Главная страница | Короткие любовные романы | Купейные разговоры

Купейные разговоры
Татьяна Кожевникова
Мне пришлось часто ездить в поездах дальнего следования. Времени много, не будешь же всю дорогу спать или есть. Иногда приходилось услышать исповедь попутчика. Может быть, как в песне: «Навру с три короба, пусть удивляются, с кем распрощалась я, вас не касается!». Но мне кажется, что человек расскажет незнакомцу то, что никому другому не доверит. Вышел из поезда и забыл с кем ехал.
А я вот запомнила некоторые рассказы, объединила их в сборник, который назвала «Купейные разговоры». Кое-какие детали, интимные подробности, покажутся вам странными: свечу держала, была там, в шкафу сидела? Отвечу честно. Догадалась, что так было, судя по характеру рассказчика. Ну, и кое-что из того, что сама знаю.

Татьяна Кожевникова
Купейные разговоры

Утренняя звезда
Ехала я в Москву. В купе только неразговорчивая бабулька, которая ехала в столицу «подкормить», как она выразилась, внука – студента. Утром, как всегда, было нечего делать. Позавтракали с соседкой, я вспомнила, что не успела взять с собой что-нибудь почитать, посмотрела по графику, когда будет большая станция, чтобы можно было купить газеты и журналы. Ждать пришлось недолго. Поезд скоро должен был прибыть на станцию, где будет стоять тридцать минут. Я уселась в купе в ожидании остановки. Думаю, поезд остановится, я без качки накрашу губки и пойду за газетками и сканвордами.
Поезд остановился, но пока я красила свои губки, в полупустой вагон ворвалась толпа детворы, и сразу всем стало мало места. Отчаявшись выйти из вагона, я не могла даже выбраться из купе. Когда чуть схлынула толпа детворы, шумной гурьбой пошла молодёжь постарше.
– У вас не занято? – поинтересовались два юнца и, не дождавшись ответа, плюхнули мне под ноги огромные сумки.
Теперь у меня пропала всякая надежда выйти из вагона, хотя времени ещё было достаточно, а около вагона раздавались крики зазывал, предлагающих газеты, пиво, картошку и ещё бог весть что. Юнцы ушли дальше. Бабулька сидела безучастная ко всему, свои страдания мне некому было излить. Теперь по вагону детвора и молодёжь постарше ходили туда и сюда, отчего создавалось впечатление, что ты в школе на большой перемене. Одни заглядывали в купе, другие звали товарищей, словом, шум стоял неимоверный. Наконец, в вагоне появились взрослые женщины, но тише и спокойней от этого не стало. Все кинулись к ним, рассказывая, как они устроились или, жалуясь на Лёньку, Маньку, Таньку, которые не хотели уступать место. Взрослые пытались угомонить детвору, но бесполезно.
– Так, сели все по местам. Посчитаем вас, потом разберёмся, кто где будет спать, – крикнула яркая женщина громовым голосом и детки стали расходиться.
Взрослых тоже было достаточно много, поэтому выйти из вагона возможности не представилось. Тут появилась проводница и стала кричать, чтобы провожающие выходили из вагона, потому что поезд отправляется. Все загалдели, засуетились. Я уселась на своё место, поняв безнадёжность своей затеи, решив, что найду, чем себя занять. Поезд отправился не так скоро, как было обещано, но мне было уже всё равно. Я сидела с таким же безучастным видом, как и моя соседка, которая, кажется, даже не шевелилась всё это время. В купе зашла женщина неопределённого возраста:
– Извините, у вас не занято?
– Понятия не имею, – может, грубо, но зато честно ответила я.
– Это мои вещи, – она указала на сумки.
– Да, это не мои вещи.
Бабулька, видно, мечтала о своём, о девичьем, а мне так надоела вся эта суета, к тому же было обидно, что я осталась без чтива, в общем, не хотелось двигаться. Женщина очень вежливо попросила поставить сумки в багажник.
– Ставьте.
Она позвала кого-то по имени и тут же, как двое из ларца, одинаковы с лица, появились два юнца. Пришлось встать. Юнцы тут же подхватили сумки, вытащили их в коридор, за ними с важным видом вышла я. По коридору продолжала метаться детвора, правда, ни разу меня никто не толкнул и не зацепил. Каких-то две минуты и сумки были пристроены.
– Извините за беспокойство, – женщина уже столько раз просила прощения, что мне даже стало её жалко. – Мы в Москву едем на конкурс «Утренняя звезда» – пояснила она, как будто это объясняло, отчего тут такой «дурдом».
Я присела на диван, женщина стала шуршать пакетами, что-то доставать и раскладывать, а я – её рассматривать. Надо же чем-то заняться, если читать нечего. Надо сказать, что такой тип не часто встретишь. Одетая в очень дорогой костюм, она была … никакая. Казалось, что, когда её создавали, у Творца был выходной. Вся белёсая, единственным украшением лица были очки, да, пожалуй, волосы – тоже белёсые, скорее пепельные, красиво стриженные и уложенные. Очки в дорогой оправе едва держались на носу, если можно назвать носом крючок для кухонных полотенец. Рот – щель, вместо губ – две полоски, смазанные губной помадой. Бело-розовая кожа всё время покрывалась красными пятнами, фигура напоминала тряпочную куклу – мешочек, набитый ватой – тельце, а к нему пришиты такие же мешочки поменьше и чуть длиннее – руки и ноги. Не подумайте, что я рассматривала её предвзято. Во-первых, я делала это украдкой, во-вторых, потом – во время задушевного разговора, её приветливость и не наигранная вежливость расположили к себе так, что некрасивой её назвать было трудно. Я же, по-моему, точно её охарактеризовала – никакая. Какие-то размытые черты лица и тела, старательно украшенные дорогими вещами.
Женщина всё ещё шуршала, как в купе появилась проводница, с уставшим видом забрала билеты и оставила два комплекта постельного белья. Кто же будет второй – развлекала себя я – наверное, та горластая властная женщина, ловко осадившая напирающих деток.
Я встала, чтобы выйти следом за проводницей в коридор и чуть не столкнулась в дверях … Впрочем, я сразу дала имя этому чудесному созданию – Снегурочка. Солнце, осветившее её серебристо-золотые волнистые волосы, раскинутые по плечам, превратило их в чудесную корону, нежный овал лица с очаровательными ямочками на щёчках с естественным румянцем, мягко очерченные коралловые губки, голубые, чистые, словно вода в горном озере глаза. Вот такая, наверное, была в сказке Снегурочка, которой любовались все, кто с ней встречались. Вдобавок, у «Снегурочки» была очаровательная улыбка, с которой она очень вежливо извинилась, хотя мы с ней и не столкнулись. Я пропустила девушку в купе. Та сразу защебетала. Правда, правда, иначе и не назовёшь такой приятный тембр голоса.
– Мамочка, давай я застелю постели.
И тут же принялась рассказывать, как устроились её подруги. Мать смотрела на свою красавицу – дочь с обожанием, можно было только представлять себе, что этой девчушке не составило бы большого труда вить из неё верёвки. Как я потом убедилась, это милое создание даже в мыслях не держало такого.
Она порхала между полками (верхними, кстати), быстро и ловко застелив обе постели так, что можно было только удивляться. И тут же её позвали из соседнего купе. Девушка вопросительно посмотрела на мать.
– Иди, иди, дочка. Я пока разложу всё, а обедать тебя позову.
При напоминании об обеде у меня тоже засосало внутри. Я принялась раскладывать свои бутерброды, сходила за чаем, а тем временем наша спутница достала огромный бидон и не только по купе, а по всему вагону заструился бесподобный аромат свежих котлет. Женщина тут же принялась угощать ими нас с бабулькой, та – достала сало. Короче, война – войной, а обед – по расписанию. В дверях снова появилась «Снегурочка».
– Мама, можно я с девочками пообедаю?
– Конечно, я уже собрала вам. «Вот», —протянула она увесистый пакет.
За обедом мы, как водится, разговорились. Меня интересовало, как сделать котлеты такими душистыми?
– Да, это мясо у нас такое душистое, – смеясь, ответила спутница, которую звали Варвара Петровна, – из деревни всё – и мясо, и куры, и яйца. Гуляют все на воле, вот и душистое такое получается.
Слово за слово, рассказала Варвара Петровна всю свою жизнь.
Варвара
Варвара росла в чисто женской семье. Бабушка и мама. Вспоминали тоже каких-то бабушек, будто дедушек и на свете не было. Даже фотографий мужских в доме не было, впрочем, их и так-то мало было. Их семью так и прозвали – «женский род». В деревне день начинался рано. Мама была дояркой, да своё хозяйство – корова, куры, огромный огород. Варя тоже работы не боялась. И в школе училась хорошо, и корову доила, и в огороде возилась, и в доме убирала. Гулять она не ходила. Ещё маленькой девочкой знакомые мальчишки дразнили её – пугалом. Зрение у неё было плохое, очки мама ей покупала в роговой оправе – самые дешёвые, да и сама неказистая была. Мальчишкам же скоро надоело её дразнить, потому что она молча выносила все издевательства – не жаловалась и не огрызалась, и не носилась за ними, чтобы «дать по шее». Так, со временем общение с мужским полом сузилось до минимума. Нет их, мужчин. Да и не нужны они ей были. Школьные подруги – списать, помочь, выслушать признания, кто в кого влюблён, – это к Варваре. Своей личной жизни у неё не было. Личная жизнь – это огород, корова, школа. А после школы – институт. Правда, заочно, потому что денег не было у матери, чтобы дочку учить в городе. Какие деньги в деревне? Все натуральным хозяйством жили.
Правда, колхоз их был – передовой. Сколько сдано государству в закрома, сколько мяса, – все цифры были настоящими и большими. Только куда оно всё потом девалось, – это уже не колхозников дело.
Колхоз – передовой, потому что председатель – толковый. Вениамин Матвеевич – предельно честный человек, успевал за день все участки обежать, все дела устроить, все бумаги подписать. Кроме этого, он часто заходил в школу, выслушивал про ребят всё. А когда те оканчивали школу, он уже знал, кого, куда поставить работать, а кого можно и в город отпустить – учиться. Молодёжь не сбегала из деревни. Если кто-нибудь и отправлялся «за счастьем», всё равно возвращался рано или поздно. Варваре было предназначено стать главным бухгалтером. Она и училась на экономическом факультете сельскохозяйственного института.
Как – то она возвращалась с сессии. Заранее договорилась по телефону, в какое время ей надо быть на станции, чтобы добраться домой. Матвеич выделял каждый день или «Газик» или автобус, который отвозил или привозил людей на станцию. Можно и пешком – почти 20 км. На станции их собралось четверо. Двое парней, которые везли кинескоп из города, она и незнакомый парень – корреспондент районной газеты, который, как оказалось, ехал в передовой колхоз делать репортаж. Когда народу собиралось немного, Матвеич присылал «Газик». Коля – водитель – всю дорогу ворчал, что машина неисправная. Не проехали и половину дороги, как «Газик» остановился. Коля нахмурился, вылез из машины и, открыв капот, занялся ремонтом. Пассажиры тоже вышли из машины. Парни посматривали на часы. Из соседней деревни должен был прийти родственник, который занимается ремонтом телевизоров, а они тут торчат. Варя безучастно стояла у машины. После напряжённой сессии ей хотелось отдохнуть. Она не могла надышаться чистым родным воздухом. Корреспондент – единственный, кто, казалось, был рад, что машина поломалась. А, может, он просто оптимист был такой. Он всё время восторгался природой, тишиной, лесом и прочим естеством, которого деревенские не замечали, потому что привыкли. Погода, правда, портилась. Поднялся ветер, над головой стали набухать тучи. Наконец, Коля показал свой хмурый лик и сообщил:
– Идите пешком, её (он пнул машину ногой в колесо) теперь только волоком притащишь. Говорил же ему (слегка ругнулся он), а он – езжай, а потом на ремонт станешь. А теперь вот заклинило и всё.
Пока он заканчивал тираду, Варя уже достала свою сумку из машины. Парни же стали ругаться, что оставить кинескоп не могут, так как он им сегодня нужен, а «переть» его на руках, – спасибо большое. Один только корреспондент, казалось, обрадовался возможности пройтись пешком. Он тоже забрал свою сумку и приготовился к походу. Парни, всё ещё ругаясь, вытащили кинескоп, Коля дал им мешок и, соорудив носилки из двух палок, кое-как пристроили дорогую вещь.
– Скажите Матвеичу, пусть трактор пришлёт, – напутствовал Коля.
– Ты что не знаешь, что сейчас все в поле?
– А мне…, – Коля был очень сердит.
С тем и отправились в дорогу. Парни с носилками впереди, потом корреспондент, которого звали Геннадием, а Варя сзади. Парни скоро вошли в ритм и стали отрываться. Геннадий же пошёл вместе с Варварой и стал расспрашивать у неё о колхозе, о председателе. Профессиональная привычка, поняла Варя, но с воодушевлением, даже с гордостью рассказывала. Сколько чего сдали государству, – это она знала, потому что уже работала бухгалтером (в те времена работа – не престижная). Рассказала об экспериментальных садах, теплицах, о пруде, в который запустили рыбу и озерке, которое соорудили специально для детворы, чтобы купались летом.
– Ну а какая у нас природа, – вы и сами видите.
– А через лес к вашей деревне нельзя дойти?
– Почему нельзя? Тут все тропинки выведут, если не к центральной улице, то всё равно к нашей деревне. А вот с этой стороны – к соседней.
– Ну, тогда пошли?
Варваре так хотелось, чтобы корреспонденту всё у них понравилось, чтобы он написал хорошую статью, что она сразу же согласилась, тем более что через лес идти было ближе. Ей даже в голову не пришло, что ходить с молодым человеком по лесу – зазорно или опасно. Для неё мужчины в половом смысле слова не существовали. Товарищи, коллеги, знакомые – и всё. Тем временем парни со своей ношей скрылись за поворотом.
– А мы ещё и раньше их придём, – у Вари появился спортивный азарт.
Они свернули на первую попавшуюся тропинку, и пошли лесом. В лесу было тихо, – ни ветра, ни шума. Птицы не пели.
– Гроза будет, – сообщила свои наблюдения Варя.
Геннадий продолжал расспрашивать, как живёшь, с кем живёшь. В его вопросах был неподдельный интерес, и Варя рассказывала и про себя, и про маму, и про Матвеича, жена которого была их дальней родственницей. Неразговорчивая по натуре, она довольно складно и с юмором рассказывала про своё житьё-бытьё. Обычно городские подсмеивались над «деревней», но Геннадий с чисто профессиональным интересом выслушивал всё, спрашивал какие-то мелочи, которые она забывала, видно было, что он расспрашивает не из вежливости. Иногда он останавливался, рассматривал деревья, которые показались ему необычными. На небольшой полянке, через которую вела тропинка, попросил остановиться.
– Хочу сфотографировать.
Он долго примерялся то к одному дереву, то к другому, сфотографировал Варю, потом – она его, потом решил сфотографировать полянку с дерева. Варя с интересом наблюдала за ним, не понимая всех тонкостей. Геннадий, сделав несколько кадров, решил спрыгнуть с ветки, на которой сидел, и не успела Варя ничего сказать, как он уже сидел на земле, стоная, с подвёрнутой ногой. Варя тут же кинулась оказывать медицинскую помощь. Заставила его разуться. Достала платок, и, нисколько не смущаясь, скомандовала:
– Смочите его мочой, привяжем потуже, – быстро всё пройдёт.
Геннадий смотрел на неё изумлённо, не понимая, казалось, где он возьмёт требуемое. Варя догадалась, что ей нужно отойти.
– Я – сейчас, – она помчалась по полянке, вспоминая, что где-то тут должна быть сторожка.
Она ещё не успела рассказать Геннадию, что зимой к ним приезжают охотиться из города, что их егерь – самый лучший в районе, что у него в лесу полно всяких сторожек, в которых ночует или он сам, или кто-нибудь, кого застанет непогода. А дождь уже начинал накрапывать. «Сейчас как ливанёт, а с больной ногой далеко не уйдёшь. Переждём в сторожке», – думала она. Сторожка оказалась не так уж и близко. Варя вернулась. Геннадий сидел на земле с перевязанной её платком ногой. Варя не стала уточнять, смочил он его или нет.
– Пойдём в сторожку, дождь начинается, – скомандовала она, поднимая Гену с земли. Он облокотился на её плечи и беспрекословно захромал в нужном направлении. Дождь всё усиливался. Варя захватила ещё обе сумки – свою и Геннадия, и так, вся увешанная сумками и больным, зашагала к сторожке. Не успели они добраться до домика, как ливень с перекатами грома, обрушился на них со всей своей летней дурью. В сторожку они зашли насквозь мокрые.
– Есть во что переодеться? Сейчас первые дожди – холодные, можно и простудиться, – Варя привыкла обо всех заботиться, тем более Геннадий был гость и больной.
Она тут же стала разводить огонь в небольшой печке. В это время Геннадий чем-то шуршал за её спиной. Затем вытащила из своей сумки платье, которое тоже оказалось мокрым.
– Ну и ничего. Пока дождь кончится, всё высохнет, – обнадёжила она то ли себя, то ли Гену. Геннадий, похоже, тоже не сильно расстроился неожиданным поворотом событий.
– Романтика! Ты любишь романтику, Варя? – перешёл он на «ты».
– Не знаю. Книги люблю читать, а самой не приходилось.
– Что?
Варя смутилась, впервые осознав, что находится в лесной избушке с молодым человеком, что в романтических книгах с этого и начинается романтическое приключение. Она тут же отбросила эти мысли. Любовь – это не для неё. Она знала, что – некрасива, и не страдала от этого, определив своё место в жизни – работа, семья, в смысле мама и бабушка. Молодые люди никогда на неё не засматривались, ничего не предлагали, она тоже не интересовалась любовью в применении к себе. У других – да, у подруг, в книгах и кино, а у неё – нет. И всё. Она не думала об этом.
Геннадий надел сухую рубашку, почему-то в его сумке вещи остались сухими, качество, наверное, получше было, и вытащил из своей сумки бутылку «Шампанского».
– Варя, я думаю, что в данном случае, не грех будет выпить.
– Я не пью.
– Тем более. Я буду твоим учителем.
Варвара всё время ловила себя на мысли, как легко было с Геннадием. Он был такой общительный, остроумный, галантный, что можно было подумать, что они знакомы вечность. К тому же он был красивый. Она это сразу отметила, но не придала значения. Она не умела кокетничать, к чему?
– А ты, почему не переодеваешься?
– У меня всё промокло. Да ничего, не простужусь, – отмахнулась она.
– А где же нам взять бокалы? – Варя тут же полезла в специальный ящичек над печкой и достала алюминиевые кружки.
– Какая-то волшебная сторожка, – всё-то тут есть, – засмеялся Геннадий.
– Это Захарыч постарался. Их тут в лесу много – таких сторожек. И в каждой есть дрова, соль, кружки, вода, иногда и хлеб. Ребятишки в лес ходят, охотники, – всем пригодится.
Варвара принялась рассказывать про Захарыча, а Геннадий тем временем ловко открыл бутылку с «Шампанским» и разлил пенистый напиток в алюминиевые кружки. Взять в деревню «Шампанское» его надоумил друг – Володька, который придумал себе кличку «Мазай», дескать, он как бы в лодке, а зайцы (имел в виду девушек) сами в лодку сигают. Володька считал себя бабником и очень этим гордился. Когда Гена сказал, что едет в деревню делать материал на тему дня, Володька – Мазай тут же пропел ему частушку:
По деревне я иду
И подарки раздаю –
Кому сына, кому дочь,
Надо Родине помочь.
– Ты там, Генка не теряйся, деревенские – они, ух, кровь с молоком. Возьми «Шампанское». Открывать не обязательно. Ты только покажи бутылку, – она твоя. Любая красавица не устоит. А захочешь сам выпить – откроешь.
Геннадий усмехнулся, вспоминая дурашливое напутствие друга. Вот тебе и «красавица». Впрочем, он относился к тому типу людей, которые не разделяют мир на части. Для него все люди были интересны. Варя, например, была интересна именно тем, что была типичной деревенской девушкой, не опылённой городскими штучками. Он подходил к каждому человеку с профессиональной точки зрения. Всё, что ему рассказала Варя, он уже мысленно переложил в репортаж. Редактору понравится. А что касается её внешности, то он как-то и не придавал этому значения. Не под венец же.
Они выпили, потом ещё. Варя всё время вскакивала, подкладывала в огонь дрова. Скоро в сторожке стало жарко, Варя почувствовала, что опьянела. Ей было весело, радостно, очень хотелось сделать что-нибудь приятное Геннадию, который рассказывал ей смешные случаи из своей жизни – ему пришлось много поездить и повидать – профессия обязывала.
– Сними платье, пусть нормально посушится, – предложил Геннадий без всякой задней мысли, видя, как поднимается пар над её спиной.
Варвара сняла ещё мокрое платье и повесила его над печью. Попробовала рубашку Геннадия, она была ещё влажной. Геннадий, казалось, не обратил внимания на её «наряд», хотя мысленно пожалел девушку, которой приходится ходить в таком белье. Фигура, конечно, была не ахти какая. Но сама она была, что называется «кровь с молоком». Конечно, ведь молоко и было её основной едой – утром, в обед и вечером. Геннадий продолжал рассказывать, Варя смеялась.
– Дождь кончился, – прислушалась она, – да уже стемнело.
– Тут переночуем. Мне тут нравится. Тебя не будут искать?
– А тебя?
– Будут.
– И меня, – они весело засмеялись, представляя, как их ищут с фонарями по лесу, заглядывают в колодцы, дупла и т.п. Однако уходить в ночь из тёплой весёлой сторожки не хотелось. Варя осмотрелась, как бы устроиться переночевать. В сторожке стояла лавка, довольно широкая, можно было пристроиться и на полу. Она мысленно представила, кто, где будет спать.
– Ты уместишься на лавке? Правда, подстелить нечего.
Неровный свет от керосиновой лампы собирал по углам таинственные тени, весело трещали дрова в печке, Варя металась по сторожке в поисках «постельных принадлежностей», Геннадий наблюдал за ней. Ему казалось странным, что она совсем не смущается, ходит себе в само сшитом бюстгальтере, ужасных панталонах, нисколько не кокетничает, странная такая. Да и вообще, решил Геннадий, зачем красавицы – жеманные, умничающие, спесивые, когда тут для разнообразия – деревня во всей красе. Жаль, что репортаж об этом не напишешь. Варя вытащила откуда-то два мешка с сеном и начала вытаскивать его прямо на пол.
– Вот повезло, Захарыч оставлял для своей Ляльки – лошадь его так зовут, да видно не успела она стрескать, – Варя говорила как бы между прочим.
– Иди, ложись, а я на лавке лягу.
Геннадий долго пристраивался на узенькой подстилке из душистого сена.
– Ну, хочешь – иди на лавку, а я на полу. Мне не привыкать.
Она соскочила с лавки, подошла к нему. Геннадий молча потянул её за руку.
– Ты, что? – испугалась Варя, кажется впервые за весь вечер.
– А ты как думаешь?
– Ты эти штучки брось, – Варя насупилась и отошла подальше.
– Какие штучки, что ты имеешь в виду? – спросил Гена, давясь от смеха. Он не думал, что Варя – вот так просто «прыгнет в лодку», как к Мазаю, но ему вдруг стало интересно, что она имеет в виду под «штучками».
– Ты думаешь, я сразу под тебя лягу, если и сняла платье, так что ж из того, ты не думай, у нас в деревне не заведено так, как у вас в городе – «свободная любовь». Я вот сейчас домой пойду, – Варя говорила это, постепенно меняя интонацию. Вдруг она заплакала, села на пол и, всхлипывая, проговорила:
– Это потому, что я – некрасивая.
Геннадий и не понял, к чему это было сказано. Сначала он испугался этих обильных слёз, потом подсел к ней поближе, стал гладить по голове. Ему помешали очки, он их снял, потом помешали шпильки, он их аккуратно вытащил, волосы, как лунный свет, заструились по плечам, потом он нашёл, что этот ужасный бюстгальтер тоже должно быть очень мешает, попытался расстегнуть его, но конструкция оказалась незнакомой.
– Это как расстёгивается? – поинтересовался он.
Варя машинально дёрнула за какие-то верёвочки и сняла его, не переставая плакать. Полная налитая грудь выскользнула из тесных пелёнок.
– Вот это да! – Геннадий воскликнул совершенно искренне.
Где те красавицы, ну-ка станьте рядом! Варя перестала плакать, сидела на полу и потихоньку всхлипывала, вроде была и ни при чём. Геннадий прикоснулся к груди кончиками пальцев. Тугая, упругая, она наполняла его руку, он уже не мог оторваться. Нежно прикоснулся к ней губами. Осторожно придерживая другой рукой, уложил Варю на пол. Она дрожала, но не от холода, а от возбуждения. Геннадий отклонился, чтобы полюбоваться:
– Варенька, да ты – красавица! – сказал он с неподдельным восхищением. Чувствуя всё возрастающее желание, он стал раздеваться сам. Варя крепко зажмурила глаза и молчала. Геннадий опять прикоснулся губами к груди, чуть потянув за сосок. Пахло молочком, а может сеном, на котором она лежала. Варя опять задрожала, но глаз не открыла, стиснув теперь и губы.
– Варенька, милая, всё – хорошо, всё будет очень хорошо, – приговаривал Геннадий, снимая одежду. Ему хотелось ощутить её телом, – вот такую упругую, сбитую, почувствовать молодое невинное тело. Он всё больше и больше возбуждался. Не сводя глаз с её груди, он стал стаскивать с неё панталоны, которые обнажили золотистый лобок. Варя нисколько не сопротивлялась, только дрожала. Геннадий ещё раз потянул за сосок. Варя судорожно всхлипнула, не открывая глаз.
– Всё будет хорошо, – уговаривал её Геннадий, хотя она ему и не возражала. Он осторожно развёл ноги и накрыл ладонью промежность. Она была влажная. Это возбудило его ещё больше. Ласково, то поглаживая лобок, то пощипывая его, он попытался найти клитор. Варя резко сдвинула ноги.
– Ну, что ты, глупенькая, что ты? Всё будет хорошо, – твердил Гена, как заклинание, разминая руками упругое тело.
Почувствовав, что она расслабилась, Геннадий лёг на неё сверху, упираясь руками в пол, чувствуя, что она дрожит всем телом, не пытаясь как-то помочь ему. Целуя то один сосок груди, то другой, Геннадий постепенно раздвинул её ноги. Варя слабо стонала, скорее подвывала. Он с размаху вошёл в неё, слабо ощутив препятствие. Варя взвизгнула, но тут же откинулась назад. Девственница, мелькнуло в голове у Геннадия, но уже ничего не могло остановить размеренных движений его тела. Прикрыв глаза, Геннадий толкал вперёд свой член навстречу необъяснимому блаженству, которое не замедлило наступить. С диким воплем он выплеснул всё, что накопилось в нём, и в изнеможении опустился на грудь Вари. Она лежала без движения, может быть, без сознания. Геннадий скатился на пол рядом и перевернулся на спину.
– Хорошо. Я же говорил, что будет хорошо, – Варя не шевелилась.
– Варя, – позвал он. – Варя!
– Я, – прошелестела она.
– Ты живая?
– Да.
– Дай водички.
Варя встала, шатаясь, сначала на четвереньки, потом на ноги и, стоная, пошла к ведру с водой. По ногам её текла кровь. Геннадий глянул на это зрелище и ужаснулся, но, решив не пугать девушку, не подал вида, когда она принесла ему кружку с водой.
– Спасибо тебе большое.
Варя только теперь опустила взгляд и долго рассматривала свои ноги, потом, также пошатываясь, побрела к ведру и вышла с ним на улицу. Геннадий отдыхал, лёжа на душистом сене. Ему было и впрямь хорошо. Никаких угрызений совести он не чувствовал. Расслабился и всё. Варя зашла и молча проследовала к лавке.
– Иди сюда, – позвал Геннадий, – печка прогорит – холодно будет, – Варя покорно подошла к нему и присела в ногах.
– Ложись, – он подвинулся и откинул руку, чтобы она могла на неё лечь.
Также покорно Варя легла рядом. Геннадий тут же уснул. Проснулся он оттого, что замёрз. Варя лежала рядом, свернувшись клубочком. Геннадий натянул на себя рубашку, свитер, поискал глазами, чем бы прикрыть Варю, но кроме её платья, которое висело над печкой, ничего не увидел. Так далеко – до печки – его внимание к молодой особе не простиралось. Он прижался к ней. Несмотря на то, что в сторожке действительно стало холодно, молодое упругое тело девушки было тёплым, домашним и нежным. Геннадий полежал немного, согрелся, но близость молодого девичьего тела не давала ему уснуть. Он, недолго думая, вошёл в неё. Варя, по-видимому, тоже проснулась. Он почувствовал, как напряглись её ягодицы. Но это возбудило его ещё больше. Не торопясь, испытывая огромное наслаждение от своей сдержанности, он завершил акт с таким же воплем. После этого, согревшись и удовлетворившись, он уснул.
Проснулся он намного позже Варвары, которая и печку растопила, и чайник вскипятила, и прибрала немного, и сидела теперь на лавочке, любуясь Геннадием. Какие у него чётко очерченные губы, прямой профиль, резкий взлёт бровей, крепкая фигура, и вообще – красавец. О себе, о том, что произошло, она не думала. Всё произошло случайно, но не случайно. Просто ПОРА.
Геннадий вскочил на ноги и тут же вскрикнул от боли – забыл, что он подвернул ногу. Варя не на шутку испугалась.
– Может, я в деревню побегу, людей позову? – засуетилась она.
– Сами дойдём.
Собрав вещи, попив чаю, они двинулись в путь. По дороге Геннадий, прижав Варвару к себе, хромал даже больше, чем это требовалось. Всю дорогу он рассказывал анекдоты, и вообще был в отличном настроении.
В деревне их никто не искал, но, когда они подошли к сельсовету, правда, Гена опирался теперь на палку, на порог выскочила секретарь Лена, разбитная двадцатипятилетняя молодица, у которой не заладилась жизнь в городе с мужем, и она теперь отсиживалась в деревне у матери – до лучших времён. Лена тут же перехватила Геннадия, начала хлопотать вокруг него, кудахтать и ворковать. Она сообщила, что Вениамин Матвеевич уже уехал в поля, приказал устроить дорогого гостя как можно лучше, накормить, напоить, спать уложить, а потом видно будет.
Варвара, поняв, что её миссия окончена, молча пошла домой.
– Варькя, ты, што ли ча? – окликнула её бабушка из хлева.
– Я, ба.
Варя прошла в дом. Всё то же, всё также, но она – другая. Варя всё ещё чувствовала толчки в промежности. Они ей не мешали, но отвлекали внимание. Бросила сумку в угол, налила себе литровую кружку молока, отломила домашнего хлеба. Стояла посреди комнаты и жевала методично, как корова. Никаких мыслей в голове. На полу котёнок играл сам с собой, пытаясь отбить задними лапами петку, которую крепко держал передними лапами. Когда таким методом у него ничего не получилось, он попытался достать непокорный камешек через ухо. Варя, которая ещё вчера кинулась бы к нему, закузюкала, зацеловала бы, теперь без тени улыбки, тщательно разжёвывая ароматный хлеб, безучастно наблюдала за его игрой. Подошла к маленькому мутному зеркальцу, глянула на себя:
– Всё будет хорошо, – повторила она заклинание.
Она стала другая. Резко, за одну ночь она превратилась в женщину. Многие девушки, становясь женщинами, остаются такими же наивными, как и были. Варвара вдруг ощутила себя взрослой, даже семейной женщиной. Она не собиралась претендовать на свободу Геннадия. Просто она почувствовала, что она теперь не одна. Так не бывает? Бывает. Это интуиция.
Жизнь вошла в свою колею. Варя на работе, Варя дома – хозяйство, учебники. Всё, как всегда. Она даже не пыталась подойти к Геннадию, который стал кумиром деревенской молодёжи на три дня. Он постоянно был в окружении, его постоянно куда-нибудь возили, что-то показывали, а вечером, несмотря на утомительную работу в поле, молодёжь собиралась у клуба, но не потанцевать, а послушать то, что рассказывал Геннадий и рассказать ему что-то о себе, слушал он с огромным интересом. И девушки, и парни, – все были просто влюблены в него, никому не было дела до Варвары, которая не выходила из дому. Никто и не вспомнил, что они с Геннадием провели ночь в сторожке.
Геннадий уехал. Через месяц вся деревня носилась с газетой, в которой был напечатан его репортаж. Обо всех он написал, да так здорово, что многие как бы узнали себя заново – с лучшей стороны. Для Вари же ничего не изменилось. Время шло. Она стала полнеть. Ей всё время хотелось кушать. Однажды, когда она съела целую банку солёных огурцов с хлебом за один присест, мать, не глядя на неё, сказала:
– Ты бы к врачу пошла, што ли ча, на учёт стала.
Варя чуть не подавилась. Откуда мама знает, что она беременная? Знала не только мама. Бабки судачили на лавке:
– Правильно Варька сделала. Такой парень – и красивый, и умный. Кто бы её дурнушку замуж взял? Какой-нибудь прощелыга, да пьяница. У них и мать тоже также. Не гуляла вроде ни с кем, а приехала как-то из города и понесла.
Варя нисколько не стеснялась своей беременности. Все в деревне знали, чей это будет ребёнок. Девки некоторые завидовали, но ей ничего не говорили. Варя родила девочку. Вениамин Матвеевич, как председатель колхоза и дальний родственник, вызвался стать крёстным отцом. И отчество своё предложил дать девочке. От отчества Варя отказалась. Записала девочку Геннадиевной. А назвала Олеся. В честь того леса. Девочка была, как ангелочек. Белокожая, как мама, голубоглазая, с серебристо-золотыми волосами. Все школьные подруги приходили к Варе понянчить такое чудо. Варя боялась сглазу. Но ничего такого не случилось. Девочка росла и с каждым днём не только её мама, но и все вокруг убеждались, что это действительно чудо – общительная, нежная, как-то по-особенному красивая, с чудесным ясным взглядом, чудесным голосом. Бабки радовались:
– Наконец-то повезло Ивановым. Такое чудо в доме!
Вениамин Матвеевич был в областном центре на конференции. Был там и Геннадий – в качестве корреспондента. Встретились, как старые друзья, несмотря на разницу в возрасте. Потом Вениамин Матвеевич как-то странно посмотрел на Геннадия и сказал:
– Что же ты, парень, ни разу дочку свою не навестил? Такой ангелочек растёт! Уже годик скоро будет, а такая смышлёная, забавная. Красавица!
Геннадий дар речи потерял от неожиданности.
– Какую дочку?
– Свою. Варя родила.
– Поч – почему вы думаете, что это моя дочь?
– А чего думать, и так всем ясно. Ночевала с тобой в лесу? Ни с кем больше не встречалась. Серьёзная она у нас. И дочь в срок родила. Так-то вот, парень.
– Я не знал.
Геннадий так растерялся, что не только не слышал, о чём говорили на конференции, но и вообще ничего вокруг не замечал. Сначала он рассердился. Подумал, вот женить хотят. Потом подумал, что ничего такого сказано не было. Хотелось посмотреть на дочь. Наверное, страшненькая, как и её мама. Это Матвеич говорит – ангелочек, добрый он просто.
Геннадию не до этого сейчас было. Совсем недавно его познакомили с дочерью очень влиятельного человека. Блестящая красавица, она благосклонно отнеслась к его ухаживаниям и, кажется, не прочь была выйти замуж. Вовремя же ему дочь хотят пристроить! Геннадий был сам не свой. Дома рассказал всё матери. Они всегда были в дружеских отношениях. Мама очень обрадовалась, что у Геночки есть дочь.
– Женись на Варе, – посоветовала она, – дочери отец нужен.
– Ты что, мам? А Алла? Я её люблю. А Варя – я уже забыл про неё. Так, однодневка. Никаких перспектив.
Геннадий собрал посылку, положил туда деньги и послал в деревню – дочери на годик. Время закрутило его, многочисленные перемены в жизни отвлекли от мыслей о дочери.
Геннадий
Он женился на Алле. Почти год чувствовал себя счастливым человеком. Ему, не избалованному деньгами – мама на пенсии, больная, небольшая квартирка, зарплата обычная, – вдруг, как из рога изобилия привалило – трёхкомнатную квартиру подарили на свадьбу, после свадьбы почти сразу стал начальником отдела, скоро тесть отдал свою машину, себе купил новую. В доме – всё по последнему слову техники и моды – полная чаша. Геннадий, как сыр в масле катался. Но очень быстро его перестало радовать такое «благополучие».
В то время как вся страна стояла в очереди за селёдкой и маслом, в их импортном холодильнике не переводились деликатесы, правда, Геннадий наелся ими уже через полгода. Носил их маме, которая, как выяснилось, меняла потом икру и сайру на сырое мясо и овощи. Алла никогда не готовила. Поначалу отшучивалась. Дескать, на завтрак, обед и ужин – любовь, а перекусить – вон в холодильнике, что найдёшь. Потом Геннадий перестал даже напоминать о том, что еду нужно готовить. Завтрак – на работе, обед – где придётся, чаще – у мамы. На ужин Алла иногда заказывала что-нибудь из ресторана. А чаще всего Геннадий жарил яичницу или картошку, которую сам же и покупал. Когда он с аппетитом поглощал мамины котлеты, у неё увлажнялись глаза, но вслух она ничего не говорила.
Одевалась Алла модно и дорого. Сначала это было вроде бы всё приданое, а потом… Норковая шуба, которая стоила столько же, сколько автомобиль, песцовый полушубок, бриллианты и мелочь – платья, туфли, сапоги, – Геннадий точно знал, что он столько не зарабатывает, а Алла вообще не работала и не собиралась. Только один раз он поинтересовался, сколько стоит её вечернее платье, в котором они пошли в ресторан на какое-то мероприятие. Алла поджала губки:
– Чуть больше твоего месячного оклада.
Скоро Алла стала пропадать на несколько дней. Чем она занималась целый день, – Геннадий не знал и не хотел знать, но, когда он спрашивал, где она была на выходных, отвечала, пожав плечами, – у родителей. Однажды, позвонила её мама и попросила передать Алле, чтобы она срочно ей перезвонила, когда придёт домой. Что-то она там присмотрела. Алла пришла через два дня. Где была? У родителей, – ответила, как обычно. Когда Геннадий сказал, что мама искала её, она с каким-то презрением сказала:
– Ну, давай, выясняй по минутам, где я была, что делала, во сколько мама позвонила, во сколько я к ней пришла после её звонка. Почему ты это не выяснил? Тебя не интересуют дела твоей жены?
– Интересуют. Чем ты занимаешься?
– Собой в первую очередь. Во вторую – … пока секрет, – на этом разговор был закончен. Но у Геннадия надолго остался неприятный осадок.
Началась всеобщая приватизация, или как её в народе назвали «прихватизация». Папа Аллы прихватил для дочери ателье мод, где она стала директрисой. Насколько знал Геннадий, Алла училась в каком-то институте, куда её устроили по блату, не доучилась, но документ о высшем образовании у неё был. Геннадий недоумевал, как можно работать, ничего не зная. Оказывается можно. Алла только «числилась» и подписывала документы, да и то изредка, так как всеми делами занимался надёжный штат, который папа ей и подобрал.
Алла стала ещё более неуловима. О том, чтобы родить ребёнка, она и слышать не хотела с самого начала, а потом, когда они перестали встречаться, как муж и жена, этот вопрос был неуместен. Через пять лет «супружеской» жизни Геннадий понял, что он холостяк. Но его жизнеутверждающая натура находила для себя применение. Он с удовольствием работал, – теперь уже заместителем главного редактора, на работе у него были симпатии, после работы он встречался иногда со своей бывшей одноклассницей, в которую когда-то был влюблён, но после её неудачного замужества они стали «просто друзьями». Геннадий привык к такой жизни. Втянулся. Главный редактор – пожилой и очень больной человек – хотел всей душой, чтобы их газета выжила в тяжёлое время, когда закрывались предприятия, многие издательства, да и вообще жизнь замирала. Несмотря на то, что его дети тоже работали в издательстве, он изо всех сил поддерживал Геннадия, верил в него, верил, что за ним любимая газета не пропадёт. Посылал его в командировки в Москву, знакомил с «нужными» людьми.
Однажды они собрались на мальчишник в сауну. Главный редактор пригласил какого-то очень влиятельного человека, чтобы познакомить его с Геннадием. Сидел потом одетый в сторонке – ни пить, ни попариться, – ничего ему нельзя. Компания, между тем, получилась неплохая. «Влиятельное лицо» оказался компанейским, рассказывал анекдоты, шутил, правда, Геннадию показалось, что он как-то странно поглядывает на Геннадия и отводит взгляд. Оказалось – не показалось. Когда «влиятельное лицо» был совсем готов, стали собираться домой. «Лицо» обнял Геннадия и, слегка заикаясь, сказал:
– Такой парень, во, – он показал большой палец, – жаль, неужели ничего нельзя сделать?
– Что?
– Да сейчас от чего хочешь, лечат.
– Да я вроде не болен.
– Ну, всё равно, такой молодой, и уже импотент, – Геннадия, как обухом по голове ударило, сразу протрезвел.
– Откуда вы знаете? – Геннадий спросил так, что можно было подумать, что он и вправду импотент.
– А, ха-ха, – «лицо» хитро подмигнуло, – жена твоя сказала, – дескать, раз муж – импотент, ничего страшного – перепихнуться разок. А как она сосёт! – по-видимому «лицо» совсем опьянел.
Геннадий не помнил, как он добрался до дому. В голове стучало:
– Им – им…
– По – по…
– Тен – тен – тент
Геннадий прошёл в комнату жены, остановился в дверях. Она смотрела какой-то фильм по видео, отрывала тонкими пальцами виноградинки, изящно подносила их к пухлым губкам, втягивала виноградинку и красиво жевала.
– Что? – подняла на него свои томные глаза.
– Я вот думаю, с чего ты взяла, что я – импотент, ведь мы с тобой давно не живём, как муж с женой. – Геннадий говорил очень спокойно, хотя еле сдерживался, чтобы не ударить её. Алла насторожилась:
– О чём ты, милый?
– Милый? Очень мило!
Он уже шёл к ней – большой, грозный, – на ходу снимая брюки.
– Я покажу сейчас, какой я – импотент.
Он резко вытащил ремень из брюк, и не успела Алла опомниться, как Геннадий связал её согнутые в коленях ноги и перевернул лицом вниз. Она что-то мычала, уткнувшись лицом в постель, он не обращал внимания. Посмотрев на холёные бёдра, раковину, обрамлённую тёмным стриженым волосом, открывшийся анус, он стиснул зубы:
– Я – импотент, но хочу трахнуть тебя в задницу.
Крепко держа её бёдра руками, вошёл в маленькое отверстие. Стараясь не думать о своей обиде, Геннадий размеренно «работал». Удовлетворения никакого. Кончив, он развязал свой ремень, Алла вытянулась на кровати – красивая, чужая:
– Животное, – сказала сквозь стиснутые зубы.
– А ты …, хотел сказать – сука, но при чём тут бедное животное, которое собирает вокруг себя кобелей с одной лишь целью – продлить свой род, оставить потомство. А ты для чего? А я знаю! Это твоя работа! – Геннадий говорил чётко, осознавая впервые, что всё это время прожил с проституткой.
Алла молчала, всем своим видом показывая презрение. Геннадий ушёл в свою комнату собираться. Дорогие костюмы, которые покупала ему Алла, он всё-таки взял, получал же он зарплату. Больше ничего, – никакие бытовые мелочи, ничего, кроме своего одеколона и зубной щётки. На душе было гадко, помои.
Мама приняла его без лишних слов. Она давно предчувствовала, что этим всё закончится. За пять лет Алла ни разу не зашла к матери Геннадия. Они виделись один раз – на свадьбе, но у мамы Геннадия сразу сложилось верное представление после первого впечатления.
На другой день, садясь за стол поужинать, Геннадий открыл бутылку водки. Мама замерла у стола:
– Гена!
– Хочу расслабиться.
– Гена, если ты начнёшь расслабляться водкой, то сам превратишься во что-нибудь жидкое, гадкое. Не надо, не начинай, прошу тебя, – мама со слезами на глазах, прижав руки к груди, упрашивала его.
Геннадий отшвырнул от себя бутылку, та упала на пол, разбившись вдребезги. Он оперся лбом на руки. Да, мама, как всегда, права. Начнёшь пить – остановиться трудно. Но как тяжело было на душе! Мама успокаивала его, как могла. Потерпи, время залечит.
Времени потребовалось не так уж и много. Этот разрыв уже давно произошёл. Жить вместе, так, как жили они, было невозможно. Геннадию не нужна была ширма, тем более он не хотел быть ширмой сам. Развели их с Аллой очень быстро – детей-то не было. Имущество не делили. Геннадию отдали старенькую машину, остальное осталось у Аллы.
Через некоторое время бывшие работники ателье подали в суд о неправомочном присвоении их ателье и выиграли дело. Бывшего тестя привлекли к ответственности. Приватизация ателье, в которое он пристроил дочь, – не единственная его махинация. Но он быстро отмазался. Правда, с работой пришлось расстаться. Но он устроился неплохо. А его дочь, продолжала зарабатывать, торгуя собой. Скоро Геннадий потерял их из виду. Гадко было даже думать об этой семейке.
Он с головой ушёл в работу. Главный редактор всё время болел, Геннадий его замещал. Всё у него получалось. А чуть больше года спустя, Геннадия известили о смерти Вениамина Матвеевича. Геннадий очень расстроился. Собрался на похороны. Почти вся районная администрация поехала. Многие уважали бывшего председателя колхоза. Когда в стране началась неразбериха, их колхоз плавно стал фермерским хозяйством, которое продолжало кормить город. И город в лице своих глав, ехал теперь проститься со своим кормильцем. Побольше бы таких хозяев нашей многострадальной Родине! Были бы все сыты и довольны.
По дороге к селу выстроилась целая вереница машин – импортных и отечественных, микро – и больших автобусов. Геннадий еле припарковал свой автомобиль, подошёл к группе людей, толпившихся вокруг главы администрации района, поздоровался с каждым за руку. Его уже все знали.
Сельчане – свои и соседские – выстроившись длинной очередью, подходили прощаться с покойным. Многие плакали навзрыд. Геннадий, глядя на усталые черты Матвеича, вдруг отчётливо услышал его голос:
– Что же ты, парень, ни разу дочку свою не навестил?
У Геннадия мурашки по коже пошли. Оглянулся. Нет. Это – память. Нервы. Геннадий стал осматривать сельчан, нет ли среди них знакомого лица. Сколько лет прошло? Пять, шесть? Вереница сельчан была нескончаемой. Оказалось, они ходили по кругу – пройдут мимо гроба, всплакнут и снова – в очередь, чтобы всем была возможность попрощаться. Пока Геннадий осматривался, очередь пошла по следующему кругу. Он сразу узнал Варю несмотря на то, что она изменилась – поправилась, одета была во всё чёрное, в чёрном платке на голове, но в тех же очках с роговой оправой. Она шла, опустив голову, вытирая слёзы платочком. Геннадий поискал глазами. Где же дочка? Сердце билось в груди со страшной силой. За Варей шли какие-то бабки. Люди вокруг Геннадия подходили, уходили, он стоял, как вкопанный. Матвеич, спрашивал он мысленно, где дочка? Он снова увидел Варю – она шла уже следующим кругом, также опустив голову и плача. За ней шла пожилая женщина тоже в чёрном, держа за руку девочку. Геннадий встрепенулся. Когда они подошли поближе, Геннадий уже не мог глаз оторвать от этого ребёнка. Это действительно был ангелочек. Чёрной одежды, видимо у неё не было, чёрная косынка слегка прикрывала золотисто-серебристые волосы, волнами раскинувшиеся по плечам. Она тоже была печальной, но даже это неестественное для ребёнка выражение не испортило прелестного личика.
Началось погребение. Гроб Матвеича всю дорогу до кладбища несли на руках. Около могилы много и искренне говорили, плакали. Геннадий был, как во сне. Как он мог, на что он потратил эти годы? Он тоже плакал, просил мысленно прощения у Матвеича, что не услышал, не понял его раньше.
После похорон были большие поминки. Гости сидели отдельно, но никто, даже самые «влиятельные» не отделяли себя от общего горя. Много было сказано и на поминках. Геннадий выпил водки, здесь это нужно было, чтобы прийти в себя. Разошлись поздно. Городские звали его в автобус, дескать, за машиной приедешь завтра. Сельские приглашали остаться – было где переночевать. Геннадию очень хотелось поговорить с Варей, но он не решался – чувствовал себя виноватым. Решил остаться. Таких, как он, – за рулём, но выпивших оказалось много. Всех повели в местную гостиницу. Кому не хватило места, – разобрали по домам. Вари и её матери уже не было. Гена спросил, где они живут, и отправился туда сам. Чувствовал себя неловко, но и в то же время, если бы он сейчас туда не пошёл, вряд ли решился утром. Дверь открыла Варя. Замерла на пороге, потом чуть отошла в сторону.
– Вам, наверное, переночевать негде? – опередила она его вопрос.
– Да, Варенька, негде.
– Проходите.
– Кто там, Варь? – послышался голос из соседней комнаты.
– Это гости, мам, мы-то с тобой побежали, никого не пригласили, вишь, вот места людям не хватило, – объяснила она.
Геннадий прошёл в комнату. Обстановка была – типично деревенская. Огромный стол, буфет, маленький чёрно-белый телевизор, на полу – самотканые дорожки. Варя стала стелить постель на хлипком диване. Геннадий не знал с чего начать разговор.
– Варя, расскажи мне о дочери.
Варя остановилась, выпрямилась, посмотрела на Геннадия строго.
– Геннадий Иванович, (откуда-то и отчество знает) я не имею к вам никаких претензий. Я сама воспитаю свою дочь. Очень прошу вас не вмешиваться.
– Варя, разве я с претензиями? Я виноват, я тебе не помогал, а ведь знал, что у меня есть дочь. Прости. Я очень хочу с ней познакомиться. Я никаких претензий на неё не выставляю. Поверь.
Они просидели всю ночь. Геннадий рассказал свою историю, Варя рассказала о дочери, собственно, рассказывать много было не о чем – мала она ещё была. Под утро Геннадий всё же прилёг – ехать ещё надо было. Проснулся он от чьего-то взгляда. Перед ним на табуретке сидело ангельское создание и внимательно разглядывало его.
– Ты – мой папа? – Геннадий потерял дар речи. Он всегда любил детей, но не думал, что встреча со своей дочерью будет вот такой. – Мне мама сказала. Пойдём, я тебе огород покажу.
Геннадий безоговорочно поднялся и, взяв предложенную ладошку, почувствовал, что сейчас умрёт от счастья. Девочка детально рассказывала, что где растёт, показала свиней, сообщила, что корова с «маленьким» ушла пастись. Она была серьёзной, но, когда смеялась, на пухлых щечках играли ямочки. Геннадий что-то ей отвечал, любуясь и не веря, что это его дочь, замечая в то же время сходство и с собой, и с мамой. Она повела его на озеро, но «сейчас не купаются», – объяснила на берегу. Пошли к дому.
– Ты когда ещё приедешь? – спросила она.
– А ты хочешь ко мне в гости?
– Хочу. Ты меня в зоопарк сводишь?
Геннадий понятия не имел, есть ли у них в городе зоопарк, но пообещал. Если нет, повезу в Москву, – твёрдо решил он. А ещё он решил, что судьба пошутила с ним, спрятав это сокровище. Правда, на время. Вот, досада, он же обещал Варе не вмешиваться в их жизнь!
Пять лет после этого Геннадий разрывался между своей городской жизнью и сельской дочкой. Он много работал, часто бывал в командировках, но почти каждый выходной ехал в село, повидать маленькое чудо. В первый раз после знакомства с дочерью, когда он приехал с огромной сумкой подарков, Варя сразу же умерила его пыл.
– Гена, давай договоримся, не надо баловать Олесю. Только самое необходимое. Не знаю, куда ты всё это денешь, но мы не возьмём ничего лишнего.
Лишним были даже куклы.
– Когда ей играть в куклы? – недоумевала Варя. – Вон, в огороде надо полоть, корову поить, курам траву нарубить. Зимой – школа.
Олеся понимала её правильно. Однажды, встретив его с автобуса, держась за руку, и прыгая на одной ножке, Олеся покосилась на объёмную сумку:
– Что ты мне необходимого привёз?
Он не раз привозил Олесю в город. Она поражала всех своей обстоятельностью и детской непосредственностью одновременно. Мама Геннадия не могла нарадоваться внучке. Далеко ходить она не могла. Но в парк, который был недалеко от дома, они ходили каждый раз. А ещё баба Катя делала подборки книг для внучки, и та уезжала каждый раз с новыми. Один раз Олеся настояла на том, чтобы баба Катя побывала у них в селе. Живительный воздух деревни несколько взбодрил её. Но всё же мама Геннадия таяла на глазах. Синие губы, затруднённое дыхание, частые неотложки. Иногда, собираясь в командировку, Геннадий боялся, что вернётся, а мамы уже не будет. Однажды после очередного приступа, мама подозвала Геннадия. Он присел на постель, взял маленькую исхудавшую руку в свою. Мама прикрыла ладонью его руку.
– Гена, мне уже недолго осталось.
– Мама!
– Да, Геночка, и ты это знаешь. Я тебя очень прошу, не тяни, женись на Варе. У тебя такая чудесная дочка. А Варя – замечательная женщина. Вы будете счастливы. Поверь мне.
Гена поцеловал её в лоб и прикрыл одеялом.
– Хорошо, мама.
Он уже давно думал об этом. Но что-то ему мешало. То казалось, куда их везти – в маленькую квартирку, то, думалось, – откажет Варя. Скорее всего, он боялся именно этого.
Очень скоро мамы не стало. Геннадию тяжело было оставаться в квартире, где всё напоминало ему о маме. Собрал все свои сбережения, занял денег и поменял квартиру на трёхкомнатную с доплатой. Дома бывал редко. Что там делать в полупустой квартире. Откладывал он и разговор с Варей, думал, вот куплю обстановку, – тогда.
Однажды в сентябре посчастливилось ему побывать во Франции на симпозиуме. На всю валюту накупил подарков. Из Франции ничего лишнего быть не может. Варе – очки в дорогой оправе, Олесе, кроме одежды – огромного розового зайца. Приехал домой, но, несмотря на усталость, решил тут же поехать в село. Обычно он приезжал с утра и никогда не ночевал. А тут вдруг соскучился неимоверно. Оставил машину на углу улицы. Хотелось сделать сюрприз. Подошёл к дому с зайцем в руках. И замер. Красивый сочный голос выводил слова русской народной песни, следующую строчку подхватывали ещё два голоса, сливаясь в один. Геннадий стоял ошеломлённый. Он знал, что Олеся пела в школьном хоре, но никогда не слышал. Он зашёл, когда песня закончилась, выставив перед собой мохнатого зайца. Олеся подскочила и, всплеснув руками, остановилась как бы в недоумении. Через минуту почему-то шёпотом спросила:
– Как его зовут?
– Не знаю, но он прилетел к тебе из Парижа.
– Из Парижа? – глаза Олеси округлились. Неужели мать не разрешит оставить игрушку? Варя улыбнулась:
– Ну, что же ты, Олеся, принимай гостя, – это, по-видимому, касалось и отца. Олеся опомнилась, повисла на шее Геннадия, чего обычно не делала.
Потом пили чай с французским печеньем. Баба Шура крутила заскорузлыми пальцами посыпанные орешками фигурки.
– Ить, чаво, придумали, – Геннадий давно заметил, что, несмотря на «чавканье» матери, Варя всегда говорила правильно.
Сейчас ему не терпелось попросить, чтобы они спели что-нибудь ещё. Но стоило только заикнуться, Варя нахмурилась:
– Не поём мы на людях.
– Мне – на людях? Ну, а Олеся? Варя, ты хоть понимаешь, что у неё талант! Такой голосище в десять лет!
– Ну, и что?
– Что, что. В хлеву петь таким голосом? Или всё же для людей?
Варя ещё больше нахмурилась. Впервые Геннадий заговорил с ней о будущем дочери. Она и сама об этом думала.
– Варя, прости, мне надо было уже давно начать этот разговор, переезжайте ко мне в город, выходи за меня замуж.
Не успела Варя и рот открыть, как неожиданно Геннадия поддержала баба Шура.
– И то, Варь, Олеську – то учить надо. Не так, как ты, да я учились. Ты не думай, я справлюсь. Да и вы помогать будете, – опередила она Варю, которая вроде как собиралась отмахнуться от всех нападок. Но вслух сказала другое:
– Я тоже об этом думала. Надо, конечно, учиться ей в городе, а расстаться с ней не смогу.
Сколько времени Геннадий собирался с духом и так всё просто решилось! Переехали на той же неделе. Обставили квартиру уже вместе. Варя устроилась в редакцию бухгалтером. Геннадий скоро стал главным редактором. По выходным ездили в деревню – сажали, убирали, заготавливали корма. Жили дружно.
Восходящая звезда
В вагоне было относительно тихо. И вдруг сочный голос нарушил тишину:
Отговорила роща золотая
Берёзовым весёлым языком
И журавли печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о чём

И журавли, печально пролетая…, -
Подхватили другие голоса.
Варвара Петровна сняла очки и, виновато улыбаясь, вытерла платочком глаза:
– Всегда плачу, когда Олеся поёт.
У меня тоже глаза на мокром месте были. Когда встречаешь талант, да ещё такой вот – юный и неиспорченный славой, невольно слёзы на глаза – сколько у тебя, Россия, сокровищ! Свети же, Утренняя звезда, им. Пусть радуют своим талантом людей. Пусть люди становятся от этого добрее.

Апрель – май 2002 г.

Фаворитка
Где бы Галка ни появилась, она тут же привлекала к себе внимание – и мужчин, и женщин. Ей нравилось быть в центре внимания, она этим жила. А вот её лучшая подруга Марина – с точностью наоборот. Неприметная и незаметная, так удобнее.
После института Марина работала психологом на большом заводе. Работа ей нравилась, обрабатывала тесты на компьютере, выслушивала людей, их проблемы. Главное – получала зарплату и тратила её на себя. А Галка всё искала себя…
Семейной жизни у Марины не получилось – вышла замуж на последнем курсе, не по любви, а «за компанию». Все тогда срочно выходили замуж, – в основном, чтобы остаться в Москве. У неё такой проблемы не было, такая проблема была у парня, с которым встречалась одно время. Он ей так и сказал: «Марин, мне надо на тебе жениться, у меня карьера намечается, жить негде. Может, уживёмся». Не ужились. Галка ругала Марину, дескать, дура, о себе надо думать. Правда, Миша «добро» помнил, на день рождения и 8 марта дарил дорогие подарки, помогал, если просила, но просила редко.
Как все замкнутые люди, Марина любила помечтать, пофантазировать. Однажды созналась Галке, что написала роман, дала прочитать. Галка позвонила ночью:
– Мариш, мне понравилось. Обалденно. Завтра что-нибудь придумаем. Целую тебя, дрыхни дальше, соня, – Марина спросонья ничего не поняла, а её подруга уже повесила трубку.
На следующий день Галка примчалась к Марине на работу. Они стояли в курилке, Марина не курила, да и Галка тоже, но, когда сильно волновалась, доставала длинные сигаретки и красиво отставив пальцы, пускала дым чуть округленными губками так, что мужчины спотыкались, заглядываясь на неё. Впрочем, это было в Галкином духе, она бы «вымерла», если бы кто-нибудь не обратил на неё внимания.
– Мариш, я всю ночь думала. Ладно, ради тебя помирюсь с Игорем. У него куча знакомых, он обязательно пристроит твой роман.
– Галочка, ради бога, не надо! Мне ничего не нужно. Мне просто хотелось писать с детства, вот теперь я созрела, кажется. Я – для себя.
– Марина Васильевна, вы с детства очень больны. Уж я-то знаю. Но от скромности никто не умирал. Это излечимая болезнь. Я – ваш лучший доктор, я вылечу. – При этом Галка картинно стряхивала пепел на пол, а носком модной туфли рисовала этим пеплом какие-то картинки.
– Галь, ну, правда. Только не Игорь. Неужели ты всё забыла? – у Маринки даже слёзы выступили на глазах.
– Брось. Всё нормуль. Я тебе позвоню на днях. – Галка затушила сигарету и направилась к выходу.

Марина недолюбливала Игоря – Галкиного парня. В тот день, о котором напомнила Марина Галке, она уже смотрела фильм после десяти часов вечера, как в дверь кто-то позвонил. Марина была одна дома. Они жили с мамой вдвоём, мама работала проводницей на поездах дальнего следования, и по полмесяца её не было дома. Галка всегда завидовала «свободе» Маринки, которой та, естественно, не пользовалась. Ну, дура такая. Галка бы развернулась на все сто. А тут – сидит вечерами, одна, смотрит телевизор.
Марина увидела в глазок озабоченного Игоря, открыла. На Игоре буквально висела Галка, бледная, с закрытыми глазами. Марина испуганно вскрикнула, но Игорь тут же её успокоил:
– Она просто пьяная. Пусть у тебя переночует. Не везти же её домой в таком виде.
Марина согласилась с ним, Игорь тут же ушёл. Едва за ним закрылась дверь, Галка открыла глаза:
– Вова, Вова, мне х…во.
– Галь, что случилось, где вы были?
– А! – отмахнулась Галка, – хочу искупаться. Я жутко грязная.
– Где вы были?
– Ну, в сауне.
Галка прошла в комнату довольно ровным шагом, скинула на пол пиджак, бросила в угол сумку:
– Там – духи, забери себе.
– Галь, перестань кривляться, рассказывай, что произошло, – Марина стояла, нахмурившись, заложив рука за руку.
– А чего тебе рассказывать? Натрахалась до следующего вторника. Что, не видно?
– Не видно, – Марина поджала губы и ушла в ванну. Через минуту в дверях нарисовалась Галка. Глаза её были на мокром месте. Марина обернулась всё с тем же грозным видом, но Галка уже уткнулась ей в грудь носом и рыдала в полный голос.
– Мариша–а-а-а! Я такая дура-а-а-а, я такая б…
Марина взяла её за плечи и повела в комнату. Усадила в кресло, принесла водички:
– Давай, рассказывай, тебе легче будет.
Галка выпрямилась в кресле. Непохоже было, что она – пьяная.
– Ну не смотри ты на меня так. Осуждающе, – она усмехнулась, – я и не пьяная вовсе, ну притворилась чуть-чуть, а то они меня бы – вообще, – она махнула рукой. – Короче, Игорь позвонил мне. Говорит, Галочка, ты не против повеселиться? Конечно, не против. Ты ж знаешь, Мариш, я в последнее время никуда, ни с кем и нигде. Мамочка оттаяла, бдительность потеряла. Ну, думаю, пора уже и повеселиться. Говорит, пойдём в сауну с друзьями. Распространяться не стал, что за друзья, говорит, нужные люди. Очень нужные. Заехал за мной. По дороге – такой ласковый, нежный. Говорит, хочешь выпить? Я говорю, а в сауне, что, теперь запрещают? Он говорит, там люди будут, а мне так хочется с тобой вдвоём. Я говорю, ну давай, вообще вдвоём где-нибудь посидим. Он говорит, нет, я обещал, нельзя. Заехали в какое-то кафе. Себе взял тоник, а мне какой-то коктейль. Я его как попробовала, – там градусов 40 – не меньше. Я что-то стала подозревать. Споить хочет. Как отвернётся, я под стол сливаю. Потом глазки прикрыла, говорю, спать хочу. Он обрадовался, говорит, поехали, там отдохнёшь. Приехали. Знаешь, снаружи – чёрт–те что, а внутри!… Ты ж знаешь, меня Игорь везде водил, но в таком месте мы ни разу не были. Ну, я такая захожу, вроде мне всё – по фигу. Там двое мужиков – в плавках, за столом сидят. Обрадовались, будто я – родственница из деревни, пожрать принесла. Такие кавалеры, кинулись одеваться. Игорь говорит, да ну что вы, мы сейчас присоединимся, извините за опоздание. Вроде бы это мы не с ним сидели в кабаке, пока я якобы не нажрусь. Я оглянулась – из женщин я одна. Думаю себе, – подойдут. Ни хрена. Давай они меня обхаживать – наливают, угощают, в комплиментах рассыпаются. Я, в принципе сразу поняла, что Игорь мне групповуху готовит, но значения не придала. Ну, ты ж меня знаешь – я только потом умная, когда вляпаюсь. Всё вижу, всё знаю, но сижу и жду, чем кончится, как будто и так не ясно. Игорь стал с меня потихоньку одежду снимать, говорит, жарко, пойдём, искупаемся. Тут «джакузи». Я говорю, проводи меня в туалет. Пошли с ним. Я ему так и сказала: «Ты, говорю, что, на групповуху меня привёз?», а он лезет целоваться: «Уй, ты моя красавица, да ещё умница вдобавок, какая догадливая девчонка». Раздел меня до гола. Говорит, чего стесняться, все свои. Я не стала сопротивляться, почему-то. Мариш, вот веришь, самой стала интересно, аж сок потёк. Вернулись. Они устроили аплодисменты. Говорят, такую девочку никто не посмеет обидеть. Садись, голубка на стол, пособлазняй нас, поимей себя сама. Ну, я, как та ещё, уселась на стол. Расставила ноги. Стала себя поглаживать, отирать, музыка ещё там такая была – томная, то на стол опрокинусь, то до края ног потянусь, как кошка. Потом смотрю, на столе охотничья колбаска лежит, я её взяла, стала себе во влагалище засовывать, тоже так красиво, под музыку. Они все завыли, повскакали, повытаскивали своё хозяйство, кричат, у меня больше, давай моим. Игорь подхватился, подбежал, помазал мне промежность чем-то. Я уже потом догадалась, что, наверное, это была «испанская мушка». Что со мной творилось! Они меня подхватили все втроём на руки и начали по кругу передавать – двое держат под спину, ноги, а третий суёт член, чуть подёргается, кто-нибудь кричит, дай я, и так – по кругу. А мне всё мало. Мне хочется, чтобы они все втроём туда залезли.
Галка, рассказывавшая всё на одном дыхании, остановилась, и завыла, как волчица. Марину передёрнуло. Впечатлительная, она словно видела всё наяву. Повыв, Галка продолжала, как ни в чём не бывало:
– Кончили все по разу. Игорь понёс меня в бассейн. Я вроде всё хорошо помню, а тогда ничего не соображала. Помыл меня, как маленькую, не помню, что он мне говорил, я как чумная была, вынес «к гостям». Опять пили, ели, потом Игорь начал расхваливать мои прелести. Все стали что-то клянчить. Я их построила по росту и по очереди каждого удовлетворила. Чувствую, ещё что-нибудь кто-нибудь придумает, и я тут же упаду замертво. Притворилась пьяной. Игорь меня к тебе отвёз. Прости, Мариш, – Галка опять заплакала, – можно я искупаюсь у тебя, я себя такой грязной чувствую.
– Иди, – вздохнула Марина и начала устраивать Галке ночлег, потом взяла полотенце, халатик и зашла в ванну.
Галка стояла под душем, закрыв глаза, подставив лицо под сильные струи. Марина залюбовалась подругой. Как же потрудилась над ней природа! Всё такое тоненькое, изящное. Точёные ручки, точёные ножки, упругий живот, округлые бёдра, с неё можно было ваять скульптуру. Назвать как-нибудь – «нежность» или «весна». Как можно разбазаривать себя, поважать чью-то похоть! Марина пожала плечами. Неразумно, а ведь Галку дурой не назовёшь. Любопытная она от природы, вот и вляпывается вечно в какие-нибудь истории. А Игорь – дрянь.
– Вот полотенце и халатик, – Галка не изменила позы, Марина пошла на кухню, готовить ей чай.

Марина любила возиться на кухне. Всё у неё получалось замечательно. Мамы почти никогда не было дома, да и отвыкла она готовить, всегда в разъездах. Каждому – своё, как говорится. Мама Марины жила только в пути. После того, как погиб её муж вместе с десятилетним сыном, Маринке тогда пять лет было, мама стала замкнутой. Она вначале не хотела жить, не хотела работать, но Маринка была маленькая, надо было её воспитывать. Сначала жили в долг, потом, чтобы погасить долги, разменяли шикарную трехкомнатную квартиру на вот эту маленькую, зато в центре Москвы, дачу продавать не стали – папа очень любил на ней возиться, а мама делать на ней ничего не хотела. Росли там берёзки, огромная липа, да несколько яблонь. Папину антоновку мама холила, опрыскивала, а остальные – как бог даст.
Маринку баловала, насколько ей позволяли средства, странно даже, что Марина выросла такой серьёзной. Она была самостоятельной с детства, никто её ничему не учил, возьмёт поваренную книгу, – приготовит так, что пальчики оближешь, а в основном они с мамой питались полуфабрикатами. Зачем лепить целый день пельмени, легче готовые сварить, зачем печь какие-то булки, когда в булочной чего только нет.

Марина расставила на подносе большой чайник с мелиссой, мёд, варенье из медовой алычи, – это мама с юга привезла, печенье, красивые чашки, – любила Марина, чтобы всё было красиво. Галка уже сидела в кресле с полотенцем на голове, завязанном в виде тюрбана, в халатике Марины, которым она свою миниатюрную фигурку обмотала дважды.
– Вот, додельница ты, Маринка. Правда, тебе надо сидеть дома за мужем, готовить ему завтраки, обеды, встречать, провожать детишек из школы, – Галка приложилась к чашке с чаем и маленькими глотками выпила всё без передышки.
– Трубы горят, – объяснила она.
Марина пила свой чай, не спеша, «уважая» каждый глоток (Это её мама так научила, а её научили пить чай правильно где-то в Средней Азии).
– Галь, знаешь, где тебе помыться надо? Сходи в церковь, исповедуйся, постой там. Тебе гораздо легче будет.
– Да ты что? – Галка изумлённо выпучила глаза, – ты, что, в церковь стала ходить? Слава тебе, господи! В монастырь собралась?
– Нет, Галь, ещё не хожу, но очень хочу. Ко мне недавно приходил один посетитель. Ты же знаешь, обычно к психологам приходят, чтобы пожаловаться на свою судьбу, а этот прошёл тест по обязательной программе, а потом начал меня расспрашивать, как живу, что на душе, и мне так захотелось самой душу излить. Вроде бы всё у меня нормально, хорошо, но такая тоска на душе. Он послушал, а потом говорит: «Ходите в церковь, это очень помогает от тоски». Тоска, ведь тоже болезнь. Я сама знаю, какие лекарства надо принимать от тоски, в особых случаях нужно сменить образ жизни, поменять обстановку. Если хочешь, пошли в церковь вместе. Я вот очень хочу туда, но боюсь.
– Чего бояться, – сказала Галка, зевая во весь рот. – Мариш, давай спать ложиться, устала. Напахалась.
Утром Марина убежала на работу, Галка осталась досыпать. На работу ей не надо было. Она всё себя искала, нигде подолгу не задерживалась. Родители снисходительно относились к её поискам, пока она куда-нибудь не «вляпывалась» в очередной раз. Тогда её сажали дома под присмотр. До следующего раза. Почему-то Игорь был у них на хорошем счету. Наверное, Галка не рассказывала им всех подробностей…

Галка исполнила своё обещание «позвонить на днях» через месяц:
– Марин, привет, извини, что не звонила. Закружилась вся. Но для тебя новости хорошие. Игорь нашёл издательство, где берутся издать твой роман. Надо будет устроить небольшую пирушку, – Галка, опережая возражения Марины, затараторила, – Игорь всё берёт на себя. В эту субботу приведи себя в порядок, я тебе позвоню, скажу, куда пойдём. Не боись, всё будет о*кэй! – повесила трубку.
В субботу Марина, как было сказано, с утра начала приводить себя в порядок, – сделала уборку в квартире и сходила на маникюр. Галка позвонила после обеда:
– Ты готова?
– Ага.
– Надень своё фиолетовое платье, то, в чём Новый год встречала. Я через час буду.
Марина посмеялась в душе над Галкой. Любит она что-нибудь устраивать, где-нибудь участвовать.
Галка явилась в назначенное время. Значит, готовится что-то важное, иначе она бы опоздала, по меньшей мере, на час.
– Марина, я же тебе сказала, подготовиться. Ты хоть бы накрасилась! – с порога начала выговаривать подруге Галка.
Марина оделась под её чутким руководством, подкрутила кончики волос, накрасилась, надела серебристые туфли. Галка вызвала такси.
– Галь, ты хоть скажи, кто там будет?
– А я откуда знаю. Из знакомых – я и Игорь (Марину передёрнуло). Остальные – нужные люди. Редактор – с мужем, кажется. Ну, не знаю. На фиг, голову забивать.
Кафе, куда они приехали, было небольшим, но уютным. Галка объяснила, что важные гости не захотели привлекать к себе внимание, поэтому выбрали это небольшое кафе не в центре.
– К тому же, у тебя сегодня день рождения, – сообщила Галка. – Ну, не день в день, а чуть позже. Ну, не верещи, правдолюбивая, ты моя. Подумаешь, полгода прошло, но ведь был день рождения!
У гардероба их встретил Миша. В ответ на Маринкины вздёрнутые брови, – чего ему надо, Галка тут же кинулась объяснять:
– Здесь все будут парами. А поскольку ты, как всегда, без мужика, я пригласила Мишку. Ему тут тоже надо будет свои дела порешать. Потерпишь.
Марине уже совсем не нравилась эта затея, хотелось уйти домой. Она не умела и не любила врать, – ей было незачем. Не любила даже соприкасаться с враньём. Галка же, всё время жила так. То родителей обманывала, то своих многочисленных кавалеров.
С несчастным видом она поплелась за Галкой в отдельный кабинет, где был накрыт стол на десять персон. Миша галантно подставил стул с высокой спинкой ей и Галке. Больше никого не было. Галка посидела полминуты:
– Чего рассиживаться. Сейчас будут гости собираться. Тебе Мариш, надо будет их встречать. У тебя же день рождения.
– Галь, я этого не понимаю. На день рождения приглашают лучших друзей, хороших знакомых, а я никого не знаю.
– Оставь свои совдеповские правила. Здесь все друг друга не знают. Никто не догадается, что ты тоже мало знакома со всеми. Веди себя непринуждённо.
Стали собираться гости. Поздравляли Марину. Дарили красивые цветы. Марина разрумянилась, в глазах зажглись романтические огоньки. Она чувствовала себя так, будто бы у неё и впрямь сегодня день рождения. Все рассаживались. Звучала красивая негромкая музыка. Наконец, пришла редакторша под руку с довольно известным актёром и режиссёром. Марина, уже не смущаясь, приняла букет орхидей, пригласила за стол. Режиссёр прошёл за редакторшей со скучающим видом. «Свадебный генерал», – усмехнулась про себя Марина. Начался банкет. Гости изощрялись в составлении красивых тостов. Каждый, зная только имя именинницы, описывал её прекрасные душевные качества, вспоминал что-то из классиков и пр. и пр.
Скоро под действием прекрасного коньяка все расслабились, пошли танцевать. Галка всё время заводила Маринку, заставляла её «быть непринуждённой», подталкивала в кружок. Марина и сама разошлась, танцевала с особым шармом, поводя плечиком, бёдрами, встряхивала гривой волос. Ей казалось, что у неё и впрямь день рождения, вокруг неё – её друзья, все – замечательные люди. Редакторша со своим режиссёром не танцевала, но наблюдала за всеми с одобряющим видом. Маринка поинтересовалась у Галки, что, он – её муж? Галка пресекла – какая тебе разница?
Кто-то из гостей потребовал от Марины ответный тост. Марина соорудила какой-то экспромт почти в стихах, какие все замечательные люди, как она всех любит, как мечтает, чтобы все те добрые слова, которые услышала, вернулись говорившим их, приумножившись. Сосед справа потребовал брудершафт со всеми гостями, все поддержали. Марина взяла свой бокал и, подходя к каждому гостю, мужчинам делая книксен, а перед дамами кланяясь, чмокалась по-дружески. Когда дошла очередь до режиссёра, она вдруг почувствовала, что у неё подкашиваются ноги. Сердце забилось так сильно, что, казалось, это слышат все. Он тоже встал, как и все, но вместо того, что подставить щёку или губы, как это делали все остальные гости, аккуратно придерживая Марину за талию, втянул её губы в свои. Все стали считать, как на свадьбе. Но поцелуй не был долгим. Сергей Александрович опрокинул залпом свою рюмку коньяка в рот и сел на место. Марина осталась стоять около него.
Никто никогда её ТАК не целовал. Ей показалось, что вместе с поцелуем из неё вытащили сердце. В это время редакторша что-то говорила, чмокнула Марину в щёку. Всё. Все зааплодировали, весело пошли танцевать под какую-то зажигательную музыку, вовлекая Марину в круг. У неё шумело в ушах, ноги были ватными. «Что он сделал со мной?», – спрашивала она у себя, танцуя, улыбаясь, не чувствуя своего тела, ничего кроме губ, на которых горел ЕГО поцелуй.
Редакторша ушла с режиссёром почти сразу после всеобщего брудершафта. Марина танцевала, как заведённая, Миша всё время с кем-то вёл переговоры, Галка не отходила от Марины. Гуляли допоздна.
Всё воскресенье Марина проспала. Звонила Галка, спрашивала, как её самочувствие, в ответ на Маринкин вопрос, зачем это всё надо было, отвечала задорно:
– Пути Господни неисповедимы.
Время шло, а никаких известий о судьбе первого детища Марины не было. Галка опять устраивалась куда-то на работу. Виделись они реже, но когда Марина опять было засомневалась, зачем они тогда гуляли и за чей счёт, Галка отмахнулась:
– Мариш, ну не будь занудой. За чей счёт – это тебя не касается, а вот зачем… Ох, я спрашивала Игоря, как там наши дела, он ничего нового не сказал. Тот человек, которого он просил – знакомый редакторши, спрашивал у неё, а она как-то ответила неопределённо. Короче, ничего не понятно. Но я тебе говорю, я всё взяла под свой контроль.
Маринка улыбнулась и оставила Галку в покое. Ей было всё равно. Наоборот, не хотелось связываться ни с какими редакциями и прочими учреждениями. Но пути Господни, действительно, неисповедимы. В пятницу поздновато, когда Маринка подрёмывала у телевизора, вдруг зазвонил телефон. Это могла быть только Галка, которая звонила и ночью, когда ей вздумается. Марина, не спеша, взяла трубку радиотелефона:
– Да, – сказала сердито, чтобы Галка не думала, что ей доставляют удовольствие ночные звонки.
– Это Марина Васильевна? – спросил приятный мужской голос.
– Да, – ответила она уже другим тоном.
– Сергей Александрович, – представился он, а у Марины заколотилось сердце. Это был тот самый режиссёр. – Мне нужно с вами встретиться.
– Куда мне подойти?
– Господь с вами, куда вы пойдёте ночью, куда мне подъехать?
– А… я подумала, что мне надо подойти завтра, – проговорила Марина в раздумье, куда его можно пригласить.
– Где вы живёте, говорите адрес, – пришёл он ей на помощь, – или это неудобно?
– Нет, нет, – Марина испугалась, что если встречу перенести на завтра, то она вообще не состоится. Она быстро назвала адрес. – Я буду ждать вас у подъезда №3. у нас нет домофона.
– Ладно, это недалеко. Я подъеду минут через двадцать.
Марина положила трубку и кинулась одеваться. Так, джинсы в обтяжку, такую же куртку, волосы распустить, то, сё. Она металась по комнатам, быстро заправила постель, вдруг зайдёт в квартиру? Вышла во двор. Здесь уже никого не было, хотя во многих квартирах горел свет. Марина стала в самый тёмный угол и стала рассматривать свой двор, который стал сейчас совсем другим. Но ждать пришлось недолго. Около подъезда затормозила иномарка. Марина не спешила выходить из своего укрытия, смотрела, как Сергей Александрович вышел из машины и, сунув руки в карманы брюк, стал оглядываться вокруг. Марина отделилась от стены.
– Вам бы детективы писать, а не любовные романы, – усмехнулся Сергей Александрович, – так и напугать можно до смерти. Пистолета у вас нет? – Марина помотала головой, – Хороший у вас двор для этого дела, небось, никто и носа не высунет, если убивать будут.
– А вы что боитесь или меня пугаете?
– Не знаю с чего разговор начать.
– Начните с начала.
– Спасибо. Начало хорошее, – я прочёл ваш… э… роман, хочу, чтобы вы написали по нему сценарий, я поставлю фильм. Идёт? – Марина чуть в обморок не упала от неожиданности.
– Как это?
– А вот как это – это уже долгая история, её надо не только послушать, но и обсудить. Вы думаете, что этот пятачок посреди вашего двора подойдёт для этого?
– Не знаю, а где обсудим? – Марина и правда плохо соображала.
– У вас можно?
– Да, можно, пойдёмте.
Сергей Александрович нажал на брелок, машина пискнула, и они пошли в дом.
– Не понимаю, где вы видели ту красоту, которую описываете у себя в романе. Если я сейчас сломаю ногу, это очень дорого обойдётся не только мне, но и вам. Дайте руку.
Пока он бурчал, поднимаясь в кромешной темноте по лестнице, Марина уже вызвала лифт, дверцы его раскрылись, зашли. Марина стояла, опустив голову. Ей было страшно. Сергей Александрович разглядывал стены кабинки лифта, исписанные крылатыми фразами, типа: «Ванька – лох». Выйдя из лифта, Марина метнулась к выключателю и зажгла свет на лестничной площадке. Сергей Александрович ухмыльнулся:
– Экономика должна экономить.
– Проходите, пожалуйста, – Марина раскрыла дверь и вышла на лестничную площадку, чтобы выключить свет. Она ломала голову, куда его провести – в свою комнату или в комнату мамы, – и туда и туда было не очень-то удобно, – это были скорее спальни.
– А где у вас кухня? – пришёл ей на помощь гость. Пока шли на кухню, он разъяснял, – Если нет специальной комнаты для приёма гостей, кухня – самое подходящее место. Может, и чай найдётся?
Марина молча слушала его сентенции, зайдя в кухню, молча включила чайник. Пожалуй, чай – единственное, чем она может угостить гостя. Когда мамы не было дома, Марина покупала себе что-нибудь на ужин и всё. Запасов никаких не было. А вот к чаю – это была мамина маленькая страсть – было варенье самое необычное и разные сорта чая, и мёд, и необычные лакомства.
Марина повернулась к гостю спиной и начала колдовать над подносом. Достала варенье из слив с листьями роз, мёд, собранный в «Долине роз», чай с розовыми лепестками и лесными ягодами, чашки с розами. Всё в одной ноте. Сергей Александрович в это время объяснял, почему он так припозднился. Марина не слушала, тем более что он рассказывал что-то непонятное. Странное дело! У себя дома она чувствовала себя не в своей тарелке. Галка бы уже придумала, как себя вести, а у Марины внешне был строгий неприступный вид, а в душе – цунами…
Наконец, чай был готов, Марина развернулась и с торжественным видом поставила поднос на стол. Сергей Александрович потёр руки:
– Люблю, когда всё – красиво! У-м-м, как вкусно, – он сделал первый глоток чая.
– Чай нельзя разбавлять водой. Нужно заваривать сразу по вкусу, – объяснила Марина.
– У–гу, – он зацепил ложкой варенье и рассматривал его на свет. Розовый лепесток, насквозь пропитанный сиропом, переливался в лучах лампы янтарём.
– Это – розовый лепесток, – опять взялась за объяснения Марина. – Специальный сорт – его добавляют в варенье, чай.
– Вы – кулинар?
– Нет, я – психолог, но моя мама очень любит необычные лакомства.
– А вы что любите?
– Я люблю ясность.
– Понятно, вы ждёте, не дождётесь, когда я вам расскажу подробности нашей с вами будущей работы. – Марина подняла бровь. – Да, не удивляйтесь. Я предлагаю вам сотрудничество.
Если бы ей кто-либо сказал, что её пригласят участвовать в съёмках фильма, – пусть не актрисой, как все мечтают в детстве, она бы не поверила. Сейчас ей показалось, что Сергей Александрович её разыгрывает, хотя с какой бы это стати?
– Объясните подробнее, что я должна делать.
– Сейчас вы должны сказать – да или нет.
– Да, но…
– Да или нет?
– Да.
– Ну, подробности – в общем–то скучное дело. Это расскажет мой администратор. Что, почём, куда, зачем – это его работа. Что касается самого сценария, я познакомлю вас с ассом этого дела, она расскажет, что и как, а вы изложите всё, что поняли и не поняли на бумаге. Понятно?
– Понятно, – хотя Марине ничего не было понятно. – Когда?
– Завтра.
– Хорошо.
Марина подумала, что вот уж и все подробности, которые надо было где-то долго обсуждать, что чай уже тоже выпит, и гостю, наверное, пора домой, а разговор не клеится. Гость тем временем попросил ещё чаю и начал рассказывать о чайной церемонии в Японии. Марина заслушалась, она ясно представляла себе красивых японок с отбеленными лицами в ярких кимоно, протягивающих пиалу с чаем маленькими ручками, склоняющихся в изящном поклоне, с милой улыбкой, необычное убранство чайных комнат с небольшими столиками, за которыми надо сидеть в специальной позе на полу.
Постепенно её внимание полностью переключилось на рассказчика. Какой он большой, вальяжный и ведёт себя так непринуждённо, как будто Марина у него в гостях, а не наоборот. Слегка заметная плешь на голове не портила его внешности, а подчёркивала его значимость. Но особенно Марину заворожили его губы. Ей казалось, что они жили отдельно на лице. Вот – они разъехались в улыбку, обнажив красивые блестящие зубы, вот – сомкнулись навстречу чашке с чаем, вот – один кончик поднялся в ироничной улыбке. Красиво очерченные, полные, плотные, они привлекали внимание. Губы, губы, ничего не видно за этими губами. Марина вдруг вспомнила ТОТ поцелуй и по её телу пробежала дрожь. «Это ещё что такое? – разбудила она себя – Вы, мадам, должны в разговоре участвовать, а не разглядывать бесцеремонно своего гостя». Марина встрепенулась, но, увы, нить разговора уже ускользнула от неё. Сергей Александрович поставил чашку на стол и взглянул на часы:
– Спасибо, хозяюшка, мне пора.
Марина поднялась тоже. Да и то, подумала, уже два часа ночи.
– Маленькую экскурсию, где у вас тут…
– Туалет направо.
– Да, спасибо. Я вообще-то хотел посмотреть, как вы живёте.
Марина молча пошла вперёд к маминой комнате, распахнула дверь:
– Это мамина комната. – Сергей Александрович зашёл, оглянулся, но без ироничной улыбки, слава богу.
– Нормально, уютно.
– Это – моя, – Марина распахнула свою дверь.
Сергей Александрович прошёл туда с видом придирчивого покупателя. Комната была обычной: зеркало с многочисленными женскими штучками перед ним, столик с телевизором, книжные полки до потолка и огромная кровать, которую они с Мишей купили перед свадьбой. Марине вдруг стало стыдно. О, какая она огромная – эта кровать! Можно подумать, что она тут главная! Сергей Александрович, увидев кровать, оглянулся, ухмыльнулся, хотел было выйти из комнаты, но всё же не стерпел. Губы уже поднялись в ироничной улыбке, он бухнулся на колени и, простирая руки к кровати, словно к божеству, заговорил в манере эпоса:
– О! Прекрасная дочь Морфея! Своими колдовскими чарами ты удерживаешь тело человека в своих объятиях больше трети жизни! Словно узник живёт он в твоих белоснежных просторах! То холодная, то жаркая, наблюдаешь ты за человеческими страстями. Ты всё знаешь, все сокровенные мысли и тайные желания. Ты всё можешь – сделать человека во сне богатым или перенести в иной мир, или превратить в ничто… Ты можешь рассказать тайны, которые поведали тебе твои избранники, а можешь навсегда оставить их в своих объятиях.
На протяжении этого монолога Марина стояла, скрестив руки на груди и чуть расставив ноги, психологически защищаясь от влияния своего гостя. Она воплощала в себе грозную богиню Нефиду – брови насуплены, глаза сердитые. Марина не знала, кто написал этот текст, боялась, что Сергей Александрович поймёт это и осудит её невежество. Ей было заранее стыдно. С другой стороны, она не понимала, почему он себя так ведёт? Как мальчишка!
Сергей Александрович замер на полу меж своих рук, простёртых к «дочери Морфея», потом резко встал и, почти не глядя на грозную Марину, поинтересовался:
– Выход там же, где и вход?
Марина молча последовала за ним в прихожую. Ну, с чего бы это такому знаменитому человеку метать бисер перед свиньями? А, может, это у него юмор такой? Она ничего не понимала, устала и больше всего на свете хотела, чтобы он ушёл. Сергей Александрович под пристальным вниманием надел свои туфли, выпрямился, глянул на Марину каким-то особенным взглядом:
– А вы – серьёзная дама.
Марина молча закрыла за ним дверь. «Какое у него сильное биополе!», – профессионально подумала она, сползая по двери. «Ничего не понимаю, наверное, я безнадёжно тупая и бездарная личность…»

«Дзинь, д-зи-инь,» – разбудил её звонок. Она взяла в руки трубку:
– Алло? – молчание.
«Дзинь, д-зи-инь,» – продолжал свою песнь телефон. Или это звонят в дверь? Марина открыла глаза. Согнувшись на коврике у двери, держа в руках свою кроссовку, она пыталась что-то говорить по «телефону».
«Дзинь, д-зи-инь,» – это действительно звонил телефон. Марина вскочила и помчалась в свою комнату:
– Да? – Марина глянула на себя в зеркало. Будто бы она и не спала под дверью на коврике – свежа и хороша.
– Марина Васильевна? – незнакомый голос.
– Да.
– Вас беспокоит коммерческий директор студии «Поиск» – Андрей Алексеевич Куликов. Вам необходимо подъехать к девяти часам в студию, чтобы заключить договор – контракт о работе сценаристом. Прислать за вами машину?
– А где эта студия? – словно кто-то говорил за Марину. Куликов назвал адрес. Марине это ничего не говорило.
– Если не трудно, пришлите машину.
– Хорошо.
Марина долго слушала гудки в телефонной трубке. Потом до неё что-то стало «доходить». Я спала. Мне что-то снилось, вроде бы я пила чай с известным кинорежиссёром. Марина хлопнула себя по лбу. Да нет же, это было наяву. Сколько времени? Божечки! Уже восьмой час! Ничего себе! Я прекрасно выспалась на полу возле двери!
Марина заметалась по комнатам, не зная, что ей делать. Так, иди выпей кофе, проснись и пой, – скомандовала она себе.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71831746?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.