Главная страница | Эротическое фэнтези | Проклятие Зверя: 3 дочь, 13 невеста

Проклятие Зверя: 3 дочь, 13 невеста
София Устинова
Волколаки – безжалостные твари, хозяева Земли забыли, что всего лишь её дети. И однажды она обрушила на них своё проклятие, дав единственный шанс на спасение…
Теперь каждый год людям приходится отдавать своих дочерей на откуп зверям, дабы Волколаки нашли среди смертных для себя пару…
И, как гласит предание, лишь одна из невест сможет выдержать натиск Зверя, дарует ему силу невиданную, а их союз положит начало новому роду, тем самым избавив тварей от проклятия.

София Устинова
Проклятие Зверя: 3 дочь, 13 невеста

Часть первая

Глава
1

Сегодня был значимый день – день перед загоном невест. Альфа со своими ближайшими волколаками, не обременёнными семьями, с сыновьями и будущими хвостами стаи осматривали доставленных невест. Отбирали годных для завтрашнего гона и решали участь остальных.
Учёт самок вёлся строгий. Каждая была на вес золота. Спрос за утерю и порчу ложился не только на волколаков, приставленных за ними следить, но и на людей, кому они были вверены на подращивание и обучение в специальных резервациях, кои обустроили в небольших селениях на территориях Зверя Средних земель.
Такие были и у других стай: у Южных, Северных… Несмотря на долгие годы вражды, волколаки так и не примирились. Войн кровопролитных более не вели, стараясь друг друга подчинить, но и сплотиться не желали. Со временем истинные причины раздора ушли в прошлое, а власть оказалась в лапах разных Альф.
Так Южными управлял Бурый волколак, Малах, несмотря на разношёрстность основной колонии. Северными – Серый Йеин, Средними – Дагр.
Крайне редко Альфы стай собирались на ничейных территориях и обсуждали спорные вопросы и конфликты. И так уж получалось, обо всём могли договориться, кроме невест. Ими никто не желал делиться!
Жажда стать главной стаей по-прежнему отравляла их сознание. Каждый мечтал быть прародителем великого существа, и у всех на то был шанс, ибо в каждом из них в том или ином количестве кипела кровь Родена.

И вот сегодня состоялся обычный, но важный отбор. Правила не менялись давно, и как всегда под пристальными взглядами Альфы и его верных, Беты и Гаммы, невесты по разному свою участь принимали: кто замирал от страха, кто слезами обливался, а некоторые смиренно ждали слов Дагра.
– Нет, нет, нет, – отсеивал неподходящих, едва касаясь взглядом, но коротко вдыхая каждую. Они были ещё молоды, телом неокрепшие – и ни у кого из стаи не возникало вопросов, почему их убирали из числа невест на этот загон.
О количестве речи не шло – всем было ясно, задери всех невест сейчас, на следующий год некого будет загонять. Люди плодились куда лучше волколаков, но, увы, не так быстро как хотелось бы Зверям.
Большим подспорьем стали наёмники, разорявшие другие земли и тащившие в полон чужих женщин и дев.
Дагр не брезговал иными народами. Ведь в пророчестве было ясно сказано: в любой третьей дочери рода человеческого, потому они особенно ценились, независимо от цвета кожи и разреза глаз.
Но брали не только молодых да третьих дочерей.
Разных брали.
В ком-ком, а в женщинах Звери стали нуждаться как никогда. В их стае хоть и рождались самки, но на всех волколаков-самцов их не хватало. Чтобы удерживать Зверя от сумасшествия, ему отдавали на откуп именно таких человечишек – пусть не девственных, не совсем молодых, но ежели на них реагировал Зверь волколака, ему дозволяли загон.
Выживали крайне редкие, какими бы зельями их не опаивали. Да и жизнь с ними всё равно не складывалась. Не справлялись хрупкие и слабые женщины с волколаками, с их силой. Не с первого раза, так позже их плоть не выдерживала, либо чрево, ежели человечишка тяжелела от Зверя.
На то шли волколаки, ибо знахари и повитухи человеческие научились щенков из утробы доставать. Обманули природу вот таким способом. Да только мать спасти не получалось: щенок больно много из неё соков вытягивал, а вот детей… Раз от раза всё больше удавалось. Не все выживали, ещё меньшие несли в себе кровь волколака, и потому Альфа строго следил за щенками – продолжателями рода, и запрещал лекарям и знахарям помогать: слабых не нужно ни одному виду! Сколько выживет – столько выживет! Так тому и быть!
Никто не роптал, но одичалых всё больше становилось. Тех, кто не справлялся с одиночеством и голодом. Они уходили из стаи и скитались по чужим землям, но отовсюду их гнали, потому ничейные земли по праву стали обителью волколаков, которые не могли больше обуздать своего Зверя. Они уж и облик свой человеческий не помнили и только жаждой крови и плоти жили.
Никто их в том не винил, но и жалеть не спешил – волколакам чуждо было такое чувства. Они продолжали быть сильнейшими существами Земли и права своего никому не уступали. Статус доказывали в кровавых битвах не на жизнь, а на смерть. И никогда не испытывали нежных чувств к иным видам. Лишь к своим парам и отражённым, принимая насмешку природы, когда она разделяла эти понятия.
Да, это было очередное проклятие. И потому теперь у Зверя могла быть пара по виду – самка волколака, с которой ему хорошо и удобно, и могла быть отражённая… Но это случалось крайне редко, и о последней такой отражённой помнил лишь сам Альфа Средних Земель.
С тех пор, как он потерял свою отражённую, больше не поднимал тему парности и насмешки природы. А ежели случались в его стае браки по любви и совместимости, заключал их даже без ведома родителей. Отмахиваясь, мол, волколаки не ошибаются в запахе, и коль дано им испытывать страсть и яркие чувства, пусть!
Себе более пару не искал, думал лишь о том, что пора вражду прекратить между стаями, а, стало быть, третью дочь отыскать с нужной душой.
К делу подходил без лишних эмоций, а после очередной неудачной гонки, спокойно кивал: «Не сейчас, так в следующий раз!». И хоть стал богаче ещё на одного сына – чистокровного Серого, Вагра, с характером сильно похожим на отцовский, Дагр не испытывал более любви ни к кому.
Был долг, была цель – он к ней шёл, пробивая путь и снося преграды.
И если для этого необходимо смешивать кровь с человеческими самками – пусть! Да, уже не быть роду чистокровным, но зато он шанс на выживание получит. Потому и относился к ним безразлично, но при этом не отрицал их нужности для волколаков.
Его вполне устраивало, что есть. Ведь даже таким способом получалось произвести на свет больше потомства, нежели от прямой связи волколаков.
Одно время дозволил невест взращивать в стае. Думал, приживутся, смирятся, окрепнут, да только проку от них не было. Всё одно: нежные, ранимые, плаксивые, слабые. И конечно, с возрастом сводящие с ума всё мужское поголовье своими призывными запахами.
После многократных плачевных для человечишек и стаи эпизодов, когда волколаки без ведома Альфы теряли себя от желания и брали толпой неокрепшую человеческую самку, Дагр и принял решение создать в поселениях людей резервации. Невест свозили туда, где за ними было проще следить и где им давали главные навыки выживания.
На территории волколаков Средних земель имелось три таких резервации. За каждой были приставлены следить хвосты. В каждой – человеческие воины. Они и занимались обучением невест, охраняли, кормили…
От волколаков за это им деньги поступали, и конечно же, защита в случае нападения врагов. В резервации невест привозили со всех городов, сёл, деревень. И ежели раньше волколаки отбирали дев по праву сильнейших, то со временем пришли к соглашению: давали откуп, и человечишки с большей охотой расставались с детьми. Тем паче – девками, коих в доме держать в большом количестве совсем не выгодно. Другое дело – парни. У них и сила, и хозяйство на их плечах, и, ежели враги к воротам подступятся, с вилами супротив них встанут.
А девки?! Одни проблемы от них… а теперь и подавно! Потому и старались рожать не более необходимого, а учёт вёлся просто. Так ещё сыздавна рассудили: первая дочь, чтобы род человеческий не закончился, вторая – родителям помощь, третья – волколакам… Других тоже можно сдавать, но за них денег Звери уже не давали. Только третьи ценились. Хотя волколаки могли за очень красивых расщедриться, ежели желали, но то редко бывало.
Так и жили…

– Люцис, – рокот Дагра наполнил площадку в центре села, где волколаки осмотр ценных невест, третьих по роду, проводили. – Зачем ты привёл эту особь? – Альфа остановился напротив тощей девушки.
– Ты велел её через пару лет показать, – отчитался ровно Бета.
– Она дышит на ладан. Трясётся как осиновый лист, – медленно жевал слова Дагр. Все ощутили, как Альфа недоволен.
– Я это видел, – кивнул Люцис, – но ты велел, я показал…
– Уйди, – жестом девку отправил в толпу молодняка Альфа.
Едва заметно обнюхал следующую, а возле последней: крепкой и статной, с дерзким взглядом, застопорил.
Взгляд его посуровел, хотя и до того не был мягок. Дагр повёл носом ещё раз. Морщинка лоб прорезала. Грозно сузил глаза, схватил девку за волосы да швырнул на пустующий пятачок площади.
– Пусть стая развлечётся, – даже не глянул на неё более. – Нет в ней больше чистоты. Осквернена… Шадер! – не обращая внимания на причитания дев, ставших свидетелями расправы над свояченицей, на ругательства и истерику отбракованной невесты, которую тотчас уволокли прочь с площади молодые волколаки, уже предвкушая загон, пусть и нечистой невесты. – Что делать с виновником её бесчестья знаешь, – ровно велел Альфа.
Омега кивнул:
– Уже. Он за нами бросился следом, когда из дома невест уводили. Где догнал, там остался.
– Тело на кол, и не снимать, покуда седмица не канет, пусть все видят. Урок им будет, чтобы больше неповадно было портить наших дев, – всё так же спокойно распорядился Дагр. – Зварич! – чуть голос повысил.
– Да, Альфа, – к нему тотчас подступил смотритель села и главный над невестами. – Прости, – заблеял мужик, головой чуть ли земли не касаясь. – Не знал, не видел…
– Ежели ты в своём хозяйстве слеп, как тебе доверять резервацию? – голос лился ровно, но от того страшней было. Недовольство Альфы ощутили все, кто тут был, и даже те, кто связан был с его родом. Волколаки чувствовали своего Альфу и прекрасно понимали его злость.
Мужик молчал, оправдаться не пытался: знал, что это бессмысленно и не произведёт на Дагра никакого впечатления. Напротив, будет только хуже. Альфа не терпел пустых оправданий. Дела… он судил всех по делам, и дела Зварича были не ахти. Девку пропустил, а это большие вложения волколаков. Тем паче она третьей дочерью была…
Смерть!
Уже понимал, что ему грозило.
Собирался распорядиться на сей счёт Дагр, как Зварич глаза вскинул:
– Есть у меня невеста этой на замену. Третья по роду. Схоронили её от вас, я сыскал, – торопливо заверил мужик, всё также в подобострастной позе на Альфу взирая.
Дагр прищурился подозрительно. Метнул на Бету взгляд. Люцису приказ озвучивать не надо: ему и этого вполне достаточно, чтобы понять Альфу. Мужика тотчас за шкварник на ноги вздёрнул и толчком с площади погнал.
Альфа тем временем по невестам давал указания: девок молодых спровадил обратно в хоромы жилые, а завтрашних – в специальный дом для отсидки. Стальными прутьями оббитый, дверьми сокрытый от мира и конечно, от безумства волколаков-женихов, которое их охватит уже ночью в предвкушении загона.
Так всегда. Они особо остро чувствовали приближение ритуала. И хоть их тоже в ямы глубокие сажали, на цепи к стенам приковыали, опаивали дурманом, притупляющим Зов Луны и дев, Зверей то не шибко останавливало. Ежели не уследить, быть беде.
Потому Дагр старался как можно крепче удерживать свояков и как можно лучше оберегать дев.
А вот в день гона их уже ничего не спасёт. Но это нужное дело. Женихам куда– то девать буйство нужно, попробовать самку заполучить себе, ну и вкусить плоти…
И только площадь чуть освободилась, Дагр повернулся в сторону, ощущая приближение Беты.
Несколькими секундами позже Из-за угла хоромины появился Люцис. Был не один. Толкал перед собой мужика и бабу с ребёнком на руках. Младенец ещё кулем в тряпьё был завёрнут.
Баба ревела, мужик голову в плечи вжимал:
– Вот она, – Люцис человечку с младенцем сильнее к Альфе подтолкнул. Баба не старуха, но в годах, испуганная до предела, едва не упала Дагру в ноги.
Окатил её Альфа суровым взглядом:
– Знаешь ведь, что будет за это…
– Не губи, – запричитала баба, ухнув всё-таки перед Дагром на колени, крепко прижимая к груди дитя. – Не хотели вам отдавать, – слезами давилась. – Не со зла… Себе чуть счастья, – подняла зарёванное лицо. – Две уж доченьки померло, не отбирай эту…
– Дура, отдай им, – заикаясь, буркнул мужик, опять голову в плечи втягивая. – Денег дадут.
Альфа кивком дал понять, чтобы оба заткнулись. Бета махом выдернул ребёнка из рук бабы, а Омега свернул голову мужику. Уж было руку занёс над матерью девочки, как Дагр жестом застопорил:
– Ежели вы двух не удержали, вам и эту не сохранить! – сказал вкрадчиво, прицельным взглядом бабу в ужас повергая. Она и без того дышать забывала. Как мужа лишилась, так и вытаращилась на Дагра.
– Денег ей дай, – велел ровно Альфа Люциусу.
Бета чуть растерянно глянул на малышку, которую держал, на бабу всё ещё в шоке пребывающую, и куль на земле положил. Малышка закряхтела.
Дагр поморщился:
– Этой долго ещё расти. Малая совсем. Думается мне, сын за ней гоняться будет.
– Что? – подал голос Вагр, до сего момента скучающе наблюдавший за происходящим. – Да что из неё выйдет? – махнул недовольно на малышку, зашевелившую в тряпках ручками.
– Надейся, что невеста достойная. Та самая, – мрачно отозвался Альфа. Женщины в стае были, но они для продолжения рода были не годными. К сожалению, за последние годы всего несколько самок смогли принёсти потомство. Проклятие Зверя настигало семимильными шагами, и теперь чистокровного потомства почти не было.
Надежду не теряли на невесту из рода людей, но всё чаще шептались, что солгала жрица Родену. Специально на путь неверный направила, дабы Роден войны прекратил да своих воинов занял тем, что сути Зверя не достойно… Мирная жизнь, поиск невесты…
Дагр не был Роденом. Он был строг, справедлив, честен и ежели бы не его безоговорочная физическая сила, уже нашёлся бы отважный, кто попытался бы занять его место.
– У меня будет пара! Но из наших! – насупился Вагр, недобро зыркнув на человеческого ребёнка, уже выбравшегося из тряпок. Голенькая, гУлящая, она на четвереньках покачивалась да на толпу непонимающе огромными глазами смотрела.
– Невесту из людей никто не отменяет, – был холоден Альфа. – Ежели она – отлично, нет – будет другая…
– Я не хочу пачкаться об этих тварей, – оскалился молодой щенок, забывая, что стоял не просто перед отцом – перед Альфой. А Дагр никому не позволял неуважения и огрызаний. Потому уже в следующую секунду младший сын умолк под грозным взором Альфы.

Рагнар

Я стоял поодаль и следил за очередной выходкой младшего брата. Мне пятнадцать вёсен минуло, ему всего тринадцать. У нас разница была несколько лет, но зато Вагр был законным отпрыском Дагра, я лишь нагулом, которого отец хоть и признавал, но не узаконил браком с моей матерью.
Страдал ли из-за этого?
Если только в детстве. В глубоком и далёком, но потом смирился и отпустил ситуацию. Я просто приспосабливался и жил…
А брат был наглым, дерзким и куда более сильным в отличие от остальных хвостов нашего возраста. Главный заводила и подстрекатель. Ему с детства нравилось на меня натравливать толпу, а потом смеяться, когда я избитый в мясо приходил в себя.
Нередко склонялся и ржал в лицо:
– Может, сдохнешь, и мне не придётся больше думать, как отец нагулял такого слабака?
Кретин! Не знал, что именно он меня закалял и делал сильней. Со временем я всё чаще выходил из драк победителем: научился отбиваться не только от одиночек даже старшего возраста, но уже и от двух-трёх свояков, лихо с ними управляясь. И все благодаря таким тренировкам.
И если брата пинали лучшие вояки стаи, в том числе и отец, то я учился всему сам. На своих ошибках, синяках, крови. Зато быстрее постигал эту науку и дважды на одни и те же грабли не наступал.
А брат кидался все на одни и те же стены, пока их не прошибал. И упирался до последнего, даже если был не прав. Это видели все, знали все, и пророчили ему роль вожака после Дагра. Я не вмешивался. Мне больше нравилось наблюдать за всем со стороны. Подмечать мелочи, думать своими мозгами и решения принимать, исходя из своих целей. Пусть ошибочных, неверных, кривых, но зато МОИХ! Потому я и был тенью младшего брата.
Меня это устраивало. Я вообще в отличие от брата не любил внимание и толпу. Давно уже привык жить сам по себе. И не тут, и не там… нигде и везде. Пришёл-ушёл… И отец к этому привык. Ни разу не волновался: не спрашивал куда ухожу, откуда возвращаюсь. Но Альфа точно знал, что всегда мог на меня положиться: я всегда делал то, что он велел, потому ко мне и нареканий не было. Вместе с тем я никогда не бросался выполнять поручение сломя голову, любил задавать вопросы, если в чём-то сомневался, уточнял, чтобы видеть картину целиком.
И на брачный гон я места не просил. Меня это не интересовало. Я помесок! Хоть и сын Альфы, но мы давно поняли, что я не такой как Дагр. Я не такой, как другие. Я иной… как бы этого ни скрывал, как бы ни отмалчивался.
И отец не отрицал, что младший больше подходит на роль вожака. В нём непререкаемо кипела кровь Родена, и оттого он был его гордостью. Да только Альфа не был в курсе всех проказ Вагра, а младший входил в пору становления воина, и в его кровавых играх часто страдали люди.
А ведь меж нами давно было оговорено, что люди и волколаки живут в мире. По крайней мере, открыто не воевали, ведь отпусти мы с цепи своих Зверей, людское поголовье вновь уменьшится до грани вымирания. Мы же обещали их не трогать без нужды.
И только Вагру было наплевать на правила. Он утверждался на их землях, кичился силой и запугивал людей без надобности.

– Вот, – рыкнул Альфа, махнув дланью на мелкую невесту. Она уж полностью выбралась из кучи тряпок и голая по земле ползком добралась до Вагра с Дагром.
– Она сама тебя выбрала, – с кривым оскалом хохотнул отец, припечатав младшего сына прямым взглядом.
– Надеюсь к её взрослению, стае надоест выискивать не пойми какую девку, а мы вернёмся к тому, что делало нас великими! – продолжал огрызаться Вагр.
– И обречёнными, – голос Альфы смахивал на рык. Те, кто стали свидетелями перепалки, заворчали недовольно.
Никому не нравилась быть просто могучей расой. Величие было в крови, и каждый клык мечтал о славе и добыче. Но урок за вседозволенность и самодовольство был куда ощутимей. Все понимали, что лучше такой порядок и возможность жить, чем короткое величие предков.
Потому амбиции молодого волколака пугали и возмущали.
А пока Альфа был щитом, той нерушимой стеной, на которую стая равнялась. И шептались за спиной Альфы, что было бы хорошо, ежели бы Дагр до своего ухода с поста Альфы сыну не только кровь древнего рода передал, красоту, силу, но и умение видеть дальше подростковых амбиций – задатков пустоголового хищника.
Стая! Лишь целостность её и сохранность – залог выживания.
– Ничего, – пробурчал Вагр. – Надеюсь, Навера к этому сроку окрепнет и будет не только красивой самкой, но и плодовитой. Тогда мне и человеческая невеста не нужна будет.
Мой Зверь тотчас ощерился. Вагр знал, что эта самка должна стать моей, и уже не впервой при всех намекает, что она станет его.
Навера – красивейшая самка стаи. Ей пока всего тринадцать… Да, молодая, но уже столько волколаков о неё глаза ломало, что я готовился к постоянным дракам, пока не сделаю её своей. И вот брат при всех на отборе невест нагло заявил, что собирается её у меня отбить!
– Ты забываешься, – мрачно напомнил Альфа Вагру, метнув на меня строгий взгляд «не смей». Отец ясно ощутил, что я был готов немедля вступить в драку за свою будущую самку.
Навера – моя!
Волколачка быстрая, опасная… Она играла со мной, играла с другими, и с моим братом тоже… Об этом я знал, но молчал, ибо она ещё не вступила в окончательную пору становления полноценной самки, хоть и была на грани, а мне не оставалось ничего другого, как ждать!
Подчиню Наверу, сделаю своей, поставив метку, и только брачный гон начнётся – попрошу отца позволить нам союз.

Я стоял подле дерева, сложив руки на груди, чтобы не выдать, как они чешутся набить морду зарвавшемуся братцу. Младший не понимал, как было шатко его положение: он был близок к тому, чтобы я его проучил.
Всё же я – старший. У меня в руках сила тоже играла, просто в отличие от Вагра, не выпячивал её на каждом углу. Да, понимал, что с моей смешанной кровью чистокровность масти не перебить, но то – со временем, а пока… пока мог задать трёпку!
Мысль оборвалась. Я бросил косой взгляд на дальние хоромины из-за которых выглядывала Навера. Давно её учуял, она знала, что ей тут не место, но удержаться от любопытства не могла. Ещё бы! Другие самки… пусть и человеческие! А вдруг кто лучше её окажется! И она уже поймала на прицел мелкую человечку. Зелёные глаза сверкнули лютой злобой…
Навера заранее ненавидела человечку, которую Альфа наметил в невесты моему брату.
Мне это не понравилось. Очень. И дело не в младенце, а в том, что моей невесте не стоило волноваться за судьбу моего брата.
Недоброе предчувствие неприятно кольнуло душу.
Я мрачно глянул на стаю, на отца, на брата… Он был слишком самонадеян. Мог огрызаться, но в итоге будет так, как Альфа говорит.
Запоздало посмотрел на землю и на миг выпал из жизни: миллионы звёзд вспыхнули, меня ослепляя, мир сузился до крохотного кусочка нежной плоти… Такой молочной и сладкой… человеческой девочки, в синющих глазах которой я тотчас утонул.
Меня не отпускало, и это разозлило. Я нервно сморгнул наваждение, мотнул головой, прогоняя звёзды и синь её безбрежных глаз…
Не-е-ет, мне этого не нужно!
Но девочка уже доползла до дерева, где я стоял. С любопытством таращилась снизу-вверх на меня, опять поражая необычайной синевой огромных глаз и… беззубо улыбалась.
– Беги от них, кусок молочной плоти, – поморщился виду мелкой невесты. – Э-э, – лениво окликнул брата и отца, – жалкая картина смотреть, как вы делите дичь. Пока грызётесь, она от вас убежит!
Но Альфа и Вагр продолжали спорить из-за невест и из-за того, что младший совсем зарвался и скоро огребёт от отца.
Я собирался ещё чуть повысить голос, но вместо этого покосился вниз: мелкая человечишка ухватила меня за кожаную штанину и встала, шатаясь на неокрепших ножках.
– Кыш отсюда, – процедил я, опять обращая взгляд на рычащих свояков. Секундой погодя осознал, что человечишка меня не послушала, продолжала за меня держаться.
– Ты что не поняла? – глухо оскалил клык для устрашения. Для пущего вида и ногой дёрнул, избавляясь от нелепого создания: мелкая тотчас завалилась наземь. Её звонко-пронзительный голосок прорезал площадь. Меня аж перекосило от отвращения. Звук был мерзким и бьющим по ушам.
Я деланно отвернулся, пытаясь не обращать внимания на это, но мелкая с тем же упрямством продолжала истошно орать и неуклюже кувыркаться по земле, вставая на четвереньки.
Заметили это многие, но разговор Альфы и Вагра их занимал больше. И тогда я не вытерпел. Поднял покрасневшую девчонку с мокрыми от слёз глазами, которые тотчас меня опять утопили в своей синеве.
– Проклятие моё, – я проглотил злобный рокот и даже тряхнул головой, прогоняя навязчивое наваждение.
Только чуть полегчало, торопливо зашагал к отцу и брату. Я не желал больше видеть и слышать это жуткое создание. Потому нёс её на вытянутых руках и морщился от очередных вскриков и плаксивых всхлипов.
– Держи, – вручил опешившему брату, вклинившись между отцом и Вагром. – Нормальная у тебя невеста. И пахнет отменно, – для вида сильнее скривился, потому что мелкая обоссалась. – И быстрая, того глядишь, станешь первым, кто невесту не догонит, – кивнул без улыбки.
Вагр окатил меня такой ненавистью, что я отступил, радуясь, что впервые насолил младшему.
То, что в стаю сегодня лучше не возвращаться, знал наверняка. Брат не простит. Зато отец хмыкнул, оценив шутку. А вот Вагр – нет! Отомстит – тут и в лес ходить не надо. Поэтому мне лучше затаиться… на день-другой.
Без раздумий в прыжке обернулся волком и помчался прочь, разрезая ветер.
В лес – значит в лес! На охоту… И гон пропущу. Не желаю слышать бабские крики, бесноватые рычания и победный вой свояков, сходящих с ума от Луны и гона!

Глава
2
Рагнар

Не собирался следить за человечкой, но когда через несколько лет Альфа меня приставил к двум своякам, отвечающим за резервацию, куда мелкую отдали на доращивание, не удержался. Хоть и попытался увильнуть от повинности:
– С каких пор молодые за невестами присматривать должны?
Отец был непреклонен:
– Я тебе доверяю. Ты в отличие от остальных умеешь себя держать в руках, и даже зов Луны переживаешь как редкий Зверь. Твой нос и глаза мне нужны. Тем паче, в этой резервации невеста твоего брата. Вы с ним не ладите, но ты понимаешь насколько важно не дать её испортить!
Отец был НЕ прав только в том, что меня должна была волновать такая ерунда, как порча невесты брата. Отнюдь! Я был не против такого расклада, если бы…
Вот только это «если бы» существенно меняло суть.

Селение стояло за несколько сотен вёрст от нашего главного лагеря. Это было необходимо, дабы волколаки не чуяли призывность невест в кровные дни, а, сходя с ума в Лунные, не мчались потрошить резервацию.
Расстояние спасало людей от лютости Зверей, и только приставленные имели возможность чаще бывать в селении и то менялись каждый сезон, ибо справиться с буйством крови долгое время было не под силу никому.
Никому… кроме меня. Но и я с каждым новолунием всё острее чувствовал сладость человеческих самок, и мне порой тоже приходилось выпускать пар и позволять Зверю брать верх над моей слабой людской сутью.

До сего дня мне не приходилось вплотную приближаться к резервации. Ванер, Ижер и я с разных сторон делали обход, проверяя ближайшие земли на наличие чужих, а потом, пока я и Ванер оставались в тени леса, Ижер, как главный из нас, скрывался в хороминах, где со смотрителем решал насущные вопросы, которые был обязан донести до Альфы.
Но сегодня только Ижер обернулся человеком, надел на себя припасённую для таких случаев одежду, хранившуюся в специальном тайнике между валунами у кромки леса, дабы не смущать людей, кои не привыкли ходить обнажёнными при всех, и пошёл в село, меня точно магнитом утянуло прочь.
– Я скоро, – обронил Ванеру, лежащему в тени мохнатой ели и лениво смотрящему на крыши хоромин резервации, огороженной высоким частоколом.
– Угу, – кивнул волколак.
Я оббежал село и остановился с другой стороны, краем уха слыша, как собаки от двора до двора лаем заходились. Чуть схоронился за деревьями, чтобы они примолкли, и выжидающе стал рассматривать округу.
Недолго сидел, один из зубьев частокола сдвинулся, друг за другом на свободу вылезла стайка детворы: семь мальчишек и пяток девчонок. Разного возраста, от пяти до пятнадцати точно, но всё одно мелких для того, чтобы гулять за пределами резервации без надзора!
Они весёлой гурьбой побежали к речке, что по эту сторону была чище и удобней для купания.
Я лишь проводил их равнодушным взглядом – это ведь были люди, и меня ничуть не дёрнуло следить за их гулянками.
Продолжал ждать.
Из щели, которую не замкнули, следом показалась пёстрая живность: несколько куриц и петух. Важно, но с опаской выбрались за пределы ограждения села и принялись ворошить траву и землю.

Уж вроде засомневался в своём чутье, как вдруг в щель частокола бабочка пролетела, а следом личико девочки с белыми точно молоко волосами показалось. Моё сердце глухо ударилось в груди, я тихо ощерился от странной боли.
Она! Это была та самая девочка! В простеньком сарафанчике, лаптях, а светлые волосы тугой косой плетёные да верёвкой подвязаны. Совсем мелкая ещё, года три от роду…
Выглянула, округу обводя любопытным взглядом, а найдя, что искала – это была та самая яркая, пятнистая бабочка, кое-как, в ногах и подоле сарафана путаясь, на свободу выбралась.
Улыбнулась лучисто да за крылатой побежала, ладошками стараясь поймать. Бабочка резво перелетала с места на место, и у человечки никак не получалось её поймать.
Я терпеливо смотрел. Меня не накрывало нежностью и желанием оберегать – во мне Зверь просыпался. Лютый и голодный…
До слюновыделения хотелось тощую шею перегрызть, – дабы не мучилась глупая особь более, – и когда она уже ступила было к деревьям, даже не дёрнулся. Не пристало мне за человечкой бегать, потому и продолжал наблюдать. Сгинет аль нет. Там лес дремучий, живности хищной много, несмотря на соседство с нами.
– Славка, а ну стой! – из мыслей вязких, что проще самому мелкую грохнуть, выдернул вопль мальчишки. Я с неудовольствием глянул на реку, где купалась ребятня. Мальчишка годов десяти, бултыхаясь в реке, увидал, что мелкая близ леса шастает, и тотчас встрепенулся:
– Стой! – горланил яростно.
Это был Иржич, единственный сын смотрителя. И то, как он мелкую Славкой назвал, пришлось Зверю не по нраву. Славушка – это имя ей дали со дня помещения в резервацию. И я, как проклятие своё, даже наедине с собой не произносил его. А теперь оно, прозвучавшее пусть и на пацаний манер, резануло по сердцу.
Зверь сильней ощерился. Кровь плеснулась перед глазами.
– Стой, кому говорю! – мокрый, полуголый Иржич бойко бежал по лугу от реки прямохонько к девчонке. Она приняла это за игру, хохотнула заливисто и попыталась удрать. Но он поймал её вовремя: не успела кануть в дремучем лесу человечка глупая.
– Что ж, не судьба! – Рыкнул я глухо больше с досады и потрусил прочь.

Я избегал видеться с людьми, всячески выискивал повода не появляться в их резервациях и даже знать не желал, как там дела. У меня своих проблем хватало, потому лишь краем уха слышал: всё, как обычно.
Девочек обучали свои людей. С младенчества закладывали в неокрепшие умы мысль, что быть невестами – очень важная роль. Что только избранные годны на эту великую миссию и именно этим представительницам человечества дарована такая честь: стать единственной для Зверя и матерью нового существа.
Это помогало не выслушивать истерики и причитания в том количестве, что раньше обрушивались, когда невест на гон забирали силой. Теперь всё шло ровно и без лишней нервотрёпки.
Самки людские росли с тем, что так и надо, принимали свою участь как должное. А ежели учесть, что Альфа той, кто сможет удрать от Зверя, дарует свободу и богатство, то многие невесты бежали с пущим рвением. Ибо умирать под волколаком, как бы их к тому ни готовили, не очень хотелось, а вот оказаться в злате да свободной – это их наивные душеньки грело.
Потому им и давали основы выживания и немного заставляли укреплять тело, дабы в загоне они не сразу падали, а могли хоть немного Зверю противостоять.
Это, конечно, дело обречённое, но всё же для волколаков брачный гон – ритуал, наши самки умели дать достойный отпор, а вот человечки… Часто оказывались под женихом, не пробежав и пару саженей. Потому и решено было: бегу девок учить! А при старте давать фору несколько часов, и зелья давать, силу дающее, на нашей крови сделанное.
Это хоть как-то помогало девкам продержаться дольше обычного, а Зверь больше сил израсходует, пока бегает за суженой. Так, глядишь, и на насилие меньше останется здоровья. Нам– то оно тоже не особо желаемо: раздирать слабых самок. У нас другие на них виды, но ритуалу не изменяли, без него Зверь ещё страшнее и жертв больше может забрать.

***

Пару лет спустя на очередном обходе я остановился на полянке недалеко от резервации, прислушиваясь к звукам леса. Так ЕСТЬ хотелось, что прям невмоготу стало. Я выискивал, где ближайшая жертва, но тут носа коснулся чужой запах, чуть сладковатый, молочный… такой вкусный, что я жадно сглотнул слюну. Обшарил округу пристальным взором: кем бы немедля закусить. Ну и повыть нестерпимо захотелось. Так душу томление сдавило и сердце бой участило, что морду к небу поднял и с тоской, нутро раздирающей, протяжно завыл:
– У-у-у, – поперхнулся своим же звучным пением, толком его не протянув – в глотку насекомое попало. Прокашлялся надсадно, чертыхаясь на все лады, а потом затаился – рядом кусты хрустнули. Вырвался нехотя из паутины доселе неизведанных желаний и в слух обратился. Треск повторился, ещё один… Я зверем ощерился, встречая гостя нежданного, да так и застыл с клыками напоказ. С подветренной стороны дурной заяц выскочил и мимо промчался, следом птицы с веток верхних взмыли под облака.
Эх, дичь глупая. Как можно Зверя не чуять?! Может виной лето раннее. Кровь играет, живность парами шмыгает, семьи создавая.
Зелень везде, запахов уйма.
Утонуть в них можно, задохнуться от сладости!
Красиво. Ручьи играют. Птицы поют…
Так хорошо стало и безнадёжно легко, что дурь и на меня нашла. Углядел свой хвост, закружился с детской радостью, пытаясь его поймать зубами. Клацал, семеня по кругу: стараясь с наслаждением его клыками ухватить и почесать… Так завертелся, что ориентиры потерял и завалился в траву, как щенок несмышлёный, но облюбленный лучами солнца.

И вдруг смех заливистый, точно колокольчик, зазвенел.
Я застыл, не веря глазам. И человечка мелкая с волосами молочного цвета – тоже.
Я смотрел… И она на меня огромными синими глазищами таращилась. В них не страх плескался, а любопытство и безмерное удивление.
Я молчал… и она, а в башке отдавалось эхо яростно грохочущего сердца.
Как она тут оказалась? Село далече для такого малька. Как пить дать: опять за бабочкой погналась, и как итог – потерялась.
С недоумением окатил её взглядом: мелкая, тощая, белобрысая… На личике грязные кляксы. Волосы хоть и в косу плетены, да только сейчас в беспорядке торчали, и даже сор в них виднелся. Сарафан выпачкан, подран.
А она на меня смотрела с искренней улыбкой. Без испуга, который всегда испытывали люди при нашем появлении. Смотрела чисто, открыто и улыбалась задорно. Так, что у меня сердце ёкало и глох я от чувства, которого никогда не испытывал, потому и не мог сказать однозначно – хорошо мне аль плохо.
Я ощерился.
Мелкая засмеялась громче и заливистее, и тогда я грозно щёлкнул клыками, желая прогнать неразумное дитя, ибо вызывала она странное желание… облизать и сожрать! Как самое лакомое на свете яство. Даже натужно сглотнул, ощутив во рту нежный вкус молочной плоти.
Великий Зверь меня задери, голод разыгрался нешуточный. Нужно бы перекусить. А девчонка была непростительно лёгкой и аппетитной добычей. Её сочная плоть, горячая кровь… А запах такой, что у меня уже голову вело.
Потому опять клацнул, грубее! Да только вместо плача и попытки удрать, мелкая удивительно мягкую ладошку мне к носу приложила, словно проверяла – мокрый аль нет.
Я опешил. Растерялся от простоты и невинности жеста. А она чуть сдавила кончик носа, теперь проверяя на прочность:
– Ту-ту, – колокольчиком озвучила жест.
А я во все глаза смотрел на странное создание человеческого вида, не ведающее страха, пока не опомнился и в бессилии вскочил на лапы. Она перестала лыбиться, хлопнула недоумённо ресничками. Огромные глаза запрудились слезами.
Не-е-ет, этого мне только не хватало. В сторону шагнул, но несколькими шагами ближе к первому дереву застыл – поляну наполнил детский плач. Пронзительный, громкий и протяжный.
Я прижал уши, чтобы хоть немного заглушить мерзкий звук, ступил прочь, но чем больше отдалялся, тем сильнее в мозг проникало отчаяние мелкой. Душу затопило очередное доселе неизведанное чувство…
Я не знал, что оно значило, но сердцу стало нестерпимо больно.
Сам не понял, как вернулся на полянку, но вместо того, чтобы успокоить, рявкнул:
– Умолкни!
Меня пронизывал этот плач ребёнка, сотнями игл вонзаясь во все внутренности. Это было невыносимо, уж лучше бы настоящая боль… плоти, чем вот такая…
И мелкая умолкла.
Я запоздало понял, что она по–волчьи не понимает.
Или понимает? Прищурился, и только она, стоя на другой стороне полянки, всхлипнула остаточно, проверяя догадку, опять рыкнул:
– Не реви, а то сожру!
Мелкая тотчас поджала губы, понятливо заткнувшись. Тыльной стороной ладошки смахнула слёзы с покрасневших щёк, опять ресничками захлопала, с немым укором таращась на меня во все глаза.
Неужто понимала?! Быть того не могло… От безмерного удивления в груди очередной рык родился:
– Молодец, – мысли хаотично метались в башке.
Я уже подумывал уйти, но лапы не повиновались. Мелкая раздражала до невозможности, аж скулы сводило от злости, но при этом не отпускала. Я точно приклеенный продолжал стоять.
– Иди домой! – грозно оскалился, не ведая в отчаянье, что делать и как её прогнать. Видят боги, я хотел, чтобы это глупое существо ушло!!! НЕМЕДЛЯ!
Но мелкая, как назло, улыбнулась и уверенно зашагала ко мне, будто не прогонял, а наоборот подзывал. А я ведь ни шага к ней не сделал – специально замер на противоположной стороне поляны.
– Не подходи! – зарычал с пущей злобой.
Девочка чуть сбилась с шага:
– А ты со мной поиграешь? – и опять глазищами невероятными меня заворожила. А они были колдовскими, потому что топили своей глубиной, и я, околдованный ими, ждал… Чего? Не знаю, но ждал, даже дыхание затаил. И тогда девочка ко мне с объятиями бросилась. Загребла огромную морду тощими ручонками, прижалась своим носом к моему:
– Ты ведь будешь со мной дружить? – взгляд лучился такой нескрываемой надеждой, что желание ей откусить башку и выпотрошить тельце сменилось растерянностью. Всё что смог, обронил глухо:
– Уходи!
Крепкий хват худеньких ручек ослаб, объятия разомкнулись. Мелкая отступила с несчастным видом, в её волшебных очах померкла надежда…
Это было ещё хуже, я аж задохнулся болью и диким желанием особо кроваво прервать страдания и мои, и этого непутёвого существа. В груди лихорадочно грохотало сердце…
Я, как пёс на привязи, ступил за мелкой, печально понурившей голову и уже скрывшейся за деревьями.

***
Вечерело, когда мелкую человечку, уснувшую на мне в позе наездницы, вернул домой.
– Ежели ещё раз недоглядите, перегрызу всё ваше село! – пригрозил обливающейся потом кучке тёток и мужику, бывших на тот момент у невест вместо мамок и надзирателя. Застал их за весельем праздным: пили, жрали, а учёт невестам не вели: проглядели ведь, как одна ушла…
Напоследок к смотрителю заглянул, напомнил, кто он и зачем тут главным поставлен, и ушёл. Но с тех пор нет-нет, да и навещал резервацию, даже ежели не моя очередь была. Понимал, что зря, не стоило, но лапы несли… Из лесу не выходил – со стороны наблюдал. Пусть не увижу, хоть буду знать, как дела идут.
И через время к удивлению узнал, что люди всё равно себя вели безответственно, даже несмотря на страх перед Зверем, который мог убить их с одного удара, разодрать с одного укуса. Их опасения из памяти быстро выветривались…
Есть угроза – трясутся от страха, а нет Зверя – и так всё прокатит.
Это плохо!
Я о том и не подозревал раньше – не интересовало меня это. А теперь, со стороны наблюдая за их жизнью и тем, как они с невестами себя вели, убеждался, что Альфа опять что-то не так делал. Недосматривал, людям больно много свободы давал, и надзора за ними стоящего не было. А ещё у людей такие чувства, как жалость, любовь, сострадание ежели и были, то только к своим – кровным.
Редкая баба погладит, нежное слово скажет какой-нибудь упавшей девочке-невесте, не поддержит лишний раз, ежели провинилась, тайком не подкормит, ежели наказание какая отбывает в погребе.
Они были к ним равнодушны и общались, как с отработанным товаром.


Глава
3
Рагнар

Так и бегал от своего лагеря до села. Следил издалека да себе зарубки делал: когда встают, тренируются, учатся, играют; когда надзора особенно нет; когда едят, проказничают; кто главный заводила, кто изгой…
Бабы, в основном, по дому хозяйствовали, скотиной занимались да грядками. Мужики силой подсобляли, хоромины чинили, землю копали…
Что ж, расплодились люди, много парней крепких, девок пышных, мужиков вальяжных, баб дородных. А невесты отличались от местных: худые, в одеждах поношенных, бледные, грустные, чумазые…
Не все, но большинство…
А среди молодняка Иржич выделялся. Сынок смотрителя. Выхаживал гордо, других строил. Напоминал мне брата младшего, только без крови волколака. И девки ему чаще других улыбались, а он гонял всех с самонадеянностью молодого Альфы.
Излюбленным его делом было толпой какую-нибудь невесту донимать. И, ясное дело, от всех отличающаяся Славушка – светлостью волос, глубиной синих глаз, нравом тихим, для него была, как мёд для пчелы.
Я за этим наблюдал долго. Пару лет точно. Не вмешивался: сильные сами выживать должны, а слабые… на то и слабые, чтобы приспосабливаться или умирать.
Славка слабой была. Всё такая же тощая, дохлая, вечно зарёванная, в драной одежде. Её толпой клевали, пока взрослые не видели, и ежели по первости мелкая искала защиты у старших, то вскоре в себя забилась и терпела.
А ежели прилетало Иржичу от отца, то он на Славке пуще отыгрывался: за волосы таскал, толкал, подножки ставил…
Со временем мелкая от него начала бегать, и вот это его жутко злило. Иржич не сдавался и преследовал её, покуда мог, уж больно жертва ему нравилась. Руку не подымал, но зато другие… в особенности девчонки местные и невесты постарше, кто завидовал чистоте Славушки и её светлости, не гнушались.
Уж и завидовали они ей. По-чёрному. И потому, ежели на глаза им попадала, а рядом никого из старших не оказывалось, была бита.
Часто видел, как слёзы глотала. Может, и не плакала бы, да они сами градом лились. От обиды, боли, одиночества. Особенно из-за него. Чуял то. Я вообще её, как себя чуял, и всё хуже мне от того становилось.
Даже хотел опять припугнуть людей, глаза раскрыть, да потом понял, что обо всём ведали надсмотрщики. Синяки, царапины и порванные вещи не утаить, да им на то плевать было: потери к концу срока подращивания невест давно в треть передавали. С них строго Альфа спрашивал, лишь когда ведал причину гибели невесты или порчу, а ежели мёрла до сроку, оттого что слаба была, то и спроса нет. Потому и не особо беспокоило людей, чем девки жили и помирали от чего.
Поспела к возрасту – хорошо, нет – на нет и суда нет! Во всём холода виновны, хворь в теле, и, вообще, слабы юные создания.
И ежели б не мои наблюдения, не знал бы о такой беспечности народа, о равнодушие, под стать нашему, и попустительстве, кое мы не приемлем.
Даже у нас, волколаков, законы просты: любой щенок, чужой ли, свой ли, имел право быть в стае. И только от силы его и желания зависело, приживётся среди других аль нет.
А у людей… своих же топили…

Славушка

– Подстилка разовая, – хохотали вслед мальчишки, когда от них удирала.
Подстилка? Нет, слово ведала, но почему «разовая» не сразу догадалась. И то, не своим умом дошла, о том рассказала одна из невест Зверя. Не дружбы ради, а чтобы сильнее унизить. Я и без того чуяла, что было в этом выражении что-то грязное и плохое, да и толпа, что его вечно горланила, смехом заходясь, в меня разве что не плевала при этом.
Я искренне не понимала, чем им насолила. Ладно, им, людям простым, кто нас растил, кормил, учил, так ведь и невесты другие почему-то любили обидеть тех из нас, кто послабее и не так красив. А я не была ни красивой, ни сильной. И друзей у меня не было…
Так ведь и другие невесты тоже не шибко дружили. Они, как и я, невестами Зверя числились! Их та же участь ожидала! Так чем же я им так насолила?
Никому зла не желала. Жила, покуда давали, да смиренно участи своей ждала. Хотя часто задавалась вопросом: «За что?» Ежели мне выпала доля стать невестой волколака, так в чём тут моя вина? Неужель доброго отношения не заслужила?

И вот, в очередной раз сбегая от Иржича и его своры, бросилась в лес через щель в частоколе, которую они часто использовали, дабы от взрослых убежать и в реке порезвиться. И плевать, что строго-настрого мне было наказано за пределы резервации не выходить, даже ежели все по грибы, ягоды ходили – мне и другим невестам в лес дорога была закрыта.
И я правда выполнять наказы старалась. Но больше не могла! Невмоготу стало, уж лучше в лесу кануть, нежели тут, среди своих, кто меня, как чужую, ненавидел и гнобил.
Бежала куда глаза глядят, запиналась, падала. Вскакивала, опять бежала. Казалось, подол платья за все ветки и кусты, как нарочно, цеплялся. А когда за сук на земле запнулась и ухнула в очередной раз, так дух из тела едва не выпорхнул.
Ухнула смачно, нога заболела жутко. Так и осталась лежать, слезами жгучими давясь. От обиды горькой, досады тягучей. Уткнулась лицом в руку и ревела, покуда слезы не закончились.
Шмыгнула носом, огляделась…
Ба! Уж вечерело. Вокруг лес тёмный, тишина зыбучая и неизвестность пугающая.
Страх накатил, но выискивать дорогу до дому в полутьме, пути не ведая… показалось верхом глупости. Глянула на дерево, может, на него взобраться да там и ночь скоротать. К тому же вдруг сверху удастся и увидать что…
Только поднялась, морщась боли в лодыжке, как волчий рык заставил замереть. Сердце чуть из груди не выскочило. Я обернулась медленно да обомлела пуще прежнего: Из-за кустов дикой малины ко мне вышел огромный волк.
Волколак!
То поняла по масти серой, только немного темней, чем у других. И размером куда крупнее простого волка. Большой, крепкий. Не в поре матёрых особей, но уже близкий к тому!
Зверей в возрасте видала, хоть они у нас в резервации и нечастые гости, но год от года заглядывали, невест подрощеных забирали, молодых смотрели. Аль прибегали, когда от врагов надобно было отбиться. Такие огромные, мощные, злобные.
А этот… знакомым показался. Смутно знакомым. Но у страха глаза велики, вот и таращилась на волколака, забывая дышать.
Отступила было испуганно, но в последний миг вспомнила: учили меня: ежели в лесу столкнёшься со Зверем нос к носу, не смей бежать – непременно гибель ждёт. И в глаза не смотри: он это за вызов примет. А ежели примет – смерть неминуема!
Вот и застыла, а Зверь меня пылающим взором жёлтых глаз обжигал, шаг за шагом подступал, покуда впритык не остановился:
– Нечего тебе делать в лесу! – утробно прорычал.
Я, упорно глядя в землю, едва не завизжала от ужаса, запоздало осознав, что поняла сказанное, а ведь не обучена их языку. Да и звучал он, как будто человеком и вслух говорено, а не в голове мужским голосом.
Оскалился жутко волколак, у меня сердечко обмерло. Зажмурилась я сильно-сильно, уж гибель от клыков ожидая, да в следующий миг одна осталась. То поняла по прохладе на коже, кою совсем недавно точно огнём обжигало дыхание Зверя.
Даже не поверила счастью. Едва дыша, огляделась – нет волколака. Покрутилась на месте, хотела уж было бежать, а потом пришла мысль поздняя, да отчаянная – пусть съест!
– Эй! – осипло крик прозвучал. Прокашлялась и вновь голос подала: – Эй!
Но Зверь не показывался. Хотя нутром чуяла: недалеко был.
Эх, жаль сразу не додумалась. Лучше бы его разозлила, он на меня набросился бы, на том бы мои мучения и закончились.
Взобралась на камень, мхом облюбленный, коленки подтянула к подбородку и стала ждать возвращения волколака.
Не знаю, с чего взяла, что вернётся, но сердце говорило: он рядом.
Притаился и ждал.

Рагнар

За мелкой долго следил. Она на камушке сидела, руками коленки обхватив, и жалко всхлипывала. А уже вечерело. Стало быть, домой не спешила, потому вышел:
– Домой ступай! – грозно рыкнул.
Девчонка глазищи распахнула, так дёрнулась от ужаса, что с валуна наземь и ухнула.
Я подступал всё ближе и ближе, мелкая точно рак пятилась. И когда я нагнал жертву, уже подпирала тонкий ствол плакучей берёзы. Вжалась в него от страха и не дышала вовсе. Застыла, таращась во все невероятно синие глаза, я недовольно ощерился:
– Я не повторяю дважды!
Мелкая уже не ревела, но и не отвечала от страха, тогда я клацнул зубами:
– Правил не ведаешь?
– Знаю, – тихонько пискнула мелкая.
– Или ты жить не желаешь?
– Не… желаю, – всхлипнула и зажмурилась, будто ждала, что я на неё тотчас наброшусь. Я даже опешил на миг. Не лгала. Как так? Любая тварь за жизнь цеплялась, а эта белобрысая дура… приготовилась умереть.
– Или, – мысль запоздало меня посетила, – ты желаешь, чтобы мы твоих присмотрщиков на куски порвали за то, что ты по лесу без их ведома шастаешь? – догадливо пророкотал.
Мелкая натянулась как верёвка тугая, один глаз открыла, в озере глубоком сомнение мелькнуло:
– Нет, им смерти не желаю.
– Тогда зачем пришла в наш лес?
– От мальчишек убегала, заплутала…
– Ежели бьют, прятаться бессмысленно, – зачем-то озвучил, что давно обдумывал, глядя на происходящее. – Сдачу давать надобно.
– Я… я… не умею, – тихо обронила человечка тощая, уже без первого страха, но ощущая Зверя опасного и лютого, который с одного укуса шею мог перекусить. Всё ещё держалась осторожно.
– Учись!
– Зачем?
– Тебе разве не сказали, кто ты?
– Подстилка разовая? – брякнула мелкая, зардевшись точно маков цвет.
– Это кто такое сказал? – прищурился я.
– Мальчишки, – поджала губы Славка.
– Много они понимают в подстилках, – буркнул недовольно. – Ну, допустим, ежели так? – пророкотал я, мелкая по стволу ещё сильнее размазалась, во все очи на меня глядя. А я мордой близ лица её вёл, следя, как будет реагировать на близость. Она боялась, тряслась как лист на ветру, но, кулачки сжимая, с места не тронулась.
– Коль Зверю обещана, не смеешь лицом в грязи бултыхаться! – рыкнул негодованием. – Учись себя защищать да сдачу давать! Аль бегать для начала быстрее других. Волколаки – воины, они ценят сильный дух пусть и в слабом теле.
– И мне это поможет? – дрожали губы мелкой.
– Супротив Зверя – нет, но своим навалять – за раз.
– Как же я могу кому-то навалять, ежели они все больше и сильнее меня?
– Для начала бегать учись, – клацнул клыками сурово. – Ежели вот такой тощей, плачущей и хилой вырастишь, тебя первой догонят и порвут голодные до молодой плоти самцы.
Девчонка сморгнула испуганно.
– А ежели бегать быстро буду – удеру? – с робкой надеждой.
– От Зверя не убежать, – даже не собирался обнадёживать. – А вот от своих…
– Бегать! – хлопнула ресничками девчонка.
– Бегом! – рявкнул я, и мелкая запнувшись о свои же ноги, упала мне под лапы. Я в бессилии мотнул головой.
Ощерился грозно, и Славка спешно подскочила, в подоле путаясь, да прочь побежала в темноту подступающей ночи.
А я за ней для пущей суровости сиганул да зубами клацнул, удачно ткань зацепив. С удовольствием дёрнул до треска.
Взвыла в ужасе Славушка, припустив так, что Зверь довольно зарычал. Подгонял мелкую, лапами поддавал для ускорения. Пищала, ревела, вскрикивала мелкая. Часто падала, на ветки натыкалась, кусты таранила, юбкой за ветви цепляясь.
Кровью свежей пахла, от ужаса едва жива была, но упрямо сражалась с препятствиями и бежала дальше, куда гнал её я… А как закончился лес, юбку подобрав, понеслась по полю к селу, где редкие огоньки в хороминах светились. Но теперь-то она видела цель, потому я стопорнул возле крайнего дерева и, провожая её взглядом, размышлял: убить Иржича и всё его семейство аль пусть ещё потрепыхаются?
Славушку закалять надобно, характер делать, а то негоже невесте будущего Альфы быть нюней и слабачкой. Чтобы ему отпор дать, ей клыки бы отрастить да злости научиться. Не шутил, не стращал: такая сляжет, едва гон начнётся. Слабость не приемлема для Зверя, а мелкая слаба. Проще забить сразу и не тратить на неё время.
В душе шевельнулось что-то неприятное и тягостное. Я зло сглотнул. Ещё раз глянул на хоромины в подкравшейся темноте ночи и только заслышал перепуганные голоса людей, вой собак, ушёл к своим.


Глава
4
Рагнар

На следующий день лапы сами несли к селу. Я гнал от себя мысль, что меня сюда тянуло. Уверял себя: беспокоюсь лишь за вверенную территорию, как и за шкуру жалкой человечки. И ежели недосмотрю, Альфа мне башку снесёт!
Законы волколаков суровы, но просты: быть сильным, слушать Альфу, найти своё место в стае и жить!.. И конечно, оставить после себя сильное потомство. Оно обязано быть! Это необходимо для выживания стаи!
Я хоть и не желал ввязываться в игры брата и стаи, тем более тратить время на человечишку, которая ежели не от холода и голода, так от слабости людского нутра под своими же сгинет, но меня против воли тащило к селению.
Тем паче, другого мелкой не дано. Либо учиться выживать в одиночку, а она слабая для того, либо жить в стае. Но с волками жить, по– волчьи выть! Это знаю не понаслышке.
Я сам выбрал стаю отца, хотя мог податься к волколакам по материнской крови. Особой любви или почтения, кои перепадали брату, к себе не ощущал, но и сильно старшие меня не шпыняли.
Брат, ясное дело, вечно старался показать место помеску, как и его свора, не гнушающаяся загонять одного… Так что да, СТАЯ СУПРОТИВ ОДНОГО! – вот была наиглавнейшая причина, почему я вернулся на ту поляну уже следующим утром.
Не надеялся, даже убеждал себя, что трусливая человечишка носа больше не сунет в лес, но с трусцы сбился, когда ощутил запах Славки, задолго до…
Притормозил за елью раскидистой, что ветвями пышными до земли стелилась, и в зазоры между игольчатыми сучьями пристально смотрел на девочку, сидящую на том же камне.
Постоял немного и всё же вышел к ней.
Завидев меня, мелкая затаилась. Испуганно воздух втянула, чуть было с камня не соскользнув, но в этот раз удержалась.
Зверь остро чувствовал её опасения и вместе с тем… надежду.
– Жить не хочешь? – рыком повторил вчерашний вопрос.
Девчонка сморгнула:
– А ты научишь, как выжить?
Я остолбенел. Где это видано, чтобы Зверь учил человека? И чему его учить? ЗВЕРЬ – ЧЕЛОВЕКА! Это даже смехотворно звучит.
– Ты слаба…
– Я буду делать всё, что скажешь, – торопливо заверила, кивая в такт словам и продолжая меня топить надеждой синих глаз.
– Уйди! – тотчас велел. Хотел отвернуться, да мелкая с камня за собой взяла небольшой тряпичный свёрток:
– А я тебе принёсла кое-что, – развернула впопыхах, пока я всё ещё пребывал в оцепенении.
Запах… его учуял, но не предполагал, что мелкая мне кусок мяса притащит.
– Украла? – свирепо зыркнул.
Славушка покраснела, руки дрогнули.
– Думала ты…
– Мне не нужны от тебя подачки, – рыкнул злобно. – Ежели б я был голоден – поймал дичь, а не потрошил закорма других, – упрекнул мелкую. – Ну или на худой конец тобой закусил, – ощерился зверем.
Славка труханула, опять чуть с камня не ухнула. Успела скатиться за валун по другую сторону, чтобы между нами была преграда, но кусок оставила наверху да на меня испуганно поглядела.
– Ты не можешь меня убить! – промямлила неуверенно, хотя заявление было наглым.
– Ты так думаешь? – деланно злобно усмехнулся я.
– Да, – энергично кивнула, но сомнение мелькнуло и в голосе, и в глазах.
– Проверим? – нагонял страху, дожимая жертву.
– Я… – заблеяла мелкая, – я… хотела подружиться, – блеснули слёзы на худеньком лице.
– А я не желаю дружить! – сделал выпад к Славке.
Мелкая с визгом бросилась прочь. Я для пущей грозности чуть проводил человечишку лапами, а, возвращаясь, остановился подле камня. Покосился на кусок с крупной мосалыгой.
И где только достала?!
Ишь, кормить меня вздумала. Дичь сама, а всё же хищника прикормить решила.
Фыркнул недовольно и к своим помчался…

На следующий день прибежал, чтобы убедиться, что дуры нет на поляне.
Девчонки не было, но на месте кости лежал кусок хлеба. Пах свежей выпечкой. Ещё тёплой…
Да она издевается?!
Оборотни не любители хлеба, но мелкая зараза решила меня подкармливать всем, что могла раздобыть.

И так было несколько дней.
Я прибегал, а на камне лежало угощение.
Я начинал беситься, и потому в следующую ночь караулил человечку, но так поутру заохотился, что отдыхая потом, незаметно для себя вздремнул под елью.
Проснулся от хруста ветки и испуганного хлопанья крыльев улетающих птиц.
Распахнул глаза, поймав на прицел Славку, топтавшуюся возле камня.
Меня не видела. Из-за пазухи новую тряпицу выудила. С досадой вздохнула, убирая то, что вчера клала на камень, оставшееся так так и не тронутым… а я за этим строго следил!
Уже было положила другой свёрток, как я выступил из укрытия:
– Хватит носить эту дрянь! – получилось грозно. Девчонка в ужасе отпрянула от камня, а когда я клацнул зубами для устрашения, дала дёру.
Инстинкт сработал быстрее мозга. Уже несколькими прыжками погодя, я завалил жертву, мечтая вонзить клыки в мягкую плоть. Но вместо укуса, к собственному удивлению, носом вычертил на мелкой дорожку. От виска по лицу, впитывая трепет, по губам, воруя испуганное дыхание, по подбородку, травясь дрожью её испуга, шее… где жилка пульсировала, такая лакомая, аппетитная… На ней и стопорнул.
Лизнул кожу. Мелкая всхлипнула, а я, не ожидая такого от себя, чуть прикусил её, из последних сил сражаясь со Зверем, требующим немедленно поставить метку на человеческой самке, ещё не вступившей в пору зрелости. От её сладости глотку сушило, язык чесался, зубы зудели.
Нельзя!
Она не мне обещана…
– Завтра, – противореча здравомыслию, обронил глухо, мощным прыжком сбегая от Славки и от странных чувств, что она во мне пробуждала.

Перед возвращением в лагерь, пришлось заглянуть в ничейные земли: мудрости набраться и совета спросить. Позже в реке заплыв сделать, дабы запах с себя смыть.
Отец и без того замечать стал мои уходы. Ничего не говорил, но его молчание громко звучало. Не сейчас, так потом придётся ответ держать.
Но лучше поздно, когда будет, что поведать более веского и дельного.

В эту ночь я впервые вышел на большую охоту со стаей. А следом на гон брачный, но не человеческую самку загнал… а волколачку.
Иррэ, дочь нашего врачевателя. Она только вошла в пору и уже отказала нескольким самцам, но меня давно пасла. Знал это, видел, чувствовал. Она мне тоже нравилась, но я не был самым важным волколаком и потому сомневался, нужен ли ей.
А в пылу охоты, когда кровь кипела, Зов Луны был нестерпимо манящим… Зверь взял вверх над рассудком. Я подмял самку под себя, прикусил загривок и овладел Иррэ. Брал её всю ночь, пока Луна была в силе, а самка покорно принимала. Так и остались на полянке, где нас мягко окутывал свет Луны. Наутро уходить не хотелось, но я заставил обессиленное, удовлетворённое тело двигаться.
Я велел Славке явиться…
Лизнул благодарно морду Иррэ и посеменил к другой – человеческой и совсем доходяжной самке. Сомнение ещё бултыхались в душе, но зря: девочка на месте оказалась. Ждала, коленочки к подбородку подтянув и с тоской глядя в никуда.

Завидев меня, Славушка сморгнула задумчивость и встретила лучистой улыбкой:
– Думала уж не придёшь.
Лениво ползающая по жилам кровь вновь закипать начала при виде мелкой. Не ведал, как такое возможно, но девчонка творила со мной нечто, чему не было объяснения, и управы на то не находилось. Я разрывался между желанием приблизиться и облизать её, успокоив, и стремлением рвануть обратно к Иррэ и продолжить спаривание.
Дурость какая-то. Но коль взялся обучать ловкости и скорости – сделаю, покуда хватит моего терпения и её сил. Да и нет лучшего учителя для человека, чем волколак… ежели по совести! Кто ещё лучше поможет свыкнуться с его мощью и победить страх перед его клыками?..

Потому и погнал её. Только хрупка была девчонка. Ещё получаса не прошло, уже хрипела и ноги едва волочила. Хотел было стопорнуть, да она сама рухнула наземь, за корень извилистый зацепившись. С размаху, всем телом, и даже руками не попытавшись себя подстраховать.
В нос тотчас ударил запах свежей крови. Рана небольшая, но Славка взвыла, за коленку хватаясь.
Приблизился, недовольно скалясь. Славка тотчас захлюпала носом, глотая молча слёзы.
– Покажи, – строго велел.
Мелкая нехотя руки от коленки убрала, где тотчас рана кровью заполнилась.
Мда, и плоть у неё слаба, и кости… Не получится из неё воительницы, как из наших, ежели не сделаю то, от чего подохнуть может на месте. Ведь до сего дня ни одна человечка не выжила, принимая кровь Зверя.
Это был риск, но не выжить ей без того ни сейчас, ни потом!
Наша кровь – ключ для снятия проклятия. Это поняли давно, но как им пользоваться, так и не смекнули. Ещё Роден опыты проводил над самками человеческими. Опаивал их кровью нашей, да только не выдерживали слабые существа такой мощи: с ума сходили, плоть свою раздирая от боли. Зверь не приживался в них. А слишком маленькие дозы ничем не помогали, личины не меняли.
Потому и страшился я, задумав это дело.
Альфа сурово накажет, ежели ошибусь. Брат мне войну объявит. Сам себя не прощу…
Ещё пару дней назад, когда в ничейных землях совета спрашивал у одного знающего волколака, которого не то чтобы слушал и уважал, но к которому, оказавшись в передряге, интуитивно обратился. И он велел рискнуть.
Я сомневался несколько секунд:
– Жить хочешь?
– Да, – кивнула, не мешкая, Славка и таким на меня взглядом преданным посмотрела, что смела все преграды и страхи.
– А умереть боишься?
– Да!
– Мне веришь?
– Да… – сглотнула боязливо. Страшилась, но верила. Удивительное существо. А вот я никак не мог понять, с чего это она мне доверяет? Я рядом с ней себе не доверял, а она…
Лизнул размашисто ушибленную коленку, залечивая рану своей слюной, и то, что затянется быстрее, чем на псе, знал наверняка. Только глотку сдавило и кишки скрутило от того, как сладка была её кровь. Того не ожидал, Зверь вновь стал рваться наружу, требуя тотчас пометить свою самку. Чтобы не сорваться, зло рыкнул:
– Открой рот!
Побоялся много крови своей дать. Каплю… для начала, как мне и советовали. Так и дал – на пробу. Не ведал же, как она на это отреагирует. Может и ничего страшного с ней не станется, как с другими, кому такую дозу давали, а может…
Славка хоть и обещала, что будет слушаться безоговорочно, но когда велел проглотить, пришлось рыкнуть, а то вытаращилась, как рыба, и уже была готова выплюнуть… Но только когда пригрозил, что уйду, выполнила требование. Пока тошноту перетерпливала, прокашливалась, за шкварник вздёрнул её на ноги, и вновь погнал по лесу, не позволяя яду взять верх над телом человека.
Гонял много, наплевав, что плохо ей было, рвало и штормило с непривычки. Сам едва не подыхал от ужаса, что падёт девчонка и, обращаясь в Зверя, сама себя убьёт прежде, чем оборот случится. Но ни первого, ни второго не случилось.
Славка боролась и под конец тренировки, хоть и бледная была точно полотно, но живая! И сердце её билось хоть и яростно, но чётко. Только человеческое – как и до сего.

День, второй, третий… Славушка безоговорочно выполняла мои указания. Не скулила, а ежели плакала, то молча, беззвучно, потому что я дал понять, хоть один звук, что мне не по нраву придётся, хоть одно какое-то неудовольствие или каприз – сделаю хвостом! Пусть подыхает под свояками!
Славка упрямо губы поджимала, с готовностью и упорством выполняла, что наказывал. А получая увечья и царапины, не жаловалась, хотя видел, как ей тяжко давались мои задания и сколько боли накопилось в немощном теле.
Но не жалел. Следил, а на грани её отчаяния и полнейшего изнеможения, уходил. И её домой отправлял. Никогда больше не звал на тренировку, но ждал. И мелкая приходила.
– Меня Славушкой зовут, – обронила через несколько дней, прежде чем в сторону дома пойти. Она так вымоталась, что не шла, а ноги еле волочила, дышала тяжело и шумно. – Но все зовут Славкой, – понурила сильней голову, хотя не имя её огорчало, а моё безмолвие.
А я молча следил за тем, как уходит.
Это было необходимо: у меня давно свои тренировки шли. И прощание с мелкой – одна из них.

– Рагнар, – бросил в спину несколькими седмицами позже, когда понял, что хочу услышать из её уст своё имя, а не просто «Волк», «Серый» или «Эй»!
Славка запнулась на ходу, уже почти скрывшись за пушистой елью. Выглянула робко, синющими глазами меня околдовывая:
– Раг… – запнулась и я помог:
– Рагнар, – вторил с рыком, ибо не любил дятлом быть. Одно и то же не желал повторять. – Звать меня так, – секундой позже смилостивился, когда личико Славки озадачилось. – Все зовут меня… Рагнар! – глупо прозвучало, и потому я деланно отвернулся, мол, уходить пора.

***

Месяц, второй, третий… полгода, год… Мы тренировались с редкими перерывами в несколько дней, когда я уже не мог Зверя своего в узде держать. Выплескивал животную суть на охоте, усмирял дикие порывы с Иррэ, а потом возвращался к Славушке, и мы продолжали обучение.
Кровь давал сначала по капле в седмицу, повторяя полный оборот Луны, увеличивал до нескольких капель с каждым новым витком, пока до глотка небольшого не дошли.
Каждый раз моё сердце съёживалось от ужаса, что вот-вот доза окажется фатальной, и я лишусь Славки, но она переживала яд достойно. Тошнило, мутило, слабость в теле… и при этом мелкая терпела изнурительные тренировки. Не упрекала, не молила – была рада, ежели приходил, и тосковала, ежели держался в стороне.
Это ощущал нестерпимым, до вырывающегося из пасти волчьего воя, щемлением в груди.

Но я даже не смел думать о том, чтобы показать слабость!
Просто душил в зародыше любые чувства, кроме обязательства, и с тихим удовольствием отмечал изменения в ней и в себе…
Она старалась быть спокойной и сдержанной, но была непредсказуема в своей чистоте и невинности: каждой встречи была так рада, что со временем стала затягивать в диковатые игры с обниманиями и поцелуями. А ещё у меня за ушками любила чесать, загривок ногтями вздыбливать, просто гладить, нежности и глупости шептать. Не страшилась меня, словно с любимой игрушкой играла.
Я, сам того не замечая, привык к её рукам, хотя всячески избегал сближения: не просил нежности и прикосновений. Я – Зверь. Хищник. Волколак! Негоже мне урчать от оглаживаний аки псу ручному в руках хозяина, но в глубине души… ждал этого тепла. И даже глаза закрывал, отравленный теплотой ощущений.
Меня это и злило, и бесило, и озадачивало.
Первую ошибку сделал в тот день, когда на неё глянул во младенчестве. Повторил, когда согласился её обучать. А теперь по накатанной шло, но по моему плану, хоть и с некоторыми деталями, коих не мог просчитать.
И всё чаще себя уверял: ещё раз, и я проучу мелкую, но вместо порки, показательного наказания, вновь позволял себя в объятия загребать, вернее виснуть на моей шее.
Бывало, как натренируемся вдоволь, завалится Славушка, руки раскинув над головой, уставится в небо, а я точно зачарованный слушаю счастливый грохот её сердца.
Вот тогда и на меня блажь находила. К ней ложился рядом и чувствами её травился, покуда они меня не переполняли настолько, что срывался прочь к своим, где спасение было…

А в лагере отцу Иррэ, Арому, говорил свои наблюдения по поводу самок человеческих и нашей крови. Он ведь знахарь, авось, что надумает и Альфе передаст.
Мы не были дружны с Аромом, особенно после того, как я с его дочерью стал жить. Но волколак мудрый, личное и дела стаи не смешивал. Пусть не благодарил в открытую, не допытывался, откуда мне то или иное известно. И с каждый моим изысканием, его интерес возрастал.
Пока в один прекрасный день на очередном гоне он Альфу не уговорил дать невестам зелья. Дагр не рискнул всеми. Одной – самой крепкой и не третьей по роду. Ещё до начала…
Я сам не ведал о том, что за питье там было, но самка не загнулась в муках боли, не сдирала с себя шкуру, а на гоне была самой выносливой и быстрой. И даже первый натиск Зверя пережила…
Так что да, зелье пришлось по нраву Альфе.
Аром заслужил от него скупое «отлично».
Я не желал перетягивать лавры и даже не ждал благодарности от отца Иррэ, но он обронил, торопясь мимо, когда Имар, – ту самую девицу, – на руках в лагерь принёс, требуя помощи:
– Ты достойный сын отца.
На миг меня охватило чувство, что лучшей похвалы не существовало. Но усмирил бой сердца после первых глупых эмоций. Меня осенило: куда важнее знать, что у стаи появилась первая зацепка на пути к выживанию!


Глава
5
Рагнар

Несколько несколько лет спустя…

Годов пятнадцать Славке грянуло, когда заметил, что девочка уже была не мелкой и трусливой. Молодая самка: крепкая, ловкая, задорная и даже дерзкая. До такой степени привыкла ко мне и моим клыкам, что уж не страшилась игр наших. Вызов бросала и бежала, подол задрав да коленками голыми сверкая. А ещё смеялась… смеялась так заразительно, что глох я от этого, слеп от чистоты её…

Однажды гонясь за сорванцом – Славкой, забылся в пылу охоты. Нагнал жертву да повалил её наземь… Кровушка в башке от долгого бега аж грохотала. Сердце как очумелое колотилось. От дурмана сходя с ума и не в силах оторваться от манящего запаха, жадно носом по ней вёл от шеи… по груди, заметно подросшей, сейчас жадно вздымающейся и упругими бугорками теснящей узкий верх рубахи под сарафаном. Скользил, обнюхивая, вниз, пока в развилку между ног не упёрся… Меня точно молнией прошибло первобытным голодом. Так ослепило…

Славушка

– Прочь пошла! – грозно рыкнул. Я обмерла, хотя и без того застыла на земле, пошевелиться страшась. Уже на раз отличала, когда он правда злился, когда его голос наигранно звучал. А сейчас он был не в себе…
– И седмицу не приходи, – добавил, люто глазами сверкнув, – иначе задеру… – и мощным прыжком в кусты сиганул, протаранил ветки и был таков.
Я ещё несколько секунд лежала, боясь дышать, да в небо пасмурное глядела. Сердечко гулко-гулко стучало, кровь горяча.
С землицы поднялась, воздуха хватанув полной грудью, да бегом до села бросилась, подол удерживая, чтобы не шибко кусты цеплял.
В животе странное чувство было: не то томило, не то тянуло… И уже который день меня оно не покидало.
Домой пробралась крадучись. Покуда никто за мной не следил, хотя теперь приходилось удирать из села окольными путями. Иржич со своими друзьями караулил, и ежели б не быстрота бега, не видать бы мне тренировок с волколаком. А он единственный, кто меня не ненавидел, пусть и не любил шибко, но и не отказывал в помощи.
А вот Иржич, поганец, всё равно находил, как достать. Когда возвращалась из лесу, несколько раз залавливал у щели в частоколе, а пару раз – уже на подходе к хоромине в крыло невест.
Он сын смотрящего, потому вёл себя так, словно законы ему не писаны…
Вот и сейчас поджидал, но я осторожней была, чем раньше, потому только его завидела, тотчас обратно шмыгнула вдоль внутреннего забора, что хоромины невест от общих домов отделяли. А потом рискнула через ограждение полезть близохонько крыла, где комнаты для сна были.
Юбкой зацепилась за острие забора, а, услыхав: «Славка, стой, разговор есть!» – голос Иржича, с испугу поспешила да вниз полетела, с треском ткань порвав.
– Блин, – чертыхнулась в сердцах, уже приземлившись на стороне резервации невест.
Вот теперь прилетит от бабы Ганны. Уж она серчала, когда кто-то из девчонок одёжу портил. Серчала так, что и руку поднять могла. А я у неё была на особом счету. Понимала то, что никто, окромя меня, в лес тайком не бегал, что не занимался помимо основных занятий ещё. А то, что заставлял делать волколак, было куда сложнее тех упражнений, что Вонич и Шпышко, наши наставники, обучающие выживанию, давали. Потому моя одёжа всегда выделялась и загрязнённостью, и порванностью.
Ниток заштопать одёжу по-тихому и быстро не было. Хотя этому я сама научилась, подглядывая за Ганной, когда она очередной мой наряд чинила, грозя в следующий раз, коль я такая рукожопая, оставить в том, что есть.
И ежели иглу я у неё стащила, то нитки быстро заканчивались.
Покуда обдумывала, как теперь быть, схоронилась на сеновале. Живот сильно прихватило. Страшно стало, куда податься – не ведала, ведь за столько лет попривыкла, что никого мои болячки и жалобы не волнуют. Забилась вглубь и корчилась от боли, кусая губы… Долго мучилась, а потом забылась сном и даже на ужин не пошла… Когда очнулась, к своему ужасу кровь увидала на сарафане, на рубахе и исподнем.
– Убьёт! – поняла сразу и бросилась в комнату. И плевать, что девчонки увидят, всё равно. Мне бы быстро сменить вещи, а эти застирать. Да только не успела из комнатки выскочить с тряпьём.
– Кровить начала? – сухо кивнула надсмотрщица, заловив подле двери, когда я уже за порогом одной ногой была. – Стало быть, скоро, – и без того морщинистое лицо скривила. – И хватит в лес бегать! Тепереча особливо, – глаза в глаза. Впервые дала понять, что в курсе, где бываю. – И себя угробишь, и нас под клык… Не красней, – опять поморщилась. – Пошли, покажу, что делать надобно, – смилостивилась. И покуда я с гурьбой девиц, кто сегодня стиркой занимался, свои одёжи полоскала, по другую сторону реки, глубоко из леса вой раздавался голодный, протяжный. Он душу студил и сердце.
– Поживей давай, – буркнула Ганна, метнув пугливый взгляд на другой берег, откуда вой, леденящий душу, летел, и кивнула на дом: – Давай же, живей! – сама заторопилась укрыться за стенами резервации.
Девки хоть и страшились воя волколака, но тряпки достирывали, полоскали и между собой шушукались, нет-нет, да и смехом заходясь. Я чуть в сторонке смывала остатки грязи и крови с платья, когда за спиной голос Иржича раздался:
– Славк, а Славк, ты чё такая смурная стала? – его наглый тон, мне точно лезвием по горлу. Но пытаться удрать, будучи прижатой…
Рагнар учил: не можешь удрать – дерись! И плевать, ежели проиграешь, но сопротивляйся, покуда есть силы. Правда толком не показывал, как это делать, уверяя, что меня пока могут спасти только быстрые ноги, а руки… в эти руки только с возрастом сила придёт, и тогда… когда-нибудь я дам отпор. Так и говаривал.
Спорить с ним было бессмысленно, да и лучше он ведал, что делать, потому его уроки не проходили даром. Быстроте и юркости научилась за это время. Чувствовала, что выносливей других невест: видала на тренировках. Но по наставлению Рагнара не выказывала своих способностей, чтобы вопросов лишних не было и раньше срока на загон не поставили.

С деланным спокойствием отжала рубаху, повернулась к парню. Даже подивилась: странно, он был один, а обычно со своей сворой подхалимов хаживал. Видать, Ганна прислала вместо себя за нами следить.
– Это, как его, – замялся Иржич, чем и меня смутил, – разговор у меня к тебе.
– Я сейчас не могу, – в груди смятение. Метнула затравленный взгляд на девчонок, уже собирающихся домой. На нас косились, шушукались пуще. Илада, самая красивая из невест, на Иржича с недоумением посмотрела, а потом меня таким лютым презрением окатила, льдом голубых глаз ошпарила, что сердце едва не застудила.
– Мне домой надобно ворочаться, – попыталась мимо вильнуть, да парень вновь дорогу собой преградил.
– Я не шучу, Слав, – и лицом был серьёзен. Глаза как-то непривычно отводил. Это ещё шибче пугало.
– Так и я вроде не улыбаюсь, – пробурчала, сделав очередную попытку избежать разговора и такой близости. Ступила в другую сторону, но Иржич вновь качнулся, перекрывая ход:
– Люба ты мне! – бабахнул оглушающей новостью. – Сам не свой уже который месяц. А ты… – тяжко выдохнул, точно от переизбытка чувств задыхался. – Выйди вечером, поговорим наедине.
– Ну уж нет, – категорично мотнула головой.
Едва не упала, так меня шарахнуло назад, а там берег скользкий. Да парень не дал упасть: ловко за плечи поймал, глазами светлыми молил не отталкивать, и моё сердечко растревоженное о том же просило.
– Обещаю не приставать, только поговорить, – очень тихо твердил парень.
Я рот было открыла, да вой жуткий так близко прозвучал, что теперь отпрянула от воды да впечаталась в Иржича. Девки с визгом бросились к селению, а я подняла глаза на Иржича, он тотчас меня приобнял, с надеждой улыбнувшись.
– Не боись, я тебя не дам в обиду.
– А я не волколака боюсь, – чуть лукавила.
– Меня? – нахмурился Иржич. – Не надо. Не вру я…
– Пусти! – торопливо высвободилась из плена его рук, обогнула резво и бросилась прочь.
В комнатке, где нас четверо жило, ровно по скамье вдоль стен было, на своё место села.
Так и не выходила больше, покуда не приспичило. И то, вдоль стеночки, в темени хоромин скрываясь – туда-обратно. И спать легла. А ночью вой Зверя пронизывал до кишок и кровь холодил от страха первобытного и томления. Вроде забывала дышать от ужаса, и в то же время тело рвалось на глас оборотня. А то, что волколак то был, нутром чуяла. Как себя его чуяла.
Рагнар! И тосковал он жутко. Жажда его раздирала небывалая.
Соседки пищали от страха:
– С чего бы он тут ошивался?
– Видать одичалый бродит! – шушукались в темноте.
– Пусть наши его прогонят!..
– А то попадётся ему кто под клык, считай смерть…

***

Так несколько дней и хоронилась ото всех, хотя надзиратели не шибко моими проблемами озадачивались.
Встала и пошла!!!
Я и шла, а потом к себе в комнатку бежала и в угол забивалась.
На четвёртый день чистой проснулась, но в лес не торопилась: велел волколак седмицу отсиживаться, то и выполняла.
И только утро восьмого дня настало, выдохнула свободно – уж не могла я без Рагнара. Тягостно и муторно было. И слушать вой его тоже: душу он мне на куски раздирал, сердце заставлял кровью обливаться.

Прибежала на полянку, как только освободилась от занятий Вонича, да чуть не обмерла, молодого мужчину увидав. Он на камне сидел, где обычно я ждала Рагнара. Травинку жевал, и только встретились мы взглядами, на ноги вскочил.
Ахнула испуганно, было прочь шарахнулась, как голос знакомый только уж не в голове, а на яви молвил:
– Неужто так страшен, что решила сбежать?
Застыла, не веря ушам. Сердечко быстро-быстро неслось. Ещё не решалась обернуться, но уже не в силах была уйти. Бросила взгляд через плечо на хлопца широкоплечего и крепкого. Высокий, темноволосый и глаза… удивительно тёмные, как землица сырая, только у одного существа такие видала – Рагнара. Лишь он один на моей памяти, у кого были очи, словно сама ночь…
– Рагнар? – состорожничала.
Уголок его рта вверх пополз, прищур насмешливый по мне скользнул… И до того маетно стало, волнительно, что прочь бросилась. Не от страха, а от смущения и чувств непонятных, что душу растревожили.
– И куда это ты? – крикнул в спину мужчина, а я бежала, сломя голову.
От него! От себя… От буйства сердечного.
Ворвалась на ристалище, где парни учились мечами и топорами управляться, да чуть на Иржича не налетела. За косу меня поймал, по обычаю не думая, как больно мне. Дёрнул к себе, покуда воевода другими дружинными занят был, к себе спиной меня припечатал, перехватил рукой за горло, а другой меч деревянный поперёк живота приложил:
– Откуда бежишь? – шикнул насмешливо, жадно дыша.
– Пусти! – взбрыкнула я, но парень силён был, и чем старше становился, тем больше на меня свою силу и обрушивал. Руку ещё не подымал, но щипнуть, дёрнуть, встряхнуть, толкнуть, за косы потаскать…
И всё ему с рук сходило. Но теперь страшило больше не то, что он мог мне больно сделать, а то, что в чувствах признался. С того дня на речке ещё пару раз меня зажимал, шептал о любви и даже пригрозил, что выкрадет, увезёт прочь с этих земель. Найдёт уголок, где нас никто не достанет, тогда и любовь и семья у нас будут полные.
Дура аль нет, а сердце иной раз заходилось от счастья, что кто-то желал мне другой участи, нежели смерти под Зверем.
Да, этот кто-то – Иржич!
Да, веры ему нет, но ведь сердце ж оно… само по себе. Да и то, как обнимал, дышал, как шептал… Моя стена отчуждения потихоньку скрипела и трещала. Раньше он хуже себя вёл, а с недавних пор изменился шибко. И даже своих прихвостней стал одёргивать и шпынять, ежели на меня кто слово плохое говорил аль взор не тот кидал.
Но я себя стопорила: у него таких, как я, с десяток в любом ближайшем селе. О том мужики давно шутковали, и каждый раз после объезда территорий, куда с ними часто Иржич отправлялся, новые байки о похождениях его по селу пускали.
Так оно было аль нет, но обижать меня, как раньше, перестал. Сейчас ежели и делал больно, то от того, что меня заловить и остановить хотел, чтоб поговорить. Я-то ведь в руки не давалась и бегала быстро.
– Пусти! – локтем врезала по крепкому стану. Парень шумно выдохнул, но хват ослабил. Извернулась да зубы ему в руку вонзила. И пока бранился на все лады, коленкой ему про меж ног врезала.
Вот теперь он взвыл. И меч выронил, и меня выпустил.
Бросилась в дом, схоронилась в тёмном углу, как загнанный зверёк, и до самого вечера мысли не могла в порядок привести. Они метались от мужчины черноглазого, такого незнакомого, до Иржича злющего. А то, что свояк не простит за то, что при всех его опозорила, понимала. Теперича особливо быть осторожной надобно.
А что ж теперь с Рагнаром делать?
Волколак-Зверь – одно, а при хлопце могучем да красивом бегать и ногами сверкать – другое… И ни пообниматься уже с ним, ни чмокнуть в нос, ни потрепать ему шкуру больше не смогу…


Глава
6
Славушка

Следующий день маялась, места себе не находила. На тренировке не раз получала нагоняй от Вонича за то, что его не слышала. А потом ещё сильнее погрузилась в пучину неутешительных мыслей так, что очнулась, только когда боль меня ослепила. Она вырвала из задумчивости, погрузив в темноту. Мир покачнулся, и я ухнула затылком и спиной наземь.
Несколько секунд приходила в себя, слёзы смаргивала и нос руками зажимала. Рот сладостью наполнился, дышать совсем нечем было, и я сплюнула багровую жижу на землицу.
Кровь!
Глаз один заплывал, ещё пуще слезился зрачок, нарезанный ресницами, застилая влагой обзор. Но Иладу я бы и слепой по голосу ядовитому различила:
– Тварь белобрысая, я тебе…
Её шипение перекрыл другой голос, Вонича:
– А ну разошлись! – напряжение вокруг спало, и воздуха стало больше. Девки тотчас расступились в стороны, хотя до сего, нас кольцом обступив, шептались, хихикали, надо мной потешаясь.
– Что за балаган? – рявкнул Вонич. – Это ты её? – секундой погодя, без упрёка, просто уточняя, бросил вопрос Иладе.
– Идиотка ежели, я тут причём? – буркнула со смешком девушка.
– Эх, – наставник ко мне сильнее склонился. Рывком за лямки сарафана на ноги поставил и едва не пинком с ристалища отправил:
– Дарюшка, сопроводи её, – отдал указание.
– Как вышло? – требовательно прозвучало за спиной, я чуть ли не наугад шла, пока меня Дарюшка под руку не поймала.
– Как, как? – позади возмущалась Илада. – Вы задание дали, эта дура мне в пару досталась. Я ей говорила, ставь блок, как вы сегодня учили, но она, калеченная, меня будто не слышала. Я всегда знала, что она не от мира сего! – голос злыдни становился всё тише, Дарюшка меня утягивала прочь с площадки. – Вот она и пропустила первый же удар…
Да, обидно стало, но как бы ни было тошно, а виновата я сама. Права Илада. Ежели б была умом на ристалище, а не тонула в пучине мыслей, так глупо не получила бы.
А стало быть, сама виновата!
Пропустила занятие важное, а нас, наконец, стали рукопашному бою обучать. Вернее, Вонич смилостивился и решил показать несколько приёмов, о которых я так упорно молила. Молила, вымолила, да сама же показала, как несерьёзна…

Дарюшка меня сопроводила до лекарки. Бабка Радима жила на краю селения в крепком домике. Лекарка даже не спросила, что случилось. Девку прочь, а мне кивнула на скамью подле столика, заваленного пучками трав. Видать разбирала, да мы помешали.
– Сядь!
Я послушно выполнила приказ.
Радима студёной водой мне лицо окатила, кровь тряпицей утёрла. И пока я жилище её взглядом обводила, – а была тут за всё время лишь раз, когда лодыжку подвернула, и она мне капустный лист повязывала, – лекарка луковицу с вязанки на окне сняла. От шелухи избавила. Отрезала четвертинку. Поворчала, что уж не так свеж овощ, но упорно в ступке давила. Потом соли добавила и получившуюся кашицу в тонкую ткань завернула да мне протянула:
– Приложи на ушиб… – Велела день-два, пока отёк не сойдёт, на занятия не ходи.
Я тяжко выдохнула и домой поплелась. По дороге опять так погрузилась в мысли, кляня себя за несобранность, что теперь Иржича пропустила. И глазом не успела моргнуть, а уже к стенке бревенчатой оказалась прижатой.
– Это кто тебя так? – прищурился грозно, по лицу моему взглядом гуляя.
– Так поди тебе виднее! Сам велел! – огрызнулась недовольно, плечами передёрнув и пытаясь хват парня сбросить.
– Ты почто такое говоришь? – праведно вознегодовал Иржич.
Судя по тому, как возмутился, он и впрямь не был причастен к случившемуся.
Пристыдил.
Выходило, зря обвинила его, хотя не было доказательств, окромя мыслей, что Илада в парня влюблена, а тут я на горизонте появилась и, якобы, между ними вклинилась.
– Иладка? – допытывался Иржич, чуть встряхивая.
– Сама виновата, – не кривила душой. – Она всего лишь воспользовалась моментом.
– Ух, стервь, – зло процедил Иржич, кулаком в стенку ударив. – Проучу!
Я со страху зажмурилась, но только хват ослаб, метнулась следом за парнем:
– Стой, – поймала за руку, когда Иржич уже одной ногой за торец дома ступил, куда меня с дорожки утащил. – Не смей, прошу, – не думала, что до такого опущусь, но просила. – Говорю же, я сама рот раззявила. Задумалась…
– Обо мне хоть думала? – через плечо оглянулся парень.
– Вот ещё, – фыркнула я, торопливо пальцы разжав. – И без тебя есть о ком думать!
– Ты это из головы выбрось, – пригрозил тихо Иржич, холодом глаз опалив. – Я за тебя любого голыми руками порву.
– Что, и волколака? – ляпнула, тотчас поняв, что маху дала.
Иржич всего миг думал и на меня с интересом задумчивым глядел:
– Будет нужно, и волколака, – кивнул значимо.
– А пуп не надорвётся? – хмыкнула я.
– Не надорвётся, – самоуверенно заявил. – Ты только скажи, люб я тебе аль нет…
– Нет, – мотнула головой, – с чего вдруг? – поморщилась, когда лицо вновь гореть начало. Да и голова жутко разболелась.
– Не шути, – буркнул парень, словно и мысли не допускал, что мне другой мог нравиться.
– А я не шучу, – в тон буркнула и совсем смутилась, представив, как сейчас выглядела: – Ой, всё, – поспешила прочь, обогнув Иржича да на дорожку выходя.
– Давай провожу, – увязался за мной.
– Нет, тут ходу пару хоромин, сама…
– Может, нужно чего? – всё равно следом шагал. – Ты говори, не стесняйся, – плечом к плечу.
– Ничего, – теряла терпение, будто чуяла неладное.
И, как назло, голоса девичьи громыхнули смехом, только свернула за нужную хоромину. С шага сбилась, но от судьбы не убежишь, поэтому прямёхонько, через двор с невестами, уже закончившими тренировку, двинулась. Гордо, спину выпрямив и не глядя ни на кого. Но Иладку было сложно не замечать. Она недалече стояла, и, конечно, нас с Иржичем заприметила. У меня хоть и был один глаз всего зрячим, но лютую ненависть на лице девушки прочитала.

***

С подбитым глазом и опухшим носом, естественно, не выходила лишний раз из дому. Мне то и в тягость было, и в радость – оправдание веское для других и для себя. Потому и в лес не бежала: мне для начала синяк надобно было свести. Так себя и успокаивала. Но вот чего не ожидала, так это внезапного приезда волколаков.
На третий день мне лучше стало: фингал уже зелёно-жёлтым стал, нос не кровил, глаз нормально видел, а вот аппетит так и не появился. Сама чувствовала, что исхудала, да силы растеряла, но кусок в горло не лез. Так бы и лежала на скамье в тоске и раздумьях, ежели бы меня надсмотрщица за шкварник не выдернула, за порог не толкнула.
– Живо!!! – я едва не упала, в ногах запутавшись. – Бегом! – рявкнула за спиной баба Ганна. – Уже собрались все.
Пока я бежала, жадно раздумывая да выискивая, что за сбор будет, оказалась на площади. Тогда и оробела на миг.
ВОЛКОЛАКИ!!!
Как так? Раньше времени? Неужто на загон и меня заберут?
А потом на Рагнара глазами наткнулась. Он окатил меня холодом, и я быстро голову склонила да в строй встала.
Стояла, чуть дыша, и не от вида гостей важных, не от стыда за своей глаз подбитый, а от того, что на мне мой лесной друг взгляд удерживал. И ежели б в облике Зверя, всё было бы ничего, а он… мужчиной необычайной красоты на меня смотрел.
Раньше бы я топила глаза в земле, но теперь нет-нет, да и вскидывала их, чтобы убедиться, верны ли ощущения. И каждый раз натыкалась на его обжигающее равнодушие. И от того сквозь землю провалиться хотелось аль шкуру с себя содрать.
Так и стояла, как на иголках, дышала урывками.
А Альфа по площади прохаживался, рядом Зварич семенил, что-то ему бубнил, руками махал рьяно и много, кивал часто.
Главный волколак будто его не слушал, в своих мыслях был. Он всех бегло изучал, и, казалось, от его глаз не ускользает ни челядь, ни местные, ни невесты, кто тиши воды, ниже травы были. Ни на ком не заострил внимания, ни на чём не остановил взгляда, но знала наверняка: всё видел и даже слышал, ежели кто смел шушукаться вдали.
И это до мурашек настораживало. Дагр спокойствием пугал. Матёрый, опасный, очень мрачный. От него так и веяло властью и силой. Он подавлял, огромный, молчаливый, грозный.
И тут душу затопило странное чувство. Словом, просветление.
Я опять метнула взгляд на Рагнара да так и застыла: вот кого мне напомнил Альфа. Рагнар не был настолько массивен, но был крупней многих из стаи сопровождения Дагра. И ежели бы не глаза чёрные, волосы тёмные, я бы решила, что они родственники.
Это с толку и сбивало.
Мысли испарились, когда я оказалась лицом к лицу с Альфой. Вернее его грозная масса надо мной возвысилась, а я от ужаса только глазищи сильнее распахнула, сразу же осознав, как слажала. Запоздало сморгнула, глаза вниз… Но уже оплошала. Дагр рывком за подбородок голову мою поднял, заставляя на него глянуть.
Ничего не сказал, не спросил, только чётко его недовольство прочитала в безмолвии. Грубовато отпустил, и я тотчас виновато голову склонила. Больше не поднимала, только раз моё сердечко с ритма сбилось, когда мимо Рагнар прошёл. Хоть и видала его в этом облике второй раз, а уж сразу отличила от всех. Поступью чёткой, крепостью ног и жаром, что меня тотчас окутал.

– Значит так, – Зварич, только гости уехали, а нас вновь согнали на площади, недовольно обвёл взглядом всех невест, – Альфа велел вас учить лучше. – На этих словах меня на прицел глаз поймал.
Божечки! Неужто я выделилась?! Ежели так, стало быть, от всех ждать «любви». Никогда невесты выделяться не должны, а я разукрашена.
– Так что, с завтрашнего дня будут у вас занятия усиленные по бою кулачному.
– А с оружием? – подала я робко голос, ведь о том давно просила.
Как спросила – так умолкла. Зварич в несколько шагов ко мне подступил. Грозно голубыми глазами сверкнул:
– А тебе, – отчеканил вкрадчиво, чтобы теперь знали все, кто виновен в нововведении, – мы все благодарны! С этого дня в резервацию будет приставлен волколак. Он будет следить за ходом обучения.
Ропот по площади полетел, негодование, испуг. И все меня возненавидели с новой силой.
– Ежели дашь ещё раз маху с мордой разукрашенной, нас ничто не спасёт! – шикнул на ухо Зварич так многообещающе, что по мне волна страха прокатилась.
До сего на меня мало обращали внимания такие значимые люди резервации, поэтому и разволновалась сейчас, тряслась сильно. А ведь умение хладнокровно с другими говорить, страху не выказывать – было главным наставлением Рагнара.
А я все его уроки прахом пустила, только столкнулась с первыми трудностями. Вот же дура!
Тяжко выдохнула, больше не приставая с вопросами и ожидая окончания сборища. Теперь и говорить не надобно, я совсем стала изгоем.

А ночью мне девки тёмную устроили. Попинали изрядно. Так, что я поутру едва встала.
Кое-как до лекарки дохромала. И пока шла, меня слёзы беззвучные душили, обида давила.
За что? Я ведь не жаловалась. Почто все такие злые и глупые?
Село наше близ границы с Северными волколаками стоит. Стало быть, на пограничье находимся. Народу с виду полно да было бы и больше, ежели б не частые войны: встречи кровавые с соседями, Северными волколаками, кому вздумывалось по нашим землям прохаживаться, невест воровать. Аль из ничейных территорий одичалые Звери являлись – те вообще никого и ничего не жалели.
И кому защиту держать? Мужикам… и нам! Покуда волколаки Дагра не подоспеют…
И ведь не всегда ко сроку поспевали. А потом крови много бывало, вот народ и серчал – бежал южнее, дабы под защитой плотнее жить.
Потому и думала об умении защищаться и атаковать. Разве худо кому будет, ежели невесты отпор научатся давать? Нет! Не только мужикам нас охранять ценой своей жизни. Мы и сами можем! Какая разница от когтя и клыка чужого погибнуть аль от натиска жениха?
Так что усиленные занятия нам на пользу. И ежели дуры не понимают, я проглочу обиду.
Мне выжить охота!

Рагнар

Приставлен к резервации был Дувор, бывалый вояка, но уже одной ногой в другой жизни. Своих детей так и не нажил, а вот опыта боевого у него хоть отбавляй.
После того, как я отцу рассказал о том, что высмотрел, и посоветовал пуще смотреть за местными, Альфа на слово не поверил, почему и нагрянул в резервацию нежданно. Много что увидел, много чего понял.
Рубить под корень всё село не стал, но теперь хоть глаза открыл, что непростительно к невестам относились. Вот и порешил, что нужно своих в резервацию приставить, да только молодых и в силе никак нельзя – сорвутся, всё село попортят, а вот волколака, который уже готовился уходить к праотцам, но которому есть чему поучить – самое то.
Дувора первым отправили. Для пробы он был должен поселиться в резервации. На занятиях присутствовать. По территории хаживать, смотреть, а потом отчёт передавать с теми, кто охрану несёт.
Не то, чтобы волновался за Славку, но чуть спокойней стало.
Пусть не приходит больше, зато знать буду, что ею занимается опытный вояка, для которого бой – важная ступень развития, а не просто галочка для отчёта Альфе. Человечишек свояки гоняли, да немного, а стоило бы сильнее, чтобы тело окрепло да прыти больше было.
А Дувр поблажек не даст, на слёзы не среагирует, а силу в руки нарастит. В крепком теле – крепкий дух, это любому ясно! Теперь и познают люди это, когда Зверь их подготовкой заниматься станет.

Но Славка прибежала. Через седмицу. Я таился за деревьями, но запах её и шаги громкие отчётливо слышал. Эх, как лосиха на гоне топала, надобно её ещё и осторожности обучить.
Она покричала, просидела на камне до вечера, меня выжидая, а я следил, покуда не ушла. И так несколько дней… Она упрямая, но я тоже не лыком шит.
И только, когда она сама стала вспоминать все упражнения, что я с ней отрабатывал, через несколько дней к ней Зверем вышел. И то дождался, когда она после бега в тенёчке упала, раскинув руки да смотря в небо… И так уснула.
Пахла она сладко. Опять призывность начинала разыгрываться, вот Зверь и потребовал немедля девку под себя замять. Потому разбудил дуру:
– Пошла отсюда, ежели не желаешь под клык попасть любому, у кого кровь играет, – рыкнул грозно, ещё и лапой подтолкнув.
Славушка нехотя глаза открыла, сморгнула недоуменно, а потом распахнула шире глазищи. Села на землицу, воздух глотая волнительно:
– Рагнар, – тихая улыбка на губах заиграла.
Мой Зверь сильнее ощерился, уж больно приятно было слышать, как она моё имя тянула-рычала:
– Глухая аль голову отшибли свояки? – сильнее разозлился.
– Ну, прости меня, – жалостливо промямлила Славка. Подалась вперёд, ресницами хлопая да в глаза мои прямо смотря:
– Не знала, что делать и как себя вести, когда ты… – запнулась, губу закусив. Покраснела, взгляд спрятала. – Когда ты мужчина! – выдала, секундой замявшись. – Привыкла к тебе, когда ты Зверь, вот и растерялась.
– И что? – пророкотал недовольно, но сердце не обмануть, оно уже яростно билось от тепла, которое дарила Славка своими речами сладкими. – Вернулась зачем?
– С тобой хочу заниматься, – подползла ко мне близохонько, а Зверь совсем ощерился, глядя на самку готовую – дура ведь не ведала, как соблазнительна была в такой позе, в такие дни.
– Прочь пошла! – рыкнул, за дерево скрываясь. Не было больше мочи на неё смотреть. На грани и без того дышал и думал.
– Рагнар! – плаксиво, но без слёз протянула Славка. – Я ведь прощения прошу! – выговаривала возмущённо, что и привело меня в чувство.
Вот же человеческая зараза! Не страшилась меня, ещё и пристыдить старалась. Слабость выискивала… И нашла ведь. Чуяла мелкая, что не могу я её прогнать, чуяла… что она моя слабость!
– Три дня чтоб тебя не было в лесу! Потом поговорим! – сдался и быстро прочь погнал.


Глава
7
Рагнар

Когда явилась, я не захотел слушать что, почему и как – погнал по лесу, злость вымещая. И зараза ни разу не молила остановиться, даже когда упала без сил. Жадно воздух хватала ртом, а я сердце её дико бьющееся слушал и слышал… как стыдно ей.
А мне хорошо было. Совесть, стало быть, у девчонки есть. Знал, что она неплохая, потому до сих пор ещё не бросил, но мне было важно убедиться в том самолично: и без соплей, без слёз, без причитаний.
Славка даже этим меня покоряла.
И я опять был с ней, покуда у нас было время.
– Спасибо, – на прощание обронила. – И за то, что Зверем пришёл, – добавила мягко, а мне словно по сердцу когтями чиркнула.
– Не готова я была…
Не пожелал дослушать – погнал в лагерь, боль душить…

Обиду не таил. Сердцу мил не будешь. Не готова – так и не надо. У меня есть пара, мы уже о брачном гоне задумываемся. А Славка… невестой станет брату. И я буду рад, ежели… сможет она натиск Зверя выдержать. Сможет отпор ему дать, хотя бы ногами быстра окажется…
Только волновался, что рано ей…
А потом не знал, как радость сдерживать, когда Дагр на этот гон Славушку не взял, дал пару лет на подрост. Я выдохнул с облегчением: правильно, не готова она ещё. Хотя и была сильнее других, о том ведал, но слаба, чтобы устоять в беге супротив Зверя. Потому, услыхав решение Альфы, словно крылья обрёл. У нас ещё два года есть! Буду гонять пуще.

Не поднимали больше темы моей второй сущности. Я не рвался со Славкой пообщаться как человек, учил, гонял, советовал Зверем. А потом, когда у Славушки очередные смотрины были на носу, я ей ягод скормил.
– Веришь мне?
– Когда ты так говоришь, у меня внутри всё сжимается, – призналась тихо человечка.
– Веришь? – рыкнул, не желая долгих споров.
И дурёха мне поверила.
Не знал дозу несмертельную, но горсть съесть убедил, а через время Славка на очередном забеге сбилась с шага. Ухнула на колени… Я недовольно стопорнул рядом, но увидав, что она сначала позеленела, затем побледнела, затаился!
Дождался, когда уж совсем не в себе была, кое-как откачал.
Домой на руках нёс, но уже у кромки леса, заставил своими двумя в село идти… И она шла. Падала, вставала, её штормило, рвало… То нужно было, как бы сердце кровью ни обливалось, а результат хорош оказался. Даже я на то не рассчитывал.
Через пару дней, когда её вытолкали на смотрины пред очи Альфы, Беты и других волколаков, в том числе и брата, впервые напросившегося в резервацию, дабы глянуть на ту, кого ему в невесты обещали, – покривились все, окромя Дагра. Он и бровью не повёл, но глаза недовольно блеснули.

Это не было потехой, от которой сердце едва не обмирало, глядеть на Славку, ходящую на грани… На Альфу, сдерживающего гнев. Брата, терзаемого сомнением по поводу вменяемости избранницы. А то, что она ему ликом пришлась по вкусу, не сомневался. Хороша Славушка была, даже такая бледно-зелёная, исхудавшая и едва на ногах стоящая. Одни волосы белые чего стоили. Не бывало в наших землях такой чистоты северной. И глаза синие, в которых тонули все, даже ежели отрицали то.
Вот я и подыхал от мысли, что задумка не удалась.
Хотел ей что-то сказать Дагр, да Славку вывернуло едва не на Альфу.
Вагр отшатнулся, словно желчь ему предназначалась. Интерес заметно поутих. Ежели и были у кого-то сомнения на её счёт, теперь развеялись.
– Вы невест мне решили потравить? – Альфа даже не обернулся к бледному от ужаса Зваричу, дышащему урывками и на Славушку поглядывающему в диком испуге.
– Нет, только одну слабит. Без ведома что-то съела, – замотал рьяно головой смотритель резервации, отчитываясь перед Альфой.
– Худа, слаба… Две весны пусть ещё крепнет, – вердикт вынес моей подопечной. – Но на следующий год гляну, и не дай бог… – эта угроза была всем.
Невесты глаза от землицы не отрывали, местный люд давно таился, страшась под руку попасть грозному Дагру. А я едва улыбку сдерживал. Не ожидал такой щедрости от отца.
Вагр, тупица, Альфу поблагодарил, с чего-то решив, что ему крупно повезло, и участь незавидная хоть немного отодвинулась.
Глупец!
Славка только крепче станет. И потом… потом я за зрелищем его прилюдного позора с большим смаком наблюдать буду.
Уже уходя, заметил, Славушка бледная, как полотно, на меня покосилась потухшим взглядом. Держалась на ногах из последних сих. Слабость мучала её изнемождённое ядом тело.
Но я не выказал сострадания или вины – не к тому взывала.
Я обещал научить выживать, а не помогать сопли на кулак наматывать или жилеткой для слёз служить.
Сама захотела – я лишь шанс давал…

Славушка

Проснулась с той же мутью в голове и животе. Продолжала лежать и скулить. И всё сильнее в голове билась отчаянная мысль: «Убить хотел… Со свету сжить. Мучительной смертью… и зрелищем этим насладиться! Ух… ирод окаянный!»
И даже попрощалась с белым светом: простила всех, кто меня обижал и того же самого Рагнара, пожелав ему жить до-о-о-олго и меня вспоминать часто. А ещё бы лучше мне ему являться по ночам бестелесной душою неприкаянной и из него душу вытряхивать.
Закрыла глаза, проваливаясь в омут небытия, отдаваясь в цепкие объятия Нави, но через несколько дней проснулась с удивительным желанием кушать. И свежего воздуха хотелось… дико и жадно.
– Ты! – негодовала, когда добралась до поляны, а там был Рагнар. – ТЫ!!! – бросилась на Зверя в бессильной жажде накостылять. Метнулась на него: ногтями царапать, руками и ногами, даже зубами мечтая вцепиться, дабы проучить животину бессовестную и подлую.
– Убить хотел? – пыхтела яростно, силы теряя, но так ни разу не зацепив волколака. Уж больше вёрток был и быстр, а я долгой хворью вымучена, истощена. – Тварь! – хрипло взвизгнула, с последним броском на Зверя обрушиваясь, да так и завалилась в одиночку наземь, удушливо воздух хватая и силы, меня быстро покинувшие, восстанавливая. Точно хмельная, телом не владела, побарахталась неуклюже на землице, но подняться не успела, Рагнар лапой на меня наступил, перекрывая доступ дыханию.
– Я сделал так, что тебе дали время, – грозно навис.
Постаралась сбросить его лапищу, да не тут-то было. Жалкая попытка ни к чему не привела: меня точно стопудовой наковальней придавило.
– Пусти, – попросила униженно, продолжая сражаться с его давлением и подкрадывающейся темноте обморока.
– Видать зря, – фыркнул брезгливо, давая свободу.
Перед глазами назойливо порхали вереницей звёздочки, а когда оклемалась, мне почему-то хорошо стало. Будто вокруг мрак непроглядный был и вдруг рассеялся, и свет окутал, теплом согревая.
– То есть… не хотел убивать? – не в силах встать, всё так же лёжа, поймала на прицел глаз Зверя.
– В этот раз – нет! – как всегда холодом облил ненавистный волколак. А во мне негодование клокотало: и почему он такой чёрствый? Неужто настолько всё равно, что со мной станется? Тогда зачем он со мной вошкался?
– С дозой чуток переборщил, – сообщил ровно Рагнар, словно о незначительном промахе говорил. Сел поодаль, смотрел безлико:
– Но зато желаемого добились.
– Спасал что ли? – не поверила своим ушам.
– Спасать? – хищно блеснули его чёрные, как ночь, глаза. – Нет, – показалось, что хотел посмеяться нелепому предположению, но еле сдержался. – Время. Только время для тебя выбил, – отрезал Рагнар.
На том мой запал мстить Зверю окончательно утих.
Зверь! Что взять со Зверя?
– Ты сын его? – язык мой – враг мой, но эта мысль всё последнее время крепла наравне с той, что лютый Зверь меня убить хотел.
Рагнар хвостом по землице нервно вильнул, ушами шевельнул. Уж по тому, как затянулось молчание, стало понятно, вопрос ему не по нраву пришёлся.
– А тебе что с того? – недовольством окатил Его взгляд смертельно пугал.
– Сказывали девки, что сын Альфы меня загонять будет, – призналась тихо, пристально на друга своего мохнатого глядя. Страшилась ответа, но ждала, дыхание затаив и с дрожью в теле.
– Много треплетесь, – рыкнул коротко Рагнар. – Лучше бы…
– Так да или нет? – села порывисто. Зверь умолк ненадолго, а потом посмеиваться стал:
– Даже если его сын, – неспешно поднялся, переступил с лапы на лапу, – не мечтай обо мне, тощая! Другому ты обещана, – последнее точно ножом мне по сердцу резануло.
Хотела уточнить кому, да Зверь прочь сорвался.
Горечь затопила и уста, и душу.
Уж лучше бы ЕМУ!
Не знаю почему, но мысль, что Рагнар – мой жених, казалась тёплой и утешающей. Настолько, что и умирать было бы не страшно. Под ним! Таким могучим, красивым, бравым хлопцем, коим его запомнила, когда он с Альфой на смотрины прибыл, коего на полянке нашей, на камне, увидала. Тому, по кому моё сердечко уж давно билось, а с недавних пор только «Мой» яростно отколачивало! Мой… Да НЕ МОЙ, оказалось…
Сглотнула сухим горлом да за волколаком побежала.

Так ещё время прошло…

И до того привыкла я к другу своему мохнатому, что уж не верила в его кровожадность. Не был он таковым, даже ежели другие волколаки кровь люду пускали, невест задирали. Скорее уж мягкий, нежный, и не злой вовсе… разве что иногда, и то, как наставник, которого ученик не слышит.
А в остальном – терпеливый, умный, а ещё родной.
Ни с кем я так хорошо себя не чувствовала, как с ним. Даже со свояками, которые мне с каждый годом всё более чужими казались, ежели не считать Иржича. Он вообще стал ко мне слишком внимательным: то проводит до дома, то на тренировках помогает. А то и тяжесть какую помогает до дому донести.
– Ты что, больной? – не выдержала очередного предложения прогуляться.
Ему как двадцать три стукнуло, батька его, Зварич, всё чаще сыну поручать разные дела стал. Явно на своё место готовил, а Иржич хорош всем был: и с оружием умел обращаться, и силой подсобить кому надобно, первый красавец, задира и будущий смотритель резервации. Правда, с невестами не вошкался. А то, что повеса знатный, знала не понаслышке: уж столько девиц по его вине рыдало.
Да и невест по нему много с ума сходило. Оно и понятно: завидный парень, не какой-то жених-волколак, которого и не видали никогда воочию, а самый что ни на есть – живой, свояк, улыбчивый и приветливый. А как он шутил? Эх, ни одна без улыбки не оставалась!
А вот он к невестам ровным был. Болтать – болтал, руками не трогал. Знал, ежели посмеет испортить, в лучшем случае его смерть ожидала. В худшем – волколаки всю его семью под клык бы пустили. Всю – до последнего колена, дабы неповадно было зариться на запретное и чужое.
Потому и был хорошим для всех невест, но равнодушным, окромя меня – мне свою компанию продолжал навязывать. Знал, опасное это занятие, но всё равно знаки внимания оказывал.
– Больной, того не скрываю, – пробурчал, рядом вышагивая, за мной увязавшись. – Слав, а Слав, ну давай вечером погуляем.
– Да ну тебя, – отмахнулась безлико, не принимая всерьёз его подкаты.
Шла между хоромин да раздумывала, как так вышло, что теперь на загон брали девиц более поздних. Раньше и до шестнадцати годков могли забрать, а теперь Альфа озвучил новый срок взросления. Не была против, наоборот порадовалась: было теперь у меня больше времени пожить, собой позаниматься… И конечно, нравилось, что нас теперь не только Вонич тренировал, но и волколак.
Девки все, как одна, скулили и плакали, синяки залечивая, а я… Наверное, меня Рагнар приучил к боли и нагрузкам, но мне не тяжко было. Я рада была занятиям, чувствовала себя счастливой. А потом ещё и подглядывала за тренировками мужчин на ристалище, где они то рукопашный бой отрабатывали, то мечом махали, то с ножом управлялись. И я очень хотела научиться, как они, аж руки чесались.
Супротив Зверя, ясное дело, не устоять, но ежели враг какой покусится, вдруг смогла бы дать отпор!

– Люба ты мне, сколько можно о том твердить? – прошептал за спиной Иржич. Мы уже ко двору жилому невест подходили. – Неужто не видно?
– Неа.
– Ежели б не так было, давно бы о твоих прогулках по лесу растрезвонил, – опять завёл старую песню.
Было дело, пару лет назад Иржич меня застукал бегущей с поляны. Псиной я тогда пропахла жутко. И конечно, на парня налетела, когда он специально выскочил из-за дерева, чтобы меня остановить. Дураком не был, потому и смекнул, что я не потерялась в дремучем лесу, сколько бы ни отнекивалась и ни уверяла в обратном. Упрямо заявил, что всё знает, и, ежели я с ним не встречусь, отцу о моих похождениях расскажет.
В тот вечер на свой страх и риск не пришла… Он умолчал. Уже это делало ему честь, хотя Иржич продолжал о том напоминать с завидным постоянством. Так что, каким бы он ни был гадом и бабником, уважение у меня вызывал. Не болтун! И упрямец…
Я остановились подле забора, в котором давно уж лаз сделала, расшатав один зубец.
– С чего вдруг? – не желала вступать в долгую беседу, но уж больно парень с чувством о сердечном сказал.
– Да кто ж это сердце ведает? – досадовал парень, и его душевные метания чётко отразились на красивом лице.
Ого, и впрямь не ведал.
– Так ты гони метлой свои чувства, – потешалась без улыбки. – Знаешь ведь, нет будущего у меня. А ежели свяжешься со мной, и у тебя…
Иржич глянул на меня осуждающе, но ближе подступил. В глазах надежда полыхнула. Его руки робко легли на мои плечи, словно дозволяла то, но других нежностей не допустила – быстро в лаз юркнула да на территории жилых хоромин для невест оказалась.
Юбку оправила, огляделась мрачно. Не было место домом родным, не было даже приятным. Чужим и холодным. Тяжко мне тут. Девчонки разные были: хорошие и злобные, милые и вредные, покладистые и задиристые…
Вроде не должны ругаться, нам и делить-то нечего, у всех одна участь, потому и не понимала я искренне, зачем склоки чудить. Нам бы выживать учиться.
Но все равно находились особо вздорные девицы, что раскол в стане девичьем творили. С тех пор, как я после отравления получила отвод на пару лет, девки это дело смекнули да симулировать болячки научились. Просто кривлянием и стенанием обмануть Зверя не вышло бы, потому разные травы и ягоды ели. И то не все, а только те, кто в деле был повязан, дабы нас не подловили на лжи.
Хотя в последний отбор забрали Малушку, ей по сроку семнадцать уже было, и Альфу не остановило её недомогание: велел собираться. Больше ни о ней, ни о других, кого забрали на брачевание, мы не слышали… Но, как и прежде, взамен подросших и загнанных появились новенькие. Совсем молоденькие и плаксивые, а, стало быть, у нас у всех жизнь продолжалась.


Глава
8
Славушка

Только я в дом вошла, Званька, одна из особо лживо угодливых девок, сразу пристала:
– Где была?
Я научилась втихую слинивать, дабы другие не ведали, куда ходила, где бродила, но своё возвращение сделать незаметным не получалось. Девки пасли, несколько раз сдавали меня Ганне и Авдотье, главным надсмотрщицам по дому и хозяйству, но я ни разу не призналась, где бываю. Даже под розгами выстаивала да на горохе коленками, и конечно, сносила недельное заточение на верхнем ярусе дома, в запертой комнатке без окон.
Чуть заживали раны, дверь отпирали, и я вновь за старое бралась. Просто находила другие пути побега и только. Убить за то они меня не могли – не посмели бы, а наказания… переживу!
– Где была, там меня уже нет! – сумничала я. Обогнула полненькую Званьку и в комнату свою спряталась от чужих глаз.
– О, гляньте на неё, – пропела Илада, руки на бока водрузив да с насмешкой на меня поглядев, а подруженьки-подпевалы рядом хихикали. С недавних пор мы с ней в одной комнате жили – с тех самых, как Малушку забрали. Илада как раз на место Малы и перешла.
Нехорошо так думать, но я очень надеялась, что Иладку в тот же отбор заберут, да не вышло. Дрянь самонадеянная и наглая попала под новые правила и теперича, как и я, до шестнадцатилетия могла не страшиться загона.
А жаль… Она была выше меня на голову, крепче телом, плавней изгибами, грудью полней да и ликом краше: красивый овал лица, соболиные брови, большие голубые глаза с веером длинных ресниц, чуть вздёрнутый тонкий нос, полные губы. Русые волосы толстыми, тугими косами уже до зада доставали.
Не завидовала ей, но, как и все, недоумевала, почему именно меня Альфа сыну подсовывал, а не Иладку с её внешностью?
И она особливо!
Вот и я о том! Кто же против? Я? Нисколько…
– Славк, ты поди загуливаешь, – бросила упрёк девица, – а нам опосля всем прилетит…
– Тебе-то с чего? – недопоняла её яда.
– Ты дуру из себя не строй, – перешла на шипение Илада. – Ведаю я, где ты шляешься!
Я аж обмерла. Ежели и впрямь ведает, выдаст ведь. Как пить дать! И тогда это до Альфы долететь может. Ладно, мне наказание будет, а вот Рагнару… Что, ежели его Дагр жестоко за общение со мной покарает? Тем паче, мне не ему невестой быть. Решит ещё, что мы заговор супротив других строим – ух, головы полетят!
– Ну коль ведаешь, так и молчи. Меньше разговоров, меньше слухов, – как бы от страха ни помирала, не собиралась в ноги бросаться и молить о пощаде.
– Это ты меня заткнула, что ль? – с вызовом рыкнула девица. Сейчас она была настоящей: злобной, яростно шипящей Бабой Ягой.
Девки по обе стороны от Иладки умолкли, на меня во все глаза таращась.
– Что ты, радуюсь, что ты умная.
Не нарывалась, но и не лебезила. Ещё не хватало, чтобы возомнила о себе больше, чем уже. Тем паче, в резервации слабых быстро затюкивали. Ежели не умел давать сдачи, становился посмешищем и главной лошадью, на которую сгружали самую грязную и ненавистную работу. Я хоть и не была в «своре», но себя клевать не позволяла. Лучше с синяками после драки ходить, нежели быть вечной куклой для битья.
Показательно отвернулась к своей скамье, глазами обводя все вокруг, на предмет «чтобы могла б подложить стервь-Иладка», дабы мне насолить, а за ней не заржавеет: ежели приспичит – и змеюку мне в постель сунет!
Ничего вроде не сыскала, зато в спину гневное прилетело:
– Так ты подолом перед мужиками не крути! Раздражает!
– Так ты за мной не следи – своей жизнью занимайся… ай… – взвыла, когда боль иглами вонзилась в голову, а волосы нещадно назад дёрнуло да так, что слёзы из глаз брызнули.
Удар по темечку пропустила – звон тотчас в ушах повис, ещё и в спину толчок прилетел.
Извернулась я ловко, боли избегая да пнула, не глядя… Плевать куда и в кого, лишь бы не мне одной огребать. И не промахнулась – девичий писк раздался. А я слёзы сморгнуть всё никак не могла, но и удары разъярённых девок сносить не собиралась. Ежели хворать, так вместе будем, потому пинала да руками махала от души и с чувством…
На наши крики, визги и грохот сбежалась толпа. Разнимали, правда, не девицы, – страшились оказаться в нашем клубке, – а Ганна с Воничем. Лихо за шкварники по углам растащили. Торопливо оценили увечья, отчитали строго да наказание каждой дали.
Я, в который раз, посуду мыла за всех. И пока начищала огромный чугунок, рядом Василинка крутилась: посуду с вечерней трапезы притаскивала, и покуда были секундочки, шептала с укоризной:
– Эх, ты! Слав, почто Иладку выводишь из себя?
– Я-то в чём виновата? – изумилась праведно. – Она ко мне пристаёт, а я виновата! – разложила по полочкам, как видела случившееся.
– Так-то оно так, – пыхтела девица, поднос с тарелками на землицу подле меня поставив, – но тяжко ей. Иржич ей страшно люб…
– А мне что с того? – тихо недоумевала я.
– Тебе может и ничего, – в этот раз притащив поднос чашек, буркнула едва слышно Василинка, дабы никем не оказаться застигнутой со мной в беседе. – А он о тебе всех спрашивает. Иладка желчью исходит, потому и не даёт тебе жизни, – доверительно сообщила.
– Да пусть хоть помирает от ревности! – заупрямилась я. – Дура она что ли? Никому из нас Иржич не достанется! И мы не для него, пусть лучше о том вспомнит, иначе натворит бед, и попадут все под клык Альфе!
Василинка недовольно проворчала что-то типа, сама дура, лучше бы его отдала, и, придерживая подол сарафана, поспешила в хоромины.

Вот так несколько дней я отходила от побоев. Благо, Рагнар не должен был искать: он меня из-за кровяных дней отправил прочь, как всегда, седмицу давая отгулов. Потому могла со спокойной душой отлеживаться.
Но вечером, когда по нужде выходила, меня вновь Василинка заловила:
– Ждут тебя подле забора! – торопливо выпалила, словно горело, и прочь шмыгнула.
Не хотела идти, да вышла. А там Иржич караулил. Пинал камушки, тяжко вздыхал, а как заприметил меня, солнышком засиял.
Мягко стелил, робко улыбался. Заверил, что теперь, как бы я ни упрашивала, Иладку на место поставит. А потом бессовестно предложил поучить драться как мужчины.
Прознал, что мне это дороже цветов и льстивых слов, и я рассудила, коль нельзя мне было много дней в лесу носа показывать, почему бы парня в личных целях не использовать?
Поздненько разумная мысль пришла, но лучше поздно, чем никогда. Потому и решила Иржичу чуток уступить, а потом дело в своё русло направить.

Так и прошлись немного до ручья, где ребром поставила условие: встречаться с ним буду только из-за занятий и только на них! Ежели, конечно, от слов своих не откажется и возьмётся меня обучать приёмам хитрым. Была уверена, что посмеётся надо мной: «Обманул, как ещё тебя вытянуть на свидание?!» Уже готовилась к тому. И даже зла не держала, но Иржич поначалу нахмурился, жевал губу, землицу под ногами изучал, пока шли, а потом удивил:
– Не шутил и не отказываюсь! Ежели ни песнями, ни подарками тебя не выманить, так хоть этак… Докажу, что серьёзно к тебе отношусь!

***

Парень показывал приёмы какие-то диковинные, но закрадывалась мысль, что было это лишь для отвода глаз, просто он хотел лишний раз подержать меня в своих объятиях. Разжимал кольцо рук нехотя, когда я умудрялась приём верно исполнить, а потом провожал до заветного лаза:
– И зачем тебе эта наука? – чесал затылок. – Ты девица красивая. Тебе о доме думать надобно, о порядке, о хозяйстве, муже и детях…
– Мне под волколака ложиться, – напомнила мрачно. – И век мой короткий, – отрезала ровно. – Не до хозяйства, мужа, детей… А умение драться мне может помочь загонщику хоть шрам оставить. Не безропотной дичью на милость сильнейшего сдаться. Посопротивляться хочу…
– Много не посопротивляешься, – проворчал Иржич. – Где ты, где они? Твою силу нельзя сравнить с их: скорость, выносливость. Даже бывалому вою и то не совладать в одиночку с волколаком. Один Зверь – двух-трёх воев стоит, – рассуждал тихо, будто винился за то. Хоть и не нравился ему порядок дел, но смирился с этим.
– Я понимаю, – кивнула согласно. – Потому и благодарна, – не кривила душой. – Мне нравится бою обучаться больше, чем с девками судачить ни о чём.
На том и распрощались.

На следующий день Иржич опять зашёл. Мы сбежали за границу села, но в лес не углублялись, тихое место близ резервации отыскали.
И парень мне вновь показывал приёмы. Отрабатывали долго, а как запнулась я за подол да завалилась наземь, за собой и Иржича утягивая, так и застыли лёжа. Парень на мне оказался, жарко дыша прямо в лицо. В глаза смотрел с робкой надеждой, а потом губ моих своими коснулся. Едва ощутимо, будто пробовал. Меня впервые поцеловали!
Дух перехватило, голову чуть повело.
Но более решительный поцелуй не дозволила: увернулась, руками в грудь широкую парня упираясь:
– Нет!
Иржич продолжал на мне лежать да прижиматься крепко. И бог его ведал, сумела бы отбиться, реши он силой меня взять, но нас спугнул глас волколака.
Прорезал тёмный лес жуткой злобой и обещанием скорой расправы.
Знала наверняка: это Рагнар был. И уже страшилась мысли, что мог прознать о вольности Иржича и о моём бесчестье.
Позволила себя поцеловать!
Ужас!
Невеста волколака как девка распутная…
Пихнула Иржича проворно и прочь бросилась. Уж что-что, а бегала как никто. Потому парень хоть и мчался за мной, да едва поспевал.
– Стой… да стой же ты… – время от времени покрикивал.
Лишь у частокола в селение, где замешкалась, плашку сдвигая, меня за руку поймал Иржич. Дёрнул, прижимая к себе спиной:
– Славк, не дури. С ума схожу…
– Так держись подальше – и будет тебе счастье!
– Без тебя не быть моему счастью…
– Так и со мной его не видать!
– Отчего же? – прошептал на ухо, опять губами по коже скользя. – Я ж ради тебя готов бежать отсюда.
Затаилась я, ушам не веря.
– Скажи только, люб я тебе аль нет? – немного помолчал, дозволяя подумать. – Ежели да, клянусь тебе, сбежим. До границы, а там Серые уж не хозяева.
– Зато Бурые есть и Белые, одичалые… – перечисляла, закипая от чувств неизведанных, волнительных.
– Мы уйдём далеча, к морю, где нет волколаков. О том люд говаривал.
– Брешут всё. Не убежать от Зверя!
– Всё равно моей станешь, – упирался с чувством.
Речи его пугали и настораживали, а ещё веру вселяли на жизнь. Другую…
– Пусти, – шикнула я, проворно в лаз юркнув.

А наутро решила в лес сходить. Вчера страшно было, а сегодня… лучше встретиться с Рагнаром, дабы не думал, что избегаю.
Повезло, хвоста не было, и даже Иржич не караулил по обычаю. В лес бежала тропами тайными, продолжая высматривать, не следил ли кто за мной, а только на поляне оказалась:
– Привет, – обронила, но тотчас умолкла, аккурат с рыком Зверя, который меня встретил. И то, как подступал волколак, щекотало нервишки. Не помнила Рагнара таким мрачным, загадочным и злым. При всем внешнем спокойствии и бесстрастности в походке его было нечто грозное, хищное и опасное, а в молчаливом приветствии – нескрываемое обвинение и обещание кровно наказать.
Страх удушливой волной ударил в голову и затопил душу. Я стала отступать. Впервые за всё время знакомства была не на шутку напугана. Шалая мысль дать дёру, не смотря на запрет, заставила тело подчиниться. И я рыпнулась прочь, да лютый Рагнар, как непутёвого щенка завалил прямо лицом в землю, не дав и пары шагов сделать. Прихватил клыками за плечо до моего воя от боли и крутанул на спину.
От ужаса, что сейчас шею перекусит, закрылась руками, дыхание затаив, и только сердечко в диком исступлении в грудь вколачивалось. А Зверь носом влажным по голове, по лицу вёл. Зигзагами, дотошно обнюхивая. По пальцам, ладоням, опаляя кожу гневным дыханием.
– Ты вся им пропахла, – рычание во мне дрожью отозвалось. – На кой пришла, ежели нашла себе учителя по сердцу?
– Это не то… – запнулась я, глядя на Зверя в щели меж пальцев.
– Да ну?! – ощерился Рагнар.
– Он обещал научить тому, чему ты не учишь! – призналась с шумным выдохом.
Зверь обшарил лицо лютым взглядом и вроде заметил, что синяк на моей скуле после драки с Иладкой ещё не до конца сошёл.
– Не будет у тебя больше с ней проблем, – словно прочитав мысли, огорошил Рагнар.
– Нет-нет, не смей! – не знаю, зачем вступилась за девку, руки от лица убрав. – Я же не столбом стояла, – призналась спешно. – Ей куда больше досталось.
Зверь задумчиво рыкнул, во мраке глаз одобрение мелькнуло.
– Но есть и другие, потому и хватаюсь за любого, кто бы мог научить отбиваться. И нет мне дела – Иржич он, Ванич аль кто другой…
– То есть всяк на тебе поваляться может? – грохнул обвинением то, о чём и вспоминать боялась.
Жгучий стыд меня с головой накрыл, не позволяя сердечку бой усмирить. Я чуть не истлела от смущения и пристального взгляда волколака.
– Упали мы, – жалко промямлила. – Случайно то вышло…
– А целовались тоже случайно? – припечатал очередным обвинением.
– Не целовались, – ещё жальче всхлипнула.
– Значит меня глаза подвели? – прищурился грозно, клыками в лицо скаля.
– Нет…
– Так чему учил? Как стыда лишаться аль отбиваться? И ежели отбиваться, что же ты не отбивалась, а млела, как девка сенная?
– Это не так, – не то пискнула, не то шепнула. В глазах резь появилась. – Совсем не так. И не целовались толком…
– Ежели коснётся тебя ещё раз вольнее дозволенного, руки по плечи для начала оторву и сожрать заставлю. А тебя прилюдно выпорю! Так выпорю, что запомнишь урок на всю оставшуюся жизнь!
– Его не тронь – заплутал он по жизни, одумается, – молила с чувством. Сама толком не ведая, что хотела этим сделать: приговор вынести Иржичу аль всё же от беды отвести.
– Обо всех просишь, а за себя?
– А мне всё одно помирать, – выпалила, давясь болью и досадой. – Жаль так и не узнаю, как это целоваться с тем, кто люб.
– Люб значит, – грозный рокот меня волной ужаса окатил.
– Ты не так понял… – оправдание в глотке застряло.
– Прочь пошла! – перебил меня коротким и хлёстким так, что губы дрогнули и слёзы всё же глаза ошпарили. – Любиться можешь с кем желаешь, но я предупредил! Коснётся – покалечу. И не приходи больше! Нет мне дела до твоих мелких проблем и бабских слёз. Нет тебя для меня отныне!

Уж не видела куда убежал, меня слёзы душили и обида горькая. Обвинил, осудил, унизил, пригрозил, прогнал… Вину свою ощущала, что глупость дозволила, но ведь не избегала, поговорить пришла. И извратил всё так, что не ведала, как теперь дело исправить.
Домой пришла, точно побитая собака.
Иржич уже возле забора топтался.
– Никогда боле ко мне не приближайся! – отчеканила гневно. – Не люб ты мне, слышишь? Видеть тебя не могу! – пихнула в грудь растерянного парня и в лаз шмыгнула.
Слёзы утёрла, пока к себе шла, а как добралась до комнатки, в думы тягучие погрузилась и укусы соседок пропускала мимо ушей.
Несколько дней мучилась, с совестью не находила мира, покуда не решила, что найду, как с Рагнаром словечком перемолвиться опять. Недопонимание развеять.


Глава
9
Рагнар

Схитрил я от ревности, что душила меня который день, но уже когда был прижат Альфой к стене:
– Не часто ли бегаешь до селения?
– Сам велел за ними следить, – ответствовал ровно.
– Велел, – как ни в чём не бывало кивнул отец. Разглядывал пристально, сидя на скамье в своём доме, куда меня под благовидным предлогом зазвал. – Да только прежде не помнил я за тобой такого рвения, – подметил резонно.
– Его и не было… – а потом поведал некоторые моменты, которые высмотрел в резервации, окромя уже оговоренных, а также думы по сему поводу. И отец удивил:
– Вот и займись этим. Отдаю под твою лапу это селение со всеми его жителями и невестами. Ежели сумеешь изменить быт люда, невест более годными для брачевания сделать, стая это заметит, и тогда твои задумки по другим резервациям применим. А я хоть увижу, что и в тебе есть стержень вожака и что ты не только одиночка, которому нет дела до стаи.
– Нет его во мне, – буркнул я, прикидывая, не многовато ли растрепал? И потяну ли я на что нарвался?
– О том не тебе судить, а мне и стае, – холодно отрезал Дагр. – Только помни, себя переоценивать не стоит. Попортишь невест – не посмотрю, что ты мне сын!
– Есть у меня невеста, – напомнил отцу, хотя прозвучало так, словно себе.
– Вот и отлично, – кивнул Альфа, – отныне ты вхож в селение без моего ведома. Чинишь управу по своему усмотрению, но мне докладывать обязан, как дела и есть ли прок с твоих задумок!
На том и порешили.

Не бросился я обратно. Плевать, что сердце разрывалось от жажды Славку хоть издали увидать, к Иррэ виниться пришёл.
Тихо в дом ступил. Моя пара возилась у стола, учуяла уже, что я в лагере. Приготовила любимую стряпню. Окинул я убранство дома, с горечью осознав, что Иррэ замечательная хозяйка, вон как уют старалась создать, а я… подло с ней поступал.
Вроде понимал, а ничего с собой поделать не мог.
Со спины подошёл, поймал в кольцо рук, носом в затылок уткнувшись и родной запах втянув.
Иррэ замерла, задрожала в объятиях, всегда так реагировала. Знал, что любила меня. Крепко любила. Так любила, что от семьи была готова отречься, с отцом не находила больше общего языка. Тому я виной был…
Нужно жениться. Она идеальна для меня: как для Зверя, так и для человека. И принимала меня любым. И других к себе не подпускала, хотя ведал я, что несколько самцов возле неё круги нарезали да дом обхаживали. Пока она ритуал брачевания не прошла, по сути свободной была, но Иррэ не подпускала никого и всегда меня ждала.
Я не заслуживал её… но взял прямо на столе, лишь прогнув вперёд и задрав подол домашнего сарафана. Потом трапезничали молча, а когда уже на скамье лежали, Иррэ головой на моей груди, дыханием кожу щекоча, руку и ногу на меня водрузив, а я задумчиво оглаживал её плечо, прошептала:
– Зачем ты так с нами поступаешь?
Сначала не придал вопросу значения: думал, померещилось.
– Ты ЭТО делаешь раз за разом.
– Ты о чём? – голос охриплостью наполнил небольшую комнату.
– О ней… – прозвучало размыто, но так ясно, что прикидываться дураком было бы глупо и подло. Странно, мы никогда не говорили о том, что я часто к селению бегал. Мне казалось Иррэ не волновали мои пробежки, озабоченность и игры с мелкой. Видать, ошибался.
– Альфа поставил меня главным над резервацией…
– Я не о том! – отрезала моя пара и подняла голову, тараня мой взгляд своим пристальным и укоряющим. – Ты болен ею! Отравлен… и что самое страшное, даже не хочешь излечиться, – бросила упрёком.
Правда оказалась болезненней, чем думал. Жалила неприятно и глубоко.
– Глупость, – отрезал мрачно, утратив желание миловаться и вообще лежать. Встал со скамьи, прошлёпал до другой, где ворох одежды оставили, когда раздевались.
– Рагнар, ты хоть понимаешь, что творишь? – спустила ноги на пол Иррэ, но продолжала сидеть. – Я молчу, но это не значит, что не чую. Я ВСЁ ЧУЮ! – повысила голос, чего доселе не бывало. – Её запах тебя насквозь пропитал. Он в тебе прижился как родной, и, ежели я о том не говорю, не значит, что этого нет! – выпалила с чувством. – А теперь подумай, что с нами станется, когда твой отец и брат глаза раскроют на твою одержимость?
– Нет её у меня, – буркнул недовольно. Оказалось, очень неприятно, когда тыкали в слабость, которую сам упорно отрицал.
– Так ли нет? – взвилась Иррэ. – Да ты опосля неё не в себе каждый раз. Ты даже берёшь меня по-особенному, когда рядом с ней побываешь, – дышала шумно, голос дрожал. – Я может и глуха от любви к тебе, но не слепа! – по лицу слёзы покатились.
Созерцать это было выше моих сил.
Я торопливо одевался. Иррэ плакала, но только ступил к выходу, взмолила, упав на колени и схватив меня за ногу, чего отродясь не было. Это даже неслыханно представить, что волколачка на подобное способна.
– Не уходи, прошу, – вцепилась крепко.
И в данный момент меня не унижение Иррэ убивало, а то, что она была права…
Некрасиво, подло, низко, но я всё равно уйду, убьёт её это аль нет. Продолжит она реветь аль соберёт вещи и бросит меня…
– Мы поженимся, – заверил в пустоту… комнаты, души, сердца. – Только её загон завершится, я женюсь на тебе, – пообещал и вышел.

***

Несколько дней скитался по нашим территориям, чужим и ничейным, мечтая пропасть в них аль нарваться на одичалых. Мне драки хотелось и крови, чтобы боль и злость выплеснуть. Себя наказать!
И когда проходил земли рода матери, прилетела весть, что видели в этих местах Пришлых. Стаю одичалых! А это почти невозможно, ибо Пришлые – одиночки, и ежели сбились в стаю, значит их вёл сильный волколак, сумевший достучаться до бешеных Зверей и прогнуть их под свою лапу.
И это было опасно!
От одиночек люди могли отбиться скопом, а вот от нескольких… последствия набега стаи Пришлых непредсказуемы. Простые чужаки, ежели б нагрянули, могли выкосить село подчистую, а женщин увести в полон, а одичалые… Одичалые бы никого не пощадили!
И эти твари сейчас шли к селению, так сказали Бурые, прогнавшие их со своей земли. Последнее время кровавых распрей между нашими стаями не было: каждый держался строго своей территории и чтил законы, потому и отлавливались забредшие одичалые быстро. Хотя иной раз и они успевали шороху навести по обе стороны границы. Их место обитания – ничейные земли. Ими Альфы всех стай были озабочены давно и даже одно время подумывали захватить и меж собой поделить. Да дело в том, что земли были странные, паутиной троп опутанные и колдунами зачарованные. Царившие там запахи и дикий лес Зверем не принимались, потому и терялись там волколаки, как щенки, ткнувшиеся в неизведанное и до дрожи пугающее.
А страх был чужд волколакам. Оттого и не нравились подобные чувства, как и признаваться в них никто не желал.
Вот и оставались земли ничейными!
Исследовать бы их, да смысл? Нам некого туда заселять. Мы уже и свои земли не всегда успевали охватывать, а брать под свою защиту территории, которые не в силах охранять, бессмысленно. Всегда найдутся те, кто захочет там потоптаться и крови народу пустить. И ежели разрываться между ничейным и своим, рано или поздно можно потерять и насиженное!
А у меня только-только появилось то самое, насиженное. То, что милее дома казалось. То, куда душа рвалась всё время. То, где билось сердце яростней.
Потому я мчался к резервации, даже не заглянув в лагерь. На то не было времени, но воем своих известил об опасности. Гнал, каждой клеточкой ощущая беду, и даже шерсть на загривке дыбом вставала. От страха звериного, первобытного… От ужаса потерять девчонку.
И я бежал к ней. Не думал о подкреплении, о чужих, о других… просто гнал, потому что чутье требовало защитить эту самку!
Именно эту самку я был обязан защищать ценой своей жизни!

Запахи одичалых ощутил задолго до приближения к резервации.
Лапы легко пружинили от тёплой земли: мчался так, что ветер в ушах свистел и даже ветви деревьев, что изредка хлестали по морде, не раздражали.

А визги, крики услышал, ещё резервации не видя. Зверь люто оскалился, кровь забурлила…
Ворвался в беснующееся селение, где вой и рыдания заполнили воздух. Крики, вопли, стенания. Вокруг тела растерзанные: багровая от кровищи земля в кусках плоти. Отчаяние и ужас на лицах живых и мёртвых.
Местные кто с вилами, кто с топорами… носились по проулкам. Мужики-вои ещё сражались, кто и как мог. Я видел несколько хвостов одичалых в свалке тел, но меня волновала пока лишь резервация невест.
Выскочив на площадку перед ограждением их домов, наткнулся на Дувора и троих Пришлых. Матёрый волколак уже едва стоял на лапах, бочина рассечена, кишки виднелись, пасть в кровище, но он не сдавался: отбивался от одичалых из последних сил как мог. Его движения были короткими, яростными: не атакующими – защитными…
И я, не замедляя ни шага, протаранил ближайшего ко мне Пришлого. Крупного и дикого. Он как раз собирался броситься на Дувора. Я повалил чужака наземь и разодрал ему глотку одним рывком. А потом едва сам не схлопотал вилы в бок… В последний миг увернулся от оружия человека – острые штыри воткнулись в обездвиженное тело моего врага. Мужик в жутком запале выдернул вилы, уж было хотел опять на меня броситься, как я рыкнул грозно на идиота да метнулся быстрее мимо, на помощь к Дувору, которого уже повалили двое одичалых и драли на куски.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/sofiya-ustinova/proklyatie-zverya-3-doch-13-nevesta-71768692/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.