Главная страница | Попаданцы | Керенский. Конец партии

Керенский. Конец партии
Алексей Птица
Керенский #5
Пятая книга серии Керенский и завершающая. В ней рассказывается о возможном пути развития Российской империи. Приятного чтения.

Алексей Птица
Керенский. Конец партии

Глава 1. Восстание
Вершина всех зол – это победа в гражданской войне. М. Цицерон
События в Финляндии, неочевидные вначале, постепенно стали приобретать всё более интересный оборот. Отто Куусинен, получив от Юскевича огромную сумму денег, рьяно взялся за подготовку восстания. Прибывшее в вагоне оружие с помощью Юскевича было изъято и роздано подготавливаемым отрядам красной гвардии.
Две тысячи винтовок, да ещё несколько тысяч, купленных через посредника в Швеции, дополнили арсенал отрядов красных финнов. Ещё почти тысяча трёхлинеек была добыта с боем в результате ограбления армейских и флотских складов.
Куусинену осталось определиться с датой выступления, что желательно было сделать поскорее. Потому что с каждым днём в Финляндии повышались цены на всё, и стало трудно закупать оружие и боеприпасы. Продовольствие для отрядов, которые организовывались и уходили в летние лесные лагеря, также поднялось в цене.
В конце концов, дату выступления перенесли на двадцать пятое мая, к этому дню всё было подготовлено. Неожиданно Куусинен узнал, что в столице Финляндии объявился генерал Маннергейм и активно стал заниматься перекупом депутатов сейма. И даже ему стал предлагать десять тысяч марок за переход на другую сторону, но Отто, конечно же, не согласился.
Впрочем, его коллеги не были столь принципиальными и щепетильными, да и суммы, выделенные на «дружбу», значительно различались для каждого депутата сейма. Что-то затевалось, Отто чувствовал это всем телом. Маннергейм метил в премьер-министры и, очевидно, желал независимости Финляндии, но с собой во главе. Это категорически не устраивало Куусинена, который тоже желал независимости для Финляндии, но сам хотел все это возглавить.
Нет, с Маннергеймом Отто был во многом согласен, но категорически не хотел власти шведской аристократии, ведь он был приверженцем Германии, а не Швеции с Англией. Догадавшись о планах Маннергейма, Куусинен испугался. Нужно было спешить, ведь Маннергейм тоже собирал и вооружал свои отряды. «Опередить!» – вот было главной мыслью Куусинена.
***
Адмирал Григорович принял флот в состоянии всеобщего раздрая, особенно в этом усердствовал Кронштадт. Поездка туда не принесла никаких результатов, кроме неприятного осадка. Анархически настроенные матросы, во главе с изрядно поредевшим советом, по-прежнему стояли на рельсах коммуны, опираясь на оставшийся актив, состоящий из большевиков, эсеров и анархистов. И возглавлял все это сообщество студент Анатолий Ламанов.
Каким образом этот студентик, совместно со старшим братом, являющимся младшим морским офицером, взял власть, было непонятно. И, тем не менее, это было так.
Григорович прибыл в Кронштадт из Ораниенбаума на миноносце «Прыткий», в надежде обуздать созданную коммуну. Но озлобленные матросы через час уже собрались вокруг здания Морского собрания, где была организована встреча. Часть из них проникла на заседание Кронштадского совета, с недвусмысленной целью арестовать адмирала. Ну, или разорвать, там же.
Но Григорович был много наслышан о новых нравах членов коммуны и подготовился, взяв с собой хорошо вооружённую охрану. Состоявшиеся переговоры ни к чему конкретному не привели. Они представляли собой одну болтовню и жонглирование лозунгами, но арестовать Григоровича местная коммуна не решилась.
Самых буйных и агрессивных отрезвили карабины и пулемёты. Да и тот факт, что Григорович был назначен Керенским, изрядно остужал горячие головы. Многие ещё помнили штурм Таврического дворца. Но, тем не менее, Григорович был вынужден уехать из Кронштадта ни с чем.
Его короткий разговор с Ламановым был непритязателен и однобок.
– Товарищ студент, – обратился к нему Григорович. – Кого вы представляете?
– Я – глава Кронштадтского совета солдатских и рабочих депутатов. И поэтому прошу вас обращаться ко мне соответственно. Я представляю здесь интересы рабочих, солдат и матросов.
– Понятно. Цель моего приезда – признание Кронштадтским советом депутатов главенства Временного правительства. Вследствие чего Кронштадтский гарнизон должен подчиниться мне, как командующему Балтийским флотом, и товарищу Керенскому, как морскому министру.
Но Ламанов словно бы не слышал сказанного.
– Мы отказываемся признавать его власть и полномочия. Керенский незаконно арестовал настоящего командующего, выбранного матросскими депутатами, адмирала Максимова. А вы – самозванец и ставленник диктатора.
– Ну, я бы не стал разбрасываться такими словами, юноша.
– За мной стоят рабочие и матросы Кронштадта! – повёл рукой Ламанов. – Они не допустят произвола. Берегитесь, господин адмирал!
– Спасибо за предупреждение. Возможно, это и так, но вы обрекаете своих людей на различные несчастья, противопоставляя их законной власти и революции.
– Революция – это мы! – с пафосом произнес на это Ламанов. – И мы не стремимся к диктатуре, как господин Керенский, объявивший себя вождём революции.
– Товарищ Керенский, – заметил адмирал, – военный и морской министр, и по совместительству ещё и министр МВД. Вы не боитесь столкнуться с его волей и силой?
– Ха! Вы меня хотите запугать? Вы угрожаете мне? Самодержавие пало! Да здравствует новое самодержавие! Опять реакция и полицейский произвол! Мы этого не допустим! У нас коммуна, и мы будем делать то, что захотим! Анархия – мать порядка! Так товарищи?
Матросы, находящиеся здесь же, яростно сверкнули глазами и вскричали:
– Да! Да! Вон! Вон! – полностью заглушив слова адмирала, который продолжал пытаться урезонить толпу, но всё было тщетно.
Поняв, что переговоры бесполезны, адмирал с охраной удалился на эсминец. Напасть на него открыто анархисты не посмели. Вернувшись в Петроград, Григорович доложил о состоявшейся встрече Керенскому.
Выслушав Григоровича, тот пообещал, что разберётся сам, и адмирал с тяжёлым грузом в сердце отправился в Гельсингфорс, оставив на морского министра всё, как есть.
Оставшись в одиночестве, Керенский долго обдумывал полученные известия и вызвал к себе генерала Климовича.
– Евгений Константинович, а не пора ли нам прекратить эту вольницу, которая царит вокруг нас.
– Ммм, Александр Фёдорович, а что вы конкретно имеете в виду?
– Кронштадт.
– Да, но вы же понимаете, что, несмотря на некое его ослабление, там по-прежнему сильны анархистские настроения и они не желают никому подчиняться, кроме своего Совета.
– Понимаю, но матросы принесли уже немало вреда. Надо что-то с этим делать… Иметь у себя под боком несколько десятков тысяч агрессивно настроенных матросов весьма нехорошо-с и опасно. Мы ещё не так сильны, как это может показаться со стороны.
– Тогда нужно арестовать всё руководство Совета Кронштадта, а матросов отправить по всем базам флота.
– Действительно, Евгений Константинович, и почему мне это самому не пришло в голову?! Ну, тогда давайте оценим все риски этого решения. Кроме матросов у нас ещё есть тыловые части в Петрограде. Они не желают идти на фронт и при малейшем поползновении в эту сторону поднимут вооружённый бунт.
Если уже на фронтах появились большие проблемы с дисциплиной, то здесь тем более. С помощью кого мы подавим матросов Кронштадта? Ответ напрашивается сам собой – только с их помощью…
– Но зачем тогда нужны казаки Шкуро? Да и мои люди, и люди генерала Брюна, а также военная милиция Рыкова готовы к этому. Все вместе мы одолеем Кронштадт.
– Понимаете, – Керенский подошёл ближе к Климовичу и сразу же отошёл от него, пребывая в глубокой задумчивости. – Понимаете, Евгений Константинович, я бы не хотел сейчас использовать все свои резервы в таких целях. Это контрпродуктивно. Для осуществления данного мероприятия мне нужны целиком посторонние силы, например, солдаты Петроградского гарнизона. И всем будет лучше, если это будут самые буйные, самые революционно настроенные из них. Вот именно таких и надо направить на Кронштадт. Главное – заинтересовать их в этом.
– Но они не пойдут воевать с матросами!
– Конечно, не пойдут. Более того, будет очень трудно заставить их пойти на это. Поэтому я и пригласил вас сюда, чтобы обдумать этот вопрос. Мне и вам, под моим руководством, надо незамедлительно придумать, каким образом мы сумеем их направить. Подумайте, может у вас появятся какие-нибудь мысли на этот счёт.
– Я думаю, господин министр, здесь нужно организовать многоходовочку.
– Так-так, я вас внимательно слушаю, – Керенский заинтересовался.
– Сначала нужно понять, где у них самое больное место.
– Больное место у Кронштадта – это снабжение продовольствием, – усмехнулся Керенский.
– Угу, тогда я предлагаю пустить слух среди солдат Петроградского гарнизона, что их объедают моряки, и действительно, в подтверждение этого урезать пайки солдат фортов Кронштадта и собственно солдат Петроградского гарнизона. А у матросов оставить такими же, как и прежде. Военные интенданты должны будут вывезти под разными предлогами часть продуктов питания с фортов и самого Кронштадта, если это будет возможно. Всё это для того, чтобы развязка наступила как можно быстрее.
– Это возможно, – подтвердил Керенский. – Ничто не мешает вывозить продовольствие мелкими партиями для перераспределения по частям. А пустые склады больше ничем не заполнять. Или завозить туда мешки и ящики с песком и мусором.
И после всех этих действий нужно так настроить солдат, чтобы они провели целую манифестацию, требуя обрезать поставки продовольствия матросам Кронштадта. Потому что, как те их вроде объедают. Правительство согласится с этими требованиями, об этом узнают матросы и соберут в ответ свою демонстрацию. Там они будут выдвигать уже свои требования к правительству. Ответом на это будет очередной, более многочисленный солдатский митинг и демонстрация, в ходе которой возникнут столкновения с матросами, последуют выстрелы. Ну, и дальше по понятному сценарию. Понимаете?
– Понимаю, Александр Фёдорович, но возникнут бои, в ходе которых могут пострадать мирные граждане. И, кроме того, толпа может броситься громить всё подряд, превратившись в вооружённое восстание, направленное против нас.
– Да, скорее всего, возникнут, но нам надо будет проявить революционную твёрдость. То есть, провести массовые аресты матросов и солдат, не дав распространиться заразе. Но победить должны солдаты, а победивших солдат нужно отправить в Кронштадт творить справедливость и дальше. Ну, а после того, как они там восстановят справедливость, если смогут, то отправить все части на фронт, потому как матросы из Ораниенбаума, Свеаборга и Гельсингфорса захотят отомстить им. Таким образом, мы решим сразу несколько задач, если всё будет отлично организовано, в результате чего Кронштадт станет подконтрольным Временному правительству.
– Вы готовы взять на себя всю ответственность за эти действия? – усомнился Климович.
– А у меня есть другой выход?
– Ну, мы можем просто подавить весь мятеж собственными силами и не стравливать матросов и солдат между собой.
– Конечно, можем, – не стал спорить Керенский. – Мы всё можем. Потратим свои ресурсы, восстановим против себя людей, потеряем союзников, приобретём новых врагов и, в конце концов, проиграем. А у меня нет возможности заново перезагрузиться.
– Простите, что?
– Иметь возможность поменять свое решение на другое, более здравое.
– Но могут погибнуть множество гражданских лиц.
– Так объявите, что по улицам опасно ходить, создайте из своих людей и людей Брюна пешие и мотопатрули, эвакуируйте всех гражданских, попавших в заваруху. Да и вообще, желательно по возможности убирать из Петрограда всю местную публику, чтобы не мешалась. Пусть едут на дачи, на воды, к родственникам в Сибирь или хотя бы в Москву, где накал страстей гораздо меньше.
– Я вас понял.
– Это хорошо. Если мы потеряем власть, то вместо меня и вас придут гораздо менее щепетильные и уничтожат всё то, о чём мы даже не думаем. Мы пытаемся соизмерить свои потери, а другим на это будет глубоко всё равно, уж поверьте моему чутью, господин генерал. Провоцируя дикие чувства вседозволенности, они зальют кровью всю Россию. Миллионы сбегут, миллионы погибнут от войны, голода, болезней. Да… не будем больше об этом.
Не обращайте внимания, генерал, бывает, что на меня нахлынет что-то. Так вот, я беру на себя всю ответственность и отвечу и перед собой, и перед народом. Правда, не думаю, что меня будут о чем-то спрашивать, убьют и с концами. В подтверждение моих слов вы, генерал, можете вспомнить революционные события, происходящие во Франции.
В истории можно найти множество ответов на вопросы, которые сейчас стоят и перед нами. В этом вы можете убедиться сами. Кроме того, пора заканчивать с анархистами. Сил и возможностей, чтобы придумывать и плести против них интриги, у меня нет, да это и ни к чему. Все они почти целиком сосредоточены здесь, в Петрограде, и на флоте. Эта чёрная зараза разрослась по всей остальной стране лишь незначительными очагами. Уничтожим их здесь, значит, уничтожим и везде. Где у них в Петрограде штаб-квартира?
– На бывшей даче Дурново.
– Я понял, это хорошо. Тогда готовьте прикрытие, операцию будут осуществлять казаки Шкуро. Они как раз находятся тут и будут востребованы. Всё, как вы и хотели.
– Понял, я могу идти?
– Да, – и, пожав протянутую руку, Климович ушёл.
***
Бравый войсковой старшина Шкуро, выслушав личный приказ Керенского о зачистке штаба анархистов, только уточнил.
– Атаковать и всех убить? И если будут женщины, то их тоже?
– Нет! – Керенский был предельно краток. – Атаковать, принудить к сдаче, а всех, оказывающих вооружённое сопротивление, уничтожить. Остальных арестовать и заключить в Петропавловскую крепость. Решение о их дальнейшей судьбе я приму позже. И оградите, пожалуйста, женщин от насилия. Задача вам ясна?
– Как есть, ясна. Всё сделаем. Хлопцы уже изрядно заскучали здесь. А когда матросню пойдем рубить?
– Пока не стоит их рубить, но если не поймут по-хорошему, то Кронштадт нужно будет брать. А возможно, что они схватятся с солдатами и в Петрограде, тогда уж дело будет за вами. Надеюсь, на вас можно надеяться?
– На нас всегда можно надеяться, особенно после того, как вы назначили генерала Каледина на пост начальника Петроградского гарнизона. Все казачьи полки готовы пойти за вами и в огонь, и воду.
– Ну, что же, я рад, искренне рад. Ждите приказа, вы свободны.
Теперь оставалось дождаться вестей от Маннергейма и Куусинена. Подумав, Керенский несколько урезал запланированную сумму денег Маннергейму и добавил из них Куусинену и теперь ждал развязки. И она наступила довольно скоро.
Май уже подходил к концу, когда в Финляндии начались сначала редкие, а потом всё более учащающиеся нападения на матросов Балтийского флота, находящихся в Гельсингфорсе. Началось всё с нападений на склады и единичных нападений на матросов и офицеров.
Дальше – больше. Приехавший в Гельсингфорс по железной дороге адмирал Григорович был удивлён и обрадован хорошим отношением к себе офицеров и настороженным – солдат. Особенно плохо его встретили в бригаде линейных кораблей, но неприятную ситуацию помогли изменить внезапные нападения неустановленных лиц на матросов.
Сначала их только били и разоружали. Матросы стали передвигаться по несколько человек, офицеры также старались не появляться в городе по одному. Очередное нападение финнов произошло на трёх матросов, возвращающихся с увольнения, привычно захвативших с собой вытребованный у старшего офицера крейсера револьвер.
Поняв, что нападения не избежать, один из матросов вытащил револьвер и стал стрелять по нападающим, в результате чего убил одного из них. На это тотчас же прозвучали ответные выстрелы. И все трое оказались убиты на месте.
На кораблях по тревоге были подняты экипажи. Вооружённые отряды матросов направились в город искать убийц, но так и не нашли. Криминальная финская полиция тоже начала поиски, но грабителей уже и след простыл. А может, их никто всерьёз и не искал?
И вдруг, ровно через неделю после этого случая, в Гельсингфорсе и по всей стране вспыхнуло восстание. На вооружённые матросские патрули стали нападать целыми отрядами. В разных частях города завязывались бои, и матросам ничего не оставалось, как отступать под атакующими превосходящими силами финнов в порт.
Сейм забурлил, в нём единогласно была принята резолюция об отделении от Российской империи. Тем не менее, сейм разделился на леворадикальную партию во главе с Куусиненом и праворадикальную партию власти, представляющую буржуазию во главе с Свинхудом и генералом Маннергеймом.
По всей стране тут же завязались бои между сторонниками двух радикальных партий. Отряды Красной гвардии, не теряя времени, стали захватывать города юга Финляндии. В короткий срок были взяты под контроль Турку, Выборг, Тампере, Коувола, Пори и Виипура. Гельсингфорс оказался в окружении. Генерал Маннергейм бежал в центральную часть Финляндии и стал спешно создавать шюцкур и отряды егерей. В Гельсингфорсе остался председатель финского Сената Пер Свинхувуд. Его защищали горожане и шведские добровольцы, прибывшие по морю.
Русские моряки в этой борьбе также понесли ощутимые потери, но это мобилизовало их на борьбу, несмотря на увлечение идеями анархии и большевизма. Под эту марку нескольких человек с неясным прошлым и активистов всех партий, агитирующих против войны, арестовали. Впоследствии, когда город оказался в кольце, арестованных передали администрации города, где их и расстреляли в местной тюрьме по приговору финского суда.
Восстание красных финнов вспыхнуло двадцать третьего мая и быстро переросло в полномасштабную войну. Генерал Маннергейм оказался на высоте и смог быстро создать отряды из охранного корпуса и егерей, которые начали постепенно теснить отряды красной гвардии. На помощь ему Швеция активно присылала добровольцев из числа собственных военнослужащих, уволенных в запас или находящихся в отпуске.
Борьба завязалась не на жизнь, а на смерть. Никто из противоборствующих сторон не брал пленных, заливая страну кровью. Началась Гражданская война. Адмирал Григорович по приказу Керенского вооружил часть отрядов финнов, располагавшихся в Гельсингфорсе. Эти отряды совместно с командами матросов держали оборону города, отбиваясь от отрядов красных финнов. Специально назначенные миноносцы огнём корабельных орудий отогнали восставших финнов и высадили десант, который и помог отбросить от города отряды красной гвардии.
Григорович направлял одну за другой телеграммы Керенскому, прося его дать приказ вмешаться на стороне Маннергейма, чтобы покончить с восстанием. Но ответная телеграмма гласила: «Это не наша война тчк. Держать оборону тчк. Базы должны функционировать тчк. Продолжить подготовку к операции на море тчк. Керенский».
Юскевич был срочно вызван в Петроград, где получил очередной транш денежных средств и оружие, и даже получил разрешение для набора добровольцев на войну. Деньги он потратил с умом, оставив и себе, и набрав добровольцев отовсюду, в том числе и из Эстонии, после чего уехал обратно. Он даже смог раздобыть пару артиллерийских батарей из числа трофейных немецких и снаряды к ним. Всё это было доставлено красным финнам.
Война заполыхала с новой силой. Бои продолжались с большим ожесточением, чем прежде. Войска и белых, и красных финнов несли большие потери. После того, как моряки отбросили от Гельсингфорса красных, те больше уже не приближались к нему, предпочитая сражаться с белофиннами за другие города.
В конце концов, через месяц с невероятными потерями и усилиями Маннергейм смог пробиться к столице Финляндии, переломив ход войны. Из Гельсингфорса им была направлена телеграмма Керенскому о признании независимости Финляндии.


Глава 2. Независимость всех от всех

Гражданская война – это всегда война всех со всеми. И прежде всего, бандитов против всех. Но не всех против бандитов. В. Листьев.
В начале июня Блюменфельд, то есть Керенский, собрал совещание по вопросу Финляндии.
– Товарищи! – обратился ко всем министрам Блюменфельд. – В наш адрес отправлена телеграмма Сената Финляндии, подписанная его председателем Пером Свинхудом и генерал-лейтенантом русской армии Карлом Маннергеймом. В ней они уведомляют нас о желании провозгласить независимость своего государства от Русской республики. Выношу этот вопрос на всеобщее обсуждение, господа.
Все переглянулись. Первым выступил Плеханов, который был министром просвещения.
– Я целиком и полностью поддерживаю это решение финского народа. У них идёт война. У меня есть сведения, что отряды красной гвардии поддерживает Троцкий, который окончательно отошёл от позиции партии РСДРП. Он прибыл из Америки с неизвестной мне целью. И я официально заявляю, что фракция большевиков прекратила свое существование. Они никогда не являлись марксистами и образовали в наших рядах некое подобие секты. Мы исключили их из рядов РСДРП навсегда.
Сейчас они спровоцировали братоубийственную войну, сражаясь за независимость с такими же гражданами Финляндии, как и они. Более того, с Сенатом, который официально выбран финским народом. Ситуация весьма схожа с нашей. И там, и здесь большевики и иже с ними пытаются организовать контрреволюцию и свергнуть законную революционную власть. Мы не можем этого допустить. Призываю всех, кто здесь присутствует, оказать помощь генералу Маннергейму для восстановления законной власти и предоставить независимость Финляндии.
Разволновавшись, Плеханов сел на своё место.
– Товарищи, кто ещё хочет высказаться по этому поводу? – спросил Блюменфельд.
Неожиданно для всех слово взял Коновалов.
– Товарищи, – поправив на носу очки, начал он. – Текущее положение дел просто обязывает нас помочь финнам и дать им независимость. Мы можем разрешить офицерам флота принять участие в этой войне на стороне Маннергейма, если это только возможно.
Коновалов хотел сказать ещё что-то, но, мельком взглянув на Керенского, невольно осёкся, тронул очки дрожащими пальцами, промычал что-то нечленораздельное и сел обратно на своё место. Блюменфельд кивнул ему и произнёс.
– А что по этому вопросу скажет нам Александр Фёдорович?
Керенский пожал плечами.
– Я тоже считаю, что надо дать независимость Финляндии, но они должны заключить с нами договор, по которому обязуются никогда не воевать с нами и оказывать молодой российской республике любую помощь. А так, да, окажем им помощь, насколько сможем.
– Ну, что же, тогда давайте проголосуем, товарищи, за это… Единогласно, – после небольшой паузы, взглянув на поднятые руки, произнёс Блюменфельд. – Но этот вопрос у нас сегодня не один. Ко мне приходят телеграммы от поляков, которые воюют с немцами на нашей стороне, а также прибыла делегация из польских беженцев с просьбой обнадёжить их по поводу дальнейшей судьбы и получения независимости ими как государства, находящегося под германской оккупацией. Прошу также высказаться по этому поводу.
– А что тут говорить, – начал опять Плеханов, – нужно предоставлять независимость и всё. Польша вся под немцами, с которыми они в такой ситуации могут вступить в соглашение, а если мы дадим полякам гарантии получения независимости, то они продолжат воевать вместе с нами против Германии.
– Георгий Валентинович, а как же Единая и Неделимая Россия? – осведомился у него Керенский.
Плеханов встопорщил бороду.
– Товарищ военный министр, вы должны понимать, что Россия не должна быть тюрьмой народов, мы должны быть всегда впереди планеты всей в этом вопросе. Нам не нужны эти территории, достаточно и того, что у нас есть. Россия большая и не оскудеет землёю.
– Согласен, – сразу же сказал Керенский, – я за!
– Товарищи?! – произнёс Блюменфельд и, немного помолчав, добавил, – Ну, что же, и снова все только за. Я очень рад такому поразительному единодушию. Мы только что предоставили независимость двум большим территориям бывшей царской империи. Николай Романов всех нас за это уже бы заключил в тюрьму.
– И поделом ему, – вскричал Плеханов. – Нужно сегодня же оформить это решение в виде меморандума или манифеста и распространить через печать. Пусть все знают, что русская революция несёт только освобождение народам, порабощённым царским режимом. И, к слову, о Романове… Александр Фёдорович, а где Романов и что с ним происходит? Объясните нам, пожалуйста, а то все министры и страна находятся в полном неведение относительно судьбы бывшего российского императора.
– Извольте. – Керенский давно был готов к этому вопросу. – Романов арестован и находится в камере Петропавловской крепости. По нему идёт следствие, результаты впечатляют. Ну об этом вам лучше скажет министр юстиции.
Скарятин, заранее предупреждённый об официальной версии заключения под стражу императора и категорической нецелесообразности что-либо говорить по этому поводу, постарался заболтать вопрос.
– Товарищи, следствие идёт, бывший император даёт множество показаний, которые фиксируются. Но пока я ничего об этом вам сообщить не могу. Многое неясно и много всего ещё предстоит выяснить. Поэтому, прошу вас, товарищи, не пытать меня. Это нужно для дела.
– Ясно, ясно, милейший, – замахал на него руками Плеханов, – Я всё понял, спасибо. Разбирайтесь с ним сами. Но я вас попрошу обязательно вводить в курс дела о ходе следствия всех министров и меня в том числе. Это очень важный вопрос, очень важный.
– Конечно, я сразу это сделаю. Министерство юстиции стоит полностью на страже закона и готово делиться со всеми теми сведениями, которые будут получены от сверженного революцией царя.
Скарятин замолчал, Керенский тоже молчал. Терещенко перешёптывался о чём-то с Коноваловым. Неожиданно заговорил Второв.
– Господин председатель, мы с вами только что потеряли две большие территории, но какая судьба ждет наши военные базы, дислоцированные на территории Финляндии, и что будет с военными заводами и остальным промышленным производством на территории Польши после окончания войны? Этот вопрос я бы хотел задать всем.
Блюменфельд покачал головой.
– Пока ещё слишком рано говорить о том, что будет после войны, но очевидно, что это будут уже полностью самостоятельные государства, с которыми нам придётся заново налаживать все связи и производственные цепочки. Что касается Балтийского флота, то этот вопрос лучше задать не мне, а военному и морскому министру.
– Да, – отозвался на это Керенский. – Флот так и будет размещаться на своих штатных базах, а все форты и крепости, построенные Российской империей, продолжат своё существование до конца войны. Впоследствии мы, скорее всего, оставим береговые укрепления на территории Финляндии под нашей юрисдикцией. Что касается военных морских портов, то они ещё на какое-то время останутся в нашем ведение. Мы заключим насчёт них соответствующее соглашение с финским Сенатом. Надеюсь, я ответил на ваши вопросы?
– Вполне, вполне, – пробормотал Второв. И продолжил. – А что, на этом всё? Или есть ещё территории, которые хотят отделиться от нас? Сепаратистские настроения на всех окраинах нашей империи только усиливаются, насколько я знаю. Также ещё хотел бы обрести самостоятельность Туркестан, но их восстание в 1916 году и последующий разгром от Семиреченских казаков заставили их присмиреть на много лет. Это очевидно. Насколько полезны тамошние территории, это другой вопрос, но они обеспечивают Россию хлопком для производства пороха и одежды, что тоже нельзя сбрасывать со счетов. Насколько я знаю, многие из киргизов откочевали в Китай, остальные либо погибли, либо приведены в покорность и сейчас им не до того. Но есть ещё и Малороссия, сиречь Украина, а там дела не менее критичны. И как таковой власти там нет, а есть только желающие получить власть для себя.
– Спасибо, уважаемый Николай Александрович, за вопрос, – ответил Блюменфельд. – Я и сам его хотел поднять, но не сегодня. Ну, что же, раз он всё равно прозвучал, то нам надо решать, как нам быть с Украиной. У кого есть мнение на этот счёт? – и Блюменфельд обвёл всех присутствующих глазами.
– Ну, для начала прошу меня хотя бы просветить, что там сейчас происходит, – отозвался Керенский. – Я занимаюсь делами военными и мне не досуг ещё и заниматься делами гражданскими. И, признаюсь честно, я как-то упустил из виду этот вопрос. Может, мне кто-то пояснит, какая там обстановка?
Терещенко, обычно сдержанный, сейчас усмехнулся и ответил.
– Александр Фёдорович, спрашивайте, я сам оттуда и отвечу на любой ваш вопрос.
– Ну, что же вы, Михаил Иванович, – перебил его Блюменфельд. – Не только вы оттуда, но и я. Я родился в Херсоне, а потом учился и работал в Одессе. Но начинайте вы, а я продолжу, если вы что-то позабудете.
– Хорошо, Герман Фадеевич, так вот. Сейчас мы имеем в Киеве самопровозглашённую Украинскую Центральную Раду. Её создание инициировала группа товарищей из партии прогрессистов. В их числе Грушевский, Петлюра, Винниченко, Дорошенко и прочие. Как таковой у них власти нет. Это кружок по интересам. Они поначалу о самостийности и не думали, лишь хотели перевести образование на ридную мову и жить по принципу: «Слава Украине!». В связи с этим провели в апреле Всеукраинский съезд депутатов, где и постановили требовать предоставление Украине широкой и неограниченной автономии.
В Петербург приезжала украинская делегация с Винниченко во главе, он разговаривал с Львовым, просил и требовал этого, но его не услышали и автономию предоставлять не решились. Он и уехал ни с чем. Но так называемая Центральная Рада на этом не успокоилась, а даже наоборот, развила ещё более бурную деятельность.
Самопровозглашённая Рада стала проводить свои съезды, они прошли в мае. Так были проведены военный, крестьянский, рабочий, кооперативный, ну и ещё бог весть какие. По итогам всех этих съездов, буквально на днях, был прислан меморандум. Но его текста я не видел и не читал, – закончил свою речь Терещенко.
– Да, я его никому ещё не показывал, – подтвердил Блюменфельд, – но сам прочитал. Правда, пока не решился представить сей документ всему кабинету министров, – Но если вы готовы рассмотреть этот меморандум сейчас, то я готов его зачитать.
– Будьте любезны, – холодно отозвался на это Керенский.
Блюменфельд быстро взглянул на него, кивнул и подошёл к своему сейфу. Повозившись с замком пару минут, открыл его и вскоре возвратился обратно, держа в руках тонкую кожаную папочку.
– Вот, прошу вас! – и Блюменфельд протянул Керенскому лист бумаги с текстом меморандума.
– Спасибо, Герман Фадеевич, но я прошу вас самому его зачитать, чтобы можно было понять их требования на слух, а я потом заберу у вас копию, чтобы спокойно почитать в тиши своего кабинета и тщательно обдумать его смысл и мои действия в соответствии с этим.
– Да, конечно. Тогда, господа и товарищи, прошу вашего внимания.
Все закончили шептаться, ожидая, а Блюменфельд нацепил на нос очки и стал читать.
1. Принимая во внимание единодушное требование автономии Украины, выставленное украинской демократией, надеемся, что Временное правительство выскажет в том или ином акте свое принципиальное сочувственное отношение к этому лозунгу.

2. Неизбежность постановки украинского вопроса на международной конференции в связи с судьбой Галиции и частей украинской земли, занятых немцами, принуждает сейчас же принципиально решить вопрос об участии в такой конференции представителей украинского народа, ибо такое участие требует немедленного принятия подготовительных практических шагов относительно заграничной Украины.

3. Для всестороннего ознакомления правительства с настроениями на Украине и требованиями украинского населения, а также для практического содействия правительству в проведении в жизнь различных мер, вызванных особенностями жизни края, необходимо основать при Временном правительстве должность особого комиссара по делам Украины.

4. Для объединения правительственных мероприятий во всех губерниях с украинским населением необходимо ввести должность особого комиссара с краевым советом при нем.

5. В целях повышения боевой силы армии и возрождения дисциплины необходимо провести в жизнь выделение украинцев в отдельные войсковые части, как в тылу, так по возможности и на фронте.

6. Признанную Временным правительством украинизацию начальной школы необходимо перенести и на среднюю и высшую школы, как в смысле языка, так и предметов преподавания.

7. Ответственные места как гражданской, так и духовной администрации на Украине необходимо замещать лицами, пользующимися доверием населения, говорящими на его языке и хорошо знакомыми с его бытом.

8. Для удовлетворения национальных потребностей, подавляемых при старом режиме, необходимо отпустить из государственного казначейства в распоряжение Центральной рады соответствующие средства.

9. Необходимо разрешить въезд на родину тем зарубежным украинцам, которые выселены несправедливо из мест своего постоянного жительства, а также облегчить участь пленных украинцев, галичан, распределив их по украинским губерниям.
Члены делегации Украинской центральной рады: В. Винниченко, Д. Корбенко, Письменный, Д. Ровинский, И. Ковалевский, О. Пилькевич, А. Чернявский, С. Ефремов, И. Снижный и Г. Одинец. (текст приведён полностью, так как его очень трудно найти и для лучшего понимания смысла самого повествования книги).
Некоторое время все молчали. Молчал и Керенский. Он был ни капли не удивлён, а почему? Да потому, что и не ждал другого от этих «братьев». Им в любые времена только незалежности и самостийности подавай, а что они с ней дальше будут делать, они и сами не знают. Точнее, знают, но ничем хорошим это, как правило, не заканчивалось.
Об этом стоило серьезно подумать, и как можно скорее, а то так и до отделения во время войны недалеко будет. От этих товарищей всего можно ожидать. А рядом линия фронта, ну и так далее. Ишь, чего удумали, ироды…
Ну, ничего, будет вам и незалежность, и самостийность, и прочая «слава Украине»… Петлюры. Вслух же он произнёс.
– Что же, товарищи министры, давайте обсудим каждый пункт этого весьма интересного документа.
– Да, я предлагаю подтвердить все положения меморандума, – изрёк Блюменфельд.
– Первые два пункта даже рассматривать не стоит, – ответил Плеханов. – Остальные я допускаю.
– Я бы поостерёгся, – возразил Второв.
Коновалов посмотрел на Керенского, тот отрицательно покачал головой.
– Я против всех пунктов, – тут же произнес Александр Иванович.
– Комиссар нужен, а чем плоха украинизация? – заметил на это Терещенко.
Министр финансов Шипов нахмурился.
– А с какой стати, простите, мы будем кормить неизвестно кого и зачем, собственно?
Министр земледелия Чаянов тоже недоумённо посмотрел на Блюменфельда.
– А вы понимаете, сколько из-за этого появится проблем с землёй? А кто там будет заниматься продовольственным обеспечением? Они же, как только им дадут добро, сразу перехватят бразды управления в свои руки. И будут грабить и воровать. Это немыслимо, вы разве не знаете природу украинцев, Герман Фадеевич?
Тот в ответ только развёл руками. Скарятин, когда до него дошла очередь, сказал.
– Их действия неправомочны, и они некомпетентны принимать такие решения. Это просто сборище случайных людей, которые сплотились ради одной цели – получить любой ценой власть над огромной территорией. Очевидно, что их следующим шагом будет отделение от нашей республики, со всеми вытекающими последствиями для нас. Это распад государства, господа, то есть, товарищи.
Министр транспорта Юренев пожал плечами.
– Я считаю, что кроме проблем признание этого меморандума ничего нам не принесёт.
– И я поддерживаю министра транспорта, – эффектно закончил дискуссию Керенский. – Ничего они не получат и не должны получить, кроме комиссара по делам Украины. Этот пункт возможно исполнить. А пока я предлагаю на каждый их пункт написать ответ и отправить телеграммой для ясности. И вообще, я дам указания Бюро особых поручений проверить данных членов на возможное сотрудничество с органами германской разведки. Не нравится мне всё это. А пока давайте подготовим решение, ответ султана запорожским казакам или кем они там себя считают (ответ был более грубым, но в целях соблюдения цензуры он не упоминается в стенографической записи).
После длительных дискуссий телеграмма была сформирована.
1. Лозунг противоречит принципам единства государства, сформированного нашими предками.
2. Рада некомпетентна в таких решениях и не является отдельным субъектом государства.
3. Комиссар по Украине будет назначен и введён во Временное правительство.
4. 5, 6 и 7 пункты противоречат здравому смыслу.
5. Указать на недопустимость некоторых пунктов: войско, казначейство и т.п.
6. Сейчас идёт война.
Временное правительство. Дата. Подпись.

– Ну а кого тогда мы назначим комиссаром по Украине? – спросил Блюменфельд у Керенского.
– Я подумаю. Кандидатур много, но нужен человек, который там жил и хорошо знает менталитет населения, но в то же время освобождён от влияния его на себя. Думаю, что Павел Фёдорович Булацель подойдёт для этого как нельзя лучше.
– Простите, но он же черносотенец?! – Блюменфельд опешил, а все остальные заинтересовались.
– Да, объяснитесь, Александр Фёдорович, почему именно его? – поддержал председателя и Плеханов.
– Он бывший черносотенец и пересмотрел свои взгляды.
– Не думаю, – покачал головой Блюменфельд.
– Бывших черносотенцев не бывает, – едко заметил Плеханов.
– У меня… бывает…, – отмёл их домыслы Керенский. – Я решил, поедет он.
Возразить Керенскому никто из собравшихся не посмел.
– Ну, что же, – резюмировал Блюменфельд, – Пусть будет так. Или у кого-то возникли какие-либо возражения?
Возражений ни у кого не возникло, и совещание закончилось.
По прибытии в свой кабинет Керенский сразу же позвонил Климовичу.
– Евгений Константинович, здравствуйте. Прошу вас подготовить мне справку по Украинской Центральной Раде. Да, все досье и необходимые документы на этих людей. И подумайте, какие меры мы можем принять к ним. Да, жду вас тогда у себя вечером в Смольном. Да, это очень срочно. Ситуация может выйти из-под контроля очень быстро. И мне нужна любая информация об этих людях. Хорошо, жду.
Керенский опустил трубку телефона на рычаги и задумался.
Надо отправлять людей на Украину. Хватит им там балдеть. И отправить лучше Красковского-Юскевича. Он же обещал ему должность на Украине. Вот пусть и поработает там немного на благо России, но недолго, а то мало ли что…


Глава 3. Евреи

Революцию делают Троцкие, а расплачиваются за это Бронштейны. Главный раввин Российской империи Я. Мазе.
Мудрый еврейский народ говорит, что самые ярые антисемиты, как правило, евреи. С. Лавров
Керенский стоял возле зеркала, поправляя на себе френч и пряча во внутренний карман небольшой браунинг. Всего лишь небольшая, но необходимая предосторожность, не более того.
Смотрясь в зеркало, Керенский думал о себе немного с пафосом и немного с сарказмом. Мир по-прежнему существует, жизнь идёт, земля крутится вокруг солнца, а Керенский вокруг России. Не будет Керенского, все по-прежнему будет крутится, а если не будет России, то мир изменится до неузнаваемости. Такие вот дела. Вздохнув, Керенский отошёл от зеркала, пора было ехать в Смольный, там его ждали. На сегодня была запланирована встреча со специально приглашённым главным раввином Российской империи. Можно сказать, что это будет если не судьбоносная, то очень важная встреча.
Приехав в Мариинский дворец, Керенскому пришлось подождать Якова Исаевича Мазе, тот опоздал на полчаса. Ну, что же, бывает… Керенский втянулся в работу и потому, когда ему доложили, что приехал главный раввин, он продолжал перебирать документы, сказав адъютанту, чтобы прибывший подождал, пока он освободится. Примерно через час, когда Мазе уже весь извёлся ожиданием и собирался уйти, его пригласили.
Главный раввин был человеком небольшого роста и весьма благообразного вида, с аккуратно подстриженными бородой и усами, имевшими изрядную долю проседи, без всяких ортодоксальных пейсов. Весьма колоритный человек. Войдя в кабинет, он придирчиво огляделся,
– Прошу вас, присаживайтесь вот здесь, – Керенский радушно повёл рукой, указав на ближайший к нему стул за большим столом.
– Господин министр, меня уведомили, что вы вызвали меня для серьёзного разговора.
– Да, это так. Я просил, чтобы вы приехали. Рад, что вы выполнили мою просьбу, нам предстоит обсудить очень многое, для чего потребуется ваша помощь.
– Несомненно, я не мог никак отказаться и всегда готов оказать любую помощь, – слегка наклонил голову главный раввин.
– Это радует, ведь это целиком в ваших интересах.
– Да? Весьма удивлён. Чем же вам не угодили евреи?
Несмотря на серьёзность ситуации, Керенский расхохотался во всё горло, поставив в недоумение Якова Мазе.
– Чем? Да, собственно, ничем. У нас в России даже председателем Временного правительства стал чистокровный еврей, представляете?
– Да, конечно, я это знаю, но вы ведь пригласили меня не для этого? К тому же, я прекрасно понимаю, почему и каким образом он попал на эту должность.
– Вот как? Ммм, Моссад не дремлет!
– Прошу прощения?
– Да это я так, не обращайте внимания. Воспоминания прошлой жизни.
– Прошлой жизни?
– Да, это уже вторая моя жизнь, которую я проживаю.
Раввин молча смотрел на Керенского как на сумасшедшего. На мгновенье в его глазах промелькнула опаска, что он разговаривает с умалишённым. Но видимо эта мысль не пришлась ему по вкусу, и он откинул её, как весьма глупую. Этот человек, сидящий сейчас напротив, может быть и был сумасшедшим, но никак не дураком. А значит, ему так нравилось говорить или, высказываясь так, он преследовал какую-то цель. Поэтому Мазе откинул лишние мысли и спросил:
– Вам тяжело, я понимаю. Революция разделила наш мир на период до свержения царя и после его свержения, но вы от этого только выиграли, стоит это признать. И всё же, зачем вы меня пригласили к себе?
– Мне нужно поговорить с вами о вас.
– Обо мне?
– Нет, не конкретно о вас, а о вас всех остальных.
– То есть, о всех евреях, – догадался Мазе.
– Да. Вы же были на процессе Бейлиса?
– Да, я там был, но какое это имеет отношение к вашему вопросу? – насторожился Мазе.
– Никакое, это я так, просто спросил.
– Вы очень много задаёте простых вопросов. Зачем?
– Послушайте, уважаемый раввин, – несколько жёстко ответил ему Керенский, – Это я здесь задаю вопросы, а не вы! – и уже более мягко добавил, – Разве это непонятно?
– Вы мне угрожаете, господин министр? – внешне мягко спросил Мазе, но в его кротких глазах промелькнуло выражение ничем не прикрытой ненависти.
– Нет, я вас предупреждаю.
– Но мы же не в полицейском государстве, как при царе?
– Нет, конечно. Мы живём при революционном режиме, что гораздо хуже, чем при царе. У нас нет больше полиции, у нас нет жандармов и почти нет армии. Всё, как вы и хотели.
– Я этого не хотел.
– Вы, возможно, что и нет, но не кажется ли вам, что четыре процента населения Российской империи чересчур рьяно взялись за свержения самодержавия и всё никак не успокоятся на достигнутом. Вас становится уже слишком много. И это неправильно.
– Я не могу отвечать за всех.
– Согласен, но как только в Киеве инициировали дело Бейлиса, то процесс получил международную огласку. Лучшие адвокаты считали долгом чести работать по нему. Все газеты были переполнены материалов о чудовищной клевете на бедный еврейский народ, который по факту давно уже стал одним из самых богатых. Надеюсь, вы не будете этого отрицать?
– Не буду, но какое это имеет значение сейчас? Или вы антисемит?
Керенский снова от души расхохотался. Закончив смеяться, он улыбнулся неприятной улыбкой, подумав про себя, что как только у евреев появляется возможность обвинить кого-нибудь в антисемитизме, то тут же следуют крайне агрессивные нападки. Странно, что больше всего этим отличались «русские» евреи. Может потому, что их никогда серьёзно и не преследовали? В Германии или Испании с ними особо не церемонились, сразу ограничивая в определённых рамках, из которых те боялись выходить.
– А вы можете при разговоре не вешать сразу ярлыки, ребе? Или вы считаете, что евреев обижать грешно, а русских – не зазорно, их ведь много? Они разобщены, каждый живёт своим домой или общиной и поэтому с ними можно по отдельности делать всё, что угодно?
– Нет, я так не считаю, но ваши высказывания…
– Мои высказывания, – перебил Керенский Мазе, – лишь отражают степень заинтересованности в революции части еврейского народа. Но революция уже свершилась, вы получили долгожданную, по вашим словам, свободу. И что же? Я не вижу, чтобы накал страстей уменьшился, он только продолжает увеличиваться. Почему?
– Я не могу вам ответить на этот вопрос.
– Понятно, так почему столько много революционеров являются выходцами из вашей среды, вы не знаете?
– Нет.
– Хорошо, тогда я прошу вас поговорить со всеми представителями вашего народа, кто сейчас продолжает демонстрировать свою разрушительную революционную деятельность. Нужно, чтобы они прислушались к вам и ограничили участие во всех революционных процессах. Они своё дело сделали, пусть теперь займутся созиданием, а не разрушением.
Главный раввин покачал в задумчивости головой.
– Я понимаю вас и приложу все усилия, чтобы довести до разума сынов моего народа ваши слова. Вот только многие, когда с ними говоришь, отвечают, что они больше не евреи – они интернационалисты. На эти слова мне нечего возразить. А раз так, то и упрекнуть меня больше не в чем. Вы же не делите всех по национальному признаку, кто плохой революционер, а кто хороший?
– Я? Нет. Значит, вы не хотите пойти мне навстречу? – Керенский нервно забарабанил пальцами по столешнице.
– Нет, как раз я хочу вам помочь, но боюсь, что меня не будут слушать.
– То есть, вы не имеете никакого веса в своей среде?
– Нет, что вы, конечно, это не так. Вы всё понимаете слишком буквально, но молодёжь не хочет слушать стариков, и раввинов, к сожалению, тоже.
– Жаль, очень жаль. А говорят, Америка очень богатая страна и многие туда уже уехали?
– Да, многие, – насторожился раввин. – А что вы этим хотели бы сказать?
– Я думаю, что раз ваша молодёжь так не обуздана, то не поехать ли ей в Америку, реализовывать себя? Здесь я не имею возможности её защитить от всех последствий революции.
– Я по-прежнему не понимаю вас, – вежливо ответил Мазе.
– Да что тут непонятного? Будучи министром МВД, я не смогу обуздать любые погромы, если они будут иметь место где-нибудь на территории Российской республики. Особенно это касается Украины, которая хочет получить автономию, там же проживают очень много людей вашего народа?
– Да, там живут очень много евреев, и мы обеспокоены растущим сепаратизмом галичан.
– Вот, я и думаю, что если еврей, это не еврей, а революционер, или как вы говорите – интернационалист, то можно всем объявить, что любой из вашего народа больше не будет пользоваться защитой власти Временного правительства. Потому как Правительство не может защищать граждан не своего государства. Это прерогатива того государства, к которому принадлежат интернационалисты.
– Что вы имеете в виду? У них нет такого государства, как Интернационал. Это организация.
– Я ясно выразил свою мысль, уважаемый раввин. Вы должны были это понять. Вот пусть их и защищает этот самый Интернационал! Надеюсь, я ясно теперь выразил свою мысль?
– Вы хотите сказать, что объявите всех несчастных евреев вне закона?
– Я этого не говорил. Объявлять я ничего не буду, у меня не та должность, чтобы что-то объявлять по этому поводу. Нет, просто полиции нет, а Совет общественного порядка не уполномочен защищать людей, которые пытаются разрушить закон и порядок, создаваемый заново просто невероятными усилиями. Вам теперь нужна царская полиция, что защищала вас от погромов и которую вы при этом ненавидели. А ведь полицейских было реально мало. На весь Петроград их было не больше двух тысяч человек, когда в Париже их насчитывалось не меньше четырёх тысяч. Так что, увольте меня от этого дела. Я пас.
Главный раввин застыл, сидя на стуле, и только безумно удивлённые чёрные глаза обозначали то состояние шока, в котором он пребывал. Долгое время он не мог вымолвить ни слова, наконец, немного дрожащим голосом он выговорил.
– Но вы же понимаете, к каким последствиям это приведёт?
– Нет, не понимаю. Я же не уничтожал полицию и не агитировал армию бросать оружие и идти домой во время войны, и поэтому спасение утопающих – дело самих утопающих. Думаю, что это справедливо. Вы можете создавать свои отряды самообороны, это не возбраняется. Это ваше дело, так что, ничего личного, всё по-честному. Вы не можете, и я тоже не могу.
Поэтому, либо всё останется так, как я сказал, либо мы обоюдно меняем своё отношение ко всему происходящему. Подумайте, уважаемый раввин, у вас есть для этого целые сутки, я буду вас ждать здесь завтра в то же время. До свидания.
– Подождите, я не готов за столь короткий срок принять решение. Мне нужно собрать совет раввинов и представителей многих еврейских общин со всех городов.
– Вы можете отправить им телеграммы или нарочных с сообщением о своём решении.
– Я это сделаю сразу же, но мне необходимо время. Дайте мне хотя бы три дня, чтобы коллегиально принять решение.
– Хорошо, я дам трое суток, чтобы вы смогли убедить всех в правильности моего предложения. Ведь вы можете потерять очень многое в конфликте со мной. И в то же время, многое и приобрести. Единственное условие – вы все должны стать ярыми поборниками этой страны, как бы она ни называлась: республикой, федерацией, конфедерацией, тиранией или деспотией. Это всё неважно, важно лишь то, как вы будете к ней относиться. Если же мы с вами договорится не сможем, то к вашим услугам будут предоставлены пассажирские пароходы и железнодорожные составы в сторону Владивостока, Мурманска и Гельсингфорса. И дальнейшая ваша судьба мне будет не интересна.
– Вы относитесь к нам по-зверски!
– С чего вы это взяли? Я же сущий ангел и всего лишь выношу вам предупреждение. Да, я бы не советовал совершать на меня покушения – это контрпродуктивно. За меня всё равно отомстят и отомстят жестоко, и никакие стенания богом хранимого народа вам не помогут. Все ответят за одного и других вариантов не будет. Соответствующие распоряжения я отдам сегодня же, так что не трудитесь, поберегите деньги и нервы.
– У меня не было даже мысли об этом, господин министр.
– У вас не было, у других появятся, молодо-зелено, – философски заметил Керенский. – А вы опять скажете, что ничего не могли поделать. Нехорошо-с, – и Керенский зло сощурил глаза. – У вас есть трое суток, ребе. Жду вас с нетерпением. До свидания. И ещё.
Яков Мазе, который уже встал и направился к двери, невольно остановился у выхода.
– В случае положительного решения нашего вопроса я предлагаю вам создание вашего этнического государства в Палестине со столицей в Иерусалиме. Подумайте над этим. До свидания.
– До свидания, – отозвался в ответ ребе и потерянно вышел, обдумывая тяжёлую мысль, чуть не забыв свой щегольский котелок в приёмной. Поручик Аристархов окликнул раввина и вручил ему забытое имущество.
– Да-да, спасибо. Послушайте, господин поручик, – повернулся Мазе к Аристархову. – А господин военный министр умеет шутить?
– Ммм, честно говоря, я никогда не слышал от него шуток и насколько мне известно, он никогда и ни с кем не шутил. А в последнее время у него очень много дел и в армии, и в Бюро, и с Петропавловки часто приезжают решать по арестованным. А почему вы спрашиваете?
Яков Исаевич Мазе главный раввин России тяжело вздохнул и ответил.
– Вы, поручик, убили во мне последнюю надежду на лучшее. Последнюю надежду. Ну, что же, тогда я пойду.
Аристархов ещё долго смотрел вслед Мазе, так и не поняв, какую надежду он убил в старом ребе. Удивленно пожав плечами, он вернулся к выполнению своих непосредственных обязанностей.
Яков Мазе, выйдя от Керенского, первым делом направился сразу на телеграф. Оттуда он разослал телеграммы по всем крупным городам, созывая на съезд в Москву всех глав крупных общин и раввинов, которые успели бы добраться за сутки до Москвы. Да и неважно, если кто-то приедет позже. Сам он собирался отправиться в Москву вечерним поездом. Вернувшись в гостиницу, он первым делом позвонил председателю Временного правительства.
– Аллё, Генрих?! Да, я приехал. Да, переговорил с Керенским. Нам надо срочно встретиться лично. Нет, не в гостинице, лучше у Мойшы. Безусловно. Через два часа. Хорошо, я жду.
Через два часа, отменив все дела и встречи, по указанному Мазе адресу, где проживал их общий знакомый, примчался Блюменфельд. Войдя в дом, он приветствовал там всех собравшихся и особенно главного раввина.
– Ребе, я предполагаю, что вы вызвали меня так скоро к себе не ради какого-то пустяка?
– Да, речь пойдёт о том предложении, что мне сделал подчинённый тебе военный министр.
– Подчинённый мне? – грустно улыбнулся Блюменфельд. – А вы шутник, уважаемый ребе. Если кто из нас кому и подчинён, то это явно не Керенский.
– Я знаю, но ты должен быть твёрже, несмотря ни на что, иначе мы никогда не займём в этом государстве того положения, на которое претендуем.
Блюменфельд только вздохнул и уселся в одно из дорогих кожаных кресел.
– Я вас внимательно слушаю, почтенный ребе.
– Керенский мне на встрече предъявил ультиматум.
– Какой?
– Все евреи должны прекратить революционную деятельность.
– Это шутка? Причём здесь вы и евреи-революционеры?
– Нет, это горькая правда, и ультиматум поставлен довольно жёсткий, если мы не согласимся, то последуют репрессии.
– Он на это не пойдёт. Насколько я его смог изучить, он не делает всё напрямую и откровенные репрессии никогда не осуществит.
– Вы правы, Генрих. Он так и сказал, что у него нет ничего личного, он просто объявит нас вне закона.
– Но как это возможно?
– Как? Очень просто. На любом митинге он официально объявит, что евреи запятнали себя разрушением государства и готовят контрреволюцию, а в отместку за это государство не будет их защищать. Об этом напечатают в газетах, расскажут в каждой деревне и главное, оповестят об этом действующую армию. Дальше предугадать события будет несложно. Мы плохие солдаты и нас слишком мало. В отдельных местечках наши боевые дружины ещё смогут дать отпор, но остальных просто сметут.
Первыми нападут наши украинские друзья вместе с поляками, эстафету подхватят русские крестьяне, а довершат дезертиры и уголовники. Грабь, насилуй, убивай, русских евреев постигнет печальная участь европейских евреев, изгнанных ещё в незапамятные времена отовсюду, где мы хорошо жили. Более гениального хода сложно придумать, и он его придумал. А вся ответственность ляжет на нас, раввинов. Я не готов погубить свой народ.
– Я поговорю с ним и постараюсь разубедить в этом.
– Вряд ли у тебя это получится, Генрих. Ты нашёл общий язык с Щегловитовым?
– Нет, он ярый антисемит, у нас с ним нет ничего общего, он контролирует каждый мой шаг. Это бесполезно. Тогда я убью его сам.
Мазе невесело усмехнулся.
– Керенский предусмотрел и это, в случае покушения и убийства нас ждут погромы и принудительная эмиграция. Он сейчас об этом говорил, предлагая обеспечить нас поездами и пароходами до Америки, и он не шутил.
– Но мы можем уничтожить всю верхушку одним ударом.
– А потом уничтожат всех нас. Русские – это не тот народ, который прощает убийства своих идолов. Нам не простят и уничтожат ещё жёстче, чем в любом другом случае. Что же, придётся идти на уступки, но как решит кнессет. Я приложу все усилия, чтобы убедить их согласиться и отречься от тех евреев, что продолжат бороться за власть, хотя бы на словах. Но боюсь, что это не сильно поможет и придётся взяться за молодёжь всерьёз. В конце концов, мы добились своей цели и глупо потерять всё то, к чему мы шли эти годы.
Как несколько раз сказал Керенский – это контрпродуктивно. Откуда же он появился, а ведь и у него есть примесь нашей крови, – печально вздохнул главный раввин.
– Да, самые ярые антисемиты – это сами евреи, – констатировал Блюменфельд. – Это вопрос выживания. Но что вы намерены предпринять?
– Собрать кнессет и принять решение. Но это ещё не всё, что я хотел бы упомянуть. В самом конце разговора, когда я уже почти ушёл, Керенский меня добил одной фразой.
– ???
– Он предложил создать государство евреев в Палестине со столицей в Иерусалиме, под российским протекторатом. Как вам?
– Он сумасшедший, – откинулся в кресле Блюменфельд.
– Я тоже так подумал сначала, но сейчас решил, что скорее мы с вами ими являемся, чем он. Керенский словно видит сквозь года и знает наши самые отчаянные замыслы. Мне трудно что-то решать самому, и поэтому всё решится коллегиально. Но как это заманчиво, он словно специально показал мне заряженный револьвер и в то же время показал дорогу в сторону нового дома.
– Я даже не знаю, что на это сказать. Я бы проголосовал за Керенского, даже если он врёт, он слишком честно врёт, и его слова больше похожи на правду, чем на обман. Думаю, после этого все проголосуют за Керенского, и вам придётся пожертвовать молодёжью ради спасения большинства и великой цели.
– Да, – вздохнул Мазе, – я тоже так думаю. Поэтому хотел бы знать, что вы приложите все силы, чтобы у Керенского не возникло действительного желания претворить свои планы в жизнь. Я имею в виду решение об объявлении евреев вне законов. Гои нам это не простят.
– Клянусь вам в этом, – просто сказал Блюменфельд.
– Хорошо, – Мазе посмотрел на часы. – Мне пора, поезд отходит через час с вокзала. Я приеду через трое суток. Если опоздаю по не зависящим от меня причинам, то вышлю в ваш адрес и в адрес Керенского телеграмму о наших намерениях.
– Да, я с нетерпением жду вашего решения.
Керенский сидел за одним столом с Климовичем, ужиная в столовой Смольного.
– Что вы думаете по сути моего разговора с главным раввином?
– Я бы не стал противопоставлять себя им.
– Согласен, но как вы считаете, они примут моё предложение или откажутся?
– Я думаю, что примут, но мы готовы к любому повороту. Вам достаточно не появляться на публике и в правительстве. Они ничего не смогут сделать. За две недели или чуть больше все вопросы по ним будут закрыты без привлечения наших сил. Их судьбу решит народ.
– Я тоже так считаю, даже думаю, что по факту их судьбу решит даже не русский народ, а все подряд: украинцы, молдаване, грузины. Нам лишь останется спасать их от толпы, разъярённой жадностью и свободой.
Климович согласно кивнул.
– Ну, что же, остаётся подождать три дня и тогда переходить к плану А или к плану Б.
Керенский вытер губы салфеткой и встал из-за стола. В голове у него забродила старая песенка: «Подождём твою маму, подождём, твою мать!», очень символично.


Глава 4. Армия

«Наша задача, которую мы ни на минуту не должны упускать из виду – всеобщее вооружение народа и отмена постоянной армии» … В. Ленин
«Страна, которая лишилась армии… должна принять неслыханный позорный мир» В. Ленин.

После всех событий и тревог Керенский сосредоточил свое внимание целиком на армии. Следующим на снаряде должна была стать финансовая политика, но здесь он немного отложил принятие важных решений. Одно он точно знал: ни у французов, ни у англичан брать взаймы не будет.
Шипов шепнул ему, что собираются приехать американцы и сообщил, что у англичан и французов давно нет денег и они берут кредит у американцев, а потом кредитуют нас, предоставляя в долг оружие. Взамен же берут пшеницу, дерево и остальное. В общем, как и всегда – наё…н – зебитте.
Сейчас же основной проблемой была необходимость быстро закончить войну. Несмотря на принимаемые меры, вопрос восстановления боеспособности армии не мог решиться за неделю, да и за месяц тоже. Май уже закончился и наступил июнь.
Керенский ежедневно направлял в Ставку генералу Реннекампфу запрос о текущем положении дел и получал ответные депеши, а бывало, даже по нескольку телеграмм подряд. Изредка приезжал с охраной нарочный и привозил секретную сводку положения дел, те сведения, о которых в телеграммах не стоило упоминать.
Нехотя и со скрипом стали работать военно-революционные трибуналы, укомплектованные наполовину авторитетными офицерами, наполовину служащими министерства юстиции. Странно, но среди этого состава евреев не было. И дело пошло. В тылу железнодорожная милиция задерживала дезертиров и отправляла их на фронт, но её сил было ещё мало, а дезертиров – очень много.
В телеграммах Реннекампфу Керенский требовал подготовить наступление в июле, назначив его предположительно на 15 число. Июльское наступление должно было стать решающим, как для войны, так и для страны в целом.
Керенский не был стратегом и понимал, что его познания в этом деле равны нулю, но всё же немного знал общую схему наступления, вроде растаскивания сил противника по разным направлениям. Не став мучиться, он вызвал к себе генерала Деникина, который пока ещё оставался начальником штаба Ставки. Новый Главнокомандующий менять его не стал. А Керенскому было пока всё равно.
И вот генерал Деникин готовился сейчас рассказать о возможности наступления, силах и средствах, назначенных для оного.
Встав у карты с правой стороны, зажав указку в левой, как и учили в академии Генерального штаба, Деникин начал доклад.
– Как вы видите, господин министр, фронт застыл в некоем равновесии, которое может быть нарушено в любой момент. Наши силы держат оборону по всей линии фронта. Братание с немцами закончено, но ещё не везде. Люди в целом готовы наступать, а руководство всеми фронтами принимает максимум усилий для этого.
Керенский оценил линию фронта, показанную на большой карте жирными синими и красными линиями. Всё было предельно ясно. Потери территорий были незначительными. Немцы заняли Львов и продвинуться дальше не смогли.
– Я понял, спасибо. Какие направления с точки зрения Ставки являются самыми опасными для обороны?
– Рижское направление, господин министр. Противник сосредотачивает там резервы в надежде ударить на Петроград и тем самым победить.
– Угу. А каково состояние наших войск на Северном фронте, если оценивать его по пятибалльной шкале?
– К сожалению, только на тройку.
– Угу, надо больше там организовывать трибуналов. Хорошо, я займусь этим. Какой фронт самый боеспособный на сегодняшний день?
– Кавказский и Румынский.
– Понятно. А зачем нам Румынский фронт?
– Румыния вступила в войну на стороне Антанты, но не смогла выдержать ответного удара немцев, их фронт посыпался, и они обратились за помощью к союзникам. А французы и англичане обратились уже к нам для того, чтобы мы организовали ещё и Румынский фронт. В настоящий момент положение дел на нём стабилизировалось, румыны усилили свою армию и воюют намного лучше, чем раньше, но, если по ним вдруг ударят немцы, они долго не продержатся.
– Понятно, но где тогда нам можно начать наступление?
– Вероятнее всего начать его на юго-западном фронте.
– Хорошо, я предлагаю вам начать подготовку к наступлению сразу на двух направлениях. Силами Северного фронта и силами Румынского фронта, а на Юго-Западном фронте имитировать бурную подготовку, чтобы у противника создалось впечатление, что главный удар мы готовим там. Ударим клещами по самому опасному и самому бестолковому направлению.
– У нас не хватит для этого резервов, господин министр.
– Насколько я знаю, у немцев и австрийцев положение не лучше. Вам следует сосредоточить на этих направлениях наиболее боеспособные части. Кроме того, я приказываю рассмотреть вами возможность нанести первый удар на Румынском фронте исключительно румынскими частями. Их части должны быть частями первого эшелона атаки. Наши же части должны идти вторым и третьим эшелоном.
– Они откажутся или побегут.
– Ну и что? Заставьте их защищать свою Родину всеми силами. Сосредоточьте позади наступающих пулемётные команды и артиллерийские батареи, чтобы у них не было возможности бежать с поля боя. И вперёд!
– Но как это возможно, они же союзники!
– Как хотите, так и делайте, создавайте заградотряды, уговаривайте их, обманывайте, мне плевать, это приказ.
Керенский не понаслышке знал, что всякий военный человек, услышав магическую фразу: «Это приказ!», сначала цепенеет, потом пытается его оспорить. А когда не получается убедить начальника в его неправильности, выполняет приказ, даже если понимает, что ни к чему хорошему это не приведёт. Но приказ есть приказ – это святое!
Деникин сглотнул.
– Я вас понял, я продумаю его реализацию. А что с Северным фронтом?
– На Северном фронте концентрируйте все резервы, собранные с Западного и Юго-Западного фронтов, вас поддержит и Балтийский флот, который нанесёт свой удар. Где именно, пока я не могу сказать. Адмирал Григорович ещё не сообщил мне об этом, но думаю, что направление совпадёт с нашим наступлением. Как раз в Финляндии должно всё закончиться победой генерала Маннергейма, и затем мы приступим к морской операции.
– Я вас понял, господин министр.
– Да, и кроме того, вам следует продумать, как снять боевые части с Кавказского фронта и усилить ими Румынский фронт.
– Но многие наши войска воюют сейчас с Османской империей в Иране.
– Вот именно! Необходимо их отозвать и направить на Румынский фронт, а Кавказский оставить на англичан. Они сильные, справятся.
Деникин застыл в шоке.
– Но…
А Керенского понесло.
Оставьте крупные части в крепостях. Обороняйте Карс и весь Кавказский хребет или что там есть. Наиболее боеспособные части необходимо перевести на Румынский фронт. Взамен создать национальные части из грузин, армян, чеченцев и дагестанцев и также бросить их на фронт. Набрать добровольцев, щедро оплачивая их службу. Я уверен, они просто разорвут турков, ну, а если не разорвут, то по крайней мере задержат их продвижение, и у нас будет время что-нибудь придумать. Потеряв Грузию и Армению, мы не проиграем войну, а потеряв Ригу, будем близки к этому. Прошу к моим словам отнестись более, чем серьёзно. Нам нужно оборонять только Баку и Батуми, остальное – по остаточному принципу.
– Вы так легко говорите, решая судьбу Закавказья.
– Не вижу другого выхода. Нам сейчас не до Персии и Месопотамии. Мы должны победить и за ценой не постоим. Им всего лишь нужно продержаться, обороняя свои крепости, на это у них сил хватит, ведь за спиной будут города и сёла, это должно мобилизовать их на оборону. Нам нужно верить в них, грузины и армяне справятся. Я вот верю в них…
Деникин промолчал, ему нечего было на это возразить. Что тут скажешь?
– Да, совсем забыл, – Керенский поморщился, – Черноморский флот тоже примет участие в наступлении. Он должен ударить на Стамбул и высадить недалеко от него в удобном месте морской десант. Мы будем наступать сразу двумя фронтами и двумя флотами, вложив в этот удар всю свою мощь, и покончим с войной, заставив турок и Германию капитулировать. Если же нет, то погибнем. У вас, господин генерал, есть целый месяц, чтобы привести в чувство все войска, перенаправить резервы, дезинформировать немцев и перебросить войска с одного фронта на другой. Кроме этого, к вам прибудет пополнение, которое необходимо обучить и обкатать в небольших боях по всем фронтам. Имитируйте разведку боем, наступая батальонами и полками, но не допускайте больших потерь. Продумайте этот вопрос. Если так невозможно, то придумайте что-то своё. Вы все, в отличие от меня, академии заканчивали, думайте, я поддержу все здравые решения. Спасибо за доклад, вы свободны.
Генерал Деникин, явно озадаченный и одновременно расстроенный, стал снимать и сворачивать карту, чтобы через пять минут выйти из кабинета военного министра и уехать обратно в Ставку.
На следующий день Керенский принял у себя генерала Каледина, являющегося начальником Петроградского гарнизона. Разговор касался солдат тылового гарнизона и предложений по их дальнейшему использованию.
– Господин министр, – стал докладывать Каледин, – Я принял гарнизон в ужасном состоянии, нет, пожалуй, даже в ужасающем состоянии. Дисциплины нет, офицеры боятся солдат, да и сами офицеры не являются примером для любого солдата. Революционное брожение, боязнь фронта, обыкновенная трусость, праздность ничегонеделания, завышенные требования, как к окружающим, так и к государству. Это катастрофа.
Керенский пожал плечами.
– Я согласен с вами, но для того и поставил вас на эту должность, чтобы вы могли приложить все силы для борьбы со всеми явлениями, вами перечисленными.
– Я так и понял, но мне нужны определённые полномочия.
– Я даю вам все полномочия, – резко ответил Керенский, – но прошу вас не вводить их сразу. У вас есть примерно месяц, чтобы привести в чувство гарнизон. Найдите сначала горлопанов и агитаторов, арестуйте и отдайте под военно-революционный суд. Их пособников соберите в отдельные команды и объявите, что в их услугах нуждается Владивосток.
Они, конечно, будут возмущаться и в то же самое время будут этому рады, что уезжают подальше от фронта. Оружие им не выдавайте, потому как не воевать едут. Отправьте их поездом в сторону Сибири и километров через двести на любой крупной станции остановите состав. Я отдам распоряжение генералу Раша, чтобы их арестовали. Только и всего. Отправим их в трудовой лагерь, работать только за еду, а наиболее рьяных осудим и парочку из них даже можно будет показательно расстрелять.
– Ммм, сделаем, но, господин министр, солдаты гарнизона волнуются и возмущаются тем, что у них урезали паёк. В то же время, матросам его даже добавили. Солдаты возмущены и готовы ехать в Кронштадт разбираться с моряками.
– Да? – Керенский приподнял в удивлении брови и провёл рукой по ёжику волос. – Ну, что же, не надо им препятствовать, дайте им разрешение вооружиться, пусть грузятся на паром и плывут в Кронштадт. Не надо сдерживать их порывы.
– Но ведь будет бойня!
– Не надо переживать, они смогут договориться. А если не смогут, то зачем нам стычки в самом городе, это контрпродуктивно. Страсти и жажда мести должны реализовываться между ними, а не между ними и законопослушными гражданами. Каждый должен ответить за свои поступки, раз они так решили. И после окончания разборок необходимо подготовить приказ об отправке всех на фронт. Мы будем создавать штрафбаты для тех, кто не хочет воевать и готов оставить Отечество в трудный для него час.
– Как вам будет угодно, – только и смог ответить Каледин.
Пять минут ушло на то, чтобы объяснить, что такое штрафбат и его особенности, в конце концов генерал ушёл, согласовав с Керенским решение на приведение казачьих полков в полную боевую готовность.
А события, немного вялые в начале месяца, вдруг начали убыстряться. Подзуживаемые провокаторами, солдаты ринулись в Кронштадт, чтобы разобраться с матросами. Захватив паром и несколько пароходов, они переправились в город. Обычная кулачная потасовка всех со всеми постепенно превратилась в митинг, который возглавил студент Ламанов, но откуда-то в толпу дали очередь из пулемёта, затрещали винтовочные выстрелы и всё обратилось в хаос. Солдаты и матросы стали стрелять друг в друга. Ламанова просто затоптали в толпе, а кроме него и ещё многих.
Митинг постепенно превратился в побоище, а паром в это время тихо отошёл от берега и поплыл обратно за казаками. Матросы схватились с солдатами, бой протекал с переменным успехом. Ведь и те, и другие не имели боевого опыта, но матросов первоначально было меньше, и они проигрывали, пока им на помощь не прибежала братва с остальных кораблей.
Солдат быстро прижали к берегу, загнав в холодную воду, но тут в них взыграло отчаяние, и они пошли в штыковую, откинув матросов. Возник паритет сил. Весь берег и часть улицы, где происходил митинг, были усеяна телами в серых шинелях и чёрных бушлатах.
Раненые стонали, мёртвые молчали, и те, и другие истекали кровью, которая текла ручьями по булыжной мостовой. Изредка щёлкали винтовочные выстрелы, не давая расслабиться противникам. Вместе с кровью уходил и адреналин, уступая место откровению понимания ситуации.
В это время к пристани в другом месте причалили два парома с казаками. Прыгая с паромов, казаки побежали захватывать Кронштадт, убивая всех, оказывающих вооружённое сопротивление. И за несколько часов весь небольшой город-порт был полностью захвачен. Оставшиеся в живых солдаты и матросы были арестованы.
Офицеры с немногими экипажами наиболее здравомыслящих матросов грузили на палубы арестованных и под охраной казаков переправляли их в Петропавловскую крепость, курсируя между Кронштадтом и Петроградом.
Так продолжалось до ночи. В ходе боя и захвата казаками города полностью был уничтожен весь Совет Кронштадта. Приказ Керенского был однозначен: никого в плен не брать.
На следующие сутки аресты продолжились. Адмирал Рыков вместе с военной милицией рыскал по квартирам и острову в поисках агитаторов и анархистов, вычищая последнюю заразу. Все окрестные форты в Финском заливе были освобождены от солдат и матросов, а вместо них туда направились солдаты латышских полков. Сам Кронштадт был взят под охрану казаков, латышских стрелков и военной милиции. Через три дня Кронштадт полностью перешёл под управление Временного правительства. Одной проблемой стало меньше.
Керенский, сойдя с катера на пристань Кронштадта, не спеша прошёлся до здания Морского собрания и обратно, попутно осмотрев поле боя, верфь и несколько зданий. Полностью удовлетворённый, через час он отплыл обратно.
Постепенно в Петроград подтягивались латышские и эстонские полки. Небольшая их часть осталась в Петрограде, остальные были направлены в Москву и другие крупные города, частично заменив местные гарнизоны. Особенно это касалось Казани, где был размещён полнокровный полк, охраняющий воинские склады и пороховой завод. Керенский постепенно стягивал силы, необходимые для решения своих задач, но всё пока было очень аморфно.
Одновременно с Кронштадтом люди Рыкова окружили дачу Дурново, а казаки Шкуро начали её штурм. Анархисты яростно отстреливались. Застигнутые врасплох, они оказали самое отчаянное сопротивление, стреляя из винтовок и пулемётов. Внутри здания слышались визгливые женские крики и отборный мат анархистов.
Казаки в ответ ударили из пулемётов с четырёх сторон и, пользуясь огневой поддержкой, пошли на штурм. Забросав гранатами здание, они ринулись в него, стреляя и хватая всех выживших. Через пятнадцать минут всё было кончено и из здания стали выводить раненых и арестованных. Кого там только не было: балтийские матросы, экспрессивные дамочки, проститутки обыкновенные, гвардейские офицеры и ещё бог весть какая публика.
По всему городу прокатились аресты анархистов и укрывшихся на частных квартирах большевиков и эсеров. Меньшевики во главе с Плехановым с радостью сдавали своих бывших коллег, очищая прежде всего место для себя. Ничего личного – обыкновенная борьба за власть.
***
Но в каждой бочке мёда завсегда найдётся ложка дёгтя. И вот через пару дней после разгрома Кронштадта к Керенскому пожаловали военные атташе государств Антанты. Это были: генерал Альфред Нокс, представляющий в России Британскую империю, генерал Анри Киссель, представляющий Французскую республику, а также итальянец и американец. Имя итальянского генерала Керенский даже не потрудился запомнить. А вот американец ему все же запомнился – это был бригадный генерал Уильям Джадсон.
Все четыре генерала во главе с Ноксом зашли в кабинет и чинно расселись за стол.
– Господин военный министр, мы прибыли к вам, чтобы узнать непосредственно от вас планы русской армии, – начал Нокс, когда все расположились в удобных креслах.
– Планы остались теми же, – коротко ответил Керенский, с любопытством рассматривая всех атташе.
– Не могли бы вы объяснить вашу весьма неопределённую фразу, – с лёгким акцентом проговорил генерал Киссель.
– Россия не выходит из войны и сохраняет все свои обязательства перед союзниками.
– То есть, вы за продолжение войны с Центральными державами?
– Да, у нас нет другого выбора, – ответил Керенский, думая совсем наоборот.
– Но ваша армия ведёт только позиционную войну, не предпринимая никаких наступлений. Тем самым вы не выполняете свои обязательства, – медленно и с расстановкой сказал Нокс.
– Насколько я знаю, наступление было подготовлено и должно состояться не позже апреля. Но в дело вмешалась революция, войска были дезорганизованы и не могли наступать. В дальнейшем хаос, разброд и шатания только усиливались, что не могло не сказаться на состоянии армии. В связи со всем этим наступление было перенесено.
– Перенесено на какой срок?
– На какой? Я бы сначала хотел услышать от вас, что вы можете сделать для того, чтобы помочь восстановить нам армию.
– Господин министр, ваши слова неприемлемы. Это ваша забота, как восстановить боеспособность собственной армии, а не наша. Мы требуем от вас выполнения всех обязательств и продолжения войны до победного конца.
– Для того, чтобы нам выполнить свои обязательства, вы должны выполнить свои, – парировал Керенский и улыбнулся. Не стирая вежливой улыбки со своего лица, он резко перешёл на английский.
– Mr. General, where are the deliveries of your weapons planned for May? (Господин генерал, где запланированные на май поставки вашего вооружения?).
– What?
– Ни Британская, ни Французская империя не выполнили своих обязательств перед нами по предоставлению вооружения. У меня лежит график поставок, и он основательно просрочен. Деньги за вооружение уплачены, и даже отправлены товары, вытребованные вашими правительствами, господа. Но воз и ныне там, как гласит наша народная пословица. Мне бы хотелось узнать, с чем это связано?
– Это связано с логистикой и невозможностью быстро удовлетворить все ваши запросы, – ответил Нокс. – У вас в Мурманске забиты склады, и вы не вывозите оттуда ничего в полном объёме.
– Я понял, мы направим все силы для того, чтобы вывезти всё необходимое для наступления. И вы можете многое доставить к нам через Швецию и Финляндию.
– Военное имущество будет вам доставлено, как только вы начнёте подготовку к наступлению.
– Ну, что же, наступление будет организовано в июле на Северном фронте, а силами Балтийского фронта будет нанесён удар по военно-морскому флоту Германии. Не исключено, что и с высадкой десанта.
– Вы это гарантируете?
– Настолько же, насколько вы гарантируете увеличить и ускорить поставки уже закупленного нами вооружения. Кроме этого, нам срочно необходимы паровозы и броневики.
– С паровозами всё ясно, но зачем вам увеличение поставок броневиков, может быть вы хотите закупить новейшие танки?
– Танки дороги, броневики дешевле и манёвреннее. Мы не рассчитываем на затягивание войны. Достаточно будет нанести поражение Германии и Австро-Венгрии, чтобы вынудить их подписать мирный договор с Антантой.
– А что вы думаете об аннексиях и контрибуциях в случае заключения мира?
– Буду с вами честным, мистер Нокс и месье Киссель, если вы целиком и полностью поддержите нас, то Россия под моим руководством откажется от контрибуций и не претендует на аннексии новых территорий.
Нокс кивнул, Киссель улыбнулся, итальянец приподнял брови, а Джадсон усмехнулся.
– В таком случае, – сказал Нокс, – Мы вам поможем, но ваши новые заказы потребуют дополнительных вложений финансовых средств.
– Я понимаю, Временное правительство подготовит предложения и озвучит их немного позже. Пока я не готов сообщить вам о наших финансовых возможностях. Министр финансов Шипов знает об этом и будет связываться с вашими правительствами, господа.
– Хорошо, мы поставим в известность наши правительства о ваших планах и примем все меры, зависящие от нас, чтобы поставки оружия к вам не прекращались. Мы ждём от вас сроков наступления.
– Как только мы получим всё необходимое и заказанное у вас, то немедленно приступим к наступлению. На сегодняшний день все приказы и распоряжения мною изданы и доведены до руководства Ставки.
– Мы будем ждать с нетерпением.
– Господа! – Керенский встал.
Нокс и все остальные тоже встали, пожали руку Керенскому и вышли из кабинета.

Глава 5. Пресса и пресс

«Ленин был великим организатором. Его сила была в умении организовывать. С другой стороны – и это очень важно знать – ему не были ведомы в политической жизни такие понятия, как уважение к другим, сдержанность, верность политической линии. Он был готов на что угодно, если в этом нуждалась партия и «мировая революция». А. Керенский.

За всеми этими событиями Керенский совсем упустил из внимания прессу, чего нельзя было делать ни в коем случае. Многие газеты и редакции эсеров, большевиков, а теперь уже и анархистов были разгромлены, но номинально не были запрещены. Это было неправильно, необходимо запускать процесс цензуры, шла война, не до сантиментов и экивоков политическим противникам. Не был решен ещё один очень важный вопрос.
Керенский вызвал к себе министра юстиции Скарятина.
– Григорий Николаевич, как без меня идут дела в министерстве?
– Всё прекрасно, Александр Фёдорович, мы держим руку на пульсе.
– Рад, что вы не запустили весь процесс, но наступили сложные времена и вашему министерству нужно срочно подготовить указ о введении обратно смертной казни.
– Но как же нам быть со свободой и прежними обещаниями?
– Как? Да никак! Мы должны руководствоваться текущим моментом и спасением страны, а не предоставлением ещё больших свобод всем подряд. Хватит, нахлебались свободы и беззакония вдоволь. Через сутки я жду от вас полноценный указ о введении смертной казни. После моего одобрения он будет напечатан во всех газетах и доведён телеграммами до армии.
– Хорошо, – Скарятин обречённо кивнул, – я сделаю.
– И как идут дела с созданием военно-революционных судов?
– Суды создаются. Военные с радостью восприняли эту идею и быстро назначили свои представителей, но с юристами возникли проблемы. Многие не хотят судить, и мы не можем обеспечить все суды своими людьми.
– Тогда увеличьте им оклады в три раза и придумайте дополнительные льготы, наконец, дайте мне список отказников, и я смогу найти слова для их убеждения. Если они хотят идти против власти и закона, значит, я имею полное право не защищать их жизнь, личное достоинство и имущество. И попрошу вас, Григорий Николаевич, давайте без ненужных сантиментов. Мы здесь не играемся, мы выживаем. На кону стоит очень многое. Вам понятно?
– Да, я всё понимаю. Мне тяжело выполнять подобные распоряжения, но я тоже не вижу иного выхода.
– Рад, что нашёл в вас единомышленника. Информируйте меня обо всех возникающих трудностях, я помогу вам.
– Всенепременно.
Когда Скарятин ушёл, Керенский вызвал адъютанта и приказал найти Модеста Апоксина, «верного» слугу жёлтой прессы. Этот перезрелый фрукт сейчас мог очень сильно пригодиться. Ну и что, что мерзко пахнет? Каждому фрукту – своё место. Всё в дело, всё в дело.
Апоксин примчался буквально через два часа. А почему и не примчаться, когда всех матросиков и других его недоброжелателей к ногтю прижали, а его приблизили. Это очень сильно грело сердце зрелого неудачника, он уже давно расплатился со всеми долгами, завёл любовницу, пристроил детей. А впереди уже замаячили далёкие горизонты роскошной жизни, ну какой дурак откажется от всего этого? Модест дураком не был, а потому мигом и примчался на «ковёр» к Керенскому.
– О, господин Модест, – Керенский даже изволили выйти из-за стола, чтобы пожать руку Апоксину.
В ответ Апоксин изогнулся так, что стал похож на вопросительный знак. Его узкая ладошка мигом вспотела. Керенский холодно улыбнулся и удалился обратно к столу, мимоходом вытирая ладонь о штанину.
– Ну, как идут дела с прессой?
– Весьма-весьма прекрасно! – Модест ел взглядом начальство, которое изволило пожать ему, недостойному…, руку.
– Это радует, а что с тиражом газеты?
– Очень возрос и всё благодаря вам, господин министр! – Апоксин снова изогнулся в поклоне.
– Не сомневался, вы хорошо себя зарекомендовали на этом посту, господин Апоксин, и я думаю, что вас пора переводить на другой уровень, но для этого нужно, прежде всего, ваше желание и команда единомышленников, которой у вас нет.
– Что вы, что вы, у меня всё есть, а чего нет, то я достану, хоть из-под земли.
– Ммм, да вы присаживайтесь, – Керенский скривил губы в понимающей ухмылке. – А вы ценный человек, я не разочаровался в вас. Я вот тут подумал, что вам нужно подобрать пост в правительстве, как вы считаете, потяните?
– Да я, да я! – Модест внезапно сполз со стула, встал на колени и пополз к Керенскому, – Да я, да я, да я… на всё готов ради вас!
Керенский, глядя сверху вниз на Апоксина, улыбался, но не брезгливо, а поощряюще.
– Что же, ваш энтузиазм очень радует. Я собираюсь создать отдел пропаганды при военном министерстве и назначить туда именно вас за ваши заслуги передо мной. А потом, специально под вас, мы создадим в правительстве министерство информации и прессы. Как вы смотрите на это?
– Да я, да я! – Модест больше ничего не мог сказать, его просто заклинило на этих двух словах.
– Но вы должны учесть, что на этом посту нужно будет здорово поработать. Вашей обязанностью будет объяснение нашей политики и вложение в головы несознательных граждан понимания об их чудовищной ошибке, если они пойдут против правительства. Это надо делать напористо, органично и агрессивно.
Люди должны знать, что мы несём им закон и порядок. Много закона и много порядка. Мы творцы добра против зла, мы…, – Керенский мысленно сплюнул и осёкся. Вид Апоксина, стоящего на коленях, возбуждал в его голове чувство вседозволенности и силы. А это опасное и ненужное чувство. Признаться, оно опьяняло сильнее вина.
– Встаньте! Негоже будущему министру стоять передо мной на коленях.
Апоксин резво вскочил.
– Вы можете стать моей левой рукой и помощником во многих скользких делах. Вы же понимаете, о чём я говорю? – вкрадчиво осведомился Керенский, спокойно сидя на стуле, откинувшись на его спинку.
– Как есть, как есть, господин министр.
– Вот и прекрасно! Тогда начнём готовиться к новой должности уже сегодня. Вам следует составить список литераторов, тех, кто усиленно поддерживал большевиков и эсеров, и выяснить, где они сейчас живут. После чего передать список мне и в Бюро особых поручений. Прежде всего, там должны оказаться Максим Горький и Владимир Маяковский. Желательно ещё узнать все адреса подпольных типографий. Всех их накроет Бюро. Вы готовы этим заняться?
– Всенепременно.
– Ну, что же, деньги у вас есть, осталось получить к этому власть. Вы сможете найти людей в свою команду?
– Сколько угодно.
– Замечательно! Тогда дерзайте, жду от вас результатов.
Апоксин, непрерывно кланяясь, дошёл до двери, быстро обернулся, пнул её чуть ли не носом и, на ходу надевая котелок, выбежал из кабинета.
А Керенский уже звонил в Бюро.
– Евгений Константинович, в скором времени некто Модест Апоксин передаст вам список литераторов, сочувствующих левым революционерам, вы там перешерстите их досконально. Дураков предупредите, показав им тюремный карцер, умных нужно перетянуть на свою сторону, а всех остальных посадить. И нужно, как можно быстрее, арестовать Горького и отправить его в самый сопливый, то есть холодный каземат Петропавловки. Он парень простой, из низов, пусть привыкает к скотской жизни, певец свободы…
Ещё есть некто Владимир Маяковский, его нужно напугать, чтобы он бежал в Финляндию. Да, сажать не надо, убивать тоже. Пусть он у финнов достаёт из широких штанин. Что? Это юмор у меня такой. Да, он непонятный, что поделать, захлёстывает иногда. Вы поняли. Прекрасно! Звоните!
А вечером Керенский принимал у себя бывших черносотенных деятелей: Булацеля, Никольского и Меньшикова.
– Господа, как идут дела с вашей Российской крестьянской партией?
– Скорее плохо, чем хорошо, но всё же, что-то начинает получаться, – вздохнул Булацель.
– Хорошо, но я предлагаю вам переехать в город Орёл или в Тулу и уже там непосредственно расширяться. В Петрограде нет крестьян, да и вокруг их тоже не то, чтобы много. Вы должны работать в сельскохозяйственных губерниях. Орловской, Курской, Воронежской, Белгородской и других, расширяясь и на юг, и на восток. Мы должны максимально рассказывать и объяснять свою позицию и всегда ратовать за спасение Отчизны. По стране пробежала волна атеизма, но она неровная и рваная. Где смогла найти дыру, туда и прорвалась, вам же предстоит упирать на православие и семейные ценности. Я надеюсь на вас.
– Боюсь, вы слишком много возлагаете на нас надежд, – сказал Никольский.
– Ничуть, – прищурился Керенский. – Всё получится, если вы будете твердо знать, что если мы не победим, то погибнем. Никто ни вас, ни меня не пощадит, вы даже не представляете, с чем вам придётся столкнуться. Я, к сожалению, тоже не всё понимаю, и потому вы должны приложить все силы для просвещения огромной массы крестьян, это очень необходимо. Не жалейте ни себя, ни других в продвижении своей цели, иначе будет поздно.
– Мы всё это понимаем и предупреждали об этом со страниц газет ещё десять лет назад.
– Что же, тогда прошу всех вас посетить императора, после чего господин Меньшиков опубликует в своей газете дарственную императора на свою землю в пользу государства. Кроме этого, он объявит в своём послании, что вся земля должна управляться государством, а не частными лицами. А мы закрепим это своим указом, но с отсрочкой для тех, кто владеет ею в порядке частной собственности на время войны и первых пяти лет после неё. Дальнейшее решение о выкупах и остальном распоряжении уже примет Учредительное собрание или новое правительство. Не будем заглядывать так далеко.
– Неожиданное решение, весьма неожиданное. Последствия его очень трудно будет просчитать, но возможно, что оно и правильное, – удивлённо покачал головой Павел Булацель. – И вы собираетесь допустить нас до императора?
– А почему нет?! Это в его интересах и в моих тоже. Власть ему больше никогда не вернуть, а семью он спасти может только в том случае, если я смогу оставаться и дальше у власти. Пусть ненадолго, но этого времени России должно хватить для того, чтобы закончить войну и восстановиться после хаоса революции.
– Благодарим вас за доверие и возможность повидаться с Романовым.
– Не стоит, – Керенский пожал всем троим руки и проводил из кабинета.
Саша Керенский, продукт двадцать первого века, имел намного меньше знаний по истории и общественным наукам, чем Александр Керенский, продукт культуры начала двадцатого века. В то же время, обладая после знанием (в меньшей степени), логикой и разносторонними знаниями XXI века (в большей степени), он мог сразу разложить по полочкам всю составляющую управления государством.
Главное – это кадры! И кадры решают всё! И то, и другое – правильные высказывания, но лишь тогда, когда понимаешь, куда идти и знаешь, какие препятствия встретятся на пути. Саша Керенский уже давно разложил для себя революцию и войну на все составляющие, выделив собственно боевые действия и всё, что с ними связано, информационную войну, включая влияние прессы и митингов, и психологическую войну, проявляющуюся в распространении неизбежности власти и неотвратимости закона среди масс с помощью различных политических решений.
Для этого он и использовал все имеющиеся у него ресурсы, постоянно выискивая всё новые и новые, небезосновательно считая, что он в этих вопросах ещё ребенок, по сравнению с теми же послами Англии и Франции. Но знания – это великая сила, а ненависть, замешенная на знаниях, это вообще термоядерная бомба.
Сейчас он готовился нанести удар по всем фронтам, уничтожить оппозицию, как таковую, заручившись поддержкой меньшевиков во главе с Плехановым, что были проводниками воли буржуазии, и поставить в определённые рамки кадетов с их поддержкой крупного бизнеса и остатков аристократии.
Это была одна сторона вопроса, другая же сторона – основание крестьянской партии, которая должна была стать противовесом РСДРП (м) и кадетам. Её цель – завладеть умами многих и многих крестьян, но не общинников, а хуторян или отрубников, как их называли тогда. Опираясь на отрубников, оказывать влияние и на остальных крестьян, коих было хоть и большинство, но они были малоактивны и к тому же замарали себя поджогами и разграблением поместий. Опасаясь расправы за свои проступки, они согласятся на любые условия, если наказание для них со стороны власти будет смягчено.
Сила, собственно, не всегда бывает в правде, сила чаще кроется в понимании этой правды и умении применять свои знания на практике, а правда у каждого своя. Керенский понимал, что если бы черносотенцы не опустили руки, а боролись до конца в другом мире, то всё, возможно, и было бы по-другому. Сейчас же он давал им ещё один шанс.
Те из них, кто кричал о еврейском засилье были либо дурачками, либо провокаторами. Серьёзные люди об этом не кричат, если данный факт имел бы место, то его надо было решать, а не провоцировать всех шумом и возней, давая огромный козырь в руки угнетаемым. Поэтому Керенский не доверял ни Маркову, ни Пуришкевичу, а последнего ещё и уничтожил. Провокации должен делать только он, а не давать возможность делать это другим. Сами по себе евреи не были опасными, они были опасны лишь как орудие в чужих руках.
Уже сидя в столовой, пережёвывая еду, вкуса которой он почти и не чувствовал, Керенский «пережёвывал» и все события, и встречи, которые он либо пережил, либо провёл. Ошибаться было крайне опасно, но и того, что он уже сделал, было вполне достаточно, чтобы удержать империю от краха. Но что будут делать на это немцы? Ведь с уничтожением большевиков все их планы рухнут! Неизвестно, что они предпримут, но, скорее всего, это будет локальное восстание.
А пока все петроградские газеты тиражировали известие о том, что Керенский навёл порядок в Кронштадте. Газета Апоксина продолжала демонизировать матросов, которые и сами в конце концов стали себя бояться. Стихийно возникающие митинги требовали расстрелов матросов за их преступления, протестующих успокаивали, рассказывая о проведённых арестах и торжестве закона.
Керенский создал и разослал приказ по войскам, текст которого гласил.
«Запретить все газеты, прокламации, листки всех без исключения партий. Любого агитатора, призывающего к окончанию войны или братанию с немцами, считать провокатором и диверсантом, немедленно арестовывать и предавать революционному суду. Создать при штабах, начиная с полка, красный уголок, где распространять только патриотические воззвания и газеты. При штабах фронтов создать типографии, в которых печатать только сообщения о положении дел в стране, не противоречащим настроениям воевать. Ввести военную цензуру. Отстранить от должностей офицеров, провоцирующих нежелание солдат воевать, а также тех, кто проводит политику разобщения между офицерами. Немедленно арестовывать офицеров, открыто призывающих закончить войну и свергнуть Временное правительство. Таких немедленно передавать в Бюро особых поручений с сопроводительным письмом и под надёжной охраной. О выполнении данных указаний уведомлять телеграммами в адрес военного и морского министра». Керенский.
Больше собирать прессу, устраивать пресс-конференции, давать обширные интервью, купаться в свете софитов или, что точнее, магниевых вспышек, Керенский был не намерен. Весь этот люфт он уже выбрал и не считал нужным это делать и дальше. Свобода слова – это, конечно же, хорошо, но постепенно она стала мешать претворять его цели и задачи в жизнь.
Пока никаких репрессий к оставшимся органам печати Керенский применять не планировал, а может, и вообще их не будет, главным было не допустить развала армии. Для этого и создавалась новая служба информации. Войну ты можешь и не выиграть, но проиграть ты в ней не смей.
Через трое суток, как и договаривались, к Керенскому прибыл главный раввин Яков Мазе. Встреча происходила в кабинете у Блюменфельда. Что уж тут скрывать?!
– Господин министр, – обратился к Керенскому Мазе, – ваше предложение мы со смятением в душах всё же утвердили. Не буду вас обманывать, но согласиться с ним нам стоило больших трудов. Многие были не согласны, многие остались в недоумении от того, что революция нам дала права и свободы и тут же их отобрала вашими руками.
Керенский только усмехнулся.
– Уважаемый ребе, у вас пока ничего ещё не отобрали. Всех, кто чем-либо не доволен, как не доволен моим предложением или ситуацией в республике, я прошу удалиться на другой континент, где они найдут для себя новую и прекрасную жизнь и будут жить в свободе и равноправии. Вольному воля, а спасённым рай. Ни один волосок не упадёт с головы тех, кто захочет самостоятельно покинуть нашу страну из-за несогласия с моим предложением. Это я могу вам обещать твёрдо.
Мазе тяжело вздохнул, Блюменфельд порывался что-то сказать, но в конце концов так и не решился.
– Рад, что вы прекрасно понимаете, кто в доме хозяин. Я хотел бы, чтобы вы уяснили для себя, что любой еврей, который будет боготворить Россию и прилагать все силы для её процветания и благоденствия, будет ею обласкан и восхвалён. И это не пустые слова. Но как только любой из вас решится поднять руку или вести подрывную работу против России, он будет уничтожен.
– Да, мы так и предполагали и приняли ваши условия с небольшой оговоркой. Вы говорили, что думаете создать протекторат государства евреев в Палестине?
– Да, я от своих слов не отказываюсь. Но, как вы и сами понимаете, это можно будет сделать только после войны, в том случае, если Россия будет иметь определённый международный вес. Так что, это в ваших интересах.
– Мы понимаем, но что делать с теми, кто отказывается от своего рода и нации?
– Сообщайте о них в Бюро особых поручений, тем самым снимая с себя ответственность, и мы примем к ним соответствующие меры. И я бы порекомендовал вам связаться с евреями других государств, в том числе и Америки, и рассказать им о моём предложении. Общими усилиями вы сможете переселиться и создать своё государство, а русская армия своими штыками поможет вам разогнать недовольных этим арабов и турков.
– Весьма заманчиво, – проговорил Мазе, мечтательно глядя вдаль.
– Я вам изложил свои условия, теперь дело за вами.
– Благодарю вас за этот разговор. Теперь предстоит сделать очень много дел на благо еврейского народа.
Керенский пожал плечами.
– А мне на благо всех народов, что населяют моё Отечество.
– Я вас понял, господин министр, и раз у нас получился столь откровенный разговор, то наша община желает вам помочь деньгами.
– Мне деньги не нужны, – отмёл это предложение Керенский. – Всё, что мне нужно, у меня есть, а вот если вы сможете договориться с американцами о срочных поставках паровозов и вагонов к ним, то это весьма поможет нам. Кроме этого, нам нужны профессиональные рабочие и ремонтники для транспортировки скопившихся грузов в Мурманске, Архангельске и Владивостоке.
Профессиональных железнодорожников нам категорически не хватает и если американское правительство в частном порядке отправит нам этих людей, то мы будем им платить содержание вдвое больше, чем они получали у себя на родине. И у меня есть предложение к американским банкирам, от которого им будет трудно отказаться. Подумайте над этим, перед вами открываются огромные горизонты для личного обогащения многих из вас и создания трансконтинентального торгового пути между крупнейшей державой мира и огромным рынком, истощённым войной.
– Я обязательно переговорю с заинтересованными в этом людьми, – заверил Мазе.
– Ну, что же, разговор с вами меня весьма обнадёжил.
– Взаимно, господин министр, взаимно.
Оставался ещё один вопрос, и этот вопрос был – меньшевики. Выбрав время, Керенский пожаловал в кабинет к Плеханову.
– Георгий Валентинович, как идут дела на вашем поприще?
– Тяжело, но вы же не зря меня об этом спрашиваете? Эта должность для меня слишком мелковата. И подчиняться еврею, вы уж простите, как-то не очень комфортно.
– Вы подчиняетесь только своей совести, действуя в интересах народа, а я вас прикрою от Блюменфельда, но он ведь и не лезет к вам?
– Нет, на удивление, я очень редко получаю от него какие-либо указания.
– Вот видите, работайте спокойно, а там всё может измениться. Возможно, что вы и возглавите наше правительство, я ведь не против этого. Вы давно уже заслужили такую должность. У вас обширные связи с социал-демократами Германии и Франции, да и не только с ними, разве я не прав.
– Безусловно, вы правы. Но что вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы все силы бросили на сдерживание раскачивания ситуации и уменьшение революционных порывов людей, которые принадлежат к вашей партии. Мы все должны работать в одной упряжке на благо Отечества, а любую паршивую овцу или лошадь необходимо безжалостно выкинуть на свалку истории. Вы согласны со мной?
– Согласен, но что я должен сделать?
– Отдать команду прекратить всяческую деятельность в армии. Эту прерогативу оставьте мне, а сами займитесь внутренней жизнью нашей необъятной Родины. У нас не решён вопрос с землёй и продовольствием. Нужно направить все силы на это, а всё остальное, в том числе и образование, пока подождёт.
– Но я и так усиленно работаю в этом направлении.
– Не знал, не знал. Что же, я только буду рад любой помощи от вашей партии и вас лично. Спасибо за разговор и до свидания.
– До свидания, Александр Фёдорович, – не успел сказать Плеханов, а Керенского уже и след простыл. Старый марксист только в недоумении покачал головой, удивляясь импульсивности военного министра.


Глава 6. Начало операции

«Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряжённейшей революционной борьбы» К. Данишевский.
Барон Карл Маннергейм с тревогой разглядывал карту. Близилось генеральное сражение, и его позиции сейчас были расположены перед городом Тампере. Гражданская война постепенно приближалась к своей кульминации. Вся территория Финляндии напоминала лоскутное одеяло, которое поочерёдно рвали то красные финны, то белые. Нет, не тянули, а именно, что рвали.
Все крупные города были заняты красными, кроме разве что Гельсингфорса, а сельская территория, покрытая лесами и болотами, в основном находилась под контролем белых. Да и было это только благодаря тому, что на стороне Маннергейма воевала чуть ли не половина армии шведов. А ведь как всё хорошо начиналось. Белофинны уже почти додавили красных, когда совершенно неожиданно тем пришла помощь из России. Сборная солянка из всевозможных людей, непонятно с какой целью примкнувших к красным финнам, смогла нанести поражение его войскам, но всю территорию им так и не удалось захватить, и, пользуясь поддержкой рабочих, они закрепились в городах.
Сейчас же обе стороны готовились к генеральному сражению. Тот, кто возьмёт Тампере, и будет править Финляндией, разве что только Гельсингфорс останется у русских, но с ними всегда можно договориться, конечно, при желании.
Красные уже выдохлись и, подтянув все резервы, оставшиеся к этому времени, выстраивались сейчас, готовясь к атаке. Эта война не была похожа на войну Антанты с Центральными государствами. У обоих сторон не было ни броневиков, ни кавалерии, лишь стрелковое оружие с немногочисленными пулемётами и пара артиллерийских батарей. Но бои не становились менее ожесточёнными. Скорее даже наоборот, ведь постоянно приходилось вступать в рукопашные схватки, и никто не собирался отступать.
За две недели до запланированного сражения генерал Маннергейм отправил отчаянную телеграмму Керенскому с просьбой помочь победить неожиданно окрепшего противника. Маннергейм предполагал, что час решающей битвы уже не за горами.
Ответа долго не было и вот, буквально накануне, пришла телеграмма, в которой сообщалось, что помощь давно в пути и будет совсем скоро. Надо просто продержаться три дня. Только три дня. А сражение уже началось. Первые орудийные выстрелы возвестили о том, что красные пошли в атаку. Завязавшийся бой показал сильную ожесточённость противников, не принеся победу ни одной из сторон. Красные временно отступили, зализывая раны и хороня убитых. Первый день закончился вничью.
***
Керенский давно готовил войска для оказания помощи белофиннам, можно сказать, что он с нетерпением ждал подобной телеграммы от Маннергейма, а дождавшись, развил бурную деятельность. Первым о том, что собрал полки, ему доложил барон Унгерн. Его телеграмма из Ставрополя оказалась весьма кстати, текст её гласил:
«Господин военный министр. Тчк. Мною сформированы три конных полка в количестве двух с половиной тысяч человек. Тчк. Жду от вас дальнейших указаний. Тчк.»

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-ptica/kerenskiy-konec-partii-71045182/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.