Главная страница | Современные любовные романы | Бывшие. Она мне (не) нужна

Бывшие. Она мне (не) нужна
Евсения Медведева
Среди толпы важных и близких людей она помнит лишь меня, мужчину, от которого ушла…
– Артёша, ты пришел, я так ждала! – женский голос был слабым, еле слышным.
Я застыл у порога больничной палаты, пытаясь признать в крошечном силуэте ту, которая предала меня, бросила семь лет назад.
– Ждала? – нервный смешок вырвался сам. – Мужа своего с метровой родословной ждать надо, а не меня!
– Мужа? – она вздрогнула и вскинула на меня рассеянный и непонимающий взгляд. – Какого мужа?
Мы бывшие. Между нами пропасть предательства и лжи. Семь лет я пытался себя заставить разлюбить и забыть
Но Марина вновь ворвалась в мою жизнь, но уже другой. Запуганной, брошенной, ничего не помнящей, прикованной к больничной кровати!

Евсения Медведева
Бывшие. Она мне (не) нужна

Глава 1
– Артём, сынок, забудь ты свою гадину! Забудь! Она-то продолжает жить, замужем, счастлива! Видела я её в городе, светится от счастья и ребеночка под сердцем носит, бессовестная, а ты? Артём, ты жизнь свою превратил в вечный побег. Боишься снова влюбиться, боишься вернуться в город, только бы с ней не встретиться! Артём, тебе мать не жалко? У меня душа рвется от переживаний. Спрятался ото всех, погряз в своей работе, света белого не видишь. А пора бы о своей семье подумать. Жену тебе надо, а дрянь эту забудь! – мать сначала сказала, а после ойкнула, прикрыла ладонью рот. Но было поздно…
Малейшее воспоминание ударом хлыста шпарило хребтину, разрывало душу, выпуская чудовище, дремлющее внутри.
Семь лет прошло, а меня до сих пор наизнанку выворачивает. Все мысли в кучу, вся боль наружу, как нарыв, как непроходящий сепсис. Уже не болит, но бродит по телу, стреляя никому ненужными фантомными спазмами…
Ты словно стоишь у расстрельной стенки, уворачиваешься, только патроны закончились, а звуки выстрелов остались. И ты корчишься, вздрагиваешь, помнишь боль нервными клетками, вот только реальности не чувствуешь.
Нет опоры под твоими ногами. Расстрельная стенка, дуло пистолета, направленное тебе в голову, и глухие хлопки. Вот она – моя жизнь. Баллада по тому времени, когда я был счастлив. Когда мог дышать и любить. А ведь это одно и то же…
Прошло много времени. Даже уже стало казаться, я был готов к встрече с прошлым. Понимал, что город небольшой, все друг друга знают, но не думал, что в прорубь меня окунут тем же утром. И не кто иной, как мама…
Вместо того чтобы обнять блудного сына, она с порога ткнула мне под нос фотографию очередной смазливой девчонки.
– Да-да… – кивал как болванчик, пролистывая электронную почту. Знал, что с матерью проще согласиться, чтобы она уже спустила пар, вывалив на меня несбывшиеся мечты о табуне внуков, очаровательной невестке и традиционном счастье большой дружной семьи.
Я зачем-то включил телефон, чертыхнувшись от тонны сообщений, но лишь бы сдержаться. Только бы не сорваться, не разорваться от злости на родительницу. Раз уж поспать она мне все равно не даст, нужно переключить внимание.
– Прости, сынок, – выдохнула мама и опустилась в кресло. Она машинально стирала пыль с обеденного стола, расправляла бархатную портьеру, только бы не сталкиваться со мной взглядом.
Сколько бы лет тебе не было, мать всегда будет матерью. Якорем, сдерживающим от эмоций, от всплеска гнева. Будь это чужой человек, я бы рот закрыл и послал ко всем чертям с разбитой харей… А это мама.
Её манипуляция слишком очевидна. И даже немного подлая, режущая душу на ленточки. Я и не думал, что до сих пор так сильно болит.
А когда думать, когда тебе суток не хватает, чтобы просто поспать? Некогда… Я как вечный двигатель, наученный не останавливаться. Можно сдохнуть от усталости, но только бы не останавливаться…
А в этом городе мне на шею многотонный груз ложится. Грудная клетка каменной становится, мешая легким расслабиться, вдохнуть…
– Мам, а давай честно? Что тебя так тригернуло? Ведь ты могла мне мозг вынести и по телефону, – сделал глоток кофе, открыл дверь на террасу и закурил, наблюдая, как горький сизый дым кружится в свежести утреннего сквозняка. Солнце только зависло над морем, но уже через час станет нечем дышать.
Вдох – выдох… Пьяная дрожь по венам. Как одуряюще прекрасен этот плотный густой наполненный ароматами соли воздух. А я уже и забыл, как он пьянит голову терпким коньяком.
– Артём, ну все уже твои друзья женились, некоторые уже дважды, а ты у меня бобылем ходишь! Я хочу найти тебе девочку. Хорошую добрую, милую, – мама ласково погладила меня по руке. – Чтобы любила тебя, ценила… Она родит тебе деток, и ты снова начнешь улыбаться. Сынок, столько лет прошло… Все уже зажило и зарубцевалось, а я улыбку твою дежурную вижу только по праздникам. Она как татуировка на твоем лице… Маска. А я хочу своего сына обратно! Хочу слышать его сильный смех, от которого фамильный сервиз звенел, хочу видеть чистые глаза, полные жизни, а не эти черные жемчужины вечной скорби…
– Опять эта пластинка! И ты прибежала с утра, чтобы наставить меня на путь истинный? Или сразу приглашение в ЗАГС принесла? С женой там познакомимся? – мое терпение трещало по швам. – Мать, а как она вообще? Горячая? Мне мало, чтобы щи были вкусные. В постели-то она активная или так, для галочки, только в дни овуляции и с непременной маской отвращения? А здоровье? Проверила?
Недосып, сложнейший перелёт и перманентная усталость давали о себе знать. Голова трещала так, что моргать было больно! Зарубцевалось, говоришь? Тогда почему мне до сих пор невыносимо жить? Почему за месяц до поездки домой я начинаю пить, как скотина, только бы вечером отрубиться и не вспоминать!
Я думал, приеду в свою квартиру, распахну дверь на террасу, впуская морской воздух, и усну на пару суток. Но не тут-то было…
– Ты только посмотри! Любочка – красавица, умница, – мама вновь стала подсовывать мне фотографию. – Два высших образования. Медик, Артем! Она медик! Отец из Минздрава, мама в администрации работает. Отличная семья с чистыми помыслами, с желанием хорошего будущего для своей дочери…
– Хватит! Тебе бы тоже пора подумать о будущем своего сына, потому что договорные браки ещё никому счастья не принесли. Или такой расклад тебя устроит? Главное, чтобы общество было удовлетворено по всем фронтам? Дом на берегу, газон, голые пяточки детей, покорная невестка в платье в пол, и я… радостный, опьянённый счастьем от выбора матери. Так в твоем идеальном мире?
Мама уже было открыла рот, чтобы возразить, возмутиться, но мой телефон ожил, заполняя тишину квартиры трелью. В других обстоятельствах я бы даже реагировать не стал, но разговор этот сильно утомил.
– Слушаю, – я встал и снова запустил кофе-машину.
– Тёма, здорово, – смутно знакомый голос завибрировал в динамике за мгновение до гробовой тишины. И мне словно в солнечное сплетение шибанули. Легкие сжались, а желание уехать обратно в Москву стало просто нестерпимым. – Не узнал?
Не узнать этот голос было невозможно. А так хотелось забыть. Раз и навсегда! Молчал, наблюдая, как заполняется чашка, как дрожит карамельная пена, а когда машина отключилась, я сделал судорожный вздох.
–Это Паха Лихой. Помнишь такого?

Глава 2
– Лихой… – я машинально схватился за сигареты и выскочил на террасу, закрывая за собой дверь. – Ну, здорово. Чему обязан?
– Нам бы встретиться. Не телефонный это разговор, – мой некогда лучший друг был серьезен, не пытался заискивать, шутить, говорил сухо и по делу. А ведь это было несвойственно ему. У Пахи на всё нашелся бы анекдот, шутка, присказка… Пять минут общения с ним, и компания рыдала от смеха похлеще чем от забористой дури.
– Паш, давай только сразу на берегу договоримся, – я закурил и сел на мягкий диванчик, наблюдая, как над морем расходится туманная дымка. Пляж медленно оживает, впуская толпы бледных туристов, ресторанчики начинают дымить мангалами, насыщая воздух тонким ароматом свежезаваренного кофе. – Если тебе бабки нужны, то соррян, это не ко мне. Если совет, то не умею и не практикую. Если излить душу, то поздно – клиент, то есть наша дружба, скорее мертв, чем жив…
Черт, откуда он узнал, что я в городе? Найду трепача – либо яйца, либо язык откручу, в зависимости от пола стукача.
– Да не нужны мне твои деньги! В жопу заснул их себе, усек? Если бы не хороший человек, то и звонить бы тебе не стал, – огрызнулся Лихой, даже не дослушав меня. – Поговорить надо. Пять минут и можешь снова валить в свою столицу, считать бабло и ненавидеть, сколько угодно.
– Когда? – растирал переносицу, уже второй раз за утро пожалев, что приехал домой. Мог бы просто отправить деньги в подарок и не сталкиваться с прошлым, которым фонило отовсюду.
– Да хоть сейчас.
– Тогда через час на нашем месте? – сказал и зажмурился, представляя старый грузинский ресторанчик, стены которого до сих пор хранят самые яркие моменты.
– Его снесли год назад, Тём, – друг вздохнул, словно знал, что именно я чувствую. Вроде город все тот же, но с каждым моим приездом что-то да меняется. Словно кто-то нарочно стирает всё для меня важное, ценное. – Подгребай ко мне. Виноградная, пятнадцать. В любое время. Слышишь?
– Договорились…
Я ещё долго сидел и смотрел, как на кухне суетится мама. Над плитой горит уютная лампочка, на столе накрыт завтрак, а она уже вовсю моет пол, изредка посматривая в мою сторону. От любопытства по её шее аж красные пятна рассыпаются, но держится матушка…
Конечно! Ей ещё сватать мне очередную пассию. Черт, а где она их находит? Этих идеальных умниц и красавиц, этих одиночек с пятьюдесятью высшими образованиями и виртуозным владением роялем? И почему от этого процесса так нестерпимо тошно? Фальшью тянет, показухой. Чтобы было не хуже, чем у других, чтобы впитывать зависть, катая коляску с долгожданным внуком. Только бы по канонам «нормальной» семьи…
Я гад, конечно. Ещё какой…
Этот город умер для меня много лет назад. А родители стали сопутствующими жертвами. Они с пониманием принимали и мой переезд, и рисковый бизнес, который в столице было не так-то просто раскрутить. Пахал как папа Карло, не ради золотых монет, на что намекнул Лихой, а чтобы стереть память. Чтобы не болело сердце, чтобы вытравить из себя собственное прошлое.
И получалось…
Пока жил в Москве, все круто было. Ничего не ёкало, не ныло. Но стоит только клацнуть на клавишу в каком-нибудь агрегаторе авиабилетов, все… Все по одному месту.
– Кто звонил? – вкрадчиво спросила мама, пытаясь не сталкиваться взглядом.
– По работе.
– Тогда садись завтракать, – она улыбнулась, убрала швабру, вымыла руки и указала на кресло. – Каша твоя любимая, сырники, и чай сейчас заварю.
– А сгущенка?
– И сгущенка, – мама выдохнула и опустила руки мне на плечи, обняла, поцеловала и затаилась. – Как я рада, что ты вернулся, сын.
– Вот с этого и нужно было начинать…
Я притворялся, что занят разбором вещей, что жду важного письма, что хочу спать…
На самом деле внутри все сжималось от нежелания вновь видеть Лихого. Сам не понимаю, какой черт меня дернул согласиться на эту встречу. Но что-что, а слово своё я привык держать. Поэтому собрался, спустился в подземный паркинг, где для меня брат оставлял тачку, чтобы я комфортно передвигался по городу, когда приезжал в гости.
Комфортно…
Странное это слово. Нелепое какое-то. Громкое – да, но за ним прячутся годы тяжелой работы. И вот тогда вся моя семья смогла ощутить этот комфорт. Родители, как и мечтали, купили небольшой домик, с кайфом ушли на пенсию, а старший брат открыл автосервис.
Я до сих пор не понимаю, зачем мне понадобилась квартира в этом городе. За семь лет я и жил-то здесь от силы дней десять. Зачем она мне? А затем, что я терпеть не могу гостиницы.
Словно и не было этих лет…Те же улицы, тот же зной, тот же аромат моря. Воздух вкусный-вкусный, наполненный весельем, свободой и чужим счастьем. Я даже не понял, как въехал в знакомый частный сектор, останавливаясь у нужного дома.

Глава 3
Не успел заглушить двигатель, как скрипнула калитка, являя моего бывшего лучшего друга, Пашку Лихого. Замер, рассматривая сверкающую лысину, седеющую щетину и потухшие глаза взрослого и сильно задолбавшегося по жизни человека.
– Здорово. Проходи, – Пашка держал на руках белокурую девчонку лет трех, а та с удовольствием водила по его лысой черепушке мелком. – Сонь, хватит позорить отца.
Прирос к креслу, не желая покидать авто. За столько лет я ни разу не интересовался его жизнью, просто вычеркнул, забыл, уничтожил. Поэтому видеть его вот таким… домашним было дико и больно.
Пока я дурел, пил, мучился от непроходящей бессонницы, он строил семью, рожал детей, слышал первое «папа»? И вдруг осознание, что мать отчасти права, обухом шибануло по голове. Все жили в то время, пока я подыхал…
– Ну, привет… – скрипнул зубами, пытаясь не напугать ребенка. Улыбнулся мелкой, получив ответную беззубую улыбку.
– Дядь, хочешь касетку? – крошка протянула ручку, разжала ладонь, на которой лежал растаявший шоколадный батончик.
– Нет, спасибо, – я рассмеялся и тут же захлебнулся, когда дверь небольшого дома открылась, а на крыльце показалась светленькая девушка. Она замерла, растерянно переводя взгляд с Пашки на меня и обратно.
– Тёмыч! – завопила Алиска и бросилась ко мне. Повисла на шее, рискуя задушить, к чертям собачьим. – Я думала, что уже не увижу тебя никогда!
Алиска скакала вокруг меня, рассматривала, визжала, то и дело отходя на несколько шагов назад.
– Вороной, ты и раньше-то был красавчиком, а сейчас и вовсе сдохнуть можно от твоего брутального обаяния, – Лиса захихикала, наблюдая, как раскрываются от удивления глаза Лихого. – Павлик, ну тебя-то я люблю безусловной любовью.
– Как сына, что ли? – крякнул Пашка. – Видишь, Вороной, как сильно меня любят женщины? БЕЗ-УС-ЛОВ-НО!
– Дурак… Ну какой ты у меня дурак! – Лиска бросилась обнимать Лихого, замаливая обиду на свои слова. – Ну чего вы у порога-то? Дашуль, иди к маме на ручки. А вы проходите на террасу, стол давно накрыт.
Черт… Нужно было встречаться на нейтральной территории, чтобы не видеть всего этого! Но убегать было поздно, поэтому я пошел вглубь ухоженного двора. Территория небольшая, но такая уютная. Высокий забор, детская площадка, дорожки из камня, петляющие меж красивых клумб.
Мы вошли на небольшую, но симпатичную террасу, огражденную полупрозрачным тюлем. Пашка явно нервничал, дергался, то и дело косясь на небольшой винный холодильник.
– Выпьешь? – наконец, выдохнул он.
– Паш, я за сутки спал полтора часа, поэтому если выпью, то вырублюсь прямо здесь, – сел в кресло, осматриваясь вокруг. – А если ещё правдивее, то давай говори, и я снова исчезну.
– Боюсь, что выпить все равно придется, – Лихой потер лысину, рыкнул и достал из холодильника графин водки. Сел напротив, наполнил рюмку и долго крутил её в руке. Он словно собирался с духом, усугубляя напряжение между нами.
– Паш, говори, и разойдемся. Эта встреча на хер не сдалась ни тебе, ни мне. Прошло слишком много…
– Марина в реанимации, – выпалил он и залпом осушил стопку, даже не поморщившись. Вскинул влажные от слез глаза, уставившись так, словно это я должен испытывать вину перед ним! Перед всеми этими предателями! Я?
Стиснул челюсть, только бы не выдать то пламя, что лютовало внутри. Да я её записку на огрызке листочка до сих пор наизусть помню!
«Артёш, я ухожу. Так будет лучше, поверь… Сначала будет больно, я знаю. Но вскоре все забудется! Со временем перестану приходить к тебе во снах, мой голос станет тише, а после и вовсе растает дымкой над морем… Я только прошу тебя, будь счастлив…»
Восемь лет отношений оказались стерты запиской на клочке бумаги. Только бумага та была не простая… Это был обрывок пригласительного на свадьбу с будто бы нечаянно оставленными адресом, датой и временем. Тем злополучным вечером я увидел, как моя женщина в белом платье идет под венец с моим лютейшим врагом.
– И? Лихой, я чего-то не понимаю, – закурил, только бы занять чем-то руки, только бы отделаться от нахлынувших воспоминаний. – Мне какое дело до Голубевой, или кто там она теперь… Семь лет прошло!
Черт! Ну почему я такой кретин? Чего я хотел услышать? Покаяния бывшего друга, сдавшего меня ментам? Мы же из одной чашки хлебали с самого детства, а когда пришло время подтвердить дружбу, он слился, как крыса… Бросил меня в ментовке, а сам слинял. Зато чистенький, семейный и в белом пальто. А ведь он был единственным, кто мог дать показания! И теперь мне нотации думает читать? Укора во взгляде даже не пытается скрыть…
Я было вскочил, чтобы свалить отсюда, пока не размотал его харю, как мечтал все это время, Пашка поймал меня за руку и с силой швырнул обратно в кресло.
– Вороной, ты как был упертым придурком, так и остался. Никого не слышишь, прешь как танк! – заорал Лихой, нависая надо мной.
Глаза его были красными, губы тряслись, он явно сдерживался, то и дело косясь в сторону дома. И в этот момент двери открылись, и к нам выбежал парнишка лет шести. Он нёс поднос с дымящимся хачапури, горку нарезанных овощей и блюдо с тонкими слайсами сала.
– Пап! Мама сказала, чтобы ты много не пил, – пацан поставил поднос, чуть притормозил, осмотрев меня, а потом улыбнулся. – Это Ворон? Это же он на фотографиях?
– Кому Ворон, а кому дядя Артем, – Пашка выдохнул и растер ладонями лицо, пользуясь паузой. – Давай, Тём, беги к маме…
Тёма?
«– Вороной… Слово даю, когда сын родится, Артёмом назову!
– Лихой, ты ударился, что ли? Нахер парню эти мучения? Я не знаю ни одного Артёма, не хлебнувшего тонну дерьма. Не порть жизнь мальцу!
– Вот мой сын станет первым счастливчиком. А крестный отец поможет ему. Правда?
– Ты че, в крестные зовешь?
– Да я без тебя крестить даже не стану… Слово даю!»
Кивнул в знак приветствия пацану, и даже попытался улыбнуться. Лихой захрипел, раскачиваясь их стороны в сторону. Он казался бутылкой шампанского, которую встряхнули, ожидая, когда рванёт…

Глава 4
Внутри раскручивалась турбина напряжения. Умом понимал, что этот вечер не удастся забыть. Желание Лихого поговорить было настолько нестерпимым, что он красными пятнами покрывался. Пашка аккуратно поцеловал сына в макушку, вдохнул запах и кивнул на дверь.
– Иди, Тёмыч, скажи маме, что отец разрешил перед сном мультики посмотреть. Но только полчаса.
– Ну, паааап…
– Двадцать минут! – рявкнул Паха, прищуриваясь для пущей убедительности.
– Есть полчаса…
– Хер с тобой, – как только пацан ускакал в дом и плотно закрыл за собой дверь, я плеснул и себе, вдруг осознав, что уйти просто так не получится.
Проглотил, как воду родниковую, выдохнул, откинулся на спинку кресла, ожидая, когда прошлое вновь раскинет свой гадкий капкан, из которого мне хоть и удалось сбежать, но вот шрамы остались… Ноющие, загнивающие…
– Не бросал я тебя, Вороной, – тихо произнес Пашка.
– А где ж ты, сука, был? Где? Мне десять лет корячилось, а из свидетелей только дружок-мудила, сбежавший при первом шухере! – шептал, но так надрывно, что у самого кровь в венах стыла от этого звука. – Где, мать твою, Лихой, ты был все два месяца, которые меня менты прессовали?
– Десять лет? – хмыкнул Пашка и повернулся ко мне. – А мне пятнадцать шили. Особо крупный размер. Взяли на кармане при понятых и генерале!
– Чего, бля? – хохотнул, пытаясь увидеть в его взгляде малейший признак шутки. – Ты че мне в уши льёшь, Лихой?
Мой друг в жизни не прикасался к дури, считая это поводом, чтобы начистить морду наркоману. На дух их не переносил, кровь кипела у него, потому как вырос в такой семье. Вечно избитая мать, отец-нарик, голодные братья и опека, приходящая домой как по расписанию.
Только что толку, что они приходили? Толстые и сытые тетки осматривали пустой и уже год неработающий холодильник, что-то задумчиво писали в кожаной папке, а после со спокойной совестью уходили. Никого не спасла эта опека… И сосед участковый тоже не спас. Отец все равно убил мать в очередной горячке.
Поэтому слышать про эту странную статью было абсолютно дико!
– Че ты несешь, Лихой?
– А вот когда я приехал показания давать, меня у ментовки и повязали. Куча свидетелей, толпа высокопоставленных начальников, даже сам генерал вышел следить за шмоном. В машине сумку с наркотой нашли, ну а дальше – меня в кандалы и в камеру. Срать они хотели на мои гражданские права, три месяца не пускали ни родных, ни адвоката! – Лихой вскочил и бросился к бассейну. Зачерпнул ладонью воду и стал плескать на голову. – Левин, сука…
– Кто?
Нутро коркой льда покрылось…
Я семь лет не произносил эту фамилию вслух. Семь гребаных лет!
– Левин. Заявился в камеру и сказал, если хочу выйти, то должен молчать. Мол, с тобой он всё перетёр, отпустили уже, припугнул легонько, и ты сам сбежал далеко-далеко… А я там остался! Ты что-то тоже не бросился меня искать! – Лихой подскочил ко мне и схватил за грудки, сжимая футболку у горла с такой силой, что ткань затрещала. – Что ж ты, друг мой, сразу ему поверил, что я скрысился? Поверил, что бросил? Сукой меня считал все эти годы, да?
Я ничего понять не мог…
Факты, воспоминания, слезы матери – все в кучу смешалось.
Тот месяц я помнил смутно, ориентировался по ощущению. И то, что говорит Пашка, было настоящим шоком.
Ко мне тогда в камеру отец пришел, сказал, что Лихой уехал из города, чтобы не светиться у ментов. Старик умолял меня написать повинную, дабы скостить срок… Но я упирался. Как баран ждал, что сейчас Пашка одумается и подтвердит, что никакой дом я не вскрывал, а с ним всю неделю бухал. Но друга всё не было, и не было…
А потом меня просто отпустили, передав письмо от девушки, которую я любил больше жизни. До сих пор наизусть его помню… Могу забыть, кому бабок занимал, когда ТО у тачки, могу просрочить загранник, но эти её долбаные слова помню.
Мы с Лихим долго молчали, смотря друг другу в глаза. Не шевелились, рычали, только пламя ярости не испускали. Он сжимал меня за горло, а я выкручивал его руку, видя, как ему больно… Но Пашка не отпускал, а я не привык сдаваться.
– Ещё рано? – вздохнула Алиса, тихо входя на террасу. Она не бросилась разнимать нас, просто прошла мимо и села в кресло. – Я думала, вы уже по третьему кругу бьете морды друг другу.
– Лиса, иди в дом, – рыкнул Пашка, и как только он разжал пальцы, я тоже ослабил хват.
– Никуда я не пойду. Секундант нужен? Нет? Но ничего, потерпите бабу в своем обществе. Кто-то же должен скорую вызвать? – она откровенно стебалась, вот только голос звенел от тревоги. – Тём, ты только помни, что я одна двух спиногрызов не вывезу.
– Язвой была, язвой и осталась, да? – внезапно я рассмеялся, рассматривая блондинку, которую помнил в боевом окрасе, скрытом под черным шлемом байка.
– Есть такое. Лихой надеялся, что на втором кесаревом вырежет это дерьмо из меня, но увы… – она кивнула и наполнила наши стопки. – Итак? Начнем собирать события тех дней сначала? Давайте я сразу скажу, что не уйду, пока вы не поговорите! Боже, как я вас ненавижу…
Внезапно Алиса зарыдала, пряча лицо в ладонях. Захлёбывалась, глотала воздух, растирая горло в попытке успокоиться.
– С детства ненавидела, потому что от вашей компашки вечно были проблемы. Слышишь шум – Вороной, Лихой и Витязь дерутся. Вся школа об этом знала. А когда выросли, бесили своей неразлучностью. Мы же даже на свидание с Пашкой ходили в вашем сопровождении! И через полчаса это уже было не свидание, а сходка в местном спорт-баре! – Лиса то ли рыдала, то ли смеялась взахлеб. Даже Пашка опешил от этой реакции, глаз не сводил с жены, давая возможность выговориться. – А сейчас ненавижу, потому что два взрослых мужика настолько упрямы и глупы, что позволили сраному Левину сломать свою дружбу. Вас девушки не разлучили, а Левину удалось…
Она говорила легко, вот только в словах её было столько убийственной правды, что горло сжималось в приступе удушья. И, кажется, я был не одинок. За столом повисло тяжелое молчание, нарушаемое лаем собак, приглушенной музыкой с набережной и жалобным криком ласточек.
– В тот день, когда тебя арестовали, мы хотели рассказать о беременности, Лиска была уже на четвертом месяце, – Пашка нарушил молчание первым. – А когда меня отпустили, из СИЗО я поехал прямиком в роддом. Тёмка родился недоношенным, слабым…. А я был в камере без связи с внешним миром. Лиса в реанимации, к пацану не пускают, я до утра стоял у серых стен роддома, вспоминая молитвы… Просил, лишь бы только они не оставили меня одного.
Лихой выпалил самое важное для него, самое болезненное, самое жуткое, что пришлось испытать. Смотрел в глаза, давая понять, что это только начало…

Глава 5
– Кто вёл твоё дело? – слова раздирали горло, но рвались наружу.
– Кушаков, сука…
– И моё тоже, – закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, готовясь вернуться ровно на семь лет назад. – Меня арестовали у дома, доставили в участок, где уже давно ждали. Провели опознание, свидетели дружно указали в мою сторону, откатали пальчики и только после этого рассказали грустную сказку про то, как хулиган Вороной вскрыл дом главного прокурора и обнёс его на несколько миллионов. Никого не волновало, откуда у нашего прокурора-батюшки столько раритета, как и то, как я в одну каску вынес огромную икону, сумку с золотом и семейным столовым сервизом…
Лиса пересела к мужу. Приткнулась под бочок, сжала его руку и с облегчением выдохнула, пока тот курил, не сводя с меня взгляда.
– Два месяца меня крутили. Уговаривали написать явку с повинной, пришивали всё новые и новые висяки, отчего срок становился непомерным. Но всем срать на меня было! Кто я такой? Сын преподавателей? Все знали, что брать с меня нечего, потому и сваливали в папку с моим делом все, что тяготило их статистику. И к концу второго месяца моё дело тянуло лет на двадцать, не меньше. Проще было убить Левина, один раз испачкавшись в его крови, чем выносить вот это все… А потом такое затишье странное. Неделя тишины и спокойствия. Когда Кушаков вошел в камеру, думал, что меня уже в суд направляют, но все было куда хуже. Он громыхнул ключами, снял наручники и вывел из здания. Напоследок сунул мне в руки записку от… – вот тут я запнулся, не в силах произнести ЕЁ имя вслух.
– Мы поняли, – прошептала Лиса, придя мне на помощь.
– Она бросила меня на обрывке какой-то картонки. Написала, что мы разные, что не пара друг другу. Пожелала счастья, короче. Я не мог поверить, что всё это правда. Ещё в камере почуял запах дерьма… Моя Мартышка не рвалась ко мне, не требовала свиданий, на звонки родителей не отвечала, а когда брат поехал к ней сам, чтобы поговорить, выяснилось, что они с родителями поспешно переехали, не оставив соседям нового адреса. Я умер тогда, Лихой… Отрубилось все человеческое внутри, сдохло и перегорело. Но больно стало, когда на обратной стороне картонки оказались дата и время росписи Левина Константина Михайловича и Голубевой Марины Александровны.
– Хм… Что, из всех бумажных носителей она выбрала именно приглашение? – хрюкнул Пашка и плеснул мне в стопку водки. – Пей.
– Я всё своими глазами видел. Своего лютого врага с довольной миной и мою невесту, вдруг ставшую чужой женой. Он отнял у меня всё… Понимаешь?
– Понимаю, брат, – Пашка вдруг рванул вперед, сел рядом и обнял. Крепко-крепко, как делал это всегда. Костоправ хренов! – Это он разделил нас, чтобы мы не мешали его плану. Но теперь-то ты здесь…
– Лихой, ты обдолбался, что ли? Семь лет прошло! Не верю я в помешательство длиной в семь лет. Не верю… Если она до сих пор его жена, значит, все и правда было к лучшему. Левин всегда был ровней, его фамилию произносили с трепещущей гордостью, вожделением, страхом. Знаешь, а ведь её отец мне тогда это прямо в лицо сказал. Мол, Вороной, рылом ты не вышел для нашей семьи…
– А Левин прям прЫнц, – усмехнулась Лиса и отвернулась. – Говнюк он. Мразью был, мразью и подохнет. Тём, ты прости меня, но он вас уделал, как мальчишек. Знал, что вы упёртые, как два барана, что никто не пойдёт на примирение первым. Ведь у каждого своя правда…
– Лис, если два корабля разошлись в одной узкой бухте и за семь лет ни разу не пересеклись, то виноват не диспетчер навигации, поверь, – я встал, потому что выносить это всё сил не было. – И про Марину мне не говори. Она счастлива, весь город гулял на их свадьбе, забыли, что ли? Так для чего эта встреча? У вас своя правильная жизнь, а у меня своя…
– Вороной! – заорал Пашка, вскочил и вдруг заломил мою руку так, чтобы я согнулся и не смел шевелиться. – Если нужно будет приковать тебя, я это сделаю, поверь! Но ты дослушаешь! Маринка, оказывается, второй месяц лежит в реанимации, а Левин продолжает постить её счастливые фотографии. Все думают, что она просто отходит от родов, просто решила спрятаться!
– Лихой, две минуты, и я все равно уйду… Ты решил рассказать, как тяжело прошли роды у той, которая променяла меня на моего заклятого врага? На того, кто изнасиловал мою сестру, а в итоге так и не ответил за содеянное? Мне порадоваться? Отправить цветы и шарики?
– Баран ты упертый! Да не помнит она никого! Он закрыл её в отдельном боксе, как прокаженную, ей даже диагноз толком поставить не могут! На, смотри, – Пашка достал из кармана сотовый, запустил какое-то видео, а после отпустил руку, зная, что никуда я уже не денусь.
Я осел на диван, закрыл глаза, вбирая некогда любимый голос.
– Артёш… Артёш, ты где? Артёёёём!
Картинки на дисплее не было, слышался шорох и отдаленные крики, смешивающиеся с рыданиями.
– Какого хера? – не мог понять, что происходит. Снова перемотал видео, вслушиваясь в суть, пытался абстрагироваться от страха, от панических нот в этом пробирающем душу крике. – Лихой, ты чего молчишь? Что это такое?
– Я две недели назад лежала в больнице, – Лиса, все это время раскачивающаяся в кресле, вдруг повернулась. Её глаза были полны горьких слез, с лица ушел весь румянец, открывая страх и неверие. Лиса встряхнула головой, забрала у мужа стопку, которую он уже давно согревал в руках, опустошила и начала рассказ: – Случайно услышала трёп медсестер на посту. Они шептались, что анестезиолог напортачил, и какую-то богатую сучку скрючило так, что реанимировать пришлось. Ребёнка достали, отдали отцу, а девка в кому впала. Я тогда пожалела бедняжку, но вскоре забыла. А перед выпиской меня отправили на МРТ в другое крыло клиники. Меня сопровождала бабулька, мы с ней сидели в коридоре, когда раздался крик. Такой истошный вой, что кровь застыла в жилах. Я было рыпнулась узнать, что происходит, а она меня остановила. Говорит, на этаже девочка лежит после тяжелых родов, а после комы вовсе кукушка поехала. Никого не признает. Ни родителей, ни мужа, орёт как ненормальная, Артёма какого-то зовёт…
Лиса остановилась, чтобы дать мне время на вдох. Один гребаный вдох, чтобы не отключиться. Сжимал подлокотники кресла, ощущая, как горят пальцы, как ноют суставы.
– Я спать не могла. Эта девушка просто не шла у меня из головы. Стало казаться, что голос знаком, но все никак не могла вспомнить. И я не выдержала. Тайком пробралась в другое крыло и стала бродить по палатам. И нашла, правда, чуть не отключилась прямо там же! Это была Марина. Она лежит привязанная, скрюченная, дергается, как эпилептик, и тихо подвывает. Я зарыдала от ужаса, благо меня услышала та бабулька, а не стервы из ординаторской. Женщина поняла, что мы знакомы, и пока вела меня обратно в корпус, рассказала, что запустили девку. Никто ей не занимается, муж забрал ребенка и пропал, а родители приходят только оплакать… А ещё она никого не узнает, продолжая звать только ей известного Артёма…
– В смысле – не занимаются? Дочь главного прокурора в больнице, и никто над ней пылинки не сдувает?
– Тём, у нас уже несколько лет другой прокурор. Кондрашова помнишь? – Пашка прищурился, наблюдая за тем, как я судорожно вспоминаю знакомую фамилию. – Ну, Кондра!
– Кондра?
– Да. А отца её сняли. Там скандал какой-то жуткий был, Левин всё сделал, чтобы замять по тихой, но тестю всё же пришлось уйти в беспамятье. Никто с ним из сослуживцев не общается, даже руки не жмет. Говорят, пьет он сильно.
– Тём, мы не можем просто делать вид, что ничего не происходит! Она там совсем одна!

Глава 6
Мой мир больше не будет прежним. Услышанное вчера словно разломило вселенную напополам. Тот арест ясно дал понять, что стоимость моей жизни – три копейки. Никто не вступился. А после освобождения от меня будто весь город отвернулся, потому как верили, что именно я обнёс дом Маринки. Друзья поверили этим ублюдкам, потому что так было безопасно. Как раньше – точно не будет. А теперь и вовсе всё в чёрный цвет обратилось…
Море – чёрное. Небо – чёрное. Нутро человеческое – дерьмовое.
Меня раздирало изнутри. Бесы, демоны сражались друг с другом. Убеждая, что не моё это дело. Не мое! У неё муж есть, ребенок, родители, которым я не ровня!
Но тогда почему она там одна? Почему лежит в палате привязанная?
Эти навязчивые картинки, нарисованные взбудораженным воображением, стали преследовать меня. Не мог отвлечься. Истуканом простоял в душе черт знает сколько, потом курил, как паровоз, пока над кромкой чёрного моря не высунулось черное-черное солнце…
Флэшбек из прошлого. Я словно снова погрузился в этот ад. Снова вынужден идти по углям, снова думаю о ней…
Я мог сто раз убеждать себя, что каждый человек в праве делать свой выбор сам. Марина его тоже сделала, выбрала мужчину, союз с которым будет правильным, благополучным и благословленным родителями. И я его сделал.
Вырыл землю, чтобы на меня больше никто не мог посмотреть сверху вниз! Не спал, не жрал, только бы вскарабкаться на ту лестницу, чтобы суметь взглянуть на своих врагов свысока. Только чем больше бабла я косил, тем меньшую ценность оно представляло.
Можно купить секс, но не купишь любовь.
Можно купить покорность, но никогда не купишь уважение.
Можно купить молчание, но никогда не купишь признание в любви.
Можно купить комфорт, но никогда не купишь тепло домашнего очага.
Я покупал всё, чего у меня не было. С избытком, чтобы в горы дерьма превратилось. Но оказалось, что счастье в комплектацию благосостояния не входит.
– Тём, ты готов? – по прихожей прокатился знакомый звонкий бас. А через минуту на пороге показался мой родной брат. Тигран рассмеялся, обнял меня своими ручищами и даже чуть приподнял. – Ну, ты и раскабанел, Тёмыч! Поди, столичное спортивное питание и сутки напролёт в тренажерке?
– А чего ты смеёшься? Железо отлично помогает избавиться от дерьма в голове, – я отпрянул, рассматривая брательника, которого не видел года два. – А ты вот пузо отъел. Ленка тебя кормит, как на убой!
– Ох, я подозреваю, что именно этим всё и закончится. Здорово, брат…
– Привет, малой.
Объятия крепкие, родные, успокаивающие.
Подхватил пиджак, засунул бабочку в карман, и мы отправились на юбилей моего дяди.
По мере того, как поднимался я сам, поднимались и мои родственники. Отец в силу возраста сразу отказался от предложенного мной бизнеса, а вот дядя Марат ухватился за идею мертвой хваткой.
И через пять лет не осталось ни одного района, в котором бы не функционировал наш автосервис. Вскоре подтянулись братья, жены, открывшие кафе быстрого питания, следом пошел шиномонтаж, где уже могли подрабатывать и племянники. Семейный клан.
Я пробил дорогу по доставке оригинальных запчастей, организовал обучение, переквалификацию, чтобы слесари могли браться за любую тачку, а за остальное отвечал Маратик. В этом году оборот побил все рекорды, я даже приятно удивился, когда Марат приехал ко мне с отчетом. Вид был такой важный, словно заработал лярд, не меньше…
– А где тачка? – Тигран осмотрел паркинг, выискивая «Ровер», который пригнал, чтобы я передвигался по городу.
– У Лихого оставил. Выпили вчера, на такси вернулся.
– У Лихого? Тём, ты гонишь? – захрипел Тигран. – Ты обдолбался, что ли? Этот ссыкун бросил тебя, спрятался и хвост поджал, пока тебя менты беспределили!
– Тигран, всё немного сложнее, – я закурил, чтобы успокоиться. Как бы мне хотелось верить Лихому… Но годы одиночества, привычка лгать и ловить на лжи, делали своё дело. Когда эмоциональный фон после нашей встречи спал, я понял, что на руках у меня нет ни одного факта. Только слова друга, который предал…
– Дело твоё, брат, но я бы не стал ему доверять вновь. Предал один раз, предаст и второй…
– Разберусь. Слушай. А че с Левиным? – затянулся, замыкая горечь дыма в легких, пока рассматривал вытянутое от удивления лицо брата.
– Ты странный, Тём. То запрещаешь говорить о прошлом, то в гости к Лихому попёрся, а сейчас и вовсе про этого мудака вспомнил.
– Я задал вопрос, просьбы в оценке не было, – я не смог сдержать раздражения и повысил голос, чтобы осадить его.
– Они не живут здесь больше, – Тигран пожал плечами и отвернулся. – Ты свалил, и они после свадьбы сразу переехали. Он замок в пригороде где-то отгрохал, там и живут своей шибанутой семейкой. В городе столько сплетен ходило после их свадьбы, что им просто пришлось сбежать.
– А Марина? – через боль протолкнул её имя. Горло вспыхнуло, а перед глазами снова кадры той видеозаписи всплыли. Чёрт…
– С ним, вроде. Разное говорили про неё…
– Например?
– Что в психушке лежала после попытки суицида, кто-то говорит, что она наркоманкой стала, короче, слухов много, а чему верить – непонятно. Знаю, что отца её с должности прокурора попёрли. Да с шумом, со скандалом. Попался, урод, так ему и надо! Мы уверены, что это он собак на тебя спустил, только бы дочь выгодно замуж пристроить, – Тигран скороговоркой выдал то, что знал. – Насколько я знаю, особняк свой они продали сразу после увольнения и теперь живут в квартире бабушки.
Больше мы к этой теме не возвращались. Я попытался забыться в нашей большой и шумной семье. Шутки, тосты, танцы… Давно мы не веселились так. Прямо как в детстве, чтобы до пустоты душевной, бессвязной речи и настоящего ощущения единства семейного. Только раньше собирались мы в крошечной двушке, а теперь для нас закрыли ресторан…
– Артём! – мама размахивала рукой и не сводила глаз, предупреждая мой побег.
Она весь вечер акулой кружила вокруг меня, таская за собой миловидную девчонку. И пока мне удавалось лавировать, а вот тут попался… Стоило только замечтаться, как мать уже неслась на всех парах, расталкивая толпу танцующих.
– Любушка, это сынок мой старший, Артём, – с гордостью произнесла мама, автоматически застегивая ворот моей рубашки. – Сын, ну где бабочка? Приведи себя в порядок, а то неудобно перед гостьей даже.
– А чего неудобного? – стиснул челюсть, сдерживая рвущийся мат. Отшагнул, чтобы оградиться от рук матери. Она вспыхнула, поняла всё моё негодование, но проглотила, решив не усугублять конфликт. – Любушка… Весьма приятно. А что же вы, голубушка, влюбляетесь только в тех, кто в смокингах? Я вот дома и голышом могу прошвырнуться…
– Артём!
– А ещё я курю прямо в спальне, а пепел на пол стряхиваю. Как вы на это смотрите? Не претит моё невежество вашим интеллигентным корням? – сделал резкий шаг вперёд, отчего девчонка вздрогнула и опустила голову. – Любушка, вам мама, наверное, про меня столько хорошего напела, а давайте я вам правду расскажу?
Я подхватил девушку под локоток и потянул к летней веранде, закрывая за собой дверь, чтобы мама не вздумала идти следом.
Ощущал её страх, смятение. Она почти не дышала, тряслась как осиновый листок, но не решалась вырваться из моих рук.
– Любовь, прошу прощения за спектакль, – как только мы скрылись из вида, я отпустил руку и сделал шаг назад, возвращая дистанцию между нами. – Ещё раз извини, но я не люблю знакомства по настоянию матушки. Вы её простите, она в последнее время не контролирует одержимость, с которой пытается женить меня.
– А вы, я так понимаю, против этого? – нервно усмехнулась девушка, кутаясь в тонкий кардиган.
– Я против суррогата. Если и погибать от любви, то он настоящей, а не по расчету. Давайте я вам вызову такси?
– Да, пожалуйста, – она улыбнулась и присела в кресло, наблюдая за тем, как медленно катится к горизонту солнце. Золотые лучи рассыпались, подсвечивали её миловидное личико, наивно распахнутые глаза и яркие веснушки на носу.
Она казалась такой молоденькой, хрупкой… А уже втянута в этот абсурд сватовства.
– А вы врач, да?
– Да, заведую отделением акушерства, – она выдавила улыбку вежливости, вот только во взгляде все равно опаска читалась. И на вопросы мои она отвечала скорее как на собеседовании, сухо, кратко. – Но в последнее время все чаще подумываю уйти в министерство. Там спокойнее.
– Не бойтесь меня, Люба, – я закурил, придвинул кресло, осматривая девушку. – Мне тут рассказали страшную историю, случившуюся в нашем городе. Девушка с инсультом, слышали?
– С инсультом? – Люба задумалась, впервые подняв взгляд от земли. – Нет… А что конкретно?
– Говорят, что во время кесарева сечения у девушки случился инсульт. Реанимировать начали поздно, спасая ребенка, – говорил мягко, чтобы не напугать, не насторожить.
– Нет, я не слышала ничего. А давно это было? – она явно заинтересовалась и даже телефон достала.
– Не знаю…
– А фамилию знаете?
– Левина, кажется, – вытолкнул набор этих букв, пытаясь не взвыть от боли. Они полосовали нутро, пуская кровь каждый раз, как только я их произносил.
– Левина? Хм… Странно, – Люба прикусила губу. – На совещании в Минздраве об этом случае не докладывали, хотя подобные факты на контроле у правительства области. А вы уверены, что это у нас случилось?
– На все сто…
– Это ваша знакомая? – сказала и вздрогнула, вчитываясь во что-то на дисплее, а после вскинула встревоженный взгляд.
– Люба, а вы не могли бы мне помочь?

Глава 7
Любовь долго молчала, обдумывая мою просьбу, а когда подъехало такси, твёрдо встала и направилась к авто. Шаги были медленными, нерешительными, а коснувшись ручки задней двери, она вдруг обернулась:
– Вы со мной, Артём? – голос её был полон сомнения, но я не стал рисковать и рванул вперед, пока не передумала.
Всю дорогу Любовь что-то читала, с кем-то переписывалась, то и дело громко хмыкая. Она не проронила ни слова, а я не мешал, видя откровенную заинтересованность случаем. Что-то девушку сильно зацепило. Это читалось и во взгляде, и в поджатых от возмущения губах. Но при всем при этом она отчаянно пыталась держать себя в руках.
– Артём, давайте так, – зашептала она, как только мы вышли из такси. – Вы попробуйте попасть к главврачу сами. Поговорите, поинтересуйтесь, может, она сама вас проводит к пациентке? А я схожу к девчонкам, поболтаем за чаёчком. Думаю, будет лучше, если мы сначала тихо проведем разведку, – Люба подмигнула, сунула в руку свою визитку, а после засеменила в сторону кондитерской напротив. – Напишите, как что-то выясните!
Её суета передалась и мне. Бросил взгляд на часы, понимая, что до конца рабочего дня осталось слишком мало времени, чтобы вот так стоять и раздумывать. Кого я обманываю? Ведь всё равно не смогу уйти, не убедившись, что это не злая шутка, что за этими серыми стенами находится именно Марина.
Не вошел, а ворвался в здание. За стойкой сидела молоденькая администратор. Она мило улыбалась, даже пыталась строить глазки, но как только услышала имя интересующей меня пациентки, с лица спал румянец. Она стала тыкать в кнопки телефона, чтобы узнать, на месте ли главврач.
– Вас ждут на пятом этаже, – она указала мне в сторону лифта.
Административный этаж был тихим, спокойным. Стоило выйти на площадку, как двери нужного кабинета распахнулись. В пороге стояла женщина лет пятидесяти, строго смерила меня взглядом, а после пригласила.
– Значит, вы к Левиной?
К Левиной… В очередной раз внутри все сжалось. Чужая фамилия резала меня на ленточки, напоминая, сколько боли и обиды было пережито.
А мы так любили мечтать. Маринка примеряла мою фамилию, говорила, что ничего красивее никогда и не слышала. Придумывала имена нашим детям, представляла небольшой домик подальше от мегаполиса, где горит камин, а в воздухе витает аромат корицы и ванили.
– Да.
– А вы ей, собственно, кто? – аккуратно спросила главврач, осматривая меня внимательным взглядом.
Останавливалась точечно, шаблонно: туфли, часы, а уже после в глаза посмотрела. И тут я порадовался костюму, потому что именно эта сбруя порой настраивала людей на деловой лад. А с этой дамой можно договариваться…
– А это неважно. Просто неравнодушный знакомый, – вздохнул и достал кошелек. Выгреб наличку, завернул в белый конверт, оставшийся после вручения подарка дяде, и вложил его в папку документов на её столе. – Виктория Михайловна, я прошу вас без лишних вопросов рассказать о пациентке. Факты, диагноз, и почему к ней запрещены визиты.
– С чего вы взяли, что запрещены?
– Очевидно, с того, что меня отправили сначала к вам, а не проводили в палату к Левиной.
– Время уже позднее, но в порядке исключения можно, – женщина взяла конверт, спешно закинула его в ящик стола, а после махнула рукой, указывая дорогу. – Идём… Артём Данилович, с такими пациентами сложно…
– С какими такими?
– С лежачими, – она словно возмутилась моему вопросу. – Левина пережила инсульт во время кесарева сечения. Пока её родоразрешали, не могли предпринимать реанимационные действия, а потом, когда ребенок был вне опасности, они оказались бессмысленны. Большая потеря крови, кислородное голодание и остановка сердца.
Она говорила, говорила, а я поверить не мог. Главврач с такой легкостью описывала то, что в простонародье называют «состояние овоща».
Да бред… Этого просто быть не может! Как Марина Голубева, главная красавица университета, отличница, гордость своих высокопоставленных родителей, могла оказаться в таком положении? А как же её друзья, родственники, муженёк идеальный? Где все эти блага, о которых они всем скопом пеклись, пряча её от меня?
– Слушайте, вы мне хотите сказать, что пришла здоровая беременная женщина, а стала крайне больной? Вы уж простите, но в сказки я не верю, Виктория Михайловна. Кстати, насколько я знаю, то в первую очередь спасают мать, а не плод, почему произошла заминка? Почему у Марины остановка сердца, инсульт? Или вы мне байку про волю Господню расскажете, за которой прячется дрогнувшая рука конкретного человека?
– Артём Данилович, это не тема для дилетантских дискуссий, – женщина закатила глаза, словно слышать моё невежество было просто невыносимо. Она всем видом пыталась сыграть оскорбление тонкой докторской души…
Дура! Но пусть сначала проводит, а потом я ей устрою глубокую проверку. Главврач попыталась улыбнуться, очевидно, сглаживая резкость своих слов, и продолжила. Только вот речь её будто была заучена, аж от зубов отлетала.
– Она буйная, кричит, зовёт какого-то… – и тут её тряхануло. Виктория Михайловна замерла, вскидывая на меня странный взгляд. – Какого-то Артёма.
– Дальше, – сцепил зубы, дав понять, что это не её ума дело! Я всё хотел услышать хоть один внятный диагноз, что-то определенное… Но вместо этого приходилось довольствоваться её никчёмной оценкой.
– Шансы на реабилитацию, конечно, есть, но нужны люди, которые будут этим заниматься, понимаете?
– А вы? Вы чем здесь занимаетесь?
– Артём Данилович, мы обычная муниципальная больница со стандартным набором отделений, куцым штатом врачей. Всё, что зависит от нас – выполняется в полном объёме: капельницы, уход, мониторинг показателей. Этого достаточно для поддержки, но катастрофически мало для подобной клинической картины. Нужны связи, поддержка родственников, любовь, забота. Она должна захотеть жить, бороться… А она явно не хочет. Живёт в своём мирке.
Мы остановились у дверей палаты, откуда доносилось тооооненькое: «Артём…».
Глава 8
– Артём…
– Мне можно войти? – я даже говорить не мог. Не сводил глаз с небольшого прозрачного окошка в дверном полотне, сквозь которое видел крошечный силуэт.
Надежда на то, что это злая шутка, глупая ошибка и просто совпадение, в пепел превратилась… По языку растеклась горечь, череп заломило так, что думать было больно, а в ушах застрял голос моей Марины. Не было больше сомнений…
Не стал ждать разрешения, вошел в палату, и с каждым шагом сердце мое начинало биться все быстрее и быстрее.
Мы так давно не виделись… А я до сих пор помню её образ, её заразительный легкий смех, способность видеть во всем только хорошее, светлое. Парни её со школы называли блаженной… То булку свою отдаст, то сочинение за разгильдяев напишет, то к завучу пойдет, чтобы защититься за очередного хулигана.
Моя Мариша… Узнаю её из тысячи лиц, даже странная одутловатость, паутина трубок и тонкая простынка, покрывающая обнаженное тело, не могла спрятать от меня мою красавицу.
Девочка моя, что они с тобой сделали?
– Ааааартём, – тихо-тихо проскулила Марина, пытаясь сосредоточить свой взгляд на мне. Но её движения были резкие, устрашающие, очевидно, поэтому её и привязали. Дёргалась и сама пугалась этих движений.
Она казалась куколкой, сломленной, запуганной и совершенно беспомощной, беззащитной. Хотелось прижать, спрятать и унести из этого неуютного помещения с жужжащей аппаратурой.
– Это я, Мариш, это я…
И как только она услышала мой голос, некогда мягкие сочные губки изогнулись в какой-то странной гримасе. Зажившие трещины лопнули, капли крови стали собираться, срываясь на подбородок. Марина дергала рукой, словно пыталась коснуться меня, но не получалось.
– Тише, тише, – сел на кровать и прижался к ней. И Марина заплакала. Так жалостно заскулила, каким-то образом сумев сжать мой большой палец правой руки. – Я рядом. Не бойся…
– Артём… Артёша? Я ждала тебя, – каждое слово ей давалось с большим трудом. Бесцельно скользила взглядом по палате, то и дело ёжась, будто замёрзла.
– Меня? А муженёк твой с длинной родословной где? – я не смог сдержать злость, обиду, накопившуюся тоску и досаду. Они вырывались в хлестких словах, желании задеть побольнее.
Хотелось разозлить её, сделать так, чтобы Марина встала и вспыхнула ярким огоньком, отстаивая своё право на решения, на ошибки, на выбор!
Но ей словно всё равно было. Марина не отреагировала, только качнула головой, сталкиваясь со мной взглядом.
– Какой муж? Чей муж? – зашептала, а после снова вздрогнула. – Артёш… Артём!
– Да-да, Мариш, я здесь…
По взгляду видел, что бессознательного в ней сейчас больше. Глаза были красными, бегали, а тело содрогалось в судорогах на смятых застиранных простынях больничной койки. Моя хрупкая нежная девочка… Разве этого она достойна? Разве этого хотели для неё родители, заключившие союз с подонком и насильником?
Внутри всё оборвалось от жуткого страха, от непринятия реальности!
Что они сделали с тобой?
– Врача мне сюда! Быстро! – не отпуская руки Марины, я начал оборачиваться. В палате было откровенно холодно, а она лежала на рыжей больничной клеенке, накрытая серой простынёй. Скинул с себя пиджак, укутал её, прижал к себе, ощущая робкие попытки сопротивления.
– Жить она должна захотеть? А как это сделать, если вы её как собаку тут держите!
Хотелось волком выть. Во всю глотку вопить от увиденного!
Разберу это логово извергов по кирпичикам, глотки им перегрызу, душу вымотаю, но Маринку свою вытащу!
Слышал, как за спиной поднимается волна шепота, тихих голосов, а после быстрые шаги и суета. Помещение заполнилось медсестрами, меня аккуратно вытолкнули в коридор, принявшись перестилать койку.
– Другие палаты есть? – мне выть хотелось, но вместо этого организм собрал все остатки сил, чтобы не дрогнуть.
– Но они платные…
– Вопрос был в другом!
– Хорошо, – Виктория Михайловна поджала губы и побежала на сестринский пост, нервно оборачиваясь в мою сторону. И уже через пять минут мою Маришу везли по коридору в сторону платного бокса.
Здесь даже пахло иначе. Не моргом и безнадёгой, а цветами и домашней едой. По коридору, держась за стеночку, бродили пациенты под чутким контролем медсестёр. Шли слабо, путаясь в ногах, совершая рваные движения головой.
Есть бабки, с тебя пылинки сдувают. Нет бабок – лежи и помирай, как собака сутулая. А ещё утром я говорил, что за деньги не купить счастье… Нет, оказывается, в рамках некоторых учреждений можно хотя бы попытаться купить желание выгребать из дерьма.
Но это была не полная правда…
Всё оказалось намного сложнее. Когда ты богат, но одинок, тебя ждёт та же участь, что и последнего БОМЖа с обморожением.
Тогда правда в том, что если за твоей спиной есть тыл, есть любящие люди, то и без денег можно побороться за жизнь.
– Артем Данилович, нашей больнице не нужен скандал. Её супруг заверил, что все будет тихо…
– Тихо? Я вам такое тихо устрою, что даже гром покажется шепотом! – нагнулся, чтобы в глаза этой суке заглянуть. Видел там ярость, страх, панику… Понимал, что, если бы не беленький конверт с деньгами, она бы выгнала меня взашей, даже не думая.
Боится, дрянь…
Бойся!
Я сам жил в аду. Я сам научился творить ад для таких бездушных тварей.
Я – для вас ад!
Приятно познакомиться…

Глава 9
Когда вышел из больницы, город уже сверкал вечерней иллюминацией. Во рту все пересохло, в носу стоял приторный запах лекарств. Хотелось вымыть себя, очистить, но не сейчас… Сейчас я буду убивать!
Стоило сделать шаг, как фары авто, припаркованного напротив меня, моргнули, и захлопали двери. Не сразу сообразил, что вывалившаяся толпа мне очень знакома и явно по мою душеньку.
– Вороно?й! – крякнул Сава Витязев, мой старый друг, связь с которым я тоже оборвал, желая поскорее залечить свои раны. Следом шел Андрей Туман, ну и замыкал это шествие Лихой.
– Здоро?во, черти!
Мы обнялись так крепко, словно шеи друг другу пытались свернуть. Душили, молчали, терпели, но продолжали…
Время шло, менялся круг знакомых, друзей, партнеров, но вот дворовая шпана, с которой ты впервые курил за углом школы и воровал персики у ворчливого дедка – осталась яркой и четкой. Раскабанели, стали настоящими дядьками, у которых ворох своих забот и проблем. Но сейчас именно они были рядом… Рядом со мной и Мариной.
С грустью посмотрел на окна палаты, куда её перевели. Хотелось вернуться, сесть в кресло, взять её за руку и уже никогда не отпускать.
– Поехали, выпить надо, – Андрюха махнул в сторону машины, но я не торопился. Несмотря на то, что не виделись мы долго, друзья отошли на задний план. Они живы, ходят, а значит, потом поговорим. Сейчас Маринку нужно вытащить отсюда.
– Подождите, мне встретиться кое с кем нужно, – как только я договорил, из-за угла выскочила моя новая знакомая, Любовь, и стала растерянно оглядываться, очевидно, высматривая меня. Нагнулся к распахнутой двери автомобиля, моргнул ей фарами и вышел из толпы парней, чтобы не пугать. – Ну, что скажет разведчик-нелегал? Удалось что-нибудь выяснить?
– Зд-д-равствуйте, – Люба испугалась мужиков и инстинктивно отшатнулась назад, только тут же споткнулась о высокий поребрик и упала на тротуар.
– Люба, это мои друзья. Не бойся, – мне пришлось поднять её, но как только она сделала шаг, тут же вскрикнула от боли. – Что такое?
– Ногу подвернула…
– Тогда предлагаю проехать в мой ресторан. – Андрюха подошел и без разрешения стал ощупывать щиколотку девушки. – Ничего страшного, ушиб. Сейчас наложим лёд, и утром будете порхать.
– Люба, я уже говорил, что не обижаю девушек. И поверьте, мои друзья тоже вполне воспитаны. Не бойтесь нас…
Сели в машину и через несколько минут уже парковались у ресторана. Туман махнул нам в сторону летней террасы, а сам подошел к управляющему, вытянувшемуся в струну при виде шефа.
Расположились в дальнем углу на мягком диване. За столом повисла тяжёлая тишина, никто не решался нарушить её, пока не подбежали официанты, а следом и Андрей с полотенцем и пакетом льда.
– Кстати, меня Андрей зовут, – Туман улыбнулся, а после резким движением стянул туфельку и тут же приложил лёд. – Двадцать минут держим крепко.
– Вы врач? – Люба усмехнулась, поняв, что имеет дело явно со знающим человеком.
– Спортивный, но в далёком прошлом. А давайте шампанского за знакомство?
Стол был накрыт будто по мановению волшебной палочки. С нашей стороны – брутальные закуски, крепкий алкоголь, а рядом с девушкой – типичный набор хмельной императрицы: сыр, фрукты и игристое в ведёрке со льдом.
– У меня стейк готовят – пальчики оближешь! – Туман махнул дежурившему возле нас официанту, указывая пальцем на часы. – Вы просто обязаны попробовать. Вороной, ухо ставлю, что ты и в Москве такого не пробовал.
– На кой чёрт мне твоё ухо? – я закурил, не сводя глаз с Любы.
– Уже поздно…
– Люба, у вас травма, а значит, нужно хорошо питаться, – рассмеялся Андрюха.
– Я думала, что ушиб не относится к травмам, но хорошо, – она кивнула и почти залпом осушила бокал. – Артём, вам удалось увидеть Левину?
– Да, – я так боялся начинать этот разговор. – Она лежала в холодной палате среди грязных простыней, а руки привязаны к бортам! Возможно, я сгущаю краски, конечно, но поверьте, это не те условия, которых достойна дочь бывшего прокурора и жена главы инвестиционного фонда. Я надеялся, что это ошибка, что открою дверь, а там чужая Марина… Но это она! Моя Мартышка!
– Не понял, – Сава напрягся. – Левин ей палату не оплатил, что ли?
– Ни палаты, ни сиделки, ни реабилитации, – выдохнул и залпом осушил стопку, взглядом прося прощения у мужиков. И лишь когда тепло разлилось по телу, я смог вдохнуть. – Главврач сказала, что сразу после операции он даже какое-то светило пригнал. Её вытащили с того света, даже на ноги поставили, а потом затишье… Ни денег, ни перевода в другую клинику. Этот мудила словно забыл о своей больной жене. И как итог… Она снова лежит, только теперь крепатура проявилась. Руки… – я посмотрел на свои трясущиеся ладони, понимая, что если бы мог, то забрал бы всё на себя… Всю боль, весь страх, всё бы принял! Но всё это слова, ведь больно сейчас ей, а я тут… В шикарном ресторане, мысленно жалуюсь и проявляю слабость, на которую не имею никакого права. – Её руки каменные, словно пружины сжатые.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71213443?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.