Главная страница | Попаданцы | Керенский. Добивающий удар

Керенский. Добивающий удар
Алексей Птица
Керенский #4
Власть – товар скоропортящийся. Сегодня она у тебя есть, а завтра твоя голова уже катится с эшафота. Здесь нет друзей, здесь все враги, и криков – Помоги! Здесь не услышишь никогда. Идёт война, гражданская война.

Алексей Птица
Керенский. Добивающий удар

Изо всех сил.


Глава 1. Спасение
„Прежде всего, нужно их арестовать и отдать под суд, а статьи найдутся“ В.М. Молотов
Полковник Герарди достал из ножен длинный, узкий кинжал, больше похожий на кортик, крепко обхватил его ладонью, чтобы не выскользнул из тут же вспотевшей руки, и приготовился нанести единственный удар. Единственный, но смертельный. И…
– Полковник!
Герарди вздрогнул от неожиданности и обернулся, чтобы встретиться взглядом с чёрным зрачком ствола пистолета.
– Не стоит, полковник.
– Что? Вы…?
– Не стоит, – и сильный удар вышиб из руки Герарди кинжал, который со звоном тут же покатился по полу.
Керенский проснулся и оглянулся. Возле кровати на полу лежал знакомый ему полковник Герарди, а над ним возвышался неизвестный человек.
Это был офицер со светлыми волосами, густыми усами, цвета переспелой пшеницы, и пронзительными голубыми глазами, одетый в черкеску. В его глазах плясала ясно видимая чертовщинка. Керенский никогда раньше не видел этого офицера.
– Кто вы? – обратился к полковнику Керенский, – что происходит? Почему вы вообще здесь, где моя охрана? Где все?
Герарди попытался подняться с пола, но уткнулся лбом в ствол револьвера, который держал незнакомец, и последующий сильный удар ногой, одетой в тонкую кожу сапога, опрокинул его обратно.
– Что происходит? Кто вы?
Керенский пошарил рукой под подушкой, но все вещи лежали в другой комнате, а врачи не собирались оставлять ему оружие. Казак или кто он там был, усмехнулся, глядя на этот характерный жест.
– Убить он вас хотел, господин Керенский. Вот он, кинжальчик, – и казак, быстро нагнувшись, поднял длинный, хорошо заточенный, узкий кинжал.
– А зовут меня барон Роман Фёдорович фон Унгерн, приехал вот к вам с просьбой, наслышан. А тут взрыв и всё такое, ну, думаю, прекрасный шанс вас увидеть, пусть на больничной койке, а то и не поймать вас. Зашёл сюда, боялся, не пустят, а тут никого и только вот этот полковник…
За этими словами последовал новый удар сапогом, но полковник вывернулся и собирался броситься непонятно на кого, при этом, выдергивая из кобуры, которая оказалась сзади, пистолет.
Керенский мгновенно сориентировался, увидев кинжал в руках барона, чья фамилия ему была смутно знакома.
– Стреляйте!
– Зачем? – удивился барон и ударил кинжалом полковника, не пытаясь застрелить того из револьвера. – Нам ещё нужно допросить его.
Герарди закричал, и всё вокруг внезапно пришло в движение. Прибежала охрана, врачи, медсёстры. Полковника сначала хотели добить, но потом скрутили его, залив весь пол возле кровати его кровью. Потом решили перевязать.
В общем, когда к Керенскому приехали Шкуро и Климович, всё уже закончилось. Керенский сидел на кровати с револьвером в руках, врученным ему кем-то из охраны. Всё это время барон стоял в сторонке и не мешал защищать Керенского тем, кто это должен был делать, но не сделал.
Примчался закрытый автомобиль и Керенского, подхватив под руки, увели туда. Но он успел на мгновение пресечь излишнюю заботливость Шкуро с Климовичем и крикнул.
– Барона не забудьте с собой привезти, – и нырнул в темноту экипажа.
В Смольном, куда привезли Керенского, он получил повторную медицинскую помощь и, выпив настоя валерьянки, сразу же заснул, не дожидаясь результатов дальнейших разборок.
Пусть там сами разбираются, он выжил и это главное, не всем это удавалось. И ведь понимал же, что это теперь будет постоянно, но вот двух покушений в один день он и правда не ожидал. И самое страшное было даже не это, а то, что покушение совершил офицер. Теперь пусть разбираются, по чьему поручению тот действовал и как он проник в помещение.
Проснувшись уже ближе к обеду, Керенский разбудил задремавшую, было, сестру милосердия и велел позвать к себе всю руководящую элиту. То есть силовиков, чьи организации были им созданы практически с нуля. И вот они обосрались, по-русски говоря, да так, что чуть не утопили в своём говне и его.
В Смольном, едва придя в себя, Керенский стал давать распоряжения.
– Немедленно разобраться с убийцей, поднять всех людей, провести аресты всех, кто может быть причастен, допросить охрану и врачей. Рыкова, Брюна, Раша, Кирпичникова вызвать ко мне.
Климович, который всё это и слушал, кивнул и быстро вышел из кабинета. Зазвонили телефоны, завелись моторы автомобилей и броневиков, которые помчались за вызванными людьми, забегали по коридорам унтер-офицеры.
Керенский под эту суету и шум заснул и проснулся уже перед обедом.
К этому времени все, кто был нужен, уже собрались. Присутствовали: Климович Евгений Константинович, как шеф Бюро особых поручений, Совет общественного порядка в лице его шефа генерала Валентина Николаевича Брюна, глава УГРО Кирпичников Аркадий Аркадьевич, начальник военной милиции Рыков Александр Николаевич.
Также здесь был начальник железнодорожной милиции полковник Раша Николай Карлович. А в соседней комнате грустил бывший царский министр Щегловитов Иван Григорьевич. Ещё в одной находился барон Унгерн.
– Ну что, господа? – начал Керенский. – Скоро на моём теле не останется ни одного живого места! И всё это благодаря вашей работе! Что скажете, Евгений Константинович?
– Скажу, что на митинге все поставленные вами цели были достигнуты, но ничего заранее предугадать нельзя. Всё же, вы пострадали. И все мы к этому готовились.
– Прекрасно! Но как тогда получилось, что полковник чуть меня не убил, пользуясь своим авторитетом и скрывая преступные намерения? Вы понимаете, господин генерал? Он меня почти У-БИЛ! А всё бюро в это время вышло покурить, справить нужду, подышать свежим воздухом. Решать ещё что-нибудь важное, я не знаю, я был без сознания, спал в дальнейшем. Просыпаюсь и ловлю в грудь кинжал.
Керенский с каждым словом всё больше и больше распалялся, пока не пришёл в неистовство. От пережитого и осознания того, что был на волосок от смерти он немного слетел с катушек. И его можно было понять, не каждый день и не всех убивают по два раза. Понимали это и все, кто присутствовал в кабинете. Повисло угрюмое молчание. Через пару минут Керенский выдохся и без сил опустился на стул.
– Кто этот полковник? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Бывший начальник дворцовой полиции, монархист, полковник Герарди – ответил за всех генерал Брюн.
– Ваш друг? – вызверился на него Керенский.
– Знаком с ним лично, но другом назвать его не могу, а сейчас и подавно.
– Если он монархист, значит его подослал Николай II?
– Нет! – отреагировал Климович. – Возможно, что я ошибаюсь, но, зная императора, он бы никогда на это не пошёл, тем более, так откровенно. Да и что бы это ему дало? Думаю, ничего. Убив вас, он не решил бы для себя ни одной стратегической задачи, да и тактической тоже. Это бессмысленно. По всей видимости, это личная инициатива полковника Герарди.
Керенский уставился на генерала Климовича тяжёлым взглядом. Его лицо, испещренное мелкими порезами от осколков камней от взрыва бомбы, стало подёргиваться от нервного тика.
– Допросить и выяснить, и, прошу вас, не надо это делать так, как при империализме. Максимально жёстко, не можете, позовите китайцев, но, надеюсь, до этого не дойдёт.
– Он все расскажет и без применения физического насилия, – отозвался на это Климович. – Не будет молчать, он уже признался, к тому же. Сегодня же мы всё узнаем.
– Ясно, а кто мой спаситель?
– Барон фон Унгерн.
– Я знаю его фамилию. Как он здесь оказался и откуда?
– Приехал с фронта, по его словам, специально к вам.
– Хорошо, я его спрошу об этом, но позже, а теперь перейдём к вопросам насущным, то есть тем, которые появились после двойного покушения на меня. И да, в связи с этим происшествием, прошу вас сохранить в живых полковника, он ещё может искупить свою вину и назвать те фамилии и ту организацию, на которую я укажу ему, и мы озвучим это в прессе. А то, что об этом узнает пресса – будет железобетонно, – не удержался от злорадства Керенский. – Надо пользоваться любой возможностью и любым промахом врага, оборачивая в его свою же пользу.
– Господин начальник УГРО, – продолжил Керенский, но обратился уже к Кирпичникову. – Сколько после всех этих событий в Петрограде осталось уголовников? Отдельно убийц и склонных к особо тяжким преступлениям?
Кирпичников замешкался, тронул пальцами правой руки очки, полез за пазуху, достал пару листков бумаги, разложил их перед собой и начал читать.
– За неделю совершено тяжких преступлений – пятьсот тридцать два, из них убийств – сто пятьдесят три, и…
– Аркадий Аркадьевич, я вас спросил не о преступлениях, а о количестве уголовник и убийц.
– Я не могу вам точно этого сказать, да и никто не сможет это сказать точно.
– Вы увеличили свой штат сотрудников?
– Да.
– Во сколько раз?
– В три раза.
– Учитывая, что у вас было очень мало людей, это незначительно. Увеличивайте их в десять раз. В ДЕСЯТЬ раз! Вам ясно!
– Да.
– И не берите туда всякую шваль.
– Но у нас неоткуда брать людей. Лишь только тех, кто ничего не умеет и отличается низкими моральными качествами.
– Так пустите слух о том, что скоро полки будут отправлены на Северный фронт из-за наступления немцев на Рижском направлении, а те, кто вступит в ряды уголовного розыска и Совет общественного порядка, будут освобождены от этого. И люди к вам потянутся. Нет…, – Керенский взял паузу, – Не потянутся, а побегут, ломая ноги и стирая колени.
– Будет исполнено, – Кирпичников нервно коснулся пальцами очков.
– Так сколько примерно осталось в живых уголовников?
На этот раз Кирпичников сориентировался и ответил так, как и ждал Керенский.
– Примерно до тысячи человек, учитывая, что многие убийцы и грабители погибли в Петропавловской крепости, при её штурме китайцами, да и без этого они погибают весьма часто. И это, в основном, из-за вашего крайне жёсткого приказа.
– Да, я не жалею об этом приказе. А что сделали французы и англичане в начале войны со своими уголовниками? Полковник Раш, вы были в контрразведке, вы должны были слышать об этом?
Полковник Раш, застигнутый врасплох, откашлялся и на пару секунд задумался. К его чести, он довольно быстро покопался в глубинах своей памяти, выудив оттуда нужную информацию.
– Французы часть своих уголовников расстреляли во рвах Венсенского форта, что находится в знаменитом Венсенском лесу. Там были похоронены пара сотен человек. Про англичан не слышал, но они вели особый надзор за всеми уголовниками.
– Понятно. Тогда я отдаю всем вам приказ – никого, из совершивших тяжкие преступления, при задержании больше не арестовывать. В случае поимки подобных преступников и не уничтожения их на месте, переправлять в тюрьму «Кресты». Дальше я приму решение, что с ними делать. Есть у меня китайцы для этого. Товарищи и господа, учитывая моё сегодняшнее покушение, вся сентиментальность должна быть отринута, мы на пороге больших потрясений, и чем жёстче мы будем действовать сейчас, тем легче нам будет потом. Наступает решающий момент. Он наступит не сейчас, но в самое ближайшее время. Что происходит с железнодорожной милицией, полковник?
Получилось несколько грубовато, но Керенскому было не до сантиментов.
– Мы создали летучие пулемётные команды и значительно укрепили охрану всех железнодорожных станций, а также значительно увеличили количество людей из отставных военных, но пока не в тех пределах, которые вы установили для нас.
– Хорошо. Вам нужно за месяц привести свои силы в установленную мной численность. Положение на фронтах ухудшается, и дезертирство начинает принимать угрожающие масштабы. Пока я не вступил в должность военного и морского министра, этот процесс будет только усугубляться.
То, что произошло со мной, ясно подчёркивает контрреволюционность всех выступлений против Временного правительства. Каждый из вас должен этим воспользоваться, для общих целей и на благо Отечества. Тот, кто этого не понимает, может уточнить у меня для ясности.
Все молча слушали. Керенский продолжил.
– У нас есть всего лишь месяц до решительного отпора силам, окружающим нас справа и слева. Уголовный розыск, бюро, совет порядка и железнодорожные жандармы – вот и всё, что у нас пока есть. Но Россия воюет, и главное сейчас – это войска и морячки. Аркадий Аркадьевич, вы свободны. И повторяю, вам не надо жалеть преступников, не то время. Сегодня мы их, а завтра они нас. Уничтожьте все опиумные курильни и марафетчиков, полностью. Любые обнаруженные наркотики надо уничтожать на месте.
Торговцев помещайте в тюрьму, всех, без исключения. Никакой жалости и снисхождения. Уже давно пора это сделать. Завоз спиртного в город прекратить, пусть распродают оставшееся. Две недели им на это, дальше в Москве и Петрограде будет введён сухой закон. Попавшихся на торговле из-под полы в первый раз оштрафовать на крупную сумму. Второй раз – оштрафовать на сумму, большую в десять раз и опечатать лавку. В третий раз попался – посадить в тюрьму, а всё имущество отобрать в пользу государства. Вам всё понятно?
– Да, господин министр.
– Тогда, вы свободны, Аркадий Аркадьевич.
Начальник УГРО встал и торопливо вышел.
– Полковник Раша, вам я даю две недели, чтобы приступить к проведению максимально жёстких операций против любых дезертиров и заподозренных шпионов. Подготовьтесь!
– Есть, господин министр.
– Генерал Брюн, вам приказ – очистить все тюрьмы от уголовных элементов для принятия туда дезертиров. Устранение уголовников возлагаю на вас и определение тех, кого надо устранить в первую очередь, тоже на вас.
– Господин министр! – Брюн привстал, – Я не палач!
– Вы – нет, палач я. Это мой приказ, и вы его выполните, приказ я подпишу, а вас расстреляю, если вы не обеспечите выполнение этого приказа, и тогда его выполнит другой, менее щепетильный, чем вы. Осмелюсь предположить, что большевики или эсеры ни на минуточку не колебались бы в этом.
– Я не большевик и не эсер!
– Хорошо, тогда назначьте человека, который будет отвечать за проведение этой операции, а я решу.
Брюн сел. Керенский же, наоборот, встал.
– У меня создаётся такое впечатление, что вы несколько недопонимаете, что сейчас происходит в стране. Недопонимаете!!! Те силы, которые сейчас проснулись, они готовы на всё! Кто знаете Савинкова? Все!
Так вот, он мёртв. Вся верхушка партии эсеров мертва. Все уничтожены. Большевики и меньшевики уничтожены частично. Ещё едут их товарищи во главе с Троцким. Жду их с нетерпением. В Кронштадте окопались анархисты и те же большевики. Кронштадт нам неподконтролен. Это тысячи матросов, которые готовы в любой момент атаковать Петроград. Пехотные и запасные полки дезорганизованы и распропагандированы. Ораниенбаумский пулемётный полк и бронеотряд Петрограда сочувствуют большевикам. Мне некуда деться, всё зашло слишком далеко, и я пойду до конца! Но и вам тоже некуда деться, господа. Подумайте, наконец, о своих семьях. Ладно, теперь дальше. Господин контр-адмирал, доложите о своих силах и о работе военной полиции.
– Военная полиция полностью готова. И выполнит любые задачи. Благодаря нашей работе, матросы больше не чувствуют себя вольготно на улицах города, но у меня по-прежнему не хватает людей, – доложил Рыков.
– Вы уже слышали, что я сказал всем остальным. Ищите и привлекайте. Заставляйте, принуждайте. Делайте, что хотите, но найдите людей и обеспечьте службу. Можете применять самые жёсткие меры, вплоть до расстрела. И мне нужны кандидатуры на пост морского министра. Впрочем, мы с вами переговорим на эту тему чуть позже. Вы пока можете быть свободны. Подождите меня, Александр Николаевич, пока в столовой, я приду туда обедать.
– Полковник Раша, вы тоже можете быть свободны.
Оба вышли.
– Господа, ну вот мы остались одни. Вы начинали со мной первыми и умрёте тоже вслед за мной. Я понимаю, что вы, возможно, не боитесь смерти или тюрьмы. Но мы не можем бросить всё сейчас. Вы должны это прекрасно понимать, я прошу и требую усилить работу по поиску революционеров из всех партий. В случае их нахождения немедленно арестовывать и заключать в Петропавловскую крепость. Её я отдаю в ведение Шкуро.
И разберитесь с этим полковником, не стоит ли кто за ним. Необходимо узнать все настроения в той среде, в которой он находился. И что делать с Николаем II? Кто что может сказать?
– Император выжидает, – отозвался Климович.
– Да, он пытается выжить сам и спасти свою семью. Монархистов не осталось. Полиция вся уничтожена, а остатки отправлены на фронт. Жандармерия разогнана. Часть убиты, часть сбежали, часть на фронте, кто-то затаился, но таких очень немного, – сказал в свою очередь Брюн.
– В армии проведена чистка. Гучков изгнал всех генералов, преданных императору, да и не только их, а даже тех, кто хоть в чём-то сомневался. Армия дезорганизована и думает, что император сам отказался от власти. В любой момент его могут убить те, кто арестовывал. Настроения весьма противоречивы, полный хаос. Царская семейка велика, в ней больше ста человек обоих полов, большинство из которых предало Николая II в угоду каким-то своим интересам. Сейчас, что очевидно, многие из них жалеют об этом. Но назад пути уже нет.
Керенский нахмурился и, позвонив в колокольчик, вызвал к себе Мишку.
– Чаю, Миша, и мне, и господам-товарищам, – кивнул он на обоих генералов.
Мишка зыркнул на них исподлобья и тихо сказал.
– Чаи тут пришли гонять, понимаешь.
– Да, Михаил, отведи в столовую барона Унгерна, пусть обедает, и контр-адмиралу Рыкову тоже скажи, чтобы обедал, я буду позже.
– Хорошо, вашбродь, будет сделано.
Через пять минут Мишка зашёл в кабинет, но не один, а в сопровождении смущённой молодой дамы, которая несла в руках большой поднос с тремя стаканами крепко заваренного чая, ложечками, лежащими рядом со стаканами, и небольшой фарфоровой сахарницей.
Женщина аккуратно расставила на столе гранёные стаканы в серебряных подстаканниках, изображавших российский герб на своих округлых боках, и удалилась. Мишка важно шёл за ней, внимательно глядя ей в спину или ниже.
– Продолжим, господа генералы. Так что вы хотите мне сказать о царской семейке? Вам она видна была вблизи, я-то далёк от них, особенно сейчас. Так что вы мне о них расскажите? Начнём с Михаила Александровича.
Климович вздохнул.
– Младший брат Николая II давно грезил о власти, и не зря, он является высокопоставленным масоном. Это было уже откровенно видно, но досконально не изучено. Михаил стремился к власти и почти её получил. Но его отговорили, или вернее, запугали. Он бы не смог удержать власть в своих руках в нынешнем своём положении, быстро это понял, или ему дали понять, некие страстотерпцы… После чего отказался, а зря.
– Его бы убили на следующий день, – отозвался на это Климович.
Керенский нахмурил брови.
– А что другие?
– Николай Николаевич, не побоюсь этого слова, полный дурак, и не ему брать власть. Но дурное дело нехитрое и отсутствие ума не говорит о том, что он не может уметь плести интриги. Кирилл Владимирович предал императора одним из первых. Обо всех остальных можно и не упоминать, они живут своей жизнью и сейчас находятся кто где.
– То есть, всё семейство Романовых полностью отошло от дел и не способно повлиять ни на что?
– Я думаю, что да, – ответил Климович. – Никто из них не придёт на помощь Николаю II, да и не смогут они. Измельчали-с. Николай II, что уж тут греха таить, был лучшим из них, но он сейчас мешает всем, слишком было многое на него завязано. Как только он «отказался» от власти, всё рухнуло. Думаю, что многие хотят его убить, и не только его, но и всю семью. Этим можно решить сразу очень много проблем. Ведь то, что будет завтра, никто не знает.
– Я знаю, – проговорил невольно вслух Керенский, осёкся и добавил, – Догадываюсь, – и замолчал. – Готовьте людей. Будем его вывозить сюда, в Смольный, но мне надо переговорить с ним для начала.
– В Смольный не стоит, – возразил Климович, – это чревато ненужными эксцессами.
– Хорошо, тогда подберите подходящее здание, чтобы было удобно оборонять его и людей, среди которых не может быть монархистов, а также тех, у кого есть необходимость уничтожить царя.
– А вы не боитесь заговора царя против вас?
– Боюсь, но не сейчас, может быть, сильно потом. Царь знает, что он проиграл. Он допустил ряд ошибок и не предполагал, что революционеры будут действовать себе в ущерб. Да только они не думают, как сохранить империю, они думают, как её уничтожить. Я знаю, я сам был таким.
Впрочем, а почему бы их не поселить в помещениях, расположенных рядом со Смольным собором, они обширны, а нынешний император должен понимать, что былые времена безвозвратно ушли и надо радоваться малому. Заодно можно расквартировать поблизости казачий полк или обеспечить дежурство одной из его рот для охраны царя. Да, это нужно обязательно сделать, господа.
– Будет исполнено, – отозвался Климович.
– Тогда вы свободны, товарищи…


Глава 2. Иллюзии
„Хорошо, что русские цари навоевали нам столько земли. И нам теперь легче с капитализмом бороться “. В. Молотов



Дождавшись, когда выйдут из кабинета оба генерала, Керенский опустился в кресло и задумчиво допил чай. Генерал Брюн так и не прикоснулся к своему. Немного поколебавшись, Керенский выпил и его чай. В горле пересохло и хотелось пить, последствия ранения, что тут скажешь.
А ещё его ждала беседа с Рыковым и Унгерном, а также с Щегловитовым. Сколько дел, сколько дел! Голова раскалывалась от боли и забот. Керенский с неудовольствием сознавал, что он уже настолько во всё вник, что и не мыслил себе другого образа жизни.
Оставался очень небольшой шанс покинуть этот кровавый банкет и сбежать в заграничную глушь, куда-нибудь в Парагвай или Новую Зеландию, но ведь найдут всё равно. Он уже основательно нагадил всем, кому мог. Не поймут-с! А то и на границе убьют. А зачем он нужен тогда и кому. Нет у него теперь иного выхода, только вперёд. Но как много надо сделать.
И на кого опираться, с кем делать, кругом один обман, ложь и предательство. Керенский поперхнулся последним глотком чая и закашлялся. В комнату просунулась Мишкина голова.
– Всё нормально, вашбродь?
– Всё нормально, Мишка. Чаинка в горло попала, сейчас обедать пойду.
– Ото-ж, обедать завсегда надо, я уж распоряжусь об этом?
– Распорядись, я почти иду.
Мишкина голова скрылась. Стукнула дверь, а мысли опять вернулись, вращаясь в голове, как детская карусель. Керенский задумчиво посмотрел на серебряный подстаканник с двуглавым орлом. Ложь и обман… Значит, придётся стать ещё более лживым и циничным. По-другому никак. Есть у него послезнание, но этого катастрофически мало. Всё течёт, всё меняется.
Он ведь не знает, чего ожидать от Антанты, если он совершит то или иное действие. Всё это было скрыто и в его время, особенно роль Англии, а сейчас и вовсе непонятно. Какие действия предпримет Антанта без участия русских? Загадка…
Глупо думать, что у всех европейских держав нет своих интересов в России. У Германии это окончание войны любой ценой и единственная возможность, к тому же, деморализовать русскую армию. А если цель видна, то уже можно понять, кто есть кто из революционеров и на кого он работает.
Англии же нужно было не допустить усиления России и особенно развития её военно-морского флота, и это только те цели, что видны. Значит, им надо подыграть и пожертвовать флотом, чтобы было время решить возникшие проблемы на суше. Это их на время успокоит и даже обманет, или он сам себя обманет, что тоже весьма может быть.
Франция? У Франции главные цели – ослабить Россию, но не фатально, а так, чтобы она могла выплачивать взятые кредиты, а также подмять под себя весь её бизнес, пользуясь случаем. Но если она развалится, то и не беда, оккупационные войска помогут вывезти из неё компенсацию. И чем больше будет осколков, тем проще будет и им.
Австро-Венгрия… ну, этим тоже нужно только прекращение войны, они и так на волоске от гибели, счёт пошёл на месяцы, их подданные, чехи, собираются воевать против них же.
Керенский заложил руки за голову. Кто там ещё остался? Италия, Румыния? Смешно. САСШ, да, но эти сволочи за любой кипишь, лишь бы деньги за него получить. Тут уж надо лавировать. Мало информации. Как только военное ведомство будет его, разведка и контрразведка всё доложит, всю секретную информацию, а там видно будет, что дальше делать.
Устав от невеселых размышлений, Керенский встал и, выйдя из кабинета, направился в столовую. Рыков успел пообедать и ожидал его, задумчиво рассматривая большую фарфоровую супницу, поставленную для Керенского.
– Александр Николаевич, вы не ушли?
– Как можно?!
– Отлично! – Керенский подождал, пока нанятая женщина разольёт суп и оставит приборы и чай. Женщина ушла, и Керенский продолжил беседу.
– Александр Николаевич, мне нужен ваш совет.
– Я весь во внимании.
– Мне необходима от вас информация. Первое, кто из нынешних адмиралов, не зависимо находятся ли они в отставке или служат до сих пор на флоте, является непримиримым ненавистником революции?
Рыков задумался. Потёр рукою лоб, словно стирая с него морщины. Морщины не собирались никуда деваться, оставаясь по-прежнему на своих местах. Рыков опустил руку и посмотрел в глаза Керенскому.
– Таких адмиралов было много. Но… Но многие изменили свои взгляды. Кто-то откровенно боится, если не за себя, то за свои семьи, кто-то поддался на провокации духа свободы, кто-то разочаровался, а кто-то и оказался совсем не тем, которым казался, – Рыков махнул рукой, расстроившись.
– Пожалуй, я вам смогу предложить только адмирала Куроша Александра Парфёновича. Он подавлял восстание в 1905 году в Гельсингфорсе, был комендантом Кронштадта, сейчас он до сих пор в тюрьме, там же. Его брат был убит в 1907 году во Владивостоке, когда организовывал отпор революционерам.
– Я понял. Вы знаете командира эсминца Георгия Лисаневича?
– Да, господин министр.
– Я тоже узнал о нём случайно. Это отчаянный человек, и он непрост. Вам надо с ним поговорить. Поговорить о поездке в Кронштадт и освобождении всех арестованных. Вы должны тщательно спланировать и осуществить эту операцию. Мне нужны люди, особенно люди, умеющие ненавидеть. Но не рассказывайте ему никаких подробностей, только то, что офицеров нужно освободить и доставить сюда. У него в подчинении есть целый эсминец, ожидающий в Ораниенбауме.
Рыков помолчал и спросил.
– А какой другой вопрос, господин министр?
– Расскажите мне о всех течениях среди флотских офицеров, кто является англофилом, кому нравятся французы и об остальных предпочтениях.
Рыков снова задумался.
– Это очень сложный вопрос. Мне трудно на него ответить.
– Так вы постарайтесь, господин контр-адмирал. Вы сейчас решаете вопрос всего флота, а флот, соответственно, судьбу страны. Или вы не видите, что творят морячки, и от кого всё пошло.
– Вижу, – сухо ответил Рыков. – И я отвечу. Я не могу рассказать о любом, но во флоте есть одно течение, его назвали «младотурками». Это собрание масонов, в которое входят многие морские офицеры. Это адмиралы Непенин, Колчак, Альтфатер, Максимов, Рентгартен, Дудоров, Вердеревский и ещё много других. Все они категорически приветствовали революцию. Выводы вы прекрасно сделаете и сами, господин министр.
– Спасибо, ваша информация для меня весьма ценна, Александр Николаевич. Организуйте, пожалуйста, освобождение адмирала Куроша, и кого вы можете рекомендовать ещё?
– Ещё адмирала Кербера Людвига Бернгардовича, он взял себе фамилию Корвин с условием, чтобы возглавить созданную с нуля Северную морскую флотилию.
– Ясно, я наведу по нему справки. Спасибо, Александр Николаевич, вы можете идти.
Доев суп, съев второе блюдо и выпив чай, Керенский вышел из столовой. Нужно, всё же, узнать, что нужно было барону Унгерну. Придя в кабинет, он вызвал Мишку.
– Миша, найди, где находится барон Унгерн и зови его ко мне, будем разговоры разговаривать.
– Есть, вашбродь. А барон этот, хоть и немец, а лихой казак, отчаянный и это, немного бешеный. С таким нужно ухо востро держать, вашбродь.
– Да иди уже, советчик, – Керенский отмахнулся. После сытного ужина хотелось спать. Организм требовал отдыха и лечения, лечения и отдыха. А тут мозговой штурм получался, как совсем в другие времена, когда он только стремился к должности управляющего гостиницы.
Барона долго не было, и Керенский незаметно для самого себя заснул. В этот момент в дверь постучали, но Керенский как раз находился в фазе быстрого сна и его слух, донеся информацию до головного мозга, не смог пробиться сквозь цепкие объятия Морфея.
Барон Унгерн, а это был именно он, не дождавшись ответа, оглянулся на ординарца Керенского.
– Не отвечает?
– Ну-ка!
Чубатая голова Мишки просунулась в дверь.
– Ага, спит вашбродь. Ну, это недолго. Вы подождите чутка, осемь минуток будет достаточно, а потом я чай ему принесу, он и проснётся. А нет, – вдруг поправил он сам себя. – Какой чай, он же кофий пьёт. Скажу, гадость ещё та, но не спят от него. Это точно!
Унгерн усмехнулся и молча сел на стул, уставясь своими светлыми, до прозрачности, голубыми глазами на барельеф вестибюля. Мишка тем временем отправил первого попавшегося караульного солдата в столовую.
Появилась барышня, она несла кофе. Мишка деликатно постучал в дверь, не услышал ответа, тревожно заглянул в кабинет, хмыкнул и снова громко постучал. Сквозь дверь донёсся сонный голос.
– Кто там? Войдите!
Мишка дал знак барону и, перехватив поднос с кофе, проник в дверь.
– Вашбродь, кофий для бодрости и барон для беседы.
– Вноси, Миша. Барон, входите.
Барон Унгерн вошёл вслед за адъютантом и остановился в центре кабинета.
– Присаживайтесь, господин барон.
Керенский внимательно рассматривал барона, он теперь вспомнил, кто это.
– Так что вас привело ко мне в столь удачный момент?
– Да ничего особенного. Слышал о вас, а фронт стал разваливаться, вот и решил сюда приехать. Я командовал отрядами ассирийцев, воевал с ними, но это уже не имеет значения, все события происходят в Петрограде, а не там. Здесь я слышал о есауле Шкура, что поднялся возле вас и занимается весёлыми делами. Слух уже пошёл…, и я тоже не прочь, знавал я его, не хуже его буду.
Тем более, что тут у вас не соскучишься. То гранату в вас кинут, то кинжалом норовят заколоть. Интересная у вас жизнь, господин министр, похлеще, чем на войне. Мне такая нравится, готов служить вам на любом посту, но больше всего мне нравится воевать на востоке.
Керенский задумался, он вспомнил об этом бароне. Естественно, все, кто читали о Гражданской войне, слышали эту фамилию. Весьма жестокий и очень храбрый и отчаянный рубака, да ещё и немец. Всё в одном флаконе.
– Ну, раз так. Перво-наперво я одарю вас десятью тысячами рублей за своё спасение. Всё же, вам надо жить тут как-то, пока всё не прояснится. И буду подыскивать вам должность. Раз у вас всё так хорошо выходит с иноверцами, то, пожалуй, я направлю вас снова на Кавказ, набирать себе полк, а то и два. Или езжайте в Туркестан, с той же целью.
– Нет, лучше снова на Кавказ, я там наберу хоть целую дивизию.
– Набирайте, я выпишу вам все бумаги. Как наберёте, вернётесь с ней сюда, у вас будут свои задачи. Нет, не в Петрограде и не в Москве, в несколько другом месте. Дерзайте, а пока вам нужно обождать около недели или двух.
– Я всё понял.
Унгерн встал, встал и Керенский. Шагнул к высокому комоду и, выдвинув верхний ящик, зашуршал крупными и мелкими ассигнациями, после чего вручил их Унгерну.
– Здесь чуть больше десяти тысяч. Не сочтите за мелочность. После назначения в Закавказье вы получите в своё распоряжение значительно более крупные суммы, но их стоит потратить с умом и в то же время, не мелочиться. Мне нужна боеспособная дивизия или бригада, на сколько у вас хватит сил её создать. Можно даже обкатать в коротких боях. Ну, это вопрос будущего. Ступайте, барон. Звание войскового старшины вы получите перед убытием.
– Слушаюсь! – барон вытянулся и, повернувшись, вышел.
Керенский тоже встал и, выйдя из кабинета, направился по вестибюлю в сторону выхода. Сестра милосердия, дежурившая в коридоре, вскочила и бросилась к нему.
– Господин министр, доктор настоятельно рекомендовал вам уйти отдыхать. Иначе ваш организм не выдержит пережитого.
– Хорошо. Я только взгляну в окно.
Опершись о подоконник, Керенский задумался. За окном вечерело. Весна постепенно вступала в свои права, но очень и очень медленно. Временами моросил дождь, налетая на окна мелкой взвесью.
– Противно, господа, противно! – сказал вслух Керенский и, повернувшись, зашагал в комнату отдыха. Выпив предложенные сестрой микстуры, он подложил руку под голову и крепко заснул.
Утро наступило, как и всегда. Снова повторив про себя: «Время не ждёт!», Керенский заставил себя встать с кровати и, морщась от незначительной боли, стал одеваться. Нужно было появиться в правительстве, оправившись после очередного чудесного спасения.
Уже надоело вечно попадать под пули, но очевидно, что это будет не в последний раз. Надо ехать в Мариинский дворец и заявлять свои права на всё. Но сначала необходимо переговорить с Щегловитовым. До него вчера очередь просто не дошла.
– Мишка!
Ординарец быстро появился в проеме двери.
– Ищи Щегловитова и ко мне веди, а то вчера так и не смог с ним поговорить.
Не успел ординарец исчезнуть за дверью, как в кабинете разразился длинной трелью телефон. Странно, что он вообще стал трезвонить только сегодня. Не став ломать над этим голову, и так больную, Керенский поднял трубку.
– Керенский.
– Александр Фёдорович, вы живой?! Какое счастье!
Судя по голосу, это был князь Львов.
– Да, живее всех живых.
– Александр Фёдорович, мы вас все ждём, надо принимать меры, кругом сплошная анархия и хаос.
– Не знаю, Кирпичников мне об этом не докладывал, да и Рыков тоже. Обстановка на улицах контролируется, хаоса нет, это преувеличение.
– Да, но военное и морское министерство обезглавлены, генералы не знают, кто ими сейчас командует, и идёт война.
– Ну, покомандуйте вы, Георгий Евгеньевич, – резко бросил Керенский. Этот латентный гомосексуалист, толстовец, англофил и абсолютно бесхребетный человек уже начал его откровенно раздражать.
Князь абсолютно не умел ничего делать, только заседать и говорить банальности. Что Толстой, желая прославиться на весь мир, пресмыкался перед англичанами, охаивая собственный народ, что этот безвольный чиновник, который ничего не хотел делать.
– Что вы, что вы. Руководство армией взял на себя пока генерал Алексеев, а морским министерством – начальник морского генерального штаба контр-адмирал Кедров.
– Ну, вот видите. Я буду завтра, созывайте совещание. Я обязательно буду. Мне многое нужно сказать господам министрам. И, Георгий Евгеньевич, готовьте документы для моего вступления в должность военного и морского министра.
–Да-да, конечно, мы вас с нетерпением ждём. А то у нас тут хаос в правительстве полный. Все боятся последствий и того, что и до них доберутся революционеры.
– Хорошо, завтра в девять я буду в правительстве.
– Ждём-с!
Керенский опустил трубку на рычаги и, не снимая руки, задумался. Хотелось прийти завтра, сразу разогнать всю эту подлую кодлу и взять власть. Но…
Но не получится. Так грязные дела не делаются, надо работать, работать и ещё раз работать. В дверь постучали.
– Войдите.
В кабинет быстро вошёл министр юстиции Щегловитов, которого царь прочил в главу правительства.
– А, Иван Григорьевич! Наконец-то, а то я уже заждался вас.
– Заждался вас это я, Александр Фёдорович. Вы со мной хотели встретиться ещё вчера, но, видимо, вам было не до сук, ой, оговорился, недосуг.
– Ммм, а я и не знал, что вы умеете ёрничать и грубить, а, казалось бы, царский министр…
– В тюрьме научился, в ней плохому быстро учат.
– Да, не спорю. Но сейчас вы уже не в тюрьме и, кроме того, вы же не знаете, что случилось со мною вчера.
– Не знаю, – не стал отрицать Щегловитов.
– Вот! А в меня вчера стреляли и хотели взорвать, представляете? Некая девушка, в порыве революционного оргазма кинула в меня бомбу.
– Как, как вы сказали, оргазма? – не поверил своим ушам Щегловитов.
– Я сказал оргазма? – сделал вид, что удивлён, Керенский. – Нет, оговорился. Я имел в виду, что в порыве революционного экстаза или мракобесия, уж не уточнял. Но бомба была брошена в меня, и бомба разорвалась. Последствия налицо, то есть на лице.
– Да, я вижу, – признал Щегловитов.
– Но это ещё не всё. Ночью в госпитале, что в Зимнем дворце, ко мне приходил гость, некий полковник Герарди. Пришёл не в гости, а чтобы заколоть кинжалом. Банально, как в дешёвой театральной пьесе. Италия, стилет, мавр, и привет господу Богу…
– Да?! Тогда теперь вы можете оценить то, что делали господа эсеры по отношению к царским чиновникам и каково это, жить под постоянным страхом быть взорванным или расстрелянным…
– Могу, пренеприятно, скажу я вам, это чувствовать. Очень, очень неприятно. Да, теперь это будет повторяться с завидным постоянством. Впрочем, я готов ко всему, – и Керенский достал из ящика стола тяжёлый маузер, положил его на столешницу, а вслед за ним достал из наплечной кобуры ещё один пистолет, меньшего размера, но той же фирмы.
– Я умею стрелять, и уже не раз это делал. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – не совсем к месту сказал Керенский.
– Но, как же вас спасли в госпитале, господин министр? – холодно поинтересовался Щегловитов.
– Само провидение спасло меня.
Щегловитов поморщился, показывая, что пафос сейчас неуместен. Керенский усмехнулся.
– Зря вы так думаете, мир не без добрых самаритян, действительно, только самим провидением можно объяснить то, что ко мне явился один барон и спас меня от полковника Герарди.
– Позвольте, это точно был Герарди? – удивился Щегловитов.
– Да. Очевидно, что вы знакомы.
– Знакомы, и я удивлён и не ожидал этого от полковника.
– Ну, значит он решил устранить проблему одним ударом. Что поделать, дураками Россия никогда не оскудевала. Но дело не в этом. Дело в том, что я собираюсь воспользоваться данными покушениями. Уже сегодня об этом напишут во всех газетах, но в общих чертах.
А завтра, я подчёркиваю, завтра! Всё будет описано более развёрнуто. В красках, так сказать. Я собираюсь сделать очередной шаг к власти, но шаг, хоть и большой, но не очевидный, пока. Мне нужно опираться на буржуазные круги, на промышленников, на чиновников, на тот же народ, который поверил мне.
Единственное, сейчас я не верю никому, и не знаю, кто и на что способен. Все эти руководители, которые засели во Временном правительстве, ухватили здоровый куш, который не в состоянии даже прожевать. Более того, скажу я вам, они не знают, как его есть и как отмыться после еды.
– Но зачем вы с такой проникновенностью и доверием рассказываете всё это мне?
– Зачем? За тем, что вы находитесь под домашним арестом, и не в состоянии разгласить эту информацию всем и каждому. Можете себя считать рабом, но вас я решил поставить секретарём правительства. Пока тайным секретарём, а потом и настоящим. Возможно, вы станете заместителем председателя правительства в будущем.
Щегловитов недоверчиво усмехнулся.
– А кто же будет председателем правительства в таком случае?
– Председателем? Я!
– И почему я не удивлён!
– Действительно, это смешно слышать. Но в будущем, если меня не убьют, я стану лидером единственной партии. А вы, или тот, кто справится не хуже вас, станет премьер-министром в Российской республике. Как там дальше будет, я не знаю. Надо ещё что-то с императором делать.
– Но…
Керенский оборвал Щегловитова.
– Я хочу, чтобы вы помогли мне перехватить управление империей, примерно через месяц. Нужны кадры, которым бы я мог хоть немного доверять и, самое главное, они должны быть компетентны. Подумайте, подберите фамилии. Меня интересуют все, кто может управлять, организовать и контролировать стратегические военные заводы.
– Что вы задумали? Ведь эти люди сейчас есть. Ну, может быть не на всех местах, но что мешает использовать сенаторов, как действующих, так и уволенных со службы.
– Согласен. Вот вы и подберите людей на все должности, которые являются ключевыми в государственном управлении. Исключение должны составлять евреи и старообрядцы. По всем остальным будет ясно позже. Также мне нужны кандидатуры на посты министра финансов, промышленности и иностранных дел.
– Я не понимаю, – развёл руками Щегловитов, – Но ведь это будут все люди, служившие царю. Зачем вам это, они же могут предать?
– Могут, все могут. Я им дам надежду, а за предательство буду карать. Карать показательно и всю семью, без всякой жалости. Другого выхода у меня нет и не будет. Я знаю, я вижу, я чувствую это.
– Вы страшный человек, – Щегловитов ссутулился, – очень страшный, но чего вы этим добьётесь? Вас убьют и довольно быстро. Вы будете вызывать только ненависть.
– Ненависть? Меня три раза пытались убить, или четыре, уже и не помню, и я ещё не был страшным, как вы выразились, так что, одним десятком покушений больше, одним меньше… Вон, Фиделя Кастро пятьдесят четыре раза убивали и ничего, жив.
– Простите, кого?
– Не важно, не берите себе это в голову. Был такой человек в истории.
Щегловитов обхватил голову руками.
– Вы делаете из меня раба и преступника.
– Не делаю я из вас никого. Всё это ляжет на меня неподъёмным грузом.
– Но зачем вам это? Вас же проклянут!
– Эх, давайте ближе к нашей теме, Иван Григорьевич.
– Хорошо, – Щегловитов потёр рукой переносицу, – Что вы задумали сделать?
– Провести переворот.
– Вы хотите стать диктатором?
– Хотелось бы, но в нынешних условиях это не получится в чистом виде, я буду лавировать, насколько смогу. А потом, возможно, что и придётся на какое-то время стать Верховным правителем. Не знаю, точнее, не уверен. Ваша задача – найти компетентных людей, и при первой же возможности я поставлю вас на министерскую должность. Вы понимаете, Иван Григорьевич?
– Понимаю.
– Сделаете?
– Сделаю. Но как мне искать людей и договариваться с ними, если я сижу у вас взаперти?
– Всё решаемо, вам будет предоставлен телефон, по которому вы будете разговаривать в присутствии сотрудника бюро. Если вам будет нужно передвигаться по городу, то тогда будет предоставлен персональный автомобиль с охраной или даже броневик. Дерзайте.
– Вы слишком щедры ко мне.
– Нет, я реалист. У каждого человека есть слабое место и есть чувство долга перед Родиной. У одних оно постепенно атрофируется, у других всегда находится на одном уровне, то скачкообразно повышаясь, то понижаясь, но есть и третья категория. Категория, к которой принадлежите и вы, это люди, у которых постоянно высокое чувство долга, вы живёте в мире своих страстей, пока они не мешают вам работать на благо Родины. Вас мало, и вы это доказали, сидя в тюрьме. Я это ценю и прошу вас сделать все не для меня, а для спасения нашего государства. Оно погибает, оно гибнет, раздираемое пятой колонной, шпионами и предателями.
Скажу больше, я тоже предатель, но хочу, чтобы это слово стояло после слова был. Был предателем… Сейчас моя цель – спасти страну от разрушения, чего бы это мне не стоило. Всё остальное тлен и пыль. Все мы умрём рано или поздно, но главное, ради чего и как.
– Спасибо, я согласен! – и Щегловитов откинулся на спинку стула, посмотрев на Керенского. – Неужели всё так плохо?
– Всё очень плохо, катастрофически плохо. Вы можете идти, Иван Григорьевич.
– Да-да, я иду, – и Щегловитов, с трудом поднявшись со стула, вышел из кабинета.


Глава 3. Пресса

„Теория естественного отбора учит, что в борьбе побеждает наиболее приспособленный. Это значит: ни лучший, ни сильнейший, ни совершеннейший, только приспособленный “. Л. Троцкий



Керенскому в этот день ещё предстояло дать распоряжения прессе, в частности Меньшикову с его «Гласом народа» и жёлтой газетёнке «Новый листок», в лице его редактора Модеста Апоксина. А ещё нужно было подобрать себе заместителя по руководству недавно созданной партией под названием Российская Крестьянская Социалистическая Рабочая Партия, то есть РКСРП.
Без сомнения, он останется её лидером, но должен быть ещё и заместитель, который и возьмёт на себя весь воз проблем с ней. Нужно искать такого человека. По-прежнему ломая голову над этим, Керенский поднял трубку телефона.
– Аллё? Девушка?! Соедините меня с редакцией газеты «Глас народа». Не знаете номер? Диктую 244-55. Да. Жду! Аллё! Михаил Осипович! Жду вас в Смольном. Да, как сможете, но побыстрее. Жду!
За Модестом Керенский отправил машину с охраной, чтобы нашли его и привезли по мере возможности. Этот фрукт никогда не сидел на месте. Телефон в типографии молчал, домашнего у него не было. Но ничего, сбежит – поймаем, а не поймаем, так найдём нового, еврея какого-нибудь.
Часа через два приехал Меньшиков.
– Михаил Осипович, как ваше самочувствие?
– Всё хорошо, в отличие от вас, – Меньшиков бросил взгляд на лицо Керенского.
Керенский позволили себе грустную улыбку.
– Бандитская бомба, Михаил Осипович.
– Что, опять? Это грустная шутка, Александр Фёдорович, извините, вырвалось. Я знаю о происшествии на Дворцовой площади. Признаться, я очень сильно переживал за вас, но всем сказали, что вы живы и находитесь в госпитале.
Керенский усмехнулся.
– Увы, время сейчас такое. Я вас позвал, Михаил Осипович, чтобы обсудить будущие статьи в газете и вообще очень многое.
– Я всегда к вашим услугам.
– Это прекрасно, работы очень много. Дело в том, что на меня было ещё одно покушение.
Меньшиков привстал с кресла.
– Когда?
– Ночью. Вы уже напечатали материал о моём покушении?
– Да, мы указали, что во время теракта погиб идеолог эсеровского террора Борис Савинков. И это их рук дело.
– Всё правильно, так оно и есть. Мои люди вычищают всю эту партию, а заодно ещё и многих других, под эту марку. Большевики уничтожены полностью, частично остались меньшевики и анархисты, до которых я не могу добраться. Кронштадт до сих пор нам неподконтролен, отсюда и проблемы.
– Но кто на вас напал ночью и как это произошло?
– Вы не поверите, но это оказался монархист полковник Герарди, и теперь я просто не знаю, как быть. Если об этом напечатать в газетах, дни Николая будут сочтены, и в тоже время замалчивать такое происшествие нельзя. Вам я доверяю и потому прошу совета.
Меньшиков опешил, потом встал и, обхватив левой рукой локоть правой руки, нервно заходил по кабинету.
– Что вы намерены предпринять?
– Пока ничего, но хочу вывезти бывшего императора в Петроград под охраной, но под своей охраной.
– И когда вы намерены это сделать?
– Примерно через неделю.
– Поздно, Александр Фёдорович, нужно это сделать в самое ближайшее время.
– Трудно это сейчас сделать. Вы и в самом деле так считаете?
– Это категорически нужно делать.
– Угу, я подумаю, но всё равно объявлять полковника монархистом не стоит?
– Отчего же, можно. Но не от лица Николая II, а от лица великих князей, которые решили вступить в борьбу за власть. Они предали царя, пусть теперь и расхлёбывают эту кашу.
– Согласен, тогда подготовьте материал на эту тему и завтра опубликуйте. Укажите, что великие князья до сих пор хотят реванша любой ценой. А я буду думать.
Как только Меньшиков, попрощавшись, вышел, Керенский поднял трубку телефона и вызвал к себе Климовича. Тот явился примерно через час.
– Евгений Константинович, я пока не буду интересоваться о ходе расследования, пусть оно идёт своим чередом. Вам же нужно срочно организовать команду по аресту императора в Царском селе.
– Господин министр, но он же и так арестован?
– Да, но только он арестован военными, а нужно арестовать его силами Бюро и срочно вывезти сюда, в Смольный собор, вместе со всей семьёй и организовать должную охрану, включая броневики и пулемёты.
– Но почему такая спешка и что будет, если нас не пустят к нему?
– Я выпишу вам бумагу о том, что он обвиняется в организации на меня покушения и его вывозят для допроса и заключения под арест в пределах моего нахождения, чтобы я и сам смог его допросить. А его семья берётся в заложники. Не забудьте с собой взять большую охрану, составленную из наиболее решительных лиц. Эта операция не того уровня, чтобы отнестись к ней халатно.
– Я понял, приму все меры.
– Евгений Константинович, хочу вас предупредить, вы сейчас организовываете своими руками историю, и многое зависит от того, как вы это сделаете.
– Да, я понимаю, но не хотите ли вы арестовать, а потом расстрелять императора?
– Я? Нет! Возможно, кто-то другой, но точно не я. Император станет моим джокером. Может быть он поможет мне выиграть всю партию, а может быть сольётся вместе с ненужными картами, ничего нельзя предвидеть заранее. Идёт большая игра, и если раньше он был равноправным игроком, то сейчас стал обычной картой. Не спорю, очень серьёзной картой, но всё же, не игроком.
Климович передёрнул плечами.
– А становится жарко, действительно жарко.
– Так лето же скоро, вот и пошла «жара», но вы не расслабляйтесь и не ждите, лето обещает быть знойным. Привезите императора живым. С Богом!
Климович невольно перекрестился и вышел.
Керенский походил взад-вперёд по кабинету, вновь переживая недавний разговор, потом вспомнил о том, что к нему должны привезти ещё и Модеста. Бешеный выдался день, но что поделать. А пока этот писака ещё не прибыл, надо подумать, кого же можно поставить во главе своей партии.
Керенский взял чистый лист бумаги, карандаш и стал писать фамилии известных ему лидеров революционных партий. В итоге у него получилось следующее: эсеры Чернов и Савинков, а также Дан и многие другие, менее значительные люди, были уничтожены им в разных местах.
Меньшевики потеряли многих, в том числе Чхеидзе, Нахамкимса, Церетели, Скобелева, фактически в живых у них остался лишь Плеханов.
Октябристы потеряли арестованным Гучкова, а кадеты Милюкова. Анархисты все целы, большевики потеряли всех, и Ленина тоже, но Красковский ещё тот чудак, мало ли, мог и обмануть. Дедушка Ленин сильно хитёр и живуч, и что-то от Красковского долго нет вестей, а пора бы уже отчитаться и по финнам.
Искать второстепенных лиц из всех партий Керенский не хотел и даже не знал, на кого можно ориентироваться. А кроме того, ему нужен был человек, контролируемый им лично. Который бы имел непререкаемый среди революционеров авторитет и боялся Керенского, зная, что тот легко может его уничтожить.
И этим человеком определённо мог быть Плеханов, как самый лучший кандидат на требуемую роль. Это был старый марксист, причём марксист настоящий, а не те партии-прилипалы, что называли себя марксистами, а по сути не имели ни малейшего к этому, почти религиозному течению, отношения. Меньшевики, большевики, анархисты-максималисты и прочие бундовцы – всё это были партии, выдумавшие свои лозунги, говорящие на своём социалистическом сленге и не имевшие нормальной программы.
Да ладно бы марксисты, но коммунистами себя называли не большевики или меньшевики, а анархисты, да и сам термин коммуна, то есть община, весьма двусмысленно звучит. Как известно, общее – значит ничьё.
То есть, надо искать Плеханова и разговаривать с ним, а там посмотрим. Пристрелить старого марксиста, если он попытается вести двойную игру, будет сложно, но возможно. Плеханов уже довольно стар, а значит будет опасаться за свою жизнь, тем более сейчас, когда многие лидеры революционных партий один за другим отчаливают на тот свет.
За всеми этими размышлениями наступил обед, к которому, как водку к закуске, привезли и Модеста Апоксина. Но Керенский редко пил спиртное и сегодняшний обед не стал исключением. А потому, он спокойно закончил трапезничать и только тогда двинулся в кабинет, куда быстро привели и газетчика.
Модест Апоксин, угодливо зажав в кривых ручонках новый котелок, несмело заглянул в кабинет, робко перед этим постучав.
– Заходите, Апоксин, присаживайтесь вот здесь, – и Керенский показал рукой на стул.
– Как я рад, что вы выжили.
– Я тоже, Модест, я тоже. Как там идут дела с моей газетой?
– Дела идут замечательно.
– Замечательно? Угу, замечательно, что замечательно. Вы уже написали о покушении на меня на Дворцовой площади?
– Да-да, я позволил, позволил себе взять труд об этом указать. Я так переживал за вас, так переживал, что и словами не могу передать.
Апоксин при этом подался вперёд, оторвав тощий зад от стула.
– Сидите, – бросил Керенский и грозно взглянул на Модеста. – Наверное радовались, что меня могут убить, а денежки все вам достанутся. А?!
– Нет-нет, что вы, что вы, как можно, да я…
– Да вы послушайте, Модест, я же вижу вас насквозь, все ваши деяния и мысли отражены на вашем покатом лбу, всё ведь ясно видно, вот посмотрите, – и Керенский, быстро покопавшись в ящике стола, извлёк небольшое зеркало и протянул его газетчику.
Апоксин со страхом взглянул в отражение, словно действительно страшась увидеть там то, что было написано на его лбу, по словам Керенского. Естественно, он ничего там не нашёл, кроме своего испуганного и побелевшего от страха лица.
– Вот видите?
– Неет, я ничего не вижу!
– В смысле, вы своего лица не видите?
– Вижу.
– А чего тогда обманываете меня?
– Я не обманываю вас.
– Ну, как же, Модест, вы только что сказали, что ничего не видите, но потом быстро переменили своё мнение и сказали, что видите.
– Но…
– Хватит! – Керенский резко ударил по столу ладонью, внутренне поморщившись от боли. – Хватит врать, мне нужны дела, а не болтовня. Какой доход вы сейчас имеете от продажи «Нового листка»?
– Эээ, – заблеял ошарашенный происходящим Модест. – С каждого выпуска чистой прибыли сто рублей в день.
– Вот каааак! – протянул Керенский и откинулся на спинку стула. – То есть вы сейчас весь в шоколаде.
– А… не понял вас, господин министр?
– Поживёшь, поймёшь, – ухмыльнулся Керенский. – С завтрашнего дня продолжите демонизацию матросов. Причины этому есть. И последняя для вас, самая горячая новость, это повторное покушение на вождя революции, то есть на меня, ночью, анархистами. Напишите, что анархисты подкупили проигравшегося в карты полковника, чтобы обмануть охрану и убить Керенского.
– Эээ, так это…
– Это правда, повторное покушение было, ну, а кто заказал моё убийство для вас не суть важно. Вам нужно выполнить мой приказ, вы же видите, что происходит. Охрану я вам обеспечу. Завтра утром вы будете самый первый с этой новостью. Увеличьте выпуск своего листка и передайте его для распространения по железной дороге в Москву. Пусть это будет, может, и в ущерб, но вы меня понимаете…
– Да, безусловно, господин министр, я очень вас понимаю, – и Модест страстно прижал к груди свой котелок, преданно при этом смотря в глаза Керенскому.
– Ну, что же, я рад, что могу с вами найти общий язык, это облегчает многое. Идите и выполняйте, и пришлите мне в Смольный экземпляр газеты, я посмотрю.
– Будет сделано!
– Свободен!
– Спасибо, спасибо, спасибо! – так и прижимая к своей груди котелок, Модест встал и попятился назад, стремясь побыстрее испариться из кабинета. Дверь быстро приоткрылась и мгновенно спрятала за собой юркого газетчика. А Керенский тяжело откинулся на спинку стула. Время стремилось быстро промчаться мимо него.
Всё, он выдохся на сегодня, надо было отдохнуть и ждать развития событий, да и на завтра подготовиться, усталость, всё же, брала своё. За разговорами с газетчиком он провёл больше часа.
В кабинет постучали.
– Кто там?
– Это я, вашбродь, вы ужинать-то будете?
– А ты как думаешь?
– Будете, вестимо, а то, как же, к вам целый день народ шастает туда-сюда, туда-сюда. Щас всё организую.
Через двадцать минут в кабинет прибыл ужин. Снова заглянул Мишка, чтобы забрать посуду.
– Ты, Мишка, завёл бы себе кого в столовой, что ли?
– А зачем, у меня баба есть туточки, и не одна. А в столовой не по вкусу мне барышни. Больно все заносчивые.
– Да я тебе не про то говорю.
– А так про что же?
– Отравить меня могут с пищей. Нужно проверенных барышень там содержать, чтобы жёны были казаков или кого из бюро. А то, сам знаешь, как бывает. В меня сейчас то бомбу кинут, то с револьвера стреляют, а то и кинжалом норовят заколоть. Не смогли, так будут думать, как по-другому умертвить, понимаешь?
Мишка аж в лице переменился.
– Ох, уж, сволочи, и как-то я так не подумал. А то ж, это племя бесовское, на деньги падкое, за золото и яду подсыплют, а то и без денег готовы человека со свету сжить. Одно слово – ведьмы. Я тогда старшому об этом расскажу, он голова, придумает что-нибудь.
– Правильно, Миша, так и надо. А я спать пойду в комнату отдыха, буди, если что срочное будет, да сестру позови, чтобы раны обработала.
– Сейчас. Так вы отдыхайте, вашбродь, а я ещё старшому и про сестёр милосердия тоже скажу, упрежу, стало быть. Мало ли какие они. Оно кажется, что баба справная и красивая, а сердце злое или революционерка бешенная, а то и душевнобольная, такие тоже есть, да немало. Вон как все больницы сейчас ранеными переполнены, а всех остальных по домам разогнали. И энтих в первую очередь. А нечего за казённый кошт проживать, когда воинов полно увечных! Голову-то не вылечишь, это уж навсегда, так зачем они нужны? Оно-то жалко, конечно, но война идёт, не до жалости.
Керенский вздохнул.
– Ступай, Миша, а то у меня уже голова болит от твоих рассуждений, да сестру не забудь позвать.
– Так усё сделаю, вашбродь, вы не сомневайтесь, у меня голова крепкая, как и память, я ничего не забываю.
– Иди уже, – поморщился Керенский, еле дождавшись, когда Мишка исчезнет за дверью.
Спустя некоторое время пришла сестра милосердия, обработала Керенскому раны, и он лёг на диван отдохнуть.
В это время Мишка прямиком помчался к старшему уряднику Мефодию, поделиться информацией и своими сомнениями. Урядник был на месте и пил чай.
– Чего ты от меня хочешь, Мишка?
– Так это, приказ тебе передаю, а ты дальше старшему уряднику скажи, а тот вахмистру и дальше.
– Так что сказать-то?
– Керенский сказал, что отравить его могут, надо всю кухню перешерстить и надёжных баб набрать, а заодно и сестёр милосердия проверить на это, как его, на… В общем, чтобы не сгубили Керенского.
– Да с чего ты взял? И вообще, чего ты так переживаешь?
– Ты дурак, Мефодий. Ладно, пошёл я к вахмистру, раз ты бестолковый и ничего не понимаешь. Керенского убьют, что со всеми нами будет? Он, вишь, как казаков уважает! Бережёт и помогает, оно то ж, воли больше хочется и привилегий, и землицы. С ним мы это можем получить, а вот с другими – шиши. Они вон все в один голос гуторят: земля – крестьянам, дак и врут, и ничего не дадут. А дадут, так за чей счёт?

А мужик сиволапый варежку-то и раззявит, а то дураку ума нет, что одним плугом и мотыгой ничего он не сделает на ней. Она и так почти вся у него. Эээ, ладно, то не нашего ума дело. А вот Ляксандра Фёдоровича надо поберечь, он за нас будет.
– Так, это ты дело говоришь, – урядник нахмурился. – Не подумал я по скудоумию своему, пошли вместе к вахмистру и всё ему расскажем, он голова, придумает что-нибудь.
***
Глубоко вечером в дверь раздался стук. Керенский резко вскочил и, сунув руку под подушку, достал пистолет.
– Что случилось?
– Александр Фёдорович, – послышался голос Мишки, – тут к вам господин Климович.
– Впускай, – и Керенский, отшвырнув подушку и одеяло в сторону, встал с дивана.
В кабинете стоял Климович и смотрел на всклокоченного Керенского, вышедшего из комнаты отдыха.
– Господин министр, всё для захвата и перевозки императора в Смольный собор готово, прикажете выполнять?
– Выполняйте. И осторожнее, прошу вас. Решили, всё же, ночью это сделать?
– Да, так будет проще. Люди с бумагами выехали туда заранее, чтобы на ночь не возникло глупой стрельбы. А вслед за ними поедет и вся команда. Пока первые приехавшие будут там собираться, как раз вся охрана подъедет, заберём их и мигом сюда.
– Хорошо, приступайте. Когда перевезёте, сделаем потом так: императора с женой оставим там, а дочерей вместе с цесаревичем определим сюда, пусть привыкают. Места тут более, чем достаточно, так что, думаю, это будет лучший вариант. Все рядом и в то же время раздельно. Шансов спасти и тех и других неизмеримо выше. А если придётся пойти на крайние меры, то тоже будет проще.
– Слушаюсь, – и Климович вышел.
Керенский ещё посидел, работая с бумагами под светом большой свечи, потом сон сморил его, и он снова лёг на диван.


Глава 4. Император

„Истина вспыхивает не только из столкновения мнений, как говорят французы, но также из внутренних противоречий лжи “. Л. Троцкий


Поздно вечером штабс-капитан Осинов, бывший когда-то жандармом, приехал со своими людьми в Царское Село. Генералом Климовичем было принято решение, что не стоит вовлекать в это дело крупных чинов. Чем меньше людей будут в курсе событий, тем будет лучше для всех.
Дежурный офицер подпоручик Ярынич сначала даже не понял, что хотят поздние визитеры.
– Кто вы такие и что вам здесь надо?
– Штабс-капитан Осинов, Бюро особых поручений, Министерство внутренних дел. Прибыл для ареста и сопровождения в Петроград семьи Николая Романова с ним во главе, по приказу Керенского.
– Но мы не слышали ничего об этом и звонка никакого не было, я не верю вам.
– Извольте, вот бумаги, – и капитан передал документы, подписанные Керенским на официальных бланках министерства внутренних дел.
Подпоручик наскоро ознакомился с ними. Всё было верно, даже чересчур верно. Всю пачку документов смотреть он не стал, и так всё ясно, надо доложить об этом начальнику охраны.
– Хорошо, я доложу о вас полковнику Кобылинскому. Ждите!
Осинов усмехнулся.
– Ждите! Позёр. Он подождёт и его команда из двадцати человек тоже. Где-то там в ночи едет ещё сотня человек, во главе с броневиком, как раз успеют. Вскоре появился и сам полковник.
– Покажите документы.
Осинов снова протянул бумаги. Полковник долго изучал официальные бланки с водяными знаками, потом сказал.
– Здесь написано, что совершено покушение на Керенского неким монархистом. Кто это?
Осинов не получал приказа молчать, и он ответил.
– Полковник Герарди.
– Ммм, я не верю.
– И что? Что это меняет, товарищ полковник? У меня приказ министра, и он соответственно должен быть исполнен и вами тоже.
– Но я протестую, вы убьёте Романова.
– С чего вы взяли? У меня приказ доставить в целости и сохранности Николая Александровича Романова и его семью в Петроград, и я его выполню.
– Ну, хорошо, вы, возможно, убьёте его там.
– Никто его не собирается убивать. Приказ Керенского.
– Я знаю, кто такой Керенский, именно поэтому и переспрашиваю, пойдёмте со мной.
В этот момент к главному входу подъехал броневик и два грузовика, полностью набитые солдатами. Броневик несколько раз мигнул фарами. Обернувшись, штабс-капитан понял условный знак и сказал Кобылинскому.
– Это наше сопровождение подъехало, не извольте беспокоиться.
– Хорошо, тогда идёмте.
Николай II встретил гостей стоя. Он уже успел лечь спать, как и вся семья, и теперь стоял перед офицерами наспех одетый, не зная, что ждёт его и его родных. Позади толпились дочери с платками на плечах, наброшенными на ночные рубашки. Громадный матрос, приобнимая, держал цесаревича Алексея, также стоявшего в ночной рубашке.
– Прошу вас собраться, господин Романов, – сухо произнес Осинов.
– В связи с чем это надо сделать? – спокойно спросил Николай II, не дрогнув лицом. Его жена, обняв младшую дочь, начала плакать.
– В связи с необходимостью вашего допроса из-за очередного покушения на жизнь товарища Керенского. Вас перевезут в Петроград, чтобы вы не могли избегнуть следствия, а также для того, чтобы следствие не затягивалось.
– Я не имею никакого отношения к покушению на господина Керенского.
– Охотно вам верю, но у меня приказ. Керенский лично хочет допросить вас. Прошу вас собрать вещи и следовать за мной.
– Много вещей с собой брать?
– Возьмите всё нужное для проживания в течение недели. Остальные вещи и ваш гардероб будут доставлены позже. Времени крайне мало, и в ваших же интересах переехать ночью, чтобы не возникало досужих вымыслов и возможных препятствий или эксцессов на нашем пути.
Николай II пристально посмотрел в глаза капитану, пытаясь прочесть в них его намерения или увидеть свой приговор. Но глаза Осинова были абсолютно спокойны. У него был приказ доставить императора живым и здоровым до Петрограда, и он его исполнит любой ценой. А что там будет дальше, это не его ума дело.
В первом часу ночи, погрузив семью императора и его самого в два крытых легковых автомобиля, сопровождаемая двумя грузовиками с охраной, процессия выехала в сторону Петрограда.
Не доезжая до города, капитан остановил конвой и, подойдя к дверце автомобиля, где сидел император, открыл её и сказал.
– Выходите, господин Романов.
Император спокойно посмотрел на штабс-капитана и произнес.
– Мы не доехали до Петрограда.
– Да, но это не важно.
Николай II кивнул своим мыслям, он всё понял. Ни слова больше не говоря, император вылез из автомобиля.
– Куда мне идти?
Штабс-капитан повёл револьвером в сторону броневика.
– Туда.
Император с тоской бросил взгляд на машину, где сидели его жена и сын, выпрямился и зашагал в сторону броневика. Штабс-капитан, зажав в правой руке револьвер, последовал за ним. Дойдя до броневика, он неожиданно обогнал царя и застучал по железной дверце рукоятью револьвера.
– Эй, там, открывайте, черти.
Внутри броневика послышались чертыхания, и железная дверца распахнулась настежь.
– Входите, вашество, дальше будет опасно, а в броневике надёжнее, вон табуретка.
Николай II всё же не смог скрыть удивления. Быстро взглянув на своего провожатого, он нагнулся и нырнул в железное нутро броневика. Табуреток было две, одна для императора, другая для штабс-капитана. Как только они уселись, водитель включил первую передачу, и броневик, загрохотав бензиновым мотором, тронулся с места.
Окон в броневике не было. Пулемётчик, стоя у амбразуры, трясся на колдобинах, внимательно вглядываясь в ночь. К утру весь конвой прибыл к Смольному. Выпустив пассажиров, их увели в помещения при Смольном соборе, которые с двух сторон одноэтажным полукольцом примыкали к величественному зданию бело-синей окраски.
Разделив семью, штабс-капитан сдал всех на руки Климовичу и вместе с караулом отправился спать.
***
Как только увезли императора с семьей, полковник Кобылинский бросился к телефону. Сначала он набрал номер кабинета в правительстве Керенского, но трубку никто не брал. Плюнув, он стал орать на телефонисток, чтобы ему нашли Керенского, но они не знали, где его искать. Отчаявшись, и в тоже время уверенный в том, что здесь не всё так просто, Кобылинский стал искать князя Львова и смог найти его по домашнему телефону.
– Аллё! – послышался в трубке заспанный голос.
– Аллё? Это полковник Кобылинский, господин председатель, только что у меня забрали Николая II люди из Бюро, по приказу Керенского.
– Что вы говорите?! – сон мигом слетел с Львова, – это точно были люди Керенского?
– По всей видимости, да, они привезли подписанные им бумаги.
– Ну, раз привезли, и это его люди, то зачем тогда волноваться? Завтра утром я всё узнаю, и мы примем самые решительные меры.
– Но если это не его люди?
– Значит, потом мы будем искать императора. Вы же понимаете, я ничего не могу сделать! Керенский решил, Керенский несёт ответственность. И если Керенского обманут, то Керенский и будет искать, и прошу вас больше не беспокоить меня по подобной ерунде, полковник, – и князь Львов бросил трубку.
Уже глядя на стоящий молчаливый телефон, он пробормотал про себя.
– Как я от всего этого устал, надо бросить все дела и уйти в монастырь, я ничего не хочу, мне ничего не надо, но на всё воля Божья! – и, перекрестившись три раза, Львов побрёл к оставленной постели, где, приняв успокоительные капли, быстро заснул.
Полковник медленно опустил трубку и задумался. Шла непонятная для него игра, или это начался хаос. Назначая на эту, в высшей степени ответственную должность, его предупредили, что, если он будет сомневаться в законности изъятия из-под караула императора, нужно обязательно позвонить по одному телефону, номер которого он хорошо запомнил наизусть.
И сейчас он воспользовался этой возможностью. На самый крайний случай, при попытке освобождения из-под стражи императора, он должен был убить и его, и цесаревича.
– Аллё! Это полковник Кобылинский.
– Я слушаю вас внимательно, – слишком правильно говорящий по-русски голос был абсолютно спокоен, как будто на часах время было не половина первого ночи, а десять часов утра.
– Только что по приказу Керенского у меня из-под охраны был изъят император, вместе со всей его семьёй.
– Вам предоставили при этом документы?
– Да, они подписаны Керенским.
– А сколько людей было, и кто это?
– Это были люди Бюро и с ними прибыли два грузовика охраны.
– Я понял вас, благодарю, – и на том конце повесили трубку.
***
Утро для Керенского наступило неожиданно. И началось оно с того, что заспанный до крайности Мишка пришёл будить неожиданной вестью.
– Императора привезли.
– Куда?
– А я не знаю, стало быть сюда, сынульку его видел и дочерей.
– Ясно, это хорошо. Климович здесь?
– Да.
– Передай, что я поехал в правительство, а ему надлежит императора сторожить, как зеницу ока.
– Есть, вашбродь, как есть передам.
Керенский умылся, почистил зубы и, посмотревшись в зеркало, задержал взгляд на своем вечном ёжике на голове. Ну, что тут поделать? Он и сам уже стал похож на ежа, небольшого, но очень жёсткого ежа, сплошь усеянного ядовитыми иголками.
Знал бы тот, прежний Керенский, кем он сейчас стал. Да только что мог знать тот Керенский, кроме инструкций Антанты, да своего желания власти, того, что он ни при каких обстоятельствах не смог удержать в руках. Шпион, он и в Африке шпион, шпионом и останется. Не случайно он постоянно врал и прятал при этом руки. Когда ты этим постоянно занимаешься на глазах у всех, физиологические ненормальные реакции могут с головой выдать своего хозяина. Но людям, знающим это, а не простым обывателям.
Пригладив волосы или, вернее, встопорщив их ещё больше, Керенский сел в машину, ожидающую во дворе Смольного, и отправился в правительство. Машина быстро ехала по улицам, уже очистившимся от снега и льда, но грязи на дорогах ещё хватало. Коммунальные службы по-прежнему бездействовали, но количество откровенно маргинальных и уголовных физиономий в городе изрядно уменьшилось.
Подкатив к Мариинскому дворцу, автомобиль остановился, впереди едущий автомобиль тоже, следовавший позади грузовик затормозил, и с него горохом посыпались солдаты.
Сам же Керенский, нацепив на пояс кобуру с револьвером, хлопнул дверцей и заспешил ко входу. Войдя в здание, Керенский сразу направился в свой кабинет министра внутренних дел. Увидев босса, Вова Сомов тут же вскочил со своего места.
– Александр Фёдорович?!
– Сиди, Вова, как обстановка?
– А! О!
– Нормальная?
– Да, э…
– Я же говорю, все живы, всё хорошо, а я вот…
Керенский схватил пистолетную кобуру и рывком вынул оттуда браунинг, после чего наставил его на Сомова, онемевшего то ли от страха, то ли от удивления.
– А я вот тренируюсь убивать. Охрана не справляется, приходится самому тренироваться. Ничего, скоро пулемёт мне принесут, потренируюсь из него стрелять. Полезная вещь, советую и тебе, Вова, пригодится…
– Александр Фёдорович, – растерянно произнёс Володя.
–Ты давай, узнай, все ли на месте министры и когда начнётся совещание, а я поработаю с бумагами, как тут у вас всё, наверное, запущено. Замы мои работают, в частности, Скарятин?
– Что вы, Григорий Николаевич каждый день приходил и со всеми бумагами разбирался, пока вас не было.
– Молодец, быть тогда ему министром юстиции.
– Так это да, а вот и он уже идёт.
– Александр Фёдорович! – войдя, Скарятин сразу заметил Керенского и с некоторым удивлением крепко пожал ему руку.
– Я столько всего слышал, как вы себя чувствуете?
– Спасибо, всё хорошо. А вы готовьтесь к должности министра юстиции, сегодня я её пробью для вас.
– Премного благодарен.
– Да, я заберу пару своих вещей из кабинета, и он полностью в вашем распоряжении.
Скарятин наклонил голову в знак понимания, и Керенский за пять минут очистил от нужных ему вещей кабинет, оставив их пока у Сомова, и сразу направился в зал совещаний. Его часы-луковицы в серебряном корпусе показывали время 08.52. В самый раз поспешить.
Керенский вошёл в зал в числе последних, вслед за Годневым. Оглядев каждого, сел на своё место. В это самое время в холл здания зашли солдаты из Совета общественного порядка, а на каждом этаже заняли свои места хорошо вооружённые люди из Бюро, разбитые на тройки.
– Ну, что же, господа, наше предыдущее совещание закончилось совершенно трагически. Два наших министра Гучков и Милюков были арестованы господином Керенским, и вот через пару дней в него снова стреляли, и даже бросили бомбу. Жизнь каждого из нас сейчас висит на волоске. У нас кризис! Кто что хочет сказать по этому поводу?
Все засуетились и заёрзали на стульях, косясь на Керенского, который с невозмутимым видом сидел на своём месте. Коновалов порывался что-то сказать, но так и не решился, Терещенко, взглянув на одного и на другого, негромко проговорил.
– Надо подавать в отставку и набирать новый состав правительства.
Все сразу загудели, заволновались, послышались крики с мест о несвоевременности этого события, и все оглядывались на всесильного сейчас Керенского, но всё же, один из них отважился высказаться, и это был министр земледелия Шингарёв.
– Что происходит, господа? Керенский захватывает власть, Петросовет превратился в сборище непонятных людей, сидящих целыми днями напролёт в Таврическом дворце и ничего там не решающих. У нас огромное количество погибших и…
– Вы правы, – перебил его Керенский, – у нас огромное количество погибших революционеров, на меня совершили покушение эсеры, нападение отбито, я жив. И, помилуйте, я захватываю власть? Нет, к этому меня вынуждают обстоятельства и ваша собственная неспособность что-либо решить. Но это ещё не всё. Сегодня ночью ко мне подослали убийцу – полковника Герарди, и лишь чудом я смог выжить. Его сейчас допрашивают, но уже ясно, что в этом деле замешаны великие князья. По моему приказу заново арестован император и препровождён в Петроград для допроса и содержания под стражей.
При этих словах князь Львов с облегчением вздохнул. Всё разрешилось и без него.
В этом момент в дверь аккуратно постучали, и, не дожидаясь разрешения, в дверной проём просунулась голова офицера. Найдя глазами Керенского, он приложил руку к фуражке и проговорил.
– Господин министр, здание взято под охрану силами Бюро.
– Спасибо, уважаемый, я понял, вы свободны.
Офицер исчез, а все разговоры разом прекратились.
– Господа, я согласен с министром земледелия господином Шингаревым, правительство должно уйти в отставку. В течение суток-двух будет назначено новое. Единственное, что скажу, мы с князем Львовым назначили министром юстиции моего товарища Скарятина Григория Николаевича. Есть ли возражения?
Возражений не было.
– Я остаюсь министром внутренних дел и беру труд принять на себя ещё и должность военного и морского министра, так как, господа, идёт война, и эти должности не должны пустовать. А кроме того, руководство армией не должно быть потерянным. Вы все можете быть свободными, сегодня же будет выпущен декрет о расформировании состава Временного правительства и подготовке к назначению нового состава. Вам об этом сообщат, но с большой вероятностью могу вам сказать, что многие потеряют свои посты, как не проявившие себя на них. Господа! – Керенский встал и наклонил голову.
Задвигались стулья, и министры один за другим начали покидать свои места в полнейшем шоке, они ещё пытались что-то сказать или протестовать, но Керенский открыл дверь, в неё вошёл вооружённый револьвером и карабином офицер, и бывшие министры потянулись на выход. Остался только князь Львов.
– Что вы намерены делать и как быть мне?
– Буду работать, а вам советую освободить занимаемую должность и заняться своими делами, обратиться к богу. Вы же хотели посетить Новоиерусалимский монастырь в Истринском земстве?
– Нет, – с облегчением произнёс Львов, – я хочу съездить в Оптину пустынь.
– Как желаете, Опта тоже хороша для молитв, а вам надо покаяться, поезжайте.
– Да-да, – не стал спорить князь Львов, – Я уже, я сейчас…
– Не надо сейчас, у вас есть два дня, чтобы сдать дела.
– Но кому их сдавать?
– Пока никому, просто оставьте всё, как есть, и отдайте необходимые распоряжения на ближайшие дни и можете ехать. Если надо, я выделю вам охрану.
– Нет, спасибо, я сам доберусь.
– Как скажете, – равнодушно пожал плечами Керенский и вышел из зала заседаний вслед за остальными.
Больше ему тут пока делать было нечего. Зайдя на обратном пути к Скарятину, он объявил, что тот уже может приступать к работе в новом качестве.
Выйдя из Мариинского дворца, Керенский сел в автомобиль и в сопровождении двух грузовиков с охраной поехал в сторону Таврического. На сегодня у него было запланировано ещё одно дело.
К тому же, необходимо ещё организовать встречу с прессой, но не всё сразу, не всё. И главное, кого ставить говорящей головой или председателем? Вот главная изюминка этого компота! Но пока подходящих кандидатур на эту должность не было, а впрочем…


Глава 5. Расправа
«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся, власть» В. Ленин.
Таврический дворец встретил бурлящей толпой солдат, рабочих, студентов и вообще непонятно кого. Керенский, обгоняя следовавших за ним людей из Бюро, быстрым шагом вошёл внутрь здания, громко приветствуя всех, кто попадался ему навстречу.

Стремительно пройдя по коридорам, поднялся на второй этаж и вошёл в зал заседаний. Там стоял дым коромыслом, как в прямом, так и в переносном смысле. Табачный дым струился вверх, облизывая своими тонкими прядями обшивку зала и балконы. Едкий ядрёный запах давно не мытого мужского тела забивал ноздри, пробивая даже самый сильный насморк.
Загаженность зала была полная, смачные плевки, пепел, грязь, выщербины от оружия на полу ярко дополняли картину народной свободы и свободного поведения. Хорошо, что здесь ещё женщин не было, а то на полу могли быть не только плевки, а ещё и другие биологические жидкости.
Со стороны немногочисленных туалетов тянуло невыносимой вонью. В один из таких Керенский заглянул и ощутил себя, как в далёком детстве. Небольшой полустанок районного центра с одним туалетом на две стороны, пол которого был полностью загажен тёмными пятнами фекалий, клочками перепрелой бумаги и жёлтыми едкими разводами. Здесь было почти также, только бумаги меньше, всё же, дорога она.
Лопухов поблизости тоже не наблюдалось, и Керенский старался не думать, что означают неровные коричневые запёкшиеся полосы, видневшиеся на стенах туалета. Но нос запах прочищал очень хорошо, пробив его полностью. Стараясь не думать о грустном, Керенский направился в президиум.
– Товарищи! – остановившись посередине, привлёк он к себе внимание и приветливо помахал собравшимся рукой. Добившись того, что по залу прокатились шепотки и громкие возгласы, Керенский прошёл за кафедру.
– Товарищи, вы читали вчерашние и сегодняшние газеты?
– Читали, читали! – послышались возгласы с разных мест.
– И что там пишут?
– Разное пишут!
– А про меня?
– Так это… покушение на вас было, пишут!
– Да, товарищи! Я пришёл к вам показать, что я жив, как и жива наша революция, как жива наша Родина, как жива наша Россия (Керенский постоянно на митингах напирал на Россию, откровенно замалчивая лозунги Интернационала). Все вы знаете, что в меня кидали бомбу и стреляли на Дворцовой площади, но революцию не убьёшь! Революцию так просто не возьмёшь!
Керенский постепенно накручивал себя, приводя в раж, а толпа либо ещё не поняла, куда он ведёт, либо плохо читала газеты. Но ничего, с ним по-подлому, и он тоже так умеет. Кто бы там против него не играл, это не важно, главное, как он сыграет на этом поле, на абсолютно чужом для него поле.
Одним резким движением Керенский дернул на себя отворот френча, полетели во все стороны латунные пуговицы. Распахнув плотную суконную ткань, Керенский рванул дальше ворот рубашки, обнажив на груди свежий глубокий порез.
– Товарищи! Революция снова в опасности, тёмные силы не сдаются. Они сопротивляются, пытаясь уничтожить тех, кто не сдаётся никогда, кто день и ночь думает о вас, товарищи! Вчера не успел я спастись от эсеровско-большевисткой бомбы, как меня достало следующее покушение.
Ночью, когда я лежал без сознания в госпитале, на меня было совершенно ещё одно нападение. Целый полковник, как ночной тать, прокрался ко мне в палату, усыпил бдительность охраны, под предлогом помощи, и нанёс мне удар в грудь кинжалом. И только благодаря преданным мне соратникам удалось удержать в последний момент его руку от рокового удара. Спасибо за то вам, солдаты. Ведь это ваш товарищ спас меня от удара.
Из глаз Керенского хлынули слёзы, ему так жалко стало себя, так жалко. Он здесь один, совсем: ни родителей, ни жены, ни детей, ни любовницы, кошмар просто, стоило и прослезиться. Керенский, не стесняясь слёз, вытирал их, продолжая славословить безвестного солдата-спасителя, в роли которого выступал барон Унгерн. Но кто об этом узнает?
Толпа ахнула, многие вскочили со своих мест, желая поближе рассмотреть рану. А что там её рассматривать? Керенский десять минут провозился возле зеркала, ковыряя кожу ножом для бумаг. Получилось не очень, скорее, расцарапал кожу, чем рассёк. Не было у него подобного опыта. Ещё и спиртом пришлось протирать поврежденное место, но красное пятно получилось большое и его можно было рассмотреть издалека.
Один из солдатских депутатов, мелкий юркий солдат подскочил к Керенскому и, взглянув на ранку, заорал.
– Братцы, как есть, кинжалом царапнули, да только удержали. Да что ж это такое в Петрограде творится? Вождя революции убивают, а мы ничего и сделать не можем.
– Да! Смерть офицерью! Убивать их везде! Убивать! – толпа мгновенно вскипела.
– Спокойно, товарищи! – заорал в ответ Керенский. – Полковник арестован, он действовал по указанию великих князей и остатков деятелей Государственной думы, которые сейчас ещё находятся здесь.
– Ааа! – толпа подхватилась и ринулась на выход, она получила цель и точку приложения своего праведного гнева. Жажда крови и ненависть к власть предержащим полностью захватила разгневанные умы.
– Мною арестован император и посажен в тюрьму.
– Ааа! – ещё сильнее взревела толпа и ускорилась.
Керенский опустился на ближайший опустевший стул и со смешанными чувствами стал ожидать развития событий. В здании, и так изрядно пострадавшем от происходящих потрясений, но ещё работавшем, находился Родзянко и ещё несколько деятелей, которые не успели попасть под революционный молот. И вот они его дождались.
По всему зданию стали раздаваться крики деятелей, входивших во Временный комитет Государственной Думы, их находили, вытаскивали из кабинетов и избивали до смерти. Керенский представил это и ему стало не по себе. Он подошёл к одиноко висевшему зеркалу и посмотрел на своё отражение.
– Ааа! Помогите! – донёсся из коридора дикий крик одного из парламентариев бывшей четвёртой Государственной Думы, кажется это был… «Да и ладно, всё равно, кто это был», – подумал про себя Керенский. Набрав слюны, он плюнул прямо в своё отражение и пошёл на выход.
На втором этаже терзали тело пузатого Родзянко, который орал и ревел дурным голосом, как попавший в западню медведь. Керенский равнодушно посмотрел на него и прошёл мимо, стараясь не запачкаться в видневшихся повсюду лужах крови.
Выйдя на свежий воздух, он широко всей грудью вздохнул.
– Ах, хорошо! Весна вступала в свои права и откуда-то подуло свежим ветерком, донёсшим до Керенского ароматы просыпающейся природы, что хоть ненамного убрали запахи гари, крови и ненависти. Толпа ещё продолжала бесноваться внутри здания, постепенно успокаиваясь по мере того, как тех, на кого был направлен её гнев, становилось всё меньше и меньше.
Кого там убили, Керенский даже не знал, да и не стремился узнать, он понимал, что последние остатки руководящего состава Петросовета, попавшие сегодня под раздачу, были уничтожены, а значит, этот орган пора было расформировывать, и повод для этого был весьма однозначен. А обычные солдаты, кому они нужны?
Само здание, весьма пострадавшее при штурме анархистами, было немного восстановлено. Да только сейчас его следовало окончательно закрыть, чтобы никакого упоминания о нём даже не было.
На следующий день Керенский собирался дать распоряжение от имени министров финансов секретариату правительства о прекращении финансирования Петросовета, благодаря чему кровавая мозоль непонятного двоевластия рассосётся сама. С трудом, конечно, но рассосётся.
Сплюнув ещё раз, но уже на пыльную мостовую сквера перед Таврическим дворцом, Керенский постоял ещё некоторое время. Крики постепенно затихали, и он отдал команду сопровождающим его людям, настороженно ожидающим поблизости, собирать импровизированный митинг.
Ещё через полчаса толпа солдат и рабочих заполонила весь сквер, выплеснувшись на прилегающую к дворцу улицу. Здесь они, затаив дыхание, начали слушать речь Керенского.
– Товарищи! Из-за происков контрреволюции, которая окопалась в рядах Петросовета, я временно прекращаю его деятельность. Все депутаты могут возвращаться к себе, но продолжать при этом свою деятельность. Через пару дней мы объявим о сроках переизбрания депутатов в советы солдатских и рабочих комитетов и организуем новый Петросовет! Но уже не в этом здании порока и крови, напоминающем нам о прошлом режиме.
– Да, да, да! – закричала толпа, – надо переизбрать всех заново.
Керенский же про себя подумал, что нет более постоянной величины, чем временная переменная. Так что, ждите. Ну, да ладно, и продолжил.
– Сегодня Временное правительство подало в отставку. Мной уже арестованы за предательство два министра и будут арестованы ещё. Мы добьёмся того, чтобы в правительство были введены простые люди, рабочие и граждане свободной России. Да здравствует революция! Да здравствует вождь! Да здравствует Россия!
– Да здравствует! – подхватила толпа и продолжала выкрикивать революционные лозунги всё время, пока Керенский шёл к автомобилю, садился в него и уезжал.
– Наивные дураки, – прошептал про себя Керенский и закрыл глаза. На душе было спокойно, он смог это сделать, переступив через себя и свою мораль, дальше будет легче, намного легче. Другого выхода он всё равно не видел, тем более, зная все, что будет потом в другой реальности. И это только цветочки, а кровавые ягодки ещё все будут впереди.
Но что же делать с зиц-председателем? Первой мыслью Керенского было назначить на эту должность Коновалова Александра Ивановича, своего лепшего кореша. Это был бы сильный ход конём, но было жалко друга, он был искренним, но при этом принадлежал к касте старообрядцев, враждебной ко всему русскому.
Старообрядцы были реальной сектой, а об отношениях в секте все знают или, по крайней мере, догадываются. Так что этот ход не пройдёт. Надо было сделать шаг в стиле английского юмора и, в тоже время, чтобы это выглядело настолько одиозно, что шокировало бы всех, кого приятно, а кого не очень, вплоть до откровенного гротеска.
А что для этого можно было сделать? И главное, что показать?! Что Россией могут править любые инородцы, даже евреи! О! Да! Прекрасная мысль! Они же борются за свои права, за ценз осёдлости, веру, надежду и ещё там за что-то. Меняют свои еврейские фамилии на русские, была бы возможность, поменяли бы и внешность, лишь бы оказаться во власти. Но время пластических операций ещё не наступило. А то и носы бы исправили, не говоря о мелировании волос.
Так пусть же дерзают и правят, тем более, среди их племени оказалось немало сенаторов, хотя, казалось бы… И надо выбрать с чисто еврейской фамилией и внешностью, чтобы ни у кого никаких иллюзий не возникло, и они не скрывались бы под псевдонимами – Троцкий, Лимонов, Рязанов… или кто ещё.
Естественно, эта фигура должна быть не самостоятельной, и Керенский знал, как это обеспечить, уже знал. Имидж ничто – жажда всё! Осталось найти подходящего человека.
Приехав снова в Смольный, Керенский развил бурную деятельность, в частности, запросил списки сенаторов от всех департаментов. Когда их ему принесли, он пробежался по фамилиям несколько раз и в конце концов остановил свой выбор на одном человеке.
Это был сенатор кассационного департамента Правительственного Сената Блюменфельд Герман Фаддеевич, пятидесяти шести лет, сын раввина, благонадёжен, то есть то, что надо. Последующее наведение справок показало, что он по характеру спокоен, умён, обладает чувством юмора и не был замечен в революционных кружках, так же, как и не состоял в масонских организациях. Дело оставалось за малым: предложить и принудить его стать главой Временного правительства.
Керенского коробило это название, но на данном этапе он счёл, что менять название и становиться во главе правительства либо преждевременно, либо и вовсе не нужно. Керенскому вспомнилась передача «Пусть говорят», с постоянными говорящими головами в ней, ведущими пустопорожние разговоры ни о чём, вот и пусть говорят то, что разрешено и сидят на попе ровно. Ну, это чуть позже.

Керенский подумал, что ему уже нужен личный секретарь, и Мишка на эту роль не годился, но кого тогда взять? Сидя в кабинете, Керенский был вынужден снова искать Климовича, благо тот был в Смольном. За ним послали, и вскоре тот уже предстал перед Керенским.
– Евгений Константинович, как чувствует себя император?
– Он перестал быть императором, господин министр, сейчас он гражданин.
– Да, я ценю вашу принципиальность, Евгений Константинович, но Николай II был им, и мне так удобнее его называть. Так как чувствует себя он и его семья?
– Операция по его конвоированию прошла спокойно, хоть и напряжённо, императора разместили вместе с женой в Смольном соборе под охраной, дочерей и цесаревича здесь, в Смольном институте. Но его жена убивается и умоляет оставить ей сына.
– Хорошо, переведите их всех в собор и увеличьте его охрану. Насытьте её пулемётами, постами и патрулями по всему периметру, также нужны орудия со стороны сквера, который выходит на набережную Невы. Не ровен час, матросики приплывут и обстреляют дворец.
Климович удивлённо смотрел на Керенского.
– Александр Фёдорович, а откуда у вас такие познания в организации обороны?
– Служил один год, – не подумав, брякнул Керенский.
– Вы служили?
– А? – осёкся Керенский. – Служил у меня один мой друг, рассказывал, да и Шкуро много баек травил, как-то запомнилось. Да, Евгений Константинович, мне нужен секретарь, желательно офицер, но не кадровый, а бывший когда-то средней руки чиновником.
– Найдём, званием каким?
– Да мне, собственно, всё равно, главное, чтобы дураком не был и предателем, желательно, чтобы порядочным, насколько это возможно.
– Это естественно, Александр Фёдорович, другого к вам и не подпустим, после всего случившегося. Придётся искать кого-то из казаков, местным доверия ноль. Но найдём. Вы будете с Николаем Романовым говорить?
– Не сегодня. Эта беседа должна быть насыщенной, а не пустопорожней. Вы же понимаете это? Самое главное, чтобы семью императора никто не кошмарил и у них были все условия для жизни, впрочем, я не сомневаюсь, что так и будет.
– А что будет с правительством, господин министр? И кто будет формировать новое, ведь не вы же один?
– Не я, я формирую свои предпочтения, а в жизнь их претворяете вы и государственный аппарат, что достался нам от императорской России, и вот он-то и не хочет работать, пробуксовывает. А то и падает жертвой предательства, вы же видите масштаб пятой колонны. Каждый сейчас преследует свои цели, не гнушаясь ничем. И если раньше я этого не понимал, то теперь знаю наверняка.
И ещё, ко мне нужно доставить вот этого сенатора, – и Керенский пододвинул к Климовичу список с подчёркнутой фамилией.
– Блюменфельд Герман Фаддеевич? Странный выбор, зачем он вам?
– Нужен. А насчёт назначения правительства вы правы, Петросовет полностью разгромлен. Родзянко и остальные деятели Государственной думы убиты. Остаются советы на местах, но кто их будет направлять? Поэтому, Евгений Константинович, мы переходим к следующему этапу захвата власти у кадетов и старообрядцев.
– Да уж, когда я вставал под ваши знамёна, господин министр, не думал, что вы настолько кровожадный.
– Вы на самом деле так считаете? – Керенский усмехнулся. – А я вот не ожидал от вас таких слов. Вы считаете, что это я их убивал?
– Вы? Нет! Убивали другие, но вы смогли так обставить все дела, что уничтожили всех политических противников, в том числе, и моими руками.
– Да бросьте вы юродствовать, Евгений Константинович, – поморщился Керенский. – Вы же были жандармом.
– Жандарм – это политическая полиция, а не бригада палачей.
– Я понимаю, – Керенский нахмурился. – Я понимаю и поэтому никогда не заставлял вас заниматься ничем подобным, но вы же не будете спорить, что люди из вашего окружения, да и сами вы содержали провокаторов в среде эсеров и прочих. А эти провокаторы, вроде небезызвестного Азефа, организовывали убийства, да и сами убивали. Убивали в том числе и ваших коллег, хоть и в гораздо меньшей степени, чем других чиновников, и теперь вы говорите мне, что я кровавый тиран.
– Я этого не говорил!
Керенский только отмахнулся.
– Вы ошибаетесь, я сам по себе и не тиран, и не палач. Меня убивали, и не раз, вам ли этого не знать. Эта революционная среда никого не щадит. Я просто не стал отсиживаться в сторонке и перенаправил усилия толпы на уничтожение тех людей, что с превеликим удовольствием убрали бы меня самого. Я лишь оказался прозорливее их и опередил на полшага. Вы думаете, мне не жалко того же Родзянко?
Отвечу, жалко! Но жалко, как человека, а не как политического деятеля. И если как человек он не приносил мне никакого вреда, то как политический деятель мог инспирировать мою смерть и не испытывал бы никаких угрызений совести. Толпа матросов убивала своих офицеров и горожан, и что, они испытывали муки совести или хоть малейшее раскаяние? Думаю, что нет, а тогда почему я должен их испытывать?
Передо мной стоят не их низменный цели – показать свою силу и превосходство, ограбить или развлечься. Моя цель – не дать скатиться империи в пропасть, и это возможно предотвратить не уговорами, нет… А я ведь только начал, впереди много работы, где будет ещё много таких смертей и чудесных спасений. Очень много, и если вы не согласны, то подскажите мне другой путь, посоветуйте. Может, выйти к народу и сказать, что убивать нехорошо и надо всех любить. А, получив по левой щеке, тут же подставить правую?
Это, наверное, правильно. Только теперь от меня зависит очень многое, и я не имею права ошибаться. Каждая моя попытка спровоцирует смерть ещё большего количества людей и поэтому я перестраховываюсь, уничтожая руками своих политических противников своих конкурентов. Чем больше я уничтожу сейчас лидеров революционных партий, тем с меньшим их количеством столкнусь впоследствии. Но, позволю себе заметить, господин генерал, у нас слишком много врагов, желающих нас уничтожить. А мы ещё даже не попытались захватить власть.
Отриньте все свои сомнения и убедите Брюна и других в моей правоте. Можете мне не верить, но я вижу будущее, хотя очень смутно и в незначительных деталях. И это будущее мне очень не нравится, и поэтому остаётся лишь один выход – идти вперёд и никому не доверять. Ни своим союзникам, ни всем этим болтунам, ни промышленникам и, уж тем более, ни интеллигенции.
Тяжёлое время требует тяжёлых и жёстких мер, армию не остановить уговорами и отсутствие смертной казни даёт возможность каждому солдату наплевать на приказ и сбежать с фронта. Я уже не говорю обо всём остальном.
Всё это время Климович задумчиво молчал.
– Я устал, Евгений Константинович. Моя психика тоже уже не выдерживает такой нагрузки, а работы ещё не початый край. Найдите мне секретаря и его желательно обучить, хотя бы в самых общих чертах, впрочем, я его и сам научу. Завтра я ждут этого Блюменфельда, а кроме того, у Смольного постоянно дежурят корреспонденты и фотографы. Дайте им возможность взять у меня интервью, только назначьте это на завтра.
– Где вы хотите его провести? – осведомился Климович.
В Мариинском дворце. Там будет озвучен ряд заявлений, в том числе отказ князя Львова быть председателем правительства. Возможно, там я и озвучу новый состав, но не полностью. Мне ещё предстоит тяжёлый разговор с Щегловитовым, ему я хочу поручить управление кабинетом министров, назначив формально секретарём правительства, а в реальности главой кабинета.
– Он согласится, – утвердительно кивнул Климович. – Но вы сосредотачиваете в его руках огромную власть.
– С чего вы это взяли? Пост министра МВД я оставлю за собой, моим первым помощником станет Брюн. Министерство юстиции будет управляться Скарятиным, которого будете курировать уже вы, помимо меня. Военным и морским министром стану, опять же, я. Остаётся озаботиться министром земледелия и продовольствия, этот вопрос решаем.
Остаются три должности, от которых что-то зависит, это министерство финансов, министерство иностранных дел и промышленности, особенно промышленности. Надо думать, и вы тоже можете поразмыслить на этот счёт. И вот тогда начать работать. Остальные министерские посты – это посты, которые ничего не решают, на них можно назначить кого угодно, но разбирающегося в нужных вопросах хоть немного. Что, у нас мало сенаторов? Вернём на службу, повысим, запугаем, в конце концов. Справимся, одним словом, господин генерал. Я в это верю. Верьте и вы. А Щегловитов смертен, как и я, но я готов к этому, а он нет…
– Я согласен с вами, – Климович наклонил голову.
– Прекрасно, мне тогда нужно ещё встретиться с Жен Фу-Ченом и представьте мне список деятелей монархического движения, но не записных черносотенцев, которые больше похожи на дешёвых провокаторов, а действительно сильных и умных лидеров. Дубровина и Шульгина не предлагать, мне шлак не нужен. Пуришкевич своё уже получил, царствие ему небесное, или куда он там попал, я не в курсе. Да это и не важно.
– А вы богохульник, господин министр.
– Ничуть, я скорее, агностик, или, если вам будет угодно, апатеист.
– Гм.
– Не обращайте внимание, генерал, это от усталости. Я жду от вас список, завтра опять предстоит тяжёлый день, но что поделать, если на сегодняшний момент от меня зависит большая часть вопросов. И, кстати, что вы думаете о Плеханове, как лидере моей партии?
Климович встопорщил свои усы.
– Вашей партии?
– А почему нет? Он авторитетный и старый марксист, а мы не можем делать резкий разворот в никуда. Мы же все революционеры, а как революционеры обойдутся без партии и теории? На кого он работает?
– Как на кого, на себя он работал.
– Ну, хватит, господин генерал! Старый марксист жил всё это время во Франции неизвестно на чьи деньги.
Тут уже усмехнулся Климович.
– Известно на чьи, на деньги Женераль Сюрте… но я вам советую оставить ему его партию. Партию меньшевиков, а свою оставить для мнимого противоборства. Вы же хотите оставить внешнее проявление свободы? И потом вас никто не сможет обвинить в удушении свободы и революции.
Керенский вспомнил коммунистов во главе с Зюгановым, что на словах клеймил позором власть, а на деле жил, как и прежде, не пытаясь ничего изменить, как в своей жизни, так и в жизни народа. Подумав об этом, Керенский вернул усмешку Климовичу.
– Вот и всё, что я хотел бы от вас услышать. Теперь нужно поднять все архивы и найти на Плеханова весомый компромат. Он должен понимать, что его поведение целиком и полностью зависит от моей доброты. Пусть вещает с трибуны за революцию. Было бы хуже, если бы он жил на немецкие или на английские деньги, а так есть шанс, что его кураторы не будут отчаянно вмешиваться в его деятельность, а значит и в мою. Но вы должны понимать, что я сам не могу ему угрожать, эти функции должен на себя взять кто-то из Бюро.
Кто-то очень неприятный и очень страшный, но неумолимый, как айсберг, что несётся течением на беспомощный корабль в арктических водах. Вы меня понимаете?
– Понимаю, будем думать. Это не трудно сделать.
– Думайте, тогда жду от вас вечером доклад, а с утра пусть мне доложат о готовности пресс-конференции.
– Будет исполнено.
– Что же, тогда до завтра.
Керенский встал и, подойдя, крепко пожал руку Климовичу, посмотрев при этом в глаза. Тот ответил крепким рукопожатием, выдержал взгляд и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. А Керенский вызвал Мишку, пора было ужинать и отдыхать. Хватит уже на сегодня событий.

Глава 6. Пресс-конференция

«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». Н. Бухарин.

Мариинский дворец встретил Керенского раскатистым гудением взбудораженного чиновничьего улья. Керенский прошёлся по кабинетам, встречая везде подобострастные улыбки и показное уважение. И неожиданно для себя осознал, что у него нет никаких препятствий для назначения себя самого на любую должность. Вот захотел и назначил, и никто ему в этом помешать не сможет, кроме одного но…
Но чиновников и людей с государственного аппарата, работающих только на него, ещё не было. Все крупные революционные деятели были им уничтожены, почти. Оставшиеся в живых, такие как Плеханов и прочие, затаились, но были и другие, представители более мелких партий, ведомые лидерами и боевыми группами. И пятая колонна, в лице еврейской общины, тоже никуда не делась. Тот же Бунд, да и различные национальные партии, вроде Польской и Литовской, тоже были на месте. А финский котёл потихоньку бурлил, заваривая кашу своей независимости.
Климович докладывал об этом и о том, что там вовсю орудуют английские эмиссары и шведские офицеры. Финляндия оставалась втайне и негласно вотчиной Швеции, которая веками и управляла этими территориями до России. Вся верхушка Финляндии и все силовые структуры имели шведское происхождение. Это было опасно.
В большой зал Керенский вошёл вовремя, здесь уже был и князь Львов, и Коновалов, остальные же члены правительства не пришли, сочтя проводимое мероприятие уже не нужным и бессмысленным. В ожидании прибытия журналистов Керенский завёл разговор с князем.
– Как будем объявлять о нашем решении? Вы будете говорить или мне начать?
– Вам, конечно, вам, – замахал руками Львов. – Я только в конце скажу, чтобы подтвердить.
– Согласен, тогда нам надо решить насчёт состава нового правительства.
– Да-да, решайте, я вам не буду мешать.
– Да? Гм. Ну ладно, тогда я попрошу вас уже завтра организовать мне встречу с деятелями земств, министерства земледелия и продовольственного комитета. Также я хотел бы встретиться с обеими палатами сената, чтобы определиться с кандидатурами на другие посты. И с министерством иностранных дел, а также финансов. Это будет расширенная коллегия для взаимных консультаций.
– Но, как же, я же…
– Послушайте, Георгий Евгеньевич, я настоятельно прошу вас этим заняться. Наше правительство ещё окончательно не развалилось. У вас же есть секретариат и его глава, Набоков, кажется. Вот и озадачьте их всех. Завтра я еду в Сенат и желаю там видеть всех. Не будет указанных мною лиц, не обижайтесь на меня, Георгий Евгеньевич. При всём к вам уважении, я посажу вас под домашний арест на хлеб и воду и не буду слушать ваши жалобы. Вы, надеюсь, понимаете, что я настроен весьма решительно и сейчас не до сантиментов?
– Но, как же так, как же так?! – испуганно прошепелявил князь.
– Да вот так, в меня, значит, стреляют, а вы хотите отсидеться в тёплом кабинете? Не удастся это вам, Георгий Евгеньевич, не удастся. Как назначим правительство, так и уедете на Соловки богу молиться, а сейчас не время.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksey-ptica/kerenskiy-dobivauschiy-udar-71045176/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.