Главная страница | Шпионские детективы | Пасмурный полигон

Пасмурный полигон
Олег Евгеньевич Кириллов


В сводках не сообщалось…
Действие остросюжетной повести происходит в фашистской Германии накануне Великой Отечественной войны. В центре повествования – советский разведчик Эккерт, выполняющий особое задание командования в самом логове врага.





Олег Кириллов

Пасмурный полигон



© Кириллов О. Е., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2022

Сайт издательства www.veche.ru


* * *




День обычный


(11 октября 1940 года)


1

С самого утра Фридрих Эккерт принимал поздравления. Камердинер принес и сложил аккуратной стопкой пухлую пачку цветных открыток. Эккерт бегло просмотрел их. Шеф отдела прессы Министерства иностранных дел Пауль Шмидт желал «старине Фрицу» дожить до открытия филиалов концерна «Герман Геринг-верке» в Калькутте и Лондоне. Эккерт вспомнил огромную фигуру шефа прессы, его широкое плоское лицо и маленькие буравчики-глазки. В поздравлении Шмидта скрывалась отравленная стрела: согласно высказываниям фюрера, Англия должна пасть не позднее будущего года, а германские войска собирались оккупировать Индию самое позднее в 1943-м… Ах, как щедро выделил Эккерту годы жизни старый приятель… Видно, забыть не может той уничтожающей характеристики, которую дал ему Эккерт в разговоре с Розенбергом – шефом Шмидта.

Несколько убористых строк, написанных четким почерком генерал-майора люфтваффе Карла Штумпфа: «Дорогой Фридрих I. В день твоего пятидесятипятилетия я желаю тебе арийской настойчивости в достижении цели, крепкой руки и любви самой роскошной женщины фатерланда. Целую, всегда твой Карл».

Мелькнули поздравления, начертанные секретаршей доктора Фриче, генерала СС Фогелейна, безграмотный росчерк которого вечно наползал на текст, на служебном бланке размашистая роспись доктора Тодта, главного строителя империи.

Эккерт отложил бумаги. Подошел к зеркалу. На него смотрел худощавый седой человек с жесткими чертами лица, серыми пристальными глазами. Темно-коричневый костюм скрадывал сутулость плеч, в петлице поблескивал золотой значок почетного члена национал-социалистской партии.

Десять часов утра. У подъезда уже стоит «мерседес», и около него медленно прохаживается Пауль Крейчке, шофер и телохранитель. Уже пора ехать на службу.

Камердинер стоял у двери, чуть склонившись, готовый на лету подхватить любое приказание. В доме он человек новый, и Эккерт подозревает, что он прислан сюда не только для услужения, хотя в характеристике, доставленной по запросу из районного штаба трудового фронта, отвечается его «некоторая политическая трусость».

– Это все? – спросил Эккерт и кивнул на стол, где лежали поздравления.

– Есть еще несколько конвертов, но я считал…

– Ваше дело доставлять мне абсолютно всю корреспонденцию, – прервал его Эккерт. – Я не люблю, когда в моем доме рассуждает кто-либо, кроме меня. Немедленно принесите все!

Он, нервничая, прошелся по комнате. Если б не несчастный случай с Эриком, не пришлось бы наставлять ежедневно этого болвана. И потом, его присутствие в доме создает у него, Эккерта, какую-то нервозность. К чему бы? Будто неуклюжесть камердинера – повод к каким-то подозрениям? Чепуха… Однако он позволяет себе слишком долго путешествовать! На лестнице всего лишь восемнадцать ступенек.

Внизу, в холле, послышались голоса. Застучали каблуки, и в дверь вошел порученец рейхсмаршала Геринга гауптман Гроховски. Он козырнул и протянул Эккерту пакет:

– Прошу вас, господин Эккерт… От рейхсмаршала.

Эккерт вскрыл голубой конверт. Цветная фотография рейхсмаршала с золотым тиснением. На обратной стороне надпись: «Истинному немцу Фридриху Эккерту. Надеюсь и дальше пользоваться вашими услугами. Геринг».

Гауптман уходил, громко стуча сапогами. Эккерт видел в окно, как он сел в голубой «оппель-адмирал» и захлопнул за собой дверцу. Машина окуталась чадным облаком дыма и двинулась: мотор работал на синтетическом бензине.

За спиной вкрадчивые шаги.

– Вот эти письма, господин Эккерт…

Камердинер прячет глаза. Надо бы навести о нем справки: не хватало ему в доме человека из коричневого здания на Александрплатц. К тому, что гестапо вскрывает его деловую переписку, он уже привык – это государственная доктрина, а вот к камердинеру-гестаповцу привыкнуть невозможно. Эккерт представил, как по вечерам этот тип садится за уютный столик в бывшей комнате Эрика и начинает своим каллиграфическим почерком добросовестно излагать дневные наблюдения. Фу, мерзость!

Три конверта лежали на краешке стола. Типовые конверты с силуэтом германского солдата на фоне карты Европы.

– Вы свободны, Рихтер…

Камердинер уходит. Эккерт один за другим вскрывает конверты. Извещение об очередном собрании кролиководов-любителей… Не то. Программа новинок кинофабрики «Уфа-фильм». Что у них? А, новая лента «Кара-Тери» с Марикой Рёкк одновременно в двух ролях. Любопытно, но не то… Ага, вот. Фирма «Краузе и сыновья» напоминает своему постоянному клиенту господину Эккерту о том, что «В нашем магазине на Фридрихштрассе имеется шеститомник избранных произведений классиков национальной литературы, а также избранные сочинения Ницше, изданные фирмой Вольф. В случае Вашего согласия мы перешлем весь перечень литературы по Вашему домашнему адресу. Список одобрен Министерством пропаганды рейха. С искренним уважением, Ганс Уншлих, управляющий делами».

Ганс Уншлих, управляющий делами… Ганс Уншлих. Эккерт искал слово «обычно», но не находил его. Этим словом Анжелика сообщала о том, что все в порядке и очередная посылка доставлена адресату. Здесь этого слова не было. Напрягая внимание, он перечитал все письмо снова от слова до слова, разглядел подпись Уншлиха, «добычно» не было. Значит, Игорь не дошел. Значит, его перехватили где-то на полпути к Стокгольму. Недаром ему так не нравилась эта дополнительная проверка документов при посадке на теплоход, о которой рассказывал Пауль… А Игорь еще до конца не выздоровел после ранения во Франции. Документы у него в порядке, но почему он не прибыл в Стокгольм? Его там должны были встретить… Если бы встретили, в письме было бы слово «обычно».

Эккерт прошелся еще раз по комнате от стола до камина. Вспомнил разговор с начальником штаба армейской разведки (абвера) полковником Остером – ближайшим сотрудником и другом адмирала Канариса. Ему было известно, что Остер – руководитель заговора против Гитлера, зревшего в среде бывших кайзеровских генералов, напуганных и шокированных тем, что фюрер так бесцеремонно рвет традиционные связи с западными державами. В течение последних двух месяцев Эккерт чувствовал пристальное внимание к себе со стороны Остера и его окружения. Потом разговор. Было это на званом вечере у начальника криминальной полиции рейха группенфюрера СС Артура Небе, куда неожиданно для себя был приглашен Эккерт. Остер отозвал его в сторону от шумливых гостей, и они стали медленно прогуливаться по аллеям осеннего парка.

– Вам не кажется, господин Эккерт, что дальнейшее развитие событий в рейхе может привести нас к катастрофе значительно более серьезной, чем в Версале? – спросил полковник, закуривая сигару.

– Я вас не понимаю… – Эккерт глянул в лицо собеседника, пытаясь разгадать, что имеет в виду полковник.

– Вы боитесь вести прямые разговоры, Эккерт? Напрасно. Я знаю, что вы тоже не в восторге от поступков фюрера, которые могут нас поссорить с западным миром. Вы говорите с человеком, у которого на этот счет есть сходные с вашими соображения.

Эккерт покачал головой:

– Полковник, вы не знаете, с кем говорите…

Остер остановился.

– Нет, почему же! Я прекрасно знаю вас… Вы знакомы с Герингом еще с 1920 года и личный друг семьи Штумпфов, которая вам покровительствует у фюрера до сих пор. В партии вы с 1925 года, и ваш членский билет пять тысяч восемьсот тридцать. Вы из числа «старых камрадов» фюрера, и ваш пост советника при рейхсмаршале открывает вам доступ во все гостиные. Однако у нас есть данные, что вы обладаете некоторыми странными для верного наци привычками. Вы протестовали против смертных приговоров голландским офицерам, оказавшим сопротивление нашим войскам, вы пытались протестовать против приговоров английскому капитану Бесту и майору Стивенсу, захваченных в Венло, на голландской территории. Мы знаем, что позиция рейхсмаршала по этим вопросам была подсказана ему вами. Так что мы знакомы, господин Эккерт…

– Вы многим рискуете, полковник… – спокойно сказал Эккерт.

– Навряд ли, – коротко ответил Остер. Помолчав, он добавил: – Мы отлично знаем, что вы настроены проанглийски. Что ж, это не преступление. Большевизм – вот главный враг цивилизации. Не в наших интересах атаковать Запад. Сумасшествие фюрера приведет нас к катастрофе. Мне, начальнику Центрального отдела абвера, это известно лучше вас. Я каждый день готовлю сводку для фюрера и знаю, о чем говорю. Итак, я хотел бы знать: с нами ли вы? Такого же мнения, как я, придерживаются многие видные военачальники Германии.

В том, что полковник говорит правду о существовании влиятельных своих единомышленников, Эккерт не усомнился ни на минуту. В гостиных правящей верхушки уже давно поговаривали об оппозиции некоторых генералов армии. Называли генералов Фрича, Вицлебена, Рейхенау и других. Даже фюрер на одном из совещаний истерически прокричал что-то о тлетворном «духе Цоссена», намекая на ставку Генштаба в пригородном местечке Цоссен.

Остер ждал ответа. Они медленно шли по аллее. Эккерт остановился у последней скамейки и взял полковника за рукав мундира.

– Давайте договоримся так. Вы способный офицер. У вас блестящее будущее. Я поступлю не так, как должен был бы поступить. Я забуду о сегодняшнем разговоре. Однако, полковник, я вам не советую вести такие разговоры и впредь. Вы меня поняли?..

Остер пожал плечами.

– Вы делаете большую ошибку, Эккерт. Впрочем, дело ваше. Надеюсь, вы будете джентльменом?

– Вы можете спать спокойно, Остер.

…Через три дня после этого разговора случилось несчастье с Эриком. Из полицай-президиума ему сообщили, что Эрик Сведлунд, находившийся на службе у господина Эккерта, попал в автомобильную катастрофу и в безнадежном состоянии доставлен в больницу. Когда Эккерт приехал туда, ему сообщили, что его камердинер умер, не приходя в сознание. Несчастье, как следовало из полицейского протокола, случилось на Кайзерштрассе. На Эрика, переходившего улицу, налетел армейский грузовик. Шофера, как успокоили Эккерта, отправили в штрафной батальон. А потом в доме появился Рихтер…

Что же случилось с Игорем? Бумаг при нем не было. Все детали «плана Отто» он вез в памяти. У него была удивительная память. Почему «была»? Неужто?.. Нет, если б он был жив и свободен, он сошел бы с теплохода «Принц Альберт». На теплоход его усадил Пауль. Он же и подождал, пока судно не выйдет в море. Значит, Игоря могли взять только на судне, потому что в Стокгольме он не сошел с теплохода…

Эккерт медленно надевал пальто. Камердинер ждал его у входа. Он подал ему трость и шляпу, склонившись в поклоне. Почему он прячет глаза?

Пауль распахнул дверцу автомобиля. Эккерт сухо, как подобает хозяину, поздоровался с ним, молча уселся на сиденье. Машина выбралась с тихой Клюкштрассе и медленно поползла вдоль канала. Эккерт достал записную книжку, написал: «Что-то случилось с Игорем. Я не получил подтверждения. В Стокгольме он не сошел с судна. Подумай. Поговорим вечером на ферме». Пауль прочел, и желваки на его скулах вздулись. Эккерт чиркнул зажигалкой и, перебирая пальцами, глядел, как бледное пламя корчило и сгибало листок.

До самого министерства они не сказали друг другу ни слова. Когда у подъезда Пауль, выбежав из машины, распахнул перед Эккертом дверь, шеф буркнул:

– Быть здесь к шести вечера! – и пошел к часовым, застывшим у подъезда. Его знали и пропуска не спрашивали. Дежурный офицер люфтваффе вытянулся у дверей. По гулким лестницам, застланным коврами, Эккерт поднялся на второй этаж и отпер свой кабинет. Уселся в мягкое кресло, придвинул бумаги.

В дверь постучали. Он разрешил войти. В комнату ввалился Бенпо Шмид, полковник Беппо Шмид, начальник пятого отделения оперативного отдела, любимец Геринга, один из столпов Министерства авиации. Его физиономия сияла.

– О-о, Фриц… поздравляю. Мне только сейчас сказали, что у тебя сегодня великий день. Я думаю, мы это событие спрыснем, не так ли? У тебя нездоровый вид… Я всегда говорил, что тебе надо жениться. Ха-ха…

Шмид сел в кресло у стола, кинул взгляд на бумаги, лежащие перед Эккертом.

– В дерьме копаешься, старина? Ну-ну… И сколько же самолетов может дать в месяц чехословацкая промышленность? Двести? Ничего, в наших руках они будут делать пятьсот. Приличный кусочек выпал фюреру в Чехословакии. Генерал Удет принял около шестисот чешских машин, захваченных в Праге. Он сам их испытал. Говорит, что воевать на них можно. Кстати, ты слыхал, в отделе Гертса находится какая-то директива относительно России? С нас требуют данные об авиации русских. Дерьмовое дело. Возни много… То ли дело с французами и англичанами. Фюрер был просто потрясен, когда оказалось, что наши сведения по авиации французов точнее данных, имевшихся во французском Генштабе.

Договорились выпить по поводу дня ангела Эккерта во второй половине дня. Шмид ушел, выпросив пару коробок гаванских сигар.

Итак, «план Отто» поступил в отдел Гертса, так называемое Третье отделение, где хранились бумаги с шифром «Секретно, совершенно секретно». А копия его, доставленная Эккерту из Генштаба, была надежно спрятана на ферме. «План Отто» – разработки коммуникаций, аэродромов, баз, которые должны были вот-вот начать сооружать у границ Советского Союза. Теперь он поступил для увязки в Министерство авиации. Значит, скоро начнется строительство. Впрочем, некоторые сооружения уже строятся. На отрезке пути между Раушеном и Пальмникеном в Восточной Пруссии возводятся два аэродрома, железная дорога и нитка шоссе. Обе магистрали ведут из глубины провинции к побережью Балтийского моря. Об этом уже знают в Москве. Если б у них были данные о «плане Отто»!

Игорь… Что с ним?

Связаться с Килем? Узнать у полковника Рашке, не было ли каких происшествий во время рейса «Принца Альберта»? Он может и не знать ничего, но зато обо всем будет очень хорошо информировано гестапо. Впрочем, оно, наверное, и так осведомлено неплохо обо всем. Ведь Игоря провожал Пауль. Ниточка к Эккерту. Но знать, что произошло с Игорем, необходимо. Хотя бы для того, чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям. В случае опасности можно применить самый последний вариант… «План Отто» должен быть известен в Москве.

А что, если съездить к Артуру Небе, тому самому группенфюреру СС, который пригласил его на раут? Ведь официально Игорь числился коммивояжером и неоднократно проводил оптовые закупки руды в Швеции для концерна «Герман Геринг-верке». Как финансиста его знает и сам рейхсмаршал. Во всяком случае, распоряжения о выплате комиссионных он подписывал собственноручно. Решено… он едет к Небе!

Он приказал подать себе какую-либо из служебных машин министерства. Лучше, если с шифром рейхсмаршала. Пусть Небе поймет, что Эккерт – не просто советник.

В машине он думал о том, что навряд ли случайным было приглашение его к Небе. Скорее всего, группенфюрер СС тоже единомышленник Остера. Что ж, тем легче будет разговаривать с начальником криминальной полиции. Уж у него-то, наверное, давно на столе лежит сводка обо всем происшедшем на «Принце Альберте».

В приемной Небе гауптштурмфюрер с рябоватым лицом долго разглядывал документы Эккерта. Нехотя пошел к кабинету шефа. Оттуда выскочил с внимательным и угодливым лицом:

– Группенфюрер ждет вас, господин советник…

Артур Небе не встал из-за своего стола. Сложив руки перед собой, он глянул на Эккерта, одолевавшего долгие метры ковровой дорожки в кабинете шефа криминальной полиции. Только когда Эккерт подошел вплотную, он чуть привстал и кивнул на кресло перед своим столом.

Эккерт уселся, положив ногу на ногу. Группенфюрер едва заметно поморщился.

– Чем могу служить? – спросил он, передвигая на противоположный край стола стопку серых папок.

– Буду краток… Четыре дня тому назад бесследно пропал коммивояжер Ганс Ульрих, который по заданию рейхсмаршала ехал в Швецию для закупок большой партии руды. Он выехал на теплоходе «Принп Альберт». В Стокгольм он не приехал. Остановок по пути, насколько мне известно, судно не делало…

– А почему вы пришли именно ко мне? – Небе глядел на него мертвыми, немигающими глазами.

Вы сами знаете, почему.

– Любопытно. Так почему же?

– Зачем мы играем в прятки, группенфюрер? Я хочу знать, где Ульрих, вот и все. Дело чрезвычайно важное, и по этому поводу у меня сегодня доклад рейхсмаршалу.

Небе постучал кончиками пальцев по столу, бросил на Эккерта один-два взгляда, словно пытаясь заглянуть в его мысли, потом взял из папки лист бумага.

– Прочтите…

Это был доклад ротенфюрера Зауэра гауптштурм-фюреру Клаусмюллеру о том, что седьмого октября он с нарядом сотрудников политической полиции проверял документы у пассажиров теплохода «Принц Альберт», отбывающего в Швецию. При этом он обратил внимание на одного из пассажиров, который вел себя, как ему показалось, нервозно. Бумаги его оказались в порядке, однако ротенфюрер Зауэр решил еще раз ознакомиться с ними. На сей раз пассажир держался увереннее, однако Зауэр передал агентам, отплывающим с этим рейсом, приказ присмотреться к пассажиру в пути. Агент Лодерер, воспользовавшись тем, что пассажир ушел в ресторан, обыскал его каюту, но не нашел ничего подозрительного. Однако пассажир вернулся из ресторана ранее, чем это предполагалось, и застал Лодерера у себя в каюте. Агент был в штатском, и пассажир, видимо, принял его за грабителя. Он схватил его за горло и пытался повалить. Однако Лодерер обучался в школе СС в Партенкирхене и имел отработанные навыки в борьбе. Он отбил все поползновения пассажира, а когда тот внезапно ослаб – выпустил его. Прибежавший доктор констатировал сердечный приступ. Через два часа пассажир скончался. Его имя и фамилия Ганс Ульрих…

Эккерт отложил листок. Все ясно. Игорь погиб. Он уже давно страдал болезнью сердца и вот теперь… Еще бы! Измученному непосильной работой и каждодневным риском человеку, возраст которого за пятьдесят, да еще с сердечной болезнью схватиться один на один с эсэсовским жеребцом, которого специально обучали убивать людей без оружия. И еще была мысль, которая тревожила Эккерта больше всего: а что если смерть Игоря так же неслучайна, как и гибель Эрика? Что если это – очередной выпад полковника Остера и его друзей? Над этим следовало подумать. И рапорт этот мог быть вторым рапортом, а не первым, рассчитанным на то, что в историю могли вмешаться люди куда более солидные, чем советник рейхсмаршала.

– Хорошо… – сказал Эккерт. – Хорошо. Я обо всем сегодня же доложу рейхсмаршалу. Мне кажется, господин группенфюрер, ваша полиция в данном случае перестаралась. И это уже не в первый раз…

– Вы что имеете в виду? – поинтересовался Небе.

– Гибель моего камердинера Сведлунда под колесами военного грузовика на Кайзерштрассе. Кстати, движение грузовиков по этой и еще ряду улиц было запрещено два года назад. Как же этот самый грузовик мог миновать все полицейские посты, чтобы раздавить моего камердинера? Не правда ли, странно, господин группенфюрер? Я думаю, что мне пора рассказать обо всем рейхсмаршалу, и не только об этом, но и об одном разговоре, состоявшемся после одного не совсем понятного приглашения…

Небе спокойно глядел на него.

– Запомните, советник… Все, что ни делает полиция, делается с согласия и ведома рейхсфюрера СС Гиммлера. Вы хотите сказать, что не согласны с ним? И вообще, я посоветовал бы вам, Эккерт, не мутить воду вокруг всей этой истории. Если все так, как мы думаем, все не так безобидно. И берегитесь обжечь ваши целомудренные крылышки… Не советую шутить с гестапо…

– Благодарю за совет! – Эккерт встал, сухо поклонился. – Все, что мне нужно было, я узнал. Разрешите откланяться?

Он, не оглядываясь, пошел к двери. Когда белоснежные створки мягко сомкнулись за ним, Небе встал из-за стола, подошел к окну. Он видел, как Эккерт садился в лимузин, успел заметить решительное выражение его лица. Задумчиво потрогал редкие рыжеватые а-ля Адольф усики и позвал адъютанта.

– Вот что, Курт… – сказал он. – Стенограмму этого разговора положи в досье господина Эккерта, а копию дай глянуть мне. И пусть эти болваны в Киле еще раз как следует пощупают одежду этого Ульриха. Все его вещички перетряхнуть! Тут что-то должно быть. Не может такого случиться, чтобы я ошибся с этим господином…


2

Геринг принял Эккерта в своей библиотеке, расположенной в правом крыле министерства. Доступ сюда был разрешен близким, самым преданным. Адъютант рейхсмаршала майор фон Браухич провел Эккерта по длинным коридорам мимо охранников, для которых не имели никакого значения всевозможные пропуска: только адъютант Геринга мог провести сюда посетителя.

– Как шеф? – спросил Эккерт. – В каком настроении?

Фон Браухич, племянник главнокомандующего вермахтом генерала Браухича, в прошлом известный автогонщик, пожал плечами:

– Кажется, в неплохом… Но вы же его знаете…

«Наци номер два» разглядывал привезенные из Праги картины.

Увидев Эккерта, он замахал руками:

– Где же ты бродил? Я тебя уже два раза спрашивал. Даже имениннику это не позволено.

– Дела, господин рейхсмаршал… Неприятные новости.

Геринг дернулся всем своим туловищем.

– Ну?

– Как вы знаете, у нас часть заводов работает не на полную мощность. Шведы за руду дерут с нас три шкуры. Миссия Эркварта закончилась бесцельно…

– Да-да, я знаю… – Геринг аккуратно сворачивал полотна. – Этих проклятых шведов давно нужно было оккупировать. Фюрер слишком нянчится с их нейтралитетом. Ну и что?

– Так вот, я послал в Швецию некоего Ганса Ульриха. Он уже дважды выигрывал эту чертову гонку с рудой. И, кроме этого, он прижал финнов с никелем. Он не даром жевал свой хлеб, а комиссионных брал тринадцать процентов. Так вот этого человека четыре дня назад укокошили на теплоходе «Принц Альберт» люди Гиммлера.

– Как? Как укокошили?

– Какому-то ротенфюреру показалось подозрительным волнение Ульриха перед посадкой. Каюсь, я накричал на беднягу перед его отъездом в Киль… Так вот, этот самый ротенфюрер приказал агенту обыскать каюту Ульриха. Тот уходит в ресторан, а возвращаясь, застает в каюте проверяющего чемоданы агента. Ну, естественная реакция: грабитель. Ульрих хватает его за горло, а обученный всем эсэсовским штучкам верзила пускает в ход свои кулаки. И вот результат: пожилой человек с больным сердцем умирает через два часа от сердечного приступа, и я не знаю, кто с таким искусством сможет защищать наши интересы перед этими бессовестными шведскими торгашами.

Геринг подошел к Эккерту вплотную.

– Фридрих, ты рассказал мне все так, как было? Ты не присочинил ничего?

– Все, что я вам рассказал, вы можете сами прочесть в бумаге, которую я только что читал в кабинете группенфюрера Небе.

– Мне нужна эта бумага, Фридрих… Эта бумага должна быть у меня. Через два часа я еду к фюреру. Через час я должен ее иметь на своем столе. – Геринг уселся за стол, придвинул к себе записную книжку в перламутровом переплете. – Этот Гиммлер наглеет с каждым днем. Говорят, у него даже на меня есть какая-то картотека, и недавно он пытался подсунуть ее фюреру. Пора его одернуть… Бумагу, Фридрих, бумагу:

– Нет ничего проще, господин рейхсмаршал. Пошлите кого-нибудь из адъютантов с письмом к Небе, и он не осмелится отказать. – Эккерт стоял перед Герингом, склонившись в полупоклоне.

Министр схватил со стола лист бумаги с личным грифом и, брызгая чернильными кляксами, бегло написал: «Небе, мне нужна та бумага, которую читал у тебя Эккерт. Передай ее немедленно с моим человеком». Размашисто расписался и сунул бумагу в руки Браухичу.

– Пошли туда Вольфа, он служил в СС и знает все их штучки. И пусть без бумаги назад не возвращается.

Когда адъютант бесшумно исчез за дверью, Геринг потер мясистые руки.

– Я ему сегодня устрою… Подумаешь, рейхсфюрер!

– Что бы он значил без Гейдриха и Шелленберга? Они вдвоем с этим чучелом Мюллером уже через неделю засыпались бы… Надеюсь, ты не напишешь на меня докладную, Фридрих? Ты иди, приятель, занимайся своими делами. А я тут немного еще полюбуюсь этими сокровищами. – Он кивнул на холсты. – Когда я вернусь от фюрера, я расскажу тебе обо всем… Иди, иди!

Он почти вытолкал Эккерта за дверь.

В кабинете не сиделось. Спрятав в сейф бумаги, Эккерт вышел на улицу. На всех афишных тумбах еще висели красочные рекламные плакаты, призывавшие берлинцев посмотреть в кинотеатре «Уфа-паласт», что у зоологического сада, кинофильм «Фойер-тауфен», рассказывавший о покорении Польши. Эккерт смотрел этот фильм в кинозале министерства. Сразу после титров авторы предоставляли слово Герингу, и рейхсмаршал долго и хвастливо рассказывал кинозрителям о «подвигах» своих асов над беззащитными городами. Фильм вызвал у Эккерта чувство горечи и гнева. Немецкий народ подготавливался к роли аккуратного исполнителя зловещих планов своего фюрера, и в нем всеми средствами пытались пробудить дух средневековых завоевателей. Чего стоила одна так называемая аллея победы в парке Тиргартен. Она упиралась одним своим концом в фасад новой рейхсканцелярии Гитлера, а другим – выходила на площадь, где красовался аляповатый памятник «Зигесзойле», воздвигнутый в честь германских гренадер, участвовавших в войне с Наполеоном. На аллее, выстроившись в две шеренги, красовались все германские завоеватели, начиная от мифических средневековых курфюрстов до злосчастного Вильгельма Второго. Все это сборище берлинцы иронически называли «Пуипеналлее» (аллея кукол). То и дело по ней маршировали колонны юнцов из гитлерюгенда, и в самый отдаленный уголок парка доносились их крики: «Хайль! Хайль! Зиг хайль!»

И все же Эккерт любил бывать в Тиргартене. Здесь у него была своя скамейка, где он временами посиживал, чтобы под пение птиц подумать о своем, в других местах и при других обстоятельствах запретном.

Сейчас скамейка была пуста. Он сел, прислонился спиной к стволу столетнего дерева, покрытому седым мохом. Где-то вдалеке перекликались гудки автомобилей. Донеслись звуки бравурной музыки. А над головой всплескивала голыми ветвями липа. Сытые голуби бродили по аллее, наслаждаясь одним из последних солнечных дней.

Сегодня день пятидесятипятилетия Фридриха Эккерта. Пятьдесят пять лет этому самолюбивому коммерсанту. Где-то далеко, в заснеженной уже России, остался далекий и почти незнакомый Иван Иванович Гомоненко. Третьего декабря ему будет шестьдесят два года. Возраст немалый, пора бы на покой… Иной раз Эккерт всерьез думал, что Гомоненко был для него просто знакомым, хорошо знакомым человеком, о котором он знал все, вплоть до переживаний и забот. Красный командир коммунист Гомоненко. Будто из тумана выплывало перед ним молодое лицо комбрига Кочеткова.

– Что будем делать, комиссар? В строю осталось чуть более двухсот человек, а он все прет и прет, сволочь…

И насмешливая улыбка того, настоящего, Эккерта.

– Ничего, поверьте мне, у вас не выйдет… Вы не коммерсант. Вас сразу раскроют. Коммерции научиться не просто. Для этого нужны годы. А вы, как я понимаю, уже не молоды. И не убеждайте меня, что даже с вашим прекрасным знанием языка вы сможете долго изображать из себя немца. Это глупо, гражданин… простите, не знаю, как вас зовут…

И еще память возвращает его к той жуткой ночи, озаренной сполохами близких зарниц, когда он увидел сына своего, Витальку, с ремнями вперехлест, с офицерскими погонами на плечах.

– Или ты пойдешь со мной, отец, или… Сейчас война, отец, жестокая война… Ты слишком нужная для большевиков фигура, чтобы я отпустил тебя просто так. Я понимаю, это преступление, но живым ты отсюда не уйдешь…

«Не уйдешь… не уйдешь… не уйдешь…» Иной раз эти слова и щелчок выстрела становятся для него набатом. И еще он видел искаженное болью и удивленное лицо сына, когда тот медленно сползал на землю. Кто будет ему судьей, ему, отцу, застрелившему собственной рукой единственного сына? Кто? Теперь, с годами, когда одинокие ночи воскрешают в памяти давно забытые картины, мысли все сильнее давят его. Они становятся пыткой. Как наивен был он, считая, что время залечит старую рану. Память, этот палач и истязатель, вновь заставляет его в тысячу первый раз переживать все сначала.

А неправ был этот самый Эккерт. Неправ. Стал финансистом, стал немцем, стал членом нацистской партии комиссар Гомоненко – и все для того, чтобы лучше служить Родине. Чтобы оберегать ее здесь, где маньяки и авантюристы вовсю разожгли пожар войны. Он здесь, чтобы оберегать от этого огня Россию.

Вот и ушел из жизни Игорь. Как его звали там, на Родине, Эккерт не знает. Десять лет назад, когда Эккерт работал в Гамбургском филиале национал-социалистской партии, к нему пришел человек. Он назвал пароль и передал инструкции от Центра. Когда потом они остались вдвоем, Эккерт рассмотрел посланца с Родины внимательнее. Невысокий, худой, огромные темные глаза и маленькие интеллигентные руки. Он мог все: и печатать на гектографе, и починить сломанный наган, и съездить под видом аргентинского ученого в ставку Франко. Однажды они пошли в цирк, где выступала группа наездников под руководством и при участии бывшего белого генерала Андрея Шкуро. Казаки лихо джигитовали, срывали овации переполненного зала, а потом пели грустные русские песни. После представления Игорь сказал Эккерту:

– Ты знаешь, вот понимаю я, что они враги, многие из них кровью невинной замараны, а песни спокойно слушать не могу. Лучше нет на свете русской песни!

– Так ты не шваль эту слушал. – Эккерт положил ему руку на плечо. – Ты песни слушал. Вот в чем дело, Ганс…

– Не Ганс я… Игорем меня зовут!

Так впервые он сказал свое настоящее имя. А может, и не настоящее, а просто хотелось ему, чтобы в минуты, когда они бывали одни, кто-то назвал его родным русским именем.

Они дружно и слаженно работали десять лет. И вот эта смерть. Нелепая смерть. Она всегда бывает нелепой, когда приходит к человеку, который способен еще многое сделать в жизни.

Когда вермахт атаковал Францию, Игорь выпросился у Эккерта в Париж. В конце мая его привезли в Берлин в поезде с ранеными германскими солдатами. У него было прострелено плечо. Когда Игоря выписали из госпиталя и Эккерт устроил ему допрос «с пристрастием», он признался, что надеялся сражаться на парижских баррикадах. Но Париж пал без сопротивления, и Игорь влез в неприятную историю с освобождением трех французских офицеров, заключенных под стражу в полицейском участке Мон-Валери. Это ему удалось, но ценой собственного ранения. Хорошо, что сумел свернуть все на французов.

Эрик предупредил Эккерта, что Игорь рано или поздно сорвется. Он сильно сдал после ранения. Эрик предлагал отправить «старика» куда-нибудь отдохнуть. Он не понимал, что единственное место, где Игорь мог бы отдохнуть, было далеко, за многими кордонами.

Эрик… Широкоплечий приземистый здоровяк с повадками профессионального боксера. Сын коммуниста-шведа, осевшего в Германии с двадцать пятого года. Комсомолец, потом коммунист. После ухода компартии Германии в подполье Эккерту с большим трудом удалось ликвидировать в гамбургском гестапо досье, заведенное на Эрика. Он стал камердинером и телохранителем Эккерта и в этом качестве был зачислен в охранную полицию. Он был очень неосторожен, этот мальчишка. В тридцать пятом он застрелил в собственной квартире гестаповского следователя Леона Краммера. Полиция и гестапо с ног сбились, отыскивая убийцу, а он в это время мило беседовал с охранниками Гиммлера во дворе особняка генерал-майора авиации Риттера фон Грейма, отмечавшего в тот вечер день ангела своей супруги-летчицы Ханы Ренч. Только через два года Эрик признался Эккерту, что это он навеки успокоил Краммера, подписавшего смертные приговоры сотням гамбургских коммунистов.

Теперь его тоже нет. Остается Пауль, молчаливый, сосредоточенный Пауль Крейчке, человек, на которого Эккерт мог положиться без всякой боязни. Вот уже пять лет он водит машину Эккерта, а вечерами в подвале вместе с хозяином упражняется в стрельбе. Он не промахивается никогда, идет ли речь о стрельбе или о поступках. Его биографию Эккерт знает хорошо, она связана с Доном, Москвой, Высшим техническим училищем имени Баумана и девушкой по имени Рита, которая два года назад вышла замуж за его товарища. Ночами во сне иногда он еще разговаривает по-русски и поэтому живет в пристройке у гаража, на заднем дворе особняка, а с кабинетом и спальней Эккерта его связывает телефон, который он сам провел в обход строгого приказа властей регистрировать все телефонные линии.

Остались Пауль и Анжела, которую Эккерт никогда не видел и которая живет где-то в районе Цоссена и служит в фирме «Краузе и сыновья». И еще тот неизвестный Эккерту человек, который раздобыл копию «плана Отто» и скрывается под мундиром офицера Генштаба германской армии. От него Эккерт вот уже в течение трех лет получает шифровки, которые затем увозил в Швецию Игорь.

Годы сделали свое, и теперь Эккерту все чаще стало казаться, что Пауль чем-то напоминает ему Витальку, не того, которого он видел душной ночью на подступах к врангелевскому Крыму, а другого, каким он знал его всю жизнь до той проклятой ночи, который задавал ему вопрос: почему люди воюют, почему они убивают друг друга? И еще спрашивал он отца: что такое счастье и почему оно не приходит ко всем людям? Иногда он в памяти повторял ту ночь по нескольку раз за час или два, и тогда ему начинало казаться, что пуля его могла пролететь мимо, что какое-то чудо спасло его единственного сына, обманутого дурными людьми. Что он мог понимать в свои двадцать лет? И тогда на следующий день Пауль упрекал его за очередную бессонную ночь.

Однажды Эккерт спросил его: живы ли его родители? Пауль удивленно глянул, помолчал и вдруг улыбнулся: живы.

– Отец – пасечник в колхозе, а мать в детском садике детишкам обеды варит. Давно уже не виделись…

Это была минута. А еще через минуту он вновь глядел хмуро и спокойно, и только голос с трудом терял мягкие интонации, хотя Пауль говорил совсем уже не интимные вещи:

– Вы просили узнать, где живет оберштурмбаннфюрер Крюгер из гестапо. Я дважды подстраивался в хвост его автомобиля, но каждый раз меня оттирала охрана. Он нигде не бывает без охраны, подлец… Но живет он где-то в районе здания Верховного командования вермахта на Бендлерштрассе. Больше я ничего не смог выяснить.

Вчера Эккерт застал своего нового камердинера за несколько необычным занятием. Рихтер стоял у книжной полки и перелистывал страницы последнего сборника английского писателя Олдоса Хаксли. Эккерт поинтересовался:

– Вы знаете английский?

Рихтер смутился, покраснел.

– Что вы… что вы, господин Эккерт! Я просто хотел посмотреть цветные репродукции.

Вероятно, очередное донесение в коричневый дом на Александерплатц будет содержать точные данные о чтении советником английских авторов. На следующий день Эккерт заменил эту и некоторые другие книги на своей полке точно такими же, но с грифом личной библиотеки рейхсмаршала…

А может быть, зря он грешит на Рихтера? Нет, не может быть. За двадцать лет пребывания в Германии он научился чувствовать фальшь в поступках человека. Это было то, что он про себя называл интуицией постаревшего человека.

…Он глянул на часы. Скоро час дня. Пора к себе в кабинет. Скоро явится неугомонный и надоедливый Беппо, и придется с ним идти в ресторан на четвертом этаже министерства, пить французское вино и закусывать сосисками из голландского мяса и польским хлебом.

Надо идти…

На ветвях старой липы сидела рыжеватая белка и с любопытством разглядывала человека. Он почему-то не бросал ей корм, не пытался погладить. Он медленно встал и, опираясь на палку, двинулся к выходу из парка.


3

Геринга в этот день Гитлер принял не сразу. Камердинер фюрера Генц Линге, рослый, белокурый, голубоглазый, в форме майора СС, вежливо, но настойчиво сообщил рейхсмаршалу, что Гитлер в данный момент беседует с фрейлейн Браун, и велел не тревожить себя до половины двенадцатого. Геринг вспылил, но потом подумал о том, что человек, чистящий сапоги фюрера и проветривающий ночные одеяния фрейлейн Браун, – фигура достаточно опасная даже для рейхсмаршала, если учитывать болезненную подозрительность Гитлера и его опьянение военными успехами. Он вышел в приемную, где одиноко скучал адъютант фюрера Гейнц Гюнше, и попросил его сообщить сразу же, как только фюрер освободится.

– Я буду у Бургдорфа, – сказал рейхсмаршал, направляясь к кабинету генерал-адъютанта Гитлера.

Генерал Бургдорф – старший военный адъютант фюрера – перебирал бумаги, поступившие из Министерства иностранных дел и от командования вермахта. Тучную фигуру рейхсмаршала он увидел еще когда тот поднимался по лестнице и встретил его у дверей. Геринг, отдуваясь, плюхнулся в кожаное кресло, звякнув полусотней орденов на жирной груди.

– Проклятые лестницы! Я никогда не прощу Тодту того, что он не установил в здании лифтов. Что нового, Бургдорф?

Генерал услужливо положил перед рейхсмаршалом кожаную папку.

– Муссолини переслал нам копии своих писем к Черчиллю. Ну и его ответы, естественно. Вы же знаете, что они питают друг к другу явную симпатию. Почитайте. Прелюбопытнейшие вещи, особенно в изложении сэра Уинстона.

Геринг взял пачку бумаг. Зарегистрированные в имперской канцелярии, аккуратно размеченные чиновниками, они уже были снабжены всеми входящими регистрационными номерами и готовились занять место в архивах. На одной из бумажек, приклеенной к первому листку, неразборчивым почерком Гитлера было написано: «Ознакомить рейхсмаршала, рейхсфюрера СС Геббельса и фельдмаршала фон Браухича».

Первое письмо было от лорда Черчилля.

«После того как я вступил в должность премьер-министра, мне хотелось бы обратиться к Вам, как к руководителю итальянской нации, с призывом достигнуть взаимопонимания и ликвидировать пропасть, которая все больше разъединяет нас. Неужели упущено время, чтобы остановить поток крови, проливаемой британским и итальянским народами? Конечно, мы можем уничтожить друг друга и окрасить Средиземное море нашей кровью. Если Вы и в самом деле полагаете, что так должно быть, пусть так и будет. Но я заявляю, что я никогда не был врагом итальянского народа, никогда внутренне не относился к нему враждебно и не намеревался повелевать Италией. Предсказывать исход великих сражений, которые начинаются сейчас в Европе, было бы праздным занятием, но я уверен, что бы ни случилось на континенте, Англия выстоит до конца, даже если она останется в одиночестве, как это не раз бывало раньше. Я твердо уверен, что Соединенные Штаты, весь американский континент будет оказывать нам помощь во все возрастающих масштабах.

Прошу Вас, поверьте мне, что я обращаюсь к Вам с этим торжественным призывом, который войдет в анналы истории, не из чувства слабости или страха. Из всех христианских заповедей значение сейчас имеет лишь одна: чтобы наследники латинской и христианской цивилизации не вступили в смертельную схватку друг с другом. Я заклинаю Вас во имя чести: прислушайтесь к голосу разума, пока не прозвучал сигнал ужаса. Но с нашей стороны он никогда не прозвучит…»

Геринг отложил папку в сторону. Бургдорф почтительно кашлянул. Геринг раздвинул в усмешке жирные щеки.

– Старый британский лис завертел хвостом… У него на Средиземном море маленькая эскадра. Ему туго приходится против итальянцев. А на Атлантике его корабли топят парни Деница. Решил пощекотать великодержавное самолюбие римского актера…

Бургдорф тихо заметил:

– Письмо Черчилля произвело большое впечатление на фюрера.

Геринг перестал смеяться.

– Да, конечно, это стратегия… Фюрер видит горизонты, которые нам пока что недоступны. Мир во многие грядущие века будет чтить великое предназначение на этой земле Адольфа Гитлера.

Они обменялись еще парой цитат из репертуара доктора Геббельса.

В дверь тихо заглянул Гейнц Гюнше.

– Господин рейхсмаршал, фюрер ждет вас!

Бурдорф наклонил голову. Геринг секунду поиграл своим маршальским жезлом, тяжело встал.

– До свидания, Бургдорф…

Гитлер ждал Геринга в своем кабинете. Он стоял в позе Марка Антония у гигантского глобуса и перекалывал флажки с побережья Ла-Манша на берега Южной Франции. Геринг знал, что это любимое занятие фюрера, и благоговейно застыл у двери, наблюдая за тем, как Линге записывал стратегические мысли Гитлера в блокнот.

Фюрер еще с минуту делал вид, что не замечает рейхсмаршала, потом обернулся в его сторону и помахал рукой:

– A-а, Герман… Иди сюда. Ты выглядишь великолепно в этом мундире. Может быть, ты скажешь, кто тебе его изготовил? Боже мой, я все знаю! Мне уже уши прожужжали о том, что ты сам конструируешь себе мундиры. Может быть, мы введем такого же оттенка голубые мундиры для генералитета люфтваффе? Ну хорошо, я согласен, чтобы только один человек в рейхе имел такой мундир. Что нового? Как твой Гладиатор? По-моему, он загнал уже всех зайцев в рейхе… Езжай охотиться в Польшу, Герман. Там есть много зверей в лесах…

Фюрер был явно в хорошем настроении. Он не давал Герингу сказать даже слова.

– Сегодня ночью я принял великое решение, Герман… Я приказал Браухичу отменить операцию «Морской лев». Мы не будем высаживаться в Англии, Герман. В конце концов, зачем нам уничтожать цивилизованные народы? С англичанами мы договоримся рано или поздно. Все дело в колониях, Герман… Черчилль не хочет пускать нас в Африку… А ведь я требую немного. Нам нужны колониальные опорные пункты на западном побережье Африки, чтобы Германия могла стать атлантической державой, французская Центральная Африка. Ну и, конечно, мы должны получить наши старые африканские колонии, отобранные у нас в Версале. Я не отдам Норвегии Тронхейм и превращу его в нашу военно-морскую базу. Мы из своих колоний будем вывозить только сырье, лес, растительные и животные жиры. Я не хочу за эти продукты платить германское золото. Голландцам понадобилось двести лет, чтобы их колонии начали действительно доставлять им богатства. Германии такой срок не подходит, Герман. Я хочу получить все сразу, сейчас, когда мои солдаты создают державу, подобную которой еще не знал мир со времени походов Александра Македонского. А чтобы британский боров задумался о своей дальнейшей судьбе, мы заберем у него Гибралтар, Герман. А потом и потопим в Средиземном море флот Черчилля. Тогда он станет сговорчивее.

Фюрер входил в транс. Задергались руки, взмокла челка. Глаза вращались, будто он описывал ими воображаемые круги. Светло-бежевый пиджак и черные брюки фюрера казались сейчас Герингу расплывчатым черно-белым пятном. Гитлер почти бегал по огромному кабинету и срывался на крик. Линге уже стоял навытяжку, не сводя с фюрера восторженных глаз.

– Я верю в свою планиду, Герман, и я твердо заявляю тебе, что раздавлю всех своих врагов, внешних и внутренних! – кричал Гитлер. – Я знаю, что моя миссия трудна, но я готов к ней. – Он подскочил к Герингу и схватил его за отвороты мундира. Перешел почти на шепот: – Я знаю, так предопределено свыше. Еще когда я бедствовал в моем родном Линце, а на последние шиллинги сходил на прием к известной гадалке… я тебе все расскажу, Герман. Она сказала мне, что все мои желания одобрены богом. Она сказала, что когда-то мое имя будет известно всем… Разве она не права, Герман? Я приказал Гиммлеру найти мне эту женщину, так верно увидевшую будущее. И ты представляешь, оказалось, что ее еще в прошлом году ликвидировали его молодцы из венского гестапо. Пришлось наказать кое-кого… И еще одно: она мне сказала, что во взгляде моем вечность… Она сказала, что мне нельзя соврать. Скажи, Герман, правда у меня взгляд древнего германца, перед которым трепетали все? Я тебе верю, скажи мне правду, в нем действительно есть что-то неземное? Борман убеждал меня, что в глазах моих огонь, но я смотрел вчера вечером и ничего не увидел…

Геринг склонил голову.

– Фюрер… эта женщина была права! Я уже давно не могу сказать вам ни одного слова лжи. Ваш взор испепеляет. Вы можете исповедовать даже самых закоренелых грешников: они падут перед вами на колени. Это сверхъестественный дар, мой фюрер.

– Ты слышал, Линге? – Гитлер замахал руками камердинеру. – Герман то же сказал о моем взгляде. А ведь он всегда говорит мне в глаза даже самую суровую правду!

Геринг не мог упустить такого момента.

– Да, мой фюрер, я и сейчас хочу это сделать…

Гитлер встрепенулся:

– Что случилось, Герман? Твой тон меня пугает…

– У вас плохие помощники, мой фюрер! Мне стыдно, что усилия великого человека, не жалеющего себя для блага нации, частично теряют эффект из-за глупости кое-каких высоких должностных лиц.

– Ты опять будешь жаловаться на Риббентропа, Герман? – Гитлер сделал постное лицо. – Я устал уже, Герман… я изнемогаю. Я действительно прикажу всех вас собрать в одну тюрьму – и спорьте там до конца дней своих…

Геринг усмехнулся:

– Речь не о Риббентропе, мой фюрер, хотя и этот не из тех людей, кому вы можете поверять свои гениальные идеи. Речь о Генрихе…

– Ты имеешь в виду Гиммлера? – удивился Гитлер. – Но ведь вы с ним почти друзья…

Геринг сделал грустное лицо.

– Мой фюрер… дружба отступает в сторону, когда видишь, что деятельность друга приносит вред вашему делу. Для меня важнее всего на свете ваша дружба…

Гитлер покачал головой.

– Ты очень хорошо сказал, Герман. Как мало осталось около меня старых камрадов. А они были мне верны в самое трудное время. Иной раз я думаю, что напрасно послушался Гиммлера и отдал ему стольких бывших друзей во время мятежа Рема. Кирхнер, фон Корн, Юргенсон, Бушнер…

Геринг опустил глаза. Ему хотелось напомнить фюреру, что не Гиммлер уговаривал прикончить Рема и его дружков, а фюрер убеждал Гиммлера, что пришло время выбирать между горлопанами, которые перемежают нацистские лозунги с угрозами капиталистам, и капиталистами и генералами, которые дадут взамен голов Рема и компании реальную власть над страной и армией. Хотелось напомнить, но он понимал, что такими вещами с Гитлером шутить нельзя. А раз сам фюрер упомянул Гиммлера… И Геринг рассказал Гитлеру историю с гибелью коммивояжера Ульриха. Гитлер задумчиво разглаживал складки на рукаве пиджака.

– Это был действительно ценный человек, Герман? – спросил он.

– Это был лучший из моих людей, – пылко ответил Геринг, чувствуя, что семена падают на благодатную почву. Еще до начала своего визита он узнал, что у Гитлера вчера был адмирал Канарис и тоже жаловался на Гиммлера.

– Он был членом нашей партии?

– Да… С тридцатого года, фюрер.

– Старый камрад… – Гитлер покачал головой. – Каких людей мы теряем по глупости, Герман. Я не для того создавал СС, чтобы они убивали преданных и нужных людей. Но, может быть, ты неправильно информирован, Герман? Может, это просто навет?

И тут пригодилась бумага, которую привезли Герингу от Небе. Он молча протянул ее Гитлеру.

Гитлер, читая, медленно багровел. Закончив чтение, он ударил кулаком по столу:

– Гиммлера ко мне! Немедленно!

И Герингу:

– Я не поверил вчера Канарису, когда тот говорил об аппетитах рейхсфюрера. Они старые недоброжелатели, Герман, но ты меня убедил… Ты, как всегда, приходишь вовремя, старый камрад… А эти молодые… они не помнят еще тех времен, когда мы с тобой прятались от мюнхенской полиции. Я строго отчитаю его, Герман. Поверь мне… И еще вот что, старина… Я думал о духовном наследнике… мы ведь не вечны… И я колебался между Геббельсом и тобой. Теперь я выбрал. Ты будешь объявлен моим преемником. И не надо благодарностей, Герман. Я знаю, ты достойно понесешь вместо меня тяжкий крест вождя нации… Иди, Герман, а бумагу я оставлю у себя, чтобы прижать хитроумного Гиммлера к стенке. Ты же знаешь, он всегда приходит ко мне с бумагами, и я не могу устоять против аргументов подобного рода. А теперь я его оглушу его же оружием. Пусть теперь поспорит… Кстати, ты не собираешься встретиться с Пэтэном? Я запретил бывать у меня Франсуа Понсэ… Он мне неприятен. Ты мог бы сказать маршалу о нашей новой политике. Может, через Виши мы найдем общий язык с Черчиллем. Намекни ему, что путь германских дивизий скоро проляжет через старые знакомые дороги на Восток! В России мы получим все, что нам нужно. И пусть Черчилль не опоздает к разделу наследства. Он может остаться с носом. Или Британия будет с нами, или я сотру ее с географической карты и разведу на островах овец.

– Мой фюрер, но объявлено о приезде русского министра иностранных дел…

– Ко мне и чешский президент Гаха приезжал накануне выступления наших дивизий против его страны. От этого ничто не меняется, Герман… Наш путь – на восток!

Гитлер снова подошел к глобусу. Повернул его.

– Здесь очень много земли, Герман. Русские слишком долго пользовались раздробленностью Европы. Это несправедливо. Я поправлю историческую ошибку и загоню этот народ в дикие степи. Пусть живут там с верблюдами. А русского министра мы здесь послушаем. Может быть, удастся их натравить на Англию… Это было бы идеально. Но на восток нам предстоит идти, Герман, в любом случае. Кстати, ты знаешь, что представляет собой остров Таити? Такое экзотическое название… Может быть, послать туда пару воздушно-десантных дивизий генерала Штудента: пусть займут остров и тревожат коммуникации англичан, как ты считаешь?

Геринг чуть не расхохотался. И этот сумасшедший стоит во главе рейха… Если б не пес Гиммлер, Германия уже бы наверняка получила другого, более умного фюрера. Мало приятного иметь вождем шизофреника… Но вслух сказал другое:

– Вы гениальны, фюрер… Это блестящая мысль…

– Нужно будет сказать Браухичу и Гальдеру, – бормотал Гитлер, повернувшись узкой сутулой спиной к рейхсмаршалу, – пусть разработают план… Я назову его «Пальмовый лист». Да-да… Две дивизии Штудента обеспечат оборону… И мы ударим Англию по самому чувствительному месту, а там – Индия…

Геринг тихо вышел из кабинета. Когда он надевал плащ, в приемную быстро вошел Гиммлер. Рейхсфюрер СС был встревожен. Увидев Геринга, он подошел к рейхсмаршалу.

– Не ожидал, Герман… не ожидал! Что было бы, если б я стал вмешиваться в сферу вашего министерства? Это нечестно. Я накажу Небе за то, что он выдал секретные документы…

– Вы, как всегда, торопитесь, Генрих… – любезно сказал Геринг. – Вы забываете, что я, кроме всего прочего, еще и председатель Верховного суда рейха. И я вам не позволю расправляться с моими людьми…

– Послушайте, Герман, речь идет о резиденте английской разведки. Вы пригрели его у себя под крылышком…

Геринг побагровел.

– Вы о ком говорите, рейхсфюрер?

– О вашем советнике Эккерте. Он работает на англичан.

– У вас есть доказательства? – ехидно спросил Геринг. – Нет? Тогда я вам вот что скажу: подозревать Эккерта могут только кретины из вашего гестапо. Я знаю его двадцать лет, и за это время он оказал фюреру столько услуг, сколько не окажет за всю свою жизнь десяток ваших шерлокхолмсов… Если раньше я хотел ограничиться жалобой на вас фюреру, то теперь я потребую расследования партийного суда, и берегись, Генрих, вам никто не позволит безнаказанно шантажировать и истреблять правоверных национал-социалистов.

Гиммлер побледнел.

– С вами нельзя пошутить, Герман… Я поверил этому мерзавцу Небе… Ему показалось, что ваш советник ведет себя слишком заносчиво и подозрительно. Но он поторопился, вообразив, что этот Ульрих – связной и везет с собой очередную посылку. А тут еще в Стокгольме появился один журналист, в котором опознали офицера военно-морской разведки англичан, работающего под командованием адмирала Годфри… Я дал разрешение взять этого Ульриха. Но кто знал, что у него сердце… Кстати, мои ребята достали в Париже несколько приличных картин мастеров семнадцатого века. При определенной ситуации я с удовольствием уступил бы их вам… Безвозмездно… Итак, мне прислать вам эти картины?

Геринг усмехнулся:

– Ладно, присылайте… Только смотрите… Если Эккерт пожалуется еще…

– Исключено, Герман… Я скажу, чтобы Небе извинился перед ним. Пусть сам расхлебывает. Вот болван!

Он козырнул Герингу и прошел в кабинет Гитлера. Рейхсмаршал решил еще раз заглянуть к Бургдорфу. Когда он поднимался по лестнице, мимо пробежал Гюкше с какой-то бумажкой в руках. Когда Геринг вошел к Бургдорфу, тот читал записку.

– Ну что нового? – спросил Геринг.

– Фюрер приказал послать опытного офицера в Африку для развертывания там партизанской войны против англичан. – Бургдорф недоумевал. – Вот тут он написал название страны, но я никак не разберу его почерк. – Бургдорф протянул бумажку Герингу.

Рейхсмаршал взял бумагу. Он долго вчитывался в каракули фюрера, пока наконец не догадался, о какой стране шла речь.

– Здесь написано Танганьика…

Бургдорф пожал плечами и начал искать что-то в своих бумагах. Геринг ушел, оставив его в состоянии недоумения и удивления. Сидя в машине, рейхсмаршал думал о том, что завтра фюреру может взбрести в голову высадить десант во льдах Южного полюса, и вся сложная военная машина германского Генштаба начнет претворять эту директиву в жизнь. Если б он был фюрером… Впрочем, сегодня он был уверен, что такой день настанет.

…Выпивка с Беппо затянулась. Вместо спланированных сорока минут Эккерт потерял около полутора часов. Но не жалел об этом. Беппо, хлебнув мартини, стал разговорчивым, и Эккерт узнал от него кое-что, компенсировавшее потерю времени.

Так, Беппо рассказал о странностях характера начальника Третьего отделения оперативного отдела полковника Гертса.

– Он чужд национал-социализму, Фридрих, – разглагольствовал Беппо, – он из либералов. Если б рейхсфюрер не знал его как хорошего летчика времен Первой мировой войны, он бы уже давно был в концлагере, а не работал бы в министерстве. И еще вот что, Фридрих: в тридцатом году Гертс был редактором газеты «Теглихе рудшау», а вы сами знаете, кто там публиковался… Скрытые марксисты… вот кто… А теперь этот человек занимает такой пост. И вообще я считаю что в нашем министерстве слишком много бывших либералов. У меня в отделе работает обер-лейтенант Шульце-Бойзен. До взятия нами власти он был издателем журнала «Гегнер». Я не верю ему… но у него связи… Его поддерживает кто-то из Генштаба. Вот с кем мне приходится работать, Фридрих…

Только около двух часов дня Эккерту удалось отделаться от надоедливого Беппо. Секретарша сообщила ему, что уже дважды звонил группенфюрер Небе и спрашивал, когда будет господин Эккерт. Он просил сразу же сообщить ему о приходе господина Эккерта. Что скажет по этому поводу шеф?

Эккерт разрешил позвонить и сообщить о своем приходе группенфюреру. Буквально через три минуты после долгого телефонного звонка хрипловатый мужской голос вежливо сообщил господину Эккерту, что с ним будет лично говорить группенфюрер Небе.

– Господин Эккерт? – Голос Небе был почти дружеским. – Мы с вами наделали кучу глупостей… Я признаю, что был не прав, и прошу извинить меня. Нам с вами нет смысла терять отношения. Я глубоко скорблю вместе с вами по поводу кончины партайгеноссе Ульриха. Зауэр разжалован и переведен в строевые части СС, а агент Лодерер предстанет перед судом. Я получил нагоняй от рейхсфюрера, но даже и без этого я чувствовал себя виноватым перед вами. Итак, мы с вами ликвидировали недоразумение, не так ли?

– Да, конечно, группенфюрер, я рад миру между нами. Я желал бы надеяться, что это искренне… – сказал Эккерт. – Вы больше ничего не хотите мне сказать?

Он надеялся, что Небе обмолвится хотя бы словом о Рихтере, но группенфюрер молчал. Видимо, гестаповец считал, что эта его карта пока что в игре. Пауза затягивалась, и Небе начал импровизировать:

– Я думаю, о взаимных претензиях мы поговорим в следующий раз, когда вы посетите мой дом… Я полагаю, что это будет скоро, не так ли, господин Эккерт?

Геринг сделал свое дело. Это хорошо. Пусть теперь гестапо считает, что Эккерта голыми руками брать не следует. А улик он им теперь не даст. Конечно, они позаботятся о том, чтобы за ним была основательная слежка. Пусть следят… А извинения Небе… это лишь признание того, что первый раунд гестапо проиграло. И не больше. Теперь они будут хитрее.

Как всегда, без стука вошел гауптман Стоковски.

– Господин Эккерт, рейхсмаршал просит вас зайти к нему…

Итак, Геринг жаждет его увидеть, чтобы поделиться своей радостью. Он рад, он одержал победу в этой схватке с Гиммлером, иначе не звонил бы Небе. И Эккерт пошел следом за гауптманом.

Рейхсмаршал сидел в своем кабинете, окруженный метровыми моделями «мессершмиттов», «юнкерсов», «дорнье». Лицо его было красным и потным, как всегда, когда он хлопнет добрую порцию ямайского рома. Увидев Эккерта, Геринг расхохотался.

– Ты посмотри, Вольф, – сказал он Стоковски, – наш господин Эккерт до сих пор не может отойти от испуга… Его до смерти напугал Небе, грозный начальник крипо… Ах, как несправедлива судьба к бедному Фридриху в день его рождения… Садись, Фридрих, и учти, что тебе нечего бояться до той самой поры, пока ты нужен мне.

Эккерт сел. Геринг махнул рукой Стоковски:

– Вольф, выйди… Нам нужно поговорить о делах, которые мне хотелось бы обсудить в твое отсутствие. Спасибо, дорогой…

Стоковски вышел, и улыбка сползла с лица рейхсмаршала. Он встал, грузно прошелся по кабинету.

– Я очень озабочен твоей судьбой, Фридрих… Ты должен понять меня правильно. Я знаю, что, служа мне, ты кое-что откладываешь и для себя. Мне это понятно… Но ты, старина, должен думать о своих связях… Гиммлер утверждает, что ты резидент английской разведки. Я понимаю, что это глупость, но гестапо нечего не строит на пустом месте. Скажи, в чем ты ошибся? Где ты мог дать гестапо такую ниточку? Может быть, ты встречался с кем-либо из англичан? Мне ты можешь рассказать все без утайки. Я твой друг…

Эккерт коротко изложил свой разговор с Остером. Геринг слушал внимательно, почесывая толстые волосатые пальцы.

– Он так и говорил: сумасшедший фюрер? Любопытный тип, этот Остер… Ну хорошо. Теперь я понимаю, почему Гиммлер дал санкцию на арест этого несчастного Ульриха. Он хотел подложить мне свинью. Воображаю, как он расписал бы все фюреру. Итак, ты не поддался на его удочку, Фридрих. Это хорошо. Это лишний шанс в будущем пощекотать милого друга Генриха. Но ведь Остер – близкий друг Канариса, а у Гиммлера с Канарисом не ладится. Трудно предположить, что Остер, являясь другом адмирала, работает у Гиммлера. Черт знает что… А вдруг они и впрямь что-то задумали, а, Фридрих? Покушение на фюрера или что-нибудь еще? Ты помнишь ту прошлогоднюю историю, когда на торжественном собрании, посвященном годовщине мюнхенских событий, кто-то взорвал бомбу. Фюрер за две минуты до этого покинул зал. Тогда мы обвинили во всем англичан… А вдруг это заговорщики, которые от болтовни перешли к действиям? Я хотел бы знать это досконально, Фридрих…

Эккерт молча склонил голову.

После посещения рейхсмаршала Эккерт прошел в ресторан. Он знал, что в этот час все заведующие отделами и отделениями готовятся к ежедневным оперативным совещаниям. Многие из них предпочитали делать это в ресторане, прихлебывая что-либо из горячительных напитков. Частенько встречал здесь Эккерт и полковника Гертса, о котором ему сегодня рассказывал Беппо. Вот и сейчас полковник сидел в уголке зала и что-то записывал в блокнот в черном кожаном переплете. Это был худощавый блондин лет сорока пяти с узким длинным лицом и карими, какими-то встревоженными глазами.

– У вас свободно? – поинтересовался Эккерт.

Гертс глянул на него, привстал. Он часто видел советника рядом с Герингом и воспринимал его как высокое начальство.

– Прошу вас, господин советник…

Эккерт сел. Гертс спрятал записную книжку во внутренний карман кителя и придвинул к себе чашку кофе.

– Вы вегетарианец? – полунасмешливо поинтересовался Эккерт. – Я думал, что в нашем министерстве все предпочитают более крепкие напитки…

– Я не пью… – вежливо, но суховато ответил Гертс.

– Простите… – Эккерт заказал подошедшей динст-медхен пятьдесят граммов коньяку и лимонный коктейль. – Вы уже давно служите в министерстве, полковник? Ах, восемь лет? Это приличный срок. И как вы ладите с сослуживцами? Да-да… Я понимаю, что мой вопрос вас удивил. Я вам объясню, почему я задал его вам. Дело в том, что сегодня я беседовал с полковником Шмидом из пятого отделения, и мне показалось, что ваше либеральное прошлое его настраивает на недоброжелательное отношение к вам. Я вас уже встречал не раз, и мне нравится ваше лицо… во всяком случае, это лицо честного человека. В наше ужасное время, когда ежедневно гибнут тысячи людей, нечасто встретишь человека с доброжелательным взглядом. Вот поэтому я и решил задать вам этот вопрос… Ну что ж, благодарю за компанию, полковник, я выпил свой коньяк, и теперь мне, пожалуй, пора вернуться к себе в кабинет. Если появится необходимость, заходите, полковник… Я работаю в шестнадцатой комнате на втором этаже… Мне приятно будет с вами поболтать…

Эккерт встал и медленно пошел к двери. Притворяя ее за собой, он увидел, что Гертс продолжает смотреть ему вслед.

В кабинете он постоял у окна, наблюдая, как два солдата в брезентовых фартуках поливали из брандспойта покрытый бетонными плитами двор. На карнизах дрались воробьи, они целыми колониями обсиживали подоконники, суетливо вспархивали, пищали. По двору, лениво уворачиваясь от струй воды, бродили голуби. К железной двери бомбоубежища в парке у министерства несколько женщин в армейских пилотках несли плотно укутанные корзины. Видимо, вечером опять предстояло совещание.

Со стены браво глядел на Эккерта портрет рейхсмаршала: выпученные глаза, сытая улыбка на щекастом туповатом лице, маршальский жезл в толстых пальцах. Геринг был сфотографирован накануне аншлюса Австрии, 12 марта 1938 года. Его увековечил для потомков придворный фотограф Иост, и снимок настолько понравился рейхсмаршалу, что он приказал сделать фотокопии для кабинетов всех сотрудников министерства. Он считал, что в этом варианте он не столь толст и безобразен, как в жизни, и лицо его даже привлекательно. За несколько часов до того как Иост снял его, Геринг приказал арестовать президента Австрии Микласа и канцлера Шушнига. Эккерт присутствовал при том разговоре рейхсмаршала с лидером австрийских нацистов Зейсс-Инквартом.

– Я сейчас отдаю приказ начать вступление войск! – брызжа слюной, кричал рейхсмаршал Зейсс-Инкварту. – И тут уж вы не зевайте, берите власть. Втолкуйте руководящим лицам то, что я вам сейчас скажу: каждый, кто попытается организовать сопротивление, немедленно будет предан нашему военно-полевому суду. Ясно? Включая всех руководящих лиц, какой бы они пост ни занимали. Хотя бы и самого федерального президента… Ведь он не дал вам полномочий, а это тоже сопротивление…

На том конце провода Зейсс-Инкварт правильно понял приказ Геринга, и через несколько часов его черная гвардия арестовала руководителей страны. А утром следующего дня в Австрию вошли германские дивизии. Так исчезло с карты Европы самостоятельное и независимое государство Австрия.

Эккерт ненавидел этого человека. Его потрясла жадность Геринга, его патологическое стремление к наживе: любой ценой, любым методом. Во всех оккупированных странах рейхсфюрер накладывал лапу на ведущие отрасли промышленности и слал туда своих эмиссаров. Сейчас на него работало двести сорок крупнейших в Европе предприятий. А аппетиты его все росли и росли. Недавно Эккерт получил задание определить производительность предприятий, находящихся на территории СССР в районах бассейна Днепра, в Белоруссии, Ленинграде и Донбассе. Сообщение об этом ушло в Москву с последним рейсом Игоря в Стокгольм, который закончился благополучно. Центр приказал тогда Эккерту срочно переслать все, что можно было узнать о военных мероприятиях Германии у наших границ. И вот «план Отто» не доставлен в Москву, где он так нужен. А ведь через месяц сюда, в Берлин, приедет с визитом министр иностранных дел СССР, и было бы великолепно, если б он уже был в курсе всех приготовлений фашистов.

Но как передать сведения? Как?

В ведомстве Риббентропа на Вильгельмштрассе уже обсуждают протокол визита советского наркома. А в Москве до сих пор не знают, что Гитлером утвержден план стратегических сооружений у границ СССР. Там еще не знают, что за ширмой дружелюбных фраз готовится цикл мероприятий, истолкование которых может быть только однозначным.

Со стены нагло глядит Герман Геринг. Если б знал любезный шеф, что исполнительный и вежливый чиновник Фридрих Эккерт, которого он уже в течение двух десятилетий считает своим поклонником и верным слугой, мечтает о дне, когда сможет пустить своему шефу пулю в лоб…

Так как же передать сведения в Центр? Как?




День солнечный



1

Утром к Эккерту вошла секретарша.

– Господин советник, к вам хочет зайти какой-то господин. Имя? Он не говорит. Он требует свидания с вами и говорит, что он старый ваш друг.

– Что он собой представляет? – Эккерт поднял голову от бумаг. – Ну? Я жду вашего ответа, Инга… Женщины всегда так наблюдательны…

Секретарша смущенно опустила глаза.

– Вы знаете, он, скорее всего, по денежным делам… Мой отец работал в банке… я знаю этих господ. Может быть, у вас какие-либо долги?

Эккерт расхохотался.

– Вы прелесть, Инга! Ваша характеристика настолько исчерпывающа, что я, пожалуй, приму этого господина.

Но посетитель не хотел ждать. В тот момент, когда секретарша готовилась выйти в приемную, гость распахнул дверь и втиснулся в кабинет.

– Ты недоступен, как сам господь бог, Фриц… – брюзжащим голосом сказал он и аккуратно отодвинул вставшую на его пути секретаршу. – Не обижайся, крошка, раньше я бы с удовольствием пощупал твои перышки, вот старина Фриц не даст соврать… Годков десяток тому назад я бы показал тебе, на что способен порядочный мужчина в расцвете лет, но вот сейчас… Шестьдесят девятый стукнул! Ох, я не буду ждать твоего приглашения, Фриц, и сяду в это кресло… Отошли, пожалуйста, в свое гнездышко перед твоей дверью эту крошку… Я не выношу таких разгневанных взглядов с той поры, как схоронил свою Хильду.

Это был Штумпф, Зигфрид Штумпф, человек, двадцать лет назад устроивший германское гражданство вышвырнутому революцией из России волжскому немцу Эккерту. Человек, в усадьбе которого Эккерт познакомился с бывшим пилотом эскадры Рихтгофена Германом Герингом, разыскиваемым французскими военными властями за зверские бомбардировки мирных городов Ломбардии. Тот самый Штумпф, чей сын Карл является одним из фаворитов рейхсмаршала Геринга и генерал-майором люфтваффе.

– Ну что ты на меня смотришь, Фриц? – Штумпф потер ладонью изборожденное морщинами красное лицо. – Не узнаешь? Или я постарел так сильно? Ты, я вижу, выглядишь молодцом. Только седой… Да-да… сколько годков мы с тобой не встречались? Да, с тридцать третьего… Семь лет! Ты вон какой шишкой стал и птичку эту у своих дверей держишь… И дорого она тебе обходится? Ну ладно, ладно, не поверю, чтобы ты упустил свое. У нее на груди значок союза немецких женщин, а с правилами этой организации я знаком, сам иногда пользуюсь кое-какими услугами девочек оттуда. Мы же с тобой арийцы, старина… Фюреру нужны солдаты, и совсем необязательно, чтобы они имели узаконенных отцов… ха-ха…

Если бы Эккерт мог позволить себе роскошь завести списки и анкеты на наиболее значительных лиц, с самого начала снабжавших фашистскую партию средствами, то старый Штумпф был бы в этом списке на пятнадцатом-шестнадцатом месте. А в анкете Эккерт написал бы следующее: «Зигфрид Штумпф. Один из владельцев пароходной компании “Штумпф”. Состояние к 1935 году оценивалось в сорок – пятьдесят миллионов рейхсмарок. Колоссальное влияние лично на Геринга. После тридцать шестого года влияние это внезапно упало, и старый Штумпф оказался в немилости у власть предержащих. Восемь лучших судов компании реквизированы для нужд флота. Два из них уже переоборудованы в рейдеры и под названиями “Орион” и “Виддер” готовятся выйти на коммуникации англичан в Атлантику. Правительство наложило арест на вклады компании в гамбургском банке и таким образом лишило Штумпфа третьей части всех средств. Не помогла аудиенция у Геринга. Рейхсмаршал топал ногами и кричал на своего старого друга. За последнее время старый Штумпф перестал даже получать пригласительные билеты на торжества в Нюрнберге, которые устраивала национал-социалистская партия».

Так выглядела бы анкета, которую завел бы на Штумпфа Эккерт, если б имел такую возможность. А сейчас все эти сведения промелькнули у него в памяти за те считанные секунды, когда он обходил стол, чтобы пожать руку старому приятелю.

– Ты держишься молодцом, Зигфрид, – сказал он. – Я бы сказал, что ты выглядишь совсем не похожим на отца тридцатидевятилетнего сына. Рад, очень рад тебя видеть. Ну, рассказывай, как твои дела?

Штумпф махнул рукой.

– Дела… Не устоял я на ногах, Фриц. Плохи дела. Пару недель назад я передал флоту еще два судна… Чего им стоять у причала и гнить? В море их топят англичане, а содержать их слишком дорого. Я был у Карла, советовался, куда вложить наши деньги. Он послал меня к тебе. Ты стал величиной, старина… В твой коридор, как и к Карлу, нужно идти мимо часового. Но Карл солдат, а ты… Ладно, я просто так. Не обижайся. Дал совет старому приятелю. Ты можешь мне не говорить прямо, я понимаю все, но ты намекни… Старый Зигфрид еще не потерял ума. В берлинских коридорах я еще могу заблудиться, но ты меня сейчас спроси про прибыли Мессершмитта или Флика, и я тебе отвечу с точностью до трех пунктов, как на самой лучшей европейской бирже. Мне обидно, старина, что я не могу хлопнуть перед тобой пачкой ассигнаций… Я беден, Фриц, то, что у меня еще есть, – это деньги Карла, я при них просто управляющий.

Штумпф оставался Штумпфом. Старый скряга пытался и сейчас, по своему обыкновению, прикинуться бедняком, чтобы отбить охоту у простоватого Эккерта, натуру которого он уже, как ему казалось, изучил, требовать комиссионных. Ведь получить какие-либо сведения в ведомстве Фрица Тодта было невозможно, а то, что Министерство авиации имеет свою экономическую службу с широко разветвленным статистическим аппаратом, было ему хорошо известно.

Эккерт задумчиво разглядывал свои ногти, слушая пылкую речь «старого друга». Когда Штумпф замолк, Эккерт поднял глаза.

– Вот что, Зигфрид, я хочу знать всю эту историю с тобой. Что случилось, почему полетели твои шансы у фюрера? Для меня все это непонятно…

Штумпф криво усмехнулся:

– Долгая история, Фриц… Я не хотел бы тебе ее рассказывать. Это слишком тяжело для меня.

Эккерт сказал жестко:

– Придется рассказать, Зигфрид. Иначе я не смогу выговорить для тебя у рейхсмаршала одно дельце, которое не только пахнет жирными комиссионными, но и откроет для тебя вновь кое-какие двери… Ты меня понимаешь?

Штумпф оживился:

– Если ты говоришь об этом деле с бельгийским рыболовным флотом, то я согласен… Правда, это рискованная штука, но я готов вновь поточить свои старые зубы…

– Речь не о флоте… Тут кусок пожирнее. Но об этом потом. Я слушаю, Зигфрид…

Штумпф расстегнул ворот рубашки, потер ладонью щеку.

– Ты меня убедил, Фриц. Только я не пойму, зачем тебе нужна эта история?

– Я не хочу, чтобы возражение рейхсмаршала против твоей кандидатуры застало меня врасплох. Я хочу иметь на этот счет свои доводы.

Штумпф закрутил головой.

– Ты прав, ты прав, Фриц… Он будет возражать. Я тебе все скажу. Когда была «хрустальная ночь», ну, ты знаешь, когда били евреев, я прихватил кое-что из имущества банкира Бендлера… Мои парни взяли малость из наличности в его кассе, коллекцию картин… ну, ты понимаешь. Откуда мне было знать, что все это по списку намечено для Геринга? У Карла начались неприятности, а тут еще до фюрера дошло, что мой братец, Альфред, да ты его знаешь… Так вот, этот идиот подался в Испанию и воевал на стороне коммунистов… Хорошо, что не под своей фамилией, это избавило меня от еще больших бед… Ты же знаешь, как фюрера настораживает то, что связано с коммунистами. Мне пришлось потом возвратить Герману… тьфу, господину рейхсмаршалу все эти камешки… Да и картины тоже, но было поздно… Я взял у Бендлера на восемьсот тысяч марок, а у Геринга по описи значилось на миллион и сто тысяч. Мне пришлось вложить свои денежки, Фриц, а после того как началась эта самая централизация и мне пришлось отдать фюреру все свои суда и заводы для их ремонта, я остался нищим, Фриц…

Эккерт вертел в пальцах карандаш. Штумпф замолк. Он тяжело дышал и не сводил настороженного взгляда с лица Эккерта.

Эккерт думал. Уже с первых минут визита Штумпфа у него возник вариант, который сейчас принимал окончательные формы. В Стокгольм должен ехать Штумпф. Уладить вопросы с рудой он не сможет – слишком явно проглядывает в нем желание погреть собственные руки. Да и тонкий это вопрос. Игорь запутал его, как только мог, намекая осторожным шведам на возможную реакцию Англии и США. А вот в качестве курьера его кандидатура самая лучшая. Ведомство Гиммлера не заподозрит ничего. Только под каким предлогом всучить ему пакет? И как сделать, чтобы он доставил его гарантированно, не заглянув в содержание? Как?

Штумпф глядел на него ожидающе. Эккерт достал сигару, срезал кончик ее специальными ножницами, повертел в руке, прежде чем закурить.

– Ты знаешь ситуацию, Зигфрид… Заводы Пензгена, Цангена, Лёзера, Флика и других задыхаются без руды. Генеральный директор объединения «Герман Геринг-верке» Плейгер докладывал рейхсмаршалу, что без нового поступления руды мы не сможем обеспечить рейх и армию новым оружием. А руды более чем достаточно в Швеции, Зигфрид… Ты понимаешь меня?

– Да-да, я понимаю, Фриц… Эти проклятые шведы сидят на руде. И я должен…

– В Швеции работает несколько наших групп. Там есть люди Маннесмана, Круппа, Хеша… Они давят на шведов, как могут, но интересы концерна «Герман Геринг-верке» представлены одним Гаупнером. Там нужен деловой и опытный человек.

– Спасибо, Фриц… – Штумпф растроганно пустит слезу. – Я знал, что ты хороший товарищ. Ты помнишь, что я когда-то сделал для тебя… О-о, ты пошел далеко, старина Фриц, и ты сделаешь для старого Зигфрида хорошее дельце, не так ли?

Эккерт встал.

– Еще не все сделано, Зигфрид… Сейчас я иду к рейхсмаршалу. Разговор будет тяжелый, я знаю… Еще не все в моих руках, ты понимаешь… Этими вопросами ведает доктор Вольтат, я просто анализирую промышленность стран Востока, и все. Так что ты пока не радуйся. Ты можешь посидеть у меня в кабинете, если хочешь, но знай, что я вернусь не раньше чем через час.

Штумпф встал.

– Я пойду к Карлу, старина. Я должен перемолвиться с ним парой словечек. Ты же понимаешь… Старый Штумпф уже совсем ничего не значит в своем доме. Хозяин – Карл. А он занят своими делами, и я выполняю его обязанности. Такова наша участь, Фриц, участь стариков при взрослых сыновьях… Я пойду к Карлу и попрошу твою птичку сообщить мне, когда ты вернешься.

Он торопливо выскользнул из кабинета.

Этого и хотел Эккерт. Он прикрыл за Штумифом дверь, постоял у окна и сел на диван. Игорь вез «план Отто» в голове. Он два вечера сидел над списками названий и цифр. Для его памяти это было трудно, но доступно. А вот как сделать теперь? Давать пакет Штумпфу – сумасбродство. Думай, думай! Ты обязательно должен придумать. Обязательно…

Эккерт вспомнил о сегодняшней встрече с Гельмутом Вольтатом, холеным, молчаливым, с надменным презрительным взглядом. Вольтат занимал в министерстве должность чиновника для особых поручений при Геринге. Рейсмаршал как-то проговорился Эккерту, что Вольтат был его личным посланником в Англии в июльские дни 1939 года. Через него Геринг пытался предотвратить вмешательство Англии в войну между Германией и Польшей. Вольтат провел плодотворные беседы с виднейшими деятелями британского правительства, но успеха не достиг. Тем не менее его обстоятельный доклад о предложениях англичан, подтверждающих их нежелание воевать с фюрером, очень понравился Гитлеру, и Вольтат был удостоен личной аудиенции и беседы. С ним даже стал вежливо здороваться Гиммлер, а это означало многое.

Вольтат пригласил Эккерта заглянуть к нему в кабинет. Они долго сидели друг против друга, потом Вольтат сказал:

– Мне рекомендовали вас как знатока России. Как вы оцениваете ее обороноспособность? Новые заводы в Днепропетровске, Кривом Роге? Производительность предприятий в Никополе?

– Я писал докладную записку рейхсмаршалу. Там все выводы.

Вольтат усмехнулся:

– Я читал ваш доклад. Он тороплив и ошибочен. Рейхсмаршал им недоволен. Вы слишком переоцениваете силу русских. Наши офицеры были на маневрах под Киевом. Ворошилов показывал устаревшие танки. В Испании мы видели их самолеты. Они хуже наших. Наши агенты в Прибалтике сообщают, что эти самолеты на вооружении Красной армии до сих пор. Нужен новый доклад, господин Эккерт. Я знаю, что ваша работа была выполнена очень быстро, это хорошо, но проанализируйте факты еще раз: рейхсмаршал предупредил, чтобы доклад был оптимистическим. Его, возможно, покажут фюреру… Вы понимаете? Вы знакомы с высказыванием фюрера на совещании в Бреннере? Так вот, фюрер сказал, что мы вынуждены будем схватиться с Россией еще до того, как пойдем на Британию. Исходите из этого, подготавливая ваш доклад…

– Я не хочу убеждать кого-то в заведомо неверных мнениях. – Эккерт побледнел. – Я знаю, что потенциал России так велик, что мы не скоро будем готовы к противоборству с ней. Я сообщу все, что считаю нужным сообщить. И лакировать факты я не буду.

Вольтат с любопытством глянул на него.

– Мне вас жаль, Эккерт, – спокойно сказал он. – Вы поймите одно: фюрер уже все решил. Все, Эккерт. На восток уже перебрасываются войска… Идите и подумайте, Эккерт.

Через несколько минут Эккерт вызвал Пауля. Шофер явился немедленно. На клочке бумаги Эккерт написал: «Немедленно свяжитесь с Анжелой. Любыми способами. Гитлер принял решение напасть на нашу страну. Подробности потом. Информация от личного советника Геринга фон Вольтата. Согласен на запасной вариант. Пусть кто-либо свяжется с неким Штумпфом в Стокгольме, где он будет находиться в промежутке между двадцатым и двадцать пятым октября, назовется Лейфом Рюдигером, шведским коммерсантом, и примет посылку для Центра. Штумпф ни о чем не подозревает. Рюдигер – агент по сбыту руды».

Эккерт глянул на лицо Пауля. Он стоял бледный, настороженный. Эккерт подождал, пока Пауль прочтет несколько раз записку. Вот он кивнул головой. Эккерт чиркнул спичкой и сжег листок.

– Идите, – строго сказал он. – Я прошу вас приготовить мне машину на завтра. Проверьте мотор. Может быть, нам придется ехать в Гамбург…

И вот сейчас ему нужно идти к Герингу. Уговаривать послать в Стокгольм Штумпфа. Впрочем, если бы Эккерт обратился к нему с просьбой послать туда кого-либо другого, рейхсмаршал был бы насторожен. Ведь только что состоялся его разговор с Гиммлером относительно частых контактов Эккерта со Стокгольмом. А вот Штумпф… этот будет вне подозрений!

А может быть, Вольтат что-то перепутал? Ведь в ноябре ожидается визит советского наркома. Его пригласил Риббентроп. Правители Третьего рейха закупили кинофильм «Петр Первый» и показывали его в зале рейхсканцелярии. Присутствовали Гитлер, Геринг, Геббельс… Лицемеры. Они еще аплодировали. Нет, теперь задача номер один получить точные данные по поводу сказанного Вольтатом. Подтвердить или опровергнуть… Такими вещами не шутят. А к чему тогда «план Отто»? Ведь это первый этап подготовки. А отмена операции «морской лев» – высадки в Англии? Значит, все верно?

Эккерт прикрыл глаза. Вчера на приеме, посвященном прибытию в Берлин представителя советских торговых организации, показывали несколько выпусков советской кинохроники. Чистые улицы Москвы, милиционеры в белых гимнастерках, смеющиеся ребятишки, кормящие голубей у стен Кремля… Родина. Любимая, единственная на всем свете… Как тяжело без тебя, без твоих полей, без русских березок над волжскими водами… Как тяжело одному из первых твоих часовых!


2

Геринг отодвинул в сторону бумаги.

– Это плохо, Фриц… Плохо. Ты ведь старый, опытный волк. Я тебя не узнаю. Твой доклад произведет самое неприятное впечатление на фюрера. Я знаю, что ему нужно, Фриц… Ты заблуждаешься. Ты пасуешь перед гигантизмом России. Ты знаешь, как назвал ее однажды фюрер? Колосс на глиняных ногах. Это очень метко. Россия хотела бы, чтоб мы остановили наши дивизии. Но ты скажи мне, Фриц, для чего создаются армии? Разве не для того, чтобы воевать?

– Я ничего не понимаю, господин рейхсмаршал… От меня требуют анализа. Я двадцать лет специализируюсь на России, на изучении ее экономики, вы же знаете это сами… – Эккерт судорожным движением придвинул к себе папки, принесенные для доклада. – Я считаю, что мы потерпим поражение в первые же две недели. Мои анализы точны как никогда… Это гибель – выступать против России. Это сумасбродство.

– Фридрих, ты переходишь грани… Даже друзьям не позволено такое. Гиммлер за эти слова содрал бы с тебя шкуру. Замолчи! В России мы возьмем сырье, земли, богатейшие земли Европы. Мы устроим там рай, Фридрих… И ты вернешься туда губернатором, ну, скажем, какого-нибудь Нижнего Новгорода. Ты хочешь быть гаулейтером? Вижу – хочешь. Так вот, я тебе обещаю этот пост, если ты будешь выполнять то, что тебе приказано. А мне нужно вот что: цифры и данные, которые бы подтвердили позиции фюрера и убедили наших трусливых генералов, что Россию можно сокрушить. Сколько тебе нужно времени для этого доклада?

– Две недели.

– Отлично. Считай, что ты их получил. Что еще?

– Я хотел бы знать, насколько все это серьезно. С Россией… Есть директива фюрера?

– Есть приказ фюрера. Директива Генштабу будет после визита русского министра. Мы попробуем повернуть дивизии Сталина на англичан.

Эккерт задумчиво пожевал губами.

– Я понял, господин рейхсмаршал… Я все сделаю.

Геринг прошелся по кабинету.

– Я тебе верю, Фридрих. То, что я сказал сейчас, это государственная тайна. Но двадцать лет, которые я тебя знаю, убедили меня, что тебе доверять можно. Я очень огорчен, Фриц, очень. Мы сделали глупость, что связались с англичанами. Да и Париж не так уж нужен был нам… Я сделал все, что мог, чтобы предотвратить вмешательство англичан и французов в наши польские дела. Я послал накануне войны в Лондон фон Тротта, ты помнишь того офицерика, который учился вместе с лордом Астором в Оксфорде? Да-да, ты его видел на совещании у Мильха, он в таких интеллигентских очках… Так вот, фон Тротт побывал в Кливдене, в усадьбе Астора. Там он встречался и беседовал с лордами Галифаксом и Лотианом, с министром Томасом Инскипом. Потом он встречался даже с самим премьером Чемберленом. Он говорил им, что дорога вермахта проляжет только на восток. Он предложил, чтобы англичане пригласили в Лондон Мильха или Удета, чтобы познакомиться с английской авиацией и договориться кое о чем… Да что там фон Тротт! Я сам на одном из приемов уговаривал французского военного атташе Стэлэна не вмешиваться в эту польскую заварушку. Я вернул Стэлэну отобранный у него личный самолет, чтобы он мог быстро сообщить о моих словах этому ублюдку Даладье. А генерал Боденшатц, по моей просьбе, сообщил Стэлэну, что мы к первому сентября будем с Францией и Англией в состоянии войны, если они не одумаются. Ты помнишь, Фриц, мы им сообщили фактическую дату нападения на Польшу. Мы хотели узнать: вмешаются ли они? Я знал, что до этого в Париже без приглашения побывал польский военный министр Каспржиск. Я знал, что Даладье и Боннэ шарахались от него как от чумного. Все было за то, что ни Чемберлен, ни Даладье не влезут в эту польскую историю. Но они струсили перед угрозой быть сброшенными со своих постов и отдали роковые приказы… И мы вынуждены воевать на два фронта. А ведь если б они были поумнее, мы бы сейчас уже были около Урала. А теперь Сталин перевооружает армию. Ид-диоты…

– Когда мы выступим против русских?

Геринг усмехнулся.

– Ты слишком много хочешь знать, Фридрих… Тебе это ни к чему. Сохраннее будет голова, если она не хранит таких тайн. Однако скажу тебе, что для подготовки такой кампании понадобится не менее трех-четырех месяцев… У нас нет нефти. В год нам нужно не менее двадцати трех миллионов тонн нефти, а у нас в наличии около трех миллионов… Нам нужны нефть и руда, Фриц. Много нефти и много руды…

Геринг сел в кресло, чтобы не лишать себя удовольствия время от времени краем глаза поглядывать на себя в огромное зеркало, занимавшее половину противоположной стены. Сегодня он был в баварском охотничьем костюме и шерстяных гетрах: рейхсмаршал ждал Гиммлера, с которым они уговорились поохотиться в государственном заповеднике. Рейхсфюрер должен был скоро прибыть.

– Кстати, Фриц, если хочешь, я тебе расскажу прелюбопытную историю о том, как наш грозный Генрих еще раз сел в лужу. Он предъявил фюреру какую-то бумагу, в которой доказывалось, что Мильх, генерал Мильх, мой ближайший помощник, имел в своем роду не то бабушку, не то дедушку еврея. Я его срезал сразу тем, что сказал: «В моем штабе я сам решаю, кто еврей, а кто нет». И ты знаешь, фюреру понравился мой ответ. Он отдал Гиммлеру его бумагу и засмеялся… Ты глянул бы на физиономию нашего грозного рейхсфюрера…

Эккерт неохотно улыбнулся. Геринг воспринял это как страх перед именем грозного главы гестапо.

– Фриц, ты можешь спать спокойно до тех пор, пока я за тебя. Скоро фюрер издаст декрет о провозглашении меня своим преемником и тогда… тогда… Кстати, моя жена уже спрашивала, почему ты перестал бывать в нашем доме.

– Я глубоко благодарен фрау Эмме… – Эккерт склонил голову. – Столько работы… Кстати, господин рейхсмаршал, я все же предлагаю направить нашего человека в Стокгольм. Мы можем потерять многое, если не поспешим. А ваше имя в Швеции еще помнят с той поры, как вы показывали в девятнадцатом шведским пилотам навыки германского аса… О, ваше имя в Швеции знают очень хорошо.

Геринг покачал головой.

– Ты льстец, Фридрих… За это качество тебя и боготворят женщины. Моя Эмми от тебя просто без ума. Твой такт ее всегда потрясает. Однако кого же ты предлагаешь? Уж не себя ли? Гиммлер сразу закричит, что ты повез англичанам все наши стратегические планы… Кстати, Фриц, а может, ты и впрямь работаешь на дядю Джона, а? Говорят, адмирал Годфри очень неплохо платит своим агентам… Так что, старина, может, я прав? – Он расхохотался, довольный своей шуткой.

Эккерт изобразил на лице ужас. Геринг захохотал еще сильнее.

– Боже мой, только идиот мог подумать что-либо подобное об этом человеке. А Гиммлер все время хвастается своими криминалистами… Ладно, ладно, Фриц, не буду больше так шутить. Ты слишком труслив для этой опасной роли, старина, и эта трусость убеждает меня больше всего в твоей невиновности. Так кто же твой кандидат?

– Вы его хорошо знаете, господин рейхсмаршал. Это старый Зигфрид… Он умен, может обвести любого и дока во всех делах, связанных с куплей-продажей.

Геринг настороженно глянул на Эккерта.

– Сколько тебе дал этот мошенник, Фриц? Вот уж с кем я не хотел бы иметь денежные дела. Он меня ограбит. И потом, он слишком нечистоплотен, Фриц…

– Зато против него ничего не будет иметь господин Гиммлер.

Геринг покачал головой.

– Фриц, ты работаешь у меня, а не у Гиммлера. Мне плевать, если ему что-то и не нравится.

Эккерт возразил:

– А он опять напишет какую-либо бумагу и пойдет к фюреру. Зачем вам лишние разговоры? Уж Мильха-то он вам не простит. После Фрича у него аппетиты разгорелись.

Геринг промолчал, из-под толстых, покрасневших век разглядывая Эккерта.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68876739) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.