Босса нова
Юрий Владимирович Орлов
Многое ли вспомнится и отложится на чистом листе бумаги в виде букв и предложений? Ведь дни, прожитые без строчек, изредка намекают на то, что время незаметно махнуло ресницами, прокрутив за окном лишь бесполезную череду дождей. Остались только весёлые и грустные занозы, занесенные этими взмахами. Всё остальное – вакуум.
Юрий Орлов
Босса нова
Человек и его образ – это не одно и то же: первый потерян среди людей, второй потерян в тебе. Ты не станешь тревожить механизмы воспоминаний, пока он живет рядом, а после работы или в выходной день есть возможность выйти на связь. Вы договоритесь о встрече, пройдётесь вдоль набережной… Зимой будет крепкий мороз и хрустящий снег, весной запах цветущих лип и улыбки женщин. Вы вспомните ушедшие дни или почитаете стихи, может быть, оказия унесёт в Судак, где игра в нарды или преферанс вместе с живущими по соседству любителями крымского портвейна отвлечёт на время от привычных невзгод. А после игры пройдётесь подышать отшумевшей грозой приморья.
Но когда человека больше нет, то позвонить можно только в какой-нибудь уголок своего сознания, где память удерживает только часть образа.
Ты начинаешь метаться по глухим чуланам полушарий, и становится понятно: всё оставшееся в несовершенной системе человеческого разума – это размытый портрет. Не слишком четкий, дополняющийся несколькими фото из альбома. Быть может, ощущение потери придёт в телефонном разговоре. Его бывшая подруга зайдется жалобами на здоровье, кошку, одиночество и мужа. И здесь, благодаря тоскующей без него ли, без чего-то ли иного душе приходит время для поиска потерянного осколка, потому что на утверждение «вы же были друзьями» ты неожиданно для самого себя ответишь «нет».
Многое ли вспомнится и отложится на чистом листе бумаги в виде букв и предложений? Ведь дни, прожитые без строчек, изредка намекают на то, что время незаметно махнуло ресницами, прокрутив за окном лишь бесполезную череду дождей. Остались только весёлые и грустные занозы, занесенные этими взмахами. Всё остальное – вакуум.
Всегда мучает вопрос, нужно ли персонажу настоящее имя, ведь мой герой отличен от знакомого кому-то человека, поэтому всегда могут возникнуть претензии родственников и друзей. Скорее в силу природной лени ко всякой выдумке почти все имена оставлю без изменений. Во всяком случае, пишу для его истинных друзей и одного врага, но не исключаю, что это всего лишь росчерки в пустоте, которые никто никогда не прочтёт. Вот Догаев, к примеру, вполне резонно заметил, что я просто бумагомаратель, поскольку всё уже написано в античные времена, и ничего нового уже не придумать. (Возможно, здесь был намек на создание оригинальной философии жизни).
Не могу согласиться. Эволюция продолжается, и у каждого времени есть свой герой, который вынужден сочинять оправдания тому, что живет как гнусный эгоист, и эти оправдания называет оригинальной философией жизни.
В общем, вытаскиваю занозы.
Однажды под Новый год в квартиру ко мне забрела одинокая хандра. Оторвав глаза от компьютера, и оглядевшись по сторонам, я вдруг обнаружил, что холодильник тоскует по продуктам, шампанского нет и в помине, и человека, с которым можно его выпить, поблизости тоже не наблюдается.
Закрывались последние магазины, и сыпала с неба мелкая крупка, которая тут же таяла, превращаясь под светом фонарей в блеск тротуаров.
Его дом находился через дорогу, в частном секторе. И я подумал, что пришло время найти Стаха, если он не уехал и еще жив. По правде говоря, я не делал себе подарка, а попросту искал спасения от одиночества, потому что знал от людей, которые с ним встречались, о бедственном положении нашего общего знакомого и его пристрастии к алкоголю. Решив, что ничего не теряю и, не надеясь на обретение ценного общения посреди жизненной пустоты, я пересек пешеходный переход и, выйдя на Стрелковую улицу, двинулся по направлению к Малому Салгиру.
Помнилось, что у ворот, где жил Стах, имелся потаенный звонок.
Семнадцать лет отделяли меня прежнего от этой ночи. Номер дома стерся из памяти, но я рассчитывал, что смогу найти нужные ворота благодаря упрятанной в ограде кнопке.
Я нашел её без труда и нажал, ничуть не колеблясь.
Долго никто не открывал. Снежная крупа перешла в настоящий дождь. Я собрался было уходить, но вот во дворе послышались мокрые шаги, залаяла собака, щелкнула задвижка, и калитку в воротах открыл незнакомый парень.
– Шура Стахорский живет здесь?
– Да. Проходите, он там, он у себя, – парень вяло махнул рукой, указывая направление.
Двор не изменился, только орех заметно вырос, и собака другая, хотя по виду не менее свирепая. Я по привычке притерся к углу дома, зная, что длина цепи не позволит псу дотянуться до ног, и пошел в сторону времянки.
Не постучавшись, я открыл дверь и оказался в крошечной и весьма запущенной комнате. Не желая быть сразу узнанным, я надвинул фуражку на лоб. Но Стах воскликнул:
– Геник!
Он выглядел глубоким стариком, и сидя на незаправленной кровати, казался маленьким, хотя роста был высокого. Его длинные седые волосы, собранные на затылке в хвост, имели рыжинку, лицо почернело от табака и алкоголя, а зубов почти не осталось.
Стах вскочил и бросился обниматься. В этих объятиях была радость найденного животного.
На зов пришла его сестра, не очень довольная с виду, однако, узнав меня, вероятно, что-то вспомнила, оттаяла и улыбнулась. Ольга находилась в разводе, она пела в ресторане недалеко от вокзала. Как выяснилось, мне открыл её сын.
Похоже, в воздухе витала отшумевшая ссора, которая обрекала их на встречу Нового года порознь. Проходя мимо дома, я успел заметить через окно новогоднюю ёлку и накрытый стол, к которому моего приятеля не собирались приглашать (он был в майке и босой). К тому же замок, висевший на холодильнике, проводил черту пищевого раздела.
Я держал в руке пакет с бутылкой водки, ветчиной, хлебом и какими-то консервами, борясь с желанием повернуться кругом и бежать назад, чтобы не пропустить куранты.
Сестра Стаха моментально, по-женски обрисовала меня глазами.
– Кайф! Просто дед Мороз! – воскликнула она. Затем повернулась к брату и попросила:
– Если у тебя есть чистые носки, то надень их. Рубашка, надеюсь, тоже найдется. Идите в дом к столу, нам есть, что вспомнить.
– Я не знал, что ты приехал, – сказал Стах, когда мы выпили по рюмке, и немного утихли басы восторгов.
– Уже год, как вернулся.
– Почему не заходил?
– Забыл про тебя. А сегодня вспомнил. Много лет прошло.
– Геник, как хорошо! Это подарок! А ты все ещё пишешь свой гениальный роман?
– Все еще пишу.
– И лечишь радикулиты?
– Если просят.
– Оля, ты помнишь, как Геник вылечил мою спину?
– Ой, ну эту пластинку про твои способности лечить Шура регулярно ставит себе на язык! Ну, просто кайф, что ты явился! Послушаешь легенды про самого себя! Кстати, у меня болит поясница…
Тридцать лет назад мы со Стахом попали на гастроли вместе с рок-группой, которая называлась «Вторая половина». То было время, которое предшествовало распаду нашей страны. Железный занавес стремительно раздвигался, и сквозь него неслись потоки новой музыки, которую мы впитывали с жадностью голодных вампиров. Эти потоки наряду с умирающей экономикой разрушали привычный уклад жизни областных филармоний, кассы которых опустели в ожидании звезд. Тогдашний директор Курской филармонии, поддался на уговоры администратора «Второй половины» и принял группу к себе под крыло в надежде сотворить собственную курочку, несущую золотые яйца.
Я оказался там по глупости, которая состояла в том, что мне хотелось написать какой-нибудь гениальный роман. Бывает, что молодость и эгоизм слишком высоко ценят свои способности, во всяком случае, со мной и моими друзьями случилось именно это. Мы жаждали славы и денег. Музыканты на поприще музыки, а я на стезе литературы.
Стах, пожалуй, единственный из нас, кто не страдал завышенной самооценкой. Он был страстным почитателем «Лунного Пьеро», произведения в стиле арт-рок, написанного нашим другом Саней, лидером «Второй половины». Скоро я в такой мере увлекся этой музыкой, что забыл о писательских притязаниях. Так часто происходит, когда попадаешь под чужое влияние, и твоё эго капитулирует, соприкоснувшись с течением иных судеб, иных, более сильных талантов. Люди, которые предостерегали от этого, не были услышаны. Я променял свое поприще на чужое.
Никак не оставляет мысль, которую я никогда не осмеливался высказать в кругу старых друзей, (с ними отрадно отдаваться магической власти звука, идущего от гитар, барабанов и синтезаторов). Но всё чаще, находясь наедине с самим собой, я формулирую её так: никакое падение цен на нефть в хрипящих девяностых не сравнится с той разрушительной силой, которую принесла музыкальная стихия, обрушившись на наши неокрепшие души. Возможно, она соответствовала пульсу молодых сердец, звала к революции сознания, к исследованию пространства, которое находилось там, где эта музыка рождалась, откуда приходила к нам в сопровождении завораживающего кино Голливуда. Запад трубил на весь земной шар, неся на нашу землю чудесную сказку иного мира, и звуки музыки подкрепляли мощную иллюзию, на крыльях которой прилетели иные взгляды, иные интересы, иные сочетания слов, что в совокупности сконструировало вирус разборки осознанного взгляда на реальность. Здоровому организму такие вирусы не страшны, он воспринимает музыку как чистый и свободный от идеологии вид энергии, но если иммунная система сознания ослаблена, то сопутствующие потоки, связанные с религиями, философией и экономическим укладом потребительского общества непременно начнут свою разрушительную работу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71524762?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.