От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана
От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана
Гаянэ Левоновна Степанян
Чем на самом деле является Нобелевская премия по литературе? Признанием высоких художественных качеств произведения? Отражением исторического запроса или частью политической конъюнктуры? Почему из всех достойнейших претендентов на награду из числа русских писателей, от Толстого до Ахматовой, премию получили лишь пятеро из них? Ответ кроется в их нобелевских речах: каждый из пяти писателей обратился к современникам с самым важным и насущным, со словами истины, которую не могла заглушить ни одна политическая система – ни Запада, ни Востока. Из этих слов-маяков и составлен нобелевский сюжет книги: свобода – дух добра – мир – правда – слово.
Гаянэ Степанян
От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана
Юрию Григорьевичу
и Светлане Ивановне Севастьяновым
с любовью и благодарностью
© Степанян Г. Л., текст, 2024
© Оформление. ООО «Бослен», 2024
Вступление
Эта книга явилась по следам моего лекционного курса «Нобелевская премия и русские писатели-лауреаты», который я неоднократно читала на разных площадках. Слушатели часто спрашивали: как в Шведской академии выбирают нобелевских лауреатов по литературе? Влияют ли на выбор политические соображения, не связанные с соображениями эстетическими? Можно ли ориентироваться на Нобелевскую премию как на рекомендацию эстетического, а не только политического характера? Иными словами, мы пытались разобраться, сохраняет ли культура, становясь одним из языков политики, свое эстетическое и духовное содержание.
Я искала не очевидные, а добросовестные ответы, поэтому пристальнее вглядывалась в жизнь своих героев и черты времен, в которые им довелось жить. Я определила для себя, что политика – это история в пространстве (в то время как история – это политика во времени), и в ней сложно переплетаются сиюминутные частные выгоды, которые суть конъюнктура, и фундаментальные общественные запросы. Беда или счастье в том, что современникам отделить одно от другого не менее сложно, чем предугадать будущего классика в современнике-писателе, которого сегодня превозносят или же объявляют предателем и изгоем. Великое и ничтожное, всеобщее и конъюнктурное расставляет по местам лишь время.
Размышляя над вопросами своих слушателей касательно политической составляющей Нобелевской премии, я пришла вот к чему.
1. Выбор тех или иных лауреатов в области литературы и сегодня отражает некие запросы, но отдельных узких групп людей или исторически обусловленные, станет ясно, когда спадет пена дней и когда рассекретят имена номинантов, претендовавших на премию, но не получивших ее. Не зная, каков был выбор, трудно оценить решение академии во всей его сложности.
2. В XX веке все пять решений Шведской академии о награждении пятерых русских писателей были продиктованы не конъюнктурой, а запросами времени. В 1930-е годы это был вопрос об отношении к изгнанной культуре на фоне новой пугающей Советской России. После Второй мировой войны невозможно стало не вглядываться в литературу страны-победительницы. В конце оттепели обострилось противостояние политических систем, и встал вопрос о том, должен ли писатель быть активным актором этого противостояния или посвятить себя эстетическим поискам.
Пятеро российских лауреатов емко отвечали на эти исторические запросы, и тексты их речей не оставляют сомнений в том, что их награждение отмечает то захватывающее дух мгновение, когда совпадают характер личной одаренности лауреата и исторические запросы миллионов его современников.
Нобелевские тексты содержат общие элементы: в той или иной мере каждый писатель обозначает причины, приведшие его на нобелевскую кафедру; во всех текстах отмечено то, что можно назвать нервом эпохи; почти во всех речах заявлена писательская программа или манифест.
Попытка определить связь между характером личной одаренности и историческим запросом и легла в основу моей книги. В ней шесть глав. Первая посвящена отношениям между русской литературой XX века и Нобелевской премией. В этой главе повествуется о писателях номинированных, но не награжденных: на фоне их ненаграждения явственнее проступает значение присуждения Нобелевской премии пятерым лауреатам, которым посвящены следующие пять глав.
Я не составляла подробное жизнеописание своих героев, а рассматривала жизнь каждого как сюжет, кульминацией которого становится нобелевская речь, и отбирала в первую очередь те сведения, которые подводят к этой кульминации. Именно потому я уделила мало внимания тому, что называют частной жизнью, была ли она у моих героев спокойной или интригующе бурной. Я расставляла акценты на событиях, объясняющих более прямо, чем частная жизнь, как человек, один из многих миллионов своих современников, вдруг оказывается всемирной знаменитостью. К таким событиям я отнесла художественные открытия каждого писателя, взгляды, которые отразились в его творчестве, а также факты, свидетельствующие об интересе зарубежного читателя. Другая сторона нобелевской медали – это отношение государственной системы к награждению соотечественника: ее приятие и неприятие премии в области литературы также уточняет природу дара, отвечавшего историческим запросам.
В каждую из пяти глав о нобелевских лауреатах я включила часть, посвященную нобелевской речи, поскольку полагаю, что она – больше, чем высказывание частного человека, но артикулирование XX века своих боли и надежд.
Конечно, я транслирую очень субъективный взгляд, но книга дает читателю возможность составить собственное мнение: основной текст я снабдила многими сносками, в которых не только указываю источники сведений, но и предлагаю литературу, позволяющую углубиться в ту или иную тему; помимо этого, в конце каждой главы предложена библиография по теме. Особое внимание читателя обращаю на двух исследователей, книги которых актуальны для всех шести разделов: Абрама Блоха с его фундаментальным трудом «Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии» (М., 2005)[1 - Далее ссылки на это издание даны под шифром: Блох 2005.], из которого читатель узнает не только про писателей, но и про награждения соотечественников в других областях; а также Татьяну Марченко с ее не менее основательной работой «Русская литература в зеркале Нобелевской премии» (М., 2017)[2 - Далее ссылки на это издание даны под шифром: Марченко 2017.], в которой, помимо фактов, приводятся и анализируются заключения экспертов по русским писателям-номинантам.
Глава 1
Нобелевская премия и русская литература XX века
Размах слова всегда оказывается достоянием для мысли.
Владимир Бибихин. Мир
Исторические последствия одного недоразумения
В 1888 году у изобретателя динамита Альфреда Бернхарда Нобеля умер брат Людвиг, а в утренних газетах написали: «Торговец смертью мертв». Из-за ошибки газетчиков Альфред задумался над тем, кем он останется в памяти последующих поколений.
В 1895 году Нобель составил завещание. В нем он распорядился создать особый фонд, средства из которого следовало вручать ученым, литераторам и общественным деятелям, внесшим большой вклад в историю человечества. По завещанию ежегодно имеющиеся в фонде средства делятся на пять равных частей. Часть выделяется химикам, часть – физикам, а также медикам, литераторам и тем, кто внес вклад в дело мира. А в 1969 году в честь трехсотлетия Шведского банка учредили премию по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля. Неофициально ее называют Нобелевской премией по экономике, но к завещанию основателя она отношения не имеет.
В завещании Нобель подчеркнул, что при выдвижении и награждении лауреатов национальность и гражданство не должны иметь никакого значения: «Мое непременное требование заключается в том, чтобы при присуждении премии никакого значения не имела национальность претендентов и ее получали самые достойные независимо от того, скандинавы они или нет»[3 - Здесь и далее цитаты из завещания приводятся по тексту, опубликованному на официальном сайте Нобелевской премии: https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will- (https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will-)2/ (Перевод мой.)].
Альфред Нобель умер от кровоизлияния в мозг в 1896 году. После оглашения завещания в январе 1897-го родственники покойного потребовали объявить документ недействительным, потому что огромное наследство стало, по сути, общественным достоянием. Но в апреле того же года исполнители воли Нобеля основали фонд его имени. Потом они сформировали список организаций, которые утверждают лауреатов: Каролинский институт отвечает за присуждение премии в области физиологии или медицины; Шведская академия за премию по литературе; Шведская королевская академия наук за присуждение премий по физике и химии. А вот Нобелевская премия мира, согласно завещанию Нобеля, оказалась в юрисдикции Норвегии. В 1904 году в Христиании (современном Осло) основали Норвежский Нобелевский институт, задача которого оказывать помощь Нобелевскому комитету в определении самых достойных кандидатов. Членов же Норвежского Нобелевского комитета назначает стортинг, норвежский парламент.
Лауреатов (кроме лауреатов премии мира) награждает в Стокгольме в Концертном зале король Швеции. Сумма премии изменяется из года в год в зависимости от доходов Нобелевского фонда. Первоначальный размер фонда составлял 31 миллион шведских крон, в переводе на современные доллары – около 250 миллионов. В настоящее время размер капитала фонда – 520 миллионов долларов.
Премию по литературе Альфред Нобель завещал давать создателю «выдающегося литературного произведения идеалистического направления». Правда, критерий этого направления он не уточнил. Лауреатов по литературе утверждает Шведская академия. В ее состав входит Нобелевский комитет по литературе. Это рабочая группа, которая состоит из четырех или пяти человек. Нобелевский комитет оценивает выдвинутые на номинацию произведения и предлагает свои рекомендации академии.
Премиальный календарь выглядит так. Каждый сентябрь Нобелевский комитет рассылает письма-приглашения и номинационные формы тем людям и организациям, которые имеют право выдвигать претендентов на премию. Устав Нобелевского фонда предусматривает, что предлагать кандидатуры для награждения могут:
– члены Шведской академии, а также других академий, институтов и обществ с аналогичными целями и структурой;
– профессора литературы и лингвистики различных университетов и университетских колледжей;
– лауреаты Нобелевской премии по литературе;
– председатели авторских сообществ (например, Союзов писателей), которые представляют литературное творчество в своих странах.
Те, кто не получил приглашения от Нобелевского комитета, но соответствует требованиям, также могут выдвигать кандидатуры на соискание премии, а вот самовыдвижение запрещено.
Люди и организации, участвующие в выдвижении соискателей, высылают в Нобелевский комитет заполненные номинационные формы. Комитет должен их получить не позднее 31 января следующего года.
Получив все формы, члены Нобелевского комитета проверяют номинации и составляют список для Шведской академии. Шведская академия изучает номинации до апреля. Из предложенного списка академики выбирают для дальнейшего рассмотрения 15–20 имен. В мае список сокращается до пяти финалистов. Их произведения члены академии читают летом, в сентябре обсуждают ценность вклада кандидатов в литературу и выносят вердикт. По каждому из номинантов Нобелевский комитет готовит отчет.
В октябре Шведская академия принимает окончательное решение. Чтобы стать нобелевским лауреатом, кандидат должен получить больше половины голосов академиков. Мировое сообщество узнает имя победителя, а вот информация об именах прочих номинантов засекречена. Дело в том, что по уставу Нобелевского фонда в течение 50 лет запрещено публично или приватно разглашать любые сведения о номинациях и мнениях, высказанных членами Нобелевского комитета.
Церемонию вручения премии проводят 10 декабря в Стокгольме. Шведский король вручает лауреату золотую медаль и диплом.
Сегодня открытой считается информация о номинантах с 1901 по 1973 год (в январе 2024-го раскрыли имена претендентов за 1974 год). Также из архивов Шведской академии за 1962–1966 годы представлены шорт-листы кандидатов и выдержки из отчетов Нобелевского комитета.
Нобелевская премия по литературе и Толстой
Первым нобелевским лауреатом по литературе в 1901 году стал французский поэт и эссеист Сюлли-Прюдом. На полученные деньги он утвердил премию собственного имени для французских поэтов. О Льве Толстом почему-то в тот год не вспомнили, равно как и о другом его великом современнике Генрике Ибсене. Награждение Сюлли-Прюдома вызвало сильную реакцию как в самой Швеции, так и за ее пределами. В прессе писали, что «рядом с огромной фигурой Толстого некий Сюлли-Прюдом уменьшится до размеров элегантной миниатюры»[4 - Цит. по: Блох 2005. С. 43. Впрочем, время показало, что упрек в адрес Сюлли-Прюдома не вполне справедлив. Например, его упоминает в своих стихах другой герой нашего повествования – грузинский поэт Тициан Табидзе, который встретится на страницах, посвященных Пастернаку.].
По инициативе шведского профессора литературы Оскара Ивара Левертина 42 представителя шведской гуманитарной элиты (писатели, художники и критики) написали обращение к Толстому, известное как «протест сорока двух». Среди подписавшихся была Сельма Лагерлёф, будущий лауреат Нобелевской премии.
В письме, написанном на французском и шведском языках, говорилось: «Ввиду впервые состоявшегося присуждения Нобелевской премии в литературе мы, нижеподписавшиеся писатели, художники и критики Швеции, хотим выразить Вам наше преклонение. Мы видим в Вас не только глубоко чтимого патриарха современной литературы, но также одного из тех могучих и проникновенных поэтов, о котором в данном случае следовало бы вспомнить прежде всего, хотя Вы, по своему личному побуждению, никогда не стремились к такого рода награде. Мы тем живее чувствуем потребность обратиться к Вам с этим приветствием, что, по нашему мнению, учреждение, на которое было возложено присуждение литературной премии, не представляет в настоящем своем составе ни мнения писателей-художников, ни общественного мнения. Пусть знают за границей, что даже в нашей отдаленной стране основным и наиболее сильным искусством считается то, которое покоится на свободе мысли и творчества».
Толстой написал Левертину ответное письмо по-французски. Его вскоре опубликовали в шведской прессе. Русский перевод появился в «С.-Петербургских ведомостях» в феврале 1902 года и в периодическом обозрении «Свободное слово» в марте 1903-го. Толстой ответил, что не может согласиться на Нобелевскую премию, поскольку награда связана с большой денежной суммой: «Дорогие и уважаемые собратья! Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне лично, но все же глубоко мною уважаемых. Примите, дорогие собратья, выражение моей искренней благодарности и лучших чувств»[5 - Толстой Л. Н. – Группе шведских писателей и ученых. 22 января (4 февраля) 1902 г. URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901–1902/letter- (http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901%E2%80%931902/letter-)170.htm].
Общественное возмущение, вызванное тем, что Толстого не удостоили награды, оказалось бурным и безосновательным в равной мере: дело в том, что среди номинированных на премию в том году 25 человек Толстого просто не было. Нобелевский комитет не имел оснований рассматривать его кандидатуру. Нравственная же позиция Толстого по поводу денег хотя и была известна, но не могла стать препятствием для награждения согласно уставу Нобелевского фонда, для которого объявить первым лауреатом великого писателя означало бы задать высочайшую планку.
Сам Левертин в ответ на упреки в том, что Льва Николаевича не номинировали, признавался, что «считал кандидатуру Толстого делом само собой разумеющимся»[6 - Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). Кёльн; Вена, 2007. С. 93.].
Впервые имя Толстого появилось в списке номинаций в 1902-м. Его выдвинули профессор зарубежной литературы в Сорбонне Эрнест Лихтенбергер, профессор Коллеж де Франс, языковед Мишель Бреаль и член Французской академии, писатель и драматург Людовик Галеви, который оказался самым последовательным номинатором русского писателя – с 1902 по 1906 год. К номинаторам присоединился и Левертин, подписавший до того протестное письмо в адрес Шведской академии.
Среди номинаторов Толстого преобладают французы, поскольку Лев Николаевич был необычайно популярен во Франции. Например, «С.– Петербургские ведомости» сообщили читателям в декабре 1904 года, что там объявлен всенародный сбор средств на памятник Толстому в Париже – и это при живом писателе. Планировалось, что автором монумента станет известный скульптор князь Паоло Трубецкой, а на открытие Толстой прибудет лично.
11 (24) декабря 1904 года «Новости и Биржевая газета» сообщила, что Трубецкой получил официальное приглашение. Скульптор рассказал корреспонденту издания, что «великий писатель земли русской» будет изображен на лошади, в косоворотке и в смазных сапогах, с гордо поднятой непокрытой головой. Миниатюра, по которой планировался памятник, была исполнена уже в 1900-м, и Толстой лично посетил мастерскую Трубецкого на Мясницкой, чтоб ее увидеть[7 - См. коллекцию виртуального Русского музея: https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/sculpture/18_20/trubeckoy_p_portret_l_n_tolstogo_1900_sk_553/]. Однако памятник в Париже так и не установили.
В 1903-м Толстого снова номинировали. В этом участвовали Людовик Галеви и еще два члена Французской академии: Анатоль Франс и Марселен Бертло. В 1904-м неугомонный Галеви вновь предложил премировать Толстого, и в этот раз к нему присоединился историк Альбер Сорель. В 1905-м Галеви повторно выдвинул Толстого при поддержке 17 членов Финского научного общества. Всего в том году у Толстого был 21 номинатор. В последний раз несгибаемый француз (и я опять про Галеви) номинировал Толстого в 1906-м. В 1908-м Галеви умрет.
Так почему же Лев Николаевич так и не стал нобелевским лауреатом? А. М. Блох приводит версию видного знатока нобелевских номинаций Челля Эспмарка, предположившего, что все дело было в критериях, которые сложились под влиянием консервативных взглядов постоянного секретаря Шведской академии и председателя Нобелевского комитета Карла Давида Вирсена. «Эпохой Вирсена» называют первое десятилетие работы Нобелевского комитета. И для этого времени характерна такая норма выбора: Нобелевской премии заслуживает тот, кто руководствуется в своем творчестве критериями «высокого и здорового идеализма».
Тенденция оценивать творчество Толстого с этих позиций наметилась уже при первой номинации писателя в 1902 году. Но наиболее показателен подход Вирсена в заключении 1905 года: «При всем восхищении многими произведениями Толстого, следует задать вопрос – насколько в сущности здоров идеализм писателя, когда в его особенно великолепном произведении “Война и мир” слепой случай играет столь значительную роль в известных исторических событиях, когда в “Крейцеровой сонате” осуждается близость между супругами и когда во многих его произведениях отвергается не только церковь, но и государство, оспаривается даже право на частную собственность, которой сам он столь непоследовательно пользуется, даже право народа и индивидуума на самозащиту»[8 - Цит. по: Блох 2005. С. 44–45.].
Лев Толстой – не единственная жертва критериев «эпохи Вирсена», требовавших от кандидатов «здорового идеализма». В 1901-м шведские академики отклонили кандидатуру Эмиля Золя, казавшуюся приоритетной среди номинантов того года, в последующие годы Генрика Ибсена и т. д.
До 1906 года среди номинаторов Толстого в регистрационных журналах Нобелевского комитета не зафиксировано ни одного соотечественника, если не считать за таковых почти два десятка членов академического общества Финляндии, номинально подданных Российской империи, которые выдвинули русского писателя на премию 1905 года. Только в 1906-м почетный академик Анатолий Кони участвовал в кампании по выдвижению кандидатуры Толстого на Нобелевскую премию.
Об участии Кони в номинировании Толстого свидетельствуют два источника. Во-первых, личный доктор Льва Николаевича Душан Маковицкий записал в дневнике 23 сентября 1906 года, что Павел Бирюков, ненадолго приехавший в Ясную Поляну из Петербурга, рассказал, что слышал от Кони, будто в нынешнем году Шведская академия склоняется к мысли присудить Толстому Нобелевскую премию. Во-вторых, сам Кони, готовя свои воспоминания о писателе, упомянул, что на заседании Разряда изящной словесности Императорской академии наук обсуждали кандидатуру Толстого на Нобелевскую премию. Однако при редактировании рукописи автор исключил этот эпизод и о нем известно только по рукописному экземпляру воспоминаний, хранящемуся в архиве Института русской литературы РАН.
Согласно официальным документам Академии наук, связанным с обсуждениями, проходившими на ее заседаниях, и исключенному эпизоду в воспоминаниях Кони, почетный академик Константин Арсеньев предложил выдвинуть статью «Великий грех», в которой писатель обсуждал насущные проблемы крестьянского землепользования. Не последнюю роль в таком выборе сыграло буквальное прочтение приложенного к письму Вирсена текста устава Нобелевского фонда о желательности представления на премию произведения, вышедшего в предыдущем году. Статья «Великий грех» была опубликована в июле 1905-го, сразу же перепечатана в английской и американской прессе и формально соответствовала пожеланию.
Однако российские академики начали обсуждать кандидатуру Толстого только в ноябре 1905-го и закончили лишь в январе следующего года. После обсуждения требовался еще перевод номинации на французский язык, затем – подготовка его к отправке в Нобелевский комитет. В итоге документы были направлены в Стокгольм слишком поздно – 1 февраля 1906 года.
Предполагают, что именно по этой причине Кони решил не включать историю с рассмотрением кандидатуры Толстого на Нобелевскую премию в предназначенный для печати текст воспоминаний. С другой стороны, даже если бы документы пришли вовремя, вряд ли это что-то бы изменило: Толстой по-прежнему не соответствовал вирсеновским критериям «здорового идеализма».
Императорская академия наук, выдвинувшая Толстого в 1906 году на Нобелевскую премию, номинировала не только его. Президент академии великий князь Константин Константинович и несколько ее членов – Арсений Голенищев-Кутузов, Андрей Сабуров, Никодим Кондаков, Анатолий Кони, а также член Императорской академии художеств П. Янковский и русский посол в Риме Александр Нелидов – подписали номинацию на Нобелевскую премию по литературе прусского музыковеда Карла Фридриха Глазенапа, составителя биографии Рихарда Вагнера.
А в 1902 году профессор Санкт-Петербургской Военно-юридической академии Антон Вульферт выдвигал на премию самого Кони за книгу о немецком филантропе докторе Гаазе и его жизни в России. Ее переиздавали пять раз, с 1897 по 1914 год. По поводу этого произведения Нобелевский комитет в своем заключении отметил, что при всем гуманизме книга имеет «сугубо специальный интерес и скорее должна стать темой для обсуждения на пенитенциарном конгрессе, нежели в Нобелевском комитете»[9 - Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). С. 96.].
Таким образом, Толстой не получил Нобелевскую премию по литературе в силу двух причин. Во-первых, члены Шведской академии не восприняли масштаб разработанной Толстым эстетики. Во-вторых, отечественные интеллектуалы слишком долго молчали, и их молчание служило для шведских академиков косвенным подтверждением того, что в отношении Толстого они вынесли верные вердикты. Поразительно, что соотечественники не выдвигали не только Толстого, но и Чехова, обойденного и зарубежными номинаторами, несмотря на широкую известность писателя во многих странах.
В самом начале истории Нобелевской премии Лев Толстой оказался единственным представителем русской литературы, кандидатуру которого Шведская академия рассматривала серьезно.
Конкуренты Бунина
Возможность присудить Нобелевскую премию русскому писателю активно обсуждалась с 1922 года. Литературный журнал «Mercure de France» 1 октября опубликовал статью «Кому дать Нобелевскую премию?». В ней утверждалось, что русскую литературу необходимо отметить: «Литературы почти всех народов мира удостоены Нобелевской премии, за исключением той, что считается одной из самых великих и обильных – русской, давшей миру таких гениев, как Гоголь, Толстой, Достоевский. Правда, самая первая премия по литературе 1901 года была предложена графу Льву Толстому, но он от нее решительно отказался. Русские ученые дважды удостоились Нобелевской премии: знаменитый физиолог Иван Павлов в 1904 году, а профессор Мечников в 1908 году поделил премию со знаменитым немецким профессором Эрлихом. Но еще ни один русский писатель не получил Нобелевскую премию. Поэтому во многих литературных кругах Франции и Германии предлагают, чтобы в этом году Нобелевская премия была присуждена одному или нескольким русским писателям»[10 - Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. 2020. № 2 (16). С. 207.].
Авторы статьи рассматривали Нобелевскую премию как акт и политической, и гуманитарной поддержки: «Нынешняя ситуация русских писателей плачевна. Огромное большинство, не в силах ни жить, ни паче того работать в большевистском аду, уехало и ведет бродячую эмигрантскую жизнь в Германии, Франции, Англии, Чехословакии и славянских странах, с трудом зарабатывая на хлеб насущный, утратив надежду. Те, кто остались в России, терпят тяжелейшие лишения в коммунистическом раю, где все умирают с голода, за исключением крупных советских функционеров, спекулянтов, торгашей и чекистов. В этой плачевной ситуации находятся не только безвестные литераторы, но и великие писатели, чьи произведения переведены на многие языки и вызывают всеобщее восхищение. Нобелевская премия, данная русской литературе, может помочь многим нуждающимся»[11 - Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 208.].
Запрос на русскую литературу оказался под огромным идеологическим влиянием: среди номинантов и номинаторов Нобелевской премии в промежуток между 1918 и 1933 годами Горький стал единственным гражданином СССР[12 - Горький покинул СССР 16 октября 1921 года. Слово «эмиграция» относительно него не использовалось. Окончательно вернулся в СССР он только в 1933-м.].
3 января 1923 года французский писатель Ромен Роллан (лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года) номинировал одновременно Константина Бальмонта, которого эксперты отвергли, Ивана Бунина и Максима Горького. Горького в общей сложности выдвигали четыре раза, ровно каждые пять лет: в 1918 году, 1923-м (номинировал Ромен Роллан), 1928-м (номинировал профессор славянских языков Сигурд Агрелл, лауреат Нобелевской премии по литературе Вернер фон Хейденстам и профессор Тур Хедберг) и 1933-м (снова Агрелл).
Случай с Горьким – из тех, когда Шведской академии пришлось выбирать между своими политическими предпочтениями и талантом номинанта. Александра Михайловна Коллонтай, посланник СССР в Стокгольме, так комментирует атмосферу, царившую в академии: «Царскую Россию шведы не любили, но зато шведская знать – помещичья, феодальные бароны – “уважали” Россию за “крепкий консерватизм” и абсолютизм. Советский Союз в Швеции не знают, не понимают и безумно боятся большевизма»[13 - Коллонтай А. М. Дипломатические дневники. 1922–1940. М., 2001. Т. 1. С. 465. Запись от 09.05.1930.].
Отношение к кандидатуре Горького от номинации к номинации менялось. В 1918 и 1923 годах члены комитета, признавая одаренность кандидата, сочли, что многие произведения еще сырые. В 1928-м это мнение изменилось благодаря экспертному заключению слависта Антона Карлгрена, высоко оценившего повесть «Детство» и пьесу «На дне» и подчеркнувшего, что в этих произведениях фигура Горького приобретает «совершенно иной формат, по сравнению с прежними временами, и вызывает иное отношение и иные симпатии, тогда как его политическое лицо остается неясным»[14 - Цит. по: Блох 2005. С. 106.].
В 1928 году в Нобелевском комитете за Горького проголосовали Эрик Карлфельдт и Андерс Эстерлинг, но прочие три голоса достались писательнице Сигрид Ундсет. Один из членов академии, Пер Халльстрём, объяснял свое решение так, что лично для него не имеет значения, «был ли или является сейчас Горький большевиком»[15 - Там же.], но мировая общественность, ориентирующаяся на решения Нобелевского комитета как на мерило художественного вкуса, интерпретирует награждение Горького как высокую оценку всего его творчества, а не отдельных его произведений.
Ходили слухи о номинациях Горького в 1931 и 1932 годах, на которые опиралась А. М. Коллонтай в своих донесениях и частных беседах, но они оказались безосновательны: Горького в эти годы не выдвигали. Примечательны ее записи, характеризующие атмосферу вокруг нобелевской интриги. Так, в своем дневнике она записала в декабре 1931-го: «Была на торжественном заседании по раздаче премий Нобеля в научной области и по художественной литературе. Встретила Трюгера… Говорила долго с испанским посланником Педро Гарсия Кондэ… В разговоре с Кондэ и немецким посланником (немцы получили обе научные премии) Кондэ высказал мысль, что по мировой славе Горький является первым кандидатом на премию по художественной литературе, и удивился, что Горький ее до сих пор не получил»[16 - Там же. С. 125.].
В 1932 году премию присудили английскому писателю Джону Голсуорси, Горького даже не номинировали – а только призывали номинировать в прессе. По поводу награждения Голсуорси Коллонтай написала 15 ноября 1932 года члену коллегии НКИД СССР Борису Стомонякову: «…эти недели в Стокгольме проходят под знаком уже реального сближения Швеции с Англией. Комиссия по переговорам для обновления торгдоговора или замене прежнего новым уже недели две как выехала в Англию… Нобелевская премия в этом году по линии литературной будет присуждена Гальсворфи (Англия). Одно время поговаривали о Горьком[17 - Коллонтай ошиблась. Кандидатуру Горького не рассматривали в 1932 году.]. Враждебные нам круги выдвигали Мережковского. Мне пришлось кое с кем поговорить по этому поводу и указать через дружески к нам расположенных профессоров, что эта кандидатура “политически не прилична” по отношению нас и что эсдековский кабинет не может не понимать этого. По поводу представления Нобелевской премии Гальсворфи многие левые общественные деятели и литераторы выступили в печати с протестом, считая премию более заслуженной Горьким. Но в этом случае роль сыграли англофильские настроения… Не подлежит сомнению, что шведская буржуазная пресса ориентируется на английское сближение и усиленно подготовляет общественное мнение в этом духе»[18 - Цит. по: Блох 2005. С. 125–126.].
Группа шведских писателей откликнулась на решение Шведской академии такой телеграммой Горькому: «Мы, шведские писатели, тщетно призывавшие Шведскую академию признать Вас достойным того почета, который, как считается, дает Нобелевская премия, шлем сегодня великому поэту России и рабочего класса наше горячее и почтительное приветствие»[19 - Там же. С. 126.]. Под телеграммой подписался 21 человек, среди них – два будущих нобелевских лауреата по литературе Эйвинд Юнссон и Харри Мартинсон, будущие члены Шведской академии Гуннар Экелёф и Артур Лундквист, наиболее почитаемые из шведских прозаиков XX века Вильхельм Муберг и Ивар Лу-Юханссон.
В следующем же, 1933 году Горький был номинирован, но премию получил Иван Бунин, что также вызвало неоднозначную реакцию. Например, Цветаева сожалела о том, что награду получил не Горький: «Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина [Чествование И. А. Бунина русскими организациями по случаю присуждения ему Нобелевской премии по литературе в Париже 26 ноября 1933 года]. Уклониться – изъявить протест. Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее – Горький. <…> Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький – эпоха, а Бунин – конец эпохи, то Мережковский – эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было. А посл[едние] новости, сравнивавшие его стиль с толстовским (точно дело в “стиле”, т. е. пере, которым пишешь!), сравнивая в ущерб Толстому – просто позорны. Обо всем этом, конечно, приходится молчать. Мережковский и Гиппиус – в ярости. М. б. единственное, за жизнь, простое чувство у этой сложной пары»[20 - Цветаева М. И. – Тесковой А. А. 24 ноября 1933 года. URL: http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter- (http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter-)259.htm].
Мысль о политической ангажированности Нобелевского комитета прозвучала и в «Литературной газете» за 1933 год: «В противовес кандидатуре Горького, которую никто никогда и не выдвигал, да и не мог в буржуазных условиях выдвинуть, белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал кандидатуру матерого волка контрреволюции Бунина, чье творчество, особенно последнего времени, насыщенное мотивами смерти, распада, обреченности в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев»[21 - Цит. по: Блох 2005. С. 119.].
Второй серьезный конкурент Бунина – писатель, поэт, эссеист Дмитрий Сергеевич Мережковский. Впервые его кандидатуру выдвинул академик, специалист по истории русской литературы Нестор Котляревский в 1914 году, вероятно, в связи с выходом 24-томного издания Мережковского, а потом до 1930-го его никто не номинировал. С 1930 по 1937-й его номинировали ежегодно. Неизменным номинатором был славист из Лундского университета С. Агрелл, который до 1933 года выдвигал Мережковского вместе с Буниным, а после награждения Бунина, вплоть до своей смерти в 1937-м, продолжал выдвигать Мережковского.
Мережковский был известен в Европе. Его трилогию «Христос и Антихрист» перевели на французский язык сразу после издания на русском, и она пользовалась популярностью у европейских читателей. Европейские издатели пытались интерпретировать творчество Мережковского как продолжение традиции Генрика Сенкевича, награжденного в 1905-м. А в 1903-м Мережковский издал книгу «Толстой и Достоевский» и благодаря ей предстал в глазах французских читателей как духовный восприемник русских писателей, известных на Западе.
О высоких шансах Мережковского на премию свидетельствует и тот факт, что французские газетчики взяли у него интервью в 1932 году, за неделю до объявления лауреата[22 - В тот год лауреатом стал Джон Голсуорси.].
Есть вероятность, что Нобелевский комитет так и не присудил премию Мережковскому из-за того, что тот переусердствовал в создании репутации писателя-пророка: «То всерьез, то саркастически журналисты утверждали, что в 1910 году он предсказал русскую революцию, а в 1933-м – новую мировую войну…»[23 - Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 202–203.].
Помимо Бальмонта, Бунина, Горького и Мережковского, на Нобелевскую премию по литературе в 20–30-е годы XX века номинировали белогвардейского генерала Петра Николаевича Краснова, а также писателей Ивана Сергеевича Шмелёва и Марка Александровича Алданова.
П. Н. Краснов, хоть и известен как военный, занимался литературой и публицистикой. В 1926 году его выдвинул известный филолог и славист Владимир Францев. Но больше имя Краснова в связи с Нобелевской премией нигде не появилось.
Писатель и православный мыслитель И. С. Шмелёв, эмигрировавший из России, становился номинантом в 1931 и 1932 годах. Его творчеством восхищался немецкий писатель Томас Манн: он выдвинул Шмелёва на Нобелевскую премию в 1931-м[24 - В том году Манн выдвинул не только Шмелёва, но и Германа Гессе.]. В сопроводительном письме было написано: «…я счел возможным также предположить, что если комитету может быть угодно когда-нибудь присудить премию русскому писателю, то в этом случае мне хотелось бы назвать имя Ивана Шмелёва. То политическое обстоятельство, что он принадлежит к парижским эмигрантам как решительный противник большевизма, можно оставить в стороне или учесть в том, по крайней мере, смысле, что он живет во французской столице в большой нужде. Его литературные заслуги, по моему убеждению, столь значительны, что он предстает достойным кандидатом на присуждение премии. Из его произведений, которые произвели сильнейшее впечатление на меня и, смею думать, на мировую читающую публику, назову роман “Человек из ресторана” и потрясающую поэму “Солнце мёртвых”, в которой Шмелёв выразил свое восприятие революции. Но и ранние его новеллы, написанные до катастрофы (например, “Неупиваемая чаша” и “Любовь в Крыму”), достойны пера Тургенева и определенным образом свидетельствуют в его пользу»[25 - Цит. по: Марченко 2017. С. 227–228.].
К этому времени Шмелёв был уже известен не только среди русскоговорящих читателей, но и зарубежной образованной публике. К январю 1931 года вышло 28 изданий его произведений на 12 языках и готовились новые.
В тот же год на премию выдвигались Мережковский и Бунин. Шмелёв решил побороться за звание нобелевского лауреата, хотя и не очень верил в успех. Он отправил четыре книги своих произведений и письмо в Швецию профессору Лундского университета, слависту С. Агреллу, который ранее представлял к Нобелевской премии Бунина и Мережковского. Агрелл не ответил. Также Шмелёв отослал книгу и письмо С. Лагерлёф, лауреату Нобелевской премии 1909 года, которая тоже горячо восхищалась «Солнцем мёртвых», но его кандидатуру на Нобелевскую премию она не поддержала[26 - Подробнее о переписке С. Лагерлёф и И. С. Шмелёва см.: Марченко 2017.].
Шмелёв написал письмо своему хорошему знакомому – профессору и ректору Лейденского университета Николасу ван Вейку, который ценил писателя настолько, что включил его произведения в учебную программу Лейденского и Амстердамского университетов. Ван Вейк выразил сожаление по поводу того, что Шмелёва нет в списке номинантов; свое письмо он направил в 1931 году, только в феврале, поэтому рассматривать кандидатуру решили в 1932-м. Шмелёва поддержал и его друг, православный философ Иван Ильин.
Несмотря на то что в 1931 году премию не получил ни один из русских писателей, отношения между Шмелёвым и Буниным ухудшились. Об этом косвенно свидетельствует такая запись в «Грасском дневнике» Галины Кузнецовой, возлюбленной Бунина: «Уверена, что Шмелёв, который разводит о ней такую патоку, если бы хоть раз вздумал перечесть Чехова, постеснялся бы потом взяться за перо. Его потонувшая в блинах, пирогах Россия – ужасна»[27 - Кузнецова Г. Н. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 234.].
Заметным номинантом на Нобелевскую премию стал М. А. Алданов – прозаик, публицист, создатель нового типа исторического романа, эмигрировавший из России после того, как власть захватили большевики. По воспоминаниям современников, Алданов был одним из самых известных писателей-эмигрантов не только среди русскоязычных, но и среди иностранных читателей. Ни один из русских писателей не был номинирован столько раз, сколько Алданов – с 1938 по 1957 год 13 раз: девять раз его номинировал сам Бунин, четыре раза публицист Самсон Соловейчик.
Именно Алданов хлопотал о выдвижении на премию Бунина, и последний, получив ее, стал хлопотать об Алданове. Инициатива исходила от самого Бунина. Алданов написал ему по этому поводу: «Я никогда не просил бы, если бы вы сами это первый не сделали»[28 - Цит. по: Марченко 2017. С. 415.].
Выдвигая Алданова на премию в первый раз, Бунин удивительно лаконичен. Он лишь просит за коллегу по цеху, не раскрывая ни его личности, ни творчества, вероятно, полагая, что его просьбы и в таком виде достаточно: «Господа академики, имею честь предложить вам кандидатуру господина Марка Алданова (Ландау) на Нобелевскую премию 1938 года. Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении»[29 - Там же.].
Правда, через пару дней после этого письма, видимо, с подачи самого Алданова, Бунин дослал в академию приложение на 16 страницах, в котором составил краткую биографию номинанта, подчеркивая его либеральные взгляды, не позволившие остаться в России, а также список произведений. Он даже приложил англоязычную справку из «Британской энциклопедии», в которой Алданов был назван литературным наследником Достоевского и Толстого.
Рецензент Алданова, славист Карлгрен, в разные годы выдвижения писателя, в своих отзывах, с одной стороны, давал высокую оценку писательскому мастерству, с другой – каждый раз настаивал на том, что проза Алданова имеет только периферийное значение для эмигрантской среды. Вероятно, по этой причине Алданов так и не стал нобелевским лауреатом.
Советские писатели и Нобелевская премия
С 1933 года, когда номинировали Горького, советских писателей не выдвигали до послевоенных лет. После Второй мировой войны игнорировать Советский Союз как страну-победительницу стало невозможно. Английский филолог и философ Исайя Берлин, работавший в 1947 году в посольстве Великобритании в Москве, так описал новую политическую атмосферу: «Выдающаяся храбрость и жертвенность советских людей в войне против Гитлера подняли во второй половине 1945 года волну симпатий к Советскому Союзу, заглушившую во многом критику советской системы и ее методов. Повсюду в мире люди горячо стремились к взаимопониманию и сотрудничеству»[30 - Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах. URL: http://lib.ru/FILOSOF/BERLIN_I/russkie_pisateli.txt].
Первым в 1946 году номинировали Бориса Пастернака; и снова в 1947-м. Тогда же член Шведской академии Генри Олссон впервые выдвинул Михаила Шолохова. И Шолохов, и Пастернак были к тому времени широко известны на Западе, а потому их выдвижение представлялось закономерным. О популярности Шолохова в Швеции писала руководству еще в 1934 году А. М. Коллонтай: «Из литературных сил мне представляется, что кандидатура Шолохова здесь находит некоторый отклик. Его читают и ставят высоко его талант»[31 - Цит. по: Блох 2005. С. 179.].
Звездным годом для советской литературы стал 1965-й: Нобелевскую премию получил Шолохов, а его конкурентами стали Константин Паустовский и Анна Ахматова.
Наиболее часто в связи с выдвижением Ахматовой на Нобелевскую премию упоминается имя шведского профессора, литературоведа и эксперта Нобелевского комитета Эрика Местертона, с которым поэтесса была лично знакома и в своих записях называла его «шведом», а он ездил в Ленинград и навещал ее в Комарове. Местертон был специалистом по английской литературе и страстно увлекался русской. Он публиковал эссе о стихотворениях Ахматовой и о «Поэме без героя», а позже опубликует эссе про поэзию Бродского.
Анна Ахматова услышала о себе как номинанте Нобелевского комитета летом 1962 года[32 - В том же году появились первые упоминания в прессе о Паустовском как о возможном кандидате на премию.] от Местертона. Правда, потом он утверждал, что ничего такого не говорил, а только соглашался с тем, что Ахматова заслуживает нобелевской награды[33 - Местертон являлся одним из экспертов 1958 года при рассмотрении кандидатуры Пастернака и не мог не знать о происходящем в комитете в 1962-м. Не исключено, что он посещал Ахматову не только как профессиональный литературовед, но и имея в виду миссию от Нобелевского комитета: А. М. Блох пишет, что существовала практика выяснять, не повредит ли премия физическому состоянию или социальному положению кандидата (Блох 2005. С. 695).].
В нобелевском архиве сохранился небольшой текст 1964 года, составленный Местертоном, который называется «Русские и польские писатели, могущие иметь интерес для Нобелевского комитета». Он занимает три машинописные страницы, и одна из них полностью посвящена Ахматовой. Обзор начинается так: «В современной русской литературе, по моему мнению, два имени заслуживают упоминания в связи с Нобелевской премией. Это Анна Ахматова и Михаил Шолохов» (оба имени подчеркнуты)[34 - Цит. по: Марченко 2017. С. 601.]. Местертон предложил разделить премию между ними в случае присуждения ее русскому литератору. Он охарактеризовал творчество Ахматовой: «…ее стихи причислены к классическим и пользуются широкой популярностью, тогда как сама поэтесса живет в полном уединении вне литературно-политических споров советской общественности. Ее любовная лирика, берущая начало в 1909 году, принадлежит к лучшим образцам этой великой традиции, восходящей к Пушкину. Но ее творчество не ограничено только этой лирикой. Опыт, обретенный в революциях и войнах, обнаруживает себя в некоторых глубоко гражданских стихотворениях из эпохи 1914–1917 годов и в двух произведениях, недавно опубликованных за пределами России. Одно из них – это большая лирико-эпическая “Поэма без героя”, изданная в США в 1960 году… Однажды Анна Ахматова под сильным давлением написала стихотворное приношение Сталину, но в остальном она всегда страдала от партийных директив. Она настоящий патриот… Разделив премию между Шолоховым и Ахматовой, Академия отдала бы дань традициям русской культуры, чьим последним крупным представителем является поэтесса, и одновременно обеспечила бы признание ведущему писателю новой советской литературы»[35 - Там же. С. 602–603.]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71784148?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Далее ссылки на это издание даны под шифром: Блох 2005.
2
Далее ссылки на это издание даны под шифром: Марченко 2017.
3
Здесь и далее цитаты из завещания приводятся по тексту, опубликованному на официальном сайте Нобелевской премии: https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will- (https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will-)2/ (Перевод мой.)
4
Цит. по: Блох 2005. С. 43. Впрочем, время показало, что упрек в адрес Сюлли-Прюдома не вполне справедлив. Например, его упоминает в своих стихах другой герой нашего повествования – грузинский поэт Тициан Табидзе, который встретится на страницах, посвященных Пастернаку.
5
Толстой Л. Н. – Группе шведских писателей и ученых. 22 января (4 февраля) 1902 г. URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901–1902/letter- (http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901%E2%80%931902/letter-)170.htm
6
Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). Кёльн; Вена, 2007. С. 93.
7
См. коллекцию виртуального Русского музея: https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/sculpture/18_20/trubeckoy_p_portret_l_n_tolstogo_1900_sk_553/
8
Цит. по: Блох 2005. С. 44–45.
9
Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). С. 96.
10
Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. 2020. № 2 (16). С. 207.
11
Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 208.
12
Горький покинул СССР 16 октября 1921 года. Слово «эмиграция» относительно него не использовалось. Окончательно вернулся в СССР он только в 1933-м.
13
Коллонтай А. М. Дипломатические дневники. 1922–1940. М., 2001. Т. 1. С. 465. Запись от 09.05.1930.
14
Цит. по: Блох 2005. С. 106.
15
Там же.
16
Там же. С. 125.
17
Коллонтай ошиблась. Кандидатуру Горького не рассматривали в 1932 году.
18
Цит. по: Блох 2005. С. 125–126.
19
Там же. С. 126.
20
Цветаева М. И. – Тесковой А. А. 24 ноября 1933 года. URL: http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter- (http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter-)259.htm
21
Цит. по: Блох 2005. С. 119.
22
В тот год лауреатом стал Джон Голсуорси.
23
Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 202–203.
24
В том году Манн выдвинул не только Шмелёва, но и Германа Гессе.
25
Цит. по: Марченко 2017. С. 227–228.
26
Подробнее о переписке С. Лагерлёф и И. С. Шмелёва см.: Марченко 2017.
27
Кузнецова Г. Н. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 234.
28
Цит. по: Марченко 2017. С. 415.
29
Там же.
30
Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах. URL: http://lib.ru/FILOSOF/BERLIN_I/russkie_pisateli.txt
31
Цит. по: Блох 2005. С. 179.
32
В том же году появились первые упоминания в прессе о Паустовском как о возможном кандидате на премию.
33
Местертон являлся одним из экспертов 1958 года при рассмотрении кандидатуры Пастернака и не мог не знать о происходящем в комитете в 1962-м. Не исключено, что он посещал Ахматову не только как профессиональный литературовед, но и имея в виду миссию от Нобелевского комитета: А. М. Блох пишет, что существовала практика выяснять, не повредит ли премия физическому состоянию или социальному положению кандидата (Блох 2005. С. 695).
34
Цит. по: Марченко 2017. С. 601.
35
Там же. С. 602–603.
Гаянэ Левоновна Степанян
Чем на самом деле является Нобелевская премия по литературе? Признанием высоких художественных качеств произведения? Отражением исторического запроса или частью политической конъюнктуры? Почему из всех достойнейших претендентов на награду из числа русских писателей, от Толстого до Ахматовой, премию получили лишь пятеро из них? Ответ кроется в их нобелевских речах: каждый из пяти писателей обратился к современникам с самым важным и насущным, со словами истины, которую не могла заглушить ни одна политическая система – ни Запада, ни Востока. Из этих слов-маяков и составлен нобелевский сюжет книги: свобода – дух добра – мир – правда – слово.
Гаянэ Степанян
От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана
Юрию Григорьевичу
и Светлане Ивановне Севастьяновым
с любовью и благодарностью
© Степанян Г. Л., текст, 2024
© Оформление. ООО «Бослен», 2024
Вступление
Эта книга явилась по следам моего лекционного курса «Нобелевская премия и русские писатели-лауреаты», который я неоднократно читала на разных площадках. Слушатели часто спрашивали: как в Шведской академии выбирают нобелевских лауреатов по литературе? Влияют ли на выбор политические соображения, не связанные с соображениями эстетическими? Можно ли ориентироваться на Нобелевскую премию как на рекомендацию эстетического, а не только политического характера? Иными словами, мы пытались разобраться, сохраняет ли культура, становясь одним из языков политики, свое эстетическое и духовное содержание.
Я искала не очевидные, а добросовестные ответы, поэтому пристальнее вглядывалась в жизнь своих героев и черты времен, в которые им довелось жить. Я определила для себя, что политика – это история в пространстве (в то время как история – это политика во времени), и в ней сложно переплетаются сиюминутные частные выгоды, которые суть конъюнктура, и фундаментальные общественные запросы. Беда или счастье в том, что современникам отделить одно от другого не менее сложно, чем предугадать будущего классика в современнике-писателе, которого сегодня превозносят или же объявляют предателем и изгоем. Великое и ничтожное, всеобщее и конъюнктурное расставляет по местам лишь время.
Размышляя над вопросами своих слушателей касательно политической составляющей Нобелевской премии, я пришла вот к чему.
1. Выбор тех или иных лауреатов в области литературы и сегодня отражает некие запросы, но отдельных узких групп людей или исторически обусловленные, станет ясно, когда спадет пена дней и когда рассекретят имена номинантов, претендовавших на премию, но не получивших ее. Не зная, каков был выбор, трудно оценить решение академии во всей его сложности.
2. В XX веке все пять решений Шведской академии о награждении пятерых русских писателей были продиктованы не конъюнктурой, а запросами времени. В 1930-е годы это был вопрос об отношении к изгнанной культуре на фоне новой пугающей Советской России. После Второй мировой войны невозможно стало не вглядываться в литературу страны-победительницы. В конце оттепели обострилось противостояние политических систем, и встал вопрос о том, должен ли писатель быть активным актором этого противостояния или посвятить себя эстетическим поискам.
Пятеро российских лауреатов емко отвечали на эти исторические запросы, и тексты их речей не оставляют сомнений в том, что их награждение отмечает то захватывающее дух мгновение, когда совпадают характер личной одаренности лауреата и исторические запросы миллионов его современников.
Нобелевские тексты содержат общие элементы: в той или иной мере каждый писатель обозначает причины, приведшие его на нобелевскую кафедру; во всех текстах отмечено то, что можно назвать нервом эпохи; почти во всех речах заявлена писательская программа или манифест.
Попытка определить связь между характером личной одаренности и историческим запросом и легла в основу моей книги. В ней шесть глав. Первая посвящена отношениям между русской литературой XX века и Нобелевской премией. В этой главе повествуется о писателях номинированных, но не награжденных: на фоне их ненаграждения явственнее проступает значение присуждения Нобелевской премии пятерым лауреатам, которым посвящены следующие пять глав.
Я не составляла подробное жизнеописание своих героев, а рассматривала жизнь каждого как сюжет, кульминацией которого становится нобелевская речь, и отбирала в первую очередь те сведения, которые подводят к этой кульминации. Именно потому я уделила мало внимания тому, что называют частной жизнью, была ли она у моих героев спокойной или интригующе бурной. Я расставляла акценты на событиях, объясняющих более прямо, чем частная жизнь, как человек, один из многих миллионов своих современников, вдруг оказывается всемирной знаменитостью. К таким событиям я отнесла художественные открытия каждого писателя, взгляды, которые отразились в его творчестве, а также факты, свидетельствующие об интересе зарубежного читателя. Другая сторона нобелевской медали – это отношение государственной системы к награждению соотечественника: ее приятие и неприятие премии в области литературы также уточняет природу дара, отвечавшего историческим запросам.
В каждую из пяти глав о нобелевских лауреатах я включила часть, посвященную нобелевской речи, поскольку полагаю, что она – больше, чем высказывание частного человека, но артикулирование XX века своих боли и надежд.
Конечно, я транслирую очень субъективный взгляд, но книга дает читателю возможность составить собственное мнение: основной текст я снабдила многими сносками, в которых не только указываю источники сведений, но и предлагаю литературу, позволяющую углубиться в ту или иную тему; помимо этого, в конце каждой главы предложена библиография по теме. Особое внимание читателя обращаю на двух исследователей, книги которых актуальны для всех шести разделов: Абрама Блоха с его фундаментальным трудом «Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. Факты. Документы. Размышления. Комментарии» (М., 2005)[1 - Далее ссылки на это издание даны под шифром: Блох 2005.], из которого читатель узнает не только про писателей, но и про награждения соотечественников в других областях; а также Татьяну Марченко с ее не менее основательной работой «Русская литература в зеркале Нобелевской премии» (М., 2017)[2 - Далее ссылки на это издание даны под шифром: Марченко 2017.], в которой, помимо фактов, приводятся и анализируются заключения экспертов по русским писателям-номинантам.
Глава 1
Нобелевская премия и русская литература XX века
Размах слова всегда оказывается достоянием для мысли.
Владимир Бибихин. Мир
Исторические последствия одного недоразумения
В 1888 году у изобретателя динамита Альфреда Бернхарда Нобеля умер брат Людвиг, а в утренних газетах написали: «Торговец смертью мертв». Из-за ошибки газетчиков Альфред задумался над тем, кем он останется в памяти последующих поколений.
В 1895 году Нобель составил завещание. В нем он распорядился создать особый фонд, средства из которого следовало вручать ученым, литераторам и общественным деятелям, внесшим большой вклад в историю человечества. По завещанию ежегодно имеющиеся в фонде средства делятся на пять равных частей. Часть выделяется химикам, часть – физикам, а также медикам, литераторам и тем, кто внес вклад в дело мира. А в 1969 году в честь трехсотлетия Шведского банка учредили премию по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля. Неофициально ее называют Нобелевской премией по экономике, но к завещанию основателя она отношения не имеет.
В завещании Нобель подчеркнул, что при выдвижении и награждении лауреатов национальность и гражданство не должны иметь никакого значения: «Мое непременное требование заключается в том, чтобы при присуждении премии никакого значения не имела национальность претендентов и ее получали самые достойные независимо от того, скандинавы они или нет»[3 - Здесь и далее цитаты из завещания приводятся по тексту, опубликованному на официальном сайте Нобелевской премии: https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will- (https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will-)2/ (Перевод мой.)].
Альфред Нобель умер от кровоизлияния в мозг в 1896 году. После оглашения завещания в январе 1897-го родственники покойного потребовали объявить документ недействительным, потому что огромное наследство стало, по сути, общественным достоянием. Но в апреле того же года исполнители воли Нобеля основали фонд его имени. Потом они сформировали список организаций, которые утверждают лауреатов: Каролинский институт отвечает за присуждение премии в области физиологии или медицины; Шведская академия за премию по литературе; Шведская королевская академия наук за присуждение премий по физике и химии. А вот Нобелевская премия мира, согласно завещанию Нобеля, оказалась в юрисдикции Норвегии. В 1904 году в Христиании (современном Осло) основали Норвежский Нобелевский институт, задача которого оказывать помощь Нобелевскому комитету в определении самых достойных кандидатов. Членов же Норвежского Нобелевского комитета назначает стортинг, норвежский парламент.
Лауреатов (кроме лауреатов премии мира) награждает в Стокгольме в Концертном зале король Швеции. Сумма премии изменяется из года в год в зависимости от доходов Нобелевского фонда. Первоначальный размер фонда составлял 31 миллион шведских крон, в переводе на современные доллары – около 250 миллионов. В настоящее время размер капитала фонда – 520 миллионов долларов.
Премию по литературе Альфред Нобель завещал давать создателю «выдающегося литературного произведения идеалистического направления». Правда, критерий этого направления он не уточнил. Лауреатов по литературе утверждает Шведская академия. В ее состав входит Нобелевский комитет по литературе. Это рабочая группа, которая состоит из четырех или пяти человек. Нобелевский комитет оценивает выдвинутые на номинацию произведения и предлагает свои рекомендации академии.
Премиальный календарь выглядит так. Каждый сентябрь Нобелевский комитет рассылает письма-приглашения и номинационные формы тем людям и организациям, которые имеют право выдвигать претендентов на премию. Устав Нобелевского фонда предусматривает, что предлагать кандидатуры для награждения могут:
– члены Шведской академии, а также других академий, институтов и обществ с аналогичными целями и структурой;
– профессора литературы и лингвистики различных университетов и университетских колледжей;
– лауреаты Нобелевской премии по литературе;
– председатели авторских сообществ (например, Союзов писателей), которые представляют литературное творчество в своих странах.
Те, кто не получил приглашения от Нобелевского комитета, но соответствует требованиям, также могут выдвигать кандидатуры на соискание премии, а вот самовыдвижение запрещено.
Люди и организации, участвующие в выдвижении соискателей, высылают в Нобелевский комитет заполненные номинационные формы. Комитет должен их получить не позднее 31 января следующего года.
Получив все формы, члены Нобелевского комитета проверяют номинации и составляют список для Шведской академии. Шведская академия изучает номинации до апреля. Из предложенного списка академики выбирают для дальнейшего рассмотрения 15–20 имен. В мае список сокращается до пяти финалистов. Их произведения члены академии читают летом, в сентябре обсуждают ценность вклада кандидатов в литературу и выносят вердикт. По каждому из номинантов Нобелевский комитет готовит отчет.
В октябре Шведская академия принимает окончательное решение. Чтобы стать нобелевским лауреатом, кандидат должен получить больше половины голосов академиков. Мировое сообщество узнает имя победителя, а вот информация об именах прочих номинантов засекречена. Дело в том, что по уставу Нобелевского фонда в течение 50 лет запрещено публично или приватно разглашать любые сведения о номинациях и мнениях, высказанных членами Нобелевского комитета.
Церемонию вручения премии проводят 10 декабря в Стокгольме. Шведский король вручает лауреату золотую медаль и диплом.
Сегодня открытой считается информация о номинантах с 1901 по 1973 год (в январе 2024-го раскрыли имена претендентов за 1974 год). Также из архивов Шведской академии за 1962–1966 годы представлены шорт-листы кандидатов и выдержки из отчетов Нобелевского комитета.
Нобелевская премия по литературе и Толстой
Первым нобелевским лауреатом по литературе в 1901 году стал французский поэт и эссеист Сюлли-Прюдом. На полученные деньги он утвердил премию собственного имени для французских поэтов. О Льве Толстом почему-то в тот год не вспомнили, равно как и о другом его великом современнике Генрике Ибсене. Награждение Сюлли-Прюдома вызвало сильную реакцию как в самой Швеции, так и за ее пределами. В прессе писали, что «рядом с огромной фигурой Толстого некий Сюлли-Прюдом уменьшится до размеров элегантной миниатюры»[4 - Цит. по: Блох 2005. С. 43. Впрочем, время показало, что упрек в адрес Сюлли-Прюдома не вполне справедлив. Например, его упоминает в своих стихах другой герой нашего повествования – грузинский поэт Тициан Табидзе, который встретится на страницах, посвященных Пастернаку.].
По инициативе шведского профессора литературы Оскара Ивара Левертина 42 представителя шведской гуманитарной элиты (писатели, художники и критики) написали обращение к Толстому, известное как «протест сорока двух». Среди подписавшихся была Сельма Лагерлёф, будущий лауреат Нобелевской премии.
В письме, написанном на французском и шведском языках, говорилось: «Ввиду впервые состоявшегося присуждения Нобелевской премии в литературе мы, нижеподписавшиеся писатели, художники и критики Швеции, хотим выразить Вам наше преклонение. Мы видим в Вас не только глубоко чтимого патриарха современной литературы, но также одного из тех могучих и проникновенных поэтов, о котором в данном случае следовало бы вспомнить прежде всего, хотя Вы, по своему личному побуждению, никогда не стремились к такого рода награде. Мы тем живее чувствуем потребность обратиться к Вам с этим приветствием, что, по нашему мнению, учреждение, на которое было возложено присуждение литературной премии, не представляет в настоящем своем составе ни мнения писателей-художников, ни общественного мнения. Пусть знают за границей, что даже в нашей отдаленной стране основным и наиболее сильным искусством считается то, которое покоится на свободе мысли и творчества».
Толстой написал Левертину ответное письмо по-французски. Его вскоре опубликовали в шведской прессе. Русский перевод появился в «С.-Петербургских ведомостях» в феврале 1902 года и в периодическом обозрении «Свободное слово» в марте 1903-го. Толстой ответил, что не может согласиться на Нобелевскую премию, поскольку награда связана с большой денежной суммой: «Дорогие и уважаемые собратья! Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне лично, но все же глубоко мною уважаемых. Примите, дорогие собратья, выражение моей искренней благодарности и лучших чувств»[5 - Толстой Л. Н. – Группе шведских писателей и ученых. 22 января (4 февраля) 1902 г. URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901–1902/letter- (http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901%E2%80%931902/letter-)170.htm].
Общественное возмущение, вызванное тем, что Толстого не удостоили награды, оказалось бурным и безосновательным в равной мере: дело в том, что среди номинированных на премию в том году 25 человек Толстого просто не было. Нобелевский комитет не имел оснований рассматривать его кандидатуру. Нравственная же позиция Толстого по поводу денег хотя и была известна, но не могла стать препятствием для награждения согласно уставу Нобелевского фонда, для которого объявить первым лауреатом великого писателя означало бы задать высочайшую планку.
Сам Левертин в ответ на упреки в том, что Льва Николаевича не номинировали, признавался, что «считал кандидатуру Толстого делом само собой разумеющимся»[6 - Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). Кёльн; Вена, 2007. С. 93.].
Впервые имя Толстого появилось в списке номинаций в 1902-м. Его выдвинули профессор зарубежной литературы в Сорбонне Эрнест Лихтенбергер, профессор Коллеж де Франс, языковед Мишель Бреаль и член Французской академии, писатель и драматург Людовик Галеви, который оказался самым последовательным номинатором русского писателя – с 1902 по 1906 год. К номинаторам присоединился и Левертин, подписавший до того протестное письмо в адрес Шведской академии.
Среди номинаторов Толстого преобладают французы, поскольку Лев Николаевич был необычайно популярен во Франции. Например, «С.– Петербургские ведомости» сообщили читателям в декабре 1904 года, что там объявлен всенародный сбор средств на памятник Толстому в Париже – и это при живом писателе. Планировалось, что автором монумента станет известный скульптор князь Паоло Трубецкой, а на открытие Толстой прибудет лично.
11 (24) декабря 1904 года «Новости и Биржевая газета» сообщила, что Трубецкой получил официальное приглашение. Скульптор рассказал корреспонденту издания, что «великий писатель земли русской» будет изображен на лошади, в косоворотке и в смазных сапогах, с гордо поднятой непокрытой головой. Миниатюра, по которой планировался памятник, была исполнена уже в 1900-м, и Толстой лично посетил мастерскую Трубецкого на Мясницкой, чтоб ее увидеть[7 - См. коллекцию виртуального Русского музея: https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/sculpture/18_20/trubeckoy_p_portret_l_n_tolstogo_1900_sk_553/]. Однако памятник в Париже так и не установили.
В 1903-м Толстого снова номинировали. В этом участвовали Людовик Галеви и еще два члена Французской академии: Анатоль Франс и Марселен Бертло. В 1904-м неугомонный Галеви вновь предложил премировать Толстого, и в этот раз к нему присоединился историк Альбер Сорель. В 1905-м Галеви повторно выдвинул Толстого при поддержке 17 членов Финского научного общества. Всего в том году у Толстого был 21 номинатор. В последний раз несгибаемый француз (и я опять про Галеви) номинировал Толстого в 1906-м. В 1908-м Галеви умрет.
Так почему же Лев Николаевич так и не стал нобелевским лауреатом? А. М. Блох приводит версию видного знатока нобелевских номинаций Челля Эспмарка, предположившего, что все дело было в критериях, которые сложились под влиянием консервативных взглядов постоянного секретаря Шведской академии и председателя Нобелевского комитета Карла Давида Вирсена. «Эпохой Вирсена» называют первое десятилетие работы Нобелевского комитета. И для этого времени характерна такая норма выбора: Нобелевской премии заслуживает тот, кто руководствуется в своем творчестве критериями «высокого и здорового идеализма».
Тенденция оценивать творчество Толстого с этих позиций наметилась уже при первой номинации писателя в 1902 году. Но наиболее показателен подход Вирсена в заключении 1905 года: «При всем восхищении многими произведениями Толстого, следует задать вопрос – насколько в сущности здоров идеализм писателя, когда в его особенно великолепном произведении “Война и мир” слепой случай играет столь значительную роль в известных исторических событиях, когда в “Крейцеровой сонате” осуждается близость между супругами и когда во многих его произведениях отвергается не только церковь, но и государство, оспаривается даже право на частную собственность, которой сам он столь непоследовательно пользуется, даже право народа и индивидуума на самозащиту»[8 - Цит. по: Блох 2005. С. 44–45.].
Лев Толстой – не единственная жертва критериев «эпохи Вирсена», требовавших от кандидатов «здорового идеализма». В 1901-м шведские академики отклонили кандидатуру Эмиля Золя, казавшуюся приоритетной среди номинантов того года, в последующие годы Генрика Ибсена и т. д.
До 1906 года среди номинаторов Толстого в регистрационных журналах Нобелевского комитета не зафиксировано ни одного соотечественника, если не считать за таковых почти два десятка членов академического общества Финляндии, номинально подданных Российской империи, которые выдвинули русского писателя на премию 1905 года. Только в 1906-м почетный академик Анатолий Кони участвовал в кампании по выдвижению кандидатуры Толстого на Нобелевскую премию.
Об участии Кони в номинировании Толстого свидетельствуют два источника. Во-первых, личный доктор Льва Николаевича Душан Маковицкий записал в дневнике 23 сентября 1906 года, что Павел Бирюков, ненадолго приехавший в Ясную Поляну из Петербурга, рассказал, что слышал от Кони, будто в нынешнем году Шведская академия склоняется к мысли присудить Толстому Нобелевскую премию. Во-вторых, сам Кони, готовя свои воспоминания о писателе, упомянул, что на заседании Разряда изящной словесности Императорской академии наук обсуждали кандидатуру Толстого на Нобелевскую премию. Однако при редактировании рукописи автор исключил этот эпизод и о нем известно только по рукописному экземпляру воспоминаний, хранящемуся в архиве Института русской литературы РАН.
Согласно официальным документам Академии наук, связанным с обсуждениями, проходившими на ее заседаниях, и исключенному эпизоду в воспоминаниях Кони, почетный академик Константин Арсеньев предложил выдвинуть статью «Великий грех», в которой писатель обсуждал насущные проблемы крестьянского землепользования. Не последнюю роль в таком выборе сыграло буквальное прочтение приложенного к письму Вирсена текста устава Нобелевского фонда о желательности представления на премию произведения, вышедшего в предыдущем году. Статья «Великий грех» была опубликована в июле 1905-го, сразу же перепечатана в английской и американской прессе и формально соответствовала пожеланию.
Однако российские академики начали обсуждать кандидатуру Толстого только в ноябре 1905-го и закончили лишь в январе следующего года. После обсуждения требовался еще перевод номинации на французский язык, затем – подготовка его к отправке в Нобелевский комитет. В итоге документы были направлены в Стокгольм слишком поздно – 1 февраля 1906 года.
Предполагают, что именно по этой причине Кони решил не включать историю с рассмотрением кандидатуры Толстого на Нобелевскую премию в предназначенный для печати текст воспоминаний. С другой стороны, даже если бы документы пришли вовремя, вряд ли это что-то бы изменило: Толстой по-прежнему не соответствовал вирсеновским критериям «здорового идеализма».
Императорская академия наук, выдвинувшая Толстого в 1906 году на Нобелевскую премию, номинировала не только его. Президент академии великий князь Константин Константинович и несколько ее членов – Арсений Голенищев-Кутузов, Андрей Сабуров, Никодим Кондаков, Анатолий Кони, а также член Императорской академии художеств П. Янковский и русский посол в Риме Александр Нелидов – подписали номинацию на Нобелевскую премию по литературе прусского музыковеда Карла Фридриха Глазенапа, составителя биографии Рихарда Вагнера.
А в 1902 году профессор Санкт-Петербургской Военно-юридической академии Антон Вульферт выдвигал на премию самого Кони за книгу о немецком филантропе докторе Гаазе и его жизни в России. Ее переиздавали пять раз, с 1897 по 1914 год. По поводу этого произведения Нобелевский комитет в своем заключении отметил, что при всем гуманизме книга имеет «сугубо специальный интерес и скорее должна стать темой для обсуждения на пенитенциарном конгрессе, нежели в Нобелевском комитете»[9 - Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). С. 96.].
Таким образом, Толстой не получил Нобелевскую премию по литературе в силу двух причин. Во-первых, члены Шведской академии не восприняли масштаб разработанной Толстым эстетики. Во-вторых, отечественные интеллектуалы слишком долго молчали, и их молчание служило для шведских академиков косвенным подтверждением того, что в отношении Толстого они вынесли верные вердикты. Поразительно, что соотечественники не выдвигали не только Толстого, но и Чехова, обойденного и зарубежными номинаторами, несмотря на широкую известность писателя во многих странах.
В самом начале истории Нобелевской премии Лев Толстой оказался единственным представителем русской литературы, кандидатуру которого Шведская академия рассматривала серьезно.
Конкуренты Бунина
Возможность присудить Нобелевскую премию русскому писателю активно обсуждалась с 1922 года. Литературный журнал «Mercure de France» 1 октября опубликовал статью «Кому дать Нобелевскую премию?». В ней утверждалось, что русскую литературу необходимо отметить: «Литературы почти всех народов мира удостоены Нобелевской премии, за исключением той, что считается одной из самых великих и обильных – русской, давшей миру таких гениев, как Гоголь, Толстой, Достоевский. Правда, самая первая премия по литературе 1901 года была предложена графу Льву Толстому, но он от нее решительно отказался. Русские ученые дважды удостоились Нобелевской премии: знаменитый физиолог Иван Павлов в 1904 году, а профессор Мечников в 1908 году поделил премию со знаменитым немецким профессором Эрлихом. Но еще ни один русский писатель не получил Нобелевскую премию. Поэтому во многих литературных кругах Франции и Германии предлагают, чтобы в этом году Нобелевская премия была присуждена одному или нескольким русским писателям»[10 - Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. 2020. № 2 (16). С. 207.].
Авторы статьи рассматривали Нобелевскую премию как акт и политической, и гуманитарной поддержки: «Нынешняя ситуация русских писателей плачевна. Огромное большинство, не в силах ни жить, ни паче того работать в большевистском аду, уехало и ведет бродячую эмигрантскую жизнь в Германии, Франции, Англии, Чехословакии и славянских странах, с трудом зарабатывая на хлеб насущный, утратив надежду. Те, кто остались в России, терпят тяжелейшие лишения в коммунистическом раю, где все умирают с голода, за исключением крупных советских функционеров, спекулянтов, торгашей и чекистов. В этой плачевной ситуации находятся не только безвестные литераторы, но и великие писатели, чьи произведения переведены на многие языки и вызывают всеобщее восхищение. Нобелевская премия, данная русской литературе, может помочь многим нуждающимся»[11 - Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 208.].
Запрос на русскую литературу оказался под огромным идеологическим влиянием: среди номинантов и номинаторов Нобелевской премии в промежуток между 1918 и 1933 годами Горький стал единственным гражданином СССР[12 - Горький покинул СССР 16 октября 1921 года. Слово «эмиграция» относительно него не использовалось. Окончательно вернулся в СССР он только в 1933-м.].
3 января 1923 года французский писатель Ромен Роллан (лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года) номинировал одновременно Константина Бальмонта, которого эксперты отвергли, Ивана Бунина и Максима Горького. Горького в общей сложности выдвигали четыре раза, ровно каждые пять лет: в 1918 году, 1923-м (номинировал Ромен Роллан), 1928-м (номинировал профессор славянских языков Сигурд Агрелл, лауреат Нобелевской премии по литературе Вернер фон Хейденстам и профессор Тур Хедберг) и 1933-м (снова Агрелл).
Случай с Горьким – из тех, когда Шведской академии пришлось выбирать между своими политическими предпочтениями и талантом номинанта. Александра Михайловна Коллонтай, посланник СССР в Стокгольме, так комментирует атмосферу, царившую в академии: «Царскую Россию шведы не любили, но зато шведская знать – помещичья, феодальные бароны – “уважали” Россию за “крепкий консерватизм” и абсолютизм. Советский Союз в Швеции не знают, не понимают и безумно боятся большевизма»[13 - Коллонтай А. М. Дипломатические дневники. 1922–1940. М., 2001. Т. 1. С. 465. Запись от 09.05.1930.].
Отношение к кандидатуре Горького от номинации к номинации менялось. В 1918 и 1923 годах члены комитета, признавая одаренность кандидата, сочли, что многие произведения еще сырые. В 1928-м это мнение изменилось благодаря экспертному заключению слависта Антона Карлгрена, высоко оценившего повесть «Детство» и пьесу «На дне» и подчеркнувшего, что в этих произведениях фигура Горького приобретает «совершенно иной формат, по сравнению с прежними временами, и вызывает иное отношение и иные симпатии, тогда как его политическое лицо остается неясным»[14 - Цит. по: Блох 2005. С. 106.].
В 1928 году в Нобелевском комитете за Горького проголосовали Эрик Карлфельдт и Андерс Эстерлинг, но прочие три голоса достались писательнице Сигрид Ундсет. Один из членов академии, Пер Халльстрём, объяснял свое решение так, что лично для него не имеет значения, «был ли или является сейчас Горький большевиком»[15 - Там же.], но мировая общественность, ориентирующаяся на решения Нобелевского комитета как на мерило художественного вкуса, интерпретирует награждение Горького как высокую оценку всего его творчества, а не отдельных его произведений.
Ходили слухи о номинациях Горького в 1931 и 1932 годах, на которые опиралась А. М. Коллонтай в своих донесениях и частных беседах, но они оказались безосновательны: Горького в эти годы не выдвигали. Примечательны ее записи, характеризующие атмосферу вокруг нобелевской интриги. Так, в своем дневнике она записала в декабре 1931-го: «Была на торжественном заседании по раздаче премий Нобеля в научной области и по художественной литературе. Встретила Трюгера… Говорила долго с испанским посланником Педро Гарсия Кондэ… В разговоре с Кондэ и немецким посланником (немцы получили обе научные премии) Кондэ высказал мысль, что по мировой славе Горький является первым кандидатом на премию по художественной литературе, и удивился, что Горький ее до сих пор не получил»[16 - Там же. С. 125.].
В 1932 году премию присудили английскому писателю Джону Голсуорси, Горького даже не номинировали – а только призывали номинировать в прессе. По поводу награждения Голсуорси Коллонтай написала 15 ноября 1932 года члену коллегии НКИД СССР Борису Стомонякову: «…эти недели в Стокгольме проходят под знаком уже реального сближения Швеции с Англией. Комиссия по переговорам для обновления торгдоговора или замене прежнего новым уже недели две как выехала в Англию… Нобелевская премия в этом году по линии литературной будет присуждена Гальсворфи (Англия). Одно время поговаривали о Горьком[17 - Коллонтай ошиблась. Кандидатуру Горького не рассматривали в 1932 году.]. Враждебные нам круги выдвигали Мережковского. Мне пришлось кое с кем поговорить по этому поводу и указать через дружески к нам расположенных профессоров, что эта кандидатура “политически не прилична” по отношению нас и что эсдековский кабинет не может не понимать этого. По поводу представления Нобелевской премии Гальсворфи многие левые общественные деятели и литераторы выступили в печати с протестом, считая премию более заслуженной Горьким. Но в этом случае роль сыграли англофильские настроения… Не подлежит сомнению, что шведская буржуазная пресса ориентируется на английское сближение и усиленно подготовляет общественное мнение в этом духе»[18 - Цит. по: Блох 2005. С. 125–126.].
Группа шведских писателей откликнулась на решение Шведской академии такой телеграммой Горькому: «Мы, шведские писатели, тщетно призывавшие Шведскую академию признать Вас достойным того почета, который, как считается, дает Нобелевская премия, шлем сегодня великому поэту России и рабочего класса наше горячее и почтительное приветствие»[19 - Там же. С. 126.]. Под телеграммой подписался 21 человек, среди них – два будущих нобелевских лауреата по литературе Эйвинд Юнссон и Харри Мартинсон, будущие члены Шведской академии Гуннар Экелёф и Артур Лундквист, наиболее почитаемые из шведских прозаиков XX века Вильхельм Муберг и Ивар Лу-Юханссон.
В следующем же, 1933 году Горький был номинирован, но премию получил Иван Бунин, что также вызвало неоднозначную реакцию. Например, Цветаева сожалела о том, что награду получил не Горький: «Премия Нобеля. 26-го буду сидеть на эстраде и чествовать Бунина [Чествование И. А. Бунина русскими организациями по случаю присуждения ему Нобелевской премии по литературе в Париже 26 ноября 1933 года]. Уклониться – изъявить протест. Я не протестую, я только не согласна, ибо несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее – Горький. <…> Впрочем, третий кандидат был Мережковский, и он также несомненно больше заслуживает Нобеля, чем Бунин, ибо, если Горький – эпоха, а Бунин – конец эпохи, то Мережковский – эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было. А посл[едние] новости, сравнивавшие его стиль с толстовским (точно дело в “стиле”, т. е. пере, которым пишешь!), сравнивая в ущерб Толстому – просто позорны. Обо всем этом, конечно, приходится молчать. Мережковский и Гиппиус – в ярости. М. б. единственное, за жизнь, простое чувство у этой сложной пары»[20 - Цветаева М. И. – Тесковой А. А. 24 ноября 1933 года. URL: http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter- (http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter-)259.htm].
Мысль о политической ангажированности Нобелевского комитета прозвучала и в «Литературной газете» за 1933 год: «В противовес кандидатуре Горького, которую никто никогда и не выдвигал, да и не мог в буржуазных условиях выдвинуть, белогвардейский Олимп выдвинул и всячески отстаивал кандидатуру матерого волка контрреволюции Бунина, чье творчество, особенно последнего времени, насыщенное мотивами смерти, распада, обреченности в обстановке катастрофического мирового кризиса, пришлось, очевидно, ко двору шведских академических старцев»[21 - Цит. по: Блох 2005. С. 119.].
Второй серьезный конкурент Бунина – писатель, поэт, эссеист Дмитрий Сергеевич Мережковский. Впервые его кандидатуру выдвинул академик, специалист по истории русской литературы Нестор Котляревский в 1914 году, вероятно, в связи с выходом 24-томного издания Мережковского, а потом до 1930-го его никто не номинировал. С 1930 по 1937-й его номинировали ежегодно. Неизменным номинатором был славист из Лундского университета С. Агрелл, который до 1933 года выдвигал Мережковского вместе с Буниным, а после награждения Бунина, вплоть до своей смерти в 1937-м, продолжал выдвигать Мережковского.
Мережковский был известен в Европе. Его трилогию «Христос и Антихрист» перевели на французский язык сразу после издания на русском, и она пользовалась популярностью у европейских читателей. Европейские издатели пытались интерпретировать творчество Мережковского как продолжение традиции Генрика Сенкевича, награжденного в 1905-м. А в 1903-м Мережковский издал книгу «Толстой и Достоевский» и благодаря ей предстал в глазах французских читателей как духовный восприемник русских писателей, известных на Западе.
О высоких шансах Мережковского на премию свидетельствует и тот факт, что французские газетчики взяли у него интервью в 1932 году, за неделю до объявления лауреата[22 - В тот год лауреатом стал Джон Голсуорси.].
Есть вероятность, что Нобелевский комитет так и не присудил премию Мережковскому из-за того, что тот переусердствовал в создании репутации писателя-пророка: «То всерьез, то саркастически журналисты утверждали, что в 1910 году он предсказал русскую революцию, а в 1933-м – новую мировую войну…»[23 - Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 202–203.].
Помимо Бальмонта, Бунина, Горького и Мережковского, на Нобелевскую премию по литературе в 20–30-е годы XX века номинировали белогвардейского генерала Петра Николаевича Краснова, а также писателей Ивана Сергеевича Шмелёва и Марка Александровича Алданова.
П. Н. Краснов, хоть и известен как военный, занимался литературой и публицистикой. В 1926 году его выдвинул известный филолог и славист Владимир Францев. Но больше имя Краснова в связи с Нобелевской премией нигде не появилось.
Писатель и православный мыслитель И. С. Шмелёв, эмигрировавший из России, становился номинантом в 1931 и 1932 годах. Его творчеством восхищался немецкий писатель Томас Манн: он выдвинул Шмелёва на Нобелевскую премию в 1931-м[24 - В том году Манн выдвинул не только Шмелёва, но и Германа Гессе.]. В сопроводительном письме было написано: «…я счел возможным также предположить, что если комитету может быть угодно когда-нибудь присудить премию русскому писателю, то в этом случае мне хотелось бы назвать имя Ивана Шмелёва. То политическое обстоятельство, что он принадлежит к парижским эмигрантам как решительный противник большевизма, можно оставить в стороне или учесть в том, по крайней мере, смысле, что он живет во французской столице в большой нужде. Его литературные заслуги, по моему убеждению, столь значительны, что он предстает достойным кандидатом на присуждение премии. Из его произведений, которые произвели сильнейшее впечатление на меня и, смею думать, на мировую читающую публику, назову роман “Человек из ресторана” и потрясающую поэму “Солнце мёртвых”, в которой Шмелёв выразил свое восприятие революции. Но и ранние его новеллы, написанные до катастрофы (например, “Неупиваемая чаша” и “Любовь в Крыму”), достойны пера Тургенева и определенным образом свидетельствуют в его пользу»[25 - Цит. по: Марченко 2017. С. 227–228.].
К этому времени Шмелёв был уже известен не только среди русскоговорящих читателей, но и зарубежной образованной публике. К январю 1931 года вышло 28 изданий его произведений на 12 языках и готовились новые.
В тот же год на премию выдвигались Мережковский и Бунин. Шмелёв решил побороться за звание нобелевского лауреата, хотя и не очень верил в успех. Он отправил четыре книги своих произведений и письмо в Швецию профессору Лундского университета, слависту С. Агреллу, который ранее представлял к Нобелевской премии Бунина и Мережковского. Агрелл не ответил. Также Шмелёв отослал книгу и письмо С. Лагерлёф, лауреату Нобелевской премии 1909 года, которая тоже горячо восхищалась «Солнцем мёртвых», но его кандидатуру на Нобелевскую премию она не поддержала[26 - Подробнее о переписке С. Лагерлёф и И. С. Шмелёва см.: Марченко 2017.].
Шмелёв написал письмо своему хорошему знакомому – профессору и ректору Лейденского университета Николасу ван Вейку, который ценил писателя настолько, что включил его произведения в учебную программу Лейденского и Амстердамского университетов. Ван Вейк выразил сожаление по поводу того, что Шмелёва нет в списке номинантов; свое письмо он направил в 1931 году, только в феврале, поэтому рассматривать кандидатуру решили в 1932-м. Шмелёва поддержал и его друг, православный философ Иван Ильин.
Несмотря на то что в 1931 году премию не получил ни один из русских писателей, отношения между Шмелёвым и Буниным ухудшились. Об этом косвенно свидетельствует такая запись в «Грасском дневнике» Галины Кузнецовой, возлюбленной Бунина: «Уверена, что Шмелёв, который разводит о ней такую патоку, если бы хоть раз вздумал перечесть Чехова, постеснялся бы потом взяться за перо. Его потонувшая в блинах, пирогах Россия – ужасна»[27 - Кузнецова Г. Н. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 234.].
Заметным номинантом на Нобелевскую премию стал М. А. Алданов – прозаик, публицист, создатель нового типа исторического романа, эмигрировавший из России после того, как власть захватили большевики. По воспоминаниям современников, Алданов был одним из самых известных писателей-эмигрантов не только среди русскоязычных, но и среди иностранных читателей. Ни один из русских писателей не был номинирован столько раз, сколько Алданов – с 1938 по 1957 год 13 раз: девять раз его номинировал сам Бунин, четыре раза публицист Самсон Соловейчик.
Именно Алданов хлопотал о выдвижении на премию Бунина, и последний, получив ее, стал хлопотать об Алданове. Инициатива исходила от самого Бунина. Алданов написал ему по этому поводу: «Я никогда не просил бы, если бы вы сами это первый не сделали»[28 - Цит. по: Марченко 2017. С. 415.].
Выдвигая Алданова на премию в первый раз, Бунин удивительно лаконичен. Он лишь просит за коллегу по цеху, не раскрывая ни его личности, ни творчества, вероятно, полагая, что его просьбы и в таком виде достаточно: «Господа академики, имею честь предложить вам кандидатуру господина Марка Алданова (Ландау) на Нобелевскую премию 1938 года. Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении»[29 - Там же.].
Правда, через пару дней после этого письма, видимо, с подачи самого Алданова, Бунин дослал в академию приложение на 16 страницах, в котором составил краткую биографию номинанта, подчеркивая его либеральные взгляды, не позволившие остаться в России, а также список произведений. Он даже приложил англоязычную справку из «Британской энциклопедии», в которой Алданов был назван литературным наследником Достоевского и Толстого.
Рецензент Алданова, славист Карлгрен, в разные годы выдвижения писателя, в своих отзывах, с одной стороны, давал высокую оценку писательскому мастерству, с другой – каждый раз настаивал на том, что проза Алданова имеет только периферийное значение для эмигрантской среды. Вероятно, по этой причине Алданов так и не стал нобелевским лауреатом.
Советские писатели и Нобелевская премия
С 1933 года, когда номинировали Горького, советских писателей не выдвигали до послевоенных лет. После Второй мировой войны игнорировать Советский Союз как страну-победительницу стало невозможно. Английский филолог и философ Исайя Берлин, работавший в 1947 году в посольстве Великобритании в Москве, так описал новую политическую атмосферу: «Выдающаяся храбрость и жертвенность советских людей в войне против Гитлера подняли во второй половине 1945 года волну симпатий к Советскому Союзу, заглушившую во многом критику советской системы и ее методов. Повсюду в мире люди горячо стремились к взаимопониманию и сотрудничеству»[30 - Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах. URL: http://lib.ru/FILOSOF/BERLIN_I/russkie_pisateli.txt].
Первым в 1946 году номинировали Бориса Пастернака; и снова в 1947-м. Тогда же член Шведской академии Генри Олссон впервые выдвинул Михаила Шолохова. И Шолохов, и Пастернак были к тому времени широко известны на Западе, а потому их выдвижение представлялось закономерным. О популярности Шолохова в Швеции писала руководству еще в 1934 году А. М. Коллонтай: «Из литературных сил мне представляется, что кандидатура Шолохова здесь находит некоторый отклик. Его читают и ставят высоко его талант»[31 - Цит. по: Блох 2005. С. 179.].
Звездным годом для советской литературы стал 1965-й: Нобелевскую премию получил Шолохов, а его конкурентами стали Константин Паустовский и Анна Ахматова.
Наиболее часто в связи с выдвижением Ахматовой на Нобелевскую премию упоминается имя шведского профессора, литературоведа и эксперта Нобелевского комитета Эрика Местертона, с которым поэтесса была лично знакома и в своих записях называла его «шведом», а он ездил в Ленинград и навещал ее в Комарове. Местертон был специалистом по английской литературе и страстно увлекался русской. Он публиковал эссе о стихотворениях Ахматовой и о «Поэме без героя», а позже опубликует эссе про поэзию Бродского.
Анна Ахматова услышала о себе как номинанте Нобелевского комитета летом 1962 года[32 - В том же году появились первые упоминания в прессе о Паустовском как о возможном кандидате на премию.] от Местертона. Правда, потом он утверждал, что ничего такого не говорил, а только соглашался с тем, что Ахматова заслуживает нобелевской награды[33 - Местертон являлся одним из экспертов 1958 года при рассмотрении кандидатуры Пастернака и не мог не знать о происходящем в комитете в 1962-м. Не исключено, что он посещал Ахматову не только как профессиональный литературовед, но и имея в виду миссию от Нобелевского комитета: А. М. Блох пишет, что существовала практика выяснять, не повредит ли премия физическому состоянию или социальному положению кандидата (Блох 2005. С. 695).].
В нобелевском архиве сохранился небольшой текст 1964 года, составленный Местертоном, который называется «Русские и польские писатели, могущие иметь интерес для Нобелевского комитета». Он занимает три машинописные страницы, и одна из них полностью посвящена Ахматовой. Обзор начинается так: «В современной русской литературе, по моему мнению, два имени заслуживают упоминания в связи с Нобелевской премией. Это Анна Ахматова и Михаил Шолохов» (оба имени подчеркнуты)[34 - Цит. по: Марченко 2017. С. 601.]. Местертон предложил разделить премию между ними в случае присуждения ее русскому литератору. Он охарактеризовал творчество Ахматовой: «…ее стихи причислены к классическим и пользуются широкой популярностью, тогда как сама поэтесса живет в полном уединении вне литературно-политических споров советской общественности. Ее любовная лирика, берущая начало в 1909 году, принадлежит к лучшим образцам этой великой традиции, восходящей к Пушкину. Но ее творчество не ограничено только этой лирикой. Опыт, обретенный в революциях и войнах, обнаруживает себя в некоторых глубоко гражданских стихотворениях из эпохи 1914–1917 годов и в двух произведениях, недавно опубликованных за пределами России. Одно из них – это большая лирико-эпическая “Поэма без героя”, изданная в США в 1960 году… Однажды Анна Ахматова под сильным давлением написала стихотворное приношение Сталину, но в остальном она всегда страдала от партийных директив. Она настоящий патриот… Разделив премию между Шолоховым и Ахматовой, Академия отдала бы дань традициям русской культуры, чьим последним крупным представителем является поэтесса, и одновременно обеспечила бы признание ведущему писателю новой советской литературы»[35 - Там же. С. 602–603.]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71784148?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Далее ссылки на это издание даны под шифром: Блох 2005.
2
Далее ссылки на это издание даны под шифром: Марченко 2017.
3
Здесь и далее цитаты из завещания приводятся по тексту, опубликованному на официальном сайте Нобелевской премии: https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will- (https://www.nobelprize.org/alfred-nobel/full-text-of-alfred-nobels-will-)2/ (Перевод мой.)
4
Цит. по: Блох 2005. С. 43. Впрочем, время показало, что упрек в адрес Сюлли-Прюдома не вполне справедлив. Например, его упоминает в своих стихах другой герой нашего повествования – грузинский поэт Тициан Табидзе, который встретится на страницах, посвященных Пастернаку.
5
Толстой Л. Н. – Группе шведских писателей и ученых. 22 января (4 февраля) 1902 г. URL: http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901–1902/letter- (http://tolstoy-lit.ru/tolstoy/pisma/1901%E2%80%931902/letter-)170.htm
6
Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). Кёльн; Вена, 2007. С. 93.
7
См. коллекцию виртуального Русского музея: https://rusmuseumvrm.ru/data/collections/sculpture/18_20/trubeckoy_p_portret_l_n_tolstogo_1900_sk_553/
8
Цит. по: Блох 2005. С. 44–45.
9
Цит. по: Марченко Т. В. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). С. 96.
10
Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции в 1933 г. // Литературный факт. 2020. № 2 (16). С. 207.
11
Цит. по: Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 208.
12
Горький покинул СССР 16 октября 1921 года. Слово «эмиграция» относительно него не использовалось. Окончательно вернулся в СССР он только в 1933-м.
13
Коллонтай А. М. Дипломатические дневники. 1922–1940. М., 2001. Т. 1. С. 465. Запись от 09.05.1930.
14
Цит. по: Блох 2005. С. 106.
15
Там же.
16
Там же. С. 125.
17
Коллонтай ошиблась. Кандидатуру Горького не рассматривали в 1932 году.
18
Цит. по: Блох 2005. С. 125–126.
19
Там же. С. 126.
20
Цветаева М. И. – Тесковой А. А. 24 ноября 1933 года. URL: http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter- (http://tsvetaeva.lit-info.ru/tsvetaeva/pisma/letter-)259.htm
21
Цит. по: Блох 2005. С. 119.
22
В тот год лауреатом стал Джон Голсуорси.
23
Строев А. Ф. К вопросу о восприятии И. А. Бунина во Франции… С. 202–203.
24
В том году Манн выдвинул не только Шмелёва, но и Германа Гессе.
25
Цит. по: Марченко 2017. С. 227–228.
26
Подробнее о переписке С. Лагерлёф и И. С. Шмелёва см.: Марченко 2017.
27
Кузнецова Г. Н. Грасский дневник. Вашингтон, 1967. С. 234.
28
Цит. по: Марченко 2017. С. 415.
29
Там же.
30
Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах. URL: http://lib.ru/FILOSOF/BERLIN_I/russkie_pisateli.txt
31
Цит. по: Блох 2005. С. 179.
32
В том же году появились первые упоминания в прессе о Паустовском как о возможном кандидате на премию.
33
Местертон являлся одним из экспертов 1958 года при рассмотрении кандидатуры Пастернака и не мог не знать о происходящем в комитете в 1962-м. Не исключено, что он посещал Ахматову не только как профессиональный литературовед, но и имея в виду миссию от Нобелевского комитета: А. М. Блох пишет, что существовала практика выяснять, не повредит ли премия физическому состоянию или социальному положению кандидата (Блох 2005. С. 695).
34
Цит. по: Марченко 2017. С. 601.
35
Там же. С. 602–603.
Гаянэ Степанян
Тип: электронная книга
Жанр: Биографии и мемуары
Язык: на русском языке
Стоимость: 500.00 ₽
Издательство: Бослен
Дата публикации: 27.03.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Чем на самом деле является Нобелевская премия по литературе? Признанием высоких художественных качеств произведения? Отражением исторического запроса или частью политической конъюнктуры? Почему из всех достойнейших претендентов на награду из числа русских писателей, от Толстого до Ахматовой, премию получили лишь пятеро из них? Ответ кроется в их нобелевских речах: каждый из пяти писателей обратился к современникам с самым важным и насущным, со словами истины, которую не могла заглушить ни одна политическая система – ни Запада, ни Востока. Из этих слов-маяков и составлен нобелевский сюжет книги: свобода – дух добра – мир – правда – слово.