Главная страница | Эротические романы | Э с п р е с с о, л ю б о в ь и л о б с т е р ы

Э с п р е с с о, л ю б о в ь и л о б с т е р ы
Базиль Паевский
Для всех. Кто любит и любим. Кто не знает, что такое любовь. Кто верит в любовь и кто не верит. А любовь есть! Все могут испытать эту гамму чувств, кроме нарциссов! Что делать не знают, путают любовь и похоть.
Главный герой неожиданно узнает, что его давняя любимая нашла другого, но хочет встретиться. Соскучилась! Встреча и дальнейшие события переворачивает его жизнь.
Как это случилось? Вспоминает отношения с другими женщинами, женой. Ищет опоры в мире иллюзий. Встречается с людьми, у каждого своя история любви и свой взгляд.
Любовь не терпит предательства. Человек из бездны счастья внезапно выброшен из Вселенной любви в бренный мир в отчаяние и горе.
Эспрессо, лобстеры и любовь?
Любовь это взаимная радость и счастье.
Все что дает боль, разочарование, страдания – не любовь, это "лобстеры". "Лобстеры" символ несчастья. Вселенная любви – наши представления о счастье.
Эспрессо как концентрация любви, счастья любить, переживаний, и горя. Чашку придется допить до дна. Это и есть жизнь.

Базиль Паевский
Э с п р е с с о, л ю б о в ь и л о б с т е р ы
Листья с дерева падают к корню…
Любовь – ключ к счастью, только суют его чаще всего … не туда!


1. Сдохни…
В очередном рейсе что-то пошло не так. Люсьен видел всё это как бы со стороны. Утром он вел машину в сторону Мегаполиса. Осталось проехать километров двести. Солнце было уже довольно высоко и светило слегка сбоку сзади. На обочине двое в форме сотрудников ДПС. Один из них взмахнул, как волшебной палочкой, полосатым жезлом, показывая на обочину. Люсьену показалось странным, что рядом нет полицейской машины, он стал прижиматься к обочине. Ничего предосудительного в авто не было, сумку с деньгами он доставил. В его присутствии клиент позвонил работодателю Люсьена и сказал: «Всё в порядке». У Люсьена тоже было всё в порядке: права, документы на машину. «Глок в бардачке – Люсьен вдруг вспомнил, что на всякий случай взял. «К этой пушке никаких документов. Это изъятие, штраф и мозг вынесут. Вот зачем взял? Если что случится, не успеешь и достать». Люсьен видел в зеркало авто, что идет коротконогий инспектор с колючим взглядом. Брюки ему были явно длинноваты и морщинились. Люсьену это показалось подозрительным. Второй полицейский стоял метрах в десяти и не двигался.
Люсьен открыл стекло и дождался инспектора, сделал лицо беззаботным, глядя перед собой.
Подошел инспектор:
– Инспектор ДПС Иванов, прошу предъявить права и документы на автомобиль.
– Доброе утро, инспектор. Что я успел натворить? Проблема? Я слишком быстро еду или медленно? – Люсьен приветливо улыбался, демонстрируя полную солидарность со стражами порядка.
– Доброе, – буркнул Иванов. – Проверка документов. Куда направляетесь?
– В Мегаполис.
– Цель визита?
– Я там живу, не поверите, – сказал Люсьен, недовольный любопытством инспектора, и хотел добавить: «В столице нашей Родины, а не в вашем Мухосранске», но не стал обострять и мирно добавил: «Ездил к родственникам, мы же все по сути своей сельские люди».
– Сколько вас?
– Разве не видно? Я один…
Инспектор выхватил пистолет:
– Руки на руль, чтобы я видел!
«ТТ, Тульский Токарева, магазин 8 патронов, 500 джоулей мощность, каску пробивает», – оценил черный пистолет Люсьен.
– Спокойно, командир. Вот мои руки на руле. Что случилось?
– Заткнись! Где деньги?
– Бумажник в кармане, забирай, только палить не нужно. Дырку не запломбируешь.
– Деньги, сумка где? В багажнике?
Люсьен понял, что утечка информации произошла и это никакие не менты, это грабители. «Эти свидетеля не оставят», – подумал Люсьен:
– Спокойно. Я сейчас открою багажник, смотри, но это, начальник, ошибка. Нет никаких денег.
Люсьен потянулся к рычажку под сидением, открывающему багажник, а вторую руку держал на руле.
– Руки! – крикнул грабитель.
Люсьен изо всех сил толкнул дверь и ударил фальшивого мусора, тот отшатнулся и стал стрелять. Каждый выстрел сопровождая криком:
– Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни… Сдохни.
Наступила гробовая тишина, грабитель удивленно еще несколько раз нажал на курок и сказал в девятый раз «Сдохни» уже без энтузиазма, ТТ молчал.
Пули разбили вдребезги стекло дверей за спиной Люсьена, четыре пули попали в двери на вылет и Люсьена каким-то чудом не задели, одна впилась в радиоприемник.
– Упс.– Сказал Люсьен. – Патроны кончились, их там восемь было.
Он достал из бардачка свой Глок и без предисловий выстрелил удивленному донельзя грабителю в голову. Голова раскололась и оказалась совершенно пустой. Ни мозгов, ни крови.
– Ты еще и безмозглый дебил, – констатировал Люсьен, глядя на грабителя без головы, который все еще нажимал на курок ТТ.
Люсьен не услышал звук выстрелов, а почувствовал, что ему прострелили голову в двух местах: над ухом и в затылке. Люсьен хотел проверить эти две аккуратные, лишние дырки в черепе, но во сне не мог пошевелить и пальцем. Он совершенно невероятным усилием заставил себя проснуться.
Темно. «Я умер?!» – Люсьен сел на кровати. Осмотрелся. Глаза быстро привыкли к кажущейся темноте. Полумрак отступал, и он рассмотрел белую тумбочку рядом с кроватью, на которой сидел. Серые стены, на полу линолеум неопределенного цвета. «Это больница? А стены белые, в сумерках серыми кажутся. Как я сюда попал? Меня же подстрелили!»
Люсьен тщательно ощупал затылок. Никаких лишних дырок в голове он не обнаружил и успокоился. Стал вспоминать, что же случилось…

2. «Аrrow» любви
Дождь настойчиво стучал по крыше. Примерно через десять минут шум внезапно стих, как будто кто-то выключил его. В тот же миг выглянуло солнце, игра света и тени наполнила комнату. Стало тепло и немного душно. Наступила тишина.
Стрела с глухим звуком вонзилась в дерево и несколько секунд вибрировала, издавая характерный деревянный звук. Люсьен, взяв в руки телефон, подумал: «Откуда мне знать, как вонзаются стрелы в деревянный щит? Видимо, мои предки были крестоносцами».
Аrrow – звук, похожий на звук вонзившейся стрелы, – был сигналом о новом сообщении в мессенджере. На этот раз «стрела» попала точно в цель, угодила прямо в сердце.
Нао написала:
– Привет!
Люсьен удивился, Нао в последний год лишь несколько раз напоминала о себе, и это было так больше для поддержания связи. Жива, работаю как пчела, и ты жив и, слава богу. Поздравления с праздниками и днем рождения. И все. Ничего такого, что можно охарактеризовать «про любовь». Однако, Люсьен, явно почувствовал, что вот все это, так или иначе, про нее – про любовь.
Люсьен написал, то, что обычно писала ему Нао:
– Привет! Как дела?
– Все норм. Не будешь ли ты случайно, послезавтра проезжать мимо аэропорта в 14. 30?
– Да, ладно! Неужели решила посетить Мегаполис! – У Люсьена радостно забилось сердце, чего он и не ожидал. «Нао! Она приезжает!».
В ответ почти мгновенно прилетела стрела:
– Я соскучилась. Очень. – И смайлик сердечко.
"Я соскучилась". В переводе с женского это может означать: я тебя хочу, мне одиноко, нужно встретиться, и еще много чего или вообще ничего не значить!
– Хорошо. Послезавтра как раз в 14: 30 я, конечно, буду проезжать мимо аэропорта. – Люсьен поставил улыбающийся смайлик в конце. Он почувствовал такую сладкую теплоту от этого сообщения «Я соскучилась. Очень», словно не было перерыва в отношениях с Нао длиною в бесконечный год. Мессенджер принес еще одну стрелу – деревянный звук фырррр.
– Я приеду с партнером.
И следом добивающая стрела.
– Если ты не приедешь встречать, я пойму.
Тут Люсьен задумался нешуточно, а тепло в душе превратилось в укол в сердце, стрела попала. «С партнером, это как? С партнером по бизнесу, но вот это «я пойму» сомнений не оставляет, это не бизнес, или точнее бизнес переросший в интимные отношения».
– Если что я могу заплатить, – зачем-то послала следующую стрелу Нао, может что бы уже никаких сомнений про партнера не было.
«Это уже совсем лишнее. Партнер точно не по бизнесу, а по… каким вопросам?», – он не хотел про это даже думать, хотя и сомнений не осталось. «Что за дурацкий вопрос? По каким же еще? По вопросам секса, естественно, вкусного и здорового. Такого, как она любит. Это совершенно понятно. Даже такому идиоту, как я». Люсьену вдруг стало так плохо, что он удивился, почему. У него было такое чувство, что потолок упал ему на голову. И главное, он не мог понять, почему ему вдруг так муторно на душе. Нао, она чудесная, но она так далеко и так давно, что это просто стало для Люсьена почти сном, и тут вдруг волшебный сон, согревавший душу слабеющим с каждым днем теплом, превращается в жуткий и очень сильный кошмар наяву.
«Надо же! У Нао появились лишние деньги. Замечательно. Она готова заплатить за трансфер. За кого она меня принимает? За бомжа какого-то или за мелкое меркантильное существо, которое готово мечту за три копейки продать?» Люсьена стало слегка колотить, и он написал:
– Деньги – это лишнее. Я любовью не торгую. Приеду в 14:30 послезавтра.
– Ок. Спасибо.
Люсьен смотрел в телефон, перечитывал переписку, и ему становилось всё хуже от мысли, что Нао потеряна и уже навсегда. Мысль «потеряна» и «навсегда» уже давным-давно приходила ему в голову, когда Люсьен думал об отношениях с Нао. Однако теперь эти слова, увязанные с понятием «партнер Нао», били в самое сердце и уже не являлись предположением или догадкой, это был факт. Неопровержимый и мучительный. Это обстоятельство взволновало Люсьена, но он не мог понять почему?
Переписка в мессенджерах хороша, если там в конце написать, что тогда-то мы встретимся там-то, а если годами переписываться, хоть о чём, о литературе, кино, восхитительных чувствах или проще о сисечках-писечках, от этого только нарастает мрачное ощущение полного одиночества. Тут как раз исключение из правила догнало Люсьена, но это лишь подтвердило, что правило рабочее. На Люсьена стало накатывать чувство одиночества на маленьком плотике в мировом океане перед лицом жуткого, сметающего всё на своём пути урагана.
***
Современные коммуникации и, в частности, мессенджеры – это величайший технологический прорыв человечества? Они быстро, в одно мгновение, доносят информацию на другой край света. А в чём неразрешимая проблема прорыва?
Они не могут передать блеск любимых глаз, прерывистое дыхание, мелкую дрожь от волнения в руках, пересохшее от переполняющих пишущего человека чувств горло, живую улыбку не заменит смайлик, как живая женщина побеждает самую соблазнительную картинку в порножурнале. Не передаёт мессенджер интонации текста, его драматический смысл, слова остаются пустыми. Сообщение в мессенджере – это и не старое доброе бумажное письмо о любви на трёх страницах мелкого почерка. Оно тёплое, к этой бумаге прикасались любимые пальцы. И уж конечно никакое другое общение не заменит тет-а-тет, когда глаза в глаза, когда соврать почти невозможно, когда слова могут превращаться в удар молота или в бодрящий утренний ветерок, или окрыляющие человека эпитеты, мало что значащие в смске и такие тёплые, когда сказаны любимыми губами с блеснувшей в глазах слезинкой. Чувства не передают даже самые продвинутые технологии. Всю неповторимость любви, её оттенки, её страсть и нежность, тепло, желание и прощение, симпатию к любимому человеку и счастье любить и быть любимым невозможно переслать на e-mail.
Мессенджеры и смайлики не передадут всю гамму возникающих чувств от прикосновения любящих друг к другу. Взгляд в глаза любимого, когда любимая видит свое отражение и нежность в его глазах, этого ничем не заменить. Так же как и отражение ненавидящих, лживых, лукавых глаз. Молниеносная связь, величайшее технологическое чудо цивилизации, сыграло в этой истории любви вредную, драматическую роль.
***
– Да что же, черт возьми, случилось! – сказал Люсьен громко. – А то я не знал, что всё уже давно закончилось, почему же так больно! Мы зависим от тех, кого приручили?
«У меня случился внезапный когнитивный диссонанс», – подумал Люсьен, и ему стало смешно, хотя в душе он был готов заплакать. Но ведь мальчики не плачут, а взрослые мужчины и тем более, это он знал совершенно точно. Откуда? Воспитание мужской половины человечества всецело находится в руках женщин, вот они и воспитывают мужчину как функцию с ущербной психикой, запихивая внутрь его эмоции и запрещая их показывать, мол, слабость. От этого, в том числе, мужчины и живут меньше. Переживают внутри себя, а они, как ни странно, куда как более эмоциональны, чем женщины.
Люсьен испытывал, если по-научному, психический дискомфорт индивида, вызванный столкновением в его сознании конфликтующих эмоциональных реакций. А если простым языком, то, как он сам сформулировал: «Это пипец какой-то! Ложь, ужас и кошмар, как будто материнская плата в мозгу дымит. Осталось стать на дороге, как у Гоголя описано, раскинуть руки и остолбенеть к едрене фене. Я… Я… Похож на эту собачку, которая ждала хозяина, долго и безнадежно. Как же звали-то этого верного пса? Хатико! С той разницей, он не знал, что хозяин умер, а я знаю, что обожаемая хозяйка жива и еще завела себе другого верного пса. Два пса на одной псарне». От мысли про псарню Люсьен хохотнул так, что это было больше похоже на приступ рыданий. Он сдержал готовые пролиться слезы.
Люсьен метался по комнате, как волк в клетке зоопарка. Как-то он наблюдал такую картину вживую. Запертый в неволе хищник метался, выписывая одинаковые круги в безнадежных поисках выхода. Боль и тоска не отпускали. «Да что со мной!» – эта мысль, как заноза, засела в его голове и не уходила. Он зачем-то нашел в YouTube, современные телефоны много чего позволяют сделать, не особенно утруждаясь, песни о любви.
YouTube выдал песню:
«Всё напоминает о тебе, а ты нигде.
Остался мир, который вместе видел нас
В последний раз…».
«Именно в последний, когда это было? Год примерно назад. Нет, это завтра будет в 14:30 в международном аэропорту Мегаполиса». – подумал Люсьен, продолжая слушать.
«…ты быть сможешь
счастлива с другим.
А может, нет».
Тут Люсьен начал понимать, что нельзя ему слушать такое, было уже поздно. Сердце его сжалось, а к горлу подкатил комок.
«Пусть ничто не вечно под луной.
Но ни на час
Я не забуду дня, когда я был с тобой.
В последний раз».
Люсьен понял, что погиб, но остановить это истязания уже не мог, слезы покатились из его глаз неудержимым потоком. А умный и бессердечный YouTube не унимался:
«Напрасные слова – виньетки ложной сути.
Напрасные слова не трудно говорю.
Напрасные слова, уж вы не обессудьте.
Напрасные слова, я скоро догорю…».
После этой песни Люсьен хотел отключить YouTube. «Что же я такой слюнтяй поросячий», – Люсьену пришло в голову это «поросячий слюнтяй» из Джека Лондона, прочитанного в детстве, он даже криво улыбнулся, продолжая чувствовать слезы, катившиеся из глаз: «Как маленький, черт возьми! Нужно взять себя в руки. А вдруг придет Мими, а я тут зареванный сижу». Мими была женой Люсьена и, по обыкновению, где-то задерживалась на работе или после работы с подругами или не с подругами. Их отношения были увядающими, как осенние цветы, и Люсьену очень не хотелось во всем этом копаться. Найти в себе силы отключить YouTube Люсьен не смог, только подумал: «Когда ж его заблокируют, наконец!». И его накрыло песней Confessa:
«Над планетою птицей белой,
Наполняя весь мир сиянием,
Улыбаясь, Любовь летела…
Пропали песни, слова и Вера.
И одно лишь звучит надрывно
Слово «Почему»?..
Почему ты другою стала?
Кто не любит, не будет и любим».
Люсьен сидел, упирая локти в стол, беспомощно схватившись за голову, заливаясь слезами, и слушал, уже не пытаясь сопротивляться. А потом YouTube добил Люсьена, видимо, уже из жалости, пронзительной, как стрела, песней в женском исполнении со слезинкой в дрожащем голосе исполнительницы, просто убийство для любого человека, переживающего смерть любви.
«По снегу, летящему с неба,
Глубокому белому снегу,
В котором лежит моя грусть,
К тебе, задыхаясь от бега,
На горе своё тороплюсь.
Под утро земля засыпает
И снегом себя засыпает,
Чтоб стало кому-то тепло.
Лишь я, от тоски убегая,
Молю, чтоб меня занесло…».
Песни «Любовь – волшебная страна» на свое счастье Люсьен уже не слышал. Он испытывал такую боль, горе, тоску и ужас, что его разум из соображений безопасности практически отключился. Возможно, ангел-хранитель вмешался и спас своего отчаявшегося подопечного. Люсьен на диване свернулся в калачик, как младенец в утробе матери, и провалился в сон.
«Любовь – обманная страна, обманная страна,
И каждый житель в ней – обманщик…
Неверная страна – Любовь,
Там каждый человек – предатель…».
Песня «Забыть нельзя, вернуться невозможно», помимо горя, не содержит прямых или косвенных советов по выходу из ситуации. Поскольку выхода нет, остается суицид. Люсьену только этого еще не хватало, и, к своему счастью, он уже спал.
«Звезда любви сгорает надо мной,
Звезда любви над грешной суетой,
Когда забыть нельзя, вернуться невозможно!
Ты мне скажи единственное слово:
Меня спаси, люби, надейся, верь
И приезжай, хотя бы ненадолго,
Своим ключом открой входную дверь».
Человечеством создано столько жутких песен про горе любви, что они и убить могут при случае.

3. Две чашки
Люсьен достал из кармана ключ, сунул в замочную скважину и повернул два раза, но дверь открылась сама. Люсьен вошёл в пустую прихожую, оклеенную обоями цвета кофе с молоком. Направо кухня, прямо зал, а налево спальня-детская, левее дверей кухни дверь в спальню родителей. Это была квартира его родителей. Зашел в свою спальню, детскую комнату, как ее называли. Тут было все как много лет назад: книжные полки, его стол, лампа с зеленым абажуром, мама подарила. Кровать, заправленная на скорую руку. Шкаф с антресолями, набитый разной детской одеждой.
Люсьен услышал, что на кухне кто-то открыл духовку. С характерным щелчком и легким скрежетом пружины.
– Мама! – Громко сказал Люсьен в сторону кухни. – «Кто же еще будет открывать духовку?». Донесся приятный запах печеных пирожков с вишней. «Да, мама». – Люсьену стало спокойно на душе. Он обожал эти вкусные пирожки. Так как мама, никто их не мог приготовить. Люсьен хотел пойти на кухню и сделал два шага к открытой двери детской комнаты.
Вошла очень красивая женщина в персиковом шелковом платье с рюшами. Она даже не вошла, а так, словно бы появилась в проеме дверей.
– Мама?! – Люсьен быстро пошел к ней.
– Люсьен, сынок, – мама обняла его за плечи. Голова Люсьена сама собой уткнулась маме в плечо. Она погладила его волосы.
– Мама.
– Да, сынок?
– Мама, что мне делать? – спросил Люсьен мысленно.
Мама обняла Люсьена за виски, он чувствовал тепло ее ладоней, ему были так приятны эти прикосновения. Она посмотрела ему в глаза. Мама очень молодо выглядела, очень красивая женщина лет тридцати с отлично уложенными русыми волосами, голубыми глазами, наполненными любовью к нему. Мама ласково улыбалась и молчала.
– Мама, у меня чашка разбилась. – Тихо сказал Люсьен.
– Разбитую чашку не склеишь. – Ответила мама, она улыбнулась, поправила волосы на лбу у Люсьена. Погладила по щеке. Люсьену стало очень хорошо и спокойно на душе.
Какой ты у меня красивый. Мальчик мой. У тебя две чашки, одну ты ждёшь, а из другой не пьёшь. Тебе нужно выбрать. Вторая чашка упадёт, и она уцелеет. Ты сможешь её поднять. Всё в твоих руках, Люсьен. Тебе решать, поднять или нет. Тебе идти нужно вперёд, только вперёд. Не оборачиваться и не смотреть назад. Там ничего нет. Там пусто.
Люсьен хотел спросить про вторую чашку: «Кто эта вторая чашка, Мими или Нао?». Он не успел. Мама словно вспомнила что-то важное и вышла из детской комнаты.
«Почему детская как новая? Там давно нет никакой детской комнаты», – подумал Люсьен. Он посмотрел вокруг себя, да, он был в своей детской комнате в квартире родителей, где вырос. И ковёр с медвежатами в лесу так же висел на стене над его кроватью. Это его не удивило. До него донёсся негромкий хлопок входной двери. Люсьен хотел ещё раз посмотреть на маму и ещё поговорить. Вышел в прихожую, никого. Наткнулся на свой велосипед. Поднял и поставил на место у стены. Обычно велосипед хранили на балконе. Только иногда он оказывался в прихожей, когда Люсьен выходил на нём кататься. «Потом на место поставлю». Он заглянул на кухню, на всякий случай. Там тоже никого не было. В зале и спальне родителей тоже никого.
Люсьен вышел в подъезд. Мамы не было. Прислушался. Лифт не работал, и Люсьен быстро по бесконечным лестницам, площадкам стал спускаться вниз. Спускался очень долго, как никогда долго, если считать, что квартира была на третьем этаже. Он шёл быстро, перешагивая по две-три ступеньки, спешил, хотел догнать маму, и ему показалось, что он даже заметил мелькнувшее внизу между перил и лестниц нежно-персиковое платье. Он почти бежал, прыгал сразу через пять ступенек. И никак не мог добежать. Последняя площадка и дверь на улицу. Люсьен выбежал во двор. Никого. То есть вообще никого, ни одного человека не видно, только на детской площадке качели с пустым детским сидением, поскрипывая, раскачивались вперед, назад, медленно и лениво крутилась карусель, но и на ней не было видно играющих детей.
Качели в движении вверх и вниз, вверх и в обратном направлении вниз. Люсьен смотрел на эту детскую качельку как завороженный. Вверх, к невидимой границе, точке остановки движения, и без остановки вниз. «Как мои эмоции, пик и спад. Заканчивать с этими качелями нужно», – Люсьен подошёл к качелям, но почему-то не стал их останавливать, посмотрел на их движение, как на пламя костра ночью. Ему потребовалось усилие, чтобы пойти дальше.
Люсьен крепко закрыл глаза и даже потер их. Открыл. Ничего не изменилось вокруг. Многоквартирный дом, двор, детская площадка, зеленая трава на газоне и нет ни одной живой души.
«Я как будто один в целом мире», – подумал Люсьен.

4. Арест
«Пальмы и песок, нет, такая желтовато-красная земля, как в Египте». Он видел и понимал, что это не Мегаполис и не Египет. Но это его не смутило. Люсьен как-то был в Египте, хотел посмотреть на величие пирамид. Посмотрел и никакого величия не увидел. Развалины великой древней цивилизации словно напоминали, что в мире всё проходит. Он искал взглядом маму и не видел ее. Люсьен бросился вперёд, рассчитывая посмотреть за углом дома. Но и там маму не было видно. Как не было и домов, они словно растворились в воздухе незнакомого места. Мостовая из серого булыжника, кривая тесная улица шла вдоль древних домов, беспорядочно теснивших друг друга. Люсьен шёл быстро, не обращая внимания на попадавшихся по дороге людей в странной для 21 века одежде.
Явно богатые женщины в длинных и очень широких белых, пурпурных, голубых или узорчатых разноцветных с множеством складок одеждах, подвязанных кушаками с цветными пряжками, спокойно шествовали сквозь толпы простого народа. Верхние шерстяные накидки с голубыми, синими или черными полосами явно выделялись среди прохожих в простых сандалиях с деревянной подошвой. Это было слышно по деревянному шуму мостовой. В толпе прохожих господствовали недлинные халаты до колен черного, коричневого или бурого цвета.
Люсьен понимал, что это древняя одежда, и знал, как называются все эти халлуки, талиты, кетонеты-хитоны, и даже понимал доносившиеся обрывки фраз из толпы прохожих, сквозь которую пробирался. Язык был арамейским. Люсьен понимал этот язык, но не придал этому странному обстоятельству никакого значения.
Город, по которому он шел, как-то очень внезапно закончился вместе с каменной мостовой, и Люсьен вошел в местность, заполненную зеленью. Вокруг него были оливковые деревья, заслонявшие горизонт. Молодые деревья с пепельно-серой корой и старые – с темной, шершавой корой, местами узловатые невысокие стволы напоминали толстенные морские канаты. Мелкие листья олив, удлиненные, серебристо-серые снизу, контрастировали с темной зеленью верха. «Инь-Янь», – рассматривая листья, решил Люсьен.
Люсьен не заметил, как стемнело, и не мог понять, куда идти. Наткнулся на старую корзину, оставленную сборщиками плодов, споткнувшись, едва удержался на ногах. Люсьен попытался определить, куда идти, и посмотрел на небо. Необыкновенно черное с синевой, очень низкое небо было увешано яркими, мерцающими во тьме звездами, странного вида луна, как направленные вверх рога буйвола, блистала серебром. Над горизонтом мерцали четыре ярких звезды Южного креста. Люсьен читал где-то, что Южный крест был еще виден в Иерусалиме во времена распятия Иисуса.
Люсьен услышал донесшийся издалека неясный шум голосов и решил двинуться навстречу. Вскоре он встретил целую толпу вооруженных мечами воинов, явно римских, и сопровождавших их разношерстную толпу в хитонах с кольями, факелами и фонарями. По каким-то причинам эти люди вели себя шумно, словно искали в темноте что-то или кого-то. Шумели так, словно надеялись, что те, кого они ищут, успеют ускользнуть под покровом ночи. Люсьена они не видели, хотя и прошли мимо него, окружая в какой-то момент со всех сторон. Увлекаемый любопытством и желанием найти выход из этого оливкового леса, Люсьен пошел за толпой.
Человек в белой одежде стоял на поляне, окруженной оливами. Толпа приблизилась к нему, скрываясь за деревьями, и притихла. В колеблющемся предательском свете факелов от толпы отделился один, без оружия, подошел к человеку в белом и сказал:
– Радуйся! Учитель! – И поцеловал его в щеку.
– Друг, для чего ты пришел? Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого?
«Иуда!» – повторил про себя Люсьен и запомнил лицо этого человека, названного Иудой.
Толпа вооруженных людей несмело приблизилась к человеку в белом.
– Кого ищете? – спросил человек в белых одеждах.
– Иисуса Назорея. – последовал ответ кого-то из воинов.
– Это я.
Услышав ответ, толпа отступила, и все воины, служители упали на землю перед человеком в белых одеждах. Люсьен, которого никто не видел, остался стоять, завороженно наблюдая то, о чем он не однажды читал.
– Я сказал вам, что это Я. – Настаивал человек в белом. Люсьен даже не удивился, понимая, что этот человек – Иисус Христос, и все это действие происходило больше чем две тысячи лет назад. Как сюда попал он сам, Люсьену в голову не приходило, вышел прогуляться в Мегаполисе и оказался в другом времени за несколько тысяч километров от дома.
Толпа, все еще опасаясь, надвинулась на Иисуса. Ближе всех оказался один из них, полуголый, в набедренной повязке. В это время Люсьен услыхал негромкий вопрос:
– Господи! Не ударить ли нам мечом?
Вслед за этим сверкнул меч, и приблизившийся упал на землю с отрубленным ухом.
– Все, взявшие меч, мечом погибнут. – Сказал Иисус, тут же поднял отрубленное ухо и одним движением руки вернул его на место, то есть человеку, только что истекавшему кровью, Иисус приставил ухо, и оно приросло! Справившись с лечением пострадавшего, Иисус спокойно сказал человеку, уже спрятавшему окровавленный меч в складках одежды:
– Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? Как же сбудутся Писания, что так должно быть?
Вслед за этим Иисус был арестован, и его довольно осторожно повели через оливковый сад. Еще бы не осторожничать, все только что видели, как он совершил чудо, приставил на место отрубленное ухо. Толпа ушла в темноту, а Люсьен остался стоять на месте, не в силах пошевелиться. Была теплая ночь.

5. Боль
Утром, очень рано, он проснулся разбитым. Едва открыв глаза, Люсьен подумал: «Вот за что она меня так… жестко опустила ниже плинтуса?». Он вспоминал всё, что было между ними помимо любви. Люсьен вспомнил минимум три случая, когда совершенно бескорыстно помог Нао решить судьбоносные проблемы, за которые приличный человек будет благодарен по гроб жизни. «Но я же не ждал благодарности и тем более любви, любят-то не за что-то, а неизвестно почему. Я сам решал помочь и помогал. Нао меня не просила. Может, в паре случаев и просила? Как-то же я узнавал, что ей помощь нужна. А как? Обычно как-то невзначай, словно к слову пришлось. Еще и выпытывать приходилось. Что да как».
Люсьен пошел умываться.
Он машинально чистил зубы и смотрел на себя в зеркало в ванной комнате: «Странно, но я ее до сих пор люблю и очень сильно. А она? Моя любовь к Нао, неужели для нее это просто его пустые, ничего не значащие слова? Как же она вот так жестко со мной поступила».
Люсьен не ожидал от Нао такого удара и никакого удара вообще от нее не ожидал. «Могла бы и смягчить. Дело-то в целом житейское. Ну нашла свою любовь, с каждым может случиться. Бывает. Да и вообще, нашла и будь счастлива! Меня могла бы и не посвящать в свое счастье. Мне что, радоваться нужно было? Грамоту ей выписать на счастье? Зачем же меня так втаптывать? Из каких соображений? За что?». Люсьен вновь начал чувствовать тоску и почти физическую боль, как вчера, только слез уже не было. Он машинально умылся, потом варил кофе себе и жене Мими.
За что? Эта мысль не давала Люсьену покоя. И всё он понимал, всю сермяжную правду жизни: «Сделал доброе дело – забудь. На доброе ответили злым, а ты думал, что медаль тебе дадут? Те, кто помогает, помнят об этом дольше, чем те, кому помогают. Благодарность могут испытывать только очень и очень приличные люди. А любовь? С любовью-то как?».
Понимал, что благодарность и любовь – это совершенно разные понятия, и одно из другого не следует. Всё он понимал, но не мог распространить это свое понимание по отношению к Нао. «Она же святая! – неожиданно для себя решил Люсьен. – А не какая-то шалава или сука подзаборная! Зачем же она так меня, – Люсьен подбирал мысленно слово. – Размазала!»
Люсьен хотел каким-то образом выйти из своего жуткого состояния потери, как будто умер родной и очень близкий человек. Боль не отпускала его. Он вспомнил, что много лет назад с ним стряслось что-то очень похожее. И тогда ему тоже было больно, но теперь эта боль, кажется, в тысячу раз больней. Больно так, что руки опускаются, и невозможно отгородиться от этого чувства опустошения, пустоты и одиночества в целом мире.
Люсьен, угнетенный своим непривычным для него состоянием, всё время пытался отвлечься, перевести мысли на что-то другое. Целый день его терзала и не отпускала эта тягостная боль в душе, и всё, о чём он мог думать, это воспоминания. Погружаясь в них, Люсьен тщательно избегал воспоминаний, связанных с Нао, хотя это плохо получалось. Ему предстояло завтра ехать в аэропорт встречать Нао и ее партнера. Отказываться было поздно, и Люсьену такое даже не пришло в голову, просто написать, что обстоятельства и всё такое, не смогу, извини. Он нашел выход, вспоминал свою жизнь. Говорят, что она пролетает в мыслях перед смертью. О смерти Люсьен не думал. В этот момент. Он вспоминал отрывками и не в хронологическом порядке всё, что с ним или при его участии случилось за годы его жизни. Инстинктивно Люсьен пытался докопаться до первопричины душевной боли, которую испытывал сейчас. Он думал, что если докопаться до причины, то боль уйдет.
Вечером Люсьен лег спать рано и провалился в полусон без сновидений, полный карусели смутных мыслей.

6. Аэропорт
Всю ночь Люсьен спал плохо, мысли в ночной тишине отгонять значительно сложней. Утром он чувствовал себя разбитым и опустошенным. На автопилоте умылся, заварил эспрессо себе и Мими, собиравшейся ехать на работу. Люсьен проводил Мими по обыкновению до дверей, и она дежурно чмокнула его в щеку. Он закрыл дверь и стоял перед ней, держась за только что поцелованную Мими щеку, ничего не думая, словно в ступоре.
Потом он посмотрел на часы, висевшие на стене, секундная стрелка неудержимо плыла по циферблату. «Течет, как сама жизнь, бессмысленно и беспощадно». – Подумал Люсьен и стал собираться. Он сначала хотел как-то более прилично одеться, но выбросил это из головы. «Зачем, кого обманывать? Всё как обычно, без цветов и оркестра», – решил он после недолгих сомнений. – «А вообще это полный идиотизм, зачем я согласился? На это истязание, кому что хочу доказать. Умерла, так умерла. Поздно метаться, обещал. Придется очно пройти это избиение младенцев. Черт! Нет приема против облома».
Люсьен приехал в аэропорт заранее. Припарковал машину на свободное место и прошел в терминал через рамку металлоискателя, зазвенел и был обыскан миловидной девушкой в форме охранника аэропорта.
Уставший молчать при той невыносимой боли в душе и вести себя при этом прилично, он поднял руки вверх, словно сдавался, на что девушка сказала ему:
– Не нужно так высоко. Достаточно по сторонам.
– Хорошо, – согласился Люсьен, опуская руки. – Я читал, что по инструкции осмотр мужчин ведут мужчины, а женщин женщины.
– Вы можете пройти к мужчине, если хотите, – улыбнулась девушка, показывая ручным металлоискателем в сторону очень упитанного коллеги, на котором форменная рубашка была готова отстрелить пуговицы под напором жира. «Жиртрест», – как оценил его Люсьен, – занимался осмотром пассажира в кепке.
– Нет, нет, – засмеялся Люсьен, – продолжайте меня терзать, к мужчине не хочу. Я не по этим делам. Я женщин люблю.
Люсьен показал девушке всё металлическое, звеневшее в его карманах, включая пачку сигарет, ключи от дома и машины, кошелек, пряжку ремня и завалявшуюся в кармане фольгу от жевательной резинки с двумя оставшимися подушечками мягкой мяты.
«Прошмонали и свободен», – подумал Люсьен, засовывая по карманам всё, что пришлось достать.
Осмотревшись в просторном зале, Люсьен ознакомился с расписанием. До прибытия рейса Нао оставалось сорок с лишним минут. Ожидалось, что рейс прибудет даже немного раньше расписания, это обнадеживало. Ждать, догонять и не догнать было бы совсем уж невыносимо.
Самолеты прилетали и улетали, пассажиры приходили и уходили из зала. Встречали удачно прилетевших друзей и родных. Обнимались, улыбались друг другу. Никакого волнения или вчерашней тоски и горя Люсьен не испытывал, даже бессонной ночи словно не было. «Жду Нао! Как будто троллейбус на остановке». – Искренне удивился Люсьен.
Приятный женский голос объявил, что рейс Нао совершил посадку. «Слава богу», – подумал Люсьен, занял более удачное место чуть левее выхода пассажиров, чтобы его сразу могла увидеть Нао, ну и он мог увидеть ее. Его слегка беспокоило, как себя нужно вести при встрече. То, что вести себя нужно естественно, он понимал, но как это естественно в данной ситуации? Так и не решив эту загадку, Люсьен положился на интуицию: «Там посмотрим».
Вскоре Нао написала в мессенджере:
– Сели. Проходим таможню.
– Отлично. Жду. – Написал в ответ Люсьен. И на этот раз ничего не почувствовал в душе, как бывало раньше. Сердце, случалось, замирало на мгновение или холодок пробегал по позвоночнику. Он столько раз встречал и провожал Нао, и каждый раз был словно последним, и ощущения были разными. А теперь вот ничего такого он не обнаружил. Тоже новое.
Никакого волнения он не испытывал, просто скользил глазами по людям, выходящим в зал. И вскоре увидел Нао! Она шла как нашкодивший в детском саду ребенок. Понимающий, что виноват. Но у него и другого выхода не было. А впереди ждут нелегкие объяснения. Были бы на полу аэропорта пустые банки, Нао бы их не злобно пинала по ходу движения – это было во всей ее походке. Она держала на лице такую слегка виноватую полуулыбку. Ничего такого она сама не чувствовала, но природу не обмануть, тело само двигалось, как понимало ситуацию.
Нао выглядела уставшей. "Видимо длительный перелет сказывается и разные часовые пояса",– подумал Люсьен. Никаких порхающих бабочек в животе, замирания сердца или ощущения, что вот-вот задохнешься от отсутствия воздуха, ничего такого, что он переживал раньше при виде Нао, он не почувствовал. Это было, что-то действительно новое.
Люсьен мог очень спокойно смотреть на неё. Нао не в парадной одежде, уставшая, с минимальным макияжем, никаких колец на пальцах. «Партнёр ей не муж, – решил Люсьен, – хотя какое это имеет значение?» Из всего, что можно называть украшениями, в красивых, «отточенных с любовью» (терминология Люсьена) ушках Нао сидели клипсы или серьги, издали он не мог понять, Swarovski. Он подумал, что серьги эти не к лицу Нао. Что-то чуждое увидел Люсьен в этом буйстве маленьких сверкающих стекляшек, в толпе этих наглых фальшивых бриллиантов, вцепившихся в ушки Нао. Люсьен знал вкусы Нао, она скорей обойдется вовсе без украшений, чем позарится на пошловатую побрякушку, даже если бы она состояла из алмазов. «Партнёр подарил, – решил Люсьен. – Вот и носит, чтобы не обижать. Сама она такое не могла купить даже под угрозой расстрела». Партнер шёл впереди, а Нао чуть позади. Не рядом. Нао специально немного отстала, чтобы не слишком смущать Люсьена при первой же встрече.
Люсьен всегда, можно сказать, по-старорежимному, пропускал Нао чуть вперёд и был рядом с ней. Так удобно помочь открыть дверь, поддержать на ледяном тротуаре, да мало ли какие преимущества давала такая позиция в «охране объекта любви», главное в которой – стремление мужчины ухаживать за своей женщиной, как если бы она была сделана из хрупкого хрусталя. Тут этого не было.
Нао заметила Люсьена, улыбнулась ему, думая: «Люсьен! Вот он стоит. Такой высокий. Мои клипсы от Swarovski ему расскажут больше, чем слова. Он всё поймёт».
Она надела эти клипсы, сделала приятное своему партнеру, который ей их подарил. Это способствовало тому, чтобы партнёр был более спокоен во время визита к бывшему. Для Люсьена это было послание: «Вот так изменилась моя жизнь, ты видишь, с кем я живу и на какие уступки новому партнеру я вынуждена идти. С тобой все было иначе, но ты должен меня понять. Это и есть жизнь, лирики в ней мало».
Люсьен, разумеется, не бросился обнимать Нао, а, как ему самому казалось, довольно глупо стоял на месте и улыбался. Он так и не решил, как себя вести. «Незнакомый мужик, который спит с моей любимой, и моя любимая с этим мужиком! Дать ему в лицо будет не совсем гостеприимно, учитывая, что он впервые в стране вечно зеленых помидор. Броситься к Нао, поднять ее над полом, схватив ниже талии, как я иногда делал раньше, тоже будет неправильно. Не хочу подставлять Нао. И слишком радоваться тоже не комильфо. Эта встреча в аэропорту равна поцелую Иуды в Гефсиманском саду!», – осенило вдруг Люсьена, но он тотчас отогнал эту шальную мысль.
Нао и Партнер подошли к Люсьену.
– Привет, – сказала обычное свое приветствие Нао.
– Привет. – Тут в сердце Люсьена что-то кольнуло, и теплота стала заливать его изнутри. – «Нао», – думал Люсьен, только ее имя было в его мыслях и ничего больше.
– Люсьен, – представила Нао Люсьена Партнеру и назвала какое-то имя Партнера, которое Люсьен мгновенно выбросил из головы. Они покивали друг другу и пожали руки. Люсьен мельком оценил внешность партнера и не нашел в нем чего-либо выдающегося: «Скорей круглое, чем продолговатое лицо, выбрит гладко, поджарый, небольшого роста, примерно с Нао, прозрачные глаза, нос правильный, похож слегка на нос самой Нао».
Нао словно смахнула с рукава пиджака Люсьена пылинку, хотя, как ему показалось, ей очень хотелось просто дотронуться до него. Люсьен опять вдруг захотел обнять эту хрупкую женщину, его Нао, поднять над полом и крепко прижать к себе, расцеловать ее всю со всей любовью и нежностью, но это было невозможно. Невозможно! Люсьен вспомнил старинный анекдот, заканчивавшийся фразой: «Неудобно будет перед партнером». Ему стало не то чтобы весело, но он улыбнулся. На правах встречающего он сказал:
– Туалет там, – и показал в сторону надписи WC. – Чай, кофе, булки там, – Люсьен махнул рукой в сторону кафе.
– Кофе. Пожалуй, можно, – ответила Нао.
Нао впервые за все годы их знакомства, это вдруг отчетливо пришло Люсьену на ум, оплатила покупку чашки эспрессо для себя и Люсьена, и, разумеется, Партнера, ему же достался и какой-то пирожок. Она сказала, что у Партнера диабет и ему нужно что-нибудь съесть. Люсьен от пирожка скромно отказался. «Заботится, – мелькнула в голове Люсьена мысль. – Женщина и должна проявлять интерес к проблемам своего мужчины. И этот мужчина не я. Хотя кофе дали, и спасибо, особенно учитывая, что ничего более чем эта чашечка эспрессо от Нао я не получил. Нет, нет, как-то она привезла бутылку вина. И… ну и всё. Да разве в этом дело! О чем это я. У меня нет ничего, абсолютно, что мне могло напоминать о моей Нао. Хотя и это неправда. Есть моя память, наполненная Нао до самых краев. Есть множество мест, где мы с ней бывали. Пили эспрессо. А еще много-много гостиниц, домов, дорог, лесов, и моя машина, всего и не упомнишь, где мы с ней занимались любовью. Не так и мало».
Втроем они пили эспрессо, о чем-то говорили. Говорили Нао и Люсьен, и делали это так, словно не было тут никакого Партнера. Партнер тем временем жевал с увлечением пирожок и ни бельмеса не понимая, улыбался. Только однажды он ответил на вопрос-заботу, заданный Нао:
– How do you feel?
– Хорошо, – ответил Партнер.
Кроме слова «хорошо», он, похоже, ничего не знал по-русски.
«Хорошо, – думал Люсьен, – что хорошо? С Нао хорошо? С Нао в постели действительно было хорошо». И как она сама когда-то давно сказала Люсьену: «Еще никто не жаловался». Как с Нао жить, Люсьен не знал, а спросить у Партнера через перевод Нао было бы не слишком мудро. Мысль спросить об этом у Партнера и попросить Нао перевести мелькнула в голове у Люсьена, но он решил не устраивать трагикомедию, а сыграть как можно корректней свою роль прислуги, обеспечивающей трансфер гостям Мегаполиса, выбросить всё это из головы и жить дальше, как можно подальше от Нао и ее Партнера.
Люсьен подумал, что и Партнер вряд ли может пожаловаться на Нао в любом плане, хоть постельном, хоть семейном. Эта мысль никак не испортила настроение Люсьена, даже не потому, что куда уж больше портить. Почему-то этот господин Партнер не вызывал у него раздражения или ревности. Люсьен не считал этого «бедолагу, который не в курсе, хотя, черт ведь знает, возможно, Нао и его не хотела обманывать и сказала, кто я. Ну нет. Нао много чего может, но она далеко не идиотка», – размышлял Люсьен. Конкурентом он Партнера не считал и тем более счастливым соперником, думал, что «тут две жертвы: я и Партнер, и один хищник Нао. Нао – хищница? Невозможно! Так и невозможное возможно. А может быть, и она жертва своих амбиций и неисполненных желаний».
Тем временем Люсьен и Нао оживленно разговаривали ни о чем: как долетели, какая погода, утомительно, разные часовые пояса… При этом они улыбались и смотрели, смотрели друг на друга, почти не отрывая глаз.
Люсьен усилием воли оторвал взгляд от лица Нао и покосился на Партнера, который хотя и не понимал языка, но интонации мог почувствовать. Но Партнер не обращал внимания и с увлечением уплетал пирожок, с интересом осматривался вокруг. Он ведь попал в Мегаполис, столицу страны головоломки, завернутую в тайну, и тайну, завернутую в загадку. Люсьен машинально взглянул в ту сторону, куда смотрит Партнер Нао, и заметил там стенд с сувенирами, на котором ярко выделялись матрёшки.
«Даже исконно местная, как древние онучи, матрешка и та придумана японцами в виде разборной фигурки Ситифукудзин, означающей «Семь богов счастья», означающих долголетие, удачу, мудрость, искренность, трудолюбие, добродушие, благородство и сострадание. – Поймал себя на мыслях о матрешках Люсьен. – Что за дичь? Но он уже не мог отвлечься, его мозг инстинктивно переводил мысли с опасной темы на первое попавшееся на глаза. – А в чем символ матрешки? Первая матрешка, а точнее «Матрена», была деревянной детской игрушкой из восьми вставленных одна в другую кукол меньшего размера. Первая девушка-крестьянка в сарафане с черным петухом в руках. Вторым был мальчик, затем девочка, потом мальчик… Все куколки разные, а последним был младенец в пеленках! – Люсьен сам не понимал, откуда у него вдруг такие глубокие знания в матрешковедении. – Черный петух? Это что за символ? Люсьен не смог вспомнить, а скорее не знал, что это символ очищения от болезней и нечистой силы, что черных петухов пускали под нож, как жертву будущего благополучия нового дома, а в более общем смысле черный петух это смерть, зло и суд божий. А знал бы, чего доброго мог подумать, что это он тут черный петух, которого под нож пустили в целях благополучия нового дома Нао и Партнера. – Девочка, мальчик, девочка, мальчик и младенец в конце. Типа про любовь?». Люсьен с трудом отогнал эти думы о матрешках и вернулся к действительности.
– Тут такой порядок, что близко к терминалу оставить машину нельзя. Я сейчас схожу, подъеду и позвоню тебе. А вы пока подождите. Что ноги зря бить. Тут, наверное, с километр идти до стоянки.
– Такой ты заботушка, спасибо, – улыбнулась Нао, она сказала это незамысловатое «заботушка» так ласково и тепло, что Люсьену стало не по себе. «Не понимаю, неужели Нао все еще любит меня, или это моя мнительность».
Люсьен, пока шел за машиной, успел покурить и почувствовал, что по мере удаления от Нао беспокойство усиливается. «Мне хорошо рядом с Нао. Партнеру хорошо рядом с Нао. Это черт знает что такое! Собачья свадьба! А я тут в роли кобелька, которому сучка отказала. Нужно бежать со всех… лап! – Люсьен улыбнулся. Пока Нао была рядом, любые негативные мысли его не расстраивали, наоборот, ему было как-то смешно, хотя и горько на душе. – Победителю достается всё! И победитель сегодня не я».
Люсьен вспомнил, как поехал впервые в гости к своей тогда новой подруге Шери. Это было много лет тому назад. Шери жила в общежитии, но у нее была отдельная комната, ну как же, молодой специалист автозавода. Это потом она получила квартиру. И надо же такому случиться, когда Люсьен пришел к Шери, у нее в комнате был ее бывший друг Валерий, коротко стриженный молодой человек лет под тридцать. Люсьену тогда тоже было примерно столько же лет. Он даже окрестил тогда этот эпизод своей жизни как «игры тридцатилетних».
Шери не ожидала появления Люсьена вот именно в этот вечер и была смущена. Она представила Люсьену Валерия. «Мой друг», – сказала она и, не найдя ничего лучшего, сняла с себя всякую ответственность и ушла к подругам в соседнюю комнату. Сказала как бы между прочим: «Вам, видимо, есть о чем поговорить» и исчезла. «Ну здорово! – Решил Люсьен, оставаясь в компании с другом Шери Валерием. – И о чем мы можем говорить?!»
Валерий оказался довольно нудным парнем, хотя его можно понять: быть отвергнутым любовником, кому это понравится. Теперь, в аэропорту Мегаполиса, Люсьен больше понимал Валерия, но никак не хотел идти его путем. Валерий предложил поиграть в некую игру, но правил не объяснил. Люсьен, не имея других вариантов, вынужден был согласиться. Валерий битый час разглагольствовал про отношения мужчин и женщин, открыл Америку, что они, эти люди, занимаются сексом. «Надо же! – внутренне рассмеялся Люсьен. – Сексом занимаются! Кто бы мог подумать».
– Обмениваются интимными жидкостями…
Когда Валерий сказал эти слова, Люсьен его перебил:
– Сперматозоидами, что ли?
– Не только, – мрачно и очень серьезно ответил Валерий.
Люсьен чувствовал, что Валерий пытается его разозлить и, вероятно, устроить тут побоище. «Если придется, то я готов, но первым этого не сделаю. Зачем отставному любовнику давать такое моральное удовлетворение? Да и вообще, тут важен не бой быков, а выбор женщины. Кого она выберет, тому и достанется. Не средневековье, чтобы женщин с боя захватывать. Ему бы сразу, сославшись на ворох неотложных дел, уйти, как, наверное, сделал бы я в таком случае, а он всякую ерунду несет. И еще накурил в комнате. Ему все равно придется уходить, а нам тут с Шери кувыркаться, занимаясь обменом жидкостей до утра». Люсьен от этих мыслей даже хохотнул вслух.
– Я что-то смешное говорю, – враждебно сказал Валерий.
– Нет, нет, боже упаси. Я бы сказал, что очень грустно всё это. – Отозвался Люсьен. – Я просто анекдот вспомнил: офицер застал жену с любовником. Достал пистолет и заставил любовника идти за ним на кухню. – Я выстрелю два раза в воздух, мы оба упадем. К кому жена первому подбежит, с тем она и останется! Раздаются два выстрела, затем крик жены из спальни: «Андрей, выходи из шкафа, эти идиоты перестреляли друг друга».
– Ты ничего не понял, – вздохнул Валерий и объявил. – В игре я победил!
– Поздравляю, – ответил Люсьен.
Он все это вспомнил, видимо, потому, что оказался практически в аналогичной ситуации, только теперь он на месте Валерия и проиграл в этой игре, которая состоялась без его участия. И выбор был за Нао, как тогда за Шери.
Партнер был, похоже, не в курсе. И Люсьен ну уж никаким образом не намеревался вести с ним какие-то беседы об отношениях, обмене жидкостями, сперматозоидах, любви, выборе женщины, ее мотивах, боли отвергнутого любовника.
Люсьен подогнал машину к терминалу и позвонил Нао. Она вышла, он открыл багажник и водворил туда ее сумку.
– А где твой… партнер? – спросил Люсьен, оглядываясь. Тут стоять долго нельзя.
– Да вон он курить ходил.
В прошлый ее камбэк то, что Нао пару раз закурила, привело Люсьена к мысли, что у нее кто-то есть и он курит. Партнер действительно курил. Эти мысли пришли, между прочим, Люсьену, пока Партнер грузил в багажник и свою сумку. Потом они сели в машину. Люсьену стало весело от мысли, что в машине, на заднем сиденье, куда Нао усадила Партнера, как раз там Люсьен и Нао неоднократно занимались автокамасутрой. Мир тесен настолько, что только удивляться приходится.
Сама Нао, как обычно в машине Люсьена, села рядом с ним, а не рядом с Партнером сзади, как, видимо, было бы уместно мужу с женой, да и просто счастливым любящим людям, наслаждающимся жизнью и лобстерами вместе.
«Надо бы, – подумал Люсьен, – валить, пока еще что-то можно спасти. Хотя бы себя и свое я». Несмотря на внешнее спокойствие, на душе у него стало вдруг неспокойно. Конечно, не так, как было после сообщения, что Нао приедет с Партнером, но все-таки музыку Люсьен в машине не включал. На всякий случай. Человечество сочинило так много слезоточивых песен о любви, что Люсьену никак не улыбалось расплакаться в присутствии Нао, хотя в ее присутствии это еще куда ни шло, но плакать при виде ее Партнера, это было для Люсьена невозможно. Как стыдно бояться, и мальчики не плачут.
Всю дорогу Люсьен и Нао, по обыкновению, не умолкали, говорили, говорили и говорили. Обо всем, кроме, конечно, одной темы, а именно темы Партнера.
Было такое впечатление, что его и нет вовсе, хотя он был и с интересом рассматривал Мегаполис из окна машины. Люсьен чувствовал, что, как бы там ни было, Нао не принадлежит ему, она женщина вот этого парня на заднем сидении, но это непонятно почему Люсьена в данный момент не расстраивало.
Люсьену было так спокойно и приятно, что Нао сидит рядом с ним, и они, как обычно, говорят обо всем на свете, что он только удивлялся, что еще день назад просто умирал от тоски, слушая душераздирающие песни.
Проезжая мимо одного из отелей, где Нао и Люсьен бывали несколько раз. С виду обычный отель, и внутри ничего особенного. А это один из оплотов Вселенной любви, не тех низкопробных связей, хотя и этого там хватает, как и обычных хлопотливых туристов и задумчивых бизнесменов в командировках. Но если вы любите, у вас есть пропуск во Вселенную любви, и там, в этих вдруг становящихся волшебными апартаментах, Люсьен и Нао неоднократно зажигали свой алтарь страсти и единения душ.
Люсьен кивнул в сторону отеля и сказал:
– Знакомые места.
– Да, – согласилась Нао. Она улыбалась лукаво, словно вспоминала, насколько знакомы и приятны эти самые места и время, проведенное там вдвоем с Люсьеном.
Люсьен припарковал машину возле подъезда дома, где была квартира Нао. Он даже однажды был у нее в гостях в этой квартире, куда теперь, как он отчетливо понимал, его не пригласят. Они достали из багажника пару дорожных сумок, вещей у них было немного. Наступила тягостная для Люсьена минута прощания.
– Спасибо.
– Да, на здоровье.
И пауза… длинная и неловкая. Люсьен даже не помнил, пожал ли на прощание руку Партнеру, скорей всего, нет.
Нао подошла к Люсьену поближе и сказала:
– Спасибо! – Она обняла Люсьена! И очень тихо, почти шепотом, добавила: – Я тебе позвоню.
– Угу, – буркнул в ответ Люсьен, подумал: «А смысл»?
Люсьен уехал домой.
Чуть позже Партнер спросил Нао:
– А кто он, Люсьен? – Все-таки закралось какое-то подозрение в его мужское восприятие жизни.
– Мой друг и моей семьи. – Улыбнулась Нао, не вдаваясь ни в какие подробности, и моментально переключила темы, поинтересовавшись, как себя чувствует Партнер после перелета. – Нао умела ловко передернуть темы и уйти от прямого ответа, если ей не очень хотелось отвечать прямо. А в жизни Нао все, что касалось ее личного, ее мыслей, ее чувств, ее души, она строго охраняла, добиться от нее вразумительного ответа на эти темы было практически невозможно. "Друг семьи, как это и что значит?" – Объяснение Партнеру не понравилось, но и спрашивать он не стал. Не хотел показаться Нао глупым или ревнивым, и доверие, доверие к близкому человеку для Партнера не было пустым звуком. Он не захотел ставить под сомнение свое доверие к Нао. Так или иначе, "друг семьи", внезапно появившийся и так же внезапно исчезнувший, сыграл роль, отведенную ему Нао. Партнер стал более внимателен к ней, более заботлив и всего другого хорошего понемногу.
Люсьен ехал домой, и по мере удаления от Нао его тоска возвращалась, он думал, что Нао не намерена оставить его наедине со своими мыслями и какое-то продолжение неизбежно случится. Вероятно, встретиться за чашкой эспрессо и как-то прояснить сложившуюся ситуацию. Хотя он не мог даже предположить, как это можно решить? Можно только забыть и жить дальше. Другого выхода он не видел. К себе в квартиру Люсьен пришел уже в растрепанных чувствах.
«Нао, моя ведьма, приворожившая меня. Нет, она мой злой интроект, как заноза в неприличном месте. – Подумал Люсьен. – И болит, и вытащить сложно. Впрочем, всё, что есть человеческого в людях, всё это интроекты, навязанные культурой, религией, воспитанием, опытом жизни. А всё, что в человеке не привитое, то звериное – рефлексы, инстинкты. И моя любовь к Нао такой же интроект, как и она сама». От осознания всего этого Люсьену никак не становилось легче.
Год назад, когда Нао неожиданно приехала и они с Люсьеном много встречались в разных отелях, он заметил в ней что-то новое, что не мог объяснить, но спросить тогда не решился. Тогда Нао пару раз закурила, чего никогда раньше не делала. В занятиях любовью Нао, как показалось Люсьену, ещё более страстной, чем было раньше, хотя куда бы уж более страстно. И ещё Нао посоветовала Люсьену наладить отношения с женой, хотя раньше она как-то на его оброненную фразу, что, мол, «они живут как брат с сестрой», сказала не очень бодро: «Я что, должна радоваться?»
Все эти обрывки Люсьен ещё тогда сложил и подумал, что у Нао появился другой мужчина. Её курение, видимо, оттого, что он курит и ей хочется быть к нему ближе. Её более страстный секс, видимо, как прощание с ним, Люсьеном. А совет с женой наладить отношения – уже явно забота о любовнике, которого хотят оставить.
Тогда Нао не решилась сказать Люсьену, что у нее есть другой мужчина, не захотела его травмировать. Потому что Люсьен и без того, она ведь очень чувствовала его, был явно расстроен и переживал, что вот скоро она уедет. Что-то несмело лепетал по поводу потери и даже, почти заикаясь, сказал совсем уже лишнее: «Не оставляй меня». Нао пыталась его успокоить, сказала что-то про «быт, убивающий любовь» и как-то очень ловко и незаметно в толпе снующих в зале аэропорта пассажиров прикоснулась, достаточно плотно, на один миг, к мужскому достоинству Люсьена через джинсы, в которых он тогда был. При этом она с такой неповторимой лисьей хитростью в глазах и полуулыбкой на губах всем своим видом показывала, что любит Люсьена. Он так подумал тогда.
Теперь Люсьен понял, что его догадки тогда были вполне обоснованы, а хитрости, что ж, они хитрости и есть.

7. Стыдно трусить
В юности Люсьен был очень начитанным мальчиком. Он читал всё подряд, проглатывая толстенные книги за день или за ночь. Он читал всё, что не приколочено, образно выражаясь, включая Большую советскую энциклопедию в тридцати аж томах. И беспощадно делился своими знаниями и мыслями по поводу этих знаний с окружающими, за что и получил кличку в своем дворе «Профессор». Тогда у всех были, кроме имен, клички, время такое.
В школе или во дворе, окруженном хрущебами, где прошло его детство, плакать было не принято, станешь изгоем, и тогда всё пропало. Люсьен не был ботаном и никогда не плакал, что бы ни случилось. Хулиганом его тоже не считали, но уважали за необычную стойкость.
Дрался Люсьен всего несколько раз, но это были судьбоносные битвы, в которых даже если он не выходил победителем, то, учитывая обстоятельства и явный перевес противника, рейтинги Люсьена во дворе росли. Физически Люсьен был развит от природы, длинные руки и ноги, а ногами он владел, сам не понимал почему, но вполне мастерски. Может быть, похуже, чем Брюс Ли, но в дворовой драке вполне хватало. Его никогда не задирали не то что младшие ребята, но и старшие, которые там верховодили. Наоборот, они как раз Люсьена приблизили к себе и считали надежным пацаном. А началось с того, что Люсьен, по существу, сам спровоцировал на драку парня старше себя на два года. Почему он это сделал, он и сам не мог объяснить. Очень ему не понравился этот парень, он перебил Люсьена, который по обыкновению что-то рассказывал собравшейся в подъезде компании своих друзей. В той драке Люсьен победил, можно сказать, по очкам.
Когда Люсьен умышленно стал высмеивать парня, его внешность, манеру говорить, и тот, разозленный, грозно бросил:
– Пойдем, выйдем!
– Выйдем. – Сказал Люсьен, вставая и принимая боевую стойку боксера. Боксом он не занимался, но во дворе старшие ребята учили младших, как нужно. Потому что не все соседние дворы были дружественными, и драки случались часто. На лестничной площадке было мало места, и битва больше напоминала обмен ударами. Люсьен отлично защищался и терпеливо ждал, когда противник откроется. И он открылся. Люсьен ударил, целясь в солнечное сплетение, но слегка промазал. Впрочем, этого хватило, чтобы соперник отступил к перилам. Люсьен пошел в атаку, прижал парня к перилам и непрерывно наносил удары, пытаясь его окончательно свалить на пол. Тут из квартиры вышел взрослый мужчина в трико, майке и шлепанцах на босу ногу и всех разогнал: и дерущихся, и зрителей. «Задолбали, блин, ребенок спит, а они тут бой быков устроили. Все вон из подъезда». – Сопроводил молодежь разозленный обитатель хрущебы. Драку не возобновляли, но Люсьена стали уважать уже не просто как сказочника «профессора».
Через пару месяцев к Люсьену домой пришел его лучший друг Женька и доверительно, шепотом поведал, что на Люсьена «катит бочку» один неприятный, слывший большим забиякой парень с кличкой «Кулак», фамилия у него соответствовала, Кулаков, почему-то посчитал, что именно Люсьен виновник каких-то дворовых непоняток и поэтому ему нужно настучать по тыкве. Ситуация была действительно неприятная. Женька пришел затем, чтобы настоятельно посоветовать Люсьену сегодня во дворе не появляться. «Кулак» он же отмороженный на всю голову и боли не чувствует, так говорят. Он ведь только вот пришел на дембель из армии, а завтра из экскурсии приедет их общий друг Сергей, и он-то знает, как на самом деле дело было с непонятками этими, и всё само собой решится. Люсьен задумался на минутку и сказал:
– Жень, спасибо тебе, что предупредил. Но я не африканская птица страус, чтобы в песок голову засунуть и ждать, пока всё само собой решится. Тем более, что я не при делах и бояться мне нечего.
– Смотри сам, – покачал головой друг Женька.
Вечером Люсьен надел старые штаны и старую рубашку, надел не новые, но крепкие ботинки и отправился гулять, вполне отдавая себе отчет, что прогулка не будет приятной и непременно закончится дракой.
Разумеется, его уже ждал «Кулак». Он был слегка подшофе, что не сулило выяснения отношений без драки. Но в драке давало Люсьену шанс. Силы были неравные, как считали абсолютно все свидетели этой битвы. Даже возникла идея устроить бой два на два, в котором хотели поучаствовать двое парней, отличавшихся убеждением, что если кому-либо сегодня не дали по сусалам, то день прошел напрасно. У одного из них, Коляна, были счеты с «Кулаком», и он выступил за Люсьена, а второй, Игорь Менялов («Меняла»), очень ревновал Коляна к его авторитету среди дворовых ребят и сказал, что будет за «Кулака». Люсьену всё это очень не понравилось, так как получается, что вроде бы из-за него в драку между своими парнями вступят ребята, которые верховодили в этом дворе.
Люсьен сказал, что это только его и «Кулака» проблемы, и тут же ему пришлось уворачиваться от подлого удара. Люсьен отпрыгнул в сторону и отбил летевший ему в лицо кулак. Он не чувствовал злости и был совершенно спокоен. В то время он почти не курил и надеялся измотать противника. Отбивался от постоянно наступавшего на него «Кулака», маневрировал, описывал круги по импровизированному рингу, ограниченному ставшими в круг ребятами их двора. В какой-то момент Люсьен пропустил скользящий удар в нос. Именно с тех пор на его носу на всю оставшуюся жизнь образовалась благородная горбинка. Он почувствовал кровь во рту, и его это разозлило. Люсьен еще отступил на шаг, и когда «Кулак», предполагавший скорую победу, резко пошел вперед на добивание оппонента, Люсьен неожиданно сделал шаг навстречу и усадил «Кулака» на пятую точку прямым ударом в лицо. Такого, чтобы «Кулака» кто-то свалил в драке, никто не помнил, а он считался первоклассным бойцом и в драках с ребятами из других районов всегда шел впереди. Зрители ахнули. «Во дает профессор»! Люсьен не стал добивать ударами ног павшего «Кулака», тем более через мгновение он уже поднялся. И тут включилась сирена милицейского бобика, влетающего во двор. Кто-то из жильцов вызвал милицию. Друг Люсьена Женька крикнул дурным голосом: «Атас! Менты!». Вся толпа ребят кинулась в разные стороны. На этом битва и закончилась, а Люсьен получил еще больше почета и уважения. Трусом он не был, он больше боялся, что могут подумать, что он трусит, а это стыдно. Это убеждение – стыдно трусить, осталось с ним на всю жизнь и играло немалую роль во всех его делах.

8. Настоящая женщина
Вероятно, впервые Люсьен познакомился с настоящей женщиной, так ему тогда показалось, лет в шестнадцать. Он пришел с друзьями на танцы. Это был их район, и они там были «главными». Тогда дискотеки только еще пробивались на свет, были танцы с живыми музыкантами. Люсьен после стакана красного вина, кто же ходит на танцы трезвым, был весел и несколько развязен. Интерес к девчонкам у него пробивался, но не так, чтобы очень сильно. Под занавес вечера он пригласил танцевать красивую девушку, и как-то незаметно для себя они разговорились. Поговорить Люсьен любил с детства. О том о сём. Люсьен взялся провожать девушку домой. В полумраке Люсьен не слишком рассмотрел её, от неё пахло очень приятными духами, и, пожалуй, на этом заканчивались все его первые впечатления.
Как ее звали? Вот вопрос. Люсьен иногда вспоминал этот эпизод своей жизни, но, как ни пытался, не мог вспомнить ее имя. Девушка была во всех отношениях «зачетная», как говорили тогда чуть ли не по любому поводу. Люсьен шутил, они весело смеялись, он довольно развязно для своих шестнадцати лет обнимал ее за талию. Но не позволял себе лезть куда «нельзя». Хотя куда нельзя в таких случаях? Если позволят, так и нет табу. Люсьен был мальчиком воспитанным, и соответствующего опыта у него не было. Они договорились встретиться на следующий день, и девушка даже поцеловала Люсьена на прощание в щеку. Что ему показалось необычным и приятным. Люсьен очень удачно миновал компанию местных парней, это был чужой недружелюбный район. А на следующий день пришел на свидание при свете дня и совершенно трезвый.
Нельзя сказать, что Люсьен был ошарашен, это не то слово. Вероятно, инопланетяне на улице Мегаполиса вызвали бы в душе Люсьена меньшее смятение, чем то совершенно изумительное по красоте, изящное, умное и чертовски соблазнительное высшее существо двадцати лет, которое он увидел. Она приближалась как рок легкой походкой от бедра, в светлом не длинном и не очень коротком платье. Ее стройные ноги в туфлях-лодочках на небольших шпильках, носки туфелек чуточку глядели в разные стороны, а пятки ступали на невидимую прямую линию перед ней. Прямая спина, расправленные и не напряженные плечи, плавные движения рук. Люсьен смотрел на нее и не верил глазам. «Неужели это волшебство идет ко мне?». Если бы девушка прошла просто мимо, он бы ничуть не удивился. Но она не прошла.
– Здравствуй, Люсьен. – сказала она приветливо с улыбкой, полной белых ровных некрупных зубов. У Люсьена пересохло во рту, и он едва выдавил из себя:
– Здравствуй… – он едва не добавил «те», но как-то удалось это желание преодолеть.
– Какой у нас план?
– Тут рядом кафе, можно там посидеть. А там видно будет. – Сказал Люсьен, думая о своих джинсах, которые мало того, что были не первой свежести, но и слегка коротковаты. Он очень быстро рос, и одежда за ним не успевала обновляться.
Они пошли в кафе, но эспрессо не пили, тогда не было понятия, что есть такой способ приготовления кофе, ели мороженое и пили яблочный сок. Разговор не клеился. «Высшее существо», удивительно красивая темноволосая девушка с карими глазками, украшенными по-взрослому макияжем, всё понимала и брала инициативу на себя, улыбалась, шутила, ободряла Люсьена, но всё напрасно. Он замкнулся и чувствовал себя не в своей тарелке.
Потом они гуляли, Люсьен осмелился приобнять ее за талию. Через какое-то время, там, где в обнимку было не очень удобно пройти, девушка сказала, улыбаясь: «Не бойся, я не убегу». Люсьен отдернул руку от ее талии как ошпаренный. Девушка смеялась до слез. Он ей очень нравился, этот высокий светловолосый мальчик в чуточку коротковатых джинсах, который еще не ведает своей великой силы влияния на женскую половину человечества.
Что более всего поразило Люсьена в ней. Она источала тонкий, ненавязчивый, едва различимый аромат. Это были французские духи. Этот аромат резко выделял «Высшее существо» из всех знакомых по школе или двору девчонок. И самое убийственное впечатление на Люсьена произвели ее очень красивые, просто аристократические кисти рук. Длинные ухоженные пальцы, безупречный маникюр казались ему верхом совершенства. Он прятал свои руки с ногтями мальчишки, его это очень смущало. С тех пор он и свои ногти стал приводить в порядок, лишая их детского траурного ореола под ногтями.
Девушка могла стать его первой женщиной, но не судьба. Вскоре она уехала, а Люсьен на следующий год поступил в университет.

9. Мун Рос
В студенческом общежитии Люсьен познакомился с голубоглазой, как и он сам, Мун Рос, изумительной девушкой, поражавшей его воображение. Когда Мун Рос с модной прической каре темно-каштановых, слегка вьющихся волос шла по коридору в своем шелковом халате, Люсьену казалось, что Мун Рос – фея из волшебного сна, струящаяся по коридору студенческой общаги. Мун Рос обладала точно такими же аристократическими пальцами с безупречным маникюром, казавшимися верхом совершенства, как у той девушки – «высшего существа», с которой Люсьен познакомился в прошлом году на танцах.
Конечно, Люсьен давно заметил Мун Рос, только слепой мог бы ее не заметить. И ему и в голову не приходило, что он может претендовать на эту волшебную фею. Мун Рос тоже заметила симпатичного мальчика, украдкой с восхищением посматривающего на нее. Для Мун Рос это не было чем-то невиданным, у нее хватало поклонников. Все-таки этот русоволосый мальчик, слегка растрёпанный, высокий, и, пожалуй, всё, почему-то ей запомнился.
Люсьен курил в курилке, потому что в комнатах курить было строго-настрого запрещено, и, к тому же, спать в накуренном помещении – еще то удовольствие. Поэтому он курил, как и положено, в курилке. Был вечер, если уже не ночь. Он читал, сидя на подоконнике.
Вошла Мун Рос и почти от порога спросила:
– Что пишут? Привет.
– Драйзер «Финансист», привет, – ответил Люсьен, у него как-то сразу пересохло во рту.
– Фрэнк уже нашел свою голубоглазую Эйлин? Дай прикурить, зажигалку забыла. – Голубоглазая Мун Рос показала сигарету, зажатую большим и указательным пальцами с ухоженными и блеснувшими бледно-красными ногтями. Люсьен чуть не упал с подоконника, так ему было неудобно перед феей. «Как я не заметил, что у нее сигарета». Люсьен моментально встал с подоконника и достал зажигалку. Пока фея прикуривала, он смотрел на ее высокий лоб в обрамлении слегка завитых каштановых волос. Мун Рос не случайно вспомнила, что Эйлин голубоглазая, этот мальчик на подоконнике тоже был голубоглазый блондин, как Эйлин, только мальчик. Тогда у нее никаких намерений знакомиться с этим экземпляром мужского племени не было. Просто забыла взять зажигалку. Мун Рос прикурила и держала сигарету очень осторожно, прижимая указательным и средним пальцами, большой и безымянный складывала крестиком. Эта композиция пальцев напоминала бы скрещенные пальцы священника, благословляющего паству, если бы не сигарета и слегка оставленный в сторону мизинец. При этом руку в локте Мун Рос сгибала, а ладонь была направлена чуть в сторону от собеседника. Маникюр у Мун Рос был абсолютно безупречный в любое время.
– Как раз Каупервуд попал в тюрьму, и к нему пришла Эйлин. – Сказал Люсьен. У него стало сильней биться сердце, и он опасался, что девушка услышит этот грохот.
– Я Мун Рос, а тебя как зовут? – Она приподняла левую бровь, смотрела на Люсьена с полуулыбкой, ожидая ответ.
– Люсьен. Свободный человек в свободной стране. Добрый и отзывчивый. Это немного рекламы было. – Ответил Люсьен. Он уже знал, что фею зовут Мун Рос, ему сказал однокурсник, но он предпочел не признаваться.
– Реклама – двигатель всего, что действительности не соответствует. – Мун Рос улыбалась, показывая, что оценила шутку Люсьена. – В целом, сволочь этот Каупервуд, – сказала Мун Рос, – дурил женщинам головы и бросал. – Мун Рос внимательно, словно оценивая на «мужской сволочизм» этого «доброго и отзывчивого» парня, слегка наклонив голову, посмотрела на Люсьена.
– Любовь, – сказал Люсьен, не желая вступать в противоречия с феей. От взгляда Мун Рос он хотел убежать и был удивлен, откуда такая реакция. Он положил на подоконник беспомощного «Финансиста», что помогло ему взять себя в руки. Внешне Люсьен вел себя очень корректно, и его внутренние терзания и смущение никак не были заметны.
– Да, любовь. – Согласилась Мун Рос, поправляя волосы. Люсьен всей кожей ощутил, насколько она красива при этом движении. – У тебя есть подруга?
– Да. – Соврал Люсьен от неожиданного вопроса. – То есть теперь нет.
– Да или нет?
– Да нет. – Люсьен развел руки в стороны, отчего дым его сигареты прочертил кудрявую линию.
– Велик и могуч русский язык, – улыбнулась Мун Рос.
Спросить, есть ли у Мун Рос друг, Люсьен не решился, а мирно решил перевести беседу в другое русло.
– Ты ведь на нашем факультете учишься?
– Ах, – вздохнула Мун Рос. – Нет, Люсьен, я тут просто мимо на троллейбусе проезжала. Решила перекурить.
Тут уж Люсьен не выдержал и слегка покраснел. Мун Рос заметила: «Ба, мальчик смущается!». Это открытие ее куда больше заинтересовало, чем то, что этот красавчик читает Драйзера. Дураков в университете было мало, красивых парней больше, но так, чтобы с признаками интеллекта, симпатичный, да еще и смущался. Мун Рос встретила такого впервые. Она ласково улыбнулась и сказала:
– Пусти меня на свой подоконник, а то набегалась за день.
– Да, пожалуйста, запрыгивай, – уже взявший себя в руки Люсьен галантно предложил свой подоконник. Мун Рос вспорхнула на подоконник, а Люсьен остался стоять перед ней. Они стали говорить о литературе. «Финансист» так и лежал на подоконнике, только косвенно участвуя в обмене мнениями. Многое из того, что называла Мун Рос, Люсьен читал.
– Ремарк немного предсказуем, – сказала Мун Рос.
– Я читал, – сказал Люсьен.
– Что именно?
– «На западном фронте без перемен».
– Понятно. Почитай «Триумфальную арку», «Ночь в Лиссабоне».
Хэмингуэй нравился им обоим. Вспомнили Джойса и Сартра. А когда Люсьен упомянул Кафку, хотел блеснуть, Мун Рос сделала на лице такую гримасу, словно ядреный лимон попался, и сказала:
– Брррр, очень утомительно, плохо заходит.
– Я тоже не в восторге от Кафки, – мгновенно согласился Люсьен. Он подумал, что так хочет угодить Мун Рос, что ни в чем старается ей не перечить. «Так, наверное, нельзя. Это неправильно с любой точки зрения. Неужели я влюбился!» – думал Люсьен. Эта мысль «влюбился» очень его поразила.
Потом они пошли в комнату отдыха и разговаривали обо всем на свете почти до утра. После этого затянувшегося разговора Люсьен подумал, что это вот не так просто и, вероятно, он вызывает какой-то интерес у феи.
Много дней спустя, когда Люсьен поведал о своих мыслях по поводу их всенощного бдения, Мун Рос засмеялась и сказала: «Ну ты прям догадал! Я думала, что ты никогда не решишься сделать хоть шажок навстречу».
На самом деле он шажок этот пытался сделать, и это ему не просто давалось, у него такое чувство возникло тогда, словно он в гастрономе пытается стырить ящик конфет. Вскоре после ночных посиделок Люсьен попытался проявить робкую инициативу, приобняв Мун Рос при следующей встрече. Она улыбнулась: «Я уже подумала, что ты совсем безнадежен», – и поцеловала его губы, очень нежно. Ее губы были такими мягкими, сладкими и… и живыми, что Люсьен не мог объяснить словами всю гамму неведомых чувств, обрушенную на него этим прикосновением губ. Люсьен поцеловал как-то одноклассницу Светку, но то было на спор и прилюдно. За что он получил от Светки пощечину, и она сплюнула, как будто Люсьен ее измазал слюной. Но это было не так. Бросок, прикосновение к губам Светки, и не успел отпрыгнуть, получил по щеке. У Светки была отменная реакция, она занималась пинг-понгом в секции. Смех в классе стоял гомерический. Светка покраснела, а Люсьен был «героем», хотя и потирал ушибленную щеку. Тот поцелуй – это было не то. Так, хулиганство и баловство. Потом Люсьен и Светка многие годы после школы дружили, созванивались, обменивались новостями, иногда встречались и могли подолгу разговаривать о прошлом, об одноклассниках и просто проводить время вместе. Как таковой любви между ними не было, хотя это, кажется, идет против природы. Мужчина и женщина, конечно, могут дружить, но в основе этой дружбы залегает разница полов, при случае эта разница может и в любовь перерасти. Светка вышла замуж и уехала с мужем военным далеко на восток. Как-то они случайно, хотя что есть случай, если люди в многомиллионном городе встречаются в одном вагоне метро на одной ветке в одно и то же время, это случайно или неумолимый рок событий? Светка ехала с вокзала с мужем и сыном, юным сорванцом, блестевшим Светкиными глазами. Люсьен и Светка так обрадовались и так весело весь путь болтали, что ее муж, суровый мужчина с военной выправкой, стал даже подозрительно посматривать на Люсьена. Светка почувствовала это и похлопала мужа по руке. Люсьен понял, кто в этой паре главный. Больше Люсьен и Светка никогда не встречались. Сыграл ли в этой дружбе тот хулиганский поцелуй свою роль или не сыграл, неизвестно.
***
Когда тебе едва исполнилось семнадцать, и у тебя практически нет опыта общения с прекрасной половиной человечества, шажок дается, словно прыжок через бездну. Люсьену было семнадцать лет, и он, «мальчик-колокольчик, ни разу не динь-динь», очень медленно двигался в направлении вот этого решительного шажка навстречу. Он был влюблен в Мун Рос и при одном её появлении едва ли не впадал в ступор. Однако мог взять себя в руки и хоть целую вечность болтать с Мун Рос о чём угодно. Люсьен был очень начитанным мальчиком, «отличался умом и сообразительностью», как говорила Мун Рос, но только не в плане любви. В конце концов это ей надоело, и она взяла инициативу в свои красивые руки с прекрасным маникюром на пальцах.
Мун Рос было двадцать лет, и разница с Люсьеном в три года делала её на сто голов выше в плане любви и много чего еще. Конечно, под влиянием феи Люсьен стремительно рос во всех отношениях. А пока Мун Рос называла его Маленьким принцем и покровительствовала. Они гуляли вместе, появлялись под руку на факультете или на различных студенческих мероприятиях. Однажды на выставке современного искусства незнакомый Люсьену студент старших курсов подошел к Мун Рос и довольно развязно, как показалось Люсьену, сказал:
– Привет, Рос.
Мун Рос иногда называли вторым именем, Люсьен никогда свою фею по имени не называл, он сам не мог бы объяснить почему. Вероятно, некое табу на священное для него имя.
– Привет, – отвечала небрежно Мун Рос.
– Это твой новый паж, – сказал старшекурсник, даже не взглянув на Люсьена. Люсьен напрягся, потому что счел это оскорбительным не столько по отношению к нему, сколько к самой Мун Рос. Она почувствовала, как на руке Люсьена заиграли мышцы, она улыбнулась Люсьену и положила кисть прелестной руки на руку Люсьена, успокаивая его, а старшекурснику сказала с очаровательной улыбкой, приподняв левую бровь и глядя на него с совершенным презрением, словно лимон оказался слишком кислым:
– Пошёл вон! Не завидуй.
– Ладно, ладно, я же только спросить, без задней мысли.
– Похоже, без всякой мысли, – засмеялась Мун Рос.
У неё были обширные знакомства, и Люсьена это немного коробило, он слегка ревновал. Ревновать ее сильно Маленький принц не мог, потому что невозможно ревновать богиню. Можно лишь испытывать благодарность за то, что она позволяет быть рядом. К тому времени шажок во Вселенную любви был преодолен, разумеется, заслуги Люсьена в преодолении было немного.
Он пришёл в её комнату, было воскресенье. Мун Рос была одна и, как обычно, что-то читала, лёжа на кровати. До пояса укрылась одеялом, потому что морозы и в общежитии было не жарко. Её халат слегка приоткрылся, и Люсьен видел, что на Мун Рос не было бюстгальтера! Он старательно отводил глаза от этой бреши в женский мир «куда нельзя». Как чуть позже выяснилось, на его прекрасной и волшебной Мун Рос, кроме халата, вообще ничего не было. После обычных «привет-привет» Мун Рос предложила Люсьену присесть к ней на кровать, стулья все равно были заняты разными вещами, висевшими и лежавшими на них. Люсьен присел на самый краешек, где-то ближе к ногам, и покраснел, как вареный лобстер. Мун Рос улыбалась, ласково глядя на «вареного» Люсьена, подвинулась и предложила сесть ближе, почти как в мультфильме про Маугли, когда удав Каа предлагает бандерлогам подойти поближе. Люсьен очень разволновался.
Мун Рос чувствовала, как он дрожит от волнения, это ей нравилось, и она сама стала волноваться, как будто в первый раз. Она привлекла Маленького принца к себе и стала нежно целовать лицо и губы Люсьена, находившегося в полуобморочном состоянии. Однако при помощи Мун Рос случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Девственность Люсьена приказала долго и счастливо жить. Всё это действо заняло несколько минут, а сама любовь меньше минуты. Люсьен был в шоке, а Мун Рос засмеялась и сказала: «Мы как первоклашки, ничего, нужно работать. А пока считай, что я тебя изнасиловала». Потом они целовались и читали стихи. Читала Мун Рос, а Люсьен не мог ничего сказать, так как был потрясен случившимся.
Так Люсьен впервые получил ключ и попал в пределы Вселенной любви. Он был счастлив настолько, что ничто другое не шло в сравнение с этими чувствами. Вселенная дает человеку счастье любить и быть любимым, но там есть и строгие правила, нарушать которые нельзя, потому что счастье мгновенно превращается в свою противоположность, как волшебная карета в тыкву. К сожалению, и Люсьен, и Мун Рос, как и миллионы обитателей Вселенной, никогда не задумывались над правилами и смыслами жизни во Вселенной любви.
Люсьен был юн, счастлив, влюблен по уши в Мун Рос и писал стихи. А что еще прикажете делать влюбленному юноше?
Я – радуга
в потоке твоих слез,
Я – бездна
в мире твоих грез,
Я – бесконечность
на твоем пути,
Я – боль и скорбь
в твоей груди.
Я – волшебство,
я – радость, свет,
Я – сладкий яд,
и слаще нет.
Я – милая услада глаз.
Я – твой и пепел,
и алмаз.
Я – для тебя и плоть,
и кровь.
Так знай же!
Я – твоя любовь!
Мун Рос прочитала и написала наискосок около строки «Я – волшебство, я – радость, свет» свой вердикт: «Собственность Мун Рос, возврату и обмену не подлежит!»
***
Люсьен стал часто бывать в комнате Мун Рос, где жили ещё две девушки-студентки. Длинная и худая Клава, ее кровать стояла у окна, и маленькая, пухленькая и восторженная девушка Алла, жившая за шкафом напротив худой Клавы. Кровать Аллы стояла за шкафом, перегораживающим комнату почти пополам. Она иногда говорила: «Живу за шкафом, никого не трогаю, но я всё слышу». Это была дежурная фраза Аллы, когда Люсьен и Мун Рос, сидя, начинали страстно целоваться, кровать Мун Рос из-за шкафа Алла не видела, но всё слышала. Обычно Мун Рос отвечала: «А ты не подслушивай, лучше уроки учи».
В этот раз Алла увлеченно и долго рассказывала о непростых отношениях ее двоюродной сестры Зины и какого-то парня, отчаянно ухаживающего за Зиной.
– …Они ходили в кино «Вечное сияние». Зина расчувствовалась, а ее парень приставал к ней. Она очень обиделась. Даже хотела с ним расстаться. Он такой черствый, подумала…
Люсьену поднадоело слушать эту бесконечную мыльную оперу, и он вмешался в рассказ:
– Вот так смотрят фильм, они бы еще в театр пошли на «Турандот», к примеру, узнали бы, что путь к любви лежит через гору отрубленных влюбленных голов. Ромео с Джульеттой вообще идеал любви! В конце все умерли. Смотрят, переживают выдуманные и сыгранные, пусть и талантливо, страсти, а бурю эмоций человека, который рядом, только руку протяни, считают домогательствами. Вот где тут логика? Ещё и черствым обзывают! Алла, дорогая, открой народу главную тайну этой Санта-Барбары. Парень этот черствый, ну он ее, Зину эту, того хоть трахнул?
– Фу, пошляк! – откликнулась худая Клава на «нехорошее» слово, сказанное Люсьеном.
– Не-е-ет, что ты! Он очень воспитанный парень, девушку бить не будет! – Воскликнула Зина.
Даже молчаливая Клава согнулась всей своей худобой и беззвучно залилась смехом до слез, и покраснела. Люсьен подумал, глядя на Клаву, что эта тихоня в курсе, чего на вид и не скажешь.
– А что я такого сказала?! – Удивилась Зина.
– Ничего, проехали, – ответил Люсьен, – трахнуть, Зиночка, это совсем не то, о чем ты подумала.
– Про пошлость. – Люсьен посмотрел на эту худую Клаву. – Пошлость это не плохое слово, это когда за хорошими словами пустота, подлость или ханжество скрываются. Это когда любовью называют тягу к заманчивым сводам дворцов, это вот пошлость. А даже матерные слова всего лишь эмоционально окрашенные понятия, они полны силы, а не пустоты. Знаешь, пошлость это ребенку, замершему в предвкушении чуда, дать яркую обертку от конфеты, он ждёт чуда, а там пусто. Это пошлость. Как-то так.
Тут вмешалась Мун Рос:
– Про пошлость это замечательно. А в остальном, Зина, не обращай внимания, это мужской шовинизм. Они думают, что трахают, то есть совершают победный над женщиной коитус. – Тут и Зина поняла, почему все смеются, и тоже покраснела, как худая Клава. – Наивные, – говорила Мун Рос, – не понимают, что это женщина, позволяя совершать самцу пенетрацию, по сути, трахает его.
Люсьен молчал, понимая, что его замечания по поводу повести Зины не понравились Мун Рос и она теперь читает ему лекцию просвещения. Мун Рос продолжала:
– Без любви всякое совокупление – это животное состояние, это просто пошлая и грязная похоть. Любовь делает отношения мужчины и женщины значимыми, возвышенными, если хотите. Тогда и занятие любовью – это не стремные шпили-вили, а поэзия чувств.
– Где же ее найти, такую любовь? – Вздохнула худая Клава.
– Начни с малого, – ответил Люсьен, – ешь побольше мучного.
– Дурак, – сказала не злобно Клава, она все это время пила чай и кушала булочку. И теперь откусила от нее немного. Глядя на Клаву, все стали смеяться. Клава тоже пыталась смеяться, рискуя подавиться своей булочкой.
– Ну правильно. – Люсьен улыбался. – Что тянуть резину за кошку, сразу ударь по булкам. Эротично и возбуждает.
Студенты вообще живут весело.
С этого дня Люсьен при случае оперировал исключительно понятием «заниматься любовью», всякие пошлые трахи, дрючки, порево, перепихоны, жарево и всё, что просто матерно и на букву «е», он исключил. Впрочем, чтобы не выпадать из сугубо мужской компании друзей, там, среди господства мужского шовинизма, он вполне мог употребить любые из этих слов. Хотя, как правило, они вообще любовь между мужчиной и женщиной не описывали, а касались отношений в обществе, без какого-либо учета пола и уж без любви точно.

10. Катастрофа. Эпл
Вспоминая Мун Рос теперь, Люсьен подумал, что именно тогда всё и началось. А катастрофа, случившаяся в его отношениях с Нао, – это только финальная точка того, что произошло тогда в отношениях с Мун Рос.
Под Новый год, когда вся страна с энтузиазмом, достойным лучшего применения, готовилась к встрече Нового года, словно вот под бой курантов вся жизнь в одно мгновение изменится до неузнаваемости к лучшему, Люсьен готовился встретить Новый год вместе с Мун Рос. Он ожидал от этого мероприятия как минимум фантастического удовольствия, общения, переходящего в любовь, именно Мун Рос научила называть секс любовью и никак иначе. Люсьен оставался один в комнате, так как двое других жильцов-студентов уезжали на Новый год домой. А значит, его комната будет свободна! И эта свобода будет длиться целую бесконечную неделю! Само по себе это уже вселяло небывалый подъем в душе Люсьена и оптимизм на будущие времена. Он тщательно готовился. Купил пару бутылок шампанского, коньяк, мандарины, апельсины, шоколад, банку красной икры, масло, рассчитывая сделать бутерброды. Из настоящей еды у него, правда, не было ничего. Но так ли это важно, когда намечался праздник встречи Нового года в сугубо романтической обстановке с прекрасной, любимой Мун Рос. За неделю до Нового года она радостно согласилась и приняла его предложение встретить Новый год вместе. Собственно, другого решения Люсьен и не ждал.
Катастрофа случилась 31 декабря в 19 часов 30 минут, это время и дата врезались в память Люсьена навсегда. Тогда всё и началось, бесконечной чередой больших надежд и следовавших затем потерь, и до того, что сейчас переживал Люсьен, как боль дикой утраты, вызванную Нао, начало было именно тогда, 31 декабря в 19 часов 30 минут. С тех пор Люсьен не любил это 31 декабря.
Неожиданно к нему в комнату пришла Мун Рос в своем струящемся шелковом халате, он очень нравился Люсьену, этот наряд Мун Рос. Особенно когда у нее под халатом больше никакой одежды на стройном, соблазнительном теле не было. Мун Рос изобразила на лице какую-то фальшивую гримасу, а-ля скушала очень кислый лимон, приподняла свою левую бровь, так только она и умела делать:
– Извини, но не получится встретить Новый год вместе.
– Что случилось? – как ударенный током подпрыгнул Люсьен, сидевший на стуле возле стола, заваленного книгами и газетами. Тогда еще читали газеты!
– Мне очень неприятно говорить тебе, но меня пригласили в другую компанию, и я не смогу быть с тобой.
– А как же я? – в отчаянии спросил Люсьен, еще не совсем понимая, что случилось.
– Тут будет дискотека, потанцуешь. Ладно, извини еще раз, мне пора идти.
Мун Рос, шелестя своим шелковым халатом, ушла, оставив Люсьена в состоянии оглушительной тишины. Он не мог ничего сказать и не мог даже вздохнуть. Потом через минуту или больше судорожно и громко задышал. Сердце колотилось в груди и, казалось, вот сейчас выпрыгнет и помчится вслед за Мун Рос. Это была настоящая катастрофа. Крушение всех надежд. Да что там надежды на романтический вечер, Люсьен тогда впервые почувствовал, что смерть скосила родного человека и горю помочь невозможно, стало пусто на всем белом свете. Он просидел без движения часа два, даже свет в комнате не включал и ни о чем не думал, так его оглушило решение Мун Рос. Даже не плакал, хотя в глубине души и хотел поплакать, хотя изначально какие-то слезы навернулись на глаза, но это юношеское, что плакать никак нельзя, мужчины не плачут, да и не плакал он уже так давно, что и не помнил.
Примерно за час до полуночи в комнату Люсьена пришел его знакомый:
– Люсьен, привет. Чё ты тут сидишь в темноте? Новый год настает!
– Привет. – Вяло отозвался Люсьен, щурясь на включенный свет.
– Тут ко мне приехала сестра. Она в инженерном учится. А ты тут один. Я подумал, может, составишь ей компанию? А то мне нужно к своей девчонке идти. Сам понимаешь, со своим самоваром, хоть и сестрой, как-то неправильно будет. Пойдем, я вас познакомлю.
Люсьен хотел отказаться, но его как пронзило чем-то острым: «Одному оставаться нельзя!».
– Ладно, пошли, познакомимся с сестрой.
Идти было недалеко, этажом выше в комнате с накрытым столом сидели пять студентов, всех Люсьен знал, и зеленоглазая с острым кончиком носа девушка со свежей прической длинных ниже плеч каштановых волос. Она была веселой и разговорчивой. Девушку звали Эпл.
После нескольких тостов, в том числе «за проводы старого года и пусть сгинут там все старые проблемы», Люсьен поднял стакан и предложил выпить за то, чтобы «в новом году было всё прекрасно и всё светлое, волшебное и счастливое не оставляло…».
– За любовь! – Поднял свой стакан Люсьен.
– Ура!!! – Дружно отозвалась уже вполне веселая кампания студентов.
Они еще немного посидели. Выпили под звон курантов шампанского, поздравляя друг друга с наступившим Новым годом.
Потом пошли в вестибюль на первом этаже, где уже в самом разгаре была дискотека. Брат Эпл к тому времени ушел. Напомнив Люсьену, что он обещал присмотреть за сестрой. Люсьен не отказывался.
Они с Эпл много танцевали, потом пошли в его комнату. Пили шампанское с бутербродами и красной икрой. Не пропадать же добру. Вели беседы о всякой ерунде. Люсьен шутил, и они с Эпл смеялись. Люсьену казалось, что жизнь не так уж плоха, но на сердце у него было неспокойно из-за Мун Рос. Он не хотел думать, где она и с кем, хотя представлял эту компанию старшекурсников, и от этих мыслей ему становилось нехорошо. Затем они гуляли по заснеженным улицам Мегаполиса.
Была новогодняя ночь, и чудеса могли случиться. И чудо случилось. Как-то незаметно для себя Эпл почувствовала симпатию к этому голубоглазому блондину с длинными перепутанными, очень мягкими волосами. То, что она смогла назвать любовью, Эпл явно ощутила полгода спустя, когда Люсьен летом уехал в стройотряд. Хотя они нечасто встречались, но то, что он где-то близко, ее согревало. А теперь Эпл чувствовала, что Люсьен далеко, и ей стало грустно. Так Эпл появилась в жизни Люсьена. Как будто провидение прислало ее в тот момент, когда ему было особенно тяжело, когда он переживал предательство Мун Рос. Именно так – «предательство» – характеризовал ее поступок Люсьен. Слова женщин немного стоят – важны только их дела.

11. Философия кладбища
В ту зиму Люсьен участвовал в странном и очень философском мероприятии, которое врезалось в его память. Один из его соучеников попросил Люсьена помочь. А именно, копать могилу на кладбище. Кто-то из родственников скоропостижно скончался, а могилу, как оказалось, копать некому. Люсьен не мог отказаться. Было необычайно холодно, и что случилось со штатными могильщиками, осталось неизвестно. Там немного побыл представитель кладбищенской администрации, бледный как снег, с красным от мороза носом мужчина в толстом пуховике. Замерз и ушел греться. Он успел ответить на досужий вопрос одного из импровизированных могильщиков.
– А что, нельзя какие-то дорожки расчистить? А то понесут гроб, уронить могут. Тут же ноги сам черт сломает. Одни колдобины.
Представитель администрации серьезно и строго посмотрел на вопрошавшего:
– Видите ли, не хватает ресурсов на все эти мероприятия. И кроме того, никогда такого случая не было, чтобы гроб уронили. Я не припомню такого. – После паузы он добавил. – А если и уронят, то отсюда еще никто не убегал.
Воспользовавшись замешательством от его ответа, представитель администрации ушел в "живой уголок" конторы кладбища греться.
На кладбище, куда группу из десяти человек разного возраста, откликнувшихся для решения проблемы с могилой, привез микроавтобус. Они выгрузили лопаты, ведро, канат, ящик водки и нехитрую закуску в видавшей виды хозяйственной сумке. Снег на месте могилы был уже убран, и догорал большой костер, призванный растопить замерзшую поверхность земли.
Сначала они довольно бодро выбрали верхний слой и стали углубляться, работая по двое. По мере роста глубины двоим в могиле стало тесно, поэтому мог копать только один человек. Остальные мерзли на морозе с ветром на поверхности. После нескольких минут интенсивной копки они вытаскивали находившегося внизу в могиле землекопа на канате, а следующего опускали вниз. Наливали водки, и он отдыхал на морозе, дожидаясь своей очереди.
После нескольких заходов, хотя водка и не брала, начались философские беседы. Кто умер и почему. Оказалось, несчастный случай. Умершая была женщиной.
А сколько лет ей было? – спросил мужчина в шапке-ушанке и валенках. Он один был отлично экипирован для данного мероприятия.
– Пятьдесят недавно исполнилось, – ответил единственный из родственников, присутствовавших тут и знавших, что случилось и к какому времени нужно закончить могилу.
– Пятьдесят, – сказал вслух самый младший из всех землекопов, Люсьен, – не мало.
Для него, недавно отпраздновавшего восемнадцатилетие, пятьдесят казалось запредельной старостью или что-то около того. Рядом, опираясь на лопату, стоял мужчина в вязаной шапочке. Он задумчиво сказал:
– В пятьдесят лет жизнь только начинается.
Уже потом, когда они сидели на поминках, ему рассказал один из землекопов историю того мужчины в вязаной шапочке. Ему было пятьдесят, и он преподавал на факультете, где училась Эпл, поэтому Люсьен подумал, что где-то его уже видел, но не узнал в наряде могильщика.
Этот учёный человек всю жизнь любил свою одноклассницу, и она ему отвечала взаимностью ещё со школы.
По неизвестным причинам более тридцати лет назад их пути после школы разошлись, но они каким-то чудом сохранили свои чувства где-то в глубине души. Учились в разных институтах. Он женился. Она вышла замуж. Вырастили в своих семьях детей. Дети выросли и стали самостоятельными. И в целом очень неплохо жили. Так бы прошла их жизнь с нелюбимыми супругами, однако их пути внезапно пересеклись. Они посмотрели друг на друга и совершенно отчетливо почувствовали, что все больше они не могут жить на свете не вместе. Развелись, чем сильно озадачили свои официальные половинки, и поженились.
Уже много лет позже Люсьен случайно узнал, чем закончилась эта история любви. У них был какой-то оглушительно счастливый брак. Они едва ли не каждую минутку жизни проводили вместе. Умерли они, конечно, не в один день, мужчины от природы живут меньше, потому что кожа у них тоньше, чем у женщин, и чувствуют они больней, оттого и живут меньше, но 20 лет их счастливой совместной жизни стоили всей остальной их жизни без любви.

12. Ошибка Эллис
Люсьен был много лет знаком с Алексеем, очень богатым человеком. Когда-то давно Люсьен помог Алексею, и у них сложились добрые отношения. Друзьями они не были, но связь поддерживали. Изредка встречаясь, то где-то в театре с жёнами или в загородном доме Алексея за барбекю и бутылочкой Frescobaldi. Люсьен умел слушать, когда нужно, Алексей любил поговорить с ним. В сущности, каждый человек удивительно одинок в мире, наполненном людьми. Люсьену можно было доверить любую тайну, даже такую, о которой было бы лучше не знать. Алексею иногда было просто необходимо поговорить о том жёстком мире, в котором он вынужден был жить. Можно сказать, мире капитала. Впрочем, и он населен обычными, одинокими, любящими и нелюбимыми людьми.
Как-то осенью Алексей позвонил и предложил Люсьену слетать в Альбион на несколько дней.
– Все расходы, разумеется, за мой счет. – Сказал Алексей.
Люсьен не был критически занят и к тому же не бывал в Альбионе. "А почему бы и нет?" – подумал он и спросил Алексея:
– А моя роль какая?
– Да без слов роль. Просто твое присутствие. За мной не заржавеет.
– Хорошо.
Пару дней спустя Алексей и Люсьен уже вылетели из Мегаполиса в Альбион на восьмиместном Bombardier Challenger. Кроме экипажа, Алексея и Люсьена, летели ещё трое крепких парней в стиле «люди в черном». «Что ж там за дело у Алексея?» – подумал Люсьен, но не спрашивал. Люди в черном сели в другом конце салона, они сурово молчали весь полет, чем немного беспокоили Люсьена. Алексей угощал Люсьена виски Highland Park родом из Шотландии, с закуской из большого количества сыров, включая сыр с плесенью, помимо прочего. Алексей обычно предпочитал выпить бокал или два итальянского вина, а тут виски и без ограничений. «Что же стряслось такого, что он изменяет свои привычки?» – подумал Люсьен. Алексей пил много, почти не закусывал и не пьянел. Люсьен выпивал наравне, но тоже чувствовал себя трезвым, с одной стороны, какое-то беспокойство, с другой, он действительно мог выпить много и сохранять нормальное или почти нормальное состояние. Говорили о чем угодно, только не о причине посещения Альбиона. Люсьену показалось, что Алексей слегка нервничает. Люсьен подумал, что «если нас по прилёту грохнут прямо в аэропорту, это будет несправедливо, я даже не знаю, на кой черт я туда лечу». Рано утром Bombardier мягко коснулся посадочной полосы и покатился к Терминалу 5 аэропорта. Микроавтобус доставил их команду в один из самых престижных районов Альбиона, где выпотрошенные изнутри дома внешне 18-19 века были весьма современными внутри. Они вышли возле одного из таких домов и прошли метров тридцать к следующему. Алексей достал ключи из кармана черного кашемирового пальто Burberry, и они вошли в подъезд. Мраморная лестница вела на второй этаж. Алексей открыл дверь квартиры, на втором этаже это была единственная дверь. Ребята в черном вошли первыми, за ними Алексей и Люсьен. Было очень тихо. Алексей шепнул Люсьену: «Пошли» и уверенно повел Люсьена к красивой бежевой двери, застекленной множеством окошечек непрозрачного стекла с тонким узором. Алексей остановился, словно раздумывая. Взялся за кривую металлическую ручку, сверкавшую хромом, и открыл двери. Люсьену пришло в голову, что если одни двери открываются, то одновременно закрываются другие, равновесие в жизни всегда остается. Они вошли в спальню, первым Алексей, а за ним и Люсьен. Парни в черном остались маячить в коридоре, на всякий случай. Просторная, с белыми резными спинками кровать занимала почти половину комнаты. Белые стены, украшенные сюрреалистичными картинами, изображавшими странного вида разноцветных котов и кошек, висели на каждой стене по одной картине. Эти коты как-то странно контрастировали со всей остальной спальней, оформленной в викторианском стиле. Тяжелые светло-коричневые занавески, затянутые почти черным шнуром с кистями, прикрывали более светлые, узорчатые, как дымка тумана, легкие занавески. Сквозь них в спальню проникал свет. На кровати спали двое: сравнительно молодой кудрявый человек сопел, уткнувшись в подушку, а рядом с ним спала Эллис, законная жена, мать двоих детей Алексея.
– Доброе утро! Эллис, – громко, однако как-то насмешливо сказал Алексей и, подойдя к кровати, сорвал с жены одеяло.
Эллис, очень красивая женщина лет тридцати с небольшим, была испугана и смущена. Люсьену было совершенно неудобно присутствовать при всем этом, ему было жаль Эллис, хорошую мать, добрую женщину, попавшую в сложную житейскую ситуацию. Люсьен отвёл глаза. Эллис прикрыла наготу легким халатиком и сидела на кровати, опустив ноги на пол. Кудрявый парень выглядел жалко, на его лице был написан ужас. Он вполне мог представлять, как его, ещё начинающего жить альфонса, зальют по колено в бетон и бросят в реку с ближайшего моста. Чего-чего, а мостов в Альбионе хватало. Что ему еще было ждать от этих дикарей из страны вечного холода.
Алексей бросил резко: «Begone!» Кудрявый парень мгновенно схватил свою одежду и стремглав выскочил из спальни. Люди в черном его пропустили. Алексей повернулся к жене и спросил иронично:
– Как же так, дорогая? Чего тебе не хватало?
Эллис сидела, опустив голову, она, натуральная блондинка, выглядела даже в этой ситуации как принцесса, но на похоронах.
– Я, – сказала Эллис тихо, голос ее сорвался почти в плач. – Я устала жить в клетке, даже золотой.
Люсьен повернулся и вышел, прикрывая за собой дверь. «Ребята, пойдём кофе пить». Они пошли на кухню и заварили эспрессо. Люсьен знал, что Алексей не позволит себе ничего лишнего с Эллис.
Потом весь день и до утра Люсьен и Алексей в просторном кабинете офиса Алексея пили и пили водку. Алексею нужно было выговориться, так чтобы сохранить тайну вкладов. Люсьен подходил на роль понимающего слушателя как никто другой.
– Ты всё видел. Что этой… – Алексей явно подбирал слова. – Этой бабе не хватало. Всё для неё, для детей, любые капризы. Вон лошадь купила. – В углу кабинета стояла скульптура, лошадь, вставшая на дыбы. – Пять, сука, штук евро отдала за эту срань. Она никогда не знала цену денег. И никогда толком не работала. Люсьен знал, что Алексей не был жадным и помогал людям при случае. Он еще давно, по просьбе Люсьена, помог Нао, когда у нее болел ребенок и ей требовалась помощь. Спросил только:
– А она тебе кто?
– Просто хороший человек, и ей нужна помощь.
В то время Люсьен даже в мыслях не думал, что Нао и он могут быть хоть как-то связаны, не то что многолетними близкими отношениями.
Так что дело было не в пяти тысячах евро, а в принципе.
Люсьен посмотрел на лошадь, подумал: «Эллис встала на дыбы». Он не хотел расстраивать Алексея и молча слушал.
– Как думаешь, что делать?
Люсьен, конечно, ожидал этот вопрос и, вздохнув, спокойно спросил:
– Ты ее любишь?
Алексей закрыл на мгновение лицо руками, посмотрел куда-то в сторону лошади и через минуту ответил:
– Вот хрен знает! А она, любовь эта, существует? – Алексей выпил водки и продолжил. – Из нас двоих ты вот умный, а я опытный. И ты сам знаешь, что наука никакой такой любви не может определить. Что это вообще? Может, нет ее… любви этой. Любил? Да, думал, что люблю. А на самом деле это была такая вишенка на торте, индикатор успеха в бизнесе. Вот, типа, я какой, и у меня вон какая баба красивая, как моя машина и мой костюмчик стоимостью с небольшую деревню. А то, что еще и жить нужно с этой бабой, никто не думает.
Некоторые считают, что раз нет доказательств существования бога, то его и нет. Но это не мешает сотням миллионов людей в бога верить. Нации, государства, деньги – тоже существуют только в нашем воображении. Мы думаем, что всё это есть и ценность представляет, и оно есть. Мы думаем, что мы русские или немцы, а кто-то думает, что он еврей, а раз мы думаем, то это так и есть.
– Ты это к чему? – спросил Алексей.
– Про любовь. Интересные вы, товарищи миллионеры. Вам некогда послушать, а иногда нужно. Просто послушай.
– Ладно, валяй, говори. – Согласился Алексей и стал наливать водку. И сказал:
– Я знаю целую компанию серьезных людей, так они считают себя эльфами. Так что они, по-твоему, эльфы?
– По-моему, им просто заняться нечем, но раз они так думают, то это не меньше, чем то, что ты считаешь себя русским.
– Я чувашин, если по крови, – неожиданно сказал Алексей и еще выпил водки. – Чуваши, чу наши, значения не имеет, я считаю себя русским.
– Так и с любовью, – сказал Люсьен, – если ты думаешь, что кого-то любишь, то это и есть любовь.
– Ну да. Набухался, пришел домой, дал жене по морде, детей разогнал и спать, а то завтра на работу. Где тут любовь?
– У каждого свои представления, – усмехнулся Люсьен. – Бьет, значит любит. И работает он, чтобы семью кормить. Бухает и дерется потому, что работа тяжелая. Не все ж готовы друг друга в попу целовать после работы. Тут всё индивидуально. А по поводу, что делать? Вариантов два. Если любишь, простить, забыть, запустить перезагрузку отношений. Это нелегко, но в принципе возможно. Эллис ведь ещё мать твоих детей. Мало ли поддалась соблазну, оступилась… Ну, или развод, проблемы с детьми. Содержать её и детей тебе все равно придется. Женщин ты при любом раскладе найдешь, сколько захочешь. Возможно, среди них будет и вполне достойная.
Простить?! Даже ради детей не смогу. И кого наличие детей останавливало? Это мне понятно. С этой шалавой под одной крышей? Нет. Детям это тоже ничего не даст. Хорошего. Обязательства, да. В Альбион она ездила с детьми, язык учить. Детям полезно и всё такое. А тут вдруг повадилась одна ездить. Мол, шопинг для детей, для семьи. Мне же некогда, я пашу по 14 часов без выходных. Ладно, давай, съезди. Но не один ведь и не два она сюда моталась. Тут и у меня сомнения появились.
Алексей налил в стаканы водки. Они выпили. Алексей не стал закусывать, а продолжил:
– Я сомневался, доверие там должно быть. Всё-таки мать детей… Детей она любит… Сука драная! Она детей бросала и ехала сюда трахаться с этим мудаком! Простить! Сука не захочет, кобель не вскочит! Блядь долбанная!
– Может, любовь вдруг на нее свалилась. Такое бывает. Женщины эмоциональны… – вставил Люсьен, чтобы как-то смягчить вину Эллис.
Любовь! Не смеши. Какая любовь. Эта подстилка встретила румына этого, цыгана, бля. На цыгана семью разменяла. Он якобы студент бедный. Их тут целая шайка профессиональных альфонсов. Находят вот таких идиоток, бесящихся от жира. Соблазняют. Это же психология. Дуры и клюют. Их дрючат и доят. Нет, как раз дрючили Эллис, а доили-то меня. Вот такая вот херня. Я сомневался, но нанял частных сыщиков. Они всё и раскопали. Хочешь, кино покажу. Сыщики сняли. Порнуха, бля. Я и не знал, что эта сука так вообще может. Там в спальне камеры натыканы и жучки кругом. Конечно, порнуху они не стали смотреть. А продолжали пить и говорить. Как раз говорил в основном Алексей, а Люсьен слушал.
Эллис, красивая девушка из интеллигентной семьи, рано вышла замуж за Алексея. По сути, мечта многих и многих поколений девчонок в её случае реальности осуществилась. Явился принц на белом коне. Алексей был ещё молод, успешный бизнес, вместо коня Mercedes. Всё складывалось прекрасно. Не успела Эллис оглянуться, между поездками по всему миру и образом жизни по-богатому появились дети, заботы. Дом – полная чаша, всё есть и даже лишнего, чего там не было, так это любви. Эллис казалось, что она любит мужа. Он ведь очень добрый, хороший человек. Детей любит и её, она так думала. Он многому её научил, этикету, принятому в обществе других миллионеров, привил вкус и умение красиво одеваться, настоял на продолжении учёбы и оплатил её учёбу в институте. Он хотел сделать из неё бизнес-леди, а это было абсолютно не её. Алексей так и не стал для Эллис по-настоящему, эмоционально близким человеком. Их отношения зашли в тупик. Муж стал позволять себе критику в её адрес и, мало того, делал это в присутствии посторонних людей. Однажды Люсьен видел, как это бывает. Эллис принесла им в кабинет Алексея чайничек свежезаваренного чая. Принесла лично, хотя могла поручить это горничной. Люсьен сказал:
– Спасибо.
– Не за что, – ответила с прекрасной улыбкой белых, как жемчуг, зубов Эллис. На это Алексей нравоучительно сказал жене:
– Нужно говорить: «На здоровье». Что это такое? «Не за что»?!
Эллис как раз собиралась выйти, и Алексей сидел спиной к ней. Люсьен видел, как Эллис обернулась на слова мужа и встретилась глазами с Люсьеном. Она пожала плечами и махнула рукой. Словно сказала Люсьену: «Не обращайте внимания». Ещё тогда Люсьен понял, что в их семье не всё так безоблачно, как казалось со стороны. Эллис в какой-то момент поняла, что живёт как в плену, в золотой клетке, с нелюбимым человеком, властным и не понимающим ее. С человеком, угнетающим ее морально и давящим на неё в попытках переделать во что-то совершенно чуждое Эллис. Тогда ей стало очень тоскливо, и её дом стал чужим. Она ездила с детьми в Альбион изучать язык, и дети очень быстро освоили иностранный и часто дома между собой бегло щебетали на языке, который папа понимал с пятого на десятое. Это было удобно. Конечно, они любили папу, и он их любил, но он был излишне суров. Эллис познакомилась с бедным студентом, которых было много в Альбионе. Он ей понравился, и ей было жаль этого парня с нелегкой судьбой. Он рассказал ей свою правдивую или выдуманную историю, что рано остался сиротой. Жил с бабушкой, работал и хотел учиться. И вот учится. Он очень красиво ухаживал за Эллис, нежно и утонченно, был мил и приветлив. Никаких пошлостей с горами цветов. Они бывали в музеях, театрах, посещали выставки современного искусства. В этом парень был знатоком, он мог часами рассказывать о картинах и их смысле. Эллис не устояла. Ей было хорошо с этим парнем, спокойно, и она чувствовала, что ее ценят и любят просто за то, что она вот такая, какая есть. Денег у Эллис было немного, да студент и не просил денег. Она делала ему незначительные презенты и за всё платила.
Утром Алексей и Люсьен уехали в аэропорт и ещё через несколько часов вернулись в Мегаполис. А ещё через неделю Нао написала Люсьену, что приедет с Партнером.

13. Треугольник
После катастрофы под Новый год Люсьен страдал, и знакомство с Эпл не очень его утешало. Хотя и скрашивало одиночество. Много позже, вспоминая Эпл, но не ту студентку университета, а более позднюю, которой она стала через несколько лет, Люсьен понимал, что Эпл из всех женщин, которых он любил, была внешне самой красивой, никаких изъянов. Хотя для любви это никакого значения не имеет. Эпл-студентка по всем показателям уступала Мун Рос. Кроме одного, она тоже была красива, и ее белая, очень приятная во всех смыслах грудь была на два размера больше, чем у Мун Рос. Конечно, этого было недостаточно, чтобы Эпл сыграла роль клина, вышибающего клин, измена бьет измену, и так бесконечно. Было у Эпл еще одно достоинство в сравнении с Мун Рос, она была чистым листом в части любви. И Люсьену очень импонировало, что именно он в этом случае первый и может научить Эпл всему, чему его научила Мун Рос, и пойти дальше. Люсьен в плане «идти дальше» был очень креативным парнем. Кроме того, что было для него важно, с Эпл он себя чувствовал не как с королевой Мун Рос, Маленьким принцем, а как раз в этих отношениях королем был он, а Эпл была маленькой принцессой. И Эпл очень старалась соответствовать.
Эпл очень нравился Люсьен, и постепенно она стала с нетерпением ждать его появлений. Ей было приятно его общество, его ухаживания, ласки, его ум и шутки. Они часто бывали в кинотеатрах и там, в темноте на заднем ряду, страстно целовались, а однажды, когда в зале было совсем мало зрителей, даже занимались любовью. Потом, после посещения кино, смеялись, мол, очень интересный фильм посмотрели, они даже названия не запомнили, однако очень полюбили кинематограф.
Эпл могла быть рисковой девчонкой и не была глупой. Ни одной дуры в подругах Люсьена не было никогда, наоборот, наличие ума было одним из обязательных условий для начала отношений.
Так бы оно, видимо, и продолжалось, однако через месяц или около того в комнату Люсьена внезапно вошла Мун Рос.
Люсьен был один, сидел за столом и пил чай, кофе для студента по тем временам был слишком дорог. Он был в майке и синих спортивных брюках с тремя белыми полосками во всю длину.
– Привет, милый! – как будто ничего не случилось, сказала Мун Рос и обняла Люсьена за плечи.
– Что за… – задыхаясь, то ли от возмущения, то ли от близости Мун Рос, выдохнул Люсьен. Он быстро встал, стряхивая руки Мун Рос.
– Мальчик мой, что с тобой, я вот твоя девочка. Я пришла… – Улыбалась Мун Рос, показывая свои белые ровные зубки. «Акула!» – мелькнула мысль у Люсьена, и он отступил на шаг.
– Ты, ты… – Люсьен не находил подходящего слова и сильно волновался. – Ты шлюха!
– Фу, как грубо, – Мун Рос изобразила на лице вкус лимона, отчего Люсьена совсем уж затрясло мелкой дрожью. – Это совершенно не к лицу моему Маленькому принцу…
– Я не маленький!
– Ты мой Маленький принц, прекрати на меня обижаться.
Мун Рос попыталась обнять Люсьена, но он отступил от «зубастой акулы» к самой двери комнаты, он все это время отступал от нее, подкрадывающейся к добыче, как кошка или как акула в своем скользящем над полом шелковом халате.
– Давай всё это забудем, извини меня, я ошиблась. – Она улыбнулась, вновь обнажая свои ровные зубки, и спросила: «Так лучше?»
– Мне наплевать. Уходи и оставь меня в покое. – Ответил с возмущением Люсьен.
– Нет, мой милый, тебе не наплевать, ты хочешь обмануть себя, ты меня любишь, хотя и завел себе эту вешалку Эпл. Так что мы с тобой квиты. Тем более у меня как раз в Новый год ничего и ни с кем не было. Это были дружеские посиделки, не более.
– Ха-ха, три раза. Я так и поверил! – сказал Люсьен, сам не подозревая, что для Мун Рос он уже начал торговаться, а значит, проиграет.
Мун Рос подошла к Люсьену вплотную, а он беспомощно прижался спиной к двери. Отступать было некуда, дверь открывалась внутрь комнаты. Мун Рос мгновенно оценила тактические преимущества своего положения и скользнула вниз. Не успел Люсьен опомниться, было уже поздно сопротивляться, сладкий ротик Мун Рос делал свое дело. Тогда Люсьен не ведал, что такие штучки – излюбленный прием женщин решать возникшие проблемы в отношениях. И не знал он, как и женщины, применяющие прием, что ничего это не решает, а лишь затягивает развязку иногда на многие годы.
Так возник треугольник любви. После этого случая Люсьен осознал, что у него, Маленького принца, две девушки одновременно, и ни одну из них он не готов оставить. Он поначалу переживал, считая, что это непорядочно, он ведь был хорошо воспитан, но никак не мог выбрать. За него выбор сделали Эпл и Мун Рос. Они, конечно, знали о существовании друг друга, но ни одна не поставила Люсьену вопрос ребром: «Или я, или она». Эпл боялась, что выбор будет не в ее пользу, а Мун Рос не хотела признаться самой себе, что какая-то Эпл может быть конкуренткой ей, восхитительной королеве, в соперничестве за любовь Маленького принца.
Люсьен даже пытался понять, кого из них он вообще любит. Потом оставил эту неразрешимую дилемму, решив, что, вероятно, можно любить сразу двоих девушек. «Хорошо хоть не одновременно, а то бы они поубивали друг друга», – подумал Люсьен и оставил всё как идёт.
В следующий Новый год Люсьен, не желая того, жестко отомстил Мун Рос за горе, причиненное ему двенадцатью месяцами ранее. Он, правда, не сказал Мун Рос ничего, а просто ушел поздно вечером из общежития праздновать Новый год с Эпл. Никакого заранее осмысленного плана мести у Люсьена не было. Всё получилось спонтанно. Пришла Эпл и просто предложила пойти встречать Новый год вместе и выложила свой главный козырь: ее тетка уехала к родственникам на Новый год, а квартира свободна и там можно очень приятно отпраздновать. Только тогда Люсьен вспомнил, что сделала Мун Рос год назад, и подумал: «А почему бы и нет?» Так и осуществилась эта нежеланная месть.
Мун Рос проплакала всю ночь. Думала о том, что ее Маленький принц может быть жестоким. А ей и поделом, потому что она сама год назад поступила с нежным и ранимым Маленьким принцем подло и цинично. Она на себе почувствовала, какую боль причинила год назад Люсьену.
Люсьен пришел в общежитие утром, его ждала Мун Рос. Люсьен увидел ее в вестибюле и мог бы уйти по боковому коридору, а потом подняться по другой лестнице на свой этаж, но решил этого не делать, так как все равно придется объясняться. Он пошел прямо к Мун Рос. Ему ничуть не было стыдно, и у него не было угрызений совести, но он не чувствовал и торжества справедливости от содеянной им мести.
Она обняла его и посмотрела глаза в глаза. Выразительные, заплаканные глаза Мун Рос блестели, и слезы скатывались из уголков на щеки. Теперь Люсьену стало стыдно, он хотел что-то сказать, но не находил слов, и к тому же Мун Рос приложила свой красивый с маникюром указательный палец к его губам.
– Мальчик мой, я люблю тебя. Прости меня, я поступила подло и теперь это понимаю всем сердцем, оказавшись на твоем месте. Прости. Я никогда, слышишь, никогда тебя не предам.
Заметим, что Мун Рос сдержала слово, и у Люсьена никогда до самого последнего дня не было вопросов к Мун Рос, связанных с ревностью к ней. Напротив, она вела себя безукоризненно во всех отношениях. А вот Люсьен этим похвастать не мог, тогда в новогоднюю ночь жесткий поступок Мун Рос словно что-то сломал внутри Люсьена, и он стал менее доверчив в отношениях с женщинами, а иногда и довольно суров с ними.
Мун Рос постепенно стала привязываться к Люсьену всё больше и больше. И в целом всё было хорошо. Студенты вообще живут весело, и многие считают это самым счастливым временем своей жизни. И так шло до конца их учебы. Потом в конце пятого курса Люсьен и Мун Рос поженились. Хотя изначальные чувства к Мун Рос, конечно, остыли, оставаясь в стадии спокойного горения. Люсьену пришлось выбирать или Мун Рос, или Эпл, или заканчивать с ними совсем. Не без тонкого давления со стороны Мун Рос Люсьен выбрал ее, а Эпл осталась с разбитым сердцем и очень горевала.
Вспоминая этот эпизод жизни, Люсьен думал, что следует понимать случившуюся катастрофу с Нао, выбившую его из колеи, не как случайность. «Это наказание господне за все некрасивые поступки, которые я совершал в прошлом». От этой мысли Люсьену ничуточку легче не становилось, а идти в церковь с таким вопросом к Богу ему и в голову не приходило. Люсьен вообще не был религиозен, хотя и в коммунизм как религию верил еще меньше.
***
Можно сказать, что несколько лет Люсьен и Мун Рос были счастливы в семейной жизни. Они очень хорошо понимали друг друга и не старались переделать, и никогда не ссорились. Конечно, у них бывали разногласия по мелким вопросам бытия, но они всегда находили компромиссный вариант решения или после обмена мнениями выбирали один из предложенных вариантов как общий. Кроме того, из их отношений исчезла нависавшая над ними Дамокловым мечом связь Люсьена с Эпл. Мун Рос это обстоятельство очень ободряло. Люсьена всё устраивало, и он никаких поползновений из семьи к посторонним женщинам не предпринимал. Ему и в голову это никогда не приходило. Их любовь даже окрепла, они будто переживали ее новое рождение. Может быть, так бы оно и шло, но нагрянули непреодолимые обстоятельства.
В лице капитализма победившего на ровном месте вялый изживший сам себя социализм. И материальное благополучие их маленькой семьи резко пошатнулось. К тому времени их отношения на первый взгляд безоблачные были уже под угрозой, только они этого не понимали и не предпринимали никаких шагов, чтобы спасти свою остывающую любовь.
В какой-то момент Мун Рос не выдержала и устроила Люсьену форменный разнос, смысл которого заключался в том, что Люсьен не мужик и видит, что в доме хоть шаром покати, а есть ребенок, и он ничего не делает, чтобы обеспечить семью, а валяет дурака в своем занюханном НИИ. Его очень задели все слова Мун Рос, бившие по самому больному. Она очень хорошо его знала и не пожалела ни по одному из пунктов выдвинутых ею обвинений. Люсьен хотел обидеться. Но решил, что она в целом права и нужно бросать любимую работу и просто пытаться заработать. Мун Рос для «закрепления урока» в ту же ночь отказала Люсьену в близости. В общем, Мун Рос, несмотря на свой ум и начитанность, совершила все возможные ошибки, которые только может совершить женщина по отношению к любимому мужчине. И самое важное – унизила его как мужчину, не способного зарабатывать и обеспечивать семью, опустив ниже плинтуса его любимую работу, и в довершение отказала в интимной близости, подчеркнула, что не мужик. Тут Люсьен обиделся.
На следующий день он написал заявление в НИИ и уволился. Его учитель, пожилой ученый с бородой а-ля Карл Маркс, сказал Люсьену, любимому ученику:
– Я всё понимаю, нужно – значит нужно. Но вы, Люсьен, созданы для решения сложных задач, и у вас это получается. Возвращайтесь. Этот хаос в обществе неизбежно закончится, и без науки общество не обойдется.
– Спасибо за добрые слова, Игорь Иванович. Весь вопрос в том, когда закончится. А жить и есть нужно прямо сейчас.
Люсьен стал интенсивно осваивать величайшую науку во всем мире, как дешево купить и дорого продать. Он довольно быстро овладел этой магией под названием мелкая оптовая торговля. И с достатком в доме стало более-менее нормально. Ложечки нашлись, но осадок от жестких слов Мун Рос остался, и ближе они от этого образовавшегося достатка не становились.
В Мегаполисе заработал крупнейший во всем мире оптовый рынок всего, что ни на есть нужного народу. Падл – как старый Шанхай после срочной эвакуации – занимал своими контейнерами, палатками, импровизированными прилавками все подступы к большому стадиону. Там поверх асфальта тротуаров была уж точно самая стойкая в мире грязь миллиметров десять глубиной, при попадании на одежду отмыть ее было нереально. Деньги – грязь, но без них никуда. Почему крупнейший в мире? Этого никто не знал. Но все были уверены, что именно крупнейший в мире. Как и в том, что наши розовые слоны уж точно самые розовые в мире и самые слоны. Первые уже почти приличные деньги Люсьен заработал там, на Падле. Разумеется, случался и форс-мажор. В виде наезда рэкетиров, вчерашних славных спортсменов. В этом случае Люсьен разошелся с ними краями. Потому что среди них был его друг детства Миша, одно время чемпион Мегаполиса по самбо. В другой раз Люсьен решил увеличить капитал ровно в двадцать пять раз, времена были такие. Он с друзьями по бизнесу в Падле поехал в Эмираты, они набили полный самолет, специально зафрахтованный под эту операцию, цветами. Идея была в том, чтобы привезти цветы на Крайний Север под праздник 8 Марта и выручить совершенно бешеные деньги. Один из компаньонов был как раз оттуда и мог обеспечить оптовые продажи цветов местной рознице. Полетели! Крайний Север из-за нелетной погоды не принял борт, и самолет сел на дальних подступах в Алмазсити за две тысячи километров от цели полета. В пожарном порядке удалось реализовать почти половину груза, там никто не был готов покупать, а на завтра, когда поняли, что можно купить, было поздно. Цветы замерзли, ночью мороз был минус 35 градусов. Пытались обогреть самолет, но не успели. Всё. Форс-мажор.
Люсьен даже не расстроился. Он вернулся в Мегаполис и начал с начала путь к вершинам спекуляций на знакомом ему супермегабазаре Падл. Довольно быстро Люсьен овладел этой наукой и понял, что не греет. К тому времени он обзавелся небольшой недвижимостью, приносившей доход без больших усилий, и успокоился.
Отношения с Мун Рос стали откровенно прохладными. Она ревновала его ко всему, что хоть как-то напоминает женщин. Ее изнутри съедал этот монстр подозрений, укрепившийся сознанием, что она на три года старше Люсьена, и то, что в юности было ее преимуществом, к тридцати годам стало, по ее мнению, великим недостатком. Пару раз ревность Мун Рос даже направляла взор Люсьена к объекту, как оказывалось, достойному, и он пользовался случаем. Он не хотел как-то обижать Мун Рос, а совершал эти акты измены между прочим, от тоски, в поисках тишины, от треска – это трещала по всем швам их с Мун Рос семейная лодка. И они не находили никаких сил, чтобы ее чинить и стараться удержать на плаву.

14. Разрыв с Мун Рос. Шери
Мун Рос понимала, что всё делает неправильно, но уже не могла остановиться и систематически отравляла Люсьену жизнь. Сначала напрасно подозревая в изменах, а потом, когда Люсьен стал находить «понимающих» его женщин вне семьи, Мун Рос задыхалась от праведного гнева: «Я же говорила!..». В какой-то момент излета их отношений Мун Рос, глядя на спящего Люсьена, отчетливо поняла самку богомола и сама ужаснулась этой мысли, не понимая, как они с Люсьеном могли из большой любви дойти до большой ненависти.
Потом дошло даже до «зверского избиения» беззащитной женщины по терминологии Мун Рос. Однажды напряжение между Мун Рос и Люсьеном вылилось из обычной вялой перебранки в «побоище» семейного масштаба. Мун Рос вдруг вспомнила Люсьену его мнимые измены, а частично, как отметил про себя Люсьен, и не мнимые, но не пойман – не вор. Она так завелась, что уже едва сдерживала себя, но не плакала, это Люсьена неприятно удивило, в глазах Мун Рос он уже не видел даже тени любви, в них была ненависть. А это тоже сильное чувство. Тогда она напомнила Люсьену его «подлую» и многолетнюю связь с Эпл.
– Ты еще мой детский сад вспомни, – сказал Люсьен почти миролюбиво и добавил уже злобно, не удержался: – А как твой новогодний подарок мне, совсем юному мальчишке на первом курсе!
Мун Рос опешила и прошипела тихо и грозно: «Скотина». Вслед за этим Люсьен понял, что красивые, с маникюром и длинными ногтями пальцы Мун Рос, которые он так нежно любил целовать, как будто было это в прошлой жизни, кроме прелести, являются очень грозным женским оружием. Мун Рос впала в агрессивное состояние, когда человек уже ничего не соображает, и пошла в атаку.
Притом примерно в половине убийств во время семейной ссоры виноват простой кухонный нож. Ежегодно в этой великой зимней стране производят 35 млн штук металлических столовых приборов, 10 млн лопат, почти два миллиона топоров, а еще вилы, косы и прочий хозяйственный инвентарь. Об этом Люсьен прочитал где-то в газете и тут же вспомнил, когда Мун Рос, как мельница крыльями, размахивая руками, двинулась к Люсьену. «Давай прекращай это…» – Люсьен не успел договорить, как острым ногтем Мун Рос рассекла Люсьену щеку. Он почувствовал, что выступила кровь. «Фредди Крюгер, давай заканчивай эти свои шутки». – Он попытался урезонить Мун Рос, но она уже ничего не слушала, а наступала с явным намерением расправиться с этим мерзким богомолом. Люсьен стал подставлять руки и пытался маневрировать, но комната была маленькой, и бежать было особо некуда. Отступить на кухню Люсьен побоялся. Там, конечно, не было лопат, кос и вил, но вилки, ножи были в достатке. Тогда Люсьен, отбивая острые когти Мун Рос, подвел ее за собой к кровати и, выждав мгновение, толкнул ее прямо в лоб открытой ладонью. Мун Рос потеряла равновесие и упала на кровать.
Она посмотрела на Люсьена широко открытыми изумленными глазами и констатировала очень тихо и грустно:
– Ты ударил меня.
– Прям уж и ударил. – Ответил так же тихо Люсьен. – Успокойся, пожалуйста.
После этого Мун Рос заплакала. А Люсьен в расстроенных чувствах ушел умываться от крови, а потом нервно курить на кухне и заодно запрятал все ножи на всякий случай. А на следующий день, когда Мун Рос совершенно спокойно, как ничего и не случилось, готовила завтрак, она спросила Люсьена: «Куда-то все ножи подевались». Люсьен сразу не смог вспомнить, куда он их запрятал.
***
В былые времена было не так. Отец Люсьена пил чай за столом в столовой. Его жена, мама Люсьена, что-то делала на кухне и без злобы, а как-то машинально вспоминала недостойное поведение мужа. Через открытую дверь ее слова были прекрасно слышны. Он устал слушать в тысячный раз обвинения в измене, а прошло с этого драматического случая, запавшего в душу мамы Люсьена, лет десять, и не спеша поднялся. На старинном пианино в углу столовой стояли две пустые вазы. Одна богемского стекла, а вторая из толстого хрусталя. Люсьену было лет двенадцать, он пил чай и что-то читал, сидя напротив отца за столом. Он посмотрел на отца. Тот был совершенно спокоен, только блеск какой-то в глазах, может быть, Люсьену это показалось уже задним числом, после события. Отец подошёл к пианино. Посмотрел внимательно на вазы. Взял толстую, как бочка, хрустальную, прикинул ее вес, покачал в руке. И поставил на место. Вероятно, подумал, что тяжёлая и дорогая. Он взял богемскую вазу. Она была куда более легковесна, а значит, обречена.
Отец смотрел на кухню, и когда жена посмотрела на него и хотела, что-то сказать, отец бросил вазу на пол с такой силой, что она не разбилась, а рассыпалась в пыль.
Поскольку Люсьену пришлось эту пыль подметать веником на совок, он обнаружил только пару кусочков размером с копеечную монету. Люсьен взялся за это дело, так как родителям было некогда. Они разошлись по разным комнатам и целые сутки не разговаривали.
Позже Люсьен оценил действия отца. Он и супругу заставил замолчать и не донимать его тем, что уже давным-давно случилось и вылечить невозможно, только забыть, и семье нанес как можно меньший ущерб. Выбрал самую лёгкую вазу и тонкую, от толстой острые осколки могли разлететься по всей столовой и, не дай бог, поранить сына или жену. Маму Люсьена отец очень любил, несмотря на измену ей, бес попутал, и уважал. Никогда он не то что бы ее ударить, это было невозможно, даже оскорбить в ответ на ее самые нелестные слова себе не позволял. Ваза была обречена.
Они прожили вместе 56 лет, и Люсьен в последние их годы мог наблюдать, как они заботились друг о друге. Когда и силы уже не те, и болезни одолевают, и каждое движение как подвиг. Забота, кажется, в мелочах: подать стакан воды, лекарство запить. Помочь встать с кровати. Поправить сползающий плед. Жизнь – это и есть мелочи, из которых она и состоит. Они ушли с разницей в три месяца: не смог оставшийся в живых перенести разлуку со своей половиной.
С тех пор искусство управления конфликтом ушло далеко вперед, но не улучшилось.
***
Мун Рос много думала, обвиняя во всем Люсьена, почему их любовь умерла. Люсьен, не особенно стремясь идти домой, захаживал то в казино, то в бар. И там, если, конечно, не было компании, иногда задумывался, как же так случилось, что они с Мун Рос не смогли удержать свою любовь. Глядя на скачущий по колесу рулетки шарик, Люсьен подумал однажды: «Я как этот шарик, запущенный рукой рока, не знаю, в какую ячейку упаду и кому принесу счастье, а кому проигрыш. Мун Рос вот проиграла. Эпл, похоже, вышла замуж очень продуманно, взвесив все за и против, может быть, хоть она счастлива». Люсьен ничего не знал о жизни Эпл, но знал, что она вскоре после университета вышла замуж. Люсьен и Мун Рос не нашли в себе сил попытаться изменить состояние их отношений. Они не поговорили откровенно, не пытались как-то спасти ситуацию. Они замкнулись каждый в себе. Не было у них главного средства, которое могло помочь, – любви. Их любовь умерла задолго до окончательного разрыва.
Окончательный разрыв отношений произошел, когда Мун Рос изменила Люсьену, очень неуклюже, даже демонстративно, как месть за «преданную им ее любовь и ее молодость». Почему она это сделала? От отчаяния и отсутствия будущего их отношений, как она понимала. Мун Рос изменила так, чтобы об этом знал Люсьен. Для нее это было важно, тайная месть ее не устраивала. «Этого мало, пусть почувствует страдания, как я», – думала Мун Рос.
Для Люсьена факт измены Мун Рос оказался лишь неприятным известием, а не трагедией. Катастрофа в их отношениях уже случилась много раньше, когда Мун Рос оставила Маленького принца одного встречать Новый год. Люсьен даже почувствовал некоторую лёгкость, измена Мун Рос предоставила ему возможность уйти без серьёзных угрызений совести, «оставил женщину с ребенком». Именно это его и удерживало в браке с Мун Рос последнее время. Люсьен после этого ушел, и месяца через три они официально развелись.
Потом, года через два, Мун Рос нашла юного поклонника, нового «маленького принца», и года два пыталась наладить жизнь с ним. Не получилось. Нельзя войти дважды в одну реку.
Незадолго до полного разрыва, когда Мун Рос устроила Люсьену дежурную выволочку за грехи, которые он не совершил, в тот раз точно, в растрепанных чувствах, а дело было в субботу, Люсьен уехал к друзьям, с которыми учился. Сняли девчонок и бухали. В тот день он познакомился с Шери. Это произошло прямо на улице, как, кажется, никогда не бывает, если не считать романов. Шери гуляла по своему микрорайону без определенной цели. Она тут выросла, ходила в школу, и каждый уголок этого района был ей знаком.
Люсьен со своей компанией шел в магазин, потому что решили не связываться с общепитом для дружеской встречи бывших студентов. Тем более недалеко была пустая квартира Сергея, и он всех пригласил к себе, предупредив, что из закусок у него в холодильнике – мышь повесилась. Это было поправимо, и они направлялись пополнить запасы, потому что это был не первый их выход в магазин, только на этот раз послали не гонца, а решили прогуляться. Погода хорошая, солнце, тепло, но не жарко.
Когда Люсьен обходил автобусную остановку, поставленную прямо посреди тротуара, он, пытаясь пропустить солидную даму, неловко столкнулся с совершенно не замеченной им на пути Шери, необъятная дама скрыла ее собой.
Сумочка Шери выпала из рук, и она посмотрела на Люсьена недоброжелательно, сверкнув светло-серым взором из-под тонких черных бровей:
– Алё! Осторожней можно?!
– Простите за неловкость, – Люсьен кинулся поднимать сумочку, и они с Шери едва не столкнулись лбами.
– Еще раз извините, – улыбнулся Люсьен.
– Как в кино, чуть лбами не треснулись, – уже весело сказала Шери.
Люсьен моментально решил, пригласил Шери пойти с ними, хотя, разумеется, не рассчитывал на согласие. Но тут подошел Сергей, оказалось, что они знакомы. Сергей еще совсем недавно дружил с сестрой Шери. Это стало решающим фактом, и Шери недолго думала, и, поскольку ей делать было нечего, она согласилась.
Было весело и непринужденно. Беседы ни о чем, шутки, вино для девушек и водка для сильной половины компании. Так незаметно пролетели несколько часов.
Люсьен и Шери очень понравились друг другу. Они это чувствовали, и со стороны это стало заметно. Тогда товарищ Люсьена, хозяин квартиры Сергей, объявил всей компании: «Все сваливаем, время закончилось. Если что, можем переместиться в бар. Тут за углом есть вполне приличный».
Все засобирались уходить, и Люсьен с Шери тоже. Тогда Сергей подошел к ним и негромко сказал:
– Подождите, – Сергей взял за руку Шери, которая стояла рядом с Люсьеном, намеревавшимся проводить её домой. Когда все вышли из квартиры, он сказал:
– А вы оставайтесь. Вся ночь ваша, я пойду к подруге ночевать.
– Ну, ничё се.– Успела сказать Шери, когда дверь за Сергеем закрылась и в замке лязгнул ключ.
– Эй, аллё, – постучал в дверь Люсьен.
– Что это такое? – поинтересовалась Шери. – Нас что, заперли?
– Типа того. – Сказал и сам несколько смущенный Люсьен.
– Мне домой нужно, я завтра уезжаю, а еще собраться.
– Сочувствую, но у меня нет ключа. Может, это шутка такая.
– Дурацкая шутка.
Я согласен, шутка неумная. Но я тут совершенно не при чём.
Выхода не было, и они с Шери ушли на кухню, пили кофе и оставшееся вино. Вино как раз было куплено для Шери, и его оставалось больше половины бутылки, остальные гости Сергея пили водку. Люсьен себя не чувствовал слишком пьяным, но и трезвым он не был. Далеко за полночь Люсьен, видя, что Шери уже начинает клевать носом от усталости, ему и самому хотелось спать, предложил:
– Давай спать ложиться. – Шери мгновенно проснулась и посмотрела на Люсьена явно неодобрительно. – Я слово даю, что никаких поползновений не позволю. – Соврал Люсьен.
– Ладно, давай спать, я устала, а завтра мне уезжать.
Они пошли в спальню, где в сумраке, слегка рассеянном пробивавшимся через неплотно закрытую занавеску лунным светом, стояла большая двуспальная кровать. Свет не включали. Шери быстро сняла с себя одежду, оставив легкий белый бюстгальтер и белые трусики. Люсьен невольно в темноте мельком заметил, что Шери вполне укладывалась и в его представления о красоте фигуры, это был еще один плюс в его стандарты начала отношений, первый – она была весьма неглупой.
Они осторожно улеглись каждый на своем краю широкой кровати. И так пролежали несколько минут. Потом Люсьен сказал:
– Между ними был кинжал, и она осталась непорочной девой.
– Кинжал – это хорошо бы. – Отозвалась Шери. Люсьену показалось, что она улыбнулась. И он осторожно прикоснулся к ней. Шери не стала сопротивляться. Они для начала поцеловались. Шери подумала, что где наша не пропадала, тем более ее отношения с парнем, который у нее, естественно, был, уже дышали на ладан, и она твердо решила с ним заканчивать общение. А Люсьен ей понравился, и к тому же один раз не решает ничего.
Люсьен не стал обрушивать на Шери все свои умения, а очень нежно и дозированно приласкал Шери. Она оценила эту сдержанность и понемногу стала отвечать на его ласки. Чуть позже выяснилось, что Люсьен от количества выпитого и, видимо, от стресса, ведь ему Шери тоже как-то вдруг запала в душу, совершенно отключился как мужчина. Ему было неудобно, и он загрустил, откинувшись на подушку. Шери успокоила Люсьена: «Ничего, в следующий раз получится». Люсьен подумал, что она еще и издевается, но это «в следующий раз» обнадеживало.
***
После развода, прошедшего без скандалов и претензий, Люсьен и Мун Рос поддерживали связь, потому что был ребенок и они считали, что для ребенка это важно.
Как-то Люсьен хотел отвезти сына на юг, к морю, считал это своим долгом, что ли. Забота о ребенке, отцовские чувства, чувство долга и всё такое. Он договорился с Мун Рос, что приедет через неделю и заберет с собой маленького Люсьена, она совершенно спокойно согласилась.
Прошла неделя, и Люсьен в хорошем расположении духа приехал.
Уже с порога он понял, что радоваться рано. Часа два Мун Рос рассказывала ему, какая в сущности он сволочь, и что-либо возражать ей было бессмысленно. Так как всё это он уже слышал и неоднократно. В довершение Мун Рос категорически заявила:
– Ребенка ты не получишь! И не надейся!
Прошел еще час препирательств, в которых Люсьен старался умилостивить Мун Рос, признавал всё, что она ему предъявила, в сотый раз просил простить и не впутывать в эти запоздалые разборки ребенка. Мун Рос была неумолима.
В дело вмешался маленький Люсьен. Он забросил свои игрушки, которыми без присмотра занимался всё это время, подошел к старшему Люсьену, сидевшему на стуле, и забрался к нему на колени. Обнял за шею и положил голову на плечо. Люсьен придерживал сына за спину правой рукой, а левой показал на него пальцем и сделал просительный жест открытой ладонью вверх в сторону нахмурившейся Мун Рос. Она посмотрела на бывшего мужа, на сына, обнимающего отца, и в сердцах бросила:
– Делайте, что хотите! – Мун Рос показала на рюкзачок сына и уже спокойно сказала. – Тут всё, что может понадобиться ребенку. И чтобы через десять дней ребенок был тут как штык!
– Спасибо, родная, вот за это я тебя и люблю.
– Не паясничай. – Ответила Мун Рос, но уже без злобы.
Папа и сын вышли из подъезда и пошли в сторону метро. Люсьен нес рюкзачок сына, держал его за руку и молчал. Мун Рос совсем его измотала. Уже рядом с подземным переходом, в котором был вход в метро, младший Люсьен, словно чувствовавший, что отцу нелегко, и молчавший всё это время, вдруг сказал:
– Смотри, пап.
Люсьен поднял глаза, на парапете стояла недопитая бутылка пива. Младший Люсьен засмеялся и высказал догадку:
– Жизнь-то налаживается!
– Откуда ты знаешь этот анекдот? – Удивился Люсьен. – Тебе едва шесть лет исполнилось. В твои годы я про рыбака и рыбку только знал.
– Пф, думаешь, в детском саду только сказки рассказывают.
Анекдот дошел и до детского сада, и дети его рассказывали друг другу, как и целую массу других анекдотов, иногда очень и очень бородатых, но для людей в возрасте пяти-шести лет они звучали как свежие. Все относительно.
– У вас не в меру продвинутый детсад. Ну, расскажи и мне.
– Ты ж его знаешь.
– А ты расскажи, может я с другим анекдотом путаю.
– Бомж решил, что жизнь не удалась, – начал младший Люсьен. – Денег нет, хлеба нет, курева нет. Зачем жить? Решил повеситься. Пошел на помойку искать веревку, заметил окурок. Бомж подумал: «Закурю перед смертью, хуже не будет». Пока курил, заметил за контейнером недопитую бутылку: «А выпью для храбрости». Выпил, такой и думает: «Чё это я повеситься решил? Жизнь-то налаживается!».
Они весело посмеялись. Люсьен сказал:
– Рассказчик ты хороший, сынок.
– Ведь есть в кого. И мама, и папа такие молодцы у меня.
– И ты тоже молодец.
Действительно, подумал Люсьен: «Жизнь налаживается».

15. Шери и Люсьен
Утром Шери еще раз сказала, что уезжает, сказала время отправления поезда, хотя Люсьен не спрашивал, но запомнил.
– Меня будут провожать родственники целым табором, – улыбнулась Шери.
– При таком раскладе мое появление на вокзале будет выглядеть странно, – сказал Люсьен.
Люсьен зачем-то записал ее телефон и адрес Шери в прекрасном городе Терпомосити. На прощание они поцеловались в губы, при этом Шери приподнялась на цыпочки. Поцелуй получился не очень, без страсти.
Люсьен по непонятным для себя самого причинам решил проводить Шери, но так, чтобы не привлекать внимания ее родственников. Он поехал на вокзал.
Времени до отправления поезда было много, Люсьен зашел в вокзальный буфет. Выведенная из спячки появлением потенциального, тем более приличного вида клиента, и желая высказаться, краснолицая буфетчица, толстая, с маленькой головенкой, увенчанной белоснежным накрахмаленным чепчиком, дунула на лезшую в глаза прядь завивки, громко сказала:
– Эй, ты! Сколько можно рыгать?! Совсем совести нет. Полчаса тут рыгаешь! – обобщая опыт наблюдений, она спокойно сказала молодому человеку лет тридцати в добротной зеленой куртке, который икал и не мог остановиться. – Приходят на рогах, сто грамм возьмут, а потом час рыгают. Ни выручки от них, ничего, только рыгать.
Парень вышел из буфета, едва не задев плечом Люсьена.
Люсьен показал на кофе-машину: «Эспрессо, пожалуйста». Мало аппетитные пирожки, требующие срочного захоронения, интереса не вызвали. Он взял бутерброд с сыром, который выглядел вполне прилично.
Мальчишка появился внезапно, словно из-под бетонного пола буфета, и тут же заявил: «Ой, нога болит, блин! Не могу. Оооо, болит нога, не могу, блин». Он стоял журавлем на одной ноге, «больную» придерживал рукой. Выписывая туловищем замысловатые зигзаги, силясь удержать равновесие, жалостливо глядел Люсьену прямо в лицо. Вполне прилично одетый бомжонок, с несколько большим для его возраста присутствием грязи на лице, руках и одежде, продолжал ныть:
– Блин, нога-а-а-а болит, не могу-у-у-у, – морща мордашку, протянул бомжонок и требовательно прибавил: – Дай булку! Нога, блин, болит, не могу, боли-и-и-и-т.
Бегло оглянувшись на предмет поиска родителей или смотрящих вымогателя и никого не обнаружив, Люсьен приступил к переговорам:
– Где ты тут булку увидел?
– Нога! Блин! Не могу, болит. Булку дай! – взвыл малыш. – Ой, нога болит, булку дай!
– Булки нет, есть хлеб с сыром.
– Нога болит, дай булку. – Не унимался мальчик, стоя на одной ножке. Он слегка подпрыгивал, как будто играл в классики. Как-то само собой он поменял ноги, видимо, устал на левой стоять и встал на правую «больную». Люсьен улыбнулся и сказал:
– Станиславский в таких случаях сказал бы: «Не верю!» Я понимаю, что капля камень долбит не силой, а частым падением, но я не доктор и булки у меня нет. Если я тебе дам хлеб с сыром и колбасы в придачу, ты оставишь меня в покое?
Мальчик для верности сказал вяло: «Булку дай». И кивнул головой. Сделка состоялась.
Он взял бутерброд Люсьена, кусочек колбасы небрежно бросил возникшему из-под лавки облезлому вокзальному шарику, хитрому и вонявшему псиной.
Люсьен подумал, что мир не погибнет никогда, пока бездомный способен делиться добычей с теми, кто в худшем положении. Нужно делиться.
Люсьен вышел на перрон. Он видел, как появилась Шери в окружении родственников и после недолгого прощания с ними вошла в вагон. Люсьен пошел на самый край перрона в надежде увидеть Шери в окне поезда. План был так себе. Но он почему-то не хотел с ней расстаться вот так еще раз, не посмотрев на нее. Хотя она могла оказаться и с другой стороны вагона, тогда весь план летел в тартарары. Поезд стал набирать ход, пришло его время. Вагоны все быстрей и быстрей проходили мимо Люсьена. Пока не стали пролетать мимо. Люсьен едва успевал взглянуть в окно, как оно проносилось, сменяясь другим, третьим, и так без конца окнами вагонов. Когда Люсьен подумал, что план на самом деле был изначально плохим и бессмысленным, он увидел на какие-то мгновения Шери. Шери грустно смотрела в окно и увидела Люсьена, их взгляды на долю секунды встретились. Шери от неожиданности подпрыгнула, и ее вагон умчался прочь.
Люсьен еще постоял, глядя на рельсы, этих стальных блестящих на солнце червей, уходящих вдаль. Потом довольно громко, вокруг никого не было, сказал: «Если девушка видит парня, который ей безразличен, она даже от неожиданности не подпрыгивает до потолка». С этой обнадеживающей мыслью Люсьен отправился домой. Он подумал, что ему следует навестить Шери, ее предположение про «следующий раз» как-то подогревало. Это была странная мысль, так показалось Люсьену, но она крепко засела у него в голове.
***
В течение полугода Люсьен несколько раз приезжал к Шери, и они очень хорошо проводили время вдвоем. Даже учитывая тот первый случай, когда Люсьену пришлось играть в какую-то странную игру с Валерием, бывшим любовником Шери. Тот случай запомнился Люсьену и еще одной фразой, оброненной Шери как между прочим. Когда Валерий таки ушел, они с Шери долго сидели вдвоем, пили кофе и беседовали на отвлеченные темы. Уже совсем поздно Шери посмотрела на часы, висевшие над дверью, и сказала, что пора спать. Она выключила свет. «Может, стесняется», – подумал Люсьен. Хотя выключатель был рядом с дверью, а кровать шагах в пяти. Тогда Шери и сказала: «Только без анала и в рот не кончать». И легла ближе к стене, освобождая Люсьену половину кровати. Люсьен промолчал и так никогда и не смог ответить, зачем она это тогда сказала. «Может быть, так ненавязчиво направляла мои мысли в нужном направлении?»
Их отношения были скорее дружескими с большой долей симпатии, Люсьен как-то не мог назвать это любовью, хотя, конечно, Шери ему нравилась во всех отношениях. Шери тоже про любовь не говорила, но и ей Люсьен был симпатичен и даже очень. А в постели Шери была очень хороша.
***
В очередной визит к Шери Люсьен с тревогой узнал, что у нее выявили язву желудка. В те времена еще не обнаружили бактерию Helicobacter pylori, которую теперь сравнительно легко убивают сочетанием пары антибиотиков, – это был почти смертный приговор.
Хирург с толстыми пальцами-сардельками сказал Люсьену, что нужно оперировать.
Тощий и длинный терапевт с носом, удивительно картофельным для такого телосложения, как и положено терапевту, считал, что нужно попробовать лечение.
– Кто вы ей? – между прочим спросил терапевт.
Люсьен задумался: «А кто я для Шери? Любовник, просто любовник. Да не просто любовник, а любящий ее человек, и мне важно ее здоровье». Тогда в беседе с тощим терапевтом Люсьен впервые подумал, что он любит Шери.
– Брат. – Сказал Люсьен доктору и после небольшой паузы добавил. – Двоюродный.
– Если бог на вашей стороне, это поможет. Будем лечить. – Сказал терапевт и посмотрел на Люсьена, словно это он будет лечить Шери.
– Спасибо. – Люсьен хотел спросить, а чем он, собственно, может помочь, но не стал этого делать. Он и так понимал, что ему просто нужно быть рядом с Шери и поддерживать ее морально.
Почти месяц Люсьен ухаживал за Шери в больнице, проводя много часов у ее постели. Много шутил и вообще делал вид, что все идет хорошо. Только вечером, приходя в пустую квартирку Шери, давал волю своим чувствам, вздыхал и грустил, чтобы на следующий день идти в больницу уверенным и оптимистичным. Он стал экономить деньги на случай, а вдруг будет нужно и негде взять! У него с собой было не так много средств, и режим жесткой экономии не мешал. Люсьен ограничил курение и перешел на самые дешевые сигареты без фильтра, которые и курить было невозможно. Он питался кашами, которые готовил из круп, обнаруженных в комнате Шери. Для Шери он покупал всякие разрешенные в больнице вкусности и на этом не экономил. Пару раз он приобрел необходимые Шери витамины, которых не оказалось в больнице.
Еще через две недели терапевт, которого Люсьен перехватил в коридоре больницы, обнадежил:
– Я посмотрел анализы и считаю, что бог оказался на вашей стороне.
– Спасибо, – выдавил из себя Люсьен, едва не расплакавшись от счастья.
Да, Бог оказался на их стороне.
После пережитой болезни Шери Люсьен чувствовал к ней то, что вполне мог назвать любовью. И да, Шери оказалась совершенно права, когда сказала Люсьену после его фиаско в постели в день знакомства, что в следующий раз получится. В следующий раз у них всё получилось как нельзя лучше. А потом всё лучше и лучше. Люсьен обнаружил, что у Шери была своя изюминка в сексе. В момент достижения оргазма Шери грязно ругалась и нецензурно требовала продолжения. Было даже удивительно, что она знает такие слова. Обычно никогда не употребляла даже грубых слов, не то что матерных. Была милой и доброй. Вот этот контраст очень заводил Люсьена.
***
Выписавшись из больницы, в ближайшее воскресенье Шери предложила Люсьену прогуляться. Они гуляли по улицам, пока не подошли к большому белому православному храму, по виду католическому, без маковок, с двумя высокими башнями. Шери сказала: «Давай зайдем». Люсьен кивнул. На крыльце Шери достала из сумочки легкий платок и повязала на голову. Люсьен знал, конечно, что в храм женщинам с непокрытой головой нельзя, при том, что мужчина и полуголый может свободно зайти. Такие обычаи. Шери перекрестилась и вошла в храм. Люсьен удивился, он не предполагал, что Шери верующая, крестик у нее на груди он, конечно, видел, но ведь их носят если не все, то многие, и с верой это часто никак не связано. Внутри храма Шери молилась, реально и со знанием дела. Люсьен не стал ей мешать, а прошел не спеша вдоль стены, рассматривая иконы, до самого алтаря, отгороженного красным канатом. Людей было сравнительно немного. Шери отстояла в храме всю утреннюю службу – часа два. Люсьен слегка загрустил. Он не был излишне верующим человеком, скорее мозгом понимал, что да, я православный человек, это часть нашей культуры, нашей истории и прочее бла-бла. Не более.
Когда они вышли из храма, Люсьен молчал, что на него было очень не похоже. Он действительно не знал, что сказать. Шери чувствовала это состояние Люсьена. Спросила:
– Ты не устал?
– Нет.
– С непривычки может показаться утомительно простоять всю службу. На самом деле это сил придаёт.
– Веруйте, ибо не знаете, когда господь ваш придет. – Сказал Люсьен, он много читал, в том числе и Библию. Он опять замолчал, потому что его слова Шери могла истолковать как некий сарказм. А он не хотел ее обижать. И не знал, как себя теперь вести с ней. Шери посмотрела на задумчивого Люсьена, улыбаясь и щуря глазки. Взяла его за руку и остановила. Она положила руки ладонями на его грудь и довольно плотно прижавшись к нему всем телом, таким образом, что Люсьен невольно обнял Шери за талию.
– Ты что загрустил, милый мой человек, воин Иисуса Христа?
– Почему я воин Христа?
– Ты же крещеный, да?
– Да, меня крестила тетка, очень верующая была, это я уже в старших классах школы учился. Но это так было, типа надо, и крестили, на всякий случай.
– К Богу прийти нужно, сразу это не дается. А вот когда тебя крестили, то обязательно назвали воином Христовым, поэтому ты «воинствовать» должен, противоборствовать, разрушать, уничтожать зло и неправду.
– Как-то это не мое. – Сказал Люсьен.
– Сегодня не твое, а что будет завтра, никто не знает. Ты ведь не бросил меня в болезни, значит, ты воин Христа, спасал меня, беспокоился, мне это очень приятно. – Шери посмотрела Люсьену в глаза и погладила ладонями его грудь. – Ты добрый человек, на самом деле, и не грусти от моего посещения церкви. В конце концов, на наши игры в постели это никак не влияет. – Шери посмотрела в глаза Люсьену лукаво и засмеялась, а Люсьен, вспоминая, как они обычно зажигают в постели, улыбнулся.
– Так-то да.
Шери потянулась губами к губам Люсьена, они нежно поцеловались. Шери еще раз улыбнулась и сказала очень тихо, почти одними губами:
– Я тебя люблю.
Никогда до этого и никогда после Шери не говорила Люсьену, что любит его, считала, что этот вопрос решен.
– Пойдем в магазин, купим вина и что-нибудь вкусное, я тебе приготовлю обед, ты похудел, пока за мной ухаживал.
– Тебе вина нельзя.
– Я и не буду, может, только пригублю. А потом мы отметим мое чудесное выздоровление, как ты любишь говорить, горячим и разнузданным сексом. – Они засмеялись.
Вечер был чудесным. На следующий день Шери завела весьма удививший Люсьена разговор на философские темы. Они гуляли после проливного дождя, и улицы были мокрыми.
– Не убий, не укради, не прелюбодействуй. Что тут непонятно? – Говорила Шери спокойно, одновременно маневрируя вокруг лужи на тротуаре. Люсьен держал ее за руку, чтобы Шери было удобней балансировать на бордюре, обходя лужу. – Не делай, потому что это в твоих интересах.
– И где же тут интерес? Прелюбодействие, конечно, грех, но ведь чертовски, прости господи, приятно. – Высказался Люсьен. Шери остановилась и, не отпуская руку Люсьена, посмотрела ласково ему в глаза снизу вверх. Она была на полторы головы ниже Люсьена.
– Будешь так делать, тебя же потом предадут, у тебя переукрадут, а то и убьют. Кому-то покажется и они даже в этом уверены, что не убий ладно, а как не укради? Прелюбодействие, это тоже вид кражи. Как жить то, если не украсть? И зачем жить? Так немало людей думают. Так и живут, растрачивая себя, а потом удивляются, что их обманули и у них украли. Какой привет, такой ответ. – Сказала Шери и отпустила Люсьена. Они медленно пошли дальше. Люсьен после паузы сказал:
В нашей семье воровать вообще не принято. Мама рассказывала, что когда они с отцом поженились, жили очень дружно и счастливо. А между прочим, у них кровати не было. Были доски на чурбаках, и на них уже матрас и постель. Они на севере тогда работали, там вообще сурово всё, а тогда и тем более. Отец как-то принес десятку, это по тем временам приличные деньги были. А мама спросила, что это за деньги, для зарплаты мало и не время. Отец ответил, что в лесу нашел под пеньком. Тогда мама сказала, что ей муж нужен дома, а не в тюрьме. Отец не был меркантильным и больше никогда ничего такого под пеньками не находил. Теперь другое дело. Воровать по-прежнему нехорошо, но мир изменился, отношения должны поменяться. В том числе между мужчиной и женщиной. Об этом много пишут. – Заметил Люсьен.
Мир материальный, да, изменился: машины, паровозы, тепловозы, микроволновки, сотовая связь. А люди что? Разве люди изменились? Квартирный вопрос вроде бы отпал с приходом ипотеки, а люди всё равно портятся от других вечных, ими же придуманных проблем. Сами превращают свою жизнь в проблему. Разве мужчины научились рожать, а женщины разучились это делать?
Дети, эти цветы жизни, превращают жизнь в заботу о них. И всё меньше людям улыбается эта перспектива. Дети не на время, а навсегда приходят в жизнь родителей. Шери посмотрела на Люсьена таким взглядом, что Люсьен счёл необходимым поправить свои выводы. Без детей, конечно, никак нельзя, как без любви. Шери немного помолчала, и они тем временем шли по мокрому парку, иногда листва роняла на них капельки, стекавшие после только что прошедшего дождя.
– Ты только не думай, что я слишком повернута на религиозных темах, – сказала Шери. – Ты про любовь сказал. Это ведь краеугольный камень веры, а значит и то, что жизнь людей делает осмысленной и счастливой. Любить друг друга – это и есть счастье и смысл жизни. В Библии написано, что смысл жизни в вере, надежде и любви, но любовь из них больше. – Шери, улыбаясь, посмотрела на Люсьена, словно открывает тайну великую. – Понимаешь, любовь больше веры и надежды. Любовь главное, любовь это Бог, а он создал нас по своему образу и подобию.
Еще бы знать, что такое любовь? А то после слов «я тебя люблю» бывает, что человек идет спать с другим, видимо, тоже любит?
– Не богохульствуй, – Шери ласково дотронулась до руки Люсьена. – Ты же понимаешь, что я не об этом безобразии. Я про идеалы, как задумано было для достижения счастья. Без любви человек ничто, хоть самый умный и могучий, и богатый, и веру познавший, он ничто.
– Любовь. Что это? – не унимался Люсьен. – Как понять, что любишь человека, а не секс с ним? Или занимаешься с человеком сексом ради материальных выгод? Вышла замуж за деньги, а не за человека, или женился на богатой. Где тут любовь? А говорят, что полюбили, прям от всей души.
Шери остановилась и, глядя в глаза Люсьену, говорила тихо и медленно, цитируя Библию:
– «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестает…». – Шери отпустила Люсьена и добавила. – Если человек всё это чувствует по отношению к другому человеку, значит, он любит. Секс без любви – просто томление духа, получение низкопробного удовольствия и более ничего. А в сочетании с любовью мужчины и женщины тот же секс превращается в единение душ, в счастье.
Люсьен был немного удивлен, что Шери так глубоко разбирается в теме, которая никому на свете не понятна, и после небольшой паузы сказал:
– Оспаривать то, что ты говоришь, не имеет смысла. Разве что добавить. Любовь, когда чувства переполняют человека до краев и выплескиваются водопадами нежности на любимого человека. Если при этом его тоже любят, и он получает мощный ответный заряд, гамму самых приятных чувств. Как-то так. Такие любящие друг друга люди счастливы, и они могут просто летать, ну хотя бы мысленно. Наслаждаясь тем, что они рядом. Что они любят…
Шери слушала Люсьена:
– Это как рай для двоих.
Да, наверное. Проблема в том, возможен ли рай на грешной земле? Или как долго такой «рай» возможен и не является ли это антиподом рая, просто похоть? Может быть, это просто химические реакции и ничего более? Ученые люди, которым, похоже, больше нечем заняться, выяснили, что воздействие на организм дофамина вызывает чувство удовольствия. А другие ученые считают, что на самом деле дофамин не так работает. Он создает у человека ощущение, предвкушение, ожидание результата, как при занятиях любовью ожидание оргазма. А выделяющийся организмом человека окситоцин снижает тревогу, дарит спокойствие, вызывает доверие к любимому человеку, даже когда он и не достоин всего этого!
Химия – это наука, с этим не поспорить, но всё это и в замысел Бога вполне укладывается. Все эти дофамины, окситоцины, тестостероны не противоречат главному. Бог наградил нас возможностью любить и наслаждаться любовью! – Шери сказала это довольно громко и пафосно. – Бог дал нам свободу выбирать, чем сделал нас подобными себе! Понимаешь, в чем дело, человек подобен самому Богу, и у него есть выбор: быть достойным этого подобия или упасть в грязь и достойным не быть.
– Люди, человеки, часто грязь выбирают. – Сказал Люсьен и добавил для Шери: – К сожалению.
Да, к сожалению, люди склонны в поисках материальных выгод или сомнительного сиюминутного наслаждения, похоти предавать любовь к другому человеку. Вместо бережного отношения, развития вспыхнувшей искорки любви к другому человеку. Из этой искры может появиться теплое, согревающее двоих любящих пламя. Оно прикроет их от всего плохого на свете. Пламя, питающее наслаждение от общения, томной интимной близости, заканчивающейся мощным, как извержение вулкана, оргазмом.
– Это ты мощно сказала! Особенно про оргазм. – Люсьен обнял Шери, глазами показывая под ноги, сказал: «Мы почему-то остановились в луже, давай выберем место более сухое для таких душевных бесед». Они отошли на пару шагов в сторону. Люсьен обратился к Шери: «Так что создают люди вместо этого?»
– Адское обжигающее пламя низкой страсти, порождаемой томлением и болью в низу живота! – Выпалила Шери, как из пистолета. – Это пламя не любви от близости двух сердец, а пожирающее их же адское пламя страсти и похоти в любом проявлении этих понятий. Отсюда у людей ложное представление о любви как страданиях. Страдания как раз результат легкомысленного отношения к любви – это не стакан воды, выпил и хорошо – это широкая гамма чувств. И чувства эти изменяются, усиливаются, пополняются новыми красками на протяжении всего своего долгого существования.
– Разве любовь не живет три года или что-то около того?
– Это страсть и похоть, порожденные воздействием химических реакций, три года живут. – Парировала Шери. – Пока любящие вместе, они могут поддерживать согревающий их огонь любви. Это просто понимать нужно и не размениваться. Огонь любви не потухнет в сердцах, он будет гореть, отдавать свое тепло во много раз больше, чем любящие вложили в него. Тут не работает закон сохранения энергии. Нужно общаться, искать точки соприкосновения, понимать и сочувствовать, жалеть и радовать друг друга, и огонь станет разгораться и согревать. – Шери обняла Люсьена. – Что-то прохладно после дождя. Люсьен обнял Шери, согревая ее своим теплом.
– Сейчас наша любовь нас согреет, – сказал он.
– Я и не сомневаюсь. – Шери уже очень спокойно сказала. – Люди часто, вместо понимания, что у них в сердцах дар божий в виде любви друг к другу, который беречь нужно, говорят, что на всё воля божья. Причем тут бог!? Это наша воля, это мы своими руками вместо любви сводим всё к сексу. Секс без любви – это физкультура в средней школе, при этом то же самое при наличии любви в сердцах – это обвал в горах. Лавина, сметающая любые препятствия. Любовь – это радостный процесс формирования счастья, а не страдания по пути в ад. Адский огонь отношений обжигает. Какую женщину ты бы хотел в жены? Легкодоступную? – Шери посмотрела на Люсьена, как будто предложение ему делала.
Все хотят верных жен, а жены, соответственно, хотят, чтобы мужья тоже верными были. Женщине какой мужчина нужен дома? Которого легко соблазнить? Или все-таки способный сдерживать свою похоть? Это, по-моему, очевидный ответ для любого человека.
Вот именно, что очевидный для каждого человека. А как до жизни доходит, многие об этом забывают и начинают свой путь в ад. И ад этот не после жизни, он жизнь человека в ад превращает. Люди на земле в аду находятся, который сами себе и устраивают. Мы, кажется, страдаем за грехи в прошлой жизни, а любовь во всех смыслах дана для искупления этих грехов. Но мы этого не понимаем.
– Это уже что-то из индуизма, про прошлую жизнь.
– Может быть, – согласилась Шери. – Если у человека что-то отобрать привычное, например, уже давно надоевшую жену или мужа, у него горе, а вернуть – у него радость. А это любовь, которую люди, не понимая, перестали поддерживать. Люди не понимают всего этого, не всем дано понимать. К этому стремиться нужно. Почему Иисус говорил притчами? – спросила вдруг Шери.
А потому что и тогда, как и теперь, вокруг были сплошь… Люсьен хотел выругаться, но спохватился и подбирал слово… Недалекие люди, им прямо сказать ничего нельзя, ибо не поймут. Люсьен знал ответ на этот вопрос, но искренне удивился, до каких глубин дошла Шери в своих поисках истины. Но сказал развязно и даже нагло, о чем тут же пожалел, и остановиться не мог, так как сам не был готов принимать истины: притча позволяет завести любого дебила в дебри его головной пустоты, где он и стоит в растерянности, ничего не понимая. И тут набегают проповедники или пропагандисты, это уж в какой стране повезло родиться, и начинают человеку «правильно» объяснять, чтоб понял. Итог, смотря кто объяснял: или человек не убивает, не крадет и тому подобное, или убивает, крадет и так далее, и счастлив, скотина!
В целом мысль изложена правильно, – улыбнулась Шери. – В полном соответствии с израненным непониманием окружающих внутренним миром рассказчика. А если очень кратко: «Слухом услышите – и не уразумеете, и глазами смотреть будете – и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их». – Процитировала Библию Шери и добавила. – Духовное состояние людей не позволяет им в полной мере воспринять истины, ее понимают только те, кто к ней готов. Понимаешь, готов понять и принять! Поэтому и притчи, их понять нужно, осознать и так приобщиться к истине. Я думаю, это как в любви, люди склонны говорить загадками, как притчами. Догадайся, мол, сам или сама, о чем это я. Не случайно всё это. Любовь – это божественный дар, и к нему нужно быть готовым, чтобы понять и принять.
– Как ты только всё это запоминаешь? Я про цитаты из Библии. И понять всё это про любовь сложно. – Сказал Люсьен.
– Просто только кошки женятся, – рассмеялась в ответ Шери. – Человек один, как одинокое дерево в поле. Одиночество – вот настоящая проблема людей. Любовь – это не попытка, заложенная природой или богом в человека, продолжить свой род, размножаться, хотя и это как побочное явление есть. Это отчаянное стремление победить одиночество. Найти родного человека, понимающего тебя и принимающего таким, каким ты являешься. Родители, конечно, важны, пока они есть, они помогают, любят, жалеют, но они не могут предложить окончательное решение проблемы одиночества. Их время уходит, а их детям нужно ещё жить и жить, и помогать своим детям решать проблему одиночества человека в мире людей. Дети точно так же не решение проблемы, как и их родители для них. Их связь важна, но она только иллюзия решения, сублимация одиночества в любовь детей и родителей. То есть не решение. Человек так и остается одинок в окружении любящих детей, и есть кому поднести последний глоток воды, а пить не хочется. Друзья, конечно, нужны и важны, но и они не решение проблемы одиночества, они только подчеркивают, что она есть и её придётся решать. Вся жизнь человека – это попытка перестать быть одному, успех этой борьбы с самим собой не гарантирован. – Шери перевела дух, посмотрела на Люсьена, несколько озадаченного глубиной размышлений Шери о такой философской проблеме, как одиночество. Шери, улыбаясь, щелкнула перед лицом Люсьена своими красивыми пальчиками и продолжила, поправляя Люсьену воротник рубашки, выбившийся из-под расстёгнутой курточки. – Любовь как раз призвана помочь людям решить их основную проблему, найти среди множества людей человека, с которым приятно разделить одиночество. А значит, перестать быть одному, а стать счастливым с любимым человеком в мире одиноких людей. Всё другое решаемо и, значит, в жизни значения не имеет, потому что вместе любящие друг друга люди могут так или иначе преодолеть даже непреодолимое. Не осознавая своей основной проблемы и даже имея ключ к её решению в виде любви, люди пытаются решать всё, что глубоко второстепенно, и разменивают любовь на пустое, оставаясь в душе одинокими людьми. Мало того, и саму любовь люди склонны винить в своих бедах, не умея использовать её бесконечную силу. Микроскопом, конечно, можно и гвозди забивать, но молотком удобней. А микроскоп от забивания гвоздей портится. Так и любовь портится, исчезает, оставляя в душе человека боль, когда ее используют не по назначению.
Люсьен смотрел на Шери с удивлением. В его голове никак не увязывалась эта хрупкая девушка и такие глубочайшие истины.
Я думаю, – сказал он, – если развивать твои мысли. Зерна одиночества есть в человеке потому, что Бог создавал его «по образу и подобию» своему. Бог, по идее, очень одинок.
Да, я тоже так считаю. Любовь – это ведь и есть Бог. Все существа, как люди, так и небожители, созданы им, он знает о них всё – они не равноправные партнеры. Их можно любить, заботиться, но это, на мой взгляд, не совсем то, о чем мы говорим в случае любви между мужчиной и женщиной. В каждом человеке присутствует некое глубинное одиночество, как в мужчинах, так и в женщинах. Может, это искра Божья – та его часть, которую он не смог передать нам? То, с чем можно только к нему обратиться? Глубоко верующие люди так и делают. По моим наблюдениям, в каждом есть нечто, что невозможно разделить с другим человеком из-за боязни осмеяния или уверенности, что не будешь правильно понят. Это очень отдаляет людей друг от друга. Даже любящих.
Люсьен слушал Шери, не перебивая, он тогда почувствовал, что его любовь к Шери недостаточно глубока, что ли, и он не готов понять и принять такие необычные философские мысли Шери.
***
Через несколько месяцев, когда в жизни Люсьена, как второе пришествие, вновь появилась Эпл, у него возникло такое чувство, что он предал Шери. Это чувство не давало ему покоя. Люсьен приехал к Шери, чтобы проститься, но так и не нашел нужных слов. Шери почувствовала, что с Люсьеном что-то не так, и прямо спросила его:
– Ты приехал проститься?
Люсьен удивился проницательности Шери, подумал, что она, видимо, действительно любит, и не смог сказать ей, что да, нам нужно расстаться, потому что вдруг появилась Эпл, и я не хочу обманывать ни тебя, ни ее, и попросить прощения за то, что так вот все получилось. Вместо всего этого Люсьен не нашел ничего лучшего, как соврать:
– Нет, с чего ты это взяла? Все нормально.
Люсьен не сказал Шери, что им придется расстаться. Не нашёл сил, не хотел обижать, тем более после таких переживаний в связи с её болезнью. Подумал, что напишет ей письмо с покаянием, но и письма не написал, а просто исчез из мира Шери. Шери ждала и страдала, постепенно ее боль уменьшалась и ушла. Ее любовь к Люсьену умерла. Она не осуждала его и не желала ему зла. Хотя ей было, конечно, обидно.
Люсьен тоже получил очередной негативный урок от жизни. Значит, можно и так, кажется лучше, просто исчезнуть из жизни другого человека. Так удобно, никаких травм от трудного разговора, когда глаза в глаза. А о том, как восприняла Шери его пропажу, он предпочитал не думать, понимал, что подло поступил, и… Ну не находил хорошего варианта. Такое поведение, когда себя человек жалеет, вызывает неизбежное повторение в похожей ситуации. И только когда человек сталкивается с подобным уже в отношении себя, он начинает понимать, какое зло и горе причинил любимому и брошенному, как использованная салфетка, человеку. Так, как помятая салфетка, чувствовал себя Люсьен, когда Нао приехала с Партнером.

16. С Нао в отеле
Нао была красивой стройной женщиной, впрочем, других женщин на пути Люсьена почему-то никогда не встречалось. Нао очень мило улыбалась, иногда повторяла, что «я же блонди». Она была очень белокожей, а негустые мягкие волосы красила так давно и тщательно в белый цвет, что, вероятно, и сама забыла свой настоящий цвет. Цвет – это важно для мужского восприятия женщины. 76 мужчин из 100 немедля готовы помогать блондинке, и только половина готова помогать брюнеткам.
Считается, что блондинки не так умны. На самом деле Нао была умной, а для «блонди» умной до неприличия. Начитана, уж с классикой была знакома хорошо и могла поддержать практически любой разговор. И с чувством юмора у нее было всё в порядке, и с памятью. Словно она все их беседы с Люсьеном записывала на жесткий диск и потом лет пять спустя могла ему, как бы между прочим, сказать, что вот тогда ты одно говорил, и словно цитировала, что именно, а теперь ты говоришь другое. Люсьен вообще всегда говорил много и откровенно, и всегда верил в то, что говорит. А через годы мог и не вспомнить, что именно тогда сказал и, главное, правильно ли его поняли тогда.
При этом жизнь не стоит на месте, и всё изменяется, то, что было верно вчера, сегодня может быть ошибкой. Люсьен не догадывался, что Нао использует прием под названием газлайтинг. Умышленно или нет, об этом только сама Нао могла знать. Газлайтинг – манипуляция с целью посеять в человеке сомнения в адекватности его поведения и восприятия реальности. Психологи считают этот прием видом эмоционального насилия. Даже если бы Люсьену это сказал кто-либо очень компетентный в то время, он в такое поверить не мог, потому что Нао, конечно, человек и может ошибаться, но не умышленно наносить ему душевные раны и насиловать эмоционально.
***
Через два очень долгих для Люсьена дня, прошедших с их встречи в аэропорту, Нао написала:
– «Как ты смотришь на то, чтобы встретиться сегодня? Часов на пять. Дольше я не могу». Люсьен подумал: «Понятно, что не может. Партнер все-таки не совсем идиот». Без всяких колебаний, напротив, ему было очень приятно, что Нао вспомнила про него, он написал:
– «Хорошо, встретимся в нашем любимом отеле. Помнишь?».
– «Да, конечно, помню». – Ответила Нао и поставила смайлик в виде сердечка.
***
Люсьену пришлось сменить три таксомотора, они все время ехали куда-то не туда, как ни странно. Или вообще не приезжали на вызов. Нао пришлось совершить марш-маневр, чтобы оторваться от вдруг решившего посетить окрестные магазины Партнера. Официально она пошла встретиться с подругами, которых давно не видела, и они хотели бы посмотреть на нее счастливую.
Преодолев все свалившиеся вдруг трудности, Нао и Люсьен сняли номер в отеле Ganesh House Inn.
Войдя в номер, Люсьен нежно, едва прикасаясь к обожаемой женщине, обнял Нао и тихо сказал ей:
– Кажется, весь мир сегодня против нас, но мы уже здесь и сейчас, и мы вместе, пусть все остальное идет к черту.
– Да, здесь и сейчас, это наше время. – Ответила Нао, глядя Люсьену прямо в глаза.
Они очень осторожно поцеловались, будто бы боялись спугнуть это ощущение счастья, заливавшего их. Потом они пили коньяк, вели неспешную беседу, Люсьен старался избежать щекотливой темы партнера, и Нао тоже не касалась этого вопроса. Они занимались любовью, пили эспрессо, опять коньяк и закусывали фруктами.
Люсьен понимал, что у Нао есть проблемы в жизни с партнером, потому что женщина, счастливая с мужчиной, ни при каких обстоятельствах не будет заниматься сексом с другим, хоть даже и бывшим любовником. Это не просто звоночек, это удар большого колокола, предупреждение о серьёзных проблемах в новых отношениях. Которым, как прикинул Люсьен, уже больше года. За это время люди, если, конечно, не очень сильно влюблены, начинают понимать, если не совсем точно, что не так в их связи, то уж точно знают, что-то важное, не мелочь отравляет их счастливую жизнь.
Люсьена просто убивал этот вопрос, он не хотел портить встречу разборками, он всё понимал, что это бессмысленно, но даже сильно любящий человек не может отмахнуться от мучающей его проблемы, особенно когда его прижали к стене и кажется, что приличного выхода нет.
Потому Люсьен не выдержал и спросил Нао:
– А как вообще понять? Есть Партнер, а ты здесь со мной?
Во Вселенной любви нависла зловещая пауза, показавшаяся Люсьену длинной, как тысяча лет. Наконец Нао улыбнулась ласково:
– Я тебя не хотела обманывать. – Сказала она. – С ним у меня нет такого понимания и эмоциональной связи, как с тобой.
– Ну да, честно написала, что приедешь с партнером, а ты не думала, что меня это убить может?
Нао молчала, а после еще одной тысячелетней паузы сказала:
– Ты своими мыслями, далекими от действительности, себя убиваешь, на все воля божья. Быт убивает любовь, а с тобой я чувствую такое родство душ, что и объяснить не могу. Выбрось из головы свои вопросы, это тебя убивает. Нам ведь хорошо с тобой. Что же ещё. Быт завести и всё убить?
Но ты не говоришь, что там в действительности случилось. А меня всё это с ума сводит. На это воли божьей нет, это мы сами, пользуясь свободой выбора, создаем ад, и бог тут ни при чем. Мне что, собственно, предлагается? Быть твоим любовником при живом партнере, и то раз в год? Или что?
– Перестань думать об этом. Секс – это тоже немало. Партнер – это партнер, а ты – это ты.
Люсьен чуть было не спросил сгоряча: «А ты – это блядь?» Но сдержался. И не хотел он верить, что всё так просто. И Нао уж точно не была женщиной легкого поведения. А то, что она назвала сексом, он предпочитал называть любовью, конечно, подразумевая, что любовь значительно более многогранна, чем ее проявления в постели.
Нао он слишком сильно любил и не мог понять, зачем ей всё это нужно. Он как-то, в прошлый ее камбэк, сказал, что если она встретит там достойного человека, он, разумеется, не очень обрадуется, но всё поймёт. Он и сейчас, кажется, всё понимал головой, а чувствами не понимал ничего. Люсьен попросил тогда Нао просто не говорить ему о том, что в её жизни есть другой мужчина, если такое произойдет. Тогда Нао промолчала по своему обыкновению, и Люсьен, кажется, ничего не заподозрил. Хотя, когда он предложил Нао промолчать в случае, если встретит другого, он в глубине души догадывался, что это уже случилось, но не хотел признаться в этом и не хотел точно об этом знать. Потому что если не знать, значит, и нет ничего. То, что это политика страуса, сующего голову в раскаленный песок пустыни при виде опасности, и то, что он всю свою жизнь эту гнусную, с его точки зрения, политику на практике никогда не применял, к Нао он не мог отнести. Нао для него была не политика жизни или смерти или бизнеса – «Нао – это моя мечта, моя жизнь, моя судьба, мое горе и мои слезы, моя любовь». Вот это последнее Люсьен понимал отчетливо.
Нао сделала ровным счетом все наоборот, приехала с новым мужчиной и столкнула Люсьена нос к носу с Партнером. Но и этого мало, Нао посредством Люсьена наставила Партнеру рожки. О своих рожках Люсьен предпочитал не думать. Что это! Прощальный секс с бывшим? Хотя прощальным был еще в прошлом году, так тогда Люсьену показалось. Не зря же он просил Нао не говорить ему, если она найдет там свое счастье с другим. А если совсем уж в начало конца заглянуть, это и звучит как-то парадоксально, то прощальным был тот бурный секс на кольцевой дороге Мегаполиса, накануне ее отъезда, в аккурат на том самом заднем сиденье, на котором ехал из аэропорта Партнер. Вот тогда было прощание, так и не состоявшееся и затянувшееся на годы.
Или она сама запуталась в своих отношениях. Или вынуждена из экономических причин жить с партнером, потому что… Что?
Удобно, искала поддержку, новую любовь и не нашла? И ответов могло быть так же много, как звёзд на небе. Тут и «Бритва Оккама» не поможет, сколько не гадай, все равно полной ясности не наступит, одни вероятности. Кроме того, и сама Нао вряд ли могла объяснить почему. На самом деле она была слишком гордой, чтобы признать ошибки, даже если бы их совершила. В этом была ее проблема, Нао не полностью доверяла Люсьену, возможно, ему больше, чем кому бы то ни было на свете, но не полностью.
Женщина оперирует чувствами, мужчина – разумом. Слова для женщины мало что значат, она живет в мире чувств, если они есть, она их чувствует, и ей не нужны слова, чтобы это понять. Мужчина любит словами. Сказал – сделал. Для него слова важны, и он их говорит, надеясь услышать что-то подобное в ответ.
Нао не спешила хоть как-то прояснить ситуацию. Она замкнулась в этой своей тайне-проблеме и не хотела пустить туда Люсьена. Он думал, что Нао и сама не знает ответы на его возможные вопросы. Однако эта замкнутость Нао порождала недоверие, сомнения. Недоверие, недосказанность ведет к недоразумениям.
Вообще, с этого и начинается закат любви. А в итоге через мучения наступает агония отношений, и любовь умирает. А всего лишь люди не нашли в себе сил откровенно всё обсудить. Со слезами, обидами, горем вот здесь и сейчас, и это были бы их общие слезы и обиды, общее горе, общая проблема, а общее решать легче вдвоем, и любовь тут силой сильной выступает и всё побеждает. Но они не нашли этого пути. Нао замкнулась, а Люсьен не захотел ломиться в дверь и настаивать. Хотя, как ему казалось, дверь-то эту Нао оставила приоткрытой. Но что-то его останавливало. Он уже слишком долго стоял перед этой приоткрытой Нао дверью, и все его попытки проникнуть в эту щель заканчивались ничем, дверь просто не открывалась.
Где-то в подсознании он чувствовал и боялся, что, решись он на последний довод мужчин – бросить всё к её ногам и соединить свои жизни в одну, а там будет видно, он боялся, что Нао вполне может не согласиться. И, скорее всего, так и произойдет. А это был бы страшный удар. Пока жива хоть призрачная надежда быть вместе, это греет душу. Ясный и трезвый отказ – это удар ниже пояса. Возможно, Люсьена останавливало и то, что в их отношениях он уже четвертый раз умирал от тоски после ее отъездов и камбеков.
«Бог любит троицу, а четвертый, да ещё обремененный неожиданным явлением партнера, – это перебор. Явный перебор». – Люсьен смотрел на лицо Нао, ее волосы, выглядывающие из них милые ушки, линию губ. Он любовался ею, не мог насмотреться на эту чудесную во всех отношениях женщину, несмотря на все страдания, которые он переживал раньше и переживает теперь еще более сильно.
После сомнений спросить или нет, в стремлении хоть что-то прояснить Люсьен, не выдерживая мучений, терзавших его, прямо спросил Нао:
– Ты меня любишь?
Нао смотрела Люсьену прямо в глаза, ласково улыбалась и… молчала! Пауза, уже в бесконечное множество тысяч лет, затянулась до того, что Люсьен с ужасом подумал: «Господи, ну зачем я это спросил!». Он прямо всем своим существом захотел расплакаться, чтобы не сойти с ума, но у него не было слез, а сойти с того, что в случае отношений с Нао было давно утрачено, возможным не представлялось. По-видимому, этот момент и был переломным в их отношениях. Ангел-хранитель или чувство самосохранения с этого момента активно включились в спасение Люсьена. Разумеется, он так далеко зашел в процессе самоистязания, что слишком быстрое спасение было невозможно осуществить. Однако процесс был запущен.
Люсьен, конечно, изучал психологию и прекрасно знал, что такое затянувшаяся пауза перед ответом на вопрос. Только от Нао он не ждал никаких подлостей, манипуляций, он же ее обожал, как кролик морковку. Чем важней вопрос для спрашивающего, чем дольше длится пауза, тем сильней переживания несчастного спрашивающего. Он уже готов все отдать, чтобы эта пауза закончилась, даже без ответа, тем более начинает понимать, что ответ будет – нет или да, или ни да ни нет. Это выводит человека из равновесия, ему можно внушать что угодно, и он будет счастлив, что хоть что-то ему говорят, остальное он додумает сам, чтобы не сойти с ума.
Наконец Нао сказала, вздохнув:
– Неужели ты думаешь, что это вот всё из-за трансфера? Из аэропорта приехать на твоей машине? Ты сам подумай…
Люсьен уже вряд ли мог думать трезво, эмоции его захлестывали. Он хотел спросить: «А нафиг тогда?», но спросил:
– А ради чего же тогда скажи, боже мой, не молчи!..
Нао не позволила ему продолжать, она так и не ответила на вопрос, а увлекла Люсьена в постель, точнее сначала в душ, где и начались их любовные игры. Там и дальше им было не до разговоров, тем более таких сложных, как попытка выяснения отношений. Нао, как в целом многие женщины, считала, что многие ответы на вопросы Люсьена сами собой отпадут после реальных доказательств ее горячей и нежной любви (сама она называла это «секс»). Мужчины и женщины устроены по-разному, и то, что для женщины очевидно, для мужчины лишь повод для возникновения еще большего числа вопросов. И вопросов, с точки зрения женщины, риторических, а с точки зрения мужчины, судьбоносных.
* * *
Они занимались любовью много и с упоением. Разумеется, с перерывами на эспрессо, коньяк и беседы о чем угодно. Они были счастливы, как можно быть счастливым только во Вселенной любви. В постели шептали ласковые слова, а иногда и не столь ласковые, но очень заводящие. Относились со священным трепетом к каждому миллиметру любимого человека. Впадали едва ли не в обморок от близости. На взгляд обывателя, это было просто безобразие какое-то, прямо позор.
Любовь, в частности, это и есть полное преодоление стыда и взаимное растворение в любимом человеке. Маркиз де Сад, конечно, мог восхититься, как сильно продвинуло и развило человечество его открытия. Фрейд мог бы глубокомысленно изречь: «Полагаю, в детстве эти двое пережили моральные травмы и, возможно, их перелюбили родители или, наоборот, недолюбили».
Люсьен и Нао просто не могли остановиться в своих нежностях и ласках. Они настолько чувствовали друг друга, и это было чудесно. Они наслаждались этим чувством, близостью разгоряченных тел. Может, это была просто похоть? Ни Люсьен, ни Нао в других отношениях, а они были взрослыми людьми, ничего подобного не испытывали. Они словно соревновались, кто сделает любимому человеку что-то ещё более приятное, и сами же от этого впадали в экстаз. Заводили друг друга своими чувствами, при этом очень тонко всей душой ощущали друг друга, наслаждались этим состоянием. Этим удивительным ощущением, что они едва ли не одно целое. И когда Нао улетает во Вселенную любви, Люсьен в восторге следует за ней, и наоборот. Секс Нао и любовь Люсьена – это тотальная феерия, эйфория и чувство райского блаженства. Такое невозможно переживать каждый день!
Страна любви, кто как называет, но это не страна, в которую можно уехать, это Вселенная любви, и она в вашем сердце.
«Да, да, мой заинька, да, да, да, да-а-а», – шептала Нат, всем телом подаваясь навстречу движениям Люсьена. Люсьен, полностью отдаваясь желанию сделать для Нат всё возможное и невозможное, в полубессознательном состоянии эйфории подумал: «Да, да, да, звучит как «Тора! Тора! Тора!» – сигнал атаки на Перл-Харбор. «Да-а-ааа», – выдохнула Нао, и ее красивые ногти с изысканным маникюром впились на миг в спину Люсьена. Она убрала коготки и прижала Люсьена к себе. Люсьен рухнул без сил лицом в подушку. Их сердца бешено колотились, как два колокола. Нао гладила его по спине, по волосам, слегка прикасаясь губами к его щеке. Он судорожно вдыхал этот пьянящий, неповторимый запах Нао, что-то неуловимо близкое к тончайшему аромату свежего грецкого ореха, запаху страсти и безумной любви. Он чувствует этот только ее запах, появляющийся примерно через час занятий любовью, запах чего-то очень близкого, родного, притягательного и неуловимого, в то же время словно пряный с примесью свежего грецкого ореха. Люсьен как-то сказал Нао об этом открытии, а она, очаровательно улыбнувшись, ответила: «Это похоть, милый». Нао чувствовала, как стучит его сердце, как он изо всех сил старается не слишком давить на нее, упираясь коленями в постель и подрагивая всем телом. По ее телу волнами прокатывалась теплота. Нао осознавала, что вот в эти мгновения, вот прямо сейчас Люсьен такой родной, любимый, близкий и дорогой ей человек. Если бы в них тут же ударила испепеляющая молния, они бы умерли абсолютно счастливыми. Какое все-таки счастье вот так лежать, выбившись из сил, слившись телами, а скорее душами.
Жажда любви и нежности не дает им угомониться, и время, время предательски поджимает визит во Вселенную любви. Нао, засмеявшись, очень задорно увлекла Люсьена в душ, где они не столько полоскались в воде, сколько занимались любовью под струями горячего душа…
Люсьен и Нао вышли из отеля и остановились на крыльце, залитом неоновым светом. Пять часов безграничного счастья были позади, стоили они месяцев и лет разлуки, предательств и измен? Кто сможет ответить на этот вопрос? Кто без греха, пусть первым кинет камень. Нао посмотрела Люсьену в глаза, улыбнулась и на прощание сказала:
– Давай оставим всё как есть, а время нам поможет разобраться в чувствах. Пока. «Что изменится, если этот человек исчезнет из моей жизни? Глобально ничего». – Подумала при этом Нао.
Раздавленная сегодня на веселой и полезной для здоровья прогулке в лесу букашка может через миллион лет обрушиться катастрофой на всю планету, повернув эволюцию не в то русло.
– Пока. – Ответил Люсьен очень тихо, и когда Нао растворилась в темноте переулка, выдохнул. «Любимая женщина – нежное беззащитное существо, от которого невозможно спастись». – Решил Люсьен, и слезы предательски блеснули в его глазах, но на этот раз он сдержался.
Склонность женщины к решению самых важных проблем через бурный, сладкий, фееричный секс – это не разрешение возникшей проблемы, это заталкивание её на дальнюю, самую пыльную полку издержек, возникающих в отношениях двоих людей. И потом, может даже через годы, проблема срывается с полки и выглядит как полная, неожиданная катастрофа отношений. Люсьен минимум трижды сталкивался с такой попыткой решения: с Мун Рос, с того случая его жизнь пошла иначе, он попал в заколдованный круг повторяющихся ошибок, с Мими в самом начале их любви и вот теперь с Нао. Даже сильная любовь не может сама собой ничего решить, она может помочь, но люди, любящие друг друга, должны проговаривать честно, откровенно, искренне, в чём они видят проблему. Так как, даже говоря на одном языке, об одном и том же, одними терминами, часто мужчина трактует это так, а женщина совершенно в противоположном направлении. Отсюда недопонимание. А секс сам по себе ничего решить не может, люди всё-таки не обезьянки бонобо.
После встречи с Нао в отеле у Люсьена вообще всё перепуталось в голове. Он чувствовал себя совершенно разбитым и подавленным, не понимая, что делать.
После пяти часов любви в отеле Ganesh House inn Люсьен переживал абсолютно немыслимый взрыв эмоций. Он просто не находил себе места и каждое мгновение думал: «Что, что случилось? И как из всего этого выбираться?»
Если у женщины нет эмоциональной близости с мужем, то ее измена с любовником закончится разрывом с мужем или страданиями, если это по экономическим, например, причинам невозможно. Для женщины важны эмоции, а уж потом секс как физкультура с нелюбимым или как взрыв эмоционального и физического наслаждения с любимым. Такой выбор. Секс как способ привязать мужчину к себе любимой он тоже может быть хорошим, но это как нелюбимая работа, и необходимая, и душу не греет.
Не мы такие, жизнь такая!
Это перевертыш. Жизнь такая, потому что такой ты, и это твоя жизнь, и у тебя есть свобода выбора. Иногда свобода выглядит как взаимоисключающее «или-или». Или ты тварь дрожащая, или право имеешь. Раскольников бабуле-процентщице головенку топором и проломил. Доказывал, кто право имеет, а кто нет.
А так вся жизнь и устроена. Выбор. Потом человек страдает. «Жизнь такая, я что, только хотел жить». И предал, и карму свою подпортил. А через круг предательств это и его лично коснулось. Предательство не любовь рождает, а череду новых предательств. И мир слишком тесен, чтобы предателя не настигла кара им же запущенной цепочки обмана. Иногда такие цепи рвутся, например, когда мужчина вдруг вспомнил, что не может предать жену, хотя она уже и не та, что была, а дети, а мы, то есть семья, и он не передаёт, и цепь рвётся. Или когда женщина, наперекор меркантильному разуму или эмоциональным позывам к измене, говорит твёрдое «нет». И хоть режь её на части, нет и всё! Потому что у такой женщины есть принципы, а это основа. Принцип беспринципности к чему ведёт? А к тому, что даже мозгов не нужно, любой мужик, переспавший с чужой женой, в глубине мозга понимает, что если взять такую милую в жёны, она и ему рога наставит, ибо принципа верности клятве нет. Если тебя кинули один раз, тебя кинут и второй. Зачем предоставлять для этого возможности? Все эти доводы разума никаким боком не затрагивали Люсьена, он вроде бы всё понимал, но отметал любые негативные аргументы против Нао, считая её едва ли не святой. Возможно, слегка заблудившейся слабой женщиной от тяжёлых трудов и переживаний.
***
Нао, связывая свою жизнь с Партнером, всё тщательно взвесила на весах своего острого ума и накопленного жизненного опыта.
В самом начале отношений с Партнером, когда она стала замечать его интерес, ей это не очень понравилось. К интересу мужчин она привыкла, за ее жизнь многие хотели уложить Нао. Единицам это удавалось и только тем, кого сама Нао считала достойными. Она всегда хотела создать семью, хорошую, крепкую семью, основанную на взаимной любви, доверии, честности, и казалось, что ей даже удавалось. В жизни не всегда всё ровно и гладко, Нао не боялась трудностей и могла работать за троих, если нужно и видна цель. Она хотела создать дом, где всё будет и главное будет счастье. Ей на время показалось, что она может создать с Партнером отличный от всего, что у нее получалось до этого, союз. Любовь, конечно, хорошее чувство, однако Нао никогда не любила своих мужчин сильней, чем они ее. Она позволяла им любить себя. Поэтому внимание Партнера к ней она воспринимала как привычную ситуацию. Она не отвергала, но и не поощряла его ухаживаний. Можно сказать, томила, как пирог в духовке, чтобы дошёл. Нао действовала не из расчета, это само собой у нее получалось. Это был ее опыт непростой жизни, и он вошёл в ее плоть и кровь как законы выживания в диком лесу. Шаг влево, вправо – и съедят.
Конечно, ей были приятны знаки внимания Партнера: мелкие подарки, приглашения на кофе или бокал вина. Она не мешала ему ухаживать за ней. И он, как и любой другой мужчина, вкладывающийся в отношения своим временем, эмоциями, желанием добиться женщины, стал все сильней западать на нее.
***
У Нао были две серьезные проблемы. Она очень трепетно оберегала свой внутренний мир противоречивых эмоций и переживаний от любых попыток проникновения извне. И вторая проблема, в силу её, можно сказать, не женского ума, ее системы принятия судьбоносных решений, Нао не могла критически анализировать результаты воплощения в жизнь принятого ей решения. Корректировать по ходу, творчески подходить к исполнению у нее получалось виртуозно. Проблемой было невозможность признаться себе, что она ошиблась. И ошибка в расчётах могла произойти ещё на первой стадии планирования, и всё дальнейшее – это идущее наперекосяк исполнение заведомо провального плана.
Пока Люсьен пребывал в душевно разобранном состоянии, Нао была уверена, что она схватила удачу за хвост. Она искренне считала, что вот оно, счастье её жизни, всё идет отлично, её любят и Партнер, и Люсьен, и это обстоятельство, поддерживать интимные отношения с Партнером и изредка с Люсьеном, вполне укладывалось в ее представления о счастливой жизни. Не мы такие, жизнь такая, да и сколько той жизни. И на всё воля божья. А завтра может и не наступить. Нужно жить, всё же отлично. Но Люсьена заставила страдать, жаль его, не хотелось его обижать. И обманывать не хотела. Но это и есть жизнь! Партнер, а что Партнер, ему же хорошо со мной. А Люсьен, тоже мне, совесть эпохи гибели цивилизации. Но он ведь сам такой, какой есть, как не от мира сего. Изводит себя напрасно. Так это его выбор, а не мой. Чем я могу ему помочь? Ничем.
Нао не приходило в ее светлую голову, что двойное предательство рано или поздно её достанет. И не на том свете, а с большой вероятностью ещё на этом. Она очень взвешенный и продуманный человек, не принимающий спонтанных решений, понимала, что её счастье базируется на зыбком песке. Она для себя не видела иного выхода в случае, если Партнер заведет себе любовницу, это не простить. И что? Выгнать Партнера из его дома? Так не делается, это будет значить, что придётся самой уйти. Это обстоятельство никак не могло Нао нравиться. Хотя да, это всего лишь жизнь, смирись и живи, если сможешь такое пережить.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71495212?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.