Главная страница | Мифы, легенды, эпос | Слуга демона

Слуга демона
СанаА Бова
Bova Team
Мир, погружённый в вечную стужу и ночь, где души становятся валютой, а страх – основой бытия. Когда древний демон Суртандус выходит из ледяной пустоши Валдмора, за ним следует тьма, несущая холод и вечное проклятие. Но его путь пересекается с Грилой – колдуньей, готовящей мрачные пиршества из человеческих душ. Они готовятся к празднику, которого ждут столетиями, но в этот раз всё должно пойти иначе. Ложь, страх и жестокость – вот за чем приходит Грила в маленькую заснеженную деревню. И когда дети становятся добычей древних сил, начинается отчаянная борьба не только за их жизнь, но и за будущее всего мира.

СанаА Бова
Слуга демона
Готовы погрузиться в мир вечной ночи и леденящего холода, где за каждым углом скрывается древнее зло, а души становятся частью зловещих пиршеств?
Добро пожаловать в Валдмор – город, где не горит солнце, а тени живут собственной жизнью. Здесь правит Демон Рождества Суртандус, а его верная слуга Грила собирает души непослушных детей, превращая их в блюда для демонических праздников.

ПРОЛОГ: ДОРОГА В ВАЛДМОР

Морозная тьма окружала путника, словно древняя звериная пасть, готовая проглотить его с потрохами. Он двигался медленно, шаг за шагом пробивая себе путь через заснеженную равнину. Ветви мёртвых деревьев, изломанных и покрытых инеем, тянулись к нему, подобно искривлённым пальцам, жаждущим прикосновения. Воздух был настолько холодным, что каждый вдох жёг лёгкие, а изо рта вырывался густой пар, мгновенно застывая на коже.
Путника звали Суртандус, но те, кто осмеливался шёпотом произносить это имя, знали его иначе – как Демона Рождества. Его фигура, высокая и величественная, возвышалась над заснеженной землёй, будто мрачный монумент. Плащ из чёрного меха спускался до самой земли, отбрасывая густую тень, которая, казалось, жила своей жизнью, извиваясь и скользя по снегу. Глубокий капюшон скрывал большую часть его лица, но те, кто видел его глаза, рассказывали о двух огненных звёздах, горящих в их глубинах, – свете, от которого невозможно было отвести взгляд.
На его руках, покрытых чёрными кожаными перчатками, лежал цепкий посох, вырезанный из ствола мёртвого дерева – кость-венец, как его называли в легендах. Посох был украшен ледяными кристаллами, которые мерцали тусклым голубым светом, и на его вершине покоился резной череп, будто хранивший тайны самого времени.
Он шёл через пустошь Валдмора – первого уровня Мифисталя, заброшенного мира, в котором не было ни солнца, ни звёзд, только вечная ночь и ледяной ветер, несущий шёпоты давно ушедших душ. Этот путь был знаком Суртандусу, но даже он чувствовал охватывающий душу холод древних земель.
Когда Суртандус остановился перед вратами, перед ним возникла картина истинного ужаса. Ворота, вырезанные из массивных обугленных костей, возвышались над ним, словно зубы чудовища. На их поверхности были выгравированы сцены вечных мук: извивающиеся тела, охваченные огнём, лица, исказившиеся в крике, и руки, тянущиеся к чему-то недостижимому.
Демон поднял руку, и костяной череп на его посохе вспыхнул ярким светом. Врата начали медленно открываться, издавая протяжный скрип, который звучал, как предсмертный крик.
За ними открылся Валдмор, его сердце. Это был адский город, построенный из черных каменных стен, пылающих огней и бесчисленных теней. Узкие улочки были заполнены фигурами, слишком размытыми, чтобы быть полностью человеческими. Их лица казались масками, а движения – механическими, как у кукол.
Суртандус шагнул вперёд, его сапоги с металлическими наконечниками издавали глухой звук на каменных плитах, покрытых инеем. Каждая тень, через которую он проходил, склонялась в поклоне, словно осознавая, кто перед ними.
Далеко в глубине города, окружённая густыми клубами тумана, стояла кухня. Это было не просто здание – это был символ ужаса, её окна были завешаны плотными шторами из высушенной кожи, а дым, вырывающийся из труб, имел сладковатый, жуткий запах, заставлявший душу трепетать.
Внутри, освещённая мерцающим огнём, Грила колдовала у огромного котла. Её фигура была невысокой, но широкой, окутанной толстым фартуком, испачканным алыми и чёрными пятнами. Её руки, толстые, как стволы деревьев, двигались легко и проворно. Лицо, изрезанное глубокими морщинами, выглядело измождённым, но глаза блестели ярко, излучая хитрость и жестокую радость.
Её голос звучал низким и хриплым, когда она заговорила:
– Мой господин, – сказала она, отвешивая глубокий поклон, – я ждала тебя.
Суртандус замер, оглядев её.
– Ты знаешь, зачем я пришёл, – произнёс он, и его голос, низкий и глубокий, наполнил комнату, заставляя тени зашевелиться.
Грила усмехнулась, её улыбка была кривой, но наполненной странным удовлетворением.
– Конечно, – сказала она, указывая на котёл. – Души. Я готовлю для тебя то, что тебе нужно.
Она взяла черпак и медленно подняла его. Из него вылилась густая ало-чёрная жидкость, которая вспыхнула на воздухе. В её глубинах виднелись лица – лица детей, чьи души Грила уже забрала.
– Это только начало, – продолжила она. – Но я соберу больше. Гораздо больше.
Суртандус ничего не ответил. Его глаза горели ярче, а посох, который он держал, начал вибрировать, реагируя на магию, исходящую от Грилы и её зловещего котла.
– Помни, – сказал он наконец мягким голосом но с ноткой угрозы. – Ты служишь мне. И если ты подведёшь меня, твоё имя исчезнет из истории, как будто тебя никогда не было.
Грила кивнула, её голова низко опустилась.
– Я не подведу, мой господин, – сказала она.
Суртандус повернулся и вышел из кухни, его фигура снова растворилась в мраке Валдмора. Он знал, что этот цикл продлится ещё долгие годы, но был уверен: с Грилой у него не будет недостатка в душах.
Снег продолжал падать на заснеженную равнину, покрывая мир белой завесой, но в Валдморе белый снег всегда быстро превращался в алую жижу, смешиваясь с кровью и страданиями тех, кто сюда попадал.
И так началась новая глава в истории Демона Рождества.


ГЛАВА 1: НЕПОСЛУШНЫЕ ДЕТИ

Зимняя ночь опустилась на маленькую деревушку, укутанную снегом, как в белоснежное, пушистое одеяло, оберегающее её от громкого мира. Морозный воздух казался звенящим от своей ледяной чистоты, словно тысячи крошечных иголочек пробивали тишину, оставляя после себя еле уловимый запах замёрзших сосен и древесного дыма, поднимающегося из труб домов. Снег искрился в бледном лунном свете, его хруст был таким редким, что каждый звук казался чужеродным в этом безмолвии.
Окна домов светились тёплым, мягким светом, который словно обволакивал внутренние комнаты, обещая уют и безопасность. Однако эта картина, словно снятая из сказки, обманывала. Ночь таила в себе нечто другое – холодное и бесформенное, шевелящееся в тенях и наблюдающее издалека.
Где-то в темноте кто-то шагнул вперёд. Шаг был настолько бесшумным, что даже снег, мягкий и пушистый, не успевал заскрипеть под тяжёлыми сапогами. Лёгкий запах затхлости и прелой земли прокрался к ближайшим окнам, заставляя кошек прижаться к полу, а хозяев – натянуть одеяла выше к подбородкам, не зная, почему их пробрал озноб.
Это была Грила.
Её фигура, угрюмая и внушающая страх, вырисовывалась в лунном свете, как древний призрак, пришедший из забытых времен. Её сутулое тело скрывал тяжёлый плащ из тёмно-зелёного сукна, потёртого, но крепкого. Его края были обшиты кусками меха, который когда-то был пушистым, но теперь напоминал спутанную шерсть, напитанную временем и зловещими тайнами. При каждом порыве ледяного ветра плащ слегка развевался, обнажая массивные сапоги, чьи толстые подошвы оставляли глубокие следы. Сапоги, покрытые грязью и снегом, источали слабый, но устойчивый запах сырого мха и болотной воды.
Руки Грилы, изуродованные временем и магией, держали длинный посох, словно вырезанный из самого ствола древнего мёртвого дерева. Его поверхность была испещрена трещинами, напоминающими морщины старика, а на конце поблёскивал металлический крюк, украшенный едва заметными узорами, похожими на рваные когти. Крюк словно жил своей жизнью. Он был не просто оружием или инструментом – это был её проводник.
Её лицо было скрыто под глубоким капюшоном, тёмным, как сама ночь. Но если бы кто-то нашёл в себе смелость заглянуть туда, то увидел бы настоящий кошмар: глубокие впадины вместо глаз, в которых светился жёлтый свет, похожий на огонь из ада. Морщины покрывали её лицо, как древние борозды на земле, иссечённой бесконечными ветрами. Каждая из них казалась следом, оставленным временем и грехами, которые она не забывала. Её губы, изогнутые в жестокой усмешке, были сухими и потрескавшимися, напоминая края старого пергамента, пропитанного кровью.
Она шла медленно, но с решимостью, словно тень, сбежавшая от своих хозяев. С каждым её шагом мороз становился гуще, воздух будто выжимался из лёгких, а от слабого тепла, исходившего из окрестных домов, не оставалось и следа. Запах её присутствия – смесь холодного металла, перегоревших свечей и мокрого меха – распространялся вокруг, как зловещий предвестник.
Грила была тенью, движущейся вопреки жизни. Она не спешила, её шаги были выверенными и тяжёлыми, как тиканье часового механизма, ведущего всех в небытие. Каждый миг её появления вытягивал тепло из воздуха, оставляя после себя лишь звенящую, ледяную пустоту, в которой не было ни капли надежды.
Сегодняшняя ночь была для Грилы особенной. Это был тот самый вечер, когда деревня, погружённая в зимний сон, раскрывала перед ней свои тайны. Она пришла за детьми. Теми, кто прятался в тёплых кроватях, укрывшись шерстяными одеялами, теми, чьи глаза ещё не знали настоящего ужаса, но чьи сердца уже впитали в себя семена жестокости, лжи и эгоизма.
Грила двигалась бесшумно, словно тень, и её присутствие было подобно тихому зловещему дыханию за спиной.
Каждый дом, мимо которого она проходила, словно впитывал в себя её энергию. Грила останавливалась перед каждой дверью, едва заметно кивая, и её крюк мягко, почти нежно, касался деревянной поверхности. От этого прикосновения по дереву, казалось, пробегал лёгкий морозный узор, и запахи, долгое время скрытые за стенами, вырывались наружу.
Она глубоко втягивала воздух носом, и каждый вдох был подобен поиску тайны. Грила различала запахи, которые для обычных людей были бы недоступны. Первый дом, на который она наткнулась, источал тёплый, пряный аромат корицы и растопленного воска. Там жили смиренные души, дети, которые, возможно, иногда шалили, но их сердца были чисты.
Она качала головой и шла дальше. Следующий дом пах горечью – это был запах недосказанных слов и скрытых обид. Грила задержалась, но через мгновение снова двинулась вперёд. Она искала нечто большее.
Когда она остановилась у третьего дома, её глаза вспыхнули. Воздух здесь был пропитан ароматом страха, словно невидимый дым просачивался сквозь щели. Но не только страх был здесь – она чувствовала нотки лжи, грубого, горьковатого привкуса, который щекотал её ноздри, и запах эгоизма, тяжёлый, как тлеющий уголь.
Её губы изогнулись в кривой усмешке.
– Вот здесь, – прошептала она сама себе, её голос прозвучал, как тихий скрип двери.
Маленький деревянный домик, перед которым она остановилась, выглядел невинно. Его покатая крыша была покрыта толстым слоем снега, окна тускло светились светом свечей. Но для Грилы эта картина была обманчива. Она не видела дом таким, каким его видели другие. Для неё он был другим: стены казались серыми и покрытыми трещинами, из которых вытекали тёмные ручейки, похожие на капли застывшей смолы.
Запах здесь был настолько густым, что его можно было почти увидеть. Он плыл в воздухе, клубами окутывая входную дверь. Грила втянула его в себя, и на мгновение её глаза вспыхнули ярче. Она ощутила, как эти запахи рассказывали ей истории.
– Ложь, – прошептала она, склонив голову, будто прислушиваясь. – Холодная, бездушная ложь, сказанная тому, кто доверял.
Её взгляд опустился к земле.
– Страх, – продолжила она, вдыхая глубже. – Тот, который прячется в уголках комнаты, заставляя дрожать, но не подавляя.
Её голос стал ниже, почти свистящим.
– И жестокость, – завершила она с хищной усмешкой. – Резкая, болезненная жестокость, которой учат не словами, а действиями.
Она коснулась двери своим посохом, и в этот момент из крюка вырвался слабый свет, который пробежал по деревянной поверхности, исчезая в тени. Дверь слегка скрипнула, словно реагируя на её присутствие.
Грила наклонила голову, её лицо скрывал капюшон, но если бы кто-то был рядом, он увидел бы, как её жёлтые глаза горят зловещим светом.
– Ты ждёшь меня, – произнесла она, обращаясь не то к дому, не то к тем, кто был внутри.
Подняв посох, она едва заметно прикоснулась к дверной раме, и изнутри донёсся слабый звук – что-то упало, словно чья-то рука случайно задела игрушку. Грила выпрямилась и сделала шаг назад.
Её цель была выбрана. Завтра в этом доме больше не будет смеха, а лишь звенящая, пустая тишина, как эхом напоминающая, что ночь забрала своё.
Внутри старого дома, под низким, неровным потолком, деревянные балки которого были покрыты пятнами времени, царила напряжённая тишина. Комнатка, тесная и пропитанная запахом прелой древесины и старой золы, выглядела обжитой, но пустой, как будто её уют был выжжен ссорами и обидами. Слабый свет, исходящий от свечи на столе, дрожал, отбрасывая причудливые тени на стены, увешанные потрескавшимися досками.
На кровати, покрытой потёртым шерстяным одеялом, сидели двое детей. Старшая девочка, Лия, выглядела сердитой, её лицо было жёстким, а глаза, большие и голубые, метали молнии. Её рыжие волосы, спутанные и неухоженные, спадали на плечи, словно огненные пряди, от которых исходило ощущение упрямства и скрытой ярости. Лия сидела, скрестив руки, стиснув губы так, что они стали белыми, её поза излучала решимость, граничащую с холодной жестокостью.
Рядом с ней, ссутулившись, словно пытаясь стать меньше, сидел её младший брат Марек. Его маленькие плечи дрожали, а лицо было мокрым от слёз. В руках он крепко сжимал старую игрушку – деревянного солдатика с обломанной рукой. Солдатик, потемневший от времени, выглядел потерянным, как и сам Марек, его краска облупилась, а глаза, нарисованные чьей-то некогда заботливой рукой, будто потухли.
– Ты глупый! – шипела Лия, её голос – низкий, с острыми, режущими нотами, словно хлестал по воздуху, оставляя за собой раны.
Марек поднял на неё свои большие глаза, полные слёз. Его губы дрожали, он пытался сказать что-то, но слова застревали в горле.
– Сколько раз я тебе говорила: не жалуйся маме! – продолжала Лия, резко взмахнув рукой, как будто отмахивалась от назойливой мухи.
– Но я не хотел… – всхлипнул мальчик, его голос был тихим, почти жалобным. Он быстро утирал слёзы рукавом своей поношенной рубашки, оставляя на лице грязные разводы.
Запахи в комнате казались плотными. Лёгкий аромат воска от свечи смешивался с горьковатым запахом печной золы и слабым, едва уловимым запахом стыда, который источал Марек, пряча глаза от сестры.
Лия усмехнулась, её губы изогнулись в кривой линии, лишённой всякого тепла.
– Тебе повезло, что папа нас не услышал! – сказала она, её голос стал резким, как удар плети. – А то получил бы ещё больше.
Эти слова прозвучали, как кнут, бьющий по измученному сердцу мальчика. Марек сжался, прижав солдатика к груди, как будто тот мог защитить его от сестры и её слов.
Запах страха стал острее, он проникал в каждую щель комнаты. Марек сидел тихо, боясь, что любое движение вызовет новый поток гнева со стороны Лии. Её слова висели в воздухе, тяжёлые и холодные, как зимний туман, лишённый всякой надежды.
Но Лия не заботилась. Её глаза смотрели на брата с презрением, её движения были резкими и почти механическими, как у куклы, чьи нити дёргает жестокий кукловод. Она была упряма, холодна и эгоистична, и каждый её жест кричал об этом.
Грила это чувствовала.
Где-то снаружи, за стенами дома, воздух, казалось, застыл. Лёгкий запах сырой земли и старого снега прокрался внутрь, сквозь щели в окнах и дверях. В нём было что-то необычное – едва заметная, но пугающая нота железа, словно предвестие того, что должно было случиться.
Грила стояла в тени, её жёлтые глаза светились, наблюдая за происходящим. Она видела всё – ссору, слёзы, жестокость. Но главное, она чувствовала запахи: тяжёлый аромат злобы, исходящий от Лии, и терпкий запах страха, пронизывающий Марека.
– Они такие разные, – прошептала она низким и едва различимым голосом.
Её губы изогнулись в тонкой усмешке. Теперь она была уверена: это место принадлежало ей.
Дверь в маленькую комнату слегка приоткрылась, и холодный, как иглы, морозный воздух ворвался внутрь, хищно протискиваясь через узкую щель. Он потянул за собой невидимые нити страха, заставляя пламя в камине дрогнуть, словно оно само испугалось неожиданного вторжения. Внезапно вспыхнув, огонь осветил углы комнаты, но тени, казалось, стали ещё гуще, затаившись и поджидая.
Лия и Марек одновременно повернули головы к двери. Девочка нахмурилась, её лицо напряглось, а голубые глаза, ещё недавно сверкавшие раздражением, теперь выражали скрытую тревогу.
– Кто там? – резко крикнула она, но её голос дрогнул, неуверенная нотка прозвучала, как расколотое стекло.
Её слова растворились в гулкой тишине. Ответом был лишь скрип половиц, протяжный, как вздох старого дома, и этот звук заставил Марека вздрогнуть. Он крепче прижал к себе деревянного солдатика, как будто тот мог защитить его.
– Это… наверное, мама… – пробормотал он дрожащим голосом, а большие глаза, расширенные от страха, не отрывались от двери.
Морозный воздух, проникший в комнату, донёс слабый, еле различимый запах сырой земли и чего-то металлического, будто капли крови на холодной стали. Этот аромат, тонкий, почти неощутимый, пробирался в лёгкие, как предвестник чего-то необратимого.
Из тьмы шагнула фигура.
Дети замерли. На пороге стояла Грила, её фигура, едва освещённая дрожащим пламенем, казалась огромной, нелепо высокой для низкого помещения. Её тяжёлый плащ, обшитый грязным мехом, свисал до пола, и при каждом движении издавал едва слышимый шорох, как трение высохших листьев.
Посох с крюком блестел в её руках. Металл на его конце отражал пляшущий свет огня, и каждый шаг Грилы сопровождался тихим, угрожающим эхом, будто не она ступала по полу, а сама комната отзывалась на её присутствие.
Морозный воздух принёс с её приходом новый запах – пряный и горьковатый, он был похож на смесь палёного дерева и старой золы, смешанных с чем-то тяжёлым, напоминающим гниющий мох.
– Кто… вы? – наконец выдавила Лия. Её голос дрожал, но она старалась казаться смелой.
– Я та, кто пришла за тобой, – ответила Грила, и её голос был низким, хриплым, словно он рождался из самой глубины земли, где слова смешивались с эхом бесчисленных веков.
Лия вскочила на ноги, заслонив собой Марека. Её движения были резкими, а в глазах зажглась тень ярости.
– Вы… вы не можете нас забрать! – закричала девочка, но даже она почувствовала, как слаб её голос в присутствии этого существа.
Грила наклонила голову набок, и капюшон слегка соскользнул, открывая её лицо. Глаза, жёлтые, как светящиеся угли, вспыхнули в тени. Это были глаза, полные вечной тоски и ненасытного голода, и дети не могли отвести от них взгляда.
– Ты думаешь, что можешь мне приказывать? – прошептала она, и её слова были похожи на дыхание ледяного ветра, проникающего под кожу.
Лия замерла. Её руки задрожали, но она не сдвинулась с места, продолжая заслонять собой брата.
В этот момент Марек, сидевший за её спиной, тихо прошептал:
– Прости, сестра… это я виноват…
Его голос был почти не слышен, но в комнате, где стояла Грила, звук прозвучал так ясно, словно был начертан в самом воздухе. Эти слова разорвали тишину, как треск хрупкого льда.
Грила замерла, её взгляд переместился на мальчика. Её жёлтые глаза сузились, и в них на мгновение промелькнуло нечто, похожее на раздумье. Она пристально смотрела на Марека, словно видела его душу, ощупывала её своим нечеловеческим зрением, впитывала каждый миг его страха и вины.
На миг в её облике появилось что-то мягкое, почти человеческое. Но этот момент прошёл так быстро, что дети едва успели его уловить.
Она снова посмотрела на Лию, и её лицо стало жестоким.
– Ты за ним не спрячешься, – сказала она похожи на тихий шёпот ножа, скользящего по льду голосом. – Ты знала, что сделала, и думала, что никто не увидит. Но я вижу.
С этими словами Грила подняла свой посох. Металлический крюк блеснул в свете огня, и воздух в комнате задрожал, словно наполняясь невидимой силой.
Тени в углах ожили и начали вытягиваться, как змеи, устремляясь к детям. У них не было чёткой формы, но угадывались лица, искажённые криком и страхом.
Пламя в камине потухло, и комната наполнилась звуками, напоминающими хруст ломающегося льда, а запах гари, смешанный с чем-то металлическим, стал ещё сильнее.
Лия закричала, но её голос потонул в гуле, который наполнил всё пространство. Тени замкнулись вокруг них, словно готовились поглотить детей, а Грила стояла неподвижно, наблюдая, как её воля становится реальностью.
Крик Лии прорезал густую тишину, как острый нож, но этот звук оказался недолгим. Её голос, полный ужаса и отчаяния, вдруг оборвался, заглушённый шепчущими тенями, которые сомкнулись вокруг неё. Тени, извивающиеся, как живые змеи, обвили её тело, покрывая его плотным, чёрным коконом. Лия сопротивлялась, но её движения становились всё слабее, как у птицы, запутавшейся в сетях.
Марек, стоящий в нескольких шагах, почувствовал, как воздух вокруг него будто застыл. Его ноги, окутанные ледяным страхом, словно приросли к полу. Каждое его усилие сдвинуться с места было тщетным, как попытка бежать в вязком болоте. В горле застрял ком, а в груди разлилась беспомощность, которая сжимала его лёгкие железным обручем.
Запах в комнате изменился. Теперь он напоминал смесь тлеющей золы и железа, тяжёлую, почти удушающую. Этот запах проникал в ноздри, заполняя всё сознание мальчика, заставляя его глаза распахнуться ещё шире.
Лия, заключённая в объятиях теней, была поднята в воздух. Её тело слегка дрожало, а волосы, рыжие, как огонь, свободно падали вниз, придавая ей вид пламени, застывшего в ночи. Её рот был приоткрыт, но звуков больше не было – тени лишили её не только свободы, но и голоса.
Грила шагнула вперёд, её тяжёлый плащ шуршал, касаясь пола. От её фигуры веяло чем-то древним и жутким, как будто сама ночь ожила и пришла забрать своё. Посох, который она держала, блестел тусклым зелёным светом, а металлический крюк на его конце отражал отблески огня, медленно угасающего в комнате.
Она подошла к Лии, и мальчик впервые увидел её вблизи. Её лицо, изрезанное морщинами, казалось застывшим в маске холодной жестокости. Её глаза, жёлтые, как светящийся янтарь, смотрели на девочку, но в них не было ни капли сожаления.
– Ты узнаешь, что такое истинное наказание, – прошептала Грила, её голос был тихим, но проникал в самое сердце, словно ледяной ветер, обжигающий до боли.
Крюк, который она держала, мягко коснулся груди Лии. От этого прикосновения по воздуху разошёлся запах – тяжёлый, ржавый, с примесью чего-то древнего, напоминающего мокрый мох, от которого веяло смертью.
Марек хотел закричать, но его голос предательски отказал. Его ноги не могли двигаться, руки дрожали, как осенние листья, потревоженные ветром. Он видел, как тени, послушные воле Грилы, начали закручиваться вокруг Лии сильнее, превращаясь в смерч, который увлекал её в небытие.
Его сердце сжалось, когда он услышал слабый, почти неслышный вздох сестры. Этот звук был последним, что она оставила после себя. В мгновение ока Лия исчезла, и тени вместе с ней рассеялись, как дым, оставив за собой лишь пустоту.
Запах в комнате стал удушающе густым. Железо, сырость и ледяной воздух смешались в один зловещий аромат, который заполнял лёгкие Марека, словно заглушая его собственное дыхание.
Он упал на колени. Деревянный солдатик выпал из его рук и глухо ударился об пол. Слёзы потекли по его щекам, горячие и солёные, как маленькие ручейки, вытекающие из источника, который невозможно было остановить.
– Сестра… – прошептал он, его голос был слабым, как затухающее пламя.
Комната погрузилась в мёртвую тишину. Марек остался один, и это одиночество было густым, как мгла. Ему казалось, что воздух вокруг стал ещё холоднее, а стены – ещё ближе, сужаясь, словно пытаясь его раздавить.
Он дрожал, но не от холода. Страх сковал его тело, проникая в каждую клетку, заставляя его чувствовать себя маленьким и беспомощным, словно муравей перед необъятной тенью.
Запах зимнего ветра напоминал о присутствии Грилы, а запах железа и смерти оставался в комнате, напоминая о том, что только что произошло.
Он не знал, сколько времени прошло, пока он сидел на полу. Может, минуты, а может, часы. Но одно он знал точно: этот запах и этот момент останутся с ним навсегда.
Снаружи морозная ночь поглотила деревню, укутанную в тишину, как в невидимый саван. Лёгкий ветер, пришедший с дальних холмов, приносил с собой запах зимнего воздуха – свежего, но пронизывающего до самых костей, с горьковатыми нотками инея, осевшего на ветвях деревьев. Но этот холодный аромат был смешан с чем-то иным, чем-то чуждым: слабым, почти неуловимым запахом сырой земли и железа, который сопровождал Грилу, когда она выходила из дома.
Её фигура выделялась на фоне бескрайнего белого полотна. Высокая, сутулая, она двигалась с размеренной уверенностью. Шаги её были настолько лёгкими, что снег почти не хрустел под её массивными сапогами, словно сам холодный мир расступался перед ней. Плащ, длинный и тяжёлый, из тёмного сукна, обшитый по краям грязным мехом, слегка развевался на ветру, оставляя за собой едва различимый запах прелой шерсти, будто пропитанной древней магией.
На её боку висела сумка, сделанная из грубой серой шкуры, местами потёртой, с глубокими швами, которые казались кривыми, как линии, нанесённые дрожащей рукой.
Внутри этой сумки лежало нечто яркое. Душа, заключённая в невидимую оболочку, излучала мягкий свет, похожий на свечение далёкой звезды. Она билась, как сердце, в такт чему-то невидимому, издавая еле слышные звуки, напоминающие шёпот. Это был не просто свет, а смесь эмоций, которые ощущались, даже если не смотреть на него.
Душа излучала чистоту, но эта чистота была испорчена, словно некогда идеальное зеркало покрыли тонкой сеткой трещин. Её аромат напоминал свежее яблоко, которое начало гнить: сладковатый, но с резкими, горькими нотами.
Грила остановилась на мгновение, её жёлтые глаза взглянули на сумку.
– Ещё одна для пира, – пробормотала она низким, почти шёпотом голосом, но в ночной тишине он звучал отчётливо, словно отразился от невидимых стен.
Её губы изогнулись в жестокой, самодовольной улыбке, которая на миг обнажила её острые зубы. Она знала, что душа внутри принадлежала ребёнку, чья глупость и непослушание стали его наказанием. Этот свет теперь будет частью её тёмного пира, пищи для магии, связывающей её мир.
Снег, казалось, сам стремился стереть следы Грилы, как будто мир хотел забыть о её присутствии. За её спиной они исчезали почти сразу, оставляя белоснежное, девственно чистое покрывало, будто она и не проходила здесь.
Ветер усилился, принося с собой слабый запах хвои и ночного воздуха, но за ним следовал тяжёлый, металлический аромат, который витал там, где она ступала. Это был запах её магии, её силы, её сущности – едва ощутимый, но заставляющий дыхание замирать.
Грила двигалась медленно, но уверенно, будто наслаждаясь этой ночью, как художник наслаждается последним штрихом на своём полотне. Её глаза смотрели прямо перед собой, и в них горело странное удовлетворение.
Когда фигура Грилы наконец исчезла из виду, ночь вновь погрузилась в полное безмолвие. Снег продолжал падать, засыпая деревню, пряча под собой следы её зловещего визита. Единственным напоминанием о том, что здесь произошло, оставался тонкий, почти невидимый след тьмы, который витал в воздухе, смешанный с холодным дыханием зимы.
Будто ничего не случилось. Но деревня уже не была прежней.


ГЛАВА 2: ПРАЗДНИК В ВАЛДМОРЕ

Ночной адский город, раскинувшийся на первом уровне Мифисталя, пробуждался от своей мрачной дремоты, словно огромный зверь, готовящийся к ночной охоте. Его сердце – выжженная земля, потрескавшаяся и покрытая рубцами огненных трещин, – билось в унисон с невидимым ритмом, задаваемым неведомыми силами. Из этих трещин поднимались столбы густого чёрного дыма, несущего с собой запах горелого камня и серы. Этот аромат, резкий, обжигающий, наполнял воздух, делая его вязким и удушающим, как заброшенное пламя костра, угасшего, но всё ещё живого.
Чёрное небо, бездушное и беззвёздное, нависало над Валдмором, как тяжёлый саван. Оно мерцало кроваво-красным светом, отражением неугасимого огня, что жил в недрах этого мира. Этот свет не согревал, а, напротив, обнажал весь ужас города, заливая мрачные улицы алыми отблесками, похожими на кровь, разлитую по холодному камню.
Улицы Валдмора были хаотичным лабиринтом, сплетённым из грубого камня и костей, причудливые узоры которых напоминали трещины на высохшей коже. Каждый дом, каждая башня, построенные из этих материалов, излучали холодную, неподвижную враждебность. Двери здесь были широкими, словно пасти, а окна – узкими и длинными, как прорези глаз у давно умерших существ.
Тени в Валдморе были живыми. Они ползли по стенам зданий, извиваясь, как змеящиеся линии на потрескавшемся стекле, и порой их движения были настолько быстрыми, что казались плодом воображения. Но тени здесь были настоящими. Они жили своей собственной жизнью, не имея ничего общего с фигурами, отбрасывающими их.
Из углов, щелей, из глубины расколотого камня доносился тихий шёпот. Он был едва различим, словно звук далёкого ветра, проходящего через пустынный каньон, но стоило остановиться, чтобы прислушаться, и шёпот становился яснее. Это были голоса, шепчущие бессмысленные слова, фразы, рваные и бессвязные, как воспоминания умирающих.
Воздух Валдмора звенел от этого гула, и в нём витал запах, проникающий в сознание: это был аромат железа, разогретого до красна, смешанный с горечью пепла и еле заметной сладостью, напоминающей сгнившие фрукты. Этот запах обволакивал, въедался в лёгкие, от него кружилась голова, и даже камни на мостовой, казалось, пропитались этим ядовитым ароматом.
Никто в Валдморе не улыбался, но каждый ждал. Это ожидание было осязаемым, как густой дым, который стелился над городом, заполняя каждую улочку, каждый мрачный переулок. Оно было тягучим и тревожным, как вязкая тьма, которую нельзя разогнать даже огнём.
В этот вечер жители Валдмора чувствовали приближение события, которое здесь называли Пиршеством Тьмы. Это не было праздником в привычном смысле слова, здесь не было места радости или свету. Это был акт очищения и насыщения, когда тьма поглощала тех, кто был ею прокормлен, но недостаточно силён, чтобы выжить.
На главных улицах, расширенных и вымощенных массивными плитами, громоздились высокие кованые ворота, ведущие на центральную площадь. Площадь Валдмора, окружённая монолитными башнями, казалась бездной, готовой поглотить всех, кто окажется достаточно смелым или глупым, чтобы ступить на её острые камни.
Слабый свет кровавых огней играл на стенах зданий, подкрашивая их бордовой дымкой. В воздухе повисла тишина, но это была не мирная тишина, а тишина, от которой замирало сердце. Каждый камень, каждый дом, каждый изгиб улицы казались наполненными этой тревожной пустотой, как набухший перед бурей воздух.
Горожане, существа, живущие в Валдморе, высыпали на улицы, но не для общения или встреч. Они двигались в одиночестве, их лица, укрытые капюшонами, были скрыты, но их фигуры излучали напряжение. Их движения были неторопливыми, но в каждом жесте ощущалась цель.
Они шли, медленно, но настойчиво, к площади. Их силуэты смешивались с тенями, и порой было сложно различить, где заканчивается живое тело и начинается его отражение.
В этот момент Валдмор жил. Каждый дом, каждое здание и каждая тень были его частью, как кровь, текущая по жилам. Огонь, вырывающийся из трещин, освещал не только поверхность города, но и души его обитателей, показывая их истинную природу: жестокую, лишённую света, но не лишённую жизни.
Когда на горизонте раздался первый глубокий гул, подобный раскатам подземного грома, Валдмор замер. Тишина стала ещё гуще, воздух наполнился ожиданием, пропитанным ароматом горелого металла и старого пепла. Пиршество темноты начиналось.
В самом сердце Валдмора, возвышаясь над мрачными улицами, словно страж тьмы, стоял дом Грилы. Его стены, почерневшие от времени и магии, были собраны из материалов, которые не должны были существовать в мире смертных. Древесина, по которой будто струились невидимые тени, грубый камень, испещрённый узорами, напоминающими письмена древних демонов, и элементы, напоминающие обугленные кости, создавали облик, одновременно завораживающий и отталкивающий.
Окна дома, похожие на пустые глазницы, светились мягким золотым светом, но этот свет не успокаивал. Он напоминал о затухающем пламени, которое могло в любой момент разгореться вновь, поглотив всё вокруг. Каждый угол здания словно шептал, что внутри скрыто нечто, что лучше никогда не видеть.
Внутри дом был вовсе не тем, чем казался снаружи. Пространство, огромное и безграничное, противоречило всем законам геометрии. Стены уходили ввысь, но невозможно было понять, где заканчивался их тёмный материал и начиналась бесконечная пустота. Пол, покрытый плитами, казался зеркальным, но отражал не настоящее, а искривлённые тени и проблески чего-то чуждого.
Комната напоминала кухню – но не человеческую. Это было место, где пища служила не для насыщения, а для чего-то большего, чего-то страшного. Вдоль одной из стен стояли массивные столы, сделанные из серого камня, поверхность которых была покрыта сетью мелких трещин, будто они веками впитывали удары ножей и потоки крови. Посуду здесь вырезали из костей: тарелки из гладких лопаток, кубки из черепов, а столовые приборы из тонких рёбер.
Воздух был насыщен густым ароматом, который одновременно манил и пугал. Это была смесь запахов свежей крови, горьких трав, обугленных углей и чего-то сладкого, но затхлого, как заплесневелый мёд. От этого запаха кружилась голова, и казалось, что он проникает в саму душу, вытягивая оттуда тёплые воспоминания и оставляя после себя лишь холод.
В центре кухни возвышались огромные плиты, каждая из которых была окутана клубами пара. Котлы, стоявшие на плитах, кипели, их содержимое переливалось разными цветами: алым, золотым, ядовито-зелёным. От паров воздух дрожал, как раскалённый металл. Аромат, поднимавшийся из котлов, был ещё более насыщенным, чем в остальной кухне, и каждый вдох вызывал странное ощущение – смесь голода и страха.
Грила двигалась по кухне, её фигура была напряжённой, а каждый шаг отдавался гулким эхом. Она казалась самой сутью этого места, его сердцем и душой, тем, кто соединял магию Валдмора с его жестокой природой. На ней был тёмный фартук, испачканный свежими пятнами крови, чьи капли ещё не успели застыть. Её массивные руки работали с точностью умелого мастера, каждая деталь была выверена до мелочей.
В одной руке она держала длинный нож, столь острый, что его лезвие, казалось, растворялось в воздухе, словно было частью теней. Нож блестел в свете огня, отражая его отблески, как маленькие капли крови. На массивном каменном столе перед ней лежал кусок мяса, идеально вырезанный, его поверхность была гладкой, словно шлифованной, но по краям ещё виднелись тёмные жилы, напоминающие о его происхождении.
Рядом с мясом стояли банки с ингредиентами, которые не должны были существовать. В одной из них блестели слёзы – прозрачные, как алмазы, но излучающие слабый голубой свет. В другой – смех, невидимый, но издающий еле слышные звуки, словно капельки дождя, падающие на металл. А в третьей – страх, густой, чёрный, словно жидкая ночь, от которого исходил слабый запах ржавчины.
Грила взяла щепотку чёрных кристаллов соли из ещё одной банки и бросила её в котёл. Кристаллы вспыхнули, как угли, и котёл зашипел, выпуская новый поток пара.
– Больше соли, – пробормотала она низким, шершавым голосом, словно его выцарапали когтями из глубин её груди. – Этот год должен быть особенным.
На полке рядом с плитами лежали четыре светящихся шара. Это были души, заключённые в стеклянные сферы, каждая из которых излучала свой цвет. Один светился нежно-голубым, как утренний лёд, второй – тёпло-золотым, напоминающим свет заходящего солнца, третий – алым, как кровь на снегу, и четвёртый – серебристым, словно капля ртути.
Каждая душа, запертая внутри, мерцала, как капля жидкого света, в которой плясали эмоции: боль, страх, надежда, сожаление. Эти эмоции были ощутимы даже на расстоянии, и каждая душа источала свой уникальный аромат. Одна пахла дождём, смешанным с кровью, другая – горькими травами, третья – дымом, а четвёртая – сладостью, как мёд, капающий на горячие угли.
Грила провела пальцем по поверхности одного из шаров, и он дрогнул, как будто почувствовал её прикосновение.
– Эти будут главным блюдом, – сказала она, её голос был наполнен удовлетворением.
Её губы растянулись в улыбке, обнажив острые, как иглы, зубы, которые блеснули в свете огня. Её глаза, жёлтые и горящие, отразили пляшущие языки пламени, добавляя её облику ещё больше зловещей мощи.
Кухня Грилы наполнилась звуками: гул котлов, шорох ножей, тихий звон стеклянных банок. Воздух был насыщен запахами – резкими, горькими, сладкими, каждый из которых рассказывал свою историю. Это было место, где магия соединялась с тьмой, где пиршество становилось актом творения.
Грила оглядела свою работу, её глаза на миг затуманились, но затем она кивнула, словно всё было идеально.
– Валдмор этого заслуживает, – произнесла она, её голос прозвучал, как раскат грома в далёкой пустоте.
Когда последние приготовления были завершены, дверь дома Грилы с глухим скрипом распахнулась. Холодный воздух ворвался внутрь, смешав запахи её кухни – крови, страха и магии – с морозным ароматом огненного дыма, что витал в ночи Валдмора. Из мрака начали появляться гости, их силуэты сначала казались тенями, а затем обретали формы, столь пугающие и причудливые, что глаза смертного не смогли бы их вынести.
Первым шагнул демон с кожей цвета обугленных углей, его тело покрывали шипы, похожие на зазубренные клинки. Каждый его шаг издавал звук, напоминающий треск горящих дров, а из пасти, полной острых, как стекло, зубов, исходил слабый, но ощутимый запах серы и гнили. За ним следовали духи, их тела, как полупрозрачный дым, тянули за собой длинные тени, напоминавшие змей, что извивались, будто пытаясь вырваться на свободу. Эти существа источали ледяной холод и аромат разлагающихся трав, который навевал мысли о давно забытых рощах и заброшенных болотах.
Но это были лишь первые из гостей. За ними текли твари из глубин Мифисталя, их формы невозможно было уловить взглядом: то ли они состояли из клубов дыма, то ли из острых кусков льда, перемежающихся всполохами огня. Некоторые шли на четырёх лапах, другие – на шести или вовсе передвигались, растекаясь по полу тёмной жидкостью. От каждого из них веяло сыростью, отчаянием и болью, проникающими в самую суть.
Их голоса, напоминающие низкий гул, постепенно стихли, когда в дверь вошёл Суртандус. Его появление заполнило собой весь зал, словно даже стены, расширившиеся под натиском адской магии, не могли вместить его величие. Его фигура, высокая и мощная, была укутана в плащ из чёрного меха, который блестел, как замёрзшая вода, пронизанная кровавыми отблесками света.
Его шаги были уверенными, тяжёлыми, но беззвучными, словно сама земля предпочитала не спорить с его присутствием. От него исходил холод, обжигающий, как лёд, и запах металла, раскалённого до бела. Его глаза, светящиеся адским огнём, озаряли тьму зала, заставляя каждого гостя опускать взгляд, не решаясь встретиться с этим прожигающим взглядом.
Когда он вошёл, остальные замолчали. Их бесформенные тела прекратили движение, а те, кто ещё не занял места, замерли, как статуи. Суртандус, не обратив внимания на остальных, направился прямо к столу, возвышавшемуся в центре зала.
Кухня Грилы теперь преобразилась в пиршественный зал, её пространство раздвинулось, создавая ощущение бесконечности. Стол, сделанный из чёрного камня, источал слабый серебристый свет. Его поверхность была гладкой, но испещрённой узорами, напоминающими трещины, внутри которых словно мерцали звёзды.
На столе, словно на алтаре, располагались блюда, каждое из которых было произведением магического искусства. Пластины мяса, выложенные слоями, источали аромат жареной плоти, смешанный с горьковатым запахом древесного дыма. В бокалах, вырезанных из черепов, бурлила густая жидкость, похожая на кровь, но с отголоском чего-то сладкого и пряного. От неё исходил аромат корицы, перемешанный с тяжёлым запахом железа.
На блюдах лежали светящиеся шары – души, собранные Грилой. Их сияние, переливающееся золотыми, серебряными и алыми оттенками, притягивало взгляд, как маяк, манящий заблудшие корабли. Каждый шар издавал тихий, но различимый звук – то ли шёпот, то ли стон, а его аромат напоминал смесь сладости и боли, одновременно притягивая и внушая страх.
Суртандус подошёл к столу и окинул взглядом приготовленные блюда. Его глаза задержались на центральном блюде – большом серебряном подносе, где лежало нечто, напоминающее сердце, окружённое спиралями из ярко светящихся капель.
– Ты превзошла себя, Грила, – сказал он. Его голос был глубоким, звучал властно, как раскат грома, раздающийся в недрах самой земли.
Грила, стоявшая в стороне, склонила голову, отвешивая глубокий поклон. Её лицо оставалось хмурым, суровым, но в глазах вспыхнуло что-то похожее на гордость.
– Я всегда выполняю свою работу, мой господин, – ответила она. Её голос был низким, но твёрдым, словно она говорила это не только ему, но и самой себе.
Суртандус поднял руку, и его жест походил на медленный взмах когтя, прорезающего воздух. Гости, до этого стоявшие в молчании, начали двигаться, их тела, как тени, заполняли пространство вокруг стола. Они расселись, их движения были одновременно быстрыми и пугающе механическими.
Их глаза, если они вообще имели форму, обращались к блюдам, словно те были единственным, что существовало в этом мире. Каждый вдох гостей наполнялся ароматами еды, настолько насыщенными, что казалось, они сами по себе могли стать смертельным наслаждением.
Когда первый гость протянул руку к бокалу, заполненному густой жидкостью, комната наполнилась звуками: шуршанием костей, звоном бокалов, тихим, хриплым смехом. Грила наблюдала за этим издалека, её руки были сложены на груди, а взгляд – холодным, но удовлетворённым.
Пиршество темноты началось.
Зал заполнился звуками, похожими на приглушённый шелест ветра, несущегося сквозь пепелище. Гости Валдмора сидели за массивным столом, их взгляды были прикованы к первой подаче. На серебристых подносах, покрытых тонкой сетью кровавых узоров, расставленных вдоль всего стола, стояли глубокие чаши. Из них поднимался густой пар, насыщенный ароматами, которые не могли быть созданы в обычной кухне.
Суп, приготовленный Грилой, был густым и тёмно-багровым, как только что пролитая кровь. Его поверхность слегка дрожала, отражая тусклый свет мерцающих душ, которые плавали в воздухе. В супе виднелись мелкие кости, похожие на осколки, которые хрустели, когда ложка опускалась в тягучую жидкость.
Аромат супа, сладкий и горький одновременно, напоминал запах мокрого пепла, смешанного с остатками сожжённых трав и капельками солёных слёз. Этот запах был обволакивающим, притягивающим, но при этом внушал ощущение странного холода, проникающего в самую суть.
Когда первый гость, существо, чьё тело было покрыто дымом, попробовал суп, в зале на мгновение воцарилась тишина. Его тень, извивающаяся за спиной, замерла, словно отражая то, что происходило внутри него. Ложка, наполненная супом, медленно поднялась к его лицу, скрытому за дымной завесой.
Как только первая капля коснулась его сущности, гость замер. Суп из страха разливался по его внутренностям, растекаясь по венам, как расплавленный металл, но вместо боли он вызывал невыразимое удовольствие. Тёплый ужас, смешанный с тоской, проникал в каждую клетку его существа, и из глубины его груди вырвался тихий, довольный стон.
– Отлично, – произнес он, голос его был приглушённым, словно доносился издалека. Дым, поднимавшийся с его тела, стал гуще, а его шепчущий, едва уловимый аромат обжёг воздух, добавляя нотки гари и пепла к общей палитре запахов зала. – Ты всегда знаешь, как раскрыть вкус отчаяния.
Другие гости последовали его примеру. Их движения были медленными, почти ритуальными, каждая ложка супа сопровождалась тяжёлым вдохом, словно они поглощали не только пищу, но и саму суть её приготовления.
Когда суп был доеден, в зал вернулась тишина, но она была наполнена ожиданием. Грила, чьё лицо оставалось хмурым, подняла серебряный поднос, на котором лежал пирог. Его корка мерцала, как отполированное стекло, испещрённое тонкими трещинами, из которых сочился голубой свет. Этот свет был ярким, но тревожным, словно он пытался прорваться наружу, но каждый раз возвращался вглубь, запутанный в паутине своей магии.
Аромат пирога был ошеломляющим: сладость переплеталась с горечью, создавая нечто странное, почти невыразимое. Это был запах криков и надежд, смешанных в идеальной пропорции. Сладкий, как воспоминание о радостном дне, он вдруг обрывался, уступая место горькой нотке, напоминающей о несбывшихся мечтах.
Грила аккуратно положила пирог на центр стола. Её взгляд был холодным, но в нём читалось удовлетворение. Она знала, что это блюдо станет кульминацией её работы.
– Лия и Марек, – произнесла она, её голос прозвучал низко, но отчётливо.
Имена этих детей вызвали волну одобрительного шёпота среди гостей.
– Прекрасные дети, – заметил Суртандус. Его голос, низкий и властный, звучал с едва уловимой насмешкой. Его глаза, горящие адским светом, остановились на пироге, и в них мелькнул проблеск удовольствия. – Они были достойны стать частью нашего праздника.
Когда он протянул руку и острым когтем разрезал пирог, зал наполнился тихим звуком, напоминающим вздох. Голубой свет вырвался из трещины, словно запертая душа наконец обрела свободу, но тут же исчез, смешавшись с ароматами крови и слёз, наполняющими воздух.
Первый кусок, мерцающий голубым светом, был положен на его тарелку. Суртандус посмотрел на Грилу, слегка кивнул, а затем поднял вилку. Его движения были медленными, почти церемониальными.
Когда первый кусок пирога коснулся его губ, в зале раздался слабый, но отчётливый звук – это был крик. Крик Лии и Марека, впитанный в каждую частицу этого блюда, стал частью их последнего акта.
Суртандус закрыл глаза, его лицо на миг застыло, а затем он улыбнулся.
– Великолепно, – сказал он. Его голос был мягче, чем обычно, но в нём чувствовалась абсолютная власть. – Ты превзошла себя, Грила.
Остальные гости начали угощаться пирогом. Каждый кусок вызывал новую волну звуков: кто-то хрипло смеялся, кто-то издавал довольные стоны, а кто-то шептал слова, которых нельзя было разобрать. Голубой свет от пирога постепенно угасал, но его вкус оставался, наполняя воздух ещё более густым ароматом.
Грила стояла в стороне, её взгляд скользил по лицам гостей. Её губы слегка изогнулись в едва заметной улыбке, но в глубине её глаз таилась что-то большее – не радость, а холодное удовлетворение.
Зал наполнился шёпотами, звуками наслаждения и шорохом движений, и, казалось, воздух стал ещё тяжелее, пропитанный ароматами криков, боли и надежд. Это было пиршество, которое Валдмор запомнит навсегда.
После трапезы, когда последние всполохи голубого света пирога растворились в воздухе, гости Валдмора поднялись. Их фигуры, странные и угрожающие, бросали на стены длинные, изломанные тени, которые, казалось, оживали. Эти тени не просто следовали за своими хозяевами – они двигались самостоятельно, извиваясь и переплетаясь друг с другом в хаотическом, почти безумном ритме.
Танцы начались, но это были не обычные танцы. Они не имели формы, правила или порядка. Каждое тело, каждая тень подчинялись неведомой музыке, звучавшей в самой сути этого мира. Этот ритм не был слышен, но ощущался кожей, проникая в сердце и заставляя всё вокруг вибрировать.
Гости двигались по залу, их тела ломались в неестественных изгибах, головы наклонялись под странными углами, а конечности, казалось, вытягивались, теряя привычные очертания. Один из духов с длинными тенями скользил по полу, оставляя за собой туман, который напоминал запах старого камня и влажной земли. Демоны с кожей цвета угля вращались вокруг своих осей, их шипы отбрасывали зловещие отблески в свете огня, а воздух наполнялся запахом серы и горелого дерева.
Тени на стенах становились всё более плотными. Они смешивались, сплетались, образуя фигуры, которые нельзя было разобрать. Эти создания были не частью гостей, но чем-то другим – магией, вырвавшейся из самого Валдмора. Они извивались, как змеи, охватывали пространство и сливались с тёмными углами комнаты, превращаясь в бесконечные чёрные вихри.
Магия, наполняющая зал, вибрировала, как натянутая струна. Её присутствие было почти осязаемым, оно пронизывало воздух, стены, пол. Из самих каменных плит дома вытекали тонкие струйки света – не тёплого, а ледяного, словно призрачный туман, испускающий слабый аромат холодного металла.
Пламя на свечах, горевших вдоль стен, дрожало, его огонь был уже не просто светом. Оно изменяло форму, вырастало вверх, образуя очертания лиц тех, кто стал частью блюд, поданных ранее. Эти лица были неподвижными, но в них читались эмоции: страх, боль, отчаяние. Они смотрели на танцующих гостей, а иногда двигались, повторяя их движения, словно разделяли с ними этот мрачный праздник.
Гости, казалось, не замечали. Они отдавались этому дикому ритму, словно забыв о своей сути. Их тела, казавшиеся непригодными для танца, теперь сливались с пространством.
Грила стояла у плиты, её массивная фигура выглядела словно неподвижная скала среди бушующего моря. Её взгляд был прикован к залу, но её лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным. В её глазах не было радости или ликования, только удовлетворение от того, что всё идёт так, как должно.
Её руки, испачканные кровью и остатками приготовления, были сложены перед ней. Она не пыталась присоединиться к гостям, её место всегда было в стороне. Её дыхание было ровным, но в нём чувствовалась тяжесть. Грила понимала: её работа завершена, и этот праздник был итогом её усилий.
Её взгляд задержался на одной из фигур, замерших в пламени. Лицо, похожее на Лию, дрогнуло, её глаза, кажется, смотрели прямо на Грилу. На мгновение выражение на лице стало молящим, но затем огонь вновь изменился, и лицо исчезло, слившись с бесформенными языками пламени.
Грила слегка вздрогнула, но её лицо оставалось непроницаемым. Она знала, что эти тени и огонь – лишь часть Валдмора, нечто, что никогда не остановится, как и её собственная работа.
Танцы становились всё более хаотичными. Один из гостей, демон с угольным телом, взвился в воздух, его шипы отражали свет, а его тень тянулась к полу, словно не хотела отпускать. Тени, охватившие стены, начали сползать вниз, обвивая стол и ноги гостей. Они двигались, как живые существа, ищущие себе нового хозяина.
Запах в зале стал ещё более насыщенным. Сера и пепел смешивались с ароматом горячего металла, изредка проскальзывала горечь раздавленных трав. Но теперь к этим запахам добавилось что-то новое – запах сырого страха, который был неуловимым, но мощным.
Магия, исходящая из стен, становилась сильнее. Воздух дрожал, словно не выдерживая напряжения, а пламя на свечах взметнулось вверх, отбрасывая яркие всполохи света, которые танцевали вместе с тенями.
Грила посмотрела на гостей, чьи движения становились всё более быстрыми, неистовыми. Некоторые из них, казалось, теряли свои формы, растворяясь в воздухе или превращаясь в тени, присоединяясь к хаосу, заполнившему зал.
Её губы слегка дрогнули, но это был не страх и не радость. Её работа была выполнена. Она создала этот праздник, это пиршество, эту бездну, и теперь она могла наблюдать за его завершением.
Вечер Валдмора был в самом разгаре, но для Грилы всё уже закончилось.
Когда пиршество, казавшееся бесконечным, подошло к концу, зал Валдмора опустел. Тени, которые извивались на стенах, угасли, словно растворившись в воздухе. Лица, отражавшиеся в свечах, исчезли, оставив только угольки, дотлевающие в их глазницах. Ароматы трапезы – крови, страха, слёз и обугленного мяса – больше не казались такими насыщенными, но их привкус всё ещё оставался в воздухе, как следы костра, горевшего на месте страшной трагедии.
Гости начали покидать дом. Их фигуры исчезали, словно растворяясь в дымке. Один за другим они покидали пиршественный зал, а вместе с ними уносилась часть хаотической энергии, которая наполняла это пространство. Однако её отголоски всё ещё ощущались: пол едва заметно вибрировал, словно сохранял память об этих чудовищных танцах и стонах.
Грила стояла у стола, её руки были сложены перед собой. Она не пыталась скрыть усталость, которая медленно овладевала её телом. Это была не обычная усталость, а такая, что проникает в самую душу, оставляя за собой пустоту. Но её лицо оставалось холодным, бесстрастным, как статуя, созданная из камня, изъеденного временем.
Тишину зала нарушили тяжёлые, но беззвучные шаги. Суртандус приблизился, его фигура снова заполнила всё пространство, как будто с его появлением стены сжались. Его плащ, сделанный из густого меха, переливался, будто каждая ворсинка была покрыта инеем. Запах, сопровождающий его, был пугающе холодным, как морозный воздух, смешанный с горьковатыми нотками разогретого металла.
Он остановился перед Грилой, и она невольно напряглась. Даже после стольких веков служения его присутствие внушало ей странное, болезненное уважение, смешанное со страхом.
– Этот год был удачным, – произнёс он. Его голос звучал спокойно, но в нём читалась угроза, подобная холодному клинку, спрятанному в мягкой ткани.
Его слова, хоть и звучали как похвала, пронизали воздух ледяным холодом. Грила опустила голову, её губы едва заметно дрогнули, но она сдержала себя.
– Я сделаю всё, что потребуется, мой господин, – ответила она, её голос был ровным, но в нём чувствовалась неуверенность, как трещина в прочной стене.
Суртандус протянул руку, его длинные, покрытые сероватой кожей пальцы коснулись её плеча. Этот жест выглядел простым, но его прикосновение было подобно удару. Лёд, казалось, пронзил её тело, и на мгновение её собственная магия затрепетала, как пламя свечи под порывом ветра.
– Не подведи меня, Грила, – произнёс он, его голос стал ниже, словно прорезался сквозь толщу земли. – Иначе ты станешь следующим блюдом на этом столе.
Его слова повисли в воздухе, как тень, закрывшая весь свет. Это не была угроза, это был приговор, спокойный и неизбежный, как медленный ход времени.
Грила кивнула, но её голова опустилась ещё ниже. Она не могла встретить его взгляд, хотя чувствовала, как его пылающие глаза, словно раскалённые угли, прожигают её душу.
Суртандус, не дожидаясь ответа, повернулся. Его фигура растворилась в густом облаке теней, которые, подобно живым существам, охватили его тело и унесли его из зала. На мгновение в воздухе остался его запах – холодный, металлический, с лёгкими нотами пепла.
Когда он исчез, зал вновь погрузился в тишину. Казалось, даже воздух замер в ожидании, будто весь дом следил за тем, как Грила отреагирует на его слова.
Она долго стояла неподвижно, её глаза были устремлены в пустоту. Её лицо оставалось бесстрастным, но внутри разгоралась борьба. Слова Суртандуса, хоть и были привычны, на этот раз задели её глубже, чем обычно.
Она знала: её работа была завершена, но её путь только начинался. Пиршество завершилось, но магия Валдмора, вечная, как сам Мифисталь, требовала большего.
Грила медленно подняла голову, её взгляд стал холодным, как лёд. Она знала, что Суртандус сказал правду, но страх, который он внушал, не мог остановить её.
Её губы сжались в тонкую линию, а из уголков рта выглянуло подобие усмешки.
– Валдмор требует большего, – прошептала она, её слова растворились в пустоте. – И он его получит.
В воздухе всё ещё витал слабый запах крови, смешанный с горечью обугленных трав. Это был запах её работы, её мира. И он стал напоминанием о том, что у неё нет другого пути, кроме как следовать вперёд.


ГЛАВА 3: СЕКРЕТЫ КУХНИ ГРИЛЫ

Ночь в Валдморе опустилась, как густой саван, заволакивая город своей тягучей, угрожающей тьмой. В этой ночи не было звёзд, ни одного проблеска света, только холодное, неподвижное небо, тяжёлое, словно осознавшее свою вечность. Валдмор утопал в звенящей тишине, пронзённой лишь редкими шёпотами, доносящимися из трещин выжженной земли. Этот шёпот казался дышащим голосом самого города, напоминанием о его магии и ужасах, заключённых в его недрах.
Лишь одно место нарушало эту непроглядную тьму. Дом Грилы, возвышавшийся в самом центре города, излучал мерцающий свет, пробивавшийся сквозь потрескавшиеся оконные стёкла. Эти отблески походили не на свет жизни или спасения, а на последние искры угасающей надежды. Они дрожали, как затухающие угли в костре, слишком слабые, чтобы согреть, и слишком яркие, чтобы их можно было игнорировать.
Запах, исходящий из дома, добавлял к его мрачности: густой, насыщенный аромат горелой плоти, перемешанный с пряной горечью древних трав, щекотал ноздри, вызывая одновременно голод и отвращение.
Кухня Грилы была сердцем её дома, а вместе с ним и самого Валдмора. Это огромное, мрачное пространство дышало своей жизнью, источая силу, которая казалась неподвластной времени. Это место напоминало одновременно храм, посвящённый древним тёмным богам, и мясницкую лавку, где каждый предмет был пропитан кровью.
Стены, сложенные из массивных камней, словно пропитанных магией, были покрыты росписями, которые жили своей жизнью. На этих изображениях существа с нечеловеческими чертами пожирали сияющие огни, будто питающиеся самой жизненной энергией. Некоторые фигуры были обвиты тенями, что тоже становились их жертвами: из их ртов вырывались клубы дыма, а глаза, пустые, но жаждущие, смотрели прямо в душу.
К этим росписям добавлялся едва уловимый запах затхлой старости, как будто камни впитали воспоминания о бесчисленных трапезах, что происходили здесь на протяжении веков.
Потолок кухни был высоким, исчезающим во мраке, а из его теней свисали толстые железные цепи. Они дрожали, будто в них ещё сохранилась энергия тех, кого на них подвешивали. Металлические крюки, блестящие от масла и пятен застывшей крови, создавали лёгкий звон при движении воздуха. От цепей исходил слабый запах ржавчины, смешанный с ароматом пепла, проникавший в лёгкие, как напоминание о свершившихся здесь деяниях.
Вокруг крюков висели сосуды, сделанные из грубого, неровного стекла. Они мерцали изнутри, заполняя пространство мягким, беспокойным светом. Внутри этих сосудов находились субстанции, которые не подчинялись законам природы. Одна из них светилась зелёным, пульсирующим, как сердце, светом, вторая напоминала жидкое золото, которое медленно стекало, оставляя за собой призрачное сияние, а третья была чернее самой тьмы, но её поверхность вспыхивала серебристым светом, если на неё смотрели под углом.
В углах кухни громоздились деревянные полки, каждая из которых была уставлена странными банками, бутылками и сосудиками. Эти полки, казалось, сами были живыми, ибо их древесина была покрыта рельефными узорами, напоминающими жилы, и источала слабый, горьковатый запах старого дерева, смешанный с ароматом таинственных веществ, хранившихся на них.
На одной из полок стояли банки с кусками плотной чёрной ткани, которая напоминала густую смолу. Эта ткань двигалась, слегка подрагивая, словно дышала. От неё исходил приторно-сладкий запах, напоминающий мёд, смешанный с гнилью.
Рядом с ними пузырились густые, тяжёлые жидкости, запертые в бутылках. Одна из них переливалась зелёным и голубым, издавая слабый звон, будто в ней заключили музыку, которую слышали лишь существа, способные понять язык магии. От другой шёл странный аромат, напоминающий разложившиеся цветы, смешанные с запахом крови.
На нижних полках стояли банки с кристаллами, которые, казалось, источали своё собственное сияние. Они переливались всеми цветами радуги, но если смотреть на них слишком долго, начинало казаться, что их свет меняется, обретая формы, похожие на лица. Каждый кристалл издавал слабый аромат: один пахнул палёной бумагой, другой – солью, смешанной с кровью, а третий – травами, чьи запахи были настолько сильны, что голова начинала кружиться.
В центре кухни, как и всегда, пылал огонь. Пламя в очаге было не обычным: его язык менял цвет, переходя от тёмно-красного к бледно-синему, а затем к золотому, которое напоминало свет душ, заключённых в нём. От огня исходил тёплый, но тревожный свет, который заставлял казаться, что само пространство дышит.
Грила стояла у плиты, её массивная фигура отбрасывала длинную, изломанную тень на стены. В руках она держала старую ложку, которой медленно перемешивала что-то в котле, хотя готовка уже давно завершилась.
Её лицо, освещённое огнём, оставалось бесстрастным. Это была женщина, для которой не существовало отдыха. Её глаза, горящие жёлтым светом, внимательно следили за каждым движением в комнате, за каждым отблеском света и тенью. Она знала, что её работа завершена, но дом, как и весь Валдмор, требовал её присутствия.
Запахи в комнате становились всё более насыщенными. Горечь трав, запах расплавленного металла, смешанный с тонкими нотками мяты и мокрой земли, образовывали аромат, который мог свести с ума любого, кто не привык к подобным волнам магии.
Вечная ночь Валдмора продолжала дышать, а дом Грилы оставался её сердцем.
Грила стояла в самом центре своей кухни – мрачного храма, где царила тьма, смешанная с отблесками мерцающего света. Это пространство дышало её магией, её силой, её древней сутью. Её массивная фигура возвышалась над всем, как монумент времени и силы, а её присутствие заполняло воздух тяжёлой, вязкой энергией.
Она была укутана в чёрный фартук, сделанный из плотной ткани, которая казалась почти живой. На поверхности фартука серебряной нитью были вышиты загадочные символы, пульсировавшие мягким светом. Эти символы, похожие на руны, то вспыхивали, то угасали, как будто реагировали на её движения. С каждым её вдохом в воздух поднимался аромат разогретого железа, смешанного с едва уловимой горечью древних трав, а с каждым выдохом чувствовалась холодная нотка ржавчины.
Её волосы, густые и спутанные, походили на старую шерсть, впитавшую в себя пепел. Они были собраны в небрежный пучок, закреплённый длинной металлической шпилькой, которая сама по себе была произведением искусства. Шпилька, украшенная мелкими резными узорами, напоминала кинжал, зловеще поблёскивающий в свете пламени.
Лицо Грилы было словно карта, изрезанная морщинами, которые пересекались в причудливых узорах. Каждая из этих линий казалась следом от давних битв или свершений, о которых давно забыли, но память о которых она носила в себе. Её кожа была сероватой, но не тусклой: она мерцала, как поверхность старого металла, обожжённого огнём, но не сломленного.
Её глаза были самой живой частью её облика. Золотисто-жёлтые, яркие, они светились в полумраке кухни, пробивая тьму, как два факела. Эти глаза были не просто зрением, а инструментом, который, казалось, мог видеть насквозь – сквозь стены, через время, в самую глубину души каждого, кто осмеливался встретиться с её взглядом. Они были холодными и пронизывающими, как остриё ножа, но в них была скрыта магия, притягивающая и страшная одновременно.
Запах вокруг неё был насыщенным и многослойным. От её одежды исходил слабый аромат свежей крови, смешанный с пылью и угольной горечью. Её волосы источали тонкую пряность трав, засушенных веками назад, но всё ещё живых в своей сущности.
В её руках блестел нож, который сам по себе был произведением тёмного искусства. Его тонкое лезвие, прозрачное, как луч лунного света, казалось одновременно хрупким и несокрушимым. Каждый раз, когда она двигала им, воздух вокруг ножа слегка дрожал, как будто это оружие разрезало не только материю, но и саму реальность.
Рукоять ножа, сделанная из тёмного дерева с серебряными вставками, была украшена маленькими рунами, которые светились слабым голубоватым светом, перекликаясь с символами на её фартуке. Этот инструмент был не просто кухонным ножом – он был её проводником, её связью с магией, источником её силы.
Каждое её движение с этим ножом было грациозным и продуманным. Она двигалась так, будто танцевала, но это был не танец, а ритуал, наполненный силой и значением. Когда она разрезала кусок мяса или поднимала банку с таинственным ингредиентом, её движения были столь точными, что казалось, воздух вокруг неё замедлялся, чтобы подчиниться её воле.
Она не просто готовила – она творила магию. Каждый её жест был наполнен смыслом, каждая щепотка соли или капля густой тёмной жидкости казались последними штрихами картины, которая вот-вот оживёт.
Её кухня была её миром, её алтарём, а она была его повелительницей. От её работы исходила тишина, пропитанная напряжением, как перед бурей. Даже цепи на потолке, обычно едва слышно звеневшие от движения воздуха, теперь казались замершими, словно не смели нарушить её концентрацию.
Когда она опустила нож и посмотрела на котёл, наполненный бурлящей субстанцией, воздух вокруг неё наполнился новой волной запахов. Это была смесь сладости и горечи, насыщенного аромата обугленного дерева и чего-то незнакомого, холодного, что пробирало до костей.
Её лицо осталось бесстрастным, но её глаза вспыхнули, как два золотых солнца, отражающих внутреннее удовлетворение. Грила знала, что всё было сделано идеально. Она стояла в центре этой бездны, воплощая собой силу, магию и вечную тьму Валдмора.
На массивном каменном столе перед Грилой были разложены ингредиенты, столь странные и пугающие, что они не могли принадлежать миру смертных. Каждый из них источал нечто уникальное: одни – слабое сияние, другие – мягкое шипение, третьи – ароматы, настолько насыщенные, что воздух вокруг стола, казалось, становился плотным.
В центре стоял сосуд из мутного стекла, внутри которого плескалась молочно-белая жидкость. Она была необычной: из её поверхности поднимались тонкие струйки пара, которые таяли в воздухе, издавая еле уловимый запах чистоты и свежести. Этот аромат напоминал первые зимние лучи солнца, но с каждым вдохом он оборачивался горечью несбывшихся ожиданий.
Грила наклонилась над сосудом, её жёлтые глаза сверкнули, отражая свет слабого сияния жидкости. Она черпнула её деревянным ковшом, чёрным от времени, но покрытым гравировками, которые переливались серебром. Её движения были медленными, почти ритуальными.
– Слёзы гордости, – пробормотала она, её голос прозвучал, как треск льда под ногами.
Она подняла руку, добавляя в ковш щепотку золотистого порошка, чей аромат, едва ощутимый, пробуждал странные воспоминания. Запах напоминал горькие травы, растущие на обугленных скалах, и тёплый дым, который одновременно манил и вызывал тревогу.
На другом конце стола, словно корона для её кулинарного искусства, лежала маленькая светящаяся субстанция. Это была душа, пойманная и заключённая в кристальную сферу. Её мерцание напоминало пульсацию живого существа, а внутри, казалось, ещё теплился последний крик её владельца. Свет этой души был обманчиво мягким, но, если смотреть на неё слишком долго, можно было почувствовать, как в глубине вспыхивает боль и отчаяние.
Грила подошла к сфере, её массивные пальцы двигались с удивительной мягкостью. Это было почти нежное прикосновение, контрастирующее с её массивной, грубой фигурой. Она подняла сферу на уровень своих глаз и несколько секунд смотрела на неё.
– Ты будешь центром этого блюда, – прошептала она, её слова были наполнены странной смесью уважения и властности.
Она осторожно вынула душу из сферы, её пальцы светились слабым золотистым светом, пока она держала её, словно самый драгоценный артефакт.
Грила медленно опустила душу в чугунный котёл, который стоял в самом центре кухни. Котёл был массивным, его чёрная поверхность блестела от веков использования. Резные руны на его боках слегка мерцали, словно пробуждаясь от долгого сна.
Как только душа коснулась поверхности жидкости в котле, по всей кухне разлился резкий аромат. Это был запах, который невозможно было описать одним словом: он был одновременно сладким, горьким и наполненным страхом.
Грила двинулась к полкам, вдоль которых, как верные стражи, висели её ножи. Эти орудия были её гордостью, её спутниками и её магическими проводниками. Каждый нож, с лезвием, будто созданным не из металла, а из самой сути страха, хранил свою тайну. Они не отражали света, как обычные клинки, но улавливали и возвращали взору самые тёмные образы, скрытые в душе тех, кто смотрел на них.
Один из ножей, тонкий, как волос, отливал ледяной синевой. Его поверхность напоминала гладь замёрзшего озера, под которой таилась бесконечная глубина, холодная и смертельная. Когда его вытаскивали из ножен, воздух вокруг будто замерзал, наполняясь пронзительным, колющим ароматом снежной бури.
Другой нож, массивный и изогнутый, словно клык древнего зверя, источал первобытную силу. Его лезвие казалось покрытым трещинами, но это была обманка: в этих трещинах скрывались отблески ржавого золота, который мерцал при малейшем движении. От этого ножа исходил запах земли и крови, впитавшейся в неё за долгие века.
Среди всех инструментов её взор остановился на одном – нож, который казался чёрным, как бесконечная ночь, но при движении отражал багровые отблески, будто пламя, заключённое в его сердце, пыталось вырваться наружу. Это был её любимый нож, её верный союзник, который она называла Танцующий крик.
– Тебе сегодня предстоит работа, – прошептала она, её голос звучал ласково, как будто она разговаривала с живым существом.
Грила провела пальцем по лезвию, её прикосновение было мягким, почти нежным, но это было лишь прикрытие для того, что произойдёт дальше. Лезвие ножа едва заметно дрогнуло в её руке, словно отвечая ей, и на мгновение его поверхность вспыхнула, словно отблеском крови.
Вернувшись к столу, Грила замерла перед тем, что лежало перед ней. Это был кусок светящегося мяса, но оно не было плотью в привычном понимании. Это была застывшая сущность, заключённая в форму. Её поверхность светилась мягким золотисто-серебристым светом, но если присмотреться, в её глубине можно было увидеть клубящиеся тени. Они медленно двигались, будто пытаясь вырваться наружу, но их удерживала магия, сильнее самой смерти.
Запах, исходящий от этого мяса, был невозможным: смесь сладости и боли, сгоревших цветов и ржавой меди. Этот аромат казался одновременно притягательным и отталкивающим, как музыка, которая будит в душе самые тёмные воспоминания.
Грила подняла Танцующий крик. Её рука была уверенной, движения точными. Когда нож опустился на кусок мяса, раздался странный звук, напоминающий тихий вздох, который затих в воздухе. Лезвие двигалось так плавно, что казалось, мясо само уступало ему, разделяясь на тончайшие пласты.
Каждый пласт, едва отделившись от куска, начинал испускать мелодичный звон. Эти звуки не были похожи на музыку смертных: это были переливы, словно звон колокольчиков, которые таят в себе шёпот и стоны. Этот звон заполнял кухню, вибрируя в воздухе, и казалось, что стены слушают его, впитывая в себя магию.
Запах усилился: теперь он стал более насыщенным, в нём появились новые ноты – запах мокрого дерева, сырости старых подвалов, переплетённый с лёгким ароматом дыма. Этот аромат заполнял лёгкие, проникая в сознание, вызывая странное, едва уловимое чувство голода.
Грила улыбнулась, глядя на свои творения.
– Прекрасно, – произнесла она, её голос был тихим, но в нём звучала неподдельная гордость.
Её золотистые глаза вспыхнули в полумраке кухни, отражая свет от пламенных отблесков Танцующего крика. Каждый её взмах ножа был словно мазок на полотне, и картина, которую она творила, была произведением тьмы и магии.
Когда последний пласт мяса был нарезан, Грила остановилась. Она опустила нож, и воздух вокруг неё будто вернулся в норму, хотя запах и звон продолжали наполнять пространство, обволакивая его невидимой пеленой.
Она подняла тончайший пласт мяса пальцами. Свет внутри него всё ещё переливался, но теперь он стал мягче, покорнее. Грила посмотрела на него, её глаза излучали удовлетворение.
– Ты был прекрасным, – прошептала она, будто обращаясь к сущности, из которой было вырезано это мясо.
Она положила пласт на тарелку, выложенную из гладкой, полированной кости, и отошла, чтобы подготовить следующее действие своего ритуала. В кухне, где запахи магии и страха переплетались с ароматами боли и надежды, продолжался её кулинарный процесс – искусство, пропитанное ужасом.
Когда Грила готовила, её фигура будто становилась центром этой кухни, её сердцем и волей. Вокруг неё словно сгущался воздух, вибрируя от силы, которая исходила от каждого её движения. Тени на стенах, отбрасываемые мерцающим светом очага, казались не просто отражением, а неотъемлемой частью её сущности. Каждая деталь кухни – от полок с банками до массивных котлов – смотрелась живой, подчинённой воле своей хозяйки.
Её работа была наполнена напряжением и властью. Каждый ингредиент, который она брала в руки, был больше, чем просто частью блюда – он хранил в себе воспоминания, эмоции и страхи тех, кому принадлежал. Эти воспоминания вибрировали в воздухе, проникая в разум, оставляя на языке ощущение чего-то давно ушедшего, но всё ещё живого.
Перед Грилой бурлил огромный чугунный котёл, его поверхность покрывали затейливые руны, которые вспыхивали и угасали в такт кипению. Внутри него переливалась густая светящаяся субстанция, словно жидкий свет, который не согревал, а отталкивал.
Грила склонилась над котлом, её лицо озарилось мягким золотистым свечением субстанции. Её глаза, яркие и жёлтые, пронизывали эту сущность, словно видя в ней что-то большее, чем просто ингредиент.
– Ты был непослушным, – произнесла она, её голос звучал тихо, но глухо, словно слова рождались из самого нутра её существа.
Её слова, произнесённые в тишине, будто эхом отозвались в недрах котла. Взгляд Грилы, холодный, но острый, как лезвие, не отрывался от субстанции. Внутри неё всё ещё теплился свет, но он был неспокойным, словно пытался вырваться наружу.
Из глубины котла раздался шёпот. Это был слабый голос, дрожащий, как первый снег, падающий на тёплую землю.
– Я не хотел… простите…
Голос ребёнка, который принадлежал сущности в котле, был слабым, как тень воспоминания. Он звучал так, будто слова доносились из далёкого сна, унося с собой последние отголоски жизни.
На мгновение Грила замерла. Её рука, поднятая над котлом, остановилась, будто слова проникли в её сознание, коснувшись того, что она старалась скрыть. Её губы едва заметно дрогнули, но через миг её лицо снова застыло в привычной суровости.
– Поздно, – коротко ответила она, её голос стал твёрдым, как камень.
Она протянула руку к маленькой банке, стоящей на полке. Банка была сделана из чёрного, будто опалённого стекла, её поверхность была матовой, словно она поглощала свет, не отражая ни единого отблеска. Внутри находился чёрный порошок, похожий на сажу, но его природа была куда более зловещей.
Грила сняла крышку, и воздух вокруг сразу наполнился странным запахом: смесью палёной бумаги и чего-то пряного, напомнившего аромат старых, давно забытых книг. Она взяла щепотку порошка, и его частицы тут же начали двигаться, словно в них была заключена жизнь.
Словно совершая ритуал, Грила медленно ссыпала порошок в котёл. Лишь одной щепотки было достаточно, чтобы светящаяся субстанция внутри котла начала меняться. Сначала свет стал тускнеть, затем он начал затухать, словно поглощённый невидимой тьмой.
Из котла вновь донёсся шёпот, но теперь он был искажённым, словно кто-то вытягивал голос ребёнка из глубины и ломал его.
– Пожалуйста… я больше не буду… – прозвучал он, но вскоре растворился, оставив за собой лишь тяжёлую, удушающую тишину.
Субстанция в котле, прежде сияющая, теперь стала густой и тёмной. Её поверхность слегка дрожала, а из неё поднимались редкие, но мощные клубы пара. Этот пар не просто наполнял комнату – он впитывался в стены, в воздух, проникая во всё вокруг.
Аромат, что вырвался из котла, был одновременно притягательным и отталкивающим. В нём смешались сладость карамели, горечь сгоревших трав и что-то металлическое, как свежая кровь. Он заполнил кухню, казалось, даже воздух стал плотнее, насыщеннее, обволакивая всё вокруг.
Грила стояла над котлом, наблюдая, как его содержимое бурлит, но её лицо оставалось неподвижным, словно всё происходящее было для неё лишь частью работы. Она знала, что каждое её действие правильно, и её магия не терпела ошибок.
– Теперь ты станешь чем-то достойным, – прошептала она, наблюдая, как остатки света окончательно угасают, оставляя только густую, непрозрачную тьму.
Грила отошла от котла, но её взгляд всё ещё оставался прикованным к нему. Воздух был густым от магии, наполняющей это место, запахами, которые одновременно притягивали и вызывали желание бежать прочь.
Её работа не просто продолжалась – она становилась искусством, которое могло существовать лишь в Валдморе. В этой кухне, в этом котле, запечатывались воспоминания, эмоции и страхи, превращаясь в блюда, которые никто не осмелился бы повторить.
Приготовление блюда достигло своего апогея. Воздух в кухне стал тяжёлым, насыщенным запахами, от которых кружилась голова. Здесь смешались металлический привкус крови, горьковатый аромат обугленных трав и густая сладость, напоминающая о запретных плодах. Всё это сплеталось в нечто уникальное, что могло существовать только в этом месте, только в этой кухне.
Грила, словно главная жрица своего тёмного алтаря, подошла к огромному чугунному котлу. Его чёрные, покрытые ритуальными рунами стенки блестели от капель магической влаги, словно он сам потел от жара и напряжения. Руны светились слабым синим светом, а их сияние переливалось, как дыхание живого существа.
Её руки, покрытые шрамами и пятнами, привычно и уверенно обхватили крышку котла. С лёгким скрипом она подняла её, словно открывая врата в иной мир. В этот момент в воздухе раздался низкий, вибрирующий звук, будто сама кухня вздохнула, освободившись от напряжения.
Оттуда вырвался пар, густой, плотный, мерцающий всеми оттенками белого, серебряного и золотого. Этот пар не был обычным: он жил. Поднимаясь к потолку, он начал менять свою форму. Сначала это были клубы дыма, танцующие в неравномерных, хаотичных движениях. Но вскоре они начали собираться в фигуры.
Среди них появились призрачные образы, похожие на лица детей. Их черты были узнаваемы, но искажены: глаза, которые казались слишком большими, отражали ужас; рты, искривлённые в нереальных гримасах, то открывались, то застывали в безмолвном крике. Эти образы дрожали, словно не могли удержаться в своей форме, и постепенно исчезали, смешиваясь с воздухом.
Запах, исходящий от пара, был столь же необычным, как и его вид. Это был аромат одновременно сладкий, как карамель, но обжигавший нос резкими металлическими нотками. В нём угадывались отголоски боли, страха и чего-то неуловимо пряного, напоминающего об обугленных лепестках экзотических цветов.
– Идеально, – произнесла Грила, её голос был тихим, но каждое слово, казалось, разнеслось эхом по всей кухне.
Когда пар начал исчезать, в кухне стало темнее, но от этого атмосфера только усилилась. Внезапно из одного из углов появилась тень. Она двигалась мягко, словно её тело состояло из воды или густого дыма. Это было существо без лица, полностью укрытое в клубах тёмного тумана.
Тень двигалась бесшумно, но её присутствие ощущалось даже через воздух. Она источала ледяной холод, который медленно заполнял помещение, смешиваясь с жаром от котлов. Этот контраст создавал ощущение, будто сама кухня вела бесконечную борьбу между пламенем и льдом.
Существо приблизилось к Гриле и, будто признавая её власть, склонилось перед ней. Его длинные, бесформенные руки потянулись вперёд, словно прося чего-то.
Грила посмотрела на тень, её золотистые глаза вспыхнули в полумраке. Она медленно взяла черпак, сделанный из черного металла, покрытого резными узорами, которые, казалось, двигались, пока она держала его в руках. Черпак заскрипел, когда погрузился в котёл, и из глубины поднялась густая, почти вязкая субстанция.
Свет, исходящий от блюда, был странным: он не освещал пространство, а словно впитывался в саму тень, окружавшую существо. Субстанция в черпаке переливалась золотым и серебряным, на её поверхности виднелись крошечные искры, напоминающие звёзды.
– Угощение готово, – сказала Грила, её голос был тихим, но властным, как шёпот, который не смеют ослушаться.
Она протянула черпак к тени, и та потянулась к нему своими длинными руками. Когда субстанция соприкоснулась с её дымным телом, из её глубины раздался низкий, почти стонущий звук, как вздох древнего существа.
В этот момент что-то в кухне изменилось. Воздух стал ещё плотнее, запахи обострились. Теперь в них добавилась едва уловимая сладость меда, который начинал карамелизироваться на открытом огне, но эта сладость была пронизана металлическим ароматом.
Стены, казалось, начали двигаться, будто дышали в такт с магией, заполняющей помещение. Свет от огня на плитах замерцал, становясь то ярче, то темнее, как будто само пламя реагировало на завершение ритуала.
Грила опустила черпак и вытерла руки о свой фартук, испачканный пятнами магии, крови и трав. Её глаза задержались на существе, которое, получив свою часть, начало медленно растворяться, оставляя за собой лёгкий аромат ночной росы, смешанной с пеплом.
Её лицо оставалось бесстрастным, но в уголках губ читалось удовлетворение. Её работа была завершена, но магия, которую она пробудила, продолжала жить, питая этот дом и всю бездну, что тянулась под Валдмором.
Когда гость ушёл, оставив за собой лишь исчезающий шлейф тени и пронзительный запах сырого холода, кухня снова погрузилась в тишину. Но это была не просто тишина – она была плотной, звенящей, словно наполненной ожиданием чего-то неизбежного. Воздух, насыщенный запахами магии и трапезы, становился тягучим, как мёд, оставляя металлический привкус на языке.
Грила, уставшая, но всё ещё величественная в своей угрюмой строгости, медленно подошла к маленькому деревянному столику, стоящему в углу кухни. Этот стол, тёмный и гладкий от веков использования, был её укромным местом, где не царила магия, а оставалась лишь она сама.
Стол окружали высокие полки, заставленные её инструментами и книгами. Их кожаные переплёты, потемневшие от времени, казались живыми, они источали слабый запах старости, смешанный с ароматом трав, которыми их когда-то окуривали, чтобы защитить от порчи. Тонкие руны на их обложках мерцали в отблесках пламени, напоминая о заклинаниях, заключённых внутри.
Грила села, её массивная фигура на мгновение показалась сломленной. Её руки, привыкшие к тяжёлой работе и магическим ритуалам, опустились на стол, их поверхность была иссечена шрамами, словно каждая линия на коже рассказывала историю борьбы и жертв.
Её глаза, яркие, как огонь, всё ещё блестели в танцующем свете очага. Но в их глубине, за этим ярким сиянием, таилась тьма – тьма сомнений, усталости и невыраженной боли. На её лице застыло странное выражение, одновременно суровое и задумчивое. Оно напоминало лицо охотника, который слишком долго преследует добычу и начинает задаваться вопросом: что останется, когда охота закончится?
– Сколько ещё? – прошептала она себе под нос, её голос прозвучал едва слышно, как слабый шёпот ветра, теряющегося в пустоте.
Она знала ответ на свой вопрос, но всё равно спрашивала. Каждый раз, когда она готовила, творила магию, создавала эти жуткие пиршества, она чувствовала, как часть её сущности покидает её. Это был невидимый процесс, но она знала: её душа становилась слабее, а связующее её с этим миром становилось всё тоньше, как старый шёлковый шнур, который вот-вот оборвётся.
Она провела рукой по столу, её пальцы скользнули по старым вмятинам и шрамам, оставленным ножами и горячими котлами. Эти следы были, как и она сама, знаком её работы – работы, которая питала Валдмор и его ненасытного хозяина, Суртандуса.
Но ради чего? Суртандус всегда хотел большего. Его требования становились всё жестче, его ожидания – всё выше. Валдмор, этот адский город, становился более жадным, более ненасытным, требуя от неё большего, чем она могла отдать.
Её глаза опустились на нож, лежавший перед ней. Это был её Танцующий крик, её верный спутник. Его багровые отблески вспыхивали, отражая свет от очага.
На мгновение Грила замерла. Она смотрела на нож, и её мысли, как тени, начали формироваться в нечто ясное и твёрдое.
– Если он думает, что я всего лишь инструмент, он ошибается, – произнесла она, её голос стал твёрдым, как острый край лезвия.
Она поднялась, её движение было медленным, но наполненным силой. Её фигура снова обрела привычную властность, и в её осанке читалась новая решимость.
Она взяла нож и убрала его в кожаные ножны, висевшие у неё на боку. Этот жест был почти ритуальным, как будто она готовилась не просто к следующему блюду, а к чему-то гораздо большему.
Её взгляд окинул кухню – это место, которое было её храмом и одновременно её тюрьмой. Очаги продолжали гореть, стены дышали магией, воздух был пропитан силой, которая подчинялась только её воле. Но всё это, несмотря на свою величественность, казалось ей клеткой.
И всё же в глубине её сердца зародилась мысль, крошечная, как первая искра перед пожаром, но удивительно ясная. Она знала, что, если она хочет разорвать эту цепь, ей придётся найти выход – выход из Валдмора, из власти Суртандуса, из магии, которая связывала её руки.
Грила медленно вышла из своего угла, её шаги были гулкими, но уверенными. В воздухе ещё витали остатки запахов её приготовления, но теперь они казались слабее, не такими яркими. В этой кухне, наполненной магией, в её сердце поселилась новая сила – сила, которая обещала перемены.
Её путь, который она так долго считала предопределённым, теперь казался лишь началом чего-то большего.

ГЛАВА 4: ПОИСКИ НОВЫХ ЖЕРТВ

Ночь в Валдморе дышала тьмой, густой и вязкой, словно чернила, растёкшиеся по древнему, покрытому трещинами пергаменту мира. Эта тьма была живая, она не просто заполняла пространство, но обволакивала каждый угол, каждую трещину, каждую мысль, заставляя их замирать в её удушающем объятии. Воздух был холодным, пронизывающим, как остриё клинка, но этот холод не только обжигал кожу, он проникал глубже, оседая в костях, оставляя за собой тяжёлое чувство пустоты.
На краю ледяного обрыва, уходящего вниз в бесконечную пропасть, стояла Грила. Её силуэт вырисовывался на фоне багрового неба, которое светилось, словно обожжённая плоть. Небо Валдмора не отражало звёзд, лишь безмолвные всполохи алого и золотого света, что извивались вдалеке, напоминая кровавые реки, текущие по горизонту.
Грила, с её массивной, но грациозной фигурой, казалась воплощением силы. Она стояла неподвижно, её лицо, изрезанное морщинами, было словно высечено из камня. Глаза, светящиеся ярким жёлтым светом, вглядывались в пелену снега и ветра, которые клубились внизу обрыва, словно живое существо. Эти вихри напоминали змей, извивающихся в бесконечном танце, их холодное дыхание поднималось вверх, обдавая лицо Грилы мелкими ледяными иглами.
В её руке был крепко сжат посох – длинный, из тёмного металла, венчавшийся острым металлическим крюком. Этот крюк блестел в свете багрового неба, его поверхность покрывали маленькие насечки, словно символы древнего языка, забытого в мире смертных. Каждый его зубец был острым, и казалось, что он способен разорвать не только плоть, но и саму ткань реальности.
Её одежда, тёмный шерстяной плащ с обшивкой из грубого серого меха, развевалась на ледяном ветру, будто сама тьма пыталась сорвать его с её плеч. Этот плащ был не просто защитой от холода, он хранил следы её пути: потёртые края, пятна высохшей крови и следы пепла, словно он пережил больше сражений, чем любой смертный.
Под плащом скрывались кожаные перчатки, покрытые глубокими трещинами и потёртостями от веков использования. Эти перчатки были её спутниками в работе, испачканные воспоминаниями тех, чьи жизни прерывались под её рукой. Они источали слабый запах железа и соли, словно сами стали частью тех жертв, с которыми соприкасались.
Её тяжёлые сапоги с металлическими пластинами уверенно стояли на краю обрыва. Эти сапоги, покрытые инеем и шрамами от бесчисленных путей, были изготовлены так, чтобы выдерживать мороз, царящий как в Валдморе, так и в мире смертных. Каждый их шаг оставлял следы, которые будто вгрызались в лёд, превращая его в пыль.
Грила подняла голову, её взгляд на мгновение задержался на багровом небе. Она чувствовала, как холод пробирается сквозь одежду, проникая в сердце, но этот холод был её союзником. Он будил её силы, он напоминал, что путь, который она выбрала, – единственно возможный.
– Сколько миров мне ещё предстоит пройти? – тихо прошептала она, её голос слился с шёпотом ветра, теряясь в пустоте.
Она знала, что её путь не завершится, пока Валдмор остаётся голодным. Голод этого места был безграничным, как и воля Суртандуса, чей голос ещё звучал эхом в её мыслях, требуя новых жертв.
Её взгляд вновь обратился вниз, в бесконечную пучину, скрытую под клубами снега и ветра. Она знала, что за этим обрывом простирается граница между мирами. Лёд и тьма Валдмора смешивались там с зыбкой реальностью смертных, открывая проходы, которые могли пересекать лишь такие, как она.
Её рука крепче сжала посох, и она сделала шаг вперёд, ближе к краю. Ветер ударил в лицо с новой силой, его холодный запах пропитался солью, льдом и тонкими нотками ржавчины, будто он сам не раз касался крови.
В сердце Грилы не было страха, лишь холодная решимость. Она знала, что её следующая охота начнётся именно там, за пределами Валдмора, в мире смертных, где её ждали новые жертвы.
– Они не знают, что приближается, – прошептала она, её губы дрогнули в слабой, мрачной усмешке.
Она сделала ещё один шаг, её сапог издал хрустящий звук, когда лёд под ним дал мелкую трещину. Но этот звук не остановил её. Грила собралась в путь, её силуэт на фоне багрового неба казался воплощением самой тьмы.
Её посох, зажатый в руке, отразил последний луч света умирающего дня, прежде чем она исчезла в вихрях снега, направляясь к своей новой цели.
На самом краю обрыва, где ледяной ветер становился особенно острым, словно невидимый клинок, высился древний портал. Это сооружение, скрытое во мраке Валдмора, казалось созданным не руками смертных, а самой тьмой. Его изогнутые каменные арки уходили вверх, будто пытаясь разорвать багровое небо. Поверхность камней была покрыта инеем, но даже этот ледяной покров не скрывал изломанные формы, которые его окружали.
Эти статуи, расположенные по кругу, изображали детей. Каждый из них был застывшим воплощением ужаса: истощённые тела, покрытые морщинами и рубцами, казались настолько хрупкими, что казалось, одно прикосновение ветра могло разбить их на куски. Их лица, искривлённые в гримасах страха, были направлены к центру портала, словно даже в камне они продолжали молить о спасении, которое так и не пришло.
Глаза этих каменных фигур, тёмные и пустые, отражали мольбу, застывшую навеки. Сквозь иней, покрывающий их тела, пробивались тонкие прожилки чёрной магии, будто тени, впитавшиеся в их камень. От статуй исходил слабый, горький аромат – смесь замёрзшей земли, пыли и железа. Этот запах был столь тонким, что его можно было уловить только тогда, когда ледяной ветер на миг стихал, оставляя после себя звенящую тишину.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71511793?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.