Главная страница | Современные любовные романы | Подкидыш для Магната. Сюрприз из прошлого

Подкидыш для Магната. Сюрприз из прошлого
Евсения Медведева
– Ты скрывала от меня ребёнка семь лет! И если бы не твоя болезнь, то я бы вовсе не узнал, что у меня растёт дочь! – Горислав не кричал, но и в его шепоте было столько угрозы, что дурно становилось.
– Прости! Спасибо, что присмотрел за дочерью. Я скоро встану на ноги, и мы исчезнем из твоей жизни ещё до свадьбы. Обещаю, что твоя невеста ни о чём не узнает!
– Ну уж нет… Ты можешь идти куда хочешь, а дочь со мной останется.
– Но она моя! – закричала я, пытаясь ухватить его за руку. – Ты не имеешь права!
– Я всё сказал, – мужчина взмахнул ДНК тестом и вылетел из палаты, оставляя меня наедине с едким чувством страха.
Мне было пять, когда мальчишка-хулиган из нашего двора пообещал жениться. Он просто утешал, когда соседская девчонка сломала мою куклу, а я, дурёха, поверила… Он стал моей первой любовью… А потом и первым мужчиной. Только он НИЧЕГО не помнит, а я была вынуждена скрывать от него ребёнка. А теперь он собирается отнять у меня дочь… Но я не позволю!

Евсения Медведева
Подкидыш для Магната. Сюрприз из прошлого

Пролог

– Вот бери деньги и исчезни вместе со своим подкидышем. Вы же этого хотели? – блондинка шипела гадюкой, приближаясь ко мне всё ближе и ближе.
В ней было столько ярости неприкрытой чопорными манерами, сейчас она походила больше на пацанку со школьного двора: всклокоченные волосы, проявившиеся глубокие морщины, толстый слой макияжа и кривая улыбка. От лоска, покладистости и интеллигентной воспитанности не осталось и следа. И картина, признаться, была отвратительная.
– Ты же этого добиваешься? Так на, бери и уходи, – она швырнула мне в лицо пакет с деньгами, как подачку, как кость бездомной собаке! Да у меня не было высшего образования, как у этой куклы надутой, нет богатых родителей, но у меня есть самоуважение! Гордость! Эта её провокация лишь придала мне сил, дала уверенность в том, что уже не сверну назад. Не ради себя… Ради нашей дочери…
– Не всё в мире покупается, Анжела. Но мне тебя очень жаль…
– Я – Ангелина, коза ты тупая, – она снова подтолкнула пакет и на пол посыпались металлические монеты, вложенные, чтобы унизить меня окончательно. – Собирай мелочь и проваливай из моей жизни, из этого дома, и чтобы я тебя и твою спиногрызку возле Горислава не видела! Я рожу ему нормальных детей, а не таких вот заморышей забитых!
– Не смей так говорить о моей дочери, – я вовремя перехватила её руку, не дав ударить себя по щеке. Сжала запястье, нарочно вдавливая золотой браслет ей в кожу, чтобы навсегда запомнила, что за свою девочку я любого в клочья разорву. – Ты пустышка. Кукла, способная любить только за блага, за привилегии, за успешность.
– Отвали! Тебе никогда не получить его!
– Да? – отбросила её руку и брезгливо вытерла ладонь о кашемировое пальто, лежавшее на подлокотнике дивана. – Тогда почему он каждый вечер приезжает к нам, а не проводит время с тобой?
– Убью… – её глаза налились кровью, подбородок задрожал, а пальцы в кулаки сжались. Эта истеричка и правда была на грани, чтобы вцепиться мне в волосы. И наверное, так бы и сделала, если бы не мужской голос, заглушивший всё вокруг…
– Что здесь происходит?

Глава 1
– Горозия Горислав здесь проживает?
Тонкий женский голосок не мог заглушить грохота во дворе моего дома, но все же привлекал внимание противным высоким писком. Боковым зрением увидел невнятную фигуру незнакомки в бесформенном плаще и забавных коричневых ботиночках с длинными шнурками. Она нервно переступала с ноги на ногу, сверлила меня взглядом и с силой прижимала к сердцу затёртую кожаную папку, будто в ней хранилось что-то жизненно важное.
Отмахнулся и вновь погрузился в хаос, творящийся во дворе моего дома. Внутри закручивалась спираль гнева. Бросил взгляд на часы. Половина девятого, а уже так хочется, чтобы этот день закончился.
Мой начальник службы безопасности Юра Морозов пугающе грозно расхаживал вдоль ровной шеренги охраны и орал так, что казалось, черепица на крыше жалостно поскуливает от страха. Он не обращал внимания ни на меня, ни на водителей, выстроившихся у гаража, ни на странную тётку с шнурками, тонущими в луже.
От всеобщей истерии собаки все не унимались и громыхали цепями по металлическому тросу, натянутому вдоль забора, а когда наступило случайное мгновение тишины, мохнатые кавказцы заметили незнакомку, замершую в распахнутых воротах, и накрыли угрожающим рыком все вокруг.
Даже Морозов остановил свою воспитательную порку, и в один прыжок материализовался передо мной, укрывая своей мощной грудью от сухонькой старушки с седой буклей на макушке.
– Горислав, иди в дом, – зашептал Юрка, незаметно отщёлкивая карабин кобуры.
– Ты утром головой ударился, Морозов? От старушки решил отстреливаться? Думаешь, она меня папкой забьёт, что ли? – я бестактно проигнорировал непрошенную гостью и развернулся к ней спиной, чтобы не могла понять, о чём мы переговариваемся. – Охрана – твоя вотчина, твой хлеб, Юра! И я не хочу просыпаться по утрам от хаоса в своём собственном доме! Каждый должен заниматься своим делом! Ясно?
– Ясно, Гора… Ясно, – кивнул Юра и смиренно опустил голову, несмотря на то, как отчаянно перекатывались его желваки от сдерживаемого гнева и обиды.
– Горозия Горислав здесь проживает? – женщина вновь пропищала, несмотря на то, что была очень смущена и даже напугана. Но это было и неудивительно, двадцать качков в полной амуниции, выстроенных в ровную линию, десять разгневанных и голодных до чужаков собак, начальник охраны, нервно сжимающий рукоятку ствола в наплечной кобуре, все это никак не внушало спокойствия.
– А вы, собственно, кто? – я ударил Юрку по плечу, сверкнув разгневанным взглядом. Лучше бы они территорию так охраняли, чтобы подростки стекла не били, чем пугали полутораметровых бабуль. Клоуны! Ладно, с этим позже разберусь. Бросил сумку на заднее сиденье «мерина», кивнул водителю и двинулся к воротам.
– Казанцева Алевтина Петровна, – старушка достала из кармана какое-то удостоверение и раскрыла его, ожидая, когда я подойду настолько близко, чтобы прочитать самостоятельно.
– Опека? – гоготнул я, когда буквы сложились в нелепицу. – Я вроде как совершеннолетний, вы опоздали лет на двадцать, Алевтина Петровна.
– Я хотела переговорить в неофициальной обстановке, чтобы не наносить ещё бо?льшую травму ребёнку, но, очевидно, нужно было вызвать вас повесткой, да? – старушка поджала тоненькие губы с уродской алой помадой и резким движением раскрыла пошарпанную папку. – Со слов Дунаевой Марты Зиновьевны, вы, Горислав Борисович, являетесь биологическим отцом Алексии Гориславовны Дунаевой…
– Стоп…стоп… Давайте по порядку? Кто такая Дунаева Марта? И кем я там являюсь? – хрипло рассмеялся я, опираясь на капот машины. Хоть разум и подкидывал силы для защитной реакции в виде саркастического смеха, но вот тело заметно ослабло. Мозг судорожно собирал обрывки слов, имен и фамилий, но всю эту неразбериху заглушало одно – Алексия Гориславовна… Гориславовна…  Ох, недоброе утро…
– Горислав Борисович, дело деликатное, вы уверены, что стоит это обсуждать вот так? – женщина кивнула мне за спину.
Обескураженная толпа ещё пару секунд смотрела на меня, открыв рты. И во главе этого бедлама был Морозов, к чертям забывший и о субординации, и о такте! Но напоровшись на мой взгляд, вздрогнул и стал разгонять охрану по местам.
– Вы знаете, у меня нет времени возиться с этим бюрократическим недоразумением, поэтому давайте так… Вы мне скажете адрес, куда я могу отправить своего юриста. А там уже спокойно покажете ему свои бумажки, погорюете вместе над опечатками, попьёте чай с конфетами, а на сегодня с этим фарсом мы покончим, – я достал разрывающийся от звонков телефон и хотел было уже принять вызов, как старушка нервно зацокала по брусчатке сбитым каблучком, возвращая мое внимание к себе.
– Илья Петрович, будьте любезны, помогите бедняжке, – она повысила голос, и мои уши завибрировали от незаконно-высокого скрипучего звука. А через мгновение хлопнула дверь старого полицейского уазика, откуда вывалился пузатый мент, а следом на землю опустились детские ножки в разноцветных кедах. – Горислав Борисович, вы уверены, что не хотите поговорить об этом здесь и сейчас?
Но я больше не был уверен ни в чем! Меня накрыло волной гнева и недоумения. Хотелось орать: «Какого, мать вашу, здесь происходит?» Но вместо этого я сбросил назойливый звонок своего секретаря и махнул рукой в сторону дома.
– Пройдем в дом, только у меня очень мало времени.
– Так-то лучше, – старушка дождалась, когда пузан подведёт ребёнка, перехватила её за руку и потянула за собой к входу. Девчонка смотрела на меня так, будто я её плюшевого медведя украл, не меньше. В её огромных серых глазах было столько злости, что казалось, мой костюм, по которому она шарила въедливым взглядом, должен вспыхнуть синим пламенем!
Деточка, кто тебя так обидел?
Сколько ей лет?
Я с детьми никогда дела не имел, последний опыт был лет двадцать назад, когда выпустился из детского дома. Ну как выпустился, сбежал, сверкая пятками. Вот, собственно, с того времени и не видел этих маленьких человечков с заплаканными глазами.
Старушка шла осторожно, одергивая девчонку, которая и не думала переставать пилить меня взглядом. Джинсовые шорты, которые на несколько размеров ей были велики, простая желтая футболка и маленький плюшевый рюкзак за спиной в виде медведя с оторванным ухом.
Мне сначала показалось, что кеды цветные, но оказалось, что они просто разные, один синий, второй белый, но разукрашенный фломастером, очевидно, чтобы сильно в глаза не бросалось.
Её воздушная копна рыжих кудрей, скрепленная на макушке обычным цветастым носком, и курносый, абсолютно бессовестно вздёрнутый носик мне явно кого-то напоминали.
Но этот кто-то был погребен под толщей прожитых лет.
– Юра, – махнул Морозову, подзывая к себе. – Зине передай, что у меня незапланированная встреча, Крестову набери, чтобы начинал переговоры без меня, а ещё позвони Раевскому, пусть берет ноги в руки, и ко мне! Скажи, что у нас ЧП!

Глава 2
– У вас красивый дом, – Алевтина Петровна схватилась было за мокрые шнурки, чтобы разуться.
– Не стоит, – распахнул малую гостиную, предназначенную именно для таких вот незваных визитёров, и пригласил дам.
Гостьи крутили головами, рассматривая всё вокруг, будто в Эрмитаж попали. Шли медленно, аккуратно обходя светлый ковёр, жались к стене и совершенно не стеснялись открытых от изумления ртов.
А у меня всё не пропадало ощущение прожигаемой в затылке дыры. Обернулся и в очередной раз напоролся на пристальный взгляд девчонки. Она так смело смотрела в глаза, будто знала обо мне то, о чем я даже не догадывался!
– Итак. Начнём сначала? Алевтина Петровна, у меня слишком мало времени, поэтому давайте по фактам?
– Проходи, Алексия, – старушка подтолкнула девчонку к креслу в углу комнаты, помогла взобраться в него и достала из сумки альбом для рисования и фломастеры.
Правда, оценив белоснежный велюр мебельной обивки, быстро заменила на цветные карандаши. Когда виновница сего недопонимания скинула на пол рюкзак и с воодушевлением стала выводить каракули, женщина подобралась и присела на самый дальний край дивана, почти у окна, очевидно, приглашая меня к разговору.
– Начнём сначала, – она раскрыла эту злополучную папку и стала перебирать документы. – Меня зовут Алевтина Петровна Казанцева, я являюсь старшим специалистом по вопросам опеки и попечительства. Пятнадцатого мая этого года к нам обратился персонал поселковой больницы номер три по факту беспризорной девочки…
– Алевтина Петровна, – я щелкнул пальцами по циферблату часов, пытаясь заставить женщину ускорить свою отрепетированную речь.
– Её мать лежит в больнице и в силу особого состояния не может осуществлять присмотр за дочерью, но на основании её заявления вы являетесь отцом её ребенка, – женщина, наконец, выудила из кипы бумаг нужную и передала мне.
– Как странно, Алевтина Петровна, я думал, беспризорник – это тот, у кого мертвы все родители. Вы ребёнка в мой дом притащили, а мать ещё жива?
Женщина шикнула на меня, давая понять, что моя прямота неуместна! Бросил взгляд на девчонку, в очередной раз утонув в её огромных серых глазах. И что-то поменялось, они в один момент стали темными, полными тоски и непролитых слёз. Девочка поджала губы, отвернулась от меня, словно всё для себя поняла, и вернулась к рисунку.
Чёрт… Наверное, я переборщил… Она-то тут ни при чем.
– Признаться, с подобным я сталкиваюсь впервые, хотя опыт у меня, сами понимаете, богатый, – женщина ещё раз осмотрела весьма нескромную обстановку и ещё сильнее поджала ноги к дивану. – Но я должна отреагировать на это заявление. Я считаю, что интернат или детский дом – это крайняя мера, учитывая наличие кровных родственников. А ребёнок должен быть под присмотром!
Уже не слушая её сбивчивую речь, перехватил какой-то смятый листок и стал вчитываться в крупный женский почерк:
«Я, Дунаева Марта Зиновьевна, находясь в трезвом уме, заявляю, что Горозия Горислав Борисович является биологическим отцом…»
Буквы плясали, а смысл прочитанного так и норовил ускользнуть… Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Извилины скрипели, вновь и вновь гоняя имя и фамилию этой чокнутой женщины, решившей, что я конченый идиот, раз поверю в эту небылицу! Но память сдохла… Ни единой догадки!
– Слушайте, Алевтина Петровна, даже я, не будучи юристом, понимаю весь абсурд этой бумажки, – достал телефон, быстро сфотографировал содержимое и отправил другу, Денису Раевскому, по совместительству прикрывающему мой зад от вот таких вот казусных ситуаций в юридическом плане.
– Я это понимаю, Горислав Борисович, но не отреагировать тоже не могла, – искривленное лицо женщины просто орало: «Я же говорила», а крючковатые пальцы быстро засобирали бумаги обратно, давая понять, что встреча подошла к концу. – Девочке всего шесть, и если есть хоть один шанс не отправлять её в интернат, то я предпочитаю им воспользоваться. Вы, наверное, как и подавляющее большинство, верите в эти байки про аморальность сотрудников опеки, но нет! Ребёнку всегда лучше дома. Всегда, Горислав Борисович.
Стиснул зубы, чтобы не сказать, что сам являюсь воспитанником вот этой вот машины под названием детский дом. И кому как не мне знать все минусы унылого существования в этой тьме.
– Что, у неё нет родственников? Почему вы приехали ко мне, прекрасно понимая и то, как я отреагирую, и то, что оснований верить какой-то сумасшедшей женщине у меня нет?
– У неё и правда нет никаких родственников. – сухая, строгая и даже немного жесткая с виду женщина вдруг с таким теплом посмотрела на девочку, что не могло не удивить. – Горислав Борисович, я спрошу в последний раз. Вы не знаете Дунаеву Марту?
– Нет, – вложил в голос всю твёрдость и уверенность, не потому что боялся последствий, а потому что искренне не мог помочь им.
– Тогда прошу прощения за беспокойство, мы пойдем, – Алевтина Петровна встала, неаккуратно тряхнула плащом, и её сокровенный ридикюль шлепнулся на пол, рассыпая свое содержимое.
И вот тут по спине побежали предательские капельки пота. Они раскаленными шариками сдирали плоть, вытягивая мутные воспоминания прошлого. Настолько далёкие, что не узнавал самого себя в этих красочных картинках.
Среди бумаг валялась маленькая отрезанная фотография, с которой на меня смотрела молоденькая девчонка с рыжими, как закатное солнце, волосами, они упругими пружинками торчали вверх, и лишь шелковый платок, сдерживающий буйство рыжины на макушке, мог умерить эту гриву.
– Кто это?
– Дунаева Марта, мама Алексии…
– Но она не Марта, да и не Дунаева, насколько я помню, – сел на корточки и вырвал из её рук фотокарточку.
Глянцевая поверхность была затертой, вышарканной, но даже так она слепила сочностью красок и теплом эмоций этой курносой девчонки. Мне даже в голову не приходило, что её зовут Марта. Во дворе её все звали Марфа, только и фамилия у неё была Мальцева, а не Дунаева.
– По всем документам они числятся как Дунаевы, – женщина истерично стала перебирать листочки, чтобы перепроверить все факты. – Ну вот же… Копия её паспорта! Дунаева!
– А с женщиной что? – я взял документ, сделал очередной снимок и снова отправил Раевскому.
– Она в реанимации уже вторую неделю, и прогнозы врачей неутешительные. Бедная девушка, ведь ещё совсем молоденькая, – Алевтина Петровна зашептала, чуть приоткрывая рот, чтобы Алексия не услышала этого. – За день до ухудшения состояния она и написала это заявление, и адрес ваш дала.
Женщина подтолкнула мою руку, чтобы я перевернул карточку, где на пожелтевшей бумаге для меня было оставлено послание…

Глава 3
«Она твоя дочь. Марфа».
Все слова комом в горле встали. Я крутил пошарканную фотографию, не понимая зачем. Надпись никуда не девалась, да и лицо Марфы не становилось чужим и мало знакомым. Это не видение…
Но ещё странным было то, что под посланием была приписка, правда, сделанная чужим, немного рваным и явно мужским почерком. Там был мой адрес. Не юридический, не по месту прописки, а фактический. Этой информации нельзя найти в интернете, технически я к этому дому не имею никакого отношения. Но откуда он у неё?
– Так вы знаете гражданку Дунаеву? – с облегчением выдохнула Алевтина и села обратно на диван, с усердием массируя виски. Она даже побледнела, очевидно, принимая судьбу ребёнка слишком близко к сердцу.
Я сжимал в ладони кусок картона, а потом медленно перевел взгляд на миниатюрную копию, уснувшую в моем кресле. Девчонка, оказывается, сняла с себя кеды и, взобравшись с ногами, тихо посапывала, забившись в самый угол. Только её рыжая копна покачивалась от глубоких вдохов.
– Алевтина Петровна, у вас есть время? – сам того не желая, я перешел на шепот. – Хотите кофе? Или, быть может, завтрак?
– А я не откажусь. Только Илья Петрович…
– Мы и Илье Петровичу предложим кофе, – я аккуратно подхватил старушку под локоть и повел в сторону кухни.
– Горислав Борисыч! Что же вы сами пришли? Могли просто позвать, – всплеснула руками повар тётя Катя, не ожидая увидеть меня на своей территории.
А ведь я и правда ни разу не был здесь после окончания строительства. Завтраки и ужины меня ждали в столовой, а кофе подавали по расписанию, так что вторгаться на чужую территорию просто не было надобности.
– Угости мою гостью своим фирменным завтраком, – я подмигнул своей домоправительнице, прекрасно понимая, что тётя Катя сейчас быстро заговорит зубы этой блюстительнице бюрократических норм. А мне сейчас очень нужно побыть в тишине.
Я выскочил из кухни и прямиком рванул на террасу. Махнул рукой, отгоняя Морозова подальше, потому что мне просто нужен был воздух.
Оперся руками о мраморное ограждение, вбирая холод камня, чтобы хоть немного сбавить градус внутреннего кипения. Все эмоции настолько туго переплелись с воспоминаниями, что уже было просто не остановиться.
Я помнил её. Смешную, рыжую и курносую Марфуху, в волосах которой путалось солнце.
Она была моей соседкой, помню, как орущий кулек принесли из роддома, помню, как всем дружным подъездом встречали причину всеобщей бессонницы, а ещё помню традиционный торт «Птичье молоко». Настоящее, вкусное, домашнее. Мне, кажется, было лет десять.
Она появилась и сразу стала любимицей всего дома, бабушки пекли ей румяные пирожки, дядьки вырезали из старых деревяшек мебель для кукол, а мальчишки брали с собой на рыбалку.
Марфа…
– Гора! – голос друга вырвал меня из этой удушающей пелены, возвращая в неожиданную реальность. Боковым зрением увидел Дениса Раевского, бегущего по длинной террасе вдоль дома. – Что случилось?
Что случилось? Я и сам толком понять не могу, что случилось. Утро было стандартное: душ, тренировка, завтрак, быстрый брифинг с секретарем по расписанию на день, а потом… Разбитое булыжником окно в зимнем саду, показная выволочка охранников Морозовым и, наконец, визит органов опеки…
Друг ждал ответа, но я был просто не в состоянии. Обернулся к дому, где через панорамное окно прекрасно просматривалось кресло, в котором, свернувшись калачиком, спала рыжая девочка.
– Это она? – Денис без стеснения подошел близко-близко и практически прижался лицом к стеклу, чтобы лучше разглядеть. – Рыжий подкидыш какой-то.
– Это я и без тебя вижу!
– Не, ну а чего ты рычишь? Гора, отправь их со своими бумажками куда подальше, и прав будешь по всем фронтам. У них нет ничего, а то признательное письмо – так это смешнее контрафактной водки. От неё хоть народ торкает, а тут дохлый номер.
– Денис, делать что?
Я сел в ротанговое кресло, откинул голову на подголовник и застонал. Все, что перечислил друг, я и без его юридической консультации знал. Это с точки зрения закона и собственных прав, а вот с точки зрения морали?
– Ты мать её знаешь?
– Знаю.
– Было?
– Нет, конечно! Я её в последний раз видел лет двадцать назад, когда убежал из детского дома. По привычке пришёл в наш двор, а там она… Как щас помню, сидела и куличики из мокрого песка лепила!
– А где она сейчас-то? – Раевский потирал подбородок, снова и снова перечитывая документы.
– Говорят, в поселковой больнице в тяжелом состоянии.
– Откуда в поселковой больнице реанимация? – хмыкнул друг и отошел от окна, когда девчонка заёрзала от его пристального и неодобрительного взгляда.
– И правда… Морозов! – рыкнул я, и уже через пару секунд Юра материализовался из ниоткуда.
– Пробей все по этой девушке, – я отправил Юре фото того заявления, где Марта своей рукой указала все свои данные, вплоть до прописки.
– Белогорский? – протянул Юра, явно чтобы скрыть удивление от содержания письма, которое просто не мог не прочитать. – Как срочно?
– Ещё вчера.
– Тогда я поскакал?
– А ещё узнай, почему она сменила фамилию, – шепнул я вдогонку, но Морозов быстро кивнул, уловив мою просьбу. – Это что за сюрпризы, а? Раевский, я чем судьбу-то так разгневал, что с утра такое вот получил?
– Гора, ты же понимаешь, что это взрослый живой ребёнок? – Денис махнул рукой в сторону окна. – Если придать делу ход, то уже не отмотать, как нелюбимый момент в фильме. Ты понимаешь?
– Я понимаю, Денис. Понимаю! А ещё я понимаю, что этот, как ты выразился, взрослый и живой ребёнок никуда не денется, не рассосется, не развеется туманом над студёным озером. И каждое утро я буду вспоминать, что эта рыжая девчонка просыпается в детском доме? Так? Только ты, наверное, забыл, что меня точно так же, выращенного на перине, спустили с небес на землю, не дождавшись совершеннолетия, и я как миленький отсчитывал каждый день на протяжении четырёх лет!
Раевский стиснул зубы, взяв паузу, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. В глазах друга были и тревога, и смятение… Он – юрист. И мышление его прямое, сухое, подкрепленное фактами. А факт в том, что этот рыжик просто не может быть моей дочерью.
– У тебя скоро свадьба! Что скажет Ангелина? А её отец??? – Денис тихо взвыл и опустился в соседнее кресло.
– С Ангелиной я как-нибудь сам разберусь, без юриста! – не выдержал я и рыкнул на друга. – Ты мне скажи, делать что?
– Гора, я не понимаю, что ты от меня хочешь? Правда? Так она в том, что это не твоя головная боль. А если ты хочешь моральной поддержки, то это точно не ко мне. Просто помни, что это не отчуждаемая собственность, это жизнь и судьба маленького человечка. По закону она так или иначе отчаливает в интернат, потому что ты – неофициальный опекун…
Денис ещё долго сыпал юридическими терминами, то ли пытаясь напугать и отрезвить, но ли нарочно сгущал краски. Но его слова никак не помогали мне понять, как поступить? То, что Марфа дала девчонке моё отчество, ещё ничего не говорит! Но дышать стало как-то неудобно…
Никогда не страдал провалами в памяти, не жаловался на голову, на потерю сознания, поэтому даже мысли о том, что я просто мог забыть одну из своих женщин, заставляла меня злиться. И даже вопрос стоял совсем не в этом!
Это Марфуха! Соседская девчонка, для которой я мастерил рогатку, чтобы она отстреливалась от обидчиков. Это крошка с облаком рыжих волос, с кляксами веснушек и с яркой зеленью чистых и наивных глаз. Это просто не может быть правдой.
– Гор, ну давай уберём муки совести? У тебя все факты на руках есть, так давай просто посчитаем, где ты был, когда это чудное создание было зачато, – Раевский вдохнул. – Когда там она родилась?

Глава 4
– Не думал я, что попаду на мальчишник утром обычного вторника, – Вадим Вьюник был последним, кого мне хотелось сейчас посвящать в суть этого щекотливого дела, но оказалось, что без него никак не обойтись.
Друг вошёл на открытую террасу, чуть замедлившись, когда от его внимания не ускользнуло окно, на которое я таращился уже второй час кряду. Девчонка до сих пор спала, а я как ненормальный рассматривал её, пытаясь найти в ещё размытых детских чертах хоть что-то, что могло помочь.
– Ты не шутил, – на выдохе прошептал Вадик и сел в кресло напротив меня. – А я так надеялся, что у тебя наконец-то прорезалось чувство юмора.
– Мне сорок, Вадь, а в этом возрасте если что-то и прорезывается, то лечится уже хирургическим путём, а не вымученным смехом друзей, – ответил на рукопожатие и махнул помощнице по дому, чтобы подала кофе.
– Ну, давай я попробую сложить твоё многозначное молчание и малявку в кресле? – Вадик обернулся и ещё раз осмотрел ребёнка. – Хотя чего тут складывать? Мать где?
– В реанимации, – протянул телефон с признательной запиской.
– А ты её знаешь?
– Да, но мы виделись последний раз за много лет до рождения девчонки.
– Пока развод налицо. Денег просит? Квартиру? Алименты? Или просто на жалость давит? – кивнул друг и забрал у тёти Кати поднос и продолжил, только когда женщина скрылась в дверях кухни.
– На что она давить из больницы может? Вьюник, ты или помогай, или вали уже по делам, куда ты так торопился?
– Тест сделали? Или поэтому я здесь? – Вадя отмахнулся от моей грубости, понимая, что и вдарить в таком состоянии могу.
– Мне нужно сделать тест как можно быстрее, но Раевский говорит, что на это уйдёт недели три, а то и четыре! Вадь, ты-то меня понимаешь? Это ребёнок, я не могу её спрятать в доме и ждать анализа!
– А ещё я говорю, что прежде чем взять биоматериал у несовершеннолетнего, у тебя должно быть или разрешение матери, или постановление суда! – процедил Раевский и отвернулся. – Ты можешь его сделать, но в суде оно тебя скорее закопает, чем выправит потрепанную репутацию.
– Две недели, – Вадик достал телефон и стал что-то быстро печатать. – Но это всё, что я могу сделать, Гора. Это и правда сложный анализ, тут не лимфоциты на стекле разглядывать. С остальным сам разберёшься, тащи образцы, и я поеду.
Две недели… Две!
Смотрел в глаза Вадика, пытаясь увидеть хоть толику надежды на то, что можно ускорить процесс! Но он в извиняющемся жесте пожал плечами, лишая меня всей надежды.
В кармане надрывался телефон, а в груди трепетало сердце. Понимал, что это бред, что не имею никакого отношения к девочке! Но тогда почему сомневаюсь? Почему меня так смущает вся эта ситуация? Зачем Марфа дала девочке моё отчество?
Встал с кресла и снова подошёл вплотную к сдвижным дверям гостиной. Как там её зовут? Алексия? Очень похоже на Марфу, у неё и куклы были то Афродиты, то Венеры, глупо ожидать, что дочь она назвала бы Машей или Катей. Толкнул створку и вошёл в комнату. Вроде и дом мой, а чувство, что являюсь вором, никак не покидало.
Присел у кресла на корточки и начал внимательно рассматривать румяное лицо девчонки. Курносый нос, покрытый аккуратной россыпью веснушек, вздёрнутая верхняя губа, изогнутые от вечного удивления брови и длиннющие ресницы с выгоревшими кончиками. Всё в ней было настолько знакомо, что дышать становилось трудно.
– Вы Го?ра, да? – не открывая глаз, вдруг прошептала Алексия. Она лишь удобнее устроилась и сильнее подтянула ноги к груди.
Не то что не ожидал, я чуть Богу душу не отдал, когда она так внезапно заговорила. Меня словно с поличным поймали за чем-то преступным, незаконным. Но прятаться смысла уже не было….
– Да. Меня зовут Горислав, а ты, значит, Алексия? Какое интересное имя.
– Вас тоже не Ваней зовут, – хмыкнула девочка, но глаз не открыла. – Мама мне о вас рассказывала, – девчонка дёрнула уголками губ, словно хотела улыбнуться, но передумала, а потом и вовсе из-под завесы ее густых ресниц выпала слеза. – Дядь, вы можете уже быстрее делать то, зачем пришли?
– Ты о чём?
– Мама говорила, что вы не поверите и попросите у меня волосок или плюнуть в стаканчик. Давай быстрее? Куда плевать надо? Я могу и то, и другое дать. Вот, столько хватит? – Алекса вдруг села в кресле, запустила пятерню в копну своих огненно-рыжих волос и со всей дури рванула. А я чуть не выругался матом, вовремя щёлкнув челюстью, когда представил, как ей больно. – На, дядь, забирай волосы. А лучше просто выгони нас.
– К этому мама тебя тоже готовила? – усмехнулся я, рассматривая пухлую ладошку, в которой лежали варварски выдранные волоски.
– Конечно, – девочка хлюпнула носом и отвернулась, чтобы я не видел её слёз. – Она говорила, что с годами люди меняются, и нечестно требовать что-то от человека, который никогда ничего не обещал.
НЕ обещал…? Мышцы превратились в камень. Голова загудела ворохом мыслей, рвущихся ругательств и разочарования. Какие, к чёрту, обещания? Чем там голову забили девчушке? И почему в её глазах я так отчетливо читаю немой укор?
Ну не оправдываться же мне перед ней? Не говорить, что мамку я её в последний раз видел в песочнице, а никак не в своей постели.
– Алексия, а ты чего хочешь? – этот вопрос вылетел сам, я даже вздрогнул от неожиданности. Среди сотен рвущихся вопросов и желания устроить настоящий допрос девчонке, я выпалил самый никчёмный! Чего может хотеть ребёнок?
– Я хочу, чтобы моя мамочка снова смеялась и читала мне на ночь сказки, – тихо-тихо зашептала она, утопая лицом в мягкой спинке кресла. – Дядя Гора, просто выгоните нас, и я поеду в интернат. Мне больше от вас ничего не нужно…
Глава 5
Такие жестокие по смыслу слова лупили под дых. Этот шестилетний ребёнок с бесконечной бездной в глазах с таким смирением готов был принять предательство от взрослого человека, словно девочка уже сталкивалась с этим не раз. В её серых глазах было так много страха, горя и обиды, что даже у такого сухого и побитого жизнью мужика как я сердце сжалось.
Алексия держала в пухлой ладошке клок волос, а сама тихо плакала. Без истерики, без завываний в угоду прихотям и капризам, она просто выталкивала боль так, как могла, как умела…
Ей не нужны были ни деньги, ни кров над головой, ей просто нужна мама. Это такое искреннее желание, такое важное, мощное, не идущее в сравнение ни с чем материальным.
– Спасибо, – прохрипел, забирая из протянутой руки рыжие завитки, и практически бегом выбежал на улицу. Плохой день, очень плохой день!
– Гора! – Денис Раевский поймал меня за руку и потащил к Вьюнику. – Короче, мать её и правда очень больна. У неё порок сердца, а ситуацию усугубила тяжелая форма ковида. Девушка прикована к аппаратам, иначе сердце её просто не справится. Морозов говорит, что ей нужна операция…
– Тогда почему она не в городе? – рявкнул я.
– Гора, угомонись. Вадик отправил к Морозу врача, и через час у нас будет подробный расклад со всеми рисками. Но ты подумай хорошо, хочешь ли ты перевозить её в город? Через сутки все газеты будут трясти твоё имя, смешивая с пылью больших дорог.
– А Рай дело говорит, – закивал Вадик, забирая из моей руки волосы, а потом, не спрашивая разрешения, уложил ладонь мне на макушку, сжал и со всей дури рванул. – Прости, забыл сказать, что будет больно. Ладно, вы тут всё в арифметику поиграйте, друзья, а то мало ли… Не нравится мне этот расклад. Ой как не нравится.
Вадик ободряюще потрепал меня по плечу и пошел вдоль дома, снова замедлившись у того окна. В начале года мои друзья по одному свалили на юг, перенесли свои офисы, перетянули сотрудников и устроились с комфортом под жарким солнцем. А я не мог все бросить. Но и без них стало как-то не по себе, поэтому мотался, как поплавок: то там месяц поживу, то здесь. День-то, может, и плохой, но вот ситуация удачная, когда все мои братья в сборе. А значит, и через это ненастье мы прорвемся.
– Гора, я в таких делах не советчик, конечно, – Денис упал в соседнее кресло. – Но ситуация, мягко говоря, скользкая. У тебя в августе свадьба! А Паздниковы – люди непростые. Как ты собираешься им рассказать о том, что у тебя, возможно, есть дочь? А что Анжела скажет?
– Рай, ты сейчас говоришь как юрист. Оцениваешь репутационные риски, переводишь всё в деньги и прочее, а свадьбу рассматриваешь как долгосрочный контракт с обязательствами. Но я тебе ещё раз говорю, Денис, это ребёнок! – зашипел я, наклоняясь к другу так близко, чтобы он наконец-то услышал меня. – Она маленькая, травмированная болезнью матери, а ещё ей сейчас страшно.
Понимал, о чём он говорит… Я не просто одинокий холостяк, руки мои скованы обязательствами, обещаниями, да репутацией, в конце-то концов!
– Не тебе мне тут мораль читать, Рай. Ты сам давно узнал, что у тебя двадцать лет сын рос? А? Что же ты без анализа и оценки репутационных рисков бросился вызволять его из тюрьмы?
– Ты прав за маленьким исключением – сыну моему двадцать, а этой крохе – шесть! – тон в тон повторил мой рык Раевский. – Я прямо сейчас могу договориться, и девочку оставят у тебя, вот только что ты будешь делать, когда окажется, что это не твоя дочь? А? Что ты будешь делать, когда врачи с сожалением взмахнут руками и ещё раз напомнят, что они не Боги? В тебе сейчас бьются воспоминания детства. Тебе снова больно от потери родителей, ты вспоминаешь, каково это – отвыкать от маминых пирожков с щавелем и сказок на ночь. Но если бы тебя взяли, как пробник, на две недели? А потом обратно вернули в очередь за какао с молоком?
Денис отпустил мою руку, когда понял, что я услышал каждое его слово, откинулся на спинку кресла. Рай…Рай… А меня вот так и брали. Трижды, а потом обратно отвозили, не дав привыкнуть к домашнему уюту и тишине квартиры, где не рыдают несчастные дети.
– Мы можем найти для неё частный интернат, сделать её жизнь более комфортной, а ты, если захочешь, будешь помогать и баловать, искупая зудящее чувство долга. Но давай без резких движений?
Как бы я сейчас не был зол на Дениса, но то, что он говорил, было здраво и вполне разумно, но в рамках происходящего совершенно неприменимо. Поэтому если и злиться, то только на себя.
– Ладно, Гора, – Рай вдруг сменил тон, а сам быстро-быстро писал что-то в ежедневнике. – Слушай, я тут вот что прикинул… Ей пять лет и десять месяцев, согласно статьям из интернета, нам нужно в среднем добавить ещё сорок две недели, а потом вычитаем… – он кусал губы и производил неподдающиеся моему складу ума подсчеты. – Шестнадцатый год…
Мы оба вздрогнули, вновь возвращаясь в те темные времена…
– В каком году твою тачку расстреляли? – прошептал Рай, но ответ ему был не нужен.
Я вырос в простой семье, жил в рабочем поселке, родители трудились на заводе. Отец был инженером, а мама работала в отделе кадров. Да там работал весь посёлок, но беда пришла из ниоткуда…
В девяностые большие заводы закрывались друг за другом, некоторые в силу спада спроса, а некоторые попадали в хитрые махинации зарождающейся коррупции, чтобы отойти в частное владение за сущие копейки. Так случилось и с нами. Бывшие заводчане вдруг оказались безработными. А дальше классика: молодежь стала уезжать в города, женщины бросились вспахивать огороды, чтобы прокормить семьи, а мужики беспробудно пили.
Я оказался сиротой в четырнадцать, сначала от синьки умер отец, а за ним ушла и мама, сгорев от рака буквально за несколько месяцев. У меня, как и у Алексии, не было родственников, согласившихся бы взять в семью подростка, выросшего по законам улицы. И дорога в детский дом оказалась предопределена. Вынес я три года, а за день до совершеннолетия сбежал, забыв попрощаться с местом, которое заменило мне дом.
Помыкался по городу, поскитался, а потом понял, что хватит уже тратить время, и начал вкалывать. Брался за всё, за что можно было: грузил, вспахивал, а по вечерам стоял за барной стойкой, намешивая коктейли для мажоров.
Но судьба улыбнулась мне, столкнув с компанией друзей: Вьюником, Раевским и Каратицким.
Моя жизнь быстро сменила крутое пике на старт с космодрома!
Я без сожаления продал родительскую квартиру, дом бабули, доставшийся по наследству, вложился в общее дело, а потом опять и опять… Жил в коммуналке, жрал быструю лапшу, несмотря на то, что зарабатывал уже просто неприличные суммы. Казалось, если потрачу хоть копейку, то всё лопнет, исчезнет!
И справился я с этим только спустя пять лет соседства с алкашами и крысами в подвале, пытающимися прорваться в тепло комнаты. Но и тогда я сумел позволить себе лишь однушку, вложив остальное в нефтяную добычу вместе с Вадиком.
И так прошло ещё пять лет, прежде чем я осознал то, что сотворил с испуга. Крутился, как очумелый, не зная сна и усталости, боясь вновь остаться в голодном одиночестве, когда тебя никто не ждёт…
Говоря, что не видел Марфу двадцать лет, я не врал. Но в посёлке я был примерно семь лет назад, когда мне предложили выкупить доведенный до банкротства завод, где когда-то трудились мои родители. Вложение было сомнительным, да и перспективы пугали туманностью. Но я не мог не поехать… Подробностей я почти не помню.
Очнулся в каком-то старом доме в полной тишине и одиночестве. Мои вещи аккуратно висели на спинке колченогого стула, телефон пестрил паутиной трещин. Голова болела жутко, ноги почти не слушались, а в руках не было сил, даже чтобы подняться.
Рядом с диваном стояла табуретка, а на ней – гранёный стакан с густым ароматным отваром каких-то трав. Я провалялся там ещё сутки, приходя в сознание не более чем на пару минут… И так, пока меня не нашёл Морозов с Акишевым, начальником службы безопасности Вадима Вьюника.
Вот с тех пор все произошедшее там так и осталось загадкой. Я пролежал в больнице неделю, а после всё стало забываться, замыливаться… Лишь плотное кольцо охраны стало моим спутником вплоть до сегодняшнего дня.
Телефон разрывался, почта обрастала непрочитанными письмами, а время тянулось как старая трескающаяся жвачка. Но я ждал весточки только от Морозова.
– Горислав Борисович? – откашлялся Юрка. – Девушка в сознании…
Глава 6
Раевский остался развлекать и охранять моих гостей, а сам я рванул в сторону забытого поселка. Два часа пролетели как одно мгновение. И вот уже шиферные крыши, желтые, построенные ещё немцами двухэтажные дома замаячили на горизонте.
Столько лет здесь не был, а ничего не поменялось. Убитая дорога, прогнивший частокол частного сектора, заросшие бурьяном огороды и яблоневый сад, что нескончаемым ковром тянулся вдоль центральной улицы.
Поселок давно присоединили к городу, наверное, поэтому меня встретило довольно приличное и отремонтированное здание больницы. Вся парковка была забита знакомыми мне машинами, привлекшими внимание местного молодняка. Пацаны вились у капотов, фотографировали и пытались рассмотреть салоны сквозь плотную тонировку.
– Брысь! – шикнул Морозов, выходя из подъезда. Он кивнул мне в сторону скамейки в плотном кольце сиреневых кустов, желая сначала переговорить с глазу на глаз. – Ты сам-то зачем приехал?
– Морозов, ты бы язык-то прикусил! Если приехал, значит, так надо. Ну? Что говорят?
– Дунаева Марта, тридцать один год, была замужем, как ты понимаешь. В разводе уже три года, живет по месту прописки, – Морозов выпалил найденную информацию скороговоркой. – И девочка прописана там же.
– Ладно, с фамилией разобрались. С именем что?
– Да она с рождения Марта, – Юрка ткнул мне под нос фотографию свидетельства о рождении. – Может, ты мелкий был? Марфа, Марта. Перепутал?
– Дальше, Морозов, дальше…
– Ей нужна операция, доктор Вьюника ещё собирает анамнез, но лицо у него серое, в значит…
– Готовь больничку, Юр. Готовь.
– Да что готовить-то? Травму? Онкологию? Кардиологию? – пыхтел Морозов, но телефон достал, понимая, что не место и не время для споров. – Этот умник же ничего не говорит!
Мы вошли в здание, в нос тут же ударил стандартный запах спирта, медикаментов и хлорки. Но мне не было противно, наоборот, я будто в прошлое проваливался. Именно здесь мне накладывали первый гипс, зашивали бровь после драки, и вырезали аппендицит. С этим местом было связано моё детство. Сначала счастливое, а потом не очень.
– Сюда, босс      !
Мы вбежали на второй этаж, тут же столкнувшись с Леняевым Иваном Петровичем, спецом, которого нашел Вадик. Он сидел за столом дежурной медсестры, перебирал бумажки и громко хмыкал, морща нос.
– Здоро?во, – я пожал Ивану Петровичу руку, а потом обнял, потому что благодаря этому человеку мой второй отец жив, здоров и копает картошку уже третий август после внезапного инфаркта. – Давай сразу к делу?
– Город, реанимации, операция. Так достаточно коротко? – он сдвинул очки на кончик носа, зыркнул на меня, как на врага народа, уже чуя, что просто так от меня не отделаться. Помнит старый пёс, как я ему кровь сворачивал, требуя вытащить с того света батю.
– Ты мне решение давай, Иван Петрович, а не в шарады играй. Говори конкретно.
– Тш-ш-ш-ш-ш, – зашипела медсестра, вынырнувшая из сестринской. – Я вас выгоню, если будете орать! Без халатов, без бахил! Да, здесь не городская больница, но санитарные нормы едины.
– Операция, Горислав… – Петрович цыкнул на медсестру, откинулся на спинку стула и закусил дужку очков. – Риск везти её на машине очень высок. Три часа в тряске? Не довезу, Гора. Давай вертолет.
– Ты че несешь, Петрович? – рассмеялся Морозов. – Я тебе куда его садить буду? На картофельное поле?
– На заводе есть площадка, – медсестра продолжала стоять в дверном проеме, очевидно, ожидая повода, чтобы выгнать нас отсюда. – К нам в том году санавиация прилетала, когда ЧП в цехе произошло. Нужно с директором разговаривать.
– Я – директор, – выдохнул и достал телефон, бросая его Юрке. Тот кивнул, приняв как приказ к действию. – Девушка, милая, хорошая, а можно мне увидеть Дунаеву?
– Нельзя!
– Я же все равно её увижу, так в чем проблема?
– Пусти, – в конце коридора скрипнула дверь, и вышел мужчина в белом халате. Он кивнул мне в знак приветствия, будто мы знакомы были. И я вдруг опешил… Его лицо было настолько знакомо, что перед глазами картинки прошлого заскакали. Имени я его, конечно, не вспомню, но лицо человека, объявившего мне о смерти мамы, помнить буду до конца жизни. – Пусть посмотрит, а то вдруг не довезут.
– Хорошо, Илья Леонидович, – медсестра указала мне дорогу.
Реанимацией эту палату было назвать сложно. Небольшое помещение, старое оборудование, кушетка и… бледная Марфа в серых простынях со штампами больницы.
Замер у порога, понимая, что ошибки быть просто не может.
Все происходящее было похоже на сюр. Мы не виделись двадцать лет! А она все так же юна… Всё такие же рыжие волосы, все та же полупрозрачно-молочная кожа. Только жизни в ней не было. Черты лица острые, изможденные. Она словно и не ела год. Хрупкой казалась, как кукла.
Сделал два шага, а когда поднес руку, чтобы коснуться её тонких пальчиков, веки её задрожали, и сквозь муть бессознательного сна прорезалась яркая зелень глаз, вмиг накрывающая меня волной. Шибануло так, что дурно стало.
– Марфа…
Она не могла говорить из-за трубки во рту, мычала, слабо сжимала мою руку. Мне оставалось лишь догадываться, что она хочет…
– С твоей дочерью всё хорошо. Мы вылечим тебя…
Марфа замерла. Из глаз вырвались слёзы, и она затихла. Всего на мгновение, а после раздался монотонный писк аппаратуры.
– Что происходит? Что происходит??? – орал я, не понимая, что делать.
Её губы стали синими, кожа потеряла последние следы румянца, а пальцы стали слабыми-слабыми. Рука соскользнула с сероватой простыни безвольно веточкой, тонкой, слабой, безжизненной…
– Все на выход! – врачи вбежали в палату. Иван Петрович мгновенно бросился к монитору, а потом стал давать указания на тарабарском медицинском языке.
– Вертолёт будет через сорок минут, – Морозов вытащил меня из палаты силой.
А у меня в груди сердце сжималось. Казалось, я больше никогда не увижу её… Именно в этой больнице я в последний раз поймал слабую улыбку матери. Возможно, именно в этой палате. Что ж это за место такое губительное?
Глава 7
– Все на выход! – врачи вбежали в палату. Иван Петрович мгновенно бросился к монитору, а потом стал давать указания на тарабарском медицинском языке.
– Вертолёт будет через сорок минут, – Морозов вытащил меня из палаты силой.
А у меня в груди сердце сжималось. Казалось, я больше никогда не увижу её… Именно в этой больнице я в последний раз поймал слабую улыбку матери. Возможно, именно в этой палате. Что ж это за место такое губительное?
Реальность превратилась в фильм на быстрой перемотке. Петрович стабилизировал пациентку, дав указание готовить её к транспортировке. Мне вручили в руки все её документы, а Морозов помчался организовывать перевозку к заводской вертолётной площадке.
Медицинский транспорт нашли довольно быстро, да и с клиникой проблем не возникло, Леняев сам договорился о палате в своём отделении. Я просто висел на телефоне, поднимая все связи, что только могли понадобиться, а сам не мог оторвать взгляда от дверей палаты. И каждый раз, когда выходил персонал, в струну вытягивался, пытаясь увидеть её ещё разочек.
Безумие какое-то.
Я со странным ужасом наблюдал, как взлетает вертолёт, превращаясь в тарахтящую точку в небе. И только толчок Морозова привел меня в чувства. Сопровождали её врачи, включая того дедка, чтобы если что помочь Леняеву стабилизировать её состояние в воздухе.
Юра бросал на меня недоумевающие взгляды, полные требования объясниться. Но что сказать? Я и сам ничего не понимал, кроме как то, что могу спасти чью-то жизнь. Да, не своими руками, да, с помощью связей и денег. Но могу! В моих силах вернуть мать той девочке, чтобы не обрекать её на прозябание в серости детского дома.
Происходящее до сих пор в голове не укладывалось. Вспышка прошлого, давно забытое воспоминание, ниточка, ведущая к той жизни, о которой я так тщательно пытался забыть. Не потому что стыдно было, а потому что болело неистово.
И вот одна больница сменилась другой. Да, дорогой, полной заботливого персонала и охраны, дабы не допустить утечки информации в прессу, но сути не меняло. Для Марты выделили отдельный блок, хорошую палату, сиделку.
Все кардиологи клиники собрались на консилиум, они задумчиво передавали медицинскую карту из рук в руки, с жалостью смотря на молоденькую девушку, зависшую между жизнью и смертью.
Петрович заявил, что ему нужно время, чтобы провести ещё несколько анализов и подготовить пациентку к операции, дабы увеличить шансы на благоприятный исход. Я думал, речь о часах… Но вредный кардиолог вытурил нас из больницы, заявив, что свяжется, как только составит план дальнейшего лечения.
К дому мы подъехали, когда уже солнце зависло над самым горизонтом. Из полицейского бобика слышался мощный храп, а на крыльце нервно расхаживала представительница опеки. С Мартой мы разобрались, осталось понять, как быть с моими утренними гостями.
– Боже! Горислав Борисович, я уже места себе не нахожу!
– Марта переведена в городскую клинику, – достал документы, визитку врача и протянул старушке. – Большего в данной ситуации уже и не сделать.
– Спасибо, – она заохала, прижимая морщинистую руку ко рту, блеклые глаза наполнились слезами. Так странно… Такой опыт работы с чужим горем, а ещё способность сопереживать не потеряна.
– Пойдём, Алевтина Петровна, – из дома вышла сонная Алекса, лицо было опухшим, заплаканным, а глаза красные. Она схватила старушку за руку и потащила к автомобилю. – Спасибо, дядя Гора. И простите, я все же испачкала ваше кресло карандашиком. Он желтый, я попыталась оттереть, но пятно все равно осталось. Тётя Катя сказала, что вам говорить об этом необязательно, но ведь это я испортила? Простите меня.
– Ничего страшного, Алексия, это всего лишь кресло, – я обернулся, ища взглядом Раевского. Тот стоял на террасе, разводя руки, словно давал понять, что в этой ситуации большего уже и не сделать. – Твоя мама непременно поправится.
– Нет, не нужно меня обманывать, я не маленький ребёнок уже. Моя мама если и даёт обещание, то всегда его выполняет. Мы много раз оказывались в больнице, но ещё ни разу меня не выгоняли из палаты. А в этот раз мама ничего не сказала. Я просила её, умоляла пообещать, но она промолчала…
Её слова превратились в горький яд, осевший в моём сердце. Что можно сказать после этого? Сожаление? Так эта крошка ещё наестся лживой человеческой жалости. Обещания? Так ни я, ни Петрович – не боги, а учитывая сложность диагноза и слабое, не всегда корректное лечение, то и шансы у Марфы ничтожно мизерные.
Все всё прекрасно понимали. Вот только почему мне так хреново?
Совершенно ясно, что не мой это ребёнок. Ну не мой! Отчего тогда совесть волчицей завывает?
Марта могла узнать обо мне из газет, из журналов, поэтому и вписала моё имя в графу отчества. Но не более! Бедная девочка просто надеялась, что я смогу помочь, что смогу организовать лечение, операцию. Я был для неё последним шансом.
И вроде даже обманом не считается. Как на это можно злиться?
Переполненная материнскими инстинктами сохранить, защитить, девушка отчаянно хваталась за все соломинки, способные уберечь её дочь от той судьбы, что досталась мне. Как жаль, что меня никто не уберёг. Некому было заступиться, некому было укрыть, успокоить и пообещать, что моя мама поправится.
С пустым сердцем и растрескавшейся душой наблюдал за тем, как полицейская машина отъезжает. Видел маячившее заплаканное личико Алексы и задумчивость в глазах Алевтины Петровны.
И почему-то стыдно было. Безумно стыдно! Что-то противное скулило и раздирало меня изнутри. Я словно врал самому себе, пытался откупиться от совести тем, что Марфа в безопасности, что её окружают самые крутые врачи области. Но о себе ли так пеклась она? Нет… Её волновала дочь. А я просто наблюдаю за тем, как её увозят.
И вновь меня в тьму засосало. Замаячили обрывки воспоминаний из поселковой реанимации: безжизненное тело, слабые пальчики, потрескавшиеся губы и ворох рыжих волос на серой подушке. А ещё бездонное море в её глазах, полное надежды на меня.
– Что мы можем сделать? – обернулся к подошедшему Раевскому.
– Не знаю. Отправить в другой интернат временного пребывания? Но смысл? Я поговорил с Алевтиной Петровной, нормальная женщина, вроде. Она заверила меня, что девочка будет под присмотром.
– Рай…
– Гора! Ну что мне сделать? Ты только скажи, я всё сделаю, но ты сам не понимаешь, чего хочешь. Стыдно? Совестно? Триггер прошлого? Хочешь избавить ребёнка от своей участи? – рычал Денис, надевая пиджак. – Все дети до совершеннолетия находятся под полной опекой государства. Но я могу сделать все что угодно. Ты просто скажи…
Друг хлопнул меня по плечу, а после прыгнул в машину и выехал, оставляя наедине со своими тяжелыми мыслями.
Он прав. Он, как всегда, прав…
Глава 8
– Горислав Борисович, Анжела Степановна на второй линии, – прошептала секретарша в коммутатор, как только сотрудники поднялись с мест и врассыпную бросились из моего кабинета.
– Тань, скажи, что я сам перезвоню, и принеси мне кофе!
Сел в кресло, рассматривая тяжелые грозовые тучи, нависшие над городом, и расслабился. С самого утра кручусь как белка в колесе. Из-за произошедшего во вторник все мои планы и встречи тонким слоем размазались по неделе, делая интенсивность и без того загруженного графика просто адской. И даже в самые крошечные интервалы свободного времени я думал о той рыжей девчонке, оставшейся без мамы.
Марту готовили к операции, с прогнозами Петрович был аккуратен, как никогда, и в подробности не вдавался. Но сейчас, когда смотрел на пропущенный вызов от него, по спине бегали мураши ужаса. Казалось, перезвонив, услышу то, к чему просто невозможно подготовиться. И уже взял телефон, как тот ожил сам, вот только абонент был не тем…
– Да, Анжела, – принял видеовызов, потому что моя невеста терпеть не могла простые разговоры. Ей было важно смотреть мне в глаза, а на самом деле только так она могла контролировать меня, не закатывая скандалов ревности.
– Горислааав, я тысячу раз говорила тебе не называть меня так. АН-ГЕ-ЛИ-НА! Ну просто же, – протянула она в привычной певучей манере. – Ты опять забыл перезвонить? Или это твоя тупая Танюша не пропускает мои вызовы?
Казалось, я вовремя закрыл динамик, потому что моя преданная и весьма сообразительная секретарша внесла в кабинет кофе. Но по виду девушки стало понятно, что не успел, и слова Анжелы достигли своего абонента. Таня поджала губы и быстро вышла, плотно закрыв за собой дверь.
– А я тысячу раз тебе говорил не лезть к Татьяне. Если не отвечаю на звонок, то я занят, – настроение и так было откровенно дерьмовым, не хватало мне ещё разбираться в ее регулярных тёрках с секретарём.
– Ты вечно занят, – Анжела отмахнулась, надела солнцезащитные очки и переключила камеру. – Посмотри, как тут шикарно. Гор, а давай после свадьбы переедем в Италию? Комо, Альпы, шикарная еда и совершенно незнакомые люди. Никто не таскается по пятам, не норовит тебя сфотографировать в неприглядном виде, чтобы на следующий день срубить бабла в желтой газетёнке.
– Анжел, ты же первая заскулишь от тоски, – я разбирал документы, сортируя на то, что успею просмотреть сегодня, а что придётся взять домой.
– Это да. Я уже не могу представить себе жизни без гудящего мегаполиса, – рассмеялась она. – Ты когда прилетишь?
– Не знаю.
– В смысле? Ты обещал в субботу!
– Я посмотрю свой график, но ничего не обещаю. В среду у нас запуск литейного цеха после реконструкции, и мне бы хотелось присутствовать лично. Уж очень дорого мне обошёлся этот проект.
– Ты вылитый отец! Он всё моё детство провел на работе, – Анжела сморщила нос и надела маску обиженки, но быстро вспомнила, что на меня это не действует. – Правда, поэтому я окончила самый престижный ВУЗ Франции и работаю в Европе.
– Ты работаешь в Европе только потому, что ненавидишь зиму, кого ты обманываешь? Ты же с мая по октябрь здесь тусуешься, потому что в старой Европе тебе скучно, пресно и одиноко.
– Ладно, выиграл, – Анжела установила телефон подальше, чтобы в выгодном ракурсе продемонстрировать новый купальник, ткани на который явно пожалели. – Гор, ну даже у Людки муж приехал!
– Это манипуляция чистой воды. Я сразу сказал, что ваш этот девчачий отпуск совсем не моя история. Ну что за истерики? В вашем распоряжении вилла, обслуга, яхта и водитель. Зачем вам там брюзжащие мужики? Уверен, что человека несчастнее, чем Людкин муж, сейчас просто не сыскать. Таскаться с пакетами по магазинам, пытаясь урвать новую коллекцию до того, пока всё разберут? Анжел, уволь.
– Гора, ты как старый дед, честное слово!
– Вот и подумай ещё разок перед тем, чтобы в ЗАГСе ответить «да».
– Горозия, ты чего там удумал? Я что, зря пасла тебя три года? – Анжела сняла очки, чуть приблизилась, выражая недовольство темой, куда съехал наш разговор. – Не я, так другая тебя к рукам приберет. Так уж лучше я. Взрослые правила конкуренции, знаешь ли.
Анжела хоть и говорила чистую правду, но вот суть как-то слишком чувствительно царапала сердце. Прагматика, расчёт, и ничего более. Вот только это я и искал. Вернее, она сама нашла меня на благотворительном вечере, который организовывал мой друг Куталадзе.
И с того дня не проходило ни одного мероприятия, где бы я не видел эту красивую и очень целеустремленную женщину. Мою загруженность она воспринимала как ролевую игру, поэтому с каждым разом штурмовала всё отчаяннее и отчаяннее.
И вот спустя три года этих странных воинственно-завоевательных отношений мы решили пожениться. Просто сидели за обедом в нашем любимом ресторане, планировали год, пытаясь встроить туда совместный отпуск. А обнаружив почти свободный август, Анжела произнесла: «Я согласна». Вот так всё и вышло. Просто, быстро и максимально по-деловому.
Лично меня такой подход не пугал. Табуна женщин за мной никогда не бегало, ибо поймать не могли. У меня просто не было возможности остановиться и начать кутить. Мне всё казалось, что сейчас меня обгонят, опередят, обманут! И я не останавливался: проект за проектом, победа за победой.
А с Анжелой всё как-то само собой получилось. Её отец, владелец сети автосервисов, был несказанно рад и счастлив устроить дочу в надёжные руки, но ещё больше была рада её мама.
Нет, в них я не обрёл семью, потому что не пытался заполнить зияющую дыру, но любимчиком явно стал.
– Анжел, то, что ты говоришь, больше похоже на детский сад. Назло маме отморожу уши, – в прозрачную дверь кабинета поскребся Раевский, спрашивая разрешения войти.
– Женщине простительны невинные истерики. Как дела, что нового? – моя невеста игриво пробежала пальчиком по впадинке между грудей, прогоняя холодную каплю апельсинового сока, упавшую с её сочных губ.
Хороша, чертовка… Эти отношения устраивали меня целиком и полностью. Анжела ни разу не проявила неуважения, была весьма тактична, спокойна и рассудительна. Правда, её нарочитая покладистость порой бросалась в глаза слишком явно, но вот физически она подходила мне отлично. И секс был шикарный, и ласки было столько, сколько требовалось. Чем-чем, а этим она меня не душила.
И стоит ли говорить ей о произошедшем, при учёте, что я достоверно знаю, что Алексия не может быть моей дочерью? Нет, определенно не стоит. Иначе через два часа Анжела уже будет перерезать провода в палате Марты.
– Ладно, мне пора.
– Ты до скольки будешь в офисе? Позвони потом.
– Анжела, – процедил я последнее предупреждение и отключил звонок.
Красавица, фотомодель, у неё контрактов на год вперёд. Но я всё время ждал, когда же эта сухая скорлупка спадёт с её сердца? Очевидно, никогда… Попытки контроля, созвоны по расписанию, аккуратно оформленные списки подарков к каждому празднику, и лишь дикие приступы ревности скрашивали наш союз долей пикантности.
– Говори, Рай, а то мне Петровичу позвонить нужно, – я скинул собранные документы в портфель, понимая, что желание задерживаться на работе растаяло окончательно. – А лучше сам в клинику заеду.
– Ну, поедем тогда вместе, – Рай как-то слишком внимательно смотрел на меня, будто видел впервые. Всматривался, изучал, потирая подбородок, а потом выдал полную чушь: – А ты уверен, что девочка не твоя? У вас, кажется, носы одинаковые. И глаза… Я впервые вижу две пары одинаково зеленых глаз.
– Ты ушибся темечком, что ли? – стукнул друга по плечу и вышел из кабинета. – Татьяна, я домой, если что, на связи.
– Горыныч, не сердись, – смеялся Раевский, догоняя меня у лифтов.
– Я тебе ещё раз говорю, что с Мартой у меня никогда и ничего не было.
– Я тут промониторил, откуда берутся дети, – Денис расхохотался, отмахиваясь от меня портфелем. – Но боюсь тебя разочаровать, новых способов пока не придумали.
– Смешно тебе?
– Да я всю ночь об этом думал. А ты это… Донором, случайно, не был?
– НЕТ! Рай, я в последний раз говорю, что это не мой ребёнок.
– А носы у вас всё равно одинаковые…

Глава 9
– Как девочка? – мы катились по плотному городскому трафику в сторону клиники. – Ты отправлял своих ребят, чтобы проверили?
– Да. Там всё относительно нормально. Условия приемлемые, – как только мы сели в машину, Денис погрузился в компьютер. Его телефон просто разрывался, а мне стало немного не по себе. Друг ещё вчера должен был вернуться к семье, а из-за меня пришлось сдвигать график.
– Я ж не про условия тебя спросил, Денис.
– Она плачет и почти ничего не ест. А ещё оказалось, у неё астма, – Раевский сказал и замер, косясь в мою сторону в выжидающей манере.
О! Знал я эту его особенность: вбросить информацию и затаиться ядоносной коброй, ожидая повода, чтобы испить крови. Юрист – он и в Африке юрист. Въедливый, не верящий никому на этом свете, но зато преданный, справедливый и честный.
Да и повод его немого вопроса вполне понятен, ведь я с самого детства страдаю жуткой аллергией. Надо же – вырасти на Урале, где повсюду растут берёзы, и иметь аллергию на её цветение? Природа сошла с ума…
– Рай, у меня не астма, а аллергия, и ты это прекрасно знаешь. Только приступы у меня весной, а сейчас сентябрь!
– Так и у Алексы, вполне возможно, просто аллергия. Врач в детском доме не внушил доверия моим казачкам засланным. Так, что цветёт у нас в сентябре?
– В сентябре на Урале всё умирает, и хватит уже дурковать. Договорись, пусть отправят девочку на обследование, раз ты так переживаешь, – я всплеснул руками, раскладывая на коленях бумаги, лишь бы просто занять пульсирующий от вложенных сомнений мозг.
– Так я поэтому и приехал. Девочку в сопровождении Алевтины уже везут в клинику. Счёт куда выставлять?
– Я убью тебя!
– Ладно-ладно, я пошутил, – Раевский загоготал, поднимая руки в пораженческом жесте. – Но ты бы хорошо подумал, Горыныч. Лично у меня сомнений хоть отбавляй. Ну не бывает таких совпадений. И отчество твоё дала, и аллергия, и носы, как с копирки.
– Денис, ну что я, по-твоему, секс-гигант с амнезией? Совратил девчонку, а потом забыл? Много ты женщин за свою жизнь забыл? Но тут получается, что амнезия не только у меня. Марта же тоже вспомнила обо мне, лишь когда в реанимацию угодила.
– Всё-всё, успокойся, – Раевский выдохнул и открыл окно, впуская прохладный воздух. – Согласен. Какой из тебя секс-гигант? Твоя Ангелина, она же Анжела, любую в рогалик скрутит. Ты, кстати, ей сказал?
– Нет, конечно.
– Правильно, смертоубийство нам не нужно, пусть девчонка хоть на ноги встанет. Идём…
Через черный вход мы поднялись на нужный этаж и прошли прямиком в кабинет Ивана Петровича, с которым и столкнулись в дверях.
– О! На ловца и зверь бежит, – Петрович пожал нам руки. – Итак, мы готовим её к операции. Прогнозы лучше, чем я прогнозировал. Всё-таки правильный комплекс лечения и поддержание меняет клиническую картину её порока. Операция назначена на завтрашнее утро. Прогнозы осторожные, сразу скажу. Этот порок обычно до восемнадцатилетия и диагностируется, и прекрасно лечится. А тут ещё этот ковид, будь он проклят…
– Может, вы разрешите её дочери побыть с матерью хоть пару часов? – эта идея пришла так стихийно, внезапно, что даже Раевский хмыкнул. – Вы же сами понимаете, что на операции может случиться всё что угодно. Позвольте девочке просто побыть с мамой?
– Вообще-то, это реанимация! – цыкнул Петрович, но по его глазам было ясно, что разрешение уже получено. – Но у вас отдельный бокс, а клиника обожает своих щедрых спонсоров, поэтому ведите. Но! Дунаева не в коме, она просто слаба. Сердце её не справляется, лёгкие работают на пределе, поэтому никаких волнений. Хорошо?
Мы с Денисом аккуратно вошли в тот самый бокс, состоящий их нескольких комнат. Марта лежала в белоснежной палате, опутанная проводами и трубками. И вид у неё был, мягко сказать, душераздирающий. Синие от катетеров руки, бледное лицо, сбившаяся косынка, сдерживающая копну волос. Грудь её вздымалась, вот только всем было ясно, что это навороченная аппаратура поддерживает в ней жизнь.
Я уже и не знал, правильно ли поступил? Быть может, девочке не стоит видеть мать в подобном состоянии? Толку, что я держал маму вплоть до её смерти? Эту картинку теперь уже никогда не вытравить из воспоминаний.
– Тук-тук… – Алевтина Петровна открыла дверь, заводя за собой Алексию. – Добрый вечер, Горислав Борисович.
– Ну, привет, – я присел на корточки, зачем-то рассматривая девочку уже немного иначе. Что там с носом? Нормальный, с лёгкой горбинкой… Да и глаза, наверное, подобного цвета встречаются довольно часто. Ну, у Марты тоже зелёные, правда, у Алексы больше темного, почти карего… Чёрт, послушал Раевского, и веду себя как примат безмозглый, анализируя оттенок глаз чужого ребёнка.
– Здравствуйте, – Алекса кивнула, не обращая на меня никакого внимания, потому что не могла оторваться от стеклянной двери, за которой была основная палата Марты. – Можно к маме?
Девочка, поразившая меня серьёзностью высказываний, теперь дрожала, как лепесток. Её нижняя губа тряслась, нос стал красным, и было понятно, что она сейчас разревётся.
– Идём, – я зачем-то взял её теплую ладошку и потянул к палате. Приставленная сиделка вышла и помогла нам надеть шапочки, халаты и маски и только после этого позволила войти. Алексия как-то инстинктивно схватила меня за палец и смело шагнула внутрь.
В палате было шумно: пищали датчики, гудели мониторы, жужжал компрессор. Даже мне было жутко от обилия звуков. Мы двигались медленно, с опаской потревожить. И лишь когда девочка прижалась к холодной руке мамы, позволила себе расплакаться.
Казалось, мне тут не место. Ну, лишний я в этом горе, так почему до сих пор стою? Почему не уйду? Наверное, потому что среди всех остальных только у меня были настоящие воспоминания, связывающие нас с Марфой.
– Мам, не плачь, – зашептала Алекса, и я вздрогнул, заметив, что на меня устремлены бледно-зелёные глаза Марты. Её подбородок дрожал, слезы катились бесконечной дорожкой, огибая прозрачную кислородную маску и теряясь в голубой больничной сорочке. Она двигала губами, не издавая ни единого звука. – Мам, у меня всё хорошо. Это хороший интернат, и Алевтина Петровна постоянно заходит в гости. Ребята не обижают меня…
И тут произошло то, чего я ожидал меньше всего. Марта так резко обернулась в мою сторону, а в глазах её запылало ядовитое пламя ярости. Меня словно ошпарило… От головы до пяток прошёлся огонь, сжирая ту мнимую уверенность, что я поступил правильно.
– Так! Давление поднимается! – вскрикнула сиделка, вбегая в палату, когда все датчики, будто сговорившись, завопили противным писком. Женщина с силой вытолкнула меня в общий тамбур, закрыв перед носом дверь.
– Приплыли…

Глава 10
– Я пока в своём уме! – шикнул на Раевского, уже приготовившегося сыпать своими бестолковыми подозрениями, основанными лишь на внешнем сходстве. Сравнивать было глупо и совершенно невозможно. Мы были разными! Я – жгучий брюнет со смуглой кожей и зелеными глазами, доставшимися мне от матери, а Алекса – яркий лучик света с молочной кожей. Ну, где сходство? Где?
И вообще. Почему я это обсуждаю?
Почему допускаю эту бредовую мысль?
Не думал, что можно уничтожить взглядом. А у Марты это прекрасно получилось. Буквально секунда, и то, что ты считал правильным, превратилось в ахинею и сумбур. Её убили слова дочери, словно Марта и не допускала мысли, что я могу не поверить и отправить девочку в интернат.
Она надеялась, что во мне осталась хоть капля человечности, но ошиблась. Нет, она, безусловно, осталась, вот только реализма и способности трезво оценивать происходящее во мне тоже с избытком! Ну не может Алекса быть моей дочерью…
«И что? Теперь можно помогать только кровным родственникам? Так чем ты лучше тех, кто отказался от тебя в детстве?» – шептало моё подсознание, а совесть подыгрывала, затягивая узел на шее.
Слова колом встали где-то в горле.
Мысли в кашу превратились.
– Делай, – захрипел я Раевскому, который, казалось, только этого и ждал. Друг даже приосанился, расправил плечи и достал из портфеля какую-то папку с документами.
– Алевтина Петровна, я хотел с вами поговорить вот о чём, – этот чертяка подхватил старушку за локоток и стал медленно уводить в небольшую кухоньку, где усадил за стол, раскладывая то, что было заготовлено.
Порой он меня жутко пугал. Ты даже не успеваешь оформить мысль, а у Раевского уже или разрешение на строительство есть, или какая-нибудь генеральная доверенность. Вот и сейчас он убедительно втирал женщине из опеки свою истину, с которой не сможет поспорить ни черт, ни Бог.
Напряженно следил за трогательным безмолвным общением Марты и её дочери. То, как аккуратно и нежно водит Алексия пальцем по ладони мамы, как сдерживает слезы, дабы не тревожить её, как питается её любовью, чтобы насытиться впрок.
– Горислав Борисович, вы уверены? Юридически всё оформлено, конечно, безукоризненно. Мать в сознании, доверенность оформлена по всем правилам, у меня, как у представителя опеки, нет оснований удерживать в интернате девочку. Правда, если не задумываться, как вы получили подпись гражданки Дунаевой. Но я о другом, – старушка ещё раз перечитала копии документов, собранных Денисом, а затем села рядом. – Это маленькая травмированная девочка. Ей сейчас страшно, больно и очень одиноко. У вас есть опыт общения с детьми?
– Алевтина Петровна, в моём доме на постоянной основе живет Катерина, а у неё семь внуков. Поверьте, мы сможем удовлетворить все потребности ребёнка ровно до того момента, когда мама снова не встанет на ноги, – последние слова сильно попахивали ложью. Петрович хоть и дал надежду, но весьма хрупкую. – Вы же сами говорили, что с близкими девочке будет лучше, чем в холодных стенах интерната. Я сам из детского дома, потерял родителей, будучи подростком. Поэтому понимаю, о чем вы говорите.
– Ну, раз так, – старушка поднялась, посмотрела на циферблат наручных часов и обернулась к Раевскому. – Мы успеем заехать в администрацию, чтобы подписать все документы.
– Конечно. Разрешите вас сопроводить? – Денис галантно открыл для неё дверь, махнул мне одобряюще и скрылся, оставляя наедине с самым сильным страхом в моей жизни.
Смотря изо дня в день на убитых горем детей в детском доме, я лишь укреплял своё решение никогда не заводить семью. Считал, что это опасно и совершенно абсурдно в мире, неспособном защитить ребенка. И, очевидно, судьба крутанула свою рулетку уже тогда, решив наказать меня за грешность мыслей.
– А завтра я могу увидеть маму? – тихий голос Алексы выдернул меня из воспоминаний. Девочка стояла на пороге, в последний раз смотря на мать. Марта снова провалилась в сон, очевидно, отдав последние силы, чтобы раздавить меня морально. Девочка обращалась к сиделке, а та в упор смотрела на меня.
– Алекса, твоей маме на завтра назначена операция, – я пытался сообразить, что сказать можно, а о чем нужно промолчать. У меня не было опыта, поэтому шел по минному полю, вооружившись исключительно интуицией. – И если доктор разрешит, то мы сможем приехать вечером. Договорились?
– Операция? – девочка всхлипнула и разрыдалась. Я ощущал себя бесчувственным бревном, не способным справиться с детскими эмоциями. – Ей будет больно?
– Нет, мама просто заснёт, и ничего не будет чувствовать.
– Хорошо. А где Алевтина Петровна?
А вот это самый сложный вопрос…
– Как ты относишься к тому, чтобы пожить у меня дома, пока твоя мама в больнице?
– У вас? – девочка охнула и опустила глаза, а потом снова обернулась к матери. – Вы передумали?
Передумал… Чёрт! Казалось бы – ребёнок! Что он может понимать во взрослой трусости? А вот так… Она абсолютно чётко считала и моё недоверие, и нежелание связываться с чужими проблемами.
– Твоя мама хотела, чтобы я присмотрел за тобой, поэтому давай не будем её расстраивать? Как насчет того, чтобы прямо сейчас отправиться домой?
– А вы обижать меня не будете? – Алекса подняла глаза, а у меня сердце сжалось… В них стояли огромные слёзы и искрился страх. Какого чёрта?
– Не буду.
– И за пятнышко не накажете? – она закусила губу и лишь сильнее прижала к себе рюкзачок в виде плюшевого медведя.
– Тётя Катя уже всё исправила, можешь не переживать, – слова наждачкой пробирались по горлу, колыша воспоминания о последней приёмной семье, откуда меня выперли за разбитую даже не мной вазу.
– А можно мне спать в том кресле? Я вас не побеспокою, я умею играть тихо. Обещаю! – Алекса вдруг сделал два шага, останавливаясь около меня, а затем её ледяные пальчики сжали мою ладонь. – Буду хорошо себя вести, дядя Гора.
– Нет, в кресле ты спать не будешь, Алекса. У меня есть идея получше. Как насчет своей комнаты?
– Своей? – она распахнула глаза, откуда тут же выпали эти назойливые слезинки, которые она сдерживала из последних сил.
– Ну, конечно.
– Хорошо…
Я взял её за руку, мы ещё раз мысленно попрощались с Мартой, а потом вышли из палаты. Уже подходя к лифтам, я вдруг вспомнил, что Алекса в клинике очутилась не просто так…
– Давай зайдём к Ивану Петровичу?
Лекса шла медленно, я сначала даже не понял, почему, а потом, опустив голову, увидел, что эти её самодельно расписные кеды были на несколько размеров больше, чем следовало. И как только девочка начинала частить с шагами, то путалась и запиналась.
– Красивые кеды, – рассмеялся, а сам истерично соображал, что делать дальше. Мне нужна женщина, чтобы накидала план действий. Наверное, есть схема? График? Стратегия? Ну, люди же не воспитывают детей по наитию? Наверное, существуют рекомендации?
– Это мамочкины. Красивые? – девочка засияла беззубой улыбкой.
– Очень. Но тебе в них неудобно, да?
– Всё хорошо! Дядя Гора, у меня всё хорошо, – вспыхнула Алекса, сильнее сжимая мою руку. – Только не отправляйте меня в интернат…
Хук слева. Хук справа и нокаут…
Глава 11
Каково же было моё удивление, когда я получил на руки рекомендации от врача, в которых расписывалась схема купирования острой аллергии. И не для меня. Нет… Препараты знакомые, режим понятный, вот только в бланке назначения числилась Алексия Гориславовна Дунаева.
– Так, завтра вас ждёт аллерголог, вот направления на анализы. Нужно выяснить, что вызывает столь острый приступ, – Иван Петрович был задумчив, а ещё мне не понравился его такой странный, практически сравнивающий взгляд. Он смотрел то на меня, то на по-детски широко зевающую Алексу.
Точно приплыли…
Но это оказалось только началом. С трудностями мы столкнулись сразу на парковке, когда Алекса подёргала меня за большой палец, который не отпускала всё это время.
– Дядя Гора, а Алевтина Петровна сказала, что детям нельзя кататься без детского кресла, – девочка с восторгом рассматривала джип Морозова, а потом и вовсе переключилась на очумевшего от всего происходящего Юрку. – О! А я вас помню, вы играли с собачками. Я в окно видела, поэтому и дёрнулась, черкнув карандашиком по креслу. Но дядя Гора сказал, что не будет меня ругать за это.
– Привет, мала?я, – Юра присел, протянул ей руку. – Давай знакомиться? Меня дядя Юра зовут.
– Алексия. Но мама меня Лёкой называет, иногда Лёшкой, – девочка улыбнулась и вновь бросила взгляд на устрашающий своими размерами джип. – Так что? Можно без кресла?
– Можно, если только быстро, – Морозов понял меня с одного взгляда. – Тут за углом детский магазин есть.
– Давай ты сядешь рядом, мы тебя пристегнём, а потом дядя Юра купит кресло. Договорились?
Чёрт… Не так я привык удовлетворять запросы женщин. Обычно это делают за меня помощники или онлайн-банк, но чтобы лично выбирать трон? Это что-то новенькое.
– Мне ничего не нужно. Давайте мы просто Алевтине Петровне ничего не скажем? – девочка вдруг снова замкнулась, вкарабкалась на заднее сиденье и попыталась самостоятельно пристегнуть ремень безопасности. – Мне ничего не нужно. У меня всё есть. Вот, смотрите, – она раскрыла рюкзак и нервными движениями стала вытаскивать альбомы, карандаши и фломастеры. Там же оказалась теплая кофточка с яркими значками и стопка фотографий в прозрачном файлике, но её она не хотела показывать и убрала обратно. – Мне правда ничего не нужно, дядя Гора.
Этот ребёнок просто убивал меня. Я физически ощущал угрызения совести, что петлёй сжимались на шее. Не мог дышать, как при приступе аллергической астмы. Смотрел на неё, прекрасно понимая, что именно она пытается сделать. В ней так много страха отправиться в интернат, что девочка готова на всё, лишь бы быть угодной и беспроблемной.
– Поехали, Юр, – шепнул и сел рядом. Пристегнул её ремень, помог собрать продемонстрированные вещи и махнул Морозову.
Детский магазин, и правда, оказался за углом. Мы припарковались и довольно странной компанией отправились вовнутрь. Зашли буквально за десять минут до закрытия. Продавцы отреагировали оперативно, Юрка со свойственной ему педантичность принялся пытать консультантов, требуя сертификаты безопасности на детские кресла, а я всё не мог оторвать глаз с цветастых кед.
– Алекса, а давай мы выберем тебе новые кроссовки? Хочешь?
Понимал, что одной обувью тут не отделаться. То, на что я не обращаю внимания, то, чего в моей гардеробной в изобилии – сейчас кажется непреодолимой бытовой пропастью по отношению к ребёнку. Это даже не мальчик, с которым всё понятно, это маленькая девочка. И тут недостаточно знать анатомию, тут что-то большее…
– Мне ничего не нужно! Я буду ходить быстро, дядя Гора. Обещаю, – зашептала она, а сама глаз не могла отвезти от белых кроссовок с розовыми шнурками и значком Микки-Мауса на пятке. – Я обещаю.
– Ходить быстро – это, конечно, здорово. Девушка, – я махнул консультанту и чуть отошел. – Подберите этой милой барышне минимальный набор необходимых вещей. Её мама экстренно оказалась в больнице, а у девочки ничего нет.
– Всё? – продавец окинула Алексу жалостным взглядом.
– Да, нужно собрать минимум на ночь. Что там детям нужно?
– Хорошо, – она откашлялась и нацепила улыбку, направляясь к Алексе. – Давай примерим эти кроссовки? Их почти все разобрали, говорят, привезли только к нам…
Она хоть и была испуганной, но всё же девочкой. Захлопала длинными ресницами и как завороженная пошла за консультантом, ступая так, чтобы не запнуться.
А я выдохнул. Вокруг меня будто фильм разворачивался, причем не вестерн про дикий запад, в котором каждый мальчишка мечтал побывать, а голимая фантастика. И ребёнок в данном случае казался для меня настоящим инопланетянином. Я сел на крошечный розовый табурет, выдохнул и стал прикидывать дальнейшие действия.
Нет, без женщины мне тут не разобраться. Анжеле звонить без толку, ген материнства у неё либо атрофирован, либо созреет под пенсию. Но меня это устраивало, наверное, это и было основным плюсом, перевесившим её немалые минусы. Так кто же мне может помочь? Достал телефон и ткнул в номер друга.
– Лёв, здорово, – начал я сразу. – Мне нужно поговорить с твоей женой.
– Гора, поверь, это очень плохое начало для разговора, – грохнул смехом Леван.
– Лева, у меня ЧП и ребёнок лет шести на руках, а я не знаю о них ни черта. Будь так любезен, дай свою супругу к телефону! – зашипел я в самый динамик, чтобы Куталадзе понял, что мне совсем не до шуток.
– Карина!!!!!! – заорал друг, и в тишине послышались его торопливые шаги.
Кара Куталадзе выслушала меня, ни разу не перебив, помолчала пару минут, борясь с шоком.
– Горыныч, – протянула она прозвище, которое и прилипло ко мне её потугами. – Ты такой молодец. Мы будем через пару часов. Времени много уже, не все магазины открыты.
– Спасибо, Карин…

Глава 12
Алекса закипала, как чайник. С таким восторгом рассматривала желтое в синий цветочек кресло, с нежностью оглаживала широкие лямки и так аккуратно держала ноги, только бы не пнуть переднее кресло.
Всё её поведение было пугающим, не потому что не нравилось, а потому что это неправильно, когда ребёнок держит себя в рамках, лишь бы не рассердить взрослых. Это поведение больше подходило тем, кто переживал домашнее насилие.
Вот только Марта не похожа была на алкашку, да и Алекса так тянулась к матери. Вряд ли она била свою дочь.
А если не она…?
Алекса почти не двигалась, молчала, отвечала односложно, постоянно говорила «спасибо» и «пожалуйста». Лицо её было серьёзным, словно в уме задачу решала какую-то. Да и речи её были намного взрослее, чем следовало бы для шестилетнего возраста.
Дорога до дома заняла почти час, и чем ближе мы подъезжали, тем отчетливее я слышал урчание её живота. Чёрт…
Мне было страшно. Наверное, только придурок последний не боялся контакта с чужим ребёнком, но это состояние мне определенно не нравилось. Я привык учиться. Как голодный сжирал новую информацию. И вот теперь, когда сфера твоей деятельности более-менее определена, жизнь вносит коррективы и подкидывает новое испытание.
Моя помощница по хозяйству, Катерина, уже ждала нас у главного входа, заметно нервничала, то и дело обмахивая румяное лицо полотенцем.
– Тётя Катя, – прошептала Алексия, когда мы въехали на территорию.
– Выходи, принцесса, – Юра открыл дверь, помог отстегнуть ремни и опустил девочку на землю. Она хотела было броситься в дом, но остановилась и, сжав пальцы за спиной, дождалась меня.
– Привет, дорогая, – Катя нагнулась, погладила девочку по голове и улыбнулась. – А я пирожки испекла. Помнишь, я тебе обещала, с курагой?
– Правда?
– Правда-правда. Идём? Горислав Борисович, ужин будет готов через двадцать минут, – Катерина забрала у меня пиджак и присела, чтобы развязать шнурки Алексе. Вот только та поджала губы, выражая тревогу и нежелание расставаться с новыми кроссовками.
– Кать, приготовь Алексе ужин. Ребенок голодный, а мы пока пройдемся по дому, – я присел, заглянул девочке в глаза. – Можно? Мы их поставим в шкаф, а как только ты заскучаешь, можешь открыть и посмотреть. Договорились?
– Хорошо, – Лекса присела на мягкий пуф и позволила мне стянуть обувь.
Итак… Первый этап переговоров прошёл успешно. Быть может, я и не безнадёжен вовсе? Быть может, здесь есть правила? Основополагающие принципы? Менеджмент? Наверняка! Режим, приём пищи, отдых и переговоры. На этом и поедем…
– Пойдём, выберем тебе комнату?
Мы прошлись по дому, а когда поднялись на второй этаж, Лекса затаила дыхание, рассматривая гостевую спальню, в которой обычно останавливалась Анжела. Та не выносила моих ранних подъёмов и работы до глубокой ночи, а ещё её бесила моя привычка спасть с открытым окном, поэтому и сбегала в эту комнату, к тому же она была смежной с главной спальней. Здесь по задумке должен был быть кабинет, но его в итоге перенесли на первый этаж, а что с этим помещением делать, так и не придумали.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71518909?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.