Женский портрет
Женский портрет
Генри Джеймс
Элегантная классика
Генри Джеймс – англо-американский писатель, признанный классик мировой литературы и мастер тонкого психологического романа.
"Женский портрет" – наиболее значимое его произведение и один из величайших романов в истории литературы.
Изабель Арчер – молодая аристократка, которая отвергает женихов, мечтая перед замужеством увидеть мир. Получив внушительное наследство, она отправляется в путешествие, в котором влюбляется в брата своей подруги. Выйдя замуж, Изабель постепенно понимает, что связала свою жизнь с коварным и жестоким человеком.
Генри Джеймс
Женский портрет
© В. Тулаев, перевод на русский язык, 2024
© Н. Абдуллин, перевод на русский язык, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Том 1
Предисловие
«Женский портрет», как и «Родерика Хадсона», я начал во Флоренции, когда остановился там на три месяца весной 1879 года. Подобно «Родерику» и «Американцу», новую книгу я рассчитывал опубликовать в Atlantic Monthly, где она и стала печататься по главам в 1880-м. Были и некоторые отличия от двух предшествующих романов: «Женский портрет» также принялись публиковать в выпусках английского Macmillan’s Magazine. Таким образом, мне повезло, что роман одновременно вышел в двух странах, ибо потом отношения в области литературы между Англией и Соединенными Штатами изменились.
Книга получилась длинной, и писал я ее долго; помню, как трудился над ней в поте лица, приехав на несколько недель в Венецию. Там я снял комнаты на Рива дельи Скьявони, на верхнем этаже дома близ канала, ведущего к церкви святого Захарии; звуки речной жизни и непрерывный гомон венецианских улиц свободно втекали в мои окна, перед взором представала чудесная лагуна. Я то и дело прислушивался и присматривался к городу в бесплодных попытках выстроить композицию романа: вдруг на просторе голубого канала корабликом скользнет удачная мысль, хорошая фраза или достойный поворот сюжета?– одним словом, новый точный штрих для моего холста. Живо припоминаю, что на самом деле мои неустанные призывы к Венеции пропадали втуне: как выяснилось, красота и романтика исторических мест, которыми изобилует земля Италии,?– сомнительная помощь, не дающая сосредоточиться на книге, ежели сами они не присутствуют в сюжете. Места эти живут собственной насыщенной жизнью и слишком напитаны собственными смыслами для того, чтобы дать художнику простую подсказку, как исправить неуклюжий оборот. Они отвлекают от мелких вопросов, предлагая взамен более важные, и через какое-то время чувствуешь себя так, словно обращаешься к армии прославленных ветеранов с просьбой задержать жуликоватого коробейника, недодавшего сдачи.
В книге есть страницы, перечитывая которые я снова вижу широкий изгиб Ривы, разноцветные пятна домов с балкончиками и поднимающиеся над каналами крутые волны горбатых мостиков, по которым звонко стучат каблуки нескончаемого потока пешеходов. Звуки шагов и шум венецианских улиц, гулко разносящиеся над водою, снова вплывают в мои окна и будят воспоминания об испытанном от Венеции восторге и разрывающемся на части между красотой и работой разочарованном разуме. Отчего же места, столь сильно возбуждающие воображение в целом, не удовлетворяют потребность художника в необходимых мелочах? Всякий раз, вспоминая то одно, то другое прекрасное место, я впадаю в изумление. Истина, вероятно, в том, что они выражают своим призывом слишком уж многое?– куда больше, чем можно использовать для скромной цели. Потому рано или поздно обнаруживаешь, что в окружении красоты ты почти не способен сосредоточиться на работе, а ведь в обстановке умеренной и нейтральной все совершенно иначе?– мы подпитываем ее своими озарениями. Венеция слишком горда и подачек не принимает: она не привыкла заимствовать, зато великолепно умеет отдавать, из чего мы извлекаем огромную пользу?– но лишь в том случае, когда забываем о своих обязанностях либо следуем им с одной целью: услужить Венеции.
Эти погружения в прошлое вселяют в меня невыразимую печаль; впрочем, моя книга в целом и всякое отдельно взятое литературное усилие от подобной борьбы лишь выиграли. В конечном счете тщетная, казалось бы, попытка сосредоточиться нередко приносит свои плоды. Все зависит от того, как именно отвлекли твое внимание, на что его растратили. Обман бывает разным: иной раз тебя обворуют дерзко, а порой мошенник соблазняет коварно, исподтишка. Боюсь, каждому, даже самому талантливому, художнику присущи наивная вера и безрассудная страсть, делающие его беззащитным пред лицом подобных опасностей.
Сегодня, предаваясь воспоминаниям, я пытаюсь вычленить суть своих идей и прихожу к некоторым выводам: дело не в том, что у меня в голове вдруг возник хитро закрученный сюжет или заранее сложились отношения между персонажами. Не в том, что я придумал историю, которая у искусного рассказчика сама заставляет маховик романа вращаться нужным образом?– то стремительно, то плавно. Все дело?– в главном персонаже, в его образе и характере. Я говорю в данном случае о привлекательной молодой женщине, вокруг которой и следовало выстроить сюжетные ходы и фон. Процесс рождения главного персонажа чрезвычайно интересен, однако повторюсь: не менее занимателен процесс рождения в воображении автора побудительных мотивов. В этом и состоит очарование искусства рассказчика: в скрытых движущих силах, в вызревании побега из посеянного зерна, в стойкости удобряемого идеей ростка. Он будет тянуться ввысь, к свету и воздуху, и в конце концов расцветет. Столь же прекрасна сама возможность воссоздать, укоренившись ростком в тонком слое литературной почвы, целую историю, следить за всеми ее этапами и подробностями.
С теплотой вспоминаю замечания Ивана Тургенева: много лет назад он делился со мною своим опытом возникновения замысла нового произведения. Сперва у него в уме вдруг возникал персонаж?– один или сразу несколько. Подобный образ потом неотступно следовал за ним, призывал, возбуждал интерес к своему внешнему и внутреннему облику. Тургенев видел этого героя вне конкретных обстоятельств, как человека, подвластного разным случайностям и превратностям судьбы, и представлял его себе совершенно отчетливо. Далее следовало поместить персонаж в средоточие отношений, которые выявили бы его суть: вообразить, выдумать, выбрать и соединить в одно целое подходящие и выгодные с точки зрения развития образа жизненные коллизии, создать ходы, которые герой с наибольшей вероятностью сделает.
«Ясно представить себе подобную совокупность?– значит подойти вплотную к развитию произведения,?– говорил Тургенев,?– именно так я к ней и приближаюсь. Как следствие, меня часто винят в том, что книге не хватает “истории”. По моему же мнению, в ней имеется все необходимое: я раскрываю перед читателем своих персонажей в их отношениях друг с другом?– вот моя мерка. Наблюдая за ними достаточно долго, я вижу, как они взаимодействуют, как “встраиваются”, как включаются в действие, справляются с теми или иными трудностями. Вижу, как они выглядят, двигаются, говорят и ведут себя в той обстановке, что я им предложил: это и есть мой о них рассказ, которому, увы, que cela manque souvent d’architecture [1 - Частенько недостает архитектуры (фр., здесь и далее?– прим. перев.).]. А все же как по мне?– лучше недостаток, чем избыток, иначе появится опасность вмешательства архитектуры в мое представление об истине. Французам-то, конечно, дай побольше хитросплетений?– они на этом собаку съели. Ну и прекрасно?– каждый должен дать читателю то, что в его силах. Вы спросите: каким ветром задувает в голову писателя семена художественного замысла? Кто знает??– отвечу я. Слишком далеко придется вернуться в прошлое. Пожалуй, достаточно сказать, что они выпадают с каждого облака на небе, ждут нас за каждым поворотом дороги, накапливаются, а нам лишь остается выбрать из них нужные. Это ведь дыхание самой жизни; я имею в виду, что жизнь находит свои способы вдохнуть в нас идею. Предназначает нам эти семена?– мимо они не упадут, река жизни все равно прибьет их к нашему берегу. Потому нередко так глупы нападки тщеславных критиков на сюжет, хоть у них и не хватает ума его постигнуть. Отчего бы им тогда не указать, какой именно сюжет следовало выбрать? Ведь в том и состоит задача критика?– указывать, не так ли? Il en serait bien embarasse [2 - Тут он пришел бы в затруднение (фр.).]. Другое дело, когда критик отмечает успехи и неудачи моего замысла: вот это и есть его вотчина. И пусть порицает мою “архитектуру” сколь угодно»,?– закончил мой прославленный друг.
Так говорил гений, и я с удовольствием вспоминаю, как был ему благодарен за упоминание о силе воздействия, которой может обладать случайный персонаж, независимая фигура?– то есть image en disponibilite [3 - Образ в поиске своего места (фр.).]. Эта мысль позволила мне окончательно оправдать благословенную привычку пользоваться собственным воображением, воплощая в выдуманном или встреченном в реальной жизни персонаже (или целой их группе) свойства и возможности зерна художественного замысла. Я и сам гораздо раньше представлял себе героев будущего произведения, чем обволакивающий их сюжет, и все же всякий раз впадал в замешательство: не запрягаю ли я лошадь позади телеги? Мне остается завидовать?– но не подражать?– писателю с богатой фантазией, умеющему представить себе историю, а героев в нее ввести уж потом; не могу вообразить фабулу, для которой не требуются действующие лица,?– как же тогда заставить ее жить? Равным образом отношусь и к фабулам, развивающимся независимо от характеров персонажей и, следовательно, от их восприятия реальности. В среде вполне успешных, как мне кажется, романистов бытуют подобные методы, когда созданная ими ситуация и впрямь не нуждается в опоре на героев. И все же я по-прежнему высоко ценю мнение великолепного русского писателя, подтвердившего, что слепо такого рода экзерсисами заниматься совершенно не обязательно. Я многое вынес и запомнил из его уроков; слова Тургенева до сих пор звучат у меня в голове, сливаясь в неумолчное эхо. Мог ли я после бесед с ним не разобраться досконально в мучительном и запутанном вопросе объективной ценности сюжета в романе и тем паче во мнении критиков на сей счет?
Если уж на то пошло, в нас испокон веку развита интуиция, позволяющая верно воспринимать подобные «ценности» и постылую полемику вокруг «нравственных» и «безнравственных» сюжетов. Составив для себя мнение о мере значимости сюжета, приходишь к самому главному вопросу, ответ на который позволит отмести второстепенные: насколько он важен, естественен и честен, является ли он продуктом восприятия жизни, навеян ли сильными впечатлениями? Никогда не воспринимал как достойное назидание претензии критиков, изначально не пытавшихся принять во внимание основы и условия. Пора моей юности была омрачена их пустозвонством, да и сегодня мало что изменилось, разве что я вконец лишился терпения и совершенно перестал интересоваться критикой. На мой взгляд, не существует истины более плодоносной и наводящей на размышления, чем зависимость подлинно «нравственного» смысла произведения искусства от полноты жизненных впечатлений, его порождающих. Таким образом, мы вновь возвращаемся к тому, насколько изначально восприимчив художник, ведь восприимчивость и есть почва, на которой произрастает сюжет. Качество и плодородность этой почвы, ее способность должным образом воспроизвести любое впечатление, сохранив его свежесть, определяет значимость нравственной составляющей произведения. На самом деле здесь мы говорим о более или менее тесной связи сюжета с отпечатком действительности, возникшем в разуме художника, с его подлинным опытом. Не станем утверждать, что подобная питательная среда истинного гуманизма, служащая средством последнего штриха, доводящего работу до совершенства, постоянна и однородна. Иной раз она изобильна, в других же случаях?– сравнительно бедна и скупа на урожай. Тут мы подходим к ценности романа как литературной формы; его сила не только в представлении многообразия личностного отношения к одной и той же теме (с сохранением самой формы), не только в различии умений отражать действительность, определенных условиями, всегда разнящимися от писателя к писателю (или писательнице), но и в способности раскрыть свой подлинный смысл, откликаясь на используемые писателем художественные приемы, порой весьма необычные.
Иными словами, величественное здание литературы имеет не одно окошко, а неисчислимые тысячи; всякое из них пробито в фасаде потребностью в выражении личного восприятия действительности, для всякого использована индивидуальная воля. Отверстия эти принимают самые разные размеры и формы и все вместе смотрят на сцену человеческой жизни. Разве не следует ли ожидать, что видно из них одно и то же? Однако это всего лишь окна, дыры в глухой стене, отделенные перемычками и находящиеся высоко; окна, а вовсе не двери, распахивающиеся в жизнь. Однако каждое из них отлично от другого, ведь сколько окон, столько и людей, обладающих парой глаз?– уникальным в своем роде инструментом для наблюдения; возможно, кто-то вооружен биноклем. Впечатление у всякого умелого наблюдателя складывается разное. Все они смотрят одно и то же представление, однако первый видит больше, второй – меньше, первый?– черное, второй?– белое. Величественное и ничтожное, грубое и приятное и так далее. К счастью, мы не можем сказать, какой вид откроется из определенного окна. Я говорю «к счастью», ибо варианты поистине неисчислимы. Раскинувшаяся под зданием литературы сцена предоставляет возможность выбора сюжета; проемы в стене?– широкие, узкие, наклонные, с балконами или без оных – являются литературными формами. Однако каждое из них по отдельности и все вместе?– ничто без стоящего за ними наблюдателя, иными словами?– без восприятия художника. Назовите мне художника, и я отвечу, что именно он видит сквозь окно, а тем самым сообщу вам о пределах его свободы и о свойственном ему понимании «нравственности».
Как видите, я довольно долго подходил к рассказу о первом и довольно неуверенном приближении к «Портрету», заключавшемся в возникновении образа главного персонажа. Не стану здесь рассказывать, при каких обстоятельствах я на него натолкнулся. Достаточно отметить, что у меня родилось полное понимание его сути; вынашивал я образ героини долго, знал превосходно, но тем не менее очарования он для меня утратить не успел. Вынашивал я его мучительно, однако видел прогресс, видел, как он делает шаг навстречу судьбе. Впрочем, та могла развиваться в разных направлениях?– в чем и был основной вопрос. Итак, я заполучил весьма живую героиню романа. Как ни странно?– именно живую, хотя еще не имелось ни канвы, ни истории, ни интриги?– а ведь именно она, как принято считать, и определяет личность персонажа. Образ ведь еще не «встроен»?– как же он ожил, спросите вы. На подобный вопрос я вряд ли отвечу определенно, ибо не обладаю столь развитым и даже сверхъестественным умением открыть перед вами историю работы моего воображения. Тогда я описал бы события, способствовавшие его оживлению, смог бы рассказать четко и ясно?– как счастливо сошлись обстоятельства, позволившие мне представить (позаимствовать из жизни) вполне одушевленную, полностью готовую для книги героиню. Как видите, образ уже «встроен»?– однако пока лишь в мое воображение, которое его удерживает, сохраняет, оберегает и наслаждается им; разум постоянно сознает его присутствие в полутемной, переполненной иными разнородными формами мастерской мозга. Так рачительный торговец драгоценностями, порой дающий ссуды под залог ювелирных украшений, всегда помнит о запертой под замок безделушке, оставленной ему некой таинственной, находящейся в стесненных обстоятельствах леди или иным любителем редкостей. Безделушка эта готова явить свои достоинства?– для того нужно лишь отомкнуть замок шкафа.
Вероятно, я провожу слишком мудреное сравнение для той «ценности», о которой упомянул,?– для образа молодой женщины, что столь долго находился в кладовой моего мозга; и все же оно как нельзя лучше опишет мои чувства и благоговейное желание найти достойное место для доставшегося мне сокровища. Я и в самом деле напоминаю себе торговца, отказывающегося продавать вещицу независимо от цены, опасающегося, как бы она не попала в нечистые руки, и взамен решившего сколь можно дольше хранить ее под замком. Да-да, есть на свете торговцы, способные на подобные порывы. Суть в том, что образ девушки, бросившей вызов судьбе, стал для меня краеугольным камнем, на котором впоследствии выросло здание «Женского портрета»?– здание огромное и просторное; во всяком случае, именно так я его воспринимаю, оглянувшись назад. Иного материала для его возведения, кроме яркого, но ни с чем не связанного образа, у меня не имелось. С точки зрения художника?– обстоятельство небезынтересное, а потому, признаюсь, я с любопытством погрузился в анализ всего строения. Какой логический процесс мог дать возможность зародышу главной героини?– неглупой, но весьма самонадеянной девушки?– обрасти сюжетом? Насколько искусной должна быть кладка фундамента, чтобы не испортить сюжет? Существуют миллионы самонадеянных девушек, среди которых встречаются и умные, и недалекие, и все они ежедневно бросают вызов судьбе. Что ж тут такого, из-за чего поднимать шум? Роман?– это субстанция, которая по своей природе исполнена «шума» по самым разным поводам: чем крупнее литературная форма, тем больше шума. Следовательно, «Женскому портрету» сам Бог велел поднять шум вокруг Изабеллы Арчер.
Припоминаю, что именно необычность задачи заставила меня осознать все ее очарование. Стоит напрячь умственные силы, и ты немедленно сознаешь, насколько исполнена она высокого смысла. Присмотревшись к миру, не веришь своим глазам: как же страстно девушки, подобные Изабелле Арчер, иной раз совсем уж ничем не примечательные, всеми силами настаивают на своей значимости! Прекрасно сказала Джордж Элиот: «В этих хрупких сосудах из века в век содержатся сокровища чувств человеческих». Главная героиня «Ромео и Джульетты» обречена была стать фигурой значительной; то же самое происходит в «Адаме Биде», «Мельнице на Флоссе», «Мидлмарче» и «Даниэле Деронда», где мы видим в том же качестве Хетти Соррел, Мэгги Тулливер, Розамонду Винси и Гвендолен Харлет. Эти персонажи занимают в романах пусть небольшое, но важное место; все они?– типичные представительницы той группы, к которой привлечь внимание читателя сложно. Сложно настолько, что многие выдающиеся писатели, к примеру?– Диккенс, Вальтер Скотт и даже, по большому счету, столь искусный мастер, как Р.?Л.?Стивенсон, предпочитали к подобной задаче не подступаться. Есть писатели, ищущие оправдание в том, что игра-де не стоит свеч; увы, подобное малодушие вряд ли делает им честь. Решив задачу не лучшим образом, вряд ли мы тем самым заявим о ее ценности или хотя бы о нашем несовершенном ее восприятии и уж ни в коей мере не отдадим дань истине. Плохое в художественном смысле произведение невозможно оправдать смутными представлениями его автора об описываемом предмете. Имеются куда лучшие способы, главный из которых?– взяться за дело с умом.
Вероятно, мне возразят по поводу Шекспира и Джордж Элиот: оба, признавая важность таких персонажей, как Джульетта, Клеопатра и Порция (а ведь Порция как раз и есть образец умной и самонадеянной девушки), Хетти и Мэгги, Розамонда и Гвендолен, в то же время ограничивают их значение. Да, они?– неотъемлемая часть произведения, однако ж ни одну из них авторам не удается сделать основным центром притяжения внимания, а потому задача решается добавлением комических эпизодов и второстепенных сюжетных линий, как говорят драматурги, а иной раз?– убийствами, сражениями и прочими событиями. Ежели авторы и пытаются доказать ту значимость, на которую могли бы претендовать героини, то делают это с помощью сотни других, куда более крепких персонажей, каждый из которых вовлечен в огромное количество важных именно для них отношений. Допустим, Клеопатра безгранично важна для Антония, однако его соратники и враги, Римская империя и предстоящая битва также имеют огромное значение. Порция важна и для Антонио, и для Шейлока, и для принца Марокканского, и еще для пяти десятков других честолюбивых принцев, однако у всякого из них имеются и прочие, не менее насущные заботы. К примеру, для Антонио в таком качестве предстают Шейлок и Бассанио, преследующие его неудачи и крайне затруднительное положение. Кстати, оно немало беспокоит и саму Порцию, и нас?– но лишь потому, что нам интересна Порция. Кстати, действие пьесы в итоге к ней и возвращается, в чем я вижу подтверждение ценности для произведения обычной молодой девушки. Я говорю «обычной», ибо Шекспир, по большей части, вероятно, поглощенный страстями принцев, вряд ли заявил бы, что причиной его интереса к Порции является именно ее высокое положение. Тут мы имеем превосходный пример попытки преодоления сложностей, присущих «встраиванию» хрупкого сосуда Джордж Элиот: ежели Шекспир и не сумел сосредоточить на нем наше внимание целиком и полностью, то, во всяком случае, к нему призвал.
Любой преданный своему делу художник, увидев, как преодолевается подобная сложность, ощущает сильнейший вызов своему самолюбию и вспышку желания совладать с задачами стократ более трудными?– лишь подобные головоломки и стоят настоящей борьбы. Помню, как сам почувствовал (испытывая, как мне свойственно, неуверенность в собственной теории), что можно найти способ лучше?– и намного лучше!?– для победы в подобной битве. Хрупкий сосуд Джордж Элиот содержит в своих глубинах «сокровище», а потому привлекает огромный интерес тех, кто в него заглядывает, и сам для себя много значит; сосуд этот обладает важнейшими возможностями, которые не только можно, но даже необходимо рассмотреть, как только вы о них узнали. Не каждому удастся раскрыть их полностью, однако всегда есть шанс избежать трудностей, перебросив спасительный мостик?– отношения с прочими персонажами. Оттолкнитесь от них?– и дело в шляпе! Таким образом вы дадите читателю общее впечатление влияния героини на сюжет и с необычайной легкостью возведете надстройку над фундаментом. О, я помню, как претила мне мысль о подобной легкости, ведь замысел романа почти созрел! Я вроде бы избавился от нее самым честным способом, распределив вес по двум чашам. «Встрой суть сюжета в сознание героини,?– сказал я себе,?– и тем самым поставишь себе интереснейшую задачу. Вот тебе и центр событий; перемести основной груз в эту чашу, наполни ее отношением героини к самой себе. В то же время пусть она в должной мере интересуется событиями, не имеющими с ней прямой связи,?– опасаться этого не нужно. На вторую чашу следует бросить более легкий вес (хотя именно он и важен для читателя). Не стоит выдвигать на передний план внутренний мир тех, кто окружает героиню, особенно мужчин. Пусть он лишь дополняет основную тему. Смотри, что нужно для этого предпринять, где придется проявить изобретательность. Твоя девушка, героиня романа, тебя не отпускает; стало быть, надо тщательно ввести ее в придуманную формулу. Надо полностью положиться на героиню и ее маленькие тревоги?– лишь тогда достигнешь ты своей цели, лишь тогда создашь образ».
Так я рассуждал. Теперь же ясно вижу, что скрупулезно разработанный, строгий план в конечном счете придал мне должной уверенности, позволившей возвести на «строительной площадке» ровные и пропорциональные стены. Сомкнувшись под крышей, они и должны были образовать литературное сооружение. Вот что сегодня для меня значит «Портрет»: мой роман?– здание, воздвигнутое с четким соблюдением «принципов архитектуры», как сказал бы Тургенев, что и делает его, с моей точки зрения, самым идеальным из созданных мною строений (исключая «Послов», родившихся много лет спустя,?– вне всякого сомнения, работы более совершенной). В одном я был преисполнен решимости: выкладывая здание кирпичик к кирпичику, не дам ни единого повода заявить о его недостатках в части чистоты линий, масштаба или перспективы. Построю с размахом: изящные своды с лепниной, расписные арки… Выложу мозаикой полы под ногами читателя?– и чтобы ни единого зазора, ни единой трещинки!
Перечитывая роман, вновь чувствую свою тогдашнюю осмотрительность и удовлетворенно вздыхаю: я сделал все возможное, стремясь доставить читателю удовольствие. Имея в виду некоторые слабости самого сюжета, я понимал?– ни одна предосторожность не может быть излишней, и каждая из них так или иначе предполагается творческим поиском. Во всяком случае, именно в этом я нахожу единственное объяснение развитию фабулы: она то и дело прирастала событиями и усложнялась. Естественно, молодая женщина в романе должна была обладать натурой сложной; это ведь напрашивалось. Во всяком случае, именно в таком свете я изначально и видел Изабеллу Арчер. Однако со временем пришлось добавить самых разных оттенков, то сочетающихся между собой, то сталкивающихся. Представьте себе фейерверк, когда одновременно запускают шутихи, римские свечи и огненные колеса,?– вот на что пришлось мне пойти, дабы читатель поверил в сложность героини. Вероятно, интригу я нащупывал инстинктивно, ибо и сейчас не готов сказать, как находил повороты, из которых и составился сюжет. Какими бы они ни вышли?– все включены в книгу, и получилось их великое множество. Откуда они взялись?– память моя определить решительно не может.
Есть у меня ощущение, что как-то утром, проснувшись, я явственно увидел всех персонажей: Ральфа Тушетта и его родителей, мадам Мерль и Гилберта Осмонда, его дочь и сестру, лорда Уорбертона, Каспара Гудвуда и мисс Стэкпол?– словом, всех, кто внес свой вклад в историю Изабеллы Арчер. Я с ними познакомился, и они стали кусочками головоломки, непосредственными составляющими «интриги». Каждый из них словно решил вдруг передо мной появиться в ответ на основной вопрос: чем будет заниматься в романе моя героиня? По всему выходило, что мне следует им довериться, а они уж подскажут. Так я и поступил, умоляя их сделать все возможное для привлечения интереса читателя. Персонажи мои походили на труппу артистов и конферансье, приехавших поездом в загородное имение, где их ждут на праздничный вечер. Именно на такие отношения с ними я и рассчитывал, даже со столь незначительной героиней, как Генриетта Стэкпол (увы, ее влияние на интригу совсем невелико). Что ж, дело для романиста знакомое: в час напряженной своей работы он понимает, что ряд составляющих книги относится к ее сути, другие же?– не более чем питательная среда для формы; определенные персонажи или решения являются непосредственными звеньями сюжета, а другие же имеют на него влияние косвенное и представляют всего лишь способ. Это истина непреложная, однако писатель нечасто извлекает из нее выгоду: для того требуется критика, основанная на понимании предмета, а подобная критика крайне редка. Впрочем, наш брат и не должен думать о выгоде; более того, заявляю, что путь этот обманчив. Выгоду автор может предполагать лишь в одном: во внимании околдованного повествованием читателя. Более ни на что он права и не имеет, даже на отклик от своей аудитории, проистекающий из размышлений и умения вникнуть в суть. Впрочем, подобное не исключено, но это дело совсем другое?– расценивать эту награду следует как дар небес, нежданную удачу, спелый плод, сам по себе свалившийся с дерева. Однако ж земля и небо вступают в настоящий заговор, отвергая подобные дары, а потому во многих случаях писателю необходимо приучать себя работать не ради лавров, но ради «куска хлеба», под которым я подразумеваю возникновение интереса читателя, который и заставит его подпасть под мои чары. Впрочем, бывают в нашей практике и «чаевые», когда аудитория не просто плывет по течению, но вдумывается?– тогда и упадет к нам на колени пресловутое золотое яблоко, сорванное с ветки свежим ветром. Разумеется, художник может впасть в эйфорию и возмечтать о творческом Рае, где всякое его слово вызывает отклик аудитории; вряд ли каждому удается закрыть свой разум от подобных фантазий. Просто следует помнить: описанный мною Рай?– и впрямь химера.
Все вышесказанное?– изящный окольный способ заявить, что Генриетта Стэкпол из «Портрета» является прекрасным примером упомянутого мною постулата, поистине превосходным примером, хоть и уступающим Марии Гострей из «Послов», которая в то время далеко не обрела еще цельного образа. Обе они?– всего лишь колеса для кареты, даже не кузов ее и уж тем более не внутреннее содержание. Внутри кареты у нас находится его величество Сюжет в виде главного героя (или героини) и приближенные вельможи, сопровождающие его в поездке. Прекрасно, ежели читатель это прочувствует, как задумывал автор, а равно и прочие его намерения. Впрочем, мы с вами понимаем всю тщетность подобных иллюзий, а потому не стану требовать невозможного. Мария Гострей и мисс Стэкпол, таким образом, являются лишь подпорками, но не основой сюжета. Они бегут за каретой повествования во весь дух, цепляются за нее, сколько хватит сил (как происходит с бедной Генриеттой), однако ни той ни другой не удается даже поставить ногу на подножку?– они лишь переступают по пыльной дороге. Мне они напомнили «королев рынка», заставивших семью Людовика?XVI выехать из Версаля в Париж в один из драматических дней начала Великой французской революции. Однако предвосхищаю вопрос: как вышло, что я позволил Генриетте (которой в романе уделено немало внимания) необъяснимым образом занять столь много места на страницах книги? Постараюсь ниже объяснить данную странность самым исчерпывающим образом.
Впрочем, пока хотел бы остановиться на ином нюансе: у меня сложились идеальные доверительные отношения с актерами драмы, которые, в отличие от мисс Стэкпол, являлись истинными движителями сюжета, однако еще следовало наладить и отношения с читателем. Это совсем другое дело, и тут доверять, кроме самого себя, нельзя было никому. О читателе необходимо заботиться, что я и делал, терпеливо укладывая в стены моего здания кирпич за кирпичом. Кирпичиками для меня, как для литератора, стали неисчислимые и почти незаметные штрихи, задумки и глубокие оттенки, которые, как мне представляется, подогнаны к ткани книги тщательно и без зазоров. Все они?– суть мельчайшие подробности повествования. Позволю себе надеяться, что составленный из них общий замысел романа окажется монументом пусть и скромным, но достаточно прочным. Похоже, мне удалось найти ключик, поворот которого заставляет беспорядочную груду изобретенных мною мелочей стать единым целым, когда я задал самый очевидный вопрос в интересах своей молодой героини: «Чем она будет заниматься?» Ну, перво-наперво она поедет в Европу, и поездка составит довольно существенную часть предстоящих ей важнейших испытаний. Впрочем, подобное путешествие в наше прекрасное время – далеко не самая рискованная авантюра даже для «хрупкого сосуда». И пусть?– к чему нам борьба со стихиями, трагические случайности, сражения и убийства? Пусть приключения героини будут незатейливыми, зато они заиграют яркими красками, когда мы должным образом пропустим их сквозь призму восприятия главного персонажа?– иначе они и вправду никакого впечатления на читателя не произведут. В том-то и состоят красота и сложность: следует преобразовать незначительное приключение в сознании героини так, чтобы из него сплелась ткань драмы; выразимся изящнее?– ткань истории. Так я подумал?– и в мозгу у меня словно звякнул серебряный колокольчик.
Мы найдем в романе два прекрасных примера подобного преобразования, два случая редкого химического соединения элементов. Во-первых?– в главе, где Изабелла, вернувшись из Лондона, застает в гостиной по-хозяйски расположившуюся у фортепьяно мадам Мерль. Та самозабвенно играет, и главная героиня, застав в этот вечерний сумеречный час в доме дядюшки доселе незнакомую женщину, вдруг подспудно осознает приближение решительного поворота в собственной жизни. Не вижу смысла расставлять ради разъяснения художественного замысла все точки над i и растолковывать свои намерения, а потому не стану сейчас этим заниматься, однако замечу: в любом случае мне следовало добиться большого внутреннего напряжения, не нагнетая обстановку.
Я должен был возбудить интерес читателя до высшего предела, одновременно сохранив внешнюю упорядоченность элементов повествования; в случае удачи мне удалось бы показать, насколько волнующей может быть внутренняя жизнь персонажа, хотя ничего необычного в ней и не происходит. Пожалуй, наиболее успешным и последовательным воплощением этого идеала стал второй пример?– сцена сразу в начале второй половины книги, когда моя молодая героиня, лишившись сна, погружается в длительные размышления о случае, который станет для нее важнейшей вехой. По сути, здесь мы имеем дело с критическим мысленным поиском, однако он становится куда лучшим толчком для дальнейшего развития сюжета, нежели двадцать драматических происшествий. Рассуждениями героини мы достигаем нужного нам драматизма, несмотря на скромные декорации сцены. Изабелла сидит у затухающего камина в глухой час ночи, и ее начинают посещать смутные сомнения, которые могут подтвердиться догадкой. В сцене нет физического действия?– лишь деятельность мыслительная, и все же она становится попыткой сделать четкую работу ума не менее «интересной» для читателя, чем внезапное появление каравана с золотом или, допустим, разоблачение старого пирата. Эпизод с бессонной ночью у камина в данном случае знаменует собой открытие?– важнейший для романиста элемент, а ведь несколько страниц подряд героиня находится в совершенном одиночестве и даже не встает из своего кресла! Очевидно, что это одна из лучших сцен книги, хотя она всего лишь является яркой иллюстрацией общего рабочего плана писателя.
Итак, по поводу Генриетты: ее в романе много, однако подобный прием?– вовсе не составная часть замысла, а, пожалуй, некоторый переизбыток моего писательского рвения. Здесь проявилась моя давняя склонность: лучше переусердствовать в развитии сюжета, чем оставить что-то на откуп читателю (а ведь всегда есть вероятность подобного риска или сознательного выбора). Боюсь, многие собратья по перу со мной не согласятся, однако я всегда считал, что перестараться?– меньшее зло. Что касается «Портрета», выбирая из двух зол, я ни на минуту не забывал: книга обязана быть занимательной. Существовала опасность ее несколько «пересушить» искусной кладкой, а этого следовало избегать всеми силами, сохранив повествование живым. Во всяком случае, так мне помнится сегодня. Вероятно, Генриетта в то время и явилась для меня важным винтиком к механизму «оживления». Но не только: за несколько лет до написания романа я переехал в Лондон, и в те дни английская столица была настоящий Меккой для иностранцев. Вот та особенность, что наложила дополнительный отпечаток на сложившуюся в моем уме картину. Впрочем, это уже предмет другого разговора. Обо всем ведь не расскажешь…
Глава I
При определенных обстоятельствах нет в жизни ничего приятнее времени, посвященного послеполуденному чаепитию. В подобных случаях сама обстановка становится в высшей мере восхитительной, и неважно?– участвуете вы в церемонии напрямую или нет, ведь не каждый из нас любитель английского вечернего чая. Так и случилось в самом начале нашей несложной истории: привычный и не лишенный приятности ритуал волею судьбы превратился в упоительное времяпрепровождение.
Чайный столик накрыли на лужайке перед старинным английским домом в самое удачное время?– в середине прекрасного летнего дня, который, впрочем, уж пошел на убыль, однако в распоряжении наших героев оставалось еще несколько благостных часов. Хотя до сумерек было далеко, золотой солнечный свет начал понемногу тускнеть, воздух обрел свойственную предвечерней поре мягкость, и на безупречный травяной покров легли и принялись медленно расти тени.
Обстоятельства как нельзя более располагали к приятному отдыху, а его предвкушение делало описанную нами сцену особенно очаровательной. Промежуток с пяти до восьми вечера иной раз становится маленькой вечностью, а в случаях, подобных чаепитию на лужайке загородного имения, да еще в достойном обществе?– вечностью, сдобренной истинным наслаждением. Люди, расположившиеся перед старым домом, отдыхали со спокойным достоинством. Сторонний наблюдатель удивился бы, не увидев среди них дам?– непременных поклонниц чайной церемонии. На идеально подстриженной траве вытянулись прямые и несколько угловатые тени мужских силуэтов?– пожилого джентльмена, сидящего в глубоком плетеном кресле у низкого столика, и двух молодых мужчин. Те прогуливались несколько поодаль, погрузившись в оживленную беседу. Старик грел в ладонях необычно большую чашку; судя по форме и украшавшей ее росписи?– явно не из чайного набора. Отпивал он ароматный напиток с большой осторожностью, подолгу задерживая чашку у подбородка и не отрывая глаз от дома. Его молодые компаньоны либо уже успели насладиться церемонией, либо не проявляли к ней особого интереса. Оба курили сигары, меряя шагами лужайку. Один из собеседников то и дело бросал взгляды на старика, а тот, не подозревая, что за ним наблюдают, все рассматривал свое жилище.
Надо сказать, что дом?– великолепный образчик типичного английского пейзажа, который мы пытаемся здесь описать,?– заслуживал подобного внимания. Стоял он на невысоком холме над Темзой примерно в сорока милях от Лондона. Широкий фасад красного кирпича под островерхой двускатной крышей являл множество признаков старины: над ним изрядно потрудились время, ветра и дожди, которые, однако, лишь придали ему благородства. В глаза сразу бросались ползущие по стене побеги плюща, заплетающие наличники окон, и гроздья каминных труб на крыше. Славный дом имел название, имел и большую историю. Пожилой джентльмен в плетеном кресле с удовольствием поведал бы ее досужему собеседнику.
Строительство особняка завершилось еще при Эдуарде?VI, а затем его гостеприимством пользовалась великая Елизавета; августейшая особа останавливалась здесь на ночлег и спала на величественной, выпирающей несуразными углами кровати, ставшей с тех пор предметом особой гордости владельцев дома. В период военных действий при Кромвеле дом жестоко пострадал, а позднее, в эпоху Реставрации, был восстановлен и значительно расширен. В восемнадцатом веке его вновь перестроили, обезобразив до неузнаваемости, после чего он перешел в бережливые руки проницательного американского банкира.
К сделке американца подтолкнула крайне выгодная цена (сложившаяся в силу весьма запутанных обстоятельств, о которых мы здесь говорить не станем). Впрочем, купив дом, банкир долго ворчал по поводу его невероятного уродства и почтенного возраста. Мало того, выяснилось, что особняк еще и страшно неудобен. Так или иначе, по прошествии двух десятков лет, изучив все достоинства и недостатки своего приобретения, старик все же проникся к нему страстью подлинного эстета и с закрытыми глазами мог указать гостю, где следует встать, чтобы разглядеть особенности строения во всей красе, и в какое именно время дня: ему был известен час, когда тени от выступающих частей фасада мягко ложились на старую кирпичную кладку, производя наиболее выгодное впечатление.
Банкир мог с легкостью перечислить большинство владельцев и жильцов особняка со времени его возведения, некоторые из которых были людьми весьма известными. Причем свои рассказы он вел с твердой, но ненавязчивой уверенностью в том, что и последний период в истории дома заслуживал не меньшего внимания.
Фасад выходил на лужайку, однако парадный подъезд располагался с другой стороны. Внешний мир не имел доступа в поместье; мягкий травянистый ковер, катившийся по верхушке холма, словно продолжал изысканное внутреннее убранство. Величественные дубы и буки отбрасывали густую тень, укрывая ее бархатной портьерой от солнца тех, кто отдыхал на лужайке. Здесь владелец дома с гостями будто сидели в одной из многочисленных комнат дома: мягкие кресла, яркие ковры, на аккуратном газоне разложены книги и газеты. Невдалеке несла свои воды Темза?– ровно там, где заканчивалась лужайка, обрывающаяся пологим склоном. Прогулка к реке таила в себе особого рода очарование.
Пожилой джентльмен, восседавший у чайного столика, приехал из Америки тридцать лет назад и с собой, помимо багажа, привез типично американскую наружность. Привез?– и сохранил в наилучшем виде, так что, случись вернуться обратно в родную страну, наверняка сошел бы за своего. Впрочем, уезжать из Англии он не собирался; путешествия его жизни подошли к концу, и теперь нашего банкира ждал заслуженный отдых?– тот, что предшествует отдыху вечному.
Лицо он имел узкое, чисто выбритое, с правильными чертами, и веяло от него спокойной проницательностью. Очевидно, это лицо редко когда выражало владевшие хозяином дома чувства, но оттого светившиеся на нем сейчас удовлетворение и прозорливость тем более заслуживали внимания. Стоило посмотреть на старого банкира?– и сразу появлялось ощущение: человек этот добился многого, однако добытый им успех не причинил никому зла, как не причиняют его чужие неудачи; человек этот познал людскую натуру во всех ее проявлениях, и все же в легкой улыбке, заигравшей на впалых щеках с широкими скулами и осветившей глаза насмешливой искоркой, сквозила простодушность, когда он неторопливо поставил на стол свою особенную чашку.
Одет банкир был в тщательно подогнанный черный костюм, к которому не слишком подходили лежащая на коленях свернутая шаль и теплые домашние шлепанцы с искусной вышивкой. На травке у его кресла устроился красивый колли, неотрывно наблюдавший за хозяином едва ли не с той же нежностью, с какой и сам он разглядывал величественный фасад своего дома. Еще на лужайке суетился маленький непоседливый, напоминающий щетку, терьер?– тот живо интересовался двумя другими джентльменами.
Если внешность старого банкира говорила о каком угодно, только не британском происхождении, один из означенных джентльменов, великолепно сложенный молодой человек лет тридцати пяти, напротив, обладал лицом типично английской породы. Лицом весьма примечательным?– привлекательным, свежим и открытым, с твердыми правильными чертами, живыми серыми глазами и чрезвычайно его красившей густой каштановой бородой. Итак, наш джентльмен отличался блестящей наружностью человека, обласканного судьбою?– с легким складом характера, сдобренным высокой культурой. Словом, глянув на него, любой вмиг проникся бы чувством легкой зависти. Сапоги со шпорами будто бы свидетельствовали о недавно совершенной конной прогулке; на голове у него свободно сидела белая шляпа. Он прохаживался, заложив руки за спину, и в одной из них?– крупной, белой, прекрасно вылепленной?– сжимал пару запачканных лайковых перчаток.
Его собеседник производил впечатление человека совершенно иного склада: у стороннего наблюдателя он вызвал бы любопытство, однако совсем не того рода, что первый джентльмен. Далеко не каждый пожелал бы оказаться на его месте. Высокий, до крайности худощавый и слабо сложенный, он имел некрасивое, бледное и все же в своем роде очаровательное лицо со светящимися умом глазами, украшенное не слишком ухоженными усами и бакенбардами, которые, впрочем, шарма ему отнюдь не добавляли. Явно неглупый, однако чрезвычайно нездоровый?– сочетание совершенно несчастливое. Руки он держал в карманах коричневого бархатного сюртука?– вероятно, по давно укоренившейся привычке. Его походка была несколько неуклюжей и неровной, и каждый раз, проходя мимо старика в кресле, молодой человек бросал на него долгий взгляд. Увидев их рядом, вы не без оснований решили бы: перед вами отец и сын.
Наконец старик заметил, что на него смотрят, и доброжелательно улыбнулся.
– Не переживайте, сын мой, у меня все хорошо.
– Допили ли вы чай, папенька??– спросил тот.
– О да, и получил несравненное удовольствие,?– отозвался отец.
– Не налить ли еще?
Старик на секунду задумался и ответил с отчетливым американским акцентом:
– Не знаю. Пожалуй, подожду, а там будет видно.
– Вам не холодно??– осведомился молодой человек.
Старик погладил прикрытые шалью ноги.
– Сложно сказать. Пойму, когда почувствую, что за-мерз.
– Вероятно, кто-то из окружающих должен взять на себя труд читать ваши чувства,?– с легким смехом заметил сын.
– О, надеюсь, что так оно и будет! Вот вы, к примеру, их читаете, лорд Уорбертон?
– Разумеется, и даже очень,?– вступил в разговор первый джентльмен.?– Сказал бы, что вам вполне уютно.
– Пожалуй, причем во многих отношениях.?– Старик опустил взгляд на зеленую шаль и разгладил ее на коленях.?– Мне живется легко и уютно уже много лет. Настолько привык, что и не замечаю.
– В том-то и недостаток подобной привычки,?– заявил лорд Уорбертон.?– Не чувствуем, когда нам хорошо, зато прекрасно понимаем, когда становится плохо.
– Вероятно, мы слишком избалованы, – ответил его спутник.
– Избалованы? Да, несомненно,?– пробормотал лорд.
Все трое недолго помолчали. Молодые люди посматривали на старого банкира, и тот наконец попросил еще чая.
– Должно быть, вам не слишком приятно сидеть с этой шалью на коленях??– предположил лорд, а сын тем временем вновь наполнил чашку отца и воскликнул:
– А вот и нет! Шаль папеньке совершенно необходима, и не внушайте ему обратного.
– Это вещь моей супруги,?– кратко пояснил старый джентльмен.
– Ах, выходит, у вас причины сентиментального рода??– сделал извиняющийся жест лорд.
– Хм.?Пользуюсь, пока ее нет. Вернется?– отдам,?– пожал плечами старик.
– Стоит ли? Вам непременно следует держать колени в тепле, отец.
– Чем вам не угодили мои старые колени??– улыбнулся старик.?– Полагаю, они ничем не хуже ваших.
– Смейтесь, смейтесь, я стерплю,?– ответил с улыбкой сын, подав старику чашку.
– Мы оба с вами чахлые калеки. Вряд ли между нами есть разница.
– Весьма польщен вашими словами, отец. Как вам чай?
– Слишком горяч, на мой вкус.
– В том и есть его прелесть, не так ли?
– Многовато прелести,?– добродушно пробормотал старик.?– Из него вышла прекрасная сиделка, лорд Уорбертон.
– Не слишком он ловок для сиделки,?– усомнился лорд.
– Ничего подобного! Учитывая, что мой сын?– человек далеко не здоровый… Пусть и немощная, а все же хорошая сиделка. Я так и зову его?– моя немощная сиделка.
– Перестаньте, папенька!?– воскликнул молодой человек.
– Разве не правда? Мне хотелось бы видеть вас в добром здравии, но увы… Разве что случится чудо.
– А вдруг и вправду случится? Недурная мысль,?– возразил сын.
– Приходилось ли вам сильно болеть, лорд Уорбертон??– спросил старик.
Тот взял несколько секунд на раздумья.
– Да, сэр. Однажды, в Персидском заливе.
– Он над вами подшучивает, папенька,?– покачал головой сын.
– Что ж, шутить мы все горазды,?– благодушно ответил старый банкир.?– Однако сдается мне, что серьезная болезнь вас никогда не настигала, лорд Уорбертон.
– Вы неправы; он болен усталостью от жизни и болезни своей страшится. Так мне и сказал, слово в слово.
– Верно ли говорит мой сын, сэр??– нахмурился старик.
– Ежели и так, утешить меня в моем горе он не способен. Ужасный он человек, настоящий циник. Ни во что не верит.
– Он снова шутит, отец,?– вставил обвиненный в цинизме.
– Вся причина?– в телесной немощи,?– объяснил старик лорду.?– Она воздействует на ум и заставляет на многое смотреть особенным взглядом. Может показаться, что Ральф считает себя пасынком судьбы. И все же это лишь теория?– на самом деле он крепок духом. Как ни посмотришь на него?– всегда жизнерадостен, вот как сегодня, и частенько поднимает мне настроение.
Молодой человек, удостоившийся столь оптимистического описания, со смехом взглянул на лорда.
– Что я слышу? Восторженный панегирик или обвинения в легкомыслии? Не следует ли мне сей же час развить мои теории, папенька?
– Ей-богу, попробуйте!?– воскликнул лорд.?– Страсть как хочется услышать нечто этакое!
– Надеюсь, сарказм еще не стал вашей второй натурой,?– обратился старый банкир к сыну.
– О, Уорбертон в этом смысле даст мне фору. На самом деле он лишь притворяется утомленным жизнью. Я, в отличие от него, жизнью не пресыщен и нахожу ее невероятно занимательной штукой.
– Ах, невероятно??– заметил старик.?– Сын мой, вам следует сдерживать свои порывы.
– Приезжая к вам, забываю о скуке и усталости,?– вставил лорд.?– Такие у нас случаются занятные беседы.
– Еще одна шутка, сэр??– улыбнулся старик.?– Скука, усталость? Вам нет оправдания! В ваши годы я о сплине и не слыхивал.
– Должно быть, вы поздно повзрослели.
– Вовсе нет. Повзрослел я очень рано?– в том-то все и дело. Созрел уже к двадцати годам и работал не покладая рук. Если у вас есть достойное занятие?– вы никогда не заскучаете. Увы, молодежь ныне ведет праздный образ жизни, слишком много думает об развлечениях, слишком привередлива, ленива и обеспечена.
– Вам ли обвинять своего ближнего в богатстве, сэр!?– деланно возмутился лорд.
– Я банкир?– на это вы изволите намекать?
– Да, если угодно. Ведь вы не ограничены в средствах, не так ли?
– Не столь уж он и богат,?– милостиво встал на защиту отца молодой человек.?– Вы не представляете, лорд, сколько денег папенька раздавал направо и налево.
– Что ж, он распоряжался собственным состоянием; это ли не доказательство богатства? Может ли меценат порицать других в склонности тратить деньги на удовольствия?
– Отец ценит удовольствия?– особенно когда их испытывает его ближний.
Старик покачал головой.
– Не буду хвастать, что доставил так уж много удовольствия другим.
– Вы непозволительно скромны, папенька!
– Ральф изволит шутить, сэр,?– улыбнулся лорд.
– Молодежь нынче много шутит. Что же будет, когда шутки кончатся?
– К счастью, их кладезь неисчерпаем,?– заметил сын банкира.
– Позвольте вам не поверить. По моему мнению, жизнь становится все более серьезна, и вы, молодые люди, скоро в этом убедитесь.
– Чем серьезнее жизнь?– тем больше поводов для шуток.
– Разве что для мрачных,?– пожал плечами старик.?– Убежден: грядут большие перемены, и перемены не к лучшему.
– Полностью с вами согласен, сэр,?– подтвердил лорд Уорбертон. – Сам в этом уверен. Мы вскоре столкнемся с весьма занятными событиями. Потому и нахожу затруднительным последовать вашему совету; вы ведь говорили на днях, что мне следует пустить корни? А как на это решиться, если назавтра земля уйдет из-под ног?
– Пустить корни?– значит обзавестись прекрасной женщиной,?– хмыкнул его приятель.?– Уорбертон уже некоторое время пытается влюбиться,?– объяснил он отцу.
– Прекрасная женщина?– существо непостоянное, какие уж тут корни!?– воскликнул лорд.
– О, нет!?– возразил старый джентльмен.?– Они крепко держатся за землю. Общественные и политические перемены, о которых я веду речь, на них не повлияют.
– То есть женщина никуда не денется? Что ж, в таком случае как можно скорее заведу себе одну и накину себе на шею в качестве спасательного круга.
– В дамах наше спасение,?– сказал старик.?– Я имею в виду?– в лучших из них, ибо женщина женщине рознь. Найдите себе наиболее достойную, женитесь, и у вас появится интерес к жизни.
Молодые люди примолкли, видимо пораженные великодушием своего старшего собеседника, поскольку и тот и другой доподлинно знали, что собственный супружеский опыт старика оставляет желать много лучшего. Впрочем, он, как видно, проводил между женщинами различие; возможно, его слова свидетельствовали о собственной большой ошибке. Тем не менее заявить вслух о не самом удачном выборе старым банкиром спутницы жизни было бы неуместно.
– Ежели я возьму замуж интересную женщину, во мне вновь возникнет жажда новизны??– спросил лорд Уорбертон.?– Так следует вас понимать? Видите ли, я ведь нисколько не горю желанием связать себя узами?– ваш сын ввел вас в некоторое заблуждение. С другой стороны, никогда не знаешь, как интересная женщина может повлиять на мужчину.
– Хотелось бы понять, что такое в вашем представлении интересная женщина??– вновь подал голос Ральф.
– Дорогой друг, вряд ли вы сможете понять мои возвышенные внутренние помыслы. Я и сам их не слишком понимаю?– иначе давно стал бы совсем другим человеком…
– Намерен предупредить: кого бы вы ни выбрали, о моей племяннице речь идти не должна,?– покачал головой старик, и его сын рассмеялся:
– Папенька, после ваших слов Уорбертон не может не проявить любопытства. Вы живете среди англичан тридцать лет и наверняка привыкли к их манере выражаться, однако вам не дано понять, о чем они умалчивают.
– Что думаю?– о том и говорю,?– добродушно ответил старый джентльмен.
– Не имею чести знать вашу племянницу,?– сказал лорд Уорбертон.?– И вроде бы впервые о ней услышал…
– Я имею в виду племянницу супруги. Миссис Тушетт сейчас как раз сопровождает ее на пути в Англию.
– Матушка провела зиму в Америке?– кажется, я рассказывал,?– объяснил молодой Тушетт.?– В самое ближайшее время мы ожидаем ее возвращения. Недавно она написала, что обнаружила там родную племянницу и предложила ей приехать в Англию.
– Вот как? Миссис Тушетт очень добра,?– пробормотал лорд.?– А что ваша кузина? Интересная особа?
– Мы знаем о ней не больше вашего. Маменька в подробности не вдавалась, да и телеграммы шлет путаные. Говорят, женщинам это свойственно, а маменьке?– в высшей степени. Вот что она телеграфировала последний раз: «Устала Америки тчк жара ужасна тчк возвращаюсь Англию племянницей следующим пароходом приличными каютами». А племянницу первый раз, похоже, упомянула в предыдущей телеграмме. Вот, слушайте: «Телеграфируйте новый адрес тчк сменила отель отвратительного наглого портье тчк девочкой сестры поедем Европу тчк отец умер прошлом году зпт остались две сестры зпт независимость невероятная». Мы с папенькой ломали головы: подобную писанину можно толковать и так, и этак.
– Ясно одно,?– добавил старик,?– портье она задала приличную трепку.
– И об этом я не стал бы говорить с полной уверенностью?– ведь поле боя пришлось покинуть именно маменьке. Итак, сперва мы решили, что речь идет о сестре портье. Однако, поскольку в следующей телеграмме маменька уже говорила о племяннице, сделали вывод: сестра – одна из моих теток. Далее возник вопрос: откуда две сестры? Вероятно, дочери тетки? И уж совсем непонятно про «независимость». Кто именно независим? Мы так и не догадались. Возможно?– юная леди, которую взяла под опеку маменька, а возможно?– и обе сестры. Опять же, в каком смысле? В моральном или в финансовом? То ли они ни в чем не нуждаются, получив хорошее наследство, то ли не желают быть никому обязанными… Может статься, уместно иное толкование? К примеру, сестры не намерены ни к кому прислушиваться…
– Что бы это ни значило, последнее толкование наверняка подразумевалось в том числе,?– заметил мистер Тушетт.
– Полагаю, вскоре вы все поймете,?– заключил лорд Уор-бертон.?– Когда прибывает миссис Тушетт?
– Мы в полной неизвестности. Должно быть?– как только подвернется пароход с приличными каютами. Вероятно, еще не подвернулся. Впрочем, как знать? Могли уж и сойти на берег в Англии.
– Скорее всего, миссис Тушетт телеграфировала бы.
– Ей свойственно слать телеграммы, когда их не ждешь. Когда же не находишь себе места от нетерпения?– их нет,?– усмехнулся старик.?– Супруга обожает падать как снег на голову. Видимо, рассчитывает застать меня за предосудительными занятиями. Ни разу не застала, однако надежды не теряет.
– Маменька ни за что не поступится своим вольнолюбием?– такова фамильная черта,?– смягчил язвительные слова отца молодой Тушетт.?– Допустим, юные леди из Америки независимы, так ведь маменька независима вдвойне! Вечно норовит поступать по-своему; в помощниках не нуждается, да в них и не верит. Считает, что от меня пользы как от пятого колеса в телеге, а потому лишь разъярится, ежели я приеду в Ливерпуль ее встретить.
– Не дадите ли мне, по крайней мере, знать, когда объявится племянница??– обернулся к старику лорд.
– Разве что с условием, о котором я упомянул: вы обещаете не влюбляться в юную особу,?– заявил мистер Тушетт.
– Неужто вы считаете меня недостаточно достойным?
– Отнюдь. Полагаю вас в высшей степени человеком достойным?– именно потому и не желаю, чтобы вы женились на моей племяннице. Вряд ли она едет сюда искать себе партию, хотя подобным образом поступают многие?– будто дома женихов недостаточно. Кроме того, юная леди, по всей вероятности, помолвлена, как и любая молодая американка. Так или иначе, сомневаюсь, что из вас выйдет прекрасный супруг.
– Помолвлена? Вполне возможно. Я знавал многих девушек из Америки, и это для них вполне обычная история. Однако помолвка еще ничего не значит, помяните мое слово. А по поводу способности стать хорошим супругом… Увы, тут я и сам в затруднении, однако кто не попробует?– тот не узнает!
– Пробуйте, лорд, только не с моей племянницей,?– улыбнулся старый банкир, дав тем самым понять, что разговор затеял более ради шутки.
– Ах, нет так нет,?– в свою очередь, улыбнулся Уорбертон.?– В конце концов, возможно, она того и не стоит.
Глава II
Воспользовавшись легкой пикировкой между отцом и лордом, молодой Ральф Тушетт, заложив руки в карманы, свойственной ему неуклюжей походкой отошел в сторонку; по пятам за ним следовал маленький задиристый терьер. Лицом Ральф стоял к дому, однако взглядом задумчиво уткнулся в травянистый ковер лужайки, а потому не заметил, что его разглядывает возникшая в широком дверном проеме особа.
Сам Ральф ее не видел, пока задорный терьер не бросился вдруг вперед с заливистым лаем?– скорее приветственным, нежели враждебным. Стоявшая в дверях особа немедленно догадалась о дружеских намерениях собаки. Та мигом добежала до гостьи и закрутилась у ее ног, поглядывая вверх и не переставая гавкать. Девушка без всякой робости наклонилась, взяла терьера на руки и поднесла к лицу, а тот все заливался веселым лаем.
Ральф последовал за своим питомцем, на ходу рассматривая молодую леди. Высокая, в черном платье и, похоже, весьма недурна собой… Стояла она с непокрытой головой, словно находилась здесь на правах гостьи, и молодой человек на время впал в недоумение: визитеров ввиду недомогания старого мистера Тушетта в доме теперь принимали нечасто. Джентльмены на лужайке также обратили внимание на гостью.
– Кто, скажите на милость, эта дама??– пробормотал Ральф.
– Должно быть, та самая племянница миссис Тушетт?– независимая молодая леди,?– предположил Уорбертон.?– Судя по тому, как она обращается с собакой, вряд ли я ошибаюсь.
Колли также позволил себе отвлечься от хозяина и, лениво помахивая хвостиком, медленно потрусил к девушке у дома.
– Однако где же моя супруга??– промолвил старик.
– Полагаю, юная леди сочла возможным оставить миссис Тушетт в ее покоях. Пресловутая независимость!
Девушка, не отпуская терьера, улыбнулась и заговорила с Ральфом:
– Не ваша ли это собачка, сэр?
– Еще пару минут назад была моя. А теперь, похоже, она всей душой принадлежит вам.
– Так пусть у нее будет сразу два хозяина! Но какой прекрасный малыш!
Ральф на миг задержал на ней взгляд. А ведь чертовски хорошенькая!
– Он ваш?– я ничуть не против.
Молодая леди, казалось бы, совершенно до этой минуты уверенная как в себе, так и в других, вдруг слегка покраснела?– вероятно, неожиданная щедрость привела ее в смущение.
– Забыла сказать: я, видимо, ваша кузина??– Опустив собаку на землю, она ахнула, заметив колли:?– Ого, вот и еще одна!
– Видимо? – со смехом повторил Ральф.?– Я считал, что тут никаких сомнений быть не может. Так вы приехали с моей маменькой?
– Да-да, полчаса тому как.
– То есть она проводила вас в дом и снова нас покинула?
– Вовсе нет. Тетушка прошла на свою половину. Наказала мне передать, что ожидает вас у себя без четверти семь.
Молодой человек сверился с часами:
– Благодарю! Буду минута в минуту.?– Бросив взгляд на кузину, добавил:?– Кстати, добро пожаловать! Чрезвычайно рад вас здесь видеть.
Девушка тем временем с любопытством рассматривала очаровательные владения семейства Тушеттов, уделяя немалое внимание и Ральфу, и собакам, и двум джентльменам под деревом.
– Никогда еще не была в столь чудном месте! Успела осмотреть ваш дом?– он меня заворожил.
– Сожалею, что мы и не подозревали о вашем присутствии, а ведь вы провели здесь целых полчаса!
– По словам вашей матушки, в Англии принято приезжать, не причиняя никому беспокойства, вот я и решила: так положено. Один из тех джентльменов?– ваш отец?
– Да, тот, что постарше.
– О, на второго я и не думала,?– засмеялась юная леди.?– А кстати, кто он?
– Наш большой друг, лорд Уорбертон.
– Всей душой надеялась на встречу с каким-нибудь лордом. Словно в роман попала, ей-богу! Ах ты милое создание! – вдруг воскликнула девушка, снова наклонившись и подхватив терьера.
Казалось, особого желания подойти к мистеру Тушетту гостья не проявляла, и молодой человек, беседуя с ней у порога, гадал: неужели ждет, пока хозяин дома сам направится ей навстречу и выразит свое почтение? Американские девушки все же привыкли, когда к ним проявляют внимание, решил Ральф, а кузина еще, как говорят, особа боевитая; пожалуй, достаточно взглянуть на ее личико, чтобы убедиться?– так оно и есть.
– Не хотите ли познакомиться с моим папенькой??– все же отважился спросить он.?– Отец немолод и не слишком здоров, а потому редко покидает любимое кресло.
– О, бедняга! Как жаль…?– огорчилась юная леди и тут же сделала шаг вперед.?– Я-то по словам тетушки поняла, что он еще довольно бодр.
– Родители не виделись уже год,?– немного помолчав, объяснил Ральф.
– Ну что ж, зато он живет в прекрасном месте. Пойдешь со мной, собачка?
– Да, дом у нас чудесный,?– заметил Ральф, покосившись на собеседницу.
– Как его зовут??– осведомилась девушка, лаская терьера.
– Э-э-э… папеньку?
– Ну да,?– засмеялась она.?– Только не рассказывайте, что я вас спрашивала.
За разговором они уже приблизились к хозяину дома, и тот медленно поднялся из своего кресла.
– Маменька приехала,?– сообщил Ральф,?– а это?– мисс Арчер.
Старик положил руки на плечи девушки, вгляделся в ее лицо с чрезвычайно доброжелательным выражением и галантно поцеловал в щеку.
– Для меня огромное удовольствие видеть вас здесь. Увы, мы не были предупреждены и потому не успели устроить надлежащего приема.
– Нас прекрасно встретили,?– возразила гостья.?– В холле было не менее десятка слуг, а еще старушка у ворот сделала мне реверанс.
– Разумеется, мы могли бы принять вас совсем иначе. Как жаль, что вы не дали нам времени,?– улыбнулся старик, потирая руки и сокрушенно покачивая головой.?– Хотя миссис Тушетт пышных приемов не любит…
– Она сразу отправилась на свою половину.
– Да-да, и наверняка заперлась. Ну, тут ничего необычного нет. Полагаю, мы с ней увидимся не ранее, чем через неделю.
Старый банкир неторопливо уселся в кресло.
– А я думаю?– куда раньше!?– воскликнула девушка.?– Миссис Тушетт намерена спуститься к ужину. А вы смотрите не забудьте: без четверти семь!?– добавила она, обернувшись к Ральфу.
– О чем вы говорите??– удивился старик.
– Маменька ждет меня к этому времени в своих покоях,?– объяснил Ральф.
– Ах, везунчик!?– улыбнулся отец и обратился к гостье:?– Не желаете ли присесть? Уверен?– вам следует выпить чая.
– Меня уже угостили?– принесли полную чашку в комнату, едва я приехала,?– отказалась молодая леди.?– Как печально, что вам нездоровится,?– добавила она.
– Вашему дяде немало лет, милая племянница,?– пора и стариком побыть. И все же ваш приезд непременно поможет мне почувствовать себя лучше.
Девушка вновь осмотрелась, пристально изучив лужайку, старые деревья, заросшую по берегам тростником серебристую ленту Темзы и прекрасный старый дом; не забыла и о своих собеседниках. Подобную любознательность объяснить легко: юная леди была явно особой сметливой, да к тому же весьма взволнованной непривычной обстановкой. Устроившись у столика, она отмахнулась от собачонки, сложила на коленях белые, резко выделявшиеся на черном платье руки, высоко подняла голову и снова окинула окрестности живым взглядом. Усидеть на одном месте мисс Арчер никак не могла?– поглядывала то в одну сторону, то в другую, впитывая впечатления, коих оказалось немало. Лицо ее раз за разом меняло выражение, хотя с него не сходила ясная спокойная улыбка.
– Никогда не видывала настолько чудного места!
– Выглядит совсем неплохо,?– отозвался Тушетт-старший.?– Понимаю ваш восторг: сам когда-то испытывал то же самое. Однако вы и сами прекрасны,?– галантно и отнюдь не шутливо добавил он.
Почтенный возраст давал ему счастливую возможность безмятежно сыпать комплиментами, ничуть не опасаясь насторожить молодую особу, и старик своей привилегией явно наслаждался.
Насколько его слова смутили гостью, рассказывать не будем, однако заметим, что она, покраснев?– вряд ли от несогласия,?– тотчас поднялась с кресла.
– Прекрасна? О да, спорить не стану,?– со смешком ответила она.?– Кстати, сколько лет вашему дому? Не Елизаветинского ли он периода?
– Нет, эпохи восхождения Тюдоров,?– поправил ее Ральф.
Мисс Арчер мигом к нему обернулась:
– Начало царствования Тюдоров? Восхитительно! Полагаю, что в Англии таких осталось немало.
– Верно, причем многие из них значительно наш превосходят.
– Не говорите так, сын мой!?– запротестовал старик.?– Лучше нашего дома ничего нет.
– К примеру, у меня жилище тоже весьма достойное,?– наконец вступил в разговор лорд Уорбертон.?– Полагаю даже, что во многих отношениях оно интереснее.
До сих пор он лишь пристально рассматривал племянницу Тушеттов, теперь же с легкой улыбкой поклонился. Мисс Арчер, как и любая из знакомых Уорбертону женщин, немедленно оценила его превосходные манеры. Разумеется, наша героиня ни на секунду не забывала, что перед нею настоящий лорд.
– Буду только рад вам его показать,?– добавил он.
– Не верьте ему,?– проворчал старик.?– Смотреть там нечего: по сравнению с нашим?– жалкий сарай, и только.
– Видеть не приходилось, а потому оценить не могу,?– ответила девушка, улыбнувшись лорду.
Похоже, Ральф потерял интерес к спору; стоял, сунув руки в карманы, и, казалось, жаждал возобновить беседу с новоявленной кузиной.
– Увлекаетесь ли вы собаками??– попытался сменить он тему, хоть и сознавал, что зачин разговора для человека умного не слишком удачный.
– Увлекаюсь, еще как!
– Вероятно, тогда вам стоит считать себя хозяйкой терьера,?– с некоторой неловкостью продолжил Ральф.
– Пока гощу у вас?– с удовольствием.
– Надеюсь, вы к нам надолго?
– Вы очень добры, однако покамест ничего определенного сказать не могу. Тут слово за тетушкой.
– Беру это на себя?– без четверти семь попытаемся все прояснить,?– вновь посмотрел на часы Ральф.
– Я бы и рада побыть у вас подольше,?– улыбнулась юная леди.
– Неужто вы позволяете решать за себя?
– Позволяю?– ежели решение мне по нраву.
– Попробую все устроить на свой вкус,?– повторил Ральф.?– Как же вышло, что мы до сих пор не знали друг друга? Совершенно необъяснимо!
– Вам всего лишь следовало приехать и познакомиться.
– Приехать? Куда же?
– В Соединенные Штаты. В Нью-Йорк, в Олбани и прочие города.
– В Америку я наезжал и много где был. Как странно, что мы не встретились!
Мисс Арчер замялась и все же объяснила:
– Ваша маменька и мой отец были в ссоре, вот в чем все дело. Так уж сложилось после смерти мамы?– я тогда была еще ребенком. Потому и не чаяла вас когда-либо увидеть.
– А! Однако я к маменькиным ссорам не имею ни малейшего отношения. Боже упаси!?– воскликнул молодой человек и грустно добавил:?– Стало быть, вы недавно потеряли отца?
– Да, больше года назад. Потом появилась тетушка и была ко мне очень добра: предложила поехать с ней в Европу.
– Вот как? Стало быть, маменька вас, можно сказать, удочерила?
– Удочерила??– снова покраснев, хмыкнула девушка.
В ее лице появилось мимолетное выражение душевной боли, и Ральф встревожился. Кто знал, что кузину заденет неверно подобранное слово…
К ним приблизился лорд Уорбертон, очевидно желая поближе рассмотреть гостью Тушеттов, и мисс Арчер остановила на нем взгляд широко распахнутых глаз.
– О нет. Не удочерила. Вряд ли я гожусь в приемные дочери.
– Тысяча извинений, – пробормотал Ральф. – Всего лишь хотел сказать, что… что…
Он и сам не знал, как теперь выкрутиться.
– Вы хотели сказать?– взяла под опеку? Да, верно. Это совершенно в ее манере. Тетушка и вправду была очень благосклонна, однако…?– Как видно, молодая леди не желала никаких недомолвок.?– Однако я слишком ценю свою свободу.
– Изволите говорить о миссис Тушетт??– подал из кресла голос старик.?– Подойдите же сюда, милая, и расскажите о ней. Я благодарен любому, кто сообщает мне новости о супруге.
Мисс Арчер вновь заколебалась, а затем с улыбкою сказала:
– Тетушка и вправду особа чрезвычайно доброжелательная.
С этими словами она подошла к своему дяде, вдруг развеселившемуся ее ответом.
Лорд Уорбертон, оставшись наедине с Ральфом, прошептал:
– Вы, кажется, хотели знать, что в моем представлении интересная женщина? Взгляните же на свою кузину!
Глава III
Миссис Тушетт была особой весьма эксцентричной, о чем в том числе говорило ее поведение сразу после приезда в дом супруга, где она не появлялась многие месяцы. Действовала достойная дама всегда по своему разумению?– а более, пожалуй, никак ее натуру и не опишешь. Не в коей мере не чуждая благородных манер, миссис Тушетт тем не менее нечасто производила впечатление человека обходительного: совершая немало добрых поступков, угождать никому не желала.
Подобным свойством, которое супруга старого банкира всячески в себе лелеяла, она вовсе не имела в виду намерения оскорбить окружающих, однако тем самым разительно отличалась от многих. Проявлялось ее своеобразие столь недвусмысленно, что особ чувствительных заставляло буквально вздрагивать, и весьма отчетливо дало о себе знать в первые часы после возвращения из Америки. Самым естественным казалось броситься в объятия мужа и сына, а между тем миссис Тушетт, ввиду собственных резонов, кои считала единственно верными, всякий раз в таких случаях замыкалась в совершенном уединении, откладывая сантименты до тех пор, пока не наведет полнейший порядок в своем гардеробе. Означенная процедура не имела отношения ни к тщеславию, ни к желанию выглядеть наиболее выгодно.
Миссис Тушетт была дамой немолодой, с довольно-таки невзрачной внешностью; не могла похвастаться ни грацией, ни элегантностью, однако соображения свои, решительно отличающиеся от тех, что ей обычно приписывали, ценила превыше всего. Иной раз?– когда требовалось?– готова была даже снизойти до объяснения их сути. С супругом своим она по большей части жила раздельно и не видела в подобном положении вещей ничего необычного. Еще в самом начале брака стало понятно: их с мужем желания не совпадают никогда и ни в чем. Стоило ли отдавать семейные отношения на откуп случаю? Ведь этак недалеко и до окончательной размолвки. Миссис Тушетт решила исключить случайности и возвела это желание в твердое и буквально нерушимое правило: уехала во Флоренцию, где приобрела дом и осела. Мужа оставила присматривать за английским филиалом его банка. Подобное положение устраивало ее как нельзя более: все определилось весьма удачно.
К тому же мнению склонялся и мистер Тушетт: иной раз их договоренность казалась ему единственным ясным и непреложным фактом посреди густых лондонских туманов. Впрочем, куда чаще он желал, чтобы столь неестественное развитие их союза было хоть слегка завуалировано недосказанностью. Старик ощущал готовность согласиться с чем угодно, однако примирение с порядком, на который в здравом уме пойти никак нельзя, стоило ему значительных усилий. Почему, спрашивается, следовало ставить окончательную точку над i?
Его супруга ни малейших нравственных терзаний не испытывала и приезжала единожды в год, имея в виду провести месяц с мужем. По всей видимости, каждый раз целью приезда становилось в том числе желание убедить мистера Тушетта, что систему она выбрала верную. Английский образ жизни ее не привлекал, и на то имелись три или даже четыре веские причины, на которые она ссылалась. Касались они далеко не самых значительных сторон издавна заведенных обычаев, однако для миссис Тушетт служили достаточным оправданием смены места жительства. К примеру, она терпеть не могла хлебный соус, считая его на вид схожим с припаркой, а на вкус?– с мылом; решительно возражала против употребления пива служанками, а еще утверждала, что британские прачки оставляли, на ее взгляд, желать много лучшего. Тут надобно добавить: миссис Тушетт весьма придирчиво относилась к свежести белья. Визиты на свою родину она совершала регулярные, и последний из них затянулся как никогда надолго.
В Америку она наведалась с целью взять племянницу под свое крылышко?– тут никаких сомнений уж не было. Четыре месяца назад, в один дождливый день, означенная юная леди коротала время в своем доме в Олбани за чтением. Одиночество ее ничуть не угнетало; ум молодой особы представлял собой благодатную почву для знаний, а развитое воображение лишь тому способствовало.
В тот самый день ей, однако, хотелось нарушить однообразие, и визит неожиданной гостьи пришелся как нельзя кстати. Заранее о ее приезде не было известно, и наша героиня сообразила, что в доме кто-то есть, лишь услышав шаги в соседней комнате.
Дом квадратной формы был старым и весьма просторным; в одном из окон первого этажа висело объявление о его продаже. Из двух подъездов один давно наглухо закрыли, однако ж закладывать дверной проем кирпичом не стали. Двери и там и здесь ничем друг от друга не отличались?– высокие, белые, с арками и фонарями по обе стороны, от которых к вымощенной кирпичом мостовой спускались каскадом узкие ступеньки из красного камня. Два здания, стоящие стеной к стене, образовывали единый дом?– часть разгораживающей их перегородки снесли и сделали проход. Комнат на втором этаже образовалось много; все они были выдержаны в одних и тех же желтовато-белых цветах, а со временем желтизна стала преобладать. На третьем этаже проходил сквозной арочный проход, которым наша молодая героиня, Изабелла, часто пользовалась в детстве с родными сестрами. Туннель, как его окрестили, получился коротким и светлым, а все же Изабелле он казался местом странным и тоскливым, особенно в зимние вечера.
Будучи ребенком, в дом этот она приезжала не раз?– тогда там жила бабушка, однако потом случился перерыв в десять лет. Вновь вернулась в Олбани наша героиня незадолго до смерти отца.
Бабушка, старая миссис Арчер, была весьма гостеприимна, хоть в основном принимала у себя лишь членов большой семьи, и девочки нередко проводили у нее по несколько недель подряд. Воспоминания о том времени у Изабеллы остались самые счастливые. Жизнь тут текла не так, как в доме ее родителей: простор, изобилие, вечное ощущение праздника, почти полное отсутствие обычной дисциплины… Детям дозволялось присутствовать при беседах взрослых, что Изабелле нравилось чрезвычайно. Постоянно кто-то прибывал, другие уезжали: бабушкины дети и внуки пользовались возможностью погостить здесь в любое время. Словом, дом в некоторой степени напоминал шумную провинциальную гостиницу, где кроткая старенькая хозяйка лишь вздыхала, глядя на постояльцев, однако никогда не предъявляла им счетов. В счетах Изабелла, разумеется, ничего не понимала, а бабушкин дом в детстве казался ей местом донельзя романтическим.
С обратной его стороны имелась крытая галерея, и в ней стояли качели?– предмет особой страсти гостивших в доме детей. На задах располагался большой сад с персиковыми деревьями, раскинувшийся до самой конюшни,?– одно из самых любимых и теплых мест бабушкиного жилища. Изабелла бывала здесь и зимой, и летом, однако персики необъяснимым образом всякий раз о себе напоминали.
Со стороны фасада, через улицу, находилось старинное здание?– его еще называли «голландским домом». Необычного обличья строение, сложенное из желтоватого кирпича еще при первых переселенцах, венчал щипец, сразу бросавшийся в глаза гостям города. Вкруг дома, повернутого к улице боком, шел шаткий деревянный забор. Здесь располагалась начальная школа для детей обоих полов, и ведала ей, а вернее?– позволяла школе существовать как придется, весьма представительная дама, вдова какого-то влиятельного человека. Более всего Изабелла в ней запомнила странные, вызывающе домашнего вида гребешки, скреплявшие прическу на висках.
Изабеллу даже сперва определили в это учебное заведение, где ей предстояло овладеть основами знаний, однако, проведя за партою лишь день, она воспротивилась установленным там правилам и перешла на домашнее обучение. В сентябре, когда окна школы были открыты настежь, девочка слышала гул детских голосов, хором твердящих таблицу умножения, и в душе у нее перемешивались в один клубок радостное ощущение свободы и боль отторжения.
Таким образом, начало ее образованию было положено в праздном доме бабушки. Обитатели его читали крайне мало, Изабелла же без всякой меры пользовалась библиотекой, где на полках стояло множество книг с чудесными иллюстрациями. Забираясь на стул, доставала том за томом; найдя произведение по вкусу?– а главным образом ее привлекал титульный лист,?– уносила ее в загадочную комнату за библиотекой, которую обычно и непонятно почему называли кабинетом. Кто в нем работал, в какие славные времена?– Изабелла так и не вызнала.
Так или иначе, ей нравился здесь приятный аромат древности и гуляющее от малейшего звука эхо. Сюда составляли старую мебель, далеко не всегда свое отслужившую и попавшую на задворки незаслуженно. С нею у нашей героини установились совершенно особенные отношения. Например?– с обтянутым шерстяной тканью диваном, которому Изабелла поверяла свои детские горести. Витавшему в этих четырех стенах таинственному меланхолическому духу кабинет был обязан давно закрытому второму подъезду. Тяжелые засовы худенькой девочке сдвинуть было не под силу, однако она знала: навек застывший в молчании выход когда-то открывался на улицу. Увы, окошки в двери залепили зеленой бумагой, иначе из них открылся бы вид на потемневшее от времени ступени и вытертую миллионами шагов кирпичную мостовую. Впрочем, выглядывать наружу Изабелле вовсе не хотелось?– зачем разрушать чудесную теорию о портале, ведущем в странное неведомое место, становившееся в воображении ребенка в зависимости от настроения то райским садом, то мрачным подземельем.
Именно в кабинете Изабелла и предавалась своему обычному занятию в очередной пасмурный день на стыке зимы и весны. В то время весь дом находился в ее распоряжении, однако же выбрала она самую, пожалуй, унылую комнату из всех. Запертую на засовы дверь наша героиня так ни разу и не открывала, не содрала и зеленую бумагу с окошек, которую порой заменяли на новую. Не желала убеждаться, что за порталом пролегает самая обычная улица.
Снаружи шел холодный проливной дождь. Весны уж заждались, однако она цинично и не слишком искренне призывала потерпеть еще. Впрочем, Изабелла старалась обращать как можно меньше внимания на предательскую сущность погоды и, уткнувшись в книгу, пыталась собраться с мыслями. Не так давно ей пришло в голову, что ее разум далек от сосредоточения. Пришлось потратить немало времени на воспитание в себе едва ли не военной дисциплины: мозгу следовало по команде приходить в ритмическое движение, наступать, останавливаться, отходить назад и совершать прочие сложные маневры. Только что она отдала приказ о наступлении, и ее сознание двинулось медленным маршем по зыбучим пескам немецкой философической мысли.
Марш разума, едва углубившегося в дебри, нарушил звук посторонних шагов, и Изабелла прислушалась. Похоже, кто-то вошел в сообщающуюся с кабинетом библиотеку? Сперва наша героиня решила, что появился с визитом человек, которого она ожидала, затем пришла к иному выводу. Шаги явно принадлежали женщине, причем женщине незнакомой, а из решительной поступи следовало: незнакомка не собирается останавливаться на пороге ее убежища. И в самом деле, в дверном проеме возникла фигура дамы. Гостья на миг застыла, окинув пристальным взглядом нашу героиню. Особа немолодая, довольно невзрачной наружности, с резкими и властными чертами лица, одета в непромокаемый плащ… Что бы это значило?
– Хм,?– начала незнакомка, оглядев разномастную мебель.?– Стало быть, здесь вы обычно обретаетесь?
– Ежели никого не жду с визитом, то здесь,?– промолвила Изабелла.
Поднявшись из кресла навстречу гостье, она пригласила ее пройти в библиотеку, однако та все стояла, рассматривая кабинет.
– В доме ведь достаточно комнат, и все они в куда лучшем состоянии, хотя и там все изрядно обветшало,?– заметила дама.
– Желаете осмотреть??– осведомилась Изабелла.?– Я позову служанку, вас проводят.
– Ни к чему. Я вовсе не покупательница. Кстати, служанка бродит по второму этажу?– вероятно, ищет вас. Не самая сообразительная девица. Скажите ей, что мне ее услуги не понадобятся.
Изабелла застыла в нерешительности, а неожиданная гостья, нелестно отозвавшаяся о старом доме, вдруг выпалила:
– Так вы одна из дочерей?
И странные же у нее манеры…
– Смотря о чьих именно дочерях вы говорите.
– Имела в виду покойного мистера Арчера и мою бедную сестру.
– А,?– медленно проговорила Изабелла,?– выходит, вы наша сумасбродная тетка Лидия?
– Вот как, значит, велел называть меня ваш папенька? Да, я?– тетушка Лидия, но отнюдь не сумасбродная. Бредовыми иллюзиями не страдаю. Видимо, вы младшая?
– Верно, младшая из трех. Меня зовут Изабелла.
– Да-да, а сестер?– Лилиан и Эдит. Похоже, вы из всех к тому же самая красивая?
– Определенно сказать не могу.
– А по-моему?– самая и есть.
Так между тетушкой и племянницей завязалась дружба. Лидия давно находилась в ссоре с зятем, разок отчитав его после смерти сестры за легкомысленное отношение к воспитанию дочерей. Мистер Арчер, человек вспыльчивый, велел ей не совать нос не в свое дело, и Лидия за много лет не перемолвилась с ним ни словом. После его кончины ни разу не писала и дочерям, воспитанным в духе неуважения к тетке, что Изабелла и доказала в первой же беседе.
Миссис Тушетт действовала, по своему обыкновению, обдуманно. Собравшись в Америку с ежегодной ревизией инвестиций, к которым ее супруг, невзирая на положение в финансовом мире, никакого отношения не имел, она решила заодно выяснить, как живут племянницы. Вступать в переписку не пожелала?– всегда надежнее все увидеть собственными глазами. Впрочем, Изабелла обнаружила, что тетушка знает о них немало и уж точно наслышана о замужестве двух старших сестер. Была она осведомлена и о скромном наследстве?– денег девицам Арчер отец оставил совсем немного, однако к ним перешла недвижимость в Олбани, которую теперь и выставили на продажу. Эдмунд Ладлоу, супруг Лилиан, взял все тяготы переговоров в свои руки, о чем миссис Тушетт также откуда-то стало известно. Эдмунд и Лилиан приехали в Олбани еще во время болезни мистера Арчера и по сей день жили в старом доме в компании с Изабеллой.
– Сколько же вы рассчитываете выручить??– спросила тетушка, устроившись для беседы в гостиной и скептически ее осмотрев.
– Не могу сказать наверняка,?– ответила Изабелла.
– Вы уже второй раз повторяете одно и то же, а ведь глупенькой не выглядите.
– Я и не глупенькая, однако в деньгах не смыслю совершенно.
– Вот оно ваше воспитание?– будто бы вы должны унаследовать миллион. Что вам на самом деле отошло?
– Не имею ни малейшего понятия. Вам следует расспросить Эдмунда и Лилиан; они вернутся через полчаса.
– Во Флоренции этакое жилище назвали бы бедным домиком,?– вздохнула миссис Тушетт,?– однако здесь, осмелюсь предположить, цена может оказаться высокой. Вероятно, каждой из вас достанется приличная сумма. Наверняка в наследство вошло и другое имущество. Очень странно, что вы об этом не знаете. А место здесь весьма привлекательное: скорее всего, дом снесут и выстроят взамен несколько лавок. Как вы сами не додумались? Можно ведь было и сдать помещение торговому дому?– извлекли бы большую выгоду.
Изабелла уставилась на тетушку. Сдать внаем? Ей подобная мысль в голову не приходила.
– Надеюсь, дом не снесут. Я ведь его обожаю, тетя.
– Не понимаю, что в нем хорошего? Здесь умер ваш отец.
– Да, однако из-за его смерти я любить дом не перестала,?– холодно ответила племянница.?– Мне нравятся места, где происходили события?– пусть и печальные. Здесь умерло немало людей, но эти стены всегда оставались полны жизни.
– И вот это вы называете «полны жизни»??– Миссис Тушетт обвела рукой гостиную.
– Я хотела сказать?– полны воспоминаний о людских чувствах и горестях. Хотя не только о горестях: в детстве я была здесь счастлива.
– Вам следует поехать во Флоренцию, коли уж вас привлекают дома с историей?– особенно с историями смерти. Я живу в старинном дворце, где убили троих. То есть троих весьма известных личностей, а уж сколько неизвестных?– и не счесть.
– Во дворце??– повторила Изабелла.
– Именно, милая. И он отличается от вашего домика самым решительным образом. У вас тут пахнет провинцией.
Изабелла взволновалась, ибо к дому бабушки всегда относилась с любовью и уважением, и все же выпалила:
– Страсть как хочу во Флоренцию!
– Ежели будете вести себя примерно и делать все, что скажут,?– так и быть, возьму с собой,?– торжественно заявила миссис Тушетт.
Тут наша юная леди пришла в совершенное возбуждение. Покраснев, она помолчала, а затем улыбнулась тетушке:
– Делать все, что скажут? Увы, подобного удовольствия обещать не могу, тетя.
– Уж поняла. Вижу?– вы своенравны, однако не мне вас винить.
– А все же… За Флоренцию пообещаю что угодно!?– чуть помедлив, воскликнула Изабелла.
Эдмунд и Лилиан все не возвращались, и миссис Тушетт целый час без помех беседовала с племянницей. Та обнаружила в тетушке личность своеобразную, однако ж весьма интересную?– подобных ей, пожалуй, встречать еще и не доводилось. Да, эксцентрична?– но Изабелла об этом знала давно. Другое дело, что особы эксцентричные всегда заставляли ее опасаться манер оскорбительных и вызывающих; подобные свойства натуры она почитала гротескными, а то и зловещими. С тетушкой было не так: в ней эксцентричность приобретала скорее оттенок иронический, а то и комедийный.
Изабелла даже задумалась?– не странно ли, что ранее она находила людей обычных занимательными? Еще никто в жизни не притягивал ее столь сильно, как сидящая рядом маленькая ясноглазая и тонкогубая дама нездешнего вида. Держалась тетушка с большим достоинством, заставляя забыть о своей непримечательной наружности. Поношенный плащ она так и не сняла, увлекшись рассказами о королевских дворах Европы, о коих знала на удивление много. Ничего взбалмошного в ней Изабелла усмотреть не могла. Тетушка не признавала классового превосходства, сильных мира сего судила, нимало не стесняясь, и явно наслаждалась впечатлением, произведенным на простодушную и восприимчивую девушку.
Миссис Тушетт задала множество вопросов, и полученные ответы, очевидно, побудили ее составить лестное мнение о мыслительных способностях племянницы. Изабелла, в свою очередь, принялась расспрашивать гостью обо всем подряд, и беседа дала ей немало пищи для раздумий. К шести часам Лилиан все еще не вернулась, и тетушка, выждав разумное время, собралась уходить.
– Вероятно, ваша сестра горазда посплетничать в гостях? И часто она так задерживается?
– Лили ушла незадолго до вашего прихода, – пожала плечами Изабелла, – так что вы сидите у меня ничуть не меньше.
Миссис Тушетт нисколько не обиделась; напротив, ей явно понравился смелый тон племянницы, и ответила она с прежней любезностью:
– Не думаю, что у нее столь же важные резоны. Так или иначе, скажите ей?– пусть навестит меня вечером в этом ужасающем отеле. Ежели хочет?– пусть и супруга приведет. Вы не приходите, мы с вами еще успеем надоесть друг другу.
Глава IV
Миссис Ладлоу, старшая из трех сестер, считалась и самой здравомыслящей. Принято было говорить о Лилиан как об особе практичной, а об Эдит?– как о признанной красавице. Изабелла же слыла самой способной. Эдит?– миссис Кейс?– вышла замуж за военного инженера. Впрочем, история наша не о них, а потому скажем лишь несколько слов.
Средняя сестра, девушка и впрямь прехорошенькая, украшала собою городки воинских гарнизонов?– увы, в основном на удаленном от модных веяний Западе, куда, к ее великому сожалению, неизменно направляли мистера Кейса.
Муж Лилиан, молодой громогласный джентльмен, с большим пылом относившийся к своему занятию, служил стряпчим в Нью-Йорке. Партию старшей сестры вряд ли следовало считать более блестящей, чем у Эдит; а впрочем, о Лилиан, особе довольно невзрачной, судачили, что замужество для нее?– несомненный дар небес. Так или иначе, совершив волею судеб побег из родительского дома, она обрела счастье. Став матерью двух маленьких проказников и хозяйкою неправильной формы дома, сложенного из непритязательного песчаника, насилу втиснувшегося меж других особняков на Пятьдесят третьей улице, Лилиан наслаждалась своим положением.
Невысокая ростом и коренастая, красивым сложением она не отличалась, однако несла себя достойно, хоть и не величаво?– уж в этом отказать Лилиан было никак нельзя, тем более что замужество, как говорили, пошло ей на пользу. Более всего в жизни миссис Ладлоу гордилась умением мужа взять верх в любом споре и оригинальностью младшей сестры. «Никогда не пыталась угнаться за Изабеллой,?– говаривала она,?– иначе ничего в жизни не успела бы». И все же с легкой завистью следила за сестрою?– как поглядывает на стелящуюся в беге борзую спаниель на поводке. «Дай Бог Изабелле человека, который составит для нее благополучную партию, и я буду покойна»,?– нередко замечала она в беседах с супругом.
Эдмунд по своему обыкновению зычно отвечал: «У меня, к примеру, желания взять Изабеллу замуж не возникло бы».
«Вечно тебя тянет поспорить; только затем и говоришь мне наперекор. Моя сестра девушка своеобразная?– так что с того?»
«Не выношу оригиналов, предпочитаю умелый перевод,?– шутил в ответ мистер Ладлоу.?– Изабелла для меня книга, написанная на иностранном языке. Ничего в ней не разобрать. Твоей сестре выйти бы за армянина или португальца…»
«Того и боюсь!»?– всякий раз вскрикивала Лилиан, почитавшая Изабеллу способной на неожиданные поступки.
Рассказ младшей сестры о встрече с миссис Тушетт она выслушала с большим вниманием, а вечером приготовилась выполнить указание тетушки. Что именно поведала ей в точности Изабелла?– нам неведомо, однако ж слова ее побудили Лилиан во время сборов обратиться за советом к супругу.
– Надеюсь, тетушка придумает для Изабеллы нечто замечательное?– вроде бы сестра пришлась ей по душе.
– Замечательное? Что же именно? Сделает дорогой подарок?
– Вовсе нет. Я имею в виду?– примет участие в ее судьбе. Как видно, тетушка из тех, кто обожает оригиналов. Всю жизнь прожила за границей?– так она сказывала Изабелле. Ведь сам говоришь, моя сестра?– книга, написанная на иностранном языке.
– Хм.?Полагаешь, Изабелле потребны симпатии иностранцев? Разве здесь ей всего не хватает?
– Нет, все же ей совершенно необходимо пожить за границей,?– гнула свою линию Лилиан.?– Она девушка именно подобного склада.
– Стало быть, старая леди должна забрать ее с собой?
– Она как раз и предложила Изабелле съездить в Европу?– даже настаивала. Однако ж сестре непременно следует извлечь из поездки пользу, и тут я надеюсь на тетушку. Мы должны дать Изабелле возможность.
– Возможность? Для чего же?
– Возможность для развития.
– Боже правый!?– воскликнул Эдмунд.?– Куда ж ей еще развиваться?
– Вечно ты споришь ради спора, только потому и не огорчаюсь твоим словам. Сам знаешь?– ты любишь Изабеллу.
– Знаешь ли ты, что я тебя люблю??– приводя в порядок шляпу, шутливо спросил Эдмунд сестру супруги.
– Знаю одно: мне до этого решительно никакого дела нет!?– воскликнула девушка, хотя и тон ее, и улыбка говорили об обратном.
– О, погляди, как мы о себе возомнили после беседы с тетушкой,?– проворчала Лилиан.
– Что ты такое говоришь, Лили? Ничуть я не возомнила,?– серьезно возразила Изабелла.
– Заважничала и заважничала, не страшно,?– примирительно сказала Лилиан.
– Ничего такого в нашем с миссис Тушетт разговоре не было. Отчего же мне важничать?
– О, да она и вправду раздулась от гордости,?– засмеялся Эдмунд.
– Ежели я и раздуюсь?– то по гораздо более веской причине.
Как бы ни спорила с сестрой и зятем Изабелла, все же чувствовала она себя теперь совершенно иначе?– будто бы с ней случилось нечто хорошее. Лилиан с Эдмундом ушли, и вечером Изабелла оказалась предоставлена самой себе. Села у светильника; к обычным занятиям отчего-то не тянуло. Снова встала, пересекла комнату, вышла в другую, затем двинулась дальше по дому, стараясь держаться мест, где яркого света не было. Ее охватило беспричинное беспокойство, и даже порою пробивала легкая дрожь. Произошедшее сегодня имело не-обыкновенную важность, хотя на первый взгляд важным и не выглядело; жизнь Изабеллы оказалась на грани больших перемен. Что они принесут с собой?– непонятно… Однако наша героиня очутилась в таком положении, что любые перемены стали бы для нее манной небесной. Изабелле хотелось оставить прошлое позади и начать все заново. Желание это родилось не сегодня и было ей знакомо давно, подобно шуму дождя за окном. Попытки его исполнить она предпринимала не раз.
Изабелла закрыла глаза и устроилась в темном углу гостиной?– не для того, чтобы погрузиться в дремотное забытье, напротив: она ощущала страшное возбуждение и едва могла собрать разбегающиеся мысли. Воображение у нее всегда было живым: закроешь дверь, а мечта пробирается в окно. Изабелла и не пыталась его обуздывать. Случались такие события, когда и стоило бы положиться на холодный расчет, ан нет: всякий раз она давала волю фантазиям, за что и бывала наказана.
Сегодня, когда настала пора броситься в неведомое будущее, ей начали являться образы прошлого, которые вот-вот останутся далеко позади. В сознании замелькали годы и дни, и Изабелла, вспоминая каждый из них, долго сидела в тишине, нарушаемой лишь звоном больших бронзовых часов. Она вела в Америке счастливую жизнь, и ей всегда сопутствовала удача?– тут не поспоришь. Изабелле, в отличие от многих и многих, кому не позавидуешь, доставалось самое лучшее; она не знала нужды и невзгод, о чем порой жалела?– в книгах говорилось, что трудности способны сделать жизнь лишь интереснее и многому учат.
Отец оберегал ее от неприглядной действительности, к которой и сам испытывал отвращение. Милый, любимый папенька! Какое счастье иметь подобного отца! Изабелла гордилась, что в ней текла его кровь. После кончины папеньки много думала и пришла к выводу: он всю жизнь показывал детям, как прекрасен мир, а сам на деле не всегда умел совладать с присущими ему уродствами, хоть и мечтал их не замечать. За противоречивость натуры Изабелла любила его еще больше. Слишком щедрый, слишком добрый, слишком далекий от низменных соображений… Многим казалось, будто равнодушие отца к холодному расчету заходит слишком далеко, причем немало сторонников этой теории находилось среди людей, которым отец остался должен.
Впрочем, Изабелла об их мнениях осведомлена не была, а вот читателю небезынтересно будет узнать: покойного мистера Арчера почитали человеком прекрасных душевных качеств и, между прочим, весьма предприимчивым (как говаривал один из знакомцев, Арчер вечно что-нибудь предпринимает), однако ж полагали, что жизнью своей он распорядился бестолково. Растратил впустую немалое наследство, обожал развеселые компании и не чурался азартных игр. Некоторые даже заявляли: Арчер-де не сумел толком поднять дочерей. Образования не дал, постоянного места жительства – и того не обеспечил. Избалованы и в то же время лишены подлинной родительской заботы, брошены на попечительство нянек и гувернанток, причем далеко не самых лучших… Если школа?– то непременно дурного пошиба, управляемая французишками, из которых по окончании месяца обучения девочек забирали в слезах.
Подобные сентенции наверняка привели бы Изабеллу в негодование?– ведь, по ее мнению, отец дал ей замечательные возможности. Да, оставил дочерей на три месяца в Невшателе с бонной-француженкой, которая не замедлила сбежать с русским дворянином, остановившимся в том же отеле! Случай из ряда вон (особенно для девочки одиннадцати лет), и все же Изабелла тогда не испугалась и не сочла ситуацию постыдной. Не более чем романтический эпизод…
Отец был человеком весьма прогрессивных взглядов, неугомонным и порою непоследовательным?– лишнее доказательство его либерального настроя. Мечтал, чтобы дочери повидали мир. Иначе зачем бы ему возить их в детстве через Атлантику, да не единожды, а трижды? Ко времени последней поездки Изабелле еще не исполнилось и четырнадцати. Всякий раз они оставались в Европе всего лишь по паре месяцев?– разжег любопытство, а удовлетворить его не позволил… Как же не быть поклонницей такого отца? Ведь Изабелла входила в дружную троицу, позволявшую ему забыть о жизненных невзгодах, о которых папенька и не упоминал.
В последние месяцы жизни, с приближением старости, готовность отца расстаться с миром, где невозможно поступать так, как велит душа, все росла, и сдерживала его лишь боль предстоящей разлуки с самой умной, самой лучшей, замечательной младшей дочерью. В Европу он ездить перестал и все же по-прежнему детей баловал всеми возможными способами. Ежели и беспокоился о денежных вопросах, то ничем того не показывал, и в семье присутствовала твердая уверенность в благоприятном финансовом положении.
Изабелла проявляла незаурядное мастерство к танцам, однако, проживая в Нью-Йорке, признания в тамошних салонах не снискала. Эдит, по общему мнению, привлекала к себе внимания куда больше. Успех сестре сопутствовал поразительный, и наша героиня, уступая ей в способности совершать развеселые и эффектные, сопровождаемые милыми вскриками пируэты, не питала надежд ее превзойти. Девятнадцать человек из двадцати (в том числе и сама Изабелла) непременно сказали бы, что с красотою Эдит ей не сравниться; однако двадцатый, имея в виду эстетическую сторону, счел бы выбор предыдущих девятнадцати вульгарным.
Изабелла в глубине души желала производить впечатление не менее, чем сестра, но глубинные свойства ее натуры были запрятаны столь далеко, что связь между ними и внешними проявлениями нарушалась десятком противоборствующих сил. К сестре приходили с визитами десятки молодых людей, подспудно опасавшихся Изабеллы: всякий считал, что для беседы с юной леди требуется особенная подготовка, ведь она пользовалась репутацией девушки, страстно увлеченной чтением. Слава интеллектуалки окутывала ее, превращая в недоступную сказочную богиню. Собеседники Изабеллы робели, ожидая от нее мудреных высказываний, а потому светские беседы не складывались. Бедной девушке нравилось слыть особой умной и начитанной, но?– упаси Господь!?– не книжным червем. Читала она тайком от других и, обладая превосходной памятью, старалась на публике прочитанное не цитировать.
Тяга к знаниям в ней с годами проявилась большая, и все же Изабелла вовсе не склонна была ограничивать свое образование книжками. Жизнь во всех ее выражениях вызывала в нашей юной леди нешуточное любопытство: она смотрела на мир, слушала его и задавалась множеством вопросов. Изабелла несла в себе огромный запас жизненных устремлений и с наслаждением отмечала неразрывную связь меж движениями собственной души и тревогами, обуревающими окружающий мир. Вполне естественно, что она обожала получать знания, вращаясь в центре людского моря и посещая бесчисленные уголки своей страны, читая о войнах и революциях, а также разглядывая картины с историческим сюжетом, коим прощала недостаток умения живописца. Главное?– суть!
Война между Югом и Севером разразилась, когда Изабелла была еще совсем юной, и все же бурный этот период она переживала в состоянии крайнего возбуждения, в которое, к великому своему смущению, впадала при слухах о доблести, проявленной и одной, и другой армией.
Само собой разумеется, опасения возможных кавалеров не принимали таких форм, чтобы совсем уж обходить нашу героиню стороной. Тех, чьи сердца при виде Изабеллы принимались стучать быстрее, было в достатке, а все же каждый из них приказывал себе не терять головы?– потому она в свои годы и не подозревала о тайнах, обыкновенно открывающихся особе ее пола в определенном возрасте. Изабелле в избытке доставалось все, что только может иметь молодая девушка: она была окружена добрым отношением, ею восхищались, дарили цветы и конфеты; пользовалась всеми без исключения возможностями современного мира?– танцевала, хорошо одевалась, читала последние публикации в «Спектейтор», слушала музыку Гуно, зачитывалась поэзией Браунинга и прозой Джордж Элиот.
Сегодня миллион подобных воспоминаний вихрем проносился у Изабеллы в голове, представая пред ней образами живых людей и событий. Она восстановила в памяти давно забытое, а то, что казалось важным, напротив, ушло на задний план.
Калейдоскоп мысленных картин был вдруг нарушен служанкою, возвестившей о прибытии некоего джентльмена из Бостона. Звали сего прямодушного молодого человека Каспаром Гудвудом. С мисс Арчер он познакомился годом ранее и, почитая ее прекраснейшей молодой женщиной, тем не менее год этот, в силу упомянутых нами выше причин, называл периодом ощущения собственной глупости. Порой Гудвуд писал своей знакомице; к примеру, неделю-другую назад отправил ей письмо из Нью-Йорка. Изабелла предчувствовала появление Гудвуда и весь этот дождливый день подспудно его ожидала. Узнав, что молодой человек наконец пришел, странным образом не испытала ни малейшего желания его принять.
О Гудвуде, внушавшем ей чувство большого уважения, у нее сложилось мнение как о человеке достойном и симпатичном, да он таковым на самом деле и был. Ни один другой джентльмен у Изабеллы подобных чувств не вызывал. В свете предполагали, что мистер Гудвуд вынашивает матримониальные замыслы, однако о том могли знать лишь они двое. Подтверждением слухов послужил его приезд в Олбани из самого Нью-Йорка, где он надеялся найти Изабеллу с единственной целью с ней повидаться.
Изабелла повременила, прежде чем выйти к визитеру; походила по комнате, размышляя о том, как все теперь осложнилось. Решившись, перешагнула порог. Гудвуд, высокий, крепкий, хотя и худощавый молодой мужчина, стоял у настенного светильника. Смуглый, немного неуклюжий, он был хорош собою, однако не в романтическом стиле. Лицо его приковывало внимание твердым взглядом очаровательных синих, не слишком соответствующих общей наружности глаз и несколько угловатыми чертами, предположительно говорящими о натуре решительной.
Изабелле сдавалось, что именно сегодня пресловутую решительность Гудвуд и вознамерился проявить. Тем не менее уже через полчаса достойный джентльмен, прибывший с самыми радужными надеждами, возвращался домой с ощущением горького поражения. Впрочем, мириться с неудачами ему было несвойственно.
Глава V
Ральф Тушетт, будучи личностью философического склада, тем не менее постучался без четверти семь в дверь материнских покоев довольно-таки нетерпеливо. Даже философы имеют некоторые душевные склонности, и таковые, а именно трепетное отношение к родителям, в Ральфе развил отец. Старый мистер Тушетт, как часто говорил себе молодой человек, проявлял чувства более схожие с материнскими, а маменька вела себя совершенно так, как ведут отцы; генерал-губернатор в юбке, сказали бы остроумцы. Так или иначе, единственного сына она любила чрезвычайно и всегда настаивала, чтобы тот проводил с нею три месяца в году. Отдавая должное ее привязанности, Ральф все же осознавал: он стоит в конце длинной череды иных интересов в тщательно спланированной жизни родительницы. Первые места занимало все, что способствовало точному осуществлению ее замыслов.
Шагнув в открывшуюся дверь, он нашел мать уже одетой к ужину, и все же она соблаговолила обнять сына, не снимая перчаток. Заставила его присесть на диван и выспросила во всех подробностях о здоровье дражайшего супруга и самого Ральфа. Получив не слишком радостный отчет, заметила, что поступила мудро, сменив гнилой британский климат на более мягкий. В противном случае, заявила она, тоже пришла бы в полный упадок телесных сил. Ральф на подобное утверждение лишь молча улыбнулся. Взять, к примеру, его собственное слабое здоровье: при чем же тут британский климат? Ральф, собственно, в Англии отсутствовал большую часть года.
Он был еще ребенком, когда отец, Дэниэл Трейси Тушетт, переехал из Ратленда, что в Вермонте, в Англию?– в качестве второстепенного партнера одного банкирского дома, а через десять лет получил в нем преобладающую долю. Тушетт-старший сразу определился: жизнь его пройдет в новой стране, и с самого начала, не вдаваясь в сложные рассуждения, вполне разумно решил приспосабливаться к новой действительности.
Тем не менее отказываться от американских корней он не собирался и единственного сына воспитывать в англизированном духе не пожелал. В Англии Дэниэл Тушетт освоился без труда, сохранив в себе американский дух, и равным образом полагал единственного законного наследника способным принять после смерти родителя бразды правления старым банком, не поступаясь его американскими традициями. Чувство подлинной родины он в сыне воспитывал старательно, отправив того получать образование в Америку. Закончив в Соединенных Штатах школу, Ральф получил там же университетский диплом, после чего, по мнению отца, стал до мозга костей американцем. Дэниэлу даже пришлось определить его на три года в Оксфорд, который позволил значительно смягчить влияние Гарварда и сделать сына в разумной степени англичанином.
Впрочем, внешние проявления свойственной британцам манеры являлись лишь маской для молодого человека, получающего удовольствие от собственной независимости, которому невозможно навязать чуждые ему взгляды. Ральф, склонный к иронии и дерзаниям, обладал безграничной свободой суждения.
Начинал он весьма многообещающе: в Оксфорде его, к несказанному удовлетворению отца, отличали, а знакомые твердили?– как жаль, что талантливому юноше не суждено использовать прекрасное образование на политическом поприще… Вероятно, карьера удалась бы, вернись он в Америку, в чем мы, впрочем, уверенности не испытываем: отъезд за океан (чего мистер Тушетт не слишком желал) заставил бы Ральфа тосковать по старику, коего он считал лучшим другом. Отца Ральф не просто любил, а неподдельно восхищался и пользовался каждой секундой, чтобы за ним наблюдать: Дэниэл Тушетт представлял собою, по мнению сына, фигуру гениальную. Не испытывая большой склонности к загадочному банковскому ремеслу, Ральф тем не менее понимал его достаточно, чтобы оценить роль в нем своего отца. Однако более всего вызывало в нем восторг другое: Тушетт-старший был словно сделан из слоновой кости, отшлифованной английским воздухом, которая снаружи желтеет, а во всем прочем внешнему воздействию никак не поддается.
Сам старик не обучался ни в Гарварде, ни в Оксфорде и мог винить лишь себя в том, что невольно дал сыну в руки ключ к мышлению критическому. Голова Ральфа полнилась идеями, о которых Тушетт-старший и не догадывался, и все же сын с большим почтением относился к постоянству отца. Американцев уважают (возможно, и зря) за ту легкость, с какой они приспосабливаются к особенностям иных стран, а Дэниэл Тушетт, твердо различая границы подобной гибкости, не переступал их, чему и был обязан своей успешностью. Ему удалось сохранить многие черты, воспитанные в нем отечеством, и он до сих пор, как с удовольствием отмечал сын, не избавился от характерного языкового стиля, свойственного богатым районам Новой Англии.
К преклонным годам старик обрел не только богатство, но и уподобился, как он говаривал, созревшему плоду. В нем счастливо сочеталась способность держаться с людьми на равных и в то же время прозревать их душу; его положение в обществе, на упрочение которого мистер Тушетт никогда не тратил сил, и вправду сравнимо было теперь с совершенством поспевшего, но еще не снятого с ветки фрукта. Вероятно, ему недоставало воображения и качества, называемого историческим сознанием: тут следует отметить, что от влияния, какое британский образ жизни обыкновенно оказывает на образованного иностранца, его разум был закрыт. Некоторых различий, имевшихся в Англии по сравнению с Америкой, он попросту не замечал, привычки, свойственные британцам, в нем не укоренились. Ежели чего не понимал, в том никогда не признавался. А признайся?– упал бы в глазах сына.
Окончив Оксфордский университет, Ральф провел пару лет в путешествиях, а после вдруг обнаружил себя восседающим на высоком табурете за конторкой в отцовском банке. Впрочем, высота табурета не говорила ни о солидности, ни об ответственности: ноги у Ральфа были длинные, а потому он предпочитал на службе стоять или даже прохаживаться.
Подобные упражнения выполнять ему предстояло недолго; по прошествии полутора лет на него свалилась пренеприятная болезнь?– жестокая простуда серьезнейшим образом сказалась на легких. Службу пришлось бросить и, следуя предписанию докторов, начать заботиться о здоровье. Сперва Ральф советами пренебрег: ему все казалось, что заботится он не о себе, а о человеке постороннем, совершенно неинтересном и ничего общего с ним не имеющем. Со временем отношение его к придуманному незнакомцу улучшилось?– наш герой научился его терпеть и даже втайне уважать. В нужде с кем не поведешься… Но на карту поставлено было многое, и Ральф, будучи человеком неглупым, наконец проявил внимание к своему бесцеремонному подопечному. Усилия его не пропали даром: бедолага, во всяком случае, остался жив.
Одно из легких восстановилось, второе также подавало признаки заживления, и Ральфа заверили: еще десяток зим он вполне протянет, ежели до наступления стужи станет отправляться в те края, где обыкновенно предпочитают проводить холодное время года чахоточные. Увы, наш герой не на шутку привязался к Лондону и скуку ссылки клял на чем свет стоит. Однако ж, сыпля проклятиями, пытался приноровиться к новой жизни и постепенно, обнаружив, что капризные внутренние органы отвечают благодарностью, стал умиротворять их уже более охотно. Зимнюю пору он проводил за границей, грелся на солнышке; ежели поднимался ветер, оставался дома, а в дождь ложился под одеяло. Раз-другой, когда ночью начинался снегопад, старался без большой надобности не вставать вовсе.
Хранившийся в тайниках души запас стоицизма, подобный толстому куску пирога, что сунула на дно школьного ранца заботливая нянечка, помог Ральфу убедить себя, что он слишком нездоров, и способен теперь лишь на умственную игру с недугом, не более. Молодой человек не уставал повторять: поле брани он в любом случае с позором не покинул, хоть и не испытывал желания совершать на нем маневры.
И все же аромат запретного плода порой овевал его, напоминая, что лучшее из жизненных удовольствий?– осознание постоянного движения. Жизнь Ральфа после выявления недуга уподобилась чтению хорошей книги в скверном переводе. Не самое достойное развлечение для человека, полагающего себя прекрасным словесником… Его жизнь теперь делилась на зимы мягкие и суровые; первые обнадеживали Ральфа скорым выздоровлением.
Впрочем, подобные иллюзии рассеялись еще за три года до истории, о которой мы начали вам рассказывать. Наш герой тогда собирался в Алжир, однако задержался в Англии дольше обычного, и наступление холодов застигло его врасплох. В теплые края он приехал скорее мертв, чем жив, и пару месяцев пребывал между жизнью и смертью. Восстал из мертвых, что изрядно походило на чудо, и сделал умозаключение: такого рода чудеса случаются лишь однажды.
Его час, вероятно, близился, и забывать о том не следовало, однако ж у Ральфа имелась возможность провести отпущенные ему дни со всей возможной приятностью. Вскоре он утратит телесные способности?– так отчего бы не получать удовольствие от способностей умственных? Ральф открыл для себя радость мысленного созерцания. Начало забываться время, когда он впервые ощутил горечь при необходимости отказаться от судьбы, сулящей успех, от надежд столь же неотступных, сколь и туманных, и тем не менее восхитительных, предполагающих сражение с приступами неудовлетворенности собой.
Последнее время приятели считали его куда более жизнерадостным и даже имели на сей счет теорию: по всей вероятности, Ральф вот-вот пойдет на поправку, не иначе. Увы, видимая безмятежность была лишь прекрасным цветком, выросшим на развалинах.
А между тем причиной подобных сладостных перемен, должно быть, стал вдруг вспыхнувший интерес Ральфа к юной леди, о которой телеграфировала маменька, особе, как показало ее появление, весьма яркой. Ежели подойти к делу с толком, говорил он себе, будет чем занять себя на несколько?– а может, и много?– дней. Тут следует добавить: Ральф все еще мечтал о высоком чувстве, и ему более хотелось любить самому, нежели быть любимым. Открыто выражать чувства он себе запрещал и не желал вызывать в кузине чувство ответное, к тому же сомневался, что гостья способна разбудить в нем любовь. Да и захочет ли она?
– Расскажите мне о молодой леди, маменька,?– обратился к матери Ральф.?– Какие у вас на нее планы?
– Хочу попросить вашего отца позволить ей погостить в Гарденкорте недели три-четыре,?– не задержалась с ответом миссис Тушетт.
– С чего бы подобные церемонии??– удивился Ральф.?– Папенька не преминет ее пригласить и сам.
– Откуда мне знать? Мисс Арчер?– моя племянница, не его.
– Бог ты мой, какая щепетильность! Да, отец?– владелец Гарденкорта, но тем больше у него причин сделать приглашение родственнице. Да я, собственно, не о том: мисс Арчер, полагаю, остановится у нас месяца на три?– ведь какой смысл в трех неделях? Что вы намерены делать далее?
– Пожалуй, возьму с собой в Париж. Отчего бы не обновить ее гардероб?
– Ах да, конечно… А кроме того?
– Предложу ей провести осень во Флоренции.
– Я не имел в виду столь мелкие подробности. Меня более интересует, как вы видите ее судьбу в принципе.
– Забота о племяннице?– мой долг!?– заявила миссис Тушетт.?– Да вы, как видно, ее жалеете?
– Жалею? Отчего бы? Она вовсе не вызывает жалости. Пожалуй, завидую?– это вернее. Впрочем, сложно сказать?– сперва послушал бы, как именно вы намерены о ней позаботиться.
– Хочу показать Изабелле четыре европейские столицы, две из которых она назовет сама. Неплохо бы ей лишний раз попрактиковаться во французском?– она, кстати, язык знает изрядно.
– Хм,?– нахмурился Ральф.?– Ваши планы довольно сухи и непритязательны, хоть вы и даете мисс Арчер возможность выбрать две страны.
– Если мои планы?– сухая пустыня, то Изабелла?– летний дождик, который заставит ее цвести.
– Вы хотите сказать?– она талантлива?
– Судить о талантах не могу, однако девочка она умная, причем одаренная сильной волей и живым нравом. О скуке Изабелла не ведает.
– Пожалуй, это я уже заметил, – пробормотал Ральф и вдруг спросил:?– Как же вы с нею поладили?
– Уж не намекаете ли вы, что ваша мать скучна? Изабелла так не считает. Пожалуй, я ее даже забавляю. Да, мы поладили, поскольку я прекрасно понимаю устремления племянницы, вижу, какова она: Изабелла откровенна, я?– тоже. Мы знаем, чего ждать друг от друга.
– Ах, маменька!?– воскликнул Ральф.?– Кто ж не знает, чего от вас ожидать? Меня, к примеру, вы ни разу в жизни не удивили?– разве что сегодня, когда привели в наш дом прекрасную кузину, о существовании которой я и не догадывался.
– Стало быть, вы считаете ее хорошенькой?
– И даже очень; впрочем, это не главное. В ней видно личность?– вот это меня привлекает более всего. Кто она, что она? Где вы ее нашли, как свели знакомство?
– В старом доме в Олбани. Твоя кузина коротала там время с толстой книгой и, на мой взгляд, жутко скучала, сама о том не подозревая. Однако, когда мы прощались, она, похоже, была довольна, что ее развлекли. Вы возразите?– мне не следовало сбивать с толку бедную девушку? Возможно, будете правы, только я действовала, полагаясь на собственную совесть: Изабелла заслуживает лучшей участи. Решила совершить добрый поступок, выдернув ее из болота и познакомив с миром. Она представляет свои знания о мире исчерпывающими, как и все американские девицы, и, подобно всякой из них, страшно заблуждается.
Пожав плечами, миссис Тушетт продолжила:
– Ежели хотите знать, я рассчитывала, что ваша кузина повлияет на мое реноме. Мне важно создать о себе хорошее мнение в обществе, а для дамы моего возраста нет ничего лучше, чем обзавестись привлекательной племянницей. Я много лет не видела детей моей сестры и не одобряла поведения их отца, однако желала принять участие в их судьбе, когда он наконец отойдет в мир иной. Узнала, где они обретаются, и заявилась без предупреждения. У Изабеллы две сестры, обе замужем; встретилась я только со старшей. Надо сказать, муж у нее?– человек совершенно не нашего круга. Сама же Лили, сообразив, что я проявляю интерес к младшей сестре, пришла в восторг. Сказала, мол, именно этого Изабелле и не хватало: не находилось никого, кто принял бы в ней участие. Говорила о ней как о щедро одаренной умом молодой особе, нуждающейся в поддержке и покровительстве. Возможно, младшая племянница и впрямь талантлива, однако я пока не поняла, в какой именно области. Миссис Ладлоу?– то есть Лили – особенно восхитило мое предложение забрать девушку в Европу, которую они там считают лучшим прибежищем для стремящихся сбежать из жутко перенаселенной Америки. Сама Изабелла, похоже, была только рада составить мне компанию, и все устроилось с необычайной легкостью. Небольшое затруднение вызвал денежный вопрос?– племянница не желала быть никому обязанной, однако выяснилось, что она имеет небольшой постоянный доход, а потому полагает возможным путешествовать за свой счет.
Ральф внимательно прислушивался к обстоятельному рассказу матери, и все же ее речи лишь возбудили в нем еще больший интерес.
– Талантлива? Что ж, следует определить, в чем именно. Возможно, кузина обладает способностью сводить с ума мужчин?
– Не думаю. Тот, кто заподозрит в ней подобный дар при первом знакомстве, после поймет свою ошибку. Впрочем, прозреть ее подлинную натуру не так-то просто.
– Выходит, Уорбертон обманывается! – воскликнул Ральф.?– Льстит себе: дескать, для него Изабелла?– открытая книга.
– Лорду Уорбертону не понять моей племянницы,?– покачала головой миссис Тушетт.?– Не стоит и пытаться.
– Уорбертон умен,?– возразил Ральф,?– и все же ему полезно порой заняться разрешением ребусов.
– Изабелла с удовольствием загадает загадку вашему лорду.
– Что она может знать о лордах??– вновь нахмурился Ральф.
– Совершенно ничего, а потому озадачит его еще более.
Рассмеявшись, Ральф выглянул в окно.
– Разве вы не выйдете к папеньке?
– Выйду?– без четверти восемь,?– ответила миссис Тушетт, заставив сына взглянуть на часы.
– Стало быть, у нас есть пятнадцать минут. Расскажите же еще об Изабелле.
Мать покачала головой, дав сыну понять, что ему следует и самому приложить некоторые усилия.
– Хорошо,?– промолвил тогда Ральф.?– Допустим, племянница способна оказать выгодное влияние на ваше реноме, но не думаете ли вы, что она доставит вам хлопот?
– Надеюсь, нет. А ежели вы правы?– на попятный не пойду. Это не в моей манере.
– По-моему, Изабелла чрезвычайно непосредственна.
– Непосредственность?– не самый большой порок.
– Разумеется, нет,?– согласился Ральф,?– и вы?– лучшее тому подтверждение. Ведь вы чрезвычайно естественны, однако никому тем самым беспокойства не причинили?– ведь для вас это значило бы лишний раз утруждать себя. Скажите мне вот что: способна ли Изабелла проявлять своеволие?
– Ах, Ральф, довольно вопросов!?– вскричала миссис Тушетт.?– Будьте добры поискать ответы сами.
Тем не менее любопытство молодого человека далеко не иссякло.
– А ведь вы мне так и не сказали, что планируете с Изабеллой…
– Что планирую… Разве она отрез шелка? Моя племянница?– девушка самостоятельная, так она мне и заявила.
– О чем, интересно, вы говорили в телеграмме, когда упоминали ее независимость?
– Господи боже мой! Что могла?– то и написала. Подробные объяснения стоят слишком дорого, особенно когда телеграфируешь из Америки. Пойдемте-ка к вашему папеньке.
– Так ведь еще не время.
– Очевидно, он вне себя от нетерпения,?– улыбнулась миссис Тушетт.
О нетерпении отца Ральф мог бы рассказать немало, однако смолчал и предложил матери руку. Воспользовавшись положением, остановил ее на середине лестничного марша. Следует отметить, что лестница была широкой, пологой, из потемневшего от времени дуба, с весьма надежными перилами?– словом, одной из достопримечательностей Гарденкорта.
– Не собираетесь ли вы выдать кузину замуж?
– Замуж? Я еще не выжила из ума, чтобы сыграть с ней подобную шутку. Кроме того, она вполне способна сама найти себе партию. Все в ее руках.
– Имеете в виду, что она уже присмотрела себе будущего супруга?
– Насчет супруга не скажу, однако есть один молодой человек из Бостона…
Ральф, не желая слышать о молодых людях из Бостона, возобновил спуск.
– Папенька говорит, что какую американскую девицу ни возьми?– все помолвлены!
Мать снова напомнила, что любопытство Ральфу следует удовлетворить, побеседовав с его объектом. А молодому человеку и без того было ясно: поводов хоть отбавляй. К счастью, ему выдалась возможность для подобной беседы, когда они остались с Изабеллой вдвоем в гостиной. Лорд Уорбертон, приехавший верхами из собственного поместья за десять миль, откланялся еще перед ужином, а через час после трапезы миссис и мистер Тушетт, по-видимому вдоволь насладившись обществом друг друга, под предлогом усталости удалились каждый в свои покои. Итак, молодому человеку выпал целый час наедине с мисс Арчер. Та, невзирая на поездку из порта, занявшую добрую половину дня, признаков изнеможения не выказывала. На самом деле утомилась она до крайности и сознавала, что назавтра за стойкость непременно придется расплачиваться. Впрочем, признаваться самой себе в отсутствии сил Изабелла почитала возможным лишь тогда, когда таковых не оставалось вовсе.
Этим вечером притворство далось ей без труда. Изабелла испытывала необычайный интерес; ее уже захватил поток радостных событий. В доме было собрано множество картин, большую часть из которых приобретал Ральф, и юная леди попросила его показать коллекцию. Лучшие полотна украшали стены отделанной дубом, очаровательно устроенной галереи с двумя небольшими гостиными в каждом конце. Вечером здесь обыкновенно зажигали свечи, однако света на картины попадало недостаточно, чтобы оценить их достоинства, и потому экскурсию следовало бы отложить назавтра. С подобным предложением Ральф и попытался выступить, однако на лице Изабеллы проступило разочарование. Впрочем, она нашла в себе силы улыбнуться.
– Мне все же хотелось бы немного здесь побродить, ежели не возражаете.
Молодая леди сознавала, что проявляет неподобающее нетерпение, но совладать с собою никак не могла. Ральф мысленно сказал себе?– хм, а она в советах не нуждается! И все же поведение кузины его нисколько не раздражало, скорее напротив?– позабавило и даже доставило удовольствие.
Лампы со свечами, подвешенные на кронштейнах через равные промежутки, излучали слабый, но приятный свет, падающий на размытые в полутьме богатые палитры картин с поблекшей позолотой тяжелых рам и отражающийся мягкими бликами от навощенных полов.
Ральф взял подсвечник и пошел рядом с гостьей, попутно указывая на любимые свои полотна. Изабелла застывала то у одного холста, то у другого, тихо вскрикивая от изумления или бормоча себе под нос. А она ценитель искусства, причем с хорошим вкусом, решил Ральф. Изабелла перехватила у него подсвечник и медленно пошла дальше, разглядывая каждую картину по очереди. Порою поднимала его выше, и тогда молодой человек замирал на полушаге, более любуясь кузиной, нежели развешанными по стенам шедеврами. Впрочем, он ничего не потерял, отвлекшись от работ мастеров: Изабелла того стоила. Будучи высокой, стройной и тонкой до невесомости, она значительно отличалась сложением от своих сестер. Гибкая, словно ива, говорили о ней. Ее темные в черноту волосы заставляли женщин завидовать подобному богатству; светло-серые глаза создавали очаровательный флер душевной мягкости, хоть порой умели бросить и твердый взгляд.
Они медленно прошли вдоль одной из стен галереи, вернулись вдоль другой, и Изабелла заметила:
– Что ж, теперь я знаю куда больше, чем еще полчаса назад.
– Похоже, у вас сильнейшая тяга к знанию,?– откликнулся кузен.
– Пожалуй; ведь в основном девушки моего возраста чудовищно невежественны.
– Уверен, вы сильно от них отличаетесь.
– Ну, некоторые мои сверстницы желали бы того же, однако к их желаниям относятся пренебрежительно,?– пробормотала Изабелла и, решив перевести разговор со своей особы, вдруг выпалила:?– А скажите, есть ли здесь привидения?
– Привидения?
– Ну, эфирные существа, которые бродят по старым замкам. В Америке их называют привидениями.
– В Англии их называют точно так же.
– Вам они являются? Признайтесь, ведь наверняка являются! В таком-то романтическом старом доме…
– Что ж в нем романтического? – пожал плечами Ральф.?– Ежели вы всерьез так думаете, вынужден вас разочаровать: жилище наше удручающе прозаично. Романтики тут ровно столько, сколько вы привезли с собой.
– Привезла немало, и, похоже, туда, куда требовалось.
– И здесь она будет в полной безопасности?– уж мы с папенькой за этим присмотрим.
Изабелла задержала на нем долгий взгляд.
– Так в доме более никто не бывает? Только вы и мистер Тушетт?
– Разумеется, бывает маменька.
– О, насчет нее я знаю. Она особа далеко не романтическая. А другие люди?
– Гостей мы принимаем редко.
– Прискорбно… Люблю, когда вокруг много народу.
– О, мы готовы пригласить все графство, лишь бы вас развлечь,?– улыбнулся Ральф.
– Изволите надо мной потешаться??– нахмурилась девушка.?– Кто тот джентльмен, что прогуливался с вами по лужайке?
– Сосед, живет неподалеку, однако наезжает нечасто.
– Ах, как жаль! Он мне понравился,?– огорчилась Изабелла.
– Да ведь вы с ним и словом не перемолвились,?– хмыкнул Ральф.
– И что же? Все равно он мне пришелся по душе. И ваш отец тоже?– даже очень.
– И тут вы совершенно правы. Папенька?– лучший человек на свете.
– Как грустно, что он недомогает…
– Поможете мне о нем заботиться. По-моему, из вас вышла бы неплохая сиделка.
– Это вряд ли; мне говорили совсем наоборот?– якобы я порой слишком погружаюсь в собственные мысли. А кстати, вы мне так и не рассказали о привидениях.
– Стало быть, вам по душе и мой отец, и лорд Уорбертон…?– пробормотал Ральф, пропустив мимо ушей вопрос кузины.?– Полагаю, маменька вам тоже нравится.
– Миссис Тушетт? Еще как! Потому что… э-э-э…
Изабелла замялась, пытаясь облечь в слова причину своей привязанности к тетушке.
– Ах, случается, что и не знаешь, чем тебя привлекает человек,?– засмеялся Ральф.
– Вовсе нет! Я всегда знаю,?– живо ответила девушка.?– Потому что тетушка не делает попыток никому понравиться. Ей это неважно.
– Хм.?Неужто вы полюбили маменьку ей назло? Кстати, я на нее в этой части похож.
– Вот уж не поверю! Вы хотите нравиться и все для этого делаете.
– Боже правый, да вы меня насквозь видите!?– с неподдельной тревогой воскликнул Ральф.
– И все равно вы мне по нраву, – улыбнулась Изабелла.?– А ежели покажете мне ваше привидение, понравитесь еще больше.
Молодой человек печально покачал головой:
– Я бы с удовольствием, однако вы его не увидите. Является оно редким счастливцам, только им не позавидуешь. Молодых, жизнерадостных и невинных особ вроде вас привидение не жалует. Чтобы увидеть нашего призрака, надобно в жизни вынести немало мук, приобрести печальное знание. Я вот, к примеру, сталкивался с ним, хоть и давно.
– Я ведь говорила, что отличаюсь нешуточной тягой к знанию,?– промолвила Изабелла.
– Да, но знанию радостному, приятному. Вы не страдали, да вы для страданий и не созданы. Надеюсь, вам никогда не придется увидеть местное привидение.
Девушка выслушала его внимательно, и, хоть на губах ее играла улыбка, глаза оставались серьезны. Ральф находил кузину очаровательной и все же довольно самоуверенной. А впрочем, отчасти тем она его и привлекала. Он с нетерпением ждал ответа.
– Я не из боязливых, милый кузен,?– наконец сказала Изабелла, и вновь ее слова прозвучали самонадеянно.
– Вы не боитесь страданий?
– Страданий боюсь, а призраков?– нет. Еще думаю, что люди склонны страдать по любому поводу.
– Ну, вы-то, похоже, не из таких,?– взглянул на нее Ральф, сунув руки в карманы.
– Разве это плохо? Страдания?– не обязанность. Живем мы не для того.
– Вы?– точно нет.
– Да я не о себе,?– вздохнула Изабелла и сделала шаг к двери.
– Разумеется, не плохо,?– пожал плечами Ральф.?– Быть сильным?– достоинство.
– Другое дело, что тех, кто страданиям не поддается, называют черствыми,?– заметила девушка.
Они вышли из гостиной, где устроились после обхода галереи, и остановились в холле, у подножия лестницы. Сняв из настенной ниши приготовленную на ночь свечу для спальни, Ральф вручил ее своей спутнице.
– Какая разница, как вас назовут? Того, кто страдает по пустякам, окрестят глупцом. Согласен, смысл жизни заключается в радости.
Изабелла вновь внимательно его изучила, затем приняла свечу и поднялась на дубовую ступеньку.
– За тем я и приехала в Европу?– хочу получить свою меру счастья. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи! Желаю вам преуспеть, а сам постараюсь в том помочь, насколько в моих силах.
Изабелла медленно пошла наверх. Ральф некоторое время за ней наблюдал и наконец, снова заложив руки в карманы, удалился в пустую гостиную.
Глава VI
Мыслей в головке Изабеллы Арчер бродило и впрямь неисчислимое множество; ей всегда было свойственно замечательно живое воображение и глубокое восприятие мира; ее страстно влекло к неведомым знаниям. Нашей героине посчастливилось обладать умом более острым, нежели у большинства знакомых. В своем кругу она почиталась за особу невероятных мыслительных способностей, которыми открыто восхищались, хоть о глубине их имели представление довольно слабое. Изабелле небезосновательно приписывали невероятные таланты, тем более что она читала классическую литературу, хоть и в переводе.
Миссис Вариан, тетка со стороны отца, однажды пустила слух?– мол, Изабелла пишет книгу. Утверждала, что девочка непременно отличится на писательском поприще. К литературе тетка испытывала благоговение, поскольку сама любовью к чтению была обделена. В ее огромном доме, славившемся мозаичными столешницами и изысканной лепниной потолков, не нашлось места библиотеке, а книг там имелось едва ли с полдюжины. Стояли романы на полочке в апартаментах одной из дочерей. Знакомство самой миссис Вариан с литературой ограничивалось чтением «Нью-Йорк Интервьюер». Надо сказать, она не раз замечала: прочтя номер данной газеты, теряешь веру в существование культуры. Отдадим ей должное: к «Интервьюеру» она старалась дочерей не подпускать. Намерена была дать девочкам должное воспитание?– а раз так, они не читали вообще ничего.
Понимание о занятиях Изабеллы тетушка имела крайне неверное: та никогда не пыталась писать сама и желания снискать писательские лавры не проявляла. Не видя в себе дара к литературному выражению мыслей, способности свои к писательству она оценивала трезво и тем не менее почитала за должное, когда знакомые отзывались о ее уме в превосходной степени. Справедливо ли было их восхищение?– не суть важно; раз о ней так думают?– пусть восторгаются. Собственно, Изабелле всегда казалось, что соображает она и вправду быстрее многих, а потому нередко проявляла нетерпение, которое и принимали за превосходство.
Тут следует заметить, что юная леди все ж была подвержена некоторому самолюбованию и порой предавалась размышлениям о собственных талантах. Не имея к тому достаточных свидетельств, частенько полагала себя правой в любых теориях и комплименты своим достоинствам принимала без стеснения. Между тем ее промахи и заблуждения нередко имели характер столь вопиющий, что любой биограф, буде такой нашей героине положен, от их упоминания воздержался бы. Рассуждения Изабеллы в отсутствие человека сведущего, способного поправить, частенько бывали путаны и неточны. В спорных вопросах она всегда имела собственное мнение, с которым, случалось, попадала впросак. Убедившись в своей неправоте, устраивала себе неделю смирения, после чего вновь поднимала голову еще выше, чем раньше.
Изабелла испытывала неодолимое желание думать о себе в превосходных тонах, хоть пользы в том было и немного, а все ввиду личной теории: только при подобном условии и стоит жить. Надобно быть среди лучших, верить в собственную тонкую умственную организацию (каковой она, разумеется, обладала) и прокладывать жизненный путь, держась солнечной стороны, где царят мудрость, счастье и неиссякаемое вдохновение. В ее системе сомневаться в себе считалось столь же неподобающим, как и в своем лучшем друге. С собою следует находиться в дружбе и тем самым составлять самому себе достойную компанию.
Воображением она обладала довольно-таки романтическим, что оказывало ей услугу, но и злых шуток сыграло также немало. Много времени Изабелла проводила за размышлениями о красоте, доблести и великодушии, а мир рассматривала как место, наполненное счастием, свободой самовыражения и действия. Страх и стыд почитала явлениями отвратительными, теша себя надеждой, будто дурные поступки с ее натурой несовместны, и приходила в негодование, вдруг обнаружив за собой нечто в подобном духе. Поймав себя на недостойных чувствах, наша героиня впадала в нервную дрожь, словно едва избежав страшной ловушки, способной подавить духовную сущность. Умозрительная возможность причинить вред ближнему своему, пусть и ненамеренно, буквально лишала ее дыхания. Не дай Бог… Изабелла твердо определяла для себя качества предосудительные, хоть и не желала о них размышлять: злоба, зависть, лицемерие, жестокость. Ей почти не доводилось сталкиваться с настоящим злом, однако она знала некоторых женщин, не стеснявшихся солгать или причинить боль ближнему.
При виде неблаговидных проявлений все естество Изабеллы восставало; безнравственно не наградить злонамеренную особу презреньем! Разумеется, в ее линии таилась опасность впасть в противоречие: сдать крепость, а стяг над нею оставить. Позорнее не придумаешь… Другое дело, что наша юная героиня почти не имела представления об осадных орудиях жизни, угрозам обстрела из которых подвергались молодые женщины, а потому льстила себя надеждой, что никогда не сможет опуститься до поведения столь непоследовательного. Уж она всегда будет производить впечатление приятное, но не только: внутренняя ее сущность с внешним впечатлением в противоречие ни в коем случае не вступит.
Порой Изабелла заходила в своих размышлениях столь далеко, что нарочно желала попасть в затруднительное положение, требующее выказать истинный героизм. Знания ее были довольно скудны, идеалы?– преувеличены, взгляды – одновременно невинны и категоричны, а нрав?– и требователен, и снисходителен. В ней сочетались любопытство и брезгливость, живость и безразличие; Изабелла желала производить впечатление достойное и становиться сколь возможно лучше. В ней жило стремление видеть, пробовать и насыщаться знанием. Обладая натурой деликатной, но легко вспыхивающей и непостоянной, будучи обязанной своим складом личным обстоятельствам, она вполне могла бы пасть жертвой решительной критики, ежели ее лучшие душевные качества не пробудят в читателе теплого отношения и интереса к предстоящим ей коллизиям.
Изабелла придерживалась мнения, что независимость?– условие счастливое, из которого надобно извлечь как можно больше. Она не приравнивала независимость ни к одиночеству, ни тем более к затворничеству: подобное сравнение представлялось ей проявлением слабости. Да и откуда взяться одиночеству? Во-первых, Лили часто звала младшую сестру в гости и даже предлагала переехать вовсе, а во-вторых, незадолго до кончины отца Изабелла свела знакомство с одной молодой дамой. Та подавала столь яркий пример деятельности на благо общества, что впору было считать ее образцом для подражания.
Генриетта Стэкпол имела большой талант к журналистике, в которой сделала впечатляющие успехи: ее очерки, присланные в «Интервьюер» из Вашингтона, Ньюпорта, Уайт-Маунтинс и прочих интересных мест, цитировались повсеместно. «На потребу публике»,?– самонадеянно отзывалась о них Изабелла и все же отдавала должное мужеству, энергии и бодрости репортера?– ведь та, не имея ни родителей за спиной, ни состояния, приняла на попечение троих детишек слабой здоровьем овдовевшей сестры и оплачивала им школу из своих доходов. Генриетта всегда была в передовых рядах журналистики, придерживалась собственного мнения по самым разным вопросам и давно мечтала попасть в Европу, где собиралась написать серию критических заметок для «Интервьюера». Предприятие выглядело несложным, ибо достойная журналистка заранее составила себе мнение о недостатках многих европейских институций. Прослышав, что Изабелла как раз намерена посетить Старый Свет, Генриетта тут же решила присоединиться, воодушевившись прекрасной компанией. Впрочем, ввиду некоторых обстоятельств поездку ей пришлось отложить.
Изабеллу она считала божественным созданием и упоминала о ней в своих очерках, хотя и между строк. Хранила подобные упоминания в тайне, поскольку подруге, не являющейся поклонницей «Интервьюера», ее экзерсисы вряд ли понравились бы.
Генриетта стала для Изабеллы доказательством: женщина может быть свободной и счастливой. Разумеется, основой для ее успеха стал талант; однако вовсе не обязательно обладать даром к журналистике и предугадыванию потребностей публики, говорила Генриетта. Разве это повод считать, что у тебя нет ни призвания, ни определенных способностей? Разве следует смириться с тем, что из тебя выйдет лишь легкомысленная пустая пташка? Ни пустой, ни легкомысленной Изабелле быть вовсе не хотелось. Стоит набраться терпения?– и достойное занятие найдется.
В рассуждениях нашей героини не обходилось и без самых разных идей на тему брака. Первая: часто предаваться подобным мыслям?– вульгарно. Изабелла молила Господа, дабы не попасть от них в зависимость; убеждала себя, что женщина может жить и своим умом?– тут главное быть сильной. Так ли уж невозможно стать счастливой без грубого существа иного пола? Вероятно, всевышний молитвы услышал: чистая и гордая натура Изабеллы (которую неподходящий мужчина назвал бы холодной и суховатой) до сих пор не давала ей впадать в тщеславные размышления о возможной партии. Лишь немногие из мужчин казались достойными того, чтобы растрачивать себя на мечты. Она с улыбкою воспринимала внутренний голос, подсказывающий: один из них может стать наградой за терпение и надежду. В самой глубине ее души таилась вера в невероятное?– в темноте вдруг забрезжит маяк, на который она и возьмет курс. Впрочем, туманная эта картина представлялась Изабелле опасной, а потому и непривлекательной. Маяк порою всплывал в воображении, однако надолго не задерживался, внушая тревогу.
Временами ей приходило в голову, что она слишком много думает о себе. Пожалуй, так недолго заслужить звание отъявленной себялюбицы… При одном этом слове ее бросало в краску. Изабелла постоянно строила планы, как сделать себя лучше, совершеннее, и исподволь следила за собственным развитием. Внутренний свой мир она сравнивала с садом: ароматы созревших плодов, шелест ветвей, тенистые беседки и уходящие вглубь тропинки… Копание в собственной душе?– не более чем прогулка на свежем воздухе, а посещение самых дальних ее тайников?– лишь поход в глухой заросший угол, где расцвел розовый куст.
Впрочем, Изабелла нередко напоминала себе, что, помимо личного внутреннего сада, в мире есть и другие, а есть места, которые садом назвать никак нельзя?– убогие запущенные делянки, захваченные сорняками несчастья и нищеты.
И вот теперь она отдалась на волю любознательности, которая и привела ее в замечательную старую Англию, а могла бы повлечь еще дальше. Изабелла нередко приказывала себе остановиться и подумать о тысячах людей, которым подобного счастья познать не суждено, и в ее утонченной душе поселялось уныние от собственной нескромности. Как человеку счастливому обрести гармонию, если другие несчастны? Впрочем, вопрос этот никогда не занимал Изабеллу надолго?– слишком она была молода, слишком торопилась жить и знать не знала, что такое боль. Наша героиня взамен возвращалась к своим теориям: допустим, вот молодая женщина, которую, как ни крути, почитают весьма неглупой. С чего ей следует начать? Верно?– следует получить общее впечатление о жизни окружающего мира, ведь опыт позволит уберечься от ошибок. А уж после она уделит внимание тем, кто несчастен.
Англия стала для нее откровением, увлекла, как увлекает ребенка представление в кукольном театре. В детстве Изабелле случалось выезжать в Европу, однако посещала она лишь континентальную ее часть, да и ту видела все больше из окошка детской. Для отца Меккой был Париж, а не Лондон, и его интересы совместных прогулок с дочерями не предполагали. Воспоминания о той поре давно уж сделались размытыми и далекими, а потому Старый Свет теперь казался очаровательным, но совершенно незнакомым. Дом дядюшки выглядел идеальным воплощением Англии; ни одна его особенность не ускользнула от Изабеллы. Совершенство Гарденкорта открыло ей мир и удовлетворило первую потребность в познании.
Просторные комнаты с низкими потолками, потемневшие балки и потайные уголки, глубоко врезанные в стены окна и затейливые их переплеты, приглушенный свет, играющий на отполированных деревянных панелях, пышная зелень снаружи, будто бы пытающаяся вползти в дом, ощущение совершенного уединения в самом центре поместья?– местечке, куда почти не проникали звуки, где податливая земля приглушала шаги, а густой, словно сметана, воздух смягчал неприятные слова и делал дружелюбным любой резкий жест?– все здесь было по вкусу нашей юной леди, все настраивало ее на благодушный лад.
С дядюшкой Изабелла быстро сдружилась и частенько сидела у его кресла, когда он отдыхал на лужайке. Мистер Тушетт проводил долгие часы на свежем воздухе, скрестив на груди руки, словно умиротворенный домашний божок, выполнивший свою добрую работу и получивший за нее вознаграждение. Теперь же домовому предстояли долгие выходные?– недели и даже месяцы,?– к которым он пытался привыкнуть.
Изабелла вызывала в старике интерес куда больший, чем смела предположить, а впрочем, впечатление, которое она производила на людей, нередко противоречило ее ожиданиям. Мистер Тушетт не без удовольствия вызывал племянницу на разговоры, находя в милом щебете немало дельного, что обычно присуще американским девушкам, к которым мир склонен прислушиваться более, чем к их сверстницам за океаном. Как и любую американку, Изабеллу поощряли не таить в себе мысли и чувства, замечаниям придавали значение, от нее ждали мнений. Разумеется, многие ее слова большой ценности не представляли, а чувства быстро улетучивались, и все же, когда тема была небезразлична, оставляли за собою след, приучая думать, переживать и достигать той быстроты ума, которую обычно принимают за признак превосходства.
Изабелла нередко заставляла старика вспоминать свою супругу в том же возрасте. Племянница была столь же свежа, естественна, сообразительна и так же не лезла за словом в карман?– потому он в свое время и полюбил Лидию. Изабелле он о своих соображениях не говорил: тут дело в том, что, если миссис Тушетт когда-то на нее походила, то Изабелла тетушку не напоминала вовсе.
Мистер Тушетт был добр к племяннице. Замечал, что в их доме уж давненько не дули молодые ветра, и чистый голосок нашей беспокойной стремительной героини ласкал его ухо, словно журчание ручейка. Старику хотелось сделать для девушки что-то приятное?– только бы попросила, но просьб от нее не слышал, одни лишь вопросы?– великое множество вопросов. Он и отвечал без устали, хотя порой напор Изабеллы озадачивал. Девушка расспрашивала об Англии, о британских законах, о нравах и политике, о традициях и обычаях королевской семьи, об особенных чертах аристократического класса, интересовалась соседями и их образом жизни. Выслушивая ответы, непременно сравнивала их с тем, что пишут в книгах. Старик поглядывал на нее со своей обычной суховатой и слегка лукавой улыбкой, разглаживая шаль на коленях.
– В книгах??– переспросил он как-то раз.?– Ну, в книгах я понимаю немного?– лучше спросите у Ральфа. Я для себя решил раз и навсегда получать все, что нужно, естественным путем. Мне даже не требуется задавать много вопросов: прислушиваюсь и примечаю нужное. Но, разумеется, возможностей у меня для этого больше, чем у молоденькой леди, да и характер от природы любознательный, хотя сразу так и не скажешь; вы ко мне присматриваетесь, однако я присматриваюсь к вам в два раза внимательнее. За британцами я наблюдаю уже тридцать пять лет и опыт приобрел не-оценимый. Так вот, Англия?– прекрасная страна. Возможно, даже лучше, чем о ней думают на другом берегу океана. Разумеется, мне хотелось бы видеть в ней некоторые изменения, однако, вероятно, пока в них особой необходимости нет. Ежели таковая ощущается, тогда их сразу и производят, но торопить события здесь никто не станет?– не тот характер. Я чувствую себя в Англии как дома?– первое время после переезда такого даже и не ожидал. Хотя, скорее всего, я добился тут определенного успеха?– вот в чем причина. Когда ты успешен?– тебе везде будет хорошо.
– Я тоже приживусь, ежели достигну успеха?
– Наверняка достигнете и тоже станете здесь своей. Молодых американских леди в Англии уважают; к ним очень добры. Впрочем, не советую совсем уж становиться англичанкой.
– О, не думаю, что до этого дойдет,?– рассудительно заметила Изабелла.?– Англия мне нравится чрезвычайно, однако не уверена, что смогу полюбить англичан.
– Люди они неплохие, особенно ежели вы сумеете заставить себя их принять.
– Да, неплохие?– я в том и не сомневаюсь,?– возразила Изабелла.?– Но приятны ли они в обществе? Понимаю, что меня не побьют и не обворуют; а будут ли со мной любезны? Любезность?– вот что мне особенно нравится в людях. Боюсь, с девушками они здесь не слишком учтивы. Во всяком случае, так пишут в романах.
– О романах сказать ничего не могу,?– пожал плечами мистер Тушетт.?– Пишут в них много чего, но все ли точно? Однажды у нас гостила писательница?– знакомая Ральфа. Он ее и пригласил. Во всем уверена, во всем сведуща, однако ж положиться на нее, как выяснилось, было нельзя. Я сказал бы, что она страдала слишком вольной фантазией. Несколько после эта дама издала художественную книгу, в которой, как можно предположить, вывела мой образ?– причем в довольно смехотворном виде. Я книгу не читал, однако Ральф вручил мне экземпляр, где отчеркнул важные места. Просмотрев их, я сообразил: речь вроде бы о моей манере разговора?– тут вам и американский акцент, и выговор в нос, и свойственные янки представления, словом, сплошные звезды и полосы. Однако изображение вышло совершенно неточным?– вероятно, слушала она меня не слишком внимательно. Ради бога, я не возражаю, чтобы кто-то живописал вашего покорного слугу в книге, однако как можно передать мои слова, толком к ним не прислушавшись? Допустим, выговор американский, так ведь я и не готтентот, к примеру. В Англии его прекрасно понимают, и речь у меня вовсе не такая, как у старого джентльмена в романе. Ежели дама хотела описать типичного американца?– у нее ничего не вышло; подобного фрукта в Новый Свет не пустили бы ни за какие коврижки. Я, собственно, к тому, чтобы показать: написанному в романах не всегда следует верить. Увы, дочерей у нас нет, а миссис Тушетт живет во Флоренции, потому я мало знаю, каково приходится в Англии особам женского пола, а тем паче молодым. Вероятно, иной раз с девушками из низших классов и вправду обращаются не слишком достойно, и все же в высшем классе их положение куда как лучше, да и в среднем?– до некоторой степени.
– Боже милостивый! – воскликнула Изабелла. – Да сколько ж у них здесь классов? Не менее пятидесяти, как я погляжу?
– Ну, считать не считал, да и внимания особого на это никогда не обращал. В том и преимущество американца, живущего в Англии: для тебя их условности значения не имеют.
– Что ж, вы меня успокоили,?– улыбнулась Изабелла.?– Представить только, что ты принадлежишь к какому-либо классу!
– Полагаю, среди них есть и весьма достойные?– особливо те, что повыше. Лично для меня классов всего два: есть те, которым я доверяю, и те, кому не верю. Вы, милая моя, относитесь к первому.
– Весьма польщена,?– быстро ответила Изабелла.
Комплименты она обычно принимала довольно сухо и старалась тотчас перевести разговор. Однако манеру ее истолковывали неверно: считалось, что к комплиментам Изабелла нечувствительна, тогда как она всего лишь старалась не выказывать безмерного удовольствия, которое они ей доставляли. Не следовало проявлять своей слабости.
– Стало быть, англичане весьма склонны к условностям,?– продолжила она.
– Здесь многие обычаи укоренились раз и навсегда,?– признал мистер Тушетт.?– У них все распланировано; англичане ничего не оставляют на откуп случаю.
– Не люблю планировать наперед,?– нахмурилась Изабелла.?– Мне куда больше нравятся неожиданности.
Дядюшку, казалось, позабавила категоричность племянницы.
– Зато ваш великий успех предопределен заранее,?– возразил он,?– и это вам наверняка понравится.
– Никакого успеха мне не добиться, ежели здесь столько глупых условностей. Подобные правила не по мне, а потому я англичанам и не придусь по душе.
– Вот и нет. Вы кругом неправы,?– гнул свое старик.?– Откуда вам знать, что понравится обществу, а что?– нет? Англичане порой сами себе противоречат?– это тоже их особенная черта.
– Ах, коли так, мне ваша страна подходит!?– воскликнула Изабелла.
Вскочив, она заложила руки за пояс черного платья и окинула взором лужайку.
Глава VII
Они нередко развлекали друг друга, обсуждая своеобразие британской публики, как будто для Изабеллы отношение общества было вопросом самым что ни на есть насущным; а между тем общество и не подозревало о существовании мисс Арчер. Судьба привела ее в самый, как выражался кузен, скучный дом в Англии. Страдающий подагрой дядюшка почти не принимал гостей, а тетушка не сподобилась завести приятельские отношения с соседями. Словом, визитов не ожидалось.
Впрочем, тетушка имела весьма любопытное пристрастие: ей нравилось собирать визитные карточки. К светскому общению она большой тяги не испытывала, однако получала несказанное удовольствие от вида столика в холле, заваленного продолговатыми кусочками картона?– символами уважения. Роль хозяйки Гарденкорта играть никогда не пыталась, а потому слухи о ее приездах и отъездах по графству и не расходились. Миссис Тушетт высоко ценила свою непредвзятость и давно усвоила непреложную истину: ничто в этом мире не дается даром. Впрочем, не беремся утверждать, что она не видела ничего оскорбительного в столь малом внимании к своей персоне; вполне возможно, язвительные ее высказывания о стране, на которую сменил родину супруг, как и были вызваны совершенно незаслуженным равнодушием соседей, не принявших миссис Тушетт в свой круг.
Изабелла вскоре встала перед необычной необходимостью защищать британскую конституцию от нападок тетушки: у миссис Тушетт вошло в привычку пускать критические стрелы в сей почтенный документ, племянница же испытывала непреодолимое желание их извлекать. Разумеется, конституция нимало не пострадала бы от злобных выпадов; скорее нашей героине представлялось, что тетушка могла бы найти более достойное применение своей иронии. Изабелла и сама умела критиковать (тут сказывались ее происхождение, возраст и пол), однако присущая ей чувствительность заставляла в ответ на шпильки миссис Тушетт искать справедливости.
– А все же каковы ваши взгляды??– как-то спросила она у тетушки.?– Допустим, вам что-то не нравится, но ведь тогда у вас должны быть определенные воззрения? Вы американка, однако судите не по-американски, да и неудивительно: родная страна вам не по душе. Вот ежели я критикую, значит, у меня есть определенные убеждения?– это типично американская черта.
– Моя милая юная леди, – ответила миссис Тушетт,?– все мы видим мир по-своему. Сколько умных людей, столько убеждений. Вы мне скажете, что тогда их не так уж и много? Пожалуй. Судить как американка я не стану?– американцы мыслят ужасно узко, это не по мне. У меня, слава богу, имеются свои личные взгляды!
Ответ Изабелла сочла весьма достойным, хоть и пожала плечами?– пожалуй, она и сама думала так же, однако говорить о своих принципах сочла неуместным. В устах человека менее искушенного в жизни и не столь просвещенного, как миссис Тушетт, подобные заявления прозвучали бы либо нескромно, либо высокомерно. Впрочем, с Ральфом Изабелла на эти темы беседовать осмеливалась?– с ним они разговаривали много и рассуждали весьма свободно. Кузен взял за правило над ней добродушно подшучивать и тем самым завоевал в ее глазах репутацию человека, ни к чему серьезно не относящегося. Более того, сообразив, какое впечатление производит на девушку, от своей линии не отступал.
Изабелла упрекала его в легкомысленности. Как можно смеяться над всем подряд, включая самого себя? Ральф становился серьезен, лишь говоря об отце. На всем прочем он упражнялся в бесстрастном остроумии – на себе, на собственных слабых легких и бесполезной жизни, на невероятной своей матери и друзьях (на лорде Уорбертоне в особенности), на родной стране и приемной родине, а также, разумеется, на внезапно обретенной очаровательной кузине.
– У меня в передней сидит музыкальный оркестр,?– как-то заявил он.?– Ему приказано играть без остановки; тем самым он оказывает мне две важных услуги: во-первых, не дает шуму внешнего мира проникать в мои апартаменты, а во-вторых, заставляет мир думать, будто я то и дело задаю балы.
И впрямь, проходя мимо половины Ральфа, можно было услышать музыку?– в воздухе плыли звуки веселых вальсов. Изабелла нередко ловила себя на мысли, что какофония ее раздражает. Ей хотелось войти в переднюю, а затем проникнуть в апартаменты кузена. Он предупреждал?– его мрачная берлога в чрезвычайном беспорядке, и что ж с того? Наша героиня вполне могла бы взять на себя труд там прибраться. Негостеприимно заставлять гостью ходить вокруг и около! Изабелла пыталась наказать Ральфа, то и дело подпуская в его адрес шпильки со свойственным ей несколько прямолинейным остроумием. Впрочем, следует пояснить: насмешничала она над кузеном, защищая себя, ведь тот в шутку называл ее «Колумбией» и винил в чрезмерном патриотизме. Ральф даже нарисовал карикатуру, изобразив Изабеллу хорошенькой молодой женщиной в одеждах цветов национального флага.
Более всего в жизни в тот период наша героиня опасалась прослыть особой, не видящей дальше своего носа,?– даже больше, чем стать таковой на самом деле, потому и принялась подыгрывать Ральфу. Считает, что она не перестает вздыхать по прелестям родной страны,?– ради Бога! Она будет американкой до мозга костей, коли ему так угодно, а вздумает насмехаться?– получит на орехи.
Изабелла вставала при Ральфе на защиту Англии от злых нападок тетушки, однако, когда тот начинал петь приемной родине дифирамбы?– видимо, чтобы подзадорить кузину,?– спорила с ним по многим и многим вопросам. На самом деле привкус, который оставляла в ее душе маленькая, но изобильная островная страна, сравним был со сладостью спелой октябрьской груши. Англия приводила Изабеллу в отменное настроение, и она невозмутимо принимала насмешки кузена, расплачиваясь с ним той же монетой.
Однако ж случалось, что наша юная леди находилась не в духе?– не потому, что Ральф злословил на ее счет; ей иной раз становилось его жалко. Похоже, кузен и сам не верил в то, что говорил, а к миру был и слеп, и глух.
– Никак не могу в вас разобраться,?– как-то вздохнула она.?– Сдается мне, что вы большой обманщик.
– Ну, воля ваша,?– не стал спорить Ральф, не привыкший к подобным нелестным оценкам.
– Не понимаю, что вас интересует в жизни. Вряд ли уж совсем ничего? Однако Англию вы хвалите без души. Америку вроде бы ругаете, однако и до нее вам дела нет…
– Меня интересуете только вы, дорогая кузина.
– И тут не верю; впрочем, была бы счастлива, ежели вы искренни.
– Да уж надеюсь!?– воскликнул молодой человек.
Не поверила она Ральфу напрасно: кузен много о ней думал. Изабелла никак не шла у него из головы. В ту пору он был отягощен мрачными мыслями, и приезд молодой родственницы, ничего особенного не суливший, на поверку оказался щедрым подарком судьбы, освежил его и оживил. У Ральфа словно выросли крылья и даже появилась некая цель в жизни.
До знакомства с кузиной бедняга долго пребывал в настроении меланхолическом; и без того печальные размышления усугубила нависшая над ним грозовая туча. Он все более тревожился за отца: подагра, которой страдал старик, вдруг начала перекидываться с ног на иные жизненно важные органы. Весной мистер Тушетт серьезно занедужил, и доктора намекнули сыну, что с новым приступом будет справиться непросто. Пока болезнь на время отступила, однако Ральф не мог избавиться от подозрения: враг применил уловку, намереваясь застать свою жертву врасплох. Ежели маневр удастся, надежды на успешное сопротивление останется немного.
Ранее Ральф полагал, что отца не переживет и его собственное имя первым выбьют на могильном камне. Они со стариком были чрезвычайно близки, и угроза влачить остаток безрадостной жизни в одиночестве молодого человека отнюдь не прельщала. Он всегда?– само собой?– рассчитывал на помощь отца, который лишь и был способен придать смысл существованию сына. И вдруг источник жизненных сил уйдет… Скончаться в одно и то же время?– вот это прекрасный выход! Однако, случись Ральфу лишиться поддержки своего самого большого друга, ему останется лишь с нетерпением ожидать своей очереди. Разумеется, он не рассчитывал поддержать себя мыслью, что станет незаменимой опорой маменьке. Увы, не станет. Для нее незаменимых нет. Разумеется, сознавал собственный эгоизм, желая, чтобы боль утраты досталась наиболее деятельному из них, то есть отцу. Старик всегда относился к предсказанию Ральфа о более скорой его кончине с усмешкой, а теперь будет рад удостовериться в ошибке сына. У отца имелось два прекрасных выхода: во-первых, опровергнуть своею смертью софистические рассуждения Ральфа, а во-вторых, протянуть хоть еще немного?– ведь жизнью он, как ни крути, наслаждался. Ральф не видел греха в том, чтобы поддержать второй.
Вот такие приятные рассуждения занимали ум молодого человека, когда приезд Изабеллы поставил в них если не точку, то запятую. Ральф даже осмелился предположить, что пребывание кузины в Гарденкорте станет в некотором роде возмещением за безмерную тоску, которую он испытает, пережив своего доброго отца.
Ральф задавался вопросом?– уж не зародилась ли в нем влюбленность в непосредственную юную женщину из Олбани, и в конце концов решил?– пожалуй, нет. Он знал Изабеллу уже неделю, и с каждым днем эта уверенность в нем крепла. Лорд Уорбертон был прав насчет кузины: интересная юная особа! И как приятелю удалось столь быстро в ней разобраться? Что ж, видимо, это всего лишь подтверждение его высоких мыслительных способностей. Умом Уорбертона Ральф не переставал восхищаться.
Стало быть, кузина для него?– не любовь, а развлечение. Но развлечение наивысшего разбора! «Наблюдать воочию за подобным характером, за его страстными порывами?– лучшее занятие в мире,?– говорил себе Ральф.?– Ему уступит даже созерцание прекраснейших произведений искусства?– греческих барельефов, картин великого Тициана и готических соборов. Нет ничего приятнее, чем завоевать расположение судьбы, когда уж не ждешь от жизни ничего хорошего. Никогда я еще не был в столь плохом настроении и тоске, как за неделю до появления Изабеллы. Никогда не надеялся на приятные события меньше, чем в ту пору. И вдруг получаю по почте шедевр Тициана, который так и просится на стену, или греческий барельеф, который украсит мой камин. Мне в руку вложили ключ от прекрасного храма, а потом предложили войти и полюбоваться его красотами. Бедный, бедный мальчик! Ты был так прискорбно неблагодарен судьбе! Так теперь помалкивай и не вздумай снова ворчать».
Смысл его рассуждений был верен, однако на самом деле никто ключа ему в руку не вкладывал. Изабелла предстала перед ним девушкой незаурядных способностей, и познание ее глубин стало бы делом непростым, но необходимым. Ральф старался оценивать кузину вдумчиво и критически, а все же относиться к ней беспристрастно не мог. Изучил храм снаружи?– и пришел в восторг. Заглянув в окна, убедился в равном совершенстве внутренних пропорций. И все же то был взгляд мимолетный, а внутрь Ральф еще не прошел. Двери оказались на запоре, и хоть ключи лежали в кармане, у него возникло подозрение, что ни один из них не подойдет.
Изабелла была умна, великодушна и внутренне свободна; интересно, как она собирается применить себя в жизни? Вопрос не самый верный, ибо многие женщины его и вовсе не вызывают. Ничего не предпринимая, терпеливо ждут, пока на их пути не возникнет мужчина, который предопределен им судьбою. Оригинальность же Изабеллы состояла в том, что у нее имелись твердые намерения; во всяком случае, так представлялось Ральфу. «Когда дойдет очередь до их исполнения, хочу при этом присутствовать»,?– сказал он себе.
Разумеется, именно на него легла обязанность сделать все, чтобы Гарденкорт не ударил перед Изабеллой в грязь лицом. Мистер Тушетт был прикован к своему креслу, супруга его более занимала позицию далеко не всем довольной гостьи дома; таким образом, в выпавшем Ральфу жребии счастливо сошлись долг и душевная склонность. Особенной страсти к пешим прогулкам он не питал, однако нередко бродил с кузиной по поместью, тем более что погода, как ни странно, благоприятствовала, хотя наша героиня, к примеру, ожидала гораздо худшего. Послеобеденное время, длившееся ровно столько, насколько девушке хватало пыла, они занимали катанием на лодке по милой маленькой речушке, как Изабелла называла Темзу; противоположный берег казался ей передним планом живописного пейзажа.
Случалось, они выезжали в низком и весьма вместительном экипаже с толстыми колесами, которым ранее пользовался мистер Тушетт. Увы, теперь старик уж не получал от таких прогулок былого удовольствия, Изабелла же ими наслаждалась от души и порой сама брала в руки поводья. Кучер называл ее манеру весьма умелой; а ей не надоедало понукать осанистых лошадей дядюшки, направляя карету в узкие улочки и переулки, где кипела сельская жизнь, которую она и ждала увидеть в Англии. Они проезжали мимо бревенчатых, крытых соломою домиков, пивных с зарешеченными окошками и песчаными площадками у входа; по обе стороны дороги мелькали общинные пастбища, безлюдные рощи и живые изгороди, к середине лета изрядно разросшиеся.
Возвращаясь, находили сервированный на лужайке чайный столик; миссис Тушет, пересиливая себя, наполняла и подавала мужу его чашку. За чаепитием супруги больше помалкивали: старик сидел, откинув голову и прикрыв глаза, а миссис Тушетт обыкновенно занималась вязанием с видом чрезвычайно глубокомысленным, свойственным дамам, наблюдающим за движением своих спиц.
Однажды к ним пожаловал гость. Молодые люди, проведя час на реке, вернулись к дому, где обнаружили под деревьями лорда Уорбертона, увлеченного непринужденной беседой с миссис Тушетт, и некоторые обрывки разговора ветерок донес до Ральфа и Изабеллы еще издалека. Приехал лорд с саквояжем, рассчитывая на ужин и ночлег?– как не раз гостеприимно предлагали ему Ральф с отцом.
Изабелле лорд понравился еще в день приезда, хоть и видела она его от силы полчаса. Уорбертон запал ей в душу, и иной раз наша героиня о нем вспоминала и надеялась повидать снова, да не одного, а желательно еще с парой-тройкой гостей. Гарденкорт отнюдь не казался местом скучным: поместье было великолепно, а дядюшка все более напоминал мудрого сказочного эльфа. Ральф превзошел ее ожидания, отнюдь не походя на кузена, какими Изабелла себе их обычно представляла. Впечатления следовали одно за другим, и пребывание в Англии вовсе не успело ей наскучить.
И все же Изабелла порой говорила себе, что по-прежнему интересуется свойствами человеческой натуры, а главным ее устремлением при поездке за океан было желание увидеть как можно больше новых людей. Ральф как-то обронил:
– Странно, что вы вполне удовлетворены уединенным Гарденкортом… Вам следовало бы свести знакомство с соседями и некоторыми из наших друзей; да-да, у нас есть друзья, хотя вы, вероятно, думаете иначе.
Он предложил созвать довольно большую компанию и ввести Изабеллу в английское общество. Она с удовольствием поддержала Ральфа в этом порыве гостеприимства и заранее поклялась окунуться в самую гущу событий. Впрочем, пока кузен был весьма далек от исполнения своего обещания, и тому была причина: развлечение Изабеллы давалось ему без всякого труда и ничьего участия не требовало. В рассуждениях гостьи частенько проскальзывало слово «образец», которое, похоже, занимало в ее лексиконе весьма важное место. Она то и дело давала Ральфу понять, что желала бы постигнуть английское общество на выдающихся его примерах.
– Ну вот вам и достойный образец,?– пробормотал молодой человек, завидев на лужайке лорда Уорбертона.
– Образец? Чего же именно?
– Настоящего английского джентльмена.
– Намекаете, что все остальные на него похожи?
– О нет, вовсе нет.
– Стало быть, ваш лорд?– экземпляр выдающийся? На мой взгляд, он очень мил.
– Верно; а еще он большой баловень судьбы.
Баловень судьбы осторожно пожал ручку Изабеллы и справился, как она поживает.
– Впрочем, вряд ли есть смысл в подобном вопросе,?– тут же поправился он.?– Насколько понимаю, вы только что бросили весла.
– Да, пришлось немного погрести. Однако откуда вы?..
– Хм. Я точно знаю, что Ральф за весла не возьмется?– он слишком ленив,?– улыбнулся его светлость, бросив взгляд на друга.
– У него есть весьма уважительные резоны для подобной лени,?– на всякий случай понизив голос, возразила Изабелла.
– О, у него имеются резоны на все что угодно!?– все так же громко воскликнул лорд.
– Да, я не брался за весла, но лишь потому, что моя кузина прекрасно с ними управляется,?– пробурчал Ральф.?– Собственно, как и со многим другим. И украшает собою все, за что ни возьмется.
– О, не возьметесь ли вы и за меня, мисс Арчер??– улыбнулся лорд.
– Любой из нас лишь выиграет, коли взяться за него в верном смысле,?– ответила Изабелла.
О ее успехах отзывались лестно?– стало быть, все это не просто глупое самомнение? В чем-то она и вправду талантлива? Изабелле нравилось думать о себе хорошо, и все же она скромничала: ей требовались доказательства со стороны.
Лорда Уорбертона убедили остаться в Гарденкорте и назавтра, а когда завтрашний день подошел к концу, он и сам решил отложить свой отъезд до утра. Лорд не раз заговаривал с Изабеллой, и та принимала его внимание благосклонно. Он нравился ей все сильнее?– произвел большое впечатление и с самого начала, а уж к концу первого дня визита наша героиня едва удерживалась, чтобы не признать в нем романтического героя, пусть ему и недоставало трагической бледности. В первый вечер она удалилась в свою спальню с ощущением невероятного везения. Счастье было близко… Как же приятно состоять в знакомстве с двумя столь очаровательными людьми, говорила себе Изабелла, имея в виду кузена и его друга.
Следует отметить, что во время визита лорда Уорбертона произошел случай, едва не омрачивший прекрасное расположение духа мисс Арчер.
Мистер Тушетт удалился к себе в половине десятого, однако его супруга осталась в гостиной, раз уж там собралось общество. Посидев немногим менее часа, она поднялась из кресла и сообщила племяннице, что пора пожелать джентльменам спокойной ночи. Наша героиня к тому часу желания спать еще не испытывала, а вечер, по ее мнению, складывался весело. Как можно прерывать веселье в самом разгаре? Разумеется, Изабелла без задней мысли ответила:
– Мне точно следует удалиться, тетушка? Я бы посидела еще с полчасика.
– То есть я должна ожидать вас полчаса? Это невозможно, Изабелла.
– Да нет, зачем вам ждать? Ральф зажжет мне свечу на ночь,?– беззаботно откликнулась девушка.
– Я готов зажечь вашу свечу, мисс Арчер, причем с огромным удовольствием,?– воскликнул лорд Уорбертон.?– Единственная просьба: давайте забудем о ней до полуночи.
Миссис Тушетт вперила в него взгляд своих пронзительных глаз, а затем обожгла их холодным отблеском племянницу:
– Вы не можете оставаться одна в обществе джентльменов. Вы… вы не в Олбани, дорогая.
– И очень жаль,?– зардевшись, поднялась из своего кресла Изабелла.
– Маменька…?– укоризненно пробормотал Ральф.
– О, миссис Тушетт!?– одновременно с ним воскликнул Уорбертон.
– Не я была зачинателем устоев вашей страны, милорд!?– веско произнесла миссис Тушетт.?– Мне лишь следует им подчиняться.
– Разве я не могу остаться в гостиной с собственным кузеном??– осведомилась Изабелла.
– Не хотите ли вы сказать, что лорд Уорбертон?– ваш кузен?
– М-м-м… вероятно, это мне следует первому отправится в постель,?– заявил гость.?– Наверное, на том наш спор и закончится.
– Что ж, раз иного выхода нет, я вполне могу бодрствовать и до полуночи,?– вздохнула миссис Тушетт, вновь усаживаясь в кресло.
Ральф, пожав плечами, вручил Изабелле свечу. Он не спускал с кузины глаз. Противостояние оказалось в высшей степени интересным. Возможно, он ожидал вспышки страстей, однако ничего подобного не случилось. Девушка усмехнулась, кивком попрощалась с присутствующими и двинулась к лестнице в сопровождении тетушки. Ральф был зол на мать, хоть и признавал, что та всего лишь соблюдает общепринятые обычаи.
Дойдя до верхней площадки лестницы в полной тишине, две дамы на секунду остановились у спальни миссис Тушетт.
– Полагаю, вы раздосадованы моим вмешательством??– осведомилась тетушка.
Изабелла на миг задумалась.
– Вовсе нет. Правда, удивлена и даже озадачена. Неужто мне нельзя было остаться в гостиной?
– Ни в коем случае! Девушки из приличных домов Англии никогда подобного не допустят.
– О, прекрасно, что вы меня предупредили! Ведь и мысли на сей счет не закралось; не знай вы местных обычаев…
– Я всегда подам знак,?– откликнулась тетушка,?– ежели увижу, что вы невольно выходите за рамки приличий.
– Буду вам благодарна! Впрочем, не обещаю, что каждое ваше замечание сочту дельным.
– Ах,?– вздохнула тетушка,?– уж слишком у вас независимые взгляды…
– Да, пожалуй. И все же я должна знать, что в обществе считается приличным, а что?– нет.
– Лишь для того, чтобы следовать своим путем?
– Для того, чтобы понимать, есть ли у меня выбор.
Глава VIII
Прослышав, что Изабелла не чужда романтики, лорд Уорбертон осмелился поделиться с ней надеждой: настанет день, когда юная леди захочет посетить его дом?– старинный и весьма любопытный. Он даже заручился словом миссис Тушетт, пообещавшей привезти племянницу в Локли, а Ральф выразил желание сопровождать дам, ежели отец отпустит. Лорд заверил Изабеллу, что его сестры также нанесут визит в Гарденкорт. О сих особах наша героиня успела кое-что узнать, расспросив Уорбертона о семье, пока тот гостил в доме ее дяди. Коли уж в Изабелле пробудился интерес?– вопросы сыпались из нее, словно из рога изобилия. Лорд, будучи любителем светских бесед, рассказал немало?– о почивших родителях, о четырех сестрах и двух братьях, которые были людьми приятными и достойными, хоть и «не особенно умными». Мисс Арчер с ними еще познакомится, говорил он.
Один из братьев, лицо духовного сана, также жил в их семейной вотчине в Локли?– весьма крупном приходе, и Уорбертон отозвался о нем как о замечательном человеке, хоть во мнениях с ним не мог сойтись ни по одному вопросу. Лорд поведал собеседнице о некоторых его воззрениях. Юная леди была с ними знакома, тем более их разделяла приличная часть человечества?– а многие поддерживала и сама. Однако же Уорбертон убедил ее, что она тем самым совершает большую ошибку. Разделять подобные взгляды невозможно, настаивал он. Стоит Изабелле хорошенько поразмыслить?– и она наверняка поймет: ничего разумного в них нет. Думала, и весьма крепко, отвечала наша героиня, однако лорд заявил: мисс Арчер?– яркое подтверждение факта, частенько его поражавшего. По его определению, американцы, как ни странно, самые суеверные люди в мире, все до единого закоренелые тори и религиозные фанатики, консерваторы из консерваторов. Лишним доказательством тому являлись дядя и кузен мисс Арчер?– философию они исповедовали совершенно средневековую. В подобных воззрениях англичанину и признаться неудобно. Мало того, посмеиваясь, продолжал его светлость, оба они еще и имеют дерзость прикидываться, что знают о насущных нуждах и опасностях, поджидающих бедную старую Англию, более него, родившегося в Соединенном Королевстве и даже владеющего, как ни стыдно это признавать, значительной его частью.
Выслушав рассуждения достойного джентльмена, Изабелла решила: пожалуй, Уорбертон особа хоть и благородная, но все же новой формации?– реформатор и радикал, презирающий старинные порядки.
Второй брат лорда, человек военный, служил в Индии. Уор-бертон называл его необузданным и упрямым, ни на что не годным, кроме как делать долги, за которые расплачивался собеседник Изабеллы?– такова уж привилегия старших братьев.
– Пожалуй, еще немного, и платить я откажусь,?– вздохнул лорд.?– Братец живет куда лучше меня, купается в неслыханной роскоши и полагает себя, в отличие от вашего покорного слуги, утонченным джентльменом. Я ведь, между прочим, последовательный радикал, а потому выступаю за равенство. Никакого преимущества младшим братьям!
Две его сестры?– вторая и четвертая?– были замужем. Одна из них устроилась вполне благополучно, вторая же?– не бог весть. Супруг старшей, лорд Хэйкок, человек весьма достойный, увы, примкнул к самым убежденным тори. Сестра же, как и полагается приличным английским женам, даже превосходила его в закоснелом консерватизме. Младшая не так давно вышла за мелкого эсквайра из Норфолка, а уж нажила пятерых детей.
Эти и многие другие сведения лорд Уорбертон поведал своей юной американской слушательнице, стараясь как можно точнее раскрыть перед ней особенности английского уклада. Изабеллу забавляли его подробнейшие объяснения?– вероятно, лорд делал скидку на ее невеликий жизненный опыт и даже недостаток воображения.
«Лорд полагает, что я недалеко ушла от варваров,?– сказала она себе.?– Думает, я в жизни не видела ложек с вилками». Наша героиня нарочно задавала вопросы бесхитростные и с удовольствием выслушивала серьезные ответы Уорбертона, а потом, заманив его в ловушку, заметила:
– Увы, вам не удалось увидеть меня в перьях и военной раскраске. Знай я, сколь добры вы к дикарям, непременно взяла бы с собой туземное одеяние!
Лорд Уорбертон немало путешествовал по Америке, знал о ней гораздо больше, нежели Изабелла, и со всей любезностью отвечал: Америка, дескать, самая очаровательная страна в мире, однако же, судя по его воспоминаниям, прибывающим в Англию американцам следует объяснять многое и многое.
– А я же дорого дал бы за такого проводника по Америке, как вы! Я там был немало озадачен и, можно сказать, обескуражен: любые объяснения лишь еще более сбивали с толку. Даже решил, что меня нарочно вводят в заблуждение?– американцы в подобных фокусах сильны. Моим же объяснениям вы можете доверять вполне?– уж я никаких ошибок не допущу.
Лорд и вправду отличался острым умом, хорошим образованием и знал обо всем на свете. Речи его были весьма занимательны, однако Изабелла видела: собеседник вовсе не стремится показать свою ученость. Располагая самыми широкими возможностями, он, как думала про себя наша героиня, мог претендовать на многое, однако не пытался воспользоваться своими преимуществами. Уорбертон пожинал лучшие плоды жизни, но богатство не повлияло на его чувство меры. В нем сочетались богатый (вероятно, без особых усилий доставшийся) опыт и скромность, более свойственная юноше. Смесь указанных качеств, подобная изысканному на вкус коктейлю, ничего, разумеется, не теряла от разбавлявших ее ноток внушающей доверие доброты.
– Мне ваш образец английского джентльмена понравился чрезвычайно,?– сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбертона.
– Мне он тоже нравится,?– ответил молодой человек.?– Пожалуй, я его даже люблю, но в то же время жалею еще больше.
Изабелла взглянула на него с недоверием.
– Жалеете? По-моему, у лорда единственный недостаток?– никаких поводов для жалости он не дает. У него есть все на свете, он знает все на свете, может на все на свете рассчитывать.
– Не совсем так. Обстоятельства Уорбертона оставляют желать лучшего,?– настаивал Ральф.
– Вы не о здоровье, надеюсь?
– О нет. Лорд до отвращения крепок. Он достиг самого высокого положения, однако то и дело испытывает его на прочность. Совершенно не воспринимает себя серьезно.
– То есть он насмешничает над собой?
– Все много хуже. Уорбертон считает себя едва ли не обузой для общества, паразитирующей на его теле.
– Возможно, так оно и есть?
– Возможно… Хотя на самом деле я не думаю. А ежели вы правы?– может ли в таком случае быть нечто более достойное жалости, чем разумная пиявка, подсаженная на питательную среду и причиняющая самой себе боль ощущением несправедливости собственного существования? Я на месте Уорбертона был бы спокоен и вальяжен, словно Будда. Он занимает положение в обществе, которому остается лишь завидовать. На нем лежит огромная ответственность, но и возможности его велики. Уважение, богатство, власть, само собой?– участие в делах великой страны! А он запутался в себе, в значении своей власти и своего положения, да и во всем на свете. Уорбертон?– жертва нашего века: перестал верить в себя, а других идеалов не придумал. Я порой пытаюсь ему объяснить очевидное (ведь на его месте знал бы точно, во что верить), он же в ответ обзывает меня религиозным фанатиком. По-моему, мой друг вполне серьезно почитает меня узколобым обывателем. Твердит, что я не понимаю времени, в котором живу. Между тем я разбираюсь в нем куда лучше Уорбертона, который не способен ни избавить себя от него, как досадную помеху, ни утвердиться в нем в качестве непременного элемента.
– Несчастным он все же не выглядит,?– заметила Изабелла.
– Пожалуй, нет. Впрочем, натура у нашего лорда чрезвычайно тонкая, а потому, вероятно, у него нередко случаются приступы хандры. Ежели о человеке его возможностей часто повторяют, что несчастным он не выглядит, это о чем-то говорит.
– А по-моему?– нет.
– Возможно,?– пожал плечами кузен,?– и все же при подобных обстоятельствах Уорбертон просто обязан быть несчастным.
После обеда Изабелла провела часок с дядюшкой на лужайке. Старик сидел с непременной шалью на коленях, прихлебывая слабый чай из большой чашки. Во время беседы он невзначай поинтересовался мнением племянницы об их госте.
– Очаровательный джентльмен!?– не задержалась с ответом та.
– О да, человек он превосходный, и тем не менее не советую вам в него влюбляться.
– Не стану. Ежели в кого и влюблюсь?– то лишь по вашему совету. Кстати, кузен сообщил мне о нем довольно печальные подробности.
– Неужели? Не знаю, что сказать по этому поводу, однако Ральф?– тот еще пустослов.
– Ему кажется, что лорд то ли слишком настроен на ниспровержение основ, то ли наоборот?– недостаточно. Честно говоря, я его не совсем поняла.
Старик медленно покачал головой, улыбнулся и поставил чашку.
– Вот и я не разберусь. Уорбертон заходит слишком далеко, а с другой стороны?– возможно, останавливается на полпути. По-моему, он намерен изменить многое, только не себя. Неудивительно, хотя и непоследовательно.
– О, надеюсь, он сам не переменится, ежели не хочет, чтобы друзья тосковали о том, кем он когда-то был.
– Ну,?– вздохнул мистер Тушетт,?– я все же полагаю, наш лорд себя сохранит и по-прежнему будет нас занимать, иначе мы здесь, в Гарденкорте, и вправду заскучаем. Он всегда заставляет меня улыбнуться, да, пожалуй, и сам развлекается. В обществе сейчас подобных людей немало; модное течение! Уж не знаю, чего они хотят добиться. Возможно, революции? Ежели так, надеюсь, что они отложат свой замысел до той поры, когда меня не станет. Они и в самом деле желают ниспровержения устоявшихся порядков, а ведь я?– довольно крупный землевладелец и не хочу быть ниспровергнутым. Жаль, не подозревал, что здесь будут царить этакие настроения, иначе ни за что в Британию не переехал бы,?– усмехнулся старик.?– Я ведь почему сюда подался? Считал Англию страной безопасной. Однако замыслы радикалов в части коренных изменений?– всего лишь обман. Ежели вдруг удастся подобные перемены протолкнуть?– очень многие будут разочарованы.
– А я рассчитываю на революцию!?– воскликнула Изабелла.?– Вот будет здорово!
– Так-так-так…?– улыбнулся старик.?– Уж подзабыл: вы стоите за старые порядки или все же за перемены? Высказываетесь вы то за одно, то за второе.
– Я поддерживаю и ту и другую стороны. Наверное?– всех понемножку. Ежели начнется революция, я, верно, стеной встану за роялистов. Они вызывают больше симпатии; такие изысканные, такие живописные!
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду под живописностью, однако вам она, похоже, как раз и свойственна.
– Ах, милый дядюшка! Вашими бы устами…?– перебила его Изабелла.
– Боюсь, у вас в ближайшее время не будет возможности гордо отправиться на гильотину,?– продолжил мистер Тушетт,?– разве только останетесь здесь надолго. Видите ли, когда дойдет до дела, наши революционеры скажут, что их неверно поняли.
– О ком вы говорите?
– Например, о лорде Уорбертоне и его друзьях?– радикалах из высших слоев общества. Впрочем, это лишь мое мнение. Они кричат на всех углах о переменах, однако не вполне осознают смысл своих воззваний. Мы с вами знаем, что значит жить в демократическом обществе. Я всегда считал жизнь при подобной формации благополучной?– а с другой стороны, просто-напросто к ней привык. Я ведь не лорд, а вот вы?– настоящая леди, моя милая. Боюсь, до наших революционеров не доходит суть. Демократические институции присутствуют с тобою ежедневно и ежечасно, и вряд ли наши господа посчитают подобный уклад более удобным, чем нынешний. Ежели желают попытаться?– что ж, дело их, но полагаю, сильно стараться они не станут.
– Но… вдруг их устремления искренни?
– Они убеждают себя в собственной искренности, однако все это лишь в теории. Радикальные взгляды для поборников перемен?– своего рода развлечение. Им надобно чем-то себя занять, и они вполне могут придумать нечто еще более серьезное. Видите ли, наши господа купаются в роскоши, а прогрессивные их идеи?– роскошь нравственная. Можно чувствовать себя человеком высокой морали и в то же время не наносить ущерба своему положению. А уж о положении они никогда не забывают, и не верьте, когда вас убеждают в обратном. Ежели кто-то и в самом деле поставит его под угрозу?– такого человека быстро остановят.
Изабелла внимательно прислушивалась к четким и точным рассуждениям дядюшки. Будучи не слишком знакомой с духом британского аристократического общества, она все же находила доводы старика соответствующими ее собственным представлениям и тем не менее сочла необходимым вступиться за Уорбертона:
– Не думаю, что лорд Уорбертон?– обманщик. Как другие?– не могу сказать. Было бы интересно подвергнуть его испытанию.
– Избавь меня бог от друзей!?– ответил мистер Тушетт.?– Лорд?– прекрасный молодой человек, очень хороший человек. Он имеет сто тысяч дохода в год, владеет пятьюдесятью тысячами акров земли маленького островного государства и прочим имуществом, например?– шестью домами. Имеет насиженное место в парламенте, как я?– за своим обеденным столом. У него изысканный вкус в литературе, в искусстве, в науке, в очаровательных молодых женщинах. Пожалуй, самое элегантное увлечение?– новые взгляды, и оно доставляет нашему лорду самое большое удовольствие, кроме, пожалуй, юных леди. Его старинный дом?– Локли?– весьма интересен, хотя, на мой взгляд, ему не сравниться с нашим. Впрочем, что с того? У него есть еще пять. Насколько могу судить, воззрения Уорбертона никому вреда не причиняют, а уж ему самому?– тем паче. Не дай бог начнется революция?– его она вряд ли серьезно затронет. Уорбертона здесь слишком любят.
– О, мучеником он не станет, как бы ни желал,?– вздохнула Изабелла.?– Положение у него и вправду непростое.
– Не станет, ежели вы не приложите к этому руку.
Изабелла покачала головой с легким оттенком грусти, что могло бы насмешить стороннего наблюдателя.
– Никогда в жизни никого не превращу в мученика.
– Надеюсь, и сами мученицей не станете,?– добавил мистер Тушетт.
– Надеюсь… Выходит, вы не жалеете лорда Уорбертона по примеру Ральфа?
Старик бросил на нее проницательный взгляд.
– На самом деле?– жалею.
Глава IX
Две сестры лорда, мисс Молинье старшая и младшая, вскоре прибыли с визитом в Гарденкорт. Найдя внешности обеих дам весьма своеобразными, Изабелла сразу прониклась к ним симпатией. Поделившись своим наблюдением с кузеном, получила ответ, что ни о каком своеобразии говорить невозможно, ибо в стране найдется не менее пятидесяти тысяч женщин, в точности напоминающих дам Молинье. Сочтя их наружность вполне типической, и о той и о другой мы сказали бы: нежны, застенчивы, с глазами, подобными декоративным прудикам, какие устраивают в цветниках.
Изабелла решила, что гостьи, возможно, и не слишком впечатляют, но, во всяком случае, не болезненны, как нередко бывает в аристократических кругах. Она сочла это большим преимуществом, ибо имелись примеры для сравнения: вспомнилась пара-тройка подруг детства, довольно-таки слабых здоровьем, что не добавляло им очарования, да и сама Изабелла порой подозревала за собой многочисленные недуги. Обе мисс, хоть и не первой молодости, обладали хорошим цветом лица и несколько детскими улыбками. Напомним, что их спокойными прозрачными глазами круглой формы наша героиня восхитилась сразу, а также отметила приятной округлости женские стати. Для визита сестры выбрали одинаковые наряды?– жакеты из ангорского плюша.
Обеих дам переполняла доброжелательность, которую они, пожалуй, немного стеснялись выказывать, и, очевидно, слегка побаивались нашу юную леди, прибывшую с другого конца света; обе более улыбались, чем вступали в беседу. Впрочем, и одна и другая мисс Молинье выразили надежду на ответный визит Изабеллы в их дом в Локли, где они и жили втроем с братом. «Теперь будем видеться часто», – говорили они и спрашивали, не останется ли мисс Арчер у них как-нибудь на ночь. Двадцать девятого числа в Локли ждали гостей?– возможно, Изабелла также приедет?
– Боюсь, ничего особенного не будет,?– застенчиво сказала старшая из сестер,?– однако, надеюсь, вы примете нас такими, какие мы есть.
– Ничего особенного и не нужно?– я нахожу вас совершенно очаровательными,?– ответила Изабелла, никогда не скупившаяся на комплименты.
Дамы смущенно зарделись.
После их отбытия Ральф заметил: ежели кузина будет осыпать бедных девушек подобными похвалами, они, чего доброго, решат, что над ними насмехаются, ведь очаровательными их вряд ли когда называли.
– Ничего не могу с собой поделать,?– пожала плечами Изабелла.?– По-моему, в их спокойствии, рассудительности и удовлетворенности жизнью присутствует подлинное очарование. Я хотела бы быть такой же.
– Боже упаси!?– воскликнул Ральф.
– Я не то имела в виду: просто хотела бы перенять их манеру. Интересно, каковы они у себя дома?
Через несколько дней она имела удовольствие получить ответ на свой вопрос, когда посетила Локли с Ральфом и тетушкой. Обе мисс Молинье, одетые по случаю в черный полубархат, сидели в просторной гостиной (вероятно, одной из нескольких), обитой неярким ситцем. В домашней обстановке сестры понравились Изабелле даже больше, чем первый раз, в Гарденкорте. Она вновь отметила, насколько женщины пышут здоровьем. При первой встрече несколько медлительный их ум показался ей единственным недостатком; теперь же наша героиня решила, что обе способны на глубокие чувства. До ленча она на некоторое время осталась с сестрами наедине, пока лорд Уорбертон беседовал с миссис Тушетт в другой части гостиной.
– Верно ли, что ваш брат?– неисправимый радикал??– спросила Изабелла.
Ответ ей и без того был уже известен, однако наша юная леди живо интересовалась свойствами человеческой натуры, а потому решила разговорить сестер.
– Боже, как вы правы! Совершенно неисправимый,?– ответила Милдред, младшая из двух.
– И в то же время?– чрезвычайно разумный человек,?– добавила старшая.
Изабелла задержала взгляд на лорде; тот явно старался расположить к себе супругу старого банкира. Ральф тем временем ласкал простодушно заигрывающую с ним собаку, устроившись у пылающего камина?– по августовским погодам источник тепла в огромных залах старинного дома был явно не лишним.
– Полагаете, лорд Уорбертон искренен в своих взглядах??– улыбнулась Изабелла.
– О, разумеется!?– живо отозвалась Милдред, старшая же из сестер промолчала.
– Значит, он выдержит испытание?
– Испытание?
– Ну, например, ему предложат расстаться с этим прекрасным домом…
– Расстаться с Локли??– наконец подала голос старшая сестра.
– О да?– и с другими домами тоже. Кстати, как они называются?
Сестры обменялись едва ли не испуганными взглядами.
– Вы хотите сказать… хотите сказать?– из-за лишних расходов??– пробормотала Милдред.
– Возможно, он сдал бы один или два дома арендаторам,?– предположила старшая.
– Без всякой оплаты,?– уточнила Изабелла.
– Не могу себе такого представить.
– Так, значит, он?– притворщик!?– немедленно откликнулась наша героиня.?– Не кажется ли вам, что его положение крайне двусмысленно?
Сестры совсем растерялись.
– Его положение??– пролепетала старшая.
– Положение нашего брата очень почетное,?– пришла на выручку младшая.?– В этой части графства?– самое что ни на есть высокое.
– Не сочтите меня упрямой,?– вставила Изабелла,?– однако вы наверняка питаете уважение к лорду Уорбертону и даже его немного побаиваетесь?
– Как можно не уважать родного брата??– бесхитростно ответила старшая сестра.
– Судя по вам, его ближайшим родственницам, он?– человек весьма достойный.
– Достойный и добрый. О многих его хороших поступках никто и не подозревает.
– Его доброта всем известна,?– добавила Милдред,?– и даже считается едва ли не чрезмерной.
– О, понимаю…?– сказала Изабелла.?– И все же на его месте я стояла бы насмерть за свои права?– ведь они дарованы ему заслугами предков.
– Наша семья издавна придерживалась либеральных взглядов,?– мягко возразила Милдред.
– Да-да, – кивнула Изабелла, – насколько знаю, вы в этом преуспели и вам подобные воззрения по душе. Кстати, вы увлекаетесь вышивкой?
После ленча лорд Уорбертон провел ее по дому. Изабелла и не сомневалась, что увидит картину славного прошлого. Внутри жилище Уорбертонов со временем подверглось изменениям, а потому некоторые свидетельства истории были утрачены. Другое дело – вид из сада: здесь перед взором нашей героини предстало крепкое сооружение мягкого и глубокого серого цвета, над которым вдоволь поработали английские ветра. Дом окружал широкий ров со стоячей водой?– словом, жилище производило впечатление средневекового замка. День выдался прохладный и пасмурный; уже давали о себе знать первые признаки осени. Неуверенные лучи солнца ложились на стены тусклыми размытыми пятнами, словно намеренно подсвечивая самые старинные и наиболее пострадавшие от времени части кладки.
К ленчу появился и викарий, брат лорда. Изабелле он уделил пять минут?– вполне достаточно, чтобы наша героиня попыталась обнаружить в нем славный дух английской церкви?– и не преуспела. Викарий отличался крепкой мускулистой фигурой, простодушным честным лицом, недюжинным аппетитом и склонностью к едва ли не беспричинным взрывам смеха. Позднее Ральф сообщил Изабелле, что, до того как принять сан, викарий был могучим борцом?– и до сих пор, от случая к случаю, в основном в семейном кругу, мог положить на лопатки кого-нибудь из прислуги. Нашей юной леди он понравился; собственно, в этот день ей нравилось все без исключения, однако же хотелось думать о викарии как об источнике духовной благодати.
После ленча все направились в сад, и лорд Уорбертон словно невзначай задержал гостью.
– Хотелось, чтобы вы посмотрели мое владение как следует, а светская болтовня вам этого сделать не позволит.
Впрочем, лорд не столь вдавался в древнюю историю Локли (хоть и рассказал немало любопытного), сколько обращался к темам более личным?– как для юной леди, так и для самого себя. И все же, взяв небольшую паузу, снова вернулся к своему дому:
– Очень рад, что вам приглянулась моя старая хижина. Жаль, вы не останетесь подольше, иначе мы обошли бы ее всю. Кстати, сестрам вы пришлись по душе?– возможно, вас это побудит заглянуть к нам снова.
– Приехала бы и без того,?– вздохнула Изабелла,?– однако, боюсь, все в руках тетушки.
– Уж позвольте, пардон, вам не поверить. Мне сдается, что вы вольны поступать так, как вам угодно.
– Сожалею, ежели у вас создалось подобное впечатление. На мой взгляд, оно говорит обо мне не лучшим образом.
– И тем не менее дает надежду.
– Надежду? На что же?
– На то, что в будущем буду видеть вас чаще.
– А! Для этого мне ведь большой свободы и не требуется.
– Разумеется, нет; однако ваш дядюшка меня, пожалуй, недолюбливает.
– Вы ошибаетесь, милорд. Дядюшка говорит о вас в самых превосходных тонах.
– Счастлив, что вы обо мне беседуете, и все же не уверен в желании мистера Тушетта часто принимать меня в Гарденкорте.
– Ну, за вкусы дядюшки я отвечать не могу,?– возразила наша героиня,?– однако его предпочтения уважаю. Впрочем, лично мне будет приятно вас видеть.
– Подобные слова я и хотел услышать и совершенно ими очарован.
– Выходит, вас несложно очаровать, милорд?
– Не сказал бы.?– Уорбертон на миг остановился.?– Тем не менее вы меня очаровали, мисс Арчер.
Его тон Изабеллу напугал?– такой она слышала в жизни не раз. Уж не прелюдия ли к серьезному разговору? Продолжения она пока не желала, а потому ответила как могла беспечно и быстро, затратив лишь миг, чтобы перебороть волнение:
– Боюсь, все же к вам я вряд ли еще приеду.
– Никогда?
– Ну, «никогда»?– это слишком отдает патетикой.
– Могу ли я нанести вам визит на следующей неделе?
– Разумеется! Что же вам может помешать?
– Серьезных препятствий нет, однако с вами никогда нельзя быть уверенным. Честно говоря, у меня складывается впечатление, что вам свойственно взвешивать своих знакомых на весах.
– Ну, вам это нисколько не повредит.
– Вы очень добры; однако, ежели и так, отношусь с опаской, когда меня подвергают строгому суду. Стало быть, миссис Тушетт собирается увезти вас за границу?
– О да, надеюсь.
– Так Англия для вас недостаточно хороша?
– Каверзные вы задаете вопросы, милорд! Стоит ли на них отвечать? Впрочем, нет: я просто хочу увидеть столько стран, сколько получится.
– Значит, бедную Англию будут сравнивать с иными землями?
– Разумеется. Я рассчитываю получить от подобного сравнения удовольствие.
– Не сомневаюсь, что эта привычка доставляет вам наслаждение. И все же ваши намерения остаются для меня тайной,?– вздохнул лорд.?– Планы у вас, как видно, большие, а вот цели мне неясны.
– Польщена, что вы придумали насчет меня целую теорию, однако совершенно напрасно. Каждый год не менее пятидесяти тысяч моих соотечественников пускаются в путешествия. Что же загадочного в их целях? Каждый желает развить свой ум новыми впечатлениями?– вот и все.
– Так ли уж вам это необходимо, мисс Арчер? Ваш ум и без того остер до чрезвычайности. Вы столь умны, что смотрите на нас свысока; возможно, даже и с презрением.
– С презрением? Да вы смеетесь,?– серьезно возразила Изабелла.
– Вы ведь почитаете нас забавными?– а это то же самое. Во-первых, мне не хочется выглядеть в чужих глазах забавным, во-вторых, ничего подобного нет и в помине. Так что протестую.
– Ваш протест сам по себе забавен,?– улыбнулась Изабелла.
Лорд ненадолго замолчал, а затем продолжил:
– Вы судите со стороны, вам нет дела до того, что здесь происходит. Вам требуется лишь развлечься.
Изабелла вновь расслышала в его тоне странные нотки, только теперь к ним примешивалась горечь?– настолько острая и неожиданная, что наша героиня испугалась: не обидела ли она собеседника? Ей частенько приходилось слышать об англичанах как о людях весьма эксцентричных, а один остроумный писатель даже говорил, что, в сущности, британцы в глубине души?– чистейшей воды романтики. Неужто в Уорбертоне сейчас проснулся романтизм? Не устроит ли он театральную сцену прямо в собственном доме, при третьей всего лишь их встрече? Впрочем, Изабелла быстро себя успокоила: манеры у него самые утонченные, хоть он ненароком и перешел некоторые пределы, выражая восхищение юной леди, доверившейся его гостеприимству. В прекрасном воспитании лорда наша героиня была убеждена не без оснований – он засмеялся и вновь заговорил уже без всякого следа смутившего Изабеллу душевного порыва:
– Разумеется, я не имею в виду, что вы развлекаетесь пустяками. О нет, вы находите удовольствие, подмечая людские слабости, причуды и печали, исследуете особенные черты иностранных народов.
– Ну,?– пожала плечами Изабелла,?– американцы меня тоже не перестают занимать. Но нам предстоит неблизкий путь до Гарденкорта, и, боюсь, тетушка вскоре распорядится об отъезде.
С этими словами она направилась к прочим гостям. Лорд Уорбертон сопровождал ее молча и все ж наконец нарушил тишину:
– Я нанесу вам визит на следующей неделе.
Изабелла вздрогнула, однако, когда удивление прошло, решила, что не стоит притворяться: слова лорда были ей приятны. Ответила тем не менее довольно прохладно:
– Как вам будет угодно.
Холодность нашей героини не говорила о тонкой игре, в которой заподозрит ее читатель. Кокетство ей было несвойственно?– на самом деле Изабелла испытала некоторый страх.
Глава X
На следующий день после поездки в Локли Изабелла получила письмо от мисс Стэкпол, и конверт с почтовым штемпелем Ливерпуля, надписанный аккуратным каллиграфическим почерком Генриетты, немало ее ободрил.
«Вот вы меня и дождались, милая моя подруга,?– писала мисс Стэкпол.?– Наконец удалось освободиться. Все решилось за день до того, как я выехала из Нью-Йорка,?– ко мне обратился “Интервьюер”. Я быстро покидала вещи в сумку, как бывалый репортер, прыгнула в конку и добралась до порта. Где вы сейчас? Как мы можем встретиться? Вероятно, пребываете в каком-нибудь средневековом замке и уж обзавелись английским акцентом? Возможно, вышли замуж за лорда? Очень на это надеюсь, ибо мне необходимо свести знакомство с самыми выдающимися фигурами, а потому я рассчитываю на вашу помощь. “Интервьюер” намерен сделать серию материалов об аристократических кругах. Мои первые впечатления (о британцах вообще) не самые радужные, однако мне нужно обсудить их с вами. Вы ведь знаете: обо мне говорят разное, но человек я, во всяком случае, не поверхностный. Кстати, мне тоже есть что рассказать. Давайте назначим встречу на самое ближайшее время; приезжайте в Лондон (ужасно хотелось бы осмотреть его достопримечательности вместе). Или позвольте приехать к вам?– уж не знаю, где вы сейчас находитесь. Я бы с удовольствием! Меня все здесь интересует, и я горю желанием ознакомиться как можно подробнее с местными нравами и обычаями».
Изабелла сочла за лучшее не показывать письмо дядюшке, однако коротко передала его содержание. Как и ожидалось, мистер Тушетт попросил заверить мисс Стэкпол, что будет рад принять ее в Гарденкорте.
– Хоть ваша подруга и пишет в газету, все же она?– американка, а потому надеюсь, что не будет выставлять меня в невыгодном свете, как сделала та леди, о которой я рассказывал. Мисс Стэкпол наверняка видела немало подобных мне людей.
– Может, и немало, но столь милых?– никогда!?– ответила Изабелла.
Впрочем, она все же тревожилась по поводу репортерской хватки Генриетты?– одной из сторон личности подруги, что не внушали ей спокойствия. Тем не менее Изабелла написала ответ: мистер Тушетт с удовольствием примет мисс Стэкпол в своем доме. Энергичная молодая женщина не заставила себя ждать. Прибыла в Лондон, села на поезд и сошла на ближайшей к Гарденкорту станции, где ее встречали Ральф с Изабеллой.
– Проникнусь ли я к ней симпатией? Или возненавижу??– осведомился Ральф, пока они с кузиной прогуливались по перрону.
– Хоть так, хоть этак?– ей все равно. Генриетте безразлично, что о ней думают мужчины.
– Значит, будучи мужчиной, я обязан ее невзлюбить. Ваша подруга, кажется, просто чудовище. Наверное, она дурнушка?
– Напротив?– очень даже хороша собой.
– Хм, женщина-репортер, журналист в юбке… Любопытно будет ее увидеть,?– сбавил тон Ральф.
– Посмеяться над ней за глаза легко, а вот попробуйте стать таким же смелым, как она!
– Пожалуй, вы правы. Мисс Стэкпол ведь беззастенчиво нападает на своих жертв, не дает им прохода? Тут и вправду требуется недюжинная отвага. Возьмет ли она у меня интервью?
– Ни за что на свете! Вряд ли она сочтет, что вы представляете интерес.
– Вот увидите,?– пробурчал молодой человек,?– она отправит в свою газету рассказ обо всех обитателях дома, включая Банчи.
– Я попрошу, чтобы она этого не делала.
– А! Стало быть, от нее можно ожидать подобных поступков?
– Вполне.
– И все же вы сочли возможным сделать ее ближайшей подругой?
– Не могу сказать, что ближайшей; и все же она мне нравится, несмотря на все недостатки.
– Ну что ж,?– промолвил Ральф,?– а я, видимо, возненавижу мисс Стэкпол, невзирая на ее достоинства.
– Вы влюбитесь в Генриетту уже на третий день.
– И мои любовные письма появятся на страницах «Интервьюера»? Нет уж, увольте!
Поезд наконец прибыл, и быстро выскочившая из вагона мисс Стэкпол оказалась, как и обещала Изабелла, особой очень милой, хоть и с несколько провинциальным налетом: среднего роста, аккуратной, пухленькой и круглолицей, с маленьким ротиком и нежными чертами лица, с копной отброшенных назад светло-каштановых волос и открытым, слегка удивленным взглядом. Глаза были самой примечательной ее особенностью?– смотрели они твердо, но не дерзко, и на каждом интересовавшем их обладательницу предмете останавливались без всякого стеснения, добросовестно пользуясь дарованным им от природы правом.
Подобным образом изучила мисс Стэкпол и Ральфа, слегка смущенного вполне любезным и располагающим видом гостьи, который словно бы давал понять: отнестись к ней с предубеждением будет не так-то легко.
Серовато-голубое платье Генриетты отражало лучи осеннего солнца и тихонько шуршало складками, невольно заставив Ральфа сразу сравнить ее со свежим, еще ни разу не свернутым номером газеты. В этой даме не было ни единой опечатки. Голос ее оказался чистым, высоким и звучным, хоть и не слишком глубоким. Уже заняв место в экипаже мистера Тушетта, она не произвела на Ральфа впечатления набранной крупным шрифтом газетной страницы с кричащими заголовками, чего он подспудно ожидал. Отвечала на расспросы Изабеллы четко и ясно, и Ральф даже осмелился присоединиться к беседе. Позднее, уже в библиотеке Гарденкорта, познакомившись со старым банкиром, Генриетта дала всем понять, что вполне в себе уверена. Миссис Тушетт к гостье выйти не соблаговолила.
– Хочу понять: считаете ли вы себя американцами или англичанами,?– сразу заявила мисс Стэкпол.?– Мне это необходимо, чтобы верно строить беседу.
– Можете разговаривать с нами так, как угодно вам,?– пожал плечами Ральф,?– будем только благодарны.
Она вперила в него свой странный взгляд, и теперь глаза ее напомнили молодому человеку большие гладкие пуговицы, крепко сидящие в натянутых петлях. Ральфу даже казалось, что он видит в зрачках мисс Стэкпол свое отражение. Сравнение глаз с пуговицами обыкновенно к людям не применяют, однако было нечто во взоре гостьи, заставившее Ральфа, человека довольно скромного, впасть в затруднение: он почувствовал себя беззащитным и, пожалуй, несколько приниженным. Через день-два, однако, чувство это значительно уменьшилось, хоть и не пропало вовсе.
– Уж не намерены вы убедить меня в вашей принадлежности к американцам?
– Могу быть англичанином или вовсе турком?– лишь бы доставить вам удовольствие.
– Хм, ежели вам удается менять свою сущность подобным образом?– будьте добры,?– ответила мисс Стэкпол.
– Уверен, что различия между нациями вам нисколько не помешают,?– гнул свое Ральф.
Гостья долго его изучала и наконец произнесла:
– Вы говорите о языках?
– Языки?– ничто. Я о национальном духе.
– Боюсь, я вас не совсем понимаю,?– призналась она,?– однако до отъезда наверняка разберусь.
– Ральф?– настоящий космополит,?– вставила Изабелла.
– Стало быть, у него в голове всего понемногу, однако в количествах явно недостаточных. Должна сообщить, что я воспринимаю патриотизм как любовь к Богу и к ближнему?– он в любом случае начинается с родного дома.
– Да, но где же начинается дом, мисс Стэкпол??– осведомился Ральф.
– Не могу объяснить, где начинается, зато готова сказать, где заканчивается: мой дом закончился задолго до того, как я сошла на землю в Ливерпуле.
– Так Англия пришлась вам не по душе??– по-старчески добродушно уточнил мистер Тушетт.
– Знаете ли, сэр, я еще не решила. Пока ощущаю себя несколько сбитой с толку?– а по дороге из Ливерпуля в Лондон стало уж совсем затруднительно.
– Вероятно, в вагоне было тесновато??– попытался пошутить Ральф.
– О да, народу набилось немало, однако со мной ехали друзья?– компания американцев, познакомились еще на пароходе. Прекрасные люди из Литтл-Рока?– это в Арканзасе. И все равно мне было не по себе?– словно что-то давит; даже не могла сообразить, в чем дело. Никак не удавалось приспособиться. Но это ничего; ежели чужая атмосфера не слишком привычна?– призываешь на помощь свою. Тогда и дышится свободнее. Впрочем, у вас мне очень нравится.
– Мы тоже хорошая компания,?– усмехнулся Ральф.?– Подождите немного?– и вы почувствуете.
Мисс Стэкпол подождать нисколько не возражала и даже более того?– явно приготовилась погостить подольше. По утрам она занималась литературными трудами и все же выкраивала время для Изабеллы. Закончив ежедневную свою работу, ни на минуту не желала оставаться в одиночестве. Изабелла быстро нашла повод попросить ее не давать в печать свои замечательные впечатления от визита в Гарденкорт. Уже на второй день пребывания подруги в доме Тушеттов выяснилось, что та принялась писать для «Интервьюер» статью под названием «Американцы и Тюдоры: из истории Гарденкорта». Заголовок был выведен аккуратным разборчивым почерком (точно как учили в школе?– Изабелла еще помнила). Мисс Стэкпол с чистой совестью предложила подруге ознакомиться с заметкой, и та немедля заявила протест:
– По-моему, вам не следует этого делать. Не нужно давать в газету рассказ о доме Тушеттов.
– Да ведь подобные истории?– как раз то, чего хотят читатели,?– как ни в чем ни бывало глянула на Изабеллу журналистка.?– Чудо что за место!
– Вот именно что чудо, и на страницы газет ему попадать совсем ни к чему. Дядюшка точно не желает такой славы.
– И вы ему верите!?– вскричала Генриетта.?– Все так говорят, а потом восторгаются.
– Дядюшка вряд ли будет в восторге, да и кузен тоже. Пожалуй, сочтут неблагодарностью за гостеприимство.
Мисс Стэкпол не выказала ни малейших признаков смущения. Аккуратно протерла перо ручки об изящную маленькую перочистку, которую держала специально для таких целей, и отложила свои записи в сторону.
– Разумеется, ежели вы не одобряете, я ничего предпринимать не буду. А жаль, тема прекрасная…
– Есть множество других тем?– только посмотрите вокруг! Мы с вами будем выезжать, я покажу вам потрясающие виды.
– Пейзажи?– не по моей части. Вы ведь знаете, Изабелла, меня более всего привлекает человек, личность?– так было всегда,?– покачала головой Генриетта.?– Собиралась вывести в очерке вашего кузена, променявшего Америку на другую страну. Сейчас на подобных персонажей большой спрос, и Ральф?– отличный пример. Уж я его расписала бы в красках…
– Да он наложит на себя руки!?– воскликнула Изабелла.?– И не от вашей суровости, а от огласки.
– Немного потрепать его не помешало бы. И с удовольствием занялась бы вашим дядюшкой – вот уж человек поистине благородный, причем не вытравивший из себя Америку. Такой респектабельный пожилой джентльмен! Неужели он будет против? Ведь это большая честь…
Наша героиня с удивлением воззрилась на подругу. Как странно… Человек со множеством добродетелей?– и столько бесцеремонности!
– Бедная моя Генриетта,?– вздохнула она,?– вы совершенно не понимаете, что о частной жизни писать нескромно.
Подруга густо покраснела, в глазах заблестели слезы, и наша героиня поразилась ее непоследовательности.
– Вы несправедливы, – с достоинством промолвила мисс Стэкпол.?– Ведь я пишу не о себе, а о других!
– Я и не сомневаюсь, однако в отношении других людей также необходимо проявлять деликатность.
– Что ж, хорошо! – вскричала Генриетта, снова схватив ручку.?– Давайте-ка я запишу эту мысль. При случае опубликую.
В целом, будучи особой весьма добродушной, она уже через полчаса вновь излучала бодрость и энергию, чего и следовало ожидать от репортера в поисках материала.
– Я вызвалась подготовить репортаж об образе жизни англичан, однако как это сделать, когда нет примеров? Ежели нельзя описать Гарденкорт, посоветуйте другое место, где я получу на то дозволение.
Изабелла пообещала что-нибудь придумать и уже на следующий день в беседе с подругой упомянула о визите в старинное поместье лорда Уорбертона.
– О, вы непременно должны свозить меня в Локли! Наверняка там можно получить прекрасное представление об аристократах!?– приободрилась Генриетта.
– Свозить я вас не смогу, – покачала головой Изабелла, – однако лорд Уорбертон сам появится здесь с визитом – так что сможете его хорошенько изучить. Однако, ежели захотите передать беседу с ним в газету, я вынуждена буду лорда предупредить.
– Прошу, не надо!?– взмолилась подруга.?– Мне нужно, чтобы он вел себя естественно.
– Для англичанина нет ничего более естественного, чем держать язык за зубами,?– заявила Изабелла.
По истечении третьего дня пребывания мисс Стэкпол в Гарденкорте Изабелла не могла сказать, что ее предсказание сбылось: Ральф в подругу не влюбился, хоть и проводил в ее обществе немало времени. Они прогуливались по парку, сидели в тени деревьев, а после обеда, когда так восхитительно было совершать прогулки по Темзе, мисс Стэкпол занимала место в лодке, в которой до той поры Ральфу составляла компанию лишь одна пассажирка.
Ее присутствие, против ожиданий молодого человека, не слишком испортило расслабляющую атмосферу, сложившуюся при беседах с более мягкой кузиной. Корреспондентка «Интервьюера» его веселила, а Ральф давно уже решил, что только безмерное веселье и способно скрасить его клонящиеся к закату дни. Генриетта, со своей стороны, не оправдала теории Изабеллы о своем безразличии к мужскому полу; бедный Ральф, по всей видимости, представлялся ей явлением раздражающим, и не вскрыть подобный нарыв было бы безнравственно.
– Чем он зарабатывает??– поинтересовалась она в первый же вечер после прибытия.?– Неужто так и гуляет целыми днями с руками в карманах?
– Ничем,?– улыбнулась Изабелла.?– Ральф целиком посвятил себя отдыху.
– Я назвала бы подобное поведение позором. Мне вот приходится трудиться не хуже, чем кучеру на конке. Очень хотелось бы описать этот персонаж для американской публики.
– Мой кузен крайне слабого здоровья. Для работы он непригоден совершенно,?– возразила Изабелла.
– Фу! Не верю! Когда мне случается занедужить?– я все равно работаю,?– вскричала Генриетта.
Позднее, присоединившись к водной прогулке, она заявила Ральфу, что тот, похоже, невзлюбил ее настолько, что не прочь был бы утопить в реке.
– О нет,?– пожал плечами Ральф.?– Я своих жертв подвергаю медленной пытке. Любопытно понаблюдать за вашими мучениями.
– Что ж, по-моему, вы меня уже начали мучить?– зато я опровергаю все ваши ложные убеждения и тем горда.
– Ложные убеждения? Боюсь, у меня нет вовсе никаких убеждений. Я совершенно нищ духом.
– Тем более вам должно быть стыдно! Вот у меня убеждения имеются, причем самые прекрасные. Вероятно, я создаю вам препятствия для флирта с моей подругой?– или как вы для себя называете эти отношения? Неважно! Зато я окажу ей услугу?– выведу вас на чистую воду. Изабелла еще увидит, насколько скуден внутренний мир ее кузена.
– Ах, будьте добры, выведите!?– воскликнул Ральф.?– Это тяжелый труд, и не каждый решит им заняться.
Мисс Стэкпол не гнушалась ничем в достижении своей цели; едва появлялась возможность, старалась открыть истинное лицо Ральфа, буквально подвергая его допросам.
На следующий день погода выдалась неприятная, и молодой человек, имея в виду скоротать время в доме, предложил Генриетте полюбоваться картинами. Та прошлась по галерее в его обществе; Ральф указывал на самые примечательные полотна, рассказывая о художниках и о вдохновивших их сюжетах. Корреспондентка рассматривала холсты в полном молчании. Мнения своего не выражала, и Ральф был удовлетворен, не получая в ответ на свои рассказы заранее заготовленные восторженные восклицания, на которые не скупились другие гости Гарденкорта. Генриетта, надо отдать ей должное, обыкновенно воздерживалась от общепринятых клише; когда говорила, тон ее высказываний всегда был серьезен и глубок, а временами напряженно подбирала слова, словно особа, не чуждая высокой культуры, однако пытающаяся изъясниться на иностранном языке.
Впоследствии Ральфу стало известно, что мисс Стэкпол когда-то работала критиком в области изящных искусств?– в одном журнале далеко за океаном; тем не менее готовых фраз, чтобы выразить восхищение, не использовала. Ральф обратил ее внимание на потрясающего Констебля, и гостья вдруг, резко обернувшись, впилась взглядом в его лицо.
– И что же, вы всегда проводите время вот так??– требовательным тоном спросила она.
– Так приятно? Довольно редко.
– Вы ведь знаете, о чем я. У вас не имеется никакого занятия?
– Хм,?– пожал плечами Ральф,?– я самый ленивый из ныне живущих.
Мисс Стэкпол вновь повернулась к картине, и Ральф указал ей на маленького Ланкре справа. Художник изобразил джентльмена в розовом камзоле с жабо и в чулках, прислонившегося с гитарою в руках к пьедесталу, на котором стояла мраморная нимфа. Две леди, устроившиеся на траве, внимали его музыкальным экзерсисам.
– Вот мой идеал времяпрепровождения.
Мисс Стэкпол снова обернулась к своему спутнику, продолжая в то же время поглядывать на картину. Впрочем, Ральф заметил, что сюжет ее не привлекает?– гостья задумалась о чем-то более серьезном.
– Не могу понять, как вам удается заглушить голос совести.
– Моя милая леди, у меня нет совести!
– Стало быть, надобно ею обзавестись. Пригодится, когда следующий раз отправитесь в Америку.
– Может, больше и не отправлюсь.
– Вероятно, вам просто стыдно?
Ральф задумался, а затем с легкой улыбкой ответил:
– Ежели нет совести, откуда взяться стыду?
– Самомнения у вас – хоть отбавляй! – возмутилась мисс Стэкпол.?– Полагаете достойным отказываться от родной страны?
– Отказаться от страны?– примерно то же самое, что отказаться от своей старенькой бабушки. Ни ту ни другую мы не можем выбрать?– они просто есть, и все.
– А! То есть вы пытались и не преуспели… И какого же мнения о вас здешнее общество?
– Оно от меня в восторге.
– Потому что вы старательно притворяетесь?
– Почему у вас даже не возникает мысли, что причиной тому?– мое природное обаяние??– вздохнул Ральф.
– Ну, об этом я судить пока не могу. Возможно, оно у вас имеется, но отнюдь не природного свойства. Вы его старательно в себе развивали?– или пытались развить, переехав в Англию. Заметьте, я не говорю, что вам это удалось. В любом случае к такого рода искусственному обаянию я не могу относиться уважительно. Примените себя в полезной деятельности, а уж потом мы поговорим на эту тему снова.
– Скажите же, что именно мне следует делать??– хмыкнул Ральф.
– Перво-наперво отправляйтесь домой.
– Ясно. А дальше?
– Возьмитесь там за что-нибудь.
– Да за что же?
– За что угодно, лишь бы зацепиться. Новый прожект, важная служба…
– Трудно ли вот так зацепиться? – поинтересовался Ральф.
– Вовсе нет, если прислушаться к велению сердца.
– Ах, сердца…?– вздохнул молодой человек.?– Ежели все зависит от сердца, то…
– Ради бога, не говорите, что у вас его нет.
– Еще недавно было, однако я где-то его потерял.
– Вы все шутите,?– отмахнулась от него мисс Стэкпол,?– в том-то и есть ваша беда.
Однако же через день-другой Ральф снова завладел ее вниманием, и она объяснила свое загадочное недовольство молодым человеком уже иной причиной.
– Догадываюсь, отчего с вами все неладно, мистер Тушетт,?– заявила мисс Стэкпол.?– Полагаете, вы слишком хороши, чтобы связать себя узами брака?
– Именно так я и думал, пока не познакомился с вами, мисс Стэкпол, а после того мнение свое изменил.
– Бог ты мой…?– простонала гостья.
– Теперь мне сдается, что я слишком для этого плох.
– Брак вас исправит. Кроме того, жениться?– ваш долг.
– О!?– вскричал Ральф.?– У человека и без того довольно обязанностей! Так женитьба?– одна из них?
– Разумеется! Разве вы раньше не знали? Подобный долг есть у каждого.
Ральф задумался, и на его лице появилась разочарованная мина. Впрочем, мисс Стэкпол отчего-то начала ему нравиться. Возможно, она и не была очаровательной женщиной, однако достойной?– наверняка; ей недоставало оригинальности, зато, как говорила Изабелла, хватало решительности. С нее сталось бы войти в клетку со львом и бесстрашно взмахнуть хлыстом, как заправская укротительница. Ральф не мог заподозрить мисс Стэкпол в заурядной хитрости, и в то же время последняя фраза показалась ему фальшивой. Ежели молодая женщина, до сих пор не вступившая в брак, настаивает, что холостой джентльмен должен жениться,?– вряд ли дело в чистом альтруизме.
– Хм, тут вопрос непростой,?– пожал плечами Ральф.
– О да, однако это?– самое главное. Лелеять свое одиночество, полагая, что ни одна женщина вам не подходит,?– высшая степень снобизма. Неужто всерьез полагаете, будто вам нет равных? В Америке брак?– дело самое обыкновенное.
– Ежели женитьба?– мой долг,?– заметил Ральф,?– почему бы тоже самое не сказать и о вас?
Мисс Стэкпол подняла глаза к небу, и даже проблеск солнца не заставил ее моргнуть.
– Тщитесь найти слабое место в моих рассуждениях? У меня точно такое же право выйти замуж, как и у любой другой.
– Так-так…?– пробормотал молодой человек.?– Не буду утверждать, что мне неприятно видеть вас незамужней. Совсем напротив.
– Вы снова насмешничаете. Видимо, серьезность просто не для вас.
– Посмотрим, как вы заговорите, когда я заявлю вам о решении наконец расстаться с холостяцкой жизнью.
Мисс Стэкпол воззрилась на Ральфа, и на миг ему показалось, что наконец-то он удостоился поощрения, однако, к его удивлению, во взгляде гостьи тут же промелькнули тревога и даже негодование.
– Даже тогда я не скажу ничего нового,?– сухо ответила она и удалилась.
– Увы, ваша подруга не внушила мне сильных чувств,?– заметил Ральф вечером в разговоре с Изабеллой,?– хотя мы с ней сегодня утром обстоятельно побеседовали.
– Кстати, некоторые ваши слова не пришлись ей по душе,?– вздохнула девушка.
– Она на меня жаловалась??– в недоумении спросил Ральф.
– Говорила, что европейцы к женщинам относятся пренебрежительно.
– Так она называет меня европейцем?
– Причем самого худшего пошиба. Якобы в вашем тоне проскальзывали нотки, которых американцы себе не позволяют. Правда, Генриетта не сообщила, какие именно.
– Мисс Стэкпол?– странная особа,?– позволил себе рассмеяться Ральф.?– Неужто вашей подруге примерещилась попытка закрутить с нею роман?
– Вовсе нет?– подобное не чуждо и американцам. Очевидно, она решила, что вы неверно истолковали ее слова и, воспользовавшись ими, выстроили совершенно неприемлемую теорию.
– Мне показалось?– она предлагает вашему покорному слуге жениться, и я не стал уходить в сторону. Что же здесь такого неприемлемого?
– Это неприемлемо для меня,?– улыбнулась Изабелла.?– Не хочу, чтобы вы связали себя узами брака.
– Милая кузина, как вас обеих понимать? – заявил Ральф. – Мисс Стэкпол говорит: женитьба – мой прямой долг, а ее обязанность?– следить, чтобы я его выполнил!
– У моей подруги чувство долга развито чрезвычайно,?– серьезно сказала Изабелла,?– и оно стоит за каждым ее словом. Потому она мне и нравится. Касаемо вас Генриетта полагает безнравственным хранить свои достоинства лишь для собственного пользования, вот и все. Ежели вы решили, что она пытается вас… хм… окрутить, то сильно ошиблись.
– Согласен, мои выводы могут показаться притянутыми за уши, однако мне и в самом деле представилось, будто со мной флиртуют. Уж простите мою испорченность.
– Вы слишком тщеславны, друг мой. Генриетта вами в этом смысле не интересуется и далека от мысли, что вы так решите.
– Пожалуй, в беседах с подобными женщинами следует соблюдать осторожность,?– смиренно вздохнул Ральф.?– И все же повторю: мисс Стэкпол?– весьма странная дама. Довольно бесцеремонная, хотя от других ожидает деликатности. Сама же способна войти без стука.
– Ваша правда,?– не стала спорить Изабелла,?– дверных молоточков она попросту не замечает. Возможно, считает их всего лишь претенциозным украшением. Закрытых дверей не признает, и тем не менее я ее люблю.
– Я же продолжаю полагать ее слишком фамильярной,?– настаивал несколько сконфуженный Ральф?– как ни крути, а в мисс Стэкпол он обманулся дважды.
– Ну да, Генриетта довольно бестактна,?– улыбнулась Изабелла,?– наверное, еще и поэтому я испытываю к ней симпатию.
– Она будет польщена, узнав причину вашего отношения.
– В личной беседе я так не выражусь. Пожалуй, скажу, что в ней есть много от простого народа.
– Что вам известно о простом народе? И что известно о нем мисс Стэкпол, если уж на то пошло?
– Поверьте, она знает народ глубоко, а я?– достаточно, чтобы видеть в ней отражение духа великой демократии нашего континента, страны, американской нации. Не буду утверждать, что Генриетта ее олицетворяет?– это уж слишком. Однако она?– выразитель сути демократии, которую несет с собой.
– Стало быть, она нравится вам по причинам патриотическим. Боюсь, что я по тем же самым резонам симпатии к ней питать не могу.
– Ах,?– с улыбкой вздохнула Изабелла,?– вы и представления не имеете, сколь многое мне нравится! Когда меня какое-то явление поражает, я его принимаю. Не стану хвалиться, однако я существо довольно гибкое. Допустим, мне может прийтись по душе человек, разительно отличающийся от Генриетты. Возьмите хоть сестер лорда Уорбертона. Чем более я на них смотрю, тем более почитаю их за идеал женщины. Потом, к примеру, появляется Генриетта и тоже вызывает у меня уважение?– даже не личность ее, а то, что за нею кроется.
– Хм, вы имеете в виду вид сзади?
– Боже, все-таки моя подруга права. С вами невозможно говорить серьезно. Я люблю свою огромную страну?– цветущую и доброжелательную, раскинувшуюся среди рек и прерий, простирающуюся до изумрудных вод Тихого океана! Обожаю ее сладкий свежий аромат свободы, и Генриетта?– уж простите мне такую метафору?– его источает всем своим существом.
Завершив свою маленькую речь, Изабелла зарделась; густой румянец и страсть, что его вызвала, были ей так к лицу, что Ральф не сдержал улыбки.
– Не уверен, что воды Тихого океана так уж изумрудны,?– сказал он,?– однако вы?– девушка с богатым воображением. Как по мне, ваша Генриетта источает запах будущего?– настолько сильный, что он буквально сшибает с ног.
Глава XI
После разговора с кузиной Ральф решил приложить все силы, дабы не истолковывать слова мисс Стэкпол превратно, хотя те его порой не на шутку задевали. Люди в ее понимании, напомнил он себе, существа простые и однородные, а он же?– слишком сложный представитель рода человеческого и потому не вправе в спорах уподобляться подруге кузины. Решения своего молодой человек придерживался неуклонно, однако с большим тактом. Со следующего дня гостья в беседе с ним не встречала противодействия и могла уверенно вести напористое свое исследование.
С той поры пребывание мисс Стэкпол в Гарденкорте стало бы совсем уж приятным: Изабелла была рада ее присутствию, сама Генриетта ценила представившуюся возможность для свободной игры ума, в которой, как ей мнилось, на равных правах участвовала и подруга, а достопочтенный мистер Тушетт, чье добродушие пришлось нашей американке по вкусу, не казался фигурой недосягаемой. Имелось и небольшое но: Генриетта ощущала непреодолимое недоверие со стороны всевластной, на первый взгляд, хозяйки дома, с отношением которой, казалось, следовало лишь смириться. Впрочем, вскоре Генриетта убедилась, что миссис Тушетт ее персона не слишком интересует, а потому и обязанность ни в коем случае не перечить хрупкой пожилой леди перестала довлеть, как в первые дни.
В беседах с Изабеллой миссис Тушетт отзывалась о Генриетте как об авантюристке и притом особе весьма занудной. Авантюристки, говорила она, обычно не столь скучны, и выражала недоумение: как угораздило племянницу выбрать подобную подругу? Впрочем, сразу добавляла, что друзья Изабеллы?– ее личное дело, а потому тетушке не обязательно любить их всех без разбора или, напротив, навязывать свои воззрения.
– Ежели тебе придется поддерживать знакомство лишь с теми, кто нравится мне, большим обществом ты окружить себя не сможешь, – откровенно призналась миссис Тушетт.?– Я, собственно, и не люблю никого настолько, чтобы рекомендовать тебе в друзья. Рекомендации сами по себе?– дело ответственное. Например, я не нахожу совершенно ничего хорошего в мисс Стэкпол: говорит она слишком громко, смотрит на тебя в полной уверенности, будто тебе тоже приятно на нее смотреть?– и сильно ошибается. Наверняка провела всю жизнь в дешевых пансионах, а мне подобные рассадники вольных нравов и дурных манер внушают отвращение. Ты спросишь, насколько совершенны мои манеры, ведь, скорее всего, считаешь их дурными, а я отвечу: я их предпочту любым другим. Мисс Стэкпол понимает, что я презираю лучший, по ее мнению, мир?– мир пансионов, и отвергает меня из-за такого отношения. В Гарденкорте ей понравилось бы скорее, будь он подобен дешевым меблированным комнатам. Нет, это чересчур! Мы с ней никогда не сойдемся во взглядах?– нечего и пытаться.
Миссис Тушетт была совершенно права, предполагая, что Генриетта относится к ней неодобрительно, однако причину определила неверно. Через пару дней после приезда мисс Стэкпол она высказала несколько нелестных замечаний об американских отелях, чем вызвала поток возражений со стороны корреспондентки. Та в силу профессии ознакомилась с самыми разными видами гостиниц западного мира и настаивала: американским равных не найти. Миссис Тушетт, воспоминания которой о сражениях с портье и коридорными надолго задержались в памяти, утверждала обратное. Ральф, придерживаясь своей новой примиренческой тактики, предложил разрешить спор, сказав, что истина лежит посередине и, вероятно, отели, из-за которых разгорелся спор, следует считать не ужасными, но, на худой конец, терпимыми. Увы, его мирную инициативу мисс Стэкпол с презрением отвергла. Терпимые! Нет уж! Или лучшие в мире, или худшие, а называть американские отели терпимыми никак невозможно.
– Очевидно, мы смотрим каждый со своей колокольни,?– пожала плечами миссис Тушетт.?– Я привыкла, когда меня встречают как дорогую гостью, ну а вы не возражаете, когда вас не выделяют из толпы.
– Не понимаю, о чем вы,?– ответила Генриетта.?– Я настаиваю, чтобы меня принимали как американскую леди.
– Бедные американские леди!?– со смешком вскричала миссис Тушетт.?– Они стали рабынями бывших рабов.
– Друзьями свободных граждан,?– возразила Генриетта.
– Друзьями своих слуг?– горничной-ирландки и чернокожего слуги. Еще и работу за них выполняют.
– Вы называете прислугу в американских домах рабами??– холодно осведомилась Генриетта.?– Должно быть, вы и обращаться с ними пытаетесь соответственно, тогда ничего удивительного, что вам не нравится Америка.
– Ежели у вас нет хороших слуг?– вы человек несчастный, – невозмутимо заявила миссис Тушетт. – А слуги в Америке крайне плохи. У меня вот во Флоренции пятеро, и все как на подбор.
– Не понимаю, куда вам столько,?– не удержалась Генриетта.?– Вряд ли я была бы счастлива держать пять человек для черной работы.
– Мне они куда больше нравятся, когда выполняют черную работу, чем любую иную,?– многозначительно бросила миссис Тушетт.
– Должно быть, я в ливрее дворецкого тоже понравился бы вам больше, дорогая??– подал голос ее супруг.
– Не думаю; претендовать на подобную службу вам не позволит осанка.
– Друзья свободных граждан? Хорошо сказано, мисс Стэкпол,?– вставил Ральф.?– Прекрасное выражение.
– Под свободным гражданином я имела в виду отнюдь не вас, сэр.
Презрительная отповедь стала единственной наградой Ральфу за комплимент. Обескураженная мисс Стэкпол сочла кощунственными рассуждения миссис Тушетт по поводу класса, само понятие которого, по ее личному мнению, было пережитком феодальной эпохи. Вероятно, она погрузилась в переживания и лишь через несколько дней подступилась к Изабелле с давно задуманным разговором:
– Моя дорогая подруга, я начинаю подозревать вас в вероломстве.
– В вероломстве? По отношению к вам?
– Нет, это было бы уж слишком; не ко мне.
– Полагаете, я предаю свою страну?
– О, надеюсь, подобного никогда не случится. Знаете, когда я писала вам из Ливерпуля, то оговорилась, что хочу сказать нечто важное, а вы меня так ни о чем и не спросили. Видимо, сразу кое-что заподозрили?
– Заподозрила? Но что именно? Подозрительность не в моем характере. Да, признаюсь: совсем из головы вон?– только сейчас вспомнила ваш намек в письме. Так что вы собирались сообщить?
В глазах Генриетты мелькнуло разочарование.
– Не нравится мне, как вы спрашиваете… Вам никак безразлично? Вы изменились?– непонятно, о чем думаете…
– Рассказывайте, а я решу?– важные у вас новости или нет.
– Правда не отмахнетесь? Я хочу, чтобы вы серьезно задумались.
– Я мыслям приказывать не умею, но попробую.
Генриетта долго изучала нашу героиню, явно испытывая ее терпение, и наконец та попыталась угадать:
– Уж не собрались ли вы замуж?
– Пока не посмотрю хорошенько Европу?– точно нет! Да что вы смеетесь? На самом деле я собиралась сообщить, что со мной на пароходе плыл мистер Гудвуд.
Изабелла ахнула и слегка побледнела.
– Вот-вот! Мы с ним много беседовали; он приехал вслед за вами.
– Так и сказал?
– Нет, конечно; я знаю?– и все тут,?– заявила проницательная Генриетта.?– Он-то о вас вообще почти не упоминал, куда больше рассказывала я.
Изабелла молча ожидала продолжения и, не дождавшись, вздохнула:
– Очень жаль, что вы меня обсуждали.
– Я только рада побеседовать о близкой подруге, и мне понравилось, как мистер Гудвуд слушал – напряженно и внимательно. Когда так слушают?– можно говорить бесконечно. По-моему, он впитывал каждое мое слово.
– Что же вы обо мне рассказали?
– Ну, что лучше вас никого в мире не знаю.
– Очень жаль,?– повторила Изабелла.?– Мистер Гудвуд и без того обо мне чересчур высокого мнения. Не следует вдохновлять его еще более.
– Он в этом чрезвычайно нуждается. Все вспоминаю его серьезный сосредоточенный взгляд, с которым он мне внимал. Красотой он не блещет, однако я поразилась, как он вдруг преобразился.
– Мистер Гудвуд?– человек очень простодушный и вовсе не так уж дурен собой.
– Простодушными нас делает великая страсть.
– Великая страсть тут ни при чем. Вряд ли это столь далеко зашло.
– Не чувствую в ваших словах уверенности.
– Надеюсь, в разговоре с мистером Гудвудом я буду более уверена.
– Вскоре вам представится возможность с ним свидеться,?– твердо пообещала Генриетта, однако Изабелла ничего не ответила.?– Боюсь, он сразу заметит перемены,?– продолжила она.?– По-моему, на вас очень повлияла новая обстановка.
– Вполне вероятно. Я чрезвычайно восприимчива.
– Восприимчивы ко всему, кроме мистера Гудвуда!?– с несколько фальшивой улыбкой воскликнула Генриетта.
Изабелла осталась серьезна и, подумав, ответила:
– Так он просил вас замолвить за него словечко?
– Не прямо, однако я видела эту просьбу в его глазах и в прощальном рукопожатии.
– Что ж, считайте?– замолвили.
Изабелла отвернулась.
– Да, вы и вправду переменились. Набрались здесь новых идей…?– пробормотала подруга.
– Надеюсь. Ежели есть возможность впитать в себя нечто новое, пренебрегать ею не следует.
– О да! Только новое не должно мешать старому, особенно когда прежние воззрения были верны.
Изабелла вновь посмотрела на подругу.
– Иными словами, вы решили, что у меня имелись правильные мысли относительно мистера Гудвуда…
Взгляд Генриетты ее остановил.
– Мое дорогое дитя, вы, без сомнения, его поощряли.
Изабелла запнулась, словно пытаясь опровергнуть доводы Генриетты, однако лишь вздохнула:
– Так и было. Да, я его поощряла.
Далее, уступив естественному любопытству, она принялась выспрашивать подругу о намерениях мистера Гудвуда, хоть к вопросу об отношениях с молодым джентльменом ей возвращаться не хотелось?– Генриетта была не самой деликатной особой на свете.
– Я задавала ему этот вопрос, и он ответил, что никаких особенных планов не имеет. Впрочем, я не поверила?– не такой у него нрав, чтобы бесцельно прохлаждаться. Мистер Гудвуд?– человек решительный и прямой. Что бы ни случилось?– бездействовать он не станет и всегда поступит как должно.
– Да, это правда…
Возможно, подруге и недоставало тактичности, однако ее маленькая речь затронула струны души нашей героини.
– Так он вам небезразличен!?– воскликнула Генриетта.
– Бездействовать не станет и поступит как должно…?– повторила Изабелла.?– Вряд ли мужчина подобного склада придает значение чувствам других.
– Он, может, и не придает, но вы его чувства должны принять во внимание.
– Мало ли что я должна… Мы ведь сейчас вовсе не об этом,?– холодно улыбнулась Изабелла.
Генриетта сделалась серьезной.
– И правда, какое мне, собственно, дело? Нет, все же вы стали совсем другой?– уже не та девушка, какой были всего месяц назад. Мистер Гудвуд наверняка заметит разницу. Кстати, я ожидаю, что он появится здесь со дня на день.
– Надеюсь, он меня возненавидит,?– пробормотала Изабелла.
– А я надеюсь, что ваше желание столь же ложно, как и его способность проникнуться к вам ненавистью.
Наша героиня промолчала. Предположение Генриетты о скором приезде Каспара Гудвуда заставило ее впасть в беспокойство. Изабелла попыталась убедить себя, что его появление в Гарденкорте невозможно, о чем и сказала подруге.
Тем не менее следующие два дня она была настороже?– вдруг лакей объявит о прибытии Каспара? Ожидание предстоящего визита преследовало ее неотступно; ей даже казалось, что воздух сгустился, предвещая перемену погоды, которая за время пребывания Изабеллы в Гарденкорте была столь благоприятна как на улице, так и в доме, что поменяться могла лишь к худшему.
К третьему дню напряжение стало слегка спадать. Юная леди, все еще не находя себе места, побродила по парку в компании дружелюбного Банчи и уселась на садовую скамейку под раскидистым буком; игра теней и белое, отделанное черными лентами платье добавили ее образу изящества и гармонии. Некоторое время Изабелла пыталась занять себя беседой с маленьким терьером, предложение стать хозяйкой которого совместно с Ральфом она приняла и старалась делить время справедливо?– насколько позволяли непостоянные симпатии Банчи. Поговорив с собакой, пришла к выводу, что способности ее к пониманию человека ограничены, хотя прежде ими и восхищалась.
Взять разве книгу?– может, чтение успокоит? Раньше, когда на сердце вдруг становилось тяжело, удачно выбранный томик позволял разуму Изабеллы возобладать над душевным волнением. Впрочем, последнее время литература занимала ее все меньше?– отрицать тут нечего. Наша героиня напомнила себе, что дядюшкина библиотека содержит прекрасное собрание сочинений авторов, без которых нельзя себе представить дом настоящего джентльмена,?– и все же не смогла себя пересилить: так и сидела, разглядывая зеленую травку лужайки и не находя подходящего занятия.
Размышления Изабеллы прервал подошедший с письмом слуга. Штемпель на конверте стоял лондонский, а адрес был написан знакомой рукою?– не менее знакомой, чем лицо и голос, которые и без того не выходили у юной леди из головы последние пару дней. Послание оказалось коротким, а потому мы можем привести его здесь полностью:
Дорогая мисс Арчер!
Не знаю, наслышаны ли Вы о моем прибытии в Англию. Коли нет, вряд ли Вы удивитесь, поскольку наверняка вспомните, как отвергли меня в Олбани три месяца назад?– а я отказ Ваш принять не смог и даже ему воспротивился. Ежели не ошибаюсь, Вы признали мое право на протест. Итак, в Олбани я приехал в надежде добиться понимания моих побуждений. Основания верить в лучший исход были весьма вескими, но Вы меня разочаровали: я нашел Вас переменившейся, а отчего?– неизвестно. Вы согласились лишь, что решение Ваше не слишком благоразумно, но и только. Однако безрассудность не в Вашем характере, и слова эти я счел ничего не стоящими. Вы никогда не поступали и не поступите вопреки здравому смыслу из каприза или упрямства. Вот почему Вы, скорее всего, не станете возражать против нашей встречи. Вы говорили, будто не испытываете ко мне неприязни, и я поверил?– ведь и правда, с чего бы? Я буду всегда о Вас думать?– только о Вас и ни о ком другом. Вы теперь в Англии, лишь потому я сюда и направился. Не мог оставаться дома после того, как Вы уехали. Возненавидел Америку, ведь Вас там больше нет… Я бывал в Англии и раньше, однако так к ней и не проникся. Понравиться этот остров мне может по единственной причине: он чем-то удерживает Вас на своих берегах. Сможете ли Вы уделить мне полчаса? Увидеться с Вами?– самая заветная мечта
Навеки Вашего
Каспара Гудвуда
Изабелла читала письмо со столь глубоким вниманием, что не расслышала приближающихся по мягкой траве шагов, однако, дойдя до конца и машинально сложив лист бумаги, подняла голову и обнаружила перед собою лорда Уорбертона.
Глава XII
Убрав конверт в кармашек, она приветливо улыбнулась, не выказав ни единого признака охватившего ее смущения и сама поражаясь собственному хладнокровию.
– Мне сказали, что вы здесь,?– заговорил лорд,?– и, поскольку в гостиной никого не было, а увидеть я желал только вас, без лишних церемоний вышел в сад.
Изабелла поднялась со скамейки?– ей отчего-то не захотелось, чтобы лорд присел рядом.
– Я как раз собиралась в дом.
– О, прошу вас, останьтесь! Здесь куда приятнее. Я при-ехал верхами из Локли, а сегодня такой чудесный день!
Лорд улыбался дружелюбно и любезно; от него так и веяло приязнью и благожелательностью, которые подкупили нашу героиню при первой же встрече. Аура сердечности была ему присуща, как хорошая погода месяцу июню.
– Раз так, давайте немного пройдемся,?– согласилась Изабелла.
Ей не удавалось отделаться от чувства, что Уорбертон явился с определенным замыслом. Она желала не дать его осуществить и в то же время изнывала от любопытства. Однажды намек на неясное намерение уже промелькнул в поведении лорда, что внушило нашей героине определенную тревогу. Впрочем, ее беспокойство было ощущением противоречивым и не сказать чтобы очень уж неприятным: Изабелла провела несколько дней, разбирая его на мелкие составляющие, и в итоге выделила часть приятную и часть тревожную.
Юная леди может показаться читателю склонной к быстрым решениям и одновременно излишне прихотливой, однако же последнее свойство, ежели оно и вправду присутствовало в ее характере, вероятно, оберегало Изабеллу от нежелательных последствий свойства первого. Она отнюдь не стремилась убедить себя в том, что местный сюзерен, как называли лорда Уорбертона, пал жертвой ее чар; вопросов при подобном раскладе возникало больше, чем находилось ответов. Лорда Изабелла воспринимала как личность выдающуюся и тщательно исследовала сложившийся в голове образ.
Рискуя добавить новый штрих к уже упомянутой самонадеянности нашей героини, скажем, что случались минуты, когда восхищение со стороны поклонника представлялось ей едва ли не оскорбительным и причиняло душевное не-удобство. Людей калибра Уорбертона она еще не встречала; да им и взяться в ее прошлой жизни было неоткуда?– возможно, родная страна и вовсе таковыми не могла похвастаться. Размышляя о превосходстве одного человека над другим, Изабелла обыкновенно брала в расчет характер и острый ум – словом, признаки, создающие наиболее благоприятное впечатление. Она сама была личностью и не могла этого не осознавать; до сих пор ее представления о безупречных духовных качествах касалась более всего нравственной стороны, и Изабелла задавала себе один-единственный вопрос: придутся ли упомянутые качества по душе столь возвышенному созданию, как она?
Лорд Уорбертон предстал перед ней ярким образцом, сочетающим в себе добродетели и силу характера, которые не измеришь простым инструментом. Тут оценка требовалась иная, а на нее юной девушке, привыкшей судить быстро и рубить сплеча, недоставало терпения. Блистательный вельможа, казалось, требовал от Изабеллы решений, о каких ее никто еще думать не заставлял, стремился втянуть в орбиту интересов, которыми свободно жил сам, будучи крупным землевладельцем, серьезной общественной и политической фигурой.
Внутренний голос предлагал, пусть и не настойчиво, противиться влиянию Уорбертона, нашептывал, что у нее имеется своя личная орбита. Иной раз голос противоречил сам себе: дескать, довериться подобному мужчине?– далеко не самый худший поступок для девушки, опять же небезынтересно взглянуть одним глазком на его мироустройство. С другой стороны, продолжал невидимый собеседник, представления Уорбертона, наверняка таящие в своих глубинах много странного и даже вовсе неприемлемого, осложнят каждый час жизни Изабеллы, взвалят ей на плечи непосильную ношу. К тому же в кармане у нее лежало письмо от молодого человека, совсем недавно прибывшего из Америки,?– у того вовсе никакой особенной орбиты не было, зато имелся характер, не позволявший Изабелле убедить себя запросто от него отмахнуться: письмо говорило об обратном…
Еще раз повторим: не стоит иронически улыбаться, слыша, как простая девушка из Олбани спорит сама с собою, следует ли ей принимать предложение английского пэра, хоть то, собственно, еще не прозвучало,?– и уверенно заявляет себе, что можно сделать в жизни куда лучший выбор. Изабелла была молодой особой с крепкой верой в себя и ежели приходила к неразумным идеям, то строгий судья с удовлетворением убедится: впоследствии, ценой вопиющих, граничащих с безрассудством ошибок, к ней придет настоящая мудрость.
Лорд Уорбертон, казалось, готов был и погулять, и посидеть на скамеечке, словом, не возражал против любого предложения Изабеллы, в чем заверил ее с обычным своим видом человека, наслаждающегося возможностью развлечь даму светской беседой. И все же чувства над ним явно возобладали: некоторое время он не произносил ни слова, лишь незаметно поглядывал на Изабеллу, и во взгляде его читалось смущение. Порою лорд непонятно чему усмехался.
Вернемся к теме, которую уже затрагивали: говорят, англичане – самые неисправимые романтики в мире. Лорд Уорбертон, по всей видимости, как раз был во власти романтического порыва?– и наверняка находился на грани поступка, способного удивить всех его друзей, а многих даже разочаровать, тем более, на первый взгляд, ничто к нему не располагало. Рядом с ним по газону лужайки шла юная девушка из странной далекой страны, о которой лорд знал немало. О семье и предках мисс Арчер он имел представление крайне смутное. Впрочем, вне всяких сомнений, все они были типичными американцами, племенем чуждым, а потому не заслуживающим внимания. Мисс Арчер не располагала состоянием, не обладала красотой, что оправдала бы его интерес в глазах приятелей. В ее обществе, по подсчетам Уорбертона, он провел в общей сложности двадцать шесть часов. Лорд подвел итог этим обрывочным сведениям: итак, налицо не поддающийся усмирению душевный порыв, не утихающий, несмотря на веские поводы его умерить. С другой стороны?– вероятное осуждение тех судей, что скоры на вынесение приговора. Лорд рассмотрел обе части вопроса и небрежно от них отмахнулся. Осуждение беспокоило его не больше, чем нечаянно расстегнувшаяся пуговка. Человеку, который без малейших усилий мил друзьям и знакомым, дозволяется порой повести себя наперекор общему мнению, не вызывая ненужного раздражения.
– Надеюсь, ваша поездка была приятна,?– прервала молчание Изабелла, внимательно наблюдавшая за колебаниями спутника.
– Приятна уж тем, что конь доставил меня сюда.
– Вам настолько нравится Гарденкорт?
Изабелла все более убеждалась: лорд собирается сообщить ей нечто важное. Нарочно подталкивать колебавшегося спутника к объяснению не хотелось; однако ежели тот соберется с духом?– поддаваться волнению не следовало. Ей вдруг пришло в голову, что еще пару месяцев назад подобную историю она сочла бы чрезвычайно романтической: парк при старинном английском доме, в самом сердце которого выдающийся (как она предполагала) представитель аристократии готов объясниться в любви к некой юной леди (неужели к ней, Изабелле?). Тем не менее, даже став героиней романтического эпизода, она без труда нашла в себе силы бесстрастно взирать на красивую сцену со стороны.
– Мне нет дела до Гарденкорта,?– промолвил Уорбертон.?– Меня интересуете только вы.
– Вероятно, вы шутите?– мы ведь знакомы совсем недолго.
Говорила Изабелла не вполне искренне, поскольку в намерениях спутника нимало не сомневалась, однако подобная реплика стала данью приличиям: слова лорда наверняка вызвали бы удивление в его кругу. Наша героиня уже составила мнение об Уорбертоне как о джентльмене, не подверженном пустым мечтаниям, и тон его служил лишним тому свидетельством.
– Чувства не измеряются временем, мисс Арчер; для них не имеет значения, сколько мы знакомы. Даже и через три месяца я не буду более уверен в своем к вам отношении, чем сегодня. Разумеется, мы встречались лишь несколько раз, однако впечатление, что вы на меня произвели при первой же встрече, нисколько не изменилось. Я полюбил вас сразу же, и время тут ни при чем. Любовь с первого взгляда, как пишут в романах… Теперь я понимаю?– это не пустые слова, и о романах отныне буду лучшего мнения, чем до того. Два дня моего последнего визита в Гарденкорт решили все. Не знаю, догадывались ли вы, однако я уделял вам?– пусть зачастую лишь мысленно?– все свое внимание. От меня не ускользали ни ваши слова, ни ваши поступки. Потом, когда вы посетили Локли… нет, скорее, когда вы от нас уехали?– я был уже полностью уверен и все же взял несколько дней на раздумья; задавал себе весьма пристрастные вопросы?– более ничем не занимался. Поверьте, я существо рациональное и в таких материях не ошибаюсь. Заставить меня вспыхнуть нелегко, но коли так случилось?– искра уж не погаснет. Это на всю жизнь, мисс Арчер. На всю жизнь…
Последние слова лорд Уорбертон повторил дважды?– настолько тихо и нежно, что Изабелла призналась себе: так с нею еще не говорили никогда. В его глазах горел ровным неугасимым огнем свет беспримесной любви, свободной от более низменных чувств?– плотской страсти, неистовых порывов и безрассудства.
Словно бы договорившись, за разговором они все более замедляли шаг, а затем вовсе остановились, и лорд взял свою спутницу за руку.
– Ах, милорд, как же мало вы меня знаете…?– вздохнула Изабелла и мягко высвободилась.
– О, не мучайте меня, мисс Арчер! Вы правы?– и оттого я несчастен. Это моя беда… Однако я страстно желаю узнать вас лучше и вижу лишь один способ?– предложить вам руку и сердце. Лишь тогда я постигну вашу суть, лишь тогда смогу сказать слова, которые вы не сочтете произнесенными от недостаточного знания.
– Вы знаете меня совсем мало,?– повторила Изабелла,?– а я вас?– еще того меньше.
– Вы намекаете, что при ближайшем рассмотрении я в ваших глазах ничего не выиграю? Увы, этого отрицать нельзя, однако подумайте: насколько велико должно быть мое желание принести вам счастье, ежели я делаю подобное предложение? Ведь я вам по душе, не правда ли?
– Даже очень, милорд,?– отозвалась наша героиня, и в ту же секунду ее симпатия к Уорбертону возросла стократ.
– Не могу передать, как я рад это слышать! Стало быть, я в ваших глазах не просто случайный знакомый. В моей жизни почти нет пустот?– все они заполнены должным смыслом. Осталась единственная?– и я предлагаю себя вам, чтобы заполнить и ее; меня это волнует чрезвычайно. Спросите любого: ни одна душа не скажет обо мне плохо.
– Я вовсе не нуждаюсь в рекомендациях ваших друзей,?– ответила Изабелла.
– Весьма польщен; стало быть, вы сами составили обо мне благоприятное мнение.
– Оно целиком и полностью в вашу пользу,?– подтвердила Изабелла, и ее душа согрелась от собственного признания.
На лице лорда, озаренном теплым внутренним светом, заиграла улыбка, и он облегченно воскликнул:
– Ежели я дам повод во мне усомниться?– пусть все мои владения провалятся в тартарары!
Юная леди задумалась: о чем он? Не намекает ли на свое богатство? Нет, вовсе нет. Это и без того известно, всякий помнит, а уж тем более девушка, которой лорд предлагает руку и сердце. Изабелла напомнила себе: следует сохранять душевное равновесие. До сей поры ей это удавалось вполне, хотя, слушая лорда, она то и дело задавалась вопросом?– как отозваться? Не пустить ли критическую стрелку? Нет, ежели отвечать?– то исключительно с теплотой и любезностью, с какой обращался к ней собеседник. Уорбертон излагал свои мысли с огромной убежденностью; невероятно, однако Изабелла, похоже, значила для него очень много.
– Милорд, я бесконечно благодарна вам за предложение,?– наконец подала голос она.?– Вы делаете мне большую честь.
– Прошу, не говорите так!?– взмолился лорд.?– Опасался получить ни к чему не обязывающий ответ. Боже, вы ведь не из той породы, что отделывается пустыми фразами! Не вы меня должны благодарить, а я вас. Вы мне терпеливо внимали, мне?– человеку почти вам незнакомому и все же осмелившемуся обрушить на вашу голову неожиданные признания. Сознаюсь: подобные вопросы я предпочел бы задавать, а не отвечать на них. Однако ж вы, по крайней мере, меня выслушали и тем самым подарили некоторую надежду.
– Не стоит слишком уж обнадеживаться,?– покачала головой Изабелла.
– О, мисс Арчер…?– слегка упавшим голосом произнес Уор-бертон и все же улыбнулся, словно воспринимая слова юной леди как игру?– сдержанность, под которой таилась радость.
– Удивитесь ли вы, ежели я попрошу вас не надеяться вовсе??– пробормотала Изабелла.
– Удивлюсь? Боюсь, это не то слово: вероятно, я испытаю чувство стократ горше.
Наша героиня снова двинулась вперед и после долгого молчания ответила:
– Я самого высокого о вас мнения; когда мы узнаем друг друга лучше, оно наверняка обретет новые краски?– тут никаких сомнений нет. И все же я далека от уверенности, что вы не будете мною разочарованы. Дело вовсе не в моей скромности: я не желаю вводить вас в заблуждение.
– Я готов рискнуть, мисс Арчер.
– Вопрос вы мне задали важный и, как сами обмолвились, трудный.
– Я и не ожидаю, что вы немедля дадите ответ. Обдумайте мое предложение, не торопитесь. Я готов терпеть сколь угодно долго, только бы ожидание сыграло в мою пользу. Однако не забывайте, что в конечном счете мое счастье зависит от вашего решения.
– Мне неловко держать вас в неизвестности.
– О, не беспокойтесь. Для меня куда лучше получить согласие через полгода, нежели отказ сегодня.
– А вдруг через шесть месяцев я все же отвечу «нет»?
– Нет? Но почему? Ведь вы признались, что я вам по душе!
– Вот тут вы как раз не должны испытывать ни малейших сомнений,?– улыбнулась Изабелла.
– Тогда что же еще от меня требуется?
– Мне решительно ничего от вас не требуется; вопрос в том, что способна вам дать я. Подхожу ли я вам? Не знаю, не могу утверждать.
– Об этом не беспокойтесь; тут дело за мной. Вы, так сказать, не можете быть бо?льшим роялистом, чем сам король.
– Это не единственный мой резон. Я не уверена, что мне вообще стоит выходить замуж.
– Понимаю ваши сомнения?– они возникают у многих молодых леди,?– взволнованно возразил Уорбертон, хотя (между нами) и сам в свой довод не верил совершенно,?– однако чаще всего со временем рассеиваются.
– О да, но лишь по одной причине: девушки подспудно желают, чтобы их рассеяли,?– засмеялась Изабелла.
Уорбертон погрузился в печальное молчание и ответил не сразу:
– Вероятно, вы колеблетесь, потому что я?– англичанин. Знаю мнение вашего дядюшки: супруга вы должны искать на родине.
Изабелла выслушала замечание лорда с немалым интересом. Ей и в голову не приходило, что мистер Тушетт обсуждал ее будущее с Уорбертоном.
– Так вы с ним об этом говорили?
– Слышал одно из его замечаний; возможно, он имел в виду не вас, а американок вообще.
– Насколько мне известно, сам он находит жизнь в Англии чрезвычайно приятной, – осторожно заметила Изабелла.
В ответе ее звучало сразу два смысла: во-первых, внешнего благополучия дядюшки отрицать было нельзя; во-вторых, наша героиня склонна была отдавать должное разным точкам зрения.
Так или иначе, ее собеседник вновь ощутил прилив надежды и с необычайным пылом воскликнул:
– Ах, мисс Арчер! Старая Англия?– чудеснейшая страна! Она станет еще лучше, когда мы слегка ее обновим.
– Не стоит, лорд Уорбертон. Оставьте ваш остров в покое?– он нравится мне таким, как сегодня.
– Что ж, ежели вам настолько по душе Англия?– не вижу, по какой причине вас не устроило бы мое предложение.
– Боюсь, вы меня не до конца понимаете.
– Возможно, однако почему бы вам не объясниться? В отсутствии сообразительности меня не упрекнешь. Вы чего-то боитесь… Нашей погоды? Мы можем жить где угодно. Выбирайте место на свой вкус?– перед вами весь мир.
Он был столь добр, говорил столь искренне, что Изабелла на миг будто бы очутилась в неведомом саду, в нежных и крепких объятиях своего спутника, вдыхая божественный аромат его чистого дыхания. Она отдала бы многое за возможность самого простого ответа: «Лорд Уорбертон, у меня нет иной возможности в этом мире, кроме как с благодарностью вверить свою судьбу в ваши надежные руки». И все же, едва не задохнувшись от восторга перед невероятным будущим, она, подобно дикому зверьку, забилась в самый темный угол своей воображаемой клетки. Увы, предложенная лордом великолепная безмятежная жизнь все же не соответствовала ее идеалу. Наша героиня произнесла совсем не те слова, что невольно пришли в голову, и дала себе отсрочку, не желая делать немедленный выбор:
– Знаю, вы можете подумать обо мне плохо, и все же умоляю сегодня более об этом не заговаривать.
– Разумеется!?– воскликнул лорд.?– Я ни в коем случае не намерен вас утомлять.
– Мне следует все обдумать; обещаю решение принять самое справедливое.
– Более я от вас ничего и не прошу, лишь помните: мое счастье в ваших руках.
Изабелла с величайшим уважением его выслушала и тем не менее, помолчав, ответила:
– Заранее ставлю вас в известность: размышлять стану над тем, как объяснить, что предложение ваше для меня невозможно, и в то же время не сделать вас несчастным.
– Вряд ли вы в этом преуспеете, мисс Арчер. Не хочу преувеличивать: ваш отказ меня не убьет. Я не умру, однако меня в таком случае ожидает куда более горькая участь?– жизнь без смысла и цели.
– У вас будет цель?– найти женщину лучше Изабеллы Арчер.
– О, нет…?– мрачно пробормотал лорд.?– Вы несправедливы и к себе, и ко мне.
– Тогда найдите девушку хуже меня.
– Ежели на свете есть женщины лучше вас, то я предпочту худших, а более ничего сказать вам не могу,?– с подкупающей искренностью заявил он.?– О вкусах, знаете ли, не спорят.
Его серьезность заставила Изабеллу также бросить шутливый тон, и она вновь попросила лорда оставить сложную тему.
– Вскоре я сообщу вам о моем решении; возможно, напишу в письме.
– Разумеется, мисс Арчер. Вы можете думать сколь угодно долго, хотя мне и час покажется вечностью. Что ж, я готов потерпеть.
– Я не намерена держать вас в напряжении, милорд. Мне лишь нужно собраться с мыслями.
Уорбертон печально вздохнул и некоторое время стоял, не сводя глаз с Изабеллы, заложив руки за спину и нервически помахивая стеком.
– Известно ли вам, что я опасаюсь… опасаюсь вашего блестящего ума?
Вопрос заставил нашу героиню вздрогнуть и зардеться, однако даже близкий ее знакомый затруднился бы объяснить?– почему. Она бросила на лорда ответный взгляд, а затем смущенно, словно взывая к его состраданию, призналась:
– Я тоже, милорд.
Впрочем, сочувствия Изабелла не дождалась?– вероятно, сейчас Уорбертону было совсем не до того.
– Будьте милосердны…?– едва слышно пробормотал он.
– Полагаю, вам сейчас лучше меня оставить,?– вздохнула Изабелла.?– Обещаю, я напишу.
– Хорошо,?– повиновался Уорбертон.?– Однако, что бы вы ни сказали в письме, я все же приеду вас повидать.
Он остановился, задумавшись и разглядывая любопытную мордочку Банчи; тот словно подслушивал их беседу и теперь делал вид, якобы заинтересовался толстым корнем старого дерева.
– Да, вот еще что, – продолжил лорд – Ежели вам не понравится Локли?– допустим, вы найдете его сырым или в ином смысле неудобным для жизни?– я настаивать на своем родовом гнезде ни в коем случае не стану. Кстати, там вовсе не сыро: я тщательно изучил каждый угол и пришел к выводу?– все в совершенном порядке, разве только имеется ров, который не всем по душе. Так или иначе, Локли не единственный вариант?– владений у меня немало.
– Обожаю рвы, – улыбнулась Изабелла. – Прощайте, милорд.
Уорбертон протянул руку, и юная леди задержала в ней ладошку на миг дольше, чем следовало, дав тем самым спутнику возможность склонить красивую непокрытую голову и запечатлеть поцелуй на запястье. Явно взволновавшись и продолжая помахивать стеком, лорд быстро зашагал прочь. Сомневаться не приходилось?– речи Изабеллы его расстроили.
У нашей героини и у самой залегла тяжесть на сердце, однако ей, против ожиданий, в целом удалось сохранить душевное спокойствие. Не ощущая обязательств перед Уорбертоном, она не истязала себя необходимостью трудного выбора. Никакого выбора и не было. Изабелла не могла выйти за лорда Уорбертона, поскольку подобный шаг не соответствовал ее стремлению свободно исследовать современную жизнь, которому она и ранее охотно предавалась. Теперь же перед ней открывались новые возможности. Она напишет лорду убедительное письмо, ничего сложного.
Одно лишь беспокоило и даже приводило в изумление: как легко ей дался отказ от великолепных перспектив… Лорд предложил Изабелле потрясающие виды на будущее, обеспечить которые был способен вне всяких сомнений. Разумеется, без некоторых трудностей и трений не обошлось бы; наверняка мнение общества заставило бы нашу героиню в некоторой степени поступиться независимостью и?– не приведи Господь?– впасть в отупляющую спячку. Изабелла не могла не сознавать особенность своего пола: девятнадцать из двадцати женщин не задумались бы ни на минуту. Отчего же тогда она противится судьбе? Кто она есть, что из себя представляет, раз почитает себя выше подобных соблазнов? Какими должны быть взгляды на жизнь, на устройство судьбы и на представление о женском счастье у юной особы, убеждающей себя в идеалах более возвышенных, чем сказочное существование в качестве супруги английского лорда?
Коль скоро Изабелла отвергает блестящую партию?– вероятно, ее ждут великие свершения? Она нередко напоминала себе, что не должна поддаваться гордыне, и от души молилась об избавлении от этой опасности: гордыня вела к одиночеству, и Изабелла с ужасом воображала себе существование в безлюдном ските. Ежели принять предложение лорда Уорбертона ей воспрепятствовал один из смертных грехов?– подобная глупость достойна осуждения. Впрочем, Уорбертон запал нашей юной леди в душу настолько, что она попыталась уверить себя: причиной отказа стали именно глубокая симпатия и сочувствие. Изабелла слишком хорошо к нему относилась, чтобы принять его руку,?– тут ведь не поспоришь? Вероятно, лорду предложение представлялось ясным и логичным, однако в самой его сути коренилась ошибка, на которую Изабелла не имела права указывать; вступить в союз с мужчиной, предлагающим столь многое будущей супруге, настроенной подвергать сомнению каждое его слово,?– поступок неблаговидный.
Пообещав лорду все обдумать, Изабелла после его ухода вновь опустилась на ту самую скамейку, где сидела, читая письмо. Погрузилась в размышления, словно собираясь немедленно исполнить обещание. На самом же деле наша героиня пыталась разобраться в своих побуждениях: неужто она и впрямь столь хладнокровна, практична и расчетлива? Испугавшись самой себя – как и говорила прежде подруге,?– вскочила на ноги и побежала в дом.
Глава XIII
Обуреваемая чувствами, о которых мы упомянули выше, Изабелла на следующий день обратилась к дядюшке. Не за советом?– ей надобно было с кем-то поделиться, доказать себе, что решение и впрямь принято разумное и вполне гуманное. Дядя для подобных целей подходил куда больше, нежели тетушка или Генриетта. Разумеется, кузена тоже не следовало сбрасывать со счетов, однако раскрыться перед Ральфом означало совершить над собой некоторое насилие.
Время для беседы она выбрала сразу же после завтрака. Мистер Тушетт до полудня обыкновенно не выходил, однако самых, как он выражался, приближенных лиц принимал в своей гостиной. Изабелла, пожалуй, в определенный им разряд уже попадала; еще в него входили Ральф, лечащий врач дядюшки, личный слуга и даже мисс Стэкпол. Миссис Тушетт в список допущена не была, стало быть?– одним препятствием для разговора со стариком меньше.
Мистер Тушетт сидел в механическом кресле замысловатой конструкции, посматривая в окно, выходящее на сад и на реку. Подле него на столике лежала стопка газет и писем; туалет его был безупречен, а гладко выбритое задумчивое лицо имело выражение самое доброжелательное.
Изабелла не колеблясь подошла к нему.
– Полагаю, должна вам сообщить, что лорд Уорбертон сделал мне предложение. Вероятно, следовало бы также рассказать и тетушке, однако я предпочла начать с вас.
Старик ничуть не удивился, лишь поблагодарил племянницу за доверие.
– Осмелюсь спросить: принято ли предложение?
– Пока я не сказала ничего определенного. Обещала все обдумать; скоропалительный ответ выглядел бы неуважительно, тем более что я безусловно склоняюсь к отказу.
Старик долго молчал, по всей видимости погрузившись в размышления: с точки зрения светских отношений вопрос наверняка не оставил его равнодушным, однако своего мнения он навязывать явно не желал.
– Что ж… я ведь говорил, что вы добьетесь здесь успеха. Американок в Англии очень ценят.
– Вы совершенно правы,?– вздохнула Изабелла,?– однако замуж за лорда Уорбертона я не выйду, пусть даже меня сочтут особой бестактной и неблагодарной.
– Хм,?– пробормотал мистер Тушетт,?– разумеется, старику не следует судить о решениях юной леди. Более того, рад, что вы не желаете со мной советоваться. Не стану скрывать,?– медленно и на первый взгляд бесстрастно добавил он,?– я знал о предстоящем объяснении уже три дня назад.
– То есть чувства лорда Уорбертона не были для вас тайной?
– Чувства? Здесь обычно говорят?– намерения. Он написал мне весьма уважительное письмо и подробно рассказал о своих планах. Не угодно ли взглянуть?
– О, благодарю, однако, боюсь, письмо мне не слишком интересно. Впрочем, хорошо, что лорд вам написал?– это поступок достойный, а недостойных он и не совершает.
– Догадывался, что он вам пришелся по душе,?– заявил старик.?– И не делайте вид, будто это не так.
– Лорд Уорбертон произвел на меня огромное впечатление?– тут скрывать нечего. Однако замуж я сейчас не хочу ни за него, ни за кого другого.
– Надеетесь со временем встретить более подходящего претендента? Разумеется, почему нет?
Видимо, добрый дядюшка пытался облегчить племяннице последствия принятого решения, а то и показать?– мол, ничего серьезного не произошло.
– Может, и не встречу?– не страшно. Лорд мне очень нравится…?– вдруг сменила тон Изабелла, чем обычно вводила собеседников в замешательство.
На дядюшку, однако, подобный поворот большого впечатления не произвел.
– Да, Уорбертон?– прекрасный человек,?– одобрительно, как показалось бы читателю, заметил он.?– Столь приятных писем, как от него, я не получал давно. Вероятно, более всего мне пришлось по душе, что оно целиком посвящено вам, хотя есть и часть, в которой он говорит о себе. Да он наверняка вам все это рассказывал.
– Рассказал бы, стоило лишь спросить.
– Неужели вам не было любопытно?
– Есть ли смысл в подобном любопытстве? Ведь я в любом случае решила ему отказать.
– То есть вы сочли его предложение недостаточно привлекательным?
Изабелла задумалась, а затем признала:
– Наверное, хоть и не могу объяснить, почему именно.
– Слава богу, леди не обязаны объяснять свои резоны,?– улыбнулся дядюшка.?– В принципе, намерения лорда Уорбертона представляют немалый интерес; однако я не слишком понимаю, зачем англичанам переманивать американцев с их родины. Мы как раз пытаемся их завлечь?– оттого, что населения у нас не хватает, а здесь плотность чрезвычайно высока. Впрочем, очаровательным юным леди место найдется везде.
– По-моему, и вам здесь места хватило вполне,?– возразила Изабелла, бросив взгляд на большой сад за окном.
Мистер Тушетт тонко усмехнулся:
– Место есть где угодно, дорогая,?– ежели ты способен платить. На мой взгляд, я заплатил слишком много. Возможно, то же самое ждет и вас.
– Возможно,?– эхом повторила девушка.
Слова дядюшки дали ей больше пищи для раздумий, нежели она находила в собственных ощущениях; судя по всему, он без труда постиг суть вставшей перед нашей героиней дилеммы?– стало быть, та представляла собою вполне естественное и понятное жизненное затруднение. Вероятно, дело было вовсе не в том, что Изабелла попала в плен собственного незаурядного ума и неясных амбиций, простирающихся далеко за пределы прекрасного будущего, предложенного лордом Уорбертоном, не в стремлении к неопределенным и, возможно, не заслуживающим одобрения идеалам. Не-определенность на данном этапе оказывала воздействие на поступки нашей героини, однако не имела никакого отношения к возможному союзу с Каспаром Гудвудом. Хоть Изабелла противилась зависимости от достойного англичанина, притягивавшего ее словно огромным магнитом, точно так же в ее намерения не входил и молодой человек из Бостона.
Прочтя письмо Каспара, Изабелла испытала возмущение: как посмел он снова встать на ее пути? В этой мысли она искала прибежище, видя в молодом бостонце угрозу собственной свободе. Он снова возник рядом, и в его появлении наша юная леди видела грубое постороннее вторжение прошлого в новую реальность. Временами ее преследовал образ Каспара; она вспоминала о нем с опаской, страшась неодобрения своих действий, и думала: что скажет он о нынешних планах своей избранницы? Ничье мнение доселе настолько Изабеллу не заботило.
Трудность заключалась в энергии, которую, как никто, олицетворял для нее Каспар Гудвуд, в чем не мог с ним сравниться бедный (теперь Изабелла постоянно применяла к нему этот эпитет) лорд Уорбертон. Энергия была силой, заложенной в натуре Каспара,?– не сказать, что очевидным преимуществом перед другими, просто она зажигала в его ярких глазах упорный огонек неутомимой живой души. Приходилось признать: перед напором мистера Гудвуда даже в самой обычной беседе не уступить сложно. Изабелла и мысли не допускала о попытке ограничения ее независимости, тем паче она только-только твердо на ней настояла, отказавшись от предложенных взамен лордом Уорбертоном жизненных благ. Порою нашей героине казалось: от Каспара Гудвуда ей никуда не деться, их судьбы связаны неразрывно. В подобные минуты она говорила себе, что, как его ни избегай, рано или поздно следует договориться; вот только договариваться молодой человек захочет непременно на своих условиях. Изабелла искала и не могла найти внутренние силы, которые позволили бы не принимать на себя нежелательные обязательства, и потому с радостью воспользовалась приглашением тетушки съездить в Англию, поступившим в тот самый день, когда ожидался визит мистера Гудвуда; она точно знала, зачем тот хочет ее видеть, и достойный повод вырваться из хватки нежелательного поклонника появился весьма кстати.
В Олбани, сразу после разговора с тетушкой Лидией, Изабелла сообщила Каспару: сложные вопросы она обсуждать не готова, поскольку все ее мысли ныне заняты неожиданным предложением посетить Европу. Молодой человек заявил?– это не ответ, и теперь последовал за своей избранницей за океан в надежде на более вразумительное объяснение. Изабелла отдавала ему должное и в то же время сравнивала с нависшим над головой дамокловым мечом. Недостаточно сказать, что подобного мнения от столь своенравной девушки ожидать естественно, ибо читатель наш захочет разобраться, в чем тут дело.
Отец Каспара Гудвуда владел известной текстильной фабрикой в Массачусетсе и сколотил на ней значительное состояние. Каспар перенял у него управление семейным делом; обладая рассудительностью и твердым характером, не допустил упадка, несмотря на тяжелые времена и острую конкуренцию. Образование он по большей части получил в одном из колледжей Гарварда, хотя более всего прославился там успехами в гимнастике и гребле, а не в освоении наук. Впрочем, вскоре молодой человек осознал, что глубокие знания ничем не хуже спортивных достижений?– устанавливать рекорды и добиваться больших свершений можно и в этой области. Со временем он открыл в себе способности к постижению тайн механики и даже придумал усовершенствованный способ прядения хлопка, который в дальнейшем стали связывать с его именем. Сообщения о столь нужном изобретении появились в газетах, и Каспар не без удовольствия показывал Изабелле передовицу «Нью-Йорк интервьюер», подробно рассказывающую о сути патента. На всякий случай отметим, что статью писала не мисс Стэкпол, весьма доброжелательно относившаяся к его сердечному увлечению.
Каспар получал удовольствие от процессов сложных и мало кому поддающихся: любил организовывать, руководить и добиваться успеха в борьбе. Был способен заставить людей подчиняться своей воле, верить в него, ходить перед ним навытяжку и в то же время петь ему дифирамбы. Таково искусство управления, которое в молодом бостонце оказалось замешано еще на сильном, хоть и вполне практическом, честолюбии. Те, кто его знал, не сомневались, что Каспару по плечу нечто большее, чем занятие текстильным бизнесом. Человек по природе решительный, он наверняка когда-нибудь впишет имя Гудвудов в историю большими буквами, говорили о нем друзья. Душа звала Каспара к свершениям грандиозным, достижимым в столкновении с темными и зловещими силами, поскольку его никогда не прельщали ни сытый покой, ни жажда обогащения?– образ жизни, что навязывала вездесущая реклама. Изабелла порой представляла мистера Гудвуда несущимся на стремительном скакуне сквозь вихрь великой битвы, подобной Гражданской войне, под мрачным знаком которой прошли их детство и отрочество.
Ей нравились далеко не все свойства натуры молодого бостонца, однако в способности быть вечным двигателем, толкающим вперед других, Изабелла ему отказать не могла. Текстильная фабрика и изобретения поклонника оставляли ее равнодушной. Заложенная в его характере мужественность сказывалась на внешности, и временами наша героиня, не имея в виду слегка приглушить эту составляющую, все же невольно желала, чтобы Каспар выглядел… чуточку иначе. Черты лица бостонца были твердыми и резкими, фигура?– прямой и подтянутой; по всему чувствовалось, что их обладатель совершенно не готов приспосабливаться к жизненным изменениям.
Не вызывала у Изабеллы восторга и манера Каспара одеваться: нельзя сказать, чтобы он постоянно носил одну и ту же одежду?– вовсе нет. Менял он ее часто, однако ж новые сюртуки и шляпы ничем от старых не отличались. Выглядело это весьма уныло и до ужаса скучно. Изабелле даже приходилось себе напоминать: подобные придирки в адрес человека калибра мистера Гудвуда до крайности глупы и мелочны. С другой стороны, несерьезными они показались бы лишь в том случае, будь Изабелла в него влюблена. Ни о какой влюбленности речи не шло, а потому наша героиня имела полное право подвергать критике как крупные, так и мелкие недостатки достойного джентльмена. Из крупных Изабелла выделяла чрезмерную серьезность и основательность, хотя могла и ошибаться?– ведь нельзя быть столь противоестественно серьезным??– однако такое уж Каспар производил впечатление: свои желания и замыслы выражал прямо и бесхитростно, наедине с ней мог без конца мусолить одну и ту же тему, в компании же больше помалкивал. Тем не менее Гудвуд был существом ясного и прочного кроя, настолько монолитного, что приходилось разбирать его по частям?– будто разглядываешь в музее или на портрете фигуру рыцаря, с головы до ног закованного в латы, отмечая то одну инкрустированную золотом стальную пластину, то другую. Странно, однако отношение Изабеллы к поклоннику вовсе не определяло ее поступки. Каспар совершенно не соответствовал ее идеалу человека, которым следует восхищаться; видимо, потому и побуждал нашу героиню искать в нем изъяны. Непонятно было другое: лорд Уорбертон, отвечающий лучшим канонам и даже их превосходящий, тем не менее не вызвал в Изабелле чувство полного удовлетворения.
Ощутив собственную непоследовательность, Изабелла не нашла в себе мужества ответить на письмо Каспара сразу, а потому решила не спешить. Раз уж бостонец решил гнаться за ней по пятам?– пусть будет готов к трудностям. Пусть, во всяком случае, осознает, как неприятен Изабелле его визит в Гарденкорт. Мало ей одного поклонника! О, разумеется, лестно, когда к тебе неравнодушны люди столь разных кругов, однако два кавалера сразу? Не слишком подобающая история, хотя обоим и будет дан от ворот поворот. Поколебавшись, мистеру Гудвуду Изабелла все же ничего не написала, зато по прошествии трех дней составила письмо лорду Уорбертону, каковое мы и приводим здесь без купюр.
Дорогой лорд Уорбертон!
Долгие и серьезные раздумья не смогли убедить меня принять предложение, что Вы были так добры сделать третьего дня. Увы, как ни силюсь, никоим образом не способна представить Вас в качестве спутника жизни; не могу вообразить Ваш родовой дом или все прочие Ваши дома местом, в котором осяду навечно. Мне сложно привести ясные доводы, однако умоляю Вас более не возвращаться к этому разговору?– ведь мы обсудили все как нельзя более подробно. Каждый из нас имеет право на собственную жизнь – даже самые слабые и незначительные; увы, я не в состоянии начать жить Вашей жизнью. Смею надеяться, что мое объяснение Вас удовлетворит, и прошу поверить: к Вашему предложению я отнеслась с глубочайшим вниманием, которого Вы заслуживаете.
С огромным уважением
Остаюсь искренне Ваша
Изабелла Арчер
Пока наша героиня размышляла, отправлять ли письмо, Генриетта Стэкпол приняла для себя твердое решение. Пригласив Ральфа прогуляться в саду, на что тот согласился с готовностью, вероятно, говорившей о больших ожиданиях от подобной встречи, Генриетта не стала скрывать?– речь пойдет об одолжении. Следует признать: услышав просьбу, молодой человек невольно вздрогнул, поскольку мисс Стэкпол, по его мнению, склонна была настаивать на своем без зазрения совести. Недооценивая степень бестактности своей собеседницы, Ральф любезно заявил о желании оказать ей услугу, хоть и добавил?– дескать, откровенно ее побаивается.
– Когда вы бросаете подобные взгляды, у вашего покорного слуги начинают трястись колени, все тело ослабевает, а душа переполняется трепетом. Прошу у Господа сил, чтобы выполнить ваши приказы. В вас есть стержень, какого я у женщин никогда не встречал.
– Ну-ну,?– благодушно ответила Генриетта,?– не догадайся я заранее, что вам нравится вводить меня в смущение, наверняка поняла бы сейчас. Смутить меня несложно?– ведь я воспитана в совершенно иных традициях и к вашим коварным повадкам непривычна. В Америке никто со мною не говорил так, как свойственно вам. Обратись ко мне на родине джентльмен в подобной манере?– не знала бы, чего и ждать. Мы там более естественны и, честно сказать, более простодушны. Признаюсь без стеснения: я?– человек простой. Хотите посмеяться над моими откровениями?– ради бога, а только я предпочту оставаться самой собою, нежели уподоблюсь вам; меняться не собираюсь. В Америке множество людей ценят меня такой, какая я есть. О, милые, неиспорченные, свободные американцы!
С некоторого времени Генриетта взяла на вооружение тон беспомощной невинной особы, готовой на всяческие уступки.
– Одолжение мне требуется совсем небольшое,?– продолжила она.?– Возможно, над моей просьбой вы будете потешаться?– не страшно. Напротив, я рассчитываю, что развлечение станет вашей наградой за услугу. А помощи я прошу по поводу Изабеллы.
– Неужто она вам чем-то насолила?
– Это сколько угодно. По таким пустякам я к вам не обращалась бы. Боюсь, моя подруга способна нанести вред самой себе.
– Вполне допускаю.
Собеседница Ральфа вдруг остановилась и впилась в него взглядом, всякий раз заставлявшим поежиться.
– Судя по вашему тону, вас это только забавляет. Никогда не встречала более равнодушного человека!
– По отношению к моей кузине? Ну что вы!
– Надеюсь, вы в нее не влюблены?
– Да как же? Предмет моей страсти?– вовсе не она.
– Предмет вашей страсти?– вы сами!?– заявила мисс Стэкпол.?– Только никакой пользы самовлюбленность вам не принесет. Ежели вы хоть раз в жизни вознамеритесь проявить серьезность, сейчас тот самый случай. Вам есть дело до кузины? Докажите! Я не жду, что вы ее поймете,?– не буду просить от вас слишком многого. Для услуги, о которой мы говорим, ни во что вникать не требуется. Самое необходимое я вам сообщу.
– О, я с радостью!?– воскликнул Ральф.?– Сыграю роль Калибана, а вы будете Ариэлем.
– Ну, роль Калибана вам не подойдет?– уж слишком вы утонченный джентльмен, в отличие от дикаря. Да и дело тут не в воображаемых персонажах; я все же пытаюсь рассказать вам об Изабелле, а она вполне реальна. Так вот, моя подруга пугающим образом переменилась.
– Имеете в виду?– после вашего приезда?
– И даже до него. Она уже не та чудесная девушка, какой была.
– В Америке?
– Именно в Америке. Полагаю, вам известно, что ваша кузина оттуда родом? Это прошлое, его не изменишь, хоть Изабелла и пытается.
– Так вы хотите, чтобы она стала прежней, как раньше?
– Разумеется! И прошу вас в этом деле помочь.
– А! Но я ведь всего лишь Калибан, а не Просперо.
– Изменить мою подругу вам удалось?– тут вы были самым что ни на есть Просперо! Вы оказывали на Изабеллу тлетворное влияние с самого первого ее дня в Гарденкорте, мистер Тушетт.
– Я? Да ни в коем случае! Это кузина на меня воздействовала, дорогая мисс Стэкпол, и не только на меня одного. Я, видите ли, в данном вопросе сторона пассивная.
– Слишком пассивная, мистер Тушетт! Вам как раз и следовало бы проявить некоторую активность, не пренебрегая осторожностью. Изабелла меняется каждый день?– ее, можно сказать, уносит отливом. Я за ней наблюдаю и все вижу. Она уж не та чудесная американка, какой была. Новые взгляды, другие мысли, словом, прощай, старые идеалы! Мне надобно, чтобы вы сохранили в ней прежние идеи, мистер Тушетт,?– вот в чем будет заключаться ваша помощь.
– Надеюсь, мне не придется олицетворять идеал?
– Надеюсь, нет,?– быстро отозвалась Генриетта.?– Очень боюсь, что подруга выйдет замуж за одного из этих падших европейцев, и хочу этому помешать.
– А, вот в чем дело…?– пробормотал Ральф.?– Стало быть, по вашим расчетам, я должен занять место одного из падших и жениться на кузине?
– Не совсем так; в подобном случае лекарство будет не менее опасно, чем сам недуг. Вы как раз и есть тот самый падший европеец, от которых я хочу спасти Изабеллу. Нет, я рассчитываю, что вы примете участие в одном молодом человеке, которому моя подруга раньше оказывала знаки внимания, а теперь он для нее, видите ли, недостаточно хорош. Он и в самом деле достойный джентльмен и мой хороший друг. Я составила план: вы должны пригласить его в Гарденкорт.
Ральф был немало озадачен призывом, и, вероятно, неспособность сразу увидеть в словах Генриетты их истинное значение могла бы не лучшим образом охарактеризовать чистоту его помыслов. Предприятие выглядело неправдоподобным, но лишь потому, что подобная просьба, на взгляд Ральфа, не могла оказаться искренней. Да и как иначе? Молодая женщина требует предоставить своему хорошему приятелю возможность привлечь внимание другой?– куда более очаровательной?– юной особы, которая слегка запуталась в своих предпочтениях! Столь противоречащий здравому смыслу план не мог не вызвать извращенного истолкования, и Ральф решил: читать, разумеется, следует между строк?– наверняка Генриетта преследует собственный интерес. К чести молодого человека отметим, что подобная догадка родилась не от испорченности, а вследствие крайнего замешательства, и не ударить в грязь лицом ему помогло лишь внезапно снизошедшее озарение.
Знал Ральф о замысле Генриетты немного, дополнительных источников у него не было никаких, и тем не менее в итоге он пришел к мысли: несправедливо приписывать поступкам корреспондентки «Интервьюер» недостойные мотивы. Вывод он сделал очень быстро?– вероятно, тому способствовал чистый, незамутненный задней мыслью взгляд собеседницы, на который Ральф ответил, постаравшись не заслонить глаза рукою, как обыкновенно защищаешься от яркого света.
– Кто же этот джентльмен?
– Мистер Каспар Гудвуд из Бостона. Он чрезвычайно увлечен Изабеллой?– можно сказать, предан ей до безумия. Последовал за вашей кузиной в Англию и сейчас остановился в Лондоне. Адресом я не располагаю, однако попробую его добыть.
– Никогда о нем не слышал,?– пробормотал Ральф.
– Вы много о ком не слышали; вряд ли и Каспар знает о вашем существовании. В любом случае это не причина, препятствующая ему жениться на Изабелле.
Ральф тихонько усмехнулся:
– Однако же у вас навязчивая идея насчет женитьбы! Помните, как на днях хотели женить меня?
– Ну, с порывом я быстро совладала. Вы ко мне вряд ли прислушаетесь, в отличие от мистера Гудвуда, за что он мне и нравится. Каспар – потрясающий человек, идеальный джентльмен, и Изабелла прекрасно осведомлена о его душевных качествах.
– Она питает чувства к вашему мистеру Гудвуду?
– Ежели и нет, то ее нужно убедить. Каспар влюблен в Изабеллу безумно.
– Значит, вы настаиваете, чтобы я его пригласил…?– задумчиво сказал Ральф.
– Тем самым вы совершите акт истинного гостеприимства.
– Каспар Гудвуд… Ничего себе имя!
– Имя как имя. Пусть будет хоть Иезекииль Дженкинс, это ничего не изменит. Из всех известных мне возможных претендентов на руку Изабеллы Каспар?– самый достойный.
– Однако вы?– преданный друг.
– Еще какой преданный! Ежели вы насмехаетесь?– мне все равно.
– Вовсе не насмехаюсь. Просто поражен, и только.
– Нет, вы сегодня еще более язвительны, чем обычно. Тем не менее не советую вам язвить насчет мистера Гудвуда.
– Уверяю вас, я серьезен как никогда?– разве вы не видите?
Присмотревшись к нему, Генриетта согласилась:
– Похоже, и правда. Я бы даже сказала?– чрезмерно.
– На вас не угодишь.
– Нет, вы и впрямь слишком серьезны; делаю вывод, что мистера Гудвуда вы не пригласите.
– Пока не знаю,?– вздохнул Ральф.?– Знаете, я способен на странные поступки. Расскажите о нем хоть немного. Каков он?
– Полная вам противоположность. Каспар управляет весьма успешной текстильной фабрикой.
– Приятные ли у него манеры?
– Великолепные?– в американском стиле.
– Не станет ли он инородным телом в нашем маленьком кругу?
– Ему нет дела до вашего круга. Его будет интересовать только Изабелла.
– Понравится ли подобный натиск моей кузине?
– Скорее всего?– совсем не понравится, однако для нее это будет полезно. Наша задумка ее вернет.
– Вернет? Откуда же?
– Из чуждых и неестественных для нее сфер. Три месяца назад она недвусмысленно давала понять Каспару, что он ей приятен. Отказаться от настоящего друга лишь из-за смены Америки на Англию будет поступком, недостойным Изабеллы. Я ведь тоже переплыла океан, но оттого только еще более трепетно стала относиться к старым связям. Верю всей душой?– чем скорее Изабелла обретет себя прежнюю, тем лучше. Прекрасно ее знаю и потому не испытываю сомнений: здесь ей счастья не найти. Изабелле следует накрепко привязать себя к Америке брачными узами; родина предохранит ее от пагубных веяний.
– Не слишком ли вы торопитесь??– осведомился Ральф.?– Разве не стоит дать ей шанс в старой доброй Англии?
– Шанс разрушить свою чудесную молодую жизнь? Уместно ли говорить о спешке, когда пытаешься спасти утопающего?
– Насколько я вас понял,?– подытожил Ральф,?– Изабелла тонет, и вы желаете, чтобы я столкнул к ней за борт мистера Гудвуда. Кстати, я ни разу не слышал его имени из уст кузины.
– А, прекрасно,?– удовлетворенно улыбнулась Генриетта.?– Вот вам и доказательство: Изабелла не перестает о нем думать.
Судя по всему, ей удалось убедить Ральфа в основательности подобной теории, и тот под вопросительным взглядом собеседницы погрузился в размышления.
– Ежели я приглашу мистера Гудвуда,?– наконец изрек он,?– то лишь ради хорошей ссоры.
– Даже и не пытайтесь: Каспар наверняка одержит верх.
– Похоже, вы всеми силами пробуждаете во мне ненависть к вашему другу! Нет, вряд ли я его приглашу?– не хочу доводить дело до грубой стычки.
– Ну, как угодно. Стало быть, вы сами влюблены в Изабеллу?
– Разве похоже??– вскинул брови молодой человек.
– Наконец-то вы неравнодушны! Разумеется, похоже,?– хмыкнула Генриетта.
– Что ж,?– заключил Ральф,?– я напишу мистеру Гудвуду, но исключительно из желания доказать вашу ошибку. Естественно, приглашение адресую ему как другу мисс Стэкпол.
– Во-первых, он приедет не в качестве моего друга. Во-вторых, не мне вы хотите доказать, что я ошибаюсь, а самому себе.
На том они расстались. В последних словах Генриетты прозвучала немалая доля истины, и не признать сей факт Ральф не мог. В любом случае раздумья над ее утверждением слегка ослабили противоречие иного рода, ведь до сих пор не исполнить обещание представлялось ему более разумным, нежели сдержать слово.
Он набросал короткое приглашение, выразив уверенность, что мистеру Тушетту будет приятно, ежели мистер Гуд-вуд соблаговолит присоединиться к маленькому обществу в Гарденкорте, в котором мисс Стэкпол играет не последнюю роль. Отослав письмо в контору лондонского банкира, которого присоветовала Генриетта, молодой человек погрузился в напряженное ожидание.
Имя вызывающего некоторые опасения гостя он и впрямь услышал впервые. Сразу после приезда миссис Тушетт обмолвилась об американском поклоннике кузины, однако ее слова показались Ральфу не заслуживающими внимания. Он не потрудился приступить к маменьке с расспросами, решив, что более подробный рассказ не добавит ясности и к тому же будет не слишком приятен. Теперь же фигура джентльмена, предметом поклонения которого была Изабелла, обрела ощутимые очертания: стало быть, молодой человек, последовавший за своей избранницей в Лондон, владеет текстильной фабрикой и воспитан в лучших американских традициях…
У Ральфа имелось две теории. Первая: любовная страсть Гудвуда?– не более чем сентиментальная байка мисс Стэкпол. Женщины есть женщины?– им свойственно выдумывать или выискивать для подруги подходящих кавалеров. В таком случае опасаться гостя нечего; скорее всего, он и вовсе не примет приглашение. Вторая: он все же приедет, однако тем самым лишь выкажет свою глупость, и рассуждать о его намерениях далее не придется. Возможно, последний из аргументов Ральфа выглядел не слишком логично, однако нам следует понять ход его рассуждений. Допустим, мистер Гудвуд и в самом деле проявляет, как рассказывала мисс Стэкпол, серьезнейший интерес к Изабелле. Коли так?– вряд ли он появится в Гарденкорте, повинуясь призыву репортерши, ведь она для него?– шип на стебле прекрасной розы. Наверняка Гудвуд решит, что ее предложение бестактно.
Через два дня пришел короткий ответ Каспара с благодарностью за приглашение и ссылкой на неотложные дела, не позволяющие ему нанести визит в Гарденкорт. Письмо содержало наилучшие пожелания в адрес Генриетты, и Ральф передал его по назначению. Перечитав несколько написанных Гудвудом строк, Генриетта воскликнула:
– Господи, в жизни не встречала столь упрямого осла!
– Боюсь, он не так уж и увлечен моей кузиной, как следовало из вашего рассказа,?– заметил Ральф.
– Не в этом дело; тут более тонкие соображения. Каспар?– человек слишком глубокий. Я намерена выяснить, что он имеет в виду, и обязательно ему напишу.
Отказ от приглашения привел Ральфа в замешательство; стало быть, думать о кавалере Изабеллы со снисхождением не приходится. Он попытался разобраться в себе: есть ли лично для него разница, каков именно рыцарь, вознамерившийся бросить венок к ногам королевы? Соперничать с ним Ральф не собирался, пусть делает что хочет. Тем не менее ему стало любопытно, как ответит Гудвуд на воззвание мисс Стэкпол. Спросив через три дня Генриетту о судьбе ее письма в Лондон, он получил признание?– писала она напрасно, мистер Гудвуд не откликнулся. Таким образом, любопытство Ральфу удовлетворить не удалось.
– Вероятно, по своему обыкновению, обдумывает,?– предположила она.?– Он не склонен к скоропалительным решениям. Правда, я привыкла, когда на мои письма отвечают немедля.
Вскоре она предложила Изабелле совершить поездку в Лондон.
– Честно говоря, здесь мне немного скучновато, да и вам, вероятно, тоже. Даже аристократа вашего ни разу не видела… Как его, лорд Уорбертон? Похоже, он вас совсем забросил.
– Лорд приедет завтра – случайно узнала, – ответила Изабелла, на самом деле получившая от владельца Локли ответ на свое письмо,?– так что у вас будет возможность его как следует разговорить.
– Ну что я с него получу? Один очерк? Мне хотелось бы набросать не меньше пятидесяти. Описала уж пейзажи вокруг Гарденкорта, заодно расхвалила местных старушек и осликов. Как ни говори, а зарисовки о природе?– не лучшая тема для важного материала. Я должна вернуться в Лондон за впечатлениями о жизни английского общества. Побыла там три дня, но что такое три дня?
Изабелла по пути из Нью-Йорка в Гарденкорт видела столицу еще меньше, а потому идея приятной поездки показалась ей весьма удачной. И впрямь, прекрасная мысль! Ей давно хотелось окунуться в колорит огромного богатого города. Они с Генриеттой вместе занимались составлением плана и предавались красивым мечтам. Остановятся они в живописной старинной гостиничке, какие описывал сэр Диккенс, а потом начнут колесить по Лондону в восхитительных экипажах. Генриетте, как человеку пишущему, доступ открыт будет куда угодно. Пообедают в кофейне, затем пойдут в театр; посетят Вестминстерское аббатство и Британский музей, найдут дома, где жили доктор Джонсон, Голдсмит и Аддисон. Изабелла не находила себе места от нетерпения и в конце концов поделилась с Ральфом, но тот совершенно неожиданно для кузины разразился приступом неуместного смеха.
– Потрясающий план, – съязвил он. – Советую заодно сходить в «Голову герцога» в Ковент-Гардене. Местечко приятное, не чопорное и весьма старомодное. Еще попрошу принять вас в моем клубе.
– Вы намекаете, что мы совершаем неподобающий поступок??– осведомилась Изабелла.?– Боже, что здесь вообще считается подобающим? В компании с подругой я могу попасть хоть куда?– она правилами приличия не скована. Генриетта объехала всю Америку и уж на крошечном острове как-нибудь разберется.
– Что ж,?– пожал плечами Ральф,?– почему бы и мне тогда не воспользоваться ее покровительством? Пожалуй, тоже посещу с вами Лондон. Когда еще выдастся возможность попутешествовать без всяких забот?
Глава XIV
Мисс Стэкпол готова была ехать немедля, однако Изабелла, зная, что лорда Уорбертона вновь ожидают в Гарденкорте, считала своей обязанностью задержаться и его повидать. Четыре или пять дней после отправки послания Изабеллы из Локли не было весточки, а затем Уорбертон написал короткое письмо?– мол, прибуду к ленчу послезавтра. Пауза тронула нашу героиню: лорд по-прежнему терпелив и обходителен, не желает на нее наседать. Соображение выглядело тем более обоснованным, поскольку Уорбертону молодая гостья Гарденкорта нравилась чрезвычайно?– во всяком случае, в том она была совершенно уверена. Изабелла поведала о переписке дядюшке, не забыв упомянуть о предстоящем визите.
Старик в этот день вышел из своих апартаментов раньше обычного и к двум часам появился в столовой. О желании надзирать за племянницей его поведение отнюдь не говорило; скорее дядюшка намеревался своим присутствием прикрыть временное отсутствие за столом Изабеллы с благородным поклонником, буде племянница соизволит вновь его выслушать.
Лорд прибыл из Локли со старшей из сестер, вероятно руководствуясь теми же соображениями, что и мистер Тушетт. Гостей представили мисс Стэкпол, занявшей место по правую руку от Уорбертона. Изабелла нервничала, не испытывая ни малейшего удовольствия от возможного возобновления темы, которую лорд столь преждевременно затронул, однако не могла не восхититься его благожелательностью и самообладанием – ни за что не догадаешься, насколько взволновало его появление избранницы. Взгляд Уорбертон на Изабелле не задерживал и в беседу с ней не вступал; избегал смотреть в глаза?– только так и выдавал обуревавшие его чувства. С остальными он, впрочем, разговаривал с видимым интересом и трапезе предавался с большим аппетитом.
Его сестра, мисс Молинье, чистым, без единой морщинки лбом и свисавшим с шеи крупным серебряным крестиком напоминавшая монахиню, была совершенно поглощена Генриеттой Стэкпол?– то и дело бросала на корреспондентку взгляды, в которых читатель увидел бы смесь глубокого неприятия и томительного любопытства. Из двух проживавших в Локли сестер старшая нравилась Изабелле больше: в ее мире царило полное спокойствие, видимо передававшееся через поколения. Наша героиня решила, что и гладкое чело, и серебряный крест наверняка таят за собой неведомую загадку английских обычаев: вдруг гостья?– на самом деле канонисса втайне возрожденного римско-католического монастыря? Что сказала бы она, узнав об отказе мисс Арчер от предложения ее брата? Впрочем, мисс Молинье вряд ли когда-нибудь услышит эту историю: лорд Уорбертон ей не доверится. Сестру он любил и уважал, однако в жизнь свою посвящать не имел привычки?– во всяком случае, такая теория родилась у Изабеллы. Не участвуя в общей беседе, она строила разные догадки о своих соседях по столу. Ежели мисс Молинье все же станет известно о несостоявшемся союзе, скорее всего, она будет потрясена?– как может девушка не согласиться на подобное возвышение? Хотя нет: наверняка она успокоит себя мыслью, что молодая американка сознает опасность мезальянса.
В то время как Изабелла пренебрегала открывающимися перед нею возможностями, мисс Стэкпол свой шанс стремилась использовать без остатка.
– А знаете, я никогда в жизни не видела лордов. Вы?– первый!?– едва успев усесться, обратилась она к Уорбертону.?– Наверное, вы решите, что я страшно невежественна?
– Стало быть, вы успешно избегали встречи с людьми весьма скверными,?– слегка рассеянно ответил Уорбертон.
– Скверными? У нас в Америке бытует поверье, что все лорды?– особы величественные, прекрасные душой, что они не покидают дома без мантии и короны.
– Ах, мантии и короны давно вышли из моды,?– усмехнулся ее собеседник,?– точно так же, как ваши томагавки и револьверы.
– Прискорбно слышать. Все же аристократия обязана производить впечатление,?– заявила Генриетта.?– Чем же тогда лорды отличаются от простых смертных?
– Увы, очень немногим. Не желаете ли попробовать картофель?
– Я не большой любитель европейского картофеля. Кстати, пожалуй, запросто приняла бы вас за американского джентльмена.
– Представьте, что я американец и есть,?– предложил лорд.?– Не возьму в толк, как вы обходитесь без картофеля; чем же вы тогда вообще здесь питаетесь?
Генриетта на некоторое время замолчала, гадая, насколько искренен собеседник.
– С тех пор, как сошла с корабля, излишним аппетитом не страдаю,?– наконец пробормотала она.?– Поэтому бог с ней, с картошкой. Я вас все же не одобряю и не могу вам об этом не сказать.
– Не одобряете, вот как?
– Да-да. Полагаю, подобных слов вам еще никто не говорил? Не одобряю лордство как общественный институт. Мне кажется, мир давно ушел далеко вперед.
– Поддерживаю вас. Сам себя совершенно не одобряю. Порой приходит в голову: какие аргументы я выдвинул бы против собственной персоны, доведись мне с собою поспорить? Кстати, неплохой способ бороться с тщеславием.
– Почему же вы тогда все это не бросите?
– Не брошу… э-э-э… что именно??– мягко, в отличие от решительного тона Генриетты, переспросил Уорбертон.
– Почему не откажетесь от титула?
– Что во мне есть от лорда, кроме титула? Это вы, занудные американцы, постоянно напоминаете, кто мы есть, а сами-то англичане не всегда и вспомнят. Тем не менее я склоняюсь к вашему предложению, хотя в наши дни положение аристократа и без того немногое значит.
– Хотела бы я посмотреть, как это будет выглядеть!?– зловещим тоном воскликнула Генриетта.
– Что ж, приглашу вас на церемонию. Без торжественного ужина и танцев не обойдется, обещаю.
– Хм,?– пробормотала мисс Стэкпол,?– я все же объективна; существование привилегированных классов мне не нравится, однако неплохо бы услышать, что вельможи скажут в свое оправдание.
– Вряд ли много?– сами видите.
– Хотелось бы составить о вас более подробное представление,?– продолжила корреспондентка,?– однако вы все время отводите взгляд. Боитесь посмотреть мне в глаза?
– О нет, всего лишь ищу на столе презираемый вами картофель.
– Тогда расскажите мне о молодой даме, вашей сестре. Не пойму насчет нее. Она?– леди?
– Мисс Молинье?– в высшей степени славная женщина.
– Мне не нравится ваш ответ: по-моему, вы намерены сменить тему. Ее положение ниже вашего?
– Не вижу смысла в нашем случае говорить о каком-либо положении. Если угодно?– сестре живется лучше, поскольку у нее нет моих забот.
– Соглашусь, именно такое впечатление она и производит. Мне бы так! Уж не знаю, что еще сказать в вашу защиту, но в безмятежности вам не откажешь.
– Видите ли, тут дело в умении воспринимать жизнь легко, ежели говорить кратко. Наверное, вы еще скажете, что мы чрезвычайно скучны. И это верно?– когда требуется, людей скучнее нас не сыщешь.
– Советую сменить скуку на что-нибудь другое. Кстати, не знаю, какую тему выбрать для беседы с вашей сестрой?– она так от нас отличается! Серебряный крест?– это символ?
– Символ?
– Ну, атрибут сана?
Лорд, до того рассеянно блуждавший взглядом по столовой, внимательно посмотрел в глаза собеседнице.
– Вы правы,?– помолчав, ответил он.?– У женщин есть такая забава: старшая дочь виконта всегда носит серебряный крест.
Тут надобно пояснить: Уорбертон не устоял перед искушением безобидной мести американцам в лице Генриетты, ибо сам, бывая в Америке, не раз попадал впросак. После ленча он предложил Изабелле полюбоваться картинами в галерее. Та знала, что полотна он видел множество раз, и все же согласилась, не съязвив по поводу надуманного предлога. С тех пор как она написала лорду, в душе у нее воцарился покой. Уорбертон неторопливо прошел в конец галереи, поглядывая на холсты и не говоря ни слова, а затем вдруг обернулся:
– Не такого рода письма я от вас ждал…
– Это был единственно возможный ответ, милорд,?– вздохнула наша героиня.?– Постарайтесь мне поверить.
– Увы, не поверил, иначе оставил бы вас в покое. Мы не можем заставить себя поверить в то, чего не принимает сердце. Будь я вам не по нраву?– смирился бы без сопротивления. Однако вы признались, что…
– В чем я призналась??– побледнев, перебила его Изабелла.
– Что почитаете меня хорошим человеком. Разве нет??– Она не ответила, и лорд продолжил:?– Не вижу причины для отказа, а потому полагаю ваше решение несправедливым.
– У меня имеется причина, лорд Уорбертон.
Тон Изабеллы заставил его сердце сжаться.
– Мне хотелось бы о ней услышать.
– Я расскажу, когда будет подходящий случай.
– Прошу меня извинить, однако до тех пор я не смогу поверить, что причина существует.
– Вы хотите сделать меня несчастной…
– И не испытываю сожаления; надеюсь, тогда вы поймете мои чувства. Не соблаговолите ли ответить мне на один вопрос??– Изабелла промолчала, однако лорд, увидев в ее глазах ожидание, набрался мужества:?– Вы предпочитаете мне другого?
– Мне не хотелось бы говорить на эту тему.
– Значит, правда…?– пробормотал Уорбертон.
Прозвучавшая в его голосе горечь заставила Изабеллу воскликнуть:
– Вы ошибаетесь! Ничего подобного!
Тяжело сев на скамью, лорд безнадежно уперся локтями в колени и опустил глаза в пол.
– Меня ваши слова нисколько не радуют,?– помолчав, сказал он и откинулся к стене.?– Во всяком случае, с такого рода оправданием я смирился бы.
– Оправдание??– удивленно вскинула брови Изабелла.?– Неужели я нуждаюсь в оправданиях?
Лорд не удостоил ее ответом?– видимо, ему в голову пришла другая мысль.
– Вероятно, дело в моих политических воззрениях? Вы полагаете, что я захожу слишком далеко?
– Ваши политические взгляды совершенно ни при чем; я их даже не понимаю.
– Так вам безразлично, что я думаю!?– поднимаясь со скамьи, воскликнул Уорбертон.?– Вам все равно…
Изабелла перешла на другую сторону галереи и встала перед маленькой картиной, словно внимательно ее изучая, повернувшись к лорду спиной и склонив голову. Ее тонкая фигура, лебединая белая шея и густые темные волосы приковали взор Уорбертона. В движениях нашей героини присутствовали легкость и свобода, давшие лорду лишний повод для грусти. Смотря на холст, Изабелла его не видела – ее глаза вдруг наполнились влагой. Лорд подошел и встал рядом, однако она успела смахнуть слезы, обернулась, и ее лицо показалось Уорбертону бледным, а взор?– загадочным.
– Не хотела рассказывать вам о своих резонах, и все же слушайте: дело в том, что мне невозможно уйти от своей судьбы.
– От судьбы?
– Выйти за вас замуж означало бы ее изменить.
– Не понимаю… Почему судьба не может привести вас ко мне?
– Потому что не может,?– не слишком последовательно, как настоящая женщина, ответила Изабелла.?– Я знаю: мне нельзя свернуть с выбранной стези.
Бедный лорд Уорбертон не сводил с нее вопросительного взгляда.
– Отдать мне свою руку?– значит свернуть со стези?
– Не в буквальном смысле. Ваше предложение для меня?– огромная честь, однако оно лишает меня иных возможностей.
– Каких же?
– Я не о возможности выйти замуж за кого-то другого,?– объяснила Изабелла, к которой быстро возвращался естественный цвет лица.
Она остановилась, потупившись и сдвинув брови, будто отчаялась дать ясное понимание своих намерений.
– Полагаю, не слишком самонадеянно будет предположить, что со мной вы больше обретете, чем потеряете,?– заметил лорд.
– От несчастливой судьбы не уйдешь,?– вздохнула Изабелла.?– Союз с вами как раз и будет попыткой ее избежать.
– Уж не знаю, захотите ли вы сделать подобную попытку, однако ежели сделаете?– обязательно преуспеете,?– взволнованно воскликнул лорд.
– Я не могу, не должна!
– Что ж, раз вы сами настроены быть несчастной, стоит ли делать несчастным и меня тоже? Вероятно, для вас жизнь в страдании таит в себе прелесть, но для меня?– нет.
– Я вовсе не стремлюсь к вечному страданию,?– ответила Изабелла.?– Напротив, всегда желала обрести счастье; верила, что его добьюсь. Многим так и говорила?– вам всякий скажет. И все же раз за разом меня охватывает ощущение: я не смогу стать счастливой, отступив от начертанного мне пути или отгородившись.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71255974?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Частенько недостает архитектуры (фр., здесь и далее?– прим. перев.).
2
Тут он пришел бы в затруднение (фр.).
3
Образ в поиске своего места (фр.).
Генри Джеймс
Элегантная классика
Генри Джеймс – англо-американский писатель, признанный классик мировой литературы и мастер тонкого психологического романа.
"Женский портрет" – наиболее значимое его произведение и один из величайших романов в истории литературы.
Изабель Арчер – молодая аристократка, которая отвергает женихов, мечтая перед замужеством увидеть мир. Получив внушительное наследство, она отправляется в путешествие, в котором влюбляется в брата своей подруги. Выйдя замуж, Изабель постепенно понимает, что связала свою жизнь с коварным и жестоким человеком.
Генри Джеймс
Женский портрет
© В. Тулаев, перевод на русский язык, 2024
© Н. Абдуллин, перевод на русский язык, 2024
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
* * *
Том 1
Предисловие
«Женский портрет», как и «Родерика Хадсона», я начал во Флоренции, когда остановился там на три месяца весной 1879 года. Подобно «Родерику» и «Американцу», новую книгу я рассчитывал опубликовать в Atlantic Monthly, где она и стала печататься по главам в 1880-м. Были и некоторые отличия от двух предшествующих романов: «Женский портрет» также принялись публиковать в выпусках английского Macmillan’s Magazine. Таким образом, мне повезло, что роман одновременно вышел в двух странах, ибо потом отношения в области литературы между Англией и Соединенными Штатами изменились.
Книга получилась длинной, и писал я ее долго; помню, как трудился над ней в поте лица, приехав на несколько недель в Венецию. Там я снял комнаты на Рива дельи Скьявони, на верхнем этаже дома близ канала, ведущего к церкви святого Захарии; звуки речной жизни и непрерывный гомон венецианских улиц свободно втекали в мои окна, перед взором представала чудесная лагуна. Я то и дело прислушивался и присматривался к городу в бесплодных попытках выстроить композицию романа: вдруг на просторе голубого канала корабликом скользнет удачная мысль, хорошая фраза или достойный поворот сюжета?– одним словом, новый точный штрих для моего холста. Живо припоминаю, что на самом деле мои неустанные призывы к Венеции пропадали втуне: как выяснилось, красота и романтика исторических мест, которыми изобилует земля Италии,?– сомнительная помощь, не дающая сосредоточиться на книге, ежели сами они не присутствуют в сюжете. Места эти живут собственной насыщенной жизнью и слишком напитаны собственными смыслами для того, чтобы дать художнику простую подсказку, как исправить неуклюжий оборот. Они отвлекают от мелких вопросов, предлагая взамен более важные, и через какое-то время чувствуешь себя так, словно обращаешься к армии прославленных ветеранов с просьбой задержать жуликоватого коробейника, недодавшего сдачи.
В книге есть страницы, перечитывая которые я снова вижу широкий изгиб Ривы, разноцветные пятна домов с балкончиками и поднимающиеся над каналами крутые волны горбатых мостиков, по которым звонко стучат каблуки нескончаемого потока пешеходов. Звуки шагов и шум венецианских улиц, гулко разносящиеся над водою, снова вплывают в мои окна и будят воспоминания об испытанном от Венеции восторге и разрывающемся на части между красотой и работой разочарованном разуме. Отчего же места, столь сильно возбуждающие воображение в целом, не удовлетворяют потребность художника в необходимых мелочах? Всякий раз, вспоминая то одно, то другое прекрасное место, я впадаю в изумление. Истина, вероятно, в том, что они выражают своим призывом слишком уж многое?– куда больше, чем можно использовать для скромной цели. Потому рано или поздно обнаруживаешь, что в окружении красоты ты почти не способен сосредоточиться на работе, а ведь в обстановке умеренной и нейтральной все совершенно иначе?– мы подпитываем ее своими озарениями. Венеция слишком горда и подачек не принимает: она не привыкла заимствовать, зато великолепно умеет отдавать, из чего мы извлекаем огромную пользу?– но лишь в том случае, когда забываем о своих обязанностях либо следуем им с одной целью: услужить Венеции.
Эти погружения в прошлое вселяют в меня невыразимую печаль; впрочем, моя книга в целом и всякое отдельно взятое литературное усилие от подобной борьбы лишь выиграли. В конечном счете тщетная, казалось бы, попытка сосредоточиться нередко приносит свои плоды. Все зависит от того, как именно отвлекли твое внимание, на что его растратили. Обман бывает разным: иной раз тебя обворуют дерзко, а порой мошенник соблазняет коварно, исподтишка. Боюсь, каждому, даже самому талантливому, художнику присущи наивная вера и безрассудная страсть, делающие его беззащитным пред лицом подобных опасностей.
Сегодня, предаваясь воспоминаниям, я пытаюсь вычленить суть своих идей и прихожу к некоторым выводам: дело не в том, что у меня в голове вдруг возник хитро закрученный сюжет или заранее сложились отношения между персонажами. Не в том, что я придумал историю, которая у искусного рассказчика сама заставляет маховик романа вращаться нужным образом?– то стремительно, то плавно. Все дело?– в главном персонаже, в его образе и характере. Я говорю в данном случае о привлекательной молодой женщине, вокруг которой и следовало выстроить сюжетные ходы и фон. Процесс рождения главного персонажа чрезвычайно интересен, однако повторюсь: не менее занимателен процесс рождения в воображении автора побудительных мотивов. В этом и состоит очарование искусства рассказчика: в скрытых движущих силах, в вызревании побега из посеянного зерна, в стойкости удобряемого идеей ростка. Он будет тянуться ввысь, к свету и воздуху, и в конце концов расцветет. Столь же прекрасна сама возможность воссоздать, укоренившись ростком в тонком слое литературной почвы, целую историю, следить за всеми ее этапами и подробностями.
С теплотой вспоминаю замечания Ивана Тургенева: много лет назад он делился со мною своим опытом возникновения замысла нового произведения. Сперва у него в уме вдруг возникал персонаж?– один или сразу несколько. Подобный образ потом неотступно следовал за ним, призывал, возбуждал интерес к своему внешнему и внутреннему облику. Тургенев видел этого героя вне конкретных обстоятельств, как человека, подвластного разным случайностям и превратностям судьбы, и представлял его себе совершенно отчетливо. Далее следовало поместить персонаж в средоточие отношений, которые выявили бы его суть: вообразить, выдумать, выбрать и соединить в одно целое подходящие и выгодные с точки зрения развития образа жизненные коллизии, создать ходы, которые герой с наибольшей вероятностью сделает.
«Ясно представить себе подобную совокупность?– значит подойти вплотную к развитию произведения,?– говорил Тургенев,?– именно так я к ней и приближаюсь. Как следствие, меня часто винят в том, что книге не хватает “истории”. По моему же мнению, в ней имеется все необходимое: я раскрываю перед читателем своих персонажей в их отношениях друг с другом?– вот моя мерка. Наблюдая за ними достаточно долго, я вижу, как они взаимодействуют, как “встраиваются”, как включаются в действие, справляются с теми или иными трудностями. Вижу, как они выглядят, двигаются, говорят и ведут себя в той обстановке, что я им предложил: это и есть мой о них рассказ, которому, увы, que cela manque souvent d’architecture [1 - Частенько недостает архитектуры (фр., здесь и далее?– прим. перев.).]. А все же как по мне?– лучше недостаток, чем избыток, иначе появится опасность вмешательства архитектуры в мое представление об истине. Французам-то, конечно, дай побольше хитросплетений?– они на этом собаку съели. Ну и прекрасно?– каждый должен дать читателю то, что в его силах. Вы спросите: каким ветром задувает в голову писателя семена художественного замысла? Кто знает??– отвечу я. Слишком далеко придется вернуться в прошлое. Пожалуй, достаточно сказать, что они выпадают с каждого облака на небе, ждут нас за каждым поворотом дороги, накапливаются, а нам лишь остается выбрать из них нужные. Это ведь дыхание самой жизни; я имею в виду, что жизнь находит свои способы вдохнуть в нас идею. Предназначает нам эти семена?– мимо они не упадут, река жизни все равно прибьет их к нашему берегу. Потому нередко так глупы нападки тщеславных критиков на сюжет, хоть у них и не хватает ума его постигнуть. Отчего бы им тогда не указать, какой именно сюжет следовало выбрать? Ведь в том и состоит задача критика?– указывать, не так ли? Il en serait bien embarasse [2 - Тут он пришел бы в затруднение (фр.).]. Другое дело, когда критик отмечает успехи и неудачи моего замысла: вот это и есть его вотчина. И пусть порицает мою “архитектуру” сколь угодно»,?– закончил мой прославленный друг.
Так говорил гений, и я с удовольствием вспоминаю, как был ему благодарен за упоминание о силе воздействия, которой может обладать случайный персонаж, независимая фигура?– то есть image en disponibilite [3 - Образ в поиске своего места (фр.).]. Эта мысль позволила мне окончательно оправдать благословенную привычку пользоваться собственным воображением, воплощая в выдуманном или встреченном в реальной жизни персонаже (или целой их группе) свойства и возможности зерна художественного замысла. Я и сам гораздо раньше представлял себе героев будущего произведения, чем обволакивающий их сюжет, и все же всякий раз впадал в замешательство: не запрягаю ли я лошадь позади телеги? Мне остается завидовать?– но не подражать?– писателю с богатой фантазией, умеющему представить себе историю, а героев в нее ввести уж потом; не могу вообразить фабулу, для которой не требуются действующие лица,?– как же тогда заставить ее жить? Равным образом отношусь и к фабулам, развивающимся независимо от характеров персонажей и, следовательно, от их восприятия реальности. В среде вполне успешных, как мне кажется, романистов бытуют подобные методы, когда созданная ими ситуация и впрямь не нуждается в опоре на героев. И все же я по-прежнему высоко ценю мнение великолепного русского писателя, подтвердившего, что слепо такого рода экзерсисами заниматься совершенно не обязательно. Я многое вынес и запомнил из его уроков; слова Тургенева до сих пор звучат у меня в голове, сливаясь в неумолчное эхо. Мог ли я после бесед с ним не разобраться досконально в мучительном и запутанном вопросе объективной ценности сюжета в романе и тем паче во мнении критиков на сей счет?
Если уж на то пошло, в нас испокон веку развита интуиция, позволяющая верно воспринимать подобные «ценности» и постылую полемику вокруг «нравственных» и «безнравственных» сюжетов. Составив для себя мнение о мере значимости сюжета, приходишь к самому главному вопросу, ответ на который позволит отмести второстепенные: насколько он важен, естественен и честен, является ли он продуктом восприятия жизни, навеян ли сильными впечатлениями? Никогда не воспринимал как достойное назидание претензии критиков, изначально не пытавшихся принять во внимание основы и условия. Пора моей юности была омрачена их пустозвонством, да и сегодня мало что изменилось, разве что я вконец лишился терпения и совершенно перестал интересоваться критикой. На мой взгляд, не существует истины более плодоносной и наводящей на размышления, чем зависимость подлинно «нравственного» смысла произведения искусства от полноты жизненных впечатлений, его порождающих. Таким образом, мы вновь возвращаемся к тому, насколько изначально восприимчив художник, ведь восприимчивость и есть почва, на которой произрастает сюжет. Качество и плодородность этой почвы, ее способность должным образом воспроизвести любое впечатление, сохранив его свежесть, определяет значимость нравственной составляющей произведения. На самом деле здесь мы говорим о более или менее тесной связи сюжета с отпечатком действительности, возникшем в разуме художника, с его подлинным опытом. Не станем утверждать, что подобная питательная среда истинного гуманизма, служащая средством последнего штриха, доводящего работу до совершенства, постоянна и однородна. Иной раз она изобильна, в других же случаях?– сравнительно бедна и скупа на урожай. Тут мы подходим к ценности романа как литературной формы; его сила не только в представлении многообразия личностного отношения к одной и той же теме (с сохранением самой формы), не только в различии умений отражать действительность, определенных условиями, всегда разнящимися от писателя к писателю (или писательнице), но и в способности раскрыть свой подлинный смысл, откликаясь на используемые писателем художественные приемы, порой весьма необычные.
Иными словами, величественное здание литературы имеет не одно окошко, а неисчислимые тысячи; всякое из них пробито в фасаде потребностью в выражении личного восприятия действительности, для всякого использована индивидуальная воля. Отверстия эти принимают самые разные размеры и формы и все вместе смотрят на сцену человеческой жизни. Разве не следует ли ожидать, что видно из них одно и то же? Однако это всего лишь окна, дыры в глухой стене, отделенные перемычками и находящиеся высоко; окна, а вовсе не двери, распахивающиеся в жизнь. Однако каждое из них отлично от другого, ведь сколько окон, столько и людей, обладающих парой глаз?– уникальным в своем роде инструментом для наблюдения; возможно, кто-то вооружен биноклем. Впечатление у всякого умелого наблюдателя складывается разное. Все они смотрят одно и то же представление, однако первый видит больше, второй – меньше, первый?– черное, второй?– белое. Величественное и ничтожное, грубое и приятное и так далее. К счастью, мы не можем сказать, какой вид откроется из определенного окна. Я говорю «к счастью», ибо варианты поистине неисчислимы. Раскинувшаяся под зданием литературы сцена предоставляет возможность выбора сюжета; проемы в стене?– широкие, узкие, наклонные, с балконами или без оных – являются литературными формами. Однако каждое из них по отдельности и все вместе?– ничто без стоящего за ними наблюдателя, иными словами?– без восприятия художника. Назовите мне художника, и я отвечу, что именно он видит сквозь окно, а тем самым сообщу вам о пределах его свободы и о свойственном ему понимании «нравственности».
Как видите, я довольно долго подходил к рассказу о первом и довольно неуверенном приближении к «Портрету», заключавшемся в возникновении образа главного персонажа. Не стану здесь рассказывать, при каких обстоятельствах я на него натолкнулся. Достаточно отметить, что у меня родилось полное понимание его сути; вынашивал я образ героини долго, знал превосходно, но тем не менее очарования он для меня утратить не успел. Вынашивал я его мучительно, однако видел прогресс, видел, как он делает шаг навстречу судьбе. Впрочем, та могла развиваться в разных направлениях?– в чем и был основной вопрос. Итак, я заполучил весьма живую героиню романа. Как ни странно?– именно живую, хотя еще не имелось ни канвы, ни истории, ни интриги?– а ведь именно она, как принято считать, и определяет личность персонажа. Образ ведь еще не «встроен»?– как же он ожил, спросите вы. На подобный вопрос я вряд ли отвечу определенно, ибо не обладаю столь развитым и даже сверхъестественным умением открыть перед вами историю работы моего воображения. Тогда я описал бы события, способствовавшие его оживлению, смог бы рассказать четко и ясно?– как счастливо сошлись обстоятельства, позволившие мне представить (позаимствовать из жизни) вполне одушевленную, полностью готовую для книги героиню. Как видите, образ уже «встроен»?– однако пока лишь в мое воображение, которое его удерживает, сохраняет, оберегает и наслаждается им; разум постоянно сознает его присутствие в полутемной, переполненной иными разнородными формами мастерской мозга. Так рачительный торговец драгоценностями, порой дающий ссуды под залог ювелирных украшений, всегда помнит о запертой под замок безделушке, оставленной ему некой таинственной, находящейся в стесненных обстоятельствах леди или иным любителем редкостей. Безделушка эта готова явить свои достоинства?– для того нужно лишь отомкнуть замок шкафа.
Вероятно, я провожу слишком мудреное сравнение для той «ценности», о которой упомянул,?– для образа молодой женщины, что столь долго находился в кладовой моего мозга; и все же оно как нельзя лучше опишет мои чувства и благоговейное желание найти достойное место для доставшегося мне сокровища. Я и в самом деле напоминаю себе торговца, отказывающегося продавать вещицу независимо от цены, опасающегося, как бы она не попала в нечистые руки, и взамен решившего сколь можно дольше хранить ее под замком. Да-да, есть на свете торговцы, способные на подобные порывы. Суть в том, что образ девушки, бросившей вызов судьбе, стал для меня краеугольным камнем, на котором впоследствии выросло здание «Женского портрета»?– здание огромное и просторное; во всяком случае, именно так я его воспринимаю, оглянувшись назад. Иного материала для его возведения, кроме яркого, но ни с чем не связанного образа, у меня не имелось. С точки зрения художника?– обстоятельство небезынтересное, а потому, признаюсь, я с любопытством погрузился в анализ всего строения. Какой логический процесс мог дать возможность зародышу главной героини?– неглупой, но весьма самонадеянной девушки?– обрасти сюжетом? Насколько искусной должна быть кладка фундамента, чтобы не испортить сюжет? Существуют миллионы самонадеянных девушек, среди которых встречаются и умные, и недалекие, и все они ежедневно бросают вызов судьбе. Что ж тут такого, из-за чего поднимать шум? Роман?– это субстанция, которая по своей природе исполнена «шума» по самым разным поводам: чем крупнее литературная форма, тем больше шума. Следовательно, «Женскому портрету» сам Бог велел поднять шум вокруг Изабеллы Арчер.
Припоминаю, что именно необычность задачи заставила меня осознать все ее очарование. Стоит напрячь умственные силы, и ты немедленно сознаешь, насколько исполнена она высокого смысла. Присмотревшись к миру, не веришь своим глазам: как же страстно девушки, подобные Изабелле Арчер, иной раз совсем уж ничем не примечательные, всеми силами настаивают на своей значимости! Прекрасно сказала Джордж Элиот: «В этих хрупких сосудах из века в век содержатся сокровища чувств человеческих». Главная героиня «Ромео и Джульетты» обречена была стать фигурой значительной; то же самое происходит в «Адаме Биде», «Мельнице на Флоссе», «Мидлмарче» и «Даниэле Деронда», где мы видим в том же качестве Хетти Соррел, Мэгги Тулливер, Розамонду Винси и Гвендолен Харлет. Эти персонажи занимают в романах пусть небольшое, но важное место; все они?– типичные представительницы той группы, к которой привлечь внимание читателя сложно. Сложно настолько, что многие выдающиеся писатели, к примеру?– Диккенс, Вальтер Скотт и даже, по большому счету, столь искусный мастер, как Р.?Л.?Стивенсон, предпочитали к подобной задаче не подступаться. Есть писатели, ищущие оправдание в том, что игра-де не стоит свеч; увы, подобное малодушие вряд ли делает им честь. Решив задачу не лучшим образом, вряд ли мы тем самым заявим о ее ценности или хотя бы о нашем несовершенном ее восприятии и уж ни в коей мере не отдадим дань истине. Плохое в художественном смысле произведение невозможно оправдать смутными представлениями его автора об описываемом предмете. Имеются куда лучшие способы, главный из которых?– взяться за дело с умом.
Вероятно, мне возразят по поводу Шекспира и Джордж Элиот: оба, признавая важность таких персонажей, как Джульетта, Клеопатра и Порция (а ведь Порция как раз и есть образец умной и самонадеянной девушки), Хетти и Мэгги, Розамонда и Гвендолен, в то же время ограничивают их значение. Да, они?– неотъемлемая часть произведения, однако ж ни одну из них авторам не удается сделать основным центром притяжения внимания, а потому задача решается добавлением комических эпизодов и второстепенных сюжетных линий, как говорят драматурги, а иной раз?– убийствами, сражениями и прочими событиями. Ежели авторы и пытаются доказать ту значимость, на которую могли бы претендовать героини, то делают это с помощью сотни других, куда более крепких персонажей, каждый из которых вовлечен в огромное количество важных именно для них отношений. Допустим, Клеопатра безгранично важна для Антония, однако его соратники и враги, Римская империя и предстоящая битва также имеют огромное значение. Порция важна и для Антонио, и для Шейлока, и для принца Марокканского, и еще для пяти десятков других честолюбивых принцев, однако у всякого из них имеются и прочие, не менее насущные заботы. К примеру, для Антонио в таком качестве предстают Шейлок и Бассанио, преследующие его неудачи и крайне затруднительное положение. Кстати, оно немало беспокоит и саму Порцию, и нас?– но лишь потому, что нам интересна Порция. Кстати, действие пьесы в итоге к ней и возвращается, в чем я вижу подтверждение ценности для произведения обычной молодой девушки. Я говорю «обычной», ибо Шекспир, по большей части, вероятно, поглощенный страстями принцев, вряд ли заявил бы, что причиной его интереса к Порции является именно ее высокое положение. Тут мы имеем превосходный пример попытки преодоления сложностей, присущих «встраиванию» хрупкого сосуда Джордж Элиот: ежели Шекспир и не сумел сосредоточить на нем наше внимание целиком и полностью, то, во всяком случае, к нему призвал.
Любой преданный своему делу художник, увидев, как преодолевается подобная сложность, ощущает сильнейший вызов своему самолюбию и вспышку желания совладать с задачами стократ более трудными?– лишь подобные головоломки и стоят настоящей борьбы. Помню, как сам почувствовал (испытывая, как мне свойственно, неуверенность в собственной теории), что можно найти способ лучше?– и намного лучше!?– для победы в подобной битве. Хрупкий сосуд Джордж Элиот содержит в своих глубинах «сокровище», а потому привлекает огромный интерес тех, кто в него заглядывает, и сам для себя много значит; сосуд этот обладает важнейшими возможностями, которые не только можно, но даже необходимо рассмотреть, как только вы о них узнали. Не каждому удастся раскрыть их полностью, однако всегда есть шанс избежать трудностей, перебросив спасительный мостик?– отношения с прочими персонажами. Оттолкнитесь от них?– и дело в шляпе! Таким образом вы дадите читателю общее впечатление влияния героини на сюжет и с необычайной легкостью возведете надстройку над фундаментом. О, я помню, как претила мне мысль о подобной легкости, ведь замысел романа почти созрел! Я вроде бы избавился от нее самым честным способом, распределив вес по двум чашам. «Встрой суть сюжета в сознание героини,?– сказал я себе,?– и тем самым поставишь себе интереснейшую задачу. Вот тебе и центр событий; перемести основной груз в эту чашу, наполни ее отношением героини к самой себе. В то же время пусть она в должной мере интересуется событиями, не имеющими с ней прямой связи,?– опасаться этого не нужно. На вторую чашу следует бросить более легкий вес (хотя именно он и важен для читателя). Не стоит выдвигать на передний план внутренний мир тех, кто окружает героиню, особенно мужчин. Пусть он лишь дополняет основную тему. Смотри, что нужно для этого предпринять, где придется проявить изобретательность. Твоя девушка, героиня романа, тебя не отпускает; стало быть, надо тщательно ввести ее в придуманную формулу. Надо полностью положиться на героиню и ее маленькие тревоги?– лишь тогда достигнешь ты своей цели, лишь тогда создашь образ».
Так я рассуждал. Теперь же ясно вижу, что скрупулезно разработанный, строгий план в конечном счете придал мне должной уверенности, позволившей возвести на «строительной площадке» ровные и пропорциональные стены. Сомкнувшись под крышей, они и должны были образовать литературное сооружение. Вот что сегодня для меня значит «Портрет»: мой роман?– здание, воздвигнутое с четким соблюдением «принципов архитектуры», как сказал бы Тургенев, что и делает его, с моей точки зрения, самым идеальным из созданных мною строений (исключая «Послов», родившихся много лет спустя,?– вне всякого сомнения, работы более совершенной). В одном я был преисполнен решимости: выкладывая здание кирпичик к кирпичику, не дам ни единого повода заявить о его недостатках в части чистоты линий, масштаба или перспективы. Построю с размахом: изящные своды с лепниной, расписные арки… Выложу мозаикой полы под ногами читателя?– и чтобы ни единого зазора, ни единой трещинки!
Перечитывая роман, вновь чувствую свою тогдашнюю осмотрительность и удовлетворенно вздыхаю: я сделал все возможное, стремясь доставить читателю удовольствие. Имея в виду некоторые слабости самого сюжета, я понимал?– ни одна предосторожность не может быть излишней, и каждая из них так или иначе предполагается творческим поиском. Во всяком случае, именно в этом я нахожу единственное объяснение развитию фабулы: она то и дело прирастала событиями и усложнялась. Естественно, молодая женщина в романе должна была обладать натурой сложной; это ведь напрашивалось. Во всяком случае, именно в таком свете я изначально и видел Изабеллу Арчер. Однако со временем пришлось добавить самых разных оттенков, то сочетающихся между собой, то сталкивающихся. Представьте себе фейерверк, когда одновременно запускают шутихи, римские свечи и огненные колеса,?– вот на что пришлось мне пойти, дабы читатель поверил в сложность героини. Вероятно, интригу я нащупывал инстинктивно, ибо и сейчас не готов сказать, как находил повороты, из которых и составился сюжет. Какими бы они ни вышли?– все включены в книгу, и получилось их великое множество. Откуда они взялись?– память моя определить решительно не может.
Есть у меня ощущение, что как-то утром, проснувшись, я явственно увидел всех персонажей: Ральфа Тушетта и его родителей, мадам Мерль и Гилберта Осмонда, его дочь и сестру, лорда Уорбертона, Каспара Гудвуда и мисс Стэкпол?– словом, всех, кто внес свой вклад в историю Изабеллы Арчер. Я с ними познакомился, и они стали кусочками головоломки, непосредственными составляющими «интриги». Каждый из них словно решил вдруг передо мной появиться в ответ на основной вопрос: чем будет заниматься в романе моя героиня? По всему выходило, что мне следует им довериться, а они уж подскажут. Так я и поступил, умоляя их сделать все возможное для привлечения интереса читателя. Персонажи мои походили на труппу артистов и конферансье, приехавших поездом в загородное имение, где их ждут на праздничный вечер. Именно на такие отношения с ними я и рассчитывал, даже со столь незначительной героиней, как Генриетта Стэкпол (увы, ее влияние на интригу совсем невелико). Что ж, дело для романиста знакомое: в час напряженной своей работы он понимает, что ряд составляющих книги относится к ее сути, другие же?– не более чем питательная среда для формы; определенные персонажи или решения являются непосредственными звеньями сюжета, а другие же имеют на него влияние косвенное и представляют всего лишь способ. Это истина непреложная, однако писатель нечасто извлекает из нее выгоду: для того требуется критика, основанная на понимании предмета, а подобная критика крайне редка. Впрочем, наш брат и не должен думать о выгоде; более того, заявляю, что путь этот обманчив. Выгоду автор может предполагать лишь в одном: во внимании околдованного повествованием читателя. Более ни на что он права и не имеет, даже на отклик от своей аудитории, проистекающий из размышлений и умения вникнуть в суть. Впрочем, подобное не исключено, но это дело совсем другое?– расценивать эту награду следует как дар небес, нежданную удачу, спелый плод, сам по себе свалившийся с дерева. Однако ж земля и небо вступают в настоящий заговор, отвергая подобные дары, а потому во многих случаях писателю необходимо приучать себя работать не ради лавров, но ради «куска хлеба», под которым я подразумеваю возникновение интереса читателя, который и заставит его подпасть под мои чары. Впрочем, бывают в нашей практике и «чаевые», когда аудитория не просто плывет по течению, но вдумывается?– тогда и упадет к нам на колени пресловутое золотое яблоко, сорванное с ветки свежим ветром. Разумеется, художник может впасть в эйфорию и возмечтать о творческом Рае, где всякое его слово вызывает отклик аудитории; вряд ли каждому удается закрыть свой разум от подобных фантазий. Просто следует помнить: описанный мною Рай?– и впрямь химера.
Все вышесказанное?– изящный окольный способ заявить, что Генриетта Стэкпол из «Портрета» является прекрасным примером упомянутого мною постулата, поистине превосходным примером, хоть и уступающим Марии Гострей из «Послов», которая в то время далеко не обрела еще цельного образа. Обе они?– всего лишь колеса для кареты, даже не кузов ее и уж тем более не внутреннее содержание. Внутри кареты у нас находится его величество Сюжет в виде главного героя (или героини) и приближенные вельможи, сопровождающие его в поездке. Прекрасно, ежели читатель это прочувствует, как задумывал автор, а равно и прочие его намерения. Впрочем, мы с вами понимаем всю тщетность подобных иллюзий, а потому не стану требовать невозможного. Мария Гострей и мисс Стэкпол, таким образом, являются лишь подпорками, но не основой сюжета. Они бегут за каретой повествования во весь дух, цепляются за нее, сколько хватит сил (как происходит с бедной Генриеттой), однако ни той ни другой не удается даже поставить ногу на подножку?– они лишь переступают по пыльной дороге. Мне они напомнили «королев рынка», заставивших семью Людовика?XVI выехать из Версаля в Париж в один из драматических дней начала Великой французской революции. Однако предвосхищаю вопрос: как вышло, что я позволил Генриетте (которой в романе уделено немало внимания) необъяснимым образом занять столь много места на страницах книги? Постараюсь ниже объяснить данную странность самым исчерпывающим образом.
Впрочем, пока хотел бы остановиться на ином нюансе: у меня сложились идеальные доверительные отношения с актерами драмы, которые, в отличие от мисс Стэкпол, являлись истинными движителями сюжета, однако еще следовало наладить и отношения с читателем. Это совсем другое дело, и тут доверять, кроме самого себя, нельзя было никому. О читателе необходимо заботиться, что я и делал, терпеливо укладывая в стены моего здания кирпич за кирпичом. Кирпичиками для меня, как для литератора, стали неисчислимые и почти незаметные штрихи, задумки и глубокие оттенки, которые, как мне представляется, подогнаны к ткани книги тщательно и без зазоров. Все они?– суть мельчайшие подробности повествования. Позволю себе надеяться, что составленный из них общий замысел романа окажется монументом пусть и скромным, но достаточно прочным. Похоже, мне удалось найти ключик, поворот которого заставляет беспорядочную груду изобретенных мною мелочей стать единым целым, когда я задал самый очевидный вопрос в интересах своей молодой героини: «Чем она будет заниматься?» Ну, перво-наперво она поедет в Европу, и поездка составит довольно существенную часть предстоящих ей важнейших испытаний. Впрочем, подобное путешествие в наше прекрасное время – далеко не самая рискованная авантюра даже для «хрупкого сосуда». И пусть?– к чему нам борьба со стихиями, трагические случайности, сражения и убийства? Пусть приключения героини будут незатейливыми, зато они заиграют яркими красками, когда мы должным образом пропустим их сквозь призму восприятия главного персонажа?– иначе они и вправду никакого впечатления на читателя не произведут. В том-то и состоят красота и сложность: следует преобразовать незначительное приключение в сознании героини так, чтобы из него сплелась ткань драмы; выразимся изящнее?– ткань истории. Так я подумал?– и в мозгу у меня словно звякнул серебряный колокольчик.
Мы найдем в романе два прекрасных примера подобного преобразования, два случая редкого химического соединения элементов. Во-первых?– в главе, где Изабелла, вернувшись из Лондона, застает в гостиной по-хозяйски расположившуюся у фортепьяно мадам Мерль. Та самозабвенно играет, и главная героиня, застав в этот вечерний сумеречный час в доме дядюшки доселе незнакомую женщину, вдруг подспудно осознает приближение решительного поворота в собственной жизни. Не вижу смысла расставлять ради разъяснения художественного замысла все точки над i и растолковывать свои намерения, а потому не стану сейчас этим заниматься, однако замечу: в любом случае мне следовало добиться большого внутреннего напряжения, не нагнетая обстановку.
Я должен был возбудить интерес читателя до высшего предела, одновременно сохранив внешнюю упорядоченность элементов повествования; в случае удачи мне удалось бы показать, насколько волнующей может быть внутренняя жизнь персонажа, хотя ничего необычного в ней и не происходит. Пожалуй, наиболее успешным и последовательным воплощением этого идеала стал второй пример?– сцена сразу в начале второй половины книги, когда моя молодая героиня, лишившись сна, погружается в длительные размышления о случае, который станет для нее важнейшей вехой. По сути, здесь мы имеем дело с критическим мысленным поиском, однако он становится куда лучшим толчком для дальнейшего развития сюжета, нежели двадцать драматических происшествий. Рассуждениями героини мы достигаем нужного нам драматизма, несмотря на скромные декорации сцены. Изабелла сидит у затухающего камина в глухой час ночи, и ее начинают посещать смутные сомнения, которые могут подтвердиться догадкой. В сцене нет физического действия?– лишь деятельность мыслительная, и все же она становится попыткой сделать четкую работу ума не менее «интересной» для читателя, чем внезапное появление каравана с золотом или, допустим, разоблачение старого пирата. Эпизод с бессонной ночью у камина в данном случае знаменует собой открытие?– важнейший для романиста элемент, а ведь несколько страниц подряд героиня находится в совершенном одиночестве и даже не встает из своего кресла! Очевидно, что это одна из лучших сцен книги, хотя она всего лишь является яркой иллюстрацией общего рабочего плана писателя.
Итак, по поводу Генриетты: ее в романе много, однако подобный прием?– вовсе не составная часть замысла, а, пожалуй, некоторый переизбыток моего писательского рвения. Здесь проявилась моя давняя склонность: лучше переусердствовать в развитии сюжета, чем оставить что-то на откуп читателю (а ведь всегда есть вероятность подобного риска или сознательного выбора). Боюсь, многие собратья по перу со мной не согласятся, однако я всегда считал, что перестараться?– меньшее зло. Что касается «Портрета», выбирая из двух зол, я ни на минуту не забывал: книга обязана быть занимательной. Существовала опасность ее несколько «пересушить» искусной кладкой, а этого следовало избегать всеми силами, сохранив повествование живым. Во всяком случае, так мне помнится сегодня. Вероятно, Генриетта в то время и явилась для меня важным винтиком к механизму «оживления». Но не только: за несколько лет до написания романа я переехал в Лондон, и в те дни английская столица была настоящий Меккой для иностранцев. Вот та особенность, что наложила дополнительный отпечаток на сложившуюся в моем уме картину. Впрочем, это уже предмет другого разговора. Обо всем ведь не расскажешь…
Глава I
При определенных обстоятельствах нет в жизни ничего приятнее времени, посвященного послеполуденному чаепитию. В подобных случаях сама обстановка становится в высшей мере восхитительной, и неважно?– участвуете вы в церемонии напрямую или нет, ведь не каждый из нас любитель английского вечернего чая. Так и случилось в самом начале нашей несложной истории: привычный и не лишенный приятности ритуал волею судьбы превратился в упоительное времяпрепровождение.
Чайный столик накрыли на лужайке перед старинным английским домом в самое удачное время?– в середине прекрасного летнего дня, который, впрочем, уж пошел на убыль, однако в распоряжении наших героев оставалось еще несколько благостных часов. Хотя до сумерек было далеко, золотой солнечный свет начал понемногу тускнеть, воздух обрел свойственную предвечерней поре мягкость, и на безупречный травяной покров легли и принялись медленно расти тени.
Обстоятельства как нельзя более располагали к приятному отдыху, а его предвкушение делало описанную нами сцену особенно очаровательной. Промежуток с пяти до восьми вечера иной раз становится маленькой вечностью, а в случаях, подобных чаепитию на лужайке загородного имения, да еще в достойном обществе?– вечностью, сдобренной истинным наслаждением. Люди, расположившиеся перед старым домом, отдыхали со спокойным достоинством. Сторонний наблюдатель удивился бы, не увидев среди них дам?– непременных поклонниц чайной церемонии. На идеально подстриженной траве вытянулись прямые и несколько угловатые тени мужских силуэтов?– пожилого джентльмена, сидящего в глубоком плетеном кресле у низкого столика, и двух молодых мужчин. Те прогуливались несколько поодаль, погрузившись в оживленную беседу. Старик грел в ладонях необычно большую чашку; судя по форме и украшавшей ее росписи?– явно не из чайного набора. Отпивал он ароматный напиток с большой осторожностью, подолгу задерживая чашку у подбородка и не отрывая глаз от дома. Его молодые компаньоны либо уже успели насладиться церемонией, либо не проявляли к ней особого интереса. Оба курили сигары, меряя шагами лужайку. Один из собеседников то и дело бросал взгляды на старика, а тот, не подозревая, что за ним наблюдают, все рассматривал свое жилище.
Надо сказать, что дом?– великолепный образчик типичного английского пейзажа, который мы пытаемся здесь описать,?– заслуживал подобного внимания. Стоял он на невысоком холме над Темзой примерно в сорока милях от Лондона. Широкий фасад красного кирпича под островерхой двускатной крышей являл множество признаков старины: над ним изрядно потрудились время, ветра и дожди, которые, однако, лишь придали ему благородства. В глаза сразу бросались ползущие по стене побеги плюща, заплетающие наличники окон, и гроздья каминных труб на крыше. Славный дом имел название, имел и большую историю. Пожилой джентльмен в плетеном кресле с удовольствием поведал бы ее досужему собеседнику.
Строительство особняка завершилось еще при Эдуарде?VI, а затем его гостеприимством пользовалась великая Елизавета; августейшая особа останавливалась здесь на ночлег и спала на величественной, выпирающей несуразными углами кровати, ставшей с тех пор предметом особой гордости владельцев дома. В период военных действий при Кромвеле дом жестоко пострадал, а позднее, в эпоху Реставрации, был восстановлен и значительно расширен. В восемнадцатом веке его вновь перестроили, обезобразив до неузнаваемости, после чего он перешел в бережливые руки проницательного американского банкира.
К сделке американца подтолкнула крайне выгодная цена (сложившаяся в силу весьма запутанных обстоятельств, о которых мы здесь говорить не станем). Впрочем, купив дом, банкир долго ворчал по поводу его невероятного уродства и почтенного возраста. Мало того, выяснилось, что особняк еще и страшно неудобен. Так или иначе, по прошествии двух десятков лет, изучив все достоинства и недостатки своего приобретения, старик все же проникся к нему страстью подлинного эстета и с закрытыми глазами мог указать гостю, где следует встать, чтобы разглядеть особенности строения во всей красе, и в какое именно время дня: ему был известен час, когда тени от выступающих частей фасада мягко ложились на старую кирпичную кладку, производя наиболее выгодное впечатление.
Банкир мог с легкостью перечислить большинство владельцев и жильцов особняка со времени его возведения, некоторые из которых были людьми весьма известными. Причем свои рассказы он вел с твердой, но ненавязчивой уверенностью в том, что и последний период в истории дома заслуживал не меньшего внимания.
Фасад выходил на лужайку, однако парадный подъезд располагался с другой стороны. Внешний мир не имел доступа в поместье; мягкий травянистый ковер, катившийся по верхушке холма, словно продолжал изысканное внутреннее убранство. Величественные дубы и буки отбрасывали густую тень, укрывая ее бархатной портьерой от солнца тех, кто отдыхал на лужайке. Здесь владелец дома с гостями будто сидели в одной из многочисленных комнат дома: мягкие кресла, яркие ковры, на аккуратном газоне разложены книги и газеты. Невдалеке несла свои воды Темза?– ровно там, где заканчивалась лужайка, обрывающаяся пологим склоном. Прогулка к реке таила в себе особого рода очарование.
Пожилой джентльмен, восседавший у чайного столика, приехал из Америки тридцать лет назад и с собой, помимо багажа, привез типично американскую наружность. Привез?– и сохранил в наилучшем виде, так что, случись вернуться обратно в родную страну, наверняка сошел бы за своего. Впрочем, уезжать из Англии он не собирался; путешествия его жизни подошли к концу, и теперь нашего банкира ждал заслуженный отдых?– тот, что предшествует отдыху вечному.
Лицо он имел узкое, чисто выбритое, с правильными чертами, и веяло от него спокойной проницательностью. Очевидно, это лицо редко когда выражало владевшие хозяином дома чувства, но оттого светившиеся на нем сейчас удовлетворение и прозорливость тем более заслуживали внимания. Стоило посмотреть на старого банкира?– и сразу появлялось ощущение: человек этот добился многого, однако добытый им успех не причинил никому зла, как не причиняют его чужие неудачи; человек этот познал людскую натуру во всех ее проявлениях, и все же в легкой улыбке, заигравшей на впалых щеках с широкими скулами и осветившей глаза насмешливой искоркой, сквозила простодушность, когда он неторопливо поставил на стол свою особенную чашку.
Одет банкир был в тщательно подогнанный черный костюм, к которому не слишком подходили лежащая на коленях свернутая шаль и теплые домашние шлепанцы с искусной вышивкой. На травке у его кресла устроился красивый колли, неотрывно наблюдавший за хозяином едва ли не с той же нежностью, с какой и сам он разглядывал величественный фасад своего дома. Еще на лужайке суетился маленький непоседливый, напоминающий щетку, терьер?– тот живо интересовался двумя другими джентльменами.
Если внешность старого банкира говорила о каком угодно, только не британском происхождении, один из означенных джентльменов, великолепно сложенный молодой человек лет тридцати пяти, напротив, обладал лицом типично английской породы. Лицом весьма примечательным?– привлекательным, свежим и открытым, с твердыми правильными чертами, живыми серыми глазами и чрезвычайно его красившей густой каштановой бородой. Итак, наш джентльмен отличался блестящей наружностью человека, обласканного судьбою?– с легким складом характера, сдобренным высокой культурой. Словом, глянув на него, любой вмиг проникся бы чувством легкой зависти. Сапоги со шпорами будто бы свидетельствовали о недавно совершенной конной прогулке; на голове у него свободно сидела белая шляпа. Он прохаживался, заложив руки за спину, и в одной из них?– крупной, белой, прекрасно вылепленной?– сжимал пару запачканных лайковых перчаток.
Его собеседник производил впечатление человека совершенно иного склада: у стороннего наблюдателя он вызвал бы любопытство, однако совсем не того рода, что первый джентльмен. Далеко не каждый пожелал бы оказаться на его месте. Высокий, до крайности худощавый и слабо сложенный, он имел некрасивое, бледное и все же в своем роде очаровательное лицо со светящимися умом глазами, украшенное не слишком ухоженными усами и бакенбардами, которые, впрочем, шарма ему отнюдь не добавляли. Явно неглупый, однако чрезвычайно нездоровый?– сочетание совершенно несчастливое. Руки он держал в карманах коричневого бархатного сюртука?– вероятно, по давно укоренившейся привычке. Его походка была несколько неуклюжей и неровной, и каждый раз, проходя мимо старика в кресле, молодой человек бросал на него долгий взгляд. Увидев их рядом, вы не без оснований решили бы: перед вами отец и сын.
Наконец старик заметил, что на него смотрят, и доброжелательно улыбнулся.
– Не переживайте, сын мой, у меня все хорошо.
– Допили ли вы чай, папенька??– спросил тот.
– О да, и получил несравненное удовольствие,?– отозвался отец.
– Не налить ли еще?
Старик на секунду задумался и ответил с отчетливым американским акцентом:
– Не знаю. Пожалуй, подожду, а там будет видно.
– Вам не холодно??– осведомился молодой человек.
Старик погладил прикрытые шалью ноги.
– Сложно сказать. Пойму, когда почувствую, что за-мерз.
– Вероятно, кто-то из окружающих должен взять на себя труд читать ваши чувства,?– с легким смехом заметил сын.
– О, надеюсь, что так оно и будет! Вот вы, к примеру, их читаете, лорд Уорбертон?
– Разумеется, и даже очень,?– вступил в разговор первый джентльмен.?– Сказал бы, что вам вполне уютно.
– Пожалуй, причем во многих отношениях.?– Старик опустил взгляд на зеленую шаль и разгладил ее на коленях.?– Мне живется легко и уютно уже много лет. Настолько привык, что и не замечаю.
– В том-то и недостаток подобной привычки,?– заявил лорд Уорбертон.?– Не чувствуем, когда нам хорошо, зато прекрасно понимаем, когда становится плохо.
– Вероятно, мы слишком избалованы, – ответил его спутник.
– Избалованы? Да, несомненно,?– пробормотал лорд.
Все трое недолго помолчали. Молодые люди посматривали на старого банкира, и тот наконец попросил еще чая.
– Должно быть, вам не слишком приятно сидеть с этой шалью на коленях??– предположил лорд, а сын тем временем вновь наполнил чашку отца и воскликнул:
– А вот и нет! Шаль папеньке совершенно необходима, и не внушайте ему обратного.
– Это вещь моей супруги,?– кратко пояснил старый джентльмен.
– Ах, выходит, у вас причины сентиментального рода??– сделал извиняющийся жест лорд.
– Хм.?Пользуюсь, пока ее нет. Вернется?– отдам,?– пожал плечами старик.
– Стоит ли? Вам непременно следует держать колени в тепле, отец.
– Чем вам не угодили мои старые колени??– улыбнулся старик.?– Полагаю, они ничем не хуже ваших.
– Смейтесь, смейтесь, я стерплю,?– ответил с улыбкой сын, подав старику чашку.
– Мы оба с вами чахлые калеки. Вряд ли между нами есть разница.
– Весьма польщен вашими словами, отец. Как вам чай?
– Слишком горяч, на мой вкус.
– В том и есть его прелесть, не так ли?
– Многовато прелести,?– добродушно пробормотал старик.?– Из него вышла прекрасная сиделка, лорд Уорбертон.
– Не слишком он ловок для сиделки,?– усомнился лорд.
– Ничего подобного! Учитывая, что мой сын?– человек далеко не здоровый… Пусть и немощная, а все же хорошая сиделка. Я так и зову его?– моя немощная сиделка.
– Перестаньте, папенька!?– воскликнул молодой человек.
– Разве не правда? Мне хотелось бы видеть вас в добром здравии, но увы… Разве что случится чудо.
– А вдруг и вправду случится? Недурная мысль,?– возразил сын.
– Приходилось ли вам сильно болеть, лорд Уорбертон??– спросил старик.
Тот взял несколько секунд на раздумья.
– Да, сэр. Однажды, в Персидском заливе.
– Он над вами подшучивает, папенька,?– покачал головой сын.
– Что ж, шутить мы все горазды,?– благодушно ответил старый банкир.?– Однако сдается мне, что серьезная болезнь вас никогда не настигала, лорд Уорбертон.
– Вы неправы; он болен усталостью от жизни и болезни своей страшится. Так мне и сказал, слово в слово.
– Верно ли говорит мой сын, сэр??– нахмурился старик.
– Ежели и так, утешить меня в моем горе он не способен. Ужасный он человек, настоящий циник. Ни во что не верит.
– Он снова шутит, отец,?– вставил обвиненный в цинизме.
– Вся причина?– в телесной немощи,?– объяснил старик лорду.?– Она воздействует на ум и заставляет на многое смотреть особенным взглядом. Может показаться, что Ральф считает себя пасынком судьбы. И все же это лишь теория?– на самом деле он крепок духом. Как ни посмотришь на него?– всегда жизнерадостен, вот как сегодня, и частенько поднимает мне настроение.
Молодой человек, удостоившийся столь оптимистического описания, со смехом взглянул на лорда.
– Что я слышу? Восторженный панегирик или обвинения в легкомыслии? Не следует ли мне сей же час развить мои теории, папенька?
– Ей-богу, попробуйте!?– воскликнул лорд.?– Страсть как хочется услышать нечто этакое!
– Надеюсь, сарказм еще не стал вашей второй натурой,?– обратился старый банкир к сыну.
– О, Уорбертон в этом смысле даст мне фору. На самом деле он лишь притворяется утомленным жизнью. Я, в отличие от него, жизнью не пресыщен и нахожу ее невероятно занимательной штукой.
– Ах, невероятно??– заметил старик.?– Сын мой, вам следует сдерживать свои порывы.
– Приезжая к вам, забываю о скуке и усталости,?– вставил лорд.?– Такие у нас случаются занятные беседы.
– Еще одна шутка, сэр??– улыбнулся старик.?– Скука, усталость? Вам нет оправдания! В ваши годы я о сплине и не слыхивал.
– Должно быть, вы поздно повзрослели.
– Вовсе нет. Повзрослел я очень рано?– в том-то все и дело. Созрел уже к двадцати годам и работал не покладая рук. Если у вас есть достойное занятие?– вы никогда не заскучаете. Увы, молодежь ныне ведет праздный образ жизни, слишком много думает об развлечениях, слишком привередлива, ленива и обеспечена.
– Вам ли обвинять своего ближнего в богатстве, сэр!?– деланно возмутился лорд.
– Я банкир?– на это вы изволите намекать?
– Да, если угодно. Ведь вы не ограничены в средствах, не так ли?
– Не столь уж он и богат,?– милостиво встал на защиту отца молодой человек.?– Вы не представляете, лорд, сколько денег папенька раздавал направо и налево.
– Что ж, он распоряжался собственным состоянием; это ли не доказательство богатства? Может ли меценат порицать других в склонности тратить деньги на удовольствия?
– Отец ценит удовольствия?– особенно когда их испытывает его ближний.
Старик покачал головой.
– Не буду хвастать, что доставил так уж много удовольствия другим.
– Вы непозволительно скромны, папенька!
– Ральф изволит шутить, сэр,?– улыбнулся лорд.
– Молодежь нынче много шутит. Что же будет, когда шутки кончатся?
– К счастью, их кладезь неисчерпаем,?– заметил сын банкира.
– Позвольте вам не поверить. По моему мнению, жизнь становится все более серьезна, и вы, молодые люди, скоро в этом убедитесь.
– Чем серьезнее жизнь?– тем больше поводов для шуток.
– Разве что для мрачных,?– пожал плечами старик.?– Убежден: грядут большие перемены, и перемены не к лучшему.
– Полностью с вами согласен, сэр,?– подтвердил лорд Уорбертон. – Сам в этом уверен. Мы вскоре столкнемся с весьма занятными событиями. Потому и нахожу затруднительным последовать вашему совету; вы ведь говорили на днях, что мне следует пустить корни? А как на это решиться, если назавтра земля уйдет из-под ног?
– Пустить корни?– значит обзавестись прекрасной женщиной,?– хмыкнул его приятель.?– Уорбертон уже некоторое время пытается влюбиться,?– объяснил он отцу.
– Прекрасная женщина?– существо непостоянное, какие уж тут корни!?– воскликнул лорд.
– О, нет!?– возразил старый джентльмен.?– Они крепко держатся за землю. Общественные и политические перемены, о которых я веду речь, на них не повлияют.
– То есть женщина никуда не денется? Что ж, в таком случае как можно скорее заведу себе одну и накину себе на шею в качестве спасательного круга.
– В дамах наше спасение,?– сказал старик.?– Я имею в виду?– в лучших из них, ибо женщина женщине рознь. Найдите себе наиболее достойную, женитесь, и у вас появится интерес к жизни.
Молодые люди примолкли, видимо пораженные великодушием своего старшего собеседника, поскольку и тот и другой доподлинно знали, что собственный супружеский опыт старика оставляет желать много лучшего. Впрочем, он, как видно, проводил между женщинами различие; возможно, его слова свидетельствовали о собственной большой ошибке. Тем не менее заявить вслух о не самом удачном выборе старым банкиром спутницы жизни было бы неуместно.
– Ежели я возьму замуж интересную женщину, во мне вновь возникнет жажда новизны??– спросил лорд Уорбертон.?– Так следует вас понимать? Видите ли, я ведь нисколько не горю желанием связать себя узами?– ваш сын ввел вас в некоторое заблуждение. С другой стороны, никогда не знаешь, как интересная женщина может повлиять на мужчину.
– Хотелось бы понять, что такое в вашем представлении интересная женщина??– вновь подал голос Ральф.
– Дорогой друг, вряд ли вы сможете понять мои возвышенные внутренние помыслы. Я и сам их не слишком понимаю?– иначе давно стал бы совсем другим человеком…
– Намерен предупредить: кого бы вы ни выбрали, о моей племяннице речь идти не должна,?– покачал головой старик, и его сын рассмеялся:
– Папенька, после ваших слов Уорбертон не может не проявить любопытства. Вы живете среди англичан тридцать лет и наверняка привыкли к их манере выражаться, однако вам не дано понять, о чем они умалчивают.
– Что думаю?– о том и говорю,?– добродушно ответил старый джентльмен.
– Не имею чести знать вашу племянницу,?– сказал лорд Уорбертон.?– И вроде бы впервые о ней услышал…
– Я имею в виду племянницу супруги. Миссис Тушетт сейчас как раз сопровождает ее на пути в Англию.
– Матушка провела зиму в Америке?– кажется, я рассказывал,?– объяснил молодой Тушетт.?– В самое ближайшее время мы ожидаем ее возвращения. Недавно она написала, что обнаружила там родную племянницу и предложила ей приехать в Англию.
– Вот как? Миссис Тушетт очень добра,?– пробормотал лорд.?– А что ваша кузина? Интересная особа?
– Мы знаем о ней не больше вашего. Маменька в подробности не вдавалась, да и телеграммы шлет путаные. Говорят, женщинам это свойственно, а маменьке?– в высшей степени. Вот что она телеграфировала последний раз: «Устала Америки тчк жара ужасна тчк возвращаюсь Англию племянницей следующим пароходом приличными каютами». А племянницу первый раз, похоже, упомянула в предыдущей телеграмме. Вот, слушайте: «Телеграфируйте новый адрес тчк сменила отель отвратительного наглого портье тчк девочкой сестры поедем Европу тчк отец умер прошлом году зпт остались две сестры зпт независимость невероятная». Мы с папенькой ломали головы: подобную писанину можно толковать и так, и этак.
– Ясно одно,?– добавил старик,?– портье она задала приличную трепку.
– И об этом я не стал бы говорить с полной уверенностью?– ведь поле боя пришлось покинуть именно маменьке. Итак, сперва мы решили, что речь идет о сестре портье. Однако, поскольку в следующей телеграмме маменька уже говорила о племяннице, сделали вывод: сестра – одна из моих теток. Далее возник вопрос: откуда две сестры? Вероятно, дочери тетки? И уж совсем непонятно про «независимость». Кто именно независим? Мы так и не догадались. Возможно?– юная леди, которую взяла под опеку маменька, а возможно?– и обе сестры. Опять же, в каком смысле? В моральном или в финансовом? То ли они ни в чем не нуждаются, получив хорошее наследство, то ли не желают быть никому обязанными… Может статься, уместно иное толкование? К примеру, сестры не намерены ни к кому прислушиваться…
– Что бы это ни значило, последнее толкование наверняка подразумевалось в том числе,?– заметил мистер Тушетт.
– Полагаю, вскоре вы все поймете,?– заключил лорд Уор-бертон.?– Когда прибывает миссис Тушетт?
– Мы в полной неизвестности. Должно быть?– как только подвернется пароход с приличными каютами. Вероятно, еще не подвернулся. Впрочем, как знать? Могли уж и сойти на берег в Англии.
– Скорее всего, миссис Тушетт телеграфировала бы.
– Ей свойственно слать телеграммы, когда их не ждешь. Когда же не находишь себе места от нетерпения?– их нет,?– усмехнулся старик.?– Супруга обожает падать как снег на голову. Видимо, рассчитывает застать меня за предосудительными занятиями. Ни разу не застала, однако надежды не теряет.
– Маменька ни за что не поступится своим вольнолюбием?– такова фамильная черта,?– смягчил язвительные слова отца молодой Тушетт.?– Допустим, юные леди из Америки независимы, так ведь маменька независима вдвойне! Вечно норовит поступать по-своему; в помощниках не нуждается, да в них и не верит. Считает, что от меня пользы как от пятого колеса в телеге, а потому лишь разъярится, ежели я приеду в Ливерпуль ее встретить.
– Не дадите ли мне, по крайней мере, знать, когда объявится племянница??– обернулся к старику лорд.
– Разве что с условием, о котором я упомянул: вы обещаете не влюбляться в юную особу,?– заявил мистер Тушетт.
– Неужто вы считаете меня недостаточно достойным?
– Отнюдь. Полагаю вас в высшей степени человеком достойным?– именно потому и не желаю, чтобы вы женились на моей племяннице. Вряд ли она едет сюда искать себе партию, хотя подобным образом поступают многие?– будто дома женихов недостаточно. Кроме того, юная леди, по всей вероятности, помолвлена, как и любая молодая американка. Так или иначе, сомневаюсь, что из вас выйдет прекрасный супруг.
– Помолвлена? Вполне возможно. Я знавал многих девушек из Америки, и это для них вполне обычная история. Однако помолвка еще ничего не значит, помяните мое слово. А по поводу способности стать хорошим супругом… Увы, тут я и сам в затруднении, однако кто не попробует?– тот не узнает!
– Пробуйте, лорд, только не с моей племянницей,?– улыбнулся старый банкир, дав тем самым понять, что разговор затеял более ради шутки.
– Ах, нет так нет,?– в свою очередь, улыбнулся Уорбертон.?– В конце концов, возможно, она того и не стоит.
Глава II
Воспользовавшись легкой пикировкой между отцом и лордом, молодой Ральф Тушетт, заложив руки в карманы, свойственной ему неуклюжей походкой отошел в сторонку; по пятам за ним следовал маленький задиристый терьер. Лицом Ральф стоял к дому, однако взглядом задумчиво уткнулся в травянистый ковер лужайки, а потому не заметил, что его разглядывает возникшая в широком дверном проеме особа.
Сам Ральф ее не видел, пока задорный терьер не бросился вдруг вперед с заливистым лаем?– скорее приветственным, нежели враждебным. Стоявшая в дверях особа немедленно догадалась о дружеских намерениях собаки. Та мигом добежала до гостьи и закрутилась у ее ног, поглядывая вверх и не переставая гавкать. Девушка без всякой робости наклонилась, взяла терьера на руки и поднесла к лицу, а тот все заливался веселым лаем.
Ральф последовал за своим питомцем, на ходу рассматривая молодую леди. Высокая, в черном платье и, похоже, весьма недурна собой… Стояла она с непокрытой головой, словно находилась здесь на правах гостьи, и молодой человек на время впал в недоумение: визитеров ввиду недомогания старого мистера Тушетта в доме теперь принимали нечасто. Джентльмены на лужайке также обратили внимание на гостью.
– Кто, скажите на милость, эта дама??– пробормотал Ральф.
– Должно быть, та самая племянница миссис Тушетт?– независимая молодая леди,?– предположил Уорбертон.?– Судя по тому, как она обращается с собакой, вряд ли я ошибаюсь.
Колли также позволил себе отвлечься от хозяина и, лениво помахивая хвостиком, медленно потрусил к девушке у дома.
– Однако где же моя супруга??– промолвил старик.
– Полагаю, юная леди сочла возможным оставить миссис Тушетт в ее покоях. Пресловутая независимость!
Девушка, не отпуская терьера, улыбнулась и заговорила с Ральфом:
– Не ваша ли это собачка, сэр?
– Еще пару минут назад была моя. А теперь, похоже, она всей душой принадлежит вам.
– Так пусть у нее будет сразу два хозяина! Но какой прекрасный малыш!
Ральф на миг задержал на ней взгляд. А ведь чертовски хорошенькая!
– Он ваш?– я ничуть не против.
Молодая леди, казалось бы, совершенно до этой минуты уверенная как в себе, так и в других, вдруг слегка покраснела?– вероятно, неожиданная щедрость привела ее в смущение.
– Забыла сказать: я, видимо, ваша кузина??– Опустив собаку на землю, она ахнула, заметив колли:?– Ого, вот и еще одна!
– Видимо? – со смехом повторил Ральф.?– Я считал, что тут никаких сомнений быть не может. Так вы приехали с моей маменькой?
– Да-да, полчаса тому как.
– То есть она проводила вас в дом и снова нас покинула?
– Вовсе нет. Тетушка прошла на свою половину. Наказала мне передать, что ожидает вас у себя без четверти семь.
Молодой человек сверился с часами:
– Благодарю! Буду минута в минуту.?– Бросив взгляд на кузину, добавил:?– Кстати, добро пожаловать! Чрезвычайно рад вас здесь видеть.
Девушка тем временем с любопытством рассматривала очаровательные владения семейства Тушеттов, уделяя немалое внимание и Ральфу, и собакам, и двум джентльменам под деревом.
– Никогда еще не была в столь чудном месте! Успела осмотреть ваш дом?– он меня заворожил.
– Сожалею, что мы и не подозревали о вашем присутствии, а ведь вы провели здесь целых полчаса!
– По словам вашей матушки, в Англии принято приезжать, не причиняя никому беспокойства, вот я и решила: так положено. Один из тех джентльменов?– ваш отец?
– Да, тот, что постарше.
– О, на второго я и не думала,?– засмеялась юная леди.?– А кстати, кто он?
– Наш большой друг, лорд Уорбертон.
– Всей душой надеялась на встречу с каким-нибудь лордом. Словно в роман попала, ей-богу! Ах ты милое создание! – вдруг воскликнула девушка, снова наклонившись и подхватив терьера.
Казалось, особого желания подойти к мистеру Тушетту гостья не проявляла, и молодой человек, беседуя с ней у порога, гадал: неужели ждет, пока хозяин дома сам направится ей навстречу и выразит свое почтение? Американские девушки все же привыкли, когда к ним проявляют внимание, решил Ральф, а кузина еще, как говорят, особа боевитая; пожалуй, достаточно взглянуть на ее личико, чтобы убедиться?– так оно и есть.
– Не хотите ли познакомиться с моим папенькой??– все же отважился спросить он.?– Отец немолод и не слишком здоров, а потому редко покидает любимое кресло.
– О, бедняга! Как жаль…?– огорчилась юная леди и тут же сделала шаг вперед.?– Я-то по словам тетушки поняла, что он еще довольно бодр.
– Родители не виделись уже год,?– немного помолчав, объяснил Ральф.
– Ну что ж, зато он живет в прекрасном месте. Пойдешь со мной, собачка?
– Да, дом у нас чудесный,?– заметил Ральф, покосившись на собеседницу.
– Как его зовут??– осведомилась девушка, лаская терьера.
– Э-э-э… папеньку?
– Ну да,?– засмеялась она.?– Только не рассказывайте, что я вас спрашивала.
За разговором они уже приблизились к хозяину дома, и тот медленно поднялся из своего кресла.
– Маменька приехала,?– сообщил Ральф,?– а это?– мисс Арчер.
Старик положил руки на плечи девушки, вгляделся в ее лицо с чрезвычайно доброжелательным выражением и галантно поцеловал в щеку.
– Для меня огромное удовольствие видеть вас здесь. Увы, мы не были предупреждены и потому не успели устроить надлежащего приема.
– Нас прекрасно встретили,?– возразила гостья.?– В холле было не менее десятка слуг, а еще старушка у ворот сделала мне реверанс.
– Разумеется, мы могли бы принять вас совсем иначе. Как жаль, что вы не дали нам времени,?– улыбнулся старик, потирая руки и сокрушенно покачивая головой.?– Хотя миссис Тушетт пышных приемов не любит…
– Она сразу отправилась на свою половину.
– Да-да, и наверняка заперлась. Ну, тут ничего необычного нет. Полагаю, мы с ней увидимся не ранее, чем через неделю.
Старый банкир неторопливо уселся в кресло.
– А я думаю?– куда раньше!?– воскликнула девушка.?– Миссис Тушетт намерена спуститься к ужину. А вы смотрите не забудьте: без четверти семь!?– добавила она, обернувшись к Ральфу.
– О чем вы говорите??– удивился старик.
– Маменька ждет меня к этому времени в своих покоях,?– объяснил Ральф.
– Ах, везунчик!?– улыбнулся отец и обратился к гостье:?– Не желаете ли присесть? Уверен?– вам следует выпить чая.
– Меня уже угостили?– принесли полную чашку в комнату, едва я приехала,?– отказалась молодая леди.?– Как печально, что вам нездоровится,?– добавила она.
– Вашему дяде немало лет, милая племянница,?– пора и стариком побыть. И все же ваш приезд непременно поможет мне почувствовать себя лучше.
Девушка вновь осмотрелась, пристально изучив лужайку, старые деревья, заросшую по берегам тростником серебристую ленту Темзы и прекрасный старый дом; не забыла и о своих собеседниках. Подобную любознательность объяснить легко: юная леди была явно особой сметливой, да к тому же весьма взволнованной непривычной обстановкой. Устроившись у столика, она отмахнулась от собачонки, сложила на коленях белые, резко выделявшиеся на черном платье руки, высоко подняла голову и снова окинула окрестности живым взглядом. Усидеть на одном месте мисс Арчер никак не могла?– поглядывала то в одну сторону, то в другую, впитывая впечатления, коих оказалось немало. Лицо ее раз за разом меняло выражение, хотя с него не сходила ясная спокойная улыбка.
– Никогда не видывала настолько чудного места!
– Выглядит совсем неплохо,?– отозвался Тушетт-старший.?– Понимаю ваш восторг: сам когда-то испытывал то же самое. Однако вы и сами прекрасны,?– галантно и отнюдь не шутливо добавил он.
Почтенный возраст давал ему счастливую возможность безмятежно сыпать комплиментами, ничуть не опасаясь насторожить молодую особу, и старик своей привилегией явно наслаждался.
Насколько его слова смутили гостью, рассказывать не будем, однако заметим, что она, покраснев?– вряд ли от несогласия,?– тотчас поднялась с кресла.
– Прекрасна? О да, спорить не стану,?– со смешком ответила она.?– Кстати, сколько лет вашему дому? Не Елизаветинского ли он периода?
– Нет, эпохи восхождения Тюдоров,?– поправил ее Ральф.
Мисс Арчер мигом к нему обернулась:
– Начало царствования Тюдоров? Восхитительно! Полагаю, что в Англии таких осталось немало.
– Верно, причем многие из них значительно наш превосходят.
– Не говорите так, сын мой!?– запротестовал старик.?– Лучше нашего дома ничего нет.
– К примеру, у меня жилище тоже весьма достойное,?– наконец вступил в разговор лорд Уорбертон.?– Полагаю даже, что во многих отношениях оно интереснее.
До сих пор он лишь пристально рассматривал племянницу Тушеттов, теперь же с легкой улыбкой поклонился. Мисс Арчер, как и любая из знакомых Уорбертону женщин, немедленно оценила его превосходные манеры. Разумеется, наша героиня ни на секунду не забывала, что перед нею настоящий лорд.
– Буду только рад вам его показать,?– добавил он.
– Не верьте ему,?– проворчал старик.?– Смотреть там нечего: по сравнению с нашим?– жалкий сарай, и только.
– Видеть не приходилось, а потому оценить не могу,?– ответила девушка, улыбнувшись лорду.
Похоже, Ральф потерял интерес к спору; стоял, сунув руки в карманы, и, казалось, жаждал возобновить беседу с новоявленной кузиной.
– Увлекаетесь ли вы собаками??– попытался сменить он тему, хоть и сознавал, что зачин разговора для человека умного не слишком удачный.
– Увлекаюсь, еще как!
– Вероятно, тогда вам стоит считать себя хозяйкой терьера,?– с некоторой неловкостью продолжил Ральф.
– Пока гощу у вас?– с удовольствием.
– Надеюсь, вы к нам надолго?
– Вы очень добры, однако покамест ничего определенного сказать не могу. Тут слово за тетушкой.
– Беру это на себя?– без четверти семь попытаемся все прояснить,?– вновь посмотрел на часы Ральф.
– Я бы и рада побыть у вас подольше,?– улыбнулась юная леди.
– Неужто вы позволяете решать за себя?
– Позволяю?– ежели решение мне по нраву.
– Попробую все устроить на свой вкус,?– повторил Ральф.?– Как же вышло, что мы до сих пор не знали друг друга? Совершенно необъяснимо!
– Вам всего лишь следовало приехать и познакомиться.
– Приехать? Куда же?
– В Соединенные Штаты. В Нью-Йорк, в Олбани и прочие города.
– В Америку я наезжал и много где был. Как странно, что мы не встретились!
Мисс Арчер замялась и все же объяснила:
– Ваша маменька и мой отец были в ссоре, вот в чем все дело. Так уж сложилось после смерти мамы?– я тогда была еще ребенком. Потому и не чаяла вас когда-либо увидеть.
– А! Однако я к маменькиным ссорам не имею ни малейшего отношения. Боже упаси!?– воскликнул молодой человек и грустно добавил:?– Стало быть, вы недавно потеряли отца?
– Да, больше года назад. Потом появилась тетушка и была ко мне очень добра: предложила поехать с ней в Европу.
– Вот как? Стало быть, маменька вас, можно сказать, удочерила?
– Удочерила??– снова покраснев, хмыкнула девушка.
В ее лице появилось мимолетное выражение душевной боли, и Ральф встревожился. Кто знал, что кузину заденет неверно подобранное слово…
К ним приблизился лорд Уорбертон, очевидно желая поближе рассмотреть гостью Тушеттов, и мисс Арчер остановила на нем взгляд широко распахнутых глаз.
– О нет. Не удочерила. Вряд ли я гожусь в приемные дочери.
– Тысяча извинений, – пробормотал Ральф. – Всего лишь хотел сказать, что… что…
Он и сам не знал, как теперь выкрутиться.
– Вы хотели сказать?– взяла под опеку? Да, верно. Это совершенно в ее манере. Тетушка и вправду была очень благосклонна, однако…?– Как видно, молодая леди не желала никаких недомолвок.?– Однако я слишком ценю свою свободу.
– Изволите говорить о миссис Тушетт??– подал из кресла голос старик.?– Подойдите же сюда, милая, и расскажите о ней. Я благодарен любому, кто сообщает мне новости о супруге.
Мисс Арчер вновь заколебалась, а затем с улыбкою сказала:
– Тетушка и вправду особа чрезвычайно доброжелательная.
С этими словами она подошла к своему дяде, вдруг развеселившемуся ее ответом.
Лорд Уорбертон, оставшись наедине с Ральфом, прошептал:
– Вы, кажется, хотели знать, что в моем представлении интересная женщина? Взгляните же на свою кузину!
Глава III
Миссис Тушетт была особой весьма эксцентричной, о чем в том числе говорило ее поведение сразу после приезда в дом супруга, где она не появлялась многие месяцы. Действовала достойная дама всегда по своему разумению?– а более, пожалуй, никак ее натуру и не опишешь. Не в коей мере не чуждая благородных манер, миссис Тушетт тем не менее нечасто производила впечатление человека обходительного: совершая немало добрых поступков, угождать никому не желала.
Подобным свойством, которое супруга старого банкира всячески в себе лелеяла, она вовсе не имела в виду намерения оскорбить окружающих, однако тем самым разительно отличалась от многих. Проявлялось ее своеобразие столь недвусмысленно, что особ чувствительных заставляло буквально вздрагивать, и весьма отчетливо дало о себе знать в первые часы после возвращения из Америки. Самым естественным казалось броситься в объятия мужа и сына, а между тем миссис Тушетт, ввиду собственных резонов, кои считала единственно верными, всякий раз в таких случаях замыкалась в совершенном уединении, откладывая сантименты до тех пор, пока не наведет полнейший порядок в своем гардеробе. Означенная процедура не имела отношения ни к тщеславию, ни к желанию выглядеть наиболее выгодно.
Миссис Тушетт была дамой немолодой, с довольно-таки невзрачной внешностью; не могла похвастаться ни грацией, ни элегантностью, однако соображения свои, решительно отличающиеся от тех, что ей обычно приписывали, ценила превыше всего. Иной раз?– когда требовалось?– готова была даже снизойти до объяснения их сути. С супругом своим она по большей части жила раздельно и не видела в подобном положении вещей ничего необычного. Еще в самом начале брака стало понятно: их с мужем желания не совпадают никогда и ни в чем. Стоило ли отдавать семейные отношения на откуп случаю? Ведь этак недалеко и до окончательной размолвки. Миссис Тушетт решила исключить случайности и возвела это желание в твердое и буквально нерушимое правило: уехала во Флоренцию, где приобрела дом и осела. Мужа оставила присматривать за английским филиалом его банка. Подобное положение устраивало ее как нельзя более: все определилось весьма удачно.
К тому же мнению склонялся и мистер Тушетт: иной раз их договоренность казалась ему единственным ясным и непреложным фактом посреди густых лондонских туманов. Впрочем, куда чаще он желал, чтобы столь неестественное развитие их союза было хоть слегка завуалировано недосказанностью. Старик ощущал готовность согласиться с чем угодно, однако примирение с порядком, на который в здравом уме пойти никак нельзя, стоило ему значительных усилий. Почему, спрашивается, следовало ставить окончательную точку над i?
Его супруга ни малейших нравственных терзаний не испытывала и приезжала единожды в год, имея в виду провести месяц с мужем. По всей видимости, каждый раз целью приезда становилось в том числе желание убедить мистера Тушетта, что систему она выбрала верную. Английский образ жизни ее не привлекал, и на то имелись три или даже четыре веские причины, на которые она ссылалась. Касались они далеко не самых значительных сторон издавна заведенных обычаев, однако для миссис Тушетт служили достаточным оправданием смены места жительства. К примеру, она терпеть не могла хлебный соус, считая его на вид схожим с припаркой, а на вкус?– с мылом; решительно возражала против употребления пива служанками, а еще утверждала, что британские прачки оставляли, на ее взгляд, желать много лучшего. Тут надобно добавить: миссис Тушетт весьма придирчиво относилась к свежести белья. Визиты на свою родину она совершала регулярные, и последний из них затянулся как никогда надолго.
В Америку она наведалась с целью взять племянницу под свое крылышко?– тут никаких сомнений уж не было. Четыре месяца назад, в один дождливый день, означенная юная леди коротала время в своем доме в Олбани за чтением. Одиночество ее ничуть не угнетало; ум молодой особы представлял собой благодатную почву для знаний, а развитое воображение лишь тому способствовало.
В тот самый день ей, однако, хотелось нарушить однообразие, и визит неожиданной гостьи пришелся как нельзя кстати. Заранее о ее приезде не было известно, и наша героиня сообразила, что в доме кто-то есть, лишь услышав шаги в соседней комнате.
Дом квадратной формы был старым и весьма просторным; в одном из окон первого этажа висело объявление о его продаже. Из двух подъездов один давно наглухо закрыли, однако ж закладывать дверной проем кирпичом не стали. Двери и там и здесь ничем друг от друга не отличались?– высокие, белые, с арками и фонарями по обе стороны, от которых к вымощенной кирпичом мостовой спускались каскадом узкие ступеньки из красного камня. Два здания, стоящие стеной к стене, образовывали единый дом?– часть разгораживающей их перегородки снесли и сделали проход. Комнат на втором этаже образовалось много; все они были выдержаны в одних и тех же желтовато-белых цветах, а со временем желтизна стала преобладать. На третьем этаже проходил сквозной арочный проход, которым наша молодая героиня, Изабелла, часто пользовалась в детстве с родными сестрами. Туннель, как его окрестили, получился коротким и светлым, а все же Изабелле он казался местом странным и тоскливым, особенно в зимние вечера.
Будучи ребенком, в дом этот она приезжала не раз?– тогда там жила бабушка, однако потом случился перерыв в десять лет. Вновь вернулась в Олбани наша героиня незадолго до смерти отца.
Бабушка, старая миссис Арчер, была весьма гостеприимна, хоть в основном принимала у себя лишь членов большой семьи, и девочки нередко проводили у нее по несколько недель подряд. Воспоминания о том времени у Изабеллы остались самые счастливые. Жизнь тут текла не так, как в доме ее родителей: простор, изобилие, вечное ощущение праздника, почти полное отсутствие обычной дисциплины… Детям дозволялось присутствовать при беседах взрослых, что Изабелле нравилось чрезвычайно. Постоянно кто-то прибывал, другие уезжали: бабушкины дети и внуки пользовались возможностью погостить здесь в любое время. Словом, дом в некоторой степени напоминал шумную провинциальную гостиницу, где кроткая старенькая хозяйка лишь вздыхала, глядя на постояльцев, однако никогда не предъявляла им счетов. В счетах Изабелла, разумеется, ничего не понимала, а бабушкин дом в детстве казался ей местом донельзя романтическим.
С обратной его стороны имелась крытая галерея, и в ней стояли качели?– предмет особой страсти гостивших в доме детей. На задах располагался большой сад с персиковыми деревьями, раскинувшийся до самой конюшни,?– одно из самых любимых и теплых мест бабушкиного жилища. Изабелла бывала здесь и зимой, и летом, однако персики необъяснимым образом всякий раз о себе напоминали.
Со стороны фасада, через улицу, находилось старинное здание?– его еще называли «голландским домом». Необычного обличья строение, сложенное из желтоватого кирпича еще при первых переселенцах, венчал щипец, сразу бросавшийся в глаза гостям города. Вкруг дома, повернутого к улице боком, шел шаткий деревянный забор. Здесь располагалась начальная школа для детей обоих полов, и ведала ей, а вернее?– позволяла школе существовать как придется, весьма представительная дама, вдова какого-то влиятельного человека. Более всего Изабелла в ней запомнила странные, вызывающе домашнего вида гребешки, скреплявшие прическу на висках.
Изабеллу даже сперва определили в это учебное заведение, где ей предстояло овладеть основами знаний, однако, проведя за партою лишь день, она воспротивилась установленным там правилам и перешла на домашнее обучение. В сентябре, когда окна школы были открыты настежь, девочка слышала гул детских голосов, хором твердящих таблицу умножения, и в душе у нее перемешивались в один клубок радостное ощущение свободы и боль отторжения.
Таким образом, начало ее образованию было положено в праздном доме бабушки. Обитатели его читали крайне мало, Изабелла же без всякой меры пользовалась библиотекой, где на полках стояло множество книг с чудесными иллюстрациями. Забираясь на стул, доставала том за томом; найдя произведение по вкусу?– а главным образом ее привлекал титульный лист,?– уносила ее в загадочную комнату за библиотекой, которую обычно и непонятно почему называли кабинетом. Кто в нем работал, в какие славные времена?– Изабелла так и не вызнала.
Так или иначе, ей нравился здесь приятный аромат древности и гуляющее от малейшего звука эхо. Сюда составляли старую мебель, далеко не всегда свое отслужившую и попавшую на задворки незаслуженно. С нею у нашей героини установились совершенно особенные отношения. Например?– с обтянутым шерстяной тканью диваном, которому Изабелла поверяла свои детские горести. Витавшему в этих четырех стенах таинственному меланхолическому духу кабинет был обязан давно закрытому второму подъезду. Тяжелые засовы худенькой девочке сдвинуть было не под силу, однако она знала: навек застывший в молчании выход когда-то открывался на улицу. Увы, окошки в двери залепили зеленой бумагой, иначе из них открылся бы вид на потемневшее от времени ступени и вытертую миллионами шагов кирпичную мостовую. Впрочем, выглядывать наружу Изабелле вовсе не хотелось?– зачем разрушать чудесную теорию о портале, ведущем в странное неведомое место, становившееся в воображении ребенка в зависимости от настроения то райским садом, то мрачным подземельем.
Именно в кабинете Изабелла и предавалась своему обычному занятию в очередной пасмурный день на стыке зимы и весны. В то время весь дом находился в ее распоряжении, однако же выбрала она самую, пожалуй, унылую комнату из всех. Запертую на засовы дверь наша героиня так ни разу и не открывала, не содрала и зеленую бумагу с окошек, которую порой заменяли на новую. Не желала убеждаться, что за порталом пролегает самая обычная улица.
Снаружи шел холодный проливной дождь. Весны уж заждались, однако она цинично и не слишком искренне призывала потерпеть еще. Впрочем, Изабелла старалась обращать как можно меньше внимания на предательскую сущность погоды и, уткнувшись в книгу, пыталась собраться с мыслями. Не так давно ей пришло в голову, что ее разум далек от сосредоточения. Пришлось потратить немало времени на воспитание в себе едва ли не военной дисциплины: мозгу следовало по команде приходить в ритмическое движение, наступать, останавливаться, отходить назад и совершать прочие сложные маневры. Только что она отдала приказ о наступлении, и ее сознание двинулось медленным маршем по зыбучим пескам немецкой философической мысли.
Марш разума, едва углубившегося в дебри, нарушил звук посторонних шагов, и Изабелла прислушалась. Похоже, кто-то вошел в сообщающуюся с кабинетом библиотеку? Сперва наша героиня решила, что появился с визитом человек, которого она ожидала, затем пришла к иному выводу. Шаги явно принадлежали женщине, причем женщине незнакомой, а из решительной поступи следовало: незнакомка не собирается останавливаться на пороге ее убежища. И в самом деле, в дверном проеме возникла фигура дамы. Гостья на миг застыла, окинув пристальным взглядом нашу героиню. Особа немолодая, довольно невзрачной наружности, с резкими и властными чертами лица, одета в непромокаемый плащ… Что бы это значило?
– Хм,?– начала незнакомка, оглядев разномастную мебель.?– Стало быть, здесь вы обычно обретаетесь?
– Ежели никого не жду с визитом, то здесь,?– промолвила Изабелла.
Поднявшись из кресла навстречу гостье, она пригласила ее пройти в библиотеку, однако та все стояла, рассматривая кабинет.
– В доме ведь достаточно комнат, и все они в куда лучшем состоянии, хотя и там все изрядно обветшало,?– заметила дама.
– Желаете осмотреть??– осведомилась Изабелла.?– Я позову служанку, вас проводят.
– Ни к чему. Я вовсе не покупательница. Кстати, служанка бродит по второму этажу?– вероятно, ищет вас. Не самая сообразительная девица. Скажите ей, что мне ее услуги не понадобятся.
Изабелла застыла в нерешительности, а неожиданная гостья, нелестно отозвавшаяся о старом доме, вдруг выпалила:
– Так вы одна из дочерей?
И странные же у нее манеры…
– Смотря о чьих именно дочерях вы говорите.
– Имела в виду покойного мистера Арчера и мою бедную сестру.
– А,?– медленно проговорила Изабелла,?– выходит, вы наша сумасбродная тетка Лидия?
– Вот как, значит, велел называть меня ваш папенька? Да, я?– тетушка Лидия, но отнюдь не сумасбродная. Бредовыми иллюзиями не страдаю. Видимо, вы младшая?
– Верно, младшая из трех. Меня зовут Изабелла.
– Да-да, а сестер?– Лилиан и Эдит. Похоже, вы из всех к тому же самая красивая?
– Определенно сказать не могу.
– А по-моему?– самая и есть.
Так между тетушкой и племянницей завязалась дружба. Лидия давно находилась в ссоре с зятем, разок отчитав его после смерти сестры за легкомысленное отношение к воспитанию дочерей. Мистер Арчер, человек вспыльчивый, велел ей не совать нос не в свое дело, и Лидия за много лет не перемолвилась с ним ни словом. После его кончины ни разу не писала и дочерям, воспитанным в духе неуважения к тетке, что Изабелла и доказала в первой же беседе.
Миссис Тушетт действовала, по своему обыкновению, обдуманно. Собравшись в Америку с ежегодной ревизией инвестиций, к которым ее супруг, невзирая на положение в финансовом мире, никакого отношения не имел, она решила заодно выяснить, как живут племянницы. Вступать в переписку не пожелала?– всегда надежнее все увидеть собственными глазами. Впрочем, Изабелла обнаружила, что тетушка знает о них немало и уж точно наслышана о замужестве двух старших сестер. Была она осведомлена и о скромном наследстве?– денег девицам Арчер отец оставил совсем немного, однако к ним перешла недвижимость в Олбани, которую теперь и выставили на продажу. Эдмунд Ладлоу, супруг Лилиан, взял все тяготы переговоров в свои руки, о чем миссис Тушетт также откуда-то стало известно. Эдмунд и Лилиан приехали в Олбани еще во время болезни мистера Арчера и по сей день жили в старом доме в компании с Изабеллой.
– Сколько же вы рассчитываете выручить??– спросила тетушка, устроившись для беседы в гостиной и скептически ее осмотрев.
– Не могу сказать наверняка,?– ответила Изабелла.
– Вы уже второй раз повторяете одно и то же, а ведь глупенькой не выглядите.
– Я и не глупенькая, однако в деньгах не смыслю совершенно.
– Вот оно ваше воспитание?– будто бы вы должны унаследовать миллион. Что вам на самом деле отошло?
– Не имею ни малейшего понятия. Вам следует расспросить Эдмунда и Лилиан; они вернутся через полчаса.
– Во Флоренции этакое жилище назвали бы бедным домиком,?– вздохнула миссис Тушетт,?– однако здесь, осмелюсь предположить, цена может оказаться высокой. Вероятно, каждой из вас достанется приличная сумма. Наверняка в наследство вошло и другое имущество. Очень странно, что вы об этом не знаете. А место здесь весьма привлекательное: скорее всего, дом снесут и выстроят взамен несколько лавок. Как вы сами не додумались? Можно ведь было и сдать помещение торговому дому?– извлекли бы большую выгоду.
Изабелла уставилась на тетушку. Сдать внаем? Ей подобная мысль в голову не приходила.
– Надеюсь, дом не снесут. Я ведь его обожаю, тетя.
– Не понимаю, что в нем хорошего? Здесь умер ваш отец.
– Да, однако из-за его смерти я любить дом не перестала,?– холодно ответила племянница.?– Мне нравятся места, где происходили события?– пусть и печальные. Здесь умерло немало людей, но эти стены всегда оставались полны жизни.
– И вот это вы называете «полны жизни»??– Миссис Тушетт обвела рукой гостиную.
– Я хотела сказать?– полны воспоминаний о людских чувствах и горестях. Хотя не только о горестях: в детстве я была здесь счастлива.
– Вам следует поехать во Флоренцию, коли уж вас привлекают дома с историей?– особенно с историями смерти. Я живу в старинном дворце, где убили троих. То есть троих весьма известных личностей, а уж сколько неизвестных?– и не счесть.
– Во дворце??– повторила Изабелла.
– Именно, милая. И он отличается от вашего домика самым решительным образом. У вас тут пахнет провинцией.
Изабелла взволновалась, ибо к дому бабушки всегда относилась с любовью и уважением, и все же выпалила:
– Страсть как хочу во Флоренцию!
– Ежели будете вести себя примерно и делать все, что скажут,?– так и быть, возьму с собой,?– торжественно заявила миссис Тушетт.
Тут наша юная леди пришла в совершенное возбуждение. Покраснев, она помолчала, а затем улыбнулась тетушке:
– Делать все, что скажут? Увы, подобного удовольствия обещать не могу, тетя.
– Уж поняла. Вижу?– вы своенравны, однако не мне вас винить.
– А все же… За Флоренцию пообещаю что угодно!?– чуть помедлив, воскликнула Изабелла.
Эдмунд и Лилиан все не возвращались, и миссис Тушетт целый час без помех беседовала с племянницей. Та обнаружила в тетушке личность своеобразную, однако ж весьма интересную?– подобных ей, пожалуй, встречать еще и не доводилось. Да, эксцентрична?– но Изабелла об этом знала давно. Другое дело, что особы эксцентричные всегда заставляли ее опасаться манер оскорбительных и вызывающих; подобные свойства натуры она почитала гротескными, а то и зловещими. С тетушкой было не так: в ней эксцентричность приобретала скорее оттенок иронический, а то и комедийный.
Изабелла даже задумалась?– не странно ли, что ранее она находила людей обычных занимательными? Еще никто в жизни не притягивал ее столь сильно, как сидящая рядом маленькая ясноглазая и тонкогубая дама нездешнего вида. Держалась тетушка с большим достоинством, заставляя забыть о своей непримечательной наружности. Поношенный плащ она так и не сняла, увлекшись рассказами о королевских дворах Европы, о коих знала на удивление много. Ничего взбалмошного в ней Изабелла усмотреть не могла. Тетушка не признавала классового превосходства, сильных мира сего судила, нимало не стесняясь, и явно наслаждалась впечатлением, произведенным на простодушную и восприимчивую девушку.
Миссис Тушетт задала множество вопросов, и полученные ответы, очевидно, побудили ее составить лестное мнение о мыслительных способностях племянницы. Изабелла, в свою очередь, принялась расспрашивать гостью обо всем подряд, и беседа дала ей немало пищи для раздумий. К шести часам Лилиан все еще не вернулась, и тетушка, выждав разумное время, собралась уходить.
– Вероятно, ваша сестра горазда посплетничать в гостях? И часто она так задерживается?
– Лили ушла незадолго до вашего прихода, – пожала плечами Изабелла, – так что вы сидите у меня ничуть не меньше.
Миссис Тушетт нисколько не обиделась; напротив, ей явно понравился смелый тон племянницы, и ответила она с прежней любезностью:
– Не думаю, что у нее столь же важные резоны. Так или иначе, скажите ей?– пусть навестит меня вечером в этом ужасающем отеле. Ежели хочет?– пусть и супруга приведет. Вы не приходите, мы с вами еще успеем надоесть друг другу.
Глава IV
Миссис Ладлоу, старшая из трех сестер, считалась и самой здравомыслящей. Принято было говорить о Лилиан как об особе практичной, а об Эдит?– как о признанной красавице. Изабелла же слыла самой способной. Эдит?– миссис Кейс?– вышла замуж за военного инженера. Впрочем, история наша не о них, а потому скажем лишь несколько слов.
Средняя сестра, девушка и впрямь прехорошенькая, украшала собою городки воинских гарнизонов?– увы, в основном на удаленном от модных веяний Западе, куда, к ее великому сожалению, неизменно направляли мистера Кейса.
Муж Лилиан, молодой громогласный джентльмен, с большим пылом относившийся к своему занятию, служил стряпчим в Нью-Йорке. Партию старшей сестры вряд ли следовало считать более блестящей, чем у Эдит; а впрочем, о Лилиан, особе довольно невзрачной, судачили, что замужество для нее?– несомненный дар небес. Так или иначе, совершив волею судеб побег из родительского дома, она обрела счастье. Став матерью двух маленьких проказников и хозяйкою неправильной формы дома, сложенного из непритязательного песчаника, насилу втиснувшегося меж других особняков на Пятьдесят третьей улице, Лилиан наслаждалась своим положением.
Невысокая ростом и коренастая, красивым сложением она не отличалась, однако несла себя достойно, хоть и не величаво?– уж в этом отказать Лилиан было никак нельзя, тем более что замужество, как говорили, пошло ей на пользу. Более всего в жизни миссис Ладлоу гордилась умением мужа взять верх в любом споре и оригинальностью младшей сестры. «Никогда не пыталась угнаться за Изабеллой,?– говаривала она,?– иначе ничего в жизни не успела бы». И все же с легкой завистью следила за сестрою?– как поглядывает на стелящуюся в беге борзую спаниель на поводке. «Дай Бог Изабелле человека, который составит для нее благополучную партию, и я буду покойна»,?– нередко замечала она в беседах с супругом.
Эдмунд по своему обыкновению зычно отвечал: «У меня, к примеру, желания взять Изабеллу замуж не возникло бы».
«Вечно тебя тянет поспорить; только затем и говоришь мне наперекор. Моя сестра девушка своеобразная?– так что с того?»
«Не выношу оригиналов, предпочитаю умелый перевод,?– шутил в ответ мистер Ладлоу.?– Изабелла для меня книга, написанная на иностранном языке. Ничего в ней не разобрать. Твоей сестре выйти бы за армянина или португальца…»
«Того и боюсь!»?– всякий раз вскрикивала Лилиан, почитавшая Изабеллу способной на неожиданные поступки.
Рассказ младшей сестры о встрече с миссис Тушетт она выслушала с большим вниманием, а вечером приготовилась выполнить указание тетушки. Что именно поведала ей в точности Изабелла?– нам неведомо, однако ж слова ее побудили Лилиан во время сборов обратиться за советом к супругу.
– Надеюсь, тетушка придумает для Изабеллы нечто замечательное?– вроде бы сестра пришлась ей по душе.
– Замечательное? Что же именно? Сделает дорогой подарок?
– Вовсе нет. Я имею в виду?– примет участие в ее судьбе. Как видно, тетушка из тех, кто обожает оригиналов. Всю жизнь прожила за границей?– так она сказывала Изабелле. Ведь сам говоришь, моя сестра?– книга, написанная на иностранном языке.
– Хм.?Полагаешь, Изабелле потребны симпатии иностранцев? Разве здесь ей всего не хватает?
– Нет, все же ей совершенно необходимо пожить за границей,?– гнула свою линию Лилиан.?– Она девушка именно подобного склада.
– Стало быть, старая леди должна забрать ее с собой?
– Она как раз и предложила Изабелле съездить в Европу?– даже настаивала. Однако ж сестре непременно следует извлечь из поездки пользу, и тут я надеюсь на тетушку. Мы должны дать Изабелле возможность.
– Возможность? Для чего же?
– Возможность для развития.
– Боже правый!?– воскликнул Эдмунд.?– Куда ж ей еще развиваться?
– Вечно ты споришь ради спора, только потому и не огорчаюсь твоим словам. Сам знаешь?– ты любишь Изабеллу.
– Знаешь ли ты, что я тебя люблю??– приводя в порядок шляпу, шутливо спросил Эдмунд сестру супруги.
– Знаю одно: мне до этого решительно никакого дела нет!?– воскликнула девушка, хотя и тон ее, и улыбка говорили об обратном.
– О, погляди, как мы о себе возомнили после беседы с тетушкой,?– проворчала Лилиан.
– Что ты такое говоришь, Лили? Ничуть я не возомнила,?– серьезно возразила Изабелла.
– Заважничала и заважничала, не страшно,?– примирительно сказала Лилиан.
– Ничего такого в нашем с миссис Тушетт разговоре не было. Отчего же мне важничать?
– О, да она и вправду раздулась от гордости,?– засмеялся Эдмунд.
– Ежели я и раздуюсь?– то по гораздо более веской причине.
Как бы ни спорила с сестрой и зятем Изабелла, все же чувствовала она себя теперь совершенно иначе?– будто бы с ней случилось нечто хорошее. Лилиан с Эдмундом ушли, и вечером Изабелла оказалась предоставлена самой себе. Села у светильника; к обычным занятиям отчего-то не тянуло. Снова встала, пересекла комнату, вышла в другую, затем двинулась дальше по дому, стараясь держаться мест, где яркого света не было. Ее охватило беспричинное беспокойство, и даже порою пробивала легкая дрожь. Произошедшее сегодня имело не-обыкновенную важность, хотя на первый взгляд важным и не выглядело; жизнь Изабеллы оказалась на грани больших перемен. Что они принесут с собой?– непонятно… Однако наша героиня очутилась в таком положении, что любые перемены стали бы для нее манной небесной. Изабелле хотелось оставить прошлое позади и начать все заново. Желание это родилось не сегодня и было ей знакомо давно, подобно шуму дождя за окном. Попытки его исполнить она предпринимала не раз.
Изабелла закрыла глаза и устроилась в темном углу гостиной?– не для того, чтобы погрузиться в дремотное забытье, напротив: она ощущала страшное возбуждение и едва могла собрать разбегающиеся мысли. Воображение у нее всегда было живым: закроешь дверь, а мечта пробирается в окно. Изабелла и не пыталась его обуздывать. Случались такие события, когда и стоило бы положиться на холодный расчет, ан нет: всякий раз она давала волю фантазиям, за что и бывала наказана.
Сегодня, когда настала пора броситься в неведомое будущее, ей начали являться образы прошлого, которые вот-вот останутся далеко позади. В сознании замелькали годы и дни, и Изабелла, вспоминая каждый из них, долго сидела в тишине, нарушаемой лишь звоном больших бронзовых часов. Она вела в Америке счастливую жизнь, и ей всегда сопутствовала удача?– тут не поспоришь. Изабелле, в отличие от многих и многих, кому не позавидуешь, доставалось самое лучшее; она не знала нужды и невзгод, о чем порой жалела?– в книгах говорилось, что трудности способны сделать жизнь лишь интереснее и многому учат.
Отец оберегал ее от неприглядной действительности, к которой и сам испытывал отвращение. Милый, любимый папенька! Какое счастье иметь подобного отца! Изабелла гордилась, что в ней текла его кровь. После кончины папеньки много думала и пришла к выводу: он всю жизнь показывал детям, как прекрасен мир, а сам на деле не всегда умел совладать с присущими ему уродствами, хоть и мечтал их не замечать. За противоречивость натуры Изабелла любила его еще больше. Слишком щедрый, слишком добрый, слишком далекий от низменных соображений… Многим казалось, будто равнодушие отца к холодному расчету заходит слишком далеко, причем немало сторонников этой теории находилось среди людей, которым отец остался должен.
Впрочем, Изабелла об их мнениях осведомлена не была, а вот читателю небезынтересно будет узнать: покойного мистера Арчера почитали человеком прекрасных душевных качеств и, между прочим, весьма предприимчивым (как говаривал один из знакомцев, Арчер вечно что-нибудь предпринимает), однако ж полагали, что жизнью своей он распорядился бестолково. Растратил впустую немалое наследство, обожал развеселые компании и не чурался азартных игр. Некоторые даже заявляли: Арчер-де не сумел толком поднять дочерей. Образования не дал, постоянного места жительства – и того не обеспечил. Избалованы и в то же время лишены подлинной родительской заботы, брошены на попечительство нянек и гувернанток, причем далеко не самых лучших… Если школа?– то непременно дурного пошиба, управляемая французишками, из которых по окончании месяца обучения девочек забирали в слезах.
Подобные сентенции наверняка привели бы Изабеллу в негодование?– ведь, по ее мнению, отец дал ей замечательные возможности. Да, оставил дочерей на три месяца в Невшателе с бонной-француженкой, которая не замедлила сбежать с русским дворянином, остановившимся в том же отеле! Случай из ряда вон (особенно для девочки одиннадцати лет), и все же Изабелла тогда не испугалась и не сочла ситуацию постыдной. Не более чем романтический эпизод…
Отец был человеком весьма прогрессивных взглядов, неугомонным и порою непоследовательным?– лишнее доказательство его либерального настроя. Мечтал, чтобы дочери повидали мир. Иначе зачем бы ему возить их в детстве через Атлантику, да не единожды, а трижды? Ко времени последней поездки Изабелле еще не исполнилось и четырнадцати. Всякий раз они оставались в Европе всего лишь по паре месяцев?– разжег любопытство, а удовлетворить его не позволил… Как же не быть поклонницей такого отца? Ведь Изабелла входила в дружную троицу, позволявшую ему забыть о жизненных невзгодах, о которых папенька и не упоминал.
В последние месяцы жизни, с приближением старости, готовность отца расстаться с миром, где невозможно поступать так, как велит душа, все росла, и сдерживала его лишь боль предстоящей разлуки с самой умной, самой лучшей, замечательной младшей дочерью. В Европу он ездить перестал и все же по-прежнему детей баловал всеми возможными способами. Ежели и беспокоился о денежных вопросах, то ничем того не показывал, и в семье присутствовала твердая уверенность в благоприятном финансовом положении.
Изабелла проявляла незаурядное мастерство к танцам, однако, проживая в Нью-Йорке, признания в тамошних салонах не снискала. Эдит, по общему мнению, привлекала к себе внимания куда больше. Успех сестре сопутствовал поразительный, и наша героиня, уступая ей в способности совершать развеселые и эффектные, сопровождаемые милыми вскриками пируэты, не питала надежд ее превзойти. Девятнадцать человек из двадцати (в том числе и сама Изабелла) непременно сказали бы, что с красотою Эдит ей не сравниться; однако двадцатый, имея в виду эстетическую сторону, счел бы выбор предыдущих девятнадцати вульгарным.
Изабелла в глубине души желала производить впечатление не менее, чем сестра, но глубинные свойства ее натуры были запрятаны столь далеко, что связь между ними и внешними проявлениями нарушалась десятком противоборствующих сил. К сестре приходили с визитами десятки молодых людей, подспудно опасавшихся Изабеллы: всякий считал, что для беседы с юной леди требуется особенная подготовка, ведь она пользовалась репутацией девушки, страстно увлеченной чтением. Слава интеллектуалки окутывала ее, превращая в недоступную сказочную богиню. Собеседники Изабеллы робели, ожидая от нее мудреных высказываний, а потому светские беседы не складывались. Бедной девушке нравилось слыть особой умной и начитанной, но?– упаси Господь!?– не книжным червем. Читала она тайком от других и, обладая превосходной памятью, старалась на публике прочитанное не цитировать.
Тяга к знаниям в ней с годами проявилась большая, и все же Изабелла вовсе не склонна была ограничивать свое образование книжками. Жизнь во всех ее выражениях вызывала в нашей юной леди нешуточное любопытство: она смотрела на мир, слушала его и задавалась множеством вопросов. Изабелла несла в себе огромный запас жизненных устремлений и с наслаждением отмечала неразрывную связь меж движениями собственной души и тревогами, обуревающими окружающий мир. Вполне естественно, что она обожала получать знания, вращаясь в центре людского моря и посещая бесчисленные уголки своей страны, читая о войнах и революциях, а также разглядывая картины с историческим сюжетом, коим прощала недостаток умения живописца. Главное?– суть!
Война между Югом и Севером разразилась, когда Изабелла была еще совсем юной, и все же бурный этот период она переживала в состоянии крайнего возбуждения, в которое, к великому своему смущению, впадала при слухах о доблести, проявленной и одной, и другой армией.
Само собой разумеется, опасения возможных кавалеров не принимали таких форм, чтобы совсем уж обходить нашу героиню стороной. Тех, чьи сердца при виде Изабеллы принимались стучать быстрее, было в достатке, а все же каждый из них приказывал себе не терять головы?– потому она в свои годы и не подозревала о тайнах, обыкновенно открывающихся особе ее пола в определенном возрасте. Изабелле в избытке доставалось все, что только может иметь молодая девушка: она была окружена добрым отношением, ею восхищались, дарили цветы и конфеты; пользовалась всеми без исключения возможностями современного мира?– танцевала, хорошо одевалась, читала последние публикации в «Спектейтор», слушала музыку Гуно, зачитывалась поэзией Браунинга и прозой Джордж Элиот.
Сегодня миллион подобных воспоминаний вихрем проносился у Изабеллы в голове, представая пред ней образами живых людей и событий. Она восстановила в памяти давно забытое, а то, что казалось важным, напротив, ушло на задний план.
Калейдоскоп мысленных картин был вдруг нарушен служанкою, возвестившей о прибытии некоего джентльмена из Бостона. Звали сего прямодушного молодого человека Каспаром Гудвудом. С мисс Арчер он познакомился годом ранее и, почитая ее прекраснейшей молодой женщиной, тем не менее год этот, в силу упомянутых нами выше причин, называл периодом ощущения собственной глупости. Порой Гудвуд писал своей знакомице; к примеру, неделю-другую назад отправил ей письмо из Нью-Йорка. Изабелла предчувствовала появление Гудвуда и весь этот дождливый день подспудно его ожидала. Узнав, что молодой человек наконец пришел, странным образом не испытала ни малейшего желания его принять.
О Гудвуде, внушавшем ей чувство большого уважения, у нее сложилось мнение как о человеке достойном и симпатичном, да он таковым на самом деле и был. Ни один другой джентльмен у Изабеллы подобных чувств не вызывал. В свете предполагали, что мистер Гудвуд вынашивает матримониальные замыслы, однако о том могли знать лишь они двое. Подтверждением слухов послужил его приезд в Олбани из самого Нью-Йорка, где он надеялся найти Изабеллу с единственной целью с ней повидаться.
Изабелла повременила, прежде чем выйти к визитеру; походила по комнате, размышляя о том, как все теперь осложнилось. Решившись, перешагнула порог. Гудвуд, высокий, крепкий, хотя и худощавый молодой мужчина, стоял у настенного светильника. Смуглый, немного неуклюжий, он был хорош собою, однако не в романтическом стиле. Лицо его приковывало внимание твердым взглядом очаровательных синих, не слишком соответствующих общей наружности глаз и несколько угловатыми чертами, предположительно говорящими о натуре решительной.
Изабелле сдавалось, что именно сегодня пресловутую решительность Гудвуд и вознамерился проявить. Тем не менее уже через полчаса достойный джентльмен, прибывший с самыми радужными надеждами, возвращался домой с ощущением горького поражения. Впрочем, мириться с неудачами ему было несвойственно.
Глава V
Ральф Тушетт, будучи личностью философического склада, тем не менее постучался без четверти семь в дверь материнских покоев довольно-таки нетерпеливо. Даже философы имеют некоторые душевные склонности, и таковые, а именно трепетное отношение к родителям, в Ральфе развил отец. Старый мистер Тушетт, как часто говорил себе молодой человек, проявлял чувства более схожие с материнскими, а маменька вела себя совершенно так, как ведут отцы; генерал-губернатор в юбке, сказали бы остроумцы. Так или иначе, единственного сына она любила чрезвычайно и всегда настаивала, чтобы тот проводил с нею три месяца в году. Отдавая должное ее привязанности, Ральф все же осознавал: он стоит в конце длинной череды иных интересов в тщательно спланированной жизни родительницы. Первые места занимало все, что способствовало точному осуществлению ее замыслов.
Шагнув в открывшуюся дверь, он нашел мать уже одетой к ужину, и все же она соблаговолила обнять сына, не снимая перчаток. Заставила его присесть на диван и выспросила во всех подробностях о здоровье дражайшего супруга и самого Ральфа. Получив не слишком радостный отчет, заметила, что поступила мудро, сменив гнилой британский климат на более мягкий. В противном случае, заявила она, тоже пришла бы в полный упадок телесных сил. Ральф на подобное утверждение лишь молча улыбнулся. Взять, к примеру, его собственное слабое здоровье: при чем же тут британский климат? Ральф, собственно, в Англии отсутствовал большую часть года.
Он был еще ребенком, когда отец, Дэниэл Трейси Тушетт, переехал из Ратленда, что в Вермонте, в Англию?– в качестве второстепенного партнера одного банкирского дома, а через десять лет получил в нем преобладающую долю. Тушетт-старший сразу определился: жизнь его пройдет в новой стране, и с самого начала, не вдаваясь в сложные рассуждения, вполне разумно решил приспосабливаться к новой действительности.
Тем не менее отказываться от американских корней он не собирался и единственного сына воспитывать в англизированном духе не пожелал. В Англии Дэниэл Тушетт освоился без труда, сохранив в себе американский дух, и равным образом полагал единственного законного наследника способным принять после смерти родителя бразды правления старым банком, не поступаясь его американскими традициями. Чувство подлинной родины он в сыне воспитывал старательно, отправив того получать образование в Америку. Закончив в Соединенных Штатах школу, Ральф получил там же университетский диплом, после чего, по мнению отца, стал до мозга костей американцем. Дэниэлу даже пришлось определить его на три года в Оксфорд, который позволил значительно смягчить влияние Гарварда и сделать сына в разумной степени англичанином.
Впрочем, внешние проявления свойственной британцам манеры являлись лишь маской для молодого человека, получающего удовольствие от собственной независимости, которому невозможно навязать чуждые ему взгляды. Ральф, склонный к иронии и дерзаниям, обладал безграничной свободой суждения.
Начинал он весьма многообещающе: в Оксфорде его, к несказанному удовлетворению отца, отличали, а знакомые твердили?– как жаль, что талантливому юноше не суждено использовать прекрасное образование на политическом поприще… Вероятно, карьера удалась бы, вернись он в Америку, в чем мы, впрочем, уверенности не испытываем: отъезд за океан (чего мистер Тушетт не слишком желал) заставил бы Ральфа тосковать по старику, коего он считал лучшим другом. Отца Ральф не просто любил, а неподдельно восхищался и пользовался каждой секундой, чтобы за ним наблюдать: Дэниэл Тушетт представлял собою, по мнению сына, фигуру гениальную. Не испытывая большой склонности к загадочному банковскому ремеслу, Ральф тем не менее понимал его достаточно, чтобы оценить роль в нем своего отца. Однако более всего вызывало в нем восторг другое: Тушетт-старший был словно сделан из слоновой кости, отшлифованной английским воздухом, которая снаружи желтеет, а во всем прочем внешнему воздействию никак не поддается.
Сам старик не обучался ни в Гарварде, ни в Оксфорде и мог винить лишь себя в том, что невольно дал сыну в руки ключ к мышлению критическому. Голова Ральфа полнилась идеями, о которых Тушетт-старший и не догадывался, и все же сын с большим почтением относился к постоянству отца. Американцев уважают (возможно, и зря) за ту легкость, с какой они приспосабливаются к особенностям иных стран, а Дэниэл Тушетт, твердо различая границы подобной гибкости, не переступал их, чему и был обязан своей успешностью. Ему удалось сохранить многие черты, воспитанные в нем отечеством, и он до сих пор, как с удовольствием отмечал сын, не избавился от характерного языкового стиля, свойственного богатым районам Новой Англии.
К преклонным годам старик обрел не только богатство, но и уподобился, как он говаривал, созревшему плоду. В нем счастливо сочеталась способность держаться с людьми на равных и в то же время прозревать их душу; его положение в обществе, на упрочение которого мистер Тушетт никогда не тратил сил, и вправду сравнимо было теперь с совершенством поспевшего, но еще не снятого с ветки фрукта. Вероятно, ему недоставало воображения и качества, называемого историческим сознанием: тут следует отметить, что от влияния, какое британский образ жизни обыкновенно оказывает на образованного иностранца, его разум был закрыт. Некоторых различий, имевшихся в Англии по сравнению с Америкой, он попросту не замечал, привычки, свойственные британцам, в нем не укоренились. Ежели чего не понимал, в том никогда не признавался. А признайся?– упал бы в глазах сына.
Окончив Оксфордский университет, Ральф провел пару лет в путешествиях, а после вдруг обнаружил себя восседающим на высоком табурете за конторкой в отцовском банке. Впрочем, высота табурета не говорила ни о солидности, ни об ответственности: ноги у Ральфа были длинные, а потому он предпочитал на службе стоять или даже прохаживаться.
Подобные упражнения выполнять ему предстояло недолго; по прошествии полутора лет на него свалилась пренеприятная болезнь?– жестокая простуда серьезнейшим образом сказалась на легких. Службу пришлось бросить и, следуя предписанию докторов, начать заботиться о здоровье. Сперва Ральф советами пренебрег: ему все казалось, что заботится он не о себе, а о человеке постороннем, совершенно неинтересном и ничего общего с ним не имеющем. Со временем отношение его к придуманному незнакомцу улучшилось?– наш герой научился его терпеть и даже втайне уважать. В нужде с кем не поведешься… Но на карту поставлено было многое, и Ральф, будучи человеком неглупым, наконец проявил внимание к своему бесцеремонному подопечному. Усилия его не пропали даром: бедолага, во всяком случае, остался жив.
Одно из легких восстановилось, второе также подавало признаки заживления, и Ральфа заверили: еще десяток зим он вполне протянет, ежели до наступления стужи станет отправляться в те края, где обыкновенно предпочитают проводить холодное время года чахоточные. Увы, наш герой не на шутку привязался к Лондону и скуку ссылки клял на чем свет стоит. Однако ж, сыпля проклятиями, пытался приноровиться к новой жизни и постепенно, обнаружив, что капризные внутренние органы отвечают благодарностью, стал умиротворять их уже более охотно. Зимнюю пору он проводил за границей, грелся на солнышке; ежели поднимался ветер, оставался дома, а в дождь ложился под одеяло. Раз-другой, когда ночью начинался снегопад, старался без большой надобности не вставать вовсе.
Хранившийся в тайниках души запас стоицизма, подобный толстому куску пирога, что сунула на дно школьного ранца заботливая нянечка, помог Ральфу убедить себя, что он слишком нездоров, и способен теперь лишь на умственную игру с недугом, не более. Молодой человек не уставал повторять: поле брани он в любом случае с позором не покинул, хоть и не испытывал желания совершать на нем маневры.
И все же аромат запретного плода порой овевал его, напоминая, что лучшее из жизненных удовольствий?– осознание постоянного движения. Жизнь Ральфа после выявления недуга уподобилась чтению хорошей книги в скверном переводе. Не самое достойное развлечение для человека, полагающего себя прекрасным словесником… Его жизнь теперь делилась на зимы мягкие и суровые; первые обнадеживали Ральфа скорым выздоровлением.
Впрочем, подобные иллюзии рассеялись еще за три года до истории, о которой мы начали вам рассказывать. Наш герой тогда собирался в Алжир, однако задержался в Англии дольше обычного, и наступление холодов застигло его врасплох. В теплые края он приехал скорее мертв, чем жив, и пару месяцев пребывал между жизнью и смертью. Восстал из мертвых, что изрядно походило на чудо, и сделал умозаключение: такого рода чудеса случаются лишь однажды.
Его час, вероятно, близился, и забывать о том не следовало, однако ж у Ральфа имелась возможность провести отпущенные ему дни со всей возможной приятностью. Вскоре он утратит телесные способности?– так отчего бы не получать удовольствие от способностей умственных? Ральф открыл для себя радость мысленного созерцания. Начало забываться время, когда он впервые ощутил горечь при необходимости отказаться от судьбы, сулящей успех, от надежд столь же неотступных, сколь и туманных, и тем не менее восхитительных, предполагающих сражение с приступами неудовлетворенности собой.
Последнее время приятели считали его куда более жизнерадостным и даже имели на сей счет теорию: по всей вероятности, Ральф вот-вот пойдет на поправку, не иначе. Увы, видимая безмятежность была лишь прекрасным цветком, выросшим на развалинах.
А между тем причиной подобных сладостных перемен, должно быть, стал вдруг вспыхнувший интерес Ральфа к юной леди, о которой телеграфировала маменька, особе, как показало ее появление, весьма яркой. Ежели подойти к делу с толком, говорил он себе, будет чем занять себя на несколько?– а может, и много?– дней. Тут следует добавить: Ральф все еще мечтал о высоком чувстве, и ему более хотелось любить самому, нежели быть любимым. Открыто выражать чувства он себе запрещал и не желал вызывать в кузине чувство ответное, к тому же сомневался, что гостья способна разбудить в нем любовь. Да и захочет ли она?
– Расскажите мне о молодой леди, маменька,?– обратился к матери Ральф.?– Какие у вас на нее планы?
– Хочу попросить вашего отца позволить ей погостить в Гарденкорте недели три-четыре,?– не задержалась с ответом миссис Тушетт.
– С чего бы подобные церемонии??– удивился Ральф.?– Папенька не преминет ее пригласить и сам.
– Откуда мне знать? Мисс Арчер?– моя племянница, не его.
– Бог ты мой, какая щепетильность! Да, отец?– владелец Гарденкорта, но тем больше у него причин сделать приглашение родственнице. Да я, собственно, не о том: мисс Арчер, полагаю, остановится у нас месяца на три?– ведь какой смысл в трех неделях? Что вы намерены делать далее?
– Пожалуй, возьму с собой в Париж. Отчего бы не обновить ее гардероб?
– Ах да, конечно… А кроме того?
– Предложу ей провести осень во Флоренции.
– Я не имел в виду столь мелкие подробности. Меня более интересует, как вы видите ее судьбу в принципе.
– Забота о племяннице?– мой долг!?– заявила миссис Тушетт.?– Да вы, как видно, ее жалеете?
– Жалею? Отчего бы? Она вовсе не вызывает жалости. Пожалуй, завидую?– это вернее. Впрочем, сложно сказать?– сперва послушал бы, как именно вы намерены о ней позаботиться.
– Хочу показать Изабелле четыре европейские столицы, две из которых она назовет сама. Неплохо бы ей лишний раз попрактиковаться во французском?– она, кстати, язык знает изрядно.
– Хм,?– нахмурился Ральф.?– Ваши планы довольно сухи и непритязательны, хоть вы и даете мисс Арчер возможность выбрать две страны.
– Если мои планы?– сухая пустыня, то Изабелла?– летний дождик, который заставит ее цвести.
– Вы хотите сказать?– она талантлива?
– Судить о талантах не могу, однако девочка она умная, причем одаренная сильной волей и живым нравом. О скуке Изабелла не ведает.
– Пожалуй, это я уже заметил, – пробормотал Ральф и вдруг спросил:?– Как же вы с нею поладили?
– Уж не намекаете ли вы, что ваша мать скучна? Изабелла так не считает. Пожалуй, я ее даже забавляю. Да, мы поладили, поскольку я прекрасно понимаю устремления племянницы, вижу, какова она: Изабелла откровенна, я?– тоже. Мы знаем, чего ждать друг от друга.
– Ах, маменька!?– воскликнул Ральф.?– Кто ж не знает, чего от вас ожидать? Меня, к примеру, вы ни разу в жизни не удивили?– разве что сегодня, когда привели в наш дом прекрасную кузину, о существовании которой я и не догадывался.
– Стало быть, вы считаете ее хорошенькой?
– И даже очень; впрочем, это не главное. В ней видно личность?– вот это меня привлекает более всего. Кто она, что она? Где вы ее нашли, как свели знакомство?
– В старом доме в Олбани. Твоя кузина коротала там время с толстой книгой и, на мой взгляд, жутко скучала, сама о том не подозревая. Однако, когда мы прощались, она, похоже, была довольна, что ее развлекли. Вы возразите?– мне не следовало сбивать с толку бедную девушку? Возможно, будете правы, только я действовала, полагаясь на собственную совесть: Изабелла заслуживает лучшей участи. Решила совершить добрый поступок, выдернув ее из болота и познакомив с миром. Она представляет свои знания о мире исчерпывающими, как и все американские девицы, и, подобно всякой из них, страшно заблуждается.
Пожав плечами, миссис Тушетт продолжила:
– Ежели хотите знать, я рассчитывала, что ваша кузина повлияет на мое реноме. Мне важно создать о себе хорошее мнение в обществе, а для дамы моего возраста нет ничего лучше, чем обзавестись привлекательной племянницей. Я много лет не видела детей моей сестры и не одобряла поведения их отца, однако желала принять участие в их судьбе, когда он наконец отойдет в мир иной. Узнала, где они обретаются, и заявилась без предупреждения. У Изабеллы две сестры, обе замужем; встретилась я только со старшей. Надо сказать, муж у нее?– человек совершенно не нашего круга. Сама же Лили, сообразив, что я проявляю интерес к младшей сестре, пришла в восторг. Сказала, мол, именно этого Изабелле и не хватало: не находилось никого, кто принял бы в ней участие. Говорила о ней как о щедро одаренной умом молодой особе, нуждающейся в поддержке и покровительстве. Возможно, младшая племянница и впрямь талантлива, однако я пока не поняла, в какой именно области. Миссис Ладлоу?– то есть Лили – особенно восхитило мое предложение забрать девушку в Европу, которую они там считают лучшим прибежищем для стремящихся сбежать из жутко перенаселенной Америки. Сама Изабелла, похоже, была только рада составить мне компанию, и все устроилось с необычайной легкостью. Небольшое затруднение вызвал денежный вопрос?– племянница не желала быть никому обязанной, однако выяснилось, что она имеет небольшой постоянный доход, а потому полагает возможным путешествовать за свой счет.
Ральф внимательно прислушивался к обстоятельному рассказу матери, и все же ее речи лишь возбудили в нем еще больший интерес.
– Талантлива? Что ж, следует определить, в чем именно. Возможно, кузина обладает способностью сводить с ума мужчин?
– Не думаю. Тот, кто заподозрит в ней подобный дар при первом знакомстве, после поймет свою ошибку. Впрочем, прозреть ее подлинную натуру не так-то просто.
– Выходит, Уорбертон обманывается! – воскликнул Ральф.?– Льстит себе: дескать, для него Изабелла?– открытая книга.
– Лорду Уорбертону не понять моей племянницы,?– покачала головой миссис Тушетт.?– Не стоит и пытаться.
– Уорбертон умен,?– возразил Ральф,?– и все же ему полезно порой заняться разрешением ребусов.
– Изабелла с удовольствием загадает загадку вашему лорду.
– Что она может знать о лордах??– вновь нахмурился Ральф.
– Совершенно ничего, а потому озадачит его еще более.
Рассмеявшись, Ральф выглянул в окно.
– Разве вы не выйдете к папеньке?
– Выйду?– без четверти восемь,?– ответила миссис Тушетт, заставив сына взглянуть на часы.
– Стало быть, у нас есть пятнадцать минут. Расскажите же еще об Изабелле.
Мать покачала головой, дав сыну понять, что ему следует и самому приложить некоторые усилия.
– Хорошо,?– промолвил тогда Ральф.?– Допустим, племянница способна оказать выгодное влияние на ваше реноме, но не думаете ли вы, что она доставит вам хлопот?
– Надеюсь, нет. А ежели вы правы?– на попятный не пойду. Это не в моей манере.
– По-моему, Изабелла чрезвычайно непосредственна.
– Непосредственность?– не самый большой порок.
– Разумеется, нет,?– согласился Ральф,?– и вы?– лучшее тому подтверждение. Ведь вы чрезвычайно естественны, однако никому тем самым беспокойства не причинили?– ведь для вас это значило бы лишний раз утруждать себя. Скажите мне вот что: способна ли Изабелла проявлять своеволие?
– Ах, Ральф, довольно вопросов!?– вскричала миссис Тушетт.?– Будьте добры поискать ответы сами.
Тем не менее любопытство молодого человека далеко не иссякло.
– А ведь вы мне так и не сказали, что планируете с Изабеллой…
– Что планирую… Разве она отрез шелка? Моя племянница?– девушка самостоятельная, так она мне и заявила.
– О чем, интересно, вы говорили в телеграмме, когда упоминали ее независимость?
– Господи боже мой! Что могла?– то и написала. Подробные объяснения стоят слишком дорого, особенно когда телеграфируешь из Америки. Пойдемте-ка к вашему папеньке.
– Так ведь еще не время.
– Очевидно, он вне себя от нетерпения,?– улыбнулась миссис Тушетт.
О нетерпении отца Ральф мог бы рассказать немало, однако смолчал и предложил матери руку. Воспользовавшись положением, остановил ее на середине лестничного марша. Следует отметить, что лестница была широкой, пологой, из потемневшего от времени дуба, с весьма надежными перилами?– словом, одной из достопримечательностей Гарденкорта.
– Не собираетесь ли вы выдать кузину замуж?
– Замуж? Я еще не выжила из ума, чтобы сыграть с ней подобную шутку. Кроме того, она вполне способна сама найти себе партию. Все в ее руках.
– Имеете в виду, что она уже присмотрела себе будущего супруга?
– Насчет супруга не скажу, однако есть один молодой человек из Бостона…
Ральф, не желая слышать о молодых людях из Бостона, возобновил спуск.
– Папенька говорит, что какую американскую девицу ни возьми?– все помолвлены!
Мать снова напомнила, что любопытство Ральфу следует удовлетворить, побеседовав с его объектом. А молодому человеку и без того было ясно: поводов хоть отбавляй. К счастью, ему выдалась возможность для подобной беседы, когда они остались с Изабеллой вдвоем в гостиной. Лорд Уорбертон, приехавший верхами из собственного поместья за десять миль, откланялся еще перед ужином, а через час после трапезы миссис и мистер Тушетт, по-видимому вдоволь насладившись обществом друг друга, под предлогом усталости удалились каждый в свои покои. Итак, молодому человеку выпал целый час наедине с мисс Арчер. Та, невзирая на поездку из порта, занявшую добрую половину дня, признаков изнеможения не выказывала. На самом деле утомилась она до крайности и сознавала, что назавтра за стойкость непременно придется расплачиваться. Впрочем, признаваться самой себе в отсутствии сил Изабелла почитала возможным лишь тогда, когда таковых не оставалось вовсе.
Этим вечером притворство далось ей без труда. Изабелла испытывала необычайный интерес; ее уже захватил поток радостных событий. В доме было собрано множество картин, большую часть из которых приобретал Ральф, и юная леди попросила его показать коллекцию. Лучшие полотна украшали стены отделанной дубом, очаровательно устроенной галереи с двумя небольшими гостиными в каждом конце. Вечером здесь обыкновенно зажигали свечи, однако света на картины попадало недостаточно, чтобы оценить их достоинства, и потому экскурсию следовало бы отложить назавтра. С подобным предложением Ральф и попытался выступить, однако на лице Изабеллы проступило разочарование. Впрочем, она нашла в себе силы улыбнуться.
– Мне все же хотелось бы немного здесь побродить, ежели не возражаете.
Молодая леди сознавала, что проявляет неподобающее нетерпение, но совладать с собою никак не могла. Ральф мысленно сказал себе?– хм, а она в советах не нуждается! И все же поведение кузины его нисколько не раздражало, скорее напротив?– позабавило и даже доставило удовольствие.
Лампы со свечами, подвешенные на кронштейнах через равные промежутки, излучали слабый, но приятный свет, падающий на размытые в полутьме богатые палитры картин с поблекшей позолотой тяжелых рам и отражающийся мягкими бликами от навощенных полов.
Ральф взял подсвечник и пошел рядом с гостьей, попутно указывая на любимые свои полотна. Изабелла застывала то у одного холста, то у другого, тихо вскрикивая от изумления или бормоча себе под нос. А она ценитель искусства, причем с хорошим вкусом, решил Ральф. Изабелла перехватила у него подсвечник и медленно пошла дальше, разглядывая каждую картину по очереди. Порою поднимала его выше, и тогда молодой человек замирал на полушаге, более любуясь кузиной, нежели развешанными по стенам шедеврами. Впрочем, он ничего не потерял, отвлекшись от работ мастеров: Изабелла того стоила. Будучи высокой, стройной и тонкой до невесомости, она значительно отличалась сложением от своих сестер. Гибкая, словно ива, говорили о ней. Ее темные в черноту волосы заставляли женщин завидовать подобному богатству; светло-серые глаза создавали очаровательный флер душевной мягкости, хоть порой умели бросить и твердый взгляд.
Они медленно прошли вдоль одной из стен галереи, вернулись вдоль другой, и Изабелла заметила:
– Что ж, теперь я знаю куда больше, чем еще полчаса назад.
– Похоже, у вас сильнейшая тяга к знанию,?– откликнулся кузен.
– Пожалуй; ведь в основном девушки моего возраста чудовищно невежественны.
– Уверен, вы сильно от них отличаетесь.
– Ну, некоторые мои сверстницы желали бы того же, однако к их желаниям относятся пренебрежительно,?– пробормотала Изабелла и, решив перевести разговор со своей особы, вдруг выпалила:?– А скажите, есть ли здесь привидения?
– Привидения?
– Ну, эфирные существа, которые бродят по старым замкам. В Америке их называют привидениями.
– В Англии их называют точно так же.
– Вам они являются? Признайтесь, ведь наверняка являются! В таком-то романтическом старом доме…
– Что ж в нем романтического? – пожал плечами Ральф.?– Ежели вы всерьез так думаете, вынужден вас разочаровать: жилище наше удручающе прозаично. Романтики тут ровно столько, сколько вы привезли с собой.
– Привезла немало, и, похоже, туда, куда требовалось.
– И здесь она будет в полной безопасности?– уж мы с папенькой за этим присмотрим.
Изабелла задержала на нем долгий взгляд.
– Так в доме более никто не бывает? Только вы и мистер Тушетт?
– Разумеется, бывает маменька.
– О, насчет нее я знаю. Она особа далеко не романтическая. А другие люди?
– Гостей мы принимаем редко.
– Прискорбно… Люблю, когда вокруг много народу.
– О, мы готовы пригласить все графство, лишь бы вас развлечь,?– улыбнулся Ральф.
– Изволите надо мной потешаться??– нахмурилась девушка.?– Кто тот джентльмен, что прогуливался с вами по лужайке?
– Сосед, живет неподалеку, однако наезжает нечасто.
– Ах, как жаль! Он мне понравился,?– огорчилась Изабелла.
– Да ведь вы с ним и словом не перемолвились,?– хмыкнул Ральф.
– И что же? Все равно он мне пришелся по душе. И ваш отец тоже?– даже очень.
– И тут вы совершенно правы. Папенька?– лучший человек на свете.
– Как грустно, что он недомогает…
– Поможете мне о нем заботиться. По-моему, из вас вышла бы неплохая сиделка.
– Это вряд ли; мне говорили совсем наоборот?– якобы я порой слишком погружаюсь в собственные мысли. А кстати, вы мне так и не рассказали о привидениях.
– Стало быть, вам по душе и мой отец, и лорд Уорбертон…?– пробормотал Ральф, пропустив мимо ушей вопрос кузины.?– Полагаю, маменька вам тоже нравится.
– Миссис Тушетт? Еще как! Потому что… э-э-э…
Изабелла замялась, пытаясь облечь в слова причину своей привязанности к тетушке.
– Ах, случается, что и не знаешь, чем тебя привлекает человек,?– засмеялся Ральф.
– Вовсе нет! Я всегда знаю,?– живо ответила девушка.?– Потому что тетушка не делает попыток никому понравиться. Ей это неважно.
– Хм.?Неужто вы полюбили маменьку ей назло? Кстати, я на нее в этой части похож.
– Вот уж не поверю! Вы хотите нравиться и все для этого делаете.
– Боже правый, да вы меня насквозь видите!?– с неподдельной тревогой воскликнул Ральф.
– И все равно вы мне по нраву, – улыбнулась Изабелла.?– А ежели покажете мне ваше привидение, понравитесь еще больше.
Молодой человек печально покачал головой:
– Я бы с удовольствием, однако вы его не увидите. Является оно редким счастливцам, только им не позавидуешь. Молодых, жизнерадостных и невинных особ вроде вас привидение не жалует. Чтобы увидеть нашего призрака, надобно в жизни вынести немало мук, приобрести печальное знание. Я вот, к примеру, сталкивался с ним, хоть и давно.
– Я ведь говорила, что отличаюсь нешуточной тягой к знанию,?– промолвила Изабелла.
– Да, но знанию радостному, приятному. Вы не страдали, да вы для страданий и не созданы. Надеюсь, вам никогда не придется увидеть местное привидение.
Девушка выслушала его внимательно, и, хоть на губах ее играла улыбка, глаза оставались серьезны. Ральф находил кузину очаровательной и все же довольно самоуверенной. А впрочем, отчасти тем она его и привлекала. Он с нетерпением ждал ответа.
– Я не из боязливых, милый кузен,?– наконец сказала Изабелла, и вновь ее слова прозвучали самонадеянно.
– Вы не боитесь страданий?
– Страданий боюсь, а призраков?– нет. Еще думаю, что люди склонны страдать по любому поводу.
– Ну, вы-то, похоже, не из таких,?– взглянул на нее Ральф, сунув руки в карманы.
– Разве это плохо? Страдания?– не обязанность. Живем мы не для того.
– Вы?– точно нет.
– Да я не о себе,?– вздохнула Изабелла и сделала шаг к двери.
– Разумеется, не плохо,?– пожал плечами Ральф.?– Быть сильным?– достоинство.
– Другое дело, что тех, кто страданиям не поддается, называют черствыми,?– заметила девушка.
Они вышли из гостиной, где устроились после обхода галереи, и остановились в холле, у подножия лестницы. Сняв из настенной ниши приготовленную на ночь свечу для спальни, Ральф вручил ее своей спутнице.
– Какая разница, как вас назовут? Того, кто страдает по пустякам, окрестят глупцом. Согласен, смысл жизни заключается в радости.
Изабелла вновь внимательно его изучила, затем приняла свечу и поднялась на дубовую ступеньку.
– За тем я и приехала в Европу?– хочу получить свою меру счастья. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи! Желаю вам преуспеть, а сам постараюсь в том помочь, насколько в моих силах.
Изабелла медленно пошла наверх. Ральф некоторое время за ней наблюдал и наконец, снова заложив руки в карманы, удалился в пустую гостиную.
Глава VI
Мыслей в головке Изабеллы Арчер бродило и впрямь неисчислимое множество; ей всегда было свойственно замечательно живое воображение и глубокое восприятие мира; ее страстно влекло к неведомым знаниям. Нашей героине посчастливилось обладать умом более острым, нежели у большинства знакомых. В своем кругу она почиталась за особу невероятных мыслительных способностей, которыми открыто восхищались, хоть о глубине их имели представление довольно слабое. Изабелле небезосновательно приписывали невероятные таланты, тем более что она читала классическую литературу, хоть и в переводе.
Миссис Вариан, тетка со стороны отца, однажды пустила слух?– мол, Изабелла пишет книгу. Утверждала, что девочка непременно отличится на писательском поприще. К литературе тетка испытывала благоговение, поскольку сама любовью к чтению была обделена. В ее огромном доме, славившемся мозаичными столешницами и изысканной лепниной потолков, не нашлось места библиотеке, а книг там имелось едва ли с полдюжины. Стояли романы на полочке в апартаментах одной из дочерей. Знакомство самой миссис Вариан с литературой ограничивалось чтением «Нью-Йорк Интервьюер». Надо сказать, она не раз замечала: прочтя номер данной газеты, теряешь веру в существование культуры. Отдадим ей должное: к «Интервьюеру» она старалась дочерей не подпускать. Намерена была дать девочкам должное воспитание?– а раз так, они не читали вообще ничего.
Понимание о занятиях Изабеллы тетушка имела крайне неверное: та никогда не пыталась писать сама и желания снискать писательские лавры не проявляла. Не видя в себе дара к литературному выражению мыслей, способности свои к писательству она оценивала трезво и тем не менее почитала за должное, когда знакомые отзывались о ее уме в превосходной степени. Справедливо ли было их восхищение?– не суть важно; раз о ней так думают?– пусть восторгаются. Собственно, Изабелле всегда казалось, что соображает она и вправду быстрее многих, а потому нередко проявляла нетерпение, которое и принимали за превосходство.
Тут следует заметить, что юная леди все ж была подвержена некоторому самолюбованию и порой предавалась размышлениям о собственных талантах. Не имея к тому достаточных свидетельств, частенько полагала себя правой в любых теориях и комплименты своим достоинствам принимала без стеснения. Между тем ее промахи и заблуждения нередко имели характер столь вопиющий, что любой биограф, буде такой нашей героине положен, от их упоминания воздержался бы. Рассуждения Изабеллы в отсутствие человека сведущего, способного поправить, частенько бывали путаны и неточны. В спорных вопросах она всегда имела собственное мнение, с которым, случалось, попадала впросак. Убедившись в своей неправоте, устраивала себе неделю смирения, после чего вновь поднимала голову еще выше, чем раньше.
Изабелла испытывала неодолимое желание думать о себе в превосходных тонах, хоть пользы в том было и немного, а все ввиду личной теории: только при подобном условии и стоит жить. Надобно быть среди лучших, верить в собственную тонкую умственную организацию (каковой она, разумеется, обладала) и прокладывать жизненный путь, держась солнечной стороны, где царят мудрость, счастье и неиссякаемое вдохновение. В ее системе сомневаться в себе считалось столь же неподобающим, как и в своем лучшем друге. С собою следует находиться в дружбе и тем самым составлять самому себе достойную компанию.
Воображением она обладала довольно-таки романтическим, что оказывало ей услугу, но и злых шуток сыграло также немало. Много времени Изабелла проводила за размышлениями о красоте, доблести и великодушии, а мир рассматривала как место, наполненное счастием, свободой самовыражения и действия. Страх и стыд почитала явлениями отвратительными, теша себя надеждой, будто дурные поступки с ее натурой несовместны, и приходила в негодование, вдруг обнаружив за собой нечто в подобном духе. Поймав себя на недостойных чувствах, наша героиня впадала в нервную дрожь, словно едва избежав страшной ловушки, способной подавить духовную сущность. Умозрительная возможность причинить вред ближнему своему, пусть и ненамеренно, буквально лишала ее дыхания. Не дай Бог… Изабелла твердо определяла для себя качества предосудительные, хоть и не желала о них размышлять: злоба, зависть, лицемерие, жестокость. Ей почти не доводилось сталкиваться с настоящим злом, однако она знала некоторых женщин, не стеснявшихся солгать или причинить боль ближнему.
При виде неблаговидных проявлений все естество Изабеллы восставало; безнравственно не наградить злонамеренную особу презреньем! Разумеется, в ее линии таилась опасность впасть в противоречие: сдать крепость, а стяг над нею оставить. Позорнее не придумаешь… Другое дело, что наша юная героиня почти не имела представления об осадных орудиях жизни, угрозам обстрела из которых подвергались молодые женщины, а потому льстила себя надеждой, что никогда не сможет опуститься до поведения столь непоследовательного. Уж она всегда будет производить впечатление приятное, но не только: внутренняя ее сущность с внешним впечатлением в противоречие ни в коем случае не вступит.
Порой Изабелла заходила в своих размышлениях столь далеко, что нарочно желала попасть в затруднительное положение, требующее выказать истинный героизм. Знания ее были довольно скудны, идеалы?– преувеличены, взгляды – одновременно невинны и категоричны, а нрав?– и требователен, и снисходителен. В ней сочетались любопытство и брезгливость, живость и безразличие; Изабелла желала производить впечатление достойное и становиться сколь возможно лучше. В ней жило стремление видеть, пробовать и насыщаться знанием. Обладая натурой деликатной, но легко вспыхивающей и непостоянной, будучи обязанной своим складом личным обстоятельствам, она вполне могла бы пасть жертвой решительной критики, ежели ее лучшие душевные качества не пробудят в читателе теплого отношения и интереса к предстоящим ей коллизиям.
Изабелла придерживалась мнения, что независимость?– условие счастливое, из которого надобно извлечь как можно больше. Она не приравнивала независимость ни к одиночеству, ни тем более к затворничеству: подобное сравнение представлялось ей проявлением слабости. Да и откуда взяться одиночеству? Во-первых, Лили часто звала младшую сестру в гости и даже предлагала переехать вовсе, а во-вторых, незадолго до кончины отца Изабелла свела знакомство с одной молодой дамой. Та подавала столь яркий пример деятельности на благо общества, что впору было считать ее образцом для подражания.
Генриетта Стэкпол имела большой талант к журналистике, в которой сделала впечатляющие успехи: ее очерки, присланные в «Интервьюер» из Вашингтона, Ньюпорта, Уайт-Маунтинс и прочих интересных мест, цитировались повсеместно. «На потребу публике»,?– самонадеянно отзывалась о них Изабелла и все же отдавала должное мужеству, энергии и бодрости репортера?– ведь та, не имея ни родителей за спиной, ни состояния, приняла на попечение троих детишек слабой здоровьем овдовевшей сестры и оплачивала им школу из своих доходов. Генриетта всегда была в передовых рядах журналистики, придерживалась собственного мнения по самым разным вопросам и давно мечтала попасть в Европу, где собиралась написать серию критических заметок для «Интервьюера». Предприятие выглядело несложным, ибо достойная журналистка заранее составила себе мнение о недостатках многих европейских институций. Прослышав, что Изабелла как раз намерена посетить Старый Свет, Генриетта тут же решила присоединиться, воодушевившись прекрасной компанией. Впрочем, ввиду некоторых обстоятельств поездку ей пришлось отложить.
Изабеллу она считала божественным созданием и упоминала о ней в своих очерках, хотя и между строк. Хранила подобные упоминания в тайне, поскольку подруге, не являющейся поклонницей «Интервьюера», ее экзерсисы вряд ли понравились бы.
Генриетта стала для Изабеллы доказательством: женщина может быть свободной и счастливой. Разумеется, основой для ее успеха стал талант; однако вовсе не обязательно обладать даром к журналистике и предугадыванию потребностей публики, говорила Генриетта. Разве это повод считать, что у тебя нет ни призвания, ни определенных способностей? Разве следует смириться с тем, что из тебя выйдет лишь легкомысленная пустая пташка? Ни пустой, ни легкомысленной Изабелле быть вовсе не хотелось. Стоит набраться терпения?– и достойное занятие найдется.
В рассуждениях нашей героини не обходилось и без самых разных идей на тему брака. Первая: часто предаваться подобным мыслям?– вульгарно. Изабелла молила Господа, дабы не попасть от них в зависимость; убеждала себя, что женщина может жить и своим умом?– тут главное быть сильной. Так ли уж невозможно стать счастливой без грубого существа иного пола? Вероятно, всевышний молитвы услышал: чистая и гордая натура Изабеллы (которую неподходящий мужчина назвал бы холодной и суховатой) до сих пор не давала ей впадать в тщеславные размышления о возможной партии. Лишь немногие из мужчин казались достойными того, чтобы растрачивать себя на мечты. Она с улыбкою воспринимала внутренний голос, подсказывающий: один из них может стать наградой за терпение и надежду. В самой глубине ее души таилась вера в невероятное?– в темноте вдруг забрезжит маяк, на который она и возьмет курс. Впрочем, туманная эта картина представлялась Изабелле опасной, а потому и непривлекательной. Маяк порою всплывал в воображении, однако надолго не задерживался, внушая тревогу.
Временами ей приходило в голову, что она слишком много думает о себе. Пожалуй, так недолго заслужить звание отъявленной себялюбицы… При одном этом слове ее бросало в краску. Изабелла постоянно строила планы, как сделать себя лучше, совершеннее, и исподволь следила за собственным развитием. Внутренний свой мир она сравнивала с садом: ароматы созревших плодов, шелест ветвей, тенистые беседки и уходящие вглубь тропинки… Копание в собственной душе?– не более чем прогулка на свежем воздухе, а посещение самых дальних ее тайников?– лишь поход в глухой заросший угол, где расцвел розовый куст.
Впрочем, Изабелла нередко напоминала себе, что, помимо личного внутреннего сада, в мире есть и другие, а есть места, которые садом назвать никак нельзя?– убогие запущенные делянки, захваченные сорняками несчастья и нищеты.
И вот теперь она отдалась на волю любознательности, которая и привела ее в замечательную старую Англию, а могла бы повлечь еще дальше. Изабелла нередко приказывала себе остановиться и подумать о тысячах людей, которым подобного счастья познать не суждено, и в ее утонченной душе поселялось уныние от собственной нескромности. Как человеку счастливому обрести гармонию, если другие несчастны? Впрочем, вопрос этот никогда не занимал Изабеллу надолго?– слишком она была молода, слишком торопилась жить и знать не знала, что такое боль. Наша героиня взамен возвращалась к своим теориям: допустим, вот молодая женщина, которую, как ни крути, почитают весьма неглупой. С чего ей следует начать? Верно?– следует получить общее впечатление о жизни окружающего мира, ведь опыт позволит уберечься от ошибок. А уж после она уделит внимание тем, кто несчастен.
Англия стала для нее откровением, увлекла, как увлекает ребенка представление в кукольном театре. В детстве Изабелле случалось выезжать в Европу, однако посещала она лишь континентальную ее часть, да и ту видела все больше из окошка детской. Для отца Меккой был Париж, а не Лондон, и его интересы совместных прогулок с дочерями не предполагали. Воспоминания о той поре давно уж сделались размытыми и далекими, а потому Старый Свет теперь казался очаровательным, но совершенно незнакомым. Дом дядюшки выглядел идеальным воплощением Англии; ни одна его особенность не ускользнула от Изабеллы. Совершенство Гарденкорта открыло ей мир и удовлетворило первую потребность в познании.
Просторные комнаты с низкими потолками, потемневшие балки и потайные уголки, глубоко врезанные в стены окна и затейливые их переплеты, приглушенный свет, играющий на отполированных деревянных панелях, пышная зелень снаружи, будто бы пытающаяся вползти в дом, ощущение совершенного уединения в самом центре поместья?– местечке, куда почти не проникали звуки, где податливая земля приглушала шаги, а густой, словно сметана, воздух смягчал неприятные слова и делал дружелюбным любой резкий жест?– все здесь было по вкусу нашей юной леди, все настраивало ее на благодушный лад.
С дядюшкой Изабелла быстро сдружилась и частенько сидела у его кресла, когда он отдыхал на лужайке. Мистер Тушетт проводил долгие часы на свежем воздухе, скрестив на груди руки, словно умиротворенный домашний божок, выполнивший свою добрую работу и получивший за нее вознаграждение. Теперь же домовому предстояли долгие выходные?– недели и даже месяцы,?– к которым он пытался привыкнуть.
Изабелла вызывала в старике интерес куда больший, чем смела предположить, а впрочем, впечатление, которое она производила на людей, нередко противоречило ее ожиданиям. Мистер Тушетт не без удовольствия вызывал племянницу на разговоры, находя в милом щебете немало дельного, что обычно присуще американским девушкам, к которым мир склонен прислушиваться более, чем к их сверстницам за океаном. Как и любую американку, Изабеллу поощряли не таить в себе мысли и чувства, замечаниям придавали значение, от нее ждали мнений. Разумеется, многие ее слова большой ценности не представляли, а чувства быстро улетучивались, и все же, когда тема была небезразлична, оставляли за собою след, приучая думать, переживать и достигать той быстроты ума, которую обычно принимают за признак превосходства.
Изабелла нередко заставляла старика вспоминать свою супругу в том же возрасте. Племянница была столь же свежа, естественна, сообразительна и так же не лезла за словом в карман?– потому он в свое время и полюбил Лидию. Изабелле он о своих соображениях не говорил: тут дело в том, что, если миссис Тушетт когда-то на нее походила, то Изабелла тетушку не напоминала вовсе.
Мистер Тушетт был добр к племяннице. Замечал, что в их доме уж давненько не дули молодые ветра, и чистый голосок нашей беспокойной стремительной героини ласкал его ухо, словно журчание ручейка. Старику хотелось сделать для девушки что-то приятное?– только бы попросила, но просьб от нее не слышал, одни лишь вопросы?– великое множество вопросов. Он и отвечал без устали, хотя порой напор Изабеллы озадачивал. Девушка расспрашивала об Англии, о британских законах, о нравах и политике, о традициях и обычаях королевской семьи, об особенных чертах аристократического класса, интересовалась соседями и их образом жизни. Выслушивая ответы, непременно сравнивала их с тем, что пишут в книгах. Старик поглядывал на нее со своей обычной суховатой и слегка лукавой улыбкой, разглаживая шаль на коленях.
– В книгах??– переспросил он как-то раз.?– Ну, в книгах я понимаю немного?– лучше спросите у Ральфа. Я для себя решил раз и навсегда получать все, что нужно, естественным путем. Мне даже не требуется задавать много вопросов: прислушиваюсь и примечаю нужное. Но, разумеется, возможностей у меня для этого больше, чем у молоденькой леди, да и характер от природы любознательный, хотя сразу так и не скажешь; вы ко мне присматриваетесь, однако я присматриваюсь к вам в два раза внимательнее. За британцами я наблюдаю уже тридцать пять лет и опыт приобрел не-оценимый. Так вот, Англия?– прекрасная страна. Возможно, даже лучше, чем о ней думают на другом берегу океана. Разумеется, мне хотелось бы видеть в ней некоторые изменения, однако, вероятно, пока в них особой необходимости нет. Ежели таковая ощущается, тогда их сразу и производят, но торопить события здесь никто не станет?– не тот характер. Я чувствую себя в Англии как дома?– первое время после переезда такого даже и не ожидал. Хотя, скорее всего, я добился тут определенного успеха?– вот в чем причина. Когда ты успешен?– тебе везде будет хорошо.
– Я тоже приживусь, ежели достигну успеха?
– Наверняка достигнете и тоже станете здесь своей. Молодых американских леди в Англии уважают; к ним очень добры. Впрочем, не советую совсем уж становиться англичанкой.
– О, не думаю, что до этого дойдет,?– рассудительно заметила Изабелла.?– Англия мне нравится чрезвычайно, однако не уверена, что смогу полюбить англичан.
– Люди они неплохие, особенно ежели вы сумеете заставить себя их принять.
– Да, неплохие?– я в том и не сомневаюсь,?– возразила Изабелла.?– Но приятны ли они в обществе? Понимаю, что меня не побьют и не обворуют; а будут ли со мной любезны? Любезность?– вот что мне особенно нравится в людях. Боюсь, с девушками они здесь не слишком учтивы. Во всяком случае, так пишут в романах.
– О романах сказать ничего не могу,?– пожал плечами мистер Тушетт.?– Пишут в них много чего, но все ли точно? Однажды у нас гостила писательница?– знакомая Ральфа. Он ее и пригласил. Во всем уверена, во всем сведуща, однако ж положиться на нее, как выяснилось, было нельзя. Я сказал бы, что она страдала слишком вольной фантазией. Несколько после эта дама издала художественную книгу, в которой, как можно предположить, вывела мой образ?– причем в довольно смехотворном виде. Я книгу не читал, однако Ральф вручил мне экземпляр, где отчеркнул важные места. Просмотрев их, я сообразил: речь вроде бы о моей манере разговора?– тут вам и американский акцент, и выговор в нос, и свойственные янки представления, словом, сплошные звезды и полосы. Однако изображение вышло совершенно неточным?– вероятно, слушала она меня не слишком внимательно. Ради бога, я не возражаю, чтобы кто-то живописал вашего покорного слугу в книге, однако как можно передать мои слова, толком к ним не прислушавшись? Допустим, выговор американский, так ведь я и не готтентот, к примеру. В Англии его прекрасно понимают, и речь у меня вовсе не такая, как у старого джентльмена в романе. Ежели дама хотела описать типичного американца?– у нее ничего не вышло; подобного фрукта в Новый Свет не пустили бы ни за какие коврижки. Я, собственно, к тому, чтобы показать: написанному в романах не всегда следует верить. Увы, дочерей у нас нет, а миссис Тушетт живет во Флоренции, потому я мало знаю, каково приходится в Англии особам женского пола, а тем паче молодым. Вероятно, иной раз с девушками из низших классов и вправду обращаются не слишком достойно, и все же в высшем классе их положение куда как лучше, да и в среднем?– до некоторой степени.
– Боже милостивый! – воскликнула Изабелла. – Да сколько ж у них здесь классов? Не менее пятидесяти, как я погляжу?
– Ну, считать не считал, да и внимания особого на это никогда не обращал. В том и преимущество американца, живущего в Англии: для тебя их условности значения не имеют.
– Что ж, вы меня успокоили,?– улыбнулась Изабелла.?– Представить только, что ты принадлежишь к какому-либо классу!
– Полагаю, среди них есть и весьма достойные?– особливо те, что повыше. Лично для меня классов всего два: есть те, которым я доверяю, и те, кому не верю. Вы, милая моя, относитесь к первому.
– Весьма польщена,?– быстро ответила Изабелла.
Комплименты она обычно принимала довольно сухо и старалась тотчас перевести разговор. Однако манеру ее истолковывали неверно: считалось, что к комплиментам Изабелла нечувствительна, тогда как она всего лишь старалась не выказывать безмерного удовольствия, которое они ей доставляли. Не следовало проявлять своей слабости.
– Стало быть, англичане весьма склонны к условностям,?– продолжила она.
– Здесь многие обычаи укоренились раз и навсегда,?– признал мистер Тушетт.?– У них все распланировано; англичане ничего не оставляют на откуп случаю.
– Не люблю планировать наперед,?– нахмурилась Изабелла.?– Мне куда больше нравятся неожиданности.
Дядюшку, казалось, позабавила категоричность племянницы.
– Зато ваш великий успех предопределен заранее,?– возразил он,?– и это вам наверняка понравится.
– Никакого успеха мне не добиться, ежели здесь столько глупых условностей. Подобные правила не по мне, а потому я англичанам и не придусь по душе.
– Вот и нет. Вы кругом неправы,?– гнул свое старик.?– Откуда вам знать, что понравится обществу, а что?– нет? Англичане порой сами себе противоречат?– это тоже их особенная черта.
– Ах, коли так, мне ваша страна подходит!?– воскликнула Изабелла.
Вскочив, она заложила руки за пояс черного платья и окинула взором лужайку.
Глава VII
Они нередко развлекали друг друга, обсуждая своеобразие британской публики, как будто для Изабеллы отношение общества было вопросом самым что ни на есть насущным; а между тем общество и не подозревало о существовании мисс Арчер. Судьба привела ее в самый, как выражался кузен, скучный дом в Англии. Страдающий подагрой дядюшка почти не принимал гостей, а тетушка не сподобилась завести приятельские отношения с соседями. Словом, визитов не ожидалось.
Впрочем, тетушка имела весьма любопытное пристрастие: ей нравилось собирать визитные карточки. К светскому общению она большой тяги не испытывала, однако получала несказанное удовольствие от вида столика в холле, заваленного продолговатыми кусочками картона?– символами уважения. Роль хозяйки Гарденкорта играть никогда не пыталась, а потому слухи о ее приездах и отъездах по графству и не расходились. Миссис Тушетт высоко ценила свою непредвзятость и давно усвоила непреложную истину: ничто в этом мире не дается даром. Впрочем, не беремся утверждать, что она не видела ничего оскорбительного в столь малом внимании к своей персоне; вполне возможно, язвительные ее высказывания о стране, на которую сменил родину супруг, как и были вызваны совершенно незаслуженным равнодушием соседей, не принявших миссис Тушетт в свой круг.
Изабелла вскоре встала перед необычной необходимостью защищать британскую конституцию от нападок тетушки: у миссис Тушетт вошло в привычку пускать критические стрелы в сей почтенный документ, племянница же испытывала непреодолимое желание их извлекать. Разумеется, конституция нимало не пострадала бы от злобных выпадов; скорее нашей героине представлялось, что тетушка могла бы найти более достойное применение своей иронии. Изабелла и сама умела критиковать (тут сказывались ее происхождение, возраст и пол), однако присущая ей чувствительность заставляла в ответ на шпильки миссис Тушетт искать справедливости.
– А все же каковы ваши взгляды??– как-то спросила она у тетушки.?– Допустим, вам что-то не нравится, но ведь тогда у вас должны быть определенные воззрения? Вы американка, однако судите не по-американски, да и неудивительно: родная страна вам не по душе. Вот ежели я критикую, значит, у меня есть определенные убеждения?– это типично американская черта.
– Моя милая юная леди, – ответила миссис Тушетт,?– все мы видим мир по-своему. Сколько умных людей, столько убеждений. Вы мне скажете, что тогда их не так уж и много? Пожалуй. Судить как американка я не стану?– американцы мыслят ужасно узко, это не по мне. У меня, слава богу, имеются свои личные взгляды!
Ответ Изабелла сочла весьма достойным, хоть и пожала плечами?– пожалуй, она и сама думала так же, однако говорить о своих принципах сочла неуместным. В устах человека менее искушенного в жизни и не столь просвещенного, как миссис Тушетт, подобные заявления прозвучали бы либо нескромно, либо высокомерно. Впрочем, с Ральфом Изабелла на эти темы беседовать осмеливалась?– с ним они разговаривали много и рассуждали весьма свободно. Кузен взял за правило над ней добродушно подшучивать и тем самым завоевал в ее глазах репутацию человека, ни к чему серьезно не относящегося. Более того, сообразив, какое впечатление производит на девушку, от своей линии не отступал.
Изабелла упрекала его в легкомысленности. Как можно смеяться над всем подряд, включая самого себя? Ральф становился серьезен, лишь говоря об отце. На всем прочем он упражнялся в бесстрастном остроумии – на себе, на собственных слабых легких и бесполезной жизни, на невероятной своей матери и друзьях (на лорде Уорбертоне в особенности), на родной стране и приемной родине, а также, разумеется, на внезапно обретенной очаровательной кузине.
– У меня в передней сидит музыкальный оркестр,?– как-то заявил он.?– Ему приказано играть без остановки; тем самым он оказывает мне две важных услуги: во-первых, не дает шуму внешнего мира проникать в мои апартаменты, а во-вторых, заставляет мир думать, будто я то и дело задаю балы.
И впрямь, проходя мимо половины Ральфа, можно было услышать музыку?– в воздухе плыли звуки веселых вальсов. Изабелла нередко ловила себя на мысли, что какофония ее раздражает. Ей хотелось войти в переднюю, а затем проникнуть в апартаменты кузена. Он предупреждал?– его мрачная берлога в чрезвычайном беспорядке, и что ж с того? Наша героиня вполне могла бы взять на себя труд там прибраться. Негостеприимно заставлять гостью ходить вокруг и около! Изабелла пыталась наказать Ральфа, то и дело подпуская в его адрес шпильки со свойственным ей несколько прямолинейным остроумием. Впрочем, следует пояснить: насмешничала она над кузеном, защищая себя, ведь тот в шутку называл ее «Колумбией» и винил в чрезмерном патриотизме. Ральф даже нарисовал карикатуру, изобразив Изабеллу хорошенькой молодой женщиной в одеждах цветов национального флага.
Более всего в жизни в тот период наша героиня опасалась прослыть особой, не видящей дальше своего носа,?– даже больше, чем стать таковой на самом деле, потому и принялась подыгрывать Ральфу. Считает, что она не перестает вздыхать по прелестям родной страны,?– ради Бога! Она будет американкой до мозга костей, коли ему так угодно, а вздумает насмехаться?– получит на орехи.
Изабелла вставала при Ральфе на защиту Англии от злых нападок тетушки, однако, когда тот начинал петь приемной родине дифирамбы?– видимо, чтобы подзадорить кузину,?– спорила с ним по многим и многим вопросам. На самом деле привкус, который оставляла в ее душе маленькая, но изобильная островная страна, сравним был со сладостью спелой октябрьской груши. Англия приводила Изабеллу в отменное настроение, и она невозмутимо принимала насмешки кузена, расплачиваясь с ним той же монетой.
Однако ж случалось, что наша юная леди находилась не в духе?– не потому, что Ральф злословил на ее счет; ей иной раз становилось его жалко. Похоже, кузен и сам не верил в то, что говорил, а к миру был и слеп, и глух.
– Никак не могу в вас разобраться,?– как-то вздохнула она.?– Сдается мне, что вы большой обманщик.
– Ну, воля ваша,?– не стал спорить Ральф, не привыкший к подобным нелестным оценкам.
– Не понимаю, что вас интересует в жизни. Вряд ли уж совсем ничего? Однако Англию вы хвалите без души. Америку вроде бы ругаете, однако и до нее вам дела нет…
– Меня интересуете только вы, дорогая кузина.
– И тут не верю; впрочем, была бы счастлива, ежели вы искренни.
– Да уж надеюсь!?– воскликнул молодой человек.
Не поверила она Ральфу напрасно: кузен много о ней думал. Изабелла никак не шла у него из головы. В ту пору он был отягощен мрачными мыслями, и приезд молодой родственницы, ничего особенного не суливший, на поверку оказался щедрым подарком судьбы, освежил его и оживил. У Ральфа словно выросли крылья и даже появилась некая цель в жизни.
До знакомства с кузиной бедняга долго пребывал в настроении меланхолическом; и без того печальные размышления усугубила нависшая над ним грозовая туча. Он все более тревожился за отца: подагра, которой страдал старик, вдруг начала перекидываться с ног на иные жизненно важные органы. Весной мистер Тушетт серьезно занедужил, и доктора намекнули сыну, что с новым приступом будет справиться непросто. Пока болезнь на время отступила, однако Ральф не мог избавиться от подозрения: враг применил уловку, намереваясь застать свою жертву врасплох. Ежели маневр удастся, надежды на успешное сопротивление останется немного.
Ранее Ральф полагал, что отца не переживет и его собственное имя первым выбьют на могильном камне. Они со стариком были чрезвычайно близки, и угроза влачить остаток безрадостной жизни в одиночестве молодого человека отнюдь не прельщала. Он всегда?– само собой?– рассчитывал на помощь отца, который лишь и был способен придать смысл существованию сына. И вдруг источник жизненных сил уйдет… Скончаться в одно и то же время?– вот это прекрасный выход! Однако, случись Ральфу лишиться поддержки своего самого большого друга, ему останется лишь с нетерпением ожидать своей очереди. Разумеется, он не рассчитывал поддержать себя мыслью, что станет незаменимой опорой маменьке. Увы, не станет. Для нее незаменимых нет. Разумеется, сознавал собственный эгоизм, желая, чтобы боль утраты досталась наиболее деятельному из них, то есть отцу. Старик всегда относился к предсказанию Ральфа о более скорой его кончине с усмешкой, а теперь будет рад удостовериться в ошибке сына. У отца имелось два прекрасных выхода: во-первых, опровергнуть своею смертью софистические рассуждения Ральфа, а во-вторых, протянуть хоть еще немного?– ведь жизнью он, как ни крути, наслаждался. Ральф не видел греха в том, чтобы поддержать второй.
Вот такие приятные рассуждения занимали ум молодого человека, когда приезд Изабеллы поставил в них если не точку, то запятую. Ральф даже осмелился предположить, что пребывание кузины в Гарденкорте станет в некотором роде возмещением за безмерную тоску, которую он испытает, пережив своего доброго отца.
Ральф задавался вопросом?– уж не зародилась ли в нем влюбленность в непосредственную юную женщину из Олбани, и в конце концов решил?– пожалуй, нет. Он знал Изабеллу уже неделю, и с каждым днем эта уверенность в нем крепла. Лорд Уорбертон был прав насчет кузины: интересная юная особа! И как приятелю удалось столь быстро в ней разобраться? Что ж, видимо, это всего лишь подтверждение его высоких мыслительных способностей. Умом Уорбертона Ральф не переставал восхищаться.
Стало быть, кузина для него?– не любовь, а развлечение. Но развлечение наивысшего разбора! «Наблюдать воочию за подобным характером, за его страстными порывами?– лучшее занятие в мире,?– говорил себе Ральф.?– Ему уступит даже созерцание прекраснейших произведений искусства?– греческих барельефов, картин великого Тициана и готических соборов. Нет ничего приятнее, чем завоевать расположение судьбы, когда уж не ждешь от жизни ничего хорошего. Никогда я еще не был в столь плохом настроении и тоске, как за неделю до появления Изабеллы. Никогда не надеялся на приятные события меньше, чем в ту пору. И вдруг получаю по почте шедевр Тициана, который так и просится на стену, или греческий барельеф, который украсит мой камин. Мне в руку вложили ключ от прекрасного храма, а потом предложили войти и полюбоваться его красотами. Бедный, бедный мальчик! Ты был так прискорбно неблагодарен судьбе! Так теперь помалкивай и не вздумай снова ворчать».
Смысл его рассуждений был верен, однако на самом деле никто ключа ему в руку не вкладывал. Изабелла предстала перед ним девушкой незаурядных способностей, и познание ее глубин стало бы делом непростым, но необходимым. Ральф старался оценивать кузину вдумчиво и критически, а все же относиться к ней беспристрастно не мог. Изучил храм снаружи?– и пришел в восторг. Заглянув в окна, убедился в равном совершенстве внутренних пропорций. И все же то был взгляд мимолетный, а внутрь Ральф еще не прошел. Двери оказались на запоре, и хоть ключи лежали в кармане, у него возникло подозрение, что ни один из них не подойдет.
Изабелла была умна, великодушна и внутренне свободна; интересно, как она собирается применить себя в жизни? Вопрос не самый верный, ибо многие женщины его и вовсе не вызывают. Ничего не предпринимая, терпеливо ждут, пока на их пути не возникнет мужчина, который предопределен им судьбою. Оригинальность же Изабеллы состояла в том, что у нее имелись твердые намерения; во всяком случае, так представлялось Ральфу. «Когда дойдет очередь до их исполнения, хочу при этом присутствовать»,?– сказал он себе.
Разумеется, именно на него легла обязанность сделать все, чтобы Гарденкорт не ударил перед Изабеллой в грязь лицом. Мистер Тушетт был прикован к своему креслу, супруга его более занимала позицию далеко не всем довольной гостьи дома; таким образом, в выпавшем Ральфу жребии счастливо сошлись долг и душевная склонность. Особенной страсти к пешим прогулкам он не питал, однако нередко бродил с кузиной по поместью, тем более что погода, как ни странно, благоприятствовала, хотя наша героиня, к примеру, ожидала гораздо худшего. Послеобеденное время, длившееся ровно столько, насколько девушке хватало пыла, они занимали катанием на лодке по милой маленькой речушке, как Изабелла называла Темзу; противоположный берег казался ей передним планом живописного пейзажа.
Случалось, они выезжали в низком и весьма вместительном экипаже с толстыми колесами, которым ранее пользовался мистер Тушетт. Увы, теперь старик уж не получал от таких прогулок былого удовольствия, Изабелла же ими наслаждалась от души и порой сама брала в руки поводья. Кучер называл ее манеру весьма умелой; а ей не надоедало понукать осанистых лошадей дядюшки, направляя карету в узкие улочки и переулки, где кипела сельская жизнь, которую она и ждала увидеть в Англии. Они проезжали мимо бревенчатых, крытых соломою домиков, пивных с зарешеченными окошками и песчаными площадками у входа; по обе стороны дороги мелькали общинные пастбища, безлюдные рощи и живые изгороди, к середине лета изрядно разросшиеся.
Возвращаясь, находили сервированный на лужайке чайный столик; миссис Тушет, пересиливая себя, наполняла и подавала мужу его чашку. За чаепитием супруги больше помалкивали: старик сидел, откинув голову и прикрыв глаза, а миссис Тушетт обыкновенно занималась вязанием с видом чрезвычайно глубокомысленным, свойственным дамам, наблюдающим за движением своих спиц.
Однажды к ним пожаловал гость. Молодые люди, проведя час на реке, вернулись к дому, где обнаружили под деревьями лорда Уорбертона, увлеченного непринужденной беседой с миссис Тушетт, и некоторые обрывки разговора ветерок донес до Ральфа и Изабеллы еще издалека. Приехал лорд с саквояжем, рассчитывая на ужин и ночлег?– как не раз гостеприимно предлагали ему Ральф с отцом.
Изабелле лорд понравился еще в день приезда, хоть и видела она его от силы полчаса. Уорбертон запал ей в душу, и иной раз наша героиня о нем вспоминала и надеялась повидать снова, да не одного, а желательно еще с парой-тройкой гостей. Гарденкорт отнюдь не казался местом скучным: поместье было великолепно, а дядюшка все более напоминал мудрого сказочного эльфа. Ральф превзошел ее ожидания, отнюдь не походя на кузена, какими Изабелла себе их обычно представляла. Впечатления следовали одно за другим, и пребывание в Англии вовсе не успело ей наскучить.
И все же Изабелла порой говорила себе, что по-прежнему интересуется свойствами человеческой натуры, а главным ее устремлением при поездке за океан было желание увидеть как можно больше новых людей. Ральф как-то обронил:
– Странно, что вы вполне удовлетворены уединенным Гарденкортом… Вам следовало бы свести знакомство с соседями и некоторыми из наших друзей; да-да, у нас есть друзья, хотя вы, вероятно, думаете иначе.
Он предложил созвать довольно большую компанию и ввести Изабеллу в английское общество. Она с удовольствием поддержала Ральфа в этом порыве гостеприимства и заранее поклялась окунуться в самую гущу событий. Впрочем, пока кузен был весьма далек от исполнения своего обещания, и тому была причина: развлечение Изабеллы давалось ему без всякого труда и ничьего участия не требовало. В рассуждениях гостьи частенько проскальзывало слово «образец», которое, похоже, занимало в ее лексиконе весьма важное место. Она то и дело давала Ральфу понять, что желала бы постигнуть английское общество на выдающихся его примерах.
– Ну вот вам и достойный образец,?– пробормотал молодой человек, завидев на лужайке лорда Уорбертона.
– Образец? Чего же именно?
– Настоящего английского джентльмена.
– Намекаете, что все остальные на него похожи?
– О нет, вовсе нет.
– Стало быть, ваш лорд?– экземпляр выдающийся? На мой взгляд, он очень мил.
– Верно; а еще он большой баловень судьбы.
Баловень судьбы осторожно пожал ручку Изабеллы и справился, как она поживает.
– Впрочем, вряд ли есть смысл в подобном вопросе,?– тут же поправился он.?– Насколько понимаю, вы только что бросили весла.
– Да, пришлось немного погрести. Однако откуда вы?..
– Хм. Я точно знаю, что Ральф за весла не возьмется?– он слишком ленив,?– улыбнулся его светлость, бросив взгляд на друга.
– У него есть весьма уважительные резоны для подобной лени,?– на всякий случай понизив голос, возразила Изабелла.
– О, у него имеются резоны на все что угодно!?– все так же громко воскликнул лорд.
– Да, я не брался за весла, но лишь потому, что моя кузина прекрасно с ними управляется,?– пробурчал Ральф.?– Собственно, как и со многим другим. И украшает собою все, за что ни возьмется.
– О, не возьметесь ли вы и за меня, мисс Арчер??– улыбнулся лорд.
– Любой из нас лишь выиграет, коли взяться за него в верном смысле,?– ответила Изабелла.
О ее успехах отзывались лестно?– стало быть, все это не просто глупое самомнение? В чем-то она и вправду талантлива? Изабелле нравилось думать о себе хорошо, и все же она скромничала: ей требовались доказательства со стороны.
Лорда Уорбертона убедили остаться в Гарденкорте и назавтра, а когда завтрашний день подошел к концу, он и сам решил отложить свой отъезд до утра. Лорд не раз заговаривал с Изабеллой, и та принимала его внимание благосклонно. Он нравился ей все сильнее?– произвел большое впечатление и с самого начала, а уж к концу первого дня визита наша героиня едва удерживалась, чтобы не признать в нем романтического героя, пусть ему и недоставало трагической бледности. В первый вечер она удалилась в свою спальню с ощущением невероятного везения. Счастье было близко… Как же приятно состоять в знакомстве с двумя столь очаровательными людьми, говорила себе Изабелла, имея в виду кузена и его друга.
Следует отметить, что во время визита лорда Уорбертона произошел случай, едва не омрачивший прекрасное расположение духа мисс Арчер.
Мистер Тушетт удалился к себе в половине десятого, однако его супруга осталась в гостиной, раз уж там собралось общество. Посидев немногим менее часа, она поднялась из кресла и сообщила племяннице, что пора пожелать джентльменам спокойной ночи. Наша героиня к тому часу желания спать еще не испытывала, а вечер, по ее мнению, складывался весело. Как можно прерывать веселье в самом разгаре? Разумеется, Изабелла без задней мысли ответила:
– Мне точно следует удалиться, тетушка? Я бы посидела еще с полчасика.
– То есть я должна ожидать вас полчаса? Это невозможно, Изабелла.
– Да нет, зачем вам ждать? Ральф зажжет мне свечу на ночь,?– беззаботно откликнулась девушка.
– Я готов зажечь вашу свечу, мисс Арчер, причем с огромным удовольствием,?– воскликнул лорд Уорбертон.?– Единственная просьба: давайте забудем о ней до полуночи.
Миссис Тушетт вперила в него взгляд своих пронзительных глаз, а затем обожгла их холодным отблеском племянницу:
– Вы не можете оставаться одна в обществе джентльменов. Вы… вы не в Олбани, дорогая.
– И очень жаль,?– зардевшись, поднялась из своего кресла Изабелла.
– Маменька…?– укоризненно пробормотал Ральф.
– О, миссис Тушетт!?– одновременно с ним воскликнул Уорбертон.
– Не я была зачинателем устоев вашей страны, милорд!?– веско произнесла миссис Тушетт.?– Мне лишь следует им подчиняться.
– Разве я не могу остаться в гостиной с собственным кузеном??– осведомилась Изабелла.
– Не хотите ли вы сказать, что лорд Уорбертон?– ваш кузен?
– М-м-м… вероятно, это мне следует первому отправится в постель,?– заявил гость.?– Наверное, на том наш спор и закончится.
– Что ж, раз иного выхода нет, я вполне могу бодрствовать и до полуночи,?– вздохнула миссис Тушетт, вновь усаживаясь в кресло.
Ральф, пожав плечами, вручил Изабелле свечу. Он не спускал с кузины глаз. Противостояние оказалось в высшей степени интересным. Возможно, он ожидал вспышки страстей, однако ничего подобного не случилось. Девушка усмехнулась, кивком попрощалась с присутствующими и двинулась к лестнице в сопровождении тетушки. Ральф был зол на мать, хоть и признавал, что та всего лишь соблюдает общепринятые обычаи.
Дойдя до верхней площадки лестницы в полной тишине, две дамы на секунду остановились у спальни миссис Тушетт.
– Полагаю, вы раздосадованы моим вмешательством??– осведомилась тетушка.
Изабелла на миг задумалась.
– Вовсе нет. Правда, удивлена и даже озадачена. Неужто мне нельзя было остаться в гостиной?
– Ни в коем случае! Девушки из приличных домов Англии никогда подобного не допустят.
– О, прекрасно, что вы меня предупредили! Ведь и мысли на сей счет не закралось; не знай вы местных обычаев…
– Я всегда подам знак,?– откликнулась тетушка,?– ежели увижу, что вы невольно выходите за рамки приличий.
– Буду вам благодарна! Впрочем, не обещаю, что каждое ваше замечание сочту дельным.
– Ах,?– вздохнула тетушка,?– уж слишком у вас независимые взгляды…
– Да, пожалуй. И все же я должна знать, что в обществе считается приличным, а что?– нет.
– Лишь для того, чтобы следовать своим путем?
– Для того, чтобы понимать, есть ли у меня выбор.
Глава VIII
Прослышав, что Изабелла не чужда романтики, лорд Уорбертон осмелился поделиться с ней надеждой: настанет день, когда юная леди захочет посетить его дом?– старинный и весьма любопытный. Он даже заручился словом миссис Тушетт, пообещавшей привезти племянницу в Локли, а Ральф выразил желание сопровождать дам, ежели отец отпустит. Лорд заверил Изабеллу, что его сестры также нанесут визит в Гарденкорт. О сих особах наша героиня успела кое-что узнать, расспросив Уорбертона о семье, пока тот гостил в доме ее дяди. Коли уж в Изабелле пробудился интерес?– вопросы сыпались из нее, словно из рога изобилия. Лорд, будучи любителем светских бесед, рассказал немало?– о почивших родителях, о четырех сестрах и двух братьях, которые были людьми приятными и достойными, хоть и «не особенно умными». Мисс Арчер с ними еще познакомится, говорил он.
Один из братьев, лицо духовного сана, также жил в их семейной вотчине в Локли?– весьма крупном приходе, и Уорбертон отозвался о нем как о замечательном человеке, хоть во мнениях с ним не мог сойтись ни по одному вопросу. Лорд поведал собеседнице о некоторых его воззрениях. Юная леди была с ними знакома, тем более их разделяла приличная часть человечества?– а многие поддерживала и сама. Однако же Уорбертон убедил ее, что она тем самым совершает большую ошибку. Разделять подобные взгляды невозможно, настаивал он. Стоит Изабелле хорошенько поразмыслить?– и она наверняка поймет: ничего разумного в них нет. Думала, и весьма крепко, отвечала наша героиня, однако лорд заявил: мисс Арчер?– яркое подтверждение факта, частенько его поражавшего. По его определению, американцы, как ни странно, самые суеверные люди в мире, все до единого закоренелые тори и религиозные фанатики, консерваторы из консерваторов. Лишним доказательством тому являлись дядя и кузен мисс Арчер?– философию они исповедовали совершенно средневековую. В подобных воззрениях англичанину и признаться неудобно. Мало того, посмеиваясь, продолжал его светлость, оба они еще и имеют дерзость прикидываться, что знают о насущных нуждах и опасностях, поджидающих бедную старую Англию, более него, родившегося в Соединенном Королевстве и даже владеющего, как ни стыдно это признавать, значительной его частью.
Выслушав рассуждения достойного джентльмена, Изабелла решила: пожалуй, Уорбертон особа хоть и благородная, но все же новой формации?– реформатор и радикал, презирающий старинные порядки.
Второй брат лорда, человек военный, служил в Индии. Уор-бертон называл его необузданным и упрямым, ни на что не годным, кроме как делать долги, за которые расплачивался собеседник Изабеллы?– такова уж привилегия старших братьев.
– Пожалуй, еще немного, и платить я откажусь,?– вздохнул лорд.?– Братец живет куда лучше меня, купается в неслыханной роскоши и полагает себя, в отличие от вашего покорного слуги, утонченным джентльменом. Я ведь, между прочим, последовательный радикал, а потому выступаю за равенство. Никакого преимущества младшим братьям!
Две его сестры?– вторая и четвертая?– были замужем. Одна из них устроилась вполне благополучно, вторая же?– не бог весть. Супруг старшей, лорд Хэйкок, человек весьма достойный, увы, примкнул к самым убежденным тори. Сестра же, как и полагается приличным английским женам, даже превосходила его в закоснелом консерватизме. Младшая не так давно вышла за мелкого эсквайра из Норфолка, а уж нажила пятерых детей.
Эти и многие другие сведения лорд Уорбертон поведал своей юной американской слушательнице, стараясь как можно точнее раскрыть перед ней особенности английского уклада. Изабеллу забавляли его подробнейшие объяснения?– вероятно, лорд делал скидку на ее невеликий жизненный опыт и даже недостаток воображения.
«Лорд полагает, что я недалеко ушла от варваров,?– сказала она себе.?– Думает, я в жизни не видела ложек с вилками». Наша героиня нарочно задавала вопросы бесхитростные и с удовольствием выслушивала серьезные ответы Уорбертона, а потом, заманив его в ловушку, заметила:
– Увы, вам не удалось увидеть меня в перьях и военной раскраске. Знай я, сколь добры вы к дикарям, непременно взяла бы с собой туземное одеяние!
Лорд Уорбертон немало путешествовал по Америке, знал о ней гораздо больше, нежели Изабелла, и со всей любезностью отвечал: Америка, дескать, самая очаровательная страна в мире, однако же, судя по его воспоминаниям, прибывающим в Англию американцам следует объяснять многое и многое.
– А я же дорого дал бы за такого проводника по Америке, как вы! Я там был немало озадачен и, можно сказать, обескуражен: любые объяснения лишь еще более сбивали с толку. Даже решил, что меня нарочно вводят в заблуждение?– американцы в подобных фокусах сильны. Моим же объяснениям вы можете доверять вполне?– уж я никаких ошибок не допущу.
Лорд и вправду отличался острым умом, хорошим образованием и знал обо всем на свете. Речи его были весьма занимательны, однако Изабелла видела: собеседник вовсе не стремится показать свою ученость. Располагая самыми широкими возможностями, он, как думала про себя наша героиня, мог претендовать на многое, однако не пытался воспользоваться своими преимуществами. Уорбертон пожинал лучшие плоды жизни, но богатство не повлияло на его чувство меры. В нем сочетались богатый (вероятно, без особых усилий доставшийся) опыт и скромность, более свойственная юноше. Смесь указанных качеств, подобная изысканному на вкус коктейлю, ничего, разумеется, не теряла от разбавлявших ее ноток внушающей доверие доброты.
– Мне ваш образец английского джентльмена понравился чрезвычайно,?– сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбертона.
– Мне он тоже нравится,?– ответил молодой человек.?– Пожалуй, я его даже люблю, но в то же время жалею еще больше.
Изабелла взглянула на него с недоверием.
– Жалеете? По-моему, у лорда единственный недостаток?– никаких поводов для жалости он не дает. У него есть все на свете, он знает все на свете, может на все на свете рассчитывать.
– Не совсем так. Обстоятельства Уорбертона оставляют желать лучшего,?– настаивал Ральф.
– Вы не о здоровье, надеюсь?
– О нет. Лорд до отвращения крепок. Он достиг самого высокого положения, однако то и дело испытывает его на прочность. Совершенно не воспринимает себя серьезно.
– То есть он насмешничает над собой?
– Все много хуже. Уорбертон считает себя едва ли не обузой для общества, паразитирующей на его теле.
– Возможно, так оно и есть?
– Возможно… Хотя на самом деле я не думаю. А ежели вы правы?– может ли в таком случае быть нечто более достойное жалости, чем разумная пиявка, подсаженная на питательную среду и причиняющая самой себе боль ощущением несправедливости собственного существования? Я на месте Уорбертона был бы спокоен и вальяжен, словно Будда. Он занимает положение в обществе, которому остается лишь завидовать. На нем лежит огромная ответственность, но и возможности его велики. Уважение, богатство, власть, само собой?– участие в делах великой страны! А он запутался в себе, в значении своей власти и своего положения, да и во всем на свете. Уорбертон?– жертва нашего века: перестал верить в себя, а других идеалов не придумал. Я порой пытаюсь ему объяснить очевидное (ведь на его месте знал бы точно, во что верить), он же в ответ обзывает меня религиозным фанатиком. По-моему, мой друг вполне серьезно почитает меня узколобым обывателем. Твердит, что я не понимаю времени, в котором живу. Между тем я разбираюсь в нем куда лучше Уорбертона, который не способен ни избавить себя от него, как досадную помеху, ни утвердиться в нем в качестве непременного элемента.
– Несчастным он все же не выглядит,?– заметила Изабелла.
– Пожалуй, нет. Впрочем, натура у нашего лорда чрезвычайно тонкая, а потому, вероятно, у него нередко случаются приступы хандры. Ежели о человеке его возможностей часто повторяют, что несчастным он не выглядит, это о чем-то говорит.
– А по-моему?– нет.
– Возможно,?– пожал плечами кузен,?– и все же при подобных обстоятельствах Уорбертон просто обязан быть несчастным.
После обеда Изабелла провела часок с дядюшкой на лужайке. Старик сидел с непременной шалью на коленях, прихлебывая слабый чай из большой чашки. Во время беседы он невзначай поинтересовался мнением племянницы об их госте.
– Очаровательный джентльмен!?– не задержалась с ответом та.
– О да, человек он превосходный, и тем не менее не советую вам в него влюбляться.
– Не стану. Ежели в кого и влюблюсь?– то лишь по вашему совету. Кстати, кузен сообщил мне о нем довольно печальные подробности.
– Неужели? Не знаю, что сказать по этому поводу, однако Ральф?– тот еще пустослов.
– Ему кажется, что лорд то ли слишком настроен на ниспровержение основ, то ли наоборот?– недостаточно. Честно говоря, я его не совсем поняла.
Старик медленно покачал головой, улыбнулся и поставил чашку.
– Вот и я не разберусь. Уорбертон заходит слишком далеко, а с другой стороны?– возможно, останавливается на полпути. По-моему, он намерен изменить многое, только не себя. Неудивительно, хотя и непоследовательно.
– О, надеюсь, он сам не переменится, ежели не хочет, чтобы друзья тосковали о том, кем он когда-то был.
– Ну,?– вздохнул мистер Тушетт,?– я все же полагаю, наш лорд себя сохранит и по-прежнему будет нас занимать, иначе мы здесь, в Гарденкорте, и вправду заскучаем. Он всегда заставляет меня улыбнуться, да, пожалуй, и сам развлекается. В обществе сейчас подобных людей немало; модное течение! Уж не знаю, чего они хотят добиться. Возможно, революции? Ежели так, надеюсь, что они отложат свой замысел до той поры, когда меня не станет. Они и в самом деле желают ниспровержения устоявшихся порядков, а ведь я?– довольно крупный землевладелец и не хочу быть ниспровергнутым. Жаль, не подозревал, что здесь будут царить этакие настроения, иначе ни за что в Британию не переехал бы,?– усмехнулся старик.?– Я ведь почему сюда подался? Считал Англию страной безопасной. Однако замыслы радикалов в части коренных изменений?– всего лишь обман. Ежели вдруг удастся подобные перемены протолкнуть?– очень многие будут разочарованы.
– А я рассчитываю на революцию!?– воскликнула Изабелла.?– Вот будет здорово!
– Так-так-так…?– улыбнулся старик.?– Уж подзабыл: вы стоите за старые порядки или все же за перемены? Высказываетесь вы то за одно, то за второе.
– Я поддерживаю и ту и другую стороны. Наверное?– всех понемножку. Ежели начнется революция, я, верно, стеной встану за роялистов. Они вызывают больше симпатии; такие изысканные, такие живописные!
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду под живописностью, однако вам она, похоже, как раз и свойственна.
– Ах, милый дядюшка! Вашими бы устами…?– перебила его Изабелла.
– Боюсь, у вас в ближайшее время не будет возможности гордо отправиться на гильотину,?– продолжил мистер Тушетт,?– разве только останетесь здесь надолго. Видите ли, когда дойдет до дела, наши революционеры скажут, что их неверно поняли.
– О ком вы говорите?
– Например, о лорде Уорбертоне и его друзьях?– радикалах из высших слоев общества. Впрочем, это лишь мое мнение. Они кричат на всех углах о переменах, однако не вполне осознают смысл своих воззваний. Мы с вами знаем, что значит жить в демократическом обществе. Я всегда считал жизнь при подобной формации благополучной?– а с другой стороны, просто-напросто к ней привык. Я ведь не лорд, а вот вы?– настоящая леди, моя милая. Боюсь, до наших революционеров не доходит суть. Демократические институции присутствуют с тобою ежедневно и ежечасно, и вряд ли наши господа посчитают подобный уклад более удобным, чем нынешний. Ежели желают попытаться?– что ж, дело их, но полагаю, сильно стараться они не станут.
– Но… вдруг их устремления искренни?
– Они убеждают себя в собственной искренности, однако все это лишь в теории. Радикальные взгляды для поборников перемен?– своего рода развлечение. Им надобно чем-то себя занять, и они вполне могут придумать нечто еще более серьезное. Видите ли, наши господа купаются в роскоши, а прогрессивные их идеи?– роскошь нравственная. Можно чувствовать себя человеком высокой морали и в то же время не наносить ущерба своему положению. А уж о положении они никогда не забывают, и не верьте, когда вас убеждают в обратном. Ежели кто-то и в самом деле поставит его под угрозу?– такого человека быстро остановят.
Изабелла внимательно прислушивалась к четким и точным рассуждениям дядюшки. Будучи не слишком знакомой с духом британского аристократического общества, она все же находила доводы старика соответствующими ее собственным представлениям и тем не менее сочла необходимым вступиться за Уорбертона:
– Не думаю, что лорд Уорбертон?– обманщик. Как другие?– не могу сказать. Было бы интересно подвергнуть его испытанию.
– Избавь меня бог от друзей!?– ответил мистер Тушетт.?– Лорд?– прекрасный молодой человек, очень хороший человек. Он имеет сто тысяч дохода в год, владеет пятьюдесятью тысячами акров земли маленького островного государства и прочим имуществом, например?– шестью домами. Имеет насиженное место в парламенте, как я?– за своим обеденным столом. У него изысканный вкус в литературе, в искусстве, в науке, в очаровательных молодых женщинах. Пожалуй, самое элегантное увлечение?– новые взгляды, и оно доставляет нашему лорду самое большое удовольствие, кроме, пожалуй, юных леди. Его старинный дом?– Локли?– весьма интересен, хотя, на мой взгляд, ему не сравниться с нашим. Впрочем, что с того? У него есть еще пять. Насколько могу судить, воззрения Уорбертона никому вреда не причиняют, а уж ему самому?– тем паче. Не дай бог начнется революция?– его она вряд ли серьезно затронет. Уорбертона здесь слишком любят.
– О, мучеником он не станет, как бы ни желал,?– вздохнула Изабелла.?– Положение у него и вправду непростое.
– Не станет, ежели вы не приложите к этому руку.
Изабелла покачала головой с легким оттенком грусти, что могло бы насмешить стороннего наблюдателя.
– Никогда в жизни никого не превращу в мученика.
– Надеюсь, и сами мученицей не станете,?– добавил мистер Тушетт.
– Надеюсь… Выходит, вы не жалеете лорда Уорбертона по примеру Ральфа?
Старик бросил на нее проницательный взгляд.
– На самом деле?– жалею.
Глава IX
Две сестры лорда, мисс Молинье старшая и младшая, вскоре прибыли с визитом в Гарденкорт. Найдя внешности обеих дам весьма своеобразными, Изабелла сразу прониклась к ним симпатией. Поделившись своим наблюдением с кузеном, получила ответ, что ни о каком своеобразии говорить невозможно, ибо в стране найдется не менее пятидесяти тысяч женщин, в точности напоминающих дам Молинье. Сочтя их наружность вполне типической, и о той и о другой мы сказали бы: нежны, застенчивы, с глазами, подобными декоративным прудикам, какие устраивают в цветниках.
Изабелла решила, что гостьи, возможно, и не слишком впечатляют, но, во всяком случае, не болезненны, как нередко бывает в аристократических кругах. Она сочла это большим преимуществом, ибо имелись примеры для сравнения: вспомнилась пара-тройка подруг детства, довольно-таки слабых здоровьем, что не добавляло им очарования, да и сама Изабелла порой подозревала за собой многочисленные недуги. Обе мисс, хоть и не первой молодости, обладали хорошим цветом лица и несколько детскими улыбками. Напомним, что их спокойными прозрачными глазами круглой формы наша героиня восхитилась сразу, а также отметила приятной округлости женские стати. Для визита сестры выбрали одинаковые наряды?– жакеты из ангорского плюша.
Обеих дам переполняла доброжелательность, которую они, пожалуй, немного стеснялись выказывать, и, очевидно, слегка побаивались нашу юную леди, прибывшую с другого конца света; обе более улыбались, чем вступали в беседу. Впрочем, и одна и другая мисс Молинье выразили надежду на ответный визит Изабеллы в их дом в Локли, где они и жили втроем с братом. «Теперь будем видеться часто», – говорили они и спрашивали, не останется ли мисс Арчер у них как-нибудь на ночь. Двадцать девятого числа в Локли ждали гостей?– возможно, Изабелла также приедет?
– Боюсь, ничего особенного не будет,?– застенчиво сказала старшая из сестер,?– однако, надеюсь, вы примете нас такими, какие мы есть.
– Ничего особенного и не нужно?– я нахожу вас совершенно очаровательными,?– ответила Изабелла, никогда не скупившаяся на комплименты.
Дамы смущенно зарделись.
После их отбытия Ральф заметил: ежели кузина будет осыпать бедных девушек подобными похвалами, они, чего доброго, решат, что над ними насмехаются, ведь очаровательными их вряд ли когда называли.
– Ничего не могу с собой поделать,?– пожала плечами Изабелла.?– По-моему, в их спокойствии, рассудительности и удовлетворенности жизнью присутствует подлинное очарование. Я хотела бы быть такой же.
– Боже упаси!?– воскликнул Ральф.
– Я не то имела в виду: просто хотела бы перенять их манеру. Интересно, каковы они у себя дома?
Через несколько дней она имела удовольствие получить ответ на свой вопрос, когда посетила Локли с Ральфом и тетушкой. Обе мисс Молинье, одетые по случаю в черный полубархат, сидели в просторной гостиной (вероятно, одной из нескольких), обитой неярким ситцем. В домашней обстановке сестры понравились Изабелле даже больше, чем первый раз, в Гарденкорте. Она вновь отметила, насколько женщины пышут здоровьем. При первой встрече несколько медлительный их ум показался ей единственным недостатком; теперь же наша героиня решила, что обе способны на глубокие чувства. До ленча она на некоторое время осталась с сестрами наедине, пока лорд Уорбертон беседовал с миссис Тушетт в другой части гостиной.
– Верно ли, что ваш брат?– неисправимый радикал??– спросила Изабелла.
Ответ ей и без того был уже известен, однако наша юная леди живо интересовалась свойствами человеческой натуры, а потому решила разговорить сестер.
– Боже, как вы правы! Совершенно неисправимый,?– ответила Милдред, младшая из двух.
– И в то же время?– чрезвычайно разумный человек,?– добавила старшая.
Изабелла задержала взгляд на лорде; тот явно старался расположить к себе супругу старого банкира. Ральф тем временем ласкал простодушно заигрывающую с ним собаку, устроившись у пылающего камина?– по августовским погодам источник тепла в огромных залах старинного дома был явно не лишним.
– Полагаете, лорд Уорбертон искренен в своих взглядах??– улыбнулась Изабелла.
– О, разумеется!?– живо отозвалась Милдред, старшая же из сестер промолчала.
– Значит, он выдержит испытание?
– Испытание?
– Ну, например, ему предложат расстаться с этим прекрасным домом…
– Расстаться с Локли??– наконец подала голос старшая сестра.
– О да?– и с другими домами тоже. Кстати, как они называются?
Сестры обменялись едва ли не испуганными взглядами.
– Вы хотите сказать… хотите сказать?– из-за лишних расходов??– пробормотала Милдред.
– Возможно, он сдал бы один или два дома арендаторам,?– предположила старшая.
– Без всякой оплаты,?– уточнила Изабелла.
– Не могу себе такого представить.
– Так, значит, он?– притворщик!?– немедленно откликнулась наша героиня.?– Не кажется ли вам, что его положение крайне двусмысленно?
Сестры совсем растерялись.
– Его положение??– пролепетала старшая.
– Положение нашего брата очень почетное,?– пришла на выручку младшая.?– В этой части графства?– самое что ни на есть высокое.
– Не сочтите меня упрямой,?– вставила Изабелла,?– однако вы наверняка питаете уважение к лорду Уорбертону и даже его немного побаиваетесь?
– Как можно не уважать родного брата??– бесхитростно ответила старшая сестра.
– Судя по вам, его ближайшим родственницам, он?– человек весьма достойный.
– Достойный и добрый. О многих его хороших поступках никто и не подозревает.
– Его доброта всем известна,?– добавила Милдред,?– и даже считается едва ли не чрезмерной.
– О, понимаю…?– сказала Изабелла.?– И все же на его месте я стояла бы насмерть за свои права?– ведь они дарованы ему заслугами предков.
– Наша семья издавна придерживалась либеральных взглядов,?– мягко возразила Милдред.
– Да-да, – кивнула Изабелла, – насколько знаю, вы в этом преуспели и вам подобные воззрения по душе. Кстати, вы увлекаетесь вышивкой?
После ленча лорд Уорбертон провел ее по дому. Изабелла и не сомневалась, что увидит картину славного прошлого. Внутри жилище Уорбертонов со временем подверглось изменениям, а потому некоторые свидетельства истории были утрачены. Другое дело – вид из сада: здесь перед взором нашей героини предстало крепкое сооружение мягкого и глубокого серого цвета, над которым вдоволь поработали английские ветра. Дом окружал широкий ров со стоячей водой?– словом, жилище производило впечатление средневекового замка. День выдался прохладный и пасмурный; уже давали о себе знать первые признаки осени. Неуверенные лучи солнца ложились на стены тусклыми размытыми пятнами, словно намеренно подсвечивая самые старинные и наиболее пострадавшие от времени части кладки.
К ленчу появился и викарий, брат лорда. Изабелле он уделил пять минут?– вполне достаточно, чтобы наша героиня попыталась обнаружить в нем славный дух английской церкви?– и не преуспела. Викарий отличался крепкой мускулистой фигурой, простодушным честным лицом, недюжинным аппетитом и склонностью к едва ли не беспричинным взрывам смеха. Позднее Ральф сообщил Изабелле, что, до того как принять сан, викарий был могучим борцом?– и до сих пор, от случая к случаю, в основном в семейном кругу, мог положить на лопатки кого-нибудь из прислуги. Нашей юной леди он понравился; собственно, в этот день ей нравилось все без исключения, однако же хотелось думать о викарии как об источнике духовной благодати.
После ленча все направились в сад, и лорд Уорбертон словно невзначай задержал гостью.
– Хотелось, чтобы вы посмотрели мое владение как следует, а светская болтовня вам этого сделать не позволит.
Впрочем, лорд не столь вдавался в древнюю историю Локли (хоть и рассказал немало любопытного), сколько обращался к темам более личным?– как для юной леди, так и для самого себя. И все же, взяв небольшую паузу, снова вернулся к своему дому:
– Очень рад, что вам приглянулась моя старая хижина. Жаль, вы не останетесь подольше, иначе мы обошли бы ее всю. Кстати, сестрам вы пришлись по душе?– возможно, вас это побудит заглянуть к нам снова.
– Приехала бы и без того,?– вздохнула Изабелла,?– однако, боюсь, все в руках тетушки.
– Уж позвольте, пардон, вам не поверить. Мне сдается, что вы вольны поступать так, как вам угодно.
– Сожалею, ежели у вас создалось подобное впечатление. На мой взгляд, оно говорит обо мне не лучшим образом.
– И тем не менее дает надежду.
– Надежду? На что же?
– На то, что в будущем буду видеть вас чаще.
– А! Для этого мне ведь большой свободы и не требуется.
– Разумеется, нет; однако ваш дядюшка меня, пожалуй, недолюбливает.
– Вы ошибаетесь, милорд. Дядюшка говорит о вас в самых превосходных тонах.
– Счастлив, что вы обо мне беседуете, и все же не уверен в желании мистера Тушетта часто принимать меня в Гарденкорте.
– Ну, за вкусы дядюшки я отвечать не могу,?– возразила наша героиня,?– однако его предпочтения уважаю. Впрочем, лично мне будет приятно вас видеть.
– Подобные слова я и хотел услышать и совершенно ими очарован.
– Выходит, вас несложно очаровать, милорд?
– Не сказал бы.?– Уорбертон на миг остановился.?– Тем не менее вы меня очаровали, мисс Арчер.
Его тон Изабеллу напугал?– такой она слышала в жизни не раз. Уж не прелюдия ли к серьезному разговору? Продолжения она пока не желала, а потому ответила как могла беспечно и быстро, затратив лишь миг, чтобы перебороть волнение:
– Боюсь, все же к вам я вряд ли еще приеду.
– Никогда?
– Ну, «никогда»?– это слишком отдает патетикой.
– Могу ли я нанести вам визит на следующей неделе?
– Разумеется! Что же вам может помешать?
– Серьезных препятствий нет, однако с вами никогда нельзя быть уверенным. Честно говоря, у меня складывается впечатление, что вам свойственно взвешивать своих знакомых на весах.
– Ну, вам это нисколько не повредит.
– Вы очень добры; однако, ежели и так, отношусь с опаской, когда меня подвергают строгому суду. Стало быть, миссис Тушетт собирается увезти вас за границу?
– О да, надеюсь.
– Так Англия для вас недостаточно хороша?
– Каверзные вы задаете вопросы, милорд! Стоит ли на них отвечать? Впрочем, нет: я просто хочу увидеть столько стран, сколько получится.
– Значит, бедную Англию будут сравнивать с иными землями?
– Разумеется. Я рассчитываю получить от подобного сравнения удовольствие.
– Не сомневаюсь, что эта привычка доставляет вам наслаждение. И все же ваши намерения остаются для меня тайной,?– вздохнул лорд.?– Планы у вас, как видно, большие, а вот цели мне неясны.
– Польщена, что вы придумали насчет меня целую теорию, однако совершенно напрасно. Каждый год не менее пятидесяти тысяч моих соотечественников пускаются в путешествия. Что же загадочного в их целях? Каждый желает развить свой ум новыми впечатлениями?– вот и все.
– Так ли уж вам это необходимо, мисс Арчер? Ваш ум и без того остер до чрезвычайности. Вы столь умны, что смотрите на нас свысока; возможно, даже и с презрением.
– С презрением? Да вы смеетесь,?– серьезно возразила Изабелла.
– Вы ведь почитаете нас забавными?– а это то же самое. Во-первых, мне не хочется выглядеть в чужих глазах забавным, во-вторых, ничего подобного нет и в помине. Так что протестую.
– Ваш протест сам по себе забавен,?– улыбнулась Изабелла.
Лорд ненадолго замолчал, а затем продолжил:
– Вы судите со стороны, вам нет дела до того, что здесь происходит. Вам требуется лишь развлечься.
Изабелла вновь расслышала в его тоне странные нотки, только теперь к ним примешивалась горечь?– настолько острая и неожиданная, что наша героиня испугалась: не обидела ли она собеседника? Ей частенько приходилось слышать об англичанах как о людях весьма эксцентричных, а один остроумный писатель даже говорил, что, в сущности, британцы в глубине души?– чистейшей воды романтики. Неужто в Уорбертоне сейчас проснулся романтизм? Не устроит ли он театральную сцену прямо в собственном доме, при третьей всего лишь их встрече? Впрочем, Изабелла быстро себя успокоила: манеры у него самые утонченные, хоть он ненароком и перешел некоторые пределы, выражая восхищение юной леди, доверившейся его гостеприимству. В прекрасном воспитании лорда наша героиня была убеждена не без оснований – он засмеялся и вновь заговорил уже без всякого следа смутившего Изабеллу душевного порыва:
– Разумеется, я не имею в виду, что вы развлекаетесь пустяками. О нет, вы находите удовольствие, подмечая людские слабости, причуды и печали, исследуете особенные черты иностранных народов.
– Ну,?– пожала плечами Изабелла,?– американцы меня тоже не перестают занимать. Но нам предстоит неблизкий путь до Гарденкорта, и, боюсь, тетушка вскоре распорядится об отъезде.
С этими словами она направилась к прочим гостям. Лорд Уорбертон сопровождал ее молча и все ж наконец нарушил тишину:
– Я нанесу вам визит на следующей неделе.
Изабелла вздрогнула, однако, когда удивление прошло, решила, что не стоит притворяться: слова лорда были ей приятны. Ответила тем не менее довольно прохладно:
– Как вам будет угодно.
Холодность нашей героини не говорила о тонкой игре, в которой заподозрит ее читатель. Кокетство ей было несвойственно?– на самом деле Изабелла испытала некоторый страх.
Глава X
На следующий день после поездки в Локли Изабелла получила письмо от мисс Стэкпол, и конверт с почтовым штемпелем Ливерпуля, надписанный аккуратным каллиграфическим почерком Генриетты, немало ее ободрил.
«Вот вы меня и дождались, милая моя подруга,?– писала мисс Стэкпол.?– Наконец удалось освободиться. Все решилось за день до того, как я выехала из Нью-Йорка,?– ко мне обратился “Интервьюер”. Я быстро покидала вещи в сумку, как бывалый репортер, прыгнула в конку и добралась до порта. Где вы сейчас? Как мы можем встретиться? Вероятно, пребываете в каком-нибудь средневековом замке и уж обзавелись английским акцентом? Возможно, вышли замуж за лорда? Очень на это надеюсь, ибо мне необходимо свести знакомство с самыми выдающимися фигурами, а потому я рассчитываю на вашу помощь. “Интервьюер” намерен сделать серию материалов об аристократических кругах. Мои первые впечатления (о британцах вообще) не самые радужные, однако мне нужно обсудить их с вами. Вы ведь знаете: обо мне говорят разное, но человек я, во всяком случае, не поверхностный. Кстати, мне тоже есть что рассказать. Давайте назначим встречу на самое ближайшее время; приезжайте в Лондон (ужасно хотелось бы осмотреть его достопримечательности вместе). Или позвольте приехать к вам?– уж не знаю, где вы сейчас находитесь. Я бы с удовольствием! Меня все здесь интересует, и я горю желанием ознакомиться как можно подробнее с местными нравами и обычаями».
Изабелла сочла за лучшее не показывать письмо дядюшке, однако коротко передала его содержание. Как и ожидалось, мистер Тушетт попросил заверить мисс Стэкпол, что будет рад принять ее в Гарденкорте.
– Хоть ваша подруга и пишет в газету, все же она?– американка, а потому надеюсь, что не будет выставлять меня в невыгодном свете, как сделала та леди, о которой я рассказывал. Мисс Стэкпол наверняка видела немало подобных мне людей.
– Может, и немало, но столь милых?– никогда!?– ответила Изабелла.
Впрочем, она все же тревожилась по поводу репортерской хватки Генриетты?– одной из сторон личности подруги, что не внушали ей спокойствия. Тем не менее Изабелла написала ответ: мистер Тушетт с удовольствием примет мисс Стэкпол в своем доме. Энергичная молодая женщина не заставила себя ждать. Прибыла в Лондон, села на поезд и сошла на ближайшей к Гарденкорту станции, где ее встречали Ральф с Изабеллой.
– Проникнусь ли я к ней симпатией? Или возненавижу??– осведомился Ральф, пока они с кузиной прогуливались по перрону.
– Хоть так, хоть этак?– ей все равно. Генриетте безразлично, что о ней думают мужчины.
– Значит, будучи мужчиной, я обязан ее невзлюбить. Ваша подруга, кажется, просто чудовище. Наверное, она дурнушка?
– Напротив?– очень даже хороша собой.
– Хм, женщина-репортер, журналист в юбке… Любопытно будет ее увидеть,?– сбавил тон Ральф.
– Посмеяться над ней за глаза легко, а вот попробуйте стать таким же смелым, как она!
– Пожалуй, вы правы. Мисс Стэкпол ведь беззастенчиво нападает на своих жертв, не дает им прохода? Тут и вправду требуется недюжинная отвага. Возьмет ли она у меня интервью?
– Ни за что на свете! Вряд ли она сочтет, что вы представляете интерес.
– Вот увидите,?– пробурчал молодой человек,?– она отправит в свою газету рассказ обо всех обитателях дома, включая Банчи.
– Я попрошу, чтобы она этого не делала.
– А! Стало быть, от нее можно ожидать подобных поступков?
– Вполне.
– И все же вы сочли возможным сделать ее ближайшей подругой?
– Не могу сказать, что ближайшей; и все же она мне нравится, несмотря на все недостатки.
– Ну что ж,?– промолвил Ральф,?– а я, видимо, возненавижу мисс Стэкпол, невзирая на ее достоинства.
– Вы влюбитесь в Генриетту уже на третий день.
– И мои любовные письма появятся на страницах «Интервьюера»? Нет уж, увольте!
Поезд наконец прибыл, и быстро выскочившая из вагона мисс Стэкпол оказалась, как и обещала Изабелла, особой очень милой, хоть и с несколько провинциальным налетом: среднего роста, аккуратной, пухленькой и круглолицей, с маленьким ротиком и нежными чертами лица, с копной отброшенных назад светло-каштановых волос и открытым, слегка удивленным взглядом. Глаза были самой примечательной ее особенностью?– смотрели они твердо, но не дерзко, и на каждом интересовавшем их обладательницу предмете останавливались без всякого стеснения, добросовестно пользуясь дарованным им от природы правом.
Подобным образом изучила мисс Стэкпол и Ральфа, слегка смущенного вполне любезным и располагающим видом гостьи, который словно бы давал понять: отнестись к ней с предубеждением будет не так-то легко.
Серовато-голубое платье Генриетты отражало лучи осеннего солнца и тихонько шуршало складками, невольно заставив Ральфа сразу сравнить ее со свежим, еще ни разу не свернутым номером газеты. В этой даме не было ни единой опечатки. Голос ее оказался чистым, высоким и звучным, хоть и не слишком глубоким. Уже заняв место в экипаже мистера Тушетта, она не произвела на Ральфа впечатления набранной крупным шрифтом газетной страницы с кричащими заголовками, чего он подспудно ожидал. Отвечала на расспросы Изабеллы четко и ясно, и Ральф даже осмелился присоединиться к беседе. Позднее, уже в библиотеке Гарденкорта, познакомившись со старым банкиром, Генриетта дала всем понять, что вполне в себе уверена. Миссис Тушетт к гостье выйти не соблаговолила.
– Хочу понять: считаете ли вы себя американцами или англичанами,?– сразу заявила мисс Стэкпол.?– Мне это необходимо, чтобы верно строить беседу.
– Можете разговаривать с нами так, как угодно вам,?– пожал плечами Ральф,?– будем только благодарны.
Она вперила в него свой странный взгляд, и теперь глаза ее напомнили молодому человеку большие гладкие пуговицы, крепко сидящие в натянутых петлях. Ральфу даже казалось, что он видит в зрачках мисс Стэкпол свое отражение. Сравнение глаз с пуговицами обыкновенно к людям не применяют, однако было нечто во взоре гостьи, заставившее Ральфа, человека довольно скромного, впасть в затруднение: он почувствовал себя беззащитным и, пожалуй, несколько приниженным. Через день-два, однако, чувство это значительно уменьшилось, хоть и не пропало вовсе.
– Уж не намерены вы убедить меня в вашей принадлежности к американцам?
– Могу быть англичанином или вовсе турком?– лишь бы доставить вам удовольствие.
– Хм, ежели вам удается менять свою сущность подобным образом?– будьте добры,?– ответила мисс Стэкпол.
– Уверен, что различия между нациями вам нисколько не помешают,?– гнул свое Ральф.
Гостья долго его изучала и наконец произнесла:
– Вы говорите о языках?
– Языки?– ничто. Я о национальном духе.
– Боюсь, я вас не совсем понимаю,?– призналась она,?– однако до отъезда наверняка разберусь.
– Ральф?– настоящий космополит,?– вставила Изабелла.
– Стало быть, у него в голове всего понемногу, однако в количествах явно недостаточных. Должна сообщить, что я воспринимаю патриотизм как любовь к Богу и к ближнему?– он в любом случае начинается с родного дома.
– Да, но где же начинается дом, мисс Стэкпол??– осведомился Ральф.
– Не могу объяснить, где начинается, зато готова сказать, где заканчивается: мой дом закончился задолго до того, как я сошла на землю в Ливерпуле.
– Так Англия пришлась вам не по душе??– по-старчески добродушно уточнил мистер Тушетт.
– Знаете ли, сэр, я еще не решила. Пока ощущаю себя несколько сбитой с толку?– а по дороге из Ливерпуля в Лондон стало уж совсем затруднительно.
– Вероятно, в вагоне было тесновато??– попытался пошутить Ральф.
– О да, народу набилось немало, однако со мной ехали друзья?– компания американцев, познакомились еще на пароходе. Прекрасные люди из Литтл-Рока?– это в Арканзасе. И все равно мне было не по себе?– словно что-то давит; даже не могла сообразить, в чем дело. Никак не удавалось приспособиться. Но это ничего; ежели чужая атмосфера не слишком привычна?– призываешь на помощь свою. Тогда и дышится свободнее. Впрочем, у вас мне очень нравится.
– Мы тоже хорошая компания,?– усмехнулся Ральф.?– Подождите немного?– и вы почувствуете.
Мисс Стэкпол подождать нисколько не возражала и даже более того?– явно приготовилась погостить подольше. По утрам она занималась литературными трудами и все же выкраивала время для Изабеллы. Закончив ежедневную свою работу, ни на минуту не желала оставаться в одиночестве. Изабелла быстро нашла повод попросить ее не давать в печать свои замечательные впечатления от визита в Гарденкорт. Уже на второй день пребывания подруги в доме Тушеттов выяснилось, что та принялась писать для «Интервьюер» статью под названием «Американцы и Тюдоры: из истории Гарденкорта». Заголовок был выведен аккуратным разборчивым почерком (точно как учили в школе?– Изабелла еще помнила). Мисс Стэкпол с чистой совестью предложила подруге ознакомиться с заметкой, и та немедля заявила протест:
– По-моему, вам не следует этого делать. Не нужно давать в газету рассказ о доме Тушеттов.
– Да ведь подобные истории?– как раз то, чего хотят читатели,?– как ни в чем ни бывало глянула на Изабеллу журналистка.?– Чудо что за место!
– Вот именно что чудо, и на страницы газет ему попадать совсем ни к чему. Дядюшка точно не желает такой славы.
– И вы ему верите!?– вскричала Генриетта.?– Все так говорят, а потом восторгаются.
– Дядюшка вряд ли будет в восторге, да и кузен тоже. Пожалуй, сочтут неблагодарностью за гостеприимство.
Мисс Стэкпол не выказала ни малейших признаков смущения. Аккуратно протерла перо ручки об изящную маленькую перочистку, которую держала специально для таких целей, и отложила свои записи в сторону.
– Разумеется, ежели вы не одобряете, я ничего предпринимать не буду. А жаль, тема прекрасная…
– Есть множество других тем?– только посмотрите вокруг! Мы с вами будем выезжать, я покажу вам потрясающие виды.
– Пейзажи?– не по моей части. Вы ведь знаете, Изабелла, меня более всего привлекает человек, личность?– так было всегда,?– покачала головой Генриетта.?– Собиралась вывести в очерке вашего кузена, променявшего Америку на другую страну. Сейчас на подобных персонажей большой спрос, и Ральф?– отличный пример. Уж я его расписала бы в красках…
– Да он наложит на себя руки!?– воскликнула Изабелла.?– И не от вашей суровости, а от огласки.
– Немного потрепать его не помешало бы. И с удовольствием занялась бы вашим дядюшкой – вот уж человек поистине благородный, причем не вытравивший из себя Америку. Такой респектабельный пожилой джентльмен! Неужели он будет против? Ведь это большая честь…
Наша героиня с удивлением воззрилась на подругу. Как странно… Человек со множеством добродетелей?– и столько бесцеремонности!
– Бедная моя Генриетта,?– вздохнула она,?– вы совершенно не понимаете, что о частной жизни писать нескромно.
Подруга густо покраснела, в глазах заблестели слезы, и наша героиня поразилась ее непоследовательности.
– Вы несправедливы, – с достоинством промолвила мисс Стэкпол.?– Ведь я пишу не о себе, а о других!
– Я и не сомневаюсь, однако в отношении других людей также необходимо проявлять деликатность.
– Что ж, хорошо! – вскричала Генриетта, снова схватив ручку.?– Давайте-ка я запишу эту мысль. При случае опубликую.
В целом, будучи особой весьма добродушной, она уже через полчаса вновь излучала бодрость и энергию, чего и следовало ожидать от репортера в поисках материала.
– Я вызвалась подготовить репортаж об образе жизни англичан, однако как это сделать, когда нет примеров? Ежели нельзя описать Гарденкорт, посоветуйте другое место, где я получу на то дозволение.
Изабелла пообещала что-нибудь придумать и уже на следующий день в беседе с подругой упомянула о визите в старинное поместье лорда Уорбертона.
– О, вы непременно должны свозить меня в Локли! Наверняка там можно получить прекрасное представление об аристократах!?– приободрилась Генриетта.
– Свозить я вас не смогу, – покачала головой Изабелла, – однако лорд Уорбертон сам появится здесь с визитом – так что сможете его хорошенько изучить. Однако, ежели захотите передать беседу с ним в газету, я вынуждена буду лорда предупредить.
– Прошу, не надо!?– взмолилась подруга.?– Мне нужно, чтобы он вел себя естественно.
– Для англичанина нет ничего более естественного, чем держать язык за зубами,?– заявила Изабелла.
По истечении третьего дня пребывания мисс Стэкпол в Гарденкорте Изабелла не могла сказать, что ее предсказание сбылось: Ральф в подругу не влюбился, хоть и проводил в ее обществе немало времени. Они прогуливались по парку, сидели в тени деревьев, а после обеда, когда так восхитительно было совершать прогулки по Темзе, мисс Стэкпол занимала место в лодке, в которой до той поры Ральфу составляла компанию лишь одна пассажирка.
Ее присутствие, против ожиданий молодого человека, не слишком испортило расслабляющую атмосферу, сложившуюся при беседах с более мягкой кузиной. Корреспондентка «Интервьюера» его веселила, а Ральф давно уже решил, что только безмерное веселье и способно скрасить его клонящиеся к закату дни. Генриетта, со своей стороны, не оправдала теории Изабеллы о своем безразличии к мужскому полу; бедный Ральф, по всей видимости, представлялся ей явлением раздражающим, и не вскрыть подобный нарыв было бы безнравственно.
– Чем он зарабатывает??– поинтересовалась она в первый же вечер после прибытия.?– Неужто так и гуляет целыми днями с руками в карманах?
– Ничем,?– улыбнулась Изабелла.?– Ральф целиком посвятил себя отдыху.
– Я назвала бы подобное поведение позором. Мне вот приходится трудиться не хуже, чем кучеру на конке. Очень хотелось бы описать этот персонаж для американской публики.
– Мой кузен крайне слабого здоровья. Для работы он непригоден совершенно,?– возразила Изабелла.
– Фу! Не верю! Когда мне случается занедужить?– я все равно работаю,?– вскричала Генриетта.
Позднее, присоединившись к водной прогулке, она заявила Ральфу, что тот, похоже, невзлюбил ее настолько, что не прочь был бы утопить в реке.
– О нет,?– пожал плечами Ральф.?– Я своих жертв подвергаю медленной пытке. Любопытно понаблюдать за вашими мучениями.
– Что ж, по-моему, вы меня уже начали мучить?– зато я опровергаю все ваши ложные убеждения и тем горда.
– Ложные убеждения? Боюсь, у меня нет вовсе никаких убеждений. Я совершенно нищ духом.
– Тем более вам должно быть стыдно! Вот у меня убеждения имеются, причем самые прекрасные. Вероятно, я создаю вам препятствия для флирта с моей подругой?– или как вы для себя называете эти отношения? Неважно! Зато я окажу ей услугу?– выведу вас на чистую воду. Изабелла еще увидит, насколько скуден внутренний мир ее кузена.
– Ах, будьте добры, выведите!?– воскликнул Ральф.?– Это тяжелый труд, и не каждый решит им заняться.
Мисс Стэкпол не гнушалась ничем в достижении своей цели; едва появлялась возможность, старалась открыть истинное лицо Ральфа, буквально подвергая его допросам.
На следующий день погода выдалась неприятная, и молодой человек, имея в виду скоротать время в доме, предложил Генриетте полюбоваться картинами. Та прошлась по галерее в его обществе; Ральф указывал на самые примечательные полотна, рассказывая о художниках и о вдохновивших их сюжетах. Корреспондентка рассматривала холсты в полном молчании. Мнения своего не выражала, и Ральф был удовлетворен, не получая в ответ на свои рассказы заранее заготовленные восторженные восклицания, на которые не скупились другие гости Гарденкорта. Генриетта, надо отдать ей должное, обыкновенно воздерживалась от общепринятых клише; когда говорила, тон ее высказываний всегда был серьезен и глубок, а временами напряженно подбирала слова, словно особа, не чуждая высокой культуры, однако пытающаяся изъясниться на иностранном языке.
Впоследствии Ральфу стало известно, что мисс Стэкпол когда-то работала критиком в области изящных искусств?– в одном журнале далеко за океаном; тем не менее готовых фраз, чтобы выразить восхищение, не использовала. Ральф обратил ее внимание на потрясающего Констебля, и гостья вдруг, резко обернувшись, впилась взглядом в его лицо.
– И что же, вы всегда проводите время вот так??– требовательным тоном спросила она.
– Так приятно? Довольно редко.
– Вы ведь знаете, о чем я. У вас не имеется никакого занятия?
– Хм,?– пожал плечами Ральф,?– я самый ленивый из ныне живущих.
Мисс Стэкпол вновь повернулась к картине, и Ральф указал ей на маленького Ланкре справа. Художник изобразил джентльмена в розовом камзоле с жабо и в чулках, прислонившегося с гитарою в руках к пьедесталу, на котором стояла мраморная нимфа. Две леди, устроившиеся на траве, внимали его музыкальным экзерсисам.
– Вот мой идеал времяпрепровождения.
Мисс Стэкпол снова обернулась к своему спутнику, продолжая в то же время поглядывать на картину. Впрочем, Ральф заметил, что сюжет ее не привлекает?– гостья задумалась о чем-то более серьезном.
– Не могу понять, как вам удается заглушить голос совести.
– Моя милая леди, у меня нет совести!
– Стало быть, надобно ею обзавестись. Пригодится, когда следующий раз отправитесь в Америку.
– Может, больше и не отправлюсь.
– Вероятно, вам просто стыдно?
Ральф задумался, а затем с легкой улыбкой ответил:
– Ежели нет совести, откуда взяться стыду?
– Самомнения у вас – хоть отбавляй! – возмутилась мисс Стэкпол.?– Полагаете достойным отказываться от родной страны?
– Отказаться от страны?– примерно то же самое, что отказаться от своей старенькой бабушки. Ни ту ни другую мы не можем выбрать?– они просто есть, и все.
– А! То есть вы пытались и не преуспели… И какого же мнения о вас здешнее общество?
– Оно от меня в восторге.
– Потому что вы старательно притворяетесь?
– Почему у вас даже не возникает мысли, что причиной тому?– мое природное обаяние??– вздохнул Ральф.
– Ну, об этом я судить пока не могу. Возможно, оно у вас имеется, но отнюдь не природного свойства. Вы его старательно в себе развивали?– или пытались развить, переехав в Англию. Заметьте, я не говорю, что вам это удалось. В любом случае к такого рода искусственному обаянию я не могу относиться уважительно. Примените себя в полезной деятельности, а уж потом мы поговорим на эту тему снова.
– Скажите же, что именно мне следует делать??– хмыкнул Ральф.
– Перво-наперво отправляйтесь домой.
– Ясно. А дальше?
– Возьмитесь там за что-нибудь.
– Да за что же?
– За что угодно, лишь бы зацепиться. Новый прожект, важная служба…
– Трудно ли вот так зацепиться? – поинтересовался Ральф.
– Вовсе нет, если прислушаться к велению сердца.
– Ах, сердца…?– вздохнул молодой человек.?– Ежели все зависит от сердца, то…
– Ради бога, не говорите, что у вас его нет.
– Еще недавно было, однако я где-то его потерял.
– Вы все шутите,?– отмахнулась от него мисс Стэкпол,?– в том-то и есть ваша беда.
Однако же через день-другой Ральф снова завладел ее вниманием, и она объяснила свое загадочное недовольство молодым человеком уже иной причиной.
– Догадываюсь, отчего с вами все неладно, мистер Тушетт,?– заявила мисс Стэкпол.?– Полагаете, вы слишком хороши, чтобы связать себя узами брака?
– Именно так я и думал, пока не познакомился с вами, мисс Стэкпол, а после того мнение свое изменил.
– Бог ты мой…?– простонала гостья.
– Теперь мне сдается, что я слишком для этого плох.
– Брак вас исправит. Кроме того, жениться?– ваш долг.
– О!?– вскричал Ральф.?– У человека и без того довольно обязанностей! Так женитьба?– одна из них?
– Разумеется! Разве вы раньше не знали? Подобный долг есть у каждого.
Ральф задумался, и на его лице появилась разочарованная мина. Впрочем, мисс Стэкпол отчего-то начала ему нравиться. Возможно, она и не была очаровательной женщиной, однако достойной?– наверняка; ей недоставало оригинальности, зато, как говорила Изабелла, хватало решительности. С нее сталось бы войти в клетку со львом и бесстрашно взмахнуть хлыстом, как заправская укротительница. Ральф не мог заподозрить мисс Стэкпол в заурядной хитрости, и в то же время последняя фраза показалась ему фальшивой. Ежели молодая женщина, до сих пор не вступившая в брак, настаивает, что холостой джентльмен должен жениться,?– вряд ли дело в чистом альтруизме.
– Хм, тут вопрос непростой,?– пожал плечами Ральф.
– О да, однако это?– самое главное. Лелеять свое одиночество, полагая, что ни одна женщина вам не подходит,?– высшая степень снобизма. Неужто всерьез полагаете, будто вам нет равных? В Америке брак?– дело самое обыкновенное.
– Ежели женитьба?– мой долг,?– заметил Ральф,?– почему бы тоже самое не сказать и о вас?
Мисс Стэкпол подняла глаза к небу, и даже проблеск солнца не заставил ее моргнуть.
– Тщитесь найти слабое место в моих рассуждениях? У меня точно такое же право выйти замуж, как и у любой другой.
– Так-так…?– пробормотал молодой человек.?– Не буду утверждать, что мне неприятно видеть вас незамужней. Совсем напротив.
– Вы снова насмешничаете. Видимо, серьезность просто не для вас.
– Посмотрим, как вы заговорите, когда я заявлю вам о решении наконец расстаться с холостяцкой жизнью.
Мисс Стэкпол воззрилась на Ральфа, и на миг ему показалось, что наконец-то он удостоился поощрения, однако, к его удивлению, во взгляде гостьи тут же промелькнули тревога и даже негодование.
– Даже тогда я не скажу ничего нового,?– сухо ответила она и удалилась.
– Увы, ваша подруга не внушила мне сильных чувств,?– заметил Ральф вечером в разговоре с Изабеллой,?– хотя мы с ней сегодня утром обстоятельно побеседовали.
– Кстати, некоторые ваши слова не пришлись ей по душе,?– вздохнула девушка.
– Она на меня жаловалась??– в недоумении спросил Ральф.
– Говорила, что европейцы к женщинам относятся пренебрежительно.
– Так она называет меня европейцем?
– Причем самого худшего пошиба. Якобы в вашем тоне проскальзывали нотки, которых американцы себе не позволяют. Правда, Генриетта не сообщила, какие именно.
– Мисс Стэкпол?– странная особа,?– позволил себе рассмеяться Ральф.?– Неужто вашей подруге примерещилась попытка закрутить с нею роман?
– Вовсе нет?– подобное не чуждо и американцам. Очевидно, она решила, что вы неверно истолковали ее слова и, воспользовавшись ими, выстроили совершенно неприемлемую теорию.
– Мне показалось?– она предлагает вашему покорному слуге жениться, и я не стал уходить в сторону. Что же здесь такого неприемлемого?
– Это неприемлемо для меня,?– улыбнулась Изабелла.?– Не хочу, чтобы вы связали себя узами брака.
– Милая кузина, как вас обеих понимать? – заявил Ральф. – Мисс Стэкпол говорит: женитьба – мой прямой долг, а ее обязанность?– следить, чтобы я его выполнил!
– У моей подруги чувство долга развито чрезвычайно,?– серьезно сказала Изабелла,?– и оно стоит за каждым ее словом. Потому она мне и нравится. Касаемо вас Генриетта полагает безнравственным хранить свои достоинства лишь для собственного пользования, вот и все. Ежели вы решили, что она пытается вас… хм… окрутить, то сильно ошиблись.
– Согласен, мои выводы могут показаться притянутыми за уши, однако мне и в самом деле представилось, будто со мной флиртуют. Уж простите мою испорченность.
– Вы слишком тщеславны, друг мой. Генриетта вами в этом смысле не интересуется и далека от мысли, что вы так решите.
– Пожалуй, в беседах с подобными женщинами следует соблюдать осторожность,?– смиренно вздохнул Ральф.?– И все же повторю: мисс Стэкпол?– весьма странная дама. Довольно бесцеремонная, хотя от других ожидает деликатности. Сама же способна войти без стука.
– Ваша правда,?– не стала спорить Изабелла,?– дверных молоточков она попросту не замечает. Возможно, считает их всего лишь претенциозным украшением. Закрытых дверей не признает, и тем не менее я ее люблю.
– Я же продолжаю полагать ее слишком фамильярной,?– настаивал несколько сконфуженный Ральф?– как ни крути, а в мисс Стэкпол он обманулся дважды.
– Ну да, Генриетта довольно бестактна,?– улыбнулась Изабелла,?– наверное, еще и поэтому я испытываю к ней симпатию.
– Она будет польщена, узнав причину вашего отношения.
– В личной беседе я так не выражусь. Пожалуй, скажу, что в ней есть много от простого народа.
– Что вам известно о простом народе? И что известно о нем мисс Стэкпол, если уж на то пошло?
– Поверьте, она знает народ глубоко, а я?– достаточно, чтобы видеть в ней отражение духа великой демократии нашего континента, страны, американской нации. Не буду утверждать, что Генриетта ее олицетворяет?– это уж слишком. Однако она?– выразитель сути демократии, которую несет с собой.
– Стало быть, она нравится вам по причинам патриотическим. Боюсь, что я по тем же самым резонам симпатии к ней питать не могу.
– Ах,?– с улыбкой вздохнула Изабелла,?– вы и представления не имеете, сколь многое мне нравится! Когда меня какое-то явление поражает, я его принимаю. Не стану хвалиться, однако я существо довольно гибкое. Допустим, мне может прийтись по душе человек, разительно отличающийся от Генриетты. Возьмите хоть сестер лорда Уорбертона. Чем более я на них смотрю, тем более почитаю их за идеал женщины. Потом, к примеру, появляется Генриетта и тоже вызывает у меня уважение?– даже не личность ее, а то, что за нею кроется.
– Хм, вы имеете в виду вид сзади?
– Боже, все-таки моя подруга права. С вами невозможно говорить серьезно. Я люблю свою огромную страну?– цветущую и доброжелательную, раскинувшуюся среди рек и прерий, простирающуюся до изумрудных вод Тихого океана! Обожаю ее сладкий свежий аромат свободы, и Генриетта?– уж простите мне такую метафору?– его источает всем своим существом.
Завершив свою маленькую речь, Изабелла зарделась; густой румянец и страсть, что его вызвала, были ей так к лицу, что Ральф не сдержал улыбки.
– Не уверен, что воды Тихого океана так уж изумрудны,?– сказал он,?– однако вы?– девушка с богатым воображением. Как по мне, ваша Генриетта источает запах будущего?– настолько сильный, что он буквально сшибает с ног.
Глава XI
После разговора с кузиной Ральф решил приложить все силы, дабы не истолковывать слова мисс Стэкпол превратно, хотя те его порой не на шутку задевали. Люди в ее понимании, напомнил он себе, существа простые и однородные, а он же?– слишком сложный представитель рода человеческого и потому не вправе в спорах уподобляться подруге кузины. Решения своего молодой человек придерживался неуклонно, однако с большим тактом. Со следующего дня гостья в беседе с ним не встречала противодействия и могла уверенно вести напористое свое исследование.
С той поры пребывание мисс Стэкпол в Гарденкорте стало бы совсем уж приятным: Изабелла была рада ее присутствию, сама Генриетта ценила представившуюся возможность для свободной игры ума, в которой, как ей мнилось, на равных правах участвовала и подруга, а достопочтенный мистер Тушетт, чье добродушие пришлось нашей американке по вкусу, не казался фигурой недосягаемой. Имелось и небольшое но: Генриетта ощущала непреодолимое недоверие со стороны всевластной, на первый взгляд, хозяйки дома, с отношением которой, казалось, следовало лишь смириться. Впрочем, вскоре Генриетта убедилась, что миссис Тушетт ее персона не слишком интересует, а потому и обязанность ни в коем случае не перечить хрупкой пожилой леди перестала довлеть, как в первые дни.
В беседах с Изабеллой миссис Тушетт отзывалась о Генриетте как об авантюристке и притом особе весьма занудной. Авантюристки, говорила она, обычно не столь скучны, и выражала недоумение: как угораздило племянницу выбрать подобную подругу? Впрочем, сразу добавляла, что друзья Изабеллы?– ее личное дело, а потому тетушке не обязательно любить их всех без разбора или, напротив, навязывать свои воззрения.
– Ежели тебе придется поддерживать знакомство лишь с теми, кто нравится мне, большим обществом ты окружить себя не сможешь, – откровенно призналась миссис Тушетт.?– Я, собственно, и не люблю никого настолько, чтобы рекомендовать тебе в друзья. Рекомендации сами по себе?– дело ответственное. Например, я не нахожу совершенно ничего хорошего в мисс Стэкпол: говорит она слишком громко, смотрит на тебя в полной уверенности, будто тебе тоже приятно на нее смотреть?– и сильно ошибается. Наверняка провела всю жизнь в дешевых пансионах, а мне подобные рассадники вольных нравов и дурных манер внушают отвращение. Ты спросишь, насколько совершенны мои манеры, ведь, скорее всего, считаешь их дурными, а я отвечу: я их предпочту любым другим. Мисс Стэкпол понимает, что я презираю лучший, по ее мнению, мир?– мир пансионов, и отвергает меня из-за такого отношения. В Гарденкорте ей понравилось бы скорее, будь он подобен дешевым меблированным комнатам. Нет, это чересчур! Мы с ней никогда не сойдемся во взглядах?– нечего и пытаться.
Миссис Тушетт была совершенно права, предполагая, что Генриетта относится к ней неодобрительно, однако причину определила неверно. Через пару дней после приезда мисс Стэкпол она высказала несколько нелестных замечаний об американских отелях, чем вызвала поток возражений со стороны корреспондентки. Та в силу профессии ознакомилась с самыми разными видами гостиниц западного мира и настаивала: американским равных не найти. Миссис Тушетт, воспоминания которой о сражениях с портье и коридорными надолго задержались в памяти, утверждала обратное. Ральф, придерживаясь своей новой примиренческой тактики, предложил разрешить спор, сказав, что истина лежит посередине и, вероятно, отели, из-за которых разгорелся спор, следует считать не ужасными, но, на худой конец, терпимыми. Увы, его мирную инициативу мисс Стэкпол с презрением отвергла. Терпимые! Нет уж! Или лучшие в мире, или худшие, а называть американские отели терпимыми никак невозможно.
– Очевидно, мы смотрим каждый со своей колокольни,?– пожала плечами миссис Тушетт.?– Я привыкла, когда меня встречают как дорогую гостью, ну а вы не возражаете, когда вас не выделяют из толпы.
– Не понимаю, о чем вы,?– ответила Генриетта.?– Я настаиваю, чтобы меня принимали как американскую леди.
– Бедные американские леди!?– со смешком вскричала миссис Тушетт.?– Они стали рабынями бывших рабов.
– Друзьями свободных граждан,?– возразила Генриетта.
– Друзьями своих слуг?– горничной-ирландки и чернокожего слуги. Еще и работу за них выполняют.
– Вы называете прислугу в американских домах рабами??– холодно осведомилась Генриетта.?– Должно быть, вы и обращаться с ними пытаетесь соответственно, тогда ничего удивительного, что вам не нравится Америка.
– Ежели у вас нет хороших слуг?– вы человек несчастный, – невозмутимо заявила миссис Тушетт. – А слуги в Америке крайне плохи. У меня вот во Флоренции пятеро, и все как на подбор.
– Не понимаю, куда вам столько,?– не удержалась Генриетта.?– Вряд ли я была бы счастлива держать пять человек для черной работы.
– Мне они куда больше нравятся, когда выполняют черную работу, чем любую иную,?– многозначительно бросила миссис Тушетт.
– Должно быть, я в ливрее дворецкого тоже понравился бы вам больше, дорогая??– подал голос ее супруг.
– Не думаю; претендовать на подобную службу вам не позволит осанка.
– Друзья свободных граждан? Хорошо сказано, мисс Стэкпол,?– вставил Ральф.?– Прекрасное выражение.
– Под свободным гражданином я имела в виду отнюдь не вас, сэр.
Презрительная отповедь стала единственной наградой Ральфу за комплимент. Обескураженная мисс Стэкпол сочла кощунственными рассуждения миссис Тушетт по поводу класса, само понятие которого, по ее личному мнению, было пережитком феодальной эпохи. Вероятно, она погрузилась в переживания и лишь через несколько дней подступилась к Изабелле с давно задуманным разговором:
– Моя дорогая подруга, я начинаю подозревать вас в вероломстве.
– В вероломстве? По отношению к вам?
– Нет, это было бы уж слишком; не ко мне.
– Полагаете, я предаю свою страну?
– О, надеюсь, подобного никогда не случится. Знаете, когда я писала вам из Ливерпуля, то оговорилась, что хочу сказать нечто важное, а вы меня так ни о чем и не спросили. Видимо, сразу кое-что заподозрили?
– Заподозрила? Но что именно? Подозрительность не в моем характере. Да, признаюсь: совсем из головы вон?– только сейчас вспомнила ваш намек в письме. Так что вы собирались сообщить?
В глазах Генриетты мелькнуло разочарование.
– Не нравится мне, как вы спрашиваете… Вам никак безразлично? Вы изменились?– непонятно, о чем думаете…
– Рассказывайте, а я решу?– важные у вас новости или нет.
– Правда не отмахнетесь? Я хочу, чтобы вы серьезно задумались.
– Я мыслям приказывать не умею, но попробую.
Генриетта долго изучала нашу героиню, явно испытывая ее терпение, и наконец та попыталась угадать:
– Уж не собрались ли вы замуж?
– Пока не посмотрю хорошенько Европу?– точно нет! Да что вы смеетесь? На самом деле я собиралась сообщить, что со мной на пароходе плыл мистер Гудвуд.
Изабелла ахнула и слегка побледнела.
– Вот-вот! Мы с ним много беседовали; он приехал вслед за вами.
– Так и сказал?
– Нет, конечно; я знаю?– и все тут,?– заявила проницательная Генриетта.?– Он-то о вас вообще почти не упоминал, куда больше рассказывала я.
Изабелла молча ожидала продолжения и, не дождавшись, вздохнула:
– Очень жаль, что вы меня обсуждали.
– Я только рада побеседовать о близкой подруге, и мне понравилось, как мистер Гудвуд слушал – напряженно и внимательно. Когда так слушают?– можно говорить бесконечно. По-моему, он впитывал каждое мое слово.
– Что же вы обо мне рассказали?
– Ну, что лучше вас никого в мире не знаю.
– Очень жаль,?– повторила Изабелла.?– Мистер Гудвуд и без того обо мне чересчур высокого мнения. Не следует вдохновлять его еще более.
– Он в этом чрезвычайно нуждается. Все вспоминаю его серьезный сосредоточенный взгляд, с которым он мне внимал. Красотой он не блещет, однако я поразилась, как он вдруг преобразился.
– Мистер Гудвуд?– человек очень простодушный и вовсе не так уж дурен собой.
– Простодушными нас делает великая страсть.
– Великая страсть тут ни при чем. Вряд ли это столь далеко зашло.
– Не чувствую в ваших словах уверенности.
– Надеюсь, в разговоре с мистером Гудвудом я буду более уверена.
– Вскоре вам представится возможность с ним свидеться,?– твердо пообещала Генриетта, однако Изабелла ничего не ответила.?– Боюсь, он сразу заметит перемены,?– продолжила она.?– По-моему, на вас очень повлияла новая обстановка.
– Вполне вероятно. Я чрезвычайно восприимчива.
– Восприимчивы ко всему, кроме мистера Гудвуда!?– с несколько фальшивой улыбкой воскликнула Генриетта.
Изабелла осталась серьезна и, подумав, ответила:
– Так он просил вас замолвить за него словечко?
– Не прямо, однако я видела эту просьбу в его глазах и в прощальном рукопожатии.
– Что ж, считайте?– замолвили.
Изабелла отвернулась.
– Да, вы и вправду переменились. Набрались здесь новых идей…?– пробормотала подруга.
– Надеюсь. Ежели есть возможность впитать в себя нечто новое, пренебрегать ею не следует.
– О да! Только новое не должно мешать старому, особенно когда прежние воззрения были верны.
Изабелла вновь посмотрела на подругу.
– Иными словами, вы решили, что у меня имелись правильные мысли относительно мистера Гудвуда…
Взгляд Генриетты ее остановил.
– Мое дорогое дитя, вы, без сомнения, его поощряли.
Изабелла запнулась, словно пытаясь опровергнуть доводы Генриетты, однако лишь вздохнула:
– Так и было. Да, я его поощряла.
Далее, уступив естественному любопытству, она принялась выспрашивать подругу о намерениях мистера Гудвуда, хоть к вопросу об отношениях с молодым джентльменом ей возвращаться не хотелось?– Генриетта была не самой деликатной особой на свете.
– Я задавала ему этот вопрос, и он ответил, что никаких особенных планов не имеет. Впрочем, я не поверила?– не такой у него нрав, чтобы бесцельно прохлаждаться. Мистер Гудвуд?– человек решительный и прямой. Что бы ни случилось?– бездействовать он не станет и всегда поступит как должно.
– Да, это правда…
Возможно, подруге и недоставало тактичности, однако ее маленькая речь затронула струны души нашей героини.
– Так он вам небезразличен!?– воскликнула Генриетта.
– Бездействовать не станет и поступит как должно…?– повторила Изабелла.?– Вряд ли мужчина подобного склада придает значение чувствам других.
– Он, может, и не придает, но вы его чувства должны принять во внимание.
– Мало ли что я должна… Мы ведь сейчас вовсе не об этом,?– холодно улыбнулась Изабелла.
Генриетта сделалась серьезной.
– И правда, какое мне, собственно, дело? Нет, все же вы стали совсем другой?– уже не та девушка, какой были всего месяц назад. Мистер Гудвуд наверняка заметит разницу. Кстати, я ожидаю, что он появится здесь со дня на день.
– Надеюсь, он меня возненавидит,?– пробормотала Изабелла.
– А я надеюсь, что ваше желание столь же ложно, как и его способность проникнуться к вам ненавистью.
Наша героиня промолчала. Предположение Генриетты о скором приезде Каспара Гудвуда заставило ее впасть в беспокойство. Изабелла попыталась убедить себя, что его появление в Гарденкорте невозможно, о чем и сказала подруге.
Тем не менее следующие два дня она была настороже?– вдруг лакей объявит о прибытии Каспара? Ожидание предстоящего визита преследовало ее неотступно; ей даже казалось, что воздух сгустился, предвещая перемену погоды, которая за время пребывания Изабеллы в Гарденкорте была столь благоприятна как на улице, так и в доме, что поменяться могла лишь к худшему.
К третьему дню напряжение стало слегка спадать. Юная леди, все еще не находя себе места, побродила по парку в компании дружелюбного Банчи и уселась на садовую скамейку под раскидистым буком; игра теней и белое, отделанное черными лентами платье добавили ее образу изящества и гармонии. Некоторое время Изабелла пыталась занять себя беседой с маленьким терьером, предложение стать хозяйкой которого совместно с Ральфом она приняла и старалась делить время справедливо?– насколько позволяли непостоянные симпатии Банчи. Поговорив с собакой, пришла к выводу, что способности ее к пониманию человека ограничены, хотя прежде ими и восхищалась.
Взять разве книгу?– может, чтение успокоит? Раньше, когда на сердце вдруг становилось тяжело, удачно выбранный томик позволял разуму Изабеллы возобладать над душевным волнением. Впрочем, последнее время литература занимала ее все меньше?– отрицать тут нечего. Наша героиня напомнила себе, что дядюшкина библиотека содержит прекрасное собрание сочинений авторов, без которых нельзя себе представить дом настоящего джентльмена,?– и все же не смогла себя пересилить: так и сидела, разглядывая зеленую травку лужайки и не находя подходящего занятия.
Размышления Изабеллы прервал подошедший с письмом слуга. Штемпель на конверте стоял лондонский, а адрес был написан знакомой рукою?– не менее знакомой, чем лицо и голос, которые и без того не выходили у юной леди из головы последние пару дней. Послание оказалось коротким, а потому мы можем привести его здесь полностью:
Дорогая мисс Арчер!
Не знаю, наслышаны ли Вы о моем прибытии в Англию. Коли нет, вряд ли Вы удивитесь, поскольку наверняка вспомните, как отвергли меня в Олбани три месяца назад?– а я отказ Ваш принять не смог и даже ему воспротивился. Ежели не ошибаюсь, Вы признали мое право на протест. Итак, в Олбани я приехал в надежде добиться понимания моих побуждений. Основания верить в лучший исход были весьма вескими, но Вы меня разочаровали: я нашел Вас переменившейся, а отчего?– неизвестно. Вы согласились лишь, что решение Ваше не слишком благоразумно, но и только. Однако безрассудность не в Вашем характере, и слова эти я счел ничего не стоящими. Вы никогда не поступали и не поступите вопреки здравому смыслу из каприза или упрямства. Вот почему Вы, скорее всего, не станете возражать против нашей встречи. Вы говорили, будто не испытываете ко мне неприязни, и я поверил?– ведь и правда, с чего бы? Я буду всегда о Вас думать?– только о Вас и ни о ком другом. Вы теперь в Англии, лишь потому я сюда и направился. Не мог оставаться дома после того, как Вы уехали. Возненавидел Америку, ведь Вас там больше нет… Я бывал в Англии и раньше, однако так к ней и не проникся. Понравиться этот остров мне может по единственной причине: он чем-то удерживает Вас на своих берегах. Сможете ли Вы уделить мне полчаса? Увидеться с Вами?– самая заветная мечта
Навеки Вашего
Каспара Гудвуда
Изабелла читала письмо со столь глубоким вниманием, что не расслышала приближающихся по мягкой траве шагов, однако, дойдя до конца и машинально сложив лист бумаги, подняла голову и обнаружила перед собою лорда Уорбертона.
Глава XII
Убрав конверт в кармашек, она приветливо улыбнулась, не выказав ни единого признака охватившего ее смущения и сама поражаясь собственному хладнокровию.
– Мне сказали, что вы здесь,?– заговорил лорд,?– и, поскольку в гостиной никого не было, а увидеть я желал только вас, без лишних церемоний вышел в сад.
Изабелла поднялась со скамейки?– ей отчего-то не захотелось, чтобы лорд присел рядом.
– Я как раз собиралась в дом.
– О, прошу вас, останьтесь! Здесь куда приятнее. Я при-ехал верхами из Локли, а сегодня такой чудесный день!
Лорд улыбался дружелюбно и любезно; от него так и веяло приязнью и благожелательностью, которые подкупили нашу героиню при первой же встрече. Аура сердечности была ему присуща, как хорошая погода месяцу июню.
– Раз так, давайте немного пройдемся,?– согласилась Изабелла.
Ей не удавалось отделаться от чувства, что Уорбертон явился с определенным замыслом. Она желала не дать его осуществить и в то же время изнывала от любопытства. Однажды намек на неясное намерение уже промелькнул в поведении лорда, что внушило нашей героине определенную тревогу. Впрочем, ее беспокойство было ощущением противоречивым и не сказать чтобы очень уж неприятным: Изабелла провела несколько дней, разбирая его на мелкие составляющие, и в итоге выделила часть приятную и часть тревожную.
Юная леди может показаться читателю склонной к быстрым решениям и одновременно излишне прихотливой, однако же последнее свойство, ежели оно и вправду присутствовало в ее характере, вероятно, оберегало Изабеллу от нежелательных последствий свойства первого. Она отнюдь не стремилась убедить себя в том, что местный сюзерен, как называли лорда Уорбертона, пал жертвой ее чар; вопросов при подобном раскладе возникало больше, чем находилось ответов. Лорда Изабелла воспринимала как личность выдающуюся и тщательно исследовала сложившийся в голове образ.
Рискуя добавить новый штрих к уже упомянутой самонадеянности нашей героини, скажем, что случались минуты, когда восхищение со стороны поклонника представлялось ей едва ли не оскорбительным и причиняло душевное не-удобство. Людей калибра Уорбертона она еще не встречала; да им и взяться в ее прошлой жизни было неоткуда?– возможно, родная страна и вовсе таковыми не могла похвастаться. Размышляя о превосходстве одного человека над другим, Изабелла обыкновенно брала в расчет характер и острый ум – словом, признаки, создающие наиболее благоприятное впечатление. Она сама была личностью и не могла этого не осознавать; до сих пор ее представления о безупречных духовных качествах касалась более всего нравственной стороны, и Изабелла задавала себе один-единственный вопрос: придутся ли упомянутые качества по душе столь возвышенному созданию, как она?
Лорд Уорбертон предстал перед ней ярким образцом, сочетающим в себе добродетели и силу характера, которые не измеришь простым инструментом. Тут оценка требовалась иная, а на нее юной девушке, привыкшей судить быстро и рубить сплеча, недоставало терпения. Блистательный вельможа, казалось, требовал от Изабеллы решений, о каких ее никто еще думать не заставлял, стремился втянуть в орбиту интересов, которыми свободно жил сам, будучи крупным землевладельцем, серьезной общественной и политической фигурой.
Внутренний голос предлагал, пусть и не настойчиво, противиться влиянию Уорбертона, нашептывал, что у нее имеется своя личная орбита. Иной раз голос противоречил сам себе: дескать, довериться подобному мужчине?– далеко не самый худший поступок для девушки, опять же небезынтересно взглянуть одним глазком на его мироустройство. С другой стороны, продолжал невидимый собеседник, представления Уорбертона, наверняка таящие в своих глубинах много странного и даже вовсе неприемлемого, осложнят каждый час жизни Изабеллы, взвалят ей на плечи непосильную ношу. К тому же в кармане у нее лежало письмо от молодого человека, совсем недавно прибывшего из Америки,?– у того вовсе никакой особенной орбиты не было, зато имелся характер, не позволявший Изабелле убедить себя запросто от него отмахнуться: письмо говорило об обратном…
Еще раз повторим: не стоит иронически улыбаться, слыша, как простая девушка из Олбани спорит сама с собою, следует ли ей принимать предложение английского пэра, хоть то, собственно, еще не прозвучало,?– и уверенно заявляет себе, что можно сделать в жизни куда лучший выбор. Изабелла была молодой особой с крепкой верой в себя и ежели приходила к неразумным идеям, то строгий судья с удовлетворением убедится: впоследствии, ценой вопиющих, граничащих с безрассудством ошибок, к ней придет настоящая мудрость.
Лорд Уорбертон, казалось, готов был и погулять, и посидеть на скамеечке, словом, не возражал против любого предложения Изабеллы, в чем заверил ее с обычным своим видом человека, наслаждающегося возможностью развлечь даму светской беседой. И все же чувства над ним явно возобладали: некоторое время он не произносил ни слова, лишь незаметно поглядывал на Изабеллу, и во взгляде его читалось смущение. Порою лорд непонятно чему усмехался.
Вернемся к теме, которую уже затрагивали: говорят, англичане – самые неисправимые романтики в мире. Лорд Уорбертон, по всей видимости, как раз был во власти романтического порыва?– и наверняка находился на грани поступка, способного удивить всех его друзей, а многих даже разочаровать, тем более, на первый взгляд, ничто к нему не располагало. Рядом с ним по газону лужайки шла юная девушка из странной далекой страны, о которой лорд знал немало. О семье и предках мисс Арчер он имел представление крайне смутное. Впрочем, вне всяких сомнений, все они были типичными американцами, племенем чуждым, а потому не заслуживающим внимания. Мисс Арчер не располагала состоянием, не обладала красотой, что оправдала бы его интерес в глазах приятелей. В ее обществе, по подсчетам Уорбертона, он провел в общей сложности двадцать шесть часов. Лорд подвел итог этим обрывочным сведениям: итак, налицо не поддающийся усмирению душевный порыв, не утихающий, несмотря на веские поводы его умерить. С другой стороны?– вероятное осуждение тех судей, что скоры на вынесение приговора. Лорд рассмотрел обе части вопроса и небрежно от них отмахнулся. Осуждение беспокоило его не больше, чем нечаянно расстегнувшаяся пуговка. Человеку, который без малейших усилий мил друзьям и знакомым, дозволяется порой повести себя наперекор общему мнению, не вызывая ненужного раздражения.
– Надеюсь, ваша поездка была приятна,?– прервала молчание Изабелла, внимательно наблюдавшая за колебаниями спутника.
– Приятна уж тем, что конь доставил меня сюда.
– Вам настолько нравится Гарденкорт?
Изабелла все более убеждалась: лорд собирается сообщить ей нечто важное. Нарочно подталкивать колебавшегося спутника к объяснению не хотелось; однако ежели тот соберется с духом?– поддаваться волнению не следовало. Ей вдруг пришло в голову, что еще пару месяцев назад подобную историю она сочла бы чрезвычайно романтической: парк при старинном английском доме, в самом сердце которого выдающийся (как она предполагала) представитель аристократии готов объясниться в любви к некой юной леди (неужели к ней, Изабелле?). Тем не менее, даже став героиней романтического эпизода, она без труда нашла в себе силы бесстрастно взирать на красивую сцену со стороны.
– Мне нет дела до Гарденкорта,?– промолвил Уорбертон.?– Меня интересуете только вы.
– Вероятно, вы шутите?– мы ведь знакомы совсем недолго.
Говорила Изабелла не вполне искренне, поскольку в намерениях спутника нимало не сомневалась, однако подобная реплика стала данью приличиям: слова лорда наверняка вызвали бы удивление в его кругу. Наша героиня уже составила мнение об Уорбертоне как о джентльмене, не подверженном пустым мечтаниям, и тон его служил лишним тому свидетельством.
– Чувства не измеряются временем, мисс Арчер; для них не имеет значения, сколько мы знакомы. Даже и через три месяца я не буду более уверен в своем к вам отношении, чем сегодня. Разумеется, мы встречались лишь несколько раз, однако впечатление, что вы на меня произвели при первой же встрече, нисколько не изменилось. Я полюбил вас сразу же, и время тут ни при чем. Любовь с первого взгляда, как пишут в романах… Теперь я понимаю?– это не пустые слова, и о романах отныне буду лучшего мнения, чем до того. Два дня моего последнего визита в Гарденкорт решили все. Не знаю, догадывались ли вы, однако я уделял вам?– пусть зачастую лишь мысленно?– все свое внимание. От меня не ускользали ни ваши слова, ни ваши поступки. Потом, когда вы посетили Локли… нет, скорее, когда вы от нас уехали?– я был уже полностью уверен и все же взял несколько дней на раздумья; задавал себе весьма пристрастные вопросы?– более ничем не занимался. Поверьте, я существо рациональное и в таких материях не ошибаюсь. Заставить меня вспыхнуть нелегко, но коли так случилось?– искра уж не погаснет. Это на всю жизнь, мисс Арчер. На всю жизнь…
Последние слова лорд Уорбертон повторил дважды?– настолько тихо и нежно, что Изабелла призналась себе: так с нею еще не говорили никогда. В его глазах горел ровным неугасимым огнем свет беспримесной любви, свободной от более низменных чувств?– плотской страсти, неистовых порывов и безрассудства.
Словно бы договорившись, за разговором они все более замедляли шаг, а затем вовсе остановились, и лорд взял свою спутницу за руку.
– Ах, милорд, как же мало вы меня знаете…?– вздохнула Изабелла и мягко высвободилась.
– О, не мучайте меня, мисс Арчер! Вы правы?– и оттого я несчастен. Это моя беда… Однако я страстно желаю узнать вас лучше и вижу лишь один способ?– предложить вам руку и сердце. Лишь тогда я постигну вашу суть, лишь тогда смогу сказать слова, которые вы не сочтете произнесенными от недостаточного знания.
– Вы знаете меня совсем мало,?– повторила Изабелла,?– а я вас?– еще того меньше.
– Вы намекаете, что при ближайшем рассмотрении я в ваших глазах ничего не выиграю? Увы, этого отрицать нельзя, однако подумайте: насколько велико должно быть мое желание принести вам счастье, ежели я делаю подобное предложение? Ведь я вам по душе, не правда ли?
– Даже очень, милорд,?– отозвалась наша героиня, и в ту же секунду ее симпатия к Уорбертону возросла стократ.
– Не могу передать, как я рад это слышать! Стало быть, я в ваших глазах не просто случайный знакомый. В моей жизни почти нет пустот?– все они заполнены должным смыслом. Осталась единственная?– и я предлагаю себя вам, чтобы заполнить и ее; меня это волнует чрезвычайно. Спросите любого: ни одна душа не скажет обо мне плохо.
– Я вовсе не нуждаюсь в рекомендациях ваших друзей,?– ответила Изабелла.
– Весьма польщен; стало быть, вы сами составили обо мне благоприятное мнение.
– Оно целиком и полностью в вашу пользу,?– подтвердила Изабелла, и ее душа согрелась от собственного признания.
На лице лорда, озаренном теплым внутренним светом, заиграла улыбка, и он облегченно воскликнул:
– Ежели я дам повод во мне усомниться?– пусть все мои владения провалятся в тартарары!
Юная леди задумалась: о чем он? Не намекает ли на свое богатство? Нет, вовсе нет. Это и без того известно, всякий помнит, а уж тем более девушка, которой лорд предлагает руку и сердце. Изабелла напомнила себе: следует сохранять душевное равновесие. До сей поры ей это удавалось вполне, хотя, слушая лорда, она то и дело задавалась вопросом?– как отозваться? Не пустить ли критическую стрелку? Нет, ежели отвечать?– то исключительно с теплотой и любезностью, с какой обращался к ней собеседник. Уорбертон излагал свои мысли с огромной убежденностью; невероятно, однако Изабелла, похоже, значила для него очень много.
– Милорд, я бесконечно благодарна вам за предложение,?– наконец подала голос она.?– Вы делаете мне большую честь.
– Прошу, не говорите так!?– взмолился лорд.?– Опасался получить ни к чему не обязывающий ответ. Боже, вы ведь не из той породы, что отделывается пустыми фразами! Не вы меня должны благодарить, а я вас. Вы мне терпеливо внимали, мне?– человеку почти вам незнакомому и все же осмелившемуся обрушить на вашу голову неожиданные признания. Сознаюсь: подобные вопросы я предпочел бы задавать, а не отвечать на них. Однако ж вы, по крайней мере, меня выслушали и тем самым подарили некоторую надежду.
– Не стоит слишком уж обнадеживаться,?– покачала головой Изабелла.
– О, мисс Арчер…?– слегка упавшим голосом произнес Уор-бертон и все же улыбнулся, словно воспринимая слова юной леди как игру?– сдержанность, под которой таилась радость.
– Удивитесь ли вы, ежели я попрошу вас не надеяться вовсе??– пробормотала Изабелла.
– Удивлюсь? Боюсь, это не то слово: вероятно, я испытаю чувство стократ горше.
Наша героиня снова двинулась вперед и после долгого молчания ответила:
– Я самого высокого о вас мнения; когда мы узнаем друг друга лучше, оно наверняка обретет новые краски?– тут никаких сомнений нет. И все же я далека от уверенности, что вы не будете мною разочарованы. Дело вовсе не в моей скромности: я не желаю вводить вас в заблуждение.
– Я готов рискнуть, мисс Арчер.
– Вопрос вы мне задали важный и, как сами обмолвились, трудный.
– Я и не ожидаю, что вы немедля дадите ответ. Обдумайте мое предложение, не торопитесь. Я готов терпеть сколь угодно долго, только бы ожидание сыграло в мою пользу. Однако не забывайте, что в конечном счете мое счастье зависит от вашего решения.
– Мне неловко держать вас в неизвестности.
– О, не беспокойтесь. Для меня куда лучше получить согласие через полгода, нежели отказ сегодня.
– А вдруг через шесть месяцев я все же отвечу «нет»?
– Нет? Но почему? Ведь вы признались, что я вам по душе!
– Вот тут вы как раз не должны испытывать ни малейших сомнений,?– улыбнулась Изабелла.
– Тогда что же еще от меня требуется?
– Мне решительно ничего от вас не требуется; вопрос в том, что способна вам дать я. Подхожу ли я вам? Не знаю, не могу утверждать.
– Об этом не беспокойтесь; тут дело за мной. Вы, так сказать, не можете быть бо?льшим роялистом, чем сам король.
– Это не единственный мой резон. Я не уверена, что мне вообще стоит выходить замуж.
– Понимаю ваши сомнения?– они возникают у многих молодых леди,?– взволнованно возразил Уорбертон, хотя (между нами) и сам в свой довод не верил совершенно,?– однако чаще всего со временем рассеиваются.
– О да, но лишь по одной причине: девушки подспудно желают, чтобы их рассеяли,?– засмеялась Изабелла.
Уорбертон погрузился в печальное молчание и ответил не сразу:
– Вероятно, вы колеблетесь, потому что я?– англичанин. Знаю мнение вашего дядюшки: супруга вы должны искать на родине.
Изабелла выслушала замечание лорда с немалым интересом. Ей и в голову не приходило, что мистер Тушетт обсуждал ее будущее с Уорбертоном.
– Так вы с ним об этом говорили?
– Слышал одно из его замечаний; возможно, он имел в виду не вас, а американок вообще.
– Насколько мне известно, сам он находит жизнь в Англии чрезвычайно приятной, – осторожно заметила Изабелла.
В ответе ее звучало сразу два смысла: во-первых, внешнего благополучия дядюшки отрицать было нельзя; во-вторых, наша героиня склонна была отдавать должное разным точкам зрения.
Так или иначе, ее собеседник вновь ощутил прилив надежды и с необычайным пылом воскликнул:
– Ах, мисс Арчер! Старая Англия?– чудеснейшая страна! Она станет еще лучше, когда мы слегка ее обновим.
– Не стоит, лорд Уорбертон. Оставьте ваш остров в покое?– он нравится мне таким, как сегодня.
– Что ж, ежели вам настолько по душе Англия?– не вижу, по какой причине вас не устроило бы мое предложение.
– Боюсь, вы меня не до конца понимаете.
– Возможно, однако почему бы вам не объясниться? В отсутствии сообразительности меня не упрекнешь. Вы чего-то боитесь… Нашей погоды? Мы можем жить где угодно. Выбирайте место на свой вкус?– перед вами весь мир.
Он был столь добр, говорил столь искренне, что Изабелла на миг будто бы очутилась в неведомом саду, в нежных и крепких объятиях своего спутника, вдыхая божественный аромат его чистого дыхания. Она отдала бы многое за возможность самого простого ответа: «Лорд Уорбертон, у меня нет иной возможности в этом мире, кроме как с благодарностью вверить свою судьбу в ваши надежные руки». И все же, едва не задохнувшись от восторга перед невероятным будущим, она, подобно дикому зверьку, забилась в самый темный угол своей воображаемой клетки. Увы, предложенная лордом великолепная безмятежная жизнь все же не соответствовала ее идеалу. Наша героиня произнесла совсем не те слова, что невольно пришли в голову, и дала себе отсрочку, не желая делать немедленный выбор:
– Знаю, вы можете подумать обо мне плохо, и все же умоляю сегодня более об этом не заговаривать.
– Разумеется!?– воскликнул лорд.?– Я ни в коем случае не намерен вас утомлять.
– Мне следует все обдумать; обещаю решение принять самое справедливое.
– Более я от вас ничего и не прошу, лишь помните: мое счастье в ваших руках.
Изабелла с величайшим уважением его выслушала и тем не менее, помолчав, ответила:
– Заранее ставлю вас в известность: размышлять стану над тем, как объяснить, что предложение ваше для меня невозможно, и в то же время не сделать вас несчастным.
– Вряд ли вы в этом преуспеете, мисс Арчер. Не хочу преувеличивать: ваш отказ меня не убьет. Я не умру, однако меня в таком случае ожидает куда более горькая участь?– жизнь без смысла и цели.
– У вас будет цель?– найти женщину лучше Изабеллы Арчер.
– О, нет…?– мрачно пробормотал лорд.?– Вы несправедливы и к себе, и ко мне.
– Тогда найдите девушку хуже меня.
– Ежели на свете есть женщины лучше вас, то я предпочту худших, а более ничего сказать вам не могу,?– с подкупающей искренностью заявил он.?– О вкусах, знаете ли, не спорят.
Его серьезность заставила Изабеллу также бросить шутливый тон, и она вновь попросила лорда оставить сложную тему.
– Вскоре я сообщу вам о моем решении; возможно, напишу в письме.
– Разумеется, мисс Арчер. Вы можете думать сколь угодно долго, хотя мне и час покажется вечностью. Что ж, я готов потерпеть.
– Я не намерена держать вас в напряжении, милорд. Мне лишь нужно собраться с мыслями.
Уорбертон печально вздохнул и некоторое время стоял, не сводя глаз с Изабеллы, заложив руки за спину и нервически помахивая стеком.
– Известно ли вам, что я опасаюсь… опасаюсь вашего блестящего ума?
Вопрос заставил нашу героиню вздрогнуть и зардеться, однако даже близкий ее знакомый затруднился бы объяснить?– почему. Она бросила на лорда ответный взгляд, а затем смущенно, словно взывая к его состраданию, призналась:
– Я тоже, милорд.
Впрочем, сочувствия Изабелла не дождалась?– вероятно, сейчас Уорбертону было совсем не до того.
– Будьте милосердны…?– едва слышно пробормотал он.
– Полагаю, вам сейчас лучше меня оставить,?– вздохнула Изабелла.?– Обещаю, я напишу.
– Хорошо,?– повиновался Уорбертон.?– Однако, что бы вы ни сказали в письме, я все же приеду вас повидать.
Он остановился, задумавшись и разглядывая любопытную мордочку Банчи; тот словно подслушивал их беседу и теперь делал вид, якобы заинтересовался толстым корнем старого дерева.
– Да, вот еще что, – продолжил лорд – Ежели вам не понравится Локли?– допустим, вы найдете его сырым или в ином смысле неудобным для жизни?– я настаивать на своем родовом гнезде ни в коем случае не стану. Кстати, там вовсе не сыро: я тщательно изучил каждый угол и пришел к выводу?– все в совершенном порядке, разве только имеется ров, который не всем по душе. Так или иначе, Локли не единственный вариант?– владений у меня немало.
– Обожаю рвы, – улыбнулась Изабелла. – Прощайте, милорд.
Уорбертон протянул руку, и юная леди задержала в ней ладошку на миг дольше, чем следовало, дав тем самым спутнику возможность склонить красивую непокрытую голову и запечатлеть поцелуй на запястье. Явно взволновавшись и продолжая помахивать стеком, лорд быстро зашагал прочь. Сомневаться не приходилось?– речи Изабеллы его расстроили.
У нашей героини и у самой залегла тяжесть на сердце, однако ей, против ожиданий, в целом удалось сохранить душевное спокойствие. Не ощущая обязательств перед Уорбертоном, она не истязала себя необходимостью трудного выбора. Никакого выбора и не было. Изабелла не могла выйти за лорда Уорбертона, поскольку подобный шаг не соответствовал ее стремлению свободно исследовать современную жизнь, которому она и ранее охотно предавалась. Теперь же перед ней открывались новые возможности. Она напишет лорду убедительное письмо, ничего сложного.
Одно лишь беспокоило и даже приводило в изумление: как легко ей дался отказ от великолепных перспектив… Лорд предложил Изабелле потрясающие виды на будущее, обеспечить которые был способен вне всяких сомнений. Разумеется, без некоторых трудностей и трений не обошлось бы; наверняка мнение общества заставило бы нашу героиню в некоторой степени поступиться независимостью и?– не приведи Господь?– впасть в отупляющую спячку. Изабелла не могла не сознавать особенность своего пола: девятнадцать из двадцати женщин не задумались бы ни на минуту. Отчего же тогда она противится судьбе? Кто она есть, что из себя представляет, раз почитает себя выше подобных соблазнов? Какими должны быть взгляды на жизнь, на устройство судьбы и на представление о женском счастье у юной особы, убеждающей себя в идеалах более возвышенных, чем сказочное существование в качестве супруги английского лорда?
Коль скоро Изабелла отвергает блестящую партию?– вероятно, ее ждут великие свершения? Она нередко напоминала себе, что не должна поддаваться гордыне, и от души молилась об избавлении от этой опасности: гордыня вела к одиночеству, и Изабелла с ужасом воображала себе существование в безлюдном ските. Ежели принять предложение лорда Уорбертона ей воспрепятствовал один из смертных грехов?– подобная глупость достойна осуждения. Впрочем, Уорбертон запал нашей юной леди в душу настолько, что она попыталась уверить себя: причиной отказа стали именно глубокая симпатия и сочувствие. Изабелла слишком хорошо к нему относилась, чтобы принять его руку,?– тут ведь не поспоришь? Вероятно, лорду предложение представлялось ясным и логичным, однако в самой его сути коренилась ошибка, на которую Изабелла не имела права указывать; вступить в союз с мужчиной, предлагающим столь многое будущей супруге, настроенной подвергать сомнению каждое его слово,?– поступок неблаговидный.
Пообещав лорду все обдумать, Изабелла после его ухода вновь опустилась на ту самую скамейку, где сидела, читая письмо. Погрузилась в размышления, словно собираясь немедленно исполнить обещание. На самом же деле наша героиня пыталась разобраться в своих побуждениях: неужто она и впрямь столь хладнокровна, практична и расчетлива? Испугавшись самой себя – как и говорила прежде подруге,?– вскочила на ноги и побежала в дом.
Глава XIII
Обуреваемая чувствами, о которых мы упомянули выше, Изабелла на следующий день обратилась к дядюшке. Не за советом?– ей надобно было с кем-то поделиться, доказать себе, что решение и впрямь принято разумное и вполне гуманное. Дядя для подобных целей подходил куда больше, нежели тетушка или Генриетта. Разумеется, кузена тоже не следовало сбрасывать со счетов, однако раскрыться перед Ральфом означало совершить над собой некоторое насилие.
Время для беседы она выбрала сразу же после завтрака. Мистер Тушетт до полудня обыкновенно не выходил, однако самых, как он выражался, приближенных лиц принимал в своей гостиной. Изабелла, пожалуй, в определенный им разряд уже попадала; еще в него входили Ральф, лечащий врач дядюшки, личный слуга и даже мисс Стэкпол. Миссис Тушетт в список допущена не была, стало быть?– одним препятствием для разговора со стариком меньше.
Мистер Тушетт сидел в механическом кресле замысловатой конструкции, посматривая в окно, выходящее на сад и на реку. Подле него на столике лежала стопка газет и писем; туалет его был безупречен, а гладко выбритое задумчивое лицо имело выражение самое доброжелательное.
Изабелла не колеблясь подошла к нему.
– Полагаю, должна вам сообщить, что лорд Уорбертон сделал мне предложение. Вероятно, следовало бы также рассказать и тетушке, однако я предпочла начать с вас.
Старик ничуть не удивился, лишь поблагодарил племянницу за доверие.
– Осмелюсь спросить: принято ли предложение?
– Пока я не сказала ничего определенного. Обещала все обдумать; скоропалительный ответ выглядел бы неуважительно, тем более что я безусловно склоняюсь к отказу.
Старик долго молчал, по всей видимости погрузившись в размышления: с точки зрения светских отношений вопрос наверняка не оставил его равнодушным, однако своего мнения он навязывать явно не желал.
– Что ж… я ведь говорил, что вы добьетесь здесь успеха. Американок в Англии очень ценят.
– Вы совершенно правы,?– вздохнула Изабелла,?– однако замуж за лорда Уорбертона я не выйду, пусть даже меня сочтут особой бестактной и неблагодарной.
– Хм,?– пробормотал мистер Тушетт,?– разумеется, старику не следует судить о решениях юной леди. Более того, рад, что вы не желаете со мной советоваться. Не стану скрывать,?– медленно и на первый взгляд бесстрастно добавил он,?– я знал о предстоящем объяснении уже три дня назад.
– То есть чувства лорда Уорбертона не были для вас тайной?
– Чувства? Здесь обычно говорят?– намерения. Он написал мне весьма уважительное письмо и подробно рассказал о своих планах. Не угодно ли взглянуть?
– О, благодарю, однако, боюсь, письмо мне не слишком интересно. Впрочем, хорошо, что лорд вам написал?– это поступок достойный, а недостойных он и не совершает.
– Догадывался, что он вам пришелся по душе,?– заявил старик.?– И не делайте вид, будто это не так.
– Лорд Уорбертон произвел на меня огромное впечатление?– тут скрывать нечего. Однако замуж я сейчас не хочу ни за него, ни за кого другого.
– Надеетесь со временем встретить более подходящего претендента? Разумеется, почему нет?
Видимо, добрый дядюшка пытался облегчить племяннице последствия принятого решения, а то и показать?– мол, ничего серьезного не произошло.
– Может, и не встречу?– не страшно. Лорд мне очень нравится…?– вдруг сменила тон Изабелла, чем обычно вводила собеседников в замешательство.
На дядюшку, однако, подобный поворот большого впечатления не произвел.
– Да, Уорбертон?– прекрасный человек,?– одобрительно, как показалось бы читателю, заметил он.?– Столь приятных писем, как от него, я не получал давно. Вероятно, более всего мне пришлось по душе, что оно целиком посвящено вам, хотя есть и часть, в которой он говорит о себе. Да он наверняка вам все это рассказывал.
– Рассказал бы, стоило лишь спросить.
– Неужели вам не было любопытно?
– Есть ли смысл в подобном любопытстве? Ведь я в любом случае решила ему отказать.
– То есть вы сочли его предложение недостаточно привлекательным?
Изабелла задумалась, а затем признала:
– Наверное, хоть и не могу объяснить, почему именно.
– Слава богу, леди не обязаны объяснять свои резоны,?– улыбнулся дядюшка.?– В принципе, намерения лорда Уорбертона представляют немалый интерес; однако я не слишком понимаю, зачем англичанам переманивать американцев с их родины. Мы как раз пытаемся их завлечь?– оттого, что населения у нас не хватает, а здесь плотность чрезвычайно высока. Впрочем, очаровательным юным леди место найдется везде.
– По-моему, и вам здесь места хватило вполне,?– возразила Изабелла, бросив взгляд на большой сад за окном.
Мистер Тушетт тонко усмехнулся:
– Место есть где угодно, дорогая,?– ежели ты способен платить. На мой взгляд, я заплатил слишком много. Возможно, то же самое ждет и вас.
– Возможно,?– эхом повторила девушка.
Слова дядюшки дали ей больше пищи для раздумий, нежели она находила в собственных ощущениях; судя по всему, он без труда постиг суть вставшей перед нашей героиней дилеммы?– стало быть, та представляла собою вполне естественное и понятное жизненное затруднение. Вероятно, дело было вовсе не в том, что Изабелла попала в плен собственного незаурядного ума и неясных амбиций, простирающихся далеко за пределы прекрасного будущего, предложенного лордом Уорбертоном, не в стремлении к неопределенным и, возможно, не заслуживающим одобрения идеалам. Не-определенность на данном этапе оказывала воздействие на поступки нашей героини, однако не имела никакого отношения к возможному союзу с Каспаром Гудвудом. Хоть Изабелла противилась зависимости от достойного англичанина, притягивавшего ее словно огромным магнитом, точно так же в ее намерения не входил и молодой человек из Бостона.
Прочтя письмо Каспара, Изабелла испытала возмущение: как посмел он снова встать на ее пути? В этой мысли она искала прибежище, видя в молодом бостонце угрозу собственной свободе. Он снова возник рядом, и в его появлении наша юная леди видела грубое постороннее вторжение прошлого в новую реальность. Временами ее преследовал образ Каспара; она вспоминала о нем с опаской, страшась неодобрения своих действий, и думала: что скажет он о нынешних планах своей избранницы? Ничье мнение доселе настолько Изабеллу не заботило.
Трудность заключалась в энергии, которую, как никто, олицетворял для нее Каспар Гудвуд, в чем не мог с ним сравниться бедный (теперь Изабелла постоянно применяла к нему этот эпитет) лорд Уорбертон. Энергия была силой, заложенной в натуре Каспара,?– не сказать, что очевидным преимуществом перед другими, просто она зажигала в его ярких глазах упорный огонек неутомимой живой души. Приходилось признать: перед напором мистера Гудвуда даже в самой обычной беседе не уступить сложно. Изабелла и мысли не допускала о попытке ограничения ее независимости, тем паче она только-только твердо на ней настояла, отказавшись от предложенных взамен лордом Уорбертоном жизненных благ. Порою нашей героине казалось: от Каспара Гудвуда ей никуда не деться, их судьбы связаны неразрывно. В подобные минуты она говорила себе, что, как его ни избегай, рано или поздно следует договориться; вот только договариваться молодой человек захочет непременно на своих условиях. Изабелла искала и не могла найти внутренние силы, которые позволили бы не принимать на себя нежелательные обязательства, и потому с радостью воспользовалась приглашением тетушки съездить в Англию, поступившим в тот самый день, когда ожидался визит мистера Гудвуда; она точно знала, зачем тот хочет ее видеть, и достойный повод вырваться из хватки нежелательного поклонника появился весьма кстати.
В Олбани, сразу после разговора с тетушкой Лидией, Изабелла сообщила Каспару: сложные вопросы она обсуждать не готова, поскольку все ее мысли ныне заняты неожиданным предложением посетить Европу. Молодой человек заявил?– это не ответ, и теперь последовал за своей избранницей за океан в надежде на более вразумительное объяснение. Изабелла отдавала ему должное и в то же время сравнивала с нависшим над головой дамокловым мечом. Недостаточно сказать, что подобного мнения от столь своенравной девушки ожидать естественно, ибо читатель наш захочет разобраться, в чем тут дело.
Отец Каспара Гудвуда владел известной текстильной фабрикой в Массачусетсе и сколотил на ней значительное состояние. Каспар перенял у него управление семейным делом; обладая рассудительностью и твердым характером, не допустил упадка, несмотря на тяжелые времена и острую конкуренцию. Образование он по большей части получил в одном из колледжей Гарварда, хотя более всего прославился там успехами в гимнастике и гребле, а не в освоении наук. Впрочем, вскоре молодой человек осознал, что глубокие знания ничем не хуже спортивных достижений?– устанавливать рекорды и добиваться больших свершений можно и в этой области. Со временем он открыл в себе способности к постижению тайн механики и даже придумал усовершенствованный способ прядения хлопка, который в дальнейшем стали связывать с его именем. Сообщения о столь нужном изобретении появились в газетах, и Каспар не без удовольствия показывал Изабелле передовицу «Нью-Йорк интервьюер», подробно рассказывающую о сути патента. На всякий случай отметим, что статью писала не мисс Стэкпол, весьма доброжелательно относившаяся к его сердечному увлечению.
Каспар получал удовольствие от процессов сложных и мало кому поддающихся: любил организовывать, руководить и добиваться успеха в борьбе. Был способен заставить людей подчиняться своей воле, верить в него, ходить перед ним навытяжку и в то же время петь ему дифирамбы. Таково искусство управления, которое в молодом бостонце оказалось замешано еще на сильном, хоть и вполне практическом, честолюбии. Те, кто его знал, не сомневались, что Каспару по плечу нечто большее, чем занятие текстильным бизнесом. Человек по природе решительный, он наверняка когда-нибудь впишет имя Гудвудов в историю большими буквами, говорили о нем друзья. Душа звала Каспара к свершениям грандиозным, достижимым в столкновении с темными и зловещими силами, поскольку его никогда не прельщали ни сытый покой, ни жажда обогащения?– образ жизни, что навязывала вездесущая реклама. Изабелла порой представляла мистера Гудвуда несущимся на стремительном скакуне сквозь вихрь великой битвы, подобной Гражданской войне, под мрачным знаком которой прошли их детство и отрочество.
Ей нравились далеко не все свойства натуры молодого бостонца, однако в способности быть вечным двигателем, толкающим вперед других, Изабелла ему отказать не могла. Текстильная фабрика и изобретения поклонника оставляли ее равнодушной. Заложенная в его характере мужественность сказывалась на внешности, и временами наша героиня, не имея в виду слегка приглушить эту составляющую, все же невольно желала, чтобы Каспар выглядел… чуточку иначе. Черты лица бостонца были твердыми и резкими, фигура?– прямой и подтянутой; по всему чувствовалось, что их обладатель совершенно не готов приспосабливаться к жизненным изменениям.
Не вызывала у Изабеллы восторга и манера Каспара одеваться: нельзя сказать, чтобы он постоянно носил одну и ту же одежду?– вовсе нет. Менял он ее часто, однако ж новые сюртуки и шляпы ничем от старых не отличались. Выглядело это весьма уныло и до ужаса скучно. Изабелле даже приходилось себе напоминать: подобные придирки в адрес человека калибра мистера Гудвуда до крайности глупы и мелочны. С другой стороны, несерьезными они показались бы лишь в том случае, будь Изабелла в него влюблена. Ни о какой влюбленности речи не шло, а потому наша героиня имела полное право подвергать критике как крупные, так и мелкие недостатки достойного джентльмена. Из крупных Изабелла выделяла чрезмерную серьезность и основательность, хотя могла и ошибаться?– ведь нельзя быть столь противоестественно серьезным??– однако такое уж Каспар производил впечатление: свои желания и замыслы выражал прямо и бесхитростно, наедине с ней мог без конца мусолить одну и ту же тему, в компании же больше помалкивал. Тем не менее Гудвуд был существом ясного и прочного кроя, настолько монолитного, что приходилось разбирать его по частям?– будто разглядываешь в музее или на портрете фигуру рыцаря, с головы до ног закованного в латы, отмечая то одну инкрустированную золотом стальную пластину, то другую. Странно, однако отношение Изабеллы к поклоннику вовсе не определяло ее поступки. Каспар совершенно не соответствовал ее идеалу человека, которым следует восхищаться; видимо, потому и побуждал нашу героиню искать в нем изъяны. Непонятно было другое: лорд Уорбертон, отвечающий лучшим канонам и даже их превосходящий, тем не менее не вызвал в Изабелле чувство полного удовлетворения.
Ощутив собственную непоследовательность, Изабелла не нашла в себе мужества ответить на письмо Каспара сразу, а потому решила не спешить. Раз уж бостонец решил гнаться за ней по пятам?– пусть будет готов к трудностям. Пусть, во всяком случае, осознает, как неприятен Изабелле его визит в Гарденкорт. Мало ей одного поклонника! О, разумеется, лестно, когда к тебе неравнодушны люди столь разных кругов, однако два кавалера сразу? Не слишком подобающая история, хотя обоим и будет дан от ворот поворот. Поколебавшись, мистеру Гудвуду Изабелла все же ничего не написала, зато по прошествии трех дней составила письмо лорду Уорбертону, каковое мы и приводим здесь без купюр.
Дорогой лорд Уорбертон!
Долгие и серьезные раздумья не смогли убедить меня принять предложение, что Вы были так добры сделать третьего дня. Увы, как ни силюсь, никоим образом не способна представить Вас в качестве спутника жизни; не могу вообразить Ваш родовой дом или все прочие Ваши дома местом, в котором осяду навечно. Мне сложно привести ясные доводы, однако умоляю Вас более не возвращаться к этому разговору?– ведь мы обсудили все как нельзя более подробно. Каждый из нас имеет право на собственную жизнь – даже самые слабые и незначительные; увы, я не в состоянии начать жить Вашей жизнью. Смею надеяться, что мое объяснение Вас удовлетворит, и прошу поверить: к Вашему предложению я отнеслась с глубочайшим вниманием, которого Вы заслуживаете.
С огромным уважением
Остаюсь искренне Ваша
Изабелла Арчер
Пока наша героиня размышляла, отправлять ли письмо, Генриетта Стэкпол приняла для себя твердое решение. Пригласив Ральфа прогуляться в саду, на что тот согласился с готовностью, вероятно, говорившей о больших ожиданиях от подобной встречи, Генриетта не стала скрывать?– речь пойдет об одолжении. Следует признать: услышав просьбу, молодой человек невольно вздрогнул, поскольку мисс Стэкпол, по его мнению, склонна была настаивать на своем без зазрения совести. Недооценивая степень бестактности своей собеседницы, Ральф любезно заявил о желании оказать ей услугу, хоть и добавил?– дескать, откровенно ее побаивается.
– Когда вы бросаете подобные взгляды, у вашего покорного слуги начинают трястись колени, все тело ослабевает, а душа переполняется трепетом. Прошу у Господа сил, чтобы выполнить ваши приказы. В вас есть стержень, какого я у женщин никогда не встречал.
– Ну-ну,?– благодушно ответила Генриетта,?– не догадайся я заранее, что вам нравится вводить меня в смущение, наверняка поняла бы сейчас. Смутить меня несложно?– ведь я воспитана в совершенно иных традициях и к вашим коварным повадкам непривычна. В Америке никто со мною не говорил так, как свойственно вам. Обратись ко мне на родине джентльмен в подобной манере?– не знала бы, чего и ждать. Мы там более естественны и, честно сказать, более простодушны. Признаюсь без стеснения: я?– человек простой. Хотите посмеяться над моими откровениями?– ради бога, а только я предпочту оставаться самой собою, нежели уподоблюсь вам; меняться не собираюсь. В Америке множество людей ценят меня такой, какая я есть. О, милые, неиспорченные, свободные американцы!
С некоторого времени Генриетта взяла на вооружение тон беспомощной невинной особы, готовой на всяческие уступки.
– Одолжение мне требуется совсем небольшое,?– продолжила она.?– Возможно, над моей просьбой вы будете потешаться?– не страшно. Напротив, я рассчитываю, что развлечение станет вашей наградой за услугу. А помощи я прошу по поводу Изабеллы.
– Неужто она вам чем-то насолила?
– Это сколько угодно. По таким пустякам я к вам не обращалась бы. Боюсь, моя подруга способна нанести вред самой себе.
– Вполне допускаю.
Собеседница Ральфа вдруг остановилась и впилась в него взглядом, всякий раз заставлявшим поежиться.
– Судя по вашему тону, вас это только забавляет. Никогда не встречала более равнодушного человека!
– По отношению к моей кузине? Ну что вы!
– Надеюсь, вы в нее не влюблены?
– Да как же? Предмет моей страсти?– вовсе не она.
– Предмет вашей страсти?– вы сами!?– заявила мисс Стэкпол.?– Только никакой пользы самовлюбленность вам не принесет. Ежели вы хоть раз в жизни вознамеритесь проявить серьезность, сейчас тот самый случай. Вам есть дело до кузины? Докажите! Я не жду, что вы ее поймете,?– не буду просить от вас слишком многого. Для услуги, о которой мы говорим, ни во что вникать не требуется. Самое необходимое я вам сообщу.
– О, я с радостью!?– воскликнул Ральф.?– Сыграю роль Калибана, а вы будете Ариэлем.
– Ну, роль Калибана вам не подойдет?– уж слишком вы утонченный джентльмен, в отличие от дикаря. Да и дело тут не в воображаемых персонажах; я все же пытаюсь рассказать вам об Изабелле, а она вполне реальна. Так вот, моя подруга пугающим образом переменилась.
– Имеете в виду?– после вашего приезда?
– И даже до него. Она уже не та чудесная девушка, какой была.
– В Америке?
– Именно в Америке. Полагаю, вам известно, что ваша кузина оттуда родом? Это прошлое, его не изменишь, хоть Изабелла и пытается.
– Так вы хотите, чтобы она стала прежней, как раньше?
– Разумеется! И прошу вас в этом деле помочь.
– А! Но я ведь всего лишь Калибан, а не Просперо.
– Изменить мою подругу вам удалось?– тут вы были самым что ни на есть Просперо! Вы оказывали на Изабеллу тлетворное влияние с самого первого ее дня в Гарденкорте, мистер Тушетт.
– Я? Да ни в коем случае! Это кузина на меня воздействовала, дорогая мисс Стэкпол, и не только на меня одного. Я, видите ли, в данном вопросе сторона пассивная.
– Слишком пассивная, мистер Тушетт! Вам как раз и следовало бы проявить некоторую активность, не пренебрегая осторожностью. Изабелла меняется каждый день?– ее, можно сказать, уносит отливом. Я за ней наблюдаю и все вижу. Она уж не та чудесная американка, какой была. Новые взгляды, другие мысли, словом, прощай, старые идеалы! Мне надобно, чтобы вы сохранили в ней прежние идеи, мистер Тушетт,?– вот в чем будет заключаться ваша помощь.
– Надеюсь, мне не придется олицетворять идеал?
– Надеюсь, нет,?– быстро отозвалась Генриетта.?– Очень боюсь, что подруга выйдет замуж за одного из этих падших европейцев, и хочу этому помешать.
– А, вот в чем дело…?– пробормотал Ральф.?– Стало быть, по вашим расчетам, я должен занять место одного из падших и жениться на кузине?
– Не совсем так; в подобном случае лекарство будет не менее опасно, чем сам недуг. Вы как раз и есть тот самый падший европеец, от которых я хочу спасти Изабеллу. Нет, я рассчитываю, что вы примете участие в одном молодом человеке, которому моя подруга раньше оказывала знаки внимания, а теперь он для нее, видите ли, недостаточно хорош. Он и в самом деле достойный джентльмен и мой хороший друг. Я составила план: вы должны пригласить его в Гарденкорт.
Ральф был немало озадачен призывом, и, вероятно, неспособность сразу увидеть в словах Генриетты их истинное значение могла бы не лучшим образом охарактеризовать чистоту его помыслов. Предприятие выглядело неправдоподобным, но лишь потому, что подобная просьба, на взгляд Ральфа, не могла оказаться искренней. Да и как иначе? Молодая женщина требует предоставить своему хорошему приятелю возможность привлечь внимание другой?– куда более очаровательной?– юной особы, которая слегка запуталась в своих предпочтениях! Столь противоречащий здравому смыслу план не мог не вызвать извращенного истолкования, и Ральф решил: читать, разумеется, следует между строк?– наверняка Генриетта преследует собственный интерес. К чести молодого человека отметим, что подобная догадка родилась не от испорченности, а вследствие крайнего замешательства, и не ударить в грязь лицом ему помогло лишь внезапно снизошедшее озарение.
Знал Ральф о замысле Генриетты немного, дополнительных источников у него не было никаких, и тем не менее в итоге он пришел к мысли: несправедливо приписывать поступкам корреспондентки «Интервьюер» недостойные мотивы. Вывод он сделал очень быстро?– вероятно, тому способствовал чистый, незамутненный задней мыслью взгляд собеседницы, на который Ральф ответил, постаравшись не заслонить глаза рукою, как обыкновенно защищаешься от яркого света.
– Кто же этот джентльмен?
– Мистер Каспар Гудвуд из Бостона. Он чрезвычайно увлечен Изабеллой?– можно сказать, предан ей до безумия. Последовал за вашей кузиной в Англию и сейчас остановился в Лондоне. Адресом я не располагаю, однако попробую его добыть.
– Никогда о нем не слышал,?– пробормотал Ральф.
– Вы много о ком не слышали; вряд ли и Каспар знает о вашем существовании. В любом случае это не причина, препятствующая ему жениться на Изабелле.
Ральф тихонько усмехнулся:
– Однако же у вас навязчивая идея насчет женитьбы! Помните, как на днях хотели женить меня?
– Ну, с порывом я быстро совладала. Вы ко мне вряд ли прислушаетесь, в отличие от мистера Гудвуда, за что он мне и нравится. Каспар – потрясающий человек, идеальный джентльмен, и Изабелла прекрасно осведомлена о его душевных качествах.
– Она питает чувства к вашему мистеру Гудвуду?
– Ежели и нет, то ее нужно убедить. Каспар влюблен в Изабеллу безумно.
– Значит, вы настаиваете, чтобы я его пригласил…?– задумчиво сказал Ральф.
– Тем самым вы совершите акт истинного гостеприимства.
– Каспар Гудвуд… Ничего себе имя!
– Имя как имя. Пусть будет хоть Иезекииль Дженкинс, это ничего не изменит. Из всех известных мне возможных претендентов на руку Изабеллы Каспар?– самый достойный.
– Однако вы?– преданный друг.
– Еще какой преданный! Ежели вы насмехаетесь?– мне все равно.
– Вовсе не насмехаюсь. Просто поражен, и только.
– Нет, вы сегодня еще более язвительны, чем обычно. Тем не менее не советую вам язвить насчет мистера Гудвуда.
– Уверяю вас, я серьезен как никогда?– разве вы не видите?
Присмотревшись к нему, Генриетта согласилась:
– Похоже, и правда. Я бы даже сказала?– чрезмерно.
– На вас не угодишь.
– Нет, вы и впрямь слишком серьезны; делаю вывод, что мистера Гудвуда вы не пригласите.
– Пока не знаю,?– вздохнул Ральф.?– Знаете, я способен на странные поступки. Расскажите о нем хоть немного. Каков он?
– Полная вам противоположность. Каспар управляет весьма успешной текстильной фабрикой.
– Приятные ли у него манеры?
– Великолепные?– в американском стиле.
– Не станет ли он инородным телом в нашем маленьком кругу?
– Ему нет дела до вашего круга. Его будет интересовать только Изабелла.
– Понравится ли подобный натиск моей кузине?
– Скорее всего?– совсем не понравится, однако для нее это будет полезно. Наша задумка ее вернет.
– Вернет? Откуда же?
– Из чуждых и неестественных для нее сфер. Три месяца назад она недвусмысленно давала понять Каспару, что он ей приятен. Отказаться от настоящего друга лишь из-за смены Америки на Англию будет поступком, недостойным Изабеллы. Я ведь тоже переплыла океан, но оттого только еще более трепетно стала относиться к старым связям. Верю всей душой?– чем скорее Изабелла обретет себя прежнюю, тем лучше. Прекрасно ее знаю и потому не испытываю сомнений: здесь ей счастья не найти. Изабелле следует накрепко привязать себя к Америке брачными узами; родина предохранит ее от пагубных веяний.
– Не слишком ли вы торопитесь??– осведомился Ральф.?– Разве не стоит дать ей шанс в старой доброй Англии?
– Шанс разрушить свою чудесную молодую жизнь? Уместно ли говорить о спешке, когда пытаешься спасти утопающего?
– Насколько я вас понял,?– подытожил Ральф,?– Изабелла тонет, и вы желаете, чтобы я столкнул к ней за борт мистера Гудвуда. Кстати, я ни разу не слышал его имени из уст кузины.
– А, прекрасно,?– удовлетворенно улыбнулась Генриетта.?– Вот вам и доказательство: Изабелла не перестает о нем думать.
Судя по всему, ей удалось убедить Ральфа в основательности подобной теории, и тот под вопросительным взглядом собеседницы погрузился в размышления.
– Ежели я приглашу мистера Гудвуда,?– наконец изрек он,?– то лишь ради хорошей ссоры.
– Даже и не пытайтесь: Каспар наверняка одержит верх.
– Похоже, вы всеми силами пробуждаете во мне ненависть к вашему другу! Нет, вряд ли я его приглашу?– не хочу доводить дело до грубой стычки.
– Ну, как угодно. Стало быть, вы сами влюблены в Изабеллу?
– Разве похоже??– вскинул брови молодой человек.
– Наконец-то вы неравнодушны! Разумеется, похоже,?– хмыкнула Генриетта.
– Что ж,?– заключил Ральф,?– я напишу мистеру Гудвуду, но исключительно из желания доказать вашу ошибку. Естественно, приглашение адресую ему как другу мисс Стэкпол.
– Во-первых, он приедет не в качестве моего друга. Во-вторых, не мне вы хотите доказать, что я ошибаюсь, а самому себе.
На том они расстались. В последних словах Генриетты прозвучала немалая доля истины, и не признать сей факт Ральф не мог. В любом случае раздумья над ее утверждением слегка ослабили противоречие иного рода, ведь до сих пор не исполнить обещание представлялось ему более разумным, нежели сдержать слово.
Он набросал короткое приглашение, выразив уверенность, что мистеру Тушетту будет приятно, ежели мистер Гуд-вуд соблаговолит присоединиться к маленькому обществу в Гарденкорте, в котором мисс Стэкпол играет не последнюю роль. Отослав письмо в контору лондонского банкира, которого присоветовала Генриетта, молодой человек погрузился в напряженное ожидание.
Имя вызывающего некоторые опасения гостя он и впрямь услышал впервые. Сразу после приезда миссис Тушетт обмолвилась об американском поклоннике кузины, однако ее слова показались Ральфу не заслуживающими внимания. Он не потрудился приступить к маменьке с расспросами, решив, что более подробный рассказ не добавит ясности и к тому же будет не слишком приятен. Теперь же фигура джентльмена, предметом поклонения которого была Изабелла, обрела ощутимые очертания: стало быть, молодой человек, последовавший за своей избранницей в Лондон, владеет текстильной фабрикой и воспитан в лучших американских традициях…
У Ральфа имелось две теории. Первая: любовная страсть Гудвуда?– не более чем сентиментальная байка мисс Стэкпол. Женщины есть женщины?– им свойственно выдумывать или выискивать для подруги подходящих кавалеров. В таком случае опасаться гостя нечего; скорее всего, он и вовсе не примет приглашение. Вторая: он все же приедет, однако тем самым лишь выкажет свою глупость, и рассуждать о его намерениях далее не придется. Возможно, последний из аргументов Ральфа выглядел не слишком логично, однако нам следует понять ход его рассуждений. Допустим, мистер Гудвуд и в самом деле проявляет, как рассказывала мисс Стэкпол, серьезнейший интерес к Изабелле. Коли так?– вряд ли он появится в Гарденкорте, повинуясь призыву репортерши, ведь она для него?– шип на стебле прекрасной розы. Наверняка Гудвуд решит, что ее предложение бестактно.
Через два дня пришел короткий ответ Каспара с благодарностью за приглашение и ссылкой на неотложные дела, не позволяющие ему нанести визит в Гарденкорт. Письмо содержало наилучшие пожелания в адрес Генриетты, и Ральф передал его по назначению. Перечитав несколько написанных Гудвудом строк, Генриетта воскликнула:
– Господи, в жизни не встречала столь упрямого осла!
– Боюсь, он не так уж и увлечен моей кузиной, как следовало из вашего рассказа,?– заметил Ральф.
– Не в этом дело; тут более тонкие соображения. Каспар?– человек слишком глубокий. Я намерена выяснить, что он имеет в виду, и обязательно ему напишу.
Отказ от приглашения привел Ральфа в замешательство; стало быть, думать о кавалере Изабеллы со снисхождением не приходится. Он попытался разобраться в себе: есть ли лично для него разница, каков именно рыцарь, вознамерившийся бросить венок к ногам королевы? Соперничать с ним Ральф не собирался, пусть делает что хочет. Тем не менее ему стало любопытно, как ответит Гудвуд на воззвание мисс Стэкпол. Спросив через три дня Генриетту о судьбе ее письма в Лондон, он получил признание?– писала она напрасно, мистер Гудвуд не откликнулся. Таким образом, любопытство Ральфу удовлетворить не удалось.
– Вероятно, по своему обыкновению, обдумывает,?– предположила она.?– Он не склонен к скоропалительным решениям. Правда, я привыкла, когда на мои письма отвечают немедля.
Вскоре она предложила Изабелле совершить поездку в Лондон.
– Честно говоря, здесь мне немного скучновато, да и вам, вероятно, тоже. Даже аристократа вашего ни разу не видела… Как его, лорд Уорбертон? Похоже, он вас совсем забросил.
– Лорд приедет завтра – случайно узнала, – ответила Изабелла, на самом деле получившая от владельца Локли ответ на свое письмо,?– так что у вас будет возможность его как следует разговорить.
– Ну что я с него получу? Один очерк? Мне хотелось бы набросать не меньше пятидесяти. Описала уж пейзажи вокруг Гарденкорта, заодно расхвалила местных старушек и осликов. Как ни говори, а зарисовки о природе?– не лучшая тема для важного материала. Я должна вернуться в Лондон за впечатлениями о жизни английского общества. Побыла там три дня, но что такое три дня?
Изабелла по пути из Нью-Йорка в Гарденкорт видела столицу еще меньше, а потому идея приятной поездки показалась ей весьма удачной. И впрямь, прекрасная мысль! Ей давно хотелось окунуться в колорит огромного богатого города. Они с Генриеттой вместе занимались составлением плана и предавались красивым мечтам. Остановятся они в живописной старинной гостиничке, какие описывал сэр Диккенс, а потом начнут колесить по Лондону в восхитительных экипажах. Генриетте, как человеку пишущему, доступ открыт будет куда угодно. Пообедают в кофейне, затем пойдут в театр; посетят Вестминстерское аббатство и Британский музей, найдут дома, где жили доктор Джонсон, Голдсмит и Аддисон. Изабелла не находила себе места от нетерпения и в конце концов поделилась с Ральфом, но тот совершенно неожиданно для кузины разразился приступом неуместного смеха.
– Потрясающий план, – съязвил он. – Советую заодно сходить в «Голову герцога» в Ковент-Гардене. Местечко приятное, не чопорное и весьма старомодное. Еще попрошу принять вас в моем клубе.
– Вы намекаете, что мы совершаем неподобающий поступок??– осведомилась Изабелла.?– Боже, что здесь вообще считается подобающим? В компании с подругой я могу попасть хоть куда?– она правилами приличия не скована. Генриетта объехала всю Америку и уж на крошечном острове как-нибудь разберется.
– Что ж,?– пожал плечами Ральф,?– почему бы и мне тогда не воспользоваться ее покровительством? Пожалуй, тоже посещу с вами Лондон. Когда еще выдастся возможность попутешествовать без всяких забот?
Глава XIV
Мисс Стэкпол готова была ехать немедля, однако Изабелла, зная, что лорда Уорбертона вновь ожидают в Гарденкорте, считала своей обязанностью задержаться и его повидать. Четыре или пять дней после отправки послания Изабеллы из Локли не было весточки, а затем Уорбертон написал короткое письмо?– мол, прибуду к ленчу послезавтра. Пауза тронула нашу героиню: лорд по-прежнему терпелив и обходителен, не желает на нее наседать. Соображение выглядело тем более обоснованным, поскольку Уорбертону молодая гостья Гарденкорта нравилась чрезвычайно?– во всяком случае, в том она была совершенно уверена. Изабелла поведала о переписке дядюшке, не забыв упомянуть о предстоящем визите.
Старик в этот день вышел из своих апартаментов раньше обычного и к двум часам появился в столовой. О желании надзирать за племянницей его поведение отнюдь не говорило; скорее дядюшка намеревался своим присутствием прикрыть временное отсутствие за столом Изабеллы с благородным поклонником, буде племянница соизволит вновь его выслушать.
Лорд прибыл из Локли со старшей из сестер, вероятно руководствуясь теми же соображениями, что и мистер Тушетт. Гостей представили мисс Стэкпол, занявшей место по правую руку от Уорбертона. Изабелла нервничала, не испытывая ни малейшего удовольствия от возможного возобновления темы, которую лорд столь преждевременно затронул, однако не могла не восхититься его благожелательностью и самообладанием – ни за что не догадаешься, насколько взволновало его появление избранницы. Взгляд Уорбертон на Изабелле не задерживал и в беседу с ней не вступал; избегал смотреть в глаза?– только так и выдавал обуревавшие его чувства. С остальными он, впрочем, разговаривал с видимым интересом и трапезе предавался с большим аппетитом.
Его сестра, мисс Молинье, чистым, без единой морщинки лбом и свисавшим с шеи крупным серебряным крестиком напоминавшая монахиню, была совершенно поглощена Генриеттой Стэкпол?– то и дело бросала на корреспондентку взгляды, в которых читатель увидел бы смесь глубокого неприятия и томительного любопытства. Из двух проживавших в Локли сестер старшая нравилась Изабелле больше: в ее мире царило полное спокойствие, видимо передававшееся через поколения. Наша героиня решила, что и гладкое чело, и серебряный крест наверняка таят за собой неведомую загадку английских обычаев: вдруг гостья?– на самом деле канонисса втайне возрожденного римско-католического монастыря? Что сказала бы она, узнав об отказе мисс Арчер от предложения ее брата? Впрочем, мисс Молинье вряд ли когда-нибудь услышит эту историю: лорд Уорбертон ей не доверится. Сестру он любил и уважал, однако в жизнь свою посвящать не имел привычки?– во всяком случае, такая теория родилась у Изабеллы. Не участвуя в общей беседе, она строила разные догадки о своих соседях по столу. Ежели мисс Молинье все же станет известно о несостоявшемся союзе, скорее всего, она будет потрясена?– как может девушка не согласиться на подобное возвышение? Хотя нет: наверняка она успокоит себя мыслью, что молодая американка сознает опасность мезальянса.
В то время как Изабелла пренебрегала открывающимися перед нею возможностями, мисс Стэкпол свой шанс стремилась использовать без остатка.
– А знаете, я никогда в жизни не видела лордов. Вы?– первый!?– едва успев усесться, обратилась она к Уорбертону.?– Наверное, вы решите, что я страшно невежественна?
– Стало быть, вы успешно избегали встречи с людьми весьма скверными,?– слегка рассеянно ответил Уорбертон.
– Скверными? У нас в Америке бытует поверье, что все лорды?– особы величественные, прекрасные душой, что они не покидают дома без мантии и короны.
– Ах, мантии и короны давно вышли из моды,?– усмехнулся ее собеседник,?– точно так же, как ваши томагавки и револьверы.
– Прискорбно слышать. Все же аристократия обязана производить впечатление,?– заявила Генриетта.?– Чем же тогда лорды отличаются от простых смертных?
– Увы, очень немногим. Не желаете ли попробовать картофель?
– Я не большой любитель европейского картофеля. Кстати, пожалуй, запросто приняла бы вас за американского джентльмена.
– Представьте, что я американец и есть,?– предложил лорд.?– Не возьму в толк, как вы обходитесь без картофеля; чем же вы тогда вообще здесь питаетесь?
Генриетта на некоторое время замолчала, гадая, насколько искренен собеседник.
– С тех пор, как сошла с корабля, излишним аппетитом не страдаю,?– наконец пробормотала она.?– Поэтому бог с ней, с картошкой. Я вас все же не одобряю и не могу вам об этом не сказать.
– Не одобряете, вот как?
– Да-да. Полагаю, подобных слов вам еще никто не говорил? Не одобряю лордство как общественный институт. Мне кажется, мир давно ушел далеко вперед.
– Поддерживаю вас. Сам себя совершенно не одобряю. Порой приходит в голову: какие аргументы я выдвинул бы против собственной персоны, доведись мне с собою поспорить? Кстати, неплохой способ бороться с тщеславием.
– Почему же вы тогда все это не бросите?
– Не брошу… э-э-э… что именно??– мягко, в отличие от решительного тона Генриетты, переспросил Уорбертон.
– Почему не откажетесь от титула?
– Что во мне есть от лорда, кроме титула? Это вы, занудные американцы, постоянно напоминаете, кто мы есть, а сами-то англичане не всегда и вспомнят. Тем не менее я склоняюсь к вашему предложению, хотя в наши дни положение аристократа и без того немногое значит.
– Хотела бы я посмотреть, как это будет выглядеть!?– зловещим тоном воскликнула Генриетта.
– Что ж, приглашу вас на церемонию. Без торжественного ужина и танцев не обойдется, обещаю.
– Хм,?– пробормотала мисс Стэкпол,?– я все же объективна; существование привилегированных классов мне не нравится, однако неплохо бы услышать, что вельможи скажут в свое оправдание.
– Вряд ли много?– сами видите.
– Хотелось бы составить о вас более подробное представление,?– продолжила корреспондентка,?– однако вы все время отводите взгляд. Боитесь посмотреть мне в глаза?
– О нет, всего лишь ищу на столе презираемый вами картофель.
– Тогда расскажите мне о молодой даме, вашей сестре. Не пойму насчет нее. Она?– леди?
– Мисс Молинье?– в высшей степени славная женщина.
– Мне не нравится ваш ответ: по-моему, вы намерены сменить тему. Ее положение ниже вашего?
– Не вижу смысла в нашем случае говорить о каком-либо положении. Если угодно?– сестре живется лучше, поскольку у нее нет моих забот.
– Соглашусь, именно такое впечатление она и производит. Мне бы так! Уж не знаю, что еще сказать в вашу защиту, но в безмятежности вам не откажешь.
– Видите ли, тут дело в умении воспринимать жизнь легко, ежели говорить кратко. Наверное, вы еще скажете, что мы чрезвычайно скучны. И это верно?– когда требуется, людей скучнее нас не сыщешь.
– Советую сменить скуку на что-нибудь другое. Кстати, не знаю, какую тему выбрать для беседы с вашей сестрой?– она так от нас отличается! Серебряный крест?– это символ?
– Символ?
– Ну, атрибут сана?
Лорд, до того рассеянно блуждавший взглядом по столовой, внимательно посмотрел в глаза собеседнице.
– Вы правы,?– помолчав, ответил он.?– У женщин есть такая забава: старшая дочь виконта всегда носит серебряный крест.
Тут надобно пояснить: Уорбертон не устоял перед искушением безобидной мести американцам в лице Генриетты, ибо сам, бывая в Америке, не раз попадал впросак. После ленча он предложил Изабелле полюбоваться картинами в галерее. Та знала, что полотна он видел множество раз, и все же согласилась, не съязвив по поводу надуманного предлога. С тех пор как она написала лорду, в душе у нее воцарился покой. Уорбертон неторопливо прошел в конец галереи, поглядывая на холсты и не говоря ни слова, а затем вдруг обернулся:
– Не такого рода письма я от вас ждал…
– Это был единственно возможный ответ, милорд,?– вздохнула наша героиня.?– Постарайтесь мне поверить.
– Увы, не поверил, иначе оставил бы вас в покое. Мы не можем заставить себя поверить в то, чего не принимает сердце. Будь я вам не по нраву?– смирился бы без сопротивления. Однако вы признались, что…
– В чем я призналась??– побледнев, перебила его Изабелла.
– Что почитаете меня хорошим человеком. Разве нет??– Она не ответила, и лорд продолжил:?– Не вижу причины для отказа, а потому полагаю ваше решение несправедливым.
– У меня имеется причина, лорд Уорбертон.
Тон Изабеллы заставил его сердце сжаться.
– Мне хотелось бы о ней услышать.
– Я расскажу, когда будет подходящий случай.
– Прошу меня извинить, однако до тех пор я не смогу поверить, что причина существует.
– Вы хотите сделать меня несчастной…
– И не испытываю сожаления; надеюсь, тогда вы поймете мои чувства. Не соблаговолите ли ответить мне на один вопрос??– Изабелла промолчала, однако лорд, увидев в ее глазах ожидание, набрался мужества:?– Вы предпочитаете мне другого?
– Мне не хотелось бы говорить на эту тему.
– Значит, правда…?– пробормотал Уорбертон.
Прозвучавшая в его голосе горечь заставила Изабеллу воскликнуть:
– Вы ошибаетесь! Ничего подобного!
Тяжело сев на скамью, лорд безнадежно уперся локтями в колени и опустил глаза в пол.
– Меня ваши слова нисколько не радуют,?– помолчав, сказал он и откинулся к стене.?– Во всяком случае, с такого рода оправданием я смирился бы.
– Оправдание??– удивленно вскинула брови Изабелла.?– Неужели я нуждаюсь в оправданиях?
Лорд не удостоил ее ответом?– видимо, ему в голову пришла другая мысль.
– Вероятно, дело в моих политических воззрениях? Вы полагаете, что я захожу слишком далеко?
– Ваши политические взгляды совершенно ни при чем; я их даже не понимаю.
– Так вам безразлично, что я думаю!?– поднимаясь со скамьи, воскликнул Уорбертон.?– Вам все равно…
Изабелла перешла на другую сторону галереи и встала перед маленькой картиной, словно внимательно ее изучая, повернувшись к лорду спиной и склонив голову. Ее тонкая фигура, лебединая белая шея и густые темные волосы приковали взор Уорбертона. В движениях нашей героини присутствовали легкость и свобода, давшие лорду лишний повод для грусти. Смотря на холст, Изабелла его не видела – ее глаза вдруг наполнились влагой. Лорд подошел и встал рядом, однако она успела смахнуть слезы, обернулась, и ее лицо показалось Уорбертону бледным, а взор?– загадочным.
– Не хотела рассказывать вам о своих резонах, и все же слушайте: дело в том, что мне невозможно уйти от своей судьбы.
– От судьбы?
– Выйти за вас замуж означало бы ее изменить.
– Не понимаю… Почему судьба не может привести вас ко мне?
– Потому что не может,?– не слишком последовательно, как настоящая женщина, ответила Изабелла.?– Я знаю: мне нельзя свернуть с выбранной стези.
Бедный лорд Уорбертон не сводил с нее вопросительного взгляда.
– Отдать мне свою руку?– значит свернуть со стези?
– Не в буквальном смысле. Ваше предложение для меня?– огромная честь, однако оно лишает меня иных возможностей.
– Каких же?
– Я не о возможности выйти замуж за кого-то другого,?– объяснила Изабелла, к которой быстро возвращался естественный цвет лица.
Она остановилась, потупившись и сдвинув брови, будто отчаялась дать ясное понимание своих намерений.
– Полагаю, не слишком самонадеянно будет предположить, что со мной вы больше обретете, чем потеряете,?– заметил лорд.
– От несчастливой судьбы не уйдешь,?– вздохнула Изабелла.?– Союз с вами как раз и будет попыткой ее избежать.
– Уж не знаю, захотите ли вы сделать подобную попытку, однако ежели сделаете?– обязательно преуспеете,?– взволнованно воскликнул лорд.
– Я не могу, не должна!
– Что ж, раз вы сами настроены быть несчастной, стоит ли делать несчастным и меня тоже? Вероятно, для вас жизнь в страдании таит в себе прелесть, но для меня?– нет.
– Я вовсе не стремлюсь к вечному страданию,?– ответила Изабелла.?– Напротив, всегда желала обрести счастье; верила, что его добьюсь. Многим так и говорила?– вам всякий скажет. И все же раз за разом меня охватывает ощущение: я не смогу стать счастливой, отступив от начертанного мне пути или отгородившись.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71255974?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Частенько недостает архитектуры (фр., здесь и далее?– прим. перев.).
2
Тут он пришел бы в затруднение (фр.).
3
Образ в поиске своего места (фр.).
Генри Джеймс
Тип: электронная книга
Жанр: Классическая проза
Язык: на русском языке
Издательство: Эксмо
Дата публикации: 31.10.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Генри Джеймс – англо-американский писатель, признанный классик мировой литературы и мастер тонкого психологического романа.