Главная страница | Любовное фэнтези | Сделка с Богом Смерти

Сделка с Богом Смерти
Валентина Зайцева
Недавно коронованная Царица умирающей нации, Злата потеряла все из-за чумы – друзей, слуг и всю свою семью. В последней попытке спасти свой народ, она решает остановить волну горя, призвав самого Бога Смерти и заключив с ним сделку. Но Чернобог отличается от большинства Богов, он доволен тем, что правит своими владениями, без легкомыслия и беззаботности, которыми так склонны наслаждаться его братья и сестры. Но, когда эта смертная Царица срывает его с трона и привязывает к себе, он внезапно подвергается всей боли, страсти и удовольствию человеческого существования. Смерть – это неизбежность Жизни, часть его работы. Так почему же его должно волновать, как именно заканчиваются жизни этих людей?

Валентина Зайцева
Сделка с Богом Смерти

Все права защищены.
Никакая часть этой публикации не может быть воспроизведена, распространена или передана в любой форме и любыми средствами, включая фотокопирование, запись или другие электронные, или механические методы, без предварительного письменного разрешения издателя.
История, имена, персонажи и происшествия, изображенные в этой постановке, вымышлены. Никакая идентификация с реальными людьми, живыми или умершими, местами, зданиями и продуктами не предполагается и не должна подразумеваться.

Глава 1
Злата
305 г. до н. э.
Девушка, лежащая в моей постели, скоро умрёт. Эта мысль пронзает меня насквозь, словно раскалённый клинок.
Она на последней стадии чумы – стадии, от которой не выздоравливают. Её лихорадит, веки распухли несколько часов назад, а в уголках глаз, где раньше были ресницы, засохла корка гноя. Её волосы выпали, даже брови исчезли.
Мне повезло. Когда я заболела чумой, мои волосы не выпали – они стали серебристо-белыми. Некоторые жертвы чумы выживают. Как я.
Почему я выжила, а многие – нет?

Почему я, а не она?

Эта девушка, такая драгоценная, такая родная.
Она хихикала со мной в тени деревьев, когда нам с Даной было по четырнадцать, и мы сбегали с уроков, чтобы жевать хлеб с солёной рыбой в дворцовых садах. Два года назад она танцевала со мной на праздновании моего двадцать первого дня рождения.
Теперь я смотрю на неё. Её кожа бледная, хрупкая, натянутая над нарывами, покрытая тошнотворно-белыми пятнами.
– Лана, – мой голос дрожит, словно натянутые струны, истончённый болью и страхом. – Лана, милая, я здесь.
Это всё, что я могу сказать. Всё, что я могу сделать.

Быть здесь, рядом с ней.
Оба дворцовых лекаря умерли в начале эпидемии, полгода назад. Они так старались спасти наш народ, но энергия, необходимая для исцеления хотя бы одного человека от этой болезни, была слишком велика. Почти жизнь за жизнь. Они ушли, оставаясь прекрасными, щедрыми, сострадательными, истощив себя ради моего отца, затем матери, затем старшего брата…
Я не могу сосчитать, сколько близких душ потеряла за это время. Друзья, семья, слуги, стража – и многие за воротами дворца. Перечислить их всех невыносимо.
Всего три недели назад, на следующий день после смерти Дамира, меня короновали на мрачной церемонии. Дамир, мой храбрый старший брат, взвалил на себя бремя борьбы с чумой, чтобы спасти наш народ. Так я стала царицей Ильменского царства – или того, что от него осталось.
Он умер в муках, сломленный тем, что считал своей неудачей.
Когда это закончится?
Это ведь должно когда-нибудь закончиться?
– Злата! – резкий голос у двери спальни заставляет меня обернуться.
Всё внутри меня холодеет.
– Дана?
Она стоит в дверном проёме – стройная, худощавая девушка моего возраста. Её выразительные зелёные глаза, бледная кожа и серебристо-белые локоны выдают в ней выжившую.
Её тон, её лицо – острые, как лезвия, отточенные надеждой. Но надежды уже нет, правда? Все новости в последнее время – о смерти. Смерть за смертью. Голод, потому что никто не может работать. Чума распространилась не только по городам, но и по деревням нашего некогда процветающего царства.
– Злата, я нашла её. – Дана протягивает мне книгу, которая едва ли заслуживает этого названия: пожелтевшие страницы, сшитые грубой нитью, в потрёпанном кожаном переплёте. – Это обряд, который тебе нужен. Тот, что вызывает повелителя мёртвых.
Чернобог.
Я нежно сжимаю пальцы Ланы и кладу её руку на кровать. Встаю, едва не теряя равновесие.
С тех пор как я переселила Лану в свою комнату, я часами сидела у её постели, отмахиваясь от слуг, предлагавших еду. Я всё ещё выступала с речами перед народом, согласовывала поставки продовольствия, подписывала указы в этой чрезвычайной ситуации. Даже в своём горе я оставалась царицей, и у меня были обязанности.
Наверное, мне стоит поесть.
Но, кажется, меня вырвет, если я попробую.
– Обряд, – мой голос царапает горло. Пожалуй, мне нужна и вода. – Дана, это была глупая идея – предлагать такой обряд. Это нелепо.
Но мы обе знаем, что это не так.
Я имела в виду каждое слово, сказанное вчера, когда металась по комнате, кричала в потолок, угрожала богам, клялась уничтожить их, если они не остановят этот поток смертей. Я поклялась вытащить самого Чернобога, бога смерти, из его ямы и потребовать милосердия.
Мой дедушка клялся, что однажды видел бога – высокого мужчину с неестественно длинными конечностями и чёрной кожей, горящей живым пламенем. Но это было в Болгарском царстве, далеко отсюда. В нашем Ильменском царстве, на севере, богов нет.
Если только…
Я знаю одно место. Мой дедушка водил меня туда, когда мне было двенадцать. Широкая яма в земле, окружённая чёрными извивающимися лозами. Бездна, уходящая в центр мира.
– Один из входов в загробное царство Навь, – говорил дедушка.
Мир мёртвых, где обитает Чернобог.
Я ощутила это тогда – холодное, сырое дыхание ужасной магии, пустоту, жаждущую моей крови и души.
– Ты знаешь, где вход в его царство, – говорит Дана, протягивая мне книгу. Её глаза умоляют взять её.
– Мы не можем спасти Лану, Злата. Но, возможно, спасём других. Я помогу тебе.
– Это безумие, – шепчу я.
– Твои родители и брат перепробовали всё. Пора для безумия.
Я смотрю на опухшее, покрытое пятнами лицо Ланы, некогда такое красивое, и беру книгу из рук Даны.
Открываю страницу, отмеченную чёрной лентой.
– Ты читала обряд? Что он требует? – Я смотрю на Дану, сердце колотится от нарастающего страха.
– Я читала. – Она отводит взгляд.
– Три жизни, Дана. Три души. Придётся принести в жертву людей, чтобы вызвать его.
– Не совсем так… – Она подходит ближе, морщась, и указывает на нацарапанные буквы и символы. – Три жизни – для власти, удачи и защиты. Чтобы призвать и связать его, нужно втрое больше.
– Девять душ, – хрипло говорю я. – Дана, я не могу…
– Мы должны попробовать. – Её глаза наполняются слезами. – Мои младшие сёстры заболели сегодня, Злата. Мама ухаживает за ними, она будет следующей. Пожалуйста.
– О боги… – Я отхожу от Даны, потому что, если обниму её сейчас, не смогу быть сильной – ни для неё, ни для Ланы, ни для народа.
Я сломаюсь.
А я не могу сломаться. Если я сломаюсь, некому будет держать это царство.
Тяжёлый шёлк моего чёрного платья шуршит по ковру. Чёрт бы побрал это платье. Я бы не надела его, но через час – встреча с Советом, и они ждут от царицы подобающей формальности.
Я сильно прикусываю щёку изнутри – в последнее время я часто так делаю. Сжимаю челюсть до боли, впиваюсь ногтями в ладони до крови. Любая боль, чтобы сосредоточиться, заземлиться, сохранить внешнее спокойствие.
– Может, где-то остался лекарь, – отчаянно говорю я. – Я могла бы найти того, кто вылечит твоих сестёр…
– Ты знаешь, что лекарей больше нет. Никого, кто владел бы магией. Исцеление от чумы – почти смертный приговор для всех, кроме самых сильных лекарей.
Я хожу по комнате, прижимая к себе книгу. У арочного окна, покрытого льдом, я понимаю, как сильно мне не хватает отца и брата – тех, кто мог бы снять с меня бремя решений.
Время морозов. Худшее время для чумы. Солнечный свет не исцелит, но и не повредит.
– Мы могли бы… использовать людей на последней стадии чумы, – хрипло говорю я.
– Кровь должна быть пролита у ямы Чернобога, – отвечает Дана. – Ты рассказывала, как дедушка показывал тебе одну из них.
– Да, я знаю, где она. Это недалеко. – Я сглатываю, чувствуя сухость в горле. – Скоро встреча с Советом. После неё соберём всё для обряда. Мы отправимся к яме, как только будем готовы. Чем дольше ждём, тем больше людей погибнет.
Если я призову Чернобога и подчиню его хотя бы на миг, я смогу приказать ему остановить это. Он – бог смерти. Он может остановить поток душ в своё царство, верно?
– Я очень на это надеюсь, – говорит Дана. – Я начну собирать принадлежности для обряда, пока ты на Совете.
– Спасибо. После Совета я поговорю с неизлечимо больными во дворце. Может, найду тех, кто готов… – Я замолкаю. – О боги…
Может, найду тех, кто готов умереть. Пожертвовать собой ради других.
Когда ты на последней стадии чумы, шансов нет, но просить об этом…
«Вы всё равно умрёте, так могу ли я перерезать вам горло у ямы Чернобога?»
Я не могу! Кто согласится на такое?
Хриплый стон с кровати отвлекает меня от Даны. Рука Ланы дергается, её палец пытается согнуться, маня меня ближе. Я подбегаю, шурша платьем.
Она хватает меня за запястье – спазматическая хватка, должно быть, мучительная для её кожи.
Её потрескавшиеся губы едва шевелятся, слова еле слышны из опухшего горла.
– Используй меня, Злата, – хрипит она.
Она всё слышала. Я думала, она почти без сознания, но она в большем сознании, чем я предполагала. Осознание её страданий, запертых в измученном теле, делает всё ещё хуже.
– Я не могу, Лана, – задыхаюсь я. – Не могу так с тобой поступить.
– Сделай это, – настаивает она. – Я готова. Сделай.
Я поворачиваюсь к Дане.
Год назад мы были воплощением юности – тёмные волосы, гладкая кожа, яркие глаза, светлое будущее. А теперь наша подруга просит принести её в жертву ради других.
Внутри меня зарождается маниакальный смех, но он срывается с губ тяжёлым рыданием.
– Лана, милая, мы не знаем, сработает ли это.
Грудь Ланы вздымается, она набирает воздух для одного слова:
– Попробуй.
***
Яма Чернобога
Яма, показанная дедушкой, в нескольких часах езды на карете. Я беру с собой Дану, двух стражников, переживших чуму, и двух слуг, тоже выживших, чтобы помочь с телами больных.
Мы – мрачная процессия: мой экипаж и две занавешенные кареты, в каждой – по четыре-пять жертв чумы на последней стадии, точке невозврата.
Каждому объяснили, что мы делаем и почему. Каждый согласился с готовностью, разбивающей мне сердце. Их согласие – доказательство их мучений.
Я оставляю занавески кареты открытыми, глядя на чёрные деревья за окном. В столице Ильменского царства лежит снег, и здесь он усыпает ветви и покрывает дорогу коркой. Лес вокруг – паутина чёрного и белого.
Этот вид мог бы угнетать сильнее, если бы я уже не чувствовала себя в ловушке.
Дана сидит напротив, держа книгу, завёрнутую в ткань. Между нашими коленями – сумка с чёрными свечами и благовониями для поклонения Чернобогу. Она забрала их из святилища в городе, пока я была на Совете.
Я не рассказала Совету о плане. Это было бы неразумно.
Что бы я сказала?
«Уважаемые советники, я решила сжечь свечи у ямы и перерезать горло девяти подданным, чтобы призвать древнего бога, который, возможно, остановит чуму, а может, и нет»?
Это был бы повод для боярина Синеуса и его союзников объявить меня безумной и свергнуть.
Нет, лучше держать это в тайне. К концу дня только я, Дана, два стражника и два слуги будут знать о моём плане – сработает он или нет.
И на моих руках будет кровь девяти подданных.
– Злата, – Дана кладёт руку мне на колено.
Я отворачиваюсь от окна. Холодный дневной свет мерцает на её бледной коже. Где-то над серыми облаками скоро сядет солнце, огненное и оранжевое.
Я знаю, как выглядит закат, но не видела его недели. Мое сердце помнит лишь гнойные язвы, мучительный кашель и смрад смерти.
– Ты так хорошо справляешься, Злата, – голос Даны тёплый, нежный.
Слёзы наворачиваются на глаза.
– Нет, Дана, я не справляюсь.
– Справляешься. Ты сделала всё, что могла, в этих ужасных обстоятельствах. Честно, я не знала, что в тебе столько силы. Ты всегда любила избегать сложного – уроки фехтования, чаепития с родителями, танцы с Софронием, сыном боярина Синеуса.
Уголок моего рта дёргается в улыбке. Она сказала это нарочно, чтобы меня подбодрить.
– Мой большой палец левой ноги до сих пор болит, когда идёт дождь, с тех пор как он наступил на него на танцах.
Дана фыркает.
– Я всё ещё думаю, что он сделал это нарочно.
– Я знаю одно: он точно нарочно схватил меня за задницу.
– Какой подлец! – Она качает головой. – И всё же он жив. Говорят, он даже не заболел. Сидит в изолированных покоях в особняке отца, с кучей предосторожностей.
– Не у всех есть такая роскошь. – Я провожу рукой по своим бледным косам. – Но я не виню его за то, что он не хочет заболеть. Это была худшая неделя в моей жизни.
– Мое сердце до сих пор колотится, когда я поднимаюсь по лестнице, и одышка, – признаётся Дана. – Силы уже не те.
– Когда это закончится, мы начнём тренироваться, – уверяю я. – Будем восстанавливать силы вместе.
– И танцевать, – мечтательно добавляет она. – С красивыми дворянами и торговцами. Ты найдёшь себе культурного принца, а я – кого-нибудь поинтереснее. Пирата, может, или разбойника.
Я знаю, что она пытается меня подбодрить, отвлечь от того, что мы собираемся сделать, поэтому улыбаюсь. Но улыбка кажется натянутой.
Я забыла, как улыбаться по-настоящему. Но стараюсь – ради Даны, у которой дома две больные сестры, и она всё же находит силы поддерживать меня.
– Мы почти приехали, – говорю я, когда карета начинает трястись. Снаружи слышится пугливое ржание лошадей.
Когда я приезжала сюда с дедушкой, лошади вели себя так же. «Они чуют смерть и магию», – сказал он тогда.
Я открываю дверцу, чтобы говорить с извозчиком.
– Остановись здесь, Тихомир. Мы достаточно близко.
Тёмная магия Чернобога пропитала лес, окрасив деревья в чёрный, темнее природного. Щупальца потусторонней пустоты ползут по стволам и ветвям.
Лозы ведут к яме, сплетаясь в змеиный клубок, сливающийся в центре поляны.
Мы переносим девять человек к яме – я отказываюсь называть их «жертвами» – и укладываем их по кругу, головами к краю, ногами наружу. Они завёрнуты в тёплые одеяла – всё, что я могу сделать для их комфорта в последние минуты.
Дана расставляет между телами высокие свечи на подсвечниках. Для поклонения Чернобогу используется смесь благовоний: опиум, чёрный базилик, сандал, белый шалфей, лаванда, кедровая щепа, смола мирры. Аромат тёмный, пряный, неожиданно приятный. Глубокий вдох дыма подавляет тошноту.
Я взяла любимый кинжал Дамира. В дворце было много ножей, но этот кажется правильным – дань его памяти.
Он был старше, готовился к власти. Наши пути редко пересекались, но в те короткие часы он умел показать свою привязанность. Мы катались на лошадях, плавали в реке, гонялись по саду. Он учил меня играм, фехтованию, политике.
Горе жжет глаза, но я проглатываю воспоминания и смотрю на Дану. Она изучает обряд, проверяя, всё ли мы сделали верно.
– Всё готово, – говорит она, в её глазах – смесь смирения, страха и надежды. – Мы можем начинать.
Я должна начать с убийства. Одной жизни, потом ещё восьми. За это я буду гореть в аду.
Я опускаюсь на колени рядом с Ланой. Здесь нет мягкой земли, только чёрные лозы, впивающиеся в кожу.
Лана едва шевелится под одеялом. Она уже на грани.
– Пожалуйста, – хрипит она. – Прекрати мои муки.
Это милосердие. Единственное исцеление, которое я могу дать подруге детства.
– Я люблю тебя, Лана, – шепчу я.
Дана опускается на колени с другой стороны.
– Мы обе тебя любим, дорогая. Пусть ты найдёшь покой в царстве Чернобога.
Я никогда не убивала. Моя рука дрожит, когда я поднимаю кинжал и приставляю его к горлу Ланы. Я хочу попросить Дану сделать это, но она и так сделала слишком много.
Эту ношу я понесу одна.
– Боги, Злата, сделай это быстро, – голос Даны сдавлен слезами.
Её отчаянный тон подстёгивает меня. Я быстро и уверенно наношу удар по яремной вене. Кровь хлещет из горла Ланы – алая, с болезненно-белыми прожилками.
Я вздыхаю с облегчением: её мучения закончились. Теперь она может отдохнуть, моя милая, прекрасная Лана.
Я наклоняюсь и целую её в лоб. Дана делает то же.
Как произвольна смерть, как несправедлива. Как бесстрастна в своём выборе.
Я иду дальше, перерезая горло за горлом, забирая жизнь за жизнью, в холоде, в ароматном дыму.
Моя рука и кинжал словно отделены от меня. Это мои действия – и всё же не мои.
Стражники и слуги сгрудились на краю поляны, наблюдая за бойней.
Дана следует за мной, подтаскивая тела к яме, чтобы кровь стекала по лозам в её глубины.
Мои пальцы мёрзнут, их пронзает боль. Я забыла перчатки. Даже если бы надела, они всё равно пропитались бы кровью.
Кинжал прорезает гниющую кожу восьмого горла, и я перехожу к девятому.
Я наклоняюсь. Его шея – масса нарывов, глаза смотрят в серое небо, незрячие, затянутые пеленой.
Моё сердце замирает.
Может, чума лишила его зрения. Поэтому он выглядит так, будто…
Будто уже мёртв.
Все остальные дышали, я слышала их хрип. Но этот – тишина.
Я разрываю его одежду и прижимаю ухо к груди.
Ничего.
– Злата? – В голосе Даны тревога. – Что случилось?
– Он мёртв. – Я сгибаюсь, прижимая окровавленные пальцы к рукояти кинжала, касаясь лбом холодного металла. – Мы не можем завершить обряд. Придётся вернуться во дворец, найти ещё девять добровольцев и попробовать завтра.
– Нет! – Дана почти кричит. – Мы не можем начать заново. Надо сделать это сейчас. Мои сёстры, Злата, они такие маленькие. Ты знаешь, как быстро чума убивает детей. Никто из них не выживает. Я не могу смотреть, как они умирают, Злата, я не могу…
– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – Я поднимаю на неё взгляд, слёзы обжигают щёки. – Будет ли его кровь действовать, если он уже мёртв?
– Ты читала обряд. Жертва – девять жизней. Только добровольная смерть вызывает Чернобога. Его смерть не засчитается.
– Тогда придётся начать заново. Провести обряд в другой день, привезти ещё одно-два тела… – Я замолкаю, меня тошнит от собственных слов.
Дана смотрит на слуг и стражников.
Я сглатываю горький ком в горле.
– Я не буду просить их умереть, Дана. Не после того, что они пережили.
– Ты права, – слабо говорит она. – Я не могу просить об этом никого, кроме себя.
Прежде чем я успеваю осознать её слова, она выхватывает кривой ножик, которым срезала цветы в саду или измельчала травы.
– Скажи моим сёстрам, что я сделала это ради них, – говорит она и проводит лезвием по шее.
Мой крик разрывает тишину.

Глава 2
Чернобог
Зов тянет меня за нутро, собирая осколки моего разума, блуждающего по царству Навь, в единое сознание.
Меня вызывает человек.
Снова?
Меня успешно призывали лишь несколько раз. Можно подумать, люди могли бы делать это чаще. Но, как ни странно, правильно подобрать ингредиенты и их пропорции для благовоний – задача не из лёгких. Ещё сложнее найти вход в моё царство, а не просто глубокую яму.
Расстановка и количество свечей имеют решающее значение, их нужно зажечь в строгом порядке. И, конечно, есть небольшая проблема – собрать девять живых жертв, расположить их в правильной конфигурации, чтобы никто не сопротивлялся и не сбежал.
Но даже этого недостаточно. Не любые жертвы подойдут.
Я явлюсь за девятью убитыми душами, но призывателю это не принесёт радости. Если жертвы не добровольны, я поднимаюсь из Ямы и утаскиваю вниз тех, кто их убил. Призыватель умирает в муках, а его душа обречена скитаться, крича, без надежды на покой.
Чтобы призвать и удержать меня, нужны девять добровольных жертв.
К счастью, найти людей, готовых умереть за чужое дело, почти невозможно.
Сам факт, что меня можно призвать, – это жестокая шутка моих «сестёр» Макоши, Лады и Зори Вечерней. Опьянённые космической энергией метеоритного дождя или чего-то подобного, они объединились, чтобы возложить на меня это бремя. Им никогда не нравилось, что я не завожу любовников среди людей или богов. Сколько бы раз божественные сёстры ни пытались меня соблазнить, я оставался равнодушен.
Другие божества не понимают меня. Они рождены светом, я – тьмой. Они заботятся лишь о себе, я – о справедливости и правосудии. Я – тёмный баланс их света.
Они не вмешиваются в людские трагедии и радости. Я же презираю человеческую жестокость и караю её без жалости.
Когда я встречу того, кто меня призвал, я буду беспощаден.
Зов сжимает моё существо, словно тошнотворный кулак, и тянет с силой, которой я не могу противиться. Он вырывает меня с трона, тащит через колонны моего дворца без крыши, вверх, к тяжёлому подбрюшью человеческого мира, нависающего над Навью, словно свинцовое небо.
Дыры пронзают это небо – каналы, ведущие в разные уголки мира людей.
На другом конце одного из них, среди окровавленных тел, скорчился злодей, с которым я должен столкнуться. Я быстро разберусь с ним – обычно это человек, жаждущий бессмертия, – и вернусь к своему забвению.
Зов тянет меня в одну из тёмных дыр. Я несусь вверх, подстёгиваемый не только силой ритуала, но и гневом от того, что меня потревожили.
По пути я выбираю любимую форму: нечеловечески высокий, в чёрных одеждах, с роговыми отростками на черепе и мхом, покрывающим мои тёмные волосы. Я мог бы сделать форму идеальной, но предпочитаю несовершенство – впадину обнажённой кости на лбу, гниющую дыру на щеке, глаза без зрачков, напоминающие пустоту смерти. Что-то, что напомнит людям: я древен, как сам мир.
Ревущий ветер несёт меня по туннелю, окаймлённому чёрными лозами, которые извиваются, словно змеи, в буре моего появления.
Я вырываюсь из Ямы в лютый мороз. Я не привык ощущать холод, жар или что-либо ещё. Только в мире людей я испытываю чувства, и ни один из этих опытов не был приятным. Обычно я быстро заканчивал дела и возвращался в Навь.
Но на этот раз что-то иначе.
Металлический привкус крови смешивается с ароматом благовоний, смешанных и сожжённых в правильных пропорциях.
Вот тела – девять… нет, десять. Странно.
Я глубоко вдыхаю, ожидая горечи убийства, витающей в воздухе.
Но вместо этого чувствую мягкий аромат поражения.
Это не жертвы, а добровольные подношения. Значит, я не могу покарать их убийцу и уйти.
Я связан. По-настоящему связан.
Худший сценарий. Я в ловушке смертного, сумевшего правильно меня призвать. Остаётся надеяться, что его просьба будет простой, и я быстро разорву эти оковы.
Я ступаю на край Ямы, мантия волочится за мной, и осматриваю поляну в поисках призывателя.
Это не четверо дрожащих смертных, обнимающихся на опушке леса.
Не десять мёртвых тел.
На краю Ямы скорчилась фигура, её плечи трясутся. Тонкие, окровавленные пальцы сжимают одежду мёртвой девушки, а прядь снежно-белых волос впитывает кровь. Рядом лежит кинжал, поблескивающий алым.
Это хнычущее, беловолосое существо – человек, призвавший и пленивший меня?
Оно даже не может встать, чтобы приветствовать бога. Какое неуважение.
Ничто не обязывает меня быть любезным с призывательницей.
Я делаю шаг вперёд и говорю глухим, космическим, смертоносным голосом:
– Ну, вот я здесь. Что тебе нужно, смертная?
Возвышаясь над ней втрое выше обычного человека, я нависаю над этой маленькой фигурой.
Она поднимает взгляд.
Я видел множество человеческих лиц, их черты, озарённые божественным огнём, открывающим их деяния – хорошие и плохие. Я видел весь спектр эмоций: от холодной злобы до страдания и облегчения.
У этой девушки лицо богини и волосы цвета лунного света.
Но её красота ничего не значит. Я видел красоту смертных и богов. За ней часто скрывается извращённость души.
Нет, меня останавливают её глаза.
Бледно-голубые, с серым оттенком, меняющимся в зависимости от света. Два колодца бездонной скорби, кружащейся в их глубинах. Старые глаза, не подходящие молодому лицу.
Пока я смотрю, в её взгляде вспыхивает новая эмоция – холодный огонь, ярость, рождённая несчастьем.
Она поднимает кинжал и встаёт, тёмная меховая накидка расправляется вокруг неё.
Она ниже меня, но не показывает страха.
– Чернобог. Ты пришёл.
– У меня не было выбора.
– Ты не похож на статуи в святилищах.
– Это имеешь в виду? – Чёрный дым витает в воздухе, и появляется маска – череп с рогами огромного оленя, прилегающий к моему лицу, кость к коже.
Её глаза слегка расширяются.
– Да, но я видела и другие твои изображения.
Я развеиваю маску и принимаю другую форму: чёрная, как ночь, кожа, сияющие злобой синие глаза, доспехи, подчёркивающие мою жестокость, и тёмные волосы, такие же мрачные, как мои намерения.
– Как эта?
– Это не повод хвастаться, – резко отвечает она.
Я задет её равнодушием. И раздражён отсутствием почтения.
– Ты понимаешь, что призвала бога? – Я шагаю к ней, угрожая каждым движением.
Она вызывающе вскидывает подбородок.
– Я понимаю, что поймала тебя в ловушку. Теперь ты должен мне подчиняться.
– Подчиняться? – Я усмехаюсь. – Я выполню одну твою просьбу, и, как только она будет исполнена, вернусь в своё царство.
– Хорошо. Моя просьба – прекратить убивать моих людей.
Чёрные цепи поднимаются изо рта каждого трупа вокруг Ямы. Я настороженно слежу за ними, но они не обвивают меня, как обычно, когда призыватель высказывает желание. Они колеблются, извиваясь, как змеи, готовые к удару.
Я знаю, где нахожусь в мире смертных: северные земли русов, Ильменское царство. Прославленные земли, откуда из-за чумы в эту Яму стекло необычно много душ.
– Будь конкретнее, – говорю я. – Я не убиваю твоих людей. Их убивает чума.
– Чума, которую ты создал, – заявляет она.
Я тяжело вздыхаю.
– Вы, смертные, убеждены, что за всё отвечает высшая сила. Нет, человечек, я не создавал чуму и не посылал её на вас. Этот мир – смесь хаоса и последствий человеческого выбора. Боги редко вмешиваются. Единственное исключение – случайные союзы богов и людей в страсти, рождающие смертных с магией, вроде ваших лекарей. Кстати, почему они вам не помогают?
– Эта чума слишком сильна. Мне нужна помощь бога, и ты поможешь, потому что мы выполнили все условия обряда. – Её голос затихает, сдавленный горем.
– Все условия? Думаешь, я создал это заклинание? Что я хочу быть привязанным к хнычущему смертному?
– Мне всё равно, чего ты хочешь. Я знаю, что мне нужно: меньше смертей от чумы среди моего народа.
Её слова слишком общие, они могут связать меня навечно, если я не буду осторожен. Цепи начинают двигаться ко мне.
– Мне нужна конкретика, смертная, – шиплю я. – Сколько жизней ты хочешь спасти? И знай: я не стану щадить всех подряд. Я не милую недостойных. Мне нужно решить, кто из твоих людей заслуживает жизни.
Она хмурится.
– Хорошо. Ты пощадишь всех жертв чумы, которых сочтёшь достойными, в течение следующего года.
– Что? – Цепи бросаются ко мне, обвивая конечности. Паника охватывает меня, когда я чувствую, как моё тело твердеет, принимая более человеческую форму.
Я уменьшаюсь с роста трёх человек до одного – всё ещё выше среднего, но я не контролирую изменения, и это пугает.
– Год? Ты с ума сошла?
– Почему бы и нет, – она смотрит снизу-вверх, в её глазах – безумный серебряный огонь. – Учитывая обстоятельства, я, возможно, и правда безумна.
Цепи туго затягиваются, и я рычу сквозь стиснутые зубы. Моя ярость безгранична. Никто не осмеливался удерживать меня целый год. Самое долгое, что я провёл в мире людей, – три дня.
Торговаться поздно. Цепи сомкнулись и исчезли, но я чувствую их ледяное прикосновение на коже – чужеродное, отвратительное ощущение.
Разъярённый, я делаю шаг к девушке.
Она отступает, и её пятка соскальзывает с края Ямы.
Широко раскрыв глаза, она машет руками и падает в бездну.
Я мог бы позволить ей умереть. Она погибнет в огненной реке Нави, и её хватка надо мной исчезнет.
Но я справедливый бог. Как бы я ни ненавидел её за эти оковы, в ней нет зла.
Я могу спасти её и остаться верным себе.
Или позволить ей упасть и стать свободным.

Глава 3
Злата
Я падаю в пустоту Ямы. Я умру.
Мой идиотизм сделает жертву Даны бессмысленной.
Чья-то рука хватает меня за запястье и вытаскивает на твёрдую землю.
Чернобог тянет меня от края Ямы. Я наваливаюсь на него, задыхаясь от шока, от того, что едва не произошло.
Его мантия исчезла, когда он принял человеческую форму. Его голая грудь гладкая, словно вырезанная из мрамора. Твёрдые мускулы перекатываются под атласной кожей, когда он хватает меня за плечи и уводит от бездны.
– Неуклюжая, глупая девчонка, – тихо и сердито говорит он. – Неудивительно, что тебе нужна помощь. Ты какая-то правительница, да?
– Царица, – огрызаюсь я сквозь зубы.
– Некомпетентная царица, спотыкающаяся насмерть о собственные ноги.
– Ты заставил меня упасть.
– Я не заставлял тебя ничего делать. Ты восприняла угрозу и отреагировала глупо.
Мои нервы на пределе, ярость и горе воют в моём сознании. Хочется закричать и разодрать его ногтями.
Вместо этого я замахиваюсь и бью его по лицу. Его голова откидывается от удара. Мои замёрзшие пальцы онемели, я едва чувствую боль.
Вдруг я ощущаю пустоту в руках и лихорадочно осматриваю лозы в поисках кинжала Дамира.
– О нет… нет, нет…
Я уронила его. В эту бездонную яму.
В груди набухает кровавый ком, готовый лопнуть. Я зажимаю переносицу, стараясь не заплакать перед повелителем мёртвых.
– Смертные, – его тон полон насмешки.
– Я потеряла кинжал брата, придурок, – огрызаюсь я, поворачиваясь к нему спиной, и иду к опушке, где ждут стражники и слуги, застывшие от страха.
– Всё сделано, – тихо говорю я. – Бог смерти здесь и поможет нам. Вы четверо никому об этом не скажете, понятно?
Они молча кивают.
– Мы сбросим девять тел в Яму, – продолжаю я. – Нет смысла везти их в город, всё равно пришлось бы сжигать. Но тело Даны заберём. Её похоронят с высшими почестями…
Мой голос срывается.
– Спасибо, – говорю я стражнику. – Приступайте. Я разберусь с ним.
Они спешат исполнять, а я поворачиваюсь к Чернобогу.
– Ты можешь что-нибудь сделать с этим? – Я указываю на него: чёрная кожа, синие глаза.
– А что?
– Мой народ и так пережил многое. Не хочу, чтобы они видели демона.
Его глаза сужаются, но он отвечает шутливым поклоном, раскинув руки, синие глаза устремлены на меня.
– Как пожелает Ваше Величество. На данный момент.
Низкий тон последних слов посылает дрожь по спине. Я втягиваю воздух, скрывая изумление, когда его кожа светлеет до загара, а синие глаза тускнеют до тёмно-голубого неба.
Я не ожидала, что бог станет таким… красивым мужчиной с выразительными скулами, пухлыми губами и подтянутым телом.
Не то чтобы это меня волновало.
Когда он вырвался из Ямы в своей высокой, неземной форме, с громовым голосом, я чуть не закричала. Его появление было слишком для моих нервов. Я думала, что сойду с ума.
Но я превратила страх в ярость. Ради Даны, погибшей за этот обряд. Будь я проклята, если не подчиню его и не спасу её сестёр.
Оставив Чернобога у кареты, я помогаю стражникам и слугам с телами. Сама беру Лану, осторожно подтягиваю к краю Ямы, складываю её руки на груди, шепчу последнее «прощай» и отправляю в темноту.
Мысли разрывают голову, пока я стою на коленях у Ямы.
На коленях будут синяки от этих лоз.
Два ногтя сломаны.
Кровь засохла на пальцах, трескается на сгибах.
Я так голодна, что тошнит. Когда я ела?
Не уверена, хватит ли сил встать.
Но это не важно.
Я не ожидала, что бог явится. Но он здесь, и я должна решить, что с ним делать. Ест ли он? Спит? Ходит в туалет? Какую одежду носит? Потому что полуголым по дворцу он точно ходить не будет.
Сначала я отвезу его в дом Даны. Он пощадит её сестёр, и, может, тогда я смогу осознать, что за день потеряла двух лучших подруг.
Стражники завернули тело Даны в покрывала и унесли во вторую карету. Я подобрала книгу обрядов и забралась в экипаж, жестом велев Чернобогу следовать.
– Год, – тихо рычит он. – О чём ты думала?
Карета трогается.
– Я удивлена, что никто не пытался связать тебя так надолго.
– Они высказывали просьбы коротко и ясно, – парирует он. – Я выполнял их и возвращался в Навь. Так это должно работать.
– Твоё царство и души в нём – они будут в порядке без тебя?
– Какое-то время, да, – неохотно отвечает он. – Моя воля управляет Навью, даже когда меня нет. Но я никогда не покидал её так надолго. Не знаю, что будет, если я отсутствую неделю, не говоря о годе.
Я чувствую его взгляд.
– Полагаю, когда придёт моё время явиться в твоё царство, я пожалею об этом, – говорю я.
– О да. Я лично прослежу за судом над твоей душой, – в его тоне злобное ликование.
– Делай, что хочешь, – рассеянно отвечаю я. – Пока ты связан со мной и я могу спасти как можно больше жизней, мне всё равно, как ты меня накажешь.

Глава 4
Чернобог
Я не интересуюсь интимными отношениями, но за века узнал о них немало, судя души в Горниле Навь.
Когда прекрасная царица прислоняется головой к окну кареты и шепчет: «Делай, что хочешь… Мне всё равно, как ты меня накажешь», – по моему телу пробегает незнакомое ощущение.
Слабый, вибрирующий жар, смешанный с внезапным осознанием нежной линии её шеи, угла челюсти, бледности щёк и хрупкости тонких пальцев. Её слабость против моей силы. Её податливая плоть, мягкая под моей, пока я наказываю её за то, что она поработила меня.
Эта мысль рождает новую волну жара в животе. Я ёрзаю на мягкой скамье кареты, хмурясь, недовольный собой.
– Ты ешь и спишь в мире смертных? – спрашивает она.
– Да. Моё тело телесно, хоть и не смертно. Оно функционирует, – я кривлю губы, – как человеческое.
– Ты презираешь нас, да?
– Как олень презирает белку.
– Я не белка, – возмущается она.
– Предпочла бы быть крысой?
– Ты несёшь чушь.
И правда. Я не могу вспомнить, когда в последний раз так разговаривал. Души в моём царстве не склонны к беседам, да и я не поощряю их к этому. Мои собратья-боги избегают моей компании, как и я их.
Мы с царицей молчим. Меня раздражает теснота кареты. В мире смертных моё сознание заперто в черепе, не может свободно расширяться. Хочется вырваться, взлететь в небо. Терзаемый беспокойством, я шевелю ногами, пытаясь устроиться удобнее.
– Перестань ёрзать, – шипит царица. – Это раздражает.
– Хорошо, – рычу я, снова меняя позу.
– Ты совсем не такой, каким я тебя представляла, – говорит она.
– Это должно задеть мои чувства?
– Я думала, ты будешь темнее, страшнее.
Я выпускаю магию – извивающиеся тени взбираются по стенам кареты, скользят к ней. Она смотрит на них, но не отступает, когда они касаются её.
Я вызываю маску из черепа оленя – уменьшенную, чтобы она поместилась в карете.
– А теперь я ужасен? – нараспев спрашиваю я глухим, бездонным голосом бога.
– Нет, – отвечает она, удивлённая собственной смелостью, сбитая с толку тем, как мало меня боится.
Я теряю хватку. Когда-то я мастерски пугал смертных.
Стиснув зубы, я решаю: к концу этого она будет меня бояться. Я позабочусь об этом.
Мы едем молча, пока лес не сменяется фермами, а затем окраинами царского города. Карета проезжает по мосту, затем по улицам с высокими зданиями. Дорожки пусты – лишь редкие прохожие, сгорбленные под плащами, с шарфами, закрывающими лица.
Царица отодвигает дверцу, чтобы говорить с извозчиком, и даёт указания: улицу и дом.
– Куда мы едем? – спрашиваю я.
– Один из девяти добровольцев умер слишком рано, – мрачно отвечает она. – Моя лучшая подруга пожертвовала собой, чтобы завершить обряд, надеясь, что ты спасёшь её младших сестёр. Туда мы и направляемся.
Если я и люблю кого-то из людей, то это детей. Тех, кто ещё не испорчен, с широко раскрытыми глазами, радостными улыбками и открытыми сердцами. Каждый ребёнок, прошедший через Горнило Душ, получает место в самом прекрасном уголке Нави.
Если, конечно, они не злы от рождения. Я встречал таких – с врождённой склонностью к жестокости.
Карета останавливается. Царица наклоняется ко мне.
– Эти девочки очень больны, – тихо говорит она, затем замолкает и откидывается на сиденье.
Её мысли где-то далеко, возможно, с мёртвой подругой. Когда мы выходим, я вижу, как стражники выносят из другой кареты завёрнутое тело.
Царица откидывает прядь светлых волос, кончик которой покрыт засохшей кровью.
Она медленно подходит к двери двухэтажного деревянного дома – судя по состоянию, он принадлежит богатой семье. Улица пуста, мокрые булыжники отражают свет масляных ламп. Несколько окон в высоких особняках светятся золотом, но большинство затемнены.
Ледяной холод касается моей голой кожи, вызывая мурашки на торсе. Я не привык к таким ощущениям. На мне лишь кожаные штаны – после смены формы я не смог вернуть мантию. Моя магия нестабильна, вероятно, из-за зависимости от этой царицы.
– Оставайся позади и молчи, – бросает она через плечо.
– Я бог. Я не подчиняюсь приказам, – возражаю я.
Она не успевает ответить – дверь открывается, и слуга впускает нас.
Я редко вижу горе с этой стороны. Я принимаю души умерших, а не тех, кто остался.
Мне любопытно наблюдать, как царица скорбит с семьёй погибшей девушки. Родители едва держатся, их рыдания разрывают тишину дома.
Царица обнимает их, утешает, а слёзы текут по её щекам. Она не кричит и не причитает, почти не издаёт звуков.
Наконец, она представляет меня как лекаря из далёкой страны, прибывшего на корабле.
– Дана умерла, чтобы он добрался сюда, – говорит она скорбящей семье.
Они смотрят на меня опухшими от слёз глазами с беспомощной благодарностью. Интересно, понимают ли они, что я не человек? Если и подозревают, то молчат.
Нас ведут в спальню, где на огромной кровати лежат две маленькие фигурки. Их лица опухли, руки покрыты пятнами и волдырями от чумы.
– Всем выйти, – приказываю я.
– Я останусь, – заявляет царица.
Я не спорю.
– Всё в порядке, – говорит она семье, провожая их в коридор. – Это займёт минуту.

Глава 5
Злата
Бог смерти садится на край кровати и откидывает прядь волос с лица пятилетней сестрёнки Даны. Надо было заставить его накинуть плащ или что-то ещё. Семья Даны, должно быть, считает странным, что я привела лекаря без рубашки в такую стужу.
Или, возможно, их это сейчас не волнует.
Чернобог наклоняется через кровать и прижимает ладонь ко лбу каждой девочки. Через миг он кивает.
– Если я не вмешаюсь, они умрут, – тихо говорит он. – Но они заслуживают большего.
– Ты пощадишь их?
– Да. Как я сказал, смерть не предопределена, и её предотвращение не нарушает вселенский план – его просто нет. Смерть может быть естественным концом, катастрофой или результатом выбора. В их случае – катастрофа и обстоятельства. Как бог смерти, я могу пока отказать их душам в уходе. Я не могу исцелить их, им придётся терпеть боль болезни, но я гарантирую, что они поправятся и проживут долгие годы, если не случится другой болезни или несчастья.
– Ты не можешь их исцелить? Тогда оставь знак для их родителей – доказательство, что они выживут.
Бог вздыхает.
– Люди. Вечно подозрительные, без веры. Хорошо, я оставлю знак.
Он кладёт большой палец на лоб каждой девочки. Когда убирает руку, на их гноящейся коже светятся крошечные синие символы.
Чернобог встаёт и подходит ко мне. Несмотря на мои слова, что он не страшен, я не могу сдержать нервозность от его близости.
В карете я уловила его запах – кедр, мирра, нотка шалфея. Теперь он снова ощутим, и мне хочется вдохнуть глубже, особенно в этой комнате, пропитанной кислым запахом болезни.
Я разворачиваюсь и выхожу в коридор, где родители, тёти и бабушка Даны ждут новостей.
– Они должны перенести болезнь, но будут жить, – объявляет Чернобог. – Я хотел бы исцелить их сразу, но не могу. Однако я обещаю: они выживут. Если кто-то ещё в доме заболеет, пошлите весть во дворец, и я приду.
Мать Даны хватает его руку и целует.
– Спасибо, спасибо вам.
Бог смотрит на её заплаканное лицо с отстранённым любопытством, слегка сочувственно. Он осторожно убирает руку.
– Дайте знать, когда будете хоронить Дану, – говорю я, и слова звучат странно. – Если что-то понадобится, я сделаю всё, что в моих силах…
Горе делает мой язык свинцовым.
Мать Даны обнимает меня.
– Мы знаем, Злата. То есть, Ваше Величество.
– Для вас я всегда Злата, – шепчу я ей в плечо.
Она сжимает меня сильнее, и мы разделяем боль.
Таких объятий у меня не было уже дни, может, недели.
После долгой паузы я заставляю себя отстраниться. Мы прощаемся.
Мне нужно вернуться во дворец и поспать. Придётся приказать подготовить комнату для моего пленённого бога.
Странно даже думать об этом. Дана и я призвали самого бога смерти.
Я кладу руку на ритуальную книгу рядом со мной. Может, перед сном прочту её. Возможно, там есть подсказки, как обращаться с эгоцентричным богом.

Глава 6
Чернобог
Молодая царица – Злата, как её называли в доме погибшей девушки, – уснула в карете. Её шея свисает под странным углом, словно сломанная. Она издаёт сдавленный хрип, будто дыхательные пути сужены. Это раздражает.
Я в «человеческой форме лекаря», но меня это не волнует.
Так много странных, раздражающих ощущений. В прошлые разы в мире людей я не помню такого. Тогда я был в основном на улице, а не заперт в карете, подвергаемый пытке храпом измученной царицы.
Какой отвратительный звук исходит от такой девушки?
К чёрту. Я не намерен терпеть это всю дорогу.
Я наклоняюсь через пространство между сиденьями и осторожно толкаю её в лоб, прижимая к спинке.
Но её голова возвращается в прежнее положение.
Ладно, пора действовать решительнее.
Я обхватываю её плечи и прижимаю к стенке кареты. Но она скользит вперёд, её щека трётся о холодное окно. Храп становится громче.
Рыча от раздражения, я перекладываю её книгу на своё сиденье и сажусь рядом с ней.
Под новым углом я снова корректирую её положение. Моя рука случайно задевает её грудь. На ней тяжёлая меховая накидка, но под ней чувствуется её округлость.
Моё сердце ускоряется. Я замираю, оценивая ощущение. Почему так?
Её запах проникает в мои чувства: медь крови, ладан, тела, начинающие разлагаться, лихорадочный пот. Она пахнет смертью.
Она пахнет домом.
Боль сжимает горло.
Я толкаю её голову в угол кареты. Она хмурится и издаёт тихий, раздражённый стон.
Жар пронзает моё тело, сосредотачиваясь в паху. Кровь приливает вниз. Тревожное чувство.
Я был рядом со многими женщинами – в основном мёртвыми. Живых – около сорока за мои визиты в мир людей. Ни одна не вызывала такой реакции.
Я отстраняюсь, потрясённый.
Я не лучше низкого смертного или развратных богов-братьев. Эта девушка вырвала меня из покоя и затащила в мир холода и крошечных жертв чумы.
Она ударила меня по лицу, и я бы наказал её, если бы она не была так расстроена потерей кинжала брата.
Почему она так на меня действует?
Она вздыхает, поворачивается и наклоняется ко мне. Её голова ложится чуть ниже моего плеча.
Если я пошевелюсь, она упадёт и проснётся. И может заметить, как натянулись мои штаны.
Лучше остаться на месте, пока эта реакция не утихнет.
Теперь она дышит тихо, без хрипа. Слава звёздам.
Я смотрю на книгу напротив. В ней – обряд моего призыва. Кто знает, какие ещё мои секреты она хранит? Надо избавиться от неё позже.
Минуты тянутся. Я злюсь, придумывая для царицы самые уничижительные прозвища. Некоторые, к сожалению, лишь усиливают моё возбуждение. Эта человеческая форма слаба, подвержена нелепым инстинктам.
Когда оскорбления не помогают, я пытаюсь сменить форму. Я могу менять цвет кожи, вызывать рога, когти или клыки, но не рост или текстуру кожи. Я не могу заглушить ощущения. Я – оголённый нерв, открытый человеческим чувствам.
Эта сделка иная. Царица изменила меня, и я это ненавижу. Как? Из-за срока её требования или чего-то ещё?
Карета грохочет по новой дороге. Взгляд в окно показывает, что мы въезжаем во двор через арку.
Мы прибыли во дворец.

Глава 7
Злата
– Ваше Величество.
Тихий, сдержанный голос Тихомира, слуги, который правит моей каретой с тех пор, как чума унесла большинство царских извозчиков.
Я плыву в тёплом тумане, не понимая, где нахожусь и почему он говорит со мной.
– Ваше Величество, мы приехали, – продолжает Тихомир. – Я остановился у Восточной башни. Рядом никого, но нам стоит поспешить внутрь… с ним.
Другой голос, подобный грому и грохоту катящихся валунов, звучит властно:
– Ты будешь говорить обо мне с уважением, смертный, или я отрежу тебе язык.
Его голос вибрирует по карете, проникая в моё тело. Глаза всё ещё закрыты, я хмурюсь, пока усталый разум начинает проясняться.
Голос Тихомира, теперь дрожащий от страха:
– Простите, Всевышний Чернобог, Владыка тьмы, Повелитель бедствий, Творец катастроф, Властелин…
– Помолчи, глупец, – усмехается Чернобог. – Неужели не можешь придумать титулы получше? Даю тебе время до завтра. Потрать его на список достойных имён для меня.
Его голос слишком близко.
К чему я прислоняюсь? Не к стенке кареты…
Я резко открываю глаза.
Моя щека прижата к гладкой коже руки бога смерти.
О боги…
Я выпрямляюсь, провожу руками по лицу, проверяя, нет ли слюней, и откидываю волосы назад. Как Чернобог оказался на этой стороне кареты? И почему я прижалась к нему, словно к подушке?
– Твоё милосердие безгранично, мой господин, – бормочет Тихомир, кланяясь. – Я придумаю лучшие титулы, чтобы восхвалять твоё имя.
Он отступает, продолжая кланяться, и исчезает из виду, вероятно, чтобы заняться лошадьми.
– Ты не можешь убивать моих слуг, – говорю я Чернобогу. – Мы призвали тебя, чтобы спасать жизни, а не отнимать их.
– Ничто в нашей сделке не мешает мне забрать жизнь, если пожелаю. Кроме твоей. К сожалению, твою я взять не могу. Но если бы ты умерла случайно…
– Я чуть не умерла, – напоминаю я. – Упала в Яму. Ты мог позволить мне погибнуть, но не сделал этого.
– Это был момент слабости, – рычит он.
– Хм.
Крошечная искра света загорается в моей груди, в огромной тьме, которой стало моё сердце. Это тепло – надежда, юмор, удивление? – вызывает привыкание, как солнечный луч. Я жажду больше этого света, не понимая, что он такое. Я оцепенела, опустошена, и лишь эта искра живёт во мне.
Я смотрю на Чернобога, он – на меня, пока вдруг не рычит и не выскакивает из кареты.
– Тише! – шепчу я, хватая книгу обрядов и выходя следом. – Нам нужно незаметно провести тебя внутрь. Не хочу объяснять, почему я обнималась с полуголым незнакомцем, пока мой народ болеет и голодает.
– Мы не обнимались, – надменно отвечает он. – Ты упала на меня. Как чуть не упала в Яму. Тебе стоит лучше себя контролировать.
– Помолчи и иди внутрь.
Я упираюсь ладонями в его голую спину, пока стражник держит дверь в Восточную башню. Тот почти прячется за дверью, когда Чернобог проходит.
– Сначала бьёшь меня по лицу, теперь толкаешь, – ворчит он. – Я должен наказать тебя за эти нападки.
Я слегка дрожу – от холода или страха.
– Я прикажу приготовить тебе комнату. А пока жди в моих покоях.
Мы останавливаемся у бетонной мойки внутри башни. Такие мойки стоят у всех входов во дворец. Я пережила чуму, как и мои стражники, поэтому мы не можем быть её носителями. Но мы всё равно моем руки и лица – по привычке.
Я рада смыть кровь с рук. Но меховая накидка всё ещё испачкана.
Чума коварна: распространяется по воздуху, цепляется к коже и дыханию. По какой-то милости она не передаётся через одежду или предметы – по крайней мере, мы так считаем. Но она витает в воздухе, переносится ветром, и от неё нет защиты.
К счастью, коридоры пусты: большинство слуг больны, мертвы или переутомлены. Я могу провести Чернобога в царское крыло, и никто не заметит, кроме двух стражников, слишком усталых, чтобы обращать внимание.
Тихомир остался с лошадьми, но Алена, другая сопровождавшая меня служанка, идёт за нами позади стражников. Я останавливаюсь и отхожу, чтобы поговорить с ней.
Алена молчалива, друзей среди слуг у неё мало, поэтому я взяла её с собой на обряд. Она не станет сплетничать о том, что видела в лесу.
– Ты, должно быть, напугана и растеряна, – тихо говорю я. – С тобой всё в порядке?
– Немного напугана, Ваше Величество, но не растеряна, – отвечает она. – Я понимаю, зачем вы это сделали. Но беспокоюсь за вас. Он опасен.
Она кивает на широкую спину Чернобога. Он выше стражников, его плечи массивны, мышцы напрягаются при ходьбе, отвлекая взгляд. У меня возникает странное желание узнать, как эти мышцы ощущаются под ладонями.
– Опасен, – рассеянно повторяю я. – Конечно, он опасен.
– Но вы, кажется, не чувствуете этого, как мы, – она бросает на меня взгляд искоса. – Вы говорите с ним… и ударили его по лицу! Он был так зол, я думала, он убьёт вас. Моя госпожа, пожалуйста, будьте осторожны. Вы нам нужны. Если с вами что-то случится…
– Совет назначит нового правителя, – уверяю я, едва не добавив, что, возможно, более опытного. Но царица не должна высказывать сомнения перед теми, кто на неё полагается.
– Я буду осторожна, – говорю я. – Но прошу ещё раз: сохрани это в тайне, Алена. Никто не должен знать, кто он. Если спросят, это лекарь из далёкой страны, приехавший помочь. Назови его Дариусом. Скажем, он из…
Я напрягаю память, вспоминая далёкую страну, о которой мы мало знаем, с магией.
– Парфия. Да, Дариус из Парфии.
– Да, Ваше Величество, – Алена слегка спотыкается, её плечи опущены от усталости, как и мои.
– Иди в свои покои и поспи, – говорю я.
– Но ваша кровать, Ваше Величество… Не знаю, меняли ли простыни после госпожи Ланы. Они, должно быть, грязные. Я проверю…
– Иди спать, – решительно перебиваю я. – Я сама сменю простыни. Это приказ твоей царицы.
Я повышаю голос, обращаясь к стражникам:
– А вы найдите пару новых стражников для моей комнаты на ночь. Вы и так достаточно потрудились. Если спросят, куда мы ездили, скажите: помогали мне привезти лекаря, Дария из Парфии.
– Кого? – тупо переспрашивает один из стражников.
Другой бьёт его по плечу и кивает на Чернобога, который стоит, скрестив руки, сердито глядя на нас.
– А, – медленно тянет первый, в его глазах загорается понимание. – Дариус из Парфии. Новый лекарь. Верно.
– Идите, – подгоняю я. – Всем спать, и пришлите новых стражников.
Они кланяются и уходят по коридору. Я прохожу мимо Чернобога, поворачиваю налево и толкаю позолоченные двери царских покоев.
Мои родители делили эту спальню, но у них были и отдельные комнаты: отец спал беспокойно, а мама любила своё пространство. Их брак был счастливым, сотканным из уважения и страсти, которую они скрывали ради приличия.
Их отсутствие каждый раз вызывает во мне острую печаль, когда я вхожу сюда.
Я хотела остаться в своей старой комнате, но Совет настоял, что эти покои безопаснее: два пути эвакуации, укреплённые стены и двери.
Главный вход ведёт в гостиную с кирпичным камином, где тлеет слабое пламя. Белый мраморный очаг усеян пеплом.
Диваны и кресла обтянуты красным бархатом, украшены подушками с золотой вышивкой. Огромные мраморные урны, раньше полные цветов, теперь пусты – слуг не хватает для таких мелочей.
Позолоченные полоски разделяют кремовые панели стен, на которых картины изображают сражения, договоры, романы, смерти.
Справа – комната матери, где я сплю, где Лана боролась с болезнью. Слева – комната отца, закрытая и тёмная. Обе спальни имеют выходы в коридор.
Справа от камина – дверь в купальню. Она манит, но я не уверена, починили ли систему нагрева воды. Уже два месяца она неисправна.
Я замираю в центре гостиной, глядя на бархатные диваны и расписные столики. Слабый огонь скорее охлаждает, чем согревает.
Мне нужно попросить дров. Сменить простыни, на которых лежала Лана. Снять окровавленные ботинки и одежду. Подготовить комнату для бога смерти. Съесть что-нибудь. Смыть кровь Даны с волос.
О боги, кровь Даны… Дана…
Моя Дана, моя Лана.
Никого не осталось.
Крик, зревший в душе, нарастает в груди, разрывает горло.
Я едва замечаю, что Чернобог стоит позади, закрыл двери, бормочет что-то саркастичное про обстановку.
Я на пределе. Сейчас лопну.
Только не перед ним.
Зажав рот рукой, я бросаю книгу обрядов на диван и бегу в купальню.
Падаю на колени и меня рвёт в мраморный туалет. Живот пуст, но тело выталкивает немного желчи.
Содрогаясь, рыдая, я вытираю кислую слизь с губ тыльной стороной запястья. Я распадаюсь, разрываюсь от хриплых рыданий.
Я подползаю к краю мраморной ванны, дрожащими пальцами поворачиваю рычаги. Вода журчит – горячая, слава богам.
Мне нужно смыть кровь. Я не могу думать ни о чём другом.
Я срываю накидку, платье, ботинки, чулки, сорочку, бельё. Грудь болит от горя, я хочу кричать, но не могу.
Не сейчас.
Обхватив колени, обнажённая, дрожащая, я жду, пока вода наполнит ванну. Дыхание застревает, вырывается гортанными стонами – ужасными звуками, которые я не могу остановить, потому что Даны… Ланы… моих подруг больше нет.
Скрип шагов в дверях заставляет меня обернуться.
Чернобог неторопливо входит в купальню.
– Что ты здесь делаешь? – кричу я, вытирая нос.
– Думал, ты умираешь. Хотел насладиться зрелищем.
– Иди к чёрту! – выдавливаю я. – Убирайся!
– Почему?
– Потому что я голая!
– Все входят в моё царство голыми, – небрежно говорит он. – Поверь, я видел все виды смертных тел.
– Уходи!
– Как я сказал, я не подчиняюсь твоим приказам, маленькая царица. Ты оставила дверь открытой. Хотела уединения – надо было её закрыть.
Он идёт через купальню, проводя пальцами по мраморным столешницам, бронзовым кранам, плитке. У корзины с мылом он берёт кусок и подносит к носу. Его глаза расширяются.
– Моё Горнило Душ, – бормочет он. – Это чертовски вкусно пахнет.
Он вдыхает ещё раз, берёт другой кусок. Его ресницы опускаются.
– Звёзды небесные, что это?
Я перестаю плакать. Яростное раздражение вытесняет горе.
– Это мыло, – огрызаюсь я. – Им моются, чтобы пахнуть лучше.
– Мыться… да, знаю, – его взгляд жадно останавливается на ванне. – Я никогда этого не делал. Не было нужды. Боги не пачкаются. Ну… некоторые любят грязь. Но мне нравится запах смерти – гниль, кости, болезни, разложение. По крайней мере, я так думал. Это тело, похоже, другого мнения.
Он нюхает третий кусок мыла.
– Вся Навь так отвратительно пахнет? – спрашиваю я. – Я думала, в ней есть приятные уголки. Мирные.
Нужда терзает душу: я должна знать, что мои подруги и родные счастливы в загробной жизни.
– Конечно, – отвечает он. – Я живу у входа в Навь, где запах смерти и разложения силён – души приносят его с собой. Но некоторые части моего царства прекрасны: никаких болезней, вечная молодость, обильная еда, удовольствия – для достойных. Чем несправедливее или жестче человек был при жизни, тем меньше радости он получает после смерти. А некоторые заслуживают боли и возмездия. Для них – особое место.
– И ты решаешь, кто что получит?
– Для этого я создан. Чтобы обеспечивать равновесие и справедливость.
Держа мыло, он смотрит на меня. Не беглый взгляд, как при входе, а долгий, изучающий, от которого я краснею.
Мои ноги поджаты, он не видит всего тела. Но в его глазах – яркий свет, будто я на него влияю. Кажется, он ненавидит это. Он хмурится, подносит мыло к носу и глубоко вдыхает. Его лицо разглаживается.
Бог смерти, умиротворённый ароматом мыла.
Истерический смех вырывается из горла. Я закрываю рот, пытаясь сдержать его, но смех переходит в рыдания – сопли, слёзы, жалость. Вместо того чтобы сесть и справиться с эмоциями, я бросаюсь в воду лицом вниз.
И под водой кричу.

Глава 8
Чернобог
Царица плавает лицом вниз в мраморной ванне, её фарфоровое тело обрамлено глянцевым камнем. Она слишком худая, почти истощена, позвоночник выступает цепочкой, заканчиваясь между изгибами её гладких бёдер. Снежные волосы расплываются вокруг, переплетаясь с вытянутыми руками.
Её крик рябит воду.
Она всплывает, вытирает лицо, втягивает воздух и снова ныряет, чтобы кричать.
Я стою неподвижно, пойманный силой её эмоций, незнакомых мне.
В её горе – мощь, в ярости – блеск. Если бы она владела магией, она могла бы сравнять города силой своего бурного сердца. Эта царица проникла в царство мёртвых, схватила бога за горло, вытащила и заковала в цепи – и всё не ради себя, а ради народа.
Медленный холодок пробегает по телу, когда она снова ныряет и кричит под водой.
Я не понимаю смятения чувств внутри меня.
Царица всплывает, её глаза сверкают льдом, полные груди, блестящие от воды, вздымаются, длинные волосы – как бледный водопад. Вода обхватывает её бёдра, дрожащая линия проходит по низу живота. Она бросает на меня властный, испепеляющий взгляд.
Ещё один холодок по моей коже.
Мне хочется встать перед ней на колени…
Звёзды небесные. Я никогда не желал преклоняться перед кем-либо.
– Дай мне мыло, – говорит она.
Я протягиваю кусок, но отдёргиваю руку.
– Не этот.
Пробую ещё два, бросаю ей один.
Она ловит его и нюхает.
– Сирень и мята. Хороший выбор. Будешь смотреть, как я купаюсь, или уйдёшь?
С надменной усмешкой я выхожу и сажусь на диван в гостиной. Ритуальная книга лежит рядом, я кладу её на колени и осторожно листаю. Том древний, вот-вот развалится.
Я мог бы сжечь его сейчас. Тогда никто не использует его, чтобы снова меня призвать.
Появляется царица, завёрнутая в мягкую белую мантию, словно в облако. Мокрые волосы лежат атласными лентами на плечах. Сквозь вырез видна ложбинка её груди.
Её лицо чистое, розовое от горячей воды.
– Что ты делаешь с книгой? – Её глаза сужаются.
– Читаю, – я бросаю уничтожающий взгляд. – В ней мой обряд призыва. У меня есть право.
Она подходит, придерживая мантию.
– Её нашла моя подруга. Отдай.
Стиснув зубы, я передаю книгу. Корешок сломан, страницы начинают выпадать. Она отпускает мантию, чтобы их поймать, и та распахивается. Аромат сирени от её кожи и вид её полных, округлых грудей атакуют мои чувства. Звёзды небесные.
Царица хватает книгу обеими руками и отступает, наклонив голову.
– С тобой всё в порядке?
– Да, – хрипло отвечаю я.
– Попрошу принести еды. Её мало, царство голодает, но это лучше, чем ничего.
Она подходит к стене, открывает шкаф, достаёт конусообразное устройство, соединённое с трубкой в стене. Звонит в колокольчик и говорит со слугой.
Закончив, я спрашиваю:
– У тебя есть одежда для меня?
– Разве ты не можешь менять одежду, как форму? – парирует она.
– Мог. Пока ты меня не связала. Теперь я могу только это… – Я встаю, принимая форму с чёрной кожей, рогами и синими глазами. – Но не могу сменить одежду или форму дальше.
Её глаза слегка расширяются.
– Хорошо, – решительно говорит она. – Проверь гардеробную отца. Не трогай вещи брата в передней части шкафа, но сзади в комоде есть старые вещи отца. Надень их. Они будут коротки в туловище, руках, ногах… Придётся сшить тебе одежду. Ты очень высокий.
– Да, я высокий.
Я подхожу ближе, возвышаясь над ней, скользя взглядом по её телу. Она прижимает книгу к груди.
– Мне нужно сменить простыни, – задыхаясь, говорит она и почти убегает.
Морщась, я поправляю штаны и иду к гардеробной её отца.

Глава 9
Злата
Есть лишь один вид горя, приемлемый среди людей: блестящие от слёз глаза, медленный поток слёз, тихие рыдания. Но полностью рухнуть? Кричать, реветь, стонать от агонии сердца на глазах у других?
Нет, это недопустимо. Такое горе заставляет окружающих чувствовать себя неловко в их меньшей скорби, в их беспомощности. Им кажется, что ты нарушаешь правила, расстраивая всех.
Именно такое горе я показала Чернобогу. Несмотря на попытки держать себя в руках, он видел, как я треснула, истекала слезами, стал свидетелем взрыва моей души.
Я ненавижу его за это.
В спальне я обнаруживаю, что кровать требует не просто смены простыней, а полной уборки. Это проблема: где мне спать?
Слуги, не больные чумой, либо ухаживают за другими, либо отдыхают. Я не могу беспокоить их, прося вычистить бельё и матрас. И не хочу просить готовить другую комнату.
Большинство комнат в крыле закрыты, бельё отдано больным. Чума порождает горы грязного белья.
Чернобог должен быть рядом, чтобы я могла за ним присматривать. Единственное решение – отдать ему спальню отца, которую недолго занимал мой брат, а самой лечь на диване. Чернобог слишком высок для дивана.
Спрятав книгу обрядов в комод, я иду в гардеробную и надеваю длинную ночную сорочку – мягкую, розовую, с белой вышивкой у выреза. Кружевные рукава струятся от плеч, расширяясь к локтям, почти касаясь пола, – образец тонкой работы.
В зеркале я вижу себя: бледную как смерть, с остекленевшими голубыми глазами. Румянец от купальни исчез, оставив меня тенью той принцессы, которой я была.
Испуганный писк из гостиной заставляет меня поспешить туда. Чернобог спасает поднос с едой из дрожащих рук служанки Купавы. На нём другие штаны, но он всё ещё без рубашки, в рогатой божественной форме с чёрной кожей и синими глазами.
– Чёрт, – выдыхаю я. – Купава, ты никому не расскажешь о нём, поняла? Ни слова.
– Это… это… – она указывает дрожащим пальцем. – Бог смерти!
– Да, тише! Он здесь, чтобы помочь, но никто не должен знать, что он во дворце.
Ужас сжимает сердце: эта трепетная служанка вряд ли умеет хранить секреты.
– Убить её? – предлагает Чернобог.
– Боги, нет!
Он пожимает плечами.
– Ты хочешь сохранить мою личность в тайне. А эта, похоже, не сильна в самообладании.
– Я… я умею хранить секреты, – задыхается Купава. – Правда, Ваше Величество!
– Всё в порядке, – успокаиваю я. – Не возвращайся на кухню в таком виде. Иди в свои покои и поспи.
Чернобог вопросительно смотрит, но молчит.
– Спасибо, Ваше Величество, – говорит Купава. – Ночной повар просил передать, что еда не слишком вкусная. Он сварил суп для больных и тех, кто за ними ухаживает. Тут две миски супа, хлеб и варенье. Варенье заканчивается. И мука. Бульон разбавили водой, но…
– Пахнет вкусно.
Аромат супа вызывает спазм в пустом желудке.
– Беги. И ничего не говори о том, что видела.
Купава выбегает, но останавливается в дверях.
– Ваше Благородие, – шепчет она Чернобогу, кланяясь.
Он ставит поднос на столик и с любопытством разглядывает еду.
– Я думала, ты убиваешь только тех, кто заслуживает смерти, – сердито говорю я.
– Все люди заслуживают смерти и спешат к ней. Некоторые – больше других. Иногда смерть – лучший способ достичь цели или заслужить уважение. Моя роль – не справедливость в этом мире, а в Нави.
– Странные правила. Похоже на оправдания, чтобы делать что угодно. Как типично для бога – использовать власть эгоистично и импульсивно.
– Осторожнее, маленькая царица, – его голос становится угрожающим. – Я связан твоими целями, но могу сделать твою жизнь несчастной, если ты будешь неуважительна. И мучительной – за гранью могилы.
– Ты уже это говорил, – сухо отвечаю я.
Он пробует ложку бульона.
– Вкусно, – удивлённо говорит он.
– Наши повара – лучшие в Ильменском царстве. Даже с малыми запасами они творят чудеса.
Мои конечности слабеют от голода. Я падаю на ковёр у стола и ем, не утруждаясь держать миску, просто черпая суп шатающейся ложкой. Чернобог наблюдает.
– Следуй собственному совету, – говорит он. – Ты всех отправляешь спать, но тебе отдых нужен больше.
Сначала кажется, что он заботится, но он добавляет, скривив губы:
– Люди – такие хрупкие, зависимые от своих тел и низменных желаний.
Он откусывает хлеб с малиновым вареньем и напевает от восторга, не сдерживая звук.
Мне хочется смеяться, но импульс тонет в новой волне боли. Я вспоминаю, как Дана заставила меня улыбнуться.
Я смирилась с потерей Ланы. Не думала, что потеряю и Дану.
Боль многолика. Иногда она красная, как рана. Иногда жёлтая, желчная, бурлит в желудке. Иногда зелёная, ядовитая. Иногда белая, твёрдая, как кость. Чаще – чёрная тина, поглощающая меня.
Теперь это ил, густой, маслянистый, засасывающий в забытье.
– Что это? – Чернобог берёт что-то с подноса.
Я выхватываю предмет.
– Записка от управляющего. Должно быть, он прислал её с едой.
Отложив ложку, я читаю.
– Плохие новости? – спрашивает Чернобог.
– Сегодня я встречалась с Советом по продовольственному кризису, – бормочу я. – Они хотят новой встречи завтра утром. По срочному вопросу. Что не может подождать до плановой сессии через два дня?
Записка огорчает. В ней есть обвинительный тон – или мне кажется? На сегодняшнем заседании я почувствовала враждебность. Меня засыпали вопросами, на которые у меня не было ответов.
Совет знал, что я не готова. Они знают, что я полагаюсь на их советы. Но сегодня они сплотились для атаки, против которой я была бессильна. Если бы я не была занята мыслями об обряде, их нападки ранили бы сильнее.
Я плохо подготовленный монарх для этого кризиса. У меня нет опыта, только поспешные исследования и здравый смысл. Но никакая подготовка не спасла бы даже отца от этой чумы. Она распространяется, как пожар в сухой сезон. Мы можем лишь ждать, пока она пройдёт.
Теперь, с Чернобогом, всё изменится. Но я не могу представить его Совету как доказательство компетентности. Слишком много вопросов, слишком много желающих использовать его.
Я не могу назвать его богом смерти. Может, использовать историю о лекаре? Но Совет будет допытываться: как он прибыл, где его корабль, фамилия, город в Парфии?
Лучше отложить представление, пока не узнаю, чего они хотят. Возможно, это мелочь.
Но сердце подсказывает: это нечто большее.
Если бы Дана была здесь… Она всегда давала лучшие советы.
Лана же предлагала бить всех от моего имени.
Я с трудом встаю, шатаясь, падаю на диван. Голова кружится, веки тяжёлые.
– Ложись спать, глупая царица, – говорит Чернобог.
– Я буду спать здесь, – бормочу я, подкладывая подушку. – Ты займёшь кровать отца. Там.
Я киваю в сторону спальни, закрывая глаза.
– Ты же собиралась готовить свою кровать, – недовольно говорит он.
– Она слишком грязная. Нужна уборка, – шепчу я. – Иди спать.
Шаги Чернобога удаляются, но вскоре возвращаются. Его руки подхватывают меня.
Я распахиваю глаза.
– Убери руки, или позову стражу!
– В той кровати хватит места для двоих. Ты можешь спать с одной стороны, я – с другой. Царицы не спят на диванах.
– Во время кризиса – спят.
Моя щека касается горячей кожи его груди. Он в человеческой форме – без рогов и синих глаз, кожа загорелая. На нём чёрные шёлковые штаны, свободные, для отдыха. Не помню, чтобы отец их носил. Может, подарок.
Бог смерти несёт меня в тёмную спальню, оставив двери открытыми для света от камина. Он сбрасывает меня на покрывало.
Я пытаюсь встать, но он настигает меня, прижимая к кровати. Его тело твёрдое, непреклонное.
– Успокойся, – шипит он. – И отдохни, маленькая царица.
Моё тело инстинктивно реагирует на его вес. Мне нужна эта тяжесть, давление мышц, костей, кожи. Хочу, чтобы он раздавил меня, удержал от утопления в чёрной тине боли. Он мог бы успокоить тревогу в моей душе.
Я замираю.
Он тоже неподвижен, плечи напряжены. В темноте едва видны его черты, но глаза слабо светятся синим.
Его мышцы дёргаются, будто он хочет отстраниться.
Я обхватываю его талию, удерживая.
Не знаю, почему. Он – смерть, божественная магия. Я чувствую его потустороннюю сущность.
Держи меня. Успокой, спаси.
Мой разум несёт чушь.
– Не пойму, хочешь ли ты сражаться, маленькая царица, – шепчет он, – или чего-то другого.
Мои руки соскальзывают с его талии.
– Спи там, – сухо говорю я, указывая на другую сторону кровати.
– Как великодушно.
Он отстраняется, обходя кровать.
– Люди спят под одеялом, а не поверх. Ты ведь знаешь?
– Я знаю многое, но не испытывал. Боги отдыхают, иногда веками, но не спят, как люди. Хотя сейчас я чувствую тяжесть в голове, будто волочусь. Лечь было бы приятно.
– Ты устал.
Я забираюсь под одеяла. Их меняли после смерти Дамира, и с тех пор к ним не прикасались. Они пахнут затхлостью, но чистые. Я бы спала и на полу.
Спать в этой кровати больно, но я едва чувствую. Ещё одно ведро в море агонии.
Тишина, гнетущая, как смерть, опускается на комнату. Я не хочу засыпать рядом с богом смерти, но тело не даёт выбора.
– Не трогай меня, – бормочу я, уплывая.
– Не бойся. Но не дай мне проснуться от твоих извивающихся конечностей. Моя красота неотразима, но ты должна сдерживаться.
– Боги, заткнись, – стону я, поворачиваясь спиной.
А затем я скатываюсь по чёрному склону, крутой скале, не в силах остановить падение. Меня швыряет во тьму, где выпученные больные глаза подмигивают, потрескавшиеся губы изрыгают ползучих тварей. Я кричу, размахивая руками.
Мои пальцы касаются твёрдой плоти. Чья-то рука сжимает мои запястья.
– Тише. Это кошмар, ты спишь, – говорит тихий голос.
Но я не знаю его. Я слепа, потеряна во тьме, чешуйчатые твари ползут по телу. Я кричу, и когда рука закрывает мой рот, я кусаю. Сильно.

Глава 10
Чернобог
Зубы царицы впиваются в кожу между моими пальцами, вызывая кровь.
Она – дикое существо, её мягкие конечности окаменели, став оружием. Я отдёргиваю руку и прижимаю её к кровати своим телом. Мой вес успокаивал её раньше, возможно, сработает снова.
– Это кошмар, – рычу я. – Успокойся, человек. Ты в безопасности.
Внезапная боль пронзает лопатки. Я задыхаюсь, сердце содрогается, левое лёгкое разорвано.
Кто-то вонзил меч мне в спину.
Я оборачиваюсь, рыча, захлёбываясь кровью. Два стражника оттаскивают меня от царицы, швыряют на пол, наносят удар в грудь…
– Остановитесь! – кричит царица.
Стражники замирают.
– Ваше Величество, с вами всё в порядке? – спрашивает один.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valentina-zayceva-33015808/sdelka-s-bogom-smerti-71802496/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.