Главная страница | Ужасы | Сумрачная антология

Сумрачная антология
Дея Нира
В сборник вошли самые разнообразные истории о призраках, ведьмах, чудовищах, старинных особняках, загадочных и необъяснимых происшествиях:

«Невесты сумрака», «Тихие шорохи», «Голос темноты», «Дорога через темный лес», «Чучело: охотничий трофей», «Дом у торфяного болота», «Холм повешенной ведьмы» и «Призраки зазеркалья».

Дея Нира
Сумрачная антология

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Уважаемый читатель!
Перед вами сборник мистических рассказов и повестей. Если вы любите пощекотать себе нервы, то эта книга для вас.
На этих страницах пробуждаются призраки, завлекающие в свои смертельные объятия, в темноте подстерегают зловещие создания, а под покровом ночи крадутся невиданные чудовища. Вы попадете в сибирские и карельские леса, чтобы прикоснуться к языческому очарованию тех мест. Отправитесь в путешествие через густые заросли, пока не найдете заброшенный лесной домик. Столкнетесь с проявлением потусторонних сил, когда перенесетесь в старинные особняки, хранящие свои мрачные тайны.
Желаю увлекательного чтения!

НЕВЕСТЫ СУМРАКА




По узкой тропинке, петляющей среди зеленых холмов, шел усталый путник с мешком за спиной.
Его стоптанные башмаки и край плаща покрылись серой пылью, а ноги нестерпимо болели от долгой дороги. День клонился к закату, и небо окрасилось багрово-желтым цветом, пламенея на горизонте. Юноша, собирая последние силы, вглядывался в сумрачную дымку перед собой.
Настороженный взгляд искал место для ночлега.
Осенний вечер вовсю дышал прохладой, а грозовые облака вдалеке вызывали чувство беспокойства. Путник не хотел остаться на пустынной дороге в одиночестве, где с наступлением темноты на него могли напасть разбойники. У него нечего было красть, кроме собственной жизни, и он исполнился решимости добраться в город невредимым.
Там, за густым лесом и пшеничными полями, его ждала нареченная. Стоило подумать о ней, как изможденное лицо осветила непроизвольная улыбка, а глаза под надвинутой на лоб шляпой ярко заблестели.
Как, должно быть, она волнуется, сидя у окна своего домика, и смотрит на улицу в ожидании. И как, должно быть, удивится, увидев его пешим. Улыбка юноши немного потускнела. Судьбе было угодно сделать его нищим, превратив чуть ли не в последнего оборванца именно тогда, когда он нашел свое счастье.
Он стыдился своего положения и не знал, как рассказать возлюбленной о постигшем его крахе. Но рассуждал так: он откроет ей всю правду, и пусть ее милость станет для него утешением. Если их чувства крепки, то они выдержат подобные испытания.
С такими мыслями путник свернул с утоптанной тропинки и направился к лесной роще, где намеревался расположиться на ночлег и отдых. Становилось все холоднее, и с потрескавшихся губ вырывались облачка пара.
Юноша, поеживаясь, плотнее завернулся в плащ и порадовался тому, что прихватил с собой спички. Его мучали голод и жажда, но и муки холода казались теперь все более нестерпимыми.
Наползающая на землю ночь вытесняла угасающий свет, и вскоре, когда на горизонте померкли последние солнечные лучи, роща погрузилась в темноту.
Путник понимал, что слишком близко к дороге костер лучше не разводить, чтобы яркий огонь не привлек посторонних, а потому забрался в лесную чащу подальше. Он едва успел собрать сухих веток и наломать их для костра. И вот уже вскоре, довольный собой, потирал руки у жаркого огня, устроившись под раскидистым кленом.
Промозглый холод уже не тревожил столь сильно, а потому свое внимание путник обратил на содержимое мешка. Он достал оттуда завернутый в камчатую ткань кусочек хлеба и с наслаждением поел, допивая остатки вина из бутылки. Тепло от костра и выпитое вино успокаивали, а все горести казались преодолимыми.
Он долго смотрел на танцующие языки пламени, раздумывая над сложившимся положением.
Лес вокруг казался погруженным в тихую дрему. Стволы деревьев поскрипывали, когда ветер яростно налетал на густые кроны и раскачивал их. Изредка доносилось отрывистое уханье, и внезапно, словно бесшумный ночной призрак, в полумраке проносилась сова.
Привлеченные светом пламени, вокруг порхали ночные бабочки, не решаясь, впрочем, подлетать слишком близко. Вероятно, чувствовали свою возможную погибель от этого прекрасного огненного цветка, что так манил их.
Веки сидящего у костра человека наливались тяжестью. Он прислонился спиной к широкому стволу гостеприимного клена, роняющего красные листья, чтобы вдоволь выспаться. Найденных веток и сучьев было достаточно, чтобы поддерживать пламя костра до самого рассвета.
Но тут сквозь равномерное потрескивание огня путнику что-то послышалось.
Он открыл глаза и посмотрел по сторонам, надеясь найти источник внезапно возникшего звука. Но вокруг все казалось прежним: и близко подступающие деревья, и пляшущие тени не таили в себе угрозы.
Он принялся напрягать слух и даже встал на ноги, чтобы как следует вслушаться в ночь.
И правда!
Где-то раздавалась легкая, едва различимая мелодия. В ней чудилось и журчание воды в ручье, и звон веселых колокольчиков, и нежное пение. Мелодия менялась, становясь то громче, то тише. Сон как рукой сняло. Кто же поет в ночном лесу таким прекрасным голосом?
Юноша бросил вещи у костра и медленно двинулся в ту сторону, откуда доносились волшебные звуки. Из-за туч выглянул молодой месяц, белый и блестящий, словно полированное серебро.
Путник решил, что это добрый знак, и сам Бог благоволит ему.
Он нащупал под рубашкой маленький железный крестик, что подарила ему возлюбленная перед прощанием, и пылко прижал его к губам. Ободренный расположением небес, путник пошел вперед, углубляясь в лес. Свет от месяца тускло озарял деревья и заросли орешника голубоватым мерцанием.
Пение становилось все ближе.
Путник оставил рощу позади и вышел к небольшой поляне, где увидел спящее озеро, похожее на опрокинутое зеркало. На черной поверхности дрожала длинная серебристая дорожка, а буйный камыш шуршал вдоль крутого берега.
Гибкие и тонкие стебли колыхались от порывов неугомонного ветра. Пахло сладким клевером и медом. Путник остановился в изумлении, не понимая, откуда веет этим душистым ароматом.
Он пристально смотрел на чернеющую перед ним громаду вздыхающего леса, который в тот миг показался живым существом. Мелодия неслась оттуда и точно звала его.
И он послушно пошел туда твердой поступью, отодвигая от себя мохнатые и колючие лапы елей, чтобы пробраться дальше в лес. Под ногами слышался хруст опавших еловых шишек, иголок и веточек. Эти звуки отвлекали от волшебного пения, и юноша старался идти как можно тише.
Деревья внезапно расступились перед ним и он оказался на круглой лужайке, ярко освещенной холодным сиянием месяца.
С самого края лужайки, между редких деревьев он разглядел маленькие темные холмики и понял, что попал на какое-то местное кладбище. Из могил торчали деревянные кресты. Некоторые из них накренились и готовы были упасть под собственной тяжестью.
Сперва путник нерешительно потоптался на месте, будто чувствуя неловкость.
Ему не хотелось тревожить безмятежный сон мертвых. И хотя на нем и пребывало благословение его возлюбленной, он все же верил в народные приметы.
Вспомнился шепот бабки, которая умерла давным-давно, но пока была жива, рассказывала ему сказки на ночь. Она предостерегала любого, кто окажется ночью у кладбищенских ворот, держаться от них подальше. Но вокруг было спокойно. И даже пение, что так влекло его, утихло и потеряло свою силу.
Он подошел ближе к одной из могил и присмотрелся.
Ему подумалось, что неподалеку находится деревня, о которой он не знал. Земля была свежей и взрыхленной. Она еще не успела подернуться травой. И если прочие могилы поросли кустарником и покрылись россыпью осенних листьев, то эта казалась бы голой и одинокой, если бы не пышные букеты роз и скромных полевых цветов, бережно положенные сверху. От новенького креста шел сильный запах древесины. Юноша попытался прочесть имя мертвеца, и ему показалось, что это женское имя.
Что-то небольшое и яркое метнулось рядом с ним. Он успел заметить это стремительное движение, словно поблизости сверкнула крошечная молния. Путник растерянно оглянулся, ища источник света, но его взору явились лишь голубая лужайка и темно-синие могильные кресты.
Страх зашевелился в нем где-то глубоко внутри.
Что он делает здесь, посреди ночи, на этом полузаброшенном кладбище – последнем приюте ушедших в темноту?
Нет, нет. Пора выбираться отсюда!
Скорее к спасительному и живому огню, что согреет и убережет от беды. О чем он только думал, когда крался сюда под покровом ночной мглы?
Тут из-за листвы мелькнул крошечный огонек. Затем загорелся еще один… другой… третий! Что за огни там, за деревьями? Возможно, это свет в окне одного из деревенских домов?
Путник попробовал представить добротный крестьянский дом, где можно получить стакан горячего молока и краюху хлеба, а может, и остаться ночевать на сеновале или в теплом хлеву. Деревенские не отказывают заблудившимся странникам в приюте. Это бы нарушило законы гостеприимства. Нет ничего дурного, чтобы попросить о столь нужном ему крове.
Ободренный этими размышлениями, он пошел навстречу огням. Свет был довольно яркий и становился все отчетливее. Значит, деревня совсем близко. Ему даже почудился где-то собачий лай и приглушенные голоса.
Так и есть! Он выспится перед дорогой и вскоре встретится со своей любимой.
Юноша ускорил шаг.
Могучие дубы вставали перед ним, словно грозные лесные стражи. Но он их не боялся. Он боялся лишь того, что может потерять огоньки из виду. Но разве слух и зрение обманывают его? Разве они когда-нибудь подводили?
Но тут какая-то странная мысль пронеслась у него.
Он стремится к этим огонькам точно так же, как те бабочки, летевшие на пламя костра. Внезапный озноб охватил его целиком, и он чуть не застонал. Месяц на чернильном небе светил уже не чистым блеском. Его серебристый рог подернулся сизой дымкой, отчего сияние стало меркнуть.
Темнота сгущалась, а лес становился все более дремучим. Будто деревья вставали рядами перед ним, чтобы помешать ему. В лесной тиши раздавались лишь звуки шагов и сбивчивое дыхание. Никакого лая собак или человеческих голосов уже не слышалось.
Хотя нет. Еще один звук он слышал отчетливо.
Это было неистовое биение его сердца.
Огоньки, горевшие, словно один факел, вспыхнули и исчезли, будто их никогда и не было.
Он остановился, пораженный этим нежданным коварством, всматриваясь в черноту ночи. Какое-то время путник стоял на одном месте, щурясь и неотрывно глядя туда, где только что ровным светом сияли желанные огоньки. Он так пристально и яростно вглядывался в ту сторону, что глаза заболели от напряжения.
Итак, он один посреди дремучего леса. Куда он забрался? Что за огни вели его сюда?
Страх, что сидел в нем глубоко маленьким комочком, стал разрастаться, заполняя его всего. Бабушкины сказки всплывали в воспаленном сознании и каждая легенда уже не казалась вымыслом. Ему нужно скорее вернуться назад!
Проклятые тучи будто издевались над ним и теперь наползали на месяц, желая спрятать его в своем прожорливом брюхе. Он сердился и на себя, что не взял дорожный мешок, где лежали драгоценные спички.
О, как он сожалел теперь о покинутом им ночлеге у костра! Не переставая себя корить, брел все дальше, натыкаясь на шершавые стволы или получая удар за ударом от низко нависающих ветвей.
Долго ли блуждать здесь, в темноте и как скоро наступит долгожданный спасительный рассвет? Холод и страх гнали его вперед, несмотря на усталость.
Юноша снова вспомнил о прощальном подарке возлюбленной. Он выхватил его, чтобы произнести слова молитвы, и осыпал горячими поцелуями. И когда казалось, что надежда исчезла, месяц вновь вернулся на свое место и засиял пуще прежнего ровным белым блеском.
Путник возликовал и увидел перед собой за деревьями знакомую лужайку с крестами. Значит, он шел верно! Видно, само провидение бережет его!
Это придало ему сил.
Он выбрался из леса, но тут же замер как вкопанный.
Посреди лужайки, рядом с одной из поросших травой могил, застыла белая фигура.
Молочный свет от месяца потоком изливался на нее, образуя светящийся голубоватый отблеск. Неясный силуэт фигуры чуть дрожал, словно ее с ног до головы покрывала белая вуаль. Судя по изящным очертаниям, это была женская фигура.
Юноша пришел в себя и тихонько окликнул неизвестную.
Как она оказалась здесь, в ночной тиши, на кладбище? Может, это родственница усопшего? И сейчас она скорбит здесь в одиночестве и вовсе не желает присутствия постороннего?
Видимо, девушка не услышала ничего, задумчиво и молчаливо созерцая могилу. Незнакомка стояла спиной к нему и никак не давала знать, что желает разговаривать. Она целиком погрузилась в свое горе, и весь ее печальный вид свидетельствовал об этом.
Он не знал, как поступить. Было бы довольно учтиво посочувствовать бедняжке, но он никак не мог отыскать нужных слов. Наконец он решил пройти мимо, но оказать ей помощь, если она об этом попросит.
Девушка стояла, не шелохнувшись.
Подойдя ближе, он рассмотрел букет с цветами у нее в тоненьких хрупких руках, и удивился, настолько они показались ему прозрачными. Или это воображение и падающий искрящийся свет играют с ним дурную шутку? Маленькую голову украшал венок из белых роз. Он снова тихонько позвал ее, но девушка по-прежнему стояла, отвернувшись.
Незнакомка была одета в легкое подвенечное платье, и темные волосы струились у нее под фатой. И было еще что-то, вызывающее смущение у путника. Он увидел это, только когда оказался совсем рядом.
На ней не оказалось атласных туфелек или другие башмачков. Вместо этого там зияла пустота. Девушка будто парила над землей, касаясь платьем и фатой травы. Лиловый туман разливался тонкими струйками, оттеняя платье, делая его еще более невесомым.
Страшное открытие настигло юношу в тот же час, и он осторожно попятился, не сводя напряженного взгляда с неподвижной фигуры.
Как он мог быть таким глупцом!
И теперь отступал шаг за шагом, боясь потревожить стоявшую у могилы. Сине-фиолетовый свет сгущался вокруг, наполняясь вспышками белых искр.
Девушка пришла в движение и медленно обернулась, словно насмехаясь над его испугом. Ее тонкая рука с указательным пальцем неспешно поднялась и замерла.
Рука призрака показывала на него.
Ее пустой взгляд буравил его, а лицо казалось безжизненным. Он плохо разглядел черты лица, скрытого под фатой, но ему этого и не хотелось.
Путник ринулся в густые заросли, продираясь сквозь них. Нужно как можно скорее выбраться к тому клену, под которым нашел себе убежище и столь безрассудно его покинул.
Лесная стена расступилась перед ним, когда он, весь исцарапанный, задыхающийся, выбрался на берег озера. Оно оставалось таким же прекрасным и переливалось серебром. Но эта природная красота уже не восхищала его. Первобытный животный ужас гнал его бежать отсюда со всех ног.
Скорее! Прочь от старого кладбища и его призрака!
За рощей ждет спасительный клен, и пламя, возможно, еще теплится в костре. Так хотелось согреть озябшие руки и ноги! Страх снова встрепенулся в нем. Что, если призрак найдет его и там?
Нет! Нужно поскорее выбираться из этого леса назад, на тропинку, где случается ходить простым людям вроде него. Быть может, там проедет повозка, и какой-нибудь добрый фермер позволит проделать остаток пути вместе с ним!
Впопыхах он не заметил в полумраке норку крота.
Ступня подвернулась, и юноша услышал не то легкий щелчок, не то хруст. С его губ сорвался сдавленный крик, и он свалился на землю, как подкошенный от вспыхнувшей резкой боли. Она отдалась во всем теле, словно в оголенный нерв ткнули острым ножом. Нога сразу стала тяжелой и неповоротливой.
Путник попытался пошевелиться и тут же застонал от новой вспышки боли. Она пригвоздила его к земле, заставляя лежать на холодных и чуть влажных листьях. От них шел едва слышный запах гнили.
Высоко среди верхушек деревьев расположился бледный месяц. Он улыбался лежавшему на земле человеку половинкой своего лица, рассматривая его, будто перед ним оказалось необычное существо. Черные кроны качались из стороны в сторону. Казалось, что лес дремлет и ему вовсе не до человеческих бед.
Юноша приподнялся на локтях.
Если он не может идти, он доползет до дороги. Тут осталось не так и далеко, чтобы сдаться на милость природы. Сейчас она не радовала его, а лишь угнетала и отталкивала своим холодным безразличием.
Листья шуршали под ним, и тонкая куртка вскоре стала мокрой. Плащ он откинул назад, чтобы тот не мешал ему ползти навстречу своему спасению.
Он полз, стараясь не обращать внимания на боль в ноге, сетуя на свою глупость и беспечность, пока перед ним не возникло что-то белое, воздушное и невесомое. Но от него повеяло такой ненавистью и непреодолимым ужасом, что путник закричал.
Мелкая дрожь сотрясла все тело, отчего он так и выгнулся дугой. Он приподнялся на дрожащих руках, чтобы лучше рассмотреть то, чего ему видеть вовсе не хотелось.
Вокруг над землей плавно покачивались белые тени.
Прямо на глазах они обретали плоть и кровь, превращаясь в прекрасных девушек. Свет, струившийся сверху, проникал сквозь них, отчего они казались объяты аурой голубого и сиреневого цвета.
На каждой было подвенечное платье, веночек из роз и легкая фата. Они смотрели на него, чуть склонив головы на тонких и длинных шеях, показывая на него прозрачными, как фарфор, пальчиками.
Он протягивал к ним руки и молил о помощи, показывая на сломанную ногу. Девушки безмолвно взирали на него, словно не понимая, чего он хочет. На их лицах так и не мелькнула ни одна улыбка, ни отблеск сочувствия. И тогда он понял, что они наблюдают за ним со странным чувством жадного любопытства и отвращения.
На их лицах, прежде таких красивых, стали проявляться другие черты. Вместо чудесных глаз виднелись пустые глазницы, а вместо носов – черные провалы. Точеные скулы и розовые губы исчезли. Остались лишь черепа с оголенными зубами, которые скалились жестокой беспощадной ухмылкой. Фарфоровые пальчики и покатые плечи тоже пропали, явив торчащие кости.
Пот так и прошиб юношу.
Он припомнил одну страшную сказку, что поведала ему бабушка как-то перед сном. Девушки, что погибали от несчастной любви, никогда не обретали покоя. Будь то брошенная у алтаря невеста или жестоко обманутая сладкими речами поклонника наивная девушка.
Смерть отнимала у них разум, а ненависть к мужчинам наполняла их обреченные души, становясь единственной целью призрачного существования.
– Умоляю! – простонал он, все еще надеясь разжалобить их. – Пощадите! Прошу!
Над ним склонилась белая фигура. Женское лицо снова обрело свои черты. Но большие и темные глаза будто смотрели сквозь него без всякого выражения.
– Пощады! – прохрипел путник, пытаясь схватить пальцами край платья. Но все было тщетно. Пальцы проскальзывали сквозь голубую пелену клубящегося тумана.
Плотно сжатые губы девушки растянулись в улыбке.
Но это была не обычная живая и человеческая улыбка, от которой веет теплом. Эта девушка улыбалась так, что ему стало страшно, как никогда. И еще его пугала их молчаливость.
Если бы они бросали ему какие-то обвинения и говорили, как он им мерзок, он бы еще мог понять. Но они сгрудились вокруг плотным кольцом и просто смотрели на него, как он корчится от боли и ужаса, не произнося ни слова.
Девушка подняла хрупкую ручку и показала на него пальчиком. И в этот миг он почувствовал, как поднимается против своей воли.
– Нет! Нет! Прошу! – юноша закричал, изо всех сил хватаясь за ускользающую от него землю, но успел коснуться лишь опавших листьев.
Девушка все еще протягивала к нему руку, заставляя его выпрямиться и встать на ноги. Резкая боль вновь напомнила о себе. Он взвыл, беспомощно наблюдая за собственным телом, но ничего не мог поделать.
Девушки, стоявшие вокруг, чуть расступились, а затем их безжизненные рты изогнулись в какой-то дьявольской ухмылкой и неожиданно запели. Руки, что висели, как тонкие плети, взметнулись, чтобы хлопать в ладоши.
О, что это было за пение!
Если бы путник мог отвернуться или закрыть глаза, чтобы не видеть их жутких лиц, то подумал бы, что сами ангелы небесные спустились на землю, чтобы осчастливить его. Нога горела, словно ее объяло адским пламенем.
От боли хотелось рыдать, но что-то заставляло переступать с ноги на ногу, танцуя для удовольствия беспощадных призраков. Их чистые и прекрасные голоса заставляли двигаться в такт музыке.
Они все ускоряли темп и пели все громче.
Устрашающая и прекрасная музыка проникала в него, выворачивая наизнанку, издеваясь и глумясь над ним. Он уже не мог ни умолять, ни просить. Все силы поглощал этот дикий, пугающий танец, который он был не в состоянии прекратить.
Девушки перестали хлопать в ладоши и взялись за руки, продолжая терзать его своей непреодолимой волей. Их пение околдовывало и лишало остатков рассудка. Юноша стал забывать, кто он и куда шел, кто ждал его в маленьком городке в конце оживленной дороги. А думал лишь о голосах, что настойчиво звучали в голове, заставляя двигаться без остановки.
Призраки, все так же держась за руки, двинулись по кругу вокруг него. Вначале медленно и неспешно, но вскоре пение стало более отрывистым и резким, и девушки ускорили шаг.
С каждым кругом они бежали все быстрее, закручивая его бесконечным вихрем.
Их белые платья слились в одну сплошную полосу, отчего несчастный принялся танцевать все стремительнее. Он задыхался: глотал воздух, но у него ничего не получалось.
Вовлеченный в этот адский хоровод, не мог прекратить его торопливый бег. Сердце грозило вот-вот выскочить из груди. Оно, словно маленький барабан, колотилось о ребра, принося еще большие страдания.
Доведенный до крайнего отчаяния путник издал тихий крик и свалился на землю, слабея, не в состоянии двигаться. Сильное головокружение сбило его с ног, а мучительная слабость разлилась по всему телу.
Смерть казалась чудесным избавлением от ночного кошмара, что случился с ним.
И когда он погружался в спасительную темноту, ему не было страшно.
Юноша стремился к ней, желая забыться. Темный лес шелестел вокруг него, месяц светил опаловым сиянием, как и прежде, но он почти ничего этого уже не замечал.
И только перед тем, как последний вздох сорвался с его губ, над ним склонилось прелестное женское лицо под белоснежной вуалью, исполненное злорадного торжества.

ТИХИЕ ШОРОХИ



Вдоль берега широкого озера понурая кляча тащила телегу, груженую мешками.
В лесной тиши раздавался монотонный стук копыт по каменистой дороге, колеса скрипели и подпрыгивали, натыкаясь на разбросанные валуны. На телеге сидели мужчины: один держал вожжи, безразлично глядя перед собой, а второй, с изнуренным, покрасневшим лицом, прижимал к груди грязный узелок и беспокойно оглядывался по сторонам, будто чего-то опасался.
– Игнат, долго еще ехать? – хрипло спросил он у извозчика, поеживаясь. Отовсюду тянуло вязким туманом, отчего одежда отсыревала. Несмотря на июль, ветер дул холодный, а вечер готовился смениться ночью.
Извозчик коротко мотнул головой:
– Пару верст всего. Большую часть пути проехали, не боись.
От этих слов лицо мужчины прояснилось. Последние дни он только бежал до изнеможения или ехал, прячась от всех, не имея возможности передохнуть. Переходя обширные болота, чуть не утонул в зловонной жиже; комары, словно изголодавшиеся вампиры, кидались на него всякий раз, как он устраивался на непродолжительный ночлег, изводя назойливостью. Кожа невыносимо зудела от их яростных укусов.
Словом, выспаться было невозможно. К тому же, он боялся погони, и потому дикий страх быть снова пойманным гнал его, словно дикое животное, убегающее от безжалостных охотников. Ноги, после долгого перехода через густые леса, гудели до сих пор.
Он наклонился и, нахмурившись, приспустил штанину, чтобы скрыть багровую отметину на щиколотке: постыдный след его собственной глупости и доверчивости.
Солнце уже скрылось за сизыми тучами, касаясь горизонта: еще немного и все вокруг погрузится во мрак.
Извозчик, правя лошадью, переложил вожжи в одну руку, а второй пошарил у себя под ногами и извлек закопченный масляный фонарь, коробок спичек и передал их по очереди попутчику:
– На-ка, зажги, – коротко бросил он. – По памяти еду, но все ж таки лучше с огоньком.
Попутчик не стал возражать, хотя пальцы с трудом слушались его и тряслись. Он сломал несколько спичек прежде, чем смог извлечь крошечный язычок пламени, и за стеклом фонаря замерцал тусклый свет.
Мужчина подождал, пока пламя разгорится и только потом осторожно передал фонарь извозчику, а тот подвесил его на торчащую изогнутую палку, приспособленную для этого.
Между тем стало совсем темно. Если еще недавно стволы деревьев мелькали на фоне фиолетово-красного заката, то теперь и небо, и лес слились в сплошную черноту. Оттуда потихоньку доносились и становились все громче звуки ночи: резкий свист, уханье, стрекотание, шорохи. Иногда совсем рядом трещали ветки за деревьями, будто кто-то огромный пробирался сквозь чащу, но предпочитал не показываться. В глубине зарослей внезапно вспыхивали блестящие точки и гасли, когда телега со скрипом проезжала мимо.
Игнат что-то напевал себе под нос, подгоняя клячу, которая иногда нервно вскидывала голову, косясь на непроглядную стену леса.
– Непривычно небось? – внезапно подал он голос, посмеиваясь. – Городской что ли?
Попутчик замер, не зная, сердиться ему или благодарить за возможность переброситься словом.
– Устал я, – ответил он хрипло. – Дорога у меня дальняя.
– Ладно, не серчай, – добродушно произнес извозчик, не поворачиваясь. – Часто тут ваших сюда подвожу. Голодных, злых, оборванных. Ну, да ничего! Теперь по-новому заживешь, коли не сглупишь.
Мужчина прижал еще крепче узелок к груди и ухмыльнулся. Ну уж нет. Не для того он жизнью рисковал и стер ноги в кровь, чтобы где-нибудь попасться. Теперь он будет осторожнее.
– Сам-то, смотри, не болтай лишнего, – он постарался сказать это с улыбкой, но в голосе прозвучало предупреждение. Игнат тихо засмеялся:
– А насчет этого не думай. Не из болтливых я. Мое дело простое – забрать человека и привезти его. Приехали уж!
Впереди в темноте блеснул огонек, а сосны расступились. Лошадь, почуяв жилой дом, вытянула шею и заржала. Тусклый свет фонаря осветил высокий частокол и грубые деревянные ворота.
– Открывайте, хозяева! – крикнул во все горло извозчик, и тут же из-за ворот показалась крепкая высокая фигура, поднимая над головой светильник.
– Не ждали мы вас уже, – раздался гулкий бас. Коренастый мужик приблизился к телеге. Его глубоко посаженные глазки из-под нависающих бровей пристально и пытливо посмотрели на прибывших. – Кто таков?
Мужчина, сидевший на мешках понял, что обращаются к нему. Он подхватил свой узелок, спрыгнул с телеги и встал в полный рост:
– Савелием звать. Беглый я.
– Это мне ясно, – перебил его коренастый, вскидывая увесистую дубину на плечо. – А что тебе на том берегу передали?
Савелий нахмурился, вспоминая. Перед глазами промелькнуло лицо человека, доверившего ему тайну, которая объединяла этих людей. Если он ошибется, ему несдобровать. Особым образом он скрестил указательные пальцы рук и плюнул на землю. Жест, по которому его должны узнать.
Коренастый мужик опустил дубину и снова ухмыльнулся:
– Ну, заходи. Гостем будешь. А я – Макар!
Ворота со скрипом открылись, пропуская телегу. Кляча, предчувствуя желанный отдых, резво вбежала во двор и замедлилась лишь у навеса, где на привязи стояли две лошади.
Савелий последовал за ней, прищурился и огляделся: пара пристроек, курятник, крытый колодец и низкий бревенчатый дом с двускатной крышей. В окнах плясали тусклые блики, а на одном из подоконников стояла одинокая зажженная свеча.
Дверь дома открылась и на порог вышла маленькая худая женщина в простом платье. Она оглядела прибывших, поправила платок на голове и поздоровалась с ними с какой-то тихой кротостью.
Макар подошел к гостю и хлопнул по плечу:
– Иди в дом, не робей.
Савелий послушался. Дом был скромным, но опрятным и убранным. Хозяйка вынимала из печи и ставила на стол целую горку золотистых блинов, блестящих от масла. Савелий ощутил, как в животе у него заурчало: последнюю краюху хлеба он доел сегодня утром. Женщина приветливо улыбнулась и показала на небольшой чан с водой, где можно было ополоснуть руки.
Игнат уже сидел за столом, принимаясь за блины, да нахваливая хозяйку:
– Ай, Настасья, сколько жил, а таких блинов нигде не пробовал!
Радушная обстановка в доме подкупала. Савелий с удовольствием вымыл руки и лицо, а затем выпил стопку крепкой настойки, поднесенную хозяйкой, вторую и третью, пока не осоловел. После долгой и тяжелой дороги, всех злоключений, выпавших на его долю, теперь казалось, что все пойдет по-другому.
К ним за стол подсел и Макар, завязался разговор. Вот уже гость пустился в горькие рассуждения о том, как спутался с лихими людьми, которые обманули его и сделали виноватым, отчего он и отправился коротать срок. А потом Савелий воспользовался возможностью бежать с подельником, который указал на тайный гостевой двор.
Судя по всему, двор этот становился убежищем для таких, как он. Здесь можно было переждать какое-то время, а потом идти дальше. Выяснилось, что Макар и Настасья – брат и сестра, которые живут тут давно и помогают тем, кто в этом нуждается.
У Савелия все более теплело на душе. Он еще никогда не встречал таких сердечных и отзывчивых людей, которые по доброте душевной заботились о невинно осужденных или тех, кто испытал на себе тяготы судьбы.
Мужчина плакал, крестился и клялся, что теперь не успокоится, пока не отдаст хозяевам дружеский долг, а Макар хмурил брови и повторял: «Полно тебе! Все под Богом ходим».
Казалось, что блины никогда не закончатся, как и другие блюда, что появлялись на столе. Крепкая настойка лилась рекой, заглушая все неприятные мысли. Мужики громко смеялись, ели и пили вдоволь, а потом Савелий почти ничего не помнил.
Наконец, проваливаясь в темноту, гость не без помощи хозяина, добрел в свою комнатку, где упал на приготовленную постель и заснул мертвецким сном.

Проснулся Савелий на рассвете.
Сквозь сон ему показалось, что кто-то истошно, прямо душераздирающе закричал вдалеке. Это неприятно поразило его. Он вздрогнул и прислушался, ожидая, что вопль повторится, но этого не случилось. Видно, так подействовали на него сильные душевные переживания, что ему до сих пор чудилось что-то страшное.
Мужчина широко открыл глаза.
Солнечные лучи лились сквозь маленькое окошко. Это успокаивало и дарило надежду. К удивлению, голова совсем не болела, хотя он смутно припоминал, что выпил много настойки накануне. Он обвел взглядом комнатку, в которой кроме лежанки в углу, да грубо сколоченного табурета ничего не было.
Правда мужчина также понял, что он теперь не один.
На табурете, сложив тоненькие ручки перед собой, сидела маленькая девочка. На ней был зеленый сарафан и льняная рубаха, а длинная коса спускалась до самого пола. Савелия поразило не то, как тут очутилась эта пигалица, а то, каким бледным оказалось ее лицо. Большие голубые глаза смотрели на гостя с любопытством.
– Ты кто? – спросил он.
Девочка откинула русую косу за спину и звонким голоском ответила:
– Аленкой звать.
– Ты чья такая красивая?
Она приняла важный вид:
– Мамкина я.
– А, так ты хозяйкина дочка? – догадался Савелий. – Сколько ж тебе годков?
Аленка растопырила пальцы.
– Ага, значит, шесть. И давно вы тут живете?
Девочка пожала плечами.
– Тятя помер три зимы назад, а мы тут остались, а с нами и дядька Макар.
Савелий тут же вспомнил здоровенного мужика, встретившего его у ворот, с которым он пил этой ночью.
– У тебя лицо доброе, – неожиданно сказала девочка. – Наверное, ты хороший.
Голубые глаза смотрели так доверчиво и открыто, что он смутился и поскорее встал с постели:
– Спасибо. Ну, пойдем. Покажешь, что к чему.
Выйдя во двор, Савелий не увидел знакомой телеги. Должно быть, Игнат выполнил поручение, и теперь уехал. Под навесом по-прежнему стояли две лошади и медленно жевали траву.
Теперь, когда солнце разогнало темноту, лес вокруг показался не таким жутким, как накануне. Вовсю распевали птицы, заливаясь на все лады; на высоких елях с ветки на ветку прыгали проворные белки, гоняясь друг за другом.
– Сюда, – позвала Аленка, показывая куда идти.
Савелий последовал за ней между двух пристроек по узкому деревянному настилу, который вывел их в зеленые заросли.
С обеих сторон пышно росли кусты малины и черемухи, шелестели яблоневые деревья, сияли под солнцем желтые, красные и оранжевые цветы. Аккуратные деревянные дорожки извивались и уходили вглубь зарослей, а все вокруг цвело и пахло травами и нектаром. Три березы обступили маленький пруд с кувшинками. Прямо у пруда стояла скамеечка, на которую уселась Аленка.
– Это мой любимый садик, – произнесла девочка. – Нравится?
Мужчина ответил не сразу.
Он не ожидал увидеть в глухом лесу нечто подобное. Когда он жил в большом городе, ему как-то довелось попасть в ботанический сад с одной особой, разбившей ему сердце. Но сейчас он вспомнил не ту вертихвостку, а сотворенный человеческими руками прекрасный уголок.
Тогда он еще подумал, вот бы устроиться туда на работу. И случись так, быть может он не связался с дурной компанией, из-за которой ему пришлось попрощаться со свободой и добрым именем.
– Никогда такого не видел, – признался Савелий.
– Это мой батенька посадил, потому что беспокоился о моем здоровье.
– А что у тебя со здоровьем? – спросил мужчина, подозревая, что такая белая кожа у девочки неспроста.
Аленка хлопнула себя кулачком по груди, но ответить не успела. Неожиданно позади возникла огромная фигура Макара. Хозяин пристально глянул на Савелия, а потом обратился к ребенку:
– Ты чего, малая, не слышишь, как тебя мать зовет?
Девочка встрепенулась.
– Нет! А где она?
– На заднем дворе. Ступай к ней.
Аленка повернулась к Савелию, помахала ему рукой и пустилась бежать обратно к пристройкам, а Макар сказал:
– Проспался, значит?
Тот кивнул.
– Идем, что ли. Дрова умеешь колоть?
Савелий обиделся.
– А то!
– Вот и хорошо. От помощи не откажемся.
Взгляд Савелия задержался на красных разводах, щедро покрывавших низ полотняного фартука хозяина. Макар, заметив это, махнул рукой:
– Пару кур забил. Трепыхались, глупые. Теперь Настасье отстирывать.

Колоть дрова оказалось не так просто, как думалось.
Савелий управился лишь к полудню. Он давно не занимался физическим трудом, вот руки и ослабли. Перенесенная недавно лихорадка тоже давала о себе знать. Но уж очень ему хотелось как-то отблагодарить за радушный прием. Стыдно было ударить в грязь лицом, поэтому, хоть у него и разболелась спина, но он осилил данное ему поручение.
Макар похвалил за труд, а потом отправил гостя в баню. Горячая вода приятно расслабила утомленное тело, и Савелий принялся думать о своем секретном убежище, о котором никто не знал. Туда он и отправится дальше.
Возврата к прежней жизни быть не могло.
Хозяева, правда, не торопили его. Сказали, чтобы оставался, покуда не окрепнет. Мол, помогай по дому и в себя приходи. Вот Савелий и старался, как мог. Как тут не отплатить людям за добро?

Миновало несколько дней.
Макар поглядывал на гостя с выражением, которое тот никак не мог описать, будто присматривался к нему, оценивал, прикидывал что-то. Говорил, что Савелий наконец-то идет на поправку, заметно прибавляет в весе.
Гость смеялся.
Как не прибавить в весе, если хозяйка такая замечательная стряпуха? Так готовит, что за уши от стола не оттащишь.
Сама Настасья редко перебрасывалась словом с Савелием. У нее были свои заботы.
Целыми днями она варила, пекла, штопала, мыла, стирала, да играла с дочкой. Бледность девочки не проходила, а казалось, наоборот, усиливалась. Еще немного, и кожа совсем прозрачной станет. И сама хозяйка, видя это, становилась все задумчивей.
Наконец Савелий набрался храбрости и завел разговор, отчего ребенок такой. Женщина поджала губы и ответила нехотя:
– Хворь у нее особая. Точит изнутри.
– Что за хворь?
Настасья усмехнулась:
– Ты лекарь что ли?
Мужчина покачал головой.
– А чего спрашиваешь?
– Хорошая она. Жалко. Хотел бы помочь.
Настасья посуровела, а ее голубые глаза сверкнули:
– Есть одно средство…
Какое это средство, Савелий так и не услышал. Но мысли о бедной хозяйке, вынужденной наблюдать, как чахнет ее дитя, печалили его.
Аленка же не подавала виду, что думает о своей болезни. Часто видел ее Савелий в том садике, что устроил для нее ныне покойный отец. Девочка, если не сидела рядом с матерью, то играла у пруда.
Он не раз заговаривал с ней, рассказывал сказки, которые мог вспомнить, делился некоторыми историями своей жизни, а еще сплел для нее куколку из травы и цветов.
Девочка игрушку взяла, поблагодарила, но о себе много так не поведала. Лишь то, что мужчина и так уже знал. Будто она скрывала что-то или стеснялась, но искренняя благодарность всегда светилась на ее милом лице.

От тягостных размышлений отвлек приезд еще одного постояльца, когда Игнат, правя своей клячей, въехал с песней во двор.
Савелий пожалел бедную лошадь, вынужденную тащить телегу в такую даль. Новый гость Антип оказался довольно внушительных размеров, румяный, веселый. Как выяснилось – контрабандист, скрывающийся от властей.
Веселость Антипа была столь заразительна, что даже передалась хозяйке.
Она вся как-то ожила, расцвела, и Савелий неожиданно почувствовал укол ревности. Настасья быстро накрыла на стол, хлопоча вокруг гостей.
Контрабандист много говорил, а ел и того больше. Его лоснящиеся щеки и двойной подбородок так и подпрыгивали, когда он откидывал голову и громко смеялся над какой-нибудь шуткой. Савелию он напоминал откормленного пухлого медведя, но не дикого, а того, что сыто живет у богатого помещика.
Аленка, привлеченная громким постояльцем, уселась было на лавку, чтобы послушать гостя, как мать вручила ей кусок пирога, кружку киселя и строго велела отправляться на свою половину. Девочка вздохнула, но подчинилась. Савелий никогда не видел, чтобы она перечила.
Макар потчевал гостей настойкой, следя за тем, чтобы их кружки не пустовали, а Настасья подавала одно блюдо за другим, чтобы никто не остался голодным.
Антип к тому времени, как справился с двумя жареными куриными тушками, пирожками и печеным картофелем, успел поведать свою историю. Самое главное, что ему нравилась вольная жизнь, возможность хорошенько подзаработать, а спасаться от преследования властей приходилось не впервые.
Савелий слушал его, испытывая непонятную и странную неприязнь, и поглядывал на хозяев. Те явно радовались интересному гостю. Все-таки жизнь в глуши давала о себе знать.
Так что мужчина поел и отправился в свою комнатку, не желая участвовать в оживленной беседе. Настасья, хоть и не принимала в ней участие, жадно ловила каждое слово. Савелию это было очевидно.
Он еще долго ворочался в постели, раздумывая, отчего ему так неприятен новый гость.
Сон явно издевался над ним и бежал прочь. Прошло достаточно много времени, но глаза не желали закрываться. В комнатке было темно, пока из-за туч не вышел месяц и не осветил мир под собой.
«Ну вот, – раздраженно подумал Савелий. – И так не спится, а еще и этот месяц. Что ж ты братец, не мог обождать еще немного?»
Кряхтя, он встал с лежанки, чтобы поискать какую-нибудь тряпку и занавесить окошко, как заметил движение во дворе.
Сначала он решил, что ему это привиделось, но присмотревшись, понял: две фигуры медленно шли к пристройкам.
Одна из них была маленькой и стройной, а вторая внушительных размеров.
– Что за черт? – пробормотал с досадой мужчина, вглядываясь в полумрак.
Он почти сразу узнал их, но не мог взять в толк, почему Настасья прогуливается с этим контрабандистом? К нему самому она не проявляла такого внимания, не заговаривала с ним первой, не говоря о том, чтобы сопровождать куда-то посреди ночи.
Савелий припал к окну, пытаясь услышать, о чем говорят во дворе, но толком ничего не разобрал. Женщина посмеивалась над тем, что нашептывал ей гость, не имея ничего против того, что тот касался ее спины и талии.
Савелий ощутил неожиданную злость.
«Вот оно как! Свалился на голову, наболтал всего, а она и побежала… Ладно. Поглядим».
Мужчина покинул комнатку и, осторожно ступая, выбрался во двор. Пара уже скрылась в тени пристроек, но Савелий знал, что они направлялись в сад. Больше там спрятаться было негде.
Месяц так же висел на черно-синем безоблачном небе, дул прохладный ветерок, шелестела листва на деревьях. Савелий согнулся в три погибели, чтобы его не заметили, крался в зарослях и старался не упустить из виду Антипа и Настасью.
Они уже прошли пруд и березки, углубляясь в сад. Голоса стали чуть громче. Видно, здесь они уже не боялись, что их услышат. Раздавался женский игривый смех, и Савелий понял, что еще не слышал, чтобы Настасья смеялась так весело и звонко.
За кустами ежевики начинался частокол, а за ним и дремучий лес. Савелий это знал, потому что несколько раз прогуливался тут, но ему никогда не приходило в голову заглянуть за саму изгородь.
Настасья же подошла к частоколу, пошарила руками перед собой, положила ладони на грубые доски и надавила на них. Без умолку болтавший Антип видно удивился этому, как и Савелий, потому что резко замолчал, уставившись в образовавшийся небольшой проем.
В частоколе хитрым образом пряталась калитка, которую он не видел. Настасья поманила за собой притихшего гостя, взяв за руку, и скрылась за частоколом.
Не имея теперь возможности наблюдать за происходящим, Савелий подбежал к тому месту, где только что стояли женщина и мужчина. До него доносились их приглушенные голоса, тихий смех и шепот. Он подождал, когда они отойдут подальше, приоткрыл калитку и скользнул в темноту.
Поначалу он ничего не мог разглядеть, потому как угодил в густые заросли высокой травы, но выбравшись, смог разглядеть такую картину: на небольшой полянке с углублением в земле стояли Антип и Настасья лицом друг другу. Со всех сторон их окружали столетние деревья с толстыми стволами и кривыми ветками.
Женщина оглянулась, что-то произнесла, а потом внезапно толкнула стоявшего на краю углубления мужчину. Тот не удержал равновесия и покатился кубарем вниз, прямо в заросли, откуда торчали огромные округлые листья.
Савелию это растение показалось довольно необычным, даже красивым. Его покрывали тонкие нитевидные отростки, которые блестели и переливались в ярком свете месяца, словно роса.
Антип охнул, а потом пьяно захохотал, встал на ноги и выпрямился во весь рост. Из ямы торчала только его макушка.
«Поиграть решила», – только подумал Савелий с неприязнью.
– Вот ты какая! – с трудом выговорил Антип, посмеиваясь. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг охнул и замолчал, будто ему заткнули рот.
Голова его исчезла, послышался странный шорох и резкий хруст. Донесся протяжный испуганный крик, от которого у наблюдавшего за происходящим Савелия, волосы так и встали дыбом. Широкие листья затряслись, закачались, как от сильного ветра. Раздался противный чавкающий звук, треск, будто кто-то с наслаждением обгладывал куриную косточку. Крик перерос в отчаянный жалобный вопль, а затем стих.
Савелий замер, в ужасе переводя взгляд с неподвижной фигуры Настасьи на подрагивающие листья.
Не показалось ли ему это? Быть может, он выпил больше настойки, чем следовало? Мужчина боялся пошевелиться, не зная, как поступить. В этой страшной воцарившейся тишине слышалось слабое хлюпанье, будто кто-то медленно всасывал воду сквозь плотно сомкнутые губы.
Настасья же понаблюдала еще какое-то время за подрагивающими блестящими листьями, вздохнула и пошла обратно к частоколу. Теперь она напевала себе под нос, пребывая в хорошем расположении духа. Женщина не заметила спрятавшегося в кустах Савелия, потянула на себя калитку и исчезла.
Мужчина подождал еще немного, с трудом поднялся с колен, так как руки и ноги дрожали. Дрожь пронеслась неприятной волной по всему телу, отчего застучали и зубы. Савелий зажал себе рот и медленно приблизился к яме, откуда торчали листья, сплошь покрытые блестящими каплями.
Повеяло тухлым болотом и гнилью. А еще… Пахло мертвечиной. Он едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться.
Затаив дыхание, склонился над ямой, всматриваясь туда, но ничего так и не увидел. Тогда мужчина поискал вокруг и обнаружил обломившуюся ветку, которой отодвинул тугой стебель.
– Эй, Антип! – шепотом позвал он. – Хватит дурить. Слышишь?
Но тот не отвечал, будто спрятался. Савелий в глубине души ждал, что контрабандист сейчас выскочит и они посмеются вместе, и, быть может, усядутся прямо здесь, чтобы поговорить о женском коварстве. И тут в легком серебристом свете месяца он увидел окровавленную и неподвижную ступню.
Она торчала из глубины растения, которое плотно обвивало ее, будто щупальцами. Иногда по упругим листьям с прожилками пробегала слабая дрожь, отчего сотрясалось все растение. Антипа разглядеть не удалось, но изломанные очертания его тела угадывались внутри туго скрученного листа.
Невозможно было представить себе, во что мог превратиться человек в таком положении, да и Савелий ни за что на свете не захотел бы глядеть на это.
Он отполз подальше от ямы, сдерживая тошноту от накатывающих спазмов. Какое-то время лежал на спине и тупо смотрел на раскинувшееся над ним высокое небо, не в состоянии двигаться.
Мужчина пытался осмыслить увиденное, но здравые мысли покидали его. Наконец он поднялся, шатаясь добрался до частокола, открыл калитку, миновал мирно дремлющий садик и вышел во двор.
В окнах хозяйского дома было темно.
Видно, Настасья отправилась отдыхать после ночной прогулки. Савелий клацнул зубами и бросился в дом, чтобы забрать узелок, который привез сюда. В нем он хранил некоторые дорогие его сердцу вещицы и не хотел оставлять здесь.
Свернутый узелок лежал нетронутый в изголовье. Мужчина схватил его, спрятал за пазуху, перекрестился и распахнул дверь.
На пороге стоял Макар.
– Ты чего? – Савелий едва подавил крик и попытался придать голосу твердости, но у него не вышло.
Хозяин хмыкнул.
– Я-то ничего, – пробасил он. – А вот тебе не следовало совать нос куда не просили. И куда это ты собрался посреди ночи? Так-то платишь за наше гостеприимство?
Савелий вспомнил веселое лицо контрабандиста, а потом то, что от него осталось, и судорожно сглотнул.
– Не хочешь по-хорошему, – вздохнул Макар. – Воля твоя.
Прежде, чем Савелий успел ответить, огромный кулак свалил его с ног, а он сам провалился в темноту.

Пахло скошенной травой и лошадьми.
В голове звенело и кололо, словно внутрь засыпали гвоздей. Над ухом раздавалось назойливое жужжание. Савелий еле разлепил веки: по лицу ползла противная муха, цепляясь лапками за отрастающую бороду.
Он застонал, пошевелился и попытался сесть. Мужчина осмотрелся: вокруг шли сплошь деревянные перегородки, словно его посадили в птичью клетку.
Его охватило глубокое невыразимое отчаяние. Снова попался! Так глупо и так неожиданно. Именно тогда, когда уже понадеялся на удачу, она отвернулась от него. Мог ли он ожидать такого подвоха от тех, кому поверил?
– Эй, там!
Кто-то окликнул его из-за перегородки. Савелий поднял голову и заметил обросшего мужика, который тоже сидел в своей деревянной клетке. Он ответил кивком:
– Где это мы?
– За конюшней у них амбар. Нас тут и держат.
– Зачем? – не понял Савелий.
Мужик осклабился:
– Понятно, зачем. Чтобы кормить свое чудовище. Они называют его «цветочком». Только не вздумай на помощь звать. Сделаешь только хуже. Сиди да помалкивай.
Савелий похолодел, вспоминая события минувшей ночи. Противная желчь подкатила к горлу.
– Я вчера видел кое-что за частоколом. Не поверишь! – слова с трудом давались ему.
– Отчего же не поверю! Эх, ты. Сбежал бы сразу.
– Не успел, – мрачно произнес он. – А к чему это им? Такой грех на душу брать!
Мужик захихикал:
– Э-э-э, ты еще не знаешь. Дочку хозяйскую видел?
– Ну, видел. И что?
– Не приметил чего необычного?
Савелий задумался.
– Хворая она.
– Вот! А Настасья знает лекарство. Вот они и устроили этот двор для таких дураков, как мы.
– Погоди-ка! А причем тут мы?
Мужик подобрался вплотную к решетке так, что стали видны его безумные глаза. В них терялось все человеческое, оставались лишь пустота и безнадежность.
– Думаешь, они по доброте душевной кормят нас и лелеют? Э-э-э, нет, брат. Им кое-что нужно от нас.
– И что же?
Глаза безумного засверкали злостью, лицо исказилось:
– Так и не понял??? Они нас на убой откармливают для этой твари, вот что! Раз! – он стукнул себя костяшками пальцев по лбу, – и все. Нет тебя. А бывает, кто-нибудь из хозяев ведет дорогого гостя за частокол прогуляться. Чаще, конечно, Настасья.
Савелия передернуло. Во рту появился кисловатый привкус.
– А что ж меня туда сразу не повела? Или тебя?
Мужик прыснул со смеху:
– Так тощие мы. Мясцо-то еще не нагуляли, а как нагуляем, то и в самый раз будет!
Савелий вспомнил пухлого контрабандиста с ярким румянцем и то, как хозяйка увивалась вокруг Антипа.
Холодный пот так и прошиб его.
Вот отчего она так радовалась и весело глядела. А он еще и завидовал бедняге Антипу. Знал бы раньше!
– Ты как сюда попал? – спросил Савелий, не веря в происходящее.
– Да так же, как и ты. Услыхал, что есть двор тайный, где схорониться можно. От кредиторов бежал.
– А вез тебя кто сюда? Игнат?
– Он, родимый. У них тут сговор, не сомневайся. Я, правда, в первый день и попался. Случайно подслушал разговор хозяев, а они заметили. С неделю тут сижу. Пытался устроить голодовку, так Макар пригрозил, что станет отнимать у меня по пальцу каждый день, если не угомонюсь. Приходится есть потихонечку. Хотя им держать нас в клетках не нравится.
– Ишь ты, какие благородные!
– Да нет, – в голосе мужика прозвучали язвительные нотки. – Это они все для той твари стараются. Вот ходили бы мы на свободе, радовались жизни, доброте хозяйской, кушали плотно да в баньке парились, тогда бы от такой жизни быстро оклемались. Им так проще.
– А меня Макар просил по хозяйству помогать, – вспомнил Савелий. – Дрова рубить, например, лошадей чистить.
– Это чтоб кровушка у тебя хорошо по телу гуляла и не застоялась, – снова захихикал мужик. – Все на пользу! Не ради тебя, уж поверь. А кормят они это чудовище человечиной, потому что тогда оно сок дает особенный. Нигде такого не найдешь. А они придумали, как Аленку свою лечить.
Савелий крепко зажмурился. Тошнота снова вернулась. Вот откуда худенькие девичьи ручки, да белая, прозрачная кожа. Настасья так и сказала про дочку: «Хворая она…»
В нем закипело и возмущение, и жалость, и злость.
– Неужто средства иного нет?
– Видно, нет. Зря они, думаешь, свой сад развели, да все эти байки придумали о спасении беглых?
Мужчины замолчали на какое-то время.
– Зовут тебя как?
– Федором.
– А я – Савелий. Бежать надобно, слышишь?
– Слышу. А толку? Макара видел? Он и медведя одолеет голыми руками.
– Ничего. Подумаем еще.
Сам Макар вскоре объявился, когда принес пленникам поесть. Он грозно осмотрел их, даже как-то по-звериному, и проговорил:
– Ешьте, мужики вволю. Чтоб миски пустые остались. Не вздумайте озорничать, а не то худо будет.
– Куда уж хуже, – подал голос Савелий, не сводя глаз с хозяина.
Тот усмехнулся, но глянул холодно.
– А вы думайте, что для благого дела стараетесь. Ваши жалкие жизни на добро употребите. Считайте это искуплением за ваши грехи. Вы сюда не праведниками пришли.
– Может и так, да только вы нам выбора не оставляете.
– Вы бы о нем думали, когда становились ворами, убийцами и казнокрадами. А теперь нечего болтать. Чтоб к моему приходу от каши и киселя ничего не осталось.
Савелий вздохнул. Пар от горшочка с кашей поднимался густой. Пахло вкусно, но от мыслей, для чего это нужно, мужчину выворачивало.
Федор, правда, все быстро съел. Видно, привык или смирился со своей долей.
Макар даже похвалил его и принес добавки. Федор покорно управился и с ней.
– А ты чего добавки не просишь? – спросил хозяин двора у Савелия. – Вот не шастал бы ты где не надобно, так жил бы себе сейчас спокойно, мне по хозяйству помогал. Ну, ничего. Вроде Игнат на днях еще одного вашего привезет. Он сегодня пустой приехал, но там его уже расспрашивали про наш двор. Вишь, чудеса какие. Вот и идет ваш брат, покорно, сам! По своей воле. А мы вас тут тепленькими и берем. Ну, хорош болтать. Дел много.
Первую ночь в клетке Савелию не спалось.
Он с ужасом размышлял о своей доле, не понимая, как мог угодить в такую ловушку. Его товарищ по несчастью, между тем, сладко похрапывал, будто не было никакой беды.
Аленки и Настасьи в ближайшие дни Савелий не видел. Должно быть, в обязанности Макара входило приносить еду пленникам. Что он и делал с потаенной радостью. Не нужно было теперь скрывать свои истинные намерения. Чувствовалась в нем жестокость и желание поскорее расправиться с гостями.
К несчастью, кормили их очень хорошо, а отвертеться не получалось. Макар время от времени осматривал их и хвалил, если были послушные. Когда пребывал в хорошем настроении, то делился с пленниками своими соображениями, рассказывал о «цветочке», сожравшем бедного Антипа целиком, чуть ли ни с благоговейным восторгом.
Отец Аленки был человеком ученым. Это ему пришло в голову вывести особый сорт растения, способное выделять сок, чтобы продлевать жизнь болезненной дочке.
– Сколько ж вы народу скормили этой твари? – с омерзением спрашивал Савелий.
– Не так много, – с сожалением отвечал Макар. – Поначалу-то это была домашняя птица, потом свиньи, бычки, но все ж таки оказалось, что людишек наш «цветочек» любит больше. Он их долго переваривает и соку питательного дает больше.
Савелию часто снились кошмары, как он падал прямо в смертоносные объятия листьев, с блестящими каплями.
Они душили его, ломали, а потом медленно и беспощадно высасывали кровь. Пленник кричал, отбивался, но жуткая тварь была сильнее. Она не знала снисхождения или жалости, лишь постоянный голод.

Проснувшись как-то поутру, Савелий по привычке заглянул в соседнюю клетку, но та оказалась пуста. Ужасное предчувствие охватило его, отчего он совершенно выбился из сил. Потрясенный, он лег на подстилку, дрожа от страха.
А вскоре его опасения подтвердились, когда явился Макар. На нем был знакомый полотняный фартук в красных брызгах.
Зубы у Савелия непроизвольно застучали. Он пробормотал нечто несвязное и отполз подальше от застывшего, ухмыляющегося Макара.
– Сегодня наш «цветочек» хорошо поел, – поделился хозяин новостями. – Федор все-таки неплохой был мужик, добросовестный и послушный.
Савелий не стал слушать и заткнул уши ладонями.
Это было выше его сил.
Когда не стало человека, делившего с ним общие невзгоды, он с горечью ощутил, будто остался совсем один-одинешенек. Иногда мужчина бредил, не в состоянии принять судьбу, принимался разговаривать вслух с пустой клеткой по соседству с ним.
Тяжкие думы одолевали каждое мгновение. Он с трудом, через силу ел пищу, что приносил Макар.
«Что же делать? Мне теперь одна дорога?»
Каждый день Савелий прощался с миром, опасаясь, что завтра придет его мучитель и поведет на смерть. Каждую ночь засыпал с тревогой, в ужасе, что она станет для него последней.
Но время шло, а погибель его не спешила явиться.
Он уже так устал, так измучился своими мыслями, что почти смирился с судьбой.

В один из дней, когда хозяин поставил в клетку поднос с горшочком горячей каши, Савелий принялся покорно есть, не ощущая вкуса еды. Он стал помешивать кашу, как вдруг ложка стукнулась обо что-то твердое.
Мужчина нахмурился и извлек из каши небольшой металлический предмет с зазубринами, наподобие ножа. Он тупо смотрел на него некоторое время, потом ощупал, не понимая, как он мог попасть в еду.
Разве что…
Кто-то положил его туда намеренно.
Сердце Савелия тревожно застучало. Он осмотрелся, убедившись, что за ним никто не наблюдает, вытер подолом ножик и дрожащими руками попытался подпилить деревянную решетку. Та медленно, но верно стала поддаваться.
Мужчина чуть не закричал от радости, но необходимо было успокоиться. Он решил, что доест кашу, дождется наступления темноты и последнего раза, когда к нему зайдет Макар с издевательским видом, а тогда уже примется за решетку.
День тянулся невыносимо медленно, но Савелий терпеливо ждал. Наконец, последний солнечный луч скользнул сквозь щели в стене. Издалека доносились знакомые звуки: лошади переступали с ноги на ногу, поскрипывали старые доски, ветер с шумом проносился над крышей амбара.
Мужчина извлек припасенный ножик. Он был довольно острый и дело пошло. Иногда Савелий переводил дух, чтобы отдохнуть, и прислушивался: не идет ли Макар или еще кто, но было тихо. Воодушевленный, он с особым рвением пилил и пилил решетку, несмотря на боль в мышцах. Когда ему удалось ослабить достаточное количество деревянных прутьев, он стер пальцы до мозолей, которые неприятно саднили.
«Еще посмотрим, кто кого!» – с отчаянной злостью думал мужчина, не останавливаясь. Затем он передохнул, снова прислушался к тому, что происходило за стенами амбара, и лишь потом принялся выламывать подпиленную решетку. Мысли о желанной и столь близкой свободе придавали сил.
Выбравшись из проклятой клетки, а затем и из амбара, Савелий быстро прошел мимо конюшни, чтобы осмотреться и отдышаться. Прохладный воздух приятно охладил его. Над крыльцом дома горел одинокий фонарь, тускло освещая двор.
– Эй, сюда!
Чей-то тихий оклик вывел его из раздумий. Мужчина вздрогнул: из-за угла конюшни показалась маленькая фигурка. Савелий прищурился:
– Аленка, ты что ли?
Девочка схватила его за руку и повела прочь.
– Тсс. Говори тише.
– Это ты мне в кашу подарок подбросила?
Она кивнула.
– Спасибо тебе, – произнес Савелий. – Только дядька твой осерчает.
Аленка шмыгнула носом:
– Ты ко мне с добром, и я тебе решила отплатить по-доброму. И не дядька он мне.
Мужчина удивился:
– Как так?
– Чужой он нам. И тятю моего убил.
– Ничего не понимаю. Ну-ка, расскажи.
Девочка всхлипнула и принялась рассказывать.
Когда выяснилось, что у нее болезнь тяжелая, отец принялся искать лекарство и вывел особый сорт растения. Вот только кроме солнца и воды, ему требовалось мясо животных и птиц. Тогда оно могло выделять особый сок, возвращающий силу и продлевающий жизнь. Об этом прознал Макар, работавший у отца.
И вот однажды отца нашли мертвым в саду. Макар тут же взял все в свои руки. Он бы избавился от Настасьи и Аленки, но была одна загвоздка. Растение не подпускало к себе никого, чтобы собирать живительный сок, кроме Настасьи. Ведь она вместе с мужем ухаживала за ним и растила.
Чтобы ей не пришло в голову бунтовать, Макар пригрозил, что расправится и с ребенком, коли не послушается. А если станет делать, как он велит, то дочка жива останется. Вот и приходилось Настасье крутиться вокруг мужиков, еду им подносить, а если надо, и за частокол провожать.
Савелий потрясенно слушал. Когда девочка закончила рассказ, он спросил, отчего они не попросили кого-нибудь о помощи из приезжих. Кто-нибудь, да помог бы.
– Был один, – с грустью произнесла Аленка. – Макар догадался, крепко мамку побил, а постояльца того и вовсе… – она вздохнула, замолчала и продолжила уже тише. – Ох, сильно тогда разозлился. Сказал, если хоть раз такое повторится, то пожалеем, что на свет родились. Тут и Игнат, и другие работники знают. Они этот сок сами пьют, чтобы силу иметь и жизнь долгую, а потом подумывают продавать его, чтобы озолотиться.
– Сколько жил, а такого сроду не слыхивал, – потрясенно проговорил мужчина. – Это ж какой черт в человека вселился, что он так с беззащитными обращается.
– А правду ты говорил, будто у тебя есть где-то свой тайный дом, о котором никто не ведает?
Он закивал:
– Есть такой! Туда и думал направиться, после того, как здесь отсижусь. А двор ваш как раз по пути оказался.
– Забери нас с мамкой, а мы тебе станем по хозяйству помогать, – принялась просить Аленка. – А если не пустишь к себе, так хоть увезешь отсюда. Нет нам жизни с Макаром.
– Ты ж без растения вашего не протянешь долго, как с ним быть?
Девочка ответила:
– Надо, чтоб ты семян набрал. Сейчас Макар его накормит, оно и успокоится. Ты подойди, да дерни сильно за вершок, где мелкие черные семечки есть, и в карман положи. А потом подрежь корни. Только смотри, осторожно! Не поворачивайся к нему спиной! Не забудь!
Савелий покачал головой и задумался. Неужто он так уйдет и бросит в беде бедную Аленку и Настасью?
Не бывать этому.

Девочка побежала мать предупредить, а Савелий через садик к частоколу отправился. Внутри у него все так и кипело.
«Ишь ты, каков злодей!» – с яростью думал он.
В руке его была увесистая палка, которую он нашел у сарая. Постояв чуток у калитки, он послушал, что там творится, и только потом открыл ее.
Коренастую фигуру он увидел через колышущиеся стебли: ее освещал яркий фонарь, стоявший на земле. В нескольких шагах от Макара в деревянном чурбане застыл топор. Видно, хозяин им только что воспользовался.
Он брал из небольшой бочки куски мяса и бросал в яму, откуда доносились звуки схожие с теми, когда туда свалился бедный Антип. Большие листья блестели от росы и раскачивались, хотя ветер был совсем слабый.
Мерзкая тварь поглощала принесенное ей угощение с хорошо слышным хлюпаньем.
Свою злость Савелий решил направить против настоящего мучителя, поэтому как можно тише подкрался, чтобы обрушить палку на затылок Макара. В последнее мгновение тот обернулся и успел отскочить. Удар пришелся ему на плечо.
Савелий закричал, но не от страха. Его душила слепая ярость, придававшая сил. Мужики с воплями набросились друг на друга, пуская в ход кулаки. Макар был гораздо сильнее и даже не подумал кинуться за топором. Ему хотелось расправиться со своим противником голыми руками.
Он колотил его без всякой жалости, в пылу какой-то звериной радости, надеясь на скорое окончание схватки. Лицо Савелия сплошь покрывали кровавые раны, а на теле почти не осталось живого места.
Макар схватил его горло обеими руками чтобы задушить, но тут Савелий вспомнил о небольшой вещице, что лежала у него в кармане. Он едва успел дотянуться до нее и уже задыхался, когда пальцы его нащупали холодный металлический предмет.
Савелий выхватил ножик, Аленкин подарок, и изо всех сил всадил в шею врага. Макар вытаращил глаза, захрипел и отпустил Савелия.
Кровь полилась у него изо рта, заливая рубашку. Красная пена показалась на губах: он хотел что-то сказать, протягивая руки вперед, но сделал один шаг, а потом упал ничком на траву. Какое-то время слабое бульканье вырывалось из его горла, а затем он затих.
Избитый Савелий сплюнул кровавый сгусток на землю. Один глаз у него стал плохо видеть, но вторым он смог различить зеленую стрелу с черными семенами, торчавшую из куста.
На полусогнутых ногах он добрался к кусту, быстро схватил за вершок и дернул на себя. Ладонь его что-то сильно обожгло и он, не ожидая этого, невольно вскрикнул. На маленьких черных семенах обнаружились крошечные иглы, впившиеся так глубоко в кожу, что на ней сразу выступили капли крови.
Савелий оскалился:
– Тварь она и есть. Даже семена, и те злобные.
Мужчина отряхнул семена в карман и оглядел поверженное тело. Лицо его исказила странная улыбка. Хотя у него все болело как внутри, так и снаружи, он схватил за ноги Макара и из последних сил подтащил его к краю ямы:
– Пора и тебе, братец, честь знать, – выдавил он, сталкивая тело вниз.
Оно исчезло в темноте.
Свет от фонаря освещал только верхнюю часть хищных листьев, но спустя несколько мгновений они мелко задрожали. Легкая волна прокатилась по кусту, отчего роса заблестела, словно драгоценные каменья.
– На-ка, поешь напоследок, – с отвращением произнес Савелий, слушая доносившийся до него хруст и хлюпанье. Тварь ела медленнее, потому что уже насытилась. Но соблазнилась, привлеченная тающим теплом добычи.
Когда омерзительные звуки стали тише, мужчина подобрал топор, поставил фонарь на край ямы и осторожно, стараясь не задеть листья, спустился вниз.
Ноги его погрузились в какую-то зловонную массу, противно пахнущую гниющей зеленью и плесенью. Примешивался еще один затхлый, кисловато-сладкий запах, который трудно было спутать с другим.
Савелий прижал рукав к носу, чтобы хоть как-то приглушить волну обрушившегося на него смрада.
Куст еще мелко вздрагивал, словно погружался в сонное состояние. Мужчина взмахнул топором и рубанул со всей мочи по основанию толстого, покрытого прожилками стеблю. В лицо ему брызнула едкая струя: он едва успел зажмуриться.
Там, где упали капли, кожу запекло.
– Врешь! – крикнул Савелий, обтираясь от вязких капель. – Я тебе так не дамся!
Топор в его руке так и летал, а брызги фонтаном били во все стороны. Растение изгибалось и тряслось, тянуло листья и стрелы, пытаясь достать обидчика, но Савелий оказался проворнее. Хотя с каждым ударом боль в его собственном теле становилась все невыносимее, он не мог перестать рубить направо и налево, пока не понял, что зеленоватый ворох, покрытый вязкой жидкостью, перестал шевелиться.
Мужчина перевел дыхание. Сердце неистово колотилось. Пот градом струился с него, попадал в открытые ранки, отчего жжение усиливалось.
Савелий оглядел бесформенную кучу здоровым глазом и заметил, как из-под листа с острыми зазубринами, торчит неподвижная рука, на которой не хватало двух пальцев.
Желудок снова сжался, но мужчина просто отвернулся и стал карабкаться наверх.
Ему больше не хотелось оглядываться.
Видно, состояние его было тяжелее, чем ему показалось сначала. Голова раскалывалась. Все, что он помнил, как добрался во двор, где его уже ждали Аленка с матерью. Увидев его, они испугались, но он уверил их, что с Макаром покончено.
Они бросили свои котомки в телегу, вывели лошадь за ворота, а Савелий только успел сказать, что надо ехать к озеру, а потом все дальше на север, и провалился в темноту.

В дороге он подолгу спал, приходя в себя от осторожных прикосновений женских рук. Что-то прохладное касалось его лица и ран, принося облегчение. Аленка поила его водой и вкладывала между растрескавшихся губ ягоды или кусочки хлеба.
Он с благодарностью принимал пищу и воду, чтобы скорее поправиться, и на третий день уже смог сам править лошадью, хотя подбитый глаз плохо видел. Тело болело так, будто его пропустили через камнедробилку, но радовала мысль, что он пострадал не зря, а его тайное убежище послужит доброму делу.
Савелий собирался разделить с двумя бедными душами, на чью долю выпало столько испытаний, свой дом. Там их никто не найдет. Хоть в этом он проявил осторожность и не посвятил в свои планы никого из прежних знакомых.
Как оказалось, не зря.
Настасья смотрела на него куда с большей теплотой, а девочка, раскрыв рот, слушала истории из его жизни, которые казались захватывающими. Он раскрыл им душу, решив выложить все, что терзало внутри: о своей жизни в городе, неудавшейся любви, о друзьях, отвернувшихся от него в роковой момент. Решившись на побег, он знал, что не совершает ничего дурного. Ведь он, в сущности, не был ни в чем виноват.
Разве что в своей доверчивости к людям.
Семена растения он высыпал в отдельный мешочек и передал женщине, который она бережно спрятала. Она сказала, что их нужно посадить сразу, как только они доберутся к месту убежища. Семена обязательно взойдут, так как покойный муж научил ее ухаживать за растением и сделал его сильным и выносливым.
Савелий улыбался, вспоминая, как ему посчастливилось одолеть коренастого Макара. Не иначе, как высшие силы помогли.
Спустя несколько дней пути стало легче. Настасья давала ему питье с терпкой горечью, придававшее сил и боровшееся с проявлениями лихорадки, обтирала какой-то чудодейственной мазью: тело еще болело от страшных ударов и было покрыто синяками и ссадинами.
Немного жгло и щипало ладонь, как от крапивы, ведь когда Савелий ухватился и дернул за стебель с семенами, острые шипы впились глубоко в кожу. Настасья заверила, что и ранки скоро заживут, извинялась, что дочка забыла его предупредить, какие семена колючие.
Вскоре они выехали на знакомую ему дорогу, и Савелий успокоился. Он знал, что за поворотом с огромным валуном гранита, в густой чаще за скалой притаился деревянный домик, ожидающий своего хозяина.
Еще в прошлом году, до того, как попал в тюрьму, он припас несколько мешков с мукой и крупой в подвале, а неподалеку протекала река, богатая рыбой. В лесу можно было поймать дичь или насобирать ягод. Первое время они легко смогут продержаться, а потом как-нибудь он выберется в ближайшую деревню и привезет все необходимое.
Первый день беглецы обживались в новом месте и наводили порядок. За домом Савелий поставил изгородь и вырыл яму: Настасья на днях готовилась посеять семена. Часть оставила про запас.
Женщина сказала, что у нее с собой фляжка, полная лечебного сока. Хватит до того, как вырастет новое растение, а растет оно очень быстро.
Главное, правильно удобрить.

Ночью Савелия внезапно разбудило странное ощущение в теле.
Он заворочался на лежанке, пытаясь понять, что с ним. Появился сильный зуд в плече, затем в груди. Мужчина откинул покрывало, расчесывая кожу, но успокоения это не принесло. Зуд стал распространяться дальше, достиг живота, бедер и ног.
Савелий вскочил, дрожа от неприятного чувства, будто в него впились тысячи мелких иголочек. Он принялся тереть кожу с остервенением, все сильнее: она уже горела огнем.
Недоумевая, что могло вызвать столь сильное раздражение, мужчина кинулся к ведру с водой, надеясь, что прохладная вода поможет унять зуд, но от этого стало еще хуже.
Савелий застонал.
Он был не в состоянии сдерживаться. Пальцы не просто чесали кожу. Они скользили по ней с таким неистовством, что кожа начала отслаиваться и слезать. На теле появились красные полосы. Они росли, ширились, а буйный огонь внутри распространялся с ужасающей быстротой.
С криками, мужчина выбежал во двор.
На темном небе мерцали звезды, но красота ночи не впечатлила его. В голове пронеслась мысль, что в лежанке завелись какие-то насекомые и ему понадобится время, чтобы избавиться от них. Но тогда они бы беспокоили и его гостей. Однако, на половине, где устроились Настасья с Аленкой, было тихо.
Савелий с силой кусал губы. Ему было тяжело сдерживать крики. Боль пожирала его изнутри, будто чудовище с острыми зубами. Он упал навзничь, не понимая, что происходит.
Пальцы расчесывали окровавленную кожу все сильнее, но проклятое жжение лишь усиливалось.
Мужчина повернул голову и вдруг увидел, что на крыльце стоит Настасья и наблюдает за ним.
– Не подходи, – прохрипел он. – Может, это заразно.
– Не бойся, – спокойно произнесла она, спустилась с крыльца и подошла к нему. – Обопрись на меня. Я помогу.
Савелий послушался. Горячий огонь распространялся внутри и сжигал. Он с трудом поднялся с помощью, а она повела его прочь от дома.
– Куда это мы? – с недоумением спросил мужчина, изнемогая от пронзающих его судорог.
– Недалеко. Сюда, – она кивнула куда-то в сторону и повела его за изгородь, где среди мелкого кустарника и низких березок темнела яма.
– Я не понимаю…
Настасья аккуратно сняла его руку со своего плеча и подтолкнула вперед. Савелий скатился на самое дно ямы, не предпринимая попыток сопротивляться. Ноги не слушались его, они ослабли и стали совсем ватные.
Не ослаб только бушующий огонь внутри.
Мужчина попытался встать на колени, но упал на бок, схватившись за живот. Странное онемение разливалось по внутренностям. Сейчас он уже закричал изо всех сил.
– Что ты делаешь? – крикнул он, катаясь в яме.
Женщина смотрела на него безучастно:
– Ты и сам сделал что нужно, когда собрал семена. Ты ведь не знал, что с куста их нельзя собирать голыми руками. Ведь они весьма чутки к человеческому телу. А потом я поила тебя, чтобы помочь им прижиться, – сказала она миролюбиво. – Чувствуешь внутри? Это оно растет, питаясь тобой. И твои кровь и плоть послужат ему, чтобы вырасти крепким и сильным.
Савелий зарычал, не понимая, не желая поверить в то, что она говорила. Он кинулся из последних сил, пытаясь выбраться из ямы, но тут раздался треск, будто кто-то переломил сухую ветку.
Савелий громко и натужно завыл. По предплечью и спине стали расползаться большие темные пятна. В ужасе он провел трясущимися руками по телу, ощущая, как из него показались наружу какие-то мелкие острые бугорки. Они стали превращаться в острые пики, рвущиеся вверх.
– Вы… вы не выживете здесь, – задыхаясь проговорил Савелий. – О вас узнают!
Настасья усмехнулась, пожав плечами.
– Не узнали же, когда я надоумила Макара избавиться от моего мужа. А потом и он мне надоел. Этот глупец решил использовать наш цветок в своих интересах. Но он будет расти только с одной целью, ради которой и появился. Она тебе известна. Я найду новых людей. Не волнуйся. Я всегда знаю, что делать.
Савелий затряс головой. Хотя его словно рвали на части раскаленные клещи, в его голове не укладывалось коварство этой тихой женщины.
– Но твоя дочка сказала…
– Сказала то, что я ей велела, – отрезала она и добавила ласковым голосом: – Почему ты сейчас думаешь о былом? Подумай о себе и какую пользу принесешь. Поверь, мы тебе очень благодарны.
Савелий содрогнулся. Огромные иглы внутри прошивали его насквозь.
Тело его становилось каким-то окаменелым, неживым. Он метался и кричал, зарываясь руками в землю. Пожар охватил его целиком, принося невыносимые муки. И когда острый стебель вырвался наружу из его груди, разорвав сердце, он наконец, затих.
Настасья постояла немного, чтобы убедиться, что мужчина мертв. Затем присыпала его землей со словами:
– Твоя помощь бесценна, добрый человек. Мы позаботимся о тебе и о твоем доме.
Затем она отряхнула руки от земли, невозмутимо оглядела высокое небо и шумящие деревья вокруг, легко запела красивую песню, а потом пошла прочь от ямы.
В доме на грубой лежанке и тонком тюфяке, подперев кулачок под щеку, спала Аленка.
Ей снились чудесные, волшебные сны.

ГОЛОС ТЕМНОТЫ




Берегите детей.
Они беззащитны в нашем мире.

Ночь неслышно крадется, припадая к земле, как черная кошка с горящими глазами-звездами. В ее тени уже скрылись города и деревни, реки и горы. Она захватила в настойчивый плен все на своем пути, повергая одинокие души в смятение, застигнутые ею врасплох.
Подобное тягостное чувство испытывала и молодая женщина, стоя у окна. Она смотрела в сгустившуюся темноту в молчаливом ожидании, покачивая на руках ребенка лет шести.
Женщина устала за прошедший день. Ей пришлось заниматься уборкой и приготовлением пищи, а также всей той мелкой работой, которая часто найдется в доме.
Ребенок, прежде спокойный, отчего-то постоянно капризничал и хватал мать за платье. Она же, не понимая, что заставило его быть таким непослушным, мягко бранила сына, брала его на руки, чтобы успокоить. Женщина переживала, что не успеет справиться с домашней уборкой к тому времени, как вернется ее муж.
Он отправлялся на заработки то в один город, то в другой, поэтому и виделись они последнее время редко. Женщина понимала, что только так у них всегда будут кров и пища, а потому почти безропотно принимала свою судьбу.
Порой, как сейчас, на нее находило что-то вроде отчаяния, когда один день был похож на предыдущий, а муж, по которому она так тосковала, не приходил неделя за неделей.
Обычно он давал обещание, что вернется к определенному сроку, и старался поступить именно так. Случалось, что и нарушал слово, но не по своему желанию. И потому ожидание казалось особенно тягостным.
Сегодня она выглядывала в окно с особенным чувством предвкушения и тихой радости, что вскоре он заключит ее в объятия.
Она только оправилась от испуга за свое дитя.
Маленький сынишка тяжело болел много дней подряд, а позвать врача она не могла. Их дом находился вдали от ближайшей деревни, у излучины реки, и к ней редко кто заходил из местных жителей, чтобы сказать приветственное слово или узнать об их благополучии.
Малыш долго лежал в бреду, весь горячий, и бедная мать делала все возможное, чтобы облегчить его страдания: обтирала маленькое худое тело водой с уксусом и поила травяным настоем. Не смыкая глаз, сидела у его кроватки ночи напролет, вздрагивая от каждого шороха.
И вот когда, наконец, дыхание сына стало спокойным и лихорадка отступила, она долго молилась, вытирая слезы платком.
Страх потерять свое дитя произвел на молодую женщину неизгладимое впечатление. И потому она хотела поскорее дождаться возвращения мужа, чтобы выплакаться на его плече и услышать тот спокойный, внушающий доверие голос, что всегда утешал ее. Женщина поглаживала малыша по волосам, но, судя по всему, этим жестом хотела скорее успокоить себя, чем сына.
За окном вздыхал ветер, шелестя последней осенней листвой, и вовсю раскачивал густой ельник. Днем, когда ласково пригревало и светило солнце, открывающейся картиной из окна хотелось любоваться. Глаз радовался при виде пригорков, укрытых все еще зеленой травой, а внушительная громада леса не выглядела такой угрожающей, как сейчас.
Женщина находилась во власти суеверий, как и многие из людей, а потому настороженно относилась к тому, что происходило ночью вокруг. Она никогда бы не пошла на кладбище после заката и выбрасывала посуду, если на ней появлялись трещины.
Наконец ребенку наскучило сидеть на руках у матери.
Он принялся вертеться во все стороны, показывая, чтобы та отпустила его. Она охотно сделала так и с облегчением выпрямила болевшую спину, не отводя глаз от ельника. Если муж вернется сегодня, то непременно с этой стороны.
К своему удовольствию, она успела переделать все дела: старый деревянный дом сиял чистотой, а на печи подогревался ужин. Теперь можно и передохнуть.
Женщина придвинула кресло поближе к окну, взяв вязание. Щелканье спиц отвлекало от беспокойных мыслей, но она то и дело зорко посматривала в окно, мечтая увидеть горящий фонарь вдалеке.
Ребенок же занялся своими игрушками.
Он расставил всех солдатиков в ряд и смешным голоском принялся отдавать команды, как заправский генерал. Конечно, они не смели ослушаться своего начальника и выполняли то, что он им приказывал. Вскоре воюющие стороны утомились и разошлись, чтобы устроить привал.
Мальчик огляделся, думая, во что бы ему еще поиграть, как внезапно услышал странный шепот, доносившийся из темного угла.
Мать сидела спиной к нему и не видела, что сын встал, с интересом прислушиваясь к каким-то звукам, а затем медленно приблизился к границе света, что исходил от очага и чернеющей темноты.
Ребенок знал, что в этом углу стоит большой шкаф, где мать хранила одежду и домашнюю утварь. Как и то, что одна из створок немного просела и когда ее открывали, издавала противный скрип. Он слышал, как мать говорила о том, что створку нужно починить, а петли смазать.
Шепот повторился, становясь громче.
Заинтригованный мальчик сделал шаг в темноту, оказавшись за границей света. Понемногу глаза его различили очертания шкафа, который казался таким же, каким был всегда. Створка чуть криво висела на петлях, не изменившись. Он протянул руку и коснулся ее, ощутив под пальцами лишь шершавую деревянную поверхность.
Ничего особенного.
Он отошел от шкафа и хотел продолжить играть, как услышал еще один странный звук, будто кто-то совсем рядом с ним провел лезвием или другим острым предметом по дереву.
Мальчик замер, во все глаза глядя на темнеющий перед ним шкаф, а затем створка очень медленно приоткрылась. При этом она не издала ни одного звука, распахнувшись бесшумно, словно ее смазали хорошим маслом.
Ребенок, затаив дыхание, уставился в образовавшийся проем, в котором (он знал наверняка!) висела лишь верхняя одежда. Оттуда потянуло запахом, которого ему прежде никогда чувствовать не доводилось. Хотя в его памяти тут же всколыхнулось неясное воспоминание о том, что в начале весны им с матерью довелось побывать на похоронах одной почтенной дамы, прежде жившей в деревне.
Там было много людей, одетых в черное. Женщины всхлипывали, а мужчины стояли с суровыми лицами. Мальчику тогда хотелось бегать и шалить, но ему постоянно делали замечания и качали головами с негодованием.
Мать смотрела на него чуть сердито, но он не унимался, не понимая, отчего все встали как вкопанные вокруг незнакомого ему предмета, в котором с закрытыми глазами лежала какая-то старушка в сером чепце.
И вот тогда он и уловил легкий запах, похожий на тот, что ощущался сейчас.
В темноте ему привиделось, что край одного из плащей покачнулся, будто от сквозняка. А может, ему это и правда показалось, ведь он напряженно всматривался в проем, не решаясь заглянуть внутрь.
Шепот, уже более настойчивый, повторился, и мальчику вдруг стало невероятно важно проверить, что же там, в глубине шкафа, такого интересного, кроме одежды.
Малыш взялся за створку и толкнул ее, чтобы открыть полностью, ожидая, что раздастся привычный и знакомый ему скрип, но этого так и не произошло. Шепот обволакивал и звал, такой спокойный и умиротворяющий, как ласковый летний ветерок, проносящийся в цветах.
Мать по-прежнему сидела у окна, ничего не подозревая.
Она напевала веселую песенку, пока в руках мелькали быстрые спицы. Из-под ловких пальцев мягким полотном спускалась шерстяная накидка, которая вскоре сослужит добрую службу. Посмотрев в темное окно, женщина замерла, вглядываясь в ночь, а потом изумленный возглас сорвался с ее губ.
Где-то там в непроглядной тьме двигался желтый огонек.
Она вскочила со своего места, растерянная и взволнованная одновременно, бросив вязание. Женщина коснулась дрожащими руками волос и платья, а затем снова кинулась к окну, будто желая удостовериться, что ей не привиделся тот огонек.
Но нет. Кто-то уверенно шагал по дорожке с фонарем в руке, оставив лес за спиной по направлению к деревянному дому.
Настал момент, которого она так долго ждала!
Позвав сына по имени, женщина поспешила подбросить дров в очаг. Сразу запахло хвоей и потянуло легким дымком. На душе стало отрадно, а на сердце отлегло.
Сейчас они сядут ужинать, а муж примется рассказывать о том, что он видел и где бывал. Обычно их сын с открытым ртом слушает отца. Волшебный дар рассказчика у того в крови и всегда в запасе есть невероятная история, которую хочется дослушать до конца.
Тут до нее дошло, что ребенок не отозвался на свое имя и не закричал от радости, как это с ним случалось. Она заметила брошенные игрушки и обвела недоуменным взглядом довольно просторную комнату. Большую часть времени они проводили здесь.
Женщина заглянула под стол и стулья, а затем обернулась к тому углу, в котором стоял шкаф.
Разгоревшийся огонь в очаге сделал шкаф более видимым, и тьма более не владела им. Одна из створок была открыта, и она заглянула туда, предполагая, что ребенок играет с ней. Женщина снова позвала его по имени, приговаривая, что сейчас уже можно не прятаться, а сама просунула руки в глубину шкафа, намереваясь схватить сына и вытащить оттуда.
Ее руки скользили по ткани висевшей одежды, нащупывая то плотную шерсть верхней накидки, то более тонкую – плаща. Пламя в очаге взметнулось, тени перед ней дернулись, отчего на мгновение показалось, будто прямо перед глазами промелькнуло чье-то лицо – страшное, вытянутое, искаженное какой-то невыносимой мукой.
Невольно женщина вскрикнула и отшатнулась, но тут же прямо из шкафа на нее прыгнул маленький сын, довольно рассмеявшись.
Она прижала его к себе, когда первый испуг прошел, а он принялся рассказывать, что забрался в шкаф, чтобы спрятаться и немножко заставить ее поволноваться, и теперь радовался, что забава удалась.
Женщина, с тревогой посмотрев на открытую створку, взяла подсвечник с горящей свечой и поднесла его к шкафу, принявшись осматривать его. Она перебирала и отодвигала в сторону вещи, понимая, что танец света и тени сыграл с ней злую шутку.
Однако, раздавшийся стук в дверь заставил позабыть об увиденном и спустя пару мгновений она уже обнимала вошедшего. Взвизгнув, к отцу бросился и ребенок, обхватив того за ноги, запрокинув вверх счастливое лицо.
Наконец, семья воссоединилась и на какое-то время можно было позабыть обо всех печалях.

Ужинали долго, под треск поленьев в очаге и завывание ветра в дымоходе.
Мужчина ел, да нахваливал, проголодавшись с дороги, пока жена суетилась, подавая одно блюдо за другим. Уставший отец поначалу только кивал и слабо улыбался, но потом пришел в себя, и принялся потчевать жену с сыном новыми увлекательными историями, которые те так любили.
Давно перевалило за полночь и малыш, наслушавшись отца, от длительных переживаний начал клевать носом. Сына отнесли в кроватку, накрыв теплым одеялом, а родители еще долго говорили о чем-то, понизив голос.
Женщина хотела поделиться с мужем тем, что она увидела в темном шкафу, но потом решила, что это того не стоит.
Глупо забивать голову страхами из-за разыгравшегося воображения, хотя ей все еще было тревожно на душе. Да и нужно ли это знать ее мужу? У него и так забот хватает. Он просто улыбнется и посоветует ей отдохнуть, ведь после того, как их сын пошел на поправку, минуло немного времени, а бессонные ночи могли дать о себе знать.
Сейчас она была просто счастлива, что можно хоть на короткий срок перестать волноваться.

Утро принесло солнечный свет, который залил окна, изгнав неприятную тьму. Природа вновь обрела свою непринужденную живописность, даря ощущение покоя. Все, что казалось ночью враждебным, теперь радовало глаз.
Домашняя обстановка тоже стала прежней. И старый шкаф, и вещи в нем были обычными и знакомыми. Женщина вздохнула с облегчением.
Она слишком переволновалась накануне, вот ей и привиделось что-то в темноте. Теперь стоит переживать лишь за то, насколько она будет внимательна к своим близким.
Семья отправилась к реке на прогулку, прихватив корзинку с едой и напитками, любуясь переливами голубой воды, а затем и в лес, послушать пение звонкоголосых птиц. Заодно решили насобирать дикой малины, что в изобилии росла на поляне у пригорка.
Вдоволь наевшись ее, набрали два полных кувшина ароматной ягоды, перемазавшись розовым соком. Глядя на то, как муж подбрасывает и ловит сынишку с веселым смехом, женщине казалось, что ничего в мире лучше и быть не может. Ее переполняло счастье быть женой и матерью, а потому ни одна дурная мысль не закралась к ней в голову.
На закате все трое уселись на шерстяной плед, чтобы насладиться уходящими солнечными лучами.
Небо так и пламенело, становясь то желтым, то оранжевым, а затем и вовсе ярко-красным, пока над лесом не начали собираться тяжелые серые тучи. К вечеру изрядно похолодало и семья засобиралась домой, чтобы как следует отужинать после продолжительной прогулки на свежем воздухе.
Как только солнце скрылось за горизонтом, тьма стала наступать отовсюду. От этого женщина почувствовала себя неуютно. Хотя чего ей бояться рядом с мужем?
Пока собирали вещи, мальчик резвился на поляне, то поднимаясь на пригорок, то сбегая с него. Родители с улыбкой наблюдали за ним, удивляясь его подвижности и отсутствию усталости. Казалось, он мог бегать весь день без передышки. Отец семейства о чем-то заговорил с женой, спрашивая ее совета, когда их сын, взлетев на пригорок, внезапно остановился как вкопанный.
Ему было очень весело весь день. Он резвился, прыгал и бегал. И ему ни разу не сделали ни одного замечания. А теперь, когда лес вокруг принялся погружаться в туманную дымку, до него вновь донесся знакомый шепот.
Ребенок замер на самом верху пригорка, напряженно вслушиваясь в то, что говорили ему невидимые губы прямо в ухо.
Перед ним, стоило сделать еще несколько шагов, открывался чудесный вид на реку. Но еще был и обрыв, о котором он, конечно, знал. Родители не велели ходить в ту сторону. Стоит туда упасть, сказали они, как он больше никогда не увидит отца с матерью, а ему этого совсем не хотелось.
И все же настойчивый тихий голос вкрадчиво твердил ему, чтобы тот не боялся и просто шел вперед. Он уговаривал, подталкивал малыша следовать за ним, убеждал, что лишь так можно стать свободным и легким.
Научиться летать.
И вот ребенок, как завороженный, сделал один, затем второй шаг и вскоре застыл на месте, очарованный открывшейся картиной. Пусть солнце и погасло, но теперь небо из грязно-серого становилось иссиня-черным. Всюду вспыхивали крошечные яркие точки, которые таинственно мерцали, словно росинки. Малыш вспомнил, что мама называла их звездами.
Голос принялся нашептывать, что если протянуть руку, то можно схватить одну звездочку и оставить себе. Нужно только немного наклониться вперед, иначе ее не достать. Звезды покоряются только смелым детям, а он ведь храбрый мальчик и ничего не боится.
Вот мама обрадуется, когда он принесет ей настоящую звезду и положит в красивый стеклянный флакон, чтобы любоваться ее холодным сиянием!
Только вытянуть руку.
Как вчера в шкафу.
И не бояться.
Не бояться.
Мальчик стоял на самом краю, не глядя вниз. Его ладошки ощутили прохладный ветер, что пронесся мимо. Он потянулся вверх, встав на цыпочки, сложив пальчики так, чтобы аккуратно схватить и не повредить звезду.
Еще немного и он схватит ее!
Но ничего не вышло.
Кто-то позади него громко закричал и подхватил сильной рукой, а потом он услышал сдавленные рыдания и увидел чуть позади мокрое, перепуганное лицо матери.
Шепот мгновенно стих, и мальчик словно очнулся, не совсем понимая, почему оказался здесь. Бледный отец держал его, прижимая к себе, и ребенок внезапно задрожал.
Ему стало так холодно, что он никак не мог согреться, цокая зубами, пока родители не принесли его домой и не укрыли толстым покрывалом.
Мать поскорее развела огонь в очаге и напоила горячим молоком сына, не отходя от него. Вскоре в доме снова стало тепло и укутанный в покрывало малыш не сводил глаз с родителей, все еще смотревших на него с изрядной долей ужаса.

Все последующие дни их совместные прогулки стали похожими на предыдущие.
Теперь мать или отец держали малыша за руку, не позволяя ему никуда убегать, отчего он смешно корчил рожи и надувал губы, показывая, что обижен. Ребенок понимал, что произошло нечто дурное. Поэтому родители так настойчивы и строги с ним.
Но ведь ему так хотелось по-прежнему бегать и шалить!
Иногда мальчик смутно припоминал, что там на пригорке он услышал что-то, вызывающее у него не только тревогу, но и неясное ожидание.
Он бродил по комнатам, глядя во все темные углы, прислушиваясь к тишине, но тот странный и манящий голос больше не звал его. В шкафу, сколько бы он туда ни заглядывал, висела лишь скучная старая одежда. У пригорка, куда на самый верх его совсем недавно завел таинственный голос, было довольно спокойно. Только налетающий ветер шуршал травой и листьями.
Шло время и мальчику стало казаться, что ему все это когда-то почудилось или привиделось во сне.

Последний день октября принес легкие снежинки, которые долго парили над землей, не желая падать вниз. Но когда это все-таки случилось, леса, поля и дома покрылись тонкой и воздушной пеленой. Первые морозы еще не ударили в полную силу, а потому были не в состоянии сковать льдом быструю речку, что несла свои воды мимо старого деревянного дома.
Из окна на летящий снег смотрели детские глаза.
Снежинки исполняли свой прихотливый и неспешный танец, кружась в воздушном вихре. Мальчику уже доводилось видеть снег прошлой зимой, а что было до того, припоминал смутно. Но он знал, что когда снег укрывает землю толстым покрывалом, то можно гулять и кататься с горки на санках, ловить языком снежинки, лепить толстеньких снеговиков. А еще ему нравилось идти по только что выпавшему снегу и слушать, как тот хрустит под ногами.
Поэтому малыш старался вести себя хорошо и не доставлять хлопот родителям. Они пообещали, что в таком случае, непременно позволят ему поиграть в снежки.
На землю опускались сумерки, но их мрачные тени смягчались ослепительно белым цветом, захватившим все вокруг. Иногда проносился шумный сквозняк, хлопая дверьми, а в дымоходе начинало протяжно гудеть.
Мальчик съеживался, пугаясь этих странных звуков, но мать гладила его по голове и успокаивала.
Снова распахнулась дверь.
На этот раз причина была понятна: отец, нарубив дров позади дома, входил весь румяный с мороза, принося с собой запах соснового леса и холода.
Огонь вовсю горел в очаге, а танцующие тени так и прыгали по стенам, изображая нечто такое, чего не было видно в привычном мире. Ребенок не сводил с них пристального взгляда. Эти звуки, движения, скрип деревянных половиц и манили, и пугали его.
Не раз он поглядывал на шкаф в углу, который все больше погружался в темноту, как и сам дом. Иногда ему снова начинал слышаться какой-то шепот, то далеко, то вблизи. Он настойчиво звал за собой, приглашал отправиться в путешествие, чтобы найти То, Чего не видно обычным людям.
Нечто особенное.
То, что скрыто.
Мальчик, хоть и чувствовал, что этому чужому голосу нельзя доверять, послушно подходил к шкафу, то прикасаясь к нему, то отдергивая руки, словно тот был раскаленный.
Шепот окружал, обволакивал, доносясь со всех сторон. Он уговаривал подружиться, чтобы рассказывать друг другу самые большие секреты. Ведь простые люди не говорят себе подобным ничего такого.
Потому что они не знают.
Такие тайны лишь для особенных детей.
Ребенок зачарованно слушал, не мигая. Словно под гипнозом, он стоял перед шкафом, глядя на его темнеющие створки. Но еще более темным был глубокий проем между краями приоткрытых створок.
Там явно что-то происходило. И так странно, что мальчик не видел его глазами, он словно ощущал это.
Нечто бесформенное, огромное, непостижимое.
Оно не показывало себя и все тихонько бормотало, издавая приглушенные клокочущие звуки.
Удивительно, как оно помещалось в шкафу под одеждой, ведь свободного места было так мало!
Голос спросил мальчика, хочет ли он знать, как можно разместиться в любом небольшом пространстве. Но это тайна и ее нельзя рассказывать кому попало. Тот еле заметно кивнул, находясь в оцепенении.
Родители то и дело проходили мимо малыша, иногда поглядывая в его сторону. Отец окликнул его раз или два, а потом уселся за стол ужинать. С матерью, конечно, нельзя было спорить. Она подошла к сыну и подхватила его на руки, чтобы покормить.
Мальчик одеревенелыми руками обхватил ее шею, не произнес ни слова, лишь округлившимися глазами продолжал смотреть на удаляющийся шкаф, пока тот не погрузился в свою прежнюю темноту.
Родители оживленно обсуждали грядущее Рождество, хотя до него еще, казалось, очень далеко. Но ребенка не интересовала такая увлекательная тема. Он плохо ел. То и дело оглядывался и прислушивался. Мать подложила ему еще еды в тарелку, но сын упрямо отодвинул ее, показывая тем самым, что более продолжать ужинать не намерен.
Отец махнул рукой. Мол, пускай еще побегает. Может, и проголодается.
Когда тарелки и чашки исчезли со стола, всюду задули свечи и погасили лампы. Лишь огонь в очаге весело бросался искрами, чуть разгоняя полумрак в комнате.

За окном беззвучно падал снег.
Танцующий ветер подкидывал одну снежинку за другой, разбрасывая их во все стороны.
Ночь снова завладела равниной, отчего и жизнь будто замерла. Выплыл круторогий желтый месяц, блестящий, словно золотая монета. Сегодня тучи не мешали ему красоваться, и он поглядывал на все, что происходило внизу.
На пригорок выбежал волк, принюхиваясь, и уставился на деревянный дом. Он хотел завыть, как это делал и прежде, но вдруг что-то насторожило его. Волк принялся обеспокоенно нюхать воздух, полагаясь больше на свой нос, чем на глаза.
Животное уставилось на дом, чувствуя нечто чужеродное, опасное и страшное. И хотя ветер приносил едва уловимый запах еды, волк так и не решился подойти ближе в ее поисках. Поскуливая, он предпочел сделать несколько шагов назад, тряхнув косматой головой, и потрусил прочь. В другой стороне была деревня. Лучше ему попытать счастья именно там.

Месяц исчез ближе к рассвету и небом завладело яркое, полное жизни солнце.
Его лучи превратили лежащий снег в цветные огоньки, сияющие на огромном белом полотне. Игривый солнечный зайчик устроился и на щеке женщины, переместившись чуть выше.
Она вздрогнула и проснулась, потягиваясь.
Муж еще спал, и она решила проведать сына, который странно вел себя накануне. Малыш так и не поужинал толком, так что завтрак наверняка съест с аппетитом. Женщина толкнула дверь, ведущую в маленькую спальню. Кровать была расстелена, но сына в ней не оказалось.
Мать вздохнула, решив, что ребенок, проснувшись, отправился заняться своим привычным делом и поиграть с солдатиками.
Очаг уже догорел и угли едва тлели в его прожорливом чреве. Нужно было затопить печь, пока дом не остыл.
Но куда запропастился ребенок?
Женщина нахмурилась еще больше, обойдя всю комнату, а затем и весь дом. Она осмотрела каждый угол, каждый сундук и шкаф, раскидывая вещи, не заботясь о порядке.
Тщетно.
Она глянула взволнованно на входную дверь.
Если бы ребенок вышел во двор, она была бы сейчас открыта. Но нет. Щеколда плотно запирала дверь изнутри. И все-таки женщина вышла на крыльцо, тяжело дыша, оглядывая порог и ступени.
Нетронутый снег лежал плотным слоем. Он шел всю ночь и до сих пор несмелые снежинки кружились вокруг, долетая с высоты облаков. Никаких следов, что тут кто-нибудь мог пройти, не наблюдалось.
Но где же тогда ее сын???
Всхлипывая, она кинулась обратно в дом, громко зовя мужа. Спросонья он ничего не понял, но как только услышал сбивчивые пояснения жены, отбросил покрывало и принялся одеваться с кажущимся спокойствием. Его руки подрагивали.
Они снова обыскали весь дом.
Вещи в беспорядке валялись по всему полу. Их извлекли отовсюду, где мог бы спрятаться маленький ребенок.
В панике родители заглянули даже в потухший очаг. Им ответила лишь гулкая черная пустота испачканного сажей дымохода.
– Беги… Беги в деревню… За подмогой…
У женщины будто закончились последние силы. На негнущихся ногах она медленно приблизилась к окну.
Вдалеке густой ельник все так же раскачивался на ветру, вздыхая, отчего белоснежная ледяная крошка сыпалась вниз. Неподалеку изгибалась и струилась река, словно черная змея. Ее берега потихоньку обрастали льдом, цепляющегося за пожухлую траву.
Все казалось прежним.
Не было слышно только веселого смеха маленького мальчика, без которого окружающий мир перестал быть красивым и значимым. В этот самый миг все краски потускнели, и одна мысль звенела в голове: «Как могло произойти подобное?»
До дрожи пугала неизвестность. Непонимание того, что именно случилось. Больше всего на свете женщина хотела бы вернуть вчерашний день, когда за окном расстилался все тот же пейзаж, и она отчетливо слышала голос своего сына.
А теперь, несмотря на яркое веселое солнце, словно кричавшее о жизни, ей отвечал только голос темноты.

ДОРОГА ЧЕРЕЗ ТЕМНЫЙ ЛЕС




Рассказ написан под влиянием интереса к мифологии и религиозным обрядам, но не претендует на достоверность и является лишь авторской выдумкой.

Порой, чтобы избежать неприятностей,
достаточно присмотреться к знакам провидения.

***

В тот момент, когда послышался громкий хлопок и машина вильнула в сторону, Яна окончательно поняла, что напрасно игнорировала предзнаменования, посланные судьбой с самого утра.
Девушка не успела толком испугаться, но, остановив машину, с трудом разжала руки, вцепившиеся в руль.
Она резко выдохнула и откинулась на сиденье, приходя в себя. Затем потянулась к пачке сигарет, извлекла одну дрожащими пальцами, щелкнула зажигалкой и только потом вышла из машины, чтобы осмотреть колесо. Для нее это был единственный способ успокоиться, хотя она почти ненавидела себя за подобную слабость. Курение казалось ей ужасной привычкой, от которой никак не удавалось избавиться.
Не иначе как сам черт дернул ее искать одиночества в далеком коттеджном поселке за Сортавалой. Она хотела провести несколько дней на лоне природы и ничего не слышать о работе, бухгалтерии и финансовых отчетах. Стоял холодный октябрь, но ее привлекала возможность насладиться красотой Карелии и уединением.
День не задался с самого начала.
Сперва выкипело молоко на плите, отчего кухню заволокло сизоватым дымом.
Раз.
Когда она вышла из дома, то вспомнила, что оставила сумку с вещами у входа.
Два.
Машина не желала заводиться, поэтому пришлось просить соседа о помощи.
Три.
Когда она заехала на заправку, выяснилось, что сломался терминал, а у нее, как назло, не оказалось с собой наличных денег.
Четыре.
Еле дотянув до следующей заправки, она обнаружила огромную очередь из машин.
Пять.
Порядком понервничав и дождавшись своей очереди, на выезде в ее машину чуть не влетел какой-то лихач.
Шесть.
Быстро покинуть город помешала пробка из-за ремонтных работ, отчего пришлось ждать еще полтора часа.
Семь.
Эти события пробуждали неясное чувство беспокойства.
Оно росло с каждым разом все больше, наталкивая на мысль, что поездку лучше перенести. И вместе с тем, врожденное упрямство человека, не желавшего верить в какие-то знаки, заставляло преодолевать одно препятствие за другим.
Ну, убежало молоко. Ерунда какая! Машина не завелась? Так оно и понятно. С первыми заморозками такое случается. Пора менять аккумулятор, а то и всю машину целиком. Кроме банковской карты, следует брать с собой наличные деньги, а пробки в городе – обычная ситуация.
Яна не любила откладывать запланированное. Так что, выехав на трассу, она испытала облегчение от понимания, что весьма близка к желаемому.
К тому же, как только ветер разогнал тяжелые серые облака и выглянуло солнце, настроение улучшилось. Промозглое утро сменилось довольно теплым днем, а природа радовала многообразием оттенков: от бледно-желтого до искрящегося красного.
Мелькали высокие сосны и ели, приземистые березки меж густых кустарников, увядающая трава, усыпанная листьями.
Дорога, что поначалу была относительно прямой, принялась петлять, взмывая то вверх, то вниз, с пригорка на пригорок, отчего пейзажи причудливо менялись.
Из земли в самых разных очертаниях вздымались скалы и валуны, придавая особое, суровое очарование здешним краям. Северные ландшафты притягивали взгляд и успокаивали, а потому и волнение, что испытывала Яна, отступало.
Когда дорога пошла вдоль ладожских шхер, так и хотелось остановиться и какое-то время просто смотреть вдаль, замирая от будоражащей красоты этих мест. Любоваться ими можно было бесконечно, и Яна мысленно похвалила себя за настойчивость, которая привела ее сюда.
Под сияющим солнцем от обилия оттенков замирало дыхание.
Вдаль уходила бесконечная озерная гладь, блестящая, как ртуть, с отражающимся вдоль берегов зеленым буйством хвойных лесов, красочной охрой и багрянцем.
Ближе к закату девушка еще раз остановилась на заправке: размяться и взять кофе, который становился особенно вкусным, если пить его, наблюдая за оранжево-лиловым небом и неспешно плывущими облаками.
Волшебная карельская природа действовала умиротворяюще, а потому не возникло и мысли, что далее что-то может пойти не так.

Судя по навигатору, до места назначения оставалось около часа. Но случилось досадное недоразумение. Он завис незадолго до нужного поворота, из-за чего девушка свернула не там, где следовало, но заметила это позднее, когда уже проехала несколько километров.
Так что внезапно лопнувшее колесо, неизвестно по какой причине, заставило вспомнить о череде сегодняшних неприятностей.

На земле она не нашла ни битого стекла, ни железки, ни любых других острых предметов. Хорошо еще, что это произошло не на оживленной трассе, где машина мчалась бы в два раза быстрее, а на грунтовой дороге, где пришлось значительно снизить скорость из-за огромных ям.
Яна нервно выкурила вторую сигарету, ругая себя на все лады, и лихорадочно соображала, как ей лучше поступить. Как только солнце ушло за горизонт и стремительно наступила темнота, ощущение легкости пропало, уступив место гнетущей тревоге.
Вероятно, следовало поменять колесо самой.
Тяжело вздохнув, Яна открыла багажник, чтобы достать запаску и домкрат, но тут другая мысль посетила ее.
Она сверилась с навигатором и, несмотря на то, что тот работал не слишком исправно, решила попробовать вернуться на трассу, проехав чуть дальше. Судя по карте, так она срежет путь и сэкономит время. Яна рассчитывала вскоре добраться туда, а там уже ей наверняка помогут, поэтому звонить в техпомощь показалось преждевременным. Ей представлялось, что шумное шоссе вот-вот появится перед ней.
Лес вокруг уже не радовал.
Его темные и тихие заросли вызывали чувство беспокойства. Машина двигалась медленно, и Яна как можно аккуратнее старалась проезжать неровности на дороге, чтобы не усугубить свое положение.
Свет от фар выхватывал узкий участок впереди.
Дорога петляла между высоких сосен и казалась бесконечной. Несколько раз от нее отделились, словно широкие притоки от реки, еще две извилистые дороги. Все вокруг в черной мгле казалось таким одинаковым, что девушка не придала значения увиденному.
Монотонное покачивание машины нагоняло сон.
Яна приоткрыла окна и почувствовала себя немного бодрее, благодаря морозному свежему воздуху.
Она включила музыку повеселее, но ритм еле ползущей машины не совпадал с зажигательными ритмами испанской гитары и только раздражал тем, что приходилось мириться с подобной черепашьей скоростью. Наконец она выключила приемник и постаралась сосредоточиться на обзоре впереди.
Насколько разнообразными были воспоминания о пути сюда, настолько одинаковой казалась проплывающая картинка. Полумрак, стена деревьев, колебание света и тени наводили тоску.
– Ничего, ничего, – подбадривала себя Яна. – Скоро выберемся отсюда.
Но дорога все петляла, уводя за собой все дальше, а навигатор и вовсе начал показывать какую-то ерунду. Курсор на экране сначала приблизился к трассе, а затем внезапно развернулся и принялся показывать совсем иное направление.
В груди что-то кольнуло. Стало тяжело дышать.
Яна поняла, что заблудилась.
Это открытие, которое она так долго не желала признавать, выбило из равновесия. Какое-то время она растерянно смотрела перед собой, боясь приступа паники, а затем ее рука потянулась к телефону, чтобы набрать номер подруги. Но сигнал снова пропал.
Нужно было успокоиться.
Сигарет в пачке становилось все меньше. Начала немного кружиться голова, и Яна вспомнила, что от переживаний толком почти ничего не ела. Казалось, что темнота сдавливает со всех сторон, а в мутной черноте между деревьями прячутся дикие животные.
«Хорошо, что хоть бензина залила полный бак», – утешала себя девушка, поглядывая на приборную панель.
Когда кажется, что все плохо, нужно непременно найти что-нибудь хорошее.
Тем временем дорога заметно сузилась, и по обеим сторонам потянулся разросшийся кустарник, который с шуршанием задевал движущийся автомобиль.
Яна пристально всматривалась в мелькающие стволы деревьев. Отовсюду к ней потянулись густые развесистые лапы елей. Они все ниже склонялись над дорогой, царапая ветками по стеклам.
Машина то и дело подпрыгивала, когда преодолевала торчащие из земли корни, и задевала днищем землю с противным звуком.
Яна взглянула на телефон и раздраженно вздохнула. Пока что он был совершенно бесполезен. Радио молчало. Вернее, из динамиков доносилось одно лишь дребезжание.
«И почему я не развернулась еще тогда?» – с отчаянием подумала девушка. Она вспомнила другие несколько дорог, которые как-бы незаметно отделились от основной, по которой она ехала, и это привело ее в ужас.
Она ведь не вспомнит теперь, как ехать обратно в этой темноте!
– Ладно, не ной! – сказала она себе, хотя слезы подступали к глазам и грозили вот-вот пролиться. В крайнем случае, она переночует в машине, а как только рассветет, то будет гораздо проще сориентироваться.
Ели внезапно расступились и Яна увидела впереди небольшой дом с пристройкой сбоку.
Он казался древним и заброшенным, будто простоял тут несколько столетий вдали от цивилизации, не испытав на себе ее влияние. Вокруг близко подступали деревья, и он словно прятался от остального мира. В нескольких окошках горел приглушенный свет.
Девушка вскрикнула от радости.
Она заглушила двигатель, поставила машину на ручник и, ускоряя шаг, направилась к дому, испытывая невероятное облегчение.
Телефон служил ей фонариком и освещал заросшую низкой травой поляну, сплошь усыпанную еловыми иголками. Ноги чуть проваливались и пружинили на мягкой поросли мха. Откуда-то тянулся слабый туман, отчего деревья скрывало белесой пеленой.
Яна подошла чуть ближе, и ее внимание привлекли необычные сооружения в виде маленьких домиков под широкими крышами. Они усеивали всю поляну кругом, будто ульи на пасеке. Большую часть покрывали пласты голубовато-серого лишайника.
Яна не слишком размышляла о назначении этих сооружений. Она поспешила к чуть покосившемуся деревянному крыльцу, который, как и сам дом, сильно потемнел от времени и частых дождей, взбежала по ступенькам вверх и постучалась.
Раздался легкий скрип, и дверь отворилась.
На пороге стояла пожилая женщина в длинном темном платье и платке, обвязанном вокруг головы. На груди у нее болталось несколько ожерелий, сплетенных из шнурков с монетками, глиняными бусинками и красными лентами.
– Доброй ночи, – смущенно произнесла Яна, вглядываясь в морщинистое лицо старушки. – Извините за столь поздний и неожиданный визит. Я заблудилась в лесу. Может, подскажете, как мне выехать отсюда на шоссе?
Первые несколько секунд лицо женщины ничего не выражало.
Ее водянистые глаза бегло осмотрели незваную гостью, а потом узкая полоска рта разжалась и заиграла приветливой улыбкой, обнажая удивительно белые и ровные зубы.
– Ах, бедная. Заблудилась, говоришь? – проскрипела старушка. – Ты одна совсем?
– Да, – Яна махнула рукой, чуть обернувшись в сторону дороги, по которой приехала, – вон там моя машина. Колесо спустило.
– Вот оно как, – женщина продолжала пытливо разглядывать гостью. – Куда же ты ночью собралась? Молодым девушкам лучше одним не ездить по лесным дорогам. Проходи, все и расскажешь, – добавила старушка, приглашая в дом.
Если у Яны и возникло чувство неловкости, то оно тут же пропало, стоило войти.
Неказистый с виду дом с прохудившейся крышей оказался весьма уютным внутри.
Обстановку наполняли вещи, сделанные из добротной древесины: две широкие, гладко струганные лавки вдоль стен, полки, уставленные разнообразной утварью, табуреты вокруг крепкого стола. С трех массивных балок свисали пучки засушенных трав и цветов. В углу горела каменная печь, сложенная из больших валунов красновато-серого цвета. Через всю комнату, если ее можно было так назвать, протянулось несколько половиков с красными полосками.
– Небось, устала-то в пути? – спросила женщина и, не дожидаясь ответа, продолжила:– Давай-ка за стол садись. Накормлю тебя.
– Ну что вы, – залепетала девушка, смущенная столь радушным приемом. – Не нужно так беспокоиться.
– А я и не беспокоюсь, – старушка одарила ее все той же милой улыбкой, подталкивая к столу.
Яна сняла куртку, послушно села на табурет и принялась разглядывать мебель вокруг, пока на столе перед ней не появились дветарелки с румяными пирожками. Запах горячей сдобы вызвал прилив аппетита.
– Давай ешь, не стесняйся, – хозяйка дома внимательно и благодушно посмотрела на гостью.
Девушка взяла пирожок, надкусила его и даже зажмурилась от удовольствия.
– Очень вкусно! – воскликнула она. – Никогда таких не пробовала!
Старушка засверкала глазами и звонко хихикнула, отчего серьги в ее ушах с отвисшими мочками так и затряслись:
– Ешь, ешь. Тебе на пользу будет.
Из нагретого медного самовара она налила в кружку кипяток, добавила травяную заварку из маленького чайника и принялась расспрашивать гостью о том, откуда она, как очутилась ночью в лесу и куда держит путь.
Девушка, уплетая пирожки за обе щеки и отвечая на вопросы старушки, внезапно остановилась. Ей стало немного не по себе, что пожилая женщина потчует ее, а сама ничего не ест.
– А вы сами не голодны?
Женщина отрицательно покачала головой, все так же улыбаясь, уселась напротив Яны, подперев рукой подбородок. Девушка снова почувствовала неловкость, думая, о чем же можно спросить хозяйку.
– Неужели вы живете здесь одна в этом лесу? – наконец нашлась она.
Водянистые глаза сверкнули, как и белые зубы. Ожерелье на груди качнулось.
– Есть у меня семья. Муж с детьми на промысел отправился. Не скоро вернутся. Ешь, пей вволю.
Она взяла кружку, подлила в нее еще кипятка и поставила перед гостьей. Потом оперлась руками на край стола, пристально глядя на нее сверху вниз, весело воскликнула:
– А знаешь, что? Оставайся-ка ночевать здесь!
Яна замерла, прекратив жевать.
– Но мне нужно ехать дальше, – растерялась она.
Старушка склонилась над ней еще ниже и похлопала по руке неожиданно холодной, как лед, ладонью:
– Ждет тебя, что ли, кто?
Девушка смутилась.
– Нет. Хочу побыть одна. Отдыхать еду.
– Вот и отдохнешь у меня! – рассмеялась женщина. – А куда торопиться на ночь глядя? Дождешься утра, силы восстановишь, выспишься.
Яна вздохнула, признавая правоту этих слов. Старушка оказалась такой внимательной и доброй. Можно переночевать, а затем отправиться дальше.
Так что оставалось только искренне поблагодарить за проявленное гостеприимство и отправиться спать за печку, где старушка устроила постель.
Тепло от печи приятно согревало и убаюкивало. Яна и так чувствовала себя измотанной, поэтому с удовольствием расположилась на лежанке и тут же провалилась в глубокий сон.
Впрочем, продлился он не так уж долго, несмотря на усталость.
Если ей приходилось ночевать в незнакомом месте, то она просыпалась время от времени, понимая, что находится не дома. Все-таки ей пришлось довольно много пережить за сегодняшний день, а лежанка, хотя и вполне удобная, отличалась от кровати, на которой девушка привыкла спать.
Открыв глаза, Яна вспомнила свои злоключения и то, что она находится в лесу. Она хотела натянуть плед повыше, как вдруг расслышала чей-то тихий разговор. Кроме женского голоса различался еще и мужской.
Девушка чуть нахмурилась, не сообразив спросонья, кто это. Затем припомнила беседу с пожилой женщиной. Вероятно, хозяин вернулся с промысла раньше времени. А если это так, возможно, она создала им неудобства своим появлением, и теперь им негде лечь отдохнуть?
Поколебавшись, девушка привстала с желанием подойти к хозяевам и спросить их об этом. В крайнем случае, ей проще провести остаток ночи в машине, чем испытывать стеснение по этому поводу. Она откинула шерстяной плед и спустила ноги на пол.
Тут до нее донесся хрипловатый мужской бас:
– За ней сюда никто не поедет? Кто-нибудь знает, как она сюда добралась?
– Тсс… У девчонки никого нет. Так что ее не хватятся. Смотри только – машину здесь нельзя оставлять, – чуть гнусавил женский голос.
– Столкнем в болотце. И поминай, как звали.
Яна ощутила, как по коже пронесся противный озноб.
Она тряхнула головой, пытаясь понять, не ошиблась ли? Или все это чудится? Может, она все еще дремлет и эта муторная дремота выкидает с ней подобные фокусы?
Девушка провела дрожащей рукой по волосам, затем по плечам, коленям, ощупывая себя, ища какое-то доказательство, что все это не реальность, а лишь странный, привидевшийся кошмар. Но нет.
Видение бы не выглядело столь настоящим. Сон, который витал над ней легкой дымкой, тут же исчез. Она потрясенно замерла и стала слушать дальше.
– Пока все приготовь, а я посмотрю, как там наша дорогая гостья, – сказала женщина и, тихо ступая, подкралась к печке.
Девушка, ни живая ни мертвая от страха, свернулась калачиком на лежанке, изображая человека, погруженного в сон.
Сердце стучало, как бешеное. Она боялась, что оно выдаст ее. Или что лицо и тело слишком напряжено, и тогда старуха обо всем догадается! Но, к счастью, в комнате было довольно темно.
Хозяйка близко подошла и медленно наклонилась, прислушиваясь к мерному дыханию, постояла какое-то время, а затем так же тихонько отошла от лежанки, еле слышно хихикая.
– Спит, – удовлетворенно протянула она.
Мужчина что-то пробормотал и, судя по звукам скрипнувшей двери, вышел наружу.
Яна нервно сглотнула, прислушиваясь. Она потрясенно думала о том, каким обманчивым бывает внешний вид человека. Надо же! Старушка – божий одуванчик, такая милая и добрая, на деле оказалась злобной и коварной.
Теперь та бродила за печкой, брала с полки что-то железное и нашептывала тихие слова. Ее лопотание на непонятном языке настораживало не меньше, чем странные приготовления. В тишине раздавались негромкие смешки, а также легкий скрежет и шорохи.
Если сильно напрячь слух, то можно было расслышать шумное, прерывистое дыхание, доносившееся из глубины комнаты. Вот из печи достали нечто большое, тяжелое и с еле слышным стуком, как можно мягче поставили на стол.
Девушка откинула плед и наклонилась, чтобы надеть ботинки.
Перед глазами все плыло. Яна не могла никак успокоиться и поверить в услышанное.
Она накинула кофту и потянулась за курткой. Сердце все ускоряло биение. Казалось, быстрее биться оно уже не могло. Усиливалась и противная дрожь, мешавшая сконцентрироваться и понять, что же такое творится в этом доме.
Выглянув из-за печи, она увидела женщину у кухонного стола. Та стояла к ней спиной и что-то растирала в деревянной ступке. Как проскользнуть мимо нее к двери?
Яна боялась сделать лишний шаг, чтобы пол не заскрипел, и ловила каждое движение старухи. С отчаянием поглядывала в сторону двери, думая, когда же настанет самый подходящий момент для побега.
Отставив ступку, хозяйка отошла куда-то, пропав из поля зрения, и гремела там посудой, пока не появилась вновь у стола. Она поставила на него большой глиняный горшок, положила деревянную доску и огромный разделочный нож. Его лезвие тускло блеснуло в полумраке.
Яна похолодела. Ей сразу не понравился этот нож и то, как он выглядел в старушечьих руках.
Она подалась чуть назад и нечаянно задела локтем стоявшее на уступке рядом ведро. Оно тихо, но все же звякнуло. Этот еле слышный звук разнесся по всей комнате, и, конечно, хозяйка дома услышала его.
Женщина резко подняла голову и уставилась на печь.
Ее плотно сжатые губы на морщинистом лице искривились в подобие ухмылки. Яна мгновенно втянула голову в плечи и замерла на месте, ругая себя. Страшная старуха наверняка поняла, что она не спит!
И тут же раздался знакомый скрипучий голос:
– Что там у тебя случилось? Не спится, что ли?
Она произнесла это не громко. Намеренно! Наверняка думая, что если девушка проснулась, то услышит в любом случае, а если все еще спит, то ее не потревожит этот тихий вопрос. Яна, лихорадочно соображая, что делать, выбрала первое.
Как можно более слабым голосом она произнесла, делая вид, что ворочается и потягивается:
– Извините, что вы сказали?
Старуха припала на одну ногу, наклонившись вперед, вглядываясь в темноту. Она явно прислушивалась, а затем размеренно проговорила:
– Я тут по хозяйству суету навожу. Не обращай внимания на шум. Спи, спи, моя хорошая.
Девушка пробормотала что-то вроде согласия и затихла, вернувшись на всякий случай обратно на лежанку. Но теперь и речь не могло идти о том, что уснуть! Единственной напряженной мыслью было отчаянное желание очутиться подальше отсюда.
Как хорошо, что она вернулась на свое место!
Стоило ей для вида устроиться под пледом, как из-за печи медленно показалась темная голова в платке.
Старуха так тихо подкралась!
А ведь в ней невозможно было и заподозрить подобную прыть. Ее дыхание стало почти бесшумным, а пальцы плавно легли на угол печи, оцарапав камни длинными ногтями.
Девушка наблюдала за ней из темного угла, приоткрыв глаза, стараясь дышать так, как это делают спящие люди. Она рассчитывала, что хозяйка послушает и отойдет, но та внезапно выставила руку вперед с горящей свечой, которую прятала все это время позади себя.
Зажженного маленького огарка хватило, чтобы осветить неподвижно лежащую гостью. Она едва успела зажмуриться и сделать вид, что безмятежно погружена в сон.
Сквозь сомкнутые веки Яна прямо-таки ощутила пристальный немигающий взгляд старухи. Затем до нее снова донесся зловещий шепот, который повторил то, что она уже слышала недавно:
– Спи-и-ишь? Спи-и-и-и…
Как же хотелось сию же минуту вскочить, оттолкнуть жуткую старуху и броситься прочь из этого кошмарного убежища, в которое она вошла по доброй воле. Но девушка продолжала притворяться спящей, собрав всю волю и выдержку, чтобы не закричать.
Наконец шумное, чуть булькающее дыхание смолкло, и хозяйка дома убралась восвояси.
Через минуту возня на кухне продолжилась: нож яростно постукивал о разделочную доску и что-то резал, следуя своему определенному ритму, под еле слышные протяжные завывания старухи.
Дверь отрывисто хлопнула. Повеяло октябрьской прохладой.
Яна замерла, напряженно вслушиваясь в повисшую тишину. Кто-то встал на пороге, чтобы спросить приглушенным мужским голосом:
– Все ли готово?
Видимо, хозяйка кивнула. Снова послышалось нездоровое отрывистое хихиканье. Оно начало действовать Яне на нервы. Ледяной испуг, сковавший мертвой хваткой, постепенно менялся на растущее раздражение.
– Посмотри, как я все устроил, – пробасил мужчина, еще держа дверь открытой.
Старуха отложила нож. Яна услышала, как он звякнул, а затем раздались шаги по направлению к выходу. Дверь хлопнула, и вновь воцарилась зловещая тишина.
Девушка отшвырнула плед, вскочила на ноги и выглянула из-за печи: в доме никого не было. Она схватила куртку, набрасывая ее на ходу, и подошла ближе к столу.
На нем лежал, чуть поблескивая, огромный нож или, скорее, тесак, а рядом – горка нарезанных овощей. В глиняном горшке Яна обнаружила мелко рубленые кусочки мяса темного цвета, похожее на говяжье.
Хозяева, видно, готовились к сытной трапезе. Комнату сейчас освещала одна толстая кривая свеча.
Яна пригнулась, чтобы тень не выдала ее, подбежала к одному из окон и выглянула наружу. Этой стороной дом выходил на темные заросли, так что она не смогла толком ничего разобрать. А вот с противоположной стороны, в другом окошке, картина предстала куда более ясной.
На полянке, усеянной множеством уже знакомых небольших домиков с крышами, она увидела хозяев, стоявших над вырытой ямой прямоугольной формы.
Вокруг горело не менее двух дюжин масляных ламп, отчего было довольно светло. Огонь окрашивал ползущий туман в желтовато-белый цвет, а тот смешивался с потоками горячего воздуха, превращая лица мужчины и женщины в жуткие нечеловеческие маски.
Яна, которой довелось прежде только слышать хозяина дома, впервые могла разглядеть его как следует.
Он также был стар, как и его жена, но куда более высок и крепок. Длинная седая борода спускалась ему на грудь. Темная одежда не скрывала коренастую фигуру. Девушку немного поразили его чуть удлиненные сильные руки, которыми он, казалось, мог бы удушить быка, если бы захотел.
Они опустили в яму подобие настила из связанных между собой березовых веток, а затем старуха взяла кувшин, вылила часть содержимого в чернеющее углубление в земле и что-то выкрикнула.
Настал час бежать отсюда со всех ног!
Покинуть этот подозрительный дом с его обитателями, которые, как выяснилось, терпеть не могут незваных гостей и готовы сделать с ними что-то нехорошее. От предположений, что именно здесь делают с такими, как она, по коже шел противный и будоражащий мороз.
Только бы выйти незамеченной и добраться до машины!
Спущенное колесо девушку уже не волновало. Уж как-нибудь она выедет отсюда, лишь бы сама машина оказалась на ходу. Навигатор в телефоне по-прежнему вел себя очень странно. Курсор метался из стороны в сторону и крутился как заведенный. При попытках сделать звонок, шел сброс.
Яна снова присела, чтобы не мелькать в открытых окнах, и, нагнувшись в три погибели, добралась до входной двери, через которую доносились протяжные горловые звуки. Это старик заунывно пел свою диковатую песню на непонятном языке.
Девушка потянулась к дверной ручке, сделанной из толстой полоски кожи, прибитой гвоздями к доскам. Сквозь образовавшуюся щель она выглянула наружу.
Чуть левее разливался свет. Оттуда же доносилось пение старика. Яна приоткрыла дверь и выскользнула на крыльцо. Ключи от машины и телефон болтались в кармане куртки, и девушка придерживала их, чтобы они ни в коем случае не выпали.
Она решила обойти дом, чтобы подобраться к машине с другой стороны, но как только Яна завернула за угол и прошла несколько метров, под ногами что-то захлюпало. Ноги провалились во что-то мокрое и вязкое.
Девушка чертыхнулась, достала телефон, чтобы включить фонарик, и охнула.
Прямо за домом притаился край тихой узкой заводи, что вел от шумевшего где-то вдали водоема. Странно, что она не остановилась до того, как угодила в противную жижу. От застоявшейся воды резко и противно пахло болотом.
Выходит, здесь не пройти. Придется повернуть назад и попробовать выйти к машине через лес. Тут, как и на поляне, низко стелился белый туман, усиливая неприятные ощущения.
Ноги насквозь промокли и покрылись зеленоватой пленкой. Хорошо, что в багажнике есть запасная пара обуви, и вскоре можно будет переодеть ее, потому что ноги стали сильно мерзнуть.
За крыльцом Яна остановилась, слушая посторонние звуки. Она старалась ступать как можно тише, беспокойно озираясь. Неприятное, даже пугающее пение все еще разносилось кругом. Значит, старики все еще стоят у вырытой ямы и совершают свой непонятный обряд.
Девушка посмотрела назад, пригнулась, а затем быстро поспешила мимо крыльца, когда внезапно перед ней что-то мелькнуло.
Она остановилась как вкопанная, выпрямилась и обомлела.
Прямо перед ней, откуда ни возьмись, выросла темная фигура старухи.
Рот на морщинистом бесстрастном лице искривился, превращаясь в широкую улыбку, сияющую блеском белых зубов. Женщина склонила голову к плечу, недоуменно посмотрела на гостью, застывшую от ужаса, и хрипло произнесла:
– Не спится тебе, что ли?
Пораженная Яна ничего не успела ответить.
Старуха поднесла сжатый кулак ко рту, распрямила его и что есть силы дунула на ладонь.
Девушку окутал какой-то порошок, словно пылевое облако. От неожиданности она вдохнула его полной грудью, чувствуя, как мелкие частицы заполняют ее. Перед глазами все поплыло, ноги стали ватными.
Против собственного желания бежать прочь, захотелось прилечь прямо тут, на влажную и холодную траву. Перед затуманенным взглядом мелькнуло лицо старухи, полное не то радости, не то ехидства.
Хозяйка дома склонилась над замершей девушкой и уставилась ей прямо в глаза, разглядывая с особым любопытством. Она поднесла крючковатые длинные пальцы с острыми ногтями, похожие на заостренные лапки паука, прямо к ее лицу.
Старуха повернула голову лежащей на земле в одну сторону, а потом в другую, словно прикидывала что-то и обдумывала. Яна с ужасом почувствовала, как тело охватывает слабость, мышцы немеют и становятся совсем безвольными.
Она почти не ощущала холод, идущий от земли, и то, как одежда становится сырой. Здесь все было пропитано плотной и липкой влагой клубящегося тумана, мокрой травы и замершей рядом заводи. Она бы сейчас и слова не смогла выговорить, потому что язык перестал слушаться.
Яна словно окоченела, застыла, будто ее с ног до головы обкололи анестезией. А еще казалось, будто она выпила крепкого алкоголя, отчего по венам сейчас струилась кровь с порядочной дозой спирта. Все куда-то смещалось и казалось ненастоящим.
Старуха проявила недюжинную ловкость, когда схватила девушку за ноги и без усилий потащила, будто та ничего не весила. Но Яна и этому странному обстоятельству толком не смогла удивиться. Ее скорее удивляло и чуточку настораживало другое.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/deya-nira/sumrachnaya-antologiya-69196789/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.