Сокрытое в камнях
Сокрытое в камнях
Алексей Николаевич Мутовкин
Люди издавна жили на равнинах, а таинственные существа – нуониэли – скрывались в лесах. Давняя война не принесла пользы ни тем, ни другим, но её отголоски до сих пор звучат в рощах лесных обитателей и на улицах равнинных городов. Шаткий мир вот-вот рухнет, а кровавый пожар войны вновь готов охватить мир. Юному нуониэлю Тимберу предстоит отправиться за море, в северные степи, чтобы просить военной помощи у тамошнего владыки. Теперь каждое его решение может не только изменить ход грядущей войны, но и поставить под угрозу жизнь тех, кто ему дорог.
Алексей Мутовкин
Сокрытое в камнях
Алексей Мутовкин
Сокрытое в Камнях
Вторая книга серии «Пики Зари»
Спи, безрогий! Камнем спи!
Шевелиться не моги!
Очи коли не сомкнёшь:
Ты с эллира упадёшь!
Заберёт тебя в леса
Ни буанзу, ни лиса…
Ни крылья, ни корни,
Но абубу Горни!
(колыбельная степных
кочевников Симпегалиса)
Глава 1 «Три маленьких камушка»
Что касается осени, то самыми прекрасными в этой поре Гиди считал те мгновения, когда возвращалось ощущение лета. Бывает, гонит ветер рваные тучи над скучным лесом, и вдруг, как засияет парное солнце, загорятся жёлтые кроны деревьев, зашелестят иголочки лиственниц… И такая благодать нахлынет, что все тревоги исчезают. А тревог у Гиди накопилось предостаточно; одна из них жила в пещере, подле которой немолодой посыльный сидел уже битый час.
Нет, Гиди не жаловался на службу. Да и с хозяином ему, можно сказать, повезло. Однако иногда всё шло наперекосяк, и спокойствие сохранить оказывалось невозможно. К тому же, Гиди не переносил холодных замкнутых пространств, вроде тех же пещер и прочих скверных закоулков, где можно простудиться.
Из подкаменной тьмы донёсся шорок. Гиди, сидевший на сухом бревне, всмотрелся во мрак. Оттуда медленно вышел кто-то в лохмотьях. Из макушки существа росли не волосы, а веточки лиственницы. Покрыты они были жёлтыми иголочками, такими же яркими, как на деревьях вокруг. Иголкам заволокло и место для костра перед входом в пещеру, и поленницу, и даже стол из грубых досок, стоящий тут же под открытым небом.
«Сдались вы мне, твари ветковолосые!» – мысленно выругался Гиди.
Существо с веточками потянулось и крякнуло, видимо спросонья. Затем пещерный житель стал усердно тереть кулаками глаза, мычать и медленно двигаться к бочке, стоявшей у входа в тёмное пространство под отвесной скалой. Ветковолосый немного порычал, а потом, задержав дыхание, окунул голову в бочку. Через несколько секунд он выпрямился и застонал. На его рваный балахон с веточек заструился ручей студёной воды.
Гиди сплюнул, да так громко, что пещерник, стоявший шагов за двадцать пять, услышал. Он раздвинул веточки, упавшие ему на лицо, и вперил осоловелый взгляд в незваного гостя.
– Пошёл прочь! – засопел парень, и сорвался на кашель.
– Эх, – вздохнул Гиди. – Ещё один властелинчик!
Кудлатый нахмурился. Он шумно отряхнулся от воды, резким движением руки убрал свои длинные ветки за плечи, и присмотрелся к посыльному.
– Не припомню, чтобы в долине терпели таких заносчивых слуг, – медленно проговорил пещерный житель.
– А я не припомню, чтобы видел господина, который прозябает в пещере, —ответил Гиди.
– Я не прозябаю! – немного расправив плечи ответил ветковолосый.
– А я не слуга! – усмехнулся посыльный.
– Все люди – слуги! – пренебрежительно отмахнулся собеседник и поплёлся к столу. Там он краем своего замызганного балахона смахнул с сиденья воду, оставшуюся с ночного дождя, а потом уселся, водрузив локти на столешницу и крепко взявшись за голову.
– Твари! – простонал он.
– Ещё бы! – согласился Гиди, поднялся и направился к поленнице. – Спишь, считай, на голых камнях, да по осени! Где же голове с утра не болеть?! Хочешь просыпаться свежим – надо не в криницу лоб окунать, а тепла телу дать!
Гиди достал из-под промокших поленьев сухую бересту, растёр её и пошёл разжигать костёр. Краем глаза посыльный заметил, что ветковолосый пристально, однако чуть с опаской, наблюдает за его действиями.
– Да ты не молчи, – продолжал Гиди. – Можешь спрашивать, коль что выведать хочешь. Я обычаям нуониэлей обучен: знаю, что вопросы задавать у вашего народа непринято. Но ты валяй; я никому не скажу!
– Слуги должны без расспросов господам всё говорить, – пытаясь сохранять достоинство в голосе, заметил пещерник.
– Да вы, деревянные, тоже много чего должны! – усмехнулся Гиди и высек наконец из огнива такой сноп искр, что береста загорелась и затрещала.
Тут кудлатого словно ошпарили: он выскочил из-за стола и подбежал к Гиди:
– Как ты смеешь?!
– Ага! – ухмыльнулся Гиди, – Значит, вопросы задавать умеем!
– Кем ты себя возомнил, человек!? – не унимался ветковолосый; глаза его пылали гневом.
– Человек?! – возмутился Гиди. – Да ты сам, кто будешь, полено!
– Ишь чего! Да меня вся долина знает!
– А меня вся Школа знает!
– В костре я видал твою Школу!
– Ещё б не видал! Тебя ж пинками под зад из Школы выперли!
– Врёшь, лобная волосня! Я сам ушёл!
– Угу! Сам! Сначала с ученицами-первогодками по кустам сам целовался, а потом взял, да и сам ушёл!
– Первогодками!? Барыня-то на третьем году училась!
– Это первая. А вторая? Или то была третья?
– Следи за языком, челядь! – не на шутку воспалил ветковолосый и сжал кулаки.
Но Гиди и не думал прогибаться! Он продолжал кричать на пещерного жителя, приправляя свои проклятья едкими издёвками. Однако, ветковолосый не отставал от врага и хлёстко унижал незваного гостя.
– Эй! – раздался вдруг крик.
Перепалка сразу прекратилась.
На опушке перед пещерой, откуда ни возьмись, объявился старичок с ручной тележкой, груженой горшками, узелками и туесками.
– Зачем озорничаете!? – грозно спросил он у спорящих, которым стало совестно. – Я снеди привёз, господин Линггер. Всё, как просили.
Кудлатый господин Линггер снова поправил мокрые веточки, сделал глубокий вдох, кинул на Гиди гордый взгляд и чинно вернулся за стол. Посыльный же, заметив, что береста в кострище погасла, махнул рукой и пошёл к поленнице искать новый трут.
Тем временем старичок-слуга переставил привезённые им крынки и узелки на стол и принялся раскрывать перед господином яства.
Через несколько минут уютно затрещал костерок. Господин Линггер, жевал тёплый хлеб, запивая молоком прямо из глиняного горшка. Почувствовав запах дымка, ветковолосый обернулся. Он с минуту глядел на Гиди, а затем кивком пригласил гостя к столу. Посыльный не без жадности накинулся на пищу.
– Вообще-то меня по делу метнули, – начал Гиди после того, как запил козьим молоком первый проглоченный ломоть свежего хлеба.
– Метнули… – повторил господин Линггер с набитым ртом. – Выходит, ты всё-таки слуга, раз тебя шлют за учениками, которых якобы выгнали из Школы.
– За учениками? – удивился Гиди. – Какими таким учениками, которых выгнали? На моей памяти тебя одного только и швырнули за порог!
Ветковолосый нахмурился и сдавил рукой кусок хлеба так, что крошки посыпались на стол.
– И вообще я не к тебе, – добавил Гиди, снова принявшись за трапезу.
Пещерный житель выпрямился, а лицо его сделалось спокойным и даже чуть отстранённым.
– Что? Интересно? – ехидно поинтересовался посыльный. —То-то, юный властелинчик! Чаще старших слушай! А шёл я к отцу твоему.
Гиди хотел сказать что-то ещё, но тут ветковолосый господин поднялся и, прихватив туесок с варёной рыбой, молча отправился в пещеру.
– Погоди-ка! – кинул ему вслед посыльный, но тот даже не обернулся. —Это ж какой нахал! Нуониэль!
Слуга стал собирать на тележку грязную посуду.
– Вы уж не серчайте, – обратился к Гиди лохматый старичок. – Господин Тимбер Линггер очень хороший. Просто не по нраву ему об отце толковать.
– Об отце не по нраву, о Школе не по нраву… – сказал Гиди. – А что ему вообще по нраву?
– Всё! – воскликнул слуга, бросил собирать посуду и подсел к посыльному. – Господин Тимбер Линггер обожает всё так, как никто! Долину нашу, селения, лиственницы, реку и даже каждый камушек! И людей, кстати, тоже.
– Хех! – крякнул Гиди. – Когда это нуониэль людей жаловал?! Эти существа нас ни в грош не ставят! Слыхал, как этот твой Тимбер меня челядью назвал? Все нуониэли такие!
Он отвернулся, вздёрнул плечами и громко плюнул в сторону.
– Дети древ! – презрительно процедил Гиди.
– Господин не виноват, что он господин! – прошептал слуга. – Сердце-то у него большое. Только сверху твёрдым сделалось словно камень. Внутри же оно мягкое и тёплое.
– Это у него-то? – злобно спросил Гиди. – У нуониэля? У господина? Это из-за каких таких невзгод и треволнений наш властелинчик сердцем зачерствел?
Ответа не последовало. Гиди прочитал на лице слуги какое-то тупое непонимание.
– Уж ты, хожалый, не серчай, – развёл руками старый слуга, – Гуторишь ладно, да токмо слов таких я не разумею! Мы народ простой; рыбаки. В деревню и то редко ходим, а из Долины и подавно.
– Слушай, а давно этот Тимбер в пещере?
– Давно! – бодро ответил старичок. – Коль помыслить, так и очень!
– Сколько?
– Лето жил, потом весну. И бывшее лето! И той весной! А ранее уже не жил.
– Выходит, полтора года…
– Это как посмотреть, – почесал затылок слуга. – Но два лета точно жил.
– Ясно всё! – махнул рукой Гиди. – А ты сам-то – рыбаком?
– Меня Спешко звать. Хата моя и бабы моей там вон! – он махнул рукой на юг.
– Далеко?
– Час топать, – сказал старик и призадумался, будто вспоминая, точно ли «час». – Ну, тут недолече!
– И ты господину каждый день трапезничать носишь?
– И не каждый! – замотал головой рыбак. – Господин Тимбер по свойству сам за себя. Нам он велит снедь приносить на каждый третий день. Хоть господин и молод летами, а сам за себя, да! Днесь и на охоту выйти может. И после охоты сам к нам заходит.
– Знатный добытчик?
– А он как охотится, так всё по обыкновению пустой возвращается. И голодный! Отъестся у нас в лачужке, выйдет на бережок и сядет в эту свою господскую позу: ноги под себя вывернув. И так час глядит на реку. Присмотришься к нему, а он нет да нет, а камушки гладит. Поправляет их вроде как, чтоб каждый на своём месте остался!
– Полтора года, говоришь, камешки гладит? – сурово спросил Гиди, щурясь на чёрный ход пещеры.
Рыбак не успел ответить, а посыльный поднялся, залпом осушил крынку молока, крякнул, утёр рукавом рот и решительным шагом отправился под скалу.
Это оказалось мрачное и сырое место, с грубо-сколоченными настилами и разбросанным под ногами сеном, которое, судя по запаху, уже заплесневело снизу. Нуониэль сидел на корточках в углу и раздувал в круге из булыжников огонь. Господин периодически кашлял и шмыгал носом. В тусклом свете жировых горелок Гиди заметил, что кругом царит сильный беспорядок: повсюду разбросаны папирусы, свитки, струганые деревянные палки, охотничьи стрелы.
– Значит так, – громко произнёс Гиди, встав руки в боки, – если у тебя есть время торчать под камнями, то мне недосуг: жена и двое сынишек заждались своего блудного папку! Хочешь – не хочешь, а придётся тебе выслушать моё дело.
– Выслушать слугу можно, если только он достаточно вежлив, чтобы представиться, – гордо ответил Тимбер.
– Гиди, – тут же назвался посыльный.
– Гиди? – удивился нуониэль.
– Полное имя – Агидаль.
Нуониэль поднялся и подошёл к каменной плите, служившей чем-то вроде большого стола. На ней были аккуратно разложены кучки каких-то маленьких разноцветных камешков.
– Агидаль, – медленно повторил Тимбер, проведя пальцем по столу. – На ланнийском это означает: «рождённый в огне».
– В ночь, как родился, у нас дом погорел, – объяснил Гиди. – Да что об этом! Уж более сорока лет минуло.
– И чей же ты будешь, Агидаль?
– Агидаль Инранов.
Тимбер резко ударил кулаком по каменной плите и зажмурился, то ли от боли, то ли от отчаяния.
– Дела у мастера Инрана идут, видать, худо, раз он посылает человека к своему бывшему ученику, – засопел нуониэль.
– Говорю же, не до тебя я шёл, а до отца твоего Лария. Инран с ним по молодости дружен был. Вот беда пришла, послал меня к Ларию помощи просить.
– И как? – надменно спросил Тимбер, подойдя к настилу, заваленному ветхими пергаментами.
Нуониэль взял маленькие ножницы и стал нервно кромсать листы один за другим. Обрезки осыпались под ноги и исчезали где-то во влажном сене.
– Экий ты нуониэль! – вздохнул Гиди. – Не хуже меня знаешь, что отец твой уж который год хворой лежит.
– Так и передай это Инрану с почтовым голубем, – предложил Тимбер, не переставая чикать ножницами несчастные листы.
– Инран предвидел это. И наказал мне: коль Ларий болен, то просить помощи у его старшего сына. Но господин Иннер Линггер охраняет закатные границы лесов от жителей равнин. Был ещё один запасной план: второй сын! Да вот только и господин Квивер Линггер далеко: на полуденных границах – сдерживает натиск собакоголовых дикарей кин с болот. И обо всём этом я уже сообщил почтовым голубем мастеру. А он ответил. Тоже голубем: попросил отыскать третьего сына Лария. Тебя! Поверь, у мастера Инрана – твоего бывшего учителя – нет ни малейшего сомнения в том, что ты совершенно не годишься на требуемое дело.
– Отец годится, братья тоже, а я нет… – сказал отрешённо Тимбер. – Дело, видать, большое, неподъёмное.
– Папаша твой – Ларий – был хорошим послом, отслужившим не один десяток лет. Инран хотел отправить его в посольство на полночь, за море. В грядущей войне с людьми равнин нам всякая помощь впрок. Авторитет Лария – серьёзное дипломатическое преимущество. А старшие братья твои уж давно доказали, что могут постоять за себя. Они не пропали бы на чужбине. А что есть у тебя, окромя отцовского имени? А если подумать, то все знают посла Лария Дисидуария. Твоё семейное имя – Линггер! Рука твоя не крепка, Школы ты не закончил… Отца лежачего оставил одного, а сам забрался под камень и сидишь тут, простуженный! Инрану нужен надёжный нуониэль! Такой, кто не подведёт! Кто поможет Лойнорикалису!
– Тебе какое дело до нуониэльских лесов?! – рявкнул Тим и закашлял.
– Вот значит, как! – прищурился Гиди и подошёл к Тимберу совсем близко. – Что же ты думаешь, властелинчик, раз нуониэли из лесов и люди с равнин вот-вот войну начнут, то я за людей буду? Да я в лесах родился! И отец мой тоже! А дед полжизни Инрану служил! Или ты мнишь, что коль вы, нуониэли раза в три дольше людей живёте, то вам эти леса к сердцу ближе? Или, леса родные только для тех, у кого из голов древесные ветки вместо волос растут?
Тимбер не ответил. Он вышвырнул ржавые ножницы, шмыгнул носом, глубже закутался в лохмотья и пошёл в другой угол пещеры, где стал копаться в каких-то вещах.
– У меня тоже нет времени на разговоры, – заявил хриплым голосом Тим, подняв с каменного пола лук, колчан стрел и круглую кожаную сумочку для тетивы. – Я ухожу.
– Не поздновато для охоты? – насмешливо спросил Гиди.
– Да! – отрезал Тим и свалил лук и колчан обратно в угол. – Я – к озеру!
Нуониэль спешно вышел из пещеры. Гиди в сердцах выругался и направился следом.
– А рыбак-то твой, Спешко, ушёл! – заметил Гиди. – И хорошо же ты тут отшельником устроился! Каждый день тебе еды приносят!
– Приносят раз в три дня! – буркнул Тимбер, громко высморкался и, взяв свой походный посох, направился с опушки под кроны золотых осенних лиственниц.
– Погоди! – окликнул Гиди нуониэля. – С тобой пойду.
Тимбер нахмурился.
– Не страшись: более просить помочь мастеру Инрану я не стану.
– И то верно, – согласился на это Тим, шагая по еле-заметной тропинке среди мшистых валунов и крючкообразных лиственничных корней. – Мастер Инран без труда найдёт кого-нибудь более достойного, чтобы отправить послом за море.
– Может найдёт, а может и нет. Народу-то в Школе не осталось.
Тимбер остановился и посмотрел на Гиди.
– А помнишь, как там было, в Школе? – мечтательно начал посыльный. – По тропинкам бегает ребятня, в рощах сидят важные мастера да учителя. Слуги катают тележки со скрижалями, а над хижинами длинные флаги! И все разноцветные! И нет такой деревни, чей флаг не развивался бы над Ученическим Поселением!
Тимбер опустил взгляд. Гиди заметил, что отшельник в первый раз улыбнулся.
– Проблема нуониэлей в том, – заговорил Тимбер, продолжив путь, – что мы малочисленны. Живём мы дольше людей; и это хорошо. Однако нас слишком мало, а люди равнин умножаются числом каждый год.
– И у них есть волшебники, – добавил Гиди.
– Их волшебники – тоже люди, – отмахнулся Тимбер.
– Но у них есть волшебные камни!
– У многих они есть.
– И у тебя?
– И у меня!
Тут уже Гиди встал, как вкопанный и заявил, что не верит. Тогда Тимбер закатил глаза, достал из-за пазухи небольшой льняной мешочек и высыпал оттуда себе на ладонь три ничем непримечательных камушка. От обычных, валяющихся на дорогах, их отличало то, что они казались чуть светлее; будто течение некой реки вымыло из них весь цвет, всю тёмную фактуру горной породы. Поверхность трёх камушков напоминала бледный окрас крыльев мотылька.
– Ха-ха! – залился смехом Гиди, взяв один. – И ты думаешь, что это волшебный камень эниовин?
Шлёпнув губами, Гиди вернул безделушку нуониэлю и двинул дальше по тропе.
– Не знаю, сколько там тебе лет, властелинчик, но я за свои четыре десятка побывал во многих землях. А Равнины Айседолиса я исходил вдоль и поперёк! Да что уж там; до того, как сюда вот прийти, я восемь седмиц на своих двоих топал по Равнинам с поручениями мастера. И поверь мне, я-то видел волшебные камни: это огромные, острые глыбы, торчащие из земли на два аршина!
Гиди остановился и задумчиво посмотрел на Тимбера, грустно плетущегося позади:
– А то и на три!
– Волшебство камня не в размере, – надменно сказал Тимбер. – Оно сокрыто в его сущности.
– Да, да! Напусти мне туману о тайных знаниях!
– Я изъясняюсь простыми словами. Если для тебя это туман, то ты тупица!
– Я хотя бы не выдумываю, что владею эниовинами!
– А я не считаю себя самым умным! – воскликнул Тимбер и толкнул Гиди в плечо.
– Да только дурак поверит, что в такой дыре как эта долина, могут быть волшебные камни! – разозлился посыльный и тоже толкнул нуониэля.
– Я их у отца в сундуке взял! – толкнув спутника снова не унимался Тимбер.
– Так ты воришка! – захохотал Гиди.
– Да ты сам-то поди у меня из пещеры, чего прибрал! Ну-ка выворачивай карманы!
– Я тебе сейчас челюсть выверну! – запетушился Гиди.
Они схватили друг друга за грудки.
– Где тебе меня одолеть, нецветущая башка! – раззадорился Тимбер.
– Да я твои-то патлы сейчас вмиг оборву!
– Эй, вы! – окликнул их появившийся на тропинке позади них слуга Спешко.
Дерущиеся присмирели.
– Вы, господин нуониэль, – начал старичок, – лук свой, стрелы и тетиву опять на охоту забыли!
Он подошёл к Тимберу и вручил ему охотничье добро.
– Опять? – переспросил Гиди и, не дождавшись ответа, тихонько завыл. Затем он махнул рукой и пошёл дальше по тропинке, мотая головой и что-то бормоча себе под нос.
Через час нуониэль, посыльный Гиди и Спешко подошли к горному озерцу. Небольшой водоём был окружён высокими каменными стенами, а густой лес рос прямо у воды. Слуга смастерил удилище, приладил к нему лесу из льняной нити, закрепил на ней поплавок из бересты, грузило и снасть. Выбрав укромное место, старичок закинул удочку и стал терпеливо ждать клёва. Гиди нашёл ровную опушку и развёл костерок, над которым стал запекать кусок хлеба, прихваченный с утренней трапезы. Полдень едва миновал, а посыльный мастера Инрана, поймав пробившиеся сквозь золотые кроны лиственниц лучи ещё тёплого солнца, стал клевать носом.
«Ах, какая же всё-таки красота по осени бывает», – пронеслось у него в голове. Но радость созерцания природы быстро прошла: треволнения и заботы смутили разум. Много лет назад случилась война между людьми – жителями равнин и лесным народом – нуониэлями, и там сражался дед Гиди. Закончилась та война, как и все прочие, мирным договором. По тому соглашению, некоторые нуониэли должны были поселиться на равнинах, а часть людей с равнин – в лесах ветковолосых существ. Дед Гиди оказался одним из переселенцев. И если на равнинах нуониэли получили статус господ, то новые жители лесов люди все пошли в услужение к коренной расе. Дед попал к молодому тогда учителю Школы нуониэлей – господину Инрану. Школа эта была не такой, как у людей; она считалась кузницей наук и ремёсел для всех нуониэльских лесов. Учителя и начальники Школы, называемые мастерами, имели огромный авторитет, а голос их был весомее прочих на само?м Верховном Собрании Лойнорикалиса. После смерти деда, отец Гиди продолжил служить Инрану. Тогда именитый господин уже получил сан мастера, но продолжил преподавать на самом сложном направлении Школы, на классе картографии. И вот, когда Агидаль подрос, отец начал брать его с собой, чтобы обучить премудростям служения. Теперь же, когда граница между лесами нуониэлей и равнинами людей вновь заискрила, все ветковолосые кинулись на защиту родины. Школа опустела, а старый мастер Инран отправил своего верного слугу-посыльного к давнишнему другу – послу Ларию Дисидуарию, просить его отправиться на север и заключить там выгодный союз, заручиться поддержкой в грядущей войне. Инран хорошо знал, что Ларий стар. И всё же мастер надеялся, что почтенный посол или же его сыновья смогут отбыть в далёкие земли за подмогой. Но, после известий от Гиди, Инран понял: бездельничает в некогда легендарной семье лишь младший сын Тимбер. И этот юнец точно не подходит для серьёзной работы.
Чем дольше Гиди думал обо всём этом, тем сильнее болела голова. И вот, в очередной раз ему пришлось признаться себе: «Не мои то заботы! Два месяца шастал по равнинам, а дома пробыл лишь день! Жену обнять еле успел, и сразу же сюда, в эту вонючую долину! Пора и отдыхать!»
Гиди и вправду хотел просить у Инрана передышки хоть на пяток дней. Но не успел он заикнуться об отгуле, как мастер поручил ему спешить на поиски посла. Поэтому Гиди, прежде чем ступить за порог, пообещал жене: «На этот раз, не дольше двух седмиц!»
– Хватит! – засуетился Гиди, вскочил, отряхнул штаны от прилипших лиственничных иголочек и пошёл искать властелинчика.
Тот лежал на животе под раскидистым дубом и за чем-то наблюдал из своего укрытия. Когда подошёл человек, Тим приложил палец к губам, прося не шуметь. Гиди присел рядом.
– Слушай, – начал посол шёпотом, – времени у меня мало, так что скажи сразу, пойдёшь послом или нет!
Но Тимбер молча мотнул головой в сторону, предлагая посмотреть туда, где за деревьями блестела гладкая поверхность озера, озаряемая солнцем.
Гиди прильнул к земле, подался вперёд и глянул из убежища на склон, идущий к кромке воды. Там, в тени леса на старую берёзу падал одинокий луч света, пробившийся сквозь густые кроны. Вначале Гиди показалось, что это дым от костерка вяжет в воздухе чудные узоры, но потом посыльный различил в зыбкой пелене цветные очертания женщины. Прямо из берёзового ствола на склон вышла бестелесная дева, полупрозрачная и едва-различимая в лучах света.
– Свет во тьме! – шёпотом воскликнул Гиди. – Духи!
Бестелесная сущность насторожилась. В следующий миг Тимбер вскочил и выстрелили в неё из рогатки. Камешек пролетел сквозь цветную дымку, но как бы задел струи плотного воздуха и оставил прореху в образе дриады. Та, увидев нуониэля, метнулась в сторону, но прореха от попавшего камня начала разрастаться и вскоре увеличилась настолько, что единый силуэт распался на лоскутки дыма, которые постепенно исчезли в солнечных лучах. Нуониэль победоносно рассмеялся.
– Что это было? – удивился Гиди, выпрыгивая из убежища за нуониэлем и осторожно подходя к старой берёзе.
– Дриады! – не без брезгливости произнёс Тимбер. – Шастают здесь! Помоги-ка найти камень!
– Камень?
– Теперь веришь, что он волшебный? – спросил Тимбер. – Обычные дриад не берут! Нужен эниовин!
– Никогда не видел духов леса! – растерялся Гиди. – Но зачем стрелять?
– Поищи у воды, вдруг туда улетел, – попросил нуониэль, разглядывая траву.
– Ты убил её?
– Убил? – переспросил Тимбер, прервав свои поиски. – Прогнал! Это моя долина! Моё озеро! И лес! Нечего им тут!
– Но она же дух! Она даже ничего сделать тебе не может! Зачем ты навредил ей?
– Кто бы спрашивал! – заворчал Тимбер и снова взялся искать камень, пиная опавшие листья красными сапогами. – Вы люди только и ждёте, как бы нас из лесов выпереть и все деревья тут срубить! А стоит мне по дриаде зарядить разок, так тут же – все нуониэли плохие!
– Да ты просто обиженный мальчуган! – махнув рукой, спокойно ответил Гиди.
– Мне тридцать семь лет! – возмутился Тимбер.
– Брось! По людским меркам тебе не больше двадцати! Ты просто зол на весь мир непонятно за что. За то, что выперли из Школы? За болезнь отца? За то, что братья твои добились многого, а ты нет? А может быть нуониэльки, с которыми ты по кустам обнимался, бросили тебя, потому что поняли, какое ты ничтожество?
Тимбер не ответил. Он уже не искал свой глупый волшебный камушек, а просто стоял и смотрел на яркую поверхность озерца, виднеющуюся за деревьями.
– Этот Спешко сказал, что у тебя большое сердце, – продолжал Гиди. – Но мне кажется, что даже у простого старого слуги сердце больше, чем у тебя. Да что уж там! Я немало гадостей в жизни сделал, но и у меня сердце… Твари, да я бы не стал стрелять в духа! И ведь ты же знаешь ещё, что обычные камни им не вредят! То есть ты уже не первый раз палишь по ним! И это называется большое сердце?!
– Это неважно! – серьёзно ответил Тимбер.
– Нет важно!
– Нет! – резко крикнул Тимбер и обернулся; взгляд его горел ненавистью. – Если начнётся бойня с жителями равнин или с собакоголовыми обитателями болот кин, то ни моё сердце, ни твоё, ни этого рыбака – ничьё не будет иметь значения! Стрелам и мечам без разницы слуга перед ними или господин! Все мы сгинем!
– Да кто «мы»? – спросил Гиди. – Вот у меня жена и двое сыновей! А ты своих родственников и знать не знаешь! Сидишь тут и тихо их ненавидишь! Нету для тебя никаких «мы». Ты весь «я», весь в себе, в своих разочарованиях!
– Так и уходи отсюда! – закричал Тимбер. – Чего тебе ещё надобно от меня?
– А знаешь, я так и сделаю! Я напишу мастеру Инрану, что нашёл тебя и понял: ты не годишься в послы! Пусть сам думает, кого ещё озадачить можно! Я своё дело выполнил! А ты оставайся тут со своими камнями.
– Господин! – раздался вдруг голос Спешко.
Слуга поднялся от озерца и подошёл к Тимберу.
– Я нашёл, – сказал он и протянул нуониэлю ладонь, на которой лежал белёсый эниовин.
Гиди заметил, как Тимбер смутился и опустил взгляд.
– Оставь себе, – ответил рыбаку ветковолосый и побрёл в сторону пещеры.
Проходя мимо Гиди, он остановился и сказал:
– Меня не выгоняли из Школы! Я сам ушёл! Камушки эти волшебные, а я ни на кого не обижен. Насчёт эниовинов я тебе предоставил доказательства, и насчёт остального предоставлю! За море, говоришь, прогуляться? Эко дело! Мне это – пустяки! Сначала до портового городка Сарамэй, а там… Давай так: если ты возвращаешься в Школу, то нам первое время будет по пути; я успею тебя убедить – ты не прав во всём, насчёт меня.
Не дождавшись ответа Тимбер пошёл прочь.
– Одно я точно понял! – серьёзно заявил Гиди. Тимбер замешкал. – Охотник из тебя никчёмный.
Тимбер нахмурился, а потом хмыкнул и улыбнулся. Спешко внезапно загоготал, но тут же прикрыл рот обеими руками. Нуониэль это заметил, но сохранить серьёзность не сумел и сам залился добрым смехом. «Мальчишка», – подумал Гиди, и, улыбнувшись, побрёл следом за ветковолосым отшельником.
Глава 2 «Выпавшие самоцветы»
Гиди сидел у очага и разглядывал своды пещеры. Неровный каменный потолок рассекала пополам гладкая плита, совершенно иной чем гора породы. Влажные от вечернего холода камни блестели в свете костра беспорядочными точками оранжевых отблесков. Гладкая плита напротив, струилась ровными полосками стекающих капель, делящих рукотворный монолит на сотни одинаковых выемок. В части маленьких углублений, в основном в углах и по краям, сидели разноцветные камешки, тускло сияющие каждый своим оттенком. В центре всё осыпалось, и уже невозможно было понять, что же изображено на этой древней мозаике.
Посыльный Агидаль Инранов уже заметил, что отшельник с одной стороны совершенно безалаберный, а с другой, скрупулёзен до тошноты. В пещере царил полный бардак, но вот выпавшие из мозаики самоцветы нуониэль разложил по кучкам в соответствии с их цветом и размером. На большой каменной поверхности, заменяющей рабочий стол, лежала кипа пергаментов, на которых угольными карандашами были намечены схемы сбора мозаики и кое-какие эскизы.
Гиди отпил воды из кожаного бурдюка, стряхнул с пальцев крошки съеденного хлеба и поднялся. Тимбер сновал по пещере и суетливо выбирал, чем же заполнить походную суму. Посыльный подошёл к каменному столу и начал рассматривать самоцветы, листать пергаменты. На некоторых листах рисунки не имели никакого смысла. В двух или трёх изображениях посыльный различил силуэты людей и каких-то построек. Однако всё это выглядело странно и непривычно.
– Ты веришь в великанов? – спросил Гиди, попробовав собрать из нескольких самоцветов простенький рисунок.
– Читал кое-что об Эре Тумана, – ответил Тим, не отвлекаясь от сборов.
– Удивительно! Их искусство пережило века.
– Тысячелетия, – буркнул нуониэль.
– Если мы вставим все самоцветы на правильные места, сможем ли понять изображённое?
Тимбер фыркнул. Гиди оставил самоцветы с эскизами и подошёл к стеллажу. Он взял в руку увесистую кипу пергаментов, перевязанных бечёвкой и потащил к очагу. Там он поднёс к пламени один из исписанных листов, чтобы в свете огня лучше видеть текст.
– Маленький круглый камешек цвета бурого медведя лежит тут же у кочки с тремя колосками, – начал читать Гиди вслух.
Нуониэль подскочил к человеку.
– Не тронь! – нахмурился отшельник, выхватив пергамент из рук чтеца.
– Что это за писанина? – удивился Гиди и взял следующий из кипы. – Правее лежит выцветшая палочка с двумя сучками…
Не успел он дочитать предложение, как Тимбер забрал у него и этот, а затем и всю папку.
– Не твоё! – рассердился нуониэль, аккуратно всё сложил и завернул в кулёк из тонкой кожи.
– Похоже на какое-то задание для учеников, – предположил Гиди.
– Читать чужое – подло!
– Тексты пишут, чтобы их читали! – не унимался Гиди.
– Не эти!
– Хочешь сказать, что исписал гору пергаментов, за так?
– Слуга не должен докучать господину! – надменно заявил Тимбер.
– Бе-бе-бе! – пританцовывая выдал Гиди. – Ты мне зубы не заговоришь! А ну рассказывай, что это за белиберда, а не то я сам что-нибудь у себя в голове придумаю на счёт тебя и стану всем рассказывать!
Тимбер сунул аккуратно перевязанный кулёк с пергаментами в подорожную суму, закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– В Школе нам задали это на первых уроках, – объяснил он. – И хоть я ушёл, но практиковать учение не бросил.
– Похвально, – еле-сдерживая смех сказал Гиди. – И ты исписал пуд пергаментов! Поди, каждый камешек в Долине отметил?
– В этой стопке берег реки у рыбацкого домика, – гордо объяснил Тимбер.
– Ого! Ты явно не из тех хронистов, кто ограничиваются поверхностными описаниями. А не проще ли нарисовать карту, как это делают нормальные картографы?
– Не доучился, – спокойно ответил нуониэль. – К тому же, слова гораздо ярче, нежели убогие картинки!
– Зачем поступать на класс картографии, если считаешь карты убогими картинками?! – пожал плечами Гиди и снова бухнулся греться к очагу.
– Зачем служить господину, если считаешь себя свободным? – пробубнил Тимбер.
Гиди хмыкнул и махнул на нуониэля рукой. Посыльный жутко устал: встретиться с нуониэлем он планировал ещё вчера вечером, но сильно заплутал по пути от деревни и заночевал где-то в долине так и не дойдя до пещеры. И лишь проснувшись на следующий день ни свет ни заря, он двинулся в путь и нашёл убежище Тимбера ещё до того, как тот проснулся. И вот, после долгого дня, голова уже плохо соображала, тело не слушалось, но воспалённое сознание всё никак не могло уняться.
Гиди растянулся на лежанке, укрылся несвежим одеялом, которых у хозяина пещеры нашлось в избытке, и постарался заснуть. Но даже когда было глубоко за полночь, посыльный Агидаль не провалился в забытьё: Тимбер так шуршал, собираясь в долгий путь, что отключиться не смог бы и пьяный дикарь, тайком пробравшийся в трактирный погреб и осушивший бочку квасной браги. Ветковолосый ворошил пергаменты, шелестел соломой, копался в тряпье и звенел какими-то склянками. Всё же, Агидаль заметил, что Тим старался двигаться как можно тише, будто не желал будить гостя. Правда, от этого усердия, все аккуратные действия разрезали тишину такими едва-слышимыми нотками, что уж лучше бы нуониэль гремел вещами во всю; глядишь, так и заснуть было бы легче.
Агидаль слушал возню и думал до тех пор, пока не осознавал, что уже спит. И каждый раз, как понимал, что забылся, посыльный вздрагивал и в ужасе открывал глаза. В одно из таких пробуждений, Гиди понял, что Тимбер спит, огни в очагах превратились в угли, покрытые лепестками серого пепла, а пещера стала совсем тёмной, холодной и безжизненной. Агидаль Инранов свернулся калачиком и подумал о той огромной горе, которая сейчас нависает над ним. Гигантский камень, холодный и мёртвый окружал его – маленького человека. Гиди показался самому себе не более чем тёплой капелькой жизни, сокрытой в бесконечной толще горной породы. Посыльному Школы не привыкать устраиваться на ночлег в неуютных местах, но Гиди всегда находил успокоение либо в мерцании голубых звёзд над головой, либо в едва-ощутимом дыхании земли под лежанкой. Тут, в пещере, не было ни звёзд, ни земли, ни даже древесных корней, в которых хоть и неудобно спать, но всё же спокойно и как-то по-родному. Каждый раз, как Гиди засыпал, каменная оболочка пещеры пробиралась в его сон и наводила страх. Гиди боялся, хотел куда-то убежать и даже пытался проснуться, но уже не мог. Он застрял где-то внутри камня и оказался совершенно обездвижен. «Я должен проснуться, – всё твердил он себе. – Надо проснуться!»
Гиди ахнул и вскочил с лежанки. Светлело. Утренний туман украдкой пробрался в пещеру и заволок всё свежей влагой.
Голова раскалывалась: от морозного утреннего воздуха появились сопли, а в горле першило. «Немудрено тут заболеть», – подумал Гиди и глянул на отшельника. Тот безмятежно спал в углу, зарывшись в старые одеяла. Лишь прядь его веточек небрежно лежала на тёмном каменном полу.
Посыльный поднялся и сел на колоду у стола. Он присмотрелся к нуониэлю. Лицо Тимбера было молодым и немного худым. Крупные скулы и заострённый подбородок придавали чертам строгость. Жидкая бородка и брови, как у всех нуониэлей по осени, пожелтели. «Если он побреется, то будет иметь успех у женщин», – заметил про себя Гиди, который к своим сорока двум годам прекрасно разбирался в предпочтениях дам.
Сколько ни смотрел он на Тимбера, всё не мог понять, как тот умудрился прожить в столь неуютном месте полтора года.
«Надо проснуться!» – вновь пронеслось у него в голове.
Выйдя прочь, Гиди глянул на бочку с водой, где Тим прошлым утром умывался. И хоть тогда Гиди показалось странным окунать голову в ледяную воду, теперь что-то так и подмывало его сделать так же. И он сделал. На удивление, головная боль отступила. Гиди вытер волосы и принялся разводить костёр. Как только от ветоши потянуло дымком, на душе стало хорошо: мир вновь превратился в бесконечное приключение. Захотелось спланировать маршрут, придумать, где срезать путь, помечтать о встрече с женой и сыновьями!
– Не меньше дюжины дней! – пригрозил Гиди костру. – Да-да, мастер Инран! Я порядочный отдых желаю! Два месяца вдали от дома, а потом поход в эту клятую долину! Мало того, что пришлось забраться в самую дальнюю деревушку, так выяснилось, что ещё день топать до какой-то там пещеры!
Тимбера посыльный будил пинками. Молодой нуониэль еле продрал глаза. Он долго мялся, ворчал, но всё же выбрался из кучи одеял и снова взялся за сборы. Гиди успел поесть, согреться и приготовиться в путь, а Тим всё медлил.
– Если не перестанешь собираться, никуда не уйдёшь! – сказал Агидаль, стоя у входа в пещеру.
Тимбер судорожно хватал разные вещи, совал их в сумку, потом снова доставал и возвращал на стеллаж, не обращая внимания на призыв товарища.
– Решайся, властелинчик! – окликнул его ещё раз Гиди и даже протянул отшельнику руку.
Тимбер замер и, потупив взгляд, уставился на ладонь посыльного. Ветковолосый нахмурился, фыркнул, пробубнил что-то себе под нос на ланнийском, живо завязал суму и, не подавая руки, вышел на свет.
– Завтраки я не подаю! – пошутил Гиди, кивнув на костерок, где на хворостинке грелся последний кусочек хлеба.
– Успеется! – отмахнулся нуониэль и пошёл прочь от пещеры.
Гиди пожал плечами и зашагал следом. Они шли чуть дольше минуты, а потом Тимбер взял резко влево.
– Нам туда! – заявил посыльный и указал на тропинку, ведущую на запад.
– Нет, – ответил Тимбер не останавливаясь.
– Я пришёл этой дорогой! – настаивал Гиди.
– Мы пойдём сюда, – не уступал нуониэль.
– Я старше! Идём как я скажу!
– Это моя долина! Я лучше знаю!
– Может, ты у нас картограф, который закончил Школу? – язвительно спросил Гиди.
– А ты, может быть, непутёвый дуралей? Припёрся к моей пещере рано утром! Значит, из деревни вышел под вечер и шёл всю ночь. Не очень-то верится! Значит, из деревни вышел утром и за день досюда не дошёл. Выходит, заблудился!
– Я первый раз в эти края попал и путь нашёл за короткое время!
– Ты ещё золото начни брать за то, что такой умный!
– Скажи пожалуйста! – уткнул руки в боки Гиди. – Гений путешествий, живущий под камнем! Да ты же идёшь в противоположную сторону от деревни!
– Господин волен сам выбирать путь! – нахмурился нуониэль.
Гиди кинулся на нуониэля и схватил его за веточки.
– Я тебе покажу господина! – кряхтел он, таская Тимбера за ветки, пока тот рычал и отбивался от взбесившегося.
– Отстань, тварь! – вопил нуониэль.
– Юнец паршивый! – не унимался посыльный. – Сказано мне, доставить тебя, значит доставлю! А если надо, то и ремня дам.
Они бухнулись на тропинку и стали мутузить друг друга, катаясь по влажным лиственничным иголочкам. Минуты через две оба выбелись из сил и расползлись чтобы отдышаться.
– Если идти на полдень, – задыхаясь сказал Тимбер, – то до реки не больше часа пути. А там можно у Спешко лодку взять. По течению в деревню попадём к обеду.
– Так бы и сказал! – злобно фыркнул Гиди, поднимаясь из грязи и вытирая нос.
– Перед слугами не отчитываюсь! – прошипел нуониэль, тоже встав на ноги.
– Пойди ещё старшим братишкам пожалуйся!
Тимбер не ответил. Он лишь ещё сильнее нахмурился, а потом резко бросился на Гиди и снова повалил того на влажную тропинку.
День выдался прохладным. Лишь изредка появлялось солнце и согревало косыми лучами остывшую долину. Ветер быстро гнал облака, то и дело принося неприятный мелкий дождь.
У рыбацкой хижины на левом берегу реки трудился Спешко; он ставил ловушки в токах мелководья, журчащего среди крупных тёмных валунов. Рыба шла плохо, и старик уже начинал подумывать о том, чтобы пойти ставить силки на зайца. Вдруг рыбак увидел, как с правого берега по камням к нему пробираются двое. Он тут же узнал юного господина Тимбера Линггера и посыльного из Школы. Рыбак ничего не знал ни о господских делах, ни о Школе. Он знал только долину, реку и рыбу. А ещё он встревожился, увидев грязную и мокрую одежду путешественников.
Пока юный господин и его спутник обсыхали в хижине, Спешко приготовил лодку для отплытия в деревню. Его жена накормила гостей тёплой ухой и собрала в дорогу узелок сушёного мяса. Тимбер отблагодарил крестьян глубоким поклоном, что удивило Гиди. Посыльный, сев на вёсла, целый час молча грёб.
– Эй! – обратился к нему Тимбер, намекая на то, что пора бы поменяться.
Гиди уступил место гребца и уселся на корму.
– Разве господам к лицу катать на лодочках челядь? – спросил посыльный.
– Я заметил, что, когда люди не работают, они начинают задавать неуместные вопросы, – ответил Тим.
– Для вас нуониэлей все вопросы неуместные!
– Отнюдь! – поднял свою желтоватую бровь нуониэль. – Просто у тебя нет воображения.
– Хочешь сказать, есть вопросы, на которые ты не станешь дуть щёки, прикидываться самым важным дубком в мире, а просто ответишь?
Тимбер улыбнулся. Гиди прищурился и стал думать.
– Тебя зовут Тимбер Линггер, – начал Агидаль – Эта река называется Лингерия, а долина – Линггерийская. И это странно! Ведь вы все тут вроде как с ума сходите по лиственницам. Они здесь повсюду растут! В том числе из господских голов. Я сносно говорю по-ланнийски, и знаю, что лиственница будет lari. Это совсем другое слово! Так откуда названия реки и долины? И почему у тебя такое имя?
– Давным-давно в здешних краях поселился герой по имени Лингг, – помолчав, ответил Тим, мерно работая вёслами. – Отсюда и названия. Мне с братьями дали семейное имя в его честь.
– Не часто отец даёт сыновьям чужие семейные имена…
– Наш род – потомки Дисидора, – ответил Тимбер. – Поэтому семейное имя наше Дисидуарии. Свет знает, что было на уме папаши, когда он решил назвать нас в честь древнего героя! Может, хотел крепче связать наш род с этим местом?
– А что с твоим первым именем? – спросил Гиди. – Почему Тимбер?
– Это не лучший вопрос, – серьёзно ответил нуониэль.
– Что же в нём дурного?! – удивился Агидаль.
– Можешь звать меня коротким именем Тим, – ответил ветковолосый и налёг на вёсла так, что Гиди понял: больше об этом говорить нет смысла.
Потребовалось несколько часов, чтобы достигнуть самого отдалённого поселения Линггерийской Долины – деревни Сихоти. Не более десятка домов жались друг к дружке у левого берега реки. Среди построек ещё оставались те традиционные нуониэльские трёхстенные домики. В древности нуониэли не ставили одну из стен жилища, чтобы оставаться ближе к своему любимому лесу. В те времена нуониэли славились крепчайшим здоровьем, которому нипочём холодный ветер и мороз. Но время шло, и практичность человеческих изб, полностью закрытых от непогоды, осознали и ветковолосые. И всё же, в каждом поселении до сих пор жили семьи, предпочитающие трёхстенки, пусть и не круглый год.
Лодка путников прошла под обветшалым каменным мостом и пристала к пологому берегу, где отдыхали несколько перевёрнутых рыбацких плоскодонок. Не успели они ступить на берег и подтащить лодку, чтобы её не унесло течением, как к ним подбежал человек. Этот старичок в одежде из серой мешковины и в драных лаптях, начал махать руками от радости: вернулся маленький хозяин.
– Господин Тимбер, – шепелявил он своим беззубым ртом, – Как славно, что господин Агидаль вас нашёл! Светлый день!
И он отвесил нуониэлю сразу три поклона. Затем он кинулся к поклаже и взвалил на свои худые плечи все пожитки Тимбера.
– Комната ваша убрана! Ждали ведь! – радовался старичок, ступая от реки к серым домикам.
– Ты не спеши, Сива, – окликнул его Тим, продолжавший стоять у воды. – Я вещи возьму и уйду.
– Ну уж нет, брат! – возразил Гиди. – Сегодня мы тут ночуем.
– Помнится, ты спешил к жене, – заметил Тим.
– Да часа через четыре стемнеет! – сказал посыльный. – А ещё здесь время пойдёт.
– Успеем! – отмахнулся Тим.
Тут старичок Сива подпрыгнул, хлопнул себя по бокам и подскочил к путникам.
– Забыл я, старый огузок! – выругался он, обращаясь к посыльному. – Вам, господин Агидаль, письмо из Шоли, от мастера.
Старичок взвалил подорожную суму господина на плечо и спешно, чуть ли не бегом, заторопился куда-то к домам.
– Ероха, господин из Шоли воротился! – кричал он кому-то. – Ероха, кажи цидульку!
Путники подошли к главному дому селения: большому двухэтажному срубу, брёвна которого от старости стали серыми и лощёными, словно крашеные серебром.
– Отец там? – поинтересовался у Сивы нуониэль.
– Хех! – усмехнулся тот. – Спят сейчас. Я разбужу!
– Нет! – приказал Тим и вошёл в избу.
Агидаль прошёл следом. Миновав сени, он оказался в просторной комнате с высоким потолком. В углах размещались массивные несущие брёвна, на которых держалась кровля. Эти почти рыжие от щедрой промазки колонны своими резными узорами рассказывали историю Линггерийской Долины от самого основания. Гиди уже много раз видел такие рисунки. Примитивные изображения выполняли кончиком меча в день установки, танцуя под барабанный бой. Главе дома приходилось и плясать, и взмахивать острым оружием так, чтобы вывести сносный рисунок, который потом десятилетиями будет украшать помещение. Этого Гиди в нуониэлях не понимал: дотошность в ритуалах и пренебрежение ежедневными делами.
Тим сел за длинный стол посреди комнаты. Нуониэль медленно оглядел печь, кухонную утварь, стулья с высокими спинками, скамьи у оконец и старые выцветшие хоругви под сводом. Материя так запылилась, что стало невозможным различить изображенное на знамёнах.
В сенях что-то упало, а потом в залу ввалился паренёк, в таком же бедном рубище, как и у Сивы: это был Ероха.
– Несите Свет, господин! – выпалил он и протянул Агидалю крошечный свёрток пергамента. – Ваша цидулька из Шоли!
Гиди подошёл к окну и стал читать.
– Какое сегодня? – обратился он невесть к кому закончив изучать послание, и сев за один из свободных стульев с высокими спинками. – Шестнадцатое грязника. Через четыре дня из Сарамэй отходит последняя ладья на полночь. Следующая будет только весной, а это слишком поздно. Ты, Тимбер, должен успеть на эту. Мастер пишет, что распорядился о приготовлениях. В портовом городке тебе передадут всё необходимое.
Тим протянул руку, и Гиди передал ему записку мастера Инрана.
– Он хочет, чтобы ты проводил меня до ладьи, – сказал Тимбер.
– Мне это крюк в два дня! – нахмурился Агидаль.
– Тебе необязательно идти со мной до Сарамэй, – вернув записку, заметил Тим.
– Если я и пойду, то это будет стоить уже не дюжину дней вольницы, а три седмицы! – потрясая указательным пальцем над столом, твёрдо заявил Гиди. – Да, да! Инрану не отделаться жалкой дюжиной! Вернусь – лягу на печь и буду спать до полудня! И пусть он пляшет вокруг меня до посинения – никуда не пойду!
– Времени мало, – встав, сказал Тим. – Ероха, пусть Сива соберёт на стол!
– Понадобятся кони, – заметил Гиди, но Тим уже вышел в сени и, отворив там другую дверь, стал тихо подниматься на второй этаж в свою спальню.
Агидаль попросил у Ерохи чернил и взялся писать ответ Инрану. Сива сновал по дому, таская к столу снедь и напитки. Пару раз он заглядывал и в комнату хозяина дома, где тот лежал на большой кровати, не вставая уже многие месяцы.
Выйдя в очередной раз из опочивальни Лария Дисидуария, Сива как-то подозрительно долго мялся возле стола, за которым Гиди заканчивал письмо.
– Господин проснулись, – начал Сива. – Спрашивают, тут ли сын их; говорить желают. Не затруднит ли вас, господин Агидаль, передать господину Тимберу, что их отец…
– Отчего бы тебе самому не пойти?
Сива почесал затылок, потом опустил глаза и стал мять жёсткими натруженными руками льняное кухонное полотенце.
– Батюшки Свет! – воскликнул он, хлопнув себя по ногам и рванув к окошку. – Ероха баню затеял! – глядя в окошко, прокряхтел Сива. – С огнивом-то малец не хитёр! Запалит поди!
И Сива метнулся вон на двор. Гиди тихонько выругался, крепко завязал записку тонкой бечёвкой и пошёл к молодому нуониэлю.
Поднявшись по лестнице, Агидаль оказался в тёмном коридорчике с четырьмя дверьми. Одна из них была приотворена. Гиди легонько толкнул старую смолёную дверь: Тим сидел на кровати в окружении разбросанных вещей.
– Отец зовёт, – сказал Гиди, но ответа не последовало. – Нам надо перекусить и отдохнуть. Сегодня точно ночуем здесь. Так что не убежать тебе от старика.
– Я и не убегаю, – ответил Тим, не оборачиваясь.
– Заметно! – ухмыльнулся Гиди.
– Что может понять посыльный?! – насупился Тимбер.
– Тут и понимать нечего! – буркнул в ответ Гиди. – Все по молодости думают, что не станут такими, как родители. Это проходит.
Тим медленно обернулся, и Агидаль увидел с каким остервенением нуониэль на него смотрит. Юный господин поднялся, окинул взором беспорядок и неспешно вышел в коридорчик. Места было мало, поэтому Тимбер стоял совсем близко к Гиди; они оказались одного роста, и их носы почти соприкоснулись.
– Если бы у меня имелись корни, – прошептал Тим, – я бы стал просто деревом.
Нуониэль посмотрел на посыльного таким хищным взглядом, что Агидалю первый раз за всё время знакомства с Тимбером, стало по-настоящему страшно. Но ничего плохого не случилось: юнец спустился в сени. Агидаль немного подождал, а потом и сам направился вниз по скрипучим ступеням. Оказавшись в зале, Гиди увидел, что Тим стоит перед дверью в отцовскую одрину и не решается войти.
– Только не говори ничего пресного! – пробубнил Тим.
– Пресного?! – поднял брови Агидаль. – «Правильное место для сына – подле отца, если тот при смерти», – так достаточно пресно?
– Я не стану указывать обычному посыльному на его место, – горделиво ответил Тимбер. – Пусть он и думает, что ему ясна общая картина происходящего.
Юный нуониэль вошёл в спальню. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь рыбий паюс на узеньких оконцах, косым лучом падал на высокую кровать, где на белых перинах возлежал старый Ларий Дисидуарий, выпускник Школы класса картографии, головной посол на полночь и дважды консул Школьного Совета Мастеров. Его длинные веточки ниспадали до самого пола. Вокруг одра на полу всюду россыпью стелились жёлтые лиственничные иголочки. На самих веточках старого нуониэля этих иголок почти не осталось. И не потому, что была осень, а потому что уже пришло время.
– Неси Свет сквозь Тьму, маленький Тим, – не без усилия произнёс Ларий, чуть поднимая руку, пытаясь коснуться сына.
– Светлый день, – пробубнил Тимбер.
– Правильно отвечать на древнее приветствие, учат на первых занятиях, – сказал Ларий. – Но ты до сих пор упрям, словно малыш.
Тим не отвечая сел на стул рядом с кроватью и взял отца за руку.
– Тимбер… – мечтательно прошептал старик. – Ты ведь знаешь, почему мы тебя так назвали!
– Конечно знаю, – сухо ответил сын.
– Пригласи своего друга, – попросил Ларий.
– Он не друг, а слуга.
Старый нуониэль не стал возражать. Однако безмолвие не оставляло сыну выбора, поэтому уже через минуту в комнату вошёл Гиди. Тимбер представил его, как Агидаля, посыльного мастера Инрана и снова сел к кровати.
– Мой первенец рос молчаливым и задумчивым, – заговорил старый нуониэль, закрыв глаза и крепко сжимая руку Тима, будто страшась, что сын вскочит и выйдет вон. – Второй казался нам юрким, быстрым и ловким. Самый младший лицом вышел в мать. И так схож он был с моей Лариэной, что дивилась вся Долина! Всё путали его с девочкой! «Где же там наша Тимберия?» – вопрошали домочадцы, потеряв младшего сынишку. Известен ли тебе, Агидаль, помин о принцессе Тимберии?
– Я много раз слышал эту сказку будучи ребёнком, – ответил Гиди.
– Она была прекрасной девушкой! – улыбнулся Ларий. – Даром, что замёрзла насмерть… Одна…
Старик замолчал. Молодым показалось, что он спит, но тут Ларий открыл глаза:
– Как вернёшься в Шоли, Агидаль, передай Инрану, что если помрёт раньше меня – будет должен бочку мёда! Теперь, оставь меня с моим драгоценным. Пусть он хоть немного побудет на том месте, где ему до?лжно быть.
Гиди покинул одрину и сел за заставленные яствами стол. Но кушать ему совсем не хотелось. По правде сказать, посыльный не находил себе места. «Да и где это место? – подумал он. – Я вроде бы и не слуга, как прочие люди, но и далеко не господин! А этот Тим? Он вот-вот станет послом! Но какой же он посол, если и Школу не закончил? Застрял где-то посередине, прямо как я».
Посыльный Агидаль резко встряхнул головой, наполнил кружку свежим квасом и осушил её в один присест. «Эта Линггерийская Долина навивает скверные мысли! – заключил он, осматривая стол на предмет чего-то особенно вкусного. – На самом деле всё проще, чем кажется: моё место дома с семьёй! Семь дней! Семь дней пути и заслуженный отдых. И не меньше трёх седмиц!»
Глава 3 «Раскалённый»
В дверь тихонько постучали. Тим раскрыл глаза, сел на постель и спешно ответил, что не спит. До утра оставалось несколько часов: ночное небо, затянуло тучами, подёрнутыми тонким отблеском полной луны; дождик то накрапывал, то снова затихал.
Тим вытащил из подорожной сумы огниво. Он разложил трут на столике у кровати, выбил пламя и затеплил сплетённый из травяных стеблей фитиль жировой горелки. Потом молодой нуониэль спрятал огниво в суму, проверил меч брата, ножны, запасные красные сапоги, второй пыльник с капюшоном и остальные мелочи. Тим тщательно осмотрел свёрток своих исписанных пергаментов на предмет щелей и дырочек, дабы ценные записи случайно не промокли в пути. Подумав, Тим переложил мешочек с двумя волшебными камешками из заплечной сумы в потайной карман на внутренней стороне туники. «Глупо было отдавать эниовин Спешко», – укорил себя Тимбер. «А может, ещё один тут оставить? Или отдать Агидалю, когда расстанемся в Сарамэй? Хотя, зачем королобому эниовин? Странные мысли!»
И Тимбер похватал своё добро и вышел из комнаты, тихонько затворив дверь. Агидаль и Сива ждали на крыльце. У старого слуги с собой был какой-то мешочек и горящий стеклянный фонарь, по которому звонко стучали дождевые капли.
– Ох, ненастье, негода! – причитал слуга, шлёпая босиком по размытой тропе к берегу. А там, впереди, за полуголыми осенними кустами поблёскивал фонарь Ерохи, готовившего лодку.
Когда путники подошли, молодой слуга выдал им дождевики из толстой, пропитанной жиром кожи. Тим, одетый в тунику и в свой пыльник, сразу радостно нацепил ещё одно тяжёлое одеяние.
– Экий ты ясный! – заметив улыбку на лице нуониэля, сказал Гиди. – Ну погоди денёк-другой: будет тебе сладкое житьё странников!
Тим нахмурился и не ответил. Слуги загрузили пожитки, помогли господину и посыльному ступить в лодку, отдали им мешочек со снедью и фонарь. Баграми они оттолкнули судёнышко в течение.
Неказистую рыбацкую скорлупку понесло влево. Гиди налёг на вёсла и стал выходить на середину реки. В окружавшей тьме лишь одинокий фонарь старика Сивы зыбко трепетал на берегу. Неровное отражение жёлтого пятнышка на воде колебалось от дождя и ветреной ряби. Тим не отрываясь глядел на точку света, пока не заметил, как она зашевелилась и постепенно исчезла за кустами: очевидно крестьяне ушли дальше спать.
Тим фыркнул и съёжился на кормовом сиденье. Гиди мерно работал вёслами.
– Как бы в берег не ткнуться, – произнёс посыльный.
Поставив фонарь себе под ноги, чтобы свет не мешал вглядываться во мрак, Тим стал следить за курсом. Глаза постепенно привыкали к темноте. Один раз Тим почувствовал, что справа нарастает что-то огромное: это лодку, по выходу из излучины, отнесло к берегу, над которым нависли старые ивы. Гиди поднял левое весло и резко сработал правым. Скорлупку накренило, и Тиму пришлось схватиться за борта.
– Ты дождь слушай! – посоветовал Агидаль. – Он по листьям иным звуком бьёт.
Тим внял совету. Несколько раз выпал случай поправить Гиди, и избежать столкновения с берегом. А вскоре за спиной Тимбера стало заниматься утро.
– Светлый день! – произнёс Гиди. – Заждались! Устал я.
Они поменялись, и теперь нуониэль, будучи полным сил, налёг на вёсла. Агидаль погасил фонарь и сел на дно, облокотившись на борт, чтобы снять напряжение со спины.
– Поди, привык к темноте? – спросил Агидаль, оглядываясь на светлеющее небо.
– В пещере чаще думаешь не о чудовищах во тьме, а о том, что камни упадут и всё завалят, – ответил Тим.
– Ерунда! – отмахнулся Гиди.
– Согласен, но как только начнёшь об этом размышлять, уже ничего иного бояться не станешь.
– Боишься стать лепёшкой?
– В мире полно более пугающих вещей, – спокойно ответил Тимбер.
– Так чего же боится нуониэль Тимбер Линггер, будущий посол на полночь?
Тим пожал плечами и задумался, а через некоторое время сказал:
– Война – весьма страшная штука.
– Война! – удивился Гиди. – Брось! Страшиться войны – удел стариков! Молодёжь хлебом не корми, дай только ратным делом заняться!
– Я много читал о войне, – как бы между прочим заметил Тимбер.
– Например?
– Не думаю, что ты знаешь этот труд. Он называется «Война Золотой Ольхи».
– А ещё? – не отставал Гиди, но Тим замешкал. – Постой, так ты читал только одну книгу о войне?
– Я читал её снова и снова, – со всей серьёзностью пояснил Тим.
– Кажется, я начинаю понимать, – почесав подбородок, сказал Гиди. – Ты исписал целую кипу пергаментов, повторяя задание, которое выполнял на первом году обучения. А ещё ты без устали перечитываешь книжку, с которой, скорее всего, тоже ознакомился в Школе. Ты как бы продолжаешь учиться, но выполняя лишь то, что уже делал, потому что не знаешь, что стали задавать ученикам после того, как тебя выгнали!
– Я сам ушёл! – поправил Тим.
– А что ещё ты делал тысячу раз? – загорелся вдруг Гиди, и даже поднялся со дна на кормовое сиденье.
– Больше всего, я практиковал общение, лишённое бессмысленных вопросов.
Гиди понял намёк, фыркнул и потёр замерзающие руки: дождь прекратился, ветер стих, а от воды вставал туман.
– И всё же, – снова заговорил Тим, приковав всё внимание собеседника. – Иногда меня волнует: как молодые становятся старыми занудами вроде тебя?
– Вроде меня? – воскликнул Агидаль. – Мне сорок два! Ты всего на пяток зим моложе!
– По людским меркам мне не больше двадцати, – ответил нуониэль. – К тому же первые десять зим жизни я вообще не понимал, что происходит вокруг.
– В таком случае ты не очень-то отстаёшь от меня! В тридцать я сам многое не помнил из своего первого десятка лет. В сорок, мне стало казаться, что я не помню уже и второй десяток! Теперь гадаю: что же будет в пятьдесят!
– Если доживёшь, – с безразличием заметил Тим.
Гиди не ответил; посыльному почудилось, что нуониэль снова подтрунивает над ним – над человеком, кто лишён благословения лесов на длительную жизнь. И всё же, в тоне Тимбера отсутствовала злоба. К тому же, истинность его слов нельзя оспорить: кто знает, хватит ли жизненных сил у Агидаля Инранова, чтобы полвека коптить воздух?
– И то верно! – засмеялся посыльный, – Если доживу! А представь, сколько годов жизни ты забудешь, если протянешь до двухсот!
Тим рассмеялся и заметил, что неплохо было бы в таком случае начать вести дневник.
– А я знаю, что ещё ты делал по многу раз! – вновь заговорил Гиди. – И начал ты это тоже в Школе! Не догадываешься?
Тимбер свёл брови.
– Девчонки! – загоготал Агидаль.
Тим сделал вид, что не понимает, о чём толкует его спутник, но Гиди не отставал.
– Да, да! Тебя ведь выперли за то, что ты кутил с милашками прямо в Школе! Я не верю, что такой повеса, как ты, остановился после того, как тебя перестали допускать к урокам! Бьюсь об заклад, что до ухода в эту пещеру, ты навёл шороху окрест!
– Отчего всем так любопытна эта глупая история? – недоумевал Тим, начавший терять душевное равновесие.
– Что может быть более волнительно, чем союз двух начал! – пожал плечами Гиди.
– Ничего волнительного! Особенно, когда родители подыскали тебе невесту задолго до твоего совершеннолетия. Эти школьные интрижки не больше чем юношеское желание поступить наперекор семье.
– Святые духи! Ты говоришь, как взрослый! – удивился Гиди.
– Так мне же тридцать семь! – подмигнул ему Тим.
– Значит, у тебя ничего серьёзного не было ни с одной из тех школьных девиц?
– Не слишком ли жаркое любопытство дамскими делами у того, кто давно женат? – спросил Тим. – Тебе стоило бы рассказать мне о своей семье.
– Она откуда-то из Цивелиса, – заулыбался Агидаль. – Мы повстречались в Салионе, в одной из тамошних деревушек. Она служила у ивовых господ. Её зовут Древа. После пожара, мастер Инран позволил нам жить в старом деревянном переходе над воротами Школы.
– Да-да! – припомнил Тим. – Массивный каменный вход в школьные рощи: ворота без стен! Никогда не думал, что в дощатой надстройке наверху кто-то живёт.
– О лучшем жилище молодая невеста и мечтать не могла! Да и я ей пришёлся по нраву. Младшего нашего звать Умай, а первенца Радей: два юрких парнишки. Вот так мы и живём! В домике над воротами. Такое всё наше богатство!
Гиди отчего-то смолк и приуныл.
Лодка тем временем неслась по течению среди плотного тумана, за которым не было видать ни левого, ни правого берега. Вскоре стало совсем светло и вязкая дымка пошла на убыль. К десяти часам путники подошли к мосту у селения Овраги. В этой деревне ни Тим, ни Гиди не захотели сходить на берег: не так сильно они и устали, да и перекусить можно было прямо в лодке, не сбавляя хода. Гиди развязал мешочек, что Сива собрал им в путь, и принялся жевать сушёную рыбу, заедая варёной брюквой. Во время трапезы он разглядывал с реки стены круглых хижин из плотного, плетённого тростника. Тут жили люди, занятые на всех полях долины, подёнщики и прочая беднота. Управляли деревней нуониэли из рода Нуари.
– Не самые открытые нуониэ, – заметил Тим, кивая в сторону селения. – Большинство живут глубоко в лесах. В самих Оврагах не встретишь больше двух-трёх ветковолосых.
– Не помню, чтобы я вообще видел Нуари, – сказал Гиди.
– Коль встретил – запомнил бы. У них иголочки чёрного цвета. Что летом, что осенью. Да и зарубили бы они тебя сразу: у них старые принципы.
Подул ветерок, и водная гладь пошла рябью. Солнце то выглядывало из-за перистых облаков, то снова пряталось, скупо делясь остатками тепла. В тени туч путники сразу чувствовали, как на самом деле зябко в конце грязника – второго месяца осени.
В полдень подошли к Лариодай. Местные гордо звали это селение городком. Гиди же, бывавший в настоящих городах людей на Равнинах, не находил в здешнем скоплении домиков большого отличия от тех же Оврагов или от Сихоти. И всё же тут, под кронами исполинских старых лиственниц, и впрямь кипела какая-никакая жизнь и торговля.
Путники пришвартовали свою лодочку рядом с прочими и поднялись по каменной дорожке от берега на главную улицу.
Деревьев-гигантов всего было пять. Росли они рядом, а Лариодай ютилась будто бы окружённая толстенными стволами.
– Попасть вглубь долины невозможно, не пройдя Лариодай, – сказал Тим, когда они поравнялись с первыми аккуратными, низенькими заборчиками из струганых досок.
– Несомненно, – ответил Гиди, разглядывая ярко-жёлтые иголочки карликовых лиственниц, которые росли повсюду, облагораживая дворики и сады жителей. – Я останавливался в гостевом доме. Кормят отвратительно, но зато тепло.
Снова подул ветерок и Гиди глянул вверх. С ветвей деревьев-гигантов, накрывших кронами всё селение, сорвало очередное облако жёлтых иголочек. Маленькие колючие лучики закружились в потоках воздуха, опустились на аккуратные крыши с загнутыми в верх уголками, обделанные дранкой —деревянной черепицей.
– Тогда пойдём в гостевой дом, – ответил Тим, заложив свои длинные веточки на грудь через левое плечо и натягивая на голову капюшон. Гиди так и не понял, захотел ли нуониэль спрятаться от вездесущих лиственничных иголочек или же просто не желал, чтобы его кто-то узнал в оживлённом селении.
Выглянуло солнце. Гиди тоже захотелось спрятаться под капюшон от яркого света, иголок и ветра. Краем глаза он заметил, что один из прохожих явно шёл прямо к ним. Гиди приложил ладонь ко лбу, чтобы яснее разглядеть подходящего. Это оказалась нуониэлька в наряде из дорогой ткани. Её длинные лиственничные веточки, гораздо более зелёные, нежели у Тима, были украшены ярко-красными шишечками.
– Tamini, молодой господин Линггер! – немного писклявым голоском произнесла дама, сделав едва-заметный поклон. Женщина выглядела лет на пятьдесят по людским меркам. Белила на её лице подмыло недавней моросью, а оставшаяся пудра плотно вошла в маленькие морщинки у глаз и у носа. Это оказалась одна из тех редких женщин, которые прекрасно осознают свой возраст и ведут себя естественно, относясь к внешнему виду с насмешкой, но не забывая при этом сиять гордостью за все свои достойно прожитые годы. Лиственные веточки плясали на ветру и портили укладку; она неспешно поправляла их, позволяя причёске скрывать часть лица.
– Enie hin[1 - Enie hin – (лан.) Светлый день!], госпожа Хиёри, – ответил ей Тим и вежливо поклонился.
– Кто бы мог подумать, что молодого господина из Сихоти занесёт к нам в городок! – пролепетала она, улыбаясь и ласково играя зеленоватыми бровями.
– Я направляюсь в Сарамэй. Мой спутник Агидаль, – и Тим указал на посыльного, – сопровождает меня до пристани, а затем возвращается в Школу.
– Что ж, хоть кто-то из присутствующих вернётся в Шоли, – захихикала госпожа Хиёри.
Тим сдержанно усмехнулся. Нуониэлька прикрыла смеющийся рот. Гиди нахмурился, не поняв шутки.
– Ох, не обращайте внимания, господин Агидаль, – коснувшись плеча посыльного, затараторила дама, – Ведь я и сама не ходила в эту Шоли! И, как видите, прекрасно себя чувствую!
Агидаль Инранов был на посылках у нуониэлей всю жизнь. Если его и называли господином, то только несмышлёные крестьяне, боящиеся оскорбить любого, кто не из их числа. Никогда прежде те, кого величают «дети древ», не обращались к нему как к равному. Даже в шутку.
Госпожа Хиёри уболтала Тима остановиться не в гостевом доме, а у неё. И вот, посыльный из Школы уже семенил вслед господам, свернувшим с главной улицы в лабиринты кустов и аккуратных заборчиков. Прибыв в Лариодай первый раз, а случилось это поздно вечером, Агидаль тут же отправился ночевать. Всё, что он тогда заметил – деревья-гиганты, нависшие над домиками и будто бы поддерживающие ветвями тяжёлые туманистые тучи, так низко стелящиеся по долине осенней порой. Теперь же, в полуденном свете Гиди понял, что место это очень старое, а жители селения лелеют свои домики и, должно быть, не жалеют сил на то, чтобы везде царили порядок и чистота. Единственное, что не мешало народу – вездесущие жёлтые иголки.
Дама привела путников к дому, спрятанному за раскидистыми кустами. Деревянные стены обвивал плющ. Загнутые кверху уголки крыши рядились в цветные бумажные фонарики. На столбиках вдоль дорожки от калитки к двери, висели горшки с саженцами лиственниц. Ветерок шевелил эти висящие клумбочки превращая путь в ожившую галерею. Где-то под толстым слоем опавших иголок, Гиди ощутил твёрдые каменные плиты дорожки. Травы между этими плитами не росло: за домом и садом тщательно ухаживали.
Госпожа Хиёри проводила гостей в комнату с мягкими креслами, попросила располагаться, а сама убежала приказывать слугам собирать к столу. Сколь неприметен этот дом был снаружи, столь же богат он оказался внутри: на стенах висели миниатюрные декоративные гобелены, пол скрывали узорчатые циновки, а одна из скамей даже была отделана пурпурным бархатом!
Тим подошёл к открытому ларю, где лежали разные предметы и достал оттуда маленькую, размером с ладонь плоскую шкатулочку.
– Ты только глянь! – воскликнул Гиди, заглянув Тиму через плечо. – Шкатульная картинка!
Тим надавил на кнопочку и раскрыл деревянные створки. Внутри шкатулки лежал кусочек очень старого папируса, на котором была изображена молодая нуониэлька с посохом. У её ног, склонив головы, стояли волки с раскрытыми пастями.
– Я такие уже видел, – добавил Гиди. – Выпускница класса Союзниц приручает диких зверей.
– Детские рисунки, – буркнул Тим и захлопнул шкатулку. – Словами можно описать гораздо точнее.
– Кто будет читать длиннющий пергамент, если можно за мгновение всё понять по простой картинке?! – пожал плечами Гиди. – Тем более, не все умеют читать.
– Кто не умеет читать, пусть тяпкой в поле работает, – заворчал Тимбер и кинул шкатулку обратно в ларь.
Подоспела госпожа Хиёри и пригласила гостей за стол.
В уютном внутреннем дворике рос маленький, почти карликовый клён, под которым гостей ждал обед. Низкорослый, смугловатый слуга-человек с длинными усами, лет пятидесяти на вид, суетился при жаровне прямо у стола под открытым небом. Над очагом, где гудело пламя, лежала большая каменная плита. На этот раскалённый камень слуга выкладывал тоненькие кусочки зайчатины. Мясо шипело, съёживалось, струилось ароматом; кусочки быстро доходили до готовности.
– Вот и побывали у нас дома, молодой господин, – говорила дама, усаживаясь напротив гостей и разливая горячий чай в глиняные необожжённые плошки. – А ведь сколько времени-то прошло с тех пор, как вы ушли из Шоли! Слыхала – вы сидели в пещере на озере Ларисс. Конечно же я не верила!
– Я действительно жил в пещере, но от Ларисс она довольно далеко. Хотя, в её окрестностях есть несколько маленьких горных водоёмов, – объяснил Тим.
– Ох, поросль, – мечтательно произнесла госпожа, – вам лишь бы из дому уйти! Моя Лири такая же! Шоли закончила давно, а домой так и не вернулась! Представляете, господин Тимбер, даже не навестила родную мать! Мне досталось только письмо от её мастера! И знали бы вы, что он там написал! «Ушла со стаей»! Со стаей, господин Тимбер! Будто она какая дикая зверушка! Я видела её последний раз пять лет назад! И вот, она шастает где-то по лесам и усмиряет диких зверей!
– Без Союзниц, наши леса не были бы столь безопасными, – заметил Тим, и сделал глоток тёплого чаю.
– Я знаю! – отмахнулась госпожа Хиёри и приуныла. – Непостижимым образом, Лиридия научилась поступать правильно. Хотя, я никогда не обладала подобным даром. Скорее всего, это у Лири от бабушки, да следует дух её за ветром сквозь леса, – и она приложила большой палец правой руки к груди, чуть склонив голову и закрыв глаза. Тимбер также исполнил этот ритуальный жест, в знак почтения почившей матери госпожи Хиёри.
– Всем иногда кажется, что мы совершили нечто недостойное, и не сделали то, что требовалось, – сказал Тим.
– Поэтому всегда мудро помнить о том, что у нас есть корни! – повеселев, заключила госпожа и поспешила к жаровне, чтобы лично поднести к столу первые ароматные полоски крольчатины.
– Лично я никогда не бывала в Шоли, господин Агидаль, – обратилась хозяйка к посыльному, накладывая ему на прямоугольную деревянную дощечку сочную крольчатину.
– Я и сам редко там оказываюсь! – весело ответил Гиди. – Мастер Инран очень общительный нуониэль, и не всегда его сообщения друзьям умещаются на голубиной ножке!
– Вряд ли только один старый зануда Инран ждёт вашего возвращения! – хитро заметила Хиёри и подмигнула посыльному.
– Мы живём над самыми воротами в Школу. Я и моя жена Древа. У нас два малыша – Умай и Радей. Иногда мне кажется, что старший ждёт меня пуще жены!
– Иногда женщины скрывают свои чувства! – улыбнулась Хиёри.
– Только не Древа! Видели бы вы, как она посмотрела на меня, когда я сообщил, что снова отправляюсь в дрогу, вот как раз в вашу Долину! Ещё бы! Муж бродил по миру два месяца, заявился на одну ночь и тут же намеревается улизнуть!
– Ваша жена наверняка очень юна и просто ещё не знает, что все мужья так поступают! – захихикала Хиёри, по-девичьи прикрыв рот своими веточками.
Гиди смутился. Появились слуги и, поклонившись, поставили на стол свежих овощей. Тим серьёзно налёг на снедь, а хозяйка только радовалась аппетиту гостей. Она чудесно поддерживала беседу, и Тимбер охотно рассказывал ей о том, как жил последние годы. Нуониэль вёл себя непринуждённо, и Агидалю показалось странным, что, имея таких знакомых, Тимбер по прибытию сюда натянул капюшон на голову и пожелал тихонько, не показываясь никому на глаза, отправиться в гостевой дом, где останавливались чаще простолюдины причём не первой свежести.
Что касается самого Гиди, то он, сидя в этом внутреннем дворике, очень скоро потерял нить беседы нуониэлей. Жёлтые листья клёна, неподвижные в безветрии уюта, сладкий дымок жаровни, потрескивание угольков, солнечный лучик, пробившийся сквозь тучи и упавший на завёрнутый вверх угол крыши из выцветшей дранки – всё умиротворяло. Даже упавшую в пиалу с чаем жёлтую иголочку Гиди не захотел вытаскивать: так хорошо ему стало.
Резко что-то зашипело. Агидаль содрогнулся. Это усатый слуга кинул на раскалённый камень свежую полоску мяса. Гиди выдохнул.
Снова шипение! Ещё более сильное и пронизывающее до самых глубин сознания. Гиди аж подпрыгнул.
– Прошу простить, – дрожащим голосом пояснил он, заметив на себе вопросительные взгляды нуониэлей.
Но когда слуга кинул на камень и третью полоску, Гиди снова не сумел усидеть спокойно. Будто бы это не крольчатина касалась нагретого камня, а его самого, со стянутой кожей, швыряли на раскалённую поверхность. Будто его собственное мясо шипело и пригорало. Посыльному показалось, что он сам внутри раскалённый, а мясо на его костях вот-вот сгорит. От этих ощущений Гиди резко вспотел; по вискам потекли капельки пота.
– Боюсь, раннее пробуждение и долгий сплав по Лингге, дались моему спутнику нелегко, – сказал Тим.
– Вы можете отдыхать в этом доме, сколько сочтёте нужным! – заявила хозяйка.
Гиди принял предложение и, извинившись, отправился прилечь в гостевую комнату: двое домашних слуг помогли гостю, захватив для него малый набор чашечек и чайник с кипятком.
– Он личный посыльный мастера Инрана, – сказал Тим, когда Агидаль ушёл.
– То, что он из Шоли, это заметно, – добавила госпожа Хиёри. – Они все там очень неспокойные.
С минуту оба молчали.
– Школа просит меня отправится на полночь в качестве посла, – начал Тимбер, понимая, что госпожу Хиёри это интересует, но спрашивать она не решается.
– В такое время мы живём, – с грустью отметила она. – Некому идти послом на полночь.
– Говорят, у границ неспокойно: людям Равнин, видимо, снова дров не хватает, – ответил Тим. – Да и кин, слышал я, поднимают свои собачьи головы.
– Однажды люди уже шли на нас войной, – задумчиво произнесла она. – Теперь прислуживают нам. А вот собачьи головы меня тревожат. Ведь мой муж погиб, сражаясь с ними.
– Да следует дух его за ветром сквозь леса.
– Верно-верно, – задумалась Хиёри, прикрыв глаза.
– Я слышал, теперь людей на равнинах стало очень много, а их волшебники набрали силу. Если собаки и люди нападут одновременно…
– Тим, – взяв гостя за руку, зашептала Хиёри, – А может быть наши чёрные веточки Нуари правы? Может быть вообще не надо покидать Долину? Возможно, всем нуониэ стоит не выходить из своих рощ? Защищать не весь Лойнорикалис, а только свои Заветные Древа?
– Иногда я и сам так думаю, тётя Хиёри, – шёпотом ответил Тим. – И когда пришёл посыльный мастера Инрана, я не пожелал уходить. Но каждый раз, как я размышляю о наших рощах, мне не дают покоя эти Заветные Древа. Маймар Ини – Заветная берёза, растёт в Берёзовой роще, Такситаини в Тисовой, Салитаини в Ивовой и так далее. И лишь наша Заветная Лиственница не растёт в Линггерийской Долине.
Госпожа Хиёри крепче сжала руку Тима и опустила взор. Она прекрасно знала где именно растёт Заветное дерево народа с лиственничными веточками на голове. Это было место, куда она никогда не ходила, но куда когда-то ушла её дочь. Место, откуда выгнали Тимбера. Место, откуда пришёл Агидаль.
– Конечно, мне хочется остаться, – продолжал Тим. – Но какая-то сила внутри постоянно жаждет, чтобы я отправлялся в путь! И никак не разобраться – как поступить.
Она продолжала держать его за руку.
– Возвращайся скорее, – прошептала Хиёри, едва шевеля губами, не поднимая взора. И Тимберу было сложно отделаться от мысли, что она говорит это не ему, а своей дочери, которая бродила теперь дикими звериными тропами в сопровождении приворожённых хищников.
Через час Тим разбудил Агидаля. Госпожа Хиёри собрала им снеди в дорогу и вышла провожать к калитке. Домашние слуги выстроились за своей хозяйкой и стояли, замерев в поклоне, как того требовали правила поведения низшего сословия.
– Господин Агидаль, – начала госпожа, обратившись к посыльному, – всенепременно передайте мастеру Инрану, что он желанный гость в доме Хиёри.
– Я доставлю ваше сообщение с превеликой радостью, – ответил Гиди, поклонившись доброй хозяйке.
– Как бы я хотела, чтобы вы, молодой господин, не отлучались в столь дальние края, – сказала она Тимберу. – И всё же, я пожелаю вам нести Свет сквозь тьму.
– Я буду полезен нашим лесам, – ответил Тим поклоном, – Ибо Свет несёт меня.
– Что ж, – взмахнула руками госпожа, – По крайней мере, вы увидите йосан.
Гиди заметил, что Тим растерялся, но, тут же ещё раз поклонился хозяйке.
– Да избавит вас Триединство от ярости варваров, – шепнула она, глядя во след уходящим гостям.
– Что такое йосан? – спросил Агидаль, шагая по узенькому переулку к главной улице. Тим ответил на это хмурым многозначительным взглядом, который, как только путники свернули за угол, сменился неловкой улыбкой.
– Хех! – усмехнулся Гиди. – Хорош посол! Наверняка это что-то важное. Впрочем, пустое! Расспрошу об этом Инрана, коль не забуду.
Отплыв от причала Лариодай, путники попали под проливной дождь. Пришлось достать промазанные жиром дождевики, чтобы хоть как-то уберечь себя от влаги. Но через час путники сняли тяжёлые одеяния. Толку от них было мало: дождевики не защищали коленей, выпирающих из-под них, потому что в лодке приходилось всё время сидеть.
Из Долины вышли в сумерках. Чудом не пропустив нужное место, путники причалили к правому берегу у подставы, где получили двух лошадей. Затеплив фонарь, Гиди и Тим, не теряя времени выехали по лесной дороге на запад. К полуночи добрались до постоялого двора, где и заночевали.
Тимбер, промокший на реке, снова начал кашлять и часто будил Агидаля среди ночи. Проснувшись ни свет ни заря, осоловелый Гиди никак не мог понять, удалось ли ему заснуть по-настоящему. Но самым неприятным оказалось то, что случившийся у Тимбера жар к утру не прошёл.
До отплытия ладьи оставалось два дня; и ровно столько занимал путь верхом от выхода из Долины до портового городка.
Тим плохо держался в седле. Он клонился к гриве и не пускал животину быстрее шага. Через два часа пути Гиди остановил коня. Привязав животное к деревцу, посыльный принялся собирать хворост. Утро выдалось туманным и сырым, но отчаянный спутник нуониэля верил в то, что сумеет разжечь костёр.
– Так мы никуда не доедем! – объяснил Гиди, складывая хворост на краю лесной тропы. – Ты болен. Придётся отдохнуть, но потом поднажать.
Тимбер слез с коня и присел у горстки хвороста. Гиди вытащил из поклажи пропитанный жиром тяжёлый дождевик и расстелил его на земле. Уложив молодого господина, посыльный накрыл его сверху вторым дождевиком и принялся бить кресалом об огниво, силясь затеплить кусочек бересты под влажными ветками.
Нуониэль ёрзал, тяжело вздыхал и даже мычал от жара. Снопы искр, выбиваемые из камня никак не схватывали бересту. Нуониэль продолжал вертеться.
– Твари! – выругался Гиди и швырнул кресало на влажную землю.
– Нож, – попросил Тим и протянул из-под плаща руку.
Спутник нуониэля отчаянно швырнул наземь и огниво, а потом молча подал Тиму походный ножик. Тимбер сделал усилие и поднялся на колени. Затем он коснулся своего затылка, нащупал там две веточки и потянул за них. Уже почти без иголочек эти длинные коричневые ростки выглядели совсем некрасиво. И всё же, будучи спрятанными под одеждами, они остались сухими.
Тимбер отсёк веточки, склонился над хворостом и стал нарезать их кусками. Гиди подобрал огниво с кресалом и снова попробовал добыть огонь. Веточки моментально вспыхнули. Гиди подложил к ним бересту. От кучки вверх заструился сладкий беленький дымок.
– Слава Триединству! – прохрипел Тимбер, воткнул нож лезвием в землю и бухнулся на дождевик. Гиди накрыл больного, вытер об штанину ножик и отправил обратно на пояс. Потом он встал и пошёл по дрова.
Через полчаса Тим лежал подле уютного костра, над которым Гиди кипятил в железной чашке воду. Ещё посыльный уложил одного из коней возле нуониэля, чтобы животное своим теплом согревало больного.
Напоив Тимбера чаем, Гиди стал прохаживаться возле стоянки, разминая ноги. Тим немо наблюдал. Гиди глянул на лежащего и сразу отвернулся. Затем он снова, с каким-то подозрительным прищуром посмотрел на нуониэля.
– Давай, спроси! – сказал посыльный, но ответа не получил. – Не молчи! Чего тебе стоит?! Задай мне вопрос! Спроси меня! Тут ведь никого нет! Нет твоих родичей нуониэлей, и даже людей нет! Я никому не расскажу, что ты без надобности задавал вопросы, как самый невоспитанный ветковолосый!
Агидаль подскочил к Тиму, склонился над ним и глянул прямо в глаза.
– Спроси, почему я так на тебя посмотрел! – потребовал шёпотом Гиди.
Тимбер тяжело вздохнул и закрыл глаза.
– Я же чувствую, что тебя всего распирает от любопытства! – неистовствовал посыльный. Он снова поднялся на ноги и ещё энергичнее стал бродить по лесной тропе взад-вперёд.
– Валяй, – лениво произнёс Тим, не глядя на спутника.
– Валяй? – удивился Гиди. – Это не вопрос! Ведь у вас вся штука в вопросах!
– Кажется, из нас двоих, жар вовсе не у меня, – сказал больной.
Агидаль вытянул руку и увидел, как от неё исходит пар.
– Я как раскалённый камень! – произнёс он то ли с гордостью, то ли с отчаянием. – Но я спокоен! Уж что я от вас, от ветковолосых перенял, так это способность контролировать порывы! Иногда. Я сам выбираю, что говорить и как себя чувствовать! И сейчас я спокоен, словно озёрная гладь! Озёрная! Гладь!
– Эх, да провались ты во мрак! – выругался Тим. – Почему ты на меня так смотришь?
Гиди аж зарычал от радости и бодро подпрыгнул, взмахнув по-детски руками.
– Да, смотрю! – прищурившись, заскрипел он. – Я взвешиваю шансы, понимаешь ли! Что мы имеем: горделивый властелинчик, постреливающий дриад – бестелесных, безобидных духов леса кстати сказать! С другой стороны, я: подневольный человек, которого отправили найти посла для важного задания. Своё дело я выполнил, а провожать тебя до самого Сарамэй… Да кто это станет потом проверять! Я это к тому, что не прирезать ли мне тебя прямо тут?
Гиди погладил нож, висевший у него на поясе.
– А если не прирезать, то отчего бы и не оставить посреди дороги? – продолжил Гиди. – Нет, лучше всё же зарезать и кинуть в кусты! И тебя никто не станет искать! Ибо зачем! Война вот-вот начнётся и никому уже не будет до тебя дела: твоя смерть затеряется в лабиринте могил!
– Думаешь, помру? – ухмыльнулся Тимбер. – Нет уж! Мы не такие слабые, как вы.
– Людей больше! – отмахнулся Гиди. – И я говорю не только о людях Равнин Айседолиса. В самом Лойнорикалисе нас давным-давно больше, чем нуониэлей.
– Вы тут поколениями живёте. Будете сражаться с иноземцами в наших рядах.
– Ты в это веришь? – рассмеялся Гиди. – Постой-ка, неужели ты действительно веришь в то, что сказал? Или вы все в это верите? О нет! Ведь вы даже не знаете, что думают о вас люди! Вы без понятия, чем живут крестьяне; о чём они шепчутся, когда господа ложатся спать!
– Я знаю людей лучше тебя, – бубнил Тим, явно уставший от разговора.
– Из книжек, видимо! – закатив глаза, вставил Гиди.
– Вы самые жалкие создания, которых когда-либо порождал мир! Именно вы порабощаете себе подобных! Убиваете себе подобных! О да, я читал в книгах о том, каково это – служить людским господам! Мы даём вам кров, не забираем последнее имущество, разрешаем заводить семью и не продаём вас друг-другу, как скот. Нет, посыльный Инранов, мы намного лучше лордов с Равнин! И если бы твой взор, был столь же острым, сколь остёр язык, ты узрел бы разницу между подневольной жизнью на Равнинах Айседолиса и служению нуониэлям в Лойнорикалисе.
– Как ты жалок! – отчаянно расхохотался Гиди. – Живёшь в неведении о том, что книжное знание от знания жизненного дюже отлично!
– Я знаю, как быть чужим, – разъярился Тим и даже приподнялся на локоть.
– Удиви меня! – развёл руки Гиди. – Поведай посыльному, который только и делает, что общается с ветковолосыми, каково это, быть не таким, как все вокруг! Как чувствует себя тот, у кого у единственного не растёт на башке всякая дрянь!
– Дело не во внешности! – настаивал на своём Тимбер и даже приподнялся на колени.
– Да ты просто жалкий слизняк! – заорал на него Агидаль. – Ты сидишь в своём родном краю и рассказываешь мне, кто также вырос тут, почему ты господин, а я нет! Мало того, ты залез в свою Долину, считая, что Лойнорикалис слишком велик для такого чуткого нуониэля, как ты! Но самое отвратное – ты и в Долине ни с кем не ужился! Ты уполз под гору! Сокрылся в камнях! И не от людей, нет! Ты скрылся от своих! От родичей, от народа, от семьи! О нет, дружище, ты понятия не имеешь, каково это быть чужим! Ты всю жизнь был свой, но начал выпендриваться! Тогда тебя выперли из Школы, и ты тут же возомнил, что мир против тебя!
– Я сам ушёл! – взорвался Тимбер, вскочил с плаща, метнулся к Гиди и схватил его за грудки.
Агидаль улыбаясь поднял руки, показывая, что не желает ссоры.
– Я не дерусь с больными, – сказал он. – Но хочу, чтобы ты, когда окажешься там, за морем, вспомнил этот разговор. И про чужих, и про внешность. Вы считаете эти леса своей родиной, но не нашей! Мы для вас всегда будем пришлыми. Но знаешь, ты можешь быть господином тут, однако за пределами лесов, среди людей, ты просто чудовище. Ты никто! Нелюдь!
Тимбер ослабил хватку, вздохнул, и потом вовсе отпустил спутника. Сгорбившись, он побрёл обратно к лежанке, сел на пропитанную жиром ткань и сделал глоток кипячёной воды.
– Поглядим ещё, кто из нас никто! – рыкнул Тим, но Гиди, отошедший чуть подальше, не расслышал его.
Вскоре они продолжили путь. На привалах обходились без слов, а на дороге держались порознь, будто шли не вместе. Поздним вечером, уже в кромешной тьме, они добрались до развилки у озера Слеза. На ланнийском это место называлось Shami Maino, а здешний постоялый двор славился гостеприимством на много вёрст окрест. Путников ждали тёплые постели, хорошая еда и отдохнувшие подставные лошади.
Почти все комнаты были заняты. За стенкой кто-то кашлял, из коридора слышались шаги и приглушённые разговоры. Потом, уже в полной тишине, раздался тихий и грустный женский голос. Мать пела колыбельную ребёнку:
Спи мой беленький малыш
Под защитой крепких крыш.
Глазки надо закрывать,
Дабы их не потерять.
Чтобы не нашёл колдун,
И не обратил в чугун.
Агидаль по словам определил, что пела женщина-человек.
Утром, когда два задиры вышли из комнат и спустились трапезничать, Гиди заметил, что Тимберу стало лучше. Утренний морозец ещё не сошёл, а нуониэль и человек уже оседлали коней и двинулись по дороге на север к портовому городку. К полудню облака рассеялись и солнышко щедро разлило по миру тёплые лучи; возможно последний раз в этом году. И так уютно стало ехать верхом по светлому миру, среди безветрия и одиноких тёмных елей, утопающих в оранжевых кронах берёз, что путники сначала перекинулись парой фраз, как бы невзначай, а затем и вовсе увлеклись какой-то незамысловатой беседой. Разговаривали они так, будто и не ругались накануне.
Перекусив на привале примерно в полдень, путники прошли немного пешком, дав коням отдохнуть. После они резво поскакали между лесом и долгими полями, тянущимися до сизых холмов в кристальном воздухе осени. К четырём часам дня нуониэль и человек остановились у подставы, неподалёку от Сарамэй.
Сдав лошадей, Тимбер попросил у хозяина вьючную кобылу чтобы налегке дойти до городка. Гиди решил остаться и с утра тронуться в Школу. Сменив одежду Агидаль вышел помочь нуониэлю закрепить вещи на кобыле и попрощаться.
– Главное, не забудь меч! – шутливо напомнил он Тимберу, подавая оружие.
Нуониэль улыбнулся и обнажил клинок. Он был длинный и тонкий, с железной ручкой и гардой. И хоть меч имел две заточенные грани, он больше походил на шип или наконечник очень странного копья. Да, этим оружием можно ловко и быстро сражаться, но рубить им казалось сложно из-за толстой середины клинка. Колющие удары им выходили бы отменно.
– Был бы у меня старший брат, я бы тоже у него меч отобрал! – сказал Гиди.
Тим спрятал оружие в ножны и просунул под пояс седла. Потом он вытащил из-за пазухи мешочек с двумя волшебными камнями и протянул один Агидалю.
– Не думаю, что на полудне много дриад, – пожал плечами Тим. – Мне там и одного эниовина хватит.
– Благодарю, – взяв камушек, ответил Гиди. – Но тебе надо найти своему камню другое применение.
– Я ценю ваш совет, господин Агидаль, – ухмыльнулся Тим и отвесил корявый поклон.
– Ты уж не серчай за вчерашнее, – сказал посыльный. – Сам понимаешь: не спали ночь, погода, да и двигались еле-еле. Накопилось… Теперь всё позади. Ещё немного и – портовый городок! А я погреюсь на солнышке и – в седло!
– Не бывал я в Сарамэй, – почему-то сказал Тим, оглянувшись на дымок, поднимающийся из-за вздыбившейся дороги от городских домов.
– Я тоже. И не особо горю желанием соваться туда! Чего я там не видел! Бродят по мощёным улочкам надутые горожане да торговцы! Склочное местечко, скорее всего.
– Там будет ладья, – задумчиво произнёс Тим.
– Да… – протянул Гиди, а потом вдруг добавил: – А может и впрямь с тобой прогуляться?
– Не думаю, что это понравится мастеру Инрану!
– Провались во мрак этот Инран! – сплюнул на дорогу Агидаль. – Я всё сделал, что он просил, так что у меня теперь вольная! И не меньше трёх седмиц!
Поднявшись на изволок, путники увидели Серебряный Залив и красные черепичные крыши Сарамэй. Этот городок будто кот, нашёл себе самое уютное место: с трёх сторон его грели пологие холмы, а с четвёртой ласкали тёплые морские воды.
Всё оказалось, как и предсказывал Гиди: и народ, по большей части люди, суетно сновали меж грязных двухэтажных каменных домиков. Мощёные улицы нет да нет, а окутывали прохожих запахом тухлой рыбы, выставленной из очередной лавки, дабы после заката её забрал носильщик. На торговище роились коробейники, зазывающие прохожих. У корчмы два трубочиста рьяно спорили с водовозом, в переулке стоял человек в красивой серой робе и счищал с сапога конский навоз, в который только что наступил, а у вечевого дома сам посадник тихонько беседовал с нуониэлем, чья голова кудрявилась остроконечными дубовыми листьями – городок жил своей жизнью и мало интересовался тем, что происходило по ту сторону пологих холмов и на противоположном берегу залива. Всё же, дубовый нуониэль, приметив Тимбера через улицу, вежливо поклонился.
Пройдя по торговищу, путники вышли к деревянным избам, меж которых в коричневой осенней жиже лежали деревянные настилы. Стараясь не поскользнуться и не упасть с этих дорожек в хлюпающую грязь, Тим и Гиди долго скитались меж одинаковых домов, и всё никак не могли отыскать путь к пристани. Не без помощи подсказок местных жителей они наконец вышли на причал.
– И это вот твоя ладья? – спросил Гиди, глядя на судёнышко длинною не более трёх дюжин аршинов, а шириною в шесть.
Одномачтовая посудина издавала какой-то безнадёжный скрип, трясь бортом о доски причала.
– Другой скорлупки я не вижу, – ответил Тим.
– Скорлупки? – протрещал голос прямо за их спинами. – Скорлупки, это то, что падает из тебя в выгребную яму, после плотного обеда!
Тим и Гиди обернулись. На причале стоял низкорослый толстый человек с большими руками, пышной бородой и большой золотой серьгой в ухе.
– И нечего тут глазеть, полено! – продолжил он, пялясь на Тимбера. – С дороги поди! Выросли тут посерёд пути, ходить мешают!
И он, растолкав путников, двинулся по причалу к зданию склада.
– Да ты, отец, дерзкий! – кинул ему в след Гиди.
– Ты зад ветковолосым меньше подтирай, глядишь, тоже дерзулька отрастёт! – не оборачиваясь прокричал бородач.
Тимбер решительно кинулся было за наглецом, но Агидаль ухватил спутника за рукав.
– Провались он во мрак, – шепнул Гиди, – Мы нездешние; лучше покамест оглядимся. Опосля с ним погуторим.
– Эй, Боща! – кричал издали бородач кому-то на крытом складе. – Поди к Важному, скажи, что ещё один деревянный появился! Тоже, видать, по его нестроганую задницу!
Из склада выбежал мужичок и исчез в лабиринте деревянных домиков. Бородач же, упёр свои толстые руки в боки, поглядел по сторонам, а потом снова вперил взор в Тима. Плюнув себе под ноги, толстяк исчез за тюками шёлка-сырца, виднеющегося в широких складских воротах.
Путники не прождали и десяти минут, как на пристань поднялась целая делегация. Господа эти были не из простых, а кое-кого и Тим и Гиди тут же узнали. Впереди шёл высокий и стройный нуониэль в дорогих одеждах. Его локоны из берёзовых веточек ниспадали до пояса; они аккуратно ложились ему на грудь двумя толстыми косами. Тим видел этого нуониэля в Школе, но вот имя запамятовал. Агидаль же напротив, отлично помнил консула Школьного Совета Мастеров по имени Бетт Улаи Бера. За берёзовым семенила черноволосая женщина в господском платье – она держала над хозяином широкий тростниковый зонтик. Сопровождали консула ещё два берёзовых нуониэля с короткими веточками и в длинных зелёных матерчатых плащах. В руках они держали копья и овальные щиты. Под плащами виднелись рукояти мечей, один в один схожих с тем, что взял с собой Тим. Эти двое несомненно являлись выпускниками Класса Воинов – защитниками Лойнорикалиса, единственное ремесло коих – ратное дело. У замыкающего делегацию нуониэля голову покрывали дубовые листья. В руках он держал сложенный веер, а обут был в сапоги из мягкой кожи. По этим особенностям Тим смекнул, что он местный, и скорее всего из той же семьи, что и дубовый нуониэль, замеченный у вечевого дома.
– Issahmairae, aiari Lingger![2 - Issahmairae, aiari Lingger! – (лан.) Добро пожаловать, господин Линггер!] – приветствовал консул Тима, не сделав и намёка на поклон. – Бетт Улаи Бера к вашим услугам.
– Тимбер Линггер, – поклонился в ответ Тим. – Нуониэль из Сихоти, что в Линггерийской Долине…
– Самое главное, что вы сын Лария, – оборвал собеседника консул, вытащил из-за пазухи свиток и развернул его. – От меня требуется передать вам всё необходимое для посольства в Симпегалис. От вас – добиться расположения короля Аханиэйя и его существенной помощи нашим лесам в грядущей битве с бессучковыми… Ну и с этими собакоголовыми кин. У нас нет вестей о том, как идут дела в Симпегалисе нынче, и поэтому то, какая именно помощь прибудет с полуночи, зависит во многом от вас и конечно же от йосан.
– О да! Йосан! Естественно! – закивал Тим, глядя на консула такими невинными глазами, что господин Улаи сначала прищурился, а затем нахмурил брови.
– Нам повезло, что вы сын Лария Дисидуария, который служил послом в Симпегалисе при Роуфэе Тиавари Во?роне – отце нынешнего короля, – произнёс консул в надежде прояснить странный взгляд Тимбера.
– Отец, – помявшись, ответил Тим, – не часто говорил о работе.
– В таком случае, – произнёс господин Улаи и протянул руку назад: дубовый нуониэль подал ему пергаменты в кожаном переплёте на несколько десятков страниц, – ознакомьтесь с заметками вашего отца.
Он передал записи Тимберу.
– Также вам необходимо инспектировать имущество посольства, – добавил консул. – Предлагаю отправиться на склад незамедлительно.
Тимбер взглянул на Гиди, которой тихонько стоял подле, не зная, куда себя деть.
– Вижу, что во мне теперь нет необходимости, – шепнул Агидаль Тимберу.
– Не обгоняйте ветер! – вскинув руку, воскликнул господин Улаи, и вытащил из кармашка на поясе распечатанную записку голубиной почты. – Посыльному есть весточка от мастера. На правах консула, я конечно же, ознакомился с содержанием.
Господин Улаи протянул бумажку Агидалю. Гиди подошёл к консулу и, сурово глядя тому в глаза, неспешно взял ничтожный клочок.
Гиди сделал несколько шагов в сторону, нарочито медленно развернул записку и принялся читать.
– Это шутка?! – спросил он, посмотрев на берёзового.
– Мне думается, что мастер Инран изложил свою мысль достаточно чётко, – сухо ответил Улаи.
– Чётко изложил! – повторил Гиди и прочитал вслух с записки: – Прошу тебя отправится вместе с молодым господином…
Не дочитав, Гиди со всей силы швырнул клочок пергамента в напыщенного Улаи, но записочка оказалась слишком лёгкой чтобы долететь до консула.
– Отправиться?! – заорал, что было мочи Агидаль и, прыгнув на берёзового господина, схватил того за косы. – Я тебе покажу «отправиться»!
Воины ринулись на помощь консулу. Дама испугалась, взвизгнула и уронила зонтик на всю честную компанию. Тимбер не остался в стороне: он подскочил и стал разнимать всех – и воинов, которые навалились на Гиди, и самого посыльного, который таскал за косы высокопоставленного консула.
– Я тебя сейчас самого отправлю куда подальше! – орал Гиди, срывая голос.
Один из воинов схватил Агидаля за горло и стал душить. Тимбера, который также пытался разнять дерущихся, это сильно возмутило и он, отпихнув воина, что было сил, зарядил тому правой рукой в челюсть. Всё это вышло так ловко, что Тим вошёл в кураж и левой рукой стукнул в глаз Агидаля. И воин и посыльный пошатнулись. Второй копейщик уличил момент и ударил Тимбера, причём так, что нуониэль чуть не упал на доски причала. Гиди тем временем пришёл в себя после удара и напал на этот раз уже на Тима.
– Всё из-за тебя! – воскликнул он и стал бить нуониэля по голове и драть его ветки. Пришлось воинам разнять дерущихся.
– Я не собираюсь таскаться по свету до конца жизни! – свирепствовал Агидаль, тщетно силясь высвободиться из рук воина, кто удерживал его от прыжка на Тима. – Вы не имеете права! У меня семья, чтоб вы все сдохли! А ты! Ты – мелкий, гадкий властелинчик, сам садись в этот ночной горшок и греби в нём до самого края света! Чтоб у вас всех, в ваших деревянных задницах завелись короеды и дали вам продристаться на весь ваш заблёванный лес! Хрен вам люди станут защищать эти вонючие рощи! Хрен! Как только войска с равнин нападут, мы сами вас всех спалим! Так хватите, что смола из задниц потечёт!
Агидаль сник от усталости. Тим почувствовал, что хватка копейщика ослабла, и рванул на Гиди, зарядив тому в живот. Воин, стоящий за посыльным оступился и начал падать в воду, но товарищ успел его схватить. Тим и Гиди тем временем кубарем катились по причалу, мутузя друг друга изо всех сил.
К дерущимся кинулись, чтобы вновь разнять, но те умудрились плюхнуться в холодное осеннее море. Так и кончилась перепалка.
Воины помогли вымокшим до нитки задирам вновь оказаться на причале.
– С меня довольно! – еле-дыша гаркнул Гиди, смахивая воду с лица.
Он встал на четвереньки и подполз к валявшейся на мокрых досках записке. Подняв её, он произнёс:
– Он просит меня отправиться в посольство! Он не приказывает! Это просьба! И жрать вам всем лысых собак, чтоб я согласился! У меня с нынче вольница! И не менее трёх седмиц! Поэтому…
И Агидаль сунул записку в рот, переживал её и плюнул ей в господина Улаи. На этот раз снаряд долетел до цели, угодив консулу в шею. Того передёрнуло от неожиданности, и он быстро смахнул гадкий, слюнявый кусочек с кожи. Дама подала ему платок.
– Вольница! – повторил стоящий на коленях мокрый Гиди, раскинув руки в стороны.
Господин Улаи спокойной подошёл к Гиди и присел. Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза.
– После нападения на консула Совета Мастеров Школы, – заговорил Улаи, – вольницы тебе не видать очень долго. Поэтому, либо ты отправляешься в посольство, либо в острог, а затем на суд.
– Тогда я отправляюсь в острог! – настаивал на своём Агидаль. – Мастер Инран вытащит меня оттуда, как только обо всём узнает!
– Сложно ему будет вытащить тебя из острога в Альхоне, от которого до Школы полмесяца пути, – с улыбкой ответил консул. – И вряд ли мастер Инран, в столь почтенном возрасте осилит долгое путешествие в столицу лишь ради того, чтобы заступиться за посыльного.
– Не извольте беспокоиться! Осилит!
– Зимой? – приподняв зеленоватую бровь, спросил консул.
Гиди не ответил. Он прикусил губу и нахмурился. Потом посыльный скорчил гримасу, которая больше походила на оскал волка, готового броситься на добычу. Однако господин Улаи уже выпрямился и распорядился, чтобы воины проводили Агидаля в гостевой дом. Всё было решено, а несчастный, промокший до нитки человек, всё стоял на коленях и старался понять, как же так случилось, что дорога вновь лежит куда-то вдаль, а не домой.
К Тимберу подошёл нуониэль с дубовыми листьями и любезно предложил отправиться отдыхать в дом местного господина. Тимбер ответил что-то учтивое, но тут же забыл свои слова, потому что жалкая фигурка Агидаля, стоящего на коленях, приковала всё его внимание. «А вдруг он плачет? – подумал Тимбер, глядя на своего спутника со спины. – Как же это узнать, если его лицо всё в морской воде?»
Тимберу помогли подняться и повели куда-то в город. Вот они уже шли меж каменных двухэтажных домов, вот господин в дорогих одеждах пригласил их в свою обитель. Потом принесли сухие одеяния и усадили за стол с разными яствами и тёплыми напиткам. Дубовые нуониэли что-то рассказывали про себя и про свои успехи, шурша пожелтевшими листочками. Тимбер лишь вежливо кланялся, продолжая думать об Агидале и о том, как бедняга сидит сейчас в гостевом доме под стражей.
Пришёл консул Бетт Улаи Бера и подал бумаги. Тимбер подписал их и превратился в законного посла нуониэлей. Окружавшие его встали и поклонились новоиспечённому чиновнику отчего-то глубже, чем обычному жителю Лойнорикалиса. Зажгли свечи, раздался звон узорчатых кубков, менестрель коснулся пальцами лютни и затянул хвалебную песню в честь героев древности. Затем в отдельной комнате Тимбер лежал на дорогой кровати и слушал треск угольков в чашах по углам просторного жилища с высоким потолком. И тут, в сумраке, он ощутил неописуемый страх. Тимбер понял, что пещера, в которой он спал только четыре ночи назад, осталась позади, обнажив его – столь молодого и неопытного – всем ветрам и треволнениям мирового хаоса. Великая каменная масса, скрывавшая его от пылающего пространства бесконечности, превратилась в незначительное воспоминание; в чернильную закорючку на чьей-то бессмысленной карте.
Тимбер вскочил и кинулся к вещам, лежавшим на скамейке между чашами с углём. Нуониэль схватил свёрток с письменами, развязал его, разыскал на столе щепу, затеплил её и, судорожно перебирая пергаменты, стал читать:
– Две треснутых плиты находятся в трёх шагах вправо от входа в пещеру! Одна плита крупнее, а из её трещины растёт подорожник! За второй плитой лежат три лиственничных шишки, одна прошлогодняя, а две совсем старые…
Нечаянно Тим коснулся огонька лучины и выронил записи. От неожиданной боли его обдало жаром. Тимбер растёр ожёг, зажмурился и вцепился обеими руками в веточки на голове. Безумный протест Агидаля начал обретать смысл: ведь посыльный не просто хотел домой – он не хотел в дальние страны! Он до ужаса боялся чужбины. Боялся, потому что знал, какой опасной может быть иная земля. Тимбер ощутил, что все эти дни не переживал вовсе не потому, что смелый, а потому что просто не имеет даже примерного представления о том, что его ждёт.
«Война Золотой Ольхи»! – подумал Тим. – Книга о битвах и путешествиях! Надо перечитать! Но я читал её добрую сотню раз! Записи отца! В бездну записи! Небось, пустые наставления о том, что надо делать! Список подарков! Как звали того правителя? Что такое йосан?»
В себя Тимбер пришёл только утром на пристани, когда чайки согнали ватное забытьё своим истошным плачем. Несмотря на ранний час и ледяной ветер, на причале собралась внушительная толпа. Вот на ладью взошёл Агидаль, сопровождаемый воинами. Вот воины вернулись на берег.
Тимбер приблизился к трапу. Окружающие его важные господа чинно поклонились.
– Возвращайся в Лойнорикалис с величайшим из сокровищ! – напутствовал нуониэля консул.
Тим задумался над ответом, но тут Бетт Улаи Бера приобнял его и шепнул на ухо:
– Да избавит вас Триединство от ярости варваров! Мы слышали: их нынешний конунг не берёт пленных.
Тим коснулся шаткого деревянного мостика подошвой своего красного сапога. Судёнышко нехорошо скрипнуло. Толстый капитан – тот, что вчера бранился и толкался – глянул на Тима совсем не так, как слуга на господина. С ног до головы единственного на борту нуониэля осмотрели и моряки.
– Отдать концы, в задницу! – крякнул толстый капитан. – Подымай трап! Левый борт, вручную!
В причал ударили несколько тяжёлых вёсел, и ладья стала отдаляться от берега.
– Поднять! – гаркнул толстяк, и мужики потянули за шкоты.
Тимбер потерял равновесие, но не упал, ухватившись за борт. Заметив свои вещи среди поклажи, он добрался до них и уселся на смотанный канат.
Люди на пристани махали платками, смотрели на отплывающих. Кто-то шёл по причалу рядом с ладьёй. Из-за холмов выглянуло солнце и озарило всё столь ярким светом, что сложно стало различать людей на берегу. И в этот момент Тим услышал чей-то вопль, вроде женский. Тимбер ошибся: перед толпой бежал мальчик.
– Папа! – кричал ребёнок, стараясь догнать ладью, которая ещё не дошла до конца причала.
– Радей! – заорал Гиди, бросившись к борту и мешая гребцам. – Радейка! Сынок! Ты как здесь?!
– Папа! – отвечал ему бегущий мальчик, протягивая руку над водой.
Гиди хотел коснуться сына, но между их ладонями оставался добрый аршин, как бы они не тянулись.
Тимбер привстал и заметил, как по причалу за мальчиком бежит женщина с малышом на руках и тоже что-то кричит.
– Радейка, – тянулся к сыну Агидаль. – Я скоро домой буду!
– Когда, папа?
– Недолго! Мать береги!
– Папа! – чуть не плача, кричал мальчуган, чувствуя, что ещё немного и причал закончиться; бежать дальше за ладьёй не получится.
– Радейка!
Агидаль засуетился, стал рыться в своей подорожной сумке.
– Лови, сынок! – и он что-то кинул мальчику. – Он волшебный! С равнин!
– Папа! – кричал сынишка, не зная, что делать с пойманным камушком.
– Храни его! – наказал Гиди. – Отдашь, когда вернусь! Умайке такой же привезу!
– Умайка мой захочет! Можно дать? – сквозь плач кричал мальчик.
– Дай! Я тебе привезу!
– Папа! – зарыдал паренёк, остановившись на краю причала.
Гребцы на обоих бортах налегли на вёсла. Ладью качнуло на волне и понесло в залив.
– Агидаль! – закричала жена Гиди, добежав до конца причала.
Если Гиди что и ответил, тогда, то Тимбер этого не услышал. Он смотрел на залитую солнцем пристань и растроганных домочадцев своего спутника. Очень быстро косые осенние лучи заставили нуониэля отвернуться. Тогда-то он и заметил на вещах старый фонарь. Этот светильник отдал ему слуга Сива в то тёмное предрассветное утро, когда они покидали родную деревню Тимбера. Вспомнил Тим и тот маленький огонёк, что еле теплился во мраке, когда рыбацкая лодка отчалила от берега Сихоти в кромешной тьме.
Тим глянул в строну причала, но яркий свет теперь отражался от воды и ничего стало не видать.
Глава 4 «Волчий Камень»
Тим закричал и тут же проснулся. Страшный сон закончился. Молодой нуониэль огляделся: бочки, коробки и прочая корабельная оснастка. Всё насквозь промокло и приобрело тёмно-бурый оттенок. Ладья едва покачивалась на волне, а экипаж, капитан и Гиди куда-то делись.
Юноша приподнялся на руках и глянул за борт. Стояли у незнакомого причала. Поодаль виднелись хижины. Горизонт закрывала стена высокого тёмного ельника, довольно мрачного в утреннем тумане. На причале за столом толстый капитан и Агидаль играли в кости и о чём-то тихонько беседовали. Они скинули тяжёлые кожаные дождевики и грелись: рядом прямо на досках горел очаг, выложенный из гладких булыжников.
Берег по обе стороны причала состоял из камней. Могло показаться, что вся земля, к которой прибыла ладья – огромная куча валунов, где вырос хмурый лес. Нуониэль попытался встать, но сразу же разболелась голова. Мучила жажда. Тим облизнул растрескавшиеся от сухости губы. Потрогав шею, он заметил, что руки, грудь, да и длинные веточки тоже, измазаны чем-то неприятным и дурно-пахнущим. И стоило Тиму вспомнить, что же произошло накануне, как на душе стало ещё тоскливее.
Вчера утром отплыли из Сарамэй. Стоило ладье отдалиться от берега, её стало здорово качать. Нудный ветер заставлял плотнее натягивать на себя тяжёлый дождевик. Качка не стихала, и нуониэля тошнило чуть ли не ежечасно. С наступлением ночи, погода не поменялась. Парус клокотал под воздушными порывами, заставляя судёнышко крениться то влево, то вправо. Тим проваливался в сон, просыпался и снова свешивался за борт, в надежде справиться с тошнотой. Нуониэля мучил жар, холод, морская болезнь; он весь день не ел, а лишь пил воду, зачерпываемую из-за борта круглодонным деревянным ведёрком на тонком, потемневшем от времени канате. Такова особенность Найноэльского моря – пресная вода, пригодная для питья.
Тимбер на четвереньках дополз до трапа, перевалился через борт ладьи и кубарем выкатился на причал. Несколько минут ему пришлось лежать на спине: перед глазами всё шло ходуном. Когда голова перестала кружиться, Тим повернулся на живот, поднялся на четвереньки и подполз к горящему очагу. Капитан и Агидаль молча смотрели на законного посла нуониэльских лесов.
– Мы в Симпегалисе? – засопел Тимбер и сильно закашлял.
– Ага, – гаркнул капитан, – в Симпе-заднице!
– Он недоволен вашими словами, капитан Ланко, – заметил Гиди, глядя на еле-дышащего нуониэля, которому не хватало сил ответить на грубость.
– Да все недовольны! – загорланил толстяк. – Двадцать первое число грязника! Направляемся на полночь! Гранёная Луна вот-вот появится! Не дай Свет, ветер угонит прочь эти тучи! Окажемся под ней – схлопочем проклятье! Будем тогда довольны по самые задницы!
Гиди поднялся, зачерпнул воды из бочки и, подойдя к очагу, протянул ковш Тимберу. Нуониэль с жадностью принялся хлебать.
– Пёс с ней, с Луной! – продолжил капитан Ланко, почёсывая пузо. – Куда хуже ваши попутчики!
Тимбер вопросительно глянул на Агидаля, но тот лишь пожал плечами.
– Провались ты во мрак, парень! – засмеялся толстяк. – Тебе хоть что-нибудь сообщили? У вас это вроде как посольство или нечто подобное! Наверняка в документах есть на этот счёт!
– Ещё, – простонал Тим, закончив пить.
Агидаль хмыкнул, а потом просто выпустил черпак из рук, предлагая тем самым нуониэлю самому заняться утолением жажды.
– Наш великий посол не успел ознакомиться со свитками, – надменно сказал Гиди. – Ему до тошноты не нравится читать!
– Заметно! – гаркнул капитан. – Замарал мне всю ладью! Слушай сюда, коряга! Если и впредь намерен выворачиваться наизнанку, то не расплёскивай свои переваренные щи по палубе, а делай это за борт! Море стерпит!
Он подошёл к Тиму и, нависнув над ним, показал толстые, мозолистые ладони.
– Я вот этими руками построил «Пёрышко»! – объяснил толстяк. – Фамильный дом продал! Другой ладьи нет, и не будет! Поэтому напрягись и прояви уважение!
Тимбер сжал в руке черпак, подполз к бочонку с водой и вдоволь напился. Затем он поднялся на ноги и в первый раз за долгое время вдохнул полной грудью.
– Посол… – сказал сам себе Тим и направился на ладью. Но только он подошёл к трапу, который мерно скрёб крайней доской промокший причал, как ощутил лёгкое недомогание. – Агидаль, подай документы!
– Эй, коряга! – окликнул его капитан Ланко. – Твоя задница больше не в Лойнорикалисе, и подчиняться тебе никто не обязан! Более того, все вы на моей ладье! Приказы отдаю я!
– Я посол! – жёстко ответил Тим. – А он назначен помощником!
– Посол?! – рассмеялся капитан. – Да я скорее дриаду в постель затащу, чем поверю, в это! Ты и обучения не кончил!
Тимбер глянул на Гиди, но тот, ухмыльнувшись, отвернулся. Преодолев тошноту, нуониэль взошёл на борт и отыскал сундучок с документами. Он извлёк оттуда список имущества посольства и принялся осматривать вещи.
Первым числился расписной ларец. Тимбер легко нашёл этот маленький, но длинный – почти в сажень – ларь, с двумя ручками для переноски. Далее шли украшения и другие мелочи. Последняя строка списка юношу заинтересовала.
– Десять волков? – нахмурившись, прочитал Тим.
Он зачем-то оглядел ладью. Отложив список, Тимбер принялся рыться в сундучке; он искал указания мастера Инрана, дабы пролить свет на эти волчьи дела.
Позади послышались бойкие разговоры: это возвращались моряки Ланко. Они завтракали в одном из тех домиков между пристанью и густым лесом, окутанным то ли туманом, то ли низкими тучами. Все десять моряков, не обращая внимания на нуониэля, запрыгивали в ладью, отчего судёнышко резко закачалось. У Тимбера закружилась голова, а пергаменты выпали из рук. Юноша спешно сошёл на берег.
– Что это за место? – спросил он, придя в себя.
– Волчий Камень, – ответил ему первый помощник капитана, щуплый усач по имени Боща.
– Ненавижу волков! – воскликнул Ланко, видимо, услышав разговор. – Ненавижу волков сильнее, чем варварийцев! А сильнее волков ненавижу баб!
Капитан сплюнул, а потом уставился в сторону леса.
– Легки на помин! – зарычал он, глядя, как из-под тёмных елей появились три женских фигуры. Облачены они были в длинные ярко-зелёные одежды, от плеч до самых ног. Низ этих одеяний промок и потемнел. Женщины носили круглые тростниковые шляпы размером с зонт. Лица скрывались в тени головных уборов. Каждая женщина держала в руке деревянный посох. Чем ближе они подходили, тем громче моряки гоготали и ухмылялись. Кто-то даже начал свистеть, предвкушая встречу с противоположным полом. Впрочем, весь этот гомон поутих, стоило из-за деревьев показаться нескольким волкам, послушно следующим за троицей.
– Боща! – окликнул помощника капитан. – Тащи тюрьму!
Несколько мужиков сошли с ладьи и стали грузить на борт крепкие деревянные клети. Остальные моряки принялись перекладывать вещи, потому что уместить десять объёмных квадратных штуковин казалось невозможным.
Дамы взошли на причал. Десяток волков послушно сели в ряд за хозяйками. Женщины сняли тростниковые шляпы. Теперь моряки поняли, что перед ними нуониэльки. У той, что стояла в центре – вожатой – на голове росли зелёные тройчатые листики кислицы; люди Равнин называли такую траву заячьей капустой. По левую руку от вожатой стояла очень молодая особа с пышной гривой, горевшей ярко-оранжевыми листьями сирени. Длинные веточки доходили ей до пояса. Третья оказалась крепкая девица с короткими веточками лиственницы. Увидев её, Тим оправился, закинул шевелюру за плечи и сделал грудь колесом. Однако, его одежды, со следами последствий морской болезни не добавляли образу представительности.
– Неси Свет сквозь тьму, кормчий, – произнесла вожатая.
– Свет несёт меня, – нехотя ответил капитан Ланко, поглядывая на волков.
– Рика Оксали, первая вожатая союзница стаи Волка, – представилась нуониэлька и поклонилась.
– Ланко Сивый. Уния Вольных Торговцев. Капитан «Пёрышка».
– Со мной союзницы Мари Сиригнис и Лиридия Хиёри, – сказала Рика. – Вы доставите нас и десятерых наших питомцев в Симпегалис. А теперь я бы с удовольствием встретилась с послом.
Тимбер сделал шаг вперёд. Он коснулся ладонью своей груди, чтобы поклониться, но тут же смешался, поняв, что одежды его замараны нечистотами. Несмотря на это, все три нуониэльки незамедлительно поклонились. Причём поклон вожатой оказался глубоким и медленным.
– Тимбер Линггер, – произнёс нуониэль. – Несите Свет сквозь тьму!
– Свет несёт нас! – ответили союзницы хором.
– Я имела радость встречать вашего отца в Школе, когда он вернулся из Симпегалиса много зим назад, – сказала Рика. – Отправиться в посольство с сыном Лария Дисидуария большая честь для моей стаи и для моего дома.
– Стоит поторопиться, – спешно произнёс Тимбер и взошёл на ладью.
Нуониэльки стали по одному проводить волков на борт и сажать в клетки. Моряки старались держаться подальше от зверей. Серые животные рычали и скалили зубы, проходя мимо взволнованных людей.
Когда ладья отчалила, Тим забился в груду скарба, закутался в тугой дождевик, и, вцепившись в бурдюк с питьевой водой, постарался совладать с морской болезнью.
Клетки с волками заняли бо?льшую часть палубы. Ланко вёз на север партию хлопка, и все эти объёмные тканевые свёртки пришлось по-новому раскладывать на ладье, чтобы равномерно распределить груз. И вот, клетки, ткани, вещи посольства, люди и нуониэли превратились в беспомощное существо, замершее, затаившееся на деревянной скорлупке среди бескрайних волн. А когда пошёл дождь, разные и непохожие части этого существа приобрели одинаковый тёмно-коричневый цвет. Снизу вода била о борт волной, с небес брызги хлестали по лицу твёрдыми, оледенелыми капельками; время превратилось в тугую смолу.
Тимбер постоянно пил, и это помогало. Теперь молодого нуониэля сразила смертельная скука. Читать важные письмена в такой сырости оказалось невозможным, и Тим, чтобы развлечь себя, стал пинать клетку с волком, в которую упиралась его правая нога. Поначалу зверь не понимал, что за стук тревожит его, но потом учуял наглеца и принялся рычать, огрызаться. Глаза животного пылали яростью, а из пасти била пена. Тимбера раззадорил гнев волка, и он чуть сам не зарычал в ответ. Тут появилась лиственничная союзница.
– Белка! – окликнула она зверя и зашипела на него. Так шипели учителя на Тима в библиотеке Школы, требуя тишины. Потом союзница сказала волку слова, которых Тимбер не смог разобрать. Хищник присмирел.
– В деревянной клетке волка долго не удержишь, – сказала Лиридия, поправляя рукой свои промокшие веточки. – Рано или поздно он прогрызёт себе путь на волю. Я бы не стала помогать ему в этом!
– Я просто подумал, что он умер, – выдал Тим, и глупо улыбнулся.
– Им приказано отдыхать, – серьёзно ответила нуониэлька. – Кто знает, что ждёт нас ночью!
Тимбер откупорил бурдюк, поднёс его к губам, но замешкал. Он посмотрел на нуониэльку и протянул ей воду. Она с мгновение колебалась, но всё же согласилась сделать глоток.
– Благодарю, – сказала она, возвращая сосуд.
Некоторое время девушка стояла и молчала, глядя на матроса у руля.
– Дождь – это хорошо, – заговорила она. – Пусть льёт. Главное, чтобы не сошли тучи.
– Не много я встречал молодых, кто верит в проклятье Гранёной Луны, – заметил Тим как можно более вежливо.
– Дело не в проклятии, – ответила Лиридия, и посмотрела на волка. – Они лишаются рассудка, попадая под её свет. Эти несколько ночей в году союзницы не властвуют над стаей.
Нуониэлька откланялась и ушла к своим. Союзницы вообще держались особняком, люди и капитан не заговаривали с Тимом, а Гиди даже не смотрел в сторону новоиспечённого посла. Юноша старался не думать об Агидале и о том, как сынишка посыльного бежал по пристани.
Просидев неподвижно два часа, Тимбер пришёл к заключению, что ему тоже по душе этот холодный дождь. Ведь читать наставления мастера Инрана и очерки отца не было никакого желания! Так можно оправдать бездействие тем, что вода смоет с листов чернила и испортит пергаменты.
Вспомнил Тим и о собственных записях. Родная Долина, отец, селение Лариодай с величественными жёлтыми лиственницами и матерью Лиридии теперь превратились в что-то волшебное и недосягаемое.
Волчий Камень исчез за горизонтом. Дождь закончился, а свет стал меркнуть. Поначалу всё обволокла мгла, но ближе к полуночи серые тучи посветлели. Свечение исходило не от всего небосвода; лишь малая часть туч серебрилась чем-то холодным, горящим там, над серым одеялом ночи. Ветер стих, и в этом безмолвии оживились волки. Они стали метаться из угла в угол, поскуливать и рычать. Союзницы говорили им тайные слова, нежно прикасались к жердям клеток, тихонько выли по-волчьи, но звери не унимались.
Волк по кличке Белка, тот самый, подле клетки которого расположился Тим, поднялся на задние лапы и стал грызть свою невольницу. Он рычал, трясся, брызгал слюной и глубоко впивал клыки в жердь, выплёвывая белые кусочки древесины на палубу.
Подскочил капитан Ланко.
– Госпожа Рика! – окликнул он вожатую. Та приблизилась к клетке и стала говорить с волком. Тот не внемлил.
– Ух, зверюга! – закричал Ланко и пригрозил твари кулаком.
– Нет! – резко остановила его Рика. – Будет только хуже!
Зверь и вправду стал совсем бесноватым после выкрика капитана. Пришлось взять дождевики и накинуть их на клеть; только это помогло. Сокрытый хищник принялся вертеться и скулить. После вновь зарядил дождь. Толстая кожа дождевиков, неровно лежащих на клетке, стала похожа на мокрые камни.
***
Проснулся Тимбер от воды, просочившейся за шиворот. По правому борту над горизонтом багровел рассвет.
Нуониэль поднялся и потянул ноющую спину. Он скинул с себя одежды. Стоя в одних подштанниках, Тим стал черпать из-за борта прохладную воду и обтираться.
Моряки пробуждались ото сна, умывались, ели, бесцеремонно справляли нужду прямо за борт. Союзницы Лиридия и Мари, волоча за собой объёмную корзину, кормили волков. Они доставали из-под плетёной крышки куски сырого мяса внушительных размеров и швыряли в клетки. Сонные волки быстро вскакивали на ноги, хватали лакомство, тащили в дальние углы своих невольниц и там терзали, придавливая лапой и громко чавкая.
Когда дошла очередь до накрытой дождевиками клетки, Лиридия взяла последний влажный розовый шмат и попросила Мари унести корзину, намекая на то, что сама справиться с кормлением любимого питомца. Она зашла за клеть, чтобы сдёрнуть с неё покровы и увидела почти голого Тимбера.
– Прошу простить! – смутилась она и, отведя взгляд, чуть не убежала.
– Утро светлое, Лири! – тут же ответил Тим, развернувшись к ней и улыбнувшись. – Позволь помочь!
Он подошёл ближе и резко дёрнул дождевик, что лежал с краю. Нуониэля окатило скопившейся в нём дождевой водой. Немного досталось и Лиридии.
– Прости! – нежно извинился Тим, коснувшись ладонью её мокрого плеча. Она же стояла с огромным куском мяса в руке, не решаясь пошевелиться. Волк, увидевший лакомство, стал нетерпеливо перебирать лапами и громко возмущаться задержке.
– Я помогу, – шепнул Тимбер, медленно касаясь её пальцев, забрал мясо и швырнул зверю. Тот жадно накинулся на пищу.
– Я плохо помню, – наконец заговорила Лиридия, – скольких девушек ты соблазнил во время учёбы в Школе… Вроде бы трёх…
– Гораздо больше, – по-молодецки поправив свои локоны, гордо заявил Тимбер, облокотившись на клетку плечом.
– Несложно разгадать, почему ты так себя вёл!
– Было бы интересно послушать!
– Мало тут интересного, – скучно заявила Лиридия. – Узнал, видимо, что родители давно нас сосватали, вот и бросился доказывать свою самостоятельность, словно неокрепший росточек.
Лиридия глянула на волка и произнесла непонятную фразу. Зверь бросил мясо и яростно кинулся в сторону Тимбера. Нуониэль в страхе отпрыгнул от клети, запнулся о связку каната и рухнул в кучу скарба. И пока Лиридия не успокоила питомца заветным словом, тот бешено скрёб когтями свою невольницу, просовывал между жердями морду и страшно клацал зубами.
Нуониэлька развернулась и пошла прочь.
– Ах так! – разгневался Тим. – Я тоже мог бы сказать кое-что про тебя!
Девушка помедлила, но не обернулась.
– Ты ушла со своей стаей! – сказал Тим, поднявшись. – А домой в Лариодай не вернулась! Я не вижу причин такому поведению, кроме как также поступить наперекор родителям!
– Я не в восторге от вас, господин посол. И не потому что мы помолвлены против воли, – спокойно ответила девушка.
Она собиралась сказать что-то ещё, но смолчала. Нуониэлька ушла, а новоиспечённый посол тихонько выругался на волка и стал одеваться. Во внутреннем кармане своей туники он нащупал камушек. «А может, Агидаль прав и это вовсе не эниовин?» – подумал Тим. Мысли переключились на помощника посла, который, судя по всему, не намеревался возобновлять испорченные отношения.
Тимбер прошёлся по ладье. Гиди что-то оживлённо объяснял помощнику капитана Боще. Слушали посыльного и двое моряков. Все улыбались и внимали рассказчику с явным уважением. Чувствовалось, что Агидаль оказался среди своих.
Плюнув на всех, Тимбер вернулся к вещам, откопал сундучок с документами и вытащил оттуда список вещей посольства.
Раздался звонкий женский смех: это молодая златокудрая Мари не сдержала чувств, слушая то ли Лиридию, то ли Рику. «Обо мне, небось, судачат», – пронеслось в голове Тима.
Он глянул на союзниц и поймал на себе их взгляды. Нахмурившись, он принялся осматривать имущество.
Самым ценным, что имелось у Тимбера, можно было считать Заверенный Посольский Свиток в трубчатом латунном футляре. Этот документ придавал всему предприятию некую важность, в чём Тим находил удовлетворение. Потом Тим долго думал над тем, переложить ли кипу собственных записей из личных вещей в сундучок с документами; они как раз поместились бы. Поразмыслив с минуту, нуониэль решил не торопиться в столь непростом деле. На глаза попались и заметки отца. Читать их новоиспечённый посол не горел желанием и поэтому положил обратно в сундук.
Раскрыв указания мастера Инрана, Тимбер пробежался глазами по тексту, не вникая в суть: написанное казалось чем-то сложным и важным. Взгляд зацепился лишь за подчёркнутый красными чернилами текст на втором листе. Здесь Инран упоминал тот самый длинный ларец, называя его самоцветником. Особые указания гласили, что открывать ларь воспрещается, а дарить содержимое следует только в случае крайней необходимости.
Тимбер скинул кожаный покров с вещей и коснулся гладкой крышки драгоценного короба. Между разноцветными камешками, подогнанными друг к другу почти вплотную, изготовитель ларца вплёл витую золотую нить. Пальцы нуониэля скользнули на стеночку, где располагалась защёлка. И только он решился надавить на неё, как за его спиной вновь раздался женский смех. Фыркнув, Тим продолжил заниматься важными посольскими делами. И не зря, потому что в вещах он нашёл серебряную шкатульную картинку. Эта оказалась не под стать той кожаной, что они с Гиди видели в доме Аурии Хиёри, а серебряной как снаружи, так и внутри. Блестящая, покрытая прозрачным воском гравированная пластинка серебра внутри показывала долговязое существо, стоящее у подножия башни. Существо держало в руках нечто светящееся, а люди поодаль воздели руки, будто прося или принимая неясный дар. Шкатульные картинки ценились во всех краях. Чем древнее была такая вещица, и чем благороднее материалы, из которых её создали, тем дороже она считалась. «Что же в этом самоцветнике, если такая драгоценная вещь как серебряная шкатульная картинка оказалась менее значимой и не удостоилась особых пометок в указаниях мастера?» – подумал Тим. Но время удивляться только начиналось, ведь далее нуониэль обнаружил ещё несколько драгоценностей.
Самым незатейливым ему показалась бисерница с полупрозрачными камнями. Были тут пурпурные гиацинты и зеленоватые хризолиты, голубые аквамарины и жёлтые илаэры. Меньше всего Тимбер насчитал перламутровых опалов. Что-то неясное и тревожное угадывалось в их ускользающем, изменчивом цвете…
Не удивила юного посла и длинная нагрудная цепь, усыпанная листьями из золота. Такое украшение Тим посчитал скучным и бездушным. А вот два белых, ничем на вид не примечательных увесистых бруска, аккуратно завёрнутых в тонкую кожу, наоборот заставляли задуматься о многом. В списке вещей они значились не чем иным, как лунными камнями – осколками Гранёной Луны. Как они были получены? Откуда они у Школы? Каков в них прок? И главное – распространяют ли они какие-нибудь проклятья? Все эти вопросы не имели ответов и потому Тимбер решил, что лучше всего отложить эти «дары» подальше и не доставать, пока не потребуется. Гораздо приятнее оказалось прикоснуться к коробочке с семенами редкого цветка идэминеля – столь зыбкого, что у людей он считается невидимым. Нуониэли, чей взор привык к лесным видам, умели находить это растение, и часто продавали его людям, прося высокую цену. Идэминель обладал разными свойствами, в том числе и лечебными. Рос он, правда, лишь в диких условиях. Опытнейшие садоводы как из людей, так и среди нуониэлей, десятилетиями старались культивировать его на своих грядках, но тщетно. И всё же, в деревянной коробочке лежало десять настоящих семян идэминеля – красивый, но бесполезный подарок. Тимбер обнаружил и пять крошечных сосудов с соком этого цветка.
Дополнительно в вещах лежала копия Книги Охотника – древнего нравственного свода нуониэлей, и свёрток с церемониальной одеждой посла. Отдельно значился бочонок с перцем, который требовалось отдать капитану Ланко Сивому по прибытии в Симпегалис – небольшое дополнительное вознаграждение за службу.
Часы тянулись. Парус то наполнялся попутным ветром, то опадал, хлопая переливами шерсти, лоснящейся от толстого слоя жира. Углы его тянули шкоты то с одной стороны, то с другой, отчего деревянные блоки на железных сердцевинах грустно поскрипывали. За полдня можно привыкнуть к этому однообразному стону, заметить последовательность и даже научиться различать смену дыхания ветра по нарушению привычных чередований ржавых звуков.
Зарядил косой дождь. Капли шли мелкие, нахлёстывали порывами и с разных сторон. На палубе установили деревянный поддон с бортиками, засыпанный песком. Сверху выложили очаг, заполнили его дровами и разожгли огонь. Кое-как защитив костёр от дождя, помощник капитана принялся подсушивать хлеб и раздавать его морякам. Установили над пламенем и котелок, где ловко организовали уху из свежей рыбы. Как-то так само собой вышло, что все оказались подле огня. Путешественники общались, смеялись, радовались запаху тёплой снеди. И только Тим сидел поодаль. Нуониэль достал из кармана потемневшие от влаги ножницы и принялся ковырять ими тяжёлый дождевик: отщипывать от промазанного жиром одеяния малюсенькие кусочки. Между красных сапог образовалась кучка кожаной стружки.
– Попадём в бурую, потонем все вместе, – раздался голос Ланко.
Тим поднял взор: пузатый капитан стоял прямо над ним, держа в руках две плошки с горячей ухой. Одну он подал нуониэлю.
– А пока, – продолжал капитан, – мы будем есть все вместе!
Тимбер поднялся и взял деревянную тарелку, от которой исходил ароматный пар. Нуониэль учтиво поклонился.
– Я знаю, что вы, нуониэли, не очень-то любите задавать вопросы, – сказал капитан, шумно хлебнув ухи. – Да и на чужбине иной раз лучше промолчать, чем сболтнуть лишнего. Я сам такой: по родной деревне ходил, яки петух! Всем видом давал понять, что я не такой, как земляки. И стоило мне раз выйти в море, попасть в компанию моряков со всего света, так я тут же стал вести себя, как мои односельчане! Я это к тому, что не жду от твоей задницы особой болтовни. Но, коль тебя припрёт чего узнать – не робей, спрашивай. «Пёрышко» – не та ладья, на которой надо выделываться. Я сам её построил, сам людей нанял – с каждым из них пуд соли пополам отведал. Да и с вашим братом дела имею по-свойски! А мне что! Я человек вольный! Я договорюсь, доторгуюсь! Послом ведь тебя заделали недавно. А у меня уже сколько путей было! И с каждым надо цену назначить себе не в убыток! Коль тебе что надо по посольскому делу, то не робей – ко мне дуй! И не гляди, что я грубый. Я и с высокородными господами сладить умею и с босяками.
Они немного постояли молча, допили уху.
– Я считал, что все люди избегают Гранёную Луну, – сказал Тим.
– Так и есть, – ответил капитан. – Поэтому никто не выходит в море в конце листобоя.
Тим непонимающе посмотрел на Ланко.
– Грязник, по-вашему! – пояснил тот.
– И всё же мы в море.
– Я зело страшусь проклятья, но пуще всего я боюсь остаться голодным, – подняв палец вверх заявил толстяк. – В Торговой Унии люд богатый; у каждого по несколько больших кораблей. И как они только Ланко Сивого с его неказистым «Пёрышком» к себе приняли?!
Ланко протянул руку, и Тимбер отдал ему пустую плошку.
– Ну а ты веришь в проклятье? – спросил капитан.
– Не бывало у меня случая оказаться под её светом, – пожал плечами молодой посол. – Всегда поблизости имелось убежище.
Ланко мотнул головой, хмыкнул, как-то с сожалением, улыбнулся и пошёл к очагу.
Небо вновь прояснилось. Что Тимбер понял о море так это то, что погода тут меняется быстро и часто, как это бывало в горах над Линггерийской Долиной. Выбираясь на охоту, Тим иногда заходил очень высоко, попадал под дождь, снегопад и во вьюгу. Но над родными лиственными лесам любая непогода казалась игрой: ведь стоило чуть спуститься вниз, под линию леса, как всё затихало и умиротворялось. Тут, в куцей скорлупке, покачивающейся на пелене волн, натянутой на кольцо окоёма, приходилось мириться с прихотями небес. Тимбер даже позавидовал волку, который мирно спал в клетке, не замечая ни дождя, ни ветра. Молодой посол сидел напротив зверя и наблюдал за тем, как, свернувшееся в серый клубок живое существо то вздрагивало, то шевелило ухом.
– Обычно они не такие сонные, – сказала Лиридия, незаметно подойдя к Тимберу. – Бесновались всю ночь из-за этой луны, вот и спят теперь.
– Волки – ночные животные, – заметил Тим.
– Это так. Но эти уже давно с нами и привыкли бодрствовать днём.
– А вот этот ваш собственный? – спросил Тимбер.
– Да, Белка – мой, – ответила Лиридия и села на палубу рядом с Тимом. – Видите, у него белая шерсть на шее и белый пушистый хвост! Поэтому он Белка!
Тим ещё раз внимательно оглядел волка. То, что у зверя было имя, придавало ему нечто невыразимое в словах; нечто зыбкое, утекающее сквозь пальцы.
– Здесь, среди волн, ваш шерстяной друг кажется более живым, нежели в лесной чаще, – сказал Тим.
– Он дышит так же как мы, – коснулась Лиридия клетки. – И пусть его шерсть сера, как камень, под ней стучит горячее сердце. Я познакомлю вас.
Девушка отперла дверь, разбудила волка и произнесла странные слова, которых никто не знал. Зверь, следуя велению хозяйки, поднялся, ступил на палубу и сел напротив Тимбера.
Никогда ещё не доводилось молодому нуониэлю видеть глаза хищного зверя так близко. Эти очи были глубже самых горьких тайн души Тимбера. Не ощущалось в них ни безумия, ни бешенства, ни оголтелой природной дикости. Казалось, ещё миг, и зверь заговорит. Но ткань чар быстро рассыпалась и вот Тимбер уже представлял, что волк мог бы сейчас вцепиться клыками ему в горло! Разорвать на части!
– Нет, – спокойно произнесла Лиридия, касаясь плеча Тима, – страшиться нельзя. Не взращивай страх! Иначе Белка учует! Наблюдай за безмятежной красотой. Не выдумывай того, что может случиться! Не опасайся! Главное – не опасайся!
Тимбер осторожно коснулся серой шерсти. Влажная и холодная на ощупь, она пахла псиной, а из-под неё зыбко сочилось тепло.
Лиридия приказала волку вернуться на место, и тот, будто заколдованный, немедленно выполнил требование хозяйки.
– Жаль, не остался в Школе до уроков, где рассказывают о ремесле союзниц, – сказал Тим, улыбнувшись.
– Невелика потеря! – заперев клетку, ответила Лири. – Подумаешь, союзницы! Немногим лучше свинопасов.
– Свинопасов?! – засмеялся Тим. – Невероятно! Интересно, что бы мы все делали без таких вот «свинопасов»?! Леса наши безопасны лишь благодаря союзницам. У вас чёткое, понятное дело! Уважаемое! Это не под стать бесполезным шастаньям невесть где, и рисованию картинок на пергаментах!
– Ваше чувство юмора столь необычно, – учтиво ответила на это Лиридия и поклонилась, сложив перед собой руки, как будто она вела беседу в богатом доме среди важных господ. – Учёба на классе картографов – честь для любого нуониэля. Нет более сложного класса.
– Я хотел сказать, что союзница или воин – они всегда знают, что именно им делать. А картографы… Тут столь много неясного. Хотя, мне может казаться это непостижимым потому что я недоучился.
– Я уверена, что вернуться в Школу не составит для вас труда, – снова с поклоном сказала Лири.
– Ненавижу я рисование! – буркнул Тим.
Лиридия хихикнула и прикрыла рот ладошкой. Всё же, она быстро взяла себя в руки.
– Я хочу принести извинения, – сказала она. – Утром мне не стоило грубить.
– Я нисколько не обиделся, – заулыбался Тимбер. – Ведь я думал, что вы просто заигрываете со мной.
Лири ахнула, вскочила, топнула ногой и покраснела от злости. Она нахмурилась, сжала кулаки и приготовилась что-то сказать, но затем, гордо задрала голову и ушла.
Тимбер в голос засмеялся, хлопнул в ладоши и на радостях ударил ногой по клетке с Белкой. Волк вздрогнул, огляделся, порычал и снова свернулся в клубок милым ручным зверьком.
День завершился, и пришла безоблачная тьма. По небу рассыпались голубые звёзды, а из-за окоёма поднялась белая глыба – сама Гранёная Луна. Её края будто отесали топором; грубо, наскоро. Она отражала свет Солнца так же, как обычная луна, но некоторые её грани как бы усиливали сияние, отчего вещи отбрасывали необычные густо-синие тени. Луна отражалась в волчьих глазах, и от этого казалось, что звери превратились в чудовищ. Хищники выли, рычали, кидались на стены своих невольниц, грызли жерди, брызгали кровавой слюной и никак не слушались союзниц. Среди моряков пошли разговоры о том, что звери вырвутся из клеток и всех сожрут. Капитан старался урезонить команду, но выходило скверно.
– Если освободятся, – заорал он вожатой Рике, стараясь перекричать волчий вой и порывы ветра, – нам придётся их убить!
– Отойдите, капитан! – в бешенстве оттолкнула его Рики. – Коль выскочат, держитесь в стороне; мы всё сделаем сами.
Она откинула борт своего плаща, показывая висевший на поясе кинжал.
– U strave![3 - U strave! – (лан.) К оружию!] – скомандовала вожатая.
В руках Лиридии и Мари блеснули обнажённые короткие клинки.
Ланко попятился к корме, где столпилась команда.
– Я слышал, что во время Луны с морского дна поднимаются чудовища! – дрожа от страха произнёс помощник Боща.
Капитан треснул его своим мясистым кулаком.
– Чудовища?! – заорал он так, что даже волки дрогнули. – Я покажу тебе чудовище!
Он порвал на себе кафтан и забрался на борт. Его бледный волосатый живот засиял в лунном свете, как пузырь гигантской рыбины.
– Плевал я на проклятье! – срывая голос, орал Ланко Сивый. – Плевал на волков! И на варварийцев с их сраным конунгом я плевал! В задницу всё! В задницу всех чудищ!
Тут он намотал на руку конец какого-то каната и сиганул с кормы в воду. Моряки посмекалистей кинулись к канату, чтобы затащить капитана обратно. Но тот, похоже, не торопился возвращаться: он барахтался в волнах, смеялся и орал что-то про медовуху и паруса. Когда его всё же вытащили, он радовался словно победил в зарнице на деревенском празднике солнцеворота. Его стали вытирать, кутать в шкуры, поить чем-то горячительным.
Тимбер наблюдал и за моряками, и за союзницами, не выпуская из рук братского меча, накрытого тяжёлым плащом. Разок он глянул на Агидаля, но тот сидел поодаль от остальных и был явно не в духе. В ту ночь, без покрова туч, под прямым светом Гранёной Луны, никто на «Пёрышке» не спал.
***
Если бы Тим захотел, он смог бы посчитать, сколько дней прошло с его последнего разговора с Лиридией. Но бесконечный покачивающийся горизонт, череда рассветов и закатов, а главное – невозможность выбраться из деревянной посудины, лишили юного посла всякого желания думать.
Он валялся на палубе, свесив голову и руки за борт, совершенно не обращая внимания на то, что рукава одежды промокли. Когда ладья кренилась на правый борт, кисти Тима опускались в холодную воду. Нуониэль уже давно не обращал внимания на холод. Его не волновал ни душок моряков, ни запах скрипящего и трещащего судёнышка, ни вонь псины. Тимбера смущало лишь морское дно. Глубоко ли оно или находится прямо тут под волнами? Возможно, оно так близко, что стоит «Пёрышку» накрениться чуть сильнее, как все сразу почувствуют трение песка о просмолённое пузо ладьи. А может, выскочить сейчас туда, за борт и пойти по дну? Что, если не надо сидеть в этом корыте, а просто идти себе пешком? И пусть волны бьются о колени! А если дно далеко? Если до дна косая сажень? Или две! Или дюжина? Кто знает, сколько трёхсотлетних сосен надо поставить друг на друга, чтобы измерить расстояние от дна до поверхности?
К Тимберу кто-то подошёл.
– Задали нам однажды вопрос в Школе, – начал нуониэль не оборачиваясь, – про одного горе-путешественника. Застрял он как-то на пустынном острове. А потом взял и чудом оказался на материке. И вот нам, ученикам, предложили разузнать, как же это ему удалось. Мне сейчас кажется, что мы тоже застряли… Не двигаемся, а просто качаемся на волнах, и нет на самом деле никаких полночных земель и никакого Симпегалиса.
– Тогда как ты объяснишь вот это? – спросил капитан Ланко Сивый, указывая куда-то вперёд.
Тимбер посмотрел сначала на капитана, потом на его палец, а затем вдаль. Пришлось прищурится, чтобы разглядеть на линии горизонта короткую серую полоску, вклинившуюся в невидимую нить, делящую небо и воду.
– Сосновый мыс! – обнадёживающе произнёс пузатый Ланко.
– Это Симпегалис? – спросил Тим.
– Нет, мой дорогой посол, – засмеялся капитан. – Это ещё далеко не Симпегалис. Но это самый настоящий север, как мы его называем. Хотя, для местных, север – ещё дальше на полночь.
Тимбер вглядывался в горизонт и старался подавить нарастающую тревогу. Теперь ему казалось, что они вот-вот утонут. Что «Пёрышко» не дотянет до берега; разобьётся о подводные скалы или же вовсе попадёт во власть злого ветра, который унесёт их обратно в бесконечное море.
– А далеко ещё? – спросил Тим.
– О да, дружище! Теперь ты постоянно станешь смотреть на горизонт и думать о суше! А далёкая земля будет маячить там; такая крохотная! Тебе будет казаться, что мы к ней совсем не приближаемся. Так что советую, господин посол, найти своей заднице занятие, а то все глаза проглядишь! Нечем будет потом на девок пялиться!
Тимбер попытался встать. Ноги его затекли, а кожа сыпалась песком от прикосновений холодных, влажных одежд. Тим сделал несколько шагов по палубе, держась рукой за клетку со спящим волком. В нос ему ударил запах дыма: это в центре ладьи на песочной подставке снова развели костерок. Не думая ни о чём, кроме живительного тепла, Тим подошёл к очагу, сел на корточки и протянул руки к пламени. Его всего начало знобить и даже трясти от холода. Голод скрутил живот, в глазах потемнело. Тимбер почувствовал, что теряет сознание и куда-то падает. Кто-то взял его за плечо и прижал к себе. Юный посол прильнул к чему-то тёплому, а потом лёг на чьи-то колени. Ласковая рука поправила его веточки и накрыла ухо. Послышался успокаивающий женский голос. Слова детской колыбельной убаюкивали:
Тени рощи сохранят
И деревья, и ребят.
Ни один тхеоклемен
Не возьмёт тебя в свой плен…
Тим уснул.
Разбудил юного посла лютый волчий вой: ясная ночь и ломаный свет Гранёной Луны вновь овладели разумом зверей. Тим открыл глаза и понял, что лежит на коленях у вожатой Рики. Не успел он поблагодарить её и извиниться, как она вскочила и побежала с остальными союзницами унимать зверей.
Более трёх часов хищники метались, не зная покоя. Рты их пенились, а глаза будто превращались в драгоценные камни, сияющие отражённым от луны голубым светом. Тим заметил, что «Пёрышко» подошло совсем близко к Сосновому мысу и продвинулось даже немного дальше, следуя теперь вдоль берега, возвышающегося с правого борта кривой сизой мглой.
Гранёная Луна медленно прошла по небосводу совсем невысоко над горизонтом; верный знак завершения ежегодного цикла. Оставалось каких-то два часа – и рассвет. Но тут волки внезапно смолкли. В безветрии все услышали резкий плач далёкого рожка. Ланко Сивый распихал всех, кто стоял у него на пути, добрался до кормы и вгляделся во тьму.
Снова рожок! Тимбер заметил по левому борту далеко в море оранжевый огонёк. Рядом с ним тут же возник и второй.
– Подземные твари! – выругался Ланко и крепко стукнул кулаком по борту. – Увидели! Они увидели наши задницы!
Капитан рвал и метал, бормоча что-то себе под нос. Он даже не обратил внимание на волков, которые снова принялись выть и даже кидаться на стены клеток, просовывая лапы между прутьев в надежде схватить кого-то и растерзать.
– Нам требуется знать, что происходит! – резко обратилась к капитану вожатая Рика.
– Задница происходит! – выругался тот, отмахиваясь, но нуониэлька крепко схватила его за руку.
– Варварийцы! – злобно процедил он сквозь зубы. – Варвары, по-вашему.
– Они вроде пиратов на Южном Море, – добавил Тим, заметив неуверенность Рики.
– Вроде пиратов?! – усмехнулся капитан. – Нет, мой дорогой посол, они вроде вас: чудовища! Только люди.
– Ты из Торговой Унии, Ланко! – вставил помощник Боща, подойдя к капитану. – Они не посмеют!
– Да, из Унии, – как-то нерешительно подтвердил Ланко. – Но договор с варварийцами действует только во время сезона. А он – кончился! К тому же это плавание не зарегистрировано в Унии. Теперь всё зависит от их настроения. А настроение у них будет скверное! Эти дикари не мочатся в Найноэльское море! Не плюют в него и куриные кости не бросают! Всё в бочку – и на сушу! Море для них – священно! Так что ходить по их морю, людям Равнин разрешается только в сезон.
Вновь зазвучал рожок. Теперь гораздо громче. Огоньки приближались.
– Они с подветренной, Ланко! – вдруг предложил Тим. – Оторвёмся!
– Куда ты оторвёшься?
– Надо идти к берегу! – настаивал Тим.
Ланко задумался. Потом он оглядел собравшихся вокруг. В сырой мгле ночи на него взирали бледные, холодные лица испуганных людей. Нуониэльки хмурились, а волки бешено подвывали в своих невольницах, сверкая ледяными искрами зрачков.
– Зело скорые у них корабли! – раздосадовался Ланко.
– Добром наша встреча не кончится! – сурово заметил Тимбер.
– Не кипятись, сучок! – отмахнулся капитан. – Откупишься! Драгоценностей и безделушек у тебя хоть отбавляй!
– Мы не станем рисковать своими жизнями! И союзницами! – решительно заявил Тим и вплотную приблизился к Ланко.
– В одном ты прав, сучок: сложно торговать с тем, кто приставил нож к твоей заднице! – почесав пузо, ответил капитан. – Но у вас есть волки!
– Выпустим зверей, и они растерзают варваров! – сказала Рика. – Но с варварами растерзают и нас; союзницы не имеют власти над животными во время Гранёной Луны.
– Луна не скоро уйдёт! – добавил Тим.
– До рассвета два часа! – сказал Ланко. – А варварийцы подойдут к нам за полчаса! Думаю, сможем договориться!
– Ланко Сивый не может этого гарантировать! – стукнув по борту кулаком, выпалил Тимбер.
– Предлагаешь драпать?! – одёрнув нуониэля, начал капитан. – Заметив, что ладья уходит, они поймут: мы боимся. И плевать им тогда, что у нас ладья Унии! А если это сам конунг Худрагг Огневолосый? Все знают – он пленных не берёт!
– Тем более! Или вы уверяете, что варварийцы будут более подходящей компанией для дам, нежели ваши моряки?
Рика, Мари и Лиридия переглянулись. Молодые девушки дрогнули и ухватились за свою вожатую.
– Союзниц надо защитить! – твёрдо заключил Тим.
Огоньки становились всё крупнее. На подходящем судне забили в барабан.
– Я слышал, варварийцы – исключительные храбрецы, – сказал Тимберу Гиди. Это был первый раз за всё путешествие, когда Агидаль заговорил с нуониэлем.
– Постараемся скрыться в лесах! – настаивал Тимбер.
Моряки стали перешёптываться. Лири и Мари уткнулись в грудь Рики и захныкали.
– Похоже, я начинаю понимать выражение: «сучок в заднице»! – рявкнул Ланко; твёрдый голос подействовал на всех успокаивающе. – Будь по-твоему! Высадим весь ваш лес! Из драгоценностей возьмите только самое необходимое. Остальное оставьте на «Пёрышке». Мы скинем вас на берегу, а сами попробуем уйти в сторону. Надеюсь, горцы прилипнут, а как найдут все ваши посольские цацки, обрадуются добыче и не станут высаживаться, чтобы отыскать вас.
– А как же мы? – спросил помощник Боща.
– Ланко Сивый и не такие дела решал! Уж ты-то моему слову веришь?
– Ланко! – заорал на него вдруг Боща. – Если мы помрём, ты будешь должен мне два бочонка медовухи!
Капитан, не позволявший подчинённым подобного тона, медленно повернул своё объёмное тело к помощнику. Потом нахмурился и зашипел.
Боща стоял перед ним, выкатив грудь вперёд.
Капитан резко выкинул ладонь вперёд, предлагая помощнику крепкое рукопожатие. Боща ударил своей мозолистой клешнёй по длани Ланко.
– Ну что стоите, твари! – заорал Боща. – К веслу! Покажем, как гребут те, кто не страшиться отлить в Найноэльское море!
Ладья круто взяла вправо. Ланко прекрасно знал здешние воды и уверенно повёл «Пёрышко» прямиком к большому тёмному массиву, разделяющему звёздное небо и серебристый блеск воды. Варвары приближались, но теперь не так скоро.
Подойдя к берегу, Ланко отрядил несколько моряков помогать стаскивать с ладьи клетки с волками. Тимбер и Агидаль занялись остальной посольской поклажей. Первым делом Тим схватил куль с личными вещами и длинный ларец. Следуя за теми моряками, что уже вытащили с палубы одну клетку, Тимбер перепрыгнул через борт. У берега оказалось не так глубоко: всего лишь по пояс. Однако на подводных камнях ноги нуониэля подкосились, и он чуть не упал под воду. Сделав с дюжину шагов, Тимбер ступил на сушу. Берег, покрытый галькой, резко обрывался жёстким кустарником и забирал вверх, превращаясь в сосновый лес. Всего этого нуониэль не видел в темноте, а лишь ощущал; стук камешков под подошвой сапога, отзвук накатывающих волн, запах старой хвои. А вот что он хорошо видел, так это огоньки на корабле варваров. Морские разбойники приближались.
Тимбер кинулся к подлеску и пробил себе дорогу сквозь жёсткий кустарник. Там, по выступившим из-под земли корням, он взобрался на склон. Очутившись на лесной опушке, Тим скинул самоцветник, пожитки и поспешил обратно.
– Сюда! – закричал он морякам. – Здесь тропа!
Не теряя времени, он подскочил к несущим клетку и взялся за шест, отпуская одного моряка заниматься следующими волчьими невольницами.
– За мной! – нервно выпалил он, и двинул к подлеску.
Зверь в клетке рычал и кидался на стены, просовывая свою клыкастую, пенную пасть сквозь жерди, в надежде укусить. Гранёная Луна висела теперь над самым горизонтом, рисуя на море бесконечную светящуюся полосу, идущую с далёкого запада до мглистого берега, где впопыхах разгружали ладью.
Тимбер резко вдыхал и ещё резче выдыхал, спешно переставляя ноги по округлой гальке. Мокрый шест скользил в руке и жёстко давил каким-то сучком на плечо. Правой рукой нуониэль раздвинул кустарник и оцарапался. Дальше пошли сосновые корни и крутой подъём. Резко клетка стала легче, но внизу моряки забуксовали. Тимбер сообразил, что вес сместился, и тем, кто снизу, стало тяжелее. Нуониэль запрыгнул на последний бугорок, развернулся и, взявшись двумя руками за жерди, потянул клеть на себя. Волк, напуганный тем, что его невольница так накренилась, не кусал Тима за пальцы, а старался удержать равновесие. Но как только клетку втащили на опушку, зверюга вновь впал в бешенство, стал бросаться на жерди и грызть канатные узлы по углам.
– Ещё девять! – рявкнул Тимбер, и мигом поспешил на берег.
Морские разбойники приближались так быстро, а груза оставалось так много, что никто уже не верил в успех побега. Но Тима охватило неистовое воодушевление и страх, отчего он не позволял себе передохнуть ни мгновения. Юный посол спешил и своим примером заставлял торопиться остальных, напуганных, выбивающихся из сил живых существ, суетящихся на маленьких круглых прибрежных камешках.
Гранёная Луна коснулась окоёма. «Пёрышко» медленно двинулось вдоль берега. А длинная лодка варваров, вся в факелах, с высоким носом, украшенным головой чудовища, врезалась в каменистый берег. К этому моменту Союзницы и Тимбер с Агидалем попрятались в лесу. С ладьи удалось снять восемь волчих клеток. Пять из них успели унести в лес, а три остались на берегу.
Раздалось оглушительное пение рожка. С лодки в воду спустились тёмные фигуры. То ли на их широких плечах лежали толстые шкуры, то ли шеи их были коротки, но издали, во мраке, они казались не людьми, а живыми снопами сена, двигающимися враскачку. Ни рук, ни ног различить оказалось невозможно. Речь варваров стучала и хрустела грубыми словами. Глубокие голоса походили на рычание.
Три волка в клетках на берегу разбушевались не на шутку. Сутулые фигуры молча приближались к невольным зверям. Снопы остановились у невольниц, зарычали. Две сутулые тени навалились на клеть и перевернули её. Это лишь раззадорило невольного зверя.
Один из варваров отличался исполинским размером. Этот сошёл с лодки последним. Двигался он медленно, а при нём неотступно следовали двое с копьями и щитами. Когда он оглядывал берег, Тим заметил, как в лунном свете серебром блеснула его короткая квадратно-остриженная борода.
Тимбер и Агидаль залегли в яме под корнями у самого края опушки. Юный посол отчётливо слышал, как союзницы прямо над его головой спорят по поводу зверей. Рика вцепилась в одну из клеток и силилась открыть её, а Мари и Лири тщетно пытались оттащить вожатую в укрытие.
Заслышав громкие голоса Тимбер понял, что тёмные фигуры вот-вот взойдут с берега на опушку. Девы смолкли. Щёлкнул затвор невольницы. Тим почувствовал, как дрожит земля от спешного волчьего бега.
Мгновением позже появились варвары. Они стали рыскать по кустам и пинать волчьи клетки. Звери безумствовали.
Внезапно всё стихло. Тим чуть приподнял голову и увидел, как на опушку вышел великан. Волки почуяли мощь и силу главаря и теперь опасливо рычали.
Тимбер видел, как этот бугай медленно прошёлся перед клетками и остановился у крайней, под которой и прятались нуониэль и Гиди. Когда варвар схватил угловую жердь и потряс невольницу, Тим заметил, что нижний угол клетки висит над ним, в вершке от носа. Клетка шаталась и вполне могла бы сползти с опушки прямо на затаившихся путешественников.
Варвары спорили. Тимбер не знал их языка, но отчётливо услышал усмешки: «Ist inte Firdir![4 - Ist inte Firdir! – (вар.) Это не Фирдир!]» Из книг он знал, что Фирдир – мифический волк варварийцев, который пожирает их богов.
Главарь взял копьё из рук своего человека и подошёл к клетке. Тим не видел, что происходит. Зверь зарычал сильнее.
– Inte Firdir! – загоготал бугай и сделал выпад.
Волк заскулил и тут же стих.
Тим схватил Агидаля за руку и зажмурился. Посыльный мастера Инрана закрыл нуониэлю рот совей ладонью; видимо, испугался, что тот закричит.
И вот ещё один волк взвизгнул. Этот звериный крик будто пронзил самого нуониэля; он вздрогнул, чуть не выдав шорохом укрытие.
Главарь варваров подошёл к третьей клетке и снова пронзил копьём волка. Тимбер и Агидаль слышали шаги великана. Слышали, как сминалась трава под его обувью. Спрятавшиеся в яме путники почуяли запах чужеземца; как воняет его потная одежда. Отчётливо выделялся в палитре запахов и фимиам крови на железном копье.
Великан остановился над ямой у клетки с Белкой. Зверь отступил в угол. Клеть ещё больше накренилась. Тим услышал дыхание волка.
Удар!
Конструкция содрогнулась и стукнула Тима углом в висок. Потом нуониэль почувствовал, как его щеки касается волчий хвост. Всё замерло и стихло. На лоб юному послу медленно потекла тёплая волчья кровь. Тим был уверен, что она вытекает из самого сердца зверя. Из сердца, что стало неотличимо от камня.
Глава 5 «Тепло кладки»
Опустившаяся на лесной берег утренняя дымка, превратила пейзаж в унылое зрелище. Все краски: гальки, леса, воды, осиновых листьев – будто решили не пробуждаться ото сна и не загораться своим обыкновенным тоном. От блеклости окружения пробивал озноб. Хотелось тереть ладонями руки выше локтей.
Агидаль бродил по береговой гальке, иногда подбирая что-то, валявшееся под ногами, рассматривая и выкидывая в тихо накатывающие волны. Вдали, если прислушаться, звучал рожок варваров. Но он был где-то там, за туманом, за толстой, непроходимой стеной пустоты и холода.
Тим не хотел двигаться. Он лежал на спине в яме и держался за выступивший над головой сосновый корень. Нуониэль вперил взгляд в одну неопределённую точку, и лишь ноздри его мерно раздувались, когда юный посол вдыхал хладный воздух сурового утра. Волчья кровь запеклась на лице толстой полосой, идущей от макушки вниз по лбу. Спотыкаясь о желтоватую бровь, чёрный след сходил на переносицу, а затем, задев глаз, спускался на щёку и дальше сквозь щетину на подбородок и шею. Всё заканчивалось пятном, размером с полгруди, растёкшимся по зелёной тунике.
Тимберу пришла мысль, что он похож на героя древних сказаний. Он пережил ужасные вещи и теперь сидит в крови, чувствуя, что слава победителя омрачена великой потерей. Тим давно хотел оказаться в положении героя-страдальца. Но, имея развитый ум, прекрасно понимал, или же просто убеждал себя, что в нужный момент всё получится не так как в воображении. Теперь, в яме под клеткой с убитым волком, Тимбер чувствовал себя ужасно, но не потому, что так должен чувствовать себя выживший герой из легенд, потерявший что-то важное. Тим ощущал себя глупцом и кривлякой. Причём самого дурного толку – тайным кривлякой. Воображалой. Но хуже всего для юного посла оказалось то, что он сидит и думает ни о ситуации, ни о друзьях, даже ни о мёртвых зверях, а о себе. Впрочем, не столько о себе, сколько о том, как он сам себе представляется. Это напоминало игру в переодевания. Только не сам Тим прыгал в разных одеждах перед зеркалом, а его разум примерял ситуации и разглядывал себя в них.
Нуониэль пошевелился. Засохшая кровь потрескалась, и кусочки посыпались на песчаную почву. Горе-герой поднялся, отряхнул одежды, поправил как мог веточки, и пошёл в кусты по нужде.
Оправившись, он вышел на берег. Агидаль, блуждающий вдалеке у кромки воды, поднял очередной камушек. Заметив нуониэля, посол мастера Инрана с минуту постоял, подбрасывая камень на ладони, а потом швырнув в воду.
Тим подошёл к одной из разломанных клеток. Галька вокруг почернела от крови. Прутья невольницы торчали в разные стороны белыми, лоснящимися изломами. На одном из таких расщеплённых шестов Тимбер заметил крупный клок серой шерсти.
«Не Фирдир», – пронеслось у него в голове.
Взобравшись на опушку, юный посол увидел союзниц. Вожатая сидела на земле поджав под себя ноги. Перед ней лежало бездыханное тело Белки. Прильнув к пустой клетке, беззвучно плакала Лиридия, а Мари стояла в сторонке. Молодая союзница поглаживала единственного оставшегося в живых серого хищника, смирно сидевшего подле неё.
Подойдя к мертвому зверю Тим опустился на колени напротив Рики. Белка выглядел худым и как бы меньше; будто смерть ужала его, скукожила. Нуониэль медленно коснулся белой шерсти на груди: всё такая же мягкая, она более не грела руку.
Вожатая казалась старше своих лет: неглубокие морщины на лице нуониэльки сделались темнее и суше.
– Дикари не те, кто бегут сквозь чащу наравне со зверем, – тихо произнесла она, – но те, кто видит в звере лишь шкуру.
– Этот волк был вашим? – спросил Тим.
– Если бы на ладье был мой волк, всех этих варваров… – слова застряли у неё в горле. Вожатая вздрогнула.
– Мы похороним их, – сказал Тим, после продолжительной паузы.
Рика не ответила. Она поднялась, подошла к Мари, и стала ласково укладывать её пышные, золотые веточки. Один сиреневый лист оторвался от толстых и гибких локонов. Вожатая подняла его и долго рассматривала.
– Сезон твоей юности окончен, – произнесла Рика, и вложила лист в руку Мари. Девушка покрутила его, а потом перевела взор на Тима. Она ни нахмурилась, ни сверкнула глазами, а просто выпустила из руки этот бесполезный лист, встала и пошла прочь. Серый зверь спокойно последовал за ней.
Лиридия, стоявшая у клетки, на Тимбера даже не взглянула. Она приблизилась к своей наставнице, а та нежно погладила девушку по плечу. Затем обе скрылись где-то за деревьями.
Снова спустившись на берег, Тимбер застал Агидаля, сидевшего на выступившем сосновом корне. Человек накинул себе на плечи тяжёлый кожаный дождевик, и даже натянул на голову капюшон.
– Холодно, – произнёс Тимбер, дабы хоть что-то было сказано. Посыльный не ответил.
Фыркнув, молодой нуониэль твёрдой походкой зашагал вперёд по гальке, пока не дошёл до воды. Мелкие волны, лениво хлюпали о круглые камушки. Тимбер долго стоял, глядя на горизонт. Потом он так же неожиданно пошёл обратно, взобрался на опушку, отломал от клетки крепкую жердь и стал копать землю, возле Белки. После нескольких резких взмахов сделалось очень тепло и пришлось скинуть дождевик. Через несколько минут Тимбер снял и льняную рубаху. Земля оказалась влажной, и, дабы не вымазать штаны, Тим разделся до трусов.
Разделив свои веточки на две части, он скрутил каждую из них в объёмный узел, чтобы не мешали работе. Нуониэль кряхтел, старался. Деятельность занимала его. Пусть никто не хочет с ним разговаривать! Они сколько угодно могут думать, что волков убили из-за него! Это нелепо! Да, требовалось принять решение. И быстро! Мог ли Ланко Сивый гарантировать, что варвары не тронут союзниц? Сразившись с этими морскими налётчиками, выжил бы он – юный посол? Яростны и искусны в бою люди полуночи, а покинувший Школу нуониэль посетил всего несколько уроков ратного дела. По правде сказать, он только и умел, что вынимать из ножен меч. Тренировал он этот приём каждый день. Даже если рядом не оказывалось меча, Тим использовал палку. Кривую, короткую – совсем не похожую на тонкие, остроконечные мечи братьев. С палкой Тимберу нравилось больше, ведь с ней движения выходили ладно.
Когда работа была завершена, Тим оделся, вытащил из кустов мешки с вещами, отыскал там топорик и нарубил из сломанных клеток дров для костерка. Он решил сидеть у огня до тех пор, пока союзницы не вернуться: самолично хоронить Белку и других волков Тим не хотел.
Первым на опушку поднялся посыльный. По-свойски взяв топорик и нарубив несколько полешек, Гиди подсел к костерку. Порывшись в вещах, которые они успели стащить с «Пёрышка», человек расстроился: из съестного имелось лишь несколько варёных рыбёшек. Они лежали в корзине-плетёнке, завёрнутые в тонкую промаслённую кожаную тряпку. Кто тащил корзину – уже и не вспомнить, но впопыхах её, видимо обронили, и от этого, снедь обильно присыпало песком. Агидаль сходил к берегу и помыл варёных рыбёшек, отчего они ещё больше развалились. Когда он вернулся, на опушку пришли и союзницы. К общему столу девушки добавили вдоволь брусники, горсть лесных орехов и трёх зайцев, пойманных волком.
Готовили зайчатину молча, ограничиваясь лишь вопросами о том, имеются ли кастрюли, шампура, соль и прочая бытовая чепуха. Союзницы ловко разделали длинноухих, и вообще, ни в чём не уступали опытному Агидалю по части походной жизни.
Поели также в тишине, разделив всё поровну. Первой поднялась от костерка Рика. Она положила Белку в яму. Союзницы помогли ей с остальными волками. После они закопали звериную могилу.
– Да следуют духи ваши за ветром сквозь леса, – произнесла Рика и пошла на берег. Там она вымыла руки и немного поглядела вдаль. Вернувшись, вожатая сказала:
– Быть тут далее и опасно, и бессмысленно.
– А что теперь не бессмысленно? – спросил Агидаль.
– Уходить.
– И есть только одна дорога, – добавила молодая Мари, поправляя свою златолиственную гриву, – домой!
– Нас приставили к посольству для сопровождения зверей, – объяснила вожатая. – Теперь их нет.
Агидаль обернулся на волка, смирно лежавшего на краю опушки и увлечённо грызущего ароматные заячьи кости.
– Да и посольства нет, – буркнула Лиридия и отошла к сломанной клетке, где ещё вчера сидел Белка.
– Я не ведаю, как вы, господин посол относитесь к произошедшему, – начала Рика.
– А я знаю! – злобно воскликнула Лиридия, и решительно подбежала к костру. – Мы – стая Волка! Muri oke! Нет нужды защищать нас! И не было!
– Это запоздалая ярость, Лири, – спокойно произнесла Рика.
– Но справедливая! – не унималась девушка. – Кто мог бы сражаться, тому стоит сражаться! Так учили нас! Но всё случилось по-иному! Мы бежали! Мы потеряли зверей! Тропа, на коей мы стоим – мертва!
Она резко отвернулась и ушла, скрывшись за деревьями.
– Это горькая правда, господин посол, – сказала Рика. – И всё же не стоит серчать на юную союзницу.
Тут из леса обратно выскочила Лиридия; она будто нарочно не отошла далеко, желая подслушать, что же будет дальше, но не сдержалась уже при первых словах вожатой.
– Вы не можете так говорить с ним! – накинулась девушка на старшую. – Мари, скажи ей, что так нельзя! Или вы ждёте, что он проявит уважение к вашему дому? Господин то, да господин сё! Если нам теперь идти назад, то я не желаю всю дорогу слушать, как вы унижаетесь перед не пойми кем!
– Ты говоришь о…
– Я говорю о том, кому собственный отец не пожелал дать своё семейное имя!
– Довольно! – строго приказала Рика.
– Мы можем все переругаться, – вступил в перепалку Агидаль. – Ещё успеется понять, кто в чём виноват, и как лучше было всё устроить. Сейчас самое важно – решить, что делать.
– Тогда нечего обсуждать! – нахмурилась Лири, сложив руки на груди. – Мы уходим!
– Вожатая стаи всё ещё я, – напомнила союзнице Рика. Зелёные тройчатые стебельки её травинок начали раскрываться нарастающему дню, делая причёску объёмной, а лицо моложе. – Выбираю тропу я. И как идти по ней тоже.
– И это самый сложный вопрос, – сказал Агидаль. – Ясно, что вы решили уходить. Но как? Ладьи у нас нет!
– Пойдём к проливу Монндоэ, – пожав плечами, ответила вожатая.
– Интересные дела! – удивлённо отметил Гиди, после неловкой паузы. – Путь неблизкий. А что там?
– Рыбаки. Они перевезут нас.
– Если договоритесь, – усмехнулся Агидаль.
– А нет, так дождёмся глубокой зимы: перейдём пролив по льду, – решительно вставила юная Мари.
– Даже если по льду! Оттуда до наших лесов всё ещё далеко! Однако то хотя бы полуденный берег! Но, не станем заглядывать так далеко. До пролива Монндоэ ещё добраться надо. Я в здешних лесах не бывал; только карты видел – и то плохие. Всё же, чую, путь неблизкий.
– Мы умеем ходить по лесам, человек! – гордо заявила Рика.
– Ах вот как! – усмехнулся Агидаль. – Ну что же, посмотрим! Монндоэ у нас на восходе. Я не слышал о городах и поселениях в этих краях. Значит, дорог здесь также нет. Как именно вы собираетесь идти? Да ещё и без карты!
– Пойдём строго на восход, – надменно отвечала Рика. – Если не отходить сильно влево, то упрёмся в конец залива Абати. Оттуда возьмём вправо и неизбежно достигнем другого залива, имя которого я не помню. Он небольшой. Обогнём его и оттуда строго на полдень. Если я правильно считаю, то весь путь не длиннее тропы от Школы до Альхона. Только наискосок.
– Только наискосок… – вздохнув, повторил Гиди. – Сколько же то дней будет?
– Дюжина. Возможно, две седмицы.
– А теперь послушайте, что я скажу, – поправив тростинкой поленья в костерке, начал Агидаль. – Это ваше «только наискосок» превратит дюжину дней в двадцать. И у вас не будет ровной тропы, где за каждым кустом раскинулась гостеприимная деревушка с людьми-слугами: ещё пяток дней накидывайте. Не стоит также переоценивать свои силы: не станете же вы идти каждый день! Три – четыре дня. От силы пять! После потребуется с денёк полежать, отдохнуть. А часто ли вы ходили из Школы в Альхон зимой? Сегодня двадцать девятое грязника. Вот-вот начнётся грудень, и здесь, ближе к полуночи, он трошки студёней, нежели в наших краях. Если никто из вас не заболеет от холода, если ваш волк ежеденно будет снабжать вас зайчатиной, если вы не собьётесь с пути и проявите невероятное усердие, то в самом лучшем случае, к проливу вы подойдёте через месяц. Но если вы доберётесь туда за два месяца, я всё равно сочту ваш переход достойным восхищения.
– Зря ты рассказываешь мне о тяготах пути, человек, – строго ответила Рика. – Если знаешь иную тропу, то молви о ней. А нет, так собирайся в путь!
– Иной тропы я не знаю, – отмахнулся Гиди. – Но и ваша меня совсем не радует.
– В таком случае нет надобности медлить, – заявила Рика. – Господин посол, вы должны решить, что из вещей мы оставим тут: лишний груз нам ни к чему.
Тимбер не ответил. Он поднялся, подошёл к наспех сваленной куче хлама и хотел было приступить к отбору, но, о чём-то задумавшись, побрёл с опушки в лес. Тим слышал, как молодые союзницы что-то пробормотали на счёт его несуразного поведения. Воздух среди деревьев казался влажным. Пожухлая трава вязала ноги. Даже сквозь добрые красные сапоги Тим чувствовал холод, исходящий от глубокого лесного ковра. Сердце застучало сильнее, а в животе прихватило. Такие ощущения накатывали и раньше. Например, когда он первый раз отправился в Школу. Или вечером накануне урока в Классе Воинов, где Тиму предстояло встать против другого ученика с деревянным мечом. В горле образовался ком. Он сильно давил, жёг; от него бросало в дрожь, а самым мерзким оказалось то, что на глазах выступили слёзы. Тяжёлые слёзы. Моргнёшь, и потекут по щеке.
Тим спешно взошёл на опушку, остановился подле Рики, и, не глядя ей в глаза, что-то очень тихо сказал.
Вожатая ответила не сразу:
– Ничего дельного в этом нет!
– И всё же! – понуро глядя в сторону, отвечал Тим.
– Это не ваше решение, господин посол! – голосом встревоженной матери, объявила Рика. – Это решение вашей гордости и неопытности!
Мари тихонько подошла к Лири:
– Я не понимаю о чём они толкуют.
– Такой тропы нет! – продолжала Рика.
– А давайте без недомолвок! – нахмурился Агидаль. Девушки взялись за руки и одобрительно глянули на человека.
– Вы отправитесь домой без меня, – объявил дрожащим голосом Тим. – А я пойду вперёд. Мне поручили дело.
– Уж извините меня, юный росточек, – вперив руки в боки, возмутилась Рика, – но вам следовало бы послушать, что говорят взрослые! Тропа гордыни ведёт к гибели! И тут, уверена, господин Агидаль полностью меня поддержит!
– Пойти вперёд? – ахнул Гиди, захлебнувшись от смеха. – Куда?
Тим направился к вещам и стал что-то искать.
– Не думаю, что мы успели вытащить тюк с приказами, – заметил человек.
Тим резко обернулся и потряс в воздухе папкой. Затем он развязал бечёвку и стал перебирать пергаменты. Не выдержав ожидания, Агидаль выхватил один из листов.
– Список имущества посольства, – прочитал он. – А где наставления мастера Инрана? Что он просил сделать нашему великому посольству? А консул? Жрать ему лысых собак! Ах да: наш важный господин посол прочитал всё по пути сюда! Возможно, он запомнил, что именно нам требуется сделать? Или мы помним имя того короля, к которому надо обратиться? Ой-ой, постойте! Наш посол помнит, как назывался город, в который направлялось «Пёрышко»!
– Ваши вопросы остры, господин Агидаль! – поддержала Рика. – Но они меркнут, если задуматься над тем, как именно господина Линггера отослали в этот путь. Они сказали, что леса наши в опасности! Пусть! Они молвили, что нет никого кроме Тима, способного отправиться в путь. Как же так? Неужели не нашлось никого во всём Лойнорикалисе, готового встать на эту тропу? Али вы столь особенны? Обладаете редкими талантами? Возможно, им вас просто не жалко? Вот вопросы, которые следует извлечь из безмолвья!
– Но стая Волка последовала за мной! – робко заметил Тим.
– Стаю Волка отправили приказом те, кого сейчас нет с нами! – резко ответила Рика. – Кто может сражаться, тому стоит сражаться! Кто говорит о битве, тому на неё и идти! Наши леса в опасности? Так они говорят! Что это за опасность, которой некому противостоять, окромя мальчишки? Но стая Волка видела достаточно! Леса останутся, а те, кто силятся вершить нашу судьбу рано или поздно исчезнут. Сгинуть молодым – дурная тропа!
– Всё так, – всплеснув руками, ответил Тим, и, украдкой, чтобы никто не заметил, смахнул с глаз слёзы. – Я плохо понимаю, что требуется от нашего посольства. Я не помню названий мест, куда надо пойти. Я не знаю, как звать короля, у которого мне просить помощи. И я поддерживаю возвращение домой. Однако, обратно я не отправлюсь. Пока не отправлюсь. Мне нужно подумать. Подумать и решить, как именно требуется поступать. Вы говорите верно, вожатая Рика Оксали: я не вижу правильной тропы. Но я не найду её, если сейчас развернусь.
– Громкие слова! – сложив руки на груди фыркнула Мари. Она отвернулась, шурша золотыми листьями.
Агидаль как-то странно глянул на девушку, а потом отошёл к костерку, сел подле него, скрестив ноги, и подбросил в пламя полешко.
– Ты, Агидаль, волен отправиться со стаей, – буркнул Тим, не глядя на человека.
– Сам знаю, что делать! – пробубнил в ответ посыльный мастера Инрана, а потом продолжил так, чтобы все слышали:
– Сейчас никто никого не переубедит. Каждый останется при своём решении. Следовательно, не будем терять времени! Если разделяемся, то и спасённое с ладьи надобно поделить.
– Нам ничего не надо! – заносчиво воскликнула Мари, но Лиридия, стоявшая подле, тут же шлёпнула свою подругу. Та смолкла.
Сначала никого не воодушевляло разгребание вещей, но скоро деятельность успокоила путников, позволила им отвлечься от споров и претензий. Каждый получил возможность осмыслить случившееся и сказанное. Настало всеобщее примирение.
Многое из вещей посольства осталось на «Пёрышке». Ни важных указаний мастера Инрана о цели путешествия, ни заметок Лария Дисидуария – отца Тима, путникам обнаружить не удалось. Не нашли и бисерницы с самоцветами. Осталось на ладье и кое-что ещё, но досаднее прочего показалось отсутствие церемониальной одежды посла. Пусть куль с этими дорогими платьями и весил немало, всё же он мог на что и сгодиться.
Первым, что Тим отложил для себя стала кипа его пергаментов с описаниями Линггерийской долины. Гиди при этом ничего не сказал, хоть ухмылисто скривил рот.
К кипе Тимбер приложил и бесполезный теперь список имущества. Последний сохранившийся документ – Заверенный Посольский Свиток в латунном футляре нуониэль заткнул за бечёвку, которыми обвязал свои записи.
Серебряная Шкатульная картинка почти ничего не весила, но имела ценность кажется во всех уголках Эритании. Эту вещицу Тим передал лично Рике на случай непредвиденных трат или откупа от недружелюбных охотников за чужим добром. Бруски из лунного камня тоже поделили: Рика и Тим взяли по одному.
– Семена идэминеля! – объявил Гиди, показывая склонившимся над вещами маленькую коробочку. – Десять штук.
– Разделим пополам, – предложила Рика. – Авось кому из нас доведётся встретить того, кто сможет их высадить!
Тим высыпал себе на ладонь пять маленьких тёмных крупинок, а потом аккуратно поднял одну из них:
– Это посадим на могиле.
Затушив костерок и скинув остатки разобранных клеток в кусты, путники окружили одинокую могилку. Лиридия связала из палочек могильный знак, напоминающий букву «н» и воткнула его в холмик сырой земли. С «Пёрышка» удалось спасти и маленькие бутылочки с соком таинственного цветка идэминеля. Один из пяти хрупких сосудов разбился. Такой сок имел большую ценность, поэтому, когда Тим положил свою бутылочку на могилу, Рика заметила, что это безрассудно: лечебные свойства сока могут здорово помочь в пути по неизвестным землям. Нуониэль заметил, что Мари и Лиридия также не одобрили такую браваду, поэтому он спрятал сок в карман зелёного дождевика.
– Я надеюсь получить от вас вести с первыми ладьями по весне, – сказала Рика, когда настал час прощаться.
– К весне, может, и сам вернусь, – ответил Тим, обнимая вожатую.
– Да будет так, сынок! – вздохнула Рика. – Неси свет сквозь тьму, Тимбер из Линггерийской Долины!
– Eni freu loi, – ответил он на ланнийском, и с почётом поклонился.
Девушки отделались робким кивком и молча направились в глубь леса. Рика глянула на волка, смирно сидевшего подле.
– Guroke, madu! – скомандовала она, и зверь метнулся в чащу.
Подойдя к краю опушки, Рика обернулась.
– Господин Агидаль? – окликнула она посыльного. Но тот продолжал стоять рядом с Тимом.
– Госпожа Рика, я понимаю, что моё решение может показаться странными, – начал Гиди, переминаясь с ноги на ногу. – Я не сомневаюсь, что настойчивость доведёт вас до пролива Монндоэ. Вас трое. Даже четверо.
– Я предполагала, что дома вы ожидаемы семьёй, – удивилась вожатая. Девушки подошли к ней и непонимающе стал смотреть, то на Гиди, то на свою Рику.
– Это так, – отвечал посыльный. – И мне приятно, что вы, нуониэлька, проявили озабоченность о моих домочадцах. Если вам доведётся попасть в Лойнорикалис раньше нашего, то будьте добры – сообщите моим о сегодняшнем дне. Скажите, что последний раз видели меня в добром здравии. Передавайте поклон и… И слава Триединству!
Агидаль замялся, махнул рукой и взвалил на плечи один из мешков с поклажей.
Рика задумалась, но после длительного молчания, чинно поклонилась Агидалю. Девушки на этот раз сделали то же самое, хоть по их лицам Тим смекнул, что они не понимают, зачем вожатая склонилась пред человеком. После этого, союзницы ушли в лес, а Тим с Гиди ещё долго стояли и слушали, как стихает шелест травы под женскими ногами.
– Это будет нелегко понять, – сказал Тим, когда в мире кроме них двоих не осталось никого.
– Легче некуда! – буркнул Гиди. – Идти с мужиком в неизвестность или тащиться с бабами домой! Тоже мне выбор!
– Согласен! – ответил Тим и, достав из кармана бутылочку, кинул её на могилку.
– Ах даже так?! – ухмыльнулся посыльный.
Тим повернулся к лесу, закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Головокружительно и пьяно? делалось в душе. Мир, уже проснувшийся в городах и сёлах, тут на берегу ещё спал. Морозный воздух проходил внутрь пульсирующего тела от мокрого кончика носа до пылающей груди, раздираемой дикостью древнего леса. Тим захотел побежать по клацкающей гальке, по лесной траве и даже по морю. Веточки его налились свинцовой тяжестью, будто сами себя пожелали вырвать; они толкали в виски, в затылок, в макушку, желая сталь длиннее, дотянуться до земли, пробить влажную почву, уйти к основам мира и раздробить их в пыль! Тим знал: если сейчас откроет глаза – взор его расправит крылья из воздуха, заплетённого в солнечные лучи, и вознесётся сквозь облачные пары? до синего неба и сияния всех светил. И тогда его – маленького юношу с девичьим именем – разорвёт пополам. И не станет веры ни в какие чудеса людей. Не останется места во вселенной никакому Триединству света, жизни и силы, имя которой лишний раз не стоит произносить, а прибудет лишь неминуемая, неотвратимая, чудопламенная весна. Та самая, выбивающая из-под ног почву и уносящая вперёд к таким мирам, что неподвластны чёрным знакам, сплетённым в колдовство безропотного томления и сизой памяти.
– Ну как, – хлопнул Тима по плечу Гиди. – Топаем?
Нуониэль опустил голову, открыл глаза и сделал самый долгий выдох в своей жизни.
– Тянуть-то нечего, – снова заговорил посыльный. – Али чего нового намыслил?
– Нет, – счастливым шёпотом ответил Тим. – Так… О весне подумалось!
Тим будто стряхнул с себя невидимую пыльцу всей прошлой дороги и глянул на скромный багаж.
– Этот мешок тебе за плечи, а этот мне, – показал нуониэлю Гиди. – Ещё мешочки на пояс: тут три маленьких и два побольше. Выбирай.
Тим взвалил на себя мешок; тугая верёвка шершаво впилась в плечо сквозь накидку и рубаху. Навесив груз на пояс, Тим глянул на меч брата.
– Ах, да! – почесав затылок, отозвался Агидаль. – Эту бандуру сам неси!
Тимберу пришлось несколько раз снимать с себя все вещи и даже плащ, чтобы приладить второй пояс с мечом должным образом. Намучившись с оружием, нуониэль плотно обернул его кожей, перевязал бечёвкой в нескольких места и закинул за плечо под мешок.
– Гроза лесных воров! – сплюнул Гиди, осматривая бравого спутника.
Нуониэль стоял, коряво расставив ноги, чтобы не упасть под тяжестью поклажи. Руки он тоже развёл в стороны, и от этого походил на какую-то пузатую ёлку; благо веточки на голове прекрасно завершали комичный образ.
Агидаль ловчее управился со своей частью вещей. В завершение, посыльный взял в правую руку заранее приготовленный походный посошок, что он смастерил из жерди от волчьей клетки. Двигался нагруженный человек так естественно, будто был для этого рождён.
– Ну, бери! – сказал Агидаль Тиму, подойдя к длинному ларцу, украшенному камнями. – Ты за один конец, а я за другой. Только, чур не дёргать при ходьбе!
Тим, грузно ступая, покачиваясь из стороны в сторону, приблизился к самоцветнику, кряхтя наклонился и, неуклюже взяв его за середину, снова выпрямился.
– Сам понесу, – серьёзно ответил нуониэль, на что Агидаль улыбнулся одним уголком рта и на мгновение закатил глаза.
– Ну, потопали! – пожал он плечам.
Тимбер медленно пошёл к деревьям. Ларец выскальзывал у него из рук, ветки цеплялись за наплечный мешок, а гарда меча успела запутаться в веточках и теперь упиралась в затылок. Гиди проводил взглядом нерадивого спутника, а потом поднял с волчьей могилы бутылочку с целебным соком, спрятав её в один из мешочков на поясе.
За? полдень остановились на отдых. С непривычки Тим измотался и не хотел заниматься костром. И хоть день стоял влажный, прохладный, путникам не требовался огонь, чтобы согреться: под тяжестью груза они взмокли.
– Знаешь, властелинчик, – начала Гиди, сидя напротив Тима, и ощипывая подобранную ветку, – подлый ты оказывается нуониэлишка!
Посыльный достал нож и стал нарезать им стружку, складывая всё аккуратно в кучку.
– Часа три шли, а ты и словом не обмолвился, – пожурил спутника посыльный.
– Ты тоже, – ответил ему Тим, развалившийся в корнях кривой сосны. Юноша лежал с открытым ртом, положив руку на грудь.
– Я? – удивился Гиди. – Так ведь я обиделся! А ты – подлый! Зная, что я с тобой не разговариваю, нарочно мне ничего не скажешь, а прёшь с этим своим сундуком и пыхтишь.
– На опушке ты разговаривал.
– То не в счёт – то по делу! А тут? И я бы скинул всё на то, что переход тяжкий выходит: то чаща, то буерак! Да только гляжу на твою ветвистую рожу и чую, что сильно ты рад всему происходящему. И даже суровая дорога тебе мила.
Тим приподнял голову и посмотрел на собеседника с прищуром.
– Вряд ли найдётся глупец, радующийся тяжёлой тропе, – произнёс Тимбер.
– То-то и оно! – заулыбался Гиди, доставая из мешочка на поясе огниво и кресало. – Весёлого вокруг мало, а ты аж расцвёл.
– Расцвёл? – нахмурив брови, спросил Тим.
– Ох, как я угадал! – захлопав от радости Агидаль, забыв, что у него в руках огниво и кресало. Камешек звонко застучал о металлическую скобочку. – До того угадал, что ты аж на вопрос расщедрился! И сам ведь на опушке проронил что-то о весне! Неужели эта союзница столь немила тебе, что в её отсутствии легче дышится? Ну это правильно: коль баба в пыл одним видом своим не вгоняет, то и пёс с ней!
Тимбер не ответил. Он сел, размял шею, подложил в занимавшийся костерок сосновую шишку.
– Если тебя это так интересует, – начал Тим, – то я делаю заключение, что посыльный Агидаль более на меня не обижается.
– Вот об этом я и толкую, – поднялся Гиди, потрясая ножиком в воздухе. – Душонка у тебя из хлеба. Чёрствого! Закрылся ты в себе, словно и не выходил из той пещеры! Мы устали, изголодались! Грустно! Хочется хоть каплю света, надежды! Так о чём же ещё потолковать, как не о бабах! А ты всё на себя переводишь! Чтоб ты знал, я в твои годы…
Гиди осёкся, почесал затылок остриём и направился в сторону, поискать дров для костерка.
– Да ты и сам в свои годы… – буркнул он еле-слышно.
Отдыхали путники несколько часов. Чем дольше они сидели у костра, тем ощутимее становилась усталость. Они даже обсудили возможность остаться в этом месте на ночёвку, но в итоге превозмогли неохоту и двинулись в путь.
Доро?гой Гиди приметил, что сумраки тут сгущаются раньше, чем дома. В пору было бы им всё же встать на ночлег на привале, но прилив сил воодушевлял двигаться дальше.
– Лиридия, – заговорил вдруг Тим, шагая вслед выбирающему дорогу Гиди, – она, как кость в горле. Но не рыбья, а своя. И тошнит, и наизнанку выворачивает, а надо с этим жить.
– А среди людей молвят: «стерпится – слюбится»! – ответил Гиди. – Бабская, видимо, поговорка!
– У нас так не говорят.
– Не удивлён! – засмеялся Агидаль. – У вас, видимо, как в легендах.
– Каких ещё легендах?
Гиди остановился и, подняв левую бровь, хитро взглянул на Тима:
– Да тех самых! Про героев, месть, чувства. Возвышенные…
Он зашагал дальше.
– Какие возвышенные? – не унимался Тим.
Агидаль снова громко рассмеялся.
– Да оно только одно такое, возвышенное! – объяснил Гиди, снова встав, словно вкопанный. – Когда глядишь на неё, и понимаешь, что всё – в пыл вогнала! И нет пути назад! У тебя, чай такого не бывало ещё, да? Но вы нуониэли как-то да понимаете, что: «это то самое»!
– Да, – мечтательно произнёс Тим, глядя куда-то вверх. – Это иногда происходит… Тогда… Тогда наступает весна.
Гиди вздохнул, а лицо его расплылось пряной улыбкой. Он шагнул к Тиму и похлопал спутника по плечу. Посыльный сказал что-то на счёт дороги и привала, но нуониэль не уловил значения слов; в этот момент он подумал, что Агидаль больше не сердится.
Заночевали у склона холма. Место выбрали укромное, издали незаметное. Костерок разожгли в ямке, и только тонкая струйка дыма, тающая у макушек сосен, могла бы их выдать. Перед сном, кутаясь во все свои одежды, Тим размышлял о том, что Рика и девушки передумают идти к проливу и нагонят их. Придумать причину, по которой союзницы так поступили бы, Тимбер не смог, но зато во всех деталях представил себе эту встречу. Гиди уже давно спал, когда Тим бросил воображать. Подкинув напоследок в костерок, он накрылся с головой от ночной тьмы, оставив лишь нос снаружи. Нуониэль долго ворочался, отгонял ненужные мысли, старался вообще не думать, однако сон не шёл. Нуониэль озяб, нос у него заложило, а потом и дождь застучал по толстому кожаному дождевику, раздражая назойливостью. И только Тим стал забываться, как за спину ему затекла струйка воды.
Светлело. Нуониэль будто и не спал вовсе. Теперь он свернулся калачиком и ждал, когда же проснётся Агидаль.
Зарядил ливень. Путникам пришлось в скорости собраться и двинуться дальше. Лишь природа слегка утихла, парочка присела на мокрые камни глухого оврага и позавтракала сушёной рыбой с остатками жареного мяса, ранее предназначавшегося волкам.
Дальнейший переход оказался отвратительно-тяжёлым. Нескончаемый дождь, холод, плутания по кустам и чащам. Тим и Гиди настолько отупели, что, остановившись на обед, просто сели на землю, прислонившись спинами друг к другу и молчали более часа. Они изголодались, но жевать не осталось сил. Вместо еды путники много пили. Из-за влаги в сапогах, ступни покрылись мозолями. Спина, плечи, ноги – ныли от изнеможения. Впрочем, всё это не шло ни в какое сравнение с ощущением неизвестности грядущего. Участники нуониэльского посольства не понимали, где они находятся, и как долго им ещё топать.
– По морю оставалось день и одна ночь, – сказал Тим, когда они снова побрели сквозь густой лес.
– Дойдём, – отрешённо отвечал Гиди, – День уже прошли. Полтора.
– Куда шло «Пёрышко»? – спросил Тим. Агидалю показалось, что от усталости его спутник начинает пренебрегать запретом на задавание вопросов, принятым у нуониэлей. Но посыльному было не до шуток.
– Город Лироди, – ответил он. – Ланко заливал, мол, там чуть ли ни каждый дом построен на золото Торговой Унии.
– Здорово живут, – вздохнул Тим. – А я думал, Симпегалис – это пустая степь.
– Так Лироди не Симпегалис.
Тим остановился и вопросительно взглянул на спутника.
– Там от Лироди ещё чуть на полночь пройти надо, – пояснил Гиди и пожал плечами, как бы оправдываясь. – Ланко сказал.
После этого Тимбер умолк надолго. Молодой нуониэль расстроился из-за того, что путь постоянно становится длиннее, чем думалось изначально. Гиди и сам смутно представлял, где этот Симпегалис. Зато он давно знал простую истину: чем дальше отходишь от дома, тем больше становятся расстояния. До соседней деревни в Лойнорикалисе можно добраться за полдня. На Равнинах людей – за день, полтора. В землях за рекою Риф между поселениями столько пустоши, что и в неделю не одолеть. Гиди не раз успокаивал себя тем, что всё это пустая игра ощущений, вызванная тоской по дому. Но порой на него накатывала такая тревога, что в дрожь бросало: «А если зайти настолько далеко, что до следующей деревни и добраться невозможно будет?»
К трём часам поднялся ветерок. Путники и так еле волочились, а теперь идти стало совсем невмоготу. И вдруг впереди что-то засияло знакомым тёплым светом. Сквозь прореху в тяжёлых тучах пробился луч солнца и озарил плетень, делянку с рожью и ветхую хижину. В лесной глуши кто-то устроил целое хозяйство.
Агидаль и Тим переглянулись; на лицах путников мелькнул проблеск улыбки. Твёрдым шагом двинулись они к неожиданному домишке. Они быстро нашли в покосившемся плетне приотворённую дощатую калитку, прошли на двор, скинули у крыльца тяжёлую поклажу и ступили на скрипучую веранду под навесом. Там путники бухнулись на скамью, грубо-вытесанную из продольно-распиленного ствола сосны и, облегчённо вздохнув, постучали в дверь.
На стук не ответили.
– Хозяева! – громко позвал Гиди, подмигивая улыбающемуся Тиму.
Не дождавшись ответа, Гиди встал.
– Не заперто! – обрадовался он, невесть чему, дёрнув за кривую ручку шаткой двери.
– Ку-ку! – хитро заголосил посыльный, а потом, согнувшись, дабы влезть в маленький проход, исчез во тьме хижины.
Тим слышал, как шаги Агидаля оживляют пустой и холодный дом. Посыльный что-то говорил, кого-то звал, двигал какие-то вещи, а потом торопливо вернулся ко входу. Посмотрев на спутника, Тим увидел его безумный взгляд и широкую улыбку: в руках человек держал почти целый колоб. От большого, круглого, румяного хлеба, был аккуратно отрезан лишь маленький кусочек. Из-под румяной, золотой корки, похожей на само солнце, виднелась пористая мякоть. Колоб слегка зачерствел, но Тиму показалось, что от хлеба всё ещё исходит запах свежей выпечки.
Нуониэль хлопнул в ладоши и аж подскочил от радости. Гиди поспешил в хижину, оставил там находку и вернулся к крыльцу за огнивом.
– Печь! Дрова! – радостно отчеканивал он слова, копошась в своих вещах. – Греться! Кушать!
Тимбер потянулся и вприпрыжку сбежал с крыльца на делянку с рожью. Он ступил на мягкую почву поля. Тугие от зрелости, влажные колоски приятно шипели на шальном ветерке. Сама делянка была совсем маленькой, но Тимберу показалось, что он мог бы утонуть в этих волнах острых колосков, если дойдёт до середины. И всё же, он сделал ещё несколько шагов. Рожь доставала ему до пояса, и нуониэлю приходилось двигаться с поднятыми руками. Вновь показалось солнце, на мгновение превратив делянку в золоте море. Тимбер закрыл глаза и выгнулся назад так, что его длинные веточки коснулись ржи. Он поворачивал голову, слушая, как шуршат колосья, тревожимые его игрой. Открыв глаза, Тимбер увидел тёмные макушки сосен. Игольчатые кроны лесных великанов отрешённо двигались на фоне серого неба. Солнце спряталось в дожденосных тучах. Нуониэль нахмурился. Тяжёлая рожь перестала гореть золотом.
Присев, Тимбер присмотрелся к колоскам. Он взял один из них и стал изучать, медленно поворачивая то одной стороной, то другой. И, наконец, он увидел…
– Это дурно, – сказал он неясно кому, спешно поднявшись. – Это очень дурно, Агидаль!
Гиди тем временем весело копошился в избе у печки, занимая себя разговорами о том, как же хорошо они сейчас согреются и покушают. Тим сорвал пучок колосков и зашагал к домику.
Внутри пахло сырым дымом; Агидаль развёл огонь и теперь подтаскивал к печи всё промокшее добро нерадивого посольства. Тревожный взор спутника застал посыльного врасплох. Тимбер шлёпнул колоски на криво-отёсанный стол.
– Спорынья! – хмуро произнёс нуониэль. Гиди поднял один из колосков, поднёс к мелкому окошку, чтобы лучше разглядеть, а затем спешно выкинул рожь в огонь, будто она обжигала пальцы.
– Довелось мне видать полоумных людей, медленно умирающих от этой заразы! – брезгливо затараторил Гиди, нервно вытирая пальцы о рубаху.
– Такое случается в обильные дождями лета?, – ответил Тим. – Судя по всему, это не первый мокрый сезон в здешних краях.
– Грязник на исходе, а хлеб стоит неубранный, мокнет, – догадался Гиди. – А мы, дурынды, прём и не замечаем!
Он покосился на румяный колоб хлеба, царственно лежавший посередине крестьянского стола.
– Здесь давно все умерли, – тревожно заключил Гиди.
– Все и всё! – согласился Тим и повёл взглядом по хижине. Пространство и вещи теряли естественный цвет, серели, покрывались чем-то вроде пыли незаметной до того. Даже белые предметы тускнели, а чёрные осыпались седой золой.
Тимбер шагнул к печке и коснулся неровной кладки. Огонь уже разгорелся до гудения, но печь оставалась мертва, словно сердце более не согревало белое тело каменного существа.
Снаружи донёсся шорох. И вот уже по скрипучим доскам у входа загрохотали тяжёлые шаги. Что-то рычало за единственным выходом из ветхой хижины. Рычало грубо, с насмешкой, побрякивая чем-то острым, неистовым и голодным.
Глава 6 «Глина»
Дверь резко распахнулась, ударилась о стену и снова захлопнулась. Снаружи зарычали и ещё раз пнули по скрипучей. В хижину забежал коренастый бородач с огромными ручищами и чудовищно-косматыми кудрями, спутанными в кособокий вонючий куст. В правой руке он держал проржавевший клевец, а в левой – квадратный щит, сделанный из трёх перевязанных пенькой досок. Не успели Тим и Гиди хорошенько разглядеть незнакомца, как тот кинулся на них.
Тимбер рванул в сторону, а клевец коренастого саданул по печке, как раз в том месте, где нуониэль её потрогал. Тим споткнулся о скамью и упал грудью на стол. Через плечо он увидел, как коренастый снова заносит над ним оружие.
Гиди, стоявший в углу у окна с размаху ударил ногой нападающего, но тот прикрылся щитком. Это дало Тиму мгновение, чтобы сползти со стола на другую сторону. Нуониэль сильно ударился плечом о скамью и не сразу поднялся на ноги.
Коренастый наотмашь зарядил по Агидалю, но снова попал в печь. Кладка треснула, а один из осколков впился Гиди в глаз. Посыльный вскрикнул и нырнул под стол. Следующим ударом чудак вогнал ржавый клевец в столешницу, да так, что оружие застряло. Тим поднялся на ноги и хотел уже кинуться на мужичка, как в хижину влетел ещё один разбойник. Этот был высок и худ. Он пучеглазо вытаращил своё долговязое лицо и разверз гнилой рот дабы издать боевой клич. На месте языка у него чернел рваный шрам. Долговязый издал бурлящее сипение, поднял потемневшее, сточенное копьё на коротком древке и рванул на Тима. Левой рукой нуониэль дотянулся до полки на стене и смахнул оттуда горшок. Нападающий испугался, поднял руки, но сообразил, что опасности нет и продолжил натиск. Тим схватил плетёную корзину и навалился ею на копьё долговязого.
Оттолкнув врага Тим обернулся: Гиди выполз из-под стола, а коренастый высвободил из столешницы клевец. Посыльный не замешкал, поднял за торец скамью и обрушил её на застрявшего в углу между печкой и столом разбойника.
– Меч! – выкрикнул Гиди, прикрывая ладонью правый глаз, куда угодил осколок печи.
Тим бросил взгляд в угол, где под мешком лежал свёрток с мечом брата. Долговязый всё понял: они одновременно рванули в угол. Нуониэль не успел сделать и шагу, как резко отворившаяся дверь врезалась ему в плечо, заставив пошатнуться. В избу с криком ворвался третий: крепкий, рослый, широколобый. Он оказался совсем близко к Тиму и не раздумывая зарядил нуониэлю в челюсть рукоятью боевого топорика. От сильного удара Тимбер растерялся, а враг уже занёс над ним топор. «Всё!» – пронеслось в голове Тима, но тут Агидаль схватил его сзади за плащ и потянул на себя: топор пронёсся прямо перед Тимбером.
Нуониэль присел, поднял валявшуюся в углу бадью и прикрылся ею от следующего удара. Топор широколобого глубоко вошёл в старое дерево. Мощный негодяй вдавил двоих – Тимбера и Агидаля в угол; он рычал им в лица. Лишь бадья защищала их от верзилы с топором. Гиди из-за спины Тимбера дотянулся до широколобого и вцепился тому в рот. Хватка врага ослабла, все трое покачнулись и стали вертеться, словно связанные пьяные мишки. Теперь за спиной Гиди оказался коренастый. Заметив это, Тим оттолкнул от себя товарища, и удар ржавого клевца пришёлся по бадье. Старое ведёрко разлетелось в щепки, сильно оцарапав руку Тима.
Агидаль, крепко вцепившись в рот широколобому, потянул того на себя и неуклюже толкнул на стол. Разбойник устоял, но Гиди со всей силы ударил его по голове горшком.
Тимбер попытался выхватить клевец из рук коренастого. Хватка у бандита была не детская, а сил – хоть отбавляй: он присел, зацепил Тима левой рукой за ноги и свалил на спину. Гиди рванул на коренастого сбоку и вмял его в стену.
Валяясь на полу, Тим растерялся. Долговязый занёс на ним копьё. Нуониэль лишь чудом увернулся от мощного удара. Копьё застряло меж половиц. «Почему он не взял меч?» – подумал Тим, и бросил взор на крепко перевязанный бечёвкой кулёк. «Не развязал!»
Долговязый, шипя и брызгая слюной, потянул за копьё. Древко отвалилось, оставив железный наконечник в полу.
Нуониэль ударил гардой братского меча под колено долговязому. Тот взвыл. Тогда Тим вытащил наконечник копья, отпрянул в угол и спешно стал резать кулёк. Но не успел ветковолосый справиться, как увидел: Гиди метнулся от коренастого к выходу. Широколобый пнул дверь, захлопнув её прямо перед носом посыльного, который с разбегу вмазался в неё. Коренастый приготовился зарубить Гиди.
Тим хватанул завёрнутым в кожу мечом по руке бугая. Гиди успел отпрыгнуть.
В атаку пошёл коротышка: он сделал неясный финт топориком и рубанул сверху по Гиди. Чудом посыльный успел поднять обронённый Тимбером наконечник копья и закрыться им. От удара топорика по копью в лицо Гиди брызнул сноп искр. Посыльный стоял на коленях и двумя руками держал над собой ржавую острую полоску. Широколобый всем телом наседал на топор, упирающийся в наконечник. Металл впивался Гиди в левую руку. По запястью потекла кровь.
Коренастый взялся за Тимбера, но нуониэль парировал и первый удар и второй. Тим понял: с мечом, пусть и перевязанным кожей, он не совсем беззащитен перед дикарём.
В неразберихе Тиму удалось расслышать за спиной бурлящее сипение, но поздно – долговязый поднял мешок с вещами и тяжело обрушил его на голову нуониэля. Тот сник. Низкорослый и долговязый одновременно кинулись на нуониэля. Они смешались и споткнулись. Их потянуло в сторону. Тим откатился.
Невесть как отвязавшись от верзилы, к Тиму подскочил Гиди. Он пнул коренастого. Тот угодил в дверь, которая слетела с петель, обломалась пополам. Разбойник застрял меж досок.
Гиди со всей силы ударил наконечником копья по долговязому, но тот в последний момент прикрылся какой-то мелкой деревянной дощечкой. Потная ладонь посыльного соскользнула с оружия. Тогда Гиди схватил меч Тима и сильно ударил им по руке верзилы. Топорик выпал.
Тимбер перекатом подобрался к топору, завладел им и молниеносно встал на ноги. Гиди замахнулся на разбойника, но тот прыгнул на него, повалив на землю. Тим – на помощь! Он огрел врага топорищем по затылку, но не сильно, боясь убить. Широколобый взвыл и отполз к печи. В другом углу дрожал долговязый, прикрываясь маленькой дощечкой. Агидаль поднял одну из отвалившихся дверных досок, и вмазал коренастому по заднице. Тот выбрался из дверного проёма и тоже отполз в сторону.
Тим утёр кровоточащий нос и поднял топорик. Гиди встал рядом, крепко сжимая перевязанный меч.
Коренастый поднялся, но нападать не стал: его клевец погнулся. Бугай схватил доску от разбитой бадьи и приготовился обороняться. Он сутуло стоял у печи, тяжело дыша. Белый слом дерева в его руке подрагивал. Долговязый вдавился в угол и зажмурился, издавая болезненные хрипы. Никто не решался…
– Хе-хе-хе! – уродливо скривив рот, отозвался широколобый бугай, аккуратно делая шаг вперёд и тыча острой деревяшкой.
Тим припугнул его взмахом топора.
– Брось! – гаркнул разбойник, не смутившись.
– А ну поди! – подзадорил Гиди разбойника.
– Брыо-ось! – как-то глупо, через «ы», повторил бандит.
– Меч и топор против палки! – быстро выговорил Гиди.
Бандит на мгновение смутился и даже покосился на коренастого, который напряжённо ожидал развязки. Долговязый сипел и свистел всё громче.
– Нас трое! – борзо заявил широкоплечий; по-видимому, он считался главным в шайке.
– Двое с половиной, – отшутился Гиди, успев глянуть на долговязого в углу.
Тим, не сводя взора с врага, стал перерезать топориком перевязь меча в руках Гиди. Когда вымокшие от пота и крови верёвки лопнули, Тим отдал топорик товарищу, а сам, схватив братский меч, высвободил его из плена тряпок и навёл на врага.
– Высокородненький! – надменно процедил сквозь зубы главарь, рассматривая нуониэля. – Удача!
– Сначала попробуй нас взять! – не без дрожи в голосе, ответил Агидаль, готовый в любой момент отразить внезапную атаку.
– Возьму, – спокойно ответил разбойник, и как-то расслабленно отпустил свой деревянный шип. Он сделал шаг к двери, а Тим и Гиди, держась вместе, попятились в угол. Бандит кивнул коренастому и тот подошёл к нему. Теперь они стояли у дверного проёма, перекрывая путь на свободу. Главарь расправил плечи, размял шею, перестал сутулится и смахнул кровь, стекавшую на бровь со лба.
– Мышки в норке, – насмешливо произнёс бандит, оглядывая своих жертв.
– Мышки кусаются! – неуверенно ответил Агидаль.
Главарь ухмыльнулся и покачал головой. Оставив коренастого охранять дверь, он сплюнул на пол, подошёл к столу, поставил упавшую скамейку и запросто развалился на ней.
– Эй, – гаркнул он зажмурившемуся долговязому в углу. Тот открыл один глаз.
– Я таких знаю, – потерев себе ладонью под затылком, продолжал широколобый. – Вы нас не убьёте. – Внезапно он нахмурился и как-то опасливо присмотрелся к Тиму.
– А этот что, – обратился он к Гиди, кивая на нуониэля, – заразный какой-то?
– Это колдун! – тут же ответил Агидаль.
Но бандит загоготал и даже хрюкнул от этого. Затем он нагнулся и поднял с пола веточку, оторвавшуюся от головы Тима во время боя.
– Локон, яки у бабы! – презренно сказал главарь. – Токмо туг и вонюч.
Он швырнул ветку в угол долговязому. Тот мельком глянул на неё, а затем посмотрел на главаря и покачал головой.
– Не колдунский локон! – успокоился широколобый. – Не людской! Высокородненький!
– Мы с полудня, – сказал Гиди. – Из лесов.
– Знаю я, кто вы! – оборвал его главарь.
– Знаешь?
– Мертвецы! Живыми вам не уйти.
– Это мы поглядим! – совсем неуверенно ответил Агидаль.
– И глядеть нечего. Сразу ясно – не душегубы. Коль хватало бы духу нас порешить, ужо справились бы. Слухай, други! Трошки подышим и сызнова навалимся на них! Теперь робеть не станем; дело не опасное.
– Считаешь, коль нам али умирать, али убивать, то у нас рука дрогнет? – спросил Гиди, стуча зубами от страха.
– Дрогнет, не дрогнет! – отмахнулся главарь. – Всё едино! Нам не привыкать. Такое ремесло.
– Зачем же рисковать, коль можно договориться! – додумался вдруг Гиди. – Решим всё, чтоб и нашим, и вашим! Чай, золотца немного у нас припасено. Поделимся!
– Об чём договариваться, коль можем всё у вас забрать? – пожал плечами главарь.
– Всё, это если повезёт! – спешно говорил Агидаль. – А мы готовы и без боя поделиться! Верно, Тим? И вам никакой возни! Да и судя по вашим одёжкам, выручка от этой сделки вам будет такая, какой ещё не видали!
– Не, – покачал головой главарь и цыкнул, – Мы рискнём! Вас двое. Убивать не умеете. Так что…
Он хлопнул себя по коленям, будто хотел встать, но тут заговорил Тим:
– Золотые листья! Три!
– Листья? – переспросил разбойник.
– Хорошие! – затараторил Гиди. – Как монеты! Золотые монеты! Господин Тимбер готов поделиться с вами тремя монетами! Каждому по одной!
– Господин… – снова повторил слова собеседника бандит. – Ты, знать, за ним в прислуге ходишь?
– Да уж, угораздило! – спокойнее ответил Гиди.
– Брось это! – кивнул на Тима главарь. – Пошли с нами. Ты вроде, юркий.
– Не настолько юркий, чтобы жить в канаве, – пожал плечами Гиди.
– А пёс с тобой, – махнул рукой широколобый и поднялся со скамьи. – Повезёт – не убьём в драке!
Он взял со стола деревянный шип и размял плечи.
– Но этого, – потрясая острой деревяшкой в сторону Тимбера, сказал главарь, – мы на кол посадим.
Тут Гиди издал громогласное «Эх!», вогнал топор в пол и развёл руки:
– Тогда и меня убивай!
Главарь смутился.
– Я же к этому властелинчику привязан яки пёс к дереву!
Коренастый внезапно громко, но коротко рассмеялся.
– Его порешат, – продолжил Гиди, – считай и меня в живых нет!
– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердился главарь, а потом вдруг ступил в сторону и указал на дверь. – Иди, коль хочешь! Иди! Не тронем!
Коренастый отошёл от двери. Гиди вздохнул, прошёл совсем близко от главаря и уселся за стол.
– Не пойду! – грустно ответил он.
Бугай глянул на Тима, а затем на Агидаля. Решительным шагом он подошёл к столу и сел напротив посыльного.
– А ну говори, как этот… куст тебя захомутал! – сурово потребовал разбойник, но Гиди нехотя отмахнулся. Бандит снова прикрикнул на Агидаля и даже стукнул кулаком по столу, показывая свою решительность получить ответ.
– Да не было мне заботы! – начал в сердцах Гиди. – Я на посылках своё отшлёпал до конца зимы! Я у своего отгул просить хотел, как меня послали к этому вот! Дел было: отвести его на ладью! Я за две седмицы обернуться домой рассчитал! А потом меня заставили с ним сюда тащиться! Заставили, понимаешь! Как собаку! А я не собака! Я отказал. Так меня силком. Я тому гаду напыщенному в рожу плюнул, так меня за то в темницу хотели. И я согласный был. Думал, мой господин поможет после. Главное – не отплывать с этим пнём в эти ваши полночные земли! Но они мне всё быстро разъяснили: что господа челядь из острогов не вытаскивают. Да и вообще… Повязали по рукам и ногам… Хожу теперь…
Гиди посмотрел в глаза разбойнику и резко указал на Тима:
– Он сгинет: меня, считай, на пики посадили.
– Таки что ты ломаешься? – каким-то маленьким, как и он сам голоском, спросил коренастый у двери. – Давай с нами! Пусть в канаве спать! Зато поживёшь!
– Погоди! – остановил жестом широколобый своего товарища и склонился над столом, всматриваясь в лицо Гиди. – Кому ты в рожу плюнул?
– Важная шишка! – озлобленно ответил Агидаль. – Тварюга та ещё! Веточки берёзовые, длинные. Ежеденно их в косы ему заплетают. Вот уж, кто баба!
– Брешешь ты, что высокородному в лицо плюнул! – засомневался разбойник.
Тут Тимбер кашлянул, чем обратил на себя внимание присутствующих. Он медленно опустил руку в карман плаща, вытащил оттуда что-то маленькое и кинул на стол. Главарь шайки тут же прихлопнул оказавшийся на столешнице белый комочек. Он поднял ладонь и увидел смятую записку голубиной почты. Развернув листочек, он глянул на долговязого. Тот уселся рядом с главарём и взял в руки записку. Посмотрев на неё, долговязый шлёпнул на стол то, что Тимбер и Гиди приняли за дощечку. Это оказалось собрание скреплённых вместе берестяных табличек с крепкой дубовой обложкой. Пучеглазый раскрыл эту особенную книжку и долго водил пальцем то по одной табличке, то по другой. Слова на старой записке из Лойнорикалиса совсем стёрлись, но кое-что худой разбойник всё же различал. Он сверял знаки и слова на записке с теми, что были начертаны на его бересте, а потом резко закрыл книжку, всучив записку обратно главарю. Тот вопросительно глянул на дружка. Пучеглазый решительно кивнул. Широколобый улыбнулся Тиму:
– Неужто впрямь плюнул?
Нуониэль лишь развёл руками.
– Хорош! – хлопнув по столу гаркнул главарь. – Эк, хорош! Завидую! Я тоже раз хотел одному плюнуть… Не срослось.
Он нахмурился, посмотрел куда-то в потолок, сделал долгий выдох через нос и почесал кулаком кривой щетинистый подбородок.
– Не спорится у нас дело с вами, путники, – сказал главарь. – Не шибко по нраву мне нашего брата обирать. Хотя, и такое бывало. Страсть как хочу послушать об том, как ты господина обслюнявил! Но то забава. Сейчас надо бы нам из этой избушки как-то выйти.
– Вы слышали наше предло… – надменно начал Тим, но главарь резко оборвал его:
– Заткнул пасть, хворост!
– А чего мудрить? – нарушил свинцовое молчание Агидаль. – Есть у нас при себе золотишко. Всё вам передать не сможем, но и не обидим. Более чем!
– Золото – это приятно, – но в чём моя выгода, коль проще вас в избушке оставить?
– Для начала предложу свою историю про записку, господина и слюни, – хитро заявил Агидаль.
– То слова! – отмахнулся главарь. – Сыт не будешь!
– И то верно, – как-то совсем уж уверенно сказал Гиди, и уселся удобнее, будто перестал бояться разбойников. – Погляжу я, у вас тут на счёт сытости не густо. Дожди, осень, спорынья.
– Это к чему ты о еде загуторил? – с подозрением спросил широколобый.
– А к тому, что на вид вы и впрямь не сыты. Одёжка поизносилась. Давненько хорошая добыча вам в руки не шла: с ржавыми клевцами шастаете… Либо вы никудышные грабители, либо вам сложно сбыть «нажитое честным трудом». Оно и понятно – делов натворили, видать, что на всю округу сказ идёт. Так оно и выходит, что вам едино – получите ли вы с нас часть золота, али всё: деть его никуда не сможете. Плохо знаю эти места, но точно могу сказать: охотников до торговли с разбойниками здесь немного. На полдень – море, на восход – вёрст двести беспросветного леса, тут берег с варварийцами, а с ними вы дела вести не станете. Остаётся городок Лироди… Там вам не рады, вот вы и таскаетесь по предместьям. Спрашиваешь, как нам из избушки выбраться? Видится мне, что у меня с поленом тропинка более мягкая, нежели у вас, ребята. А значит, решать надо не то, как вам поступить с нами, а то, что нам делать с вами. Убьёте нас – получите кое-какие одежды и те жалкие крохи сушёного мяса, что мы не доели. Цацки золотые зароете в лесу и уже не откапаете. Может, и перережете друг друга из-за сего сокровища.
– Мягко стелешь, – прищурился главарь.
– Али вам сейчас не жёстко? Что бы я ни предложил, всё будет лучше.
– Так предлагай!
– А я и предложу! – ответил Гиди и указал на Тимбера. – Мне этот пень тоже не по нраву, но есть у него такое, что никаким грабежом не отнять: благородность. Он господинчик! Это значит, что его будут слушать другие господинчики. К тому же, он посол. И это значит то, что его станет слушать даже король здешних земель. Мы могли бы добраться до Лироди и сообщить, что вы помогли нам пройти по опасным землям; что именно благодаря вам посол-нуониэль всё ещё жив.
Главарь свёл брови, упёрся ладонями в стол и выпрямил руки так, что плечи его поднялись. Он дико захохотал, и Агидаль с Тимбером вздрогнули от страха.
– Ты уморительный балбес! – заявил главарь. – У Лироди нет короля! Это свободный город, а на самом верху сидит посадник Гириен. И твой хворостоголовый хозяин не станет просить за нас. Мы для них – грязь под ногтями. Дойдя до Лироди, пень сообщит страже про случившееся в этой избушке. И ждёт меня весёлая, но короткая жизнь в кандалах.
– Господин нуониэль может так поступить, но не станет, – возразил Гиди. – Это как договор. Услуга за услугу. Вы не пытаетесь нас убить и провожаете до Лироди, а господин Тимбер просит за вас посадника. В конце, мы остаёмся живы, идём по своим делам, а вам прощают бандитское прошлое. И часть нашего золота вы также получаете.
Главарь сидел темнее тучи. Долго думал. Наконец, он поднялся и подошёл к двери.
– Как тебя звать? – спросил главарь.
– Гиди.
– Добродушный ты, Гиди. И ненавидишь господское племя люто, – он покачал головой. – Но ты не знаешь их, как я.
Главарь вышел на двор. Агидаль развёл руками и последовал за разбойником. Коренастый не остановил посыльного.
Широколобый сидел у поля с рожью и рассматривал сорванный колосок. Гиди приблизился.
– Самого-то как звать? – поинтересовался посыльный.
– Полян, – буркнул тот, показывая собеседнику колос. – Погляди на неё: разбухла. Спорынья – она с влажных корней подымается. Надобно было вкруг делянки канаву отрыть, да мелкой прибрежной галькой наполнить. А тут посмотри! – от выкинул колос, ковырнул влажную почву под ногами и растёр в пальцах. – Глина!
Агидаль молча глядел на рожь и не мог вспомнить, чего именно он хотел от этого Поляна, когда пошёл за ним на двор. Главарь шайки поднялся и вытер пальцы о кожаную штанину.
– Не умели… – вздохнул он, сочувственно окидывая взором пропавший урожай.
На крыльцо вышли коренастый и долговязый. Неказистые разбойники явно изголодались, и теперь глядели на своего предводителя, ожидая, что тот накормит.
– Я ведь не всю жизнь в канаве спал, Гиди, – посмотрев на мужиков, тихо сказал Полян и направился к избушке.
Эта плохо-пахнущая троица о чём-то тихо столковалась у крыльца. Коротышка затем куда-то резво убежал. Полян знаками попросил долговязого что-то сделать в избе, а когда немой ушёл, обратился к Агидалю:
– Благородненьким доверять нельзя. Ты сам сказал: из острога не вытащат!
На крыльце появился Тим. Полян отошёл подальше, и кивком головы, подозвал Гиди.
– Пока в толк не возьму, что делать с вами, – продолжил главарь шайки тихо, чтобы Тим не услышал. – Одно скажу: ты с этим хворостом пропадёшь.
– Ты, Полян, человек с опытом, – начал Гиди, – но мало знаешь о том, как всё устроено у нас на полудни. Нуониэли трошки отличны от людей-господ. Я за жизнь много по земле ходил; повидал народу. В наших ветковолосых есть что-то такое… Дельное…
– Ветки на башке али кудри: все они сволота! – плюнул в сторону Полян. – Обдумать мне надобно наше дело. Хочу до Лироди с вами дойти. По дороге решу, как быть.
– Право твоё.
– Но условие ставлю! – громогласно заявил Полян. – Меч хвороста до Лироди при мне будет.
Агидаль посмотрел на Тима, ожидая ответа. Нуониэль крепче закутался в плащ и, ничего не сказав, ушёл в избу.
Скоро все собрались у крыльца. Коротышка привёл ослика-доходягу, на котором шайка перевозила пожитки. Старое животное выглядело так, будто вот-вот ляжет на бок и уснёт.
Оставаться у мёртвой избушки никто не хотел. Коренастый отыскал старую корзину, собрал в неё угли из печи, накрыл их сеном и первым засеменил прочь от заброшенного жилища.
Дорогой Полян говорил мало и часто впадал в какое-то тоскливое раздумье. Спутники его тоже не отличались словоохотливостью. Долговязый был нем, а коротышка если и открывал рот, то выплёвывал фразы так спешно, что смысл речей приходилось как бы вспоминать уже после того, как он замолкал.
Шли медленно. Слева виднелся просвет, и доносился шум прибоя. Временами зыбкая тропка забирала вправо, и тогда всё вокруг затихало, наполнялось низинным туманом и запахом прелой хвои. После рваных разговоров, Тим и Гиди выяснили, что семейных имён простолюдины в этих землях не имеют, но у каждого есть прозвище. Коренастого кликали Сбыва Дело, а долговязого – Улень Болтун.
– А я – Полян Красный, – без особой гордости заявил главарь шайки, жуя сухое мясо, которым Гиди и Тим поделились с голодными.
Как стало смеркаться, компания остановилась подле узкого ручья, пробившего себе путь на морской берег меж корней кривых сосен. Старые деревья нависли над каменным пляжем, а студёная водица из-под корней разливалась по гальке весёлым шелестом.
Подыскали укромное место, защищённое от ветра и быстро – на углях, прихваченных в заброшенной избе – развели добрый костёр. Когда спустилась ночь, шёпот ручья стих, а хлюпанье пенной волны, бьющей о валуны, усилилось. Изредка постукивал копытом ослик, привязанный где-то поблизости в кромешной тьме.
Тим жутко измотался. Он полулежал на покрытых дождевиками сосновых корнях и старался не заснуть под долгий рассказ Гиди о Лойнорикалисе. Сначала Тимбер всё следил за членами шайки и старался угадать, как именно эти разбойники собираются прикончить двух нерадивых странников. Тиму казалось, что долговязый Улень Болтун вонзит ему нож в сердце, как только все уснут. Потом воображение нуониэля нарисовало отчаянную фантазию о том, как коренастый Сбыва Дело проснётся в полночь, тихонько сходит к морю, найдёт там валун покрупнее и разобьёт этим холодным камнем головы Агидалю и ему. Сильнее всего Тимбер устал от мыслей о Поляне: как ни старался нуониэль, а придумать достоверный способ коварного убийства от этого типа так и не смог. Очень уж широколобый отличался от подельников. Сбыва Дело явно не одарён большим умом, а потому прост и понятен. Немой Болтун слаб и этим близок Тимберу своими мыслями, чаяниями, планами. Красный же много думал, смотрел пристально, почёсывал щетину, поднимал бровь, когда слушал собеседника. Он не был самым сильным человеком, которого встречал Тим, но не являлся и слабаком. Полян Красный на поверку оказывался обычным человеком. И этим пугал…
– Один единственный город на все леса? – спросил Полян, когда Гиди завершил рассказ о родине. – Прямо как у нас! Один Лироди и куча деревень вокруг.
– Скоро и деревень не станет, – протараторил Сбыва, а потом пояснил:
– Высасывает город людей из деревни. Всем торговать надо!
– Кто о чём, а вшивый… – отмахнулся Полян, а потом заметил, что Агидаль не понимает, о чём речь. – Мой друг раньше звался Сбыва Убёга. Ушёл из дома пытать счастье в Лироди. Подался в подмастерья к одному купечишке и служил у него на посылках. Вот как ты у того своего господина. А потом решил на стороне поторговать и целый воз со склада увёл!
– По недоумию, – потрясая пальцем в воздухе, пояснил Сбыва, – по недоумию увёл!
– То пустое! – отмахнулся Полян. – Увёл да был объегорен. Ни воза, ни денег. После оказался пойманным. Стража посчитала его глупым и не сильно охраняла.
– И я убёг! – расхохотался Сбыва.
– Был Убёга, а стал Дело, – хлопнув по плечу подельника, улыбнулся Полян. – До?бро мы сработались!
– А что Улень? – кивнув на немого, спросил Гиди.
– Тут целая история! – развёл руками Полян под одобрительное хмыканье Сбывы. Улень зашипел, лёг на свою циновку, отвернулся и зарылся поглубже в засаленные шкуры.
– Это он сейчас Болтун, – тише сказал главарь. – Раньше звался Улень Свитовай. У его семьи не самый маленький дом в Лироди.
– Не самый маленький. И не один! – вставил коренастый.
– В общем, не под красным фонарём портового района рождён, – заключил Полян. – Как годами вышел, подался в писари к его высокородию Брано Киниру. И дослужился там до того, что стал его дочь Ласкию…
Полян не смог закончить, потому что Сбыва ехидно загоготал и стал некрасиво подмигивать Агидалю, странно и неприятно при этом кособочась.
– Его высокородие прознало об том, – продолжил Полян, – и наняло кое-кого чтоб парнишке язык укоротить.
– Язык? – удивился Гиди.
– Брано Кинир – человек серьёзный, – пояснил главарь.
– Из-за бабы лишить человека языка? – переспросил Агидаль.
– Из-за дочери! – поправил Полян. – Единственной! Но Улень хоть и суховат, а в долгу не остался. Пробрался к ним в дом и отрезал его высокородию ухо. С тех пор вот…
Полян замолчал. Улыбка сошла с лица Сбывы. Гиди показалось, что последние слова главаря сказаны с некоторым почтением.
– Почему Красный? – решился спросить Агидаль.
– То горьце немилый сказ, – отмахнулся Полян.
– Сказ сказом! – пожал плечами Сбыва. – Ровен иному. С каждым случиться может.
Полян кашлянул, накрылся шкурами и закрыл глаза. Агидаль не настаивал на ответе, но главарь вдруг продолжил:
– Зашёл в одну конюшню, и косой всем лошадям по горлу! Опосля и конюху кишки на пол вынул.
Тимбер не участвовал в беседе, но всё слышал. Юный посол припомнил опушку с волчьими клетками, звериную кровь, стекающую по лицу, скрежет варварской речи.
– Человек, он как сухая глина, – не открывая глаз, произнёс вдруг Полян Красный. – И вроде крепок, а тронь – рассыпается.
***
Проснулся Тимбер от холода. Костёр погас ещё ночью, а земля так промёрзла, что не спасли и подостланные дождевики. Согрелся нуониэль лишь когда они зашагали дальше к городку. Сбыва Дело и немой Улень здорово выспались и теперь радостно шли за своим вожаком. Они подтрунивали друг над другом, Сбыва хихикал, Улень убого смеялся. Что-то светлое и даже кристальное закралось в душу Тимберу: то ли колкость морозного воздуха, то ли новая твёрдость остывающей земли заставили подумать о доме: «Сегодня наступил грудень! Месяц, когда земля превращается в стылые груды».
– Эй! – окликнул Тимбера главарь шайки и протянул полоску сушёного мяса.
Тим мясо взял, но есть не стал. Незаметно от остальных нуониэль чуть сошёл с тропы и выпустил полоску из рук. Еда исчезла в высокой траве.
– А женщины у вас там тоже с этими? – спросил Полян, указывая на веточки Тимбера.
– И с ветками, и с цветами, – ответил Гиди.
– Красота, небось! – улыбнулся главарь. – Али не хороши госпожи?
– Да уж хороши! – усмехнулся Гиди. – Так хороши, что нашего приятеля, – он кивнул на Тимбера, – из Школы за это дело попёрли.
Тут нуониэль резко подошёл к Агидалю и злобно посмотрел тому в глаза.
– Я сам ушёл! – рявкнул Тимбер, и быстро зашагал далее по тропинке. Гиди от неожиданности встал как вкопанный. Когда Сбыва и Убёга прошли дальше за нуониэлем, к Гиди обратился Полян.
– Не умеешь ты с ними, – сочувственно сказал главарь, глядя вслед удаляющимся подельникам и нуониэлю.
– Да что тут уметь?! Нуониэли, они совсем как люди!
– Я не про ветколобых, – ответил Полян, и зашагал дальше, но медленно, чтобы не сразу догнать остальных. – С господами ты не умеешь. А господа, это, брат, не совсем и люди. Оно конечно, слеплены все из одной глины. Токмо нас жизнь обожгла, и теперь мы какие есть, такие и помрём. А вот их не обжигали. Оттого и естество у них крепкое, только пока воды не коснётся. А как вода пойдёт, так форму свою они и потеряют. Изовьются!
– Выходит, нет у тебя веры господам? – спросил Гиди.
– Нет!
– А зачем тогда идёшь с нами в Лироди?
– Не знаю, – взгрустнул Полян. – То, как ты сказал об нём: понять хочу…
Вскорости отстающие нагнали остальных: Тимбер присел отдохнуть на ствол сосны, упавшей поперёк тропы, чем задержал идущих с ним Сбыву, Уленя и ослика. Нуониэль сидел с длинным самоцветником на коленях и наблюдал, как нерадивые разбойники уговаривают осла переступить через поваленное дерево.
– И что ты в этот ларец вцепился?! – громко спросил Полян у Тима, указывая на диковинный сундучок. – Грузи на животное! Не робей! Не убежит наш старый осёл. Гляди, он и сосну одолеть не в силах.
Главарь присел на корточки перед нуониэлем и стал рассматривать ларец.
– Любо! – искренне восхитился Полян. – Чудно? свет переливается в самоцветах? И что же сокрыто в этих камнях?
– Подарки важным людям, – ответил за Тимбера Гиди.
– Уж не для посадника Лироди подарки? – поинтересовался главарь.
– Нет. Для одного правителя в Симпегалисе.
Сбыва и Улень резко перестали уговаривать ослика переступить сосну, а Полян молча встал и стал чесать пальцами щетинистый подбородок.
– Эк вы далече собрались! – сказал главарь после продолжительного молчания.
– Не бывал там? – спросил у него Гиди.
– Не пришлось. Да и Свет с ним! Места там странные.
– Чего ж там странного?
Главарь пожал плечами и произнёс лишь одно слово:
– Йосан…
Ослик неожиданно перемахнул через упавшее дерево и спокойно зашагал далее. Остальные молча пошли следом.
К полудню серая непогода сменилась голубым небом и холодными лучами низкого солнца. Тропа под ногами расширилась и превратилась в некогда мощёную дорогу. Полян Красный объяснил, что море давно закончилось и они идут вдоль берега реки Нирмиэн. Тимберу это название показалось похожим на слово из ланнийского языка, и он некоторое время шёл, размышляя о его возможном значении. Вскоре о древнем языке пришлось забыть: они вышли к воде. На другом берегу раскинулся заветный городок. Деревянные домики, подобно овечкам беспорядочно сбились в плотную отару у реки и чего-то ждали. Ждали столь долго, что посаженные жителями деревья выросли и бросили на крыши домов кружевные тени. Понять, где заканчивается берег с домами и начинаются доки с ладьями оказалось сложно: столь зыбок был этот переход. Так же загадочно выныривала из-за деревьев стена, ограждавшая часть городка от остального берега. В этой стене Тимбер заметил ворота, выходящие на отдельную пристань. Там у берега покачивались на волнах лодочки и паром, подле коего тёмными чёрточками суетились люди.
Через несколько минут компания вышла к причалу на левом берегу. Он больше смахивал на большую купальню, хотя здесь имелось несколько шалашей и огороженное булыжниками место для костра, с подвешенным над ним котелком.
Сбыва и Улень растянулись в шалашах, а Гиди и Полян сели на пеньки у котелка. Люди смотрели на городок, отдыхали. Тимбер чувствовал, что вот-вот что-то случиться. Что-то неразрешённое, тянущееся из заброшенной избушки готовилось прорваться. Кто-то должен был заговорить.
Внезапно, Улень, лежавший в шалаше на сене, вскочил и замер, будто прислушиваясь. Сбыва Дело что-то ему сказал, но тот замычал и поднял палец, приказывая молчать. Спустя минуту Тимбер ощутил дрожь земли, а до его ушей донеслась тяжёлая поступь спешащих коней.
Полян кинулся в кусты, но не успел спрятаться: к пристани выкатила дюжина всадников. Спины гнедых коней покрывали попоны из голубой шерсти. Тела ездоков были закованы в начищенные зерцала с гербом Лироди: ощетинившимся ежом, сидящим на пирамидке из девяти кружков. Из-под кожаных шлемов с железными оковками и заклёпками сурово взирали хмурые бородачи. К ногам у ратников были прикреплены маленькие деревянные щиты чем-то похожие на треугольные паруса. У каждого наездника за спиной висел большой колчан с метательными копьями. Один держал в руке голубой пра?пор с серебряным изображением герба.
Ведущий всадник скакал не в зерцале, а в многослойной кожаной кирасе, красиво выделанной под узор, схожий с рыбьей чешуёй. На груди у него лежала переплетением тысячи серебряных нитей увесистая пектораль – символ немалого достатка. Как только его конь остановился, всадник снял лёгкий кожаный шлем, напоминающий голову щуки.
Двое всадников спешились и немедленно подскочили к ведущему. Один из них поставил подле коня деревянную табуретку, а другой приподнял руки, застыв в странной позе. Начальник всадников привстал в стременах. Тот, что стоял неподвижно, быстро схватил ногу своего господина, перенёс её через круп коня и поставил на табуретку. Остальную часть спешивания, важный всадник удосужился завершить сам. Он не глядя подал снятый шлем помощнику, сделал несколько шагов вперёд, уткнул кулаками руки в боки и осмотрелся. Этот человек недовольно помял губами, отчего длинные кручёные усы его поочерёдно поднимались и опускались под большими пунцовыми щеками. Заметив у шалашей украшенный самоцветами длинный ларец, главный всадник вытянул шею, округлил свои маленькие глаза, а тело его как-то само стало приближаться к дорогой вещице. Кулаки отнялись от боков, раскрылись и поплыли вперёд, желая взять занятную находку.
Наперерез главному всаднику вышел Тим.
– Несите свет сквозь тьму, – произнёс нуониэль.
Усач оторопел. Он ещё раз осмотрел присутствующих, будто желал удостовериться в том, что ему не послышалось столь странное приветствие.
– Свет несёт меня, – не без подозрения ответил он и совершил какое-то едва-заметное движение телом, которое вероятно, должно было означать поклон. – Капитан гарнизона Лироди господин Изгимин Бастиан к вашим услугам.
– Посол Лойнорикалиса Тимбер Линггер, – поклонился в ответ нуониэль и протянул латунный футляр с назначением.
Капитан всмотрелся в веточки нуониэля. Нахмурившись и странно вывернув голову, он взглянул на футляр. Потом он снова перевёл взгляд на веточки Тима, а затем ещё раз глянул на окружающих.
– Простите, ваше высокородие, – мягче сказал капитан и поклонился Тимберу на этот раз довольно низко, – но давайте оставим все свитки писарям! Я рад нашей встрече. Полагаю, вы держите путь в город. С удовольствием разделю с вами оставшуюся дорогу, хоть она и ничтожна.
Тим отблагодарил капитана Изгимина поклоном, и тот сразу же приказал своим людям помочь затащить багаж посла на лодку. Тим позволил тащить им всё, кроме самоцветника и личной кипы пергаментов.
Пока грузились, Изгимин потихоньку присмотрелся к новым людям. Тим краем глаза заметил, что капитан пристальнее всех следил за Поляном.
– Готово! – объявил Изгимин, подойдя к Тимберу, стоявшему на причале у лодки. Зоркий взгляд капитана скользнул по ссадине, полученной Тимом в заброшенной избушке.
Усач приказал одному из помощников сесть на вёсла, а прочих оставил дожидаться парома и «приглядывать» за спутниками посла. Тимбер чувствовал, что Агидаль смотрит на него, но не поднял взора.
Нуониэль сел в лодку и вцепился в самоцветник и свою кипу с письменами. Капитан устроился на корме, спиной к левому берегу. После того, как судёнышко оттолкнули багром, а гребец заработал вёслами, Тимберу отчего-то стало легко и приятно внутри. Он расслабился, опустил руку за борт и коснулся пальцами прохладной речной воды.
– Господин посол, – серьёзным тоном обратился к нему Изгимин, – насколько я могу судить, ваш путь с далёкого полудня оказался полным неожиданностей. Но теперь вы под защитой посадника Лироди и его гарнизона. Можете спокойно рассказать мне всё.
Агидаль, наблюдавший за удаляющейся лодкой, видел, как Тимбер что-то отвечал капитану. Тот, подавшись вперёд, внимательно слушал собеседника, а потом обернулся и долго смотрел на людей, оставшихся на левом берегу. Агидаль ясно видел, как начальник гарнизона Лироди смотрит на Поляна Красного.
Глава 7 «Плинфа»
Подобных стен Тимберу ещё не доводилось видеть: тёмные плоские кирпичи, чем-то похожие на лежащие книги, один за другим тянулись от угла до угла комнаты. Толстый слой светлого раствора разделял эти дрожащие линии, отчего помещение казалось полосатым от пола до потолка. Нуониэль мысленно сравнил стены с разлинованным для письма пергаментом. Только разлинованным криво, жирными линиями, идущими столь близко, что между ними ничего и не напишешь.
Тим сидел на тёмном дубовом стуле с высокой спинкой, обитой чей-то рыжей шкурой. На столе перед ним – высокий латунный кувшин и перевёрнутый кубок. Затепленный каганец в углу одиноко похлопывал робким пламенем.
Тимбер срезал бечёвку с куля своих записей:
«…Далее на тропинке жухлая листва от молодого дубка, что растёт в десяти шагах одесную…» – прочитал про себя Тим первый попавшийся лист и задумался. Руки сами потянулись за ножницами, и вот молодой посол уже ритмично щёлкал резцами, отхватывая от пергамента маленькие кусочки.
В дверь постучали. Вошёл Агидаль. Посыльный отблагодарил человека, который провожал его и рухнул на кровать в углу.
– Зуб даю – ты сгораешь от любопытства, – сказал Гиди не самым дружелюбным тоном. – А ещё прикидываешь: отблагодарю али нет, за то, что ты не забыл сообщить этим громилам обо мне. Ведь могли и меня вслед за Поляном в темницу кинуть. И весёлый же ты парень! Красный это заметил.
– А ты, видимо, не заметил мёртвых волков, когда варварийцы ушли, – пробубнил Тим, продолжая чикать ножницами.
Агидаль встал с кровати и медленно подошёл к столу. Тим продолжил:
– Красный не сокрушался, когда рассказывал о своём «подвиге» в какой-то конюшне. Убил беззащитных животных, так же как варварийцы убили волков в клетках. А я всё ещё чувствую, как остывает кровь Белки на лице.
– Мы обещали ему! – вскрикнул Гиди.
– Я ничего не обещал этому убийце! – не оборачиваясь на посыльного, буркнул Тим.
– Не обещал? – ухмыльнулся Агидаль. – Чего же тогда листочки кромсаешь?
Тимбер перестал щёлкать ножницами, но в глаза собеседнику всё равно не посмотрел.
Снова постучали. Агидаль выждал с полминуты, и лишь потом медленно подошёл к двери.
– Сообщите господину послу, что его ждёт тёплая ванна и трапеза, – сказал Агидалю слуга. – Его превосходительство посадник Гириен желает, чтобы вы отдохнули перед встречей с ним сегодня вечером.
Гиди затворил дубовую дверь на скрипучих петлях и встал посреди комнаты, вперев руки в боки.
– Интересно, в здешней темнице есть баня? – спросил он, но ответа дожидаться не стал. – Иди, отдыхай, посол!
Последнее слово Агидаль произнёс с особливо-тошнотворным пренебрежением. Потом он громко потёр ладони, высморкался в рукав и вышел прочь.
Тимбера проводили в ванные помещения, где он привёл себя в порядок. Старые одежды забрали в стирку, облачив далёкого гостя в чистую льняную рубаху, штаны из мягкой кожи с подкладкой и в плотный кафтан бардового цвета с золотой нитью. Красные сапоги нуониэля починили и до блеска натёрли жиром. Слуги стали переживать, когда ни одна из предложенных ими шляп, не подошла гостю со столь пышной шевелюрой. Тогда появился ключник по имени Елажка – худой мужичок с прилизанной чёлкой и жиденькими усами. Он распорядился принести широкий папирусный зонтик. Прибежал измазанный сажей отрок и предложил три зонта на выбор. Елажка открыл каждый из них, понюхал, выбрал лучший, вручил его мальчишке и наказал неотступно следовать за высоким гостем. Требовалось держать зонтик наготове, если господин захочет выйти на улицу. Парень слушал указания раскрыв рот, не отрывая взора от веток на голове нелюдя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71527360?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Enie hin – (лан.) Светлый день!
2
Issahmairae, aiari Lingger! – (лан.) Добро пожаловать, господин Линггер!
3
U strave! – (лан.) К оружию!
4
Ist inte Firdir! – (вар.) Это не Фирдир!
Алексей Николаевич Мутовкин
Люди издавна жили на равнинах, а таинственные существа – нуониэли – скрывались в лесах. Давняя война не принесла пользы ни тем, ни другим, но её отголоски до сих пор звучат в рощах лесных обитателей и на улицах равнинных городов. Шаткий мир вот-вот рухнет, а кровавый пожар войны вновь готов охватить мир. Юному нуониэлю Тимберу предстоит отправиться за море, в северные степи, чтобы просить военной помощи у тамошнего владыки. Теперь каждое его решение может не только изменить ход грядущей войны, но и поставить под угрозу жизнь тех, кто ему дорог.
Алексей Мутовкин
Сокрытое в камнях
Алексей Мутовкин
Сокрытое в Камнях
Вторая книга серии «Пики Зари»
Спи, безрогий! Камнем спи!
Шевелиться не моги!
Очи коли не сомкнёшь:
Ты с эллира упадёшь!
Заберёт тебя в леса
Ни буанзу, ни лиса…
Ни крылья, ни корни,
Но абубу Горни!
(колыбельная степных
кочевников Симпегалиса)
Глава 1 «Три маленьких камушка»
Что касается осени, то самыми прекрасными в этой поре Гиди считал те мгновения, когда возвращалось ощущение лета. Бывает, гонит ветер рваные тучи над скучным лесом, и вдруг, как засияет парное солнце, загорятся жёлтые кроны деревьев, зашелестят иголочки лиственниц… И такая благодать нахлынет, что все тревоги исчезают. А тревог у Гиди накопилось предостаточно; одна из них жила в пещере, подле которой немолодой посыльный сидел уже битый час.
Нет, Гиди не жаловался на службу. Да и с хозяином ему, можно сказать, повезло. Однако иногда всё шло наперекосяк, и спокойствие сохранить оказывалось невозможно. К тому же, Гиди не переносил холодных замкнутых пространств, вроде тех же пещер и прочих скверных закоулков, где можно простудиться.
Из подкаменной тьмы донёсся шорок. Гиди, сидевший на сухом бревне, всмотрелся во мрак. Оттуда медленно вышел кто-то в лохмотьях. Из макушки существа росли не волосы, а веточки лиственницы. Покрыты они были жёлтыми иголочками, такими же яркими, как на деревьях вокруг. Иголкам заволокло и место для костра перед входом в пещеру, и поленницу, и даже стол из грубых досок, стоящий тут же под открытым небом.
«Сдались вы мне, твари ветковолосые!» – мысленно выругался Гиди.
Существо с веточками потянулось и крякнуло, видимо спросонья. Затем пещерный житель стал усердно тереть кулаками глаза, мычать и медленно двигаться к бочке, стоявшей у входа в тёмное пространство под отвесной скалой. Ветковолосый немного порычал, а потом, задержав дыхание, окунул голову в бочку. Через несколько секунд он выпрямился и застонал. На его рваный балахон с веточек заструился ручей студёной воды.
Гиди сплюнул, да так громко, что пещерник, стоявший шагов за двадцать пять, услышал. Он раздвинул веточки, упавшие ему на лицо, и вперил осоловелый взгляд в незваного гостя.
– Пошёл прочь! – засопел парень, и сорвался на кашель.
– Эх, – вздохнул Гиди. – Ещё один властелинчик!
Кудлатый нахмурился. Он шумно отряхнулся от воды, резким движением руки убрал свои длинные ветки за плечи, и присмотрелся к посыльному.
– Не припомню, чтобы в долине терпели таких заносчивых слуг, – медленно проговорил пещерный житель.
– А я не припомню, чтобы видел господина, который прозябает в пещере, —ответил Гиди.
– Я не прозябаю! – немного расправив плечи ответил ветковолосый.
– А я не слуга! – усмехнулся посыльный.
– Все люди – слуги! – пренебрежительно отмахнулся собеседник и поплёлся к столу. Там он краем своего замызганного балахона смахнул с сиденья воду, оставшуюся с ночного дождя, а потом уселся, водрузив локти на столешницу и крепко взявшись за голову.
– Твари! – простонал он.
– Ещё бы! – согласился Гиди, поднялся и направился к поленнице. – Спишь, считай, на голых камнях, да по осени! Где же голове с утра не болеть?! Хочешь просыпаться свежим – надо не в криницу лоб окунать, а тепла телу дать!
Гиди достал из-под промокших поленьев сухую бересту, растёр её и пошёл разжигать костёр. Краем глаза посыльный заметил, что ветковолосый пристально, однако чуть с опаской, наблюдает за его действиями.
– Да ты не молчи, – продолжал Гиди. – Можешь спрашивать, коль что выведать хочешь. Я обычаям нуониэлей обучен: знаю, что вопросы задавать у вашего народа непринято. Но ты валяй; я никому не скажу!
– Слуги должны без расспросов господам всё говорить, – пытаясь сохранять достоинство в голосе, заметил пещерник.
– Да вы, деревянные, тоже много чего должны! – усмехнулся Гиди и высек наконец из огнива такой сноп искр, что береста загорелась и затрещала.
Тут кудлатого словно ошпарили: он выскочил из-за стола и подбежал к Гиди:
– Как ты смеешь?!
– Ага! – ухмыльнулся Гиди, – Значит, вопросы задавать умеем!
– Кем ты себя возомнил, человек!? – не унимался ветковолосый; глаза его пылали гневом.
– Человек?! – возмутился Гиди. – Да ты сам, кто будешь, полено!
– Ишь чего! Да меня вся долина знает!
– А меня вся Школа знает!
– В костре я видал твою Школу!
– Ещё б не видал! Тебя ж пинками под зад из Школы выперли!
– Врёшь, лобная волосня! Я сам ушёл!
– Угу! Сам! Сначала с ученицами-первогодками по кустам сам целовался, а потом взял, да и сам ушёл!
– Первогодками!? Барыня-то на третьем году училась!
– Это первая. А вторая? Или то была третья?
– Следи за языком, челядь! – не на шутку воспалил ветковолосый и сжал кулаки.
Но Гиди и не думал прогибаться! Он продолжал кричать на пещерного жителя, приправляя свои проклятья едкими издёвками. Однако, ветковолосый не отставал от врага и хлёстко унижал незваного гостя.
– Эй! – раздался вдруг крик.
Перепалка сразу прекратилась.
На опушке перед пещерой, откуда ни возьмись, объявился старичок с ручной тележкой, груженой горшками, узелками и туесками.
– Зачем озорничаете!? – грозно спросил он у спорящих, которым стало совестно. – Я снеди привёз, господин Линггер. Всё, как просили.
Кудлатый господин Линггер снова поправил мокрые веточки, сделал глубокий вдох, кинул на Гиди гордый взгляд и чинно вернулся за стол. Посыльный же, заметив, что береста в кострище погасла, махнул рукой и пошёл к поленнице искать новый трут.
Тем временем старичок-слуга переставил привезённые им крынки и узелки на стол и принялся раскрывать перед господином яства.
Через несколько минут уютно затрещал костерок. Господин Линггер, жевал тёплый хлеб, запивая молоком прямо из глиняного горшка. Почувствовав запах дымка, ветковолосый обернулся. Он с минуту глядел на Гиди, а затем кивком пригласил гостя к столу. Посыльный не без жадности накинулся на пищу.
– Вообще-то меня по делу метнули, – начал Гиди после того, как запил козьим молоком первый проглоченный ломоть свежего хлеба.
– Метнули… – повторил господин Линггер с набитым ртом. – Выходит, ты всё-таки слуга, раз тебя шлют за учениками, которых якобы выгнали из Школы.
– За учениками? – удивился Гиди. – Какими таким учениками, которых выгнали? На моей памяти тебя одного только и швырнули за порог!
Ветковолосый нахмурился и сдавил рукой кусок хлеба так, что крошки посыпались на стол.
– И вообще я не к тебе, – добавил Гиди, снова принявшись за трапезу.
Пещерный житель выпрямился, а лицо его сделалось спокойным и даже чуть отстранённым.
– Что? Интересно? – ехидно поинтересовался посыльный. —То-то, юный властелинчик! Чаще старших слушай! А шёл я к отцу твоему.
Гиди хотел сказать что-то ещё, но тут ветковолосый господин поднялся и, прихватив туесок с варёной рыбой, молча отправился в пещеру.
– Погоди-ка! – кинул ему вслед посыльный, но тот даже не обернулся. —Это ж какой нахал! Нуониэль!
Слуга стал собирать на тележку грязную посуду.
– Вы уж не серчайте, – обратился к Гиди лохматый старичок. – Господин Тимбер Линггер очень хороший. Просто не по нраву ему об отце толковать.
– Об отце не по нраву, о Школе не по нраву… – сказал Гиди. – А что ему вообще по нраву?
– Всё! – воскликнул слуга, бросил собирать посуду и подсел к посыльному. – Господин Тимбер Линггер обожает всё так, как никто! Долину нашу, селения, лиственницы, реку и даже каждый камушек! И людей, кстати, тоже.
– Хех! – крякнул Гиди. – Когда это нуониэль людей жаловал?! Эти существа нас ни в грош не ставят! Слыхал, как этот твой Тимбер меня челядью назвал? Все нуониэли такие!
Он отвернулся, вздёрнул плечами и громко плюнул в сторону.
– Дети древ! – презрительно процедил Гиди.
– Господин не виноват, что он господин! – прошептал слуга. – Сердце-то у него большое. Только сверху твёрдым сделалось словно камень. Внутри же оно мягкое и тёплое.
– Это у него-то? – злобно спросил Гиди. – У нуониэля? У господина? Это из-за каких таких невзгод и треволнений наш властелинчик сердцем зачерствел?
Ответа не последовало. Гиди прочитал на лице слуги какое-то тупое непонимание.
– Уж ты, хожалый, не серчай, – развёл руками старый слуга, – Гуторишь ладно, да токмо слов таких я не разумею! Мы народ простой; рыбаки. В деревню и то редко ходим, а из Долины и подавно.
– Слушай, а давно этот Тимбер в пещере?
– Давно! – бодро ответил старичок. – Коль помыслить, так и очень!
– Сколько?
– Лето жил, потом весну. И бывшее лето! И той весной! А ранее уже не жил.
– Выходит, полтора года…
– Это как посмотреть, – почесал затылок слуга. – Но два лета точно жил.
– Ясно всё! – махнул рукой Гиди. – А ты сам-то – рыбаком?
– Меня Спешко звать. Хата моя и бабы моей там вон! – он махнул рукой на юг.
– Далеко?
– Час топать, – сказал старик и призадумался, будто вспоминая, точно ли «час». – Ну, тут недолече!
– И ты господину каждый день трапезничать носишь?
– И не каждый! – замотал головой рыбак. – Господин Тимбер по свойству сам за себя. Нам он велит снедь приносить на каждый третий день. Хоть господин и молод летами, а сам за себя, да! Днесь и на охоту выйти может. И после охоты сам к нам заходит.
– Знатный добытчик?
– А он как охотится, так всё по обыкновению пустой возвращается. И голодный! Отъестся у нас в лачужке, выйдет на бережок и сядет в эту свою господскую позу: ноги под себя вывернув. И так час глядит на реку. Присмотришься к нему, а он нет да нет, а камушки гладит. Поправляет их вроде как, чтоб каждый на своём месте остался!
– Полтора года, говоришь, камешки гладит? – сурово спросил Гиди, щурясь на чёрный ход пещеры.
Рыбак не успел ответить, а посыльный поднялся, залпом осушил крынку молока, крякнул, утёр рукавом рот и решительным шагом отправился под скалу.
Это оказалось мрачное и сырое место, с грубо-сколоченными настилами и разбросанным под ногами сеном, которое, судя по запаху, уже заплесневело снизу. Нуониэль сидел на корточках в углу и раздувал в круге из булыжников огонь. Господин периодически кашлял и шмыгал носом. В тусклом свете жировых горелок Гиди заметил, что кругом царит сильный беспорядок: повсюду разбросаны папирусы, свитки, струганые деревянные палки, охотничьи стрелы.
– Значит так, – громко произнёс Гиди, встав руки в боки, – если у тебя есть время торчать под камнями, то мне недосуг: жена и двое сынишек заждались своего блудного папку! Хочешь – не хочешь, а придётся тебе выслушать моё дело.
– Выслушать слугу можно, если только он достаточно вежлив, чтобы представиться, – гордо ответил Тимбер.
– Гиди, – тут же назвался посыльный.
– Гиди? – удивился нуониэль.
– Полное имя – Агидаль.
Нуониэль поднялся и подошёл к каменной плите, служившей чем-то вроде большого стола. На ней были аккуратно разложены кучки каких-то маленьких разноцветных камешков.
– Агидаль, – медленно повторил Тимбер, проведя пальцем по столу. – На ланнийском это означает: «рождённый в огне».
– В ночь, как родился, у нас дом погорел, – объяснил Гиди. – Да что об этом! Уж более сорока лет минуло.
– И чей же ты будешь, Агидаль?
– Агидаль Инранов.
Тимбер резко ударил кулаком по каменной плите и зажмурился, то ли от боли, то ли от отчаяния.
– Дела у мастера Инрана идут, видать, худо, раз он посылает человека к своему бывшему ученику, – засопел нуониэль.
– Говорю же, не до тебя я шёл, а до отца твоего Лария. Инран с ним по молодости дружен был. Вот беда пришла, послал меня к Ларию помощи просить.
– И как? – надменно спросил Тимбер, подойдя к настилу, заваленному ветхими пергаментами.
Нуониэль взял маленькие ножницы и стал нервно кромсать листы один за другим. Обрезки осыпались под ноги и исчезали где-то во влажном сене.
– Экий ты нуониэль! – вздохнул Гиди. – Не хуже меня знаешь, что отец твой уж который год хворой лежит.
– Так и передай это Инрану с почтовым голубем, – предложил Тимбер, не переставая чикать ножницами несчастные листы.
– Инран предвидел это. И наказал мне: коль Ларий болен, то просить помощи у его старшего сына. Но господин Иннер Линггер охраняет закатные границы лесов от жителей равнин. Был ещё один запасной план: второй сын! Да вот только и господин Квивер Линггер далеко: на полуденных границах – сдерживает натиск собакоголовых дикарей кин с болот. И обо всём этом я уже сообщил почтовым голубем мастеру. А он ответил. Тоже голубем: попросил отыскать третьего сына Лария. Тебя! Поверь, у мастера Инрана – твоего бывшего учителя – нет ни малейшего сомнения в том, что ты совершенно не годишься на требуемое дело.
– Отец годится, братья тоже, а я нет… – сказал отрешённо Тимбер. – Дело, видать, большое, неподъёмное.
– Папаша твой – Ларий – был хорошим послом, отслужившим не один десяток лет. Инран хотел отправить его в посольство на полночь, за море. В грядущей войне с людьми равнин нам всякая помощь впрок. Авторитет Лария – серьёзное дипломатическое преимущество. А старшие братья твои уж давно доказали, что могут постоять за себя. Они не пропали бы на чужбине. А что есть у тебя, окромя отцовского имени? А если подумать, то все знают посла Лария Дисидуария. Твоё семейное имя – Линггер! Рука твоя не крепка, Школы ты не закончил… Отца лежачего оставил одного, а сам забрался под камень и сидишь тут, простуженный! Инрану нужен надёжный нуониэль! Такой, кто не подведёт! Кто поможет Лойнорикалису!
– Тебе какое дело до нуониэльских лесов?! – рявкнул Тим и закашлял.
– Вот значит, как! – прищурился Гиди и подошёл к Тимберу совсем близко. – Что же ты думаешь, властелинчик, раз нуониэли из лесов и люди с равнин вот-вот войну начнут, то я за людей буду? Да я в лесах родился! И отец мой тоже! А дед полжизни Инрану служил! Или ты мнишь, что коль вы, нуониэли раза в три дольше людей живёте, то вам эти леса к сердцу ближе? Или, леса родные только для тех, у кого из голов древесные ветки вместо волос растут?
Тимбер не ответил. Он вышвырнул ржавые ножницы, шмыгнул носом, глубже закутался в лохмотья и пошёл в другой угол пещеры, где стал копаться в каких-то вещах.
– У меня тоже нет времени на разговоры, – заявил хриплым голосом Тим, подняв с каменного пола лук, колчан стрел и круглую кожаную сумочку для тетивы. – Я ухожу.
– Не поздновато для охоты? – насмешливо спросил Гиди.
– Да! – отрезал Тим и свалил лук и колчан обратно в угол. – Я – к озеру!
Нуониэль спешно вышел из пещеры. Гиди в сердцах выругался и направился следом.
– А рыбак-то твой, Спешко, ушёл! – заметил Гиди. – И хорошо же ты тут отшельником устроился! Каждый день тебе еды приносят!
– Приносят раз в три дня! – буркнул Тимбер, громко высморкался и, взяв свой походный посох, направился с опушки под кроны золотых осенних лиственниц.
– Погоди! – окликнул Гиди нуониэля. – С тобой пойду.
Тимбер нахмурился.
– Не страшись: более просить помочь мастеру Инрану я не стану.
– И то верно, – согласился на это Тим, шагая по еле-заметной тропинке среди мшистых валунов и крючкообразных лиственничных корней. – Мастер Инран без труда найдёт кого-нибудь более достойного, чтобы отправить послом за море.
– Может найдёт, а может и нет. Народу-то в Школе не осталось.
Тимбер остановился и посмотрел на Гиди.
– А помнишь, как там было, в Школе? – мечтательно начал посыльный. – По тропинкам бегает ребятня, в рощах сидят важные мастера да учителя. Слуги катают тележки со скрижалями, а над хижинами длинные флаги! И все разноцветные! И нет такой деревни, чей флаг не развивался бы над Ученическим Поселением!
Тимбер опустил взгляд. Гиди заметил, что отшельник в первый раз улыбнулся.
– Проблема нуониэлей в том, – заговорил Тимбер, продолжив путь, – что мы малочисленны. Живём мы дольше людей; и это хорошо. Однако нас слишком мало, а люди равнин умножаются числом каждый год.
– И у них есть волшебники, – добавил Гиди.
– Их волшебники – тоже люди, – отмахнулся Тимбер.
– Но у них есть волшебные камни!
– У многих они есть.
– И у тебя?
– И у меня!
Тут уже Гиди встал, как вкопанный и заявил, что не верит. Тогда Тимбер закатил глаза, достал из-за пазухи небольшой льняной мешочек и высыпал оттуда себе на ладонь три ничем непримечательных камушка. От обычных, валяющихся на дорогах, их отличало то, что они казались чуть светлее; будто течение некой реки вымыло из них весь цвет, всю тёмную фактуру горной породы. Поверхность трёх камушков напоминала бледный окрас крыльев мотылька.
– Ха-ха! – залился смехом Гиди, взяв один. – И ты думаешь, что это волшебный камень эниовин?
Шлёпнув губами, Гиди вернул безделушку нуониэлю и двинул дальше по тропе.
– Не знаю, сколько там тебе лет, властелинчик, но я за свои четыре десятка побывал во многих землях. А Равнины Айседолиса я исходил вдоль и поперёк! Да что уж там; до того, как сюда вот прийти, я восемь седмиц на своих двоих топал по Равнинам с поручениями мастера. И поверь мне, я-то видел волшебные камни: это огромные, острые глыбы, торчащие из земли на два аршина!
Гиди остановился и задумчиво посмотрел на Тимбера, грустно плетущегося позади:
– А то и на три!
– Волшебство камня не в размере, – надменно сказал Тимбер. – Оно сокрыто в его сущности.
– Да, да! Напусти мне туману о тайных знаниях!
– Я изъясняюсь простыми словами. Если для тебя это туман, то ты тупица!
– Я хотя бы не выдумываю, что владею эниовинами!
– А я не считаю себя самым умным! – воскликнул Тимбер и толкнул Гиди в плечо.
– Да только дурак поверит, что в такой дыре как эта долина, могут быть волшебные камни! – разозлился посыльный и тоже толкнул нуониэля.
– Я их у отца в сундуке взял! – толкнув спутника снова не унимался Тимбер.
– Так ты воришка! – захохотал Гиди.
– Да ты сам-то поди у меня из пещеры, чего прибрал! Ну-ка выворачивай карманы!
– Я тебе сейчас челюсть выверну! – запетушился Гиди.
Они схватили друг друга за грудки.
– Где тебе меня одолеть, нецветущая башка! – раззадорился Тимбер.
– Да я твои-то патлы сейчас вмиг оборву!
– Эй, вы! – окликнул их появившийся на тропинке позади них слуга Спешко.
Дерущиеся присмирели.
– Вы, господин нуониэль, – начал старичок, – лук свой, стрелы и тетиву опять на охоту забыли!
Он подошёл к Тимберу и вручил ему охотничье добро.
– Опять? – переспросил Гиди и, не дождавшись ответа, тихонько завыл. Затем он махнул рукой и пошёл дальше по тропинке, мотая головой и что-то бормоча себе под нос.
Через час нуониэль, посыльный Гиди и Спешко подошли к горному озерцу. Небольшой водоём был окружён высокими каменными стенами, а густой лес рос прямо у воды. Слуга смастерил удилище, приладил к нему лесу из льняной нити, закрепил на ней поплавок из бересты, грузило и снасть. Выбрав укромное место, старичок закинул удочку и стал терпеливо ждать клёва. Гиди нашёл ровную опушку и развёл костерок, над которым стал запекать кусок хлеба, прихваченный с утренней трапезы. Полдень едва миновал, а посыльный мастера Инрана, поймав пробившиеся сквозь золотые кроны лиственниц лучи ещё тёплого солнца, стал клевать носом.
«Ах, какая же всё-таки красота по осени бывает», – пронеслось у него в голове. Но радость созерцания природы быстро прошла: треволнения и заботы смутили разум. Много лет назад случилась война между людьми – жителями равнин и лесным народом – нуониэлями, и там сражался дед Гиди. Закончилась та война, как и все прочие, мирным договором. По тому соглашению, некоторые нуониэли должны были поселиться на равнинах, а часть людей с равнин – в лесах ветковолосых существ. Дед Гиди оказался одним из переселенцев. И если на равнинах нуониэли получили статус господ, то новые жители лесов люди все пошли в услужение к коренной расе. Дед попал к молодому тогда учителю Школы нуониэлей – господину Инрану. Школа эта была не такой, как у людей; она считалась кузницей наук и ремёсел для всех нуониэльских лесов. Учителя и начальники Школы, называемые мастерами, имели огромный авторитет, а голос их был весомее прочих на само?м Верховном Собрании Лойнорикалиса. После смерти деда, отец Гиди продолжил служить Инрану. Тогда именитый господин уже получил сан мастера, но продолжил преподавать на самом сложном направлении Школы, на классе картографии. И вот, когда Агидаль подрос, отец начал брать его с собой, чтобы обучить премудростям служения. Теперь же, когда граница между лесами нуониэлей и равнинами людей вновь заискрила, все ветковолосые кинулись на защиту родины. Школа опустела, а старый мастер Инран отправил своего верного слугу-посыльного к давнишнему другу – послу Ларию Дисидуарию, просить его отправиться на север и заключить там выгодный союз, заручиться поддержкой в грядущей войне. Инран хорошо знал, что Ларий стар. И всё же мастер надеялся, что почтенный посол или же его сыновья смогут отбыть в далёкие земли за подмогой. Но, после известий от Гиди, Инран понял: бездельничает в некогда легендарной семье лишь младший сын Тимбер. И этот юнец точно не подходит для серьёзной работы.
Чем дольше Гиди думал обо всём этом, тем сильнее болела голова. И вот, в очередной раз ему пришлось признаться себе: «Не мои то заботы! Два месяца шастал по равнинам, а дома пробыл лишь день! Жену обнять еле успел, и сразу же сюда, в эту вонючую долину! Пора и отдыхать!»
Гиди и вправду хотел просить у Инрана передышки хоть на пяток дней. Но не успел он заикнуться об отгуле, как мастер поручил ему спешить на поиски посла. Поэтому Гиди, прежде чем ступить за порог, пообещал жене: «На этот раз, не дольше двух седмиц!»
– Хватит! – засуетился Гиди, вскочил, отряхнул штаны от прилипших лиственничных иголочек и пошёл искать властелинчика.
Тот лежал на животе под раскидистым дубом и за чем-то наблюдал из своего укрытия. Когда подошёл человек, Тим приложил палец к губам, прося не шуметь. Гиди присел рядом.
– Слушай, – начал посол шёпотом, – времени у меня мало, так что скажи сразу, пойдёшь послом или нет!
Но Тимбер молча мотнул головой в сторону, предлагая посмотреть туда, где за деревьями блестела гладкая поверхность озера, озаряемая солнцем.
Гиди прильнул к земле, подался вперёд и глянул из убежища на склон, идущий к кромке воды. Там, в тени леса на старую берёзу падал одинокий луч света, пробившийся сквозь густые кроны. Вначале Гиди показалось, что это дым от костерка вяжет в воздухе чудные узоры, но потом посыльный различил в зыбкой пелене цветные очертания женщины. Прямо из берёзового ствола на склон вышла бестелесная дева, полупрозрачная и едва-различимая в лучах света.
– Свет во тьме! – шёпотом воскликнул Гиди. – Духи!
Бестелесная сущность насторожилась. В следующий миг Тимбер вскочил и выстрелили в неё из рогатки. Камешек пролетел сквозь цветную дымку, но как бы задел струи плотного воздуха и оставил прореху в образе дриады. Та, увидев нуониэля, метнулась в сторону, но прореха от попавшего камня начала разрастаться и вскоре увеличилась настолько, что единый силуэт распался на лоскутки дыма, которые постепенно исчезли в солнечных лучах. Нуониэль победоносно рассмеялся.
– Что это было? – удивился Гиди, выпрыгивая из убежища за нуониэлем и осторожно подходя к старой берёзе.
– Дриады! – не без брезгливости произнёс Тимбер. – Шастают здесь! Помоги-ка найти камень!
– Камень?
– Теперь веришь, что он волшебный? – спросил Тимбер. – Обычные дриад не берут! Нужен эниовин!
– Никогда не видел духов леса! – растерялся Гиди. – Но зачем стрелять?
– Поищи у воды, вдруг туда улетел, – попросил нуониэль, разглядывая траву.
– Ты убил её?
– Убил? – переспросил Тимбер, прервав свои поиски. – Прогнал! Это моя долина! Моё озеро! И лес! Нечего им тут!
– Но она же дух! Она даже ничего сделать тебе не может! Зачем ты навредил ей?
– Кто бы спрашивал! – заворчал Тимбер и снова взялся искать камень, пиная опавшие листья красными сапогами. – Вы люди только и ждёте, как бы нас из лесов выпереть и все деревья тут срубить! А стоит мне по дриаде зарядить разок, так тут же – все нуониэли плохие!
– Да ты просто обиженный мальчуган! – махнув рукой, спокойно ответил Гиди.
– Мне тридцать семь лет! – возмутился Тимбер.
– Брось! По людским меркам тебе не больше двадцати! Ты просто зол на весь мир непонятно за что. За то, что выперли из Школы? За болезнь отца? За то, что братья твои добились многого, а ты нет? А может быть нуониэльки, с которыми ты по кустам обнимался, бросили тебя, потому что поняли, какое ты ничтожество?
Тимбер не ответил. Он уже не искал свой глупый волшебный камушек, а просто стоял и смотрел на яркую поверхность озерца, виднеющуюся за деревьями.
– Этот Спешко сказал, что у тебя большое сердце, – продолжал Гиди. – Но мне кажется, что даже у простого старого слуги сердце больше, чем у тебя. Да что уж там! Я немало гадостей в жизни сделал, но и у меня сердце… Твари, да я бы не стал стрелять в духа! И ведь ты же знаешь ещё, что обычные камни им не вредят! То есть ты уже не первый раз палишь по ним! И это называется большое сердце?!
– Это неважно! – серьёзно ответил Тимбер.
– Нет важно!
– Нет! – резко крикнул Тимбер и обернулся; взгляд его горел ненавистью. – Если начнётся бойня с жителями равнин или с собакоголовыми обитателями болот кин, то ни моё сердце, ни твоё, ни этого рыбака – ничьё не будет иметь значения! Стрелам и мечам без разницы слуга перед ними или господин! Все мы сгинем!
– Да кто «мы»? – спросил Гиди. – Вот у меня жена и двое сыновей! А ты своих родственников и знать не знаешь! Сидишь тут и тихо их ненавидишь! Нету для тебя никаких «мы». Ты весь «я», весь в себе, в своих разочарованиях!
– Так и уходи отсюда! – закричал Тимбер. – Чего тебе ещё надобно от меня?
– А знаешь, я так и сделаю! Я напишу мастеру Инрану, что нашёл тебя и понял: ты не годишься в послы! Пусть сам думает, кого ещё озадачить можно! Я своё дело выполнил! А ты оставайся тут со своими камнями.
– Господин! – раздался вдруг голос Спешко.
Слуга поднялся от озерца и подошёл к Тимберу.
– Я нашёл, – сказал он и протянул нуониэлю ладонь, на которой лежал белёсый эниовин.
Гиди заметил, как Тимбер смутился и опустил взгляд.
– Оставь себе, – ответил рыбаку ветковолосый и побрёл в сторону пещеры.
Проходя мимо Гиди, он остановился и сказал:
– Меня не выгоняли из Школы! Я сам ушёл! Камушки эти волшебные, а я ни на кого не обижен. Насчёт эниовинов я тебе предоставил доказательства, и насчёт остального предоставлю! За море, говоришь, прогуляться? Эко дело! Мне это – пустяки! Сначала до портового городка Сарамэй, а там… Давай так: если ты возвращаешься в Школу, то нам первое время будет по пути; я успею тебя убедить – ты не прав во всём, насчёт меня.
Не дождавшись ответа Тимбер пошёл прочь.
– Одно я точно понял! – серьёзно заявил Гиди. Тимбер замешкал. – Охотник из тебя никчёмный.
Тимбер нахмурился, а потом хмыкнул и улыбнулся. Спешко внезапно загоготал, но тут же прикрыл рот обеими руками. Нуониэль это заметил, но сохранить серьёзность не сумел и сам залился добрым смехом. «Мальчишка», – подумал Гиди, и, улыбнувшись, побрёл следом за ветковолосым отшельником.
Глава 2 «Выпавшие самоцветы»
Гиди сидел у очага и разглядывал своды пещеры. Неровный каменный потолок рассекала пополам гладкая плита, совершенно иной чем гора породы. Влажные от вечернего холода камни блестели в свете костра беспорядочными точками оранжевых отблесков. Гладкая плита напротив, струилась ровными полосками стекающих капель, делящих рукотворный монолит на сотни одинаковых выемок. В части маленьких углублений, в основном в углах и по краям, сидели разноцветные камешки, тускло сияющие каждый своим оттенком. В центре всё осыпалось, и уже невозможно было понять, что же изображено на этой древней мозаике.
Посыльный Агидаль Инранов уже заметил, что отшельник с одной стороны совершенно безалаберный, а с другой, скрупулёзен до тошноты. В пещере царил полный бардак, но вот выпавшие из мозаики самоцветы нуониэль разложил по кучкам в соответствии с их цветом и размером. На большой каменной поверхности, заменяющей рабочий стол, лежала кипа пергаментов, на которых угольными карандашами были намечены схемы сбора мозаики и кое-какие эскизы.
Гиди отпил воды из кожаного бурдюка, стряхнул с пальцев крошки съеденного хлеба и поднялся. Тимбер сновал по пещере и суетливо выбирал, чем же заполнить походную суму. Посыльный подошёл к каменному столу и начал рассматривать самоцветы, листать пергаменты. На некоторых листах рисунки не имели никакого смысла. В двух или трёх изображениях посыльный различил силуэты людей и каких-то построек. Однако всё это выглядело странно и непривычно.
– Ты веришь в великанов? – спросил Гиди, попробовав собрать из нескольких самоцветов простенький рисунок.
– Читал кое-что об Эре Тумана, – ответил Тим, не отвлекаясь от сборов.
– Удивительно! Их искусство пережило века.
– Тысячелетия, – буркнул нуониэль.
– Если мы вставим все самоцветы на правильные места, сможем ли понять изображённое?
Тимбер фыркнул. Гиди оставил самоцветы с эскизами и подошёл к стеллажу. Он взял в руку увесистую кипу пергаментов, перевязанных бечёвкой и потащил к очагу. Там он поднёс к пламени один из исписанных листов, чтобы в свете огня лучше видеть текст.
– Маленький круглый камешек цвета бурого медведя лежит тут же у кочки с тремя колосками, – начал читать Гиди вслух.
Нуониэль подскочил к человеку.
– Не тронь! – нахмурился отшельник, выхватив пергамент из рук чтеца.
– Что это за писанина? – удивился Гиди и взял следующий из кипы. – Правее лежит выцветшая палочка с двумя сучками…
Не успел он дочитать предложение, как Тимбер забрал у него и этот, а затем и всю папку.
– Не твоё! – рассердился нуониэль, аккуратно всё сложил и завернул в кулёк из тонкой кожи.
– Похоже на какое-то задание для учеников, – предположил Гиди.
– Читать чужое – подло!
– Тексты пишут, чтобы их читали! – не унимался Гиди.
– Не эти!
– Хочешь сказать, что исписал гору пергаментов, за так?
– Слуга не должен докучать господину! – надменно заявил Тимбер.
– Бе-бе-бе! – пританцовывая выдал Гиди. – Ты мне зубы не заговоришь! А ну рассказывай, что это за белиберда, а не то я сам что-нибудь у себя в голове придумаю на счёт тебя и стану всем рассказывать!
Тимбер сунул аккуратно перевязанный кулёк с пергаментами в подорожную суму, закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– В Школе нам задали это на первых уроках, – объяснил он. – И хоть я ушёл, но практиковать учение не бросил.
– Похвально, – еле-сдерживая смех сказал Гиди. – И ты исписал пуд пергаментов! Поди, каждый камешек в Долине отметил?
– В этой стопке берег реки у рыбацкого домика, – гордо объяснил Тимбер.
– Ого! Ты явно не из тех хронистов, кто ограничиваются поверхностными описаниями. А не проще ли нарисовать карту, как это делают нормальные картографы?
– Не доучился, – спокойно ответил нуониэль. – К тому же, слова гораздо ярче, нежели убогие картинки!
– Зачем поступать на класс картографии, если считаешь карты убогими картинками?! – пожал плечами Гиди и снова бухнулся греться к очагу.
– Зачем служить господину, если считаешь себя свободным? – пробубнил Тимбер.
Гиди хмыкнул и махнул на нуониэля рукой. Посыльный жутко устал: встретиться с нуониэлем он планировал ещё вчера вечером, но сильно заплутал по пути от деревни и заночевал где-то в долине так и не дойдя до пещеры. И лишь проснувшись на следующий день ни свет ни заря, он двинулся в путь и нашёл убежище Тимбера ещё до того, как тот проснулся. И вот, после долгого дня, голова уже плохо соображала, тело не слушалось, но воспалённое сознание всё никак не могло уняться.
Гиди растянулся на лежанке, укрылся несвежим одеялом, которых у хозяина пещеры нашлось в избытке, и постарался заснуть. Но даже когда было глубоко за полночь, посыльный Агидаль не провалился в забытьё: Тимбер так шуршал, собираясь в долгий путь, что отключиться не смог бы и пьяный дикарь, тайком пробравшийся в трактирный погреб и осушивший бочку квасной браги. Ветковолосый ворошил пергаменты, шелестел соломой, копался в тряпье и звенел какими-то склянками. Всё же, Агидаль заметил, что Тим старался двигаться как можно тише, будто не желал будить гостя. Правда, от этого усердия, все аккуратные действия разрезали тишину такими едва-слышимыми нотками, что уж лучше бы нуониэль гремел вещами во всю; глядишь, так и заснуть было бы легче.
Агидаль слушал возню и думал до тех пор, пока не осознавал, что уже спит. И каждый раз, как понимал, что забылся, посыльный вздрагивал и в ужасе открывал глаза. В одно из таких пробуждений, Гиди понял, что Тимбер спит, огни в очагах превратились в угли, покрытые лепестками серого пепла, а пещера стала совсем тёмной, холодной и безжизненной. Агидаль Инранов свернулся калачиком и подумал о той огромной горе, которая сейчас нависает над ним. Гигантский камень, холодный и мёртвый окружал его – маленького человека. Гиди показался самому себе не более чем тёплой капелькой жизни, сокрытой в бесконечной толще горной породы. Посыльному Школы не привыкать устраиваться на ночлег в неуютных местах, но Гиди всегда находил успокоение либо в мерцании голубых звёзд над головой, либо в едва-ощутимом дыхании земли под лежанкой. Тут, в пещере, не было ни звёзд, ни земли, ни даже древесных корней, в которых хоть и неудобно спать, но всё же спокойно и как-то по-родному. Каждый раз, как Гиди засыпал, каменная оболочка пещеры пробиралась в его сон и наводила страх. Гиди боялся, хотел куда-то убежать и даже пытался проснуться, но уже не мог. Он застрял где-то внутри камня и оказался совершенно обездвижен. «Я должен проснуться, – всё твердил он себе. – Надо проснуться!»
Гиди ахнул и вскочил с лежанки. Светлело. Утренний туман украдкой пробрался в пещеру и заволок всё свежей влагой.
Голова раскалывалась: от морозного утреннего воздуха появились сопли, а в горле першило. «Немудрено тут заболеть», – подумал Гиди и глянул на отшельника. Тот безмятежно спал в углу, зарывшись в старые одеяла. Лишь прядь его веточек небрежно лежала на тёмном каменном полу.
Посыльный поднялся и сел на колоду у стола. Он присмотрелся к нуониэлю. Лицо Тимбера было молодым и немного худым. Крупные скулы и заострённый подбородок придавали чертам строгость. Жидкая бородка и брови, как у всех нуониэлей по осени, пожелтели. «Если он побреется, то будет иметь успех у женщин», – заметил про себя Гиди, который к своим сорока двум годам прекрасно разбирался в предпочтениях дам.
Сколько ни смотрел он на Тимбера, всё не мог понять, как тот умудрился прожить в столь неуютном месте полтора года.
«Надо проснуться!» – вновь пронеслось у него в голове.
Выйдя прочь, Гиди глянул на бочку с водой, где Тим прошлым утром умывался. И хоть тогда Гиди показалось странным окунать голову в ледяную воду, теперь что-то так и подмывало его сделать так же. И он сделал. На удивление, головная боль отступила. Гиди вытер волосы и принялся разводить костёр. Как только от ветоши потянуло дымком, на душе стало хорошо: мир вновь превратился в бесконечное приключение. Захотелось спланировать маршрут, придумать, где срезать путь, помечтать о встрече с женой и сыновьями!
– Не меньше дюжины дней! – пригрозил Гиди костру. – Да-да, мастер Инран! Я порядочный отдых желаю! Два месяца вдали от дома, а потом поход в эту клятую долину! Мало того, что пришлось забраться в самую дальнюю деревушку, так выяснилось, что ещё день топать до какой-то там пещеры!
Тимбера посыльный будил пинками. Молодой нуониэль еле продрал глаза. Он долго мялся, ворчал, но всё же выбрался из кучи одеял и снова взялся за сборы. Гиди успел поесть, согреться и приготовиться в путь, а Тим всё медлил.
– Если не перестанешь собираться, никуда не уйдёшь! – сказал Агидаль, стоя у входа в пещеру.
Тимбер судорожно хватал разные вещи, совал их в сумку, потом снова доставал и возвращал на стеллаж, не обращая внимания на призыв товарища.
– Решайся, властелинчик! – окликнул его ещё раз Гиди и даже протянул отшельнику руку.
Тимбер замер и, потупив взгляд, уставился на ладонь посыльного. Ветковолосый нахмурился, фыркнул, пробубнил что-то себе под нос на ланнийском, живо завязал суму и, не подавая руки, вышел на свет.
– Завтраки я не подаю! – пошутил Гиди, кивнув на костерок, где на хворостинке грелся последний кусочек хлеба.
– Успеется! – отмахнулся нуониэль и пошёл прочь от пещеры.
Гиди пожал плечами и зашагал следом. Они шли чуть дольше минуты, а потом Тимбер взял резко влево.
– Нам туда! – заявил посыльный и указал на тропинку, ведущую на запад.
– Нет, – ответил Тимбер не останавливаясь.
– Я пришёл этой дорогой! – настаивал Гиди.
– Мы пойдём сюда, – не уступал нуониэль.
– Я старше! Идём как я скажу!
– Это моя долина! Я лучше знаю!
– Может, ты у нас картограф, который закончил Школу? – язвительно спросил Гиди.
– А ты, может быть, непутёвый дуралей? Припёрся к моей пещере рано утром! Значит, из деревни вышел под вечер и шёл всю ночь. Не очень-то верится! Значит, из деревни вышел утром и за день досюда не дошёл. Выходит, заблудился!
– Я первый раз в эти края попал и путь нашёл за короткое время!
– Ты ещё золото начни брать за то, что такой умный!
– Скажи пожалуйста! – уткнул руки в боки Гиди. – Гений путешествий, живущий под камнем! Да ты же идёшь в противоположную сторону от деревни!
– Господин волен сам выбирать путь! – нахмурился нуониэль.
Гиди кинулся на нуониэля и схватил его за веточки.
– Я тебе покажу господина! – кряхтел он, таская Тимбера за ветки, пока тот рычал и отбивался от взбесившегося.
– Отстань, тварь! – вопил нуониэль.
– Юнец паршивый! – не унимался посыльный. – Сказано мне, доставить тебя, значит доставлю! А если надо, то и ремня дам.
Они бухнулись на тропинку и стали мутузить друг друга, катаясь по влажным лиственничным иголочкам. Минуты через две оба выбелись из сил и расползлись чтобы отдышаться.
– Если идти на полдень, – задыхаясь сказал Тимбер, – то до реки не больше часа пути. А там можно у Спешко лодку взять. По течению в деревню попадём к обеду.
– Так бы и сказал! – злобно фыркнул Гиди, поднимаясь из грязи и вытирая нос.
– Перед слугами не отчитываюсь! – прошипел нуониэль, тоже встав на ноги.
– Пойди ещё старшим братишкам пожалуйся!
Тимбер не ответил. Он лишь ещё сильнее нахмурился, а потом резко бросился на Гиди и снова повалил того на влажную тропинку.
День выдался прохладным. Лишь изредка появлялось солнце и согревало косыми лучами остывшую долину. Ветер быстро гнал облака, то и дело принося неприятный мелкий дождь.
У рыбацкой хижины на левом берегу реки трудился Спешко; он ставил ловушки в токах мелководья, журчащего среди крупных тёмных валунов. Рыба шла плохо, и старик уже начинал подумывать о том, чтобы пойти ставить силки на зайца. Вдруг рыбак увидел, как с правого берега по камням к нему пробираются двое. Он тут же узнал юного господина Тимбера Линггера и посыльного из Школы. Рыбак ничего не знал ни о господских делах, ни о Школе. Он знал только долину, реку и рыбу. А ещё он встревожился, увидев грязную и мокрую одежду путешественников.
Пока юный господин и его спутник обсыхали в хижине, Спешко приготовил лодку для отплытия в деревню. Его жена накормила гостей тёплой ухой и собрала в дорогу узелок сушёного мяса. Тимбер отблагодарил крестьян глубоким поклоном, что удивило Гиди. Посыльный, сев на вёсла, целый час молча грёб.
– Эй! – обратился к нему Тимбер, намекая на то, что пора бы поменяться.
Гиди уступил место гребца и уселся на корму.
– Разве господам к лицу катать на лодочках челядь? – спросил посыльный.
– Я заметил, что, когда люди не работают, они начинают задавать неуместные вопросы, – ответил Тим.
– Для вас нуониэлей все вопросы неуместные!
– Отнюдь! – поднял свою желтоватую бровь нуониэль. – Просто у тебя нет воображения.
– Хочешь сказать, есть вопросы, на которые ты не станешь дуть щёки, прикидываться самым важным дубком в мире, а просто ответишь?
Тимбер улыбнулся. Гиди прищурился и стал думать.
– Тебя зовут Тимбер Линггер, – начал Агидаль – Эта река называется Лингерия, а долина – Линггерийская. И это странно! Ведь вы все тут вроде как с ума сходите по лиственницам. Они здесь повсюду растут! В том числе из господских голов. Я сносно говорю по-ланнийски, и знаю, что лиственница будет lari. Это совсем другое слово! Так откуда названия реки и долины? И почему у тебя такое имя?
– Давным-давно в здешних краях поселился герой по имени Лингг, – помолчав, ответил Тим, мерно работая вёслами. – Отсюда и названия. Мне с братьями дали семейное имя в его честь.
– Не часто отец даёт сыновьям чужие семейные имена…
– Наш род – потомки Дисидора, – ответил Тимбер. – Поэтому семейное имя наше Дисидуарии. Свет знает, что было на уме папаши, когда он решил назвать нас в честь древнего героя! Может, хотел крепче связать наш род с этим местом?
– А что с твоим первым именем? – спросил Гиди. – Почему Тимбер?
– Это не лучший вопрос, – серьёзно ответил нуониэль.
– Что же в нём дурного?! – удивился Агидаль.
– Можешь звать меня коротким именем Тим, – ответил ветковолосый и налёг на вёсла так, что Гиди понял: больше об этом говорить нет смысла.
Потребовалось несколько часов, чтобы достигнуть самого отдалённого поселения Линггерийской Долины – деревни Сихоти. Не более десятка домов жались друг к дружке у левого берега реки. Среди построек ещё оставались те традиционные нуониэльские трёхстенные домики. В древности нуониэли не ставили одну из стен жилища, чтобы оставаться ближе к своему любимому лесу. В те времена нуониэли славились крепчайшим здоровьем, которому нипочём холодный ветер и мороз. Но время шло, и практичность человеческих изб, полностью закрытых от непогоды, осознали и ветковолосые. И всё же, в каждом поселении до сих пор жили семьи, предпочитающие трёхстенки, пусть и не круглый год.
Лодка путников прошла под обветшалым каменным мостом и пристала к пологому берегу, где отдыхали несколько перевёрнутых рыбацких плоскодонок. Не успели они ступить на берег и подтащить лодку, чтобы её не унесло течением, как к ним подбежал человек. Этот старичок в одежде из серой мешковины и в драных лаптях, начал махать руками от радости: вернулся маленький хозяин.
– Господин Тимбер, – шепелявил он своим беззубым ртом, – Как славно, что господин Агидаль вас нашёл! Светлый день!
И он отвесил нуониэлю сразу три поклона. Затем он кинулся к поклаже и взвалил на свои худые плечи все пожитки Тимбера.
– Комната ваша убрана! Ждали ведь! – радовался старичок, ступая от реки к серым домикам.
– Ты не спеши, Сива, – окликнул его Тим, продолжавший стоять у воды. – Я вещи возьму и уйду.
– Ну уж нет, брат! – возразил Гиди. – Сегодня мы тут ночуем.
– Помнится, ты спешил к жене, – заметил Тим.
– Да часа через четыре стемнеет! – сказал посыльный. – А ещё здесь время пойдёт.
– Успеем! – отмахнулся Тим.
Тут старичок Сива подпрыгнул, хлопнул себя по бокам и подскочил к путникам.
– Забыл я, старый огузок! – выругался он, обращаясь к посыльному. – Вам, господин Агидаль, письмо из Шоли, от мастера.
Старичок взвалил подорожную суму господина на плечо и спешно, чуть ли не бегом, заторопился куда-то к домам.
– Ероха, господин из Шоли воротился! – кричал он кому-то. – Ероха, кажи цидульку!
Путники подошли к главному дому селения: большому двухэтажному срубу, брёвна которого от старости стали серыми и лощёными, словно крашеные серебром.
– Отец там? – поинтересовался у Сивы нуониэль.
– Хех! – усмехнулся тот. – Спят сейчас. Я разбужу!
– Нет! – приказал Тим и вошёл в избу.
Агидаль прошёл следом. Миновав сени, он оказался в просторной комнате с высоким потолком. В углах размещались массивные несущие брёвна, на которых держалась кровля. Эти почти рыжие от щедрой промазки колонны своими резными узорами рассказывали историю Линггерийской Долины от самого основания. Гиди уже много раз видел такие рисунки. Примитивные изображения выполняли кончиком меча в день установки, танцуя под барабанный бой. Главе дома приходилось и плясать, и взмахивать острым оружием так, чтобы вывести сносный рисунок, который потом десятилетиями будет украшать помещение. Этого Гиди в нуониэлях не понимал: дотошность в ритуалах и пренебрежение ежедневными делами.
Тим сел за длинный стол посреди комнаты. Нуониэль медленно оглядел печь, кухонную утварь, стулья с высокими спинками, скамьи у оконец и старые выцветшие хоругви под сводом. Материя так запылилась, что стало невозможным различить изображенное на знамёнах.
В сенях что-то упало, а потом в залу ввалился паренёк, в таком же бедном рубище, как и у Сивы: это был Ероха.
– Несите Свет, господин! – выпалил он и протянул Агидалю крошечный свёрток пергамента. – Ваша цидулька из Шоли!
Гиди подошёл к окну и стал читать.
– Какое сегодня? – обратился он невесть к кому закончив изучать послание, и сев за один из свободных стульев с высокими спинками. – Шестнадцатое грязника. Через четыре дня из Сарамэй отходит последняя ладья на полночь. Следующая будет только весной, а это слишком поздно. Ты, Тимбер, должен успеть на эту. Мастер пишет, что распорядился о приготовлениях. В портовом городке тебе передадут всё необходимое.
Тим протянул руку, и Гиди передал ему записку мастера Инрана.
– Он хочет, чтобы ты проводил меня до ладьи, – сказал Тимбер.
– Мне это крюк в два дня! – нахмурился Агидаль.
– Тебе необязательно идти со мной до Сарамэй, – вернув записку, заметил Тим.
– Если я и пойду, то это будет стоить уже не дюжину дней вольницы, а три седмицы! – потрясая указательным пальцем над столом, твёрдо заявил Гиди. – Да, да! Инрану не отделаться жалкой дюжиной! Вернусь – лягу на печь и буду спать до полудня! И пусть он пляшет вокруг меня до посинения – никуда не пойду!
– Времени мало, – встав, сказал Тим. – Ероха, пусть Сива соберёт на стол!
– Понадобятся кони, – заметил Гиди, но Тим уже вышел в сени и, отворив там другую дверь, стал тихо подниматься на второй этаж в свою спальню.
Агидаль попросил у Ерохи чернил и взялся писать ответ Инрану. Сива сновал по дому, таская к столу снедь и напитки. Пару раз он заглядывал и в комнату хозяина дома, где тот лежал на большой кровати, не вставая уже многие месяцы.
Выйдя в очередной раз из опочивальни Лария Дисидуария, Сива как-то подозрительно долго мялся возле стола, за которым Гиди заканчивал письмо.
– Господин проснулись, – начал Сива. – Спрашивают, тут ли сын их; говорить желают. Не затруднит ли вас, господин Агидаль, передать господину Тимберу, что их отец…
– Отчего бы тебе самому не пойти?
Сива почесал затылок, потом опустил глаза и стал мять жёсткими натруженными руками льняное кухонное полотенце.
– Батюшки Свет! – воскликнул он, хлопнув себя по ногам и рванув к окошку. – Ероха баню затеял! – глядя в окошко, прокряхтел Сива. – С огнивом-то малец не хитёр! Запалит поди!
И Сива метнулся вон на двор. Гиди тихонько выругался, крепко завязал записку тонкой бечёвкой и пошёл к молодому нуониэлю.
Поднявшись по лестнице, Агидаль оказался в тёмном коридорчике с четырьмя дверьми. Одна из них была приотворена. Гиди легонько толкнул старую смолёную дверь: Тим сидел на кровати в окружении разбросанных вещей.
– Отец зовёт, – сказал Гиди, но ответа не последовало. – Нам надо перекусить и отдохнуть. Сегодня точно ночуем здесь. Так что не убежать тебе от старика.
– Я и не убегаю, – ответил Тим, не оборачиваясь.
– Заметно! – ухмыльнулся Гиди.
– Что может понять посыльный?! – насупился Тимбер.
– Тут и понимать нечего! – буркнул в ответ Гиди. – Все по молодости думают, что не станут такими, как родители. Это проходит.
Тим медленно обернулся, и Агидаль увидел с каким остервенением нуониэль на него смотрит. Юный господин поднялся, окинул взором беспорядок и неспешно вышел в коридорчик. Места было мало, поэтому Тимбер стоял совсем близко к Гиди; они оказались одного роста, и их носы почти соприкоснулись.
– Если бы у меня имелись корни, – прошептал Тим, – я бы стал просто деревом.
Нуониэль посмотрел на посыльного таким хищным взглядом, что Агидалю первый раз за всё время знакомства с Тимбером, стало по-настоящему страшно. Но ничего плохого не случилось: юнец спустился в сени. Агидаль немного подождал, а потом и сам направился вниз по скрипучим ступеням. Оказавшись в зале, Гиди увидел, что Тим стоит перед дверью в отцовскую одрину и не решается войти.
– Только не говори ничего пресного! – пробубнил Тим.
– Пресного?! – поднял брови Агидаль. – «Правильное место для сына – подле отца, если тот при смерти», – так достаточно пресно?
– Я не стану указывать обычному посыльному на его место, – горделиво ответил Тимбер. – Пусть он и думает, что ему ясна общая картина происходящего.
Юный нуониэль вошёл в спальню. Тусклый свет, едва просачивающийся сквозь рыбий паюс на узеньких оконцах, косым лучом падал на высокую кровать, где на белых перинах возлежал старый Ларий Дисидуарий, выпускник Школы класса картографии, головной посол на полночь и дважды консул Школьного Совета Мастеров. Его длинные веточки ниспадали до самого пола. Вокруг одра на полу всюду россыпью стелились жёлтые лиственничные иголочки. На самих веточках старого нуониэля этих иголок почти не осталось. И не потому, что была осень, а потому что уже пришло время.
– Неси Свет сквозь Тьму, маленький Тим, – не без усилия произнёс Ларий, чуть поднимая руку, пытаясь коснуться сына.
– Светлый день, – пробубнил Тимбер.
– Правильно отвечать на древнее приветствие, учат на первых занятиях, – сказал Ларий. – Но ты до сих пор упрям, словно малыш.
Тим не отвечая сел на стул рядом с кроватью и взял отца за руку.
– Тимбер… – мечтательно прошептал старик. – Ты ведь знаешь, почему мы тебя так назвали!
– Конечно знаю, – сухо ответил сын.
– Пригласи своего друга, – попросил Ларий.
– Он не друг, а слуга.
Старый нуониэль не стал возражать. Однако безмолвие не оставляло сыну выбора, поэтому уже через минуту в комнату вошёл Гиди. Тимбер представил его, как Агидаля, посыльного мастера Инрана и снова сел к кровати.
– Мой первенец рос молчаливым и задумчивым, – заговорил старый нуониэль, закрыв глаза и крепко сжимая руку Тима, будто страшась, что сын вскочит и выйдет вон. – Второй казался нам юрким, быстрым и ловким. Самый младший лицом вышел в мать. И так схож он был с моей Лариэной, что дивилась вся Долина! Всё путали его с девочкой! «Где же там наша Тимберия?» – вопрошали домочадцы, потеряв младшего сынишку. Известен ли тебе, Агидаль, помин о принцессе Тимберии?
– Я много раз слышал эту сказку будучи ребёнком, – ответил Гиди.
– Она была прекрасной девушкой! – улыбнулся Ларий. – Даром, что замёрзла насмерть… Одна…
Старик замолчал. Молодым показалось, что он спит, но тут Ларий открыл глаза:
– Как вернёшься в Шоли, Агидаль, передай Инрану, что если помрёт раньше меня – будет должен бочку мёда! Теперь, оставь меня с моим драгоценным. Пусть он хоть немного побудет на том месте, где ему до?лжно быть.
Гиди покинул одрину и сел за заставленные яствами стол. Но кушать ему совсем не хотелось. По правде сказать, посыльный не находил себе места. «Да и где это место? – подумал он. – Я вроде бы и не слуга, как прочие люди, но и далеко не господин! А этот Тим? Он вот-вот станет послом! Но какой же он посол, если и Школу не закончил? Застрял где-то посередине, прямо как я».
Посыльный Агидаль резко встряхнул головой, наполнил кружку свежим квасом и осушил её в один присест. «Эта Линггерийская Долина навивает скверные мысли! – заключил он, осматривая стол на предмет чего-то особенно вкусного. – На самом деле всё проще, чем кажется: моё место дома с семьёй! Семь дней! Семь дней пути и заслуженный отдых. И не меньше трёх седмиц!»
Глава 3 «Раскалённый»
В дверь тихонько постучали. Тим раскрыл глаза, сел на постель и спешно ответил, что не спит. До утра оставалось несколько часов: ночное небо, затянуло тучами, подёрнутыми тонким отблеском полной луны; дождик то накрапывал, то снова затихал.
Тим вытащил из подорожной сумы огниво. Он разложил трут на столике у кровати, выбил пламя и затеплил сплетённый из травяных стеблей фитиль жировой горелки. Потом молодой нуониэль спрятал огниво в суму, проверил меч брата, ножны, запасные красные сапоги, второй пыльник с капюшоном и остальные мелочи. Тим тщательно осмотрел свёрток своих исписанных пергаментов на предмет щелей и дырочек, дабы ценные записи случайно не промокли в пути. Подумав, Тим переложил мешочек с двумя волшебными камешками из заплечной сумы в потайной карман на внутренней стороне туники. «Глупо было отдавать эниовин Спешко», – укорил себя Тимбер. «А может, ещё один тут оставить? Или отдать Агидалю, когда расстанемся в Сарамэй? Хотя, зачем королобому эниовин? Странные мысли!»
И Тимбер похватал своё добро и вышел из комнаты, тихонько затворив дверь. Агидаль и Сива ждали на крыльце. У старого слуги с собой был какой-то мешочек и горящий стеклянный фонарь, по которому звонко стучали дождевые капли.
– Ох, ненастье, негода! – причитал слуга, шлёпая босиком по размытой тропе к берегу. А там, впереди, за полуголыми осенними кустами поблёскивал фонарь Ерохи, готовившего лодку.
Когда путники подошли, молодой слуга выдал им дождевики из толстой, пропитанной жиром кожи. Тим, одетый в тунику и в свой пыльник, сразу радостно нацепил ещё одно тяжёлое одеяние.
– Экий ты ясный! – заметив улыбку на лице нуониэля, сказал Гиди. – Ну погоди денёк-другой: будет тебе сладкое житьё странников!
Тим нахмурился и не ответил. Слуги загрузили пожитки, помогли господину и посыльному ступить в лодку, отдали им мешочек со снедью и фонарь. Баграми они оттолкнули судёнышко в течение.
Неказистую рыбацкую скорлупку понесло влево. Гиди налёг на вёсла и стал выходить на середину реки. В окружавшей тьме лишь одинокий фонарь старика Сивы зыбко трепетал на берегу. Неровное отражение жёлтого пятнышка на воде колебалось от дождя и ветреной ряби. Тим не отрываясь глядел на точку света, пока не заметил, как она зашевелилась и постепенно исчезла за кустами: очевидно крестьяне ушли дальше спать.
Тим фыркнул и съёжился на кормовом сиденье. Гиди мерно работал вёслами.
– Как бы в берег не ткнуться, – произнёс посыльный.
Поставив фонарь себе под ноги, чтобы свет не мешал вглядываться во мрак, Тим стал следить за курсом. Глаза постепенно привыкали к темноте. Один раз Тим почувствовал, что справа нарастает что-то огромное: это лодку, по выходу из излучины, отнесло к берегу, над которым нависли старые ивы. Гиди поднял левое весло и резко сработал правым. Скорлупку накренило, и Тиму пришлось схватиться за борта.
– Ты дождь слушай! – посоветовал Агидаль. – Он по листьям иным звуком бьёт.
Тим внял совету. Несколько раз выпал случай поправить Гиди, и избежать столкновения с берегом. А вскоре за спиной Тимбера стало заниматься утро.
– Светлый день! – произнёс Гиди. – Заждались! Устал я.
Они поменялись, и теперь нуониэль, будучи полным сил, налёг на вёсла. Агидаль погасил фонарь и сел на дно, облокотившись на борт, чтобы снять напряжение со спины.
– Поди, привык к темноте? – спросил Агидаль, оглядываясь на светлеющее небо.
– В пещере чаще думаешь не о чудовищах во тьме, а о том, что камни упадут и всё завалят, – ответил Тим.
– Ерунда! – отмахнулся Гиди.
– Согласен, но как только начнёшь об этом размышлять, уже ничего иного бояться не станешь.
– Боишься стать лепёшкой?
– В мире полно более пугающих вещей, – спокойно ответил Тимбер.
– Так чего же боится нуониэль Тимбер Линггер, будущий посол на полночь?
Тим пожал плечами и задумался, а через некоторое время сказал:
– Война – весьма страшная штука.
– Война! – удивился Гиди. – Брось! Страшиться войны – удел стариков! Молодёжь хлебом не корми, дай только ратным делом заняться!
– Я много читал о войне, – как бы между прочим заметил Тимбер.
– Например?
– Не думаю, что ты знаешь этот труд. Он называется «Война Золотой Ольхи».
– А ещё? – не отставал Гиди, но Тим замешкал. – Постой, так ты читал только одну книгу о войне?
– Я читал её снова и снова, – со всей серьёзностью пояснил Тим.
– Кажется, я начинаю понимать, – почесав подбородок, сказал Гиди. – Ты исписал целую кипу пергаментов, повторяя задание, которое выполнял на первом году обучения. А ещё ты без устали перечитываешь книжку, с которой, скорее всего, тоже ознакомился в Школе. Ты как бы продолжаешь учиться, но выполняя лишь то, что уже делал, потому что не знаешь, что стали задавать ученикам после того, как тебя выгнали!
– Я сам ушёл! – поправил Тим.
– А что ещё ты делал тысячу раз? – загорелся вдруг Гиди, и даже поднялся со дна на кормовое сиденье.
– Больше всего, я практиковал общение, лишённое бессмысленных вопросов.
Гиди понял намёк, фыркнул и потёр замерзающие руки: дождь прекратился, ветер стих, а от воды вставал туман.
– И всё же, – снова заговорил Тим, приковав всё внимание собеседника. – Иногда меня волнует: как молодые становятся старыми занудами вроде тебя?
– Вроде меня? – воскликнул Агидаль. – Мне сорок два! Ты всего на пяток зим моложе!
– По людским меркам мне не больше двадцати, – ответил нуониэль. – К тому же первые десять зим жизни я вообще не понимал, что происходит вокруг.
– В таком случае ты не очень-то отстаёшь от меня! В тридцать я сам многое не помнил из своего первого десятка лет. В сорок, мне стало казаться, что я не помню уже и второй десяток! Теперь гадаю: что же будет в пятьдесят!
– Если доживёшь, – с безразличием заметил Тим.
Гиди не ответил; посыльному почудилось, что нуониэль снова подтрунивает над ним – над человеком, кто лишён благословения лесов на длительную жизнь. И всё же, в тоне Тимбера отсутствовала злоба. К тому же, истинность его слов нельзя оспорить: кто знает, хватит ли жизненных сил у Агидаля Инранова, чтобы полвека коптить воздух?
– И то верно! – засмеялся посыльный, – Если доживу! А представь, сколько годов жизни ты забудешь, если протянешь до двухсот!
Тим рассмеялся и заметил, что неплохо было бы в таком случае начать вести дневник.
– А я знаю, что ещё ты делал по многу раз! – вновь заговорил Гиди. – И начал ты это тоже в Школе! Не догадываешься?
Тимбер свёл брови.
– Девчонки! – загоготал Агидаль.
Тим сделал вид, что не понимает, о чём толкует его спутник, но Гиди не отставал.
– Да, да! Тебя ведь выперли за то, что ты кутил с милашками прямо в Школе! Я не верю, что такой повеса, как ты, остановился после того, как тебя перестали допускать к урокам! Бьюсь об заклад, что до ухода в эту пещеру, ты навёл шороху окрест!
– Отчего всем так любопытна эта глупая история? – недоумевал Тим, начавший терять душевное равновесие.
– Что может быть более волнительно, чем союз двух начал! – пожал плечами Гиди.
– Ничего волнительного! Особенно, когда родители подыскали тебе невесту задолго до твоего совершеннолетия. Эти школьные интрижки не больше чем юношеское желание поступить наперекор семье.
– Святые духи! Ты говоришь, как взрослый! – удивился Гиди.
– Так мне же тридцать семь! – подмигнул ему Тим.
– Значит, у тебя ничего серьёзного не было ни с одной из тех школьных девиц?
– Не слишком ли жаркое любопытство дамскими делами у того, кто давно женат? – спросил Тим. – Тебе стоило бы рассказать мне о своей семье.
– Она откуда-то из Цивелиса, – заулыбался Агидаль. – Мы повстречались в Салионе, в одной из тамошних деревушек. Она служила у ивовых господ. Её зовут Древа. После пожара, мастер Инран позволил нам жить в старом деревянном переходе над воротами Школы.
– Да-да! – припомнил Тим. – Массивный каменный вход в школьные рощи: ворота без стен! Никогда не думал, что в дощатой надстройке наверху кто-то живёт.
– О лучшем жилище молодая невеста и мечтать не могла! Да и я ей пришёлся по нраву. Младшего нашего звать Умай, а первенца Радей: два юрких парнишки. Вот так мы и живём! В домике над воротами. Такое всё наше богатство!
Гиди отчего-то смолк и приуныл.
Лодка тем временем неслась по течению среди плотного тумана, за которым не было видать ни левого, ни правого берега. Вскоре стало совсем светло и вязкая дымка пошла на убыль. К десяти часам путники подошли к мосту у селения Овраги. В этой деревне ни Тим, ни Гиди не захотели сходить на берег: не так сильно они и устали, да и перекусить можно было прямо в лодке, не сбавляя хода. Гиди развязал мешочек, что Сива собрал им в путь, и принялся жевать сушёную рыбу, заедая варёной брюквой. Во время трапезы он разглядывал с реки стены круглых хижин из плотного, плетённого тростника. Тут жили люди, занятые на всех полях долины, подёнщики и прочая беднота. Управляли деревней нуониэли из рода Нуари.
– Не самые открытые нуониэ, – заметил Тим, кивая в сторону селения. – Большинство живут глубоко в лесах. В самих Оврагах не встретишь больше двух-трёх ветковолосых.
– Не помню, чтобы я вообще видел Нуари, – сказал Гиди.
– Коль встретил – запомнил бы. У них иголочки чёрного цвета. Что летом, что осенью. Да и зарубили бы они тебя сразу: у них старые принципы.
Подул ветерок, и водная гладь пошла рябью. Солнце то выглядывало из-за перистых облаков, то снова пряталось, скупо делясь остатками тепла. В тени туч путники сразу чувствовали, как на самом деле зябко в конце грязника – второго месяца осени.
В полдень подошли к Лариодай. Местные гордо звали это селение городком. Гиди же, бывавший в настоящих городах людей на Равнинах, не находил в здешнем скоплении домиков большого отличия от тех же Оврагов или от Сихоти. И всё же тут, под кронами исполинских старых лиственниц, и впрямь кипела какая-никакая жизнь и торговля.
Путники пришвартовали свою лодочку рядом с прочими и поднялись по каменной дорожке от берега на главную улицу.
Деревьев-гигантов всего было пять. Росли они рядом, а Лариодай ютилась будто бы окружённая толстенными стволами.
– Попасть вглубь долины невозможно, не пройдя Лариодай, – сказал Тим, когда они поравнялись с первыми аккуратными, низенькими заборчиками из струганых досок.
– Несомненно, – ответил Гиди, разглядывая ярко-жёлтые иголочки карликовых лиственниц, которые росли повсюду, облагораживая дворики и сады жителей. – Я останавливался в гостевом доме. Кормят отвратительно, но зато тепло.
Снова подул ветерок и Гиди глянул вверх. С ветвей деревьев-гигантов, накрывших кронами всё селение, сорвало очередное облако жёлтых иголочек. Маленькие колючие лучики закружились в потоках воздуха, опустились на аккуратные крыши с загнутыми в верх уголками, обделанные дранкой —деревянной черепицей.
– Тогда пойдём в гостевой дом, – ответил Тим, заложив свои длинные веточки на грудь через левое плечо и натягивая на голову капюшон. Гиди так и не понял, захотел ли нуониэль спрятаться от вездесущих лиственничных иголочек или же просто не желал, чтобы его кто-то узнал в оживлённом селении.
Выглянуло солнце. Гиди тоже захотелось спрятаться под капюшон от яркого света, иголок и ветра. Краем глаза он заметил, что один из прохожих явно шёл прямо к ним. Гиди приложил ладонь ко лбу, чтобы яснее разглядеть подходящего. Это оказалась нуониэлька в наряде из дорогой ткани. Её длинные лиственничные веточки, гораздо более зелёные, нежели у Тима, были украшены ярко-красными шишечками.
– Tamini, молодой господин Линггер! – немного писклявым голоском произнесла дама, сделав едва-заметный поклон. Женщина выглядела лет на пятьдесят по людским меркам. Белила на её лице подмыло недавней моросью, а оставшаяся пудра плотно вошла в маленькие морщинки у глаз и у носа. Это оказалась одна из тех редких женщин, которые прекрасно осознают свой возраст и ведут себя естественно, относясь к внешнему виду с насмешкой, но не забывая при этом сиять гордостью за все свои достойно прожитые годы. Лиственные веточки плясали на ветру и портили укладку; она неспешно поправляла их, позволяя причёске скрывать часть лица.
– Enie hin[1 - Enie hin – (лан.) Светлый день!], госпожа Хиёри, – ответил ей Тим и вежливо поклонился.
– Кто бы мог подумать, что молодого господина из Сихоти занесёт к нам в городок! – пролепетала она, улыбаясь и ласково играя зеленоватыми бровями.
– Я направляюсь в Сарамэй. Мой спутник Агидаль, – и Тим указал на посыльного, – сопровождает меня до пристани, а затем возвращается в Школу.
– Что ж, хоть кто-то из присутствующих вернётся в Шоли, – захихикала госпожа Хиёри.
Тим сдержанно усмехнулся. Нуониэлька прикрыла смеющийся рот. Гиди нахмурился, не поняв шутки.
– Ох, не обращайте внимания, господин Агидаль, – коснувшись плеча посыльного, затараторила дама, – Ведь я и сама не ходила в эту Шоли! И, как видите, прекрасно себя чувствую!
Агидаль Инранов был на посылках у нуониэлей всю жизнь. Если его и называли господином, то только несмышлёные крестьяне, боящиеся оскорбить любого, кто не из их числа. Никогда прежде те, кого величают «дети древ», не обращались к нему как к равному. Даже в шутку.
Госпожа Хиёри уболтала Тима остановиться не в гостевом доме, а у неё. И вот, посыльный из Школы уже семенил вслед господам, свернувшим с главной улицы в лабиринты кустов и аккуратных заборчиков. Прибыв в Лариодай первый раз, а случилось это поздно вечером, Агидаль тут же отправился ночевать. Всё, что он тогда заметил – деревья-гиганты, нависшие над домиками и будто бы поддерживающие ветвями тяжёлые туманистые тучи, так низко стелящиеся по долине осенней порой. Теперь же, в полуденном свете Гиди понял, что место это очень старое, а жители селения лелеют свои домики и, должно быть, не жалеют сил на то, чтобы везде царили порядок и чистота. Единственное, что не мешало народу – вездесущие жёлтые иголки.
Дама привела путников к дому, спрятанному за раскидистыми кустами. Деревянные стены обвивал плющ. Загнутые кверху уголки крыши рядились в цветные бумажные фонарики. На столбиках вдоль дорожки от калитки к двери, висели горшки с саженцами лиственниц. Ветерок шевелил эти висящие клумбочки превращая путь в ожившую галерею. Где-то под толстым слоем опавших иголок, Гиди ощутил твёрдые каменные плиты дорожки. Травы между этими плитами не росло: за домом и садом тщательно ухаживали.
Госпожа Хиёри проводила гостей в комнату с мягкими креслами, попросила располагаться, а сама убежала приказывать слугам собирать к столу. Сколь неприметен этот дом был снаружи, столь же богат он оказался внутри: на стенах висели миниатюрные декоративные гобелены, пол скрывали узорчатые циновки, а одна из скамей даже была отделана пурпурным бархатом!
Тим подошёл к открытому ларю, где лежали разные предметы и достал оттуда маленькую, размером с ладонь плоскую шкатулочку.
– Ты только глянь! – воскликнул Гиди, заглянув Тиму через плечо. – Шкатульная картинка!
Тим надавил на кнопочку и раскрыл деревянные створки. Внутри шкатулки лежал кусочек очень старого папируса, на котором была изображена молодая нуониэлька с посохом. У её ног, склонив головы, стояли волки с раскрытыми пастями.
– Я такие уже видел, – добавил Гиди. – Выпускница класса Союзниц приручает диких зверей.
– Детские рисунки, – буркнул Тим и захлопнул шкатулку. – Словами можно описать гораздо точнее.
– Кто будет читать длиннющий пергамент, если можно за мгновение всё понять по простой картинке?! – пожал плечами Гиди. – Тем более, не все умеют читать.
– Кто не умеет читать, пусть тяпкой в поле работает, – заворчал Тимбер и кинул шкатулку обратно в ларь.
Подоспела госпожа Хиёри и пригласила гостей за стол.
В уютном внутреннем дворике рос маленький, почти карликовый клён, под которым гостей ждал обед. Низкорослый, смугловатый слуга-человек с длинными усами, лет пятидесяти на вид, суетился при жаровне прямо у стола под открытым небом. Над очагом, где гудело пламя, лежала большая каменная плита. На этот раскалённый камень слуга выкладывал тоненькие кусочки зайчатины. Мясо шипело, съёживалось, струилось ароматом; кусочки быстро доходили до готовности.
– Вот и побывали у нас дома, молодой господин, – говорила дама, усаживаясь напротив гостей и разливая горячий чай в глиняные необожжённые плошки. – А ведь сколько времени-то прошло с тех пор, как вы ушли из Шоли! Слыхала – вы сидели в пещере на озере Ларисс. Конечно же я не верила!
– Я действительно жил в пещере, но от Ларисс она довольно далеко. Хотя, в её окрестностях есть несколько маленьких горных водоёмов, – объяснил Тим.
– Ох, поросль, – мечтательно произнесла госпожа, – вам лишь бы из дому уйти! Моя Лири такая же! Шоли закончила давно, а домой так и не вернулась! Представляете, господин Тимбер, даже не навестила родную мать! Мне досталось только письмо от её мастера! И знали бы вы, что он там написал! «Ушла со стаей»! Со стаей, господин Тимбер! Будто она какая дикая зверушка! Я видела её последний раз пять лет назад! И вот, она шастает где-то по лесам и усмиряет диких зверей!
– Без Союзниц, наши леса не были бы столь безопасными, – заметил Тим, и сделал глоток тёплого чаю.
– Я знаю! – отмахнулась госпожа Хиёри и приуныла. – Непостижимым образом, Лиридия научилась поступать правильно. Хотя, я никогда не обладала подобным даром. Скорее всего, это у Лири от бабушки, да следует дух её за ветром сквозь леса, – и она приложила большой палец правой руки к груди, чуть склонив голову и закрыв глаза. Тимбер также исполнил этот ритуальный жест, в знак почтения почившей матери госпожи Хиёри.
– Всем иногда кажется, что мы совершили нечто недостойное, и не сделали то, что требовалось, – сказал Тим.
– Поэтому всегда мудро помнить о том, что у нас есть корни! – повеселев, заключила госпожа и поспешила к жаровне, чтобы лично поднести к столу первые ароматные полоски крольчатины.
– Лично я никогда не бывала в Шоли, господин Агидаль, – обратилась хозяйка к посыльному, накладывая ему на прямоугольную деревянную дощечку сочную крольчатину.
– Я и сам редко там оказываюсь! – весело ответил Гиди. – Мастер Инран очень общительный нуониэль, и не всегда его сообщения друзьям умещаются на голубиной ножке!
– Вряд ли только один старый зануда Инран ждёт вашего возвращения! – хитро заметила Хиёри и подмигнула посыльному.
– Мы живём над самыми воротами в Школу. Я и моя жена Древа. У нас два малыша – Умай и Радей. Иногда мне кажется, что старший ждёт меня пуще жены!
– Иногда женщины скрывают свои чувства! – улыбнулась Хиёри.
– Только не Древа! Видели бы вы, как она посмотрела на меня, когда я сообщил, что снова отправляюсь в дрогу, вот как раз в вашу Долину! Ещё бы! Муж бродил по миру два месяца, заявился на одну ночь и тут же намеревается улизнуть!
– Ваша жена наверняка очень юна и просто ещё не знает, что все мужья так поступают! – захихикала Хиёри, по-девичьи прикрыв рот своими веточками.
Гиди смутился. Появились слуги и, поклонившись, поставили на стол свежих овощей. Тим серьёзно налёг на снедь, а хозяйка только радовалась аппетиту гостей. Она чудесно поддерживала беседу, и Тимбер охотно рассказывал ей о том, как жил последние годы. Нуониэль вёл себя непринуждённо, и Агидалю показалось странным, что, имея таких знакомых, Тимбер по прибытию сюда натянул капюшон на голову и пожелал тихонько, не показываясь никому на глаза, отправиться в гостевой дом, где останавливались чаще простолюдины причём не первой свежести.
Что касается самого Гиди, то он, сидя в этом внутреннем дворике, очень скоро потерял нить беседы нуониэлей. Жёлтые листья клёна, неподвижные в безветрии уюта, сладкий дымок жаровни, потрескивание угольков, солнечный лучик, пробившийся сквозь тучи и упавший на завёрнутый вверх угол крыши из выцветшей дранки – всё умиротворяло. Даже упавшую в пиалу с чаем жёлтую иголочку Гиди не захотел вытаскивать: так хорошо ему стало.
Резко что-то зашипело. Агидаль содрогнулся. Это усатый слуга кинул на раскалённый камень свежую полоску мяса. Гиди выдохнул.
Снова шипение! Ещё более сильное и пронизывающее до самых глубин сознания. Гиди аж подпрыгнул.
– Прошу простить, – дрожащим голосом пояснил он, заметив на себе вопросительные взгляды нуониэлей.
Но когда слуга кинул на камень и третью полоску, Гиди снова не сумел усидеть спокойно. Будто бы это не крольчатина касалась нагретого камня, а его самого, со стянутой кожей, швыряли на раскалённую поверхность. Будто его собственное мясо шипело и пригорало. Посыльному показалось, что он сам внутри раскалённый, а мясо на его костях вот-вот сгорит. От этих ощущений Гиди резко вспотел; по вискам потекли капельки пота.
– Боюсь, раннее пробуждение и долгий сплав по Лингге, дались моему спутнику нелегко, – сказал Тим.
– Вы можете отдыхать в этом доме, сколько сочтёте нужным! – заявила хозяйка.
Гиди принял предложение и, извинившись, отправился прилечь в гостевую комнату: двое домашних слуг помогли гостю, захватив для него малый набор чашечек и чайник с кипятком.
– Он личный посыльный мастера Инрана, – сказал Тим, когда Агидаль ушёл.
– То, что он из Шоли, это заметно, – добавила госпожа Хиёри. – Они все там очень неспокойные.
С минуту оба молчали.
– Школа просит меня отправится на полночь в качестве посла, – начал Тимбер, понимая, что госпожу Хиёри это интересует, но спрашивать она не решается.
– В такое время мы живём, – с грустью отметила она. – Некому идти послом на полночь.
– Говорят, у границ неспокойно: людям Равнин, видимо, снова дров не хватает, – ответил Тим. – Да и кин, слышал я, поднимают свои собачьи головы.
– Однажды люди уже шли на нас войной, – задумчиво произнесла она. – Теперь прислуживают нам. А вот собачьи головы меня тревожат. Ведь мой муж погиб, сражаясь с ними.
– Да следует дух его за ветром сквозь леса.
– Верно-верно, – задумалась Хиёри, прикрыв глаза.
– Я слышал, теперь людей на равнинах стало очень много, а их волшебники набрали силу. Если собаки и люди нападут одновременно…
– Тим, – взяв гостя за руку, зашептала Хиёри, – А может быть наши чёрные веточки Нуари правы? Может быть вообще не надо покидать Долину? Возможно, всем нуониэ стоит не выходить из своих рощ? Защищать не весь Лойнорикалис, а только свои Заветные Древа?
– Иногда я и сам так думаю, тётя Хиёри, – шёпотом ответил Тим. – И когда пришёл посыльный мастера Инрана, я не пожелал уходить. Но каждый раз, как я размышляю о наших рощах, мне не дают покоя эти Заветные Древа. Маймар Ини – Заветная берёза, растёт в Берёзовой роще, Такситаини в Тисовой, Салитаини в Ивовой и так далее. И лишь наша Заветная Лиственница не растёт в Линггерийской Долине.
Госпожа Хиёри крепче сжала руку Тима и опустила взор. Она прекрасно знала где именно растёт Заветное дерево народа с лиственничными веточками на голове. Это было место, куда она никогда не ходила, но куда когда-то ушла её дочь. Место, откуда выгнали Тимбера. Место, откуда пришёл Агидаль.
– Конечно, мне хочется остаться, – продолжал Тим. – Но какая-то сила внутри постоянно жаждет, чтобы я отправлялся в путь! И никак не разобраться – как поступить.
Она продолжала держать его за руку.
– Возвращайся скорее, – прошептала Хиёри, едва шевеля губами, не поднимая взора. И Тимберу было сложно отделаться от мысли, что она говорит это не ему, а своей дочери, которая бродила теперь дикими звериными тропами в сопровождении приворожённых хищников.
Через час Тим разбудил Агидаля. Госпожа Хиёри собрала им снеди в дорогу и вышла провожать к калитке. Домашние слуги выстроились за своей хозяйкой и стояли, замерев в поклоне, как того требовали правила поведения низшего сословия.
– Господин Агидаль, – начала госпожа, обратившись к посыльному, – всенепременно передайте мастеру Инрану, что он желанный гость в доме Хиёри.
– Я доставлю ваше сообщение с превеликой радостью, – ответил Гиди, поклонившись доброй хозяйке.
– Как бы я хотела, чтобы вы, молодой господин, не отлучались в столь дальние края, – сказала она Тимберу. – И всё же, я пожелаю вам нести Свет сквозь тьму.
– Я буду полезен нашим лесам, – ответил Тим поклоном, – Ибо Свет несёт меня.
– Что ж, – взмахнула руками госпожа, – По крайней мере, вы увидите йосан.
Гиди заметил, что Тим растерялся, но, тут же ещё раз поклонился хозяйке.
– Да избавит вас Триединство от ярости варваров, – шепнула она, глядя во след уходящим гостям.
– Что такое йосан? – спросил Агидаль, шагая по узенькому переулку к главной улице. Тим ответил на это хмурым многозначительным взглядом, который, как только путники свернули за угол, сменился неловкой улыбкой.
– Хех! – усмехнулся Гиди. – Хорош посол! Наверняка это что-то важное. Впрочем, пустое! Расспрошу об этом Инрана, коль не забуду.
Отплыв от причала Лариодай, путники попали под проливной дождь. Пришлось достать промазанные жиром дождевики, чтобы хоть как-то уберечь себя от влаги. Но через час путники сняли тяжёлые одеяния. Толку от них было мало: дождевики не защищали коленей, выпирающих из-под них, потому что в лодке приходилось всё время сидеть.
Из Долины вышли в сумерках. Чудом не пропустив нужное место, путники причалили к правому берегу у подставы, где получили двух лошадей. Затеплив фонарь, Гиди и Тим, не теряя времени выехали по лесной дороге на запад. К полуночи добрались до постоялого двора, где и заночевали.
Тимбер, промокший на реке, снова начал кашлять и часто будил Агидаля среди ночи. Проснувшись ни свет ни заря, осоловелый Гиди никак не мог понять, удалось ли ему заснуть по-настоящему. Но самым неприятным оказалось то, что случившийся у Тимбера жар к утру не прошёл.
До отплытия ладьи оставалось два дня; и ровно столько занимал путь верхом от выхода из Долины до портового городка.
Тим плохо держался в седле. Он клонился к гриве и не пускал животину быстрее шага. Через два часа пути Гиди остановил коня. Привязав животное к деревцу, посыльный принялся собирать хворост. Утро выдалось туманным и сырым, но отчаянный спутник нуониэля верил в то, что сумеет разжечь костёр.
– Так мы никуда не доедем! – объяснил Гиди, складывая хворост на краю лесной тропы. – Ты болен. Придётся отдохнуть, но потом поднажать.
Тимбер слез с коня и присел у горстки хвороста. Гиди вытащил из поклажи пропитанный жиром тяжёлый дождевик и расстелил его на земле. Уложив молодого господина, посыльный накрыл его сверху вторым дождевиком и принялся бить кресалом об огниво, силясь затеплить кусочек бересты под влажными ветками.
Нуониэль ёрзал, тяжело вздыхал и даже мычал от жара. Снопы искр, выбиваемые из камня никак не схватывали бересту. Нуониэль продолжал вертеться.
– Твари! – выругался Гиди и швырнул кресало на влажную землю.
– Нож, – попросил Тим и протянул из-под плаща руку.
Спутник нуониэля отчаянно швырнул наземь и огниво, а потом молча подал Тиму походный ножик. Тимбер сделал усилие и поднялся на колени. Затем он коснулся своего затылка, нащупал там две веточки и потянул за них. Уже почти без иголочек эти длинные коричневые ростки выглядели совсем некрасиво. И всё же, будучи спрятанными под одеждами, они остались сухими.
Тимбер отсёк веточки, склонился над хворостом и стал нарезать их кусками. Гиди подобрал огниво с кресалом и снова попробовал добыть огонь. Веточки моментально вспыхнули. Гиди подложил к ним бересту. От кучки вверх заструился сладкий беленький дымок.
– Слава Триединству! – прохрипел Тимбер, воткнул нож лезвием в землю и бухнулся на дождевик. Гиди накрыл больного, вытер об штанину ножик и отправил обратно на пояс. Потом он встал и пошёл по дрова.
Через полчаса Тим лежал подле уютного костра, над которым Гиди кипятил в железной чашке воду. Ещё посыльный уложил одного из коней возле нуониэля, чтобы животное своим теплом согревало больного.
Напоив Тимбера чаем, Гиди стал прохаживаться возле стоянки, разминая ноги. Тим немо наблюдал. Гиди глянул на лежащего и сразу отвернулся. Затем он снова, с каким-то подозрительным прищуром посмотрел на нуониэля.
– Давай, спроси! – сказал посыльный, но ответа не получил. – Не молчи! Чего тебе стоит?! Задай мне вопрос! Спроси меня! Тут ведь никого нет! Нет твоих родичей нуониэлей, и даже людей нет! Я никому не расскажу, что ты без надобности задавал вопросы, как самый невоспитанный ветковолосый!
Агидаль подскочил к Тиму, склонился над ним и глянул прямо в глаза.
– Спроси, почему я так на тебя посмотрел! – потребовал шёпотом Гиди.
Тимбер тяжело вздохнул и закрыл глаза.
– Я же чувствую, что тебя всего распирает от любопытства! – неистовствовал посыльный. Он снова поднялся на ноги и ещё энергичнее стал бродить по лесной тропе взад-вперёд.
– Валяй, – лениво произнёс Тим, не глядя на спутника.
– Валяй? – удивился Гиди. – Это не вопрос! Ведь у вас вся штука в вопросах!
– Кажется, из нас двоих, жар вовсе не у меня, – сказал больной.
Агидаль вытянул руку и увидел, как от неё исходит пар.
– Я как раскалённый камень! – произнёс он то ли с гордостью, то ли с отчаянием. – Но я спокоен! Уж что я от вас, от ветковолосых перенял, так это способность контролировать порывы! Иногда. Я сам выбираю, что говорить и как себя чувствовать! И сейчас я спокоен, словно озёрная гладь! Озёрная! Гладь!
– Эх, да провались ты во мрак! – выругался Тим. – Почему ты на меня так смотришь?
Гиди аж зарычал от радости и бодро подпрыгнул, взмахнув по-детски руками.
– Да, смотрю! – прищурившись, заскрипел он. – Я взвешиваю шансы, понимаешь ли! Что мы имеем: горделивый властелинчик, постреливающий дриад – бестелесных, безобидных духов леса кстати сказать! С другой стороны, я: подневольный человек, которого отправили найти посла для важного задания. Своё дело я выполнил, а провожать тебя до самого Сарамэй… Да кто это станет потом проверять! Я это к тому, что не прирезать ли мне тебя прямо тут?
Гиди погладил нож, висевший у него на поясе.
– А если не прирезать, то отчего бы и не оставить посреди дороги? – продолжил Гиди. – Нет, лучше всё же зарезать и кинуть в кусты! И тебя никто не станет искать! Ибо зачем! Война вот-вот начнётся и никому уже не будет до тебя дела: твоя смерть затеряется в лабиринте могил!
– Думаешь, помру? – ухмыльнулся Тимбер. – Нет уж! Мы не такие слабые, как вы.
– Людей больше! – отмахнулся Гиди. – И я говорю не только о людях Равнин Айседолиса. В самом Лойнорикалисе нас давным-давно больше, чем нуониэлей.
– Вы тут поколениями живёте. Будете сражаться с иноземцами в наших рядах.
– Ты в это веришь? – рассмеялся Гиди. – Постой-ка, неужели ты действительно веришь в то, что сказал? Или вы все в это верите? О нет! Ведь вы даже не знаете, что думают о вас люди! Вы без понятия, чем живут крестьяне; о чём они шепчутся, когда господа ложатся спать!
– Я знаю людей лучше тебя, – бубнил Тим, явно уставший от разговора.
– Из книжек, видимо! – закатив глаза, вставил Гиди.
– Вы самые жалкие создания, которых когда-либо порождал мир! Именно вы порабощаете себе подобных! Убиваете себе подобных! О да, я читал в книгах о том, каково это – служить людским господам! Мы даём вам кров, не забираем последнее имущество, разрешаем заводить семью и не продаём вас друг-другу, как скот. Нет, посыльный Инранов, мы намного лучше лордов с Равнин! И если бы твой взор, был столь же острым, сколь остёр язык, ты узрел бы разницу между подневольной жизнью на Равнинах Айседолиса и служению нуониэлям в Лойнорикалисе.
– Как ты жалок! – отчаянно расхохотался Гиди. – Живёшь в неведении о том, что книжное знание от знания жизненного дюже отлично!
– Я знаю, как быть чужим, – разъярился Тим и даже приподнялся на локоть.
– Удиви меня! – развёл руки Гиди. – Поведай посыльному, который только и делает, что общается с ветковолосыми, каково это, быть не таким, как все вокруг! Как чувствует себя тот, у кого у единственного не растёт на башке всякая дрянь!
– Дело не во внешности! – настаивал на своём Тимбер и даже приподнялся на колени.
– Да ты просто жалкий слизняк! – заорал на него Агидаль. – Ты сидишь в своём родном краю и рассказываешь мне, кто также вырос тут, почему ты господин, а я нет! Мало того, ты залез в свою Долину, считая, что Лойнорикалис слишком велик для такого чуткого нуониэля, как ты! Но самое отвратное – ты и в Долине ни с кем не ужился! Ты уполз под гору! Сокрылся в камнях! И не от людей, нет! Ты скрылся от своих! От родичей, от народа, от семьи! О нет, дружище, ты понятия не имеешь, каково это быть чужим! Ты всю жизнь был свой, но начал выпендриваться! Тогда тебя выперли из Школы, и ты тут же возомнил, что мир против тебя!
– Я сам ушёл! – взорвался Тимбер, вскочил с плаща, метнулся к Гиди и схватил его за грудки.
Агидаль улыбаясь поднял руки, показывая, что не желает ссоры.
– Я не дерусь с больными, – сказал он. – Но хочу, чтобы ты, когда окажешься там, за морем, вспомнил этот разговор. И про чужих, и про внешность. Вы считаете эти леса своей родиной, но не нашей! Мы для вас всегда будем пришлыми. Но знаешь, ты можешь быть господином тут, однако за пределами лесов, среди людей, ты просто чудовище. Ты никто! Нелюдь!
Тимбер ослабил хватку, вздохнул, и потом вовсе отпустил спутника. Сгорбившись, он побрёл обратно к лежанке, сел на пропитанную жиром ткань и сделал глоток кипячёной воды.
– Поглядим ещё, кто из нас никто! – рыкнул Тим, но Гиди, отошедший чуть подальше, не расслышал его.
Вскоре они продолжили путь. На привалах обходились без слов, а на дороге держались порознь, будто шли не вместе. Поздним вечером, уже в кромешной тьме, они добрались до развилки у озера Слеза. На ланнийском это место называлось Shami Maino, а здешний постоялый двор славился гостеприимством на много вёрст окрест. Путников ждали тёплые постели, хорошая еда и отдохнувшие подставные лошади.
Почти все комнаты были заняты. За стенкой кто-то кашлял, из коридора слышались шаги и приглушённые разговоры. Потом, уже в полной тишине, раздался тихий и грустный женский голос. Мать пела колыбельную ребёнку:
Спи мой беленький малыш
Под защитой крепких крыш.
Глазки надо закрывать,
Дабы их не потерять.
Чтобы не нашёл колдун,
И не обратил в чугун.
Агидаль по словам определил, что пела женщина-человек.
Утром, когда два задиры вышли из комнат и спустились трапезничать, Гиди заметил, что Тимберу стало лучше. Утренний морозец ещё не сошёл, а нуониэль и человек уже оседлали коней и двинулись по дороге на север к портовому городку. К полудню облака рассеялись и солнышко щедро разлило по миру тёплые лучи; возможно последний раз в этом году. И так уютно стало ехать верхом по светлому миру, среди безветрия и одиноких тёмных елей, утопающих в оранжевых кронах берёз, что путники сначала перекинулись парой фраз, как бы невзначай, а затем и вовсе увлеклись какой-то незамысловатой беседой. Разговаривали они так, будто и не ругались накануне.
Перекусив на привале примерно в полдень, путники прошли немного пешком, дав коням отдохнуть. После они резво поскакали между лесом и долгими полями, тянущимися до сизых холмов в кристальном воздухе осени. К четырём часам дня нуониэль и человек остановились у подставы, неподалёку от Сарамэй.
Сдав лошадей, Тимбер попросил у хозяина вьючную кобылу чтобы налегке дойти до городка. Гиди решил остаться и с утра тронуться в Школу. Сменив одежду Агидаль вышел помочь нуониэлю закрепить вещи на кобыле и попрощаться.
– Главное, не забудь меч! – шутливо напомнил он Тимберу, подавая оружие.
Нуониэль улыбнулся и обнажил клинок. Он был длинный и тонкий, с железной ручкой и гардой. И хоть меч имел две заточенные грани, он больше походил на шип или наконечник очень странного копья. Да, этим оружием можно ловко и быстро сражаться, но рубить им казалось сложно из-за толстой середины клинка. Колющие удары им выходили бы отменно.
– Был бы у меня старший брат, я бы тоже у него меч отобрал! – сказал Гиди.
Тим спрятал оружие в ножны и просунул под пояс седла. Потом он вытащил из-за пазухи мешочек с двумя волшебными камнями и протянул один Агидалю.
– Не думаю, что на полудне много дриад, – пожал плечами Тим. – Мне там и одного эниовина хватит.
– Благодарю, – взяв камушек, ответил Гиди. – Но тебе надо найти своему камню другое применение.
– Я ценю ваш совет, господин Агидаль, – ухмыльнулся Тим и отвесил корявый поклон.
– Ты уж не серчай за вчерашнее, – сказал посыльный. – Сам понимаешь: не спали ночь, погода, да и двигались еле-еле. Накопилось… Теперь всё позади. Ещё немного и – портовый городок! А я погреюсь на солнышке и – в седло!
– Не бывал я в Сарамэй, – почему-то сказал Тим, оглянувшись на дымок, поднимающийся из-за вздыбившейся дороги от городских домов.
– Я тоже. И не особо горю желанием соваться туда! Чего я там не видел! Бродят по мощёным улочкам надутые горожане да торговцы! Склочное местечко, скорее всего.
– Там будет ладья, – задумчиво произнёс Тим.
– Да… – протянул Гиди, а потом вдруг добавил: – А может и впрямь с тобой прогуляться?
– Не думаю, что это понравится мастеру Инрану!
– Провались во мрак этот Инран! – сплюнул на дорогу Агидаль. – Я всё сделал, что он просил, так что у меня теперь вольная! И не меньше трёх седмиц!
Поднявшись на изволок, путники увидели Серебряный Залив и красные черепичные крыши Сарамэй. Этот городок будто кот, нашёл себе самое уютное место: с трёх сторон его грели пологие холмы, а с четвёртой ласкали тёплые морские воды.
Всё оказалось, как и предсказывал Гиди: и народ, по большей части люди, суетно сновали меж грязных двухэтажных каменных домиков. Мощёные улицы нет да нет, а окутывали прохожих запахом тухлой рыбы, выставленной из очередной лавки, дабы после заката её забрал носильщик. На торговище роились коробейники, зазывающие прохожих. У корчмы два трубочиста рьяно спорили с водовозом, в переулке стоял человек в красивой серой робе и счищал с сапога конский навоз, в который только что наступил, а у вечевого дома сам посадник тихонько беседовал с нуониэлем, чья голова кудрявилась остроконечными дубовыми листьями – городок жил своей жизнью и мало интересовался тем, что происходило по ту сторону пологих холмов и на противоположном берегу залива. Всё же, дубовый нуониэль, приметив Тимбера через улицу, вежливо поклонился.
Пройдя по торговищу, путники вышли к деревянным избам, меж которых в коричневой осенней жиже лежали деревянные настилы. Стараясь не поскользнуться и не упасть с этих дорожек в хлюпающую грязь, Тим и Гиди долго скитались меж одинаковых домов, и всё никак не могли отыскать путь к пристани. Не без помощи подсказок местных жителей они наконец вышли на причал.
– И это вот твоя ладья? – спросил Гиди, глядя на судёнышко длинною не более трёх дюжин аршинов, а шириною в шесть.
Одномачтовая посудина издавала какой-то безнадёжный скрип, трясь бортом о доски причала.
– Другой скорлупки я не вижу, – ответил Тим.
– Скорлупки? – протрещал голос прямо за их спинами. – Скорлупки, это то, что падает из тебя в выгребную яму, после плотного обеда!
Тим и Гиди обернулись. На причале стоял низкорослый толстый человек с большими руками, пышной бородой и большой золотой серьгой в ухе.
– И нечего тут глазеть, полено! – продолжил он, пялясь на Тимбера. – С дороги поди! Выросли тут посерёд пути, ходить мешают!
И он, растолкав путников, двинулся по причалу к зданию склада.
– Да ты, отец, дерзкий! – кинул ему в след Гиди.
– Ты зад ветковолосым меньше подтирай, глядишь, тоже дерзулька отрастёт! – не оборачиваясь прокричал бородач.
Тимбер решительно кинулся было за наглецом, но Агидаль ухватил спутника за рукав.
– Провались он во мрак, – шепнул Гиди, – Мы нездешние; лучше покамест оглядимся. Опосля с ним погуторим.
– Эй, Боща! – кричал издали бородач кому-то на крытом складе. – Поди к Важному, скажи, что ещё один деревянный появился! Тоже, видать, по его нестроганую задницу!
Из склада выбежал мужичок и исчез в лабиринте деревянных домиков. Бородач же, упёр свои толстые руки в боки, поглядел по сторонам, а потом снова вперил взор в Тима. Плюнув себе под ноги, толстяк исчез за тюками шёлка-сырца, виднеющегося в широких складских воротах.
Путники не прождали и десяти минут, как на пристань поднялась целая делегация. Господа эти были не из простых, а кое-кого и Тим и Гиди тут же узнали. Впереди шёл высокий и стройный нуониэль в дорогих одеждах. Его локоны из берёзовых веточек ниспадали до пояса; они аккуратно ложились ему на грудь двумя толстыми косами. Тим видел этого нуониэля в Школе, но вот имя запамятовал. Агидаль же напротив, отлично помнил консула Школьного Совета Мастеров по имени Бетт Улаи Бера. За берёзовым семенила черноволосая женщина в господском платье – она держала над хозяином широкий тростниковый зонтик. Сопровождали консула ещё два берёзовых нуониэля с короткими веточками и в длинных зелёных матерчатых плащах. В руках они держали копья и овальные щиты. Под плащами виднелись рукояти мечей, один в один схожих с тем, что взял с собой Тим. Эти двое несомненно являлись выпускниками Класса Воинов – защитниками Лойнорикалиса, единственное ремесло коих – ратное дело. У замыкающего делегацию нуониэля голову покрывали дубовые листья. В руках он держал сложенный веер, а обут был в сапоги из мягкой кожи. По этим особенностям Тим смекнул, что он местный, и скорее всего из той же семьи, что и дубовый нуониэль, замеченный у вечевого дома.
– Issahmairae, aiari Lingger![2 - Issahmairae, aiari Lingger! – (лан.) Добро пожаловать, господин Линггер!] – приветствовал консул Тима, не сделав и намёка на поклон. – Бетт Улаи Бера к вашим услугам.
– Тимбер Линггер, – поклонился в ответ Тим. – Нуониэль из Сихоти, что в Линггерийской Долине…
– Самое главное, что вы сын Лария, – оборвал собеседника консул, вытащил из-за пазухи свиток и развернул его. – От меня требуется передать вам всё необходимое для посольства в Симпегалис. От вас – добиться расположения короля Аханиэйя и его существенной помощи нашим лесам в грядущей битве с бессучковыми… Ну и с этими собакоголовыми кин. У нас нет вестей о том, как идут дела в Симпегалисе нынче, и поэтому то, какая именно помощь прибудет с полуночи, зависит во многом от вас и конечно же от йосан.
– О да! Йосан! Естественно! – закивал Тим, глядя на консула такими невинными глазами, что господин Улаи сначала прищурился, а затем нахмурил брови.
– Нам повезло, что вы сын Лария Дисидуария, который служил послом в Симпегалисе при Роуфэе Тиавари Во?роне – отце нынешнего короля, – произнёс консул в надежде прояснить странный взгляд Тимбера.
– Отец, – помявшись, ответил Тим, – не часто говорил о работе.
– В таком случае, – произнёс господин Улаи и протянул руку назад: дубовый нуониэль подал ему пергаменты в кожаном переплёте на несколько десятков страниц, – ознакомьтесь с заметками вашего отца.
Он передал записи Тимберу.
– Также вам необходимо инспектировать имущество посольства, – добавил консул. – Предлагаю отправиться на склад незамедлительно.
Тимбер взглянул на Гиди, которой тихонько стоял подле, не зная, куда себя деть.
– Вижу, что во мне теперь нет необходимости, – шепнул Агидаль Тимберу.
– Не обгоняйте ветер! – вскинув руку, воскликнул господин Улаи, и вытащил из кармашка на поясе распечатанную записку голубиной почты. – Посыльному есть весточка от мастера. На правах консула, я конечно же, ознакомился с содержанием.
Господин Улаи протянул бумажку Агидалю. Гиди подошёл к консулу и, сурово глядя тому в глаза, неспешно взял ничтожный клочок.
Гиди сделал несколько шагов в сторону, нарочито медленно развернул записку и принялся читать.
– Это шутка?! – спросил он, посмотрев на берёзового.
– Мне думается, что мастер Инран изложил свою мысль достаточно чётко, – сухо ответил Улаи.
– Чётко изложил! – повторил Гиди и прочитал вслух с записки: – Прошу тебя отправится вместе с молодым господином…
Не дочитав, Гиди со всей силы швырнул клочок пергамента в напыщенного Улаи, но записочка оказалась слишком лёгкой чтобы долететь до консула.
– Отправиться?! – заорал, что было мочи Агидаль и, прыгнув на берёзового господина, схватил того за косы. – Я тебе покажу «отправиться»!
Воины ринулись на помощь консулу. Дама испугалась, взвизгнула и уронила зонтик на всю честную компанию. Тимбер не остался в стороне: он подскочил и стал разнимать всех – и воинов, которые навалились на Гиди, и самого посыльного, который таскал за косы высокопоставленного консула.
– Я тебя сейчас самого отправлю куда подальше! – орал Гиди, срывая голос.
Один из воинов схватил Агидаля за горло и стал душить. Тимбера, который также пытался разнять дерущихся, это сильно возмутило и он, отпихнув воина, что было сил, зарядил тому правой рукой в челюсть. Всё это вышло так ловко, что Тим вошёл в кураж и левой рукой стукнул в глаз Агидаля. И воин и посыльный пошатнулись. Второй копейщик уличил момент и ударил Тимбера, причём так, что нуониэль чуть не упал на доски причала. Гиди тем временем пришёл в себя после удара и напал на этот раз уже на Тима.
– Всё из-за тебя! – воскликнул он и стал бить нуониэля по голове и драть его ветки. Пришлось воинам разнять дерущихся.
– Я не собираюсь таскаться по свету до конца жизни! – свирепствовал Агидаль, тщетно силясь высвободиться из рук воина, кто удерживал его от прыжка на Тима. – Вы не имеете права! У меня семья, чтоб вы все сдохли! А ты! Ты – мелкий, гадкий властелинчик, сам садись в этот ночной горшок и греби в нём до самого края света! Чтоб у вас всех, в ваших деревянных задницах завелись короеды и дали вам продристаться на весь ваш заблёванный лес! Хрен вам люди станут защищать эти вонючие рощи! Хрен! Как только войска с равнин нападут, мы сами вас всех спалим! Так хватите, что смола из задниц потечёт!
Агидаль сник от усталости. Тим почувствовал, что хватка копейщика ослабла, и рванул на Гиди, зарядив тому в живот. Воин, стоящий за посыльным оступился и начал падать в воду, но товарищ успел его схватить. Тим и Гиди тем временем кубарем катились по причалу, мутузя друг друга изо всех сил.
К дерущимся кинулись, чтобы вновь разнять, но те умудрились плюхнуться в холодное осеннее море. Так и кончилась перепалка.
Воины помогли вымокшим до нитки задирам вновь оказаться на причале.
– С меня довольно! – еле-дыша гаркнул Гиди, смахивая воду с лица.
Он встал на четвереньки и подполз к валявшейся на мокрых досках записке. Подняв её, он произнёс:
– Он просит меня отправиться в посольство! Он не приказывает! Это просьба! И жрать вам всем лысых собак, чтоб я согласился! У меня с нынче вольница! И не менее трёх седмиц! Поэтому…
И Агидаль сунул записку в рот, переживал её и плюнул ей в господина Улаи. На этот раз снаряд долетел до цели, угодив консулу в шею. Того передёрнуло от неожиданности, и он быстро смахнул гадкий, слюнявый кусочек с кожи. Дама подала ему платок.
– Вольница! – повторил стоящий на коленях мокрый Гиди, раскинув руки в стороны.
Господин Улаи спокойной подошёл к Гиди и присел. Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза.
– После нападения на консула Совета Мастеров Школы, – заговорил Улаи, – вольницы тебе не видать очень долго. Поэтому, либо ты отправляешься в посольство, либо в острог, а затем на суд.
– Тогда я отправляюсь в острог! – настаивал на своём Агидаль. – Мастер Инран вытащит меня оттуда, как только обо всём узнает!
– Сложно ему будет вытащить тебя из острога в Альхоне, от которого до Школы полмесяца пути, – с улыбкой ответил консул. – И вряд ли мастер Инран, в столь почтенном возрасте осилит долгое путешествие в столицу лишь ради того, чтобы заступиться за посыльного.
– Не извольте беспокоиться! Осилит!
– Зимой? – приподняв зеленоватую бровь, спросил консул.
Гиди не ответил. Он прикусил губу и нахмурился. Потом посыльный скорчил гримасу, которая больше походила на оскал волка, готового броситься на добычу. Однако господин Улаи уже выпрямился и распорядился, чтобы воины проводили Агидаля в гостевой дом. Всё было решено, а несчастный, промокший до нитки человек, всё стоял на коленях и старался понять, как же так случилось, что дорога вновь лежит куда-то вдаль, а не домой.
К Тимберу подошёл нуониэль с дубовыми листьями и любезно предложил отправиться отдыхать в дом местного господина. Тимбер ответил что-то учтивое, но тут же забыл свои слова, потому что жалкая фигурка Агидаля, стоящего на коленях, приковала всё его внимание. «А вдруг он плачет? – подумал Тимбер, глядя на своего спутника со спины. – Как же это узнать, если его лицо всё в морской воде?»
Тимберу помогли подняться и повели куда-то в город. Вот они уже шли меж каменных двухэтажных домов, вот господин в дорогих одеждах пригласил их в свою обитель. Потом принесли сухие одеяния и усадили за стол с разными яствами и тёплыми напиткам. Дубовые нуониэли что-то рассказывали про себя и про свои успехи, шурша пожелтевшими листочками. Тимбер лишь вежливо кланялся, продолжая думать об Агидале и о том, как бедняга сидит сейчас в гостевом доме под стражей.
Пришёл консул Бетт Улаи Бера и подал бумаги. Тимбер подписал их и превратился в законного посла нуониэлей. Окружавшие его встали и поклонились новоиспечённому чиновнику отчего-то глубже, чем обычному жителю Лойнорикалиса. Зажгли свечи, раздался звон узорчатых кубков, менестрель коснулся пальцами лютни и затянул хвалебную песню в честь героев древности. Затем в отдельной комнате Тимбер лежал на дорогой кровати и слушал треск угольков в чашах по углам просторного жилища с высоким потолком. И тут, в сумраке, он ощутил неописуемый страх. Тимбер понял, что пещера, в которой он спал только четыре ночи назад, осталась позади, обнажив его – столь молодого и неопытного – всем ветрам и треволнениям мирового хаоса. Великая каменная масса, скрывавшая его от пылающего пространства бесконечности, превратилась в незначительное воспоминание; в чернильную закорючку на чьей-то бессмысленной карте.
Тимбер вскочил и кинулся к вещам, лежавшим на скамейке между чашами с углём. Нуониэль схватил свёрток с письменами, развязал его, разыскал на столе щепу, затеплил её и, судорожно перебирая пергаменты, стал читать:
– Две треснутых плиты находятся в трёх шагах вправо от входа в пещеру! Одна плита крупнее, а из её трещины растёт подорожник! За второй плитой лежат три лиственничных шишки, одна прошлогодняя, а две совсем старые…
Нечаянно Тим коснулся огонька лучины и выронил записи. От неожиданной боли его обдало жаром. Тимбер растёр ожёг, зажмурился и вцепился обеими руками в веточки на голове. Безумный протест Агидаля начал обретать смысл: ведь посыльный не просто хотел домой – он не хотел в дальние страны! Он до ужаса боялся чужбины. Боялся, потому что знал, какой опасной может быть иная земля. Тимбер ощутил, что все эти дни не переживал вовсе не потому, что смелый, а потому что просто не имеет даже примерного представления о том, что его ждёт.
«Война Золотой Ольхи»! – подумал Тим. – Книга о битвах и путешествиях! Надо перечитать! Но я читал её добрую сотню раз! Записи отца! В бездну записи! Небось, пустые наставления о том, что надо делать! Список подарков! Как звали того правителя? Что такое йосан?»
В себя Тимбер пришёл только утром на пристани, когда чайки согнали ватное забытьё своим истошным плачем. Несмотря на ранний час и ледяной ветер, на причале собралась внушительная толпа. Вот на ладью взошёл Агидаль, сопровождаемый воинами. Вот воины вернулись на берег.
Тимбер приблизился к трапу. Окружающие его важные господа чинно поклонились.
– Возвращайся в Лойнорикалис с величайшим из сокровищ! – напутствовал нуониэля консул.
Тим задумался над ответом, но тут Бетт Улаи Бера приобнял его и шепнул на ухо:
– Да избавит вас Триединство от ярости варваров! Мы слышали: их нынешний конунг не берёт пленных.
Тим коснулся шаткого деревянного мостика подошвой своего красного сапога. Судёнышко нехорошо скрипнуло. Толстый капитан – тот, что вчера бранился и толкался – глянул на Тима совсем не так, как слуга на господина. С ног до головы единственного на борту нуониэля осмотрели и моряки.
– Отдать концы, в задницу! – крякнул толстый капитан. – Подымай трап! Левый борт, вручную!
В причал ударили несколько тяжёлых вёсел, и ладья стала отдаляться от берега.
– Поднять! – гаркнул толстяк, и мужики потянули за шкоты.
Тимбер потерял равновесие, но не упал, ухватившись за борт. Заметив свои вещи среди поклажи, он добрался до них и уселся на смотанный канат.
Люди на пристани махали платками, смотрели на отплывающих. Кто-то шёл по причалу рядом с ладьёй. Из-за холмов выглянуло солнце и озарило всё столь ярким светом, что сложно стало различать людей на берегу. И в этот момент Тим услышал чей-то вопль, вроде женский. Тимбер ошибся: перед толпой бежал мальчик.
– Папа! – кричал ребёнок, стараясь догнать ладью, которая ещё не дошла до конца причала.
– Радей! – заорал Гиди, бросившись к борту и мешая гребцам. – Радейка! Сынок! Ты как здесь?!
– Папа! – отвечал ему бегущий мальчик, протягивая руку над водой.
Гиди хотел коснуться сына, но между их ладонями оставался добрый аршин, как бы они не тянулись.
Тимбер привстал и заметил, как по причалу за мальчиком бежит женщина с малышом на руках и тоже что-то кричит.
– Радейка, – тянулся к сыну Агидаль. – Я скоро домой буду!
– Когда, папа?
– Недолго! Мать береги!
– Папа! – чуть не плача, кричал мальчуган, чувствуя, что ещё немного и причал закончиться; бежать дальше за ладьёй не получится.
– Радейка!
Агидаль засуетился, стал рыться в своей подорожной сумке.
– Лови, сынок! – и он что-то кинул мальчику. – Он волшебный! С равнин!
– Папа! – кричал сынишка, не зная, что делать с пойманным камушком.
– Храни его! – наказал Гиди. – Отдашь, когда вернусь! Умайке такой же привезу!
– Умайка мой захочет! Можно дать? – сквозь плач кричал мальчик.
– Дай! Я тебе привезу!
– Папа! – зарыдал паренёк, остановившись на краю причала.
Гребцы на обоих бортах налегли на вёсла. Ладью качнуло на волне и понесло в залив.
– Агидаль! – закричала жена Гиди, добежав до конца причала.
Если Гиди что и ответил, тогда, то Тимбер этого не услышал. Он смотрел на залитую солнцем пристань и растроганных домочадцев своего спутника. Очень быстро косые осенние лучи заставили нуониэля отвернуться. Тогда-то он и заметил на вещах старый фонарь. Этот светильник отдал ему слуга Сива в то тёмное предрассветное утро, когда они покидали родную деревню Тимбера. Вспомнил Тим и тот маленький огонёк, что еле теплился во мраке, когда рыбацкая лодка отчалила от берега Сихоти в кромешной тьме.
Тим глянул в строну причала, но яркий свет теперь отражался от воды и ничего стало не видать.
Глава 4 «Волчий Камень»
Тим закричал и тут же проснулся. Страшный сон закончился. Молодой нуониэль огляделся: бочки, коробки и прочая корабельная оснастка. Всё насквозь промокло и приобрело тёмно-бурый оттенок. Ладья едва покачивалась на волне, а экипаж, капитан и Гиди куда-то делись.
Юноша приподнялся на руках и глянул за борт. Стояли у незнакомого причала. Поодаль виднелись хижины. Горизонт закрывала стена высокого тёмного ельника, довольно мрачного в утреннем тумане. На причале за столом толстый капитан и Агидаль играли в кости и о чём-то тихонько беседовали. Они скинули тяжёлые кожаные дождевики и грелись: рядом прямо на досках горел очаг, выложенный из гладких булыжников.
Берег по обе стороны причала состоял из камней. Могло показаться, что вся земля, к которой прибыла ладья – огромная куча валунов, где вырос хмурый лес. Нуониэль попытался встать, но сразу же разболелась голова. Мучила жажда. Тим облизнул растрескавшиеся от сухости губы. Потрогав шею, он заметил, что руки, грудь, да и длинные веточки тоже, измазаны чем-то неприятным и дурно-пахнущим. И стоило Тиму вспомнить, что же произошло накануне, как на душе стало ещё тоскливее.
Вчера утром отплыли из Сарамэй. Стоило ладье отдалиться от берега, её стало здорово качать. Нудный ветер заставлял плотнее натягивать на себя тяжёлый дождевик. Качка не стихала, и нуониэля тошнило чуть ли не ежечасно. С наступлением ночи, погода не поменялась. Парус клокотал под воздушными порывами, заставляя судёнышко крениться то влево, то вправо. Тим проваливался в сон, просыпался и снова свешивался за борт, в надежде справиться с тошнотой. Нуониэля мучил жар, холод, морская болезнь; он весь день не ел, а лишь пил воду, зачерпываемую из-за борта круглодонным деревянным ведёрком на тонком, потемневшем от времени канате. Такова особенность Найноэльского моря – пресная вода, пригодная для питья.
Тимбер на четвереньках дополз до трапа, перевалился через борт ладьи и кубарем выкатился на причал. Несколько минут ему пришлось лежать на спине: перед глазами всё шло ходуном. Когда голова перестала кружиться, Тим повернулся на живот, поднялся на четвереньки и подполз к горящему очагу. Капитан и Агидаль молча смотрели на законного посла нуониэльских лесов.
– Мы в Симпегалисе? – засопел Тимбер и сильно закашлял.
– Ага, – гаркнул капитан, – в Симпе-заднице!
– Он недоволен вашими словами, капитан Ланко, – заметил Гиди, глядя на еле-дышащего нуониэля, которому не хватало сил ответить на грубость.
– Да все недовольны! – загорланил толстяк. – Двадцать первое число грязника! Направляемся на полночь! Гранёная Луна вот-вот появится! Не дай Свет, ветер угонит прочь эти тучи! Окажемся под ней – схлопочем проклятье! Будем тогда довольны по самые задницы!
Гиди поднялся, зачерпнул воды из бочки и, подойдя к очагу, протянул ковш Тимберу. Нуониэль с жадностью принялся хлебать.
– Пёс с ней, с Луной! – продолжил капитан Ланко, почёсывая пузо. – Куда хуже ваши попутчики!
Тимбер вопросительно глянул на Агидаля, но тот лишь пожал плечами.
– Провались ты во мрак, парень! – засмеялся толстяк. – Тебе хоть что-нибудь сообщили? У вас это вроде как посольство или нечто подобное! Наверняка в документах есть на этот счёт!
– Ещё, – простонал Тим, закончив пить.
Агидаль хмыкнул, а потом просто выпустил черпак из рук, предлагая тем самым нуониэлю самому заняться утолением жажды.
– Наш великий посол не успел ознакомиться со свитками, – надменно сказал Гиди. – Ему до тошноты не нравится читать!
– Заметно! – гаркнул капитан. – Замарал мне всю ладью! Слушай сюда, коряга! Если и впредь намерен выворачиваться наизнанку, то не расплёскивай свои переваренные щи по палубе, а делай это за борт! Море стерпит!
Он подошёл к Тиму и, нависнув над ним, показал толстые, мозолистые ладони.
– Я вот этими руками построил «Пёрышко»! – объяснил толстяк. – Фамильный дом продал! Другой ладьи нет, и не будет! Поэтому напрягись и прояви уважение!
Тимбер сжал в руке черпак, подполз к бочонку с водой и вдоволь напился. Затем он поднялся на ноги и в первый раз за долгое время вдохнул полной грудью.
– Посол… – сказал сам себе Тим и направился на ладью. Но только он подошёл к трапу, который мерно скрёб крайней доской промокший причал, как ощутил лёгкое недомогание. – Агидаль, подай документы!
– Эй, коряга! – окликнул его капитан Ланко. – Твоя задница больше не в Лойнорикалисе, и подчиняться тебе никто не обязан! Более того, все вы на моей ладье! Приказы отдаю я!
– Я посол! – жёстко ответил Тим. – А он назначен помощником!
– Посол?! – рассмеялся капитан. – Да я скорее дриаду в постель затащу, чем поверю, в это! Ты и обучения не кончил!
Тимбер глянул на Гиди, но тот, ухмыльнувшись, отвернулся. Преодолев тошноту, нуониэль взошёл на борт и отыскал сундучок с документами. Он извлёк оттуда список имущества посольства и принялся осматривать вещи.
Первым числился расписной ларец. Тимбер легко нашёл этот маленький, но длинный – почти в сажень – ларь, с двумя ручками для переноски. Далее шли украшения и другие мелочи. Последняя строка списка юношу заинтересовала.
– Десять волков? – нахмурившись, прочитал Тим.
Он зачем-то оглядел ладью. Отложив список, Тимбер принялся рыться в сундучке; он искал указания мастера Инрана, дабы пролить свет на эти волчьи дела.
Позади послышались бойкие разговоры: это возвращались моряки Ланко. Они завтракали в одном из тех домиков между пристанью и густым лесом, окутанным то ли туманом, то ли низкими тучами. Все десять моряков, не обращая внимания на нуониэля, запрыгивали в ладью, отчего судёнышко резко закачалось. У Тимбера закружилась голова, а пергаменты выпали из рук. Юноша спешно сошёл на берег.
– Что это за место? – спросил он, придя в себя.
– Волчий Камень, – ответил ему первый помощник капитана, щуплый усач по имени Боща.
– Ненавижу волков! – воскликнул Ланко, видимо, услышав разговор. – Ненавижу волков сильнее, чем варварийцев! А сильнее волков ненавижу баб!
Капитан сплюнул, а потом уставился в сторону леса.
– Легки на помин! – зарычал он, глядя, как из-под тёмных елей появились три женских фигуры. Облачены они были в длинные ярко-зелёные одежды, от плеч до самых ног. Низ этих одеяний промок и потемнел. Женщины носили круглые тростниковые шляпы размером с зонт. Лица скрывались в тени головных уборов. Каждая женщина держала в руке деревянный посох. Чем ближе они подходили, тем громче моряки гоготали и ухмылялись. Кто-то даже начал свистеть, предвкушая встречу с противоположным полом. Впрочем, весь этот гомон поутих, стоило из-за деревьев показаться нескольким волкам, послушно следующим за троицей.
– Боща! – окликнул помощника капитан. – Тащи тюрьму!
Несколько мужиков сошли с ладьи и стали грузить на борт крепкие деревянные клети. Остальные моряки принялись перекладывать вещи, потому что уместить десять объёмных квадратных штуковин казалось невозможным.
Дамы взошли на причал. Десяток волков послушно сели в ряд за хозяйками. Женщины сняли тростниковые шляпы. Теперь моряки поняли, что перед ними нуониэльки. У той, что стояла в центре – вожатой – на голове росли зелёные тройчатые листики кислицы; люди Равнин называли такую траву заячьей капустой. По левую руку от вожатой стояла очень молодая особа с пышной гривой, горевшей ярко-оранжевыми листьями сирени. Длинные веточки доходили ей до пояса. Третья оказалась крепкая девица с короткими веточками лиственницы. Увидев её, Тим оправился, закинул шевелюру за плечи и сделал грудь колесом. Однако, его одежды, со следами последствий морской болезни не добавляли образу представительности.
– Неси Свет сквозь тьму, кормчий, – произнесла вожатая.
– Свет несёт меня, – нехотя ответил капитан Ланко, поглядывая на волков.
– Рика Оксали, первая вожатая союзница стаи Волка, – представилась нуониэлька и поклонилась.
– Ланко Сивый. Уния Вольных Торговцев. Капитан «Пёрышка».
– Со мной союзницы Мари Сиригнис и Лиридия Хиёри, – сказала Рика. – Вы доставите нас и десятерых наших питомцев в Симпегалис. А теперь я бы с удовольствием встретилась с послом.
Тимбер сделал шаг вперёд. Он коснулся ладонью своей груди, чтобы поклониться, но тут же смешался, поняв, что одежды его замараны нечистотами. Несмотря на это, все три нуониэльки незамедлительно поклонились. Причём поклон вожатой оказался глубоким и медленным.
– Тимбер Линггер, – произнёс нуониэль. – Несите Свет сквозь тьму!
– Свет несёт нас! – ответили союзницы хором.
– Я имела радость встречать вашего отца в Школе, когда он вернулся из Симпегалиса много зим назад, – сказала Рика. – Отправиться в посольство с сыном Лария Дисидуария большая честь для моей стаи и для моего дома.
– Стоит поторопиться, – спешно произнёс Тимбер и взошёл на ладью.
Нуониэльки стали по одному проводить волков на борт и сажать в клетки. Моряки старались держаться подальше от зверей. Серые животные рычали и скалили зубы, проходя мимо взволнованных людей.
Когда ладья отчалила, Тим забился в груду скарба, закутался в тугой дождевик, и, вцепившись в бурдюк с питьевой водой, постарался совладать с морской болезнью.
Клетки с волками заняли бо?льшую часть палубы. Ланко вёз на север партию хлопка, и все эти объёмные тканевые свёртки пришлось по-новому раскладывать на ладье, чтобы равномерно распределить груз. И вот, клетки, ткани, вещи посольства, люди и нуониэли превратились в беспомощное существо, замершее, затаившееся на деревянной скорлупке среди бескрайних волн. А когда пошёл дождь, разные и непохожие части этого существа приобрели одинаковый тёмно-коричневый цвет. Снизу вода била о борт волной, с небес брызги хлестали по лицу твёрдыми, оледенелыми капельками; время превратилось в тугую смолу.
Тимбер постоянно пил, и это помогало. Теперь молодого нуониэля сразила смертельная скука. Читать важные письмена в такой сырости оказалось невозможным, и Тим, чтобы развлечь себя, стал пинать клетку с волком, в которую упиралась его правая нога. Поначалу зверь не понимал, что за стук тревожит его, но потом учуял наглеца и принялся рычать, огрызаться. Глаза животного пылали яростью, а из пасти била пена. Тимбера раззадорил гнев волка, и он чуть сам не зарычал в ответ. Тут появилась лиственничная союзница.
– Белка! – окликнула она зверя и зашипела на него. Так шипели учителя на Тима в библиотеке Школы, требуя тишины. Потом союзница сказала волку слова, которых Тимбер не смог разобрать. Хищник присмирел.
– В деревянной клетке волка долго не удержишь, – сказала Лиридия, поправляя рукой свои промокшие веточки. – Рано или поздно он прогрызёт себе путь на волю. Я бы не стала помогать ему в этом!
– Я просто подумал, что он умер, – выдал Тим, и глупо улыбнулся.
– Им приказано отдыхать, – серьёзно ответила нуониэлька. – Кто знает, что ждёт нас ночью!
Тимбер откупорил бурдюк, поднёс его к губам, но замешкал. Он посмотрел на нуониэльку и протянул ей воду. Она с мгновение колебалась, но всё же согласилась сделать глоток.
– Благодарю, – сказала она, возвращая сосуд.
Некоторое время девушка стояла и молчала, глядя на матроса у руля.
– Дождь – это хорошо, – заговорила она. – Пусть льёт. Главное, чтобы не сошли тучи.
– Не много я встречал молодых, кто верит в проклятье Гранёной Луны, – заметил Тим как можно более вежливо.
– Дело не в проклятии, – ответила Лиридия, и посмотрела на волка. – Они лишаются рассудка, попадая под её свет. Эти несколько ночей в году союзницы не властвуют над стаей.
Нуониэлька откланялась и ушла к своим. Союзницы вообще держались особняком, люди и капитан не заговаривали с Тимом, а Гиди даже не смотрел в сторону новоиспечённого посла. Юноша старался не думать об Агидале и о том, как сынишка посыльного бежал по пристани.
Просидев неподвижно два часа, Тимбер пришёл к заключению, что ему тоже по душе этот холодный дождь. Ведь читать наставления мастера Инрана и очерки отца не было никакого желания! Так можно оправдать бездействие тем, что вода смоет с листов чернила и испортит пергаменты.
Вспомнил Тим и о собственных записях. Родная Долина, отец, селение Лариодай с величественными жёлтыми лиственницами и матерью Лиридии теперь превратились в что-то волшебное и недосягаемое.
Волчий Камень исчез за горизонтом. Дождь закончился, а свет стал меркнуть. Поначалу всё обволокла мгла, но ближе к полуночи серые тучи посветлели. Свечение исходило не от всего небосвода; лишь малая часть туч серебрилась чем-то холодным, горящим там, над серым одеялом ночи. Ветер стих, и в этом безмолвии оживились волки. Они стали метаться из угла в угол, поскуливать и рычать. Союзницы говорили им тайные слова, нежно прикасались к жердям клеток, тихонько выли по-волчьи, но звери не унимались.
Волк по кличке Белка, тот самый, подле клетки которого расположился Тим, поднялся на задние лапы и стал грызть свою невольницу. Он рычал, трясся, брызгал слюной и глубоко впивал клыки в жердь, выплёвывая белые кусочки древесины на палубу.
Подскочил капитан Ланко.
– Госпожа Рика! – окликнул он вожатую. Та приблизилась к клетке и стала говорить с волком. Тот не внемлил.
– Ух, зверюга! – закричал Ланко и пригрозил твари кулаком.
– Нет! – резко остановила его Рика. – Будет только хуже!
Зверь и вправду стал совсем бесноватым после выкрика капитана. Пришлось взять дождевики и накинуть их на клеть; только это помогло. Сокрытый хищник принялся вертеться и скулить. После вновь зарядил дождь. Толстая кожа дождевиков, неровно лежащих на клетке, стала похожа на мокрые камни.
***
Проснулся Тимбер от воды, просочившейся за шиворот. По правому борту над горизонтом багровел рассвет.
Нуониэль поднялся и потянул ноющую спину. Он скинул с себя одежды. Стоя в одних подштанниках, Тим стал черпать из-за борта прохладную воду и обтираться.
Моряки пробуждались ото сна, умывались, ели, бесцеремонно справляли нужду прямо за борт. Союзницы Лиридия и Мари, волоча за собой объёмную корзину, кормили волков. Они доставали из-под плетёной крышки куски сырого мяса внушительных размеров и швыряли в клетки. Сонные волки быстро вскакивали на ноги, хватали лакомство, тащили в дальние углы своих невольниц и там терзали, придавливая лапой и громко чавкая.
Когда дошла очередь до накрытой дождевиками клетки, Лиридия взяла последний влажный розовый шмат и попросила Мари унести корзину, намекая на то, что сама справиться с кормлением любимого питомца. Она зашла за клеть, чтобы сдёрнуть с неё покровы и увидела почти голого Тимбера.
– Прошу простить! – смутилась она и, отведя взгляд, чуть не убежала.
– Утро светлое, Лири! – тут же ответил Тим, развернувшись к ней и улыбнувшись. – Позволь помочь!
Он подошёл ближе и резко дёрнул дождевик, что лежал с краю. Нуониэля окатило скопившейся в нём дождевой водой. Немного досталось и Лиридии.
– Прости! – нежно извинился Тим, коснувшись ладонью её мокрого плеча. Она же стояла с огромным куском мяса в руке, не решаясь пошевелиться. Волк, увидевший лакомство, стал нетерпеливо перебирать лапами и громко возмущаться задержке.
– Я помогу, – шепнул Тимбер, медленно касаясь её пальцев, забрал мясо и швырнул зверю. Тот жадно накинулся на пищу.
– Я плохо помню, – наконец заговорила Лиридия, – скольких девушек ты соблазнил во время учёбы в Школе… Вроде бы трёх…
– Гораздо больше, – по-молодецки поправив свои локоны, гордо заявил Тимбер, облокотившись на клетку плечом.
– Несложно разгадать, почему ты так себя вёл!
– Было бы интересно послушать!
– Мало тут интересного, – скучно заявила Лиридия. – Узнал, видимо, что родители давно нас сосватали, вот и бросился доказывать свою самостоятельность, словно неокрепший росточек.
Лиридия глянула на волка и произнесла непонятную фразу. Зверь бросил мясо и яростно кинулся в сторону Тимбера. Нуониэль в страхе отпрыгнул от клети, запнулся о связку каната и рухнул в кучу скарба. И пока Лиридия не успокоила питомца заветным словом, тот бешено скрёб когтями свою невольницу, просовывал между жердями морду и страшно клацал зубами.
Нуониэлька развернулась и пошла прочь.
– Ах так! – разгневался Тим. – Я тоже мог бы сказать кое-что про тебя!
Девушка помедлила, но не обернулась.
– Ты ушла со своей стаей! – сказал Тим, поднявшись. – А домой в Лариодай не вернулась! Я не вижу причин такому поведению, кроме как также поступить наперекор родителям!
– Я не в восторге от вас, господин посол. И не потому что мы помолвлены против воли, – спокойно ответила девушка.
Она собиралась сказать что-то ещё, но смолчала. Нуониэлька ушла, а новоиспечённый посол тихонько выругался на волка и стал одеваться. Во внутреннем кармане своей туники он нащупал камушек. «А может, Агидаль прав и это вовсе не эниовин?» – подумал Тим. Мысли переключились на помощника посла, который, судя по всему, не намеревался возобновлять испорченные отношения.
Тимбер прошёлся по ладье. Гиди что-то оживлённо объяснял помощнику капитана Боще. Слушали посыльного и двое моряков. Все улыбались и внимали рассказчику с явным уважением. Чувствовалось, что Агидаль оказался среди своих.
Плюнув на всех, Тимбер вернулся к вещам, откопал сундучок с документами и вытащил оттуда список вещей посольства.
Раздался звонкий женский смех: это молодая златокудрая Мари не сдержала чувств, слушая то ли Лиридию, то ли Рику. «Обо мне, небось, судачат», – пронеслось в голове Тима.
Он глянул на союзниц и поймал на себе их взгляды. Нахмурившись, он принялся осматривать имущество.
Самым ценным, что имелось у Тимбера, можно было считать Заверенный Посольский Свиток в трубчатом латунном футляре. Этот документ придавал всему предприятию некую важность, в чём Тим находил удовлетворение. Потом Тим долго думал над тем, переложить ли кипу собственных записей из личных вещей в сундучок с документами; они как раз поместились бы. Поразмыслив с минуту, нуониэль решил не торопиться в столь непростом деле. На глаза попались и заметки отца. Читать их новоиспечённый посол не горел желанием и поэтому положил обратно в сундук.
Раскрыв указания мастера Инрана, Тимбер пробежался глазами по тексту, не вникая в суть: написанное казалось чем-то сложным и важным. Взгляд зацепился лишь за подчёркнутый красными чернилами текст на втором листе. Здесь Инран упоминал тот самый длинный ларец, называя его самоцветником. Особые указания гласили, что открывать ларь воспрещается, а дарить содержимое следует только в случае крайней необходимости.
Тимбер скинул кожаный покров с вещей и коснулся гладкой крышки драгоценного короба. Между разноцветными камешками, подогнанными друг к другу почти вплотную, изготовитель ларца вплёл витую золотую нить. Пальцы нуониэля скользнули на стеночку, где располагалась защёлка. И только он решился надавить на неё, как за его спиной вновь раздался женский смех. Фыркнув, Тим продолжил заниматься важными посольскими делами. И не зря, потому что в вещах он нашёл серебряную шкатульную картинку. Эта оказалась не под стать той кожаной, что они с Гиди видели в доме Аурии Хиёри, а серебряной как снаружи, так и внутри. Блестящая, покрытая прозрачным воском гравированная пластинка серебра внутри показывала долговязое существо, стоящее у подножия башни. Существо держало в руках нечто светящееся, а люди поодаль воздели руки, будто прося или принимая неясный дар. Шкатульные картинки ценились во всех краях. Чем древнее была такая вещица, и чем благороднее материалы, из которых её создали, тем дороже она считалась. «Что же в этом самоцветнике, если такая драгоценная вещь как серебряная шкатульная картинка оказалась менее значимой и не удостоилась особых пометок в указаниях мастера?» – подумал Тим. Но время удивляться только начиналось, ведь далее нуониэль обнаружил ещё несколько драгоценностей.
Самым незатейливым ему показалась бисерница с полупрозрачными камнями. Были тут пурпурные гиацинты и зеленоватые хризолиты, голубые аквамарины и жёлтые илаэры. Меньше всего Тимбер насчитал перламутровых опалов. Что-то неясное и тревожное угадывалось в их ускользающем, изменчивом цвете…
Не удивила юного посла и длинная нагрудная цепь, усыпанная листьями из золота. Такое украшение Тим посчитал скучным и бездушным. А вот два белых, ничем на вид не примечательных увесистых бруска, аккуратно завёрнутых в тонкую кожу, наоборот заставляли задуматься о многом. В списке вещей они значились не чем иным, как лунными камнями – осколками Гранёной Луны. Как они были получены? Откуда они у Школы? Каков в них прок? И главное – распространяют ли они какие-нибудь проклятья? Все эти вопросы не имели ответов и потому Тимбер решил, что лучше всего отложить эти «дары» подальше и не доставать, пока не потребуется. Гораздо приятнее оказалось прикоснуться к коробочке с семенами редкого цветка идэминеля – столь зыбкого, что у людей он считается невидимым. Нуониэли, чей взор привык к лесным видам, умели находить это растение, и часто продавали его людям, прося высокую цену. Идэминель обладал разными свойствами, в том числе и лечебными. Рос он, правда, лишь в диких условиях. Опытнейшие садоводы как из людей, так и среди нуониэлей, десятилетиями старались культивировать его на своих грядках, но тщетно. И всё же, в деревянной коробочке лежало десять настоящих семян идэминеля – красивый, но бесполезный подарок. Тимбер обнаружил и пять крошечных сосудов с соком этого цветка.
Дополнительно в вещах лежала копия Книги Охотника – древнего нравственного свода нуониэлей, и свёрток с церемониальной одеждой посла. Отдельно значился бочонок с перцем, который требовалось отдать капитану Ланко Сивому по прибытии в Симпегалис – небольшое дополнительное вознаграждение за службу.
Часы тянулись. Парус то наполнялся попутным ветром, то опадал, хлопая переливами шерсти, лоснящейся от толстого слоя жира. Углы его тянули шкоты то с одной стороны, то с другой, отчего деревянные блоки на железных сердцевинах грустно поскрипывали. За полдня можно привыкнуть к этому однообразному стону, заметить последовательность и даже научиться различать смену дыхания ветра по нарушению привычных чередований ржавых звуков.
Зарядил косой дождь. Капли шли мелкие, нахлёстывали порывами и с разных сторон. На палубе установили деревянный поддон с бортиками, засыпанный песком. Сверху выложили очаг, заполнили его дровами и разожгли огонь. Кое-как защитив костёр от дождя, помощник капитана принялся подсушивать хлеб и раздавать его морякам. Установили над пламенем и котелок, где ловко организовали уху из свежей рыбы. Как-то так само собой вышло, что все оказались подле огня. Путешественники общались, смеялись, радовались запаху тёплой снеди. И только Тим сидел поодаль. Нуониэль достал из кармана потемневшие от влаги ножницы и принялся ковырять ими тяжёлый дождевик: отщипывать от промазанного жиром одеяния малюсенькие кусочки. Между красных сапог образовалась кучка кожаной стружки.
– Попадём в бурую, потонем все вместе, – раздался голос Ланко.
Тим поднял взор: пузатый капитан стоял прямо над ним, держа в руках две плошки с горячей ухой. Одну он подал нуониэлю.
– А пока, – продолжал капитан, – мы будем есть все вместе!
Тимбер поднялся и взял деревянную тарелку, от которой исходил ароматный пар. Нуониэль учтиво поклонился.
– Я знаю, что вы, нуониэли, не очень-то любите задавать вопросы, – сказал капитан, шумно хлебнув ухи. – Да и на чужбине иной раз лучше промолчать, чем сболтнуть лишнего. Я сам такой: по родной деревне ходил, яки петух! Всем видом давал понять, что я не такой, как земляки. И стоило мне раз выйти в море, попасть в компанию моряков со всего света, так я тут же стал вести себя, как мои односельчане! Я это к тому, что не жду от твоей задницы особой болтовни. Но, коль тебя припрёт чего узнать – не робей, спрашивай. «Пёрышко» – не та ладья, на которой надо выделываться. Я сам её построил, сам людей нанял – с каждым из них пуд соли пополам отведал. Да и с вашим братом дела имею по-свойски! А мне что! Я человек вольный! Я договорюсь, доторгуюсь! Послом ведь тебя заделали недавно. А у меня уже сколько путей было! И с каждым надо цену назначить себе не в убыток! Коль тебе что надо по посольскому делу, то не робей – ко мне дуй! И не гляди, что я грубый. Я и с высокородными господами сладить умею и с босяками.
Они немного постояли молча, допили уху.
– Я считал, что все люди избегают Гранёную Луну, – сказал Тим.
– Так и есть, – ответил капитан. – Поэтому никто не выходит в море в конце листобоя.
Тим непонимающе посмотрел на Ланко.
– Грязник, по-вашему! – пояснил тот.
– И всё же мы в море.
– Я зело страшусь проклятья, но пуще всего я боюсь остаться голодным, – подняв палец вверх заявил толстяк. – В Торговой Унии люд богатый; у каждого по несколько больших кораблей. И как они только Ланко Сивого с его неказистым «Пёрышком» к себе приняли?!
Ланко протянул руку, и Тимбер отдал ему пустую плошку.
– Ну а ты веришь в проклятье? – спросил капитан.
– Не бывало у меня случая оказаться под её светом, – пожал плечами молодой посол. – Всегда поблизости имелось убежище.
Ланко мотнул головой, хмыкнул, как-то с сожалением, улыбнулся и пошёл к очагу.
Небо вновь прояснилось. Что Тимбер понял о море так это то, что погода тут меняется быстро и часто, как это бывало в горах над Линггерийской Долиной. Выбираясь на охоту, Тим иногда заходил очень высоко, попадал под дождь, снегопад и во вьюгу. Но над родными лиственными лесам любая непогода казалась игрой: ведь стоило чуть спуститься вниз, под линию леса, как всё затихало и умиротворялось. Тут, в куцей скорлупке, покачивающейся на пелене волн, натянутой на кольцо окоёма, приходилось мириться с прихотями небес. Тимбер даже позавидовал волку, который мирно спал в клетке, не замечая ни дождя, ни ветра. Молодой посол сидел напротив зверя и наблюдал за тем, как, свернувшееся в серый клубок живое существо то вздрагивало, то шевелило ухом.
– Обычно они не такие сонные, – сказала Лиридия, незаметно подойдя к Тимберу. – Бесновались всю ночь из-за этой луны, вот и спят теперь.
– Волки – ночные животные, – заметил Тим.
– Это так. Но эти уже давно с нами и привыкли бодрствовать днём.
– А вот этот ваш собственный? – спросил Тимбер.
– Да, Белка – мой, – ответила Лиридия и села на палубу рядом с Тимом. – Видите, у него белая шерсть на шее и белый пушистый хвост! Поэтому он Белка!
Тим ещё раз внимательно оглядел волка. То, что у зверя было имя, придавало ему нечто невыразимое в словах; нечто зыбкое, утекающее сквозь пальцы.
– Здесь, среди волн, ваш шерстяной друг кажется более живым, нежели в лесной чаще, – сказал Тим.
– Он дышит так же как мы, – коснулась Лиридия клетки. – И пусть его шерсть сера, как камень, под ней стучит горячее сердце. Я познакомлю вас.
Девушка отперла дверь, разбудила волка и произнесла странные слова, которых никто не знал. Зверь, следуя велению хозяйки, поднялся, ступил на палубу и сел напротив Тимбера.
Никогда ещё не доводилось молодому нуониэлю видеть глаза хищного зверя так близко. Эти очи были глубже самых горьких тайн души Тимбера. Не ощущалось в них ни безумия, ни бешенства, ни оголтелой природной дикости. Казалось, ещё миг, и зверь заговорит. Но ткань чар быстро рассыпалась и вот Тимбер уже представлял, что волк мог бы сейчас вцепиться клыками ему в горло! Разорвать на части!
– Нет, – спокойно произнесла Лиридия, касаясь плеча Тима, – страшиться нельзя. Не взращивай страх! Иначе Белка учует! Наблюдай за безмятежной красотой. Не выдумывай того, что может случиться! Не опасайся! Главное – не опасайся!
Тимбер осторожно коснулся серой шерсти. Влажная и холодная на ощупь, она пахла псиной, а из-под неё зыбко сочилось тепло.
Лиридия приказала волку вернуться на место, и тот, будто заколдованный, немедленно выполнил требование хозяйки.
– Жаль, не остался в Школе до уроков, где рассказывают о ремесле союзниц, – сказал Тим, улыбнувшись.
– Невелика потеря! – заперев клетку, ответила Лири. – Подумаешь, союзницы! Немногим лучше свинопасов.
– Свинопасов?! – засмеялся Тим. – Невероятно! Интересно, что бы мы все делали без таких вот «свинопасов»?! Леса наши безопасны лишь благодаря союзницам. У вас чёткое, понятное дело! Уважаемое! Это не под стать бесполезным шастаньям невесть где, и рисованию картинок на пергаментах!
– Ваше чувство юмора столь необычно, – учтиво ответила на это Лиридия и поклонилась, сложив перед собой руки, как будто она вела беседу в богатом доме среди важных господ. – Учёба на классе картографов – честь для любого нуониэля. Нет более сложного класса.
– Я хотел сказать, что союзница или воин – они всегда знают, что именно им делать. А картографы… Тут столь много неясного. Хотя, мне может казаться это непостижимым потому что я недоучился.
– Я уверена, что вернуться в Школу не составит для вас труда, – снова с поклоном сказала Лири.
– Ненавижу я рисование! – буркнул Тим.
Лиридия хихикнула и прикрыла рот ладошкой. Всё же, она быстро взяла себя в руки.
– Я хочу принести извинения, – сказала она. – Утром мне не стоило грубить.
– Я нисколько не обиделся, – заулыбался Тимбер. – Ведь я думал, что вы просто заигрываете со мной.
Лири ахнула, вскочила, топнула ногой и покраснела от злости. Она нахмурилась, сжала кулаки и приготовилась что-то сказать, но затем, гордо задрала голову и ушла.
Тимбер в голос засмеялся, хлопнул в ладоши и на радостях ударил ногой по клетке с Белкой. Волк вздрогнул, огляделся, порычал и снова свернулся в клубок милым ручным зверьком.
День завершился, и пришла безоблачная тьма. По небу рассыпались голубые звёзды, а из-за окоёма поднялась белая глыба – сама Гранёная Луна. Её края будто отесали топором; грубо, наскоро. Она отражала свет Солнца так же, как обычная луна, но некоторые её грани как бы усиливали сияние, отчего вещи отбрасывали необычные густо-синие тени. Луна отражалась в волчьих глазах, и от этого казалось, что звери превратились в чудовищ. Хищники выли, рычали, кидались на стены своих невольниц, грызли жерди, брызгали кровавой слюной и никак не слушались союзниц. Среди моряков пошли разговоры о том, что звери вырвутся из клеток и всех сожрут. Капитан старался урезонить команду, но выходило скверно.
– Если освободятся, – заорал он вожатой Рике, стараясь перекричать волчий вой и порывы ветра, – нам придётся их убить!
– Отойдите, капитан! – в бешенстве оттолкнула его Рики. – Коль выскочат, держитесь в стороне; мы всё сделаем сами.
Она откинула борт своего плаща, показывая висевший на поясе кинжал.
– U strave![3 - U strave! – (лан.) К оружию!] – скомандовала вожатая.
В руках Лиридии и Мари блеснули обнажённые короткие клинки.
Ланко попятился к корме, где столпилась команда.
– Я слышал, что во время Луны с морского дна поднимаются чудовища! – дрожа от страха произнёс помощник Боща.
Капитан треснул его своим мясистым кулаком.
– Чудовища?! – заорал он так, что даже волки дрогнули. – Я покажу тебе чудовище!
Он порвал на себе кафтан и забрался на борт. Его бледный волосатый живот засиял в лунном свете, как пузырь гигантской рыбины.
– Плевал я на проклятье! – срывая голос, орал Ланко Сивый. – Плевал на волков! И на варварийцев с их сраным конунгом я плевал! В задницу всё! В задницу всех чудищ!
Тут он намотал на руку конец какого-то каната и сиганул с кормы в воду. Моряки посмекалистей кинулись к канату, чтобы затащить капитана обратно. Но тот, похоже, не торопился возвращаться: он барахтался в волнах, смеялся и орал что-то про медовуху и паруса. Когда его всё же вытащили, он радовался словно победил в зарнице на деревенском празднике солнцеворота. Его стали вытирать, кутать в шкуры, поить чем-то горячительным.
Тимбер наблюдал и за моряками, и за союзницами, не выпуская из рук братского меча, накрытого тяжёлым плащом. Разок он глянул на Агидаля, но тот сидел поодаль от остальных и был явно не в духе. В ту ночь, без покрова туч, под прямым светом Гранёной Луны, никто на «Пёрышке» не спал.
***
Если бы Тим захотел, он смог бы посчитать, сколько дней прошло с его последнего разговора с Лиридией. Но бесконечный покачивающийся горизонт, череда рассветов и закатов, а главное – невозможность выбраться из деревянной посудины, лишили юного посла всякого желания думать.
Он валялся на палубе, свесив голову и руки за борт, совершенно не обращая внимания на то, что рукава одежды промокли. Когда ладья кренилась на правый борт, кисти Тима опускались в холодную воду. Нуониэль уже давно не обращал внимания на холод. Его не волновал ни душок моряков, ни запах скрипящего и трещащего судёнышка, ни вонь псины. Тимбера смущало лишь морское дно. Глубоко ли оно или находится прямо тут под волнами? Возможно, оно так близко, что стоит «Пёрышку» накрениться чуть сильнее, как все сразу почувствуют трение песка о просмолённое пузо ладьи. А может, выскочить сейчас туда, за борт и пойти по дну? Что, если не надо сидеть в этом корыте, а просто идти себе пешком? И пусть волны бьются о колени! А если дно далеко? Если до дна косая сажень? Или две! Или дюжина? Кто знает, сколько трёхсотлетних сосен надо поставить друг на друга, чтобы измерить расстояние от дна до поверхности?
К Тимберу кто-то подошёл.
– Задали нам однажды вопрос в Школе, – начал нуониэль не оборачиваясь, – про одного горе-путешественника. Застрял он как-то на пустынном острове. А потом взял и чудом оказался на материке. И вот нам, ученикам, предложили разузнать, как же это ему удалось. Мне сейчас кажется, что мы тоже застряли… Не двигаемся, а просто качаемся на волнах, и нет на самом деле никаких полночных земель и никакого Симпегалиса.
– Тогда как ты объяснишь вот это? – спросил капитан Ланко Сивый, указывая куда-то вперёд.
Тимбер посмотрел сначала на капитана, потом на его палец, а затем вдаль. Пришлось прищурится, чтобы разглядеть на линии горизонта короткую серую полоску, вклинившуюся в невидимую нить, делящую небо и воду.
– Сосновый мыс! – обнадёживающе произнёс пузатый Ланко.
– Это Симпегалис? – спросил Тим.
– Нет, мой дорогой посол, – засмеялся капитан. – Это ещё далеко не Симпегалис. Но это самый настоящий север, как мы его называем. Хотя, для местных, север – ещё дальше на полночь.
Тимбер вглядывался в горизонт и старался подавить нарастающую тревогу. Теперь ему казалось, что они вот-вот утонут. Что «Пёрышко» не дотянет до берега; разобьётся о подводные скалы или же вовсе попадёт во власть злого ветра, который унесёт их обратно в бесконечное море.
– А далеко ещё? – спросил Тим.
– О да, дружище! Теперь ты постоянно станешь смотреть на горизонт и думать о суше! А далёкая земля будет маячить там; такая крохотная! Тебе будет казаться, что мы к ней совсем не приближаемся. Так что советую, господин посол, найти своей заднице занятие, а то все глаза проглядишь! Нечем будет потом на девок пялиться!
Тимбер попытался встать. Ноги его затекли, а кожа сыпалась песком от прикосновений холодных, влажных одежд. Тим сделал несколько шагов по палубе, держась рукой за клетку со спящим волком. В нос ему ударил запах дыма: это в центре ладьи на песочной подставке снова развели костерок. Не думая ни о чём, кроме живительного тепла, Тим подошёл к очагу, сел на корточки и протянул руки к пламени. Его всего начало знобить и даже трясти от холода. Голод скрутил живот, в глазах потемнело. Тимбер почувствовал, что теряет сознание и куда-то падает. Кто-то взял его за плечо и прижал к себе. Юный посол прильнул к чему-то тёплому, а потом лёг на чьи-то колени. Ласковая рука поправила его веточки и накрыла ухо. Послышался успокаивающий женский голос. Слова детской колыбельной убаюкивали:
Тени рощи сохранят
И деревья, и ребят.
Ни один тхеоклемен
Не возьмёт тебя в свой плен…
Тим уснул.
Разбудил юного посла лютый волчий вой: ясная ночь и ломаный свет Гранёной Луны вновь овладели разумом зверей. Тим открыл глаза и понял, что лежит на коленях у вожатой Рики. Не успел он поблагодарить её и извиниться, как она вскочила и побежала с остальными союзницами унимать зверей.
Более трёх часов хищники метались, не зная покоя. Рты их пенились, а глаза будто превращались в драгоценные камни, сияющие отражённым от луны голубым светом. Тим заметил, что «Пёрышко» подошло совсем близко к Сосновому мысу и продвинулось даже немного дальше, следуя теперь вдоль берега, возвышающегося с правого борта кривой сизой мглой.
Гранёная Луна медленно прошла по небосводу совсем невысоко над горизонтом; верный знак завершения ежегодного цикла. Оставалось каких-то два часа – и рассвет. Но тут волки внезапно смолкли. В безветрии все услышали резкий плач далёкого рожка. Ланко Сивый распихал всех, кто стоял у него на пути, добрался до кормы и вгляделся во тьму.
Снова рожок! Тимбер заметил по левому борту далеко в море оранжевый огонёк. Рядом с ним тут же возник и второй.
– Подземные твари! – выругался Ланко и крепко стукнул кулаком по борту. – Увидели! Они увидели наши задницы!
Капитан рвал и метал, бормоча что-то себе под нос. Он даже не обратил внимание на волков, которые снова принялись выть и даже кидаться на стены клеток, просовывая лапы между прутьев в надежде схватить кого-то и растерзать.
– Нам требуется знать, что происходит! – резко обратилась к капитану вожатая Рика.
– Задница происходит! – выругался тот, отмахиваясь, но нуониэлька крепко схватила его за руку.
– Варварийцы! – злобно процедил он сквозь зубы. – Варвары, по-вашему.
– Они вроде пиратов на Южном Море, – добавил Тим, заметив неуверенность Рики.
– Вроде пиратов?! – усмехнулся капитан. – Нет, мой дорогой посол, они вроде вас: чудовища! Только люди.
– Ты из Торговой Унии, Ланко! – вставил помощник Боща, подойдя к капитану. – Они не посмеют!
– Да, из Унии, – как-то нерешительно подтвердил Ланко. – Но договор с варварийцами действует только во время сезона. А он – кончился! К тому же это плавание не зарегистрировано в Унии. Теперь всё зависит от их настроения. А настроение у них будет скверное! Эти дикари не мочатся в Найноэльское море! Не плюют в него и куриные кости не бросают! Всё в бочку – и на сушу! Море для них – священно! Так что ходить по их морю, людям Равнин разрешается только в сезон.
Вновь зазвучал рожок. Теперь гораздо громче. Огоньки приближались.
– Они с подветренной, Ланко! – вдруг предложил Тим. – Оторвёмся!
– Куда ты оторвёшься?
– Надо идти к берегу! – настаивал Тим.
Ланко задумался. Потом он оглядел собравшихся вокруг. В сырой мгле ночи на него взирали бледные, холодные лица испуганных людей. Нуониэльки хмурились, а волки бешено подвывали в своих невольницах, сверкая ледяными искрами зрачков.
– Зело скорые у них корабли! – раздосадовался Ланко.
– Добром наша встреча не кончится! – сурово заметил Тимбер.
– Не кипятись, сучок! – отмахнулся капитан. – Откупишься! Драгоценностей и безделушек у тебя хоть отбавляй!
– Мы не станем рисковать своими жизнями! И союзницами! – решительно заявил Тим и вплотную приблизился к Ланко.
– В одном ты прав, сучок: сложно торговать с тем, кто приставил нож к твоей заднице! – почесав пузо, ответил капитан. – Но у вас есть волки!
– Выпустим зверей, и они растерзают варваров! – сказала Рика. – Но с варварами растерзают и нас; союзницы не имеют власти над животными во время Гранёной Луны.
– Луна не скоро уйдёт! – добавил Тим.
– До рассвета два часа! – сказал Ланко. – А варварийцы подойдут к нам за полчаса! Думаю, сможем договориться!
– Ланко Сивый не может этого гарантировать! – стукнув по борту кулаком, выпалил Тимбер.
– Предлагаешь драпать?! – одёрнув нуониэля, начал капитан. – Заметив, что ладья уходит, они поймут: мы боимся. И плевать им тогда, что у нас ладья Унии! А если это сам конунг Худрагг Огневолосый? Все знают – он пленных не берёт!
– Тем более! Или вы уверяете, что варварийцы будут более подходящей компанией для дам, нежели ваши моряки?
Рика, Мари и Лиридия переглянулись. Молодые девушки дрогнули и ухватились за свою вожатую.
– Союзниц надо защитить! – твёрдо заключил Тим.
Огоньки становились всё крупнее. На подходящем судне забили в барабан.
– Я слышал, варварийцы – исключительные храбрецы, – сказал Тимберу Гиди. Это был первый раз за всё путешествие, когда Агидаль заговорил с нуониэлем.
– Постараемся скрыться в лесах! – настаивал Тимбер.
Моряки стали перешёптываться. Лири и Мари уткнулись в грудь Рики и захныкали.
– Похоже, я начинаю понимать выражение: «сучок в заднице»! – рявкнул Ланко; твёрдый голос подействовал на всех успокаивающе. – Будь по-твоему! Высадим весь ваш лес! Из драгоценностей возьмите только самое необходимое. Остальное оставьте на «Пёрышке». Мы скинем вас на берегу, а сами попробуем уйти в сторону. Надеюсь, горцы прилипнут, а как найдут все ваши посольские цацки, обрадуются добыче и не станут высаживаться, чтобы отыскать вас.
– А как же мы? – спросил помощник Боща.
– Ланко Сивый и не такие дела решал! Уж ты-то моему слову веришь?
– Ланко! – заорал на него вдруг Боща. – Если мы помрём, ты будешь должен мне два бочонка медовухи!
Капитан, не позволявший подчинённым подобного тона, медленно повернул своё объёмное тело к помощнику. Потом нахмурился и зашипел.
Боща стоял перед ним, выкатив грудь вперёд.
Капитан резко выкинул ладонь вперёд, предлагая помощнику крепкое рукопожатие. Боща ударил своей мозолистой клешнёй по длани Ланко.
– Ну что стоите, твари! – заорал Боща. – К веслу! Покажем, как гребут те, кто не страшиться отлить в Найноэльское море!
Ладья круто взяла вправо. Ланко прекрасно знал здешние воды и уверенно повёл «Пёрышко» прямиком к большому тёмному массиву, разделяющему звёздное небо и серебристый блеск воды. Варвары приближались, но теперь не так скоро.
Подойдя к берегу, Ланко отрядил несколько моряков помогать стаскивать с ладьи клетки с волками. Тимбер и Агидаль занялись остальной посольской поклажей. Первым делом Тим схватил куль с личными вещами и длинный ларец. Следуя за теми моряками, что уже вытащили с палубы одну клетку, Тимбер перепрыгнул через борт. У берега оказалось не так глубоко: всего лишь по пояс. Однако на подводных камнях ноги нуониэля подкосились, и он чуть не упал под воду. Сделав с дюжину шагов, Тимбер ступил на сушу. Берег, покрытый галькой, резко обрывался жёстким кустарником и забирал вверх, превращаясь в сосновый лес. Всего этого нуониэль не видел в темноте, а лишь ощущал; стук камешков под подошвой сапога, отзвук накатывающих волн, запах старой хвои. А вот что он хорошо видел, так это огоньки на корабле варваров. Морские разбойники приближались.
Тимбер кинулся к подлеску и пробил себе дорогу сквозь жёсткий кустарник. Там, по выступившим из-под земли корням, он взобрался на склон. Очутившись на лесной опушке, Тим скинул самоцветник, пожитки и поспешил обратно.
– Сюда! – закричал он морякам. – Здесь тропа!
Не теряя времени, он подскочил к несущим клетку и взялся за шест, отпуская одного моряка заниматься следующими волчьими невольницами.
– За мной! – нервно выпалил он, и двинул к подлеску.
Зверь в клетке рычал и кидался на стены, просовывая свою клыкастую, пенную пасть сквозь жерди, в надежде укусить. Гранёная Луна висела теперь над самым горизонтом, рисуя на море бесконечную светящуюся полосу, идущую с далёкого запада до мглистого берега, где впопыхах разгружали ладью.
Тимбер резко вдыхал и ещё резче выдыхал, спешно переставляя ноги по округлой гальке. Мокрый шест скользил в руке и жёстко давил каким-то сучком на плечо. Правой рукой нуониэль раздвинул кустарник и оцарапался. Дальше пошли сосновые корни и крутой подъём. Резко клетка стала легче, но внизу моряки забуксовали. Тимбер сообразил, что вес сместился, и тем, кто снизу, стало тяжелее. Нуониэль запрыгнул на последний бугорок, развернулся и, взявшись двумя руками за жерди, потянул клеть на себя. Волк, напуганный тем, что его невольница так накренилась, не кусал Тима за пальцы, а старался удержать равновесие. Но как только клетку втащили на опушку, зверюга вновь впал в бешенство, стал бросаться на жерди и грызть канатные узлы по углам.
– Ещё девять! – рявкнул Тимбер, и мигом поспешил на берег.
Морские разбойники приближались так быстро, а груза оставалось так много, что никто уже не верил в успех побега. Но Тима охватило неистовое воодушевление и страх, отчего он не позволял себе передохнуть ни мгновения. Юный посол спешил и своим примером заставлял торопиться остальных, напуганных, выбивающихся из сил живых существ, суетящихся на маленьких круглых прибрежных камешках.
Гранёная Луна коснулась окоёма. «Пёрышко» медленно двинулось вдоль берега. А длинная лодка варваров, вся в факелах, с высоким носом, украшенным головой чудовища, врезалась в каменистый берег. К этому моменту Союзницы и Тимбер с Агидалем попрятались в лесу. С ладьи удалось снять восемь волчих клеток. Пять из них успели унести в лес, а три остались на берегу.
Раздалось оглушительное пение рожка. С лодки в воду спустились тёмные фигуры. То ли на их широких плечах лежали толстые шкуры, то ли шеи их были коротки, но издали, во мраке, они казались не людьми, а живыми снопами сена, двигающимися враскачку. Ни рук, ни ног различить оказалось невозможно. Речь варваров стучала и хрустела грубыми словами. Глубокие голоса походили на рычание.
Три волка в клетках на берегу разбушевались не на шутку. Сутулые фигуры молча приближались к невольным зверям. Снопы остановились у невольниц, зарычали. Две сутулые тени навалились на клеть и перевернули её. Это лишь раззадорило невольного зверя.
Один из варваров отличался исполинским размером. Этот сошёл с лодки последним. Двигался он медленно, а при нём неотступно следовали двое с копьями и щитами. Когда он оглядывал берег, Тим заметил, как в лунном свете серебром блеснула его короткая квадратно-остриженная борода.
Тимбер и Агидаль залегли в яме под корнями у самого края опушки. Юный посол отчётливо слышал, как союзницы прямо над его головой спорят по поводу зверей. Рика вцепилась в одну из клеток и силилась открыть её, а Мари и Лири тщетно пытались оттащить вожатую в укрытие.
Заслышав громкие голоса Тимбер понял, что тёмные фигуры вот-вот взойдут с берега на опушку. Девы смолкли. Щёлкнул затвор невольницы. Тим почувствовал, как дрожит земля от спешного волчьего бега.
Мгновением позже появились варвары. Они стали рыскать по кустам и пинать волчьи клетки. Звери безумствовали.
Внезапно всё стихло. Тим чуть приподнял голову и увидел, как на опушку вышел великан. Волки почуяли мощь и силу главаря и теперь опасливо рычали.
Тимбер видел, как этот бугай медленно прошёлся перед клетками и остановился у крайней, под которой и прятались нуониэль и Гиди. Когда варвар схватил угловую жердь и потряс невольницу, Тим заметил, что нижний угол клетки висит над ним, в вершке от носа. Клетка шаталась и вполне могла бы сползти с опушки прямо на затаившихся путешественников.
Варвары спорили. Тимбер не знал их языка, но отчётливо услышал усмешки: «Ist inte Firdir![4 - Ist inte Firdir! – (вар.) Это не Фирдир!]» Из книг он знал, что Фирдир – мифический волк варварийцев, который пожирает их богов.
Главарь взял копьё из рук своего человека и подошёл к клетке. Тим не видел, что происходит. Зверь зарычал сильнее.
– Inte Firdir! – загоготал бугай и сделал выпад.
Волк заскулил и тут же стих.
Тим схватил Агидаля за руку и зажмурился. Посыльный мастера Инрана закрыл нуониэлю рот совей ладонью; видимо, испугался, что тот закричит.
И вот ещё один волк взвизгнул. Этот звериный крик будто пронзил самого нуониэля; он вздрогнул, чуть не выдав шорохом укрытие.
Главарь варваров подошёл к третьей клетке и снова пронзил копьём волка. Тимбер и Агидаль слышали шаги великана. Слышали, как сминалась трава под его обувью. Спрятавшиеся в яме путники почуяли запах чужеземца; как воняет его потная одежда. Отчётливо выделялся в палитре запахов и фимиам крови на железном копье.
Великан остановился над ямой у клетки с Белкой. Зверь отступил в угол. Клеть ещё больше накренилась. Тим услышал дыхание волка.
Удар!
Конструкция содрогнулась и стукнула Тима углом в висок. Потом нуониэль почувствовал, как его щеки касается волчий хвост. Всё замерло и стихло. На лоб юному послу медленно потекла тёплая волчья кровь. Тим был уверен, что она вытекает из самого сердца зверя. Из сердца, что стало неотличимо от камня.
Глава 5 «Тепло кладки»
Опустившаяся на лесной берег утренняя дымка, превратила пейзаж в унылое зрелище. Все краски: гальки, леса, воды, осиновых листьев – будто решили не пробуждаться ото сна и не загораться своим обыкновенным тоном. От блеклости окружения пробивал озноб. Хотелось тереть ладонями руки выше локтей.
Агидаль бродил по береговой гальке, иногда подбирая что-то, валявшееся под ногами, рассматривая и выкидывая в тихо накатывающие волны. Вдали, если прислушаться, звучал рожок варваров. Но он был где-то там, за туманом, за толстой, непроходимой стеной пустоты и холода.
Тим не хотел двигаться. Он лежал на спине в яме и держался за выступивший над головой сосновый корень. Нуониэль вперил взгляд в одну неопределённую точку, и лишь ноздри его мерно раздувались, когда юный посол вдыхал хладный воздух сурового утра. Волчья кровь запеклась на лице толстой полосой, идущей от макушки вниз по лбу. Спотыкаясь о желтоватую бровь, чёрный след сходил на переносицу, а затем, задев глаз, спускался на щёку и дальше сквозь щетину на подбородок и шею. Всё заканчивалось пятном, размером с полгруди, растёкшимся по зелёной тунике.
Тимберу пришла мысль, что он похож на героя древних сказаний. Он пережил ужасные вещи и теперь сидит в крови, чувствуя, что слава победителя омрачена великой потерей. Тим давно хотел оказаться в положении героя-страдальца. Но, имея развитый ум, прекрасно понимал, или же просто убеждал себя, что в нужный момент всё получится не так как в воображении. Теперь, в яме под клеткой с убитым волком, Тимбер чувствовал себя ужасно, но не потому, что так должен чувствовать себя выживший герой из легенд, потерявший что-то важное. Тим ощущал себя глупцом и кривлякой. Причём самого дурного толку – тайным кривлякой. Воображалой. Но хуже всего для юного посла оказалось то, что он сидит и думает ни о ситуации, ни о друзьях, даже ни о мёртвых зверях, а о себе. Впрочем, не столько о себе, сколько о том, как он сам себе представляется. Это напоминало игру в переодевания. Только не сам Тим прыгал в разных одеждах перед зеркалом, а его разум примерял ситуации и разглядывал себя в них.
Нуониэль пошевелился. Засохшая кровь потрескалась, и кусочки посыпались на песчаную почву. Горе-герой поднялся, отряхнул одежды, поправил как мог веточки, и пошёл в кусты по нужде.
Оправившись, он вышел на берег. Агидаль, блуждающий вдалеке у кромки воды, поднял очередной камушек. Заметив нуониэля, посол мастера Инрана с минуту постоял, подбрасывая камень на ладони, а потом швырнув в воду.
Тим подошёл к одной из разломанных клеток. Галька вокруг почернела от крови. Прутья невольницы торчали в разные стороны белыми, лоснящимися изломами. На одном из таких расщеплённых шестов Тимбер заметил крупный клок серой шерсти.
«Не Фирдир», – пронеслось у него в голове.
Взобравшись на опушку, юный посол увидел союзниц. Вожатая сидела на земле поджав под себя ноги. Перед ней лежало бездыханное тело Белки. Прильнув к пустой клетке, беззвучно плакала Лиридия, а Мари стояла в сторонке. Молодая союзница поглаживала единственного оставшегося в живых серого хищника, смирно сидевшего подле неё.
Подойдя к мертвому зверю Тим опустился на колени напротив Рики. Белка выглядел худым и как бы меньше; будто смерть ужала его, скукожила. Нуониэль медленно коснулся белой шерсти на груди: всё такая же мягкая, она более не грела руку.
Вожатая казалась старше своих лет: неглубокие морщины на лице нуониэльки сделались темнее и суше.
– Дикари не те, кто бегут сквозь чащу наравне со зверем, – тихо произнесла она, – но те, кто видит в звере лишь шкуру.
– Этот волк был вашим? – спросил Тим.
– Если бы на ладье был мой волк, всех этих варваров… – слова застряли у неё в горле. Вожатая вздрогнула.
– Мы похороним их, – сказал Тим, после продолжительной паузы.
Рика не ответила. Она поднялась, подошла к Мари, и стала ласково укладывать её пышные, золотые веточки. Один сиреневый лист оторвался от толстых и гибких локонов. Вожатая подняла его и долго рассматривала.
– Сезон твоей юности окончен, – произнесла Рика, и вложила лист в руку Мари. Девушка покрутила его, а потом перевела взор на Тима. Она ни нахмурилась, ни сверкнула глазами, а просто выпустила из руки этот бесполезный лист, встала и пошла прочь. Серый зверь спокойно последовал за ней.
Лиридия, стоявшая у клетки, на Тимбера даже не взглянула. Она приблизилась к своей наставнице, а та нежно погладила девушку по плечу. Затем обе скрылись где-то за деревьями.
Снова спустившись на берег, Тимбер застал Агидаля, сидевшего на выступившем сосновом корне. Человек накинул себе на плечи тяжёлый кожаный дождевик, и даже натянул на голову капюшон.
– Холодно, – произнёс Тимбер, дабы хоть что-то было сказано. Посыльный не ответил.
Фыркнув, молодой нуониэль твёрдой походкой зашагал вперёд по гальке, пока не дошёл до воды. Мелкие волны, лениво хлюпали о круглые камушки. Тимбер долго стоял, глядя на горизонт. Потом он так же неожиданно пошёл обратно, взобрался на опушку, отломал от клетки крепкую жердь и стал копать землю, возле Белки. После нескольких резких взмахов сделалось очень тепло и пришлось скинуть дождевик. Через несколько минут Тимбер снял и льняную рубаху. Земля оказалась влажной, и, дабы не вымазать штаны, Тим разделся до трусов.
Разделив свои веточки на две части, он скрутил каждую из них в объёмный узел, чтобы не мешали работе. Нуониэль кряхтел, старался. Деятельность занимала его. Пусть никто не хочет с ним разговаривать! Они сколько угодно могут думать, что волков убили из-за него! Это нелепо! Да, требовалось принять решение. И быстро! Мог ли Ланко Сивый гарантировать, что варвары не тронут союзниц? Сразившись с этими морскими налётчиками, выжил бы он – юный посол? Яростны и искусны в бою люди полуночи, а покинувший Школу нуониэль посетил всего несколько уроков ратного дела. По правде сказать, он только и умел, что вынимать из ножен меч. Тренировал он этот приём каждый день. Даже если рядом не оказывалось меча, Тим использовал палку. Кривую, короткую – совсем не похожую на тонкие, остроконечные мечи братьев. С палкой Тимберу нравилось больше, ведь с ней движения выходили ладно.
Когда работа была завершена, Тим оделся, вытащил из кустов мешки с вещами, отыскал там топорик и нарубил из сломанных клеток дров для костерка. Он решил сидеть у огня до тех пор, пока союзницы не вернуться: самолично хоронить Белку и других волков Тим не хотел.
Первым на опушку поднялся посыльный. По-свойски взяв топорик и нарубив несколько полешек, Гиди подсел к костерку. Порывшись в вещах, которые они успели стащить с «Пёрышка», человек расстроился: из съестного имелось лишь несколько варёных рыбёшек. Они лежали в корзине-плетёнке, завёрнутые в тонкую промаслённую кожаную тряпку. Кто тащил корзину – уже и не вспомнить, но впопыхах её, видимо обронили, и от этого, снедь обильно присыпало песком. Агидаль сходил к берегу и помыл варёных рыбёшек, отчего они ещё больше развалились. Когда он вернулся, на опушку пришли и союзницы. К общему столу девушки добавили вдоволь брусники, горсть лесных орехов и трёх зайцев, пойманных волком.
Готовили зайчатину молча, ограничиваясь лишь вопросами о том, имеются ли кастрюли, шампура, соль и прочая бытовая чепуха. Союзницы ловко разделали длинноухих, и вообще, ни в чём не уступали опытному Агидалю по части походной жизни.
Поели также в тишине, разделив всё поровну. Первой поднялась от костерка Рика. Она положила Белку в яму. Союзницы помогли ей с остальными волками. После они закопали звериную могилу.
– Да следуют духи ваши за ветром сквозь леса, – произнесла Рика и пошла на берег. Там она вымыла руки и немного поглядела вдаль. Вернувшись, вожатая сказала:
– Быть тут далее и опасно, и бессмысленно.
– А что теперь не бессмысленно? – спросил Агидаль.
– Уходить.
– И есть только одна дорога, – добавила молодая Мари, поправляя свою златолиственную гриву, – домой!
– Нас приставили к посольству для сопровождения зверей, – объяснила вожатая. – Теперь их нет.
Агидаль обернулся на волка, смирно лежавшего на краю опушки и увлечённо грызущего ароматные заячьи кости.
– Да и посольства нет, – буркнула Лиридия и отошла к сломанной клетке, где ещё вчера сидел Белка.
– Я не ведаю, как вы, господин посол относитесь к произошедшему, – начала Рика.
– А я знаю! – злобно воскликнула Лиридия, и решительно подбежала к костру. – Мы – стая Волка! Muri oke! Нет нужды защищать нас! И не было!
– Это запоздалая ярость, Лири, – спокойно произнесла Рика.
– Но справедливая! – не унималась девушка. – Кто мог бы сражаться, тому стоит сражаться! Так учили нас! Но всё случилось по-иному! Мы бежали! Мы потеряли зверей! Тропа, на коей мы стоим – мертва!
Она резко отвернулась и ушла, скрывшись за деревьями.
– Это горькая правда, господин посол, – сказала Рика. – И всё же не стоит серчать на юную союзницу.
Тут из леса обратно выскочила Лиридия; она будто нарочно не отошла далеко, желая подслушать, что же будет дальше, но не сдержалась уже при первых словах вожатой.
– Вы не можете так говорить с ним! – накинулась девушка на старшую. – Мари, скажи ей, что так нельзя! Или вы ждёте, что он проявит уважение к вашему дому? Господин то, да господин сё! Если нам теперь идти назад, то я не желаю всю дорогу слушать, как вы унижаетесь перед не пойми кем!
– Ты говоришь о…
– Я говорю о том, кому собственный отец не пожелал дать своё семейное имя!
– Довольно! – строго приказала Рика.
– Мы можем все переругаться, – вступил в перепалку Агидаль. – Ещё успеется понять, кто в чём виноват, и как лучше было всё устроить. Сейчас самое важно – решить, что делать.
– Тогда нечего обсуждать! – нахмурилась Лири, сложив руки на груди. – Мы уходим!
– Вожатая стаи всё ещё я, – напомнила союзнице Рика. Зелёные тройчатые стебельки её травинок начали раскрываться нарастающему дню, делая причёску объёмной, а лицо моложе. – Выбираю тропу я. И как идти по ней тоже.
– И это самый сложный вопрос, – сказал Агидаль. – Ясно, что вы решили уходить. Но как? Ладьи у нас нет!
– Пойдём к проливу Монндоэ, – пожав плечами, ответила вожатая.
– Интересные дела! – удивлённо отметил Гиди, после неловкой паузы. – Путь неблизкий. А что там?
– Рыбаки. Они перевезут нас.
– Если договоритесь, – усмехнулся Агидаль.
– А нет, так дождёмся глубокой зимы: перейдём пролив по льду, – решительно вставила юная Мари.
– Даже если по льду! Оттуда до наших лесов всё ещё далеко! Однако то хотя бы полуденный берег! Но, не станем заглядывать так далеко. До пролива Монндоэ ещё добраться надо. Я в здешних лесах не бывал; только карты видел – и то плохие. Всё же, чую, путь неблизкий.
– Мы умеем ходить по лесам, человек! – гордо заявила Рика.
– Ах вот как! – усмехнулся Агидаль. – Ну что же, посмотрим! Монндоэ у нас на восходе. Я не слышал о городах и поселениях в этих краях. Значит, дорог здесь также нет. Как именно вы собираетесь идти? Да ещё и без карты!
– Пойдём строго на восход, – надменно отвечала Рика. – Если не отходить сильно влево, то упрёмся в конец залива Абати. Оттуда возьмём вправо и неизбежно достигнем другого залива, имя которого я не помню. Он небольшой. Обогнём его и оттуда строго на полдень. Если я правильно считаю, то весь путь не длиннее тропы от Школы до Альхона. Только наискосок.
– Только наискосок… – вздохнув, повторил Гиди. – Сколько же то дней будет?
– Дюжина. Возможно, две седмицы.
– А теперь послушайте, что я скажу, – поправив тростинкой поленья в костерке, начал Агидаль. – Это ваше «только наискосок» превратит дюжину дней в двадцать. И у вас не будет ровной тропы, где за каждым кустом раскинулась гостеприимная деревушка с людьми-слугами: ещё пяток дней накидывайте. Не стоит также переоценивать свои силы: не станете же вы идти каждый день! Три – четыре дня. От силы пять! После потребуется с денёк полежать, отдохнуть. А часто ли вы ходили из Школы в Альхон зимой? Сегодня двадцать девятое грязника. Вот-вот начнётся грудень, и здесь, ближе к полуночи, он трошки студёней, нежели в наших краях. Если никто из вас не заболеет от холода, если ваш волк ежеденно будет снабжать вас зайчатиной, если вы не собьётесь с пути и проявите невероятное усердие, то в самом лучшем случае, к проливу вы подойдёте через месяц. Но если вы доберётесь туда за два месяца, я всё равно сочту ваш переход достойным восхищения.
– Зря ты рассказываешь мне о тяготах пути, человек, – строго ответила Рика. – Если знаешь иную тропу, то молви о ней. А нет, так собирайся в путь!
– Иной тропы я не знаю, – отмахнулся Гиди. – Но и ваша меня совсем не радует.
– В таком случае нет надобности медлить, – заявила Рика. – Господин посол, вы должны решить, что из вещей мы оставим тут: лишний груз нам ни к чему.
Тимбер не ответил. Он поднялся, подошёл к наспех сваленной куче хлама и хотел было приступить к отбору, но, о чём-то задумавшись, побрёл с опушки в лес. Тим слышал, как молодые союзницы что-то пробормотали на счёт его несуразного поведения. Воздух среди деревьев казался влажным. Пожухлая трава вязала ноги. Даже сквозь добрые красные сапоги Тим чувствовал холод, исходящий от глубокого лесного ковра. Сердце застучало сильнее, а в животе прихватило. Такие ощущения накатывали и раньше. Например, когда он первый раз отправился в Школу. Или вечером накануне урока в Классе Воинов, где Тиму предстояло встать против другого ученика с деревянным мечом. В горле образовался ком. Он сильно давил, жёг; от него бросало в дрожь, а самым мерзким оказалось то, что на глазах выступили слёзы. Тяжёлые слёзы. Моргнёшь, и потекут по щеке.
Тим спешно взошёл на опушку, остановился подле Рики, и, не глядя ей в глаза, что-то очень тихо сказал.
Вожатая ответила не сразу:
– Ничего дельного в этом нет!
– И всё же! – понуро глядя в сторону, отвечал Тим.
– Это не ваше решение, господин посол! – голосом встревоженной матери, объявила Рика. – Это решение вашей гордости и неопытности!
Мари тихонько подошла к Лири:
– Я не понимаю о чём они толкуют.
– Такой тропы нет! – продолжала Рика.
– А давайте без недомолвок! – нахмурился Агидаль. Девушки взялись за руки и одобрительно глянули на человека.
– Вы отправитесь домой без меня, – объявил дрожащим голосом Тим. – А я пойду вперёд. Мне поручили дело.
– Уж извините меня, юный росточек, – вперив руки в боки, возмутилась Рика, – но вам следовало бы послушать, что говорят взрослые! Тропа гордыни ведёт к гибели! И тут, уверена, господин Агидаль полностью меня поддержит!
– Пойти вперёд? – ахнул Гиди, захлебнувшись от смеха. – Куда?
Тим направился к вещам и стал что-то искать.
– Не думаю, что мы успели вытащить тюк с приказами, – заметил человек.
Тим резко обернулся и потряс в воздухе папкой. Затем он развязал бечёвку и стал перебирать пергаменты. Не выдержав ожидания, Агидаль выхватил один из листов.
– Список имущества посольства, – прочитал он. – А где наставления мастера Инрана? Что он просил сделать нашему великому посольству? А консул? Жрать ему лысых собак! Ах да: наш важный господин посол прочитал всё по пути сюда! Возможно, он запомнил, что именно нам требуется сделать? Или мы помним имя того короля, к которому надо обратиться? Ой-ой, постойте! Наш посол помнит, как назывался город, в который направлялось «Пёрышко»!
– Ваши вопросы остры, господин Агидаль! – поддержала Рика. – Но они меркнут, если задуматься над тем, как именно господина Линггера отослали в этот путь. Они сказали, что леса наши в опасности! Пусть! Они молвили, что нет никого кроме Тима, способного отправиться в путь. Как же так? Неужели не нашлось никого во всём Лойнорикалисе, готового встать на эту тропу? Али вы столь особенны? Обладаете редкими талантами? Возможно, им вас просто не жалко? Вот вопросы, которые следует извлечь из безмолвья!
– Но стая Волка последовала за мной! – робко заметил Тим.
– Стаю Волка отправили приказом те, кого сейчас нет с нами! – резко ответила Рика. – Кто может сражаться, тому стоит сражаться! Кто говорит о битве, тому на неё и идти! Наши леса в опасности? Так они говорят! Что это за опасность, которой некому противостоять, окромя мальчишки? Но стая Волка видела достаточно! Леса останутся, а те, кто силятся вершить нашу судьбу рано или поздно исчезнут. Сгинуть молодым – дурная тропа!
– Всё так, – всплеснув руками, ответил Тим, и, украдкой, чтобы никто не заметил, смахнул с глаз слёзы. – Я плохо понимаю, что требуется от нашего посольства. Я не помню названий мест, куда надо пойти. Я не знаю, как звать короля, у которого мне просить помощи. И я поддерживаю возвращение домой. Однако, обратно я не отправлюсь. Пока не отправлюсь. Мне нужно подумать. Подумать и решить, как именно требуется поступать. Вы говорите верно, вожатая Рика Оксали: я не вижу правильной тропы. Но я не найду её, если сейчас развернусь.
– Громкие слова! – сложив руки на груди фыркнула Мари. Она отвернулась, шурша золотыми листьями.
Агидаль как-то странно глянул на девушку, а потом отошёл к костерку, сел подле него, скрестив ноги, и подбросил в пламя полешко.
– Ты, Агидаль, волен отправиться со стаей, – буркнул Тим, не глядя на человека.
– Сам знаю, что делать! – пробубнил в ответ посыльный мастера Инрана, а потом продолжил так, чтобы все слышали:
– Сейчас никто никого не переубедит. Каждый останется при своём решении. Следовательно, не будем терять времени! Если разделяемся, то и спасённое с ладьи надобно поделить.
– Нам ничего не надо! – заносчиво воскликнула Мари, но Лиридия, стоявшая подле, тут же шлёпнула свою подругу. Та смолкла.
Сначала никого не воодушевляло разгребание вещей, но скоро деятельность успокоила путников, позволила им отвлечься от споров и претензий. Каждый получил возможность осмыслить случившееся и сказанное. Настало всеобщее примирение.
Многое из вещей посольства осталось на «Пёрышке». Ни важных указаний мастера Инрана о цели путешествия, ни заметок Лария Дисидуария – отца Тима, путникам обнаружить не удалось. Не нашли и бисерницы с самоцветами. Осталось на ладье и кое-что ещё, но досаднее прочего показалось отсутствие церемониальной одежды посла. Пусть куль с этими дорогими платьями и весил немало, всё же он мог на что и сгодиться.
Первым, что Тим отложил для себя стала кипа его пергаментов с описаниями Линггерийской долины. Гиди при этом ничего не сказал, хоть ухмылисто скривил рот.
К кипе Тимбер приложил и бесполезный теперь список имущества. Последний сохранившийся документ – Заверенный Посольский Свиток в латунном футляре нуониэль заткнул за бечёвку, которыми обвязал свои записи.
Серебряная Шкатульная картинка почти ничего не весила, но имела ценность кажется во всех уголках Эритании. Эту вещицу Тим передал лично Рике на случай непредвиденных трат или откупа от недружелюбных охотников за чужим добром. Бруски из лунного камня тоже поделили: Рика и Тим взяли по одному.
– Семена идэминеля! – объявил Гиди, показывая склонившимся над вещами маленькую коробочку. – Десять штук.
– Разделим пополам, – предложила Рика. – Авось кому из нас доведётся встретить того, кто сможет их высадить!
Тим высыпал себе на ладонь пять маленьких тёмных крупинок, а потом аккуратно поднял одну из них:
– Это посадим на могиле.
Затушив костерок и скинув остатки разобранных клеток в кусты, путники окружили одинокую могилку. Лиридия связала из палочек могильный знак, напоминающий букву «н» и воткнула его в холмик сырой земли. С «Пёрышка» удалось спасти и маленькие бутылочки с соком таинственного цветка идэминеля. Один из пяти хрупких сосудов разбился. Такой сок имел большую ценность, поэтому, когда Тим положил свою бутылочку на могилу, Рика заметила, что это безрассудно: лечебные свойства сока могут здорово помочь в пути по неизвестным землям. Нуониэль заметил, что Мари и Лиридия также не одобрили такую браваду, поэтому он спрятал сок в карман зелёного дождевика.
– Я надеюсь получить от вас вести с первыми ладьями по весне, – сказала Рика, когда настал час прощаться.
– К весне, может, и сам вернусь, – ответил Тим, обнимая вожатую.
– Да будет так, сынок! – вздохнула Рика. – Неси свет сквозь тьму, Тимбер из Линггерийской Долины!
– Eni freu loi, – ответил он на ланнийском, и с почётом поклонился.
Девушки отделались робким кивком и молча направились в глубь леса. Рика глянула на волка, смирно сидевшего подле.
– Guroke, madu! – скомандовала она, и зверь метнулся в чащу.
Подойдя к краю опушки, Рика обернулась.
– Господин Агидаль? – окликнула она посыльного. Но тот продолжал стоять рядом с Тимом.
– Госпожа Рика, я понимаю, что моё решение может показаться странными, – начал Гиди, переминаясь с ноги на ногу. – Я не сомневаюсь, что настойчивость доведёт вас до пролива Монндоэ. Вас трое. Даже четверо.
– Я предполагала, что дома вы ожидаемы семьёй, – удивилась вожатая. Девушки подошли к ней и непонимающе стал смотреть, то на Гиди, то на свою Рику.
– Это так, – отвечал посыльный. – И мне приятно, что вы, нуониэлька, проявили озабоченность о моих домочадцах. Если вам доведётся попасть в Лойнорикалис раньше нашего, то будьте добры – сообщите моим о сегодняшнем дне. Скажите, что последний раз видели меня в добром здравии. Передавайте поклон и… И слава Триединству!
Агидаль замялся, махнул рукой и взвалил на плечи один из мешков с поклажей.
Рика задумалась, но после длительного молчания, чинно поклонилась Агидалю. Девушки на этот раз сделали то же самое, хоть по их лицам Тим смекнул, что они не понимают, зачем вожатая склонилась пред человеком. После этого, союзницы ушли в лес, а Тим с Гиди ещё долго стояли и слушали, как стихает шелест травы под женскими ногами.
– Это будет нелегко понять, – сказал Тим, когда в мире кроме них двоих не осталось никого.
– Легче некуда! – буркнул Гиди. – Идти с мужиком в неизвестность или тащиться с бабами домой! Тоже мне выбор!
– Согласен! – ответил Тим и, достав из кармана бутылочку, кинул её на могилку.
– Ах даже так?! – ухмыльнулся посыльный.
Тим повернулся к лесу, закрыл глаза и вдохнул полной грудью. Головокружительно и пьяно? делалось в душе. Мир, уже проснувшийся в городах и сёлах, тут на берегу ещё спал. Морозный воздух проходил внутрь пульсирующего тела от мокрого кончика носа до пылающей груди, раздираемой дикостью древнего леса. Тим захотел побежать по клацкающей гальке, по лесной траве и даже по морю. Веточки его налились свинцовой тяжестью, будто сами себя пожелали вырвать; они толкали в виски, в затылок, в макушку, желая сталь длиннее, дотянуться до земли, пробить влажную почву, уйти к основам мира и раздробить их в пыль! Тим знал: если сейчас откроет глаза – взор его расправит крылья из воздуха, заплетённого в солнечные лучи, и вознесётся сквозь облачные пары? до синего неба и сияния всех светил. И тогда его – маленького юношу с девичьим именем – разорвёт пополам. И не станет веры ни в какие чудеса людей. Не останется места во вселенной никакому Триединству света, жизни и силы, имя которой лишний раз не стоит произносить, а прибудет лишь неминуемая, неотвратимая, чудопламенная весна. Та самая, выбивающая из-под ног почву и уносящая вперёд к таким мирам, что неподвластны чёрным знакам, сплетённым в колдовство безропотного томления и сизой памяти.
– Ну как, – хлопнул Тима по плечу Гиди. – Топаем?
Нуониэль опустил голову, открыл глаза и сделал самый долгий выдох в своей жизни.
– Тянуть-то нечего, – снова заговорил посыльный. – Али чего нового намыслил?
– Нет, – счастливым шёпотом ответил Тим. – Так… О весне подумалось!
Тим будто стряхнул с себя невидимую пыльцу всей прошлой дороги и глянул на скромный багаж.
– Этот мешок тебе за плечи, а этот мне, – показал нуониэлю Гиди. – Ещё мешочки на пояс: тут три маленьких и два побольше. Выбирай.
Тим взвалил на себя мешок; тугая верёвка шершаво впилась в плечо сквозь накидку и рубаху. Навесив груз на пояс, Тим глянул на меч брата.
– Ах, да! – почесав затылок, отозвался Агидаль. – Эту бандуру сам неси!
Тимберу пришлось несколько раз снимать с себя все вещи и даже плащ, чтобы приладить второй пояс с мечом должным образом. Намучившись с оружием, нуониэль плотно обернул его кожей, перевязал бечёвкой в нескольких места и закинул за плечо под мешок.
– Гроза лесных воров! – сплюнул Гиди, осматривая бравого спутника.
Нуониэль стоял, коряво расставив ноги, чтобы не упасть под тяжестью поклажи. Руки он тоже развёл в стороны, и от этого походил на какую-то пузатую ёлку; благо веточки на голове прекрасно завершали комичный образ.
Агидаль ловчее управился со своей частью вещей. В завершение, посыльный взял в правую руку заранее приготовленный походный посошок, что он смастерил из жерди от волчьей клетки. Двигался нагруженный человек так естественно, будто был для этого рождён.
– Ну, бери! – сказал Агидаль Тиму, подойдя к длинному ларцу, украшенному камнями. – Ты за один конец, а я за другой. Только, чур не дёргать при ходьбе!
Тим, грузно ступая, покачиваясь из стороны в сторону, приблизился к самоцветнику, кряхтя наклонился и, неуклюже взяв его за середину, снова выпрямился.
– Сам понесу, – серьёзно ответил нуониэль, на что Агидаль улыбнулся одним уголком рта и на мгновение закатил глаза.
– Ну, потопали! – пожал он плечам.
Тимбер медленно пошёл к деревьям. Ларец выскальзывал у него из рук, ветки цеплялись за наплечный мешок, а гарда меча успела запутаться в веточках и теперь упиралась в затылок. Гиди проводил взглядом нерадивого спутника, а потом поднял с волчьей могилы бутылочку с целебным соком, спрятав её в один из мешочков на поясе.
За? полдень остановились на отдых. С непривычки Тим измотался и не хотел заниматься костром. И хоть день стоял влажный, прохладный, путникам не требовался огонь, чтобы согреться: под тяжестью груза они взмокли.
– Знаешь, властелинчик, – начала Гиди, сидя напротив Тима, и ощипывая подобранную ветку, – подлый ты оказывается нуониэлишка!
Посыльный достал нож и стал нарезать им стружку, складывая всё аккуратно в кучку.
– Часа три шли, а ты и словом не обмолвился, – пожурил спутника посыльный.
– Ты тоже, – ответил ему Тим, развалившийся в корнях кривой сосны. Юноша лежал с открытым ртом, положив руку на грудь.
– Я? – удивился Гиди. – Так ведь я обиделся! А ты – подлый! Зная, что я с тобой не разговариваю, нарочно мне ничего не скажешь, а прёшь с этим своим сундуком и пыхтишь.
– На опушке ты разговаривал.
– То не в счёт – то по делу! А тут? И я бы скинул всё на то, что переход тяжкий выходит: то чаща, то буерак! Да только гляжу на твою ветвистую рожу и чую, что сильно ты рад всему происходящему. И даже суровая дорога тебе мила.
Тим приподнял голову и посмотрел на собеседника с прищуром.
– Вряд ли найдётся глупец, радующийся тяжёлой тропе, – произнёс Тимбер.
– То-то и оно! – заулыбался Гиди, доставая из мешочка на поясе огниво и кресало. – Весёлого вокруг мало, а ты аж расцвёл.
– Расцвёл? – нахмурив брови, спросил Тим.
– Ох, как я угадал! – захлопав от радости Агидаль, забыв, что у него в руках огниво и кресало. Камешек звонко застучал о металлическую скобочку. – До того угадал, что ты аж на вопрос расщедрился! И сам ведь на опушке проронил что-то о весне! Неужели эта союзница столь немила тебе, что в её отсутствии легче дышится? Ну это правильно: коль баба в пыл одним видом своим не вгоняет, то и пёс с ней!
Тимбер не ответил. Он сел, размял шею, подложил в занимавшийся костерок сосновую шишку.
– Если тебя это так интересует, – начал Тим, – то я делаю заключение, что посыльный Агидаль более на меня не обижается.
– Вот об этом я и толкую, – поднялся Гиди, потрясая ножиком в воздухе. – Душонка у тебя из хлеба. Чёрствого! Закрылся ты в себе, словно и не выходил из той пещеры! Мы устали, изголодались! Грустно! Хочется хоть каплю света, надежды! Так о чём же ещё потолковать, как не о бабах! А ты всё на себя переводишь! Чтоб ты знал, я в твои годы…
Гиди осёкся, почесал затылок остриём и направился в сторону, поискать дров для костерка.
– Да ты и сам в свои годы… – буркнул он еле-слышно.
Отдыхали путники несколько часов. Чем дольше они сидели у костра, тем ощутимее становилась усталость. Они даже обсудили возможность остаться в этом месте на ночёвку, но в итоге превозмогли неохоту и двинулись в путь.
Доро?гой Гиди приметил, что сумраки тут сгущаются раньше, чем дома. В пору было бы им всё же встать на ночлег на привале, но прилив сил воодушевлял двигаться дальше.
– Лиридия, – заговорил вдруг Тим, шагая вслед выбирающему дорогу Гиди, – она, как кость в горле. Но не рыбья, а своя. И тошнит, и наизнанку выворачивает, а надо с этим жить.
– А среди людей молвят: «стерпится – слюбится»! – ответил Гиди. – Бабская, видимо, поговорка!
– У нас так не говорят.
– Не удивлён! – засмеялся Агидаль. – У вас, видимо, как в легендах.
– Каких ещё легендах?
Гиди остановился и, подняв левую бровь, хитро взглянул на Тима:
– Да тех самых! Про героев, месть, чувства. Возвышенные…
Он зашагал дальше.
– Какие возвышенные? – не унимался Тим.
Агидаль снова громко рассмеялся.
– Да оно только одно такое, возвышенное! – объяснил Гиди, снова встав, словно вкопанный. – Когда глядишь на неё, и понимаешь, что всё – в пыл вогнала! И нет пути назад! У тебя, чай такого не бывало ещё, да? Но вы нуониэли как-то да понимаете, что: «это то самое»!
– Да, – мечтательно произнёс Тим, глядя куда-то вверх. – Это иногда происходит… Тогда… Тогда наступает весна.
Гиди вздохнул, а лицо его расплылось пряной улыбкой. Он шагнул к Тиму и похлопал спутника по плечу. Посыльный сказал что-то на счёт дороги и привала, но нуониэль не уловил значения слов; в этот момент он подумал, что Агидаль больше не сердится.
Заночевали у склона холма. Место выбрали укромное, издали незаметное. Костерок разожгли в ямке, и только тонкая струйка дыма, тающая у макушек сосен, могла бы их выдать. Перед сном, кутаясь во все свои одежды, Тим размышлял о том, что Рика и девушки передумают идти к проливу и нагонят их. Придумать причину, по которой союзницы так поступили бы, Тимбер не смог, но зато во всех деталях представил себе эту встречу. Гиди уже давно спал, когда Тим бросил воображать. Подкинув напоследок в костерок, он накрылся с головой от ночной тьмы, оставив лишь нос снаружи. Нуониэль долго ворочался, отгонял ненужные мысли, старался вообще не думать, однако сон не шёл. Нуониэль озяб, нос у него заложило, а потом и дождь застучал по толстому кожаному дождевику, раздражая назойливостью. И только Тим стал забываться, как за спину ему затекла струйка воды.
Светлело. Нуониэль будто и не спал вовсе. Теперь он свернулся калачиком и ждал, когда же проснётся Агидаль.
Зарядил ливень. Путникам пришлось в скорости собраться и двинуться дальше. Лишь природа слегка утихла, парочка присела на мокрые камни глухого оврага и позавтракала сушёной рыбой с остатками жареного мяса, ранее предназначавшегося волкам.
Дальнейший переход оказался отвратительно-тяжёлым. Нескончаемый дождь, холод, плутания по кустам и чащам. Тим и Гиди настолько отупели, что, остановившись на обед, просто сели на землю, прислонившись спинами друг к другу и молчали более часа. Они изголодались, но жевать не осталось сил. Вместо еды путники много пили. Из-за влаги в сапогах, ступни покрылись мозолями. Спина, плечи, ноги – ныли от изнеможения. Впрочем, всё это не шло ни в какое сравнение с ощущением неизвестности грядущего. Участники нуониэльского посольства не понимали, где они находятся, и как долго им ещё топать.
– По морю оставалось день и одна ночь, – сказал Тим, когда они снова побрели сквозь густой лес.
– Дойдём, – отрешённо отвечал Гиди, – День уже прошли. Полтора.
– Куда шло «Пёрышко»? – спросил Тим. Агидалю показалось, что от усталости его спутник начинает пренебрегать запретом на задавание вопросов, принятым у нуониэлей. Но посыльному было не до шуток.
– Город Лироди, – ответил он. – Ланко заливал, мол, там чуть ли ни каждый дом построен на золото Торговой Унии.
– Здорово живут, – вздохнул Тим. – А я думал, Симпегалис – это пустая степь.
– Так Лироди не Симпегалис.
Тим остановился и вопросительно взглянул на спутника.
– Там от Лироди ещё чуть на полночь пройти надо, – пояснил Гиди и пожал плечами, как бы оправдываясь. – Ланко сказал.
После этого Тимбер умолк надолго. Молодой нуониэль расстроился из-за того, что путь постоянно становится длиннее, чем думалось изначально. Гиди и сам смутно представлял, где этот Симпегалис. Зато он давно знал простую истину: чем дальше отходишь от дома, тем больше становятся расстояния. До соседней деревни в Лойнорикалисе можно добраться за полдня. На Равнинах людей – за день, полтора. В землях за рекою Риф между поселениями столько пустоши, что и в неделю не одолеть. Гиди не раз успокаивал себя тем, что всё это пустая игра ощущений, вызванная тоской по дому. Но порой на него накатывала такая тревога, что в дрожь бросало: «А если зайти настолько далеко, что до следующей деревни и добраться невозможно будет?»
К трём часам поднялся ветерок. Путники и так еле волочились, а теперь идти стало совсем невмоготу. И вдруг впереди что-то засияло знакомым тёплым светом. Сквозь прореху в тяжёлых тучах пробился луч солнца и озарил плетень, делянку с рожью и ветхую хижину. В лесной глуши кто-то устроил целое хозяйство.
Агидаль и Тим переглянулись; на лицах путников мелькнул проблеск улыбки. Твёрдым шагом двинулись они к неожиданному домишке. Они быстро нашли в покосившемся плетне приотворённую дощатую калитку, прошли на двор, скинули у крыльца тяжёлую поклажу и ступили на скрипучую веранду под навесом. Там путники бухнулись на скамью, грубо-вытесанную из продольно-распиленного ствола сосны и, облегчённо вздохнув, постучали в дверь.
На стук не ответили.
– Хозяева! – громко позвал Гиди, подмигивая улыбающемуся Тиму.
Не дождавшись ответа, Гиди встал.
– Не заперто! – обрадовался он, невесть чему, дёрнув за кривую ручку шаткой двери.
– Ку-ку! – хитро заголосил посыльный, а потом, согнувшись, дабы влезть в маленький проход, исчез во тьме хижины.
Тим слышал, как шаги Агидаля оживляют пустой и холодный дом. Посыльный что-то говорил, кого-то звал, двигал какие-то вещи, а потом торопливо вернулся ко входу. Посмотрев на спутника, Тим увидел его безумный взгляд и широкую улыбку: в руках человек держал почти целый колоб. От большого, круглого, румяного хлеба, был аккуратно отрезан лишь маленький кусочек. Из-под румяной, золотой корки, похожей на само солнце, виднелась пористая мякоть. Колоб слегка зачерствел, но Тиму показалось, что от хлеба всё ещё исходит запах свежей выпечки.
Нуониэль хлопнул в ладоши и аж подскочил от радости. Гиди поспешил в хижину, оставил там находку и вернулся к крыльцу за огнивом.
– Печь! Дрова! – радостно отчеканивал он слова, копошась в своих вещах. – Греться! Кушать!
Тимбер потянулся и вприпрыжку сбежал с крыльца на делянку с рожью. Он ступил на мягкую почву поля. Тугие от зрелости, влажные колоски приятно шипели на шальном ветерке. Сама делянка была совсем маленькой, но Тимберу показалось, что он мог бы утонуть в этих волнах острых колосков, если дойдёт до середины. И всё же, он сделал ещё несколько шагов. Рожь доставала ему до пояса, и нуониэлю приходилось двигаться с поднятыми руками. Вновь показалось солнце, на мгновение превратив делянку в золоте море. Тимбер закрыл глаза и выгнулся назад так, что его длинные веточки коснулись ржи. Он поворачивал голову, слушая, как шуршат колосья, тревожимые его игрой. Открыв глаза, Тимбер увидел тёмные макушки сосен. Игольчатые кроны лесных великанов отрешённо двигались на фоне серого неба. Солнце спряталось в дожденосных тучах. Нуониэль нахмурился. Тяжёлая рожь перестала гореть золотом.
Присев, Тимбер присмотрелся к колоскам. Он взял один из них и стал изучать, медленно поворачивая то одной стороной, то другой. И, наконец, он увидел…
– Это дурно, – сказал он неясно кому, спешно поднявшись. – Это очень дурно, Агидаль!
Гиди тем временем весело копошился в избе у печки, занимая себя разговорами о том, как же хорошо они сейчас согреются и покушают. Тим сорвал пучок колосков и зашагал к домику.
Внутри пахло сырым дымом; Агидаль развёл огонь и теперь подтаскивал к печи всё промокшее добро нерадивого посольства. Тревожный взор спутника застал посыльного врасплох. Тимбер шлёпнул колоски на криво-отёсанный стол.
– Спорынья! – хмуро произнёс нуониэль. Гиди поднял один из колосков, поднёс к мелкому окошку, чтобы лучше разглядеть, а затем спешно выкинул рожь в огонь, будто она обжигала пальцы.
– Довелось мне видать полоумных людей, медленно умирающих от этой заразы! – брезгливо затараторил Гиди, нервно вытирая пальцы о рубаху.
– Такое случается в обильные дождями лета?, – ответил Тим. – Судя по всему, это не первый мокрый сезон в здешних краях.
– Грязник на исходе, а хлеб стоит неубранный, мокнет, – догадался Гиди. – А мы, дурынды, прём и не замечаем!
Он покосился на румяный колоб хлеба, царственно лежавший посередине крестьянского стола.
– Здесь давно все умерли, – тревожно заключил Гиди.
– Все и всё! – согласился Тим и повёл взглядом по хижине. Пространство и вещи теряли естественный цвет, серели, покрывались чем-то вроде пыли незаметной до того. Даже белые предметы тускнели, а чёрные осыпались седой золой.
Тимбер шагнул к печке и коснулся неровной кладки. Огонь уже разгорелся до гудения, но печь оставалась мертва, словно сердце более не согревало белое тело каменного существа.
Снаружи донёсся шорох. И вот уже по скрипучим доскам у входа загрохотали тяжёлые шаги. Что-то рычало за единственным выходом из ветхой хижины. Рычало грубо, с насмешкой, побрякивая чем-то острым, неистовым и голодным.
Глава 6 «Глина»
Дверь резко распахнулась, ударилась о стену и снова захлопнулась. Снаружи зарычали и ещё раз пнули по скрипучей. В хижину забежал коренастый бородач с огромными ручищами и чудовищно-косматыми кудрями, спутанными в кособокий вонючий куст. В правой руке он держал проржавевший клевец, а в левой – квадратный щит, сделанный из трёх перевязанных пенькой досок. Не успели Тим и Гиди хорошенько разглядеть незнакомца, как тот кинулся на них.
Тимбер рванул в сторону, а клевец коренастого саданул по печке, как раз в том месте, где нуониэль её потрогал. Тим споткнулся о скамью и упал грудью на стол. Через плечо он увидел, как коренастый снова заносит над ним оружие.
Гиди, стоявший в углу у окна с размаху ударил ногой нападающего, но тот прикрылся щитком. Это дало Тиму мгновение, чтобы сползти со стола на другую сторону. Нуониэль сильно ударился плечом о скамью и не сразу поднялся на ноги.
Коренастый наотмашь зарядил по Агидалю, но снова попал в печь. Кладка треснула, а один из осколков впился Гиди в глаз. Посыльный вскрикнул и нырнул под стол. Следующим ударом чудак вогнал ржавый клевец в столешницу, да так, что оружие застряло. Тим поднялся на ноги и хотел уже кинуться на мужичка, как в хижину влетел ещё один разбойник. Этот был высок и худ. Он пучеглазо вытаращил своё долговязое лицо и разверз гнилой рот дабы издать боевой клич. На месте языка у него чернел рваный шрам. Долговязый издал бурлящее сипение, поднял потемневшее, сточенное копьё на коротком древке и рванул на Тима. Левой рукой нуониэль дотянулся до полки на стене и смахнул оттуда горшок. Нападающий испугался, поднял руки, но сообразил, что опасности нет и продолжил натиск. Тим схватил плетёную корзину и навалился ею на копьё долговязого.
Оттолкнув врага Тим обернулся: Гиди выполз из-под стола, а коренастый высвободил из столешницы клевец. Посыльный не замешкал, поднял за торец скамью и обрушил её на застрявшего в углу между печкой и столом разбойника.
– Меч! – выкрикнул Гиди, прикрывая ладонью правый глаз, куда угодил осколок печи.
Тим бросил взгляд в угол, где под мешком лежал свёрток с мечом брата. Долговязый всё понял: они одновременно рванули в угол. Нуониэль не успел сделать и шагу, как резко отворившаяся дверь врезалась ему в плечо, заставив пошатнуться. В избу с криком ворвался третий: крепкий, рослый, широколобый. Он оказался совсем близко к Тиму и не раздумывая зарядил нуониэлю в челюсть рукоятью боевого топорика. От сильного удара Тимбер растерялся, а враг уже занёс над ним топор. «Всё!» – пронеслось в голове Тима, но тут Агидаль схватил его сзади за плащ и потянул на себя: топор пронёсся прямо перед Тимбером.
Нуониэль присел, поднял валявшуюся в углу бадью и прикрылся ею от следующего удара. Топор широколобого глубоко вошёл в старое дерево. Мощный негодяй вдавил двоих – Тимбера и Агидаля в угол; он рычал им в лица. Лишь бадья защищала их от верзилы с топором. Гиди из-за спины Тимбера дотянулся до широколобого и вцепился тому в рот. Хватка врага ослабла, все трое покачнулись и стали вертеться, словно связанные пьяные мишки. Теперь за спиной Гиди оказался коренастый. Заметив это, Тим оттолкнул от себя товарища, и удар ржавого клевца пришёлся по бадье. Старое ведёрко разлетелось в щепки, сильно оцарапав руку Тима.
Агидаль, крепко вцепившись в рот широколобому, потянул того на себя и неуклюже толкнул на стол. Разбойник устоял, но Гиди со всей силы ударил его по голове горшком.
Тимбер попытался выхватить клевец из рук коренастого. Хватка у бандита была не детская, а сил – хоть отбавляй: он присел, зацепил Тима левой рукой за ноги и свалил на спину. Гиди рванул на коренастого сбоку и вмял его в стену.
Валяясь на полу, Тим растерялся. Долговязый занёс на ним копьё. Нуониэль лишь чудом увернулся от мощного удара. Копьё застряло меж половиц. «Почему он не взял меч?» – подумал Тим, и бросил взор на крепко перевязанный бечёвкой кулёк. «Не развязал!»
Долговязый, шипя и брызгая слюной, потянул за копьё. Древко отвалилось, оставив железный наконечник в полу.
Нуониэль ударил гардой братского меча под колено долговязому. Тот взвыл. Тогда Тим вытащил наконечник копья, отпрянул в угол и спешно стал резать кулёк. Но не успел ветковолосый справиться, как увидел: Гиди метнулся от коренастого к выходу. Широколобый пнул дверь, захлопнув её прямо перед носом посыльного, который с разбегу вмазался в неё. Коренастый приготовился зарубить Гиди.
Тим хватанул завёрнутым в кожу мечом по руке бугая. Гиди успел отпрыгнуть.
В атаку пошёл коротышка: он сделал неясный финт топориком и рубанул сверху по Гиди. Чудом посыльный успел поднять обронённый Тимбером наконечник копья и закрыться им. От удара топорика по копью в лицо Гиди брызнул сноп искр. Посыльный стоял на коленях и двумя руками держал над собой ржавую острую полоску. Широколобый всем телом наседал на топор, упирающийся в наконечник. Металл впивался Гиди в левую руку. По запястью потекла кровь.
Коренастый взялся за Тимбера, но нуониэль парировал и первый удар и второй. Тим понял: с мечом, пусть и перевязанным кожей, он не совсем беззащитен перед дикарём.
В неразберихе Тиму удалось расслышать за спиной бурлящее сипение, но поздно – долговязый поднял мешок с вещами и тяжело обрушил его на голову нуониэля. Тот сник. Низкорослый и долговязый одновременно кинулись на нуониэля. Они смешались и споткнулись. Их потянуло в сторону. Тим откатился.
Невесть как отвязавшись от верзилы, к Тиму подскочил Гиди. Он пнул коренастого. Тот угодил в дверь, которая слетела с петель, обломалась пополам. Разбойник застрял меж досок.
Гиди со всей силы ударил наконечником копья по долговязому, но тот в последний момент прикрылся какой-то мелкой деревянной дощечкой. Потная ладонь посыльного соскользнула с оружия. Тогда Гиди схватил меч Тима и сильно ударил им по руке верзилы. Топорик выпал.
Тимбер перекатом подобрался к топору, завладел им и молниеносно встал на ноги. Гиди замахнулся на разбойника, но тот прыгнул на него, повалив на землю. Тим – на помощь! Он огрел врага топорищем по затылку, но не сильно, боясь убить. Широколобый взвыл и отполз к печи. В другом углу дрожал долговязый, прикрываясь маленькой дощечкой. Агидаль поднял одну из отвалившихся дверных досок, и вмазал коренастому по заднице. Тот выбрался из дверного проёма и тоже отполз в сторону.
Тим утёр кровоточащий нос и поднял топорик. Гиди встал рядом, крепко сжимая перевязанный меч.
Коренастый поднялся, но нападать не стал: его клевец погнулся. Бугай схватил доску от разбитой бадьи и приготовился обороняться. Он сутуло стоял у печи, тяжело дыша. Белый слом дерева в его руке подрагивал. Долговязый вдавился в угол и зажмурился, издавая болезненные хрипы. Никто не решался…
– Хе-хе-хе! – уродливо скривив рот, отозвался широколобый бугай, аккуратно делая шаг вперёд и тыча острой деревяшкой.
Тим припугнул его взмахом топора.
– Брось! – гаркнул разбойник, не смутившись.
– А ну поди! – подзадорил Гиди разбойника.
– Брыо-ось! – как-то глупо, через «ы», повторил бандит.
– Меч и топор против палки! – быстро выговорил Гиди.
Бандит на мгновение смутился и даже покосился на коренастого, который напряжённо ожидал развязки. Долговязый сипел и свистел всё громче.
– Нас трое! – борзо заявил широкоплечий; по-видимому, он считался главным в шайке.
– Двое с половиной, – отшутился Гиди, успев глянуть на долговязого в углу.
Тим, не сводя взора с врага, стал перерезать топориком перевязь меча в руках Гиди. Когда вымокшие от пота и крови верёвки лопнули, Тим отдал топорик товарищу, а сам, схватив братский меч, высвободил его из плена тряпок и навёл на врага.
– Высокородненький! – надменно процедил сквозь зубы главарь, рассматривая нуониэля. – Удача!
– Сначала попробуй нас взять! – не без дрожи в голосе, ответил Агидаль, готовый в любой момент отразить внезапную атаку.
– Возьму, – спокойно ответил разбойник, и как-то расслабленно отпустил свой деревянный шип. Он сделал шаг к двери, а Тим и Гиди, держась вместе, попятились в угол. Бандит кивнул коренастому и тот подошёл к нему. Теперь они стояли у дверного проёма, перекрывая путь на свободу. Главарь расправил плечи, размял шею, перестал сутулится и смахнул кровь, стекавшую на бровь со лба.
– Мышки в норке, – насмешливо произнёс бандит, оглядывая своих жертв.
– Мышки кусаются! – неуверенно ответил Агидаль.
Главарь ухмыльнулся и покачал головой. Оставив коренастого охранять дверь, он сплюнул на пол, подошёл к столу, поставил упавшую скамейку и запросто развалился на ней.
– Эй, – гаркнул он зажмурившемуся долговязому в углу. Тот открыл один глаз.
– Я таких знаю, – потерев себе ладонью под затылком, продолжал широколобый. – Вы нас не убьёте. – Внезапно он нахмурился и как-то опасливо присмотрелся к Тиму.
– А этот что, – обратился он к Гиди, кивая на нуониэля, – заразный какой-то?
– Это колдун! – тут же ответил Агидаль.
Но бандит загоготал и даже хрюкнул от этого. Затем он нагнулся и поднял с пола веточку, оторвавшуюся от головы Тима во время боя.
– Локон, яки у бабы! – презренно сказал главарь. – Токмо туг и вонюч.
Он швырнул ветку в угол долговязому. Тот мельком глянул на неё, а затем посмотрел на главаря и покачал головой.
– Не колдунский локон! – успокоился широколобый. – Не людской! Высокородненький!
– Мы с полудня, – сказал Гиди. – Из лесов.
– Знаю я, кто вы! – оборвал его главарь.
– Знаешь?
– Мертвецы! Живыми вам не уйти.
– Это мы поглядим! – совсем неуверенно ответил Агидаль.
– И глядеть нечего. Сразу ясно – не душегубы. Коль хватало бы духу нас порешить, ужо справились бы. Слухай, други! Трошки подышим и сызнова навалимся на них! Теперь робеть не станем; дело не опасное.
– Считаешь, коль нам али умирать, али убивать, то у нас рука дрогнет? – спросил Гиди, стуча зубами от страха.
– Дрогнет, не дрогнет! – отмахнулся главарь. – Всё едино! Нам не привыкать. Такое ремесло.
– Зачем же рисковать, коль можно договориться! – додумался вдруг Гиди. – Решим всё, чтоб и нашим, и вашим! Чай, золотца немного у нас припасено. Поделимся!
– Об чём договариваться, коль можем всё у вас забрать? – пожал плечами главарь.
– Всё, это если повезёт! – спешно говорил Агидаль. – А мы готовы и без боя поделиться! Верно, Тим? И вам никакой возни! Да и судя по вашим одёжкам, выручка от этой сделки вам будет такая, какой ещё не видали!
– Не, – покачал головой главарь и цыкнул, – Мы рискнём! Вас двое. Убивать не умеете. Так что…
Он хлопнул себя по коленям, будто хотел встать, но тут заговорил Тим:
– Золотые листья! Три!
– Листья? – переспросил разбойник.
– Хорошие! – затараторил Гиди. – Как монеты! Золотые монеты! Господин Тимбер готов поделиться с вами тремя монетами! Каждому по одной!
– Господин… – снова повторил слова собеседника бандит. – Ты, знать, за ним в прислуге ходишь?
– Да уж, угораздило! – спокойнее ответил Гиди.
– Брось это! – кивнул на Тима главарь. – Пошли с нами. Ты вроде, юркий.
– Не настолько юркий, чтобы жить в канаве, – пожал плечами Гиди.
– А пёс с тобой, – махнул рукой широколобый и поднялся со скамьи. – Повезёт – не убьём в драке!
Он взял со стола деревянный шип и размял плечи.
– Но этого, – потрясая острой деревяшкой в сторону Тимбера, сказал главарь, – мы на кол посадим.
Тут Гиди издал громогласное «Эх!», вогнал топор в пол и развёл руки:
– Тогда и меня убивай!
Главарь смутился.
– Я же к этому властелинчику привязан яки пёс к дереву!
Коренастый внезапно громко, но коротко рассмеялся.
– Его порешат, – продолжил Гиди, – считай и меня в живых нет!
– Ты мне зубы не заговаривай! – рассердился главарь, а потом вдруг ступил в сторону и указал на дверь. – Иди, коль хочешь! Иди! Не тронем!
Коренастый отошёл от двери. Гиди вздохнул, прошёл совсем близко от главаря и уселся за стол.
– Не пойду! – грустно ответил он.
Бугай глянул на Тима, а затем на Агидаля. Решительным шагом он подошёл к столу и сел напротив посыльного.
– А ну говори, как этот… куст тебя захомутал! – сурово потребовал разбойник, но Гиди нехотя отмахнулся. Бандит снова прикрикнул на Агидаля и даже стукнул кулаком по столу, показывая свою решительность получить ответ.
– Да не было мне заботы! – начал в сердцах Гиди. – Я на посылках своё отшлёпал до конца зимы! Я у своего отгул просить хотел, как меня послали к этому вот! Дел было: отвести его на ладью! Я за две седмицы обернуться домой рассчитал! А потом меня заставили с ним сюда тащиться! Заставили, понимаешь! Как собаку! А я не собака! Я отказал. Так меня силком. Я тому гаду напыщенному в рожу плюнул, так меня за то в темницу хотели. И я согласный был. Думал, мой господин поможет после. Главное – не отплывать с этим пнём в эти ваши полночные земли! Но они мне всё быстро разъяснили: что господа челядь из острогов не вытаскивают. Да и вообще… Повязали по рукам и ногам… Хожу теперь…
Гиди посмотрел в глаза разбойнику и резко указал на Тима:
– Он сгинет: меня, считай, на пики посадили.
– Таки что ты ломаешься? – каким-то маленьким, как и он сам голоском, спросил коренастый у двери. – Давай с нами! Пусть в канаве спать! Зато поживёшь!
– Погоди! – остановил жестом широколобый своего товарища и склонился над столом, всматриваясь в лицо Гиди. – Кому ты в рожу плюнул?
– Важная шишка! – озлобленно ответил Агидаль. – Тварюга та ещё! Веточки берёзовые, длинные. Ежеденно их в косы ему заплетают. Вот уж, кто баба!
– Брешешь ты, что высокородному в лицо плюнул! – засомневался разбойник.
Тут Тимбер кашлянул, чем обратил на себя внимание присутствующих. Он медленно опустил руку в карман плаща, вытащил оттуда что-то маленькое и кинул на стол. Главарь шайки тут же прихлопнул оказавшийся на столешнице белый комочек. Он поднял ладонь и увидел смятую записку голубиной почты. Развернув листочек, он глянул на долговязого. Тот уселся рядом с главарём и взял в руки записку. Посмотрев на неё, долговязый шлёпнул на стол то, что Тимбер и Гиди приняли за дощечку. Это оказалось собрание скреплённых вместе берестяных табличек с крепкой дубовой обложкой. Пучеглазый раскрыл эту особенную книжку и долго водил пальцем то по одной табличке, то по другой. Слова на старой записке из Лойнорикалиса совсем стёрлись, но кое-что худой разбойник всё же различал. Он сверял знаки и слова на записке с теми, что были начертаны на его бересте, а потом резко закрыл книжку, всучив записку обратно главарю. Тот вопросительно глянул на дружка. Пучеглазый решительно кивнул. Широколобый улыбнулся Тиму:
– Неужто впрямь плюнул?
Нуониэль лишь развёл руками.
– Хорош! – хлопнув по столу гаркнул главарь. – Эк, хорош! Завидую! Я тоже раз хотел одному плюнуть… Не срослось.
Он нахмурился, посмотрел куда-то в потолок, сделал долгий выдох через нос и почесал кулаком кривой щетинистый подбородок.
– Не спорится у нас дело с вами, путники, – сказал главарь. – Не шибко по нраву мне нашего брата обирать. Хотя, и такое бывало. Страсть как хочу послушать об том, как ты господина обслюнявил! Но то забава. Сейчас надо бы нам из этой избушки как-то выйти.
– Вы слышали наше предло… – надменно начал Тим, но главарь резко оборвал его:
– Заткнул пасть, хворост!
– А чего мудрить? – нарушил свинцовое молчание Агидаль. – Есть у нас при себе золотишко. Всё вам передать не сможем, но и не обидим. Более чем!
– Золото – это приятно, – но в чём моя выгода, коль проще вас в избушке оставить?
– Для начала предложу свою историю про записку, господина и слюни, – хитро заявил Агидаль.
– То слова! – отмахнулся главарь. – Сыт не будешь!
– И то верно, – как-то совсем уж уверенно сказал Гиди, и уселся удобнее, будто перестал бояться разбойников. – Погляжу я, у вас тут на счёт сытости не густо. Дожди, осень, спорынья.
– Это к чему ты о еде загуторил? – с подозрением спросил широколобый.
– А к тому, что на вид вы и впрямь не сыты. Одёжка поизносилась. Давненько хорошая добыча вам в руки не шла: с ржавыми клевцами шастаете… Либо вы никудышные грабители, либо вам сложно сбыть «нажитое честным трудом». Оно и понятно – делов натворили, видать, что на всю округу сказ идёт. Так оно и выходит, что вам едино – получите ли вы с нас часть золота, али всё: деть его никуда не сможете. Плохо знаю эти места, но точно могу сказать: охотников до торговли с разбойниками здесь немного. На полдень – море, на восход – вёрст двести беспросветного леса, тут берег с варварийцами, а с ними вы дела вести не станете. Остаётся городок Лироди… Там вам не рады, вот вы и таскаетесь по предместьям. Спрашиваешь, как нам из избушки выбраться? Видится мне, что у меня с поленом тропинка более мягкая, нежели у вас, ребята. А значит, решать надо не то, как вам поступить с нами, а то, что нам делать с вами. Убьёте нас – получите кое-какие одежды и те жалкие крохи сушёного мяса, что мы не доели. Цацки золотые зароете в лесу и уже не откапаете. Может, и перережете друг друга из-за сего сокровища.
– Мягко стелешь, – прищурился главарь.
– Али вам сейчас не жёстко? Что бы я ни предложил, всё будет лучше.
– Так предлагай!
– А я и предложу! – ответил Гиди и указал на Тимбера. – Мне этот пень тоже не по нраву, но есть у него такое, что никаким грабежом не отнять: благородность. Он господинчик! Это значит, что его будут слушать другие господинчики. К тому же, он посол. И это значит то, что его станет слушать даже король здешних земель. Мы могли бы добраться до Лироди и сообщить, что вы помогли нам пройти по опасным землям; что именно благодаря вам посол-нуониэль всё ещё жив.
Главарь свёл брови, упёрся ладонями в стол и выпрямил руки так, что плечи его поднялись. Он дико захохотал, и Агидаль с Тимбером вздрогнули от страха.
– Ты уморительный балбес! – заявил главарь. – У Лироди нет короля! Это свободный город, а на самом верху сидит посадник Гириен. И твой хворостоголовый хозяин не станет просить за нас. Мы для них – грязь под ногтями. Дойдя до Лироди, пень сообщит страже про случившееся в этой избушке. И ждёт меня весёлая, но короткая жизнь в кандалах.
– Господин нуониэль может так поступить, но не станет, – возразил Гиди. – Это как договор. Услуга за услугу. Вы не пытаетесь нас убить и провожаете до Лироди, а господин Тимбер просит за вас посадника. В конце, мы остаёмся живы, идём по своим делам, а вам прощают бандитское прошлое. И часть нашего золота вы также получаете.
Главарь сидел темнее тучи. Долго думал. Наконец, он поднялся и подошёл к двери.
– Как тебя звать? – спросил главарь.
– Гиди.
– Добродушный ты, Гиди. И ненавидишь господское племя люто, – он покачал головой. – Но ты не знаешь их, как я.
Главарь вышел на двор. Агидаль развёл руками и последовал за разбойником. Коренастый не остановил посыльного.
Широколобый сидел у поля с рожью и рассматривал сорванный колосок. Гиди приблизился.
– Самого-то как звать? – поинтересовался посыльный.
– Полян, – буркнул тот, показывая собеседнику колос. – Погляди на неё: разбухла. Спорынья – она с влажных корней подымается. Надобно было вкруг делянки канаву отрыть, да мелкой прибрежной галькой наполнить. А тут посмотри! – от выкинул колос, ковырнул влажную почву под ногами и растёр в пальцах. – Глина!
Агидаль молча глядел на рожь и не мог вспомнить, чего именно он хотел от этого Поляна, когда пошёл за ним на двор. Главарь шайки поднялся и вытер пальцы о кожаную штанину.
– Не умели… – вздохнул он, сочувственно окидывая взором пропавший урожай.
На крыльцо вышли коренастый и долговязый. Неказистые разбойники явно изголодались, и теперь глядели на своего предводителя, ожидая, что тот накормит.
– Я ведь не всю жизнь в канаве спал, Гиди, – посмотрев на мужиков, тихо сказал Полян и направился к избушке.
Эта плохо-пахнущая троица о чём-то тихо столковалась у крыльца. Коротышка затем куда-то резво убежал. Полян знаками попросил долговязого что-то сделать в избе, а когда немой ушёл, обратился к Агидалю:
– Благородненьким доверять нельзя. Ты сам сказал: из острога не вытащат!
На крыльце появился Тим. Полян отошёл подальше, и кивком головы, подозвал Гиди.
– Пока в толк не возьму, что делать с вами, – продолжил главарь шайки тихо, чтобы Тим не услышал. – Одно скажу: ты с этим хворостом пропадёшь.
– Ты, Полян, человек с опытом, – начал Гиди, – но мало знаешь о том, как всё устроено у нас на полудни. Нуониэли трошки отличны от людей-господ. Я за жизнь много по земле ходил; повидал народу. В наших ветковолосых есть что-то такое… Дельное…
– Ветки на башке али кудри: все они сволота! – плюнул в сторону Полян. – Обдумать мне надобно наше дело. Хочу до Лироди с вами дойти. По дороге решу, как быть.
– Право твоё.
– Но условие ставлю! – громогласно заявил Полян. – Меч хвороста до Лироди при мне будет.
Агидаль посмотрел на Тима, ожидая ответа. Нуониэль крепче закутался в плащ и, ничего не сказав, ушёл в избу.
Скоро все собрались у крыльца. Коротышка привёл ослика-доходягу, на котором шайка перевозила пожитки. Старое животное выглядело так, будто вот-вот ляжет на бок и уснёт.
Оставаться у мёртвой избушки никто не хотел. Коренастый отыскал старую корзину, собрал в неё угли из печи, накрыл их сеном и первым засеменил прочь от заброшенного жилища.
Дорогой Полян говорил мало и часто впадал в какое-то тоскливое раздумье. Спутники его тоже не отличались словоохотливостью. Долговязый был нем, а коротышка если и открывал рот, то выплёвывал фразы так спешно, что смысл речей приходилось как бы вспоминать уже после того, как он замолкал.
Шли медленно. Слева виднелся просвет, и доносился шум прибоя. Временами зыбкая тропка забирала вправо, и тогда всё вокруг затихало, наполнялось низинным туманом и запахом прелой хвои. После рваных разговоров, Тим и Гиди выяснили, что семейных имён простолюдины в этих землях не имеют, но у каждого есть прозвище. Коренастого кликали Сбыва Дело, а долговязого – Улень Болтун.
– А я – Полян Красный, – без особой гордости заявил главарь шайки, жуя сухое мясо, которым Гиди и Тим поделились с голодными.
Как стало смеркаться, компания остановилась подле узкого ручья, пробившего себе путь на морской берег меж корней кривых сосен. Старые деревья нависли над каменным пляжем, а студёная водица из-под корней разливалась по гальке весёлым шелестом.
Подыскали укромное место, защищённое от ветра и быстро – на углях, прихваченных в заброшенной избе – развели добрый костёр. Когда спустилась ночь, шёпот ручья стих, а хлюпанье пенной волны, бьющей о валуны, усилилось. Изредка постукивал копытом ослик, привязанный где-то поблизости в кромешной тьме.
Тим жутко измотался. Он полулежал на покрытых дождевиками сосновых корнях и старался не заснуть под долгий рассказ Гиди о Лойнорикалисе. Сначала Тимбер всё следил за членами шайки и старался угадать, как именно эти разбойники собираются прикончить двух нерадивых странников. Тиму казалось, что долговязый Улень Болтун вонзит ему нож в сердце, как только все уснут. Потом воображение нуониэля нарисовало отчаянную фантазию о том, как коренастый Сбыва Дело проснётся в полночь, тихонько сходит к морю, найдёт там валун покрупнее и разобьёт этим холодным камнем головы Агидалю и ему. Сильнее всего Тимбер устал от мыслей о Поляне: как ни старался нуониэль, а придумать достоверный способ коварного убийства от этого типа так и не смог. Очень уж широколобый отличался от подельников. Сбыва Дело явно не одарён большим умом, а потому прост и понятен. Немой Болтун слаб и этим близок Тимберу своими мыслями, чаяниями, планами. Красный же много думал, смотрел пристально, почёсывал щетину, поднимал бровь, когда слушал собеседника. Он не был самым сильным человеком, которого встречал Тим, но не являлся и слабаком. Полян Красный на поверку оказывался обычным человеком. И этим пугал…
– Один единственный город на все леса? – спросил Полян, когда Гиди завершил рассказ о родине. – Прямо как у нас! Один Лироди и куча деревень вокруг.
– Скоро и деревень не станет, – протараторил Сбыва, а потом пояснил:
– Высасывает город людей из деревни. Всем торговать надо!
– Кто о чём, а вшивый… – отмахнулся Полян, а потом заметил, что Агидаль не понимает, о чём речь. – Мой друг раньше звался Сбыва Убёга. Ушёл из дома пытать счастье в Лироди. Подался в подмастерья к одному купечишке и служил у него на посылках. Вот как ты у того своего господина. А потом решил на стороне поторговать и целый воз со склада увёл!
– По недоумию, – потрясая пальцем в воздухе, пояснил Сбыва, – по недоумию увёл!
– То пустое! – отмахнулся Полян. – Увёл да был объегорен. Ни воза, ни денег. После оказался пойманным. Стража посчитала его глупым и не сильно охраняла.
– И я убёг! – расхохотался Сбыва.
– Был Убёга, а стал Дело, – хлопнув по плечу подельника, улыбнулся Полян. – До?бро мы сработались!
– А что Улень? – кивнув на немого, спросил Гиди.
– Тут целая история! – развёл руками Полян под одобрительное хмыканье Сбывы. Улень зашипел, лёг на свою циновку, отвернулся и зарылся поглубже в засаленные шкуры.
– Это он сейчас Болтун, – тише сказал главарь. – Раньше звался Улень Свитовай. У его семьи не самый маленький дом в Лироди.
– Не самый маленький. И не один! – вставил коренастый.
– В общем, не под красным фонарём портового района рождён, – заключил Полян. – Как годами вышел, подался в писари к его высокородию Брано Киниру. И дослужился там до того, что стал его дочь Ласкию…
Полян не смог закончить, потому что Сбыва ехидно загоготал и стал некрасиво подмигивать Агидалю, странно и неприятно при этом кособочась.
– Его высокородие прознало об том, – продолжил Полян, – и наняло кое-кого чтоб парнишке язык укоротить.
– Язык? – удивился Гиди.
– Брано Кинир – человек серьёзный, – пояснил главарь.
– Из-за бабы лишить человека языка? – переспросил Агидаль.
– Из-за дочери! – поправил Полян. – Единственной! Но Улень хоть и суховат, а в долгу не остался. Пробрался к ним в дом и отрезал его высокородию ухо. С тех пор вот…
Полян замолчал. Улыбка сошла с лица Сбывы. Гиди показалось, что последние слова главаря сказаны с некоторым почтением.
– Почему Красный? – решился спросить Агидаль.
– То горьце немилый сказ, – отмахнулся Полян.
– Сказ сказом! – пожал плечами Сбыва. – Ровен иному. С каждым случиться может.
Полян кашлянул, накрылся шкурами и закрыл глаза. Агидаль не настаивал на ответе, но главарь вдруг продолжил:
– Зашёл в одну конюшню, и косой всем лошадям по горлу! Опосля и конюху кишки на пол вынул.
Тимбер не участвовал в беседе, но всё слышал. Юный посол припомнил опушку с волчьими клетками, звериную кровь, стекающую по лицу, скрежет варварской речи.
– Человек, он как сухая глина, – не открывая глаз, произнёс вдруг Полян Красный. – И вроде крепок, а тронь – рассыпается.
***
Проснулся Тимбер от холода. Костёр погас ещё ночью, а земля так промёрзла, что не спасли и подостланные дождевики. Согрелся нуониэль лишь когда они зашагали дальше к городку. Сбыва Дело и немой Улень здорово выспались и теперь радостно шли за своим вожаком. Они подтрунивали друг над другом, Сбыва хихикал, Улень убого смеялся. Что-то светлое и даже кристальное закралось в душу Тимберу: то ли колкость морозного воздуха, то ли новая твёрдость остывающей земли заставили подумать о доме: «Сегодня наступил грудень! Месяц, когда земля превращается в стылые груды».
– Эй! – окликнул Тимбера главарь шайки и протянул полоску сушёного мяса.
Тим мясо взял, но есть не стал. Незаметно от остальных нуониэль чуть сошёл с тропы и выпустил полоску из рук. Еда исчезла в высокой траве.
– А женщины у вас там тоже с этими? – спросил Полян, указывая на веточки Тимбера.
– И с ветками, и с цветами, – ответил Гиди.
– Красота, небось! – улыбнулся главарь. – Али не хороши госпожи?
– Да уж хороши! – усмехнулся Гиди. – Так хороши, что нашего приятеля, – он кивнул на Тимбера, – из Школы за это дело попёрли.
Тут нуониэль резко подошёл к Агидалю и злобно посмотрел тому в глаза.
– Я сам ушёл! – рявкнул Тимбер, и быстро зашагал далее по тропинке. Гиди от неожиданности встал как вкопанный. Когда Сбыва и Убёга прошли дальше за нуониэлем, к Гиди обратился Полян.
– Не умеешь ты с ними, – сочувственно сказал главарь, глядя вслед удаляющимся подельникам и нуониэлю.
– Да что тут уметь?! Нуониэли, они совсем как люди!
– Я не про ветколобых, – ответил Полян, и зашагал дальше, но медленно, чтобы не сразу догнать остальных. – С господами ты не умеешь. А господа, это, брат, не совсем и люди. Оно конечно, слеплены все из одной глины. Токмо нас жизнь обожгла, и теперь мы какие есть, такие и помрём. А вот их не обжигали. Оттого и естество у них крепкое, только пока воды не коснётся. А как вода пойдёт, так форму свою они и потеряют. Изовьются!
– Выходит, нет у тебя веры господам? – спросил Гиди.
– Нет!
– А зачем тогда идёшь с нами в Лироди?
– Не знаю, – взгрустнул Полян. – То, как ты сказал об нём: понять хочу…
Вскорости отстающие нагнали остальных: Тимбер присел отдохнуть на ствол сосны, упавшей поперёк тропы, чем задержал идущих с ним Сбыву, Уленя и ослика. Нуониэль сидел с длинным самоцветником на коленях и наблюдал, как нерадивые разбойники уговаривают осла переступить через поваленное дерево.
– И что ты в этот ларец вцепился?! – громко спросил Полян у Тима, указывая на диковинный сундучок. – Грузи на животное! Не робей! Не убежит наш старый осёл. Гляди, он и сосну одолеть не в силах.
Главарь присел на корточки перед нуониэлем и стал рассматривать ларец.
– Любо! – искренне восхитился Полян. – Чудно? свет переливается в самоцветах? И что же сокрыто в этих камнях?
– Подарки важным людям, – ответил за Тимбера Гиди.
– Уж не для посадника Лироди подарки? – поинтересовался главарь.
– Нет. Для одного правителя в Симпегалисе.
Сбыва и Улень резко перестали уговаривать ослика переступить сосну, а Полян молча встал и стал чесать пальцами щетинистый подбородок.
– Эк вы далече собрались! – сказал главарь после продолжительного молчания.
– Не бывал там? – спросил у него Гиди.
– Не пришлось. Да и Свет с ним! Места там странные.
– Чего ж там странного?
Главарь пожал плечами и произнёс лишь одно слово:
– Йосан…
Ослик неожиданно перемахнул через упавшее дерево и спокойно зашагал далее. Остальные молча пошли следом.
К полудню серая непогода сменилась голубым небом и холодными лучами низкого солнца. Тропа под ногами расширилась и превратилась в некогда мощёную дорогу. Полян Красный объяснил, что море давно закончилось и они идут вдоль берега реки Нирмиэн. Тимберу это название показалось похожим на слово из ланнийского языка, и он некоторое время шёл, размышляя о его возможном значении. Вскоре о древнем языке пришлось забыть: они вышли к воде. На другом берегу раскинулся заветный городок. Деревянные домики, подобно овечкам беспорядочно сбились в плотную отару у реки и чего-то ждали. Ждали столь долго, что посаженные жителями деревья выросли и бросили на крыши домов кружевные тени. Понять, где заканчивается берег с домами и начинаются доки с ладьями оказалось сложно: столь зыбок был этот переход. Так же загадочно выныривала из-за деревьев стена, ограждавшая часть городка от остального берега. В этой стене Тимбер заметил ворота, выходящие на отдельную пристань. Там у берега покачивались на волнах лодочки и паром, подле коего тёмными чёрточками суетились люди.
Через несколько минут компания вышла к причалу на левом берегу. Он больше смахивал на большую купальню, хотя здесь имелось несколько шалашей и огороженное булыжниками место для костра, с подвешенным над ним котелком.
Сбыва и Улень растянулись в шалашах, а Гиди и Полян сели на пеньки у котелка. Люди смотрели на городок, отдыхали. Тимбер чувствовал, что вот-вот что-то случиться. Что-то неразрешённое, тянущееся из заброшенной избушки готовилось прорваться. Кто-то должен был заговорить.
Внезапно, Улень, лежавший в шалаше на сене, вскочил и замер, будто прислушиваясь. Сбыва Дело что-то ему сказал, но тот замычал и поднял палец, приказывая молчать. Спустя минуту Тимбер ощутил дрожь земли, а до его ушей донеслась тяжёлая поступь спешащих коней.
Полян кинулся в кусты, но не успел спрятаться: к пристани выкатила дюжина всадников. Спины гнедых коней покрывали попоны из голубой шерсти. Тела ездоков были закованы в начищенные зерцала с гербом Лироди: ощетинившимся ежом, сидящим на пирамидке из девяти кружков. Из-под кожаных шлемов с железными оковками и заклёпками сурово взирали хмурые бородачи. К ногам у ратников были прикреплены маленькие деревянные щиты чем-то похожие на треугольные паруса. У каждого наездника за спиной висел большой колчан с метательными копьями. Один держал в руке голубой пра?пор с серебряным изображением герба.
Ведущий всадник скакал не в зерцале, а в многослойной кожаной кирасе, красиво выделанной под узор, схожий с рыбьей чешуёй. На груди у него лежала переплетением тысячи серебряных нитей увесистая пектораль – символ немалого достатка. Как только его конь остановился, всадник снял лёгкий кожаный шлем, напоминающий голову щуки.
Двое всадников спешились и немедленно подскочили к ведущему. Один из них поставил подле коня деревянную табуретку, а другой приподнял руки, застыв в странной позе. Начальник всадников привстал в стременах. Тот, что стоял неподвижно, быстро схватил ногу своего господина, перенёс её через круп коня и поставил на табуретку. Остальную часть спешивания, важный всадник удосужился завершить сам. Он не глядя подал снятый шлем помощнику, сделал несколько шагов вперёд, уткнул кулаками руки в боки и осмотрелся. Этот человек недовольно помял губами, отчего длинные кручёные усы его поочерёдно поднимались и опускались под большими пунцовыми щеками. Заметив у шалашей украшенный самоцветами длинный ларец, главный всадник вытянул шею, округлил свои маленькие глаза, а тело его как-то само стало приближаться к дорогой вещице. Кулаки отнялись от боков, раскрылись и поплыли вперёд, желая взять занятную находку.
Наперерез главному всаднику вышел Тим.
– Несите свет сквозь тьму, – произнёс нуониэль.
Усач оторопел. Он ещё раз осмотрел присутствующих, будто желал удостовериться в том, что ему не послышалось столь странное приветствие.
– Свет несёт меня, – не без подозрения ответил он и совершил какое-то едва-заметное движение телом, которое вероятно, должно было означать поклон. – Капитан гарнизона Лироди господин Изгимин Бастиан к вашим услугам.
– Посол Лойнорикалиса Тимбер Линггер, – поклонился в ответ нуониэль и протянул латунный футляр с назначением.
Капитан всмотрелся в веточки нуониэля. Нахмурившись и странно вывернув голову, он взглянул на футляр. Потом он снова перевёл взгляд на веточки Тима, а затем ещё раз глянул на окружающих.
– Простите, ваше высокородие, – мягче сказал капитан и поклонился Тимберу на этот раз довольно низко, – но давайте оставим все свитки писарям! Я рад нашей встрече. Полагаю, вы держите путь в город. С удовольствием разделю с вами оставшуюся дорогу, хоть она и ничтожна.
Тим отблагодарил капитана Изгимина поклоном, и тот сразу же приказал своим людям помочь затащить багаж посла на лодку. Тим позволил тащить им всё, кроме самоцветника и личной кипы пергаментов.
Пока грузились, Изгимин потихоньку присмотрелся к новым людям. Тим краем глаза заметил, что капитан пристальнее всех следил за Поляном.
– Готово! – объявил Изгимин, подойдя к Тимберу, стоявшему на причале у лодки. Зоркий взгляд капитана скользнул по ссадине, полученной Тимом в заброшенной избушке.
Усач приказал одному из помощников сесть на вёсла, а прочих оставил дожидаться парома и «приглядывать» за спутниками посла. Тимбер чувствовал, что Агидаль смотрит на него, но не поднял взора.
Нуониэль сел в лодку и вцепился в самоцветник и свою кипу с письменами. Капитан устроился на корме, спиной к левому берегу. После того, как судёнышко оттолкнули багром, а гребец заработал вёслами, Тимберу отчего-то стало легко и приятно внутри. Он расслабился, опустил руку за борт и коснулся пальцами прохладной речной воды.
– Господин посол, – серьёзным тоном обратился к нему Изгимин, – насколько я могу судить, ваш путь с далёкого полудня оказался полным неожиданностей. Но теперь вы под защитой посадника Лироди и его гарнизона. Можете спокойно рассказать мне всё.
Агидаль, наблюдавший за удаляющейся лодкой, видел, как Тимбер что-то отвечал капитану. Тот, подавшись вперёд, внимательно слушал собеседника, а потом обернулся и долго смотрел на людей, оставшихся на левом берегу. Агидаль ясно видел, как начальник гарнизона Лироди смотрит на Поляна Красного.
Глава 7 «Плинфа»
Подобных стен Тимберу ещё не доводилось видеть: тёмные плоские кирпичи, чем-то похожие на лежащие книги, один за другим тянулись от угла до угла комнаты. Толстый слой светлого раствора разделял эти дрожащие линии, отчего помещение казалось полосатым от пола до потолка. Нуониэль мысленно сравнил стены с разлинованным для письма пергаментом. Только разлинованным криво, жирными линиями, идущими столь близко, что между ними ничего и не напишешь.
Тим сидел на тёмном дубовом стуле с высокой спинкой, обитой чей-то рыжей шкурой. На столе перед ним – высокий латунный кувшин и перевёрнутый кубок. Затепленный каганец в углу одиноко похлопывал робким пламенем.
Тимбер срезал бечёвку с куля своих записей:
«…Далее на тропинке жухлая листва от молодого дубка, что растёт в десяти шагах одесную…» – прочитал про себя Тим первый попавшийся лист и задумался. Руки сами потянулись за ножницами, и вот молодой посол уже ритмично щёлкал резцами, отхватывая от пергамента маленькие кусочки.
В дверь постучали. Вошёл Агидаль. Посыльный отблагодарил человека, который провожал его и рухнул на кровать в углу.
– Зуб даю – ты сгораешь от любопытства, – сказал Гиди не самым дружелюбным тоном. – А ещё прикидываешь: отблагодарю али нет, за то, что ты не забыл сообщить этим громилам обо мне. Ведь могли и меня вслед за Поляном в темницу кинуть. И весёлый же ты парень! Красный это заметил.
– А ты, видимо, не заметил мёртвых волков, когда варварийцы ушли, – пробубнил Тим, продолжая чикать ножницами.
Агидаль встал с кровати и медленно подошёл к столу. Тим продолжил:
– Красный не сокрушался, когда рассказывал о своём «подвиге» в какой-то конюшне. Убил беззащитных животных, так же как варварийцы убили волков в клетках. А я всё ещё чувствую, как остывает кровь Белки на лице.
– Мы обещали ему! – вскрикнул Гиди.
– Я ничего не обещал этому убийце! – не оборачиваясь на посыльного, буркнул Тим.
– Не обещал? – ухмыльнулся Агидаль. – Чего же тогда листочки кромсаешь?
Тимбер перестал щёлкать ножницами, но в глаза собеседнику всё равно не посмотрел.
Снова постучали. Агидаль выждал с полминуты, и лишь потом медленно подошёл к двери.
– Сообщите господину послу, что его ждёт тёплая ванна и трапеза, – сказал Агидалю слуга. – Его превосходительство посадник Гириен желает, чтобы вы отдохнули перед встречей с ним сегодня вечером.
Гиди затворил дубовую дверь на скрипучих петлях и встал посреди комнаты, вперев руки в боки.
– Интересно, в здешней темнице есть баня? – спросил он, но ответа дожидаться не стал. – Иди, отдыхай, посол!
Последнее слово Агидаль произнёс с особливо-тошнотворным пренебрежением. Потом он громко потёр ладони, высморкался в рукав и вышел прочь.
Тимбера проводили в ванные помещения, где он привёл себя в порядок. Старые одежды забрали в стирку, облачив далёкого гостя в чистую льняную рубаху, штаны из мягкой кожи с подкладкой и в плотный кафтан бардового цвета с золотой нитью. Красные сапоги нуониэля починили и до блеска натёрли жиром. Слуги стали переживать, когда ни одна из предложенных ими шляп, не подошла гостю со столь пышной шевелюрой. Тогда появился ключник по имени Елажка – худой мужичок с прилизанной чёлкой и жиденькими усами. Он распорядился принести широкий папирусный зонтик. Прибежал измазанный сажей отрок и предложил три зонта на выбор. Елажка открыл каждый из них, понюхал, выбрал лучший, вручил его мальчишке и наказал неотступно следовать за высоким гостем. Требовалось держать зонтик наготове, если господин захочет выйти на улицу. Парень слушал указания раскрыв рот, не отрывая взора от веток на голове нелюдя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71527360?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Enie hin – (лан.) Светлый день!
2
Issahmairae, aiari Lingger! – (лан.) Добро пожаловать, господин Линггер!
3
U strave! – (лан.) К оружию!
4
Ist inte Firdir! – (вар.) Это не Фирдир!
Алексей Мутовкин
Тип: электронная книга
Жанр: Русское фэнтези
Язык: на русском языке
Стоимость: 0.01 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 13.01.2025
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Люди издавна жили на равнинах, а таинственные существа – нуониэли – скрывались в лесах. Давняя война не принесла пользы ни тем, ни другим, но её отголоски до сих пор звучат в рощах лесных обитателей и на улицах равнинных городов. Шаткий мир вот-вот рухнет, а кровавый пожар войны вновь готов охватить мир. Юному нуониэлю Тимберу предстоит отправиться за море, в северные степи, чтобы просить военной помощи у тамошнего владыки. Теперь каждое его решение может не только изменить ход грядущей войны, но и поставить под угрозу жизнь тех, кто ему дорог.