Главная страница | Триллеры | Портрет с девятью неизвестными

Портрет с девятью неизвестными
Алексей Небоходов
Затерянный в Альпах отель «Ля Вертиж» обещает уют и уединение. Но под его готическими сводами притаилось нечто большее – мрачное, необъяснимое. На старинной картине маркиза де Сада девять безликих фигур, каждая словно ждёт своего имени.
Когда один из гостей погибает, его лицо появляется на полотне. И это только начало. Ужасные смерти следуют одна за другой: удавка, яд, замёрзшее тело, смерть в кипящем котле, странные существа, о которых говорят шёпотом. Никто не знает, кто станет следующим. Каждый шаг по коридору – словно переход за грань.
Запертые бурей, гости превращаются в игроков смертельной игры, где предательство и страх становятся оружием. Но кто они – жертвы, хищники или марионетки?
«Ля Вертиж» приглашает вас. Но здесь мало кто уезжает. Зачем убегать, если от себя не спрятаться?
Обложка сделана автором своими руками

Алексей Небоходов
Портрет с девятью неизвестными

Глава 1
Склоны Альп вздымались к небу, как древние великаны, скрывающие свои тайны за облаками. В разреженном воздухе каждый вдох казался резким, а снег под ногами морозно хрустел, будто вернулся ледниковый период. Среди этой мрачной величественной тишины, давящей на уши, возвышался «Ля Вертиж» – отель с башенками, устремленными к небесам. Его стены, покрытые плющом, выглядели живыми, будто веками впитывали души тех, кто осмеливался сюда войти.
На крыльце гостей встречал Пьер Моро. Его безупречный костюм и идеально уложенные волосы делали его похожим скорее на героя светских хроник, чем на владельца уединенного отеля. А вот его улыбка – тонкая, почти насмешливая, – будто скрывала нечто большее.
Первой прибыла Жанна Дюваль – высокая женщина с выразительными глазами, в которых читалась тревога. Её фигура, обёрнутая в строгий тёмный плащ, казалась чужеродной на фоне заснеженного фасада отеля. Она остановилась, задержав взгляд на массивных башнях и обвитых плющом стенах. На мгновение её охватила дрожь, но не от холода – ей казалось, что за этими стенами скрывается что-то, зовущее её.
Жанна, известная в кругах как экстрасенс с исключительным даром, редко сомневалась в своих ощущениях. Её привели сюда видения – мимолётные образы горящих свечей, мраморного камина и ужасающих теней, от которых нельзя было отвести глаз. Она не знала, что это значит, но была уверена, что ответы ждут её в этих стенах.
Жанна Дюваль выглядела героиней старинного портрета: высокая, с изящными чертами лица и глазами цвета янтаря, которые смотрели пронизывающе и одновременно печально. Её густые и чёрные волосы спадали волнами на плечи, придавая ей почти мистический облик. В тонких пальцах чувствовалась сила, а лёгкий изгиб губ говорил о привычке сдерживать эмоции.
Войдя в просторный вестибюль, она на мгновение замерла, вдыхая холодный воздух, смешанный с лёгким запахом воска и старого дерева. Её взгляд мгновенно остановился на картине над камином. Маркиз де Сад, окружённый девятью безликими фигурами, казался живым, а их пустые лица притягивали взгляд, как чёрные дыры.
Жанна ощутила, как что-то сжалось внутри. Картина вызывала странное беспокойство, будто через неё кто-то заглядывал прямо в её мысли.
– Добро пожаловать, мадам Дюваль, – раздался голос из-за спины. Он прозвучал мягко, но с лёгкой, едва уловимой насмешкой.
Она обернулась: перед ней стоял Пьер Моро – человек с безупречной осанкой и пронизывающим взглядом. Его улыбка выглядела почти дружелюбной, но её беспокоило то, как он смотрел, будто знал, о чём она думает.
– У вашего отеля… особенная атмосфера, – ответила Жанна, не отводя глаз от картины. – Я это почувствовала, – коротко бросила она, наконец повернувшись к нему.
Пьер слегка наклонил голову и в его глазах мелькнул огонёк – возможно, от камина, а, возможно, от чего-то другого.
– Горы усиливают эмоции, – произнёс он, словно констатируя факт. – Это место склоняет к размышлениям. Позвольте проводить вас.
Жанна молча кивнула, следуя за ним по гулким коридорам. На каждом шагу её не покидало ощущение, что на неё кто-то смотрит. Она остановилась, обернулась, но увидела только резные деревянные панели, отбрасывающие причудливые тени.
– Кто эти фигуры на портрете? – вдруг спросила она, указывая на полотно.
Улыбка Пьера исчезла, как утренний иней под солнечным лучом.
– Это долгая история, – ответил он, его голос стал тише. – Возможно, как-нибудь я её расскажу вам.
Жанна ничего не ответила, но её напряжённый взгляд оставался прикованным к картине. Что-то подсказывало ей, что эта история – ключ к разгадке её видений.
Комната, куда её проводили, была одновременно и роскошной, и холодной. Бархатные шторы отрезали дневной свет, однако зеркало напротив кровати отражало её фигуру с тревожной точностью.
– Очень впечатляюще, – пробормотала она, не уточняя, говорит ли о комнате или о чем-то другом.
– Ужин в семь, – мягко напомнил Пьер, поклонившись. – А пока – библиотека в вашем распоряжении. Это сердце «Ля Вертижа».
Её взгляд задержался на нем чуть дольше, чем следовало. В его словах угадывалась загадка, что ещё предстояло разобрать.
К вечеру приехал ещё один гость – Филипп Готье, музыкант. Он остановился перед портретом, словно завороженный.
Филипп Готье был высоким мужчиной с худощавым, почти аристократическим телосложением. Его густые каштановые волосы всегда были чуть растрёпанными, как у человека, только что поднявшегося из-за пианино, после энергичной игры. Тонкие черты лица оттеняли светлые глаза с едва заметной грустью, намекавшей, что он видел в мире больше, чем мог сказать. На подбородке – небольшой шрам, придававший ему харизму человека, пережившего свои тайны. Его одежда, хоть и простая, отличалась непринуждённой элегантностью, как и сам Филипп – естественный, но не от мира сего.
– Эта картина… странная, – заметил он, не отрывая взгляда от нее.
– Она вдохновляет, – произнёс Пьер, поднимаясь по лестнице. – Наш отель умеет будить воображение.
Филипп посмотрел на него, пытаясь понять, что скрывается за этой учтивостью. В тишине его слова эхом разнеслись по коридору.
– Здесь действительно необычно, – сказал он.
– Именно поэтому люди сюда и приезжают, – ответил Пьер. Его голос был спокоен, но с едва уловимым вызовом.
Каждый шаг Готье по замысловатым узорам на полу казался шагом вглубь чего-то неизвестного, тогда как каждый завиток лепнины на стенах – новой загадкой, ждущей своей очереди.
– Здесь есть нечто… – Он запнулся, будто слово ускользнуло, растворившись, как туман.
Пьер усмехнулся, еле заметно приподняв уголки губ:
– Ах, да. Это место воздействует на чувства. Но не переживайте. В таких стенах муза всегда находит своих гостей. – У массивной двери он обернулся с неожиданной грацией, словно в другой жизни мог быть артистом балета: – Вот ваша комната, месье Готье. Уверен, она вам понравится.
Филипп шагнул внутрь. На первый взгляд, комната ничем не отличалась от других: бархатный балдахин над кроватью, тяжёлые шторы, не пропускавшие даже намёка на дневной свет, зеркало с резной рамой, отражавшее его слегка напряжённый облик. Но что-то в ней было странным. Воздух казался густым, давил на плечи.
– Что-то не так? – Пьер спросил с любезным участием, за которым угадывалась едва уловимая насмешка.
Филипп качнул головой, отворачиваясь от зеркала:
– Всё в порядке. Спасибо, месье Моро.
Хозяин отеля задержался у двери и его глаза блеснули сталью под зимним солнцем:
– Ужин в семь. Но если вам нужно вдохновение, рекомендую библиотеку. Её коллекция уникальна.
– Возможно, – отозвался Филипп, придав улыбке видимость искренности.
Когда дверь за ним закрылась, тишина заполнила комнату. Он глубоко вдохнул, разглядывая массивные шторы, стеной отгораживавшие его от реального мира.
Тем временем в вестибюль начали стекаться новые гости. Антуан и Софи Делькур, супруги, оба врачи, вошли в отель под звуки скрипящего снега. Молчание между ними было натянутым, подобно слишком туго затянутому узлу. Они едва перекинулись парой слов за всю дорогу, и каждое из них звучало глухой скрытой угрозой.
Антуан Делькур был мужчиной средних лет, с крепким телосложением и немного усталым лицом. Его короткие русые волосы начинали седеть на висках, а серые глаза выражали скрытую напряжённость. Небольшой шрам на левой щеке и сильные руки выдавали врача, привыкшего работать быстро и точно. В его осанке чувствовалась ответственность, но и внутренняя борьба.
Софи Делькур, женщина невысокого роста, обладала хрупкой фигурой и тонкими чертами лица, казавшимися почти фарфоровыми. Её пепельно-русые волосы были всегда аккуратно уложены, подчёркивая изысканность и спокойствие. Но в её голубых глазах иногда появлялась тень то ли скрытой боли, то ли сомнения. При этом её движения были мягкими, пусть и порой нервными.
Пьер встретил их с неизменным изяществом человека, привыкшего угадывать мысли ещё до того, как их облекли в слова.
– Доктор Делькур, мадам Делькур! Добро пожаловать в «Ля Вертиж». Надеюсь, дорога не была слишком утомительной?
Антуан натянуто улыбнулся и коротко пожал руку хозяина:
– Да, благодарю. Отель…
– Великолепный, – перебила Софи. Её голос прозвучал шёпотом, будто боялась потревожить тайны, укрытые в этих стенах.
Пьер чуть склонил голову, изучая гостей, как шахматист перед первым ходом:
– Рад, что вы прибыли. Позвольте показать вам ваши комнаты. «Ля Вертиж» славится своим уютом, особенно для таких достойных гостей.
Антуан и Софи обменялись короткими взглядами. Они ничего не сказали, да и звуки их шагов утонули в толстом ковре, оставляя за собой едва слышное эхо напряжения.
Пьер задержался у картины над камином, и его глаза блеснули в свете пламени.
– Завораживает, правда? Но это не просто украшение. История картины – тёмная смесь страсти и жестокости. Маркиз де Сад и его девять… жертв.
Антуан нахмурился, его взгляд изучал полотно, будто стремился заглянуть за его границы:
– Девять жертв? Но его заключили в тюрьму за иные преступления, – заметил он, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
Пьер рассмеялся, а его смех эхом разнёсся по вестибюлю, словно всколыхнув тени в углах:
– Альпы искажают реальность. Говорят, его жертвы заключены в этой картине заклятием самого маркиза.
Софи вздрогнула. Её лицо обратилось цветом снега за окнами:
– Это… ужасает, – прошептала она, обхватив себя руками.
Антуан задумчиво кивнул. Его губы изогнулись в странной полуулыбке.
– Но это завораживает. Тёмные стороны истории всегда притягивают, – произнёс он, словно обращаясь к самому себе.
Пьер, уловив его мысли, едва заметно улыбнулся:
– В таком случае, доктор Делькур, рекомендую посетить нашу библиотеку. Коллекция редких изданий по оккультизму и тайнам человеческой природы впечатляет. Но сейчас позвольте показать вам вашу комнату.
Супруги молча следовали за ним вверх по лестнице. Без ковра их шаги глухо отдавались в коридорах, где тишина казалась почти осязаемой. Напряжение между ними, и без того заметное, здесь усиливалось, будто сами стены дополняли их невысказанные обиды и страхи.
Комната встретила их богатым убранством, смешанным с удушающей мрачностью. Бархатные шторы скрывали свет, а старинное зеркало отражало их фигуры с неестественной резкостью, подчёркивая трещины, которые они старались не замечать.
Софи подошла к окну. Её дыхание оставило лёгкий налёт на стекле. Она смотрела, как сумерки растворялись в горной тьме.
– Антуан, посмотри, – сказала она шёпотом. – Снег.
Он подошёл ближе, осторожно коснувшись её плеча.
– Красиво, правда?
Софи покачала головой, но её взгляд оставался прикованным к белому пейзажу:
– Слишком… изолированно.
Вскоре в отель прибыла Катрин Лаваль, журналистка с острым взглядом и ещё более острым умом. Она осматривала «Ля Вертиж» с профессиональной скрупулёзностью.
Катрин Лаваль обладала выразительной внешностью, в которой сочетались сила и утончённость. Её длинные тёмные волосы мягкими волнами спадали на плечи, подчёркивая благородство черт лица. Высокая, с прямой осанкой, она излучала уверенность. Глубокие тёмные глаза всегда были сосредоточенными, точно попадающими в самую суть происходящего.
Её внимание мгновенно привлекла картина маркиза де Сада. Нахмурившись, она подошла ближе, чтобы рассмотреть её.
– Интересная работа, – пробормотала она, скорее для себя, чем для Пьера. – В ней есть что-то тревожное.
Пьер, стоявший рядом, улыбнулся, и его взгляд стал едва уловимо загадочным.
– Художник обладал редким даром передавать глубину. Позвольте проводить вас в вашу комнату, мадемуазель Лаваль. Уверен, она вас вдохновит.
Катрин окинула его взглядом, в котором мелькнула лёгкая усмешка.
– Вдохновит? – переспросила она. – Меня всегда интересовали тёмные стороны жизни. Самые сильные истории скрываются именно там.
Пьер рассмеялся, но смех поглотила тишина коридора, не оставив даже слабого эха:
– Вы не одиноки в этом. Свет невозможен без тьмы. – Он распахнул массивную дверь с изысканной грацией. – Вот ваша комната. Надеюсь, она вам понравится.
Катрин вошла внутрь. Она обратила внимание на богатые гобелены, массивную мебель, бархатные портьеры. Каждая деталь будто хранила свою тайну.
– У вас… необычное место, месье Моро, – заметила она. Её глаза блестели живым интересом.
– Рад, что вы это отметили, – отозвался он. Голос звучал почти весело. – Уверен, это место подарит вам множество идей. Ужин в семь. До тех пор исследуйте отель.
Он закрыл за собой дверь, оставив её одну в комнате, которая была одновременно уютной и тревожно чужой.
Пьер не торопился, внимательно изучая каждого нового гостя, словно выискивая в них скрытые смыслы. Когда в вестибюль вошёл Эмиль Дюмон, антиквар с острым, как лезвие, взглядом, Пьер едва заметно напрягся.
Эмиль Дюмон обладал небольшим ростом и несколько угловатыми чертами лица, среди которых резко выделялись орлиный нос и тонкие губы. Его седые волосы аккуратно зачёсаны назад, подчёркивая строгость облика. Густые брови нависали над цепкими тёмными глазами оценщика. Он носил строгий костюм, слегка потрёпанный временем, что придавало ему вид старого знатока, живущего воспоминаниями и страстью к антиквариату.
Эмиль остановился перед картиной, и его глаза загорелись охотничьим азартом коллекционера, внезапно наткнувшегося на давно утерянный шедевр:
– Потрясающе, – пробормотал он, и пальцы его замерли в воздухе, едва не касаясь холста. – Маркиз де Сад, окружённый своими жертвами. Никогда не видел ничего подобного.
Пьер улыбнулся, но его взгляд оставался холодным, как зимний лёд:
– Вы, без сомнения, ценитель необычного, месье Дюмон?
Эмиль кивнул. Глаза его пылали нескрываемым интересом:
– Безусловно. Я ищу то, что забыто, что ускользнуло от внимания. За каждым артефактом скрывается история. А эта картина… Она явно что-то скрывает. Не так ли?
Пьер чуть склонил голову, и отблески каминного огня на мгновение оживили его взгляд.
– История, которая вызывает холод в жилах, месье Дюмон. Эта картина несёт в себе память, что преследует эти стены веками.
Эмиль затаил дыхание, и его голос прозвучал сдержанно, но напряжённо:
– Веками, говорите? Это смелое утверждение, месье Моро.
Улыбка Пьера стала шире, обретя острый, почти опасный оттенок.
– Альпы умеют хранить тайны, месье Дюмон.
В то же время двери отеля распахнулись снова, и внутрь вошёл Леон Буше. Его шаткая походка и затуманенный взгляд выдавали человека, выпившего гораздо больше, чем следовало. Алкогольный флер, словно туман, окутывал его. Пьер, привыкший сохранять самообладание, на мгновение поморщился.
– Месье Буше, полагаю? – произнёс он с неизменной учтивостью, но в его речи проскользнула тень раздражения.
Леон кивнул. Его взгляд рассеянно блуждал по вестибюлю, пока не остановился на картине. Он вдруг хрипло рассмеялся. Звук его смеха был неровным, как трещина в стекле.
Леон Буше был худощавым мужчиной с запавшими щеками и усталым взглядом светлых глаз, в которых читалась внутренняя борьба. Его русые волосы казались всегда слегка растрёпанными, а небритость добавляла небрежности. Неровные пальцы, испачканные краской, выдавали художника, потерявшего вдохновение. В его облике ощущалось что-то надломленное, как будто прошлые неудачи преследовали его тенью.
– Ах, скандальный маркиз. Настоящий дьявол, не так ли? – пробормотал он, делая шаткий шаг в сторону камина.
Пьер остался неподвижен, но его глаза потемнели, а улыбка застыла.
– Именно. Эта картина – одна из жемчужин нашего отеля, – ответил он, его голос звучал сдержанно, но вкрадчиво. – Позвольте проводить вас в вашу комнату, месье Буше.
Леон снова рассмеялся, на этот раз тише, но его взгляд всё ещё цеплялся за тёмные фигуры на полотне.
– Комната? Да, конечно. Удобная, я полагаю? Хотя сомневаюсь, что вдохновляющая. Муза… она приходит только в хаосе. Или я ошибаюсь?
Пьер молча взял его под руку. Движение было уверенным, чуть более решительным, чем требовалось.
– Прошу, месье Буше. Ваше присутствие за ужином крайне важно.
– Не хотелось бы пропустить всё веселье, – пробормотал Леон, но его слова растаяли в коридоре, точно и не были сказаны вовсе.
Тем временем гости, оставшиеся в вестибюле, словно застыли. Их взгляды снова и снова возвращались к картине. Образ маркиза, окружённого безликими тенями, притягивал их, будто с холста исходила сила, которую никто не решался признать. Воздух вокруг наполнился едва ощутимым напряжением, похожим на гул далёкой грозы.
Мрачное величие обеденного зал отеля «La Vertigne» поражало и вдохновляло. Высокий сводчатый потолок украшали потемневшие от времени балки, из-под которых свисала массивная люстра с десятками мерцающих свечей. По стенам тянулись тёмные панели из полированного дерева, над которыми висели картины в тяжёлых рамах.
В центре комнаты стоял длинный дубовый стол, уставленный серебряными приборами и фарфоровыми тарелками, на которых поблёскивали огоньки камина, встроенного в резной мраморный портал.
Стол поражал утончённой роскошью. Белоснежный фарфор сиял в свете массивной люстры с десятками свечей, чьи мерцающие тени играли на стенах. На каждом месте лежала аккуратно сложенная салфетка, а бокалы для вина и воды были расставлены для каждого гостя.
Гости начали собираться неспешно. Первой вошла Жанна Дюваль. Её настороженный взгляд скользнул по деталям обстановки: тяжёлые шторы, мозаичный пол, блестящий, как зеркало, и картины, будто наблюдающие за ней. Она выбрала место с краю стола, избегая оказаться в центре внимания.
Следом вошли супруги Делькур. Софи держалась на шаг позади Антуана. Пальцами она нервно теребили подол пиджака. Её взгляд невольно задержался на массивном камине, где горел огонь, казавшийся слишком ярким для этой тихой обстановки.
– Софи, садись ближе к камину, здесь теплее, – предложил Антуан, в голосе которого слышалась усталость человека, привычного вечным возражениям супруги.
– Нет, спасибо. Я лучше здесь, – ответила она, занимая место напротив Жанны.
В зал вошёл Филипп Готье. Рассеянный взгляд музыканта наполняла музыка, не оставляя реальному миру ни единого шанса. Он легко склонил голову в сторону Жанны и сел рядом с ней.
– Приятно встретить знакомые лица, – произнёс он, хотя их знакомство ограничивалось лишь коротким взглядом у картины в вестибюле.
– Вы музыкант? – коротко спросила Жанна, держа в руках бокал с минеральной водой.
Филипп кивнул, изогнув губы в тёплой полуулыбке:
– Иногда. Но, признаться, это место заставляет задуматься, не пора ли сменить вдохновение, – ответил он с лёгкой иронией.
Их разговор прервал громкий смех, раздавшийся у дверей. Леон Буше, слегка покачиваясь, вошёл в зал и громко произнёс:
– Ах, господа, как я рад нашему маленькому собранию! Настоящий клуб по интересам, не правда ли?
Его слова прозвучали слишком громко, неуместно нарушив тишину зала. Пьер Моро, появившийся следом за ним, мгновенно перехватил внимание, жестом указывая Леону на место.
– Господа, прошу вас чувствовать себя как дома. Но не забывайте, что этот дом – особенный, – произнёс он с лёгкой улыбкой, тенью рассекавшей его лицо.
Последней вошла Катрин Лаваль. Её строгий взгляд окинул расположение каждого из гостей, прежде чем она заняла стул в центре, ближе к Пьеру.
– Интересное место. Кажется, вы тщательно подбираете гостей, месье Моро, – заметила она, скрестив руки.
– Скорее, это гости выбирают «Ля Вертиж», – ответил он, подходя к концу стола. – Хотя, возможно, отель сам выбирает тех, кто сюда попадает.
Эта фраза повисла в воздухе, пока слуги в чёрных фраках разносили закуски. Тарелки с нежным паштетом, тонко нарезанным сыром и пряными крекерами появлялись перед каждым гостем, сопровождаемые бутылками с вином из местных виноделен.
Филипп налил себе бокал и поднял его, предлагая тост:
– За прекрасный вечер в окружении столь… вдохновляющих личностей, – произнёс он, сделав едва заметную паузу.
Бокалы звякнули, но в общей тишине звук оказался почти тревожным. Каждый гость делал вид, что расслаблен, но напряжение висело в воздухе. Пьер наблюдал за ними, как дирижёр за оркестром перед началом симфонии.
Тишина за столом продлилась недолго. Леон, уже выпивший больше, чем следовало, наклонился к Катрин:
– А вы, мадемуазель Лаваль, не боитесь, что ваши заметки сделают наш ужин темой для скандала?
Катрин усмехнулась, ответив быстро и холодно:
– Меня больше интересует, как такие места, как это, остаются незамеченными. Хотя теперь я начинаю понимать, почему.
Софи осторожно поставила бокал. Её пальцы слегка дрожали.
– Месье Моро, а что вы подали нам? Это… какой-то необычный вкус, – попыталась Софи сменить тему.
Пьер наклонился к ней с неизменной любезностью:
– Это местный деликатес, мадам Делькур. Грибы, собранные в лесах неподалёку. Наш шеф-повар знает, как раскрыть их аромат.

– Лес… – пробормотала она, но замолчала, словно это слово разбудило в её сознании неясный, тревожный образ.
Разговоры за столом затихли. Гости украдкой переглядывались, будто чувствовали, что этот ужин был чем-то большим, чем просто трапеза.
Леон, поднеся бокал к губам, усмехнулся, его взгляд скользнул по Катрин с едва заметной насмешкой.
– Знаете, мадемуазель, у вас странное обаяние. Словно вы привыкли зарабатывать чужими тайнами.
Катрин чуть приподняла бровь, одарив Леона взглядом холодным, как морозное стекло.
– Интересное наблюдение, месье Буше. А вы, я вижу, предпочитаете прятаться за бокалом. Или за своими картинами? Ах да, кажется, вы больше их не пишете.
Леон поставил бокал на стол. Звук отозвался в напряжённой тишине.
– Почему же? – хрипло рассмеялся он. – Я пишу их в своей голове. Вдохновение – штука капризная. Иногда его нужно подстегнуть.
Он сделал резкий жест рукой, разгоняя невидимых демонов.
– А вы, журналистка, тоже ищете вдохновение? Или его место заняла охота за сенсациями? Вы уже решили, кто из нас станет героем вашей статьи?
Катрин не сводила с него глаз, легко улыбаясь.
– Я ищу не героев, а правду, месье Буше. Правда порой страшнее любой картины. Но вы, конечно, понимаете это лучше меня.
Леон нахмурился, осклабившись криво и неприятно.
– Правда? – прошипел он. – А что вы знаете о правде? У каждого из нас есть своя тень. И иногда она становится сильнее нас.
– Это звучит как оправдание, – бросила она, облокотившись на стол. – Оправдание человека, который давно не смотрел на себя в зеркало.
– Хватит, – вмешался Пьер. Он умел приказывать спокойно. – Ужин – не место для таких споров.
Леон откинулся на спинку стула, но его взгляд оставался прикованным к Катрин. Он искал в её словах скрытую угрозу.
– Ах, конечно, – произнёс он, поднимая бокал. – За тишину и мир. Но иногда тишина обманчива, не так ли, месье Моро?
– Совершенно верно, – ответил Пьер. Его лицо было непроницаемым. – В тишине кроется больше, чем в тысячах слов.
Жанна Дюваль, до этого молчавшая, осторожно поставила бокал:
– Я думаю, что в таких местах тишина – это лишь завеса. Она скрывает то, что мы боимся увидеть.
Её слова повисли в воздухе, наполняя зал ощущением чего-то зловещего. Все взгляды обратились к ней.
– А что вы хотите увидеть, мадам Дюваль? – спросил Филипп Готье, слегка наклонившись к ней. Его голос звучал мягко, но скрыть интерес музыкант не смог.
– Не знаю, – ответила она, нервно сжав руки. – Но иногда мне кажется, что стены здесь… дышат. Вы не чувствуете?
Пауза стала почти осязаемой. Шорох ветра за окном подчёркивал её слова.
Софи Делькур осторожно подняла голову:
– Может быть, это просто нервы. Но это место действительно… необычное.
– Необычное? – переспросила Катрин с лёгкой насмешкой. – Скорее, пугающее. Но мы ведь знали, куда едем. Или нет?
Антуан, сидящий рядом с женой, мягко положил руку на её плечо, пытаясь разрядить обстановку.
– Думаю, мы немного устали с дороги. Пьер, вы упоминали о своей коллекции редких книг. Может, она отвлечёт нас от мрачных мыслей?
– Конечно, – ответил Пьер, вновь обретя мягкость в голосе. – После ужина я с удовольствием покажу библиотеку всем желающим.
Катрин не сводила глаз с Леона.
– Пожалуй, я тоже посмотрю. Мне всегда было интересно, что люди прячут в старых книгах. Может, там и скрывается правда.
Леон усмехнулся, поднимая бокал:
– Тогда за правду. Хоть она и редко приносит облегчение.
Остальные поддержали тост, но напряжение за столом не исчезло. Ужин продвигался в странной тишине. Звон бокалов звучал как эхо невидимого напряжения, а разговоры угасали, едва начавшись. Каждый был погружён в свои мысли, но взгляды снова и снова возвращались к камину и картине над ним.
Леон, налив себе ещё вина, вновь нарушил молчание:
– Эта картина, – протянул он, указывая на портрет. – Странная штука, не так ли? Маркиз де Сад… Говорят, он был настоящим дьяволом. Что заставило вас повесить её здесь, месье Моро?
Пьер, до этого молча наблюдавший за гостями, чуть склонил голову, будто ожидал этого вопроса.
– Ах, месье Буше, вы задели интересную тему. Эта картина… у неё действительно есть своя история. Я удивлён, что вы заметили её сразу. Обычно она не привлекает внимания, – его голос звучал мягко, как шелест осенних листьев.
– Не привлекает? – перебила Катрин, её острый взгляд метнулся к Пьеру. – Простите, но такие картины невозможно не заметить. Особенно в таком месте.
Пьер усмехнулся, стоило его пальцам коснуться ножки бокала.
– Вы правы, мадемуазель Лаваль. Но многие видят в ней лишь красивое старинное полотно. Лишь те, кто смотрит глубже, чувствуют её истинную суть.
– И какая же это "суть"? – бросила Катрин, приподняв бровь. Её голос звучал почти как вызов.
Пьер сделал паузу, позволяя тишине наполнить зал. Он обвёл гостей взглядом, словно проверяя, готовы ли они услышать продолжение.

– Видите ли, господа, картина над камином – это не просто украшение, – заговорил он. Его голос звучал мягко, но вкрадчиво. Так шелестит ветер в старых деревьях. – Её история – одна из тех, что будоражат воображение.
Он протянул руку к картине, показывая на фигуры, окружавшие маркиза, которые, казалось, сливались с тенью.
– На полотне изображены девять безликих фигур. Маркиз называл их друзьями. Те, кто разделял его взгляды. Но легенда говорит иное. Это его жертвы, заключённые в картине.
Катрин нахмурилась, остановив взгляд на изображении. Слова Пьера прокрадывались в её сознание, оставляя невидимый след.
– Жертвы? – переспросила она. – Каким образом?
Пьер повернулся к ней, сохраняя спокойствие, но в глазах мелькнул странный блеск.
– Согласно легенде, маркиз участвовал в ритуалах, чтобы обрести бессмертие. Для этого требовалось заключить души девяти человек в магический объект. Картина стала таким объектом.
Филипп вздрогнул, будто почувствовал невидимое прикосновение. Он попытался перевести разговор в шутку, но его голос прозвучал глухо:
– Жуткий способ стать бессмертным. Почему именно картина?
– Потому что она вечна, – тихо ответила Жанна сама себе.
Её слова прозвучали так неожиданно, что все обернулись к ней. Пьер кивнул, улыбнувшись еще шире.
– Именно. Холст сохраняет то, что исчезает в реальности. Но в случае с этой картиной… она хранит души. И, как утверждают, забирает их.
Софи ахнула, невольно потянувшись рукой к горлу, словно что-то невидимое сжало её.
– Забирает? – переспросил сдавленным голосом Антуан. – Вы хотите сказать, что…
– Я ничего не утверждаю, – мягко перебил Пьер, разводя руками. – Но, если верить легенде, каждый, кто слишком долго смотрит на картину, становится её частью. Не физически, конечно, а… скажем так, духовно.
Слова Пьера эхом отозвались в обеденном зале. Ветер за окном усилился, ставни заскрипели, а огонь в камине затанцевал, отбрасывая на стены тени, которые выглядели слишком живыми.
– Это смешно, – хрипло рассмеялся Леон, но в его голосе слышалась неуверенность. – Картины не могут забирать души. Это просто фантазии.
– Возможно, – мягко согласился Пьер, снова поднимая бокал. – Но разве не в фантазиях мы видим отражение своих страхов? А иногда эти страхи становятся реальными. Особенно здесь, в Альпах. Горы, знаете ли, имеют свой характер.
Его слова прозвучали как издёвка и предупреждение одновременно. Катрин прищурилась, внимательно изучая лицо хозяина, но на нём было лишь идеальное спокойствие.
– А что случилось с маркизом? – вдруг спросил Филипп, его голос дрогнул. – Он ведь не стал бессмертным, раз его уже нет.
Пьер слегка склонил голову:
– Увы, нет. Говорят, он сам стал частью картины. Его душа теперь заключена в ней, как и души тех девяти фигур. Разумеется, это всего лишь легенда. Но кто знает, что скрывается за старинными красками?
Лицо Софи побледнело, когда она резко встала:
– Простите, мне нужно немного воздуха, – прошептала она и направилась к выходу.
Антуан порывисто поднялся, но Пьер жестом остановил его.
– Не беспокойтесь, доктор Делькур. Наша веранда идеально подходит для размышлений. Позволим мадам Делькур немного побыть одной.
Напряжение витало в воздухе, как перед бурей. Никто не решался заговорить, но все взгляды снова и снова возвращались к картине. Гости точно ждали, что её фигуры вот-вот сойдут с холста.
– Любопытная история, – наконец сказал Филипп Готье, но его голос звучал напряжённо. Он сделал большой глоток из бокала. – Хотел бы я сказать, что это просто легенда, но теперь я не уверен.
– Такие истории созданы, чтобы будоражить наше воображение, – вмешался Антуан, бросив взгляд на все еще бледную жену. – Однако они слишком легко находят отклик в уставших от здравого смысла.
Пьер лишь усмехнулся. Но его лицо, как и прежде, оставалось непроницаемым.
– В легендах всегда есть доля правды, – заметила Жанна, обхватив ладонями свой бокал, как делают люди в попытках согреться. – Мы не можем понять их до конца, но они цепляются за наши страхи.
Леон Буше, уже изрядно выпивший, хрипло, но невесело рассмеялся:
– Страхи? О, да, мадам Дюваль, у каждого свои страхи. Но боюсь, сегодня наш общий страх – это портрет. – Он ткнул пальцем в сторону картины и сделал ещё один глоток. – Интересно, кто из нас первым увидит, как фигуры начнут двигаться?
Софи ахнула, выронив из дрожащих пальцев вилку на тарелку. Звук прозвучал оглушительно в повисшей тишине.
– Прошу прощения, – прошептала она, вставая из-за стола. – Мне нужно отдохнуть.
Антуан хотел последовать за ней, но Софи остановила его жестом:
– Нет, мне лучше побыть одной.
Пьер проводил её взглядом, лишенным и сочувствия, и осуждения – только пристальное внимание.
– У каждого своё восприятие, – наконец сказал он. – «Ля Вертиж» влияет на каждого по-своему. Горы усиливают чувства, а старые стены хранят больше историй, чем мы можем себе представить.
– Вы уверены, что это горы? – резко бросила Катрин. Её глаза блестели подозрением. – Или это вы создаёте атмосферу, месье Моро?
Улыбка Пьера стала чуть шире, но ничуть не теплее.
– Атмосфера создаётся нами всеми, мадемуазель Лаваль. Мы привносим в неё то, что скрыто в наших сердцах. Но, возможно, отель действительно помогает раскрыть это.
Его слова повисли в воздухе, ещё больше усиливая напряжение. Никто не решался разрядить обстановку. Тишина, густая и давящая, вскоре воцарилась за столом.
Пьер первым нарушил молчание, медленно поднявшись.
– Благодарю вас за этот вечер, господа. Завтра вас ждёт много интересного. Надеюсь, ночь в «Ля Вертиже» подарит вам покой.
Один за другим гости начали подниматься. Их движения были осторожными, словно каждый из них не хотел показывать своего страха, но стремился покинуть обеденный зал как можно скорее.
Филипп задержался у камина, и его взгляд застыл на портрете:
– Эти фигуры… Они кажутся такими знакомыми, – пробормотал он.
Пьер мягко коснулся его плеча.
– Это всего лишь отражение нашего восприятия, месье Готье. Иногда мы видим в картинах то, чего там нет.
Филипп вздрогнул и покачал головой, пытаясь стряхнуть наваждение.
– Да, конечно. Возможно.
Когда последний из гостей закрыл за собой массивную дверь своей комнаты, в отеле воцарилась глубокая тишина. Только огонь в камине продолжал потрескивать, отбрасывая на стены призрачные тени.
Пьер остался один в обеденном зале. Он подошёл ближе к картине, и на мгновение его лицо, освещённое пляшущими языками пламени, стало похожим на одно из тех безликих изображений на холсте.
Он пробормотал что-то себе под нос, но его слова утонули в глухой тишине, которую уже никто не мог услышать.

Глава 2
Комната Леона Буше выглядела застывшей вехой прошлого. Воздух здесь загустел, пропитался запахами угля, старинного пергамента и тонким шлейфом алкоголя, который, казалось, исходил от самых стен. Лунный свет, робко пробиваясь сквозь тяжёлые бордовые шторы, очерчивал резные узоры на мебели, превращая их в причудливые тени. Зеркало, уставшее от веков отражений, искажало его фигуру, как будто пыталось показать нечто большее, чем сама реальность.
Эта комната жила своей жизнью – в ней ощущался странный баланс между творческим беспорядком и давящей меланхолией. Каждая деталь, от пыльных полок с книгами до истёртого ковра, будто шептала о давно забытых трагедиях и недосказанных историях.
Леон лежал на кровати, но сон был недосягаем. Его тело напряглось струной, а разум метался в замкнутом круге мыслей, возвращаясь к одному и тому же. Тени на потолке оживали, вырисовывая странные, уродливые образы, которые будто следили за ним. Пространство комнаты сужалось, а воздух становился всё тяжелее.
Он перевернулся на бок, но покой не приходил. В голове вновь всплыли события дня. Странная картина в вестибюле, изображающая маркиза де Сада среди бесформенных теней, не выходила из памяти. Картина притягивала, как магнит, вызывая одновременно и ужас, и странное восхищение. Что-то в ней ощущалось живым, почти реальным.
Леон бросил взгляд на зеркало. Его отражение смотрело на него с насмешливой гримасой, искажённое. Зеркало дразнило его, играло с рассудком. Его дыхание сбилось. Скинув одеяло, как груз, что давил на него, он поднялся.
Его босые ноги тонули в мягком ковре, когда он начал нервно ходить по комнате. Запах угля и алкоголя обострял ощущение замкнутости, вызывал лёгкое головокружение. Леон бросил взгляд на стол в поисках выпивки, но там стояла лишь бутылка, опустевшая после ночи, полной размышлений.
Едва уловимый звук разорвал напряжённую тишину – скрип двери. Леон замер. Полоска света прорезала темноту, заставляя комнату на мгновение ожить. Его сердце забилось быстрее.
Кто мог быть здесь, в этот час?
Дверь открылась чуть шире, и в проёме возник женский силуэт. Лунный свет очертил её тонкую фигуру, подчёркивая лёгкость белой ночной рубашки, которая казалась почти прозрачной. Это была Катрин.
Её появление было одновременно неожиданным и странно уместным. Она стояла, замерев и задержав взгляд на Леоне. Лёгкая улыбка тронула её губы, но в глазах читалась какая-то тревога.
– Леон, – произнесла она почти шёпотом, тихим, но уверенным.
Он смотрел, не веря своим глазам.
– Катрин? Почему ты здесь?
– Я не могла заснуть, – сказала она мягко, подходя ближе. – Всё думала о тебе.
Её пальцы, холодные и трепетные, скользнули по его щеке. Этот простой был невероятно нежным. Его дыхание участилось.
Катрин подошла ещё ближе. Её лицо оказалось так близко, что Леон почувствовал тепло её дыхания. Поцелуй был робким, почти невесомым, полным боязни нарушить что-то хрупкое между ними. Но в этом лёгком прикосновении скрывалось больше страсти, чем в любых словах.
Их тела тянулись друг к другу. Руки Леона обвили её талию, притягивая ближе. Он чувствовал, как её сердце бьётся так же быстро, как и его собственное. Её тонкая ночная рубашка скользнула вниз, открывая её обнажённое тело, освещённое холодным лунным светом.
Катрин была прекрасна, как древняя статуя, но в её движениях чувствовалась живая, необузданная страсть. Леон накрыл её губы своими, в поцелуе, полном жгучего желания. Их дыхание смешалось, превращаясь в единый ритм, который затмил собой всё остальное…
На следующее утро мягкий свет едва пробивался сквозь густые облака, обволакивающие «Ля Вертиж». В зале для завтраков царила тишина, нарушаемая лишь скрежетом ножей и вилок по тарелкам и приглушёнными разговорами. Внешне всё казалось обыденным, но чувствовалось, что гостям нелегко расслабиться.
Катрин Лаваль сидела в центре стола, сжимая чашку с чёрным кофе. Она глазами скользила по собравшимся, фиксируя малейшие детали их поведения. Филипп Готье лениво помешивал ложкой чай, бросая задумчивые взгляды на окна, за которыми туман тяжело опускался на склоны гор. Жанна Дюваль, обычно собранная, казалась особенно задумчивой: её взгляд то и дело прилипал к стенам, будто она искала что-то невидимое. Софи и Антуан Делькур говорили шёпотом, но их короткие фразы скорее напоминали формальность, чем живой диалог.
– Прошлой ночью мне совсем не спалось, – внезапно сказала Жанна, нарушив тишину. Её голос был негромким, но сразу привлёк внимание.
– Думаю, не только вам, – отозвался Филипп, поставив чашку на блюдце. – Этот отель… он словно давит на грудь, даже во сне. Хотя, может, это просто высота.
– Или картина, – добавила Катрин, подняв глаза от своей записной книжки.
Слова вызвали лёгкое напряжение. Никто не хотел открыто обсуждать полотно в вестибюле, но оно явно запечатлелось в их мыслях.
Тишину прервал скрип двери. В зал вошёл Пьер Моро, безупречный, как всегда. Его лёгкая улыбка выглядела привычной, но в глазах не было усталости, контрастирующей с измученными лицами гостей.
– Доброе утро, господа. Надеюсь, вы хорошо отдохнули, – произнёс он, садясь во главе стола.
– Не уверен, что здесь вообще можно отдохнуть, – лениво заметил Филипп, потягивая чай. – Ночью было слишком тихо. Даже ветер затих, как перед бурей.
– Тишина бывает обманчивой, – мягко ответил Пьер, отодвигая тарелку с круассаном. – Но и в ней есть своя красота.
Пауза затянулась, пока Катрин не нарушила молчание:
– А где Леон? Я не видела его с утра.
Её вопрос повис в воздухе, вызвав обмен встревоженными взглядами. Софи прикусила губу, Антуан нахмурился, а Жанна отвела глаза, будто избегая темы.
– Может, он просто спит, – заметил Филипп. – У него, кажется, была… насыщенная ночь.
– Или ушёл в деревню. Решил прогуляться, – добавил Антуан, стараясь разрядить обстановку.
Но никто не был уверен в этих версиях. Даже Пьер смотрел на пустое месте Леона чуть дольше, чем следовало.
– Наш персонал проверит, всё ли с ним в порядке, – сказал он невозмутимо. – Уверен, месье Буше ценит уединение. Вдохновение часто приходит в одиночестве.
Настороженность в его голосе не ускользнула от гостей. Катрин нахмурилась: её журналистский инстинкт подсказывал, что за словами хозяина скрывается больше, чем он говорит.
Разговоры за столом постепенно угасли. Гости ели и пили кофе машинально – их мысли витали далеко. Периодически кто-то бросал взгляд на дверь, словно ожидая, что Леон войдёт с очередной громкой репликой. Но дверь оставалась закрытой, а тишина – все такой же угнетающей.
Внезапно резкий скрип снова нарушил молчание. В дверях появилось смертельно бледное лицо служанки. Её руки заметно дрожали. Она склонила голову к Пьеру, избегая смотреть ему в глаза.
– Месье Моро, простите за беспокойство, но… это срочно, – её голос дрожал, выдавая страх произнести ЭТИ слова.
Пьер поднял глаза, и его лицо, обычно безмятежное, напряглось едва уловимым усилием. Он аккуратно сложил салфетку, положив её рядом с тарелкой, и поднялся:
– Прошу меня извинить, господа, – сказал он ровным голосом все с теми же нотками напряженности. – Я ненадолго.
Служанка поспешно вышла, за ней последовал Пьер, а дверь за ними тихо закрылась, оставив гостей в растерянности.
– Что это было? – пробормотал Филипп скорее себе, чем остальным.
Катрин нахмурилась, глядя на дверь.
– Что-то случилось? – предположила Софи, но её голос дрожал, как у человека, уже знающего ответ.
Филипп усмехнулся, но его улыбка была лишена тепла.
– Здесь всё случается, – произнёс он с горькой иронией. – Сначала эта жуткая картина, теперь ещё это. Что будет дальше?
Жанна молчала. Её лицо оставалось неподвижным, и лишь глаза выдавали, что она видит больше, чем остальные.
Время тянулось мучительно долго. Когда дверь снова открылась, в зал вошёл Пьер. Его походка была такой же уверенной, но лицо изменилось. Маска невозмутимости, которую он всегда носил, сползла. В его взгляде читалась странная опустошённость.
– Господа, – начал Пьер все тем же ровным, но теперь куда более напряженным голосом. – Мне придётся сообщить вам трагическую новость.
Зал замер. Даже треск дров в камине теперь казался оглушительным.
– Леон Буше… – Пьер замолчал, будто не находя нужных слов. – Его нашли повешенным в собственной комнате.
Слова упали, как камень падает в воду, разбивая напряжение на ее поверхности. Софи вскрикнула, прижимая руки к губам. Её глаза наполнились ужасом, она отшатнулась к Антуану. Тот резко поднялся, лицо его побледнело.
– Что вы сказали? Повешенным? Это… это невозможно! – выкрикнул он срывающимся голосом.
Филипп бросил быстрый взгляд на Катрин. Она сидела неподвижно, хотя глаза ее скрывали за собой целую бурю.
– Это невозможно, – прошептала она, не отрывая взгляда от пустой точки перед собой. – Он не мог…
Пьер кивнул, опуская взгляд на пол.
– Тем не менее, это так. Его комната была заперта изнутри. Никто не мог войти или выйти.
Жанна подняла голову и заговорила. Её голос звенел сталью:
– Вы что-то видели. Что-то необычное?
Пьер задержал на ней взгляд, его глаза слегка сузились. Он не ответил. Молчание было насыщено внутренней борьбой.
Гости переглянулись. Никто не находил слов, чтобы объяснить происходящее. Все чувствовали, что «Ля Вертиж» скрывает тайны, которые давно вышли за пределы человеческого понимания.
Ошеломлённые новостью, гости один за другим поднялись из-за стола. Их лица выражали смесь страха, недоумения и странного предчувствия. Даже Жанна, обычно сохранявшая самообладание, выглядела напряжённой от близости зловещих событий.
Пьер молча кивнул, приглашая следовать за ним. Глухие шаги эхом раздавались по коридору, где утренний свет еле проникал через узкие окна, будто сам отель не хотел освещать происходящее.
Комната Леона была погружена во мрак. Плотно закрытые бордовые шторы стремились отгородить это место от остального мира. Воздух загустел, пахло смесью угля, спирта и металла.
Гости остановились на пороге, не решаясь войти. Первым шагнул Пьер. Его уверенность исчезла, но он медленно открыл вид остальным.
Жанна, стоявшая ближе всех, будто прислушивалась к чему-то неуловимому. В центре комнаты, на массивной деревянной балке, висело тело Леона Буше. На его шее была затянута петля из простыни, голова склонена на плечо. Лицо выглядело спокойным, почти отрешённым, но руки, застывшие в жесте отчаяния, рассказывали другую историю. Под ним лежал опрокинутый стул, надломленная ножка оставила на ковре рваный след.
– Боже мой… – прошептала Софи, сжав руку Антуана. Она отступила за его спину, пытаясь спрятаться.
Филипп, обычно хладнокровный, застыл. Его губы чуть шевелились, но слова не находили выхода.
Катрин подошла ближе. Бесстрастное лицо контрастировало с глазами, которые выдавали смесь ужаса и профессионального интереса. Она медленно оглядела комнату: опустевшая бутылка, покрытое пылью зеркало, и открытый блокнот на столе.
– Это невозможно, – наконец произнесла она, её голос звучал хрипло. – Он не выглядел сломленным. Это не похоже на него.
Пьер отвернулся, прикрыв глаза рукой.
– Комната была заперта изнутри, – повторил он глухо. – Никто не мог войти.
Жанна вдруг шагнула вперёд. Её взгляд приковался к телу, но руки едва заметно двигались, будто что-то ощущая.
– Здесь есть что-то ещё, – тихо произнесла она, словно обращаясь к невидимому собеседнику. – Здесь остался его страх!
Антуан вспыхнул:
– Что вы хотите этим сказать? Это не время для загадок!
Жанна спокойно обернулась:
– Это не похоже на обычное самоубийство. Здесь что-то незавершённое.
Софи ахнула и отступила назад. Её руки дрожали, сжимая плечо мужа.
Катрин подошла к столу, задержавшись глазами на блокноте. Её пальцы пробежали по страницам, испещрённым угольными набросками. Среди них был рисунок – грубый и торопливый, но узнаваемый. На листе изображалась картина из вестибюля: Маркиз де Сад и девять безликих фигур. Теперь одна из них обрела лицо. Лицо Леона.
– Вы только посмотрите, – сказала Катрин, поднимая блокнот так, чтобы остальные могли видеть.
Филипп шагнул ближе и, едва взглянув на рисунок, вздрогнул.
– Нет, это не может быть… – он нервно облизнул губы. – Это просто совпадение. Он рисовал это вчера… или раньше. Мы же все видели эту картину.
– Но почему он добавил себя? – хрипло спросила Катрин, встретившись взглядом с глазами Пьера.
Он промолчал, но его лицо стало ещё бледнее.
– Это ничего не значит, – наконец сказал он, но теперь его голос звучал жёстче, чем обычно. – Леон был эмоциональным человеком. Возможно, картина произвела на него сильное впечатление. Не стоит делать поспешных выводов.
– Это не просто впечатление, – холодно возразила Жанна. – Здесь всё сложнее. Его смерть – не случайность. И уж точно не решение, которое он принял сам.
Комната погрузилась в тишину. Никто не решался ни согласиться, ни возразить. Взгляды метались, как если бы гости искали друг у друга поддержку или объяснение. Зеркало, покрытое временем, отражало эту сцену, будто наслаждаясь тайной, которую никто не мог разгадать.
Гости молча покинули комнату Леона. Коридоры отеля, казалось, удлинились до бесконечности, а шаги гулко звучали в гнетущей тишине. Каждый был погружён в свои мысли, словно сражаясь с невидимым врагом, притаившимся в стенах.
Когда они спустились в вестибюль, воздух там показался ещё тяжелее. Пьер обернулся к собравшимся. Его лицо, казалось утратившим уверенность. Он выпрямился и произнёс голосом, который звучал слабее, чем ему хотелось:
– Прошу всех остаться здесь. Нам нужно поговорить и решить, что делать дальше. Я не могу оставить это просто так.
– Поговорить? – переспросил дрожащим от ярости голосом Филипп. – О чём тут говорить? Это было самоубийство… Или нет? Мы что, будем расследовать это сами?
Катрин стояла чуть в стороне, неподвижная, встревоженная. Она медленно подняла взгляд.
– Леон не выглядел как человек, который мог наложить на себя руки. Я не верю, что он сделал это добровольно.
– Ты не веришь? – резко вмешалась Софи, вложив в крик все свое отчаяние. – А если это ты?
Эти слова ударили, как гром. Тишина в вестибюле стала ещё гуще. Катрин медленно повернула голову, замораживая Софи ледяным взглядом:
– Что ты сказала? – спокойно, не скрывая угрозы, спросила она.
– Я видела тебя, – твёрдо заявила Софи, пылая от страха и гнева одновременно. – Сегодня ночью. Я слышала, как ты вышла из своей комнаты. Я посмотрела в коридор. Ты шла к его двери. Ты зашла к нему.
Резко брошенные слова вызвали шквал недоверия. Все взгляды устремились к Катрин, в них читалось обвинение. Но она осталась неподвижной, даже выпрямилась, а голос зазвучал холоднее льда:
– Это ложь, – сказала она бесстрастно, но в её тоне ощущался гнев. – Я никуда не выходила. Ты ошибаешься.
– Ты называешь меня лгуньей? – голос Софи дрогнул, но она не отступила. – Я видела тебя своими глазами.
– Возможно, ты видела не то, что думаешь, – твёрдо произнесла Катрин. – Может, это была тень. Или кто-то другой. Но это была не я.
– Хватит, – резко вмешался Антуан, положив руку на плечо Софи. – Мы все на грани. Не нужно превращать это в фарс.
– Фарс? – жестко усмехнулся Филипп. – Один из нас мёртв. Теперь мы обвиняем друг друга. Что дальше?
Пьер поднял руку, жестом призывая к тишине. Его голос вновь звучал мягко, но настойчиво:
– Я понимаю, что сейчас непросто, – сказал он. – Но обвинять друг друга без доказательств – это не решение. Мы должны быть осторожны.
Жанна, молчавшая до этого, шагнула вперёд. Её взгляд задержался на Катрин. Она не собиралась обвинять, только преследовала свой странный интерес.
– Ты уверена, что не выходила из своей комнаты?
– Я спала, – холодно отрезала Катрин. – Это просто совпадение. Или игра воображения, Софи.
– Совпадение? – Жанна слегка наклонила голову, её взгляд стал пристальным. – Ты же понимаешь, что в таких местах, как это, совпадений не бывает.
Слова повисли в воздухе, как невидимая сеть, ловя мысли каждого гостя. Никто не решался их опровергнуть или поддержать. Но напряжение в вестибюле стало почти осязаемым, словно густой туман, медленно окутывающий их, изолируя каждого в его страхах и сомнениях.
Тишина была почти оглушающей. Каждый из гостей погрузился в свои мысли, пытаясь осмыслить происходящее. Взгляды скользили по углам комнаты в поисках чего-то зловещего.
Филипп вдруг остановил взгляд на картине над камином. Он выпрямился, его глаза расширились от ужаса.
– Господи… – выдохнул он. Его голос был едва слышен, но этого хватило, чтобы привлечь внимание остальных.
Все разом повернулись к нему, следуя за его взглядом. Их лица побледнели, словно из них выкачали кровь. Картина, где ещё утром были девять безликих фигур, изменилась. Теперь одно из лиц стало человеческим. Лицо Леона Буше. Оно выглядело таким же спокойным, как в комнате, но это спокойствие казалось чужим, почти насмешливым. Черты его лица – тонкие линии, угловатая форма скул – были точными, как на портрете, созданном при жизни.
– Нет… – прошептала Софи, хватаясь за руку Антуана, словно он мог защитить её от ужаса. – Это невозможно…
– Что это значит? – резко спросил Филипп дрожащим голосом. – Это какой-то трюк? Кто это сделал?
Катрин шагнула ближе. Она прищурилась, пытаясь найти в картине следы вмешательства, но изображение было безупречным.
– Это не трюк, – произнесла она медленно. – Эта картина действительно изменилась.
– Это – абсурд! – вмешался Антуан твёрдо. Но его руки выдавали напряжение. – Картина не может измениться сама. Кто-то должен был это сделать.
– Кто?! – громко спросила Жанна, по-прежнему глядя на полотно. – Все были наверху. Никто из нас не мог этого сделать. И никто из персонала не стал бы рисовать… это.
Пьер безмятежно стоял чуть в стороне. Он шагнул вперёд, окинув картину долгим взглядом.
– Картина… – начал Пьер, его голос дрогнул. – Это одно из старейших произведений в нашей коллекции. Она была здесь задолго до меня. Я слышал о ней странные истории, но никогда не верил.
– О чём вы? – резко бросила Катрин, поворачиваясь к нему. – Какие ещё истории?
Пьер чуть наклонил голову, словно колебался, но затем ответил:
– Говорят, она отражает то, что происходит в отеле. Не всегда, конечно. Только тогда, когда случаются вещи за пределами обычного.
– Вы хотите сказать, что она… живая? – выкрикнула Софи. Её голос сорвался, и она прижала руки к губам.
– Это только слухи, – мягко сказал Пьер, но в его голосе не было уверенности. – Я никогда не верил в это. До этого дня.
Жанна, не сводя глаз с картины, сделала шаг вперёд. Её лицо было сосредоточенным, как у человека, пытающегося уловить что-то неуловимое.
– Это не просто картина, – тихо произнесла она. – Я чувствую… она как зеркало. Она не только отражает, но и затягивает.
Её слова вызвали новую волну напряжения. Все молчали, не зная, как реагировать. В их глазах всё больше читался страх перед тем, что они не могли понять.
– Это нелепо, – бросил Антуан громче, чем требовалось. – Мы все напуганы, но это не значит, что нужно верить в мистику. Кто-то из вас это сделал. И пока мы не узнаем кто, никто не может быть в безопасности.
– Ты хочешь обвинить нас всех? – с вызовом спросила Катрин, прищурившись. – Может, ты сам это сделал?
– Я?! – Антуан шагнул ближе, его лицо покраснело. – Ты думаешь, я буду играть в такие игры, когда моя жена…
– Хватит! – громко сказал Пьер. Его голос разрезал воздух, как нож. – Мы не можем терять контроль. Если начнём обвинять друг друга, это нас и уничтожит.
Гости замолчали, но напряжение стало почти осязаемым. Густой воздух давил на грудь. Софи с трудом перевела дыхание. Её руки дрожали.
Жанна подошла к Катрин и спросила тихо, почти шёпотом:
– Ты видишь то же, что и я, не так ли?
Катрин на мгновение замерла. Её глаза встретились с глазами Жанны. В этом взгляде был ответ, который она не осмелилась произнести вслух.
Все снова посмотрели на картину. Лицо Леона было неподвижным, от него веяло чем-то чужим. Тьма на полотне казалась живой, и каждый чувствовал, что картина пристально наблюдает за ними.
Пьер стоял в центре вестибюля с мобильным телефоном в руке. Его обычно безупречное лицо теперь выглядело уставшим. Он нажал несколько кнопок, приложил трубку к уху и ждал. Гости переглядывались, но никто не решался заговорить.
Звук голоса диспетчера на линии прозвучал оглушительно.
– Это Пьер Моро, – ответил он, сдерживаясь. – Отель «Ля Вертиж», недалеко от деревни Лакруа. Нам срочно нужна полиция. Один из наших гостей… мёртв. Повесился в своей комнате. – Пьер на мгновение закрыл глаза, словно каждое слово отдавалось уколом. – Комната была заперта изнутри. И вызовите, пожалуйста, скорую.
Слушая ответ на другом конце, Пьер коротко кивнул, и добавил:
– Мы будем ждать. Спасибо.
Закончив разговор, он убрал телефон в карман, но не сразу посмотрел на гостей. Лишь спустя мгновение его взгляд скользнул по собравшимся. На его лице не было паники, только усталость.
– Полиция и скорая уже выехали, – сказал он. – До их приезда я прошу вас оставаться спокойными. Не покидайте вестибюль без необходимости.
– Спокойными? – резко отозвался Филипп, его голос прозвучал громче, чем он рассчитывал. – Кто может быть спокойным, когда здесь, в этом проклятом месте, мёртвые начинают появляться на картинах?
Эти слова вызвали дрожь у всех. Несколько человек снова посмотрели на зловещую картину с маркизом де Садом. Лицо Леона, добавленное к безликим фигурам, словно насмехалось над ними своим жутким спокойствием.
– Это не может быть совпадением, – вмешалась Жанна. Её голос был тихим, но твёрдым. – Картина что-то отражает. Мы не можем этого игнорировать.
– Отражает? – с вызовом бросил Антуан, скрестив руки на груди. – Это просто старинная чушь. Кто-то сделал это. Возможно, даже ты, Жанна. Ты же говорила, что "чувствуешь" её. Может, ты и нарисовала это лицо?
– Ты серьёзно? – Жанна не отступала, её взгляд был холодным. – Думаешь, я за пару минут изменила картину, которой, возможно, сотни лет? Ты совсем потерял рассудок?
– Кто здесь потерял рассудок, ещё надо разобраться, – пробормотал Филипп. Он взял со стола бокал и сделал большой глоток. – Но если эта картина живая, как вы намекаете, то, может, она сама решит, кто следующий.
– Перестаньте! – голос Софи, обычно мягкий, неожиданно прозвучал громко. Она стояла, сжав руки на плечах Антуана, и дрожала, как лист. – Все мы напуганы, но это не повод переходить на крик. Никто из нас не виноват. Это должно быть… – она запнулась, её зрачки метались, как у человека, который ищет спасительный выход. – Это должно быть объяснимо.
– Объяснимо? – саркастично усмехнулась Катрин, впервые вмешавшись в разговор. – Скажи это Леону. Или тому, кто его туда загнал. Потому что я уверена – он туда не пошёл сам.
Её слова вызвали новую волну напряжения. Филипп поставил бокал на стол с таким звуком, будто хотел привлечь внимание.
– Мы даже не знаем, что именно произошло, – сказал он, глядя на Катрин. – А ты уже делаешь выводы. Почему? Может, у тебя есть причины говорить так уверенно?
– Что ты имеешь в виду? – холодно спросила она, не отводя глаз.
– Ничего, – протянул он, усмехнувшись. – Пока ничего. Но мы все знаем, что Софи видела тебя, заходящей к нему ночью. Или это тоже совпадение?
– Я уже сказала, это не была я, – отрезала Катрин. Её голос оставался спокойным, но в нём появилась стальная нотка. – Софи могла ошибиться. Или она видела что-то другое.
– Например? – скептически спросил Антуан. – Призрак?
Катрин не ответила. В бесстрастном взгляде мелькнула тень усталости. Она посмотрела на Пьера.
– Итак, полиция приедет, – сказала она. – Но что мы будем делать до их приезда? Просто сидеть здесь и спорить?
Пьер взвешивал её слова. Он взглянул на картину и на мгновение замер. Затем он ответил:
– До приезда полиции мы не будем предпринимать ничего, что могло бы помешать их работе. Я понимаю, что ситуация вызывает вопросы, но нам нужно сохранять хладнокровие.
– Хладнокровие, – повторил Филипп с горькой усмешкой. – Это легко сказать, когда в твоём доме люди умирают и появляются на картинах. Может, ты сам что-то знаешь, Пьер? Эта картина здесь наверняка не случайно.
Пьер посмотрел на него, но промолчал. Его лицо снова стало маской спокойствия, хотя напряжение оставалось.
Гости вновь замолчали. Их взгляды метались от картины к друг другу, к Пьеру, к пустым углам вестибюля. Время тянулось невыносимо медленно, а ощущение чего-то близкого и неведомого становилось всё сильнее.
Катрин сделала несколько шагов вперёд, остановившись у камина. Тени от пламени играли на её лице, подчёркивая твёрдость взгляда и прямоту осанки. Её голос прозвучал резко:
– Леон был сложным человеком, – сказала она, обведя собравшихся взглядом. – Да, он пил. Да, он был груб. Но это не значит, что он добровольно накинул бы петлю на шею.
Слова повисли в воздухе, так и не нашедшие своего места. Антуан нахмурился, его руки скрестились на груди.
– Ты хочешь сказать, что он не мог сделать этого сам? – спросил он, выказав в голосе больше вызова, чем интереса.
– Именно, – резко ответила Катрин. – Он был человеком, который винил всех вокруг, но только не себя. Его злость на жизнь не давала ему утонуть в апатии. Леон не искал смерти. Он выживал.
– Это всего лишь твоё мнение, – вставил Филипп, лениво прислонившись к стене. – Мы не можем знать, что творилось у него в голове, – иронично добавил он.
Катрин повернулась к нему, её глаза блеснули:
– Мы можем. По крайней мере, я могу. Потому что я разговаривала с ним. Я видела, как он спорил с самим собой, как цеплялся за свою работу, за искусство, за свою "музу", как он это называл. Даже пьяный, он держался за мысль, что однажды докажет всем, что они ошибались. Такие люди не заканчивают жизнь вот так.
Софи, до этого молчавшая, нервно поправила шарф на плечах и робко спросила:
– Но почему тогда он повесился? Мы ведь видели! Он был в своей комнате. Дверь была заперта. Как ещё это объяснить?
Катрин сделала глубокий вдох и посерьезнела.
– Это и есть главный вопрос, – сказала она. – Потому что это не самоубийство. Это что-то другое. Что-то, что заставило нас поверить, будто это было его решение. Но я уверена: он этого не делал.
Пьер, стоявший чуть в стороне, задумчиво потёр подбородок. Он смотрел буквально сквозь пол, перебирая в памяти события.
– Вы хотите сказать, – медленно произнёс он, поднимая глаза на Катрин, – что кто-то сделал это с ним? И как тогда объяснить запертую изнутри дверь?
– Возможно, кто-то заставил его, – не отступала Катрин. – Не физической силой, а чем-то другим. Психологическим давлением. Или…
Она замолчала. Тишина стала тягучей, как патока.
– Или чем-то, что мы пока не можем объяснить, – мягко, но тревожно сказала Жанна.
Её слова вызвали новую волну напряжения. Антуан фыркнул и бросил на неё скептический взгляд:
– Вы хотите сказать, что здесь замешано что-то сверхъестественное? – спросил он с насмешкой. – Это абсурд.
– Это не абсурд, – спокойно ответила Жанна. – Это объяснимо, если выйти за рамки привычного. Я не утверждаю, что знаю, что это, но чувствую, что здесь произошло что-то большее, чем просто трагедия.
– Конечно, ты это "чувствуешь", – холодно бросил Филипп. – Ты ведь экстрасенс, не так ли? Что ж, может, расскажешь, что за духи явились бедному Леону?
Жанна выдержала его взгляд, укрыв лицо за маской бесстрастности.
– Я ничего не утверждаю, – ответила она. – Но это место полно тайн. И если мы их не раскроем, боюсь, Леон не будет последним.
Эти слова холодным ветром пронеслись по вестибюлю, заставляя каждого вздрогнуть. Даже Пьер, старавшийся держать лицо, опустил глаза, словно пытался что-то скрыть.
Катрин снова заговорила. Её голос прозвучал твёрдо, как у человека, уверенного в своей правоте.
– Мы можем спорить о причинах сколько угодно, – сказала она. – Но факт остаётся фактом: Леон не был тем, кто добровольно накинул бы петлю на шею. Если вы этого не понимаете, задумайтесь – возможно, в этом отеле происходит нечто, что действительно выходит за пределы нашего понимания.
Каждый задумался, но никто не осмелился ничего добавить. Тишина вновь захватила вестибюль, и в этой тишине все ощутили, как стены вокруг них словно сжимаются, оставляя всё меньше места для сомнений.

Глава 3
В холодном рассвета первые лучи солнца тщетно пытались пробиться сквозь плотную пелену облаков, окутывавшую Альпы. Воздух был свеж и колюч, словно обнажённая сталь, и тишину нарушал лишь далекий вой ветра, скользящего среди заснеженных вершин, как дух, изгнанный из времени. На фоне этого безмятежного пейзажа «Ля Вертиж» выделялся угрюмой монументальностью. Его каменные стены, покрытые пятнами мха, и мрачные башенки будто впитали тягостную память веков, оберегая не только стены, но и их мрачные тайны.
По извилистой дороге, ведущей к воротам отеля, медленно двигались машина скорой помощи и полицейский автомобиль. Гравий хрустел под их колёсами – этот звук, казалось, жил своей отдельной жизнью, создавая иллюзию, что земля тоже стала участником разыгравшейся драмы. Отсутствие птичьего пения делало утреннюю тишину почти осязаемой, как лист бумаги, который вот-вот порвётся.
Пьер Моро стоял у входа, сложив руки за спиной. Его фигура казалась неподвижной, как статуя, но по-человечески тревожной. Ветер шевелил ветви деревьев, превращая их шёпот в невнятные слова – природа здесь давно привыкла быть единственным свидетелем того, что предпочитали скрывать.
Из полицейской машины вышел инспектор Поль Дюрок. Его движения были точными, словно у часовщика, и каждое из них передавало неотвратимость действия. Коренастое тело с резкими чертами лица – Дюрок напоминал каменную глыбу, которую шлифовал неумолимый поток времени. Его серые глаза, казалось, могли прорезать любой туман – в человеке или в деле. Поправив шерстяное пальто, он выдохнул, и облачко пара растворилось в холодном воздухе, как мысль, не успевшая стать словом.
Дюрок задержался взглядом на башнях «Ля Вертиж», его внимательный взгляд скользил по силуэтам, выискивая что-то, что не сразу попалось на глаза. Сделав шаг вперёд, он пересёк порог. Просторный вестибюль встретил его полумраком. Огонь в камине лениво играл на стенах, оставляя в углах тени, похожие на незваных гостей. Центральное место занимала картина маркиза де Сада. Изображение в мягком свете выглядело почти живым: жестокая улыбка, казалось, была направлена именно на инспектора, как вызов.
Дюрок смотрел на картину, но его лицо оставалось неподвижным. Лишь тень раздражения, едва заметная, скользнула в серых глазах – как будто в картине он видел что-то, от чего хотелось отвести взгляд, но нельзя.
– Что здесь произошло, Пьер? – спросил он низким голосом человека, который привык командовать, без угрозы.
Пьер, стоявший чуть в стороне, слегка поклонился. Его движения были безупречны, как и весь его облик.
– Добро пожаловать в «Ля Вертиж», инспектор Дюрок. Дорога была без происшествий, я надеюсь?
Дюрок коротко кивнул, но его глаза продолжали исследовать вестибюль. Хищник вынюхивал добычу.
– Дорога спокойна, чего не скажешь о вашем госте, Леоне Буше. Что произошло? – Его взгляд вновь упал на портрет маркиза, будто тени вокруг изображения могли раскрыть то, что молчали люди.
Пьер не дрогнул, но ответил напряженно:
– Увы, трагедия. Месье Буше был найден повешенным в своей комнате рано утром. Дверь была заперта изнутри, и никто не входил.
Дюрок слушал внимательно. Он молчал, но его мозг работал, как скрытый механизм.
– Расскажите всё, что знаете. Без излишеств и смягчений, – его голос стал жёстче удара ножа. Это был человек, который не привык ошибаться.
Пьер кивнул, и его руки сжались за спиной.
– Конечно, инспектор. Я расскажу всё, что знаю, – сказал он, опуская глаза, как будто собирался с мыслями.
В комнате стало тише, даже огонь в камине вдруг стих, будто сам захотел стать частью этой сцены.
– Леон Буше был человеком тонкой натуры, как многие художники. Ему свойственны были перепады настроения. Вчера за ужином он выглядел задумчивым, но никто не обратил на это внимания. Мы подумали, что он просто устал.
Дюрок слушал молча, его глаза, холодные, как ледяное озеро, цепко вглядывались в лицо собеседника, ловя каждую едва заметную тень на нём.
– Кто нашёл тело? – спросил он, голос стал мягче.
Пьер сделал небольшой вдох, прежде чем ответить.
– Утром, во время завтрака, месье Буше не спустился к столу. Мы посчитали, что он задержался из-за работы или усталости. Но когда завтрак подошёл к концу, я послал одну из горничных, Мари, чтобы она проверила, всё ли с ним в порядке.
– Она стучалась? – уточнил Дюрок, его взгляд стал ещё жёстче, словно прицельно фокусируясь на каждом слове собеседника.
– Да, – кивнул Пьер, коротко и как будто чуть торопливо. – Но ответа не последовало. Дверь была заперта изнутри, и тогда она решила воспользоваться своим ключом.
Инспектор, сдержанно кивнув, сделал пометку в блокноте.
– Что она увидела?
– Простыню, – ответил Пьер, и на мгновение его губы сжались. – Простыня была подвешена к балке. И тело месье Буше. Она сразу позвала меня.
Дюрок на миг перевёл взгляд в сторону, будто проверяя, не пропустил ли он какую-то деталь в этой истории. Затем его взгляд снова сосредоточился на Пьере.
– Вы вошли в комнату?
– Да, – подтвердил Пьер. – Я попросил Мари оставаться в коридоре. Вошёл внутрь, убедился, что он… действительно мёртв, и сразу велел вызвать полицию и скорую.
– Вы ничего не трогали? – спросил Дюрок с подчёркнутым спокойствием, за которым, однако, чувствовалась внутренняя напряжённость.
– Нет, месье инспектор. Всё осталось на своих местах.
Инспектор слегка кивнул. В паузе, которая повисла в воздухе, казалось, даже шёпот далёкого ветра подслушивал их разговор.
– Кто-нибудь ещё входил в комнату до моего приезда?
– Нет. Мы заперли дверь и ожидали вас, – твёрдо ответил Пьер, избегая встречаться с инспектором взглядом.
Дюрок, задумавшись, на мгновение замер. Его лицо не выдавало эмоций. Он снова посмотрел на Пьера, теперь чуть пристальнее, словно пытался оценить не только сказанное, но и несказанное.
– Покажите мне комнату, – наконец сказал он.
Пьер кивнул, жестом указав на лестницу. Дюрок, уверенно направляясь следом, сделал знак врачу следовать за ним.
Шаги по деревянным ступеням отдавались глухими ударами, похожими на медленный отсчёт времени. Казалось, лестница впитывала каждый звук, превращая его в часть непостижимого молчания. Дюрок шёл с опущенной головой. Глаза его внимательно оглядывали перила, стены, пол – он искал подсказки там, где другие видели лишь привычные детали.
Комната Леона Буше встретила их застоявшимся воздухом, в котором смешались слабый запах краски, бумаги и что-то ещё – неуловимое, но тревожное, как чужой взгляд из темноты. Свет из окна пробивался холодными полосами, которые больше напоминали замершие тени, чем солнечные лучи.
На кровати, аккуратно застеленной покрывалом, лежало тело художника, обёрнутое в простыню. Его лицо побледнело и застыло с выражением странной смеси страдания и покоя, словно он замер на пороге между двумя мирами. Врач, склонившись над телом, аккуратно осматривал его.
На столе в углу комнаты были разбросаны эскизы: мрачные силуэты, окружённые тягучими тенями, как будто сами работы художника становились его предсмертным признанием. Среди них выделялся один рисунок – фигура в петле, почти не различимая за густыми штрихами.
Дюрок бросил короткий взгляд на врача, но его внимание уже вновь сосредоточилось на комнате.
– Что вы можете сказать? – его низкий голос прозвучал требовательно, нарушая напряжённую тишину.
– Пока всё указывает на самоубийство, – ответил врач, аккуратно снимая перчатки. – Узел был крепким, простыня привязана к балке без явных признаков вмешательства. Следов борьбы нет. Окончательные выводы можно будет сделать после вскрытия.
Инспектор ничего не ответил. Его взгляд задержался на лице художника. Что-то в этой сцене казалось ему неправильным, не хватало кусочка паззла.
Он обошёл кровать и остановился возле балки.
– Где она? – спросил он, не оборачиваясь.
– Вот, – Пьер указал на деревянную балку под потолком. Простыня была снята, но слабые следы остались, словно метки прошлого, не желающие исчезать.
Дюрок медленно осмотрел балку, задержавшись на месте, где был узел. Он провёл пальцем по дереву, затем слегка качнул головой, про себя подтверждая выводы.
– Вы упомянули, что дверь была заперта изнутри. Каково состояние замка?
– Замок в порядке, – отозвался Пьер. – Никаких признаков взлома.
Инспектор задумчиво кивнул, и его глаза вновь пробежались по комнате, в которой, казалось, всё жило своей тайной жизнью.
Дюрок задумчиво провёл рукой по подбородку, снова посмотрел на тело, затем на врача.
– Время смерти?
– Судя по состоянию ригидности, где-то от шести до восьми часов назад, – ответил врач. – Но, как я уже говорил, это пока только предварительные данные.
Дюрок кивнул, вновь обращая внимание на комнату. Его взгляд задержался на опрокинутом стуле у стены. Казалось, он посмотрел сюда неслучайно: положение ножек и наклон спинки намекали на неведомое действие, которое лишь угадывалось. Рядом валялась стопка бумаг, но их беспорядок выглядел почти упорядоченным – листы лежали так, словно кто-то специально разложил их, чтобы создать видимость хаоса.
Инспектор наклонился, поднял один из листов. Резкие линии, неясные силуэты, искажённые лица. Всё в рисунке излучало тревогу и хаос. Бумага сама пыталась говорить с ним, но словами, которые невозможно было понять.
– Это его работа? – спросил Дюрок, протягивая лист Пьеру.
– Да, инспектор. Леон был увлечён картиной в вестибюле. Он говорил, что она вдохновляет его.
Дюрок нахмурился, глядя на рисунок, словно пытаясь уловить его тайный смысл.
– Вдохновляет? – повторил он, усмехнувшись едва слышно. – Страх и вдохновение часто ходят рядом.
Пьер лишь пожал плечами, машинально потянувшись к пуговице на своём пиджаке. Он явно пытался справиться с внутренним напряжением.
– Инспектор, – вмешался врач, прерывая молчание. – Если у вас больше нет вопросов, мы заберём тело.
Дюрок ещё раз посмотрел на художника, затем коротко кивнул:
– Делайте своё дело.
Пьер отошёл к окну. Его взгляд был прикован к улице, но он ничего не видел – только слушал, как врачи аккуратно завернули тело Леона в специальный мешок. Он неспешно поправил воротник рубашки.
Когда комната снова опустела, тишина, казалось, обрела новый вес. Дюрок, стоявший неподвижно, всё ещё внимательно изучал детали, пытаясь ухватить нечто, ускользающее от логики.
– Вы знали его лично? – неожиданно спросил он, не отрывая взгляда от пола.
– Не слишком близко, – ответил Пьер, обернувшись. – Но достаточно, чтобы понимать: он был человеком сложным и страстным. Иногда это доводит до крайностей.
Дюрок не ответил. Его глаза вновь пробежались по рисункам, валявшимся на полу. Один из них был обращён вверх: искажённая фигура, обрамлённая линиями, похожими на путы.
– Укажите, пожалуйста, где находилась его простыня до того, как он использовал её.
Пьер указал на кровать. Остальные постельные принадлежности лежали в беспорядке, словно они были брошены в спешке. Инспектор подошёл ближе, слегка коснулся ткани пальцами, но, не найдя ничего подозрительного, вновь выпрямился.
– Кто был последним, кто видел его живым?
– Насколько мне известно, вчера вечером он покинул столовую один из последних. После этого никто из персонала или гостей не сообщал о контакте с ним.
Дюрок записал что-то в блокнот, затем захлопнул его и убрал в карман.
– Мне нужно поговорить с гостями. После этого мы сможем прояснить картину случившегося, – заключил он.
Пьер кивнул и повёл инспектора вниз, в вестибюль, где нетерпеливо ждали остальные.
В гостиной «Ля Вертиж», утопающей в мягком полумраке, массивные кресла с высокими спинками и столики из тёмного дерева создавали уют, но даже мерцание камина не могло растопить ледяной недоверие, витавшее среди собравшихся.
Инспектор Поль Дюрок стоял у окна, его фигура казалась ещё более массивной на фоне приглушённого света, пробивавшегося через плотные шторы.
– Кто-нибудь видел или слышал что-то необычное ночью? – его голос прозвучал глухо, но властно, как удар молота.
Софи Делькур, нервно поправляя кольца на тонких пальцах, слегка приподняла голову, будто собираясь заговорить. Её муж, Антуан, положил руку ей на плечо. Его жест был мягким, но в нём чувствовалось что-то покровительственно, как будто он хотел удержать её от сказанного. Софи, все еще белая, как мел, мягко отстранилась.
– Я… я думаю, видела Катрин ночью, – наконец произнесла она. Её голос был негромким, но в нём прозвучала уверенность, способная пробить тишину. – Она шла по коридору. Мне показалось, что в сторону комнаты Леона.
Тишина в комнате напоминала натянутую струну, готовую лопнуть. Даже огонь в камине замер, ожидая ответа.
Катрин Лаваль, до этого сидевшая неподвижно, медленно поднялась. Её взгляд встретился с глазами Софи, но затем на мгновение задержался на её муже. Уголок губ Катрин дрогнул, как будто она собиралась улыбнуться, но вместо этого сказала ровным, но холодным голосом:
– Вы ошибаетесь, мадам. Я спала всю ночь.
– Но я видела вас, – настаивала Софи, её голос стал громче, но в нём звучал дрожь. – Это было после того, как все разошлись. Вы шли по коридору.
Катрин ничего не ответила. Её глаза на мгновение стали колючими, как зимний лёд, но она тут же вернула себе спокойное выражение. Она шагнула ближе, её высокая фигура приобрела почти статуарную выразительность. Затем слегка наклонила голову, её лицо сохраняло спокойствие, но в уголке губ мелькнула едва заметная усмешка, почти вызов.
– Возможно, вам это приснилось, – произнесла она размеренно, почти ласково, что сделало её слова ещё более угрожающими. – Я заявляю совершенно точно: после ужина я ушла в свою комнату и не выходила до самого утра.
Софи отступила, её руки непроизвольно потянулись к вороту платья в попытке скрыть внезапную растерянность. Её взгляд метался между лицами гостей, останавливаясь то на Пьере, то на Антуане, но в ответ она находила лишь их молчание.
– Антуан, ты тоже слышал шаги? – наконец спросила она, пытаясь обрести опору в его словах.
Антуан медленно перевёл взгляд на жену. Его лицо оставалось спокойным, но в его голосе чувствовалась неохота.
– Я слышал что-то, – отозвался он. – Но это могли быть шаги любого.
Дюрок поднял руку, жестом требуя тишины, словно дирижёр, замирающий перед вступлением оркестра.
– Мадемуазель Лаваль, вы уверены, что не покидали свою комнату? – спросил он так, будто задавал этот вопрос уже сотни раз и каждый раз знал, что услышит в ответ.
– Абсолютно, – твёрдо ответила Катрин.
Софи опустила руки и нервно теребило кружево платка. Она ещё раз оглядела гостей, но ни одна пара глаз не встретилась с её собственной. Она замешкалась, а затем добавила уже тише:
– Может, я и ошиблась… но всё это выглядит странно.
– Это пока что догадки, мадам, – отрезал Дюрок. – Мне нужны факты, а не ваши ночные видения.
С этими словами он обвёл взглядом собравшихся, словно пригвоздив каждого к месту, а затем, не найдя ничего заслуживающего внимания, опустил глаза в блокнот и сделал короткую запись.
– Если у кого-то есть реальные свидетельства или вопросы, говорите сейчас, – добавил он, но в его тоне чувствовалась уверенность, что ответа не будет.
Ответом ему была тишина. Гости молча переглядывались, но никто не решился нарушить эту паузу. В этой тишине камин бросал свет на лица, но его отблески выглядели, наоборот, тенями, играющими на чужих чертах.
Катрин вернулась в кресло. Её поза была расслабленной, но взгляд следовал за Дюроком, как у кошки, готовящейся к прыжку. Её спокойствие контрастировало с Софи, которая, напротив, выглядела разбитой. Её пальцы, не находя покоя, сжимали платок.
Инспектор поднял голову, ещё раз оглядел собравшихся, прежде чем сухо произнёс:
– На данный момент всё указывает на самоубийство, – сказал он, закрывая блокнот. – Но окончательные выводы будут сделаны только после вскрытия.
В комнате раздался тихий шум – то ли вздох облегчения, то ли шёпот недоверия. Дюрок обвёл гостей взглядом, затем убрал блокнот в карман.
– Я сообщу вам результаты, как только они будут известны, – добавил он. – Пока прошу вас сохранять спокойствие и воздержаться от дальнейших спекуляций.
Гости молчали, но их нервозность была почти осязаемой. Катрин, почти полностью растворилась в тени кресла, но её глаза, наблюдая за Дюроком, блестели, как две острые иглы.
Пьер осторожно сделал шаг вперёд, сохраняя спокойствие на лице.
– Спасибо, инспектор, – произнёс он, слегка поклонившись.
Дюрок кивнул и направился к выходу. Когда он открыл дверь, морозный воздух ворвался внутрь, смешавшись с теплом гостиной. На улице санитаров уже ждали, и они медленно несли тело художника к машине скорой помощи.
Пьер остановился у двери. Его взгляд провожал санитаров, но мысли блуждали где-то далеко. Ему вдруг показалось, что тени за отелем шевелятся, как будто в снегу притаилось нечто древнее, древнее и равнодушное. Шорох ветра усилился, и в нём послышался шёпот, который он не мог разобрать.
Повернувшись к гостиной, он медленно вернулся внутрь. Картина маркиза де Сада над камином притягивала взгляд. Слабый отблеск огня на её поверхности создавал странный эффект: казалось, фигуры на полотне едва заметно двигались, словно подмечали каждого из гостей. Тени, танцующие на стенах, придавали изображению зловещий, почти живой облик. Пьер невольно задержал взгляд на лице маркиза – его улыбка казалась ироничной, как будто он знала больше, чем могли понять смотрящие.
Гости начали расходиться по своим комнатам, когда звук мотора прорезал тишину. У входа в «Ля Вертиж» послышался скрип гравия под шинами. Перед отелем остановилась роскошная чёрная машина. Массивный кузов блестел в тусклом свете. Шины мягко остановились: их движение было таким плавным, что казалось, будто они коснулись земли только из вежливости. Этот звук, чуждый зимнему уединению отеля, мгновенно привлёк внимание.
Пьер, стоявший у камина, вскинул голову. Его лицо, до этого погружённое в задумчивость, приобрело выражение лёгкой настороженности. Он быстро направился к вестибюлю, а за ним, отложив свои разговоры и недосказанные мысли, последовали остальные. Кто-то из гостей остался в дверном проёме гостиной, не решаясь выйти, а кто-то подошёл ближе, заглянув за угол с робким любопытством.
Входная дверь, скрипнув, открылась сама, подчинившись невидимому приказу. Внутрь вошла женщина, от которой было невозможно отвести взгляд. Луиза Белланже уверенно шагнула вперёд. Её белоснежное пальто мягко струилось по фигуре, подчёркивая линию талии. Густые золотистые волосы, свободными волнами спадавшие на плечи, отражали свет, как дорогой шёлк. Но главное – её глаза: ярко-голубые, холодные, но притягательные. В них сквозила нотка превосходства, ведь она привыкла быть хозяйкой любого положения.
Она задержала взгляд на картине над камином, смягчилась, а затем вернулась к ледяному спокойствию. Тени, пляшущие на полотне, напоминали ей что-то далёкое, но важное. Луиза чуть повернула голову, уголок её губ дрогнул в полуулыбке, в которой невозможно было разобрать – одобрение это или скрытый сарказм.
Пьер, сделав несколько шагов навстречу, слегка поклонился. Ему пришлось быстро вернуть себе самообладание, поскольку появление Луизы застало его врасплох. Он коротко оценил её манеру держаться: уверенность, которая редко встречалась среди постояльцев, и взгляд, который изучал не только помещение, но и его самого.
– Добрый вечер, мадемуазель Белланже. Добро пожаловать в «Ля Вертиж». Надеюсь, дорога не была слишком утомительной, – его голос прозвучал вежливо, но слегка натянуто.
Луиза улыбнулась, чуть приподняв брови, и посмотрела прямо ему в глаза.
– Совсем не утомительной, – произнесла она мягко, но в её тоне чувствовался оттенок насмешки. – Дорога сюда – это предвкушение. Ваш отель, месье Моро, уже стал легендой.
– Мы стараемся сохранить это ощущение, – ответил Пьер, улыбнувшись, но эта улыбка была скорее вежливым жестом.
Её взгляд вновь задержался на картине маркиза. Тени от огня сделали изображение ещё более причудливым, и в голубых глазах Луизы мелькнул едва заметный интерес.
– У вас здесь своеобразный стиль, – заметила она, склонив голову к плечу.
– «Ля Вертиж» – это место, где история встречается с тайной, мадемуазель, – сказал Пьер, внимательно наблюдая за её реакцией.
Она замолчала, обводя помещение взглядом, словно пытаясь понять, какие тайны скрывают стены. Затем её лицо вновь озарила лёгкая улыбка:
– Интригующе. Я с нетерпением жду, чтобы узнать это место ближе.
Пьер жестом пригласил её следовать за ним. Он подхватил изящный кожаный чемодан, переданный водителем, и начал подниматься по лестнице. Она шла за ним плавно, как будто парила.
Гости, оставшиеся в вестибюле, молча наблюдали за ней. В их глазах читались зависть, восхищение и плохо скрытая раздражённость. Кто-то поджал губы, кто-то украдкой рассматривал её в надежде понять, что делает эту женщину такой необычной.
– Она что, прямо из модного журнала? – пробормотал один из гостей.
– Или из фильма, – шёпотом добавил другой.
Сразу за роскошной машиной Луизы Белланже по извилистой дороге, ведущей к «Ля Вертиж», двигалась ещё одна машина. Это была более скромная, но не менее добротная модель, которая легко справлялась с заснеженным подъёмом. Когда автомобиль остановился перед входом, из него вышел высокий, слегка сутулый мужчина средних лет. Его пальто цвета угля контрастировало с яркостью свежевыпавшего снега, а из-под шляпы виднелись слегка взъерошенные седые волосы.
Это был Александр Ренар, профессор-историк, специализирующийся на оккультных ритуалах и культуре XVIII века. Его тонкое лицо, обрамлённое аккуратной бородкой, выглядело задумчивым, а острый взгляд карих глаз, скрытых за круглыми очками, блестел живым интересом. В руках он держал небольшой кожаный чемодан, который, судя по хватке, имел для него особое значение.
Ренар на мгновение остановился у машины, оглядывая величественный фасад отеля. Его взгляд задержался на высокой башне, уходящей в зимнее небо, а затем скользнул по массивной двери с резьбой, будто он оценивал не только архитектуру, но и скрытый смысл, который мог бы быть важен для его исследований.
На крыльце его встретил Пьер Моро.
– Профессор Ренар, добро пожаловать в «Ля Вертиж», – сдержанно произнёс он, слегка наклонив голову в знак приветствия. – Мы рады, что вы смогли присоединиться к нам.
– Благодарю, месье Моро, – ответил Ренар мягко. Он внимательно оглядел хозяина отеля, как если бы тот был частью его исследований. – Ваш отель действительно впечатляет. Он несёт в себе дух истории.
Пьер слегка улыбнулся.
– Мы стараемся сохранять его уникальность. Позвольте, я провожу вас в вашу комнату.
Ренар, кивнув, последовал за ним внутрь. Когда они вошли в просторный вестибюль, профессор остановился у картины с изображением маркиза де Сада. Его глаза тут же оживились, наполнившись профессиональным интересом.
– Эта работа… – он замер, приблизившись к полотну. – Настоящий шедевр. И в то же время… что-то в ней тревожит.
Пьер, наблюдая за реакцией профессора, склонил голову.
– Она вызывает у многих подобные чувства, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Возможно, за ужином вы захотите узнать больше.
Ренар коснулся края оправы своих очков, как будто это помогало ему сосредоточиться.
– Я бы хотел. Такое искусство нельзя воспринимать поверхностно.
Когда Пьер провёл его дальше, в вестибюле вновь воцарилась тишина. Но это была не обычная тишина, а настоящее затишье перед бурей.
Внезапно пол задрожал. Люстра в гостиной закачалась, и её хрустальные подвески зазвенели, словно тревожный набат. Гравий за окнами посыпался с дорожек, а где-то вдали послышался глухой, зловещий звук, будто пробудился древний зверь. Гости вскочили в ужасе и растерянности. Тени от огня на картине зашевелились, и на мгновение кому-то могло показаться, что лицо маркиза исказилось в зловещей усмешке.
– Что это было? – голос Софи дрожал, как и её руки, вцепившиеся в локоть Антуана.
– Землетрясение, – ответил Эмиль Дюмон, снимая очки и нервно протирая их платком.
– Здесь? В Альпах? – подала голос Луиза, только вернувшаяся вниз. Её осанка оставалась безупречной, но напряжённость невозможно было скрыть.
Когда толчки утихли, наступила гнетущая тишина. Только треск камина нарушал её, но этот звук теперь казался зловещим. В дверях появился Пьер. Его лицо сохраняло привычное самообладание. Он сделал шаг вперёд, обвёл тяжелым взглядом собравшихся и медленно произнёс:
– Дорога к отелю завалена. Мы отрезаны от внешнего мира.
Эти слова прозвучали раскатами грома. Напуганные гости заговорили все сразу, и их голоса слились в тревожный гул.
– Что вы хотите сказать? – спросила Луиза. Её спокойный тон не мог скрыть беспокойства.
– Я проверил путь, – продолжил Пьер. – Ущелье завалило обвалом. Связь с внешним миром отсутствует.
– Значит, мы здесь заперты? – голос Филиппа Готье прозвучал резче, чем он, вероятно, хотел.
– Пока да, – ответил Пьер. – Но бояться нечего. Запасов воды и еды достаточно. «Ля Вертиж» надёжен. Эти стены видели куда большее.
Луиза молча скрестила руки на груди. В уголках рта появилась напряжённая складка.
– Как долго это продлится? – спросил Эмиль, поправляя очки.
– Это зависит от спасателей, – ответил Пьер. – Расчистка дороги может занять несколько часов или несколько дней.
Софи нервно облизнула пересохшие губы, бросив взгляд на мужа:
– А если… если они задержатся?
– Нам ничего не угрожает, – твёрдо повторил Пьер. – Главное – сохранять спокойствие.
Он кивнул Арману, администратору отеля, мужчине лет сорока с усталым взглядом. Тот без слов вышел в коридор, явно получив указание осмотреть здание.
– Мы будем держать вас в курсе, – добавил Пьер, обращаясь к гостям.
Но его слова не развеяли напряжения. Катрин, стоявшая у окна, оглянулась через плечо:
– А если это не просто землетрясение?
Её слова повисли в воздухе. Никто не ответил, но в каждом словно что-то защёлкнуло. Тишина вокруг начала казаться живой, обретающей собственное дыхание.
На ужин гости собирались неохотно. Атмосфера в столовой, освещённой мягким светом массивной люстры, оставалась напряжённой. Длинный стол с белоснежной скатертью казался слишком большим для собравшихся.
Пьер, сохраняя привычную учтивость, внимательно следил за тем, чтобы всё было идеально, но его усилия оставались незамеченными. Луиза Белланже сидела чуть в стороне. Даже в молчании её ослепительная внешность привлекала взгляды. В одной руке она держала бокал вина, другой изящно поправляла золотистую прядь, упавшую на лицо.
Её отстранённость явно раздражала Софи, которая в этот вечер не скрывала своих эмоций. Каждое движение Луизы казалось ей вызовом, каждый взгляд – насмешкой.
– Конечно, для кого-то это всего лишь приключение, – сказала Софи с едва уловимой улыбкой, за которой скрывалась явная колкость.
Антуан положил руку ей на плечо, пытаясь успокоить, но Софи продолжила:
– Мадемуазель Белланже, должно быть, привыкла к подобным драмам. Ваша работа ведь требует умения выживать в экстремальных условиях, не так ли?
Луиза подняла глаза. Её взгляд остановился на Софи, а лицо оставалось спокойным. В уголках губ появилась лёгкая улыбка, как будто она наслаждалась этой игрой.
– Вы удивитесь, мадам, но я предпочитаю избегать лишнего драматизма, – ответила она холодно. – Моя работа – создавать иллюзии, а не жить в них.
Софи фыркнула, отвернулась, поднося к губам бокал. Антуан вздохнул, что-то прошептал, но она его проигнорировала.
В разговор вмешалась Жанна Дюваль:
– Я должна была предвидеть это, – сказала она больше себе, чем остальным. Её тёмные глаза смотрели куда-то в пространство, будто ища ответы в невидимом. – Место, которое несёт столько боли, всегда реагирует. Я видела это раньше, но не придала значения.
– Вы серьёзно? – спросил Филипп Готье, отставив бокал. – Вы хотите сказать, что это землетрясение – предзнаменование?
Жанна повернулась и посмотрела на него так, что музыкант напрягся.
– Земля, как и мы, хранит воспоминания, – ответила она тихо. – И иногда она не может их сдерживать.
Александр, до этого хранивший молчание, медленно поднял голову. Его тонкие пальцы чуть постукивали по краю бокала, но взгляд, направленный на картину над камином, был полон сосредоточенности.
– Вы знаете, – начал он негромко, но достаточно, чтобы все обратили на него внимание, – в XVIII веке существовало понятие «заключённой энергии». Люди верили, что места, на которых происходили ужасы, сохраняют отпечаток событий. Они называли это не иначе как проклятием, хотя на самом деле всё куда проще. Воспоминания о трагедии врезаются в саму материю – стены, камни, землю. Если прислушаться, то даже спустя столетия можно ощутить их дыхание.
Гости замерли, забыв о своих тарелках.
– Маркиз де Сад был не только известен своим безумством, но и одержимостью оставлять след. Он писал, что любое страдание становится бессмертным, если его «увековечить». Говорят, что картина, – он сделал жест в сторону зала, – это его последняя работа. Не кистью, а душами тех, кого он искалечил.
– Вы хотите сказать, что эта картина живая? – спросил Филипп, чуть склонившись вперёд.
Ренар чуть приподнял бровь, оставаясь спокойным.
– Не живая в привычном понимании, но она – хранитель. Это отражение его стремления запечатлеть то, что не должно быть забыто. Подобное искусство, как вы понимаете, не создаётся без жертв.
– Жертв? – переспросил Эмиль насмешливо, но в нём угадывалось беспокойство.
– Да, – кивнул Ренар. – И если верить древним легендам, такие артефакты требуют новых, чтобы продолжать своё существование.
Слова профессора повисли в воздухе, наполняя комнату новым напряжением. Казалось, даже свечи стали гореть тусклее. Катрин внимательно смотрела на Ренара, её губы слегка приоткрылись, словно она готовилась задать вопрос, но промолчала. Жанна же, напротив, казалась почти удовлетворённой, как будто профессор подтвердил её собственные догадки.
Софи резко откинулась на спинку стула с явным раздражением на лице.
– Это звучит нелепо, – сказала она, почти бросив слова в сторону профессора. – Вы хотите, чтобы мы поверили в проклятие?
Ренар не стал спорить. Он лишь слегка пожал плечами, тогда как его взгляд всё ещё был прикован к картине.
– Верьте или нет, мадам. Но этот отель уже изменил вас, как и меня, – тихо ответил он.
Слова профессора создали ещё больший разрыв между гостями, который не смогло сгладить даже завершение ужина.
Катрин, сидевшая рядом, с интересом смотрела на Жанну, но не произнесла ни слова.
– Это звучит как один из этих мистических рассказов, – произнёс Эмиль, задумчиво глядя в свой бокал. – Но вы, вероятно, знаете, о чём говорите.
– Знаю, – коротко ответила Жанна.
Софи насмешливо закатила глаза.
– Давайте будем реалистами, – резко сказала она. – Землетрясения происходят. Это природа, а не какая-то мистика.
– Возможно, вы правы, мадам, – отозвалась Жанна с лёгкой, почти загадочной улыбкой. – Возможно.
Пьер, стоявший у стены, внимательно наблюдал за разговором. Он намеревался предложить продолжить ужин, но разговоры уже начали стихать.
Луиза молча отпила из бокала, Софи отвернулась, делая вид, что изучает тарелку, а Жанна снова ушла в свои мысли, словно слушала недоступное другим.
Никто не решался встать первым, понимая, что за пределами столовой ждёт лишь всепоглощающая тишина.
После ужина гости разошлись молча. Тяжёлое ощущение беспомощности продолжало давить, хотя никто не решался высказать его вслух.
Луиза сидела в своей комнате на краю кровати, задумчиво разглядывая своё отражение в старинном зеркале. Её золотистые волосы мягко спадали на плечи, а голубые глаза, обычно уверенные, теперь были странно задумчивы.
Комната погрузилась в тишину, лишь снаружи слабый ветер играл в ветвях. Луиза вдруг резко поднялась, как будто решив что-то важное. Она достала из шкафа купальник, махровое полотенце и направилась к двери.
Сауна, как рассказывал Пьер, была одной из жемчужин «Ля Вертиж». Уютная, отделанная кедровыми панелями, она находилась в стороне от других помещений. Луиза подумала, что это идеальное место, чтобы снять напряжение после странного дня.
Спустившись по лестнице, Луиза быстро пересекла вестибюль. В это время суток он был практически пуст. Тени от камина танцевали на стенах, точно ожившие образы прошлого, но она не обратила на них внимания. Её шаги были лёгкими, уверенными, почти бесшумными – каблуки тапочек едва касались пола.
Подойдя к двери сауны, она остановилась на мгновение, коснувшись её ладонью. Тёплое дерево приятно согрело пальцы, и Луиза позволила себе короткую улыбку, прежде чем толкнуть дверь.
Тепло обволокло её, словно мягкое одеяло, мгновенно стирая остатки холода, накопившиеся по пути сюда. Светильники в стенах излучали мягкий свет, создавая уютную и расслабляющую атмосферу. Едва заметный пар стелился по углам, а кедровый аромат наполнял лёгкие.
Она аккуратно положила полотенце на деревянную скамью и начала развязывать пояс халата. Её движения были неторопливыми, почти ритуальными, как будто она сбрасывала с себя не только одежду, но и груз мыслей. Халат соскользнул на пол, оставив её в белоснежном купальнике, подчёркивавшем ее изящную фигуру.
Луиза медленно подняла взгляд к камням в центре сауны. Их тепло манило, заставляя забыть обо всём. Она опустилась на скамью, провела рукой по гладкой поверхности, затем откинулась назад, позволяя теплу начать своё целительное действие.
Прикрыв глаза, она наслаждалась обволакивающим теплом. Каждая мышца постепенно расслаблялась, усталость уходила, растворяясь в жаре. Она глубоко вдохнула, наполняя лёгкие насыщенным кедровым ароматом. Но вместе со спокойствием в сознание начали проникать странные, беспокойные мысли.
Едва уловимый шёпот донёсся с границы слуха, будто стены, прогретые жаром, начали говорить. Луиза открыла глаза, слегка нахмурившись. Сауна была пуста, её светлые деревянные панели отражали приглушённый свет, а пар лениво стелился вдоль пола. Возможно, ей это показалось.
Чтобы отвлечься, она подошла к центру сауны. Камни на железной решётке сияли тусклым оранжевым светом. Наполнив ковш водой из деревянной бочки, Луиза, чуть помедлив, плеснула её на раскалённую поверхность.
Шипение раздалось мгновенно, оглушительно, словно резкий вдох. Облако густого пара стремительно поднялось, окутывая всё плотной завесой. Луиза сделала шаг назад и вдохнула – её дыхание сбилось. Вместо ожидаемого кедрового аромата пар принёс что-то удушающее, тягучее, словно невидимые нити оплели её грудь.
– Что за… – прошептала она, но голос оборвался. Головокружение накрыло её волной.
Её руки потянулись к стене, но пальцы лишь скользнули по влажному дереву. Она упала на колени, хватая воздух, но каждый вдох только усиливал боль. Жар заполнял лёгкие, как огонь. Сауна начала расплываться, а тени в густом тумане приобрели причудливые, пугающие формы.
И вдруг среди теней она увидела его.
Фигура возникла прямо над камнями, будто рождённая из пара. Высокий мужчина в шляпе с широкими полями, скрывавшей его лицо, но не зловещую ухмылку. Узкие глаза пронзали её сознание холодом. Плащ, струившийся вдоль фигуры, напоминал клубящийся туман, а вытянутые вперёд руки походили на когти, готовые сомкнуться на её шее.
Это был он. Маркиз де Сад.
Мысль промелькнула, как молния, но вскоре её поглотила тьма. Луиза рухнула на пол, её тело безвольно застыло в клубах пара. Фигура над камнями начала таять, исчезая так же внезапно, как появилась.

Глава 4
Утро в «Ля Вертиж» начиналось медленно. Само здание сопротивлялось пробуждению. Серые лучи зимнего солнца лениво пробивались сквозь тяжёлые шторы, а звуки были едва уловимыми: шелест шагов прислуги, потрескивание камина, лёгкий звон столового серебра. Однако что-то в атмосфере отеля было неправильным, напряжение витало в воздухе, как статическое электричество перед грозой.
Гости собирались за завтраком неспешно. Софи и Антуан Делькур сидели рядом. Их разговор сводился к коротким репликам, больше похожим на формальные замечания. Эмиль Дюмон листал газету, но каждую минуту мельком смотрел на окно, за которым бушевала снежная буря. Катрин Лаваль, привычно отстранённая, пыталась найти ответы в игре света на поверхности своей чашки.
Все уже успели устроиться за длинным столом, но одно место оставалось пустым. Никто сразу не обратил на это внимания, но, когда завтрак уже подходил к середине, стало очевидно, что кого-то не хватает.
– Луизы нет, – вдруг сказала Софи, нарушив тишину. Её голос прозвучал чуть громче, чем она ожидала, и привлёк внимание всех за столом.
Антуан бросил на неё короткий взгляд, словно не одобрял её вмешательства, но ничего не сказал.
– Возможно, она решила позавтракать в своей комнате, – не поднимая глаз, предположил Эмиль.
– Или просто спит, – добавил Филипп Готье с лёгкой усмешкой. – Признаюсь, после такого вечера я бы предпочёл не вставать вообще.
– Но она ведь приехала только вчера, – продолжила Софи чуть более напряжённо. – Если бы я была на её месте, то наверняка бы захотела познакомиться поближе с обстановкой, а не сидеть взаперти.
– Возможно, мадемуазель Белланже просто любит уединение, – произнёс Пьер, стоявший неподалёку. Он сделал шаг вперёд, глядя на гостей: – Однако, если это вызывает тревогу, я могу проверить.
Слова Пьера не вызвали возражений, но на мгновение за столом повисла вязкая тишина.
– Было бы лучше убедиться, что с ней всё в порядке, – наконец сказала Катрин мягко, но настойчиво.
Александр, оторвавшись от размышлений, которые, казалось, поглотили его с самого начала завтрака, поднял голову. Его карие глаза за круглыми очками внимательно посмотрели на собравшихся.
– В таких местах, как это, уединение может быть не столько выбором, сколько ответом, – произнёс он, его голос был глубоким и размеренным, словно каждое слово взвешивалось. – В XVIII веке многие полагали, что дома, подобные этому, имеют память. Камни, дерево, даже воздух – всё впитывает эмоции, как губка. Те, кто сюда приходит, могут неосознанно почувствовать это и начать избегать общества, пытаясь справиться с чем-то, что они не могут объяснить.
Он сделал паузу, затем, переведя взгляд на Пьера, добавил:
– Но иногда такие места не просто отражают наше состояние, они его усиливают. Возможно, мадемуазель Белланже почувствовала это раньше остальных.
После слов Ренара за столом снова наступила тишина. Гости переглянулись, словно пытались найти ответ друг в друге. Пьер кивнул, давая понять, что возьмёт ситуацию под контроль, и направился в сторону лестницы.
Как только он исчез, разговор за столом возобновился, но уже с явным напряжением.
– Я всё же не понимаю, почему вы так переживаете, – заметил Эмиль, отложив газету. – Мы ведь не знаем её.
– Вы говорите так, будто человеческая жизнь не имеет значения, – резко ответила Софи.
Антуан мягко коснулся её руки, призывая к спокойствию.
– Я просто сказал, что, возможно, это вовсе не повод для тревоги, – спокойно добавил Эмиль, но его слова вызвали лишь раздражённый взгляд со стороны Софи.
Филипп, который до этого момента молчал, вздохнул и откинулся на спинку стула:
– Может, прекратим спекуляции? Если с ней что-то случилось, Пьер разберётся. А если нет, то…
Он пожал плечами, не закончив фразу.
Катрин, наблюдавшая за этим с холодной отстранённостью, заговорила впервые:
– Вы говорите так, будто здесь всё под контролем. А я почему-то сомневаюсь, что это так.
Её слова не вызвали явной реакции, но заставили каждого невольно задуматься. Ветер за окнами завывал громче, словно пытаясь напомнить, что мир за пределами стен отеля готовит что-то большее, чем они могли предположить.
Между тем, Пьер остановился перед дверью комнаты Луизы Белланже. Гладкая и отполированная дубовая поверхность казалась барьером, за которым скрывалось нечто неизвестное. Пьер аккуратно постучал, дважды, выдержав короткую паузу между ударами.
– Мадемуазель Белланже? – позвал он, но голос его остался без ответа.
Он постучал ещё раз, громче, но тишина за дверью оставалась непроницаемой. Лёгкое беспокойство, до этого еле уловимое, стало ощущаться сильнее. Внимательно прислушавшись, Пьер склонился ближе к двери, но не услышал ни шороха, ни звука шагов.
Слегка нахмурившись, он достал из кармана небольшую связку ключей. Каждый ключ был аккуратно промаркирован, и после короткого поиска он нашёл нужный. Повернув его в замке, Пьер медленно открыл дверь.
Комната встретила его почти абсолютным порядком. Всё было на своих местах, словно хозяин не просто ушёл, а исчез, не оставив за собой даже малейшего следа. Постель была заправлена идеально, подушки аккуратно уложены, покрывало разглажено без единой складки. На туалетном столике лежали её духи и расчёска.
Пьер сделал шаг внутрь, оглядываясь по сторонам. Воздух был застывшим, холодным, будто окно было открыто всю ночь. Он подошёл ближе к кровати, но не обнаружил ничего необычного. Ни следов беспорядка, ни намёков на недавнее присутствие гостьи.
Затем его взгляд упал на окно. Шторы были слегка раздвинуты, и за стеклом виднелся снег, который теперь казался плотной стеной. Пьер задумчиво постоял несколько мгновений, затем обернулся, чтобы осмотреть остальные углы комнаты.
Но ничего. Никаких зацепок, никаких признаков того, что Луиза находилась здесь с утра.
Беспокойство стало ощутимым, и его невидимая тяжесть легла на плечи. Пьер аккуратно закрыл дверь и направился обратно вниз.
Войдя в гостиную, он остановился на пороге. Гости, заметив его возвращение, сразу прекратили разговоры. Их взгляды обратились к нему, в ожидании ответа.
– Её нет в комнате, – сказал Пьер, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Постель заправлена, всё на месте, но следов её присутствия нет.
Эти слова вызвали заметное волнение. Софи прикрыла рот рукой, Антуан нахмурился, а Филипп Готье покачал головой, пытаясь найти объяснение. Катрин, до этого сидевшая молча, внимательно посмотрела на Пьера.
– Что будем делать? – спросила Софи, не скрывая дрожи в голосе.
Пьер, выдержав паузу, спокойно ответил:
– Мы должны обыскать отель. Возможно, она просто решила прогуляться или отправилась в какое-то место, о котором забыла предупредить.
Слова прозвучали логично, но тревога в глазах гостей осталась. Даже в этом уединённом месте, где каждый привык рассчитывать только на себя, чувство изоляции теперь становилось ощутимым.
Прислуга разбрелась по отелю, каждый шаг гулко отдавался в его коридорах. Пространство казалось живым, сдерживающим дыхание в ожидании новой драмы. Мари, одна из старших горничных, взяла на себя организацию поисков. Она направила молодых помощниц к хозяйственным помещениям, а сама решила проверить зоны отдыха. Изначально мысль о том, что Луиза могла пойти в сауну, казалась ей неубедительной, но после долгих лет работы в «Ля Вертиж» Мари привыкла доверять интуиции.
В гостиной, которая обычно была наполнена лёгким гулом бесед, теперь царила волнительная тишина. Лицо Софи исказилось смесью страха и раздражения. Сама она ломала платок в руках. Антуан сидел рядом, глядя на жену в ожидании нового всплеска эмоций. Эмиль листал старую газету, которую явно не читал. Лишь Катрин выглядела спокойной: её внимание было сосредоточено на окне, за которым ветер кружил снежные вихри.
– Где она может быть? – Софи нарушила молчание тонким, дрожащим голосом. – Неужели никто из вас не считает это странным?
– Софи, пожалуйста, – Антуан обнял её за плечи, стараясь успокоить. – Дай прислуге время.
– Время? – она посмотрела на него так, будто он сказал что-то кощунственное. – У ЭТОЙ был вид, который мог привлечь что угодно, от маньяка до снежного зверя. И ты говоришь – дать время?
– Она могла просто выйти подышать воздухом, – предположил Филипп, не поднимая глаз. – Или, может быть, решила остаться в своей комнате.
– Её там нет, – резко сказала Катрин, не отрывая взгляда от окна. – Мы все это знаем.
Эти слова вызвали волны напряжённого молчания. Филипп хотел что-то сказать, но промолчал. Пьер, стоявший у камина, наконец, повернулся к гостям.
– Я уверен, что мы найдём её. Прошу вас сохранять спокойствие.
Его голос был твёрдым, но выражение лица выдавало беспокойство, которое он старательно скрывал.
Между тем, Мари, добравшись до двери сауны, остановилась. Что-то неуловимое заставляло её медлить. Она постучала, но ответа не последовало. Поколебавшись, она открыла дверь. Тёплый воздух вырвался наружу, смешанный с резким, едким запахом. Она сделала шаг внутрь и застыла.
На полу лежала Луиза Белланже. Её купальник ослепительно белел на фоне деревянных досок, а золотистые волосы разметались вокруг головы. Кожа приобрела странный сероватый оттенок, губы были синими, а тело – неподвижным. Картина напоминала тщательно созданный кадр из фильма, но ужас был настоящим.
Крик Мари эхом разнёсся по коридорам. Она выбежала из сауны, дрожа от ужаса. Услышав её, Пьер сорвался с места, за ним последовали остальные гости. Их шаги сливались в один гулкий ритм, как барабанный бой перед неминуемым приговором.
Пьер вошёл в сауну первым. Тёплый воздух ударил в лицо вместе с резким химическим запахом. Сцена, открывшаяся его глазам, была одновременно мрачной и нереальной. Луиза лежала так, будто она просто уснула на полу, но её цвет лица и положение тела говорили об обратном.
Доктор Антуан Делькур медленно подошёл к телу Луизы. В сауне стояла удушающая тишина, лишь изредка нарушаемая потрескиванием камней в печи. Тёплый воздух, пропитанный странным едким запахом, плотно окутывал помещение, вызывая у гостей лёгкое головокружение. Они стояли на пороге, не решаясь войти, словно невидимая сила удерживала их.
Антуан опустился на колени возле тела с лицом человека, привыкшего иметь дело со смертью. Луиза лежала на боку, её золотистые волосы обрамляли голову, как лучи заходящего солнца, но даже это великолепие не могло скрыть неестественности сцены. Кожа приобрела сероватый оттенок, а губы, потемневшие от удушья, резко выделялись на фоне её белого купальника.
– Никто ничего не трогает, – резко сказал Антуан, повернувшись к остальным. Его голос прозвучал твёрдо, хотя в глазах читалась тревога. – Пьер, откройте дверь. Здесь слишком жарко, и воздух может быть заражён.
Пьер кивнул, беспрекословно выполняя указание. Он медленно открыл дверь. Сам же он остался внутри, напряженно двигаясь, взглядом цепляясь за каждую деталь комнаты, словно он надеясь увидеть ответы.
Антуан, приглушив эмоции, принялся за осмотр. Он осторожно коснулся шеи Луизы, проверяя пульс, затем слегка приподнял веки, вглядываясь в мутные, лишённые жизни глаза. Его пальцы замерли на её запястье, затем он провёл рукой вдоль её плеча, изучая каждую деталь.
– Пульса нет, – наконец сказал он, выпрямляясь. Его голос звучал ровно и устало. – Она мертва.
– Но как? – раздался испуганный голос Софи. Её руки дрожали, когда она прикрыла рот. – Она ведь только вчера была жива и выглядела прекрасно!
Антуан мельком взглянул на неё, но ответил сухо:
– Это НЕ сердечный приступ.
Доктор Антуан Делькур, склонившись над телом Луизы, ещё раз внимательно осмотрел её неподвижное лицо. Тонкие нити волос, спутанные влагой, будто впитали окружающий воздух, насыщенный едким, чуть сладковатым запахом. Он осторожно наклонился к её рукам, осматривая ногти, которые казались чуть обесцвеченными.
– Это признаки отравления, – пробормотал он себе под нос, но достаточно громко, чтобы Пьер, стоявший неподалёку, услышал.
– Вы уверены? – Пьер подошёл ближе, но старался держаться на расстоянии.
Антуан резко выпрямился, бросив взгляд на Пьера.
– Я не уверен, но всё указывает на это. Лицо, цвет кожи, дыхательные пути… – он сделал жест в сторону камней. – Этот запах – слишком узнаваемый, чтобы спутать его с чем-то иным.
Катрин, стоявшая в дверях, внимательно наблюдала за доктором. Её спокойствие контрастировало с нарастающей тревогой остальных гостей.
– И что это за запах? – спросила она.
Антуан не сразу ответил. Он медленно направился к камням, которые всё ещё испускали слабый жар, но теперь казались неестественно влажными. Он склонился над ними, прикрыв лицо платком, вдохнул воздух и тут же отпрянул, его взгляд стал острым и напряжённым.
– Это аконитин, – произнёс он, вытирая лоб. – Ядовитое вещество, извлекаемое из борца. Очень сильный яд.
– Яд? – Софи вскрикнула, прижав руки к груди. – Как такое возможно?
Антуан выдержал паузу, осматриваясь.
– Если камни были обработаны этим веществом, то, попадая на них, вода испаряется, и пары яда распространяются по воздуху. Для человека, который находится в таком помещении, достаточно нескольких вдохов, чтобы потерять сознание и умереть.
Для всех точно в гонг ударили. Пьер опустил голову. Филипп нахмурился, его взгляд заметно ожесточился.
– Это что же, кто-то специально пропитал камни ядом? – спросил он.
– Вы правы, – ответила Катрин, её голос был холодным, как лёд. – Кто-то сделал это. И сделал намеренно.
– Вы это серьёзно? – Эмиль бросил на неё недоверчивый взгляд. – Может, это просто несчастный случай?
Катрин медленно обернулась к нему, её глаза были наполнены уверенностью.
– Несчастные случаи не происходят с таким уровнем тщательности. Это убийство.
Софи судорожно вдохнула, её лицо стало мертвенно-бледным.
– Но… кто мог это сделать? И почему?
– Это то, что мы должны выяснить, – вмешался Антуан, его голос стал твёрже. – Но одно очевидно: мы имеем дело не с простым несчастным случаем.
Пьер, наконец, поднял голову.
– Мы немедленно закроем это помещение – твёрдо и решительно произнёс Пьер. Его голос звучал как сталь, но в глубине глаз мелькнула тень беспокойства. – Однако есть ещё один вопрос, который мы должны решить прямо сейчас.
Он сделал шаг вперёд, бросив быстрый взгляд на неподвижное тело Луизы, лежащее на полу сауны. Её золотистые волосы теперь казались мёртвыми нитями, рассыпавшимися по деревянным доскам. Пьер тихо вдохнул, как будто собираясь с духом, и повернулся к остальным.
– Тело мадемуазель Белланже не может оставаться здесь. Мы отрезаны от мира, и связи с властями пока нет. Я бы уже связался с ними, но сейчас это невозможно. А здесь, в тепле, тело начнёт разлагаться.
Филипп нахмурился, его взгляд заметно ожесточился.
– Что вы предлагаете? – спросил Ренар. Его тон был сдержанным.
– В отеле есть два морозильных помещения для продуктов. Одно из них сейчас пустует, – продолжил Пьер. – Мы могли бы временно поместить тело туда, чтобы избежать ускоренного разложения. Это решение временное, но необходимое.
Софи зажала рот рукой, её глаза расширились от ужаса.
– В морозильник? Как мясо? – прошептала она.
Антуан осторожно положил руку ей на плечо, стараясь успокоить.
– Это разумное решение, – сказал он, переводя взгляд на Пьера. – Я помогу вам.
Пьер коротко кивнул, явно облегчённый поддержкой.
– Тогда давайте сделаем это сейчас. Чем быстрее, тем лучше, – заключил он.
Взявшись за дело, Пьер и Антуан действовали молча, лишь изредка обмениваясь короткими замечаниями. Они завернули тело Луизы в плотную ткань, найденную в кладовой. Пьер аккуратно поднял её за плечи, а Антуан поддерживал ноги. Их шаги эхом разносились по пустым коридорам, пока они направлялись в подвал.
Холод морозильного помещения резко ударил в лицо, когда они открыли дверь. Белые стены, пустые полки и металлические поверхности создавали почти стерильную обстановку, которая резко контрастировала с недавними событиями. Антуан первым вошёл внутрь, держа дверь, пока Пьер аккуратно вносил тело.
Они осторожно уложили её на одну из полок. Пьер на мгновение задержал взгляд на лице Луизы, теперь покрытом лёгким инеем. В этот момент что-то в нём дрогнуло, но он быстро взял себя в руки.
– Это необходимо, – пробормотал он, как бы оправдываясь перед ней. – Так будет лучше.
Антуан лишь кивнул. Когда они вышли из подвала, закрыв дверь на замок, Пьер оглянулся на врача.
– Спасибо за помощь, доктор. Это тяжёлая задача, но вы поступили правильно.
Антуан промолчал, его мысли явно были где-то далеко. Вместе они вернулись к остальным гостям, оставляя за спиной ледяное убежище, где теперь покоилось тело Луизы.
Фойе, освещённое неровным светом камина, замерло вместе с гостями, которые собрались вокруг картины с маркизом де Садом. Напряжение висело в воздухе, словно невидимый груз давил на каждого из присутствующих. Пьер Моро стоял у стены, его взгляд был сосредоточен, но не выдавал эмоций, хотя внутри он явно чувствовал нарастающее беспокойство.
Катрин Лаваль, стоявшая ближе всех к полотну, вдруг заметила нечто странное. Она сделала шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть детали. Её глаза округлились, а рука невольно поднялась к губам.
– Посмотрите… – её голос прозвучал почти шёпотом, но в тишине фойе его услышали все. – Одна из фигур… Она изменилась.
Гости обратили внимание на её слова, и вскоре взгляд каждого был прикован к картине. Одна из безликих фигур, окружавших маркиза, обрела черты – черты Луизы Белланже. Её золотистые волосы, холодные голубые глаза и высокие скулы были изображены с поразительной точностью. Казалось, что это лицо смотрит прямо на них, из глубины холста, с пугающей живостью.
– Это невозможно, – прошептала Софи, прижав руку к сердцу. Её голос дрожал. – Этого просто не может быть!
– Но это… она, – произнёс Филипп, протягивая руку к полотну, но не решаясь прикоснуться. – Я видел её вчера вечером. Это точно её лицо.
Эмиль Дюмон, напротив, стоял, сжав губы и глядя на картину, как на смертельную угрозу.
– Это нечто за пределами нашего понимания, – пробормотал он. – Никто из нас не мог бы нарисовать это за одну ночь. Но кто… или что это сделало?
Пьер шагнул вперёд, чтобы занять более решительную позицию.
– Возможно, это всего лишь совпадение, – начал он, пытаясь взять ситуацию под контроль. – Иногда наш разум видит то, чего нет, особенно в таких обстоятельствах.
– Совпадение? – Жанна Дюваль, до этого молчавшая, произнесла это слово с явной насмешкой. – Вы действительно так думаете, месье Моро? Или вы пытаетесь убедить в этом себя?
Катрин, не отрываясь от картины, повернулась к Александру Ренару.
– Профессор, вы говорили, что такие артефакты могут быть частью ритуалов, – напомнила она. – Возможно, эта картина… что-то большее, чем просто произведение искусства?
Ренар кивнул, его взгляд был прикован к лицу Луизы на картине. Он сделал шаг вперёд и заговорил. Его голос звучал глубже обычного, как будто каждое слово весило тонну.
– Это подтверждает мои догадки. Такие работы создавались не для украшения. Они были связаны с магическими ритуалами, с идеей заключения душ или манипуляции энергиями. Судя по всему, эта картина живая. И, возможно, она запечатлевает тех, кто… отдал жизнь.
– Отдал жизнь? – перебил его Филипп, в голосе которого звучал панический надрыв. – Вы хотите сказать, что каждый, кто умирает, становится частью этой картины?
Ренар посмотрел на него с тяжёлым выражением лица.
– Именно это я и говорю.
Все в комнате затихли. Лица гостей побледнели, кто-то сделал шаг назад, кто-то прикрыл рот руками, не веря происходящему.
– Это безумие, – истерично резко произнесла Софи. – Мы не можем верить в такие… суеверия.
– А вы видите здесь какое-то другое объяснение? – спросила Жанна. – Луиза мертва, её лицо на картине. Что ещё нужно, чтобы вы поверили?
Пьер поднял руку, пытаясь успокоить их.
– Прошу всех сохранять спокойствие, – сказал он твёрдо. – Мы должны разобраться в происходящем. Паника не поможет.
Но его слова ушли в пустоту. Гости переглядывались, и страх постепенно превращался в недоверие. Теперь каждый начинал подозревать другого. Катрин, которая продолжала внимательно наблюдать за картиной, произнесла тихо, но с отчётливой уверенностью:
– Это не просто случайность. Что бы это ни было, оно требует наших жизней.
Фраза прозвучала, словно приговор. Никто не знал, что сказать, и даже ветер за окнами, казалось, усилил свой вой, словно вторя её словам.
Снег, казалось, падал не хлопьями, а целыми слоями, закрывая мир за стенами отеля непреодолимой белой стеной. Каждое завывание ветра было похоже на отчаянный крик, эхом отскакивающий от горных склонов. Гости, которые ещё пытались убедить себя, что эта буря временная, постепенно начали понимать – отель теперь их единственный мир.
Пьер Моро, стоявший у окна в вестибюле, наблюдал за снежной завесой. Его взгляд был сосредоточен, но в чертах лица угадывалась тень беспокойства. Он чувствовал, как с каждой минутой паника среди гостей возрастает. Изоляция всегда пробуждает страх.
Внезапно свет в вестибюле мигнул, и огоньки ламп на мгновение погасли, погрузив комнату в пугающий полумрак. Мягкий свет камина стал единственным источником тепла и уюта. Когда электричество вернулось, гости, собравшиеся в гостиной, переглянулись.
– Это что ещё такое? – пробормотал Эмиль, закрывая газету и нервно постукивая пальцами по краю стола. – Проблемы с электричеством?
– Видимо, буря задела провода, – предположил Филипп, но его голос звучал неубедительно.
– Буря? – Жанна Дюваль, сидевшая в тени, медленно подняла голову. Её голос звучал низко и спокойно, но в нём была тревога. – Нет, это не просто буря.
Катрин Лаваль сидела неподалёку и внимательно наблюдала за каждым, собирая кусочки головоломки. Её взгляд задержался на Жанне.
– Вы хотите сказать, что… что-то другое вызывает это? – осторожно спросила она.
Жанна медленно кивнула.
– В подобных местах, как этот отель, энергия накапливается, – ответила она. – А когда происходит что-то необычное… она может выйти наружу.
В этот момент свет снова мигнул. На этот раз он отсутствовал дольше, и в коридорах раздался звук, напоминающий шаги. Все замерли, словно боясь потревожить тишину.
– Это был ветер? – Софи сжала руку Антуана, её лицо побледнело.
– Я пойду проверю, – уверенно произнёс Пьер и направился в сторону коридора.
Однако в коридоре не оказалось ничего подозрительного. Только длинные тени, искажённые слабым светом люстр, которые продолжали мерцать. Возвращаясь в гостиную, он почувствовал лёгкий холодок по спине, но решил списать это на свою усталость.
Гости начали расходиться по своим комнатам, но странные звуки не прекращались. Катрин, шедшая по одному из коридоров, остановилась. Ей показалось, что за её спиной раздался шёпот. Она обернулась, но никого не увидела.
– Катрин? – раздался голос Ренара из соседней комнаты. – Всё в порядке?
Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.
– Да, просто… послышалось, – ответила она неуверенно.
Профессор вышел в коридор, держа в руках старинную книгу.
– В таких местах лучше не доверять своим чувствам, – сказал он с загадочной полуулыбкой. – Они могут подвести.
Катрин внимательно посмотрела на него.
– Вы тоже это чувствуете? – тихо спросила она.
Ренар немного помедлил, затем кивнул.
– Да. Здесь что-то есть. И это не просто буря.
Время шло, но странности становились всё более заметными. В одной из пустых комнат Софи услышала звуки, похожие на приглушённый смех. Она открыла дверь, но никого там не оказалось. В другой момент Антуан, проходя мимо закрытой двери, ощутил холодный поток воздуха, хотя все окна и двери были заперты.
Пьер, оставшись в вестибюле, пытался понять, как справиться с ситуацией. Он понимал, что гости начинают паниковать. Однако паника могла обернуться ещё большей угрозой.
В глубине коридоров Катрин и Ренар вновь остановились у картины с маркизом де Садом. Она выглядела иначе. Очертания фигур стали чётче, как будто они медленно приобретали жизнь.
– Она меняется, – прошептала Катрин, не отводя взгляда от холста.
Ренар склонился ближе, его глаза блестели от интереса.
– Это невозможно, – сказал он, но в его голосе слышалась неуверенность. – Или же… это часть её природы.
– Что вы имеете в виду? – Катрин повернулась к нему.
– Такие картины часто создавались не для украшения, – объяснил он. – Они были инструментами. Для запечатывания чего-то. Возможно для того, чтобы удерживать. Или чтобы выпускать.
Эти слова заставили Катрин вздрогнуть. Она отвернулась от картины, но ощущение, что за ней наблюдают, не покидало её.
К ночи в отеле стало совсем темно. Электричество отключилось, и теперь весь отель освещали только свечи. Тени от их огоньков плясали по стенам, превращая их в зловещие силуэты. Каждый гость чувствовал, что отель становится всё менее гостеприимным, а их положение – всё более безнадёжным.
В фойе оставаться больше не было сил. Атмосфера, накалённая страхом и подозрениями, давила на Катрин сильнее, чем она ожидала. Она почти машинально вышла из комнаты, чувствуя, как её взгляд всё ещё тянется к зловещей картине. Позади раздались уверенные шаги, и через мгновение рядом оказался профессор Ренар. Его задумчивый взгляд под круглой оправой очков говорил о том, что он тоже искал тишину.
– Вам не по себе, – заметил он, аккуратно подбирая слова. – Я прав?
Катрин коротко кивнула, не оборачиваясь. Она остановилась у двери в гостиную, её рука дрогнула на ручке, но она всё же вошла внутрь. Огни камина мерцали в полумраке, мягко освещая просторное помещение. Катрин подошла ближе к огню и опустилась в кресло, инстинктивно обхватив себя руками.
– Странно, что в таком тепле всё равно чувствуешь холод, – сказала она, словно себе.
Ренар сел напротив, положив руку на резной подлокотник. Внимательный, но ненавязчивый, он терпеливо ждал, пока Катрин заговорит. Наконец она подняла на него глаза.
– Вы, наверное, думаете, что я из тех, кто привык к комфорту, кто всегда получал всё, чего хотел? – тихо произнесла она.
Профессор чуть приподнял бровь, но промолчал, предоставляя ей продолжить.
– Но это не так, – добавила она. – Всё, что у меня есть, я вырвала у жизни. Каждый шаг – через боль, страх и отчаяние.
Ренар не перебивал, лишь чуть наклонился вперёд, давая понять, что слушает внимательно. Катрин провела рукой по гладкой поверхности подлокотника, пытаясь найти слова.
– Я выросла в крохотной деревне. Никто не верил, что у меня есть будущее, даже я сама. Моё детство – это холодные зимы и постоянная борьба за выживание. Отец пил, а мать… – Она замялась, глядя в пламя камина. – Мать просто исчезла однажды. Ушла и не вернулась.
Профессор молчал, но его глаза выражали сочувствие, и Катрин это почувствовала.
– Когда мне было семнадцать, я сбежала. Уехала в Париж, думая, что там всё будет иначе. Но жизнь оказалась ещё жестче. Работала официанткой, жила в комнате с прогнившим полом. Каждый день – борьба, чтобы заработать хоть немного. А потом… – Она на секунду замолчала, её голос стал тише. – Потом мне повезло. Я встретила человека, который дал мне шанс. Маленькая статья в местной газете, ещё одна… Так началось моё настоящее.
Ренар осторожно спросил:
– И вы сразу выбрали журналистику? Или это был вынужденный выбор?
Катрин улыбнулась горько.
– Я хотела найти правду. Всегда. Даже когда никто не верил в меня, я знала, что правда – это сила. Она может изменить жизнь, может разрушить ложь, в которой мы живём.
Её глаза встретились с глазами профессора, и он увидел в них что-то большее – не только боль прошлого, но и внутреннюю силу.
– Но, чтобы добиться успеха, мне пришлось пройти через многое, – продолжила она. – Меня называли слишком настырной, слишком упорной. Я слышала о себе всё: что я готова продать душу за статью, что у меня нет совести. А я просто делала своё дело. Свою работу.
– И в этом вы нашли себя? – спросил Ренар мягко.
Катрин отвела взгляд.
– Нашла ли? Иногда мне кажется, что да. Но бывают моменты, как сейчас, когда всё кажется зыбким. Как будто весь мой опыт, весь мой путь – это лишь подготовка к чему-то большему, более опасному.
Она замолчала, а профессор остался на месте, давая ей пространство. Пламя камина отбрасывало пляшущие тени на стены, словно подчёркивая её рассказ.
– А вы? – неожиданно спросила она. – Вы говорите, что знаете о таких вещах, как эта картина. Но вы ведь тоже не просто так оказались здесь, верно?
Профессор чуть улыбнулся. Казалось, он выбирает, что сказать, а что оставить в секрете.
Ренар, некоторое время задумчиво глядя на пламя камина, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Его лицо приобрело тень меланхолии, словно он мысленно возвращался в прошлое.
– Вы правы, мадемуазель Лаваль, – произнёс он наконец, его голос был низким, но проникновенным. – Я тоже здесь не случайно. Хотя, возможно, моя история не столь драматична, как ваша.
Катрин слегка улыбнулась, позволяя себе немного расслабиться.
– Я родился в Лионе, в семье учёных. Мои родители были одержимы знанием: отец – археолог, мать – историк искусств. Они привили мне эту жажду открытий. В детстве я часами просиживал в их кабинете, листая древние фолианты и глядя на старинные карты. Казалось, каждая из них хранила свои тайны.
Он на секунду замолчал, а потом продолжил, слегка понизив голос:
– Но настоящий интерес ко всему мистическому появился позже, когда я оказался в Румынии. Был молодой аспирант, отправленный изучать местные народные предания. Там, в одной из деревень, я впервые услышал о картинах, запирающих души. Старая женщина, у которой я остановился, рассказала мне, что её прадед видел, как такие картины использовались в ритуалах. Это были не просто холсты, а… инструменты. Средства, связывающие мир живых и мёртвых.
Катрин внимательно слушала, сосредоточившись на словах Ренара.
– Вы говорите, что эта картина может быть связана с чем-то подобным? – спросила она.
Ренар кивнул, его взгляд на мгновение остановился на её лице.
– Я не уверен, но признаки есть. Эта работа… Она не просто произведение искусства. Она создавалась с целью. Вопрос в том, с какой именно.
Катрин нахмурилась.
– И вы думаете, эта цель – жертвы? То, что произошло с Луизой и Леоном… Это может быть частью какого-то ритуала?
Ренар скрестил пальцы, его голос стал чуть громче.
– Возможно. Такие ритуалы часто предполагают жертвы. Это усиливает магическое воздействие. Если картина действительно связана с таким ритуалом, то каждое новое лицо на ней приближает к завершению обряда.
– Завершению? – переспросила Катрин. – Но зачем? Что это даст?
Профессор на мгновение замолчал, словно взвешивая свои слова.
– Трудно сказать. Но в древних текстах часто упоминается, что такие обряды могут даровать бессмертие, силу, власть. Или, что более вероятно, освободить что-то или кого-то, запертого внутри.
Эти слова заставили Катрин напрячься. Она посмотрела на камин, как будто пытаясь переварить услышанное.
– Значит, если мы ничего не сделаем, смерти продолжатся, – произнесла она, её голос прозвучал как утверждение, а не вопрос.
Ренар кивнул.
– Похоже на то. Но мы можем попытаться понять, как это остановить. Всё начинается с изучения самой картины.
– Тогда завтра утром мы этим займёмся, – твёрдо заявила Катрин. – Надо узнать всё, что можно, пока не стало слишком поздно.
Ренар одобрительно кивнул, его глаза блеснули решимостью.
– Это разумное решение. Но будьте готовы: истина может оказаться куда более страшной, чем нам хотелось бы.

Глава 5
Буря за окнами продолжала бушевать, словно напоминание о том, что мир за пределами отеля перестал существовать. В «Ля Вертиж» время словно замерло. Тишина, прерываемая лишь завыванием ветра, становилась всё тяжелее, давя на каждого из гостей. Атмосфера угнетала, вынуждая их искать утешения в разговоре, хотя многие предпочли бы молчать.
В комнате Делькуров свет был приглушённым, и слабые отблески лампы едва касались стен. Софи сидела на краю кровати, её взгляд был устремлён в пол. Тишина между ней и Антуаном становилась почти невыносимой. Антуан стоял у окна, глядя на снежную бурю. Его плечи были напряжены, будто каждое слово, которое он собирался сказать, было камнем на его сердце.
– Ты действительно думаешь, что я ничего не знаю? – наконец произнесла Софи, её голос был холодным и резким.
Антуан вздрогнул, но не обернулся.
– О чём ты? – спросил он, стараясь сохранить спокойствие, но в голосе прозвучала неуверенность.
– О тебе, – резко ответила Софи и её глаза вспыхнули гневом. – О твоих… развлечениях.
Он медленно повернулся к ней:
– Софи, ты говоришь так, будто я всю жизнь лгал тебе, – начал он, подходя ближе. – Это не так.
– Не так? – Софи горько рассмеялась. – Ты думаешь, я ничего не замечала? Каждый раз, когда ты поздно возвращался с работы, каждый взгляд, который ты бросал на женщин. Я видела всё, Антуан.
– Я не могу изменить то, что было, – признался он, опустив голову. – Но я никогда не переставал любить тебя. Ни на мгновение.
Софи поднялась, и хотя руки у нее дрожали, она старалась держаться. Её голос стал тише, но от этого не менее резким:
– Ты думаешь, это оправдание? «Любил тебя»? Любил и в то же время предавал? Как можно совмещать одно с другим?
Антуан сделал шаг вперёд. Его руки непроизвольно сжались в кулаки.
– Ты не понимаешь. Я пытался… пытался быть лучше. Но жизнь, работа, давление – всё это тянуло меня вниз. Иногда я чувствовал, что теряю себя.
– И находил себя в других? – Софи фыркнула, отводя взгляд. – Я была для тебя просто… привычкой?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71539327?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.