Главная страница | Попаданцы | Керенский. Пока дышу – надеюсь

Керенский. Пока дышу – надеюсь
Алексей Птица
Керенский #3
Третья часть о действиях попаданца в тело Керенского после Февральской революции 1917 года. У него нет ни чудо оружия, ни надёжных соратников, ни умений выживания. Он не дружит с Лениным, ни прислушивается к Сталину, не спасает Николая II или Колчака. Он идёт своим путём, не обращая внимания ни на правых, ни на левых. Кто прав, а кто не прав, для него это не вопрос, а лишь давно известное прошлое. У него есть возможность его изменить, и он попытается это сделать. Борьба, интриги, хаос обвинений, уничтожение политических противников, обман всех и предательство каждого, неожиданные повороты. Всё это ждёт любого, кто станет читать эту книгу.

Алексей Птица
Керенский. Пока дышу – надеюсь

Глава 1. Освобождение
«Как ни уравнивай права революциями, но до полного удовлетворения не доровняешь» – Федор Достоевский

Керенский очнулся в темноте. Было холодно, где-то, пробиваясь сквозь каменную толщу стен, монотонно капала вода, шуршали мыши. Керенский понял, что он находится в подвале. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он смог рассмотреть характерные низкие своды потолка обычного домового подвала.
Лежал он на соломе, которая была рассыпана на полу тонким слоем. Ни цепей дыбы, ни жаровен или другого, необходимого для пыток, инструментария нигде не наблюдалось. Он все видел, понимал, а значит, был жив, и это радовало.
Керенский попытался встать, но тут же вскрикнул от резкой боли. Череп раскалывался от полученного удара. Прикоснувшись к затылку, рука наткнулась на колтун волос с запёкшейся кровью. Волосы застыли пучком, торчащим во все стороны, и были сплошь перемазаны кровью, грязью и сукровицей.
«Сильно меня приложили, ироды, – подумал Керенский. От души, не жалея. Сколько же я провалялся без сознания? Неизвестно…» Керенский медленно поднял голову вверх. Под потолком подвала располагалось небольшое окошко, откуда сочился слабый свет.
«День, значится. Получается, почти сутки! – Керенский оглянулся. Вокруг была темнота. – Темнота – друг молодёжи! А молодёжь – друг темноты. Тьфу, это от удара».
Кряхтя, как старый дед, и тихо, даже не постанывая, а скорее, поскуливая, он начал пробираться к окошку. Весь подвал был заставлен разной рухлядью и покрыт старой соломой. По полу бегали мыши, пахло их экскрементами и слежавшейся пылью.
Хотелось пить. Нестерпимо хотелось жить и вырваться на свободу. Керенского стошнило, потом ещё раз. Склоняясь к полу, он рухнул на колени, распугав при этом всех присутствующих здесь мышей и крыс.
Медленно покачиваясь вперёд-назад, он пытался справиться с тошнотой, но безуспешно. Как волна за волной на него накатывала слабость. Было трудно дышать. Слёзы застилали глаза, а сопли забили нос.
Медленно заваливаясь на правый бок, он упал и распластался на полу. Неясно видимый потолок качался перед ним, как палуба корабля под ногами моряка. Стены были едва различимы в подвальном мраке.
«Всё плохо, всё плохо, – бормотал он про себя. Что делать? Что делать?»
«Расслабиться и отдыхать», – пришла в голову здравая мысль.
А что ещё оставалось делать Керенскому? Похлопав себя по телу, он обнаружил, что всё имеющееся оружие бесследно исчезло. Кто бы сомневался?
Но удивляло не это, а другое. Зачем ему вообще оставили жизнь? К чему? Ради чего? Кому это понадобилось? Quid prodest? ( Ищи кому выгодно).
Голова Керенского решительно не хотела думать. Тошнота прошла, а кровь по-прежнему сочилась из рассеченного чем-то скальпа.
«Как бы заражения не было, – подумал Керенский. А потом рассмеялся мелким беззвучным смехом. – Заражения не было?! Ой, не могу…, – надрывался он от смеха над самим собой.
Какое заражение, твою мать? Тут прожить лишний час – уже успех. Но, всё же, к кому он попал в плен и так яро? Кому он перешёл дорогу? И кто решился на это? Ведь в плен захвачен не обычный мужик или матрос, а целый министр, и весьма популярный министр!
Значит, это сделали те, кто может себе позволить не бояться последствий. Либо его кто-то сдал, из вольных или невольных подчинённых. Кто это мог сделать, Климович? Юскевич? Рыков? Нет, только не Рыков! Газетчики тоже исключаются, они ничего не знали про него двусмысленного, а за открытую деятельность не возьмут в заложники или в плен.
Выходит, кто-то узнал о его попытке стравливания эсеров с большевиками. Значит, Климович? Нет, маловероятно, выгоды нет. Получается тогда, что Юскевич? Он больше всех знал. Но зачем ему это? И что он хотел получить за предательство? Свободу действий, деньги? Неизвестно…» Керенского кольнула боль в боку.
«Это чёрт знает что такое! Хрен с этим, если поживём, то узнаем». – Керенский сплюнул и бессильно обмяк на каменном полу.
Пол был очень холодным, а лежал он долго, и озноб его пробрал до самых костей. Дрожа, как в лихорадке, Керенский нашёл в себе силы подняться и стал собирать по всему полу остатки старой соломы и носить их в самый сухой угол, набрасывая кучей. Соорудив себе гнездо, получившееся не хуже, чем у самой взыскательной наседки, он опустился на него, бессильно откинувшись спиной на шершавую стену.
Сколько он так просидел, Керенский не понял, часы отобрали вместе с оружием и деньгами. Хорошо, что хоть не раздели. Вдруг возле единственной двери, очень крепкой и толстой, возник свет, тускло пробивающийся сквозь тонкие щели хорошо подогнанных досок.
Через минуту дверь отворилась, и в подвал шагнули три человека, вооружённые револьверами, причём, в числе вошедших была и женщина.
– Вера, – распорядился один из мужчин, – отдай револьвер, обмой его лицо и перевяжи, я, кажется, перестарался.
Второй мужчина держал в руках керосиновую лампу и, покрутив фитиль, он разжег его сильнее. Лампа осветила вошедших, дав возможность их рассмотреть.
Женщину Керенский не знал, но чувствовал, что где-то уже её видел. Второй мужчина был ему совсем не знаком, а вот третьим был Савинков, собственной персоной. Борис, увидев, что его узнали, осклабился в ехидной улыбке.
– Узнал, Сашка? Молодец! А череп у тебя не сильно крепкий. Думал, что всё, потеряли мы тебя. Но нет, спасли. А уж, как женщины рыдали бы. Ты же сейчас, как знамя у них. Порядок наводишь, митингуешь, холостой стал. Весь в движении. Даже вон, Засулич сначала тобой очаровалась. А ты подвёл нас, Сашка. Что же ты Абрама убил? Нехорошо-с.
– Как я его убил? – прошептал засохшими губами Керенский.
– Как? Убийц подослал.
– Ты видел? Где доказательства? Я тебе так этого не прощу!
– А-ха-ха, – рассмеялся Савинков. – Вера, давай быстрее отмой его от крови и остального и выведем его наверх, он всё равно не сможет сбежать. А здесь мне не нравится. И ещё, мыши эти, – и Савинков попытался пнуть мелкое шустрое животное.
Мышь даже не соизволила пискнуть и быстро скрылась в ближайшей дырке. Засулич молча взяла кувшин с водой, чистую тряпку и, не сильно стараясь, стала лить воду на голову Керенского, смывая с его лица кровь, грязь и пот с соплями. Истратив всю воду в кувшине, она отошла от Керенского, сказав: – Всё!
– Ну, всё, так всё! – пожал плечами Савинков и приказал: – Давай, Всеволод, бери его и пошли наверх, пора поговорить начистоту.
Керенскому внезапно стало смешно.
– Это вы поэтому меня решили отмыть? Чтобы поговорить начистоту? – захлёбываясь от истерического смеха, спрашивал он Савинкова.
Савинков сморщился, потом пожал плечами и крикнул.
– Всеволод, выводи его.
Незнакомец также молча подхватил пленника под мышки и выволок на свет божий. Керенский немного восстановился, но продолжал изображать из себя совсем ослабевшего. Еле передвигая ногами, он направился в сторону, куда его волок незнакомый Всеволод, и вскоре они поднялись в квартиру.
Большая и светлая комната была почти полностью заставлена стульями. На них расположилось несколько человек. Здесь были и Вера Засулич, и Савинков, и ещё несколько человек, среди которых, во главе круглого стола, расположился лидер эсеров Чернов.
Всеволод без всякого пиетета швырнул Керенского на стул с длинной резной спинкой. Почти упав на него, Алекс осмотрелся, разглядывая всех присутствующих и надеясь прочитать на их лицах что-то для себя важное. Но… Савинков играл с револьвером, крутя и поглаживая его, Засулич смотрела на Керенского с хищным выражением на лице, словно присматривая, куда можно выстрелить. Стоящий за Керенским, подручный Савинкова, Всеволод, был тоже вооружён и крайне недружелюбен. Остальных Керенский не знал, да и не хотел знать всякую шваль.
– Виктор Михайлович, вы в своём уме? Кто позволил вам схватить, избить и притащить меня сюда?
Чернов выглядел немного нервным и дёрганым, но быстро успокоился, взяв себя в руки, и улыбнулся одной из своих слащавых улыбок.
– Александр Фёдорович, мы вас спасли, почти вырвали из лап убийц. Борис буквально в последний момент спас вас. А вы думаете о нас неизвестно что?!
– Что??? А почему тогда он спрашивает у меня, за что я убил Гоца? Вы в своём уме? Вы что творите? И из каких лап убийц вы меня вырвали?
– А?! Вопрос про Гоца Борис задаёт уже всем подряд, не обращайте на него внимания. Вас спасли и притащили в подвал нашей квартиры, чтобы защитить от убийц. У нас не было времени, а кроме того, появились вопросы. Что вы, например, можете сказать о том, кто и зачем убил наших боевых товарищей?
Керенский притронулся рукой к шишке на голове, набухшей и кровоточащей, и охнул от боли.
– Вера?! – крикнул Чернов.
– Что, Вера? Зачем он мне сдался, этот Керенский? Я вам не сестра милосердия, да и вы не фельдшер!
– Согласен с тобой, Вера, я не фельдшер, я хирург революции! Мы должны вырезать всю опасную опухоль на теле революции, чтобы её организм выздоровел, вот я и пытаюсь понять, что не так с господином Керенским. То ли он опухоль на теле революции, то ли он здоровый организм.
– Сам ты опухоль, – еле слышно пробормотал Керенский и поморщился от боли.
– Дай ему полотенце и воды, Вера.
– Вы бы лучше действительно доктора мне вызвали, спасители…
– О, Саша! Вот уже появился и сарказм, а Борис считал вашу голову слабой. А вы сильны, как никогда. Ты ошибался, Борис!
– Борис, ты не прав! – подтвердил и Керенский.
Савинков вскинулся в гневе, раскрутил барабан револьвера и уставился на Керенского взглядом хищника, не знающего пощады.
– Не прав ты, Борис, – мотнул головой ещё раз Керенский, – я не убивал Гоца и Натансона. Как бы я смог это сделать? Я всё время на виду. А, кроме того, неужели ты думаешь, что я способен на это?
– Ха! Я разве сказал, что это ты делал лично, Саша? Для этого ты слишком слаб. Но в уме тебе не откажешь. Ты нашёл исполнителей, готовых на всё, и натравил на нас.
– Что за подлые домыслы и грязные инсинуации? Я не способен на это. По моим сведениям, это сделали большевики и конкретно Троцкий. Не знаю, кто ему приказал, Ленин или ещё кто, а может быть, это его личная инициатива. Он знает, кто помогал вам деньгами и поэтому решил идти ва-банк и сразу уничтожить конкурентов. Ведь для вас не секрет, что он финансируется Австро-Венгерской разведкой?
– Что ты молотишь, Саша, – ласково спросил Керенского Чернов. – Какая разведка, австрийская? Я бы ещё поверил, что это дело рук немецкого Генштаба или американцев, ни никак не австрияков, – покачал головой Чернов.
– Ну-да, – слабо усмехнулся в ответ Керенский, – нужен этот Троцкий американцам. А может и действительно, нужен стал, я у него не спрашивал, но то, что его газета «Правда» издавалась в Вене, это факт, и потом уже Ленин присвоил своей газете это название. А на чьи же деньги он мог издавать газету в Вене? На английские или немецкие?
– Хватит, мы отвлеклись от темы, – бросил Савинков. – Кого ты послал против нас?
– Послал? Никого. У вас есть доказательства?
– Скоро найдём. И по тебе видно, что ты к этому причастен.
Керенский лихорадочно размышлял, как выкрутиться из сложившейся ситуации. «Что делать? Что, твою мать, делать? Ага, нужно рассказать полуправду, но реальную полуправду, и сделать ход ва-банк», – и он продолжил.
– С чего бы это? Какие доказательства? По каким признакам ты определил мою виновность, Борис? – не сдавался Керенский. – Что за бред? Для чего мне это было бы надо? Спасибо, конечно, что вы меня спасли, но пора и честь знать. Мне нужно возвращаться в министерство. К вам у меня претензий нет. Спасли и спасли. Держали в подвале в неведении, не оказали помощи, ну и Бог с вами. Я переживу. С вами сориться я не хочу, за вами сила, а скоро будет и власть. И, к тому же, я хочу вступить в вашу партию. И вам это будет выгодно, и мне.
Савинков расхохотался, улыбнулся Чернов, остальные усмехнулись.
– Саша, зачем ты нам нужен? – Чернов продолжал улыбаться. – Сначала мы тоже этого хотели. Ты весьма хорошо поднялся, но сейчас обстоятельства сильно изменились. Мы тебя спасли, ты и так нам должен, как крестьянин государству. Если мы тебя спасли, это не значит, что мы тебя выпустим. Ты ведь понимаешь, что мы всесильны, и наши боевые дружины в состоянии уничтожить все твои жалкие силы, во главе с тобой.
– Понимаю, – Керенский кивнул, – и что вы хотите?
– Хотим мы немного. Ты будешь выполнять наши задания, всячески поддерживать нашу партию и устранять наших конкурентов. Кстати, ты ведь выпустил Юскевича-Красковского и поручил ему создать боевые красные дружины? Мы навели справки.
– Выпустил его я, как и многих других, а вот кто поручил ему создать эту самую гвардию, я не знаю. Откуда вы это взяли? Кто вам это сказал, Юскевич? Не верю!
Керенский действительно не верил в то, что Юскевич так банально сдал его. Возможно, он сообщил намёки через третье лицо, но так глупо подставляться он бы не стал. А у эсеров, действительно, были весьма обширные связи, и они могли узнать, что Юскевич создаёт боевую дружину и отовсюду нанимает людей в неё. Да и название уже не было секретом. А Чернов неправильно произнес название, значит, он слабо владеет предметом. Кто-то из людей Юскевича и обмолвился об этом, а эсеры узнали. Раз информация уже пошла, то её трудно спрятать.
– Ты лжёшь! Юскевич лично сказал мне, что это твоя идея создать красные дружины!
– Нет! На каком основании я бы ему приказал? Его поддерживают то ли большевики, то ли анархисты, я не знаю.
– Саша, ты ничего не знаешь. Как же так, ты же ведь министр внутренних дел, у тебя целый аппарат чиновников, и ты не знаешь?
– Знаю, но не всё. Красковского наняли Кронштадтские анархисты, чтобы столкнуть с вами, а заодно, распустили слух о том, что это я всё финансирую. Они вместе с большевиками решили подмять под себя всех. Так большевики с анархистами сразу двух зайцев убивают: и вас ослабляют, и Временное правительство. Они на подъёме, ведут агрессивную политику и хотят власти. Остальное – детали.
– Все хотят власти, и ты в том числе, Саша, – ответил ему Чернов.
– Да, а вы не боитесь, что меня будут искать, и если вы меня не отпустите, у вас будут большие проблемы с властью?
– Нам не привыкать, – отмахнулся от него Чернов. – И власть – это ты, что ли? Уже смешно. Ты позёр и актёр, а ещё, посредственный адвокат. Единственное, что хорошо у тебя получается, это говорить речи, зажигая толпу эмоциями.
Ладно! Мы либо с тобой сейчас договариваемся, либо тебя найдут недалеко от Мариинского дворца убитым, а рядом – кого-нибудь из большевиков. И мы, действительно, убьём сразу двух зайцев: и тебя, и Ленина. Так что, давай договариваться. Время дорого. Нам ещё тебя надо спасать и подлечить. Работы много, а времени совсем нет. Тебя же все ищут, а ты тут, у нас прохлаждаешься, нехорошо, Саша.
Керенский только невесело усмехнулся. Оказывается, он прохлаждается, а не сидит с разбитой головой на «электрическом» стуле, с весьма смутными перспективами. И ему непонятно было, неужели они действительно не боятся отпустить его живым. Или настолько они уверены в себе, или наоборот, уверены в том, что он ни на что не способен?
Трудно было это понять. Во всяком случае, за эсерами стояли миллионы крестьян, и их партия была наиболее многочисленной, куда там большевикам и всем остальным, вместе взятым. Они могли это себе позволить. А вот Керенский не мог себе позволить ошибиться. В очередной раз на кону стояла его собственная жизнь.
– Хорошо, я согласен на все ваши условия, только сохраните мне жизнь и обещайте меня всегда защищать.
– Ну, конечно, мы будем всеми силами тебя защищать, Саша. Ведь ты будешь самый ценный министр из всего Временного правительства. Остальные – это так, овощи да лизоблюды, да буржуи и фабриканты. Ты будешь НАШИМ министром.
Давай подпишем письменное соглашение, и мы тебя отвезём в больницу, а оттуда уже в министерство.
Это в планы Керенского совсем не входило. Подписывать непонятные бумаги, это уже было чересчур. А если завтра их обнародуют? На всех планах тогда можно поставить жирный крест. Надо было потянуть время, но как?
– Ааа, я, ааа… – Керенский пошатнулся, схватился руками за затылок и надавил на него. Острая боль резко пронзила всё тело, ему стало дурно, он обмяк в кресле, а потом и вовсе упал в обморок.
– Эх, Саша, ну что же ты так, – в сердцах бросил Чернов. – Вот зачем вести себя как женщина. Только ведь договорились, а он опять потерял сознание, что за слабак! – и Чернов с презрением отвернулся от лежащего и дурно пахнущего тела Керенского.
– Борис, уведите его обратно в подвал и окажите, наконец, медицинскую помощь. Нельзя измываться над нашей будущей марионеткой. Она должна быть жива, весела и приносить нам пользу, а не валяться кучкой дерьма. Займитесь им!
– Сейчас всё сделаем! Всеволод!
И Керенского снова, подхватив под мышки, утащили в подвал, где, всё же, промыли его рану тёплой водой, облили крепким алкоголем и наложили грубую, но чистую повязку. Потом дали воды и немного жидкого супа. Закончив, все вышли, оставив Керенского лежать уже не на соломе, а на старом матрасе, положив рядом два истрёпанных шерстяных одеяла. Вокруг снова сгустилась темнота, и Керенский провалился в бездну сна.


Глава 2. Розыск
«Увы, наши кадэки и левые октябристы не считаются с уроками истории и не хотят понять, что, сбитый с толку левыми ораторами, озлобленный все возрастающею дороговизною и увлеченный страстями, простой народ не будет считать себя угнетенным лишь при том условии, когда сам сделается безжалостным угнетателем». П.Булацель.
Аркадий Аркадьевич Кирпичников, бывший начальником УГРО, лично прибыл на место похищения Керенского и молча наблюдал за тем, как осматривают участок мостовой. На этом месте остановился автомобиль министра юстиции, отсюда он и пропал.
На грязной мостовой хорошо были видны следы шин и множество самых различных отпечатков ног. Какие из них принадлежали Керенскому, а какие – случайным прохожим или его похитителям, ещё предстояло установить.
Кирпичников не расстраивался. Если надо, то они найдут любого, а это оказалось как раз и надо. Машину нашли брошенной недалеко от особняка Кшесинской, и Кирпичников выехал туда, чтобы убедиться, что его подчинённые сделали всё правильно.
Автомобиль марки «Минерва» оказался полон отпечатков пальцев, а также внутри нашлись следы крови, но немного. К Кирпичникову, задумчиво стоящему возле найденного автомобиля, тихо подошёл генерал Брюн.
– Да, что творится сейчас! Найдём Керенского, а? Аркадий Аркадьевич?
– Найдём, Валентин Николаевич. Быстро найдём. Похитители особо не скрывались, они либо дилетанты, либо чересчур уверены в своей безнаказанности. Вот, сами посудите! На заднем кресле мы нашли прекрасные отпечатки одного из похитителей и множество разных других, в более худшем состоянии. Уже сейчас я могу сказать, что шофёр был подставным, а напавших было двое, и они были вооружены.
– С чего вы это взяли, Аркадий Аркадьевич?
– С чего? Вот, посмотрите на пассажирское кресло. Видите, оно почти не забрызгано кровью. Керенский застыл на нём, потому как увидел оружие в руках нападавших и понял, что бежать бесполезно. Этим воспользовался шофёр и ударил его сзади чем-то тяжёлым, скорее всего, железным инструментом. Да, вот, так и есть.
Кирпичников принял от подчинённого большой гаечный ключ, найденный в машине.
– Видите следы крови, а также кусочки кожи и волос. Волосы короткие и тёмного цвета. У Керенского короткая причёска, мы ещё проверим, но, скорее всего, именно этим ключом его и ударили. Мои люди опросили множество свидетелей, в уголовную среду тоже спущены ориентировки. Объявлено вознаграждение, ждем результат, и он обязательно будет.
– Надо проверить отпечатки по нашим картотекам и жандармским, я больше, чем уверен, что это их клиенты, Аркадий Аркадьевич.
– Я тоже. По характерному почерку видно, что это не банальные уголовники. Не их повадки. Вариантов у нас не много, это кто-то из коллег по цеху господина Керенского, либо специально нанятые люди.
– Ясно, сколько вам, Аркадий Аркадьевич, понадобится времени, чтобы найти Керенского?
– Вы даёте мне карт-бланш на любые действия?
– Даю, у нас нет другого выхода.
– Тогда сутки, максимум двое, и мы узнаем, в каком направлении его увезли.
– Прекрасно, надеюсь, что за это время с ним ничего не случится, и его не убьют. Пусть он мне глубоко не симпатичен, но я пока не вижу никого, кто смог бы помочь нам подняться из той пропасти, в которой мы все очутились. Кругом беспомощность и пафос, пафос и бессилие. Во что превратилась Россия? Эх, извините меня за эмоции, Аркадий Аркадьевич, но это невозможно терпеть и видеть.
– Я вас понимаю, Валентин Николаевич, мы его найдём, я верю, что он ещё жив. Но нам нужны решительные люди для его освобождения.
– Люди? Люди будут, не сомневайтесь.
– Тогда я, как только узнаю, немедленно вам сообщу.
– Да-да, немедленно. И последнее, что я хотел спросить, а где настоящий шофёр?
– В больнице. Его нашли на одной из улиц, лежащего без сознания. Сейчас его допрашивают, но всё и так очевидно. Остановили под надуманным предлогом, отвлекли внимание и стукнули чем-то тяжёлым по голове. Например, рукоятью револьвера, и вытащили из автомобиля, бросив на улице. Мы опросим по этому факту всех, кого сможем найти. Так что, безусловно, найдём.
– Действительно, очевидно, – пробормотал себе под нос Брюн и отошёл в сторону. А Кирпичников снова занялся своим любимым делом.
Сыщики под руководством Кирпичникова довольно скоро напали на след похитителей. Сначала совпали отпечатки, указав на находившегося в картотеке некоего эсера по фамилии Мандриков. Затем проговорился один из посетителей воровской малины, что он видел, как тащили некоего субъекта из машины.
Вора привели и допросили, после пары зуботычин и обещания утопить в канаве, он охотно рассказал все, что видел, и даже указал, куда потащили тело, благо был он весьма любопытным. Допрос ещё нескольких человек, живущих возле указанного дома, подтвердил, что Кирпичников и его люди на правильном пути.
Дом оказался небольшим и принадлежал одному из профессоров юридической академии. Керенский был где-то там. Где-то там, а может быть, и нет. В любом случае, за домом установили наблюдение и были весьма удивлены, когда из него вышел сначала лидер эсеров товарищ Чернов, в сопровождении двух угрюмых мужчин, а чуть позже и Савинков.
Кирпичникову доложили об этом его люди, он доложил Брюну, а тот рассказал Климовичу. Экстренно было созвано совещание. Разговор был недолгим.
– Господа, – начал Климович, – мы все уже знаем и догадываемся, кто захватил господина Керенского или отбил его у других, это с одной стороны, не суть дела… А вот с другой, весьма существенное дополнение.
Нам надо решать, как освобождать Керенского. Брать штурмом здание или организовать банальную проверку в поисках вора или грабителей. Но сможем ли мы успеть застать Керенского живым. И, в случае его отсутствия, получится ли у нас быстро допросить обитателей сего дома и найти его в другом месте, если на то нам укажут. Слишком много вопросов.
– А что говорят филеры? – спросил Кирпичников.
– Филеры говорят, что после ухода Чернова и Савинкова дом покидал неизвестный молодой человек, а потом он вернулся. Выходила девушка и больше не возвращалась. Больше пока ничего замечено не было.
– Угу, значит он, или его тело, пока ещё там. Надо проникать в здание и искать, другого выхода я не вижу.
– Согласен, – ответил Кирпичников, а за ним Брюн.
– Какими силами будете проникать в здание, господа? Я предлагаю небольшую инсценировку. Надо устроить недалеко от дома пальбу, затем несколько человек, переодетых в солдатскую форму, пробегут мимо здания, а за ними последуют люди Рыкова. Они же и постучатся в дом, требуя, чтобы им дали посмотреть, не забежали ли туда беглецы. Дальше будем действовать по обстоятельствам, но вслед за ними в дом должны проникнуть несколько решительных человек, хорошо владеющих оружием.
А дальше уже будет видно, предъявлять ли эсером обвинение или нет. Впрочем, если Керенский ещё будет живым, он сам всё скажет и прикажет нам. Мы же должны быть готовы ко всему. Согласны вы со мной?
Оба снова подтвердили, что согласны, молча кивнув головой.
Тогда я вызываю Рыкова и его самых надёжных людей. Начало операции предлагаю назначить на десять часов вечера, если ничего до этого не изменится. Если изменится, то немедленно начать штурм всеми имеющимися силами. Надеюсь, что мы справимся с этим, господа.
– Не в первый раз, Женя, – подтвердил и Брюн.
– Да, не в первый, – согласился в ответ тот, – Но этот раз может быть критическим. Мы не должны ошибиться.
– Да.
– Тогда до вечера, господа.
***
Керенский очнулся к вечеру. Хотелось есть, да и пить тоже. Воды. Чистой, кристальной воды. И чтобы никто его не трогал. Не бегал, не искал, не пытался убить, взять в плен или сделать ещё что-нибудь с его бренным телом. На-до-ело!
Полнейшая апатия захватила мозг Алекса. Перспектив выжить не было никаких. Что делать дальше? Неизвестно… Что задумали эсеры? Неизвестно… Кто его сдал? – Неизвестно… Короче, уравнение с тремя неизвестными…
Тяжкий вздох ударился о стены подвала, мыши на мгновение замерли и снова деловито зашуршали старой соломой.
Керенский усмехнулся, математику он знал хорошо. Все эти логарифмы и замечательные пределы, не говоря о косинусах и котангенсах. Интересна ему была теория вероятности, с помощью которой можно было даже вычислить вероятность своего спасения.
Керенский задумался, перебирая в голове математические формулы, но думалось плохо, а формулы не желали всплывать в усталом от тревог и переживаний мозгу. Плюнув, он навскидку определил вероятность своего спасения как пятьдесят на пятьдесят. То есть, фифти-фифти.
Через некоторое время свет в окошке под потолком подвала постепенно потускнел, сменившись на черноту ночи. Послышались шаги, и дверь распахнулась, впустив в подвал желтый луч керосиновой лампы. Яркий свет на мгновение ослепил Керенского. Он крепко зажмурил глаза и перед его внутренним взором замелькали радужные пятна.
Рассмотреть посетителя он не смог. В его руки уткнулась глиняная тарелка с супом, а рядом на сено была поставлена кружка с тёплой водой и маленькая ивовая корзинка с несколькими кусками хлеба.
Ни слова не говоря, вошедший молодой мужчина развернулся и ушёл, снова оставив Керенского в гордом одиночестве, пытающимся проморгаться от слепящего яркого света.
Минут через десять ему это удалось. Протерев глаза, он наощупь нашёл ложку и, уже привыкнув снова к темноте, взял миску с супом и принялся жадно черпать столовым прибором густое варево. Суп оказался банальным, то есть гороховым, но довольно сносно приготовленным.
А что ещё нужно для кратковременного счастья?! «Ешь, как в последний раз», – приветствовали гостя горцы, как рассказывал ему один его знакомый, воевавший в Чечне. И чего было больше в этой фразе: сарказма, констатации факта или шутки юмора – было неизвестно.
Керенский ел, пока не закончился весь суп и хлеб. Передохнув, он осторожно взял кружку с едва тёплой водой. Вода была немного сладкой.
«Хух, хоть сахара щепотку не пожалели, сволочи и гады! Уроды, эсеры поганые!» – отдуваясь от подпирающего и переполненного пищей живота, думал Керенский.
Захотелось в туалет по-маленькому, но сделать это было, в общем-то, негде. Пока он размышлял, мыши позвали крыс и теперь всей кодлой шуршали возле его ног в поисках крошек, абсолютно не стесняясь. Сволочи шерстяные, да голохвостые.
Отлив в противоположном углу все лишние эмоции, и побродив по подвалу в поисках места побега, Керенский вернулся обратно и вновь сел на солому. Выхода из подвала не было. Все попытки были бесполезны, бежать невозможно. Сил не было, желания тоже. Оставалось только просто ждать и всё. Что же, ждать и догонять всегда тяжелее, чем убегать и прятаться.
Он упёрся спиной о стену подвала, но стена была очень холодной, и он сполз и лёг на тряпки, принесённые надзирателями, незаметно для себя задремав. Разбудил его неясный грохот. Кто-то бегал по потолку подвала, громко бухая тяжёлыми сапогами. Изредка до него доносились глухие удары непонятной природы, а через маленькое окошко подвала донеслись резкие щелчки винтовочных выстрелов.
«Что-то происходит!» – понеслись его мысли вскачь. Но кто стреляет и почему, естественно, было непонятно. Надо было ждать, и Керенский снова замер в ожидании, надеясь на чудо.
Через пару десятков минут в подвал спустились люди, лязгнул засов, скрипнула дверь, и всё пространство подвала полностью залил свет двух керосиновых ламп, не закрытых защитным стеклом.
– Живой, слава тя Господи! Докладай, Митроха, скорее начальнику. Нашли, стало быть. Живым нашли, кричи.
Указанный Митроха бросился наверх, громко стуча подкованными сапогами.
– Нашли, вашвысокобл, нашли! Живой! Так точно, смотрите сами.
В подвал спустились ещё три человека. Закрывая глаза рукой от яркого света, Керенский смог различить только их фигуры.
– Отлично, это он! – послышался Керенскому знакомый голос, и крепкие руки подхватили его бренное тело, приподняв с соломы и тряпок. Климович, а это был он, помог ему взобраться наверх. Уже на выходе из подвала Керенского перехватили другие руки, и он был доставлен в ту же комнату, где буквально несколько часов назад его допрашивал Чернов.
Возле стола, распластавшись в луже крови, лежал труп, а возле стены белая, как мел, стояла Вера Засулич и кусала губы в едва сдерживаемой ярости или страхе. Взглянув на неё, Керенский резко перехотел оставаться в этой комнате. Потянуло в родное министерство, на свой диванчик.
Но он, всё же, собрался и нашёл в себе силы сказать.
– Вы, госпожа революционерка, арестованы.
– Ты не посмеешь, чудовище!
– Данной мне властью, – не обращая на неё внимания, слабым голосом продолжал Керенский,– за насильственный захват представителя Временного правительства и его министра, я приговариваю вас к смерти.
– Что??? – Засулич отлипла от стены. – Ты же сам отменил смертную казнь?! Меня хочет казнить революционер. И кто? Мелкое ничтожество… Да ты…
– Я отменил, я и введу, что же мне, благодарить вас за своё полуживое состояние? Увы, я не такой тюфяк, каким вы меня представляете, а потому, взять её и расстрелять у дома, при попытке к бегству! Приговор привести в действие немедленно! – и Керенский зло блеснул глазами на Климовича.
Тот удивился, но через мгновение пожал плечами и кивнул одному из присутствующих в комнате.
Засулич бросилась к нему, но сразу же была перехвачена усатым унтером. Климович, с интересом наблюдавший за развитием событий, поморщился от её порыва и произнёс.
– Зачем же так радикально, Александр Фёдорович?
– Зачем? А чтобы не было хуже! А, кроме того, зачем нам нужны свидетели моего позорного плена? Эсеры решились на этот шаг, и теперь слово за мной. Да, Засулич, вы можете облегчить свою участь и рассказать, кто вам сообщил обо мне некую информацию, из-за чего вы меня и схватили.
Та зло плюнула в его сторону.
– Я не знаю, а если бы знала, то не сказала бы вам.
– Хорошо, я уже догадался, кто это мог бы быть. А значит, я в ваших услугах более не нуждаюсь. До свидания на том свете, мадам.
– Я не мадам, а мадмуазель! И вы там окажетесь быстрее, чем я.
– И, слава Богу. Посмотрим! Я попрошу не тянуть с приговором и расстрелять её, или желающих решиться на этот шаг среди моих спасителей нет?
– Есть! – неожиданно сказал один из молодых людей, одетый в сборную форму, частично жандармскую, частично солдатскую. – Они убили моего отца, и теперь моя очередь.
– Прошу вас, – равнодушно отвернулся Керенский, а юноша вынул револьвер и вывел Засулич на улицу. Послышались глухие выстрелы, а потом звук упавшего тела.
– Нам пора, – и Керенский, опираясь на подставленную кем-то руку, поднялся со стула и тяжело пошёл к выходу. Выходя, он равнодушно взглянул на тело, распростёртое на пороге дома, и шагнул к машине, которая тут же завелась. Он поехал в Мариинский дворец, навстречу новым смертям и неприятным событиям.
Климович только мотнул в растерянности головой и вышел из дома, вслед за ним потянулись к выходу и все присутствовавшие. Через пять минут небольшой одноэтажный дом, весь утопающий в кустах сирени, опустел, оставив после себя два трупа и ощущение крутых перемен.
И они не замедлили сказаться. Керенского доставили сначала в министерство, оказав первую помощь, после чего отправили в госпиталь, располагающийся в Зимнем дворце, где он и остался на ночь.
О его освобождении ещё никто не знал, а судя по не удивлённому лицу врача, оказывавшего первую помощь, здесь вообще не интересовались ничем, кроме больных. Керенский лежал на койке и усиленно размышлял о том, как быть дальше. На входе дежурила его персональная охрана.
После освобождения он решил было сразу же послать своих подчинённых и арестовать эсеров: и Савинкова, и Чернова. Но, немного подумав, отказался от этой мысли. О его ночном приезде в госпиталь никто ещё пока не знал. Ему снова оказали медицинскую помощь, благо ничего серьёзного не было, а после неё он задержал и доктора, и медсестру для разговора.
– Доктор, – обратился он к хирургу, который зашил его потрёпанный ударом скальп, – вам и вашей сестре милосердия нужно воздержаться три дня от упоминания того, что я лечусь у вас. Это крайне необходимо.
Тот пожал плечами, а медсестра удивлённо мигнула глазами.
– Мне нужен отдельный угол в любой палате и сестра, персонально закреплённая за мной. Это нужно всего на три дня. Вам заплатят за молчание, но никто не должен об этом узнать. Вы получите солидную премию, в противном случае, революция вас не пощадит.
Сестра недоумённо переглянулась с доктором.
– Да, вы поневоле влезли в политические дрязги, и теперь вам выгоднее будет придерживаться полного молчания. Как говорится, молчание – золото, а болтовня – беда. Вы меня понимаете, уважаемый эскулап?
Доктор кивнул, не в силах промолвить и слова.
– Отлично, а теперь попрошу всех оставить меня наедине с доктором.
Медсестра и двое охранников отошли далеко в сторону, оставив Керенского и доктора.
– Доктор, вы видите мои раны?!
Доктор, по фамилии Миргородский, преодолев свои противоречивые эмоции, ответил.
– Да, конечно.
– Они серьёзные?
– Нет. У вас сотрясение мозга средней тяжести. Разорвана кожа на затылке, мы зашили её, ничего страшного. Через пару недель вы забудете об этом.
– Отлично. Тогда, уважаемый доктор, мне очень нужен шрам на лице.
– Что, простите?
– Мне нужна рана на лице, которая позже должна превратиться в шрам, в довольно заметный шрам, и это нужно мне лично.
Миргородский весьма сильно удивился.
– Зачем это вам?
– Вы сможете мне разрезать лицо таким образом, чтобы остался заметный шрам? Глубоко резать не надо, но шрам должен быть отчётливо виден.
– Ммм, – доктор опешил и засомневался, но, в конце концов, ответил, – да, несомненно, смогу.
– Прекрасно, тогда за работу. Разрез нужно сделать сегодня же, чтобы через три дня он немного зажил, и я смог показаться на публике. А то мой затылок никому не интересен. Ведь я публичный человек, моё лицо – мой флаг, и никак иначе. А «раненый в затылок» звучит исключительно пошло.
– Я бы так не сказал.
Керенский поморщился.
– Доктор делайте, что я вам сказал, и оставьте сомнения. Готовьтесь к операции и привлеките всех, кто вам нужен. Вас ждёт награда, скажем, в пять тысяч рублей вам и тысяча вашей сестре милосердия. И, прошу заметить, эта плата, скорее, за молчание, чем за собственно операцию. Вам ясно?
– Ясно, – пожал плечами доктор и подозвал медсестру. – Мария Сергеевна, прошу вас подготовить операционные инструменты, нам предстоит небольшая косметическая операция, о которой никто и никогда не должен будет узнать. О размерах премии за молчание я вам сообщу после неё.
– Да-да, – кивнула сестра и быстро ушла в соседнее помещение.
Через час Керенский с лицом, перевязанным бинтами, был помещён в закуток, специально для него огороженный, возле которого заступил на пост часовой и осталась дежурить медсестра, помогавшая при операции.
Посмотрев на них, Керенский заснул, полностью обессиленный морально и физически.


Глава 3. Партийные разборки
«Французская революция прекрасно показала, что «главари революции только до тех пор проповедуют равенство, пока сами не доберутся до власти». «Призрак равенства у нас, как и во Франции, выдвигается только для того, чтобы возбудить страсти против верховной власти… Если же у народа являлось желание напомнить французским якобинцам о применении на деле идеи равенства, то республиканские демагоги казнили за это без всякого колебания» П.Булацель
На следующий день по просьбе Керенского к нему был вызвал Климович.
– Евгений Константинович, я поручаю вам возглавить штаб по поиску и работе с представителями партии эсеров. Скажите Кирпичникову, чтобы он дал официальное интервью всем газетам о том, как проходят мои поиски, что они на верном пути и сегодня же накроют похитителей. Прошу вас сообщить ему, чтобы он также указал, что по имеющейся у него информации я жив, но ранен.
Климович кивнул.
– Сделаем! Какие ещё будут указания?
– Вам необходимо приступить к ликвидации лидеров эсеров. Дайте Рыкову указания от моего имени, чтобы он арестовал всех эсеровских активистов и приостановил деятельность всех их газет. Якобы временно… На самом деле, они будут закрыты совсем, но не сразу. Сразу нельзя. Всё должно быть постепенным. Так, дальше. Чернова – в тюрьму, всех остальных тоже. Вам я поручаю физическое устранение Савинкова, а вместе с ним и всех его боевиков.
Климович откинулся назад, продолжая сидеть на табурете. Видно было, что ему очень хочется вскочить и разразиться проклятиями.
– Я думал, что мы создаёмся как политическая полиция, а не как палачи. И вы не боитесь последствий? Эсеры весьма сильная и огромная организация.
– Можете не переживать, я организую информационную кампанию по их дискредитации и основанием к тому будет факт моего пленения, ранения и проблемного спасения. Это позволит мне подавить любые протестные настроения. Все их лидеры должны быть уничтожены любой ценой. Если у вас нет людей, готовых на это, то организуйте нападения китайцев или кого угодно. Но Савинков должен быть уничтожен. Есть у нас неразборчивые люди, взять тех же поляков.
Сегодня вечером организуйте перевозку меня в здание Бюро особых поручений, укрепите его, как можно сильнее, найдите Юскевича-Красковского и доставьте ко мне. Пора и ему сделать следующий шаг.
Ещё завтра с утра я должен увидеть редактора «Гласа народа» Михаила Меньшикова. Он обязательно должен прибыть ко мне. О дальнейшем мы поговорим с вами вечером. Прошу вас исполнить все мои указания в точности.
– Я понял, всё будет исполнено! – и Климович вышел из огороженного простынями угла, где стояла кровать Керенского.
Керенский аккуратно прикоснулся к тугой повязке, которая охватывала две раны на голове: впереди и сзади. Нанесённая хирургом, политическая рана проходила по лицу от уголка левого глаза до середины щеки. Как сказал хирург: «Шрам будет тонкий, но заметный».
Керенский мрачно усмехнулся про себя: «Чего не сделаешь ради достижения своей цели, на что только не пойдёшь ради этого». Но цель, к которой он сейчас стремился, постепенно стала совсем не той, которой была вначале, совсем не той. Но ничего. Взяв в руки бумагу и карандаш, он стал лихорадочно писать фразы на белом листе для статьи в газету.
«Гость из будущего»
«Сегодня нашему корреспонденту стало известно о том, что министра юстиции и внутренних дел, воспользовавшись его открытостью и доступностью, захватила группа боевиков-эсеров. Все мы знаем, что они ведут скрытую борьбу с фракцией большевиков из партии РСДРП, и те также не остаются перед ними в долгу.
Неизвестно, чем не угодил им Керенский, возможно, тем, что он является ярым сторонником объединения всех партий и противником партийной разобщённости. Удивительно, что эсеры не убили его, а только ранили. А ведь они всегда отличались своей склонностью к политическим убийствам и неприкрытому ничем террору. Это тем более удивительно, что они захватили его и прячут на одной из своих конспиративных квартир.
А может быть, он скрывается у большевиков, которые протянули ему руку помощи? Или они попытались отбить Керенского у эсеров. Ничего не известно. Ясно только одно: эсеры, предвосхищая дальнейшую борьбу за власть, решили сделать первый ход. Они напали на большевиков и захватили Керенского, кто следующий? Берегитесь все! Боевые дружины эсеров идут! Прячься обыватель, трусь солдат, спасайся матрос, террор идёт!»
Уже самым поздним вечером, в здании Бюро особых поручений, сидя в отведённой специально для него комнате, Керенский встречал Красковского, которого смогли найти с великим трудом, и то, только потому, что следили за ним.
– Николай Максимович, как давно я вас не видел, – увидев входящего в кабинет Юскевича, с ухмылкой произнес Керенский.
Тот ощутимо был не в своей тарелке.
– Да, а мне казалось, что это было совсем недавно, как будто вчера.
– Ну, что вы. Времени прошло предостаточно, но мы с вами сделали только одну часть работы и нам предстоит сделать ещё больше. Сколько вы набрали людей на сегодняшний день?
– Ммм, примерно триста человек.
– Угу, этого должно хватить. Вам предстоит выполнить следующую задачу, – как ни в чём не бывало, наставлял Керенский. – Вы должны взять всех своих людей и атаковать Кронштадтский Совет и штаб-квартиру анархистов. Организацию того, как вы это будете делать, целиком отдаю в ваши руки. Вы человек, уже изрядно поднаторевший в этом, и потому, дерзайте. А я вас поддержу деньгами и морально, и обеспечу вам моё покровительство. Вы ведь теперь видите, что я в огне не горю и в пистолетах не тону, – скаламбурил Керенский. – Цените!
Он холодно смотрел на Юскевича, создав маску равнодушия на своём лице.
– Бандитские гаечные ключи меня не берут и пули летят так же мимо, к вашей выгоде, Николай Максимович. Поэтому, не далее, как завтра, в любое удобное для вас время вы должны атаковать Кронштадтский Совет и анархистов, иначе… Иначе я вам не завидую. Мои службы нашли меня и спасли, найдут и вас, где бы вы ни скрывались, но с противоположной целью. Подумайте…
Юскевич не пытался вставить ни слова в монолог Керенского, но по его лицу было видно, как ему неуютно под взглядом ореховых глаз спасенного министра.
– Ну, что, вы готовы? Или есть определённые сложности? Если есть, то говорите.
Юскевич колебался не больше минуты. Наконец он согласно кивнул и, сказав, что всё будет выполнено, попросил разрешения удалиться готовиться к операции.
– Конечно, вам надо подготовиться. Деньги у вас есть, а после операции вы получите ещё денег на дальнейшие расходы.
Юскевич заинтересованно кивнул и вышел. Через десять минут в кабинет к Керенскому вошёл неизменный Климович. Как-то так получалось, что Климович появлялся у Керенского намного чаще, чем Брюн или тот же Кирпичников, не говоря уже о Рыкове или Раше. Особенно Раша, который, даже не встретившись с Керенским, сразу же отправился командовать своими пограничниками.
– Евгений Константинович, я вынужден вас просить проследить за Юскевичем. Он не понял, догадался ли я о его непосредственном участии в моём пленении или нет. Да я и сам в точности не уверен в этом. Я попрошу проследить за ним, но так, чтобы он ничего не смог заподозрить. Нужно выявить его связи и возможности разбалтывать обо мне информацию. А также его желание или нежелание выполнять мои приказы. Обо всём прошу немедленно докладывать мне.
***
Юскевич вышел из здания нового тайного учреждения, которое находилось сейчас в Смольном институте, и быстрым шагом постарался удалиться как можно дальше от него. Противоречивые чувства просто раздирали его. С одной стороны, он не хотел, чтобы Керенского уничтожили, с другой – опасался его, особенно после того, как тот смог выжить в, казалось бы, безвыходной ситуации.
Ему пришлось на ходу обдумывать свои действия. А что тут думать? Нужно было выполнять полученный приказ, но найти возможность предупредить об этом Пуришкевича.
Хочешь жить, умей вертеться. К сожалению, он не успевал этого сделать. Вместо личной встречи, Юскевич решил написать короткое письмо, быстро набросав примерный текст. «Не могу встретиться лично, но хотел бы вас предупредить, что события развиваются дальше, и ваши усилия не привели к ожидаемому результату. Внимательно следите за новостями, вы поймёте, почему».
Но всё же побоялся доверить письмо почте. К тому же, она работала из рук вон плохо. Дойдя до ближайшего телефона, он заплатил за его пользование и, набрав знакомый номер, тревожно задышал в трубку.
Мимо будки прошла молодая девушка, мельком взглянув на него, она улыбнулась, изогнув гибкий и узкий стан. Но Юскевич был встревожен и не обратил на неё никакого внимания, сейчас ему было не до улыбчивых девушек. Услышав в телефонной трубке знакомый тембр, он ненароком повысил свой голос.
– Владимир Митрофанович! Да, это я! Да, звоню не просто так. Я оказался прав. Да, и вы тоже это поняли, Но министр жив. Да-да, он жив. Это правда, и мне предстоит новое задание. Следите за новостями, вы должны понять. Я не имею возможности говорить с вами долго. Помните о наших условиях, для меня это важно. Иначе я прерву все договорённости. Да, рискую, но коготок и так увяз, а значит, и птичке всей пропасть. Да, вы бы подумали и о себе, всё же бывает. Угрожаю?
Вы что? Как можно? Я не угрожаю, я вас предупреждаю о том, что события принимают исключительно неприятный поворот. Да, и не только для вас, но и для меня. Но я выкручусь, а вот с вами может быть всякое. Задумайтесь, Владимир Митрофанович… – и Юскевич со злостью швырнул трубку на рычаги. Оглянувшись, он никого рядом не увидел. Почта была почти пуста. Лишь в соседней кабинке улыбчивая девушка оживлённо болтала со своей подругой, параллельно строя ему глазки.
– Ну, блин, бабы, – чертыхнулся Юскевич и, водрузив на голову старый потрёпанный котелок, вышел из здания почты, почти сразу же попав под мокрый снег, переходящий в промозглый дождь.

«Мерзкая погода», – подумал он и зашагал в явочный подвал, собирать людей и разрабатывать план нападения на анархистов и Кронштадтский Совет. Как это сделать, пока он абсолютно не знал, но и отказаться от задания не посмел.
Девушка же, дождавшись, когда он отойдёт на значительное расстояние, выпорхнула из помещения и буквально за углом встретила весьма непримечательного типа. Остановившись перед ним, она вкратце пересказала услышанный ею разговор.
– Да, он называл его Владимиром Митрофановичем. Больше никаких имён не называл.
Получив за свои труды двести рублей, она быстро удалилась, а филер побежал представлять доклад своему начальнику. Климович, услышав имя-отчество, быстро прикинул, о ком шла речь. К такому сочетанию подходил только один человек, и был это Пуришкевич.
Старые приятели и друзья-товарищи по монархической организации быстро переобулись, буквально в воздухе, а потому ничего в этом удивительного не было. Климович доложил о полученной информации Керенскому, ожидая от него дальнейших указаний.
– Ясно.
Керенский обвёл взглядом великолепную комнату в Смольном. Хорошо раньше жили, уютно и с шиком.
– Тогда так, господин начальник Бюро. Юскевич-Красковский решил вести двойную игру, соответствующую его двойной фамилии. Нужно найти агента, которому бы доверяли большевики, и через него передать информацию, что убийства большевиков осуществлял Пуришкевич, в сговоре с эсерами. Им нужно представить доказательства этого. Любые, которые сможете придумать. Пусть они будут абсурдными, но они должны быть.
Ваша цель – принудить большевиков ликвидировать Пуришкевича. Если они не смогут или не решатся, то тогда вам придётся взять это на себя. И после того, как Юскевич выполнит свою задачу, его тоже надо уничтожить.
Климович внимательно слушал, долго молчал, потом тихо проговорил.
– Вы считаете, что я палач?
– Вы? Нет! Вы выполняете мои приказы. Я же не заставляю вас это делать лично. Привлеките поляков, китайцев, латышей или финнов. Мне нужен результат, а не благородство. Благородство оставьте за дверью, если вы хотите выжить и спасти страну от разрушения. Или вы совершенно не видите, что всё к этому идёт?
– Вижу.
– Вот и прекрасно, а если вы думаете, что это противно делать и людей убивать позорно, то посмотрите на мои руки, они тоже уже в крови.
Климович невольно перевел взгляд на чистые руки Керенского.
– Да, мне пришлось убить двоих, защищая свою жизнь, и я убил бы и Савинкова, защищая себя, если бы я мог. Мы на войне, вокруг нас враг. Или мы его или он нас. Эта война тайная, но она не менее беспощадная, чем на фронте. Никто никого жалеть не будет, когда поймут, что власть уходит из рук. Вы должны решить для себя: либо вы идёте со мной до конца, либо сходите с дистанции.
Обещаю, я дам вам денег и возможность быстро уплыть в любую страну, в которую захотите. Потому как оставаться здесь вам будет просто опасно. Я буду драться, биться насмерть, и вы должны об этом знать. Я честен перед вами, потому что у меня нет другого выхода и других людей, на которых бы я мог опираться. Поэтому и говорю вам всё начистоту.
– Поздно, – тихо проговорил Климович, – уже слишком поздно. Я опоздал. Вы правы, я уже завяз во всем этом по уши. Решать надо было тогда, когда вы пропали. Но вы нашлись, и уже поздно. Я принимаю ваши правила, но предлагаю вопросы ликвидации поручить другому человеку.
– Хорошо. Тогда прошу вас выполнять мои приказы и объяснить необходимость их выполнения и Брюну. Ведь он ещё более щепетильный, чем вы. А это на данном этапе очень плохо. Передайте ему приказ, чтобы он начал проводить облавы на уголовников и не стеснялся в выборе средств. При малейшем сопротивлении нужно давить так называемых «птенцов Керенского». То бишь, моих безумных слётков, но так было надо.
Я их выпустил, я же их и уничтожу. Тюрьмы пусты, и их необходимо заполнять, но это ненадолго. Нам нужна бесплатная рабочая сила и те, кто осознают свою ошибку и будут работать или умрут. Всё очень просто, всё критически просто. Но пока мы должны столкнуть между собой всех, до кого дотянутся мои слабые руки.
Климович снова невольно взглянул на действительно тонкие и слабые руки Керенского.
– Да, вы правы, – перехватив его взгляд, произнес Керенский. – Руки у меня слабые, но очень длинные и хваткие. Эсеры должны ненавидеть большевиков, большевики – кадетов, анархисты – эсеров, и так по постоянному кругу.
И нам ещё нужно создавать частное банковское охранное агентство. Оно должно быть внушительным и насчитывать в совокупности никак не меньше сотни тысяч бойцов во всех крупных городах. Отвечать за них буду опять же я.
– Вы хотите сосредоточить в своих руках все силы правопорядка, не меньше, чем у военных?
– Пока да, но в последующем забрать их и у военных. Шкуро прибыл? – неожиданно спросил он у Климовича.
– Да.
–Тогда я жду его утром. Вот, скорее всего, он и выполнит мои приказы, которые кажутся вам жестокими, а мне исключительно правильными. В общем, наймите убийц и уничтожьте всех тех, на кого я вам указал. А сейчас, оставьте меня, я всё ещё не восстановился после плена.
– Хорошо, – ответил Климович и, встав со стула, тихо удалился.
***
Михаил Меньшиков также явился к Керенскому. Но пробыл недолго. Керенский, вручив ему статью, объяснил, что нужно сделать и когда, и обессиленно откинулся на подушку, полуприкрыв глаза. Ему нужно было подумать, ничего ли он не забыл. Вроде ничего. Но вихрь мыслей продолжал лихорадочно крутиться в голове бесконечным хороводом.
Правильно ли он поступает? Что делать дальше? Как жить и как продолжать жить? Вопросы, вопросы, вопросы…
– Я могу идти? – поинтересовался Меньшиков после некоторой паузы .
– Да, можете. Хотя, подождите, вы знаете редактора какого-нибудь исторического журнала?
– Да, знаю, – удивлённый вопросом, ответил Меньшиков.
– Какого?
– Редактора сатиристического журнала «Пугач».
– Хорошо, тогда заплатите ему и попросите печатать как можно больше смешного материала про большевиков. Нужно выставить их несерьёзными политиканами, преследующими только оду цель. И эта цель – власть! Власть любой ценой.
Они хотят отобрать землю у помещиков и раздать крестьянам. А вы должны писать, что после этого они отберут её уже у крестьян, с помощью помещиков или немцев. Не стесняйтесь обвинять их в сговоре с немцами и австрийцами.
И больше патетики, больше красок, больше карикатур. Нужно ещё снять короткую комедию про них. Но, боюсь, это будет очень сложно реализовать, но если возможно, то отправьте ко мне человека, который сможет это сделать.
– Даааа, – протянул Меньшиков, – я постараюсь найти, если смогу.
– Постарайтесь, это очень важно. Мы должны бить своих оппонентов по всем фронтам, и лучше силой слова и силой мысли. А не силой оружия. Эта игра на перспективу, но если мы выиграем, никаким оружием нас не сковырнёшь с пьедестала власти. И ещё…
– Да, – заинтересовано проговорил Меньшиков.
– После всего, что случилось, я долго думал и решил, что мне необходимо создать свою партию.
– Но вы же и так являетесь лидером Трудовой группы?!
– Давайте не будем смеяться над ещё не старым, но уже раненым пулей человеком. Мне нужна личная партия, если вам будет угодно, партия одного лидера, в которую я буду набирать людей, готовых идти со мной до конца. Я буду их брать отовсюду, из всех партий и фракций, но моя партия должна отделиться от всех остальных. Вы можете подобрать подходящее ей название?
– Что же, вы поставили мне весьма трудную задачу, но давайте вместе подумаем над тем, как можно назвать эту новую партию. Прежде всего, я хотел бы назвать её русской, но боюсь, это оттолкнёт многих людей других национальностей, которые могут принести в ней пользу.
– Согласен, – кивнул Керенский.
– Значит, первое слово названия будет Российская. Вторым словом я предлагаю – Крестьянская!
– Согласен, – снова кивнул Керенский.
– Третье слово, в угоду нынешним тенденциям, предлагаю обозначить – Социалистическая! Четвёртым – Рабочая, и пятым словом – партия. То есть, Российская крестьянская социалистическая рабочая партия, сокращённо – РКСРП или проще РКСР. Как вам?
– Замечательно, вы гений, Михаил Осипович!
– Что же, я рад послужить общему делу и готов идти рядом с вами.
– Я ловлю вас на слове, – усмехнулся Керенский, – но как бы вам потом не пожалеть о своих словах? Я буду воевать, будет много крови, будет борьба и не все переживут это противостояние.
Меньшиков долго молчал, потом произнес.
– Я выбрал, только прошу вас руководствоваться своей совестью, раз другого выбора нет. Своей совестью. Пожалейте русский народ, пожалейте его кровь, её и так уже достаточно пролили. Прошу вас!
Керенский хмуро посмотрел на Меньшикова.
– Я понял вас, Михаил Осипович. Не буду ничего обещать, но ваши слова я буду помнить всегда. Спасибо за то, что пришли. И прошу вас, приступайте, как можно скорее, к делу. Времени мало!
– Хорошо! – и Меньшиков быстро ушёл.


Глава 4. Шкуро
«У нас в России, стоящие у власти люди больше всего боятся прослыть реакционерами, и ради того, чтобы избежать этой клички они жертвуют честью, славой, всею будущностью России. Так кто же хуже: те, кто кидают бомбы или те, кто платят неустойку в пятьсот рублей, лишь бы рядом с ними не было читальни Союза Русского Народа?» П. Булацель

На следующее утро к Керенскому явился Андрей Григорьевич Шкура (да-да, тот самый). Это был весьма колоритный казачина, и даже по внешнему виду выглядел абсолютно отмороженным. Судя по сложившемуся мнению, он и солдат в свой отряд подбирал соответствующих.
– Это вы есаул Шкура?
Мимолётная тень досады пробежала по челу бравого казака.
– Да, но я предпочитаю, чтобы меня называли Шкуро.
– Прекрасно, товарищ Шкуро! А я министр Временного правительства Керенский.
– Это тот, которого все сейчас ищут?
– Да, но меня уже нашли, к моему большому удовольствию. Вот немного помяли, но ничего, только злее буду.
Керенский прикоснулся к повязке на голове. Шкура усмехнулся.
– Бывает! Я тоже только злее от этого становлюсь.
– Вы догадываетесь, зачем я вас вызвал к себе?
Шкуро равнодушно пожал плечами, но его глаза блеснули живым дьявольским огнём. Ему действительно было это интересно.
– Сколько вы привели с собой бойцов?
– Две сотни «волков».
– Гм, звучит угрожающе, но в Петрограде на лошадях особо не поскачешь. Это город, а не степные просторы.
– Ничего, мои казаки обучены воевать и в горах, и в лесу, научатся и в городе. Они пластуны. Не раз ходили ночью в рейды и по тылам немцев. Да и турков мы изрядно пощипали. Не вояки они, эти турки. Саблей махать умеют, а вот в строю наступать кишка у них тонка. Да и союзники наши, армяне, только орать, да торговать умеют, а не воевать. Поэтому на нас всё и ложится.
– Интересно. Но вам придётся здесь воевать не с турками, и не с немцами, а с самыми обычными контрреволюционерами. С теми, в чьих жилах течет русская, еврейская, польская, грузинская и армянская кровь. Вы готовы идти на это? Я вам сразу объясню. На меня произошло покушение, а сделали это эсеры, они в своих разборках с большевиками решили использовать меня, как козырь.
Но не всё так просто. У большевиков тоже есть огромное желание власти, но, несмотря на притязания обеих партий, их планы вполне могут нарушить анархисты-синдикалисты. А все вместе они мечтают скинуть правление кадетов и октябристов, как уже скинули правление царя-самодержца. Вы понимаете?
– Гм, гм, – кашлянул в кулак Андрей Григорьевич Шкура, – не совсем.
– Да вам и не надо понимать. Я высоко ценю казаков и буду оплачивать ваш труд в двойном размере. Ваша волчья сотня мне очень пригодится.
– У меня две сотни людей.
– Тем более! Мне нужны люди. Но для решения некоторых вопросов я бы посоветовал вам набрать ещё одну сотню, а то и две, из числа инородцев. Без разницы, какой национальности, хоть китайцев берите. Сразу вам скажу, эти две сотни будут расходным материалом. Теми, кого не жалко использовать в разных жестоких делах. Параллельно вы должны набрать себе ещё три сотни казаков или солдат. Это будет ударный кулак. Мой ударный кулак, если вы меня понимаете.
За это я вам обещаю быстрое продвижение по службе. Вы сейчас есаул, а будете полковником. Но советую вам не обольщаться. Положение в городе архисложное, если не сказать хуже. У меня мало сил, и все они заняты борьбой с преступностью, а не с гидрой контрреволюции. Но вам не должно быть до этого никакого дела. Вы будете выполнять мои приказы, а задумываться об их реализации буду я. Вы согласны?
Есаул почесал затылок, потом провёл рукой по голове, пригладив волосы, расчёсанные на аккуратный пробор. Не спеша расправил длинные усы, крякнул, легко вздохнул, а потом, взглянув коротким, как выстрел, взглядом, сказал.
– То есть, будем стрелять и господ и товарищей, которые против власти?
– Да, всех, кто против власти Временного правительства и лично меня. Точнее, всех, кто против меня и избирательно против Временного правительства.
– Понятненько, господин министр. Ну, если насчёт себя, то я согласен. Чай не каждый раз будут полковника предлагать. А вот насчёт других сомневаюсь. Братцы за что будут свою кровь проливать? За разгон революционеров? Так за них орденов не дают и землицы не нарежут! Нам, казакам, они глубоко до задн… то бишь, без разницы, господин министр, как «лапти» власть делят. Царя скинули, а мы царю присягали. А сейчас што? Срамота одна, а не власть. Кому верность держать?
Господинчики никчёмные между собою ругаются, словесами умными кидаются. Пинают друг друга исподтишка, да плюются газетным словом, не хуже арабского верблюда! Нешто это нормально? Одним словом – лапти! А на фронте, всё же, привычнее будет, чем здесь. Там трофеи, да уважение. Слава и почёт, а здеся-то што? Крестов не получишь за убийство своих, да и богопротивно это. Деньги брать, так мы не иуды! Это к евреям надо. Потому, не согласятся казаки. Ей, ей, не согласятся…
Керенский сморщил нос и задумчиво уставился на сидящего перед ним казака. Потом вздохнул и достал из подушки полуавтоматический браунинг. Тёплая рукоятка легла в ладонь, привнеся в душу Керенского чувство успокоенности. Шкуро насмешливо смотрел на Керенского, даже не шелохнувшись.
Сдвинув предохранитель, Керенский отщёлкнул обойму и стал медленно выщёлкивать из магазина короткие тупоголовые патроны. Затем передёрнул затвор пистолета, проверив отсутствие в нём патрона, и разрядил его в стену. Сухо щёлкнул боек, ударившись о железо, предохранитель занял своё штатное место, а Керенский собрался с мыслями.
Перебирая в ладони патроны немецкого пистолета, Керенский размышлял, чем он может убедить этого субъекта, он прямо чувствовал, что этот казак, в прошлой истории бывший, пожалуй, самой неоднозначной фигурой, мог здорово ему помочь.
Как ни противно было Керенскому это сознавать, но власть не упадёт в руки без боя. Без очень кровавого боя. И не все готовы сражаться со своими, пусть они давно уже таковыми не являлись. Недаром большевики привлекали в свои ряды кого угодно, пропагандируя интернационал. Под его знамёнами было легче подавить всё русское и обыкновенный патриотизм.
Толпы народа, дезориентированные в политическом пространстве, верили каждому слову, сказанному с высоты броневиков, а те, кто не верил, рисковали остаться один на один с людьми, чётко знающими свою цель и не чурающимися на своём пути любых средств для её достижения.
– Я так понял, вы присягали на верность императору и теперь не считаете себя обязанным защищать Российскую империю?
– Да, то есть, не совсем. Я защищаю империю, но если сам русский народ не хочет её защищать, то зачем нам, казакам, это делать? У нас есть область Войска Донского, земли нам хватит, проживём и без России.
– Да, пока так и есть. Но разброд и шатание скоро прекратятся, и мы возьмём власть в руки. Я возьму власть в руки. А для этого мне нужны люди.
Керенский сделал небольшую паузу и продолжил.
– Лично преданные мне люди. Они будут расти вместе со мной и чем больше сделают для меня и моего восхождения, тем выше поднимутся сами. Вашим казакам я могу пообещать деньги, наградное оружие и офицерские звания, всем, кто сможет пережить этот год.
Тем, кто погибнет, будет вечная слава и пожизненный пансион их семьям, а также крупная сумма денег или дом в любом городе или селе за счёт государства. И платить я вам тогда буду втрое больше, чем обычным казакам. Постепенно я планирую опираться на казачество и с вашей помощью восстановить целостность и порядок в империи. Как вам моё предложение?
– Угу. Значится, все мои люди станут офицерами и будут богачами?
– Да, несомненно. Я бы мог обещать и больше, но есть ли в этом смысл? Если я приду к власти, я не забуду тех, кто в этом мне помог, а если нет, то уже какое это будет иметь значение? Выбирайте!
– Выбирать? Да, я согласен. Но с братьями-казаками поговорю. Вы меня убедили, убедить их – уже моя проблема. Можете считать, что две сотни моих «волков» уже ваши. А что касается инородцев, то больше сотни я набирать не буду, и то, если только самых отчаянных. Поляки подойдут вполне, про остальных не скажу. Может, венгров из военнопленных возьму. Тоже отчаянные рубаки и злые, к тому же, чехи те же. А вот с китайцами разбирайтесь сами.
– Разберёмся. Даю вам три дня, и в случае согласия ваши сотни занимают казармы одного из учебных полков. А тех мы отправим на фронт. Или к киргизам, как получится. Это уже будет моё дело. Согласны?
– Да! Я могу идти?
– Да, конечно! – и Керенский стал аккуратно вкладывать патроны обратно в магазин пистолета.
– Хорошая игрушка, – уже уходя, обронил Шкуро и, поддавшись мимолётному импульсу, сунул руку за пазуху, – а вот мой, трофейный, получше вашего будет, – и он протянул Керенскому небольшой маузер М1910. – Владейте, это вам от меня подарок. Мне эта игрушка всё равно ни к чему, а вам пригодится, – и он, надев на голову папаху, удалился из комнаты.
Керенский молча принял подарок и, напряжённо обдумывая в голове все слова и действия, машинально стал разбирать подаренный пистолет. Оружие действительно успокаивало, и пока руки разбирали его и собирали обратно, голова холодно анализировала собственные слова и действия.
После двухкратной разборки и сборки пистолета Керенский окончательно успокоился и всё решил для себя. Завтра ему пора выходить из сумрака. Межпартийная борьба только разгоралась, и эсеры будут отчаянно сопротивляться. Но их козыри были все биты. Главное, чтобы Савинков не удрал, либо не сделал смертельный для Керенского ход.
Как не было страшно, но нужно было ехать в Петросовет и там лично разбираться со всеми, а желательно встретить там и Савинкова. Пришло время решаться на отчаянные поступки. Керенского сдерживало лишь одно: выступление Милюкова и Гучкова за продолжение войны.
Этот шаг обоих министров должен был породить волну негодования широкой общественности и народных масс. И уже в связи с этим, после их неизбежной отставки, Керенский мог реализовать тот самый карт-бланш, который в своё время получил настоящий Керенский.
Впрочем, Керенский сознавал, что у него появились силы, с помощью которых можно произвести очередной политический переворот, названный впоследствии апрельским или майским. Здраво поразмыслив, Керенский для себя решил, что этот шаг принесёт ему не победу, а иллюзорность власти, и через несколько месяцев высший генералитет, подзуживаемый кадетами, найдёт в себе силы сбросить его с вершины власти наземь.
Керенскому на данном этапе было необходимо нейтрализовать эсеров, обмануть и полностью разгромить большевиков, а потом и подавить анархистов. С кадетами придётся договариваться и, опять же, обманывать. Никакого выхода, кроме личной диктатуры, он не видел.
В этом были правы все, кто знает историю. В тяжелые моменты, когда государство ведёт войну и напрягает последние силы, слабые правители становятся неспособными удержать власть. Более того, они не способны сохранить и целостность страны, разрываемой старыми и новыми противоречиями.
Полицейские силы, которые Керенский к этому времени создал, были ещё слишком малочисленны и не успели сформировать о себе положительного мнения. Сиюминутная популярность Керенского среди народных масс была залогом успеха, но успеха временного. Единственным препятствием на его пути к власти была армия. Он понимал, что, только возглавив её, удастся провести реализацию необходимых планов и только потом приступить к диктатуре.
Стрельнуло в щеке острой болью. Сестра принесла ему противную микстуру, Керенский залпом выпил её и через полчаса задремал. Снилось всякое, обычно ему раньше снилось только приятное или непонятное. А сейчас в голове скакали всадники, громко кричали люди, и толпилась целая куча сумбурных образов.
Через сутки за ним приехала машина. Броневик его подчинённые не смогли достать, и Керенский ещё раз отметил для себя, что Секретёва надо любой ценой ставить начальником автомобильной службы империи.
В машине сидели вооружённые люди из Бюро особых поручений, за ними следовал грузовик, набитый людьми из военной полиции Рыкова. Во всех передвижениях Керенского стала сопровождать личная охрана, назначенная Климовичем. Особые обстоятельства требовали особых мер безопасности, и Керенский больше не желал рисковать своей, пусть и никчёмной, но такой нужной ему жизнью.
Сначала Керенский отправился в министерство. Его появление произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сомов, заметив живого Керенского, входящего в приёмную, чуть не упал в обморок от вида измождённого и перевязанного лица своего начальника.
– Что с вами, Александр Фёдорович? – пролепетал он.
– Позже узнаешь, Володя, а сейчас мне нужно переговорить с моими товарищами. Всех нужно срочно вызвать ко мне, и позвони Коновалову, чтобы он тоже, как можно скорее, прибыл в мой кабинет. Предстоит много дел, весьма скорбных.
– Я всё сделаю, всё сделаю, – продолжал заполошно лепетать ошарашенный Сомов.
– Быстрее все делай, Володя, время не ждёт! – и Керенский захлопнул за собой дверь.
Через несколько минут в кабинет прибежал Коновалов и буквально набросился на Керенского.
– Саша, где ты был? Что с тобой случилось?
– В заложниках я был.
– У кого?
– У кого? Скоро узнаешь, – и Керенский криво усмехнулся. – Пока об этом рано говорить. У меня времени мало. Я создаю новую партию – Российскую Крестьянскую Социалистическую Рабочую партию. Ты готов в неё вступить?
– Но как же…, – начал мямлить Коновалов, – ты же трудовик и стремился к эсерам?
– Стремился, но обстоятельства круто изменились. В скором времени ты поймёшь. У тебя есть время подумать, я не тороплю тебя.
– А Терещенко ты предложишь?
– Терещенко? Не знаю, пока не знаю.
– Но…
– Саша, мне некогда, поэтому ты пока думай, а я поеду сейчас в Таврический.
– Да, да. А ты знаешь о ночных событиях в Кронштадте?
– Пока нет.
– Я только что об этом узнал. Там был бой. Напали на Кронштадтский Совет поздно вечером. У них шло заседание, многих убили и ранили. Они не смогли оказать сопротивление. Когда матросы прибежали, то было уже поздно, нападавшие благополучно скрылись. Осталось всего несколько убитых, это, кажется, были уголовники, но никто ничего точно не знает. Что будет? Ой, что будет! Это кошмар! – и он схватился обеими руками за голову.
– Посмотрим, что будет. А пока это только подтверждает то, что я и думал. Ладно, раз уже многое случилось, я скажу тебе, кто меня взял в заложники… Это были эсеры во главе с Савинковым.
Их разборки с большевиками зашли уже очень далеко, и они решили использовать меня в своих целях. Не знаю, кто сказал эсерам, что я замешен в их борьбе с большевиками, но они решили не разбираться, а сразу захватить меня и допросить.
В принципе, это в их духе и ничего удивительного здесь нет. Если бы это была любая другая фигура, но не я, то и ладно, никто бы и не заметил. Но эсеры перешли все границы, и я теперь не намерен отступать. Именно они ответственные и за это нападение на Кронштадтский Совет. Творится что-то непонятное, они уподобились бешеным псам. Но я верю, что не все из них заражены бешенством.
Я знаю только двоих бешеных из их партии. Это Савинков и Чернов, они оба лично допрашивали меня, и ты хорошо видишь следы этого допроса на моём лице. Они будут уничтожены. Они не запугают меня. Я ещё докажу, что я сильнее их!
Керенский разбушевался и стал в исступлении бить кулаком по столу. Лицо его покраснело, изо рта вырывалась слюна, а повязка на голове сползла на бок.
– Я еду в Петросовет, пожелай мне, Саша, удачи в бою. Пожелай!
– Я… Я… Да, ты справишься, я верю в тебя. Ты – настоящий министр внутренних дел. Да, но я, как же так, но это же невозможно. Я…
– Всё, я поехал! – и Керенский, достав подаренный маузер, деловито отщёлкнул обойму, снова вставил её на место и, больше не обращая внимания на Коновалова, решительным шагом вышел из кабинета.
Спустившись к машине, в которой был установлен пулемёт, Керенский уселся на сиденье и, в сопровождении грузовика, направился в сторону Таврического дворца.


Глава 5. До конца

«Где же, господа передовые юристы, ваши сердца и ваша совесть? Проснитесь, станьте хоть немного последовательны, а то судьба ваша будет печальной, ибо народ уже понял, кому вы служите». П. Булацель «О случае освободительного зверства».

Юскевич смертельно боялся, и страх этот внушал ему не Керенский, а свои люди. Боялся, что они предадут или струсят. Предавало ему уверенности только то, что их было много, почти пятьдесят человек, и они получили крупную сумму, а также наркотики, которые достать становилось всё труднее. Это был аванс, оставшаяся половина суммы ждала бандитов после проведения акции.
В Кронштадт каждый член группы прибывал самостоятельно. Юскевич всё рассчитал правильно. Большее число людей было трудно переправить туда незаметно и также незаметно раствориться после совершения набега. А меньшее число людей никак не гарантировало успеха.
В назначенное время его люди стали стекаться к Морскому собранию, где заседал Кронштадтский совет. Возле здания крутились несколько матросов, да курили два солдата. Охрана была. Примерно человек десять матросов праздно проводили время, прохаживаясь возле здания, то и дело, входя и выходя оттуда. Они уже давно устали слушать бесконечные речи своих лидеров, проводя время в счастливом ничегонеделании.
Никто специально здание не охранял, скорее, они присутствовали здесь как символ власти и представители народа, захватившего власть. О том, что на них кто-то может напасть, даже не думали.
Накануне нападения Юскевич предупредил своих бойцов, что желательно никого из охраны не оставлять в живых, чтобы они не смогли быстро поднять тревогу. Люди попались ему отчаянные, платили хорошо, быстро скрыться возможность тоже была, тогда почему бы и не поучаствовать в нападении?
А то, что революционеры и матросы? Так и что? Обычные люди, да ещё и на острове! Главное – быстро смыться и потом пуститься во все тяжкие, ведь цена своей жизни грош, а цена чужой – копейка.
Смеркалось. Заседание было в самом разгаре. Матросы курили и бродили вдоль здания. Совсем стемнело, заседание все продолжалось, но матросы уже больше не выходили на улицу, скрываясь внутри, потому как зябко.
– Вперёд! – дал отмашку Юскевич.
Тихими молчаливыми тенями со всех сторон стали мелькать фигуры закоренелых грабителей, воров и просто отчаянных людей, нуждающихся в деньгах.
Дверь собрания со скрипом отворилась, и здание стало поглощать всех, туда стремящихся. На удивление, пару минут все было спокойно, а потом начали приглушённо греметь выстрелы.
Лёгким быстрым шагом Юскевич подошёл к входной двери, а вместе с ним и группа прикрытия, состоящая из пяти человек, и не ошибся: буквально перед его носом из двери выскочил матрос с окровавленным лицом.
Два выстрела в упор, и он рухнул навзничь. Внутри Морского собрания уже вовсю шла борьба. Со всех сторон неслись звуки выстрелов. Кричали раненые, слышался стук подошв по деревянному полу и отборные ругательства.
Больше никто из охраны не вырвался, а вскоре уже побежали обратно и те, кто проник в зал заседаний, расстреливая там каждого, не выбирая людей по партийной принадлежности или нации.
Увидел – выстрел! Если выстрел, значит увидел!
Юскевич быстро осмотрел зал, заглянул в пару кабинетов и дал команду уходить. Везде лежали трупы или корчились от ран умирающие, сопротивление напавшим больше никто не оказывал. Может, кто и успел спрятаться, но в этом он не виноват. Приказа на убийство всех поголовно не было.
Его террористы, быстро закончив беглый грабёж, ринулись на выход. Путь отступления был заранее оговорён и, потеряв двух человек в перестрелках с охраной и революционерами, они побежали к пристани, где их ждали три лодки.
По пути им попался матросский патруль, встревоженный выстрелами у Морского собрания, завязалась быстрая перестрелка, потом ещё одна, и бандиты, оторвавшись от преследования и потеряв ещё двоих, начали грузиться в лодки и отчаливать от берега. В полной темноте, работая вёслами, все три лодки отправились в сторону Петрограда.
Через два часа они, причалив к месту, где можно было разбежаться по воровским малинам и квартирам, исчезли. Деньги за дело участники должны были получить завтра у Юскевича, а сейчас все крадучись пробирались по своим адресам, стараясь не попасться никому на глаза.
Но кто в своём уме будет бродить ночью, нарываясь на неприятности? И, тем более, приставать с расспросами к неизвестным людям. Через час от всей группы не осталось и следа, лишь в Кронштадте разгоралось зарево пожара и выстрелов. Убегая, люди Юскевича наскоро подожгли старое деревянное здание, заметая следы преступления.
***
Керенский настраивался на серьёзный разговор. Да нет, это был не разговор, это была уже неприкрытая ничем грызня. Грызня не на жизнь, а на смерть. Наступало время, когда решалось всё. Большевики пока ещё не оперились, кадеты уже оказались в растерянности, а все остальные не понимали, что происходит.
Автомобиль Керенского, сопровождаемый грузовиком, с ходу резко затормозил возле Таврического дворца, широко брызнув из под колёс жирной грязью. Керенский в фуражке без околыша, надетой на голову, перевязанную белой повязкой с бурыми пятнами крови, проследовал в сопровождении телохранителей внутрь здания.
Те, кто попадались ему навстречу, либо шарахались в сторону, либо удивлённо восклицали. Один из вальяжных солдат, мнивший себя незаменимой охраной, был оттеснён с дороги, возмутился и получил ударом приклада в голову от охраны Керенского. Осел и больше не возмущался, так как потерял сознание.
К сожалению ни Чернов, ни Савинков по дороге не попались. В зале заседаний проходил очередной съезд депутатов, где-то в других помещениях и по кабинетам сидели члены Петросовета. Их искать Керенский не собирался, сами придут.
А вот в отношении Чернова и Савинкова он отдал Климовичу недвусмысленные указания, и их теперь разыскивали по всему зданию, не афишируя этих самых поисков.
Путь по коридору Керенский преодолел очень быстро и, буквально ворвавшись в зал заседаний, встал рядом с трибуной закричал.
– Товарищи депутаты, вы видите меня перед собой. Все знают, что я был похищен и увезён. Скажу больше, на меня было совершено покушение. Группа контрреволюционеров захватила меня в заложники и долго держала у себя, истязая и глумясь. Им нужно было моё согласие, как министра внутренних дел, в проведении политики разобщения всех революционных сил и провозглашении новой власти. Власти контрреволюционных сил!
Товарищи! Мы вместе скинули самодержавие, мы боролись против реакции, мы вернули себе свободу. Мы думали, что раз монархия повержена, значит все трудности позади, но среди революционных партий зреет мятеж. Им хочется власти.
Я совершил революцию вместе с вами! Я стоял здесь и принимал арестованных министров! Я спасал людей. Я помогал страждущим! Я отдал все силы для революции и вот, посмотрите, что со мною сделали те, кто решил воспользоваться плодами нашей победы! – и Керенский окончательно стянул с себя уже и так почти слетевшую повязку.
Взорам людей, жадно впившимся в него глазами, предстала неприглядная картина: уродливый шрам, протянувшийся от левого уха почти до губы, сочащийся сукровицей пополам с кровью. А сидящим позади, в президиуме, открылась та рана, которую Керенский и вправду получил от эсеров. Она хорошо виднелась грязно-бурой проплешиной на его затылке.
Зал ахнул.
– Кто это сделал? Убить негодяев! Расстрелять! Революция в опасности! В Неву их! Закопать живьём! Контррррволюция…!
Гневные возгласы и бурное негодование грозным рокочущим гулом пронеслись по залу. Толпа забурлила, ища выхода своему гневу.
– Товарищи, я прошу вашей поддержки. Я готов принести себя в жертву революции!
Керенский уже кричал в исступлении, пытаясь разорвать на груди свой френч. Верхняя пуговица не выдержала такого насилия и с треском отлетела в сторону. Не замечая этого, он продолжал.
– Это люди из партии эсеров, это они предательски обманули меня и, напав и ударив сзади, забрали к себе в подвал. Руководил всем этим господин Савинков. Я не знаю, все ли из них замешены в мятеже или лишь незначительная часть. Но обещаю вам, что я разберусь, и виновные понесут тяжёлое наказание.
Я выпустил всех из тюрем, сделав их свободными, я вернул всех революционеров из ссылок. Все, жившие за границей, вернулись на Родину. Но, увы, человеческая природа такова, что не помнит добра, и вот я стою перед вами, и кровь течёт по моему лицу. Сама революция в моём лице истекает кровью.
Но революция никогда не будет беззубой, как рот старухи. Революция умеет защищаться. Даже, истекая кровью, революция сможет дать достойный отпор любому, кто будет покушаться на нашу свободу!
Контрреволюция не пройдёт, мы этого не допустим! Арестовывайте лидеров эсеров, хватайте их на улицах, ищите на квартирах, ловите в городе. Они предали революцию, они подняли руку на её свободу! Предатели должны быть наказаны! Только без крови, товарищи, без крови. Арестовывайте и ведите в тюрьмы. Я, как министр юстиции, гарантирую, что всё пройдёт по закону!
Керенский уже буквально выкрикивал эти слова в спины толпы людей, бросившихся на выход. Пара эсеров, находящихся в президиуме, изменились в лице, услышав слова Керенского, но народ о них не вспомнил. Зато помнил Керенский.
– Руки вверх, вы арестованы! – Керенский вынул из кармана тяжёлый браунинг и направил его на обескураженных эсеров, чьи фамилии он не помнил, но хорошо знал в лицо.
Перепуганные, они подняли руки и тут же подбежавшей охраной были отконвоированы в одну из комнат Таврического дворца.
Керенский же, узнав от своих людей, где заседают сейчас основные члены Петросовета, спешно отправился в кабинет председателя Государственной Думы. Там же он нашёл и Чернова.
Первой мыслью Керенского, увидевшего вальяжно развалившегося на стуле с гнутой спинкой Чернова, было нестерпимое желание броситься на него. Вторая мысль была ещё хуже: «Пристрелить!» Третья: «Поглумиться напоследок и пристрелить». Четвёртая: «Схватить за грудки и, тряся телом Чернова, как грушей, громко выкрикивать своё возмущение, а потом пристрелить».
Последняя, то есть пятая мысль немного отрезвила и остудила горячую голову Керенского. Его физическое развитие не позволяло спокойно взять и потрясти Чернова. Пристрелить его хотелось, но этот шаг можно было предпринять только тогда, когда есть точная уверенность, что возьмёшь власть. Такой уверенности у Керенского не было.
А вот прилюдно поглумиться над врагом, а потом арестовать его, это было возможно. Открытые и неожиданные обвинения тем и хороши, что они открытые и неожиданные. «В чём сила брат? Сила в правде!»
Усмехнувшись про себя, Керенский порывисто направился к длинному столу, вокруг которого чинно расположились члены Петросовета. Он шёл прямо к Чернову и хорошо видел, как у того сначала расширились от испуга глаза, затем он привстал, побледнел и снова опустился в кресло.
– Ваше время кончилось, товарищ Чернов. Вы заигрались, и сегодня для вас наступит расплата за все ваши предательские поступки и преступные деяния. Я открыто и при всех заявляю вам в лицо. ВЫ!!! Контрреволюционная мразь! Вы – испражнение контрреволюции. Миазм гнусности! Вы предатель свободы и революции. Вы выкормыш заграничных пенатов. На кого ты работаешь, иуда? На кайзера?! Товарищи!
Керенский резко обернулся ко всем.
– Товарищи! Он и Савинков схватили меня на улице, предательски ударив по голове сзади. Встаньте, товарищи! Встаньте и посмотрите на то, как они вдвоём пытали меня.
И Керенский, уже в который раз, порывисто сдернул с себя марлевую повязку. Потревоженная рана полыхнула острой болью сорванной корочки подживающей кожи. Повязка просто не успевала выполнять свою роль, зато рана отведенную ей роль выполняла полностью.
– Вот! Это сделали они… наши товарищи! Наши сподвижники, наши революционеры! Те, с кем мы стояли плечом к плечу. Те, которым мы верили, как самому себе! Предатели! – выплюнул это слово Керенский.
– Эсеры! Изверги! Деспоты! Предатели! Германские наймиты!
Вокруг зашумели, вставая со своих мест, члены Петросовета, одни в недоумении, другие в удивлении, третьи в возмущении. Никто не верил, не мог поверить в правду. Но Керенский сейчас не играл, он не лгал, он говорил правду. Его схватили, его били, его пытали голодом, и эту правду в его глазах и речи почувствовали все. Он интриговал, но не предполагал, чем это всё закончится для него, а потому был искренен в своём гневе.
Меньшевики, большевики, другие эсеры и представители остальных малочисленных партий в замешательстве переводили взгляд с него на Чернова и обратно. И, как ни старался Чернов выглядеть спокойным, по его лицу было заметно, что он испугался, и всем своим видом, не произнеся ни слова, он только доказывал правоту слов, сказанных Керенским.
Керенский обвёл взглядом лица притихших товарищей. В этот момент он чувствовал, что на его стороне находятся абсолютно все члены Петросовета: и меньшевики, и большевики, не говоря уже о кадетах и беспартийных. Одни эсеры были в растерянности, большинство из них ничего не знали об интригах своего руководства.
Затягивая паузу, Керенский обвел взглядом стены кабинета. Оформленный бело-синими орнаментами в стиле русских сказок, кабинет создавался для подчёркивания красоты и величия русской истории и выглядел очень изысканным и необычным. Завершив паузу, Керенский внезапно выхватил маузер, подаренный Шкуро, и, наставив его на Чернова, громко сказал.
– Именем Февральской революции и данной мне властью министра внутренних дел, вы арестованы! Встать!
Громкий, истеричный крик Керенского буквально всколыхнул всех. Чернов вздрогнул и медленно встал, побледнев и став похожим на седеющего старого больного льва.
– Руки вверх!
Алекс Керенский не знал, как надо правильно арестовывать, в голове только всплывали кадры из фильмов про немцев. «Хендэ хох» как-то был не в тему, но всё же.
– Хэндэ хох, господин предатель!
Чернов снова вздрогнул и ещё больше побледнел, он не смог выдавить из себя ни слова и не знал, что делать, оказавшись в этой донельзя нелепой для него ситуации.
– Идите вперёд, господин ренегат! – и Керенский показал стволом пистолета в сторону выхода.
Чернов шагнул, затем снова сделал шаг и вдруг остановился.
– Вы не имеет права, что за бред?! – он очнулся, но было уже поздно. Все всё поняли, и на его стороне никого из членов Петросовета не оказалось.
– Вперёд! – Керенский снял пистолет с предохранителя и ткнул стволом в спину Чернова. – Быстрее, или я вас расстреляю прямо здесь.
Чернов машинально сделал следующий шаг, потом ещё и, подталкиваемый Керенским, вышел из кабинета, на выходе из которого его перехватили БОСовцы Климовича.
Зажав между собой, они быстро повели Чернова на выход, расталкивая всех, кто попадался на пути. Ещё трое зашли в кабинет председателя и стали арестовывать всех эсеров, находящихся там, не обращая внимания на их протестующие крики.
Члены остальных партий не мешали этим действиям, застыв в шоке или, наоборот, поддерживая. Керенский подхватил сорванную повязку и стал вновь наматывать ее на свою многострадальную голову, кто-то стал помогать ему в этом.
– Товарищи, прошу вас садиться и выслушать меня! – обратился ко всем Керенский. Его послушали и сели кто где.
– Товарищи! Я узнал много нового от Чернова с Савинковым, когда они допрашивали меня. Именно они задумали провокации, целью которых было уничтожение фракции большевиков. Они хотели стать главной партией и первыми начали борьбу за власть. И это та партия, которая ничего не сделала для Февральской революции?!
И именно потому они сразу пошли ва-банк, желая уничтожить слабейшую фракцию, а потом уже приступить к меньшевикам. Я просто попался им под руку, потому что узнал об их коварных планах и пытался помешать. За это меня и взяли в заложники, надеясь переманить на свою сторону. Кроме того, они хотели, чтобы я влился в их ряды и исполнял роль марионетки. У Чернова замашки нового царя. Разве вы не замечали этого, товарищи? Это же видно по его наглому поведению.
Товарищи большевики, ваше противостояние с эсерами должно подойти к концу. Я знаю, что Савинков готовил покушение на вашего Ленина. Возможно, уже сейчас ему грозит опасность, и боевая группа готовится напасть на него.
Прошу вас, предупредите его и не забывайте, каких усилий это мне стоило! Вы должны вместе со мной, плечом к плечу, уничтожить все боевые группы эсеров, это крайне необходимо для вас же.
Товарищи, прошу вас принять решение и убедить наших товарищей из партии социалистов-революционеров, из тех, кто действительно не знал о преступной политике их лидеров, покинуть собственную партию.
Я создаю новую партию – Российскую Крестьянскую Социалистическую Рабочую партию…У всех, кто желает порвать с эсерами, есть возможность вступить в мою. Кроме того, я предлагаю всем другим революционерам, из любых других партий, также вступать в неё.
Вы не пожалеете. Вместе мы пойдём дальше дорогами свободы и приведём нашу глубоко несчастную при царском режиме Родину к великой славе, к великим свершениям. К справедливости, к равенству, к коммунизму!
Устав от столь длинной и пламенной речи, Керенский буквально рухнул в пустое кресло и, вынув из кармана платок, стал вытирать пот, стекающий со лба.
Его речь вызвала оживлённые пересуды и, пока он отдыхал, все остальные члены Петросовета, усевшись обратно на стулья, стали оживлённо переговариваться.
– Как же так случилось, Александр Фёдорович, как так получилось? – спросил Чхеидзе.
Это взбесило Керенского.
– Послушай, Карло! Где ты был, когда я умирал в подвале убогого дома? Где ты был, когда меня били по голове в автомобиле? Что ты сделал для того, чтобы меня найти? Как ты не разглядел в Чернове предателя и Иуду? Ну, как? – Керенский буквально выплёвывал из себя эти слова.
Чхеидзе стушевался, ему на помощь тут же бросился Церетели.
– Мы все вас искали, вас искал УГРО и наши люди, но никто не знал и не мог предположить, что ТАКОЕ может случиться с вами. Этого никто не мог предугадать, абсолютно никто!
Керенский поморщился, этот авторитетный грузин раздражал его. Грузия выгнала в постсоветскую эпоху всех русских и отделилась, забыв обо всём, и, тем не менее, грузины сейчас считали, что это их дело делать русскую… революцию. Но Керенский-то знал, чем это всё закончилось.
– УГРО создал я, и поэтому они искали меня, а не по вашему приказу и не ради вашей прихоти! И пока вы здесь сидели на тёплых стульях, я валялся в беспамятстве в подвале. Зачем вы все здесь нужны? Только чтобы разговаривать о революции? А кто тогда будет работать на её благо? Кто будет брать на себя ответственность за то положение, которое сложилось в империи? Кто будет нести ответственность за безрассудство наших бывших товарищей. Кто, наконец, ответит за всё это?
Церетели снова заговорил, но Керенский больше не слушал его. Самое главное он уже сделал, и теперь предстояло продолжить организацию арестов ещё и некоторых большевиков, обвинив их в связях с эсерами. Арестовать, а потом отпустить, и снова арестовать, но уже других, а потом опять отпустить, набирая среди них сторонников и предлагая перейти в его партию. Отличная мысль! Керенский встал.
– Товарищи, я плохо себя чувствую и направляюсь в госпиталь. Прошу вас не мешать моим людям делать необходимую работу по аресту наших бывших товарищей. Обещаю вам всем, что в отношении их будет проведено самое серьёзное и справедливое расследование.
Все виновные будет наказаны. Смертная казнь отменена, и эсеры будут осуждены на разные сроки заключения за своё предательство. Я лично прощаю их, но закон на это не способен, ибо тогда уже это не закон, а просто набор бессмысленных и никому не нужных правил, товарищи.
Керенский встал и, пошатываясь от усталости и слабости, которую действительно чувствовал, отправился на выход. Возле главного входа его ожидала карета «Красного креста» с охраной внутри, вызванная заранее его людьми.
Охрана подхватила его под руки и в сопровождении медсестры, при стечении многочисленных толп праздношатающихся солдатских и рабочих депутатов, он был усажен в карету и под визг клаксона грузовика с охраной отбыл восвояси.
Прибыв в Смольный, где его уже ждал Климович, он коротко бросил ему.
– Евгений Константинович, план номер два.
Тот кивнул.
– Есть, понял.
– Я отдыхать, сил не осталось. Прошу не беспокоить меня до вечера, а тогда уже доложить и про аресты, и про Кронштадт, и про все остальные наши дела и операции.
– Будет сделано, Александр Фёдорович, – Климович опустил и поднял подбородок, вытянувшись во фрунт.
– Вот и отлично! – и Керенский отправился в свою комнату отдыха.


Глава 6. План №2
«Как мог я покушаться на восстановление монархического строя – говорил он – если у меня нет даже того лица, которое должно бы, по-моему, быть монархом. Назовите это лицо. Николай II? Больной царевич Алексей? Женщина, которую я ненавижу больше всех людей в мире? (жена Николая II) . Весь трагизм моего положения, как идеолога-монархиста, в том и состоит, что я не вижу лица, которое поведет Россию к тихой пристани». В. Пуришкевич
Генерал Климович поднял трубку телефона.
– Григорович?! Собирайся, и ко мне, пойдёшь договариваться.
Через полчаса в кабинет к Климовичу входил ротмистр Григорович. Климович коротко взглянул на него и вздохнул.
– Я вызвал вас, ротмистр, для деликатного задания. Керенский определил, что мы действуем по плану номер два. По нему вы работаете с Юскевичем, как это и планировалось. Вот пароль и адрес, где он обитает. Вот краткая характеристика его отряда, – и Климович, выложив перед Григоровичем пару листков бумаги, вздохнул.
– Ознакомишься. Верить Юскевичу нельзя и потому вам предстоит быть настороже. Возьмите с собой пару человек, не помешает. Действуйте согласно обстановке, но аккуратно. Убивать Юскевича я вам запрещаю, будьте внимательны, у нас нет права на ошибку.
Доведите ему требование напасть всеми силами на особняк Кшесинской. Пусть хоть положит там всех своих людей, но он должен вышибить оттуда большевиков любой ценой. Передайте ему, что это приказ Керенского, и это будет его главным заданием. В бой они должны идти в повязках Революционной Красной гвардии и пусть кричат, пусть кричат… А что им кричать? – сам себе пробормотал под нос Климович. – Да, за анархию, за Кронштадт, за…, впрочем, этого будет достаточно, но это важно.
– Есть, господин генерал, – щёлкнул каблуками ротмистр.
– Товарищ генерал, – поправил его Климович и добавил, – ступайте, ротмистр, время дорого, а Юскевич уже погряз по уши, и мы вместе с ним.
Ротмистр кивнул и, чётко развернувшись, вышел из кабинета. Пропустив Григоровича из кабинета, туда тут же вошёл полковник Лиепов.
– Евгений Степанович, предупредите через своих агентов, тех, которые из большевиков, что на них будет предпринято нападение. И если они не хотят быть уничтоженными, то им необходимо собрать все свои силы для защиты. И что-то не слышно Ленина, они наверняка его уже спрятали, но, если надо, мы их всё равно найдём. У вас есть выход на Зиновьева?
–Ммм, есть выход на родственников его жены.
– Отлично! Воспользуйтесь этим. Можете обещать деньги, а можете и предупредить, что их еврейские шкуры в большой опасности и никто и никого жалеть не будет. Самодержавие рухнуло, смертная казнь отменена, мы лишены званий и ушли в тень. Но никто же не отменяет умение держать оружие в руках и пользоваться им для своей защиты или нападения с целью выжить?
Мы честны перед собой. Если нет больше смысла опасаться смертной казни, то и морального сдерживания тоже нет. В конечном счёте, почему мы должны сдерживать свои животные инстинкты, а революционеры нет? Око за око, зуб за зуб!
И я вас прошу, как это ни противно, но найдите людей для физического устранения Пуришкевича. Слишком он заигрался. Судя по той информации, что мы имеем, именно он предупредил Чернова о том, что провокацию организовал через Юскевича Керенский.
Этого простить мы ему не можем. Он сделал свой шаг, став на одну из сторон, теперь воленс-ноленс приходится делать свой шаг и нам. Противно, конечно, но необходимо.
Климович тяжело, но как-то цинично вздохнул.
– До чего докатился старый царский жандарм, прости господи.
Лиепов улыбнулся.
– Полноте вам, Евгений Константинович, и не такие интриги разрабатывали. И время сейчас другое. Император не у дел и разве что не убит, чему я изрядно удивлён.
– Давайте не будем, Евгений Степанович, уподобляться тем людям, которых вы имели в виду. Пусть это останется на их совести, некоторые из них уже успели сбежать после того, как наш начальник выпустил их из тюрьмы, а кого-то уже и в живых нет. Ступайте, время не терпит.
– Есть! – и полковник быстро вышел из кабинета, оставив Климовича уставшим, но готовым к решительным действиям.
***
В это время ротмистр Григорович, подняв воротник изрядно истрёпанной офицерской шинели, быстрым шагом шёл на встречу с Юскевичем. Точнее, не на встречу, а на смертельное рандэ-ву (дореформенное написание этого слова). Следовал он не один, рядом с ним находились ещё трое его подчинённых, переодетых солдатами.
К чему глупо рисковать? Он хорошо знал, где обитает Юскевич-Красковский и был осведомлен, что тот завёл себе охрану. Также он знал, что тот собрал себе отряд уже из трёхсот человек и собирался довести их количество до пятисот. Пока он подчинялся Керенскому, но, возможно, хотел обезопасить себя, став предводителем крупного, никому не подчиняющегося отряда. А интересы Керенского, руководя уже таким отрядом, можно было и проигнорировать.
Через некоторое время показался нужный дом, в котором обитал сам Юскевич и часть его людей, живших на деньги Керенского. На входе Григорович был встречен охраной. После обмена условным паролем их пропустили внутрь, точнее, пропустили только ротмистра, а остальных, прибывших с ним, оставили снаружи.
Григорович прошел в помещение подвала, где находился сейчас Юскевич. Тот холодно взглянул на посетителя и с показной усмешкой произнёс.
– Я так понял, что вы от Керенского?
– Да, вы всё поняли правильно, товарищ Юскевич.
– Растёт министр, уже не приходит сам, а передаёт пароль и присылает своего человека, – с пренебрежением оттопырив губу, произнес Красковский.
– Так и вы растёте, – пожал на это плечами ротмистр. – И сильно растёте! Скоро полноценным батальоном будете командовать, когда это у вас получилось бы раньше? Прозябали бы дальше под черносотенным крылом у Пуришкевича. Да и деньги, я смотрю, вам платят регулярно и весьма хорошие.
Григорович кивнул на вещи, разложенные повсюду, и на остатки богатого ужина. Юскевич мотнул головой и усмехнулся.
– Я так понял, что вы явились, чтобы дать мне очередное задание.
– Да, вы правы. Вам надо собрать всех своих людей и ровно через сутки организовать нападение на особняк Кшесинской. Особняк надо захватить любой ценой, от этого зависит судьба, как ваша, так и вашего отряда.
Если это получится, то через час вы оставите его, а сами перейдёте на подпольное положение и будете осуществлять нападения на матросов-анархистов.
– Я смотрю, Керенский решил бросить меня в самые сложные переделки.
– Насчёт вас не знаю, а вот ваши люди выполняют все задачи за деньги. И насколько я знаю, они довольны своей зарплатой. К тому же, для них не секрет, что наркотиков в городе становится всё меньше, а через вас они могут их доставать без проблем.
А есть ещё и УГРО, которое свирепствует, задерживая каждого, а при сопротивлении ещё и стреляют в ответ. Если я не ошибаюсь, за последние две недели счёт пошёл уже на десятки трупов, и это при формальной отмене смертной казни.
– Да, – криво усмехнулся Юскевич, – уголовные только об этом и говорят. Министр смог удивить всех. Сначала выпустил своих «птенцов», а потом стал ловить и стрелять каждого, кто оступился. И сейчас они напоминают подсадную дичь.
– Оступился раз, оступится и дважды, и трижды, – снисходительно заметил Григорович. – От себя же могу добавить, что Совет общественной безопасности тоже не будет стесняться в средствах. Зачем тащить убийцу в тюрьму, если его можно пристрелить на месте при попытке сопротивления. Так что, при разговоре со своими людьми вы можете это учитывать и обещать персональную защиту. В разумных, конечно, пределах.
– Угу, ясно. – Юскевич усмехнулся в пшеничные усы. – Так и буду делать. Так, что вы говорите, надо атаковать большевиков, которые окопались в особняке Кшесинской?
– Да.
– Но ведь они буквально неделю назад отбили нападение эсеров, если я не ошибаюсь.
– Да, не ошибаетесь. Но нападение было слабо организованным и проведено очень малыми силами. Вам же следует привлечь к этой операции всех своих людей. Абсолютно всех. Ударить сжатым кулаком, завязать бой и проникнуть внутрь.
Если же большевики успеют подтянуть к себе силы, то тогда вам надо максимально ослабить их и после этого отступить. Возьмите с собой бомбы. Вам их предоставят по вашему запросу. Пулемётов не дадим, всё равно уголовники не умеют ими пользоваться, да и непривычны они к ним, так что это ни к чему.
Бомбами можно закидать установленные в особняке пулемёты, их там будет не больше двух. Обещайте всем своим людям двойную оплату. Всё равно многие из них, скорее всего, назад не вернутся. Дерзайте. Дальше будет видно. Возможно, что с анархистами мы и сами разберёмся, если у вас будут большие потери. Вы и ваши люди будете нужны ещё не раз. Предстоит много разных дел, так что всё в ваших руках, Николай Максимович.
– Ясно. И в какое время нападать?
– Как обычно, ночью. Через сутки. Дольше тянуть нельзя. Сможете?
– Смогу. Люди готовы, люди хотят зарабатывать, людям нравится. На этом всё?
– Да, если у вас нет ко мне вопросов, то тогда спешу откланяться.
– Не держу… Всего вам.
– Угу, – и ротмистр, еле заметно скривившись, вышел от Юскевича.
***
Чуть позже описанных выше событий генерал Брюн сидел в кабинете Климовича.
– Валентин, – обратился Климович к бывшему главе Департамента полиции, – события нарастают. План номер один предусматривал спокойный переход наших структур к контролю Петрограда и арестам некоторой части революционеров из партии эсеров.
Но Керенский решил ускорить события, активно сталкивая лбами всех, до кого может дотянуться. Мне непонятно только одно: почему он так рьяно взялся за большевиков? Чем они так ему интересны и почему он так их боится?
– Женя, ты разве не в курсе? Уже давно в среде революционеров назревает разделение на плохих и хороших. Многие фракции держатся до поры в тени, чтобы потом резко выскочить, как чёртик из табакерки. Наши уважаемые союзники и враги активно разыгрывают эту карту. На кого они делают ставку в данный момент, неизвестно.
А с момента приезда Троцкого в Россию партия большевиков стала резко усиливать свои позиции. Меньшевики не входят с ними ни в какое сравнение, их политика соглашательства и оборончества полностью устраивает послов Франции и Англии. Но вот приезжает Ленин, и с ходу выкрикивает в толпу свои апрельские тезисы.
Керенский весьма остроумно оборвал его митинг и не дал завести толпу, но это не остановило его. Основная позиция Ленина – это позиция циммервальдовцев, то есть пораженцев. Он против ведения империей войны. Мало того, он обвиняет нас же в её развязывании, это абсурд. Для нас, но не для него.
Он свято верит в то, что говорит, он мастерски обводит вокруг пальца людей, ещё вчера уверенных в том, что война со стороны России ведётся освободительная. А Ленин заявляет, что она грабительская и империалистическая и приносит доход только буржуазной прослойке Российской империи. И это при том, что многие заводы просто закрываются от нехватки сырья и рабочих. И это второй абсурд.
Безусловно, часть нашей промышленной и финансовой элиты изрядно подзаработали за три года ведения этой войны, но не сейчас. Промышленность стагнирует, развития нет, мы в финансовом тупике. Рубль обесценивается и всё, соответственно, дорожает, и конца и края этому не видно.
Так кому выгодно резкое окончание войны, так горячо ненавидимой Лениным?
–Ты задаёшь риторические вопросы, Валентин. Это ещё Цицерон сказал про выгоду. Естественно, немцам. Ведь это у них населению уже продают хлеб из коры дуба, морковный чай и прочие ботанические изыски из мало съедобных растений. Их экономика на пределе, в отличие от нашей, но революция происходит, тем не менее, у нас, а не у них. Что за метаморфозы?
– Я согласен с тобой, Женя. Мне кажется, что Керенский не зря сталкивает лбами эсеров и большевиков. Мы сейчас в силах уничтожить и тех, и других, но он не доводит дело до конца, а чего-то выгадывает, уничтожая второстепенных лиц и выбивая из ведения борьбы за власть самую крупную партию. Думаю, что время Ленина ещё не пришло, и он просто ждёт удобного момента, чтобы расправится со всеми, либо сделать их не лидерами, а аутсайдерами.
Но нам надо решать что-то с Пуришкевичем, он ведёт двойную игру и стал на весьма мутную дорожку. Кроме того, он обладает частью информации о Керенском, да и сам Керенский дал приказ на его уничтожение. Ты найдёшь исполнителя, или это мне придётся делать самому?
– Найду, Валентин, не переживай. Этим займутся мои люди, не столь щепетильные, как я.
– Да? Тогда хорошо, у меня как гора с плеч упала. Тогда до завтра?
– До завтра!
***
Елизавета Проклова, проститутка со стажем, ожидала очередного клиента, но действительность сильно омрачала наркотическая ломка. Эта женщина, ещё совсем не старая, уже давно попала в сети наркотической зависимости, подсаженная на них одним из клиентов, а потом и владелицей публичного дома.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-ptica/kerenskiy-poka-dyshu-nadeus-71045170/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.