Главная страница | Юмористическая проза | Про Максима и Гелю, или Счастлив по принуждению

Про Максима и Гелю, или Счастлив по принуждению
Андрей Георгиевич Цуркан
Книга про неповторимые школьные годы 80-х. Повествующая о первой, хотя и не по доброй воле любви между мальчиком Максимом и девочкой Гелей. Книга наполнена смешными и подчас нелепыми историями, происходившими с детьми и, конечно, с преподавателями школы, в которой они имели счастье учиться.
Рисунки были заказаны и оплачены автором.

Андрей Цуркан
Про Максима и Гелю, или Счастлив по принуждению

Глава
I
Внезапно вспыхнувшее чувство, Ничто не в силах потушить.
Её стремление к искусству, Он вряд ли сможет пережить.
Во-первых. Хочу сказать, что все персонажи или события, описываемые в этой книге, абсолютно вымышленные. И любое сходство с реальными людьми, или событиями – просто случайное совпадение. Что бы я хотел сказать своей книгой? Наверное, то, что в любой, даже самой безнадежной ситуации, есть свои плюсы. Надо всегда позитивно смотреть на вещи, происходящие с нами. Ибо, если когда-то кому-то зажало бубенчики дверным полотном массивной входной двери, надо думать о том, что открывается шикарная перспектива стать оперным певцом. Но, не будем откладывать в долгий ящик. Итак, поехали.
Это началось внезапно. Как гром среди ясного неба, как песчаная буря в пустыне или как удар электрическим током. Точно, как удар электрическим током. Именно он стал причиной столь масштабных, драматических, далекоидущих событий. Во всем виноват Александр Вольт, который в 1800 году изобрел первый источник тока, надеясь облегчить своим изобретением жизнь всех людей на земле. Ох уж эти иностранцы, вечно они хотят кого-то осчастливить против их воли. Вольт, на свою беду, не знал того, что надо знать любому русскому человеку. Если в одном месте убыло, то в другом обязательно

прибудет. К тем же выводам, независимо от нашего ученого Михайло Ломоносова, пришли и китайские ученые, сформулировав великую догму – «Инь и Янь». То, что делает одного человека счастливым, обязательно делает другого несчастным. Так и произошло в 4-ом классе среднеобразовательной школы №……г………, где учился Максим. Когда для того, чтобы сорвать урок русского языка и литературы, к которому был не готов Яша Завадский, он подбил Максима засунуть в электрическую розетку общего коридора шпильку для волос. Шпильку, Яша опрометчиво позаимствовал без спроса у своей одноклассницы Гели. Но об этом чуть позже.
Максим был мальчиком осторожным, и к тому же увальнем, который с нерешительностью воспринял предложение своего сомнительного друга проделать этот физический эксперимент с риском для жизни. Но, обезоруженный словами Яши: «Не ссы, я так сто раз делал», – лишенный чувства самосохранения, и одержимый желанием не быть ссыкуном в глазах одноклассников, – все это взяло верх над нашим героем. Засучив рукава, он смело сунул заколку в электрическую розетку, сам того не подозревая, опровергнув описанный знаменитым ученым Павловым инстинкт самосохранения, присущий всем живым организмам, и даже не думая о грозящих ему катастрофических последствиях.
Взорвавшаяся люминесцентная лампа плафона дневного света привела всех собравшихся детей в неописуемый восторг и одновременный ужас. Повинуясь магическому желанию чудо – мальчика, свет погас во всем крыле.
«Ну, все! – потирая руки, сказал Яша. – Теперь пока свет восстановят, пройдет не менее пятнадцати минут урока и Руссичка отменит диктант». Весь класс восторженно выдохнул, и стал обсуждать события последних


десяти минут, понимая о том, что смелый, хотя и безрассудный поступок Максима, давал шанс всему классу подготовиться к диктанту в следующий раз. Геля, чью заколку похитил для проведения физического опыта Яша, стояла, как вкопанная. В одной своей руке она сжимала горло Яши, который сипел что-то неразборчивое, а в другой, у нее был неизменный атрибут еще с пеленок – бутерброд с колбасой. Геля стояла с широко раскрытыми, как блюдца, глазами и повисшим куском колбасы, торчащим из приоткрытого рта. Она как зачарованная смотрела на Максима, на его обугленные пальцы, сжимающие остатки её заколки. Кучерявые от природы волосы Максима распрямились, создавая вокруг его головы неповторимую картину созревшего одуванчика. Одинокие, электрические искорки пробегали то тут, то там, по его торчащим во все стороны волосам. В своём воспаленном мозгу, который мог стать предметом изучения не одного десятка психотерапевтов, Геля придала этому зрелищу божественное происхождение, создающее вокруг головы этого ангела, с засохшей соплей под носом, что-то наподобие нимба. Участь Максима в этот момент была предрешена.
Геля решила, что этот мальчик неотвратимо и бесповоротно должен стать ее мужем. И произойти это должно, если не прямо сейчас, то, по крайней мере, по достижению 18-летнего возраста обоими влюбленными. И если сейчас Максим не знал, что любит Гелю, то уже в следующее мгновение для него все прояснится. А уж если Геля что-то решила, то со своего пути она никогда не свернет. Но даже если и свернет, то только шею Максима по причине его нежелания жениться на ней, и стать счастливым вопреки здравого смысла. И то, после тяжелых пыток и непрекращающихся истязаний. Мне кажется, что во время Нюрнбергского процесса, когда все осуждали пытки фашистов в концлагерях, они просто не знали, что может сделать влюбленная четвероклашка по имени Геля, если не дай Бог, кто-то встанет на пути ее счастья. И уж тем более, если бы в тот момент Максим знал, чем грозит ему эта невинная шалость, этот незатейливый физический эксперимент, он бы тогда не стал вытаскивать шпильку из розетки, предпочтя умереть молодым, и еще счастливым без причины человеком с очаровательной улыбкой на своем юном и невинном лице.
После уроков Геля уверенно шагнула в сторону Максима, расталкивая одноклассников и одноклассниц, обсуждающих смелый и безрассудный поступок товарища, своим могучим телом.
Подойдя к Максиму вплотную, и ткнув героя пальцем в грудь, Геля громко сказала: «Ты. Пойдешь сегодня меня провожать до дома!»
Детские голоса тут же стихли. В звенящей тишине все взоры одноклассников обратились на Максима. В этих взглядах было столько сочувствия, сострадания, безысходности, что Максиму только оставалось молча стоять с открытым от удивления ртом. В этой гробовой тишине Коля Есин громко засмеялся, показывая одноклассникам всю комичность сложившейся ситуации. К сожалению Коли, это был последний миг, когда одноклассники могли запомнить его со всеми 32-мя зубами.
Это уже потом, на педагогическом совете Коля с синяком под глазом рассказывал всем учителям, и присутствующей на собрании Геле, о том, что он сам, без посторонней помощи споткнулся и упал лицом на пень в школьном саду. Говорил он это заикаясь и искоса поглядывая на Гелю, стоявшую в углу. Геля стояла молча, с лицом Джека Потрошителя, мило улыбаясь всем присутствующим, и наводя на них своей улыбкой животный страх. Хотя учителя не поверили ни единому слову, сказанному Колей, они предпочли не связываться с девочкой, учащейся в 4-ом классе, а выглядевшей как завхоз тетя Зоя, которая бессменно работала в учебном заведении вот уже двадцать лет.
С тех самых пор над Максимом и Гелей никто больше не смеялся, по крайней мере, в лицо. А у Гели появился постоянный, личный провожатый-носильщик. Максим, конечно, читал в приключенческих романах, которые он брал в библиотеке, о том, что когда-то можно было держать рабов. Но из курса школьной истории он также знал о том, что в России рабство отменили 1861 году по указу Царя Александра II. Говорить об этом Геле, он, конечно же, не стал, предпочитая представлять себя её другом. Это было лучше, чем гордо ходить со сломанной рукой, висящей на груди в маминой косынке. И по окончании уроков каждый день, невзирая на погоду и настроение, «ДОБРОВОЛЬНО» отправлялся провожать Гелю домой.
Родители Максима были интеллигентные люди и много работали. Поэтому до поры до времени не замечали, что их сын стал позже обычного приходить домой. Сам Максим предпочитал хранить молчание и не афишировать свои отношения с «убийцей бутербродов», как её называли за глаза в школе все учителя. Максим уже стал надеяться, что тайну удастся скрыть от родителей навечно. Но все тайное, как и положено, становится явным. И случается это, как обычно, в самый неподходящий момент.
Утро в семье Максима начиналось неизменно одинаково. Мама готовила на всю семью завтрак, а интеллигентнейший отец – инженер, брился в ванной, приводя себя в порядок перед работой. Максим еще нежился в постели и пытался досмотреть свой утренний сон, в котором он был отважным космонавтом, выполняющим секретное задание парии и правительства на борту орбитальной станции «МИР». Все было так, ровно до того момента, пока в одно октябрьское утро в жизнь семьи Максима уверенно и бесповоротно не постучалась своей могучей рукой Геля. Стук в дверь невероятной силы заставил вздрогнуть всю семью. И даже Максим, во сне ощутил удар астероида о борт своего космического корабля, и начал экстренную проверку всех систем. Сырники аппетитно шкворчали на сковородке, и придавали повисшей тишине ощущение утренней безмятежности выходного дня.


Прошло секунды три, пока папа Максима весь в пене для бритья не выбежал из ванны, и с недоумением посмотрел на маму, пожимая плечами, как будто говоря немым взглядом: «В чем дело?»
В этот момент стук в дверь повторился.
С косяков входной двери мелкой пылью ремонта шестилетней давности посыпалась штукатурка и тараканы, жившие за плинтусом. Почуяв неладное, они стали разбегаться в разные стороны, неся за спинами свой нехитрый скарб. Папа смекнул про себя, что тараканы явно почуяли что-то неладное, и, доверяя их интуиции, предположил, что теперь в этой квартире находиться небезопасно.
Осторожно подойдя к двери и шепотом, как будто он в библиотеке интересуется нужной ему книгой, спросил: «Кто там?»
После секундного молчания из-за двери донеслось громогласное: «Я», – и снова раздались удары в дверь.
Исторический страх, засевший во всех Советских людях после репрессий 20–30-х годов, заставил папу, не понимая, что он в тот момент делает, и, не подчиняясь здравому смыслу и инстинкту самосохранения, открыть входную дверь и обмереть от ужаса. В двери стояла девочка, телом и лицом своим похожая на располневшего римского воина перед олимпийскими соревнованиями. В одной руке у нее был ранец, а в другой – две гантели весом по 12 килограммов каждая.
«Одевайся!!!» – крикнула с порога Геля, бросая на пол тяжелые гантели, и глядя на Максима влюбленными глазами.
Стоя в коридоре в одних трусах, у заспанного и растерянного Максима от удивления округлились глаза. Сон исчез, как сгущенка в только что открытой банке, стремительно и безвозвратно. Папа уронил на пол бритву, а пена для бритья медленно стала стекать по его щекам и подбородку, попадая в открытый от увиденного, рот. Мама, застывшая от такого внезапного и совершенно неуместного, как понос на банкете в ЦК КПСС, появления в их квартире неизвестного создания, потеряв равновесие и дар речи, обожглась рукой о горячую сковородку. И, опомнившись, стала орать во все своё материнское горло. Папа, посмотрев на маму, предположил, что она знает больше, чем известно ему об этой ситуации и стал орать вместе с мамой. Чайник, стоявший на плите, понимая, что если он не поддержит маму, то в этой семье долго не проживет, и окажется на помойке с другими ненужными вещами, издал протяжный свист, закипая всем телом. И, в довершение вышеизложенной картины, Максим решил не отставать от коллектива и присоединился к этому импровизированному домашнему хору. Истошный и продолжительный, как ремонт в эпоху всеобщего дефицита крик всей семьи, спугнул с деревьев птиц, готовившихся к долгому перелету в теплые страны. Взлетая, они посчитали необходимым облегчиться всем коллективом прямо на припаркованные в большом количестве, перед подъездом, индивидуальные автомобили тружеников нашего города. Этот крик продолжался примерно минуты две, пока у всей семьи не закончился воздух в лёгких.
В наступившей гробовой тишине вся семья услышала громогласный голос Гели:
«Я вижу, мне здесь все рады!»
И, не разводя лишнюю демагогию, прошла на кухню и уселась за видавший виды семейный обеденный стол.
Глядя на румяные сырники в маминой сковородке Геля непонятно кого спросила:
«На завтрак у нас что?»
Не дождавшись ответа, она приступила к трапезе, обильно накладывая в тарелку сырники и сметану, стоявшую здесь же на столе, с большой ложкой внутри.
Так Геля вошла в жизнь семьи Максима с тем, чтобы уже никогда из нее не выйти. По крайней мере, в рамках уголовного кодекса СССР. С этого самого дня утренняя повинность в виде Гели легла на плечи каждого члена семьи непомерной ношей. Мама готовила для Гели бутерброды, чтобы, пока Максим будет заниматься физкультурой под ее присмотром, она не голодала и могла плотно позавтракать. Папа относил брошенные ею в коридоре гантели на балкон, которые она каждый день таскала к ним домой в своем ранце. На балконе и происходило физическое надругательство над молодым и еще не окрепшим телом мальчика, который упорно не хотел становиться лучше и сильнее, как считала Геля. По ее мнению, Максим должен был становиться сильным мужчиной, способным, как минимум, носить ее на руках, а не «соплей в платочке», как она считала. А считала она громко и не совсем четко. Усевшись на две табуретки, заранее приготовленные на балконе папой, и держа в одной руке огромную кружку с чаем, доставшуюся от дедушки Максима, а в другой руке – бутерброды с колбасой и сыром, которые она брала с тарелки, любезно принесенной из кухни мамой; Геля качала головой и считала чавкающим голосом приседания Максима с гантелями, отжимания, сгибание рук в локте, с утяжелением и т.д. и т.п. Но до совершенства, как считала Геля, Максиму явно было еще далеко. Родители предпочитали не вмешиваться в процесс становления сына, так как однажды, как бы между прочим, Геля пригрозила, зачерпывая половником остатки борща из пятилитровой кастрюли, что в скором времени она и за них возьмётся. Эти слова прозвучали как угроза. И именно по этой причине, родители Максима старались как можно реже попадаться Геле на глаза.
После ежедневной каторги на балконе Максим должен был ополоснуться непременно холодной водой. А в октябре, я бы сказал, это сомнительное удовольствие, не говоря уже про январь. Обязательно съесть кашу, с любовью приготовленную его мамой и выпить стакан молока. Геля так считала, и обсуждать тут было нечего. А также взять с собой пачку бутербродов, завернутых в пергаментную бумагу, которыми он должен был кормить Гелю по пути в школу, с тем, чтобы та не нервничала из-за ситуации в Чили, о которой она постоянно слышала из телевизора. И по неосторожности, или от переполнявшего её волнения, не сделала бы ему больно. Например, сломала бы ему руку, сильно сжав её в своих объятиях.
Родители Гели были довольно большими, я бы даже сказал – крупными людьми, но дома с ней никто не пытался спорить. Они, откровенно говоря, немного побаивались Гелю. Особенно после того случая, когда она прокусила папе ногу. Это случилось еще в младенчестве, когда он попытался забрать у нее куриную ножку. Геля с удовольствием обгладывала ее, сидя на полу. Врач неотложной помощи осторожно вынул из плоти папиной ноги четыре молочных зуба Гели, и наложил на папину ногу семь швов. С тех пор, никто и никогда не пытался, и даже в мыслях не мог подумать, чтобы забрать у Гели какую-нибудь еду. Даже попросить у нее попробовать маленький кусочек того, что она поглощала в данный, конкретный момент времени, могло стать весомой предпосылкой ощутить себя как минимум Кутузовым. Нет, не генерал-фельдмаршалом, предводителем русского войска. Сходство с великим полководцем для вас бы ограничилось тем, что всю оставшуюся жизнь вам пришлось бы ходить с повязкой на глазу. Отбирать у Гели еду было равносильно тому, что дразнить тигра, запертого с вами в клетке. Хотя с тигром еще остается хоть маленький, но шанс на спасение. С Гелей же, у вас такого шанса не могло бы быть.
Очевидные преимущества от общения с Гелей всё же были в жизни Максима. В школе он стал чувствовать себя безопасно. И я думаю, его безопасность не была следствием его участившихся занятий физкультурой. Но, к сожалению, количество его друзей уменьшалось пропорционально его возрастающему чувству безопасности.
В столовой на обеде он всегда оказывался первым у раздачи. По причине того, что очередь покорно расступалась перед ним, ощущая на себе пристальный взгляд его покровительницы. Повариха тетя Маша с улыбкой, и взглядом полного понимания и сочувствия, накладывала ему еду в тарелки с горкой. Но даже с избытком предоставленной пищи, ему все равно не хватало, как и до знакомства с Гелей. Казавшийся на первый взгляд необъяснимым парадокс происходящего, объяснялся довольно легко. Просто раньше еду забирали одноклассники, с нетерпением поджидавшие Максима в школьной столовой. А теперь её забирала его ненаглядная, по причине того, что к моменту прихода Максима с тарелками за стол, Гелины уже оказывались пустыми. Она думала о еде круглые сутки с перерывами на обед.
Однажды с ней приключился забавный случай. На уроке литературы учительница читала классу сказку «Три поросенка».
Подойдя к моменту, когда поросёнок попросил у проходящего мимо него крестьянина немного сена для строительства своего домика, она обратилась к классу:
«Дети, как вы думаете, что ответил поросенку крестьянин?» – и пристально посмотрела на класс, обведя его строгим, но любящим детей взглядом.
Взгляд учительницы остановился на жующей Геле, с наполовину обглоданным бутербродом в руке.
«Геля, – обратилась она к девочке, – как ты думаешь, что ответил поросенку крестьянин?»
Геля на секунду задумалась, подняв свои глаза к потолку, как будто копаясь в сокровищнице наиценнейших фактов литературы и науки, запрятанных в глубинах её сознания, находя для себя что-то нужное, или вообще ничего не находя; с Гелей этого никогда не разберешь.
Ответ учительнице и классу был таков: «Только если ты одолжишь мне немного своего бекона».
Класс разразился диким, я бы даже сказал, гомерическим хохотом. Даже учительница, которой были на тот момент присущи сдержанность и интеллигентность, ржала как лошадь перед яслями с бражкой, сложившись в две погибели. Мне кажется, что Геля до сих пор, спустя уже столько лет, не понимает всей глубины и комичности произнесенного ею тогда ответа.
Желаниям Максима, оставить пока еще не очень порочную его связь с прототипом Шрека женского пола в тайне, не суждено было сбыться. Этот факт не мог не остаться незамеченным учителем литературы, которая как раз, на беду Максима, занималась подбором мальчиков на роли в ее новом спектакле. Она должна была поставить его к Новому году. Иначе, директор школы оторвал бы ей голову за срыв ежегодного празднования. Так было заведено. Директор школы приглашал какую-нибудь важную шишку из Комитета образования. В этом году решено было ставить «Иван Царевич». И учитель литературы пригласила Максима на роль этого самого Ивана. Ну, как пригласила? Приказала – и точка. Максим, если честно, и не собирался отпираться от предложенного, полагая, что частые репетиции позволят ему хоть какое-то время находиться без Гели. Но та решила по-своему. Узнав о том, что Максим будет играть в спектакле, она потребовала, чтобы ее тоже включили в труппу. И ни куда-нибудь, а в основной состав! Учитель не стала перечить девочке и предложила ей роль лягушки.
«Точно-точно! – со своего места в зрительном зале прокричал Вовка Маренников. – Она отлично сыграет лягушку!»
Геля не стала спускаться в зал, так как до этого еле поднялась на сцену. Она только угрожающе посмотрела на Вову и сказала ему: «После репетиции не уходи».
Вова вжался в кресло так, что до конца репетиции не было понятно – это он в зале, или это его тень?
А Геля, подойдя к учителю литературы сказала: «Мне всё равно, кого я буду играть, – главное, чтобы я играла с Максимом».
«Вот это подход, вот это самопожертвование!» – воодушевленно закричала учительница, предполагая, что в результате все обойдется хорошо, и даже не будет жертв.
Но, не тут-то было. Когда на третий день репетиции по сценарию дошли до того места, где лягушка превращается в прекрасную принцессу, которую в свою очередь должна была играть Оля Овчинникова, никакие увещевания учителя о том, что один и тот же человек, тем более Геля, не могут играть и лягушку, и принцессу, – не возымели действия. Геля была непреклонна. Она жаждала сломать построенный трудовиком замок, ну или на худой конец кому-то руку.
«Это безнадежная ситуация, – объясняла учитель литературы директору школы в его кабинете. – Она наотрез отказывается играть кого-то другого, и желает, чтобы Максим играл с ней. Я не знаю, что с ними делать, наверное, придётся отменять спектакль».
«Как отменять?! – ревел, как белый медведь, директор. – Не позволю!!!! На кону такие ставки. К нам должен прийти сам Начальник городского отдела образования! Разберитесь с этим вопросом или пишите заявление!» – кричал директор.
Уж очень он боялся сесть в лужу перед таким начальством. Любовь Дмитриевна, это учитель русского языка и литературы, долго думала и пришла к выводу, что надо менять спектакль на новый. Надо выбрать такой, чтобы Геля могла играть вместе с Максимом, и тогда все будет как по маслу. А кого может играть Геля? Надо было подобрать ей такую роль, чтобы она была ей под стать. Перелопатив всю Советскую историю русского народного творчества, она всё-таки нашла такое произведение. И им оказалась сказка «Летучий корабль». Там были почти все народные персонажи – и Баба – Яга, и Водяной, и Царь с Царевной. А самое главное – Царевне не надо было ни в кого превращаться. Замок, построенный трудовиком, и так ему понравившийся, решено было не разбирать. Он пригодился в качестве декораций и в новом спектакле. Но ему было дано поручение смастерить летучий корабль, как в сказке. Да чтобы он мог подниматься вверх, как будто парить. И чтобы на нем могли поместиться двое, Иван и Царевна. Всем участникам раздали роли и текст, чтобы они могли прочесть его. А в дальнейшем, выучить наизусть. Геля каждый день приходила к Максиму домой. Вернее, не приходила. Она сама брала Максима за руку и вела его домой с тем, чтобы сытно пообедать, и немного отдохнуть на диване в большой комнате. А после того, как Максим сделает уроки за обоих, начать с ним репетировать свои роли. И в особенности ту сцену, где они целуются.
«Так надо! Так по сценарию написано», – говорила она Максиму, когда тот артачился и не хотел целовать жирные от чебуреков губы Гели.
Мама не могла нарадоваться, что ее Максим будет играть в спектакле, и заранее договорилась на работе, чтобы ее отпустили к сыну в школу. До Нового года оставался месяц, и когда все декорации были изготовлены и все тексты сто тысяч раз отрепетированы, Любовь Дмитриевна с нескрываемым воодушевлением отрапортовала директору о том, что спектакль готов, и неплохо было бы ему поприсутствовать на финальном прогоне.
«Отлично, – сказал директор школы Казимир Владленович. – Тогда давайте в пятницу, скажем, часов этак в 19:00. Школа будет пуста, все уже разойдутся по домам и нам никто не помешает».
«А что самое главное, – радостно обратилась Руссичка к директору, – так это то, что спектакль никто не сможет увидеть, и на Новом году для всех будет большим сюрпризом!»
От радости она даже захлопала в ладоши, что совершенно было на нее не похоже.
«Только уж вы, Казимир Владленович, прикажите трудовику и физруку быть тоже на прогоне. От них очень много чего зависит. Там декорации очень сложные», – попросила учительница директора.
«Хорошо, – буркнул директор, беря свой портфель и закрывая кабинет на ключ. – Я обязательно им прикажу, Людмила Дмитриевна, прикажу. А вы уж постарайтесь меня удивить».
Еще в четверг, зная об алкогольных пристрастиях трудовика и физрука, Людмила Дмитриевна подошла к обоим и сообщила им о том, что на завтра назначен генеральный прогон сказки.
«А нам то что?» – ответил ей по-хамски физрук.
«А вам, – ответила Руссичка, – ничего не будет, если придёте. А вот если не придёте! – сказала она, и многозначительно задрав голову, провела пальцем левой руки себе по шее. – Надеюсь, не надо объяснять, что значит этот жест. И на подарки к Новому году можете не рассчитывать!»
А на них – то, как раз и рассчитывали оба наших доблестных мужчины. Потому как, Первый секретарь обкома партии, присылал на Новый год горячительные подарки для директора и избранных учителей. А поскольку директор пил только коньяк, а водку на дух не переносил, а женщинам этого вообще не надо было, (чтобы их мужья портили им праздник своими пьяными мордами); то, по устоявшейся традиции весь алкоголь переходил в собственность «братьев Карамазовых», как в шутку называл их Казимир Владленович.
В пятницу, после уроков, вся труппа собралась в актовом зале за кулисами. Чуть теплые от принятого на душу населения алкоголя, и уже веселые от обещанных им новогодних подарков, в зале также присутствовали «братья Карамазовы». Что интересно, все дети были в великолепно пошитых костюмах. Расшитые цветными нитками, вышивкой, буклированные разноцветными тканями, они производили впечатление, достойное Большого театра. А все благодаря маме Андрея Перервина. Она была первоклассной портнихой (как сказала про нее мама Вовки Пенькова). Весь родительский комитет во главе с Тамарой Сергеевной Комнаткиной, его бессменным руководителем, битый час уговаривали ее помочь детям и школе с пошивом костюмов. Но та наотрез отказывалась, узнав о том, что надо будет шить костюм для Гели.
«Да на нее ткани пойдет больше, чем на занавес в нашем городском Драматическом театре! – возмущалась она. – Да одних примерок с ней надо будет делать столько, что я к сроку с остальными костюмами не поспею! Я уже не говорю, что одна я ее не обмеряю, у меня просто рук не хватит. Да и где мне взять такой метр, хотя, что там метр? Я думаю здесь уместнее говорить про три метра».
И все так бы и продолжалось, если бы в дело не вмешался папа Максима Чернышова. Его мальчик недавно учился в нашем классе, и никто из родителей толком не знал, где он работает. Но когда он что-то шепнул маме Андрея на ушко, отведя ее в сторону от посторонних ушей, та мгновенно повеселела, согласилась, и даже помощника себе не попросила.
«А что вы ей пообещали?» – кокетливо стали выспрашивать мамаши родительского комитета у этого импозантного, и очень даже симпатичного мужчины.
Но тот только улыбался и сохранял молчание под их пристальными взглядами. Этот случай, стал надолго обсуждаем между мамочками школы, так как мама Андрея сохранила в тайне разговор с папой Максима Чернышова, и тем самым обеспечила всех сплетниц пищей для досужих разговоров.
«Итак! – крикнула Людмила Дмитриевна, и, три раза хлопнув в ладоши, продолжила. – Тишина по сцене!»
В зале и на сцене воцарилась тишина. Свет погас. И на сцене начался спектакль. В первом ряду сидели учитель русского языка, директор школы, и забывший о своих обязанностях физрук. Все шло хорошо. Дети не ошибались в своих репликах. Декорации менялись как по расписанию. Песня Водяного произвела на директора школы просто неизгладимое впечатление, и он попросил Людмилу Дмитриевну на ухо, чтобы та записала ему потом текст этой песни. А когда на сцену выскочил отряд Бабок – Ёжек и начал завывать:
Растяни меха, гармошка, Эээх, играй-наяривай! Спой частушки, Бабка – Ежка, Пооой, не разговаривай!
Все, ну просто все, включая самого директора, стали пританцовывать ногами и потихоньку подпевать очаровательным Колдуньям. Любовь Дмитриевна уже праздновала победу и предвкушала лавры и почести, которыми ее осыпят после спектакля. И вот, наконец, настал кульминационный момент, когда Иван со своей возлюбленной, которую играла Геля, должны были сесть на воздушный корабль и отправиться за «Тридевять земель», распевая свою песню влюблённых. Все в зале встали, и, утирая слезы, кто платком, кто просто кулаком, стали махать улетающему кораблю вслед. Любовь Дмитриевна обратила внимание на плачущего рядом физрука, которого она до сих пор не замечала.
«А что вы тут делаете, Максим Анатольевич?» – обратилась она к нему.
«А где же мне еще быть, в этот трогательный момент?» – отвечал он ей, высмаркиваясь в платок, и утирая слезы умиления.
«Я полагаю, рядом с Тимуром Артуровичем, помогая ему с декорациями», – сказала она.
И только она это произнесла, как корабль, на котором были Максим и Геля, под тяжестью веса стал совершать головокружительный полет по всей сцене, сметая все декорации и артистов на своем пути. Все присутствующие, поддавшись панике стали орать как сумасшедшие, и бегать по залу и сцене взад и вперед.
Опомнившийся физрук стал орать Максиму, который вцепился обеими руками в Гелю: «Максим, бросай балласт за борт. Надо облегчить корабль!»


Но Максим, державшийся в этот момент за свою возлюбленную, думал только об одном – как бы она сама не выбросила его за борт. В конечном итоге корабль, повисев в воздухе некоторое время, и совершив последний проход над сценой, рухнул вместе с Максимом и Гелей, проломив сцену, и увлекая за собой всех и вся, что находилось в этот момент поблизости от эпицентра падения.
Когда пыль немного улеглась, из-под стульев вылез директор школы и учительница русского языка и литературы, грязные и напуганные они с недоумением смотрели друг на друга.

«Мдаааааааа, – произнес на весь зал откуда-то появившийся физрук, и стал отряхивать директора от пыли своей шапкой – петушок. – Ну и заварили, Вы, конечно, кашу», – сказал он даже не глядя на Любовь Дмитриевну.
У учительницы русского языка от такой наглости даже дыхание перехватило. Но когда она взяла себя в руки, она закричала на физрука так, что тяжелое фанерное солнце, которое еще висело под потолком сцены, внезапно рухнуло. Озаглавив тем самым конец ее тирады. Через полчаса, сидя в кабинете директора, все присутствующие: Любовь Дмитриевна, протрезвевший физрук, и еще не совсем трудовик, получали каждый свою порцию экскрементов летающей собаки от разъяренного директора школы. Каждый из них, выйдя из кабинета, был обеспечен так сказать, запасом мумия на целую жизнь. Резюме руководителя школы было таковым – все трое лишаются годовой премии. А «братья Карамазовы» еще и подарков на Новый год. «Братьям» был поставлен срок в две недели, за которые они должны были за свой счет отремонтировать сцену. А Любовь Дмитриевна должна была через те же две недели представить на обозрение директора новую сказку. Как он выразился, чтобы «с менее драматическим концом».
Времени было мало, и на кону стояла честь школы, репутация учителя русского языка и увольнение с работы «братьев Карамазовых». Так что вопросов о мотивации ни у кого не было. «Братья» договорились с такими же алкашами с деревообрабатывающего комбината, находившегося в городе. И за ящик водки получили первоклассные доски для восстановления сцены. Не поставив в известность руководство, они на протяжении двух недель снимали учеников с уроков труда на работы по восстановлению сцены.
«Ну а что, – рассуждали они, – и так, и так – увольнение. А в данном случае еще могут и не узнать. Так что, шанс есть», – весело подбадривали они друг друга и наливали по стакану, контролируя работы оболтусов из 7 «Б» класса.
«Кулебяков! – кричал трудовик, обращаясь к ученику. – Вот я теперь понимаю, почему у тебя нет бабы до сих пор».
«Почему?» – хлюпая носом, спрашивал у него в ответ Кулебяков.
«Как ты доску кладешь? Да если ты так же бабу свою класть будешь, как эту доску, то ты никогда болтом в отверстие не попадешь! – А женщины, они брат, не любят, когда болты по другим отверстиям распихивают».
И все старшеклассники, понимая иносказательность трудовика, начинали ржать, как стадо бабуинов во время брачного периода. Не ржал только один Кулебяков, он молча смотрел на доску, отверстие, и болт в своих руках. Так и не понимая, над чем смеются остальные.
А в это время, Любовь Дмитриевна, собрав всю труппу в своем кабинете после уроков, обратилась к ним с одним единственным вопросом: «Дети, у нас мало времени, а времени на переделку костюмов еще меньше. Надо выбрать сказку, чтобы было поменьше текста и декораций. Но есть одна проблема. Надо подобрать такую сказку, чтобы Геля могла играть с Максимом. Как вы думаете, какую сказку мы можем поставить?»
Дети наперебой стали обсуждать различные варианты сказок. Геля предложила «Руслан и Людмила», представляя в своем мозгу те сцены, где ей надо опять целоваться с Максимом.
«Гелечка, – ласково отвечала ей учительница, – рыбка моя, там же опять столько декораций, мы не успеем».
Вовка Маренников предложил «Гуси лебеди».
«Вова! – уже повелительно отвечала ему Любовь Дмитриевна, – какие «Гуси Лебеди»? – Хватит! Уже налетались. Или ты смерти моей хочешь? Еще одно такое космическое путешествие, и директор меня лично в ракету посадит и на Луну отправит».
«Будете первой женщиной космонавтом СССР, побывавшей на Луне», – сказал Вадим Назаров и громко засмеялся.
Смех его прервался так же внезапно, как и начался. Геля запихала ему в рот бутерброд с колбасой и сказала: «Если ты не заткнёшься, это будет твой последний бутерброд в жизни. Здесь, можно сказать, моя судьба решается».
И повернув голову, нежно посмотрела на Максима, который и так-то был не весел. А тут, от услышанного приуныл еще больше.
«Молодец Геля, – подумала про себя Любовь Дмитриевна, – ставлю тебе пятерку по русскому языку. А если возьмёшь на себя контроль за дисциплиной в нашей труппе, то и в четверти обещаю тебе пятерку».
«А какого черта?» – продолжала думать про себя Любовь Дмитриевна, которая до этого момента никогда не позволяла себе ничего подобного.
У нее и любимчиков никогда не было. А чтобы так просто, ни за что поставить кому-то пятерку. Такого, отродясь не было. Пан или пропал. Или Геля со своей железной дисциплиной. Или увольнение из школы. Выбор был небольшой.
Геля, которая все больше ела бутерброды и помалкивала, вдруг встала, и, обведя всех грозным взглядом подошла к Вовке и строго спросила, глядя ему в глаза: «Руки!?»
Ничего непонимающий Вовка так испугался, что лицо его побледнело. Он робко попытался спросить у Гели: «Что, руки?»
«Руки мыл?» – спросила она его еще раз.
И Вовка по инерции вытянул обе руки вперед. Геля посмотрела на руки Вовы и обвела всех присутствующих суровым взглядом. Ребята стали вставать со своих мест и показывать Геле свои руки.
«Геля, Геля, Гелечка, – запричитала Руссичка, – не так рьяно подходи, пожалуйста, к делу. Надо просто, чтобы ребята вели себя хорошо и слушали то, что я им говорю».
Геля еще раз обвела всех взглядом и, немного успокоившись, села на свое место.
«Итак, ребята! Я предлагаю поставить сказку «Репка»», – сказала Любовь Дмитриевна.
«Геля, – обратилась она к девочке. – Тебе, как человеку, отвечающему за дисциплину и порядок, как самому лучшему артисту, я хочу поручить самую ответственную роль – «РЕПКИ»; что скажешь?»
Вы когда-нибудь видели человека, который наконец-то избавился от длительного запора? Если нет, то вам надо было видеть лицо Гели. Она, конечно, многого не понимает. Но слова «главная роль» – возымели над ней свое действие.
«А как же Максим? – спросила она.– Я без него не могу играть».
«Спокойно Геля, – ответила Любовь Дмитриевна. – Получишь ты своего Максима и даже лучше».
«Максим, – обернулась она к мальчику. – Ты будешь играть у нас деда».
«Какого деда?» – возмущенно спросил Максим.
«Того самого, – отвечала Руссичка, – который репку посадил».
Вовка опять рассмеялся, и, держась за живот произнес: «У нас что, сказка про уголовников и милицию?»
«Почему?» – ничего непонимающе, спросила Руссичка.
«Ну как же, дед репку посадил. А по какой статье она сидит?» – не унимался Вовка.
«Геля», – сказала учительница, посмотрев на девочку, и та поняла все без лишних слов.
Встав со своего места, Геля взяла Вовку за шиворот и, распахнув дверь ногой, выкинула его из кабинета. Грохот ломающихся шкафчиков, стоявших в коридоре, возвестил о благополучном приземлении Вовки.
Вдогонку он услышал слова Гели: «Тебе пять минут на то, чтобы привести себя в порядок. А если продолжишь так себя вести, то репку посадят по статье 103 УК РСФСР».
Вскоре Вовка вернулся, и из его носа торчала свернутая трубочкой туалетная бумага со следами запекшейся крови.
«Тихо, дети, – продолжила учитель. – Нам надо до конца недели раздать все роли и определить последовательность действия в соответствии с книгой».
Роли были розданы. Одежда там была несложная. С костюмом репки помогла все та же мама Андрея, перешив старый костюм Гели, с которым она так не хотела расставаться. Но, услышав по телевизору фразу, ставшую для многих артистов девизом – «Искусство требует жертв», сразу согласилась, почувствовав свою причастность к Мельпомене. Тем более, что Максим на сцене постоянно держал ее за талию, и от этого по ее огромному телу разливалась сладостная истома.
Начальник отдела образования результатами спектакля остался доволен. Никого, конечно, директор не уволил, потому что сам пребывал в прекрасном настроении по окончанию спектакля. А еще больше, после того, как Начальник отдела образования лично пригласил его к себе в кабинет на сабантуй, по случаю празднования Нового года в узком кругу друзей. Но больше всех радовались физрук и трудовик. Поскольку директор убыл в отдел образования, а учителя праздновали успешную премьеру. Только эти двое были способны принять посылку от Первого секретаря обкома партии. А что это могло для них значить? Так это только то, что Новый год у них будет!
И год этот будет точно не хуже, чем предыдущий.
а
Глава
II
В безумном вихре столбенея, Из суматохи прошлых лет.
Кружились в детстве карусели, Как танцы тысячи планет.
Школьные дискотеки…
Какой нормальный советский школьник мог представить свою жизнь без школьных дискотек? Это особая атмосфера, наполненная упоительным запахом недоступной советскому человеку зарубежной свободы, активно вырабатывающимся у подростка тестостероном, вперемешку с врожденной, или привитой пропагандистами ВЛКСМ – скромностью. Неимоверное количество адреналина в крови от желания, и уж тем более, возможности нарушить все запреты и не быть пойманным. Девочки доставали из своих тайников приобретенную у фарцовщиков косметику, и обильно наносили ее на свои еще не до конца сформировавшиеся лица, придавая им оттенок сексуальности и доступности. У многих ребят отцы были моряками загранплавания, и одно только это обстоятельство относило их к особому кругу гламурной молодежи. Привезенные из различных загнивающих, капиталистических стран, чуждые советскому человеку наряды, здесь оказывались предметом всеобщего обсуждения и зависти. Мальчишки задолго готовились к этому событию. Поиски новой, современной музыки занимали у них не одну неделю, может даже не один месяц. Но сложность ее найти не ставилась в сравнение с трудом, который был затрачен мальчиками для того, чтобы переписать любимые крики и стоны поп див на свой носитель. Долгими вечерами, а подчас и ночами, сидя по квартирам и гаражам, ребята переписывали сборники песен с одного магнитофона на другой, присоединив их друг к другу обильной связкой бесконечных проводов. А уж если удавалось найти человека, у которого был свой, собственный двухкассетник, считай, что ты счастливчик судьбы и дело уже практически в шляпе.
Благодаря Геле, мальчишки стали приглашать Максима на свои сборища по случаю записи нового сборника песен. А как же? Разве кто-то мог отказать Геле в её невинной просьбе? Но чтобы стать своим в этом элитном, по тем временам обществе, Максиму предстоял еще тяжелый и долгий путь. К этому времени, благодаря ежедневным тренировкам под пристальным вниманием Гели, Максим довольно окреп и раздался в плечах. И поэтому, и еще потому, что он пока не заслужил другой работы. Ребята давали ему обычный простой карандаш и кассеты. «Для чего?» – спросите вы. Конечно, современной молодёжи этого не понять, а во времена Максима это было нормально. Родители не разрешали долго слушать магнитофон из соображений воспитания, но я подозреваю, что все же из соображений экономии электроэнергии. Поэтому магнитофоны приходилось слушать тайно, где-то вне квартир и использовать для этого батарейки. А поскольку батарейки так же, как и модные записи были дефицитом, то приходилось перематывать кассеты вручную, чтобы экономить их заряд. Вот именно эту работу и поручали Максиму. И он довольно ловко справлялся со своей задачей, лихо перематывая их на начало, или как минимум, – на нужное место.
Вот и в тот раз, мальчишки собрались в гараже Андрея Перервина. С мамой Андрея вы уже знакомы. Это милая женщина, если вы помните, была портнихой. А вот отец Андрея был потомственный милиционер, а попросту «Мент». Андрей не обижался, когда мальчики так говорили про его отца. Так уж вышло, что мы жили в такое время, когда работников органов правопорядка не очень-то жаловали. Но отца Андрея мальчишки уважали. Ну, во-первых, он всегда пускал их в гараж. А во-вторых, все в округе знали, что отец Андрея был строг, но справедлив. Местных алкашей, поскольку все они не один раз побывали в его кабинете, отец Андрея знал наперечет. Завидя его широкую и сильную походку, добродушно улыбаясь, они вставали, и снимали со своих немытых неделями голов просаленные кепки, почтительно приветствуя блюстителя порядка.
В этот раз все готовились не просто к очередной дискотеке, а к торжеству, посвященному Дню Советской армии и Военно-морского флота.
«Ух и зададим мы жару», – восторженно сказал Яша.
Он ловко командовал всеми мальчишками, раздавая им указания, что кому делать. В компании был человек, без которого все это бы не состоялось, – Руслан Зайцев. У этого мальчика был двухкассетный магнитофон фирмы «SHARP». И поэтому он был почти «богом». Все уступали ему место, никто не смел его обижать, в противном случае все могло бы накрыться медным тазом. Руслан, как всегда, сидел на самом классном месте – старом кресле, которое отец Андрея притащил в гараж, когда делал ремонт в комнате. А потом, как водится, забыл отнести его обратно. Так оно там и прижилось, невзирая на протесты мамы Андрея и постоянные жалобы на оставшееся пустым место в квартире, где стояло это злосчастное кресло. Мальчишки бурно спорили о том, какая песня будет в альбоме первой, а какой композицией надо завершать дискотеку. Шумно, и не всегда спокойно обсуждали последовательность, какой трек будет звучать на каком месте в новом альбоме. Леша, например, считал, что дискотеку надо обязательно завершить медленной композицией. Чтобы потом спокойно пойти провожать понравившуюся девчонку до дома.
«Ага! – возмущенно кричал, возражая ему Максим. – Вам – то хорошо, а моя девчонка уже определилась. Я итак пойду её провожать. Дайте мне спокойно подрыгаться!» – говорил он, как всегда перематывая кассету на карандаше, и весело улыбаясь от чувства собственной значимости.
Все было как всегда, и ничего не предвещало надвигающейся беды. Список с последовательностью песен был уже почти составлен, и Руслан начал распаковывать принесенный магнитофон.
Спор мальчиков прервал Максим, обратившись к ребятам:
«А что, если нам на праздник устроить фейерверк, как в том Голливудском фильме?»
На секунду воцарилась тишина, и взоры всех мальчиков обратились к Максиму. Максиму стало немного не по себе, и он съежился, предполагая самое худшее.
Но, вопреки его ожиданиям, он услышал одобрительный голос Яши:
«А неплохая идея!»
Все, включая Максима заулыбались. Но, не успев обрадоваться всеобщему одобрению своей идеи, карандаш, на котором как балерина вертелась кассета, которой в скором времени суждено было стать шедевром звукозаписи, сломался с треском, нарушая их тишину. Кассета вылетела из рук Максима и, совершая диагональный, неуправляемый, планирующий полет, с разорвавшим сердца всех присутствующих «БУЛЬ», исчезла в ведре с соляркой. Отец


Андрея заботливо принес ее в гараж для того, чтобы отмачивать в ней детали своего «Москвича», когда проводил «капиталку» двигателя.
Где-то на заднем плане шли финальные титры художественного фильма «Терминатор», и в небе был виден поднимающийся гриб от разорвавшейся термоядерной бомбы. От такого поворота событий у Максима на лбу появилась испарина. Он подозревал, что мальчишки не простят ему потери кассеты.
«Жооопа! – хором закричали мальчишки. – Что теперь делать? Где мы достанем новую кассету?»
«Эй, недомерок, – сказал Яша, обращаясь к Максиму, и мощно харкнул на пол, как в фильмах про уголовников. – Думаешь, мы побоимся твоего Тролля?»– сказал Яша, и с испугом обернулся назад посмотреть, не стоит ли где-нибудь поблизости Геля.
Тронуть Максима мальчишки все же побоялись, но единогласно приняли решение. Раз Максим потерял кассету, значит, ему ее и доставать, причем в срочном порядке. Максим знал только одно место, где можно было так быстро достать кассету. У фарцовщиков, которые торговали всякими дефицитными товарами прямо у государственного здания «Дома Моряка».
Кассета стоила десять рублей. У Максима в копилке было всего лишь семь. Где взять оставшиеся три рубля? Подумав, что лучше получить нагоняй от родителей, чем вечное презрение от всех одноклассников, Максим решил обратиться к родителям, с просьбой предоставить ему вышеуказанную сумму. Можно, конечно, было попросить взаймы у Гели, но такой вариант он даже не рассматривал. Попасть к Геле еще и в долговую зависимость? Ко всем остальным уже имеющимся! Такого позора Максим себе представить не мог. Но три рубля были слишком большой суммой для карманных денег, и Максим решил схитрить. Он решил по отдельности обратиться к каждому из родителей и попросить у них по полтора рубля. А если они спросят его, для каких целей, то он с невозмутимым лицом скажет им, что классная руководительница сказала собрать деньги на шторы. Сказано, сделано.
Мама раньше обычного вернулась домой и застала своего отпрыска за тем, что он пылесосил ковры. Старый пылесос марки «САТУРН» уже нехотя, для своего возраста, сосал пыль из-под дивана. Как бы говоря всем своим видом: «Дайте мне уже обрести покой на свалке». И продолжал хрипеть всем телом, периодически выплевывая пыль наружу из всех неплотностей.
«Странно, – подумала мама про себя. – Обычно он делает это по выходным. Но и то его не заставить».
«Что нового в школе?» – спросила мама у Максима.
«Ничего, мамочка, – ответил Максим, и заискивающе посмотрел на маму. – Классуха только велела передать, чтобы все сдали деньги».
«На что в этот раз?» – поинтересовалась мама.
«Да как обычно, на шторы», – ответил Максим, отвернувшись от мамы и продолжая пылесосить, но так громко, чтобы она разобрала его слова.
«И сколько надо?» – прокричала она Максиму в ответ, чтобы тот услышал ее вопрос.
«Полтора рубля», – ответил с застенчивостью в голосе Максим.
«А почему она в этот раз собирает сама? Обычно сбором денег у нас занимается родительский комитет. Надо поговорить с Тамарой», – сказала мама сама себе.
Но Максим остановил ее мысли, сказав, что Тамара Сергеевна приболела.
«Хорошо», – ответила мама и протянула сыну обозначенную сумму.
Максим радостно ликовал, и уже в своих мыслях бежал на всех парах в гаражи, предвкушая, как ребята будут его хвалить за то, что он достал новую кассету. Но его мечтам не суждено было сбыться. Так как мама, неожиданно для Максима, сообщила папе за ужином, что ей пришлось сдать деньги на шторы в школу.
«И вообще, – говорила мама, – пора с этим разобраться. Сколько можно сдавать на эти проклятые шторы?
На деньги, которые мы уже сдали, можно было пошить шторы на весь город».
«Безобразие!» – возмущенно сказал отец.
И тараканы за плинтусом крикнули: «Да», – в поддержку папы Максима.
«Решено. На следующем родительском собрании я подниму этот вопрос», – грозно сказал отец и стукнул кулаком по столу.
Максим не испугался того, что сказал отец. Он знал, что его отец очень мягкий и не конфликтный человек. И никогда в жизни не решится сказать о чем-то таком на собрании. Он говорил это скорее для мамы, чтобы в ее глазах выглядеть суровым мужиком. И мама это знала, и только ласково ему улыбалась и благодарила за поддержку.
Но ситуации это не меняло. Максиму срочно надо было где-то достать еще полтора рубля. Пораскинув мозгами, и обдумав все имеющиеся варианты на уроках в школе, он не нашел никакого более действенного решения, как продать что-нибудь из того, что у него есть. А что у него было? Новые джинсы «Montana», которые ему привез дядя из-за границы. Это самоубийство. Мало того, что они стоят у фарцовщика не менее ста восьмидесяти рублей. Так ему влетит за них от мамы с папой. Их отсутствие они точно заметят. Да и джинсы – вообще не вариант. Где продать? А самое главное, – когда ему еще перепадёт такой шанс, чтобы получить в свое единоличное пользование новые джинсы? Да еще и «Montana». Нет, это не вариант.
«Тогда что продать? – думал он. – Есть коллекция марок, может, часть продать? Но на это нужно время. Марки по одной стоят недорого, надо продавать много. А самое главное, на походы по барахолке уйма времени уйдет. Можно конечно продать весь альбом целиком, но тогда я потеряю в деньгах. А там есть очень ценные экземпляры. Может тогда продать «Монополию»? А что? – подумал Максим. – Это отличная идея. У Гели есть своя. И если понадобится, мы можем играть ее игрой. Продать я могу ее рублей за десять. Так что останутся деньги еще и на то, чтобы сводить Гелю в кино и в кафе – мороженное. А ей я скажу, что ради нее продал дорогую сердцу вещь. Так и кассету куплю. И в ее глазах героем буду, раз ради нее на такие жертвы пошел».
Он достал с антресоли коробку с игрой и, обернув ее в кусок старой простыни, которую мама приготовила на тряпки, положил ее в свой ранец. После уроков Максим направился прямиком к «Дому Моряков». Всю дорогу он шел и оглядывался по сторонам. Делал все, как видел в фильмах про шпионов. Дважды совершал никому ненужные круги по району. И высматривал, проверял, нет ли за ним слежки. Все было чисто. Но чувство тревоги всё же не покидало Максима. Подойдя к «Дому Моряка», Максим сразу заприметил паренька года на три или четыре старше себя. Он так же, как и Максим, сильно нервничал, что-то прятал за пазухой и оглядывался по сторонам. Максим понял сразу – вот он! Презираемый всеми и уголовно преследуемый элемент. ФАРЦОВЩИК. Теперь Максим был с ним на одном уровне, но отступать было некуда.
Мальчики стояли в разных концах здания. И кроме них больше никого рядом не было. Периодически в здание то заходили, то выходили разные люди. И Максим поначалу относился с опаской к каждому, кто шел в его сторону. Но со временем его чувство самосохранения притупилось. И он начал думать, что делать дальше. Опыта в подобных делах у него не было, а спросить было не у кого. На улице было довольно холодно, февраль месяц всё-таки. Через какое-то время мальчики начали пританцовывать


и хлопать себя руками, чтобы согреться. Прыгая на одном месте, они, ведомые волей или инстинктом, стали сближаться друг с другом. И в какой-то момент, очутившись на одном месте, посмотрели друг на друга.
«Ты чего?» – спросил Максима незнакомый парень. «Ничего, – ответил Максим. – А ты чего?» «Я? Я тоже ничего».
И они, не сговариваясь, продолжили прыгать на одном месте, трясясь от холода. Минут через пятнадцать таких плясок с бубнами незнакомый парень, как будто что-то решив для себя, внезапно остановился и, подняв вверх руку, махнул ею и сказал: «Ладно».
Он повернулся к Максиму и спросил: «Чем торгуешь?»
Максим тоже перестал прыгать и подозрительно посмотрел на него.
«А ты чем?» – спросил его в ответ Максим.
«Ты первый говоришь», – не сдавался пацан.
«А с чего это я должен говорить первым?» – возмутился Макс.
«А с того, что я первый сюда пришел».
«Вот ты первый пришел, значит, и говорить должен тоже первым», – не унимался Максим.
Не уступив друг другу, ребята продолжили танцы народов Африки с русским колоритом. Но, как ни крути, а мороз и солнце делали свое дело. Первым сдался незнакомый пацан. Ну конечно, он же не знает каково это – быть парнем Гели. Иначе он бы точно продержался бы подольше. Подмигнув Максиму, он позвал его жестом за угол. Зайдя за здание, он распахнул полы своего зимнего пальто, явив на обозрение Максима множество аккуратно пришитых карманов, с находящимися в них всевозможными дефицитными заграничными безделушками. Из карманов торчали пестрые галстуки с нарисованными на них Микки-Маусами, шариковые ручки, с обнажающимися при перевороте женщинами, кожаные ремни с большими, как у ковбоев, бляхами. И в огромном количестве упаковки женских колготок.
«Вот, – сказал пацан, гордо предоставляя на обозрение Максима всю эту галантерею. – Небось, подружке модные чулки прикупить хочешь, а? У такого парня наверняка и подружка симпатичная», – начал свою рекламную кампанию незнакомый пацан.
«Ага, – с нескрываемым сарказмом ответил Максим, не переставая рассматривать и трогать руками все, что висело и лежало в карманах нового друга. – Видел бы ты мою девушку, – сказал Максим и слегка усмехнулся. – Она точно, как ты ее описал. Прямо один в один».
«Ооооооооо, отлично, – сказал парень. – Тогда купи ей эти чулки, она будет очень рада».
«Я бы купил, но если размер не подойдет, она обязательно придёт за другими, – с усмешкой сказал Максим. – И поверь мне, ты этого точно не захочешь».
«А у тебя, что за товар?» – рассердившись на его слова, спросил парень и свернул свою лавочку, застегнув пальто.
«У меня? – опомнился Максим. – У меня вот что».
Он снял свой ранец с плеч, и, расстегнув его, показал край коробки, на котором было написано разноцветными буквами слово «MONOPOLY».
«Аааааааааааа, – протяжно произнес парень, и, посмотрев на Максима с проходящим интересом добавил, – у тебя эта дурацкая игра».
«И ничего она не дурацкая», – ответил Максим, и с нескрываемой злобой застегнул молнию ранца.
«И что ты за нее хочешь?» – спросил у Максима парень уже с нескрываемым пренебрежением.
«Понимаешь, – начал Максим с заискиванием говорить парню, – мне очень нужна аудиокассета raks HD-X I 90».
«Да ты сума сошел? Кассета стоит червонец, а твоя картонка и на пятерик не потянет. Не, не интересно».
Максим стал его уговаривать: «Ну, пожалуйста, продай. Мне без нее возвращаться никак нельзя. Мне ребята голову оторвут».
Но парень никак не хотел соглашаться. Максим уже отчаялся в своей попытке уговорить парня поменять кассету на игру, и стал собираться домой. Но обернувшись, он увидел отца Андрея Перервина. Тот шел ему навстречу в милицейской форме. И узнав Максима, помахал ему рукой. В следующую секунду Максим услышал громкий крик нового знакомого:
«Шухер, менты!»
И в один момент он уже бежал за фарцовщиком, увлекаемый им за куртку в противоположном направлении от папы Андрея. У папы Андрея, увидав, что от него кто-то убегает, включился рабочий инстинкт. И он, не понимая сам почему, рванул за убегающими подростками. Мальчишки петляли по улицам и подворотням. Прыгали через канавы в попытке уйти от погони. Но, неугомонный милиционер, не отставая, следовал за ними по самым непроходимым местам.
Максим ничего не знал о мальчике, который бежал с ним рядом. Он вообще не понимал, зачем он это делает. Но чувство стадного инстинкта заставляло его бежать все дальше и дальше, как антилопы в Африке в попытке убежать от разъярённого льва. В своей жизни, так быстро и так далеко Максим бегал только единожды. И это было тогда, когда папа, по великому блату принес Максиму почитать на три дня романы великого Михаила Михеева «Вирус В-13» и «Тайна белого пятна». Тогда он погрузился в неотрывное чтение книг и не заметил, как от волнения съел последний лежавший на тарелке бутерброд, который Геля ещё не успела запихать в свой огромный рот. Ох, и доложу я вам, был тогда марафон с препятствиями. Максим бежал тогда так долго, что у него стерлись подошвы на его новых кедах «Красный треугольник». А Геля тогда, между прочим, хотела только пожелать ему приятного аппетита. Ну кто же знал об этом? У нее от приятного аппетита, до перелома ноги – всего один взмах руки. Вот и в этот раз, Максим бежал уже столько времени, и наконец, стал задумываться. А может, как с Гелей? Может он хочет только поздороваться? Но его новый друг был убедителен, объяснив ему на бегу о том, что если хотят поздороваться, то не бегут по десять километров.
«Надо будет спросить у Андрея, – думал Максим на бегу. – Занимался ли его папа легкой атлетикой, или у него это от природы?»
Но ещё через пять минут бега милиционер стал наконец-то отставать, и вскоре совсем сдавшись, исчез из виду. Пробежав еще какое-то время для подстраховки, ребята остановились для того, чтобы перевести дух.
«Ну, ты молоток, – отдышавшись, начал хвалить Максима его новый друг. – И бегать мастак, и мента вовремя заметил. Хорошо, что ушли, а то бы нам обоим не поздоровилось», – сказал он.
«А что бы он нам сделал?» – с непониманием в голосе спросил Максим.
«Ты что, ЛОХ что ли? Прежде чем такими вещами заниматься, надо уголовный кодекс читать. – Статья 88 УК РСФСР, вплоть до высшей меры», – сказал незнакомый пацан, и с усмешкой сплюнул слюну через дырку в зубах.
От такой новости Максиму поплохело, и у него округлились глаза.
«Да не ссы, – сказал незнакомый пацан. – На первый раз может года три и дали бы, а там за хорошее поведение через год бы вышел».
Максим уже видел себя в полосатой одежде, идущим с топором на лесоповал. В бараке ему дали бы самое плохое место. Он видел это в кино, оно называется «у параши». И в тюремной столовой ему всегда бы доставалась гнилая квашеная капуста, от которой он бы получил заворот кишок.
И, не дождавшись освобождения, умер в лагерном лазарете.
От этих пагубных мыслей его разбудил голос пацана: «Ты что, уснул? Так и быть, раз ты меня спас, я спасу тебя. Давай свою вшивую игру».
Максим достал игру и протянул ее пацану. А тот, в свою очередь, распахнув пальто, извлек из его недр драгоценную для Максима кассету и отдал ее ему.
«Разбежались», – сказал пацан, и снова сплюнул через зубы на землю.
Еще никогда в своей жизни, Максим не шел домой таким счастливым. Можно было сказать, что он не идет, а летит. В своих мечтах он уже видел себя знаменитым диджеем, выступающим на огромных танцплощадках. Все подходили к нему, здоровались с ним с большим уважением и, дружески похлопав по плечу, просили поставить какой-нибудь трек.
Но у подъезда его ждал сюрприз в виде Вовки Пенькова. «Вовка, привет!»– обрадованно крикнул ему Максим.
Вовка казался хмурым. И через эту хмурость сухо буркнул «привет», в ответ на приветствие Максима.
«Ты чего такой? – спросил Максим, и, не дожидаясь ответа, сказал, – а я достал кассету, так что можем идти в гараж записывать. Только надо Руслану сказать, чтобы взял свой двухкассетник и тащился в гараж».
«Да нет его», – хмуро сказал Вовка.
«Кого нет, Руслана?» – спросил Максим у Вовки.
«Гаража, гаража нет!» – ответил Вовка с какой-то неподдельной жалостью и одновременно с ненавистью в голосе.
«Как нет, ничего не понимаю, а куда же он делся?» – спросил Максим.
«Сгорел», – ответил Вовка, и печально повесив голову, пустил горючую слезу.
«Как сгорел!?» – открыв от удивления рот, спросил Макс.
«А вот так, – отвечал ему Вовка. – Помнишь, как кассета упала в ведро с соляркой?»
«Ну, конечно помню. И что не так с этим ведром?» – в нетерпении спросил Макс.
«Да с ведром все нормально. Было. Ровно до того момента, как Андрей не закурил сигарету».
«А он что, курит?» – удивился Макс.
«Да как курит, – отвечал Вовка. – Иногда балуется, пижон, хочет, чтобы все его взрослым считали. Думает, так солиднее будет выглядеть».
«Ну, ну, ну. И что было дальше?» – в нетерпении спросил Макс.
«А дальше, Рома совершенно случайно зацепил ведро ногой.– Оно, как водится, пролилось. И что самое интересное, и я бы даже назвал это тривиальным, в этот самый момент Андрей решил, что ему хватит курить и бросил на пол бычок, чтобы потом затушить его ногой. Ну, доложу я вам, там и полыхнуло, – уже с небольшой улыбкой на лице продолжил Вовка. – Видел бы ты, как все носились по гаражу и пытались потушить пожар!» – сказал он и засмеялся, как будто вспомнил смешной анекдот, продолжая рассказ.
«Андрюха, спрыгивая, наступил же на соляру. И у него от этого загорелась подошва кед. Он главное, носится по гаражу, как курица, у которой отрубили голову, ничего не видя и не понимая, что делать. Кричит, главное дело, как угорелый: «Бля, мужики, кеды новые, тушите скорее, а то меня мать убьет! Не, прикинь», – сказал Вовка, обращаясь к Максу.
«Гараж ему не жалко, а кеды за три рубля, жалко! Ну, и что было дальше – то?» —не унимался Макс.
«Я главное дело, – продолжил рассказ Вовка, – схватил огнетушитель. Откуда он у него в гараже взялся, не знаю. Направил его на кеды Андрюхи и дал струю. Дым, шум, гам, все в пене, но кеды потушили».
«А огонь, огонь – то потушили?» – поинтересовался Макс.
«А как же!!! Конечно, потушили», – просмеявшись ответил Вовка.
«Тьфу ты черт, а говорил, что гараж сгорел».
«Ну, так он и сгорел», – сказал Вовка.
«Так ты же только что сказал, что огонь потушил?» «Это правда, потушил».
«Так почему же гараж сгорел?» – недоумевая от тупости Вовки, спросил у него Макс.
«Так Андрюха, на радостях, и от полученного стресса снова закурил. И случайно прикоснулся огоньком сигареты к фитилю того самого фейерверка, который мы хотели запустить на празднике. Праздник, как понимаешь, начался преждевременно! Вся округа смотрела, как мы вытаскиваем Руслана из гаража. А потом еще почти час любовалась на то, как в небо взмывают ракеты», – пояснил Вовка.
«Руслана – то почему вытаскивали?» – поинтересовался Макс.
«А он же высокий, – отвечал Вовка. – Когда петарды начали взрываться, он так испугался, что первый рванул на выход. Да не рассчитал, что дверь в гараж маловата. Так приложился к косяку, что мы его еле вытащили вместе с его магнитофоном. Когда приехали пожарные, тушить было уже почти нечего».
«Надо пойти к Андрею», – решительно сказал Макс.
«Зачем?» – удивленно спросил Вовка.
«Хочу поддержать его в такую сложную минуту».
«Это тебе тогда на аэродром надо ехать», – сказал Вовка. «Зачем на аэродром?»
«Андрюха уже, наверное, где-то за Уральским хребтом. Он как подумал, что с ним его отец сделает, когда узнает, что он гараж спалил. Сразу рванул на Ж/Д вокзал. Сказал, что ему терять нечего, попрощался со всеми. Занял немного денег на первое время – и был таков. Его отец по всему городу бегает, расспрашивает про сына. Пытается найти его след. Наверное, для того чтобы потом публично повесить во дворе на нашей яблоне. Так сказать, в назидание потомкам», – продолжал Вовка.
«А я… дурак, думал………..», – не договорив до конца, остановился на полуслове Максим.
«Что? Что ты думал?»
«Да так, ничего такого. Я про себя сказал… Вот зачем он бежал за мной. Я ведь не знал, что его гараж сгорел, а сын пропал. А он, наверное, думал, что я что-то знаю. А не из-за того, что я фарцовщик. В любом случае, уже ничего не поделать, – сказал вслух Максим. – Где же мы теперь будем записывать наш альбом?»
«Думаю, – сказал Вовка, – надо идти к Руслану домой. Соберемся, а там что-нибудь придумаем. Я пошёл за пацанами, а ты иди сразу к Руслану».
Через час мы всей бандой погорельцев были у Руслана. У Руслана мама была учитель истории в нашей школе. А папа – начальник порта. Дома никого не было, они оба были на работе, и по этой причине вся квартира была предоставлена в наше распоряжение. Ребята, пытаясь подколоть Максима, настойчиво выспрашивали о том, где это ему удалось в столь короткие сроки достать кассету.
«Колись, – говорили они, – где взял? Небось, Геля постаралась? Отобрала у какого – нибудь барыги».
И все ребята громко смеялись над сказанной Колей шуткой.
«Да нет, ни у какого барыги мы ничего не отнимали. Точнее, Геля вообще здесь не при чем. Я сам ее достал. А где? Это не ваше дело», – гордо отвечал Максим.
«Ладно врать, мы же все понимаем», – с ехидством продолжал Коля.
И все ребята повинуясь, хихикали, поощряя его стеб.
«Ну, хорошо, – сказал Максим с ухмылкой на лице. – Я сейчас позвоню Геле, и попрошу ее прийти сюда и подтвердить мои слова».
«Да ты чего, – испуганно запричитали ребята. – Мы же так, просто пошутили». Им явно не очень хотелось, чтобы Геля пришла к Руслану домой. И уж тем более, они не хотели, чтобы Геля знала, что они говорили про неё, за ее спиной.
«Ладно, ладно, – сказал Максим с улыбкой. – Я тоже пошутил. Никто же из нас не хочет испортить себе вечер, включая меня», – и все ребята засмеялись, понимая, о чем идет речь.
«Ладно, – сказал Руслан. – Скоро придут родители, а мы еще ничего не сделали. Давайте уже, наконец, запишем эту кассету».
Все ребята с ним согласились и уже через пару минут, дружно обсуждая порядок песен, приступили к созданию шедевра. Руслан пару раз ходил на кухню, заваривал чай и кофе, приносил с вкусными печенюшками, которые ему в изобилии дарили благодарные коллеги по работе. И вот, спустя каких-то три часа, наша дискотека обрела свое музыкальное оформление.
«Слушай Руслан, – сказал Коля, подойдя к его магнитофону. – А какая у него мощность?»
Руслан покачал головой и ответил: « Не знаю, но на колонках написано 200 Ватт».
«Да не может быть, – подхватили все ребята. – Ты что, не представляешь, какая громкость должна быть тогда у магнитофона, если он выдает 200 Ватт?»
«Нет, – ответил Руслан. – Я никогда не включал его на полную мощность. Не было на это причин и желания».
«Да ты обалдел? – сказал Коля с нескрываемым удивлением. – Это же интересно. Да и производителя надо проверить. А вдруг это какая-нибудь подделка голимая? Будет стыдно потом, когда попросят включить на полную мощность, а оттуда только жалобный стон».
«Этот стон у них песней зовется», – поддакнул ему Вовка, и засмеялся своей находчивости.
«А как ты хочешь проверить?» – поинтересовался Руслан у Коли.
«А давайте вставим туда нашу кассету и врубим на полную мощность?»
«Нет, не пойдет», – сказал Максим.
«Это почему?» – возмутился Коля.
«Да потому, – отвечал ему Максим, – представь себе, если там действительно 200 Ватт».
«И что?» – спросил его Коля.
«Да тот, кто будет рядом с магнитофоном, в это время – может оглохнуть!»
«Круууууто» – сказал Коля.
«Я лично, глохнуть не хочу, – сказал Руслан. – А если оглохнет Макс, то мы автоматически и оглохнем, и ослепнем. Геля это нам точно устроит! А вот если оглохнет Коля, то ничего страшного».
«Это почему?» – возмутился Коля.
Да потому, что все учителя говорят, что он итак глухой. Поэтому проблем не будет.
«Нет, так не пойдет. Никто не оглохнет, – сказал Макс. – Мы с вами выкрутим пробки в электрическом щите, а потом включим магнитофон на полную мощность».
Коля засмеялся и сказал: «Вот ты дуралей, а как будет работать магнитофон, без электричества?»
«Сам ты дуралей, – ответил Макс. – В том – то и фишка. Мы все отойдем подальше, а потом вкрутим пробку обратно. Тогда никто не оглохнет. И также его вырубим после испытания».
«Гениально!» – восторженно закричал Вовка и хлопнул Макса по плечу.
Руслан на правах хозяина квартиры показал Максиму, где находится электрический щиток с пробками. Максим в свою очередь, на всякий случай, попросил у Руслана мамину резиновую перчатку для мытья полов. Надев перчатку, Макс осторожно выкрутил пробку, и в коридоре погасла лампочка.
«Отлично, – сказал он.– Попробуйте просто включить магнитофон, проверим, есть ли ток».
Включать магнитофон послали Колю. Коля осторожно, зажимая при этом уши, нажал на тумблер «Вкл» и зажмурился от страха. Ничего не произошло, и, открыв глаза, Коля повернул головку громкости на полную мощность. Когда он возвращался к ребятам, он увидел Руслана в меховой ушанке на голове.
«А это еще зачем?» – поинтересовался он.
«В кино всегда что-то идет не по плану. Нужна перестраховка», – сказал Руслан, и натянул шапку поглубже.
Выждав несколько минут, ребята посмотрели на Макса и дружно сказали: «Давай!»
Макс повернул пробку в гнезде и резко закрутил до отказа. Под окнами квартиры прогуливались две пожилые пары, когда на них с высоты седьмого этажа, на котором жил Руслан, посыпались битые стекла и штукатурка фасада. Обе пары в свое время познакомились, и в дальнейшем поженились в далеком 1943 году. Дойдя до Берлина и обратно, они испытали все ужасы войны. И именно по этой причине в их организмах запустился какой-то скрытый механизм.
Один из пожилых мужчин с криком: «Мессеры, ложись!!!» – кинулся на свою спутницу, увлекая ее на холодный, февральский асфальт.


Вторая пара, повинуясь приказу и инстинктам самосохранения, последовала за первой. Обе пары не сговариваясь, поползли темпом, несвойственным для их возраста к ближайшей канаве, где их и нашли сотрудники скорой помощи. Окна квартиры Руслана были разбиты вдребезги. Да что там Руслана, на всем этаже и парочкой ниже, также окна зияли чернеющей пустотой.
«Нам полный Ахтунг и Гитлер Капут, – с грустью констатировал Руслан, глядя на масштабы разрушений. – Даже если бы у меня были деньги, я всё равно ничего не успею исправить».
Руслана, конечно, выпороли знатно. Но его отец при этом ни капельки не рассердился, а скорее сделал это просто для профилактики воспитания. Отец вставил всем пострадавшим окна за свой счет. И в обязательном порядке съездил с сыном в больницу, куда на «скорой» доставили четырех пенсионеров. Там Руслана заставили извиняться лично перед каждым из пожилых ветеранов. Отец пообещал, что оплатит им после лечения санаторий для поправки здоровья, и на этом инцидент был исчерпан. Правда один из стариков так и остался на войне. От каждого громкого звука он пригибался, а при очень сильном звуке – и того больше. Падал ничком на землю и кричал остальным, чтоб ложились, иначе фрицы их убьют. К сожалению, война, закончившаяся для него почти сорок лет назад, вспыхнула вновь с неистовой силой. На Руслана это событие произвело неизгладимое впечатление, и, чувствуя свою вину за случившееся, он еще долгие годы навещал пожилого ветерана. И старался всячески помогать ему по хозяйству.
А у нас, в отличие от Руслана, мысли были заняты в тот момент совсем другим. У нас на носу была школьная дискотека, танцы и конечно, девочки. Все ребята в предвкушении предстоявших романтических медленных танцев и сумасшедших рок-н-ролов, каждый вечер собирались в актовом зале под видом проверки оборудования. И, включая забористые композиции «Aerosmith», начинали неистово танцевать и трясти своими головами, пытаясь подражать кумирам того времени.
Раньше Максим стеснялся ходить на танцы. Ему казалось, что он неуклюж и долговяз. Зато теперь, стеснение у него так и осталось, но вот выбора – идти или нет, у него не было. Геля приглашала его на каждый медленный танец, подчеркивая тем самым его безысходность и страсть к предмету своего обожания. Правда, в этот момент, кроме Гели и Максима, в зале никто не танцевал. Со стороны это было похоже на свадебный танец молодых. Когда Вовка Пеньков сказал об этом своему другому Вовке Маренникову, того чуть не вывернуло прямо на танцпол от такой перспективы, даже если дело касалось друга. Танцевать рядом с Гелей, опасались все. Просто некоторые мальчики, даже старшеклассники, побаивались ненароком толкнуть Гелю или наступить (не дай Бог!) ей на ногу. Список таких смельчаков закончился на Серёже Колосове, который в школьном буфете попытался подойти к окошку с продавщицей, впереди Гели, и случайно наступил ей на сандаль. Перед тем, как выписаться из больницы, учителя сами попросили его родителей перевестись в другую школу, и не портить им статистику по несчастным случаям.
Несмотря на свою неприкасаемость, Максим не мог себя чувствовать в безопасности даже в школьном мужском туалете, куда Геля имела неограниченный доступ, невзирая на свой пол. Даже во сне Максим стал всё реже теперь летать в космос, опасаясь мщения со стороны Гели за несанкционированные действия. А если и летал, то обещал вернуться к обеду и приготовить ей вкусную запеканку. Жизнь Максима стала похожа на службу в армии. Он ждал приказа, беспрекословно их выполнял и понимал, что от его желания ничего не зависит. Но танцы! Танцы другое дело. В танцах Максим мог показать Геле, что он мужчина. Геля сама ему как-то сказала об этом, когда они дома пытались пробовать танцевать медленный танец.
«Ты же мужчина, – сказала она ему, – вот и веди меня».
Максим, втайне от Гели, разучил несколько потрясающих, на его взгляд, движений, предполагая поразить ими не только Гелю, но и Олю Овчинникову, которая очень ему нравилась.
Знаете, почему Гелю всегда приглашали на все дискотеки? Нет? Так я вам расскажу. Просто у нас, да и вообще в то время, было принято, что на дискотеках все девчонки стояли с одной стороны танцпола. Все мальчики стояли на противоположной. Со стороны было похоже, что это сходка авторитетов. И вот-вот начнется разборка, стенка на стенку. Никто не хотел делать первый шаг и выйти танцевать. Тут-то Геля и была незаменима. Эта девочка, с начесом на голове, на который по виду ушло как минимум десять баллончиков с лаком, смело выходила в центр зала, таща за собой упирающегося Максима. Как будто давала отмашку всем желающим, что можно танцевать. И толпа ребят с обеих сторон устремлялась навстречу «Аэроклуб, КарМен, Modern Talking». А если в зале отсутствовали учителя, то и «Metallica, Whitesnake и ABBA». Очень интересно было наблюдать за тем, когда неожиданно включали медленную композицию. Все ребята как по команде разбегались в разные стороны. Девочки – как и положено налево, а мальчики – направо. Мальчики, начинали глазами искать девочек, которым симпатизировали, для того, чтобы набравшись смелости, подойти и пригласить на танец. На танцполе становилось пусто, и только Геля и Максим никуда не уходили. А зачем, собственно говоря? Максиму выбор делать было не надо. За него уже все решили. И они продолжали танцевать, как Магомед со своей горой. Создавая вокруг себя ареол неприступности.
Кстати, об учителях. Наблюдать за всей этой вакханалией в нашей школе постоянно вызывались, как правило, одни и те же. Географичка, обычно стояла на стороне


девочек. А на противоположной, со стороны мальчиков, за ней жадно наблюдали два ее воздыхателя. И неизменные соперники в споре за ее руку и сердце – трудовик и физрук. К середине вечера, когда было уже понятно, что все идет по плану, они начинали по очереди приглашать географичку на медленные танцы, увлекая ее своими разговорами о спортивных достижениях со стороны физрука, и о трудовых победах – со стороны трудовика. А заканчивалось все как обычно одинаково. Географичка гордая и одинокая уходила домой. А трудовик и физрук пили горькую и спорили о том, с кем ей будет хорошо, и кто из них двоих лучше всего ей подходит. Всегда, но не в этот раз.
Нет, не переживайте, в этот раз обошлось без драк, приезда милиции и скорой помощи. И даже Геля никому ничего не сломала. Просто в этот день трудовик, который в жизни не держал после школы в руках ни одной книжки, совершенно случайно, пока ехал на работу в городском автобусе подсмотрел, как одна дамочка читает газету. И, пристроившись сверху, над ее плечом, вычитал в ней следующее, – что по гороскопу ему сегодня предстоит романтическое знакомство, и удача в делах амурных. Он расценил это как знак свыше, хотя от природы и был атеистом. И придя в школу, использовал любую возможность, чтобы оказать знак внимания географичке. Но та оставалась холодна к его ухаживаниям на протяжении всего дня. Трудовик уже было отчаялся, но на дискотеке понял, что это его шанс.
«Сейчас, или никогда», – сказал он сам себе.
И чтобы хоть как-то себя взбодрить и придать храбрости своим поступкам, решил сбегать к себе в кабинет и хлопнуть пару рюмашек беленькой. Дискотека подошла к своему концу, ребята стали расходиться. И, пользуясь отсутствием своего противника, физрук осмелился предложить географичке проводить ее до дома. А та, не будь дурой, вопреки своему обычному «НЕТ», ответила физруку «Да». Вбежавший в зал трудовик застал их как раз за тем, что физрук помогал географичке надеть зимнее пальто с меховым воротником, и что-то ей щебетал при этом на ушко. Не знаю уж, сочла ли географичка его шутки смешными, или он просто своими усами щекотал ей ухо, но только смеялась она очень громко и заразительно. У трудовика от увиденной картины глаза налились кровью.
Он считал, что физрук поступил непорядочно по отношению к их дружбе, предложив географичке проводить ее. Хотя, то же самое, намеревался сделать сам. Также он знал, что в открытом бою ему не победить физрука. Поэтому решил поступить хитрее. Он неотрывно следовал за физруком и географичкой до самого ее дома на безопасном расстоянии. Тем самым, не давая им остаться наедине. А после того, как физрук остался один, трудовик предложил ему разобраться по-мужски. Сатисфакция состоялась в кабинете трудовика. Кода они зашли в кабинет, трудовик сразу вспомнил какой-то отрывок из исторического романа и попытался придать благородство себе и ситуации.
«Сударь, – сказал он. – Я хоть и довольно нищий, но благородных кровей, – физрук прыснул слюной от смеха. – Вы нанесли мне нестерпимое оскорбление, – продолжил трудовик. – И смыть это оскорбление может только кровь. Как благородный человек, и как человек, бросивший вызов, я предоставляю Вам право выбора оружия».
Прозвучавший монолог был настолько комичным, насколько полным пафоса и благородства. Физрук молча достал из кармана пачку Беломора, сложил одну папиросу и сунул ее себе в уголок рта. Затем он протянул пачку трудовику, предлагая ему взять себе папиросу.
Но в ответ услышал: «Мерсис, но я предпочитаю выкурить после дуэли».
Физрук пожал плечами, как бы говоря, что – «воля ваша». Положил папиросы в карман, и ничуть не стесняясь трудовика, залез в его тумбочку и достал две бутылки водки. Трудовик, сохраняя спокойствие, с достоинством и гордостью осмотрел извлеченные из недр тумбочки его же бутылки.
И произнес: «Заметьте, не я предложил это оружие».
И подойдя стремительной походкой к верстаку, расстелил на нем газету, которую достал из кармана. Положил на нее два огурца, четвертину нарезанного черного хлеба, и банку кильки в томатном соусе.
«К барьеру!» – крикнул трудовик физруку, решительно показывая ему место напротив него.
Наутро, уборщица тетя Зоя, обнаружила в кабинете труда два почти бездыханных тела.
Трудовик и физрук сидели обнявшись, и один говорил другому: «Полагаю сударь, что у нас ничья».
А потом физрук взял пустую бутылку водки и со словами: «Так не доставайся же ты никому!» – разбил ее об пол.
За что и получил по башке черенком швабры от тети Зои, разъярённой этим событием. А нет, обманул я вас. Всё-таки скорая понадобилась. Физруку наложили-таки пару швов на голову. Но он этого не помнит, потому что был в полной отключке. А географичка так и осталась, пока что, бесконечно недосягаема для обоих воздыхателей. И их противостоянию за ее руку и сердце, еще суждено было продлиться на неопределенный срок.
Геля и Балет
Глава
III
Жизнь, заставляет нас вертеться, Балет здесь вовсе не причём.
Лишь паутинкою морщины, Тебе расскажут, что по чем.
С чем обычно ассоциируется СССР? Наверное, с черной икрой, матрешкой, может с медведями, сильными морозами и конечно, с балетом. Хоть балет не исконно русский вид искусства. Но, тем не менее, весь мир с замиранием сердца смотрит на балерин и балерунов из нашей великой, не побоюсь этого слова, страны. «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Жизель», – вот далеко не полный список того, что заставляет нас плакать как детей от переполнения чувств в наших ранимых сердцах. И это, несмотря на вероисповедание, принадлежность к государству, цвет кожи и наличие образования. В нашей стране к балету особое, трепетное отношение. Отношение, заложенное многолетней практикой, бередящей инстинкты. Когда, прибегая домой после школы, или садясь в удобное кресло после трудового дня, ты включаешь телевизор и видишь на его черном экране танцующих в трико мужчин. Если после переключения программы смысл картинки не меняется, то наш человек интуитивно начинает понимать, что в стране грядут перемены. Что в очередной раз умер Генеральный Секретарь ЦК КПСС. Или случился переворот, как это было в августе 1991года. Вся страна надевала траурные черные одежды, шла в одном строю к месту поклонения

и отдачи последних почестей великому и неповторимому вождю. Искренне считая, что страна понесла большую утрату и никто и никогда не сможет заменить великого вождя на его почетном месте. И уже на следующий день находился новый вождь, которому рукоплескали не менее, чем старому.
А страна продолжала идти выбранным коммунистической партией путем, к обозримой, но не достижимой цели, – «всеобщему коммунизму». Максиму, кстати, тоже довелось принять участие в подобном мероприятии 10 ноября 1982 года. Когда умер Владимир Ильич Брежнев. Максима, как и других его одноклассников, обязали нести почетный караул у портрета великого вождя, перевязанного черной, траурной лентой, и обложенного со всех сторон похоронными венками от администрации школы, родительского комитета, и учащихся всех классов. Мальчикам и девочкам надлежало прийти в школу в отутюженной, чистой, школьной форме. Девочки – с черными бантами на голове. Стояли у портрета попарно, – мальчик и девочка. Смена происходила каждые полчаса, с тем, чтобы дать возможность постоять у портрета вождя всем желающим. Ребятам начальных классов, конечно, вся эта катавасия, – ехала, болела. Им бы лучше в футбол дали поиграть. Но, неусыпно бдящие за ними учителя, строго на них поглядывали, не разрешая даже почесаться в заднице, когда этого так хотелось.
Геля тоже хотела встать в почетный караул у портрета. И очень сильно настаивала, чтобы ее поставили вместе с Максимом. Она даже ради этого заставила маму купить ей новый, белоснежный передник к школьной форме. Но директор школы ей не разрешил, мотивировав свой отказ тем, что если она встанет рядом с Максимом, то перекроет почти весь проход по итак узкому коридору. Ей в лицо он, конечно, такое побоялся сказать и попросил классного руководителя, учителя математики, придумать что-нибудь. Тогда Ирина Александровна, придумала для Гели ответственное задание, которое она могла поручить только ей, и никому другому. Геле надлежало встать у входа в школьную столовую, и никого, подчеркиваю – никого, так ей объясняла математичка, не пропускать в столовую, до особого распоряжения директора, соблюдая при этом дисциплину и тишину, в этот траурный для всей страны день. Об этом Геля и объявила Максиму с грустным, но в тоже время гордым от важности порученного дела видом.
«Извини, Любовь моя, – произнесла Гелечка, и чмокнула Максима в нос. – Не смогу сегодня быть с тобой. Мне поручено архиважное дело».
Максим понимающе, с напускной грустью в глазах помотал головой и произнес тихо, как будто про себя:
«Печаль-то какая».
Геля, уходя, не расслышала, что он сказал и, обернувшись, попросила его повторить. И тогда Максим погромче произнес: «Буду скучать!»
А когда она скрылась за поворотом, победно выдохнул и даже повеселел.
На входе в помещение школьной столовой скопилась толпа жаждущих не только умственной и духовной пищи, но и тех, кто просто хочет жрать. Впереди стояли первоклашки, которых специально, для того чтобы они были первыми и их не вытолкнули из очереди старшеклассники, отпускали с урока пораньше. За ними уже толпились все остальные. Шум недовольства нарастал с каждой секундой. Учителя начальных классов с негодование просили Гелю пропустить хотя бы малышей. Но Геля, преисполненная своей ответственности, стояла на своем.
Без специальной команды директора школы никто в столовую не пройдет. Дело принимало серьезный оборот.
Директор школы даже и не зал о том, что он отдал такое распоряжение. А классный руководитель Гели, который все это придумал, не мог убедить ее в том, что директор разрешил запускать в столовую.
«Только с личного разрешения директора школы!» – стояла на своем Геля.
Да хрен бы с ним, ведь нетрудно же попросить директора, чтобы он подошел к Геле и отдал ей распоряжение. Так думала Ирина Александровна. Но директор школы, как на зло, уехал в отдел образования города. А мобильных телефонов тогда не было.
«Гелечка, – умоляла ее Классуха, – ну пожалуйста, впусти всех поесть. У нас образовательный процесс ломается».
Но невозмутимый вид Гели говорил Классухе о том, что она совершила ошибку, поручив Геле это задание.
«Благими намерениями выстлана дорога в Ад», – сказала Классуха географичке.
«А у врат этого Ада, стоит на страже Геля», – отвечала та ей в ответ.
В массах начали гулять слухи разного толка. Кто-то запустил слух, что кормить сегодня вообще не будут. Дескать, в школьной столовой найден труп дворника, и Гелю попросили никого не впускать до приезда следственной группы. Его голову в чане с борщом нашла повариха тётя Маша, которая его и зарезала. А из самого дворника сварила суп и нажарила для детей котлеты.
«Да нет, какой дворник, ничего вы не знаете», – говорил уже кто-то с другого конца очереди.
Столовую закрыли на спецобслуживание. Сейчас ждем высоких гостей, может даже первый секретарь обкома КПСС приедет. Наверное, деликатесы завезли. И уже через двадцать минут вся очередь гудела, что для младших классов мажут бутерброды с красной икрой, а для старшеклассников – с черной. Просто не успели намазать, вот и задерживают обед.
Встревоженный этими слухами трудовик, протиснулся сквозь очередь к физруку и, толкнув его в плечо сказал: «Слышал? Нам черную икру привезли».
«Ага, – отвечал ему тот, – мажут на бутерброды. – А ты слышал, что по такому поводу и коньяк нальют?»
«Да иди ты, – с нескрываемой радостью и удивлением отвечал ему физрук. – Ну, там еще не точно говорят».
«Может, коньяк только для руководства школы, а для простых учителей – водка. Надо на собрании вопрос поставить, почему это простым учителям водка, а руководству, как всегда, коньяк?» – сказал трудовик, возмущённо обращаясь к своему товарищу.
Все слухи были развеяны, после того как директор школы был экстренно вызван обратно по телефону. Прибыв в школу, всю ситуацию ему объяснила учитель математики.
Казимир Владленович лично подошел к Геле, и заговорщическим шепотом сказал ей на ухо: «Геля, спасибо за службу, можешь пускать всех в столовую».
Влетевшие в столовую школьники и учителя, просто смели все тарелки с борщом и макаронами с котлетой, которые к тому времени были уже еле теплыми. И, уплетая все это, сидя за столами, возмущались, что им не дали черной икры.
Директор наклонился к математичке и тихо спросил:
«Нам что, в столовую икру привезли?»
А услышавший это трудовик, в свою очередь, наклонившись к директору сообщил, что завезли не только икру, но и коньяк с водкой. И об этом, он хотел бы поговорить с ним, так сказать, с глазу на глаз. Вскоре вся ситуация благополучно разрешилась. Но директор школы на всякий случай пригласил сотрудников милиции, чтобы те поговорили с поварихой. Дворник – то и вправду, не вышел на работу. И в дальнейшем отсутствовал три дня. А когда в милиции завели дело, и он всё-таки явился после длительного запоя, так что ему самому впаяли по просьбе директора школы пятнадцать суток. Чтоб знал, как людей пугать. А дети в школе еще долго заглядывали в супы, ища там остатки убитых поварихой людей. И рассказывали друг другу по вечерам страшные истории про убийство в столовой школы №……..
Но, – не будем отвлекаться. К чему я начал было этот разговор – про похороны Брежнева и балет? Да вот к чему. Я забыл вам рассказать о том, что у Гели как ни странно, кроме поедания всего, что может быть употреблено в пищу, была и еще одна страсть. Геля просто безумно обожала балет. Эта её страсть протянется тонкой, ну очень тонкой нитью по сравнению с едой, через всю Гелину жизнь.
«Откуда у Гели такая страсть к прекрасному?» – спросите вы.
А я вам незамедлительно отвечу. У Гелиных родителей была электрическая шашлычница, в которой мясо, нанизанное на шампур и вставленное в этот чудо прибор, вращалось в вертикальном положении вокруг своей оси. Ну вот, вы уже начинаете догадываться и потихоньку посмеиваться. Все верно. Родители Гели решили побаловать ее домашним шашлыком, нанизав мясо на шампуры и установив их в электрошашлычницу. Началось таинство процесса. Геля, как завороженная, сидела перед чудо прибором и смотрела, как сок стекает по мясу в специальные чашечки. Она ждала окончания процесса, чтобы взять здоровый ломоть черного хлеба, и налив на него содержимое


этих самых чашечек, которое надо сказать, пахнет умопомрачительно, съесть все это, заморив червячка перед самим ужином. В это время по телевизору, который находился в поле зрения Гели, передавали балет «Лебединое Озеро». Геля увидела, как прима балерина на большом черно-белом экране начала крутить свое фуэте. Зачарованно глядя на крутящуюся балерину, она перевела взгляд на шашлык, подернувшийся к тому времени хрустящей и румяной корочкой. Потом обратно на балерину и снова на шашлык. Геля провела параллель, понятную ею одной, между шашлыком и балетом, и громогласно оповестила родителей о том, что непременно хочет стать балериной. Я уже как-то говорил, что с Гелей никто не спорил в её семье. В этот раз также решили не делать исключения из правил, посчитав, что если ей откажут в балетной школе, то это будет уже их проблема. В конце концов, преподавать балет можно и со сломанной рукой или ногой. И даже не побоюсь этого слова, – с инвалидной коляски.
Решено, сделано. На следующий день Геля с родителями отправилась в балетную школу, которая была одна единственная на всю округу, учитывая размеры города, в котором проживала Геля. Войдя в белоснежное здание богини Терпсихоры, с неизменным атрибутом в руках в виде бутерброда с ветчиной, Геля принялась с любопытством рассматривать портреты великих балерин и балерунов, висевшие на стенах этого заведения. Её горящие восторгом глаза, и падающие изо рта крошки бутерброда, вселили в родителей других детей животный ужас. Папа наклонился к уху мамы Гели и тихонько, чтобы Геля не дай Бог не услышала, произнес: «Надо вызывать три бригады скорой помощи, а не одну, как обычно».
Мама с удивление посмотрела на папу и спросила:
«Почему?»
Тот робко и довольно нервозно ответил: «Все пострадавшие в одну машину не влезут, это тебе не поход в зоомагазин с рыбками».
Мама понимающе кивнула и сказала: «Звони доктору Звереву. Он не будет переспрашивать и задавать глупые вопросы. Он знает, чем это все грозит».
И отец Гели быстрым шагом засеменил к выходу в поисках ближайшего телефон-автомата. Пока папа бегал вызывать бригады скорой помощи, всех детей с родителями пригласили на просмотр. Максим уже ждал ее на скамейке перед залом для просмотра, уныло повесив свою голову от безвыходности своего положения, так как Геля приказала и ему, быть на просмотре. Ведь она предполагала, что в дальнейшем именно Максим будет ее партнёром по танцам. Он еще втайне надеялся, что ни его, ни Гелю не возьмут в это очаровательное заведение, ради себя самого и ради будущего балетной школы города, в котором они проживали.
Сидя перед аудиторией, все присутствующие с недоумением посматривали на крупную девочку, пришедшею с очень взволнованными родителями, отец которой, спешно убежал в неизвестном направлении. На очень, очень крупную девочку! Одна задавака, в накрахмаленном белом, как первый снег платье, решила посмеяться над Гелей вслух, и сказала ей в лицо, подойдя почти вплотную, что она толстовата, чтобы быть балериной. Жаль. Очень жаль, что Советский балет так и не узнал имя этой прекрасной девочки. Потому что Геля, вставая со своего стула, случайно, подчеркиваю – совершенно случайно, наступила девочке на ногу. Это уже потом рентген показал множественные оскольчатые переломы всех пальцев левой стопы. А пока Геля никак не могла понять, почему эта красивая девочка, которая ведет себя так некрасиво, орет как сумасшедшая, хотя Геля ничего еще не сделала и даже ничего не успела ей сказать.
Пока первая бригада скорой помощи, которая уже к этому моменту подъехала, оказывала помощь первой пострадавшей от искусства, из дверей аудитории показалась голова худой, как смерть, женщины, с широкой улыбкой на лице.
И эта голова сказала: «Ну, кто хочет стать балериной?»
Геля рванула со своего места, чтобы первой встать на путь искусства и, подняв руку вверх крикнула:
«Я! Я хочу стать балериной!»
В этот момент люстра XVII века, висевшая под потолком с самого момента постройки здания балета, издала хрустальный крик, и с грохотом упала на паркетный пол примерно того же возраста, что и люстра, лишив этот самый храм искусств и того, и другого достояния одновременно. Худая женщина с испуганным лицом не успела ничего сказать. Она вообще привыкла к тому, что в этом заведении могут падать только балерины, и само настроение художественного руководителя, и то, только от того, что упала балерина. Геле так хотелось поскорее стать балериной, что она внесла в аудиторию и без того бледную женщину, вместе с белоснежной входной дверью, ничем по цвету теперь не отличающуюся от худой женщины. Вслед за дверью, бледной женщиной и широко улыбающейся Гелей в зал влетела Гелина мать.
Смущенно обращаясь к приемной комиссии, она робко проговорила: «Вот, дочка, мечтает стать балериной».
И многозначительным жестом головы, с глубокой тоской в глазах, дала понять членам комиссии что отказать, по крайней мере, без последствий, ей нельзя.
После секундного молчания с обеих сторон, уже с первой минуты этого противостояния, Гелина мама добавила: «Вы не беспокойтесь, скорая уже приехала. И та девочка сама виновата».
Гробовая тишина длилась примерно три минуты. Сидевший в центре стола импозантный мужчина с едва заметной сединой в волосах, придававшей ему благородный вид, встал во весь рост, и дрожащим голосом обратился к стоящей перед ними Геле, так и не отпустившей из своих рук входную дверь вместе с худой женщиной:
«Ну что ж, думаю, что мы посмотрим ваше дарование. Августина Олеговна, будьте добры – «Лебединое Озеро», акт III, №16. Танцы балетного корпуса и гномов».
И уже другая сухощавая сгорбленная женщина, с неимоверно длинными и худыми, как у смерти, пальцами, вдруг начала стучать ими по клавишам концертного рояля, извлекая из него поистине божественную музыку. Импозантный, седеющий мужчина жестом руки пригласил Гелю, что ей можно танцевать. И, подчиняясь нахлынувшему на Гелю вдохновению, и под влиянием музыки Петра Ильича, начался танец «сражённого любовью бегемота». Геля бегала по залу не щадя ни своих ног, ни паркета. Во всех местах, где пробежал этот «лебедь» на максималках, оставались лишь боль и разрушение. По пути своей траектории она успела покалечить парочку зевак, неудачно вставших у нее на пути. А в тех местах, где она пыталась изобразить подпрыгивание, на полу оставались вмятины и треснувшие доски векового паркета. Августина Олеговна, надо отдать ей должное, как истовый профессионал своего дела, не остановилась ни на мгновение. Даже когда о стенку разбился стеклянный графин, что стоял за ее роялем, случайно сбитый со стола редколлегии ногой Гели, когда она попыталась изобразить что-то наподобие фуэте, махнула ею, не глядя, куда она летит. Для всех тех, кто не смог пережить это выступление, понадобилась вторая скорая помощь, так кстати, дежурившая у подъезда храма искусства.
Когда пыль от Гелиного выступления в зале, наконец, осела, все сидевшие в президиуме неожиданно стали хлопать в ладоши и кричать «браво». Максим, наблюдавший за этой картиной, мог видеть то, что скрылось от глаз новоявленной балерины. Прибывший вместе с каретами скорой помощи наряд милиции, во главе с Начальником управления МВД города, стояли за дверями так, чтобы Геля не могла их видеть. И начальник МВД жестами показывал всем членам художественного совета, чтобы они дружно хлопали в ладоши. Те, не понимая, что происходит, но инстинктивно доверяя представителю власти, да еще и в таком звании, – начали хлопать. А особо рьяные, понимая, что дело не совсем чисто, стали еще и кричать «браво».
Наконец, закончив бурные и весьма продолжительные, как члену ЦК КПСС, овации, импозантный мужчина встал во весь свой немаленький рост, и, отряхнув полы своего фрака от строительной пыли, которая Геля выбила из – под паркета сказал:
«Мы готовы взять тебя в нашу балетную школу».
Геля от радости и от переполнявших ее чувств так сильно покраснела, что казалось вот-вот из ее ноздрей и ушей пойдет пар. Вся приемная комиссия в ужасе посмотрела на мужчину, давая ему понять, что из-за него им всем теперь придётся менять работу. А быть может – и страну проживания. К счастью, в то время не делали операций по перемене пола. В противном случае некоторые из них не на шутку бы задумались и о такой мере.
Мужчина понял взгляды коллег и, опомнившись, произнес: «Но у нас будет к тебе одно условие, – сказал седеющий мужчина, обращаясь к Геле и поседел, по-моему, еще больше. – Мы не сможем тебя обучать, если у тебя не будет партнера. Вот если ты найдешь мальчика, чтобы вместе с ним заниматься балетом, мы с радостью вас примем вместе».
Мужчина надеялся на то, что в целом городе, так же как и в стране, не найдется ни мальчика, ни его родителей, которые бы согласились отпустить свое единственное чадо заняться балетом вместе с этим монстром, в зубах которого застрял кусок ветчины. Но – не тут-то было!
«Максим!!!» – раздался душераздирающий крик Гели.
«Максим?» – повторила вся приемная комиссия, и в ее рядах пошел еле слышный ропот.

В дверях появился невысокий мальчик, в обтягивающих белых колготках. Он грустно вздохнул и подошел к Геле, взяв ее за руку. Участь Максима была решена, как всегда, без его участия.
Хочу напомнить, что мы жили в эпоху тотального дефицита. И родителям Гели пришлось постараться, чтобы найти сначала тюль, для того, чтобы пошить пачку для занятия балетом, а потом еще и мастера, который возьмется за столь объемный заказ.
И тюль, и мастер в то время представляли собою предмет дефицита. Папе Максима пришлось отказаться у себя на заводе от очереди, на желанный в то время автомобиль, и уступить её коллеге, который в свою очередь уступил ему место на занавески и болгарский спальный гарнитур. Зачем это было надо папе Максима – для него осталось загадкой до сих пор. Ну, с мастером, пожалуй, было попроще. Всем нам уже известная мама Андрея Перервина всё-таки согласилась пошить Геле пачку. Но после длительных уговоров и обещаний со стороны Гели оказать Андрею защиту в течение, как минимум полугода. Спустя неделю, Геля получила желаемый наряд. Осталось только решить вопрос с пуантами. Дело в том, что даже по запросу в Министерство культуры, был получен ответ о том, что пуант такого размера никогда не выпускали и выпускать не будут. Этот факт создавал реальную проблему, причем она могла вылиться в большие финансовые затраты. Нет, на пуанты нужно не так много денег, их просто не достать. А вот на хорошего врача, для того, кто принесет дурную весть, после того, как Геля узнает об этом, и на последующую реабилитацию – нужно гораздо больше.
Наконец, отцу Гели удалось договориться с одним мастером, с которым его свел друг брата жены свояка. Не берите в голову и не пытайтесь понять, а то еще поймете. В общем, он был мастером краснодеревщиком в консерватории, и обещал сделать пуанты необходимого размера. Золотых рук мастер, скажу я вам. Когда Геля вошла в зал в своем наряде, пытаясь громко не шуметь, ударяя деревянным основанием пуант по паркету, прожектора осветительного оборудования балетной школы погасли, как бы давая понять всем присутствующим, что свет теперь не нужен; в зал вошла звезда. За ней в зал скромно вошел Максим, едва заметный на фоне своей спутницы, и робко прикрывавший причинное место, так не целомудренно выпиравшее из его белоснежных колготок. С Максимом оказалось легче всего. Старые белые колготки Гели, которые она носила еще в годовалом возрасте и чешки из первого класса, решили все проблемы. Демонстративно взяв Максима за руку и встав в начало строя, Геля сразу дала понять всем присутствующим, включая преподавателей, что с примой вопрос уже решён. Преподаватели и девочки, памятуя о том, что случилось с неизвестной балериной на пробах, которая по неосторожности и не знанию решила немного посмеяться над нашей звездой, решили не спорить и уступили пальму первенства Геле.
«Attention!!!! » – на неизвестном для детей языке, вдруг воскликнула утонченная, и довольно взрослая по меркам детей балерина.
Одета она была в черные, обтягивающие и без того ее худые ноги легинсы и белую футболку, которую сверху закрывала вязаная, наверное, ее бабушкой, кофта.
«Дети, меня зовут Ольга Васильевна, – представилась она. – А фамилия моя Лепешинская».
После того, как балерина представилась детям, на ее лице засияла радостная улыбка. Как будто дети должны были носить ее на руках, как только узнали ее имя и фамилию. Ее мама, назвала свою единственную дочь, в честь знаменитой бабки, которая некогда была довольно известной балериной. Одна ее фамилия открывала перед внучкой двери в лучшие балетные школы страны. Бабушка так надеялась, что внучка продолжит балетную династию, и вдохнет новый блеск в некогда знаменитую фамилию. Но, к сожалению, полученная на занятиях в балетной школе еще в юности травма, не позволила девочке покорить сцену Мариинки. И теперь ее удел был преподавание в балетной школе нашего городка. Соглашаясь на преподавание, она не могла себе даже представить, что ее ждет на этом поприще. Она не могла подумать, что работа с маленькими детьми может принести столько хлопот и добавить трещин и переломов в ее довольно хрупких костях.
Геля внимательно смотрела на своего нового кумира, пытаясь уловить каждое сказанное ею слово, в то время, как из – под резинки ее колготок, предательски торчал ее неизменный атрибут. Огромного размера бутерброд с колбасой.
«Девочки, начнем с разминки, – сказала еще не поломанная в своей новой жизни преподавательница балета. – Все-все-все. Быстро подошли к станку. Все встали в первую позицию и повторяем за мной».
Она подошла к станку и встала в первую позицию, показывая детям как надо.
«Смотрим все на меня, сомкнутая стойка, носки наружу, пятки сомкнуты».
Дети остались неподвижны и не тронулись со своего места.
«Tu n’entends pas?» – заговорила опять на непонятном языке тощая преподавательница.
И после секундной паузы, первой решилась Геля. Она решительно достала бутерброд из-под резинки, и с жадностью надкусила его. Затем, вернув его на прежнее место не глядя, взяла Максима за руку и шагнула к станку. Попытка встать в первую позицию сразу обнажила кавалерийский изгиб ног нашей юной балерины. Между коленями Гели мог бы пролезть волейбольный мячик. И все попытки преподавателя придать ее ногам строго вертикальное положение были обречены на провал.
«Вот, – говорила она, – обрати внимание на то, как стоят другие девочки», – говорила она Геле и рукой указывала на рядом стоящих девочек.
Геля повернула голову, чтобы лицезреть, как стоят другие, но увидав ее суровое лицо, по которому стекали капли крупного пота от усилий встать в верную позицию, ноги девочек вдруг, совершенно неожиданно, приобрели такой же кавалерийский изгиб, как и у Гели.
«В чем дело?!» – от возмущения выдала тощая балерина, и посмотрела на всех стоящих у станка.
Максим не выдержал, и, закрыв рукой рот, прыснул от смеха. Мгновенная карма в виде оплеухи от Гели успокоила его.
«Не смей смеяться над этими неумехами в храме искусств», – сказала Геля Максиму и показала взглядом на других девочек.
«Спасибо, Гелечка, но дальше я сама», – сказала преподаватель.
«Так, – захлопала в ладоши наследница знатной фамилии. – Теперь пробуем встать во вторую позицию». И она продемонстрировала ее всем присутствующим».
«Обратите внимание на меня, – широкая стойка, ноги врозь, носки наружу».
И дети повторили за ней. Вторая позиция удалась даже Геле. И детям не пришлось изображать кавалеристов. В этой позиции они поделали наклоны, немного размяв связки и мышцы тела. Из этой позиции ребят попросили положить одну ногу на станок и сделать к ней изящные наклоны. Геле никак не удавалось поднять ногу даже на половину от необходимой высоты. И ей на помощь пришел Максим. Услужливо он присел, и положил ее голень себе на плечо, с тем, чтобы потом встать, и попытаться переложить ногу на перилу станка. Но когда он только попытался встать, газы, скопившиеся у Гели в кишечнике, незамедлительно покинули его. Мне кажется, что даже фашисты были более гуманны в применении химического оружия, по сравнению с тем, что испытал Максим, невольно вдохнув вырвавшийся из Гели воздух. Очнулся он спустя каких-то минут семь или восемь, и увидел склонившуюся над собой встревоженную преподавательницу.
«Ничего, ничего, – запричитал Максим в попытке успокоить худую балерину, – со мной иногда такое бывает. Давайте продолжим урок», – предложил он, вставая на ноги.
Но учительница решила, что для первого раза обмороков достаточно. И на этом закончила урок, сообщив, что следующее занятие будет послезавтра.
По дороге домой, Геле казалось, что она не идет, а летит. В ее душе, и во всем теле была такая легкость.
«Еще бы, – думал про себя Максим, – мало того, что я по ее милости был сколько в отключке, так я еще и все ее вещи тащу на себе после тренировки.
И вообще, – продолжал думать про себя Максим, – мало ли что эти сумасшедшие балерины могли со мной сделать, пока я был без сознания. Кто их знает? Может это пришельцы. И они запустили мне через ноздри прямо в мозг инопланетного червя, который уже присосался к моему мозгу и управляет моим сознанием. А как еще объяснить мою нездоровую тягу к балету. Ведь я испытываю к нему тягу?» – спросил Максим сам у себя.
Но Геля не замечала его расстроенного вида. Она спешила домой, чтобы рассказать маме с папой о своих первых успехах.
А в это время, в учительской балетной школы рыдала бывшая, несостоявшаяся прима Мариинского театра, Ольга Васильевна, – полная тёзка своей знаменитой бабки. Директор школы, импозантный человек, и пианистка Августина Олеговна успокаивали ее, как могли.
«Милочка, – ласково говорили они ей. – Помилуйте, отчего так убиваться?»
«Да как же не убиваться, Карл Францевич, – обратила она свои речи к директору балетной школы. – Разве же я думала, когда училась у лучших педагогов мира о том, что буду учить танцевать малую копию Титаника? Вы ведь знаете наше положение, Карл Францевич? У нас на носу отчетный концерт. На котором мы должны показать высокое искусство. Иначе вы же сами знаете, что будет. Нас попросту закроют».
«Да знаю я, знаю милочка, – отвечал директор школы, – нам с вами надо что-то срочно придумать».
«А что тут придумаешь? – не унималась тощая балерина. – Тут или я умру, или она. Но глядя на нее, складывается впечатление, что моя смерть более вероятна!»
Решение пришло к Ольге Васильевне, так же неожиданно и экстравагантно, как и к великому русскому химику – Дмитрию Ивановичу Менделееву. А точнее, во сне. В своем тревожном сне, тощая балерина увидела, как Геля в балетной пачке и пуантах танцует партию Одетты, которая по ходу сна превращается в белого лебедя. А затем этот лебедь начинает, не прекращая поедать бутерброды, превращаться в ужасного монстра. Но тут на сцену выходит охотник и убивает этого монстра из своего ружья.
Встревоженная своим сном, запыхавшаяся Ольга Васильевна, без стука ворвалась в кабинет Карла Францевича.
«Нам надо ее убить!» – положив руки на его стол, и склонившись над директором, шепотом произнесла тощая балерина.
«Кого убить?» – испуганно спросил директор школы.
«Гелю!» – победоносно произнесла балерина и подняла указательный палец к потолку.
«Да вы с ума сошли! Я в тюрьму не пойду!» – испугавшись собственных слов, сказал директор.
«Да никто в тюрьму не пойдет, не переживайте, – сообщила ему балерина. – Чтобы не сесть в тюрьму, от тела надо будет избавиться».
«Учтите, я разделывать никого не буду. У меня от одного вида крови уже рвотные позывы начинаются», – не унимался директор школы.
«Да о чем это вы? – ничего не понимая, спросила его балерина. – Я предлагаю новую трактовку «Лебединого озера». В новой трактовке мы убиваем лебедя в самом начале!»
«Ааааа, вот вы о чем, – немного успокоившись, произнес директор и уселся в свое кресло поудобнее. – А как же нам быть с балетом, который называется «Лебединое озеро»? Что мы будем делать без самого лебедя?»
«Очень просто, – сказала балерина, и беспардонно уселась задницей на стол директора, прямо на партитуры. – После смерти лебедя, которого, как вы понимаете, должна будет в самом начале играть Геля, партию лебедя будет играть как бы дух убиенного животного. По крайней мере, мы это именно так и объясним и родителям и высокой комиссии. И Геле хорошо, она ведь будет думать, что играет главную роль в одноименном балете. И мы не посрамимся, ну быть может чуть-чуть, в самом начале. А после смерти Гели, духа может сыграть Марина. Уверяю Вас, она очень талантливая девочка!»
«Мдаааа», – сказал директор, и посмотрел на тощую балерину, скосив свои глаза в немом вопросе.
Но потом, поразмыслив, счел, что идея руководителя не так уж плоха. А если что-то пойдет не так, он ее уволит, сославшись на то, что знать не знал о том, что та затевает с великим произведением Петра Ильича.
Спустя месяц регулярных занятий в балетной школе, Геля довольно сносно стала выполнять движения Плие и Гран – Плие, а за ними и Глиссе, и много еще чего. И даже порванные между ног колготки при попытке в первый раз сесть на шпагат, не огорчили ей впечатления от занятий. Единственное, что преподаватель пока не мог поручить Геле, так это выполнение поддержки. Нет, как раз Геля и могла выполнить поддержку любого из присутствующих в зале, включая саму тощую балерину. Но вот где найти мальчика, который отважился бы, а самое главное смог бы поднять ее на руках? А там еще надо ее удержать и не упасть, так сказать, лицом в грязь. А в нашем случае – лицом в паркет. До премьеры оставалось всего ничего, две недели. А тощая балерина так и не решилась пока рассказать Геле о ее участи во время выступления.
«Ай, как-нибудь потом», – думала она, глядя на то, как Геля с лёгкостью отломила у корня небольшое деревце, мирно растущее у входа в храм искусств, по дороге домой.
Просто у Максима устали руки после занятий. И она, решив ему помочь, использовала отломленное дерево в качестве палки, на которую были повешены вещи Гели и Максима. И Максим нес все это имущество, положив палку себе на плечо. Со стороны они были похожи на путников средневековья. Этакий великан и его оруженосец.
Наконец, настал тот день, когда отступать уже было некуда. В балетную школу пришел модельер со своими помощниками, чтобы снять мерки для будущих костюмов. В основной своей части, костюмы уже имелись в закромах школы. И портным нужно было только подогнать их по фигурам балерин и балерунов.
Но, когда они увидели Гелю, на лице модельера и его помощников возник немой вопрос: «Что мы на хрен будем делать с этим людоедом?!»
Слова «на хрен» и людоед – были здесь определяющими.
«Нет, нет и еще раз нет!!!» – кричал модельер, расхаживая взад и вперед по кабинету директора.
Взволнованная тощая балерина бегала за ним и умоляла войти в ее положение.
«Зигмунд Валентинович, – умоляющим голосом говорил ему директор, —поймите, у меня дети».
«И что?» – возмущался модельер.
«Поймите, – не унимался директор, – мне надо их поднять на ноги. А кто это будет делать, если вы откажетесь?»
«Какая связь между вашими детьми и моей работой?» – не переставая ходить, модельер обратился к директору.
«Самая что ни на есть прямая. Если вы не сделаете свою работу, то возможно она появится у сотрудников бюро ритуальных услуг и криминалистов. Хотя у криминалистов вряд ли, что там им уже делать будет после того, как над нами поработает Геля».
«Да что она о себе возомнила? – прыснул модельер. —
Какой из нее лебедь? Это чистой воды Брунгильда!»
И, произнесенное имя, заставило всех присутствующих в кабинете остановиться и замолчать. Все трое подумали одновременно об одном и том же.
«Точно, Брунгильда, – заговорщически произнесли одновременно все трое. – У нас же есть костюм Брунгильды. Он остался из-за того, что оперная труппа после попойки по случаю удачной премьеры, загремела всем коллективом в местное КПЗ. А поскольку все были в своем концертном платье, кроме Брунгильды, и их прямо из КПЗ отправили на вокзал к поезду до Саранска, то костюм остался в нашей мастерской».
У модельера, который почувствовал интересную, творческую работу, сразу же заблестели глаза. С минуту он молчал, и никто в кабинете директора, не посмел прервать полет его мысли ни единым звуком.
Потом он выпрямился во весь рост, и решительно шагнув в дверь кабинета закричал: «Девочки, мы работаем, тащите инструменты!»
Когда платье для Гели было готово так же, как и для всех остальных, всех ребят собрали на генеральную репетицию в костюмах. Но перед этим, директор балетной школы в присутствии тощей балерины и родителей Гели, которых подготовили заранее, решил объяснить суть задумки и сюжет новой постановки. На всякий случай у входа дежурила бригада скорой помощи и два наряда милиции. Геля на удивление, восприняла все, что ей сказали, спокойно. Особенно узнав про то, что после «своей смерти» она сможет смотреть балет прямо из-за кулис. А рядом для нее будет, как для примы балерины, накрыт стол с горячим чаем и вкусными бутербродами. Видели бы вы лицо Максима в тот момент, когда ему сообщили, что на второй минуте он должен будет убить Гелю. Глаза его жадно блестели, в мыслях носился смертельный круговорот событий. И Максиму даже было немного стыдно от того, что он подсознательно хотел, чтобы в ружье совершено случайно оказался боевой патрон, вместо холостого.
Особенно после того, как его папа узнал о предстоящем изменении в сюжетной линии балета, и вечером на кухне вспомнил вслух слова великого Антона Павловича Чехова: «Если на стене висит ружьё, то оно должно выстрелить».
От предстоящей премьеры и переживаний по поводу выстрела в Гелю, Максиму ночью снились кошмары. Во сне он убивал Гелю, а она превращалась в огромного кровожадного зомби. И всю ночь, до самого рассвета, гонялась за Максимом в попытке съесть его мозги.
Максим проснулся в своей кровати от собственного крика: «Не ешь мои мозги!» – Чем напугал и без того


встревоженных родителей, которые уже проснулись и готовили на него и Гелю завтрак.
Но, к всеобщему великому удивлению, Геля на завтрак не появилась. Родители Максима были так встревожены, что позвонили родителям Гели, чтобы узнать, все ли с ней в порядке. Те ответили, что с ней все хорошо. Просто она решила не видеться с Максимом до премьеры, объяснив это тем, что это плохая примета. Две хорошие новости за день! Максим не мог поверить своим ушам.
Таким счастливым он был только тогда, когда его укусила крыса, и ему пришлось аж две недели лежать в закрытом от Гели карантине, и ждать появления симптомов какой-то страшной болезни. Даже тараканы за плинтусом, услыхав такую радостную новость, откупорили бутылку шампанского и начали веселую попойку.
Тощая балерина робко выглядывала из-за кулис, осматривая собравшихся в зале. Она радостно обернулась к подошедшему директору школы балета и сообщила ему о том, что у них аншлаг; полный зал народа, включая родителей участников балета их бабушек и дедушек, друзья и подруги из школы вместе с учителями, представители администрации города. И, несомненно, понимая кто сегодня будет выступать, и что может произойти, если что-то пойдет не так, в зале находились представители милиции в штатском, а также несколько бригад скорой помощи.
Ольга Васильевна, она же тощая балерина, вышла за кулисы к зрителям, и в зале мгновенно наступила гробовая тишина. Со сцены она обратилась ко всем присутствующим зрителям. Раздала слова благодарности тем, кто помогал в создании этого поистине шедеврального действия.
И в конце своего выступления сказала: «Итак, дамы и господа, встречайте!– Революционная постановка незабвенного произведения Петра Ильича Чайковского, «Лебединое Озеро»».
И зааплодировав вместе со всем залом, спустилась со сцены, чтобы из зала помогать детям своими подсказками.
В зале медленно гас свет. Звуки чарующей музыки, заполнили все окружающее пространство. Когда на сцене появляется Зигфрид с ружьем наперевес, которого играл


Максим, по залу пробегает одобрительное эхо. Максим почти великолепно исполняет все балетные Па. И, через некоторое время на сцену, под нескончаемые аплодисменты и свист, как в затрапезном кабаке, выбегает улыбающаяся Геля. С ног до головы она одета в золоченые одежды, оставшиеся от Брунгильды. Модельер поработал на славу, и клинья, вставленные в одежду, служили скорее ее дополнением, нежели портили ее. Геля так лихо, и с кажущейся воздушностью кружит по залу, в попытке уйти от прицела ружья Зигфрида, но ей это не удается. У Максима, от предстоящей развязки и предвкушения скорого избавления от Гели, начинает вытекать из открытого рта слюна. Геля делает головокружительный проход вдоль сцены, Максим задерживает перекрестие прицела на ее могучем теле; вот-вот должен раздаться трагический выстрел. Музыка начинает звучать очень тревожно. И в этот самый момент, Геля цепляется пуантом за осветительный прибор, стоящий на самом краю сцены, и падает с нее прямо на тощую балерину, отчего та душераздирающе кричит. Музыка останавливается. Зал тревожно вздыхает и замирает.
И в этой кромешной тишине слышится вопль Ольги
Васильевны: «Моя ногаааааааааааа!!!»
И в ту же секунду, со своих мест срываются милиционеры в штатском и бригады скорой помощи.
Геля потом посещала тощую балерину в больнице, и даже пыталась перед ней извиниться. Но, по настоянию самой балерины, Гелю к ней больше не пускали. Открытый перелом берцовой кости в двух местах, – так было написано в ее медицинском заключении. А вот то, что она больше не сможет даже преподавать в балетной школе, это уже она сама, прочла в своем диагнозе, между строчек. Балетом Геля больше никогда в жизни не занималась, на радость ликующему от этой новости Максиму. Но вот страсть к этому виду искусств, навсегда поселилась в ее сердце. О чем Вам, мои многоуважаемые читатели, еще предстоит узнать.

Поход
Глава
IV
Когда уют квартир наскучил, И телевизор надоел.
Нет лучше, чем твой друг с гитарой, У костерка душой согрел.
Радостная капель уже начала стучать по подоконникам еще не проснувшихся от долгой зимней спячки горожан. Сытые и довольные заграничным турне, в далеких, и пока нам еще неведомых странах, перелетные птицы начинали паковать чемоданы для скорого возвращения на родину из ненавистной им иммиграции. Почки на деревьях начинали набухать, предвещая скорейшее наступление теплой погоды. Половозрелые комсомолки, подчиняясь всеобщему пробуждению, стремились оголить, насколько это было допустимо приличиями и Уставом комсомольской организации, налитую, спелую грудь. А их еще не до конца созревшие одноклассники, с видом полных придурков пускали слюни, как недоразвитые имбецилы, созерцая всю эту красоту.
И вот одной из таких весен, не буду говорить, какого года, к Максиму в класс под конец уроков зашел учитель физкультуры.
Радостным, от принятого на пару с трудовиком коньяка голосом, сообщил нам следующую новость: «Ребята, мы с вами, все вместе, после окончания года идем в поход с ночевкой».
Подняв победно вверх обе руки закричал: «Уррррааа!!!!»
В классе не поддержали радость физрука, и потому там стояла гробовая тишина, и только жужжание оживших с приходом весны мух, придавало атмосфере праздничное веселье. Девочки, созревшие раньше мальчиков, предвкушая амурные приключения стали активно перешёптываться и тихо хихикать, поглядывая на мальчиков. Мальчики, в свою очередь, не отставая от девочек, также стали шептаться. Только созреть, как девочки они еще не успели, им были интересны приключения совсем другого рода. Они договорились после уроков собраться за гаражами, и обсудить план мести девчонкам за неимоверные страдания, которые те им причиняли одним своим существованием. Не говоря уж о том, что в течение года, не давали им списывать. Из всех мальчиков в классе, только у одного была девушка. Нуууууууууу?………… …Я надеюсь, вы догадались у кого? Правильно, у Максима. И Максиму, нечего было делать за гаражами, так как шутить с Гелей он всё равно бы не решился. Но любопытство и желание не отставать от коллектива, взяли над ним верх, и он решился пойти тоже. Геле, Максим сказал, что они с мальчишками хотят устроить для девочек приятный сюрприз, но для этого им нужно втайне от девочек обсудить все в мельчайших деталях. И получив от своей большей половинки одобрение, он смело устремился за гаражи. Когда Максим появился на месте воровской сходки, а со стороны это было похоже на неё, обсуждение уже было в полном разгаре. Мальчишки, сидя на корточках, перебивая друг друга, высказывали различные идеи, как сделать так, чтобы девчонки запомнили этот поход надолго. Горячие споры едва не переросли в драку, но предложенная всем присутствующим жевательная резинка иностранного производства, совершенно случайно оказавшаяся в кармане Стаса Верховцева, (папа которого был моряком загранплавания), быстро утихомирила забияк, и на некоторое время общее чавканье и жевание примерило спорщиков. На общем собрании мальчиков было решено, что во избежание травм и нервных срывов у девочек, мальчики под покровом ночи будут мазать их зубной пастой. Яша попросил всех проголосовать поднятием руки, все мальчики подняли руки единогласно, и обратили свой взгляд на Максима, в надежде посмеяться над его трусостью. Но Максим, к всеобщему удивлению, тоже радостно поднял руку и весело затряс ею в воздухе, показывая всем остальным – мол, я никакое не ссыкло, а тоже отважный малый. Ребята одобрительно покачали головой, а некоторые даже в знак уважения перед его храбростью похлопали по плечу понимая, что ему то мазать пастой придётся Гелю. Максим чувствовал себя героем, находящимся на вершине своей славы. Никто из мальчиков не догадался о том, что Максим с энтузиазмом принял это предложение только по одной причине. Он решил, что если ему не удастся намазать Гелю пастой, то, по крайней мере, он её ею накормит, приобретя специально для нее в магазине «МАЯК» пасту с клубничным вкусом. Геля обожала клубнику, да она вообще обожала все, что можно съесть.
Несмотря на то, что до предстоящего похода было ещё примерно полтора месяца, обе семьи Максима и Гели, были озадачены подготовкой к этому знаменательному событию. Папа Максима выпросил у коллег по работе две двухместные палатки. В одной должна была размещаться Геля, а в другой – Максим с Яшей Завадским, и собранные в дорогу припасы. Всё равно, в палатку к Геле никто больше бы не поместился, а оставлять с Гелей припасы было опасно так же, как и отнимать у неё эти самые припасы. Гелю успокоили тем, что пообещали установить палатку с едой вплотную к той, в которой она будет ночевать. Друг семьи Гелиных родителей работал на консервном заводе, и по договорённости с отцом Гели обеспечил детей запасом консервов, которых бы хватило всему классу на пять дней похода. А Геле, – примерно на один день, ну или при сильной экономии его можно было растянуть на два. За эту услугу Гелин папа обещал полгода снабжать товарища отменным самогоном, который подпольно гнал у себя в гараже из карамелек, и с успехом распространял его среди собственников товарищества гаражного кооператива.
В назначенный день, после окончания учебного года, к 13:00 на железнодорожном вокзале, откуда отправлялись пригородные электрички, стали собираться счастливые от того, что учебный год закончен, и в предвкушении летних каникул, безбашенные школьники. От школы на перроне присутствовали: учитель труда, учитель физкультуры и учительница географии. Учительница географии была дамой не молодой, но довольно импозантной. Детей у нее, как и мужа, не было, и поэтому глаза ее постоянно оценивали прохожих мужчин на предмет совместного проживания в её малогабаритной квартире. Трудовик и физкультурник знали о её семейном положении, поскольку работали с ней не первый год. И, как водится, не первый год вели друг с другом жаркие споры о том, кто из них мог бы лучше составить ей пару, так сказать, для продолжения рода человеческого. А поскольку мы жили в СССР, то споры на трезвую голову были абсолютной утопией. Ну и конечно, неизменный спутник алкоголя, это драка. В общем, они не только не могли решить, кто из них должен составить партию географичке, но и трезвыми, до объяснений с ней никто и никогда не доживал. Вот так и была, из-за «зеленого змия», из-за этой пагубной и непристойной привычки, сломана жизнь, по крайней мере, трех одиноких людей. То же самое произошло и в этот день. Пока географичка считала прибывающих детей и сверяла их со списком, полученным в школе, физкультурник и трудовик уже готовились к длинным и ожесточенным дебатам у пивного ларька. К моменту посадки в подошедшую электричку, оба уже были в кондиции, с огромным запасом аргументов с обеих сторон. И, усевшись на передние места при входе в вагон, приступили к задушевному разговору, регулярно повышая градус во всем теле.
Физкультурник, помня предыдущие свои поражения, начал сразу с козырей: «Да что ты ей можешь дать?» – говорил он. – Посмотри на это тело, полное жизненных сил, на эту гору мышц», – обращался он к собеседнику, показывая на себя и демонстрируя уже изрядно провисшее пузико, заправленное в синее трико.
«И сухожилий!» – добавил сидевший на соседнем сиденье мальчик, ехидно ухмыльнувшись.
Взглядом, с пьяной поволокой, физкультурник посмотрел на мальчика.
Подняв указательный палец вверх, и цыкнув ртом, он сказал: «Видишь, что молодежь говорит».
Трудовик решительно парировал ему: «Да зачем ей твое тело? Если только на опыты сдать, да и то, надо еще посмотреть, возьмут ли. Хотя нет, ты знаешь, возьмут с удовольствием. Они на спирте сэкономят. Тебя не надо будет спиртовать, тебя к ним уже заспиртованного привезут, алкаш! А я – квалифицированный плотник краснодеревщик шестого разряда, если что, могу и табуреточку сварганить, и полку повестить, и гвоздь заколотить», – многозначительно сказал трудовик и шутливо подмигнул пареньку, сидевшему рядом.
Глаза физкультурника стали наливаться кровью как у быка на корриде, хотя прошло всего минут тридцать езды, и до конца маршрута оставалось примерно еще столько же.
Посмотрев на своего оппонента, физкультурник встал и злобно прошептал, пристально смотря трудовику в глаза: «Полочку он повесит ей, гвоздь он ей заколотит! А если я тебя сейчас повешу?» – и поднял увесистый кулак к самому его носу.
Трудовик, понимая всю весомость аргументов физкультурника, быстро вытащил из кармана чекушку, и протянув ее физкультурнику, предложил водяное перемирие. Они оба помнили, что им сказала географичка, директор школы и учитель ОБЖ, когда их разнимали во время последней драки, что «в джунглях даже у зверей есть закон, и когда они пьют, у них объявляется водяное перемирие».
Что именно пьют звери, географичка не уточнила. Да и про засуху тоже видимо забыла сообщить, немного переиначив знаменитое выражение Джозефа Редьярда Киплинга. Замечание географички внесло в жизнь наших героев некоторые договоренности, которые они приняли сразу после того, как проводили ее до двери похотливым взглядом. Ими было принято решение, что если даже в джунглях, когда звери бухают, то не дерутся. То и им, «человекам», негоже заниматься рукоприкладством во время регулярных посиделок, скрепив свое соглашение крепким, мужским рукопожатием.
Распив предложенную трудовиком чекушку до дна, оба героя решили продолжить разговор на подножке тамбура электрички, весело покуривая папироски вдали от детских глаз. В тамбуре, помимо трудовика и физрука, была еще какая-то бабулька. Ну прямо совсем божий одуванчик, которую они поначалу не заметили. А не заметили они ее по той причине, что ростом она была очень невысока. И стояла в аккурат за новенькой, упакованной в еще не испорченный погодой и временем картон, стиральной машиной «ВЯТКА АВТОМАТ».
«Знатная машина, – проговорил трудовик со знанием дела. – Была бы у меня такая машина, я бы может и к географичке не клеился бы».
«Интересно, сколько такая штукенция стоит?» – сказал физрук, и пристально посмотрел на этикетку, пытаясь найти информацию о стоимости данного агрегата.
«Да какая тебе разница, ты ведь голодранец, – издевательски пошутил трудовик над своим товарищем. – Ты же всю жизнь на такую будешь работать и никогда не заработаешь».
«А вот ты, я думаю, легко сможешь, – язвительно парировал ему физрук. – Вот как только все пустые бутылки сдашь в пункт приема тары, так сразу и купишь».
Поезд начал притормаживать для того, чтобы остановиться на какой-то промежуточной станции.
«Сынки», – послышался голос ранее не замеченной старушки.
Сынки выпустили папиросы изо рта и обернулись на голос старушки.
«Сынки, – ласково обратилась она к ним снова, – помогите бандуру на перрон снять».
«Бабуля, ты откуда здесь? Мы тебя сразу и не заметили», – и, не дождавшись от нее ответа, подскочили на ноги.
«Нет вопросов», – сказал физрук, и, затушив хабарик о подошву кроссовок, выкинул его в щель тамбура на улицу.
«Давай, бездельник, – обратился он к товарищу, когда двери вагона открылись.– Спускайся вниз и принимай тару, а я буду подавать снизу, а потом спущусь и помогу тебе».
Довольная тем, что стиральная машина оказалась так быстро на платформе, бабка предложила им три рубля в уплату работ. Но наши истинные джентльмены, как и положено, отказались. Но с благодарностью приняли пол-литра водки, когда бабка предложила ее взамен непринятых денег.
Счастливые от того, что убили двух зайцев одним разом, наши герои вошли обратно в вагон. Ну, во-первых, они помогли пожилому человеку, а это – несмотря на то, что они атеисты, может, зачтется на том свете, если он всётаки есть. А во-вторых, если этого самого того света всётаки нет, то у них есть бутылка водки, которая поможет им не расстроиться из-за этого страшного факта. В вагоне было шумно и весело. Какие-то люди бурно что-то обсуждали, и разливая по стаканам, громко чокались, произнося тосты.
«За что пьем, земляки?» – обратился к ним трудовик, проходя мимо.
«Покупку обмываем», – весело засмеявшись и опрокидывая очередной стакан, ответили ему земляки.
«Тогда поздравляем», – сказал трудовик, и поставил к ним на импровизированный стол только что полученную от бабки бутылку.
«Оооооооооооооооооо», – радостно встретили подарок тостующие, и пригласили за свой обильно уставленный едой стол двух новых знакомых.
За веселыми шутками и прибаутками все сидящие распили подаренную учителями бутылку, когда трудовик все же поинтересовался: «А что именно вы купили, не машину ведь?»
И самый крупный мужик, поедая сальными руками кусок скумбрии горячего копчения ответил им: «Да я для тещи купил стиральную машину «ВЯТКА АВТОМАТ», слыхали про такую?»
«Да как не слыхать, – ответил ему физрук, откусывая кусок малосольного огурца и заедая его вареной колбасой. – Отличная машина, – продолжил он. – А вы что все в одном магазине брали?» – поинтересовался он у крупного мужика.
«Почему все?» – непонимающе спросил мужик.
«Да мы тут на прошлой станции, одной бабке помогли точно такую же машинку спустить на перрон».
Все присутствующие, кроме трудовика и физрука, перестали одновременно есть. И после секундного замешательства, не произнеся ни единого слова, рванули в тамбур.
Прибывшая на конечную станцию милиция, арестовала всех фигурантов дела. И проведя тщательное дознание, и не найдя состава преступления, взяв предварительно подписку о невыезде, отпустила наших горе – героев.
«Ни фига не зачтется», – сказал трудовик, выходя из опорного пункта милиции.
«Что не зачтется?» – спросил его физрук.
«Ни фига нам с тобой этот поступок на том свете не зачтется. Потому как мы были пособниками преступления».
Все остальные, дети и взрослые, стали выгружаться на платформу. В очередной раз пересчитанные географичкой, и построившись по парам, дети начали движение в лес к месту, на котором планировали разбить лагерь. Впереди колонны должен был встать физкультурник, позади колонны – трудовик. Где пойдет географичка, оставалось интригой для двух тайных воздыхателей. Построив детей в колонну, которую замыкала пара Максима и Гели, географичка скомандовала: «МАРШ», – и колонна двинулась.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71828650?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.