Неизвестные юристы Беларуси
Неизвестные юристы Беларуси
Леонид Дроздов
Франциск Скорина, Лев Сапега, Казимир Лыщинский, Сымон Курович, Кастусь Калиновский, Винцент Дунин-Марцинкевич, Франтишек Богушевич, Владимир Спасович, Максим Богданович, Борис Утевский, Алесь Петрашкевич… Все они были юристами по образованию, призванию либо работе. Это главный критерий, который объединил их имена под одной обложкой. Юридическая составляющая в их жизни – главный акцент книги, в которой в основном собраны статьи, опубликованные ранее.
Неизвестные юристы Беларуси
Леонид Дроздов
Дизайнер обложки Леонид Дроздов
Фотограф Леонид Дроздов
© Леонид Дроздов, 2025
© Леонид Дроздов, дизайн обложки, 2025
© Леонид Дроздов, фотографии, 2025
ISBN 978-5-0065-2561-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Юрист, ставший национальным героем
Не раз приходилось сталкиваться с мнением, что белорусы не только плохо знают своих национальных героев, но и не дорожат своей историей. C этим тезисом в большинстве случаев можно согласиться. Общая тенденция такова: белорусам всегда интересны любые мировые, западноевропейские, американские и даже российские герои, но только не свои собственные, не белорусские. Обоснование этому простое: в последние 250 лет белорусы привычно стояли на мировой сцене с самого краешка, что называется, на задворках великой империи. Виной тому многолетняя оккупация Российской империей и информационный вакуум.
Нашему герою отчасти повезло, отчасти нет. Так, до настоящего времени нет ни одной его полной научной или научно-популярной биографии. Она отсутствовала в популярной серии «Жизнь замечательных людей» («ЖЗЛ») в годы существования СССР. Не появилась его биография и в независимой Беларуси (серия «ЖЗЛБ»). И если в первой серии были изданы тысячи книг, то во второй – всего два десятка. Иными словами, самое время заполнять пробелы.
Тем не менее имя нашего героя на слуху, оно широко известно, каждый знает его со школьной скамьи. В своих стихах его воспели как минимум три народных поэта БССР: Янка Купала, Петрусь Бровка, Максим Танк, а также Янка Сипаков, Михась Машара, Валентин Тавлай, Михась Климкович (автор гимна БССР), Владимир Короткевич, Сержук Соколов-Воюш, Геннадий Буравкин, Сергей Граховский. И это далеко не полный список поэтов, прославивших нашего героя. Однако ему посвящены не только стихи, но и поэмы, песни, пьесы, картины, оперы, балет, спектакли, скульптуры, документальная кинолента и несколько художественных фильмов.
Про него написаны сотни исторических статей, очерков, монографий. Его таинственный образ присутствует на страницах одного из самых знаменитых романов Владимира Короткевича «Колосья под серпом твоим».
Однако в данном случае нас в первую очередь он интересует как юрист. Тем более повод написать о нем есть – в прошлом году исполнилось ровно 180 лет со дня его рождения, а в этом году исполняется 155 лет со дня казни.
Вторая причина написать о нем – в последнее время предпринимаются неоднократные попытки очернить его имя и деятельность.
Для своего времени наш герой получил весьма приличное образование. Он учился в самом престижном вузе – Императорском Санкт-Петербургском университете, в который поступил в 1856 году на юридический факультет на курс камеральных наук. В отличие от небольшой группы казенных студентов наш герой был студентом «своекоштным», т.е. обучался за счет собственных средств.
Главной целью курса камеральных наук было изучение способов извлечения наибольшего дохода из государственных имуществ. Для этого помимо изучения собственно камералистики (экономика, аудит, финансы) изучались и практические науки (сельское хозяйство, лесоводство, горное дело, торговля и т.п.). Камеральное отделение было открыто с 1843 года, и в него вошли предметы, которые читались на юридическом и философском факультетах. Иными словами, оно предназначалось для «приготовления людей, способных к службе хозяйственной или административной». В наше время эту специальность, наверное, назвали бы «хозяйственное право», а квалификацию – «юрист-хозяйственник».
Нам точно известны отметки, которые наш герой получил, обучаясь в университете:
– государственное право Российской империи, государственное право европейских держав, законы государственного благоустройства и благочиния, законы о финансах, политической экономии, статистике, технологии, сельском хозяйстве, ботанике и русской истории – отлично;
– русское гражданское право, русское уголовное право, всеобщая история, логика и психология, гражданская архитектура – хорошо;
– животное царство, русский и французский языки – достаточно.
Поведение – отлично-хорошее.
Как следует из диплома, профильные предметы для юриста-хозяйственника наш герой знал на «хорошо» и «отлично». И только с языками и биологией не очень дружил. Возможно, самым главным и нужным для него был родной язык – белорусский, может быть, значимым был еще польский. Но оба этих языка в Императорском Санкт-Петербургском университете в то время не изучали.
Среди преподавателей, чьи лекции слушал наш герой, были лучшие представители российской науки: знаменитые юристы Константин Кавелин и наш земляк Владимир Спасович, историки Николай Костомаров, Николай Устрялов и др. Кстати, именно В. Спасовича обвинял виленский генерал-губернатор Михаил Муравьев в распространении вольнодумства среди студенчества. И только отсутствие письменных улик спасло знаменитого ученого от неприятностей со стороны властей.
28.07.1860 наш герой закончил Санкт-Петербургский университет со степенью кандидата права. Однако в этой степени он был утвержден только 21.01.1861. В этот день ему как раз исполнилось ровно 23 года.
Утверждение в степени кандидата права означало, что кандидатскую диссертацию к этому времени он уже написал и сдал в университет. К сожалению, эту его работу исследователям отыскать не удалось. Безусловно, она была посвящена правовым вопросам, но каким именно – остается тайной. Можно предположить, что ее тематика – законодательство Великого княжества Литовского.
Степень кандидата права давала возможность занять по гражданской службе чин Х класса и право считаться в первом разряде чиновников. В гражданской службе Х классу Табели о рангах соответствовала должность – коллежский секретарь. Среди наиболее известных в истории Российской империи коллежских секретарей можно назвать такие имена, как Александр Пушкин, Иван Тургенев.
При поступлении на военную службу степень кандидата права позволяла занять офицерскую должность по выслуге 3 месяцев в унтер-офицерском звании. Производство в офицеры должно было последовать даже в случае отсутствия вакансий в соответствующем полку.
17.02.1861 он получил свидетельство об окончании Санкт-Петербургского университета, а уже 2 марта этого же года подал виленскому генерал-губернатору прошение о назначении на службу. Однако ему было отказано по причине отсутствия вакансий. Предпринимал он и другие попытки поступить на службу, но отклонены были и прошения о зачислении в Министерство государственных имуществ и другие ведомства. Удивительное дело, но Министром государственных имуществ в то время был Михаил Муравьев, тот самый, который получил страшное прозвище «Вешатель». Каким-то невероятным образом, но судьбы двух этих людей переплелись, чтобы потом один отдал приказ казнить другого.
Собственно говоря, возможно именно по причине отсутствия официальной работы нам не известна профессиональная деятельность нашего героя как юриста. Зато он стал широко известен как публицист и революционер.
И все же с его именем связана не одна детективная история. Свою корреспонденцию он по большей части писал симпатическими чернилами, дабы посторонние были в неведении его мыслей и задумок. По причине свободомыслия и распространения изданий, призывавших к восстанию против царизма, он находился на нелегальном положении.
С 29.10.1862 по 28.01.1864 за ним безуспешно охотилась вся жандармерия Виленской и Гродненской губерний. Почти полтора года власти не могли напасть на его след. Некоторые жандармы даже получили выговоры за недостаточное рвение в розыске. Сам герой, чтобы оставаться неизвестным, постоянно сменял фамилии, под которыми проживал на постоялых дворах и съемных квартирах. Вот только некоторые из них: Макаревич, Хамович, Чарновский, Витаженец.
Нигде он не задерживался надолго. Не раз и не два ему приходилось уходить от полицейской погони. Однажды наш герой пробыл в имении отца всего только день и уехал, несмотря на все просьбы старика остаться. А буквально на следующий день нагрянула полиция. Царские сыщики следовали за ним по пятам. В этот раз они разминулись, полиция была с одной стороны Немана, а он – с другой, уже подъезжал к Гродно.
В другой раз, а дело было в самом начале зимы 1863 года, чтобы уйти от ареста на конспиративной квартире, ему пришлось ночью через окно выбраться на черепичную крышу в одном белье. И пролежать там на морозе все время, пока шел обыск. Про этот случай он сам написал своему другу: «Не волнуюсь ни о чем, то через окно на крышу, то другими способами ускользаю. Пока бог охраняет, но если придется повиснуть, то пусть это будет на потеху всем литовским панам и пресветлой Москве».
Тем не менее 29.01.1864 в результате предательства он все же был арестован. А по окончании следствия, спустя 40 дней после ареста, 10.03.1864 как один из главных организаторов восстания против царизма в Беларуси и Литве был повешен на Лукишской площади в Вильно. Ему было полных 26 лет. С момента получения диплома кандидата права минуло всего 3 года с небольшим.
– Имя. В памяти народа остался не под тем именем, которое официально носил. Его полное имя – Викентий Константин Калиновский, однако все его знают как Кастуся Калиновского. Изначально он был крещен в католическом костеле под именем Викентий, вторично, через два месяца, под двумя именами – Викентий Константин. За глаза его порой называли со скрытой ухмылкой «Круль Литвы» (Король Литвы).
– Родина. Он родился в Мостовлянах Гродненской губернии Российской империи. Жаркий спор за эту территорию белорусы с поляками ведут с 1569 года. Только в 1945 году она окончательно отошла от БССР к Польше. Д. Якушовка, где находилось имение отца, в котором провел свое отрочество К. Калиновский, сейчас находится в Свислочском районе Гродненской области.
– Национальность и язык. За национальность героя спорят три народа: белорусы, поляки и литовцы. Он был отличным публицистом, издал 7 номеров газеты «Мужицкая правда», они написаны на белорусском языке латиницей. Это была первая нелегальная белорусская газета. Известны также несколько номеров польскоязычной газеты «Знамя свободы», которая приписывается его авторству. Свои материалы он часто подписывал псевдонимом «Яська-гаспадар з-пад Вiльнi». Его единственное известное предсмертное стихотворение также написано по-белорусски.
– Пароль. Предатель, выдавший местонахождение руководителя восстания властям, выдал и пароль, которым пользовались повстанцы: «Каго любiш? – Беларусь! – То, узаемна!». И пароль этот помогает понять многое в национальной принадлежности нашего героя и его политических пристрастиях.
– Казнь. Когда оглашали приговор, назвали его полное имя и социальный статус: дворянин Викентий Константин Калиновский. В ответ он заспорил: «У нас нет дворян, у нас все равны!». Его предсмертные слова стали знамениты.
– Могила. Изначально его похоронили тайком на склоне горы Гедимина в бывшей столице ВКЛ – Вильно. В 2017 году в результате оползня обнаружены 4 могилы с останками 7 казненных революционеров, среди них предположительно К. Калиновский. После идентификации останков он нашел вечный покой в каплице на кладбище Росса в Вильнюсе.
– Орден. Один из высших орденов нашей страны был назван в его честь, но так никогда и никому не был вручен.
– Память. В нашей стране есть только один скромный памятнику ему (г. Свислочь). Улиц, названных в его честь, гораздо больше (Минск, Гродно, Могилев, Барановичи, Ганцевичи, Жодино, Лида, Молодечно, Мосты, Несвиж, Новогрудок, Островец, Ошмяны, Полоцк, Пружаны, Свислочь).
– Эпиграф. После обретения независимости правительственная газета «Рэспублiка» длительное время выходила с его словами, которые были взяты в качестве эпиграфа: «Не народ для yрада, а yрад для народа». Сейчас этих слов в газете в качестве эпиграфа уже нет.
– Политическое завещание: «Ведь я тебе из-под виселицы говорю: Народ, ты только тогда заживешь счастливо, когда над тобой царя уже не будет».
Глава 2. Юрист, сожженный на костре
В 10 км к северу от границы с Польшей и в 27 км к северо-западу от центра Бреста стоит небольшая деревенька Лыщицы. Сегодня, помимо жилых домов, там есть только магазин и кладбище, и ничего больше. Согласно статистическим данным в 2018 году в ней числилось меньше 80 человек. Однако в прежние времена народу там жило много. Например, в 1878 году – раз в шесть больше. А веком ранее, надо полагать, население Лыщиц было еще многочисленнее. Рядом с ныне захудалой деревенькой расположено крупнейшее месторождение торфа. Однако знаменита она совершенно другим: тем, что 4 марта 1834 года в ней появился на свет паренек, который был весьма способен к разным наукам и носил фамилию по месту своего рождения.
Поначалу жизнь его складывалась удачно и карьера развивалась успешно. Начальное образование он получил в местной школе. В 1648 году окончил Брестский иезуитский коллегиум. В дальнейшем принимал участие в многочисленных оборонительных военных кампаниях, которые вела его страна – Великое княжество Литовское, Русское и Жомойтское – со странами-аргессорами: Московией, Швецией, Османской империей. Однако никакие войны не способны были ослабить его тягу к знаниям. Свое обучение молодой человек продолжил в Виленской духовной академии. В 1658 году вступил в орден иезуитов и принял духовный сан. Затем учился в Кракове и Калише, где готовили преподавателей иезуитских школ. По окончании Калишской студии преподавал во Львове, в 1665 году стал помощником ректора родного для него Брестского иезуитского коллегиума.
В 1666 году, находясь в возрасте Христа, наш герой внезапно отказывается от весьма успешной духовной карьеры, выходит из ордена иезуитов, женится, покидает Брест и селится в своем родовом имении Лыщицы, которое принадлежит его роду в третьем поколении. Здесь основывает собственную школу – демократическую по сути и светскую по содержанию, в которой учит детей крестьян и шляхты: преподает письменность, математику, языки, основы некоторых наук. Параллельно занимается юридической практикой. И надо сказать, дело становится не только успешным, но и прибыльным. В скором времени он приобретает определенный авторитет у местной шляхты. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что его нередко выбирают послом от Брестского воеводства на общие сеймы Речи Посполитой (1669, 1670, 1672, 1674).
Кстати, под Речью Посполитой многие современники отчего-то понимают Польшу. На самом же деле эта была конфедерация, т.е. союз двух самостоятельных государств: Королевства Польского и Великого княжества Литовского – во главе с монархом, точнее, с двумя – королем польским и великим князем литовским, но в одном лице. Избрание и возведение на трон в каждой из стран проводилось самостоятельно. В интересующее нас время высшую государственную власть имел выборный король польский и великий князь литовский Ян III Собесский. Привелеем именно этого монарха в 1682 году наш герой был назначен на должность брестского подсудка. Говоря современным языком, он сталпервым помощником брестского судьи, наравне с писарем земским входил в состав суда, а порой заменял судью. Объективный и справедливый, множество судебных дел он разрешил в пользу местных жителей (мещан и шляхты), которые судились, в том числе с иезуитами, за незаконно захваченные земли, долги и прочее. Кроме того, наш герой участвовал в работе высшего апелляционного суда – Литовского трибунала, был писарем королевского суда. И не оставлял преподавательскую деятельность.
К определенному времени ему удалось скопить весьма приличные средства. Но распорядился он ими не лучшим образом: опрометчиво одолжил 100 тысяч талеров соседу, которого считал лучшим другом. Забыв, наверное, старую истину: хочешь нажить смертного врага – одолжи денег лучшему другу. Забегая вперед, отметим, что в нашей истории эти слова полностью себя оправдали.
Понятно, что сосед и лучший друг, а звали его Ян Бжоска, был в курсе всех личных и семейных дел своего заимодавца. И когда наш герой потребовал вернуть долг, так называемый друг похитил у него рукопись, а именно 15 тетрадей, или 530 страниц убористого текста, написанного на латыни, с сенсационным по тем временам названием —«О несуществовании бога». Вместе с рукописью Бжоска выкрал книгу протестантского ученого Альстеда «Натуральная теология». На ее страницах наш герой собственной рукой сделал пометки следующего характера: «мы, атеисты, так думаем», «значит, я показываю, что бога нет» и другие подобные. Видимо, брестский подсудок обсуждал с «другом» свои мысли и свои записи.
Воспользовавшись доверием, лжедруг составил донос виленскому епископу, в котором обвинил нашего героя в атеизме, отрицании бога и прочих смертных грехах. В скором времени по приказу виленского епископа брестского подсудка арестовали. А в 1687 году церковный суд приговорил его к сожжению. Однако решение церковного суда в отношении светского лица вызвало многочисленные протесты брестских мещан и шляхты. В соответствии со Статутом ВКЛ 1588 года светские лица не подлежали суду духовной власти. Брестский подкоморий (судья в земельных спорах) Писаржевский обвинил католическое духовенство в желании ввести в ВКЛ испанскую инквизицию. Рассмотрев протест, Литовский трибунал отменил вынесенный церковным судом приговор.
Духовенство не желало мириться с таким решением. Больше всего католические епископы были возмущены тем, что высший апелляционный суд ВКЛ фактически защищает безбожника. Епископы настояли, чтобы дело было передано на рассмотрение объединенному сейму Речи Посполитой в Гродно (февраль 1688 года). И нашего героя снова взяли под стражу по приказу виленского епископа.
Теперь воспротивилось все брестское воеводство, расценив принятую меру как противоправное действие, которое противоречит уголовному законодательству ВКЛ. Статут ВКЛ 1588 года не позволял ограничивать свободу шляхтичей, пока не будет доказана вина. В связи с этим шляхта рекомендовала своим послам не рассматривать на сейме других дел до тех пор, пока нарушение закона не будет устранено. Иными словами, послы брестского воеводства угрожали применить право «либерум вето», т.е. наложить запрет на любое решение сейма, в том числе воспрепятствовать его проведению.
В соответствии с этой установкой брестский земский писарь Людвик Константин Поцей обличал католическое духовенство в стремлении установить свое господство в стране и управлять государством методами испанской инквизиции. Это дело против брестского подсудка он рассматривал не иначе как меч, занесенный над головами вольной шляхты. Он обвинял в противоправности духовенство, которое дошло до того, что на основе подлого доноса весьма сомнительной личности одного из членов брестского суда (брестского подсудка) насильно вытащили из дома, отобрали бывшую при нем наличность, фактически ограбили и бросили в тюрьму. Такое поведение виленского епископа и его пособников наносит вред шляхетской вольности, закрепленной Статутом 1588 года, полностью противоречит законам. Потому он, Людвик Поцей, не считает возможным рассмотрение любого дела на сейме, пока процессуально не будет решен этот вопрос.
В ответ выступили несколько сеймовых послов. Они указали, что, по их мнению, в отношении человека, отрицающего существование Бога, действие законов приостанавливается и что в лице Людвика Поцея брестский подсудок нашел себе не только лучшего защитника, но и преданного ученика.
На это обвинение господин писарь брестский был вынужден оправдываться. Похоже, епископы и самого Людвика Поцея готовы были посадить на скамью подсудимых рядом с его товарищем. Поэтому брестский земский писарь пояснил, что у него нет намерения оправдывать атеизм, но он ставит под сомнение именно способ действий католического духовенства. В частности, поступки брестского подсудка нельзя именовать недавно совершенным преступлением, ибо его тетради написаны много лет назад, а подсудок может представить доказательства своего примерного поведения и образа жизни. Более того, он готовится принять причастие. И этому есть немало свидетелей. И нет у него никаких учеников. А Ян Бжоска, будучи в течение многих лет близким приятелем брестского подсудка, написал на него ложный донос по злобе, поскольку должен ему значительную сумму, вернуть которую не в состоянии.
Эта речь защитника вызвала возражения других послов. Слово взял председатель посольской палаты Станислав Антоний Щука. Он отметил, что его правовое положение не позволяет ему примкнуть ни к одной из сторон и он должен хранить нейтралитет, но не может не поддержать тех, кто защищает честь Бога. С тем, что у брестского подсудка нет учеников, председатель не согласился, отметив, что по крайней мере один ученик у него точно имеется – тот самый земский писарь, который пытается его защитить. Этот выпад был сделан персонально против Людвика Константина Поцея.
В дальнейшем на заседании решали, к юрисдикции какого суда относится дело брестского подсудка. Людвик Поцей предложил, чтобы дело рассматривали в установленном порядке, а лучше всем сеймом. Однако это предложение было отвергнуто. И не только из-за того, что его выдвинул Людвик Поцей, а главным образом потому, что все понимали: достаточно всего лишь одному послу на сейме воспользоваться правом «либерум вето» – и весь показательный суд сведется к юридической дискуссии. Вероятность того, что в результате суда на общем сейме брестский подсудок выйдет сухим из воды, была стопроцентной.
По этой причине католическое большинство настояло на том, чтобы обвиняемого в атеизме брестского подсудка судил не весь сейм, а только сеймовый суд, т.е. суд, состав которого избран на сейме. Король польский и великий князь литовский Ян III Собесский поддержал это решение. Поэтому предложили, чтобы обвиняемый не позднее четырех недель предстал перед сеймовым судом, который будет заседать в Варшаве.
Таким образом, на Гродненском сейме 1688 года дело по существу не рассматривалось, и наш герой вышел на свободу.
Из 79 заседаний Варшавского сейма в 1689 году это дело слушалось на 19. В обсуждении активно участвовали более 100 сенаторов и послов. Представители католического духовества – 17 епископов во главе с папским нунцием – единодушно требовали для атеиста смертной казни.
И вот 3 января 1689 года слово на сейме вновь взял писарь брестский Людвик Поцей. Он все же решился применить свое право «либерум вето», причем до тех пор, пока не получит удовлетворения за резкие слова, высказанные в его адрес председателем посольской палаты. Видимо, Поцей преследовал цель любой ценой приостановить работу сейма. Однако все тут же бросились его успокаивать и фактически утихомирили. В общем под деликатным нажимом других послов от своего протеста он отказался.
Помимо Людвика Константина Поцея, нашему герою назначили еще двух защитников – адвокатов Илевича и Витковского. Обвинителей было двое, один из них – Дионисий Романович. Прокурором в сеймовом суде выступал Симон Курович Забистовский.
Во время своего выступления защитник Илевич отметил, что нельзя говорить о недавнем преступлении (crimen recens) обвиняемого, поскольку он написал свое сочинение 15 лет назад, примерно в 1674 году. Прокурор не преминул использовать этот факт против обвиняемого и поинтересовался: если с момента написания первой части трактата прошло столько времени, почему обвиняемый не написал вторую часть, почему в сочинении нет ни единой строки за Бога, а все слова и выводы только против?
Епископы один за другим требовали показательного наказания для брестского подсудка за атеизм. Кроме того, они безапелляционно заявили, что Людвику Поцею не следует высказывать свое мнение в деле, связанном с атеизмом, поскольку он не изучал теологию. При этом познанский епископ Витвицкий обратил внимание сейма на грамматические ошибки, допущенные земским писарем Поцеем. Возможно, свои аргументы писарь земский писал в спешке, но в том, что это было персональное оскорбление, никто не сомневался. Людвик Поцей посчитал, что его публично обвинили в непрофессионализме. И ответил на этот выпад очень резко. Из-за склоки даже пришлось прервать заседание сейма.
Очередной скандал случился 11 февраля 1689 года. В своем выступлении хелминский епископ Казимир Опаленьский выказал удивление, что дело об атеизме идет с такими долгими задержками. Пытаясь ускорить вынесение приговора, он бросил в лицо королю: «Либо нет короля, либо нарушаются законы». Эти слова были восприняты как оскорбление королевского величия. Разыгрался нешуточный скандал. Один из выступавших даже потребовал, чтобы епископ хелминский завершил свою речь, став на колени перед королем.
Только 15 февраля 1689 года начался процесс над брестским подсудком, обвиненным в атеизме. Епископы вновь ставили вопрос о церковном суде и требовали учесть приговор, ранее вынесенный ими в отношении обвиняемого. Снова разгорелся спор между светскими сенаторами (которых, кстати, было большинство) и духовными. «Свет» позицию епископов проигнорировал. Процесс начался заново.
Обвиняемый признал, что предъявленные рукописи написаны им самим, и обратился к королю с просьбой дать ему защитника, чтобы судили его объективнее, нежели в церковном суде. Король раздраженно спросил, для чего ему защитник, и грубо заметил, что защитника для оправдания своего атеизма он не найдет. Но, как мы знаем, по крайней мере один защитник у него был.
Выступая в суде, брестский подсудок пояснил, что его сочинение должно было называться «Диспут, в котором католик побеждает атеиста». Однако он написал только первую часть, содержащую аргументы атеиста, поскольку его знакомый теолог, прочитав трактат, не рекомендовал продолжать работу над ним.
Наш герой также попросил предъявить ему письменное обвинение, чтобы ознакомившись с ним, подготовиться к защите.
18 февраля 1689 года прокурор Симон Курович Забистовский повторил свои обвинения. Защитник Илевич против них возражал. Представители духовенства по-прежнему требовали церковного суда.
19 февраля 1689 года прозвучало предложение передать обвиняемого на суд Папы Римского. Бельский воевода Марек Матчиньский с этим не согласился. Писарь литовский Андрей Гелгут единственный из всех выступил в этот день против суда над обвиняемым. Тем временем король решил, что дело ведется в соответствии с законом и суд может продолжаться. Затем рассмотрение дела было приостановлено ввиду болезни обвинителя.
25 февраля 1689 года снова произнес речь защитник брестского подсудка. Он уличал Яна Бжоску в клевете, обвинял его в краже имущества обвиняемого, совершенной во время ареста, доказывал, что доносчик не руководствовался религиозным благочестием, а исходил исключительно из своекорыстных побуждений. Оспаривал он и обвинения в атеизме. А свое несогласие аргументировал тем, что брестский подсудок никогда сам не разделял изложенных идей, а лишь приводил чужие мысли с целью продемонстрировать, что доказательств существования Бога, приведенных Альстедом, недостаточно, что его доводы ничтожны и неубедительны. Защита акцентировала внимание на том, что обвиняемый ранее вел праведный образ жизни и исполнял все христианские обряды, кроме того, он раскаялся в ереси и просит помилования.
Обвинение опровергло доводы защиты, заявив, что брестский подсудок – еретик, все еще не способный вернуться в лоно церкви, что он сознательный атеист, отвергший церковь и Бога, что его раскаяние – всего лишь попытка добиться помилования.
На следующий день, 26 февраля, обвиняемый попросил перевести его в монастырь и дать возможность письменно подготовиться к защите, чтобы доказать свою невиновность.
Тем не менее в этот же день приступили к голосованию. Первым взял слово кардинал Радиовский. Он отметил, что адвокаты весьма успешно защищали своего клиента, но его вина все равно очевидна. Он должен быть предан сожжению на костре, причем в таком месте, чтобы казнь видели как можно больше людей. А еще кардинал предложил на месте казни соорудить памятник, который заклеймит это преступление на веки вечные. Другие епископы тоже настаивали на смертной казни. Киевский епископ Андрей Залусский потребовал еще более суровой кары: сначала отсечь подсудимому руку, которая написала эти богохульства, затем сжечь его живым на костре, а пепел развеять по ветру. Однако епископ инфлянский Миколай Поплавский предложил смягчить наказание – просто отсечь обвиняемому голову.
Голосование продолжалось и 28 февраля. Большинство выступало за смертную казнь, только по-прежнему не могли договориться о способе приведения приговора в исполнение. Самые разные предложения высказывали и в отношении имущества обвиняемого. Одни предлагали все имущество конфисковать и половину отдать доносчику. Другие с этим не соглашались и считали противозаконным награждать доносчика, ибо это можно расценить как поощрение доносительства. Устанавливать памятник на месте казни тоже посчитали излишним и даже вредным, потому что хотели, чтобы это преступление было поскорее предано забвению.
Среди светских сенаторов и послов только трое публично осмелились выступить в защиту подсудимого. Все они являлись представителями ВКЛ. Это брестский земский писарь Людвик Константин Поцей (кстати, в будущем он займет одну из высших должностей в ВКЛ – станет виленским воеводой), писарь литовский Андрей Казимир Гелгут и смоленский воевода и брест-литовский каштелян (начальник брестского замка) Стефан Константин Пясечинский. Надо полагать, Поцей и Пясечинский были лично знакомы с подсудимым, по крайней мере на это указывают их должности.
В частности, воевода смоленский Стефан Константин Пясечинский заявил, что не считает обвиняемого подлежащим наказанию, поскольку не находит у него закоренелости воли, потому что он верит в Бога. К тому же обвиняемый достаточно настрадался во время длительного тюремного заключения.
Писарь брестский Людвик Константин Поцей заявил, что не следует казнить обвиняемого, так как его вина не доказана полностью. И потребовал возвратить обвиняемому свободу, ввиду того что духовенство нарушило основные законы государства.
Писарь литовский Андрей Казимир Гелгут утверждал, что обвиняемого нельзя подвергнуть никакому наказанию, кроме предусмотренного законом. И в данном случае следует выбрать меру, которую сам Бог определил преступникам: «Не хочу смерти грешника, но желаю, чтобы он жил и обратился».
На суде произошел еще один казус, который не остался без внимания иностранных наблюдателей. 26 февраля 1689 года обвиняемый сообщил, что план второй части трактата был бы обнаружен в его бумагах, если бы тот человек, который его обвинил, не присвоил и не уничтожил его. Это заявление наделало много шума. Фактически оно перевернуло все с ног на голову. Получалось, что все обвинения были искусно подтасованы.
Послы потребовали, чтобы доносчик Ян Бжоска и семеро свидетелей публично присягнули на Библии, что не утаили более никакой рукописи. Иностранные наблюдатели считали такой способ принесения присяги позорным, бесчестящим всю семью присягнувшего. Тем не менее 7 марта 1689 года Ян Бжоска такую присягу принес.
Приговор же вынесли гораздо раньше. Уже 28 февраля сеймовый суд решил казнить обвиняемого сожжением. Но прежде чем исполнить приговор, потребовали, чтобы он самолично сжег собственные сочинения. Обвиняемым был не кто иной, как брестский подсудок Казимир Лыщинский.
Целый месяц ему не объявляли приговор. Видимо, шла ожесточенная борьба между сторонниками и противниками казни. На это указывает непоследовательность действий властей. С одной стороны, они хотели, чтобы Казимир Лыщинский публично раскаялся в атеизме и отказался от своего сочинения. Это бы рассматривалось как триумф католической церкви. С другой – предпринималось все возможное, чтобы дело было непременно доведено до казни, ибо публичное раскаяние не предусматривало применения крайних мер к обвиняемому.
10 марта 1689 года, уже после принесения присяги доносчиком, Казимир Лыщинский публично покаялся в своих заблуждениях. Чтобы склонить нашего героя к отказу от атеистических взглядов, ему обещали даровать жизнь. Из писем киевского епископа Андрея Залусского известно, что уговаривали Лыщинского очень долго и сначала безуспешно. Как утверждал сам Залусский, он хотел, чтобы Лыщинский снова обратился к вере и жил, однако у того было «алмазное сердце», которое лишь позже смягчилось (т.е. он согласился отказаться от своих взгядов и получить отпущение грехов).
Церемонию отречения проводили пышно, в присутствии короля, королевы и многочисленной свиты. Казимир Лыщинский стоял на кафедре костела Святого Яна в Варшаве. Осужденный публично отказался от своих взглядов и попросил, чтобы его не сжигали на костре, поскольку он боится, что физическая боль может ввести его в искушение. Ему вручили текст отречения. Наш герой стал читать его вслух, но в какой-то момент голос его дрогнул. Тогда стоявший рядом ксендз продолжил вместо него.
28 марта 1689 года король приказал литовскому надворному маршалку Яну Каролю Дольскому огласить Казимиру Лыщинскому смертный приговор. Видимо, власти не были удовлетворены состоявшимся отречением и расценили происшедшее как публичную демонстрацию Лыщинским приверженности своим идеям. Возможно, они жаждали и отречения, и казни. Католическое духовенство настойчиво требовало смерти обвиняемого.
После чтения приговора к королю подошли два епископа с просьбой смягчить приговор. Сам Казимир Лыщинский попросил сократить его муки и отсечь его голову мгновенным ударом меча. Король созвал сенаторов и послов, делегированных в состав суда, и, посоветовавшись с ними, согласился удовлетворить последнюю просьбу осужденного. Казимир Лыщинский поблагодарил короля за эту милость, после чего его вывели из зала заседаний.
Казнь должна была состояться на следующий день. Но 29 марта внезапно разразилась сильнейшая буря, которая могла вызвать пожар в городе, так как дома по большей части были деревянные. Поэтому исполнение приговора перенесли на следующий день.
30 марта 1689 года Казимира Лыщинского возвели на эшафот. Он публично сжег свои сочинения, затем ему отрубили голову, а тело бросили в костер. По другим сведениям, тело Лыщинского вывезли за город и там сожгли. Пеплом зарядили пушку и выстрелили в направлении Турции.
Имущество нашего героя конфисковали, а дом, в котором он жил, разрушили и строить на том месте что-либо запретили.
Нам неизвестно, отдал ли Ян Бжоска долг, причитавшийся Казимиру Лыщинскому, его наследникам – жене и детям. Мы также не знаем, как закончил жизнь доносчик и клеветник. Но мы точно знаем, что католические епископы и другие лица, принимавшие активное участие в этом деле, нарушили закон. Это подтверждает приговор сеймового суда, который открывает еще один скандальный момент. Обвинитель был приговорен к штрафу за заключение шляхтича в тюрьму до вынесения приговора.
30 марта 2019 года исполнилось 330 лет со дня казни подсудка брестского суда Казимира Лыщинского. Рукопись его трактата не сохранилась. От нее в судебных документах осталось всего пять небольших фрагментов, которые занимают меньше чем полстранички текста. Среди них есть такая фраза: «Человек – творец Бога, а Бог – создание и творение человека». Она – безусловное свидетельство того, что ее автор – умнейший человек, который намного опередил свое время. Только вот стоила ли она того, чтобы отдать за нее жизнь?
Из этой истории можно сделать и еще один полезный вывод, ибо есть и еще одна замечательная поговорка, упомянуть которую вполне уместно в контексте этой статьи: «Знает один – не знает никто, знают двое – знают все». Иными словами, иногда лучше промолчать, нежели сказать. Однако далеко не всегда мы поступаем так, как подсказывает нам разум… Кроме того, деятельность ученого, юриста, философа по определению предполагает публичность.
Глава 3. Франциск Скорина – разработчик Статута ВКЛ 1529 года?
На территории Беларуси первый Статут ВКЛ начал применяться 29 сентября 1529 года. 2029 год – юбилейный, Статуту исполнится 500 лет. Работа по подготовке первого Статута 1529 года велась в течение нескольких лет в первой четверти XVI века. Первый вариант Статута был подготовлен уже в 1522 году, но не был утвержден, работа над ним продолжалась еще на протяжении 7 лет.
Создатели Статута 1529 года
Статут составляла комиссия под руководством канцлера ВКЛ Альбрехта Гаштольда (должность канцлера он занял в 1522 году). Вне всяких сомнений, в его подготовке принимали участие и сотрудники великокняжеской канцелярии. Это были их непосредственные должностные обязанности. Иных правоведов, занимавшихся подготовкой Статута, установить с абсолютной точностью сегодня невозможно.
В некоторых публикациях создателем Статута 1529 года называют виленского епископа Яна, внебрачного сына короля польского и великого князя литовского Сигизмунда Старого. Также среди разработчиков Статута 1529 года называют секретаря этого епископа – Франциска Скорину. Сразу оговоримся, по времени и месту действия такое предположение вполне допустимо. Франциск Скорина прибыл в Вильно из Праги в 1521 году. К этому времени ему было 52 года, а епископу Яну из рода Ягеллонов было примерно 22 года, и он управлял Виленской епархией с 20-летнего возраста. Римский папа Лев Х удовлетворил эту прихоть в отношении сына польского короля (в то время студента Болонского университета). При этом всю полноту духовной власти Ян получил только через 7 лет, приняв духовный сан.
Был ли Франциск Скорина специально приглашен епископом Яном, или он позже обратил внимание на интеллектуала из Полоцка с двумя докторскими степенями – это в точности не известно. Доподлинно, что Франциск Скорина работал у епископа Яна в качестве секретаря (эти сведения подтверждаются документами).
Тем не менее знаменитый историк права – профессор БГУ, доктор юридических наук Иосиф Юхо в свое время высказал гипотезу, что в подготовке Статута 1529 года участвовал Франциск Скорина.
На наш взгляд, это только предположение, и не более. Франциск Скорина – первый в белорусской истории дважды доктор наук. Знаменитый полочанин имел несколько ученых степеней: доктор наук вольных (Краковский университет, Польша) и доктор медицины (Падуанский университет, Италия). На наличие этих ученых степеней у Скорины указывают документы Падуанского университета, а также королевские, великокняжеские и епископские грамоты. Если следовать версии Иосифа Юхо, Скорина имел также степень доктора права, что не подтверждается документально. Если бы Скорина имел еще и такую степень, он, вне всяких сомнений, не стал бы ее скрывать и предъявил бы соответствующие документы в Падуе.
При этом также ничего не известно относительно того, изучал ли Скорина правоведение и заканчивал ли юридический факультет какого-либо университета. Ставить знак равенства между понятиями «доктор наук вольных» и «доктор права», на наш взгляд, не совсем корректно.
Белорусскому понятию «навукi вольныя» на русском языке соответствует понятие «семь вольных наук» («семь свободных искусств»). В курс «вольных наук» входили следующие предметы: грамматика, логика,риторика, арифметика, геометрия, астрономия,музыка. В средневековых университетах «навукi вольныя» составляли первую ступень высшего образования и преподавались на низшем, подготовительном факультете – факультете свободных («вольных») наук. На этом факультете преподавали также философию и некоторые другие науки.
Также известно, что правительство ВКЛ рассматривало вопрос о печатании Статута 1529 года типографским способом. В частности, эту тему неоднократно поднимали на сеймах (в 1544 году в Бресте, в 1547 и 1551 годах в Вильно). Однако уже в 1535 году Франциск Скорина навсегда покинул нашу страну и прочно обосновался в Праге. Его издательская деятельность в Вильно относится к более раннему периоду (1522 – 1525 годы). Таким образом, Франциск Скорина не был задействован на издании Статута 1529 года и как первопечатник. Несмотря на стремительное развитие книгопечатания в то время, этот основной правовой документ ВКЛ в XVI веке не был опубликован, а переписывался от руки.
Тем не менее Иосиф Юхо предполагает, что Франциск Скорина в данном случае выступал или мог выступать как один из авторов и редакторов текста Статута. Этот вывод базируется на том основании, что в отличие от всех иных феодальных судебников эпохи средневековья Статут ВКЛ 1529 года характеризуется не только своим большим объемом, но и значительным совершенством правовой мысли. Кроме того, Иосиф Юхо указывает, что мысли, высказанные Франциском Скориной в предисловиях и комментариях к его переводу Библии, весьма сходны с теми идеями, которые отражены в Статуте 1529 года.
Иосиф Юхо также подчеркивает, что из работ, опубликованных Франциском Скориной, следует, что он хорошо знал местные обычаи и право, историю римского права и право некоторых других стран. Сопоставив некоторые нормы Статута 1529 года с правовыми взглядами Скорины, он сделал вывод, что множество идей, высказанных белорусским первопечатником, были на практике реализованы в Статуте.
Так в частности, Франциск Скорина считал лучшей формой государственного управления монархию при широком участии народа. Он писал: «права земская, еже единый каждый народ с своими старейшинами, ухвалили суть водле, яко же ся им налепей видело быти»[1 - Франциск Скорина и его время. Мн., 1990. С. 137—138.]. Высказанная Франциском Скориной мысль о главенстве народа, народном суверенитете отчетливо видна в его словах о том, что «справа всякого собрания людского и всякого града, еже верою, соединением ласки и згодою посполитое, доброе помножено бывает»[2 - Там же, С. 9—10.]. Тем самым, Франциск Скорина утверждает, что только государство или город, в котором граждане живут в согласии и заботятся об общих интересах будут процветать.
Провозглашая новые идеи о законодательстве, он считал необходимым, чтобы новый закон был «почтивый, справедливый, можный, потребный, пожиточный подле прирождения, подлуг обычаев земли, часу и месту пригожий, явный не имея в собе закрытости, не к пожитку единого человека, но к посполитому доброму написаный»[3 - Там же, С. 138].
В этих словах Франциска Скорины заключен целый ряд правовых принципов, основанных на теории естественного права, считал Иосиф Юхо. Он указывал, что провозглашение Скориной принципа добропорядочности и справедливости права само по себе уже являлось критикой феодального права той поры, которое не было ни добропорядочным, ни справедливым в отношении простых людей. Настаивая на принципе полезности законов для населения и соответствия местным обычаям, времени и месту, Скорина отвергал претензии духовенства на распространение норм римского или византийского права либо чуждых местному населению норм права соседних государств. Как раз идеи о приоритете местного права, а также о единстве права для всех людей получили отражение в Статуте 1529 года.
Значительный интерес, по мнению Иосиф Юхо, также представляют взгляды Скорины на классификацию права. Скорина считал, что право следует подразделять на естественное и писаное. Согласно Скорине, естественное право присуще каждому человеку в равной степени и каждый им наделен вне зависимости от классовой или сословной принадлежности. «Закон прироженый в том наиболее соблюдаем бываеть:то чинити иным всем, что самому любо ест от иных всех, и того не чинити иным, чего сам не хощеши от иных имети… сей закон прироженый написан ест в серци одиного кажного человека… А тако прежде всех законов и прав писаных закон прироженый всем людям от господа бога дан ест»[4 - Там же, С. 136—137.]. В цитате, выделенной жирным курсивом, легко угадывается одна из библейских заповедей «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».
Писаное право Скорина подразделял на божеское, церковное и земское. Божеское и церковное право он ставил на второе место после прироженого (естественного). «Закон же написанный или от бога ест данный, яко суть книги Моисеевы и светое евангелие, или от людей установленный, яко суть правила светых отец, на сборах прописаные».
В свою очередь земское право он подразделял в зависимости от общественных отношений на:
посполитое, которое включает в себя нормы гражданского и семейного права «яко мужа и жены почтивое случение, детей пильное выхование, близко живущих схождение, речи позыченое навращение, насилию силою отопрение, ровная свобода всем, общее мнение всех»;
международное, которое Скорина называл «языческое, от многих убо языков ухвалено ест»;
государственное и уголовное он называл «царское»;
«рицерское или военное, еже на войне соблюдаемо бываеть»;
местьское (городское), морское и купеческое (торговое) право[5 - Там же, С. 139—140.].
Такое деление права в значительной степени содействовало развитию не только правовой теории, но и кодификации.
Подобная классификация применена при подготовке Статута 1529 года.
Разграничение земского права с божеским и церковным имело глубокий теоретический и практический смысл, потому что не признавало притязания католического духовенства на руководство законотворчеством и судебной практикой.
По мнению Скорины, одной из важнейших целей уголовного наказания является, предупреждение преступления. «И вчинены суть права, или закон, для людей злых, абы боячися казни, усмирили смелость свою и моци не имели иным ушкодити, и абы добрыи миж злыми в покои жити могли»[6 - Там же. С. 138.].
Анализ именно этих правовых идей, высказанных Ф. Скориной, позволил Иосифу Юхо сделать вывод, что он положил начало развитию правовой науки в Беларуси, причем не только ее теоретических проблем, но и практики. Иосиф Юхо прямо называет Франциска Скорину основоположником белорусской науки о государстве и праве. По крайней мере первый юридический комментарий к Библии написал именно Франциск Скорина.
По мнению Иосифа Юхо, можно считать достаточно обоснованным вывод, что Франциск Скорина участвовал в создании Статута 1529 года.
Сама по себе гипотеза Иосифа Юхо довольно интересная, но очень спорная и до настоящего времени документально не доказана.
Все выводы, которые были сделаны И. Юхо, относятся к анализу только одного из сказаний, сделанным Франциском Скориной к собственному переводу Библии. Речь идет о «Сказании доктора Франциска Скорины из Полоцка в книги второго закону Моисеева». По объему этот комментарий Франциска Скорины занимает порядка четырех печатных страниц стандартного книжного формата. Судя по всему, никакие иные предисловия и послесловия к Библии, сделанные Франциском Скориной, Иосиф Юхо не анализировал. По крайней мере в трех напечатанных работах Иосифа Юхо ссылки на иные работы Франциска Скорины отсутствуют. Нет в них и сравнительных таблиц, в которых бы правовые идеи Скорины иллюстрировались на примерах из текста Статута 1529 года. Все это, с одной стороны, отчасти снижает доказательную базу Иосифа Юхо в отношении его гипотезы, но с другой стороны, предоставляет возможность современным исследователям поработать в этом направлении.
Версию Иосифа Юхо поддержал и другой знаменитый белорусский ученый Адам Мальдис. Примерно год назад он говорил доктору исторических наук Сергею Абламейко о своих подозрениях, что Скорина мог принимать участие в работе над Статутом 1529 года вместе со своим боссом, виленским бискупом Яном. Высказал он также мнение, что заседания статутовой комиссии, якобы, происходили в Островце, где была одна из резиденций Гаштольда.
Зато вне всяких сомнений, что основные положения Статута 1529 года обсуждались с великим князем Сигизмундом Старым, потому что непосредственно затрагивали его права и обязанности. Так что мы точно можем назвать еще одно лицо, которое, безусловно, читало и согласовывало отдельные положения Статута 1529 года еще в проекте. Это не кто иной, как великий князь ВКЛ Сигизмунд Старый, монарх средневекового белорусского государства. В Статуте он брал на себя обязательства сохранять территориальную целостность страны, не допускать иностранцев на государственные должности ВКЛ, не давать им имений, не отнимать у местных феодалов должности и имущества без суда, придерживаться всех старых законов и обычаев. Сигизмунд также давал обещание, что не будет принуждения девушек к браку без их согласия.
Статут 1529 года был утвержден Сигизмундом Старым. По этому поводу была даже написана «Похвала», в которой он именовался «великим государем», так как превзошел всех иных великих князей и королей, ибо «научил нас справедливости чинити».
Средневековая конституция ВКЛ
Первый Статут Великого княжества Литовского представляет собой свод законов феодального права, действовавшего в ВКЛ в середине ХVI столетия (с 1529 по 1566 год).
В оригинале этот правовой документ называется «Право писаное данное панству Великого Князьства Литовского, Русского, Жомойтского и иных через найяснейшого пана Жикгимонта с Божее милости короля польского, великого князя Литовского, русского, прусского, жомойтского, мазовецкого и иных».
Общеупотребительным название «Статут» стало позднее, когда вступили в действие два следующих документа: Статут 1566 года и Статут 1588 года. Для различия их часто именуют «Первый Литовский статут», «Второй Литовский статут» и «Третий Литовский статут». Однако правильно говорить: Статут ВКЛ, не делая акцента на слове «литовский».
В Статуте 1529 года юридически закреплены основы общественного и государственного строя, правовое положение классов, сословий и социальных групп населения ВКЛ, порядок образования, состав и полномочия некоторых органов государственного управления и суда. Нормы государственного права, изложенные в Статуте, в своей совокупности составляли своеобразную феодальную конституцию. В нем впервые были определены структура и характер деятельности органов государственной власти и закреплены основные права и привилегии господствующего класса и сословия шляхты.
Структура Статута
Статут ВКЛ 1529 года состоит из 13 разделов и 244 статей. Позже в него были внесены дополнения, в результате количество статей увеличилось до 283.
В 1-3-м разделах Статута 1529 года помещены в основном нормы государственного права и принципиальные положения других отраслей права, в 4-м и 5-м – брачно-семейное, опекунское и наследственное, в 6-м – судебно-процессуальное, в 7-м – уголовное, в 8-м – земельное, в 9-м – лесное и охотничье, в 10-м – гражданское, в 11 – 13-м – уголовное и уголовно-процессуальное право. Особое внимание в Статуте уделено судебно-процессуальному праву.
Новая система кодификации в Статуте 1529 года
Составители Статута отказались от системы кодификации, принятой в римском праве, и выработали собственную. В ее основе заложены новые принципы: суверенность государства и приоритет писаного права. Первый из перечисленных принципов явно был противопоставлен средневековому космополитизму. Однако Статут ВКЛ не является кодексом в прямом понимании этого термина, так как в нем содержатся правовые нормы не одной, а многих отраслей права.
Источники Статута 1529 года
Статут был подготовлен на основе кодификации и систематизации норм местного обычного (традиционного) права, постановлений судебных и государственных учреждений, Судебника Казимира (1468), иных великокняжеских привилеев.
При его подготовке впервые были выработаны системы и структура размещения правовых норм в зависимости от их содержания. В Статут были включены типичные и обобщенные нормы. При этом была дана точная редакция каждой статьи. В Статуте было много новых правовых норм, в которых отражены существовавшие в то время товарно-денежные отношения, а также включены нормы государственного, административного, гражданского, семейного, уголовного, судебно-процессуального и других отраслей права.
Статут 1529 года включал нормы общего права и специальные нормы, которые обеспечивали привилегии господствующего класса или его группам. При этом они не были исключением, а являлись составной частью Статута 1529 года, хотя порой противоречили его основным принципам.
Правовые принципы Статута 1529 года
В Статуте 1529 года провозглашался принцип публичности правосудия, равенство сторон в судебном процессе, а также право обвиняемого на защиту с участием адвоката. Также зафиксировано правило, согласно которому все граждане страны, «как убогие, так и богатые», должны были судиться согласно нормам, изложенным в Статуте.
При этом в Статуте 1529 года сохранялись привилегии и льготы для феодалов, что на практике закрепляло бесправие простых людей и сохраняло полноту прав лишь для феодалов. Правовое равенство, конечно, было формальным, однако в период феодализма даже такое провозглашение идеи равенства было значительным шагом вперед. Безусловно, идеи гуманизма и эпохи Возрождения повлияли на нормы уголовного и гражданского права, изложенные в Статуте 1529 года и в других Статутах ВКЛ.
Так, в Статуте 1529 (разд. 1, ст. 7) объявлялось, что никто не должен отвечать за чужую вину, а уголовное наказание нужно назначать только лицам, вина которых установлена судом. В ст. 27 разд. 7 предусмотрен срок уголовного преследования: за наиболее тяжкие преступления – 10 лет, менее тяжкие – 3 года.
В ст. 7 разд. 11 Статута 1529 года предпринята попытка ограничить крепостное право. Свободного человека за совершенное преступление не должны были приговаривать к вечной неволе.
В Статуте 1529 года довольно полно изложены нормы, которые обеспечивали права собственности феодалов. Много внимания уделялось брачно-семейному праву. В нем установлены нормы, определявшие имущественные права женщин и детей, порядок выдачи замуж. Подробно регламентировался порядок назначения опекунов несовершеннолетним детям, оставшимся без родителей.
Язык Статута и сохранившиеся списки
Статут 1529 года, как и все последующие Статуты, был написан на языке титульной нации ВКЛ, иными словами, на старобелорусском языке. Уже через несколько лет после утверждения Статут ВКЛ 1529 года был переведен на несколько языков. Известны его переводы на латинский (1530) и польский (1532) языки. До настоящего времени сохранились 4 списка Статута 1529 года на старобелорусском языке: Фирлеевский, Замойских, Дзялыньских, Слуцкий; 2 списка – на латинском языке: Лаврентьевский (Пфорцкий), Пулавских; 1 список на польском языке – Ольшевский. Два списка (Свидинский и Остробрамский) сгорели во время Второй мировой войны в 1944 году.
Впервые Статут 1529 года напечатан латиницей в 1841 году в Познани в «Собрании литовских законов с 1389 по 1529 год», в 1854 году – кириллицей в Москве.
Самое масштабное переиздание Статута ВКЛ 1529 года было предпринято в Литве в период с 1983 по 1991 год. Литовские ученые подготовили двухтомное издание в четырех книгах. Оно вышло тиражом 3000 экземпляров. Все эти книги представляют собой огромные фолианты на мелованной бумаге с высококачнственными снимками в суперобложках формата, которые в 1,5 раза превышают энциклопедический.
Первая книга (1983) содержала палеографический и текстологический анализ списков Статута 1529 года.
Вторая книга (1985) включала отпечатанные факсимильным способом наиболее важные ныне известные основные редакции Статута ВКЛ 1529 года на старобелорусском, латинском и старопольском языках. Цена тома составляла 60 советских рублей.
Третья книга (1991) содержала тексты на старобелорусском, латинском и старопольском языках, а также правила переводов, словари и другую вспомогательную информацию. Цена тома составляла 28 советских рублей.
Четвертая книга вероятнее всего так и не была опубликована.
Значение Статута 1529 года
Статут 1529 года имеет важное значение как памятник правовой культуры и языка белорусского народа, дает возможность изучить лексику и стиль, государственно-правовую терминологию того времени. Многие ученые подчеркивают его уникальность и утверждают, что этот памятник правовой мысли является исключительно важным источником не только для белорусского, но и для всех других народов, которые проживали на территории ВКЛ, в частности литовского и украинского.
Статут 1529 года явился правовой основой для дальнейшего развития законодательства. Он сыграл значительную роль в кодификации и систематизации права. Так же, как и Статут ВКЛ 1566 года, он послужил базой и источником для разработки Статута ВКЛ 1588 года.
Белорусские историки и правоведы утверждают, что принятие Статута 1529 года вывело ВКЛ на одно из первых мест в мире по развитию права и правовой культуры. Для сравнения: Статут коронного канцлера Яна Лаского в соседнем Польском королевстве был утвержден в 1505 году и бумажный вариант был напечатан через год.
Гимн в Статуте ВКЛ 1529 года
В списках Замойских и Пулавских, а также в Лаврентьевском списке Статута 1529 года был помещен текст гимна «Богородица». Как считают некоторые исследователи, этот гимн был государственным в ВКЛ и исполнялся во время официальных мероприятий.
Список использованных источников
– Первый Литовский статут: в 2 т., 4 кн. – Кн. 1 – 3. – Вильнюс: Минтас, 1983. 1985. 1991.
– Статут Вялiкага Княства Лiтоyскага 1588 года: Тэксты. Даведнiк. Каментарыi / рэдкал.: І. П. Шамякiн (гал. рэд.) [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Сав. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1989. – С. 527 – 528.
– Франциск Скорина и его время: энцикл. справ. / рэдкал.: І.П.Шамякiн (гал. рэд.) [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Сав. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1990. – 573 с.
– Францыск Скарына: зб. дак. i матэрыялаy / НАН Беларусi, Ін-т лiтаратуры; рэд.: Я.Д.Ісаевiч, В.А.Чамярыцкi. – Мiнск: Навука i тэхнiка, 1988. – С. 63 – 74, 90.
– Юрыдычны энцыклапедычны слоyнiк / Бел. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi; рэдкал.: С.В.Кузьмiн [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1992. – С. 521 – 522.
– Юхо И., Сокол С. История юридической науки Беларуси, Минск: НО ООО «БИП-С», 2000, С. 10—12.
– Юхо, Я. А. Кароткi нарыс гiсторыi дзяржавы i права Беларусi / Я.А.Юхо. – Мiнск: Унiверсiтэцкае, 1992. – С. 163 – 165.
– Юхо, Я. А. Крынiцы беларуска-лiтоyскага права / Я.А.Юхо; пад рэд. Т.Ф.Есiпенкi. – Мiнск: Беларусь, 1991. – С. 75 – 77.
Глава 4. С фигой в кармане, или Мастер фальсификаций
Герой этой статьи считается основателем новой белорусской литературы и самым изученным классиком Беларуси. Для такого утверждения, казалось бы, в наличии все предпосылки. В частности, в 2018 году отмечалось 210 лет со дня его рождения. Пожалуй, период в две сотни лет – время достаточное, чтобы изучить биографию вдоль и поперек. При этом одна из последних научно-популярных работ, посвященных ему, вышла как раз в юбилейном 2018 году. Она представляет собой увесистый фолиант объемом в 600 страниц. И уж поверьте мне на слово, новых тайн там действительно раскрыто превеликое множество. Этот сенсационный сборник не мог не привлечь моего внимания.
Листая новую книгу об одном из самых славных наших классиков, имя которого хорошо известно каждому школьнику, невольно задавался вопросом: а насколько ему была близка юриспруденция? Неужто он также наш коллега по цеху? Ответ на этот вопрос, скорее, утвердительный, нежели отрицательный. Однако обо всем по порядку.
«Круглый сирота» и тайна крещения
Итак, наш герой родился 23 января 1808 года. Как свидетельствует запись в метрической книге Бобруйского парафиального костела, новорожденный был крещен в первый же свой день. Вероятнее всего, младенец был настолько слаб здоровьем, что опасались за его жизнь. Этим обстоятельством было обусловлено столь поспешное крещение. Причем обряд провели не полностью, а только частично – крестили одной водой. Помазания елеем, судя по всему, не было. Однако вопреки опасениям родителей и ксендза мальчик выжил.
Место рождения нашего героя – деревенька Панюшкевичи Бобруйского повета. Как свидетельствует Википедия, в 1999 году здесь проживало 10 человек, а в 2010 – всего 3. Сейчас этой деревеньки, скорее всего, уже не существует. Во всяком случае тенденция, зафиксированная в Википедии, весьма показательна.
Долгое время считалось, что родители нашего героя умерли в самом раннем его детстве и он был круглым сиротой. Такие выводы базировались на содержании его прошения в Минское дворянское собрание, которое он подал в 1832 году в возрасте 24 лет. В частности, оно начиналось словами: «С детства осиротевший и имея небрежную родню, я совершенно не имел никого, кто бы занялся нашей родословной».
Однако озвученная информация соответствует реальности только частично. Как показывают новейшие исследования, отец нашего героя действительно умер через 3 месяца после его рождения, однако мать прожила еще 20 лет. Таким образом, на момент подачи прошения он все же был круглым сиротой, но не яволялся таковым с раннего детства.
Про нашего героя длительное время писали, что он родился в обедневшей семье. При этом его отец был арендатором имения, которое состояло из 160 дворов и насчитывало 1000 крестьянских душ. «Как можно было быть крайне бедным при таком имуществе?» – справедливо восклицает историк, автор новой книги про нашего классика (разве что арендатор крайне неумело вел хозяйство). И с ним вполне можно согласиться.
В целом изучение документов о людях, которые составляют гордость нашей нации, показывает, что в отношении многих из них можно отметить чисто белорусскую и весьма характерную черту, такую как «подчеркнутая скромностьи показная бедность». Хотя при ближайшем рассмотрении их биографий есть немало поводов усомниться в этом.
Падение в обморок
Системное познание окружающего мира для нашего героя началось в Бобруйской гимназии. Видимо, именно там он полюбил такие предметы, как польский и латинский языки, чистописание и литература. В дальнейшем, как утверждают исследователи, он обучался в столице Российской империи – Санкт-Петербурге, в лучшем университете страны на… медицинском факультете. В университет он поступил в 1824 году, а покинул его в 1827 году, не завершив обучения.
Столь неожиданное расставание с лучшим университетом страны трактуют по-разному. Одни предполагают, что его больше привлекала карьера чиновника, а не врача, поэтому он вернулся в Беларусь и продолжил службу в различных государственных учреждениях Российской империи вплоть до 1839 года. Другие намекают на нехватку денежных средств на проживание в столице и оплату учебы. Третьи настаивают, что при первом же анатомировании трупа наш герой просто упал в обморок. После этого случая более медициной заниматься не пожелал. Как на мой взгляд, третья версия вполне себе логичная.
Любовь с первого взгляда
Вернувшись в Минск, наш герой устроился работать к регенту (адвокату) Барановскому. В этом случае он впервые предельно близко столкнулся с миром юристов. Здесь все было значительно, каждое слово – веское, каждая бумага – важная. Вероятнее всего, он занимался переписыванием документов под диктовку адвоката, выполнением каких-то мелких поручений (вроде доставки судебной корреспонденции), взаимодействовал с клиентами и т. п. Умный и наблюдательный парнишка все схватывал на лету, от него не ускользали малейшие детали в работе адвоката с его клиентурой. Правоустанавливающие документы, доверенности, судебные тяжбы – все это вошло в повседневную жизнь нашего героя. Практика длилась примерно 3 года.
При этом в нем говорила еще и молодость. К немалому удивлению адвоката и его супруги наш герой влюбился в их юную дочь Юзефу Барановскую. И она ответила ему взаимной симпатией. Однако на официальное прошение благословить их брак родители Юзефы ответили категорическим отказом. Пикантность ситуации была в том, что скромный мальчишка – переписчик бумаг, которому уважаемый адвокат дал кусок хлеба и фактически спас от голодной смерти, позарился на самое большое богатство в семье адвоката – наследницу и единственную дочь. В этом случае немалую роль сыграла разница в имущественном положении влюбленных. Она – дочь преуспевающего адвоката, он – перебивающийся с хлеба на воду молодой человек в начале жизненного пути. Естественно, что паренька вытолкали взашей.
И здесь происходит первое в жизни нашего героя событие, когда ему пришлось столкнуться лицом к лицу со всей мощью уголовных законов Российской империи, ибо влюбленные решили оформить свой брак вопреки воле родителей невесты.
Незамедлительно мать невесты подала заявление на имя минского временного военного губернатора. Она, в частности, утверждала, что наш герой похитил и силой удерживает в своей квартире на Троицкой горе (там, где ныне Большой театр оперы и балета) ее 14-летнюю дочь. Просьбы родителей несовершеннолетней отпустить ее наш герой оставил без внимания. При этом якобы угрожал порезать бритвой всякого, кто осмелится приблизиться к его возлюбленной. Кроме того, нашего героя обвиняли в краже перстня с бриллиантом.
Слезные мольбы матери несовершеннолетней невесты были услышаны властями, и они провели собственное расследование.
Его результаты были не менее сенсационными. Молодожены вступили в брачный союз тайком от родителей. Но при этом все же с максимально возможным соблюдением традиций, обычаев и законов. Первоначально их венчали при свидетелях в униатской церкви в Сенице (вблизи Минска).
При этом выяснилось, что на самом деле никакого похищения невесты не было. Фактический возраст новобрачной составил 16 лет. Это подтверждала предъявленная метрика. Брак был заключен по обоюдному согласию. Дочь адвоката сама отказалась покинуть жилище любимого, а кольцо с бриллиантом она взяла в дом мужа, поскольку считала его своей собственностью. Короче говоря, оснований, достаточных для аннулирования брака, власти не нашли.
Повторное венчание с соблюдением всех правил состоялось в костеле Минского женского католического монастыря бернардинок (сейчас это Свято-Духов кафедральный собор на Немиге).
Путевка в жизнь
Следующая должность нашего героя – переводчик в Минской духовной консистории. Он переводил различные архивные документы с польского языка на русский. Эта должность открывала перед ним весьма заманчивые перспективы, если правильно ею было распорядиться.
Трудоустройство нашего героя в Минскую духовную консисторию многие связывают с именем человека, широко известного в то время. Злопыхатели утверждали, что устроили его туда «по блату» и сделано это было якобы по протекции митрополита Станислава Богуш-Сестранцевича, самого авторитетного католического деятеля Российской империи тех времен. Более 50 лет он стоял во главе Римско-католической церкви в России. Представляется, что нашему герою было в удовольствие намекать на родство с весьма влиятельным церковным иерархом. Хотя, как выяснилось сейчас, родственник он был весьма дальний, а к моменту назначения нашего героя на должность его влиятельного родственника уже несколько лет как не было в живых.
Как указывают некоторые современники нашего героя, должность, на которую он трудоустроился в консистории, была неоплачиваемой. Однако нет худа без добра, он сумеет ее монетизировать.
Параллельно в 1827 – 1829 годах наш герой работал и учился в Минском уездном межевом суде на каморника или, говоря другими словами, землеустроителя, то бишь он стал специалистом по топографической съемке, измерениям и размежеванию земельных угодий.
В быту землеустроителя даже сейчас часто называют старинным словом «землемер», и наша фантазия быстро рисует человека с деревянным мерилом, подобным огромному циркулю. С ним землемеры уже сотни лет шагают по полям, высчитывая их длину и ширину. Но это не единственная их функция. В их обязанности входят ведение учета земли, переоформление права на владение землей, подготовка документов для проведения аукционов. Государственный контроль за рациональным использованием и охраной сельскохозяйственных земель также в компетенции землеустроителя. Как подсказывают исторические энциклопедические издания, в нашем средневековом государстве – ВКЛ в XVI – XVII веках каморник – геодезист-землеустроитель, член падкаморского суда.
Именно слово «землемер» в отношении нашего героя мы встречаем в архивных документах. В 1832 году на имя минского губернского предводителя дворянства Льва Ошторпа от нашего героя поступило то самое знаменитое прошение, которое начиналось словами: «С детства осиротевший…».
Поскольку для нас архиважна именно должность просителя, то мы приведем ее дословно, как указано в документе: «Представлено прошение состоящим при делах Минской палаты уголовного суда бывшим землемером Минского уездного межевого суда».
Таким образом, наш герой в юношестве был сотрудником адвокатского бюро, затем работал как минимум в двух судебных учреждениях: Минском уездном межевом суде и в Минской палате уголовного суда. В обоих случаях он значился специалистом, по-белорусски его должность именовалась каморник, а по-русски – землемер (землеустроитель). Забегая немного вперед, отмечу, что на протяжении всей своей жизни он не расставался с нелегальной адвокатской практикой.
Достаточно ли этого, чтобы считать его принадлежащим к юридическому сообществу? Наверное, да, пусть даже с небольшой натяжкой. Ведь мы не можем оспорить, что по роду деятельности он совершал юридически значимые действия, работая к тому же в государственных судебных учреждениях.
Однако зачислить его в разряд юристов согласны были не все. Например, категорически против этого был автор следующей кляузы. Так, он обвинял нашего героя в том, что тот был лицом «не обучающимся нигде законов», т.е. отрицал наличие у него юридического образования и указывал на невозможность представлять интересы доверителей в судах. «Доброжелатели» били нашего героя в самое уязвимое место. Согласно законам Российской империи заниматься адвокатской деятельностью могли только лица, закончившие российское юридическое учебное заведение.
Возможно, они были не в курсе, что он все же обучался землеустроительному делу в суде и, как показали дальнейшие события, прекрасно ориентировался в архиве Минского уездного межевого суда, о чем мы подробно расскажем несколько позже. Кстати, и в наше время наиболее желательными претендентами на должность сотрудника землеустроительной службы являются лица, получившие высшее юридическое образование.
Тайна фамилии
А сейчас вернемся к тому самому прошению, которое начиналось со слов, ставших впоследствии знаменитыми: «С детства осиротевший…». Почему акцентируем внимание именно на этом документе? Все просто – он первый в цепочке, который открыл яркий… криминальный талант нашего героя. Да-да, именно криминальный талант. В отношении этого прошения как современники, так и нынешние историки пришли к однозначному выводу, что оно полностью сфальсифицировано нашим героем.
На мой взгляд, фальсификация этого документа со его стороны была все же вынужденной. После захвата ВКЛ Российской империей вся наша шляхта должна была подтвердить свой социальный статус, принадлежность к дворянскому сословию. Сделать это можно было лишь представив подлинные документы за несколько поколений.
Безусловно, наш герой был шляхтичем (дворянином), это не вызывает никаких сомнений. В записи о крещении четко указано, кем были его родители и какие государственные должности они занимали. Для того чтобы снять всякие сомнения, приведем этот небольшой отрывок из документа в переводе с латинского языка: «Года господнего 1808 января 23 дня я, Игнат-Якуб Далива-Садковский, прелат, кантор минский, каноник Житомирской кафедры, доктор философии, красносельский настоятель, окрестил одной водой с целью обезопасить жизнь ребенка, названного двумя именами Викентий-Якуб, который родился в этот самый день. Сына его милости Яна Марцинкевича, подчашего новогрудского, и Марцияны Марцинкевич из рода Нядзведских. Высокородными кумами были его милость Иполлит Павлович с ее милостью Юлианой Марцинкевичанкой, дочерью подчашего новогрудского».
Обратите внимание на написание фамилии родителей – Марцинкевич.
Итак, фамилии родителей ребенка чисто шляхетские, государственная должность отца – подчаший новогрудский. Все это указывает, что наш герой шляхтич. Крестьяне на государственные должности в ВКЛ не допускались.
Тем не менее освобождение от налогов, зачисление на государственную службу, продвижение по службе, обучение в университетах и т. д. выходцы из ВКЛ в Российской империи могли получить только после подтверждения благородного происхождения. Вот это и стало причиной фальсификации родословной. И здесь талант нашего героя проявился на славу.
24-летний служащий Минской католической консистории проявил недюжинную фантазию при составлении своей родословной. Не мудрствуя лукаво, он не только довел свою родословную до 1124 года, т.е. углубил ее сразу на 700 лет, но и с целью придать весомость своей фамилии сделал ее двойной.
В этом месте мы должны объявить полное имя нашего героя, ибо скрывать тайну далее становится невозможным.
Итак, герой повествования – Викентий-Якуб Марцинкевич. Да-да, это тот самый знаменитый автор «Пинской шляхты» и многих других произведений, которого все мы хорошо знаем со школьной скамьи как Винцента Дунина-Марцинкевича.
Откуда взялась первая часть Дунин? Этого объяснить сейчас не сможет никто. Просто именно так решил в свое время Винцент-Якуб. Мы можем только предположить, что именно подтолкнуло нашего героя к этой мысли: одним из его покровителей был Станислав Богуш-Сестранцевич, крестил его Игнат-Якуб Далива-Садковский. Как видно, не только двойные имена, но и двойные фамилии у белорусской шляхты во все времена были в большой моде. И наш герой решил не отставать от них. Самое удивительное, но его прошение Минское дворянское собрание удовлетворило.
Уже в конце 1832 года Минское дворянское собрание выдало ему требуемый патент о благородном происхождении рода Дунин-Марцинкевичей герба Лебедь. Таким образом, с легкой руки Винцента Марцинкевича в 1832 году на 25-м году жизни он стал Дуниным-Марцинкевичем, а до этой поры все его родственники и предки именовались только Марцинкевичами.
Фальсификатор
Этот успех явно вскружил голову молодому служащему Минского уездного межевого суда. Однако в этом он был не одинок. Его старшие товарищи из Минского дворянского собрания прославились на всю империю сфальсифицированными родословными. К этому времени они успели хорошо изучить изданные к тому периоду гербовники и знали, каким образом документально доказать то, чего никогда не было на самом деле. Не думаю, что по поводу своей не совсем официальной деятельности они испытывали какие-либо угрызения совести. Российские власти придумали способ не увеличивать численность привилегированного класса, не пускать туда выходцев из ВКЛ. Белорусы предприняли ответные меры. Они любой ценой защищали своих. Быть дворянином было почетно, престижно и выгодно экономически. Россиянам нужны были старинные бумаги, белорусы ответили – будут вам бумаги, с подписями и печатями!
Так, Винцент Дунин-Марцинкевич вывел свой род от датчанина Петра Дунина, который якобы прибыл в Польшу в 1124 году и за свою жизнь построил там 30 монастырей и 77 костелов! Воображение нашего героя рисовало собственных предков не только знаменитыми и богатыми, но и предприимчивыми и целеустремленными, едва ли не святыми. Только святой человек мог себе позволить потратить несметные богатства на богоугодные дела.
Отставать от своего воображаемого предка Дунин-Марцинкевич никак не хотел. Подрабатывая на изготовлении фальшивых родословных (лично я в этом не сомневаюсь), он сумел всеми правдами или неправдами скопить кое-какой капитал. Ведь за такие услуги платили звонкой монетой.
Когда его арестовывали в первый раз по делу о поддельных грамотах, при нем оказалось наличных денег 40 золотых монет – полуимпериалов (достоинством 5 руб.), 41 золотой червонец (достоинством 10 руб.), разная мелочь серебром на сумму 2 руб. 62,5 коп. и 3 коп. медью. Для тех, кто не в теме, поясним, что золотой червонец весил 8,6 г и изготавливался из золота 900-й пробы. Простой подсчет показывает, что в момент ареста при нем только монетами было больше, чем полкило золота. Сможет ли каждый из нас в наше время похвастать таким сокровищем?
Успешные люди у многих вызывают зависть, об этом свидетельствует современник-недоброжелатель. Цитата: «Марцинкевич был под судом или следствием по делу Чапковского за подделку документов… Марцинкевич очень ловко объяснялся и в одну минуту показывал все почерки, какие находятся в книгах, с чего можно заключить, что ему довольно знакомы книги Минского уездного суда… Марцинкевич, как всем известно, по прежнему своему состоянию бедный, не получил наследства никакого ни по своих, ни по своей жены родителях, несколько лет служил в консистории без жалования, а по исключению оттуда завел дело не очень похвальное в его сторону с епископом Липским и после в доказываниях своих отрекся, и ныне нигде не служит в штате и ни от кого не имеет доверенностей (на представление интересов), кроме одной Любанской… Однако в сих летах приобрел в г. Минске два дома, стоящие около 1000 червонцев, в 1840 году за 3500 рублей приобрел от Селявы фольварк Люцинок, и кроме того, живет в городе пышно. Удерживает лошадей, ездит коляскою, всякий раз бывает в театре, справляет вечера и квартеты. Чем он занимается? И откуда столько имеет денег? Неизвестно».
Впрочем, другие авторы утверждают, что имение Люцинка (около Ивенца), в котором он провел большую часть своей сознательной жизни, Винцент Дунин-Марцинкевич приобрел у минского межевого судьи Алоизия Селявы. Перед покупкой он якобы взял крупные денежные займы.
Обвинения против Винцента Дунина-Мартинкевича в подделывании королевских грамот и других документов выдвигались неоднократно, но документально доказать это не смог никто. Судя по всему, он умело прятал концы в воду.
В деле обвинений отметился в том числе слуга Марцинкевича – Иосиф Душкевич. В своем доносе он указал, что помещик Марцинкевич занимается составлением подложных документов на дворянское происхождение, для чего имеет и печать, спрятанную под полом. Однако расследованием, произведенным властями, вина Дунина-Марцинкевича доказана не была. За лживый донос слугу наказали плетьми.
При этом весьма интересен ответ Марцинкевича на вопрос чиновника особых поручений при минском гражданском губернаторе: «Чем вы занимаетесь, постоянно проживая в городе, ежели имеете хождение по чьим-либо делам, то по каким именно, по доверенностям или без оных?» Отвечая на него, наш герой указал: «Имея доверие от разных лиц, занимаюсь я хождением по делам и ныне по доверенностям имею дела Любанской, Шклянника, Вышамирской, Годлевской. Тоже иногда занимаюсь переводами, ибо был переводчиком в консистории».
Как видим, с юридической практикой наш герой не расставался никогда. И, судя по всему, клиентов у него было предостаточно. А это говорит об определенном авторитете в соответствующих кругах. Иными словами, он весьма успешно вел чужие дела.
Не единожды довелось Винценту Дунину-Марцинкевичу быть и узником Минского Пищаловского замка (сейчас СИЗО №1 на ул. Володарского). Его второй арест был связан с обвинениями в антицарской деятельности. В частности, ему ставили в вину написание и распространение поэмы «Гутарка старога деда». И если в первый раз заключение длилось всего неделю, то второй раз ему пришлось отсидеть 8 месяцев. Однако объем этой статьи не позволяет подробно рассказать обо всех приключениях нашего героя, которые достойны быть увековечены не только в научной, но и в художественной литературе.
Комедиограф
Как мы уже говорили, в 1840 году наш герой оставил службу, приобрел фольварк Люцинка около Ивенца (ныне Воложинский район). Последний стал для него местом постоянного жительства до конца дней. Однако много времени проводил писатель и в Минске.
Значительную часть жизни он посвятил литературе, поэзии и драматургии. Среди его работ, в частности, первый перевод на белорусский язык знаменитой поэмы Адама Мицкевича «Пан Тадеуш». Первая книга этого перевода сначала была допущена цензурой к печати, а затем практически весь тираж был уничтожен. Естественно, что автор, который издавал книгу за свой счет, понес значительные убытки. Он предпринял отчаянную попытку отстоять свое издание. Вот что он писал о белорусском языке, на котором была выпущена книга: «В наших провинциях из 100 крестьян, наверно можно найти 10, которые хорошо знают по-польски, когда напротив из 1000 насилу сыщется 1 хорошо знающий русский язык. То напечатав какое-либо белорусское сочинение русскими буквами, смело можно запереть оные в сундук». Какие разительные цифры! Сейчас, наверное, с точностью до наоборот: из 1000 русскоязычных белорусов только 1 знает родной язык.
Незавидная судьба при жизни автора постигла и другое знаменитое его произведение – фарс-водевиль «Пинская шляхта». Оно было запрещено к печати российскими властями. Вот как отозвался об этом водевиле виленский генерал-губернатор: «Подобное произведение, в коем в неприглядном свете выставляется личность должностного лица, (российского) станового пристава, который к этому везде называется „найяснейшая корона“, вряд ли удобно помещать в каком-либо издании, а в особенности в таком как календарь, который предназначается для распространения в среде местного населения».
Негативное отношение российского генерал-губернатора можно понять. Пьеса представляет собой едкую сатиру на «августейшую корону», а не только станового пристава Крючкова. Она жестко критикует царские власти, всю судебную систему, особу государя-императора, который как раз и воплощен в образе Крючкова.
Досталось от автора и местной шляхте. Представители дворянства абсолютно не понимают станового пристава, но все равно предельно уважительно слушают его, не пытаясь даже оспорить тот бред, который он несет. А он то ли в силу собственной глупости, то ли с целью поглумиться над местечковой шляхтой называет совершенно абсурдные даты: в марте, например, у него 69 дней, в октябре – 45. Именно такими датами провозглашается им сначала указ Петра I, а потом указ Анны Иоановны от 1764 года, хотя та царствовала с 1730 по 1740 год. А чего стоят указы Елизаветы Петровны от 49 апреля1893 года и указ всемиловистейшей Екатерины Великой от 23 сентября 1903 года, которая умерла в 1796 году? Напомним, что сама пьеса была написана в 1866 году. Здесь явные нестыковки не только в числах, месяцах и годах. Однако местная шляхта ни слова не возразила российскому становому приставу, который для пущей важности к указам российских царей отчего-то приплел и Статут Великого княжества Литовского, отмененный в 1840 году.
***
Несмотря на все запреты и злоключения, наш бесшабашный каморник-землеустроитель вошел в белорусскую историю не столько как профессиональный переводчик с польского и зажиточный помещик, любитель одурачить имперские российские власти и как нелегально практикующий адвокат, сколько как патриот, знаток белорусского языка, основатель белорусской драматургии. Он и в ХХI веке по-прежнему с нами.
3 сентября 2016 года в самом центре белорусской столицы (на площади Свободы в Минске) ему открыли бронзовый памятник. Как сказал бы Михаил Булгаков: «Вот он, лукавый и обольстительный литвин, первый белорусский комедиант и драматург. Смотрите и любуйтесь на него, в бронзовом парике и с бронзовыми бантами на башмаках! Вот он – отец белорусской драматургии!»
P.S. Для тех, кто заинтересовался удивительной судьбой нашего героя, которая изобиловала интригами, фальсификациями, невероятными приключениями, а заодно и неоднократными тюремными заключениями, рекомендуем ознакомиться с новой книгой историка Дмитрия Дрозда «Таямнiцы Дунiна-Марцынкевiча».
Глава 5. Смерть под копытами лошади, или Николай Костомаров VS Владимира Спасовича
Николая Костомарова и Владимира Спасовича можно смело зачислить в разряд селфмейдменов. Оба они сами сделали себе имя, но не только это их объединяет. В их судьбе многое совпадает. Оба родились в провинции, оба переехали в столицу, оба стали профессорами императорского Санкт-Петербургского университета, оба обожали литературу и историю. Первый получил генеральский чин и слыл любимым историком императора Александра II, второй стал лучшим юристом Российской империи, однако его книги Александр II предпочел запретить. Другими словами, в политических пристрастиях Николай Костомаров и Владимир Спасович серьезно разошлись.
Наша очередная статья о закулисном противостоянии между ними, но больше о судьбе нашего земляка. Мы расскажем о Спасовиче то, о чем российские и польские авторы предпочитают умалчивать. Наше повествование о том, что действительно имело для него ценность в жизни, и о том, почему он убежал от внешнего успеха в столичном Санкт-Петербурге и скрылся в далекой и оппозиционной Варшаве.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71535931?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Франциск Скорина и его время. Мн., 1990. С. 137—138.
2
Там же, С. 9—10.
3
Там же, С. 138
4
Там же, С. 136—137.
5
Там же, С. 139—140.
6
Там же. С. 138.
Леонид Дроздов
Франциск Скорина, Лев Сапега, Казимир Лыщинский, Сымон Курович, Кастусь Калиновский, Винцент Дунин-Марцинкевич, Франтишек Богушевич, Владимир Спасович, Максим Богданович, Борис Утевский, Алесь Петрашкевич… Все они были юристами по образованию, призванию либо работе. Это главный критерий, который объединил их имена под одной обложкой. Юридическая составляющая в их жизни – главный акцент книги, в которой в основном собраны статьи, опубликованные ранее.
Неизвестные юристы Беларуси
Леонид Дроздов
Дизайнер обложки Леонид Дроздов
Фотограф Леонид Дроздов
© Леонид Дроздов, 2025
© Леонид Дроздов, дизайн обложки, 2025
© Леонид Дроздов, фотографии, 2025
ISBN 978-5-0065-2561-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1. Юрист, ставший национальным героем
Не раз приходилось сталкиваться с мнением, что белорусы не только плохо знают своих национальных героев, но и не дорожат своей историей. C этим тезисом в большинстве случаев можно согласиться. Общая тенденция такова: белорусам всегда интересны любые мировые, западноевропейские, американские и даже российские герои, но только не свои собственные, не белорусские. Обоснование этому простое: в последние 250 лет белорусы привычно стояли на мировой сцене с самого краешка, что называется, на задворках великой империи. Виной тому многолетняя оккупация Российской империей и информационный вакуум.
Нашему герою отчасти повезло, отчасти нет. Так, до настоящего времени нет ни одной его полной научной или научно-популярной биографии. Она отсутствовала в популярной серии «Жизнь замечательных людей» («ЖЗЛ») в годы существования СССР. Не появилась его биография и в независимой Беларуси (серия «ЖЗЛБ»). И если в первой серии были изданы тысячи книг, то во второй – всего два десятка. Иными словами, самое время заполнять пробелы.
Тем не менее имя нашего героя на слуху, оно широко известно, каждый знает его со школьной скамьи. В своих стихах его воспели как минимум три народных поэта БССР: Янка Купала, Петрусь Бровка, Максим Танк, а также Янка Сипаков, Михась Машара, Валентин Тавлай, Михась Климкович (автор гимна БССР), Владимир Короткевич, Сержук Соколов-Воюш, Геннадий Буравкин, Сергей Граховский. И это далеко не полный список поэтов, прославивших нашего героя. Однако ему посвящены не только стихи, но и поэмы, песни, пьесы, картины, оперы, балет, спектакли, скульптуры, документальная кинолента и несколько художественных фильмов.
Про него написаны сотни исторических статей, очерков, монографий. Его таинственный образ присутствует на страницах одного из самых знаменитых романов Владимира Короткевича «Колосья под серпом твоим».
Однако в данном случае нас в первую очередь он интересует как юрист. Тем более повод написать о нем есть – в прошлом году исполнилось ровно 180 лет со дня его рождения, а в этом году исполняется 155 лет со дня казни.
Вторая причина написать о нем – в последнее время предпринимаются неоднократные попытки очернить его имя и деятельность.
Для своего времени наш герой получил весьма приличное образование. Он учился в самом престижном вузе – Императорском Санкт-Петербургском университете, в который поступил в 1856 году на юридический факультет на курс камеральных наук. В отличие от небольшой группы казенных студентов наш герой был студентом «своекоштным», т.е. обучался за счет собственных средств.
Главной целью курса камеральных наук было изучение способов извлечения наибольшего дохода из государственных имуществ. Для этого помимо изучения собственно камералистики (экономика, аудит, финансы) изучались и практические науки (сельское хозяйство, лесоводство, горное дело, торговля и т.п.). Камеральное отделение было открыто с 1843 года, и в него вошли предметы, которые читались на юридическом и философском факультетах. Иными словами, оно предназначалось для «приготовления людей, способных к службе хозяйственной или административной». В наше время эту специальность, наверное, назвали бы «хозяйственное право», а квалификацию – «юрист-хозяйственник».
Нам точно известны отметки, которые наш герой получил, обучаясь в университете:
– государственное право Российской империи, государственное право европейских держав, законы государственного благоустройства и благочиния, законы о финансах, политической экономии, статистике, технологии, сельском хозяйстве, ботанике и русской истории – отлично;
– русское гражданское право, русское уголовное право, всеобщая история, логика и психология, гражданская архитектура – хорошо;
– животное царство, русский и французский языки – достаточно.
Поведение – отлично-хорошее.
Как следует из диплома, профильные предметы для юриста-хозяйственника наш герой знал на «хорошо» и «отлично». И только с языками и биологией не очень дружил. Возможно, самым главным и нужным для него был родной язык – белорусский, может быть, значимым был еще польский. Но оба этих языка в Императорском Санкт-Петербургском университете в то время не изучали.
Среди преподавателей, чьи лекции слушал наш герой, были лучшие представители российской науки: знаменитые юристы Константин Кавелин и наш земляк Владимир Спасович, историки Николай Костомаров, Николай Устрялов и др. Кстати, именно В. Спасовича обвинял виленский генерал-губернатор Михаил Муравьев в распространении вольнодумства среди студенчества. И только отсутствие письменных улик спасло знаменитого ученого от неприятностей со стороны властей.
28.07.1860 наш герой закончил Санкт-Петербургский университет со степенью кандидата права. Однако в этой степени он был утвержден только 21.01.1861. В этот день ему как раз исполнилось ровно 23 года.
Утверждение в степени кандидата права означало, что кандидатскую диссертацию к этому времени он уже написал и сдал в университет. К сожалению, эту его работу исследователям отыскать не удалось. Безусловно, она была посвящена правовым вопросам, но каким именно – остается тайной. Можно предположить, что ее тематика – законодательство Великого княжества Литовского.
Степень кандидата права давала возможность занять по гражданской службе чин Х класса и право считаться в первом разряде чиновников. В гражданской службе Х классу Табели о рангах соответствовала должность – коллежский секретарь. Среди наиболее известных в истории Российской империи коллежских секретарей можно назвать такие имена, как Александр Пушкин, Иван Тургенев.
При поступлении на военную службу степень кандидата права позволяла занять офицерскую должность по выслуге 3 месяцев в унтер-офицерском звании. Производство в офицеры должно было последовать даже в случае отсутствия вакансий в соответствующем полку.
17.02.1861 он получил свидетельство об окончании Санкт-Петербургского университета, а уже 2 марта этого же года подал виленскому генерал-губернатору прошение о назначении на службу. Однако ему было отказано по причине отсутствия вакансий. Предпринимал он и другие попытки поступить на службу, но отклонены были и прошения о зачислении в Министерство государственных имуществ и другие ведомства. Удивительное дело, но Министром государственных имуществ в то время был Михаил Муравьев, тот самый, который получил страшное прозвище «Вешатель». Каким-то невероятным образом, но судьбы двух этих людей переплелись, чтобы потом один отдал приказ казнить другого.
Собственно говоря, возможно именно по причине отсутствия официальной работы нам не известна профессиональная деятельность нашего героя как юриста. Зато он стал широко известен как публицист и революционер.
И все же с его именем связана не одна детективная история. Свою корреспонденцию он по большей части писал симпатическими чернилами, дабы посторонние были в неведении его мыслей и задумок. По причине свободомыслия и распространения изданий, призывавших к восстанию против царизма, он находился на нелегальном положении.
С 29.10.1862 по 28.01.1864 за ним безуспешно охотилась вся жандармерия Виленской и Гродненской губерний. Почти полтора года власти не могли напасть на его след. Некоторые жандармы даже получили выговоры за недостаточное рвение в розыске. Сам герой, чтобы оставаться неизвестным, постоянно сменял фамилии, под которыми проживал на постоялых дворах и съемных квартирах. Вот только некоторые из них: Макаревич, Хамович, Чарновский, Витаженец.
Нигде он не задерживался надолго. Не раз и не два ему приходилось уходить от полицейской погони. Однажды наш герой пробыл в имении отца всего только день и уехал, несмотря на все просьбы старика остаться. А буквально на следующий день нагрянула полиция. Царские сыщики следовали за ним по пятам. В этот раз они разминулись, полиция была с одной стороны Немана, а он – с другой, уже подъезжал к Гродно.
В другой раз, а дело было в самом начале зимы 1863 года, чтобы уйти от ареста на конспиративной квартире, ему пришлось ночью через окно выбраться на черепичную крышу в одном белье. И пролежать там на морозе все время, пока шел обыск. Про этот случай он сам написал своему другу: «Не волнуюсь ни о чем, то через окно на крышу, то другими способами ускользаю. Пока бог охраняет, но если придется повиснуть, то пусть это будет на потеху всем литовским панам и пресветлой Москве».
Тем не менее 29.01.1864 в результате предательства он все же был арестован. А по окончании следствия, спустя 40 дней после ареста, 10.03.1864 как один из главных организаторов восстания против царизма в Беларуси и Литве был повешен на Лукишской площади в Вильно. Ему было полных 26 лет. С момента получения диплома кандидата права минуло всего 3 года с небольшим.
– Имя. В памяти народа остался не под тем именем, которое официально носил. Его полное имя – Викентий Константин Калиновский, однако все его знают как Кастуся Калиновского. Изначально он был крещен в католическом костеле под именем Викентий, вторично, через два месяца, под двумя именами – Викентий Константин. За глаза его порой называли со скрытой ухмылкой «Круль Литвы» (Король Литвы).
– Родина. Он родился в Мостовлянах Гродненской губернии Российской империи. Жаркий спор за эту территорию белорусы с поляками ведут с 1569 года. Только в 1945 году она окончательно отошла от БССР к Польше. Д. Якушовка, где находилось имение отца, в котором провел свое отрочество К. Калиновский, сейчас находится в Свислочском районе Гродненской области.
– Национальность и язык. За национальность героя спорят три народа: белорусы, поляки и литовцы. Он был отличным публицистом, издал 7 номеров газеты «Мужицкая правда», они написаны на белорусском языке латиницей. Это была первая нелегальная белорусская газета. Известны также несколько номеров польскоязычной газеты «Знамя свободы», которая приписывается его авторству. Свои материалы он часто подписывал псевдонимом «Яська-гаспадар з-пад Вiльнi». Его единственное известное предсмертное стихотворение также написано по-белорусски.
– Пароль. Предатель, выдавший местонахождение руководителя восстания властям, выдал и пароль, которым пользовались повстанцы: «Каго любiш? – Беларусь! – То, узаемна!». И пароль этот помогает понять многое в национальной принадлежности нашего героя и его политических пристрастиях.
– Казнь. Когда оглашали приговор, назвали его полное имя и социальный статус: дворянин Викентий Константин Калиновский. В ответ он заспорил: «У нас нет дворян, у нас все равны!». Его предсмертные слова стали знамениты.
– Могила. Изначально его похоронили тайком на склоне горы Гедимина в бывшей столице ВКЛ – Вильно. В 2017 году в результате оползня обнаружены 4 могилы с останками 7 казненных революционеров, среди них предположительно К. Калиновский. После идентификации останков он нашел вечный покой в каплице на кладбище Росса в Вильнюсе.
– Орден. Один из высших орденов нашей страны был назван в его честь, но так никогда и никому не был вручен.
– Память. В нашей стране есть только один скромный памятнику ему (г. Свислочь). Улиц, названных в его честь, гораздо больше (Минск, Гродно, Могилев, Барановичи, Ганцевичи, Жодино, Лида, Молодечно, Мосты, Несвиж, Новогрудок, Островец, Ошмяны, Полоцк, Пружаны, Свислочь).
– Эпиграф. После обретения независимости правительственная газета «Рэспублiка» длительное время выходила с его словами, которые были взяты в качестве эпиграфа: «Не народ для yрада, а yрад для народа». Сейчас этих слов в газете в качестве эпиграфа уже нет.
– Политическое завещание: «Ведь я тебе из-под виселицы говорю: Народ, ты только тогда заживешь счастливо, когда над тобой царя уже не будет».
Глава 2. Юрист, сожженный на костре
В 10 км к северу от границы с Польшей и в 27 км к северо-западу от центра Бреста стоит небольшая деревенька Лыщицы. Сегодня, помимо жилых домов, там есть только магазин и кладбище, и ничего больше. Согласно статистическим данным в 2018 году в ней числилось меньше 80 человек. Однако в прежние времена народу там жило много. Например, в 1878 году – раз в шесть больше. А веком ранее, надо полагать, население Лыщиц было еще многочисленнее. Рядом с ныне захудалой деревенькой расположено крупнейшее месторождение торфа. Однако знаменита она совершенно другим: тем, что 4 марта 1834 года в ней появился на свет паренек, который был весьма способен к разным наукам и носил фамилию по месту своего рождения.
Поначалу жизнь его складывалась удачно и карьера развивалась успешно. Начальное образование он получил в местной школе. В 1648 году окончил Брестский иезуитский коллегиум. В дальнейшем принимал участие в многочисленных оборонительных военных кампаниях, которые вела его страна – Великое княжество Литовское, Русское и Жомойтское – со странами-аргессорами: Московией, Швецией, Османской империей. Однако никакие войны не способны были ослабить его тягу к знаниям. Свое обучение молодой человек продолжил в Виленской духовной академии. В 1658 году вступил в орден иезуитов и принял духовный сан. Затем учился в Кракове и Калише, где готовили преподавателей иезуитских школ. По окончании Калишской студии преподавал во Львове, в 1665 году стал помощником ректора родного для него Брестского иезуитского коллегиума.
В 1666 году, находясь в возрасте Христа, наш герой внезапно отказывается от весьма успешной духовной карьеры, выходит из ордена иезуитов, женится, покидает Брест и селится в своем родовом имении Лыщицы, которое принадлежит его роду в третьем поколении. Здесь основывает собственную школу – демократическую по сути и светскую по содержанию, в которой учит детей крестьян и шляхты: преподает письменность, математику, языки, основы некоторых наук. Параллельно занимается юридической практикой. И надо сказать, дело становится не только успешным, но и прибыльным. В скором времени он приобретает определенный авторитет у местной шляхты. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что его нередко выбирают послом от Брестского воеводства на общие сеймы Речи Посполитой (1669, 1670, 1672, 1674).
Кстати, под Речью Посполитой многие современники отчего-то понимают Польшу. На самом же деле эта была конфедерация, т.е. союз двух самостоятельных государств: Королевства Польского и Великого княжества Литовского – во главе с монархом, точнее, с двумя – королем польским и великим князем литовским, но в одном лице. Избрание и возведение на трон в каждой из стран проводилось самостоятельно. В интересующее нас время высшую государственную власть имел выборный король польский и великий князь литовский Ян III Собесский. Привелеем именно этого монарха в 1682 году наш герой был назначен на должность брестского подсудка. Говоря современным языком, он сталпервым помощником брестского судьи, наравне с писарем земским входил в состав суда, а порой заменял судью. Объективный и справедливый, множество судебных дел он разрешил в пользу местных жителей (мещан и шляхты), которые судились, в том числе с иезуитами, за незаконно захваченные земли, долги и прочее. Кроме того, наш герой участвовал в работе высшего апелляционного суда – Литовского трибунала, был писарем королевского суда. И не оставлял преподавательскую деятельность.
К определенному времени ему удалось скопить весьма приличные средства. Но распорядился он ими не лучшим образом: опрометчиво одолжил 100 тысяч талеров соседу, которого считал лучшим другом. Забыв, наверное, старую истину: хочешь нажить смертного врага – одолжи денег лучшему другу. Забегая вперед, отметим, что в нашей истории эти слова полностью себя оправдали.
Понятно, что сосед и лучший друг, а звали его Ян Бжоска, был в курсе всех личных и семейных дел своего заимодавца. И когда наш герой потребовал вернуть долг, так называемый друг похитил у него рукопись, а именно 15 тетрадей, или 530 страниц убористого текста, написанного на латыни, с сенсационным по тем временам названием —«О несуществовании бога». Вместе с рукописью Бжоска выкрал книгу протестантского ученого Альстеда «Натуральная теология». На ее страницах наш герой собственной рукой сделал пометки следующего характера: «мы, атеисты, так думаем», «значит, я показываю, что бога нет» и другие подобные. Видимо, брестский подсудок обсуждал с «другом» свои мысли и свои записи.
Воспользовавшись доверием, лжедруг составил донос виленскому епископу, в котором обвинил нашего героя в атеизме, отрицании бога и прочих смертных грехах. В скором времени по приказу виленского епископа брестского подсудка арестовали. А в 1687 году церковный суд приговорил его к сожжению. Однако решение церковного суда в отношении светского лица вызвало многочисленные протесты брестских мещан и шляхты. В соответствии со Статутом ВКЛ 1588 года светские лица не подлежали суду духовной власти. Брестский подкоморий (судья в земельных спорах) Писаржевский обвинил католическое духовенство в желании ввести в ВКЛ испанскую инквизицию. Рассмотрев протест, Литовский трибунал отменил вынесенный церковным судом приговор.
Духовенство не желало мириться с таким решением. Больше всего католические епископы были возмущены тем, что высший апелляционный суд ВКЛ фактически защищает безбожника. Епископы настояли, чтобы дело было передано на рассмотрение объединенному сейму Речи Посполитой в Гродно (февраль 1688 года). И нашего героя снова взяли под стражу по приказу виленского епископа.
Теперь воспротивилось все брестское воеводство, расценив принятую меру как противоправное действие, которое противоречит уголовному законодательству ВКЛ. Статут ВКЛ 1588 года не позволял ограничивать свободу шляхтичей, пока не будет доказана вина. В связи с этим шляхта рекомендовала своим послам не рассматривать на сейме других дел до тех пор, пока нарушение закона не будет устранено. Иными словами, послы брестского воеводства угрожали применить право «либерум вето», т.е. наложить запрет на любое решение сейма, в том числе воспрепятствовать его проведению.
В соответствии с этой установкой брестский земский писарь Людвик Константин Поцей обличал католическое духовенство в стремлении установить свое господство в стране и управлять государством методами испанской инквизиции. Это дело против брестского подсудка он рассматривал не иначе как меч, занесенный над головами вольной шляхты. Он обвинял в противоправности духовенство, которое дошло до того, что на основе подлого доноса весьма сомнительной личности одного из членов брестского суда (брестского подсудка) насильно вытащили из дома, отобрали бывшую при нем наличность, фактически ограбили и бросили в тюрьму. Такое поведение виленского епископа и его пособников наносит вред шляхетской вольности, закрепленной Статутом 1588 года, полностью противоречит законам. Потому он, Людвик Поцей, не считает возможным рассмотрение любого дела на сейме, пока процессуально не будет решен этот вопрос.
В ответ выступили несколько сеймовых послов. Они указали, что, по их мнению, в отношении человека, отрицающего существование Бога, действие законов приостанавливается и что в лице Людвика Поцея брестский подсудок нашел себе не только лучшего защитника, но и преданного ученика.
На это обвинение господин писарь брестский был вынужден оправдываться. Похоже, епископы и самого Людвика Поцея готовы были посадить на скамью подсудимых рядом с его товарищем. Поэтому брестский земский писарь пояснил, что у него нет намерения оправдывать атеизм, но он ставит под сомнение именно способ действий католического духовенства. В частности, поступки брестского подсудка нельзя именовать недавно совершенным преступлением, ибо его тетради написаны много лет назад, а подсудок может представить доказательства своего примерного поведения и образа жизни. Более того, он готовится принять причастие. И этому есть немало свидетелей. И нет у него никаких учеников. А Ян Бжоска, будучи в течение многих лет близким приятелем брестского подсудка, написал на него ложный донос по злобе, поскольку должен ему значительную сумму, вернуть которую не в состоянии.
Эта речь защитника вызвала возражения других послов. Слово взял председатель посольской палаты Станислав Антоний Щука. Он отметил, что его правовое положение не позволяет ему примкнуть ни к одной из сторон и он должен хранить нейтралитет, но не может не поддержать тех, кто защищает честь Бога. С тем, что у брестского подсудка нет учеников, председатель не согласился, отметив, что по крайней мере один ученик у него точно имеется – тот самый земский писарь, который пытается его защитить. Этот выпад был сделан персонально против Людвика Константина Поцея.
В дальнейшем на заседании решали, к юрисдикции какого суда относится дело брестского подсудка. Людвик Поцей предложил, чтобы дело рассматривали в установленном порядке, а лучше всем сеймом. Однако это предложение было отвергнуто. И не только из-за того, что его выдвинул Людвик Поцей, а главным образом потому, что все понимали: достаточно всего лишь одному послу на сейме воспользоваться правом «либерум вето» – и весь показательный суд сведется к юридической дискуссии. Вероятность того, что в результате суда на общем сейме брестский подсудок выйдет сухим из воды, была стопроцентной.
По этой причине католическое большинство настояло на том, чтобы обвиняемого в атеизме брестского подсудка судил не весь сейм, а только сеймовый суд, т.е. суд, состав которого избран на сейме. Король польский и великий князь литовский Ян III Собесский поддержал это решение. Поэтому предложили, чтобы обвиняемый не позднее четырех недель предстал перед сеймовым судом, который будет заседать в Варшаве.
Таким образом, на Гродненском сейме 1688 года дело по существу не рассматривалось, и наш герой вышел на свободу.
Из 79 заседаний Варшавского сейма в 1689 году это дело слушалось на 19. В обсуждении активно участвовали более 100 сенаторов и послов. Представители католического духовества – 17 епископов во главе с папским нунцием – единодушно требовали для атеиста смертной казни.
И вот 3 января 1689 года слово на сейме вновь взял писарь брестский Людвик Поцей. Он все же решился применить свое право «либерум вето», причем до тех пор, пока не получит удовлетворения за резкие слова, высказанные в его адрес председателем посольской палаты. Видимо, Поцей преследовал цель любой ценой приостановить работу сейма. Однако все тут же бросились его успокаивать и фактически утихомирили. В общем под деликатным нажимом других послов от своего протеста он отказался.
Помимо Людвика Константина Поцея, нашему герою назначили еще двух защитников – адвокатов Илевича и Витковского. Обвинителей было двое, один из них – Дионисий Романович. Прокурором в сеймовом суде выступал Симон Курович Забистовский.
Во время своего выступления защитник Илевич отметил, что нельзя говорить о недавнем преступлении (crimen recens) обвиняемого, поскольку он написал свое сочинение 15 лет назад, примерно в 1674 году. Прокурор не преминул использовать этот факт против обвиняемого и поинтересовался: если с момента написания первой части трактата прошло столько времени, почему обвиняемый не написал вторую часть, почему в сочинении нет ни единой строки за Бога, а все слова и выводы только против?
Епископы один за другим требовали показательного наказания для брестского подсудка за атеизм. Кроме того, они безапелляционно заявили, что Людвику Поцею не следует высказывать свое мнение в деле, связанном с атеизмом, поскольку он не изучал теологию. При этом познанский епископ Витвицкий обратил внимание сейма на грамматические ошибки, допущенные земским писарем Поцеем. Возможно, свои аргументы писарь земский писал в спешке, но в том, что это было персональное оскорбление, никто не сомневался. Людвик Поцей посчитал, что его публично обвинили в непрофессионализме. И ответил на этот выпад очень резко. Из-за склоки даже пришлось прервать заседание сейма.
Очередной скандал случился 11 февраля 1689 года. В своем выступлении хелминский епископ Казимир Опаленьский выказал удивление, что дело об атеизме идет с такими долгими задержками. Пытаясь ускорить вынесение приговора, он бросил в лицо королю: «Либо нет короля, либо нарушаются законы». Эти слова были восприняты как оскорбление королевского величия. Разыгрался нешуточный скандал. Один из выступавших даже потребовал, чтобы епископ хелминский завершил свою речь, став на колени перед королем.
Только 15 февраля 1689 года начался процесс над брестским подсудком, обвиненным в атеизме. Епископы вновь ставили вопрос о церковном суде и требовали учесть приговор, ранее вынесенный ими в отношении обвиняемого. Снова разгорелся спор между светскими сенаторами (которых, кстати, было большинство) и духовными. «Свет» позицию епископов проигнорировал. Процесс начался заново.
Обвиняемый признал, что предъявленные рукописи написаны им самим, и обратился к королю с просьбой дать ему защитника, чтобы судили его объективнее, нежели в церковном суде. Король раздраженно спросил, для чего ему защитник, и грубо заметил, что защитника для оправдания своего атеизма он не найдет. Но, как мы знаем, по крайней мере один защитник у него был.
Выступая в суде, брестский подсудок пояснил, что его сочинение должно было называться «Диспут, в котором католик побеждает атеиста». Однако он написал только первую часть, содержащую аргументы атеиста, поскольку его знакомый теолог, прочитав трактат, не рекомендовал продолжать работу над ним.
Наш герой также попросил предъявить ему письменное обвинение, чтобы ознакомившись с ним, подготовиться к защите.
18 февраля 1689 года прокурор Симон Курович Забистовский повторил свои обвинения. Защитник Илевич против них возражал. Представители духовенства по-прежнему требовали церковного суда.
19 февраля 1689 года прозвучало предложение передать обвиняемого на суд Папы Римского. Бельский воевода Марек Матчиньский с этим не согласился. Писарь литовский Андрей Гелгут единственный из всех выступил в этот день против суда над обвиняемым. Тем временем король решил, что дело ведется в соответствии с законом и суд может продолжаться. Затем рассмотрение дела было приостановлено ввиду болезни обвинителя.
25 февраля 1689 года снова произнес речь защитник брестского подсудка. Он уличал Яна Бжоску в клевете, обвинял его в краже имущества обвиняемого, совершенной во время ареста, доказывал, что доносчик не руководствовался религиозным благочестием, а исходил исключительно из своекорыстных побуждений. Оспаривал он и обвинения в атеизме. А свое несогласие аргументировал тем, что брестский подсудок никогда сам не разделял изложенных идей, а лишь приводил чужие мысли с целью продемонстрировать, что доказательств существования Бога, приведенных Альстедом, недостаточно, что его доводы ничтожны и неубедительны. Защита акцентировала внимание на том, что обвиняемый ранее вел праведный образ жизни и исполнял все христианские обряды, кроме того, он раскаялся в ереси и просит помилования.
Обвинение опровергло доводы защиты, заявив, что брестский подсудок – еретик, все еще не способный вернуться в лоно церкви, что он сознательный атеист, отвергший церковь и Бога, что его раскаяние – всего лишь попытка добиться помилования.
На следующий день, 26 февраля, обвиняемый попросил перевести его в монастырь и дать возможность письменно подготовиться к защите, чтобы доказать свою невиновность.
Тем не менее в этот же день приступили к голосованию. Первым взял слово кардинал Радиовский. Он отметил, что адвокаты весьма успешно защищали своего клиента, но его вина все равно очевидна. Он должен быть предан сожжению на костре, причем в таком месте, чтобы казнь видели как можно больше людей. А еще кардинал предложил на месте казни соорудить памятник, который заклеймит это преступление на веки вечные. Другие епископы тоже настаивали на смертной казни. Киевский епископ Андрей Залусский потребовал еще более суровой кары: сначала отсечь подсудимому руку, которая написала эти богохульства, затем сжечь его живым на костре, а пепел развеять по ветру. Однако епископ инфлянский Миколай Поплавский предложил смягчить наказание – просто отсечь обвиняемому голову.
Голосование продолжалось и 28 февраля. Большинство выступало за смертную казнь, только по-прежнему не могли договориться о способе приведения приговора в исполнение. Самые разные предложения высказывали и в отношении имущества обвиняемого. Одни предлагали все имущество конфисковать и половину отдать доносчику. Другие с этим не соглашались и считали противозаконным награждать доносчика, ибо это можно расценить как поощрение доносительства. Устанавливать памятник на месте казни тоже посчитали излишним и даже вредным, потому что хотели, чтобы это преступление было поскорее предано забвению.
Среди светских сенаторов и послов только трое публично осмелились выступить в защиту подсудимого. Все они являлись представителями ВКЛ. Это брестский земский писарь Людвик Константин Поцей (кстати, в будущем он займет одну из высших должностей в ВКЛ – станет виленским воеводой), писарь литовский Андрей Казимир Гелгут и смоленский воевода и брест-литовский каштелян (начальник брестского замка) Стефан Константин Пясечинский. Надо полагать, Поцей и Пясечинский были лично знакомы с подсудимым, по крайней мере на это указывают их должности.
В частности, воевода смоленский Стефан Константин Пясечинский заявил, что не считает обвиняемого подлежащим наказанию, поскольку не находит у него закоренелости воли, потому что он верит в Бога. К тому же обвиняемый достаточно настрадался во время длительного тюремного заключения.
Писарь брестский Людвик Константин Поцей заявил, что не следует казнить обвиняемого, так как его вина не доказана полностью. И потребовал возвратить обвиняемому свободу, ввиду того что духовенство нарушило основные законы государства.
Писарь литовский Андрей Казимир Гелгут утверждал, что обвиняемого нельзя подвергнуть никакому наказанию, кроме предусмотренного законом. И в данном случае следует выбрать меру, которую сам Бог определил преступникам: «Не хочу смерти грешника, но желаю, чтобы он жил и обратился».
На суде произошел еще один казус, который не остался без внимания иностранных наблюдателей. 26 февраля 1689 года обвиняемый сообщил, что план второй части трактата был бы обнаружен в его бумагах, если бы тот человек, который его обвинил, не присвоил и не уничтожил его. Это заявление наделало много шума. Фактически оно перевернуло все с ног на голову. Получалось, что все обвинения были искусно подтасованы.
Послы потребовали, чтобы доносчик Ян Бжоска и семеро свидетелей публично присягнули на Библии, что не утаили более никакой рукописи. Иностранные наблюдатели считали такой способ принесения присяги позорным, бесчестящим всю семью присягнувшего. Тем не менее 7 марта 1689 года Ян Бжоска такую присягу принес.
Приговор же вынесли гораздо раньше. Уже 28 февраля сеймовый суд решил казнить обвиняемого сожжением. Но прежде чем исполнить приговор, потребовали, чтобы он самолично сжег собственные сочинения. Обвиняемым был не кто иной, как брестский подсудок Казимир Лыщинский.
Целый месяц ему не объявляли приговор. Видимо, шла ожесточенная борьба между сторонниками и противниками казни. На это указывает непоследовательность действий властей. С одной стороны, они хотели, чтобы Казимир Лыщинский публично раскаялся в атеизме и отказался от своего сочинения. Это бы рассматривалось как триумф католической церкви. С другой – предпринималось все возможное, чтобы дело было непременно доведено до казни, ибо публичное раскаяние не предусматривало применения крайних мер к обвиняемому.
10 марта 1689 года, уже после принесения присяги доносчиком, Казимир Лыщинский публично покаялся в своих заблуждениях. Чтобы склонить нашего героя к отказу от атеистических взглядов, ему обещали даровать жизнь. Из писем киевского епископа Андрея Залусского известно, что уговаривали Лыщинского очень долго и сначала безуспешно. Как утверждал сам Залусский, он хотел, чтобы Лыщинский снова обратился к вере и жил, однако у того было «алмазное сердце», которое лишь позже смягчилось (т.е. он согласился отказаться от своих взгядов и получить отпущение грехов).
Церемонию отречения проводили пышно, в присутствии короля, королевы и многочисленной свиты. Казимир Лыщинский стоял на кафедре костела Святого Яна в Варшаве. Осужденный публично отказался от своих взглядов и попросил, чтобы его не сжигали на костре, поскольку он боится, что физическая боль может ввести его в искушение. Ему вручили текст отречения. Наш герой стал читать его вслух, но в какой-то момент голос его дрогнул. Тогда стоявший рядом ксендз продолжил вместо него.
28 марта 1689 года король приказал литовскому надворному маршалку Яну Каролю Дольскому огласить Казимиру Лыщинскому смертный приговор. Видимо, власти не были удовлетворены состоявшимся отречением и расценили происшедшее как публичную демонстрацию Лыщинским приверженности своим идеям. Возможно, они жаждали и отречения, и казни. Католическое духовенство настойчиво требовало смерти обвиняемого.
После чтения приговора к королю подошли два епископа с просьбой смягчить приговор. Сам Казимир Лыщинский попросил сократить его муки и отсечь его голову мгновенным ударом меча. Король созвал сенаторов и послов, делегированных в состав суда, и, посоветовавшись с ними, согласился удовлетворить последнюю просьбу осужденного. Казимир Лыщинский поблагодарил короля за эту милость, после чего его вывели из зала заседаний.
Казнь должна была состояться на следующий день. Но 29 марта внезапно разразилась сильнейшая буря, которая могла вызвать пожар в городе, так как дома по большей части были деревянные. Поэтому исполнение приговора перенесли на следующий день.
30 марта 1689 года Казимира Лыщинского возвели на эшафот. Он публично сжег свои сочинения, затем ему отрубили голову, а тело бросили в костер. По другим сведениям, тело Лыщинского вывезли за город и там сожгли. Пеплом зарядили пушку и выстрелили в направлении Турции.
Имущество нашего героя конфисковали, а дом, в котором он жил, разрушили и строить на том месте что-либо запретили.
Нам неизвестно, отдал ли Ян Бжоска долг, причитавшийся Казимиру Лыщинскому, его наследникам – жене и детям. Мы также не знаем, как закончил жизнь доносчик и клеветник. Но мы точно знаем, что католические епископы и другие лица, принимавшие активное участие в этом деле, нарушили закон. Это подтверждает приговор сеймового суда, который открывает еще один скандальный момент. Обвинитель был приговорен к штрафу за заключение шляхтича в тюрьму до вынесения приговора.
30 марта 2019 года исполнилось 330 лет со дня казни подсудка брестского суда Казимира Лыщинского. Рукопись его трактата не сохранилась. От нее в судебных документах осталось всего пять небольших фрагментов, которые занимают меньше чем полстранички текста. Среди них есть такая фраза: «Человек – творец Бога, а Бог – создание и творение человека». Она – безусловное свидетельство того, что ее автор – умнейший человек, который намного опередил свое время. Только вот стоила ли она того, чтобы отдать за нее жизнь?
Из этой истории можно сделать и еще один полезный вывод, ибо есть и еще одна замечательная поговорка, упомянуть которую вполне уместно в контексте этой статьи: «Знает один – не знает никто, знают двое – знают все». Иными словами, иногда лучше промолчать, нежели сказать. Однако далеко не всегда мы поступаем так, как подсказывает нам разум… Кроме того, деятельность ученого, юриста, философа по определению предполагает публичность.
Глава 3. Франциск Скорина – разработчик Статута ВКЛ 1529 года?
На территории Беларуси первый Статут ВКЛ начал применяться 29 сентября 1529 года. 2029 год – юбилейный, Статуту исполнится 500 лет. Работа по подготовке первого Статута 1529 года велась в течение нескольких лет в первой четверти XVI века. Первый вариант Статута был подготовлен уже в 1522 году, но не был утвержден, работа над ним продолжалась еще на протяжении 7 лет.
Создатели Статута 1529 года
Статут составляла комиссия под руководством канцлера ВКЛ Альбрехта Гаштольда (должность канцлера он занял в 1522 году). Вне всяких сомнений, в его подготовке принимали участие и сотрудники великокняжеской канцелярии. Это были их непосредственные должностные обязанности. Иных правоведов, занимавшихся подготовкой Статута, установить с абсолютной точностью сегодня невозможно.
В некоторых публикациях создателем Статута 1529 года называют виленского епископа Яна, внебрачного сына короля польского и великого князя литовского Сигизмунда Старого. Также среди разработчиков Статута 1529 года называют секретаря этого епископа – Франциска Скорину. Сразу оговоримся, по времени и месту действия такое предположение вполне допустимо. Франциск Скорина прибыл в Вильно из Праги в 1521 году. К этому времени ему было 52 года, а епископу Яну из рода Ягеллонов было примерно 22 года, и он управлял Виленской епархией с 20-летнего возраста. Римский папа Лев Х удовлетворил эту прихоть в отношении сына польского короля (в то время студента Болонского университета). При этом всю полноту духовной власти Ян получил только через 7 лет, приняв духовный сан.
Был ли Франциск Скорина специально приглашен епископом Яном, или он позже обратил внимание на интеллектуала из Полоцка с двумя докторскими степенями – это в точности не известно. Доподлинно, что Франциск Скорина работал у епископа Яна в качестве секретаря (эти сведения подтверждаются документами).
Тем не менее знаменитый историк права – профессор БГУ, доктор юридических наук Иосиф Юхо в свое время высказал гипотезу, что в подготовке Статута 1529 года участвовал Франциск Скорина.
На наш взгляд, это только предположение, и не более. Франциск Скорина – первый в белорусской истории дважды доктор наук. Знаменитый полочанин имел несколько ученых степеней: доктор наук вольных (Краковский университет, Польша) и доктор медицины (Падуанский университет, Италия). На наличие этих ученых степеней у Скорины указывают документы Падуанского университета, а также королевские, великокняжеские и епископские грамоты. Если следовать версии Иосифа Юхо, Скорина имел также степень доктора права, что не подтверждается документально. Если бы Скорина имел еще и такую степень, он, вне всяких сомнений, не стал бы ее скрывать и предъявил бы соответствующие документы в Падуе.
При этом также ничего не известно относительно того, изучал ли Скорина правоведение и заканчивал ли юридический факультет какого-либо университета. Ставить знак равенства между понятиями «доктор наук вольных» и «доктор права», на наш взгляд, не совсем корректно.
Белорусскому понятию «навукi вольныя» на русском языке соответствует понятие «семь вольных наук» («семь свободных искусств»). В курс «вольных наук» входили следующие предметы: грамматика, логика,риторика, арифметика, геометрия, астрономия,музыка. В средневековых университетах «навукi вольныя» составляли первую ступень высшего образования и преподавались на низшем, подготовительном факультете – факультете свободных («вольных») наук. На этом факультете преподавали также философию и некоторые другие науки.
Также известно, что правительство ВКЛ рассматривало вопрос о печатании Статута 1529 года типографским способом. В частности, эту тему неоднократно поднимали на сеймах (в 1544 году в Бресте, в 1547 и 1551 годах в Вильно). Однако уже в 1535 году Франциск Скорина навсегда покинул нашу страну и прочно обосновался в Праге. Его издательская деятельность в Вильно относится к более раннему периоду (1522 – 1525 годы). Таким образом, Франциск Скорина не был задействован на издании Статута 1529 года и как первопечатник. Несмотря на стремительное развитие книгопечатания в то время, этот основной правовой документ ВКЛ в XVI веке не был опубликован, а переписывался от руки.
Тем не менее Иосиф Юхо предполагает, что Франциск Скорина в данном случае выступал или мог выступать как один из авторов и редакторов текста Статута. Этот вывод базируется на том основании, что в отличие от всех иных феодальных судебников эпохи средневековья Статут ВКЛ 1529 года характеризуется не только своим большим объемом, но и значительным совершенством правовой мысли. Кроме того, Иосиф Юхо указывает, что мысли, высказанные Франциском Скориной в предисловиях и комментариях к его переводу Библии, весьма сходны с теми идеями, которые отражены в Статуте 1529 года.
Иосиф Юхо также подчеркивает, что из работ, опубликованных Франциском Скориной, следует, что он хорошо знал местные обычаи и право, историю римского права и право некоторых других стран. Сопоставив некоторые нормы Статута 1529 года с правовыми взглядами Скорины, он сделал вывод, что множество идей, высказанных белорусским первопечатником, были на практике реализованы в Статуте.
Так в частности, Франциск Скорина считал лучшей формой государственного управления монархию при широком участии народа. Он писал: «права земская, еже единый каждый народ с своими старейшинами, ухвалили суть водле, яко же ся им налепей видело быти»[1 - Франциск Скорина и его время. Мн., 1990. С. 137—138.]. Высказанная Франциском Скориной мысль о главенстве народа, народном суверенитете отчетливо видна в его словах о том, что «справа всякого собрания людского и всякого града, еже верою, соединением ласки и згодою посполитое, доброе помножено бывает»[2 - Там же, С. 9—10.]. Тем самым, Франциск Скорина утверждает, что только государство или город, в котором граждане живут в согласии и заботятся об общих интересах будут процветать.
Провозглашая новые идеи о законодательстве, он считал необходимым, чтобы новый закон был «почтивый, справедливый, можный, потребный, пожиточный подле прирождения, подлуг обычаев земли, часу и месту пригожий, явный не имея в собе закрытости, не к пожитку единого человека, но к посполитому доброму написаный»[3 - Там же, С. 138].
В этих словах Франциска Скорины заключен целый ряд правовых принципов, основанных на теории естественного права, считал Иосиф Юхо. Он указывал, что провозглашение Скориной принципа добропорядочности и справедливости права само по себе уже являлось критикой феодального права той поры, которое не было ни добропорядочным, ни справедливым в отношении простых людей. Настаивая на принципе полезности законов для населения и соответствия местным обычаям, времени и месту, Скорина отвергал претензии духовенства на распространение норм римского или византийского права либо чуждых местному населению норм права соседних государств. Как раз идеи о приоритете местного права, а также о единстве права для всех людей получили отражение в Статуте 1529 года.
Значительный интерес, по мнению Иосиф Юхо, также представляют взгляды Скорины на классификацию права. Скорина считал, что право следует подразделять на естественное и писаное. Согласно Скорине, естественное право присуще каждому человеку в равной степени и каждый им наделен вне зависимости от классовой или сословной принадлежности. «Закон прироженый в том наиболее соблюдаем бываеть:то чинити иным всем, что самому любо ест от иных всех, и того не чинити иным, чего сам не хощеши от иных имети… сей закон прироженый написан ест в серци одиного кажного человека… А тако прежде всех законов и прав писаных закон прироженый всем людям от господа бога дан ест»[4 - Там же, С. 136—137.]. В цитате, выделенной жирным курсивом, легко угадывается одна из библейских заповедей «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними».
Писаное право Скорина подразделял на божеское, церковное и земское. Божеское и церковное право он ставил на второе место после прироженого (естественного). «Закон же написанный или от бога ест данный, яко суть книги Моисеевы и светое евангелие, или от людей установленный, яко суть правила светых отец, на сборах прописаные».
В свою очередь земское право он подразделял в зависимости от общественных отношений на:
посполитое, которое включает в себя нормы гражданского и семейного права «яко мужа и жены почтивое случение, детей пильное выхование, близко живущих схождение, речи позыченое навращение, насилию силою отопрение, ровная свобода всем, общее мнение всех»;
международное, которое Скорина называл «языческое, от многих убо языков ухвалено ест»;
государственное и уголовное он называл «царское»;
«рицерское или военное, еже на войне соблюдаемо бываеть»;
местьское (городское), морское и купеческое (торговое) право[5 - Там же, С. 139—140.].
Такое деление права в значительной степени содействовало развитию не только правовой теории, но и кодификации.
Подобная классификация применена при подготовке Статута 1529 года.
Разграничение земского права с божеским и церковным имело глубокий теоретический и практический смысл, потому что не признавало притязания католического духовенства на руководство законотворчеством и судебной практикой.
По мнению Скорины, одной из важнейших целей уголовного наказания является, предупреждение преступления. «И вчинены суть права, или закон, для людей злых, абы боячися казни, усмирили смелость свою и моци не имели иным ушкодити, и абы добрыи миж злыми в покои жити могли»[6 - Там же. С. 138.].
Анализ именно этих правовых идей, высказанных Ф. Скориной, позволил Иосифу Юхо сделать вывод, что он положил начало развитию правовой науки в Беларуси, причем не только ее теоретических проблем, но и практики. Иосиф Юхо прямо называет Франциска Скорину основоположником белорусской науки о государстве и праве. По крайней мере первый юридический комментарий к Библии написал именно Франциск Скорина.
По мнению Иосифа Юхо, можно считать достаточно обоснованным вывод, что Франциск Скорина участвовал в создании Статута 1529 года.
Сама по себе гипотеза Иосифа Юхо довольно интересная, но очень спорная и до настоящего времени документально не доказана.
Все выводы, которые были сделаны И. Юхо, относятся к анализу только одного из сказаний, сделанным Франциском Скориной к собственному переводу Библии. Речь идет о «Сказании доктора Франциска Скорины из Полоцка в книги второго закону Моисеева». По объему этот комментарий Франциска Скорины занимает порядка четырех печатных страниц стандартного книжного формата. Судя по всему, никакие иные предисловия и послесловия к Библии, сделанные Франциском Скориной, Иосиф Юхо не анализировал. По крайней мере в трех напечатанных работах Иосифа Юхо ссылки на иные работы Франциска Скорины отсутствуют. Нет в них и сравнительных таблиц, в которых бы правовые идеи Скорины иллюстрировались на примерах из текста Статута 1529 года. Все это, с одной стороны, отчасти снижает доказательную базу Иосифа Юхо в отношении его гипотезы, но с другой стороны, предоставляет возможность современным исследователям поработать в этом направлении.
Версию Иосифа Юхо поддержал и другой знаменитый белорусский ученый Адам Мальдис. Примерно год назад он говорил доктору исторических наук Сергею Абламейко о своих подозрениях, что Скорина мог принимать участие в работе над Статутом 1529 года вместе со своим боссом, виленским бискупом Яном. Высказал он также мнение, что заседания статутовой комиссии, якобы, происходили в Островце, где была одна из резиденций Гаштольда.
Зато вне всяких сомнений, что основные положения Статута 1529 года обсуждались с великим князем Сигизмундом Старым, потому что непосредственно затрагивали его права и обязанности. Так что мы точно можем назвать еще одно лицо, которое, безусловно, читало и согласовывало отдельные положения Статута 1529 года еще в проекте. Это не кто иной, как великий князь ВКЛ Сигизмунд Старый, монарх средневекового белорусского государства. В Статуте он брал на себя обязательства сохранять территориальную целостность страны, не допускать иностранцев на государственные должности ВКЛ, не давать им имений, не отнимать у местных феодалов должности и имущества без суда, придерживаться всех старых законов и обычаев. Сигизмунд также давал обещание, что не будет принуждения девушек к браку без их согласия.
Статут 1529 года был утвержден Сигизмундом Старым. По этому поводу была даже написана «Похвала», в которой он именовался «великим государем», так как превзошел всех иных великих князей и королей, ибо «научил нас справедливости чинити».
Средневековая конституция ВКЛ
Первый Статут Великого княжества Литовского представляет собой свод законов феодального права, действовавшего в ВКЛ в середине ХVI столетия (с 1529 по 1566 год).
В оригинале этот правовой документ называется «Право писаное данное панству Великого Князьства Литовского, Русского, Жомойтского и иных через найяснейшого пана Жикгимонта с Божее милости короля польского, великого князя Литовского, русского, прусского, жомойтского, мазовецкого и иных».
Общеупотребительным название «Статут» стало позднее, когда вступили в действие два следующих документа: Статут 1566 года и Статут 1588 года. Для различия их часто именуют «Первый Литовский статут», «Второй Литовский статут» и «Третий Литовский статут». Однако правильно говорить: Статут ВКЛ, не делая акцента на слове «литовский».
В Статуте 1529 года юридически закреплены основы общественного и государственного строя, правовое положение классов, сословий и социальных групп населения ВКЛ, порядок образования, состав и полномочия некоторых органов государственного управления и суда. Нормы государственного права, изложенные в Статуте, в своей совокупности составляли своеобразную феодальную конституцию. В нем впервые были определены структура и характер деятельности органов государственной власти и закреплены основные права и привилегии господствующего класса и сословия шляхты.
Структура Статута
Статут ВКЛ 1529 года состоит из 13 разделов и 244 статей. Позже в него были внесены дополнения, в результате количество статей увеличилось до 283.
В 1-3-м разделах Статута 1529 года помещены в основном нормы государственного права и принципиальные положения других отраслей права, в 4-м и 5-м – брачно-семейное, опекунское и наследственное, в 6-м – судебно-процессуальное, в 7-м – уголовное, в 8-м – земельное, в 9-м – лесное и охотничье, в 10-м – гражданское, в 11 – 13-м – уголовное и уголовно-процессуальное право. Особое внимание в Статуте уделено судебно-процессуальному праву.
Новая система кодификации в Статуте 1529 года
Составители Статута отказались от системы кодификации, принятой в римском праве, и выработали собственную. В ее основе заложены новые принципы: суверенность государства и приоритет писаного права. Первый из перечисленных принципов явно был противопоставлен средневековому космополитизму. Однако Статут ВКЛ не является кодексом в прямом понимании этого термина, так как в нем содержатся правовые нормы не одной, а многих отраслей права.
Источники Статута 1529 года
Статут был подготовлен на основе кодификации и систематизации норм местного обычного (традиционного) права, постановлений судебных и государственных учреждений, Судебника Казимира (1468), иных великокняжеских привилеев.
При его подготовке впервые были выработаны системы и структура размещения правовых норм в зависимости от их содержания. В Статут были включены типичные и обобщенные нормы. При этом была дана точная редакция каждой статьи. В Статуте было много новых правовых норм, в которых отражены существовавшие в то время товарно-денежные отношения, а также включены нормы государственного, административного, гражданского, семейного, уголовного, судебно-процессуального и других отраслей права.
Статут 1529 года включал нормы общего права и специальные нормы, которые обеспечивали привилегии господствующего класса или его группам. При этом они не были исключением, а являлись составной частью Статута 1529 года, хотя порой противоречили его основным принципам.
Правовые принципы Статута 1529 года
В Статуте 1529 года провозглашался принцип публичности правосудия, равенство сторон в судебном процессе, а также право обвиняемого на защиту с участием адвоката. Также зафиксировано правило, согласно которому все граждане страны, «как убогие, так и богатые», должны были судиться согласно нормам, изложенным в Статуте.
При этом в Статуте 1529 года сохранялись привилегии и льготы для феодалов, что на практике закрепляло бесправие простых людей и сохраняло полноту прав лишь для феодалов. Правовое равенство, конечно, было формальным, однако в период феодализма даже такое провозглашение идеи равенства было значительным шагом вперед. Безусловно, идеи гуманизма и эпохи Возрождения повлияли на нормы уголовного и гражданского права, изложенные в Статуте 1529 года и в других Статутах ВКЛ.
Так, в Статуте 1529 (разд. 1, ст. 7) объявлялось, что никто не должен отвечать за чужую вину, а уголовное наказание нужно назначать только лицам, вина которых установлена судом. В ст. 27 разд. 7 предусмотрен срок уголовного преследования: за наиболее тяжкие преступления – 10 лет, менее тяжкие – 3 года.
В ст. 7 разд. 11 Статута 1529 года предпринята попытка ограничить крепостное право. Свободного человека за совершенное преступление не должны были приговаривать к вечной неволе.
В Статуте 1529 года довольно полно изложены нормы, которые обеспечивали права собственности феодалов. Много внимания уделялось брачно-семейному праву. В нем установлены нормы, определявшие имущественные права женщин и детей, порядок выдачи замуж. Подробно регламентировался порядок назначения опекунов несовершеннолетним детям, оставшимся без родителей.
Язык Статута и сохранившиеся списки
Статут 1529 года, как и все последующие Статуты, был написан на языке титульной нации ВКЛ, иными словами, на старобелорусском языке. Уже через несколько лет после утверждения Статут ВКЛ 1529 года был переведен на несколько языков. Известны его переводы на латинский (1530) и польский (1532) языки. До настоящего времени сохранились 4 списка Статута 1529 года на старобелорусском языке: Фирлеевский, Замойских, Дзялыньских, Слуцкий; 2 списка – на латинском языке: Лаврентьевский (Пфорцкий), Пулавских; 1 список на польском языке – Ольшевский. Два списка (Свидинский и Остробрамский) сгорели во время Второй мировой войны в 1944 году.
Впервые Статут 1529 года напечатан латиницей в 1841 году в Познани в «Собрании литовских законов с 1389 по 1529 год», в 1854 году – кириллицей в Москве.
Самое масштабное переиздание Статута ВКЛ 1529 года было предпринято в Литве в период с 1983 по 1991 год. Литовские ученые подготовили двухтомное издание в четырех книгах. Оно вышло тиражом 3000 экземпляров. Все эти книги представляют собой огромные фолианты на мелованной бумаге с высококачнственными снимками в суперобложках формата, которые в 1,5 раза превышают энциклопедический.
Первая книга (1983) содержала палеографический и текстологический анализ списков Статута 1529 года.
Вторая книга (1985) включала отпечатанные факсимильным способом наиболее важные ныне известные основные редакции Статута ВКЛ 1529 года на старобелорусском, латинском и старопольском языках. Цена тома составляла 60 советских рублей.
Третья книга (1991) содержала тексты на старобелорусском, латинском и старопольском языках, а также правила переводов, словари и другую вспомогательную информацию. Цена тома составляла 28 советских рублей.
Четвертая книга вероятнее всего так и не была опубликована.
Значение Статута 1529 года
Статут 1529 года имеет важное значение как памятник правовой культуры и языка белорусского народа, дает возможность изучить лексику и стиль, государственно-правовую терминологию того времени. Многие ученые подчеркивают его уникальность и утверждают, что этот памятник правовой мысли является исключительно важным источником не только для белорусского, но и для всех других народов, которые проживали на территории ВКЛ, в частности литовского и украинского.
Статут 1529 года явился правовой основой для дальнейшего развития законодательства. Он сыграл значительную роль в кодификации и систематизации права. Так же, как и Статут ВКЛ 1566 года, он послужил базой и источником для разработки Статута ВКЛ 1588 года.
Белорусские историки и правоведы утверждают, что принятие Статута 1529 года вывело ВКЛ на одно из первых мест в мире по развитию права и правовой культуры. Для сравнения: Статут коронного канцлера Яна Лаского в соседнем Польском королевстве был утвержден в 1505 году и бумажный вариант был напечатан через год.
Гимн в Статуте ВКЛ 1529 года
В списках Замойских и Пулавских, а также в Лаврентьевском списке Статута 1529 года был помещен текст гимна «Богородица». Как считают некоторые исследователи, этот гимн был государственным в ВКЛ и исполнялся во время официальных мероприятий.
Список использованных источников
– Первый Литовский статут: в 2 т., 4 кн. – Кн. 1 – 3. – Вильнюс: Минтас, 1983. 1985. 1991.
– Статут Вялiкага Княства Лiтоyскага 1588 года: Тэксты. Даведнiк. Каментарыi / рэдкал.: І. П. Шамякiн (гал. рэд.) [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Сав. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1989. – С. 527 – 528.
– Франциск Скорина и его время: энцикл. справ. / рэдкал.: І.П.Шамякiн (гал. рэд.) [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Сав. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1990. – 573 с.
– Францыск Скарына: зб. дак. i матэрыялаy / НАН Беларусi, Ін-т лiтаратуры; рэд.: Я.Д.Ісаевiч, В.А.Чамярыцкi. – Мiнск: Навука i тэхнiка, 1988. – С. 63 – 74, 90.
– Юрыдычны энцыклапедычны слоyнiк / Бел. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi; рэдкал.: С.В.Кузьмiн [i iнш.]. – Мiнск: Бел. Энцыкл. iмя Петруся Броyкi, 1992. – С. 521 – 522.
– Юхо И., Сокол С. История юридической науки Беларуси, Минск: НО ООО «БИП-С», 2000, С. 10—12.
– Юхо, Я. А. Кароткi нарыс гiсторыi дзяржавы i права Беларусi / Я.А.Юхо. – Мiнск: Унiверсiтэцкае, 1992. – С. 163 – 165.
– Юхо, Я. А. Крынiцы беларуска-лiтоyскага права / Я.А.Юхо; пад рэд. Т.Ф.Есiпенкi. – Мiнск: Беларусь, 1991. – С. 75 – 77.
Глава 4. С фигой в кармане, или Мастер фальсификаций
Герой этой статьи считается основателем новой белорусской литературы и самым изученным классиком Беларуси. Для такого утверждения, казалось бы, в наличии все предпосылки. В частности, в 2018 году отмечалось 210 лет со дня его рождения. Пожалуй, период в две сотни лет – время достаточное, чтобы изучить биографию вдоль и поперек. При этом одна из последних научно-популярных работ, посвященных ему, вышла как раз в юбилейном 2018 году. Она представляет собой увесистый фолиант объемом в 600 страниц. И уж поверьте мне на слово, новых тайн там действительно раскрыто превеликое множество. Этот сенсационный сборник не мог не привлечь моего внимания.
Листая новую книгу об одном из самых славных наших классиков, имя которого хорошо известно каждому школьнику, невольно задавался вопросом: а насколько ему была близка юриспруденция? Неужто он также наш коллега по цеху? Ответ на этот вопрос, скорее, утвердительный, нежели отрицательный. Однако обо всем по порядку.
«Круглый сирота» и тайна крещения
Итак, наш герой родился 23 января 1808 года. Как свидетельствует запись в метрической книге Бобруйского парафиального костела, новорожденный был крещен в первый же свой день. Вероятнее всего, младенец был настолько слаб здоровьем, что опасались за его жизнь. Этим обстоятельством было обусловлено столь поспешное крещение. Причем обряд провели не полностью, а только частично – крестили одной водой. Помазания елеем, судя по всему, не было. Однако вопреки опасениям родителей и ксендза мальчик выжил.
Место рождения нашего героя – деревенька Панюшкевичи Бобруйского повета. Как свидетельствует Википедия, в 1999 году здесь проживало 10 человек, а в 2010 – всего 3. Сейчас этой деревеньки, скорее всего, уже не существует. Во всяком случае тенденция, зафиксированная в Википедии, весьма показательна.
Долгое время считалось, что родители нашего героя умерли в самом раннем его детстве и он был круглым сиротой. Такие выводы базировались на содержании его прошения в Минское дворянское собрание, которое он подал в 1832 году в возрасте 24 лет. В частности, оно начиналось словами: «С детства осиротевший и имея небрежную родню, я совершенно не имел никого, кто бы занялся нашей родословной».
Однако озвученная информация соответствует реальности только частично. Как показывают новейшие исследования, отец нашего героя действительно умер через 3 месяца после его рождения, однако мать прожила еще 20 лет. Таким образом, на момент подачи прошения он все же был круглым сиротой, но не яволялся таковым с раннего детства.
Про нашего героя длительное время писали, что он родился в обедневшей семье. При этом его отец был арендатором имения, которое состояло из 160 дворов и насчитывало 1000 крестьянских душ. «Как можно было быть крайне бедным при таком имуществе?» – справедливо восклицает историк, автор новой книги про нашего классика (разве что арендатор крайне неумело вел хозяйство). И с ним вполне можно согласиться.
В целом изучение документов о людях, которые составляют гордость нашей нации, показывает, что в отношении многих из них можно отметить чисто белорусскую и весьма характерную черту, такую как «подчеркнутая скромностьи показная бедность». Хотя при ближайшем рассмотрении их биографий есть немало поводов усомниться в этом.
Падение в обморок
Системное познание окружающего мира для нашего героя началось в Бобруйской гимназии. Видимо, именно там он полюбил такие предметы, как польский и латинский языки, чистописание и литература. В дальнейшем, как утверждают исследователи, он обучался в столице Российской империи – Санкт-Петербурге, в лучшем университете страны на… медицинском факультете. В университет он поступил в 1824 году, а покинул его в 1827 году, не завершив обучения.
Столь неожиданное расставание с лучшим университетом страны трактуют по-разному. Одни предполагают, что его больше привлекала карьера чиновника, а не врача, поэтому он вернулся в Беларусь и продолжил службу в различных государственных учреждениях Российской империи вплоть до 1839 года. Другие намекают на нехватку денежных средств на проживание в столице и оплату учебы. Третьи настаивают, что при первом же анатомировании трупа наш герой просто упал в обморок. После этого случая более медициной заниматься не пожелал. Как на мой взгляд, третья версия вполне себе логичная.
Любовь с первого взгляда
Вернувшись в Минск, наш герой устроился работать к регенту (адвокату) Барановскому. В этом случае он впервые предельно близко столкнулся с миром юристов. Здесь все было значительно, каждое слово – веское, каждая бумага – важная. Вероятнее всего, он занимался переписыванием документов под диктовку адвоката, выполнением каких-то мелких поручений (вроде доставки судебной корреспонденции), взаимодействовал с клиентами и т. п. Умный и наблюдательный парнишка все схватывал на лету, от него не ускользали малейшие детали в работе адвоката с его клиентурой. Правоустанавливающие документы, доверенности, судебные тяжбы – все это вошло в повседневную жизнь нашего героя. Практика длилась примерно 3 года.
При этом в нем говорила еще и молодость. К немалому удивлению адвоката и его супруги наш герой влюбился в их юную дочь Юзефу Барановскую. И она ответила ему взаимной симпатией. Однако на официальное прошение благословить их брак родители Юзефы ответили категорическим отказом. Пикантность ситуации была в том, что скромный мальчишка – переписчик бумаг, которому уважаемый адвокат дал кусок хлеба и фактически спас от голодной смерти, позарился на самое большое богатство в семье адвоката – наследницу и единственную дочь. В этом случае немалую роль сыграла разница в имущественном положении влюбленных. Она – дочь преуспевающего адвоката, он – перебивающийся с хлеба на воду молодой человек в начале жизненного пути. Естественно, что паренька вытолкали взашей.
И здесь происходит первое в жизни нашего героя событие, когда ему пришлось столкнуться лицом к лицу со всей мощью уголовных законов Российской империи, ибо влюбленные решили оформить свой брак вопреки воле родителей невесты.
Незамедлительно мать невесты подала заявление на имя минского временного военного губернатора. Она, в частности, утверждала, что наш герой похитил и силой удерживает в своей квартире на Троицкой горе (там, где ныне Большой театр оперы и балета) ее 14-летнюю дочь. Просьбы родителей несовершеннолетней отпустить ее наш герой оставил без внимания. При этом якобы угрожал порезать бритвой всякого, кто осмелится приблизиться к его возлюбленной. Кроме того, нашего героя обвиняли в краже перстня с бриллиантом.
Слезные мольбы матери несовершеннолетней невесты были услышаны властями, и они провели собственное расследование.
Его результаты были не менее сенсационными. Молодожены вступили в брачный союз тайком от родителей. Но при этом все же с максимально возможным соблюдением традиций, обычаев и законов. Первоначально их венчали при свидетелях в униатской церкви в Сенице (вблизи Минска).
При этом выяснилось, что на самом деле никакого похищения невесты не было. Фактический возраст новобрачной составил 16 лет. Это подтверждала предъявленная метрика. Брак был заключен по обоюдному согласию. Дочь адвоката сама отказалась покинуть жилище любимого, а кольцо с бриллиантом она взяла в дом мужа, поскольку считала его своей собственностью. Короче говоря, оснований, достаточных для аннулирования брака, власти не нашли.
Повторное венчание с соблюдением всех правил состоялось в костеле Минского женского католического монастыря бернардинок (сейчас это Свято-Духов кафедральный собор на Немиге).
Путевка в жизнь
Следующая должность нашего героя – переводчик в Минской духовной консистории. Он переводил различные архивные документы с польского языка на русский. Эта должность открывала перед ним весьма заманчивые перспективы, если правильно ею было распорядиться.
Трудоустройство нашего героя в Минскую духовную консисторию многие связывают с именем человека, широко известного в то время. Злопыхатели утверждали, что устроили его туда «по блату» и сделано это было якобы по протекции митрополита Станислава Богуш-Сестранцевича, самого авторитетного католического деятеля Российской империи тех времен. Более 50 лет он стоял во главе Римско-католической церкви в России. Представляется, что нашему герою было в удовольствие намекать на родство с весьма влиятельным церковным иерархом. Хотя, как выяснилось сейчас, родственник он был весьма дальний, а к моменту назначения нашего героя на должность его влиятельного родственника уже несколько лет как не было в живых.
Как указывают некоторые современники нашего героя, должность, на которую он трудоустроился в консистории, была неоплачиваемой. Однако нет худа без добра, он сумеет ее монетизировать.
Параллельно в 1827 – 1829 годах наш герой работал и учился в Минском уездном межевом суде на каморника или, говоря другими словами, землеустроителя, то бишь он стал специалистом по топографической съемке, измерениям и размежеванию земельных угодий.
В быту землеустроителя даже сейчас часто называют старинным словом «землемер», и наша фантазия быстро рисует человека с деревянным мерилом, подобным огромному циркулю. С ним землемеры уже сотни лет шагают по полям, высчитывая их длину и ширину. Но это не единственная их функция. В их обязанности входят ведение учета земли, переоформление права на владение землей, подготовка документов для проведения аукционов. Государственный контроль за рациональным использованием и охраной сельскохозяйственных земель также в компетенции землеустроителя. Как подсказывают исторические энциклопедические издания, в нашем средневековом государстве – ВКЛ в XVI – XVII веках каморник – геодезист-землеустроитель, член падкаморского суда.
Именно слово «землемер» в отношении нашего героя мы встречаем в архивных документах. В 1832 году на имя минского губернского предводителя дворянства Льва Ошторпа от нашего героя поступило то самое знаменитое прошение, которое начиналось словами: «С детства осиротевший…».
Поскольку для нас архиважна именно должность просителя, то мы приведем ее дословно, как указано в документе: «Представлено прошение состоящим при делах Минской палаты уголовного суда бывшим землемером Минского уездного межевого суда».
Таким образом, наш герой в юношестве был сотрудником адвокатского бюро, затем работал как минимум в двух судебных учреждениях: Минском уездном межевом суде и в Минской палате уголовного суда. В обоих случаях он значился специалистом, по-белорусски его должность именовалась каморник, а по-русски – землемер (землеустроитель). Забегая немного вперед, отмечу, что на протяжении всей своей жизни он не расставался с нелегальной адвокатской практикой.
Достаточно ли этого, чтобы считать его принадлежащим к юридическому сообществу? Наверное, да, пусть даже с небольшой натяжкой. Ведь мы не можем оспорить, что по роду деятельности он совершал юридически значимые действия, работая к тому же в государственных судебных учреждениях.
Однако зачислить его в разряд юристов согласны были не все. Например, категорически против этого был автор следующей кляузы. Так, он обвинял нашего героя в том, что тот был лицом «не обучающимся нигде законов», т.е. отрицал наличие у него юридического образования и указывал на невозможность представлять интересы доверителей в судах. «Доброжелатели» били нашего героя в самое уязвимое место. Согласно законам Российской империи заниматься адвокатской деятельностью могли только лица, закончившие российское юридическое учебное заведение.
Возможно, они были не в курсе, что он все же обучался землеустроительному делу в суде и, как показали дальнейшие события, прекрасно ориентировался в архиве Минского уездного межевого суда, о чем мы подробно расскажем несколько позже. Кстати, и в наше время наиболее желательными претендентами на должность сотрудника землеустроительной службы являются лица, получившие высшее юридическое образование.
Тайна фамилии
А сейчас вернемся к тому самому прошению, которое начиналось со слов, ставших впоследствии знаменитыми: «С детства осиротевший…». Почему акцентируем внимание именно на этом документе? Все просто – он первый в цепочке, который открыл яркий… криминальный талант нашего героя. Да-да, именно криминальный талант. В отношении этого прошения как современники, так и нынешние историки пришли к однозначному выводу, что оно полностью сфальсифицировано нашим героем.
На мой взгляд, фальсификация этого документа со его стороны была все же вынужденной. После захвата ВКЛ Российской империей вся наша шляхта должна была подтвердить свой социальный статус, принадлежность к дворянскому сословию. Сделать это можно было лишь представив подлинные документы за несколько поколений.
Безусловно, наш герой был шляхтичем (дворянином), это не вызывает никаких сомнений. В записи о крещении четко указано, кем были его родители и какие государственные должности они занимали. Для того чтобы снять всякие сомнения, приведем этот небольшой отрывок из документа в переводе с латинского языка: «Года господнего 1808 января 23 дня я, Игнат-Якуб Далива-Садковский, прелат, кантор минский, каноник Житомирской кафедры, доктор философии, красносельский настоятель, окрестил одной водой с целью обезопасить жизнь ребенка, названного двумя именами Викентий-Якуб, который родился в этот самый день. Сына его милости Яна Марцинкевича, подчашего новогрудского, и Марцияны Марцинкевич из рода Нядзведских. Высокородными кумами были его милость Иполлит Павлович с ее милостью Юлианой Марцинкевичанкой, дочерью подчашего новогрудского».
Обратите внимание на написание фамилии родителей – Марцинкевич.
Итак, фамилии родителей ребенка чисто шляхетские, государственная должность отца – подчаший новогрудский. Все это указывает, что наш герой шляхтич. Крестьяне на государственные должности в ВКЛ не допускались.
Тем не менее освобождение от налогов, зачисление на государственную службу, продвижение по службе, обучение в университетах и т. д. выходцы из ВКЛ в Российской империи могли получить только после подтверждения благородного происхождения. Вот это и стало причиной фальсификации родословной. И здесь талант нашего героя проявился на славу.
24-летний служащий Минской католической консистории проявил недюжинную фантазию при составлении своей родословной. Не мудрствуя лукаво, он не только довел свою родословную до 1124 года, т.е. углубил ее сразу на 700 лет, но и с целью придать весомость своей фамилии сделал ее двойной.
В этом месте мы должны объявить полное имя нашего героя, ибо скрывать тайну далее становится невозможным.
Итак, герой повествования – Викентий-Якуб Марцинкевич. Да-да, это тот самый знаменитый автор «Пинской шляхты» и многих других произведений, которого все мы хорошо знаем со школьной скамьи как Винцента Дунина-Марцинкевича.
Откуда взялась первая часть Дунин? Этого объяснить сейчас не сможет никто. Просто именно так решил в свое время Винцент-Якуб. Мы можем только предположить, что именно подтолкнуло нашего героя к этой мысли: одним из его покровителей был Станислав Богуш-Сестранцевич, крестил его Игнат-Якуб Далива-Садковский. Как видно, не только двойные имена, но и двойные фамилии у белорусской шляхты во все времена были в большой моде. И наш герой решил не отставать от них. Самое удивительное, но его прошение Минское дворянское собрание удовлетворило.
Уже в конце 1832 года Минское дворянское собрание выдало ему требуемый патент о благородном происхождении рода Дунин-Марцинкевичей герба Лебедь. Таким образом, с легкой руки Винцента Марцинкевича в 1832 году на 25-м году жизни он стал Дуниным-Марцинкевичем, а до этой поры все его родственники и предки именовались только Марцинкевичами.
Фальсификатор
Этот успех явно вскружил голову молодому служащему Минского уездного межевого суда. Однако в этом он был не одинок. Его старшие товарищи из Минского дворянского собрания прославились на всю империю сфальсифицированными родословными. К этому времени они успели хорошо изучить изданные к тому периоду гербовники и знали, каким образом документально доказать то, чего никогда не было на самом деле. Не думаю, что по поводу своей не совсем официальной деятельности они испытывали какие-либо угрызения совести. Российские власти придумали способ не увеличивать численность привилегированного класса, не пускать туда выходцев из ВКЛ. Белорусы предприняли ответные меры. Они любой ценой защищали своих. Быть дворянином было почетно, престижно и выгодно экономически. Россиянам нужны были старинные бумаги, белорусы ответили – будут вам бумаги, с подписями и печатями!
Так, Винцент Дунин-Марцинкевич вывел свой род от датчанина Петра Дунина, который якобы прибыл в Польшу в 1124 году и за свою жизнь построил там 30 монастырей и 77 костелов! Воображение нашего героя рисовало собственных предков не только знаменитыми и богатыми, но и предприимчивыми и целеустремленными, едва ли не святыми. Только святой человек мог себе позволить потратить несметные богатства на богоугодные дела.
Отставать от своего воображаемого предка Дунин-Марцинкевич никак не хотел. Подрабатывая на изготовлении фальшивых родословных (лично я в этом не сомневаюсь), он сумел всеми правдами или неправдами скопить кое-какой капитал. Ведь за такие услуги платили звонкой монетой.
Когда его арестовывали в первый раз по делу о поддельных грамотах, при нем оказалось наличных денег 40 золотых монет – полуимпериалов (достоинством 5 руб.), 41 золотой червонец (достоинством 10 руб.), разная мелочь серебром на сумму 2 руб. 62,5 коп. и 3 коп. медью. Для тех, кто не в теме, поясним, что золотой червонец весил 8,6 г и изготавливался из золота 900-й пробы. Простой подсчет показывает, что в момент ареста при нем только монетами было больше, чем полкило золота. Сможет ли каждый из нас в наше время похвастать таким сокровищем?
Успешные люди у многих вызывают зависть, об этом свидетельствует современник-недоброжелатель. Цитата: «Марцинкевич был под судом или следствием по делу Чапковского за подделку документов… Марцинкевич очень ловко объяснялся и в одну минуту показывал все почерки, какие находятся в книгах, с чего можно заключить, что ему довольно знакомы книги Минского уездного суда… Марцинкевич, как всем известно, по прежнему своему состоянию бедный, не получил наследства никакого ни по своих, ни по своей жены родителях, несколько лет служил в консистории без жалования, а по исключению оттуда завел дело не очень похвальное в его сторону с епископом Липским и после в доказываниях своих отрекся, и ныне нигде не служит в штате и ни от кого не имеет доверенностей (на представление интересов), кроме одной Любанской… Однако в сих летах приобрел в г. Минске два дома, стоящие около 1000 червонцев, в 1840 году за 3500 рублей приобрел от Селявы фольварк Люцинок, и кроме того, живет в городе пышно. Удерживает лошадей, ездит коляскою, всякий раз бывает в театре, справляет вечера и квартеты. Чем он занимается? И откуда столько имеет денег? Неизвестно».
Впрочем, другие авторы утверждают, что имение Люцинка (около Ивенца), в котором он провел большую часть своей сознательной жизни, Винцент Дунин-Марцинкевич приобрел у минского межевого судьи Алоизия Селявы. Перед покупкой он якобы взял крупные денежные займы.
Обвинения против Винцента Дунина-Мартинкевича в подделывании королевских грамот и других документов выдвигались неоднократно, но документально доказать это не смог никто. Судя по всему, он умело прятал концы в воду.
В деле обвинений отметился в том числе слуга Марцинкевича – Иосиф Душкевич. В своем доносе он указал, что помещик Марцинкевич занимается составлением подложных документов на дворянское происхождение, для чего имеет и печать, спрятанную под полом. Однако расследованием, произведенным властями, вина Дунина-Марцинкевича доказана не была. За лживый донос слугу наказали плетьми.
При этом весьма интересен ответ Марцинкевича на вопрос чиновника особых поручений при минском гражданском губернаторе: «Чем вы занимаетесь, постоянно проживая в городе, ежели имеете хождение по чьим-либо делам, то по каким именно, по доверенностям или без оных?» Отвечая на него, наш герой указал: «Имея доверие от разных лиц, занимаюсь я хождением по делам и ныне по доверенностям имею дела Любанской, Шклянника, Вышамирской, Годлевской. Тоже иногда занимаюсь переводами, ибо был переводчиком в консистории».
Как видим, с юридической практикой наш герой не расставался никогда. И, судя по всему, клиентов у него было предостаточно. А это говорит об определенном авторитете в соответствующих кругах. Иными словами, он весьма успешно вел чужие дела.
Не единожды довелось Винценту Дунину-Марцинкевичу быть и узником Минского Пищаловского замка (сейчас СИЗО №1 на ул. Володарского). Его второй арест был связан с обвинениями в антицарской деятельности. В частности, ему ставили в вину написание и распространение поэмы «Гутарка старога деда». И если в первый раз заключение длилось всего неделю, то второй раз ему пришлось отсидеть 8 месяцев. Однако объем этой статьи не позволяет подробно рассказать обо всех приключениях нашего героя, которые достойны быть увековечены не только в научной, но и в художественной литературе.
Комедиограф
Как мы уже говорили, в 1840 году наш герой оставил службу, приобрел фольварк Люцинка около Ивенца (ныне Воложинский район). Последний стал для него местом постоянного жительства до конца дней. Однако много времени проводил писатель и в Минске.
Значительную часть жизни он посвятил литературе, поэзии и драматургии. Среди его работ, в частности, первый перевод на белорусский язык знаменитой поэмы Адама Мицкевича «Пан Тадеуш». Первая книга этого перевода сначала была допущена цензурой к печати, а затем практически весь тираж был уничтожен. Естественно, что автор, который издавал книгу за свой счет, понес значительные убытки. Он предпринял отчаянную попытку отстоять свое издание. Вот что он писал о белорусском языке, на котором была выпущена книга: «В наших провинциях из 100 крестьян, наверно можно найти 10, которые хорошо знают по-польски, когда напротив из 1000 насилу сыщется 1 хорошо знающий русский язык. То напечатав какое-либо белорусское сочинение русскими буквами, смело можно запереть оные в сундук». Какие разительные цифры! Сейчас, наверное, с точностью до наоборот: из 1000 русскоязычных белорусов только 1 знает родной язык.
Незавидная судьба при жизни автора постигла и другое знаменитое его произведение – фарс-водевиль «Пинская шляхта». Оно было запрещено к печати российскими властями. Вот как отозвался об этом водевиле виленский генерал-губернатор: «Подобное произведение, в коем в неприглядном свете выставляется личность должностного лица, (российского) станового пристава, который к этому везде называется „найяснейшая корона“, вряд ли удобно помещать в каком-либо издании, а в особенности в таком как календарь, который предназначается для распространения в среде местного населения».
Негативное отношение российского генерал-губернатора можно понять. Пьеса представляет собой едкую сатиру на «августейшую корону», а не только станового пристава Крючкова. Она жестко критикует царские власти, всю судебную систему, особу государя-императора, который как раз и воплощен в образе Крючкова.
Досталось от автора и местной шляхте. Представители дворянства абсолютно не понимают станового пристава, но все равно предельно уважительно слушают его, не пытаясь даже оспорить тот бред, который он несет. А он то ли в силу собственной глупости, то ли с целью поглумиться над местечковой шляхтой называет совершенно абсурдные даты: в марте, например, у него 69 дней, в октябре – 45. Именно такими датами провозглашается им сначала указ Петра I, а потом указ Анны Иоановны от 1764 года, хотя та царствовала с 1730 по 1740 год. А чего стоят указы Елизаветы Петровны от 49 апреля1893 года и указ всемиловистейшей Екатерины Великой от 23 сентября 1903 года, которая умерла в 1796 году? Напомним, что сама пьеса была написана в 1866 году. Здесь явные нестыковки не только в числах, месяцах и годах. Однако местная шляхта ни слова не возразила российскому становому приставу, который для пущей важности к указам российских царей отчего-то приплел и Статут Великого княжества Литовского, отмененный в 1840 году.
***
Несмотря на все запреты и злоключения, наш бесшабашный каморник-землеустроитель вошел в белорусскую историю не столько как профессиональный переводчик с польского и зажиточный помещик, любитель одурачить имперские российские власти и как нелегально практикующий адвокат, сколько как патриот, знаток белорусского языка, основатель белорусской драматургии. Он и в ХХI веке по-прежнему с нами.
3 сентября 2016 года в самом центре белорусской столицы (на площади Свободы в Минске) ему открыли бронзовый памятник. Как сказал бы Михаил Булгаков: «Вот он, лукавый и обольстительный литвин, первый белорусский комедиант и драматург. Смотрите и любуйтесь на него, в бронзовом парике и с бронзовыми бантами на башмаках! Вот он – отец белорусской драматургии!»
P.S. Для тех, кто заинтересовался удивительной судьбой нашего героя, которая изобиловала интригами, фальсификациями, невероятными приключениями, а заодно и неоднократными тюремными заключениями, рекомендуем ознакомиться с новой книгой историка Дмитрия Дрозда «Таямнiцы Дунiна-Марцынкевiча».
Глава 5. Смерть под копытами лошади, или Николай Костомаров VS Владимира Спасовича
Николая Костомарова и Владимира Спасовича можно смело зачислить в разряд селфмейдменов. Оба они сами сделали себе имя, но не только это их объединяет. В их судьбе многое совпадает. Оба родились в провинции, оба переехали в столицу, оба стали профессорами императорского Санкт-Петербургского университета, оба обожали литературу и историю. Первый получил генеральский чин и слыл любимым историком императора Александра II, второй стал лучшим юристом Российской империи, однако его книги Александр II предпочел запретить. Другими словами, в политических пристрастиях Николай Костомаров и Владимир Спасович серьезно разошлись.
Наша очередная статья о закулисном противостоянии между ними, но больше о судьбе нашего земляка. Мы расскажем о Спасовиче то, о чем российские и польские авторы предпочитают умалчивать. Наше повествование о том, что действительно имело для него ценность в жизни, и о том, почему он убежал от внешнего успеха в столичном Санкт-Петербурге и скрылся в далекой и оппозиционной Варшаве.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71535931?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Франциск Скорина и его время. Мн., 1990. С. 137—138.
2
Там же, С. 9—10.
3
Там же, С. 138
4
Там же, С. 136—137.
5
Там же, С. 139—140.
6
Там же. С. 138.
Леонид Дроздов
Тип: электронная книга
Жанр: Юриспруденция
Язык: на русском языке
Стоимость: 3992.00 ₽
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 15.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Франциск Скорина, Лев Сапега, Казимир Лыщинский, Сымон Курович, Кастусь Калиновский, Винцент Дунин-Марцинкевич, Франтишек Богушевич, Владимир Спасович, Максим Богданович, Борис Утевский, Алесь Петрашкевич… Все они были юристами по образованию, призванию либо работе. Это главный критерий, который объединил их имена под одной обложкой. Юридическая составляющая в их жизни – главный акцент книги, в которой в основном собраны статьи, опубликованные ранее.