Главная страница | Исторические приключения | Африканские приключения Николая Ашинова Из Ардона в Абиссинию 1889 год

Африканские приключения Николая Ашинова Из Ардона в Абиссинию 1889 год
Руслан Георгиевич Илаев
В книге описываются события последней четверти XIX века в истории Российской империи. Создание парового военно-морского и торгового флота. В книге присутствуют историческая правда, художественный вымысел и творческая фантазия автора. Действия событий происходят в Северной Осетии, Москве, Египте, Сомали, Эритрее, Абиссинии, Судане и Санкт-Петербурге, что делает книгу интересной для широкого круга читателей.

Руслан Илаев
Африканские приключения Николая Ашинова Из Ардона в Абиссинию 1889 год


Предисловие

О Николае Ивановиче Ашинове в конце 19-го века знала чуть ли не вся взрослая Россия, одни считали еавантюристом, шутом и фантазером – эдаким русским бароном Мюнхгаузеном, другие называли патриотом и считали героем Отечества. Оба противоборствующих лагеря занимали непримиримую принципиальную позицию по атаману Ашинову и его деятельности.
В сторонниках атамана «вольных казаков» были: обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев, управляющий морским ведомством адмирал И.А. Шестаков, русский консул в Египте М.А. Хитрово, инженер В.А. Панаев-инициатор строительства первой железной дороги от Санкт-Петербурга до Москвы, командующий войсками Кавказского военного округа А. М. Дондуков-Корсаков, И. С. Аксаков-редактор и издатель газеты «Русь», М. Н. Катков – издатель и редактор «Московских ведомостей», Д. А. Толстой – министр внутренних дел и даже великий князь Владимир Александрович – родной брат Его Императорского Величества Александра III.
Противниками были сам Александр III, министр иностранных дел Российской империи Н.К. Гирс, главного штаба генерал Н. Н. Обручев и министр государственных имуществ М. Н. Островский, ведавший казенными землями, военный министр П. С. Ванновский, начальник Главного Морского штаба контр-адмирал О. К. Крамер.
Когда я начинал работу над книгой, обратил внимание и на неоднозначное отношение к нему наших писателей, и с тем, как они высказывались в своих произведениях о Николае Ивановиче Ашинове: «Вольный казак Ашинов» Валентин Саввич Пикуль 1976 год, «Атаман вольных казаков Николай Ашинов и его деятельность» Андрей Валентинович Луночкин 1999 год, «Вдохновенные бродяги» Юрий Николаевич Носов 2018 год, «В страну черных христиан!» Николай Бичехвост 2018 год, «В плоскостной Осетии» Александр Петрович Андреев 1903 год,
А ведь на момент прибытия атамана «вольных казаков» в столицу Российской империи Санкт-Петербург, терскому казаку шел всего лишь 27 год, а он уже такие дела наворошил, что даже привлек внимание царствующих особ. Представить, что этот молодой человек, решивший заселить Сухумский округ православными эмигрантами из Турции и Ирана – беглыми казаками «некрасовцами», покинувшими Россию после поражения бунта Кондратия Булавина в 1708 году, весьма затруднительно, но интересно.
Вторым дерзким шагом его было подать прошение на высочайшее имя, чтобы придать вернувшимся «некрасовцам» статус Черноморского казачества с привилегиями такими же, как у Терских, Кубанских и Донских казаков.
А через два года он уже предлагает Военному министерству Российской империи свой проект освоения восточного побережья Африки, с построением Российской военно-морской базы.
Экспедиции терского казака Ашинова Николая Ивановича в Абиссинию были задуманы не как некая авантюра, а как глубоко продуманные стратегические операции, и, скорее всего, с обязательным участием военного руководства России, с целью создания на Африканском континенте – перевалочной базы на пути к Индии и Дальнему Востоку. Что было весьма важным для обеспечения военно-морского и торгового флотов определенного вида запасами и углем. К сожалению, Россия не успела к разделу африканского континента, который к концу XIX века был уже поделен между европейскими державами. К рассматриваемому периоду наиболее важными в экономическом плане представлялись восточные регионы африканского континента, потому как оказались рядом с выходом из Суэцкого канала, однако и они были уже на тех или иных условиях поделены между Францией, Италией и Англией. Все, да не все.
Огромное государство, называемое Абиссинией с населением в 23 миллиона, никому не подчинилось и была, пожалуй, единственным государством, побеждавшим всегда и всех во всех войнах с поработителями. Интерес к Абиссинии России был естественен, например, обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев считал, что создание военно-морской базы на Африканском побережье будет содействовать укреплению религиозных связей с Абиссинией, где большинство населения исповедовало православие. Понимали это и некоторые российские деятели, такие как управляющий морским ведомством адмирал И.А. Шестаков, русский консул в Египте М.А. Хитрово.
По сути, исторически и географически Россия всегда была типичной континентальной империей и поэтому она никогда всерьез не стремилась к обладанию заморскими колониями. Но создание парового военно-морского и торгового флотов потребовало необходимость пересмотреть многие догмы Российской империи по транспортной логистике. На пути перехода кораблей на Дальний Восток через Индийский океан требовалось систематическое пополнение их углем, водой и съестными припасами, что при отсутствии военно-морских баз делало переход практически невозможным или же чрезмерно дорогим. Так что попытка основать в 1889 году русскую колонию на северном берегу Африканского Рога (территория современного государства Джибути), предпринятая вооруженной экспедицией во главе с терским есаулом Николаем Ивановичем Ашиновым, была преднамеренно провалена людьми из высших правящих кругов, не заинтересованных в сильной и независимой России. Эдакая «пятая колонна» из обрусевших англосаксов.
Таким образом «спящая» Россия с ее равнодушием ко всем важным событиям в мире, да и в самой стране тоже, характеризовала состояние так называемого высшего «онемеченного» петербургского общества. Чего стоили, например, России эти продажные немцы: Гирс Николай Карлович–министр иностранных дел России, и начальник Главного Морского штаба контр-адмирал Оскар Карлович Крамер, передававшие все сведения о экспедиции Николая Ивановича Ашинова Германии, Франции и Англии, естественно, за хорошие «чаевые». Но мы не вспомним ни одного русского, который бы возглавлял министерство иностранных дел в любом европейском государстве на протяжении всей ее истории, хотя бы в Монако или в княжестве Лихтенштейн.
И вот на фоне этого «онемеченного» высшего общества появилась 27-летняя неугомонная фигура истинного русского патриота России Николая Ивановича Ашинова. И ведь появился он весьма вовремя, заявив всем, что хочет и может создать на Африканском побережье казацкое поселение, названное им «Новой Москвой», и здесь же может быть образована база флота России в Индийском океане.
Ашинову были присущи большие организаторские способности и талант. Он глубоко и серьезно продумывал все необходимые детали для создания долговременного русского поселения в Африке. В частности, он подбирал людей, знавших язык далекой Абиссинии, для установления тесных контактов с этой страной. Доказательством тому служат изданная Николаем Ивановичем абиссинская азбука и начальный абиссино-русский словарь, выпущенный в Петербурге в 1888 году. Ашинов понимал, что вся ответственность за экспедицию, лишенную государственной поддержки, ложится на него. Он рисковал, но риск в данном случае был более чем оправданным, ведь экспедиция являлась благородным делом государственной важности. Многое также зависело от состава набранной экспедиции, степени ее подготовки и управляемости. Одно дело, когда экспедиция укомплектована из казаков и бывших кадровых военных, привыкших подчиняться и исполнять волю командиров, но совсем другое иметь дело с крестьянами-переселенцами, никогда не державшими в руках огнестрельного оружия. Но все же крестьяне, приученные к тяжелому труду на земле, всегда готовы к защите результатов своего труда. Дайте им вначале работу и объясните перспективу, ну а затем научите пользоваться оружием, организуйте ежедневные тренировки в отработке военных приемов и через пару месяцев они практически такие же «казаки».
Было бы только так, но ведь в состав экспедиции он вынужден был набирать всякий сброд. Вольным казакам – «некрасовцам», что расселились по Малой Азии, въезд в Россию был заказан, царское правительство считало их потомками бунтарей и совсем им не доверяло. Оно не дало им разрешение на переселение в 1883 году в Сухумский округ для образования Черноморского казачества. Не было дано разрешение им и на участие в Африканской экспедиции Ашинова. В Россию они попадут значительно позже: первое массовое переселение состоялось в 1913 году, перед Первой Мировой войной, на таманский полуостров Кубани, второе состоялось только лишь через пятьдесят лет в 1963 году по решению Н.С. Хрущева, но на этот раз они будут расселены компактно в Ставропольском Крае.
В 1963 году я с родителями проживал Нижнем Малгобеке (Новый город) Чечено-Ингушской АССР, когда мне довелось увидеть впервые «некрасовцев» воочию, вернее, членов одной семьи, которые каким-то образом попали к нам в город на постоянное место жительства. Отец с матерью, взрослый сын лет восемнадцати и его сестра лет четырнадцати. Были они смуглые, и когда не хотели, чтобы их понимали, переходили на турецкий. Внешность у них была совсем не русская, мне мама потом объяснила, что мать у них была турчанка. Значит дефицит женщин все-таки был у «некрасовцев». А вот в африканской экспедиции они участие все же приняли. Шаукудз Дзеранов и Зараев Идар утверждали, что их было немного, человек десять-двенадцать, но люди они были надежные, в драках и битвах никогда не уклонялись.
Пришлось в спешке набирать и кого попало: мошенников, отсидевших уголовников и всякий одесский сброд. С ними управляться было сложнее, но для поддержания дисциплины в экспедицию он пригласил десять осетин. Отбором их руководили его старые «знакомые» по Царицыну – Идар Зараев и Шаукудз Дзеранов, которым он безгранично доверял свою жизнь. Мне было удивительным, почему Николай Иванович Ашинов пользовался значительным доверием у выходцев из Осетии.
Но, изучая его биографию, вдруг выяснил, что мать была наполовину осетинкой из станицы Ново-Осетинской, что находилось рядом с Моздоком. В 1824 году за преданность России два поселения осетин Черноярское и Ново-Осетинское были переименованы в станицы, а жителей этих станиц Ермолов А.П. возвел в казачье сословие с соответствующими привилегиями и льготами. Вполне вероятно, что Ашинов мог изъясняться на осетинском языке. И вообще, начиная с 1873 года, когда его родители скончались от тифа, все его заграничные вояжи и кампании всегда сопровождались охраной из осетинского конвоя, обычно численностью от семи до десяти человек.
Но без образованных интеллигентов в Африке также не обойтись. Как можно обойтись без доктора и фельдшера? А обучение детей переселенцев грамоте? Ведь в «Новую Москву» едут семьями и с детьми. Кроме Софьи Ивановны Ханенко, его супруги, еще девять женщин, с ними восемь детей. Среди участников экспедиции около двадцати образованных людей: отставные офицеры, учителя народных школ, недоучившиеся студенты, юнкера, ушедшие по разным причинам из военных училищ, земский врач, врач-стоматолог, фельдшер и юрист. Были и умельцы – плотники, столяры, кузнецы, слесаря, отставные солдаты. Николай Иванович понимал, что создавать поселение необходимо по военному образцу, и обязательно нужна военная подготовка – без жесткой дисциплины в чужом государстве не обойтись, жить-то придется среди воинственных туземцев и расслабляться нельзя, иначе экспедиция поставленной задачи не только не выполнит, да и людей можно погубить.
В результате, экспедиция вначале высадилась на берег в Таджурском заливе, где правил султан народности данакиль Магомет-Сабех, затем переехала на сорок верст южнее Таджуры, где правил султан той же народности, но звали его Магомет-Лойта. Члены экспедиции по предложению султана заняли заброшенный египетский форт Сагалло на берегу моря и стали понемногу обустраиваться.
К сожалению, по злой воле «крамеров» и «гирсов», заполонивших царский двор и имевших большое влияние на царствующих особ, тщательно спланированная экспедиция потеряла государственную значимость и превратилась усилиями этих предателей в частное предприятие Ашинова. Самодержец Российский Александр III поспешил отмежеваться от африканской экспедиции, а министерство иностранных дел, руководимое Николаем Карловичем Гирсом, поспешило уведомить, в первую очередь, Италию, Францию и старую добрую Англию об этом. Без государственной поддержки и лишенная статуса неприкосновенности экспедиция была попросту обречена.
Ее расстреляли из орудий крейсера и трех канонерских лодок союзнической Франции. Всего было произведено с кораблей по безоружным людям 12 артиллерийских выстрелов. Убиты были две женщины, одна из которых была на восьмом месяце беременности, двое детей и двое взрослых мужчин. При этом, как писали впоследствии французские газеты, командиры кораблей плакали. Плакали и стреляли, потом опять стреляли и плакали. Вывод: никогда не верьте плачущим крокодилам из европейских стран! Позднее Ашинов уверял всех, что у него есть письменный договор, по которому Магомет-Лойта уступил ему в вечное владение участок побережья залива Таджур.
Ну а затем на берег высадился отряд из шестисот французских легионеров, разгромил все, что еще не было уничтожено обстрелом. Все русские участники миссии были арестованы. Французы взорвали не только крепость, но и снесли церковь. Все участники экспедиции были уверены, что их казнят на месте, однако их погрузили на корабли и высадили в Порт-Саиде, откуда все они были доставлены в Одессу пароходами Российского добровольческого флота.
Так закончилось это предприятие.
Как бы то ни было, о дальнейшей судьбе Ашинова известно, что «умер он у себя на родине, в Камышинском уезде Саратовской губернии» в 1902 году.
Спустя десятилетия в Советском Союзе сам факт экспедиции Ашинова в Африку подвергали сомнению.
Однако, как же был удивлен один из советских исследователей, когда в Центральном государственном архиве Октябрьской революции наткнулся на трехтомное дело департамента полиции, хранящее обширные данные о казаках на сомалийском берегу. Между прочим, потомки участников той Ашиновской экспедиции из Ардона Северной Осетии-Алании передают из поколения в поколение услышанные от своих старших воспоминания об африканских приключениях и поминают предков добрым словом.

Часть I. Из Ардона в Абиссинию
Глава I. Основание Ардона

Прибывшее в январе 1751 года в Санкт-Петербург осетинское посольство, возглавляемое Елиханом Магкаевым и всецело поддерживаемое его идейными сподвижниками-членами посольства Батыр-Мирза Цопановым и Елисеем Хетаговым, находилось в Санкт-Петербурге более двух лет, когда на приеме у Императрицы Елизаветы Петровны он получил возможность изложить ей чаяния осетинского народа и предрек гибель его в случае дальнейшей изоляции от единоверной России. И не важно, что Белградский мирный договор, заключенный между Российской империей и Оттоманской Турцией, объявлявший Северный Кавказ нейтральной зоной, не давал возможности сиюминутного включения Осетии в состав России. Главное, что Россия узнала о существовании православной Осетии, а осетинское посольство уверовало, что руководство Российской империи не оставит их многострадальный народ на произвол судьбы.
В 1774 году северные осетинские общества наконец-то были приняты в состав Российской империи, и многовековая изоляция осетинского народа прервалась. К тому времени уже не было в живых наших соотечественников-первопроходцев, членов посольства первой и последней в истории осетинского общества делегации Елихана Магкаева, Батыр-Мирза Цопанова и Елисея Хетагова, ибо прошло двадцать два года с той исторической и судьбоносной встречи лучших представителей осетинских обществ с Императрицей Елизаветой Петровной. Память о них увековечена скульптором Тавасиевым на Алее Славы в городе Владикавказе, где скульптурная композиция, изображает встречу осетинского посольства с дочерью Петра I в декабре 1751 года Преемницей Елизаветы Петровны Екатериной II Великой (урожденной Софией Августой Фредерикой Ангальт-Цербстской) в том же 1774 году было дано указание губернатору Астрахани Петру Никитовичу Кречетникову немедленно начать приведение осетин в российское подданство путем письменного присягания ответственных старшин Осетии.
В указе императрицы также было оговорено – дать возможность осетинам селиться в предгорных равнинах без каких-либо условий и обеспечить безопасность осетин, образовав линейные казачьи поселения на границе между осетинами и кабардинцами, а также между осетинами и ингушами. Так появились казачьи станицы Ардонская, Архонская, Николаевская, Урухская, Змейская, Александровская, Котляревская, Пришибская, Владикавказская, Терская, Фельдмаршальская, Ново-Сунженская, Аки-Юртовская, Михайловская, Карабулакская, Слепцовская, Троицкая, Вознесенская вдоль рек Урух, Белая, Ардон, Фиагдон, Сунжа и Терек вплоть до Кизляра и Моздока.
Все поселения кабардинцев, находившиеся на выходе из ущелий в местах проживания осетинских обществ, были высочайшим повелением удалены за реку Урух и Белая, а все ингушские поселения перенесены на правый берег Сунжи и Терека. Оттеснив кабардинцев и ингушей от гор и разрешив осетинам селиться на плоскости, для них тем самым были созданы более благоприятные экономические условия. Осетины, как и их предки аланы, оказались жизнестойким племенем и, получив возможность проживания на предгорных равнинах, стали стремительно увеличиваться в численности.
По переписи 1833 года всех осетин числилось 35750 человек, по сведениям 60-х годов северных осетин числилось уже 46802 человека, южных 19324 человека. По данным кавказского статистического комитета 1880 года в Северной Осетии проживало 58926 человек, в Южной Осетии 51988 человек, а к 1890 году северных осетин числится уже 74528 человек. К 1913 году численность всех осетин составляло 250 000 человек!
В 1763 году в Моздоке была основана русская крепость, в первой четверти 19-го века первые переселенцы из горной Осетии были поселены в районе Моздока в поселении Черноярское (1805 год) – их в народе называли «Цайта», затем в 1909 году к ним присоединилась вторая группа переселенцев, которых поселили в поселении Ново-Осетинская-их в народе называли «Ерашти». В 1824 году за доблесть и преданность России эти поселения были переименованы в станицы, а жителей этих станиц Ермолов А.П. возвел в казачье сословие с соответствующими привилегиями и льготами. Поэтому первыми переселенцами-осетинами необходимо считать жителей станиц Черноярское и Ново-Осетинская.
По устным преданиям, передаваемым из поколения в поколение, мои предки, давшие мне фамилию и род, проживали ранее в горной Осетии в селениях Тара и Архон Алагирского ущелья. Затем, в начале 19-го века, старшины селения Архон объявили о начале переселения жителей на предгорные равнины. План переселения был разработан и утвержден комендантом Владикавказской крепости И.Г. Скворцовым совместно с наместником на Северном Кавказе А.П. Ермоловым в июне 1825 года. После чего старшины четырех осетинских ущелий приступили к массовому переселению жителей Алагирских, Куртатинских, Тагаурских и Дигорских обществ на равнинные территории.
В 1838 году жителям поселения Архон Алагирского общества генералом Г.А.Эммануилом – командующим войсками Кавказской линии, он же начальник Кавказской области, было обозначено и разрешено место постоянного проживания на удалении 1,5 верст от ардонского военного укрепления. Селение получило название Ардон по названию реки, рядом с которой построили дома первые переселенцы.
Среди этих первых был и представитель нашей фамилии, и звали его Дзибырт Дзахотович Илаев. И шло ему в ту пору двадцать лет. Построились они с младшим братом Гайсином и проживали вместе со своей матерью, отца они рано потеряли. К 1863 году в Ардоне уже насчитывалось 232 двора и 1742 жителя. Ардон становится центром православия Осетии и пользуется наибольшим доверием у российских властей. Район первого поселения в Ардоне рядом с кладбищем и сейчас продолжают обозначать, как «Старое село» или «З?ронд хъ?у» – по-осетински.
В 1855 году в Ардоне учреждается церковный приход, а 6 мая 1857 года в селении была освящена церковь святого Георгия Победоносца. Священником прихода был определен обрусевший армянин Михаил Гаврилович Сухиев, выпускник Тифлисской Духовной семинарии. В 1850 году Дзибырт Илаев обвенчался в церкви с 17 летней Урусовой Чизнал Созрукоевной (Геке) и в браке у них родились шесть сыновей: Дзарахмет, Али, Тотрик, Ахмат, Тули и Заурбек. Венчал их Ардонский священник Сухиев Михаил Гаврилович.
Однако, через шестнадцать лет в 1866 году этот же священник лишился головы за непотребное поведение к осетинским девушкам в нетрезвом состоянии, а голову ему отрезал и унес Дзибырт Илаев. В 1867 году решением военного суда г. Владикавказа Дзибырт Дзахотович был приговорен к смертной казни через повешение, тело его после исполнения приговора было передано родственникам и захоронено ими на кладбище в Ардоне. Его супруга Чизнал (Геке) Урусова ненадолго пережила смерть Дзибырта, она скончалась, судя по записи в церковных книгах, 18 мая 1868 года в возрасте тридцати лет от «ревматизма сердца» – это, скорее всего, был инфаркт миокарда. Забота о шести несовершеннолетних детях Дзибырта и Чизнал легла на плечи его брата Гайсина.
В 1881 году на средства местных жителей была построена Александровская миссионерская семинария, многие выпускники этой семинарии продолжили затем учебу в высших учебных заведениях Российской империи. Например, Евгений Рамонов после окончания Ардонской семинарии поступил на медицинский факультет Одесского университета. Он же, затем, с хирургами Владимиром Розановым и немцем Юргеном Борхардом оперировал в 1918 году, раненного выстрелами Фанни Каплан Владимира Ильича Ленина.
Но все же наиболее престижным для осетин было служение на военном поприще. После воссоединения с православной Россией осетины участвовали во всех войнах, проводимых Российской империей. В одной только русско-японской войне погибло три генерала – двое из инфантерии, один артиллерист, и 19 полковников, не говоря уже о младших офицерах и нижних чинах. Откуда мне это ведомо?
В 1989 году я, майор медицинской службы, проходил учебу на первом командном факультете руководящего медицинского состава и совершенно случайно приобрел у букиниста на Невском проспекте книжонку в твердой коричневой обложке под названием «Осетины – участники русско-японской войны» издания 1932 года. Успел прочесть ее лишь два раза, когда кто-то из знакомых осетин в Ленинграде попросил дать ознакомится и более я ее никогда не увидел.
К 1914 году практически в каждой осетинской семье были офицеры, общее количество которых превысило три тысячи. Одних генералов-осетин до революции насчитывалось сорок четыре, а осетин-полных георгиевских кавалеров двадцать один человек. Это говорило о большом доверии осетинскому народу руководством Российской империи. И верные слову, которое дали осетинские послы в Санкт-Петербурге дочери Петра Великого Елизавете Петровне, осетины и сейчас остаются надежным аванпостом России на Северном Кавказе. Сейчас не менее ста тысяч осетин участвует в специальной войсковой операции, а безвозвратные потери превысили шестьсот человек.
Осетины, являясь православными, получили от единоверной России большие льготы и привилегии, в отличие от племен и народностей, исповедовавших религию Ислам. Одной из которых являлось право перемещения по всей территории Российской империи и не только. В 90-х годах, после открытия во Владикавказе «Русско-американского торгового пароходного общества», многие осетины стали выезжать на заработки в Соединенные Штаты Америки.
Почему я упомянул членов моей фамилии в этой главе? А дело тут вот в чем, все осетины – участники Ашиновской экспедиции в Абиссинию были уроженцами селения Ардон. И один из них, Ахмат Илаев, был сыном казненного Дзибырта Дзахотовича Илаева. К моменту отъезда в Абиссинию в 1889 году ему исполнилось 28 лет. Из десяти осетин-участников Ашиновской экспедиции мне удалось установить лишь личности пятерых: Зараев Идар (45 лет), Дзеранов Саукудз (44 года), Тлатов Джена (43 года), его родной брат Тлатов Габа (40 лет) и Илаев Ахмат (28 лет). Личности остальных пяти участников африканской экспедиции установить не удалось, несмотря на мои поиски в Центральном государственном архиве и радиокомитете РСО-Алания, а также обращения в музей г. Ардона и частные беседы с жителями г. Ардон. Очень большую помощь в поисках осетинских участников Ашиновской экспедиции оказали служащие Архивной службы РСО-Алания. Три недели кропотливого изучения архивных материалов Осетии второй половины 19-го века и Ардонских церковных книг, которые были предоставлены мне служащими Архивной службы, помогли найти участников, имена которых я выше упомянул. В связи с этим, особую благодарность хотел бы выразить руководителю Архивной службы РСО-Алания Хайманову Борису Петровичу, директору Центрального государственного архива РСО-Алания Зассеевой Ларисе Созыровне, ведущим специалистам Центрального государственного архива РСО-Алания Галачиевой Фатиме Михайловне и Дзарасуевой Екатерине Казбековне.
Итак, личности пяти осетин-участников Ашиновской экспедиции были установлены, и даже был определен их возраст по сохранившимся церковным книгам селения Ардон.
И еще, в одной из церковных книг я нашел весьма любопытную для меня запись: «В ночь на 4-го августа 1906 года у Илаева Ахмата уворована лошадь», то есть лошадь у него украли, когда ему шел 45 год. В Абиссинии Ахмат был в 1889 году, следовательно, лошадь была украдена через 17 лет после его возвращения из экспедиции. Вроде ничего особого нет, украли лошадь моего прапрадеда 118 лет тому назад. Но ощущение того, что моя фамилия и мой род существовали 118 лет назад, стали вдруг для меня очевидными, и я почувствовал, что сам являюсь частью и продолжением этого моего осетинского рода и фамилии.

Глава II. Ардонцы-ашиновцы

В 1903 году в Ардоне проездом находился известный российский писатель Александр Петрович Андреев. Приехал в селение он с поручиком Веленским – членом администрации Терской области. Еще в дороге Александру Петровичу стало известно, что в Ардоне проживают участники Ашиновской экспедиции. У него появилось чрезвычайное желание пообщаться с ними. В том же году вышла книга А.П. Андреева под названием «В плоскостной Осетии», где описывается подробно встреча с Ардонскими ашиновцами.
Я привожу полное изложение выдержки из книги его бесед с бывшими членами Африканской экспедиции в 1888-1889 годах в Ардоне:
«…Когда я и мой товарищ, поручик Веленский, начальник одного из участков администрации Владикавказского округа Терской области, въехали в большую и грязную казачью станицу Ардон, наш возница обернулся и спросил:
– Где начальник хочет остановиться?
–У полковника Xоранова Созрыко Дзанхотовича, – ответил ему мой товарищ: -знаешь, где он живет?
–Знаю, знаю, – закивал головою возница и, подщелкивая увязавшую чуть не по колено в грязи тройку усталых лошадей, повез нас на другой конец станицы.
Мы двигались, конечно, медленно, и ничто не препятствовало мне разглядеть все признаки материального благосостояния станицы: хорошо построенные деревянные или каменные дома, прочные и зачастую железные крыши, разные службы при домах, недурную православную церковь и, наконец, даже 6-ти-классное духовное училище.
– Наши казаки живут вообще очень хорошо, – говорил мне тем временем Веленский: – но, к сожалению, богатая природа сделала их такими же ленивыми, как и всех вообще обитателей нашей плоскости – аборигенов и пришельцев. Как и осетины или ингуши, казаки занимаются главным образом строганием палочек, а работы возлагают или на женскую половину, или на наемных рабочих из России. Сверх того, сильно пьянствуют, как и осетины, и перенимают даже их нравы и обычаи вместо того, чтобы быть пионерами новой и высшей культуры в крае.
– Но что же поделаешь, коли такова уже русская натура? – заметил я: – куда ни придет наш соотечественник, везде он быстро сходится с местным населением и начинает подражать ему. Благодушие, широкая терпимость, а отчасти и распущенность- эти основные наши черты позволяют нам уживаться с самыми удивительными крайностями. Я давно уже живу и странствую по нашим окраинам и всегда замечал, как быстро сходится наш мужичек или солдат с чуждыми народностями, к которым забрасывает его судьба, и особенно, если эти народности малокультурны, а по складу своего характера – благодушны и общительны. И все равно тогда ему, каким языком говорит эта народность и какому богу молится. Не даром же на западе нас считают прекрасными колонизаторами.
– Я вполне согласен с вами, – ответил Веленский, – и чрезвычайно ценю в нашем народе эту терпимость и способность к слиянию с инородцами. Но едва ли можно одобрить, когда он, носитель во всяком случае высшей культуры, усваивает себе нравы и обычаи этих инородцев и таким образом не поднимает их до себя, а сам спускается к ним.
– Да, такие положения вообще нежелательны и прискорбны, – возразил я, – но не трудно и им найти оправдание. Нравы и обычаи каждого народа или племени вырабатываются под влиянием местных условий: климата, характера местности и т. д. И вот когда среди этих аборигенов края со сложившимся уже под влиянием таких физических условий строем жизни появляются новые люди, то, весьма понятно, они должны приспосабливаться и применяться к той обстановке, в которую попадают. Взять, например, здешних казаков. Жители равнин, они попали в предгорную полосу, где все иное, чем на их бывшей родине: и почва другая, и климат другой, и люди другие. Одной рукой они должны были обрабатывать свою землю, а другой отстреливаться от свирепого врага. Весьма натурально, что при таких условиях она с первых же шагов отбросили в сторону принесенные с родины обычаи и стали вырабатывать себе совершенно иной уклад жизни. И этот уклад, понятно, стал все больше и больше приближаться к строю жизни чеченцев, кабардинцев, осетин и других коренных обитателей края. А когда страна была уже замирена, то это сближение пошло еще быстрее в виду возникшей совместной жизни и постоянных сношений. Но если путем такого сближения они кое-что потеряли из принесенного с родины, то, наверное, кое-что и выиграли. Ну, да и аборигены страны, нужно думать, немало все-таки приобрели в свою очередь от наших казаков.
– Ну, конечно, – ответил Веленский, – и осетины, и чеченцы немало вынесли из этого соседства и из своего приобщения к более высокой культуре. И чем дальше, тем они все больше и больше оценивают плоды ее. Вы уже знакомы с некоторыми из образованных осетин и, между прочим, с полковником Xорановым, к которому мы и едем теперь; потом познакомитесь еще и с другими, а пока воспользуйтесь случаем поговорить здесь, в Ардоне, с нашими ашиновцами.
–Что такое? – переспросил я своего товарища.
–А видите ли, когда Ашинов собирался в свою экспедицию в Абиссинию, то он набирал себе достойных сподвижников среди казаков и других искателей приключений. Конечно, и наши осетины не преминули примкнуть к нему, и несколько человек ардонцев сопровождало его в Африку, откуда потом со всей экспедицией и главой ее их вернули обратно на родину.
–И они теперь здесь, в Ардоне?
–Да, я думаю. И если вы попросите Созрыко Дзанхотовича, то он, наверное, не откажет пригласить их к себе. Они говорят по-русски и рассказывают очень много интересного. Но вот мы и приехали.
В этот момент тележка наша въехала во двор, окруженный разными службами и забором, и остановилась перед небольшим щеголеватым домиком, под железной крышей. Несколько собак приветствовало лаем наше появление, а когда мы сошли о тележки и поднялись на деревянное крылечко, к нам навстречу вышел сам хозяин, полковник Xоранов, плотный и крепкий мужчина, невысокого роста, лет сорока от роду.
Осетин и уроженец Ардона по происхождению, он получил воспитание в русских военно-учебных заведениях и офицером уже, в чине сотника, принимал участие в последней русско-турецкой кампании. Состоя при «белом генерале» М. Д. Скобелеве, он успел заслужить особенную его любовь и получил от него на память прекрасную саблю с такой надписью:
«В память пережитых вместе боевых впечатлений в славную кампанию 1877 – 1878 г.г. в Европейской Турции от ценящего молодецкую службу сотника Xоранова начальника N-го отряда генерал-адъютанта Скобелева. Адрианополь 12 ноября 1878 г.».
Сабля эта хранится, конечно, как святыня, и вместе с портретами самого Михаила Дмитриевича, его отца, матери и ближайших сподвижников, и сотрудников, A. H. Куропаткина, ныне военного министра, Баранка и украшает кабинет хозяина. Любезно пригласив нас спать и расположиться вообще, как у себя дома, полковник Xоранов тотчас же распорядился насчет закуски, вина и чая. А пока бойкий мальчуган ингуш устраивал стол и устанавливал посуду, он занимал нас своими воспоминаниями о «белом генерале» и вообще о последней кампании…
В это же время на пороге комнаты, где мы сидели, появился молодой человек лет 22-23, одетый в туземный костюм, и скромно стал в стороне. Хозяин выждал, пока наш разговор на минуту оборвался, и затем отрекомендовал этого молодого человека, как своего младшего брата, студента Московского университета. Я с удовольствием пожал руку симпатичному молодому человеку и пересел на соседний стул, чтобы освободить ему место. Но он поблагодарил и остался стоять.
– По нашим старинным обычаям, младшие не могут садиться в присутствии старших, – сказал он в пояснение.
– Это верно, – подтвердил и хозяин: – молод еще, пускай постоит. А когда вырастет, так и перед ним тоже будут стоять.
И только, когда подали закуску, он разрешил своему брату сесть вместе со всеми нами к столу.
А на другой день, когда я остался вдвоем с этим молодым человеком, я вновь вел речь на этот вопрос, и он мне сказал.
– Мы, осетины, да и вообще все коренные обитатели кавказских гор и нашей плоскости, дорожим своей стариной и свято храним многие вековечные обычаи. И среди них одно из первых мест занимает это правило – всегда и всюду оказывать почтение старшим. Старинный быт наш был основан на родовом принципе, где, как известно, возраст имел решающее значение… Правда, теперь уже далеко не по-прежнему соблюдается этот прекрасный обычай; но я лично считаю его чрезвычайно важным и почтенным и полагаю, что нахождение в университете не только не избавляет меня от исполнения его, но и обязывает к еще более внимательному к нему отношению.
– И ваш брат, видимо, тоже строго придерживается его? -спросил я.
– Да, и это совершенно правильно. Мой брат и я, мы находимся на виду у наших одноплеменников и должны показывать им пример. Поэтому я сажусь лишь во время еды, хотя обедаем мы вместе тоже довольно редко, – да, когда пишу брату отчетность по его хозяйству. И нельзя не признать всей справедливости этих рассуждений… А во время той же закуски мы познакомились, хотя, впрочем, не лично, а лишь на словах, со всей остальной семьей нашего хозяина.
– Я женат теперь во второй раз, – говорил он: – и имею двух сыновей и дочь. Жена – здесь, но она у меня кабардинка и, никогда не выходит к гостям. А из детей старший сын – в кадетском корпусе в Петербурге, а остальные – еще маленькие. Второй сын тоже пойдет в корпус, а дочь в институт.
– А не поверите, -продолжал он после короткой паузы, указывая на своего брата-студента, наши ардонцы никак не могут простить ему, что он не пошел на военную службу.
– Да, это правда, – отозвался с улыбкой студент, -просто проходу не дают, допрашивая, когда же я буду офицером и надену погоны! Погоны ведь для них, как для детей, – все. И они никак не могут понять никакой другой службы, кроме военной.
И когда я стараюсь убедить их, что деятельность на гражданском поприще может быть также почтенна и принести еще большую пользу, чем военная служба, они, выслушав внимательно меня, опять повторяют свой вопрос: «а погоны-то скоро наденешь?» И, кажется, придется уступить им и по окончании университетского курса, действительно, начать готовиться на офицера…
Мысль о знакомстве с «ашиновцами» преследовала меня с первой же минуты нашего прибытия к полковнику Xоранову, но высказать ее я нашел удобным лишь на другой день утром, когда мы вновь собрались все за чайным столом. Любезный хозяин тотчас же выразил свое согласие и послал за ними одного из своих прислужников. К великому моему удовольствию, «ашиновцы» оказались дома и не замедлили явиться в садовую беседку, где мы поджидали их за столиком, уставленным закуской, вином, аракой (водкой) и брагой. Их было трое – все рослый, видный и красивый народ с выразительными лицами, на которых бойко сверкали светлые глаза. Но особенно выделялся один, которого все присутствующие звали Дзеранов Саукудз (Черная Собака – в переводе).Большого роста, широкоплечий, обладатель, несомненно, громадной физической силы, а, судя по лицу, глазам и вообще по всему поведению, большой умница и «себе на уме», он представлял собой тип настоящего авантюриста, смелого, находчивого и хотя ценящего все блага земные, по готового на самые безумные предприятия из одной только любви к приключениям… Его товарищи и выдвинули его вперед в качестве рассказчика, а сами лишь поддакивали ему в наиболее интересных местах, скрепляя свои возгласы энергичной жестикуляцией, выразительной мимикой и игрой глаз. Саукудз Дзеранов, – такова была фамилия этого осетина, уроженца Ардона, – как и остальные его товарищи, сначала немного стеснялся, не хотел садиться, есть и пить в нашем присутствии. Но мы настояли на этом – и тем успешнее, что сам Хоранов, познакомив вас, тотчас же ушел по делу.
– Что же вам рассказать? – спросил Дзеранов, когда я попросил его поделиться с нами своими воспоминаниями об абиссинской экспедиции.
– Да расскажите сначала о самом Ашинове, – ответил я: – где вы с ним познакомились и каким образом попали под его команду?
– Кто такой был Ашинов, этого я и теперь не знаю, – начал Дзеранов: – да и сама его хозяйка (жена) тоже, видно, не знала. И зачем он ездил в Абиссинию, – также никому неизвестно. А познакомился я с ним во время последней войны под Карсом. Я там сначала был в охотниках у Самата – может, знаете, разбойник такой был, беглый каторжник; но во время войны он со своей командой много пользы принес, и ему простили и даже офицерские погоны дали; большой был храбрец и отчаянный человек. Иногда мы с ним много разных штук выкидывали… Ну, а потом перешел я в конвой при генерале Геймане, а начальником этого конвоя и был как раз есаул Ашинов. Мы с ним очень даже сдружились и каждый день беседовали о том, о другом. Говорил он кое-что и о себе, но немного; говорил еще, что генерал Гейман приходится ему дядей, и что также приходится и знаменитый кавказский герой, генерал Слепцов, погибший в 1850 году. Рассказывал и о других значительных своих родственниках… Ну, а как кончилась война, мы расстались. Ашинов, правда, подбивал меня ехать с ним в Россию, но я отказался и вернулся в Ардон…
Прошло так лет семь, и вдруг получаю я от него из Иерусалима письмо, в котором он приглашает меня приехать к нему с несколькими товарищами «за деньгами». Подумал я, подумал, да так и не собрался. Но через некоторое время вдруг- другое письмо с более настойчивым приглашением, при чем он предупреждал меня, что я должен быть готов на все… Пахло, значит, чем-то особенным… Ну, тут я не удержался и бросился во Владикавказ за паспортом, но мне отказали. Прошло еще сколько-то там лет, и опять Ашинов приглашает ехать к ним далеко «за деньгами» и тоже товарищей набрать, да поотчаянней… Ну, стал я тогда изыскивать способы, как бы устроить это; написал и Ашинову… И пустили тогда слух, что хотят повезти наших горцев, которые поудалее и хорошо умеют джигитовать, в Париж, чтобы показывать их там. Ну, я и вызвался и несколько наших молодцев со мною. Долго мы учились джигитовке и хорошо выучились. А как кончили, тут и известие, что мы должны ждать приезда одного господина, который посмотрит нас всех, а затем и снарядит в дорогу. Поехал я встречать его на станцию Дар-Кох, встретил. Приехали мы вместе в Ардон; посмотрел он тут моих товарищей и доволен остался. Хотели тогда было еще, и ингуши пристать к нам, да сразу же оскандалились на джигитовке: ни один не мог шапки с земли поднять. Ну, им и скомандовали: «направо, налево, по домам!»
Как посмотрел тот господин на нас, – продолжал Дзеранов, проглотив предложенный ему стакан араки, -так и велел собираться в дорогу. И денег дал… Сам уехал вперед, а нам велел всем вместе – десять человек нас собралось – двигаться на Новороссийск, а затем морем на Одессу. До Новороссийска мы добрались скоро и без препятствий, а там вдруг «стой!» Буря разыгралась на море, и ни один пароход не шел из порта. Что тут делать? Ведь нам надо было к сроку поспеть! … Ну, и послал я в Одессу такую телеграмму: «везу десять пудов первосортного балыку, пути нет, как быть?» На другой день- ответ оттуда: «для первого сорта можно обождать неделю, другую».
Ну, обождали немного, море успокоилось. Приехали мы в Одессу, а там нас давно уже ждут. И Ашинов тут, только уже под фамилией Петрова. Встретил нас очень хорошо и позволил сначала покутить немного. А затем и за работу. Прежде всего нужно был одеться, потом ружьями запастись и перевезти их скрытно на пароход. Ехали-то мы как будто монахи, и поп настоящий был с нами, архимандрит Паисий. Ну, значит, оделись все в монашеские рясы, а под рясами-то – черкески и кинжалы, и револьверы у пояса. И ружья тоже перевозили, как будто тюки со священным писанием и иконами. Я и возил эти тюки на пароход из какого-то склада. Но как мы ни прятались, а все-таки за нами стали следить, и какой-то пройдоха увязался за нами на пароход и до самого Адена ехал. А там высадился на берег и написал в Европу, что «едут, мол, в Африку хорошие русские монахи – настоящие черкесы».
И всю дорогу вот этак нам покою не давал. Везде уже слух пошел, что мы вовсе не монахи. И когда приехали в Константинополь, то там явилось на пароход несколько турецких пашей и все переодетые разными торговцами. Но Ашинов всех их знал, и мы, с его разрешения, устроили им шутку: один из наших молодцев как будто рассердился на меня и толкнул, я – его, другие присоединились, и пошла потеха. А турок зацепили как будто мимоходом и невзначай, да так зацепили, что они еле успели с парохода убраться…
Плыли мы тогда на австрийском пароходе, и было нас много, человек около двухсот. Нас-то, осетин, только десятеро, а то все больше казаки – «некрасовцы»; но удалой все народ: хоть в огонь, хоть в воду, -ни на минуту не задумаются. Ну, конечно, трудно было таким молодцам монахами себя всю дорогу держать. Мы, правда, для отвода глаз и обедни по очереди служили, то один, то другой.
– И вы служили? -спросил я, улыбаясь.
– И я служил, – ответил Дзеранов с такой же усмешкой: – стою себе, кадилом помахиваю да во все горло вывожу: «дай им, Господи, поменьше, а нам побольше!» А австрийцы стоят поодаль и думают, что мы и взаправду обедню служим.
– И так они не догадались, каких монахов везли? – задал я новый вопрос.
– Какое не догадались: тоже скоро поняли, и хотели было высадить нас где-то на берег. Ну, да мы тогда сразу, по знаку Ашинова, сбросили с себя рясы да за кинжалы взялись. Ну, увидали австрийцы, что с нами шутки плохи, и покорно поехали дальше. А мы все-таки хотели их перерезать, всю прислугу, – человек 60 ее было, – и завладеть пароходом. Но и Ашинов, и архимандрит Паисий строго-настрого запретили это делать. А хорошо бы было: плавали бы тогда по морю да ловили, что в руки бы плыло. И всякие нужные фокусники с нами были, которые сумели бы пароходом править; только рулевого да лоцмана хотели оставить.
– И долго вы плыли?
– Да, довольно-таки долго. И скучно это было. Только тогда душу отводили, когда к берегу приставали.
Приехали вот так в Порт-Саид. Город весь набит разными проходимцами, собравшимися со всего света, пьянство идет, рулетка, разные безобразия. Ну, захотелось и нам немного встряхнуться, а денег-то и нет. Надумали тогда штуку. Несколько наших казачков, в тех же своих рясах, отправились и рулетку поиграть. Пришли, примазались; сразу же им счастье улыбнулось, и они выиграли несколько золотых. Но при дележе выигранных денег они как будто поссорились между собой и, моментально сбросив рясы, выхватили свои кинжалы и револьверы. Тогда публика, да и сами хозяева в ужасе бросились в разные стороны. А когда зала опустела, казачки надели вновь свои рясы, сгребли в карманы все лежавшее на столах золото и благополучно вернулись на пароход. На другой же день весь город уже знал о нападении монахов на рулетку. Но хозяева ее не хотели видно открыто дело начинать и особенно когда узнали, что вся история обошлась благополучно, и ни один из монахов не остался на месте…
Тут Саукудз остановился на минуту, видимо сам восторгаясь рассказанной выходкой и давая и нам возможность вдоволь насладиться ею. Один же из его товарищей сказал ему что-то по-осетински.
– А, да, да, – ответил ему Дзеранов и затем, обращаясь к нам, продолжал: – это тоже было хорошо. Ашинов никогда не пускал нас на берег большими партиями, а только по нескольку человек: боялся, что мы там перепьемся и весь город перережем. Вот так отпустил он в город четырех казачков, а денег дал им всего какую-то мелкую монету, вроде нашего двугривенного. Пошли они. Пить смерть хочется, а на двугривенный далеко не разъедешься. Но там, на их счастье, обычай такой оказался: прежде чем купить какого-нибудь спиртного напитка, можешь даром попробовать его.
Вот и пошли они поодиночке пробовать разные напитки, да так напробовались, что потом и дорогу на пароход потеряли… Ашинов ждал-ждал их, да и послал наконец разыскивать: нашли в какой-то канаве дружески обнявшимися, и тут же рядом и двугривенный лежал…
– Ну, а столкновений с властями не было? – спросил я.
– Как не быть, -бывали. Особенно досаждал нам один консул, не то французский, не то английский.
Повадился на наш пароход ходить да следить за нами. Ну, надоело нам это, наконец, и мы однажды заманили его в укромное место, да и отдули там наилучшим образом. Но, как потом оказалось, в ошибку попали: вместо любопытного консула избили какого-то флигель-адъютанта султана. Тот пожаловался нашему консулу, и пошла история. Как никак, а пришлось выдать двух наиболее виновных. Но и наш консул постарался это дело потушить и дал арестованным возможность бежать. И, конечно, на нашем корабле их уже не нашли…
После этого случая мы поспешили уйти из Порт-Саида и долго трепались в Красном море. Бури там преследовали нас, и много иностранных кораблей следило; были среди них и военные. Ну, мы тогда на своем совете решили, что если военные суда пристанут к нашему пароходу, то будем резаться; а там, чья возьмет… Но отец Паисий был против этого и во время совета сказал: «нет, резаться не нужно. Бог – среди нас, и вот посмотрите, через час ни одного военного корабля поблизости не останется». И действительно через час поднялась страшная буря, и все суда разметало в разные стороны. Так мы и плыли уже одни до самой Африки.
– Ну, а в Африке как вы устроились?
– В Африке мы устроились недалеко от берега, в местности, называвшейся Сагалло. Разбили лагерь из палаток, церковь поставили и обвели все это место валом и рвом да забор еще высокий из колючек поставили. А то эти дикари, которые кругом нас жили, прыгают, как козы, и никакой ров от них не убережет. Занимались же мы там разными работами, хлеб сеяли, виноград растили. И теперь должны быть там наши лозы. Да и, кроме лоз, еще должны быть следы нашего пребывания: кое-кто умер, особенно из женщин да детей, иных дикари убили; мы всех похоронили и кресты поставили. А потом и дети наши там должны быть: не даром же мы там столько времени простояли! Своих-то женщин у нас мало было – всего десять; ну, а дикарок-то много кругом вертелось…
– Ну, а каковы вообще были ваши отношения с дикарями?
– Да ничего.
Сначала они были очень недружелюбно и подозрительно к нам отнеслись, ну, а затем, когда увидали, что мы им вреда не делаем, – перестали коситься и часто в лагерь к нам ходили целыми толпами. Но грубый такой народ, никакого развития. Их звали Дамали и Сомали. Ходили они нагишом, без всяких покровов, питались глиной, смешанной с солью и сердцевиной какого-то дерева. Некоторые молодцы у нас тоже пробовали эту смесь и говорили, что ничего, – есть можно. Жили они в лесу, под кустами и тут же на виду у всех все нужды свои отправляли. Ну, а насчет браков у них совсем было свободно: сегодня один муж, завтра другой.
– А было у них какое-нибудь управление?
– А как же. Тоже свой султан был, а у него – два помощника. Но такой же был грубый и неразвитый человек, как и его подданные. Жил он, впрочем, уже не под кустом, а в балагане, которым дикари хвастались, как мы каким-нибудь дворцом. Но слушались они его мало – только те, кто поближе жил, а другие совсем ни в грош не ставили. Знаком же его султанского достоинства, была повязка вокруг чресел, концы которой закидывались через плечо. Его помощники тоже носили такие повязки.
– Когда он в первый раз пришел к нам, – продолжал Дзеранов, улыбаясь: – мы дали ему кусочек сахару. Положил он его в рот и начал сосать. А как почувствовал сладость, так даже плясать стал на месте. И уж причмокивал он и обслюнявился весь… Просто, как ребенок. И потом что угодно готов был отдать за кусок сахару. И золото, и серебро нес… И все его подданные тоже сахар полюбили. А так как язык у них очень бедный, и как назвать его, они не знают, то принесут, бывало, маленький кусочек сахару, нарочно оставленный от вчерашнего дня, а в другой руке держат серебряную монету, которую мы же им дали раньше за что-нибудь. Это значит: «давай, мол, сахару, а себе бери серебро». Хлеба вот тоже постоянно выпрашивали: глина-то все же похуже казалась.
– Вообще, значит, часто они к вам в лагерь ходили?
– Да, постоянно торчали: и мужчины, и женщины, и все нагишом. Придут это целой толпой и сядут. И долго сидят, все смотрят, а то знаками объясняются.
Потом, впрочем, мы уже немного стали и язык их понимать. Только бедный очень язык: даже имен для людей нету, а отличаются они друг от друга тавром, которое ставится одно и то же на всех членах одной и той же семьи. Женщины ихние очень любили ходить в палатку к хозяйке Ашинова, а потом и мужчины повадились. Ну, с женщинами-то она не стеснялась, а насчет мужчин просила меня давать им какую-нибудь повязку на бедра. Только не помогало это: пока стоит-все хорошо; а как подойдет поближе, как у них в обычае, да сядет на корточки, ну, повязка и всползет наверх. А хозяйка Ашинова конфузится, все вверх смотрит…, а другие наши женщины скоро даже сами стали ходить голыми. Мы все над ними смеялись и показывали им туземок: «Видите, голыми ходят. Отчего бы и вам не ходить также»? Они сначала отговаривались, но потом в один день условились между собой, и все сбросили свои рубахи (они только в одних рубахах ходили, потому что было очень жарко).
Так потом и ходили все время к общему удовольствию… И тоже, какие истории бывали. Шли раз двое из наших молодцов по лесу и слышат вдруг стоны в стороне. Ну, сейчас туда и видят: лежит под кустами негритянка и родами мучится. И подле нее никого. Ну, стали помогать: один за младенца взялся, другой за женщину. И ничего, все кончилось благополучно.
– Но сошлись-то мы так близко уже под конец, а то все остерегались друг друга. Идем, например, куда-нибудь вместе и все держимся настороже и расстояние между собой оставляем. Правда, оружия-то у них не было такого, как у нас, ружей да револьверов; но зато своими копьями они владели превосходно, попадали ими на охоте в глаз животному на каком угодно расстоянии. Да и много их было, а нас одна горсть. Поэтому мы очень оберегали сначала свой лагерь и крепость. И султан тоже не верил своим подданным и предупреждал нас: «Смотрите, берегитесь, а то обворуют вас!» Но его предсказание, к счастью, не сбылось: только один раз как-то топор пропал. Султан приказал разыскать; и, вправду, разыскали и принесли. Ну, а наши молодцы охулки на руки не положили: не один раз по ночам забирались к соседям и производили у них большой переполох.
– Ну, а что же вы вывезли из вашей экспедиции?
– Да ничего не привезли, потому что французы, которые бомбардировали наш лагерь со своих пароходов, все у нас отняли. И зачем мы туда ездили, кто его знает? Ашинов никуда нас не пускал, а сам ездил в Абиссинию и потом рассказывал, что там и города есть, и дома хорошие, и церкви. А мы так ничего и не видали, хотя целый год почти там прожили. Но все-таки опять бы поехали, если бы можно было, хоть сейчас. «Авта у» (так)? – спросил он, обращаясь к молчаливым своим товарищам.
Те вместе кивнули головами и решительным тоном сказали: «Авта уд» (так было). И, глядя на их физиономии и глаза, нельзя было ни на минуту усомниться в том, что они говорят правду.
– Только вот, что я вывез на Африки, – продолжал Саукудз после короткой паузы: – это большую раковину. Как приложишь ее к уху – гудит, точно кто-нибудь сидит там внутри. И наши осетины решили, что, должно быть, она какая-нибудь особенная и от болезней помогает. Поэтому, как заболеет кто, сейчас ко мне бегут раковину просить. И чудное дело: помогает иногда. Я показал бы вам ее, да сейчас нет ее дома: в другое селение увезли к больному.
В это время в беседку, где происходил наш разговор, вошел наш любезный хозяин Xоранов. Дзеранов быстро встал при его появлении и потом уже не сел, несмотря на все уговоры.
– Ну, что, все рассказали вам наши ашиновцы? – спросил меня улыбаясь полковник.
– Все разве расскажешь так скоро? -с такой же улыбкой сказал Дзеранов: – это ведь надо 13 дней и 13 ночей рассказывать.
– А вы знаете, – продолжал Xоранов, – что Дзеранов генералом был у Ашинова и главнокомандующим его войска? Это Ашинов пожаловал его таким званием и чином и вместе с тем предоставил ему право производит и других в обер-офицерские чины. И он там несколько человек произвел в офицеры: кого в подпоручики, кого в поручики, а одного осетина так прямо в капитаны. И эти тоже ведь офицеры, – указал он на стоявших за Дзерановым осетин: – один- подпоручик, другой- поручик. И приехали сюда в соответственных погонах. А когда местное начальство спросило их, зачем они носят офицерские погоны, они отвечали, что их генерал Дзеранов произвел. И Саукудз подтвердил, что действительно произвел. «Да какое же он право имел производить вас?» – спрашивали их. – «А ему государь дал это право». И так ничем их убедить не могли, что они самозванцы, а не офицеры! Никаких увещаний не хотели слушаться, и только когда пригрозили в кутузку засадить, – послушались и сняли свои погоны. Но все-таки просили начальство, что если уже нельзя оставить им те чины, которые дали Ашинов и Дзеранов на африканском берегу, то пускай, по крайней мере, дадут хоть прапорщиков милиции. Но и в этом им отказали. «Даже и урядниками не можем вас сделать». И долго горевали наши молодцы о своих погонах и теперь, кажется, не оставили еще надежды снова попасть в Африку и опять превратиться в офицеров. Правда? – обратился он к Саукудзу и его достойным сподвижникам. Те только улыбнулись в ответ. На том и прекратилась наша беседа с ашиновцами, потому что мой товарищ заторопился, в виду служебных дел уезжать из Ардона, и мы, простившись через полчаса с хозяином и со всеми новыми знакомцами, двинулись на своей тележке в дальнейшее странствование» …

Глава III. О верных спутниках-осетинах

О верных спутниках-осетинах, сопровождавших Николая Ивановича Ашинова во всех его африканских экспедициях в Абиссинию, Судан, Египет, Сомали и Эритрею, упоминают все писатели, что описывали жизнь этого незаурядного человека.
Осетины-ардонцы искренне любили и уважали Ашинова за его мужество и неуёмную энергию, честность и откровенность в отношениях, благородство и одновременную простоту при общении с ними. Сколько раз они, рискуя свободой и нередко своими жизнями, спасали атамана в весьма сложных и критических ситуациях. Когда на корабле трое пьяных турок, охваченные животными инстинктами и низменными чувствами напали с ножами на Софью Ивановну и пытавшегося образумить их Ашинова, осетины, не колеблясь ни секунды убили их и выбросили тела за борт.
А случай, произошедший на австро-венгерской «Амфитриде», когда австрийская команда корабля пыталась пленить членов экспедиции с последующей передачей их итальянским властям в Массауа.
Зараев и Дзеранов приказали осетинам обнажить кинжалы и начать убивать австрийцев, и лишь срочное вмешательство Николая Ашинова не позволило пролиться матросской крови. Но замутившего эту бодягу итальянского военного разведчика полковника Миниателли, настаивавшего на заходе в порт Массауа, по приказанию атамана они все же убили и также выбросили за борт. Дисциплина в экспедиции держалась полностью на осетинах и «некрасовцах», вот каким уважением и доверием они пользовались у Николая Ивановича Ашинова.
А вот, как описывали осетин сами писатели.
Николай Бичехвост «В страну черных христиан!»:
…В плавании в каюте Ашинова далеко за полночь светился огонек, там он с женой Софьей Ивановной да отцом Паисием, вели речь о дальнейших планах. Бодрствовал только начальник конвоя, преданный атаману старый рубака из станицы Ардон осетин Савкудз Дзеранов, с буркой на плечах и Георгиевскими крестами на груди.
…Мужество и хладнокровие проявили Паисий с монахами, осетин Саукудз Дзеранов, Софья Ивановна, которые перевязывали и успокаивали паникующих людей. Ашинов был контужен и находился в нервном шоке, на глазах его рушилась мечта и дело всей жизни!
Юрий Николаевич Носов «Вдохновенные бродяги»:
…Миром отстоять остров не удалось, тогда Ашинов нанял семерых ссыльных кавказцев, осетин, из бывших абреков, вооружил их отцовскими ружьями, и остров быстро опустел.
…Полностью можно доверять только семерым осетинам, что же касается остальных… Сто пятьдесят человек. так сказать, первый эшелон. Люди отовсюду, но в основном из Одессы и Новороссии.
Андрей Валентинович Луночкин. «Атаман вольных казаков Николай Ашинов и его деятельность»:
…Во всех его экспедициях неизменно участвовало несколько осетин…
…Весь его отряд был разделен по-военному, на взводы. Первый взвод, насчитывавший 12 человек, именовался «казачьим». В него входили осетины и самые близкие «атаману» люди.
…Завтрак завершился лезгинкой, которую по просьбе французских гостей исполнили осетины. Демонстрация столь теплых чувств убедила ашиновцев, что французы действительно, как и обещал «атаман», будут только рады появлению русских в Африке.
Александр Петрович Андреев 1903 год «В плоскостной Осетии»:
…-А видите ли, когда Ашинов собирался в свою экспедицию в Абиссинию, то он набирал себе достойных сподвижников среди казаков и других искателей приключений. Конечно, и наши осетины не преминули примкнуть к нему, и несколько человек ардонцев сопровождало его в Африку, откуда потом со всей экспедицией и главой ее их вернули обратно на родину.
… Состоя при «белом генерале» М. Д. Скобелеве, он успел заслужить особенную его любовь и получил от него на память прекрасную саблю с такой надписью: «В память пережитых вместе боевых впечатлений в славную кампанию 1877-1878 гг. в Европейской Турции от ценящего молодецкую службу сотника Xоранова начальника N-го отряда генерал-адъютанта Скобелева. Адрианополь 12 ноября 1878 г.».
Валентин Саввич Пикуль описал в книге «Баязет» эпизод с лазутчиком-осетином, который смог проникнуть в крепость, окруженную турками.
«…впрочем, капитан Штоквиц мог бы и не посылать на этот раз охотников к генералу Тер-Гукасову, ибо в ту же ночь, когда Егорыч покинул крепость, внутрь цитадели проник игдырский лазутчик. Это был осетинский урядник, человек с большим достоинством, как и многие осетины; лохматая папаха на его голове кудрявилась такими длинными курчавинами шерсти, что никто не смог заглянуть ему в глаза.
– Что принесли? – спросил Штоквиц, когда лазутчика обыскали. – Говорите или выкладывайте. В ваших лохмотьях можно спрятать что угодно, но найти – не найдешь.
Осетин положил руку на ляжку.
– Здесь хабар, -сказал он. –Генерал писал тебе… Меня резать надо. Режь меня… Хабар будет!
Прихрамывая, он прошел в госпиталь, и Сивицкий положил лазутчика на операционный стол. Осетин спокойно лежал под светом нескольких ламп, помогал врачу задирать штанину. И ни стона не слышали от него, когда врач стал распарывать наспех зашитый, еще свежий шрам.
– Дорога плохой, рассказывал осетин, улыбаясь и поглядывая на Аглаю,– Курд ходит, цыган, жид ходит. А меня не дают ходить. Восемь курдов резал, пока хабар нес…
Из ляжки лазутчика Сивицкий извлек, спрятанный в разрезе шрама, револьверный патрон, и патрон этот был отнесен коменданту крепости. Штоквиц вынул из гильзы свернутую в трубочку записку, прочел ее и сказал, радостно хохоча:
–Господа, теперь мы спасены… Слушайте, что пишет нам Арзас Артемьевич:
Одна нога- здесь, другая- там,
а я выступаю из Игдыра к вам-
разбить султанских лоботрясов.
Всегда ваш – А.А.Тергукасов....»
В 2003 году режиссёрами Андреем Черных и Николаем Стамбула был поставлен одноименный телесериал «Баязет», который неоднократно демонстрировался по нескольким российским телевизионным каналам. Сценарий к фильму написали Эдуард Володарский и Владилен Арсеньев – он же продюсер к/ф «Баязет».

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71758141?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.