Главная страница | Современная русская литература | Среди них. Но не с ними

Среди них. Но не с ними
Надежда Попова
Как глупо попался герой в любовные сети и вынужден жениться сейчас, когда ему этого совсем не хочется. Как свадьба с винегретом и сумасшедшей бабушкой закончилась сломанной рукой жениха.
Как одна героиня, мечтая, чтобы её приняли в компанию, женила на себе героя, но своей среди них так и не стала.
Как один шаг отделяет трагедию от фарса в безалаберной и весёлой семье героев и чем заканчиваются у них поминки.
Как неверность и подлость близкого человека привели к трагедии и как доброта и отзывчивость чужих людей помогли выстоять пострадавшим от предательства.

Надежда Попова
Среди них. Но не с ними

Вовчик

По моде конца семидесятых Вовчик был длинноволосый, с усиками, носил яркие приталенные рубахи и расклешённые брюки с болтающимся на бёдрах ремнём. Техникум он не закончил. Его направили на практику на фабрику, он поработал, получил зарплату и решил остаться.
Вечера у него теперь были свободные, сессии и курсовые над душой не висели, он прибился к компании более взрослых ребят в своём дворе, начал курить и полюбил пиво.
Летом он с родителями и сестрой жил на даче, ездил оттуда на работу. В дачном посёлке много молодёжи, ходили в кино, в клуб на танцы, ездили в соседний городок на дискотеку, возвращались ночью пешком. Днём купались в речке, загорали. Девчонок было много, все весёлые, бойкие, все симпатичные, но – занятые. Как-то к ним зашла за рассадой земляники дочка соседей, Валя.
– Во-о-о-вчик! – голосисто позвала мать. – Проводи-ка соседку, вишь, платье какое на ней красивое, а таз в земле, да тяжёлый… А что ж не здороваешься, иль не узнал? Это ж Валечка, Лидина дочка, ишь, какая красавица выросла, помоги, помоги девушке, – певуче говорила мать, незаметно подмигивая сыну и улыбаясь гостье.
Он принял таз на растопыренную ладонь, как официант поднос, и пошёл за Валей на соседний участок.
Тётя Лида, крупная громогласная женщина, хлопотала возле круглого стола на веранде. Увидев Вовчика, она не удивилась.
– Кто пришёл-то к нам! Рады, рады… Валентина, кавалер твой? Хорош парень, видный, таз, гляди-ка, ровно пушинку держит. Ставь, ставь сюда, в тенёчек. Валентина, зови отца, будем чай пить.
Вовчик стал отнекиваться, но тётя Лида мощной рукой пихнула его на стул и продолжала громко и басовито:
– Матери спасибо передай за рассаду, да скажи, чтоб сама заходила. Лет десять, почитай, соседствуем. Вот уж и дети выросли… – она повернулась к вошедшему дяде Пете: – Вовка-то, гляди, жених уже.
– Да и наша – невеста.
Дядя Петя не спеша уселся за стол. Появилась Валя, села напротив Вовчика, посмотрела на него ласково, ободряюще. Вовчик приосанился.
На столе стояло множество мисочек, вазочек, тарелочек, розеточек. Пар из огромной чашки обжигал лицо, в ушах назойливо гудел голос тёти Лиды:
– Варенье бери, Валечка варила, уж она клубничное всегда сама варит, мастерица. И печенье сама пекла, с корицей, ешь, ешь, не стесняйся. Вкусно? Она и борщ умеет, и котлеты, и пироги, уж я всему научила, и вяжет она, и курсы шитья закончила…
– Девка хозяйственная, – одобрительно крякнул дядя Петя.
Валечка сидела смущённая, но видно – довольная, лицо румяное, губы полные, казалось, что от неё пахнет горячим вареньем. Вовчик смотрел на неё и удивлялся – как же он раньше не обращал на неё внимания?
– И не вертихвостка, с парнями не хороводится, не то, что некоторые…
– Подожди, мать, – дядя Петя поставил пустую чашку вверх дном на блюдце, отодвинул от себя. Смёл в ладонь крошки, кинул за окно. – Совсем заговорила парня. Ты, Вовка, нам о себе расскажи – чем занимаешься, работаешь, учишься? В армию когда?
Взопревший Вовчик судорожно сглотнул.
– Работаю, дядь Петь. Электриком на фабрике. Оклад сто десять рублей, премии бывают. Осенью в армию.
– Что ж, хорошо. Специальность есть. Зарплата для начала неплохая. Да армия ещё кое-чему научит. Верно говорю, мать?
– Знамо дело, – тётя Лида поднялась из-за стола. – Вы, молодёжь, до родника прогуляйтесь, воды свежей принесите.
Вовчик не успел оглянуться, как в руках у него уже оказался вместительный бидон. Он бестолково благодарил за чай, дядя Петя хлопал его по плечу, подталкивая к калитке. Тётя Лида шла за ними по узенькой тропинке, наказывая заглянуть по дороге в кинотеатр, говорят, французский фильм привезли, сеанс вечерний, одну Валечку она бы не пустила, а вдвоём с Вовой, что ж, пожалуй…
Таким образом, неожиданно для себя, Вовчик был вовлечён в определённые, отнюдь не двусмысленные отношения с Валечкой, которые, набирая скорость, стремительно покатились к своему логическому завершению.
С работы он мчался на дачу. Валя поджидала на станции, брала под руку, и они степенно шли домой. Их родители, бывшие и раньше в хороших отношениях, сплотились окончательно, матери постоянно бегали друг к другу, шушукались, отцы покуривали, сидя на одной лавочке. Ужин теперь накрывали то на одной, то на другой веранде.
Вовчик млел и таял. Вечера были душные, томные… Обильное угощение, прогулки в берёзовой роще, пышная румяная Валечка, лежащая рядом с ним на тёплом берегу мелкой речушки – голова кружилась от всего этого!..
Жаркое лето сменилось золотой осенью, наступил тёплый сухой октябрь, и вот тут-то настигла Вовчика повестка из военкомата.
Родители готовились к проводам, а он стал обзванивать друзей и знакомых.
И узнал, что Наташа, которую он непременно хотел пригласить, выходит замуж за Алексея. А ведь она нравилась ему много лет, он даже немножко ухаживал… Вовчик немедленно почувствовал себя героем романа: он любил долго и безответно; ему предпочли другого. Теперь у него самого серьёзные отношения, со взаимностью, но печать трагизма отныне лежит на нём…
Провожать Вовчика в армию собралось человек тридцать. Родственники, друзья и просто знакомые со двора. Дверь квартиры распахнута настежь – заходи, кто хочет, выпей рюмку за будущего солдата! Заходили многие. Самогон, изготовленный матерью на даче, лился рекой. Гуляли всю ночь. Вовчик, упившись, с двух часов безмятежно спал поперёк родительской кровати. Его отсутствие заметили только утром, когда пора было собираться в военкомат. Тяжёлой отцовской рукой он был поднят и приведён в ванную, где его приняли мать и тётя Лида. Холодная вода и нашатырь сделали своё дело, и Вовчик вышел из дома своим ходом.
Прощались на газоне перед военкоматом. Вовкина мать, всхлипывая, совала в руки авоську с едой, бормотала что-то про пирожки и сало и тянулась поцеловать. Отцы, дыша перегаром, хлопали по спине, наказывали сержанта слушаться и не перечить, а старшину почитать, как родного батьку. Тётя Лида велела провиантом ни с кем не делиться, форму взять на размер побольше – сядет от стирки, да и зимой можно будет поддеть что-нибудь тёплое, а вообще, держаться поближе к кухне. А Валечка целовала в свежевыбритую щёку и шептала, что будет ждать, писать и чтобы он, Вовчик, тоже писал, не забывал и служил старательно, чтобы дали отпуск.
Зычный голос велел строиться. Призывников погрузили в автобусы, и вот уже они отъезжают, а за ними бежит пёстрая шумная толпа. Автобусы скрылись за углом, и провожающие отправились по домам – доедать, допивать и отсыпаться.
Через два года встречали его примерно так же, как и провожали, с той только разницей, что в первом случае гуляли одну ночь, а во втором – три дня. На четвёртый Валечка привезла его к себе. С гудящей головой и изжогой в горле опять сидел он за обильно накрытым столом, с содроганием поглядывая на графинчик в дядь-Петиных руках. Валечка нагружала его тарелку салатами, заливной рыбой, соленьями и маринадами, дядя Петя разливал водку, настоянную на лимонных корочках, тётя Лида сдавала рапорт:
– Ну, дождалась Валечка, слава богу! Два года под материным крылом – ни в кино, ни на танцульки. Всё дома, с матерью по хозяйству. В институт не прошла, да и ладно. Что толку на инженера учиться? Всю жизнь на заводе, в грохоте, да зарплата сто рублей. В швейном училище учится, уж скоро закончит. Работа чистая, оплата сдельная, сколь заработал, столь и получил, а она девка работящая. Да и дома сможет шить – себе ли, мужу, детишки, бог даст, пойдут, а то попросит кто – всё лишняя копейка в семью. Машинку вот швейную купили с отцом, дорогую…
– Ничего, мать, окупится, – дядя Петя, крякнув, снова взялся за графинчик. У Вовчика потемнело в глазах. Застолье набирало обороты. Валечка положила ему на тарелку что-то мясное, остро наперченное, благоухающее лавровым листом. Наконец, графинчик опустел. Далее последовал горячий чай, заваренный до черноты, и ломоть песочного торта с большими жирными розами. Вовчик изнемогал, мечтая вырваться из гастрономического плена. Наконец, райской музыкой прозвучал хозяйкин басок:
– Ну, отобедали, слава богу! Ты, отец, приляг, отдохни, я приберусь, а вы, молодёжь, пойдите к Валечке в комнату. Покажи, дочка, что ты для Вовы приготовила, пусть оценит.
Смущённая Валечка привела его в свою девичью комнатку. Вовчик решительно её обнял. Она зарделась, подвинулась ближе. Но на этом активность его закончилась. Вся энергия ушла на пищеварение и борьбу с тошнотой. Валечка не огорчилась, чмокнула его в щёку и распахнула шкаф.
– Я тут кое-что купила к твоему возвращению, чтоб тебе сразу по магазинам не бегать. Ты же вон как возмужал, – она покраснела, – небось, мало всё стало.
Она выложила на диван обновки. Две модные цветные рубашки, одна строгая белая; пушистый шарф и перчатки; и наконец, костюм, – тёмно-серый, с цветной искоркой, польский – и чёрные туфли.
– Перчатки и туфли папа мерил, у вас размер одинаковый, остальное на глаз покупала, боюсь, не мало ли… Давай, примерь, да сразу и переоденешься, не же всё в форме ходить.
Вовчик окончательно перестал соображать. Он с ужасом взирал на гору новых вещей, не зная, что говорить, а Валечка уже стягивала с него китель, доставала из целлофановой упаковки рубашку.
– Смотри-ка, воротничок в самый раз. Пиджак свободный немножко, ну, ничего, зато джемпер можно вниз надеть. – Валечка снова метнулась к шкафу, вытащила серый джемпер с синими ромбами на груди. – Сама связала, по выкройке из «Работницы». И ещё один вяжу, только уже свитер, с горлом, потом покажу. – Она застегнула на нём все пуговицы, поправила воротничок и отступила в сторону, любуясь делом рук своих.
– Ты пока брюки переодень, а я родителей позову, чтобы посмотрели. – И она исчезла за дверью.
Вовчик, чертыхаясь, стал сдирать с себя армейские брюки. Прыгал на одной ноге, нечаянно стащил носок. Ремень в новых брюках был слишком широк, а без него штаны падали. Придерживая их рукой, он заправил выбившийся сзади хвост рубашки, вспомнил про носок, схватил, он почему-то оказался вывернутым наизнанку. Обливаясь потом, злой и красный, как рак, стал выворачивать его обратно, отпустил брюки, они упали. Отворилась дверь, на пороге появился дядя Петя, за ним Валечка с матерью…
Домой Вовчик явился поздно вечером, младшая сестра уже спала, родители ждали на кухне. Увидев его при полном параде, мать прижала ладонь к щеке, покачала головой и тихо опустилась на табуретку, не сводя с него глаз. Отец придирчиво ощупал пиджак, джемпер, обошёл сына кругом, одобрительно причмокнул:
– Костюм справный. Глянь, и ботинки. Такую девку поискать. Ты, парень, что себе думаешь? Время не тяни, стосковалась она за два-то года, да и ты, небось, тоже…
Вовчик не понял намёка, все его мысли были об одном – спать! Завалиться и спать, спать, спать…
Следующие три недели пролетели, как во сне. Каждый день он встречал Валю возле училища, погода была плохая, дожди; сразу шли к ней домой. Валя сноровисто накрывала обед на двоих. Родители её были на работе. Вовчик пообвыкся, осмелел. Валя нравилась ему всё больше и больше. Она была тихая, покладистая. Разрешала курить на кухне, не ругалась, когда от него пахло вином. Заботилась о нём, пришивала пуговицы, чистила куртку. И его постоянно просила то поточить ножи, то починить утюг или молнию на сапоге. Не сердилась, когда он неуклюже приставал с нежностями. Вовчика распирало от гордости. Какой он, оказывается, интересный и опытный мужчина! Вон как легко, просто играючи, он завоевал сердце хорошей девушки Вали! Видно же, что она готова ради него буквально на всё! Хорошо бы теперь встретить Наталью – он уже не тот, что был два года назад. Теперь она почувствует его мужское обаяние и опытность и должным образом оценит. Вовчик загорелся. Он открыл счёт своим победам и ему хотелось прямо сейчас начать его увеличивать.
Он позвонил Наталье. Дома оказалась её мама. От неё Вовчик узнал, что Наталья вышла замуж, родила дочку, ей уже год и два месяца, и сейчас они как раз гуляют в парке. Мама говорила что-то ещё, но Вовчик уже не воспринимал. Значит, замужем. И ребёнок бегает. А он-то хотел поразить её своей взрослостью и опытностью! Она теперь замужняя женщина, мать, а он кто? Пацан после армии, от гражданской жизни отвык, с одной только Валечкой и целовался…
Вовчик положил трубку и задумался.
В комнату вошёл отец, плотно уселся на стул, не спеша раскурил «беломорину». Прокашлялся.
– Ну, что, Вовка, не надоела гулевая жизнь? Месяц уж к концу подходит, пора определяться. Куда работать идти думаешь? На фабрику вернёшься?
– Нет, пап, на фабрику не хочу.
– Ладно. Куда тогда?
– Не знаю ещё.
Отец тщательно загасил в блюдце папиросу. Стул под ним тяжело скрипнул.
– В таксопарке рядом с нами учеников набирают. Работа хорошая: и зарплата, и халтура, и нас когда на дачу отвезёшь. Пора за дело браться, не всё у девки под юбкой сидеть.
И пошёл Вовчик в таксисты. Отучился, сколько положено, и получил машину – старую раздолбанную «Волгу» – и сменщика – хмурого неразговорчивого мужика лет пятидесяти.
Работать шофёром ему понравилось. Целый день на колёсах, мелькают улицы, люди, обрывки чужих разговоров. В выходной, ясное дело – Валечка. В доме у них он уже был своим человеком.
Как-то раз он засиделся допоздна. На дворе снег с дождём, темень. А в комнате у Валечки тепло, уютно. И выходной у него завтра. Он поинтересовался, где старики, и Валечка простодушно ответила, что на даче, собирались там переночевать. Она стала рассказывать про десяток кур и пяток кроликов, оставленных матерью на зиму и которых нужно ездить кормить, но Вовчик уже не слушал. Наконец-то ему выпал шанс доказать себе, ну, и Валечке, конечно, что он настоящий мужчина! Не теряя времени, он навалился на девушку, прервав её рассказ пылким мокрым поцелуем. И неловко начал расстёгивать мелкие скользкие пуговки. Валечка особо не сопротивлялась, она лишь немного высвободилась из-под Вовчика, поправила волосы и потянулась к вороту его рубашки. Тут он сообразил, что на Валечке один халатик, а вот на нём надето очень много, и решил сначала раздеться сам, а уж сбросить последний предмет туалета с возлюбленной – одна секунда. Пока Валечка томно возлежала на подушках в помятом и наполовину расстёгнутом халате, Вовчик лихорадочно стащил с себя джемпер, рубашку, футболку, схватился за штаны и с ужасом вспомнил, что под брюками у него женские рейтузы – о боже! – земляничного цвета! Дело в том, что в детстве у него были проблемы с почками, и с тех пор мать неуклонно следила, чтобы нижняя половина его туловища была в тепле. Она заставляла его надевать вниз тренировочные штаны, с начёсом или без, смотря по погоде, но в старших классах он взбунтовался – в моде были брюки, туго сидящие на заднице, а треники под ними образовывали складки. Тогда мать стала покупать ему женские шерстяные рейтузы – тепло, и плотно сидят, никто и не догадается, что под брюками что-то надето. Вовчик немного повозмущался, но скоро привык. Действительно, кто их увидит, а зато тепло, и мать не ворчит.
И вот теперь ему предстояло показаться в них перед девушкой, да ещё в такой ответственный момент! Проклиная всё на свете, он принял молниеносное решение – снимать всё сразу: брюки, рейтузы, носки, в которые рейтузы были заправлены и – ах да! – трусы, ибо трусы на нём тоже были весёленькие – по зелёному полю жёлтые утята – байковые, материного пошива. Снимаемая одним махом одежда сбилась у щиколоток в плотный комок, который оказалось очень трудно стащить с пятки. Освободив одну ногу, Вовчик плюхнулся на диван рядом с Валечкой, задрав другую и обеими руками стараясь избавиться от последних пут. Наконец, ворох мятой одежды упал на пол, причём весёленькие утиные трусы умудрились-таки вывалиться из него и лежали отдельно. Но Вовчику уже было всё равно, он упал на Валечку, и в это время дверь комнаты распахнулась. На пороге стоял дядя Петя в мокрой куртке, за его спиной маячила тётя Лида. Дядя Петя обвёл комнату тяжёлым взглядом и остановил его на живописной группе на диване. Вовчику хотелось провалиться сквозь землю, чтоб не видеть никогда ни этого дома, ни дядь Пети, ни… Валечки. Дядя Петя, конечно, молчать не станет. Скажет его отцу. А уж отец! А мать ещё!.. Господи, что же теперь делать?! Вовчик натянул на себя угол покрывала, обхватил голову руками. В ушах звенело. Из оцепенения его вывел суровый голос дяди Пети:
– Ну, зятёк, что делать будем?
Тётя Лида, успевшая снять плащ и переобуться, активно включилась в разговор:
– Что делать! Девку спортил, родителей опозорил. На один вечер отлучиться нельзя! Что соседи скажут – одиннадцатый час, добрые люди спят, а у дочери моей кавалер сидит! Иль ты ночевать здесь собрался? Так для этого жениться надо. Жениться! А не позорить честных людей!
– Погоди, мать. Жениться – это само собой. Гулял он с ней, она его в армию проводила, честно дождалась. Рубашки, ботинки покупала. Готовилась. Два года не смотрела ни на кого. Только об Вовке своём и думала. Да и он-то, видать, не прочь! – Дядя Петя, хохотнув, кивнул на диван.
– И ладно, и дай бог, – подхватила тётя Лида, – чего уж тянуть, раз им так не терпится…
Вовчик с ужасом поднял голову. Жениться?! Теперь, когда он только почувствовал вкус молодой, вольной жизни?! Разом лишить себя возможных новых встреч, увлечений, лёгких романов? На свете полно хорошеньких девушек, интересных молодых женщин. И что же, все они теперь не для него? Нет, он решительно не хотел сейчас жениться!
Вовчик с мольбой посмотрел на будущего тестя.
– Дядь Петь, может, подождать немножко? Что ж прям так скоро… Я и работать только начал, план не привожу, зарплата не ахти какая. А сколько всего купить надо! Может, отложим пока?.. – Только сейчас Вовчик заметил, что невесты рядом нет. Не чувствуя поддержки, севшим голосом он пробормотал: – Валю ещё спросить надо…
Дядя Петя поднял одну бровь и веско сказал:
– Девка ждала…
На этом прения сторон были закрыты.
Оба семейства занялись приготовлениями к свадьбе.
А вот о ней – следующий рассказ.

Вовкина свадьба

Итак, оба семейства занялись приготовлениями к свадьбе. Вовчик практически не принимал в них участия, да в нём особо и не нуждались. После памятного разговора Валечкины родители приехали к его родителям, они посидели, выпили. Решили проблему в целом и обговорили детали. Молодые подали заявление в ЗАГС, получили приглашение в магазин для новобрачных, и на этом миссия Вовчика была выполнена. Всё остальное взяли на себя женщины.
Вовчик вёл себя, как обычно, но в душе его кипела жгучая обида. Как глупо он попался! Вспоминая себя, голого, покрытого мурашками, под тяжёлым дядь-Петиным взглядом, он от досады скрипел зубами. Да ещё весёленькие утиные трусы на полу! А Валечка? Как незаметно и коварно она скрылась. Оставила его один на один с отцом! И что его понесло на эту Валечку? Ушёл бы домой, как всегда, и был бы сейчас свободный и беззаботный. Вот дурак! Только и успел, что раздеться да опозориться. И за это сомнительное удовольствие расплачивается теперь свободой! Молодая жизнь загублена на корню…
А подготовка к торжеству шла полным ходом. Было решено, что свадьбу станут играть в квартире у Вовчика, а жить молодые будут у Валечки. Бывшую девичью комнатку невесты превратили в уютное семейное гнёздышко. Заранее перетащили туда вещи жениха, развесили в шкафу. Диван отодвинули от окна к стене и разложили. Вовчик одобрил перестановку и даже внёс своё предложение – повесить над изголовьем маленький холодильник "Морозко", почти новый, отданный молодым его матерью. Валечка засомневалась, не свалится ли на голову. Тётя Лида поддержала дочь. В результате холодильник повесили над диваном сбоку, а над головой – двойной светильник. Вовчик в последние дни был раздражителен, с ним старались не спорить. Действительно, вдруг супругам захочется перекусить, не выходя на кухню? Пусть висит. Валечка втайне от жениха положила в холодильник бутылку шампанского, несколько апельсинов и плитку шоколада.
Продукты были уже закуплены и вынесены на балкон, благо мороз. Самогону наварено четыре трёхлитровые банки. Да ещё племянник тёти Лиды достал два литра спирта. Его развели и разлили по графинам. Купили также водки и несколько бутылок «красненького» – для дам.
Платье и костюм для новобрачных купили в салоне. Не самые дорогие, но и не дешёвые. Тут Вовчик немножко покапризничал, требуя вместо рубашки белую водолазку. Но найти такую не удалось. Валечка выстояла очередь в ГУМе, отхватила немецкую серебряную рубашку с жабо, на ней Вовчик и примирился.
За день до свадьбы приехали родственники с Украины. Две тётки с мужьями и взрослыми сыновьями. Вовчик видел их один раз, лет десять назад. Они привезли мешок картошки, сало, ведро солёных огурцов и бидон горилки. Тётки деятельно принялись помогать матери с готовкой. А мужики сдвигали мебель, высвобождая место для застолья и танцев.
Квартира была маленькая, неудобная, хотя и трёхкомнатная. В хрущёвке, кухня крошечная, коридора практически нет. Самую маленькую, отдельную комнату, занимала бабушка, буйно помешанная старушка девяноста трёх лет. Это хрупкое голубоглазое создание и в повседневной жизни доставляло массу хлопот и неприятностей, которые сейчас, в разгар предпраздничной суеты, были совсем уж излишни. Сама же она, естественно, так не считала, всей ответственности и торжественности предстоящего события не осознавала и потому, улучив момент, стащила самый большой графин горилки и равномерно разлила её по ботинкам, стоящим в коридоре. Поскольку обуви там было больше десяти пар, запах стоял просто убийственный. От пытавшегося схватить её отца бабушка ловко увернулась, огрела его донышком по носу и, выскочив на балкон, грохнула двухлитровый графин о бетонный пол, засыпав осколками сложенные там продукты. На шум сбежалась вся семья. Бабушку кое-как скрутили, затолкали в её комнату и закрыли снаружи на висячий замок. Она долго не успокаивалась, чем-то гремела и выкрикивала ужасные ругательства своим чистым звонким голосом.
Вовчика охватил панический ужас. Завтра свадьба, в доме будет полно народу, а с приходом посторонних людей бабкина активность резко возрастает. Правда, дверь заперта на замок, но несколько раз в день её открывают, чтобы принести еду или выпустить бабулю в туалет. Занятые последними приготовлениями, все как-то упустили из виду такое осложнение, как бабушка.
– Что ж делать-то, – задумчиво сказал отец, – нам ведь завтра не до неё будет.
– Зато ей будет до нас! – Вовчик забегал по комнате, остановился перед матерью. – Мам, ну давайте её уберём куда-нибудь!
– Куда ж, сынок, её денешь, – пригорюнилась мать, – в больницу разве позвонить…
– Конечно, в больницу! – оживились тётки, – объяснить, мол, так и так, обострение, сами справиться не можем. Пусть подержат у себя, подлечат…
– Не берут её в больницу, – хмуро сказал отец, – мы уж сколько раз звонили. Старая она.
– Ну и что – старая! А если она сумасшедшая? Звони!
Отец послушно стал накручивать телефон. Дозвонился, у него приняли вызов, стали записывать данные. Симптомы, адрес, год рождения? Он добросовестно перечислял. После слов «тысяча восемьсот…» в трубке раздались частые гудки.
– Всегда так, – вздохнул отец, – как услышат, что она ещё в прошлом веке родилась, так трубку бросают. Один раз, правда, приехал врач, года три назад. Говорит, все психушки молодыми переполнены, а специальных больниц для таких стариков нет. Бабку нашу осмотрел – здорова, говорит, как бык. Сердце, желудок в порядке, давление, как у молоденькой, нервы крепкие – сто лет проживёт! А что умом тронулась – так это нам проблемы, не ей.
– Дела… – протянул муж одной из тёток, – а если она завтра начнёт представления устраивать?
– Не начнёт, – решительно сказала мать, – выпускать её завтра не станем, принесём побольше еды, а в чай успокоительного подсыплю.
– А в туалет как же?
– Горшок у неё есть. Обойдётся денёк, не барыня.
На том и порешили.
Столы накрывали в большой комнате, составив их буквой «П». У соседей заняли вилки, рюмки, табуретки. Гостей пригласили много и теперь ломали голову, как их разместить в двух смежных комнатах. Дальнюю отвели под танцы. Родительскую кровать мужики водрузили на шкаф, мебель помельче сдвинули в угол. На секретер поставили магнитофон, приготовили рядом плёнки с записями.
На кухне женщины торопливо дорезали салаты, винегрет – мать не представляла себе свадьбу без винегрета, – чистили селёдку, колбасу, копчёную рыбу. Тёткины сыновья разделывали тушки кур и кроликов, забитых на даче. Младшая Вовкина сестра дважды бегала за хлебом. Время близилось к ночи, а нужно было ещё закончить с едой и уборкой, погладить праздничные наряды, помыться и как-то устроиться на ночлег.
К двум часам, наконец, управились. Спать легли вповалку в танцевальной комнате, на брошенных на пол матрасах. Вовчик лежал, стиснутый могучими телами двоюродных братьев и безуспешно пытался заснуть. Родичи, умаявшись за день, разноголосо храпели. Вовка чувствовал себя среди них одиноким и ненужным. Спину ломило от неудобного положения, но повернуться он не мог. Так и пролежал всю ночь.
Утром всё завертелось бешеным вихрем. Пришёл свидетель, старый друг, приехали московские родственники. Вовчика нарядили – гипюровая рубашка немилосердно царапалась, – свидетелю повязали через плечо широкую красную ленту с кистями. Обоим сунули в руки сумки с бутылками и конфетами, в карманы насыпали металлических рублей и полтинников – для выкупа невесты – и отправили вниз, к машине. Вовчик спохватился, что забыл паспорт. Сестра Ленка сбегала наверх, принесла, но её тут же погнали ещё раз – за кольцами.
Наконец, тронулись, но у последнего подъезда их остановила толпа мужиков, натянувших поперёк дороги верёвку и требовавших выкуп. Пришлось Вовчику вылезать, откупаться от них водкой, выслушивать поздравления, наставления и практические советы вперемешку с похабными шутками. Время поджимало, он нервничал, но в конце двора, перед аркой, их поджидала ещё более многочисленная толпа женщин. Откупиться от них оказалось сложнее. Пришлось отдать кроме водки, ещё бутылку шампанского и почти все конфеты. Бабы, раскрасневшиеся от мороза, выплясывали вокруг жениха, голосисто распевая частушки, тискали и смачно целовали, потому что знали Вовчика с пелёнок. Совершенно обалдевший, он насилу вырвался от них, и уже без всяких приключений они доехали до дома невесты.
Там их ждали её родственники, свидетельница и подружки, которые никак не желали отдавать Валечку жениху и тоже требовали выкупа. Однако долго торговаться было некогда, внизу гудела машина. Жених торопливо отдал всё, что у них оставалось, – свидетель еле успел припрятать бутылку шампанского, – и они поехали, наконец, в ЗАГС.
Церемония бракосочетания не заняла много времени, и в себя Вовчик пришёл уже в фойе – с кольцом на правой руке и с бокалом шампанского в левой.
Из ЗАГСа поехали по традиционному маршруту – к Вечному огню, на Ленинские горы. В машине, глядя на пробегающие мимо заснеженные улицы, Вовчик успокоился. Итак, он женат! Валечка, сидящая рядом с ним – его жена! Дома ожидает грандиозное застолье, устроенное в его честь! Куча гостей, масса подарков – всё для него! А вечером он ляжет спать не один – первый раз в жизни! – он ляжет с Валечкой в супружескую постель, а перед этим закроет дверь, и никакой дядя Петя не посмеет войти! И, наконец, сегодня на нём нет рейтуз и утиных трусов! И всё это благодаря пятиминутной процедуре в ЗАГСе!..
А гости уже, наверное, собрались. Он позвал всех своих друзей и знакомых, в том числе и Наталью. Теперь они на равных – она замужем, он женат. Может быть, теперь, увидев его во всём великолепии, она пожалеет о своём поспешном замужестве? Только бы пришла…
У подъезда в две шеренги выстроились гости, рядом толпились уже весёлые соседи со всего двора. Молодых осыпали рисом, леденцами и мелкими монетками – чтоб жили счастливо, детишек рожали и дом чтобы – полная чаша! Вокруг с визгом и хохотом носились дворовые ребятишки, подбирая конфетки.
Среди молодёжи, держащейся несколько в стороне, в накинутой поверх нарядного платья шубе стояла Наталья. Одна, без мужа…
У Вовчика голова шла кругом.
… В это время одна из тёток решила выпустить в туалет бабушку, чтобы потом на неё не отвлекаться.
Молодые пробились к двери и стали подниматься по лестнице. После суматохи в тесной прихожей все ввалились в большую комнату и вдруг вспомнили, что невеста должна бросить букет! Букет тут же был брошен и ловко пойман выскочившей из туалета бабушкой. Свидетельница, имевшая на него виды, обиделась на всех. Цепко держа добычу, бабка юркнула к себе. На её дверь навесили замок и начали, наконец, рассаживаться за столами. Новобрачных усадили на почётное место, и долгожданное веселье началось!
Основную массу гостей составляли пожилые тётки, и они сразу взяли инициативу в свои руки. По установленной ими очерёдности зачитывались по бумажке поздравления, часто в стихах, вручался очередной подарок, тут же разворачивался, обсуждался и обмывался.
С первого тоста пили водку. Шампанского налили только молодым. Ещё две бутылки, с розовым и голубым бантиками на горлышках, стояли на серванте. Их предполагалось открыть в первую годовщину свадьбы. К бутылкам было прислонено новенькое свидетельство о браке. Ни Наталья, ни Вовкина сестра Ленка водку не пили. Но на столах не было ни сухого вина, ни лимонада, ни минералки. «Дамское красное» оказалось приторным портвейном, из тех, что «по рупь пять, а пьётся, как по рупь семь!..». Пришлось налить его в рюмки, после каждого тоста подносить к губам и ставить на место.
«Оливье», с вечера заправленный майонезом, ночь простоял на кухне в ведре – забыли вынести на балкон. Красная рыба была слишком солёной, в винегрет накрошили много лука и заправили уксусом. Вкусными были огурчики, украинское сало и маринованные грибочки, а также селёдка и копчёная колбаса. Наталья и Ленка сосредоточились на них. Очень во-время принесли – не кастрюлю даже, а бак! – с картофельным пюре, жёлтым от трёх пачек маргарина. Одно было плохо – запивать всю эту солёную и жирную снедь было нечем. Ленка, улучив момент, сбегала на кухню и притащила большой кувшин воды с вареньем. Сразу стало легче.
В рекордный срок столы основательно разорили, мужики группками разошлись кто на балкон, кто на лестницу, тётки сбились в одну кучу и затянули песню. Молодёжь ушла в соседнюю комнату, там включили магнитофон, и начались танцы. Свидетель напропалую ухаживал за Натальей, постоянно отбивая её у конкурента – толстого и весёлого украинского хлопца. В дверях несколько раз возникал жених, покачиваясь, тяжёлым мутным взглядом искал Наталью и снова исчезал. Его пытались затащить, требовали, чтобы потанцевал с невестой, но он упрямо отказывался.
Свадьба набирала обороты. Пили, пели, танцевали уже по всей квартире и на лестничной площадке. Валечка демонстрировала готовность к семейной жизни, по требованию тёток заметая пшено со щелястого паркета и с завязанными глазами находя своего суженого. Это было несложно – у Вовчика был нос с горбинкой, усики и гипюровое жабо. Вырвавшись от тёток, он дважды звал Наталью выйти с ним "на разговор". Она смеялась и не шла. Один из дядьёв жарил на баяне, бабы, стараясь переорать друг друга, перешли на совсем уж похабные частушки. Их выпихнули из квартиры, они с облегчением скатились с лестницы и продолжили во дворе.
В большой комнате азартно развлекались с сырыми яйцами – катали носом по столу и перекатывали в брюках весёлого дюжего хлопца – из одной штанины в другую, стараясь не разбить. Все участники забавы ухохотались до икоты. Валечка деликатно разбила яичко над чашкой и показала новым родственникам, как умеет отделять желток от белка.
Ленка, не выдержав, нагрузила тарелку свадебной снедью, налила в стакан красненького и понесла бабушке. Та, не упустив оказии, ворвалась в комнату, поскользнулась на разбитом яйце и шлёпнулась прямо под ноги стоявшей к ней спиной Натальи. Свидетель сгрёб Наталью в охапку, спасая от падения, и, вальсируя, увлёк в маленькую комнату. Там царила кромешная тьма, и несколько пар, тесно обнявшись, топтались под музыку битлов. У дальней стены на матрасах храпели сошедшие с дистанции гости.
Через несколько минут дверь отворилась. Танцующие недовольно подняли головы, жмурясь от света. Вовчик, растопырив руки, потолкался среди них, наткнулся на свидетеля, нежно прижавшегося к Натальиной щеке, и за галстук выволок его на лестницу. Встревоженная Валечка поспешила за ними. Мужики уже оттаскивали жениха, но он, выкрикивая бессвязные ругательства, вырвался, замахнулся на свидетеля, тот увернулся, и Вовкин кулак со всей дури впечатался в стену. Осталась небольшая вмятина, посыпалась штукатурка. Свидетель содрал с себя порванную красную ленту, поправил галстук и вернулся в соблазнительную темноту, попутно опрокинув в себя чью-то рюмку.
Рука у Вовчика стремительно распухала и синела. Валечка вызвала такси, пошепталась с матерью и незаметно увела мужа вниз. В травмпункте обнаружили несколько переломов, наложили гипс.
– Об кого же ты так саданулся, жених? – Удивлялся весёлый врач. – Честь невесты защищал? А где второй? Ты ж ему, небось, челюсть раскрошил?
Вовка хмуро молчал.
– Жена молодая в претензии не будет? Брачная ночь, а ты с гипсом. Нетрудоспособный, можно сказать!
– Не будет! – Гордо осадил врача Вовчик.
На обратном пути Вовчика сморило. Затащив его с помощью таксиста в квартиру, Валечка сноровисто раздела мужа, уложила на диван. К стеночке, под холодильник. Он тут же захрапел. Бестрепетной рукой она обшарила карманы его костюма, вытащила все подаренные деньги, пересчитала и спрятала в родительский шкаф под бельё. Потом разделась сама, аккуратно убрала платье и фату. Расчесала волосы, умылась, надела новую ночную рубашку и впервые в жизни легла в супружескую постель.

Долг

Натаха жила с мужем и ребёнком в коммунальной квартире, работала в детском саду. Нормальная жизнь, как у всех.
Были и проблемы, как без них.
Муж Пуша любил выпить. То, что он любил ещё: вкусно и обильно поесть и слушать часами записи зарубежных групп, с удобством расположившись на широкой тахте с сигаретой и рюмкой в компании друзей, и чтобы непременно присутствовала Натусик – существовало именно на постоянном фоне любви к выпивке. Заниматься хозяйством, любить жену, заботиться о ребёнке у него не было ни малейшего желания. До тридцати двух лет он жил в родительской семье, где хозяйством занимались мать, отец и подросшая сестра, где любили больше всех его и заботились в первую очередь тоже о нём. Совершив акт неслыханной щедрости, а именно – позволив Натахе его на себе женить, он искренне считал, что больше уже никому ничего в этой жизни не должен. И был уверен, что после такого благородного и поистине героического поступка количество любящих его, заботящихся о нём и оберегающих его от бытовых проблем домочадцев просто увеличится ещё на одного человека.
Сынок Валечка родился с букетом болячек, одна из которых налицо, вернее – на лице: заячья губа. С самого рождения по врачам. Вслух Натаха обвиняла мужа – мол, всё из-за его пьянства. Но Пуша был мордастый, губы крупные, красивые, зубы плотные, ровные – один в один. И вся его родня такая – румяные, улыбчивые. А вот у самой Натахи лицо утюгом, верхних передних зубов не четыре, а два, очень широких. А как растут остальные, никто не знал, потому что Натаха никогда не хохотала и от уха до уха не улыбалась. Старалась держать тонкие губы сомкнутыми. Как обстояло дело со здоровьем в её роду, она не знала. У неё были только мать, красивая властная женщина, и младший брат Данила – кудрявый красавчик. Сестре и брату известно было лишь то, что мать никогда не была замужем и родила их от разных мужчин. В глубине души Натаха подозревала, что причина кроется где-то в родословной её биологического папаши, но матери свои соображения не озвучивала. Мать ей помогала – и с ребёнком, и материально.
Когда поехали первый раз с грудным Валечкой в больницу на консультацию, встретили в очереди Никиту, друга и бывшего одноклассника Пуши. Натаха знала, что у них тоже недавно родился ребёнок, девочка, которую назвали Дианой. Издалека заметив Никиту с женой, склонившихся над своим розовым кулёчком, Натаха моментально поняла, что у них тоже что-то очень не так с ребёнком – тех, у кого было всё в порядке, сюда не направляли. И хотя они до последнего пытались сделать вид, что никого вокруг не видят и не узнают, Натаха устремилась прямо к ним, громогласно поздоровалась, стала расспрашивать, полезла смотреть Дианочку, охать и ахать. Но и своего Валечку демонстрировала охотно и подробно рассказывала о его проблемах. Смущённый Пуша попытался её остановить. Никита и его жена деликатно попытались уклониться, им не хотелось показывать свою доченьку и уж тем более, обсуждать её. Они сплотились вокруг неё и готовы были всё преодолеть, сделать всё возможное и невозможное, чтобы вернуть девочке здоровье и красоту. И чтобы никто никогда не смог сказать ей, какая она была в детстве страшненькая, с разорванной губой. Но все попытки оказались тщетны. Деликатность была Натахе чужда, и остановить её не удалось никому. В результате у всех испортилось и так невесёлое настроение. Пуше было неудобно перед другом, Никите перед женой. Натаха ничего не замечала. Она была оживлена и даже как будто рада, что встретила товарищей по несчастью. Это словно снимало с неё часть вины за врождённый дефект Валечки. Она собиралась дома растолковать мужу: таких случаев много, видел же – полный коридор, да и у близкого друга то же самое. Но вышло наоборот: державший себя в руках на людях Пуша, оказавшись дома, сам наорал на неё: нечего винить его за то, что выпивает, вон Никита не пьёт вообще, а ребёнок тоже больной! Значит, дело не в алкоголе. И не в его, Пушиной, наследственности. У них в роду все здоровые и на лицо удачные. А лучше бы Натахе поинтересоваться у тёщи – от кого та её родила? Хотя, теперь какая разница!.. И нечего тыкать больного ребёнка в лицо всем знакомым! Нашла, чем хвалиться! Никита с женой правильно делают – мало ли, какой у кого глаз! И язык! Кто посочувствует, а кто и позлорадствует. Ребёнок ещё в пелёнках лежит, а его уже все обсуждают. Надо поскорее вылечить, исправить, чтобы люди пальцем не показывали!
И потянулись месяцы и годы, состоящие из больниц, операций, процедур, болезней, осложнений, аллергии на многие продукты, проблем со вскармливанием, особенностей развития… Бесконечный утомительный конвейер. Никакой радости материнства Натаха не ощутила. И не понимала, какой вообще смысл вкладывают в это понятие. В результате, когда дети подросли и стали встречаться в песочнице, выяснилось, что у Дианы на лице почти ничего не заметно, и зубки нормальные, и дикция. И вообще – милая, развитая девочка с хорошим характером. У Валечки – заметный неровный шов, уродливая губа, вкривь и вкось растущие некомплектные зубы. Он на голову ниже Дианы, бледный, плохо говорящий, гундосый, нервный. Жена Никиты, завидев Натаху, торопилась уйти со двора. Она боялась, когда Натаха принималась нахваливать её дочку – похвалы эти казались ей льстивыми, неискренними и завистливыми. Молодая умная женщина с высшим образованием серьёзно опасалась, что Натаха может сглазить ребёнка. И ещё ей был неприятен сам Валечка. И она видела, что Диана его боится. У него плохо дышал нос, он ходил с открытым ртом, из которого стекала слюна. И любил неожиданно закричать в лицо другому ребёнку, вырвать из рук игрушку, бросить песком. Пуша тоже сторонился своего ребёнка. Он его раздражал – видом, поведением, проблемностью, невозможностью с ним договориться. Пуша часто орал на него, отгонял, и мальчик его боялся.
И мечты были.
Валечку вылечить, завладеть второй комнатой, которую занимал милиционер с семьёй. Милиционер стоял на очереди, и Натаха от души желала ему получить квартиру. А сама готовилась сразу подать заявление на его комнату. И тогда квартира, большая хорошая двушка, станет их собственной! В ожидании этого события она приобрела по случаю в комиссионке спальный гарнитур карельской берёзы, состоящий из двух полуторных кроватей, двух прикроватных тумбочек и трёхстворчатого гардероба. Всё это добро, составленное у стены и накрытое простынями, занимало много места и сильно мешало. Ещё мечтала Натаха дослужиться до заведующей детским садом. И родить дочку. Здоровую.
Но тут грянула перестройка. Всё изменилось – цены, возможности, мечты. В детский сад зачастили спекулянты. Приносили яркие финские комбинезончики, пехоры на меху, французскую косметику, модные сапоги. Дефицит, за которым раньше гонялись и отстаивали многочасовые очереди, приносили прямо на рабочее место. Но цена! За каждую вещь нужно было отдать ползарплаты. А то и целую. Натаха стала искать возможности подработать. Дополнительные смены в саду стоили копейки, а отнимали целый день.
Однажды она ехала в метро. Рядом села женщина с ярким пакетом в руках и большим круглым значком на плаще. На значке было написано: «Хочешь похудеть? Спроси меня, как!». Похудеть Натаха хотела. Фигура у неё была топорная, и лишнего веса много. Женщина заметила её интерес и моментально закинула удочку:
– Вы хотели бы немножко похудеть?
Натаха, засмущавшись, кивнула.
– Это очень просто, – мягко и дружелюбно сказала женщина, – скажите мне, вы любите клубничку? А со сливками? – и почмокала губами, закатив глаза от воображаемого удовольствия:
– Мня-мня-мня!..
Натаха заглотила наживку и была незамедлительно поймана в профессионально расставленные сети. Она оказалась лёгкой добычей.
Домой Натаха ехала в состоянии эйфории. Все проблемы с деньгами, здоровьем, работой решились одним махом. Она будет продавать чудодейственные коктейли людям, которые хотят похудеть и оздоровиться. За немаленькие деньги. И сама будет их пить, и муж, и Валечка – с большой скидкой. И ещё разные таблетки и пищевые добавки – всё очень полезное, дефицитное, израильского производства. И доход у неё будет такой, что она сможет оставить работу в садике, сделать ремонт, покупать всё, что хочется, ездить с семьёй отдыхать. А потом она наберёт много своих собственных учеников и станет ещё получать проценты с их продаж. Женщина, встретившаяся в метро, стала её наставником. Она часто напоминала, как легко, безо всяких усилий со своей стороны, завербовала Натаху, возвращаясь уставшая домой.
– Просто пошуршала пакетиком, просто спросила про клубничку… и дело в шляпе! Поняла?
Натаха поняла, что перед ней открываются неслыханные перспективы. А в конце года, добавила искусительница, лучшие сотрудники получают путёвки на Мальдивы для всей семьи. И самый главный приз – автомобиль! Иномарка.
Но, чтобы не терять время, продавая по одному набору, и поскорее получить персональную скидку, наставница подсказала хитрый ход: нужно купить сразу пятьдесят наборов – и перескочешь на следующий уровень! Натаха загорелась. Дурой надо быть, чтобы не ухватиться за такую возможность!
Останавливало одно – деньги. Эти пятьдесят наборов стоили столько, сколько Натаха и в руках никогда не держала. Она пошла по знакомым. Времена были тяжёлые, свободных денег ни у кого не было. Но Натаха умела просить. И почти половину суммы по частям насобирала. За второй половиной отправилась к Наталье. Это был последний шанс, всех остальных она уже обошла. Просить у Натальи очень не хотелось. Но ради благополучия семьи на что только не пойдёшь…
Натаха самонадеянно считала Наталью соперницей. А вот счастливой или неудачливой – это смотря по ситуации и настроению. В то время как она не могла определиться, Наталья беззаботно не считала Натаху вообще никем.
У них была большая дружная компания – друзья Пуши и его младшего брата Вовчика. Друг Вовчика Лёшка женился на Наталье. Её сразу приняли и полюбили. Пуша называл её Натусиком. Все праздники отмечали вместе, ходили в кино, ездили на шашлыки, устраивали вечеринки. Родители Пуши и Вовчика разрешали собираться у них дома в любое время и сами охотно присоединялись к молодёжи. У братьев была младшая сестра Ленка. Вот с нею-то Натаха и училась в одном классе. После восьмого Ленка поступила в швейное училище, а Натаха в педагогическое. Там был обязательный предмет – музыка, а у Натахи не было дома никакого музыкального инструмента. Она попросилась ходить к Ленке – у них было и пианино, и аккордеон, и две гитары. Все трое детей в этой семье учились в музыкальной школе.
Натаха  сидела в углу в обнимку с тяжеленным аккордеоном, извлекала из него скрежещущие, совершенно немелодичные звуки. Из приоткрытой двери большой комнаты доносились песни на английском языке. У Пуши была первоклассная мощная аппаратура – его гордость и страсть. И большая коллекция отличных записей того, что тогда называлось «мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Под этот аккомпанемент он любил провести романтический вечер с красивой барышней. Но так, чтобы не прилагать к этому никаких усилий – знакомиться, ухаживать… Он предпочитал, чтобы всё это сделали за него. А ему бы осталось только согласиться. Пуша был сибарит и баловень, и обаятельный лентяй.
Первый сын родителей умер в раннем детстве от скарлатины. Через год родился второй. Его назвали так же, как и старшего, Петром, и всю жизнь тряслись над ним. Потом родился Вовчик, потом Ленка. Когда она была маленькая, не могла выговорить «Петруша», как звали в семье старшего сына, у неё получалось «Пуша». Потом она выросла, а брат так и остался для всех Пушей.
Натаха мучила аккордеон своими корявыми глухими пальцами и при этом жадно всматривалась и вслушивалась. В накуренном полумраке, обнявшись, покачивались пары, молодые интересные мужчины что-то обсуждали, произносились незнакомые имена, названия. И Ленка среди них. Хоть и на правах младшей, но она была своя в этой компании. На Натаху обращали внимания не больше, чем на соседку, тётю Шуру, зашедшую к матери попросить соли. Натаха страстно мечтала быть с ними – не на равных, нет! – в любом качестве, хоть чучелом, хоть тушкой, но среди них! А когда видела, как Пуша обнимает Натусика, как красиво и слаженно они танцуют, как она смеётся и поддразнивает, как он бросает всё, чтобы перемотать плёнку и поставить её любимую песню, как он обнимает уже не Натусика, а гитару, лаская пальцами струны и напевая: а я на рыженькой, а я на рыженькой, а я на рыженькой женюсь… – и при этом остро взглядывает снизу вверх, а у Тусика волосы как раз золотистые, с рыжинкой… Ммм… Тут Натаха вообще умирала. Ревновала страшно. Не понимала, что это игра, правила которой известны и понятны им обоим. А она даже не знает названия.
Однажды вся компания собиралась к Наталье на день рождения. Натаху, понятно, не позвали. Она терзала несчастный аккордеон и слышала, как ребята договариваются о подарке. Потом обсуждали вопрос о цветах. Натаху добило озвученное Пушей окончательное решение:
– Как можно больше роз!
Этого она вынести уже не смогла и начала действовать. Решительно. По натуре Натаха была проста и незатейлива, как грабли, а в своей упёртости страшна, как носорог. Она с силой захлопнула аккордеон и, угрожающе прошипев сквозь зубы: «я войду в эту семью!..», отправилась на кухню помогать Пушиной матери.
Больше года она таскала сумки, чистила картошку, мыла посуду, приносила Пуше обед в комнату, убирала, вытирала, чистила его ботинки. Постоянно крутилась перед глазами. Пуша оказался в любимой ситуации – его обхаживали, за ним ухаживали. Он начал увлекать Натаху в ванную – больше некуда, квартира маленькая, народу много. Они выходили оттуда красные, распаренные. Натаха смущённо подхихикивала, Пуша на неё не смотрел. Мать спохватилась было пресечь, но опоздала – Натаха уже оказалась беременной.
Пришлось их расписать. Натаха была разочарована. Такой свадьбы, какую закатили в своё время Вовчику, им, конечно, не обломилось. И времена стояли тяжёлые, и получилось всё неожиданно, и радости не было никакой. Не такую жену мать хотела для своего Петруши. Натахина тоже не была в восторге – жених на двенадцать лет старше, пьющий, семья самая простая. Однако она трезво оценивала и свою дочь как невесту и понимала, что рассчитывать ей особо не на что. Поэтому она заранее преподнесла дорогой подарок и уехала с младшим Данилой на море. В самом деле, не пропадать же путёвкам из-за такого незначительного события, как Натахина свадьба! Белое платье сшила Ленка, постаравшись замаскировать складочками и защипчиками уже заметный животик новобрачной.
Из ЗАГСа вернулись быстро. Гостей ещё не было. И вообще дома их никто не встретил. Натаха вошла в большую комнату и обомлела: раздвинутый стол накрыт старой повседневной клеёнкой, чёрной в мелкий цветочек, на стуле стоит старый бульдог Русик и возит слюнявой мордой по расставленным тарелкам. Отец сидит с мужиками у соседнего подъезда, мать у соседки, тёти Шуры. Обидно было – не передать!..
Втроём, с матерью и Ленкой, они доделали всё на кухне, накрыли на стол. Пришли гости. Родственников – никого. И со стороны Натахи – никого. Только друзья Пуши и Вовчика, в своём обычном составе. Так что Натахина свадьба превратилась во внеочередной повод для вечеринки старых друзей. Но теперь Натаха была среди них!
… Но не с ними.
Да, собственно, и не с Пушей. Он с аппетитом ел, пил, к кому-то подсаживался, болтал, шутил, танцевал. Натаха сидела во главе стола – виновница торжества, терзаемая жестоким токсикозом. Гости несколько раз спохватывались, кричали «горько!». От Пуши пахло коньяком, мясом, луком, чесноком… Натаху мутило во время поцелуя. На магнитофоне крутилась большая бобина с коллекцией самых популярных песен. Кто-то крикнул:
– Танец жениха и невесты!..
Пуша торопливо опрокинул в рот рюмку, уже поднявшись, подцепил что-то с тарелки и, жуя, взял невесту под локоток.
Натаха наконец-то оказалась в центре внимания. Они танцевали одни. Пуша обнял её и прижал к себе. «Белфаст! Белфаст!..» – вколачивала в гудящую Натахину голову забойный ритм негритянская группа. Песня была яростная, протестная. Натаха была уверена, что это песня о любви. Ей слышался гимн, жизнеутверждающий марш, сопровождающий её в счастливую семейную жизнь. Хорошо, что она не знала английского языка.
А когда зазвучало пробирающее до озноба долгое вступление песни «Отель «Калифорния», Пуша, конечно же, пригласил Наталью, своего обожаемого Натусика. Хотя её высоченный красавец-муж был тут же. Он с удовольствием подхватил Ленку. И все, кому досталась партнёрша, пошли танцевать. А мать Пуши подсела на диван к мужу, привалилась к его плечу и легко всплакнула пьяненькими слезами. Натаха осталась за столом. Это было некрасиво и неправильно. Но тут пришёл Никита – серьёзный, неулыбчивый – и сразу церемонно пригласил невесту на танец. Его беременная жена устала, и он проводил её домой, а сам ненадолго вернулся. Будто специально, чтобы спасти Натаху от позора. Она была ему очень благодарна.
Застолье было невесёлым и недолгим. Под предлогом того, что невесте надо отдохнуть, гости ушли довольно рано. Натаха, действительно, выглядела плохо и часто бегала в туалет. Но они ещё не расходились по домам, а собирались идти всей компанией гулять в парк, для чего прихватили с собой пару бутылок вина со стола и гитару со стены. И сокрушались, что Пуша не идёт с ними, забывая, что находятся на его свадьбе. Пуша с удовольствием пошёл бы, но рядом с его локтем маялась несчастная зеленоватая Натаха, с которой он теперь почему-то должен был согласовывать свои поступки. Он проводил друзей, вернулся к столу и от души напился.
Натаха, весь вечер безуспешно боровшаяся с тошнотой, головной болью и ознобом, обнаружила себя в прокуренной выстуженной комнате – балкон открыли, чтобы гостям не было душно. Свекровь и свёкор мирно похрапывали на диване, Пуша спал, раскинувшись на тахте, которую следовало разложить, застелить и превратить в брачное ложе, старый слюнявый Русик с хлюпаньем подъедал что-то с тарелок. Стол разорён и неубран. Пахнет едой, перегаром, псиной… Но цель достигнута – Натаха вошла-таки в эту семью. Хотя на самом деле, хотела войти именно в их компанию. Которая сейчас веселилась в парке – и опять без Натахи – но под винцо с Натахиного стола и под гитару Натахиного мужа.
Больше полугода они прожили в квартире Пушиных родителей, в проходной комнате на знаменитой тахте, по обеим сторонам которой висели мощные колонки от Пушиного магнитофона. В так называемой «запроходной» комнате спали родители и младшая сестра Пуши, Ленка; в отдельной, самой крохотной, где раньше жила сумасшедшая бабушка – успевший развестись с женой Вовчик. Вся эта орава постоянно толклась в большой комнате – там был балкон, немецкий сервант «Хельга» с посудой и припасами, общий обеденный стол, любимая всеми тахта, телевизор и магнитофон. И наконец, поскольку она была проходная, то, кто бы куда ни шёл – обязательно через комнату новобрачных.
Утром Пуша, Вовчик, Ленка и отец уходили на работу. Натаха и свекровь оставались дома. Натахины мечты о том, как она будет встречать мужа с работы и кормить его вкусным ужином, разбились в первый же день, когда Пушина мать вручила ей шестилитровую кастрюлю и велела сварить на всех щи. Увидев, что невестка недоумённо вытаращила глаза, ласково объяснила:
– В большой семье теперь живёшь. Приучайся!
И, взяв большую хозяйственную сумку, ушла по магазинам. Было время дефицита, и за покупками свекровь ходила, как на работу – с самого утра. Обходила все магазины – где что-то давали нужное, стояла в очереди, покупала, шла в следующий. По дороге встречала знакомых, разговаривала, узнавала новости, к кому-то заходила попить чайку. Возвращалась часа в два, в три – уставшая, полная впечатлений. Ставила на пол набитые сумки, со стоном опускалась на табуретку, вытягивала ноги.
– О-о-ох!.. Умаялась! Пятки болят – хоть отрубай!.. Ты разбери там… А суп готов?
Съедала что-нибудь по-быстрому и уходила в комнату – прилечь на часок.
Как-то раз сумку некогда и некому было разобрать, и её задвинули под стол, чтобы не мешала. И никто о ней не вспомнил, пока через два дня Пуша, озабоченный неприятным запахом, не начал поиски источника вони и не нашёл под столом большую хозяйственную сумку с протухшими дефицитными продуктами.
Натаху, привыкшую дома у матери к чистоте и порядку, очень раздражала эта безалаберность. Она мечтала жить отдельно, своей семьёй и стирать-гладить-убираться-готовить только для себя и мужа, а не для всех его родственников и гостей. Потерпев примерно с месяц, очумев от постоянной готовки и тошноты, она попала в больницу, на сохранение. Вышла оттуда, полная решимости придерживаться всех рекомендаций, данных врачами, и первым делом объявила свекрови, что отныне покупать продукты и готовить они с Пушей будут только для себя. Её заявления никто не принял всерьёз. Наутро, проводив мужа на работу, она просто ушла к матери, благо, и дом её был напротив. Вечером вернулась, принеся с собой маленький пакетик с продуктами. Не обращая внимания на причитания свекрови, приготовила свой ужин и стала ждать мужа. Пуша с недоумением посмотрел на овощной супчик с ложкой сметаны, на кусочек отварной курицы с горкой несолёного риса и, чертыхаясь про себя, пошёл на кухню за солью, майонезом, кетчупом. Мать, скорбно поджимая губы, поведала ему об оскорбительном демарше его жены и, всхлипывая и сморкаясь в фартук, сокрушённо спрашивала у сыночка: чем она, мать, не угодила и как же им всем жить дальше?.. Больше всего на свете Пуша ценил свой душевный и бытовой комфорт и совершенно не хотел ссориться с матерью. Несколько дней он через силу ковырял безвкусный Натахин ужин, а попозже, когда приходил брат, Вовчик, ужинал ещё раз с ним. Тогда Натаха стала готовить только для себя и заняла половину полки в холодильнике под свои творожки и сметанку, чем окончательно противопоставила себя всей семье. Пуша не присоединился к протестующей жене, а попросил домочадцев не обращать на неё внимания – пусть себе! – намекая на тяжело протекающую беременность и на то обнадёживающее обстоятельство, что семья давно стояла в очереди на расселение. А сам с облегчением вернулся к привычной материной кормёжке. Так, в состоянии худого мира, они протянули ещё какое-то время.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71830987?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.