Главная страница | Книги о приключениях | Воспоминания из неволи

Воспоминания из неволи
Tem Noor
Жизнь главного героя, выходца из Казахстана, переворачивается, когда его арестовывают в Сан-Франциско по ордеру Интерпола за махинации, причинившие многомиллионный ущерб. Он оказывается в иммиграционной тюрьме США, а затем его отправляют на родину, где его ждёт жестокая реальность: изоляторы и исправительная колония. Герой сталкивается с криминальными группировками, унижениями и суровыми порядками, но сохраняет свои принципы и внутреннюю стойкость. Это история о человеке, который, несмотря на испытания, сумел сохранить своё достоинство и остаться верным себе в условиях, где каждый день – борьба за выживание.

Tem Noor
Воспоминания из неволи

Глава 1
Я открываю глаза и смотрю на окно в своей маленькой квартире. Из него виден один из главных проспектов города. Машины снуют туда и обратно, а вереницы пешеходов непрерывно движутся по тротуарам. Сквозь непрекращающийся транспортный шум доносятся звуки из детской музыкальной школы неподалёку: неуклюжее перебирание клавиш, юные голоса, наивные и трогательные. Эти звуки проникают в меня, заставляют почувствовать жизнь каждой клеткой. Иногда их заглушает громкая музыка из проезжающих автомобилей или рёв мотоциклов, и даже мой скромный домашний сервиз отзывается на это мелодичным звоном.
Я люблю эту городскую суету. Даже пасмурная погода, нависающая над улицами серым пологом, лишь подчёркивает особую магию города. Это именно то, о чём я мечтал, находясь в неволе. Иногда всё это кажется чем-то сказочным, почти нереальным.
С того дня, как я покинул лагерь на юге Казахстана, прошло несколько лет. Но стоит мне закрыть глаза, как я вновь оказываюсь в том осеннем дне 2019 года, когда впервые решил вести дневник.
____________________________________________________________________________________
Солнечный свет пробивался сквозь мутное окно барака, ослепляя даже сквозь закрытые веки. Я поморщился, повернулся на живот и попытался снова уснуть. Однако, несмотря на холод осени, свет был настолько ярким, что создавал иллюзию летнего дня. Но стоило оглядеться, как реальность возвращала меня в настоящее – ватные бушлаты, самодельные обогреватели, заклеенные окна. Всё вокруг говорило о приближающихся морозах.
Яркий свет действовал обнадёживающе. На несколько мгновений я позволил себе поверить, что мир за стенами барака всё ещё существует. Но это ощущение быстро угасало, когда мой взгляд снова падал на обшарпанные стены, торчащие провода и потрескавшиеся горшки с сухой землёй. Цветов в них я так и не увидел.
Часы показывали 10 утра. До обеда было ещё несколько часов. В нескольких метрах от меня сидели ребята из моей бригады. Громко смеясь, они снова и снова бросали игральные кости, а рядом с ними стояла пластиковая миска с горячим чифирём.
– Да брось ты, – крикнул один из них, ёжась от холода. – Срок не резиновый, когда-нибудь закончится. Зато по-мужски отсидишь – от звонка до звонка. Давай в нарды, чего лежишь?
– Выпей чифиря, легче станет, – поддержал другой с широкой ухмылкой. Я тяжело вздохнул и промолчал – мне было не до шуток.
Сегодня был редкий день – нас отпустили в барак из-за комиссии. На работе у нас не было ни выходных, ни отпусков, поэтому парни радовались неожиданному отдыху.
Перевернувшись на спину, я потянулся к тумбе и достал из неё тетрадь. В тетради лежали письма от дочери. Они спасали меня в самые тяжёлые моменты в американской тюрьме. Просматривая старые строки, я неожиданно вспомнил свои три месяца в иммиграционной тюрьме. Тот страх неизвестности, который преследовал меня тогда, казался мне таким отчётливым, будто это было вчера. Но уже прошло два года. Теперь хотя бы понятно, куда ведёт мой путь.
Я взял чистый лист и начал писать.
«Мои дорогие дети!
Я никогда не думал, что стану писать. Желание писать возникло, как способ общения с вами. Мне просто надо излить душу, поделиться с вами. Ведь лагерь обрекает на тотальное одиночество. Мне всегда хотелось, чтобы вы узнали о том, что со мной произошло и, возможно, объяснить, почему жизнь разделила нас.
Вероятно, когда-нибудь, всё написанное вызовет у вас улыбку или слёзы, не буду гадать и отложу мои домыслы в дальний ящик! Сейчас важно перенести на бумагу всё, что со мной произошло за последнее десятилетие.
Сегодня мне особенно тяжело. Суд отказал мне в условно-досрочном освобождении, и эти два года ожидания оказались напрасными. Сейчас сложно смириться с этим, но я должен продолжать. Ради вас, ради семьи, ради себя.
Самое сложное – не сам отказ, а осознание того, что моя надежда на свободу рухнула. Смириться с этим – самое тяжёлое испытание. Внутри меня всё кричит, ломит от бессилия. Как выдержать ещё три года? Где найти силы?
Я сильный, но жизнь в лагере – это бесконечная борьба. Каждый день здесь – это выживание. Скудное питание, беспричинная людская жестокость, насилие. Сегодня я устал как никогда, но буду бороться дальше. Я должен.
Когда вы прочтёте это, я хочу, чтобы вы знали: даже в самые тяжёлые моменты вы были моей опорой. Вы дарили мне силы и надежду. Вы помогли мне не сломаться».
Тогда дневник помог мне пережить изоляцию. Я снова посмотрел на окно – городская суета, тот же серый полог неба. Мир за окном живёт своей жизнью, не замечая ни моих переживаний, ни временной тюрьмы, в которой я оказался. Но если я всё ещё могу писать, значит, я всё-таки живу.

Глава 2
На самом деле радостные и разнообразные возможности по-настоящему открываются человеку как раз после жестокой катастрофы.
– Томас Манн, «Признания авантюриста Феликса Круля»
«Сэр, вы задержаны по обвинению в нарушении иммиграционных законов Соединенных Штатов Америки!” – скороговоркой выпалил рыжеволосый незнакомец в синих джинсах и чёрной кожаной куртке. Он ловко развернул меня к стене и застегнул стальные наручники на мои запястья. Агент продолжал что-то говорить, но я его уже не слышал.
Удар был сокрушительным. Сознание помутилось, перед глазами вс ё поплыло. «За что?» – мысленно вскрикнул я, пытаясь осознать происходящее. Арест, задержание, наручники. Это не должно было случиться. Я ощущал, будто через меня прошёл разряд тока или умер заживо. Как теперь жить? Как не свихнуться?
На том же этаже, в нескольких кабинетах от меня, сидели моя ничего не подозревающая жена и дочь, беспечно играющая в ожидании. "Как они доберутся домой? Ключи у меня, а бумажник… Надо было оставить его ей. Родители… как им сообщить?"
«Сэр, вы меня слышите? Я повторяю …» – металлический голос рыжеволосого агента вернул меня к реальности. – Сэр? Я повторяю, все ваши личные вещи мы передадим вашей супруге, окей? – чеканя каждое слово, он держал передо мной прозрачный пакет с ключами от машины, обручальным кольцом, бумажником, даже шнурками от кроссовок и кожаным ремнём. Зачем забрали ремень и шнурки, чтобы я не смог покончить с собой?
Агент продолжал свою речь: – Вы будете водворены под стражу …. пройдут слушания …. в здании иммиграционной службы …. у вас есть право на адвоката. Моё сознание ловило обрывки фраз, словно сквозь вату. Спецагент не унимался, настойчиво следуя своему профессиональному долгу, хоть и понимал, что я больше не воспринимаю его слов. Всё вокруг стало чужим и далеким.
Тот день, когда меня задержали федеральные агенты, навсегда запомнился мне. Даже сейчас, когда я вывожу эти строки на экране компьютера, перед глазами стоит всё та же сцена: пожилая сотрудница с добрым взглядом, молчаливый рыжеволосый агент, излишняя возня с ненавистными наручниками. Мне было достаточно слов, зачем так жестоко?
Я находился в международном розыске по линии Интерпола уже несколько месяцев, поэтому повиновение было неизбежным. Но задержание в здании, куда я пришёл добровольно? Это был удар ниже пояса. «Вы соблюдаете все законы, не представляете опасности, и ваше задержание маловероятно», – велеречиво уверяли меня адвокаты, нанятые в одной из самых престижных юридических фирм на западном побережье.
Чёрт бы их побрал! Ведь это было наивно полностью полагаться на их слова.… Если бы я только знал!
Мысли мелькали в моём обессилевшем размякшем сознании. Вдруг вспомнился наш семейный отдых: ленивое валяние на пляже недалеко от пирса, морские львы на доках, гамбургеры в “Betty’s Burgers”, радостные довольные лица людей, мороженое в “Marianne’s Ice Cream”. Эти моменты неожиданно стали настолько далёкими, будто они случились в другой жизни.
Всю ту встречу веснушчатый агент сидел молча и терпеливо наблюдал. Седовласая женщина-офицер в годах с типичной американской внешностью объясняла премудрости иммиграционного законодательства, послужившие предпосылками к отказу. Я, устроившись на стуле напротив, внимал ей хоть и наизусть знал всё, что она скажет.
Пустые белые стены, офисная мебель, груда папок с бумагами – всё это было привычно и никак не предвещало беды. Но вот резкий поворот судьбы – и меня уже ведут по бесконечным коридорам. Люди, проходящие мимо, отводили глаза, словно я был прокажённым.
Наконец, мы оказались в грузовом лифте, спустились на подземную парковку, где нас ждал чёрный фургон, резко выделяющийся среди остальных машин. Дверь открывается, а внутри деловито ожидают ещё двое агентов. Ещё несколько секунд – и на мне защёлкнулись дополнительные наручники на ногах. «Вы что, серьёзно? Я что, наркобарон?»
Спустя лишь несколько мгновений машина уже неслась по узким извилистым улицам Сан-Франциско. Этот город, примечательный своей кривизной и угловатостью, всегда казался мне живым существом. Через широкие панорамные окна фургона я вглядывался в завораживающий городской ландшафт – волнующий спектакль бурлящей человеческой жизни, в котором каждый был героем своей собственной истории. Однако город не замечал моей беды, его суета была полна равнодушия к моим страданиям.
И тут, словно пробудившись от долгого забвения, я почувствовал себя частью этого многоликого мира. Так захотелось жить! Пронзительное сожаление овладело мной от осознания красоты этого мегаполиса, которая пронизывала своим неповторимым очарованием.
Проносясь мимо музеев современного искусства и африканской диаспоры, величественных зданий являвшихся своеобразной данью этническому многообразию, мы, наконец, подъехали к Маркет-стрит и застыли на светофоре. Время замерло.
Я вдруг вспомнил, как недавно на этой улице пил кофе, погрузившись в свои мысли, словно эмоциональный инвалид, не замечая ничего вокруг. Жадно впитывая каждую деталь городского пейзажа, моё дыхание становилось всё прерывистее под напором наваждения грусти. Внезапно всплывшее шестое чувство предательски намекало, что следующая встреча с морским воздухом, пропитанным ароматами кофе и городской суеты, будет отложена на очень долгий срок.

Глава 3
Маленький городок, который мы облюбовали в Калифорнии, находился всего в получасе езды от Силиконовой долины и в нескольких километрах от побережья Тихого океана. Пляжи Санта-Круза с бархатистым песком, просторная бесплатная парковка, пешие тропы среди вековых секвой и многое другое делали это место идеальным для семей с детьми.
С момента нашего переезда из Казахстана прошло уже несколько лет. В последние дни перед задержанием меня снова одолела хроническая бессонница. Бесконечная судебная волокита, страх перед будущим, туманные перспективы и сложности в отношениях с родными не давали мне покоя. Мир вокруг становился всё более отдалённым. Еда потеряла вкус, будни сливались в серую бесконечность, а прожитая жизнь казалась пустой и напрасной. Я даже не пытался что-то изменить, погружаясь в ночные просмотры фильмов, нередко дожидаясь первых птичьих трелей за окном.
В тот роковой день будильник несколько раз раздражающе трезвонил с самого утра. В полусне я уловил, как шуршат перелистываемые страницы – это проснулась дочь. Устав от книжек, она быстро направилась к сладко спящему брату. Не прошло и секунды, как тот, распахнув глаза, начал капризно хныкать, чем разбудил жену. «Зачем ты его разбудила, хулиганка?» – ласково, но строго сказала она, улыбнувшись и нежно потрепав дочь по щеке. С появлением детей жене больше не нужен был будильник – теперь её сон был редким и беспокойным, но она не жаловалась.
Дочь вскоре добралась и до меня. Я почувствовал, как её тонкие, холодные пальчики пытаются раскрыть мои глаза. «Не трогай папу!» – донёсся голос жены из ванной, застигнув маленькую проказницу врасплох. Виновато, но решительно, дочь обняла меня за шею, как только могла, крепко для четырёхлетней девочки, и, морщась, оставила на моей щетинистой щеке что-то среднее между поцелуем и влажным прикосновением её детских губ.
Слышу шаги по лестнице – сначала торопливые, громкие, затем мягкие, почти неслышные. Следом доносятся радостные голоса родителей, которые уже ждут в столовой, где на столе заботливо накрыт завтрак. А я снова погружаюсь в полусон, убаюканный домашней суетой: включённый телевизор в гостиной, голос дочери, звон упавших ложек. Мне снится, как мы все сидим за семейным столом, но сон внезапно прерывает голос жены: «Просыпайся, пора! Опоздаем!»
Нехотя приоткрываю глаза, взглянув на часы, понимаю – надо спешить, впереди долгий путь. Вскочив с постели и спотыкаясь, иду в душ – только вода способна вернуть мне ясность мысли. Накинув одежду наспех, спускаюсь вниз и открываю дверь в гараж. Слышится голос матери, зовущей к столу, но задерживаться некогда, да и аппетит меня покинул. Я сажусь в машину, и мы выезжаем, направляясь к шоссе № 17, сделав короткую остановку у кофейни. «Большой американо с собой, пожалуйста!» – мой ритуал перед дорогой, почти священный.
Чтобы поскорее добраться до здания Иммиграционной службы в Сан-Франциско, нам нужно проехать по извилистому шоссе № 17, которое петляет среди живописных пейзажей зелёных холмов и лесов. Проезжаем через уютный городок Лос-Гатос, где располагается легендарная «Netflix». Затем наш путь лежит через Сан-Хосе – город с белыми зданиями, напоминающими секретные базы. На них видны узнаваемые названия: «Google», «Tesla», «Facebook», словно напоминание о том, что мы в самом сердце Силиконовой долины. Дальше шоссе № 17 сменяется на 101-ое, и, скользя вдоль Залива Сан-Франциско, мы наконец-то приближаемся к деловому центру города.

Глава 4
От муниципальной парковки, где мы оставили машину, до здания Иммиграционной службы оставалось всего несколько сотен метров. Мы были здесь уже во второй раз за это лето – на прошлой встрече у нас было собеседование. Сегодня у входа нас встретил высокий афроамериканец в униформе, который с сдержанной учтивостью попросил сдать телефоны перед тем, как пройти через металлоискатель. Сопроводив нас на лифте до восьмого этажа, он не смог устоять перед проказами нашей дочери и, с искренней улыбкой, указал на знакомое окошко, за которым сидела полная латиноамериканка средних лет – та самая, которая в прошлый раз выдавала нам талоны.
Мы уселись неподалеку от детской площадки – дочь сразу же захотела туда пойти. Я с волнением стал наблюдать за происходящим вокруг. Остальные посетители в зале, казалось, находились в ожидании важного решения: продлят ли им право на законное пребывание в стране или откажут?
На большом экране по очереди загорались номера, и люди один за другим подходили к окошку. Латиноамериканка, с почти механическими, отточенными движениями, находила нужный конверт и передавала его в руки заявителей, одновременно отвечая на вопросы на английском и испанском языках. Её работа напоминала бесстрастный ритуал, почти не оставляющий места для эмоций.
В конце этой формальной процедуры, она задавала последний вопрос: «Всё ли вам понятно? Есть ли ещё вопросы?» – её слова звучали, как контрольный выстрел, возвращая растерянных людей в реальность. Вопрос этот, казалось, окончательно закреплял факт завершения их короткой аудиенции.
Мой номер прозвучал, когда зал уже почти опустел. Напряжение росло, и моя жена не выдержала, прошептав: «А зачем она унесла твой паспорт? Разве не должна была просто выдать конверт с решением?» Я сам начал нервничать, когда женщина с моим паспортом ушла через заднюю дверь кабинета с зелёной надписью “Exit”. Я старался не придавать этому значения, убеждая себя, что всё в порядке. Но как я мог тогда знать, что всего через несколько минут моя жизнь изменится навсегда? Что впереди меня ждёт разлука с семьёй на долгие годы, а эта дверь окажется началом кошмара, который невозможно было предсказать.
Она вернулась не одна – рядом с ней стояла миловидная американка преклонных лет в очках с прозрачной оправой. Её тёплая улыбка, обнажившая ровные, неестественно белые зубы, вселила в нас надежду. «Ваша супруга и дочь могут подождать вас здесь», – сказала она, кивая в сторону дочери, беззаботно играющей на детской площадке, и уже более спокойной, хотя всё ещё встревоженной жены. «А вы, пожалуйста, следуйте за мной», – добавила она, помахав мне рукой, прежде чем скрыться за дверью.
Мы пересекали лабиринт бесконечных коридоров с множеством дверей, пока, наконец, не оказались в том самом кабинете, где меня уже ждал рыжеволосый мужчина. Женщина беззвучно присела рядом с ним, аккуратно поправив очки и раскрыла папку. Её голос был мягок, но слова звучали с неумолимой точностью, как по сценарию: «Мистер Н., вам отказано… Вы имеете право подать апелляцию в течение тридцати дней с даты…»
Я знал этот текст наизусть – месяцы подготовки с адвокатами научили меня всем юридическим формулировкам, которые теперь она озвучивала. Мне оставалось лишь молча слушать, как она, строго следуя протоколу, повторяла знакомые слова. Спустя несколько минут, выждав паузу, чтобы дать мне осознать услышанное, она задала вопрос, который казался завершающим: «Всё ли вам понятно? Если у вас нет дополнительных вопросов, пожалуйста, распишитесь в местах, отмеченных галочками. Ваша подпись подтвердит, что вы были официально уведомлены о решении…»
Я взял ручку, мысли метались: «Счета арестованы, денег нет… ещё и отказ. Как же быть дальше?» Механически поставив подпись в отмеченных местах, я поднял голову. И в этот момент, словно по заранее написанному сценарию, последовал арест.

Глава 5
Чёрный тонированный фургон остановился у выдвижных боллардов перед металлическими воротами. На въезде в парковку многоэтажного здания крупными белыми буквами было написано: «Посторонним транспортным средствам въезд запрещён». Прошло несколько секунд, ворота медленно раздвинулись, и машина, как хищник, юркнула вниз, растворяясь в темноте подземной парковки.
Внутри помещения, где стояли компьютер, фотоаппарат и стол, заваленный бумагами, агенты с профессиональным любопытством задавали вопросы, фиксируя мои данные. Затем меня отвели в так называемый распределительный пункт – небольшую камеру с металлическими скамейками, рукомойником и туалетом в углу. Там уже сидели около двадцати латиноамериканцев, которые не обратили ни малейшего внимания на моё появление. Некоторые из них были в застиранной форме красного цвета с белой надписью «арестант» на спине – их привезли из тюрьмы. Остальные, как и я, были в гражданской одежде, задержанные в тот же день, и теперь ждали отправки в одну из тюрем штата.
От накопившегося шока и монотонного гула испанской речи меня стало клонить в сон. Но не успел я закрыть глаза, как дверь распахнулась, и человек в униформе скомандовал построиться в ряд. Нам надели наручники, прикрепив их к цепи вокруг поясницы, а на ноги – стальные браслеты, стягивающие так, что ни пошевелиться, ни дотянуться до колен было невозможно. Маленькими, короткими шагами нас вывели на улицу, где ждал большой автобус. Этот транспорт должен был отвезти нас в окружную тюрьму города Юба. На руки каждому выдали брошюры, но никто не удосужился их даже открыть.
Дорога из Сан-Франциско в Юбу, что к северу от столицы штата, Сакраменто, составляет около 200 километров. Калифорния – штат, созданный для неспешных автомобильных поездок: ветерок в открытое окно, по радио джаз или мексиканская фольклорная музыка, за окном сменяются бескрайние природные пейзажи.
Но это путешествие было другим. Сидеть закованным в наручники, прикованным к цепи, казалось сущим наказанием. Спать не хотелось, на душе скребли кошки, а в голове роились тревожные мысли. Единственным отвлечением оказалась брошюра, которую мне выдали при посадке. «Вы едете в окружную тюрьму города Юба – права и обязанности задержанного иммигранта», – гласила она на двух языках: испанском и английском.
Эта крошечная книжечка содержала целый тюремный альманах: информация о правах и обязанностях, количество калорий в еде, различия в цветах формы и что они означают, сколько раз в неделю будет стирка, а также бесплатные номера телефонов организаций, куда можно обратиться с жалобами или за помощью.

Глава 6
Спустя четыре долгих часа мы стали приближаться к небольшому захолустному городку, чьё спокойствие резко контрастировало с напряжением, которое я ощущал внутри. Здание окружной тюрьмы было видно издалека: высокие бетонированные заборы, маленькие окна, лишённые признаков жизни. За несколько лет в Америке я привык к другому – здесь заборы обычно носили чисто декоративный характер, символизируя больше уют и дружелюбие, чем угрозу.
Автоматические ворота у торца тюремного здания открылись, впуская нас внутрь огромного, похожего на гараж, пространства, способного вместить сразу несколько машин. Как только ворота закрылись за нами, завыла сирена, и откуда-то появились офицеры в форме – началась стандартная процедура приёма.
Тюрьма была небольшой, рассчитанной всего на 500 человек, но каждый квадратный метр использовался здесь с максимальной эффективностью. Помещение приёмного пункта выглядело как нечто среднее между спортивной площадкой и учебным центром – пол был расчерчен линиями разных цветов. Красная линия предназначалась для подсчёта заключённых, жёлтая – для обыска, синяя – для разделения на группы из четырёх человек. Каждая деталь была выверена, словно жизнь здесь управлялась по строгому расписанию.
Посреди помещения стояли длинные скамейки, на которых уже сидела разношёрстная публика. Накачанные азиаты с татуировками драконов, что извивались по их мускулистым телам, угрюмые афроамериканцы в мешковатой одежде, пара белых американцев. Один из них явно был под воздействием наркотиков – он крепко вцепился в ручки стула, время от времени тихо бормоча что-то себе под нос. Звуки сирен, строгие команды охранников, холодные мерцающие лампы, всё это разнообразие судеб и лиц выглядело чуждо, почти нереально – как будто я попал в какой-то мрачный фильм.
Тюрьма гудела шумом – болтовня моих товарищей по несчастью смешивалась с гулом телевизора, который висел в углу, и агрессивными выкриками белого наркомана, что, казалось, разговаривал с невидимыми созданиями. Однако сильнее всех выделялся звук из маленькой камеры. Там бородатый мужчина в ковбойской рубашке и потрёпанных джинсах яростно стучал в дверь, изрыгая проклятия на надзирателей. Его длинные до плеч волосы развевались, когда он со всей силы колошматил дверь, тщетно пытаясь разбить стеклянные вставки. Разбив кулаки в кровь, он пинал белые стены, оставляя на них следы и полностью игнорируя команды охранников успокоиться.
Офицеры стояли за стойкой регистрации, защищённые встроенной системой безопасности. На полу и потолке были установлены стальные пластины с острыми краями, чтобы не допустить нападений. Хоть здание тюрьмы и было старым, оно отличалось удивительной чистотой. Можно было спокойно сесть прямо на пол, что я и сделал, дожидаясь своей очереди на телефон.
У телефона стоял крепкий азиат с тщательно уложенными волосами, татуировками, покрывавшими руки, и футболкой без рукавов. Он бросил на меня взгляд и кивнул: «Здесь разговоры бесплатные, говори, сколько хочешь». Этот жест, хоть и небольшой, вселил в меня уверенность.
Как только я услышал знакомые голоса родных, напряжение начало спадать. Они сильно переживали, и я успокаивал каждого по отдельности, уверяя, что всё в порядке. После пятнадцати минут разговора я уступил телефон следующему – это было негласное правило, принятое среди всех. Но когда другие завершили свои разговоры, я снова набрал жену. На этот раз продиктовал ей коды банковских карт, доступ к электронной почте – всё то, что может пригодиться в ближайшие дни. Мы говорили до тех пор, пока она не сказала, что пора укладывать детей спать.

Глава 7
Сквозь сон я услышал, как женский голос за стойкой пытался произнести моё имя. Пульсирующая боль сдавливала голову, ноги затекли от неудобного положения. С трудом поднявшись, я поплёлся к офицеру.
Она быстро выполнила необходимые формальности: сняла отпечатки пальцев, сделала фото в профиль и анфас с табличкой. «Сэр, вот пластиковый пакет и красная форма. Переоденьтесь и положите все личные вещи в этот пакет». На запястье щёлкнула металлическая бирка с номером – теперь я был арестантом №110425.
Офицер, узнав о моём происхождении и языках, которыми я владею, улыбнулась: «Вам повезло! В блоке “С”, куда вас направляют, есть парень по имени Антон, он тоже русский».
И нет, меня не поливали холодной водой, не заставляли раздеваться или брить голову. Это был просто переход в новую реальность. Лифт, спустившийся на два уровня ниже, привёз нас в гигантский коридор. Блоки «С» и «В» располагались по обе стороны. Мы остановились у зелёной металлической двери, которая по команде офицера на вышке открылась и сразу закрылась за мной.
Блок «С» оказался двухуровневым просторным помещением, рассчитанным на 50 человек. Это показалось роскошью по сравнению с казахстанскими тюрьмами. Все арестанты носили красную форму – в отличие от заключённых в оранжевой униформе в других блоках, где содержались граждане США, нарушившие закон.
Первый этаж был занят 25 двухъярусными койками. Половину пространства занимали кровати, и хотя света здесь не было – только неоновые лампы, отключаемые ночью – я чувствовал слабые приступы клаустрофобии, не вынося этой части блока. Остальная половина первого этажа была открытым пространством: напротив коек висел большой телевизор с плоским экраном, который все могли смотреть прямо с кроватей. В центре стоял металлический стол без острых углов, наглухо прикрученный к полу. Рядом с ним, чуть поодаль, была лестница, ведущая на второй этаж, а под ней находилась огороженная зона с душевыми и туалетами.
Когда я взглянул на верхушки зелёных деревьев, видневшихся из маленьких окон у самого потолка, мне стало ясно, что второй этаж блока был на одном уровне с улицей. Здесь, в отличие от нижнего этажа, было легче дышать, и пространство казалось более свободным. На втором уровне стояли только пять металлических столов, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Во всём блоке не было камер – за всем наблюдал дежурный офицер на стеклянной вышке, откуда он мог следить за большей частью помещения.
При входе меня встретила группа латиноамериканцев, которые, казалось, неодобрительно смотрели в мою сторону. У всех были прилизанные волосы, и они напоминали мафиози, но с латиноамериканской внешностью. Один из них, лысый мужчина с татуировкой дьявола и трёх шестерок на руках, начал громко говорить на испанском, энергично жестикулируя. У меня невольно возник вопрос: «Куда это я попал?»
Я быстро направился к рядам коек и занял единственное свободное место на втором этаже, рядом с толстым бородатым индусом, сидевшим в позе лотоса. Пока я стелил постель, краем глаза заметил, как один из латиноамериканцев отделился от группы и двинулся в мою сторону. Внутренне напрягшись, я подумал: «Только не это. Не хватало ещё неприятностей!»
Подошедший мужчина выглядел на сорок лет. Он обратился ко мне с дружелюбной улыбкой: «Ола, амиго, комо эстас? Не бойся, здесь тебя никто не тронет! Меня зовут Рамон». В его английской речи чувствовался сильный акцент, характерный для мексиканских иммигрантов.
Рамон быстро завоевал моё доверие. Он предложил показать мне тюрьму, объяснил внутренние правила и указал на угол, где арестанты оставляли неиспользованные предметы гигиены – шампунь, одноразовые лезвия для бритья, запечатанные расчёски. «Можешь брать, амиго, это для новеньких, у которых ничего с собой нет», – пояснил он. Узнав, что у меня есть дети, он проявил искреннее сочувствие – сам он был отцом двоих несовершеннолетних.
Рамон был дружелюбен и на прощание похлопал меня по плечу, как будто уверяя, что здесь всё в порядке. Посоветовав мне хорошенько выспаться после его импровизированной экскурсии, он удалился, оставив меня с чувством хоть какой-то уверенности.