Главная страница | Любовное фэнтези | Bottomless Pit

Bottomless Pit
Delhy
В главном торговом центре Италии – Флоренции летом по-настоящему душно. Чувство, словно закатали в банку, откуда не выходит воздух. Вообще. В такие дни Джина Данте, а именно она была той единственной слепой на всю Флоренцию, погибала от жары.
Ее не беспокоили кошмары, охватившие городок. Не беспокоили шептания за спиной о покойной матери и ее рождении. И уж тем более она никогда бы не поверила, что однажды ей придется стать свидетельницей казни местной ведьмы, сбежав под покровом ночи под руку со своим другом Давидом.
Но судьба решила иначе, и теперь ей придется столкнуться с жестокой реальностью и правдой своего рождения, которую ей откроет самый бессердечный колдун – Бад, чья жизнь висит на волоске.
И почему она не могла просто остаться дома, ютясь в теплой постели?

Delhy
Bottomless Pit

Пролог

– Давид, скажи это еще раз, – руки взмыли вверх. Она точно знала это, исследуя контуры, каждый миллиметр кожи, провела немного вниз и пробежала средним пальцем по пушистым ресницам. Они, как струны под пальцами, и девушка могла поклясться – если бы она только умела считать, то смогла бы назвать точное их количество. Немного левее и вниз, а вот и нос с небольшой горбинкой. Как небольшой подъем и тут же спуск. Странно немного,– у самой такого нет.
– Я говорил это больше сотни раз, Джина.
Второй рукой провести по теплой щеке, едва ощущая выступающую щетину.
– Пожалуйста.
Ухо обдало горячим дыханием друга. Джина съежилась, но занятие свое продолжила.
– Глаза карие, темно-карие, как кора дуба, да, именно…Волосы черные, будто смола, но от этого солнца уж совсем выгорели и стали каштановыми. Жесткие, на мой взгляд… чувствуешь? – руку перехватили, заводя куда-то вправо, и она пропустила через пальцы отросшие патлы друга. И вправду. Жесткие…Собственные, пусть и короткие, но многим мягче, приятнее на ощупь что ли. Не забыв об еще одной детали, тут же коснулась ушей. – Кожа смуглая, есть горбинка на носу, веснушки там… Немного.
– Со скольки ты бреешься?
Она прошлась по губам, тут же отдернув руки, стоило половинкам зашевелиться, но Давид упрямо вернул их на место, как бы намекая, что в этом нет ничего страшного.
– С шестнадцати. Щетина- бурьян на мужском лице, уверяю тебя. Только привел себя в порядок, как к утру проросла еще одна поляна.
Его губы были полными. Особенно нижняя, потрескавшаяся.
– Мне уже двадцать один, а на лице, как в пустыне воды – ни черта.
– Ты же девчонка, дурочка! – присвистнул Давид, явно поражаясь глупости подруги, – Так я ответил на все твои вопросы? – с легким раздражением.
– Не сердись, войди в положение несчастной меня, – рассмеялась Данте. Колебание воздуха, и вот она сидит, потирая свой лоб. Щелбан.
Получите.
Распишитесь.
– Ты вредный, – надела губы девушка.
– А ты капризная и пользуешься моей добротой. Не будь ты слепой, то я бы давно уж выб..
– Давид, – на тон выше, чем обычно. Друг цокнул, поняв свою ошибку. Ее ладоней коснулись чужие, слегка сжав.
– Прости, не подумал.
Злость сменилась милосердием за долю секунды. Она такая – все прощающая и забывающая гадости, сказанные в ее сторону.
– Да-а-а, с этим у тебя всегда было туго, – протянула Джина.
– Эй!
Они рассмеялись. Так, как смеются дети. Невинно и чисто.
В главном торговом центре Италии – Флоренции летом по-настоящему душно. Чувство, словно закатали в банку, откуда не выходит воздух. Вообще. В такие дни Джина Данте, а именно она была той единственной слепой на всю Флоренцию, погибала от жары. Возможно, кто-то ютился под крышей, в прохладной кухне, откуда простирался вид на дивный сад, но светловолосая девушка, ни сном ни духом не знавшая о том, каким именно выглядит цвет ее волос, не могла усидеть на одном месте.
Потому что ее ждал мир. Тысячи ощущений, запахов, звуков, вкусов, но не видов, на которые она молилась каждый день, стоило солнцу перевалить через горизонт. Может быть, кто-то молился с ней, прося в дар совсем немного и в то же время чересчур. Порой из-за собственной никчемности ее пробирала до костей боль обиды. Она имела единственное уязвимое место, и казалось, тонула в себе, не имея выхода в этой чаше, переполненной сожалением.
Человеком, который поддерживал ее из вне был Давид Сонье. Неусидчивый, непрошибаемый юноша, известный ему своим непоседливым и детским характером. Они познакомились на семнадцатый год ее жизни. Тогда теперь уже старушка-кормилица, тетушка Берта, оповестила о том, что у них наконец-то появились соседи. Тот участок, составляющий какую-то кроху, все же нашел своих хозяев. Родители Сонье не были богатеями и бежали из соседней страны в поисках работы – это все, что она могла знать тогда. Летние ночи – та пора, когда можно лежать и наслаждаться разговорами сверчков. Иногда Джина позволяла рукам рисовать в воздухе, не заботясь о том, как это может выглядеть со стороны. Ее никто не посчитает дурочкой и не осудит. И она выражал свое настроение в этом скольжении. Кормилица молча сидела где-то неподалеку, занимаясь своими делами. Но в один из таких вечеров, она отлучилась на парочку минут, оставив Джину наедине с собой. В саду неподалеку послышался лай.
– Берта?
В ответ последовал не голос. Снова лай, но гораздо ближе. Оно рыскало где-то поблизости, от того девушке казалось, будто внутри что-то тянет вниз, столь быстро настигал ее страх неизведанного.
– Берта, где ты? – громче позвала наследница двора.
Девушка поднялась на локтях, прислушиваясь.
– ..за…блохастая бестия!…Ч-черт…, – грохот. Видимо, хозяин Этого кубарем скатился по траве через кусты колючего шиповника, – Матерь Божья, за что мне такое наказание?…
Джина дернулась. Что-то шершавое и влажное прошлось по ее ладони, и она прижала кисть к груди.
– …, – она онемела, чувствуя, как страх табуном мурашек прошелся по холодеющей спине. "Оно" потерлось о ее блузу чем-то мягким. Тяжелое дыхание запыхавшегося человека оказалось с другой стороны, и Джина вскинула голову верх.
"Берта… Берта, где ты?!!" – внутренне билась в истерике Данте, дрожа всем телом.
– Бенил, слезь с нее сейчас же!
Лай в ухо, как удар кувалды по голове. Слепая коснулся своего лба, поморщившись. Какого черта здесь вообще происходит?
– Прости, он обычно тише воды, ниже травы, просто не привык к новой местности..
– Кто… «он»? – Джина повернула голову в сторону голоса.
– Пес же, – тихий смех, – Ах, да, я забыл. Давид.
Говор сверчков стал на тон выше. " Пес Бенил "тихонечко сопел, время от времени чем-то задевая ее левую ногу. Появление посторонних напрягало.
– Ты не пожмешь мою руку и не представишься? И почему ты смотришь все время наверх?
– Мои глаза открыты?
– Что? Ты смеешь надо мной? Постой… – холодные волны друг за дружкой врезались в ее лицо. Давид определенно махал рукой, проверяя истинность возможной догадки. Перехватить ладонь не составило труда, – …Ты слепая что ли?
– С рождения.
– Ох… П-прости. Еще и Бенил…Ты, наверное, здорово испугалась.
В ту ночь она узнал, что такое «собака». Мягкое, слюнявое существо, которое называют «верным другом человека». Впервые коснулась лица постороннего и разговаривала с ним всю ночь напролет. Берта ни разу так и не появилась тогда. Может, не хотела мешать?
– Иногда мне кажется, что это иллюзия, – лежа в привычной для себя позе, вдруг заговорила Джина. Давид сказал, что над их головами далеко-далеко есть звезды. Данте попросила объяснить, что это и как выглядит, но все равно не поняла, откуда свету взяться в кромешной тьме. В Ее небе звезд не было..
– Почему?
– Иллюзия – это обман. То есть то, чего на самом деле нет, – вытянув в пустоту руку, девушка вздохнула, – Что, если все это обман? Сон или моя выдумка?
– Эй, но ведь я есть, – ее ткнули локтем в бок, – Реален и говорю с тобой. Джина, за твоим домом и даже дальше – мир! Целый мир!
– Какой? – не унималась она, – Нет цветов. Образов вокруг. Только тьма. Ты говоришь, что вокруг мир. Огромный, почти без границ, и куда бы ни шел человек – есть продолжение?
– Да. За океаном есть еще земля. Люди.. Целые поселения. Как те же звезды в небе. Их тысячи, нет, миллионы, – всех не счесть.
– Но передо мной этого нет. Не понимаю. Не знаю этого. У меня нет мира, но у мира есть я, и это нечестно.
– Не правда,– запротестовал собеседник, – Он есть и для тебя, а если не получается увидеть – прочувствуй его. Проникнись им. Ты считаешь его несуществующим, хорошо, но даже мы, будь плодом твоей фантазии, тоже во что-то не верим или чего-то боимся. Тебе рассказывали о колдунах? – Джина кивнула.
– Немного правда..
Берта часто говорила о последних новостях. Во Флоренции пробегал слух и о других людях..
– Они творят такие вещи, которые выходят за грани нашего понимания. Казалось бы – вымысел, а они существуют. Слухи не берутся на пустом месте. Для других это выдумки, можно сказать, та же иллюзия. Разве бывает так, чтобы у иллюзии была своя иллюзия? Нет. И я реален. Я жив и....
Его болтовня загнала Джину в угол. Она села в позу лотоса, слушая беспрерывный говор.
"Этот парень – одно сплошное противоречие любым моим словам" – подумалось ей. Казалось, если Давид не докажет свою правоту, то испарится.
– Тогда докажи, – прервав пламенную речь, попросила слепая, – Заставь прочувствовать, что ты живой. Такой же, как и я.
В следующую секунду ее схватили за руки. Девушка вздрогнула.
– Это первое – ты почувствовала, что я могу что-то сделать. Я материален, – звонкий голос сошел на свистящий шепот, словно с ней говорил сам ветер. Правой рукой ее заставили положить собственную на грудную клетку, где вытанцовывало сердце под неизвестную мелодию.
– Зачем это? – не поняла она.
– Замолчи и слушай, – огрызнулись в ответ. Джина фыркнула, но послушалась. Первое, что она почувствовала под левой ладошкой – холод ткани. Грубоватой. Джина попыталась отнять руку, но Давид сжал запястье, отказываясь отпускать. И в следующую секунду как в левую, так и в правую что-то больно толкнулось. Чужое тело было горячим, она почувствовала тепло, исходящее какими-то странными волнами, словно оно обволакивало их обоих, а удары продолжали свой ход. Собственные – быстрые, чужие – медленные. Они такие разные, но до безумия схожие.
– Сердце у каждого свое, как и тело, чувства, ощущения. И, если я, такой же живой – все еще твоя иллюзия, то ты – теперь моя.
То ли от вечернего холодка, так некстати посетившего их, то ли от волнения и одновременно смущения – Джина задрожала. Интересно было бы одолжить глаза Давида, чтобы увидеть, какое выражение читается на собственном лице. Смешанные чувства, не иначе, накрывали, как выразилась бы Берта, потоком ледяной воды. Она опустила голову, тихонечко покачав ею. Улыбка не заставила себя ждать. Ох уж этот парень… Настоящее открытие.
Следующие пару часов они говорили о тех вещах, что находились "за чертой нормальности", о школе, в которую ходил Давид, о своих увлечениях, городе, что был домом долгое время, о братишке, получившем имя от прапрадеда. О жизни. Если бы только Джина могла знать всех цветов… Она бы с уверенностью могла сказать, что Давид пару раз мазнул кистью по ее надоедливой черноте новым оттенком. Светлым и теплым, как само солнце.
– Давид, тебя не будут искать?
– Нет, мои родители с утра и до ночи бывают где угодно, только не дома, так что, если Бенил захочет заглянуть к соседке, да погонять белок, то я могу рассчитывать на ее гостеприимство, верно? – в его голосе крались нотки чего-то, похожего отдаленно на обиду.
– А ты наглый, оказывается, – усмехнулась девушка. Картина покрылась крапинками смеха нового знакомого.
– Буду расценивать это как "да, конечно"!
– Ладно-ладно, – сдалась она, – Только не жужжи.
– Ж-ж-ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж-ж…
– Дурак, – рассмеялась Джина.
Она не знал, скорее чувствовала этого человека и его движения, будто еще в ту секунду, когда к сердцу коснулись – провели невидимый провод. Сейчас Давид поднялся с места и начал мчаться вокруг нее, размахивая руками, вот-вот собираясь оторваться от земли.
– Ты уже летишь? – усмехнулась она..
Всякое движение прекратилось, и шумные выдохи казались сейчас громче всего, что Данте когда-либо слышала.
– Да. К звездам же, – отдышавшись, просипел парень, – Улечу в новую жизнь, наверное. В свою Флоренцию, где будет соседка-богачка Джина Данте. Зрячая Джина Данте. Да.
Незначительная мелочь, слетевшая с языка простака, звучала как предсказанье.
– Было бы здорово… Правда.
Сладкий запах чайных роз напоминал ей о том дне всякий раз, стоило носу уловить дивный аромат. И только по прошествии пяти долгих лет, которые они делили вместе, переживая взлеты и падения Давида, ночные кошмары и ужасные боли в глазах Джины, перепалки с Бертой, в последнее время противостоящие общению ребят, они, как и тогда – оставались рядом до последнего. По крайней мере, Джине так казалось.
Пока не произошло то, что изменило ее жизнь навсегда.