, сенари поймал одно из хлопьев, но поднести к глазам так и не успел: оно тут же растаяло, а образовавшаяся вода стремительно испарялась с горячей кожи.
Царевич широко раскрыл глаза от удивления. Он сделал шаг вперед, чтобы выйти из-под навеса над крыльцом, и уставился в черное небо, откуда на землю медленно спускались слипшиеся в комья снежинки.
Белые частицы льда кружились в свете уличного фонаря, словно пары в танце. Вольга завороженно наблюдал за ними, пока его взгляд не упал вслед за снежинками на землю.
Всю грязь, которую он помнил, словно накрыло белым одеялом. Ни следа прежнего уродства, только ровная белая пелена…
Дверь позади царевича тихо распахнулась, но Вольга даже не обернулся, он продолжил изучать странное явление природы. Его горячие ступни растопили снег сквозь подошвы туфель, золотая ткань которых утопала в грязи, но царевич не обращал на это никакого внимания.
– Первый снег, – произнес некто над самым его ухом. Вольга узнал голос крылатого оборванца.
Рэмола слегка пошатывало, но он держался на ногах, балансируя крыльями. Расправив их в стороны, ангел сладко потянулся и шумно вдохнул холодный воздух. На его лице, – совсем юном, как теперь показалось Вольге, – расплылась блаженная улыбка.
– Я пью уже лет сто, и с каждым разом опьянеть становится сложнее… – пожаловался крылатый. Царевич отметил, что под хмельком на языке стихий он лучше говорит. – Но, к счастью, слевиты, желающие меня перепить, еще не перевелись на этом свете! Хах, что за упрямый народ… – блудный ангел тряхнул красной гривой, беззвучно засмеявшись.
Вольга не ответил, он вернулся к созерцанию парящего в воздухе снега. Что ж, хоть что-то в этой убогой стране оправдало его ожидания. Снег был прекрасен.
Некоторое время они вдвоем с ангелом молча наблюдали за кружащимися белыми хлопьями. Покой и глубокая тишина, стоявшая вокруг, успокаивали, а холод бодрил после духоты.
– Твоя душа… – вдруг проговорил ангел. Что-то новое в его голосе заставило Вольгу обернуться.
Странный крылатый не сводил с него широко раскрытых глаз, из зрачков которых начал литься яркий свет.
– Ты глубоко несчастен, – продолжил ангел, и его голос дрогнул, словно от жалости, а брови взлетели вверх. – Так несчастен!… О, я знаю это чувство, оно знакомо мне!…
Нахмурившись, царевич на шаг отступил от пьяного небесного, чей взгляд становился все безумнее.
– Отойди от меня! – проговорил Вольга. По его волосам пробежал фиолетовый блик – короткий признак испуга. Однако их быстро сменили красные отблески, а вены на руках царевича вздулись. Он мог защитить себя от этого нелепого пернатого.
– Я не причиню тебе вреда, царевич Вольга! – ангел весело улыбнулся, заметив, что царевич готов собрать в руках огонь, и миролюбиво поднял ладони. – Но я вижу, что ты мучаешься! Я еще могу видеть это в некоторых душах… так странно. Давно уже забытое чувство.
Царевич не двинулся с места, он внимательно следил за ангелом.
– Ты страшно одинок, – сказал тот снова, смотря на Вольгу во все глаза. Так лекарь может смотреть на больного ребенка, которого мог бы вылечить. – Ты никогда не чувствовал свободы, тебя с рождения гоняли, словно дрессированного зверя…
От этих слов Вольга невольно вздрогнул.
Все детство он провел в тяжелой учебе и бесконечных тренировках: Златомир внимательно следил за тем, чтобы из его сына вырос достойный наследник. Друзей у царевича не было, разве что ручной ягуар, – ни на кого больше отец не оставлял ему времени. Пока Вольга не стал охотиться с другими совершеннолетними огнями, он не разговаривал ни с кем, кроме своих старых учителей, которые готовы были изводить его до потери сознания в угоду Златомиру. Искалеченное детство и юность – одна из самых страшных обид, в которые Вольга никогда никого не посвящал. Он знал, что эта жертва была необходима.
Откуда небесный выведал такие вещи?
– Ты никогда не знал искренней любви… – продолжил ангел, внимательно смотря на царевича светящимися глазами. – Даже мне она перепала, а ведь я меньше всех ее достоин!…
Вольга нахмурился. Он знал, что такое любовь женщин, и очень, очень многих женщин… однако, ему тут же вспомнилась эта храбрая нелюдь, щерящая маленькие клычки в попытке защитить своего убогого графеныша. Вольга точно знал, что ни одна из его наложниц, тем более его невеста, – никто из них никогда не сделал бы ничего подобного. Все они на самом деле будут счастливы, если он никогда не вернется из снегов Рашемии.
У сенари неприятно защемило в груди.
– Это все, – Рэмол махнул рукой в сторону постоялого двора, изнутри которого все еще доносились пьяные крики рабов и охотников. – Это же тюрьма!… Я вижу, что ты выше, много выше, чем эти пропащие собаки, называющие себя огнями! Ты рвешься вверх, подобно ветру, но твое положение удерживает тебя внизу, ломает тебе крылья!… – с досадой произнес ангел, встряхнув руками. – А ведь я могу освободить тебя! Во мне еще остались капли прежней силы…
Свет из его глаз в мгновение стал таким ярким, что огню пришлось прищурить глаза. Он не успел ничего понять и сделать, только почувствовал на своем лбу и груди пальцы ангела, от которых по телу волной прокатилось парализующее прозрачное тепло.
– Я помогу тебе!… – твердо сказал Рэмол, и его голос зазвенел, словно говорил не он один, а сотня, тысяча ему подобных. – Я сделаю тебя свободным, Вольга!
Истэка Демонтин
Однажды господин Ванд Куп получил важное поручение от своего покровителя…
Время шло к ночи, ливень тяжело молотил по черепице крыш.
Сквозь плотную завесу дождя и града на опустевшую улицу выехала бричка, запряженная двумя породистыми лошадьми. Завернув в переулок, она мягко притормозила возле небольшой кофейни.
На всей улице, мокрой и холодной, не осталось ни одного горящего окна: это из-за затемнений на стеклах, которые стали одним из меньших неудобств горожан в это непростое время. Только из круглых окошек этой кофейни лил мягкий свет магических ламп. Именно здесь, на этом островке тепла и уюта, Ванд Куп, преданный слуга местных беспорядков, надеялся найти одну выдающуюся личность.
Выскользнув из-под спасительного полога брички, мужчина торопливо побежал к кофейне, закрыв шею высоким воротником и втянув голову в плечи. Резко дернув за ручку двери, он выругался: перчатки соскользнули с мокрой меди. Тогда Ванд решил не церемониться и открыл дверь с ноги, да так, что петли заскрежетали.
Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену, в кофейню тут же ворвался ветер, порог забрызгало дождем. Ванд вошел внутрь, как сам дух ненастья.
Тонкая грань между домашним теплом и весенней непогодицей была нарушена самым дерзким образом. Посетители, как по команде, обернулись на распахнутую дверь и уставились на Ванда со смесью недовольства и испуга.
Господина Купа, впрочем, эти гневные взгляды ничуть не смутили: он уже деловито осматривался, выискивая среди множества лиц одно особенное. Тот, кого он искал, должен был быть в этом самом месте в эту самую минуту. Возможно, он уже заметил Ванда, уже следил за ним… По телу мужчины пробежала дрожь, – из-за резкого перепада температуры, конечно же.
Подошел слуга и, наконец, закрыл дверь.
– Вы промокли, сударь. Не желаете просушить свой плащ?
Он говорил вежливо, но его внимательный взгляд уже скользил по фигуре гостя, отмечая ее особенности.
«Слишком высокий для леннайя или слевита, слишком тощий для серокожего… полукровка или человек».
– Да, конечно… – кивнул Ванд. Позволив слуге стянуть пальто со своих плеч, он передал ему трость и шляпу.
Посетители украдкой наблюдали за Купом. Наконец, широкие поля шляпы открыли вытянутое лицо с широким подбородком и такими правильными чертами, как будто их вычерчивали по линейке в художественном классе по анатомии. Настроение в кофейне тут же преобразилось: посетители вернулись к своим занятиям, распахнутая дверь была забыта, магические лампы вновь светили тепло и ярко, а Ванд растворился в толпе этих милых людей, отдыхающих после тяжелого дня. Он ведь тоже был человеком.
В Лиазгане теперь было неспокойно: всю страну всполошили восстания нелюдей. Поначалу, как это обычно бывает, все думали, что не сегодня, завтра яркоглазые успокоятся. Но этого все не случалось и не случалось: беспорядки вспыхивали даже там, где их меньше всего ждали, а власти почему-то не могли ничего сделать. Вскоре яркоглазые появились даже в столице. За несколько месяцев они неведомо каким образом заняли несколько улиц поближе к лесам и, кажется, не собирались останавливаться на этом.
Подкрепление стремилось к леннайям чуть ли не из каждого квартирного дома. На каждой стене города сами собой, как цветы по весне, появлялись листовки: «Вступай в ряды освободителей!», «Вернем земли наших предков!», «Покончим с позорным рабством!» и прочее в том же духе. Власти, как ни старались, – а старались они изо всех сил, если верить газетам, – ничего не могли с этим сделать. Не утихали ежедневные перестрелки, но пока, к счастью, обходилось без серьезных жертв.
«Странные, странные времена! Нелюди годами работали бок о бок с людьми, пахали одни поля, ели один хлеб… И тут случилось нечто – болезнь, чума, бешенство? Как по команде все заговорили об угнетении, о беспощадности человеческой расы!… Заговорили те, кого мы вытащили из лесов, дали образование, науки… О, дикое племя!» – подобное говорили все и всюду, от вершителей в домах правительства до рыночных торговок. Проблему обсуждали на каждом углу, писали во всех газетах, кричали со всех сторон, но ничего, совсем ничего не менялось. Нелюди все так же расклеивали повсюду свои страшные зеленые листовки, все так же безрезультатно стреляли ружья стражников, а люди по-прежнему боялись подолгу оставаться на улице.
Жизнь в столице стала страшной, люди бежали из мест, в которых родились. Страшно было даже не попасть в перестрелку или в заложники: такое обычно ничем опасным не заканчивалось. Страшно было случайно встретить своего яркоглазого соседа. Теперь нельзя было знать наверняка, не взбесился ли тот, кто еще вчера угощал твоего ребенка садовыми яблоками.
Вот почему закутанная в плащ фигура Ванда так всполошила слугу и посетителей: они испугались, что вошедший может быть нелюдем. Им было неважно, мирный это нелюдь или повстанец, так или иначе вечер в кофейне был бы безнадежно испорчен.
Господину Ванду не было дела до тех переживаний, которые он доставил. Он уже нашел, кого искал, и приближался к его столику.
Тот из посетителей, к кому направился Ванд, выглядел, как весьма состоятельный человек. Его выделяли среди прочих блестящая серебряная цепь карманных часов, трость с серебряной рукоятью и отстраненный от мира сего благородный взгляд серебристых глаз.
Внешность этого господина была противоречива. Он был бледен, как дворянин, имел густые черные усы, как военный, и прямые светло-рыжие, как у шута, волосы. Внешность была в некотором роде его удостоверением личности. Если кому-то нужно было его найти, то искали «бледного светло-рыжего господина с черными усами и таким странными глазами, знаете… почти белыми».
Истэ?ка Демо?нтин, а именно так его звали, был человеком особенным, единственным в своем роде. Он насмехался над законом, хотя был любезен со стражей, у него не было постоянной работы, дома и даже съемной комнаты, но он неизменно был при деньгах и в приличном виде. Говорили, что он могущественнее любого архимага, однако нигде подолгу не задерживался и предпочитал скрываться.
Чудаковатый, овеянный сомнительной славой, но бесконечно нужный в особых кругах человек, – вот, кем был Истэка Демонтин.
– Здравствуйте, меня зовут Ванд Куп.
Истэка удивленно поднял взгляд на подошедшего. Его лицо, как театральная маска, изобразило немой укор.
– Вы опоздали, – проговорил он, недовольно смотря на незваного гостя.
– Обстоятельства…
Рыжеволосый взмахнул рукой, прерывая стройный поток оправданий, заготовленный Вандом еще до того, как он начал опаздывать.
Истэка откинулся на спинку стула, и в его пальцах медленно материализовалась черная трубка с серебряными вензелями. Из воздуха в чашечку посыпался табак превосходного качества, сам собой пошел дымок. Демонтин закурил.
– И какая же такая неуемная потребность заставила вас потревожить меня? – спросил он, вперив в Ванда внимательный взгляд своих почти белых глаз.
Куп понял, что его оплошность прощена, и сел в кресло напротив величайшего в мира мета-мага.
– Есть задача, с которой во всем Скаханне никто, кроме вас, справиться не сможет. Я хочу предложить вам работу, – объяснил Ванд мягким вежливым голосом.
Про себя Куп отметил, что первые секунды встречи с магом оказались легче, чем он ожидал. Истэка, хотя ему боги знают сколько лет, едва ли выглядел на тридцать, почти мальчишка… с ним легко было удерживать нужный тон.
– Вот что я вам скажу, – Истэка вынул трубку изо рта и посмотрел в окно, на залитую дождем улицу. – Люди и нелюди ищут меня годами, а когда находят, всегда просят решить их проблемы. Они рассказывают грустные или страшные истории, обещают большую награду или большие неприятности, всеми правдами и неправдами добиваются моей помощи… Но никто из них не прочел ни одного моего труд, ни сильва не понимает в магии, не знает ничего о том, чем я занимаюсь на самом деле, – Демонтин замолчал, взглянув на Ванда. – Попробуйте убедить меня в том, что вы не очередной попрошайка. Если вам это удастся, я решу вашу задачку, в чем бы она ни состояла.
– Тогда я начну, – Ванд улыбнулся. Он читал все работы Демонтина и, хотя половины не понял, уловил суть и знал, что должен сейчас сказать.
В годы своей молодости, – лет двести тридцать назад, – Истэка изменил представление о мире своей теорией о строении материи, научились с помощью магии преобразовывать вещества по своему желанию. До него попросту не рождалось колдунов, которым хватило бы сил на подобные фокусы. Разумеется, это повлекло за собой некоторые проблемы с церковью и многие годы Демонтин провел в подвалах одного из самых закрытых храмов. Позже ему удалось бежать и с тех пор он скитается, продолжая работать над своей теорией.
Он развлекался тем, что создал множество потрясающих вещей, артефактов, и разбросал их по миру, заставив искателей приключений рисковать жизнью ради чудесных вещиц, обещающих власть, богатство и влияние. На этих историях Демонтин сделал себе имя, а потом ушел в тень, чтобы посвятить жизнь исследованиям, выходящим за рамки обыденного.
– Создавать золото из воздуха – это удивительно, но ваши главные интересы находились гораздо выше, – проговорил Ванд Купом голосом, который свел с ума ни одну женщину. – Прожив так долго, вы смогли взглянуть на наш мир с иной стороны и увидели то, что до вас не мог разглядеть никто. Последние десятилетия вы исследуете… другие земли. Вы считаете, что существует множество таких же миров, как наш, и пытаетесь найти вход туда. Ни один маг, из всех живших на Скаханне, не знает об этой грани столько, сколько знаете вы…
– Продолжайте, – Истэка едва заметно оживился, когда речь зашла о «других землях». По крайней мере, его не просят создать бесконечный мешок алмазов – уже хорошо.
– Как вы знаете, существует одна легенда, в которой говорится, что много тысяч лет назад, когда драконы принесли людей и нелюдей на Скаханн, здесь уже жили другие. Неизвестно, как и когда они населили этот мир, но наши предки вынуждены были вступить в жестокую войну с этим народом…
– Это легенда о первой расе, – Демонтин удовлетворенно кивнул. – Похвально, Ванд, очень похвально, я почти ваш… – криво улыбнувшись, Истэка качнул головой, и его безупречное рыжее каре полыхнуло в свете ламп. – А теперь расскажите, что я должен делать.
Ванд улыбнулся.
– Тот, кто прислал меня к вам, нашел нечто выдающееся в развалинах одной старой крепости. Секреты могущества древних – самое малое, что может открыть эта находка, если только она заговорит… Но мы слишком мало знаем, чтобы понять ее язык. Потому нам нужны вы.
– И что же это за находка? – нетерпеливо спросил маг. На самом деле он уже знал, что ему скажут, но хотел, чтобы эти слова упали в воздух, наконец-то стали частью его реальности, а не яркими мечтами, которые он с жадностью перебирал ночами.
Куп выждал несколько секунд, а потом наклонился над столом и тихо произнес:
– Мы нашли гробницу первой расы.
– Неужели они еще остались? После стольких тысяч лет?… – прошептал маг. Нервно разгладив усы, он отвел сосредоточенный взгляд в сторону. – И многое ли уцелело?
– Достаточно, – Ванд говорил спокойно, но в душе он торжествовал. Он уже знал, что вернется к хозяину не с пустыми руками. – Мы ищем человека, которому хватит знаний и могущества, чтобы изучить наше открытие. Мы верим, что гробница – это ключ к чему-то куда более великому, чем просто ответы на вопросы. Это путь к новой истории!…
– Ни слова больше, болтливый человек! Я должен увидеть все своими глазами и как можно скорее, – Демонтин встал из-за стола. Он плавно, не касаясь, провел по скатерти рукой, оставив щедрые чаевые прислуге. – Едем немедленно! Надеюсь, лошади у вас такие же резвые, как и ваш язык…
«Мокрая Выдра»
"– Вы видели эту так называемую племянницу? Они же ни капли не похожи!… А эти уши!? Зуб даю, эта старая рыжая выдра укрыла у себя очередную преступницу!" – сказал однажды постоялец гостиницы "Мокрая Выдра", которого никто больше никогда в ней не встречал.
Молодая лошадка резво бежала по незнакомым каменным улицам, не замечая ни криков возницы, ни натянутых вожжей. Сильные ноги несли ее вперед, в новый еще неизвестный ей город.
– Да стой же ты, сволочь!… – в гневе закричал старик и, привстав на скрипящей телеге, что было сил потянул на себя вожжи.
Голова кобылы резко ушла в сторону, и животное остановилось, недовольно гарцуя на месте.
– Непослушная скотина! – выругался старик и злобно сплюнул на мощеную камнем улицу.
То ли дело была его прежняя кляча: вечно голодная, вечно уставшая, и потому послушная, как машина!
– Чуть не проехали! – сказал старик, оборачиваясь.
На телеге среди мешков с зерном на продажу и ящиками овощей сидел путник.
– Спасибо, добрый человек: так бы не добрался, – сказал мужчина, взваливая сумку с пожитками на плечо и спрыгивая с телеги. – Держи, скотине на корм, – он кинул старику монету в пять собак.
– Живи здорово, вояка. Тпру! Пошла!…
Телега умчалась дальше, а путник остался один перед двухэтажным зданием с выбеленными стенами.
Постоялый двор «Мокрая Выдра», которую местные знали скорее как «трактир этого рыжего скряги Аки?вы». Единственное место на Причалах, – одном из беднейших районов столицы, – где можно было остановиться человеку или нелюдю чьи сбережения уже иссякли, а самоуважение еще нет.
Стоял полдень, потому в главном зале «Выдры» царила тишина: вчерашняя пьянка уже закончилась, а для новой пока было рановато. Два-три разомлевших тела, в которых еще можно было узнать наемников, сидели в деревянных креслах у камина. За отполированной до блеска стойкой, стоял нелюдь, чистокровный рыжий леннай с топорщащимися в стороны жестки волосами и янтарным, как молодой виски, взглядом.
– Здравствуйте, я хотел бы снять комнату, – сказал путник, подходя к нелюдю.
Леннай заприметил военного, как только тот спрыгнул с той телеги, но не подавал виду, пока к нему не обратились. Пригладив жесткие ярко-рыжие волосы, он нарочито медленно оторвал взгляд от газеты. Большие раскосые глаза оценивающе прищурились.
Путнику было около тридцати восьми, загорелый, с выцветшими светлыми волосами и неопределенного цвета глазами. На поясе виднеется рукоять офицерской сабли, ножны прикрыты голубым плащом с королевским гербом. Из-за плеча выглядывало дуло старого солдатского ружья. Но кое-что рассказало об этом человеке больше, чем все эти детали: повязка на неподвижной левой руке.
Как постоянный читатель Королевского Вестника и добрый знакомый каждого нейверского наемника, Акива с первого взгляда определил, что перед ним никто иной, как полковник в отставке, покинувший соратников близ Железного нагорья, где уже невесть сколько лет идет война с разбушевавшимися орками.
С таким постояльцем гостиница уж точно будет смотреться приличнее, особенно в свете последних событий… был бы вояка еще и здоровым, цены бы ему по вечерам не было!
– Меня зовут Акива, я хозяин «Мокрой Выдры», – произнес леннай, растягивая тонкие губы в улыбке. Его золотистые глаза ласково блестели из-под густых рыжих ресниц. – У меня есть комната на втором этаже, плата за проживание и еду три раза в день – дракон в неделю.
– Мое имя Валдис, – мужчина протянул руку и был приятно удивлен крепким рукопожатием леннайя.
– Хотите взглянуть на комнату, полковник?
– Я думаю, она подойдет, – улыбнулся тот, протягивая задаток на пару недель вперед. Акива принял монеты, не пересчитывая, но по весу определил точную сумму и с удовольствием отметил, что там немного больше, чем нужно.
– Я провожу.
Взяв из-под стойки ключ с белой биркой, леннай повел гостя к лестнице.
– Что с рукой? – спросил он, ведя новенького по коридору с комнатами.
– Орчий топор, – объяснил Валдис. – Меня направили сюда к одному из лучших лекарей Нейвера.
– Значит, в столице ненадолго, армия зовет? – подмигнул нелюдь.
– Если вернут руку, отправлюсь обратно, – кивнул Валдис.
Акива отметил, с каким неподражаемым спокойствием полковник говорил о своей травме. Леннай знал военных. Похоже, бедняга обречен.
– Вот комната. Чистая, светлая, простая, – он прошел мимо небольшого окна, за которым, если не обращать внимания на косые линялые крыши домов и перетянутые веревки с сохнущим тряпьем, виднелся крошечный кусочек моря. – Лучший вид.
Военный кивнул, едва осмотрев обстановку.
– Обед вот-вот будет готов, – проговорил леннай. – Располагайтесь, полковник.
Ровно через час Валдис спустился в главный зал. Побрившийся и причесанный, в свежей одежде и до блеска начищенных сапогах, он выглядел куда лучше этого места.
Кроме него в зале появилось еще несколько постояльцев. В глаза военному бросился толстый молодой человек у стойки. Он был в берете, лиловой бархатной курточке и полосатых гетрах, за его широкой спиной на надежном кожаном ремне покоился жуткого вида музыкальный инструмент.
– …Поверьте, я увеличу вашу посещаемость втрое! Все будут приходить на мои выступления и заказывать вашу выпивку! Я принесу этой дыре известность! – молодой человек говорил бойко и уверенно, почти перевалившись за стойку, так что Акиве пришлось посторониться.
– Ладно, только не лезь ко мне! – голос Акивы напоминал мяуканье недовольного кота. – Вот, что я скажу. Ты выступишь сегодня вечером, за что получишь обед и место в чулане на первом этаже. Если завтра на твое выступление придут люди, тогда заключим сделку. До тех пор никакой бесплатной еды!
– В чем дело? – поинтересовался Валдис, подойдя к стойке.
– Не обращайте внимания, полковник. Очередной попрошайка, – Акива кинул недовольный взгляд на барда и нацепил на нос медное пенсне, чтобы вернуться к газете.
– Если вы хотите знать, я играл в самых высоких домах Лиазгана, меня приглашали на все праздники! – оскорбился музыкант.
– Да? И как же тебя тогда занесло в нашу захудалую Нейверскую столицу? – усмехнулся Акива, взглянув на кучерявого толстяка поверх золотого пенсне.
– Раз читаете газеты, сударь, то должны знать: в Лиазгане сейчас пожар, стихийное бедствие, толпы сумасшедших нелюдей! Там невозможно оставаться творческому человеку! – заявил бард. – Мне пришлось бежать, и вы даже представить себе не можете, что мне пришлось пережить по пути сюда!
– Неужели? – фыркнул нелюдь. – И что же?
– Газеты врут, сударь, вот, что я вам скажу, – таинственно заявил бард. – Я своими глазами видел такое, о чем до сих пор не написали ни в одной даже самой захудалой газетенке! – воспользовавшись тем, что его слушают, он решил укрепить свою позицию, заняв стул возле стойки.
Валдис сел рядом. Он подозвал проходящую мимо служанку, попросил принести обед себе и музыканту, сразу же заплатив за обоих.
– Вы слишком щедры, сударь! – воскликнул бард. – Мое имя Есень Лиловые Струны и, поверьте, я не оставлю вашу доброту без благодарности!
– Не стоит, – покачал головой Валдис.
– Так что же ты видел? – спросил Акива, смотря на барда.
– Я расскажу вам, – кивнул Есень, и, приняв необходимую позицию и тон, начал свой рассказ с подобающим его ремеслу мастерством. – Я, как и многие беженцы, без труда пересек границу между Лиазганом и Нейвером и добрался до городка Конево на той стороне реки Тетзы. Я хотел попасть в столицу, но меня туда не пускали! Никого не пускали! Целых три недели в порту стояло шесть судов, но ни одно не принимало ни товаров, ни путников! Город был забит беженцами из Лиазгана и нейверских деревень. Ведь в Нейвере, как оказалось, тоже есть свои повстанцы, хотя их меньше, чем в Лиазгане, и они еще не бросаются на все живое.
– Это я и без тебя знаю, – Акива нахмурился.
– Это не все! – запротестовал бард. – То, что случилось в Конево, – настоящий ужас, послушайте! Однажды вечером, когда я выступал в местном трактире, где собрались беженцы, на город напал целый вооруженный отряд. Белые совы вламывались в дома и обыскивали каждую комнату. Они искали нелюдей, особенно леннайев, а когда находили, забирали! Женщин, детей, мужчин – всех вязали по рукам и уводили на корабль, стоявший в порту! Никто не мог ничего сделать: каждого, кто пытался заступиться за яркоглазых, избивали до полусмерти! Я смекнул, что раз их ведут на корабль, то, скорее всего, повезут к другому берегу. И собаке было бы ясно, что оставаться в Конево дальше слишком опасно. И что я сделал? Я пробрался на судно, куда вели беженцев, и спрятался в запасной лодке! На палубе была такая неразбериха, что меня никто не заметил, – Акива скептически оглядел тучную фигуру барда, но тот и бровью не повел. – Когда мы отчалили, команда успокоилась, и я услышал разговор какого-то мужчины с полковником. Они мило побеседовали, а потом старой речной выдре перерезали горло и выкинули за борт прямо через мою лодку! В тот момент я понял, что с корабля нужно немедленно сматываться. Тихонько спустив лодку на воду, я, молясь всем богам и не жалея сил, погреб до столичного берега. К рассвету я, наконец, добрался до суши. И вот, я здесь, живой и здоровый, а сотня беженцев-нелюдей и целый корабль неизвестно где!
Бард говорил с таким чувством, так выразительно и громко, что вскоре вокруг него собралась толпа слушателей. Некоторые даже спускались с верхнего этажа, проспавшись после вчерашней пьянки.
– Врешь ты все, – хмыкнул недоверчивый Акива и встряхнул свою газету. – Об этом не могли не написать!
– Он говорит правду, я был там, – заметил полковник. Его низкий и твердый голос услышали все.
Взволнованные посетители зашумели.
– После того, как все закончилось, город опустел, – военный продолжил, когда все утихли. – Корабли снова стали брать на борт путников. Сегодня я, наконец, переправился на этот берег вместе с другими людьми. Прибыв в столицу, я тоже отметил, что ни одна газета не написала о произошедшем в Конево. Я отправился в ближайшую редакцию, но меня не стали слушать.
– А… – бард всмотрелся в Валдиса. – Кажется, я тебя помню! Ты пытался поговорить с теми ребятами в белом, но… – музыкант опустил сочувствующий взгляд на неподвижную руку военного.
– Может, если мы пойдем в издательство вместе, нас послушают, – сказал Валдис.
Служанка поднесла еду для него и для барда.
– Конечно, можешь рассчитывать на меня! – подмигнул Есень и схватил ложку.
Через два с половиной часа за Валдисом и Есенем грохнула дверь издательства «Ясный День». Охранник поплотнее задвинул щеколду.
– Мда… ну и дела тут творятся, – хмыкнул музыкант, почесывая кудрявый затылок. – Нас просто вышвырнули оттуда, подумать только! – он недовольно обернулся на здание. – Можешь тут не стоять: мы и не подумаем возвращаться в это гнусное место! – крикнул он охраннику, который все еще стоял за дверьми и наблюдали за путниками.
– Эти люди совершают ошибку, – сказал Валдис, спускаясь с порога. Из-за того, что рука была плотно привязана к телу, воину было тяжело держать равновесие, и по ступенькам он шел, покачиваясь.
– Знаешь… они не хотят нас слушать, но, кажется, я знаю, кто захочет! – Есень сбежал по ступеням и встал перед Валдисом. – Пойдем, посмотрим столицу, прогуляемся по Верхнему городу. Уверен, там мы найдем нужного человека.
– Идем, – согласился Валдис и отправился за бардом.
– Знаешь, я ведь столько слышал про вашу столицу, и сейчас у меня есть возможность увидеть все своими глазами! Если честно, пока город и на половину не так хорош, как о нем пишут. А ты что скажешь? – спросил Есень, ведя полковника по улицам к северной части города, где обитали богачи и знать.
– Я уже бывал здесь, – ответил Валдис, скользя взглядом по вымощенным камнем улицам, белым стенам пятиэтажных домов и по редким облагороженным деревьям. – Около пятнадцати лет назад. С тех пор город почти не изменился.
– Да!? И что же ты тут делал? – Есень так засмотрелся на проходящую мимо даму, что чуть не споткнулся.
– Тогда я был еще мальчишкой: приехал развлекаться, заводить знакомства, – Валдис усмехнулся. Над его губами проступили морщины. – Кажется, что не со мной это все было.
– Эх… пятнадцать лет… – сладко вздохнул Есень. – Пятнадцать лет назад я еще жил с родителями и сестрой. Ни одной ноты тогда еще не знал, – рука барда сама собой потянулась к инструменту за спиной. – Я тебя понимаю: время – чудная штука.
– Жарко. Не зайти ли нам выпить? – предложил Валдис, заметив на другой стороне дороги закусочную.
– У меня ни собаки в кармане, – вздохнул Есень. – В Конево мне ведь так и не заплатили.
– Я угощаю.
Дождавшись, пока все колесники проедут мимо, путники перебежали через дорогу и встали у входа в закусочную.
– Эх, так гоняют! Это тебе не телеги с лошадками! Черт знает, что у них там внутри крутится, что они так носятся! – заметил Есень, у которого после спешки появилась небольшая одышка.
– Когда я был здесь в последний раз, таких машин было меньше, и хозяевами дороги были люди, – заметил Валдис, проводив взглядом очередную коробку на колесах, которая чуть не сбила зазевавшегося пешехода.
Путники вошли в закусочную, в которой почти не было посетителей, и встали у стойки. Ленивый старик в белой накрахмаленной рубашке и черном жилете окинул их равнодушным взглядом.
– Две кружки пива, – попросила Валдис.
– Три собаки за кружку, деньги вперед, – ответил старик, не торопясь вставать со своего места.
– Три собаки! – воскликнул Есень. – Да за три собаки можно взять целый обед!
– Так и обедайте в Нижнем городе, – презрительно сказал старик. – Платите или уходите.
– Две кружки, – Валдис положил монеты на стойку. Мужчина бросил их в кассу и нехотя пошел за пивом в погреб.
– Подумать только… какой грабеж! – Есень устроился толстым задом на одном из стульев и осмотрелся. Повертев головой, он заметил, что кроме них за стойкой сидит еще один посетитель.
Это был молодой человек в сером клетчатом костюме и с каменным от сосредоточения лицом. Перед ним белели пустые листы бумаги, перо покоилось в переносной чернильнице, неподалеку от которой стояла чашка остывшего кофе.
– А вот и тот, кто нам нужен, – Есень кивнул Валдису, обращая его внимание на молодого человека.
– Почему он? – удивленно спросил воин, не заметив в юноше ничего особенного.
– Уж поверь мне, я таких знаю, – Есень хлопнул Валдиса по плечу. – Ставлю свою мандолину, этот любезный господин расскажет нашу историю, она будет на первой полосе, да еще и с картинкой!
Бард резво соскочил со своего стула и устроился рядом с молодым человеком.
– Скучаем? – Есень участливо улыбнулся писаке, упершись румяной щекой в небольшой кулак.
– Что вам нужно? – недовольно спросил тот, выходя из своих невеселых дум. – Я занят, оставьте меня в покое.
– Ты ведь из газеты, да?… – Есень быстро пробежал глазами по вещам молодого человека. Пять свернутых газет в сумке – все разные издания. Из одного из карманов выглядывает документ в красной обложке с золотистыми буквами «Нов». Продолжения не было видно за тканью. – Из газеты «Новости дня», так?
– Верно, – человек удивленно моргнул.
– Пэтр Лиховскы? – Есень улыбнулся ему, как приятелю. Это имя он заметил на верхнем поле одного из разложенных на стойке листов. Листов, которые должны были скоро стать статьей.
– Так точно, – удивленно подтвердил он. – Откуда вы знаете?
– Как не знать? Я читал все ваши статьи! – румяное лицо Есеня лучилось такой искренней улыбкой, что сомневаться в его словах было просто невозможно.
– Правда? – Петр искренне удивился.
– Конечно! Именно поэтому я сейчас здесь. Я и мой друг искали именно вас, – бард перешел на серьезный тон. – Мы стали свидетелями события, о котором не можем заявить открыто: нам нужен кто-то, кто смог бы написать о нем вместо нас. Кто-то, кто не боялся бы опорочить свое имя неудобной правдой… если вы понимаете, о чем я говорю!
– О, я понимаю! – кивнул молодой журналист. Он заметно оживился, серые глаза заблестели. – Газеты теперь выбирают «правильные» статьи, а не правдивые… Честных мало ценят! – он с досадой махнул рукой и отвел взгляд в сторону. – Я сам немало настрадался, пытаясь протиснуться в редакции. Им все равно до правды: подавай материал поживее, да покрасочней!
– Поверьте, наша история отнюдь не скучна, она скорее опасна, – сообщил Есень. – Мы уже несколько дней не можем найти издательство, которое не испугалось бы таких новостей. Вы ведь нам поможете?
– Что ж… расскажите мне вашу историю. Я послушаю и решу, что можно из нее сделать, – он выбрал чистый лист бумаги, взял в руки перо и устремил на Есеня внимательный взгляд.
– Мы с моим другом остановились в городке Конево неделю назад… – Есень подмигнул сидящему рядом Валдису и начал свой рассказ, потягивая холодное пиво.
Из закусочной журналист и бард выбрались добрыми приятелями.
– Я немедленно покажу статью своему редактору, уверен, он оценит ее. Мы будем первыми, кто расскажет людям правду!
– Нейверцы должны знать, что происходит в их стране, – кивал Есень.
Они пожали друг другу руки, молодой человек остановил ближайший желтый колесник и, вскочив внутрь, умчался в свое издательство.
– Делов-то, – усмехнулся бард, провожая взглядом удаляющуюся машину.
– Быстро ты его уговорил, – улыбнулся Валдис.
– Что поделать? Хорош, как всегда, – бард ослабил пояс на пузе. – Дело сделано. Может, еще прогуляемся? Денек хороший такой!
– Пройдемся, – согласился Валдис. – Я помню, тут был парк. Идти недалеко, если прямой дорогой в Верхний город.
– Парк? Тот самый знаменитый Нейверский парк? Конечно, пойдем, раз неподалеку!
До парка неподалеку идти оказалось всего час пешком, к тому же дорога вела на подъем, потому этот час дорого стоил барду. К тому моменту, когда Есень получил возможность воочию увидеть самое красивое место в столице, ему было уже не до прекрасного: бедняга обливался потом и хватался за грудь, мучаясь одышкой.
– Сесть… Боги милостивые, где тут хоть одна лавка!?…
– Беседки находятся в яблоневом саду, – Валдис, хотя ему было и жаль толстяка, не мог сдержать улыбки.
– Еще куда-то идти?… – казалось, Есень сейчас заплачет. Он оперся спиной о ближайшее дерево и съехал на траву. – Я не смогу!
– Сможешь! Поднимайся, – воин протянул ему здоровую руку и помог встать, улыбаясь. – Оно того стоит.
– Не верю… – прокряхтел бард.
– Мраморные фонтаны, белые беседки, фонари – все как на картинках, пойдем!
– Эх…
Поддерживая барда плечом, воин повел его в сторону сада. Вскоре они оказалась на лужайке посреди плодоносных деревьев. Вокруг огромного белого фонтана были разбросаны белоснежные беседки с ажурными крышами. Везде вокруг ходили люди, отдыхающие после работы: молодые пары, семьи с детьми, степенные старички. Все хорошо одетые, холеные, веселые, в преддверии выходных дней. Совсем не так, как в Железном нагорье.
– Спокойно здесь, – сказал воин.
– И прохладно… – блаженно прокряхтел Есень, откидываясь на спинку белой скамейки.
Они сидели и наслаждались видом жизни, мирно текущей мимо, когда рядом прошел невысокий мужчина с тростью. Он бросил косой взгляд на Валдиса, прошел еще немного, а потом вдруг остановился, развернулся и подошел к сидящим.
– Валдис? – спросил он, вопросительно глядя на военного. – Это правда ты!?
– Якоб!?
Валдис поднялся и подошел к мужчине, они пожали руки, смотря друг на друга во все глаза.
– Вот дела! Я думал, тебя уже похоронили!
– Жив-здоров, – улыбнулся Валдис старом приятелю. – Знакомься, это Есень. Есень – Якоб.
– Бард, – заметил толстяк, улыбнувшись незнакомцу. – Я еще посижу, с вашего позволения.
– Тайный сыск, – кивнул мужчина. – Так какими судьбами в столице? – он обернулся к Валдису.
– Во дворце живет лекарь, говорят, он творит настоящие чудеса, – Валдис кивнул на свою руку.
– Так тебя направили к… нему? – Якоб нахмурился.
– Что-то не так?
– Боюсь, что сейчас к нему не попасть. Он исчез два месяца назад, какое-то время его искали, но потом свыше отдали особый указ, чтобы мы даже имя его забыли. Сам понимаешь, что это значит: можно считать его мертвым.
– Может, ты знаешь другого лекаря?
– Знаю нескольких хороших, но равных ему нет в этом мире – я уверен, – вздохнул Якоб. – Мне жаль, что пришлось сообщить тебе эти новости. Что будешь делать?
– Судя по всему, задержусь здесь дольше, чем планировал, – вздохнул Валдис. -Найду на время работу.
Есень с изумлением наблюдал за тем, как стойко воин перенес известие о том, что его последняя надежда исчезла. Можно подумать, Якоб сообщил ему о закрытии любимого кафе, а не о том, что Валдис потерял последний шанс не остаться на всю жизнь калекой.
– Знаешь, у нас будут счастливы принять ветерана. Приходи в главное здание, как соберешься, я уверен, тебе предложат занятие по душе, – сказал Якоб, участливо положив руку на здоровое плечо друга. – Будем чаще видеться, совсем как в старые добрые времена!
– Я подумаю об этом, – кивнул Валдис, улыбнувшись. – Спасибо.
– Где ты остановился? Хочу встретиться с тобой как-нибудь.
– «Мокрая Выдра».
– О, знаю это место! Загляну туда как-нибудь. А теперь, извини, мне пора бежать: служба, сам понимаешь.
Попрощавшись с приятелем, Валдис вернулся на скамейку.
– Может, найдется еще умелец на твою руку? – предположил бард, сочувственно глядя на военного.
Легкая светлая улыбка появилась на лице военного. Он медленно покачал головой.
Посидев еще немного, Валдис с Есенем тоже пустились в обратный путь. До «Выдры» им было идти несколько часов, и вернулись они туда только когда уже стемнело.
В зале народу заметно прибавилось, почти все столы были заняты вернувшимися наемниками: многие из них служили охранниками на пристани. Выпивка лилась рекой.
– Ох… мне же еще выступать! – Есень хлопнул себя по лбу. – Иначе этот проныра не разрешит мне остаться.
– Думаю, ты справишься, – подбодрил его воин.
Пока Есень настраивал инструмент и тихо распевался в углу, Валдис поднялся к себе, чтобы умыться перед ужином. Когда он спустился, бард уже собрал вокруг себя нескольких человек, распевая веселую деревенскую песню. Его жуткий на вид музыкальный инструмент звучал звонко и резво.
– А неплохо он исполняет, – заметил Акива, когда Валдис подошел к стойке. – Ну как, успешно сходили в издательство?
– Скоро узнаем, – ответил воин. – Если напечатают, выйдет в ближайшие дни.
– Посмотрим, – кивнул Акива. – О! – леннай увидел кого-то за спиной Валдиса и его лицо оживилось. – Серый Ворон! Давненько ты сюда не захаживал.
– Дела, – пророкотал мужчина, усаживаясь за стойку за три места от Валдиса. Леннай поспешил к знакомому.
На вид Ворону около пятидесяти, одет в черный походный костюм и темно-серый плащ – один из сотен тысяч наемников, расхаживающих по этой части города. Мощный череп с густой черной порослью, похоже, не так давно голова была обрита. Черные глаза смотрели из-под густых нависших бровей угрюмо, широкий волевой рот расслаблен.
– Как твои девочки? – устало спросил он у Акивы.
– Туговато. Сам знаешь, времена сейчас опасные, – поморщился леннай, усердно натирая очередной стакан. Когда блеск граненого стекла стал идеальным, нелюдь налил туда холодного молока из крынки и подал Ворону.
– Мне нужна одна. Есть хорошее место, – проговорил наемник, отпив из стакана и утерев белые капли с жесткой черной бороды.
– О, а мне как раз нужно одну пристроить… но там случай особый. Хорошее место?
– Нужна наставница в графский дом. Мальчику-бастраду шесть лет, они хотят для него воспитанную нелюдь, – объяснил Ворон. – Девочка будет как под крылом серафима.
– Прекрасно! – кивнул леннай, его глаза заблестели.
– Но я не могу привести им кого попало. Расскажи мне о ней, – попросил Ворон, допивая молоко. Когда он поставил пустой стакан на стойку, Акива тут же наполнил его новой порцией молока из специально приготовленной крынки.
Наливая молоко, нелюдь заговорил, но так тихо, что никто вокруг не мог его услышать, тем более, всеобщее внимание было приковано к барду в другом конце зала. Однако, у Валдиса, сидящего за три стула от Ворона, слух оказался достаточно хорош.
– У меня приятель был, помнишь? Лесной леннай по имени Даглан. Он много лет жил в лесу с лунными леннайями, и лет семь назад там случился переворот, вырезали все правящую династию. Но Даглану удалось спасти младшенькую, он смог вывезти девочку из леса и спрятать в глухой деревне с людьми, где и сидел последние годы. Там он воспитывал ее себе под стать: человеческий язык знает, книжки читает, болтает сложно, как академичка… Пару недель назад мне от него письмо пришло, мол, чтобы я за ней присмотрел. Засранец опять ввязался во что-то, и на этот раз дела серьезные. И думать боюсь во что он мог вляпаться в такое время!… Как бы то ни было, письму я отказать не мог, а девица явилась сюда сама через пару дней, и теперь я не знаю, куда ее пристроить. Клянется, что не ведьма и магией не владеет, но она нелюдь, да еще чистокровная, из лесов, а у меня и так проблемы с церковниками! Нельзя ей тут находиться. По крайней мере, большую часть времени.
– Покажи мне ее. Если она пойдет, определю ее к графу, – решил Ворон.
– Уверяю, на роль детской наставницы лучше ты никого не найдешь, – сказал Акива, подливая молока в стакан. – Ты, как всегда, спасаешь мне жизнь, Ворон!
– За твое молоко – все что угодно, – проговорил наемник, с удовольствием делая очередной глоток. Он повернулся в сторону Есеня, окруженного прихлопывающими и притопывающими слушателями. – А тот бард неплохо поет.
– Ты правда так думаешь? – задумчиво спросил Акива, внимательно наблюдая за певчим в полосатых гетрах.
– Точно тебе говорю, – кивнул Ворон.
На следующее утро Валдис отправился во дворец. Яков не стал бы его обманывать, но в том, что лекарь исчез, стоило убедиться лично.
Военный поймал проезжающий мимо «Выдры» желтый колесник, забрался внутрь и назвал адрес. Возница задвигал тяжелые рычаги, и повозка без лошадей тронулась в сторону Верхнего города.
У ворот, закрывающих королевский двор для посетителей, стояли стражники. Отдав Валдису честь, они пропустили его, не сказав ни слова. У входа во дворец его лишь предупредили, что ни одна палата его не примет без предварительного прошения, но если ветерану угодно осмотреть достопримечательность, это дозволяется.
– Я пришел к лекарю, который живет во дворце. Может быть, вы подскажете мне, как его найти? – спросил Валдис у стражников.
– Раньше, месяца два назад, тут и правда служил придворный лекарь, – сказал один из сторожил. – Но он ушел. Возможно, Жилевская, управительница, знает, что-то. Обычно ее можно найти недалеко от кухни, в северном крыле на первом этаже.
– Благодарю.
Кивнув стражникам, Валдис вошел во дворец и повернул направо, в сторону крыла прислуги. Он был здесь много лет назад и сейчас почти не задумывался о дороге.
– Мне нужна госпожа Жилевская. Не подскажете, где я могу ее найти? – в одном из светлых коридоров Валдис встретил слугу в зеленой ливрее.
– Жилевская на втором этаже в своем кабинете. Поверните туда, поднимитесь по лестнице, там направо и в первую же дверь с двумя створками, – протараторил слуга, торопясь отнести куда-то стопку белоснежных полотенец.
– Спасибо.
Валдис двинулся в указанном направлении. Когда он увидел лестницу, она показалась ему знакомой. Видимо, пятнадцать лет назад, когда он был во дворце, он тоже поднимался по ней.
Валдис попробовал вспомнить, не слышал ли он тогда что-нибудь о лекаре, но ничего не пришло ему в голову. И это неудивительно: пятнадцать лет назад ни врачи, ни управляющие его не интересовали. Жизнь была совсем другой.
Отыскав на втором этаже нужный кабинет, Валдис постучал в дверь. После короткого женского «войдите» он прошел внутрь.
– Здравствуйте, полковник, – увидев, кто перед ней, женщина в строгих очках встала из-за стола. Ей было лет сорок. Тонкие ярко накрашенные губы уголками вниз, острый нос и взгляд коршуна: не было сомнений, своим подчиненным она снилась в кошмарах. – Чем я могу помочь?
– Здравствуйте, – Валдис сдержанно кивнул. – Я ищу придворного лекаря. Меня направили к нему.
– Лекаря? – Жилевская изменилась в лице. – Простите, но вы уверены, что не ошиблись?
– Уверен. У меня есть для него письмо, подписанное военачальником.
– Как странно, – женщина отвела взгляд в сторону и задумалась. – Знаете, все непросто. Он был таким необычным… этот лекарь. У него были проблемы с церковью. И не только, – она внимательно посмотрела на Валдиса. – Два месяца назад он ушел, никому ничего не сказав. Ушел в ночь, не взяв с собой даже дорожной сумки. Больше я ничего о нем не знаю. И вряд ли есть кто-то, кто знает.
– Мне необходимо его найти.
– Мне так жаль, но я здесь бессильна, – Жилевская развела руками, смотря на Валдиса с большим сочувствием.
– У него были родственники или близкие друзья?
– Нет. Родни не было – это точно. Он сам говорил, что все умерли. Что до друзей… он не был дружелюбен. Он никогда не отказывал в помощи – у него, что называется, был дар от богов. Но здоровых людей он не любил.
– Что ж, это все. Спасибо за помощь, – Валдис кивнул и развернулся, собираясь уйти.
– Знаете, для вас будет лучше, если вы не станете больше расспрашивать о нем, – тихо сказала Жилевская, когда Валдис уже выходил за дверь.
Оказавшись в коридор, он пошел прочь из дворца.
Что ж, все подтвердилось. Единственный человек, способный вернуть ему руку, исчез. А если уж в исчезновении человека замешана церковь или политики, должно случиться чудо, чтобы бедолага оставался жив спустя целых два месяца после пропажи. А чудеса в Нейвере случаются редко.
Приезжая в столицу, Валдис был готов смириться со своей участью. Конечно, без руки, тем более без левой, можно прожить. В случае Валдиса – найти работу в страже и спокойно зажить, как все ветераны. Может, еще лет пять он будет ходить по врачам, надеясь, что ему предложат что-то получше механического протеза, работающего на магических кристаллах. Потом согласится на протез.
Все в его судьбе было ясно, если бы не одно «но».
То, что лекарь именно исчез, в корне меняло обстоятельства. Кто может знать, вдруг он еще жив и способен помочь? Тогда Валдис вернулся бы в армию: там еще оставались дела, которые ему не дали закончить.
Выйдя из дворца, Валдис направился в Сторожевую башню. Легендарное строение, дела в котором играли не последнюю роль в политике страны, находилось недалеко. Прямо за толстой стеной, окружающей дворец, на другом конце площади от центральной академии магов.
Вокруг Башни громоздились казармы и тренировочные площадки для стражи.
Внутрь Валдиса пропустили так же, как и во дворец: без вопросов. Голубой гербовый плащ и медали, которые правила обязывали носить даже на гражданской одежде, открывали перед ним все двери.
Выяснив, где находится начальник городской стражи, Валдис отправился к нему.
– Полковник, – жилистый человек, облаченный в серую форму, встал, чтобы поприветствовать вошедшего. – Чем я могу помочь?
– Меня направили сюда к лекарю, которого сейчас нет на месте. Возможно, мне потребуется пробыть тут несколько месяцев, пока я не найду его и не вылечусь. Я хотел бы получить работу на это время.
– Работу? – мужчина внимательно посмотрел на руку Валдиса, плотно привязанную к телу. – Чтобы я мог помочь, мне нужно знать, что с вашей рукой.
– Орчий топор раскрошил сустав. Рука не двигается и ничего не чувствует. Я использую мази, которые позволяют не ощущать боли и сохраняют руку в пригодном для лечения состоянии.
– Пожалуй, все, что мы сможем вам предложить – работа с бумагами здесь, в Башне, – рассудил мужчина, потирая подбородок. – Глава хочет вскоре начать одно дело, для которого нужны новые люди. Поднимитесь на десятый этаж, найдите его и попросите дать вам должность. Уверен, вы ее получите.
– Спасибо за помощь.
– Это пустяки, – служивый учтиво склонил голову.
На десятом этаже, до которого на лифте добирались только гонцы, пришлось потрудиться, чтобы отыскать кабинет человека, занимающегося должностями членов гильдии.
Выслушав Валдиса, он рассказал ему, что через две недели заработает отделение по работе с заключенными нейверской тюрьмы. Всем было известно, что в эту тюрьму было легко попасть, а выйти из нее без суда было почти невозможно. Суд же устраивался только после крупных преступлений или когда речь шла о родственниках влиятельных людей. За мелкие провинности стражники сажали на несколько дней, но в итоге заключенные терялись в массе других, про них забывали, и они оставались там на годы в качестве бесплатной силы: у государства всегда хватало работы для преступников.
Сейчас в планах руководства что-то переменилось, возникла необходимость сократить количество заключенных, расследовав дела, которые не были отмечены в архивах. Не обязательно тщательно.
Выслушав все это, Валдис, не дожидаясь, пока ему предложат должность, вызвался быть следователем: он знал, что ему не откажут.
– У меня дворянское образование, я разбираюсь в документах и в гражданских правах. Эта работа мне подойдет.
– Тогда я запишу вас в список… – мужчина поправил очки и взял бумагу. – Других желающих с заслугами, равными вашим, у нас нет, потому должность ваша. Жалование – пятьдесят драконов в месяц. Работать будете, как вам удобно: главное, чтобы были результаты. Некоторых заключенных вам будут поручать, некоторых будете сами брать по желанию. Пока вот вам памятка, изучите: там подробно написано о том, как стоит вести расследования. Приходите через двенадцать дней к девяти утра во двор Сторожевой башни. Там будут распределены первые задания, вас проведут по тюрьме, познакомят с проблемой, так сказать.
– Я хотел бы начать раньше, – заметил Валдис. – Могу я приходить сюда и пользоваться архивами?
– О, разумеется, – кивнул удивленный служащий. Вот это блажь, человеку предлагают отпуск почти в две недели, а он отказывается!
Взяв тоненькую книжечку, которую вряд ли хоть когда-то кто-то читал, Валдис поблагодарил служащего и вышел.
Для любого другого члена гильдии все было бы сложнее: после тщательной проверки его досье ему бы устроили допрос в особой комнате в присутствии людей, решивших начать эту зачистку тюрьмы. Но Валдис был, что называется, из небожителей. Он был воином, который отстаивал интересы государства, интересы нейверцев, интересы людей. Всех тех, кто ступал на путь войны, в Нейвере глубоко уважали, ведь это были мужчины и женщины, которые приносили себя в жертву ради других.
В Железном нагорье люди не жили дольше пяти лет, их быстро убивали в сражениях – далеко не каждый человек мог противостоять в бою орку. Если же воину удавалось вернуться со службы, – по собственному желанию это можно было сделать только через десять лет, – до конца жизни они получали уважение и почет, а также покровительство гильдии.
Валдис провел пять лет, обучаясь военному ремеслу. В двадцать пять, пройдя все испытания, он вступил в ряды воинов и отправился на войну. В тридцать два получил командование над одним из отрядов, после чего смог приезжать в Нейвер несколько раз в год. Когда Валдис получил травму, до конца службы ему оставалось несколько месяцев. Начальство, чтобы он мог уехать как можно скорее и не посмел оспаривать свою высылку, подправило бумаги: теперь выходило, что Валдис полностью отслужил свои десять лет. Также он получил соответствующие медали и еще несколько наград за героизм.
Почести, которыми его обложили, должны были закрыть Валдису дорогу обратно в армию: только дурак пойдет умирать, когда у него есть возможность жить на пуховой перине под покровительством одной из самых могущественных гильдий. Но, похоже, именно эти почести теперь помогут Валдису вернуться в горы. Полученная должность следователя – самый верный способ найти лекаря, если тот еще жив. А так же проверить некоторые догадки, которые возникли у военного еще на фронте.
Когда Валдис вернулся в «Выдру», он сразу заприметил в зале Есеня. Бард, видимо, только проснулся, потому что требовал у одной из служанок кефира.
– О, мой добрый друг! – улыбнулся ему бард. – Ты, кажется, собирался во дворец сегодня? Как все прошло?
Валдис сел за стол вместе с музыкантом и попросил служанку принести кофе. Затем он рассказал Есеню о том, как провел утро.
– О, да ты теперь сыщик! – бард одобрительно поджал губы. – Важная шишка.
– Что тебе сказал Акива? – полюбопытствовал военный.
– Эта старая выдра разрешила мне остаться, но не за бесплатно, – Есень скривил пухлые губы. – Но и на том ему большое спасибо… – пробормотал, заметив краем глаза, что рыжий леннай как раз идет к ним.
– Ну что, вы довольны!? – воскликнул он, кинув на их стол свернутую газету. Его рыжие волосы, казалось, топорщились в стороны еще больше, а янтарные глаза пылали. – Довольны я спрашиваю!?
– Что случилось? – недоуменно спросил Есень.
– Что случилось!? Напечатали вашу статью, вот, что случилось! – Акива ткнул пальцем с подпиленным когтем в свернутую газету. – Только вот напечатали не в задрипанной газетенке, а везде, в каждой газете, и не то, что вы вчера мне рассказали, а обратное! «Дети ночи» собирались в Конево, тайком ломая снасти, чтобы ни один корабль не выходил из порта. Когда их собралось достаточно, они напали на жителей, на стражу, устроили резню и спалили все дотла, не оставив ни одной живой души! Выжили только те, кто успел уплыть на кораблях, отпущенных нелюдями на рассвете после начала беспорядков.
– Что за бред!? – пророкотал Валдис, пробегая глазами статью. – Конево не могло сгореть, я там был, когда все кончилось!
– Как можно врать о том, что погиб целый город, когда он стоит целый!? – Есень выхватил у воина газету и стал читать.
Статья была на первом листе, с картинкой, как и предсказывал бард. На ней была зарисовка: обгоревшая вывеска трактира. Есень узнал в нем место, в котором выступал.
– Боги милостивые! – воскликнул толстый музыкант, чуть не выронив газету из рук. – Я знаю эту вывеску! Видите большой скол на левой стороне!? Этот скол появился из-за меня, я ее уронил… Тот, кто это рисовал, видел все своими глазами… Выходит, все правда… Конево сгорел!
– Нашли десяток свидетелей, торговцев с кораблей, – продолжил Акива. – Они говорили, что леннайи отпустили их с товаром, чтобы передать послание королю. А послание такое: нелюди хотят вернуть себе свои земли, и будут уничтожать всех, кто посмел там поселиться! И что же? Наш король устроил совет еще вчера, а сегодня в полуденной газете объявили о том, что каждый подозрительный нелюдь будет выслан из столицы. Обыски и расследования уже начались.
– Но ведь это ложь! Чистейшая ложь! Это нелюдей убивали, их вязали и уводили в трюмы кораблей, как рабов на Охмарагу! – воскликнул Есень. – Где же тут война!? С кем!?
– Все, что я знаю, так это то, что «детям ночи», как они их называют, или лунным леннайям эта земля даром не сдалась, их родина далеко отсюда! – воскликнул Акива. – Если кто и мог это устроить, то только лесные!…
Рыжий леннай сжал пальцами тонкую переносицу, зажмурившись.
– Даглан, будь ты проклят!… Не сиделось тебе на месте!
Валдис вспомнил вчерашний разговор нелюдя с наемником по имени Ворон, о том, что у Акивы был близкий друг, который мог быть связан с повстанцами, и который отправил рыжему на попечение скрывающуюся наследницу из северных лесов.
– Лесников там не было, – успокоил он Акиву. – Я пробыл там две недели и точно знаю, что лесные леннайи даже не приближались к Конево.
Сзади к Акиве подошла одна из служанок и дернула его за широкий рукав белоснежной рубашки.
– Чего тебе!? – взвился нелюдь, оборачиваясь.
– Ваша племянница спрашивает, можно ли ей выйти из комнаты и погулять? – робко произнесла служанка, леннай-полукровка.
– Можно ли ей выйти!? – голос Акива стал похож на крик кота, которому прищемили хвост. Нелюдь схватил газету на столе и сунул ее изумленной служанке. – Отнеси ей это, и пускай девчонка сама решает, хочет она выйти погулять или нет! Проклятье, беды так и сыплются на мою голову!…
Акива уже отошел от стола Валдиса и Есеня и подозвал другую свою служанку.
– Глаша, свет мой, принеси той настойки… как бы у меня опять не начались мигрени!
Военный с бардом переглянулись. В глазах напротив каждый из них прочел собственные мысли: опасные времена наступают в Нейвере.
Послушник
"Люди-змеи, яркоглазые леннайи, толстые слевиты? Ха! Проклятые южане, никогда не знавшие настоящих лишений, не видевшие снега и не чувствовавшие голода, – вот, кого на самом деле стоит опасться Церкви! Боги никогда не были нужны им по-настоящему" – со слов семьдесят седьмого патриарха Маттемео.
– Мартин!!! Кто-нибудь видел этого несносного мальчишку!? Дьявольское отродье, попадись он мне!…
Старый иеродьякон, худой и сморщенный старик с козлиной бородкой, летал по монастырю разъяренной фурией. Его черная ряса, висящая на костлявом теле, как тряпка на пугале, развевалась во все стороны, так что все могли видеть дыру, красовавшуюся ровнехонько на заду почтенного старца. Через нее открывался вид на поношенное нижнее белье, сшитое из старых занавесок в блеклый цветочек.
Двенадцатилетнее чудовище, которое за все годы успело довести до белого каления каждого из обитателей монастыря, причем не один раз, пряталось в дровнице и злобно хихикало, наблюдая за своей выходкой черными, как смоль, глазищами. Кто бы мог подумать, всего пара капель нового клея на стуле старого иеродьякона, и сколько веселья!…
Вскоре хихиканье услышал один из монахов, добрый толстый Канни.
– Мартин, тебе лучше спрятаться получше! – тихо пробормотал он, вставая над дровницей и делая вид, что смотрит на соседний куст. – Если отец Шед тебя найдет, тебя выпорют розгами и снова посадят на строгий пост.
– Но ты ведь не сдашь меня, милый Канни? – ехидно раздалось под самым крупным поленом. Этот голос, полный издевки, был достоин самого сына дьявола. Или подростка, которого судьба заперла в четырех стенах глухого монастыря среди десятка ворчливых стариков. Брат Канни грустно улыбнулся.
– Разумеется нет! Верховный бог Клевор осуждает предательство, а мы все его верные слуги…
– Варка клея пока в тридцать три смертных греха не входит, так что я попрошу божьей помощи, чтобы дьякон не нашел меня…
– Молись усердно, друг мой,– усмехнулся Канни и поспешно отошел, пока отец Шед не заметил его подозрительного внимания к старой поленнице.
С тех пор, как пять лет назад Маран привез сюда этого мальчика, брат Канни присматривал за ним.
Маран был одним из немногих слуг Клевора, в котором вера сочеталась с рассудительностью, в Церкви его уважали и боялись, и сам Клевор не раз отмечал святого воина своим особенным покровительством. Никто не посмел возражать, когда Маран объявил, что мальчик из Ишимера, сын террористов, останется под лоном Церкви, хотя только Боги знают, стоило ли обрекать ребенка на пожизненное заключение.
Дикого, как волчонок, ребенка обрили, дали новое имя, научили читать книги, приобщили к религии и вечерним молитвам, заставили носить монашеское облачение и отучили есть мясо, но сделать из уроженца Ишимера смиренного монаха… это было невозможно. Дикий нрав паренька рвался наружу, словно хищная птица из тесной клетки, а острый ум вгрызался в постулаты религии, как голодный ворон к хлипкую жестянку. Мартин подвергал сомнению все, что слышал, и задавал такие вопросы, от которых старых святош бросало в пот. Мартина уже выгнали за побег из монастырского приюта, чтобы он не портил светлые умы других детей, и уже несколько раз пытались выдворить отсюда, самого глухого монастыря Церкви – единственного места, где согласились принять сына убийц.
Многие сотни лет сюда не ступала нога ребенка, здесь собирались самые преданные служители Церкви, отрекшиеся от мира во имя служения высшему знанию. Задачей монастыря было охранять древнейшие рукописи, доступ к которым был разрешен только мудрейшим из мудрых. Тихая и размеренная жизнь стареющих монахов затрещала по швам, когда в стенах древнего монастыря появился чернявый чертенок.
В прежнем месте он без конца пытался сбежать, но тут бежать ему было некуда: монастырь находился посреди глухого леса в нескольких днях тяжелого пути до ближайшей дороги. Единственными дозволенными развлечениями для ребенка было прыгать по крышам, до лазать по деревьям в саду. Однако, мальчик оказался смышленый, – даже слишком, – и нашел повод для веселья в лице каждого из старых монахов.
Он подменял писчие перья на щепки, подкладывала игумену в одежду лягушек, из раза в раз пришивал к одежде алтарника отличительные знаки высшего духовенства, мастерил из дерева уморные лица, в каждом из которых легко можно было узнать оригинал… Больше всего доставалось бедняге отцу Шеду: как самый старый и самый ворчливый, он стал любимой игрушкой Мартина.
И, хотя все монахи, пришедшие в этот монастырь, годами постигали путь смирения, не так-то легко было сдержать свою грешную душу, когда спустя десятки лет покоя обнаруживаешь, что вместо каши жуешь деревянную щепу с молоком.
Влияние Марана, покровителя мальчика, было огромно, но не безгранично, и Канни беспокоился, что в конце концов шалости паренька доведут здешнего игумена и тот внемлет просьбам отца Шеда.
Ночью того же дня брат Канни искал ребенка, которого наверняка нашли и наказали. Он заглянул в молельню, в сарай, на кухню, но в конце концов обнаружил мальчика в библиотеке. Мартина заставили переписывать обветшавшие летописи на новую бумагу.
– Допрыгался, братец, – проговорил толстяк, заходя в холодную комнату, которую освещала одна только тусклая свечка на столе. Все глаза парню испортят…
– А ты говорил пост! Ха, они снова посадили меня писать! Считай, легко отделался, – живо воскликнул паренек, отрываясь от пергамента. Его черные глаза блестели, как у вороненка. – Зуб даю, игумену понравилась моя шутка! Клей ведь и впрямь отличный вышел!
– Держи, – брат Канни вытащил из широко рукава рясы булку постного хлеба и положил на стол. – Я бы тебе молока принес, но брат Шед опять все выпил.
– Спасибо, Канни, – мальчик благодарно взглянул на монаха, беря хлеб. – Но, знаешь, я ведь и без еды могу: не в первый раз уже. Вдруг увидят, что ты для меня берешь?
– И что они мне сделают? – хохотнул толстяк. – Заставят переписывать эти прекрасные образцы первых летописей? Я и сам с удовольствием за ними посижу! Таких манускриптов не найдется в библиотеке самого патриарха!
– Да, в этот раз в самом деле что-то интересное, – согласился парень, опуская взгляд на только что написанные строки. К булке он так и не притронулся: Мартин никогда не позволял себе есть бездумно, деля внимание между пищей и чем-то еще, даже если был очень голоден. Удивительно, но некоторые религиозные ограничения он перенял как вернейшие привычки. – Только послушай, тут говорится о том, как появились первые боги!
– Ну-ка, ну-ка…
Брат Канни уселся на жесткую лавку рядом с пареньком, и тот указал ему на свежие строки, выведенный каллиграфически точным почерком.
– Тут сказано, что они просто поднялись туда! Посмотри: «…И когда взошел Святейший Кирик на гору Ард, камень, на котором он стоял, откололся и полетел по небу, вознося его над землей, как первого бога»!
– Ха-ха, Мартин, ты опять все напутал! Этот участок стоит перевести как «камень, на котором он стоял, откололся, и Святейший Кирик вознесся над землей и стал Первым богом».
– Да с чего ты взял!? – возмутился юноша, хмурясь и всматриваясь в строки на древнем языке. – Вот же, «камень полетел, вознося его…».
– Если бы в поднебесье можно было бы попасть, летая на откалывающихся от гор камнях, все бы уже давно там побывали, как думаешь?
– Может, никому просто в голову не пришло! – заявил Мартин, сверкая черными глазами. – Я сижу над этим древнем языком с пяти лет, может, я его лучше других выучил!
– Что ж, раз леннайи, у которых этот язык родной, до сих ничего не поняли из этих бумажек, – которые мы у них и взяли, между прочим, – то у тебя есть все шансы сделать это первым, – добродушно заметил монах. – Получи благословение на паломничество на Ард и полетай там на камнях.
– Паломничество? – Мартин нахмурил черные брови и почесал бритую голову, на которой уже темнели быстро отрастающие волосы.
Мальчику еще не стукнуло и тринадцати, но он отлично понимал свое положение. Он знал, что его родители творили ужасные вещи, убивали невинных людей, и даже не ради наживы – они так выражали свой протест мироустройству. Клевор, бог справедливости, велел своим инквизиторам уничтожить все селение без исключений, чтобы спасти невинных. Сам Мартин остался жив только благодаря тому, что один из инквизиторов, – Маран, – заступился за него и определил в монастырь, заявив, что верным служением Церкви мальчик искупит поступки родителей и облегчит их участь наверху.
Мартин был жив, с ним хорошо обращались, но он рос с мыслью о том, что никогда не покинет стен монастыря.
– А разве мне можно уйти в паломничество?
– Разумеется! Тебе нужно доказать, что ты достиг достаточного уровня духовного развития, принять семь первых обетов, и тогда Клевор может благословить тебя на паломничество. Может быть, даже разрешит занести свои наблюдения в манускрипты, которые будут векам храниться в монастырях.
– Я смогу путешествовать и вести свои собственные записи? – переспросил мальчик, его брови взлетели вверх. – А что для этого нужно сделать?
– Ты должен стать монахом, настоящим монахом. Посвяти свою душу богу, и тогда Клевор, возможно, заговорит с тобой, откроет тебе все тайны, о которых ты его спросишь, направит тебя. Наш покровитель отзывчивее иных богов.
– А с тобой он говорил?
– Я просто ленивый толстый старик, – улыбнулся брат Канни. – Но с Мараном говорил. Спроси его, когда он снова приедет сюда.
– Маран никогда не рассказывал об этом, – задумчиво заметил Мартин.
– Он поистине божий любимец, мальчик мой. Это честь, знать такого человека. Бог наделил его исключительными способностями, которые помогают справляться со многими вещами.
– Например с темными магами?
– Да, например с ними, – серьезно кивнул брат Канни. – Маран научился видеть их ауры, – кружева, иначе говоря, – и определять по ним суть человека. Это дано только магам или очень, очень духовным людям, научившимся во время долгих медитаций слушать и видеть больше, чем другие.
– А что еще он может? – заинтересованно спросил мальчик. Он много слышал о поразительных способностях рукоположенных, но не задумывался о том, что это может быть правдой. Он уже давно понял, что не всем религиозным текстам стоит верить.
– Белое пламя, данное ему Клевором, может укреплять плоть волей духа, делать его в несколько раз сильнее, быстрее и выносливее, чем обычный человек. Раны заживают на нем лучше, а магия не причиняет вреда. Но все это – следствие долгих лет подготовки и смирения. Маран даже провел три года в пустыне в обете молчания, чтобы укрепить свой дух и очистить разум. Это выдающийся человек, Клевор не спроста избрал его.
– И, если я пойду по его пути, Клевор заговорит со мной и благословит на паломничество?
– Если ты в самом деле этого захочешь, то так оно и будет, – произнес толстый монах с улыбкой.
Мартин кивнул, мысли его были уже далеко отсюда.
Посидев еще немного с мальчиком, брат Канни ушел к себе, не подозревая, что своими словами только что навсегда изменил судьбу ребенка.
Потекли дни, недели, затем месяцы. Мартин не мог дождаться, когда приедет его покровитель, чтобы расспросить у него про Клевора.
Помимо бога справедливости в поднебесье обитали и другие, но все они были слабые и, как казалось Мартину, совсем ни на что не влияли. Их статуи находились в храмах, к ним приходили молиться, но это как будто из вежливости. За настоящей помощью люди всегда шли к Клевору, и достойным он помогал.
Мальчик увлекся манускриптами, а когда его наказание закончилось, попросил оставить ему это занятие. Такое рвение к знаниям понравилось старым монахам, и они разрешили пареньку проводить в хранилище столько времени, сколько он захочет, – что угодно, лишь бы он не трогал почтенных старцев, одурев от скуки. Только брат Канни был недоволен и сетовал на то, что не дело это, запирать ребенка в холодном подвале, пусть даже по его собственной воле.
Когда инквизитор, наконец, приехал навестить своего питомца, Мартин не мог дождаться момента, когда сможет заглянуть к нему в комнату и поговорить наедине. Обычно по приезду Маран долго беседовал с игуменом, рассказывал новости из внешнего мира, и это могло тянуться целый день.
Наконец, наступил вечер, и мальчик выскользнул в коридор, двинувшись к келье инквизитора. Когда он вошел, тихо скрипнув дверью, Маран стоял на коленях в вечерней молитве, низко склонив голову. Между его пальцев были переплетены четки с тяжелым серебряным символом Клевора – кольцо, охватывающее три вертикальные линии.
Мартин осторожно сел на краю кровати и стал дожидаться, пока молитва кончится.
– Что такое, Мартин? – устало спросил инквизитор.
Он немного постарел с тех пор, как привез сюда мальчика. Они виделись достаточно редко, чтобы Мартин мог заметить эти изменения.
– Тебе хорошо здесь? Мне сказали, тебя заинтересовали манускрипты леннйев, – продолжил Маран, усаживаясь на кровать рядом с мальчиком.
– Там написаны интересные вещи, – кивнул Мартин, во все глаза смотря на своего героя. – Про богов. Брат Канни сказал, ты говоришь с Клевором.
– Он обращался ко мне несколько раз, – кивнул инквизитор.
– Я хочу стать паломником, – вдруг выпалил Мартин. – Я хочу найти гору Ард!
Пару секунд лицо инквизитора оставалось каменным, но потом его прорезали морщины: Маран тихо рассмеялся.
– Зачем тебе она? – спросил он, ласково смотря на ребенка.
Мальчик замялся. Он помнил реакцию брата Канни на свои слова и не хотел, чтобы Маран смеялся над его затеей. Однако, все эти месяцы мысли об Арде не выходили у него из головы, преследовали днем и ночью. С того самого дня, как он впервые увидел в небе капала, вопрос о том, как боги умудряются держаться так высоко, не отпускал его мысли ни на день.
– Хочу вести собственные исследования, – в конце концов ответил Мартин. – Хочу оставить свой след в архивах церкви.
– Для этого нужны очень серьезные познания, – заметил Маран. – Только мудрейшие из мудрых могут сохранить свои записи в библиотеках Церкви. Нужно учиться очень много лет.
– Я это умею, – без тени сомнения ответил ребенок, чем развеселил инквизитора еще больше. Однако, зная про гордый нрав паренька, Маран сдержал улыбку. – Но брат Канни сказал, что для паломничества нужно получить благословение Клевора.
– Ты еще многого не знаешь, – ответил Маран. – Очень многого. Если ты хочешь услышать бога, сначала ты должен научиться слушать свою душу и видеть души других. Чтобы узнать об этом больше, тебе нужно стать послушником. Тогда тебе расскажут о вещах, которые изучают в Церкви.
– О кружевах и магии без магии? – спросил Мартин, его глаза заблестели. – О том, как не дышать или не есть? Как вдесятеро стать сильнее обычного человека и пережить смертельные раны?
– О том, как стать достойным человеком, несмотря на все соблазны этого мира, – покачал головой Маран. – После того, как ты управишься со своей душой, совладать с телом будет намного проще.
– Думаю, молчать три года и жить в пустыне не сложно, – серьезно заметил ребенок.
– Раз ты знаешь про обет молчания, тогда ты должен знать, что нужно для послушания, – усмехнулся инквизитор. – Если решишь пойти по этому пути, я помогу тебе. Но помни, что дороги назад у тебя тогда не будет.
– А разве у меня есть другой путь? – задал встречный вопрос Мартин. Взгляд, которым он взглянул на Марана, был совсем не детским. – Разве не за тем ты оставил меня, сына убийц, в живых? Я просижу в этом монастыре до самой смерти, если не стану монахом-паломником!
– Церковь защитит тебя, даст еду и кров, работу, а это немало, – сказал Маран. – Ты можешь стать алтарником, помогать в таинствах. Но ни я, ни кто-либо другой не можем заставить тебя стать монахом и посвятить свою душу одному из богов. Это должен быть твой выбор. Ничего не говори сейчас, обдумай все хорошенько. Мы обсудим это, когда я приеду в следующий раз, хорошо?
Мартин кивнул, но в глазах его полыхала решимость. Он уже знал все, что ему нужно знать.
– Я привез тебе кое-что.
Обычно Маран всегда привозил с собой сладости или игрушки, потому мальчик с нетерпением ждал его приезда. Но в этот раз Мартин совсем забыл про подарки и теперь был приятно удивлен.
Инквизитор наклонился к своей походной сумке и пошарил внутри рукой. Наконец, он вытянул оттуда сверток.
– Это орехи в сахаре, как ты любишь. А это… – он сделал усилие, чтобы вытянуть нечто, лежащее на само дне. – Это я нашел в одной лавке в Ишимере. Твой народ любит такие вещи.
Он показал мальчику деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами. Маран повертел его в руках, нажал комбинацию на уголках и узорах, и тогда кирпич раскрылся. Это была шкатулка.
– Здорово!
Мартин взял шкатулку и с интересом осмотрел ее.
– Ее можно разобрать?
– Ты можешь попробовать, – усмехнулся инквизитор.
– Спорим на мешок орехов, к твоему следующему приезду я сделаю такую же? – хитро улыбнулся юный ишимерец.
– Спорим, – миролюбиво кивнул Маран.
Через несколько дней инквизитор уехал, а Мартин стал готовиться к послушанию. Он хвостом ходил за отцом Шедом и упрашивал того научить его всему, что нужно для прохождения испытаний. Ворчливый старик долго не соглашался, помня гнусные выходки мальца, однако, в конце концов взялся учить Мартина всему необходимому.
Спустя месяцы юноша был готов пройти обряд посвящения, его покровитель бросил все дела в Церкви и приехал в глухой монастырь, чтобы присутствовать при этом событии. Однако, из-за непогоды он опоздал и прибыл на день позже.
Когда Маран вошел через ворота, его встретил высокий молодой человек, рубаху и штаны из мешковины сменил светлый костюм послушника – хлопковые брюки и свободная туника.
– Тебя не узнать! – воскликнул Маран, с гордостью осматривая вытянувшегося юношу. Тот улыбнулся в ответ, и инквизитор заметил, что его подбородок уже не раз был выбрит. А ведь в последний раз они виделись чуть меньше полугода назад, как и все ишимерцы, Мартин взрослел рано.
Они прошли в главный зал монастыря, где уже собрались за обедом другие монахи. В честь посвящения Мартина был устроен настоящий пир – на столе появились соленья, хранящиеся в кладовой для особых случаев. Брат Канни сиял от гордости за воспитанника и от счастья, что наконец-то можно вкусно поесть, не нарушив ни одного обета.
После того, как трапеза была закончена, все разошлись по делам, а Маран решил посидеть с подопечным в тишине на улице. Они отправились на прогулку вокруг монастыря, болтая о том и сем. В конце концов они устроились под навесом дровницы, чтобы отдохнуть в тени.
– У меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Мартин. Он сунул руку в свернутую ткань, перекинутую через плечо, и вытащил оттуда деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами.
– Ты все-так разобрал ее, – усмехнулся Маран, принимая подарок. Разумеется, в монастыре у Мартина не было ни инструментов, ни нужных материалов, и до оригинала поделке было далеко, однако шкатулка получилась прекрасная.
Инквизитор попробовал открыть подарок, но у него не вышло. Он попробовал снова, и опять потерпел неудачу.
– Что ты сделал? Она не открывается!
– Открывается, только не так. Я немного усовершенствовал механизм, – довольно объяснил юноша ломающимся голосом. – Не переживай, то, что внутри, долго не испортится! У тебя есть время разобраться.
Маран посмотрел на своего подопечного и впервые за все годы усомнился, верным ли решением было привести ишимерца в Церковь.
Нелюдь
"– Сначала они "просто для общего развития" читают запрещенные книги на проклятом древнем языке, а потом мы ищем их по следам из трупов! Как по мне, нелюдям, особенно магам, вообще нужно запретить учиться читать, это решит все наши проблемы!" – сказал газетчику глава церковного розыска.
Как и у каждого древнего рода, у графов Непервых имелся свой старинный особняк. Как и все подобные особняки, он стоял на окраине столицы, окруженный величественными садами и лесом, и мог вместить в себя хоть четыре поколения графов, но вот беда: вмещал только два поколения и ровным счетом одного с половиной человека графской крови. Больше Непервых в Нейвере и не было.
Здесь, на тихом участке возле самого леса, никто не интересовался повстанцами из Лиазгана или сгоревшим речным городком со смешным лошадиным названием: сегодня, в последний летний день, в особняке готовились к особенному событию.
Толстая служанка Полли, которая была и ключницей, и поварихой, и горничной, и няней, и боги знают, кем еще, рано утром построила все свое бравое войско в холле, чтобы дать указания каждому лично.
Старику-дворецкому, доброму Борису, было поручено вытирать пыль и мыть окна.
Немой девушке, которую граф держал из милости, было велено отмыть до блеска все полы и начистить все, что только можно начистить.
Конюху, который за неделю не произносил больше десяти слов, было поручено привести в порядок ворота и дорогу до особняка.
Сама Полли решила наводить порядок на графских этажах – всех, которые были выше второго. Обычным слугам туда ходить запрещалось, потому уборка хозяйских комнат была ее сакральной обязанностью.
– …К нам приезжают не так часто, в свете ничего не знают о нашем графе, а сегодня приедет один очень важный и известный человек! Все должно быть превосходно, иначе в свете будут думать, что наш граф живет здесь, как дикарь, что у него… Сказать страшно!… Что у него ленивые слуги! А новенькая? Дама не меньше, чем из академии! Увидит хоть пылинку и не захочет остаться, подумает, что наш маленький Кенри не для ее наук, раз живет в такой грязи… – с жаром говорила Полли на утреннем сборище. Возражать ей, как всегда, было некому, потому все поторопились заняться делом.
Поскольку графские этажи и без того сверкали, – Полли работала над ними всю неделю, – служанка только проверила все и взялась за мальчика, сына графа. Он должен был выглядеть прилично перед встречей со своей наставницей. Новая рубашечка с кружевными манжетами, шелковый галстук, вельветовый костюмчик, новые башмаки с пряжками – все было заказано заблаговременно у лучших мастеров. Осталось только заставить маленького звереныша все это надеть.
Кенри был необычным ребенком. Так случилось, что его отец после смерти жены встретил нелюдь, с которой тайно жил несколько лет. Нелюдь, которая, по мнению высшего света, была не самой подходящей спутницей для графа, в конце концов не выдержала давления общества и ушла из особняка, оставив Непервому разбитое сердце, море надежд и сына-полукровку.
Мальчик, как и все полукровки, родился необычайно красивым. От матери он унаследовал иссиня-черные волосы, ярко-голубые, будто-то сапфировые глаза, острые клыки и аккуратные коготки. От отца ему досталась мягкая белая кожа и добрый нрав. Если бы Кенри не охотился на мышей и не устраивал себе норы по всему особняку, он был бы самым прекрасным ребенком на свете.
Мальчик рос в любви и заботе, отец души в нем не чаял, посвящал ему все свободное время, – когда не разъезжал по полям, цехами и фабриками, принадлежащим роду, – не больше недели в месяц. Конечно же, этого не хватало для того, чтобы воспитать из маленького нелюдя будущего дворянина.
Сейчас Кенри минул шестой год, самое время для того, чтобы начать домашнее образование. Граф Непервый решил пригласить наставницу и попросил своего хорошего знакомого подыскать такую, чтобы отнеслась к полукровке не хуже, чем к обычному ребенку, и смогла научить его всему необходимому для поступления на младшие курсы академии.
Именно эту наставницу и должен был сегодня привезти «очень известный в свете человек», к приезду которого в особняке начали готовиться за неделю.
Когда Кенри был вымыт, причесан и подобающе одет, Полли занялась внешним видом всех слуг. Каждому она раздала по новой рубашке и по праздничному платью. Все должно было быть не хуже, чем во дворце самого Государя!
Закончив со своим собственным платьем, Полли перебралась на кухню, где принялась за готовку: уж в чем, в чем, а в том, как накормить вельмож она разбиралась. Они у нее так объедятся, что еще на пару дней останутся: рассмотрят получше их прекрасный особняк, расскажут потом другим графьям, может, еще кто-нибудь приедет, и наконец-то уйдет эта жуткая, давящая тишина…
Окно с кухни как раз выходило на далекие ворота, через которые должны были проехать гости, потому Полли частенько подходила к форточке подышать.
Около четырех часов, когда еда была почти готова, Полли в очередной раз подошла к запотевшему окну, протерла его фартучком и прищурилась. У ворот что-то мелькнуло, что-то темное… плохо протерла, что ли? Рука уже схватила фартук, чтобы протереть получше, но тут Полли поняла, что увидела карету.
– Приехали!… – выдохнула она и ее щеки покраснели.
Сорвав с себя фартук и сделав огонь на плите потише, домоправительница бросилась в рабочую комнату графа.
– Приехали, приехали! Все по местам! – кричала она по пути своим густым и звучным голосом.
Из каждой комнаты появилось по лицу, все слуги стали поспешно прихорашиваться. Даже конюх пошел протереть тряпочкой лысину.
– Батюшка, гости пожаловали!… – сообщила Полли, без стука влетев в кабинет. С графом она была большая приятельница: он у них был простой и добрый.
– Уже?… – Непервый растерянно посмотрел на служанку.
Высокий и худощавый, с совершенно детским выражением лица и небесно-голубыми глазами, нравом он был нежнее ягненка. Добрый, чуткий и при этом невероятно трудолюбивый, Непервый куда охотнее общался со слугами и работниками своих фабрик, чем со знатью. В свете его считали чудаком и отшельником, а слухи о том, что он жил с нелюдью, как с женой, окончательно добили его репутацию. В особняке Непервого никогда не устраивались приемы, самого графа приглашали на собрания только по сугубо деловым вопросам. Впрочем, ему оно было в радость: дни он проводил, уйдя в дела своих предприятий. На полях, в цехах и фабриках рабочие и управляющие встречали его, как отца. Дела шли в гору, везде стояло самое новое оборудование, на каждом предприятии работали маги, поддерживающие магические механизмы – признак большого прогресса. Под начало Непервого сам король отписал несколько государственных фабрик, где требовалось поправить дела. Непервый был самым богатым графом из всех сорока и при этом самым успешным предпринимателем по версии деловых газет, что не добавляло ему любви соседей. Однако, Непервый мог не задумываясь и безвозмездно одолжить денег даже тому, кто считал его своим врагом, и потому ссориться с ним было не из-за чего.
– Подумать только, уже четыре… – рассеянно произнес граф, взглянув на часы.
– Вы, батюшка, работаете много, но это ваше самое главное занятие! – со знанием дела сказала Полли. – Вы не переживайте, все уже готово и в лучшем виде!
– Что бы я без тебя делал, дорогая Полли? – улыбнулся Неперый, вставая из-за стола и сбрасывая халат. Полли подала ему свежее платье и новый галстук. – И как тебе только удается держать в порядке этот огромный особняк, имея всего одну служанку в подчинении? – спросил граф, одеваясь перед зеркалом.
– Так она не одна, сколько нас здесь живет-то вашей милостью? Четыре взрослых человека! Что ж тут не суметь-то? Мы все вместе, все слаженно… сейчас еще одна приедет, – Полли хитро посмотрела на графа, надеясь, что он сейчас что-нибудь скажет о новенькой.
– Надеюсь, старый добрый Клам нашел хорошую наставницу для Кенри, – кивнул граф. – Он еще никогда меня не подводил.
Когда прозвенел дверной колокольчик и на пороге появились двое гостей, все слуги уже были внизу.
– Добро пожаловать! – Полли радушно улыбнулась и тряхнула юбкой, как требовали правила приличия. – Чувствуйте себя, как дома.
Дворецкий в новенькой красной ливрее, сияя улыбкой, подошел к гостям, чтобы принять у них одежду и сумки.
Мужчина лет пятидесяти равнодушно подал ему свой плащ и высокую шляпу. Девушка, – по ней сразу было видно, что это именно девушка, – проворно расстегнула все двадцать пуговиц на своем пальто и бережно подала его дворецкому. Шляпу, которая была настолько огромной, что закрывала всю голову, она так и не сняла, к величайшему огорчению слуг и особенно Полли.
Шляпа эта была совсем уж необычной. С широкими полями, с вуалью, украшенная целым букетом из искусственных цветов, листьев и ягод. Такая вещица должна была стоить как породистый щенок пустынной гончей.
Может, гостья думает, что со шляпой что-нибудь случится, поэтому не хочет ее снимать?…
От этих мыслей Полли впала в настоящее уныние. Неужели, она что-то сделала не так, раз гостья не доверяет им свою роскошную шляпу?
– Проводите нас к графу, – сухо велел старик. Девушка молчала.
– Конечно, идите за мной, – кивнула Полли, чуть не плача от расстройства. Столько работы и все напрасно!… Им тут не нравится!
– К вам пожаловали, – сказала Полли, показательно постучавшись в рабочую комнату графа. – Изволите принять?
– Входите!
Полли впустила гостей внутрь.
– Изволите чая или кофе с печеньем и конфетами? – спросила Полли после того, как мужчины поздоровались друг с другом.
– Чего бы вы хотели? – спросил граф.
– Бульону бы с дороги, а не ерунды всякой, – прокряхтел старик, усаживаясь на кушетку.
– Чай. И конфеты, – сдержанно попросила гостья. По ее голосу Полли поняла, что это совсем девочка.
– Все будет непременно! – кивнула домоправительница и выскользнула из комнаты.
– Прошу, садись, – граф, умиленный смущением девушки, подвинул ей стул.
– Благодарю, – тихо сказала она и села.
– Можешь ты снять свою шляпу!? – проворчал старик. – Все же перед графом сидишь!
– Простите!
Девушка поспешно сняла свою огромную шляпу и положила ее на колени.
Непервый, которому не меньше Полли было любопытно, что за человек будет жить в его доме и воспитывать его сына, внимательно следил за тем, как гостья снимает шляпу. Ему не терпелось увидеть ее лицо.
Когда шляпа была, наконец, снята, граф медленно опустился в свое кресло, держась за подлокотник. Тут было, чему удивиться: девушка превзошла все его ожидания. Это была чистокровная нелюдь.
Белое вытянутое лицо с острым подбородком и широкой челюстью могло бы сойти за человеческое. Однако чуть выступающий вперед прямой нос с изящным круглым кончиком и крыльями, идущими чуть вверх, делал лицо похожим на мордочку, а неестественно большие раскосые глаза переливались на свету, как два граненых изумруда. Белков почти не было видно, а огромные зрачки лучились звериным любопытством.
Прямые иссиня-черные волосы нелюдь заплетала в косы и укладывала в сложную, но человеческую прическу. Судя по размеру получившегося пучка, волосы могли быть до самого пола.
Непервый был удивлен, потому что сдержанные и отрывистые движения девушки совсем не походили на грацию расы, привыкшей жить на деревьях. Граф знал, какого труда стоит леннайям научиться так двигаться, чтобы походить на людей.
Эта девушка одевалась, причесывалась и держалась как человек, однако было в ней кое-что, что выделяло ее даже среди сородичей-леннайев.
Когда огромная шляпа открыла небольшую головку девушки, наружу показались уши… невероятно длинные уши. Таких ушей Непервый не видел ни у одного животного, ни, тем более, у нелюдей! Длинной они были где-то в две ладони, шириной в два-три пальца, к кончикам заострялись. Хрящи в ушах были настолько крепкие, что держали всю длину прямо. Наверное, непросто было носить на голове такую тяжесть… но уши не только без труда держались горизонтально, они были очень подвижны и реагировали на каждый шорох. Когда Непервый сел в кресло, скрипнула пружина, и то ухо девушки, которое было ближе к креслу, внезапно ожило и встало совсем вертикально, повернувшись к графу.
Видимо, это произошло без желания девушки, потому что она видимым усилием воли тут же опустила непослушное ухо обратно и робко посмотрела на графа, как будто извиняясь за то, что напугала его. Она старалась держать уши назад, чтобы они привлекали как можно меньше внимания. Однако, этой небольшой уловки явно было недостаточно.
– Простите… – в свою очередь извинился граф за то, что испугался. И за то, что пялился. Он хотел перестать, но не мог.
– Лекари сказали родителям, что это мутация, – объяснила девушка, ничуть не смутившись. Подобные взгляды преследовали ее всю жизнь.
Непервый с удивлением отметил, как чисто она говорит на общем языке – даже Кали так не говорила, а она прожила с людьми очень много лет.
– Я чистокровный леннай, мои родители из лесов лунных, – продолжила девушка, удовлетворяя любопытство графа.
– Моя жена тоже была из лунных, – сказал граф, чтобы сказать хоть что-нибудь. Собственные слова вдруг подсказали ему еще одно очень важное качество девушки. – Вы необычайно на нее похожи! Только у нее глаза были синие…
Тут дверь открылась и вошла Полли.
– Вот и чай!… – сказала она, входя в комнату задом, чтобы дверь не стукнула понос. – Бульон, как вы просили, горячий и наваристый, с хлебцами!
Поставив поднос на стол графа, Полли обернулась на гостей и заметила, что девушка сняла шляпу.
Нелюдь смотрела своими страшным яркими глазами прямо на Полли.
– Ой!… – служанка невольно вскрикнула, отчего уши нелюди снова ожили и сами собой задвигались. – Бог святой Клевор, спаси и сохрани!…
Полли пошатнулась и схватилась за стол, другой рукой перекрестилась.
– Полли! – граф с укоризной посмотрел на служанку.
– Ох!…
Взяв себя в руки, Полли дрожащими руками поднесла на отдельном подносе кружку бульона с хлебцами гостю, подала графу его чай со сливками, и медленно пододвинула к наставнице ее чай и конфеты с печеньем, благо, гостья сидела у самого стола графа.
– Я не кусаюсь, – заметила нелюдь, спокойно смотря на Полли. – И даже не царапаюсь, – она взяла чашечку, изящно отогнув мизинец. Когти скрывались под перчатками, плотно прилегающими к рукам.
– Разумеется… – пролепетала Полли и поспешно вышла из комнаты.
– Расскажите о себе, – попросил граф, прерывая неловкое молчание, воцарившееся в комнате после ухода служанки.
Нелюдь поставила чашку на стол и, положив руки на колени, приготовилась рассказывать с таким видом, как будто отвечала урок.
– Я родилась…
– Она выросла в женском монастыре и закончила семинарию по богословию, – перебил ее старик. – Сирота, прекрасно образована, знает древний язык, история, грамматику, арифметику и другие науки. Учила сирот при монастыре Клевора. Обожает детей.
Лицо девушки оставалось неподвижно, но уши вдруг сами собой отъехали назад, как будто не хотели слушать эту ересь. Граф улыбнулся. Он знал, что такие нелюди могут взяться откуда угодно, но только не из женского монастыря. Возможно, она даже ведьма… кто знает? Мать Кенри была ведьмой и пришла из места, о котором в Нейвере не принято говорить вслух. Но все-таки, такой благородной женщины, как Каля, Непервый не встречал даже в самых родовитых домах.
– Вы колдуете? – спросил Непервый.
– Разумеется, нет! Она чиста от магии так же, как и мы с вами! – воскликнул старик.
Девушка сидела, как статуя. Уши не дергались.
– Я не маг, – сказала она.
– А что еще умеете? – Непервый совсем развеселился. Не каждый день перед ним разыгрывали такие спектакли!
– Я хорошо шью, – спокойно ответила нелюдь.
– Шьете? Неужели?
– Я сама сшила это платье, – девушка улыбнулась и поправила длинный подол.
Платье было простым, но красивым. Темно-лиловое, из теплой плотной ткани, с закрытым горлом и длинными рукавами.
– А еще что?
– Господин Клам все сказал.
– А… Боги, совсем забыл! – вдруг спохватился Непервый. – Как же вас называть?
Леннайям от рождения давали составные имена из трех бессмысленных слов, сочетающихся только по ритму. После пяти лет дети по своему усмотрению складывали первые слоги этих слов, придумывая себе имя, которым их все называли. Три слова своего имени они открывали только близким. Спросить у леннайя имя было очень невежливо, нужно было спросить, как лучше называть нелюдя. Конечно, эта девушка якобы выросла в монастыре без родителей, но кто знает, насколько она на самом деле далека от традиций своих соплеменников?
Каля только после тайного венчания сообщила графу, что на самом деле ее зовут Корди Алита Яната. Кенри тоже имел свои три слова в имени.
– Называйте меня Але?ника, – девушка улыбнулась.
– Очень красиво, – кивнул Непервый. – Аленика, давайте обсудим обучение моего сына.
– Я слушаю, – учтиво кивнула будущая наставница.
– До вас его образованием никто не занимался, так что он сейчас – чистый лист. Я бы хотел, чтобы в этом году он научился читать, писать и считать, также ему стоит знать историю. Конечно же, история только в общем виде, чтобы он знал, в какой стране он живет и какому королю служит его отец! Еще я хотел бы, чтобы вы рассказывали ему про природу. Ему… ему будет очень интересно узнать о том, какие бывают животные и растения. Расскажите ему о другом континенте, о пустынях и лесах, морях и океанах… вы понимаете?
– Конечно, – кивнула девушка. Она заметно оживилась, когда речь зашла о ее будущей работе.
– Вам, наверное, сказали, что Кенри – не совсем обычный ребенок, – Непервый вопросительно взглянул на нелюдь. – Он полукровка. К сожалению, я редко бываю в особняке, а у Полли, его няни, бывает не хватает твердости характера, чтобы справиться с некоторыми его… повадками.
– Я знаю, о чем вы говорите, – девушка улыбнулась. – Я сама в детстве потратила немало времени, чтобы справиться со своими инстинктами. Это не трудно, поверьте, мальчик легко отпустит это.
– Вы меня успокоили! – Непервый улыбнулся в ответ. – Поймите, Кенри не первый мой ребенок, его старшие брат и сестра сейчас учатся в академии на другом континенте, в Агираде. Именно они мои законные наследники. Кенри я хотел бы сделать управляющим на нескольких фабриках, а для этого ему нужно закончить академию, куда его попросту не возьмут, если он будет диким. Его воспитание – первейшая ваша задача.
– Я понимаю, – кивнула Аленика.
– Тогда давайте познакомим вас? – Непервый дернул за шнурок, и где-то в особняке раздался звонок. – Мои слуги оборудовали одну из комнат под класс, там есть доска, мел, тетради, счеты – все, что нужно для обучения. В вашем полном распоряжении моя библиотека, можете брать оттуда любые книги. Пойдемте, я вам все покажу!
Непервый встал и подал руку девушке, помогая встать со стула.
– Познакомитесь с Кенри, потом Полли покажет вам вашу комнату, – рассказывал граф, выводя нелюдь из комнаты под руку.
Старик, криво усмехнувшись, посмотрел им вслед, и вернулся к своему бульону с хлебцами. Его работа здесь была закончена.
– …Вы будете жить здесь пять дней в неделю, а на выходные сможете уезжать домой, – продолжал Непервый уже в коридоре. – Вас устроит жалованье в сотню драконов?
– Я бы сказала, что это слишком много, – удивленно проговорила девушка.
– Половину за этот месяц я выдам вам через неделю, а остальное – в конце месяца, – сказал Непервый тоном, не терпящем возражений. – Вы будете заниматься воспитанием моего сына, можно сказать, замените ему мать, будете тратить столько своего времени… такой труд не может стоить меньше!
В классе на третьем этаже их уже ждали Полли с Кенри. Кенри стоял прямо, как солдат, с очень серьезным лицом. Он ясно осознавал всю важность происходящего. Мальчик уже много раз повторил себе мысленно, что как только войдет наставница, надо будет представиться и поклониться: так сказала Полли.
Вот, в коридоре зашуршало платье, послышались шаги и голос отца, и еще один голос, женский. Кенри приготовился, собрался… но, когда вошла наставница, которую он так долго ждал, он не смог выдавить ни слова.
Все важные мысли вдруг исчезли, и осталась только одна: «Какие здоровущие у нее ухи!».
– Здравствуй, Кенри, – сказала наставница и подошла к мальчику, который стоял столбом. – Меня зовут Аленика, – она протянула ему руку в перчатке.
Мальчик машинально пожал руку, продолжая смотреть на уши круглыми от удивления глазенками.
Лицо у мальчика выражало такое космическое изумление, что нелюдь не выдержала и рассмеялась.
Полли побледнела, увидев ее зубы: до этого служанка видела только подпиленные клычки Кали. У этой же клыки были, как у полярной волчицы, череп которой хранился в личном музее у Непервого и не раз снился Полли в кошмарах.
– У меня тоже такие вырастут?… – спросил Кенри, завороженно смотря на огромные клыки. Он тоже вспомнил про череп в шкафу отца.
– Может быть, вырастут даже больше: ты ведь мужчина, – охотно объяснила нелюдь. – Но уши у тебя будут, как у твоего отца, не бойся, – пояснила, подумав, что могла не так понять вопрос мальчика.
– А когти у тебя тоже есть? – спросил осмелевший мальчик, глядя на перчатки.
Аленика сняла их и протянула руки ребенку. Коготки были аккуратно подпилены и выглядели совсем как человеческие ногти, немного длинные и заостренные.
Кенри посмотрел на свои руки, коготки на которых был еще маленькие и мягкие.
– Он впервые видит нелюдя, – объяснил Непервый, смущенный поведением сына. – Мать он совсем не помнит.
– Я понимаю, – кивнула Аленика, не вынимая ладоней из рук любопытного ребенка. – Я росла среди людей, для меня всегда было счастьем встретить сородича. В детстве я все надеялась, что найду кого-то с такими же ушами…
– А почему они такие огромные? – спросил Кенри.
– Потому что однажды я разлила целый кувшин молока, и меня так оттаскали за уши, что они стали длинными-предлинными, – назидательно проговорила нелюдь, сделав строгое лицо.
– Больно было? – мальчик аж поморщился, будто это его оттаскали за уши.
– Очень, – серьезно кивнула Аленика.
– Я буду хорошо себя вести, – искренне пообещал Кенри.
– Конечно.
– Кенри, давай покажем Аленике ее комнату? – предложил Непервый сыну, почувствовав, что молчание затянулось.
– Ага! Мы с Полей вместе ее готовили, – гордо заявил мальчик.
– С радостью посмотрю!
Полли решила, что ее помощь тут больше не требуется, и аккуратно удалилась на кухню: ей не терпелось обсудить увиденное с дворецким.
– Сколько вам лет? – спросил Непервый у девушки, когда Полли ушла.
– Восемнадцать, – ответила она, но тут же запнулась. – То есть…
– Вы ведь не из монастыря и семинарии не заканчивали? – понимающе спросил граф. Конечно, всего восемнадцать! Совсем дитя. К этому возрасту она бы и старших классов не закончила, если бы училась в обычной школе с людьми.
– Мой отец был охотником, мы жили в человеческой деревне, – призналась нелюдь. – Но образование у меня очень хорошее, я училась сама по книгам. Господин Клам сказал вам правду о моих знаниях.
– Как же вы оказались в столице?
– Захотела пожить в городе.
– Вам ведь есть, где остановиться на выходных? – обеспокоенно спросил Непервый.
– Да, я живу в гостинице своего дяди, – кивнула она.
– А вот и комната!… – объявил Кенри.
Это была небольшая, но светлая комнатка со всем необходимым и чуточкой роскоши. По тому, каким восторгом заблестели глаза нелюди, Неперый понял, что спальня ей понравилась.
После граф повел девушку в библиотеку. Увидев десятки стеллажей с книгами, молодая наставница долго не могла прийти в себя. Непервый с удовольствием отметил, что она сразу же узнала многих достойных авторов. Сам граф их не читал, но зато слышал о них много хорошего от знающих людей.
В общем и целом, нелюдь произвела на Непервого хорошее впечатление. Через пару дней он собирался уехать на фабрику и хотел быть уверенным в том, что все дела в особняке закончены. Теперь он мог быть спокоен.
До ужина наставница разбирала свои вещи, которые привезла в небольшой старой сумке, похожей на лекарский чемоданчик. Девушка спустилась вниз по звонку, которым поли оповестила весь особняк.
– Пойдемте, вы будете ужинать с нами и Кенри, пусть мужчины беседуют! – Полли изо всех сил старалась не потерять той радушной улыбки, которую хранила для всех дорогих гостей.
Служанка открыла перед нелюдью дверь кухни и провела к столу, за которым уже сидели остальные обитатели особняка.
– Знакомься, это Борис, наш дворецкий, – Полли представила мужчину лет пятидесяти, с добродушной улыбкой, румяными щеками и проплешеинкой на макушке. Он улыбнулся нелюди и вернулся к еде. – Это Глаша, она немая, но очень порядочная девушка, – Глаша даже не посмотрела в сторону новенькой: немая и не подозревала, что о ней говорят. Бедняжка еще и слабо слышала, нужно было постараться, чтобы докричаться до нее. – А это наш славный конюх Глеб.
– …Честь имею! – конюх приветственно кивнул и выпил что-то из своей фляги.
– Все мы рады, что в наших рядах пополнение! – заключила Полли, выжидающе смотря на нелюдь.
– Вы очень добры, – проговорила она, забыв сказать, что тоже очень рада. От внимательной домоправительницы эта забывчивость не укрылась.
Нелюдь ловко подцепила вилкой большой кусок мяса и принялась за него. Столовый нож, лежавший возле тарелки, остался без внимания, ее острые зубы отлично справлялись без него.
Ужин прошел в молчании. Полли пыталась завести разговор с новенькой, но та отвечала сдержанно и встречных вопросов не задавала.
После ужина все разошлись по комнатам, и остаток вечера Полли убирала кухню и размышляла насчет будущего этого особняка, в котором теперь завелась такая странная особа.
Будущее это рисовалось служанке в самых мрачных красках.
Аленика провела в особняке еще четыре дня, почти все это время она находилась возле мальчика, с утра у них начинались занятия, а потом они гуляли или играли вместе.
Кенри, которого первое время наставница настораживала, – он нечасто встречал кого-то нового, живя в особняке, – через день уже был безгранично влюблен в нее. У нее были большие уши, клыки и когти, а еще она знала кучу интересных историй и умела рычать! Играть с ней в догонялки было намного сложнее, чем с толстой Полли, а в прятки Кенри, считавший себя в этом деле чемпионом, так и вовсе постыдно проигрывал. Он ходил за девушкой, как преданный щенок, ловя каждое ее слово.
Молодая нелюдь отнеслась к своей задаче как нельзя серьезно, в первую же ночь собрала все необходимые книги и составила план обучения по всем требованиям Непервого. Граф, побывавший на нескольких их занятиях, остался очень доволен: после них даже он узнал кое-что новое.
Вечером четвертого дня Аленика смогла вернуться в гостиницу к дяде, впереди ее ждали выходные, которые по договоренности девушка могла проводить дома.
Однако прежде, чем отправиться в Причала, нелюдь решила заглянуть в лавки верхнего города. Аленика знала, что стоит ей переступить порог «Выдры», Акива уже ни за что не выпустит ее наружу, будь на ней хоть три проклятые шляпы. Пока девушка была на свободе, она хотела купить кое-что: впервые в жизни денег у нее было столько, что можно было ни в чем себе не отказывать.
За воротами особняка Аленику уже ждала желтая машина, девушка забралась внутрь и назвала вознице лавку, название которой заприметила в газетах как только очутилась в городе. Захлопнув окошко между салоном и своей конуркой, водитель задвигал рычаги, и колесник, затрясшись, тронулся с места.
Аленика раздвинула шторки и стала смотреть в окно: это было ее любимое занятие в дороге.
Постепенно лесной пейзаж преображался, появлялись каменные дома, которые с каждой минутой становились все светлее и больше, постепенно превращаясь в богатые здания верхнего города.
Извозчик проехал по главной улице Нейвера и остановился недалеко от большого рынка на главной площади одноименной столицы Нейвера, прямо у книжной лавки.
Отдав вознице причитающееся, нелюдь проворно выпрыгнула из колесника и скользнула к вожделенной двери с эмблемой пера на табличке.
Стоило Аленике очутиться внутри, ее окутал совершенно особенный запах – запах бумажных страниц и свежих типографских чернил. Приглушенный свет магических ламп разлился по помещению, выделяя желтоватыми бликами бесчисленные свертки новеньких пергаментов. Тут и там блестели чернильницы всех сортов и мастей и вазочки с пушистыми перьями. Но главное – книги! Два этажа, уставленные стеллажами с тысячами книг, в мягких и твердых обложках, в цветных переплетах с серебряными и золотыми вензелями или же в старой потертой коже без единого отличительного знака.
Аленика слышала об этой лавке еще когда жила в деревне, один знакомый Даглана частенько привозил ей что-нибудь отсюда. «Сказания об Ордене Розы», «Король Полей», «Сборник старинных песен Дэша Поллиано»… о, сколько упоительных часов она провела, раз за разом перечитывая великие писания на древнем языке! В простых лавках таких ни за что не купишь, разве что неумелый перевод каких-нибудь людей-зазнаек.
При этих мыслях Аленика одернула себя – уже в четвертый раз за день, нужно заметить.
Люди тоже пишут прекрасные вещи, поправила она себя.
Священные писания Клевора, например, которые запрещают нелюдям напоминать о своем превосходстве над людьми. Ведь все смертные равны.
Криво улыбнувшись собственным мыслями, девушка прошла вдоль полок, пробегая взглядом названия разделов на медных табличках.
«Основы зельеварения», «Справочники начинающего мага», «Практическая магия»…
Совсем неподалеку от лавки, – буквально через дорогу, – находилась лучшая магическая академия Нейвера. Так что это место было главным поставщиком пергаментов, перьев и учебников для студентов всех курсов, и книги здесь можно было найти самые разные.
Аленика уверенно прошла мимо разделов для начинающих магов, она направлялась к самым дальним стеллажам, ее взгляд скользил по нижним полкам.
«Анатомия тонких живых материй», «Некромантия», «Тайны души и кружева»…
Последнее привлекло внимания девушки. Она остановилась, чтобы прочесть названия книг.
«Гадание по аурам», «Духовные болезни и недуги», «Тайны медитации: записки отца Мартина»…
– Ищите что-то определенное? – вдруг раздалось за спиной Аленики.
Молодая нелюдь вздрогнула и отпрянула от полок с книгами, словно там были ядовитые змеи.
– Я ищу сборник старинных песен былинника Святослава, – проговорила девушка, благодаря всех богов за то, что так и не сняла шляпы.
Проклятье, если бы кто-то увидел ее возле этих книг!…
– О, это совсем в другой части лавки! – с усмешкой заметил старичок в темно-коричневом бархатном костюму с бирюзовым бантиком. Его аккуратно причесанные белые седые волосы, аккуратные усы и блестящее черепаховое пенсне успокоили Аленику. Еще больше ее успокоили его темные, широко раскрытые детские глаза. – Давайте я вас провожу.
– Конечно, – Аленик кивнула, придерживая тяжелую шляпу на голове и незаметно натягивая вуаль ниже на лицо.
Она двинулась за проворным старичком, придерживая подол длинного платья. Каблуки ее шнурованных ботинок гулко застучали по сухим доскам книжной лавки.
– Вы не думайте, ко мне без опаски даже темные ланки заглядывают, ничего запретного я не держу, – заметил он, покосившись на шляпу гостьи. – Меня, кстати, зовут Вильхем Поннур, меня в этом городе все знают.
Вильхем отлично помнил каждого своего покупателя, которых было немало. Новенькие маги в городе почти не появлялись, особенно в последнее время, когда начались все эти беспорядки, потому девушка в наглухо закрытой шляпе его заинтересовала. Он был почти уверен, что еще не раз увидит ее здесь.
– Я не ланк и не маг, – проговорила нелюдь. – Меня зовут Аленика, я ленннай и изучаю языки.
– Учите язык сенари, раз хотите былины Святослава в оригинале? – старичок одобрительно поджал губы. – Древний, стало быть, уже знаете?
– Учила несколько лет.
Аленика не стала говорить, что это был ее первый язык. На самом деле несколько лет учить ей пришлось всеобщий: когда Даглан привез ее в человеческую деревню, Аленика не знала ни слова.
– Не каждый в наше время возьмется учить язык живых стихий. Похвальное стремление к знаниям, – заметил Вильхем.
– Я люблю поэзию.
– О, понимаю! – кивнул старичок, весело улыбнувшись. Они дошли до изящной деревянной лестницы на второй этаж и поднимались по ней. Вельхем учтиво подал девушке руку, и она приняла ее. Лайковых лиловых перчаток она так и не сняла. – Человеческий язык не предназначен для высокой философии. Зато проповеди выходят отлично… – он подмигнул девушке.
Аленика взглянула на его улыбающееся лицо и улыбнулась сама. С этого момента она была покорена.
– Я сам люблю почитать тихим вечерком Дэша Поллиано или освежить сидя в парке «Короля Полей», вот и держу у себя стеллаж сборников, – продолжил старичок, словно почувствовав настроение молодое нелюди: она слушала его, широко растопырив оба длинных уха, которых, к счастью, за шляпой было не видно. – Но их ведь совсем никто не берет, молодым магом нет дела до стишков древних поэтов! Так приятно встретить единомышленника.
– Вы читали Святослава?
– О, брался один раз! Но, признаюсь, меня не хватило. Сенари говорят сложно, а уж когда хотят приукрасить… их поэзия для самых отважных.
– Надеюсь, я осилю. Я слышала, его слог сравнивают с эхом тишины под куполом безлюдного собора.
– Живой ветер, что еще тут скажешь? – кивнул Вильхем.
Он подвел Аленику к стеллажу, где они провели еще около получаса, обсуждая различных поэтов. В конце концов девушка взяла не одну книгу, как собиралась, а целых четыре, да еще накупила пергаментов и перьев для детей, которые только учатся писать. Подумав, она так же захватила изящную чернильницу из темно-фиолетового стекла в форме дикой лилии.
Выходя из лавки, девушка тепло попрощалась с Вильхемом, прижимая к груди не поместившийся в чемодан томик стихов на древнем языке.
Подумать только, как здорово! Целых четыре новые книги и такие отличные перья для Кенри! А какой приятный человек этот Вильхем Поннур! Он совсем не похож на жителей деревни, в которой Аленика провела полжизни, и на постояльцев «Выдры», которых ей довелось видеть в те немногие часы, когда Акива позволял ей выйти из комнаты.
Аленика шла по тротуару, размышляя о лавке, – она не сомневалась, что еще не раз вернется в это место, – и скользя взглядом по красивым домам верхнего города.
Несколько раз Даглан брал ее в города в детстве, но ни один не мог сравниться со столицей! Аленика до сих пор не могла поверить в то, что теперь живет в таком красивом месте: она-то уже смирилась с тем, что до конца дней своих проторчит в человеческой деревне, молясь всем богам, чтобы ее не нашли леннайи, убившие ее родителей.
Однако, жизнь девушки пока складывалась хорошо. Сейчас, несмотря на все ужасы и подступающую войну, она чувствовала себя счастливой, шагая с покупками по главной столичной площади среди людей и нелюдей, спешащих по своим мирным делам.
По другую сторону площади возвышались массивные стены магической академии, которая напоминала сказочный замок из желтого кирпича. Сотни изящных башенок со шпилями и флажками, мощные крылья с жилыми корпусами, главная цитадель не ниже двенадцати этажей. Самая высокая башня, казалось, достает до самого поднебесья! По небу как раз проплывала группа небольших островков, и можно было подумать, что они вот-вот врежутся в желтые стены.
Засмотревшись на строение и осколки земли, парящие высоко в воздухе, Аленика не заметила, как чуть не налетела на женщину, несущую домой тяжелые покупки в корзинах. В последний момент нелюди удалось отпрыгнуть в сторону, что было не так-то просто на каблуках и с тяжелым чемоданом в руке. Однако, женщина все равно выкрикнула в ее адрес пару особенно ласковых слов.
Уши Аленики под шляпой недовольно прижались к вискам, но девушка не стала ничего отвечать. Она продолжила свой путь до ближайшей точки, где собирались желтые колесники, один из которых мог бы отвезти ее в гостиницу Акивы. Теперь Аленика не сводила глаз с дороги.
Через несколько минут осадок от неприятной ситуации развеялся, молодую нелюдь вновь захватили радостные мысли о покупках и о том, как красивы каменные дома вокруг.
Навстречу Аленике шел юноша. Это был светлый леннай в темно-синем костюме с красивым зеленым галстуком. Его коротко остриженные волосы цвета ванильного крема были зачесаны назад. Он, как и сама девушка, сразу же понял, что перед ним сородич, и улыбнулся ей. Аленика улыбнулась в ответ, хотя вуаль не позволила бы молодому леннайю увидеть этой улыбки.
Они поравнялись, юноша остановился, собираясь поздороваться, молодая нелюдь тоже остановилась, предвкушая беседу с собратом, – она уже много лет не говорила с леннайями! А таких симпатичных она и вовсе никогда не встречала.
– Приветствую, юн!…
Однако, стоило юноше начать, как в метре над его головой вспыхнула синяя искра. Из нее в воздух с треском вырвалась молния, расколовшаяся на множество мелких разрядов. Она ударила в голову молодого леннайя, тот даже не успел крикнуть, его голубые глаза широко раскрылись, покраснели и лопнули, кожа в мгновение ока скукожилась и потемнела, одежда задымилась. Молнии били в труп снова и снова, заставляя его корчиться в судорогах, которые больше походили на жуткие кривляния.
Опаленное тело повалилось на девушку, Аленика отскочила, роняя чемодан и книгу, и закричала.
Ее крик привел в чувства людей, стоящих вокруг и в оцепенении наблюдающих за происходящем.
Несколько мужчин бросилось к телу, один из проходящих мимо магов, – о том, что это был именно маг, говорила его мантия ученика старших курсов, – поспешил к девушке.
Аленика стояла, зажав рот руками в перчатках, ее шляпа слетела, открыв глаза и уши. Девушка смотрела на обугленное тело, не веря своим глазам.
– Что ты сделала!? – крикнул маг, хватая ее за руки и распыляя на себя и окружающих заклинание, защищающее от темной магии.
– Прямо на главной площади!…– разносилось отовсюду.
Люди собирались вокруг убитого, их становилось все больше с каждой секундой.
– Проклятые яркоглазые повстанцы!…
– И сюда добрались!…
– Своего же собрата!
– Я шла мимо, а он… его… он просто!…
Аленика бормотала, как не в себе, не в силах отвести взгляд от изуродованного тела, которое меньше минуты назад было улыбающимся юношей. Раз за разом в ее сознании проносилось его лицо в последние секунды.
Слезы мешали видеть, девушка цеплялась за руки связывающего ее леннайя, не понимая, что происходит.
Уже появились стражники, их гильдия находилась на другом конце площади, как раз напротив академии магов. Они растолкали людей и спрашивали у очевидцев, что произошло.
– Темная ведьма! – воскликнул маг, крепко держащий девушку, которая даже не думала сопротивляться, озиралась вокруг ошалелыми глазами. – Похоже, из повстанцев, устроила тут!…
– Она книжку выронила, глядите!… Точно темная!…
Раскрывшиеся страницы упавшего на камни сборника стихов были пропечатаны витиеватыми буквами древнего языка, который никто из собравшихся, разумеется, не знал.
Люди начали кричать, стражники говорили с магом, вокруг царила полная неразбериха. Кто-то в толпе громко закричал, привлекая всеобщее внимание.
– Смотрите!… Смотрите наверх!
Он кричал снова и снова, но услышали его только тогда, когда на площади внезапно потемнело.
Люди и нелюди задрали головы, чтобы понять, что произошло, но долго искать причину им не пришлось.
Высоко в небе, разрывая в клочья немногие облачка, плыла стая могучих капалов. Они несли вслед за собой темную гору с острыми вздымающимися вверх шпилями, вокруг которых можно было различить кружащиеся крылатые фигуры ангелов.
Люди в толпе стали скидывать шляпы и падать на колени, шепча молитвы. Некоторые крестились.
Аленика подняла голову вслед за всеми, ее глаза раскрылись еще шире.
Над Нейвером проплывали чертоги самого святейшего Клевора.
Это был верховный бог пантеона, которому ведомо все на свете, от чьего справедливого ока не укрыться ни одному грешнику. От чьей кары не спастись ни в воде, ни под землей. Чьи молнии никогда не промахиваются.
– Что здесь происходит? – громкий голос мужчины, прорывающегося сквозь толпу, заставил стражников опустить взгляды с проплывающего по небу острова на землю.
Вскоре к месту происшествия вышел один из представителей тайного сыска, подразделения, стоявшего много выше патрульного.
– Что произошло? – мужчина повторил вопрос. Он заметил обугленный труп, группу стражников и мага, крепко держащего испуганную девушку. – По какому праву вы ее задержали!?
– Она… – маг попробовал что-то сказать, но мужчина уже был рядом.
Одна его рука была плотно привязана к телу, другой он оттолкнул мага, заставив того отпустить юную нелюдь.
– Она темная, напала на мирного!… – один из стражников попробовал вмешаться, но отступил, заметив краем глаза количество медалей и орденов на груди сыщика.
– Она не маг, – отрезал Валдис, загораживая девушку. Хотя он видел племянницу Акивы только один раз и то мельком, он успел запомнить, как она выглядит. – Я знаю ее, простая детская наставница.
– Что делать с трупом? – нашелся другой стражник. Он решил, что, раз сыщик решил вмешаться, пусть тогда берет на себя ответственность и за тело.
Стражник, как и все присутствующие, уже начал догадываться, что дело тут было не в магии. Видимо, погибший был виновен в чем-то ужасном, раз Клевор решил покарать его лично.
– Отнесите его к церковникам, – распорядился Валдис. – И разгоните толпу, тут не на что смотреть.
Он подхватил упавшую на землю книжку Аленики и сунул ее за перевязанную руку, затем взял чемодан и подтолкнул застывшую девушку прочь, к тротуару. Шляпу, затоптанную прохожими, он не заметил.
– Ты в порядке? – спросил он, когда отвел девушку достаточно далеко.
Молодая нелюдь попробовала ответить, но не смогла. Из ее глаз потекли слезы, лицо исказилось. Она зажала рот руками и беззвучно зарыдала.
Шок только что отпустил ее.
Поставив чемодан на землю, Валдис шагнул к девушке и обнял ее, давая время прийти в себя.
Однако, успокоиться после увиденного Аленика не могла, ее душила истерика, которая с каждой секундой становилась все сильнее. Валдис отвел нелюдь в ближайшее кафе, где было потише, и там попросил воды.
Девушка вцепилась в стакан дрожащими пальцами и сделала несколько судорожных глотков. Она всеми силами старалась успокоиться.
– Поверить не могу, его… он… одна искра и!…
– Тише, не говори, – посоветовал Валдис, подливая еще воды в стакан. – Все хорошо. Такое случается.
– Это… это не хорошо! – выдохнула Аленика. Она утерла слезы с глаз, но тут же набежали новые. – Он просто шел по площади!… Просто шел!… На его месте мог быть кто угодно… я была совсем рядом! Что если?…
– Клевор знал, что делал, – сказал Валдис. – Ты не причем.
Аленика только покачала головой. Она закрыла глаза, приказывая себе унять слезы.
– Прости, я тебя даже не знаю, – проговорила она. – Спасибо, что увел меня оттуда.
– Мы виделись, но мы в самом деле незнакомы, – Валдис улыбнулся. – Меня зовут Валдис, я живу в гостинице Акивы.
– О… – Аленика вновь взглянула на мужчину, пытаясь вспомнить его, но так и не смогла.
– Я как раз собирался возвращаться в «Выдру». Поедем туда вместе?
Девушка только кивнула. У нее не было ни сил, ни желания принимать какие-то решения, потому она позволила Валдису отвезти ее домой. Ей даже в голову не пришло, что садиться с незнакомцем в колесник может быть опасно.
Когда Акива, протирающий стойку, увидел, как Валдис вводит в зал «Мокрой Выдры» его заплаканную племянницу, он чуть не поседел.
В голове рыжего леннайя пронеслись тысячи ужаснейших предположений насчет того, что могло произойти, пока он бежал к вошедшим.
– Боги, что случилось!? – воскликнул он, осматривая девушку, которая шла, словно в трансе.
– Сейчас все хорошо, остальное объясню позже, – Валдис кивнул на молодую нелюдь, намекая на ее состояние.
Акива велел одной из своих служанок принести в комнату Аленики чего покрепче, а сам повел названную племянницу наверх. Валдис, все еще несущий чемодан и книгу, последовал за ними.
В комнате молодой нелюди царил идеальный порядок, все было ровно в том виде, в которым она оставила свою спальню четыре дня назад. Все вещи были убраны в комод или шкаф.
Акива усадил племянницу на кровать, Валдис поставил чемодан у прикроватного столика и вышел.
Военный отправился в свою комнату, где привел себя в порядок после дороги: сменил служебную одежду на повседневную и почистил запылившуюся обувь.
Когда он спустился вниз, намереваясь заказать ужин, его уже поджидал Есень.
Акива все-таки разрешил барду остаться и выступать по вечерам в обмен на скидку. К счастью, после первого же выступления у Есеня набралось достаточно денег, чтобы оплатить себе одну из самых дешевых комнат на неделю вперед.
Валдис, теперь почти все время пропадал на новой службе, разбираясь в старых бумагах, но по вечерам они с Есенем частенько болтали, пропуская кружку-другую ячменного пива.
– Я жажду подробностей! – воскликнул бард, как только увидел мыски сапог Валдиса, спускающегося с лестницы. – Это и была та самая племянница Акивы? Что там у вас случилось?…
– Нужно дождаться Акиву, – ответил военный, усаживаясь за стойку.
Вскоре рыжий леннай спустился вниз, племянницы с ним не было. Видимо, девушка решила остаться у себя.
– Говори, – велел рыжий леннай, встав на свое место за стойкой и вперив в военного внимательный взгляд янтарных глаз.
– Молния Клевора поразила леннайя на главной площади, – сказал Валдис. – Когда все произошло, он стоял в полуметре от Аленики.
– Великий Анну… – выдохнул Акива, невольно стягивая края жилетки на груди. – Что же это такое творится?
– Прямо на площади!? – воскликнул Есень, вытаращив глаза. – Такого раньше никогда не было!…
Вокруг стойки как бы невзначай стали собираться люди.
– Я слышал, четверых поразило в районе Торговцев, – заметил один из них.
– И двух в районе слевитов, – добавил старый слевит с моноклем в глазу.
Люди и нелюди обеспокоенное зашумели.
На следующий день во всех газетах написали о том, что проплывающий над столицей бог забрал с собой ровно двадцать грешных душ.
Есень раскрывает тайны
"Если дверь заперта, не стучись в нее. Развернись, сынок, и иди, иди от нее как можно дальше, и да хранит тебя святейший Клевор, потому что ничто хорошее никогда не бывает заперто", – такое наставление дала мать Есеню перед тем, как ее сын навсегда покинул родительский дом. Только спустя много лет бард понял, что говорила она совсем не о дверях.
Яркое солнце пробивалось сквозь легкие занавески, освещая обеденный зал «Мокрой Выдры». Такое светлое утро в конце осени – настоящий подарок в долгожданный выходной.
Некоторые постояльцы уже проснулись и завтракали, мирно обсуждая утренние новости.
За одним из столов сидел Валдис, от свежего омлета в его тарелке еще шел пар. Возле сыщика блаженно щурился Есень, запихивая в рот уже пятый блин со своим любимым вишневым вареньем. Аленика сидела напротив них, лениво ковыряя ложкой овсянку. Акива позавтракал еще час назад и теперь пил кофе, нацепив на нос пенсне. По обыкновению он читал утреннюю газету.
Вдруг лицо рыжего леннайя вытянулось. Словно не поверив в то, что только что прочел, он снова пробежал взглядом по строкам.
– Ого, вот это новость! – воскликнул он. Все трое оторвались от еды и посмотрели на Акиву. – На другом материке пропал царевич Охмараги!
– Что!? – Есень чуть не подавился.
– Вот, тут пишут: «Отряд живых огней прибыл на Арсуну, в Рашемию из самого сердца Охмараги и продвигался на север страны, когда посреди пути царевич бесследно исчез. Что заставило ярчайший огонь отправиться в страну льда и снега выяснить так и не удалось, но очевидцы утверждают, что царевич был большим поклонником рашемийской культуры. Он любил слушать народные песни, а по дороге скупал березовые веники и цирковых медведей. Поиски ведутся по всей стране, царь Охмараги ярчайший огонь Златомир грозит Рашемии войной, но следов пропавшего наследника по-прежнему не обнаружено»!
– Что понадобилось сенари в Рашемии? – изумилась Аленика. – В жизни не поверю, что царевич отправился туда изучать человеческую культуру! – она сморщила маленький носик. О том, что нелюдь думала о человеческой культуре, все за столом уже знали, пусть она никогда этого и не говорила.
– Надеюсь, царевич Вольга отыщется, – проговорил Валдис. – Иначе быть беде.
– Если сенари нападут на Рашемию, хуже там точно не станет. Я слышал, в этой стране нет ни одной машины на магических кристаллах! Сплошные леса, да крестьяне, – заметил Есень. – Побудет немного колонией Охмараги, поправит экономику…
– Но новость все-таки интересная, – сказал Акива. – Иногда приятно узнать, что не только в нашей стране творится черти что! – он встряхнул газету и продолжил чтение.
– Чем займешься сегодня? – спросил Есень у Аленики.
– Не знаю, – девушка пожала плечами, скользнув задумчивым взглядом по Валдису, занятому омлетом. – К Непервому на следующей неделе должны приехать гости, меня попросили остаться на выходные, чтобы помочь Полли с делами по дому. Меня не будет две недели, так что хотелось бы сделать что-нибудь интересное, пока я тут.
– А ты Валдис? – Есень пихнул друга, который так и не заметил взгляда нелюди.
– Я хотел бы покончить с парой дел до нового года, думаю, на этих выходных поработаю, – сказал военный, недоуменно посмотрев на пихающегося барда.
Аленика сделала вид, что не обратила на слова воина внимания, но ее длинные уши обиженно дрогнули.
После того, как прямо перед ней молодого леннайя поразила божья кара, Аленика была сама не своя: множество детских страхов полезло наружу, она боялась даже выйти из комнаты. На следующий день после ужасного события Валдис зашел к ней, чтобы отдать книгу, которую забыл вынуть из повязки на руке. Слово за слово, они разговорились, воин убедил девушку спуститься вниз и познакомил с весельчаком Есенем, который мог поднять настроение кому угодно. С того вечера они и подружились.
Поначалу Акива не одобрял того, что его подопечная вздумала связаться с людьми, тем более с мужчиной самое малое на пятнадцать лет ее старше. Однако, потом леннай заметил, как сам воин смотрит на девушку, когда та не видит, и решил, что все к лучшему. Если кто-то и сможет защитить дикую нелюдь от стражи и церкви, в чью мясорубку в последнее время попадают все без разбора, так это уважаемый ветеран с кучей медалей. А Есень… что ж, кажется, он тоже был неплохим парнем. Ест только слишком много.
Валдис с Есенем не раз навещали Аленику, когда она гуляла с Кенри в Нейверском парке, они вместе ели мороженое и ходили по рынкам со всякой всячиной. В общем-то, за прошедшую осень они стали добрыми приятелями.
К счастью, после того, как чертоги Клевора пронеслись над одноименной столицей Нейвера, все будоражащие газеты неприятности отступили. Конево отстраивали заново, – в церковный фонд помощи погорельцам потекли целые реки золота из карманов сердобольных богачей. Заключенных, которые провели в нейверской тюрьме целые годы за преступления вроде кражи яблока на рынке, стали выпускать на волю, особенно нелюдей. Кроме того, никаких восстаний, никаких стычек между людьми и леннайями, которые, казалось, должны были вот-вот начаться в Нейвере. Даже военные действия на Железном нагорье приостановились. Когда все уже должно было вот-вот сорваться в бездну, внезапно наступил тишайший мир, который длился вот уже три месяца.
Церковники все как один утверждали, что это всевидящий бог прикончил мерзавцев, причастных к начинающимся беспорядкам. Все остальные не знали, что и думать: мысль о том, что Клевор решил оставить в покое несчастных темных магов с ланками и решил в кои-то веки покарать нечистых на руки политиков, казалась слишком невероятной.
Как бы то ни было, жизнь обитателей «Мокрой Выдры» текла своим чередом.
– Знаешь, раз ты сегодня ничем не занята, поможешь мне в гостинице, – сказал Акива племяннице, не отрываясь от газеты. – Две служанки взяли отгул, а одна из них, подозреваю, и вовсе скоро уйдет. Да и тебе пора бы начать вникать в дела! Не всю же жизнь ты будешь ходить в наставницах.
– Я останусь с Кенри самое маленькое еще на шесть лет, – возразила Аленика.
О своем будущем она еще с детства привыкла не думать. Тот урок девушка хорошо усвоила. Что бы с тобой не происходило, в любой момент все может измениться: строить планы больше, чем на год, бессмысленно. Особенно, если ты чистокровная нелюдь, живущая в мире, который принадлежит Клевору-громовержцу.
– Да хоть на все семь, – фыркнул Акива. – Сегодня ты будешь помогать мне разбирать чердак. И ни слова больше!
Он строго взглянул на названную племянницу из-под пенсне.
Аленика скуксила мордочку и дернула ушами. Потом улыбнулась.
– Разумеется я помогу тебе, дядюшка.
– Не называй меня так! – сердито буркнул Акива, отворачиваясь и встряхивая газету.
Есень захихикал.
После завтрака Валдис попрощался с друзьями и ушел по делам: ему предстояла важная встреча, которой воин дожидался уже несколько дней.
Военный направлялся в ту часть Причал, которая граничит с Нижним городом – районом столицы, где селились бедняки и отщепенцы общества. Раньше, пятнадцать лет назад, военный даже не знал о его существовании, а теперь наведывался туда едва ли не чаще, чем в Верхний город.
Однако, стоило Валдису выйти на главную улицу Причал, как его окликнули.
– Какая встреча! – воскликнул Якоб, спеша к другу с другого конца улицы. Он был одет в теплый плащ, подбитый блестящим черным мехом, волосы были убраны в аккуратный хвост и завиты. – Я как раз шел к «Мокрой Выдре», хотел навестить тебя.
С тех пор, как они встретились в нейвеском парке, им так и не довелось увидеться, и не сказать, чтобы Валдиса этот факт расстраивал: у него были свои дела, у Якоба свои, и говорить им было не о чем. Сейчас же появление старого приятеля было как нельзя некстати.
– Здравствуй, Якоб, – Валдис улыбнулся.
– Я знаю здесь неподалеку приятное место, может, зайдем туда, поболтаем? Я ведь еще даже не завтракал!
– Хорошо.
Якоб отвел Валдиса в кафе, которое находилось в двух кварталах от места, где они встретились. По дороге они обсуждали последние новости – тюрьма пустеет, в армию стали брать всех подряд, орки явно что-то замышляют, восставшие леннайи на границах захватили Крепость-на-Перекрестке… Валдис по большей части молчал, позволяя своему болтливому другу вести светскую беседу.
Улицы Причал странным образом сочетали в себе черты небогатых провинциальных городков и научных столиц Нейвера. Простые дома здесь соседствовали со зданиями, пронизанными десятками медных труб, по которым перетекал пар или магические потоки. Многие такие трубы уходили в пристройки, из которых разносилось режущее слух гудение: казалось, они вот-вот взорвутся от неведомых сил, сконцентрированных внутри.
Люди тут одевались кто как: некоторые могли позволить тебе сюртуки, некоторые расхаживали в рабочих рубашках с закатанными рукавами и брюках с подтяжками, иные же, совсем бедные, выглядели так же, как и их предки-земледельцы несколько веков назад: грубые штаны без всякого фасона, рубахи из мешковины и темные накидки, призванные заменить плащи.
Якоб, не привыкший к такому колориту, то и дело озирался по сторонам, осматривая того или иного прохожего.
Наконец, они оставили Причала и очутились в соседнем районе побогаче, где остановились у небольшой кофейни с потертой деревянной вывеской и светло-зеленой дверью. Внутри обстановка оказалась уютной, мебель обита мягкой тканью, повсюду шторки, вазочки и подсвечники.
Они устроились за столиком у окна и к ним тут же подошла приятная молодая девушка, одетая в светло-зеленое вельветовое платье.
– Чего изволите? – спросила она, протянув гостям карточки с меню.
Якоб, не глядя в меню, заказал себе завтрак, а Валдису посоветовал яблочный пирог. Военный последовал совету старого друга и заказал себе один кусок.
– Знаешь, до меня дошли слухи о твоей работе в Башне, – сказал Якоб, когда девушка записала все в блокнотик и отошла. Валдис с облегчением понял, что наконец-то началась та часть встречи, ради которой его старый друг пересилил себя и выбрался на Причала. – Ты отлично справляешься, кто бы мог подумать! Почти тридцать дел, и это только за три месяца! Спишь ли ты вообще, друг мой?
Валдис улыбнулся, но ничего не сказал.
– Ты прирожденный сыщик, вот, что я скажу! – продолжил Якоб. – У тебя талант находить такое, что другим в жизни не отыскать. Я, уж извини, навел некоторые справки, и оказалось, что ты и в армии этим отличался.
Валдису уже принесли заказ, и военный аккуратно отламывал от пирога по кусочку, внимательно слушая приятеля. Сам он по-прежнему ничего не говорил.
– Птички мне напели, ты проявляешь удивительную проницательность, – в дружелюбном голосе Якоба повеяло холодком. – Ты ведь так и не оставил в покое того лекаря.
– Заглянул к мадам Жилевской, – Валдис пожал плечами.
– Ты не только к ней заглянул, – произнес член тайного сыска. – Ты заглянул ко всем его последним пациентам, а еще несколько раз заходил в архивы Церкви, говорил с младшими священниками. Я слышал, ты смог разговорить даже одну белую сову.
– Бедняга выпил лишнего, и я помог ему добраться до монастыря, – объяснил военный с прежней добродушной улыбкой. – Что с того?
– А то, что наверху все видят, – многозначительно проговорил Якоб, понизив голос. – Я все знаю! Тебе руки мало было, без головы хочешь остаться? Я пришел к тебе, как друг, и говорю: одумайся! В следующий раз они ведь уже не меня пошлют к тебе, и тот, кто придет, придет отнюдь не с разговорами.
– Якоб, похоже, тайный сыск сделал из тебя параноика, – Валдис отломил еще кусочек пирога и с благодушной улыбкой посмотрел на старого друга, которого уже порядочно колотило от волнения. – И что с того, что я побывал в архивах Церкви? Как будто в столице есть другие достаточно полные библиотеки! Что до последних пациентов Роберта – разумеется, я был у них. Мне нужно было узнать, к кому они обращались до того, как попали к лекарю при королевском дворе. Я ищу себе врача, разве это преступление?
– Дурачком прикидываешься? – прошипел Якоб. – Ты хоть понимаешь, что стоишь над пропастью на тоненькой жердочке, и как сильно я рискую, пытаясь тебя с нее увести!?
– Все в порядке, – успокоил его Валдис. – Я простой военный, а не какой-нибудь заговорщик. Да и в чем вообще меня можно подозревать после пары визитов в архивы Церкви? Это же смешно!
– О, если бы тебя хоть близко увидели с теми, кого подозревают в измене, поверь, ты бы и часа не прожил, – проговорил Якоб. – Прошу тебя, возьмись за ум и прекрати совать свой нос туда, куда не надо.
– Постараюсь найти себе другую библиотеку, – пообещал Валдис, улыбаясь.
– Найди себе другую библиотеку, будь добр, и другую невесту, ради всех богов! – посоветовал Якоб, не сводя друга обеспокоенного взгляда. – Ты же повсюду разгуливаешь с этой ушастой, это просто неприлично для человека твоего статуса! Чистокровная нелюдь, боги…
Валдис уже покончил с пирогом и, почуяв, что все необходимое уже сказано, собрался вставать: выслушивать остальное у него не было никакого желания.
– Сегодня у меня еще есть дела, потому, если ты не против, я оставлю тебя здесь, – проговорил воин, никак не отреагировав на последние слова Якоба.
– Иди, Валдис, – устало вздохнул тот, откинувшись на мягкую спинку стула и провожая военного взглядом. – И да хранят тебя Боги от тебя самого.
– Тебе тоже удачи, Якоб, – кивнул тот.
Валдис вышел из кафе, но чувствовал на своей спине пристальный взгляд до тех пор, пока не свернул на другую улицу. Привычка родом из гор – всегда знать, когда на тебя смотрят.
По дороге Валдис размышлял.
Что ж, он и не надеялся, что его поиски останутся незамеченными. Однако воин все равно был удивлен поведением Якоба: похоже, бедолага не на шутку перепугался. Или нервы у городских совсем ни к черту, или же дело, в которое Валдис ввязался, и впрямь серьезное.
Все началось несколько лет назад, когда среди нейверских военных расползлась эпидемия странной болезни. Заболевали ей единицы, симптомы были разные, длилась заболевание тоже по-разному, но кончалось все одинаково: больной начинал слабеть и умирал за считанные дни. Поначалу думали на орков и их шаманов, – до сих многие верили, что дело именно в проклятиях серокожих, – но Валдис знал, что это не так. Однажды он попал к оркам в плен и там успел хорошо узнать народ, с которым ему и его людям приходилось воевать. Орки не были бестолковыми дикарями, которыми их представляли новобранцам, но и учеными они тоже не были. Вся магия, доступная их шаманам, неизменно сопровождалась сушеными грибами, которые в человеческих справочниках помечены, как галлюциногенные. А чтобы навести смертельную болезнь нужен хорошо обученный темный маг.
Военного, как и остальных, тревожил странный недуг, но умирали от него не так часто, чтобы стоило поднимать панику: на фронте дни без смертей так же редки, как снег в одноименной столице Нейвера. А снега, стоит отметить, в Нейвере не было никогда.
Однажды после очередного ранения Валдис попал в полевой госпиталь. Военных лечили самые разные лекари: были среди них и люди из академий, и маги, заштопывающие раны колдовством, и монахи, возвращающие к жизни безнадежных одной только молитвой. Были даже нелюди, читающие старинные заговоры. В армии любой врач на вес золота, потому брали всех подряд.
Валдис лежал рядом с молодым солдатом и видел, как одна из человеческих лекарок предложила тому испробовать ее новое лекарство. Молодой парень охотно согласился помочь девушке испытать свое изобретение, а через некоторое время он умер – так, как умирали от неизвестной болезни.
Валдис прежде, чем обвинить лекарку прилюдно, решил выяснить, действительно ли она была виновата в смерти молодого воина. Пока никто не видит, он проник в общий шатер, где спали все лекари, и проверил ее вещи. В них он так и не нашел ничего интересного, но, уходя, заметил на земле у самого полога скомканный лист бумаги.
Там подробно было описано, как некоторое вещество нужно вводить в тело, сколько раз в неделю фиксировать состояние воина и какие признаки отмечать. Это был план испытаний какого-то вещества на живых людях.
Сохранив бумагу, Валдис, никому ничего не объясняя, отправился к военачальнику: сердце подсказывало ему, что он наткнулся на серьезное преступление, о котором нельзя сообщать никому, кроме главнокомандующего. Путь до лагеря, где был расположен штаб командования, лежал неблизкий, добираться до него не меньше двух дней, да и участок был не спокойный.
По пути Валдиса ранили, метнули топор, пока он спал, да только промахнулись. Мгновенно проснувшись, воин увернулся от нескольких орудий, а затем нападавший скрылся, так и не показав себя. Оружие было орчьим, однако воин точно знал, что орки не нападают на одиноких путников, тем более на спящих.
До штаба командования он добрался едва живой, рука к тому времени уже отнялась, а потеря крови были слишком велика: почти никто не верил, что воин выживет. Однако, Валдис выжил. Он провел в госпитале почти месяц, но к военачальнику его не пускали, а бумага с описанием опытов, – единственная улика, – пропала после первой же ночи в лазарете. Военный так и не смог никому ничего доказать, а пустые предположения слушать, разумеется, никто не стал. Валдису второпях оформили все необходимые привилегии и отправили в столицу, подальше от гор.
Но и здесь, в Нейвере, военный почуял неладное. Он устроился расследовать дела преступников в надежде найти лекаря, но вместо этого наткнулся на новые загадки, связанные с заключенными нейверской тюрьмы – самой большой тюрьмы в мире.
Десятилетиями в ней царил настоящий хаос, никто толком не знал точного количества заключенных, почти все данные в архивах наспех придумывались молодыми писчими, точность отчетов которых никто никогда не проверял. И теперь, спустя столько лет, дела заключенных вдруг потребовалось разложить по полочкам, а многих отпустить. Многих, но только не темных магов, особенно нелюдей. Они из тюрем исчезали сами, причем бесследно.
Одного темного выводили с заднего двора на глазах у Валдиса, идущего в тюрьму, чтобы вызволить очередного воришками. Это темный, леннай с татуировкой на лице, рычал и кусался, вырывался изо всех сил, словно приютская собака, которую вели на убой. И все бы ничего, но люди, которые тащили его, носили белоснежные накидки с перьями, – белые совы. Инквизиторы святейшего Клевора.
Зачем им понадобился темный маг? Верховный бог не уставал напоминать своим проповедникам, что темные должны содержаться взаперти, ибо они, в отличие от остальных колдунов, никогда не смогут применить свою силу во благо, – такими уж родились. Однако, смерти магов Клевор никогда не требовал, только заключения и контроля.
Вмешиваться Валдис не посмел: никто не должен мешать инквизиторам выполнять волю своего бога. Но увиденное сильно обеспокоило его, и воин отправился в архивы Церкви, чтобы перечитать священные писания. Он надеялся найти что-нибудь, что объяснило бы, для чего инквизиторам потребовался маг, который и так уже в тюрьме. Однако, в писаниях воин так ничего и не нашел.
Мучаясь неясными подозрениями, Валдис решил заглянуть в один из трактиров города, где частенько можно было застать отдыхающих от службы церковников. Там он встретил молодого ученика-инквизитора, которому едва стукнуло двадцать два, и тот пил так, словно намеревался уйти из жизни. Кожа у этого юноши была сильно воспалена, ее покрывала сетка красных шрамов, отливающих синим.
Как выяснилось, он оплакивал своего товарища, погибшего на последнем ритуале. Что это был за ритуал, в котором участвовали непосвященные белые совы, и почему молодой инквизитор погиб, юноша не осмелился рассказать даже когда имени своего уже вспомнить не мог. Валдис помог ему добраться до кельи и больше его не видел.
После увиденного в мысли воина закрались первые догадки, пока еще смутные, почти бессознательные, однако они не давали ему спать ночами.
Темные маги продолжали исчезать, солдаты умирали от неизвестной болезни. Без вести пропал королевский лекарь. Бывая в трактирах недалеко от церкви, Валдис часто замечал молодых сов со смертельно бледными лицами – чистыми, либо со страшными шрамами. Некоторые из них спустя месяцы пропадали.
Воину казалось, он стал свидетелем чего-то страшного, чего-то, что происходит у всех прямо под носом, но чего никто не видит. Ниточек, которые могли бы привести его к ответам, не было, но чуть больше, чем через месяц, Валдису пришлось вспомнить о разговоре с молодым инквизитором.
Исследуя Нижний город в поисках матери одного из заключенных воришек-леннайев, воин наткнулся на обезображенный труп, прибившийся к берегам большой сточной канавы. Тело оказалось изуродовано так сильно, что невозможно было определить даже расу, однако кое-что Валдису все-таки удалось разобрать: он узнал уродливые шрамы на лице, какие встречал у некоторых инквизиторов.
С тех пор воин не сомневался, что все идет из церкви. Он не знал, с чем это связано и чем может кончиться, но нутром чуял, что происходящее в Железном нагорье, в тюрьмах, в кельях инквизиции, возможно даже в Конево, – что все это имеет одни корни.
И вот, сегодня у Валдиса была возможность убедиться в этом. В Нижнем городе нашлись люди, которые могли бы ответить на его вопросы.
Многие талантливые лекари в Нейвере были вынуждены прятаться в трущобах: магам без лицензии, даже светлым, было запрещено работать открыто. Выдать лицензию могла только Церковь, но получали ее, разумеется, только люди.
К одному из таких лекарей собирались целыми десятками, вокруг его жилья даже образовался свой квартал. Впервые Валдис пришел туда за помощью или советом, как приходил уже ко многим лекарям, но то, что он услышал от больных в очереди, сильно заинтересовало его: оказывается, лекарь укрывает у себя «беглую больную птичку». Речь, разумеется, шла об одном из послушников ордена инквизиции.
Несколько дней воин наблюдал за кварталом и лекарем, но больше так ничего и не узнал. Валдису только и оставалось, что записаться у помощницы лекаря на прием, ведь в качестве больного он сможет проникнуть в лачугу доктора, где наверняка и прячется инквизитор, и задать тому несколько вопросов. Только желающих попасть к врачу было слишком много, помощница назначила Валдису время только через несколько дней.
Теперь воин уверенно шел в сторону хижины, где жил лекарь-слевит. Валдис спускался все ниже и ниже в трущобы, стараясь не упасть на скольких кирпичах и не касаться лишний раз стен, покрытых слоем прозрачной слизи, источающей гнилостный запах. Из-за крыш домов, перекрывающих друг друга, и узких улиц, на которых и вдвоем-то было не пройти, воздух в Нижнем городе застаивался, годами вбирая в себя всевозможные запахи.
Люди и нелюди здесь встречались редко, они предпочитали отсиживаться в самых темных углах убогих хижин и лишний раз не высовываться. Потому в трущобах всегда было очень тихо – так тихо, что Валдис слышал собственное дыхание. Поэтому подозрительные звуки, идущие от квартала лекаря, воин услышал задолго до того, как вышел на нужную улицу. Не было ни криков, ни выстрелов, только треск, какой бывает, когда ломают сухие доски.
Валдис замедлил шаг и пошел осторожнее, стараясь держаться мест потемнее. Когда он выглянул из-за стен на нужную улицу, увидел толпу людей в белых накидках с перьями на плечах: они разламывали остатки того, что оставалось от пристанища доктора. На земле неподалеку от них лежал труп, накрытый тяжелой тканью. По очертаниям – плотное тело слевита.
Когда белые совы закончили, они собрались поджечь остатки хижины, но один из них заметил, что тогда люди, живущие вокруг, задохнутся от дыма.
– Лучше обыщем все лишний раз, чтобы наверняка ничего не осталось, – сказал он.
Остальные нехотя согласились.
Валдис обошел квартал и укрылся на соседней улице. Дождавшись, пока белые совы уйдут, он вышел к развалинам, чтобы внимательно их изучить.
Ни следа больных, которые еще пару дней назад сидели тут десятками, все вещи, какие были, – поломаны, порваны или разбиты. Ни одного клочка бумаги. Хилые деревянные перегородки, которые служили лекарю кабинетом и спальней, превратились в щепки.
Валдис внимательно осмотрел каждую мелочь, но инквизиторы поработали на славу: ничего не осталось. Воин тщетно переворачивал доски и вглядывался в клочки тканей.
Но, когда уже собирался уходить, он посмотрел на другую сторону улицы, где раньше лежал труп, накрытый тканью. Там на земле он обнаружил темнеющий предмет.
Неясно, как инквизиторы могли пропустить его, – возможно, он был зажат в руке мертвеца и выпал только когда его уносили.
Воин подошел к тому месту, наклонился и прежде, чем взять находку, долго изучал ее. Затем он намотал плащ на руку и поднял странную вещицу, стараясь не касаться ее кожей. Валдис опустил ее в сумку и быстрым шагом пошел прочь из Нижнего города.
Сердце воина бешено колотилось.
Тем временем Есень с Аленикой, вооружившись тряпками, метелками и ведром воды, боролись с пылью, десятки лет копившейся на чердаке «Выдры».
Пару дней назад Акива загорелся идеей обустроить третий этаж. Он еще не решил, будут там спальни подешевле или подороже, да и денег на ремонт у него не было, но место рыжий леннай решил расчистить заранее.
Аленике, имеющей настоящую страсть к красивым платьям с расшитыми подолами, пришлось ради такого дела переодеться в серую одежду служанки, чем нелюдь была не очень-то довольна. Волосы она спрятала под косынку, чтобы пыли на них летело поменьше: отмыть от нее шевелюру, достающую почти до пяток, будет не так-то просто.
Есень, который потому и подался в музыканты, что терпеть не мог дела по хозяйству, только изредка перекладывал вещи с места на место. Он болтал без умолку и надеялся, что ответственная нелюдь, заслушавшись, сделает всю работу за него.
– …Знаешь, ты никогда не рассказываешь о своем детстве! – говорил бард, лениво наблюдая, как девушка деловито раскладывает содержимое очередной коробки по трем корзинам – «оставить», «выкинуть» и «показать Акиве». – А мне ведь кажется, что там много интересного! Ну не может быть не интересно в лесу леннайев!
– Мне немного грустно вспоминать об этом, – произнесла нелюдь, ее уши дрогнули.
– Брось, столько лет прошло с тех пор, как ты с людьми! – воскликнул бард. – Я тебе сотню раз рассказал о том, как ушел от родителей-пахарей на поиски славы, даже Валдис рассказал нам о том, как кутил по молодости! А он, между прочим, опозорил род, бросив свою невесту перед венцом, и, лишившись денег отца и титула, вынужден был идти в военные… не самая похвальная биография, и все же он ее рассказал. Ну, я так хочу узнать, как живут дикие леннайи! Расскажи о каком-нибудь интересном событии из детства.
Разумеется, бард понятия не имел о том, что родителей девушки жестоко убили у нее на глазах и что сама она до сих пор скрывается не только от глаз Клевора, но и от сородичей. Есень знал только то, что знал любой, хоть раз взглянувший на Аленику, – она выросла не с людьми. Как нелюдь ни старалась, нет-нет, да и проскальзывало в ее мимике, жестах и речи нечто такое, по чему сразу отличаешь диких. А то, как она иногда озиралась по сторонам, вздрагивала при появлении незнакомцев и с каким рвением ходила в церковь по последним дням недели, заставляло думать, будто бы девушке есть, что скрывать и что замаливать.
Про себя Есень полагал, что Аленика ушла из лесов, потому что ее родители захотели для дочки лучшей жизни, чем в гнезде на дереве, а извечную настороженность он объяснял огромными ушами. Будь у него такие уши, Есень и сам бы от всего подряд шарахался: еще бы, когда слышишь даже дыхание людей на другом этаже!
– Это вы, люди, дикие, – фыркнула Аленика и ее уши снова дрогнули, заставив Есеня улыбнуться. – Ладно, расскажу одну историю. Меня в детстве часто отправляли собирать ягоды. Однажды, собирая малину, я встретила большого медведя, но он меня не тронул.
– Боги, да этой истории хватит на целую балладу, – усмехнулся Есень.
– По-твоему было бы интереснее, если бы он напал на меня? – возмутилась девушка.
– Нет, разумеется, – улыбнулся бард, скользя взглядом по горам запыленного хлама на чердаке. Чего тут только не было! Сколотые вазы, сломанные подсвечники, старые бочки, каркасы кроватей, даже вон медная труба завалялась…
– А как насчет древней леннайской магии? – спросил бард, неуклюже потянувшись за странной тонкой палкой, торчащей из одной из коробок.
– Что? – Аленика рассмеялась. – Древняя леннайская магия!?
– Ну, знаешь, друидские фокусы! Говорящие деревья там или светящиеся цветы…
– Все это сказки, – ответила девушка, улыбаясь. Она протерла тряпочкой пыльный поднос, осмотрела его и положила в корзину «оставить». – Нет никакой «леннайской» магии. У нас самые обычные маги, такие же, как и человеческие.
– А что вы делаете с темными магами? – поинтересовался Есень. Не то чтобы его так это интересовало, он спросил первое, что пришло в голову. Палка никак не желала выниматься, наверняка из вредности. – Вряд ли отсылаете к инквизиторам?
– Откуда мне знать? Мне было только десять, когда я покинула лес Ниэль, такие вещи, как темная магия, меня не интересовали, – Аленика пожала плечами. Ее уши оставались плотно прижатыми к вискам.
Есень уперся пятками в пол и напрягся изо всех сил, пытаясь вытащить злополучную палку из коробки. Наконец, она поддалась, вылетела наружу и хлопнула барда по широкому лбу. Не удержав равновесие, Есень плюхнулся на доски пола. На его пухлом лице, получившем добрую затрещину, застыло такое изумленное выражение, что нелюдь не выдержала и звонко расхохоталась.
Поднявшись, они вытерла руки о подол серого платья и поспешила на помощь к приятелю, проворно переступая через горы мусора.
– Ха-ха-ха, ну ты и увалень! – проговорила она, подавая барду руку.
С грехом пополам худенькая девушка смогла поднять толстяка. Кряхтя, Есень уселся на ближайшую кучу мусора и стал осматривать свою находку.
– Гляди! – сказал он, помахав странной палкой, расширяющейся к концу. Верхушка была украшена вставками из металла и полудрагоценных камней. – И откуда она тут?
– Понятия не имею, – сказала девушка, настороженно скользнув взглядом по палке.
Нелюдь с первого взгляда узнала магический светильник с кристаллом-накопителем. Одним богам известно, как Акива мог допустить, чтобы у него в гостинице завалялось что-то подобное.
– Брось ее в корзину для помойки, – велела она, поспешно возвращаясь к своей коробке в самом дальнем конце комнаты.
– Шутишь!? – воскликнул бард. – Такая красивая вещица! В толк только не возьму, что это такое? Вроде на посох похоже, но слишком короткая. Может, это рукоятка сломанного оружия?
– Это просто старая палка, – сказала Аленика, вновь занявшись разбором коробки. – Выкинь ее.
– Да у тебя к ней как будто бы неприязнь, – усмехнулся Есень, погладив крепкое дерево. – Я ее себе оставлю. Сделаю что-нибудь из нее.
– Как знаешь, – нелюдь пожала плечами.
Решив, что вслед за палкой может найтись еще что-нибудь интересное, бард принялся копаться в коробках. Выбрал он самые дальние и старые.
В выбранной коробке не оказалось ничего интересного, бард выкинул все содержимое в «выбросить». В другой нашлось старое облезлое перо. Сперва бард решил прикрепить его к своему берету, но потом передумал: слишком уж оно было ветхое.
Зато в третьей коробке, она уже лежала ближе к лестнице, нашлось кое-что интересное.
– Гляди-ка, целый клад! – воскликнул он. – Вот Акива обрадуется!
– Что там? – Аленика заинтересованно подняла голову и обернулась к Есеню.
– Лови!
Бард кинул девушке прозрачный кристалл размером с ладонь.
Подумать только, он отыскал в этом хламе целую коробку накопителей, да еще таких больших. Этих, если зарядить, хватит на целый колесник! Есене подумал, что это место пробудило в нем дремавший талант кладоискателя.
Он гордо посмотрел на девушку, чтобы увидеть ее лицо, когда она рассмотрит находку.
Не разбирая, что именно к ней летит, Аленика проворно сцапала предмет в воздухе и поднесла на уровень глаза, растопырив от любопытства уши.
Однако тут произошло то, чего ни Есень, ни сама девушка не ожидали.
Кристалл, стоило ему коснуться пальцев нелюди, начал светиться, и с каждым мгновением этот свет становился все ярче.
Вскрикнув, девушка отбросил кристалл как можно дальше.
Есень стоял, вытаращив глаза.
– Э…
– Ты. Ничего. Не видел, – отчеканила она, широко раскрыв зеленые глазища. Нелюдь была испугана, но ее тонкий голос звучал почти угрожающе. – Ясно?
Есень кивнул, хотя едва ли слышал, что ему сказали. Бард был слишком потрясен увиденным.
– Так ты все-таки колдунья!? – горячо зашептал он, пробираясь к нелюди через завалы хлама. – А чего сразу-то не сказала?
– Потому что я не колдунья, – прошептала нелюдь. – Я не маг, меня проверяли!
– Так проверяют магическими кристаллами! А он только что сработал в твоих руках!
– Есть и другие способы, по ауре. В моей нет признаков магии, – нехотя объяснила Аленика. – Потому официально я не маг.
– Но ты все равно только что зарядила кристалл!…
– Надо отыскать его и выкинуть, пока никто не нашел.
– А Акива знает?
– Нет, Есень! Никто, кроме Валдиса, не знает, – призналась девушка, рыская глазами по полу. – Я убью тебя, если скажешь еще хоть слово об этом!
И хотя в голосе маленькой нелюди было столько же угрозы, сколько в шипении котенка, бард решил не злить ее и замолчал.
Аленика поднялась и стала шарить вокруг, ища отброшенный кристалл, и Есень стал ей помогать. Они обыскали весь чердак, перебрали почти весь мусор, но так и не нашли следов пропавшего накопителя, хранящего частичку силы, одной капли которой хватило бы для того, чтобы и Аленику, и Акиву отправили под суд белых сов, а «Выдру» спалили бы дотла.
Когда Акива поднялся проверить, как идет работа, он был приятно удивлен: оказалось, эти двое действительно все разобрали! Оставалось только вымыть полы, но это он, так и быть, поручит оставшейся служанке.
Решив, что осмотрит корзины «оставить» и «показать Акиве» позже, леннай велел отнести их в кладовку, а двоим своим работникам поневоле разрешил закончить на сегодня.
Аленика с Есенем разошлись по комнатам, чтобы привести себя в порядок после пыльной работы. Когда они спустились вниз, чистые, но голодные, столкнулись с Валдисом.
Военный был словно сам не свой, несся в свою комнату с таким видом, будто увидел привидение. Кратко поздоровавшись с друзьями, он прошел мимо них и скрылся на втором этаже.
Недоуменно переглянувшись, приятели прошли к одному из столов и попросили у Глаши, лучшей служанки Акивы, ужин. Военный так и не спустился, потому ели Аленика и Есень вдвоем.
После у барда как раз должно было быть выступление, в «Мокрой Выдре» уже собрались некоторые его постоянные слушатели. Настроив свою чудовищную механическую мандолины и лихо надвинув берет на лоб, Есень встал посреди зала и начал играть развеселую песенку, подпевая приятным баритоном.
Вечер выдался на славу, выпивка текла рекой, гости смеялись и шумели. Даже Аленика позволила себе забыть о промашке с кристаллом и весело подпевала барду, прихлебывая малиновую шипучку. Акива только и успевал, что смешивать всевозможные напитки, которые юркие служанки разносили гостям, стоящим кто где.
Есень понял, что пять последних кружек эля этого горе-алхимика Акивы были лишними. Но только понял он это не тогда, когда его снимали со стола, где он собрался исполнить танец маленьких лебедей, и даже не тогда, когда проиграл какому-то мужику с собакой пять драконов в кости. Он осознал это, лежа на своей кровати в предутренней темноте. Проснувшись от подступившей дурноты, бард с трудом смог открыть глаза и разобрать, где находится.
Он подумал о том, что никогда больше не будет пить, и эти мысли отозвались такой болью в висках, что бард предпочел больше их не думать.
Похмелье от пойла леннайя приходило и уходило гораздо быстрее, чем от любого другого, но пронимало ничуть не меньше – может, даже и сильнее, чем от обычного эля. Правда, и настроение взлетало до чертогов Клевора после первых трех глотков. Тут уж надо было выбирать: хорошо сейчас и плохо потом, или никак, – ну совсем никак, – и сейчас, и потом. Есень свой выбор сделал, за что сейчас и платился.
Не помня себя от дурноты, бард сел на кровати и осознал, что ему срочно надо в уборную.
В его комнате личной умывальной не было – да и кто бы ему ее дал, спрашивается? Это Валдису с состоянием в пару тысяч драконов и родной племяннице Акива выделил лучшие комнаты, а простому барду так, чуланчик и только.
Поднявшись и опираясь руками о стены, Есень вслепую поплелся в коридор между комнатами служанок и кухней с кладовой, откуда был выход на задний двор.
По дороге музыкант прислушивался к назойливому шуму в ушах, который с каждым шагом становился все отчетливее. Вскоре Есень с удивлением обнаружил, что слышит самые настоящие голоса.
– …Я дал тебе достаточно времени! Выметайся отсюда немедленно, иначе я сам позову стражу, ясно тебе!? – шипел один.
Музыкант остался и прислушался.
– Но Акива, куда пойду? – ответил второй, с незнакомым барду свистящим акцентом.
– Жил же ты как-то, пока сюда не заявился! – упрямо проговорил Акива.
– Я скитался по канавам и жил под мостами! Зима подступает, а ты знаешь, мне нельзя мерзнуть! Раньше я после середины осени даже на улицу не выходил!
– Ну а сейчас выйдешь!
Судя по звукам, доносившимся из-за стены, рыжий леннай толкал кого-то, а тот упирался.
– Ты не можешь выгнать меня, я умру от холода, а со мной умрут сотни! – шипел незнакомец, упираясь. – Побереги свою прожженную душу, старый скупец!
– Против рыжих леннайев святейший Клевор ничего не имеет, так что за мою душу ты можешь быть спокоен!…
Тут двое вывалились в коридор, где стоял Есень, и столкнулись с ним лицом к лицу.
Глаза барда уже привыкли к темноте в помещении, и он смог разглядеть, что Акива прижимал к стене сопротивляющийся ворох шарфов и одеял.
– Тебя только тут не хватало, жалкий пьяница! – прошипел сквозь клыки леннай. – Брысь с глаз моих!
Есень, ничего толком не соображая, кивнул, хлопнув глазами, и убрался в свою комнату. Он дождался, пока Акива выгонит кого-то наружу, закроет дверь на замок и уйдет.
Только после этого бард вернулся в коридор и отпер дверь, чтобы выйти на задний двор по известному делу.
Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.
Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.
– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…
Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.
– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.
Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.
– А ты кто такой? – прошипел он.
– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!
– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!
– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.
– Совсем!
– А почему тебя Акива выгнал?
– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…
Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.
Есень еще не догадался, в чем дело, но его безотказный инстинкт бывалого путешественника сработал без промедлений. Схватив мандолину, стоящую у стены, он огрел ею незнакомца, что было сил. Будь верная подруга музыканта деревянной, непременно разлетелась бы в щепки от такого удара, но она была наполовину из металла и уже не раз становилась грозным оружием в руках барда.
Огни сразу потухли, раздался сдавленный вскрик, и неизвестный повалился на пол.
Некоторое время Есень стоял над своей жертвой, соображая, что такое сейчас произошло. Потом он поставил мандолину к стене и бросился к лежащему на полу телу.
– Боги, только бы я его не убил!… Только бы не убил!… – бормотал бард, лихорадочно распутывая бесчисленные шарфы.
Наконец, последний шарф открыл голову незнакомца.
Тусклый свет только занимающегося утра едва проникал в комнату, но и его было достаточно, чтобы Есень с первого взгляда узнал ланка.
До сих пор музыкант почти не видел их, только издалека. Все люди-змеи куда-то попрятались после того, как верховный бог ополчился на них.
У этого вместо кожи была бархатистая светло-зеленая чешуя, как у ящерицы, а серые жесткие волосы он заплел в тугие мелкие косицы. В остальном перед Есенем лежал обыкновенный человек.
– Э, приятель, очнись! – проговорил бард, легонько ударяя лежащего по щекам. – Приятель!…
Но ланк не двигался.
Есень тихонько завыл от страха и поднялся. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Однако он точно знал, кто мог это знать.
Акива только-только уснул у себя в комнате после тяжелой ночи и был злее бешеной фурии, когда Есень его поднял. Однако услышав, в чем дело, леннай попридержал ругательства и поспешил в коморку барда.
Ланк все еще лежал на полу.
Опустившись к нему, леннай проверил пульс и вздохнул с облегчением.
– Жив, – сказал он, нахмурившись. – Но лучше бы помер, оказал бы нам всем большую услугу!
– Кто он такой? – спросил бард, садясь на свою кровать. Ланк жив – какое счастье… Боги, никогда бы Есень не подумал, что будет так рад живой змее у себя в комнате!
От пережитого волнения у музыканта коленки подгибались, однако в голове малость прояснилось.
Акива уселся на пол и устало протер глаза.
– Скрывающийся от церкви ланк, – ответил он. – Если он тут останется, если его тут найдут…
– И что мы с ним будем делать? – поинтересовался бард спустя некоторое время.
Лицо Акивы приняла странное выражение, одно из тех, которые лица людей изобразить не могли. В какой-то мент барду показалось, что леннай велит ему отнести бессознательного ланка в канаву поглубже, да подальше от «Выдры».
– На чердак. Пусть там сидит, нелюдь проклятый. Помоги мне отнести его туда.
Есень оторопело кивнул.
Несмотря на то, что выглядел бард, как румяный пончик, силы в нем было не меньше, чем в любом крепком деревенском парне. Он легко поднял тощее тело на руки и послушно потопал следом за Акивой.
Пока все обитатели «Мокрой Выдры» спали, они устроили змея на чердаке, соорудив тому постель из его собственных шарфов. Акива оставил там еды, воды и пустое ведро, а потом запер чердак снизу.
– Ну вот и все, – вздохнул Есень, когда они с леннайем спустились на первый этаж.
– Хоть слово кому скажешь… – проговорил Акива, опасно сверкнув янтарными глазами.
– Скидочку сделаешь? – спросил Есень, робко улыбнувшись.
От такой наглости брови леннайя сползли вниз, а из-под губ показались желтые клыки. Раздалось тихое рычание.
– Могила! – воскликнул бард, поднимая руки. – Акива, мы же уже почти как родные!…
– Брысь отсюда! – прошипел нелюдь на барда.
Есень поспешил убраться в свою комнату, где забрался под одеяло и, несмотря на все потрясения, крепко уснул.
Следующее утро в «Мокрой Выдре» ничем не отличалось от любого другого. Сонные и еще не отошедшие от вчерашней пьянки посетители потихоньку выползали из своих комнат, среди них был и Есень.
– И чем ты меня вчера напоил, старый прохвост? – ворчал он, устраиваясь у барной стойки, за которой стоял Акива.
Хозяин «Выдры», как и всегда, был в чистой свежей рубашке, изысканном жилете и без единого следа бессонной ночи на лице.
– Чем ты просил, тем и напоил, – фыркнул он, разглядывая помятого барда.
– Слушай, я что-то плохо помню, мне кажется, или я проиграл кому-то деньги? – спросил Есень, принимая завтрак от одной из заботливых служанок. – Кажется, мужик с собакой был… поводырь, что ли? Но не мог же я слепому продуть, да?
– Ха! Ты проиграл ему пять драконов, будь ты не ладен! – сказал Акива. – И ведь мы оба знаем, что у тебя и пяти коней сейчас не отыщется.
– А что за тип такой? Может, он из забывчивых или с ним можно как-нибудь договориться?
– Он приходит раз в месяц, напивается и уходит. Большего о нем тебе сказать не могу, но ты можешь быть уверен: в следующий раз он тут появится не раньше, чем кончится лунный цикл. Подкопишь к тому времени.
– А что там про «договориться»?
– О, тут я тебе не помощник. Я, знаешь ли, Свисту и сам немного должен, – Акива передернул плечами. – Тип не из злобных, но связываться с ним себе дороже.
Тут вниз спустились Аленика с Валдисом. Они о чем-то беседовали, смотря друг на друга и улыбаясь, потом прошли к уединенному столу и устроились там, не прерывая беседы.
– Чую, дело идет к свадьбе, – усмехнулся Акива, наблюдая за племянницей и воином. Валдис вытащил цветок из вазы на соседнем столике и протянул его девушке, так понюхала его, расчихалась от пыльцы и теперь они оба смеялись.
– Как знать, – ответил Есень, с трудом поворачивая толстый зад на узкой табуретке. Он посмотрел на парочку и вдруг вспомнил, что Аленика скрывающаяся ведьма. И про то, что Валдис знал это.
На самом деле воин знал о тайне маленькой нелюди с того самого дня, как вытащил ее из толпы на площади. Тогда Аленика все твердила, что была так рядом, это не давало ей покоя, и Валдис догадался, что дело вовсе не в том, что девушка боялась попасть под молнию: она думала, что Клевор промахнулся. Она была уверена в том, что небесная кара предназначалась именно ей. Общаясь с девушкой, воин не мог не заметить, что она страшно винит себя за что-то, но напрямую никогда об этом не спрашивал.
Его трогала яркая красота Аленики, ее искренняя любовь к воспитаннику, стремление к знаниям и желание жить счастливо несмотря на все то, что ей пришлось пережить. Девушке не нужны были ни нелюди-повстанцы, ни леннайский трон, на который она могла претендовать, – все, чего ей хотелось, это обрести тихую семейную жизнь. Здесь их желания были схожи.
Однако, что он мог ей предложить? Мужа-калеку? Воин не мог допустить, чтобы девушка положила свою жизнь на то, чтобы ухаживать за ним, терпеть его немощь. Нет, сначала он отыщет способ вернуть руку и закончит свое расследование, а после предложит Аленике соединить их судьбы. Это будет правильно.
Валдису не нужно было ничего говорить: он знал, что девушка понимает его мысли, хотя и не согласна с ними. Так же, как и он знал ее мысли и был не согласен с ними.
Однажды, когда Есень отвел Кенри кататься на упряжке с пони, они остались вдвоем на целый час и тогда впервые заговорили о своих чувствах друг к другу. Тогда девушка едва не расплакалась и сказала, что он не знает ее и потому не может испытывать ничего подобного. В тот день она рассказала Валдису обо всем, что ей положено было скрывать до конца жизни, и эти тайны еще долго не давали ему покоя. Однако, в конце концов воин принял решение, что его прямой долг защитить Аленику: теперь, когда она ему доверилась и он стал единственным, кто знал правду, он обязан был оберегать девушку от всех врагов.
И сейчас, когда они сидели друг напротив друга за завтраком, и обычно скупое осеннее солнце щедро лило свет из окна, заставляя их обоих морщиться и улыбаться, Валдису казалось, что нет долга более желанного.
В дремучей чаще
«Если на нашу могучую страну нападут враги, они просто заблудятся в лесах и умрут», – ответил император Рашемии на замечание одного из послов о том, что во всей стране нет ни одной карты, на которой были бы точно отмечены все дороги и селения.
Холодно.
Проклятье, как же холодно…
Вольга не знал, сколько он провел в забытьи, но, казалось, прошла целая вечность. Впервые очнувшись, он обнаружил, что укутан в ворох шкур и тяжелых шерстяных одеял. Дышать под ними было тяжело, и он попробовал выбраться. Однако, стоило появиться крошечной щели, как внутрь удушливой крепости проник чудовищный сквозняк, словно по коже провели острым скребком. Сенари был уверен, что сильно замерз, но, стоило появиться этому сквозняку, он понял, что под шкурами на самом деле было тепло. Он высунул одну только голову, тщательно кутаясь в вонючие шкуры, и тогда его словно оглушило… Воздух, прозрачный и холодный, как чистейший лед, проник в легкие, ударил в уши и глаза, затмевая все вокруг. Сенари не мог разомкнуть век: вокруг царил слепящий белый свет. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он решился взглянуть на мир.
Лодка скользила по темной реке. Мимо медленно проплывал заснеженный лес, берега, словно укутанные белым покрывалом, сливались в одну полосу. Даже небо сияло слепящей белизной без единого темного пятнышка. В воздухе кружились тяжелые холодные комки пушистого льда.
Сенари наблюдал за тем, как черная от холода вода реки несет его лодку все дальше и дальше, как снег кружится и падает в холодную воду, как проносятся мимо бесчисленные деревня.
Из оцепенения его вывел лось.
Огромное животное, похожее на лошадь, но с уродливой носатой мордой и огромными рогами, словно выточенными кем-то из дерева, вышло из леса, чтобы напиться. Оно безразлично взглянуло на проплывающего мимо сенари черными глазами, а затем изогнуло могучую шею и принялось пить.
«Что это за зверь?»
Он вдруг осознал, что не знает ответа на этот вопрос. На этот, и на многие другие.
Что он тут делает? Как очутился на реке? Кто он такой?
Последняя мысль вызвала смутные воспоминания.
Слепящий белый свет… что было до него?
Задумавшись об этом, сенари вспомнил два широко раскрытых крыла и лицо: красная татуировка на лбу и глазах, красные волосы, безумная улыбка.
Сенари содрогнулся, стоило этим картинам появиться в сознании. «Я сделаю тебя свободным, Вольга».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/alena-rebrova/stanovyas-legendoy-71501569/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Алена Дмитриевна Реброва
Драконы населили Скаханн множеством народов. В мире, где технологии и магия развивались рука об руку, первые расы приходят в упадок, а новые, заручившись покровительством могущественных богов, становятся на вершину. Но хватит ли церкви белого пламени, чтобы навечно удержать древних в тени забвения? На Скаханне настало время, когда балансу сил вновь предстоит измениться.
Царевич-пламень из цветущей тропической страны отправляется на север, чтобы просить совета рашемийских ведьм. Инквизитор решает воспитать сына казненных убийц-иноверцев в лоне церкви. Наследница древней рощи, вынужденная скрываться в человеческом городе, становится детской наставницей для бастарда-полукровки. Каждый из них займет свое место в грядущей легенде.
Алена Реброва
Становясь легендой
Пролог
Стояло прекрасное беззаботное лето: воздух наполняли пряные ароматы цветов и сухой травы, насекомые лениво кружились в воздухе, и их разноцветные панцири сверкали на солнце.
Завалившись на душистый стог сена, маленький Вран разглядывал крону дерева, растущего неподалеку. Листья переливались всеми оттенками зеленого, ветки сплетались между собой, образуя причудливые узоры, следить за которыми он мог бы целую вечность.
Врану уже исполнилось пять лет, он только что закончил помогать отцу с цветным песком и теперь заслуженно отдыхал неподалеку от матери. Она вешала белье, а так как до веревок мальчик пока не доставал, так что его помощь не требовалась.
Взгляд Врана скользил по листьям и веткам, а потом зацепился за большое белое облако, скользящее по чистому небу. Облако плыло так низко, что, казалось, залезь Вран на дерево, непременно коснулся бы рукой его пушистых боков.
Но вдруг из-за облака показалась тень. Сначала это была едва заметная серая полоса, но потом она начала расти, с каждой секундой становясь все больше и темнее. Глаза мальчика широко распахнулись, он в изумлении наблюдал, как постепенно на небо вылезает гигантская черная тварь.
Ее темное тело врезалось в скопление белого пара, тот разлетался в стороны и замирал на месте, словно застывшие брызги воды. Огромное существо, похожее на пиявку, изгибалось, точно змея, и рывками пробиралось вперед.
– Мама!… Мама, смотри!…
Распахнув от ужаса глаза, Вран вскочил и со всех ног побежал к матери.
– Мама, там!…
– Да что ты кричишь? – проворчала черноволосая женщина. Рааве было всего тридцать пять, но жаркое солнце Ишимера сделало ее кожу морщинистой, как у старухи, а тяжелая работа навсегда ожесточила черты некогда красивого лица.
– Там в небе червяк! – крикнул мальчик, снова дергая за подол. Вран в испуге задрал голову, чтобы убедиться, что огромная пиявка до сих пор ползет по небу, распихивая облака своими скользкими боками.
– Червяк!? Ха! – женщина криво усмехнулась и скользнула взглядом по существу, которое так напугало ее младшего сына. – Только не вздумай ляпнуть такое при священнике! Это божий конь, дурак. И нечему тут удивляться.
– Божий конь?
Мальчик не отрывал взгляд от мерзкого создания, чье черное тело заняло почти все небо и закрыло солнце.
– Богам ведь надо где-то жить! Их возят на спинах капалы. Это, – женщина указала небо, – капал Клевора. Верховный бог смотрит на нас сейчас, так что веди себя хорошо. Так хорошо, как только можешь.
Мальчик удивленно следил за черной пиявкой, которая оказалась капалом.
Она была такой уродливой… и зачем богам жить на таких противных?
В этом мире полно загадок, которые невозможно разрешить, даже если тебе уже целых пять лет.
Не прошло и десяти минут, как капал уполз, оставив за собой след из ошметков облаков. Небо по-прежнему было синим, а листва зеленой, мать вешала чистое белье, а жуки лениво ползали по траве. Все так, как и должно быть.
Дальше лежать на сене после такого события мальчику не хотелось, и Вран решил вернуться к отцу и посмотреть, что тот делает. Может, он расскажет ему о капалах? Отец очень умный, он все знает.
Обычно Игна можно было найти в сарае за работой. Заходить внутрь мальчику строго-настрого запрещалось, но иногда он помогал отцу с приготовлением снадобий на заднем дворе. Идя туда теперь, Вран надеялся, что для него найдется еще какая-нибудь работа: помогать отцу ему нравилось. Особенно нравилось, как шарики, которые они начиняли цветными порошками, громко взрывались, если их во что-нибудь кинуть.
Но сарай оказался заперт. Видимо, нужно искать отца в другом месте.
Далеко Врану ходить не пришлось, вскоре он заметил Игна на дороге, тот громко разговаривал с другими мужчинами из селения.
Все они большие и сильные, с длинными черными бородами и с белыми тюрбанами на головах. Вран тоже наденет такой тюрбан и отрастит бороду, когда вырастет, а пока ему нельзя.
– Пап!
Мальчик окликнул отца, но тот не обратил внимания, был слишком занят разговором. Мужчина, с которым он говорил, сильно махал руками, а остальные вокруг кричали. Наверное, стоит подойти ближе, чтобы отец услышал.
– Пап? Пап, там кап… калпан!
– Увези его отсюда! – закричал один из мужчин, когда Вран подошел ближе. –Пока еще не поздно!
– Вран иди к матери, слышишь? Скажи ей, что вы должны идти в степь! Белые совы идут сюда!
– Белые совы? – спросил мальчик, удивленно хлопая глазами. Отец никогда не кричал на него… что он сделал не так?
– Живо! – рявкнул мужчина, опустив на сына гневный взгляд ярких черных глаз.
Мальчик стоял столбом еще секунду, изумленно глядя на переменившееся лицо отца, – он еще никогда не видел его таким, – но потом сорвался с места и побежал. Если отец говорит, надо делать.
Игн проводил убегавшего сына взглядом. Он смотрел на Врана, пока тот не скрылся за каменным домом, и только после этого повернулся к соратникам.
– Они были здесь уже много раз и все обошлось, – сказал он. – Мы в безопасности.
– Раньше капалы не проплывали перед их приходом! Это дурной знак, – сказал Кун. Он был младше Игна на семь лет, но уже побывал на многих вылазках и отлично управлялся со взрывчаткой.
– Капалы появляются все чаще, – согласился Поп, отец Куна, потерявший несколько лет назад руку. Теперь от его левого плеча шел железный стержень, заканчивающийся пучком жесткой проволоки. Сейчас проволока была согнута так, чтобы было удобнее метать снаряды из пращи.
– Ведем себя, как обычно. И все пройдет, как обычно, – проговорил Игн, однако в его голосе не было необходимой уверенности и от остальных это не укрылось.
Тихо выругавшись, Кун отправился к сараю, где находилась их особая кухня. Пока еще есть время, нужно проверить, что они замели все следы.
Вран тем временем бежал к матери, он уже видел ее фигуру за белыми простынями, когда вдруг услышал незнакомый мужской голос.
– …Коневоды, значит? – говорил мужчина.
– Да, лошади, а еще козы, – отвечала мать сдержанным и спокойным голосом. Таким безликом, словно она пыталась утаить от собеседника большую часть самой себя. – В Агирад на скачки их не возьмут, но в караваны Тангея каждый год отправляем…
Вран вышел к ним, раздвинув белые простыни. Когда он показался, мужчина тут же замолчал и повернулся к мальчику. Раава ничего не сказала, увидев сына, только ее глаза раскрылись чуть шире.
Высокий мужчина в белой мантии внимательно смотрел на Врана, а Вран смотрел на него. Он никогда еще не видел таких белокожих! Даже волосы белые… а глаза-то, серые, как металл! Разве такие бывают? Может, это нелюдь? Отец часто говорил о нелюдях.
Вран поежился под проницательным взглядом чужака, но глаз не отвел.
– Меня зовут Вран, – сказал мальчик, вспомнив о том, как должен вести себя мужчина с мужчиной.
– А меня Маран, – мужчина улыбнулся, но улыбка у него вышла холодной. – Я служу Клевору. Покажешь мне, где работает твой отец?
Он протянул мальчику руку в белой перчатке.
– Я маме должен сказать… – замялся мальчик, испуганно переведя взгляд на мать. Раава стояла, крепко стиснув челюсти.
– Ничего страшного, потом скажешь, – проговорил незнакомец.
Мать не возражала, а рука мужчины висела прямо перед носом, потому Врану ничего не оставалось, как послушаться. Он ухватился за пальцы чужака и повел его к сараю.
– Часто отцу помогаешь?
– Он говорит, я хорошо справляюсь, – мальчик не был уверен в том, что нужно ответить, но на всякий случай решил показать себя с хорошей стороны. – Я даже знаю, как нужно парить синюю варь.
– Правда? Какой молодец, – белый незнакомец похвалил мальчика, и Вран довольно приосанился.
– Скоро научусь делать жженый тил! У меня уже почти получается!…
– А читать умеешь?
– Что? – Вран нахмурился. Он не знал такого слова, «читать». – Что делать?
– Читать книги. Истории. Любишь истории?
– Да, очень! Я знаю историю о Селистине Отважном! Мне дедушка рассказывал. А потом он умер…
Грустные воспоминания омрачило лицо мальчика. Несмотря на то, что прошло два года, – целая вечность для пятилетнего, – Вран отлично помнил деда.
Они с незнакомцем подошли к сараю, дверь которого оказалась закрыта. Мальчик слышал, как отец суетится внутри, как звенит бьющееся стекло.
– Папа занят, туда нельзя ходить, – объяснил он незнакомцу.
– Маран!
Со стороны дороги показались другие белые люди. Четверо.
– Это они, – сказал один из них, когда подошел ближе. – Мы все нашли.
Мужчина, который по-прежнему держал мальчика за руку, кивнул на дверь.
– Вран, покажешь мне степи? Есть у вас тут какие-нибудь интересные насекомые?
– Насекомые?
Мальчик настороженно разглядывал чужаков. Незнакомое чувство зашевелилось в его маленькой груди, когда он увидел, как они смотрят на закрытую дверь сарая.
– Туда нельзя ходить, – повторил он, стараясь, чтобы голос звучал убедительно. – Отец рассердится.
– Они не зайдут, – пообещал Маран. – Пойдем прогуляемся. Я люблю наблюдать за насекомыми, и тебе про них расскажу.
– Я не хочу, – мальчик попробовал вытащить руку из широкой ладони в жесткой белой перчатке, но мужчина держал крепко. – Эй!
– Откуда тут ребенок? – сказал один из мужчин в белом. – Что нам теперь с ним!?…
Однако, стоило сероглазому посмотреть на говорившего, тот умолк.
Маран подхватил Врана на руки, усадив на локте. Оказавшись наверху, мальчик испугался и перестал сопротивляться. Его сердце колотилось так сильно, что он боялся задохнуться. Он чувствовал, что творится что-то нехорошее.
– Мы с Враном пойдем погуляем, – сказал Маран другим в белом.
После этих слов он развернулся и направился в сторону степей, простирающихся далеко за селением, до самых гор. Пока они шли, Маран старался обходить хлипкие каменные лачужки, стоявшие на этой грешной земле ни одну сотню лет, но до Врана все же донеслись крики изнутри домов: такие крики нельзя было не услышать.
– Что там такое? – тихо спросил мальчик.
– Ругаются, наверное, – спокойно ответил мужчина в белом.
Они вышли за пределы селения, и все шли, шли вперед, пока дома не скрылись из виду, а крики не затерялись в воздухе.
Насекомых они не нашли, зато обнаружили змею, пожирающую тушканчика. Тушканчик оказался такой огромный, что глупая змея, не рассчитавшая сил, никак не могла проглотить его.
– Она его не съест, он слишком большой… – проговорил Вран, наблюдая дикую сцену, словно завороженный. И страшно, и интересно одновременно.
– Съест, вот увидишь, – проговорил Маран, и оказался прав.
Они с мальчиком ушли, оставив змею с ее обедом, и мужчина стал рассказывать разные истории. Он рассказывал про великих героев, отстаивающих добро во всем мире, и о добром боге, который помогал им бороться со злодеями.
Врану чужак уже нравился, и, хотя взгляд у него был холодный, истории он рассказывал замечательные. Мальчик надеялся, что сможет уговорить отца приютить Марана на ночь, чтобы тот рассказал свои байки и им с матерью.
– Я сегодня уеду, – ответил чужак, когда мальчик поделился с ним своими мыслями. – Поеду на север, в красивую страну, где на земле лежит снег. Я живу в большом белом доме, там много комнат и много книг с историями. Есть сад, где даже зимой растут яблоки. Хочешь поехать со мной?
Вран однажды ел яблоки. Это были сладкие картофелины с красной кожурой – самое восхитительное, что ему доводилось пробовать за пять лет жизни.
Конечно, он хотел поехать к незнакомцу в дом с книгами и яблоками.
– Мама не отпустит, – грустно произнес он.
– Она уже отпустила. Я как раз говорил с ней об этом, когда ты пришел. Поедешь со мной, если хочешь.
– Очень хочу! – восторженно кивнул мальчик.
Маран тоже кивнул.
Когда уже почти стемнело, они вышли из степей, но не к селению, а намного дальше на дорогу, ведущую к городу. Вран никогда так далеко не уходил, обычно ему не разрешали.
– А когда я вернусь? – спросил мальчик, со сомнением смотря на широкую каменную дорогу, уползающую вдаль. – Вдруг мама с папой рассердятся?
– Они будут очень рады, что ты живешь в таком большом и красивом доме. Ты сможешь учиться читать, они будут гордиться тобой. Это большая честь.
Вран все еще сомневался, когда позади них послышались шаги.
Мужчины в белом, так много, что мальчик даже не мог сосчитать их, шли к ним со стороны селения. Некоторые верхом на лошадях, которые тащили тяжелые телеги с накрытым грузом. Среди лошадей Вран узнал любимого коня своего отца, на котором тот никому никогда не разрешал ездить. Позади мужчин в белом он различил в темнеющем небе столб черного дыма.
Мальчик нахмурился.
– Я хочу домой, – сказал он. – Я передумал ехать!
– Маран, ты с ума сошел? – воскликнул один из мужчин на лошадях. – Этого ребенка вырастили дикие звери! Мы не можем взять его.
– Ему всего пять, – холодно отчеканил беловолосый. – Он посвятит себя служению церкви, и этим искупит поступки своих родителей. Так будет правильно.
– Кровь еще заговорит в нем! – проговорил мужчина на лошади. – Ты совершаешь ошибку.
Вран снова попросился к матери, но Маран словно не слышал его. Он усадил мальчика на телегу, а потом забрался туда сам. Солнце ушло, и воздух стремительно остывал, так что мужчина накрыл ребенка своим белым плащом с перьями.
Процессия тронулась прочь от селения, окутанного черным столбом дыма.
Вран смотрел на этот дым и из его черных глаз текли молчаливые слезы. Он не мог понять, что произошло, но чувствовал, что случилось что-то очень, очень страшное.
Царевич Охмараги
"– Слышал сказку про грешного ангела, которого поперли с поднебесья? – спросил у приятеля постоялец «Лошадиной Косынки». – Я видел его тут на прошлой неделе! Крылатый пьет, как демон, будь я проклят!"
Охмара?га. Полная покоя и жизни, как мать-земля, могучая, как мировой океан, свободная, как ветер. Прекрасная и незыблемая, как само солнце.
Всю поверхность одинокого материка-полумесяца, возникшего посреди трех океанов, покрывали бескрайние джунгли. То, что не забрали леса, заняли вулканы, никогда не знавшие сна, и бурные реки, разливы которых губили все живое.
Простые смертные оказались слишком слабы, чтобы заселить Охмарагу, десятки тысяч лет единственными ее хозяевами оставались гигантские твари, обитающие в джунглях и реках. Так было до тех пор, пока в Скаханн не пришли сена?ри – живые стихии, обретшие человекоподобный облик. Их тела пронизывала сама природа, а души происходили не от реки Жизни в поднебесье, а от Святых Огней, упавших с неба и нашедших пристанище в священном озере в сердце материка-полумесяца.
Среди прочих рас сенари не было место, и тогда Святые Огни привели своих детей на Охмарагу. Живым стихиям хватило сил справиться с монстрами и обуздать бушующую природу: среди джунглей раскинулись богатые поля, в горах были устроены шахты, реки превратились в каскады озер и водопадов. Посреди джунглей и горных хребтов вырастали города из белого мрамора.
Под руками сынов земли, ветра и воды поля из года в год давали богатые урожаи, а шахты никогда истощались. Сыны огня сдерживали вулканы и охотились на чудовищ, обитающих в джунглях. С тех пор, как прибыли на затерянный посреди океанов материк, сенари никогда не знали нужды.
Однако, в последние годы земля на Охмараге стала неспокойна, в бирюзовое небо поднимался столп черного дыма: Ситхо, крупнейший из вулканов, пробудился. Уже много сотен лет сыны земли и огня хранили его сон, но теперь их сил стало недостаточно, и никто не знал, в чем причина. Жрецы ветров, друиды земли, даже речные прорицательницы, все стали глухи и слепы. Святые Огни, извечные покровители сенари, молчали.
Дворец повелителя сенари был выточен в склонах высочайшей горы мира, горы Ард. Стоя на самом высоком балконе, ярчайший огонь Златоми?р мог видеть все свои владения. Они раскинулись перед ним, как на ладони, прекрасные изумрудные леса, пронизанные белыми узорами четырех каменных городов. Вдалеке желтели поля и светлели реки, мир и покой царил на поверхности.
Однако глубоко-глубоко под землей клокотал огонь. Великан ощущал его каждой частицей своего угольно черного тела: стихия ревела и билась о каменные стены своей темницы. Даже здесь, высоко над землей, стоило Златомиру закрыть глаза, он чувствовал, как подземный огонь рвется наружу, стремясь уничтожить все живое.
– Отец, ты собираешься пребывать в пустоте целую вечность!? Я скорее остыну, чем дождусь твоей аудиенции! – раздалось за спиной великана.
По матовой черной коже Златомира пробежал яркий румянец раздражения, как отблеск на раскаленном угле. Желтый пламень на голове дрогнул, золотые глаза потемнели.
– Говори, – пророкотал царь, не оборачиваясь на сына.
Царевич Во?льга, истинный сын огня. Сильный охотник, жестокий и бесстрашный, не ведающий боли и усталости, но… Святые Огни, какой же самонадеянный болван. Залатомир часто спрашивал себя, в какой момент так запустил собственное чадо.
– Пришли вести из Раше?мии. Ковен готов принять нас, – заявил царевич, проходя на балкон и в прыжке усаживаясь на перила.
Его кожа была чуть светлее, чем у Златомира, на голове сложилась прическа из коротких оранжевых наростов, напоминающих раскаленные осколки металла. Размашистые вечно тлеющие брови нависали над оранжевым глазами с крошечными фиолетовыми зрачками.
Царевич, где бы он не появлялся, ходил босиком в одних только шелковых шароварах вызывающе красного цвета. В этом облике он чувствовал себя одинаково свободно в своей спальне, на приеме, в диких джунглях или на рынке рабов. Вольга считал, что вся Охмарага – его родной дом. Златомир считал, что будь ты хоть трижды огонь, не знающий холода, но, если родился представителем правящей династии, выглядеть должен соответствующе. Сам царь оборачивал свое гигантское тело в одежды из тончайших золотых тканей, стоимость которых могла сравниться со стоимостью некоторых стран на человеческих материках.
Усевшись на перила балкона, царевич посмотрел вниз. Джунгли расстилались в двух тысячах метрах под Вольгой, и сидеть на такой высоте, болтая ногами, казалось ему забавным. Он стал прикидывать, сколько пролетел бы какой-нибудь предмет, если бы кто-нибудь сбросил его с такой высоты. Наверное, минуту бы точно летел…
– Я говорил тебе оставить эту затею, – проговорил Златомир, закрывая глаза и медленно втягивая воздух через широкие ноздри. Мудрец-ветер, который помогал царю прийти к внутреннему покою, уверял, что такая дыхательная гимнастика поможет ему справиться с гневом. Златомиру приходилось вспоминать советы мудреца каждый раз, когда Вольга появлялся поблизости.
– Думаешь, если простоишь на своем балконе еще пару лет, к тебе прилетит птичка и скажет, как нам справиться с вулканами!? – возмутился царевич. – Наши весталки обленились, нужно попробовать поговорить с другими двуногими! Одна из моих наложниц рассказывала, что ведьмам из Рашемии ведомо все на свете.
– И ты решил отправиться на край света, в ледяную пустыню, в рассадник диких людей, потому что… – Златомир глубоко вдохнул и разгоревшийся на его голове пламень ненадолго утих. – …Потому что так сказала твоя рабыня?
– Ха, чья бы птичка чирикала! Твоя рабыня говорит тебе не есть мясо, потому что ей зверюшек жалко, и ты уже лет десять как голодаешь, – фыркнул царевич. – Нет, мои наложницы знают свое место. Ее слова только навели меня на мысли о Ковене, и я поручил заняться этим вопросом Орландо Руладо. Он был у ведьм и говорил с ними. Ковен готов помочь, он ожидает меня, и я уже отобрал лучших воинов для путешествия.
– Если решение уже принято, тогда чего ты ждешь от меня?
– Отеческого благословения? Напутственных советов? Понятия не имею! – воскликнул царевич, нахмурившись. Он спрыгнул с балкона и встал перед отцом. – Мне казалось, сын должен сообщать отцу, когда отправляется на другой конец мира!
– Я считаю, ты поступаешь неразумно, но останавливать тебя я не собираюсь, – медленно проговорил Златомир, его сердце начинало биться чаще. Намного чаще. – В конце концов, у меня есть второй сын, и, если ты отморозишь свою пустую голову в снегах, без наследника я не останусь! – прорычал он. Желтые пламень на его голове взвился и затрещал, на золотые шелка посыпались искры.
Царевич посмотрел на отца с нескрываемой злобой. Другого он и не ждал: Златомир никогда и ни в чем не поддерживал своего первенца. Как бы Вольга ни старался, что бы ни делал, он не получал ничего, кроме осуждения.
Что ж, молодому огню было не привыкать. Ему предстоит управлять Охмарагой, и он должен уметь принимать серьезные решения без чьего-либо одобрения. Отправиться за помощью к человеческим ведьмам – это серьезное решение, и Вольга его принял. Он не станет сидеть, сложа руки, когда родную землю рвет на части подземный огонь. Он должен знать, почему стихии слабеют, и вернуть Святым Огням былую силу, чтобы они помогли остановить вулканы.
Царевич соскочил с перил балкона на пол и удалился, оставив отца справляться с душившим его бешенством. Злость быстро оставила царевича, губы Вольги расплылись в ехидной улыбке: пусть старый узурпатор теперь помучается изжогой!
Легко спустившись по бесчисленным белым лестницам, оплетенным могучими лианами, царевич отправился в свои владения, располагавшиеся в восточном крыле дворца.
По дороге он наткнулся на суетящихся рабов, они тащили куда-то тяжелые старые гобелены.
Сенари никогда не занимались грязной работой, для этого они скупали бедняков на человеческих материках. За три тысячи лет людей, которые ходили по священной земле без ошейника, можно было уместить в список из нескольких десятков имен, в то время как рабов насчитывалось порядка нескольких миллионов – больше, чем самих сенари. Удерживать в повиновении такое количество было несложно: богатств Охмараги хватало на каждого. Пока работали, люди и нелюди в ошейниках жили лучше, чем короли на других материках, и большинство из них скорее отрезало бы себе правую руку, чем согласилось вернуться на свободу.
Здесь во дворце собралось множество слуг, ведь беречь благополучие царя и двух его сыновей было большой честью даже для сенари. Все они пресмыкались перед царской семьей, как перед самими Святыми Огнями, и Вольге всегда доставляло удовольствие подшучивать над ними.
Вот и теперь, наткнувшись на целую стаю бестолковых людей, лопочущих что-то на своем кривом языке, забавы ради царевич незаметно поджег конец одного из гобеленов, когда проходил мимо. После ему оставалось только спрятаться и наблюдать за тем, как смешно глупые люди носятся туда-сюда, пытаясь потушить пожар. Потом принеслась Мокша, вода-домоправительница, высокая и тощая белокожая грымза с вечно мокрой кожей и волосами. За ней приполз верный сильван, – огромный речной ящер, такие обитают в самых глубоких реках Охмараги, но этого она приручила и всюду водила за собой. Дракончик с длинной шеей потушил огонь, извергнув на него воду из хобота, грязная куча сырого пепла разлетелась по всему коридору. О, Мокша была в ярости! Все слуги получили знатную взбучку, вода хорошенько оттаскала мужчин за уши, а девушек – за волосы. Рабы попытались разбежаться, но Ручеек не дал им, собирал в кучу, словно бестолковых овец, громко квакая… ни один сенари никогда не испугался бы сильвана, но люди были меньше и потому им безобидное травоядное, наверное, казалось настоящим чудовищем!
Вольга добрался до своей комнаты, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. Какие же забавные эти двуногие, когда испугаются и начнут суетиться и кричать! А Мокша!? Ох уж этот смешной визгливый голос детей воды!…
Оказавшись в своих покоях, – пять соединенных между собой комнат с выходом в сад, который уходил в горные джунгли, – царевич повалился на широкую кровать. Закопавшись в бесчисленные пестрые подушки и одеяла из тончайших тканей, Вольга закрыл глаза и позволил себе всласть расхохотаться над собственной выходкой.
Когда смеяться уже не было сил, царевич блаженно развалился на шелковых простынях и уставился в потолок, оплетенный цветущими лианами. Вольга любил наблюдать их ритмичный, меняющийся с каждым днем узор.
Жалко будет расставаться с этой комнатой. Сенари-торговцы, которые часто бывали на человеческих материках, рассказывали, что там небо всегда серое, ткани грубые, а еда похожа на отбросы. Что ж, царевич принесет в жертву свой комфорт ради страны – не так уж и много за возможность узнать, что происходит со Святыми Огнями и вулканами. Должен же быть способ успокоить этих ворчливых стариков, мучающихся от вечного несварения! И Вольга найдет его, даже если все это время придется спать прямо в снегу.
Но, в конце концов, отъезд только завтра, а пока можно наслаждаться дарами родины.
Царевич отправился в свой личный сад, где в белоснежной беседке, увитой цветущим плющом, принялся за свежие фрукты. Его земля-садовник всегда оставлял тут лучшие плоды из тех, что находил в дворцовых садах.
Наевшись, царевич отправился качаться в гамаке. Там он закрыл глаза и стал слушать пение тропических птиц. Это была какофония истошных криков, доносящаяся из дремучих джунглей, но для царевича Охмараги не было музыки прекраснее. В одной руке он держал надкусанное манго, другой ухватился за могучий ствол дерева, раскачиваясь.
Однако, его счастье не могло быть вечным: вскоре блаженный покой нарушили тихие шаги.
– Кто еще? – проворчал огонь.
Сенари, которые смели заходить в личный сад царевича, было немного, и Вольга точно знал, что не хочет видеть никого из них. Кое-кого он предпочел бы не видеть никогда в жизни.
– Эльга здесь, – было ответом.
Царевич скривился: теперь прекрасный отдых уж точно будет испорчен.
Эльга была сумасшедшей ключницей-ветром, которую Мокша держала из жалости. Доверять ключи рабам она не хотела, а сенари на такую унизительную работу не соглашались, потому вода не придумала ничего лучше, чем поручить это дело свихнувшейся девчонке, которую Вольга в детстве сам отыскал в джунглях.
Лицо Эльги со слишком высокими скулами и широким мужским подбородком нельзя было назвать хоть мало-мальски привлекательным, даже стихия покинула это тщедушное больное тело, слишком слабое и костлявое. Эльга была единственной девушкой во дворце, до которой Вольге не было никакого дела, однако сама она тенью бродила за царевичем: все во дворце знали, что с самого детства бедняжка-ветер без памяти влюблена в сына огня.
Вольга терпеть ее не мог, но остатки совести не позволяли ему выгнать надоедливую полоумную из дворца. В конце концов, куда пойдет это чучело, не способное прошагать без одышки и ста метров? Она ведь попросту погибнет. Вольга знал Эльгу с детства и беспокоился о ней, хотя не признавался в этом даже самому себе, объяснял свое безграничное терпение к выходкам сумасшедшей тем, что не может допустить смерти подданного, даже такого больного и бесполезного.
– Чего тебе опять надо? – проворчал царевич, недовольно косясь на тощую девицу в мешковатой тоге. Бледно-серая кожа обтягивала тонкие и хрупкие, как у птицы, кости.
Эльга стояла, сложив руки на груди, и смотрела на царевича с тем же возмущенным видом, что и он на нее.
– Последнего ума лишился, Вольга, – проговорила она сухим скрипучим голосом. Ей не хватало ума правильно говорить на языке сенари, который требовал строгой рифмы и ритма, и потому речь девчонки-ветра резала слух. – Куда собрался ты, болван огнеголовый?
– И ты туда же!? – он раздраженно закатил глаза. – Без тебя разберусь! Ковен может помочь, они намного мудрее наших бестолковых прорицательниц. Они видят будущее!
– Эльга получше видит старых ведьм! – проворчала сумасшедшая.
– О, разумеется! – фыркнул Вольга. Помимо того, что Эльга с рождения была немощной, как старуха, она считала себя провидицей. Гадалки-ветра проверяли ее способности, но только подтвердили, что бедняжка худа на голову: без стихии внутри нельзя слышать ветер, который нашептывает будущее. – Еще напророчь мне несчастий, пустоголовая! Это отец тебя подослал!?
– Не зря печется царь ярчайший о чаде непутевом о своем, – назидательно сказала девушка. – Но слишком высоко сидит для Эльги: ей не забраться на вершину Арда. А голос Эльги тих, и царь не слышит, – покачала головой ветер. Она устала стоять и уселась на землю возле гамака, прислонив к колену Вольги голову, покрытую длинными похожими на белые перья волосами. – Сердце отца в тревоге бьется, а Эльга спать не может по ночам: в снегах живому пламени нет места. И видит Эльга…
– Я должен ехать! – перебил ее Вольга. – Кто-то должен что-то сделать!
– Вольга-царевич, ты оглох на оба уха!? – проскрежетала девица, обернувшись. Ее глаза болотно-зеленого цвета с укором уставились на царевича. – Уедешь – быть беде, послушай! Владимиру подаришь трон ты свой и царство!? Огонь потухший на вершине Арда погубит нас скорее спящего на дне!
Длинная речь вымотала калеку, она опустила голову, переводя дыхание.
– Послушай ту, что наперед все знает… останься здесь, забудь о чужаках.
Вольга обеспокоенно следил за Эльгой: несколько раз во время подобных истерик она уже теряла сознание. Сенари умолкла и сидела неподвижно, опустив голову на колени.
– Доведешь ты себя этими бреднями! – проворчал он, садясь в гамаке и пытаясь заглянуть в лицо Эльги. Кажется, она была еще в сознании. – Хочешь манго?
Лицо девушки тронула вялая улыбка. Она кивнула, принимая скупую заботу царевича.
Вольга отдал ей фрукт: есть ему уже не хотелось.
– Я поеду к ведьмам в Рашемию, вернусь и помогу огням справиться с вулканом. Обо мне напишут в летописях, а ты подавишься от злости, потому что очередные твои бредни останутся только бреднями!
– Подавишься ты сам, когда огни навеки трон забудут, – тихо проговорила Эльга, жуя манго. – Ночами Эльга видит: ветер задувает пламя, наступает тень…
– Что-что ты там проскрипела!?…
Не выдержав, царевич рассмеялся. Эльга частенько несла всякую чушь, иногда послушать ее было даже забавно, но такого она еще не выдавала! Любому другому за такие слова отрубили бы голову, но эта оборванка… Глядите-ка на нее, бессовестная только что заявила, что династия огней покинет трон, и даже взгляда не прячет!
Вольга расхохотался.
– Уж не себе ли ты пророчишь место царицы, позволь спросить!?
– Как знать, коли наследников не станет… – девушка пожала костлявыми плечами, отворачиваясь.
– Тебя нужно было сделать шутихой, а не ключницей! – вздохнул Вольга, чувствуя, как с глаз испаряются слезы смеха.
– Уж над рабами так искусно издеваться не смогла бы, как делать это ты изволишь, о ярчайший!
– Дерзишь мне, оборванка? – недобро спросил царевич.
– Посмела бы? Хвалу таланту возношу большому! – язвительно проскрипела девица. – И снова Эльга повторит: беды не будет от огней подземных. Останься здесь, и станешь величайшим из царей.
– Я и так буду величайшим из царей, – без тени сомнения заявил Вольга. – Но уж точно не благодаря твоим советам, чокнутая!
Он легонько пихнул сумасшедшую коленом, та в отместку ткнула его в бедро острым локтем. Удары Эльги были не сильнее, чем мах птичьего крыла, но вот пихаться своими костлявыми руками она умела очень больно. Царевич поморщился.
– Знаешь, если в себя пришла, шла бы ты отсюда, – проворчал он, укладываясь обратно в гамак. – Мне завтра уезжать, я хочу отдохнуть.
– Попомнишь ты еще бедняжку Эльгу, – вздохнула девица. Она стала подниматься с земли, опираясь на свой посох.
Встав над царевичем, сенари без стихии долго смотрела на него усталым, теперь уже серыми глазами, словно пытаясь запомнить.
– Тоска великая ждет Эльгу впереди, – проговорила она. – По сыну пламени ей долго горевать.
Вольга демонстративно отвернулся, тогда сумасшедшая отстала и пошла прочь из сада, опираясь на свой кривой посох.
Царевич проводил взглядом худую долговязую фигуру, а потом оттолкнулся рукой от ствола и снова закрыл глаза, вслушиваясь в музыку джунглей. Вскоре качка его успокоила его, он начисто забыл перепалку с Эльгой и крепко уснул. Ему снились путешествия по далеким заснеженным странам, полные удивительных приключений.
Проснулся Вольга только к закату, и, решив, что ночью все равно не уснет, отправился в дворцовую библиотеку – одну из крупнейших библиотек во всем мире. Ему хотелось почитать про других двуногих, особенно про ведьм Ковена, к которым он отправится.
Библиотекарь услужливо поднес царевичу книги, которые тот просил подобрать еще несколько дней назад, и Вольга погрузился в чтение.
Ковен ведьм на самом севере Рашемии был осколком древнейшего круга, основанного почти в то же время, когда в мир пришли люди и нелюди. Этим ведьмам были открыты такие тайны мироздания, о которых жрецы сенари даже не подозревали. Невзирая на все величие своих прародителей Святых Огней, никто из живых стихий не мог отрицать, что они появились намного позже остальных двуногих. Жалкие три тысячи лет – четвертая часть того времени, которое на земле провели остальные расы. Была еще первая раса, но про нее никто ничего не знал кроме того, что все ее представители вымерли. И пусть ленна?йи, сле?виты и уж тем более люди были жалким подобием совершенства сенари, за прожитые тысячелетия они успели кое-чему научиться. Вольга решил, что попробовать обратиться к ним в такое неспокойное время, – мудрое решение. Так не поступал еще ни один правитель Охмараги, тем более царевич, Вольге предстояло стать первым, и он не мог не думать об этом. Его тщеславная душа ликовала.
Он читал о ведьмах и о людях, живущих на севере, – остальные расы так далеко не забирались. Северяне носили шкуры убитых животных, питались медвежьим жиром и пили жидкий огонь. Как огонь может быть жидким и как люди, боящиеся даже свечек, могли его пить, царевич так и не понял, но про себя решил, что северяне должны сильно отличаться от разомлевших рабов на Охмараге.
В свои покои царевич вернулся только к рассвету: ему еще предстояло собрать вещи перед отплытием.
Он все думал, стоит ли ему брать шкуры. Вольга был прекрасным охотником, одна из пяти его комнат была доверху заставлена трофеями, среди которых насчиталось бы не меньше десятка шкур мантикор – огромных львов с ядовитыми жалами.
В книгах писали, что зимой в Рашемии ничто не греет лучше, чем одежда из меха, но разве может живой огонь замерзнуть? Вольга никогда не испытывал холода, но в тоже время он никогда не видел льда и снега. Кто знает, как он почувствует себя так далеко от родины?
Царевич как раз размышлял над этим вопросом, когда в его комнату вошел брат.
Владимир был ниже Вольги и его сложение больше походило на сложение воды, нежели огня, – тонкий и стройный, с длинными волосами, сложенный в пучок прямых раскаленных нитей. Кожа совсем светло-серая, почти как у ветра. Владимир даже ни разу не был на охоте, от него этого попросту не требовалось. До конца жизни младший царевич будет сидеть с бумагами и заниматься теми делами, на какие не стоит тратить время царю и наследному царевичу.
– Готовишься к отплытию? – спросил Владимир, усаживаясь на огромную кровать брата, скрестив ноги.
– Думаю, что взять с собой из одежды, – кивнул Вольга. – Как думаешь, я замерзну?
– Возьми шкуру того мантикора, которого ты убил прошлой весной. На всякий случай. Если начнешь мерзнуть, люди сошьют тебе из нее одежду, – посоветовал Владимир. – А вообще бери хоть все. Если твои люди устанут их нести, докупишь рабов на материке.
– И то верно, – Вольга кивнул, благодарно посмотрев на младшего.
После смерти матери они держались вместе и всегда помогали друг другу. Владимир был единственным во всем дворце, кто, как и Вольга, считал, что результаты поездки могут оказаться слишком важными, чтобы от нее отказываться.
– Привезешь мне бивень мохнатого слона? – попросил младший царевич. – Я бы хотел иметь такой!
– Разве они не вымерли? – с сомнением спросил Вольга, продолжая осматривать свою гардеробную в поисках подходящей одежды.
– Святые Огни, Вольга, тебе не нужно убивать живого мамонта, чтобы привезти мне его бивень! Купи у кого-нибудь старый.
– Покупать охотничьи трофеи? – фыркнул царевич, криво улыбнувшись. – Такое только тебе могло прийти в голову!
– Не всем на свете ломать когти о мантикор, – улыбнулся Владимир. – Кому-то и головой работать надо. Ну, хочу я к себе на стол бивень мамонта, и в этом нет ничего постыдного!
– Привезу, не распаляйся, – пообещал Вольга. – Думаешь, мне понадобится оружие?
– Люди глупые, – пожал плечами Владимир. – Сколько с ними связываюсь, не перестаю удивляться их безрассудству! С них станется напасть даже на царевича Охмараги. Возьми что поострее и побольше на всякий случай.
После сборов Вольга позвал Мокшу и поручил ей найти слуг, которые доставят собранные вещи на корабль. Сам царевич в последний раз позавтракал едой, приготовленным царским стряпчим, а затем поднялся к отцу, чтобы попрощаться.
Златомир даже не посмотрел в сторону сына, пророкотал нечто несвязное и углубился в свою старую книгу. Всем своим видам царь старался показать бесконечное безразличие. Вольга вышел из его покоев, пылая от бешенства.
Несколько секунд он стоял в коридоре, пытаясь успокоить разбушевавшееся внутри пламя. Черная кожа покрылась яркими оранжевыми пятнами, как раскаленный уголь, из застывших твердых волос прорезались языки пламени.
Чувствуя, что не справляется, Вольга закричал, собрал огонь в руках и швырнул его в ближайшую стену, с упоением вслушиваясь в поднятый грохот. Он выпустил еще один шар огня, а потом еще. Стена из цельного мрамора оставалась девственной белой.
Разошедшийся царевич не заметил, как из комнаты Златомира выскользнула женщина и подошла сзади.
Ева была любимой наложницей царя. Она стала первой женщиной в его жизни спустя долгие годы траура после смерти царицы, и теперь занимала во дворце особое положение. Златомир был без ума от взбалмошной человечки и иногда даже спрашивал ее советов, потому ей было дозволено делать все, что захочется. Но из всего она выбрала игру на мандолине и воспитание сыновей Златомира. Оба царевича не желали слушать человеческую женщину, но ее это не смущало. Ее вообще ничто не смущало и уже очень, очень давно.
– Не обращай внимание на старого ворчуна, – посоветовала она, приблизившись к пылающему огню.
– Отстань, – поморщился царевич. Только советов ручной обезьяны отца ему сейчас не хватало!
Пламя внутри него уже утихло, но успокаиваться ему не хотелось.
– Он любит тебя и надеется, что ты вернешься как можно скорее. Ты сам это знаешь, – сказала Ева, улыбаясь.
– Иди пристань к Владимиру, а меня оставь в покое! – глухо прорычал Вольга.
– Оттаскать бы тебя за уши за такой тон! – хмыкнула она и попробовала дотянуться до изогнутого острого уха царевича. – Ха! А ведь когда-то я доставала!
Ева встала перед Вольгой.
Длинные пышные волосы цвета зрелой пшеницы, сваленные в дреды, были схвачены на лбу кожаным ремешком, одета любимая наложница царя была как скоморох с ярмарки – якобы так одевались на ее родине в Финье.
– Я кое-что для тебя приготовила, – заявила она, роясь в своей мешковатой сумке через плечо. Одним Святым Огням ведомо, зачем она таскала ее с собой во дворце, где все вещи и так принадлежали ей. – Держи!
– Кухонный ножик? – удивился Вольга, приняв простой увесистый нож. Он с первого взгляда узнал человеческую вещь – сенари никогда не работали так грубо. – Ты издеваешься!?
– Не кухонный, а охотничий! Это – самая полезная вещь в мире людей! Надеюсь, он тебе не понадобится, но мне эта вещица не раз спасала жизнь: и в готовке полезно, и при травмах, и если нападет кто, и если свяжут… Знаешь, забавная была история…
О бурном прошлом этой женщины Вольга слышал уже сотню раз и закатил глаза, показывая, что не хочет выслушивать старые истории снова. Царевич сунул нож в глубокие карманы красных шаровар
– Ой, только посмотрите на него, какой важный! – фыркнула Ева, сморщив веснушчатый нос. – Без тебя корабль никуда не уедет, так что послушал бы, не развалился! Ладно, ладно, господин Безумно Спешу! Обнимешь свою старую мачеху на прощанье?
Вольга угрюмо посмотрел на женщину, но та не отступала и выжидающе смотрела на сенари. Тогда царевич глубоко вздохнул, демонстративно закатил глаза, но все-таки наклонился, позволяя обнять себя.
Хотя Ева и была бестолковой человечкой, она, кажется, в самом деле была привязана к нему и к брату. Она появилась, когда самому Вольге стукнуло восемь, а Владимиру шесть, и с тех пор считала себя их первой нянькой. В детстве царевичу нравились ее выкрутасы, песни и сказки, но теперь забота Евы больше раздражала. Однако, сейчас Вольга, впервые покидающий дом, был готов принять ее. Именно за этим он на самом деле и пришел к Златомиру: ему хотелось получить хоть немного поддержки перед длинным путешествием.
– И не дури там, слышишь? – велела Ева, крепко сжимая могучую шею молодого огня. Его кожа была горячей, но не обжигала, в отличие от волос. От них женщина старалась держаться подальше. – Твой мерзкий характер среди чужаков никто терпеть не станет, неприятностей не оберешься! Лучше вообще ни с кем там не разговаривай, хорошо?
– И что они мне сделают? – усмехнулся Вольга. – Обугленные трупы довольно безобидны…
– А ты думаешь, я тебе простых людей опасаться советую? – воскликнула Ева, отступая. – Ты хоть раз видел в бою живого мага? А леннайя с саблями? А эти жуткие церковники с их сумасшедшими богами и рукоположенными!? К Ковену приезжают люди и нелюди со всего мира, ты можешь столкнуться с кем угодно!
– Все будет в порядке, со мной лучшие воины Охмараги, – ответил царевич, улыбаясь. Честно говоря, единственное, чего он опасался в этом путешествии, так это того, что к ним так никто и не пристанет. Погонять бестолковых диких людей, боящихся огня как смерти, вот это будет забава!
– Твои приятели-подхалимы тупые, как пробки! Взял бы с собой кого-нибудь потолковее…
– Милости прошу на мой корабль, – злорадно ухмыльнулся Вольга. – Может, я потеряю тебя где-нибудь в Рашемии, и во дворце, наконец-то, станет потише!
– Эй, а кто тогда будет спать на моей перине и есть мою восхитительную еду? – улыбнулась Ева. – Шелковые подушки сами на себе не полежат, знаешь ли! Да и Златомира кто-то должен вытаскивать из мыслей: в последнее время он совсем ушел от нас… – она покосилась на переминающегося с ноги на ногу царевича. – Ладно уж, беги на свой корабль, пока твои пятки не расплавили мрамор! Удачи тебе! – последнее она крикнула уже в спину удаляющегося Вольги.
Ехать до пристани нужно было много часов, потому царевич не стал задерживаться. Прямо из комнаты отца, босиком и в одних только красных шароварах, он вышел из дворца и стал спускаться по длинной лестнице вниз, к подножию горы Ард, а после – восемнадцать часов шел пешком до города, где на пристани его ждало пестрое раскрашенное судно.
Владимир отправился бы на повозке, но тем они и отличались: Вольга обожал родную землю, и для него не было ничего лучше, чем перед отплытием пройти по джунглям, почувствовать вибрацию подземных огней ступнями, послушать, как ветер перебирает листву. Он был силен, вынослив и прекрасно ориентировался, и эта прогулка стала для него небольшим развлечением.
По дороге Вольге встречались повозки, поднимающиеся во дворец, одни вели рабы, другие сенари. Но все они во все глаза глядели на своего царевича, шагающего в порт, – для них он был все равно что сын бога на земле. Однако сам Вольга даже не заметил их и останавливался, чтобы кивнуть на приветствия. Он думал о своем путешествии.
На пристани среди сотен судов он без труда отыскал то, на котором должен был плыть. Самое большое судно, раскрашенное в красные, синие и золотые цвета – цвета Охмараги.
Как только царевич поднялся на борт, капитан велел отдать швартовы и поднять паруса. Рабы и сенари засуетились, исполняя приказы, судно медленно отчалило и стало поворачиваться в сторону открытых вод. Сыны ветра направили паруса.
Устроившись у борта, Вольга наблюдал за тем, как быстро удаляется Охмарага. Белые мраморные башни портового города среди изумрудных лесов становились все меньше, а в конце концов даже Ард стал лишь блеклой тенью на горизонте.
Грудь царевича защемило от тоски, когда из вида скрылась даже зеленая полоска, в которую превратился величественный материк. Однако, Вольга не позволил себе поддаться этому чувству: он отошел от борта и спустился в трюм, где велел запасти бочки с лучшим охмаражским вином.
В конце концов, это было первое путешествие царевича на чужой материк, и скучать он не собирался.
Верные товарищи, двадцать лучших охотников-огней, уже откупорили первый бочонок и весело распивали его, вспоминая свои охотничьи подвиги и подшучивая друг над другом.
– Ха, глядите-ка, кто пожаловал! – воскликнул Святослав, широко махнув рукой с золотым кубком. Часть вина вылилась на доски. – Вольга, не уж-то превращаешься в своего старика!? Что ты там делал столько времени, пялясь в воду!?
– Небось высматривал себе русалку погрудастее! – ухмыльнулся Михаил. – Неделю плыть до материка, а баб нет, кто это вообще придумал!?
– Уж ты-то вытерпишь! – прыснул Святослав. – Ни одна свободная на тебя еще не позарилась!
Вольга устроился на самом большом кресле, выкрашенном в синий. Хотя многие сенари вокруг сидели кто где, некоторые даже пили стоя, никто не смел занять место царевича. Один из охотников тут же поднес ему огромный кубок и царевич залпом осушил его.
Огонь внутри разгорелся, по коже Вольги забегали оранжевые блики, на угольных щеках разлился румянец. Когда царевич взглянул на охотников снова, его глаза приобрели золотистый оттенок. Он протянул пустой кубок стоящему рядом охотнику, и тот снова наполнил его.
– На материке женщин будет достаточно, – проговорил Вольга с усмешкой. – Я слышал, каждый мужчина должен хоть раз в жизни побывать у жриц Шерис…
– Ха-ха, а твоя невеста знает об этом!? – загоготал Михаил.
– Какое мне до нее дело? Я не я, если не побываю до тех пор в храме Шерис!
– Рогнеда выцарапает тебе глаза! – ухмыльнулся один из охотников. – Моя ни за что не отпустила бы меня на эту гулянку, если бы не увидела приказ, подписанный твоей рукой!
– Пф, пусть попробует хоть слово сказать! – сказал Вольги, вновь прикладываясь к кубку.
Он знал, что Рогнеда ничего не скажет. Пока хочет стать царицей, она будет самой послушной девочкой на свете, и стерпит все, что заблагорассудится сделать.
Остаток дня прошел незаметно, за ним потянулось утро, и еще одно… дни на корабле текли один за другим, вино лилось рекой, однако, веселье быстро угасло. Уже к третьим сутками охотники извелись со скуки: заняться на корабле было совершенно нечем, а их излюбленное занятие, – драки, – были под запретом. Если хотели добраться до материка живыми, сыны огня должны были удерживать опасную для сухих досок стихию глубоко внутри, и на их нраве это сказывалось не лучшим образом.
Члены экипажа и прислуга старались держаться подальше от огней, несколько раз за плавание прихвостни царевича уже спустили за борт зазевавшихся сынов воды и подвесили одного ветра за ноги на носу корабля.
Когда судно проплывало мимо стаи дельфинов, охотники решили, что не могут упустить возможности испробовать мяса морских животных. Огни перебили несколько резвящихся в волнах дельфинов и заставили членов команды собрать плавающие в воде туши. Вечером того же дня они устроили пир, от вида которого и сенари, и людей на судне выворачивало наизнанку.
Живые стихии никогда не употребляли в пищу сырую плоть животных – никто, кроме огней. Сыны пламени почитали за большую честь попировать еще теплыми останками убитых в джунглях чудовищ. Огромные клыки и когти позволяли им сдирать сырое мясо прямо с костей, а огненное нутро – не заморачиваться с готовкой.
Палуба была залита кровью перебитой стаи дельфинов, ошметки плавников и внутренностей подхватывали морские птицы, слетевшиеся к кораблю, как мухи. Особенно медлительных падальщиков огни поджаривали на месте, и пир продолжался.
Перечить свите царевича никто не смел и все, что оставалось команде корабля, это не попадаться им на глаза. Сыны ветра без устали наполняли паруса, чтобы добраться до материка как можно скорее.
Когда через две недели судно встало в одном из крупнейших портов Рашемии, члены экипажа вздохнули с облегчением. Осатаневшие от безделья огни рвались в путь, они даже не стали останавливаться на ночлег в портовом городе.
Дорога до самого севера Рашемии должна была занять около двух месяцев. Люди из Охмараги уже давно приготовили все необходимое к путешествию, царевича и его отряд ждал караван из деревянных вагонов, которые должны были заменить дома, и тридцати коней-тяжеловесов с густой шерстью, которая делала их неуязвимыми для холода. Погрузка вещей заняла не больше получаса, рабы, как и всегда, работали расторопно. С момента, как корабль пристал к берегу, до того, как караван сенари двинулся по дороге, прошло меньше трех часов.
Путешествие по Рашемии Вольга представлял себе, как потрясающее приключение, нечто невероятное. Дикая страна, новые звери, новая природа! Стыдно подумать, но царевич Охмараги никогда не видел магов! Ему не терпелось посмотреть на людей и нелюдей, которые могут управлять силами мироздания без связи со стихиями. Еще Вольга хотел встретить ланков. Златомир считал их недостойными существами, и изгнал всех людей-змей до единого. Но царевич слышал, что чешуйчатые люди очень красивы, а их женщины поразительно гибкие.
Но самым главным был снег. Сенари огня днями и ночами думал о том, каково это, жить посреди застывшей от холода воды. Насколько он знал, еще ни один живой огонь не забирался так далеко на север, – по крайней мере, записей об этом Вольга так и не нашел.
Начало путешествия было ровно таким, каким он и ждал. Стоило каравану выехать из города, их обступил густой дремучий лес незнакомых деревьев. Ели с зелеными иглами вместо листьев и изящные березы с белой полосатой корой – все это было очень удивительно. Однако, прошли часы, а потом и дни, а пейзаж вокруг все не менялся, каждую минуту мимо Вольги проносились сотни берез и елей, и кроме них вокруг не было ровным счетом ничего. На четвертый день, – о чудо, – караван проехал мимо заброшенного поля, и тогда царевич смог целых полчаса любоваться высокой серой травой, превратившейся по осени в хрупкое сено. Что и говорить, жалкий вид местной природы не шел ни в какое сравнение с изумрудными джунглями Охмараги… царевич был разочарован.
Вольга решил, что в Рашемию намертво въелась безжизненная серость, казалась, она проливалась на землю вместе с дождем и тусклым солнечным светов, едва проникающем сквозь густую пелену облаков. За непроницаемым серым одеялом, окутавшим небо, не было видно даже осколков островов поднебесья, не то что живых капалов!
Небо представляло собой удручающее зрелище, но земля… до сих пор Вольга думал, что ничто не может сравниться с грязевыми болотами Охмараги, которые прятались в глубине джунглей, коварно поджидая неосторожных животных и сенари. Однако, если на Охмараге губительных болот избегали, то в Рашемии их называли дорогами. Вечное месиво грязи, в котором, царевич был уверен, наверняка тонули неосторожные лесные животные и особо мелкие путники.
Вагоны с мощными колесами, каждое из которых было диаметром едва ли не в полтора метра, то и дело застревали в размокшей земле, и вытащить их не могли ни рабы, ни даже лошади-тяжеловесы. Тогда за дело приходилось браться охотникам.
Огни терпеть не могли возиться в грязи, но, когда караван намертво вставал на дороге посреди глухого леса, выбирать не приходилось. Вдесятером могучие сенари, средний мужской рост среди которых достигал двух метров, а вес – порядка ста пятидесяти килограммов, легко выталкивали застрявший вагон из очередной ямы.
Огни никогда не мылись – им не нравилась остужающая тело вода, любая грязь сама сходила с раскаленной кожи. Однако после того, как с ног до головы извозишься в жидком месиве непонятно чего, приходится задумываться о чистоте. В воду огней с рождения было не загнать: они терпеть не могли холодные волны, и если и мылись, то только в паровых банях. Но, вот беда, посреди глухих лесов ни одной не оказалось, потому огням приходилось дожидаться, пока грязь застынет на горячей коже, а потом соскребать ее руками. И, так как вагоны застревали по нескольку раз в день, очищаться охотники попросту не успевали. Очень скоро все сенари покрылись грязевыми панцирями и стали похожи на сынов земли. Все, кроме Вольги, разумеется.
Царевич после того, как ему надоели новые деревья и вялое пение местных птиц, почти все время проводил внутри своего вагона. Он знал, что дорога будет долгой, и припас на этот случай целый сундук книг, которые давно хотел прочесть, но все не находил времени. Теперь, когда бесконечные государственные дела отпустили, а охотиться было не на кого, Вольга мог погрузиться в чтение. При сборах он готовился к очень длинной дороге, но ему и в голову не могло прийти, что последнюю книгу он закончит спустя первые пять дней пути! Он-то надеялся, что у него возникнут дела во время путешествия, что он будет заниматься еще хоть чем-нибудь, например, общаться с магами из встречных караванов или останавливаться возле опасных участков леса, где можно поохотиться… но нет. За все время пути сенари, вздумавшие путешествовать по главному тракту Рашемии в самый сезон бездорожья, не встретили ни души.
Вдоль северных дорог, которые оказывались достаточно широкими для каравана сенари, не находилось ровным счетом ничего. Даже деревень с дикими людьми поблизости не было, только опостылевшие деревья, да редкие запущенные поля.
В одну из долгих остановок Вольга не выдержал и предложил своим охотникам отправиться в лес, чтобы поискать крупную живность, вспомнить былые времена на Охмараге. Эту идею воющие от скуки огни приняли с восторгом, быстро собрались и отправились в лес, предвкушая предстоящее развлечение.
Новые звуки и запахи не смутили опытных охотников, прошло не так много времени, прежде чем главный следопыт обнаружил след незнакомого хищника. Через несколько часов после этого охотники вышли прямо на зверя… это был ленивый жирный медведь вчетверо меньше самой мелкой мантикоры. Зверь мирно разорял муравейник на полянке и даже ухом не повел, когда живые огни приблизились к нему.
Убивать такое мелкое животное, которое к тому же готово было есть с рук, сенари не стали: это было бы величайшим позором, все равно что хвастаться убийством котенка. Хотя, кажется, даже котята ягуаров были опаснее, чем эти хваленые рашемийские медведи. Охотники вернулись в лагерь ни с чем, разочарованные и злые.
Все, что оставалось сенари, это с нетерпением ждать первого крупного города. Огни мечтали о том, как хорошенько отпарятся, смогут поесть чего-то, кроме походной еды, и наконец-то развлечься. Все чаще и чаще среди охотников упоминались храмы богини любви Шерис.
Однако, город стал для них еще большим разочарованием, чем охота на самого знаменитого хищника Рашемии. Никакого храма Шерис, – оказалось, запреты бога справедливости Клевор почти истребили их еще тридцать лет назад, – и никакой парной. Единственное, что дикие городские люди смогли предложить сенари, так это тесную комнатушку с сухой печкой, которую специально для огней растопили так сильно, что ничто живое не могло попасть внутрь.
И хотя это место не шло ни в какое сравнение с ароматными банями Охмараги, после долгого пути огни были рады и такому. Хлестать друг друга сухими березовыми ветками им даже понравилось, так что Вольга скупил пару сотен веников про запас: жители города уверяли, что такие березовые ветки есть только у них, а в остальных местах их бесстыдно подделывают. Царевич подозревал, что его обманывают, но ему нравился запах дыма от сушеных березовых листьев, и в пути он иногда развлекался тем, что жег их.
Еда в городе оказалась еще хуже, чем походная снедь сенари. Мало того, что в Рашемии не умели готовить пищу без мяса, так и мясо они ели мертвое, убитое Святые Огни знают когда! Падаль живые огни есть не собирались, и предпочли убраться из города как можно скорее. Жители были разочарованы скорым отъездом богатых гостей, однако упрашивать Вольгу и его свиту погостить не стали: остатки здравого смысла подсказывали людям, что со скучающими сенари огня лучше не связываться.
Следующий город был не лучше, но там в почтовом доме караван ждали заранее присланные припасы и теплая одежда. Вещи из родной стороны, – особенно бочки охмаражского вина, – приподняли дух путешественников. Сенари распили половину бочек в тот же день и тут же нашли себе развлечение в виде группы чернобровых танге?йцев с женщинами в цветастых тряпках и ручным медведем.
Вольга велел своему старшему рабу, – языкастому рыжему леннайю, который говорил с людьми от имени царевича, – хорошо заплатить шутам, чтобы те исполнили перед ним и его свитой все народные песни Рашемии. О том, что перед ним уроженцы совершенно другой страны, Вольга даже не догадывался. Однако, не было в этом мире такой вещи, которую тангеец не готов был сделать за деньги, а сенари не мог бы купить. Тангейцы согласились петь, и зрелище это было жалкое… Но, в конце концов эти дикие пляски и крики были хоть каким-то развлечением после глухого леса. Особенно царевичу понравился дрессированный медведь, который забавно кружился и бил лапами в бубен. Вольга решил выкупить его у тангейцев и отправить во дворец в подарок Еве, – это была бы прекрасная шутка, как он подумал. Но потом царевич вспомнил, что животное, привыкшее к холоду, скорее всего погибнет в жарком климате, и оставил эту затею к великому разочарованию тангейцев – они-то уже предвкушали горы драгоценных камней за облезлого старого медведя.
Огни, истосковавшиеся по женщинам, пробовали обольстить тангеек в цветастых юбках, – те казались им куда привлекательнее, чем серые рашемийские простолюдинки, – но все как один потерпели неудачу. Ни одна свободная женщина в здравом уме не согласилась бы на ночь с чернокожим великаном с пламенем на голове, будь у него в штанах хоть сотня самоцветов.
Зато рабам-леннайям, которые ухаживали за лошадьми, и могучим слевитам, которые следили за повозками, везде были рады. Сенари с завистью наблюдали за тем, как весело их рабы болтали на общем наречии с людьми, уплетали жареное на костре мясо, спорили с мужчинами и ловили заманчивые улыбки женщин. В ночь, когда Вольга нанял веселых тангейцев, ни один леннай в свите не остался без подружки, а у некоторых оказалось даже по две. Изящные, но сильные нелюди с яркими глазами и проникновенными голосами всегда имели большой успех у женщин всех рас.
Караван задержался в городе на пару дней, пока не кончилось вино, а затем путь пришлось продолжить. Жизнь, окрасившаяся было в пестрые тона, снова смешалась в череду ям на дорогах и опостылевших до зубного скрежета лесов.
Через две недели их пути на север заметно похолодало. Огни до последнего храбрились и не одевались теплее, но одним утром Вольга, даже на чужбине не изменявший привычке ходить в одних только легких шароварах, вышел наружу в красно-золотом халате из шелка. Это было негласным разрешением, и охотники смогли утеплиться, не опасаясь быть осмеянными.
Спустя три недели с того момента, как корабль из Охмараги высадил путников на чужие земли, Вольга с удивлением обнаружил, что они не успевают к назначенному времени к северным ведьмам. Видимо, дело было в дорогах: люди из Охмараги под началом Орландо Руладо шли по этому пути летом и грязевые болота их не беспокоили. По новым расчетам, времени на то, чтобы добраться до Ковена, потребуется вдвое больше, и это если они успеют до того, как все дороги заметет снегом. В одном из городов Вольга узнал, что после последнего месяца осени все, что на колесах, запирается в сараях. Проехать по заснеженным землям Рашемии можно будет только на санях.
Ситуация обеспокоила царевича: его не радовала мысль застрять в этой богами забытой стране на всю зиму. Однако, еще была надежда на то, что они успеют добраться до северного побережья быстрее, чем снег помешает им продолжить путь. Ковен находился на острове посреди Северного моря, и там царевич собирался нанять корабль, который довез бы его прямо до берегов родины. Путешествие по морю, конечно, ненамного веселее, но на воде по крайней мере не будет этих проклятых ям.
Сенари уже прошли две трети пути на север, на улице становилось все холоднее, а печки в деревянных вагонах поставить никто не додумался. Чтобы рабы, уже вовсю кашляющие и шмыгающие носами, не вздумали умирать в дороге от болезней, охотникам пришлось расселиться таким образом, чтобы вместе с каждым живым огнем в вагоне спало по три-четыре слуги.
За все время пути Вольга мог общаться только с огнями, ведь царевич не мог позволить себе пасть до того, чтобы говорить на общем языке с простолюдинами, – его свита не поняла бы этого. Он сам бы не понял. Но Вольга уже по сотне раз выслушал охотничьи истории своих приятелей, один вид которых опостылел ему едва ли не больше, чем пресловутые ели, и готов был говорить с кем угодно. Видят Святые Огни, царевич с великим удовольствием поболтал бы с леннайями о лошадиных подковах или со слевитами о еще какой-нибудь ерунде. Он даже в тайне надеялся, что мест на всех не хватит и к нему в вагончик все-таки подселят какого-нибудь раба, знающего язык хотя бы на уровне Эльги… однако надежды эти, разумеется, были тщетными. Леннайи и слевиты готовы были улечься друг на друге, лишь бы не оказываться наедине с наследником, который еще во дворце прославился своей любовью к жестоким шуткам над рабами.
Вольге предстояло перечитывать все свои книги по седьмому разу, да жечь со скуки березовые листья.
Когда на пути сенари показался постоялый двор «Лошадиная Косынка», все приободрились. Обычно каравану из около сорока людей и нелюдей в подобных заведениях мест не находилось, да и сами уроженцы Охмараги не горели желанием ночевать в нищих комнатках, когда можно спать в собственных домах на колесах. Однако, сейчас на улице стало слишком холодно, и даже сенари хотелось побыть в теплом натопленном помещении, пусть даже одну-единственную ночь, пусть даже спать придется по семеро человек в комнате.
В «Лошадиной Косынке» нашлось не больше десяти свободных комнат, но после того, как с хозяином поговорил личный раб царевича, часть постояльцев была выдворена в конюшни. Разумеется, сенари щедро оплачивали все неудобства, так что в конце концов люди сами бегали за охотниками, умоляя выкупить у них ночь в худой комнате за горсть крупнейших по рашемийским меркам рубинов. Все наемники, остановившиеся в этот день в «Лошадиной Косынке», волей судьбы стали сказочными богачами, которым не придется работать больше ни дня в жизни.
В итоге всем, и рабам, и охотникам досталось по койке. Только Вольге разместиться было негде: единственная спальню «королевского» уровня, где мог бы спать царевич, была занята. На все угрозы хозяин только испуганно поднимал руки, мол, человек, велевший приберечь комнату был владельцем всех окружных земель, и поселить кого-то в его спальню нельзя. По крайней мере, без его согласия. Владелец трактира умолял сенари подождать, пока граф приедет, и самим с ним поговорить, а за ожидание пообещал, что его кухарки приготовят для иностранцев лучшие блюда Рашемии. Он уверял, что таких блинов и пирогов с капустой странные гости, отказывающиеся от мяса, нигде и никогда больше не попробуют.
Царевич, стоявший все время разговора в стороне и ни единым жестом не дававший понять, что спор о комнате хоть как-то его касается, оставался равнодушным, потому рыжий леннай, ведший переговоры, согласился с тем, что вопрос со спальней может быть решен чуть позже, когда появится этот самый граф.
Столы быстро были сдвинуты вместе, толстые веснушчатые служанки стали выносить из погребов припасенные на зиму соленья, чтобы угостить оголодавших сенари. Смышленый хозяин велел не жадничать и нести великанам все до крошки: за камни, которые оставит царевич, он сможет купить в городе новый трактир, не то что пополнить пустые кладовые!
На столе появилось даже вино, припасенное для графьев. Избалованным сенари оно показалось совсем не таким мерзким, как то, что подавали им раньше. Огни остались довольны, а когда служанки вынесли им горы ароматных блинов, вареников и пирогов, совсем развеселились.
«Лошадиную Косынку» наполнили споры и пьяный смех, как в лучшие ее вечера. Захмелевшие слевиты затевали небольшие потасовки, леннайи один за другим начали испытывать острое желание спеть что-нибудь, а сенари весело переговаривались на своем странном птичьем языке, по двухсотому разу вспоминая охотничьи байки со своей родины.
Хозяин постоялого двора, внимательно следивший как за слугами, так и за необычными гостями, готов был вздохнуть с облегчением: пока все шло отлично. Настораживал его только скучающий вид царевича, но тот, кажется, был самым спокойным из всей этой черномордой братии.
Вольга пил и ел со всеми, но выглядел при этом мрачнее грозовой тучи. Царевич угрюмо нависал над своей тарелкой с вонючей квашеной капустой и огурцами, взгляд его был устремлен в пустоту, а мысли, надо понимать, витали где-то очень далеко от шумного зала.
Вдруг дверь в трактир с грохотом открылась, засвистел промозглый ветер, порог тут же замело первым снегом. В зал ввалились двое путников, промокших до нитки. Это был беловолосый молодой человек, завернутый в узкий плащ, и молоденькая леннайка, видимо, его подружка.
Хозяин тут же поспешил к ним, шепча что-то, но молодой человек замахал на него руками, указывая на свою вымокшую одежду.
– Слушать ничего не хочу, пока не принесешь нам горячего вина и ужин! И, ради всех Богов, нагрейте воды, а не то мы непременно простынем!
– Но граф Лорен, послушайте!… – воскликнул хозяин.
Но юноша уже двинулся к лестнице на второй этаж, где находились комнаты, обнимая за плечи худенькую леннайку: путники так устали, что не заметили странных гостей постоялого двора. Однако, стоило им пройти половину пути, один из рабов преградил им путь.
Рыжий леннай объяснил, что все комнаты заняты, а самую последнюю, ту, которую, судя по всему, и собирались занять пришельцы, хорошо бы отдать царевичу Охмараги. Однако, юный граф покачал головой. Только сейчас он заметил необычных постояльцев, и теперь осматривал живых огней, гадая, какой из этих темнокожих великанов с одинаковыми лицами царевич. Как только его взгляд наткнулся на Вольгу, отстраненно смотрящего в пустоту, он все понял.
– Царевич Вольга, добро пожаловать в наши края, – проговорил граф, подойдя к сенари огня. – Извините, но мы вымокли до нитки, девушке необходима теплая комнату, иначе она заболеет. Вы не можете ни замерзнуть, ни заболеть, и надеюсь, не будете против, если комната останется за нами.
После этих слов разболтавшиеся охотники разом умолкли, слевиты и леннайи тоже притихли и обернулись на маленького графа. Еще ни один человечишка за все время пути не смел перечить им, тем более говорить с царевичем. Тем более отказывать ему.
Вольга молчал, он даже не удостоил человечка взглядом. Молчание прервал один из живых огней.
– Что ж, за девушку можешь не переживать, – осклабился он, поднимаясь из-за стола и подходя к тщедушному юноше, назвавшемуся графом. – Без тепла она не останется!
Он встал прямо перед графов, не сводя горящих желтых глаз с прекрасной леннайки. Необыкновенную красоту юной нелюди приметили уже все в зале, даже Вольга, скользнувший по паре равнодушным взглядом.
– Выметайся отсюда, пока жив, – пророкотал Святослав, смотря на графа с хищной улыбкой. Из-под натянутых губ показались мощные клыки, по черной коже забегали раскаленные блики.
Сенари не говорил больше ни слова, а поза его была самой что ни на есть расслабленной, однако в зале повисла звенящая тишина. Охотники подобрались, чуя, что сейчас начнется бесплатное представление.
Но тут произошло то, чего никто из присутствующих не ожидал. Девица выскочила между графом и сенари и зашипела на великана, щеря мелкие клыки.
От неожиданности живой огонь отступил на шаг, чем вызвал взрыв хохота со стороны своих товарищей. На голову оплошавшего сенари посыпались унизительные шуточки, которые заставили его желтые пламень взвиться вверх, а кожу посветлеть.
Вены на могучих руках огня вздулись яркими оранжевыми полосами, на пальцах заплясали языки пламени, один из которых тут же метнулся в сторону графа. Тот успел отпрыгнуть в сторону, и огонь вгрызся в сухие доски на полу. Если бы хозяин, заранее приготовивший ведра воды, не подоспел вовремя, никто из путников не получил бы сегодня ночлега: от «Лошадиной Косынки» осталось бы одно пепелище.
Но сенари не собирался останавливаться: он твердо намерился проучить человечишку, посмевшего отказывать его царевичу, и, бесспорно, виноватого в том, что над самим охотником посмеялись. К тому же, девица станет отличным подарком Вольге, который, все уже заметили, совсем заскучал в дороге.
Сенари гонял графа по залу, подпаливая ему то сапоги, то одежду. Охотники довольно улюлюкали, наблюдая за этим представлением, даже сам царевич как будто бы заинтересовался происходящим.
Охотник загнал графеныша в угол, тот уже не сомневался, что этот вечер станет для него последним, и молил о пощаде. Между ними завязался забавный разговор, сенари решил помучить жалкого двуногого, рассказав, что станет с его подружкой после того, как на заднем дворе закопают его обугленные кости.
Вольга слушал вполуха: происходящее внушало ему отвращение, однако вмешиваться он не собирался. В конце концов, его люди давно изнывали от скуки, а жизнь какого-то паршивого человечка волновала царевича меньше всего на свете. Однако, его позабавило то, как маленькая нелюдь, защищая своего тщедушного любовничка, зашипела на обидчика втрое больше нее самой. Вольга решил, что возьмет ее себе после того, как все кончится.
Блуждающий в своих мыслях царевич не заметил, как девушка-леннай оказалась рядом и вдруг заговорила с ним.
– Прекратите это! – воскликнула она на древнем языке, то ли умоляя, то ли возмущаясь. – Прекратите, пока ваш верзила не обжег его!…
Вольга так удивился, что даже взглянул на странную нелюдь. Отвечать он ей, разумеется, не стал, только сделал жест своему рабу, чтобы тот отвел девицу куда-нибудь. Несколько леннайев тут же обступили ее и повели наверх, в королевскую спальню.
Увидев, что его подружку куда-то волокут, неуклюжий граф умудрился проскочить под ногами сенари и бросился к рабам.
Огонь кинулся было за ним, и никто не знает, чем бы это все кончилось, если бы в этот момент дверь снова не распахнулась, с оглушительным грохотом врезавшись прямо в лоб огню. Все, кто наблюдал за невезучим охотником, невольно поморщились, но тут же переключили внимание на нового гостя.
Под всеобщими взглядами в зал ввалился высокий бродяга в грязном, некогда белом меховом плаще.
– Гайдан, старая ты собака, эля, пока я не умер!… Ну и ветрюга, до костей пробирает!… Давно я так не мерз!…
Вымокший до нитки нищий убрал с лица спутанную гриву темно-красных волос, открылось уродливое кроваво-красное клеймо, маской осевшее на его лице. Он осмотрелся, увидел сенари и графа с девушкой, окруженной рабами. Пришельцу хватило секунды, чтобы понять, что происходит, однако в лице он не переменился, только присвистнул и вдруг заговорил на языке живых стихий.
– Давно я не встречал сынов Святых Огней! Как далеко вы забрались от дома! – он говорил поразительно чисто, и этим окончательно приковал к себе все внимание. – Что привело сюда живых огней, рожденных в самом сердце мира?
– Ты знаешь язык. Откуда?– произнес Вольга, не сумев сдержать удивления.
Впервые за два месяца пути что-то любопытное! Кто знает, может, с этим бродягой даже удастся поболтать? Вдруг он окажется еще и магом?… Царевич был очень заинтригован.
– Нет в этом мире смертного, что знает больше. Я обо всем на свете расскажу, мне б только горло промочить сначала… – лукаво усмехнулся бродяга, взглянув на царевича из-под спутанных мокрых волос.
Вольга кивнул своему рабу, не сводя глаз с нищего, который каким-то образом выучил язык сенари лучше, чем рабы, родившиеся на Охмараге. Он говорил даже лучше Эльги, хотя речь его звучала не так легко, как требуется.
Рыжий леннай сказал хозяину постоялого двора, чтобы тот принес бродяге все, что тот захочет.
Граф и девушка мудро воспользовались тем временем, что выиграл для них незнакомец, и поспешили выскользнуть из трактира, пока о них не вспомнили.
Нищий тем временем уселся возле царевича, подвинув нескольких охотников. Одна из служанок поставила перед ним тяжелую кружку подогретого эля, и бродяга тут же осушил ее.
– Зовут меня Рэмол! – сказал он, с грохотом опуская посудину обратно на стол. Капли эля стекали по его заросшему красной щетиной подбородку. – И ваш язык я выучил на небе, пока подслушивал мольбы невольников для бога…
Лицо Вольги, посветлевшее было, снова приняло выражение угрюмой маски. Очередной сумасшедший, ну что за проклятье!? Святые Огни, и почему их так и тянет к нему?
Однако, в лице изменился не только царевич. Охотники, с самого начала решившие, что бродяга переоценил свою важность, усевшись возле самого Вольги, нахмурились.
– Молитвы для бога!?– воскликнул один из них. – Да как ты смеешь лгать царевичу!?…
Он дернул бродягу за плечо, скрытое под меховым плащом, однако пола плаща ушла вслед за рукой и раскрылась, превратившись в гигантское грязное крыло.
Вскрикнув, огонь отпрянул от незнакомца, а сам царевич, сидевший рядом, изумленно вытаращил глаза. Огни вокруг стали вскакивать с мест, не зная, чего ожидать от невиданного нелюдя.
Нищий тем временем неуклюже развернулся к охотнику.
Его крылья были огромны, наверное, в размахе каждое было не меньше трех метров. Массивные изгибы запястий могли уложить не хуже слевитовской дубины, тяжелые пятнистые красно-белые перья спускались до самого пола. Вопреки первому впечатлению, крылья вовсе не были грязными, – так казалось из-за их цвета, – только очень мокрыми.
– Это два крыла последних, руками трогать запрещаю! – проговорил бродяга, окинув охотника недобрым взглядом.
Во внешности оборванца в драной одежде и с бинтами на ногах вместо обуви не было ровным счетом ничего угрожающего, разве что его рост, который легко мог сравниться с ростом среднего сенари. Однако, что-то в его лице заставило незадачливого охотника послушно кивнуть. На мгновение, когда их с крылатым взгляды встретились, огню показалось, что из зрачков незнакомца льется тусклый свет, но потом он понял, что это был только отблеск его собственного пламени на голове.
После этого неловкого кивка оборванец улыбнулся, как ни в чем небывало, и отвернулся от охотника, встряхивая мокрые перья. Капли полетели во все стороны, попадая на горячую кожу сенари. Несколько из них упало на лицо Вольги.
Царевич нахмурился.
– Так что же делает наследник Охмараги среди лесов и грязи рашемийской? – спросил нищий, вальяжно устраиваясь на лавке. Теперь, когда его крылья обнаружили, бродяга решил не складывать их, а упереться ими в пол и откинуться на них, как на спинку удобного кресла. – А впрочем дел до вас мне ровно никаких… Где мой эль, Гайдан!? Ты подогрей, подогрей его хорошенько!… Или ты хочешь, чтобы я опять заболел!?
По жесту хозяина одна из служанок торопливо поднесла ангелу вторую кружку дымящегося напитка. Все в зале, и рабы, и сенари, и даже царевич, едва ли не с открытыми ртами следили за тем, как крылатый залпом осушает вторую пинту эля.
– Готов поспорить, что бочонок он не выпьет! – вдруг крикнул рыжий леннай Вольги, на его лице заиграла предвкушающая улыбка.
– Ха! Хоть выпьет два, меня не перепьет! – нашелся один из слевитов.
Все взгляды вновь устремились на крылатого. Это был вызов.
– На интерес с леннайями не спорю, со слевитами эль разбавленный не пью, – проговорил Рэмол, сдувая с лица непослушную красную прядь. Голос его при этом звучал донельзя лукаво – даже слишком лукаво для ангела.
– Получишь четвертую часть, если выпьешь жидкого огня больше, чем Гард, – коварно улыбнулся леннай.
– Ха!
Ангел взмахнул крыльями, раздвигая ими блюда со стола. Он освободил достаточно место для того, чтобы слевит мог сесть напротив – этот жест и был его ответом.
Гайдан, хозяин «Лошадиной Косынки», уже послал одну из служанок за водкой.
– Потом не говори, что заставляли! – пригрозил Рэм севшему напротив слевиту.
– Отправлю тебя обратно к твоему богу! – пообещал слевит, многозначительно приглаживая огромную пышную бороду.
– Ох, лучше бы тебе этого не говорить, приятель! – произнес ангел, разминая шею и затекшие крылья.
Он ловко собрал спутанные длинные волосы в кривой хвост наверху, открывая лицо. Теперь все могли разглядеть набухшие красные вензеля, намертво въевшиеся в кожу на лбу и вокруг глаз, – клеймо изгнанника.
Леннайи зашептались, слевиты не сводили глаз с жуткой кроваво-красной маски, изуродовавшей вытянутое лицо бродяги. Однако ангелу не было до этих взглядов никакого дела, завязав волосы, он размотал грязные бинты на руках и скинул на пол мокрый плащ, оставшись в одной только старой заношенной рубахе, да штанах.
– Что ж, начнем!? – воскликнул он, глядя на слевита и потирая ладони в предвкушении.
Тот уже пришел в себя и вызывающе скалился. Им налили по стакану водки.
– Начнем! – крикнул слевит, опрокидывая в себя стакан залпом.
Ангел сделал то же самое.
Все с любопытством наблюдали за соревнующимися, первая бутылка прошла незаметно, как и вторая, а затем третья. Слевит пил, не закусывая, а ангел сметал все кругом, словно оголодавшая дворовая псина. На третьей бутылке оба нелюдя заметно захмелели, и тогда состязание начало становиться по-настоящему интересным.
И рабы и сенари окружили пьющих, не скрывая своего восторга: противники не забывали осыпать друг друга оскорблениями, а ангел то и дело вытворял своими крыльями всякие забавные штуки. Например, он умудрился обчистить карманы сидящего рядом огня так, что тот даже не заметил этого! Потом, правда, благочестивый небесный вернул охотнику украденное, – ангелы ведь не могут воровать. Так сказал сам крылатый, так что сенари, подходившие к ангелу ближе, чем на два метра, ни о чем не беспокоились, пока на следующее утро не обнаружили свои кошельки пустыми.
Рабы и даже сенари делали ставки, потом меняли их, добавляли, убирали… рыжий леннай Вольги умудрялся все запоминать и греб драгоценные камни горстями, не забывая следить за противниками.
Слевит после пятой бутылки заметно поплыл, да и ангел разомлел так, что едва ли не падал на лавку, но исход состязания был по-прежнему не ясен.
Вольга наблюдал за импровизированным соревнованием с интересом, но только поначалу. На странные пятнистые крылья оборванца царевич уже вдоволь насмотрелся, на его необычные красные волосы и клеймо на лице тоже, а больше в незнакомце не было ничего интересного. Поговорить с ним, судя по всему, Вольге так и не удастся: еще не хватало беседовать на глазах у всех с оборванцем, пьющим с рабами!
Вокруг царила страшная духота, вонь рашемийских солений и едкий душок жидкого огня – отвратительного крепкого пойла. Вольга не мог больше находиться посреди этого хаоса и вышел на улицу, сделав вид, что идет по нужде.
Стоило царевичу оказаться снаружи, его тело тут же охватила зябкая прохлада.
Сенари постоял какое-то время у закрытой двери, прислушиваясь к новым ощущениям, а затем открыл глаза и всмотрелся в темноту, обступившую постоялый двор.
Сначала он вздрогнул: в воздухе перед ним кружились тяжелые белые хлопья. С первого взгляда царевич решил, что это пепел от извержения вулкана – в детстве он уже видел одно, и эти воспоминания до сих пор преследовали его в кошмарах. Однако, Вольга тут же вспомнил, что он в Рашемии, где вулканов нет и в помине.
Вытянув вперед черную руку, сенари поймал одно из хлопьев, но поднести к глазам так и не успел: оно тут же растаяло, а образовавшаяся вода стремительно испарялась с горячей кожи.
Царевич широко раскрыл глаза от удивления. Он сделал шаг вперед, чтобы выйти из-под навеса над крыльцом, и уставился в черное небо, откуда на землю медленно спускались слипшиеся в комья снежинки.
Белые частицы льда кружились в свете уличного фонаря, словно пары в танце. Вольга завороженно наблюдал за ними, пока его взгляд не упал вслед за снежинками на землю.
Всю грязь, которую он помнил, словно накрыло белым одеялом. Ни следа прежнего уродства, только ровная белая пелена…
Дверь позади царевича тихо распахнулась, но Вольга даже не обернулся, он продолжил изучать странное явление природы. Его горячие ступни растопили снег сквозь подошвы туфель, золотая ткань которых утопала в грязи, но царевич не обращал на это никакого внимания.
– Первый снег, – произнес некто над самым его ухом. Вольга узнал голос крылатого оборванца.
Рэмола слегка пошатывало, но он держался на ногах, балансируя крыльями. Расправив их в стороны, ангел сладко потянулся и шумно вдохнул холодный воздух. На его лице, – совсем юном, как теперь показалось Вольге, – расплылась блаженная улыбка.
– Я пью уже лет сто, и с каждым разом опьянеть становится сложнее… – пожаловался крылатый. Царевич отметил, что под хмельком на языке стихий он лучше говорит. – Но, к счастью, слевиты, желающие меня перепить, еще не перевелись на этом свете! Хах, что за упрямый народ… – блудный ангел тряхнул красной гривой, беззвучно засмеявшись.
Вольга не ответил, он вернулся к созерцанию парящего в воздухе снега. Что ж, хоть что-то в этой убогой стране оправдало его ожидания. Снег был прекрасен.
Некоторое время они вдвоем с ангелом молча наблюдали за кружащимися белыми хлопьями. Покой и глубокая тишина, стоявшая вокруг, успокаивали, а холод бодрил после духоты.
– Твоя душа… – вдруг проговорил ангел. Что-то новое в его голосе заставило Вольгу обернуться.
Странный крылатый не сводил с него широко раскрытых глаз, из зрачков которых начал литься яркий свет.
– Ты глубоко несчастен, – продолжил ангел, и его голос дрогнул, словно от жалости, а брови взлетели вверх. – Так несчастен!… О, я знаю это чувство, оно знакомо мне!…
Нахмурившись, царевич на шаг отступил от пьяного небесного, чей взгляд становился все безумнее.
– Отойди от меня! – проговорил Вольга. По его волосам пробежал фиолетовый блик – короткий признак испуга. Однако их быстро сменили красные отблески, а вены на руках царевича вздулись. Он мог защитить себя от этого нелепого пернатого.
– Я не причиню тебе вреда, царевич Вольга! – ангел весело улыбнулся, заметив, что царевич готов собрать в руках огонь, и миролюбиво поднял ладони. – Но я вижу, что ты мучаешься! Я еще могу видеть это в некоторых душах… так странно. Давно уже забытое чувство.
Царевич не двинулся с места, он внимательно следил за ангелом.
– Ты страшно одинок, – сказал тот снова, смотря на Вольгу во все глаза. Так лекарь может смотреть на больного ребенка, которого мог бы вылечить. – Ты никогда не чувствовал свободы, тебя с рождения гоняли, словно дрессированного зверя…
От этих слов Вольга невольно вздрогнул.
Все детство он провел в тяжелой учебе и бесконечных тренировках: Златомир внимательно следил за тем, чтобы из его сына вырос достойный наследник. Друзей у царевича не было, разве что ручной ягуар, – ни на кого больше отец не оставлял ему времени. Пока Вольга не стал охотиться с другими совершеннолетними огнями, он не разговаривал ни с кем, кроме своих старых учителей, которые готовы были изводить его до потери сознания в угоду Златомиру. Искалеченное детство и юность – одна из самых страшных обид, в которые Вольга никогда никого не посвящал. Он знал, что эта жертва была необходима.
Откуда небесный выведал такие вещи?
– Ты никогда не знал искренней любви… – продолжил ангел, внимательно смотря на царевича светящимися глазами. – Даже мне она перепала, а ведь я меньше всех ее достоин!…
Вольга нахмурился. Он знал, что такое любовь женщин, и очень, очень многих женщин… однако, ему тут же вспомнилась эта храбрая нелюдь, щерящая маленькие клычки в попытке защитить своего убогого графеныша. Вольга точно знал, что ни одна из его наложниц, тем более его невеста, – никто из них никогда не сделал бы ничего подобного. Все они на самом деле будут счастливы, если он никогда не вернется из снегов Рашемии.
У сенари неприятно защемило в груди.
– Это все, – Рэмол махнул рукой в сторону постоялого двора, изнутри которого все еще доносились пьяные крики рабов и охотников. – Это же тюрьма!… Я вижу, что ты выше, много выше, чем эти пропащие собаки, называющие себя огнями! Ты рвешься вверх, подобно ветру, но твое положение удерживает тебя внизу, ломает тебе крылья!… – с досадой произнес ангел, встряхнув руками. – А ведь я могу освободить тебя! Во мне еще остались капли прежней силы…
Свет из его глаз в мгновение стал таким ярким, что огню пришлось прищурить глаза. Он не успел ничего понять и сделать, только почувствовал на своем лбу и груди пальцы ангела, от которых по телу волной прокатилось парализующее прозрачное тепло.
– Я помогу тебе!… – твердо сказал Рэмол, и его голос зазвенел, словно говорил не он один, а сотня, тысяча ему подобных. – Я сделаю тебя свободным, Вольга!
Истэка Демонтин
Однажды господин Ванд Куп получил важное поручение от своего покровителя…
Время шло к ночи, ливень тяжело молотил по черепице крыш.
Сквозь плотную завесу дождя и града на опустевшую улицу выехала бричка, запряженная двумя породистыми лошадьми. Завернув в переулок, она мягко притормозила возле небольшой кофейни.
На всей улице, мокрой и холодной, не осталось ни одного горящего окна: это из-за затемнений на стеклах, которые стали одним из меньших неудобств горожан в это непростое время. Только из круглых окошек этой кофейни лил мягкий свет магических ламп. Именно здесь, на этом островке тепла и уюта, Ванд Куп, преданный слуга местных беспорядков, надеялся найти одну выдающуюся личность.
Выскользнув из-под спасительного полога брички, мужчина торопливо побежал к кофейне, закрыв шею высоким воротником и втянув голову в плечи. Резко дернув за ручку двери, он выругался: перчатки соскользнули с мокрой меди. Тогда Ванд решил не церемониться и открыл дверь с ноги, да так, что петли заскрежетали.
Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену, в кофейню тут же ворвался ветер, порог забрызгало дождем. Ванд вошел внутрь, как сам дух ненастья.
Тонкая грань между домашним теплом и весенней непогодицей была нарушена самым дерзким образом. Посетители, как по команде, обернулись на распахнутую дверь и уставились на Ванда со смесью недовольства и испуга.
Господина Купа, впрочем, эти гневные взгляды ничуть не смутили: он уже деловито осматривался, выискивая среди множества лиц одно особенное. Тот, кого он искал, должен был быть в этом самом месте в эту самую минуту. Возможно, он уже заметил Ванда, уже следил за ним… По телу мужчины пробежала дрожь, – из-за резкого перепада температуры, конечно же.
Подошел слуга и, наконец, закрыл дверь.
– Вы промокли, сударь. Не желаете просушить свой плащ?
Он говорил вежливо, но его внимательный взгляд уже скользил по фигуре гостя, отмечая ее особенности.
«Слишком высокий для леннайя или слевита, слишком тощий для серокожего… полукровка или человек».
– Да, конечно… – кивнул Ванд. Позволив слуге стянуть пальто со своих плеч, он передал ему трость и шляпу.
Посетители украдкой наблюдали за Купом. Наконец, широкие поля шляпы открыли вытянутое лицо с широким подбородком и такими правильными чертами, как будто их вычерчивали по линейке в художественном классе по анатомии. Настроение в кофейне тут же преобразилось: посетители вернулись к своим занятиям, распахнутая дверь была забыта, магические лампы вновь светили тепло и ярко, а Ванд растворился в толпе этих милых людей, отдыхающих после тяжелого дня. Он ведь тоже был человеком.
В Лиазгане теперь было неспокойно: всю страну всполошили восстания нелюдей. Поначалу, как это обычно бывает, все думали, что не сегодня, завтра яркоглазые успокоятся. Но этого все не случалось и не случалось: беспорядки вспыхивали даже там, где их меньше всего ждали, а власти почему-то не могли ничего сделать. Вскоре яркоглазые появились даже в столице. За несколько месяцев они неведомо каким образом заняли несколько улиц поближе к лесам и, кажется, не собирались останавливаться на этом.
Подкрепление стремилось к леннайям чуть ли не из каждого квартирного дома. На каждой стене города сами собой, как цветы по весне, появлялись листовки: «Вступай в ряды освободителей!», «Вернем земли наших предков!», «Покончим с позорным рабством!» и прочее в том же духе. Власти, как ни старались, – а старались они изо всех сил, если верить газетам, – ничего не могли с этим сделать. Не утихали ежедневные перестрелки, но пока, к счастью, обходилось без серьезных жертв.
«Странные, странные времена! Нелюди годами работали бок о бок с людьми, пахали одни поля, ели один хлеб… И тут случилось нечто – болезнь, чума, бешенство? Как по команде все заговорили об угнетении, о беспощадности человеческой расы!… Заговорили те, кого мы вытащили из лесов, дали образование, науки… О, дикое племя!» – подобное говорили все и всюду, от вершителей в домах правительства до рыночных торговок. Проблему обсуждали на каждом углу, писали во всех газетах, кричали со всех сторон, но ничего, совсем ничего не менялось. Нелюди все так же расклеивали повсюду свои страшные зеленые листовки, все так же безрезультатно стреляли ружья стражников, а люди по-прежнему боялись подолгу оставаться на улице.
Жизнь в столице стала страшной, люди бежали из мест, в которых родились. Страшно было даже не попасть в перестрелку или в заложники: такое обычно ничем опасным не заканчивалось. Страшно было случайно встретить своего яркоглазого соседа. Теперь нельзя было знать наверняка, не взбесился ли тот, кто еще вчера угощал твоего ребенка садовыми яблоками.
Вот почему закутанная в плащ фигура Ванда так всполошила слугу и посетителей: они испугались, что вошедший может быть нелюдем. Им было неважно, мирный это нелюдь или повстанец, так или иначе вечер в кофейне был бы безнадежно испорчен.
Господину Ванду не было дела до тех переживаний, которые он доставил. Он уже нашел, кого искал, и приближался к его столику.
Тот из посетителей, к кому направился Ванд, выглядел, как весьма состоятельный человек. Его выделяли среди прочих блестящая серебряная цепь карманных часов, трость с серебряной рукоятью и отстраненный от мира сего благородный взгляд серебристых глаз.
Внешность этого господина была противоречива. Он был бледен, как дворянин, имел густые черные усы, как военный, и прямые светло-рыжие, как у шута, волосы. Внешность была в некотором роде его удостоверением личности. Если кому-то нужно было его найти, то искали «бледного светло-рыжего господина с черными усами и таким странными глазами, знаете… почти белыми».
Истэ?ка Демо?нтин, а именно так его звали, был человеком особенным, единственным в своем роде. Он насмехался над законом, хотя был любезен со стражей, у него не было постоянной работы, дома и даже съемной комнаты, но он неизменно был при деньгах и в приличном виде. Говорили, что он могущественнее любого архимага, однако нигде подолгу не задерживался и предпочитал скрываться.
Чудаковатый, овеянный сомнительной славой, но бесконечно нужный в особых кругах человек, – вот, кем был Истэка Демонтин.
– Здравствуйте, меня зовут Ванд Куп.
Истэка удивленно поднял взгляд на подошедшего. Его лицо, как театральная маска, изобразило немой укор.
– Вы опоздали, – проговорил он, недовольно смотря на незваного гостя.
– Обстоятельства…
Рыжеволосый взмахнул рукой, прерывая стройный поток оправданий, заготовленный Вандом еще до того, как он начал опаздывать.
Истэка откинулся на спинку стула, и в его пальцах медленно материализовалась черная трубка с серебряными вензелями. Из воздуха в чашечку посыпался табак превосходного качества, сам собой пошел дымок. Демонтин закурил.
– И какая же такая неуемная потребность заставила вас потревожить меня? – спросил он, вперив в Ванда внимательный взгляд своих почти белых глаз.
Куп понял, что его оплошность прощена, и сел в кресло напротив величайшего в мира мета-мага.
– Есть задача, с которой во всем Скаханне никто, кроме вас, справиться не сможет. Я хочу предложить вам работу, – объяснил Ванд мягким вежливым голосом.
Про себя Куп отметил, что первые секунды встречи с магом оказались легче, чем он ожидал. Истэка, хотя ему боги знают сколько лет, едва ли выглядел на тридцать, почти мальчишка… с ним легко было удерживать нужный тон.
– Вот что я вам скажу, – Истэка вынул трубку изо рта и посмотрел в окно, на залитую дождем улицу. – Люди и нелюди ищут меня годами, а когда находят, всегда просят решить их проблемы. Они рассказывают грустные или страшные истории, обещают большую награду или большие неприятности, всеми правдами и неправдами добиваются моей помощи… Но никто из них не прочел ни одного моего труд, ни сильва не понимает в магии, не знает ничего о том, чем я занимаюсь на самом деле, – Демонтин замолчал, взглянув на Ванда. – Попробуйте убедить меня в том, что вы не очередной попрошайка. Если вам это удастся, я решу вашу задачку, в чем бы она ни состояла.
– Тогда я начну, – Ванд улыбнулся. Он читал все работы Демонтина и, хотя половины не понял, уловил суть и знал, что должен сейчас сказать.
В годы своей молодости, – лет двести тридцать назад, – Истэка изменил представление о мире своей теорией о строении материи, научились с помощью магии преобразовывать вещества по своему желанию. До него попросту не рождалось колдунов, которым хватило бы сил на подобные фокусы. Разумеется, это повлекло за собой некоторые проблемы с церковью и многие годы Демонтин провел в подвалах одного из самых закрытых храмов. Позже ему удалось бежать и с тех пор он скитается, продолжая работать над своей теорией.
Он развлекался тем, что создал множество потрясающих вещей, артефактов, и разбросал их по миру, заставив искателей приключений рисковать жизнью ради чудесных вещиц, обещающих власть, богатство и влияние. На этих историях Демонтин сделал себе имя, а потом ушел в тень, чтобы посвятить жизнь исследованиям, выходящим за рамки обыденного.
– Создавать золото из воздуха – это удивительно, но ваши главные интересы находились гораздо выше, – проговорил Ванд Купом голосом, который свел с ума ни одну женщину. – Прожив так долго, вы смогли взглянуть на наш мир с иной стороны и увидели то, что до вас не мог разглядеть никто. Последние десятилетия вы исследуете… другие земли. Вы считаете, что существует множество таких же миров, как наш, и пытаетесь найти вход туда. Ни один маг, из всех живших на Скаханне, не знает об этой грани столько, сколько знаете вы…
– Продолжайте, – Истэка едва заметно оживился, когда речь зашла о «других землях». По крайней мере, его не просят создать бесконечный мешок алмазов – уже хорошо.
– Как вы знаете, существует одна легенда, в которой говорится, что много тысяч лет назад, когда драконы принесли людей и нелюдей на Скаханн, здесь уже жили другие. Неизвестно, как и когда они населили этот мир, но наши предки вынуждены были вступить в жестокую войну с этим народом…
– Это легенда о первой расе, – Демонтин удовлетворенно кивнул. – Похвально, Ванд, очень похвально, я почти ваш… – криво улыбнувшись, Истэка качнул головой, и его безупречное рыжее каре полыхнуло в свете ламп. – А теперь расскажите, что я должен делать.
Ванд улыбнулся.
– Тот, кто прислал меня к вам, нашел нечто выдающееся в развалинах одной старой крепости. Секреты могущества древних – самое малое, что может открыть эта находка, если только она заговорит… Но мы слишком мало знаем, чтобы понять ее язык. Потому нам нужны вы.
– И что же это за находка? – нетерпеливо спросил маг. На самом деле он уже знал, что ему скажут, но хотел, чтобы эти слова упали в воздух, наконец-то стали частью его реальности, а не яркими мечтами, которые он с жадностью перебирал ночами.
Куп выждал несколько секунд, а потом наклонился над столом и тихо произнес:
– Мы нашли гробницу первой расы.
– Неужели они еще остались? После стольких тысяч лет?… – прошептал маг. Нервно разгладив усы, он отвел сосредоточенный взгляд в сторону. – И многое ли уцелело?
– Достаточно, – Ванд говорил спокойно, но в душе он торжествовал. Он уже знал, что вернется к хозяину не с пустыми руками. – Мы ищем человека, которому хватит знаний и могущества, чтобы изучить наше открытие. Мы верим, что гробница – это ключ к чему-то куда более великому, чем просто ответы на вопросы. Это путь к новой истории!…
– Ни слова больше, болтливый человек! Я должен увидеть все своими глазами и как можно скорее, – Демонтин встал из-за стола. Он плавно, не касаясь, провел по скатерти рукой, оставив щедрые чаевые прислуге. – Едем немедленно! Надеюсь, лошади у вас такие же резвые, как и ваш язык…
«Мокрая Выдра»
"– Вы видели эту так называемую племянницу? Они же ни капли не похожи!… А эти уши!? Зуб даю, эта старая рыжая выдра укрыла у себя очередную преступницу!" – сказал однажды постоялец гостиницы "Мокрая Выдра", которого никто больше никогда в ней не встречал.
Молодая лошадка резво бежала по незнакомым каменным улицам, не замечая ни криков возницы, ни натянутых вожжей. Сильные ноги несли ее вперед, в новый еще неизвестный ей город.
– Да стой же ты, сволочь!… – в гневе закричал старик и, привстав на скрипящей телеге, что было сил потянул на себя вожжи.
Голова кобылы резко ушла в сторону, и животное остановилось, недовольно гарцуя на месте.
– Непослушная скотина! – выругался старик и злобно сплюнул на мощеную камнем улицу.
То ли дело была его прежняя кляча: вечно голодная, вечно уставшая, и потому послушная, как машина!
– Чуть не проехали! – сказал старик, оборачиваясь.
На телеге среди мешков с зерном на продажу и ящиками овощей сидел путник.
– Спасибо, добрый человек: так бы не добрался, – сказал мужчина, взваливая сумку с пожитками на плечо и спрыгивая с телеги. – Держи, скотине на корм, – он кинул старику монету в пять собак.
– Живи здорово, вояка. Тпру! Пошла!…
Телега умчалась дальше, а путник остался один перед двухэтажным зданием с выбеленными стенами.
Постоялый двор «Мокрая Выдра», которую местные знали скорее как «трактир этого рыжего скряги Аки?вы». Единственное место на Причалах, – одном из беднейших районов столицы, – где можно было остановиться человеку или нелюдю чьи сбережения уже иссякли, а самоуважение еще нет.
Стоял полдень, потому в главном зале «Выдры» царила тишина: вчерашняя пьянка уже закончилась, а для новой пока было рановато. Два-три разомлевших тела, в которых еще можно было узнать наемников, сидели в деревянных креслах у камина. За отполированной до блеска стойкой, стоял нелюдь, чистокровный рыжий леннай с топорщащимися в стороны жестки волосами и янтарным, как молодой виски, взглядом.
– Здравствуйте, я хотел бы снять комнату, – сказал путник, подходя к нелюдю.
Леннай заприметил военного, как только тот спрыгнул с той телеги, но не подавал виду, пока к нему не обратились. Пригладив жесткие ярко-рыжие волосы, он нарочито медленно оторвал взгляд от газеты. Большие раскосые глаза оценивающе прищурились.
Путнику было около тридцати восьми, загорелый, с выцветшими светлыми волосами и неопределенного цвета глазами. На поясе виднеется рукоять офицерской сабли, ножны прикрыты голубым плащом с королевским гербом. Из-за плеча выглядывало дуло старого солдатского ружья. Но кое-что рассказало об этом человеке больше, чем все эти детали: повязка на неподвижной левой руке.
Как постоянный читатель Королевского Вестника и добрый знакомый каждого нейверского наемника, Акива с первого взгляда определил, что перед ним никто иной, как полковник в отставке, покинувший соратников близ Железного нагорья, где уже невесть сколько лет идет война с разбушевавшимися орками.
С таким постояльцем гостиница уж точно будет смотреться приличнее, особенно в свете последних событий… был бы вояка еще и здоровым, цены бы ему по вечерам не было!
– Меня зовут Акива, я хозяин «Мокрой Выдры», – произнес леннай, растягивая тонкие губы в улыбке. Его золотистые глаза ласково блестели из-под густых рыжих ресниц. – У меня есть комната на втором этаже, плата за проживание и еду три раза в день – дракон в неделю.
– Мое имя Валдис, – мужчина протянул руку и был приятно удивлен крепким рукопожатием леннайя.
– Хотите взглянуть на комнату, полковник?
– Я думаю, она подойдет, – улыбнулся тот, протягивая задаток на пару недель вперед. Акива принял монеты, не пересчитывая, но по весу определил точную сумму и с удовольствием отметил, что там немного больше, чем нужно.
– Я провожу.
Взяв из-под стойки ключ с белой биркой, леннай повел гостя к лестнице.
– Что с рукой? – спросил он, ведя новенького по коридору с комнатами.
– Орчий топор, – объяснил Валдис. – Меня направили сюда к одному из лучших лекарей Нейвера.
– Значит, в столице ненадолго, армия зовет? – подмигнул нелюдь.
– Если вернут руку, отправлюсь обратно, – кивнул Валдис.
Акива отметил, с каким неподражаемым спокойствием полковник говорил о своей травме. Леннай знал военных. Похоже, бедняга обречен.
– Вот комната. Чистая, светлая, простая, – он прошел мимо небольшого окна, за которым, если не обращать внимания на косые линялые крыши домов и перетянутые веревки с сохнущим тряпьем, виднелся крошечный кусочек моря. – Лучший вид.
Военный кивнул, едва осмотрев обстановку.
– Обед вот-вот будет готов, – проговорил леннай. – Располагайтесь, полковник.
Ровно через час Валдис спустился в главный зал. Побрившийся и причесанный, в свежей одежде и до блеска начищенных сапогах, он выглядел куда лучше этого места.
Кроме него в зале появилось еще несколько постояльцев. В глаза военному бросился толстый молодой человек у стойки. Он был в берете, лиловой бархатной курточке и полосатых гетрах, за его широкой спиной на надежном кожаном ремне покоился жуткого вида музыкальный инструмент.
– …Поверьте, я увеличу вашу посещаемость втрое! Все будут приходить на мои выступления и заказывать вашу выпивку! Я принесу этой дыре известность! – молодой человек говорил бойко и уверенно, почти перевалившись за стойку, так что Акиве пришлось посторониться.
– Ладно, только не лезь ко мне! – голос Акивы напоминал мяуканье недовольного кота. – Вот, что я скажу. Ты выступишь сегодня вечером, за что получишь обед и место в чулане на первом этаже. Если завтра на твое выступление придут люди, тогда заключим сделку. До тех пор никакой бесплатной еды!
– В чем дело? – поинтересовался Валдис, подойдя к стойке.
– Не обращайте внимания, полковник. Очередной попрошайка, – Акива кинул недовольный взгляд на барда и нацепил на нос медное пенсне, чтобы вернуться к газете.
– Если вы хотите знать, я играл в самых высоких домах Лиазгана, меня приглашали на все праздники! – оскорбился музыкант.
– Да? И как же тебя тогда занесло в нашу захудалую Нейверскую столицу? – усмехнулся Акива, взглянув на кучерявого толстяка поверх золотого пенсне.
– Раз читаете газеты, сударь, то должны знать: в Лиазгане сейчас пожар, стихийное бедствие, толпы сумасшедших нелюдей! Там невозможно оставаться творческому человеку! – заявил бард. – Мне пришлось бежать, и вы даже представить себе не можете, что мне пришлось пережить по пути сюда!
– Неужели? – фыркнул нелюдь. – И что же?
– Газеты врут, сударь, вот, что я вам скажу, – таинственно заявил бард. – Я своими глазами видел такое, о чем до сих пор не написали ни в одной даже самой захудалой газетенке! – воспользовавшись тем, что его слушают, он решил укрепить свою позицию, заняв стул возле стойки.
Валдис сел рядом. Он подозвал проходящую мимо служанку, попросил принести обед себе и музыканту, сразу же заплатив за обоих.
– Вы слишком щедры, сударь! – воскликнул бард. – Мое имя Есень Лиловые Струны и, поверьте, я не оставлю вашу доброту без благодарности!
– Не стоит, – покачал головой Валдис.
– Так что же ты видел? – спросил Акива, смотря на барда.
– Я расскажу вам, – кивнул Есень, и, приняв необходимую позицию и тон, начал свой рассказ с подобающим его ремеслу мастерством. – Я, как и многие беженцы, без труда пересек границу между Лиазганом и Нейвером и добрался до городка Конево на той стороне реки Тетзы. Я хотел попасть в столицу, но меня туда не пускали! Никого не пускали! Целых три недели в порту стояло шесть судов, но ни одно не принимало ни товаров, ни путников! Город был забит беженцами из Лиазгана и нейверских деревень. Ведь в Нейвере, как оказалось, тоже есть свои повстанцы, хотя их меньше, чем в Лиазгане, и они еще не бросаются на все живое.
– Это я и без тебя знаю, – Акива нахмурился.
– Это не все! – запротестовал бард. – То, что случилось в Конево, – настоящий ужас, послушайте! Однажды вечером, когда я выступал в местном трактире, где собрались беженцы, на город напал целый вооруженный отряд. Белые совы вламывались в дома и обыскивали каждую комнату. Они искали нелюдей, особенно леннайев, а когда находили, забирали! Женщин, детей, мужчин – всех вязали по рукам и уводили на корабль, стоявший в порту! Никто не мог ничего сделать: каждого, кто пытался заступиться за яркоглазых, избивали до полусмерти! Я смекнул, что раз их ведут на корабль, то, скорее всего, повезут к другому берегу. И собаке было бы ясно, что оставаться в Конево дальше слишком опасно. И что я сделал? Я пробрался на судно, куда вели беженцев, и спрятался в запасной лодке! На палубе была такая неразбериха, что меня никто не заметил, – Акива скептически оглядел тучную фигуру барда, но тот и бровью не повел. – Когда мы отчалили, команда успокоилась, и я услышал разговор какого-то мужчины с полковником. Они мило побеседовали, а потом старой речной выдре перерезали горло и выкинули за борт прямо через мою лодку! В тот момент я понял, что с корабля нужно немедленно сматываться. Тихонько спустив лодку на воду, я, молясь всем богам и не жалея сил, погреб до столичного берега. К рассвету я, наконец, добрался до суши. И вот, я здесь, живой и здоровый, а сотня беженцев-нелюдей и целый корабль неизвестно где!
Бард говорил с таким чувством, так выразительно и громко, что вскоре вокруг него собралась толпа слушателей. Некоторые даже спускались с верхнего этажа, проспавшись после вчерашней пьянки.
– Врешь ты все, – хмыкнул недоверчивый Акива и встряхнул свою газету. – Об этом не могли не написать!
– Он говорит правду, я был там, – заметил полковник. Его низкий и твердый голос услышали все.
Взволнованные посетители зашумели.
– После того, как все закончилось, город опустел, – военный продолжил, когда все утихли. – Корабли снова стали брать на борт путников. Сегодня я, наконец, переправился на этот берег вместе с другими людьми. Прибыв в столицу, я тоже отметил, что ни одна газета не написала о произошедшем в Конево. Я отправился в ближайшую редакцию, но меня не стали слушать.
– А… – бард всмотрелся в Валдиса. – Кажется, я тебя помню! Ты пытался поговорить с теми ребятами в белом, но… – музыкант опустил сочувствующий взгляд на неподвижную руку военного.
– Может, если мы пойдем в издательство вместе, нас послушают, – сказал Валдис.
Служанка поднесла еду для него и для барда.
– Конечно, можешь рассчитывать на меня! – подмигнул Есень и схватил ложку.
Через два с половиной часа за Валдисом и Есенем грохнула дверь издательства «Ясный День». Охранник поплотнее задвинул щеколду.
– Мда… ну и дела тут творятся, – хмыкнул музыкант, почесывая кудрявый затылок. – Нас просто вышвырнули оттуда, подумать только! – он недовольно обернулся на здание. – Можешь тут не стоять: мы и не подумаем возвращаться в это гнусное место! – крикнул он охраннику, который все еще стоял за дверьми и наблюдали за путниками.
– Эти люди совершают ошибку, – сказал Валдис, спускаясь с порога. Из-за того, что рука была плотно привязана к телу, воину было тяжело держать равновесие, и по ступенькам он шел, покачиваясь.
– Знаешь… они не хотят нас слушать, но, кажется, я знаю, кто захочет! – Есень сбежал по ступеням и встал перед Валдисом. – Пойдем, посмотрим столицу, прогуляемся по Верхнему городу. Уверен, там мы найдем нужного человека.
– Идем, – согласился Валдис и отправился за бардом.
– Знаешь, я ведь столько слышал про вашу столицу, и сейчас у меня есть возможность увидеть все своими глазами! Если честно, пока город и на половину не так хорош, как о нем пишут. А ты что скажешь? – спросил Есень, ведя полковника по улицам к северной части города, где обитали богачи и знать.
– Я уже бывал здесь, – ответил Валдис, скользя взглядом по вымощенным камнем улицам, белым стенам пятиэтажных домов и по редким облагороженным деревьям. – Около пятнадцати лет назад. С тех пор город почти не изменился.
– Да!? И что же ты тут делал? – Есень так засмотрелся на проходящую мимо даму, что чуть не споткнулся.
– Тогда я был еще мальчишкой: приехал развлекаться, заводить знакомства, – Валдис усмехнулся. Над его губами проступили морщины. – Кажется, что не со мной это все было.
– Эх… пятнадцать лет… – сладко вздохнул Есень. – Пятнадцать лет назад я еще жил с родителями и сестрой. Ни одной ноты тогда еще не знал, – рука барда сама собой потянулась к инструменту за спиной. – Я тебя понимаю: время – чудная штука.
– Жарко. Не зайти ли нам выпить? – предложил Валдис, заметив на другой стороне дороги закусочную.
– У меня ни собаки в кармане, – вздохнул Есень. – В Конево мне ведь так и не заплатили.
– Я угощаю.
Дождавшись, пока все колесники проедут мимо, путники перебежали через дорогу и встали у входа в закусочную.
– Эх, так гоняют! Это тебе не телеги с лошадками! Черт знает, что у них там внутри крутится, что они так носятся! – заметил Есень, у которого после спешки появилась небольшая одышка.
– Когда я был здесь в последний раз, таких машин было меньше, и хозяевами дороги были люди, – заметил Валдис, проводив взглядом очередную коробку на колесах, которая чуть не сбила зазевавшегося пешехода.
Путники вошли в закусочную, в которой почти не было посетителей, и встали у стойки. Ленивый старик в белой накрахмаленной рубашке и черном жилете окинул их равнодушным взглядом.
– Две кружки пива, – попросила Валдис.
– Три собаки за кружку, деньги вперед, – ответил старик, не торопясь вставать со своего места.
– Три собаки! – воскликнул Есень. – Да за три собаки можно взять целый обед!
– Так и обедайте в Нижнем городе, – презрительно сказал старик. – Платите или уходите.
– Две кружки, – Валдис положил монеты на стойку. Мужчина бросил их в кассу и нехотя пошел за пивом в погреб.
– Подумать только… какой грабеж! – Есень устроился толстым задом на одном из стульев и осмотрелся. Повертев головой, он заметил, что кроме них за стойкой сидит еще один посетитель.
Это был молодой человек в сером клетчатом костюме и с каменным от сосредоточения лицом. Перед ним белели пустые листы бумаги, перо покоилось в переносной чернильнице, неподалеку от которой стояла чашка остывшего кофе.
– А вот и тот, кто нам нужен, – Есень кивнул Валдису, обращая его внимание на молодого человека.
– Почему он? – удивленно спросил воин, не заметив в юноше ничего особенного.
– Уж поверь мне, я таких знаю, – Есень хлопнул Валдиса по плечу. – Ставлю свою мандолину, этот любезный господин расскажет нашу историю, она будет на первой полосе, да еще и с картинкой!
Бард резво соскочил со своего стула и устроился рядом с молодым человеком.
– Скучаем? – Есень участливо улыбнулся писаке, упершись румяной щекой в небольшой кулак.
– Что вам нужно? – недовольно спросил тот, выходя из своих невеселых дум. – Я занят, оставьте меня в покое.
– Ты ведь из газеты, да?… – Есень быстро пробежал глазами по вещам молодого человека. Пять свернутых газет в сумке – все разные издания. Из одного из карманов выглядывает документ в красной обложке с золотистыми буквами «Нов». Продолжения не было видно за тканью. – Из газеты «Новости дня», так?
– Верно, – человек удивленно моргнул.
– Пэтр Лиховскы? – Есень улыбнулся ему, как приятелю. Это имя он заметил на верхнем поле одного из разложенных на стойке листов. Листов, которые должны были скоро стать статьей.
– Так точно, – удивленно подтвердил он. – Откуда вы знаете?
– Как не знать? Я читал все ваши статьи! – румяное лицо Есеня лучилось такой искренней улыбкой, что сомневаться в его словах было просто невозможно.
– Правда? – Петр искренне удивился.
– Конечно! Именно поэтому я сейчас здесь. Я и мой друг искали именно вас, – бард перешел на серьезный тон. – Мы стали свидетелями события, о котором не можем заявить открыто: нам нужен кто-то, кто смог бы написать о нем вместо нас. Кто-то, кто не боялся бы опорочить свое имя неудобной правдой… если вы понимаете, о чем я говорю!
– О, я понимаю! – кивнул молодой журналист. Он заметно оживился, серые глаза заблестели. – Газеты теперь выбирают «правильные» статьи, а не правдивые… Честных мало ценят! – он с досадой махнул рукой и отвел взгляд в сторону. – Я сам немало настрадался, пытаясь протиснуться в редакции. Им все равно до правды: подавай материал поживее, да покрасочней!
– Поверьте, наша история отнюдь не скучна, она скорее опасна, – сообщил Есень. – Мы уже несколько дней не можем найти издательство, которое не испугалось бы таких новостей. Вы ведь нам поможете?
– Что ж… расскажите мне вашу историю. Я послушаю и решу, что можно из нее сделать, – он выбрал чистый лист бумаги, взял в руки перо и устремил на Есеня внимательный взгляд.
– Мы с моим другом остановились в городке Конево неделю назад… – Есень подмигнул сидящему рядом Валдису и начал свой рассказ, потягивая холодное пиво.
Из закусочной журналист и бард выбрались добрыми приятелями.
– Я немедленно покажу статью своему редактору, уверен, он оценит ее. Мы будем первыми, кто расскажет людям правду!
– Нейверцы должны знать, что происходит в их стране, – кивал Есень.
Они пожали друг другу руки, молодой человек остановил ближайший желтый колесник и, вскочив внутрь, умчался в свое издательство.
– Делов-то, – усмехнулся бард, провожая взглядом удаляющуюся машину.
– Быстро ты его уговорил, – улыбнулся Валдис.
– Что поделать? Хорош, как всегда, – бард ослабил пояс на пузе. – Дело сделано. Может, еще прогуляемся? Денек хороший такой!
– Пройдемся, – согласился Валдис. – Я помню, тут был парк. Идти недалеко, если прямой дорогой в Верхний город.
– Парк? Тот самый знаменитый Нейверский парк? Конечно, пойдем, раз неподалеку!
До парка неподалеку идти оказалось всего час пешком, к тому же дорога вела на подъем, потому этот час дорого стоил барду. К тому моменту, когда Есень получил возможность воочию увидеть самое красивое место в столице, ему было уже не до прекрасного: бедняга обливался потом и хватался за грудь, мучаясь одышкой.
– Сесть… Боги милостивые, где тут хоть одна лавка!?…
– Беседки находятся в яблоневом саду, – Валдис, хотя ему было и жаль толстяка, не мог сдержать улыбки.
– Еще куда-то идти?… – казалось, Есень сейчас заплачет. Он оперся спиной о ближайшее дерево и съехал на траву. – Я не смогу!
– Сможешь! Поднимайся, – воин протянул ему здоровую руку и помог встать, улыбаясь. – Оно того стоит.
– Не верю… – прокряхтел бард.
– Мраморные фонтаны, белые беседки, фонари – все как на картинках, пойдем!
– Эх…
Поддерживая барда плечом, воин повел его в сторону сада. Вскоре они оказалась на лужайке посреди плодоносных деревьев. Вокруг огромного белого фонтана были разбросаны белоснежные беседки с ажурными крышами. Везде вокруг ходили люди, отдыхающие после работы: молодые пары, семьи с детьми, степенные старички. Все хорошо одетые, холеные, веселые, в преддверии выходных дней. Совсем не так, как в Железном нагорье.
– Спокойно здесь, – сказал воин.
– И прохладно… – блаженно прокряхтел Есень, откидываясь на спинку белой скамейки.
Они сидели и наслаждались видом жизни, мирно текущей мимо, когда рядом прошел невысокий мужчина с тростью. Он бросил косой взгляд на Валдиса, прошел еще немного, а потом вдруг остановился, развернулся и подошел к сидящим.
– Валдис? – спросил он, вопросительно глядя на военного. – Это правда ты!?
– Якоб!?
Валдис поднялся и подошел к мужчине, они пожали руки, смотря друг на друга во все глаза.
– Вот дела! Я думал, тебя уже похоронили!
– Жив-здоров, – улыбнулся Валдис старом приятелю. – Знакомься, это Есень. Есень – Якоб.
– Бард, – заметил толстяк, улыбнувшись незнакомцу. – Я еще посижу, с вашего позволения.
– Тайный сыск, – кивнул мужчина. – Так какими судьбами в столице? – он обернулся к Валдису.
– Во дворце живет лекарь, говорят, он творит настоящие чудеса, – Валдис кивнул на свою руку.
– Так тебя направили к… нему? – Якоб нахмурился.
– Что-то не так?
– Боюсь, что сейчас к нему не попасть. Он исчез два месяца назад, какое-то время его искали, но потом свыше отдали особый указ, чтобы мы даже имя его забыли. Сам понимаешь, что это значит: можно считать его мертвым.
– Может, ты знаешь другого лекаря?
– Знаю нескольких хороших, но равных ему нет в этом мире – я уверен, – вздохнул Якоб. – Мне жаль, что пришлось сообщить тебе эти новости. Что будешь делать?
– Судя по всему, задержусь здесь дольше, чем планировал, – вздохнул Валдис. -Найду на время работу.
Есень с изумлением наблюдал за тем, как стойко воин перенес известие о том, что его последняя надежда исчезла. Можно подумать, Якоб сообщил ему о закрытии любимого кафе, а не о том, что Валдис потерял последний шанс не остаться на всю жизнь калекой.
– Знаешь, у нас будут счастливы принять ветерана. Приходи в главное здание, как соберешься, я уверен, тебе предложат занятие по душе, – сказал Якоб, участливо положив руку на здоровое плечо друга. – Будем чаще видеться, совсем как в старые добрые времена!
– Я подумаю об этом, – кивнул Валдис, улыбнувшись. – Спасибо.
– Где ты остановился? Хочу встретиться с тобой как-нибудь.
– «Мокрая Выдра».
– О, знаю это место! Загляну туда как-нибудь. А теперь, извини, мне пора бежать: служба, сам понимаешь.
Попрощавшись с приятелем, Валдис вернулся на скамейку.
– Может, найдется еще умелец на твою руку? – предположил бард, сочувственно глядя на военного.
Легкая светлая улыбка появилась на лице военного. Он медленно покачал головой.
Посидев еще немного, Валдис с Есенем тоже пустились в обратный путь. До «Выдры» им было идти несколько часов, и вернулись они туда только когда уже стемнело.
В зале народу заметно прибавилось, почти все столы были заняты вернувшимися наемниками: многие из них служили охранниками на пристани. Выпивка лилась рекой.
– Ох… мне же еще выступать! – Есень хлопнул себя по лбу. – Иначе этот проныра не разрешит мне остаться.
– Думаю, ты справишься, – подбодрил его воин.
Пока Есень настраивал инструмент и тихо распевался в углу, Валдис поднялся к себе, чтобы умыться перед ужином. Когда он спустился, бард уже собрал вокруг себя нескольких человек, распевая веселую деревенскую песню. Его жуткий на вид музыкальный инструмент звучал звонко и резво.
– А неплохо он исполняет, – заметил Акива, когда Валдис подошел к стойке. – Ну как, успешно сходили в издательство?
– Скоро узнаем, – ответил воин. – Если напечатают, выйдет в ближайшие дни.
– Посмотрим, – кивнул Акива. – О! – леннай увидел кого-то за спиной Валдиса и его лицо оживилось. – Серый Ворон! Давненько ты сюда не захаживал.
– Дела, – пророкотал мужчина, усаживаясь за стойку за три места от Валдиса. Леннай поспешил к знакомому.
На вид Ворону около пятидесяти, одет в черный походный костюм и темно-серый плащ – один из сотен тысяч наемников, расхаживающих по этой части города. Мощный череп с густой черной порослью, похоже, не так давно голова была обрита. Черные глаза смотрели из-под густых нависших бровей угрюмо, широкий волевой рот расслаблен.
– Как твои девочки? – устало спросил он у Акивы.
– Туговато. Сам знаешь, времена сейчас опасные, – поморщился леннай, усердно натирая очередной стакан. Когда блеск граненого стекла стал идеальным, нелюдь налил туда холодного молока из крынки и подал Ворону.
– Мне нужна одна. Есть хорошее место, – проговорил наемник, отпив из стакана и утерев белые капли с жесткой черной бороды.
– О, а мне как раз нужно одну пристроить… но там случай особый. Хорошее место?
– Нужна наставница в графский дом. Мальчику-бастраду шесть лет, они хотят для него воспитанную нелюдь, – объяснил Ворон. – Девочка будет как под крылом серафима.
– Прекрасно! – кивнул леннай, его глаза заблестели.
– Но я не могу привести им кого попало. Расскажи мне о ней, – попросил Ворон, допивая молоко. Когда он поставил пустой стакан на стойку, Акива тут же наполнил его новой порцией молока из специально приготовленной крынки.
Наливая молоко, нелюдь заговорил, но так тихо, что никто вокруг не мог его услышать, тем более, всеобщее внимание было приковано к барду в другом конце зала. Однако, у Валдиса, сидящего за три стула от Ворона, слух оказался достаточно хорош.
– У меня приятель был, помнишь? Лесной леннай по имени Даглан. Он много лет жил в лесу с лунными леннайями, и лет семь назад там случился переворот, вырезали все правящую династию. Но Даглану удалось спасти младшенькую, он смог вывезти девочку из леса и спрятать в глухой деревне с людьми, где и сидел последние годы. Там он воспитывал ее себе под стать: человеческий язык знает, книжки читает, болтает сложно, как академичка… Пару недель назад мне от него письмо пришло, мол, чтобы я за ней присмотрел. Засранец опять ввязался во что-то, и на этот раз дела серьезные. И думать боюсь во что он мог вляпаться в такое время!… Как бы то ни было, письму я отказать не мог, а девица явилась сюда сама через пару дней, и теперь я не знаю, куда ее пристроить. Клянется, что не ведьма и магией не владеет, но она нелюдь, да еще чистокровная, из лесов, а у меня и так проблемы с церковниками! Нельзя ей тут находиться. По крайней мере, большую часть времени.
– Покажи мне ее. Если она пойдет, определю ее к графу, – решил Ворон.
– Уверяю, на роль детской наставницы лучше ты никого не найдешь, – сказал Акива, подливая молока в стакан. – Ты, как всегда, спасаешь мне жизнь, Ворон!
– За твое молоко – все что угодно, – проговорил наемник, с удовольствием делая очередной глоток. Он повернулся в сторону Есеня, окруженного прихлопывающими и притопывающими слушателями. – А тот бард неплохо поет.
– Ты правда так думаешь? – задумчиво спросил Акива, внимательно наблюдая за певчим в полосатых гетрах.
– Точно тебе говорю, – кивнул Ворон.
На следующее утро Валдис отправился во дворец. Яков не стал бы его обманывать, но в том, что лекарь исчез, стоило убедиться лично.
Военный поймал проезжающий мимо «Выдры» желтый колесник, забрался внутрь и назвал адрес. Возница задвигал тяжелые рычаги, и повозка без лошадей тронулась в сторону Верхнего города.
У ворот, закрывающих королевский двор для посетителей, стояли стражники. Отдав Валдису честь, они пропустили его, не сказав ни слова. У входа во дворец его лишь предупредили, что ни одна палата его не примет без предварительного прошения, но если ветерану угодно осмотреть достопримечательность, это дозволяется.
– Я пришел к лекарю, который живет во дворце. Может быть, вы подскажете мне, как его найти? – спросил Валдис у стражников.
– Раньше, месяца два назад, тут и правда служил придворный лекарь, – сказал один из сторожил. – Но он ушел. Возможно, Жилевская, управительница, знает, что-то. Обычно ее можно найти недалеко от кухни, в северном крыле на первом этаже.
– Благодарю.
Кивнув стражникам, Валдис вошел во дворец и повернул направо, в сторону крыла прислуги. Он был здесь много лет назад и сейчас почти не задумывался о дороге.
– Мне нужна госпожа Жилевская. Не подскажете, где я могу ее найти? – в одном из светлых коридоров Валдис встретил слугу в зеленой ливрее.
– Жилевская на втором этаже в своем кабинете. Поверните туда, поднимитесь по лестнице, там направо и в первую же дверь с двумя створками, – протараторил слуга, торопясь отнести куда-то стопку белоснежных полотенец.
– Спасибо.
Валдис двинулся в указанном направлении. Когда он увидел лестницу, она показалась ему знакомой. Видимо, пятнадцать лет назад, когда он был во дворце, он тоже поднимался по ней.
Валдис попробовал вспомнить, не слышал ли он тогда что-нибудь о лекаре, но ничего не пришло ему в голову. И это неудивительно: пятнадцать лет назад ни врачи, ни управляющие его не интересовали. Жизнь была совсем другой.
Отыскав на втором этаже нужный кабинет, Валдис постучал в дверь. После короткого женского «войдите» он прошел внутрь.
– Здравствуйте, полковник, – увидев, кто перед ней, женщина в строгих очках встала из-за стола. Ей было лет сорок. Тонкие ярко накрашенные губы уголками вниз, острый нос и взгляд коршуна: не было сомнений, своим подчиненным она снилась в кошмарах. – Чем я могу помочь?
– Здравствуйте, – Валдис сдержанно кивнул. – Я ищу придворного лекаря. Меня направили к нему.
– Лекаря? – Жилевская изменилась в лице. – Простите, но вы уверены, что не ошиблись?
– Уверен. У меня есть для него письмо, подписанное военачальником.
– Как странно, – женщина отвела взгляд в сторону и задумалась. – Знаете, все непросто. Он был таким необычным… этот лекарь. У него были проблемы с церковью. И не только, – она внимательно посмотрела на Валдиса. – Два месяца назад он ушел, никому ничего не сказав. Ушел в ночь, не взяв с собой даже дорожной сумки. Больше я ничего о нем не знаю. И вряд ли есть кто-то, кто знает.
– Мне необходимо его найти.
– Мне так жаль, но я здесь бессильна, – Жилевская развела руками, смотря на Валдиса с большим сочувствием.
– У него были родственники или близкие друзья?
– Нет. Родни не было – это точно. Он сам говорил, что все умерли. Что до друзей… он не был дружелюбен. Он никогда не отказывал в помощи – у него, что называется, был дар от богов. Но здоровых людей он не любил.
– Что ж, это все. Спасибо за помощь, – Валдис кивнул и развернулся, собираясь уйти.
– Знаете, для вас будет лучше, если вы не станете больше расспрашивать о нем, – тихо сказала Жилевская, когда Валдис уже выходил за дверь.
Оказавшись в коридор, он пошел прочь из дворца.
Что ж, все подтвердилось. Единственный человек, способный вернуть ему руку, исчез. А если уж в исчезновении человека замешана церковь или политики, должно случиться чудо, чтобы бедолага оставался жив спустя целых два месяца после пропажи. А чудеса в Нейвере случаются редко.
Приезжая в столицу, Валдис был готов смириться со своей участью. Конечно, без руки, тем более без левой, можно прожить. В случае Валдиса – найти работу в страже и спокойно зажить, как все ветераны. Может, еще лет пять он будет ходить по врачам, надеясь, что ему предложат что-то получше механического протеза, работающего на магических кристаллах. Потом согласится на протез.
Все в его судьбе было ясно, если бы не одно «но».
То, что лекарь именно исчез, в корне меняло обстоятельства. Кто может знать, вдруг он еще жив и способен помочь? Тогда Валдис вернулся бы в армию: там еще оставались дела, которые ему не дали закончить.
Выйдя из дворца, Валдис направился в Сторожевую башню. Легендарное строение, дела в котором играли не последнюю роль в политике страны, находилось недалеко. Прямо за толстой стеной, окружающей дворец, на другом конце площади от центральной академии магов.
Вокруг Башни громоздились казармы и тренировочные площадки для стражи.
Внутрь Валдиса пропустили так же, как и во дворец: без вопросов. Голубой гербовый плащ и медали, которые правила обязывали носить даже на гражданской одежде, открывали перед ним все двери.
Выяснив, где находится начальник городской стражи, Валдис отправился к нему.
– Полковник, – жилистый человек, облаченный в серую форму, встал, чтобы поприветствовать вошедшего. – Чем я могу помочь?
– Меня направили сюда к лекарю, которого сейчас нет на месте. Возможно, мне потребуется пробыть тут несколько месяцев, пока я не найду его и не вылечусь. Я хотел бы получить работу на это время.
– Работу? – мужчина внимательно посмотрел на руку Валдиса, плотно привязанную к телу. – Чтобы я мог помочь, мне нужно знать, что с вашей рукой.
– Орчий топор раскрошил сустав. Рука не двигается и ничего не чувствует. Я использую мази, которые позволяют не ощущать боли и сохраняют руку в пригодном для лечения состоянии.
– Пожалуй, все, что мы сможем вам предложить – работа с бумагами здесь, в Башне, – рассудил мужчина, потирая подбородок. – Глава хочет вскоре начать одно дело, для которого нужны новые люди. Поднимитесь на десятый этаж, найдите его и попросите дать вам должность. Уверен, вы ее получите.
– Спасибо за помощь.
– Это пустяки, – служивый учтиво склонил голову.
На десятом этаже, до которого на лифте добирались только гонцы, пришлось потрудиться, чтобы отыскать кабинет человека, занимающегося должностями членов гильдии.
Выслушав Валдиса, он рассказал ему, что через две недели заработает отделение по работе с заключенными нейверской тюрьмы. Всем было известно, что в эту тюрьму было легко попасть, а выйти из нее без суда было почти невозможно. Суд же устраивался только после крупных преступлений или когда речь шла о родственниках влиятельных людей. За мелкие провинности стражники сажали на несколько дней, но в итоге заключенные терялись в массе других, про них забывали, и они оставались там на годы в качестве бесплатной силы: у государства всегда хватало работы для преступников.
Сейчас в планах руководства что-то переменилось, возникла необходимость сократить количество заключенных, расследовав дела, которые не были отмечены в архивах. Не обязательно тщательно.
Выслушав все это, Валдис, не дожидаясь, пока ему предложат должность, вызвался быть следователем: он знал, что ему не откажут.
– У меня дворянское образование, я разбираюсь в документах и в гражданских правах. Эта работа мне подойдет.
– Тогда я запишу вас в список… – мужчина поправил очки и взял бумагу. – Других желающих с заслугами, равными вашим, у нас нет, потому должность ваша. Жалование – пятьдесят драконов в месяц. Работать будете, как вам удобно: главное, чтобы были результаты. Некоторых заключенных вам будут поручать, некоторых будете сами брать по желанию. Пока вот вам памятка, изучите: там подробно написано о том, как стоит вести расследования. Приходите через двенадцать дней к девяти утра во двор Сторожевой башни. Там будут распределены первые задания, вас проведут по тюрьме, познакомят с проблемой, так сказать.
– Я хотел бы начать раньше, – заметил Валдис. – Могу я приходить сюда и пользоваться архивами?
– О, разумеется, – кивнул удивленный служащий. Вот это блажь, человеку предлагают отпуск почти в две недели, а он отказывается!
Взяв тоненькую книжечку, которую вряд ли хоть когда-то кто-то читал, Валдис поблагодарил служащего и вышел.
Для любого другого члена гильдии все было бы сложнее: после тщательной проверки его досье ему бы устроили допрос в особой комнате в присутствии людей, решивших начать эту зачистку тюрьмы. Но Валдис был, что называется, из небожителей. Он был воином, который отстаивал интересы государства, интересы нейверцев, интересы людей. Всех тех, кто ступал на путь войны, в Нейвере глубоко уважали, ведь это были мужчины и женщины, которые приносили себя в жертву ради других.
В Железном нагорье люди не жили дольше пяти лет, их быстро убивали в сражениях – далеко не каждый человек мог противостоять в бою орку. Если же воину удавалось вернуться со службы, – по собственному желанию это можно было сделать только через десять лет, – до конца жизни они получали уважение и почет, а также покровительство гильдии.
Валдис провел пять лет, обучаясь военному ремеслу. В двадцать пять, пройдя все испытания, он вступил в ряды воинов и отправился на войну. В тридцать два получил командование над одним из отрядов, после чего смог приезжать в Нейвер несколько раз в год. Когда Валдис получил травму, до конца службы ему оставалось несколько месяцев. Начальство, чтобы он мог уехать как можно скорее и не посмел оспаривать свою высылку, подправило бумаги: теперь выходило, что Валдис полностью отслужил свои десять лет. Также он получил соответствующие медали и еще несколько наград за героизм.
Почести, которыми его обложили, должны были закрыть Валдису дорогу обратно в армию: только дурак пойдет умирать, когда у него есть возможность жить на пуховой перине под покровительством одной из самых могущественных гильдий. Но, похоже, именно эти почести теперь помогут Валдису вернуться в горы. Полученная должность следователя – самый верный способ найти лекаря, если тот еще жив. А так же проверить некоторые догадки, которые возникли у военного еще на фронте.
Когда Валдис вернулся в «Выдру», он сразу заприметил в зале Есеня. Бард, видимо, только проснулся, потому что требовал у одной из служанок кефира.
– О, мой добрый друг! – улыбнулся ему бард. – Ты, кажется, собирался во дворец сегодня? Как все прошло?
Валдис сел за стол вместе с музыкантом и попросил служанку принести кофе. Затем он рассказал Есеню о том, как провел утро.
– О, да ты теперь сыщик! – бард одобрительно поджал губы. – Важная шишка.
– Что тебе сказал Акива? – полюбопытствовал военный.
– Эта старая выдра разрешила мне остаться, но не за бесплатно, – Есень скривил пухлые губы. – Но и на том ему большое спасибо… – пробормотал, заметив краем глаза, что рыжий леннай как раз идет к ним.
– Ну что, вы довольны!? – воскликнул он, кинув на их стол свернутую газету. Его рыжие волосы, казалось, топорщились в стороны еще больше, а янтарные глаза пылали. – Довольны я спрашиваю!?
– Что случилось? – недоуменно спросил Есень.
– Что случилось!? Напечатали вашу статью, вот, что случилось! – Акива ткнул пальцем с подпиленным когтем в свернутую газету. – Только вот напечатали не в задрипанной газетенке, а везде, в каждой газете, и не то, что вы вчера мне рассказали, а обратное! «Дети ночи» собирались в Конево, тайком ломая снасти, чтобы ни один корабль не выходил из порта. Когда их собралось достаточно, они напали на жителей, на стражу, устроили резню и спалили все дотла, не оставив ни одной живой души! Выжили только те, кто успел уплыть на кораблях, отпущенных нелюдями на рассвете после начала беспорядков.
– Что за бред!? – пророкотал Валдис, пробегая глазами статью. – Конево не могло сгореть, я там был, когда все кончилось!
– Как можно врать о том, что погиб целый город, когда он стоит целый!? – Есень выхватил у воина газету и стал читать.
Статья была на первом листе, с картинкой, как и предсказывал бард. На ней была зарисовка: обгоревшая вывеска трактира. Есень узнал в нем место, в котором выступал.
– Боги милостивые! – воскликнул толстый музыкант, чуть не выронив газету из рук. – Я знаю эту вывеску! Видите большой скол на левой стороне!? Этот скол появился из-за меня, я ее уронил… Тот, кто это рисовал, видел все своими глазами… Выходит, все правда… Конево сгорел!
– Нашли десяток свидетелей, торговцев с кораблей, – продолжил Акива. – Они говорили, что леннайи отпустили их с товаром, чтобы передать послание королю. А послание такое: нелюди хотят вернуть себе свои земли, и будут уничтожать всех, кто посмел там поселиться! И что же? Наш король устроил совет еще вчера, а сегодня в полуденной газете объявили о том, что каждый подозрительный нелюдь будет выслан из столицы. Обыски и расследования уже начались.
– Но ведь это ложь! Чистейшая ложь! Это нелюдей убивали, их вязали и уводили в трюмы кораблей, как рабов на Охмарагу! – воскликнул Есень. – Где же тут война!? С кем!?
– Все, что я знаю, так это то, что «детям ночи», как они их называют, или лунным леннайям эта земля даром не сдалась, их родина далеко отсюда! – воскликнул Акива. – Если кто и мог это устроить, то только лесные!…
Рыжий леннай сжал пальцами тонкую переносицу, зажмурившись.
– Даглан, будь ты проклят!… Не сиделось тебе на месте!
Валдис вспомнил вчерашний разговор нелюдя с наемником по имени Ворон, о том, что у Акивы был близкий друг, который мог быть связан с повстанцами, и который отправил рыжему на попечение скрывающуюся наследницу из северных лесов.
– Лесников там не было, – успокоил он Акиву. – Я пробыл там две недели и точно знаю, что лесные леннайи даже не приближались к Конево.
Сзади к Акиве подошла одна из служанок и дернула его за широкий рукав белоснежной рубашки.
– Чего тебе!? – взвился нелюдь, оборачиваясь.
– Ваша племянница спрашивает, можно ли ей выйти из комнаты и погулять? – робко произнесла служанка, леннай-полукровка.
– Можно ли ей выйти!? – голос Акива стал похож на крик кота, которому прищемили хвост. Нелюдь схватил газету на столе и сунул ее изумленной служанке. – Отнеси ей это, и пускай девчонка сама решает, хочет она выйти погулять или нет! Проклятье, беды так и сыплются на мою голову!…
Акива уже отошел от стола Валдиса и Есеня и подозвал другую свою служанку.
– Глаша, свет мой, принеси той настойки… как бы у меня опять не начались мигрени!
Военный с бардом переглянулись. В глазах напротив каждый из них прочел собственные мысли: опасные времена наступают в Нейвере.
Послушник
"Люди-змеи, яркоглазые леннайи, толстые слевиты? Ха! Проклятые южане, никогда не знавшие настоящих лишений, не видевшие снега и не чувствовавшие голода, – вот, кого на самом деле стоит опасться Церкви! Боги никогда не были нужны им по-настоящему" – со слов семьдесят седьмого патриарха Маттемео.
– Мартин!!! Кто-нибудь видел этого несносного мальчишку!? Дьявольское отродье, попадись он мне!…
Старый иеродьякон, худой и сморщенный старик с козлиной бородкой, летал по монастырю разъяренной фурией. Его черная ряса, висящая на костлявом теле, как тряпка на пугале, развевалась во все стороны, так что все могли видеть дыру, красовавшуюся ровнехонько на заду почтенного старца. Через нее открывался вид на поношенное нижнее белье, сшитое из старых занавесок в блеклый цветочек.
Двенадцатилетнее чудовище, которое за все годы успело довести до белого каления каждого из обитателей монастыря, причем не один раз, пряталось в дровнице и злобно хихикало, наблюдая за своей выходкой черными, как смоль, глазищами. Кто бы мог подумать, всего пара капель нового клея на стуле старого иеродьякона, и сколько веселья!…
Вскоре хихиканье услышал один из монахов, добрый толстый Канни.
– Мартин, тебе лучше спрятаться получше! – тихо пробормотал он, вставая над дровницей и делая вид, что смотрит на соседний куст. – Если отец Шед тебя найдет, тебя выпорют розгами и снова посадят на строгий пост.
– Но ты ведь не сдашь меня, милый Канни? – ехидно раздалось под самым крупным поленом. Этот голос, полный издевки, был достоин самого сына дьявола. Или подростка, которого судьба заперла в четырех стенах глухого монастыря среди десятка ворчливых стариков. Брат Канни грустно улыбнулся.
– Разумеется нет! Верховный бог Клевор осуждает предательство, а мы все его верные слуги…
– Варка клея пока в тридцать три смертных греха не входит, так что я попрошу божьей помощи, чтобы дьякон не нашел меня…
– Молись усердно, друг мой,– усмехнулся Канни и поспешно отошел, пока отец Шед не заметил его подозрительного внимания к старой поленнице.
С тех пор, как пять лет назад Маран привез сюда этого мальчика, брат Канни присматривал за ним.
Маран был одним из немногих слуг Клевора, в котором вера сочеталась с рассудительностью, в Церкви его уважали и боялись, и сам Клевор не раз отмечал святого воина своим особенным покровительством. Никто не посмел возражать, когда Маран объявил, что мальчик из Ишимера, сын террористов, останется под лоном Церкви, хотя только Боги знают, стоило ли обрекать ребенка на пожизненное заключение.
Дикого, как волчонок, ребенка обрили, дали новое имя, научили читать книги, приобщили к религии и вечерним молитвам, заставили носить монашеское облачение и отучили есть мясо, но сделать из уроженца Ишимера смиренного монаха… это было невозможно. Дикий нрав паренька рвался наружу, словно хищная птица из тесной клетки, а острый ум вгрызался в постулаты религии, как голодный ворон к хлипкую жестянку. Мартин подвергал сомнению все, что слышал, и задавал такие вопросы, от которых старых святош бросало в пот. Мартина уже выгнали за побег из монастырского приюта, чтобы он не портил светлые умы других детей, и уже несколько раз пытались выдворить отсюда, самого глухого монастыря Церкви – единственного места, где согласились принять сына убийц.
Многие сотни лет сюда не ступала нога ребенка, здесь собирались самые преданные служители Церкви, отрекшиеся от мира во имя служения высшему знанию. Задачей монастыря было охранять древнейшие рукописи, доступ к которым был разрешен только мудрейшим из мудрых. Тихая и размеренная жизнь стареющих монахов затрещала по швам, когда в стенах древнего монастыря появился чернявый чертенок.
В прежнем месте он без конца пытался сбежать, но тут бежать ему было некуда: монастырь находился посреди глухого леса в нескольких днях тяжелого пути до ближайшей дороги. Единственными дозволенными развлечениями для ребенка было прыгать по крышам, до лазать по деревьям в саду. Однако, мальчик оказался смышленый, – даже слишком, – и нашел повод для веселья в лице каждого из старых монахов.
Он подменял писчие перья на щепки, подкладывала игумену в одежду лягушек, из раза в раз пришивал к одежде алтарника отличительные знаки высшего духовенства, мастерил из дерева уморные лица, в каждом из которых легко можно было узнать оригинал… Больше всего доставалось бедняге отцу Шеду: как самый старый и самый ворчливый, он стал любимой игрушкой Мартина.
И, хотя все монахи, пришедшие в этот монастырь, годами постигали путь смирения, не так-то легко было сдержать свою грешную душу, когда спустя десятки лет покоя обнаруживаешь, что вместо каши жуешь деревянную щепу с молоком.
Влияние Марана, покровителя мальчика, было огромно, но не безгранично, и Канни беспокоился, что в конце концов шалости паренька доведут здешнего игумена и тот внемлет просьбам отца Шеда.
Ночью того же дня брат Канни искал ребенка, которого наверняка нашли и наказали. Он заглянул в молельню, в сарай, на кухню, но в конце концов обнаружил мальчика в библиотеке. Мартина заставили переписывать обветшавшие летописи на новую бумагу.
– Допрыгался, братец, – проговорил толстяк, заходя в холодную комнату, которую освещала одна только тусклая свечка на столе. Все глаза парню испортят…
– А ты говорил пост! Ха, они снова посадили меня писать! Считай, легко отделался, – живо воскликнул паренек, отрываясь от пергамента. Его черные глаза блестели, как у вороненка. – Зуб даю, игумену понравилась моя шутка! Клей ведь и впрямь отличный вышел!
– Держи, – брат Канни вытащил из широко рукава рясы булку постного хлеба и положил на стол. – Я бы тебе молока принес, но брат Шед опять все выпил.
– Спасибо, Канни, – мальчик благодарно взглянул на монаха, беря хлеб. – Но, знаешь, я ведь и без еды могу: не в первый раз уже. Вдруг увидят, что ты для меня берешь?
– И что они мне сделают? – хохотнул толстяк. – Заставят переписывать эти прекрасные образцы первых летописей? Я и сам с удовольствием за ними посижу! Таких манускриптов не найдется в библиотеке самого патриарха!
– Да, в этот раз в самом деле что-то интересное, – согласился парень, опуская взгляд на только что написанные строки. К булке он так и не притронулся: Мартин никогда не позволял себе есть бездумно, деля внимание между пищей и чем-то еще, даже если был очень голоден. Удивительно, но некоторые религиозные ограничения он перенял как вернейшие привычки. – Только послушай, тут говорится о том, как появились первые боги!
– Ну-ка, ну-ка…
Брат Канни уселся на жесткую лавку рядом с пареньком, и тот указал ему на свежие строки, выведенный каллиграфически точным почерком.
– Тут сказано, что они просто поднялись туда! Посмотри: «…И когда взошел Святейший Кирик на гору Ард, камень, на котором он стоял, откололся и полетел по небу, вознося его над землей, как первого бога»!
– Ха-ха, Мартин, ты опять все напутал! Этот участок стоит перевести как «камень, на котором он стоял, откололся, и Святейший Кирик вознесся над землей и стал Первым богом».
– Да с чего ты взял!? – возмутился юноша, хмурясь и всматриваясь в строки на древнем языке. – Вот же, «камень полетел, вознося его…».
– Если бы в поднебесье можно было бы попасть, летая на откалывающихся от гор камнях, все бы уже давно там побывали, как думаешь?
– Может, никому просто в голову не пришло! – заявил Мартин, сверкая черными глазами. – Я сижу над этим древнем языком с пяти лет, может, я его лучше других выучил!
– Что ж, раз леннайи, у которых этот язык родной, до сих ничего не поняли из этих бумажек, – которые мы у них и взяли, между прочим, – то у тебя есть все шансы сделать это первым, – добродушно заметил монах. – Получи благословение на паломничество на Ард и полетай там на камнях.
– Паломничество? – Мартин нахмурил черные брови и почесал бритую голову, на которой уже темнели быстро отрастающие волосы.
Мальчику еще не стукнуло и тринадцати, но он отлично понимал свое положение. Он знал, что его родители творили ужасные вещи, убивали невинных людей, и даже не ради наживы – они так выражали свой протест мироустройству. Клевор, бог справедливости, велел своим инквизиторам уничтожить все селение без исключений, чтобы спасти невинных. Сам Мартин остался жив только благодаря тому, что один из инквизиторов, – Маран, – заступился за него и определил в монастырь, заявив, что верным служением Церкви мальчик искупит поступки родителей и облегчит их участь наверху.
Мартин был жив, с ним хорошо обращались, но он рос с мыслью о том, что никогда не покинет стен монастыря.
– А разве мне можно уйти в паломничество?
– Разумеется! Тебе нужно доказать, что ты достиг достаточного уровня духовного развития, принять семь первых обетов, и тогда Клевор может благословить тебя на паломничество. Может быть, даже разрешит занести свои наблюдения в манускрипты, которые будут векам храниться в монастырях.
– Я смогу путешествовать и вести свои собственные записи? – переспросил мальчик, его брови взлетели вверх. – А что для этого нужно сделать?
– Ты должен стать монахом, настоящим монахом. Посвяти свою душу богу, и тогда Клевор, возможно, заговорит с тобой, откроет тебе все тайны, о которых ты его спросишь, направит тебя. Наш покровитель отзывчивее иных богов.
– А с тобой он говорил?
– Я просто ленивый толстый старик, – улыбнулся брат Канни. – Но с Мараном говорил. Спроси его, когда он снова приедет сюда.
– Маран никогда не рассказывал об этом, – задумчиво заметил Мартин.
– Он поистине божий любимец, мальчик мой. Это честь, знать такого человека. Бог наделил его исключительными способностями, которые помогают справляться со многими вещами.
– Например с темными магами?
– Да, например с ними, – серьезно кивнул брат Канни. – Маран научился видеть их ауры, – кружева, иначе говоря, – и определять по ним суть человека. Это дано только магам или очень, очень духовным людям, научившимся во время долгих медитаций слушать и видеть больше, чем другие.
– А что еще он может? – заинтересованно спросил мальчик. Он много слышал о поразительных способностях рукоположенных, но не задумывался о том, что это может быть правдой. Он уже давно понял, что не всем религиозным текстам стоит верить.
– Белое пламя, данное ему Клевором, может укреплять плоть волей духа, делать его в несколько раз сильнее, быстрее и выносливее, чем обычный человек. Раны заживают на нем лучше, а магия не причиняет вреда. Но все это – следствие долгих лет подготовки и смирения. Маран даже провел три года в пустыне в обете молчания, чтобы укрепить свой дух и очистить разум. Это выдающийся человек, Клевор не спроста избрал его.
– И, если я пойду по его пути, Клевор заговорит со мной и благословит на паломничество?
– Если ты в самом деле этого захочешь, то так оно и будет, – произнес толстый монах с улыбкой.
Мартин кивнул, мысли его были уже далеко отсюда.
Посидев еще немного с мальчиком, брат Канни ушел к себе, не подозревая, что своими словами только что навсегда изменил судьбу ребенка.
Потекли дни, недели, затем месяцы. Мартин не мог дождаться, когда приедет его покровитель, чтобы расспросить у него про Клевора.
Помимо бога справедливости в поднебесье обитали и другие, но все они были слабые и, как казалось Мартину, совсем ни на что не влияли. Их статуи находились в храмах, к ним приходили молиться, но это как будто из вежливости. За настоящей помощью люди всегда шли к Клевору, и достойным он помогал.
Мальчик увлекся манускриптами, а когда его наказание закончилось, попросил оставить ему это занятие. Такое рвение к знаниям понравилось старым монахам, и они разрешили пареньку проводить в хранилище столько времени, сколько он захочет, – что угодно, лишь бы он не трогал почтенных старцев, одурев от скуки. Только брат Канни был недоволен и сетовал на то, что не дело это, запирать ребенка в холодном подвале, пусть даже по его собственной воле.
Когда инквизитор, наконец, приехал навестить своего питомца, Мартин не мог дождаться момента, когда сможет заглянуть к нему в комнату и поговорить наедине. Обычно по приезду Маран долго беседовал с игуменом, рассказывал новости из внешнего мира, и это могло тянуться целый день.
Наконец, наступил вечер, и мальчик выскользнул в коридор, двинувшись к келье инквизитора. Когда он вошел, тихо скрипнув дверью, Маран стоял на коленях в вечерней молитве, низко склонив голову. Между его пальцев были переплетены четки с тяжелым серебряным символом Клевора – кольцо, охватывающее три вертикальные линии.
Мартин осторожно сел на краю кровати и стал дожидаться, пока молитва кончится.
– Что такое, Мартин? – устало спросил инквизитор.
Он немного постарел с тех пор, как привез сюда мальчика. Они виделись достаточно редко, чтобы Мартин мог заметить эти изменения.
– Тебе хорошо здесь? Мне сказали, тебя заинтересовали манускрипты леннйев, – продолжил Маран, усаживаясь на кровать рядом с мальчиком.
– Там написаны интересные вещи, – кивнул Мартин, во все глаза смотря на своего героя. – Про богов. Брат Канни сказал, ты говоришь с Клевором.
– Он обращался ко мне несколько раз, – кивнул инквизитор.
– Я хочу стать паломником, – вдруг выпалил Мартин. – Я хочу найти гору Ард!
Пару секунд лицо инквизитора оставалось каменным, но потом его прорезали морщины: Маран тихо рассмеялся.
– Зачем тебе она? – спросил он, ласково смотря на ребенка.
Мальчик замялся. Он помнил реакцию брата Канни на свои слова и не хотел, чтобы Маран смеялся над его затеей. Однако, все эти месяцы мысли об Арде не выходили у него из головы, преследовали днем и ночью. С того самого дня, как он впервые увидел в небе капала, вопрос о том, как боги умудряются держаться так высоко, не отпускал его мысли ни на день.
– Хочу вести собственные исследования, – в конце концов ответил Мартин. – Хочу оставить свой след в архивах церкви.
– Для этого нужны очень серьезные познания, – заметил Маран. – Только мудрейшие из мудрых могут сохранить свои записи в библиотеках Церкви. Нужно учиться очень много лет.
– Я это умею, – без тени сомнения ответил ребенок, чем развеселил инквизитора еще больше. Однако, зная про гордый нрав паренька, Маран сдержал улыбку. – Но брат Канни сказал, что для паломничества нужно получить благословение Клевора.
– Ты еще многого не знаешь, – ответил Маран. – Очень многого. Если ты хочешь услышать бога, сначала ты должен научиться слушать свою душу и видеть души других. Чтобы узнать об этом больше, тебе нужно стать послушником. Тогда тебе расскажут о вещах, которые изучают в Церкви.
– О кружевах и магии без магии? – спросил Мартин, его глаза заблестели. – О том, как не дышать или не есть? Как вдесятеро стать сильнее обычного человека и пережить смертельные раны?
– О том, как стать достойным человеком, несмотря на все соблазны этого мира, – покачал головой Маран. – После того, как ты управишься со своей душой, совладать с телом будет намного проще.
– Думаю, молчать три года и жить в пустыне не сложно, – серьезно заметил ребенок.
– Раз ты знаешь про обет молчания, тогда ты должен знать, что нужно для послушания, – усмехнулся инквизитор. – Если решишь пойти по этому пути, я помогу тебе. Но помни, что дороги назад у тебя тогда не будет.
– А разве у меня есть другой путь? – задал встречный вопрос Мартин. Взгляд, которым он взглянул на Марана, был совсем не детским. – Разве не за тем ты оставил меня, сына убийц, в живых? Я просижу в этом монастыре до самой смерти, если не стану монахом-паломником!
– Церковь защитит тебя, даст еду и кров, работу, а это немало, – сказал Маран. – Ты можешь стать алтарником, помогать в таинствах. Но ни я, ни кто-либо другой не можем заставить тебя стать монахом и посвятить свою душу одному из богов. Это должен быть твой выбор. Ничего не говори сейчас, обдумай все хорошенько. Мы обсудим это, когда я приеду в следующий раз, хорошо?
Мартин кивнул, но в глазах его полыхала решимость. Он уже знал все, что ему нужно знать.
– Я привез тебе кое-что.
Обычно Маран всегда привозил с собой сладости или игрушки, потому мальчик с нетерпением ждал его приезда. Но в этот раз Мартин совсем забыл про подарки и теперь был приятно удивлен.
Инквизитор наклонился к своей походной сумке и пошарил внутри рукой. Наконец, он вытянул оттуда сверток.
– Это орехи в сахаре, как ты любишь. А это… – он сделал усилие, чтобы вытянуть нечто, лежащее на само дне. – Это я нашел в одной лавке в Ишимере. Твой народ любит такие вещи.
Он показал мальчику деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами. Маран повертел его в руках, нажал комбинацию на уголках и узорах, и тогда кирпич раскрылся. Это была шкатулка.
– Здорово!
Мартин взял шкатулку и с интересом осмотрел ее.
– Ее можно разобрать?
– Ты можешь попробовать, – усмехнулся инквизитор.
– Спорим на мешок орехов, к твоему следующему приезду я сделаю такую же? – хитро улыбнулся юный ишимерец.
– Спорим, – миролюбиво кивнул Маран.
Через несколько дней инквизитор уехал, а Мартин стал готовиться к послушанию. Он хвостом ходил за отцом Шедом и упрашивал того научить его всему, что нужно для прохождения испытаний. Ворчливый старик долго не соглашался, помня гнусные выходки мальца, однако, в конце концов взялся учить Мартина всему необходимому.
Спустя месяцы юноша был готов пройти обряд посвящения, его покровитель бросил все дела в Церкви и приехал в глухой монастырь, чтобы присутствовать при этом событии. Однако, из-за непогоды он опоздал и прибыл на день позже.
Когда Маран вошел через ворота, его встретил высокий молодой человек, рубаху и штаны из мешковины сменил светлый костюм послушника – хлопковые брюки и свободная туника.
– Тебя не узнать! – воскликнул Маран, с гордостью осматривая вытянувшегося юношу. Тот улыбнулся в ответ, и инквизитор заметил, что его подбородок уже не раз был выбрит. А ведь в последний раз они виделись чуть меньше полугода назад, как и все ишимерцы, Мартин взрослел рано.
Они прошли в главный зал монастыря, где уже собрались за обедом другие монахи. В честь посвящения Мартина был устроен настоящий пир – на столе появились соленья, хранящиеся в кладовой для особых случаев. Брат Канни сиял от гордости за воспитанника и от счастья, что наконец-то можно вкусно поесть, не нарушив ни одного обета.
После того, как трапеза была закончена, все разошлись по делам, а Маран решил посидеть с подопечным в тишине на улице. Они отправились на прогулку вокруг монастыря, болтая о том и сем. В конце концов они устроились под навесом дровницы, чтобы отдохнуть в тени.
– У меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Мартин. Он сунул руку в свернутую ткань, перекинутую через плечо, и вытащил оттуда деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами.
– Ты все-так разобрал ее, – усмехнулся Маран, принимая подарок. Разумеется, в монастыре у Мартина не было ни инструментов, ни нужных материалов, и до оригинала поделке было далеко, однако шкатулка получилась прекрасная.
Инквизитор попробовал открыть подарок, но у него не вышло. Он попробовал снова, и опять потерпел неудачу.
– Что ты сделал? Она не открывается!
– Открывается, только не так. Я немного усовершенствовал механизм, – довольно объяснил юноша ломающимся голосом. – Не переживай, то, что внутри, долго не испортится! У тебя есть время разобраться.
Маран посмотрел на своего подопечного и впервые за все годы усомнился, верным ли решением было привести ишимерца в Церковь.
Нелюдь
"– Сначала они "просто для общего развития" читают запрещенные книги на проклятом древнем языке, а потом мы ищем их по следам из трупов! Как по мне, нелюдям, особенно магам, вообще нужно запретить учиться читать, это решит все наши проблемы!" – сказал газетчику глава церковного розыска.
Как и у каждого древнего рода, у графов Непервых имелся свой старинный особняк. Как и все подобные особняки, он стоял на окраине столицы, окруженный величественными садами и лесом, и мог вместить в себя хоть четыре поколения графов, но вот беда: вмещал только два поколения и ровным счетом одного с половиной человека графской крови. Больше Непервых в Нейвере и не было.
Здесь, на тихом участке возле самого леса, никто не интересовался повстанцами из Лиазгана или сгоревшим речным городком со смешным лошадиным названием: сегодня, в последний летний день, в особняке готовились к особенному событию.
Толстая служанка Полли, которая была и ключницей, и поварихой, и горничной, и няней, и боги знают, кем еще, рано утром построила все свое бравое войско в холле, чтобы дать указания каждому лично.
Старику-дворецкому, доброму Борису, было поручено вытирать пыль и мыть окна.
Немой девушке, которую граф держал из милости, было велено отмыть до блеска все полы и начистить все, что только можно начистить.
Конюху, который за неделю не произносил больше десяти слов, было поручено привести в порядок ворота и дорогу до особняка.
Сама Полли решила наводить порядок на графских этажах – всех, которые были выше второго. Обычным слугам туда ходить запрещалось, потому уборка хозяйских комнат была ее сакральной обязанностью.
– …К нам приезжают не так часто, в свете ничего не знают о нашем графе, а сегодня приедет один очень важный и известный человек! Все должно быть превосходно, иначе в свете будут думать, что наш граф живет здесь, как дикарь, что у него… Сказать страшно!… Что у него ленивые слуги! А новенькая? Дама не меньше, чем из академии! Увидит хоть пылинку и не захочет остаться, подумает, что наш маленький Кенри не для ее наук, раз живет в такой грязи… – с жаром говорила Полли на утреннем сборище. Возражать ей, как всегда, было некому, потому все поторопились заняться делом.
Поскольку графские этажи и без того сверкали, – Полли работала над ними всю неделю, – служанка только проверила все и взялась за мальчика, сына графа. Он должен был выглядеть прилично перед встречей со своей наставницей. Новая рубашечка с кружевными манжетами, шелковый галстук, вельветовый костюмчик, новые башмаки с пряжками – все было заказано заблаговременно у лучших мастеров. Осталось только заставить маленького звереныша все это надеть.
Кенри был необычным ребенком. Так случилось, что его отец после смерти жены встретил нелюдь, с которой тайно жил несколько лет. Нелюдь, которая, по мнению высшего света, была не самой подходящей спутницей для графа, в конце концов не выдержала давления общества и ушла из особняка, оставив Непервому разбитое сердце, море надежд и сына-полукровку.
Мальчик, как и все полукровки, родился необычайно красивым. От матери он унаследовал иссиня-черные волосы, ярко-голубые, будто-то сапфировые глаза, острые клыки и аккуратные коготки. От отца ему досталась мягкая белая кожа и добрый нрав. Если бы Кенри не охотился на мышей и не устраивал себе норы по всему особняку, он был бы самым прекрасным ребенком на свете.
Мальчик рос в любви и заботе, отец души в нем не чаял, посвящал ему все свободное время, – когда не разъезжал по полям, цехами и фабриками, принадлежащим роду, – не больше недели в месяц. Конечно же, этого не хватало для того, чтобы воспитать из маленького нелюдя будущего дворянина.
Сейчас Кенри минул шестой год, самое время для того, чтобы начать домашнее образование. Граф Непервый решил пригласить наставницу и попросил своего хорошего знакомого подыскать такую, чтобы отнеслась к полукровке не хуже, чем к обычному ребенку, и смогла научить его всему необходимому для поступления на младшие курсы академии.
Именно эту наставницу и должен был сегодня привезти «очень известный в свете человек», к приезду которого в особняке начали готовиться за неделю.
Когда Кенри был вымыт, причесан и подобающе одет, Полли занялась внешним видом всех слуг. Каждому она раздала по новой рубашке и по праздничному платью. Все должно было быть не хуже, чем во дворце самого Государя!
Закончив со своим собственным платьем, Полли перебралась на кухню, где принялась за готовку: уж в чем, в чем, а в том, как накормить вельмож она разбиралась. Они у нее так объедятся, что еще на пару дней останутся: рассмотрят получше их прекрасный особняк, расскажут потом другим графьям, может, еще кто-нибудь приедет, и наконец-то уйдет эта жуткая, давящая тишина…
Окно с кухни как раз выходило на далекие ворота, через которые должны были проехать гости, потому Полли частенько подходила к форточке подышать.
Около четырех часов, когда еда была почти готова, Полли в очередной раз подошла к запотевшему окну, протерла его фартучком и прищурилась. У ворот что-то мелькнуло, что-то темное… плохо протерла, что ли? Рука уже схватила фартук, чтобы протереть получше, но тут Полли поняла, что увидела карету.
– Приехали!… – выдохнула она и ее щеки покраснели.
Сорвав с себя фартук и сделав огонь на плите потише, домоправительница бросилась в рабочую комнату графа.
– Приехали, приехали! Все по местам! – кричала она по пути своим густым и звучным голосом.
Из каждой комнаты появилось по лицу, все слуги стали поспешно прихорашиваться. Даже конюх пошел протереть тряпочкой лысину.
– Батюшка, гости пожаловали!… – сообщила Полли, без стука влетев в кабинет. С графом она была большая приятельница: он у них был простой и добрый.
– Уже?… – Непервый растерянно посмотрел на служанку.
Высокий и худощавый, с совершенно детским выражением лица и небесно-голубыми глазами, нравом он был нежнее ягненка. Добрый, чуткий и при этом невероятно трудолюбивый, Непервый куда охотнее общался со слугами и работниками своих фабрик, чем со знатью. В свете его считали чудаком и отшельником, а слухи о том, что он жил с нелюдью, как с женой, окончательно добили его репутацию. В особняке Непервого никогда не устраивались приемы, самого графа приглашали на собрания только по сугубо деловым вопросам. Впрочем, ему оно было в радость: дни он проводил, уйдя в дела своих предприятий. На полях, в цехах и фабриках рабочие и управляющие встречали его, как отца. Дела шли в гору, везде стояло самое новое оборудование, на каждом предприятии работали маги, поддерживающие магические механизмы – признак большого прогресса. Под начало Непервого сам король отписал несколько государственных фабрик, где требовалось поправить дела. Непервый был самым богатым графом из всех сорока и при этом самым успешным предпринимателем по версии деловых газет, что не добавляло ему любви соседей. Однако, Непервый мог не задумываясь и безвозмездно одолжить денег даже тому, кто считал его своим врагом, и потому ссориться с ним было не из-за чего.
– Подумать только, уже четыре… – рассеянно произнес граф, взглянув на часы.
– Вы, батюшка, работаете много, но это ваше самое главное занятие! – со знанием дела сказала Полли. – Вы не переживайте, все уже готово и в лучшем виде!
– Что бы я без тебя делал, дорогая Полли? – улыбнулся Неперый, вставая из-за стола и сбрасывая халат. Полли подала ему свежее платье и новый галстук. – И как тебе только удается держать в порядке этот огромный особняк, имея всего одну служанку в подчинении? – спросил граф, одеваясь перед зеркалом.
– Так она не одна, сколько нас здесь живет-то вашей милостью? Четыре взрослых человека! Что ж тут не суметь-то? Мы все вместе, все слаженно… сейчас еще одна приедет, – Полли хитро посмотрела на графа, надеясь, что он сейчас что-нибудь скажет о новенькой.
– Надеюсь, старый добрый Клам нашел хорошую наставницу для Кенри, – кивнул граф. – Он еще никогда меня не подводил.
Когда прозвенел дверной колокольчик и на пороге появились двое гостей, все слуги уже были внизу.
– Добро пожаловать! – Полли радушно улыбнулась и тряхнула юбкой, как требовали правила приличия. – Чувствуйте себя, как дома.
Дворецкий в новенькой красной ливрее, сияя улыбкой, подошел к гостям, чтобы принять у них одежду и сумки.
Мужчина лет пятидесяти равнодушно подал ему свой плащ и высокую шляпу. Девушка, – по ней сразу было видно, что это именно девушка, – проворно расстегнула все двадцать пуговиц на своем пальто и бережно подала его дворецкому. Шляпу, которая была настолько огромной, что закрывала всю голову, она так и не сняла, к величайшему огорчению слуг и особенно Полли.
Шляпа эта была совсем уж необычной. С широкими полями, с вуалью, украшенная целым букетом из искусственных цветов, листьев и ягод. Такая вещица должна была стоить как породистый щенок пустынной гончей.
Может, гостья думает, что со шляпой что-нибудь случится, поэтому не хочет ее снимать?…
От этих мыслей Полли впала в настоящее уныние. Неужели, она что-то сделала не так, раз гостья не доверяет им свою роскошную шляпу?
– Проводите нас к графу, – сухо велел старик. Девушка молчала.
– Конечно, идите за мной, – кивнула Полли, чуть не плача от расстройства. Столько работы и все напрасно!… Им тут не нравится!
– К вам пожаловали, – сказала Полли, показательно постучавшись в рабочую комнату графа. – Изволите принять?
– Входите!
Полли впустила гостей внутрь.
– Изволите чая или кофе с печеньем и конфетами? – спросила Полли после того, как мужчины поздоровались друг с другом.
– Чего бы вы хотели? – спросил граф.
– Бульону бы с дороги, а не ерунды всякой, – прокряхтел старик, усаживаясь на кушетку.
– Чай. И конфеты, – сдержанно попросила гостья. По ее голосу Полли поняла, что это совсем девочка.
– Все будет непременно! – кивнула домоправительница и выскользнула из комнаты.
– Прошу, садись, – граф, умиленный смущением девушки, подвинул ей стул.
– Благодарю, – тихо сказала она и села.
– Можешь ты снять свою шляпу!? – проворчал старик. – Все же перед графом сидишь!
– Простите!
Девушка поспешно сняла свою огромную шляпу и положила ее на колени.
Непервый, которому не меньше Полли было любопытно, что за человек будет жить в его доме и воспитывать его сына, внимательно следил за тем, как гостья снимает шляпу. Ему не терпелось увидеть ее лицо.
Когда шляпа была, наконец, снята, граф медленно опустился в свое кресло, держась за подлокотник. Тут было, чему удивиться: девушка превзошла все его ожидания. Это была чистокровная нелюдь.
Белое вытянутое лицо с острым подбородком и широкой челюстью могло бы сойти за человеческое. Однако чуть выступающий вперед прямой нос с изящным круглым кончиком и крыльями, идущими чуть вверх, делал лицо похожим на мордочку, а неестественно большие раскосые глаза переливались на свету, как два граненых изумруда. Белков почти не было видно, а огромные зрачки лучились звериным любопытством.
Прямые иссиня-черные волосы нелюдь заплетала в косы и укладывала в сложную, но человеческую прическу. Судя по размеру получившегося пучка, волосы могли быть до самого пола.
Непервый был удивлен, потому что сдержанные и отрывистые движения девушки совсем не походили на грацию расы, привыкшей жить на деревьях. Граф знал, какого труда стоит леннайям научиться так двигаться, чтобы походить на людей.
Эта девушка одевалась, причесывалась и держалась как человек, однако было в ней кое-что, что выделяло ее даже среди сородичей-леннайев.
Когда огромная шляпа открыла небольшую головку девушки, наружу показались уши… невероятно длинные уши. Таких ушей Непервый не видел ни у одного животного, ни, тем более, у нелюдей! Длинной они были где-то в две ладони, шириной в два-три пальца, к кончикам заострялись. Хрящи в ушах были настолько крепкие, что держали всю длину прямо. Наверное, непросто было носить на голове такую тяжесть… но уши не только без труда держались горизонтально, они были очень подвижны и реагировали на каждый шорох. Когда Непервый сел в кресло, скрипнула пружина, и то ухо девушки, которое было ближе к креслу, внезапно ожило и встало совсем вертикально, повернувшись к графу.
Видимо, это произошло без желания девушки, потому что она видимым усилием воли тут же опустила непослушное ухо обратно и робко посмотрела на графа, как будто извиняясь за то, что напугала его. Она старалась держать уши назад, чтобы они привлекали как можно меньше внимания. Однако, этой небольшой уловки явно было недостаточно.
– Простите… – в свою очередь извинился граф за то, что испугался. И за то, что пялился. Он хотел перестать, но не мог.
– Лекари сказали родителям, что это мутация, – объяснила девушка, ничуть не смутившись. Подобные взгляды преследовали ее всю жизнь.
Непервый с удивлением отметил, как чисто она говорит на общем языке – даже Кали так не говорила, а она прожила с людьми очень много лет.
– Я чистокровный леннай, мои родители из лесов лунных, – продолжила девушка, удовлетворяя любопытство графа.
– Моя жена тоже была из лунных, – сказал граф, чтобы сказать хоть что-нибудь. Собственные слова вдруг подсказали ему еще одно очень важное качество девушки. – Вы необычайно на нее похожи! Только у нее глаза были синие…
Тут дверь открылась и вошла Полли.
– Вот и чай!… – сказала она, входя в комнату задом, чтобы дверь не стукнула понос. – Бульон, как вы просили, горячий и наваристый, с хлебцами!
Поставив поднос на стол графа, Полли обернулась на гостей и заметила, что девушка сняла шляпу.
Нелюдь смотрела своими страшным яркими глазами прямо на Полли.
– Ой!… – служанка невольно вскрикнула, отчего уши нелюди снова ожили и сами собой задвигались. – Бог святой Клевор, спаси и сохрани!…
Полли пошатнулась и схватилась за стол, другой рукой перекрестилась.
– Полли! – граф с укоризной посмотрел на служанку.
– Ох!…
Взяв себя в руки, Полли дрожащими руками поднесла на отдельном подносе кружку бульона с хлебцами гостю, подала графу его чай со сливками, и медленно пододвинула к наставнице ее чай и конфеты с печеньем, благо, гостья сидела у самого стола графа.
– Я не кусаюсь, – заметила нелюдь, спокойно смотря на Полли. – И даже не царапаюсь, – она взяла чашечку, изящно отогнув мизинец. Когти скрывались под перчатками, плотно прилегающими к рукам.
– Разумеется… – пролепетала Полли и поспешно вышла из комнаты.
– Расскажите о себе, – попросил граф, прерывая неловкое молчание, воцарившееся в комнате после ухода служанки.
Нелюдь поставила чашку на стол и, положив руки на колени, приготовилась рассказывать с таким видом, как будто отвечала урок.
– Я родилась…
– Она выросла в женском монастыре и закончила семинарию по богословию, – перебил ее старик. – Сирота, прекрасно образована, знает древний язык, история, грамматику, арифметику и другие науки. Учила сирот при монастыре Клевора. Обожает детей.
Лицо девушки оставалось неподвижно, но уши вдруг сами собой отъехали назад, как будто не хотели слушать эту ересь. Граф улыбнулся. Он знал, что такие нелюди могут взяться откуда угодно, но только не из женского монастыря. Возможно, она даже ведьма… кто знает? Мать Кенри была ведьмой и пришла из места, о котором в Нейвере не принято говорить вслух. Но все-таки, такой благородной женщины, как Каля, Непервый не встречал даже в самых родовитых домах.
– Вы колдуете? – спросил Непервый.
– Разумеется, нет! Она чиста от магии так же, как и мы с вами! – воскликнул старик.
Девушка сидела, как статуя. Уши не дергались.
– Я не маг, – сказала она.
– А что еще умеете? – Непервый совсем развеселился. Не каждый день перед ним разыгрывали такие спектакли!
– Я хорошо шью, – спокойно ответила нелюдь.
– Шьете? Неужели?
– Я сама сшила это платье, – девушка улыбнулась и поправила длинный подол.
Платье было простым, но красивым. Темно-лиловое, из теплой плотной ткани, с закрытым горлом и длинными рукавами.
– А еще что?
– Господин Клам все сказал.
– А… Боги, совсем забыл! – вдруг спохватился Непервый. – Как же вас называть?
Леннайям от рождения давали составные имена из трех бессмысленных слов, сочетающихся только по ритму. После пяти лет дети по своему усмотрению складывали первые слоги этих слов, придумывая себе имя, которым их все называли. Три слова своего имени они открывали только близким. Спросить у леннайя имя было очень невежливо, нужно было спросить, как лучше называть нелюдя. Конечно, эта девушка якобы выросла в монастыре без родителей, но кто знает, насколько она на самом деле далека от традиций своих соплеменников?
Каля только после тайного венчания сообщила графу, что на самом деле ее зовут Корди Алита Яната. Кенри тоже имел свои три слова в имени.
– Называйте меня Але?ника, – девушка улыбнулась.
– Очень красиво, – кивнул Непервый. – Аленика, давайте обсудим обучение моего сына.
– Я слушаю, – учтиво кивнула будущая наставница.
– До вас его образованием никто не занимался, так что он сейчас – чистый лист. Я бы хотел, чтобы в этом году он научился читать, писать и считать, также ему стоит знать историю. Конечно же, история только в общем виде, чтобы он знал, в какой стране он живет и какому королю служит его отец! Еще я хотел бы, чтобы вы рассказывали ему про природу. Ему… ему будет очень интересно узнать о том, какие бывают животные и растения. Расскажите ему о другом континенте, о пустынях и лесах, морях и океанах… вы понимаете?
– Конечно, – кивнула девушка. Она заметно оживилась, когда речь зашла о ее будущей работе.
– Вам, наверное, сказали, что Кенри – не совсем обычный ребенок, – Непервый вопросительно взглянул на нелюдь. – Он полукровка. К сожалению, я редко бываю в особняке, а у Полли, его няни, бывает не хватает твердости характера, чтобы справиться с некоторыми его… повадками.
– Я знаю, о чем вы говорите, – девушка улыбнулась. – Я сама в детстве потратила немало времени, чтобы справиться со своими инстинктами. Это не трудно, поверьте, мальчик легко отпустит это.
– Вы меня успокоили! – Непервый улыбнулся в ответ. – Поймите, Кенри не первый мой ребенок, его старшие брат и сестра сейчас учатся в академии на другом континенте, в Агираде. Именно они мои законные наследники. Кенри я хотел бы сделать управляющим на нескольких фабриках, а для этого ему нужно закончить академию, куда его попросту не возьмут, если он будет диким. Его воспитание – первейшая ваша задача.
– Я понимаю, – кивнула Аленика.
– Тогда давайте познакомим вас? – Непервый дернул за шнурок, и где-то в особняке раздался звонок. – Мои слуги оборудовали одну из комнат под класс, там есть доска, мел, тетради, счеты – все, что нужно для обучения. В вашем полном распоряжении моя библиотека, можете брать оттуда любые книги. Пойдемте, я вам все покажу!
Непервый встал и подал руку девушке, помогая встать со стула.
– Познакомитесь с Кенри, потом Полли покажет вам вашу комнату, – рассказывал граф, выводя нелюдь из комнаты под руку.
Старик, криво усмехнувшись, посмотрел им вслед, и вернулся к своему бульону с хлебцами. Его работа здесь была закончена.
– …Вы будете жить здесь пять дней в неделю, а на выходные сможете уезжать домой, – продолжал Непервый уже в коридоре. – Вас устроит жалованье в сотню драконов?
– Я бы сказала, что это слишком много, – удивленно проговорила девушка.
– Половину за этот месяц я выдам вам через неделю, а остальное – в конце месяца, – сказал Непервый тоном, не терпящем возражений. – Вы будете заниматься воспитанием моего сына, можно сказать, замените ему мать, будете тратить столько своего времени… такой труд не может стоить меньше!
В классе на третьем этаже их уже ждали Полли с Кенри. Кенри стоял прямо, как солдат, с очень серьезным лицом. Он ясно осознавал всю важность происходящего. Мальчик уже много раз повторил себе мысленно, что как только войдет наставница, надо будет представиться и поклониться: так сказала Полли.
Вот, в коридоре зашуршало платье, послышались шаги и голос отца, и еще один голос, женский. Кенри приготовился, собрался… но, когда вошла наставница, которую он так долго ждал, он не смог выдавить ни слова.
Все важные мысли вдруг исчезли, и осталась только одна: «Какие здоровущие у нее ухи!».
– Здравствуй, Кенри, – сказала наставница и подошла к мальчику, который стоял столбом. – Меня зовут Аленика, – она протянула ему руку в перчатке.
Мальчик машинально пожал руку, продолжая смотреть на уши круглыми от удивления глазенками.
Лицо у мальчика выражало такое космическое изумление, что нелюдь не выдержала и рассмеялась.
Полли побледнела, увидев ее зубы: до этого служанка видела только подпиленные клычки Кали. У этой же клыки были, как у полярной волчицы, череп которой хранился в личном музее у Непервого и не раз снился Полли в кошмарах.
– У меня тоже такие вырастут?… – спросил Кенри, завороженно смотря на огромные клыки. Он тоже вспомнил про череп в шкафу отца.
– Может быть, вырастут даже больше: ты ведь мужчина, – охотно объяснила нелюдь. – Но уши у тебя будут, как у твоего отца, не бойся, – пояснила, подумав, что могла не так понять вопрос мальчика.
– А когти у тебя тоже есть? – спросил осмелевший мальчик, глядя на перчатки.
Аленика сняла их и протянула руки ребенку. Коготки были аккуратно подпилены и выглядели совсем как человеческие ногти, немного длинные и заостренные.
Кенри посмотрел на свои руки, коготки на которых был еще маленькие и мягкие.
– Он впервые видит нелюдя, – объяснил Непервый, смущенный поведением сына. – Мать он совсем не помнит.
– Я понимаю, – кивнула Аленика, не вынимая ладоней из рук любопытного ребенка. – Я росла среди людей, для меня всегда было счастьем встретить сородича. В детстве я все надеялась, что найду кого-то с такими же ушами…
– А почему они такие огромные? – спросил Кенри.
– Потому что однажды я разлила целый кувшин молока, и меня так оттаскали за уши, что они стали длинными-предлинными, – назидательно проговорила нелюдь, сделав строгое лицо.
– Больно было? – мальчик аж поморщился, будто это его оттаскали за уши.
– Очень, – серьезно кивнула Аленика.
– Я буду хорошо себя вести, – искренне пообещал Кенри.
– Конечно.
– Кенри, давай покажем Аленике ее комнату? – предложил Непервый сыну, почувствовав, что молчание затянулось.
– Ага! Мы с Полей вместе ее готовили, – гордо заявил мальчик.
– С радостью посмотрю!
Полли решила, что ее помощь тут больше не требуется, и аккуратно удалилась на кухню: ей не терпелось обсудить увиденное с дворецким.
– Сколько вам лет? – спросил Непервый у девушки, когда Полли ушла.
– Восемнадцать, – ответила она, но тут же запнулась. – То есть…
– Вы ведь не из монастыря и семинарии не заканчивали? – понимающе спросил граф. Конечно, всего восемнадцать! Совсем дитя. К этому возрасту она бы и старших классов не закончила, если бы училась в обычной школе с людьми.
– Мой отец был охотником, мы жили в человеческой деревне, – призналась нелюдь. – Но образование у меня очень хорошее, я училась сама по книгам. Господин Клам сказал вам правду о моих знаниях.
– Как же вы оказались в столице?
– Захотела пожить в городе.
– Вам ведь есть, где остановиться на выходных? – обеспокоенно спросил Непервый.
– Да, я живу в гостинице своего дяди, – кивнула она.
– А вот и комната!… – объявил Кенри.
Это была небольшая, но светлая комнатка со всем необходимым и чуточкой роскоши. По тому, каким восторгом заблестели глаза нелюди, Неперый понял, что спальня ей понравилась.
После граф повел девушку в библиотеку. Увидев десятки стеллажей с книгами, молодая наставница долго не могла прийти в себя. Непервый с удовольствием отметил, что она сразу же узнала многих достойных авторов. Сам граф их не читал, но зато слышал о них много хорошего от знающих людей.
В общем и целом, нелюдь произвела на Непервого хорошее впечатление. Через пару дней он собирался уехать на фабрику и хотел быть уверенным в том, что все дела в особняке закончены. Теперь он мог быть спокоен.
До ужина наставница разбирала свои вещи, которые привезла в небольшой старой сумке, похожей на лекарский чемоданчик. Девушка спустилась вниз по звонку, которым поли оповестила весь особняк.
– Пойдемте, вы будете ужинать с нами и Кенри, пусть мужчины беседуют! – Полли изо всех сил старалась не потерять той радушной улыбки, которую хранила для всех дорогих гостей.
Служанка открыла перед нелюдью дверь кухни и провела к столу, за которым уже сидели остальные обитатели особняка.
– Знакомься, это Борис, наш дворецкий, – Полли представила мужчину лет пятидесяти, с добродушной улыбкой, румяными щеками и проплешеинкой на макушке. Он улыбнулся нелюди и вернулся к еде. – Это Глаша, она немая, но очень порядочная девушка, – Глаша даже не посмотрела в сторону новенькой: немая и не подозревала, что о ней говорят. Бедняжка еще и слабо слышала, нужно было постараться, чтобы докричаться до нее. – А это наш славный конюх Глеб.
– …Честь имею! – конюх приветственно кивнул и выпил что-то из своей фляги.
– Все мы рады, что в наших рядах пополнение! – заключила Полли, выжидающе смотря на нелюдь.
– Вы очень добры, – проговорила она, забыв сказать, что тоже очень рада. От внимательной домоправительницы эта забывчивость не укрылась.
Нелюдь ловко подцепила вилкой большой кусок мяса и принялась за него. Столовый нож, лежавший возле тарелки, остался без внимания, ее острые зубы отлично справлялись без него.
Ужин прошел в молчании. Полли пыталась завести разговор с новенькой, но та отвечала сдержанно и встречных вопросов не задавала.
После ужина все разошлись по комнатам, и остаток вечера Полли убирала кухню и размышляла насчет будущего этого особняка, в котором теперь завелась такая странная особа.
Будущее это рисовалось служанке в самых мрачных красках.
Аленика провела в особняке еще четыре дня, почти все это время она находилась возле мальчика, с утра у них начинались занятия, а потом они гуляли или играли вместе.
Кенри, которого первое время наставница настораживала, – он нечасто встречал кого-то нового, живя в особняке, – через день уже был безгранично влюблен в нее. У нее были большие уши, клыки и когти, а еще она знала кучу интересных историй и умела рычать! Играть с ней в догонялки было намного сложнее, чем с толстой Полли, а в прятки Кенри, считавший себя в этом деле чемпионом, так и вовсе постыдно проигрывал. Он ходил за девушкой, как преданный щенок, ловя каждое ее слово.
Молодая нелюдь отнеслась к своей задаче как нельзя серьезно, в первую же ночь собрала все необходимые книги и составила план обучения по всем требованиям Непервого. Граф, побывавший на нескольких их занятиях, остался очень доволен: после них даже он узнал кое-что новое.
Вечером четвертого дня Аленика смогла вернуться в гостиницу к дяде, впереди ее ждали выходные, которые по договоренности девушка могла проводить дома.
Однако прежде, чем отправиться в Причала, нелюдь решила заглянуть в лавки верхнего города. Аленика знала, что стоит ей переступить порог «Выдры», Акива уже ни за что не выпустит ее наружу, будь на ней хоть три проклятые шляпы. Пока девушка была на свободе, она хотела купить кое-что: впервые в жизни денег у нее было столько, что можно было ни в чем себе не отказывать.
За воротами особняка Аленику уже ждала желтая машина, девушка забралась внутрь и назвала вознице лавку, название которой заприметила в газетах как только очутилась в городе. Захлопнув окошко между салоном и своей конуркой, водитель задвигал рычаги, и колесник, затрясшись, тронулся с места.
Аленика раздвинула шторки и стала смотреть в окно: это было ее любимое занятие в дороге.
Постепенно лесной пейзаж преображался, появлялись каменные дома, которые с каждой минутой становились все светлее и больше, постепенно превращаясь в богатые здания верхнего города.
Извозчик проехал по главной улице Нейвера и остановился недалеко от большого рынка на главной площади одноименной столицы Нейвера, прямо у книжной лавки.
Отдав вознице причитающееся, нелюдь проворно выпрыгнула из колесника и скользнула к вожделенной двери с эмблемой пера на табличке.
Стоило Аленике очутиться внутри, ее окутал совершенно особенный запах – запах бумажных страниц и свежих типографских чернил. Приглушенный свет магических ламп разлился по помещению, выделяя желтоватыми бликами бесчисленные свертки новеньких пергаментов. Тут и там блестели чернильницы всех сортов и мастей и вазочки с пушистыми перьями. Но главное – книги! Два этажа, уставленные стеллажами с тысячами книг, в мягких и твердых обложках, в цветных переплетах с серебряными и золотыми вензелями или же в старой потертой коже без единого отличительного знака.
Аленика слышала об этой лавке еще когда жила в деревне, один знакомый Даглана частенько привозил ей что-нибудь отсюда. «Сказания об Ордене Розы», «Король Полей», «Сборник старинных песен Дэша Поллиано»… о, сколько упоительных часов она провела, раз за разом перечитывая великие писания на древнем языке! В простых лавках таких ни за что не купишь, разве что неумелый перевод каких-нибудь людей-зазнаек.
При этих мыслях Аленика одернула себя – уже в четвертый раз за день, нужно заметить.
Люди тоже пишут прекрасные вещи, поправила она себя.
Священные писания Клевора, например, которые запрещают нелюдям напоминать о своем превосходстве над людьми. Ведь все смертные равны.
Криво улыбнувшись собственным мыслями, девушка прошла вдоль полок, пробегая взглядом названия разделов на медных табличках.
«Основы зельеварения», «Справочники начинающего мага», «Практическая магия»…
Совсем неподалеку от лавки, – буквально через дорогу, – находилась лучшая магическая академия Нейвера. Так что это место было главным поставщиком пергаментов, перьев и учебников для студентов всех курсов, и книги здесь можно было найти самые разные.
Аленика уверенно прошла мимо разделов для начинающих магов, она направлялась к самым дальним стеллажам, ее взгляд скользил по нижним полкам.
«Анатомия тонких живых материй», «Некромантия», «Тайны души и кружева»…
Последнее привлекло внимания девушки. Она остановилась, чтобы прочесть названия книг.
«Гадание по аурам», «Духовные болезни и недуги», «Тайны медитации: записки отца Мартина»…
– Ищите что-то определенное? – вдруг раздалось за спиной Аленики.
Молодая нелюдь вздрогнула и отпрянула от полок с книгами, словно там были ядовитые змеи.
– Я ищу сборник старинных песен былинника Святослава, – проговорила девушка, благодаря всех богов за то, что так и не сняла шляпы.
Проклятье, если бы кто-то увидел ее возле этих книг!…
– О, это совсем в другой части лавки! – с усмешкой заметил старичок в темно-коричневом бархатном костюму с бирюзовым бантиком. Его аккуратно причесанные белые седые волосы, аккуратные усы и блестящее черепаховое пенсне успокоили Аленику. Еще больше ее успокоили его темные, широко раскрытые детские глаза. – Давайте я вас провожу.
– Конечно, – Аленик кивнула, придерживая тяжелую шляпу на голове и незаметно натягивая вуаль ниже на лицо.
Она двинулась за проворным старичком, придерживая подол длинного платья. Каблуки ее шнурованных ботинок гулко застучали по сухим доскам книжной лавки.
– Вы не думайте, ко мне без опаски даже темные ланки заглядывают, ничего запретного я не держу, – заметил он, покосившись на шляпу гостьи. – Меня, кстати, зовут Вильхем Поннур, меня в этом городе все знают.
Вильхем отлично помнил каждого своего покупателя, которых было немало. Новенькие маги в городе почти не появлялись, особенно в последнее время, когда начались все эти беспорядки, потому девушка в наглухо закрытой шляпе его заинтересовала. Он был почти уверен, что еще не раз увидит ее здесь.
– Я не ланк и не маг, – проговорила нелюдь. – Меня зовут Аленика, я ленннай и изучаю языки.
– Учите язык сенари, раз хотите былины Святослава в оригинале? – старичок одобрительно поджал губы. – Древний, стало быть, уже знаете?
– Учила несколько лет.
Аленика не стала говорить, что это был ее первый язык. На самом деле несколько лет учить ей пришлось всеобщий: когда Даглан привез ее в человеческую деревню, Аленика не знала ни слова.
– Не каждый в наше время возьмется учить язык живых стихий. Похвальное стремление к знаниям, – заметил Вильхем.
– Я люблю поэзию.
– О, понимаю! – кивнул старичок, весело улыбнувшись. Они дошли до изящной деревянной лестницы на второй этаж и поднимались по ней. Вельхем учтиво подал девушке руку, и она приняла ее. Лайковых лиловых перчаток она так и не сняла. – Человеческий язык не предназначен для высокой философии. Зато проповеди выходят отлично… – он подмигнул девушке.
Аленика взглянула на его улыбающееся лицо и улыбнулась сама. С этого момента она была покорена.
– Я сам люблю почитать тихим вечерком Дэша Поллиано или освежить сидя в парке «Короля Полей», вот и держу у себя стеллаж сборников, – продолжил старичок, словно почувствовав настроение молодое нелюди: она слушала его, широко растопырив оба длинных уха, которых, к счастью, за шляпой было не видно. – Но их ведь совсем никто не берет, молодым магом нет дела до стишков древних поэтов! Так приятно встретить единомышленника.
– Вы читали Святослава?
– О, брался один раз! Но, признаюсь, меня не хватило. Сенари говорят сложно, а уж когда хотят приукрасить… их поэзия для самых отважных.
– Надеюсь, я осилю. Я слышала, его слог сравнивают с эхом тишины под куполом безлюдного собора.
– Живой ветер, что еще тут скажешь? – кивнул Вильхем.
Он подвел Аленику к стеллажу, где они провели еще около получаса, обсуждая различных поэтов. В конце концов девушка взяла не одну книгу, как собиралась, а целых четыре, да еще накупила пергаментов и перьев для детей, которые только учатся писать. Подумав, она так же захватила изящную чернильницу из темно-фиолетового стекла в форме дикой лилии.
Выходя из лавки, девушка тепло попрощалась с Вильхемом, прижимая к груди не поместившийся в чемодан томик стихов на древнем языке.
Подумать только, как здорово! Целых четыре новые книги и такие отличные перья для Кенри! А какой приятный человек этот Вильхем Поннур! Он совсем не похож на жителей деревни, в которой Аленика провела полжизни, и на постояльцев «Выдры», которых ей довелось видеть в те немногие часы, когда Акива позволял ей выйти из комнаты.
Аленика шла по тротуару, размышляя о лавке, – она не сомневалась, что еще не раз вернется в это место, – и скользя взглядом по красивым домам верхнего города.
Несколько раз Даглан брал ее в города в детстве, но ни один не мог сравниться со столицей! Аленика до сих пор не могла поверить в то, что теперь живет в таком красивом месте: она-то уже смирилась с тем, что до конца дней своих проторчит в человеческой деревне, молясь всем богам, чтобы ее не нашли леннайи, убившие ее родителей.
Однако, жизнь девушки пока складывалась хорошо. Сейчас, несмотря на все ужасы и подступающую войну, она чувствовала себя счастливой, шагая с покупками по главной столичной площади среди людей и нелюдей, спешащих по своим мирным делам.
По другую сторону площади возвышались массивные стены магической академии, которая напоминала сказочный замок из желтого кирпича. Сотни изящных башенок со шпилями и флажками, мощные крылья с жилыми корпусами, главная цитадель не ниже двенадцати этажей. Самая высокая башня, казалось, достает до самого поднебесья! По небу как раз проплывала группа небольших островков, и можно было подумать, что они вот-вот врежутся в желтые стены.
Засмотревшись на строение и осколки земли, парящие высоко в воздухе, Аленика не заметила, как чуть не налетела на женщину, несущую домой тяжелые покупки в корзинах. В последний момент нелюди удалось отпрыгнуть в сторону, что было не так-то просто на каблуках и с тяжелым чемоданом в руке. Однако, женщина все равно выкрикнула в ее адрес пару особенно ласковых слов.
Уши Аленики под шляпой недовольно прижались к вискам, но девушка не стала ничего отвечать. Она продолжила свой путь до ближайшей точки, где собирались желтые колесники, один из которых мог бы отвезти ее в гостиницу Акивы. Теперь Аленика не сводила глаз с дороги.
Через несколько минут осадок от неприятной ситуации развеялся, молодую нелюдь вновь захватили радостные мысли о покупках и о том, как красивы каменные дома вокруг.
Навстречу Аленике шел юноша. Это был светлый леннай в темно-синем костюме с красивым зеленым галстуком. Его коротко остриженные волосы цвета ванильного крема были зачесаны назад. Он, как и сама девушка, сразу же понял, что перед ним сородич, и улыбнулся ей. Аленика улыбнулась в ответ, хотя вуаль не позволила бы молодому леннайю увидеть этой улыбки.
Они поравнялись, юноша остановился, собираясь поздороваться, молодая нелюдь тоже остановилась, предвкушая беседу с собратом, – она уже много лет не говорила с леннайями! А таких симпатичных она и вовсе никогда не встречала.
– Приветствую, юн!…
Однако, стоило юноше начать, как в метре над его головой вспыхнула синяя искра. Из нее в воздух с треском вырвалась молния, расколовшаяся на множество мелких разрядов. Она ударила в голову молодого леннайя, тот даже не успел крикнуть, его голубые глаза широко раскрылись, покраснели и лопнули, кожа в мгновение ока скукожилась и потемнела, одежда задымилась. Молнии били в труп снова и снова, заставляя его корчиться в судорогах, которые больше походили на жуткие кривляния.
Опаленное тело повалилось на девушку, Аленика отскочила, роняя чемодан и книгу, и закричала.
Ее крик привел в чувства людей, стоящих вокруг и в оцепенении наблюдающих за происходящем.
Несколько мужчин бросилось к телу, один из проходящих мимо магов, – о том, что это был именно маг, говорила его мантия ученика старших курсов, – поспешил к девушке.
Аленика стояла, зажав рот руками в перчатках, ее шляпа слетела, открыв глаза и уши. Девушка смотрела на обугленное тело, не веря своим глазам.
– Что ты сделала!? – крикнул маг, хватая ее за руки и распыляя на себя и окружающих заклинание, защищающее от темной магии.
– Прямо на главной площади!…– разносилось отовсюду.
Люди собирались вокруг убитого, их становилось все больше с каждой секундой.
– Проклятые яркоглазые повстанцы!…
– И сюда добрались!…
– Своего же собрата!
– Я шла мимо, а он… его… он просто!…
Аленика бормотала, как не в себе, не в силах отвести взгляд от изуродованного тела, которое меньше минуты назад было улыбающимся юношей. Раз за разом в ее сознании проносилось его лицо в последние секунды.
Слезы мешали видеть, девушка цеплялась за руки связывающего ее леннайя, не понимая, что происходит.
Уже появились стражники, их гильдия находилась на другом конце площади, как раз напротив академии магов. Они растолкали людей и спрашивали у очевидцев, что произошло.
– Темная ведьма! – воскликнул маг, крепко держащий девушку, которая даже не думала сопротивляться, озиралась вокруг ошалелыми глазами. – Похоже, из повстанцев, устроила тут!…
– Она книжку выронила, глядите!… Точно темная!…
Раскрывшиеся страницы упавшего на камни сборника стихов были пропечатаны витиеватыми буквами древнего языка, который никто из собравшихся, разумеется, не знал.
Люди начали кричать, стражники говорили с магом, вокруг царила полная неразбериха. Кто-то в толпе громко закричал, привлекая всеобщее внимание.
– Смотрите!… Смотрите наверх!
Он кричал снова и снова, но услышали его только тогда, когда на площади внезапно потемнело.
Люди и нелюди задрали головы, чтобы понять, что произошло, но долго искать причину им не пришлось.
Высоко в небе, разрывая в клочья немногие облачка, плыла стая могучих капалов. Они несли вслед за собой темную гору с острыми вздымающимися вверх шпилями, вокруг которых можно было различить кружащиеся крылатые фигуры ангелов.
Люди в толпе стали скидывать шляпы и падать на колени, шепча молитвы. Некоторые крестились.
Аленика подняла голову вслед за всеми, ее глаза раскрылись еще шире.
Над Нейвером проплывали чертоги самого святейшего Клевора.
Это был верховный бог пантеона, которому ведомо все на свете, от чьего справедливого ока не укрыться ни одному грешнику. От чьей кары не спастись ни в воде, ни под землей. Чьи молнии никогда не промахиваются.
– Что здесь происходит? – громкий голос мужчины, прорывающегося сквозь толпу, заставил стражников опустить взгляды с проплывающего по небу острова на землю.
Вскоре к месту происшествия вышел один из представителей тайного сыска, подразделения, стоявшего много выше патрульного.
– Что произошло? – мужчина повторил вопрос. Он заметил обугленный труп, группу стражников и мага, крепко держащего испуганную девушку. – По какому праву вы ее задержали!?
– Она… – маг попробовал что-то сказать, но мужчина уже был рядом.
Одна его рука была плотно привязана к телу, другой он оттолкнул мага, заставив того отпустить юную нелюдь.
– Она темная, напала на мирного!… – один из стражников попробовал вмешаться, но отступил, заметив краем глаза количество медалей и орденов на груди сыщика.
– Она не маг, – отрезал Валдис, загораживая девушку. Хотя он видел племянницу Акивы только один раз и то мельком, он успел запомнить, как она выглядит. – Я знаю ее, простая детская наставница.
– Что делать с трупом? – нашелся другой стражник. Он решил, что, раз сыщик решил вмешаться, пусть тогда берет на себя ответственность и за тело.
Стражник, как и все присутствующие, уже начал догадываться, что дело тут было не в магии. Видимо, погибший был виновен в чем-то ужасном, раз Клевор решил покарать его лично.
– Отнесите его к церковникам, – распорядился Валдис. – И разгоните толпу, тут не на что смотреть.
Он подхватил упавшую на землю книжку Аленики и сунул ее за перевязанную руку, затем взял чемодан и подтолкнул застывшую девушку прочь, к тротуару. Шляпу, затоптанную прохожими, он не заметил.
– Ты в порядке? – спросил он, когда отвел девушку достаточно далеко.
Молодая нелюдь попробовала ответить, но не смогла. Из ее глаз потекли слезы, лицо исказилось. Она зажала рот руками и беззвучно зарыдала.
Шок только что отпустил ее.
Поставив чемодан на землю, Валдис шагнул к девушке и обнял ее, давая время прийти в себя.
Однако, успокоиться после увиденного Аленика не могла, ее душила истерика, которая с каждой секундой становилась все сильнее. Валдис отвел нелюдь в ближайшее кафе, где было потише, и там попросил воды.
Девушка вцепилась в стакан дрожащими пальцами и сделала несколько судорожных глотков. Она всеми силами старалась успокоиться.
– Поверить не могу, его… он… одна искра и!…
– Тише, не говори, – посоветовал Валдис, подливая еще воды в стакан. – Все хорошо. Такое случается.
– Это… это не хорошо! – выдохнула Аленика. Она утерла слезы с глаз, но тут же набежали новые. – Он просто шел по площади!… Просто шел!… На его месте мог быть кто угодно… я была совсем рядом! Что если?…
– Клевор знал, что делал, – сказал Валдис. – Ты не причем.
Аленика только покачала головой. Она закрыла глаза, приказывая себе унять слезы.
– Прости, я тебя даже не знаю, – проговорила она. – Спасибо, что увел меня оттуда.
– Мы виделись, но мы в самом деле незнакомы, – Валдис улыбнулся. – Меня зовут Валдис, я живу в гостинице Акивы.
– О… – Аленика вновь взглянула на мужчину, пытаясь вспомнить его, но так и не смогла.
– Я как раз собирался возвращаться в «Выдру». Поедем туда вместе?
Девушка только кивнула. У нее не было ни сил, ни желания принимать какие-то решения, потому она позволила Валдису отвезти ее домой. Ей даже в голову не пришло, что садиться с незнакомцем в колесник может быть опасно.
Когда Акива, протирающий стойку, увидел, как Валдис вводит в зал «Мокрой Выдры» его заплаканную племянницу, он чуть не поседел.
В голове рыжего леннайя пронеслись тысячи ужаснейших предположений насчет того, что могло произойти, пока он бежал к вошедшим.
– Боги, что случилось!? – воскликнул он, осматривая девушку, которая шла, словно в трансе.
– Сейчас все хорошо, остальное объясню позже, – Валдис кивнул на молодую нелюдь, намекая на ее состояние.
Акива велел одной из своих служанок принести в комнату Аленики чего покрепче, а сам повел названную племянницу наверх. Валдис, все еще несущий чемодан и книгу, последовал за ними.
В комнате молодой нелюди царил идеальный порядок, все было ровно в том виде, в которым она оставила свою спальню четыре дня назад. Все вещи были убраны в комод или шкаф.
Акива усадил племянницу на кровать, Валдис поставил чемодан у прикроватного столика и вышел.
Военный отправился в свою комнату, где привел себя в порядок после дороги: сменил служебную одежду на повседневную и почистил запылившуюся обувь.
Когда он спустился вниз, намереваясь заказать ужин, его уже поджидал Есень.
Акива все-таки разрешил барду остаться и выступать по вечерам в обмен на скидку. К счастью, после первого же выступления у Есеня набралось достаточно денег, чтобы оплатить себе одну из самых дешевых комнат на неделю вперед.
Валдис, теперь почти все время пропадал на новой службе, разбираясь в старых бумагах, но по вечерам они с Есенем частенько болтали, пропуская кружку-другую ячменного пива.
– Я жажду подробностей! – воскликнул бард, как только увидел мыски сапог Валдиса, спускающегося с лестницы. – Это и была та самая племянница Акивы? Что там у вас случилось?…
– Нужно дождаться Акиву, – ответил военный, усаживаясь за стойку.
Вскоре рыжий леннай спустился вниз, племянницы с ним не было. Видимо, девушка решила остаться у себя.
– Говори, – велел рыжий леннай, встав на свое место за стойкой и вперив в военного внимательный взгляд янтарных глаз.
– Молния Клевора поразила леннайя на главной площади, – сказал Валдис. – Когда все произошло, он стоял в полуметре от Аленики.
– Великий Анну… – выдохнул Акива, невольно стягивая края жилетки на груди. – Что же это такое творится?
– Прямо на площади!? – воскликнул Есень, вытаращив глаза. – Такого раньше никогда не было!…
Вокруг стойки как бы невзначай стали собираться люди.
– Я слышал, четверых поразило в районе Торговцев, – заметил один из них.
– И двух в районе слевитов, – добавил старый слевит с моноклем в глазу.
Люди и нелюди обеспокоенное зашумели.
На следующий день во всех газетах написали о том, что проплывающий над столицей бог забрал с собой ровно двадцать грешных душ.
Есень раскрывает тайны
"Если дверь заперта, не стучись в нее. Развернись, сынок, и иди, иди от нее как можно дальше, и да хранит тебя святейший Клевор, потому что ничто хорошее никогда не бывает заперто", – такое наставление дала мать Есеню перед тем, как ее сын навсегда покинул родительский дом. Только спустя много лет бард понял, что говорила она совсем не о дверях.
Яркое солнце пробивалось сквозь легкие занавески, освещая обеденный зал «Мокрой Выдры». Такое светлое утро в конце осени – настоящий подарок в долгожданный выходной.
Некоторые постояльцы уже проснулись и завтракали, мирно обсуждая утренние новости.
За одним из столов сидел Валдис, от свежего омлета в его тарелке еще шел пар. Возле сыщика блаженно щурился Есень, запихивая в рот уже пятый блин со своим любимым вишневым вареньем. Аленика сидела напротив них, лениво ковыряя ложкой овсянку. Акива позавтракал еще час назад и теперь пил кофе, нацепив на нос пенсне. По обыкновению он читал утреннюю газету.
Вдруг лицо рыжего леннайя вытянулось. Словно не поверив в то, что только что прочел, он снова пробежал взглядом по строкам.
– Ого, вот это новость! – воскликнул он. Все трое оторвались от еды и посмотрели на Акиву. – На другом материке пропал царевич Охмараги!
– Что!? – Есень чуть не подавился.
– Вот, тут пишут: «Отряд живых огней прибыл на Арсуну, в Рашемию из самого сердца Охмараги и продвигался на север страны, когда посреди пути царевич бесследно исчез. Что заставило ярчайший огонь отправиться в страну льда и снега выяснить так и не удалось, но очевидцы утверждают, что царевич был большим поклонником рашемийской культуры. Он любил слушать народные песни, а по дороге скупал березовые веники и цирковых медведей. Поиски ведутся по всей стране, царь Охмараги ярчайший огонь Златомир грозит Рашемии войной, но следов пропавшего наследника по-прежнему не обнаружено»!
– Что понадобилось сенари в Рашемии? – изумилась Аленика. – В жизни не поверю, что царевич отправился туда изучать человеческую культуру! – она сморщила маленький носик. О том, что нелюдь думала о человеческой культуре, все за столом уже знали, пусть она никогда этого и не говорила.
– Надеюсь, царевич Вольга отыщется, – проговорил Валдис. – Иначе быть беде.
– Если сенари нападут на Рашемию, хуже там точно не станет. Я слышал, в этой стране нет ни одной машины на магических кристаллах! Сплошные леса, да крестьяне, – заметил Есень. – Побудет немного колонией Охмараги, поправит экономику…
– Но новость все-таки интересная, – сказал Акива. – Иногда приятно узнать, что не только в нашей стране творится черти что! – он встряхнул газету и продолжил чтение.
– Чем займешься сегодня? – спросил Есень у Аленики.
– Не знаю, – девушка пожала плечами, скользнув задумчивым взглядом по Валдису, занятому омлетом. – К Непервому на следующей неделе должны приехать гости, меня попросили остаться на выходные, чтобы помочь Полли с делами по дому. Меня не будет две недели, так что хотелось бы сделать что-нибудь интересное, пока я тут.
– А ты Валдис? – Есень пихнул друга, который так и не заметил взгляда нелюди.
– Я хотел бы покончить с парой дел до нового года, думаю, на этих выходных поработаю, – сказал военный, недоуменно посмотрев на пихающегося барда.
Аленика сделала вид, что не обратила на слова воина внимания, но ее длинные уши обиженно дрогнули.
После того, как прямо перед ней молодого леннайя поразила божья кара, Аленика была сама не своя: множество детских страхов полезло наружу, она боялась даже выйти из комнаты. На следующий день после ужасного события Валдис зашел к ней, чтобы отдать книгу, которую забыл вынуть из повязки на руке. Слово за слово, они разговорились, воин убедил девушку спуститься вниз и познакомил с весельчаком Есенем, который мог поднять настроение кому угодно. С того вечера они и подружились.
Поначалу Акива не одобрял того, что его подопечная вздумала связаться с людьми, тем более с мужчиной самое малое на пятнадцать лет ее старше. Однако, потом леннай заметил, как сам воин смотрит на девушку, когда та не видит, и решил, что все к лучшему. Если кто-то и сможет защитить дикую нелюдь от стражи и церкви, в чью мясорубку в последнее время попадают все без разбора, так это уважаемый ветеран с кучей медалей. А Есень… что ж, кажется, он тоже был неплохим парнем. Ест только слишком много.
Валдис с Есенем не раз навещали Аленику, когда она гуляла с Кенри в Нейверском парке, они вместе ели мороженое и ходили по рынкам со всякой всячиной. В общем-то, за прошедшую осень они стали добрыми приятелями.
К счастью, после того, как чертоги Клевора пронеслись над одноименной столицей Нейвера, все будоражащие газеты неприятности отступили. Конево отстраивали заново, – в церковный фонд помощи погорельцам потекли целые реки золота из карманов сердобольных богачей. Заключенных, которые провели в нейверской тюрьме целые годы за преступления вроде кражи яблока на рынке, стали выпускать на волю, особенно нелюдей. Кроме того, никаких восстаний, никаких стычек между людьми и леннайями, которые, казалось, должны были вот-вот начаться в Нейвере. Даже военные действия на Железном нагорье приостановились. Когда все уже должно было вот-вот сорваться в бездну, внезапно наступил тишайший мир, который длился вот уже три месяца.
Церковники все как один утверждали, что это всевидящий бог прикончил мерзавцев, причастных к начинающимся беспорядкам. Все остальные не знали, что и думать: мысль о том, что Клевор решил оставить в покое несчастных темных магов с ланками и решил в кои-то веки покарать нечистых на руки политиков, казалась слишком невероятной.
Как бы то ни было, жизнь обитателей «Мокрой Выдры» текла своим чередом.
– Знаешь, раз ты сегодня ничем не занята, поможешь мне в гостинице, – сказал Акива племяннице, не отрываясь от газеты. – Две служанки взяли отгул, а одна из них, подозреваю, и вовсе скоро уйдет. Да и тебе пора бы начать вникать в дела! Не всю же жизнь ты будешь ходить в наставницах.
– Я останусь с Кенри самое маленькое еще на шесть лет, – возразила Аленика.
О своем будущем она еще с детства привыкла не думать. Тот урок девушка хорошо усвоила. Что бы с тобой не происходило, в любой момент все может измениться: строить планы больше, чем на год, бессмысленно. Особенно, если ты чистокровная нелюдь, живущая в мире, который принадлежит Клевору-громовержцу.
– Да хоть на все семь, – фыркнул Акива. – Сегодня ты будешь помогать мне разбирать чердак. И ни слова больше!
Он строго взглянул на названную племянницу из-под пенсне.
Аленика скуксила мордочку и дернула ушами. Потом улыбнулась.
– Разумеется я помогу тебе, дядюшка.
– Не называй меня так! – сердито буркнул Акива, отворачиваясь и встряхивая газету.
Есень захихикал.
После завтрака Валдис попрощался с друзьями и ушел по делам: ему предстояла важная встреча, которой воин дожидался уже несколько дней.
Военный направлялся в ту часть Причал, которая граничит с Нижним городом – районом столицы, где селились бедняки и отщепенцы общества. Раньше, пятнадцать лет назад, военный даже не знал о его существовании, а теперь наведывался туда едва ли не чаще, чем в Верхний город.
Однако, стоило Валдису выйти на главную улицу Причал, как его окликнули.
– Какая встреча! – воскликнул Якоб, спеша к другу с другого конца улицы. Он был одет в теплый плащ, подбитый блестящим черным мехом, волосы были убраны в аккуратный хвост и завиты. – Я как раз шел к «Мокрой Выдре», хотел навестить тебя.
С тех пор, как они встретились в нейвеском парке, им так и не довелось увидеться, и не сказать, чтобы Валдиса этот факт расстраивал: у него были свои дела, у Якоба свои, и говорить им было не о чем. Сейчас же появление старого приятеля было как нельзя некстати.
– Здравствуй, Якоб, – Валдис улыбнулся.
– Я знаю здесь неподалеку приятное место, может, зайдем туда, поболтаем? Я ведь еще даже не завтракал!
– Хорошо.
Якоб отвел Валдиса в кафе, которое находилось в двух кварталах от места, где они встретились. По дороге они обсуждали последние новости – тюрьма пустеет, в армию стали брать всех подряд, орки явно что-то замышляют, восставшие леннайи на границах захватили Крепость-на-Перекрестке… Валдис по большей части молчал, позволяя своему болтливому другу вести светскую беседу.
Улицы Причал странным образом сочетали в себе черты небогатых провинциальных городков и научных столиц Нейвера. Простые дома здесь соседствовали со зданиями, пронизанными десятками медных труб, по которым перетекал пар или магические потоки. Многие такие трубы уходили в пристройки, из которых разносилось режущее слух гудение: казалось, они вот-вот взорвутся от неведомых сил, сконцентрированных внутри.
Люди тут одевались кто как: некоторые могли позволить тебе сюртуки, некоторые расхаживали в рабочих рубашках с закатанными рукавами и брюках с подтяжками, иные же, совсем бедные, выглядели так же, как и их предки-земледельцы несколько веков назад: грубые штаны без всякого фасона, рубахи из мешковины и темные накидки, призванные заменить плащи.
Якоб, не привыкший к такому колориту, то и дело озирался по сторонам, осматривая того или иного прохожего.
Наконец, они оставили Причала и очутились в соседнем районе побогаче, где остановились у небольшой кофейни с потертой деревянной вывеской и светло-зеленой дверью. Внутри обстановка оказалась уютной, мебель обита мягкой тканью, повсюду шторки, вазочки и подсвечники.
Они устроились за столиком у окна и к ним тут же подошла приятная молодая девушка, одетая в светло-зеленое вельветовое платье.
– Чего изволите? – спросила она, протянув гостям карточки с меню.
Якоб, не глядя в меню, заказал себе завтрак, а Валдису посоветовал яблочный пирог. Военный последовал совету старого друга и заказал себе один кусок.
– Знаешь, до меня дошли слухи о твоей работе в Башне, – сказал Якоб, когда девушка записала все в блокнотик и отошла. Валдис с облегчением понял, что наконец-то началась та часть встречи, ради которой его старый друг пересилил себя и выбрался на Причала. – Ты отлично справляешься, кто бы мог подумать! Почти тридцать дел, и это только за три месяца! Спишь ли ты вообще, друг мой?
Валдис улыбнулся, но ничего не сказал.
– Ты прирожденный сыщик, вот, что я скажу! – продолжил Якоб. – У тебя талант находить такое, что другим в жизни не отыскать. Я, уж извини, навел некоторые справки, и оказалось, что ты и в армии этим отличался.
Валдису уже принесли заказ, и военный аккуратно отламывал от пирога по кусочку, внимательно слушая приятеля. Сам он по-прежнему ничего не говорил.
– Птички мне напели, ты проявляешь удивительную проницательность, – в дружелюбном голосе Якоба повеяло холодком. – Ты ведь так и не оставил в покое того лекаря.
– Заглянул к мадам Жилевской, – Валдис пожал плечами.
– Ты не только к ней заглянул, – произнес член тайного сыска. – Ты заглянул ко всем его последним пациентам, а еще несколько раз заходил в архивы Церкви, говорил с младшими священниками. Я слышал, ты смог разговорить даже одну белую сову.
– Бедняга выпил лишнего, и я помог ему добраться до монастыря, – объяснил военный с прежней добродушной улыбкой. – Что с того?
– А то, что наверху все видят, – многозначительно проговорил Якоб, понизив голос. – Я все знаю! Тебе руки мало было, без головы хочешь остаться? Я пришел к тебе, как друг, и говорю: одумайся! В следующий раз они ведь уже не меня пошлют к тебе, и тот, кто придет, придет отнюдь не с разговорами.
– Якоб, похоже, тайный сыск сделал из тебя параноика, – Валдис отломил еще кусочек пирога и с благодушной улыбкой посмотрел на старого друга, которого уже порядочно колотило от волнения. – И что с того, что я побывал в архивах Церкви? Как будто в столице есть другие достаточно полные библиотеки! Что до последних пациентов Роберта – разумеется, я был у них. Мне нужно было узнать, к кому они обращались до того, как попали к лекарю при королевском дворе. Я ищу себе врача, разве это преступление?
– Дурачком прикидываешься? – прошипел Якоб. – Ты хоть понимаешь, что стоишь над пропастью на тоненькой жердочке, и как сильно я рискую, пытаясь тебя с нее увести!?
– Все в порядке, – успокоил его Валдис. – Я простой военный, а не какой-нибудь заговорщик. Да и в чем вообще меня можно подозревать после пары визитов в архивы Церкви? Это же смешно!
– О, если бы тебя хоть близко увидели с теми, кого подозревают в измене, поверь, ты бы и часа не прожил, – проговорил Якоб. – Прошу тебя, возьмись за ум и прекрати совать свой нос туда, куда не надо.
– Постараюсь найти себе другую библиотеку, – пообещал Валдис, улыбаясь.
– Найди себе другую библиотеку, будь добр, и другую невесту, ради всех богов! – посоветовал Якоб, не сводя друга обеспокоенного взгляда. – Ты же повсюду разгуливаешь с этой ушастой, это просто неприлично для человека твоего статуса! Чистокровная нелюдь, боги…
Валдис уже покончил с пирогом и, почуяв, что все необходимое уже сказано, собрался вставать: выслушивать остальное у него не было никакого желания.
– Сегодня у меня еще есть дела, потому, если ты не против, я оставлю тебя здесь, – проговорил воин, никак не отреагировав на последние слова Якоба.
– Иди, Валдис, – устало вздохнул тот, откинувшись на мягкую спинку стула и провожая военного взглядом. – И да хранят тебя Боги от тебя самого.
– Тебе тоже удачи, Якоб, – кивнул тот.
Валдис вышел из кафе, но чувствовал на своей спине пристальный взгляд до тех пор, пока не свернул на другую улицу. Привычка родом из гор – всегда знать, когда на тебя смотрят.
По дороге Валдис размышлял.
Что ж, он и не надеялся, что его поиски останутся незамеченными. Однако воин все равно был удивлен поведением Якоба: похоже, бедолага не на шутку перепугался. Или нервы у городских совсем ни к черту, или же дело, в которое Валдис ввязался, и впрямь серьезное.
Все началось несколько лет назад, когда среди нейверских военных расползлась эпидемия странной болезни. Заболевали ей единицы, симптомы были разные, длилась заболевание тоже по-разному, но кончалось все одинаково: больной начинал слабеть и умирал за считанные дни. Поначалу думали на орков и их шаманов, – до сих многие верили, что дело именно в проклятиях серокожих, – но Валдис знал, что это не так. Однажды он попал к оркам в плен и там успел хорошо узнать народ, с которым ему и его людям приходилось воевать. Орки не были бестолковыми дикарями, которыми их представляли новобранцам, но и учеными они тоже не были. Вся магия, доступная их шаманам, неизменно сопровождалась сушеными грибами, которые в человеческих справочниках помечены, как галлюциногенные. А чтобы навести смертельную болезнь нужен хорошо обученный темный маг.
Военного, как и остальных, тревожил странный недуг, но умирали от него не так часто, чтобы стоило поднимать панику: на фронте дни без смертей так же редки, как снег в одноименной столице Нейвера. А снега, стоит отметить, в Нейвере не было никогда.
Однажды после очередного ранения Валдис попал в полевой госпиталь. Военных лечили самые разные лекари: были среди них и люди из академий, и маги, заштопывающие раны колдовством, и монахи, возвращающие к жизни безнадежных одной только молитвой. Были даже нелюди, читающие старинные заговоры. В армии любой врач на вес золота, потому брали всех подряд.
Валдис лежал рядом с молодым солдатом и видел, как одна из человеческих лекарок предложила тому испробовать ее новое лекарство. Молодой парень охотно согласился помочь девушке испытать свое изобретение, а через некоторое время он умер – так, как умирали от неизвестной болезни.
Валдис прежде, чем обвинить лекарку прилюдно, решил выяснить, действительно ли она была виновата в смерти молодого воина. Пока никто не видит, он проник в общий шатер, где спали все лекари, и проверил ее вещи. В них он так и не нашел ничего интересного, но, уходя, заметил на земле у самого полога скомканный лист бумаги.
Там подробно было описано, как некоторое вещество нужно вводить в тело, сколько раз в неделю фиксировать состояние воина и какие признаки отмечать. Это был план испытаний какого-то вещества на живых людях.
Сохранив бумагу, Валдис, никому ничего не объясняя, отправился к военачальнику: сердце подсказывало ему, что он наткнулся на серьезное преступление, о котором нельзя сообщать никому, кроме главнокомандующего. Путь до лагеря, где был расположен штаб командования, лежал неблизкий, добираться до него не меньше двух дней, да и участок был не спокойный.
По пути Валдиса ранили, метнули топор, пока он спал, да только промахнулись. Мгновенно проснувшись, воин увернулся от нескольких орудий, а затем нападавший скрылся, так и не показав себя. Оружие было орчьим, однако воин точно знал, что орки не нападают на одиноких путников, тем более на спящих.
До штаба командования он добрался едва живой, рука к тому времени уже отнялась, а потеря крови были слишком велика: почти никто не верил, что воин выживет. Однако, Валдис выжил. Он провел в госпитале почти месяц, но к военачальнику его не пускали, а бумага с описанием опытов, – единственная улика, – пропала после первой же ночи в лазарете. Военный так и не смог никому ничего доказать, а пустые предположения слушать, разумеется, никто не стал. Валдису второпях оформили все необходимые привилегии и отправили в столицу, подальше от гор.
Но и здесь, в Нейвере, военный почуял неладное. Он устроился расследовать дела преступников в надежде найти лекаря, но вместо этого наткнулся на новые загадки, связанные с заключенными нейверской тюрьмы – самой большой тюрьмы в мире.
Десятилетиями в ней царил настоящий хаос, никто толком не знал точного количества заключенных, почти все данные в архивах наспех придумывались молодыми писчими, точность отчетов которых никто никогда не проверял. И теперь, спустя столько лет, дела заключенных вдруг потребовалось разложить по полочкам, а многих отпустить. Многих, но только не темных магов, особенно нелюдей. Они из тюрем исчезали сами, причем бесследно.
Одного темного выводили с заднего двора на глазах у Валдиса, идущего в тюрьму, чтобы вызволить очередного воришками. Это темный, леннай с татуировкой на лице, рычал и кусался, вырывался изо всех сил, словно приютская собака, которую вели на убой. И все бы ничего, но люди, которые тащили его, носили белоснежные накидки с перьями, – белые совы. Инквизиторы святейшего Клевора.
Зачем им понадобился темный маг? Верховный бог не уставал напоминать своим проповедникам, что темные должны содержаться взаперти, ибо они, в отличие от остальных колдунов, никогда не смогут применить свою силу во благо, – такими уж родились. Однако, смерти магов Клевор никогда не требовал, только заключения и контроля.
Вмешиваться Валдис не посмел: никто не должен мешать инквизиторам выполнять волю своего бога. Но увиденное сильно обеспокоило его, и воин отправился в архивы Церкви, чтобы перечитать священные писания. Он надеялся найти что-нибудь, что объяснило бы, для чего инквизиторам потребовался маг, который и так уже в тюрьме. Однако, в писаниях воин так ничего и не нашел.
Мучаясь неясными подозрениями, Валдис решил заглянуть в один из трактиров города, где частенько можно было застать отдыхающих от службы церковников. Там он встретил молодого ученика-инквизитора, которому едва стукнуло двадцать два, и тот пил так, словно намеревался уйти из жизни. Кожа у этого юноши была сильно воспалена, ее покрывала сетка красных шрамов, отливающих синим.
Как выяснилось, он оплакивал своего товарища, погибшего на последнем ритуале. Что это был за ритуал, в котором участвовали непосвященные белые совы, и почему молодой инквизитор погиб, юноша не осмелился рассказать даже когда имени своего уже вспомнить не мог. Валдис помог ему добраться до кельи и больше его не видел.
После увиденного в мысли воина закрались первые догадки, пока еще смутные, почти бессознательные, однако они не давали ему спать ночами.
Темные маги продолжали исчезать, солдаты умирали от неизвестной болезни. Без вести пропал королевский лекарь. Бывая в трактирах недалеко от церкви, Валдис часто замечал молодых сов со смертельно бледными лицами – чистыми, либо со страшными шрамами. Некоторые из них спустя месяцы пропадали.
Воину казалось, он стал свидетелем чего-то страшного, чего-то, что происходит у всех прямо под носом, но чего никто не видит. Ниточек, которые могли бы привести его к ответам, не было, но чуть больше, чем через месяц, Валдису пришлось вспомнить о разговоре с молодым инквизитором.
Исследуя Нижний город в поисках матери одного из заключенных воришек-леннайев, воин наткнулся на обезображенный труп, прибившийся к берегам большой сточной канавы. Тело оказалось изуродовано так сильно, что невозможно было определить даже расу, однако кое-что Валдису все-таки удалось разобрать: он узнал уродливые шрамы на лице, какие встречал у некоторых инквизиторов.
С тех пор воин не сомневался, что все идет из церкви. Он не знал, с чем это связано и чем может кончиться, но нутром чуял, что происходящее в Железном нагорье, в тюрьмах, в кельях инквизиции, возможно даже в Конево, – что все это имеет одни корни.
И вот, сегодня у Валдиса была возможность убедиться в этом. В Нижнем городе нашлись люди, которые могли бы ответить на его вопросы.
Многие талантливые лекари в Нейвере были вынуждены прятаться в трущобах: магам без лицензии, даже светлым, было запрещено работать открыто. Выдать лицензию могла только Церковь, но получали ее, разумеется, только люди.
К одному из таких лекарей собирались целыми десятками, вокруг его жилья даже образовался свой квартал. Впервые Валдис пришел туда за помощью или советом, как приходил уже ко многим лекарям, но то, что он услышал от больных в очереди, сильно заинтересовало его: оказывается, лекарь укрывает у себя «беглую больную птичку». Речь, разумеется, шла об одном из послушников ордена инквизиции.
Несколько дней воин наблюдал за кварталом и лекарем, но больше так ничего и не узнал. Валдису только и оставалось, что записаться у помощницы лекаря на прием, ведь в качестве больного он сможет проникнуть в лачугу доктора, где наверняка и прячется инквизитор, и задать тому несколько вопросов. Только желающих попасть к врачу было слишком много, помощница назначила Валдису время только через несколько дней.
Теперь воин уверенно шел в сторону хижины, где жил лекарь-слевит. Валдис спускался все ниже и ниже в трущобы, стараясь не упасть на скольких кирпичах и не касаться лишний раз стен, покрытых слоем прозрачной слизи, источающей гнилостный запах. Из-за крыш домов, перекрывающих друг друга, и узких улиц, на которых и вдвоем-то было не пройти, воздух в Нижнем городе застаивался, годами вбирая в себя всевозможные запахи.
Люди и нелюди здесь встречались редко, они предпочитали отсиживаться в самых темных углах убогих хижин и лишний раз не высовываться. Потому в трущобах всегда было очень тихо – так тихо, что Валдис слышал собственное дыхание. Поэтому подозрительные звуки, идущие от квартала лекаря, воин услышал задолго до того, как вышел на нужную улицу. Не было ни криков, ни выстрелов, только треск, какой бывает, когда ломают сухие доски.
Валдис замедлил шаг и пошел осторожнее, стараясь держаться мест потемнее. Когда он выглянул из-за стен на нужную улицу, увидел толпу людей в белых накидках с перьями на плечах: они разламывали остатки того, что оставалось от пристанища доктора. На земле неподалеку от них лежал труп, накрытый тяжелой тканью. По очертаниям – плотное тело слевита.
Когда белые совы закончили, они собрались поджечь остатки хижины, но один из них заметил, что тогда люди, живущие вокруг, задохнутся от дыма.
– Лучше обыщем все лишний раз, чтобы наверняка ничего не осталось, – сказал он.
Остальные нехотя согласились.
Валдис обошел квартал и укрылся на соседней улице. Дождавшись, пока белые совы уйдут, он вышел к развалинам, чтобы внимательно их изучить.
Ни следа больных, которые еще пару дней назад сидели тут десятками, все вещи, какие были, – поломаны, порваны или разбиты. Ни одного клочка бумаги. Хилые деревянные перегородки, которые служили лекарю кабинетом и спальней, превратились в щепки.
Валдис внимательно осмотрел каждую мелочь, но инквизиторы поработали на славу: ничего не осталось. Воин тщетно переворачивал доски и вглядывался в клочки тканей.
Но, когда уже собирался уходить, он посмотрел на другую сторону улицы, где раньше лежал труп, накрытый тканью. Там на земле он обнаружил темнеющий предмет.
Неясно, как инквизиторы могли пропустить его, – возможно, он был зажат в руке мертвеца и выпал только когда его уносили.
Воин подошел к тому месту, наклонился и прежде, чем взять находку, долго изучал ее. Затем он намотал плащ на руку и поднял странную вещицу, стараясь не касаться ее кожей. Валдис опустил ее в сумку и быстрым шагом пошел прочь из Нижнего города.
Сердце воина бешено колотилось.
Тем временем Есень с Аленикой, вооружившись тряпками, метелками и ведром воды, боролись с пылью, десятки лет копившейся на чердаке «Выдры».
Пару дней назад Акива загорелся идеей обустроить третий этаж. Он еще не решил, будут там спальни подешевле или подороже, да и денег на ремонт у него не было, но место рыжий леннай решил расчистить заранее.
Аленике, имеющей настоящую страсть к красивым платьям с расшитыми подолами, пришлось ради такого дела переодеться в серую одежду служанки, чем нелюдь была не очень-то довольна. Волосы она спрятала под косынку, чтобы пыли на них летело поменьше: отмыть от нее шевелюру, достающую почти до пяток, будет не так-то просто.
Есень, который потому и подался в музыканты, что терпеть не мог дела по хозяйству, только изредка перекладывал вещи с места на место. Он болтал без умолку и надеялся, что ответственная нелюдь, заслушавшись, сделает всю работу за него.
– …Знаешь, ты никогда не рассказываешь о своем детстве! – говорил бард, лениво наблюдая, как девушка деловито раскладывает содержимое очередной коробки по трем корзинам – «оставить», «выкинуть» и «показать Акиве». – А мне ведь кажется, что там много интересного! Ну не может быть не интересно в лесу леннайев!
– Мне немного грустно вспоминать об этом, – произнесла нелюдь, ее уши дрогнули.
– Брось, столько лет прошло с тех пор, как ты с людьми! – воскликнул бард. – Я тебе сотню раз рассказал о том, как ушел от родителей-пахарей на поиски славы, даже Валдис рассказал нам о том, как кутил по молодости! А он, между прочим, опозорил род, бросив свою невесту перед венцом, и, лишившись денег отца и титула, вынужден был идти в военные… не самая похвальная биография, и все же он ее рассказал. Ну, я так хочу узнать, как живут дикие леннайи! Расскажи о каком-нибудь интересном событии из детства.
Разумеется, бард понятия не имел о том, что родителей девушки жестоко убили у нее на глазах и что сама она до сих пор скрывается не только от глаз Клевора, но и от сородичей. Есень знал только то, что знал любой, хоть раз взглянувший на Аленику, – она выросла не с людьми. Как нелюдь ни старалась, нет-нет, да и проскальзывало в ее мимике, жестах и речи нечто такое, по чему сразу отличаешь диких. А то, как она иногда озиралась по сторонам, вздрагивала при появлении незнакомцев и с каким рвением ходила в церковь по последним дням недели, заставляло думать, будто бы девушке есть, что скрывать и что замаливать.
Про себя Есень полагал, что Аленика ушла из лесов, потому что ее родители захотели для дочки лучшей жизни, чем в гнезде на дереве, а извечную настороженность он объяснял огромными ушами. Будь у него такие уши, Есень и сам бы от всего подряд шарахался: еще бы, когда слышишь даже дыхание людей на другом этаже!
– Это вы, люди, дикие, – фыркнула Аленика и ее уши снова дрогнули, заставив Есеня улыбнуться. – Ладно, расскажу одну историю. Меня в детстве часто отправляли собирать ягоды. Однажды, собирая малину, я встретила большого медведя, но он меня не тронул.
– Боги, да этой истории хватит на целую балладу, – усмехнулся Есень.
– По-твоему было бы интереснее, если бы он напал на меня? – возмутилась девушка.
– Нет, разумеется, – улыбнулся бард, скользя взглядом по горам запыленного хлама на чердаке. Чего тут только не было! Сколотые вазы, сломанные подсвечники, старые бочки, каркасы кроватей, даже вон медная труба завалялась…
– А как насчет древней леннайской магии? – спросил бард, неуклюже потянувшись за странной тонкой палкой, торчащей из одной из коробок.
– Что? – Аленика рассмеялась. – Древняя леннайская магия!?
– Ну, знаешь, друидские фокусы! Говорящие деревья там или светящиеся цветы…
– Все это сказки, – ответила девушка, улыбаясь. Она протерла тряпочкой пыльный поднос, осмотрела его и положила в корзину «оставить». – Нет никакой «леннайской» магии. У нас самые обычные маги, такие же, как и человеческие.
– А что вы делаете с темными магами? – поинтересовался Есень. Не то чтобы его так это интересовало, он спросил первое, что пришло в голову. Палка никак не желала выниматься, наверняка из вредности. – Вряд ли отсылаете к инквизиторам?
– Откуда мне знать? Мне было только десять, когда я покинула лес Ниэль, такие вещи, как темная магия, меня не интересовали, – Аленика пожала плечами. Ее уши оставались плотно прижатыми к вискам.
Есень уперся пятками в пол и напрягся изо всех сил, пытаясь вытащить злополучную палку из коробки. Наконец, она поддалась, вылетела наружу и хлопнула барда по широкому лбу. Не удержав равновесие, Есень плюхнулся на доски пола. На его пухлом лице, получившем добрую затрещину, застыло такое изумленное выражение, что нелюдь не выдержала и звонко расхохоталась.
Поднявшись, они вытерла руки о подол серого платья и поспешила на помощь к приятелю, проворно переступая через горы мусора.
– Ха-ха-ха, ну ты и увалень! – проговорила она, подавая барду руку.
С грехом пополам худенькая девушка смогла поднять толстяка. Кряхтя, Есень уселся на ближайшую кучу мусора и стал осматривать свою находку.
– Гляди! – сказал он, помахав странной палкой, расширяющейся к концу. Верхушка была украшена вставками из металла и полудрагоценных камней. – И откуда она тут?
– Понятия не имею, – сказала девушка, настороженно скользнув взглядом по палке.
Нелюдь с первого взгляда узнала магический светильник с кристаллом-накопителем. Одним богам известно, как Акива мог допустить, чтобы у него в гостинице завалялось что-то подобное.
– Брось ее в корзину для помойки, – велела она, поспешно возвращаясь к своей коробке в самом дальнем конце комнаты.
– Шутишь!? – воскликнул бард. – Такая красивая вещица! В толк только не возьму, что это такое? Вроде на посох похоже, но слишком короткая. Может, это рукоятка сломанного оружия?
– Это просто старая палка, – сказала Аленика, вновь занявшись разбором коробки. – Выкинь ее.
– Да у тебя к ней как будто бы неприязнь, – усмехнулся Есень, погладив крепкое дерево. – Я ее себе оставлю. Сделаю что-нибудь из нее.
– Как знаешь, – нелюдь пожала плечами.
Решив, что вслед за палкой может найтись еще что-нибудь интересное, бард принялся копаться в коробках. Выбрал он самые дальние и старые.
В выбранной коробке не оказалось ничего интересного, бард выкинул все содержимое в «выбросить». В другой нашлось старое облезлое перо. Сперва бард решил прикрепить его к своему берету, но потом передумал: слишком уж оно было ветхое.
Зато в третьей коробке, она уже лежала ближе к лестнице, нашлось кое-что интересное.
– Гляди-ка, целый клад! – воскликнул он. – Вот Акива обрадуется!
– Что там? – Аленика заинтересованно подняла голову и обернулась к Есеню.
– Лови!
Бард кинул девушке прозрачный кристалл размером с ладонь.
Подумать только, он отыскал в этом хламе целую коробку накопителей, да еще таких больших. Этих, если зарядить, хватит на целый колесник! Есене подумал, что это место пробудило в нем дремавший талант кладоискателя.
Он гордо посмотрел на девушку, чтобы увидеть ее лицо, когда она рассмотрит находку.
Не разбирая, что именно к ней летит, Аленика проворно сцапала предмет в воздухе и поднесла на уровень глаза, растопырив от любопытства уши.
Однако тут произошло то, чего ни Есень, ни сама девушка не ожидали.
Кристалл, стоило ему коснуться пальцев нелюди, начал светиться, и с каждым мгновением этот свет становился все ярче.
Вскрикнув, девушка отбросил кристалл как можно дальше.
Есень стоял, вытаращив глаза.
– Э…
– Ты. Ничего. Не видел, – отчеканила она, широко раскрыв зеленые глазища. Нелюдь была испугана, но ее тонкий голос звучал почти угрожающе. – Ясно?
Есень кивнул, хотя едва ли слышал, что ему сказали. Бард был слишком потрясен увиденным.
– Так ты все-таки колдунья!? – горячо зашептал он, пробираясь к нелюди через завалы хлама. – А чего сразу-то не сказала?
– Потому что я не колдунья, – прошептала нелюдь. – Я не маг, меня проверяли!
– Так проверяют магическими кристаллами! А он только что сработал в твоих руках!
– Есть и другие способы, по ауре. В моей нет признаков магии, – нехотя объяснила Аленика. – Потому официально я не маг.
– Но ты все равно только что зарядила кристалл!…
– Надо отыскать его и выкинуть, пока никто не нашел.
– А Акива знает?
– Нет, Есень! Никто, кроме Валдиса, не знает, – призналась девушка, рыская глазами по полу. – Я убью тебя, если скажешь еще хоть слово об этом!
И хотя в голосе маленькой нелюди было столько же угрозы, сколько в шипении котенка, бард решил не злить ее и замолчал.
Аленика поднялась и стала шарить вокруг, ища отброшенный кристалл, и Есень стал ей помогать. Они обыскали весь чердак, перебрали почти весь мусор, но так и не нашли следов пропавшего накопителя, хранящего частичку силы, одной капли которой хватило бы для того, чтобы и Аленику, и Акиву отправили под суд белых сов, а «Выдру» спалили бы дотла.
Когда Акива поднялся проверить, как идет работа, он был приятно удивлен: оказалось, эти двое действительно все разобрали! Оставалось только вымыть полы, но это он, так и быть, поручит оставшейся служанке.
Решив, что осмотрит корзины «оставить» и «показать Акиве» позже, леннай велел отнести их в кладовку, а двоим своим работникам поневоле разрешил закончить на сегодня.
Аленика с Есенем разошлись по комнатам, чтобы привести себя в порядок после пыльной работы. Когда они спустились вниз, чистые, но голодные, столкнулись с Валдисом.
Военный был словно сам не свой, несся в свою комнату с таким видом, будто увидел привидение. Кратко поздоровавшись с друзьями, он прошел мимо них и скрылся на втором этаже.
Недоуменно переглянувшись, приятели прошли к одному из столов и попросили у Глаши, лучшей служанки Акивы, ужин. Военный так и не спустился, потому ели Аленика и Есень вдвоем.
После у барда как раз должно было быть выступление, в «Мокрой Выдре» уже собрались некоторые его постоянные слушатели. Настроив свою чудовищную механическую мандолины и лихо надвинув берет на лоб, Есень встал посреди зала и начал играть развеселую песенку, подпевая приятным баритоном.
Вечер выдался на славу, выпивка текла рекой, гости смеялись и шумели. Даже Аленика позволила себе забыть о промашке с кристаллом и весело подпевала барду, прихлебывая малиновую шипучку. Акива только и успевал, что смешивать всевозможные напитки, которые юркие служанки разносили гостям, стоящим кто где.
Есень понял, что пять последних кружек эля этого горе-алхимика Акивы были лишними. Но только понял он это не тогда, когда его снимали со стола, где он собрался исполнить танец маленьких лебедей, и даже не тогда, когда проиграл какому-то мужику с собакой пять драконов в кости. Он осознал это, лежа на своей кровати в предутренней темноте. Проснувшись от подступившей дурноты, бард с трудом смог открыть глаза и разобрать, где находится.
Он подумал о том, что никогда больше не будет пить, и эти мысли отозвались такой болью в висках, что бард предпочел больше их не думать.
Похмелье от пойла леннайя приходило и уходило гораздо быстрее, чем от любого другого, но пронимало ничуть не меньше – может, даже и сильнее, чем от обычного эля. Правда, и настроение взлетало до чертогов Клевора после первых трех глотков. Тут уж надо было выбирать: хорошо сейчас и плохо потом, или никак, – ну совсем никак, – и сейчас, и потом. Есень свой выбор сделал, за что сейчас и платился.
Не помня себя от дурноты, бард сел на кровати и осознал, что ему срочно надо в уборную.
В его комнате личной умывальной не было – да и кто бы ему ее дал, спрашивается? Это Валдису с состоянием в пару тысяч драконов и родной племяннице Акива выделил лучшие комнаты, а простому барду так, чуланчик и только.
Поднявшись и опираясь руками о стены, Есень вслепую поплелся в коридор между комнатами служанок и кухней с кладовой, откуда был выход на задний двор.
По дороге музыкант прислушивался к назойливому шуму в ушах, который с каждым шагом становился все отчетливее. Вскоре Есень с удивлением обнаружил, что слышит самые настоящие голоса.
– …Я дал тебе достаточно времени! Выметайся отсюда немедленно, иначе я сам позову стражу, ясно тебе!? – шипел один.
Музыкант остался и прислушался.
– Но Акива, куда пойду? – ответил второй, с незнакомым барду свистящим акцентом.
– Жил же ты как-то, пока сюда не заявился! – упрямо проговорил Акива.
– Я скитался по канавам и жил под мостами! Зима подступает, а ты знаешь, мне нельзя мерзнуть! Раньше я после середины осени даже на улицу не выходил!
– Ну а сейчас выйдешь!
Судя по звукам, доносившимся из-за стены, рыжий леннай толкал кого-то, а тот упирался.
– Ты не можешь выгнать меня, я умру от холода, а со мной умрут сотни! – шипел незнакомец, упираясь. – Побереги свою прожженную душу, старый скупец!
– Против рыжих леннайев святейший Клевор ничего не имеет, так что за мою душу ты можешь быть спокоен!…
Тут двое вывалились в коридор, где стоял Есень, и столкнулись с ним лицом к лицу.
Глаза барда уже привыкли к темноте в помещении, и он смог разглядеть, что Акива прижимал к стене сопротивляющийся ворох шарфов и одеял.
– Тебя только тут не хватало, жалкий пьяница! – прошипел сквозь клыки леннай. – Брысь с глаз моих!
Есень, ничего толком не соображая, кивнул, хлопнув глазами, и убрался в свою комнату. Он дождался, пока Акива выгонит кого-то наружу, закроет дверь на замок и уйдет.
Только после этого бард вернулся в коридор и отпер дверь, чтобы выйти на задний двор по известному делу.
Разумеется, бард не заметил, что как только он отошел от двери, внутрь гостиницы проскользнула тень. Акива запер дверь совсем не просто так.
Выйдя из деревянной кабинки, бард почувствовал себя намного лучше, теперь ему просто очень хотелось спать. Он вернулся в «Выдру» и от отправился к себе. Однако, когда Есень приблизился к своей спальне, он снова услышал знакомый свистящий голос.
– Так-так… видать, эта коморка жилая, – бормотала бесформенная тень, скользя по комнате. – О, какая рубашка! Может, взять? Хорошая, долго прослужит… и нарядная… продать ее? Можно и продать! На такую рубашку можно недельку прожить, под землей-то можно, да… О, а это что? Тетива, что ли?… А, струны! Точно продам… крепкие… Наверное, хорошо пойдут…
Так незнакомец описывал почти каждую вещь Есеня, которую находил в комнате. Барду эти разговоры не понравились.
– Ты кто такой!? – грозно прошипел толстяк, заходя внутрь и насупившись. Вспышка боли в голове заставила его поморщиться, от чего лицо приняло совсем уж угрожающий вид.
Незнакомец, укутанный в ворох шарфов и напоминающий скорее привидение с подмостков дешевого театра, чем живое существо, вздрогнул и обернулся.
– А ты кто такой? – прошипел он.
– Я Есень! – ответил бард. Он был одного роста с воришкой, но зато раза в три шире и, если вдруг что, себя в обиду точно не даст. Мысль о том, что у вора может быть нож или что похуже, обошла затуманенную голову барда стороной. – Это моя комната, а ты иди отсюда!
– Ишь какой! – проворчал сгусток шарфов, отступая на пару шагов. – Тебе что, рубашки жалко? У тебя вон одна мандолина чего стоит, а мне жить не на что!
– Что, совсем не на что? – спросил бард, сам не зная, зачем. Есень вспомнил, как этот некто просил Акиву не выгонять его, и музыканту вдруг стало жаль незнакомца.
– Совсем!
– А почему тебя Акива выгнал?
– А вот этого тебе лучше не знать, приятель, – проговорил вор в шарфах. – Что ж, не хочешь по-хорошему, так значит сам напросился…
Тень вдруг начала расплываться, лепестки балахонов один за другим раскрылись, а среди них зажглись два оранжевых огня. Эти огни слегка подрагивали, притягивая взгляд и вводя в легкий транс.
Есень еще не догадался, в чем дело, но его безотказный инстинкт бывалого путешественника сработал без промедлений. Схватив мандолину, стоящую у стены, он огрел ею незнакомца, что было сил. Будь верная подруга музыканта деревянной, непременно разлетелась бы в щепки от такого удара, но она была наполовину из металла и уже не раз становилась грозным оружием в руках барда.
Огни сразу потухли, раздался сдавленный вскрик, и неизвестный повалился на пол.
Некоторое время Есень стоял над своей жертвой, соображая, что такое сейчас произошло. Потом он поставил мандолину к стене и бросился к лежащему на полу телу.
– Боги, только бы я его не убил!… Только бы не убил!… – бормотал бард, лихорадочно распутывая бесчисленные шарфы.
Наконец, последний шарф открыл голову незнакомца.
Тусклый свет только занимающегося утра едва проникал в комнату, но и его было достаточно, чтобы Есень с первого взгляда узнал ланка.
До сих пор музыкант почти не видел их, только издалека. Все люди-змеи куда-то попрятались после того, как верховный бог ополчился на них.
У этого вместо кожи была бархатистая светло-зеленая чешуя, как у ящерицы, а серые жесткие волосы он заплел в тугие мелкие косицы. В остальном перед Есенем лежал обыкновенный человек.
– Э, приятель, очнись! – проговорил бард, легонько ударяя лежащего по щекам. – Приятель!…
Но ланк не двигался.
Есень тихонько завыл от страха и поднялся. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Однако он точно знал, кто мог это знать.
Акива только-только уснул у себя в комнате после тяжелой ночи и был злее бешеной фурии, когда Есень его поднял. Однако услышав, в чем дело, леннай попридержал ругательства и поспешил в коморку барда.
Ланк все еще лежал на полу.
Опустившись к нему, леннай проверил пульс и вздохнул с облегчением.
– Жив, – сказал он, нахмурившись. – Но лучше бы помер, оказал бы нам всем большую услугу!
– Кто он такой? – спросил бард, садясь на свою кровать. Ланк жив – какое счастье… Боги, никогда бы Есень не подумал, что будет так рад живой змее у себя в комнате!
От пережитого волнения у музыканта коленки подгибались, однако в голове малость прояснилось.
Акива уселся на пол и устало протер глаза.
– Скрывающийся от церкви ланк, – ответил он. – Если он тут останется, если его тут найдут…
– И что мы с ним будем делать? – поинтересовался бард спустя некоторое время.
Лицо Акивы приняла странное выражение, одно из тех, которые лица людей изобразить не могли. В какой-то мент барду показалось, что леннай велит ему отнести бессознательного ланка в канаву поглубже, да подальше от «Выдры».
– На чердак. Пусть там сидит, нелюдь проклятый. Помоги мне отнести его туда.
Есень оторопело кивнул.
Несмотря на то, что выглядел бард, как румяный пончик, силы в нем было не меньше, чем в любом крепком деревенском парне. Он легко поднял тощее тело на руки и послушно потопал следом за Акивой.
Пока все обитатели «Мокрой Выдры» спали, они устроили змея на чердаке, соорудив тому постель из его собственных шарфов. Акива оставил там еды, воды и пустое ведро, а потом запер чердак снизу.
– Ну вот и все, – вздохнул Есень, когда они с леннайем спустились на первый этаж.
– Хоть слово кому скажешь… – проговорил Акива, опасно сверкнув янтарными глазами.
– Скидочку сделаешь? – спросил Есень, робко улыбнувшись.
От такой наглости брови леннайя сползли вниз, а из-под губ показались желтые клыки. Раздалось тихое рычание.
– Могила! – воскликнул бард, поднимая руки. – Акива, мы же уже почти как родные!…
– Брысь отсюда! – прошипел нелюдь на барда.
Есень поспешил убраться в свою комнату, где забрался под одеяло и, несмотря на все потрясения, крепко уснул.
Следующее утро в «Мокрой Выдре» ничем не отличалось от любого другого. Сонные и еще не отошедшие от вчерашней пьянки посетители потихоньку выползали из своих комнат, среди них был и Есень.
– И чем ты меня вчера напоил, старый прохвост? – ворчал он, устраиваясь у барной стойки, за которой стоял Акива.
Хозяин «Выдры», как и всегда, был в чистой свежей рубашке, изысканном жилете и без единого следа бессонной ночи на лице.
– Чем ты просил, тем и напоил, – фыркнул он, разглядывая помятого барда.
– Слушай, я что-то плохо помню, мне кажется, или я проиграл кому-то деньги? – спросил Есень, принимая завтрак от одной из заботливых служанок. – Кажется, мужик с собакой был… поводырь, что ли? Но не мог же я слепому продуть, да?
– Ха! Ты проиграл ему пять драконов, будь ты не ладен! – сказал Акива. – И ведь мы оба знаем, что у тебя и пяти коней сейчас не отыщется.
– А что за тип такой? Может, он из забывчивых или с ним можно как-нибудь договориться?
– Он приходит раз в месяц, напивается и уходит. Большего о нем тебе сказать не могу, но ты можешь быть уверен: в следующий раз он тут появится не раньше, чем кончится лунный цикл. Подкопишь к тому времени.
– А что там про «договориться»?
– О, тут я тебе не помощник. Я, знаешь ли, Свисту и сам немного должен, – Акива передернул плечами. – Тип не из злобных, но связываться с ним себе дороже.
Тут вниз спустились Аленика с Валдисом. Они о чем-то беседовали, смотря друг на друга и улыбаясь, потом прошли к уединенному столу и устроились там, не прерывая беседы.
– Чую, дело идет к свадьбе, – усмехнулся Акива, наблюдая за племянницей и воином. Валдис вытащил цветок из вазы на соседнем столике и протянул его девушке, так понюхала его, расчихалась от пыльцы и теперь они оба смеялись.
– Как знать, – ответил Есень, с трудом поворачивая толстый зад на узкой табуретке. Он посмотрел на парочку и вдруг вспомнил, что Аленика скрывающаяся ведьма. И про то, что Валдис знал это.
На самом деле воин знал о тайне маленькой нелюди с того самого дня, как вытащил ее из толпы на площади. Тогда Аленика все твердила, что была так рядом, это не давало ей покоя, и Валдис догадался, что дело вовсе не в том, что девушка боялась попасть под молнию: она думала, что Клевор промахнулся. Она была уверена в том, что небесная кара предназначалась именно ей. Общаясь с девушкой, воин не мог не заметить, что она страшно винит себя за что-то, но напрямую никогда об этом не спрашивал.
Его трогала яркая красота Аленики, ее искренняя любовь к воспитаннику, стремление к знаниям и желание жить счастливо несмотря на все то, что ей пришлось пережить. Девушке не нужны были ни нелюди-повстанцы, ни леннайский трон, на который она могла претендовать, – все, чего ей хотелось, это обрести тихую семейную жизнь. Здесь их желания были схожи.
Однако, что он мог ей предложить? Мужа-калеку? Воин не мог допустить, чтобы девушка положила свою жизнь на то, чтобы ухаживать за ним, терпеть его немощь. Нет, сначала он отыщет способ вернуть руку и закончит свое расследование, а после предложит Аленике соединить их судьбы. Это будет правильно.
Валдису не нужно было ничего говорить: он знал, что девушка понимает его мысли, хотя и не согласна с ними. Так же, как и он знал ее мысли и был не согласен с ними.
Однажды, когда Есень отвел Кенри кататься на упряжке с пони, они остались вдвоем на целый час и тогда впервые заговорили о своих чувствах друг к другу. Тогда девушка едва не расплакалась и сказала, что он не знает ее и потому не может испытывать ничего подобного. В тот день она рассказала Валдису обо всем, что ей положено было скрывать до конца жизни, и эти тайны еще долго не давали ему покоя. Однако, в конце концов воин принял решение, что его прямой долг защитить Аленику: теперь, когда она ему доверилась и он стал единственным, кто знал правду, он обязан был оберегать девушку от всех врагов.
И сейчас, когда они сидели друг напротив друга за завтраком, и обычно скупое осеннее солнце щедро лило свет из окна, заставляя их обоих морщиться и улыбаться, Валдису казалось, что нет долга более желанного.
В дремучей чаще
«Если на нашу могучую страну нападут враги, они просто заблудятся в лесах и умрут», – ответил император Рашемии на замечание одного из послов о том, что во всей стране нет ни одной карты, на которой были бы точно отмечены все дороги и селения.
Холодно.
Проклятье, как же холодно…
Вольга не знал, сколько он провел в забытьи, но, казалось, прошла целая вечность. Впервые очнувшись, он обнаружил, что укутан в ворох шкур и тяжелых шерстяных одеял. Дышать под ними было тяжело, и он попробовал выбраться. Однако, стоило появиться крошечной щели, как внутрь удушливой крепости проник чудовищный сквозняк, словно по коже провели острым скребком. Сенари был уверен, что сильно замерз, но, стоило появиться этому сквозняку, он понял, что под шкурами на самом деле было тепло. Он высунул одну только голову, тщательно кутаясь в вонючие шкуры, и тогда его словно оглушило… Воздух, прозрачный и холодный, как чистейший лед, проник в легкие, ударил в уши и глаза, затмевая все вокруг. Сенари не мог разомкнуть век: вокруг царил слепящий белый свет. Прошло несколько долгих минут, прежде чем он решился взглянуть на мир.
Лодка скользила по темной реке. Мимо медленно проплывал заснеженный лес, берега, словно укутанные белым покрывалом, сливались в одну полосу. Даже небо сияло слепящей белизной без единого темного пятнышка. В воздухе кружились тяжелые холодные комки пушистого льда.
Сенари наблюдал за тем, как черная от холода вода реки несет его лодку все дальше и дальше, как снег кружится и падает в холодную воду, как проносятся мимо бесчисленные деревня.
Из оцепенения его вывел лось.
Огромное животное, похожее на лошадь, но с уродливой носатой мордой и огромными рогами, словно выточенными кем-то из дерева, вышло из леса, чтобы напиться. Оно безразлично взглянуло на проплывающего мимо сенари черными глазами, а затем изогнуло могучую шею и принялось пить.
«Что это за зверь?»
Он вдруг осознал, что не знает ответа на этот вопрос. На этот, и на многие другие.
Что он тут делает? Как очутился на реке? Кто он такой?
Последняя мысль вызвала смутные воспоминания.
Слепящий белый свет… что было до него?
Задумавшись об этом, сенари вспомнил два широко раскрытых крыла и лицо: красная татуировка на лбу и глазах, красные волосы, безумная улыбка.
Сенари содрогнулся, стоило этим картинам появиться в сознании. «Я сделаю тебя свободным, Вольга».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/alena-rebrova/stanovyas-legendoy-71501569/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Алена Реброва
Тип: электронная книга
Жанр: Русское фэнтези
Язык: на русском языке
Стоимость: 109.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 04.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Драконы населили Скаханн множеством народов. В мире, где технологии и магия развивались рука об руку, первые расы приходят в упадок, а новые, заручившись покровительством могущественных богов, становятся на вершину. Но хватит ли церкви белого пламени, чтобы навечно удержать древних в тени забвения? На Скаханне настало время, когда балансу сил вновь предстоит измениться.