Главная страница | Остросюжетные любовные романы | Куколка

Куколка
Евдокия Краснопеева
Элизабет Локкарт и Варенька Коржавина. Что объединяет бойкую английскую лавочницу и юную русскую аристократку? Жизнерадостность, красота или любовь к одному и тому же мужчине? Нет – все глубже и запутаннее. Прочитав, вы узнаете историю жизни обеих женщин.

Евдокия Краснопеева
Куколка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 1
Ей снилось яркое солнце, летящий по ветру невесомый тополиный пух и звонкие голоса, неясные, но отчего-то дарующие радость и надежду. Во сне она, невидимая, стремилась куда-то, влекомая предвкушением счастья…
– Вставай, Бет! Поднимайся! – пронзительный голос гукнул около уха с едва сдерживаемой злостью.
Она раскрыла глаза, чуть-чуть, полусонной мухой взирая на тётку. Последнее время она научилась бесконечно щуриться, чтобы не выдавать бушевавшую в душе ненависть.
Абигайль Муркок выглядела как всегда: сухое, костистое тело втиснуто в клетчатое платье грубой шерсти; волосы гладко зачёсаны и убраны на затылке в аккуратный пучок. Она ещё не успела нацепить на себя неизменный чепец с неопределённым серым кружевом по полям, и её лицо ещё не приобрело сходство с крысой, высунувшей любопытную мордку из норы.
– Вставай, Бет, – паучьи пальцы ловко ухватили край тонкого одеяла и резко дёрнули, открывая тело в сбившейся ночной сорочке навстречу промозглой сырости осеннего утра, которой пропиталась комната.
Впущенный через открытую створку окна туман пах болотом и, отчего-то, мятой.
– Сколько раз говорила тебе: не смей раскрывать ставни! Сегодня же скажу Джастину, чтобы забил окна дубовыми досками, – лютовала Абигайль. – Сырой воздух вреден для здоровья. Ты простудишься и вновь свалишься с ног.
Хотя её слова и содержали заботу о здоровье племянницы, Бет понимала, что Абигайль, прежде всего, беспокоится о возможных хлопотах по поводу захиревшей родственницы.
– Я не заболею, Аби, – пробормотала Элизабет, а про себя подумала: уж лучше заболеть от свежего воздуха, чем задохнуться от запаха гнилой капусты и подопревшего лука, которым пропиталась вся её коморка, служащая по совместительству кладовой.
– Прошлый раз у тебя тоже не было намерения болеть, – сухо поджала губы госпожа Муркок. – Однако ж, ты провалялась в горячке целый месяц.
Бет поморщилась, натягивая подол холщёвой рубахи на колени. Она не любила вспоминать время своей болезни. Да и вспоминать-то было нечего – только опаляющий кости жар и пустота в голове, отупляющая и страшная. Наверное, она была на пороге смерти. Потому как первые шаги, сделанные ей после выздоровления, были сродни первым шагам младенца. Ноги были беспомощны, а руки слабы. Девушка мотнула головой, отгоняя подступавшие мысли – дальше ей не хотелось вспоминать вовсе!
– Ты намерена валяться до полудня?Это притом, что солнце едва-едва просвечивало краешком сквозь серые облака! Элизабет неохотно спустила ноги с кровати и потянулась, подхватывая руками сбившуюся гриву кудрей. Тут же звонкая оплеуха опустилась на её щёку.
– Волосы необходимо заплетать на ночь в косы, – ледяным тоном пояснила тётка свой наглядный урок воспитания.
– Хорошо, Аби, – бормотнула Бет, прикрывая веки.
Теперь уже она скрывала блеснувшую в глазах злорадную насмешку. Девушка знала, что тётка завидует её роскошным волнистым волосам, пушистым и густым. Поэтому заставляет Бет гладко зачёсывать, туго закручивать… Хорошо хоть не пытается натянуть на неё одно из бессмертных творений неизвестного мастера с неопределёнными кружавчиками и маслянистыми завязками. И уж, конечно, Бет не будет заплетать косы на ночь. Ночь – единственное время суток, когда она может позволить своим волосам дышать свободой.
– Поторапливайся!
В общем, Элизабет была готова подчиниться этому требованию. Она лишь ждала, что Абигайль оставит её одну, чтобы спокойно обтереться холодной водой из кувшина и натянуть привычное серое платье и холщёвый передник. Только тётка отчего-то задерживалась. Пришлось Бет раздеваться под недобрым прищуром чёрных, пронзительных глаз. Она заколола скрученные волосы гребнем с длинными зубчиками и, смочив кусок холстины в старой фарфоровой чашке, повела по своему телу, поёживаясь от подступавшего холода.
– Всё ещё не бросаешь свои глупости? – имея в виду её утренний туалет, промолвила тётка, ощупывая изгибы молодого тела как-то особенно пристально.
Элизабет, кожей ощущая её липкий взгляд, могла поклясться, что госпожа Муркок замыслила какое-то предприятие, не сулящее ничего хорошего.
– Джастин ещё не набил твою утробу своим семенем?
– Я не сплю с Джастином, Аби, – ровно ответила Бет, хотя в душе всё вскипело от намеренной грубости тётки.
– Мы с Самуэлем едем на ярмарку в Беллфилд. Сделаем необходимые покупки. Мэри едет с нами. – Внезапно прервала свои наблюдения Абигайль и направилась к двери. – Придётся тебе управляться и в лавке. Шевелись!
Элизабет возрадовалась. Пусть хлопот у неё прибавилось: кроме работы по дому – ещё и лавка! Ну, да она управится! Птичкой порхать будет. Целый день неконтролируемой свободы – разве это не счастье?
______________________________________
*** – Варенька, голубушка, вставать пора. Солнце уже высоко…
– Отстань, Марфуша… – сонно пробормотали припухлые, разморённые летним жаром и сладким сном, губы.
Девушка крутнулась на бок, зарываясь носом в подушки. Волосы, высвободившись из сбитого на сторону ночного чепца, охватили плечи спящей живым покрывалом, блестящим на солнце червонным золотом.
– Варвара Ильинишна, чуть не полдень уже… Эвон, Пётр Георгиевич уж у порога мается, а вы всё лежите. Нехорошо!
– Матерь Божья! – Девушка поспешно села в кровати, тараща всё ещё слипающиеся глаза фиалкового цвета. – Петруша здесь? Что ж ты, Марфа!!
Девка не стеснительно забурчала, что уж битый час пытается добудиться барышню и всё напрасно. Только Варя уже её не слушала. Она поспешно сбросила сорочку из тончайшего батиста и уцепилась за приготовленные ещё с вечера бриджи.
– Это что такое? – грозно свела брови Марфа. – Что за антихристский наряд? Вот доложу тятеньке про ваши фокусы.
– Полно тебе, Марфуша. Мы с Петрушей поедем на конезавод. Не хочешь же ты, чтобы я перепачкала там подол платья о навозные кучи?
Марфа задумалась. Она, конечно, не бывала на конезаводе Георгия Феоктистовича Лемаха, но слыхала, что хозяйство у него большое и, кто знает, может и впрямь богатое навозом.
– Вы уж, барышня, Илье Савичу на глаза не попадитесь. Со свету меня сживёт, ежели увидит… – забормотала нянька в спину убегающей девушке.
– Ла-а-а-д-но-о-о…
– А чаю откушать? – спохватилась Марфа, но лишь только уронила руки вдоль тела, её подопечная скорёхонько ссыпалась по лестнице проворными ножками и скрылась за углом.
Баба сокрушённо покачала головой: сорвиголова растёт, а не примерная барышня. А всё потому, что нет материнского внимания, материнской ласки и любви. Да и откуда ж ей взяться? Аглая Марковна лишь только разродилась девочкой враз в Европы укатила, на воды, здоровье поправлять.…Вот и поправляет до сих пор. А уж барышне почитай осьмнадцать!
Илья Савич-то, поначалу дюже угрюмый был; переживал, беспокоился за жену свою разгульную. А потом смирился, как будто и не было в его жизни польской панёнки. Явись она сейчас, так и не знал бы, что с ней делать.
Марфа в раздумье тискала кувшин с водой в своих сильных, покрытых конопушками руках. Да перестаралась, видно, ахнула фарфоровую безделицу на ступенях лестницы и замерла над осколками – а ну как барин прослышит её проделки! Не ошиблась: Илья Савович выглянул из библиотеки со всклоченной головой и помятыми усами. Не иначе, спал на кушетке в обнимку с книгами.
– Какие руки у тебя, Марфа, нескладные, – начал барин отчитывать прислугу да осёкся, глянув в окошко.
По дороге гарцевали лошади, помахивая мерно хвостами, и два всадника прямили спины, покачиваясь в такт движению.
– Никак Петенька Лемах? С кем это он, непутёвая?
– Не знаю, – буркнула Марфа, пряча глаза, – говаривали, родственник к ним прибыть должён.
– Навестить надобно Георгия Феоктистовича, – призадумался Илья Савович. – А то не по-соседски, не по-дружески получается.
– Да уж, – поддакнула Марфа, бросая взор на всадников.
И впрямь, Вареньку-то не узнать. Ну, совсем как парнишка на лошади. Раз уж родной отец не опознал.…Эх, Господи, твоя воля! Просватать бы барышню поскорее.… Да вот Илья Савич упрямиться – молода ещё! Куда как молода!! Аглая Марковна в её-то возрасте уж во второй раз замуж вышла. Да за него и вышла – за Илью Савовича Коржавина. Чего тянуть – придумывать? Благо, и жених есть – Петенька Лемах. Сосватаны, почитай, с пелёнок – так и в добрый путь!
Марфа думала свою думу, сердито подхватывая в подол осколки кувшина, а молодые люди тем временем тоже затронули тему помолвки в своей беседе.
– Ах, и соня вы, Варенька, – возмущался Петя. – Договорились же ехать пораньше. Ан нет! Всё вы с вашим желанием поваляться подольше в постели. Вот выйдете за меня замуж; так я вам покажу почём фунт лиха! С петухами вставать будете.
– Так я за вас, Петенька, тогда и не пойду. Найдите особу подстать себе, чтобы раньше вас по дому рыскала.
– Ну и найду! – заявил Петя беззлобно.
Только оба они знали, что все эти разговоры о возможных иных партиях – чистой воды фантазия. Господа Лемах и Коржавин были смолоду дружны и вознамерились породниться через детей. Лишь только первые писки достославных чад стали достаточно громки и настойчивы в своих невинных требованиях, была устроена помолвка.
Сами жених и невеста ничего не понимали, лишь таращили круглые зенки и пускали слюни на белые передники кормилец.
Только это никого не волновало. Господин Лемах дал слово господину Коржавину, господин Коржавин дал слово господину Лемаху – и вся любовь!

Глава 2
Элизабет управилась по дому в рекордные сроки. Коляска с тётей, её мужем и Мэри, должно быть, всё ещё месила грязь на окраине города, а Бет уже вытрясла матрасы, тяжелеющие отсыревшим сеном; справилась с пылью, честно заглянув во все закоулки просторного дома, и теперь шпиговала тушку гуся кусочками сала и мочёными яблоками. Чуть позже она растопит печь и засунет несчастную птицу парить кости – на потребу голодным желудкам родственников.
В лавку она спустилась в добром расположении духа и поэтому встретила похотливую ухмылку Джастина спокойно. Лишь только не злобиво хлопнула его по рукам, чтобы не тянул их туда, куда не нужно.
Солнце уже било сквозь окно лавки уверенно и весело, как будто и не было вчерашней непогоды и ночной мглы. День обещал быть холодным, но солнечным.
– Как чудно выглядишь ты, детка, когда снимаешь своё серое одеяние, – запел Джастин сладко, бросая взгляды на вырез её нового платья, в котором ей разрешалось прислуживать в лавке.
Бет усмехнулась, она знала, что серое рубище уродует её, а эта одежда, тоже далёкая от совершенства, но всё же достаточно новая, к тому же, позволяющая заметить, что надета на женщину хороших пропорций, а не на чучело огородное, неплохо оттеняет её красоту. Ведь Элизабет была красива. Она даже знала, что ослепительно красива, вот только не могла себе позволить сделать это открытие достоянием окружающих. Слишком много проблем тогда возникнет у её родственников, а значит и у неё самой.
Во-первых, Абигайль может запросто лопнуть от злости (впрочем, это можно было бы занести в список положительных последствий.). Во-вторых, затрещины, и так довольно обильные, посыпятся, как будущие аплодисменты восторженных почитателей её будущего великолепия (что время признания настанет девушка не сомневалась ни мгновения). В-третьих, Самуэль снова начнёт домогаться её тела. А уж ради того, чтобы избежать такого счастия, она готова посыпать голову пеплом и мазать щёки сажей из камина.
Вот только Джастина Элизабет имеет полное право подразнить. Парень дышит к ней неровно и, при всей своей грубости, незлобив; никогда не будет ябедничать на неё тётке.
Бет завела руки за спину и, повытаскав шпильки, распустила своё сокровище по плечам. Она потрясла головою и беспечно взбила кудри ладонями, становясь неотразимо привлекательной.
Перестаралась! Джастин бросил куль с мукою, что тащил в кладовку, прямо посреди прохода на склад и притиснул девушку к ларю с крупами. Пальцы его воровато юркнули за корсаж платья и принялись мять грудь жадно и грубо. Другой рукой он пытался задрать подол её платья и всё настойчивее тёрся бёдрами об её живот, демонстрируя свою готовность к совокуплению.
– Джастин! – сурово произнесла Бет и, поймав его масленно блестящий взгляд, закончила. – Пошёл прочь!
– И что ты, Бетти, ломаешься! – возмутился парень искренно. – Сколько раз Сэм хвастался, что сношал тебя и таком, и всяком до твоей болезни. Согласен, малость ты подзабыла, но ведь не до такой степени, чтобы стать вновь девочкой.
Его кисть всё же пробралась под вожделённые юбки и сильные пальцы, пробив себе дорогу, погрузились в её лоно, непроизвольно заставив мышцы сжаться вокруг захватчиков. Это было неоспоримой победой, Джастин задвигал рукою и зашептал горячо в самое ухо женщины:
– Все тебя сторонятся после болезни, а я не боюсь. Я думаю, безумие – не заразная штука.
Элизабет взъярилась.
– Считаешь меня сумасшедшей?
– Нет-нет, – парень уже задыхался в пароксизме нахлынувших эмоций, всё настойчивее возбуждая её естество пальцами. – Ты просто немножечко забыла…
– Забыла, потому что нечего было помнить! – Зло выпалила Бет, отталкивая настойчивого кавалера.
Тот не удержался на ослабевших ногах и упал на пол.
– Неужто ты думаешь, что воспоминания о вонючем Самуэле стоят, чтобы дорожить ими?!
– Слышал-слышал о твоих воспоминаниях. Абигайль всем рассказывала и смеялась вволю. И вправду, ты – дурочка! Понимаю, привиделось в бреду что-то.… А уж чтоб верить в такое?!.. – Джастин полыхал злостью неудовлетворённого желания. – Дура! Убогая дура! – В глазах его ярким пламенем разгорался опасный огонь, повествующий о полной потере контроля над собой.
Элизабет не размышляла более – ухватив первое попавшееся под руку, бацнула парню в лоб.
Джастин пошатнулся, побелел лицом и прошипел:
– Дура-а-а…– сапоги его затопали по полу; дверь грохнула натужно, со скрипом и воцарилась тишина.
Взглянув на массивный окорок в своей руке, Бет весело засмеялась. Чудо, что она не угробила дядькиного работника до смерти. Теперь не появится до самого возвращения хозяина. Ну и славно!
Вот только разбуженная нахальными пальцами парня чувственность отозвалась в теле томлением и ярко вспыхнувшей злостью на себя, на своё предательское естество, требующее своей порции необходимого удовлетворения.
Бет пнула попавший под ноги куль муки с остервенением; и продолжала пинать, пока из образовавшейся прорехи не потекла белая струйка.
Прекрасно! Ещё один повод схлопотать оплеуху. Элизабет ухватила грубые ушки и потянула ношу на склад. Ничего, она поставит куль к самой стенке, и всё свалит на прожорливых крыс.
___________________________________________

*** Молодые люди подъехали к хозяйству г-на Лемаха быстрым галопом. Раскрасневшиеся щёки Вареньки цвели наливными яблочками, а душу переполняло веселье от чудного солнца, чудного сладкого воздуха, чудного Петеньки – от чудного состояния молодости и здоровья.
– Идёмте, Петя, враз к Атаману, – попросила барышня, спрыгивая с лошади прежде, чем её кавалер сумел похвастать галантностью манер и предложить свою помощь.
– Отчего же враз к Атаману? – нахмурился Пётр. Его сердило благоговейное трепетание девушки перед скакуном, несомненно, достойным внимания – но и только. – У батюшки много иных лошадей. Ветерок – куда как хорош! И Чайка тоже.
– Ну, хорошо, – покладисто согласилась Варя. – Идёмте смотреть Чайку.
Её фиалковые глаза хитренько блеснули: от Чайки рукой подать до любезного сердцу Атамана.
Всё сложилось совсем не так, как они рассчитывали. Около Чайки толпилась целая куча народу. Несколько господ в парадном облачении, как будто явились на светскую вечеринку, а не в конюшню и сам Георгий Феоктистович во главу угла. Два конюха придерживали за узду разгорячённого вниманием животного, косящего антрацитовым глазом несколько настороженно и опасливо.
Деться было просто некуда; не бежать же трусливыми зайцами, подставив спины взглядам – недостойно и стыдно.
Варенька твёрдо печатала шаги, приближаясь к господам, и лишь тихонько предупредила Петрушу:
– Не вздумайте в знак почтительности скинуть цилиндр.
– Как можно! – Петя вознегодовал. – Все решат, что я – неотёсанный провинциал!
– Вы что же, хотите, чтобы провинциалкой прослыла я одна?
Девушка живо представила, как снимает головной убор и туго сплетённая коса вываливается на её спину, вызывая шок у присутствующих.
– Или прикажете мне сразу сделать книксен?
Пётр смутился: он не подумал о непривычном виде своей спутницы.
– Как же мне представить вас? – растерянно пробормотал он.
Нет, порой Петруша бывает, просто не выносим. Варя нахлобучила цилиндр по самые брови и согнулась как сколиозная старуха:
– Своей прабабушкой, – съязвила Варенька и тут же пожалела о своей вспыльчивости: времени, чтобы подготовить Петю к нужному ответу не осталось.
Георгий Феоктистович встретил их появление пронзительным взглядом, который задержался на девушке лишнюю секунду.
– Господа, знакомьтесь, мой сын Пётр со своим приятелем Ва…асенькой.
Насмешливо изогнутая бровь и намеренное заикание на выдуманном имени дали понять барышне, что её маскарад – не секрет, по крайней мере, для господина Лемаха. И она, вот ужас, едва удержалась, чтобы почтительно не присесть под устремлёнными на неё взглядами.
Петя всё же не выдержал и потянулся рукою к цилиндру.
Благодарению Бога, Георгий Феоктистович не желал скандального разоблачения девушки.
– Что же вы скажете, сударь? – оборотился он к одному из господ, продолжая, как видно, прерванный диалог, и враз отвлекая внимание от молодых людей.
– Немного боязлива…– протянул в ответ господин с каким-то непонятным выговором: слова ставил твёрдо и слишком правильно. – Моя невеста предпочитает лошадей нраву дикого и необузданного. Я ей в том не противлюсь, потому как, Луиза – наездница искусная.
– Что ж, – Георгий Феоктистович был покладист. – Присмотрим что-нибудь побойчее. Извольте взглянуть на Звёздочку.
Господин скупо улыбнулся своими твёрдыми губами и покачал головою, отрицая любезное предложение.
– Если вы не против, посмотрим вон того жеребца.
Он кивнул в сторону любезного Вареньке Атамана.
Девушка не на шутку встревожилась. Господин Лемах, как видно, обхаживает выгодного покупателя; неужто, продаст ему Атамана? Не смотря на снедавшее её беспокойство, Варя не могла не полюбоваться на своего любимца.
Конь был невероятной белой масти, до того белой и чистой, стараниями прилежных конюхов, что при свете солнца его шкура казалась голубоватой. А чёрное пятно на левом глазе, из-за которого и была присвоена ему кличка, придавало животному вид залихватский и беспечный.
Невозможно, чтобы такую красоту забрали неизвестно куда!
Варенька решительно крутнулась в сторону покупателя и выпалила:
– Вы не можете претендовать на Атамана!
– Отчего же? – господин опешил. – Я думаю, он подойдёт мне более всего.
– Георгий Феоктистович, – барышня решила аппелировать к г-ну Лемаху. – Вы не можете его продать! – и зачастила, не желая опять услышать в ответ удивлённое «отчего?». – Сестра моя – Варвара Ильинична очень привязана к этому созданию и было бы жестоко так её огорчить.
Конезаводчик усмехнулся хитрющими глазами и ответил:
– Думаю, господин Шербрук сможет уладить дело с вашей сестрицею при личной встрече. Передайте Варваре Ильиничне, что буду счастлив видеть её нынче к ужину.…Ну, и сами, конечно, заглядывайте…
– Зачем вы, Варенька, вмешались? – укоризненно спросил её жених, когда делегация покупателей всё же переместилась к Звёздочке.
Господин с нерусской фамилией и чужеземным титулом понял, что г-н Лемах не прочь продать ему белоснежного красавца, если он сможет добиться одобрения этой сделки у некой особы, которая будет представлена ему нынче же вечером – и на том успокоился, не отказываясь более взглянуть на других лошадей.
– Дела у папеньки, сейчас – не ахти какие! Не то, что прежде. А англичанин – богат и даст хорошую цену.
– Я сама куплю Атамана! – запальчиво крикнула барышня, топая ножкой.
– Вам Илья Савович не позволит.
Вот это было чистой правдой. У батюшки волосы на голове встанут дыбом, лишь только он представит свою доченьку верхом на таком отчаянном скакуне.
– Атаман – скаковая лошадь, Варенька, – продолжал увещевать девушку Пётр. – Что вы будете с ней делать? Кататься по лугам?.. Зря загубите такой талант.
– Покупает же этот напыщенный господин его для своей невесты! – возмутилась Варя. – А я, скажу без ложной скромности, хорошая наездница. Думаю, ничем не хуже какой-то Луизы.
– И потом, папенька вас узнал! – несколько некстати воскликнул кавалер взволнованно.
– Вот уж – совсем пустая проблема, – беспечно откликнулась барышня.
Только Петя был с нею не согласен. Георгий Феоктистович непременно выкажет своё недовольство сыном и упрекнёт за лёгкий нрав и бесхребетность – ведь знает, что подбить Петрушу на какую-нибудь авантюру – дело плёвое. Особенно Вареньке, стоит только сделать несчастным лицо и наполнить очи слезами…
А ведь своя голова на плечах должна быть в таком-то возрасте!

Глава 3
Элизабет покрылась мучной пылью и взмокла. Ноги неприятно облепились нижней юбкой и под мышками проступили потные пятна: куль упирался и никак не хотел встать бочком к стенке между массивным сундуком и бочкой с солёными сельдями. Она услышала цокот копыт под окнами, но не возрадовалась, нет. Это, должно быть, преподобный отец Джон заехал за восковыми свечами. Просить его о помощи – пустое дело. Не потому, что служитель Божий чёрств душою и неотзывчив на чужое горе, а потому, что телом тщедушен и костями слаб. Бет представила, как отец Джон суетливо крутиться возле злополучного мешка и засмеялась тихонько.
– Будьте добры, – прокричала она вошедшему в лавку отцу Джону, – подождите немного, я сейчас.
Она изо всех сил напряглась и двинула мешок к стенке. Раздался треск – весёлый и впечатляющий, заставивший её замереть в скрюченном положении. Бет боялась пошевельнуться: сомнений не было – трещало что-то на ней…или внутри её.
– Чем это вы заняты? – вопрос прозвучал холодно и лениво. Голос, бесспорно, не мог принадлежать преподобному отцу, говорящему всегда тонко и торопливо.
Бет скосила глаза из-за локтя, норовя разглядеть незнакомца.
Посетитель в тёмном плаще небрежно опёрся плечом о косяк двери и изучал повёрнутый к нему женский задок, аккуратно облепленный сбившимися юбками, с неспешным любопытством.
Девушка поспешно выпрямилась и, возмущенная таким вниманием, хотела возопить: «Какого дьявола вам надо?», но только охнула. Рукав с правой руки с мягким шелестом поехал по плечу и свесился с кисти, удерживаемый одной манжетой. Теперь стало ясно, что так весело трещало за её спиной.
Губы незнакомца дрогнули в неприкрытой насмешке, и девушка поспешила сдёрнуть с кисти ненужный теперь лоскут. Краска смущения окрасила её щёки, но лишь на мгновение; он упёрла кулачок голой теперь руки себе в бок и раскрыла рот, чтобы задать всё тот же вопрос о дьяволе-путеводителе.
– Прошу прощения, – мужчина отодвинул воинственное существо со своего пути. Ухватив мешок за ушко, одним сильным движением задвинул его в предназначенную нишу.
– Злость вам к лицу, что не удивительно, – сообщил он Бет ровно.
Девушка за эти короткие мгновения успела кое-что разглядеть: прекрасно сшитый дорожный костюм, сапоги из мягкой кожи и белоснежные перчатки, небрежно заткнутые в карман плаща. Тётка её убьёт, если узнает, что она упустила такого богатого клиента. Элизабет расплылась улыбкой и протиснулась мимо незнакомца, призывно вертя бёдрами так, как в своё время учила её Абигайль, игриво и соблазнительно.
Посетитель не преминул обратить внимание на её старания. Вывалившись следом из кладовой, он не стеснительно заметил:
– Какая у вас замечательная задница, похожа на отдельно живущее от вас существо.
Более отвратительного комплимента Бет ещё не приходилось слышать. В ответ на своё демонстративное поведение (навязываемое теткой! – в целях привлечения посетителей), она время от времени получала шлепки и щипки; смирилась с этим, научившись одаривать вольников ледяным взглядом, ясно говорящим, что дальнейшие их действия в том же направлении будут расценены, как неприкрытое непочтение и не останутся безнаказанными. А вот с таким изысканным хамством столкнулась впервые. Злость её сменилась чуть не ненавистью. Всё же, памятуя о родственниках, она проглотила, готовые сорваться с губ, бранные слова и разулыбалась ещё шире так, что едва не свело скулы.
– Что мистер пожелает? – медоточили её уста, а глаза, краешком, имели в виду всё тот же свиной окорок, так пригодившийся ей сегодня на случай, если желание богатенького клиента окажутся слишком навязчивыми.
Тёмно-серые глаза обежали всю лавку со всем её не слишком богатым содержимым, рассчитанным на горожанина средней руки, а, отнюдь, не на господина с белой костью. Скучающе задержались на отрезах простой бумазейной ткани, лежащих на прилавке неаккуратной грудой, и вернулись к лицу женщины, скалящей отчего-то зубы.
– Ничего, – ответил он.
Вот теперь Бет могла определённо сказать, что способна на убийство: мало того, что она стерпела грубость, она ещё демонстрировала ему гостеприимство, которого не ощущала!
– Вы ведь надеялись здесь что-то найти, раз взяли за труд открыть дверь и зайти внутрь? – спросила она почти дружелюбно, убирая надоевшую улыбку с лица.
Обманутый её спокойным тоном, посетитель улыбнулся, отчего в серых глазах его заплясали искры.
– По правде говоря, хотел спросить вас, где найти кузнеца. У меня захромала лошадь.
Элизабет кивнула головой, сохраняя серьёзное выражение лица: благодарению Бога, сейчас она от него избавится и спасёт свою душу от греха человеконенавистничества.
– Я позову Джастина. Он вас проводит. – Бет направилась к выходу и приоткрыла дверь на улицу, намереваясь заорать во всё горло.
– Если вы имеете в виду вашего мужа, не затрудняйтесь.
Бет замерла, усиленно переваривая услышанное. Муж? Посетитель принимает её за Абигайль? Отчего?.. Логичный ответ был найден быстро. На вывеске перед лавкой значилось – «Мистер и миссис Муркок. Товары для дома».
«Посчитал меня – миссис, а Джастина – мистером Муркок!» – Элизабет вернулась к незнакомцу уже почтенной матроной, гордо держа голову и сухо поджимая губы, совсем как тётка Аби.
– Объясните ваши слова, мистер.
Мужчина усмехнулся почти презрительно.
– Не далее, как 10 минут, назад он скрылся в вашей конюшне в обнимку с довольно конопатой особой.
– Да, это действительно надолго, – констатировала Бет невозмутимо, чем ввергла посетителя в немалое изумление.
– Вас не волнует то, чем он сейчас занимается?
– А что с ним случится ужасного?
– Но…он ведь вам – муж.
– Ничего страшного, – усмехнулась Элизабет и закончила, ликуя оттого, что сумела представить напыщенного господина полным болваном, – Потрётся – не сотрётся, что-нибудь и мне останется.
Вид у мужчины сделался обескураженный и даже смущённый, по крайней мере, ей так показалось.
«Это тебе за «отдельно живущую задницу», – мстительно подумала Бет и сладко улыбнулась.
– Я могу проводить вас сама.
Она была уверена, что посетитель начнёт отказываться, и не ошиблась. Как видно, общество первостатейной шлюхи, к которым он её причислил после нескромного и грубого ответа, не казалось ему привлекательным.
– Ваш туалет не в порядке, – пробормотал господин скомкано и сделал попытку улизнуть.
Не тут-то было! Элизабет ухватила его за пуговицу сюртука, приостанавливая бегство, и поймала его взгляд своим суровым взглядом. Она демонстративно взялась за плечо целого рукава и яростно рванула. Ещё один ярко-синий лоскутик упал на пол, отброшенный небрежно и сильно. Бет развела руки – я готова!
Незнакомец крутнулся резко, захлопав полами разлетевшегося плаща; дверь грохнула остервенело и чёткие шаги удалились, сопровождаемые какими-то приказаниями, предназначенными, как видно, для спутников.
Только Элизабет их не слушала, она весело смеялась, возвращая себе хорошее настроение. А когда увидела на полу возле двери пару оброненных белоснежных перчаток так и вовсе воспряла духом. Она запнула их кончиками туфель в самый дальний, самый пыльный угол и азартно набросилась на отрезы полотна, придавая им привлекательный, товарный вид.
_______________________________________________________________

*** Варенька готовилась к предстоящему ужину как никогда тщательно. Вымытые и просушенные с помощью настойчивого расчёсывания волосы приобрели необходимую воздушность и яркий блеск. Барышня решила не хитрить с изысканными модными причёсками, а просто выпустить кое-где несколько локонов, закрепив основную массу в виде валика. Волосы цвета гречишного мёда доставляли ей сегодня одни огорчения. Вглядываясь в зеркало, девушка почти ненавидела себя, она бормотала:
– Рыжая, рыжая, как скоморох на осенней ярмарке. Одно благо – конопушек нет…
Кожа у неё действительно была на удивление смуглая, совершенно несвойственная «золотистым» блондинам, чистая и бархатная на ощупь. Всё это, в сочетании с яркими фиалковыми очами, было необычайно привлекательно. Только сама барышня считала себя почти дурнушкой. Поэтому, очень беспокоилась о предстоящем визите. Ей хотелось предстать перед ненавистным англичанином неописуемой красавицей, чтобы свалить гадкого претендента на её Атамана с ног, а после вить из него верёвки, потребовав в первую очередь, чтобы намечаемая сделка не состоялась. Ей даже и в голову не пришло, что на свете существуют мужчины, которых «свалить с ног» одним внешним обаянием достаточно сложно. Впрочем, Варвара Ильинична была по сути своей оптимистка и не задавалась вопросами о возможности осуществления своих планов; она просто претворяла их в жизнь.
Платье было подобрано тоже вполне сознательно, в свете намеченных завоеваний. Варя отказалась от привычных постельных тонов, более подходящих именно сейчас, в пору необыкновенной жары. По её мнению, нежные цвета не вязались с образом роковой красавицы. Что ж, в некотором роде она была права, потому как, именно её, бежевые и розовые оттенки делали ещё более юной. Барышня облачилась в светло-коричневое, отделанное золотым шнуром, платье. Теперь она превратилась в одно- целое порождение солнечного света – необычный, но, несомненно, привлекающий взор образ. А уж как она будет выглядеть при свете великолепной люстры Лемахов, содержащей, пожалуй, сотни две свечей! Просто потрясающе!!
Оказалось, зря старалась. День с самого утра не задался, и нечего было думать, что к вечеру повезёт.
Во-первых, батюшка решил подправить себе усы и порезался. Больше получаса ушло на то, чтобы ликвидировать последствия его парикмахерских усилий. По давней устоявшейся привычке Илья Савович всегда ухаживал сам за своими усами – и вот результат! Рана была успешно залеплена; вот только, чтобы скрыть ущерб, пришлось зачесать усы немного к низу и обильно смочить их сахарным сиропом, чтобы держали форму.
– Папенька, не вздумайте облизываться, – наставляла Варвара родителя, – и гоняйте вкруг себя мух, а то, не дай Бог, слетятся на сладкое.
Илья Савович ужаснулся, представив себя с копошащимися мухами по усам, и наотрез отказался ехать. Еще битый час ушёл на уговоры. Аргумент, что у Лемахов «мух отродясь в комнатах не водилось», наконец, возымел действие и старый барин принялся облачаться.
А потом, посреди дороги отвалилось колесо. Ухнуло в колдобину, весело крякнуло – и упало!
И осторожная мысль, откуда-то с краешка сознания, тихонько намекнула: столько препятствий неспроста; стоит ли ехать? Только Варенька погнала незваную прочь. В самом деле, она ведь не суеверная старуха, а образованная молодая барышня.
В общем, приехали, когда все отужинали и перебрались в просторную гостиную для общения духовного.
Лакей Васька хотел, было возвестить о новоприбывших громогласно, как и полагается по установленному господином Лемахом этикету. Да Илья Савович махнул на него рукой:
– Полно, голубчик, горло драть. Мы тихонько пойдём. Слышу, Ольга Николаевна поёт. Чисто – соловей, а ты – вопить! – глупая башка.
Из гостиной раздавались звуки фортепьяно, и чистый женский голос выводил какую-то замысловатую руладу.
Варенька тихонько прошмыгнула и затаилась на маленьком диванчике, рядом с большой дубовой кадкой, в которой произрастало нечто экзотическое, разлапистое и бархатистое на ощупь. Барышня приложила ладошку к гигантскому листу и прошептала:
– Здравствуй, дорогой.
– Вы что же, считаете его живым существом?
Насмешливый голос за спиной заставил девушку вздрогнуть. Это был тот самый чересчур правильный выговор нерусского человека. Варвара Ильинична вовсе не собиралась дискутировать под изощрённое повизгивание Ольги Николаевны Кокошиной, поэтому сделала вид, что не слышит обращённого к ней вопроса. А, чтобы не оставалось в том сомнения – даже и ухом не повела в сторону бесцеремонного кавалера. А потом и вправду забыла про него, потому как Наденька Зубова исполняла романс «Чёрная шаль». Голос девушки, чуть хрипловатый, был негромок, но выразителен, ввергая душу в пучину жарких страстей.

Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья…текущую кровь…
Погибла гречанка, погибла любовь!

Глаза Вареньки увлажнились.
– Вы сочувствуете кровожадному убийце, или оплакиваете жертву? – Не унимался несносный англичанин.
И такого зануду она собирается очаровывать? Варенька плотно сжала губы, потому как хотела ответить грубо: «Не вам, с вашей рыбьей английской кровью судить о страданиях души русской». После такой отповеди, конечно, нечего было бы и думать о нежных отношениях, и Варенька сдержалась. Всё-таки, совсем промолчать она не могла.
– Это слёзы зависти, – приторно сладко сказала она. – Наденька поёт так славно, а я вовсе не умею петь.
Этот тон пустоголовой барышни был ей самой противен, поэтому, не удержавшись, она резко повернулась лицом к собеседнику и, прищурившись, закончила серьёзно:
– Обдумываю, не лишить ли её головы.
Лицо мужчины оказалось неожиданно близко: ещё чуть – и они бы столкнулись носами. Только оба этого не заметили, погружаясь в омут пересёкшихся взглядов.

Глава 4
Отец Джон застал Элизабет за яростным сражением с пылью. Она таскала глиняную посуду с полки на полку и орудовала тряпкой весьма интенсивно. Преподобный тихонечко встал к окошку, и некоторое время наблюдал за девушкой безмолвно. Он поворачивал маленькую голову с бока на бок, совсем как любопытная птица и что-то бормотал про себя, в полной задумчивости.
Девушка мурлыкала себе под нос что-то протяжное и грустное…
– Откуда взялось такое решение?! – воскликнул внезапно служитель Божий, воздев руки к небу.
Бет вздрогнула и уронила миску на пол. Черепки брызнули во все стороны.
– Вот чёрт… – прошептала девушка растерянно и повернулась к посетителю. – Отец Джон, пришли за свечами?
Преподобный попятился и осенил её крестом.
– Что? – Бет оторопела.
Священник лишь мотал головой и махал руками.
Такому небывалому поведению должно быть объяснение! Элизабет прищурилась: мысль, что с отцом Джоном приключилось какое-то заболевание, она отбросила сразу. Несмотря на свою тщедушность, он был здоровьем крепок и легко переносил всяческие невзгоды, будь то непогода или вспышка какой-нибудь заразы.
«Может быть, он повредился рассудком?»
Бет уцепила кувшин с пивом и, недолго думая, плеснула в лицо священника.
– Оп…Ап…Кха-а…
Всё, что она услышала из разинутого рта преподобного. Элизабет рванулась в кладовую – ещё за пивом. Если понадобится, она выльет на отца Джона всю бочку.
– Остепенись, дочь моя! – взвизгнул служитель Божий и добавил спокойнее, увидев, что прихожанка замерла, прижимая мокрый кувшин к груди. – Что с тобой случилось сегодня, Бетти?
Девушка пожала плечами: она чувствовала себя ныне как всегда… вернее, всегда, как последние три года своей жизни. Пожалуй, сегодняшний день был даже предпочтительнее других: тётка не пилит её и не отвешивает звонких оплеух.
– В тебя, должно быть, вселился лукавый, – настаивал отец Джон.
Элизабет аккуратно поставила сосуд из-под пива на прилавок и повела ладонями по своей груди и бокам – ощущения были обыкновенными… разве что, чуть посасывало под ложечкой. Так это оттого, что она успела выпить с утра всего лишь кружку молока.
– Не думаю, чтобы это было правдой, – возразила она уверенно.
Отец Джон засеменил ножками и, уцепив крепко девушку под локоток, потянул к стене, где тускло блестело большое зеркало.
Волосы были взлохмачены и грязны. Упражнения со злосчастным мешком и последующий всплеск приверженности к чистоте сказались на них пагубным образом. Абигайль не зря заставляет её зализываться и зачёсываться, хотя имеет при этом совсем другие цели. Но самое страшное было не это, Бет фыркнула: мучная пыль лежала на её лице плотным слоем, сокрыв полностью чёрные брови, а испещрённые грязными потёками и пятнами щёки имели вид переболевшего оспой человека.
Хороша-а-а!
– Я всего лишь испачкалась, – девушка подхватила передник и принялась вытирать лицо.
– Ты произвела неблагоприятное впечатление на графа Беллингтона, – мягко посетовал отец Джон.
– Сожалею об этом, – покаянно буркнула Элизабет из-за ткани, в душе совершенно не раскаиваясь. Где бы этот граф её не увидел – совершенно плевать на его мнение.
Только преподобный Джон отчего-то продолжал волноваться.
– Он был немного несдержан…
Святой отец значительно смягчил истинное положение вещей. Граф Беллингтон был в ярости.
– Не потерплю шлюх на моей земле.
Сказал он отцу Джону сурово нынче утром, едва священник переступил порог замка, чтобы поприветствовать вновь прибывшего наследника.
– Насколько мне известно, лавка Муркока расположена на арендованной у меня земле.
Он повернулся к присутствующему здесь же управляющему, которого преподобный вначале не заметил.
– Передайте мистеру Муркоку, что договор аренды перестал меня удовлетворять. Поднимите ренту против прежнего в 3 раза.
– Это просто убьёт его, – робко возразил управляющий. – Он вынужден будет уехать.
– Надеюсь на это, – сухо ответил граф.
– Милорд, прошу вас не быть излишне горячим, – вступился отец Джон, – уверен, произошло какое-то недоразумение. Я знаю Самуэля и Абигайль Муркок уже три года как добропорядочных и добродетельных прихожан.
– Если вы называете безнравственную суку – добродетелью, вы – слепы. Впрочем, у вас есть время до завтрашнего утра, чтобы изменить моё решение. Только, я сомневаюсь, что вам по силам наставить на путь истинный в такой короткий срок такую разбитную бабёнку. Да и муж её немногим лучше.
Поэтому отец Джон поспешил в лавку Муркока, чтобы во всём разобраться и наткнулся на Элизабет в её непрезентабельном виде. Должно быть, граф столкнулся с нею. Ох ты, Боже правый! Бетти порой бывает несдержанна и на язык скора.
– Я хотел бы говорить с Самуэлем. – В первую очередь нужно оповестить мистера Муркока о нависшем над ним несчастии.
– Они отправились в Беллфилд, на ярмарку.
– Тогда поухаживай за мной, Бетти. Я твёрдо намерен их дождаться.
________________________________________

*** – Готов поотрывать головы всем присутствующим дамам вам в угоду.
Ответил хорошо поставленный голос ей так же серьёзно, и Варенька немного опомнилась, торопливо отодвигаясь на край диванчика.
«Глаза у него чудные. Совсем не чёрные, как показалось вначале, а скорее…тёмно-синие, как грозовое небо».
Думала девушка, а господин Шербрук тем временем продолжал:
– Осмелюсь только просить позволения, не отрывать голову одной из присутствующих здесь дам.
Варенька захлопала глазами, возвращаясь в реальность, пытаясь уловить смысл происходящего. Она дёрнула плечом, что кавалер ее посчитал невысказанным вопросом.
– Варвара Ильинична Коржавина знакома вам?
– Ах, это её вы хотите освободить от жестокой расправы?! – изумилась барышня. – Отчего же ей такое предпочтение?
– Дело. Коммерческого свойства.
– Вам будет непросто улаживать свои проблемы. Варвара Ильинична не глупа и образование имеет хорошее, – нестеснительно оценила сама себя Варя.
– Ах, бросьте! – чудные очи заискрились весельем. – Несколько комплиментов молоденькой девушке, пара очаровательных улыбок – и она моя.
– Надо понимать, меня вы не причисляете к молоденьким барышням, раз столь откровенны в своих намерениях. – Логично поинтересовалась Варенька, приходя в негодование, заслышав столь циничные планы.
Она совсем забыла, что не далее, как несколько часов назад сама разрабатывала похожую по тактике компанию.
Англичанин несколько смутился, но тут же весело рассмеялся и схватил руку девушки, порывисто поднося к своим устам.
– Это воздух Родины делает меня столь неуклюжим, – пояснил он. – Пьянею от счастья, должно быть, и несу всякую чушь. Вы, дорогая моя, из тех женщин, что вольны сами заказывать себе возраст.
– Интересно. Может быть, тогда мне и имя себе подобрать по своему усмотрению?
– Извольте!!
– Варвара Ильинична Коржавина.
– Туше… – господин Шербрук склонил в поклоне голову.
– Раз уж мы определили, что это имя подходит мне более всего, было бы правильным узнать, как именуете себя вы… неизвестный мне господин.
– Александр Шербрук к вашим услугам.
– Вы англичанин?
– Да.
– Однако, воздух России вам родственен.
– Пожалуй.
– Сударь, что с вашим обаянием? Где обещанные очаровательные улыбки и комплименты?
Варя рассердилась: всё приходится тянуть из него клещами. Впору – на дыбу вздёрнуть! Она вдруг представила это сильное, большое … нагое тело, вздёрнутое для пыток, и почувствовала, что щёки обдало жаром. Отнюдь не жалость к предполагаемому объекту изуверства заставила её покраснеть. Вот и нянька, толстая Марфуша, говорит, что беда её – слишком живое воображение. Куда как здорово: уставилась на кавалера во все глаза бесстыдной девкой, чуть не рот разинула – а всё от живости ума и мечтательности!
– Вы нуждаетесь в комплиментах?
Ну, вот как здорово! Истинная английская медлительность. Впору и обидится.
– Я на них настаиваю.
Шербрук упрямо сжал губы: ничто на свете не заставит его сказать этому ехидному существу даже одной, подходящей случаю, любезности. Впрочем, в глазах Александра вспыхнули горячие искры: он может заставить её вновь покраснеть. Какое это восхитительное зрелище: приоткрытые губы, алые щёки и потупленный в смятении взор! Он придвинулся к девушке ближе и склонил голову на бок, встречаясь с ней взглядом.
Варя задрожала каждой частичкой своего тела. Глаза англичанина завораживали, от его сильного тела веяло жаром, и она ясно поняла, что сейчас услышит нечто потрясающее. В груди ёкнуло, она подалась навстречу, хотя и осознавала, что услышанное может ей не понравится.
– Ваши губы напоминают мне лепестки розы…
Слава Богу – тихий вздох облегчения сорвался с губ девушки – такое она уже слышала несколько раз и знает, как надо отвечать на эдакие сомнительные любезности.
Первый вариант – самый радикальный: не забывая мило улыбаться, спросить «уж не вообразил ли кавалер себя порхающим мотыльком», после чего съездить ему по физиономии с чистой совестью.
Второй вариант – дипломатичный, имел в виду того же мотылька, только выполнялся в мягкой манере, с укоризненной улыбкой на устах и не заканчивался оплеухой.
Третий вариант – инфантильный – нравился Вареньке менее всего, ибо в нём предполагалось выказать себя настоящей дурочкой: молча, покраснеть до слёз и потупить очи.
Даже четвёртый вариант – истеричный – она находила более приемлемым. Просто сбежать казалось ей предпочтительнее, чем выказать себя несветской особой, попросту «деточкой».
Быстро всё прикинув, за считанные секунды, учитывая, что объект – подданный чуждого государства, Варенька разумно решила воспользоваться дипломатическим вариантом. И уж было, раскрыла рот…
– … они созданы для поцелуев и ласк…
Барышня нахмурилась: пожалуй, предстоит вернуться к первому варианту.
– Вижу, Варенька, вы прекрасно поладили с графом, – Георгий Фееоктистович возник из-за пальмы весьма кстати.
– Ах, он ещё и граф! – Варвара Ильинична с достоинством выпрямилась и удалилась, высоко держа свою золотую голову.
– Выходит, я поторопился, предполагая, что дела ваши идут на лад? – простодушно кивнул хозяин гостю.
Только Александр не был обманут открытым видом господина Лемаха.
– Мы бы поладили с госпожой Коржавиной, ежели бы вы не обозначили своего присутствия, – граф вежливо склонил голову и отошёл в сторону.
Георгий Феоктистович усмехнулся в густые усы: только предчувствие назревающей ссоры заставило его приблизится к молодым своим гостям.

Глава 5
Остаток дня Элизабет провела прекрасно. Она поболтала с отцом Джоном, обслужила мадам Салливан и её хорошеньких дочек с розовыми, круглыми мордашками. Дама приобрела медный таз, полпинты пива и плитку табака. Бет же, по собственной инициативе, насыпала в ладошки девочек лакричных леденцов, за что получила два восхищённо горящих взгляда и ворчание святого отца.
– Не будет проку, если ты будешь раздавать товар бесплатно.
– А я не собираюсь быть лавочницей, – беспечно откликнулась Бет.
Наконец в лавку протиснулся Джастин. Предчувствуя скорое возвращение хозяев, он развил бурную деятельность, то и дело попадаясь на глаза Элизабет. Она отвечала ему ледяным взглядом, и только присутствие отца Джона сдерживало назревающую ссору. Джастин понимал, что мистер Муркок не одобрит его праздное времяпровождение, если только Бет вздумает ему нажаловаться. Поэтому он, наконец, решился:
– Брось, Бетти, дуться, – прошептал он быстро, бросая косые взоры в сторону священника.
– Я ворочала кули и таскала тяжёлые тюки, – сгустила Элизабет краски, – пропустила из-за этого пару выгодных клиентов.… Думаю, Самуэлю это не понравится.
– Брось, Бетти, мы же – друзья.
– В самом деле?
– Да, да, конечно!
– При случае припомню тебе эти слова.
Их перешёптывания не остались без внимания преподобного.
– Джастин неплохой малый, – сказал отец Джон, пытливо заглядывая в глаза Элизабет.
– Я тоже так думаю, – спокойно ответила девушка. – Только замуж за него я не собираюсь.
В таких вопросах лучше всего – сразу расставлять акценты. Бет была в этом уверена, не то, не успеешь глазом моргнуть, прослывешь невестой.
– Тебе ведь уже 25, дочь моя. Возраст не малый. Можно остаться совсем без мужа. (Вот этого Элизабет как раз и не боялась!) Нельзя всю жизнь сидеть на шее у родственников.
«А я и не сижу у них на шее; я вкалываю на них как лошадь» – резонно отметила про себя девушка, а вслух смиренно проворковала:
– Я много думаю над этим, святой отец…
Глазки священника как-то суетливо забегали и заискрились.
«Уж не собирается ли он сделать мне предложение?» – Бет подозрительно сощурилась и на всякий случай юркнула в дальний угол кладовой, чтобы при случае иметь возможность сделать ничегонеслышащий вид.
Но преподобный засеменил за ней во след.
– Так и знала, что она где-то прохлаждается!! – голос Абигайль резко и визгливо прорезал воздух.
Никогда ещё он не был для Элизабет так желанен. Она выскочила навстречу тётке, улыбаясь во все щёки. «Милая Аби, как вы вовремя!» – готова была сказать девушка, но натолкнулась на суровый взгляд. Не миновать бы Элизабет взбучки, да только, завидев преподобного Джона, миссис Муркок умерила свой темперамент и лишь сурово произнесла:
– Что за вид у тебя? Иди и приведи себя в порядок.
О! Элизабет понимала, что имеет отвратительный вид, и возрадовалась приказанию. Она желала заняться своими волосами, так опрометчиво сегодня распущенными по плечам. Необходимо их вымыть, на ощупь волосы стали как жёсткие пакли.
Оставив внизу родственников и, спешащего к ним, отца Джона, Бет поднялась по крутой лестнице себе в коморку. Сейчас она принесёт горячую воду и устроит милую «постирушку».
Девушка закончила с мытьём и уже потянулась за полотенцем, чтобы закутать мокрые волосы, когда дверь её комнаты распахнулась без стука, резко, хлопнув при этом так, что зеркало, висящее неподалёку, дзенькнуло и скривилось одной большой трещиной, разделив окружающее пространство на два повторяющих себя отображения. Бет испугалась, глядя в это многослойное настоящее, как будто увидела какой-то знак, поданный ей свыше и по глупости не понятый ею. Показалось даже: если смотреть дольше, можно увидеть всё, что ждёт впереди. Поэтому Элизабет, охваченная мистическим духом, не торопилась поворотиться у двери, как будто гость, ворвавшийся к ней, не интересовал её.
Сиплое дыхание, тяжёлое, с присвистом становилось явственнее, привлекая, наконец, внимание.
Элизабет едва не завизжала в голос: в дверях стоял горбун. Низенький, квадратный он походил на дикого кабана, втиснутого в дорогой камзол. Угрюмое лицо с перекошенным набок длинным носом делало гостя не просто страшным – отталкивающим!
Бет бросила взгляд в расколотое зеркало и захлебнулась ужасом. Тролль!! Посланник тёмных сил! По её душу…
________________________________________

*** Поздно ночью, ворочаясь с боку на бок, и нещадно толкая кулаками пуховые подушки, Варвара Ильинична призналась сама себе, что с мыслью об Атамане придётся распрощаться. Вспоминая петенькины жалобы на незавидное положение батюшкиных дел, она понимала, что было бы эгоистично в таком положении играть на добром, почти родственном к ней отношении Георгия Феоктистовича. Выходило, нужно было уговорить англичанина заинтересоваться какой-нибудь другой лошадью.
– Как ты себе это представляешь, милочка? – обратилась сама к себе Варенька. – Надуешь губки, как обычно, и наполнишь очи слезами? Так граф – не Петруша. Его такими глупостями не разжалобишь.
Неожиданно пришла мысль, что у неё есть то, чем можно прельстить иноземного красавца. Мысль была греховной и сладкой. Тёмно-синие очи предстали перед ней как наяву, живые с вспыхивающими искрами заинтересованности. Да что греха таить! Варенька была уверенна, что прочла в них помимо интереса – желание. Казалось, откуда бы набраться такого опыта невинной барышне, которая вот-вот достигнет семнадцати лет? Она и сама не знала, только чувствовала, что правильно поняла и жаркий взгляд, и чересчур смелый комплимент, пронизанный той же первобытной страстью, что и романс, исполненный Наденькой. Варя села в кровати и повела ладонями по налившейся жаром и томлением груди. Сейчас она как никогда была согласна со своей Марфушей, при утреннем туалете то и дело повторявшей:
– Пора вам, барышня, замуж, ей Богу. Тело-то – как наливное яблочко.
Девушка обычно махала на няньку рукой – глупости! Зря отмахивалась. Дерзкие очи чужеземного графа разбудили в ней чувства, неведанные прежде. Отчего же петенькин взор, кроткий и ясный, никогда не будил таких переживаний? Варя встрепенулась. «Да, да, о Петеньке! Пора вспомнить, что ты почти замужем. Вспомнить о своём долге, а не томиться невнятными желаниями по совершенно незнакомому господину». Девушка рухнула назад в перины с чётким намерением думать лишь о Петеньке. Только тёмные глаза Александра Шербрука преследовали её неустанно, стоило едва сомкнуть веки. Раздосадованная, Варенька заплакала.
Плакала этой ночью не она одна.
Пётр Георгиевич сидел на краешке стула, уткнувшись лицом в ладони. По щекам его текли крупные капли – слёзы злости и отчаянья. На бордовой скатерти белел пергаментный лист, а на листе страшные слова:
«Я, нижеподписавшийся, Пётр Георгиев, сын Лемаха, занял у отставного штабс-капитана Кирилла Алексеева, сына Заварзина, денег государственными ассигнациями двадцать тысяч пятьсот рублей…»
И дальше – всё как положено «сроком на 30 дней» и «буде чего не заплачу», и «просить о взыскании и поступлении по законам»… «К сему заёмному письму руку приложил Пётр Георгиев сын Лемаха». Число. Подпись. Нотариус Радов.
Расплатиться Петенька был не в состоянии. Поэтому, с гудящей от выпитого шампанского головой, потрясённый случившимся проигрышем, которого никак не должно было случиться, потому, как он всё время выигрывал, подписал вексель опрометчиво. А сейчас смотрел сквозь растопыренные пальцы на дело рук своих в полном отупении. И даже слёзы, текшие по ланитам, катились как будто сами по себе, не принося желанного облегчения.
«Что ж делать теперь? Удавиться? У батюшки дела – куда как плохи. Денег не даст».
Петенька суетливо дёрнулся, отбрасывая резким движением ладони от лица. Лихорадочно горевшие глаза его обежали спальню скачущим взглядом. И впрямь, в этот момент молодой человек был похож на сумасшедшего.
«Позор! Все узнают! Застрелюсь!!!».
Он метнулся к изысканному бюро красного дерева и начал выдёргивать ящики в поисках пистолетов. Напрасно старался, такого имущества у Петеньки отродясь не водилось. Руки безвольно опустились вдоль тела, он нервно засмеялся.
«Господи, да я и стрелять-то не умею. Варенька и та лучше меня управляется с пистолетами…».
Мысли переметнулись к Варе и внезапно озарились вспышкой яркой ненависти:
«Варвара Ильинична! Глупая кокетка. Всё из-за неё!»
Разве ж сам Петенька решился бы на эдакое?
Никогда!
– Атамана ей подавай… – бормотал Петя, трясущимися руками распутывая шейный платок. – Никак не меньше! А на кляче водовозной, не желаете ли прокатиться?
Господи, да он полжизни бы сейчас отдал, лишь бы не было этой буйной ночи, этого вечера вместе с Варенькой и графом, не сводившим с неё зачарованного взора, этого ехидного шепота проклятого Васьки…

Глава 6
Уродец жёг её обнажённые плечи взглядом, а Бет не могла пошевельнуться. Скажи ей сейчас страшный гость «Прыгай в окно!», и она бы прыгнула, испытывая при этом облегчение.
Шаркающие шаги застучали вниз по лестнице глухо – и только после этого девушка сообразила, что осталась одна. Не успела она перевести дух, как в комнату ворвалась Абигайль с белым лицом; глаза тётки были сощурены до такой степени, что представлялись пуговицами, торчащими посреди рытого бархата, в который превратилась её кожа в результате неизвестного происшествия. В том, что событие не таит ничего хорошего – сомневаться не приходилось. Элизабет быстро принялась тереть полотенцем волосы, сообразив, что от неё сейчас потребуют нечто, и, возможно, совсем не вежливым тоном. Только тётка молчала. Похоже было, будто челюсть у неё заклинило и нет никакой возможности извлечь из-за тонких губ хотя бы звук.
Чёрная шаль, сорванная с крюка быстрой рукой, полетела девушке в лицо. Она инстинктивно подхватила ткань. В следующий момент жёсткие пальцы вцепились в её локоть и дёрнули в сторону двери.
С накинутой на полуголые плечи шалью, с влажными перепутанными прядями волос, Бет была погружена в коляску между дядей и тётей. Она хотела разинуть рот, чтобы выразить свой протест по поводу такого стремительного, а главное, непонятного ей, действа, но, наткнувшись на тяжёлый взгляд Самуэля, примолкла.
Всю дорогу, ведущую неизвестно куда, она тряслась под тонкой шалью. Тщетно пытаясь согреть свои плечи ладонями, скоро начала клацать зубами вполне явственно. Только родственникам не было до этого никакого дела.
Наконец, лошади встали. Получив ощутимый тумак в бок в качестве отправного действия, Элизабет деревянными ногами ступила в ночь.
Силуэт громадного дома, подсвеченный множеством фонарей, несколько удивил её. Это было совсем не то место, где она могла предположить увидеть себя. Впрочем, недоумение Бет было недолгим; порыв ледяного ветра заставил её сгорбиться, и укутать голову всё той же шалью. Господи, она готова свернуться в клубочек, лишь бы согреться хоть капельку! Поэтому сам момент водворения в родовой замок Беллингтонов не оставил в её душе значимого следа. Она только заметила, что в комнате, куда провел их хмурый дворецкий, ярко горит камин, и порадовалась этому.
Граф полулежал в кресле. В воздухе витал аромат хорошего табака и весело трещал огонь.
Элизабет бросила лишь короткий взгляд в сторону хозяина дома. Тот, по всей видимости, не был в восторге от гостей и даже не поворотился к двери, лишь лениво повернул голову. Так и начался разговор мистера и миссис Муркок с полуспиной графа Беллингтона. А Элизабет наслаждалась подступавшей теплотой и едва не плакала от болезненного покалывания в ступнях: замерзшие пальцы оповещали, что ещё не совсем окочурились и готовы вернуться к жизни.
Переговоры были не продолжительны и привлекли внимание Бет после того, как Аби ткнула её в бок и зашипела:
– Падай на колени.
– Ну, это только по личному королевскому распоряжению, – огрызнулась Бет тихо.
Вернее, хотела огрызнуться тихо. Голос её, неожиданно для неё самой, гулко и хрипло наполнил все закоулки кабинета. Элизабет едва устояла на месте от осознания произведённого эффекта. Тётя и дядя впечатали носы в абюсинский ковёр, роскошным покрывалом лежащий на полу комнаты, а хозяин замка крутнулся живо в её сторону, уронив при том трубку себе на грудь. Пепел засыпал лацканы лилового халата, и Бет явно услышала, как граф чертыхнулся.
– Вот видите, милорд, – скулила где-то внизу Абигайль. – Никто в мире не может справиться с этой девчонкой.
Понемногу Элизабет начинала понимать ситуацию. Получалось, Беллингтон отчего-то сердит на её родственников, а причина тому – она сама. Ещё одна, неизвестно откуда свалившаяся, напасть. Что ж, Элизабет привыкла встречать неопрятности без боязни. Она таращилась из кокона своей шали на графа, покуда он приближался, гадая, чем же она могла насолить такому влиятельному вельможе, сама того не зная, более того, не разу не встретив его в этой жизни. Она уже хотела поинтересоваться об этом в открытую, но тут разглядела, наконец, черты благородного господина.
Ах, вот как! Её утренний гость.
Конечно, Бет признавала, что вела себя сумасбродно и несдержанно, но ведь и граф не мог похвастать безупречностью своих манер…. Если только «живая задница» – не изысканный великосветский комплимент.
Девушка выпрямилась и расправила плечи, шаль поехала с головы, открывая повисшие проволокой пряди и синие от холода губы.
– Что это с ней? – осведомился Беллингтон, оглядывая капель с замёрзших сосульками волос.
Абигайль залопотала быстро-быстро. Из её почти истеричных воплей было очевидно, что несносной девчонки (то есть Элизабет) уже к утру не будет на земле Беллингтона.
«Где же я буду, интересно знать?» – подумала Бет, но как-то лениво. На самом деле ей было совсем не интересно. По правде говоря, дом дяди не прельщал своими достоинствами, и новое место, куда бы не собиралась отправить её изобретательная Абигайль, не могло быть хуже прежнего.
Граф поморщился и повёл носом, как будто унюхал что-то несвежее.
– Поднимайтесь, – приказал он лавочникам. – Я не буду повышать арендую плату, при условии соблюдения вами только что данного обещания.
Элизабет презрительно кривила губы: тётя Аби подобострастно кланялась – как не похоже на её каждодневное высокомерие!
А Беллингтон вновь окинул взглядом существо, из-за которого разгорелся весь сыр-бор.
– Придётся вам оставить её здесь, – сказал он брезгливо. – Она вся замёрзла. Утром пришлёте за ней повозку.
Она! Ей!! Её!!! Как о бездушной вещи!
Элизабет сделала несколько шагов по белоснежному ворсу, оставляя грязные пятна. Она приближалась к графу.
– Вы не можете принудить меня, – сказала она дерзко хриплым, как у портового забулдыги, голосом. – Я не ваша раба, я даже не служу у вас.
_______________________________________________________________

*** В дверь постучали. Полураздетый Петенька тонко крикнул:
– Что надо? – путаясь ногами в панталонах.
Наверняка, Осип со своим чаем. Да чаю ли ему теперь!
– Калязин Василий Семёнович…. Говорят, срочно.
– Не пускай! – взвизгнул Петя совсем по-детски.
– Да что ты, что ты, милый, – было слышно, как огромное тело Калязина теснит Осипа. – Ведь и шею сверну ненароком.
Дверь бухнула, и Василий ввалился в комнату неуклюже и шумно.
– Не пущай, не пущай, – передразнил он Петеньку беззлобно и, ткнув кулаком посунувшегося было следом холопа, прикрыл двери.
Младший Лемах в исподних штанах и расстёгнутой рубахе был видом нелеп и жалок.
Калязин опустился прямо на кровать, отшвырнув по ходу стул, показавшийся ему недостаточно прочным.
– Вы слишком рано пришли. Ещё не прошло 30 дней. – Петя попытался застегнуть рубаху, но руки сильно дрожали, и он спрятал их за спину.
– Выпить-то есть у тебя чего-нибудь? – Зевая во весь рот, пробормотал ненавистный Васька.
Петя вспомнил, как эти самые губы шептали ему в ухо: «Смотри, Петруша, как сладко запел граф-то. Не иначе, Варвару Ильиничну очаровать намеревается». И моментально сцена по окончанию бала между отцом и Шербруком, по простоте душевной воспринятая вначале с умилением, приобрела совсем иное звучание.
Англичанин сказал отцу, прощаясь:
– Помимо Атамана куплю у вас любую лошадь, что вы предложите. Если Атаман столь любезен Варваре Ильиничне, готов подарить его ей. Увидеть такую очаровательную барышню на таком великолепном скакуне – стоит любых денег.
Конечно же, граф виды имеет, раз подарки дарить собрался! Петя враз вспылил, цепляя Калязина за отворот сюртука.
– Я сам ей куплю Атамана! – лицо его пошло красными пятнами.
– Купишь, купишь, – согласился Васька и добавил ехидно, – лет через 200.
– Куплю-куплю! Завтра же куплю! – горячился Петенька.
– Ну-у, брат, тогда тебе прямая дорога к Заварзину.
И они поехали к Заварзину.
Пёстрые рубашки карт на зелёном столе, гулкий хохот, шампанское, бьющее хмельными пузырьками в нос, и ошеломляющее осознание проигрыша… большого проигрыша…громадного….

– Чем обязан? – спросил Петя дрожащим голосом.
– Брось, Петенька, важничать, – миролюбиво откликнулся Калязин. – Ты же не мне денег должен, а Заварзину.
– Ты меня потащил туда.
– Так я тебя мордой в стол не тыкал: «играй, играй, кутёнок глупый».
Петя уцепился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону.
– Что делать? Что делать?
– Брось, Петруша, – Калязин обхватил Лемаха за плечи и зашептал в ухо. – Заварзин велел сказать, что деньги – не главное. Главное – дружба. Сейчас он тебе поможет, потом, ты – не забудешь ответить. Человек человеку – друг, товарищ и брат.
Петя очумело тряхнул головой. Его мозги отказывались воспринимать, о чём говорил Василий Семёнович. Понял только, что платить денег не нужно и, от полноты охватившего облегчения, громко икнул. И икал всё время, пока наливались с Васькой водкой, а после заснул прямо за столом, посреди пустых стаканов.

Варенька спустилась в гостиную поздно. Бессонная ночь повалила её в дрёму лишь на рассвете. Поэтому Марфуша потерпела поражение в сражении за одеяло. Девка тянула перину к себе, а барышня упорно кутала в неё голову. Окончательная победа могла бы остаться за нянькой, ежели бы Варенька жалобно не пробормотала:
– Оставь, Марфуша, сил нет – спать хочу. Всю ночь с боку на бок…
В доме было чисто, светло и тихо.
Варя углядела свернувшегося в уголке дивана котёнка.
– Похоже, Муська, мы с тобой одни в доме, – сказала безмятежно спящей кошке барышня и прошла к окну. – Папенька, понятно, отправился на свой ежедневный променад. А челядь куда вся подевалась? Не иначе, с собой забрал.
Она представила, как Илья Савович командует марширующими следом людишками и весело засмеялась. Вот было бы весело-то!
– Проходите, милостивый государь, без стеснения.
Заслышала Варвара Ильинична голос папеньки в прихожей и заторопилась навстречу, тепло улыбаясь: ах, папеньку снова кто-то подцепил для душевной беседы. Бедолага, небось, не чает, как ему отвертеться, нужно помочь. Сделать вид, что у Ильи Савовича спешное дело, про которое он по рассеянности забыл.
Господин Коржавин не выглядел несчастным, он был оживлён и излучал полное довольствие. Он поворотился навстречу дочери и сказал бодро:
– Варенька, оказывается, господин граф тоже любит пешие прогулки и считает их необходимыми для поддержания жизненных сил.
Девушка перевела взгляд на спутника батюшки – господин Шербрук, милорд…
– Милая, тебе тоже нужно совершить прогулку.
Полный энтузиазма голос отца был настойчив, и Варя согласно кивнула головой, чтобы предстать перед гостем послушной дочерью. Она вовсе не предполагала, что папа имеет в виду незамедлительный променад.
– Надень шляпку, поторопись. Мистер Шербрук был так любезен, что согласился сопровождать тебя.
Варвара Ильинична оглядела своё неброское платье в жёлтую клеточку, совсем непредназначенное для появления на людях, тем более в обществе кавалера, одетого как на приём к королеве. Она растерялась. Сказать папеньке, что не одета должным образом? Он только сделает большие глаза, а хуже того, скажет: «Ты ведь не голая, Варенька». Папа удивительно неприхотлив в одежде, а что существует такое слово, как «мода» он, наверное, и не знает. Ежели бы не Марфуша, с чётким представлением о том, что надобно носить молодой барышне, а что нет, Варя ходила бы Бог знает в чём.
Её колебания не остались незамеченными; тёмные глаза Александра насмешливо прищурились, вызывая в душе девушки волну негодования. Она пулей метнулась наверх, в свою комнату и схватила первую попавшуюся шляпную коробку.
На улицу она улыбнулась ласкающему солнцу и водрузила шляпу на голову.
– Не слишком удачный выбор, – сказал ей граф ровно, предлагая свою руку.
Варя и сама это знала. Оказалось, что впопыхах она ухватила широкополую, чёрную шляпу, отороченную соболем. В сочетании с весёленькими клеточками платья смотрелось всё восхитительно необычно. Тем Варвара Ильинична и утешилась; сегодня она – самая необычная московская модница. Графа же она не удостоила ответом, сделав недоумевающий вид, как будто и не было этого совершенно бестактного замечания.

Глава 7
Обратная дорога показалась Элизабет ещё ужаснее; она отчаянно мёрзла и чувствовала нестерпимое жжение в груди, ещё хотелось пить, много-много – целое море.
Дядя с тётей после бурной сцены благодарности сиятельному графу попритихли и бросали по очереди настороженные взгляды, что было им совершенно несвойственно. Девушка ожидала диких воплей и брани, и не могла понять оторопи, напавшей на родственников. Впрочем, она уже давно перестала искать корни тех или иных поступков мистера и миссис Муркок, поэтому закрыла глаза и прислонила гудящую голову к краю повозки.
Жаль, что недуг, вцепившийся в Элизабет во славу её независимости, лишил девушку возможности продолжить свои наблюдения. Она могла бы открыть для себя интересные вещи.
Самуэль Муркок был напуган. Его совиные, круглые глазки бегали из угла в угол, ни на чём не сосредотачиваясь, как будто искали щель, где было бы можно спрятаться. Суетливостью души он напоминал загнанного в угол таракана, над которым дамокловым мечом висела занесённая тапка.
Абигайль смерила мужа злым и презрительным взглядом.
– Нужно было избавиться от неё гораздо раньше, – сказала она придушённым шёпотом.
– Я обещал и взял деньги, – вяло откликнулся мистер Муркок.
– Всё равно! – выплюнула непримиримо Абигайль.
– Ты не понимаешь, Аби? – Самуэль сцепил челюсти, приобретая угрожающий вид. – ОН ЗАПЛАТИЛ МНЕ. ОН – не тот человек, которого можно обманывать.
Элизабет, потревоженная настойчивым «ОН», открыла воспалено горевшие очи и недоумённо огляделась.
Мужчина и женщина замерли под этим отсутствующим взором, напряжённо выпрямившись.
– Для всех было бы благом – забери Господь её душу, – тихо прошелестела Абгайль, и муж кивнул головой, соглашаясь.
Элизабет чувствовала нарастающее в душе напряжение: кошмар возвращался. Она видел перед собой в повозке не дядю и тётю, а совершенно чужих людей, без сомнения, виденных ею ранее. Только не испытывала к ним чувств родственных, что, впрочем, было не удивительно; удивляло другое – она не испытывала к ним привычной ненависти, а только снисходительное пренебрежение – и эти ощущения были приятными.
Великий Боже! Она снова сходит с ума, как три года тому назад.
Повозка въехала во двор, и проворный Джастин помог хозяевам выбраться. Он протянул руку к Элизабет, но тут же отшатнулся.
– Что с тобой, Бетти? – пробормотал он растеряно.
Увиденная им женщина не могла быть неутомимой, острой на язык и весёлой Бет. Огромные глаза на обострившемся лице глядели на парня почти сурово, а в движении рук, подхвативших подол юбки, было столько изящества, что парень сорвал с головы кепку, как будто перед знатной леди.
– Болван! – Абигайль сухим кулачком ударила мужика в ухо. – Не видишь, на неё снова нашло!
Джастин смотрел на охваченных злостью хозяев, не зная, что предпринять дальше. Они тоже молчали, глядя друг на друга круглыми глазами. Парень вдруг подумал: мистер и миссис не знают, что делать с занедужившей вновь племянницей. Он с опаской покосился на девушку – говорят, порой, они бывают буйные – и тут же отбросил подобную чушь. Перед ним было существо беззащитное и ранимое. Вместе с осознанием этой истины пришла злость на хозяев. Надо же! Стоят замшелыми пнями! Джастин кинулся к девушке и легко подхватил на руки, он больше ничего не боялся.
– Бетти! Всё будет хорошо, Бетти!
Она встретила его красное от переживаний лицо настороженным взглядом, а после жалко сморщилась и заплакала.
– Джастин… – прошептала девушка сквозь слёзы с облегчением.
Парень обрадовано рванулся к дому, похоже, приступ миновал, и его Бетти снова с ним.
– Иди сюда! – властный голос Абигайль заставил работника замереть, как споткнуться.
– Отнеси Бет в повозку. – Она указала на мрачный экипаж с сонным кучером на облучке.
Джастин повиновался. И лишь, опустив девушку на сидение, поинтересовался растерянно:
– Зачем?
– Граф Беллингтон настаивает, чтобы к утру Бет не было на его земле.
Граф Беллингтон? Снизошёл, чтобы заметить простую лавочницу? Джастин ошалело мотнул головою – воистину, нынче – день чудес.
– Мэтр Антониони был столь любезен, что согласился помочь нам в создавшемся неловком положении.
Элизабет услышала приторно-сладкий тётушкин голос и возрадовалась, осознав, что помрачение, внезапно охватившее разум, закончилось.
– Он согласен взять Бет к себе в дом и заботиться о ней.
У открытой двери экипажа переминался растерянный Джастин, а рядом – о, ужас! – давешний уродец.
Выходило, что он и есть достославный мэтр, совершающий благодеяние.
Элизабет махнула рукой на неожиданно открывшуюся перемену в судьбе. Разве не всё ей равно на кого горбатить спину? Правда, когда сопящий тролль устраивался напротив неё, похожий на грязную наседку своим копошением и суетливым подёргиванием головы, Бет определила, что по прибытии в новое обиталище, нужно непременно отыскать что-нибудь напоминающее копчёную свиную ногу. Уж больно не понравились ей взгляды, бросаемые мерзким старикашкой.
_______________________________________

*** Прогулка вышла на удивление славной. Шербрук не отягощал её своим правильным выговором. Вообще помалкивал, давая возможность насладиться теплом, свежим ветром, несущим аромат отцветающей липы; приятным видом череды зеркальных прудов, протянувшихся один за другим по территории парка.
Варя знала, что спутник её остановился у Лемахов, и теперь гадала, чем вызван его визит, стечением обстоятельств или намеренным желанием.
– Вы уже перестали дуться? – спросил англичанин через некоторое время.
Варя поняла, что милорд исчерпал весь запас своего терпения и настроен к бурному общению. Только вот не предполагала, что, по его мнению, она «дуется».
– Откуда вам, английскому дворянину, знать значение этого слова? – холодно поинтересовалась она, выглядывая из-под траурного головного убора.
– Вам это интересно?
– Отчасти… – Варвара Ильинична постаралась напустить на себя отсутствующий вид, но не сдержалась и заблестела глазами азартно, заглядывая в глаза спутника с живым интересом.
– Я английский граф всего наполовину.
– То есть, не настоящий граф, фальшивый? – по-своему расценила девушка его откровения.
Шербрук рассмеялся зычным смехом:
– Нет. Здесь у меня – полный порядок. Я – законный наследник своего отца. Отец мой – граф Аласдэр Шербрук. А мама – русская княжна Полина Александровна Уварова. Большую часть своего детства и отрочества я провёл с матерью в Санкт-Петербурге. Поэтому считаю Россию своей родиной. После кончины маменьки, граф забрал меня к себе.
– Хотите сказать, ваши родители жили раздельно?
– По большей части. Оказалось, что непосредственный матушкин темперамент, импульсивность её решений и быстрота действий никак не сочетаются с английской размеренностью и холодной сдержанностью отца.
– Они были столь различны, и всё же сочетались браком?
Александр остановился и, развернув девушку за локоток, ответил лукавой улыбкой.
– У них было кое-что общее, настолько объединившее их вначале, что прочие разногласия казались сущей безделицей.
– Вы имеете в виду любовь?
– Любовь, страсть, как хотите.… Жаль, чувство это оказалось не столь стойким к жизненным коллизиям, как они предполагали. В конце концов, оба решили, что лучше предоставить друг другу возможность идти своим путём. Полина Александровна вернулась в Россию, а Аласдэр Шербрук обосновался в Лондоне. Правда, порой они вспыхивали жаждой былых воспоминаний и встречались. В результате таких ностальгических эскапад я обзавёлся сёстрами.
– Странно, – Варенька задумчиво дёрнула мех, пушившийся перед глазами от ветра раздражающим образом, – вы говорите о них как о посторонних вам людях. Что это, модная нынче разочарованность или вы по натуре своей человек недобрый?
– Быть разочарованным – глупо. Это всё от лености ума и недостатка физических нагрузок, чем и грешат сейчас большинство отпрысков благородных семейств равно как в Англии, так и на Руси.
– Значит, вы жестоки.
Шербрук пожал плечами и вновь продолжил движение, увлекая барышню за собой.
– Никогда об этом не задумывался. Конечно, я не безгрешный человек и недостатки у меня существуют. Хотя, не думаю, что жестокосердие является одним из них. Пожалуй, я могу быть жесток, но это не цель моей жизни.
– Не встречала людей, для которых зло являлось бы жизненной идеей, и они стремились бы афишировать это.
– Вы ещё слишком юны… – граф замолчал, колеблясь, а потом всё же закончил, – и судите людей с позиции непогрешимой невинности, ещё не ведающей настоящей жизни.
– И, Слава Богу! – Варвара Ильинична гордо вздёрнула голову. – У меня есть позиция, с которой я подхожу к людям и ценю их своими понятиями. Когда же я не смогу этого делать – значит, я умерла.
Глаза девушки сияли аквамаринами, мерцающими на солнце; злополучная шляпа съехала на одно ухо, придавая вид воинственный и дерзкий всей хрупкой фигуре спорщицы.
Александр замер на долгое время, пожирая прелестное видение нескромным взглядом.
Варя смутилась и хотела уже сказать грубо: «Нечего пялиться на меня своими бесстыдными глазищами!» – ничего другого ей в голову не шло.
– Я купил Атамана у господина Лемаха, – сказал англичанин, быстрой рукой срывая шляпу с её уха.
Головной убор с мягким шелестом опустился на куст шиповника, а сильные пальцы графа завладели кончиком локона, выбившимся из причёски и падающим на плечо девушки.
– Я хочу, чтобы вы приняли его от меня в подарок.
– Это невозможно, – деревянные варенькины губы говорили правильные слова, а в душе бушевало смятение: граф не шутил, предлагая, сей бесценный для неё дар.
– Отчего?
– Я могла бы принять этот дар от папеньки или от Петра Георгиевича Лемаха, да и то с большой осторожностью.
Шербрук посуровел лицом.
– При чём здесь Пётр Лемах?
– Он – жених мне. Разве вы не знали? По-моему, об этом известно всем с незапамятных времён.
Тёмные глаза англичанина блеснули холодно, и жестокая складка легла у губ. Внешность его сразу изменилась: не было лёгкого в обращении светского человека, был опасный своей непредсказуемостью незнакомец.
Варенька немного испугалась: на самом деле она ничего не знает об иноземном графе. Чего ждать от него? Поэтому девушка быстро заговорила, ободряя себя звуками собственного голоса.
– Вы ведь понимаете, благородная барышня имеет право принимать такие дорогие подарки лишь от отца или будущего жениха…
Резкий рывок приблизил её вплотную к сильному телу графа, а опасно горевшие тёмные очи оказались совсем близко, затягивая как в бездонный омут.
– Кто сказал вам, что я не намерен им стать…
Варя совсем по-детски приоткрыла сочные свои губки: она была в растерянности. Жёсткие губы накрыли её уста, неожиданно мягко заскользили, нежно лаская.
– … вашим будущим мужем?

Глава 8
Оказалось, свиной окорок необходим ей немедленно. Лишь только карета покинула последние постройки спящего уже Беллфилда, мэтр Антониони накинулся на девушку. Одежда её из грубой шерсти трещала под узловатыми пальцами, как тонкая батистовая ткань. Элизабет не ожидала от старикашки такой неуёмной силы и растерялась, измождённая к тому же начинающимся жаром. Некоторое время она моталась в паучьих руках безжизненной куклой, но, когда намерения уродца обозначились со всей очевидностью, Бет вознегодовала. Она принялась отбиваться. Замкнутое пространство кареты не давало особенного простора для манёвра, поэтому девушка пустила в ход весь арсенал: она кусалась, царапалась и молотила босыми пятками всё, что попадалось в поле её зрения. Ноги были босы оттого, что туфли она потеряла в первые же секунды сопротивления, а чулки съехали сами в результате вынужденных резких движений. Некоторое время они мотались на щиколотках серыми тряпками, а потом куда-то испарились, то ли свалились сами, то ли были сдёрнуты рассвирепевшим троллем.
Элизабет в отчаянии понимала, что долго так не может продолжаться. Силы её иссякали, а тут ещё грубая лапа мэтра, покрытая густо чёрными волосиками, легла ей на лицо и сжала с невероятной силой её органы дыхания. Казалось, урод расплющит ей лицо. Бет, уже задыхаясь, из последних сил, замолотила ногами … и почувствовала, что гнетущая её тяжесть обмякла, со стоном откачнувшись в строну.
Это была передышка – не более. Элизабет рванулась к дверце и навалилась всем телом на заупрямившуюся створку. Краем глаза она видела, как метр обращает на неё своё залитое кровью лицо (похоже, она сломала ему нос), а во взгляде помимо похоти горит жажда смертоубийства. Картина о возможном дальнейшем развитии событий, которая встала перед глазами девушки, была столь животрепещуща и пестрела столь леденящими душу подробностями, что Бет завизжала, как загнанная в угол крыса, и бухнула в дверь всей своей массой.
Повозка мчалась по тёмной дороге весьма бойко, и девушка выпала едва не под колеса. Больно ударилась, скрюченным в последнем усилии самосохранения телом, о мёрзлую землю, и покатилась куда-то, уже не в силах остановиться.
«Во мне не останется ни одной целой косточки» – подумала она ясной головой.
Впрочем, она ошибалась, самое страшное ожидало её впереди. Бет почувствовала под боком какой-то каменный бордюрчик – невысокий и скользкий от подмёрзшей грязи. Инстинкт подсказывал, что надо бы остановиться, и она поспешно уцепилась слабыми руками за возникшую на пути преграду. Только ноги не слушались её и продолжали двигаться дальше. Успешно миновав препятствие, они окутались пустотой – влажной, пугающе холодной, а главное, совершенно пустой…. Через секунду Элизабет летела в черноту неизвестности, думая ясно и чётко: «Я упала с моста».
Подмерзающая каша водной глади не сделала ей больно, только опалила, как кипятком измученные члены. Сердце ёкнуло, потрясённое необоснованным и резким изменением температуры тела, и Бет на мгновение перестала дышать. А, может быть, она не дышала потому, что ушла с головой под воду? Как знать? Да и разбираться в своих ощущениях ей было некогда. Вынырнув на поверхность, плюясь леденящей зубы водой, она осознала, что экипаж, там наверху, остановился. Отвратный карлик, уцепив каретный фонарь, спускается по косогору к речке.
Элизабет рванулась к берегу, темнеющему какими-то зарослями, густыми и спасительными. Она думала, что не сможет преодолеть эти несколько метров, отделяющие её от берега, а так и останется посреди тёмной воды коченеющей глыбой. Бог миловал. Дыша хрипло, с натугой выталкивая воздух из охваченных огнём лёгких, она вломилась в заросли с треском. Теперь-то ей стала понятна причина их густоты и пушистости: перед ней были посадки елей и можжевельника – не слишком благоприятное место для стремительного бегства. Только Бет не ощущала заледеневшими членами ни уколов негостеприимной хвои, ни саднящих ступни шишек. Ей чудился свет за спиной и зловещий окрик мэтра Антониони:
– Элизабе-е-е-ет…
Она бежала долго, в полной темноте, ни на что не ориентируясь, без определённой цели: бежала просто, чтобы убежать от не приемлемого душой насилия. Лесные заросли кончились; лугом она уже тихо плелась, время от времени сбивая с прядей волос намерзающие льдинки. Спасительная шаль была обронена ещё во дворе Муркоков. Девушке показалось, что она одна во всём мире; кругом пустота – вязкая, чёрная и леденящая.
«Зачем куда-то идти?» – вяло подумала Бет и опустилась на землю, приваливаясь боком к чахлому кусту, голые прутья которого согнулись под её тяжестью.
Приближающийся топот, ритмичный и одновременно лёгкий уже не коснулся её меркнущего сознания. И, Слава Богу! Потому как два глаза, горящих жёлтым огнём, возникли из темноты и замерли над ней посланниками близкой смерти.
_______________________________________

*** Целоваться Вареньке понравилось. Тело стало от даримых ласк невесомым и лёгким, как будто внутри зазвенела натянутая струна сладкой, нескончаемой музыкой. Безучастной Варя оставалась лишь первые мгновения, потом губы сами собой раскрылись под напором настойчивых губ. Никогда робкие петенькины поцелуи не вызывали такой бури эмоций. Правда, в конце концов, девушка пришла в себя и с ужасом подумала, сможет ли она после всего этого взглянуть в глаза графу. Она сразу одеревенела телом, перебирая в уме возможные варианты своего поведения…. Ах, их снова было не слишком много! И все они ей не нравились!
Самый беспроигрышный ход – изобразить из себя оскорблённую невинность…. Это после того, как встречала дерзкий язык графа своим шаловливым язычком? Ну, не настолько же она лицемерна!
Александр уловил изменения в настроении своей дамы. Отстранившись, он пытливо заглянул ей в очи и спросил хриплым шёпотом:
– Размышляете, как видно, о морали?
Похоже было – его забавляют переживания глупой барышни, поставившей себя в нелепое положение.
Варя разозлилась.
– Нет. Примеряюсь, куда бы лучше вас ударить.
В самом деле, он этого заслуживает. Он первый начал это действие, захватившее Вареньку целиком.
– По роже бить будете? – англичанин откровенно смеялся над нею.
– Ах, да почём попало! – Варенька сжала маленькие кулачки, твёрдо намереваясь воспользоваться ими.
– Значит, поступок должен соответствовать наказанию…
Не успела Варвара Ильинична поинтересоваться, что означает сие загадочное высказывание, как вновь очутилась в крепких объятьях и ощутила жаркие губы графа на своих устах. Больше она ни о чём не рассуждала, отдавшись нахлынувшим чувствам. Ноги у неё подкосились и, чтобы не упасть, девушка схватилась за плечи Александра…
– Барышня! Варвара Ильинишна!
Голос Марфуши, содержащий изрядную долю негодования, раздался совсем близко.
Девушка отпрянула от своего кавалера и в смятении огляделась. Благодарению Бога, разросшиеся кусты сирени скрывали их от нахмуренного взора няньки. Вот уж с кем не хотела сейчас встречаться Варенька, так это именно с Марфой.
Крепкая, крупнотелая нянька была на язык остра и характером нестеснительна. Она только делала вид, что почитает хозяев со всем положенным подобострастием; когда же дело касалось дел важных, баба отстаивала своё мнение, никого не стесняясь. А уж скандальное поведение Вареньки – самое, что ни на есть марфушино важное дело.
Девушка пригладила распушившуюся косу и быстренько нахлобучила, поднятую с земли, шляпу. Теперь остаётся только завести подобающий случаю светский разговор…. Да в голову ничего не лезет! Варя глянула на Шербрука с проснувшейся в душе злостью: вот ведь – иноземная персона! – мог бы выручить барышню в щекотливом положении.
Александр лишь улыбался, глядя на моментальные преображения, мелькающие на свежем личике. Недавно она была притихшая, ошеломлённая внезапным открытием чувственных наслаждений, потом – безрассудно-страстная; злая, вновь томная, дурманящая своей готовностью к познанию; а вот сейчас чуть растерянная и вновь злая.
– Имели вы удовольствие лицезреть Экзерциргауз? – не нашла ничего лучшего сказать Варенька.
Смятённый мозг выловил из памяти кусочки разговора, что вели папенька и Георгий Феоктистович намедни. Она чинно держала графа под руку и вышагивала в сторону няньки со светским видом, как будто и не замечала бабу.
– Да, я посетил это сооружение, известное своим оригинальным инженерным решением, – поддержал её хитрость Шербрук.
– Когда он вновь покрылся трещинами, государь распорядился назначить туда архитектора Бове, того самого, что так удачно сочетался браком с княгиней Авдотьей Трубецкой. После этого здание и приобрело свою неповторимую оригинальность.
– Варвара Ильинишна, – Марфа, окинув парочку пристальным взглядом, протянула девушке миленькую соломенную шляпку, украшенную красными маками, несомненно, подходившую к её туалету больше, чем прежний головной убор.
Широкие ладони подхватили отброшенную чёрную шляпу проворно, а сопровождающий это действие бормотание содержало что-то про «огородное пугало». Только, Варя сделала вид, что не слышит ворчания няньки.
Парочка направилась вдоль пруда, а угрюмая Марфа плелась следом, с твёрдым намерением сопровождать их хоть до самого пекла. Хитрый манёвр Вари не обманул сметливую няньку. Баба примечала всё – и раскрасневшиеся щёки, и припухшие губы. Она негодовала на Илью Савовича.
«Совсем без головы барин! Отправить дочку с незнакомым, да ещё инородцем! Одну!! Вот тебе и результат».
Она сверлила спину мужчины яростным взглядом. Что за дело иноземцу до девичьей чести? Вскружит голову – и был таков!
Александр пригнулся и тихо прошептал Вареньке:
– Ваша мамка испепеляет меня взглядом. Боюсь, прожжёт в камзоле дырку.
Девушка на мгновение представила, как пытается отослать строптивую няньку прочь, и едва не схватилась за голову – вот тогда уж начнётся представление! Марфа раскроется во всём своём великолепии, а уж она, Варенька, точно сгорит со стыда.
– Придётся делать вид, что её нет, – ответила барышня непринуждённо; как будто для неё в порядке вещей было ходить на прогулку под конвоем.
Про себя же девушка решила, что нынче же устроит скандал бессовестной бабе…даже попросит батюшку наказать её…. Мысль об отце немного отрезвила Варю. А ну как вредная Марфа всё видела? Не иначе! Отчего бы ей тогда вздумалось изображать из себя испанскую дуэнью?
Марфуша тоже была полна мыслей. «Пора девке замуж. Природа своё требует. А Илья Савич – «девочка», «деточка», «маленькая». А не говорить ли мне с господином Лемахом? Жених – есть, извольте под венец!».

Глава 9
Чарлз Фредерик Шербрук, новоиспечённый граф Беллингтон пребывал в скверном расположении духа. Начать с того, что сама эта поездка – вынужденная необходимость. Кто бы мог подумать, что дядюшка, с его цветущем здоровьем и неиссякаемым азартом к жизни, помрёт в одночасье, тривиально споткнувшись на мраморной лестнице в своей любимой резиденции. Кто бы мог подумать, что у здоровяка окажется такая хрупкая шейная кость. Пришлось, бросив все дела, вступать в права наследования. Казалось бы: живи и радуйся! Только Чарлз, проведший последние годы своей жизни на юге Франции, избалованный ласковым солнцем, лазурным морем, шепчущим по ночам слова любви прибрежным скалам, воспринял свалившееся на его голову богатство, как кару небесную.
Дорога, пронизанная холодным ветром, неизменными туманами, рдеющим время от времени мелким дождём была утомительно нескончаема. Поэтому, по мере приближения к родовому замку Беллингтонов, Шербрук был напитан желчью по самую макушку.
А тут эта разбитная девица!
Так уж случилось, что Чарлз проникся презрением ко всему женскому роду, а к женщинам фривольного поведения в особенности. Нимало способствовало тому окружение, в котором он вырос.
Леди Эллеонора, его мать, была дамой беспечной и весёлой. Мужа своего, намного старшего её годами, не любила и не уважала; вертела им, как хотела, из года в год, добавляя к массивным образованиям на его голове всё новые разветвления. Сына она не стеснялась, скорее всего, потому что долгое время считала его маленьким и глупым мальчиком. Когда же леди прозрела – было поздно, Чарли уже имел чёткое мнение по поводу матери и попросту игнорировал её существование. Эллен Шербрук, к тому времени уже счастливая вдова, применила все возможные методы для подчинения сына своей власти, но просчиталась. Чарлз Фредерик оказался характером не в отца, в нём чётко прослеживалась непреклонная воля самой досточтимой леди. Даже угроза лишения средств существования, вначале только обещанная, а потом осуществляемая, не могла сломить его упорства.
Окончательным разрывом послужило его нежелание составить партию, взлелеянную матерью.
Леди Эллен устроила мерзкую сцену: кричала, громко ругалась перед лицом бесстрастного сына, следящего за её передвижениями по залу взглядом полным безразличия. Наконец, она выдохлась и сказала железным тоном, подчёркивая окончательность своего решения:
– Ты женишься на Кассандре Лептон ровно через месяц.
– Зачем? – ровно поинтересовался сын. – Чтобы иметь под боком бесплатную шлюху? Так я предпочитаю разнообразие.
Он не кривил душою. Связи его с женщинами были поверхностны и недолговечны. Надо отдать ему должное, Чарлз никогда не питал иллюзиями своих любовниц: предупреждал сразу, что связь будет длиться ровно столько, сколько он пожелает.
– Если условия для вас неприемлемы – не стоит и начинать, – говорил он почти безразлично и никогда не получал отказа.
Одних прельщала совершенная красота его сильного тела; другие воспринимали его слова, как вызов и бросались в пучину, выдуманного ими противоборства, очертя голову; но были и такие, которые понимали его слова правильно: довольствовались приятным времяпровождением – и не искали большего. Вот с ними Чарли чувствовал себя наиболее комфортно.
А потом случилось невероятное – Чарлз влюбился…
Граф (теперь уже граф) не любил вспоминать подробности своего бурного, но краткого романа. Всё оказалось настолько грубо и пошло, что оставалось только недоумённо пожимать плечами: где была его голова? Его хвалёный аналитический ум, который стал притчей во языцех во всём высшем лондонском свете?
Оказалось, Мериэнн – всего лишь французская комедиантка – актриса, которую наняли сыграть определённую роль. Интимная жизнь Шербрука стала предметом пари двух прожжённых негодяев.
Чарльз рассчитался с обоими.
Дуэль? Слишком много чести!
Он просто отхлестал спорщиков по щекам, не сильно заботясь при этом о соблюдении конфендециальности. Однако отпора не получил, на который в тайне надеялся, дабы иметь повод убить негодяев.
Больше всего Чарлз был угнетён не тем, что возлюбленная его оказалась без роду, без племени, а тем, что на поверку она оказалась грубой и вульгарной особой. Оказалась женщиной, которой осуществляемая роль доставляла много неудобств тем, что приходилось без конца притворяться утончённой, ранимой натурой. Контраст между прежней Мериэнн и настоящей был потрясающе разителен. Страстный роман оборвался, поселив в душе графа окончательную уверенность о едином происхождении всех женщин: одни были – умные шлюхи, ловко прячущие свою суть под обликом настоящих великосветских дам, другие – просто шлюхи с грубыми повадками и грязным языком.
Беллингтон лениво развалился в кресле, почти полностью в нём утопая. Он вернулся мыслями к недавнему визиту лавочников и вновь уверился, что поступил правильно. Вот только неожиданная гордость существа, уродливого не только душой, но и телом, беспокоила его. Он вспомнил синюшное лицо и белые от холода губы – маска из карнавала ужасов в Венеции – да и только! Пожалуй, нужно было принудить её остаться. Не хватало еще, чтобы девка начала распускать слухи о жестокости нового графа Беллингтона.
Дворецкий вырос за спиной графа почти неслышно.
– В чём дело, Хинли? Я просил меня не беспокоить.
– Ваш грог, милорд.
В глиняной кружке парило пряное вино.
– Что ж, весьма кстати.
Старик медлил с уходом.
– Что-то ещё?
– Аякс вновь сорвался с цепи, четвёртый раз за день. Я хотел, чтобы вы знали об этом.
Речь шла об огромной собаке. Метис неизвестной породы был подарен покойному дядюшке несмышлёным кутёнком, кругленьким и косолапым, как все молоденькие щенки. А вот выросло из него настоящее чудовище нраву свирепого, готовое подчиняться только самому владетелю замка. Со смертью дядюшки пёс стал неуправляем и содержался по большей части на привязи. Когда же ему удавалось освободиться, обитатели замка попросту боялись передвигаться по двору и обширному саду.
– Я займусь животным завтра, – пообещал Беллингтон.
На самом деле, не рыскать же в темноте в поисках чёрной собаки?
– Что вы намерены предпринять?
– Если не удастся с ним поладить, пристрелю.
Кошмарный звук, заунывный и протяжный прорезал тишину ночи, заставив слугу и господина одновременно вздрогнуть.
– Думаю, это Аякс, милорд.
Чарлз покинул уютное кресло: придётся разговаривать с собакой прямо сейчас или бодрствовать до утра под неистовый вой животного.
____________________________________

*** Петенька Лемах зачастил к Заварзину. Он понимал, что не надобно этого делать, но не мог с собой совладать. Ему непременно нужно было видеть штабс-капитана каждый вечер, чтобы спать ночью спокойно. Уверенность возвращалась к Петруше лишь после того, как, распрощавшись с хозяином дома, он уверялся, что не услышал сегодня «Извольте вернуть долг». Он больше не играл; лишь созерцательствовал неподалёку и пил потихоньку шампанское, в коем у господина Заварзина никогда не было счёту.
Кирилл Алексеевич был с юношей сдержан, ничем не выказывал своё превосходство, которое, несомненно, понимал. Он и разговаривал-то с Петенькой не чаще, чем прежде. Только однажды при прощании спросил, как бы, между прочим:
– Что за иноземный гость проживает у вас?
– Папенькин знакомец, – пробормотал Петя, едва не заикаясь от волнения.
– Привозили бы его к нам. Что ж он скучает в одиночестве?
Петр, было, хотел ответить, что граф Шербрук вовсе не обделён вниманием света, но почувствовал тяжёлую длань Кирилла Алексеевича на своём плече. Ладонь Заварзина похлопала юношу вроде бы дружески, но при том очень сильно, и господин Лемах понял, что не стоит возражать.
– Завтра же и прихватите с собой вашего гостя.
Теперь Петя понял, что в этой просьбе он не смеет отказать … ежели хочет, конечно, и дальше спать спокойно.
Александр приглашение младшего Лемаха принял охотно и всю дорогу пытался развеселить юношу забавными анекдотами.
Только Петенька был мрачнее тучи. Сомнения теснились в его голове: а ну, как граф проиграется вчистую? Денег-то папеньке он ещё не заплатил…. Поэтому Пётр Георгиевич устроился как можно ближе к столу, за которым уселся играть Шербрук. Юноша переживал за англичанина, как будто за себя самоё. Оказалось, зря только страху на себя нагнал.
Александр выиграл крупную сумму – 25 тысяч рублей.
Петенька подпрыгнул, ахнул, хватаясь за голову.
«Вот мне бы такое везение! Враз бы с долгами разбросался», – пронеслась завистливая мысль.
От резкого его движения канделябр со всеми 10-ю свечами качнулся и повалился прямиком в малиновые портьеры, закрывающие окна. Запахло палёным, и все разом заволновались, бросаясь тушить начинавшийся пожар.
Александр подошёл к, сохранявшему спокойствие, хозяину дома и сказал тихо, но внятно:
– Я позволю вам отыграть всю сумму денег, так опрометчиво мне подаренную – и только.
Кирилл Алексеевич хотел изобразить на лице полное неведение, но, наткнувшись на холодный графов взгляд, отказался от такой идеи.
– Не люблю казаться дураком, – продолжал Шербрук, – да и других дурачить не позволю.
В его тихом голосе не было угрозы, лишь только констатация фактов.
– Можете, конечно, оскорбиться, – кривая усмешка прошлась по твёрдым губам англичанина. – Да только, я на дуэлях с шулерами не дерусь.
Заварзин губами побелел и сжал руки в кулаки. А Александр как будто и не заметил угрожающей позы штабс-капитана.
– Так что, будем раздувать скандал или тихо разойдёмся?
– Скандала не будет, – процедил сквозь зубы Кирилл Алексеевич.
Вечер закончился вяло и уныло: не было в воздухе накала страстей и, будоражащего кровь, азарта. Ставили помалу и оказалось, что, в конце концов, все остались при своих. Никто не выиграл, никто не проиграл – так, мелочь какую-то, не стоящую особых переживаний. Крупный выигрыш английского графа тоже сошёл на «нет», но не сенсационно, а как-то невзрачно, как будто его и не было вовсе.
Петя сильно волновался, один изо всех присутствующих. Конечная потеря Шербруком 25 тысяч рублей переживалась им хоть и тайно, но весьма бурно. Юноша краснел-бледнел, даже принимался несколько раз громко икать и оттого бежал в туалетную комнату опрометью.
Сам Александр оставался невозмутим, предупредительно вежлив и по-английски скучен.
– Батюшки мои! – вскричал Калязин, прощаясь с хозяином дома. – Никогда ещё у тебя, душа моя, не было так уныло.
– Это Пётр Георгиевич виноват, – отшутился Заварзин. – Устроил пожар, всю игру поломал.
Глаза Кирилла Алексеевича при этом опасно блеснули. Он не простил оскорбления напыщенному иноземцу.
«Конечно, на дуэлях драться не будем, – мысленно усмехнулся Заварзин. – Что вам ниже чести, милорд, нам – и вовсе не с руки. Да только попомните вы отставного штабс-капитана лейб-гвардии Заварзина».
Домой возвращались в молчании. Уж светало, и Петенька клевал носом, презрев все правила приличия.
Шербрук был задумчив, а у самого порога барского особняка спросил, отчаянно зевавшего, Лемаха:
– Что прельщает вас, Пётр Георгиевич, в обществе фатоватого и недалёкого господина Заварзина?
Петя смешался, густо покраснел и пробормотал невнятно:
– Так…весело…
Александр вздохнул: наверное, в таком юном возрасте многое кажется необычным и забавным.
– Примите от меня совет, Пётр Георгиевич. Удовлетворяйте своё любопытство, а вот играть с господином Заварзиным не садитесь.
Петя дёрнулся из-под дружески опустившейся на плечо графовой руки.
Александр стиснул пальцы сильнее и продолжил:
– Сам советы не люблю, не часто им следую, да и не имею привычки навязывать кому-либо своё мнение…. Только это очень хороший совет.
Петенька опрометью бросился в свою комнату, а в голове бились злобные мысли.
«Что мне до советов теперь? Раньше, где вы были со своими советами? Вареньку соблазняли томными взглядами? Ежели бы не вы, так и нужды в советах-то не было!».
И только, уже засыпая, юный Лемах подумал, что граф назвал штабс-капитана шулером, а он, Петенька, не возразил. Наверное, в глубине души понимал это, вот только не хотел признавать очевидную правду.

Глава 10
В сопровождении двух лакеев, вооружённых кольями, при свете дрожащих в неверных руках фонарей, Беллингтон исследовал сад. Они шли на истошный вой, время от времени прерываемый, очевидно, для заглатывания очередной порции воздуха.
– Невероятно обширная глотка у этого животного… – пробормотал Чарлз, всматриваясь в мотавшиеся от ветра кусты роз.
– Вы захватили пистолеты, ваша светлость? – дребезжащий голос старого Хинли обеспокоено прозвучал от настежь распахнутой двери.
Старик в сад не пошёл, демонстрируя белоснежные чулки и лосины в качестве главного аргумента. Впрочем, граф в нём не нуждался, как и в пистолетах. Он уже решил, что ни за что на свете не лишит жизни существо с такими выдающимися вокальными данными. Вскоре стало ясно, что в саду Аякса нет.
– Он выбрался наружу, – изумился один из лакеев и тут же, споткнувшись, упал в какую-то яму.
Беллингтон, разглядывая обширный подкоп, ведущий прямиком за стену замка, восхитился:
– И я даже знаю как! Похоже, собака трудилась над этим не один день. Интересно, почему никто этого не заметил?
Вой прозвучал глухо и совсем рядом, за каменной кладкой.
Лакеи ринулись к воротам, намереваясь совершить обходной маневр, а вот Чарлз пошёл коротким путём. Он протиснулся в ход, вырытый псом. Ободравшись о подмёрзшие комья, изрядно испачкавшись, он оказался почти рядом с собакой, замершей около какой-то массы, напоминающей брошенный куль с мукой.
Глаза Чарлза привыкли к темноте настолько, что сумели разглядеть очертания массивной фигуры животного.
– Привет, – сказал он псу спокойно. – Что тут у нас?
Он прошествовал мимо «кошмара Беллингтон-хауза» лёгкой походкой, не испытывая и капли сомнения. Дрогни Чарлз в эти минуты, пёс наверняка это почувствовал бы и не простил бы ему слабости. Граф был осведомлен о способностях некоторых животных улавливать флюиды страха, поэтому держался спокойно и уверенно. А через секунду и вовсе перестал беспокоиться о таких мелочах, потому как увидел, лежащий перед собакой…труп?
– Надеюсь, ты его не слопал, – сказал он псу внушительно в горящие жёлтым огнём зрачки.
Беллингтон сграбастал безвольное тело, перекинул его через плечо и помчался к воротам весьма проворно. Несчастный путник на его спине не проявлял никаких признаков жизни – стоило поторопиться!
Хинли, подслеповато щурясь, всматривался в темноту ночи. Ах, не стоило доверять Доббсу и Филипсу! Оба лакея не расторопны и трусоваты. Дворецкий преувеличивал. Парни, действительно, были не слишком проворны в силу своих внушительных пропорций, а вот трусили они только перед Аяксом. Что в данной ситуации и было определяющим фактором. Старик уж, было, совсем собрался ступить в своём безупречном туалете в темноту ночи: не мог же он позволить шестому графу Беллингтону погибнуть от собачьих зубов. Но тут сам нововступивший наследник попал в поле зрения Хинли.
Граф мчался длинными скачками, а рядом страшной тенью неслась чёрная собака.
Дворецкий суетливо заметался по холлу в поисках какого-нибудь оружия. Так он и думал! Доббс и Филипс благополучно куда-то испарились, а хозяин пытается спастись бегством от «кошмара Беллингтон-хауза». Когда сухие пальцы старика завладели, наконец, подходящим предметом в виде каминной кочерги, он услышал голос графа прямо рядом с собой, отчего вздрогнул и уронил своё оружие.
– Хинли, разбудите Софи и Мэри. Аякс то ли кого-то нашёл, то ли на кого-то напал.
Чарлз прошёл в одну из гостевых комнат, расположенных в правом крыле здания, и опустил свою ношу на бордовое покрывало кровати. Теперь было ясно, что перед ним женщина. Юбка и разметавшиеся по лицу волосы тому свидетельствовали.
– И отправьте Филипса за доктором, – бросил он новое распоряжение мнущемуся в дверях Хинли.
Беллингтон отправился к себе в спальню и быстро сбросил испачканную одежду. Он взглянул на свои руки: придётся вновь заняться туалетом. Он дёрнул за шнур, требуя к себе внимания.
В ту же секунду Хинли возник на пороге, вот только свои пожелания Чарлзу пришлось оставить при себе.
– Ваша светлость, – старик имел вид растерянный и несколько смущённый. – Невозможно осмотреть новоприбывшую особу.
Пришлось графу вновь натянуть перепачканный сюртук и последовать за дворецким.
Картина, представшая его взору, впечатляла. У самой двери гостевой комнаты сидел Аякс. Острые, белые клыки его виднелись из-под вздрагивающих нервно синих подгубников, а из пасти доносилось рычание не просто злобное, а свирепое. Горничные опасливо жались невдалеке, не решаясь приблизиться к собаке.
– Не пускает! – завидев приближающегося графа, вскричала тоненькая, импульсивная Софи, ярко блестя чёрными очами.
«Всех, кто будет бояться пса, прогоню к чертям!» – решил Чарлз сердито, входя к пострадавшей.
________________________________

*** Варенька все последующие дни была безрассудно весела, а порой замирала с мечтательным выражением на лице. Она вспоминала объятья, поцелуи и обмирала от сладкого ужаса. Да полно, с ней ли всё это было?
Такое состояние барышни беспокоило Марфу всё больше и больше. Вечером, помогая девушке облачаться ко сну, нянька не выдержала, заметив потаённую улыбку на нежных губах воспитанницы.
– А вот скажу-ка я барину, чтоб посадил вас под замок, – сказала баба сердито.
– Это ещё почему?! – Варя надменно изогнула бровь, приобретая царственное великолепие.
– Что б не грезили о запретном, – Марфа ловко чесала распушённую медь волос густым гребнем.
Барышня дёрнула головою, протестуя, отчего медовое облако метнулось в воздухе беспокойно.
– Известно мне про ваши амурные настроения, – не отступала нянька. – И как это вам не стыдно, Варвара Ильинишна? Сосватанная невеста – почитай, что жена. А вы – с англичанином целоваться! Хорошо, никто не увидал.
Варя махнула рукой, пытаясь прервать излияния негодовавшей Марфы, потому как признавала правоту её упрёков.
Только, бабу уже было не остановить.
– А ну, как бы увидал кто? Доложили бы Петеньке – тогда, ему стреляться. Куда как здорово! Граф-то этот, сразу видно, горазд с пистолетами управляться. Подстрелит Петра Георгиевича – и точка!
Баба своего добилась: крупные слёзы заструились по румяным щекам барышни, обильно закапали с кончика поникшего к низу носа.
– И что он вам дался, ласточка моя ненаглядная? – Марфуша обхватила девушку своими мягкими руками и прижала к обширной груди. – Красивый – верно, и приласкать, небось, умеет. Да только, слышала я, невеста у него есть.
Варя громко шмыгнула носом – и верно! – как она могла позабыть? Атамана-то покупал он для какой-то Луизы…
А что же тогда значили его поцелуи? Его слова? И объятия?.. А то самое!!! Дура! Дура! Дура!
Варенька рухнула на постель, заливаясь горькими слезами; слезами отчаяния.
– Да полно вам! – Марфа присела рядом; не бросилась противно сюсюкать и утешать, а наоборот была спокойна. – Все они, блудники-охальники, одинаковые, что благородные, что холопья, что иноземцы.… И одной слезинки он вашей не стоит.
Да уж, это точно! Девушка вытерла уголком подушки очи. Сладко было ей вспоминать поцелуи… так и ему, наверное, тоже… Что ж, при встрече она даст понять графу Шербруку: воспоминания – всё, на что он может рассчитывать.
Марфа оставила барышню уже в полудрёме и широким шагом направилась в библиотеку, где предполагала отыскать хозяина. Она не ошиблась.
Илья Савович в длинном халате, с ночным колпаком на поредевших седеньких волосах склонился над тяжёлым фолиантом, придвинувши свечи как можно ближе. Небольшое, сухонькое тело его терялось в массивном кресле чёрного бархата.
Марфа на мгновение почувствовала жалость к барину. Надо бы оставить человека в покое.… Ан, нет! – нянька решительно упёрла кулаки в бока. Шутка ли? Речь идёт о Вареньке.
– Когда свадьбу играть будем? – бухнула баба без обиняков.
Илья Савович отодвинул книжку и растерянно огляделся: разум, погружённый в чтение, не спешил воспринимать действительность.
– Про Варенькину свадьбу говорю, – настаивала Марфа, подозревая, что барин намеревается вновь приняться за чтение, потому как снова потянулся к книге.
Но господин Коржавин лишь засунул закладку между страниц и поворотился к няньке. Лицо у него при этом было сердитым.
«Не иначе, ругаться будет», – решила Марфа, и лицо её приобрело упрямое выражение.
Илья Савович глубоко вздохнул и сказал просто:
– Боюсь я, Марфа. Слово дал – держать надобно, а душа противится. Ничего не скажу, Петруша – хороший мальчик…. Да вот беда – всё ещё мальчик! Нет в нём взрослости; нужной опоры для брака.
– А ну-тка, – гукнула баба свирепо, – и не повзрослеет вовсе?
– Того и боюсь.
Марфа не собиралась сдаваться:
– При хорошей жене из недотёпы человека сделать можно.
– Старый я уже, Марфа. Девочку свою в надёжные руки отдать бы и помирать можно. Не даёт Пётр Лемах спокойствия моей душе.
– Так за другого отдайте. Велика печаль!
– Не могу, слово Георгию дал.
– Ну-у, барин, ты, как девка боязливая: и хочется, и колется, и мамка не велит! – разбушевалась нянька, презрев все правила приличия. – Смотри, кабы не пожалеть потом!
– А уж в этом с тебя спрос, толстая корова! – громыхнул неожиданно грозно Илья Савович. – Не уследишь за барышней – шкуру с живой спущу!
– Созрела девка! Замуж пора!! – в два раза громче супротив прежнего возопила баба, всем видом выражая готовность стоять на своём. Разверзнись сей час хляби небесные, с громом-молнией, и тогда бы нянька не сдвинулась с места.
– Марфа, уйди, Христа ради, – тихо попросил Илья Савович. – Я подумаю о твоих словах.
– Уж вы бы поторопились думать-то, Илья Савич, – нянька согнулась до полу, приобретая просительный тон и необходимую случаю подобострастность.
Как-никак, нужную мысль до барина она донесла, теперь остаётся только ждать.
Господин Коржавин хоть мыслями и не торопок, но в решениях своих твёрд.
Варенька слышала отдалённые раскаты марфушиного неистовства и даже различала отдельные слова. «Замуж пора» она услышала вполне явственно. И тут же оскорблённая гордость подсказала ей, что нашла выход, как залечить полученные от Шербрука раны.

Глава 11
Следующие полчаса наполнили графа Беллингтона новым опытом.
«Брат милосердия! – ново, необычно и даже свежо», – усмехался Чарлз, черкая острозаточенным ножом по предполагаемым швам грязного платья.
Справедливо рассудив, что одежда всё равно испорчена и нет необходимости щадить эти жалкие лохмотья, он не особо церемонился. Торопился ещё и потому, что понимал: действенная помощь нужна немедленно.
У двери по-прежнему непреодолимой преградой для слуг возвышался Аякс. Стоило оттащить пса к месту его заключения, да только это могло занять много времени, а полуженщина-полутруп требовала безоговорочного внимания.
Срывая последние тряпочки с безучастного тела, испачкавшись при этом ещё основательнее, Чарлз чертыхался.
– Надо было оставить твою находку под кустом, – сказал издали граф собаке, и крикнул дальше, толпящимся в коридоре слугам. – Тёплой воды, тряпок и бренди.
Суетливый гомон и бодроудаляющийся топот сказали ему, что приказания приняты к исполнению. Чарлз бросил взгляд на пострадавшую и невольно задержал дыхание. Тело, блестевшее перед ним безупречной кожей, было гармоничных пропорций. Если бы не оскорбляли взгляд сбитые в кровь ступни и не выделялись заскорузлые красные ладони, граф мог бы с уверенностью сказать, что не встречал женщины прелестнее. Не отдавая себе отчёта в действиях, Беллингтон стремительно смахнул грязные пряди с лица потерпевшей, ожидая увидеть продолжение совершенства. Его ждало разочарование: на опухшем, в лиловых разводах от ушибов, лице невозможно было угадать присущие прежде черты. Даже форма губ скрывалась под кровью, засохшей коркой.
«Жива ли она? – Беллингтон сжал ледяное запястье и ощутил слабые толчки прерывистого пульса.
– Если и жива, то ненадолго, – пробормотал граф себе под нос недовольно.
Он резко крутнулся к двери: так и есть – сгрудились у входа и не торопятся доставить ему нужные вещи.
Аякс уже был спокоен. Хотя его голова, сложенная на вытянутые лапы, занимала почти весь проход, а сощуренные глаза злобно поблёскивали, Чарлз был уверен, что пёс понимает всё происходящее и не намерен чинить препятствий слугам.
– Я жду вас, – сказал граф ёжившимся в страхе горничным таким тоном, что перспектива быть растерзанными собакой показалась им более привлекательной.
Софи и Мэри, толкаясь, ринулись к жертве ночного происшествия, и Чарлз решил, было, что остаток ночи он всё же закончит в своей постели.
Поторопился с выводами!
Софи, недолго думая, засунула ступню пострадавшей прямиком в чашку с горячей водой.
Боль была ужасающа. Элизабет показалось, что ей одним махом отрезали ногу…топором…всю ступню разом. Она закричала так, как не кричала никогда в жизни. В её, наполненный мукой, ор вплёлся тоненький визг перепуганной насмерть горничной и свирепое рычание невидимого зверя.
Настоящая какофония звуков!
– Решили оставить несчастную без ног? – холодно поинтересовался Беллингтон, подталкивая Софи к выходу. – На вас-то я могу рассчитывать? – недоверчиво покосился он в сторону дородной, флегматичной Мэри, воспринимающей происшедшее с сонным недоумением. – Похоже, что нет. Мэри и Софи, вы свободны. Хинли, я был бы благодарен вашим участием.
Старик тихонько приблизился и окинул поле предстоящей деятельности робким взглядом.
– Похоже, – пробормотал Чарлз сквозь зубы, – случись со мной какая-нибудь неприятность в этом доме, я благополучно загнусь сам по себе.
Ещё он хотел добавить: «Интересно, мой дядюшка скончался сразу или долго молил о помощи, которой так и не дождался?». Но промолчал, видя неподдельное замешательство, охватившее Хинли. Назревала возможность остаться совсем без помощников.
– Раны всё равно нужно промыть, – жёстко оповестил старика Чарлз.
– Нельзя ли уменьшить громкость этого создания? – предложил дворецкий несмело.
– Попробовать можно.
Граф подхватил женщину под мышки, крепко прижал её спину к своей груди и нажал на подбородок сильными пальцами, открывая несчастной рот ещё шире.
– Хинли, лейте сюда бренди.
Старика, казалось, парализовало на месте.
– Зачем?
Бет больше не кричала, лишь хрипло стонала, выталкивая воздух из распахнутой насильно глотки.
– Представьте, что вы порезали руку. Сильно… – терпеливо выговорил Чарлз.
Дворецкий взглянул на бутылку в своей руке: конечно, граф прав, это помогает забыться.
– Но я – мужчина, а она – женщина!
– И в чём же разница, кроме очевидного? – Беллингтон начал свирепеть. – У неё отсутствуют руки, ноги или не хватает каких-то иных органов?
Тысяча чертей! Его загонят в гроб, не иначе! Уложат рядом с этим полутрупом и накроют простынкой. Где была его голова, когда он рассчитал Франсуазу и Антуана? Посчитал, что замок, итак, кишит слугами…
– Для леди возможно выпить бокал вина; чашечку грога при простуде…– вещал между тем дворецкий вполне серьёзно.
– … или бутылку бренди, если от этого зависит её жизнь, – решительно прервал разглогольствывания слуги Беллингтон. – К тому же, дама – по всей видимости, не леди.
Последний довод оказался самым весомым, и Хинли приступил к выполнению задания.
Элизабет кашляла и давилась, но жгучая жидкость всё наполняла и наполняла ей рот до тех пор, пока не стало всё равно, голова закружилась и поплыла, как по волнам высохшая, полая тыква…
Сильные руки прижимали её тело к чему-то тёплому, несомненно, живому, и от одного осознания этого становилось покойно.
Другие руки, сухие и несмелые, что-то делали с её ногами – неприятное и болезненное. Только боль существовала где-то рядом, не захватывая целиком всё тело. Уверенный голос звучал у самого её лица. Невидимый спаситель руководил возвращением Элизабет к жизни. Теперь она была уверена, что это именно возвращение…
Доктор Филдинг осмотрел спящую женщину, откинув несколько одеял, щедро на неё наваленных. Он ограничился беглым осмотром и тут же прикрыл нагое тело вновь. По его мнению, во врачебной помощи нуждался в первую очередь сам хозяин замка, а не бродяжка, невесть откуда появившаяся.
Граф, с болезненным, измученным лицом, стоял, опершись плечом об угол шкафа, и наблюдал за действиями эскулапа внимательно.
– Мы промыли раны холодной водой, опасаясь за состояние тканей. Налицо следы обморожения. – Чарлз говорил тихо и ровно.
– Я пришлю мазь и примочки, – торопливо откликнулся доктор и перешёл к волнующей его теме. – Вы сами, милорд, хорошо себя чувствуете?
– Я здоров. – Отрезал сердито Беллингтон. – От вас я хотел бы узнать о состоянии моей подопечной.
Филдинг пожал плечами:
– Здоровье у неё, по всей видимости, хорошее. Досталось ей крепко. Однако, она жива. Это хороший показатель. Есть угроза возникновения лихорадки, организм был переохлаждён. Скоро это выяснится. Ночью хорошо было бы оставить с больной горничную… и убрать отсюда этого жуткого пса.
– Благодарю вас, мистер Филдинг. Все хозяйственные заботы я привык разрешать своими силами. – Чарлз бесцеремонно выпроваживал доктора. – Филипс отвезёт вас, не затруднитесь передать лекарства с ним.
Шаги доктора гулко отзвучали и пропали за дверью.
Чарлз присел перед Аяксом на корточки:
– Похоже, приятель, нам с тобой сегодня не спать вовсе.
____________________________________

*** С графом Шербруком Варенька вновь встретилась на музыкальном вечере у госпожи Кокошиной.
Александр прибыл поздно; или это Варвара Ильинична его разглядела не сразу? В общем, англичанин появился, когда вокальные представления Ольги Николаевны подходили к концу.
Варя, сидевшая с выражением вежливого внимания на лице, глубоко и облегчённо вздохнула: убей Бог, не понимала она радости в пристрастии госпожи Кокошиной к оперному пению. Барышня лицом повеселела и живо огляделась. Вот тут она и наткнулась на пристальный взгляд чёрных очей.
Варенька всю неделю тренировала свою волю, зная, что встреча с англичанином всё равно состоится, и надо суметь достойно выглядеть при этом. Сколь часов провела у зеркала – не счесть! Да видно, зря потратила время. Потому как сейчас вздрогнула и густо покраснела.
А тот уже был рядом.
– Не видел вас очень долго. Здоровье ваше в порядке? – глаза, смотревшие в упор, лучились участием и неподдельным интересом.
Варя бросилась в панику: да что с ней творится?! Руки-ноги – ватные, а в голове враз исчезли все до единой мысли.
Девушка в отчаянье схватила лежащую рядом на столе книгу и, только ощутив пальцами её бархатистую поверхность, сообразила, что в руках у неё альбом Ольги Николаевны. Благодарение Богу – вот и тема для разговора!
– Госпожа Кокошина хвастала давеча, что вы начертали ей в альбом прелестные стихи, – постепенно голос набрал уверенность и зазвучал почти так, как Вареньке и хотелось.
Она распахнула книгу и прочла с выражением:

Вы съеденить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей,
Кто любит вас, тот очень глуп, конечно;
Но кто не любит вас, тот во сто раз глупей.

– Стихи действительно чудные, – совершенно нескромно подтвердил Шербрук и тут же огорошил признанием. – Да только, они не мои. Написаны уже достаточно давно господином склонным к стихосложению гораздо более моего. Прочёл их в альбоме у одной своей знакомой и запомнил. А тут Ольга Николаевна подступилась – как с ножом к горлу. Вот и принял грех на душу – изложил труд достойного стихотворца под своим именем…
– Как можно? – пролепетала растерянно Варенька.
– … и нисколько в этом не раскаиваюсь. – Закончил Александр весело.
Варя рассердилась:
– Притворство, выходит, у вас в крови?
Она памятовала больше о прошлой прогулке, чем о стишках, и граф это понял. Его смородинные очи сделались глубокими и бархатными, а голос понизился до мягкого шёпота.
– Только, когда это для меня ничего не стоит.
Он поддразнивал девушку, но Варя в своём смятённом состоянии этого не поняла.
– Вот как! – зрачки её полыхнули сапфирами, ярко и угрожающе. – Значит, вы привыкли разбрасываться ничего не значащими обещаниями? И поделом мне! Впредь не буду такой дурочкой.
Варя не хотела этого говорить. Видит Бог, не хотела! Только слова, рождённые саднящей в груди обидой, выскочили сами. Осознав весь ужас произнесённого (ещё бы, Варенька не только созналась, что была увлечена любовной романтикой, предложенной графом, но и признала, что придавала ей серьёзное значение, как оказалось, совсем ей не свойственное), барышня рванулась прочь от собеседника чуть не бегом. Она с трудом сдерживала набегавшие слёзы.
Куда как здорово! Метаться потревоженной клушей по гостиной Ольги Николаевны, первой в мире сплетницы и интриганки; давать пищу для пересудов – в своём ли уме Варвара Ильинична?
Граф следом не кинулся, соблюдая благоразумие.
– Какая непосредственность и чистота, – бормотал он задумчиво, – ни капли притворства и глупого кокетства… и красота, почти божественная своим совершенством.
Оставалось задать себе вопрос, что он намерен делать с этими открытиями.
А Варя торопилась скрыться в туалетной комнате. И надо же! – нос к носу столкнулась с хозяйкой дома.
– Что это с вами, Варенька? – сладко запело мелодичное контральто. – Кто вас расстроил?
Варвара Ильинична, стиснув зубы, совсем непочтительно прорвалась сквозь преграду и облегчённо прихлопнула дверь, наваливаясь на неё всем телом. Вдруг вздумается госпоже Кокошиной проявить упорство в своём любопытстве?
Девушка представила, как Ольга Николаевна ходит по зале и с таинственным видом делает скользкие намёки. Можно и не сомневаться, к концу вечера будет измышлена какая-нибудь пикантная история, главной героиней которой будет барышня Коржавина.
Сколько таких историй слышала сама Варенька и тоже ахала испуганно, скандализированная пикантными подробностями…
Голова девушки пошла кругом. Она прикусила внутреннюю часть щеки зубками, надеясь, что боль вернёт ей ясность мыслей. Помогло. Враз успокоившись, Варвара Ильинична спросила себя холодно: «Чего всполошилась? Ведь всё решено ещё вчера. Остаётся только отыскать Петеньку».

Глава 12
Элизабет спала два дня к ряду, ничего не ощущая и не слыша. Изумлённые возгласы доктора Филдинга, поражавшегося столь глубоким и долгим забвением, обошли её стороной. И к лучшему – не то, натерпелась бы страху.
Эскулап разглагольствовал о неестественности происходящего и стращал графа возможностью заполучить в приживалки «особу, подвергшуюся дегенеративным изменениям».
– Мне выбросить несчастную на свалку? – поинтересовался Чарлз надменно.
– Я могу отправить бродяжку в работный дом.
– Лучше сразу на кладбище. Не думаю, что она способна выполнять какую-нибудь работу, по крайней мере, сейчас.
С тем и расстались.
Беллингтон не настаивал более на визитах доктора, и Филдинг, сухо поджав губы, удалился, бормотнув себе под нос, о высокомерии и дворянской спеси.
Доктор, возможно, изменил бы своё мнение, если бы мог видеть с какой осторожностью и терпением граф, спустя полчаса, лично патронажествовал у постели пострадавшей.
Уже с привычной сноровкой Чарлз обтирал тело женщины мягкой тканью, смоченной в розовом отваре с капельками уксусной эссенции.
Помогала ему Софи. Девушка прижимала крепко к груди чашку с отваром и старалась не смотреть на лежащего у кровати недовольного Аякса. В этом, собственно, и заключалось её участие в милосердной акции.
Беллингтон, памятуя о неудачном опыте горничной в оказании первой помощи, предпочитал всё делать сам. Ему доставляло удовольствие касаться гладкой кожи женщины, и поэтому движения были неторопливы, почти нежны…

Что-то влажное и мягкое скользило между грудей, заставляя мышцы напрягаться в сладостном возбуждении. Элизабет почувствовала, как соски сладко заныли и сморщились, наполняемые соком желания. Девушка затрепетала веками и остолбенела: лицо, склонённое почти к самой её голове, было потрясающе; правильные черты лица, мужественные, твёрдые удачно сочетались с крепкой шеей и широкими плечами. Не помня себя, Бет сомкнула ладони на этой напряжённой шее и запуталась пальцами в завитках каштановых волос, росших намного свободнее, чем того требовали приличия. Она даже потянулась к мужчине телом, обманутая собственными ощущениями и бережными руками незнакомца, потому как именно его пальцы рождали чувства, отказаться от которых было непросто.
– Вижу, вам значительно лучше, – голос звучал сухо и даже надменно.
Что-то до ужаса знакомое показалось Элизабет в этих интонациях. Она раскрыла непослушные глаза ещё шире и заморгала быстро-быстро, пытаясь избавиться от застилавшей глаза пелены. Когда же чёткость восприятия была восстановлена, Бет едва не засмеялась невероятным превратностям судьбы, решившей сегодня, как видно, улыбнуться во все тридцать два зуба. Улыбка вышла скверной, если не сказать, отвратительной. Перед Элизабет был граф Беллингтон собственной персоной. И это его шею Бет тискала в припадке любовного томления.
– Мне настолько хорошо, что я могла бы уже и уйти! – выпалила девушка стремительно и тут же скривилась от боли.
Разбитые губы треснули от чересчур рьяной попытки высказаться, и солоновато-приторый привкус собственной крови поселился во рту. Элизабет судорожно сглотнула, понимая, что находится на грани того, чтобы освободить желудок прямо на своего заботливого покровителя. Ведь, как не крути, своим спасением она обязана именно графу. Впрочем (Бет криво усмехнулась), первоначальным источником её злоключений является тоже он: тётка взбеленилась от неудовольствия его светлости и отдала несчастную Элизабет во власть крючкосотворённого убожества.
– Я могу отправить вас домой, – Чарлз неторопливо повёл полотенцем по гибким рукам, всё ещё вскинутым к верху, цепляющимся за его плечи. – Если вы сообщите место своего проживания и своё имя.
Бет тупо уставилась на движущуюся ткань и слабо зашевелила сонными мозгами. Граф её не узнал? Стоит ли искать в том выгоду? Ведь, что не говори, желания вновь лицезреть мистера и миссис Муркок она не испытывает. Может, стоит выиграть немного времени… связаться с Джастином… уж он-то помочь не откажется… помниться, Абигайль говорила, что в Лондоне у неё есть ещё родственники, в услужении у какого-то лорда. Вот только, услышанная украдкой, фамилия никак не всплывала в памяти.
Элизабет вела носом вслед за руками графа и едва не уткнулась в свой собственный живот – белый, чистый и абсолютно голый.
________________________________________

*** – Ишь, вылупил пустые зенки. Небось, не бельмеса по-нашему не смыслит, – бормотала Марфа, нерешительно переступая с ноги на ногу.
Она всё ещё запалено дышала, потому, как бежала по аллее, до куда подвезла её навозная телега, во все свои силы так, что тяжёлые груди подпрыгивали и глухо ударялись о живот.
Нянька была полна злости и решимости. А всё почему? Из-за англичанина этого проклятущего.
Не доглядела мамка, не уберегла дитятко.… Началось всё с того, что Марфа не обнаружила Вареньку, когда принесла ей полдничать черничные блины с густой сметаной. Тут бы ей сразу и бить тревогу – ан, нет! Правду говорят: голова без ума, что фонарь без огня. Вот и её садовую головушку осветило не сразу. Сначала Марфа выглянула в окно и обежала взглядом сад. Там, среди кустов акации и жимолости что-то мелькало, и нянька решила, что это Варенька гуляет по саду. Тем и успокоилась. А зря! Лишь первые сумерки обозначились в потаённых, самых укромных закоулках, готовые начать свои стремительные завоевания, когда наступит заветный для них час, Марфуша всполошилась по-настоящему. Да так, что направилась прямиком к Ивану Савовичу и спросила сурово:
– Куда это Варвара Ильинишна у нас подевалась?
Господин Коржавин вновь был увлечён чтением и ответил рассеянно:
– Давеча, Наденька Калязина за ней заехала. Отправились мерить какую-то потрясающую шляпку.
– И то…и то…и то…– закивала Марфа не в силах произнести ничего кроме этих двух звуков, которых и словами-то назвать нельзя.
Нянька пятилась толстым задом к дверям, а хотелось ей завопить:
– Госпожа Калязина третьего дня уехала к тётке и не возверталась ещё!
Хрупкая надежда, что свежие новости не коснулись её уха, и Наденька успела вернуться, заставили бабу спросить:
– Здоровье-то как у Пелагеи Львовны? – имея в виду старую барыню Калязину.
– Не знаю, – Илья Савович недовольно дёрнул плечами. – Я с Надеждой Петровной не беседовал. Видел, карета её подъехала.… Шла бы ты, Марфа. Тебе разве нечем заняться?
– И то…и то… и то, – опять заперхала баба, а голову охватил горячий туман.
Мать Пресвятая Богородица, Царица Небесная! Что ж теперь будет? И тут же горячей молнией пронзила мысль: «Бежать! Догнать! Возвратить!».
Куда бежать? Где догнать?…Хорошо, известно, куда возвратить.
Марфа весьма проворно для своего тучного тела кинулась к конюшне.
– Семён Астафич, – сладко запела она перед сухоньким, проворным мужичком. – Дай коляску до Лемахов съездить. Ихняя ключница обещала мне тимьяну дать…
– Сдурела баба, – цыкнул главный конюх, – за травой скотину гонять. Тимьяну ей захотелось!
– Дак, не дашь што ли? – тихо и вроде миролюбиво уточнила нянька, сжимая при этом широкие ладони в увесистые кулаки.
Повадки марфушины были известны, поэтому Сёмка подскочил молодым кречетом и поскакал к двери.
– Пойду барину доложу про твои пожелания.
Пригрозил он издали и ещё прибавил прыти, потому как баба подхватила юбки, чтобы лететь следом.
– Марфа Федуловна, идём, подвезу тебя. – Молодой конюх в перепачканной навозом рубахе маячил у двери. – До липовой аллеи довезу, дальше, прости, не могу, сама знаешь.
В другой раз Марфа не преминула бы схлестнуться с главным конюхом и барского гнева не испугалась бы. Да только не сегодня. Она плюхнулась на краешек разболтанной телеги, даже не взглянув на место посадки. И парящая сзади куча конского дерьма не оскорбила её достоинства, которым, чего греха таить, она кичилась перед другими дворовыми людишками.
– Давай, Яшенька, – попросила она мягко и настойчиво, – поторапливай…
А вот теперь, после всех препон, неожиданно оробела перед, денщиком иноземного обличия.
Худой, скуластый, с унылым хрящеватым носом и неожиданно хитрыми глазами, мужик покосился на её робкие поползновения, но виду не подал, что понял её желание пообщаться.
– Дак, – Марфа повела большими руками, как птица крыльями, – барин-то твой иде?
Чёрт нерусский лишь шмыгнул носом в ответ, вытаращив весёлые зенки ещё больше.
Так они, наверное, и стояли бы битый час супротив друг друга, если бы Шербрук не появился собственной персоной из дверей господского дома и не направился лёгкой походкой к конюшне.
Марфа ткнула иноземного прислужника кулаком в бок безо всякого почтения: может быть язык жестов ему более близок?
Помогло.
Худосочный слуга двинулся к хозяину.
– С этого мне бы и начать, – упрекнула себя нянька за оторопь перед чужеродным созданием Господнем. – Мужик, он и в Англии – мужик.
– Милорд, – между тем лакей догнал графа. – Вас добивается какая-то, необъятных размеров… дама. – От полученного тумака в мужике развилась почтительность.

Глава 13
Бет испуганно дёрнулась, осознавая, что совершенно обнажена в руках постороннего мужчины. Она именно так и подумала: «постороннего». Выходило, «в руках мужчины» её смущало не столь сильно…. А, может быть, и не смущало вовсе?
– Стоит взглянуть на себя в зеркало, – холодно сказал граф, правильно расценив её судорожные трепетания, – чтобы понять: своим видом вы можете вызывать лишь сострадание.
Он был прав.
Элизабет понимала, что не может выглядеть полуденной розой после всех злоключений. Благо ещё, что от подступавшей было лихорадки чудесным образом не осталось и следа, даже голос был чистым, без малейших признаков недавнего хрипа. И всё же, девушка густо покраснела.
– Вы испытываете недостаток в слугах? – пролепетала она чуть слышно.
– Вовсе нет. (В голосе графа явно прозвучали нотки весёлой злости.) Думаю, их чересчур много. От этого изобилия они ничего не умеют делать. Вот – Софи, – он бросил взгляд на замершую в испуге горничную. – Гонять пыль по углам метёлкой – всё, что она способна совершить.
Бет вспомнила Абигайль; её полувоенную муштру – бессердечные методы преподавания «необходимых жизненных навыков», как тётка не раз говаривала, кривя в усмешке тонкие губы.
«Всему можно научиться, – хотела сказать девушка. – Быстро или долго, в зависимости от способностей… преподавателя». Вместо этого она пробормотала:
– Даже зайца можно научить курить табак…
Беллингтон взглянул непонимающе и даже пригнулся ниже, чтобы переспросить, но тут за его спиной возник Хинли.
– Преподобный Джон, ваша светлость.
Чарлз освободился от тела своей подопечной, осторожно опустив на кровать, и, набросив на Элизабет одеяло, сухо приказал:
– Узнай, что ему нужно.
Дворецкий быстро засеменил к двери.
– Вы обязаны немного поесть, – сказал граф, поглядывая с высоты своего роста на утонувшую в перине девушку. – Софи принесёт вам бульон и горячее молоко. Когда вы окрепнете, решим все остальные вопросы.
Элизабет поспешила выпутать рот из-под уголка одеяла и сказала уже в спину уходящему графу:
– Милорд, думаю, теперь я смогу сама заниматься своим туалетом.
Бог ты мой! Она снова сказала глупость… Беллингтон от двери смерил её холодным взглядом и надменно изогнул брови.
– Не сомневаюсь в этом. Что ж до меня, то разницу между хорошим и плохим тоном я понимать не разучился.
Эта усмешка и высокомерный тон задели душу Элизабет: она крепко стиснула зубы, чтобы не сказать лишнего. А слова так и рвались наружу.
– Сказали бы прямо: молчи, грязная оборванка, твоё дело – молчать.
Бормотала Бет тихо-тихо, почти про себя. Но Беллингтон всё равно что-то расслышал; лицо его сделалось заинтересованным, он сделал шаг к кровати.
– Милорд, – трескучий голос старого слуги заставил всех вздрогнуть. – Отец Джон приглашает вас в церковь. Он считает это необходимым.
Священник живо выскочил из-за спины дворецкого и мягкой скороговоркой закурлыкал, опасаясь, что не удастся высказаться до конца.
– Сегодня мы похоронили племянницу мистера Муркока. Было бы разумно показать арендаторам, что вы сострадаете случившемуся.
– Я предлагал ей остаться в замке и обсушиться, – Чарлз пожал плечами: разве виноват он, что у строптивой шлюхи нет мозгов?
Преподобный скорбно потупил очи.
– Она скончалась не от болезни.
– Что же случилось с продувной девчонкой?
– Несчастный случай. У мэтра Антаниони на полном ходу отскочило колесо. Почтенный господин и сам весь убился, а девушка не удержалась и свалилась в воду. Катастрофа произошла на мосту. Вытащить её не было никакой возможности.
– Вот так конфузия! – ахнула Элизабет, забывшись, совсем громко.
Она удивлялась оборотливости и изворотливости мерзкого тролля.
Убился!! Конечно, убился. Это Бет его прибила. Выходит, славно поработала. В душе запели птицы. Ещё слаще было бы услышать, что старикан отдал Богу душу. Ну, да что небеса гневить? Итак, славно!
– Это моя дальняя родственница, – счёл возможным ответить на заинтересованный взгляд отца Джона граф. – Приехала меня поздравить с обретённым наследством, да вот – занемогла.
Чарлз и сам не знал, для чего вдруг сочинил эту ложь. Ему не хотелось, чтобы святой отец лицезрел его находку. По крайней мере, до тех пор, пока граф сам во всём не разберётся.
А подумать есть о чём.
Дело в том, что Чарлз уже третий раз за разговор не смог понять своей подопечной. Не потому, что вдруг лишился слуха. Он перестал понимать девушку потому, что она перестала говорить на понятном ему языке. Её правильный английский сменился вдруг какой-то тарабарщиной, прежде Беллингтоном не слышанной.
____________________________________

*** Александр глянул на приближающуюся массу. Тело Марфы походило на перебродившую опару: оно мягко и весело колыхалось, вот только выражение лица было сердитым, почти свирепым.
– Где Варенька? – бухнула Марфа в лоб иноземцу и растопырила руки, ежели, вдруг, тому вздумается убежать.
– Варвара Ильинична?
Александр готов был услышать что угодно, только не это. Беспокойство вкралось в душу, и он решительно схватил няньку за пышный локоть.
– Отчего вы ищите госпожу Коржавину? Что случилось?
Беспокойство англичанина не могло быть искусственным, это Марфуша поняла сразу. Интерес к иноземцу враз иссяк, и баба рванулась прочь, бормоча при этом:
– Должно быть, нужно справиться у Петеньки…
– О чём вы собираетесь говорить с Петром Лемахом?
Оказалось, няньке не удалось стряхнуть цепкие руки графа, и сейчас он такой же проворной рысью, как и она сама, мчался к флигелю.
У дверей в господскую опочивальню сидел Осип, широко расставив босые ноги, и правил на ремне бритву. Возникшие неожиданно гости заставили холопа подскочить и занять оборону.
– Велено не пущать! – сбившись на испуганный тенорок, вскрикнул парень.
Вот здесь-то Марфа была в своей стихии. Она уперла руки в бока и выразительно повела бровью.
Осип отвалил в сторону, как будто получил увесистую оплеуху.
А нянька уже неудержимо была в спальне. Она склонилась над лежащим в постели Лемахом и покраснела от злости. От барчука шёл стойкий, подкисший запах горькой.
Петенька, раскрасневшись щеками, спал, открыв рот, и из припухлых губ его стекала струйка вязкой слюны.
Выходило, Вареньки не было и здесь.
Совсем озверевши от ужаса, Марфа схватила кувшин с мятной водой, стоящий на тумбочке у кровати, и вылила на золотые кудряшки Петеньки.
Молодой барин охнул, зачмокал, заворочался, и сонные глаза его слегка приоткрылись. Только в них плавала одна серая муть, и не было капли осмысленности.
– Где Варенька? – заорала Марфа в самое ухо Лемаха.
– Варя… Варенька, – забормотал Петя: всё же что-то в его голове зажглось, и обрывки мыслей стали срываться с его губ. – Васька Калязин… церковь…
Марфа напряглась мышцами, как гончая, учуявшая лисий запах: близко, совсем близко. Она, теперь уже ласково, встряхнула молодого барина за плечо – дальше, дальше, милый! Но бормотание стало совсем невнятным. «Венчание» – вот и всё, что ещё удалось расслышать. Да и этого стало достаточно. Одним рывком Марфа подтянула расслабленное тело к своему лицу и сказала грозно:
– Граф здесь, вы – тоже. С кем же венчается моя девочка?
– Со мной, – Петя пьяненько захихикал.
– Ах, вот как!
В следующее мгновение молодой Лемах был перекинут через плечо бабы, как охотничий трофей. Марфа широким шагом рванула к двери и наткнулась на препятствие в виде крепкой фигуры англичанина, из-за плеча которого робко выглядывал перепуганный насмерть Осип.
– Куда вы собрались? – вежливо осведомился Шербрук, отклонив попытку бабы расчистить дорогу с налёта. – И зачем, позвольте спросить, вам такой никудышный спутник?
– Варвара Ильинишна желает венчаться. Значит, она будет венчаться, – в голосе няньки не было ни капли сомнения, что её сможет кто-то помешать в осуществлении намерения, надо признаться, не желанного, а вынужденного. – Даже, ежели Пётр Георгиевич сейчас одной ногой в могиле.
Шербрук одним сильным рывком снял безвольного Петеньку с бабского плеча и отволок обратно в постель.
– Госпожа Коржавина желает замуж?
– Да вот, жених-то – никакой!
Марфа немного растеряла свой воинственный пыл. Отчего-то она уверилась, что с иноземцем ей не совладать и ожидала теперь решения от благородного господина, как и должно было быть по природе вещей.
– Где должно состояться это знаменательное событие?
Марфа сокрушённо замотала головой из стороны в сторону.
– Ну же, напрягитесь! Не в каждой церкви венчают тайные пары.
– Должно… на Выселках. Там поп – характера вольного, порядки земные для него – не указ.
– Ну-ка, братец, – Александр поймал за плечо, сунувшегося было в светлицу, Осипа. – Едем. Покажешь дорогу до этих Выселок.
Марфа обмякла ногами, жалостно всхлипнула и перекрестила спину стремительно удалявшегося графа.

Глава 14
Дождавшись, когда Беллингтон покинет комнату в сопровождении преподобного Джона, Элизабет вылезла из-под одеял. Правда, не совсем. Она уже поняла, что всей одежды на ней – лишь собственный естественный покров. Не слишком надёжная защита в промозглый осенний день. Правда, камин в спальне весело щёлкал огненными языками, но от каменного пола, не прикрытого ничем, веяло сыростью и могильным холодом.
«Вот когда пожалеешь, что не обросла шерстью, как это великолепное животное», – подумала Бет, опуская руку вниз, на голову, лежащего рядом с постелью, пса.
Она играла острыми ушами животного, заворачивая их трубочкой, а потом разглаживая по массивному черепу. Ноги, не прикрытые спасительным кончиком одеяла, начали очень быстро мёрзнуть; видно ещё помнили острые иглы ёлок и холодные комья земли, опробованные три дня назад. Элизабет безоточно подвигала ногами, утопая в шерсти собаки, и улыбнулась, почувствовав шершавый язык на своих пятках.
Аякс лизнул женщину всего раз, давая понять, что дарует ей своё расположение.
Правда, Бет не задумывалась над поступками животного, как, впрочем, и над своими. Для неё всё было естественным.
А вот Софи оцепенела в неприкрытом ужасе.
«Кошмар Беллингтон-хауза» скалил свои клыки у самых голых ножек женщины. Ему хватило бы мгновения и совсем немного усилий, чтобы за один укус изуродовать изящные лодыжки.
– Отойдите от него, Бога ради, – заикаясь, шепотом попросила горничная.
– Он мне не мешает, – беспечно отмахнулась Бет, не замечая состояния своей собеседницы. – Не могли бы вы дать мне зеркало.
– О, право не стоит сейчас в него смотреться, – пробормотала Софи, вытаскивая, маленький, заключённый в медную оправу, кружочек из складок своего фартука.
Элизабет пожала плечами в ответ: ей было совершенно не свойственно предаваться иллюзиям. Она всегда хотела знать только правду. Она бесстрастно изучила своё избитое лицо, опухшее до того, что глаза виднелись маленькими щёлочками, больше похожими на свинячьи зенки, чем на человеческие органы зрения.
Тень жалости мелькнула по лицу Софи.
– Несомненно, я вызываю заинтересованность.
Усмехнулась Бет, подбадривая более свою хрупкую помощницу, потому как сама холодно подумала, что смогла бы прожить и с таким вот лицом, не ощущая особого неудобства. Что до изящной девушки в кокетливом белоснежном переднике, то для неё такое вот состояние было бы катастрофой вселенского размера. Элизабет скользнула взглядом по упругим, хотя и небольшим, грудям, по объёмной юбке, призванной увеличить бёдра и подумала, как древняя старуха, отстранённо до безразличия, что горничная тешит себя надеждами привлечь внимание хозяина Беллингтон-хауза.
Глупая девчонка! Игрушка на час – и только. Да разве есть Элизабет до этого дело?
– Не могли бы вы принести мне какую-нибудь одежду?
– О! Я только что думала об этом. – Софи развела руками. – Вы намного выше меня, но недостаточно толсты, чтобы надеть платье Мэри. Вам, наверное, подошла бы одежда одного из грумов.
– Ничего не имею против бриджей и камзола, – уверила Бет девушку.
– Не думаю, чтобы это понравилось его светлости. Во всяком случае, нужно дождаться его распоряжения.
– Когда же это случится? – Бет спросила ровно, скрывая охватившее её раздражение.
– После панихиды. Вы же слышали: девушка из арендаторов утопла в речке.
«Ах, да! Я же утопла!!» – напомнила себе Элизабет не без восторга.
Что ж, она готова была ждать.
Пришлось вновь вползти под одеяло и впасть в полусонное состояние, а после бульона с кусочком подсушенного хлеба, принесённого всё той же Софи, заснуть по-настоящему: крепко, без сновидений.
_________________________________

*** Варенька металась из угла в угол, ловила на себе сочувствующие взоры батюшки, облачённого по всей форме для венчания, и боролась с подступавшими слезами.
– Ну, где же он? – спрашивала она отчаянным шепотом у сконфуженного Василия Калязина.
– Будет, непременно будет, Варвара Ильинична, – в 20-ый раз за последние два часа отвечал поручик, нервно косясь на вход и напрягая слух: вдруг, да расслышит долгожданный цокот копыт.
Но ничего не было слышно.
Спасаясь от варенькиного растерянного взгляда, Василий Семёнович выскочил на улицу, и долго стоял, приподнявшись на носки, вытягивая длинную шею до треска в позвонках: всё надеялся увидеть фигуру ожидаемого Петра Лемаха.
Без участия Калязина Варе пришлось совсем плохо. Она ловила на себе быстрые, любопытные взоры трёх других свидетелей предстоящего венчания и краснела от стыда, готовая провалиться на месте.
Это надо же! Только для того, чтобы избежать унижения, подобного теперешнему, барышня Коржавина и затеяла тайное своё мероприятие. И получила сполна: похоже, никто не торопится взять её в жёны.
– Варвара Ильинична, соблаговолите уделить мне немного времени.
Варя вздрогнула, очнувшись от раздумий, и одарила подошедшего господина лихорадочным взором.
Штабс-капитан Заварзин подцепил девушку под локоток и, не испытывая сопротивления с её стороны, вывел в церковный садик, ухоженный, радующий своей пестротой и многоцветием.
Господин Калязин сопроводил пару, прошедшую мимо, настороженным взглядом, но промолчал.
Варя присела на краешек скамейки, рассеянно слушая своего провожатого. Она кивала головой в такт его речам, пропуская слова стороною. И только наступившая долгая пауза подсказала ей, что кавалер ожидает ответа. Девушка заставила себя сосредоточиться и ответствовала как можно спокойнее:
– Кирилл Алексеевич, мне чрезвычайно отрадно слышать, что я вызвала в вас такие нежные чувства. Боюсь, только вы выбрали не удачное время, чтобы говорить о них.
На самом деле, ей хотелось сказать громко и зло: «А не пошли бы вы, господин Заварзин, к чёрту!».
Штабс-капитан не был смущён деликатным намёком на неуместность своих сердечных излияний. Наоборот, он повеселел лицом, и смело присел рядом, приваливаясь бедром к боку девушки.
– Напротив, – доверительно выдохнул он в маленькое женское ушко. – Сейчас самое время выслушать меня. Затея ваша с тайным венчанием не осталась без внимания нашего общества. Уверен, сейчас все только об этом и говорят. У вас, Варвара Ильинична, только одна дорога из этой церкви – замуж.
– Отчего так?
Варенька гордо вскинулась, леденея в душе. Она понимала, что Заварзин говорит правду.
– Ежели вы не выйдете замуж сей же час, вы не выйдете замуж никогда. Пётр Георгиевич имеет не осторожность играть вашей репутацией.
– При чём здесь ваши уверения в любви ко мне?
– Я буду счастлив назвать вас своей супругой.
Варенька вздрогнула и отпрыгнула от кавалера, как испуганная птица. Это было хуже простого «нет».
Кирилл Алексеевич лицом побелел и произнёс уже не так ласково:
– Напрасно вы так. Я предлагаю помощь от чистого сердца. Я единственный, кто может спасти вас. Василий Семёнович, как вам известно, женат, к тому же, счастливо. Два других господина, коих вы видите первый раз в жизни, чинов невысоких и тоже связаны узами; оба помолвлены.
Он приблизился к обмершей от ужаса Вареньке и по-хозяйски взял её за плечи.
– Пётр Георгиевич не придёт.
Варя смотрела в тёмные очи штабс-капитана и как будто проваливалась в глубокую яму. Света становилось всё меньше и меньше; чёрная дыра засасывала её с головою. Каждой клеточкой своего тела она ощущала трепет, пугающий своей безысходностью. Девушка ясно поняла: ежели согласиться сейчас с условиями сделки – всю жизнь будет испытывать именно такой липкий страх. Она глубоко вздохнула и рванулась навстречу свету:
– С чего вы взяли, что я ожидаю господина Лемаха?
– Он сам мне об этом сказал.
– Боюсь, вы впали в заблуждение. Петенька всего лишь обещал мне содействие. – Врала Варенька отчаянно, продвигаясь потихоньку туда, где стояла карета Калязина. Она уедет отсюда. Заскочит в экипаж – и поминай, как звали! Плевать на репутацию! Ничто на свете не заставит её выйти замуж за этого демона в человечьем обличии. Лучше на всю жизнь остаться старой девой.
Крепкие пальцы сомкнулись на её запястье безжалостным кольцом.
– Кто ж тот счастливец?
– Стоит чуть подождать, и вы увидите сами.
Пролепетала Варенька, обмирая от ужаса. Чёрные очи сверлили её, прожигая насквозь. Чувство полной беззащитности завладело девушкой. Она поняла: ежели сейчас штабс-капитан затащит её в храм, она безропотно подтвердит своё желание стать его супругой.

Глава 15
Чарлз испытывал глубокую меланхолию. Панихида, прочитанная преподобным Джоном неожиданно проникновенно и сердечно, возымела действие – Беллингтон почувствовал себя ответственным за происшедшее несчастье.
Может, не стоило быть суровым? В конце концов, от изгнания одной распутной девки мир вокруг не стал чище. Граф сидел у себя в спальне, не раздеваясь. Он отмахнулся от Хинли, подавшего халат, и потянулся к бутылке с испанским хересом. Холод душевный и неуютная гулкость полупустого замка вызывали желание прикоснуться к живительному солнцу, сокрытому в бутылке тёмного стекла.
Старый дворецкий глянул на хозяина, как на сумасшедшего – похоже, матушка графа не привила ему простейшие правила этикета. Пить херес в полутёмной спальне? Одному?
– Что бы вы ни сказали, Хинли, – предвосхитил слова старика Чарлз, – всё будет пустой тратой нашего с вами времени.
Он остался один. Обступившая графа тишина была почти осязаемой.
«С ума сойти можно!».
Первый глоток смочил лишь пересохшее горло, а второй добавил немного живости воображению – чуть-чуть, самую капельку.
«Это сколько же мне надо выпить, чтобы почувствовать себя счастливым?».
Беллингтон вознамерился определить это с точностью до грамма. На самой середине исследования пришла мысль, что нужно пригласить к себе в гости родственников – благо дело, недостатка в них не наблюдалось.
Великолепно! Он сейчас же напишет кузену. Пусть тот пожалует в Беллингтон-хауз со всем своим семейством. Может быть, тогда не будет так тоскливо в этих каменных стенах?
Чарлз, воодушевлённый, тут же взялся за перо. Рука скоро летала над бумагой, оставляя чёткие аккуратные строчки, когда графу почудилось, что воздух в спальне сделался холоднее, и запахло плесенью, сыростью и ещё, Бог знает чем, явно не жилым. Сквозняком охватило ноги. Чарлз поднялся и выглянул в коридор. На мгновение у него екнуло сердце: в конце тёмной галереи неверно дрожал язычок одинокого пламени, и белела чья-то фигура, почти невесомая, бесформенная в окружающем безмолвии.
Детские страхи всколыхнулись в душе Чарлза. Он вспомнил, как гувернантка пугала его живущим в подвале призраком. Бедная женщина хотела хоть чем-то привязать к месту непоседливого, неугомонного мальчика и немного в том преуспела: Чарли по вечерам становился сдержаннее в своих поступках.
Беллингтон отогнал детские воспоминания и, прихватив каминные щипцы, двинулся неслышно в сторону бледного фантома. Он даже почувствовал некоторое воодушевление, а кощунственная мысль, что перед ним тень дядюшки со свёрнутой набок шеей, заставила тихо засмеяться. Приблизившись, он понял, что перед ним явно живой человек, а не эфемерный дух.
Бесформенная масса передвигалась у изножья лестницы, ведущей в Круглую башню, в каком-то нелепом ритме. Она то поднималась вверх, то опускалась вниз.
Чарлз остановился совсем близко и принялся анализировать ситуацию.
Во-первых, он разгадал причину мистического холода и могильного аромата. Просто, человек, кто бы он ни был, открыл двери в пустующую половину здания. Осталось угадать, для чего он это сделал. Вот тут-то граф был в полной растерянности. Не мог же Хинли обладать телепатическими способностями, чтобы угадать решение хозяина о принятии гостей в ближайшее время.
«Старик обо всём догадался, – усмехнулся Чарлз саркастически, – и ночью взялся за уборку… Полный абсурд! Вернее было бы предположить, что это Софи или Мэри. Хинли с тряпкой – это тоже абсурд!».
Однако, мятущаяся туда-сюда фигура, не смотря на расплывчатость своих форм, не подходила под пропорции горничных. А вот по росту вполне могла оказаться старым дворецким.
– Чем это вы заняты? – спросил граф с проснувшемся в душе любопытством.
Балахон замер, а после несмело ответил:
– Должно быть, я запуталась.
Это ничего не сказало Чарлзу. Он решительно шагнул к женщине (теперь не было сомнений, что это женщина) и, ухватив край свисающего одеяния, который при близком осязании оказался бежевым атласным покрывалом, задрал кверху эту имитацию одежды. Взорам его предстали чудные ножки, поразившие его воображение значительно раньше. Беллингтон не отказал себе в удовольствии лишний раз оглядеть их и тут же неудержимо рассмеялся.
К босым ступням женщины были привязаны подушечки, небрежно разбросанные прежде по дивану в гостиной. Ленты, которыми были прихвачены новоиспечённые туфли, завязанные небрежно, перепутались, и обладательница экзотической обуви буквально оказалась стреноженной, как упрямая лошадь. Все эти лазанья по ступенькам были направлены на то, чтобы избавиться от оков.
Чарлз поднял глаза, утыкаясь взором в распухшее лунным диском лицо.
– Кружево на этих подушках стоит полугодового жалования хорошей горничной, – сказал он, усмехаясь, и решительно подхватил несостоявшийся призрак на руки.
Движение оказалось резким и грубым, потому как Элизабет постаралась отскочить в сторону. Напуганная внезапным появлением графа и его последующими действиями, она решила, что схлопочет сейчас оплеуху, совсем как от любезной тётушки.
Чарлз громко выругался, ощущая сопротивление гибкого тела, и тут же замер, услышав у самого своего бедра негромкий, но угрожающий рык.
Материализовавшись из темноты подобно истинному фантому, Аякс сверлил демоническим взглядом фигуру хозяина.
– Вижу, вы и защитником запаслись. Скажите ему, что у меня честные намерения, если не хотите остаться со спутанными ногами.
Бет опустила вниз ладошку и, найдя мощную голову Аякса, погладила его уши. Так они и прошествовали в спальню графа: Беллингтон со своей ношей, и ноша, прихватившая пса за загривок. ______________________________________________________________

*** – Любовь моя!!
Гаркнуло совсем близко, за спиною, и Варенька, почувствовав свободу от пут физических и духовных, шарахнулась на этот зов, мало чего соображая. Она упала на чью-то мощную грудь и вцепилась в чьи-то плечи с отчаяньем утопающего.
– Простите, я опоздал.
Её губы запечатались жарким поцелуем, а тело взмыло в воздух, подхваченное на руки. Через мгновение она была уже перед попом, возрадовавшимся и спорно взявшимся за дело.
Варвара Ильинична боялась пошевелиться и смотрела прямо перед собой. Уже в воздухе она поняла, что появившийся жених вовсе не Петенька. А теперь боялась утвердиться в своих догадках. Стояла, как первая в мире девственница, потупив очи и дрожа припухлыми губами. А в голове билась мысль, что всё неправильно. Нельзя заключать союз под давлением нелепых обстоятельств. Пусть задуманный ею брак с Лемахом тоже был затеян по необходимости, чтобы избежать… Отчего же хотелось ей скрыться? От нежданных чувств к английскому графу? Или же она испугалась быть отвергнутой иноземным красавцем, и решила скрыться в узах брачного союза?.. Как бы там ни было, на брак с Петенькой она шла твёрдо и осознанно. А то, что происходило сейчас, было нелепостью. Вот только не хватало смелости объявить об этом во всеуслышанье.
Тяжёлый перстень с горящим тёмным пламенем рубином болтался на её пальчике чересчур свободно и, теперь уже графиня сжала кулачок, чтобы, не дай Бог, не уронить это свидетельство безупречности своей репутации.
Все формальности были произведены, и свидетели раскланялись с новобрачными. Все были безукоризненно вежливы. Вот только взгляд, подаренный Вареньке, штабс-капитаном от дверей храма был мрачен особой мрачностью, за которой угадывался не только гнев, но и какая-то отчаянная решимость.
Варвара Ильинична быстро зажмурилась и отворотила личико навстречу подошедшему Калязину.
– Я немного растерян, – сказал Василий.
Простое, открытое лицо его вопреки словам, было решительно, взор вопрошал Вареньку к ответу.
Девушка заставила себя улыбнуться и взять супруга под руку; сил говорить у неё не было совсем.
– Как же Петенька?
– Господин Лемах обо всём осведомлен и ничего не имеет против, – сухо отчеканил Шербрук своим видом давая понять неуместность подобных разговоров.
– Что ж, остаётся только пожелать вам счастия, Варвара Ильинична.
Василий Семёнович поклонился и вышел, излишне громко чеканя шаг. Только никуда ему не деться было от новобрачных. Карета была господина Калязина. Не мог же он позволить даме трястись на лошади за спиной у мужа или, хуже того, возвращаться домой своими ножками. Поэтому Василий переминался у экипажа злой и растерянный. Шестым чувством он понимал, что оказался болваном во всей этой истории со свадьбой. Все что-то знали, что не было известно ему, Калязину. Даже вертопрах Заварзин имел вид умнее его, когда на месте жениха оказался Александр Шербрук. Домой он отправился на лошади графа, предоставив молодым карету.
Варенька чувствовала себя до ужаса неловко, а в замкнутом пространстве коляски едва не впала в панику.
– Действительно, Петя не имел ничего против? – спросила она вздрагивающим голоском.
– Я не имею привычки испрашивать позволения для своих поступков у кого бы то ни было, – сухо откликнулся супруг. Похоже было, что вопрос не пришелся ему по вкусу.
Варя моментально забыла про свой испуг, в голосе Шербрука ей почудилось небрежение. Захотелось спросить прямо: «Зачем вы это сделали?», но она боялась услышать в ответ слова, уже сказанные Заварзиным. Но и молчать, как будто всё в полном порядке, она не могла. Кое-что прояснить было необходимо прямо сейчас.
– Наша семья не признаёт разводов. Вы повенчаны со мной на всю жизнь. Может быть, в вашей стране иные порядки…
– Получить развод в Англии дело хлопотное. Нужно обладать изрядным хотением и целеустремлённостью, чтобы его добиться.
Опять этот сухой, сдержанный тон!
– Слыхала, у вас есть невеста? («Господи, что я такое говорю? Он теперь женат. Какая невеста?»).
– Да.
– Она красива?
– On la trouve belle comme le jour. (Её находят прекрасной как день) (фр.).
Ничего не оставалось делать, как задать тот самый вопрос, с которого и следовало бы начинать.
– Зачем вы это сделали? – тихо спросила Варя и зажмурилась на всякий случай, чтобы не дать слезам пролиться, ежели услышит то, чего так боится услышать.
Шербрук бросил быстрый взгляд на свою суженую и усмехнулся сам над собой. «Милая, я и сам задаю себе этот вопрос сотый раз подряд».
– Мы можем испортить себе жизнь, идя на поводу сомнений и недоверия, – сказал он вслух, – а можем принять всё, как есть, и жить счастливо.
– То есть, вы предлагаете мне закрыть на все глаза? А, попросту говоря, оставаться наивной дурочкой.
– Чего вы не приемлете?
– Да. Поэтому я хочу знать прямо сейчас мотивы вашего поведения.
Александр в досаде воздел руки к верху. У него не было ответа на этот вопрос даже для себя. А уж что ответить госпоже Коржавиной… вернее, графине Шербрук? Отчего она не хочет оставить всё, как есть?
– Я никогда не делаю ничего против своей воли. Хочу, чтобы вы об этом помнили. – Всё, что смог придумать граф в ответ.
Варя похолодела: так и есть, поддался минутной слабости, заслышав про её несчастия; сделал благородный жест для спасения чести глупой девчонки и теперь, возможно, сожалеет об этом. Она нашла в себе силы послать супругу очаровательную улыбку, как будто удовлетворилась столь нелепым ответом, а про себя решила, что начнёт хлопотать о разводе. Для папеньки это будет страшный удар. Да и бабушка с тёткой вдоволь напьются валериановых капель, а вот кузина Зинаида Степпель её поймёт и поможет. Помнится, муж у неё – высокий государственный чиновник…

Глава 16
Чарлз опустил девушку на постель и склонился к её хитроумному приспособлению. Оказалось, распутать всё это не предоставляется возможным. Оставалось только перерезать атласные ленты, позаимстванные с кроватного полога, что Беллингтон и сделал.
– Теперь расскажите мне, к чему ваш нелепый маскарад, – сказал он мягко, опускаясь в кресло и наливая в бокал вина.
– Я отлежала себе все бока. Ещё немного и у меня началось бы омертвление членов, – выпалила Бет, не задумываясь. – Как выяснилось, я недостаточно толста и чересчур высока, а чтобы надеть платье какого-нибудь грума нужно ваше соизволение.
– Вот глупость.
Чарлз стремительно поднялся и лёгким шагом пересёк комнату, направляясь к двери полуприкрытой бархатной драпировкой. Он распахнул створку, ведущую в смежную спальню, и поманил девушку пальцем.
Элизабет, заинтересованная, на цыпочках, чтобы не испачкаться окончательно, прошла внутрь.
Чарлз зажёг свечи.
Спальня блистала малиново-золотистой обивкой, пестрела дорогими безделушками, что составляло разительный контраст с комнатой, из которой они только что вышли.
– Апартаменты вашей жены? – спросила Бет еле слышно.
– Нет, – Чарлз весело заблестел глазами.
Он представил свою будущую жену в этой кричаще-вычурной обстановке и решил, что для этого графиня Беллингтон должна быть достаточна распутна и вульгарна.
– Любовное гнездышко моего покойного дяди. Имел привычку селить любовниц у себя под боком. Всё, что вы здесь видите – результат «изысканного» вкуса многих женщин.
– По крайней мере, они были последовательны, – пробормотала Бет.
Беллингтон распахнул створки громадного шкафа, забитого различными нарядами.
– Не знаю дядюшкиных пристрастий, но хоть что-то здесь вы сможете себе выбрать.
Чарлз вернулся в свою комнату и быстро закончил письмо кузену. Он отметил, что настроение у него значительно улучшилось и причина тому – найденная Аяксом, бродяжка с восхитительным телом. Граф прислушался к происходящему в смежной комнате: было удивительно тихо. Чарлз заглянул в двери.
Девушка сидела на диване среди вороха разноцветных материй; бежевое покрывало съехало с её плеч, открывая матово блестевшую кожу.
– Всё это чересчур роскошно для меня, – ответила она тихо на невысказанный вопрос графа. – И потом, – в голосе зазвучали смешинки, – нужно обладать чудовищной изобретательностью, чтобы справиться с этими одеждами в одиночку.
– Хочешь, я помогу тебе? – Чарлз сказал это приглушенно, и сам поразился, до чего напряжённо звучит его голос. – Поверь, я умею это делать.
– О, нет! – девушка решительно принялась кутаться в свою немудрящую тогу.
– Брось, – Чарлз одним быстрым движением избавил женщину от покрывала. – Я уже видел твоё тело.
Элизабет понимала, что нужно избежать такого поворота событий – ни к чему хорошему это не приведёт, но была заворожена огнем, вспыхивающим в серых очах Беллингтона. Всё последующее происходило, как во сне: понимаешь, что надо бы проснуться, и не можешь этого сделать.
Беллингтон действительно одевал её с искусностью проворной горничной. Только пальцы его то и дело ласково задевали кожу, как бы невзначай, и так же ненароком скользили, вызывая ощущение жара в местах прикосновения.
Очнулась от наваждения Бет, когда губы Чарлза обожгли её плечи.
– Я не могу этого сделать, – сказала девушка твёрдо, поймав в зеркале отражение, стоящего за её спиной, графа.
Он улыбнулся ласково и лениво.
– Разве, ты девственница? – прошептали губы в самое ухо.
– Я – замужем, – соврала Элизабет, с уверенностью, рождённой паникой. – Я поссорилась с мужем и убежала.
– Значит, он не ценит тебя, если до сих пор не обеспокоен твоим исчезновением. Твёрдые ладони скользили вдоль её рук настойчиво и нежно.
– Он думает, что я у кузины в Беллфилде. Туда я и направлялась, пока Аякс не напугал меня.
Сильное тело пылало жаром, придвигаясь к её почти нагому телу. Уверенные пальцы легли на её груди, вздёрнутые вверх тугим корсетом. Элизабет поняла, что все разумные доводы, приходящие к ней не слишком расторопно, не будут услышаны всё равно. Она замолчала, но тело её всё равно сопротивлялось каждой клеточкой пассивным, внутренним сопротивлением.
Беллингтон это почувствовал и сказал, слегка призирая женщину за трусость:
– Я не буду покушаться на твою супружескую верность. Позволь мне получить немножечко удовольствия.
«Разве то, чем мы занимаемся сейчас, не является изменой?» – хотела спросить Элизабет, но лишь приглушённо охнула.
Граф развернул её к себе лицом и склонил голову, припадая к шее. Теперь его руки обхватили её плотно и жадно. Только что надетая нижняя юбка грозила треснуть по всем швам.
«Отговорки! Все обещания его призваны заговорить мне зубы, – пронеслось яркой вспышкой понимание ситуации. – Где была твоя голова, Бетти? Разве можно смирить такую страсть парой безобидных поцелуев?»
А ласки были совсем не безобидные, и Бет поняла, что хочет отдаться им, очертя голову.
– Как тебя зовут? – услышала она жаркое бормотание между настойчивыми поцелуями.
«Скажи ему, – ехидно мелькнуло в затуманенном сознании. – Скажи, что ты – та самая шлюха Элизабет, которую он велел едва ли не побить камнями».
– Барбара… – выплыло откуда-то, из захваченного огнём желания, разума и Бет повторила это имя бездумно.
– Какое грозное имя…
Губы Чарлза оторвались от её груди и метнулись к её лицу. Похоже, он забыл, что очаровывали его только совершенные пропорции тела. Граф отпрянул от устрашающей разводами маски и выругался сквозь зубы:
– Твоему мужу следовало бы выдернуть руки.
– Ах, милорду не понравилось изображение!
Бет пришла в ярость так же быстро, как поддалась любовной неге. Ведь это именно граф виноват в том, что её избил и едва не изнасиловал вонючий, скрюченный карлик!
– Можете отрубить мне голову и спрятать её в шкаф, чтобы не оскорблять свои эстетические чувства, – сказала она дерзко.
Желание покинуло Чарлза столь стремительно, что вызвало беспокойство. Только что в крови бушевал огонь столь бурный, что обещал восторги любви длительной и неуёмной. Избитое лицо, с коркой подсохших губ, больше похожее на нищую старуху послужило тем ледяным душем, от которого все члены вздрогнули и обмякли. Беллингтон был смущён. Он понимал, что зашёл слишком далеко в своих желаниях, сумел зажечь в женщине ответный огонь и так бесславно отступил. Поэтому дерзкие слова Барбары прозвучали для него новым упрёком.
– Можете забрать вещи и удалиться, – сказал он холодно. – Софи поможет вам одеться.
Весьма разумное предложение. Только с Элизабет творилось что-то невероятное. Она чувствовала себя оскорблённой: отшвырнуть её, как опустошённый бокал, как выпитую до дна бутылку! Не пригубив при том и маленького глоточка!!
«Скажи: благодарю вас, милорд – и уходи», – вещал голос разума.
– Вы предлагаете мне уйти босиком? – произнесла она вместо этого, распрямляя плечи и вздёргивая вверх подбородок.
– Разве есть другие варианты?
– Вы можете вернуть мои подушки или отнести меня на руках.
Лицо Беллингтона побледнело от гнева.
– Возможно, я начинаю понимать вашего мужа, – сказал он сквозь зубы и сделал шаг к женщине, намереваясь просто выставить её за двери спальни.
Элизабет стояла, напряжённо вытянувшись, прижимая к груди ворох одежды. Она не помнила, когда успела схватить с дивана дарованное ей платье; тонкие её запястья белели на фиолетовом шёлке вырезанными из слоновой кости изваяниями.
Чарлз, удивляясь себе, поднял женщину на руки и понёс.
– Вы уверены, что поведали всю правду о своём муже? – спросил он уже по доставке груза на место. – Возможно, он какой-нибудь лорд или особа королевской крови?
Элизабет за время своей транспортировки, наконец-то, обрела голову. Вопрос графа, явно нелепый (какой же лорд женится на простолюдинке?), прозвучал упреком её глупой гордости, почти чванливости.
– Прошу простить меня, милорд, – тихо сказала Бет. – Я благодарна вам за одежду.
На лице графа появилось выражение удовлетворённой снисходительности. Он, наконец, услышал то, что и ожидал услышать от безродной девчонки.
«Может быть, поблагодарить его и за дарованные поцелуи?» – вновь закипая, подумала Бет.
Желание быть благоразумной вновь испарилось, как утренний туман.
– Я не привыкла жить за чужой счёт, – сказала Элизабет твёрдо. – Пока вы предоставляете мне кров, я хотела бы отрабатывать своё содержание и прочие расходы.
Под «прочими расходами» она имела в виду, прежде всего подаренное платье.
– Учитывая ущерб, нанесённый моим подушкам, – холодно усмехнулся Чарлз от двери, – вы будете работать на меня целый год практически даром.
________________________________________________________________

*** Илья Савович известие встретил стойко.
Варенька, не мудрствуя лукаво, бухнула прямо с ходу:
– Папенька, я вышла замуж, – и втащила в кабинет Александра.
Сцена получилась комичной, поэтому Шербрук ничего не сказал, а только с улыбкой поклонился.
Господин Коржавин хотел сказать: «Полно шутить, дочка», но, завидев, что в роли жениха выступает английский граф, стал серьёзным.
– На Выселках венчались? – спросил он строго.
Золотистая голова дочери поспешно кивнула.
– Вы католик? – поворотился Илья Савович к зятю.
Варвара Ильинична растерялась: батюшка собрался начать схоластические споры? Или требовать немедленного признания православия единственно правильной религией во всем мире? От такого предположения девушке едва не стало дурно, она покачнулась и обвисла на руке мужа. Благодарению Бога все закончилось лишь коротким пожеланием папеньки в том, что граф не будет понуждать супругу отказываться от веры её предков.
Александр взглянул в беспокойно круглившиеся фиалковые очи, вдохнул аромат полыни, идущий от облака медовых волос, и ответил торжественно, будто поклялся, что быть диктатором не намерен, а потом обратился к Илье Савовичу.
– Я хотел бы сделать наше бракосочетание достоянием всего общества.
– Нет. Прошу вас, граф повременить с этим. Будет лучше, ежели пройдёт немного времени и, некоторые неловкости утрясутся сами собой. Езжайте пока в Санкт-Петербург. Познакомьтесь с нашими родственниками.
Конечно, господин Коржавин беспокоился более о своей репутации, чем о дочери. Не от чёрствости душевной, нет. Он рассудил здраво, что Варенька всё равно уже замужем; положение её незыблемо ещё и потому, что муж богат и от светского российского мнения независим. А вот он, Илья Савович, может быть осужден за попрание дворянского своего обещания.
Все, находящиеся в комнате, понимали это. Вот только воспринимали с разными чувствами.
Варе хотелось после нелепой процедуры венчания, принесшей больше разочарования, чем ожидаемой радости, чего-нибудь яркого, по-настоящему великолепного. Хотелось заткнуть рот всем сплетникам, шушукающимся сейчас о тайном, поспешном венчании, как о чём-то неприличном, почти постыдном. Она хотела праздника, но не решалась попросить об этом. И всё же она простила папеньку за его осторожность.
Шербрук немного презирал тестя за проявленную слабость. Сам он редко считался с мнением света, уверовав раз и навсегда, что общество должно принимать его безоговорочно. Уверенность эта зиждилась не на голом месте: пример отца, всегда поступавшего сообразно своим желаниям, был у него перед глазами. Александр понял, что свобода от некоторых предрассудков даёт свободу выбора. Именно то, что он всегда жаждал иметь.
При всём том, графа нельзя было назвать человеком безнравственным. Несомненно, у него были свои понятия о чести и бесчестии. Как видно, обмен английской невесты на русскую жену был сообразен с его личным кодексом, потому что раскаивания Шербрук не испытывал.
– Что ж, – Александр пожал плечами, – как пожелаете. Только у меня нет времени посетить вашу столицу достаточно долго. Я могу обещать краткий визит к вашим родственникам и знакомым…
– Прошу принять во внимание, – вклинилась Варенька сладким голосом: уж больно ей не понравился решительный тон супруга, как будто и не было рядом жены с её пожеланиями и намерениями, – что все родственники отныне – НАШИ.
– Как это верно! – поддержал дочь Илья Савович.
– Визит к НАШИМ родственникам будет краток, – поправился Шербрук под их совместным напором. – В Англии у меня осталось несколько незаконченных дел, требующих моего личного присутствия.
В столь изящную форму Александр облёк сообщение о своей предстоящей помолвке с леди Луизой Сент-Джон. Уж это, несомненно, требовало немедленного разрешения.
– Думаю, представление нашего брака обществу мы совершим в Лондоне. Все НАШИ родственники, естественно, будут оповещены и приглашены.
– Следует пригласить и Петеньку Лемаха. – Предложил Илья Савович настойчиво.
– Это…– граф на мгновение запнулся, – решать единственно Варваре Ильиничне. Что до меня, против господина Лемаха ничего не имею.
Варя слабо шевельнула рукою, то ли отгоняя ненужное предложение, то ли протестуя против неуместного разговора. Не могла же она сказать: «Папенька, Петруша не пожелал на мне жениться, поэтому видеть его не желаю».
Встреча её с молодым Лемахом все же состоялась, этой же ночью, почти утром.
Шербрук, проведя остаток вечера в атмосфере домашнего уюта, которым постаралась окружить его челядь Коржавиных, уже осведомленная о состоящемся венчании, отбыл в хорошем расположении духа, шепнув Вареньке на прощание, что, отнюдь, не манкирует своими супружескими обязанностями, а просто ожидает, когда совершится возможность предстать ей хозяйкой собственного замка.
Варенька была ему благодарна. По чести говоря, она опасалась, что Александр захочет осуществить их союз немедленно. А теперь, выходило, у неё есть время до самого Лондона, чтобы привыкнуть к мысли о собственном замужестве.
Ночью девушка спала в полглаза. Обуреваемая мыслями о предстоящей жизни, ворочалась с боку на бок и тихонько вздыхала.
Марфа находилась в смежной комнате, бывшей гардеробом молодой хозяйки; прислушивалась к метаниям барышни и качала головой сокрушённо. Вот уж не думала, что всё обернётся эдаким удивительным образом! Проворные бабьи руки ворошили сундуки с нарядами, отбирая нужные вещи. Нянька тоже уснуть не могла от чрезмерного потрясения, пережитого нынче вечером, поэтому и определила себе занятие нужное и своевременное. Именно она заметила под утро сумнящуюся под окнами фигуру молодого Лемаха. Баба сцепила зубы и хотела, было прогнать негодника, только что-то в глубине её объёмного тела жалостно ёкнуло перед синими, беззащитными очами, молящими о помощи. Нянька поднялась к Вареньке и склонилась над уснувшей, наконец-то, деточкой.
Черты лица барышни ещё не разгладились и хранили следы переживаемых мыслей; уголки губ были горько опущены вниз, и хмурая складка залегла между тонкими бровями.
Марфуша побранила себя за мягкотелость и двинулась к двери, передумав будить девушку.
– Ты что, Марфа? – Варя села в кровати и быстро опустила босые ноги на пушистый коврик, сотканный из козьего пуха.
– Пётр Георгиевич к вам просится, – нехотя, ответила баба. – Говорит, не уйдёт без объяснений.
– Приведи. Да только тихонько. Не дай Бог, увидит кто.
Варвара Ильинична понимала, что совершает страшную глупость. Будучи теперь графиней Шербрук, надлежало заботиться не только о своей репутации, но и об реноме супруга. Вот только не могла она не поговорить с человеком, который считался её женихом едва ли не всю сознательную жизнь.
Петруша глаза не прятал и не выглядел виноватым, как давеча перед рассерженной Марфой. Он с ходу, от двери, кинулся к сидящей в кресле Вареньке и утонул лицом в её коленях, едва прикрытых ночной сорочкой и полами шёлкового халатика.
Варя охнула, почувствовав, как влажные жаркие губы приникают к её почти обнажённой плоти.
А Петенька бормотал, становясь в своих действиях всё порывистее.
– Не виноват, ни в чём не виноват. Поехал лишь к Заварзину. Уговорил его найти свидетелей и выпил-то с ним, сначала, чуть. Единственно за ваше здоровье и благополучие…а потом за ваше счастие… за моё счастие…
К губам уже присоединились ищущие руки, и Варя, положив ладошки на виски, прикрытые кудряшками, слегка надавила и приподняла лицо кавалера себе навстречу.
– Пётр Георгиевич, прошу вас быть сдержаннее, – сказала девушка грозно.
Что ни говори, оправдание он себе выбрал совсем не удачное. Надо же, нализался на радости, как простой холоп и проспал свою свадьбу!
Лицо Петеньки стало жалким.
– Что ж мне делать-то? Я люблю вас!
– Зла на вас я не держу, – сказала Варя; пытаясь уклониться от взора по-щенячьи преданного, дрожащее-синего, она прикрыла очи рукой. – Вы же понимаете, Пётр Георгиевич, теперь я – графиня Шербрук, и наши отношения стали иными.
– Вы гоните меня? Я более не друг вам?
– Ну что вы! – Варя поднялась и, с трудом преодолев преграду в виде коленопреклоненного Лемаха, отошла к окну. – Я всегда рада буду видеть вас, разговаривать с вами…
Петруша опустил голову и тихонько всхлипнул.
– …ежели желаете, приезжайте в Лондон на моё представление обществу, – в сострадательном порыве выпалила Варенька. – Мой муж посодействует вам в этом.
– Я приеду! Непременно приеду! Быть с вами рядом, дышать с вами одним воздухом… только это счастье мне остаётся.
Он порывисто вскочил на ноги и сделал рывок в сторону девушки.
– Поцелуйте меня, – жарко выдохнул он, приближая лицо к варенькиному почти вплотную. – В знак того, что не сердитесь на меня.
Лицо юноши было неистовым и страстным. Таким его Варвара Ильинична прежде никогда не видела. Отчего-то она подумала, что теперешний петенькин поцелуй не покажется ей пресным. И уже готова была проверить своё предположение…
– Варвара Ильинишна…– заскребла Марфа в двери настойчиво. Не иначе, плутовка, подслушивала и решила, что пора вмешаться, пока, не дай Бог, не произошло чего-нибудь эдакого. – Пора.
Варя протянула Петеньке руку и слабо улыбнулась.
– Пора. Прощайте, Петенька.
Оставшись одна, она немного всплакнула, мысленно прощаясь уже со своим домом, со своим детством, со своей Родиной…

Глава 17
Софи была сражена видом Элизабет в фиолетовом наряде в самое сердце. Она долго щупала нервными пальцами ласкающий кожу шёлк, стараясь скрыть охватившую её зависть.
«Что я делаю не так? – проносилось в её хорошенькой головке. – Что нужно сделать, чтобы граф пленился моей красотой?».
Она без лишней скромности могла назвать себя красавицей: тонкие черты лица её были наполнены чувственностью, а сочные губы взывали к поцелуям.
«Неужели, нужно выглядеть, устрашающей взор, уродиной?».
Впрочем, не одна Софи терялась в догадках. Знак внимания, дарованный оборванке, такой явственный, занимал всю челядь Беллингтон-хауза. Перешёптывания и невероятные домыслы плодились со скоростью тли, напавшей на садовые деревья. Поэтому старый Хинли счёл возможным спросить графа Беллингтона о его дальнейших планах относительно неожиданной гостьи.
Чарлз, прихлёбывающий утренний чай, пахнущий жасмином, оттолкнул традиционную порцию жареного бекона и изумлённо изогнул брови. Ему почудилось в словах дворецкого тщательно скрываемый упрёк.
– Барбара останется здесь до тех пор, пока мне не надоест созерцать её потрясающую фигуру, – ответил Чарлз предельно честно. – Вот только её избитая рожа вызывает отвращение. Может быть, стоит предупредить её, чтобы подходила ко мне спиной вперёд? – спросил он совершенно серьёзно у ошеломлённого старика.
– Значит ли это, что она пользуется вашим особым расположением?
– Хинли, – Беллингтон быстро поднялся, отставляя чашку в сторону. – Вы смогли удивить меня.
Он направился к двери, не желая быть подвергнутым новым расспросам.
Дворецкий устремился следом несколько смущённый: кто же не знает высказывание прежнего графа Беллингтона о том, что он не склонен доверять слугам, вызывающим недоумение?
– Вы подарили девушке роскошное платье… – бормотал в надежде оправдаться.
– Это говорит лишь о том, что девушке нечего было надеть, а у меня целая комната набита женскими платьями. Сам я их носить не намерен. Будущую графиню Беллингтон я сумею одеть без помощи гардероба дядюшкиных любовниц. Что ж предосудительного вы нашли в том, что некоторая часть его будет использована по прямому назначению?
– Вы не предложили ничего подобного для Мэри или Софи.
– Это потому, – Чарлз усмехнулся, – что они не вызывают во мне желания украшать их. Кстати, передайте Барбаре, что она может взять из гардероба всё, что ей приглянется.
– Эта девушка сообщила мне сегодня утром, что намерена принять участие в уборке второй половины дома, что вы о том осведомлены и ничего не имеете против.
– Всё верно.
– Как же её роскошные туалеты?
– Пусть не беспокоится за их сохранность. Кстати, Хинли, доведите до её сведения, что она должна выглядеть так, как я этого желаю, а не так, как того желают Мэри или Софи.
Выходило, своими расспросами дворецкий выпустил джина из бутылки. Беллингтон не только не признал опрометчивости своего поступка, но и с упрямством свойственным всем представителям его рода, продолжил интригу, забавлявшую его.
Каково-то будет девушке в тугом корсете и кисейных юбках копаться в пыли?
Только старый Хинли не учёл предприимчивости Элизабет. За полчаса она скроила себе глухой передник из старого пледа, выпрошенного у Мэри. Клетчатая ткань прикрыла грудь и спину, а подоткнутый фиолетовый подол так и вовсе не было видно. Что до корсета, то Бет и не думала его надевать.
Элизабет принялась за работу азартно, она находила увлекательным преображение унылых комнат в сияющие чистотой и светом апартаменты. Бок о бок с ней трудилась Софи, то и дело охая и призывая на помощь кого-нибудь из лакеев. Элизабет никого ни о чём не просила, двигала кресла и стягивала пыльные гардины сама.
– Неужели не хочется почувствовать себя хрупкой женщиной, – недовольно поинтересовалась у неё Софи.
Бет засмеялась весело и чарующе, как будто колокольчик рассыпал свою трель в морозном воздухе нетопленного зала.
– Было время, я полагала, что хрупкость – женская привилегия. Только тётушка быстро научила меня уму-разуму. Теперь я привыкла полагаться только на себя.
Вскоре к ним присоединилась Мэри.
– Граф отправился с визитами в Беллфилд, – сообщила она, – обедать дома не будет. Нам велено заниматься чисткой ещё усерднее. Граф пригласил в гости кузена с семьёй и надеется, что мы оправдаем его доверие, – сказала горничная деревянным голосом, чопорно поджимая губы. Было похоже, что приказание Беллингтона кажется ей попросту невыполнимым.
– Шутка ли, за три-четыре дня до блеска вылизать ползамка! – вскричала Мэри уже более темпераментно.
– Я бы сказала, что и в первой половине изрядное запустение, – пробормотал Бет, вспоминая голый пол в спальне графа. – Не мешало бы застелить коврами… Хинли, у графа, конечно же, должны быть ковры.
– После смерти прежнего владельца все ковры были просушены и собраны в одну из кладовых, – подтвердил старик.
– Самое время их проветрить на морозном воздухе и использовать по назначению. Ничто не придаёт комнате жилой вид лучше абюсинского ковра, ворсистого и мягкого.
– Хорошо. Думаю, Филипс поможет вам с этим разобраться.
Остаток дня Элизабет провела ещё более увлекательно. Кладовая оказалась громадным помещением, уставленным, помимо свёрнутых в рулоны ковров, множеством других красивых вещей. Было бы здорово использовать кое-что из припрятанного в создании нового интерьера! Бет была уверенна, что у неё всё получилось бы замечательно.
– Не спеши, милая, – пробормотала она своим уж очень вольным мыслям. – Ты ещё не получила свой carte blanch.
Впрочем, ей и с коврами хватило хлопот.
В большом зале она решила постелить неброский, безворсовый, светло-коричневый ковёр, сотканный где-то на Востоке. Бет руководствовалась соображениями практическими: просторное помещение можно было представить гостиной, где будут, по-большей части, проводить время гости. Поэтому – цвет немаркий и тёплый, располагающий к мирному общению.
А вот в спальню к Беллингтону Элизабет постелила светло-лимонный, овальный не слишком большой коврик. Он занимал место между камином и кроватью, выделяясь ярким пятном на фоне почти мрачной обстановки. Мебель тёмного дерева – тяжёлая и старомодная ожила, как будто озарилась яркими красками – отблесками маленького искусственного солнышка.
На крутую башенную лестницу было необходимо что-нибудь весёлое, способное оживить мрачную гулкость уходящих вверх ступеней. Элизабет не колебалась не секунды – яркая дорожка, расписанная серпантином из розовых, фиолетовых и жёлтых цветов, отдалённо напоминающих маргаритки – то, что нужно. Немного пришлось повозиться с закрепляющими дорожку прутьями. По всей видимости, ими давно не пользовались, они с трудом выходили из своих пазов. Вот тут-то Бет была благодарна сильным рукам Филипса, даже поизображала немного «хрупкую» женщину, охая и вознося мощь лакея. Парень был счастлив, а вот дворецкий пришёл в ужас, увидев, куда завела Элизабет её буйная фантазия. Особенно, когда заглянул в библиотеку. Там уже лежал белоснежный ковёр. Только, Бет посчитала такой интерьер холодным. Несколько маленьких ярко-малиновых циновок легли поверх благородного покрытия, придавая комнате вид кокетливый и весёлый.
– Его светлость будет запинаться! – вскричал Хинли с негодованием.
– Если только будет пьян, – твёрдо возразила Бет. – Хинли, граф частенько закладывает за воротник?
Старик призадумался, теряя изрядную толику праведного гнева.
– Не думаю, что могу судить об этом достоверно. Прежние встречи с Чарлзом Фредериком были слишком поверхностны, а нынешнее знакомство ещё недостаточно продолжительно.
Их темпераментная дискуссия привлекла всеобщее внимание, и вся челядь сгрудилась на пороге библиотеки. Тут и объявился сам владетель Беллингтон-хауза. Он прошел, молча, сквозь расступившихся слуг и окинул взором предмет обсуждения.
– Интересно, – промолвил он и повернулся к Элизабет, справедливо полагая, что Хинли с его, въевшимся в кожу, консерватизмом, не способен на столь смелые решения. – Где вы этому научились?
– Полагаю, на прежнем месте службы, – ответила Бет, слегка колеблясь.
– То есть, вы не уверены в этом?
Элизабет прислушалась к себе, стараясь воссоздать ускользающие образы – напрасно – только испортила себе настроение.
– Я умею это – и всё! – сказала она, пожимая плечами.
Чарлз сделал знак остальным слугам, что не нуждается в их обществе. И погрозил Элизабет пальцем, как шаловливому ребёнку, когда она попыталась улизнуть вслед за всеми.
– Меня интересует прежнее место вашей службы. Кто давал вам рекомендации?
– Я оставила место и вышла замуж безо всяких рекомендаций. Мой муж их не требовал, – врала Элизабет очень складно, как будто и вправду рассказывала историю своей жизни.
– Может быть, вам следовало требовать рекомендаций от мужа? Чуть-чуть осмотрительности – и вы не попали бы в нынешнюю ситуацию.
– И лишила бы вас возможности стать обладателем изысканного интерьера, – попыталась обратить всё в шутку Бет.
Только Беллингтон был настроен решительно.
– Вы уклоняетесь от ответа?
– Ne me tourmentez pas. (Не мучьте меня!) (фр.) – вскричала Элизабет импульсивно.
Граф сощурил свои серые глаза и обошёл вокруг девушки, оглядывая её внимательным взглядом.
– Ещё одна неожиданность, – сказал он за её спиной почти скучно. – Вы говорите по-французски?
Бет сморщила лоб: она действительно что-то сказала. По-французски? С чего бы это?
«Впрочем, сказала то, что хотела сказать. Вполне осознано и прекрасно знала то, о чём говорила» – девушка запуталась в своих умозаключениях.
А Беллингтон требовал ответа: его настойчивая физиономия маячила уже перед глазами.
– Я была гувернанткой в одном приличном доме и французский язык для меня вовсе не заповедная зона.
Что ещё могла она придумать?
– Тем больше у меня оснований знать имя вашего прежнего хозяина.
– Милорд, – Бет сделала подобострастный книксен, потупив лицо, и выпалила яростно, – хозяева бывают только у бессловесных домашних тварей, к которым я себя не причисляю!
– О! – Чарлз саркастически хмыкнул. – Я неправильно выразился. Прошу меня простить. Я хочу немедленно, сейчас знать имя вашего работодателя. Теперь вы работаете на меня. А у Беллингтонов нет привычки, брать прислугу с улицы.
– Милорд, – Элизабет постаралась умерить свой темперамент и произнесла смиренно. – Я хотела просить вас разрешить мне встречу с Джастином Хейуордом. Он служит у господина Муркока. Он – брат моего мужа. Думаю, он сможет некоторое время заботиться обо мне, пока мы с мужем не помиримся.
– Понимаю, – Чарлз весело засмеялся, – теперь вы хотите объяснить мне таким тонким способом, что вовсе не имели намерение работать на меня. И по своему недомыслию или даже скудоумию я неправильно понял ваше вчерашнее заявление.
– Возможно, это было именно так, – пробормотала Бет, ничуть не обескураженная сарказмом, сочившимся с уст графа. – Особенно, про недомыслие…
Ах, вот этого не следовало говорить! Только Элизабет как будто чёрт дёргал за язык. Слова (совсем как с французской речью) сами выскочили наружу.
– Доктор Филдинг предупреждал о возможном вашем дегенеративном перерождении, – холодно отчеканил Беллингтон. – Выходит, он не ошибся. Только сумасшедшая может позволить себе так забыться.
Бет почувствовала, как пол качнулся у неё под ногами. Осознание того, что ей никогда не избавиться от груза прошлого было ужасающим.
«Безумная», «сумасшедшая», «дурочка» – сколько раз слышала она это за последние три года от Абигайль Муркок?
А теперь посторонний человек, не посвящённый в перипетии её судьбы, говорит то же самое. Выходит, с ней действительно не всё в порядке?
Душа девушки взбунтовалась. Она внимательно прислушалась к себе: «Что, Бетти, ты чувствуешь себя плохо?».
Нет! Она готова была поклясться, что великолепно себя ощущает. Даже синяк под глазом престал заунывно дёргать и отдавать болью в виски.
«Если все сумасшедшие таковы, ничего против не имею, чтобы причислиться к ним» – определила Бет и смело решила внести ясность в интересующий графа вопрос.
– Вы правы, милорд, – она вновь присела, заведённой куклой. – Я – сумасшедшая. Уже давно. Три года назад я переболела мозговой горячкой и тронулась умом. Я не могу сказать вам о месте своей прежней службы оттого, что почти ничего не помню. Я знаю, что служила в хорошей семье. Дом был ничуть не хуже Беллингтон-хауза. А вот имена и даты выпали из моего сознания. По-правде говоря, – Бет нервно рассмеялась, – я даже не знаю, сколько мне лет. Родственники говорят…
Элизабет едва не сказала, что Абигайль называла её «старой девой».
– …что я достаточно взрослая… Мне 25 лет.
Беллингтон взял девушку за руку и подтянул к верху край рукава. Его пальцы прошлись по нежной коже запястий.
– Я бы дал значительно меньше, – пробормотал он задумчиво.
Вновь искры чувственности пробежали по их соединенным рукам, и Чарлз поторопился отстраниться.
Элизабет тоже была смущена.
– Как насчёт Джастина? – спросила она непослушными губами.
– Я отправлю кого-нибудь к Муркоку. Думаю, на днях вы сможете побеседовать со своим родственником.
__________________________________________________________________

*** В Санкт-Петербург ехали двумя каретами. В одной поместились новобрачные вкупе с багажом Шербрука, а в другой Варенькин гардероб с Марфой и денщиком графа в придачу.
Илья Савович намеревался снарядить целый обоз с платьями и прочими безделками для дочери, только граф вежливо, но твёрдо отказался, пообещав накупить новобрачной всё, что порадует ей глаза.
Поездка проходила весело, как будто отправились на небольшую прогулку, на пикник, чтобы пополдничать в живописном месте: на берегу озера или под сенью раскидистых лип.
Александр оказался собеседником лёгким и приятным. Он всё время выдумывал смешные истории, и к концу первого дня путешествия у Вари заболели мышцы щёк от бесконечных улыбок.
На ночь остановились в мрачноватой на вид гостинице. Правда, номера были просторными и чистыми. Вареньке понравилась кровать, похожая пышными перинами на взбитые сливки. Вот только к середине ночи стало ясно, что не только ей полюбилась необъятная постель. Полчища кровососов выползли из затаённых щелей и добрались до варенькиной нежной кожи. От первого укуса барышня вздрогнула и нервно почесалась, всё ещё пребывая в объятьях Морфея. Когда же жалящие уколы обрушились лавиной, Варя громко закричала, призывая на помощь Марфушу.
Господи, она могла бы голосить хоть до утра! Нянька спала в смежной комнатёнке, издавая такие мощные рулады носом и отвисшими во сне губами, что дрожали двери.
Девушка поняла, что ей предстоит справиться со всем этим самой. Скинув рубашку, Варя принялась за охоту. Она собрала едва не десяток клопов и мстительно сожгла их над свечкой, бормоча при этом:
– А где же наша защита и опора, наш достославный муж – граф Шербрук? Сейчас он был бы кстати со своими проворными руками.
Даже себе Варенька не хотела признаваться, что её задевает подчёркнутое дружеское отношение Александра, как будто не было сладких поцелуев и жарких объятий вовсе.
– Бросить меня одну, на съедение свирепым тварям, – негодовала девушка, расчёсывая волосы частым гребнем: одна мысль, что, возможно, часть паразитов утаилась в её косах, приводила в трепет.
Когда всё было закончено, Варвара Ильинична так и осталась стоять посреди спальни, переминаясь босыми ступнями по пушистому коврику. Куда ж ей, обратно в постель?
Варя решительно взяла узорную шаль, которой под вечер кутала плечи, и, прихватив туфельки, побежала к двери. Нет уж, она не ляжет в эту, соблазнительную видом, ловушку! Лучше свернётся на подушках в карете. Ночи сейчас тёплые, небось, не замёрзнет.
Она без труда отыскала свой экипаж, но из его чрева раздавался могучий храп нескольких лужёных глоток.
Ну конечно – кучера и графский денщик. Куда как славно!
А вот в карете Шербрука было тихо.
Прекрасно! Ещё лучше! «Вроде бы, здесь и просторнее», – уговаривала себя барышня, карабкаясь внутрь. Тут же она запнулась обо что-то длинное и рухнула в черноту неизвестности, вжимая голову в плечи, опасаясь болезненного удара об скамейки. Под ней что-то гукнуло и мягко зашевелилось.
– Приятная неожиданность, – хриплым со сна голосом оповестил Шербрук, мощной рукой помогая жене принять сидячее положение. – Решили, что мне здесь одиноко?
– Решила, что для подкормки я слишком хорошо выгляжу, – буркнула Варя и тут же перешла в наступление. – Отчего вы, сударь, не в кровати?
– Это объясняется достаточно просто, – неохотно откликнулся Александр. – А вот почему вы бегаете по двору в неглиже?
– Ах, милорд, не увиливайте! Я задала вам вопрос и жду на него ответа.
Упорное молчание заставило девушку рассердиться ещё больше.
– Я настаиваю, – сказала она тоном императрицы, требующей отчёта у нерадивых придворных.
– Хорошо. Было бы странным, закажи я два раздельных номера. А, между тем, я не хотел вас смущать.
– Разве не выглядит странным, что вы скрываетесь от жены в карете?
– Я дал понять, что везу много золота и боюсь оставлять его без присмотра…
В темноте не было видно лица Шербрука, но Варя была уверенна, что он улыбается. Решил отделаться шуточками, поняла девушка и заохала испуганной тетёркой:
– Ах, Боже мой, тогда на нас могут напасть! Боже мой, Боже мой!
– Ну, полно, – сильные руки опустились на её плечи и притянули к широкой груди. – Прости меня.
Варенька замерла, ощущая щекой идущее от мужа тепло и слушая удары его сердца.
– На самом деле, – прошептали невидимые губы, касаясь влажно её уха, – я боялся за свою выдержку. Я хочу любить тебя, но не хочу делать этого на постоялом дворе. Пришлось отказаться от кровати.
Сердце у Вареньки при этих словах сладко екнуло и зачастило от счастья.
– Вы не много потеряли, – смущённо откликнулась она. – Постели кишат клопами. Поэтому мне пришлось спасаться бегством.
Граф сбросил сюртук и прикрыл плечи жены. Было похоже, что остаток ночи уготован ему именно теми страданиями, которых он старался избежать, решив провести ночь в карете.
Девушка в своей наивной невинности уже тихо посапывала носом, наваливаясь на Александра всё ощутимее.
– Хуже постоялого двора, кишащего клопами, могут быть только узкие скамейки кареты, – напомнил себе Шербрук, кутая шалью босые ноги графини.
Варенька проснулась по утру от оголтелого вопля молоденького петушка, вскочившего на обод колеса. Она была в коляске одна,      закутанная в одежду Александра, как младенец в пелёнки. От неудобного скрюченного положения тело затекло. Только девушка, презрев колики, бегающие по членам, вскочила стремительно и высунула всклоченную голову в окошко. Она искала мужа. Судя по своему внешнему виду, ей следовало бы отыскивать взглядом полуголую фигуру.
Шербрук был здесь, неторопливо разговаривал со своим слугою.
До Вари долетали только отдельные слова, из которых она сумела понять, что скоро отправляться в дорогу. Одет граф был безупречно. Поэтому Варвара Ильинична почувствовала себя неловко, когда муж подошёл к ней и сказал весело:
– Скажите Марфе, чтобы приготовила одеяла, ежели вам вновь станет охота ночевать в экипаже.

Глава 18
Прошло ещё несколько дней. Бет по-прежнему находилась в Беллингтон-хаузе. Вместе с другими горничными она побывала чуть не во всех закоулках громадного замка. Правда, заниматься оборудованием жилища ей больше не позволили.
Граф без обиняков объявил, что думает в скорости жениться и хочет предоставить возможность новобрачной самой заняться интерьером пустующих комнат.
Элизабет сочла это справедливым. Представив себя на месте гипотетической графини, поняла, что была бы оскорблена, поступи Беллингтон иначе. Теперь она скребла и мыла вместе со всеми, с той лишь разницей, что около неё всегда крутился неизменный Аякс, вызывая у других слуг трепет в груди и дрожание в коленях. Одна из всех, Элизабет не замечала устрашающего вида животного. Ей казался естественным весь ход вещей. То и дело её лёгкая ручка опускалась на мощную шею собаки, лаская и подбадривая.
Старый дворецкий однажды заметил, что только за одно благое дело – приручение «кошмара Беллингтон-хауза» – девушку стоит держать в замке подольше. А, если милорд всё же решиться избавиться от Барбары, нужно подарить ей собаку в качестве выходного пособия.
– Почему он её удерживает? – не сумев сдержаться, выпалила Софи зло, раздувая крылья изящного носика.
Хинли сурово качнул седыми бакенбардами.
– Думаю, это не наше с вами дело. Хотя я слышал, – глаза старика хитренько блеснули, – что его светлость желает узнать существует ли в природе совершенство.
– Что это означает? – Софи шваркнула мокрую тряпку на оконное стекло.
Доббс, взваливший перину с кровати на свои могучие плечи, слегка задержался у дверей и ответил горничной:
– Софи, знаешь, в чём недостаток твоего хорошенького изображения?.. У тебя напрочь отсутствует соображение.
– Ах, вот как!! – девушка надвигалась на парня, воинственно размахивая грязной тряпкой. – Что же такого я не могу сообразить?
– Граф хочет знать так же прекрасно её лицо, как тело, – просто ответил лакей.
– Ждёт, когда сойдут синяки и царапины.… Ну, так я ей наставлю новых!
– Я же говорю: ты плохо соображаешь, – Доббс потопал по лестнице, и голос его зазвучал глухо. – Прежде, тебе придётся убить Аякса.
А предмет их обсуждения застрял в библиотеке. Элизабет перетирала пыльные фолианты, а, притомившись, опустилась на ковёр рядом с лежащим Аяксом и привалилась спиной к задней стенке массивного кресла. В руке у неё осталась книга и она, раскрыв, с удовольствием обнаружила, что перед ней стихи… знакомые ей и любимые ею.
Бет погрузилась в чтение и не заметила, как руки обмякли, а веки отяжелели. Она прикорнула к шее громадного своего охранника и заснула тихо, спокойно…

________________________________________________________________________

*** Леди Луиза согнулась над мясистыми стеблями кактуса почти с благоговением. Ещё вчера бутоны экзотического растения были похожи на закрытые продолговатые коробочки, а вот сегодня лепестки разомкнулись, превращая растение в скопление огромных остроконечных звёзд. Тёмно-бордовые лепестки были покрыты мягкими, довольно длинными волосками, как будто животное шерстью.
Луиза коснулась пушистой поверхности пальцами и пригнулась, втягивая аромат цветка тонкими ноздрями. Запах гниения, трупный запах наполнил её лёгкие. Леди отшатнулась и спрятала лицо в надушенный платочек.
«Вот и урок, – подумала она мрачно, – не всё так прекрасно, что великолепно снаружи».
Она покидала оранжерею с дурным расположением духа.
– Так обмануться, – шептала леди. – Прельститься внешним обаянием и не разглядеть чёрствости души…
Впрочем, теперь она менее всего вспоминала коварный цветок. Слова и мысли её были обращены к Александру Шербруку.
Красивое, мужественное лицо графа то и дело возникало перед глазами девушки, заставляя сжиматься сердце в щемящей боли. Ей казалось, что помолвка с Шербруком – дело решенное. Но это было раньше, а теперь она ни в чём не была уверена.
Прощались легко и даже небрежно. Обоим казалось, что разлука продлиться недолго…
Вот уже пошёл второй месяц, как Луиза не имеет известий от своего жениха. В сердце закралась тревога, и тёмные мысли наполнили душу. Вчера Луиза опустилась до того, что поделилась своими сомнениями с бабушкой. Старая леди, утопая сухим телом среди многочисленных подушек, призванных сохранить тепло увядшего организма, усмехнулась и сказала звонким голосом молодой девушки:
– Плюнь на него, дорогая. На Шербруках свет клином не сошёлся.
Луиза вздрогнула, её всегда пугал бабушкин голос, столь не соответствующий внешнему виду. Ах, она рада бы последовать беспечному совету старой интриганки.… Да только леди Сент-Джон упустила момент, когда способна была контролировать свои чувства.
Ах, Боже, Боже! Луиза Сент-Джон влюблена безумно, горячо, страстно и необузданно! Кто бы мог так подумать, глядя на правильные черты холёного лица, всегда спокойные, пронизанные благородной красотой, на которых даже улыбка – всего лишь отсвет совершенства.
– Миледи, к вам…
Голос дворецкого вывел Луизу из задумчивости. Вот только слуге не удалось выполнить свой долг до конца. Дверь за его спиной распахнулась весело, с треском, и сама посетительница вбежала резво, источая аромат молодости, здоровья и хорошего настроения.
– Дорогая, я так по вас соскучилась, – весело вскричала Кэтрин Шербрук, отпуская опешившего слугу взмахом маленькой ручки.
Появление младшей сестры Александра подстегнуло расшатавшиеся нервы, и Луиза неожиданно для себя всхлипнула. Крупные горошины слёз заструились по щекам обильно и смочили губы горько-солёным привкусом печали.
Кэт охнула:
– Что с тобой, Луиза?
Девушка, раздосадованная, молчала, смахивая ладонями предательскую влагу. Ах, как недостойно настоящей леди такое спонтанное проявление чувств.
– Алекс не пишет тебе, – догадалась Кэтрин. – Не стоит расстраиваться, – она пыталась утешить подругу. – Брат всегда был беспечен.
– Ах, нет! Я чувствую, что причина в другом. Что мне делать?
Аристократическое лицо леди пылало румянцем, а губы дрожали предательской дрожью.
Кэт никогда не видела Луизу в таком возбуждении и даже испугалась за её здоровье.
– Ах, бросьте! – невысокая, крепкая, она обхватила подругу за талию и слегка закинула голову, чтобы поймать мятущийся взгляд леди. – С ним всё в порядке.
Луиза перестала плакать, как будто заморозилась на лету; черты окаменели, а взгляд стал прозрачным.
– Я и не думала, что с графом могло приключиться какое-нибудь несчастье.
– Ты подозреваешь его в неверности, – догадалась Кэт. – Напрасно, Александр – человек слова.
Леди Сент-Джон склонила голову набок, и губы её чуть заметно дрогнули.
«Да» – прочла по ним мисс Шербрук. Девушке было непонятно: то ли подруга соглашается с её утверждением, то ли подтверждает её догадку. И в том, и в другом случае вид у леди был несчастный, а уж вот этого Кэт не могла вынести.
– Дорогая, едем к нам, – живой нрав мисс Шербрук требовал немедленного действия. – У нас живёт ведьма.
Луиза отшатнулась, заслышав такое заявление.
– О, не бойся. Она старая-старая. Ей лет триста, а может быть и больше.
Кэтрин уже двигалась, продолжая весело повествовать. Она уцепила колокольчик.
– Подай леди плащ, – сказала она строго вошедшему дворецкому. – Поедем в моём экипаже. Получится быстрее.
Луиза не успела опомниться, как оказалась в карете вместе с мисс Шербрук. Ошеломлённая, она медленно пропустила все слова Кэтрин, сказанные так живо и непосредственно, через свой разум и вяло запротестовала:
– Человеку не может быть триста лет.
– Она же – колдунья. – Возражала Кэт. – Она помнит, как шацкий воевода Григорий Семёнович Хитрово сжёг её тётку Агафью на костре за богомерзкие дела.
Луизе эти исторические подробности не сказали ровным счётом ничего, и она ещё больше уверилась, что Кэт шутит над нею.
– Хорошо. Что мы будем делать у старухи?
– Погадаем на Алекса. Овдотья хорошо гадает. Даже папа иногда приходил её слушать, а он, совсем как ты, не верит в её демоническое происхождение.
Старуха, действительно, была древней. В неопределённом салопе чёрного цвета она смотрелась кучей сгнившей листвы. И только слабое шевеление чёрных усов, густо покрывавших верхнюю губу, говорило, что эта рухлядь – живое существо. В коморке, отведённой бабке было темно и пыльно. Никем не тревоженные пауки оплели углы жирной паутиной и шевелили мохнатыми лапками плотоядно.
Луиза содрогнулась от омерзения, но отчего-то наполнилась уверенностью, что ведьма не обманет.
А Кэтрин, казалось, не замечала царившей в помещении мерзости.
– Овдотьица, – позвала она ласково. – Погадай нам, Христа ради.
Леди Сент-Джон не поняла этой мягкой речи, на которую перешла её подруга, но догадалась, что та содержит просьбу.
Бабка встрепенулась и живенько обежала вокруг дам, шевеля длинным носом, как гончая, взявшая след.
– В хороший день пришла, милая, – шамкала колдунья. – Сегодня всю правду скажу. Ей гадать, что ли будем?
Ведьма кивнула на Луизу, вытянувшуюся струной от напряжения.
– Да. Саша уехал в Москву и не пишет. Она решила, что там измена.
– Пустое дело.
Старуха была разочарована мизерностью предложенной цели, но всё же зашевелилась, готовясь к колдовскому действу. На стол были водружены две чаши, покрытые чернью и зеленью; вытащены две тонкие свечки. Одна была белого воску, другая – тёмного. Бабка что-то шептала, вертя в руках эти свечи, а потом поставила их внутрь сосудов. Ходила кругами около сооружения и, блестя вороньим глазом, одним, потому как второго не было вовсе. Пришёптывала и приплясывала.
Запахло серой и ещё какой-то сыростью, напоминая Луизе её утренний экскурс в оранжерею. Уж не был ли цветок кактуса той вехой, указывающей ей путь в мрачную каморку ведьмы?
В руках у колдуньи затеплилась тонкая лучина, которой она повела вокруг свечей, тихонько подвывая. А потом лихорадочно быстро обвела два круга вокруг чаш куском белого известняка, и сунула лучину в руку Луизы.
– Воск, огонь свечи, укажите мне всю правду. Пусть погаснет моя свеча вперёд, ежели у раба Александра есть полюбовка. – Ведьма оборотилась к Кэтрин. – Она должна сама сказать это.
Кэт взяла испуганную леди под локоток:
– Повторяй за мной, дорогая…
Луиза старательно выговаривала незнакомые слова, проникаясь мистическим ужасом. Она уже догадалась, что вон та, чёрная свеча – её соперница, и ткнула тлеющей лучиной в тёмный воск с ненавистью.
Пламя взвилось над свечой яркое и весёлое, а вот светлый воск никак не хотел гореть. Он потрескивал и чадил, плюясь одинокими искрами.
Луиза всё тыкала и тыкала лучиной, пока колдунья не отняла хворостинку.
– Похоже, девка, у тебя жениха и вовсе нет, – сказала старуха спокойно.
Кэтрин побелела щеками. Она думала внести в душу подруги успокоение, продемонстрировав с помощью Овдотьи неоспоримую честность брата. А получилось, что всё испортила. Нет, Кэт не заблуждалась по поводу характера брата, лёгкого на увлечения. Она знала, что, несмотря на любвеобильность, долг чести он ставит превыше всего. А разве не является долгом перед всеми Шербруками женитьба на досточтимой леди Сент-Джон?
Кэт ещё тешила себя надеждой, что сумеет всё обернуть шуткой. Ведь русский язык не подвластен леди Сент-Джон.
Но Луиза обострившимся чутьём определила результаты гадания до отвратительного правильно.
– Похоже, мои подозрения оправдались, – сказала она неестественно спокойным голосом.
Старуха хекнула и посунулась к леди, пронзая своим циклопьим оком.
– Можем сделать парню «невстаниху».
– Побойся Бога, Овдотья! – ахнула Кэт. – Речь о Саше!
– Что такое «невстаниху»? – спросила Луиза, из сонма непонятных созвучий определив главное.
Кэтрин ухватила подругу за руку и поволокла прочь.
– Дура-баба предлагает лишить графа мужской силы. – Пробормотала она смущённо.
– Разве такое возможно?
– Не знаю.

Глава 19

Во сне вновь по ветру летал тополиный пух, и сладко пахло свежевскопанной землёй. Было так хорошо, что просыпаться не хотелось. Элизабет долго ещё находилась на грани сна и реальности; слышала зазвучавшие в комнате голоса и никак не могла проснуться.
– Не знаю, что мне делать, Чарлз, – голос был по-юношески звонок. – Теперь говорят о моём долге перед семьёй. Раньше я был для всех вертопрахом и бездельником. Стоило брату умереть от чахотки – всё переменилось! Что ты посоветуешь? У нас с тобой похожие обстоятельства. Ты тоже встал во главе рода.
– Ты пришёл ко мне за советом, Тони? – граф закурил трубку и некоторое время молчал. – Смирись. Есть обстоятельства, которые сильнее нас. Ты не можешь сделать вид, что наследие всех твоих достославных предков тебе безразлично. Твоя семья по праву ждёт от тебя решений, соответствующих твоему новому положению. В первую очередь ты должен позаботиться о благосостоянии родных. И если брак с Фойет – единственное тому средство, ты должен быть благоразумен.
– Помнится, когда твоя мать возжелала твоего брака с Кассандрой Лептон, ты сбежал во Францию.
– Тогда я не был графом Беллингтоном.
– Тысяча чертей! Что мне за дело до титулов и чинов! Разве я просил рождать меня лордом? Что за радость в том? Чваниться в золочёной карете и блестеть бриллиантами?
– Affecter le mepris de la naissance est un ridicule dans le parvenu et une lachete dans le gentilhomme. (Подчёркивать пренебрежение к своему происхождению – черта смешная в выскочке и низкая в дворянине) (фр.).
– Что, что такое? – Энтони Роллан нервно огляделся. – Ты слышал? Женский голос…
– Ты получил ответ свыше, Тони, – Чарлз подавил рвущуюся наружу улыбку. – Наш семейный призрак считает, что честь дворянина – превыше всего. И я не могу с ним не согласиться. Вечная Невеста покинула свою обитель в Круглой башне и пришла сказать, что вы, лорд Энтони, не сможете пойти против своей крови.
– Боже мой, Беллингтон, – Тони покрылся бледностью. – Я думал: все эти россказни про Вечную Невесту – просто сказки. Я покину тебя. Мне действительно нужно разобраться в себе.
– Если снова захочешь совета, приходи. Думаю, Вечная Невеста не откажет тебе.
Дверь библиотеки хлопнула, и Элизабет расслышала тихий смешок, идущий от дивана.
– Что вы делаете за креслом, Барбара?
– Сплю, должно быть.
– На полу?
– О, мне здесь не одиноко.
– Ещё интереснее. Кто там с вами? Доббс или Филипс?
Бет не расслышала мягких шагов графа и вздрогнула, обнаружив его лицо, свесившееся за спинку кресла.
– Всего лишь Аякс, – пробормотала она, тиская в руках книгу. – Мы читали стихи и заснули… Ваш разговор пробудил меня. Я не хотела вмешиваться… получилось как-то само собой.
– Вы процитировали Лабрюйера (Жан де Лабрюйер \1645 – 1696\ – французский писатель-моралист). Причём, весьма кстати. Молодой лорд Роллан возомнил себя влюблённым в компаньонку своей тётушки. Вплоть до того, что предложил ей свою руку. Пока Энтони был простым денди, семья мирилась с этим нелепым выбором. Но случилось несчастье – брат Энтони умер. Теперь Тони – лорд Роллан, и не может жениться на полунищей, полубезродной девице. Ваши слова прозвучали пророчеством.
– Я сожалею и готова откусить себе язык. – Бет поднялась на ноги, освобождая себя из положения загнанного в угол кролика.
– Выходит, вы – романтически настроенная особа, – Чарлз насмехался. – Интересно, ваш брак был заключен по любви?
Элизабет быстро-быстро заморгала ресницами, едва не сказав удивлённо: «Какой брак?». Она забыла о своей лжи.
Пронзительные серые глаза смотрели в упор и не могли не заметить заминку, поэтому Бет сосредоточилась, вызывая в душе образ, рождённый грёзами. Ах, она видела, видела мужчину своей мечты!
– О, да! – произнесла девушка с истинным чувством.
Видно, получилось удачно. Потому что Беллингтон помрачнел и бросил отрывисто:
– Я рад за вас.
Элизабет весело рассмеялась.
Беллингтон поддержал её веселье и, после бархатного раската хохота, слова его прозвучали особенно вкрадчиво.
– Вы ведёте себя непозволительно дерзко. В вас нет почтительности ни к моему титулу, ни к моему богатству.
– И то, и это досталось вам при рождении, – небрежно пожала плечами Элизабет. – Думаю, будь мои родители какие-нибудь Рочестеры или, на худой конец, Фейрфаксы, вы бы не находили меня излишне дерзкой. Только восхищались бы моим живым умом.
– Будь вы из Рочестеров или Фейрфаксов, вам бы и в голову не пришло говорить мне дерзости. Вы бы только жеманно хихикали и блестели соблазнительно глазками.
– Отчего же?
– Все эти достойные леди видят во мне кошелёк на ножках, который при известной ловкости, можно привязать к своей юбке.
Бет обежала быстрым взглядом правильные черты графа: густые брови сходились к переносице, нависая над глубоко посаженными большими глазами. Если бы не их живость и переменчивость, облик Беллингтона мог бы приобрести некоторую угрюмость. Нос был немного длинен, но правильной формы; губы были очерчены чётко, усиливая твёрдую линию подбородка. Маленький шрам рассекал краешек губы и уходил вниз, придавая графу облик немного ироничный.
Бет тронула пальцами этот шрам и прошептала:
– Это неправда. Несомненно, они видят в вас больше, чем просто способ безбедного существования.
Чарлз почувствовал, как от робкого касания шершавым пальчиком гулко бухнуло сердце и застучало гораздо чаще. Он не смел пошевелиться, опасаясь, что желание вновь всколыхнётся безудержным пламенем.
– Может быть, нам пора заключить соглашение? – спросил он более самого себя, чем девушку.
Странно, он впервые испытывал неловкость оттого, что намеревается быть прозаичным. Возможно, виновато это лицо, всё ещё деформированное побоями «любимого» мужа? Чарлз вгляделся…
– Постойте! – он резко ухватил девушку за руку и потащил к окну.
Быстрым и сильным движением отбросил в сторону тяжёлые портьеры, препятствующие проникновению дневного света, и подтянул лицо временной горничной вплотную к своему.
Пальцы Беллингтона больно вцепились ей в плечи. Он потянул Элизабет к верху, и она повисла, едва касаясь пола кончиками туфелек. А через секунду и этого не стало, ноги оторвались от пола. Господи, она чувствовала себя большой тряпичной куклой!
– Может быть, я не сумел разглядеть остального… – зловеще прошипел граф, – но эти глаза я узнал бы из тысячи.
Элизабет поняла, что пора её спокойного существования закончилась. Слишком рано, она даже не успела встретиться с Джастином! А с другой стороны (воинственный дух вновь начал пробуждаться в Элизабет), не ходить же ей всё время, сморщившись наподобие… желтолицего китайца?!
Это неожиданное сравнение вынырнуло из сознания снова сюрпризом, само собой. Только Бет было некогда копаться в своих ощущениях. Она постаралась, как можно шире распахнуть веки: пусть смотрит!
Сцена была смешной: наполненный желчью граф и девушка с вытаращенными, как у лягушки глазами.
Какая-то часть Элизабет готова была смеяться. Вот только Беллингтон воспринимал всё слишком серьёзно.
Бет уловила момент, когда предположение сменилось уверенностью; показалось, что сейчас граф её ударит. Она тут же решила – заорет громко-громко, чтобы всем стало ясно, какой тиран обосновался в Беллингтон-хаузе. Оказалось, напрасно испугалась. Граф чуть не на цыпочках, тихо препроводил её к креслу и отпустил со всей возможной осторожностью. Выражение лица его при этом было брезгливым.
– Не забудьте помыть руки, – усмехнулась зло Элизабет.
Воистину, благоразумие ей было чуждо. Всегда или только теперь?
Напряжение повисло в воздухе почти осязаемо.
Угрожающее рычание Аякса было почти ленивым. Неторопливо пёс вылез из-за кресла и, неслышно ступая тяжёлыми лапами, приблизился к Бет. Он ткнул голову в колени девушки и развернулся, оглядывая графа умным взглядом.
«Похоже, я предупреждён», – подумал Чарлз.
– Вроде бы, вы утонули. Бедный старик не смог отыскать вас. Почему?
– Потому что я бежала от «бедного» старика во всю прыть. Вопреки всеобщему утверждению, шлюхой я себя не считаю. Я не желала быть изнасилованной мерзким карликом в тряском экипаже.
– Предпочитаете более молодых любовников? Таких, как Джастин Хейуорд?
Элизабет почувствовала, что способна на убийство: пистолет бы сейчас в руки – не раздумывая, нажала бы на курок.
«Чем может быть хорош древний дед против молодого, крепкого телом мужчины?», – так и хотелось продолжить спор Элизабет. Но она понимала, что выиграть словесный поединок ей не удастся, ни за какие сокровища мира. Беллингтон не был беспристрастным оппонентом и не слушал слов, что ему говорили.
Что ожидать девушке в такой ситуации? Лишь новых оскорблений. Поэтому Бет смиренно потупила очи, чтобы не было заметно, бушевавшей в душе, злости, и попросила:
– Милорд, дозвольте мне удалиться.
О, Чарлз совсем не был готов отказать себе в обществе строптивой служанки. Осознание, что предмет, очаровавший его, на самом деле – та самая беспутная девка, лгунья, туманило голову гневом. Всё же, он понимал, что девушка права – дальнейший разговор бессмысленен.
– Я сейчас же отправлю одного из лакеев к Муркоку. Джастин Хейуорд будет здесь к вечеру, – ледяным тоном ответил он и отвернулся, давая понять, что не нуждается более в обществе.
Он не слышал тихих шагов Элизабет, просто вдруг понял, что в комнате стало угрюмее и холоднее. Кривая ухмылка исказила твёрдые губы.
– В уме ли ты, Беллингтон? – спросил он сам себя сердито. – Ты уже прошел через всё это и знаешь, что возвышенных чувств не бывает – лишь жажда наслаждений и животная похоть.
_________________________________________________________________

*** Луиза вернулась домой серая лицом, с мёртвым, потухшим взглядом. Весь вечер она не сказала более ни слова, а лишь кивала головою на неспешные замечания старой леди.
Джейн Каролина Сент-Джон, урождённая Эммерсон, прожила жизнь долгую и интересную. Она вглядывалась в лицо внучки, читая её страхи и переживания без труда. Ей хотелось сказать, что ни один мужчина не стоит и капли тех страданий, что скопились в душе Луизы. Старуха понимала, что слова слишком жестоки, хотя и правдивы. Луиза жаждет утешения, и ей, единственной родственнице несчастной сироты, нельзя отказываться от участи сострадательницы. Леди Джейн, расправившись со сливовым пудингом, причмокнула сухими губами и смерила внучку насмешливым взглядом.
– А теперь расскажи, дорогая, куда ты ездила с Кэтрин Шербрук. И отчего так печальна?
– Ездила к русской ведьме, гадать на Александра, – безжизненно откликнулась Луиза и, неожиданно, яростно вскричала. – Надо было сделать ему «невстаниху»!
– Что такое это варварское сочетание?
Леди Джейн была иронична. Она по-своему понимала слово «сочувствие» и никогда бы не стала охать–ахать над разбитым сердцем.
Луиза покраснела густо; язык не поворачивался повторить объяснения Кэтрин.
– Не утруждай себя, дорогая, – смилостивилась старая леди. – Я и так знаю, что в варварской стране – варварские методы улаживания отношений. Одевайся. – Джейн Каролина быстро вынырнула из окружающих подушек. – И прикажи подать карету.
– Куда мы едем?
– Ты была у первобытной ведьмы, самое время приобщиться к истинному знанию.
– Это мой хороший знакомый, – сказала бабушка у аккуратного двухэтажного особняка. – Учёный астролог. Думаю, он поможет нам.
Луиза ощутила тошноту, скрутившую желудок мягкими лапами. Ещё один старый дьяволист! Не много ли мистики за один вечер?
Вопреки ожиданию, их встретил человек не старый, изыскано одетый, лицом благообразный и тихий речами. Он поцеловал леди Джейн руку, а Луизе поклонился, придерживая улыбку в краешках губ. Их просьбу выслушал внимательно и спокойно, как будто не было ничего удивительного в желании заглянуть в будущее.
Луиза наполнилась злостью на бабку и на саму себя за нелепое поведение, а больше того на астролога, за его безоговорочное согласие идти на поводу глупых измышлений дам, лишившихся рассудка. Потом она сообразила, что учёный уже длительное время раскланивается перед нею, бросая недвусмысленные взоры в сторону дверей.
Леди Сент-Джон высокомерно выгнула бровь, вопрошая взглядом.
– Надеюсь, миледи, вы не ждёте, что я поплюю в ладошку и тут же всё расскажу? Мне нужно составить гороскопы в соответствии с расположением звёзд. Мои изыскания могут занять длительное время.
Луиза опустилась на диван и сказала мрачно:
– Я никуда не уйду.
Леди Джейн хмыкнула и кивнула своему «давнему другу»:
– Поторопись, Эдуард, не затягивай страдания сердца молодого.
Как бы то ни было, они просидели в гостиной учёного до самого утра.
Старая леди ощущала себя разбитой, но помалкивала, возложив свои страдания на алтарь родственных чувств.
Наконец, астролог почтил дам своим присутствием.
– Жизненный путь графа Шербрука пролегает отдельно от вашего, – безо всяких церемоний обратился он к Луизе. – Пути к вам сейчас у него нет.
– Русская ведьма сказала то же самое, – ответила Луиза, чувствуя, как сердце проваливается в желудок.
– Что она посоветовала вам?
Леди Джейн хмыкнула:
– Думаю, предложила лишить графа способности к зачатию.
– Ошибаетесь, мадам, – Луиза решительно поднялась из кресла. – Она предложила сделать невозможным сам процесс.
– О! – Эдуард деликатно отвёл глаза в сторону. – Я бы не советовал вам, миледи, следовать этому предложению. Как я уже сказал, СЕЙЧАС граф Шербрук идёт своим путём, но в дальнейшем я вижу иные пути развития. Ваши судьбы связаны более прочно и при известных обстоятельствах, всё может перемениться.
– От чего это будет зависеть?
– Оттого, насколько сильно вы желаете стать его женой.
– Тогда, проблем не будет.
– Проблемы существуют всегда, – прошептал тихо астролог в след удаляющимся дамам.
Дома леди Джейн, прежде чем отправиться отдыхать, поинтересовалась у внучки:
– Итак, дорогая, что ты намерена предпринять?
– Думаю объявить, что помолвка с графом Шербруком расторгнута.
– Так сразу?
– Ах, мадам, не ждать же пока он сам откажется от нашего союза. Думаю, такой поворот событий пришёлся бы многим по вкусу. Вы ведь не желаете этого?
– Конечно, нет. Просто я думала, что ты воспримешь всё не так серьёзно. Хиропрактика – скорее, весёлое развлечение, чем источник информации. Может быть, стоит дождаться возвращения Александра?
– И стать посмешищем для всего света. Благодарю покорно!
Джейн Каролина не стала более возражать. Пожалуй, старая леди была удовлетворена: внучка перестала печалиться по поводу жениха, вновь приобретая свойственную ей властную решимость.

Глава 20
Джастин Хейуорд прибыл в Беллингтон-хауз поздно вечером.
Бет видела из окна, как парень неловко топтался перед высокомерным Хинли, держащим фонарь так, чтобы свет слепил посетителя.
Должно быть, у Джастина всё ещё мелькали тёмные пятна перед глазами, потому как он долго щурился и моргал ресницами, глядя на Бет.
Девушка стремительно кинулась ему навстречу. Она испугалась, что парня охватит суеверный ужас и он, не дай того, Боже, пустится наутёк.
– Помнится, ты утверждал, что мы друзья, – сказала она сердито и, чтобы удостоверить в своей реальности, ущипнула парня за руку.
– Ты ли это, Бетти?
– Вне сомнения.
– Ты должна лежать в могиле. Мы похоронили тебя. Что ты здесь делаешь, Бетти?
– Вечная Невеста Беллингтон-хауза приболела, я подменяю её, – ехидно цыкнула Элизабет, примеряясь, куда бы лучше врезать собеседнику, чтобы он сбросил свой ошарашенный вид и принялся соображать хоть немного.
«Голову трогать нельзя, вдруг лишится последнего рассудка? А с другой стороны, ему необходима встряска…»
Появление хозяина Беллингтон-хауза избавило от неразрешимой дилеммы.
– Вот Хейуорд, как я и обещал, – сказал он сухо. – Решайте свои проблемы, как можно скорее.
Джастин немного очнулся и, переводя растерянные глаза с графа на Бет, пролепетал:
– Это на самом деле ты, Бетти.
Благодарению Бога, слова его звучали утверждением. Элизабет взвизгнула и обхватила парня за шею в порыве благодарности за свершившееся признание.
Презрительная улыбка поселилась на лице Беллингтона. Он, не спеша, опустился в кресло, всем видом давая понять, что готов лицезреть представление.
Элизабет хотела просить разрешения говорить с Джастином наедине. И уже повернулась к графу, но, натолкнувшись на сардоническую ухмылку Беллингтона, перестала слушать голос разума. Она обхватила шею парня крепче и зашептала ему почти в самое ухо доверительно:
– Джастин, ты должен забрать меня отсюда. Помнишь, Абигайль говорила про моих родственников в Лондоне, ты должен помочь мне отыскать их.
– Ах, Бетти, только вчера у Самуэля был твой двоюродный брат. Орал на него страшно какими-то непонятными словами, явно ругался.… И, по-моему, даже избил его. Мистер Муркок весь день сегодня в постели, а Абигайль готовит свинцовые примочки.
Душа Элизабет возликовала: оказывается, есть на свете человек к ней не безразличный!
– Где же он?
Джастин смущённо повёл плечами:
– Уехал. Мы ведь схоронили тебя, Бетти.
Бет была готова разрыдаться. Ах, если бы противный Беллингтон послал за Джастином раньше, она бы сейчас уже путешествовала в Лондон в компании кузена.… Вот только, убей Бог, не припоминает его вовсе.
– Ты расстроена? Не плачь, Бетти. Я отвезу тебя в Лондон. Выспрошу у Абигайль про твоего кузена. Вот только, я не могу забрать тебя прямо сейчас.
Он несмело взглянул в сторону графа и оторвал руки Элизабет от своей шеи.
– Милорд, не могли бы вы приютить Бетти ещё несколько дней. Мне нужно договориться с хозяином о свободных днях.
– Что ж, мне нужны сейчас слуги. Я ожидаю гостей. Она может остаться.
– О, благодарю вас, милорд, – Джастин низко поклонился, дёргая Бет за руку. Парню хотелось, чтобы девушка последовала его примеру.
С таким же успехом он мог бы попробовать научить кобылу разговаривать. Бет поджала губы и яростно сверкнула очами. После тех гадостей, что граф о ней возомнил, он недостоин благодарности.
Джастин побледнел и дёрнул девушку сильнее, понуждая подчиниться.
Чарлз засмеялся громко и весело.
– О, не утруждайте себя. Что такое – ваша девка, я знаю. И вовсе не страдаю от её невнимания. Когда будете готовы, пришлите весточку, я отправлю вашу даму к вам.
Хейуорд понял, что время, ему отпущенное, истекло, и попятился к двери, бросая девушке на прощание ободряющий взгляд.
– Вам же…Бетти.… Выходит, именно так мне следует вас называть. Следует отправиться на кухню. Моей кухарке требуется помощь.

____________________________________________________________

*** Варенька совершенно потеряла себя в Санкт-Петербурге. Блеск и фееричность столичного общества подействовали на неё ошеломляюще. В ту пору как Москва летними месяцами превращалась в тишайшее, сонное место, жизнь в Северной Пальмире била ключом.
Александр привёз её в роскошный особняк на набережной Невы, величественный и монументальный.
– Дом моей матушки, – пояснил он. – Сейчас в нём царит сестра моя – Ольга. Будет хорошо, ежели вы поладите с нею.
Варя окинула взором низкие серые тучи, нависшие над столицей, готовые вот-вот пролиться затяжным дождём, и мелкую рябь свинцовой воды, омывающей береговой гранит. Ей стало неуютно и одиноко. Она от чего-то уверилась, что поладить с золовкой будет не просто. Оказывается, зря переживала.
Ольга Алексеевна (как называла она себя на русский манер) встретила жену брата с чисто английской выдержкой. Это притом, что Шербрук безо всякой дипломатии, чмокнув сестру в набеленную щечку, сказал:
– Знакомься, душа моя. Варвара Ильинична – графиня Шербрук.
Ольга даже бровью не дрогнула; склонила голову, чуть присела…
– Ольга Алексеевна.
… и тут же кликнула слуг. Она отдавала распоряжения тихо, но властно.
Варя оглянуться не успела, как оказалась в просторной комнате с огромной кроватью посередине и стала свидетельницей спора Марфуши с графской служанкой.
Девка настаивала, что получила распоряжение ухаживать за молодой госпожой, а Марфа вопила, что «за своей деточкой будет ходить только она». Как всегда, нянька не стесняла себя, и её громовые вопли разнеслись по всему дому.
Варенька не знала, что и делать.
– Марфуша, перестань, – тихонько вскрикнула она, едва не плача.
Не хватало ещё собрать сим скандалом всю дворню!
Челядь не сбежалась, а вот Ольга Алексеевна выросла на пороге бесшумной тенью, а за её спиной угадывался силуэт самого графа.
– Это что ж, барин? – возопила Марфа через голову Ольги. Пожалуй, она никого кроме графа и не замечала.
– Что вы разволновались, Марфа Федуловна? – Шербрук изогнул брови дугой, едва сдерживаясь от смеха, – Татьяна даётся вам в помощь, под ваше начало. Как и прежде командовать будете вы.
– Вот то-то! – баба, уперев кулачищи в бока, толкнула соперницу массивным бедром и выплыла из комнаты, как царь-лебедь.
Спустя мгновение, её громогласные раскаты уже сотрясали воздух.
Ольга Алексеевна поворотилась к брату и сказала тихо:
– До сего момента я думала, что это просто шутка. А теперь вижу, что всё – правда. Раз уж ты разрешил невоспитанной, грубой бабе верховодить моими слугами.
– Душа моя, хочу тебе напомнить, что эти слуги, в некотором роде, и мои тоже.
Шербруки, оба высокие и стройные, похожие друг на друга чрезвычайно, шептались в дверях, совсем не обращая внимания на Варю. Девушка сделала к ним шаг, чтобы напомнить о себе, но опоздала. Брат и сестра удалялись по коридору неспешно, занятые собой.
– Я вполне определённо женился, Оля. Я был бы тебе благодарен, ежели ты взяла шефство над моей женой. Ты заметила, что она совсем ещё молода, робка, нуждается в искусном путеводителе по нашему столичному обществу.
– Что не сделаешь для родного брата? – усмехнулась девушка. – Хорошо, я постараюсь.
– Вот и славно. Начни прямо сейчас.
Шербрук прибавил шаг и решительно направился к выходу из дома.
– Постой! – Ольга побежала следом. – Куда ты?
– К английскому посланнику. Сама понимаешь, мне предстоит уладить много формальностей.
– Не могу же я оставить твою жену одну-одинёшеньку!
– Помнится, ты только что обещала ей покровительство.
– О, Саша, только не сегодня. Я приглашена к Волконским на поэтический вечер.
– Оля, – голос Александра зазвучал железными нотками. – Графиня Шербрук проведёт вечер с тобой. Здесь дома или у Волконских – выбирай!
Вот таким образом Варенька оказалась в кругу незнакомых ей лиц, совершенно одинокая и потерянная. Ольга Алексеевна бросала ей изредка несколько фраз, по большей части объясняющих кто есть кто в этой просторной, изысканного стиля, гостиной. Она ловила на себе любопытные взгляды; в некоторых читала недоумение, а в иных открытую неприязнь, и от этого терялась всё больше. Правда, стихи, читаемые время от времени, различными господами были ей интересны, но всё же не смогли рассеять её напряжённости. Поэтому, появление Александра она восприняла как избавление и вцепилась в его руку своими влажными от переживаний пальцами крепко.
– Вы скучали обо мне? – спросил её Шербрук насмешливо.
Варя ответила ему коротким взглядом, в котором смешалось всё: и стыд, и разочарование, и неуверенность, и радость.
– О, я вижу, вы действительно скучали, – продолжил граф всё так же беспечно. – Вам, должно быть, не понравились начинающие пииты, коими Зинаида Николаевна нас нынче подчает.
– Нет, кое-что мне пришлось по вкусу, – ответила Варя тихо. – Вон тот господин с пышными бакенбардами очень романтично рассказал о лютне и соловье.
– Но вы предпочли бы послушать «Чёрную шаль» в исполнении Наденьки Зотовой?
– Да! – фиалковые глаза впервые за вечер вспыхнули вызовом.
– Я рад, – сообщил Александр, – что вы немного оправились от своей робости. Ольга, как вижу, не очень вам помогла.
– Она была любезна со мной, – возразила Варя не слишком горячо и спросила, – Мы уже можем отсюда уехать?
– Как только пожелаете.
Они покинули гостиную, ни с кем не попрощавшись.
– Что это с Александром? – удивилась Зинаида Николаевна, подзывая к себе Ольгу. – Всегда так любезен и весел…
– Женитьба успела его испортить, – фыркнула мисс Шербрук опрометчиво и удостоилась быстрого проницательного взгляда хозяйки дома.
– Мне графиня показалась достаточно милой.
Заметила Зинаида Николаевна таким тоном, что настроение Ольги сразу испортилось. Она ещё некоторое время послушала изящной словесности, но уже без прежнего внимания. И даже появление Жуковского, ожидаемое прежде с благоговейным трепетом, не доставило ей радости. Ольга Алексеевна терзалась мыслью, что повела себя недостойно, позволив личным эмоциям возобладать над чувством долга. Саша будет ей недоволен. Мисс Шербрук попрощалась с хозяйкой наскоро и устремилась домой. Непременно нужно объясниться с братом как можно скорее.
Дома её ждало известие, что граф «не изволили возвращаться» и ещё письмо, адресованное Саше.

Глава 21
Элизабет вошла в кухню замка – громадную, поражающую массивной плитой и блеском начищенной меди, как во враждебное государство: с высоко поднятой головой и трепетом в душе.
Кулинария оставалась для Бет тайной за семью печатями. Всё, на что была способна девушка, так это набить брюхо птицы яблоками и засунуть тушку в духовку. Как не старалась Абигайль вбить премудрость изготовления пищи в хорошенькую головку племянницы, не смогла в этом преуспеть и, в конце концов, смирилась.
Граф, конечно же, не знал этих подробностей, а Бет не торопилась делиться своими секретами, здраво рассудив, что кухарка будет использовать её для черновой работы и не доверит что-то по-настоящему важное. Последние дни в Беллингтон-хаузе не должны быть плохими.
Ах, как она ошибалась!
Вместо проворной бабы у дубового стола крутился юркий, чернявый мужчина, совсем не старый, с маслянистыми агатовыми глазами. Завидев девушку, он втянул ноздрями тонкого, горбатого носа воздух и облизнулся вполне недвусмысленно.
«Матерь Божья, – обомлела Элизабет. – Этот будет похуже старого карлика».
Нет, месьё Андре, так звали главного повара, не был отвратителен обличием, Бет имела в виду, что справиться с ним будет гораздо труднее, в силу того хотя бы, что под наброшенным фартуком угадывалась хорошо развитая мускулатура молодого мужчины.
«А тут – я, со своими изысканными туалетами…» – Бет готова была смеяться.
В самом деле, её жёлто-лимонное платье, обтягивающее талию, грудь откровенно и вызывающе, было несовместимо с кухней и действовало на шеф-повара, как красная тряпка на быка.
Руки месье Андре тут же метнулись пощупать новую помощницу.
Бет оказалась проворнее. Уцепив огромный тесак, всё ещё испачканный кровью только что разделанной коровьей туши, она выставила его перед собой и сказала сурово:
– Уберите свои грязные руки.
В кухне воцарилась гробовая тишина. Все подмастерья великого кулинара, занятые различными подсобными манипуляциями, замерли, как громом поражённые. Только бульканье кипящего бульона, да сопение огорошенного повара услаждали слух девушки. Потом всё разом переменилось: месье Андре побагровел как созревшая вишня и принялся ругаться, брызгаясь слюной и отчаянно мельтеша руками.
Элизабет вслушалась в быструю французскую речь и пожала плечами: шеф-повар был не оригинален в своём гневе и не сказал ничего нового. Пожалуй, девушка усмехнулась, она могла бы высказаться намного интереснее. Например, обозвала его глупым ослом, озабоченным чистотой своих нескончаемых ушей или крикливой обезьяной, обсасывающей лягушачьи лапки…
Это выражение холодного превосходства на лице наглой служанки добило месье окончательно. Он подавился бранными словами и пулей метнулся к дверям.
– Напрасно ты с ним так.
Круглые руки толстенькой, маленькой женщины решительно отобрали топорик у Бет.
– Пошёл жаловаться графу. Наплетёт невесть чего, и тебя выставят вон.
– Я и так здесь не задержусь, – буркнула Элизабет, испытывая неприятное чувство от осознания, что Беллингтон вновь услышит о ней только плохое.
– Иди, займись соусом бешамель.
В руках девушки оказался объёмный передник.
– И волосы спрячь под косынку. Не дай Бог, сронишь.
Элизабет старательно и неторопливо принялась натягивать рабочую униформу. Ах, если бы она могла, то возилась бы с завязками до самой ночи!
– Меня зовут Эни, – на круглом лице толстухи обозначились ямочки от улыбки. – В таком платье тебе не сладко придётся, – сообщила новоявленная подруга.
Конечно, она была права. Бет уже сейчас было трудно дышать из-за наполненного жаром, влажного, сдобренного ароматом пряностей, воздуха, скопившегося в кухне. Она недобрым словом помянула свой корсет, отделанный кружевом и обшитый шелковыми розочками – настоящая мечта для светской кокетки. Когда застёгивала на себе крючочки, испытывала эстетическое наслаждение. А, выходит, забыла, что тешит свою гордыню на радость лукавого. Вот и терпи теперь! А сколько она сможет выдержать, Бог весть?
– А ты – Барбара, – продолжала Энн, ловко расправляясь с огромной луковицей: нож так и мелькал перед глазами – тук-тук-тук, чоб-чоб-чоб.
Элизабет согласно кивнула головой, не объяснять же всем и каждому перипетии своей судьбы. Она щурилась от лукового духу, идущего от нарезанной горки, и была готова залиться слезами. А толстуха даже и не морщилась, совершая заученные движения.
– Вижу, с луком ты не в ладах.
– И что такое бешамель я не знаю, – охотно согласилась Бет, потому как последняя бечёвка под подбородком была завязана. Косынка, больше похожая на монашеский клобук, плотно сидела на голове, возвещая, что причин, отлынивать от предлагаемого соуса, больше нет.
– Не нужно было ссориться с графом, – засмеялась Энн. – Полёживала бы сейчас в постели и занималась тем, что умеешь делать.
Бет растеряно хлопнула ресницами. Пусть она не умеет готовить, но наводит порядок она неплохо и неплохо гладит. Что ей делать в постели целыми днями?
Толстушка вновь добродушно ухмыльнулась.
– Я имела в виду то, что ты лучше всего умеешь делать.
Не эти слова, прозвучавшие околесицей, наполнили девушку пониманием смысла разговора, а эта улыбка всезнающего и всё понимающего человека.
– Я так хорошо умею ЭТО делать, – сказала Элизабет сладко, – что графу было трудно со мной справляться. Он обеспокоился своим здоровьем.
Второй раз в кухне повисла тишина. Не смотря на занятость, все с любопытством прислушивались к разговору толстушки-Энни с отставной графской любовницей.
Бет опомнилась: опять её язык оказался быстрее здравого смысла. Можно и не сомневаться, что кто-нибудь непременно передаст Беллингтону о том, что она обвиняла его в мужской несостоятельности.
– Что мне делать с соусом? – спросила она, опуская глаза вниз.
Впрочем, приблизиться к высокому искусству кулинарии ей так и не удалось. Возвратился месье Андре и свирепым тоном поручил ей мыть грязные овощи, чистить кастрюли и выносить помои. В чёрных очах ярким пламенем пылала лютая злоба, и Элизабет благоразумно поторопилась исполнять поручения.
Месье Андре был взбешен. Когда он ворвался к графу в кабинет, с уст его слетали лишь отдельные истеричные вопли.
– В моей кухне… моим топором…
Чарлз отложил в сторону счётные книги, в которые взял за труд заглянуть с самого утра. Он некоторое время, молча, наблюдал за гастрономом. Граф сразу догадался, что причина переполоха именно Бет.
Со времён дядюшки никто никогда не перечил месье Андре. Повар был о себе самого высокого мнения: покойный граф Беллингтон предпочитал всем кухням в мире – французскую, а всем поварам – месье Андре. Только не сведущий обо всём этом человек мог ошибиться, затеяв склоку с французом.
Чарлз ещё некоторое время наблюдал за метаниями повара по белоснежному паласу, а потом сказал спокойно и твёрдо:
– Вам нужно потерпеть всего несколько дней, месье Андре. Девушка не задержится у нас надолго.
Повар замер, потеряв дар речи, голова его несколько раз судорожно дёрнулась; он не поверил услышанному.
А Беллингтон спокойно продолжил:
– Ещё я хотел довести до вашего сведения, что не являюсь приверженцем какой-то определённой кухни. В еде я – космополит.
Теперь месье Андре хлопал открытыми губами, как рыба, выброшенная на берег.
– Ещё я хотел сказать, что всё в этом доме принадлежит мне, графу Беллингтону, ровно, как и кухня со всеми её топорами, – добил Чарлз повара последним, самым значимым аргументом.
Месье Андре вывалился из библиотеки почти раздавленным, и душа его наполнилась лютой злобой. Уж он покажет этой девке почём фунт лиха! Всё то время, что ей отпущено на ЕГО кухне, она будет молить, чтобы в сутках стало часов меньше, много меньше. Граф почти указал ему на дверь. Ему! Великому Маэстро гастрономии! И всё из-за смазливой потаскухи.
Повар лукавил перед собою. Оборотя гнев на шуструю бабёнку, он старался позабыть, что Беллингтон, как оказалось, вовсе не дорожит его талантами.

За окнами гудел ветер, играя в трубах протяжным свистом. Тонкая плёнка облаков быстро бежала нескончаемым потоком сквозь мерцавшие крупно звёзды.
«К утру наверняка надует снега…» – подумала тупо Элизабет.
Она клевала носом над огромной кастрюлей. Руки, сбитые и ошпаренные, превратились в ярко-красные куски некрасивой плоти. Они отказывались сражаться с остатками жира, скопившимися по стенкам.
Месье Андре навёл на всех страху, и никто не решился помочь Бет, обложенной целой грудой грязной посуды.
Элизабет понимала, что одной ей не справиться и хотела заявить об этом прямо, но увидела в глазах повара желание именно такого развития событий. Поэтому дерзко улыбнулась наглой роже француза и принялась за дело.
А сейчас, обессиленная непосильным трудом, почти жалела о своей гордости. Все слуги уже давно покинули кухню, а Бет засыпала над последним самым грязным, самым огромным чаном.
Страшно представить, во что превратился её туалет, не помог и плотный фартук. Девушке было чисто по-женски жалко красивого платья. А всё ещё бунтующая душа, правда, сонно и лениво, утверждала, что завтра наденет ещё более нарядную одежду. Ведь разрешил же ей граф пользоваться гардеробом отставных любовниц…. Правда, это было до раскрытия её инкогнито…
Бет спала, уронив кончик косы в грязную лохань.
– Смо-о-отрите вы…
Тягучий голос Энн заставил девушку встрепенуться.
– Рыбу, что ли, ловишь? – толстуха держала её волосы, капающие помоями.
Вот теперь Элизабет наполнилась слезами. Никогда ещё, даже в доме нелюбезной тётки, она не чувствовала себя столь униженной. Там ей тоже приходилось не сладко, но никогда она не засыпала с головой в помойном ведре.
– Ну, полно убиваться, – Энн водрузила на плиту бак с водой. – Граф возжелал мыться среди ночи. Всё с бумагами копался, пропылился, должно быть. И тебе воду согрею, помоешься. Только заканчивай быстрее.
Элизабет накинулась на котёл с остервенением и попросила, примостившуюся неподалёку, Энн:
– Расскажи мне что-нибудь.
– Так что ж?
– Не знаю.
– Ну, хорошо. К графу брат едет с женой, с сёстрами.
Элизабет это было совсем не интересно.
– Лучше расскажи мне про Вечную Невесту.
– Что ты, что ты! Нельзя говорить о призраках, тем более, ночью.
– Да нет её вовсе, – рассердилась Бет.
– Есть, есть. Каждую ночь в Круглой башне бродит.
– Врешь ты, Энни, – Элизабет отбросила вычищенную кастрюлю в сторону и со стоном распрямилась. – Хочешь, всю ночь просплю в башне?
– Врёшь!
– Нет. Вот помоюсь и пойду.
Энн была потрясена храбростью своей новой подруги, поэтому помогла ей искупаться в маленьком ушате, слишком мелком, чтобы погрузиться в него полностью.
Впрочем, Элизабет была довольна и этим. Утренние моционы в промозглой тетушкиной каморке не прошли даром, она совсем не замёрзла во время своего плескания, а даже получила удовольствие.
Энн принесла ей из комнаты ночную рубаху, в которую Бет облачилась, скомкав жёлтое платье и швырнув его на кучу угасающих углей в топке.
Шёлк весело вспыхнул.
Толстушка испуганно ойкнула.
– Граф пожелал избавиться от лишнего женского платья, – хладнокровно пояснила Бет. – Я ему в том помогаю.
С помощью Энни она просушила волосы над остывающей плитой и, захватив пару свечек, решительно двинулась в Круглую башню.
– Вот увидишь, завтра скажу, что там никого нет.
_________________________________________________________________

*** Шербрук был в хорошем расположении духа.
Вначале, когда увидел свою жену, покинутую среди блестящего общества, рассердился невероятно. Хотел сразу же выказать Ольге своё недовольство, да сдержался. Не учинять же скандал при всём честном собрании! Поэтому был с Варенькой весел, даже насмешлив. Боялся показать, что удивлён её робостью и немножечко разочарован. На приёме у Лемахов он покорился её неукротимому характеру так же, как увлёкся её ослепительной внешностью. А сейчас понял с досадою, что внешнее совершенство теряется в отсутствии блеска в глазах, шаловливой улыбки и острого язычка. Впрочем, винил в этом граф только себя. Разве можно было бросать жену, понадеявшись на уверения Ольги?
Он повёз Вареньку кататься.
Стрелой пролетели по прошпектам, норовя сбить по пути зазевавшихся прохожих, а потом свернули к докам.
Там, ни слова не говоря, граф протянул жене руку и повёл среди мрачных пакгаузов.
Лакей с каретным фонарём в руках бежал перед ними, большими скачками преодолевая лужи.
– Так важно измерить здешние лужи? – спросила Варя, удивляясь настойчивости, с которой муж тянул её за руку.
– Поверьте, оно того стоит. Я могу взять вас на руки, чтобы не испачкать ваши туфельки и платье.
– Не боитесь шокировать общественность? – Варя смело шагнула в слякоть.
– Нет.
Сказано это было до того беспечно, что вызывало желание пойти на поводу и презреть правила приличия. Остановило Вареньку лишь то, что с взбившимися юбками вид у неё был бы нелепый и даже смешной.
Они достигли цели своего путешествия. Варвара Ильинична взирала на строение, мало чем отличавшееся от прочих, окружавших его со всех сторон. Лукавые глаза мужа говорили, что её ожидает сюрприз, и графиня наполнилась радостным возбуждением. За дверями её ожидал Атаман. Он нервничал в тесном помещении и доставлял много беспокойства конюхам, лопотавшим вокруг него по-английски.
Варя потянулась к белой морде всем телом и прижалась щекою, шепча:
– Здравствуй, милый, здравствуй.
Заслышав знакомую речь, скакун утих и зафыркал, утыкаясь мягкими губами в шею девушки.
– Ну-ну, полегче! – Александр хлопнул коня по крупу. – Эта женщина – моя. Не забывайся!.. Завтра отправляю его в Лондон.
– О! Он испугается, – заволновалась Варя. – Он никогда не плавал.
– За ним будет хороший уход, не сомневайтесь.
Девушка сморщилась: видела она этот уход – коня успокоить не могут. А что будет, когда Атаман почует под собой зыбкую твердь палубы?
– Научите их немного русской речи. Атаман не привык к английскому.
Александр смутился. Он хотел доставить жене радость, показав готового к отплытию любимца, а, выходит, добавил ей беспокойства.
– Варенька, – он взял девушку за руку и взглянул ей в очи. – Вы мне доверяете?
На самом деле вопрос был не совсем честным, не могла же Варя сказать собственному мужу «нет». Поэтому девушка кивнула головой.
– Я обещаю вам, что с Атаманом всё будет в порядке. По прибытии нашему в Англию, он будет прекрасно относиться к английской речи и будет готов служить вам.
– Я вам верю.
На обратном пути к карете Варвара Ильинична всё же шокировала общественность своими взбитыми юбками и изящными щиколотками.
Александр заметил лужицу предательской влаги, натёкшей с её обуви, и определил, что башмачки промокли насквозь.
Он шёл неторопливо, то и дело останавливаясь, а Варя в то время беспокойно вертела головой по сторонам, пытаясь определить много ли свидетелей этой интимной сцены. Ей так и хотелось сказать: «Милорд, не могли бы вы идти чуть быстрее». Но мысль, что муж, возможно, чувствует усталость от своей ноши, заставила помалкивать и зорко оглядываться.
А Александр по-настоящему получал удовольствие. Вес жены вовсе не тяготил его. Ему нравилась её близость, её смущение и беспокойство. Ещё ему хотелось целовать напряжённо сжатые губы. Сейчас граф, как никогда ясно, понимал, что обещание приступить к супружеским обязанностям, лишь сделав жену хозяйкой собственного замка, было опрометчивым, если не сказать глупым.
Ольга Алексеевна ожидала их в гостиной.
Подали чай, рогалики, обсыпанные тмином и медовый мусс. Вечернее чаепитие получилось быстрым и скованным.
Варя отчаянно таращила слипающиеся от усталости глаза и была обеспокоена лишь тем, чтобы не зевнуть во весь рот.
Александр всё ещё сердился на сестру и ждал лишь момента, чтобы высказать ей упрёки.
Ольга тоже выглядела хмурой. Пожалуй, она была не против общения с братом тет-а-тет.
Разговор состоялся после того, как Марфа сопроводила свою «деточку» почивать.
Ольга Алексеевна быстро пробежалась из конца в конец комнаты и спросила брата почти сердито:
– Для чего ты женился, Саша?
– Странный вопрос, дорогая. Для чего люди женятся вообще?
– Ах, я не так сказала! – тонкие руки махнули в воздухе резко и досадливо. – Для чего ты женился на НЕЙ? Эта робкая, серая пташка совсем не соответствует твоему положению в обществе.
– Ей нужно было всего лишь немного поддержки. Она растеряна и неискушенна; а ты ничего не сделала, чтобы помочь графине Шербрук преодолеть робость.
– Почему ты решил отказаться от Луизы? – игнорируя упрёки, наступала Ольга. – Она – леди; выдержанная, спокойная, с достоинством истиной аристократки.
– Ты сама перечислила причины, по которым мисс Сент-Джон не привлекает меня. Раз уж мне суждено связать себя обетами, я хочу, чтобы у меня не возникало желание нарушать их.
– Ты руководствовался своими телесными потребностями! – возмутилась Ольга Алексеевна. – Вот только не стать бы тебе всеобщим посмешищем!
С этими словами мисс Шербрук швырнула брату давешнее письмо, полученное вечером.
Александр развернул лист и пробежал глазами написанные строки.
– Ты, конечно же, прочла? – спросил он, медленно складывая пергамент.
– Оно не было запечатано.
– Это не повод совать свой нос в бумаги, адресованные мне лично, – заметил Александр тихо.
Голос его был наполнен арктическим холодом, а оттого, что был тих, звучал устрашающе.
Ольга содрогнулась – уж лучше бы он ругался!
– Поэтому, будем считать, что ты ничего не читала, – предложил брат обманчиво мирно и одарил сестру взглядом острым и пронзительным.
«Совсем, как батюшка во гневе…» – Ольга испугалась. О чём она думала, вручая Саше гнусную записку? Видно разочарование от новоявленной родственницы было столь сильным, что затмило ей разум. У барышни затряслись губы.
– Прошу тебя, Саша…
– Оля, иди спать.
Ольга Алексеевна вошла в свою опочивальню, как перебравшая наливки старуха: шатаясь и приволакивая ноги.
Спать?! Ей ли теперь спать!
Ольга опустилась перед образами и склонила голову. Она будет молиться, чтобы Господь не оставил брата в минуты гнева; не дал взять ему греха на душу.
Александр распахнул широко окно и долго вдыхал влажный, бодрящий воздух, идущий с реки. Граф пытался взять себя в руки. Гнев, безудержный и тёмный, наполнил его душу, едва он сумел понять, ЧТО написано на помятом листе. Вид перепуганной сестры подстегнул его ещё сильнее. Захотелось немедленно ворваться в спальню жены и потребовать объяснений.
«Нужно оставить всё до утра» – говорил голос разума громко, да только не мог преуспеть в своей настойчивости.
Нет, граф Шербрук не будет ожидать, терзаясь ночью неизвестностью. Речь идёт о его чести!

Глава 22
После принятой ванна Чарлз вновь затосковал. Он ностальгически вздыхал, вспоминая щебетание Антуаннеты, покинутой им во Франции. Ах, это милое создание могло бы оживить здешние стены! Жаль, что нельзя позволить себе немного беспечности…. Не может же он, подобно покойному дяде, предаваться разврату в родовом замке – колыбели своих будущих наследников. Может быть, и впрямь жениться? Он вспомнил жену своего кузена, её строгую красоту, достоинство и невозмутимость. Именно такая женщина могла бы стать графиней Беллингтон…если это возможно – найти вторую такую женщину…
Чарлз опустился на прохладные простыни влажным после купания телом. Годы, проведённые в тёплом климате, приучили графа спать обнажённым. И вот сейчас, почти засыпая, он понял, что придётся отказаться от этой привычки, если не собирается в ближайшее время согревать свою постель чьим-нибудь молодым, гибким телом. В полудрёме Чарлз усмехнулся: можно хоть сейчас кликнуть вертлявую Софи. Девчонка спит и видит себя графской любовницей… или же Элизабет…
Как только это имя возникло в мыслях, Беллингтон встрепенулся и наполнился яростью.
Доступная для всех, только не для него!
Этот неотесанный увалень Хейуорд обнимал её, как свою собственность; тогда как граф Беллингтон удостоился одних дерзостей.
Чарлз сел в кровати, понимая, что сна не осталось и в помине. К тому же, тело покрылось мурашками, и граф потянулся к халату.
Наверное, нужно найти для себя пижаму…
По голым ступням, опущенным на пол, прошёлся ветерок. Снова сквозило из-под дверей. Это могло означать только одно – галерея, ведущая в Круглую башню, снова открыта.

Элизабет чувствовала себя в признанной всеми обители Вечной Невесты неплохо.
Все закоулки замка в преддверии гостей были вычищены, поэтому в помещении даже не пахло пылью. Комната поражала наполненностью воздухом. Возможно, это ощущение возникло оттого, что обстановка практически отсутствовала. Массивный стол в центре и одно-единственное кресло с высокой спинкой – жёсткое и неудобное.
Бет огляделась; овальные окна, идущие сплошной чередой по стенам, сейчас были забраны ставнями, а вот летом, наверное, всё здесь светилось от ликующего солнца.
«Надо признать, – подумала девушка, – действительно, идеальное место для призраков».
Свечку Бет пристроила на краешек стола и теперь была занята мыслями, как бы убить время. Честно говоря, она думала, что найдёт в Круглой башне подходящую постель или какой-нибудь диванчик, на худой конец. И никак не могла предположить, что место окажется таким аскетичным. Она пыталась устроиться в кресле, гладкие и холодные части которого были слишком жестоки к изнурённому работой телу. Оставался только стол…

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71528401?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.