Главная страница | Современные любовные романы | В самую холодную ночь в году

В самую холодную ночь в году
Ци.Тианка
Они встретились случайно – на перекрёстке, где снег хрустит под ботинками, а внутри пусто.
Он – мужчина с глазами, в которых поселилась тьма.
Она – девушка, прячущая свои раны за ироничной улыбкой.
Он ушёл в тень, чтобы не чувствовать.
Она научилась смеяться, чтобы не сломаться.
За окнами – снежный шторм и фальшивый праздник. Внутри – вино, мандарины и разговоры, от которых перехватывает дыхание. Им осталось всего несколько часов до полуночи… чтобы решиться говорить. Чтобы вспомнить, каково это – чувствовать.
Дизайн обложки создан с использованием ИИ OpenAI ChatGPT

Ци.Тианка
В самую холодную ночь в году


Их разговор – не романтика. Это выживание.Это история двух людей, которые не искали встречи – они давно перестали искать хоть что-то. Он ушёл в тень, чтобы не чувствовать. Она научилась улыбаться, чтобы не падать.

Если вы сейчас в уязвимом состоянии – позвольте себе отложить эту книгу.
Она будет ждать.
Но если откроете – читайте медленно.
Не глазами – кожей. Сердцем. Внутренним эхом.
Это не история о чуде.
Это история о том, как кто-то вдруг постучал в твою тишину.
И ты решился… впустить

Важно: В тексте присутствуют темы, которые могут быть сложными для некоторых читателей: травматичные воспоминания, моральные дилеммы, жестокость, насилие и последствия эмоциональных травм. История фокусируется на психологической глубине персонажей, их борьбе с прошлым и попытке найти тепло в самой холодной ночи года. 16+

Каждая из этих песен – как сцена. Как эмоция, которую невозможно выразить словами.
Kaleo – Way Down We Go
Chris Isaak – Wicked Game
Оlafur Arnalds – So Far
Kaleo – I Can’t Go On Without You
Если вы включите их на фоне – история зазвучит иначе. Глубже. Личнее.


Глава 1
19:45
4 часа 15 минут до Нового года

Не помню, когда в последний раз чувствовал, как холод пробирается прямо под кожу. Может, дело не в погоде, а во мне самом. Но сегодня мороз особенный: лютый, колючий, такой, что воздух звенит в ушах, а дыхание превращается в резкий пар, моментально тающий у губ. Снег скрипит под ботинками, словно пытается меня удержать. Но я иду вперёд, сжимая в кармане пальто простенький телефон. Ни звонков, ни сообщений – будто мне и некуда спешить, хотя какие-то четыре с лишним часа остаются до боя курантов.
Я всегда ненавидел эту суету вокруг праздников. Новогодняя мишура, фальшивые улыбки, поздравления «всего наилучшего» – будто один день в году может стереть всю грязь, которую мы накопили в себе.
Иду, не понимая, куда сворачивать. Просто бегу от пустой квартиры, от своих мыслей и зеркал, в которых отражается прошлое. Внутри всё скручивается болезненным комком, но я, как обычно, делаю вид, что мне всё равно. Холод пинает меня под рёбра, снежинки слипаются на волосах, слепя глаза, но этот мороз хоть что-то даёт чувствовать.
Останавливаюсь перед перекрестком. Ветер резкий, завывает где-то в переулках, будто плачет. И тут замечаю силуэт у обочины: хрупкая фигура в свете уличного фонаря, капот машины чуть приоткрыт, а она стоит, прижимая телефон к уху, прикусывая губу. Кажется, на ней лёгкая куртка, и я невольно думаю, что с таким же успехом можно выйти голой на мороз. Судя по её взгляду и чуть напряжённой позе плеч, дела у неё идут не лучшим образом.
– Да вы шутите? Как это не приедете? – голос у неё негромкий, но в нём сквозит усталость, перемешанная с упрямым вызовом. – Праздник, ага. Отличный повод оставить человека в беде… Да я вам вдвое больше заплачу… Чёрт.
Я замираю на секунду. Можно просто пройти мимо. Я не обязан. Мне никто не нужен, и я тоже никому не нужен. Так проще.
«Сейчас уйдёшь – и всё останется, как было. Холод, одиночество, и твои стены, в которых нет никого, кроме тебя. Привычно. Стерильно. Без боли. А если нет? Если подойти? Что тогда?»
Пальцы дрожат, но не от мороза. Это раздражает. Я даже почти разворачиваюсь, чтобы уйти. Но тут она с досадой сбрасывает вызов, фыркает, как разозлённый котёнок, и оборачивается ко мне. Под фонарём вижу её лицо: карие глаза, в которых вспыхивает что-то, и лёгкие пряди волос, посеребрённые снегом.
И что-то в ней… цепляет меня.
Не её внешность – нет.
Хитрая ухмылка.
Свет в глазах.
И какая-то тень. Слишком знакомая.
– Счастливого Нового года, да? – насмешливо бросает она, поднимая бровь. – Служба эвакуации отказывается работать, потому что «праздник».
– Похоже на то, – сухо отвечаю я, ощущая, как мои губы сжимаются в привычную линию. Холодно. Руки начинают неметь.
Её «Мерседес» стоит у обочины, чуть накренившись, будто потерял часть своей былой гордости. Когда-то элегантный, он теперь выглядит уставшим.
– Позволь посмотреть, – коротко бросаю я.
Она замирает на секунду, будто не сразу понимая, вскидывает бровь. Потом хмыкает, скрещивает руки и всё же отходит в сторону. Плечи напряжены, но молчит – как будто говорит: «Ну давай, удиви меня, герой».
Я делаю шаг вперёд, в сторону машины. Снег хрустит под ботинками, будто сдерживает меня: ты уверен? Нет. Ни в чём не уверен. Но уже поздно останавливаться.
Капот наполовину приоткрыт, его края усеяны коркой льда, как будто сама зима решила запечатать его. Я просовываю пальцы, обжигаю ладонь о холодный металл и толчком поднимаю крышку вверх. Скрип. Лязг. Металл стонет, будто сопротивляется.
Под капотом – миниатюрная тундра. Сугроб белого пуха набился между деталями, всё промёрзло, будто машина давно мертва. Мороз вгрызается в кости через пальцы, и я рефлекторно сжимаю кулак, чтобы согреть ладонь. Никаких перчаток. Конечно.
«Гениально. Конечно, гениально. Почему бы не играть в автомеханика прямо под чёртовым ледяным дождём.»
Провожу рукой, смахивая снег с железа. Он падает хлопьями, прилипает к пальто. Под ними – холодное нутро двигателя, в котором ничего не греется, не дышит. И вот – вижу.
Ремень. Или то, что от него осталось. Тонкая, мёртвая полоска, лопнувшая пополам, как пересохшая жилка. Один край болтается на месте, второй застрял между шкивами. Я вытаскиваю его, осторожно проверяю пальцами.
«Хрупкий. Изношенный. Уже давно был при смерти, просто выбрал самый неудачный момент.»
Я поворачиваюсь к ней, поднимаю взгляд. Она всё ещё стоит рядом – молча, чуть нахмурившись, словно ждёт приговора.
– У вас ремень порван, – говорю спокойно, показывая изуродованный кусок. – Никакой эвакуатор уже не нужен. Деталь не купите сейчас ни в одном магазине. Новый год.
– Очаровательно. – Она скрестила руки, выдохнула. – Что ж, Новый год – лучшее время, чтобы тащить домой пакеты с шампанским, мандаринами и парой пельменей. Всё, как я люблю: драма, холод и немного отчаяния.
Она говорит это так, словно смеётся над своей же беспомощностью, но я улавливаю скрытый укол разочарования. Я замечаю рядом несколько пакетов, перевязанных ручками друг с другом. Кажется, она не рассчитывала на крушение планов в самую холодную ночь в году.
Я вздыхаю, осматриваясь по сторонам: снег валит стеной, ветер хлещет по лицу. Разум подсказывал: «Не лезь. Это её проблемы. Ты не спасатель». Но что-то внутри – то самое, чего я старался избегать годами, – вдруг дало трещину. Наверное, ещё не всё во мне умерло.
– Как далеко вам идти? – спрашиваю я, нахмурившись, будто сам не рад быть вежливым.
– Так… Минут пятнадцать, наверное. Если не превращусь в ледышку по пути. – Она усмехается, пожимая плечами. – Впрочем, если не потеряю все конечности, я просто швырну пакеты и поспешу поздравить мир с Новым годом, ведь это… такое волшебное время.
Улыбается – и эта улыбка горячее, чем морозный воздух вокруг. Я чувствую странный укол в груди. Что-то в ней напоминает мне о… Нет, не хочу сейчас погружаться в воспоминания. Мне проще предложить помощь и пойти дальше, чем застревать в собственном прошлом.
– Могу помочь донести.
Она прищуривается, будто пытается разглядеть, кто перед ней – добрый прохожий или маньяк с замёрзшими руками. Секунду просто смотрит – не испуганно, скорее с подозрительной долей любопытства. Ветер треплет её волосы, снежинка цепляется за ресницу, та медленно тает. Она хмыкает, будто наконец сделала какой-то вывод – не самый очевидный, но пока сойдёт.
– Ты здорово смотрелся бы с моими пакетами. Их там четыре, огромные, в каждом – всякий праздничный хлам. Не передумаешь?
– Нет. Вряд ли.
Она протягивает мне одну сумку, вторую оставляет у себя. Я тянусь за третьей и четвёртой, и вот уже выгляжу как грузчик, которого наняли минут на сорок.
– Ну, пойдём, – говорит она, стучит по капоту, чтобы закрыть его. Водительская дверь захлопывается с лязгом. Я слышу, как она щёлкает замком. – А я, значит, пойду рядом, буду делать вид, что мне не холодно.
Мы начинаем шагать, улица погружается в мрачноватый сумрак: фонари не справляются с густым потоком снега. Я слышу, как она слегка позвякивает ключами в кармане, старается придерживать волосы, чтоб не залезали в глаза. Ей, кажется, холодно, но она упрямо держит спину ровно, словно не признаёт дискомфорта.
– Кстати, я Алина, – говорит она внезапно, чуть повысив голос, чтобы перекрыть вой ветра.
– Алекс, – вырывается автоматически. Я замираю на полуслове. В голове – вспышка: голос в рации, отрывистое «Алекс» сквозь помехи. Пауза. Внутри – резкий укол, как эхо выстрела в прошлое. Позывной. Не имя. Не теперь.
– Саша, – поправляюсь, сжав челюсть.
На какое-то мгновение нам нечего сказать, и я слышу собственное дыхание – порывистое, рваное, словно я в неравном бою с ветром. Снег щиплет лицо, но я чувствую, как тёплая волна аккуратно растекается внутри груди – нечто вроде странного облегчения: рядом кто-то живой, а не мое отражение в стекле. Мысли мелькают: «Зачем я это делаю? Почему не повернул в другую сторону?»
Пальцы зябнут, сердце стучит чаще, чем надо. Глупо. Всё это глупо. Но я продолжаю идти рядом с ней, и её шаги звучат почти в такт моим. Четыре часа до Нового года. Иногда так мало надо, чтобы что-то пошло не так – или, наоборот, встало на место.
– Значит, Александр, да? – говорит она вдруг, даже не оборачиваясь. Просто чтобы не дать тишине затянуть нас. – А ты всегда гуляешь по ночам, в самый мороз, в последний день года?
– Люблю холод, – отвечаю коротко, стараясь не выдать дрожь в голосе. Потому что холод я не люблю. Я его переношу. Терплю. И себя ненавижу за то, что не могу быть как все: радоваться праздникам, встречать салюты, пить шампанское под звон бокалов…
Она хмыкает.
– Ну тогда тебе повезло. Сегодня, кажется, самая холодная ночь в году.
Я смотрю на неё – в её взгляде мелькает усмешка, но где-то глубже, в тени зрачков, будто проскальзывает эхо боли. Мгновение – и она прячет его за новой шуткой, лёгкой, почти небрежной:
– А знаешь, что? Раз уж мы идём вместе и у нас ещё куча времени, можешь рассказать, почему одинокий мужчина с таким «неподступным видом» бродит по городу, когда все давно греются по домам. Вдруг окажется, что ты бродячий Дед Мороз, который ищет, кому бы подарки принести.
Я чувствую, как внутри сводит грудную клетку – странная, неприятно тёплая смесь вины и чего-то другого. Чего-то… забытого. Пытаюсь выдавить усмешку.
– Не уверен, что у меня найдутся подарки.
– Тогда хоть история найдётся?
Она говорит это с лёгким нажимом – но в этом напоре слышится усталая мягкость. Как будто ей не столько интересен ответ, сколько сам звук чужого голоса рядом.
Я молчу. Челюсти сжимаются.
«История? Да. Есть.Но она слишком чёрная для тебя»
Она ещё секунду идёт рядом в тишине, будто надеется, что я всё же заговорю. Крадётся взглядом – не в лицо, а вбок, осторожно, почти невидимо.
Но я не говорю.
Она тоже замолкает.
Сдаётся. Не настаивает.
Мы идём в тишине ещё минуту. Лёгкие у меня саднит холодом, но я стараюсь дышать ровно, сохранять фасад спокойствия. В голове мелькает воспоминание: точно такой же вечер, столько же снега, только тогда я был не один. Резкая боль в висках, я прогоняю её, сжимаю ручки пакетов до хруста. Впервые за долгое время чья-то жизнь столкнулась с моей. И теперь мы, два замёрзших человека, шагаем по обледенелому тротуару, делая вид, что всё нормально.
Мы проходим ещё несколько шагов, и тут она останавливается, указывая на высокое здание впереди, чьи окна блестят россыпью огней.
– Видишь этот дом? Мне на самый верх. – поясняет Алина, и в голосе звучит смешанная гордость и усталость.
Я тихо вздыхаю – кажется, что этот подъём на самый верх будет ещё тем испытанием, особенно с этими пакетами. Но уже поздно отступать.
Мы оба молчим, прежде чем снова двинуться дальше. До Нового года остаётся меньше четырёх часов, и я чувствую, что каждый шаг на снегу отдаётся во мне чем-то больше, чем просто шагом. Будто это начало пути, о котором я не просил и к которому не готов. Но разве когда-то мы вообще бываем готовы?
Снег продолжает валить, город дышит неоновыми вспышками, а я ловлю себя на том, что мне уже не так холодно, как было в начале пути. Возможно, дело в том, что рядом идёт кто-то, кто еще умеет улыбаться.


Глава 2
20:20.
3 часа 40 минут до Нового года

Лифт звенит на последнем этаже, и двери медленно разъезжаются, выпуская нас в тёмный коридор с редкими лампочками. Внутри – тишина, которую нарушает разве что наше тяжёлое дыхание после холодной прогулки и скрип пакетов в руках. Я чувствую, как внутри всё ещё пульсирует остаточный адреналин – будто мы не просто шли по заснеженным улицам, а удирали от чего-то неведомого.
Алина достаёт ключи, подходит к одной из дверей справа. Лёгким движением запястья поворачивает замок, толкает дверь – и в ту же секунду в лицо ударяет тёплый поток воздуха, пахнущий чем-то ласковым… Корицей? Ванилью? Я не могу понять точно. Но этот запах – дом. Уют.
Я перешагиваю через порог и ощущаю, как пол под ногами чуть пружинит под слоем мягкого ковра. Квартира раскрывается перед нами: коридор, переходящий в кухню-гостиную с панорамными окнами во всю стену. За стеклом искрится ночной город – весь в огнях и гирляндах, в низких тёмных силуэтах крыш, словно вырезанных из бумаги.
– Добро пожаловать в моё царство, – произносит Алина с ироничной улыбкой, быстро стаскивает с себя куртку. Под ней – бордовое платье, мягко облегающее фигуру. Видимо, она надела его заранее, готовясь к своему «уединённому празднику».
На щеках – лёгкий румянец от мороза, и я вдруг ловлю себя на мысли, что она выглядит… красиво. Не вызывающе, не вычурно – просто живо. В отличие от меня.
Рядом с вешалкой замечаю движение – в полный рост висит зеркало. Свет из коридора падает под странным углом, и я встречаюсь взглядом с собственным отражением.
Чужой. Почти незнакомый.
Я всегда избегаю таких моментов – когда приходится смотреть на себя со стороны. Как будто зеркало раскрывает не только внешность, но и то, от чего я давно отворачиваюсь.
Но сейчас я смотрю.
Высокий, широкоплечий – силуэт, который создаёт ощущение силы. Не грубой, а сдержанной, контролируемой. Пальто с мокрыми разводами от снега подчёркивает внушительность фигуры, но за этим скрывается усталость – глухая, накопленная годами.
Глубокие, тёмные глаза – тяжёлые, пристальные. Они не просто смотрят, а будто проникают насквозь. В них отражается тень чего-то невыносимо далёкого, почти забытого. Лёгкая щетина на лице придаёт жёсткости, но не делает грубым. Чёткие скулы, сильная линия подбородка, чуть сжатые губы – выражение не напряжённое, но непроницаемое. Как у человека, привыкшего держать дистанцию. Даже с самим собой.
Волосы – густые, тёмные, слегка растрёпанные. Не от беспорядка, а потому, что я давно не вижу смысла в идеальной аккуратности. Это – мой вечный компромисс между дисциплиной и внутренним хаосом.
Я провожу пальцами по воротнику пальто, стряхиваю снег, и едва заметно нахмуриваюсь. В отражении – не просто бывший спецназовец. Не просто мужчина. Здесь – тот, кто слишком многое потерял. Тот, кто слишком долго жил в мире, где эмоции – это слабость. И до сих пор живёт.
– Нашёл, кто тебе будет улыбаться по утрам? – бросает Алина, и её голос выдёргивает меня из мыслей.
Я перевожу взгляд на неё. Она смотрит с лёгкой насмешкой, но без колкости. Просто подмечает.
– Не уверен, что этот парень умеет улыбаться, – отвечаю я тихо, отвожу взгляд от зеркала.
Я уже собираюсь поставить пакеты на пол и уйти, как вдруг слышу негромкое «мяу» у самых ног. Кот – серый, с белым пятном на груди и лапках, с чуть насупленной мордочкой – выныривает из-под стола, смешно покачивая хвостом. Он тут же начинает крутиться вокруг нас – то ли выпрашивает еду, то ли выражает своё пушистое «привет».
– Познакомься, это Кефир, – говорит она с улыбкой. – Имя получил весьма символично: когда он появился у меня, в первый же день умудрился опрокинуть целую коробку кефира. Я тогда буквально на пару минут отвернулась – а он, вуаля, утопил весь пол на кухне в белой кисломолочной реке. Да, Кефир? – добавляет она, наклоняется к нему, и тот в ответ снова тихонько мяукает.
Я кладу пакеты на пол и присаживаюсь на корточки и осторожно тяну кулак к морде кота, позволяя ему обнюхать руку. Пальцы ещё покалывает от мороза, но присутствие этого пушистого создания вызывает во мне странное тепло. Почти забытое чувство, словно кто-то нежный касается моей души. Смешно, ведь это просто кот. Но я поднимаю взгляд на Алину и замечаю, что она тоже улыбается.
Я встаю, прижимая к груди влажные ладони. Алина плавно выпрямляется рядом, всё ещё держит в руках ключи. Тишина висит на несколько мгновений, и я чувствую, как сердце чуть заметно стучит в груди, словно напоминая, что я жив, а не просто холодный автомат, пришедший сюда по ошибке.
Она отводит взгляд, глядя куда-то в сторону, словно пытается решить – сказать или промолчать. Я почти угадываю её мысль – короткая смена дыхания, чуть нервный вздох.
– Слушай… – она спотыкается о собственное слово, поправляет выбившуюся прядь волос. – Уже поздно, холодина страшная… да и Новый год… – Алина жмёт ключи в ладони, будто боясь сделать ненужное предложение. – Может… не знаю… останешься? Хотя бы пока не отпразднуем эту… ночь?
Слова прорываются через неловкую смешинку, а потом быстро стихает её голос. Она смотрит на меня, и в глазах читаю знакомое: страх, что я откажусь, и одновременно почти вызов: «Ну же, рискни».
Я напрягаюсь. В груди всё сжимается, словно тиски стягивают плотно. «Остановиться здесь? У незнакомки? Кто она мне?» Какой-то внутренний сигнал, привычный, как рефлекс, орёт: «Нет. Не надо. Уходи, пока не втянулся. Зачем мне это надо? У меня нет сил снова впускать в себя чью-то жизнь…»
Тишина тянется секунду, другую. Я слышу, как Кефир, обнюхав пакеты, шуршит целлофаном, и это какой-то странный, но живой звук – в отличие от моего застывшего сознания.
– Я просто… – произношу я, чувствуя, как в горле перехватывает. – Я не хочу доставлять неудобства.
– Ох, прекрати, – перебивает она, заметно облегчённо выдыхая, как будто рада, что мы заговорили, а не повисли в гробовом молчании. – Не будь пафосным рыцарем. Мы уже вместе протопали с этими пакетами весь квартал, пережили снежную бурю и уговорили мою машину не сгореть к чертям. Так что, полагаю, позволить тебе остаться на вечер – это логично, разве нет?
Я перевожу взгляд на её лицо: лёгкий румянец на щеках, влажный блеск в глазах от резкой смены температуры и, возможно, от напряжения. То, что для другого человека было бы обыденностью – обычное приглашение погреться, – для меня теперь словно шаг на минное поле.
«Сейчас уйду? Или останусь?»
Чёрт. Я устал бежать. Устал от бесконечного избегания людей, от чужих взглядов, от новых лиц, которые я сразу же стараюсь забыть. Быть может, хотя бы эту ночь я могу позволить себе… чуть больше?
Я коротко киваю, будто боясь выдать слишком сильную реакцию:
– Хорошо. Я останусь.
Кажется, в её глазах на мгновение вспыхивает облегчение – её плечи чуть расслабляются. А у меня внутри всё ещё стянуто – я, как натянутая струна, которая вот-вот лопнет. Словно одна неаккуратная эмоция, одно лишнее слово – и я сорвусь в бездну.
– Отлично, – говорит Алина, быстро задвигая замок и вешая ключи на крючок у двери. – Тогда раздевайся… в смысле, снимай пальто, – она смущённо хмыкает, и на губах появляется улыбка. – Сейчас что-нибудь приготовлю. У меня есть мандариновое варенье или, может, я сварю кофе. Как ты вообще относишься к кофе ночью?
У меня на языке уже вертится привычное «Не пью кофе», но отчего-то я сдерживаюсь. Может, хочется новых ощущений. Может, её легкомысленные вопросы пробивают лёд внутри. Я пожимаю плечами:
– Не против. Если ты сама будешь.
– Тогда договорились.
Она уходит на кухню, а я остаюсь на мгновение один в коридоре, чувствуя, как тепло квартиры окутывает меня мягкой волной. Скидываю с себя пальто, развешиваю на крюк. Ткань тяжёлая, промокшая по подолу от тающего снега, и когда я веду рукой по воротнику, пальцы дрожат от избытка странных эмоций. Прохожий, случайный, принёс её пакеты. И вот теперь… остаюсь встречать праздник вместе.
Уговариваю себя, что это всего на пару часов. Просто погреться, переждать ночь. А там можно снова уйти, раствориться в январском холоде. Не привязываться. Никогда не привязываться.
Захожу в кухню-гостиную и останавливаюсь у окна. Город за стеклом пестрит огнями. Я замечаю, как в домах напротив горят гирлянды, люди снуют туда-сюда, суетятся с пакетами, смеются. Где-то вдалеке взрывается одинокая петарда – яркая вспышка и мгновенный рассыпчатый хлопок. И тишина снова обступает нас.
Алина суетится у плиты, роняет что-то и ругается вполголоса. Я бросаю быстрый взгляд: она пытается одной рукой открыть банку, другой включить кофеварку. Глаза у неё блестят, волосы рассыпались по плечам, а со стороны кажется, что она по-настоящему счастлива в эту секунду – или умело притворяется. Невозможно сказать наверняка.
Кефир крутится у её ног, иногда мягко «мяукает» требовательно. Его нельзя винить – такой вечер, пахнет чем-то съедобным, и кот вертится, стараясь урвать своё.
А я замечаю дрожь в собственном дыхании. Боже, когда последний раз я стоял в чьей-то тёплой квартире, смотрел, как хозяин хлопочет у плиты? Когда последний раз я чувствовал хотя бы иллюзию дома? Наверное, никогда.
– Садись, – говорит она, оборачиваясь. В руке у неё чашка кофе, тонкий аромат поднимается к потолку, смешиваясь с запахом ванили и корицы – тут всё пропитано этой мягкой сладостью. – Я тут… не особо хозяйка, но кофе сварить ещё умею. А вот мандариновое варенье – это вообще вещь. Мама прислала на днях.
Я молча киваю и подхожу ближе. Сажусь за небольшой стол, на котором лежит стопка салфеток с новогодним узором – еловые ветки, красно-золотистые шары. Алина ставит передо мной чашку, смущённо улыбаясь:
– Знаю, что поздно, но нам же нужно что-то, чтобы согреться. А алкоголь у меня… разве что в виде шампанского. Но, кажется, мы не тот тип людей, которые сидят и искренне радуются пузырькам, да?
Она делает вид, что смеётся, но в её голосе слышится колючая нотка. Сарказм – её защита. Так же, как и моё молчание – моя.
Я обхватываю тёплую чашку ладонями, подношу к губам. Горячий горьковатый запах развеивает остатки холода в груди. Пальцы больше не дрожат, или, по крайней мере, я не так сильно это чувствую.
– А тебе не страшно… – спрашиваю вдруг я, осознавая, как странно это звучит. – Ну, что я остался. Ты меня совсем не знаешь.
Она делает глоток кофе, прищуривается от горечи, потом ставит кружку на блюдце и с лёгкой насмешкой поднимает бровь:
– У меня в шкафу запрятан целый арсенал: скалка, половник и пара острых ножей. Думаю, справлюсь, если что. – Она слегка хмыкает, но вижу, как напряжение скользит по её лицу. Всё-таки это всего лишь показная храбрость. – Да и ты вроде не похож на маньяка… хотя кто их знает? – добавляет она тихо, почти себе под нос, и нервно усмехается.
Внутри у меня странный отклик: смесь вины и чего-то похожего на облегчение. «Да, я бываю опасен… Но маньяк?Чёрт возьми, как объяснить ей, что моя опасность другого рода?»
Я отвожу глаза:
– Я никому не причинил бы вреда. Не сейчас, – говорю это так, будто проговариваюсь насчёт прошлого. И замираю, проклиная себя за лишние слова.
Она не спрашивает дальше, лишь проводит пальцами по краю кружки и слегка вздыхает:
– Понимаю. У всех были… непростые истории.
Тишина накрывает нас, но на этот раз она не давит. В ней чувствуется что-то вроде молчаливого соглашения: мы не лезем в раны друг друга, но и не бежим прочь. Часы на стене показывают без двадцати девять – времени до Нового года остаётся чуть больше трёх часов. Снова в голове всплывает мысль, как далеко я ушёл от своей привычной пустоты. И стоит ли возвращаться?
Делая ещё один глоток, я ощущаю, как кофе разливается приятным теплом по горлу. Смотрю на Алину: её глаза сейчас не смеются, они спокойны и усталы. И в этой усталости я вдруг узнаю что-то близкое.
– Раз уж мы оба остались здесь… может, поставим музыку? – предлагает она, пытаясь вернуть лёгкость в нашу тихую компанию. – Иначе я боюсь, что мы так и просидим в гнетущем молчании до боя курантов.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/ci-tianka/v-samuu-holodnuu-noch-v-godu-71796529/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.