Главная страница | Современная русская литература | Мечты иногда сбываются

Мечты иногда сбываются
Николай Николаевич Шмагин
Лейтмотивом к роману-дилогии «Мечты иногда сбываются» является идея о том, что успех – это долгий путь от неудачи к неудаче, когда настоящий талант, характер автора закаляется, как сталь. Дилогия охватывает время с 70-х по 90-е годы XX века.
Первый роман «Советская фабрика грез» – это золотая пора нашего кинематографа, второй роман «Мечты иногда сбываются» о лихих 90-х, о времени упадка кино, как и всей нашей страны.
Наконец-то сбылась мечта главного героя романа, он работает декоратором вместе с художниками-постановщиками на фильмах, шедеврах мирового кино, например, «Они сражались за Родину».
Затем годы учебы во ВГИКЕ на сценарном факультете, снова работа с настоящими мастерами кино, казалось бы, вот она, дивная птица счастья Феникс, совсем рядом.
Однако в 90-е годы все надежды рухнули, как и у многих.
Как не оступиться, не сгинуть, как выжить в эти страшные времена, когда ты уже режиссер, сценарист, писатель, но на потребу дня нужны другие герои – путаны, киллеры, деляги, духовность повержена в грязь разрухи и бесправия?!
Выжить можно, но только вместе со своей семьей, ради нее, и, как оказалось, это и есть главное условие для настоящей жизни, сохранения ее нравственных устоев простого человеческого счастья. И, конечно, надежда, для творческого человека, как и для всех нас, она необходима как воздух.

Николай Шмагин
Мечты иногда сбываются. Роман-дилогия II


© Шмагин Н.Н., 2025
© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2025

Предисловие
Мои мысли полностью совпадают со словами Николая Шмагина о полном суверенитете новой культуры России, которая должна стать «плотью и кровью» гениальной культуры прошлого. И то, что основой воспитания с раннего детства должны быть идеи патриотизма и отечестволюбия. Собственно, это и должно стать идеологией Российской Федерации и записано в первой статье новой Конституции, взамен прежней, принятой в декабре 1993 года «на коленке» сильно под диктовку американского Госдепа. По ней и продолжаем жить даже сейчас, когда идет реальная война со всем коллективным Западом. Без идеологии. Представить подобное в Великую Отечественную войну невозможно.
Идеи автора близки не только мне, они витают в воздухе, стучатся в окна и двери каждого дома. К сожалению, не все жители впускают их в свои жилища и сердца, но таких становится все меньше и меньше. Вот почему новый многотомный роман Николая Шмагина «Мечты иногда сбываются» особенно важен и ценен. Он не только талантливо написан, но охватывает целую эпоху жизни страны и самого автора. Повествование течет, как река, а читатель сидит на бережку с удочкой и вылавливает мудрые мысли.
Но вдруг течение становится бурным, нарушая покой и тишину, мелькают эпизоды, сцены, как кадры черно-белой кинохроники. И всё это завязано на просветительстве и познании мира, себя в нем, людей вокруг, природы, ценностей жизни.
Роман кинематографичен и документален. Не случайно автор с отличием окончил сценарный факультет ВГИКа в далеком 1988 году, является признанным мастером документального жанра, создателем многих отмеченных международными премиями кинолент. А литература, по моему глубокому убеждению, сродни киноискусству, здесь ты сам себе и режиссер, и сценарист, и актер, и обязательно должен знать толк в монтаже.
Четыре книги Николая Шмагина – это почти эпос, полнометражная четырехсерийная лента, которую смотришь и читаешь с внимательной радостью. Думаю, что удовольствие от этого получит не только старшее поколение, но и молодежь. Ей особенно необходимы подобные книги, которые отражают и прошлое, и настоящее, и заглядывают за горизонт. Ведь что такое прошлое? Это «машина времени», куда уносимся порой против воли. Будущее – «магическое зеркало», в котором хотим видеть то, что хотим видеть. А настоящее, в частности именно для молодежи, всегда полно беспечности и мечтаний с его неопределенным, смутным очарованием, где легко схватить лихорадку Эбола. Но надо не болеть душой, не впускать обман в сердце и быть трезвым умом во все времена.
Эпос, начиная с великого Гомера, предполагает величие, глубину и достоинство словесного выражения. То есть, обращаясь к «Поэтике» Аристотеля, можно трактовать это так: нужно быть ясным и не быть низким. Древний грек утверждал: «Задача поэта – говорить не о происшедшем, а о том, что могло бы случиться. О возможном по вероятности или необходимости». Эти слова целиком и полностью относятся к роману Николая Шмагина, вот почему у него и такое название – «Мечты иногда сбываются». В нем и ясность, и «упущенные возможности», и несбывшееся, и сбывшееся, и многое-многое другое, что и не снилось тогда Аристотелю, да даже и Гомеру.
Нельзя не отметить патриотичность автора, его государственность мышления, хороший консерватизм и охранительство старины. Они неизбывны на страницах романа, которые полны разных тем. Многовекторность и многоголосие его творческой лиры очевидны. Повествование ведется от третьего лица. Условный герой проходит через различные жизненные перипетии: развод, новая работа, дружба, вражда, любовь, и все это на фоне эпохальных и драматических событий в стране, которые не могли не затронуть его жизнь. Название книг соответствует временным рамкам. А главный автобиографический персонаж романа – как «всечеловек», о котором говорил Достоевский, и которого затрагивает всё, что было и есть в этом мире. Что отражается в его сердце душевной радостью и болью, которому «и светло, и печально».
Роману дано точное название, оно соответствует его содержанию, смыслу, духу. Сразу настраивает читателя на нужный лад, предуготовляет его слушать и слышать слова и мысли автора, сопереживать вместе с ним в лирических настроениях, видеть духовным зрением тайные смыслы, заложенные между строк. А подлинная литература всегда тайна, загадка, пророчества, вспомните Лермонтова. Она может быть изысканна и ясна, но обладает мистическим предсказыванием завтрашнего дня и подает знаки, которые не сразу доступны расшифровке.
Наш русский гений Пушкин как-то сказал, что есть три струны, которые трогают сердце читателя с наибольшей силой. И во все времена. Особенно такие безумные, как сейчас. Какие же это «струны»? Смех, ужас и любовь. Что ж, согласимся. Вот и Марк Твен вторит, что, «когда вспомнишь, что все мы сумасшедшие и безумцы, странное в жизни исчезает, и всё вокруг становится совершенно понятным». Сказано, как о нашем времени. А сбываются ли мечты? Думаю, что сбываются, а доказательство тому – биография самого автора, положенная в основу романа. Ведь любой писатель всегда пишет практически о себе. Другое дело, как. Главное, честно, ясно.
Мне нравится хорошее русское Слово в языке Николая Шмагина. Люди устали от уродливых химер в современной беллетристике и на экранах телевизоров. Вот почему читатели и зрители всё больше и больше возвращаются к советскому периоду истории нашей страны. Мы с автором родом оттуда. Там, по крайней мере, были книги и было чтение. Теперь одни только ходячие телефоны и пристегнутые к ним носители вместо людей. А роман Шмагина уносит нас вместе со всеми нашими чувствами, мыслями и памятью в мир классической русской и советской прозы. Он возвращает нам полузабытые образы тех лет, когда мы были молоды и счастливы.
Что выгодно отличает прозу Николая Шмагина? Прежде всего, бережное отношение к русскому языку, стиль, образы. Такое теперь встретишь не часто. Всё больше натыкаешься, если не на примитивно-школьную лексику, то на явное небрежение к основе основ – к Слову. А тут иное. Читаешь и будто возвращаешься в чистое русло классической русской литературы, в век этак девятнадцатый или в начало двадцатого, да даже в тридцатые-шестидесятые годы. Вот почему у меня возникает такое ощущение, что мне попалось неведомое доселе произведение Тынянова или Юрия Казакова. Еще даже не вчитавшись в текст, я уже испытываю удовольствие от щедрости языка. Такая работа над Словом – большой труд, отличающий профессионального писателя от подёнщика.
Вот почему творчество Николая Шмагина оставляет в душе любовь и светлую печаль. Это тоже немалое достоинство прозаика: не множить зло. И это именно то, о чем говорил Розанов: «Секрет писательства заключается в вечной и невольной музыке в душе». Если её нет: пиши пропало. То есть лучше совсем не пиши. Ну а в заключение хочу привести цитату из любимого мной и незаслуженно забытого Президента Российской Академии наук адмирала Шишкова:
«От издания худых, дерзких, соблазнительных, невежественных, пустословных сочинений развращается нравственность, умножаются ложные понятия, темнеет просвещение и возрастает невежество. Худости, рассеянные во множестве книг и часто при первом взгляде непроницаемые, подобно посаженным в землю семенам дают от себя плод, растут и умножаются, заражая молодых людей сердца и умы».
– А какую книгу труднее написать – умную или безумную, полезную или бесполезную? – спросили его. Он ответил:
– Один уже вопрос сей служит доказательством: неограниченная свобода книгопечатания желает против одной хорошей книги выпускать двадцать худых. Но услышат ли там голос и суд мудрого, где двадцать невежд будут вместе с ним кричать нелепицу? Не одолеют ли напоследок невежды, и сей мудрец не скроет ли талант свой в землю, оставя их кричать, глушить и портить народ? Сколько бы ни говорили, что там просвещение, где в тыщу перьев пишут, однако это неправда: не число книг приносит пользу, но достоинство их; лучше не иметь ни одной, нежели иметь их тысячи худых.
Скажу и я. Николай Шмагин создал роман, которому не суждено умереть, а для истинного художника выше подобного сознания награды нет. И последнее. Этот роман оставит в душе читателя глубокий след, подвигнет его к размышлениям, оценкам и переоценкам истин, обратит внутренний взор к тем сакральным смыслам, которые составляют экзистенциальную основу нашей жизни, судеб, всего мироздания, которые метафизически возвышают душу, очищают ум и радуют сердце. Это и будет тем «просветительским выстрелом» в сознание (или подсознание) читателя. Кладезем неизменно хорошего настроения и спутником на дорогах жизни.

Александр Трапезников, писатель,
лауреат литературных премий имени А.К. Толстого, Есенина, Достоевского, Лермонтова, Шукшина, Бунина, Чехова, «Золотой Витязь», «России верные сыны», «Золотое перо Московии» и некоторых других, автор более ста книг прозы и публицистики
Ноябрь 2024 год

От автора
Идея полного суверенитета новой культуры РФ невозможна без ее развития, она должна стать плотью и кровью, содержанием новой России 21 века, подобно возрожденной Петром Первым элитной и гениальной имперской культуры 17 века.
Затем появлением народной, мощной советской культуры. Ярчайшие имена писателей, художников, деятелей литературы и искусства, воспевающих рождение новой, социалистической эпохи, явились миру не без участия в этом процессе И. Сталина.
Теперь настал этап появления и создания новой культуры суверенной России 21 века, и она тоже начинает наполняться своей многонациональной культурой.
И мы должны уже вчера вносить свою лепту в ее содержание и развитие, подобно рожденной имперской культуры 17 века, создания литературы и искусства новой социалистической эпохи 20 века. И, наконец, появлению новой многонациональной культуры суверенной России уже 21 века.
В этом ее историческое предназначение, и ее судьба.
Идеи патриотизма должны наполняться содержанием с раннего детства в сознании ребенка, который должен знать, что его страна, народ являются лучшими во всем мире! И как наши предки, уметь защищать Россию от врагов и недругов.
Знать историю своей Родины, литературу, искусство, означает беззаветно любить ее, развиваться и созидать во благо родной стороны всю свою сознательную жизнь.
Заслуженный писатель СП России
Николай Шмагин 2024 год

Предвестие…
С 17 июня 1985 года началось летоисчисление его новой жизни, хотя сам он об этом ещё и не подозревал. Просто начал работать на кинокартине «Верую в любовь», пока в своём привычном качестве художника-декоратора.
Знаменательное название будущего фильма, не правда ли?
Прошло более года после его тягостного развода с женой Надеждой, он постепенно пришёл в себя, привык к новой холостяцкой жизни, и даже радовался этому, ведь у него теперь была своя комната в коммуналке, хотя по детям скучал.
К тому же, учёба во ВГИКЕ не позволяла расслабляться, да и на студии работы хватало. Зато стал чаще общаться с друзьями, особо сблизился со своим давним приятелем Валеркой Семёновым, стали не разлей вода, не забывал и о Володе Ивкине.
Особенно тяжко ему пришлось осенью прошлого года, когда он летал в Чебоксары за тяжело больным дядей и отцом. Дядя в больнице, отец в гостинице.
Привёз их к себе, поместил дядю в институт им. Герцена, где ему удачно сделали операцию на толстом кишечнике, ухаживал за ними, как мог, потом повёз их домой, в Алатырь.
Настала морозная алатырская зима.
Навёл порядок в квартире у дяди, в домике у отца, на это ушли его последние силы и деньги. По дороге домой он простыл, но времени болеть не было. На студии его ждала работа, во ВГИКЕ учёба. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что, и он был рад этому. Не в его характере жаловаться на судьбу.

Он до сих пор не может смириться с тем, что нет дяди Юры, хотя прошло уже четыре года. Жалко его. Не забыть рассказ отца о том, как Юра просился домой, когда лежал в больнице.
– Заберите меня, Коля. Мне савтра сделают большой укол, я боюсь умереть, – умолял он брата. – А что же Митя не пришёл, сердится на меня непось, что я в него из ружья пальнул?
– Ты тоже хорош, сообразил, в брата с двух стволов жахнул. Мог убить, – качал лысиной Николай, усмехаясь, – с трёх метров промазал, тоже мне стрелок.
– Не надо было насмехаться, Митя кого угодно с ума сведёт. А тут ружьё мы проверяли, вот я и не стерпел издевательств, – тяжко дышал Юра, горбы сдавливали ему грудную клетку, тонкие ноги безвольно лежали под простынёй. Хохотнул было по привычке.
– Потом за шкирман меня с лестницы спустил, все рёпра мне переломал. Это из-за него я здесь оказался.
– Не сердится он. Ногу натёр до крови, еле ходит, хромает. А ружьё он распилил пополам, и зарыл на огороде, – бодрился Николай, с жалостью поглядывая на брата, чтобы тот не заметил.
– Потерпи немного, заберём тебя домой, завтра. На вот, яблочек погрызи…
А на следующий день, под утро, Юра скончался.
Когда Николаю пришла из Алатыря телеграмма, что умер его любимый дядя Юра, он заперся в ванной, чтобы не видели домочадцы, и долго плакал там, не смог сдержаться.

Приехав на похороны, он увидел Юру в гробу, на столе возле окна. Исхудавшее лицо его выражало перенесённые муки и страдания. Он лежал, скрестив костлявые руки на груди под горбом, в своей синей вельветовой куртке, брючках, рядом стоял безутешный отец и плакал, дядя Митя переживал про себя, молча.
Друзей, пришедших проститься с ним, было так много, негде повернуться…
А три года назад и дядю Митю пришлось спасать, везти их с отцом из Чебоксар в Москву, онколог из республиканской больницы так и сказал, здесь мы ему мало чем можем помочь, может, удастся в столице, попробуйте, всё-таки инвалид войны, хотя, вряд ли возьмут, но мы напишем направление, как положено.
После операции в институте имени Герцена, дядя проживёт девять лет, успев похоронить брата Николая, и Марью Дмитриевну, свою сожительницу, а на самом деле, женщину всей его жизни.
Это произойдёт через год, Николай не мог знать этого, никто не может знать своего будущего, зато забот было выше крыши.
Самому пришлось подлечиться в клинике неврозов на Шаболовке. Учёба во ВГИКЕ оказалась трудной до умопомрачения, но он брал голову в руки, как советовал его товарищ Саша Рябов, оператор, и сутки напролёт корпел над горами книг и рукописей, стучал тексты на пишущей машинке, сдавая очередную сессию.
Заранее он закупал 4–6 десятков яиц, супы в пакетиках, хлеб, чай, сахар, чтобы не отвлекаться по пустякам, привозил из институтской библиотеки эти горы книг, и садился за стол.
Таким образом он осилил на пятёрки три курса, и перешёл на четвёртый. Произошло это счастливое событие 13 июня, а 17 июня его прикрепили к кинокартине с рабочим названием «Всем смертям назло», дав на отдых всего три дня.
Антонина Фёдоровна так и сказала ему с улыбкой, вызвав телеграммой на Мосфильм, в производственный отдел:
– Всё, Николай Николаевич, хватит бездельничать, пора и за работу браться, вы у нас как специалист, нарасхват, сами знаете.
Знала бы она о его трудах-заботах, не говорила бы так безапелляционно, думал специалист, выходя из отдела…
Одновременно с этим в душе его зрело ощущение грядущих перемен, предчувствие радостных событий, надвигающихся извне, как долгожданная летняя гроза после изнуряющей духоты.
И конечно же, его поддерживало на плаву осознание того, что мечты и планы начинают сбываться. Он художник-декоратор первой категории, закончил УМЛ, учится на сценарном факультете ВГИК, имеет свою комнату на Ленинском проспекте.
Это ли не успех бывшего слесаря завода ЖБК, лимитчика, жившего в общаге в Очаково, без всяких перспектив в будущем.

Книга первая
Верую в любовь
Ольге, единственной и неповторимой, с любовью и благодарностью, посвящаю.
    Автор

Новая картина
Забежав сначала в комнату художников на пятом этаже, как и полагается опытному декоратору, на разведку, он сразу же увидел за столом у окна Василия Петровича Щербака, тот обрадовался:
– Привет, Коля, на ловца и зверь бежит, ты в группе был?
– Сначала к вам, сами понимаете, – он поздоровался с художниками, среди которых был Сергей Портной, его учитель по курсам, Лебедев, Киселёв, со всеми он уже успел поработать, сработаться, если сказать точнее, стал своим в доску, а это немало.
Кроме Портного, все они были уже пожилые, заслуженные художники, однако в работе фору могли дать многим молодым, не унывали и шутили, как всегда, метко и едко.
– Наша школа, такого на козе не обскачешь.
– Повезло Васе с помощником, хороших декораторов раз-два и обчёлся, так ведь, Сергей?
– Мой лучший ученик на прошлых курсах, новый выпуск увы, одни середнячки, – Портной поздоровался с Николаем за руку. – На какой курс перешёл, Коля?
– На четвёртый, хочу сначала со сценарием ознакомиться, с Василием Петровичем переговорить, потом в группу идти. Чтобы белой вороной не оказаться.
– В корень зришь, скоро мы сами будем его сценарии изучать.
– Кто у нас из декораторов во ВГИК поступал, не подскажете?
– Коля первый, я на курсах его всем в пример ставлю, – Портной с гордостью оглядел своих коллег по цеху…
Наконец, Николай был отпущен на волю и пошёл в группу, к директору, вскоре подошёл и Щербак. Так началась его работа на новой картине. Правда, акценты уже сместились. Если раньше он тщательно и с волнением приступал к делам, то сейчас удивить его или огорошить чем-то было уже невозможно. Это был профи.
За плечами десятки картин, да и учёба во ВГИКЕ придавала вес в глазах соратников, были и завистники, недоброжелатели, без этого никак. Съёмочные группы разные, киношники народ ушлый.
Но сейчас приоритетом для него являлась учёба, все силы на борьбу с этим страшным любимым зверем, работа отошла на второй план, правда, об этом пока никто, кроме него, не знал.
В группе он сразу увидел знакомые лица: оператор Анатолий Кузнецов, второй режиссер В. Березко, звукооператор В. Бахмацкий, работали вместе на нескольких картинах.
– Василий Петрович знает, с кем надо работать, – обрадовался Березко встрече со старым приятелем, крепко пожимая ему руку до хруста в пальцах, по привычке, – В Сочах, например, помнишь, как мы бузили после съемок? Давай, Коля, вливайся в коллектив. Поработаем вместе, как в старые добрые времена.
Ассистенты, замы тоже знали Николая не понаслышке.
На совещании он познакомился с режиссером картины Еленой Михайловой, пообщался со Щербаком насчет разработок декораций, и успокоился. Он среди своих.
Сценарий оказался малоинтересным, это было продолжение популярного фильма военной поры «Парень из нашего города» по пьесе Константина Симонова. Фильм-фантазия о том, как могли бы сложиться судьбы Сергея и Вари Лукониных – танкиста и театральной актрисы, в течение их долгой послевоенной жизни.
Хотя, в этой жизни есть все – любовь и верность семье, идеалам, доверие и взаимопонимание между старшим поколением и молодым, однако картина построена просто и безыскусно:
– «А помнишь, Варя?» – спрашивал Сергей, уже пожилой человек с горящим взором (Николай Крючков) у своей молодящейся жены (Лидии Смирновой) и тут же идут сцены из «Парня из нашего города»…

После трех курсов сценарного факультета, Николай стал разбираться в основах драматургии, чувствовать психологизм развития характеров и судеб в сюжетных линиях для достижения идейного замысла сценария, это был уже не тот декоратор, которого интересовали только декорации в павильоне и достройки на натуре. К тому же, опыт работы на таких шедеврах, как «Горячий снег», «Они сражались за Родину», «Последняя жертва» и других, превратили его в настоящего кинематографиста.
«Так что, Николай, картинка как раз из разряда тех, которые не помешают моей учебе, наоборот, помогут материально», – думалось ему, когда ноги несли студента-заочника по направлению к выходу со студии, да не тут-то было.
Около фотоцеха он увидел знакомые до боли лица заядлых перекурщиков и хохмачей, среди них – Женя Кочетков, художник-фотограф. Он весело махал рукой ему и еще кому-то, за ним следом. Только хотел обернуться, но опоздал:
– Эй, студент, куда торопишься, тормози! – Это Валерка Семенов нагнал его, хлопнув по спине всей пятерней. Но Николай все равно рад был видеть старого друга.
– Ты когда мне рубль отдашь? – сходу накинулся на маленького Женьку рослый Валерка, выпучив на него сердитые белесые глаза, чем привел того в замешательство.
– Ишь, заюлил, все видите? Теперь не отвертишься!
Вокруг захохотали. Все уже знали этот прикол Семенова, но кто-то обязательно попадался на крючок. На этот раз жертвой оказался Кочетков Женя.
– Да вы что, я уже отдал ему! – пытался оправдываться Женя, но безуспешно, поезд уже ушел и рельсы разобрали.
К компании присоединился шедший было на выход Евгений Федоров, звукооператор, тоже любитель похохмить, и сразу выдал:
– Слышали анекдот из четырех слов:
«Как жизнь? – Черным-Черненько!» – и залился мелким бесом.
– Ничего, скоро открытие фестиваля молодежи и студентов, веселее будет. Да и перестройка на дворе!
– Говорят, старый Арбат превратится в пешеходную зону.
– Так уже начал, – оживился Валерка, и к другу: – Поехали, чего ждать, поглядим, прогуляемся, покамест другие пашут.
– Вот-вот, спиртные напитки как раз с 14 до 19 часов продаются, и вы тут как тут, подоспеете!
– Ладно, Кочетков, на сей раз прощаю, в следующий раз рубль вернешь, – привычно приложил его пятерней по спине Валерка. – Поехали, студент, там пиво бутылочное бывает в одном кафе, с чебуреками. Отдохнем малость.
И друзья, сопровождаемые завистливыми взглядами оставшихся на работе приятелей, спортивным шагом, то есть рысью, припустили к проходной, на выход.

Sotsium
После смерти в марте месяце 1985 года престарелого и больного К.У. Черненко, на пост генсека ЦК КПСС был назначен молодой М.С. Горбачев (54) года, и энергично принялся за реформирование советской системы. Ускорение, гласность, уже в мае месяце начата антиалкогольная компания, сразу после празднования 40-летия Победы.
Безалкогольные свадьбы, огромные очереди за водкой, где вовсю ругали нового «минерального Секретаря». Процветали анекдоты по этому поводу. Один из них:
В километровой очереди за спиртным один не выдержал и кричит: «Все, иду убивать Горбача!» Вскоре возвращается и говорит: «Туда очередь еще больше!»
Массовая вырубка виноградников на Кавказе, в Молдавии, в Крыму. Сплошной дефицит кругом. Пустые прилавки магазинов. Но жить стало интереснее.
Гарри Каспаров стал чемпионом мира по шахматам.
С 27 июля по 3 августа в Москве – 12 Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Открытие – в переполненных молодежью Лужниках. Везде – праздничная выездная торговля; на лотках и в киосках продавали сувениры, книги, журналы.
Как и во время проведения Олимпийских игр 1980 года, город очистили от пьяниц, бомжей, привели в порядок скверы и улицы, площади. Город снова стал народным и еще более прекрасным, чем обычно. Показуха в действии, жаль, ненадолго.

Приезд матери с младшим братом
В конце июня пришло письмо из Мурманска от матери:
«Коля, скоро приедем в гости с Игорьком. Он закончил школу на пятерки, надо показать ему Москву. Побудем несколько дней, и поедем в Алатырь, повидать родные места, родственников…»

Идет время. Игорек вырос, скоро в армию, Митьке в июле 16 лет исполнится, а он все в декораторах по студии бегает. Несолидно это студенту, закончившему уже три курса ВГИКА, однако плетью обуха не перешибешь, не пришло еще его время. Примерно такие мысли роились в его голове, пока он вместе с Василием Петровичем готовил чертежи к декорациям в АКБ ОДТС, составлял списки необходимых материалов для работ на натуре.
Он был рад снова поехать в Днепропетровск, о котором у него остались самые чудесные воспоминания, спустя восемь лет.
Когда ты занят работой, время бежит быстро, и вот в начале июля приехали мать с братом, как и обещали. Он встретил их, привез в свою комнату. Познакомил со старухами-соседками, которые сразу же нашли общий язык с матерью, Игорек им тоже приглянулся, такой вежливый, опрятный.
– К нам и отец Колин приезжал в прошлом году, ближе к зиме, с братом-инвалидом, ну и натерпелись мы тогда страху с ними, вспомнить жутко, – переглянулись соседки, не зная, смеяться им или сердиться при этом.
Антонина Ивановна засмеялась сердито, и все разрешилось само собой: – Представляю, что они тут натворили, особенно это касается Колиного отца, дебошира и пьяницу.
– Да-да, – закивали старушки, жаждая высказаться, и найдя в лице матери соседа приятную им собеседницу.
Николай лишь посмеивался, глядя, как старухи водят мать в свои комнаты, по очереди, и угощают ее чаем с конфетами…
– Комната у тебя хорошая, большая, я вот занавески привезла, повесим на окно, красиво станет, – мать извлекла из своего чемодана цветастые портьеры, тюль, и после совместных усилий окно приобрело нарядный вид, а в комнате стало уютнее.
У Игорька был фотоаппарат, подаренный матерью к окончанию школы, и он беспрестанно щелкал им, не жалея пленки, и дома и на улице, с упрямством фанатика.
– Исхудал совсем, с учебой своей, – мать оглядела груды книг на столе, стопы бумаги рядом с пишущей машинкой. – Здоровье надо беречь с молодости, потом поздно будет, – поучала она сыновей, те бездумно смеялись в ответ.
– Как Надежда-то твоя, бывает здесь?
– Пока не появлялась, она больше не моя, мама. Все, разбежались мы с ней навсегда.
– Ой ли, а сыновей куда денете?
– Буду навещать, алименты плачу исправно.
– Ну ладно, мы с Игорьком по магазинам пройдемся, а то в твоем мини холодильнике шаром покати, как я погляжу, – мать с Игорьком засмеялись, переглянувшись, и ушли.
Пока Николай наводил порядок в доме, думал, на чем им спать, да и ему тоже, скрепя сердце убирал книги к стенке, освобождая стол для жизни и радуясь, что это не надолго, так как ему надо садиться за контрольные, писать заявки к сценарию, голова кругом идет. Придется потерпеть.
Тут и гости вернулись с сумками, полными продуктов, мать развернула бурную деятельность на кухне, благо кухонный стол и посуда кое-какая были, и вот они уже за столом едят ее любимый суп из грудинки с картошкой, с разварочки, как она говорит.
– Пока мы здесь, хоть отъешься немного, румянец появится, – смеялись над бедным студентом мурманчане, люди солидные и обстоятельные, он не возражал, и смеялся вместе с ними. Ведь это были не кто-нибудь, а мать с братом младшим.
– А Вова наш как там поживает со своей семейкой?
– Они дом свой в деревне обживают. Вот нагрянут к тебе всем кагалом, сам увидишь, – осерчала вдруг не на шутку мать, не питавшая нежных чувств к родне старшего сына, – он и сам стал как они, такая же деревенщина. Давайте лучше чай пить.
– А я к вашему приезду кое-что купил, – и Николай извлек из укромного места торт «Киевский», который достал не без труда, и с участием дружка-проныры Валерия.
– Вот это брат у тебя, Игорек, давно я мечтала попробовать этот торт, – настроение у матери снова стало лучше прежнего.
Маленькие радости
– Василий Петрович, ко мне мать с братом приехали, вы тут после обеда без меня справитесь? – Николай умел вовремя отпроситься, да так, чтобы без отказа, так и на сей раз.
– Конечно Коля, какой разговор. Надолго они?
– На пару дней, проездом в Алатырь, по малой родине соскучились. Сейчас по магазинам ходят.
– Тогда отпускаю тебя на пару дней. Прикрою, если что, – Василий Петрович тот еще хитрец, понимает, что потом его помощник отработает на славу. С тем и расстались.
Николай побежал на выход со студии, не тут-то было:
«Колюня, ты куда припустил, как конь боевой?»
Оглянувшись, увидел Володю Ивкина, нарядного, загорелого:
– Вова, привет. Из командировки прибыл?
– Да нет, в деревне одной подрабатывал, в бригаде, а так у меня отгулы. Чего зря время терять!
– Молоток. А у меня брат с матерью приехали с Севера дальнего, вот, тороплюсь к ним. С работы отпросился.
– Хорошее дело. Давай по стаканчику со встречей, и разбежимся. У меня все с собой, – показал он на самодельную матерчатую сумку в руке. – Первач деревенский, спичку поднесешь, горит как спирт медицинский.
– Рифмой заговорил, тогда пошли в сад имени Довженко, недалеко и с прохладцей, птички поют.
– Соображаешь, недаром во ВГИКЕ учишься. Когда конец-то?
– Еще три года лямку тянуть, как в армии.
Приятели рассмеялись, и поспешили в яблоневый сад…
Николай смутно помнил, как и где они расстались с другом Владимиром, домой он явился на автопилоте, сразу завалился на диван и заснул, как убитый.
Проснулся от того, что мать щекотала ему под носом бумажкой, и они с Игорьком смеялись, потешаясь над пьяницей. Перед этим младший брат сфотографировал старшего.
Позже Николай поместит в свой альбом фотографии, которые Игорек пришлет ему из Мурманска. На одной из них он сам, спящий на диване в клетчатой рубашке, подпершись кулаком вместо подушки, с блаженной улыбкой на лице.
Под ней написал: «8 июля 1985 г. Дневной сон художника.»
Но сразу было видно, спит пьяный в стельку.
– Вот, купили Игорьку дипломат новый, а этот тебе от нас на память, он кожаный, всего год относил, а то ходишь на учебу с портфелем, как дядька старый, – улыбалась довольная мать.
– Спасибо, – Николай тоже был рад, он ходил в институт с портфелем, подаренным супругой еще на первом курсе, и кожаный черный чемоданчик с двумя замочками, был ему кстати.
– Мы тоже недавно пришли. Смотрим, а ты на диване развалился и храпишь, – смеялся Игорек, вручая ему еще пакет: – Это все мы с мамой тебе купили.
В пакете находились три пары новых носков, и пара трусов.
– Я посмотрела, носки у тебя драные, трусы тоже. Еще вот четыре простыни, наволочки, полотенца, их я из Мурманска привезла. Ты в чем белье стираешь?
– Ношу в прачечную, тут рядом, и недорого.
– Я пошла ужин готовить, вставай давай, сходи умойся.
– Мама, я отпросился с работы на пару дней, завтра на Красную площадь поедем, как и обещал.
– Вот здорово, я еще там не был! – запрыгал в полном восторге младший братик, заглядываясь на обнаженную женскую натуру в карандаше на ватмане, развешанную на стене.
– Отцу твоему недавно 60 лет исполнилось, хоть поздравил его, или забыл поди со своей учебой?
– Послал ему письмо с открыткой. Его день рождения разве забудешь, 21 июня, а на следующий день война началась. Я и твой не забыл, как раз в день рождения Комсомола наша мама родилась, слышишь, Игорек?
– Знаю, а мы с мамой сегодня в гостях были, как думаешь, у кого? – ехидно смотрел на него болтливый не в меру паренек.
Мать засмеялась: – Позвонила я им, ну и пригласили, повидаться. Чайку попили с тортиком. Хорошая у них квартира, большая. Только Славка уж больно верченый какой-то, как ненормальный носится, ржет как мерин.
– Это он от радости, – заступился за него Игорь. – Мама, соловья баснями не кормят, – но мать уже спешила на кухню…
Так что на следующий день принаряженная троица гуляла по Красной площади, фотографировались на фоне Спасской башни, у мавзолея Ленина, в Александровском саду, побывали в ГУМЕ, ЦУМЕ, без этого никак нельзя.
– Когда-то мы также вот гуляли по Москве сначала с дядей Юрой, Венкой Пигусовым, отец с дядьями приезжали, пиджак кожаный мне в ЦУМЕ купили, – рассказывал он матери с братом, увидев, что это им не интересно, привел их в «Ванду» на Полянке, и пока они рассматривали с интересом невиданные доселе в таком количестве польские товары, купил матери духи «Пани Валевска».
– Это тебе, мама, от меня, – протянул он матери коробочку.
Открыв ее, она увидела необычной формы синий флакон, обрадовалась: – Спасибо, Коля. Красивые духи, а аромат какой приятный. Понюхай, Игорюша.

Молча страдающий рядом Игорек понюхал, сморщился:
– Ничего, у тебя таких еще не было.
Настроение у троицы приподнятое, нагулялись, насмотрелись, пора и домой ехать. Сначала на метро, мать гордо присела в вагоне на свободное место, братья стояли рядом, посмеиваясь про себя. Уж больно величава и неприступна их мать в красивом цветастом платье, с пышной прической, с сумочкой на коленях, руки в перстнях, она смотрела перед собой, ни на кого не глядя.
Пересев на троллейбус, доехали до дома.
Когда лифт с уставшими пассажирами поехал вверх, на пятый этаж, Николай с облегчением выдохнул: – Ну, вот и приехали.
– Сейчас обедать будем, – тут же ответила мать. – В этой Москве так намотаешься, сил нет…
Настало время ехать в Алатырь.
Николай помог матери с братом собраться, они пообедали, взяли чемодан, сумки с поклажей и продуктами в дорогу, присели на минутку, как положено, и поехали на Казанский вокзал.
Соседки провожали гостей до лифта.
Усадив их в плацкартный вагон поезда «Москва – Чебоксары», Николай огляделся: – Места у вас хорошие, вагон новый, чистый, как доедете, передавайте от меня привет всем знакомым.
– Хорошо бы и ты с нами поехал, да, мама?
– У Коли работа, учеба, он человек занятой, – пояснила Игорьку мать. Чмокнув сына на прощанье в щеку, тут же вытерла помаду платочком. Расстроилась.
– Провожающие на выход, поезд отправляется, – громогласно объявила дородная проводница, и Николай поспешил на перрон.
Поезд тронулся. Он помахал матери с братом на прощанье, окно с ними проехало мимо него, и он направился к выходу с вокзала. Сначала на студию, работы накопилось, как пить дать, а там разберемся, что к чему и почем.

Куртуазные мотивы
После удачной сессии и экзаменов, приезда матери с Игорьком в гости, особенно приятно гульнуть на всю катушку, тем более, когда рядом неутомимый женолюб и приятель Валерка Семенов. Лето было жаркое, многообещающее во всех смыслах.
Жизнь снова казалась праздником, и Николай наслаждался свободой, больше никаких семейных уз. Он жаждал новых встреч, легких и утонченных чувств, он чувствовал себя в душе поэтом, никак не меньше. Работа пока подождет.
– О чем задумался, писатель? Хватит мечтать, – вернул его к действительности Валерка, и вовремя. – Поехали в одно приятное местечко, недалеко отсюда. Ты как, готов?
– А поехали, поглядим. Гулять так гулять.
И приятели рванули со студии, доехали до Киевской, а там до Октябрьской, откуда рукой подать до парка культуры.
И вот перед ними главный вход в ЦПК и О им. Горького, такой незабываемый, что Николай улыбнулся ему, как родному.
– Ты угадал, Валерка. В десятку попал.
– Ну что, в летнее кафе сгоняем, как когда-то, помнишь?
– Еще бы не помнить. Только муза моя оказалась слегка рябоватой. Утром разглядел, хоть и с бодуна был.
– С лица воду не пить, зато кобылка необъезженная, ретивая попалась, угадал? – подмигнул Валерка блудливым глазом.
– Да уж, было дело, – Николаю приятны воспоминания, но что было, то прошло. – Давай в «Пльзенский» заскочим, для начала.
Валерка кивнул, и понесся аллюром мимо фонтана, по аллеям парка прямо к ресторану, Николай за ним.
Взяв у официанта по две кружки чешского пива, креветок, друзья пристроились за столиком в углу и огляделись. Народу полно, пиво льется рекой, но знакомых никого, официанты другие, это он сразу отметил, глаз наметан.
– Целый сезон я здесь отпахал халдеем, в 70-м году, а потом на Мосфильм устроился, грузчиком, – ему стало грустно отчего-то.
– Нашел о чем вспоминать, пошли в кафе, там весело, лебеди в пруду плавают, ну и так далее, сам понимаешь.
Рассчитавшись с официантом, пошли дальше.
В этом парке Николаю всегда было приятно и весело, много воспоминаний, куда ни глянь, будь то Чертово Колесо, на котором он катался с дядей Юрой и Венкой, кафе «Бистро», в котором работал буфетчиком, или «Шестигранник», куда приходил на танцы еще с Мишкой Савиным, армейским дружбаном.
Взгрустнулось было, но с Валеркой не соскучишься.
Летнее кафе на берегу пруда встретило их легкой музыкой, за столиками полно молодежи, а на воде плавали знакомые лебеди, величаво изогнув длинные шеи и не обращая внимания на людей.
– Вон за тем столиком мы тогда сидели, – Валерка прямиком направился к столику возле ажурной оградки, у воды. Как и тогда, за ним сидели две симпатичные девушки, поглядывая вокруг.
Увидев заинтересантов, сразу же подскочил официант:
– Вот, рядом с девушками имеются два свободных места, присаживайтесь, – улыбался он всем сразу.
Не успели они присесть, взял заказ, и галопом принес две бутылки вина, и две шоколадки с фруктами. Улыбнулся гостям, мол, только кивните и я прибегу к вам, умчался к другим столикам.
Девушки оказались художницами, а когда узнали, что новые знакомые со студии Мосфильм, Николай художник, Валерий замдиректора, стали общительные и доверчивые, Вика и Света.
Вика постарше, спортивного сложения, сероглазая шатенка, сразу приглянулась Валерию, а Света была полной ее противоположностью: томная, изящная брюнетка, Николаю была близка и понятна ее творческая рассеянность, наивность во взоре карих глаз, даже какая-то отрешенность от мира сего, в разговор вступала невпопад, и смеялась вместе со всеми над собой, не забывая улыбаться Николаю при этом.
Он тут же вспомнил четверостишие по случаю:
– «С невольным пламенем ланит
Украдкой нимфа молодая,
Сама себя не понимая,
На фавна иногда глядит.»
Подружки зааплодировали, тщась припомнить автора, даже Валерка заметил игриво: – Внешность обманчива, Колька еще и на сценариста учится, ВГИК заканчивает, вот стишок экспромтом сочинил, самокритичен.
– Ну, на фавна он явно не похож, – оглядела сочинителя Вика, Света захлопала в ладоши: – А ты приглядись внимательно, может, и похож, сразу не разберешь.
– К сожалению, автор этих строк не я, а сам А.С. Пушкин, – пояснил слегка захмелевший виновник спора, – прочел из куртуазной любовной лирики. Все классики баловались этим жанром, негласно конечно, но с успехом.
– Давайте за любовь и выпьем, покамест вино продают, – Валерка тоже был на взводе, и пил больше обычного.
Официант не мог нарадоваться, ставя на стол новые бутылки.

Вечер прошел быстро, выпили несколько бутылок вина, с фруктами. Болтали о разном, после закрытия кафе рассчитались, прошлись по аллеям, на Октябрьской площади поймали такси, у водителя купили еще пару бутылок портвейна.
Гулять так гулять. Пили, пели, сначала подвезли Валерку с Викой до ее дома, поехали к Светке, а дальше Николай отключился, это бывало с ним иногда.
Перешел на автопилот, как говаривал в таких случаях его отец. То есть, глядя со стороны, он двигался, что-то говорил, куда-то шел, а проснулся утром…
Большие карие глаза смотрели на него с любовью, лаской, и он с недоумением отшатнулся было, увидев перед собой девицу в томной, изнеженной позе, среди простыней и подушек, как вдруг память услужливо вернулась к нему, правда, не вся:
– Светка, я вчера немного лишнего хватил, ты извини, я ничего не набезобразничал?
– Набезобразничал, всю ночь так безобразничал, я еще даже встать не могу, сил нет, никаких.
– Ого, уже десять утра, мне на студию надо, – вскочил с кровати проказник, торопливо одеваясь.
– Может, кофейку, или сухого фужерчик, у меня найдется.
– Нет, умоюсь и побегу, а ты отдыхай. Позвоню.
Армейская выучка еще не покинула бывшего сержанта-спортсмена, и вскоре он уже ехал на метро до станции «Киевская», а там до студии рукой подать, на любом троллейбусе или автобусе остановок десять, и перед тобой родная проходная.
Проза жизни
Как всегда некстати, сильно разболелся зуб, вверху с правой стороны. Побаливал себе понемногу, и вдруг здрасьте пожалуйста. Нет мочи терпеть. В работе проблем никаких, но все-таки Николай поставил в известность своего шефа, Василия Петровича Щербака, и директора Александра Рассказова, который был большим приятелем Игоря Лазаренко, их общего друга.
Поскольку проживал он теперь на Ленинском проспекте, там же, в трех остановках к центру, находилась и стоматологическая клиника. Лето. Народу немного.
Николай не любил, боялся сидеть в зубном кресле еще с детства, но что поделаешь, пришлось раскрыть рот и показать доктору больной зуб.
– Да, молодой человек, что же это вы так зуб запустили? Еще немного, пришлось бы удалять, – гремел инструментами доктор, и Николай с ужасом косился на них, затем прикрыл глаза.
Зажмурившись, и вжавшись в кресло, больной терпел, что было мочи, пока доктор сверлил ему зуб, положил лекарство в дупло и поставил временную пломбу.
– Придете через три дня. Следить надо за зубами, так вы скоро без зубов останетесь, – припугнул его напоследок сердитый доктор, и Николай выскочил из кабинета.
Тут уж не до свиданий, и он поехал в свою комнату, отдышаться, привести себя в порядок.
Старухи-соседки вели себя смирно, они еще не забыли о том страшном времени, когда у их соседа гостили отец с дядей, инвалиды войны. Особенно их напугал его отец, когда вышел из ванной голый и заорал хриплым голосом:
«Вы чего тут, вороны старые, по коридору шныряете, раскаркались? А ну марш по хазам, и сидеть смирно, как мыши!»
Соседки не обиделись, наоборот, зауважали строгого отца-шутника, а сердитого дядю боялись, когда он хромал в туалет и обратно, в комнату, зыркая на них искоса.
В комнате у Николая стало вполне сносно, когда он купил в комиссионном магазине подержанную мебель; платяной шкаф, раздвижной диван-кровать. Раскладушку засунул за шкаф.
Валерка подарил ему круглое настенное зеркало, 3-х рожковую люстру сталинских времен, с приездом матери на окне появились гобеленовые шторы, узорная тюль.
Зато за обеденным столом, который он раздвинул во всю длину и придвинул к стене, было уютно по-студенчески: книги, учебники по русскому языку, литературе, истории КПСС, стопки классиков марксизма-ленинизма доминировали над остальными, менее важными науками. Еще учебники по истории и теории киноискусства, брошюры вгиковских мастеров.
Во главе стола – пишущая югославская машинка «УНИС» радовала глаз будущего сценариста, восседающего на венском стуле среди стопок писчей бумаги, и поглядывающего на новый еще телевизор «Березка» в углу, приобретенный в магазине на улице Горького. Мини-холодильник «Север» и прикроватная тумба с запирающейся откидной дверцей, которую он нарек секретером, дополняли обстановку холостяка после развода.
Если бы еще зуб не болел. Вылечу, потом Светке позвоню, решил он и успокоился. Пора и чайку с вафлями попить.
На общей кухне в углу вдоль его стенки стоял старенький кухонный стол, табуретка, кое-какая посуда на полке. Живи не хочу. Сам себе хозяин. Никакой зловредной тещи нет и в помине. На душе его царил покой. Правда, в квартире жили еще соседки, но они ему не помеха. Под эти мысли, роящиеся в голове, он вскипятил чайник и пошел к себе пить чай.
После чаепития незаметно задремал было на диване, но не спалось. Вот познакомились они с умными, интеллигентными девушками, может, эта Света та муза, о которой он мечтал?
Но все прошло просто и даже пошло. Хотя, он ввернул стишок из куртуазной лирики, все посмеялись, а дальше вино и домино, как обычно. Ему же давно хотелось более возвышенных, духовных отношений, без прозы жизни. Он мечтал о настоящей любви, но с такими дружками, как у него, подобное невозможно.
Один любит баб постарше, с деньгами, другого привлекают девки молодые, простецкие. Какая им разница, что у них на душе, о таких понятиях, как куртуазная муза, что есть изящество отношений, вкус, такт, они и понятия не имеют.
В комнате сгустились сумерки, в коридоре стало тихо, старухи угомонились и отдыхают в своих комнатах. Николай вскочил:
– Пойду я ванную приму. Помоюсь, что ли, пока мои соседки у себя дрыхнут. Зуб утих, и то слава богу.
В тесной ванной все стенки и углы были заняты заботливыми хозяйками, но он все же умудрился сразу, как въехал, привинтить к стене слева от раковины с зеркалом полочку, разложил на ней мыло, зубную щетку, станок для бритья, повесил рядом полотенце, утвердившись, тем самым, не только на кухне, но и в ванной.
И это было правильно, иначе никуда не сунешься, все везде занято, все его телодвижения под неусыпным вниманием придирчивых глаз зловредных соседок.
В зеркале он увидел себя уже довольно взрослым и уверенным в себе москвичом, и улыбнулся сам себе:
– Ничего Колька, прорвемся, где наша не пропадала.
Он включил воду, сполоснул ванную, убрав соседские тряпки в угол, набрал в нее воды умеренно горячей, разделся и, взяв мочалку с мылом, полез мыться…

По магазинам
Василий Петрович оказался трудоголиком, и Николаю пришлось впрягаться в работу по полной программе, а через три дня он снова поехал к зубному врачу, и когда вышел на проспект с запломбированным зубом, жизнь снова стала для него если не райской, то вполне приятной и даже интересной.
Звонил Светлане домой несколько раз, никто не подходил к телефону, даже вечером. Он был в недоумении.
– Может, уехала куда, приедет, куда она денется, – успокоил его Валерка, – поедем ко мне после работы, возьмем винца, шашлычка с килограмм, – и друзья побежали к проходной, все, хватит на сегодня, работа не волк, в лес не убежит.
– Валер, хочу рубашку с погончиками купить, импортную, примодниться, не знаешь, где есть такие?
– Знаю, поехали в Беляево, там в «Ядране» я видел такие, потом ко мне рванем, отметим, видео посмотрим.
– Ну ты и жучила, это же рядом с твоим домом.
– Соображать надо, студент. Совмещать приятное с полезным.
Друзья вовремя прибежали на остановку, вскочили в задние дверцы автобуса, которые тут же захлопнулись, все, поехали.
Оторвав два билетика и бросив в щель кассы мелочь, они с трудом пристроились у окон заднего обзора, народу битком, как обычно, в конце рабочего дня.
– Сейчас заскочим в кулинарию, затем в «Балатон», это рядом с «Литвой», купим шашлычков замаринованных, вина венгерского, – у Валерки явно повысилось настроение. – Деньги-то у тебя есть?
– Найдутся в загашнике, не переживай.
– Да ладно, студент, я угощаю. Сегодня я добрый.
– С чего бы это, рак на горе свистнул?
– В шахматы выиграл у Крылова, директора.
– Работали с ним вместе, еще в 80-м, – кивнул Николай, – в деревне Богунино, на Волге. Мне там сруб бригада одна строила.
– Он мне рассказывал о твоих художествах, – ухмыльнулся Валерка, – как ты там нажрался до чертиков, прямо на съемке. Говорит, хотел его выгнать, да режиссер не позволила, благоволила она тебе, красавчику.
– Врет он, сухарь, это окончание строительства мы с ребятами отметили, так полагается. Ну и перебрали слегка.

– Ладно, приехали уже, – Валерка не церемонился в толпе, всегда проталкивался к выходу быстрее всех, огрызаясь на недовольных, Николай за ним по проторенной дорожке.
Перебежав площадь Индиры Ганди, они оказались в Балатоне, где глаза разбегались от разнообразия товаров, чего только нет; консервированные овощи и фрукты в банках, разные вина, соки.
Купив две бутылки Токая, и пару банок с персиками для детей, они забежали в кулинарию за шашлычком, подскочили на автобусе к метро, а там до станции «Беляево».
– Когда к нам приедем, ты особо не распространяйся насчет своей учебы во ВГИКЕ, понял меня?
– Мне скрывать нечего, – удивился Николай. Ему наоборот, хотелось всем поведать о том, что он успешно сдал сессию за третий курс, и теперь студент четвертого курса. Еще немного усилий, и диплом сценариста в кармане. Как он может молчать об этом, да никогда. Хотя Валерия жалко, беднягу.
– Меня Раиса потом пилить будет, почему я не поступаю во ВГИК, мол, что, умом не вышел?
– Поступай на экономический, будешь директором.
– Мне и так неплохо. А тут зубри, как проклятый, столько лет коту под хвост, да ни за что на свете. Все, приехали.
Фирменный югославский «Ядран» оказался большим современным магазином, товаров не счесть, народу еще больше, Николай выбрал себе в отделе мужской одежды пару рубашек с погончиками, предел его мечтаний, коричневую и синюю.
– Ну все, пошли на выход.
– Может быть, еще чего купишь, – подначил Валерка, подмигивая девушкам-продавщицам, но он отмахнулся, мол, хватит, хорошего помаленьку, и друг понимающе кивнул:
– Покамест хватит. Деньги кончились.
Забежав в гастроном, докупили колбасы, хлеба, яблок, платил Валерка, несмотря на жалкие попытки друга вмешаться в процесс.
– Будешь должен мне, твои же рубашки обмывать станем, хотя и у меня в гостях. Купи вон пару шоколадок детям.
– Погоди, угадаю. Андрею твоему десять лет, а дочке?
– Светка 80-го года рождения, считать не разучился еще?
– Моему Митьке 16 лет стукнуло, в спортшколе тяжелой атлетикой занимается, штангист, а Славка на годок старше твоей Светки, считать умеешь, молодой папаша?
– Беги, не спотыкайся. Так ты скоро дедушкой молодым станешь, – заржал Валерка, подбегая первым к своему подъезду.

В гостях у друга
Дом новый, многоэтажный, с лифтом, квартира на пятом этаже, все честь по чести. Выйдя из лифта, хозяин открыл дверь своим ключом, и ворвался в дом, гость за ним следом.
Сбросив туфли, надел тапки, сунул другу другие тапки, похуже, и помчался на кухню с сумками в руках:
– Захаровна, разбирай покупки, как вы тут без меня, скучаете небось? – раздался его трубный глас, всполошив все семейство.
Сухая длинная теща в сером платье скупо улыбнулась, приняла от зятя пакеты с продуктами, глянула в коридор.
Николай не успел поздороваться с ней, как мимо него промчался заметно подросший Андрей, за ним семенила девочка, белобрысая и страшненькая, вся в отца, сразу видно.
– Папка присел, – она прижалась к отцу, лицо которого сразу же потеплело, и даже стало приятным.
Из большой комнаты вышла Раиса, улыбнулась Николаю:
– Здравствуй, Коля. Чего в коридоре топчешься, проходи.
– Привет, Рая. Большая у вас квартира, удобная, – сразу оценил он хоромы приятеля, – не то что комнатка-пенал на Маяковке, – и протянул подбежавшим детям по шоколадке.
– Скажите дяде Коле спасибо, не стесняйтесь.
– Спасибо, – Андрей схватил шоколадку первым, за ним несмело протянула ручку маленькая Света.
– А теперь идите, покажите дяде свою комнату.
– Иди-иди, осмотрись, а я пока шашлыки налажу, – хозяйствовал на кухне Валерка, и не успел гость осмотреть детскую, как он уже нарисовался с бутылками вина в дверях:
– Пошли в нашу комнату, сейчас видак включу, кинцо посмотрим под винцо. Поговорим о том о сем.
Обстановка в квартире простая, незатейливая, но везде ощущались заботливые женские руки, создавшие уют и даже благополучие в доме. Николай все видит, подмечает, глаз-ватер-пас.
– Повезло тебе с женой, Валерий, уютно у вас, весело.
– Рая, помнишь, как мы обедали втроем, у нас на Маяковской? Я налил водки в рюмки, и говорю: Ну, давайте по первой выпьем, и сразу по второй, уважим друга Кольку! – заулыбался Валерий.
– Он выпил, и оторопел, не понял ничего. Потом до него дошло, что это была вода! – хохотал хозяин дома, хлопая приятеля по плечу. Его Раиса тоже развеселилась вместе с детишками.
– Да, сюрприз был что надо, мастак ты на выдумки, ничего не скажешь, – посмеивался и гость за компанию.
– А то как же. Потом уже водку пили, обедали, как полагается. Давай, присаживайся за столик, в кресло.
Вскоре друзья уже выпивали под шашлыки, смотрели по видику какой-то американский боевик, в приоткрытую дверь заглядывали любопытные детишки, интересно посмотреть, как страшные дядьки дерутся и орут на весь дом.
– Валера, убавь звук, – пожаловалась Раиса недовольным голосом, и тот милостиво убавил, глянув на детей:
– Бегите к маме с бабушкой, у нас мужской разговор, нечего слушать! – поднял палец вверх строгий папаша, и дети исчезли.
Налил по полному фужеру. Чокнулись. Выпили. Закусили.
– Скоро мне брат Виктор электрошашлычницу сделает, будем настоящие шашлыки кушать. Включил ее в розетку, мясо на шампурах вращается по оси, и никаких углей.
Увидев, как друг недоверчиво хмыкнул, добавил:
– Он мастер, в электрике смыслит, дай бог каждому. Уже не одну сделал, ребята нахваливают, удивляются.
– Убавь звук, уши заложило с непривычки.
– Скоро порнушку будем смотреть, обещали принести, – прошептал Валерка, убавляя звук и оглядываясь на дверь. – Когда к твоей художнице в гости нагрянем?
– Позвонить надо. А свою ты уже бросил, или как?
Валерка отмахнулся, мол, говорить не о чем, и добавил:
– Сейчас допьем, и я провожу тебя до метро. Заодно звякнем. Ты как, не против, надеюсь.
Попрощавшись с Раисой и ее мамой, и еще раз удивившись, как они похожи, дочка разве что моложе, Николай вслед за гостеприимным другом выскочил из подъезда.
Забежав в телефонную будку, бросил в щель телефона двухкопеечную монетку и набрал нужный номер:
«Алло, слушаю вас», – наконец-то прорезался томный голос. – Света, ты куда запропала? Звоню каждый день, никого! «Коля, ты? Наконец-то! Я в больнице лежала, вчера выписали. Приезжай, все расскажу, я так рада слышать тебя!»
– Завтра мы с Валерием к тебе нагрянем! Ты как, согласна?
«Конечно, приезжайте. У меня будут подружки. К 17-ти часам жду вас непременно. До встречи, любимый.»
– До завтра, пока! – он повесил трубку на рычаг.
– Вот, слышал? Завтра гуляем, – теперь он уже хлопнул друга по спине. – Ждет нас в гости, с подружками.
Попрощавшись возле метро, друзья разбежались: Валерка в киоск за газетами, и домой, Николай поехал к себе, на Ленинский.
«Жаль, Нинка уехала домой после сессии, в Челябинске проживает, а учится во ВГИКЕ тем не менее. Отличница. Умница. Красавица.» – Размышлял он в метро, затем в автобусе:
«Везет все же ему в последнее время. Одна художница, другая на киноведческом учится. Одна лучше другой. И все же на душе пусто. Не екает сердчишко. Ну никак не екает…»
С Нинкой он познакомился, когда готовился к сессии, приходил к сокурсникам во вгиковскую общагу, писали курсовые в спешке, рефераты. Он был нарасхват.
Только у него были все записи по лекциям, только он знал все дополнительные задания к сессии. Он был великодушен, помогал беднягам-студентам, за что они его втайне, в душе люто ненавидели; все знает, педагоги его любят, работает на Мосфильме, живет в Москве. Счастливчик. Везунчик.
Нинка дружила с Таней Кофановой, которая, несмотря на свою затрапезную внешность колхозницы, тоже обладала недюжинными способностями, жили они в комнатке по соседству.
Познакомились ближе после сессии, когда отмечали переход на четвертый курс. Факультет их так и назывался: сценарнокиноведческий. Он – будущий сценарист, она – киновед.
Чем не пара? Пригласил ее к себе в гости. Еще выпили, ну и так далее, по-студенчески. На всю ночь дым коромыслом.
Утром она вышла из комнаты голая, в его рубашке, чем поразила соседок-старушек. Поплескавшись в ванной и напевая, проследовала обратно, в комнату, мило улыбнувшись старухам.
Встречались несколько раз, у них много общего, было о чем поговорить, не говоря уже об остальном. Она нравилась ему, он ей.
Но всему приходит конец. Она уехала домой, до осени. Обещала позвонить, а осенью снова за учебу. У него новая картина.
Тут еще и Светка подвернулась под руку, в кафе, в ЦПК и О им. Горького, который он полюбил навсегда, с тех незапамятных времен, когда работал халдеем в ресторане «Пльзенский».

Flirt
Очередной рабочий день на студии пролетел быстро, творцы были заняты разработками сцен, и Николай заглянул к Валерке в группу, пора ехать. Вскоре они уже мчались к остановке автобуса.
– Я в книжном, у себя на Ленинском, приобрел два тома Всеволода Пудовкина, а вот третий никак не найду, – жаловался он другу, пока они ехали до метро в переполненном автобусе.
– Давай завтра пробежимся по настоящим магазинам, на Колхозной, Добрынинской, еще на Калужской новый книжный недавно открыли, там уж наверняка найдем, – Валерка был спец по розыску нужных книг, об этом знали все книгоманы на студии, и Николай успокоился. Надежда умирает последней.
– Хочешь, я тебе «Основы кинорежиссуры» Льва Кулешова подарю, приобрел по случаю. Мне не надо, а тебе, студент, в самый раз будет, – расщедрился друг, что бывало с ним крайне редко.
– Ловлю на слове, завтра и неси.
– Будешь должен мне, – спохватился Валерка, натуру никуда не денешь, щедрость прошла, мимолетно.
– Ну и скряга ты, а еще друг называется.
– Чья бы корова мычала, – не обиделся тот, – а кто тебе люстру сталинскую подарил, просто так, за здорово живешь, зеркало настенное. Зажухал, и молчок. Даже бутылку не поставил.
Вот так, в дружеской перепалке, прибыли по адресу, который сразу же зафиксировал глаз художника, хотя был здесь всего один раз, и то давненько уже.
– Ого, сколько у вас книг, – окинул жадным оком книгомана Валерий шкафы и полки, забитые книгами и теснящиеся от пола до потолка, и только потом заметил хозяйку дома с подругами.
– Запропала ты, Светуля, студент наш никак дозвониться не может, переживает, – сделал обиженный вид опытный ловелас, окидывая похотливым глазом девичьи фигурки. – А где же Вика?
– Проходите, стол уже накрыт, за ним все и обсудим, – улыбалась прежде всего Николаю хозяйка дома, приглашая за стол. – Тебе от Викуши привет, она вся в делах, извиняется, – сообщила она Валерию, рассевшемуся за столом с недовольным видом. – Зато Ася с Таней свободны, погляди, какие красавицы!
Валерий милостиво заулыбался, наполняя вином бокалы.
– Что отмечаем? – вставил свое слово и Николай.
– Мое выздоровление. Объясняю: как ты уехал тогда, я неудачно встала с кровати и подвернула ногу. Затем пошла в институт, торопилась, и в подъезде упала с лестницы. Приехала скорая помощь, отвезли меня в больницу.
Оказалось, сломала себе обе ноги: лодыжку и голень.
Телефона твоего у меня нет, – большие карие глаза смотрели на него с лаской, и Николай смутился, не ожидал услышать такое:
– Теперь все ясно. Давайте выпьем за здоровье хозяйки дома!
Звон бокалов был ему ответом.
Валерий тут же налил еще по полной, потом еще и еще.
Стало весело и шумно. Вино быстро кончилось, закуски тоже, Валерий сыпал прибаутками, раздавал комплименты, Николай старался не отставать от не в меру разошедшегося дружка.
– Сейчас будет фотосессия, прошу не вставать, – Валерка достал из своего кожаного кофра фотоаппарат, и вот уже вспышка за вспышкой, он отснял собравшихся за столом, Николая на фоне книжного шкафа с альбомами по искусству, в кресле крупным планом, подружек всех вместе, не забыл и себя, любимого.
– Ну все, мы побежали, у нас еще съемки, вечерняя натура! – нахмурился он, все своим видом выражая сожаление от расставания с прекрасными дамами.
– Ну что же это такое, побудьте еще, мы кофе не пили, я обещала девчонкам, что ты расскажешь нам о куртуазной любовной лирике, как тогда в кафе, – первой выразила настроение девушек Светлана, глядя на Николая, но тот развел руками:
– Увы, надо ехать, но я завтра позвоню, обязательно, и мы встретимся вдвоем, – приблизился он к ней, снижая голос и гипнотизируя влюбленными глазами.
– Света, золотце ты наше, дай мне почитать вот эти книжки, давно мечтал о них, – Валерка в своем амплуа, что-нибудь да забрать из гостей. – Не бойся, я верну, не веришь?
– Бери-бери, что ты, конечно верю.
Расцеловав девчонок, друзья выбежали из подъезда, и к метро.
– Мастак ты, Валерка, книги дорогие выбрал.
– А тебе кто мешал, взял бы себе пару альбомов на память, у нее полные шкафы, не обеднеет.
Николай промолчал, он себя уважал, и обманывать таким образом никого не собирался, даже помыслить об этом не мог.
– Да ладно, студент, завтра до обеда работаем, после обеда пробежимся по книжным, найдем тебе третий том Пудовкина, потом на Калужскую подъедем, я там с директрисой и заведующей познакомился, чай пили с конфетами, телки высший класс, познакомлю и тебя, не пожалеешь.
Записные книжки
Еще на первом курсе Валентин Петрович Лесин, их второй педагог, который безропотно и даже с удовольствием вез на себе этот огромный воз, официально называемый сценарной мастерской профессора В.И. Ежова, состоящей из двадцати студентов и кафедры кинодраматургии (заочное отделение), которой заведовала бессменный секретарь-методист Татьяна Павловна Чавушьян, без этих двоих тружеников не было бы никакой мастерской, так вот, он сразу же объяснил своим студентам, чтобы помимо дисциплин, они начали вести записные книжки.
– Все большие мастера вели записные книжки, где было все: их мысли, любимые поговорки, пословицы, нужные слова, даже сюжеты будущих произведений, диалоги, отрывки и выдержки из книг мыслителей, философов, писателей-классиков, – Валентин Петрович обвел теплым взглядом своих наивных еще студентов, из которых необходимо было вырастить образованных литературных работников, сценаристов, – идеологов советского кино.
– Это как вести дневник? – некстати пояснила Таня Кофанова, и все вдруг засмеялись, включая самого педагога, таким наивным оказался ее вопрос. Таня смутилась, понимая, что брякнула глупость, достойную школьницы, но никак не студентки сценарного факультета.
– Можно и так сказать поначалу, – Валентину Петровичу стало грустно при мысли о том, сколько наук и дисциплин предстоит перелопатить этим молодым людям, прежде чем они смогут понять, что такое драматургия кино.
Николай, как и другие однокурсники, не сразу приступил к записным книжкам, в отличие от девушек, они сразу же стали строчить всевозможные записи, чтобы показать педагогу.
Тот складывал их в свой бездонный пузатый портфель, обещая прочитать и потом обсудить написанное.
Лишь в январе 85-го года, приехав из Алатыря, больной и безмерно уставший, он неожиданно для себя сел как-то вечером за свой обеденный – письменный стол у стены, и вынул из стопки бумаг три общие тетради, лежавшие в сторонке до лучших времен.
Давно еще, поступив в 70-м году на курсы художников-декораторов при студии «Мосфильм», он купил по случаю сразу десять общих тетрадей в коричневой дерматиновой обложке, по 44 копейки штука. В каждой из них было 96 листов в клеточку.
Он давно мечтал обзавестись парой общих тетрадей, а тут так вдохновился, ведь он будет обучаться профессии художника кино, что приобрел сразу десять. Целое богатство. Пиши – не ленись.
Трех тетрадей хватило на весь год занятий.
Еще четыре были пущены под словарный запас с транскрипцией и переводом, правила по английскому языку, уже с 82-го года, с началом его учебы во ВГИКЕ, и на 4-м курсе ему предстоит экзамен, чтобы сдать его, нужен максимум усилий.
Вот и сейчас, приехав из гостей поздно вечером, его соседки давно уже спали чутким сном младенцев, и не реагировали на внешние звуки, он попил чайку и сел за стол.
Оставшиеся три тетради лежали теперь не в сторонке, а на особом, надлежащем им месте в стопке, на виду.
Уже полгода он вел записи, в одной тетради у него дневник, где примерно то же, что положено записывать будущим классикам, в другой словарь, третья предназначена для заявок и планов.
Открыв тетрадь-дневник, с удовольствием прочитал:
«Одна из наиболее важных проблем – проблема любимого героя, не только положительного.
Например: Гекельбери Финн, Том Сойер, Карлсон, не относятся к разряду совсем положительных героев, но они любимы читателями, и этим все сказано.»
Он улыбнулся, и углубился в чтение своих записей, подумав попутно, что прав был Валентин Петрович, когда объяснял наивным первокурсникам, насколько важны для пишущего человека записные книжки.
Прочитав последние записи, сделал следующую:
«Однако, еще до записных книжек, я писал вполне подробные записки декоратора, где описывал все; когда с кем и на каких картинах я работал, где проходили натурные и павильонные съемки, о людях, с которыми меня сводила судьба.»
– Так что, Валентин Петрович, мои записки декоратора, это прелюдия к записным книжкам сценариста, и пишу я их с 1970 года, так-то вот, дорогой учитель, – вслух завершил он свой заочный диспут с ним, и побрел к своему дивану, надо поспать немного, отдохнуть, а то уже сам с собой веду беседу.
Действительно, с самого начала работы на студии, Николай начал делать записи, где писал, когда и на каких картинах он работал, с кем, в каких командировках побывал, в каких городах и селах, с кем доводилось встречаться, даже о любовных успехах он не забывал упомянуть.
Со временем эта привычка в нем укоренилась, кроме последней, росли листы бумаги с записями, количество картин. Как бы своего рода записки декоратора.
Теперь, во время учебы во ВГИКЕ, он начал вести записные книжки сценариста, в которые вносил свои мысли, творческие планы, даже заявки и сюжеты будущих сценариев.
Однако, не забывал и о записках декоратора, которые позднее перевоплотились вместе с дневниками сценариста в настоящие летописи жизни, в краткой форме вносимые им в ежедневники.
При необходимости осветить память о прошлом, он мог вынуть с полки нужный ему год, и на душе становилось тепло, когда он перечитывал свои записи.
Сразу вспоминалась еврейская мудрость, заповедная для него.
«Свет прошлого озаряет всю нашу дальнейшую жизнь.»

Предчувствие
Проснулся поздно, настроение боевое. Открыл окно, выходившее на проспект, сегодня даже гул от множества машин и чад от выхлопных газов не могли испортить ему настроение.
Он был явно взволнован, предчувствие чего-то нового, неизведанного ранее, не покидало его с утра.
Умывшись, и вскипятив чайник на кухне, сел за нехитрый завтрак: чай с хлебом с маслом, да пара вареных яиц.
Звонок в дверь отвлек его от обзора рядов книг на столе, и рабочего графика контрольных работ для студентов четвертого курса сценарного факультета на 1985-86 учебный год, висевший на стене в самом центре, прямо перед ним.
Помимо работы на студии, предстояло выполнить 15 контрольных работ, чтобы сдать 7 экзаменов и 4 зачета.
Правда, очередная сессия будет с 15 апреля по 13 июня следующего года, времени на подготовку много, но надо еще написать по мастерству киноновеллу, пару заявок, и два варианта полнометражного сценария.
Только тот, кто учился во ВГИКЕ, понимает, насколько огромен груз заданий, нависший над бедным студентом-заочником, как дамоклов меч. Он посмотрел на фотографии, где он с отцом и дядей сидят в его комнате, и на душе полегчало.
Как только Женька Кочетков напечатал их, он сразу же повесил самые лучшие на стене, и с тех пор частенько смотрел на своих родных, скрашивая этим свое одиночество.
«Проходите, он пока дома», – донесся из коридора голос одной из соседок, открывшей входную дверь, и на пороге комнаты объявилась его бывшая жена, Надежда Константиновна.
– Что, не ожидал увидеть меня? – ехидно-ласково улыбнулась она, окидывая цепким взором сразу всю комнату вместе с ее содержимым, и вперив затем очи в завтракавшего хозяина.
– Проходи, садись, – Николая как холодным душем обдало от нежданной гостьи, к его счастью, уже не жены.
– Приглашения не дождалась, решила сама зайти, посмотреть, как ты проживаешь. А что, неплохо. Комната большая, светлая, потолки высокие. Даже лифт есть.
Подойдя к столу, оглядела ряды книг, учебники, стопы пишущей бумаги, график на стене, пишущую машинку «Унис».
– Мне на работу пора ехать, ты уж извини.
– Ничего, извиняю. Похудел, рубашка грязная, брюки мятые, ботинки не начищены, – от ее всевидящего ока не ускользнет ничего. Он знал это, испытал за много лет совместной жизни на своей шкуре. Настроение испортилось.
– Еще не успел начистить, – успел вставить свое слово хозяин дома, убирая со стола посуду и смахивая крошки на пол.
– Чего скуксился, я не надолго. Пора тебе за ум браться, если не хочешь сыновей потерять, – сразу взяла она быка за рога. – Я все уже разузнала. Можем снова зарегистрироваться, и съехаться. Мама не возражает. Дело за тобой.
– Как это? – не сразу понял бывший муж.

– Нашу 3-х комнатную и твою комнату обменяем на большую 4-х комнатную квартиру. Хватит ссор, пора детей воспитывать как положено. Не согласишься на мое предложение, запрещу видеться с сыновьями. Раз и навсегда. Ты меня знаешь.
Николай молча кивнул. Что тут сказать.
Закрыв за Надеждой входную дверь, он вскоре вышел за ней следом. Заглянув в почтовый ящик, обнаружил в нем письмо из Алатыря, от матери. По пути на работу, прочитал его.
Мать сообщала, «что они с Игорьком живут на Стрелке, у тети Фроси, гуляют, ходят в гости к знакомым. Все тебе передают привет. Как вернемся в Мурманск, напишу еще.»
Он обрадовался, хотя визит бывшей жены к нему испортил все настроение. – Пристанет, как банный лист, планы у нее прямо наполеоновские, – бормотал он про себя, и не без оснований.
– Надо ускорить обменный процесс, и переехать куда-нибудь подальше от них. Чем дальше, тем лучше.

На студии
Троллейбус подкатил к киностудии.
Выскочив из него, он в числе других мосфильмовцев поспешил к проходной, затем в производственный корпус, обдумывая по пути в группу план действий.
Работа декоратора изрядно поднадоела ему, и он начал приглядываться к работе вторых режиссеров, это уже серьезно.
– Коля, ты вовремя подоспел. Тебя Щербак разыскивает, – сообщил ему замдиректора Василий, понимающе усмехаясь.
В хорошем сером костюме, тщательно выбритый, пахнущий дорогим одеколоном, он был приятен Николаю, Василий отвечал тем же, так что они сразу сработались.
– Бывшая жена задержала, настроение подпортила, – ему скрывать нечего, что есть то есть.
– Как я тебя понимаю. Сам недавно развелся.
– Новую подыскиваешь?
– Чур меня, скажешь тоже.
– Ну ладно, пойду в группу загляну. А ты что, на телефоне сидишь, где остальные? Нет никого.
– Сам знаешь, дел больше, чем хотелось бы. Бегают.
Выйдя из кабинета директора, зашел в группу. Там наоборот, не протолкнешься. Хорошо хоть, все свои, знакомые в доску.

– Николаю мое почтение, – крепко пожал ему руку второй режиссер, Березко. – Да, о тебе Щербак спрашивал, что, потеряли друг друга? – хохотнул он, подмигивая более молодому коллеге, тот тоже рад встрече с уважаемым режиссером.
– Помню-помню, как мы тогда в Сочи зажигали. Слышал, ты у нас скоро сценаристом станешь?
– Еще три года каторги, тогда да, – Николаю было приятно, что все в группе слышат их дружеский разговор.
Поздоровался с подошедшим к ним звукооператором Бахмацким, с ним он работал еще на первой картине, в Донецке, с ассистентом Витей Шереметьевым, другим общий привет.
– Что тогда, уйдешь от нас на вольные хлеба? – не отставал от него моложавый, и даже молодящийся, но по-прежнему боевой режиссер, несмотря на свои солидные годы.
– Думаю поработать, как вы, как считаете, справлюсь?
– Вот это другой разговор, я только за, двумя руками. Понадобится, поддержу где надо.
– Тогда побегу к Щербаку, – настроение у Николая снова улучшилось, в комнате художников никого не было. Придется в ОДТС чесать, не иначе. Там он, больше негде.
«Студент, о чем задумался?» – услышал он знакомый глас. Так и есть, его настигал шустрый Валерий со своим неизменным кофром через плечо.
– Со Щербаком надо повидаться, ищет меня.
– Да я его только что видел, к проходной торопился.
– Тогда пошли в столовку, и по магазинам, не забыл уговор?
И друзья направились прямиком в столовую. Пора подкрепиться как следует перед дорогой.
Нежданно-негаданно
Сначала они подъехали в книжный магазин на Колхозной площади, затем на Добрынинскую, и там облом. Первые два тома стоят, третьего нет как нет.
– Загляните в Книжную лавку, на Кузнецком, может, там повезет? – улыбнулась им миловидная продавщица, – или в Букинист, на Ленинском проспекте.
– Спасибо за совет, – кисло улыбнулись ей в ответ ценители творчества В. Пудовкина. Им ли не знать, какие это концы даже для их выносливых ног футболистов-любителей.

– Кстати, ты мне обещал Льва Кулешова, опять забыл? – вскинулся вдруг Николай, когда они вышли из магазина.
– Не кипятись, студент, мое слово – олово!
Остановившись, он ловко извлек из кофра увесистую книгу и повертел перед его носом: – Видал?
Схватив ее, вгиковец жадно пролистал том, прочитав более внимательно первые и последние страницы:
– Ого, издана в 1941 году институтом кинематографии, всего тысяча экземпляров. Неплохая книга, полезная.
– Ты очки-то протри, да на цену взгляни! – не вытерпел Валерий, жалея в душе о своем подарке. Зря он тогда брякнул языком, да слово не воробей.
– 22 рубля, – озвучил Николай цену, – так это по старому, сейчас всего 2.20, может, и того меньше. Да ладно, шучу я. Спасибо за книгу, ты настоящий друг.
– С тебя причитается, понял?
– Само собой, выпьем по бутылке пивка, – подначил было он друга, и тут же смягчился: – шучу, бутылка с меня причитается.
– Коньяка! – не стерпел Валерий, сверкнув очами. – Ладно, теперь поедем на Калужскую, к моим знакомым.
Всю дорогу, пока они ехали в метро, он хвалился перед другом о том, как познакомился с ними:
– Сначала я начал возмущаться, как обычно, ну ты знаешь мой метод, мол, продаете тут всякую муру, потом сменил гнев на милость. Смотрю, они чай собрались пить с печеньем.
А у меня в кофре бананы, яблоки, даже шоколадка оказалась. Вывалил все это на стол, угощайтесь, говорю, проголодались, бедняжки. Попили мы чайку, и расстались, довольные друг другом.
Приглашали заезжать, мол, найдем для ценителя книг что-нибудь интересное. Учись, студент.
Магазин располагался недалеко от метро, через дорогу. Просторный, современный, в фойе цветы и пальмы в кадках. Это вам не тесные магазинчики в центре города. Книг много. Продавцы-консультанты к услугам покупателей.
Валерий уверенно прошел прямо в кабинет директора:
– Елена, здравствуйте. А вот и я, как обещал, – заулыбался он видной, фигуристой директрисе с приятным лицом.
Она удивилась было, но тут же вспомнила недавнего скандалиста, улыбнулась в ответ:
– Проходите, присаживайтесь. Да вы не один.
Взгляд у нее был цепкий, внимательный, как у милиционера.
Это сразу же отметил Николай, усаживаясь в кресло.
– Со мной приехал мой друг, художник и сценарист.
– Николай, – представился тот, привстав слегка.
– Извините, дел по горло, – директриса взяла трубку зазвонившего телефона и стал кого-то отчитывать.
Друзья переглянулись, мол, не вовремя зашли.
– Вы по делу, или как в прошлый раз, чайку попить? – директриса оказалась веселой и общительной, Валерий тем более.
– Лена, мой друг никак не найдет третий том Всеволода Пудовкина. Первые два везде стоят, в чем дело, не поймем.
– Сейчас выясним, – директриса позвонила по местному своей заведующей: – Оля, зайди ко мне. Твоя консультация нужна.
– Слышали, недавно Михаил Сергеевич Горбачев заявил, что с 6-го августа СССР прекращает в одностороннем порядке испытания ядерного оружия, – Валерий не мог сидеть и молчать, как истукан, тем более в присутствии такой привлекательной дамы. – А знаете, сегодня какой день?
– Какой? – не сразу поняла его директриса, и засмеялась. – Намекаете на знаменательную дату?
Тут в кабинет вошла заведующая с папками в руках, и все вокруг словно озарилось от ее появления, во всяком случае, так показалось Николаю. Он глаз не мог оторвать от ее выразительного лица, на котором сияли огромные глаза чайного цвета, в них он сразу же утонул, как в бездонном космосе, раз и навсегда.
– Вот Ольга Викторовна, наша заведующая, про где и какие книги, знает все, – директриса сразу приметила впечатление, произведенное ее заведующей на Николая. – Оля, помнишь Валерия, скандалил тут у нас недавно?
– Припоминаю. Какая книга вас интересует? – улыбка заведующей окончательно привела в смятение впечатлительного художника, вскочившего с кресла:
– 3-й том Всеволода Пудовкина, нигде не найду. Меня зовут Николай, рад познакомиться с вами.
– Лена, у меня дел уйма, пойду к себе, разгребать, заодно выясню про книгу, – на лице ее явное недовольство, мол, отвлекают по пустякам, что за люди.

– Оля, давайте чайку попьем все вместе, работа не волк, в лес не убежит, – засуетился было Валерий, но она уже вышла из кабинета, за ней следом бросился Николай.
– Вы тут пока без нас чаевничайте, – кинул он на ходу, догоняя заведующую, которая шла по залу, громко общаясь с продавцами, и давая им указания.
По ступенькам поднялся следом за ней в кабинет, она уже звонила по телефону, указав ему на креслице у окна.
Огляделся мельком. На письменном столе заведующей стопки папок, отчетов, сразу видно, скучать ей не приходится.
– Вы оказались правы, Николай, третьего тома нет пока. Не отчаивайтесь, найдем, – она озарила его улыбкой, и снова стала серьезной. – Извините, дела. Вы друзья с Валерием?
– Вместе на Мосфильме работаем. У нас просмотры бывают интересные, таких фильмов в кинотеатре не увидишь. Хотите посмотреть, не пожалеете.
– Что вы, мне некогда даже поговорить с вами, какие там фильмы, – Ольга удивленно посмотрела на гостя, отметив про себя его приятную внешность.
Он, в свою очередь, не сводил с нее глаз, стараясь делать это незаметно.
Она улыбнулась. Глазастая, все замечает.
– У нас о кино и театре есть литература, приходите завтра. Подберете себе, что нужно.
– Ловлю вас на слове. Рад был познакомиться. Пойду за другом зайду, не буду мешать вашей работе. До свиданья.
Выйдя из кабинета, пошел сразу на выход. Он знал, что приятель как репей, теперь долго не отцепится от бедной директрисы. Да и не до него ему.
Он шел к метро легкой походкой, и улыбался. Не подвели его все-таки предчувствия, интуиция.
Высокая, интересная молодая женщина с таким ярким выразительным лицом, открытым взглядом и доброй улыбкой проникла сразу в его душу. Он еще не понял, что эта встреча знаменательная для него, но в подсознании зрело ощущение, что чудная красавица – женщина его мечты, та единственная и неповторимая, о которой он мечтал всегда.
Значит, бывает и так, что мечты иногда сбываются?!

Свидания с мечтой
Весь следующий день он провел как на иголках, работая как вол, чтобы к вечеру поехать снова на Калужскую, где в книжном магазине под № 53 работает она, Ольга. Тем более, повод есть, она сама его пригласила. Ура!
В столовой, за обильным обедом из трех блюд со сметаной, друзья обменялись впечатлениями от вчерашней поездки.
– Ты, как я погляжу, втюрился в заведующую. С тебя причитается, такие дамы по улице не шатаются.
– За мной не заржавеет. О книге я тоже не забыл.
– Тогда поехали на Арбат, в кафе.
– Давай завтра. Сегодня я должен выглядеть на все сто.
– Смотри не зажухай, знаем мы тебя. К ней намылился?
– К вечеру подъеду, сама пригласила. Ты лучше расскажи, как директриса тебе от ворот поворот указала, угадал?
– Да ну ее, важничает, дел много. Приезжайте как-нибудь. Здесь надо с подходцем к ней, так просто не проскочит.
Плотно отобедав, они вышли из столовой.
– Валер, мне надо в Банный переулок съездить, туда со всей Москвы и Подмосковья по обмену едут. Знаешь об этом?
– Так я там и нашел себе вариант. Тещина квартирка в Ленинграде, и моя комнатка на Маяковке, сейчас живу как фон-барон, в 3-х комнатной. Сам видел, а тебе зачем?
– Хочу переехать подальше от бывшей, она недавно ко мне нагрянула. Осмотрелась, и говорит: Пора съезжаться, будет у нас четырехкомнатная квартира. Какова нахалка.
– Отличный вариант, – заржал Валерка по-армейски, глядя на хмурого товарища. – Поехали прямо сейчас. Зайдем в обменное бюро, у меня там знакомства. Толпы жаждущих вокруг, сразу найдем что-нибудь, в Беляево, например.
И друзья-приятели целеустремленно ринулись в проходную, затем на остановку общественного транспорта…
Так и случилось. В обменном бюро обрадовались шумному киношнику, помнили его, и вскоре у Николая на руках было несколько подходящих адресов с телефонами, фамилиями из тех, кто доплачивает для быстрого и удобного обмена.
Выпив по бутылке пива в скверике неподалеку, они разбежались: Валерка поехал к матери на трамвае, а Николай на метро до Калужской, изучая по пути адреса.
Ему сразу же приглянулся вариант обмена в Черемушках, и он решил, не откладывая дела в долгий ящик, вечером позвонить.
Приехав к заветному месту, постоял перед магазином, собираясь с мыслями, набираясь решимости, все, пора идти.
– Здравствуйте, я уж думала, вы не приедете, – Ольга собиралась на выход, в магазине было пусто. – Мы уже закрываемся, отработали. Вашей книги пока нет.
– Да бог с ней. Самая важная для меня книга, это вы. Я готов читать ее всю свою жизнь, – решившись, как в пропасть ухнул, произнес Николай несколько высокопарно.
– Вот как. У меня сын, 13 лет. У вас есть дети?
– Моему сыну 6 лет, – почему-то соврал он, подумает еще, зачем ей многодетный папаша. – С женой я в разводе уже полтора года. У меня своя жилплощадь на Ленинском проспекте.
– А я официально пока замужем, хотя проживаем мы порознь. В разных квартирах. Сергеева Лена, ты где пропадаешь? – крикнула она в зал, и тут же из коридорчика вынырнула невысокая худенькая женщина лет тридцати.
Увидев мужчину рядом с Ольгой, смутилась.
– Это моя школьная подруга, Лена.
Николай учтиво поклонился: – Коля.
– Ты дежурная, забыла? Выключай свет, закрывай дверь. Мы ждем снаружи, – Ольга кивнула Николаю, и они вышли на улицу.
Вскоре все трое ехали в метро. Народу было не так много, как в часы-пик, Николаю это было на руку. Он сидел рядом с ней.
– Поздновато домой приедем, – вздохнула Лена Сергеева, кокетливо глянув на кавалера, и прикрывая ладошкой прыщик, вскочивший над верхней губой. – И так каждый божий день. Никакой личной жизни. Это ужасно.
– Пока, Ленусик, до завтра, – улыбнулась Ольга подруге, и они вышли на «Проспекте Мира», Ленусик поехала дальше.
– Да, далековато ехать, – согласился с ней Николай, когда они вышли из метро, и огляделся. – Хотя мне здесь нравится.
– И мне тоже. Хочу перебраться в 57-й магазин, на Колхозной площади, но Ленка Выгонная ни в какую, уперлась, не отпускает.
– Мы были недавно с Валеркой на Колхозной, магазинчик в сравнении с вашим так себе, клоповник.
– Зато рядом с домом. Ну вот, мы и пришли.
Они вошли во двор сталинской высотки, присели на скамеечку. Николай с интересом огляделся.
– Неплохой домик, на каком этаже живете, на двадцатом?
– Нет, сразу над магазином «Весна». Вон, над крышей пристройки, справа четыре окна наши.
– Так это невысоко, и лестница рядом пожарная. Какое твое окно? – Николай и не заметил, как перешел на ты. Он любовался красивым профилем молодой женщины, завитками волос, на ее фигуру в нарядном платье модного покроя старался не смотреть, еще подумает чего, мол, бабник обыкновенный, как все мужики.
– Первое от лестницы, это моя комната, – Ольга чувствовала, что нравится ему, но еще не знала, нравится ли он ей.
– Хочешь, когда мы распрощаемся, я заберусь к тебе в окно? Не веришь, что смогу?
– Верю, но у меня дома мама, бабушка старенькая, сынишка, и терьер Тишка. Представляешь, как они переполошатся? – Ладно, не заберусь, это я так, размечтался.
– Поздно уже, Коля. Меня ждут дома. А тебя ждет кто?
– Нет, я один, как перст.
У входа в подъезд он вдруг чмокнул ее в щеку, вздохнул:
– До свиданья, Оля. Можно, я к тебе завтра в магазин подъеду, как сегодня? Если ты не против, конечно.
– Можно, ну пока, – и женщина его мечты исчезла в подъезде, испарилась, как сказочное видение.
Он постоял, глядя на дверь, и пошел к метро.
Он знал и верил, что они обязательно будут вместе, каждый день, из месяца в месяц, из года в год, и так всю жизнь. Она увидит, как он любит ее, и ответит тем же, пусть и не сразу…
…
Студийные павильоны были заставлены декорациями, куда ни сунься, то идут съемки, то вот-вот начнутся, и творцы решили провести кинопробы в студийном саду, рядом с прудом.
– Лучше места и не сыскать, – подытожил Владимир Березко, и работа закипела: операторская группа ставила камеру, где указал оператор, светики притащили осветительные приборы, костюмеры с гримерами колдовали вокруг актеров, готовя их к съемкам, творцы разводили мизансцену.
На совместимость с главными героями (Николай Крючков с Лидией Смирновой) пробовались актеры второго плана:
Алексей Поляков, Михаил Чигарев, Александр Голобородько с Валентиной Титовой сразу пришлись ко двору на роли их сына с женой. Были и другие претенденты на эпизодические роли.
Режиссер явно нерешительна, вся в сомнениях, но рядом с ней находился опытный оператор Анатолий Кузнецов, он и руководил процессом вместе с Владимиром Березко.
Щербак сразу убежал в ОДТС, Николаю же было не до кинопроб, он ждал вечера, чтобы ехать в книжный магазин. Главное, не опоздать. Забыл взять у Ольги телефон, вот растяпа, досадовал он на себя, и тут рядом нарисовался Валерка.
– Привет студент, о чем мечтаешь? Василий, ты почему за порядком на площадке не следишь, – поздоровался он с замом, с ребятами из операторской группы. Он знал всех, и его знали все.
Но работа есть работа, особенно, если это съемки.
– Тишина на площадке! – прикрикнул на них Березко, так, для порядка. – Приготовились к съемке!..
И друзья отошли в сторонку от группы, чтобы не мешать творческому процессу, съемки начались.
– Я вчера позвонил в магазин, трубку сняла заведующая и спрашивает: «Это кто, Коля?»
Я удивляюсь понарошку: – А что, кроме Коли вы никого не ждете? Это Валерий, помните такого, надеюсь.
– Я приехал к закрытию, чуть не опоздал. Проводил Ольгу домой, вот и все дела. Дай-ка мне телефон магазина, пригодится.
– С тебя покамест рубль, это только за телефон, соображаешь, о чем я? – Валерка протянул ему бумажку с номером телефона.
– За мной не заржавеет, не переживай.
– Ладно, студент, трудись. Меня тоже работенка ждет, пока, – помахав всем рукой, Валерка припустил аллюром к проходной.
– Резвый у тебя приятель, Николай, – засмеялись светики.
– Потише ребята, на нас и так вон режиссер оглядывается, – приструнил их Василий на правах замдиректора, настала тишина.
…
– Я вижу, нелегко таким магазином управлять, целый день как белка в колесе, да еще отчетность, – посочувствовал Николай Ольге, пока они ехали в метро до ее дома, на сей раз без Лены. – С дорогой 12 часов, не меньше, получается.
– Да я уж втянулась. Тяжело конечно, но мне нравится. Я всегда мечтала в книжном магазине работать.
– Во время фестиваля, небось, и на лотках приходилось торговать? Так называемая выездная торговля.
– Приходилось, откуда такие познания?
– До прихода на Мосфильм я работал в системе «Общепита»: в ресторанах, кафе, барах. Официантом, буфетчиком. Так что опыт в торговле есть, – Николай не знал, стоило ли говорить об этом, или нет, но уж раз сказал, так тому и быть. – Профиль конечно, другой, но принцип работы тот же.
Они вышли из метро, дорога к ее дому уже знакома Николаю.
– Валерий сказал, что ты художник и сценарист, – Ольга с интересом взглянула на него, – сколько же у тебя профессий?
– На студии работаю художником, во ВГИКЕ учусь на сценарном факультете. А раньше приходилось и слесарем трудиться, и мотористом на стройке. По стране поездить. Ты наверное, про Алатырь и не слышала?
– Нет, конечно. Я всю жизнь в Москве, с рождения.
– А я родился в Алатыре, на реке Суре. Как-нибудь расскажу об этом, если интересно, конечно.
Они снова присели на знакомую лавочку.
– А я надеялась, что ты заберешься по лестнице ко мне в комнату, – засмеялась Ольга, глядя, как он вскинулся весь. – Шучу.
– Жаль, я бы забрался. Точно говорю.
– Завтра я пораньше освобожусь, позвони мне, прогуляемся, – она протянула ему бумажку с рабочим номером.
– А домашний как же, нельзя?
– Всему свое время, – она встала, взяла в левую руку пакет с продуктами, правую протянула для прощания. – До завтра, Коля.
– Несчастный я сирота, не пролезу в ворота, – сделал обиженный вид кавалер, – я бы тоже, может, с вами отужинал. Шучу. – Вдруг он замер, принюхиваясь:
– А что за аромат из твоей сумки доносится, аж слюнки потекли? Чую, будто я в Алатыре, в бабушкином чулане снова оказался. Такой же аромат, – вздохнул Николай.
– На рынке соленья купила: черемшу, чеснок, помидорки.
Проводив ее до подъезда, он поехал к себе, не особо жаждая встречи с противными старухами-соседками.
«Надо будет как-нибудь тоже на рынок черемушкинский заскочить, купить моченый чеснок, черемшу, и все прочее. Еще торт в гастрономе, бутылку марочного вина», – размечтался он, предвкушая, как уговорит Ольгу посетить его скромную каморку, а там ее будет ждать угощение на славу…
…
Еще с утра он облачился во все самое модное, что у него имелось: в синей югославской рубашке с погончиками, американских джинсах «Wrangler» пятилетней давности, на ногах чешские коричневые туфли «Цебо», в руках спортивная сумка фирмы «Балатон», в общем, парень хоть куда, почти фирмач.
Потому и настроение у него было самое боевое, он летал по студии, словно на крыльях Пегаса, и к обеду мог на полном основании сказать сам себе, мол, с работой на сегодня покончено, пора линять со студии. Не тут-то было.
«Колюня, куда спешишь, пора бы и закусить», – это Володя Ивкин, собственной персоной, весь из себя загорелый и небрежно одетый, но с авоськой в руках, стоял перед ним с улыбкой искусителя на устах.
– Привет, Вован, сегодня мне некогда, тороплюсь на свидание к даме, – взглянул он на новые часы «Полет» с браслетом, купленные на Арбате с братом, не так давно.
– Тем более, самое время освежиться, и в путь, – обнял тот друга за плечи и увлек в сторону яблоневого сада, где не так давно они уже побывали, со всеми вытекающими отсюда последствиями. – Заодно обмоем окончание моей халтурки в деревне.
– Так и быть, только по-быстрому.
– Куда уж быстрее, всего-то пару литров красненького примем на грудь, помечтаем о том о сем, и разбежимся.
– Змей-искуситель ты, Вова.
Так, пересмеиваясь, они резво забежали в сад, там у них был укромный уголок среди яблонь, чирикали воробьи на ветках.
– Лепота, – с нежностью в голосе изрек Ивкин, оглядывая райские кущи, наполняя припасенные заранее стаканы красненьким и чокаясь с другом. Осушили, глядя друг на друга.
– Что, котлы новые приобрел? Это надо отметить, – и снова льется вино рекой. Не прошло и часа, как раскрасневшиеся и веселые в меру друзья вышли из сада и направились к проходной, где и расстались, чрезвычайно довольные встречей.
– Удачи тебе, Колюня. А я сбегаю к себе в цех, повидаюсь с ребятами, и домой поеду.
– Не светись перед начальством, Вова.
Пожав руки, они разбежались: один в ОДТС, другой через проходную на остановку общественного транспорта.
Николай вскочил в автобус, настроение лучше некуда, а вот и метро «Университет». Там по прямой до «Калужской».
Задремав, он едва не проехал нужную станцию, едва успел выскочить из дверей вагона. Вот и магазин.
Чувствовал он себя даже чересчур бодро, плохой признак, значит, развезет скоро, мелькнула в голове мысль, но он отмахнулся от нее, как от назойливой мухи.
Уверенно прошел прямо в кабинет заведующей, и предстал перед ней во всей красе: нарядный, пьяный, влюбленный.
Она в это время составляла очередной отчет, и не сразу заметила вошедшего, так углубилась в расчеты. Подняв голову, удивилась: – Коля, привет. Посиди пока, я скоро освобожусь.
– Хоккей, начальству виднее, – плюхнулся он в креслице у окна, и тут же его развезло, дрема уже переходила в сон, когда Ольга похлопала его по плечу: – Коля, очнись!
– Да-да, я не сплю, – взвился он с кресла, распространяя вокруг себя винно-водочное амбре, Ольга поморщилась, только теперь осознав, в чем дело. Взяла его под руку, чтобы шел прямо.
«Как он посмел заявиться ко мне пьяный, если девчонки увидят, поймут, пересудов не оберешься», – эта мысль не давала ей покоя, пока они шли к выходу: – Я уже свободна, Коля, иди ровнее.
– Пока, девочки, до послезавтра! – крикнула она в зал любопытствующим, и они вышли на улицу, прошлись по аллее, присели на лавочку. Только теперь она успокоилась.
– Извини, Оля, что я не позвонил. Выпили с приятелем по стаканчику красного, и поехал к тебе, да вот не рассчитал силы, – извинялся Николай, язык у него заплетался, клонило в сон, подташнивало, хотелось упасть на скамейку и спать, но нельзя.
– Пойдем, вставай давай, – Ольга решительно встала и они направились к метро. – Я провожу тебя до дома.
– Да ты что, лучше я тебя, – хорохорился пьяный.
Тем не менее, они приехали на Ленинский, прошлись по проспекту, присели на лавку недалеко от его дома.
Николая понесло, он всегда хвастался подшофе.
– На сессии нам профессор по литературе сказала: Вы будущие сценаристы, а значит, идеологи кино, и должны быть энциклопедически образованными людьми, – тут он внимательно посмотрел на Ольгу, слушает ли она его. – Потом строго так добавила: еще вы должны вступить в ряды КПСС…
Он еще долго разглагольствовал о своей значимости в кинематографе, Оля рассеянно слушала его, улыбаясь и поглядывая по сторонам. Она не жалела о том, что познакомилась с этим хвастунишкой, ей было легко и приятно рядом с ним.
– Пойдем, Коля, ты около дома сидишь, а мне еще ехать целый час. У меня завтра выходной, можем встретиться у метро, пройдемся, я тебе свою малую родину покажу, дом, где родилась. Идет? – добродушно улыбнулась она, вставая с лавки.
– Конечно идет, я так рад, что ты не рассердилась на меня.
Посадив Ольгу в троллейбус, он побрел к себе домой, обдумывая по пути план свидания на завтра:
«Ну вот, и настало время сбегать на рынок за соленьями, в гастроном, все подготовить, потом на студии показаться для виду, и к ней на свидание. Погуляем, ну а там все зависит от твоих способностей, друг мой Колька. Вдруг повезет, и моя красавица приедет в гости к настоящему кинематографисту?!»

«Импортное» лекарство
Он торопился на это свидание, как на первое в своей жизни, так волновался. Шутка ли, впервые он повстречал женщину, о которой мечтал, именно такой она представлялась ему в видениях и даже снах, правда, в них она являлась в образе молодой девушки, а в жизни оказалась молодой женщиной, оттого еще более прекрасной и желанной. Такова судьба.
В метро иногда транслировались популярные песни для настроения граждан, спешащих по своим делам, вот и сейчас, необыкновенная Майя Кристалинская пела про нежность.
Люди вокруг заулыбались, многим нравилась эта песня, а Николай вдруг вспомнил с замиранием сердца, что его любимой певицы уже нет на белом свете, она умерла 19 июня, совсем недавно. Эту дату он не забудет. Стало грустно, утешало лишь то, что он может слушать ее и видеть по телевидению.
К тому же, он успел сделать все задуманное: с утра купил на Черемушкинском рынке соленья, любимые Олей, это квашеную капусту, моченые яблоки, чеснок, черемшу, в гастрономе бутылку марочного грузинского вина, торт «Белая сказка», конфеты «Мишка на Севере», «Белочка», и другие.
Разложив угощение на столе, помчался на студию, где пришлось побегать по складам вместе с кладовщиком, получить масляные краски, кисти, картоны для живописи, банки с клеевыми красками для маляров, и многое другое.
Сославшись на дела в цехах, он убежал от кладовщика, появился в группе, мол, я на складах и в ОДТС, и побежал якобы туда же, на самом деле забежал в буфет при столовке, и на выход.
Вскоре он уже подъезжал к метро «Проспект Мира».
Выбежав наверх, огляделся, цепким глазом художника выискивая ту, единственную, и вдруг увидел ее, неспешным шагом подошедшую к переходу через проспект.
Бросился навстречу. Подходя, сбавил аллюр, и с улыбкой подошел, сдерживая биение сердца в груди.
Она была загорелая, в белом модном жакете поверх розовой майки, легкой бледно-голубой юбке, даже розовые босоножки разглядел, сумочку в руках, ну прямо красавица, глаз не оторвать.
– Привет, давно здесь, или только подъехал? – улыбнулась она, оглядывая запыхавшегося кавалера.
– Прямо со студии, не опоздал, надеюсь, – прибавил он себе солидности, но ее модная стрижка, большие карие глаза и открытая улыбка, не давали ему никаких шансов на обычное его поведение при девушках, к каким он привык.
– Я обещала тебя сводить на свою малую родину, так пошли, это недалеко, – и она повела его сначала в подземный переход, потом мимо спорткомплекса «Олимпийский», большой нарядной мечети с полумесяцами вместо крестов, дорога шла слегка под горку, идти было легко и даже интересно. Здесь он еще не бывал.
– Где это ты так загорела? – поинтересовался он, потому как заготовленные заранее темы для разговора сразу же испарились из его головы, едва они встретились.
– В Крыму с Кирюшкой отдыхали, в Водопойном. Это под Евпаторией, – пояснила Ольга, улыбаясь навстречу близящимся родным пенатам. – Несколько лет там отдыхаем. Виноградники до горизонта, а тут приезжаем, все уже вырублены.
– Борьба с пьянством в действии, – хмыкнул Николай, развивая тему: – А я в Ялте загорал, в Симеизе, но это было давно, в 82 году, зато почти все лето. Декорации строил, потом съемки.
Снимали фильм «Сказка странствий». Кстати, он с успехом прошел по всей стране. Приятно вспомнить. Не видела случаем?
– Нет, я в кино редко бываю, мы с Кирюшкой больше все по музеям любим ходить. Особенно в политехнический, или на ВДНХ, в павильоны «Космос», судостроения и мореходства. Он там готов целыми днями пропадать, все записывает, всем интересуется.
– Моряком желает стать, правильно. Я тоже после армии с другом своим в Архангельск было поехал, хотели на Тралфлот устраиваться, да вот в Москве к дружбану армейскому Мишке Савину заскочили повидаться, с тех пор в столице живу и работаю, – разговорился Николай, с удовольствием поглядывая на Ольгу.
«Молодец Валерка Семенов, привел в книжный, без него я бы вряд ли побывал на Калужской, далековато. А там такая красавица пропадает. От судьбы не убежишь», – размечтался он про себя.
– Вот мы и пришли на Самотеку. В этом доме я родилась, – показала Ольга на 3-х этажный дом, стоящий на перепутье трех улиц и похожий на флагманский корабль, – все детство мое прошло на этих улицах и в этих переулках. Вон там, справа на третьем этаже наша квартира была, – указала она Николаю на четыре окна, – как-нибудь еще сходим, здесь недалеко.
– Конечно, и в доме побываем, в вашей бывшей квартире.
– Коля, пойдем посидим на лавочке, перекурим.
– Вообще-то я не курю, и тебе не советую.
Они вышли на Самотечный бульвар, присели в скверике на лавочку неподалеку от памятника маршалу Толбухину Ф.И.
Николай подошел к бюсту, прочел надписи о маршале.
Посидели, Оля курила сигарету. Он взял пачку:
– «Родопи», болгарские. Еще я знаю коньяк «Плиска», пили как-то с другом, и магазин «София» на Полянке. Вот и все, что мне известно о советско-болгарской дружбе.
– Я бывала в «Софии», покупала своей бабуле халатик, хороший магазин, – Ольга потушила окурок, бросила в урну.
– Кстати, мне было семь лет, когда родители привели нас с братом сюда, на открытие памятника маршалу Толбухину. Помню, народу было очень много, цветов, оркестр духовой играл, речи произносили. Нам с Женькой тоже было весело.
– Вот что значит жить в столице. Совсем рядом от дома такое событие, взяли и тоже пришли посмотреть.
– Так это давно уже было, четверть века назад, – Ольга поморщилась, потерла виски пальцами: – голова болит.

– Таблетку надо выпить, пройдет, – посочувствовал Николай, внутренне вздрогнув: вот и настал мой час, не упусти свой шанс.
– Оля, поехали ко мне в гости, не пожалеешь. У меня есть такое импортное лекарство, враз пройдет.
Ольга с сомнением взглянула на ухажера, что это он так вскопошился, явно неспроста, но на лице у Николая сияла такая наивная улыбка, что она тоже улыбнулась в ответ:
– Далековато за таблеткой ехать, приятель.
– Так мы сядем на такси, и вмиг домчим. Посмотришь на житие-бытие одинокого студента-заочника. Вставай, я буду так рад видеть тебя у себя, и книг у меня тьма разных, – этот последний аргумент был в его пользу.
– Ладно, поехали, – Ольга встала, Николай подхватил ее под руку, и вот они уже возле дороги. Он поднял руку, удача сопутствовала ему сегодня. Рядом притормозила «Волга»:
– Куда ехать? – поинтересовался водитель, глянув в окошко.
– На Ленинский проспект, шеф, не пожалеешь.
– Садитесь, мне тоже туда надо.
…
Приехали быстро. Сунув водителю трешницу, он повел Ольгу к подъезду. Поднялись в лифте на пятый этаж. Открыв входную дверь своим ключом, Николай глазам не поверил – коридор был пуст. Тихо. Спят старухи в послеобеденной дреме.
Когда он открывал дверь своей комнаты, Ольга удивилась:
– Какая у тебя дверь нарядная, как в музее.
– Это красная кожа, приберег по случаю, и вот пригодилась, – провел он свою даму в комнату, включил свет, – ребята со студии помогли оббить дверь как следует, из коридора теперь ничего не слышно, когда я занимаюсь, а то старухи-соседки как начнут галдеть в коридоре, на кухне посудой гремят, отвлекают от учебы.
– Понятно, – Ольга прошлась взглядом по книгам на столе, по плакатам и пейзажам на стенах, подошла к окну. – Просторная у тебя комната, светлая. Курить можно здесь?
– Пожалуйста. У меня даже пепельница есть.
Ольга вынула зажигалку из кармана своего белого жакета, хотела прикурить, кавалер тут как тут:
– Подожди, не зажигай, – он вытащил из спичечного коробка спичку и ловко, словно фокусник, чиркнул ею о коробок пальцами одной руки: спичка вспыхнула и он элегантно поднес ее к сигарете в руке гостьи: – Прошу прикурить!
– Спасибо, ловко у тебя получается.
– В армии еще научился, дым изо рта могу пускать колечками, но не курю. Не тянет. Немного выпить, особенно по такому радостному событию, как сейчас, это пожалуйста.
Он метнулся к столу, где заготовленное угощение было накрыто скатеркой, убрал ее широким жестом и огласил:
– Вот, прошу к нашему шалашу. Чем богаты, тем и рады.
Ольга удивилась было, поняв сразу же, что все это было спланировано заранее, но не рассердилась почему-то, уж очень старался ее кавалер. Она подошла к столу, попробовала огурчик.
– Ты, я вижу, все предусмотрел. Я сразу почуяла аромат от солений, как только вошла, но молчала до поры.
– Вот и отметим нашу первую встречу, у меня дома. Не обессудь, обстановка студенческая, учиться никогда не поздно.
Он быстро наполнил стаканы вином, они чокнулись:
– Сейчас я понял, Оля, что мечты иногда сбываются, даже несбыточные. За нас с тобой!
Выпили, Ольга закусила моченым яблочком, ей было легко, она чувствовала себя непринужденно в этой необычной комнате, с этим человеком, хотя в глубине души ее шевелились сомнения, зачем она сюда приперлась, так тебе и надо, дуре доверчивой.
– Это и есть твое фирменное лекарство, Коля?
– Не совсем, – смутился под ее проницательным взглядом Николай. Он уже понял, с ней нельзя вести себя пошло, по-простецки. Она знает себе цену, в жизни тоже видимо разбирается. Эх, была – не была!
Он снова наполнил стаканы. Выпили.
– Неужели ты всех классиков марксизма-ленинизма перечитал? – внимательным взглядом окинув стопки книгу стенки, она улыбнулась недоверчиво.
– Обязательная программа, госэкзамены предстоят, тут уж никуда не денешься, – он снова наполнил стаканы.
Пригубив слегка, Ольга снова прошла к окну, вынула сигарету, и снова кавалер тут как тут. Вспыхнула спичка в его руке, они засмеялись, и Николай поцеловал ее в губы, затем еще и еще, крепко прижав к бьющемуся сердцу в груди. Она не противилась.

– Пойду чайник поставлю. Как ты насчет чайку с тортом-безе?
– И тут ты угадал, Коля. Мой любимый торт.
На кухне он поставил чайник на плиту, зажег газовую горелку. В ванной проверил наличие полотенца, мыла, глянул на свое отражение в зеркале: на него смотрело взволнованное лицо счастливца, словно напутствуя, мол, не упусти свою жар-птицу.
После чая с тортом-безе, Ольга отлучилась в ванную комнату, он в это время вынул из шкафа пару чистых простыней, привезенных матерью, подушку. Положил на диван-кровать, с намеком. Действовать нахрапом он не мог, не тот случай.
Она сама все поймет. Как решит, так тому и быть.
Вернулась Ольга. Он с нежностью поцеловал ее в щечку.
– Теперь мой черед. Я скоро, не скучай.
Он выскользнул за дверь, сбегал на кухню, не зная зачем, зашел в ванную на всякий случай. Так он не волновался еще никогда. Решившись, вошел в комнату, не веря глазам своим:
Ольга стояла у окна обнаженная, и курила сигарету. В свете неоновых ламп с проспекта, она казалась неземной богиней, сошедшей с небес, но он разглядел ее чудную фигуру с пышной грудью и тонкой талией, большие мерцающие глаза смотрели, казалось, прямо ему в душу, и дальше он уже не владел собой.
Они обнялись, он стал осыпать ее поцелуями, затем опустились на уже застеленный диван-кровать, и время перестало существовать для них…
– Уже поздно, Коля, мне пора домой, – посмотрела на свои часики Ольга, и встала. – Остаться я не могу, сам понимаешь.
Она оделась, и вышла в ванную.
Он тоже вскочил, стал собираться, весь в эйфории от произошедшей между ними близости, словно мальчишка.
К его удивлению, в коридоре опять было пусто, словно соседки сговорились не смущать молодую пару.
На улице уже стемнело, когда они вышли из подъезда.
Он поднял руку, но машины мчались мимо:
– Я тебя провожу до дома, Оля.
– Не надо, сама доеду. Завтра увидимся.
Остановилась «Волга» с веселой компашкой внутри:
– Девушка, садитесь к нам, подвезем!
Ольга хотела было садиться, но Николай тертый калач, задержал ее под руку: – Проезжайте, мы на такси поедем.
– Как хотите, напрасно! – «Волга» умчалась, и тут рядом с ними остановилось такси: – Вам куда?
– На проспект Мира, шеф, – Николай уверенно открыл дверцу и усадил Ольгу на заднее сиденье, троекратно чмокнув ее на прощанье. – До завтра, Олечка. Уже скучаю.
Машина умчалась, он нехотя побрел к своему дому, не желая расставаться с уехавшей мечтой…
Следующий день во многом повторял предыдущий.
Николай был воодушевлен, казалось, никто и ничто не могло ему испортить настроение. Переделав все дела и наскоро пообедав, глянул на часы: пора ехать к ней.
На выходе из проходной его догнал быстрый на ногу Валерий.
– Привет, студент, куда запропал, хотя, я догадываюсь, – сделал тот обиженный вид, такого плута не проведешь на мякине.
– С меня причитается, за знакомство с дамой, – раскрыл карты Николай, оба понимающе улыбнулись.
– Это само собой, как дела с обменом? Смотри, застукает твоя бывшая, нагрянет с проверкой, тогда пиши пропало.
– Не накаркай. Нашел я очень хороший вариант, на Кржижановского, в Черемушках. На днях подъеду посмотреть.
– Это рядом с метро «Профсоюзная», знаю. Тебе надо подальше уехать, в Беляево например, – Валерий знал, что говорит. – Туда не наездишься просто так.
– Ладно, поживем-увидим. Ты куда сам-то, домой?
– Пока нет, по делам еду.
Так, переговариваясь, они вскочили на остановке в автобус, и до Киевской, балагуря с попутчицами по дороге. Валерка был мастак на знакомства в транспорте.
Расставшись с приятелем, Николай поехал на Калужскую.
И вот он уже входит в заветные двери магазина, прямиком идет к кабинету заведующей, сдерживая волнение и не обращая внимания на продавщиц, с любопытством посматривающих на кавалера их грозной начальницы. Не мелковат ли, зато симпатичный и настырный, посмеивались они.
Ольга в это время заканчивала отчетность. Народу сегодня много, с утра пришлось разгружать машину с товаром, затем сортировка книг по отделам. Все они должны быть занесены в реестр, даже пообедать не успела.
Она вздохнула и, подняв глаза от стола, увидела прямо перед собой улыбающегося Николая.
– А вот и я, собственной персоной, прошу любить и жаловать, – улыбка на его лице сменилась озабоченностью, – не помешал?
– Нет-нет, что ты, – с этой чертовой суматохой она и думать забыла об их уговоре о встрече. – Посиди пока. Я уже заканчиваю.
– Тогда я лучше на улице погуляю, подожду.
Глянув ему вслед, она улыбнулась, собрала бумаги в папку, навела на столе порядок, и вышла в зал. Настроение ее улучшилось, жизнь уже не казалась мрачной, наоборот.
– Девочки, шевелитесь, пора закрываться…
В метро на этот раз они ехали вдвоем, не обращая внимания на людей вокруг. Смотрели в глаза друг другу и улыбались.
– А где же Лена, твоя подруга?
– У нее сегодня отгул, а что, соскучился по ней?
Они засмеялись, и едва не проехали нужную станцию.
Выскочив из вагона, пошли на эскалатор.
– За приятной беседой и время бежит незаметно, – пошутил он, и снова улыбки озарили их лица.
– А куда мы приехали? То-то я смотрю, вроде бы рано выходить, – огляделась Ольга, недоумевая.
– Угадала. Это Ленинский проспект. Сейчас сядем на троллейбус, и прибудем на место назначения. Соленья ждут тебя.
– Даже так? У тебя вроде и холодильник не работает.
– Это уже новые соленья, я с утра побывал на рынке, в гастрономе. Поработал на студии.
– Ты как тот пострел, везде поспел.
В троллейбусе народу было мало, доехали быстро.
Однако, когда он открыл дверь квартиры, в коридоре толклись старухи, которые с любопытством воззрились на вошедших.
– Здрасьте бабули, как настроение, уже отужинали небось, готовитесь чаек пить? – сразу взял их в оборот Николай, поняв, что повторения вчерашнего приятного одиночества не будет.
– Здрасьте-здрасьте, проходите, будьте как дома, – ехидно ответствовали зловредные бабули, переглядываясь. Ну и сосед им гуленый попался, сразу и не поймешь, кто это рядом с ним, старая знакомая или уже новая.
Закрыв за собой дверь комнаты, он выдохнул. Прорвались удачно, что-то дальше будет, ничего, где наша не пропадала.
– Милые у тебя соседки, вежливые.
– Это точно. Особенно когда спят, мордахой к стенке.
Но вот они уже выпили вина, Оля лакомится черемшой, даже чеснок попробовала, с докторской колбаской, попили чаю с тортом.
– Это вчерашний безе? – захрустела она куском, он смутился:
– Я его накрыл крышкой, надеялся, так не засохнет.
Ольга подошла к окну, вынула сигарету, ожидая, когда он подбежит к ней с коробком спичек.
Запоздало вскочив, Николай снова движением фокусника зажег спичку пальцами одной руки, как и вчера.
– Ловко у тебя получается. Может, телевизор посмотрим?
Он включил свою безотказную «Березку», и сразу же заглохли топотанья старух в коридоре, грохот посуды на кухне, их громогласная перекличка о том о сем, вместо них вещала телепрограмма «Время». Это понадежнее обивки двери снаружи.
Зато он снова, как и вчера, целовал свою любимую женщину, обнимал ее, время летело незаметно, очнулся лишь тогда, когда в дверь постучала одна из соседок, более покладистая:
«Николай, тебя к телефону. Срочно!»
Он встал с дивана, оделся наспех, чмокнул свою Олю в губки:
– Я быстро, не скучай, моя красавица.
Выйдя в коридор, взял трубку: – Але, слушаю вас!
«Коля, ты обещал зайти, навестить своих детей. Славик прихварывает, ждет тебя», – звучал в трубке громкий недовольный голос бывшей жены, от звука которого у Николая всегда бежали нервные мурашки по спине. Так он был ему неприятен.
«Чего молчишь, язык проглотил что ли?»
– Хорошо, я заеду завтра или послезавтра. А пока мне некогда. Курсовые пишу, скоро сессия. До свиданья.
«Какие курсовые на ночь глядя? Я вот приеду сейчас, погляжу, чем ты там занимаешься!»
Бросив трубку на рычаг, он в смятении вернулся в комнату.
«Накаркал этот Валерка, как пить дать, накаркал», – билась в голове одна только эта мысль, а вдруг действительно нагрянет?
Ольга стояла у окна, покуривая, вся в свете неоновых ламп с проспекта, прекрасная, как богиня Афродита, сошедшая с небес, повернулась к нему, как только он вошел.
– Что-то случилось, Коля?
– Да нет, так себе. Приятель один подвыпил, делать нечего ему, вот и трезвонит, обалдуй.
– Не расстраивайся. Все равно мне пора ехать домой, поздно.
Они собрались, в коридоре снова никого не было, как вчера, и они спокойно вышли из квартиры, лифт словно ожидал их, чудесно. На улице, несмотря на позднее время, людно.
– Сегодня я провожу тебя до дома, Оля, ты не возражай. Я вчера уснуть не мог, думал, как ты доехала в том такси. Переживал.
– Я согласна, Кольчик, не нервничай.
…
С этих пор встречались часто. Он подъезжал к магазину, после закрытия они ехали на проспект Мира, сидели во дворе дома на лавочке, посматривая на ярко освещенные окна ее квартиры.
– В высотке небось и потолки высокие.
– 3,5 метра, с лепниной и розетками.
– Представляю, хотелось бы посмотреть, я все-таки художник-декоратор, разбираюсь в интерьерах.
– Я уже сказала маме о тебе. Она не против.
– А как же муженек, обрадуется мне?
– Он с нами больше жить не будет. В начале лета был в отпуске, в санатории отдыхал. Приехал, и говорит: Ты знаешь, Оля, мне с тобой хорошо, но и без тебя хорошо. После этого признания я собрала его вещи, и выставила на лестничную площадку.
– Ну что ж, справедливо, – резюмировал Николай.
– С этих пор он проживает с мамой, на Шаболовке. Потом звонил, приезжал, просил прощения. Я сказала, что подаю на развод. Все, отрезано. Раз и навсегда.
Николай с уважением глядел на нее. Уж он-то никогда не скажет ничего подобного. Обнял, прижал к себе.
– Кстати, я подала на развод за день до того, как мы с тобой познакомились. Хочешь верь, хочешь не верь.
Он еще крепче прижал ее к себе…
Их встречи не мешали Николаю, наоборот, дела пошли в гору. На студии им довольны, с обменом тоже все шло, как нельзя лучше. Он съездил к Татьяне, хозяйке комнаты, и ему понравилась квартира, соседи – муж с женой и ребенком, и сама комната оказалась больше, чем его, да еще с балконом. До метро рукой подать, что немаловажно.

Она тоже подъехала к нему под вечер, осмотрелась.
– Коля, я согласна на обмен. У меня двое детей, комната большая, соседи одни, там мне ничего не светит. А у тебя две соседки, комната меньше, чем нам полагается. Понимаешь, о чем я?
– Еще бы. Быстрее получишь свою квартиру. Есть второй вариант: везде развесь веревки, повесь белье сушиться, дети пусть резвятся в коридоре. Соседки старые, спать любят после обеда.
Сами сбегут, вот увидишь. У них сыновья имеются, к ним и переедут. Тем более, те не против. Зуб даю, так и будет.
– Спасибо за совет. Ну ты и голова, прямо Дом Советов.
– Значит, договорились, по рукам?
– Договорились!..
Родня
Но тут, как гром с ясного неба, нагрянули родственники.
Приехав со студии пораньше, чтобы отдохнуть немного, и поехать в книжный к Оле, он вдруг ясно увидел картину Ильи Ефимовича Репина: «Не ждали», сбылось предсказание матери.
На кухне, возглавляемые братом Вовой, сидели все его родственники со стороны жены Нади, хорошо знакомые и Николаю. Встречались на свадьбе брата, и после как-то.
По коридору бегал рыжий юркий Ваня, на руках у Надежды пищал и хныкал младенец Андрюша. Теща со своей матерью стояли у окна, шурин курил в форточку.
Вокруг них, как тени, бродили старухи-соседки, не чаявшие увидеть в своей квартире нашествие родни соседа.
– Коля, привет! А это мы к тебе приехали, проездом, из Мурыгино в Мурманск, – радостно закричал Вова, завидев брата.
– Здравствуйте, проходите в комнату, – распахнул настежь свою красную кожаную дверь Николай, пропуская родню в комнату, и злорадно поглядывая на утомленных гвалтом старух.
То ли еще предстоит вам, зловредные вы мои соседушки, когда в эту квартиру въедет уверенная в себе Татьяна с двумя подростками-сорванцами, и ожидаемым вскоре грудничком.
Родня уже расположилась на диване-кровати, на стуле, табуретке, больше мест для сиденья не было. Рыжий племянник уже подбирался к столу, жадно глядя на книги, красную пишущую машинку «Унис», и тянул к ним шаловливые ручонки.

– На моем столе никому ничего не трогать. Я учусь во ВГИКЕ, здесь у меня учебники, курсовые, контрольные. Понимаете? Надя, следи за своим Ванькой, пока не набедокурил.
– Коля, а у нас денег ни копейки. Все потратили, но билеты в кармане, их покупать не надо, – обрадовал Вова старшего брата.
– И то слава богу, – вздохнул тот, оглядывая семейство. – Ладно, вы тут отдыхайте пока, а я сбегаю в гастроном. У меня тоже ничего нет из еды, один хлеб да сахар.
Выйдя в коридор, позвонил в книжный магазин:
«Слушаю вас», – раздался в трубке приятный женский голос.
– Ольгу Викторовну можно?
«Да, говорите. Я у телефона.»
– Ой, я не узнал тебя по голосу, это Николай.
«Что-то случилось, Коля?»
– Да нет. Просто брат с семьей нагрянули проездом из деревни в Мурманск. Вот, бегу в магазин, у меня же дома шаром покати. А вечером провожу их на вокзал. Так что сегодня приехать не смогу.
«Завтра увидимся. Пообщайся с родными. Ну, пока-пока.»
– До свидания, Оля.
Положив трубку на место, он помчался в гастроном, накупил еды на все деньги, что у него были: хлеба, колбасы, яблок, торт к чаю, даже малышу выбрал яблочное пюре, творожки.
С покупками вернулся домой. Дверь его комнаты настежь, а там стоял дым коромыслом: шум, гам, телевизор орет на всю катушку, взрослые укладывают чемоданы, Ванька носится кругами вокруг них, и по коридору, малыш хнычет.
– Вот и хозяин вернулся, чайку попьем, пообедаем, – обрадовалась старуха, взглядывая острыми глазками на дочь с внучкой, мол, давайте шевелитесь.
– Андрюшу надо бы спать уложить, – улыбнулась Надежда деверю, – вот куда только?
– Как куда, а раскладушка на что, – Николай достал ее из-за шкафа и разложил возле окна, освободил стол для обеда, показал женщинам посуду на его полке и в столе на кухне, вскоре кое-как разместились возле стола, пообедали, попили чаю с тортом, поглядывая в телевизор без звука. Ребенок спит.
Все повеселели. Разговорились, рассказывая хозяину, как им отдыхалось в Мурыгино. Вова раскраснелся после обеда, встал и стал разглядывать расписание занятий на стене, Николай сел на его место рядом с Надей. Старуха засмеялась:
– Муж за дверь, а деверь к невестке на кровать, – проскрипела она громко, и все засмеялись, даже Николай, поглядывая на растерявшегося брата, который заподозрил неладное.
– О чем это вы говорите, о чем? – допытывался Вова, ничего не поняв, и обегая круглыми испуганными глазками всех по очереди. В таких случаях он становился похож на глупого поросенка, чем смешил еще больше.
– Да так это мы, шутим, – успокоила его теща, укоризненно глянув на мать, но та разговорилась не на шутку.
– Небось, учеба-то нелегко дается, вон какой стал ты, Коля, худой да бледный. Погляди на брательника – румяный, да в теле мужчина, любо-дорого поглядеть.
– Каждому свое, бабуля, – философски заметил Николай, и старуха уважительно кивнула, мол, понимаем, о чем толкуешь.
– Счас бы еще по стакану белой хряпнуть, тогда был бы полный ажур, – хохотнул шурин Валера, закуривая папиросу и пробираясь к форточке, но его не поддержали, будто не слышали.
И он стал обиженно дымить, мол, привез Вова их к старшему брату, а тот даже бутылку не поставил, не уважает, стало быть, родню свою, требует. Ученый, из говна печеный.
И невдомек ему, что Николай потратил в магазине последние 25 рублей, которые были у него, хотя до зарплаты еще далеко.
Закашлявшись сердито, Валера разбудил малыша, и тот заорал-заплакал, проснувшись раньше положенного.
Женщины засуетились, Надя с младенцем, мать с дочерью посуду мыть-убирать, Вова с Валерой слонялись бесцельно по комнате туда-сюда, Николай делал вид, что рад родне, поглядывая на часы незаметно, скорей бы уж на вокзал.
Под вечер попили еще чаю с конфетами, смотрели телевизор, наконец, настало время ехать. С баулами и чемоданами ехали в самый час-пик, народу тьма в транспорте. На вокзале потише.
Отдохнули. Подошел поезд «Москва – Мурманск».
Началась посадка. Загрузились вместе со всеми в купе плацкартного вагона, посидели, бездумно глядя вокруг.
Наконец, простившись с родней, Николай выскочил из вагона, поезд пошел. Он помахал им рукой на прощанье, и с чувством невыразимого облегчения пошел на выход, к метро.
Приехав домой, он не смог сдержаться, и позвонил Оле по домашнему телефону, который она ему дала на прощанье.
«Алло, я слушаю вас, говорите.»
– Оля, я только приехал, проводил гостей, и решил звякнуть.
«Подождите, сейчас она подойдет», – он замер, надо же, нарвался на ее маму, голоса у них похожи, только успел подумать и тут же услышал снова: «Коля, добрый вечер. Это ты с мамой разговаривал. Уже дома, проводил своих родных?»
– Да, посадил их на поезд, и домой. Еще не поздно, поэтому решил позвонить тебе, а нарвался на маму. У вас голоса похожи.
«Правильно сделал, а мы телевизор смотрим, чай пьем.»
– Ты сейчас где, рядом с ними?
«Нет, я сижу в коридоре на журнальном столике, здесь удобнее разговаривать. Никто не слышит.»
– Это хорошо. Просто очень хотел услышать твой ангельский голос, тогда до завтра, целую, ваш Коля.
«До завтра, целую, ваша Ольга», – засмеялась она в ответ, и положила трубку. Он постоял мгновение, пока в голове его еще звучал ее чудный мягкий голос, смех, и побрел в свою комнату.
Надо раздеться, сходить умыться, и спать ложиться…
…
Он привык к своей комнате. Никто не мешает. Сам себе хозяин. Матрас под кожаной обивкой на двери надежно хранил тишину и покой в ней, так необходимые студенту четвертого курса сценарного факультета, но когда соседки галдели возле ванной, слышно было и в его комнате, хоть уши затыкай.
Учеба уже не казалась ему неподъемной ношей, как на первых курсах, главное, вовремя выполнять контрольные и курсовые.
Есть и сверхзадача, по мастерству кинодраматурга.
Он уже освоил короткометражки, и теперь писал сразу два полнометражных сценария: «Времена детства», и «Я хочу научиться летать». Мастера темы утвердили.
После завтрака, состоящего из сладкого чая с хлебом, он засел за машинку. Надо поработать над документальным сюжетом на милицейскую тему: «Работа с трудными подростками из неблагополучных семей».
На стене, прямо перед ним, висел рабочий график выполнения контрольных работ на 85–86 учебный год, но на него пока лучше не смотреть. Можно свихнуться, пасть духом.
Политэкономия, иностранный язык, психология, драматургия кино и театра, советское право, мастерство, и еще пять предметов. На дневном еще так и сяк, можно вытянуть, а вот с работой совмещать ну никак не получается.
Однако, он еще с первого класса полюбил школу, много читал, уроки были ему в радость, а не в тягость.
Так и сейчас. Втянулся. И дело пошло. Наконец-то он осознал на своей собственной шкуре, что такое высшее литературное образование, но до финиша еще так далеко.
Поработав пару часов, он выскочил из-за стола.
– Не хватает материала. Инспектор должен не только надзирать, да заставлять работать, учиться в вечерней школе, но и досуг обеспечить, увлечь чем-то, заинтересовать, – бормотал он про себя, одеваясь на выход. Пора ехать на студию, к обеду успеть. – Как у нас в детстве, кружки там разные в Доме пионеров, или в ДОСААФ, еще изостудия, спорт-школа. Охватить все это, тогда сценарий интересным получится на все сто, – нет лучше собеседника самого себя. Он любил поговорить в одиночестве, как говорится, тихо сам с собой веду беседу.
Ободренный, весь в творческих замыслах, Николай выбежал из дома на улицу. В троллейбусе малость успокоился. Ничего, друг ты мой сердечный, не боги горшки обжигают…
В группе вовсю шла подготовка к экспедиции.
Да не куда-нибудь, а в Днепропетровск, где он уже бывал, когда работал на картине «Пятое время года», о чем он и сообщил Сергею Портному, увидев того в студийном коридоре.
– Слышал уже от Щербака, завидую вам. Время летит быстро. Помнишь, как мы в художественном училище побывали, где я учился когда-то, – голос художника дрогнул, но Николай сделал вид, что не заметил этого. Как он понимал его, сам такой же.
– Будет время, может, загляну в училище, – успокоил он коллегу, и тут рядом нарисовался Василий Петрович Щербак.
– О чем вы тут тары-бары разводите? А я тебя, Коля, обыскался, дела неотложные ждут.
– С кладовщиком списки проверял, все ли получили, – наобум ляпнул Николай, и угадал, Щербак довольно заулыбался.
– Ну тогда пошли, на бетонку сходим, пошукаем там, потом в ОДТС заглянем. Пока, Сергей. – Художники в кино, это трудяги. Сутками можно работать, а дел всех не переделать.
Наконец, вырвавшись со студии, Николай заехал сначала в Бюро по обмену жилплощади, пора оформлять документы на обмен комнат, и ждать утверждения, а к вечеру он уже ехал на Калужскую, довольный содеянным. С Татьяной они сдали документы, теперь дело за малым. Ждать решения исполкома.
Снова он торопится, почти бежит от метро к магазину, а вдруг она уже закончила работу, и уехала домой. Нет, вот она. Пишет отчет. Подняла глаза от бумаг, увидела его, улыбнулась.
– Здравствуй, Оля. Не буду отвлекать, подожду тебя на улице.
– Я быстро, заканчиваю уже…
В вагоне метро она сообщила многозначительно:
– Сегодня мы едем прямо, без заезда к тебе.
– С тобой куда угодно, без разницы.
Выйдя из метро, Ольга повела его не к дому, а мимо ботанического сада. – Может зайдем, я здесь еще не был.
– Обязательно, но не сегодня. Моя знакомая, тоже Ольга, мы с ней в санатории матери и ребенка отдыхали, прислала письмо и денежный перевод. Просит колбасы копченой достать.
Сегодня она едет домой, в Ханта – Мансийск, мы с ней на вокзале встретимся, повидаемся. Это недолго.
– Так вот мы куда идем, на площадь трех вокзалов. Можно было до Комсомольской доехать, быстрее и удобнее.
– Еще рано. Прогуляемся, если ты не против.
– Скажешь тоже. У тебя в сумке колбаса? Давай понесу, – он взял у нее сумку. – Ого, тяжелая. А где вы отдыхали?
– На западной Украине. Сначала надо лететь в город Львов, оттуда еще автобусом четыре часа ехать, до города Моршин, – Ольга мечтательно улыбалась, вспоминая, Николай весь внимание.
– У Кирюши проблемы с желчевыводящими путями, я выбила в месткоме путевку в санаторий, мы с ним уже не раз там были, Ольга Жидкова с ребенком тоже, там и подружились. По-соседски.
Они вышли к гостинице «Украина», до вокзала рукой подать.
– Ольга проездом в Москве, едет от дочери с Полтавы к себе домой, в Сибирь. Пишет, у них копченой колбасы давно не было.
– Она тебе что, телеграмму прислала?
– Угадал. Хорошо там, ходили по грибы в соседний лес, грибов была тьма, набирали корзинку за полчаса, и удивлялись, почему там никого нет, – смеялась она от души.
– Местная женщина спросила нас однажды, когда мы выходили из леса с полной корзиной грибов:
– Вы разве не боитесь ходить здесь?
– А чего нам бояться?
– Там же змей полно, мы в этот лес не ходим.
И тут мимо нас, как по заказу, проползла длинная змея и скрылась в траве среди деревьев. Больше мы в этот лес тоже не ходили, – закончила она свой рассказ.
– Ну вот и пришли. Коля, ты не удивляйся, если она назовет тебя Володей, ладно?
Николай молча пожал плечами, мол, как знаешь.
– Просто, когда мы разговаривали, я о своей семье, она о своей, сказала, что мужа зовут Володей.
Они разыскали на перроне поезд, идущий в Ханта – Мансийск, нужный вагон, где и встретились обе Ольги. Обнялись, рады.
– Знакомьтесь, мой муж, – представила Ольга Николая подруге.
– Очень рада, здравствуйте. Оля мне рассказывала о вас, Володя. Я вас таким и представляла.
– А я вас, тоже из рассказов Оли.
Ольга вручила подруге сумку с колбасой, еще с чем-то, обе были рады встрече. Поговорили о детях, еще о чем-то.
– Заходите в вагон, а то без вас уедем, – крикнула проводница, Ольги еще раз обнялись, Жидкова вскочила в вагон, поезд пошел.
Обратно они тоже шли пешком.
Она вела его по дороге, где он еще не был.
«Станция «Каланчевская», прочитал он. Вечер был теплый, небо звездное, настроение лучше некуда.
Ольга порылась в сумке и извлекла из нее книгу.
– Забыла совсем, у меня же мясо подтаяло, – она протерла книгу, в сумке тоже, завернула мясо в газету. – Теперь порядок.
– Что за книжка, можно глянуть? – он взял в руки книгу и обомлел, не веря глазам своим: – Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Библиотека литературы США. 1985 год.
Только вышла, надо же, – раскрыл ее, прочитал содержание: романы «Великий Гэтсби», «Ночь нежна», рассказы.
Посмотрел последнюю страницу: – Ого, 3.50 стоит. Этот автор у нас в списке литературы для обязательного прочтения, только в институтской библиотеке есть, как и Габриэль Гарсиа Маркес, Альбер Камю. А ты мясом ее испачкала.
Он вернул книгу Ольге и приуныл, молча шагая рядом.
Она видела, как задрожал его голос, руки, когда он листал книгу, даже облизнул пересохшие от волнения губы, как путник в пустыне, которому дали глоток воды от жажды.
Улыбнулась ласково, хотя каждый день видела у себя в книжном нечто подобное. Привыкла.
– Если тебе надо для учебы, возьми, дарю, – она протянула ему книгу, он взял, благодарность его не знала границ.
– Спасибо, тебе наверное поднадоели книжки, работа такая.
– Да нет, я их тоже читаю, особенно поэзию люблю.
– А я наоборот, пробовал стихи писать, и понял, это не мое. Проза, драматургия, даже сказки, фэнтези, это да.
– А я пьесы обожаю читать. Гауптмана, Метерлинка, Литтона, Дюма, Чехова. Есть такая «Библиотека драматурга», издательство «Искусство» выпускает. Нарасхват.
– Да уж, понимаю, – Николай был приятно удивлен, оказывается, Ольга не просто заведующая книжным магазином, она много читает, разбирается в литературе. Это дорогого стоит.
В разговорах о сокровенном они и не заметили, как подошли к дому. Сталинская высотка дружелюбно светится окнами, еще не поздно. На первом этаже магазин «Весна», где всегда многолюдно.
– Хорошо у вас тут, как в центре, – позавидовал Николай.
– На Ленинском проспекте тоже неплохо.
– Кстати, я занимаюсь обменом, буду переезжать в скором времени на улицу Кржижановского, рядом с метро «Профсоюзная».
– Так это на одной ветке с Калужской, удобнее встречаться будет, – засмеялась Ольга, подхватив Николая под руку. – Хочешь, я помогу тебе с переездом?
– Спасибо, у тебя и своих забот полон рот. На Ленинском шумно, народу полно, а там, на новом месте и комната побольше, с балконом, и соседи одни. Вот такие пироги с загибами.
Они снова посидели на лавочке, глядя на окна ее квартиры.
Решившись, он поцеловал ее раз, другой, третий.
Она ласково остановила его: – Завтра мы с тобой зайдем к нам, познакомишься с моей семьей, а сейчас пора прощаться. Я и так задержалась, дома ждут.
Он проводил ее до подъезда, и поехал к себе.
На душе было легко, и даже как-то празднично. Он знал, почему, но не рассуждал об этом даже с самим собой. Он берег это чувство радости, боясь спугнуть…

Перемены
Ему было тревожно и радостно от осознания того, что грядут перемены. Вечером следующего дня они встретились после работы на выходе из метро, и пошли к Оле домой.
В подъезде просторно, как в вестибюле гостиницы.
Поднялись на лифте на третий этаж, квартира № 7. Просторный коридор, широкая лестница, высокие двери. Сразу видно, дом далеко не типовой.
Только вошли, к ним подбежал сначала лохматый терьер, из кухни вышла моложавая еще женщина, из стеклянных двойных дверей выглянул высокий худой паренек.
– Здравствуйте, – Николай поздоровался первым, как положено, Ольга потрепала собачку за холку: – Тиша, свои, понял?
Тот завилял хвостиком в знак того, что понял, настороженно глядя на пришельца, мол, я начеку.
Возле дверей Николай сразу заприметил журнальный столик с телефоном, так вот где с ним разговаривает Оля по телефону, сидя на столике. Коридор большой, скорее похожий на гостиную, с арками в прихожей и перед кухней. У стены напротив дверей старенький диван, холодильник.
– У других квартира меньше, чем ваш коридор, а про потолки с лепниной и говорить нечего, только смотреть.
Будущая теща улыбнулась приветливо:
– Проходите, не стесняйтесь.
– Пошли, я тебя с бабулей познакомлю, – Оля провела его в ярко освещенную комнату, где перед большим цветным телевизором «Рубин» сидела в кресле сухонькая старушка и внимательно смотрела на диктора, передающего новости.
– Бабуля, познакомься, это Николай.
Старушка оглянулась на гостя, доброжелательно покивала:
– Николай, очень хорошо, – и снова уставилась в телевизор почти вплотную к экрану.
Цепким глазом декоратора гость осмотрел просторную комнату с двумя большими окнами, еще одна дверь вела в запроходную комнатку, тоже с окном.
Солидная хельга с хорошей посудой у стены, диван, две кровати, круглый стол со стульями, перед окнами за письменным столом нахохлился сынишка Олин, делая вид, что учит уроки.
– Это Кирюша, мой сын, – мать потрепала его за вихры, как перед этим Тишу, паренек увернулся. Ему было явно неловко и Николай поддержал его: – Мы уже поздоровались, как пришли. По книгам на столе сразу видно, сын весь в маму.
– Теперь пошли ко мне, посмотрим.
Олина комната была наполовину от основной, оттого казалась узкой, как пенал, но уютной. Обстановка простая, добротная.
Письменный стол, два кресла рядом, между ними полированная полка от серванта в роли журнального столика.
Сам сервант стоял возле окна, заставленный книгами.
Напротив платяной шкаф и кровать, застланная гобеленовым покрывалом, на стене узорный ковер, при более близком рассмотрении тоже оказавшийся покрывалом, сшитым из платков.
– Хорошо у вас, просторно, без излишеств.
– Присаживайся в кресло, журнальчик полистай, а я метнусь пока по делам, – дверь за Ольгой закрылась, но улыбка ее еще долго мерцала в комнате, согревая взволнованную душу художника.
Из окна, красиво оформленного гобеленовыми портьерами, виден большой двор с деревьями вдоль дороги, детская площадка с песочницей, и знакомая лавочка вдоль ажурной изгороди, за которой находился детский сад, бегали детишки.
В комнату забежала Ольга, быстро поставила на полку-столик вазу с яблоками и небольшой кассетник «Ариадна».
– Вот, слушай музыку и яблочки жуй, я скоро, – и снова исчезла. Он же сел в удобное кресло, взял кассету и обрадовался:
– Ого, Юрий Антонов, угадала Оля, умница, – он мог слушать его песни бесконечно долго, все подряд. Но есть и самые любимые: например, «Белый теплоход», песня о море.
Вставив кассету в гнездо, включил магнитофон:
«Ах, белый теплоход
Гудка тревожный бас
Крик чаек за кормой
Сиянье синих глаз…»
Он слушал песни Юрия Антонова, сидел в Олиной комнате, наконец-то, море любви ожидало его впереди, наверное, это и есть то долгожданное счастье, о котором он всегда мечтал.
И которое так боялся потерять в своих страшных снах, повторяющихся время от времени в его воспаленном воображении, когда он бежал к ней из своего бывшего дома, не зная, где она живет и как выглядит, знал лишь одно: он найдет ее обязательно.
Оля принесла поднос с ужином, он открыл свою сумку:
– Чего это я, совсем забыл, – вынул из нее бутылку марочного вина. – Это в честь нашей первой встречи у тебя дома.
Руки его дрожали от волнения, но он справился с собой, успокоился. Теперь он знает ее, и сидит в комнате, где она живет.
И больше никаких страшных снов, он обрел свою мечту.
– Там мама бабулю кормит, Кирюша уроки учит, а мы здесь, ты не в обиде, надеюсь?
– Наоборот. Я понимаю, чужой человек в доме, к этому сразу не привыкнешь. Ничего, все будет хорошо.
– Скажешь тоже, я им говорила о тебе, они знают, – в ее руках, как по мановению ока, очутились бокалы, и Николай наполнил их.
– За нас с тобой, чтобы так было всегда!
Оля не возражала, они выпили.
– Хорошее вино, а мама бефстроганов с картошечкой нажарила, это ее любимое блюдо.
– Очень вкусно, а я больше всего люблю котлеты по-киевски, цыплята – табака тоже неплохо.
– Губа у тебя не дура, парниша.
Они дружно засмеялись, глядя в глаза друг другу.
Магнитофон замолчал. Николай сменил кассету, но включать не стал, пока хватит. – Удобный магнитофон, и радио имеется, можно новости послушать. С собой взять, на пляж например.
– Это я Кирюшке купила. Еще кассеты по французскому. Педагог посоветовала, для практики полезно.
– У нас в институте английский в основном, тексты адаптированные, по профессии, но покорпеть приходится. Со словарем, конечно. Ну что, еще по бокальчику красненького?
Вечер пролетел для них незаметно, как один миг.
Оля включила бра, отнесла посуду на кухню.
Они постояли у окна, целуясь и глядя, как вечер перерастает в поздний вечер, гаснет свет в окнах домов напротив.
– Я для тебя полотенце в ванной приготовила, пойдем, покажу на всякий случай, вдруг еще заблудишься.
Они прошли в конец коридора, двери большой комнаты источали сонную тишину, налево была кухня, направо отдельный туалет, и большая ванная, не чета крошечной сидячей ванны с совмещенным санузлом из той, прошлой жизни.
Он зажмурился и потряс головой, изгоняя воспоминания.
Умылся. В зеркале на него смотрел влюбленный юноша, а не взрослый мужик, словно жизнь его пошла заново, не иначе.
Вернулся в комнату, сопровождаемый рычащим Тишкой, и увидел желанную картину, похожую на ту первую, в его комнате: разобранная кровать белела простынями, обнаженная Ольга стояла у окна, прекрасная как богиня Афродита, и курила сигарету в открытую настежь форточку.
Он приблизился и обхватил ее руками, как бесценное сокровище, прижался к ней. С чем можно сравнить чувства любви и страсти, охватившие их обоих, разве что с извержением вулкана, подобного Везувию, никак не меньше.
Опомнившись уже под утро, они откинулись на подушки, любуясь друг другом. Привстав, Ольга глянула в окно:
– Смотри, сумасшедшее окно, одно-единственное не спит, как мы с тобой, представляешь, это как чудо.
Николай тоже разглядел это единственное светящееся в ночи окно, в доме напротив, привлекшее их внимание, и снова они слились в объятиях…
Утром, после водных процедур, они собрались, выпили по чашке кофе, с сыром и колбаской, и Николай первым поехал на студию, и так задержался до неприличия, сообщил он Ольге, и оба посмеялись над этим. – Надеюсь, вечером мы снова увидимся?
В ответ она поцеловала его и выпроводила за дверь:
– Мне еще с Тишкой гулять, бабулю с Кирюшей накормить, мама уже на работе, – предвосхитила она его вопрос, с тем и расстались, уже скучая друг о друге.
…
По дому и в магазины Николай ходил в милицейской рубашке, подаренной братом, когда он был у него в гостях еще в феврале.
Тогда Вова привез пару таких рубашек, ему их выдавали в милиции бесплатно, и много. Они пришлись впору старшему брату. Удобно и прилично. С пуговками, навыпуск, лучше и не надо.
Соседи даже думали, что он служит в органах, только не оглашает, и уважали его, опасаясь на всякий случай: мало ли что, вдруг он тайный сотрудник какой, и разговаривали с ним немногословно, встречаясь на улице и в магазинах.
Еще с утра позвонила Татьяна и сообщила радостную новость: «Помните, Николай, как мы в бюро по обмену жилплощади оформляли документы?»
– Как не помнить, а что, есть новости?
«Решением исполкома Гагаринского райсовета утвердили обмен наших комнат, – торжественно объявила она, и добавила: – осталось только оформить нам с тобой выписку с пропиской, и живи не хочу по новым адресам!»
Окрыленный приятным известием, хотя он представлял себе, как будет взбешена его бывшая женушка, узнав, что он вырвался из ее лап и будет жить далеко от них, приехал на студию и поработал для отвода глаз. Знал, что нареканий не будет, все идет по плану, как должно быть. Он работал быстро и плодотворно, без ошибок.
Настроение у него было отменное, дела шли как нельзя лучше, и он решил, что настало время выполнить обещание, данное им еще до развода с женой, несколько лет назад.
А обещал он ни много – ни мало шубу к ее 40-летию.
И вот пришло время выполнить его. Тем более, он скопил 200 рублей. На шубу будет маловато, но зимнее пальто с меховым воротником можно купить. Может, тогда она смягчится, со Славкой разрешит видеться почаще.
И он позвонил Надежде, договорился о встрече после работы возле метро «Университет». На вопрос, зачем, сказал: «Будет сюрприз для тебя, надеюсь, приятный.»
Когда встретились, сразу достал деньги в конверте и передал ей в руки: – Это тебе к 40-летию, как обещал. На шубу не тяну, но на хорошее зимнее пальто хватит.
Она удивилась, пересчитала деньги.
– Вообще-то спасибо, не ожидала, – спрятала конверт в сумочку, поджала губы, пряча подозрительную усмешку, мол, знаю тебя, прохвоста. Неспроста это.
– Я скоро еду в командировку, месяца на два с половиной, в Днепропетровск. Поэтому заранее поздравляю тебя. Еще вот пара шоколадок, для ребят. Привет им от отца.
– Ладно, приедешь, вернемся к нашему разговору…

Настала осень, стало холодновато по утрам, и он теперь щеголял в модной зеленого цвета куртке на шерстяной клетчатой подкладке с капюшоном. Купил с рук у знакомого барыги, переплатил, но не жалел об этом. Все хорошее стоит денег.
– Эй, студент, о чем задумался? – перед ним стоял Валерка Семенов, – или тебя уже отчислили за неуспеваемость?
– Не дождетесь, – Николай был рад зубоскалу, и никогда не держал на него зла, хотя было за что, и оба знали об этом.
– Наконец-то я поменял комнату, на большую с балконом, теперь буду жить на улице Кржижановского.
– Это в Черемушках, что ли? Зря старался, твоя бывшая тебя и там разыщет. От нее не спрячешься. Сегодня как раз зарплата, алименты исправно детям платишь?
– Меня об этом не спрашивают. В бухгалтерии отчисляют 33 % на двоих, и переводят на их адрес. Через два года Митьке 18 лет стукнет, буду 25 % платить, на Славку.
– Ладно, не журись, пойдем лучше в шахматишки сразимся, доска у меня с собой, – постучал друг по своему кофру на плече. – Пошли на природу, покамест солнышко пригревает.
Они пришли на пруд рядом с яблоневым садом, сели на лавку, расставили шахматы на доске, и яростно сражались часа два, не меньше. Оба любили шахматы, каждый по своему.
– Давай по рублю, за просто так не интересно.
– Я на деньги не играю. Пока хватит, перекур, – Николай откинулся на спинку лавки. – Счет все равно в мою пользу, – не мог не поддеть он друга, тот взвился с места:
– У нас ничья, не мухлюй. Давай посчитаем.
– Ладно, проехали. Как думаешь, Каспаров долго продержится против Карпова, настоящего чемпиона мира?
– Давай поспорим, Каспаров станет новым чемпионом, – подскочил к нему Валерка, как заядлый спорщик.
– Я спорить не люблю, ты знаешь.
– Тогда я тебя сфотографирую, – раскрыв кофр, Валерка извлек свой дорогущий «Никон», и стал готовить к съемке.
Николай же вынул из своей спортивной сумки словарь английского языка для солидности, библиотечный, поправил модные очки в металлической оправе на носу, и приготовился к фото-сессии. Он любил позировать, так как знал, что фото – это навсегда, как фрагмент застывшей на пленке жизни.
Валерка тоже любил фотографировать, кто знает, может лет через пятьдесят приятель-студент станет известным писателем, и он щелкнул его несколько раз с разных ракурсов и планов, от общего до крупного. Как-никак, тоже кинематографист.
После чего они направились к проходной, хватит на сегодня, наработались, по пути беседуя о чем-то интересном для них обоих.
Ремарка: «Заглянув в ближайшее будущее, автор может себе это позволить, ему не терпится сообщить о том, будучи также большим любителем шахмат, что знаменитый матч проходил в Концертном зале имени П.И. Чайковского с 3 сентября по 9 ноября 1985 года, в результате чего Гарри Каспаров выиграл у Анатолия Карпова, и стал 13-м чемпионом мира по шахматам.
В народе с юмором прозвали соперников Крабовым и Кальмаровым, склоняя их на разные лады в зависимости от своей любви к тому или иному шахматисту.»
Едва расставшись с назойливым приятелем, прилип как банный лист к заднице, все норовил с ним поехать на Калужскую, Николай успокоился, улыбаясь про себя.
Он ехал в набитом битком вагоне метро, обдумывая по пути, что Оле надо бы сделать соответствующий ее статусу заведующей подарок. Все, что приходило на ум, казалось чепухой, и вдруг его озарило: как он мог забыть про Раису, Валеркину приятельницу, ведь она работает в парфюмерном отделе ГУМА, или ЦУМА.
Валерка сам бахвалился, что она может достать любые французские духи, правда, задорого. Ничего, у него есть в загашнике сто рублей, так, берег на всякий пожарный.
Все, решено. Завтра же он позвонит ей и поговорит, сначала о житье-бытье, спросит, как ее подруга Наталья поживает, она любит потрепаться, растает, тут он и припрет ее к стенке: надо, мол, духи самые лучшие и модные на сегодня, позарез.
…
Из кассетника лилась та же песня, словно время остановилось.
«Ах, белый теплоход
Бегущая вода
Уносишь ты меня
Скажи, куда?..»
Николай слушал любимого певца, удобно расположившись в кресле и вспоминая, как встретился с Олей в магазине, как она отдавала распоряжения своим продавцам, мол, пора закрываться, как они ехали в метро, шли по проспекту Мира, который он сразу полюбил, к ее дому, посидели на лавочке, где она перекурила с устатку, а он любовался ее профилем, затем вместе с ней окнами ее квартиры, которые призывно светились им, мол, пора домой.
Теперь из кассетника Юрий Антонов пел о море:
«Море, море, мир бездонный
Пенный шелест волн прибрежных
Над тобой встают как зори
Над тобой встают как зори
Нашей юности надежды…»
– Ты что, задремал, я вроде бы недолго была на кухне, – улыбалась Ольга, ставя поднос с ужином на полку-столик. Она уже переоделась, и в домашней одежде казалась ему еще желаннее.
Николай встрепенулся, приходя в себя от воспоминаний.
– Я вижу мамино любимое блюдо, чудесно.
– Нет, сегодня она приготовила нам гуляш, салатик-оливье, и компот из сухофруктов на десерт.
– Извини Оля, сегодня я без вина, хорошего не нашел, а портвейн или водку не рискнул принести.
– Каждый день только пьяницы пьют вино.
Они рассмеялись, глядя в глаза друг другу, мол, уж мы-то пьяницами не станем, но все же не мешало бы и выпить перед ужином. После чего Ольга достала из серванта бутылку венгерского токая и хрустальные бокалы.
Время действительно остановилось для них.
Он обнимал свою любимую белую лебедь, целовал, кровать изнемогала под ними, дрожала ножками, того и гляди развалится.
Уже под утро они словно очнулись, снова глядя в окно:
– Смотри, сумасшедшее окно опять светится, как вчера.
– Не спит, как мы с тобой.
Настало утро. Вставать не хотелось, но придется.
– Хочешь, анекдотец расскажу, новый:
«Пятачок с Винни – Пухом бегут по лесу, торопятся.
– Винни, Винни, мы куда бежим?
– Свинью трахать!
– А она нам даст?
– А куда ты денешься!»
Они посмеялись, из анекдота, как из песни, слов не выкинешь. Что есть, то есть. Все же пора вставать.
– Да, вчера утром мама мне рассказала, что ночью Кира проснулся и зовет: баба Тамара, там мама у себя в комнате плачет! Я послушала и говорю: Да ты что, это они смеются, весело им. Спи давай. Так что потише будьте. И смеется, сама тоже молодой была.
Ольга вышла, и вернулась с какой-то настенной полкой, Николай даже не сразу понял, что это такое.
– Это настенная домашняя аптечка, и крючки для кухонной утвари. Повесишь у себя в комнате, откроешь, когда нужно, таблетку принять от головной боли или еще чего, все здесь.
– Спасибо, Оля. Пригодится, тем более, пора переезжать в Черемушки. Совсем забыл было, обмен мой утвердили, осталось выписаться, и затем прописаться в новой комнате, на улице Кржижановского, дом 5, кв.49. Я тебе рассказывал об этом.
– Хочешь, я тебе складных картонных коробок для книг наберу? Дома уложишь в них все свои книги, бумаги, перевяжешь бечевкой, и можно везти. Я еще и бечевки моток дам.
– Умница ты моя разумница, как говорила в таких случаях моя бабушка Маресьева. Царствие ей небесное, я всегда помню о ней.
– Соловья баснями не кормят, иди умывайся, а я завтрак пока приготовлю, – умилилась Ольга и чмокнула его, не удержалась.
Перед тем, как расстаться, они выпили по чашке кофе с сыром и колбаской, затем она еще поцеловала его и проводила до лифта.

Переезд
С тех пор они встречались почти каждый день. Их как магнитом тянуло друг к другу, и они не противились этому счастью. Однако, время шло неумолимо, день за днем.
Вскоре он с божьей помощью переехал в свою новую комнату, для этого заказал грузовую машину на автобазе Мосфильма, знакомые грузчики за небольшую плату загрузили его мебель с нехитрым скарбом в кузов, привезли с Ленинского проспекта на улицу Кржижановского, разгрузили и занесли в новую комнату, без лифта, на 4-й этаж.
Он расставил и развесил все по своим местам, точно так же, как в прежней комнате, получилось даже лучше, чем там.
Сел за свой стол у стены, огляделся. Будто и не переезжал вовсе. Правда, новая комната побольше на пару кв. метров, потолок повыше на 10 см. Да вместо окна на Ленинский проспект теперь балконная дверь с выходом на уютный балкончик, и видом на улицу Кржижановского.
Недостатки сохранились. Там стоял непрерывный гул от потоков машин, здесь постоянно тренькали трамваи, стуча колесами на стыках рельс.
Олины коробки пригодились, как нельзя лучше.
В них книги и его кипы бумаг доехали в целости и сохранности, и теперь лежали на прежних местах. На книжных полках в том же порядке стояли ряды его книг. Их было пока немного, но он знал, со временем у него будет настоящая библиотека, как и полагается литературному работнику.
Соседи, муж с женой, встретили его дружелюбно.
Однако, общая кухня была обставлена их мебелью так, будто они одни хозяева, его столик с настенным шкафчиком, которые подарили ему старухи-соседки за ненадобностью, стояли в уголке сиротливо, но это пока. Скоро он наведет и на кухне порядок.
Позвонила Татьяна с Ленинского проспекта и рассказала, что она тоже переехала вместе с детьми в его бывшую комнату, на кухне и в коридоре поставила свою мебель, завела стирку, везде на веревках развесила белье сушиться, соседки в ужасе, попрятались в своих комнатах. Детям в коридоре просторно, бегают, кричат, в общем дела идут так, как она и задумала, смеялась Татьяна.
Николаю даже стало жаль старушек, но недолго, стоило только вспомнить, сколько мороки с ними у него было. Кошмар.
Затем он позвонил Оле, и сообщил о своем переезде.
«Я рада за тебя. Все время думала, как ты там управишься. Теперь спокойна. Но у меня проблемы, приедешь, все расскажу.»
– Оля, в чем дело, ты заболела?
«Можно и так сказать.»
– Завтра после работы приеду, как обычно.
«Хорошо. Буду ждать. Целую тебя.»
У него даже голова разболелась. Что с ней? Ничего, она молодая, здоровая, поправится скоро.
Он подошел к аптечке, которую повесил рядом с холодильником, у шкафа. Открыл, нашел коробочку с анальгином, и принял таблетку от головной боли, запил водой.
Умница Оля, все предусмотрела. Чего только нет в аптечке, даже горчичники имеются. Захлопнул аптечку.
Пора спать ложиться. Надо отдохнуть как следует, завтра я должен быть бодр и свеж, как малосольный огурец.
Осталось только люстру повесить, подключить, тогда можно и за контрольные садиться. Пора.
На новом месте было неспокойно, непривычно, несмотря на прежнюю обстановку в комнате, но потише, чем на Ленинском, к тому же усталость взяла свое, и он заснул крепким сном младенца.
Проснувшись утром, почувствовал в себе силы поспать еще, но, глянув на часы, вскочил с постели.
– Надо действовать, а не мечтать, лежа на боку, жить сегодня и сейчас, а не завтра или послезавтра, – он подбежал к столу, и среди прочих нашел нужную ему книжку:
Валентин Сидоров. «7 дней в Гималаях». 1984 г.
Пролистав, нашел нужные строки, запавшие в душу и взбудоражившие его. Подсознательно он чувствовал то же самое, и только перечитав их, понял, что тяготило его в последнее время:
«Расти в силе каждый день. А для этого научись действовать, а не ждать, творить, а не собираться с духом. Действие, и еще раз действие – вот путь труда в жизни, но свою вечную силу ты не можешь сделать ни хуже, ни лучше сейчас, если вчера жил только мечтами о действиях.
А действовали другие, рядом с тобой шедшие, огонь духа которых был, быть может, много меньше твоего. Но они действовали, а ты думал, как будешь действовать, и упустил в бездействии свою вечную силу, потеряв летящее «сейчас» без пользы и смысла.»
«Вот-вот, именно так он живет последние три года, как советуют в книге, – мелькнула мысль, – в таком же ритме буду существовать и дальше», – бросив книжку на стол, ринулся в ванную, повесил свою полку слева от зеркала с раковиной, разложил на ней свои туалетные принадлежности.
Подмигнул себе в зеркале, как тогда, на Ленинском:
– Теперь бриться, мыться, чайку попить и в путь пуститься, – продекламировал он и принялся за дело, вполне довольный собой.
На кухне, куда он зашел поставить чайник на плиту, завтракали соседи: – Коля, садитесь с нами, попьем чаю вместе, – радушно пригласили они нового соседа.
– Спасибо, некогда. Я у себя по-быстрому попью, и на работу.
Так и сделал. После чего собрался, запер свою комнату, затем входную дверь, сбежал на первый этаж, и вот эта улица, вот этот дом, где ему теперь жить не тужить, поживать да добра наживать.
Метро «Профсоюзная» совсем рядом, как хорошо.
Недалеко от входа в глаза бросался стенд, на котором было крупно начертано: «БРЕЖНЕВСКИЙ РАЙОН».
Тут необходимо уточнить, что еще в 83-м году Черемушкинский район был переименован в Брежневский. И добавить, что в 88-м – обратно в Черемушкинский. Но до этого радостного события еще целых три года.
На Ленинском проспекте был еще один плюс: отделение милиции, и Сбербанк совсем рядом от дома, а от Кржижановского надо было идти дворами довольно далеко, Сбербанк находился на улице Дмитрия Ульянова, ну а 134 о.м. поближе, на Профсоюзной.
Его маршрут до Мосфильма тоже несколько удлинился.
На метро до станции Киевской, затем на автобусе до студии.
По дороге он вспомнил почему-то, что Л.И. Брежнев скончался 10 ноября 1982 года. Ему было 75 лет.
Он тогда уже поступил во ВГИК и учился на первом курсе.
На студии многие смотрели похороны Леонида Ильича по телевизору, Николай тоже смотрел в осветительном цехе, на глаза навернулись слезы. Привык к нему за долгие годы его правления, к тому же он был фронтовик, как его родители, а это святое.
Теперь, спустя три года, он даже усмехнулся, надо же, такая сентиментальность. Правда, по сравнению с теми, кто руководил страной после него, он один вызвал сострадание.
Приехав на студию, сначала забежал в группу, где директор сообщил ему, что он выбран профоргом картины.
Замдиректора Василий, и другие сразу же поздравили его, мол, теперь ты начальство, все оживились. Николай тоже, так как знал, что теперь премия и праздничные заказы у него в кармане. А это вам не фунт изюма, вполне серьезное подспорье для жизни.
После чего с энтузиазмом принялся за проверку наряд – заказов, обежал все цеха, наведался к кладовщику, перекусил в буфете, позвонил Оле, она оказалась дома.
Спустя малое время, новоиспеченный профорг картины уже был далеко от студии. Он ехал к ней, спешил к своей ненаглядной, которая заболела и ждет его.
Однако, действительность превзошла ожидания.
Перед тем, как позвонить в дверь квартиры, он оглядел фигурную деревянную дверь, с филенками, затем потрогал их и понял, что они такие ветхие, можно кулаком выбить любую из четырех, и заходи кто хочет. Не зря он декоратор со стажем, бутафорию сразу видит. Надо предупредить хозяев об этом.
После чего нажал кнопку звонка.
Увидеть Олю и не обнять он не мог. – Дома есть кто?
– Мы с бабулей, и Тишка. Пошли ко мне в комнату.
Усадив его в кресло, она присела перед зеркалом.
– Хочу тебе сказать, я подала на развод, – глянув в зеркало, улыбнулась: – еще я в интересном положении.
– Как так? – не сразу дошло до Николая. Поняв, в чем дело, не сразу нашелся, что сказать. – Это судьба. А я думал, ты заболела.
– Я сама не своя хожу, а ты шутишь. Пока не время, Кирюша еще маленький, хотя, от рыженькой девочки, похожей на тебя, я бы не отказалась, – она засмеялась, и в эту минуту была похожа на совсем еще молодую девушку, а не женщину, которой недавно исполнилось 32 года, всего-то еще ничего.
Николаю приятно было слышать такое, но все же страшно, ему самому через два года сорок стукнет, да еще алименты. Тут сердце его екнуло, 33 % от зарплаты, это вам не шутки, хотя Оле он наврал, что платит на одного ребенка.
Едва не наступив на что-то жесткое, он нагнулся и увидел маленькую черепашку возле себя. Погладил.
– Так и раздавить ее недолго.
– Это сосед Виктор купил, и подарил Кирюшке, давно уже, три года назад. Она везде ползает, на ночь прячется. Тишка с кошкой ее не трогают, привыкли.
– Оля, через два дня я уезжаю в командировку.
– Так быстро? Хотя, ты уже говорил об этом. Надолго?
– Недели на три, не больше. Я буду тебе писать.
– А я лягу в больничку на аборт, у меня знакомая врач есть, к твоему приезду поправлюсь. Да и дел по дому накопилось, уйма.
– Ладно, Олечка, я поеду к себе, там тоже надо навести порядок на кухне, в коридоре. Соседи наглые, всю площадь заняли. Еще контрольные писать, в дорогу собраться.
– Сначала отужинаем, потом отпущу до завтра.
Ждал он недолго. Входная дверь стукнула пару раз, значит, пришла его будущая теща с работы, а вслед за ней и внук явился, вследствие чего радостно залаял Тишка, загомонили бабушки, мать, квартира зажила своей привычной вечерней жизнью.
А вот в дверях появилась и его волшебница с целым подносом еды, веселая и жизнерадостная.
– Меня сегодня выбрали профоргом картины, – вспомнил Николай, к слову, Ольга засмеялась: – Раз так, давай чокнемся.
Оба повеселели, выпили сока, и принялись за ужин.
– Что у вас на работе новенького? – Николаю интересно все.
– К нам сегодня приходили мастера по подъемникам, два еврейчика: Перчик и Листик, занимались их ремонтом, – рассказывала Ольга, подкладывая ему салат-оливье в быстро опустевшую тарелку, и котлетки.
– Мой любимый салат. А что за подъемники, как на заводе?
– А ты как думал, книги в пачках, потаскай-ка их из подвала вручную, без подъемника. Да, третий заправлял огнетушители.
– Был еще третий? Ясно. Так в чем же фишка?
– Когда я подписывала ведомость на заправку, смотрю на подпись мастера и глазам не верю: Ребенок. Я возмутилась. Ну чего вы мне все испортили, что за ребенок? У меня и так расходных ордеров мало, – покачала головой Ольга, вспоминая недавний казус.
«Это моя фамилия, Ребенок!» – ответил мастер.
– Есть такая фамилия, с ударением на последнем слоге, – засмеялся Николай, – это ты должна знать, у тебя подружка-еврейка, друзья тоже, сама рассказывала.
– Я тебе курицу в дорогу зажарю, еще кое-что, так тебе будет веселее ехать, дорога дальняя все же.
– Это точно. Тебя мне сам Бог послал.
Прощаясь возле входной двери, Николай постучал пальцем по филенкам: – Надо бы дверь укрепить, а то она на ладан дышит.
– У нас во всех квартирах такие двери, заботливый ты мой…
Домой к себе он приехал еще засветло. Соседи ужинали на кухне за своим столом, на котором стояла бутылка вина.
– Коля, садитесь с нами, а то вы все один, – улыбнулась соседу Марта, ее муж Андрей хмыкнул невнятно.
– Спасибо, я уже отужинал у невесты, теперь надо за контрольные садиться, сессия не за горами.
– Можно спросить, – соседка была довольно миловидная молодая женщина, муж ее малый себе на уме, сразу видно. – Вы кем будете после своего ВГИКА?
– Сценаристом в основном. Приятного аппетита.
Он закрыл за собой дверь, включил свет, огляделся.
Ему нравилось в своей комнате, которую он сделал довольно уютной и удобной. На стенах висят его рисунки, пейзажи, портреты, афиши, полки с классикой и альбомами по искусству, рабочий стол сразу притягивал к себе, как живой.
Он садился за него и погружался в мир кино, для этого у него имелась вся необходимая литература, учебники, пособия. За окном виднелось вечернее небо, грохот и скрежет проезжающих трамваев отзывался сотрясанием дома, но ему все нипочем. Даже стало уютнее, словно ожил приятный флер прошлого.
«И ладно, завтра соседи уйдут на работу, и я проведу перестановку, расставлю все по своим местам», – подумал он с усмешкой, и засел за контрольные.
Главное, сдать обязаловку. Это политэкономия, и основы научного атеизма. Он с тоской оглядел ряды томов сочинений В.И. Ленина, и решительно взял один из них…
Утром встал позже, когда соседи уже ушли на работу.
После вечерней битвы с классиками марксизма-ленинизма предстоящее благоустройство на кухне радовало душу.
Для декоратора с опытом работы в кино, это сущий пустяк.
Он быстро передвинул соседскую мебель, включая холодильник, со своей половины кухни на их левую сторону, а на своей правой поставил кухонный столик, над ним подвесил полку, подаренные ему старушками-соседками, рядом табурет.
На свои пол-окна поставил горшок с кактусом, который просто обожал за экзотический вид и колючки, а главное, за неприхотливость. Пусть соседи любуются.
Затем взял трубку и набрал номер телефона:
«Слушаю вас», – этот «приятный» уху женский голос он хотел бы слышать как можно реже, но деваться некуда, иначе не поговорить с сыном.
– Надежда, привет. Я завтра уезжаю в командировку, месяца на полтора, в Днепропетровск. Как вы там поживаете?
«Твоими заботами. Я узнала, что ты по обмену переехал в Черемушки. Славик болеет, буду определять его в больницу.»
– Что с ним, давно?
«Гланды воспалены, полипы в носу, без операции не обойтись. Сейчас он спит, будить не буду. Митя на сборах, его взяли в юношескую сборную Москвы по штанге. Дай свой новый номер телефона на всякий случай, ты обдумал мое предложение?»
– Даже думать некогда, учеба, работа, переезд в новую комнату. Кстати, она больше и с балконом. Соседи одни.
«Это хорошо. Ладно, когда приедешь, позвони. Давай, говори номер, записываю…»
Сообщив ей номер телефона, он с облегчением бросил трубку на рычаг, и пошел в ванную. Перед этим отодвинул соседский шкаф подальше от двери своей комнаты, ближе к их дверям.
Красота. Соседи на работе, до вечера никого в квартире. Можно спокойно помыться, побриться, завтрак приготовить. Никаких горластых надоедливых старух, снующих с утра до вечера по коридору и вечно торчащих на кухне и в ванной.
…
Тщательно выбритый, в своей новой зеленой куртке с капюшоном и сияющих ботинках, которые он начищал утром и вечером, сказывалась армейская привычка, это на всю жизнь, со спортивной сумкой на плече, он вышел из дома и направился к метро, с удовольствием посматривая вокруг.
Теплые чувства к Черемушкам у него возникли давно еще, когда он приехал к своему армейскому дружбану Мишке Савину сначала после службы, потом из Алатыря, и они отрывались на всю катушку, и позже, когда работали вместе в общепите.
Был бы он жив сейчас. Как глупо и нелепо умереть в 30 лет в больнице, после пьяной потасовки на танцах. Настроение упало до нуля, и он поехал на студию уже не такой одухотворенный, каким выходил из дома.
Мосфильм, этот родной муравейник, сразу же придавал сил.
На пути к группе он повстречался со Щербаком, тот торопился к себе в мастерскую с папками под мышкой и портфелем в руке, как всегда бодрый и озабоченный.
– Коля, ты чего такой смурной, не выспался? Давай, беги в группу, я уже получил билет на поезд и суточные. Потом сразу ко мне, жду, – и он помчался по лестнице на пятый этаж, несмотря на свой почтенный возраст. Тут уж не до воспоминаний, и Николай тоже устремился по коридору к группе.
Нет нужды детально описывать, как он получил свой билет, суточные на десять суток, как они с Василием Петровичем бегали по цехам, фура с грузами и кладовщиком отбыла на Украину еще два дня назад, как они отобедали в столовой, общаясь со знакомыми, наконец, они расстались, и он помчался на остановку, чтобы побыстрее приехать и увидеться с любимой женщиной.
Но перед этим подъехал на Октябрьскую площадь.
Рядом с кафе «Шоколадница», в котором он встречался когда-то с Мишкой Савиным, работавшим в ту пору там официантом, находился художественный салон.
Пробежавшись по залам, нашел пару авторских сувениров: круглый бронзовый подносик, с выбитой вручную жар-птицей в райском саду на нем, и в рамочке под стеклом изображение православного храма с куполами, устремленными в небо.
Заплатив за сувениры, поехал на проспект Мира.
На звонок дверь открыла Ольга. Она ждала его, сразу видно. Поздоровавшись с домашними, разделся, прошел в комнату. Поцеловав его и усадив в кресло, пошла на кухню.
Нагнувшись, он сразу же нашарил черепашку, она лежала все там же, где и вчера, за креслом. Погладил ее, умилившись.
Вошла Оля с подносом, уставленным едой.
– Олечка, у тебя есть старая варежка или носок какой, давай сделаем черепашке жилище, пусть в нем живет и радуется.
– Сейчас найду, – она ушла и вскоре вернулась с замшевым футляром, типа коробки. Усадив в него черепашку, задвинул футляр подальше, к стенке.
– Ну вот, пускай Чирик там живет-обживается, рядом с нами.
За ужином он включил магнитофон, запел Юрий Антонов про мечты, которые сбываются и не сбываются, на душе сразу стало тепло и радостно, с грустью пополам.
– У меня для тебя два сувенира на память, чтобы не забывала меня, пока я в командировке, – и он вручил Оле подарки.
– Тебя забудешь, скажешь тоже. Куда мы их повесим?
– Да вот здесь, на стеночке, рядом с зеркалом, повесим церквушку, а на подносик будешь свою помаду класть. Неси молоток, гвоздик найдется?
Разобравшись с подарками, они пили кофе и смеялись.
– А это от меня, будешь бриться, вспомнишь, – Ольга вручила Николаю бритвенный станок «Шик», импортный.
– Спасибо, интересная штуковина. Я еще такой не брился. Да, у меня есть джемпер фирменный, английский, твоя мама не могла бы его посмотреть, может, подлатать немного, и носи не хочу еще лет десять, пока не надоест.
– Приноси завтра, моя мама – мастер высшей категории, она все может, починит так, не догадаешься. Сделаем.
Стукнула входная дверь.
– Кирюшка с Тишкой гулять пошли.
– Неохота домой ехать, да надо, – вздохнул Николай, они подошли к окну, за которым синел вечер. – Хорошо у вас, а мне надо контрольную по политэкономии дописывать, вещи собирать.
– Не расстраивайся, Кольчик, надо так надо.
– Хорошо, Ольчик, не буду.
Они прижались друг к другу, и долго еще стояли так у окна, глядя во двор, и слушая песни Юрия Антонова…
«Вот как бывает, где лета звонкий крик,
Вот как бывает, где счастья светлый миг.
Вот как бывает, где этот летний сон,
Вот как бывает, растаял он.»
…
Приехав в свою коммуналку, он открыл дверь, вошел, но не успел пройти и половину коридора к своей комнате, как на пути его возник мрачный сосед Андрей, и с ходу в бой:
– Ты зачем разорил кухню, ведь так хорошо было!
– Это ты загнул, я просто поставил мою кухонную мебель на свою половину, как положено в коммуналке.
– Мы тебе предлагали как человеку, вместе ужинать.
– У нас разные графики, к тому же я человек не кампанейский, так что будем просто соседями.
– Андрей, не приставай к соседу, – к ним подошла Марта. – Извините, Николай, муж у меня вспыльчивый, но добрый.
– Это ваши проблемы, Марта, но пусть он поубавит свой пыл, целее будет, – Николай открыл дверь и прошел в свою комнату, включил свет, разделся, выглянул на балкон, за которым уже темно.
– Мой дом, моя крепость! – улыбнулся он сам себе в круглое зеркало на стене, и сел за свой рабочий стол, придвинул к себе пишущую машинку, задумался, перед тем как приступить к работе.
Пора отпечатать контрольную, и хотя бы начать писать новую. Приеду, допишу. Ничего, глаза страшатся, руки делают, как говаривал мой любимый дед, Иван Яковлевич Маресьев, царствие ему небесное, как говаривала моя любимая бабушка, Евдокия Алексеевна. Пусть земля им будет пухом…

Поздним утром, когда в квартире было пусто, Николай позвонил на кафедру кинодраматургии, Чавушьян уже на месте.
– Татьяна Павловна, здравствуйте, это Шмаринов беспокоит.
«Здравствуйте, есть новости?»
– Да, уезжаю в кино-экспедицию, в Днепропетровск, на пару месяцев. Контрольные закончу, когда вернусь, сдам в срок.
«Ну уж, в вас-то можно не сомневаться. Все бы были так пунктуальны. Мы выслали всей группе письма, по подготовке к сессии, она уже не за горами. Вам тоже.»
– До свидания, Татьяна Павловна, привет нашим педагогам.
«Всего хорошего. Передам.»
Положив трубку на рычаг, Николай успокоился. Теперь порядок. Осталось собраться, заехать попрощаться к Оле, и на вокзал. Поезд ждать не будет.
Отдельно в новую холщевую сумку, с отпечатком портрета «Че Геваре» на ней, он положил драный джемпер и заодно синюю спортивную куртку от лыжного костюма, надо поменять молнию. Это для Олиной мамы, в ремонт.
Опытному декоратору собраться, что нищему подпоясаться.
В свою весьма вместительную дорожную сумку он уложил вещи, и прочие необходимые в командировке предметы, включая кипятильник, надел любимую куртку с капюшоном.
На вешалке осталась висеть та самая старенькая куртка из коричневого дерматина, которую ему подарил когда-то приятель Виктор, еще в Котласе, чтобы он не замерз на Севере дальнем.
Он долго носил ее, не выбрасывал, берег как талисман, как память о юности. Погладил, улыбнулся дорогим сердцу воспоминаниям. Ну все, теперь можно и ехать.
Присев на дорожку, вскочил, подхватил сумки, запер дверь комнаты, затем входную дверь и поспешил к метро…

Снова Днепропетровск

(Восемь лет спустя)
Курский вокзал. Идет посадка на скорый поезд «Москва – Днепропетровск», среди прочих пассажиров и съемочная группа, занявшая почти половину вагона. Помимо личных вещей, загрузили кофры, чемоданы со съемочной аппаратурой отдельным грузом, в сопровождении операторской группы. Наконец, поехали.
В одном из купе разместилась дружная компания.
Помимо Николая, второй режиссер Владимир Березко, звукооператор Владимир Бахмацкий, и молодой паренек Витя Шереметьев, ассистент режиссера по реквизиту.
Поначалу стали смотреть в окно, глядя на пробегающие мимо знакомые столичные улицы и разнообразные пейзажи.
У Николая в памяти отпечаталась картина прощания с Ольгой, когда она, накормив его, вручила еще и большой пакет с едой в дорогу, а он обнял ее и не хотел выпускать из рук, но все хорошее кончается, и вот он сидит в купе, смотрит в окно, а видит ее, свою желанную и неповторимую.
– Ну что приуныли, братцы-кролики. Не пора ли отметить день отъезда? – оглядел свою команду веселый Березко на правах старшего по возрасту и по должности.
Все встрепенулись. Вынули свои припасы, на столике появилась бутылка водки, вызвавшая оживление.
Тут же проводница принесла чай, и день отъезда был отмечен, как полагается, особенно, когда Николай извлек из пакета большую, зажаренную в духовке куру, извлек из фольги, и ее аромат перебил все остальные.
– Вот это я понимаю, Коля, тебе можно позавидовать, – подмигнул товарищам Березко, разливая водку по стаканам.
– Я сам себе завидую, – он разрезал куру на части, чтобы всем хватило, вытер руки салфеткой, поднял стакан: – Давайте выпьем за наших любимых женщин, а у кого их нет, чтобы были обязательно!
– Мы все за, кто против, нет таких? Тогда вперед!
Выпили дружно, закусили с аппетитом.
– Помнишь, Коля, как мы в Донецке снимали, в шахтах, еще в 71 году, – разговорился слегка захмелевший Бахмацкий.
– Как не помнить, это была моя первая картина. Тогда я на курсах художников-декораторов учился.
– А сейчас он у нас во ВГИКЕ, на сценарном, – похлопал его по плечу Березко, обращая взор на ассистента. – Так что, Витя, бери пример с Николая, не ошибешься. Ну, теперь чайку попьем и о работе поговорим, не помешает.
Заглянул к ним и Щербак на огонек. Он ехал в соседнем купе, с художницами по гриму и костюмам, остальная группа гудела дальше. – У вас веселее, а мне с дамами приходится ютиться.
– Присоединяйся к нам, ты как раз вовремя явился…
День и ночь, сутки прочь.
В 9 утра поезд прибыл в Днепропетровск. На привокзальной площади группа погрузилась в экспресс, и он быстро доставил ее до гостиницы «Украина», на улице Короленко.
– С номерами пока туго, придется пожить вам в трехместном номере, – сообщил администратор В. Березко, тот не возражал.
– Только недолго. У меня всегда народ, артисты, понимаешь?
Вместе с ним в номере снова оказались Николай с Виктором. В. Бахмацкому, как звукооператору, дали отдельный номер.
– Все, как восемь лет назад, та же гостиница, даже этаж вроде бы тот же, – сообщил Николай, устраиваясь возле окна, напротив режиссера. Виктору досталась кровать у стены, возле двери.
– Ты уже бывал здесь, старожил, – удивился он.
– Ладно ребятки, я к директору, надо вызывной лист уточнить, план съемок обсудить, – озаботился второй режиссер, и исчез.
– Не повезло тебе, у режиссера под боком, – постращал Николай новичка, – теперь загоняет по поручениям.
Но Виктор не унывал, парень он был веселый и беззаботный. Модно одетый. Когда Николай разложил в ванной на полке бритвенные принадлежности, он взял его станок и удивился:
– Ого, у тебя фирменная бритва «Шик», она же дорогая очень. Я давно мечтаю о такой, коплю деньги.
Николай молча кивнул, мол, бритва хорошая. Надо же, какой подарок ему сделала Оля, умничка, не ожидал. В душе снова возникла ушедшая было тоска по любимой женщине.
Сегодня же напишу ей письмо…
Съемки начинались с восьми утра, на натуре.
Режиссер вечно опаздывала, ну никак она не могла рано вставать, хоть убей. Сова, одним словом, ночью бодрствует, днем спит. Поэтому оператор часто снимал сцены без нее, вместе с актерами Лидией Смирновой и Николаем Крючковым, которые могли делать в кино почти все, да и другие актеры им под стать: Валентина Титова, Александр Голобородько, Алексей Поляков, Михаил Чигарев, плюс профессиональная группа.
Когда после обеда приезжала томная, не выспавшаяся Елена Михайловна, актерские сцены были уже отсняты, и все ехали снимать проезды по городу.
И так день за днем, включая вечернюю натуру.
Из окна автобуса Николай снова увидел привокзальную площадь, проехали по улице Ленина, мимо театра им. Шевченко, и он вспомнил, в какой жуткий ливень они тогда попали, летом 1977 года, затопило весь центр, по улице плыли люди, машины, собаки.
Еще вспомнилось, как ездил к матери в пионерлагерь на выходные, утром плыл на «Ракете» по Днепру, был с жуткого бодуна, простыл в дороге, и когда прибыл в Новую Каховку, заболел, тут уж не до отдыха. Еле вернулся обратно.
Проезжая по улице Глинки, полюбовался на здание художественного училища, в котором побывал тогда вместе с Сергеем Портным, и увидел его чудную дипломную картину, где дивным вечером при свете луны дивчины и парубки водили хороводы на околице живописного хуторка.
Наконец-то их расселили: сам режиссер уже давно барствовал в полу-люксе, не забыл и о давнем приятеле, которого поселили в отдельном номере. Ассистента Витю подселили к помощнику звукооператора в двухместный номерок.
Николай был доволен, теперь можно и письма писать Оле, и сценарии, никто не мешает. Спасибо Березко, хороший он мужик.
Письма любимой
Еще в первый день приезда, Николай вечером написал письмо своей Оле, как и обещал при расставании с ней:
«Здравствуй моя любимая, единственная и драгоценная дюймовочка! Пишу тебе свое первое письмо из Днепропетровска, и вообще первое, и очень волнуюсь: так хочется тебя видеть, слышать, обнимать и целовать, смотреть в твои желанные глаза.
Я понимаю, что надо подождать, меня радует осознание того, что любовь моя неугасима, и время разлуки неспособно притупить мои чувства к тебе.
Наоборот, они сжались в комок в моем сердце и терпеливо ждут встречи с любимой женщиной. Поэтому даже письмо, которое я пишу, дорого мне, потому что пишется моей мечте.
Доехал неплохо, ребята в купе давно знакомы, и выглядел я вполне весело, хотя сердце мое падало и падало в бездну, осознавая неизбежность разлуки с тобой.
Все напоминало о тебе: и курица, которую ты приготовила так, что это оценили все, попробовав ее, и мыло, одеколон.
В гостинице живу пока в трехместном номере, город мне знаком еще с 77 года, с работой все в порядке.
Достал из сумки свои рукописи, а писать не могу, все мои мысли только о тебе, хотя пора заняться очерком о работе милиции с подростками. Я понял, так будет до тех пор, пока не получу от тебя письма. Да и соседи по номеру мешают.
Лягушка твоя стоит на моей тумбочке и даже еще скачет, когда нажимаю на нее, еще не кончился завод, сделанный тобой.
Как только я переселился в одноместный номер, и адрес стал постоянный, посылаю тебе это свое письмо.
Я всегда мечтал о настоящих чувствах, и ты подарила их мне. Наша любовь друг к другу, без которой дальнейшая жизнь невозможна, это знак судьбы.
Большой привет твоей маме, Кириллу, бабушке, желаю им от всей души здоровья, Кириллу хорошо учиться. Я закрываю глаза и вижу твою милую моему сердцу комнату, твоих родных, и улыбаюсь от радости, что есть у меня ты на белом свете.
Напиши мне Оля, как только пройдет эта ужасная операция, надо сделать так, чтобы ничего подобного с тобой не повторилось. Хотя, я даже мечтаю о том времени, когда закончится моя учеба и у нас с тобой появится маленькая девочка – дюймовочка, похожая на тебя. Помнишь, мы мечтали об этом.
Не пристают ли к тебе посторонние мужики, бывшие мужья, и прочие геодезисты? Эти мысли нарушают мой покой, омрачают мое сознание и душу.
Ольчик мой, люблю тебя и никогда не перестану любить, даже после земной жизни, знай об этом!
Терплю терпеливо, и жду, когда снова обниму тебя.
Хотел нарисовать тебе себя – тритошу, но это было бы бледной копией настоящего тритоши, ибо только рядом с его настоящей «лягушкой» он хорош, полон сил и чувств.
До скорой встречи, жду твоего письма, целую и обнимаю бессчетно, навсегда твой Коля.»
14 октября сего года.

Письмо второе.
«Здравствуй, милая Оля! Не дождался от тебя ответа на свое первое письмо, пишу еще одно, второе.
Вот и прошло уже пять суток, как я выехал из Москвы, значит, на пять дней меньше быть в командировке, значит, скорее настанет долгожданное для меня время, когда я приеду и обниму тебя, и только тогда сердце мое перестанет ныть и тосковать. В разлуке с тобою я еще глубже и яснее понял, и почувствовал, как люблю тебя и как дорога ты мне.
В одноместном номере никто не мешает мне писать сценарий по вечерам, но не могу сосредоточиться, пока не получу от тебя весточку, тогда хоть как-то успокоюсь.
А так, хожу как в тумане, будто мне снова семнадцать лет, и всегда перед глазами стоишь ты, моя любовь. И днем и ночью ты всегда присутствуешь со мною рядом, и это удивительно.
Ем по утрам колбасу, сыр, пью чай с конфетами, что ты собрала для меня в дорогу, смотрю на лягушку на тумбочке, и ты будто рядом со мной.
Может, я что написал не так, обидел чем, почему не пишешь? В твоей комнате висит мой рисунок Гермеса в сандалиях, с жезлом, за стеклом в книжном шкафу на фотографии сидит твой «папуас», как ты меня иногда называешь, и смотрит на тебя с любовью. И это не просто фото и рисунок в твоей комнате, это знак того, что я нахожусь рядом с тобой, даже когда меня нет.
Как твое здоровье, настроение, не забыла ли ты меня уже?
Пиши обо всем, что с тобой происходит, все меня интересует и волнует, будто не два месяца, а все мои 37 лет я рядом с тобой, и они как одно прекрасное мгновение, как один счастливый и незабываемый миг моей жизни.
Самое лучшее произведение, написанное когда-либо мною, будет написано о тебе и для тебя. Ты моя «Лаура», ты моя «Беатриче», ты моя бесценная женщина, в которой для меня нет недостатков, есть только достоинства, которые я люблю и возвожу в ранг самых высоких чувств, когда ты для меня – как песня моей души, как лучшее и несравненное создание природы.
Хочешь, ругай меня и критикуй, или еще что, но я не могу не сказать тебе всего этого, не хочу, чтобы ты не знала об этом.
Оля, я мечтаю, чтобы ты бросила курить, твой бронхит и кашель беспокоят меня, ты всегда должна быть молодая, красивая и здоровая, как сейчас.
Твое здоровье и твоя любовь – лучшее, чем ты можешь ответить на мои к тебе чувства.
А теперь хочется сказать – Олька, озорница моя кареглазая, курилка, я так хочу тебя видеть, слушать, как ты рассказываешь о чем-нибудь, размахивая своими волшебными ручками, хочется целовать свою дюймовочку, дальше не буду говорить, чтобы не травить себя понапрасну, и так все ясно и понятно.
Мечтаю о дне 20-го ноября, когда снова увижу тебя наяву, а не во сне. Телефона в моем номере нет, обещали переселить в номер с телефоном, поэтому я завалю тебя своими письмами, вернее, своими чувствами к тебе.
Большой привет твоим родным, а также Тишке и кошке, несмотря на ее безобразное поведение. Как Чирик поживает?
Милая-милая Олька, хочу зарыться носом в твою нежную грудь, и долго-долго целовать свою черноокую «лягушку». Пишу, и не могу остановиться, и даже побаиваюсь, не надоел ли я тебе со своей любовью, может, ты и не читаешь мои письма?
Шучу, но сразу же ненавижу при этом твоих бывших мужей, и других аборигенов, пялящих на тебя свои нахальные масленые зенки с непотребными мыслишками в своих глупых головках и мелких, плебейских душонках.
Вот видишь, как я невзлюбил всякого, кто приближается к тебе вроде бы даже чисто по дружески.
Ольчик мой, до скорого свидания, люблю и целую до потери сознания и сознательности – твой «тритон крупно-гребенчатый».
15 октября сего года.

Письмо третье.
«Любимая моя, здравствуй! Получай мое третье письмо, хотя я знаю теперь, что ты не получила даже первое. Так работает наша хваленая советская почта, увы.
Но вчера я слышал по телефону твой родной, милый моему сердцу голосок, и был так рад нашему разговору, что долго не мог уснуть, а когда волны Морфея унесли меня в свои райские кущи, то увидел чудный сон: ты была в белом с кружевами платье, необыкновенно красивая и я, схватив свое сокровище на руки, кружил и кружил тебя всю ночь среди необыкновенных чувств, охвативших меня волшебной музыкой нашей любви.
Я не решался позвонить тебе на работу еще раз, памятуя о том, что позвонил как-то, и разговор у нас не получился, ты была занята, поэтому послал два письма одно за другим, терзался в своих глупых сомнениях, но больше терпеть не мог, это было свыше моих сил, и вот позвонил еще, как только приехал со съемок и переселился в другой номер.
Я рад, что разговор наш получился таким родным и желанным, искренним. Услышал твой мягкий – милый голос, почувствовал, что ты ждала моего звонка, и ждешь моих писем, даже носишь с собой ключик от почтового ящика, и время в разлуке так же тягостно для тебя, как и для меня.
И вдруг ты сама позвонила мне вечером, ко мне в это время зашли второй режиссер с ассистентом. У них сломался телевизор, и мы смотрели вторую серию «Американской трагедии», болтали о разном, и вдруг позвонила ты, я убавил звук, и пришлось говорить с тобой в их присутствии. Очень волновался, мне хотелось кричать тебе о своей любви, но в номере были чужие.
Я не стеснялся их, но мне не хотелось, чтобы мои сокровенные слова, предназначенные только тебе, слышали чужие уши. Поэтому, когда ты заметила в конце разговора, что я заговорил как телеграф, то расстроился, и вот пишу об этом.
Я буду теперь жить в этом 603 номере, с телефоном, до конца съемок, и ты тоже звони и пиши, твои слова нужны мне как воздух, как сердцебиение, и спасение от давящей тоски. Со мной никогда еще ничего подобного не было, так что не подумай, что я псих какой-то, нет, просто влюбленный человек.
Ты мне рассказала, что Кирилл повзрослел, встречается с девочкой, и ты разрешаешь им посидеть вдвоем в нашей комнате, это хорошо. Но я удивлен, что он каждый раз снимает со стены рисунок Гермеса, чтобы его девочка не видела обнаженную фигуру.
Такого не стесняются, тогда из музея Пушкина надо убрать и Геракла, и другие произведения искусства, говорящие о красоте человеческого тела, торс Афродиты, например.
Я повесил Гермеса, чтобы он напоминал тебе о художнике, когда его нет рядом с тобой. Объясни им разницу между обнаженной натурой и голым человеком в бане, если не поймут, лучше убери рисунок до моего приезда, пока не порвали ватман.
После нашего разговора на меня нашло вдохновение, я разложил на письменном столе свои рукописи и призадумался: надо писать, и срочно.
Вот, жду от тебя письма, как получу, сразу приступлю к работе над сценарием. Раньше я засматривался на красивых девушек, а теперь смотрю на них, а вижу тебя, вижу твое лицо, лукавое выражение твоих «опасных» глаз, легкую улыбку нежных губ, короткую шейку, грудку «как у воробья коленка» у других, ничто в сравнении с твоей величавой грудью, мысленно прижимаю тебя к себе и чувствую, как подрагивает твой животик.
Очень прошу тебя, бросай курить, сделай мне такой подарок ко дню рождения, а я сделаю ответный шаг, и брошу выпивать.
Это не нравоучения, это любовь, мне далеко не все равно, какими мы будем в сорок лет и далее, понимаешь?
Время бежит быстро, и настанет миг, когда я обниму тебя и в глаза твои загляну. Привет большой от меня твоим близким, я уже хочу гулять с Тишкой вместе с тобой, хоть каждый день, даже на безобразницу-кошку не сержусь.
До свидания, моя несравненная, обнимаю и целую тебя бесконечно, твой Николай безутешный.
16 окт. 85 г.

Письмо четвертое.
Здравствуй, любимая! Опять вечер, и опять я вижу тебя, стоит мне только закрыть глаза, и вот сижу и пишу тебе. Пошла уже вторая неделя, как я в командировке.
Совсем не пишется, и от тебя письма нет, не дошло еще. Уже 19 октября, я понимаю, время работает против меня, я должен писать очерк, сценарий, но никак не могу собраться. Ты словно околдовала меня своими «опасными» глазищами, раньше я был другим, а сейчас никого не хочу видеть, кроме тебя.
Вот так и буду писать это письмо, пока не получу ответ хотя бы на свое первое. Обуревают сомнения, а вдруг ты изменилась, пока меня нет.
Хотя, о чем это я, только о себе пекусь, знаю ведь, что тебе приходится претерпеть, но что я могу, только переживать, а болеть приходится тебе, любовь моя.
Готов сорваться, бросить все и ехать в столицу, к тебе на проспект Мира, напиши, может, тебе надоело читать мои бредни? Просто, я ведь говорил, что рядом с тобой теряю голову, а без тебя и того подавно.
Мне так не хватает твоих заботливых ласковых рук, я благодарен судьбе, что узнал тебя, что ты есть в моей жизни, главное для меня – чтобы ты и я были одним целым, одной судьбой, одной жизнью, для которой прошлое – как дурной сон, а будущее – это наша любовь…
Опять вечер, воскресенье 20 октября. Скорей бы ноябрь наступил, а там после праздников и домой, к своей дюймовочке под крыло. Вот видишь, размечтался, ты не подумай, что я чересчур сентиментальный, просто очень скучаю по тебе, сердцу не прикажешь, а оно не на месте, оно рвется к тебе…
Вот уже вечер 21 октября, понедельник, а от тебя ни ответа ни привета. Когда я на съемках, еще ничего, но вдруг вспомню наши встречи, и сразу сердце мое обрывается и падает куда-то в пропасть, становится тоскливо, что я в Днепропетровске, а ты в Москве, и все это из-за моей цыганской работы.
Остается утешаться тем, что все же близится время нашей встречи. Я договорился в отделении милиции, с которым мы сотрудничаем, о написании очерка, есть кандидатура педагога-воспитателя, напишу очерк и с места событий отправлю его в Москву, в журнал. Так вернее.
Но это все ерунда в сравнении с постоянной тревогой, в которой я пребываю. Головой понимаю, ну чего тревожиться, мы любим друг друга, а сердце говорит: скорее к ней, к дорогой дюймовочке моей…
Вот настал вечер 22 октября, а письма от тебя все нет.
Что же ты пишешь так долго, Оля, это нехорошо. Ведь я так жду, когда ты напишешь мне, или позвонишь…
Пишу тебе в полном отчаянии, ведь сейчас за окном уже вечер 25 октября, а ты все еще молчишь, почему не отвечаешь?
Может быть, из-за болезни, или тебе не нравятся мои письма, или есть еще какая причина? Я в полной растерянности.
Съемки у нас в разгаре, работаю над очерком, по ночам вспоминаю все твои слова о любви ко мне, как ты сказала однажды под утро, что тебе ни с кем не было так хорошо, как со мной. И вдруг молчание.
Еще раз пишу тебе, что люблю по-настоящему, и ничто не в силах погасить моих чувств к тебе!
Оленька, я не выдержал, и посылаю тебе это письмо, не дождавшись ответа. Первое письмо послал 14 октября, за ним еще два, и вот вслед за ними к тебе летит четвертое.
Я в отчаянии, и если что не так, то не выдержу и запью, пойду в разгон! Все еще жду ответа, до свидания, целую тебя и обнимаю, твой Коля надеющийся.
26 окт. 85 г.

Пятое письмо. Ответ на Олино.
Здравствуй Олечка, моя желанная! Наконец, пятого ноября получил твое письмо, счастлив и расстроен в то же время.
Счастлив, что получил письмо от тебя, расстроен, что ты болеешь. Я чувствовал это, хотя надеялся на лучшее. Переживал, а вдруг ты просто не хочешь писать? Оказалось, тебе не до писем было после больницы. Рад, что стало лучше.
Немного о себе. Работаю над очерком, на деле это оказалось сложнее, чем предполагалось. Вместо работы одного педагога-воспитателя складывается материал на коллективный портрет, главное, раскрыть тему во всей ее полноте и значении.
Материал собран, сделаем фото, а очерк доработаю уже в Москве. Как и сценарий, еще писать и писать.
Оленька, ты пишешь, я должен понимать, что тебе плохо и ты не могла ответить. Прости, просто я расстроен и твоей болезнью и твоим молчанием, не сердись на влюбленного глупца.
Ты обязательно поправишься, и я всегда буду рядом с тобой.
Кстати, командировка моя близится к концу и в середине ноября приеду домой. Так что это одно из последних писем.
Ты должна знать, самое дорогое для меня в жизни, это ты!
Выздоравливай. Большой привет от меня твоим родным, и твоим животным, как это чудесно – что ты у меня есть.
Я рад, что тебе понравились мои письма.
Оля, люба моя, набирайся сил, выздоравливай, без тебя мрак.
После твоего письма будто тяжкий и непосильный груз свалился с моих плеч, стало легче жить и дышать.
Не сердись, что на конверте пишу твою девичью фамилию, просто я страшно ревнив, хотя и считал ранее, что это плохо, а тут не могу справиться с собой и писать фамилию твоего бывшего мужа. Жалею, что не взял твое фото, у тебя стоит мое, а я могу любоваться только на лягушку.
Почему-то всегда в памяти та злополучная фотография, где ты навалилась своей грудью на чуждого мне мужика с нахальной рожей, и я злюсь весь в тревоге и в каких-то странных чувствах, прямо как Отелло. Не смейся, это действительно так.
Иногда посматривай на моего Персея-Гермеса и на мои фото, и знай, что я скоро приеду, а ты готовься к моему приезду, когда я заключу тебя в свои объятия и скажу не таясь, что люблю больше жизни! Вот так и никак иначе.
Поздравляю тебя и твоих близких с праздником, и желаю вам всего наилучшего! Ты всегда для меня была – есть – и будешь лучшей и единственной женщиной на свете!
А пока моя радость, до свидания, до скорой встречи.
Целую, обнимаю, лелею, страдаю и жажду, все понимаю и терпеливо жду – твой Ник-Ник.
5 ноября 85 г.

Шестое письмо.
Здравствуй Оля, моя дорогая и любимая!
Получил от тебя десятого ноября сразу два письма, это сказка. Что-то с почтой на Украине плохо, пришли с запозданием.
Я рад, что мучения твои наконец-то позади и ты выздоравливаешь, да еще беспокоишься обо мне, хотя я никаких подобных мук не испытал.
Конечно, в командировке жизнь не сахар, но я работаю, пишу свои труды по вечерам и даже ночью, думаю о нас с тобой.
Здесь тоже холодно, почти как в Москве, но я привычный к спартанской жизни и не сетую на неудобства, зная, что и они пройдут в конце концов.
Главное для меня, это писать о жизни то, что я думаю и чувствую, в этом вся моя радость и предназначение. И еще у меня есть ты, больше и желать нечего.
Съемки заканчиваются на натуре, и мы все надеемся скоро быть дома. На Украине хорошо, а в Москве лучше.
Как приеду, сразу позвоню тебе, так что жди меня и я вернусь, только очень жди…
Встречать меня не надо, как уехал так и приеду.
Позвоню коротко в твою дверь, ты откроешь и увидишь, что я перед тобой, как лист перед травой.
Ты пишешь, что Кирилл не слушается, грубит, просто у него переходный период, и он хочет всем доказать, что стал взрослым и самостоятельным парнем. Все мы прошли через это.
Конечно, ты должна быть с ним ласкова, как мать, но необходимо держать его в чувстве послушания, отрезвляя от безумств, отвлекать от случайных приятелей как человека слабохарактерного, поддающегося на дурные влияния.
Я уже много поработал в милиции, пишу о трудных подростках, так что знаю, надо пресекать дурные поступки, начиная якобы с самых невинных на первый взгляд.
Не смотреть, как он мячом лупит в потолок, чему я был свидетелем, и сшибает люстру в комнате, и посмеиваясь, пытаться общими усилиями повесить ее на место.
Пока вы не поймете, что это не пустяк, а хулиганский поступок, из таких складывается характер, отношение к труду матери, к дому, ничего путного не получится. И не поможет никто, ни вмешательства вашего Мурманцева, тем более.
Надо работать с сыном, отвлекать на учебу, чаще ходить в музеи, пока не поздно. Я верю, втроем вы его отвлечете от дурных поступков, пусть лучше с девочкой встречается.
Меня тоже гложет тревога: сценарии не написаны еще, контрольные ждут, реферат по литературе впереди.
Если сможешь, достань финские или другие импортные лезвия для бритья, только не наши ужасные, типа «Нева», они причиняют страшные муки при бритье. У меня были финские, но кончились, а твою бритву «Шик» я берегу.
Видишь, я уже думаю о бритье в нашей комнате, о чем это говорит? О моем скором приезде.
Поправляйся, моя красавица, и знай – я люблю тебя, и думаю о тебе всегда, даже когда сплю. До свидания, привет всем, целую и обнимаю тебя бессчетно, моя Оля, твой Коля.
10 ноября 85 г.

P.S.
Ответ не пиши, уже не найдет меня в Днепропетровске.
…
Еще в середине октября, когда по вечерам Николай, снедаемый неизвестностью и сомнениями, писал своей Оле безответные письма, в дневное время ему приходилось работать на съемках, тогда же он договорился с начальником отделения милиции о разрешении брать интервью, и общаться с сотрудниками, помог ему в этом директор Александр Рассказов.
Дело в том, что сотрудники отделения помогали группе в съемках по городу, не бесплатно конечно, так он познакомился с инспектором по работе с трудными подростками Ириной Романенко, которую сразу же решил сделать героиней очерка.
После съемок он спешил в «Общественный пункт охраны порядка», быстро нашел общий язык с дружинниками из ДНД, с участковым инспектором, ходил вместе с ними по адресам, где проживали нерадивые семьи.
Ему было не привыкать, в Москве он уже приобрел опыт работы с хулиганами, тунеядцами, но когда узнал от Романенко, что у них процветает клуб школьников «Прометей», загорелся еще больше, очерк получится даже лучше, чем он предполагал.
– Подобные клубы при ЖЭКАХ, по месту жительства, еще более эффективны, чем Дворцы пионеров, Дома культуры, – объясняла Ирина Владимировна, она была энтузиастом по призванию, могла сутками работать с трудными подростками. Николаю повезло с ней, он сразу понял.
– Это прежде всего массовая занятость детей в кружках, спортом, и все под руководством педагогов, воспитателей-общественников, ну вот мы и пришли, проходите.
– В вашем кабинете уютно, как дома, даже телевизор есть, и дружинники работают с душой, на совесть. Когда мы с вами в «Прометей» заглянем? Интересно посмотреть.
– Да хоть завтра, у нас и ВИА свой имеется, девочки поют так, заслушаешься, и мальчики тоже стараются не оплошать…
На память об интересной работе у него осталось фото, на котором он в своей любимой куртке, с папкой в руках, стоит рядом с инспектором по делам несовершеннолетних, в окружении коллектива дружинников, на крыльце пункта охраны порядка.
Уже в Москве он напишет интересный очерк, затем литературный сценарий «Прозрение», для сдачи экзамена по мастерству кинодраматурга.
Встреча с прошлым
Однажды, после съемок он не поехал с группой в гостиницу, вышел из автобуса, прошелся по центру, сел в трамвай и снова проехал вверх по улице, подъем в гору, к историческому музею, как и восемь лет назад. Будто вчера это было.
Он увидел знакомый старинный дом, в котором бывал не раз в гостях у Дениса, своего молодого приятеля, и решил зайти, а вдруг он там и сейчас проживает со своей мамой.
На звонок дверь открыла постаревшая немного, но такая же ухоженная мама Дениса, он сразу признал ее.
– Вам кого, молодой человек? – скользнула по нему равнодушным взглядом женщина, вся в себе.
– Здравствуйте, Денис дома?
– Желательно было бы, но он теперь редко заходит к своей матери. Кстати сказать, звонил недавно, обещал заглянуть.
– Разрешите ему записку оставить?
– Проходите, пишите.
В коридоре он набросал на листке номер телефона гостиницы, просил позвонить Николаю, из Москвы. Учтиво попрощался с мамой приятеля, и пешком дошел до гостиницы знакомой дорогой.
Всегда, когда он появлялся в местах, где когда-то был ранее, его охватывало странное чувство радости и тревоги одновременно, словно он вернулся туда, где осталась частица его души, и они снова встретились, наконец.
Поработав над очерком, он собрался уже на боковую, как у дежурной на посту позвонил телефон, и она прошла к номеру, громко постучала в дверь жильца: – «Вам звонят!»
«Николай, привет. Рад буду повидаться с тобой. Как насчет завтра вечерком?» – услышал он подзабытый голос.
– Жду, в 603 номере. Привет от меня твоей маме.
Следующий день не задался, съемки закончились поздно, Николай подустал, и уже забыл было о вчерашнем звонке, когда в фойе гостиницы к нему подошел Денис, не узнать его было невозможно: такой же крепкий парень, но уже раздавшийся вширь, все с той же нахальной усмешкой. Повзрослел, превратившись из украинского хлопца во взрослого самоуверенного хохла.
Тот тоже разглядел в Николае черты заматеревшего москаля со столичными замашками, но все же оба были рады встрече, несмотря на прошедшие годы.
– Привет, рад видеть тебя, Микола, сколько лет – сколько зим прошло, – жал Денис руку более старшего приятеля, тот отвечал тем же: – Взаимно, Денис. Пошли ко мне, извини, запоздал, съемки.
– Это понятно, я не один, – указал он на возникшую рядом с ним видную дивчину, – Мила, моя любимая подружка.
– Приятная неожиданность, поехали, лифт ждать не будет.
В номере Денис выставил на стол бутылку горилки и подмигнул приятелю: – Хлопнем по чарке со встречей?
– Ого, давно не пробовал горилку с перцем, у меня и винцо найдется для Милы, фрукты.
– Це добре, – фамильярно расселся в кресле Денис, усадив свою Милу на колени, где она приняла позу развратной одалиски.
– За встречу! – сдвинули они стаканы, выпили, Денис сразу же наполнил их по новой, Николай уточнил:
– Между первой и второй промежуток небольшой!
Гости оживились, в разговоре приятели рассказали друг другу все, что им хотелось поведать о себе, Мила жаждала ласк и любви, и парочка стала миловаться-целоваться-обжиматься.
– Извини приятель, соскучились, по подъездам надоело тереться, – хохотнул Денис, – я тебе телефон моей школьной подружки дам, Ленки, она уже ждет, знает про тебя.
Ничего не поделаешь, не выгонять же их из номера, да и мораль им читать поздно, Николаю вдруг вспомнилась пожилая мама Дениса, почему-то стало жаль ее.
– Отдыхайте, я пока по делам схожу, – он вышел из номера, в буфете на этаже выпил кофейку, спустился в фойе, заглянуть в вызывной лист на завтра. Заходить ни к кому не стал, у каждого своя личная жизнь, незачем мешать.
Вернувшись в номер, застал влюбленных уже на своей кровати, они лежали голые, утомленные слегка.
– Микола, присоединяйся к нам, чего там. Вспомни былое.
– Втроем будет веселее, класс, – оживилась было Мила, Николай усмехнулся: – Давайте лучше допьем горилку, новости по телеку посмотрим, анекдоты потравим.
Парочка переглянулась, мол, все понятно. Пришлось одеваться, снова выпивать, тут уж их уговаривать не надо было.
– Тебе Денис, скоро тридцатник стукнет? Помнишь, у тебя теория была про тех, кому за двадцать, мол, это уже старье, гнилье, как ты выражался тогда.
– Ну, есть еще пара лет в запасе, а ты все помнишь, – удивился Денис. – Я уж и сам забыл, юношеский лепет, – кинул он взгляд на юную Милу, та слушала с интересом.
– А помнишь, как мы вместо такси на частниках ездили, за спасибо, и быстренько уходили, до сих пор помню их одураченные физиономии, – засмеялся Николай, хлопнув по плечу приятеля, – тоже твое ноу-хау, шустрый ты был паренек.
Проводив гостей, Николай с облегчением вздохнул, прибрался, посидел за столом, но работать уже не смог, не то настроение. Словно в душу кто плюнул. Неужели восемь лет назад он сам был таким же, как Денис сейчас?
Наверное, ведь у него не было тогда любимой женщины, которая всегда как бы витала в его подсознании, как несбыточная мечта, как недосягаемая жар-птица.
К счастью, она у него теперь есть, еще он студент четвертого курса сценарного факультета. Так что, мечты иногда могут и сбываться, уважаемый Микола, надо только прыгнуть выше головы, сделать больше, чем можешь.
Вскоре он уже спал крепким сном младенца, улыбаясь, интересно, что на этот раз снится ему, узнаем мы об этом или нет, кто знает, может быть и он забудет, когда проснется…
В гостях
Получив долгожданное письмо от Оли, он тут же написал и отправил ответное, на душе отлегло, работа перестала быть в тягость, а тут еще и 7 ноября на носу, выходной. Правда, оператор решил поснимать праздник скрытой камерой, но это его дело.
И тут зазвонил телефон у дежурной по этажу.
Позвали жильца из 603 номера.
– Слушаю вас, – спросил он в трубку, и услышал в ответ:
«Николай, это Лена, знакомая Дениса. Решила позвонить вам сама по случаю праздника, и пригласить к нам в гости, – защебетала на другом конце провода словоохотливая Лена, – давайте встретимся часиков в одиннадцать, прогуляемся по центру, до обеда, договорились?»
Николай удивился ее настырности, хотя, отчего не отобедать у хлебосольных хозяев, и он согласился.
Встретились возле театра им. Шевченко.
Денис не обманул, дивчина оказалась яркой блондинкой, но сердце художника даже не дрогнуло при виде ее красоты, оно было занято раз и навсегда.
Демонстрация уже прошла, но праздничное настроение витало среди праздного люда, гуляющего по городу.
Лена оправдывала известную всем говорливость хохлушек, и щебетала без умолку, Николай слушал и улыбался. Он знал, что скоро настанет время, и он вернется домой.
На троллейбусе они доехали до нового 9-ти этажного дома, поднялись на лифте на 6-й этаж, в квартире из двух комнат было уже многолюдно и шумно. Николай вручил хозяйке букетик красных гвоздик, она расцвела от внимания:
– Який гарный хлопец у тебя, Лена, як зовут?
– Микола, – тут же отозвался хлопец из Москвы, вызвав оживление и смех среди родни и гостей.
Без лишних церемоний все расселись за длинным столом, который ломился от закусок и бутылок, раздались тосты сначала в честь праздника, затем за здоровье хозяев, и вскоре в голове у Николая зашумело от крепкой горилки, даже сало и холодец не могли сбавить градус множества выпитых чарок.
Лена сидела рядом и не отставала от мужчин, как и остальные дамы, в сторонке у стены сидел на кровати хозяин дома. Был он бледно-желтый, испитой, но тоже с чаркой горилки в дрожащей руке, рядом закуска на табуретке.
– У папы цирроз печени, но он не сдается, – сообщила шепотом Лена, заглядывая в глаза гарному москвичу.
– Марийка, ты не забывай обо мне, – протянул папа пустую чарку своей дородной супруге и, получив ее вновь полной, успокоился, дожидаясь тоста.
Вместе со всеми опрокинул горилку под усы, и закашлялся, посинел, склонился над ведром рядом, его вырвало. Оправившись от позывов, снова протянул чарку супруге, требуя наполнить.
Ближе к вечеру гости стали расходиться, Николай спъянился, но виду не показывал, пока не задремал.
– Лена, раскладушку у окна поставим, хлопец наш не сдюжил, занемог чуток, – добродушно басила ее мама, гремя раскладушкой, – нехай поспить до ранку…
Проснулся он под утро, продрог, из окна тянуло свежестью, и он вспомнил, как его укладывали спать. Неудобно получилось, но что делать. Хозяин дома хрипел у стенки на своей кровати, женщины спали в другой комнате.
Поднявшись, оделся кое-как, добрел до ванной с туалетом. Умывшись, столкнулся в коридоре с заспанной Леной.
– Ты чего так рано, поспал бы еще.
– Поеду в гостиницу, на съемки надо успеть, – улыбнулся он девушке, насколько мог, – приношу извинения за доставленные неудобства, передай от меня родителям привет.
Очутившись на улице, пришел в себя и направился в сторону центра по трамвайной линии. Дорогу он примерно знал, доберется.
Добрел до остановки, тут и трамвай подошел, так кстати.
На нем он доехал почти до гостиницы, в своем номере отдохнул, попил чайку с колбасой, и в назначенное время уже сидел в автобусе вместе со всей группой, как ни в чем не бывало, отшучиваясь от коллег, мол, как прошел праздник?
– Неплохо, был в гостях у знакомых, отведал сала с горилкой, отужинал как следует, от пуза.
– Оно и видно, горилкой до сих пор тянет…
Ответный визит
Буквально через день, возвращаясь вечером в гостиницу после съемок, он увидел Лену в фойе. Она с улыбкой подбежала к нему, чмокнула в щеку: – А я тебя уже давно жду, привет.
Женщины из группы понимающе переглянулись, режиссер В. Березко одобрительно похлопал его по плечу, мол, знай наших.
В номере Николай угостил девушку чаем с колбасой, были еще конфеты, яблоки с грушами. На рынке они стоили копейки, и он решил привезти в Москву целую сумку, для Оли.
Включил телевизор, посидели рядком, вспоминая прошедший праздник, посмеялись над тем, как он спъянился у них в гостях.
Она хотела пересесть к нему на колени, обняла за шею с поцелуем, но он усадил ее в кресло, несмотря на обиженный вид.
– Коля, я тебе не нравлюсь? Тогда скажи прямо, я не обижусь. Денис рассказал мне, как вы с ним отрывались с девушками тогда, восемь лет назад. Что сейчас не так, объясни.
– Да уж, в то время я бы не отказался от такой красотки, как ты, а сейчас меня ждет любимая женщина в Москве, извини.
– Так она далеко, не узнает.
– Разве дело в этом, глупышка.
– Сам дурак, – вскочила оскорбленная отказом дивчина и убежала, хлопнув дверью. Николай только рад этому.
Следующим вечером позвонил Денис, дежурная по этажу громко постучала ему в дверь: – «Опять вас к телефону».
«Привет Микола, все снимаете? А ты молоток, я не ожидал, что Ленка пригласит москаля к себе в гости, на праздник.»
– А что, считаешь, я рылом не вышел?
«Не в этом дело, сам должен понимать. Ну бывай, пока.»
Он бросил трубку, не дожидаясь ответа, и Николай молча пожал плечами. Конечно, он понимал, в чем корень зла, но их местный национализм был ему чужд и неприятен.
Пора домой
Вскоре Николай получил от Ольги еще два письма, ответил, а тут и съемки закончились, пора ехать домой.
Группа уже устала от затянувшейся командировки, в гостях хорошо, а дома лучше, поэтому все с энтузиазмом стали готовиться к отъезду. Дамы побежали на рынок, за фруктами, мужики в винный, за горилкой с перцем. Лучше сувенира не придумать.
Николай тоже сбегал на рынок, купил 10 кг. душистых яблок.
Скорый поезд «Днепропетровск-Москва» находится в пути 22 часа, в десять утра снова Курский вокзал, а там и до метро «Профсоюзная» рукой подать.
Вот он и приехал, наконец, ноги сами несли его к дому на Кржижановского, словно он был в сапогах-скороходах…

Снова дома. Ура!
В комнате было по-прежнему тепло, уютно, словно он и не уезжал никуда, на столе его дожидались незаконченные контрольные, реферат, пишущая машинка призывно краснела в середине стола, многотомное собрание сочинений В.И. Ленина готово было поделиться с ним всеобъемлющими знаниями, не дай бог завалить экзамен по политэкономии.
Соседей нет, на работе. На кухне теперь коммунальный порядок, и он поставил свой чайник с водой на газовую плиту. Попить чайку, яишенку сварганить, отдохнуть с дороги.
Дела подождут. Пришла соседка, поздоровалась:
– С приездом вас, Николай.
– Спасибо, коли не шутите.
Да, надо узнать, как там сынишка себя чувствует.
Набрал номер телефона: – Здравствуй, Надежда. Только приехал из командировки, как там Славик?
«Вовремя позвонил. Он в больнице, ему удалили гланды и полипы из носоглотки, еду забирать домой. Ты мог бы помочь, детская больница напротив черемушкинского рынка, недалеко от тебя, между прочим.»
– Знаю, сейчас подойду, – выключил газ, некогда чаевничать, набрал полную сетку яблок, запер комнату и поспешил к больнице, благо она совсем рядом, в пяти минутах ходьбы.
Решил подождать возле входа в приемное отделение. Вот из дверей показалась Надежда с сынишкой. Увидев отца, тот бросился к нему навстречу, споткнулся и едва не упал, заплакал. Подбежал.
По бледному лицу его текли слезы, из носа кровь, но он был рад отцу, улыбался, и сердце отца дрогнуло, он обнял сынишку:
– Нечего плакать, Слава, смотри, сколько я тебе яблок привез, – показал он на сетку с яблоками, и сынишка крепко сжал его руку:
– Папа, ты с нами поедешь, к нам домой?
– Да-да, с вами. На работу я еще успею, не к спеху.
– Я тебя никуда не отпущу, да мама? – оглянулся он на мать, та молчала, и Николай успокоил сына: – Мы же договорились.
На троллейбусе они доехали до дома, поднялись на лифте на пятый этаж, в квартире их встретила бабушка, бросилась к внуку:
– Как ты себя чувствуешь, Славик?
– Хорошо. Я же с папой, ты разве не видишь?
– Здрасьте, Марь Михайловна, – поздоровался с бывшей тещей Николай, он не держал на нее зла, что было, то прошло и быльем поросло, ради сына можно и потерпеть.
Она тоже приветливо взглянула на него, поздоровалась, но все ее мысли были заняты внуком, вокруг которого она хлопотала, снимая шапку, пальтишко, невзирая на его сопротивление.
– А где Митя пропадает?
– Он у нас на сборах, в пансионате, там вся сборная Москвы по тяжелой атлетике, готовятся к соревнованиям, – с гордостью сообщила Надежда, – у него уже первый разряд, тренер его хвалит.
– Молодец, тут нечего сказать, рад за него. Жарковато у вас.
– Маме все холодно, погляди, что у нее в комнате творится.
Николай заглянул и увидел четыре батареи отопления вместо одной, как положено. Как всегда, чудит старушка.
Глянул в Митину комнату: гантели, гири на полу, на стене висят грамоты и даже медали на лентах. Сразу видно, здесь проживает спортсмен-тяжелоатлет, правда, легкого веса, но это не меняет сути дела.
В большой комнате знакомая мебель, все тот же ковер на стене, тахта, Славин раздвижной диванчик, тот же семейный уют, только уже без него. Сами виноваты.
– У вас я смотрю, новый телевизор.
– Да, купила в рассрочку, старый у мамы стоит. Обедать с нами будешь, или тебе некогда?
– Будет-будет, зачем ты спрашиваешь, – взвился с места Славик, и его понесло: он скакал по комнате, махал руками, изображая, что планирует якобы на самолете, весь взмок от усердия и радости, сверкал глазами и улыбался детским щербатым ртом, выражая безумную радость и восторг от присутствия отца.
– Славик, успокойся, а то кровь из носа снова пойдет, – урезонила его мать, тогда он уселся рядом с отцом и стал слушать его рассказ о том, как в Днепропетровске проходили съемки, отец придумывал на ходу разные смешные казусы к радости сына.
После обеда время прошло быстро, неутомимый сынишка не давал расслабиться, и это неудивительно.
Николай помнил, как Надежда винила его во всех бедах, мол, он виноват в том, что у нее были тяжелые роды по его вине, не надо было ее расстраивать, в результате этого расторможенность, неустойчивая психика сына.
– Папа, ты останешься у нас ночевать? – не отставал Славик, и ему пришлось согласиться. Придется отложить свой приезд на завтра, а ведь он так мечтал увидеться с Олей уже сегодня.
Посмотрели по телевизору передачу «Спокойной ночи, малыши», с тетей Валей Леонтьевой в роли ведущей, почитали сказки, и всю ночь он промучился на диванчике рядом с сынишкой, который и ночью дергался во сне, махал ручонками, бормотал и вскрикивал, и лишь под утро заснул.
Николай поднялся рано, и уехал, пока не проснулся сынишка.
– Скажи ему, папа на работу поехал. Я позвоню к вечеру, – пообещал он Надежде в дверях, она усмехнулась:
– Смотри Николай, обманешь меня, детей больше никогда не увидишь. Ты меня знаешь…
На краю пропасти
На студии он встретился в павильоне со Щербаком, тот уехал раньше из Днепропетровска, и теперь доводил декорации до ума.
– Коля, здравствуй дорогой, теперь дело у нас пойдет быстрее, – обрадовался он помощнику, – вовремя ты приехал. Пошли по мебельным складам пробежимся, в реквизит заглянем.
– Да уж, заняться есть чем, – Николай был согласен с шефом, пытаясь справиться с гнетущими душу чувствами после встречи с сынишкой, успокаивая себя, что тот живет в семье с матерью, бабушкой, братом. Об угрозах бывшей старался не думать.
Не забыл показаться и в группе, мол, вот он я, весь в работе, после чего забежал в столовку пообедать, и на рысях к проходной: заехать домой, передохнуть, позвонить Оле.
Из соседей дома снова была одна Марта.
– Николай, вам вчера вечером Ольга звонила, я сказала, что вы приехали, разговаривали с женой по телефону, и после к ним поехали, – усмехнулась соседка, – все правильно?
– Да, спасибо, – его словно ледяным душем обдало, медвежья услуга соседки спутала все его невинные планы. Попробуй теперь, оправдайся перед Ольгой. Не поверит.
Надо срочно ехать к ним. Некогда отдыхать.
В комнате стоял аромат от привезенных яблок. Он уложил их в сумку, и поехал на проспект Мира. Теперь уже не скажешь, что только приехал, как же быть? Скажу правду, все как есть. Должна же она поверить ему, иначе и быть не может.
Однако, все оказалось сложнее, чем он думал.
Позвонив в дверь, стоял сам не свой в ожидании, вот сейчас он увидит свою Олю, как долго он ждал этого мгновения, но дверь открыла ее мама. Поздоровавшись с ним, указала на комнату дочери: – Раздевайся Коля, проходи.
В комнате никого. Поставив на пол сумку с яблоками, он застыл на месте, что-то сейчас будет.
«Оля, не делай этого сгоряча, Николай не из тех, кого можно выставить за дверь. Назад он не вернется», – донесся из коридора предупреждающий голос мамы, в комнату вошла Ольга с его сумкой в руках. Вид ее не предвещал ничего хорошего.
– Вот, здесь все твои вещи. Джемпер, лыжная куртка, мама все починила как следует, забирай и возвращайся туда, где ночевал, – безапелляционно заявила она, бросая сумку к его ногам, – и яблоки свои не забудь, нам чужого не надо.
– Оля, дорогая, мне пришлось сына из больницы забирать, после операции, я не виноват перед тобой, клянусь здоровьем!
– Такие письма писал, я жду его, как дура, а он приехал и даже не позвонил. Я чувствовала, что ты приехал, позвонила сама. Соседка мне все рассказала, можешь не оправдываться.
– Я не хотел тебя расстраивать, сам бы все объяснил. Сынишка после операции, просил побыть с ним, плакал. Я всю ночь провел на его диванчике, рядом, не спал. Надо верить человеку, который тебя любит и никогда не обманет.
Ольга молча выслушала и вышла из комнаты. Николай опустился в кресло без сил, в ожидании, что дальше будет?
Вернувшись, она поставила на полку поднос с едой:
– Ужинай пока, а мы с Кирюшей пойдем с Тишкой погуляем, вернемся, кофе попьем, мама пирожки испекла к твоему приезду.
– Я с вами, можно? Отужинаем потом, – обрадовался он.
На улице уже стемнело, шел мокрый снег, гололедица кругом, того и гляди, леща поймаешь нежданно-негаданно.
Они пересекли Трифоновскую улицу, прошли дальше по скользкой дороге. Тишка радовался такой компании, бежал резво, и Николай подхватил Ольгу под руку, на всякий случай, Кирилл отстал и шел сзади, нахохлившись.
Вдруг он почувствовал, как по щиколотке ударила льдинка или камешек, не разглядеть, затем еще и еще. Весьма ощутимо.
Так вот кто по ногам ему сзади мечет, как он сразу не догадался, усмехнулся Николай. «Каков засранец, это же он ревнует меня к матери», – и оглянулся на сердитого паренька:
– Кирилл, ты чего сзади плетешься? Догоняй, вместе веселее.
Ольга подхватила подбежавшего сына тоже под руку, и они уже втроем пошли дальше, во главе с Тишкой, затем повернули обратно. Пора и домой, пока не промокли до нитки.
После ужина пили индийский растворимый кофе с пирожками, грызли украинские яблоки, слушали по магнитофону записи с волшебными песнями Юрия Антонова:
«Мечта сбывается, и не сбывается
Любовь приходит к нам порой не та.
Но все хорошее не забывается
А все хорошее и есть мечта…»
– Если бы ты знал, как тоскливо было в больнице, спасалась чтением романа «Три возраста Окини – сан» Валентина Пикуля.
– Дюймовочка ты моя, краса ненаглядная.
– А ты мой дюймик. Мама, когда чинила твои вещи, все удивлялась: «Надо же, какой жених-то нам бедный достался». Зато джемпер и куртка как новые стали. Носи на здоровье.
– Спасибо. Чтобы я без вас делал. Джемпер фирменный, английский, жалко было выбрасывать.
Они поцеловались, с полки между креслами упало блюдце на пол, не разбилось, и Николай вернул его на место.
– Оля, почему бы нам журнальный столик из коридора не поставить вместо этой полки? Удобно и красиво, а телефону и на табуретке неплохо, или на тумбочке.
– Давай поставим, мама сама предлагала, да руки не доходят.
Николай перенес столик в комнату, поставил между креслами, сразу стало удобно и красиво, а полку вернул в шкаф, на место.
– Видишь, как полезно еще одну пару рук иметь.
Они засмеялись, словно и не стояли на краю пропасти, которая могла разверзнуться между ними так недавно и навсегда…
Брат приехал
Настала оттепель. Проглянуло желанное солнце, казалось, будто впереди весна – красна, а не долгая зимушка – зима.
Съемки в павильоне прошли быстро, и в этом была заслуга неугомонного и неутомимого оператора Анатолия Кузнецова.
Далее шел монтажно-тонировочный период, и Николая открепили от картины. Он не возражал, 60 % от оклада он будет получать еще три месяца, за простой, а дальше видно будет.
И тут как-то ночью зазвонил телефон.
– Кто говорит? – подбежала к телефону Оля, – сейчас позову. Коля, тебя к телефону, – удивилась она, передавая ему трубку.
– Але, слушаю, – недовольно буркнул заспанный Николай.
Оказалось, это приехал брат Володя: «Вот, звоню тебе с вокзала по новому телефону, что ты прислал в письме.»
– Володя, жди меня возле касс. Скоро буду.
Ольга встревожилась: – Далеко же, ночь на дворе.
– Ничего, дорогу я знаю, вместе с тобой по ней гуляли, забыла? – Николай быстро снарядился в путь, чмокнул ее в щечку:

– Встречу его и привезу на Профсоюзную, как метро откроют. Отдыхай дальше. Я позвоню, как приедем ко мне.
Он выбежал из подъезда и спорым шагом направился по проспекту сначала к ботаническому саду, затем свернул налево и боковыми улицами пошел в направлении к площади трех вокзалов, размышляя на ходу о делах насущных.
Вот уже несколько дней он трудится над контрольными, так что Вове повезло, в его комнате даже еда есть.
В командировке ему мало что удалось сделать, разве что очерк написан, и то дело. За оставшиеся месяцы до сессии он должен предоставить на кафедру контрольные по политэкономии, зарубежной литературе, драматургии театра, рефераты по истории изобразительного искусства, зарубежного кино, об экзамене по иностранному языку он старался даже не думать, и это еще не все.
О своих проблемах в учебе он поделился с Олей как-то вечером, мол, не успеет он справиться со всем этим грузом, командировка помешала, в ответ услышал волшебные слова:
«– У меня в министерстве образования есть знакомый, Саша Куршин, он как раз заведует высшей школой. Ты напиши темы рефератов, как он придет к нам в книжный, я с ним поговорю.
Николай не поверил своим ушам. Это был бальзам на душу, он ухватился за такую возможность, как утопающий за соломину:
– Оля, если он достанет контрольные, мне будет намного легче, тогда я справлюсь. А вдруг откажет?
– Он хорошие книги любит, собрания сочинений, да самому ему и делать ничего не надо: даст задания подчиненным, принесут.
– Завтра же я напишу темы контрольных…»
Вот и Ленинградский вокзал впереди, дошел.
Братец послушно стоит возле касс, в коричневом кожаном пальто, шапке, с дорожной сумкой в руке. Улыбается ему. Поздоровались. Встали в сторонке.
– Коля, а кто к телефону подошел?
– Моя любимая женщина. Ты позвонил на проспект Мира. Ну все, пошли к метро, скоро откроют.
– Во даешь, ты как метеор. Мы только привыкли, что ты на Ленинском проспекте живешь, а тут уже в Черемушках поселился, ночуешь на проспекте Мира, – удивляется Володя, вышагивая рядом со старшим братом к метро.

Возле входа уже собралась толпа, ждут открытия дверей.
Наконец, метро открылось, и они поехали на Профсоюзную.
– Здесь тоже хорошо, потише, – огляделся братец, когда они оказались на Кржижановского, посмотрел на прошедший трамвай.
Новая комната ему тоже очень понравилась.
– Она побольше будет, да еще с балконом, и потолки высокие, – огляделся он, раздевшись и присев на диван. – Если не знать, что ты переехал, как – будто в той же комнате сидишь, все на прежних местах. Чудно. Ты как кудесник.
– Скажешь тоже. Если о балконе забыть, похоже. Мне так удобно, привычнее, что ли.
– А я был в доме отдыха, в Риге, – Володя засуетился, расстегнул молнию на сумке, и извлек из нее темную бутылочку в виде штофа. – Это тебе, рижский бальзам называется. Полезно на ночь принимать, для здоровья и от бессонницы.
– Ну, я сплю хорошо. Потом попробуем твой бальзам в гостях.
– Так я проездом. Завтра утром домой еду. Билет в кармане.
– Тогда я попозже звякну Оле. Сегодня выходной, она дома, а мы пока чайку попьем, то да се, – подмигнул он братцу и вышел на кухню, поставить чайник на плиту.
Когда вернулся в комнату, брат сидел на диване и разглядывал картинки на стенах, книги на столе. Вскоре они пили чай с сушками и конфетами, а в восемь утра он позвонил Оле.
– После Нового года мать с Игорьком к тебе в гости собираются, на каникулы, он в мореходке учится. Андрюшке девятого июля два года исполнилось, а Ване уже пять лет, подрос, – рассказывал Вова новости из их жизни.
– Да знаю я, Ванька все такой же рыжий неслух?
Вова обиженно замолчал, Николай похлопал его по плечу:
– Нечего дуться, не заметишь, как в школу им идти, мне ли не знать. Так что приучай их к порядку сейчас, потом поздно будет.
– Я твой рабочий график прочитал, с ума сойти можно.
– В школе надо было хорошо учиться, это призвание.
– Все равно таким, как Лев Толстой, не станешь. Чего зря стараться, только время терять.
– А ты много прочитал его произведений, кроме Филиппка? Небось, «Войну и Мир» даже не открывал. На вот, прочитай список писателей и поэтов, которых я должен знать, чтобы стать сценаристом. Его и то не осилишь, так что мне не надо быть похожим на кого-то, у меня свой микромир, стиль, фамилия. Этого вполне достаточно, чтобы стать настоящим писателем.
– Я тут о многих даже не слышал, – вернул список брату вспотевший от заумного чтения Вова и загрустил было, но Николай снова примиряющее похлопал его по спине:
– Не журись, мы с тобой приглашены на обед, так что твой бальзам будет кстати. Заодно увидишь наяву настоящую красивую и умную женщину, москвичку.
– К своим-то ходишь в гости, или как? – хихикнул вновь повеселевший Вова в ответ на его слова.
– Славка в больнице лежал, когда я из командировки приехал, полипы удалили у него, гланды вырвали, кошмар. Помог привезти его домой. Дергается, скачет по комнате. Митька на сборах, штангу тягает, перворазрядник. О Надежде с ее мамой и говорить неохота. Выжили меня, а теперь лыбятся, Надька хочет, чтобы мы опять съехались, иначе запретит видеться с детьми.
– Ну, а ты чего думаешь делать? – Вова от удивления аж рот раскрыл, на брата смотрит с сочувствием.
– Назад хода нет. Я еще жить хочу, грозит мне, мол, если не вернешься, детей больше не увидишь. Я уже пережил развод, мне не привыкать. Пусть живут, как хотят. Ладно, будем собираться, в магазин заскочим, что-нибудь купим к обеду…
На проспекте Мира Вове понравилось, при виде высотки, к которой они подошли, он даже остановился, разглядывая ее.
– На третьем этаже этого домика они и живут, сейчас сам увидишь, это тебе не у нас в Алатыре, на улице Сурско – Набережной, – философски отметил старший брат, входя в просторный подъезд, и поднимаясь по ступеням к лифту, младший брат шел за ним молча.
В квартирах с такими высокими потолками и просторными комнатами, коридорами Вова тоже оказался впервые, однако за столом освоился быстро, потому как познакомился с людьми добрыми и приветливыми.
Он рассказал, как побывал в Риге, в доме отдыха было скучно, одни пожилые пары, и он уехал раньше времени.
– Дай думаю, лучше к Коле заеду, чем там околачиваться, – хихикал он добродушно, чем тоже расположил к себе женщин.
– Селедочка, – улыбнулась баба Варя любимой закуске, и потянулась к ней вилкой, все засмеялись.
– Давайте еще по рюмочке рижского бальзамчика, под селедочку как раз будет, – Николай наполнил рюмки. Выпили.
– Кушай Володя, не стесняйся, – Тамара Федоровна подвинула к нему ближе блюдо с жареной курицей, нарезанной кусками, но Вову не надо было уговаривать, он уписывал за обе щеки с отменным аппетитом, женщины снова улыбнулись, переглянувшись: – Сейчас чай с пирогом пить будем.
– В чай по ложечке бальзама добавим, – Ольга быстро расставила чашки, налила всем чаю, бальзам тоже пошел в дело.
Николай налил себе в чашку сразу две ложечки бальзама, передал бутылочку Кириллу: – На, тоже попробуй, полезно для здоровья, – оглянулся он на Ольгу, та не возражала:
– Пусть попробует, только одну ложечку, Кирюша, слышишь?
Тот кивнул, дегустация ему понравилась.
Тем временем, баба Варя переместилась от стола к креслу перед телевизором, стала внимательно смотреть новости дня.
После обеда посидели в Олиной комнате, слушая песни Юрия Антонова по магнитофону.
– Завтра ночью, под утро поеду домой, скоро снова на работу, надоело отдыхать, – разглагольствовал Вова после обильного обеда, поглядывая, как Ольга принесла еще кофе на подносе.
– Оля, я поеду с братом к себе, провожу его, и позвоню, хорошо? Тем более, завтра воскресенье.
– Ладно, а мы сходим с Кирюшкой в парикмахерскую, пробегусь по магазинам, – она вышла, и тут же вернулась с пакетом: – Тут вам на ужин, еще Володе пирожки в дорогу.
…
Наконец, братья оказались на улице и направились к метро.
– Бабуля прямо носом в телевизор уткнулась, и смотрит, – удивлялся Вова, подхихикивая, – зато селедочку на столе сразу разглядела, а вообще они люди добрые, сразу видно.
– Да уж, с моей бывшей семейкой не сравнить. Я до сих пор не могу поверить, что избавился от этих двух мегер, – Николаю не давала покоя эта мысль, тревожила, – грозится отлучить от меня сыновей, хотя они и так уже настроены против отца.
– Может, в кино сходим, чего дома сидеть, – сменил тему Вова, и вовремя. Брат оживился.
– Точно, пойдем в Улан-Батор, давно там не был.
Они доехали в метро до станции «Академическая», прошлись до кинотеатра, и на Николая нахлынули воспоминания.
– Покуролесили мы в этих местах с Мишкой Савиным, моим армейским дружком, я даже работал здесь неподалеку, в шашлычной. А пойдем заглянем, да ударим по шашлычку с коньячком, – раздухарился старший брат после выпитого бальзама за обедом. Младший не возражал.
Шашлычная давно уже стала рестораном, но Николая это мало расстроило, скорее наоборот. Сдав свои пальто в гардероб, братья поднялись на второй этаж.
Народу было не так много, и он направился к столику, за которым не раз сиживал когда-то. Огляделся. Знакомых никого. Оно и понятно. Сколько лет прошло.
– Вовремя зашли. Позже все места будут заняты, дым коромыслом. Здесь я целую зиму работал официантом, давно уже.
– А что, уютно, и аромат какой, – принюхался Вова.
Подошла официантка, и он сделал заказ, не глядя в меню. Зачем, когда только вывеска сменилась, это он сразу понял и почуял по знакомым ароматам, доносящимся с кухни.
– Нам, красавица, принеси лобио, салатики, 500 грамм грузинского коньяка, бутылку боржоми, и еще два шашлыка по-кавказски, – и добавил с намеком: – я здесь работал, понимаешь?
– Для своих все сделаю по высшему разряду, не беспокойтесь, – улыбнулась ему официантка, – а что значит 500 грамм, как это?
– В смысле, в запечатанной бутылочке. Я сам открою.
– Теперь ясно, – снова улыбнулась официантка, и направилась к буфету. Веселый клиент попался.
– Угощаю, Вова, деньги пока есть в загашнике, – успокоил Николай заерзавшего было брата, и тот заулыбался:
– Я поистратился в этой Риге, сам понимаешь.
Официантка принесла заказ и сообщила, что шашлыки будут готовы минут через двадцать, не более.
Братья чокнулись, выпили по рюмке коньяка, затем повторили, закусили. Настроение стало ресторанное, свободных мест рядом уже не осталось, и тут к ним подошли две нарядные женщины восточного типа, в сопровождении администратора.
– Молодые люди, у вас два свободных места, вы не против, если я к вам подсажу этих милых дам?

– Нет конечно, присаживайтесь, – улыбнулся им Николай, а Вова засмущался и даже покраснел от волнения.
Официантка принесла еще один заказ, неприязненно косясь на раскрашенных бабенок, и вскоре за столом стало весело, и даже уютно. Николай рассказал пару киношных анекдотов, шашлыки оказались такими же отменными, как и раньше.
– Вы в Москве проживаете? – встрял в разговор осмелевший от коньяка Вова, и Николай тут же поддержал брата:
– Хотите, я угадаю, откуда вы родом?
– Интересно услышать, – переглянулись дамы, ребята им понравились, да и обстановка располагала.
– Вы похожи немного на грузинок, но я думаю, вы из Армении. Не угадал, или как?
– Вах-вах, Николай, вы провидец. Мы обе армянки, но живем в Грузии, вернее, в Абхазии. В Сухуми не бывали, случаем?
– Я в Краснодаре жил и работал до армии, так что отдыхал в Сочи, бывал в Сухуми, и даже в Батуми.
Он наполнил рюмки коньяком и провозгласил тост:
– Давайте выпьем за родные дома, где мы родились, и выросли благодаря нашим родителям!
– Какой прекрасный тост, как у нас на Кавказе, – восхитились дамы, Николай добавил: – И у нас в России тоже.
Однако, пора и честь знать. Расплатившись, они дружно оделись в гардеробе и вышли на свежий воздух. С небес падал на землю мокрый снег с дождем вперемешку. Лужи. Слякотно.
– Ребята, приглашаем вас в гости. Мы на машине, живем недалеко, на Ленинском проспекте. Такой хороший вечер, хотелось бы продолжить. Вы как, не против?
– К сожалению, мой брат Володя ночью уезжает домой, в Мурманск. Надо собраться, ну и так далее, – улыбнулся дамам Николай. – Спасибо за приятную компанию.
– Ну, как хотите, – разочаровались дамы, и укатили на своем лимузине, а братья пошли пешком до дому, шлепая по лужам и посмеиваясь. У Николая в руках была сумка, в которой лежали Олины припасы для них. Это грело его душу.
– Пошли быстрее, а то вымокнем до нитки.
– Я думал, ты захочешь к армянкам поехать.
– Да ни за что на свете. Может, год назад, и то вряд ли.
– Заманчиво вообще-то. Такие красотки.
– О чем ты говоришь. У меня теперь есть Ольга, и больше мне никого не надо. Понял?
– Понял. Это я просто так сказал.
Дома они разделись, отдохнули, посмотрели новости по телеку. Пора и в путь собираться, пока метро работает.
И точно, приехали на Комсомольскую в последнем поезде.
Поднялись на эскалаторе в числе немногих запоздавших наверх, вышли на площадь, двери за ними заперли.
«Еле успели, надо же», – удивлялся про себя Вова, вышагивая за братом-москвичом, тот словно читал его мысли:
– Ничего, со мной не пропадешь. Я Москву знаю лучше многих москвичей. Где только не бывал, сам удивляюсь.
На вокзале побродили мимо ларьков с сувенирами, потомились в зале ожидания, где Вова рассказывал о своей семейной жизни в Мурманске, о матери с Игорьком.
Объявили о посадке на скорый поезд «Арктика», и братья поспешили на перрон, нашли нужный вагон, проводница проверила Вовин билет, и вскоре они уже сидели в купе на его полке, разглядывая прибывающих пассажиров с вещами.
– Ладно Вова, передавай всем привет, особо матери. Ты тут обживайся, а я пойду, чтобы не мешаться, счастливо доехать, – он пожал брату руку и пробрался на выход.
Вернулся в зал ожидания, и прикорнул на той же лавке, где они еще недавно сидели с Вовой, задремал. Очнулся от внутреннего толчка, точно от будильника, глянул на вокзальные часы. Все, можно идти к метро, уже открыто.
Приехав к себе домой, разделся наскоро, умылся, завалился на диван и заснул, как убитый…
Голгофа за письменным столом
С некоторых пор у него всегда было приподнятое настроение, словно лучик счастья проник, наконец, в его сердце, и закрепился в нем навсегда. Но и тревога не отпускала, словно змея подколодная. Столько контрольных, рефератов, сценариев надо написать, потом его ждет сессия, словно надвигающийся айсберг, экзамены. Выдержит ли он эти испытания, будет ли конец его мучениям?
Обуреваемый такими чувствами, проснулся он поздно.
За окном распогодилось, даже солнце проглядывало иногда сквозь тучи, которые гнал по небу прерывистый злой ветер.
Надо позвонить Валеркиной Раисе, как он мог забыть об этом. Тут же набрал номер телефона, благо в их коммунальном коридоре никого. Все на работе, и то хорошо.
– Рая, привет. Здорово, что я застал тебя. Как жизнь молодая?
«Скажешь тоже, так, прихварываю малость, сегодня дома. Аты где пропал, тоже мне, киношники. Валерку-то видишь? Давно не объявлялся, балабол несчастный.»
– По студии бегает, весь в работе. А я на Украине был, на съемках, недавно приехал. Ты не забыла о моей просьбе?
«Давно стоит твой заказ на полке. Тебя дожидается. Духи «Кристиан Диор», Париж. Последний писк моды.»
– Так я через часик забегу к тебе?..
У Раисы он пробыл недолго. Передал пламенный привет ее подруге Наталье, забрал духи, выложив за них все деньги, что имелись у него, а это ни много – ни мало 120 рублей, предложенный кофе пить не стал, аппетит пропал, и был таков.
Неплохо Раиса зарабатывает в парфюмерии. Клиентов у нее много, французские духи, это брэнд, берут нарасхват, чтобы порадовать любимую женщину. На Новый год подарю Оле.
Вернувшись к себе домой, засел было за контрольные, но тут позвонила сама Оля. Выслушав его рассказ, как он проводил брата, и сейчас корпеет над контрольными, неожиданно обрадовала его:
«Звонил Куршин, из министерства образования, сказал, что контрольные скоро привезет, ну а я пообещала ему книжки, у нас был завоз, я специально для него отложила новинки. Он рад.»
– Если бы ты знала, как я счастлив, Олечка. Ты моя спасительница. Тогда я возьмусь за сценарии, это главное для меня.
«Конечно возьмешься. А мы с Кирой были в политехническом музее, потом на рынок заскочили. Тебя когда ждать?»
– К ужину, если ты не против.
Они засмеялись, слушая смех друг друга…
Счастливые времени не замечают. Поэтому оно летит быстро.
Перед самым его днем рождения Оля спросила:
– Ты чего бы хотел на горячее?
Николай думать не стал, ответил сразу:
– Карабас – Барабас больше всего на свете любил жареную уточку, как и я, только вот не припомню, когда я ее ел в последний раз. Может быть, когда читал сказку «Золотой ключик»?
– Ну, это дело поправимое, достанем самую большую и жирную утку, можешь не сомневаться, – засмеялась Ольга, вглядываясь в свое отражение в зеркале. – Устаю очень, дорога так изматывает, сил нет.
– Да уж, уезжаешь рано, приезжаешь поздно. У нас на студии знаешь, как шутят, когда приходится допоздна дежурить на съемках? Скорей бы утро, да снова на работу.
Он подошел, обнял ее и поцеловал в маковку, в ушки, вглядываясь вместе с ней в зеркало: – Ты у меня самая красивая, самая обаятельная, самая добрая, лучше всех на свете.
Они замерли, улыбаясь друг другу.
– Ты говори-говори, не прерывайся, мне так легче становится. Слышишь, мама посудой гремит, значит, ужин готов.
После ужина он поинтересовался:
– Оля, как там Кирилл, встречается с девочкой, или уже охладел к ней? Гермес, я смотрю, на стене висит по прежнему.
– Они еще дети. Так, поиграли во взрослых, теперь он мореходством увлекается. Мы побывали на ВДНХ, в павильоне кораблестроения, он книжек набрал, все изучает. Интересуется.
– Отлично. Игорек вон в мореходке учится, может и Кирилл туда поступит после школы. Моя мать, братья в Мурманске живут, будет к кому зайти в свободное время.
– А что, надо поговорить с Кирюшкой…
Впервые свой день рождения Николай встретил вместе с Олей и ее родными, он был рад теплой обстановке, во главе стола красовалась жареная утка с яблоками, Оля подарила ему красивую фарфоровую лошадку, пили чай с тортом. На столе находилась и любимая бабой Варей селедочка.
Кирилл посидел со взрослыми недолго, ему не терпелось изучать историю кораблестроения в России, тем более, что мама его могла достать любые нужные книги.
Паренек он был высокий, худой, любознательный, избалованный чрезмерным вниманием к своей особе со стороны матери и бабушек, души не чаявших в своем чаде. Да и как иначе, он для них был светом в окошке, радостью и смыслом жизни.
– Тамара, Варя! – кричал он, сидя за своим письменным столом, весь обложенный книгами, с горящей настольной лампой зеленого цвета перед его носом, и сверкая очками в сторону кухни: – Нельзя ли чаю с лимоном, и сыром.
Тут же на кухне начиналась суета, и вот уже бабушки несут ему наперегонки чай в красивой кружке, сыр с колбаской в тарелочке с голубой каемочкой, на красивом гжельском подносе.
Пальму первенства в обслуживании внука держала баба Варя. Он был лебединой песней в ее жизни, еще она распоряжалась домашним хозяйством, и ходила по магазинам добывать продукты.
Когда ее дочь Тамара была выходная, отдавала ей распоряжения: – Тамара, сегодня ты дежурная по Кириллу, ну а я побежала по магазинам, к обеду вернусь, ждите.
Магазинов вокруг много, рынок не так далеко, на Рижской, но пока отоваришься всем необходимым, так набегаешься, ноги потом становятся как чугунные, гудят и ноют от непосильного напряжения, но чего только не сделаешь для своей любимой семьи.
На том свете отдохнем, так говорила она в ответ на просьбы дочери с внучкой отдохнуть немного, и с еще большей энергией принималась готовить обеды, ужины.
Она всегда так жила, и к обеду на столе, накрытом чистой белой скатертью, появлялись разные блюда, на выбор; например, щи или суп с курицей, мясо с картошкой или жареная рыба, на десерт компот или кисель, по желанию.
…
Однако, расслабляться в кругу Олиной семьи Николаю было некогда. Главное задание четвертого курса – полнометражный художественный сценарий. Он уже отправил на кафедру аннотацию на сценарий «Прозрение», следом за ней сюжетную заявку, заканчивал писать первый вариант сценария, о чем сразу проинформировал своего педагога, Валентина Петровича, и конечно же, Татьяну Павловну.
Изредка созванивался и с сокурсниками.
Благодаря обширному материалу, собранному им с помощью сотрудников милиции, дружинников, работавших с трудными подростками с душой, на совесть, складывался интересный многоплановый сюжет, наполненный идейным содержанием.
Перелопатив классиков марксизма-ленинизма, с трудом доработал контрольную работу № 2 по курсу политэкономии социализма, и тут же отправил в институт.
С Олей виделся реже, скучал по ней. Когда она звонила ему, он вдохновлялся, рассказывал о своих «танталовых муках»:

– Олечка, заканчиваю печатать реферат по роману Маркеса «Осень патриарха». Скучаю по тебе в своем коммунальном райке.
«У меня тоже есть хорошие новости. Куршин привез две контрольные по твоим темам: «История зарубежного искусства», и «Драматургия театра». Лежат на столе. Так что приезжай, и работай у нас дома. Тебе будет удобнее и спокойнее.»
– Чудесно. Тогда я соберу нужную литературу, и примчусь… В Олиной комнате и работалось продуктивнее, и жилось легче. Засев за ее письменный стол, он сначала вынул из сумки все учебники, пишущую машинку, затем проработал «Новаторские особенности комедии И.С. Тургенева «Месяц в деревне», и углубился в изучение «Тем греческой вазописи».
Просто так, взять и перепечатать контрольные, он не мог. Решил сделать их более совершенными и объемными. Но для этого надо было поработать как следует.
О контрольной работе по английскому языку старался не думать, хотя начинать надо было в первую очередь с нее. Ничего, разберусь с рефератами, займусь и английским.
Вечером приехала Оля с работы, значит, его рабочий день тоже закончился, пора ужинать и на боковую, устал до чертиков.
…Небесная поверхность дышала, двигалась, волнами вздымались цветущие холмы, по склонам которых росли удивительные растения, цветы, похожие на алые маки, на белые лилии, на яркие розы. Их бутоны то раскрывались, то закрывались в такт колышущимся холмам, над которыми парила, как весенняя бабочка, юная девушка в белоснежном хитоне, удивительно похожая на…
Николай открыл глаза, все еще находясь в плену своего сна из далекого детства, огляделся. Увидев, что он находится в Олиной комнате, обрадовался, глядя на ее безмятежное, улыбающееся во сне лицо, и понял, кого ему напоминала та юная девушка в белоснежном хитоне. Наверное, такой была Оля в своей юности, хотя, сейчас она намного лучше, в этом он был абсолютно уверен.
Поэтому поцеловал ее и снова безмятежно заснул, ощущая в подсознании те сладостные чувства, испытанные им с любимой женщиной в ночные часы, еще до этого предутреннего сновидения.
Проснулся от того, что в распахнувшуюся от толчка дверь ворвался Кирилл и устремился к окну. Изучив уличный термометр, снова выбежал в коридор, игнорируя Николая в кровати.
Вошла Оля с полным подносом в руках.
– Коля, вставай, умывайся и садись завтракать.
– Что-то я заспался сегодня, а ты?
– Я уже, пора бежать на работу. Ты дома сегодня?
– У меня своя голгофа, за письменным столом. Кстати, чего это Кирилл так ворвался в нашу комнату, без стука?
– Он всегда смотрит, какая температура за окном. Тоже в школу спешит. Ну, пока-пока, – она чмокнула его в губы, вышла.
Он прослушал, как они с сыном оделись и ушли, сопровождаемые бабой Варей. Тамара Федоровна давно на работе.
Хлопнула входная дверь, настала тишина, прерываемая лишь Тишкиной возней на коврике: он шумно вылизывал себя, чесался.
Николай подошел к комнатной двери, подергал, осмотрел хлипкую задвижку, надо будет укрепить ее и петли заодно. Придется запираться, он не любил бесцеремонных выходок, особенно по отношению к себе. А термометр можно перевесить в большую комнату. Пусть смотрит, сколько влезет.
После завтрака он сел за стол, разложил перед собой учебники, контрольные, так удачно появившиеся у него благодаря Ольге, и вздохнул. Везде есть свои плюсы и минусы, надо мириться, приспосабливаться как-то к мелочам жизни, главное, подготовиться к сессии, сдать экзамены, зачеты. Пока у него всего одна четверка в зачетной книжке, надо их свести на нет.
Придвинув поближе любимый «Унис», рукописи, стал печатать сценарий, после обеда настанет очередь контрольных.
За печатным станком день пролетел незаметно, пришла Оля с работы, значит, настал вечер. Пора ужинать, под пение любимого певца, рядом со своей несравненной музой, это и есть счастье.
– Коля, ты в выходные у себя хотел поработать? – огорошила Ольга Николая неожиданным вопросом. Он не помнил, говорил это или нет, но на всякий случай обиделся.
– Какая интересная тенденция намечается. Всю неделю мы вместе, а на выходные меня изгоняют к себе, в провинцию.
– Что ты, просто мне надо квартиру привести в порядок, постирать, по магазинам побегать. Ведь скоро Новый год, Колечка. Мы тебе мешать будем.
– Ладно, уговорила, но это в последний раз.
После ужина он поехал к себе на Кржижановского…

В своей комнате работалось тоже неплохо, может, даже еще лучше, но мешали соседи, даже за закрытыми дверями: крики, шум, музыка, они отмечали какое-то событие в своей жизни, позже он узнает, в чем фишка. А пока приходилось терпеть.
Всю субботу он корпел за столом, как проклятый, в воскресенье утром решил пройтись, зашел в гастроном, есть было нечего, купил сала с черняшкой, чесноку, и дома наелся от пуза, запив любимую еду сладким чаем.
Захотелось спать, пересиливая себя, снова засел за стол.
К вечеру устал. Все, баста! Вскочил, оделся потеплее, взял сумку с подарками, пора ехать. Соскучился, да и праздник на носу.
Словно услышав его мысли, позвонила Ольга:
«Коля, ты еще у себя? Давай приезжай, ждем тебя.»
– Лечу на крыльях любви! – перекричал он соседский гам, и бросив трубку на рычаг, ринулся на улицу.
По дороге вспомнил, как пару дней назад хотел поздравить детей, но нарвался на скандал и угрозы со стороны бывшей жены. Поморщился было, но тут же улыбнулся, представив свою любимую, к которой его мчали ноги-скороходы.
Приехав к Оле, он разделся, прошел в комнату, и тут ему стало плохо: его мутило, кружилась голова, болел живот, испариной покрылся лоб, появился озноб.
– Что с тобой, Кольчик? – Ольга стала его выхаживать, уложила в постель, дала нужные таблетки. – Наверное, съел чего?
– Сало ел с черным хлебом, больше ничего.
– Теперь понятно, полежи пока.
Вскоре она накормила его куриным бульоном, полегчало.
Он задремал, и проспал пару часов.
– Ну вот, щеки порозовели, глаза повеселели, ура!
– Спасибо, что бы я без тебя делал? – он встал, включил магнитофон, привел себя в порядок под песни любимого певца…
Новый год
Впервые Николай встретил Новый год с Олей и ее родными в такой же теплой семейной обстановке, что и свой день рождения.
Наконец-то он подарил ей настоящие французские духи.
В углу возле дверей настоящая елка в игрушках, пахнущая лесом, вспыхивают и мигают разноцветные лампочки, все получили от Ольги новогодние подарки, шампанское открывал он сам, напугав всех громко хлопнувшей в потолок пробкой, не пролив при этом ни капли. Не зря работал в общепите когда-то.
Закусок на столе много, вместо утки курица, чай с тортом, испеченным хозяйкой дома, Тамарой Федоровной. Круглый, из сочных коржей, такого он еще не пробовал.
Посмотрели новогодний огонек по телевизору.
Бабу Варю не оторвать от просмотра, даже чай не стала пить, Кирилл тоже посмеялся вместе со всеми над шутками Юрия Никулина, послушали несравненных Иосифа Кобзона, и Майю Кристалинскую, было много звонков с поздравлениями от родных и знакомых. Впервые за много лет он чувствовал себя, как дома…
Опять вспомнил, как еще до наступления Нового года он зашел по пути к метро в телефонную будку, дома звонить не стал, чтобы не смешить соседей, и позвонил Надежде, поздравить ее с детьми, но нарвался на скандал:
«Ты что, не приедешь к нам погостить? Тебя ждут дети, особенно Славик. Как я понимаю, нашел себе другую бабу?! Смотри, если не приедешь, больше с детьми не увидишься, так и знай. Я тебе этого, Николай, не прощу никогда!»
Он попытался ей что-то сказать в свое оправдание, но она не стала даже слушать, бросила трубку. Выйдя из телефонной будки, пошел по вечерней улице, коря себя за то, что позвонил.
Позже надо было звонить, мол, был опять в командировке, то да се. Ну да ладно, поживем-увидим.
А сейчас он поедет к своей Ольге, там никто не будет его строить и командовать, и ему не придется терпеть и мучиться, наоборот, он будет счастлив и весел. Так и случилось.
Снова контрольные
Еще в конце старого года Николай получил рецензию на свою контрольную работу по политэкономии с оценкой зачтено.
С 13 января до 12 марта он был в простое, и с утра до ночи корпел над контрольными. Главное, соблюдать сроки, поэтому еще до 15 января он сам отвез на кафедру первый вариант сценария в 3-х экземплярах. Машинка у него была слабая, более 3-х экземпляров не пробивала, поэтому он берег ее, как мог.
– Вы, как всегда, в первых рядах, – одобрительно улыбнулась Чавушьян, регистрируя его сценарий в журнале.
– Так вы же сами учили, главное, методичность в работе, – он знал, кому что сказать, и никогда не ошибался.
«Все бы сценаристы так рассуждали, а то сдают работы когда попало, канючат с просьбами, и чего это Валентин Петрович так придирается к своему лучшему студенту, хотя у него в любимицах Шегаль Ирина ходит. Та еще лиса, строчит непрерывно, вредная, завистливая», – вздохнула методист, глядя вслед обаятельному парню. Она знала, что Ежов Валентин Иванович ценит его больше других, и была искренне рада этому факту.
Николай в это время в институтской библиотеке отбирал по списку нужную литературу, и настроение его было отменное.
Сейчас домой, закончу рефераты, сдам их, тогда можно будет и передохнуть слегка…
Новая картина. Сюрприз
С 12 марта его прикрепили к картине «Попутчик», режиссер И. Киасашвили. Режиссера он лично не знал, зато сработался с художником Павлом Илышевым, который пришел на Мосфильм после защиты диплома во ВГИКЕ, это была его первая картина, а Николай знал все и всех на студии, и был для него находкой.
Да и сама картина была еще в подготовительном периоде, свободного времени море. Сближало их и то, что Николай тоже учился во ВГИКЕ, поговорить было о чем помимо работы.
Летом предполагались командировки в Пущино, затем в Таганрог, но это уже без его участия, так как с 15 апреля по 13 июня у него сессия во ВГИКЕ, а это святое.
На этот раз им не суждено было работать вместе, зато через пять лет они встретятся вновь на картине «Футболист», Павел снова художником, Николай в качестве кинорежиссера, но это уже другая история…
А пока до сессии надо еще дожить, и он продолжал корпеть над контрольными, понимая прекрасно, что без Олиной заботы придется тяжко, и тут от матери из Мурманска пришло письмо.
«Коля, мы едем в Алатырь в гости, у Игорька каникулы, ему надо отдохнуть от учебы. Погостим немного, на обратном пути заедем к тебе на недельку. Володя рассказывал, какая у тебя хорошая новая комната, большая, лучше старой, с балконом», – читал он, радуясь и страшась одновременно.
Ничего. Справимся. Утешал он сам себя, все равно деваться некуда. Да и матери он всегда рад. Не так уж часто они видятся в этой жизни: мать с братьями в Мурманске, отец с дядьями в Алатыре, ну а он в Москве бьется за место под солнцем.
– Вот, мать письмо прислала, – протянул он письмо Ольге, когда они после ужина сидели на диване в большой комнате. Кирилл умчался гулять после уроков, баба Варя млела перед телевизором, а Тамара Федоровна строчила на швейной машинке «Зингер» какой-то срочный заказ в маленькой комнате.
– Хорошо. Встретим как следует, заодно и познакомимся, – улыбнулась ему Ольга, прочитав письмо.
– Тишка, иди сюда, – погладила песика, и тот был на седьмом небе от счастья, даже запрыгнул к хозяйке на диван. Тут взгляд Николая наткнулся на пишущую машинку в футляре, стоящую возле письменного стола Кирилла, у стенки.
Почему он раньше не замечал ее, удивительно.
– Это что там такое, никак не пойму, – кивнул он в ту сторону, Ольга засмеялась: – Пишущая машинка. Разве не видно?
– Вот это сюрприз так сюрприз. Ты печатаешь на машинке?
– Да нет, просто захотелось иметь ее, получила премию, пошли с Кирюшей и купили. 140 рублей отдала. Так, постучали немного по клавишам, пару листов испортили, и бросили. Надоело.
– Можно я попробую, как она работает?
– Конечно, вдруг пригодится тебе.
Николай отнес машинку в их комнату, вынул из футляра, поставил на стол, постучал по клавишам:
– Пишущая машинка «Москва». Совсем новая. На моей «Унис» клавиши того и гляди провалятся, сейчас эту проверим.
Он схватил листы бумаги, проложил их копиркой, и вставил в машинку пять экземпляров. Затем решительно набрал текст:
«Машинка, миленькая, пробей пять экземпляров, выручи!»
Вынув листы, проверил все пять страниц: на всех четко читался текст, а машинке хоть бы хны. Сразу понятно, она и больше пробьет, если понадобится.
– Олька, теперь я спасен! Могу печатать по пять экземпляров все свои тексты, – он схватил ее в объятья и закружил по небольшой комнате в полном восторге, не забывая и о полной безопасности своего сокровища.
– Выходит, не зря я ее купила. Пригодилась.
Еще как не зря, еще как пригодилась, дорогая ты моя!..

Приезд матери с братом
Через недельку пришла телеграмма из Алатыря от матери, где она сообщала, что они едут в Москву. До встречи.
На Казанский вокзал Николай приехал заранее, подождал немного, вот и фирменный скорый поезд «Чебоксары-Москва» подошел. Раскрылись двери вагонов, проводницы протерли поручни, мать с Игорьком он увидел сразу же, как только они показались в тамбуре вагона № 7, а он уже тут как тут.
Подхватив их чемодан с сумкой, быстро повел к метро, чтобы не толкаться в толпе приехавших, по пути расспрашивая, как они доехали, и успокаивая, что скоро будут дома.
До улицы Кржижановского добрались быстро, благо от метро до дома всего минут пять-семь хода.
Квартира приглянулась матери, особенно комната сына с балконом. Раздевшись, она первым делом прошла к окну.
– Комната большая, потолки высокие, и даже балкончик есть, все как Вова сказал. Ты зря времени не теряешь, Коля, умница. Только вот лифта нет, как на Ленинском.
– Зато одни соседи, метро, рынок рядом.
Игорек удивленно оглядывался, сидя на диване:
– Как ты ловко обставил комнату, точь-в-точь как в той, бывшей, я бы так не смог, ни за какие коврижки.
– На то он и художник, – мать раскрыла свой чемодан, достала красивые гобеленовые занавеси на окна, простыни с наволочками. – Занавески менять будешь, когда загрязнятся. Пальтецо-то тебе маловато стало, лет десять поди носишь.
– Точно. Как приехал с командировки после съемок на Дону, получил хорошую премию, сразу заказал в ателье шить себе костюм и пальто новое, да ты знаешь это, время бежит быстро.
– Мы вот с Вовой скинулись по 100 рублей, тебе на новое.
– Спасибо мама, – Николай уложил занавески с простынями в шкаф, спрятал деньги в секретер, замкнув его ключиком.
– Сейчас чайник поставлю, – метнулся он на кухню.
После завтрака позвонил Ольге на работу, рассказал о приезде матери с братом: – Сегодня я с ними побуду, пока не обживутся, по магазинам пройдемся, и так далее.
«Завтра к обеду приезжайте, передавай им от нас привет. Жду. Целую. Ваша Ольга.»

– Коля, мы с Игорьком по магазинам прошвырнемся, а ты тут пока без нас учись, – потрепала мать сына по шевелюре, глядя на его заваленный книгами стол. – Игорек наш тоже отличник, с тебя пример берет. Вова только учиться не любит, балбес балбесом.
Игорек залился мелким бесом от восторга, слушая маму.
– Прогуляйтесь, здесь не заблудитесь, магазины рядом, рынок недалеко, за углом, а я пока с контрольными разберусь, – вздохнул он, сортируя по порядку бумаги на столе…
Увлекшись темами греческой вазописи, он забыл обо всем на свете, к тому же Оля раздобыла для него альбомчик с образцами древнегреческих ваз и амфор всех стилей, и он старательно вырезал и наклеивал в конце реферата картинки с амфорами из Микен, Афин, на которых изображены сюжеты с нимфами, пирующим Гераклом, которого угощает вином сама богиня Афина, сюжеты борющихся атлетов, воинственных амазонок с луками.
Строгие стили краснофигурной техники сменяются роскошным стилем, затем идут яркие и сложные сюжеты чернофигурного стиля.
В итоге у него вместо хороших контрольных, которые достала для него Оля, получились однозначно образцовые. Это радовало и вдохновляло студента, так что он даже не услышал, как вернулись мать с братом, тоже чрезвычайно довольные своим мини-вояжем.
– Передохни, Коля. Посмотри, сколько мы всего накупили: мясо, овощи, муку, апельсины, – перечисляла мать, выкладывая покупки. – Сейчас пельменей налепим, по-алатырски. Небось, давно их не ел. Глянь, какую мясорубку Игорек купил, и недорого.
– Да, у вас в Москве всего полно, – Игорек протянул ему новую мясорубку, Николаю она тоже понравилась: – Теперь старую можно выкинуть, она уже не молола, как следует.
– Ладно, вы тут пока хозяйствуйте, мне с полчасика надо еще поработать, и я к вам присоединюсь. Посуда на кухне, разберетесь.
Он быстро завершил работу, убрал со стола, и пришел к матери с братом, хозяйствующим на кухне: мать уже раскатала тесто на картоне, вырезала рюмкой кругляши, а Игорек лепил пельмени, миска с фаршем стояла рядом. Николай стал помогать.
Пришли соседи с работы, мать сразу же разговорилась с Мартой, разбирающей на своем столе покупки, на кухне стало уютно и весело. Вскоре в кастрюле с кипящей водой уже варились пельмени, распространяя вокруг особый, присущий им аромат.
После пельменей с бульоном, к которым мать выставила бутылку водки, в комнате студента стало по домашнему уютно. Даже Игорьку мать позволила выпить рюмочку, и он радостно сидел рядом со старшими, слушая ее воспоминания о поездке в Алатырь, и предчувствуя веселье.
– Побывали мы у тети Фроси на Стрелке, у тети Лиды на Бугре, Игорек ездил к своему дядьке, с родней по отцу общался.
Однажды мы зашли к Марь Дмитриевне в гости, а там сидели дядя Митя с отцом, выпивали, как всегда.
Ты же знаешь, Коля, какая она гостеприимная, стала угощать нас, Игорьку конфеток надавала.
Твой отец поманил к себе Игорька, тот подошел.
– Ну здравствуй, молодой человек, – и протянул ему мизинец.
Игорек растерялся, схватил его мизинец обеими руками и почтительно пожал. Все засмеялись, громче всех дядя Митя.
За столом в комнате тоже засмеялись, но Игорек не обижался, и смеялся над собой вместе с матерью и старшим братом.
Затем мать помыла посуду, поставила в угол картон, на котором раскатывала тесто для пельменей.
«Что за картон, знакомый вроде, неужто это то, о чем я подумал?» – мелькнуло у Николая в голове, и он повернул его «лицом» к себе. Так и есть. Это же его автопортрет, как он раньше не догадался об этом.
– Мама, ты раскатывала тесто на моем портрете, так его можно повредить, неужто не понятно?
– Да ничего с ним не случилось. Я же на обороте катала. Ты прямо как отец, тот тоже со своими мазюкалками носился, не знал, куда поставить, чтобы свет правильно падал, слева.
Николай промолчал, но настроение его было омрачено пренебрежением матери к его творчеству.
– Соседи у тебя хорошие. Марта такая культурная, уважительная женщина. Ладно, пора спать ложиться.
Разместились кое-как на ночлег: мать с Игорем на диване, валетом, хозяин на раскладушке. Подушек было всего две, и он положил под голову старый свитер, накрытый простынкой.
Ничего, он привычный, как-нибудь перебьется.
Гости заснули быстро, устали с дороги, а Николай лежал на своей раскладушке и улыбался, был рад их приезду.

А завтра они поедут на проспект Мира и мать увидит, какая у него красавица и умница Ольга, как они все будут рады познакомиться с его матерью и братом…
Знакомство
Дверь на звонок открыла сама Ольга, красивая, нарядная, улыбающаяся, улыбка красила ее еще больше, и Николай с гордостью глянул на мать, он был счастлив.
– Здравствуйте, раздевайтесь, проходите, – Ольга умела общаться с людьми, и Антонине Ивановне это импонировало.
Пока они раздевались, подошла Тамара Федоровна, вслед за ней семенила баба Варя с тапочками в руках.
Антонина Ивановна в это время снимала сапоги с ног.
– Доченька, на вот тапочки надень, ноженьки простудишь, – наклонилась баба Варя, подсовывая ей тапочки, и Антонина Ивановна была рада такому вниманию к себе.
– Спасибо бабуля, не беспокойтесь.
Наконец, все проследовали по просторному коридору с диваном и холодильником в большую комнату, к накрытому столу.
– Какая у вас квартира роскошная, потолки высокие с лепниной, коридор с арками, – удивлялась гостья, от зоркого глаза которой ничто не могло укрыться.
– Это сталинская высотка, только без шпиля, их мало в Москве, – пояснил Николай матери, пока все усаживались за стол.
– Ой, как нас встречают, весь стол заставлен, некуда руку положить, – оценила внимание к гостям мать, посматривая на Ольгу, придраться не к чему: видная из себя, что есть то есть.
– Вы же Колина мама, иначе и быть не может, – улыбнулась ей Ольга, подвигая закуски, Николай налил коньяка в рюмки, себе с Олей и матери, Тамаре Федоровне вина, бабе Варе и Кириллу с Игорем виноградный сок.
Выпили в честь приезда и знакомства, закуски пошли в ход, после жаркое на горячее, чай с тортом, и мальчишки переместились к Кириллу за стол, им было о чем поговорить: Игорь рассказывал об училище, Кирилл жадно внимал, показывая гостю альбомы и книги по близкой им морской тематике.
– Кирюша тоже мечтает поступить в мореходку, – посмотрела в их сторону Ольга, Антонина Ивановна скептически поджала губы, и она добавила: – после школы, конечно.
Николай видел, матери нравится радушная обстановка в доме.
– Антонина Ивановна, вы своего внука Славу поедете навестить? – переменила тему молодая хозяйка.
Мать кивнула, глянув с недоумением на сына, тот тоже смешался, озадаченный, что дальше будет. Ольга заметила это, но промолчала, не стала продолжать разговор.
– Позвоню на днях, а там видно будет, – мать пила чай, посматривая на бабу Варю, приникшую к экрану телевизора, и Тамара Федоровна пояснила: – Год назад у мамы инсульт был, а до этого она была такая деятельная, все хозяйство на ней держалось. Мы с Олей работаем, сами понимаете.
Антонина Ивановна одобрительно кивнула:
– Хорошая она у вас, это сразу видно, тапочки мне принесла. Ладно, будем собираться, пора и честь знать. Ехать надо. В Алатыре побывали, теперь у вас в Москве погостим.
Когда гости одевались, Ольга принесла хорошую еще коричневую дубленку и вручила Игорю:
– Игорек, это тебе. Примерь-ка, Кириллу она мала стала, а тебе в самый раз будет. Теплее, чем в куртенке.
И действительно, Игорю она пришлась впору, и мать благосклонно кивнула: – Спасибо, Оля.
– Кирюша, одевайся, пошли с Тишкой прогуляемся, – Ольга с сыном быстро оделись, гости распрощались с хозяевами, Тамара Федоровна вручила Николаю два пакета; один с небольшой подушкой, он попросил у Оли временно, без подушки да на раскладушке совсем стремно спать, в другом закуски, конфеты:
– Чайку вечером попьете, перекусите.
– Спасибо, Тамара Федоровна.
Ольга с Кирюшей и Тишкой проводили их до станции метро, и вот уже Николай с матерью и братом едут домой. Народу в вагоне немного, время вечернее, и они едут с удобствами, сидя рядком.
– В гостях хорошо, а дома лучше, – Антонина Ивановна взглянула на сына: – Коля, я что-то не поняла, почему Ольга только про одного Славку спросила?
– Я ей сказал, что у меня один сын, как у нее. Так получилось.
– Испугался, что с двумя не подойдешь ей?
– Может и так, скажу как-нибудь. При случае.
– Расскажи, все как есть, нехорошо с вранья жизнь начинать…
Пельмени по-алатырски
Теперь Николаю спалось на раскладушке вполне сносно, но вот подготовиться к сессии как следует, не удастся, это он понял. Мать с Игорем ходили по магазинам, гуляли по Москве, а Николай сиднем сидел за столом, и подчищал контрольные, чтобы непременно сдать их вовремя.
– Совсем заучился наш студент, – смеялись мать с Игорем, возвращаясь домой. – Давай заканчивай, ужинать будем, телевизор посмотрим, – тут уж не до занятий.
Игорь постоянно щелкал своим новым фотоаппаратом «Смена», подаренным матерью на его день рождения, и обещал прислать фото из Мурманска. Когда Николай показал ему свой «Зенит-С», подаренный дядей Юрой еще пять лет назад, он с завистью осмотрел его и, вздохнув, вернул брату.
– Коля, позови Олю к нам, пельменей налепим алатырских, пусть отдохнет немного от семейных дел, – мать была женщиной мудрой, хотя и авторитарной, жизнь знала не понаслышке.
– Как раз собирался позвонить ей, кстати, она здесь еще не была, так получилось. Ей все некогда.
– Вот и отметим все сразу. Иди звони…
Ольгу он встретил у метро. Она приехала с Кирюшей, была в черном австрийском пальто с пушистым воротником, на ногах новые зимние сапожки, на голове песцовая шапка-ушанка, в руках яркая сумка. Глаз не отвести.
– Ты у нас писаная красавица, Олечка, лучше всех, так ведь, Кирилл, – засмотрелся на нее Николай, подхватив под руку, взял сумку. – Ого, тяжелая какая.
– Там колбаска, шпроты, ну и так далее. Не могу же я к твоей маме с пустыми руками прийти.
С небес сыпался пушистый снежок, поскрипывая под сапогами, легкий морозец пощипывал уши, щеки, Ольга глянула сбоку на своего Колю и впервые испытала к нему щемящие материнские чувства: в потертой кроличьей шапке, черном пальто, из которого вырос на пару размеров, на ногах летние ботинки.
А ведь он художник, без пяти минут сценарист. Да и просто холодно ему, бедняжке, в старой одежде.
– Коля, у меня есть почти новая шапка из меха белька, не хуже пыжиковой, и теплая.
– Про белька не слышал, что это такое?

– Это детеныш нерпы, приедем домой, померишь. Мама подгонит под твой размер, будешь носить.
– Да у меня и эта почти новая, – пошутил Николай и нахлобучил шапку на голову по брови. Они засмеялись и прибавили шагу, свернули на улицу Кржижановского.
– Кирилл, догоняй, – оглянулась она на отставшего сына.
– А вон справа и мой дом, третий от угла, внизу сберкасса, так что считай, уже пришли…
Ольге комната тоже пришлась по душе.
– Если бы не балкон, можно подумать, что находишься в комнате на Ленинском проспекте. Не отличить.
– Я тоже так подумал, – вскинулся Игорек, и стал рьяно фотографировать: снял Колю с Олей на диване, потом брата на фоне книг, рисунков на стене, Кирилла перед телевизором.
Николай был в новых фирменных очках, поверх темной водолазки синяя куртка от спортивного костюма, будто новая, так тщательно ее подшила и обработала Тамара Федоровна, на левой руке новые часы «Полет» в браслете. Красавец!
Об Ольге и говорить нечего: прическа с красивыми завитками волос, в бежевой вязаной кофте с большим воротником, коричневой шерстяной юбке в крупную клетку, на ручке изящные женские часики, писаная красавица!
Как справедливо заметил Николай у метро.
Так что парочка хоть куда, это отметила про себя даже Антонина Ивановна, скрепя сердце.
Кирилл скромно сидел рядом с ними, уважительно поглядывая на штабеля книг по всей комнате, пейзажи, портреты на стенах.
– Игорек, хватит щелкать свои фотки, пельмени уже готовы, садитесь обедать, – мать принесла кастрюлю с пельменями из кухни и стала раскладывать их по тарелкам, не забывая и про бульон. По комнате разнесся аромат пельменей, приправленный душистым лавровым листом, так что уговаривать никого не надо было. Все уже сидят у своих тарелок.
Николай с грустью глянул на стол, с которого были убраны все книги, его труды, и вместо академического он стал обеденным.
– Какие же алатырские пельмени без водки? За всех нас! – возгласил он на правах хозяина дома, разлив водку по стаканам, мальчишкам лимонаду. Все выпили, и принялись за пельмени.

Мать не забывала и про шпроты, копченую колбаску, Ольга улыбнулась ей и сделала неожиданное предложение:
– Антонина Ивановна, мне обещали шарф мохеровый принести, для Коли, давайте сложимся по 25 рублей.
Николай увидел, что у матери сразу испортилось настроение, и возразил: – Да ладно, Оля, не надо мне никакого шарфа, у меня же есть вполне приличный, сойдет.
– Знаешь Ольга, я деньги не печатаю. Мы в Алатыре были, теперь в Москве, надо еще и до дома доехать, прожить до зарплаты.
– Поняла, мы как-нибудь сами справимся.
– Вот и хорошо. Кстати, Коля, пальто ты когда купишь?
– Скоро. В следующий раз приедете, я вас в новом пальто встречу, – все засмеялись, а мать добавила, уточняя:
– Еле уговорила Вову на пальто новое нашему Коле скинуться, хотя он хорошую зарплату получает. Говорит, пусть сам купит, нам же никто ничего не покупает.
Николай нахмурился, но промолчал. За время учебы он постоянно в простое, всем нужен работник, а не студент. Еще пару лет надо потерпеть. Он и так столько книг, альбомов по искусству, наборов открыток в букинист отнес, почти ничего не осталось.
Еще с них 25 % высчитают, вот и сиди зубри, зубы на полку.
Теперь хорошо, у него Оля есть, помогает даже в учебе.
Мать в это время снова рассказывала, теперь уже Ольге, как они пришли в гости к Марь Дмитриевне, там сидели дядя Митя и отец, выпивали. Как Колин отец протянул Игорьку мизинец при встрече, тот растерялся, и обеими руками почтительно пожал его.
Ольга встала и подошла к женскому портрету на стене:
– Это кто, не подскажешь? – спросила, сама догадываясь.
– Отец рисовал, не могу же я его выбросить.
– Вот как? – Ольга быстро оделась и ушла, не прощаясь.
Кирилл сидел, не зная что делать. Мать молча пожала плечами, мол, было бы из-за чего ревновать.
– Ладно мама, вы тут отдыхайте, хозяйничайте, а мы с Кириллом домой поедем. У меня контрольные горят, к сессии надо готовиться. Я вам мешаю, вы мне, а на проспекте Мира удобно заниматься, тихо. Как нагуляетесь, к нам приезжайте. Игорек, ты помнишь адрес, не заблудитесь?
– Конечно помню. Я вас сфотографирую, вместе с Тишей, потом из Мурманска фото пришлю, – вдохновился Игорек.
Соломоново решение найдено, и не без Олиной помощи.
Николай снова положил в пакет Олину подушку, они с Кириллом распрощались, и поспешили к метро, дома на проспекте Мира, их давно уже ждали…
Снова контрольные. Посылка
Николай за письменным столом заканчивал печатать рефераты, с трудом, но осилил и последнюю контрольную по английскому, скоро отвезет их во ВГИК, и тогда можно передохнуть. Оля на работе, ему никто не мешает. Лепота.
Он вздохнул. С английским у него особые взаимоотношения.
«Еще с первого курса, когда ему вновь пришлось начинать с алфавита, тогда он подумал, зря так плохо изучал язык в школе, считал, это ему никогда не пригодится. И напрасно.
Пришлось искать педагога, и ему снова повезло: соседка с третьего этажа, сама преподаватель русского языка и литературы, которая его готовила к вступительным экзаменам в институт, порекомендовала двух молодых учителей, молодоженов, и они с энтузиазмом принялись помогать ему, конечно, не за бесплатно.
С трудом он осилил основные правила, много трудов приложил, чтобы освоить произношение, главное, это словарный запас, и он зубрил слова, записывая их в общую тетрадь, с транскрипцией и переводом.
Переводы текстов делали его учителя: Татьяна с Павлом.
Они гордились, что помогают студенту ВГИКА, и прямо говорили: мы еще никогда не общались со сценаристом, пусть и будущим. Штудировали с ним чтение и перевод без словаря текстов, чтение и перевод со словарем незнакомого текста.
Устные сообщения и беседы в вопросно-ответной форме по темам: моя семья и я; мой институт; я работаю и учусь.
Занимался он по вечерам у них дома, расплачивался вовремя, что было немаловажно для молодой семьи.
До зачетов он проходил собеседования во ВГИКЕ с педагогом по контрольным заданиям, показывал тетради с письменными упражнениями «Моя работа над темами», получал «Задания для самопроверки», работал над грамматическими материалами и лексикой. С ума сойти.
Англичанка, так звали педагога И.А. Либерман студенты, обладала всеми нужными качествами: невысокая, миловидная, проницательная, зрелого возраста женщина, она с пониманием относилась к студентам, помогала и поощряла тех, кому трудно давался язык по тем или иным причинам.
Она видела, как он старался, по тетрадям с выполненными заданиями, и вот уже на четвертом курсе вполне сносно вел с ней беседу, разбирался в правилах, дотошно переводил тексты с листа.
– Ну что ж, вы многого достигли за годы обучения, надеюсь, на экзамене будете на высоте.
– Спасибо вам, он постарается, – пошутил Николай, как и полагается сценаристу, педагог оценила шутку улыбкой.»
Воспоминания студента прервал стук в дверь.
Вошла Тамара Федоровна с подносом, на котором рядом с чаем соседствовали бутерброды с колбасой, сыром, еще что-то.
– Коля, попей чайку, перекуси, отдохни от учебы малость, – она поставила поднос на журнальный столик.
Николай смутился было, он не привык, что о нем заботятся не только Оля, но и ее мама, поэтому улыбнулся благодарно:
– Спасибо, Тамара Федоровна, не откажусь.
После полдника настроение у него улучшилось.
Не сразу он распознал в Олиной матери такие редкие человеческие качества, как доброта, преданность своей семье, ради которой она пахала, не покладая рук.
Вначале она показалась ему грубой, резкой в выражениях, даже деспотичной, но со временем он понял, что за этой оболочкой скрывается чуткая, любящая своих близких женщина, готовая ради них на все. Уже имея достаточно большой жизненный опыт, он знал, что человек познается не по речам, а по поступкам.
Она уже подогнала Олину шапку под его размер, и теперь Николай щеголял в шикарной шапке не хуже пыжиковой, в фирменных очках, вместо старенького шарфика его шею грел новый мохеровый шарф, а потертое черное пальтецо модник заменил на драповое с плечами и прямыми карманами, которое он приобрел все в том же «Руслане», памятуя о первом реглане с косыми карманами, его он давно уже износил до дыр в карманах.
Нагулявшись по городу и находившись по магазинам, мать с Игорем приезжали к ним в гости, предварительно позвонив из телефонной будки, Игорька уговаривать не надо, он звонил с упоением. Николай встречал их у метро.
Увидев новый облик сына, мать обрадовалась:
– Коля, теперь ты настоящий москвич, солидный такой.
А Игорь выхватил свой фотоаппарат «Смена», и сделал несколько памятных снимков старшего брата-москвича.
Открывая им входную дверь, Ольга была довольна больше всех, наконец-то ее Коля выглядит так, как достоин этого. Еще ее радовал тот факт, что Игорек носил дубленку Кирюши.
После чего все обедали за столом в большой комнате, пили чай с тортом, Игорь фотографировал Ольгу с Николаем, Кириллом, и Тишкой у нее на руках, сидящих на диване, Ольгу со своей мамой, с Антониной Ивановной, в общем, нащелкал много.
А баба Варя в это время с интересом смотрела телевизор, и была тоже счастлива по своему в кругу дорогих ей, родных людей.
– Хорошо у вас, уютно, спасибо за гостеприимство, Тамара Федоровна, нам пора ехать, уже поздно, – заключила Антонина Ивановна, вставая из-за стола.
– Приезжайте еще, у нас веселее.
Коля с Олей проводили гостей до метро, и медленно возвращались домой по морозцу, умиротворенные и подуставшие.
– Как думаешь, они не в обиде на меня?
– Да нет, наоборот. Они гуляют по Москве, сами себе хозяева, к нам приезжают на ужин, потом к себе едут на отдых.
– Это верно. Умница ты моя разумница, как говорила бабуля Маресьева в таких случаях.
– Давай твоему папе посылку соберем и пошлем, согласен?
– Еще бы. Я ведь пока не посылал ему ничего. Все некогда, учеба заела. Ему летом 60 лет исполнилось, послал открытку. Николай помолчал, и добавил: – Я не сказал тебе тогда, что у меня два сына, Слава и Митя, побоялся, вдруг подумаешь, зачем мне этот многодетный папаша, разочаруешься.
– Я это сразу поняла, когда твоя мама растерялась, не знала, что ответить, и ты тоже глазками забегал.
– Ты обижена на меня?
– Теперь нет, где один, там и два, у них своя мама есть.
– Я очень рад, ведь я так люблю тебя…
Мать с Игорем были довольны проведенными каникулами.
Ольга работала, когда Николай провожал их на Ленинградский вокзал, посадил в вагон, попрощался, долго стоял на перроне и смотрел, как поезд «Москва – Мурманск» уходил вдаль.
Наконец, настало время, когда он сдал все контрольные на кафедру, на душе сразу полегчало.
Ольга тоже была человеком слова. Сказано-сделано.
Собрала посылку. Накупила копченой колбасы, тушенку в банках, консервы разные, сыр, мясо, Николай подготовил холсты, масляные краски в тюбиках, кисти, включая колонковые.
В выходной они пошли на почту, благо она находилась в соседнем здании, упаковали все в ящик, надписали адрес, и отправили в Алатырь.
Николай был рад, он отправил отцу посылку впервые. Понимая, что без активного участия Ольги этого бы не случилось, и был благодарен ей.
– Оля, пошли в кино сходим, я думаю, мы с тобой заслужили отдых. Столько важных контрольных я сдал, мать с Игорем проводил, посылку отправили под твоим чутким руководством.
– А что, давай подъедем в «Форум», это недалеко.
Ольга была легка на подъем, в кассе кинотеатра народу было немного, они купили билеты и прошли в фойе.
– Как сказал Шмага Незнамову: «Наше место в буфете!» – хитро прищурился Николай, – помнишь, откуда это?
– Еще бы не помнить, из пьесы Островского «Без вины виноватые», я очень люблю ее. Еще когда работала в пятом магазине, все пьесы перечитала, которые были в продаже. В основном, это «Библиотека драматурга», ее мало кто покупает.
– Пьесы трудно читать, прозу легче.
Спустившись в буфет, они купили два кофе, бутерброды с колбасой. Народу прибавилось, очередь разрослась, и вскоре раздался первый звонок. – Пошли на свои места?
Взяв шапки с шарфами, поднялись снова в фойе.
На эстраде пожилой и лысый певец в сопровождении небольшого оркестра, пел что-то из репертуара Льва Лещенко.
Они присели на стулья, послушали немного, и после второго звонка вслед за другими пошли в просмотровый зал.
На экране шел необыкновенно красивый фильм «Искатели приключений», Франция. Актеры Ален Делон и Лино Вентура играли мужественных охотников за морскими сокровищами.
– Ален Делон, это эталон актера, – шепнул Николай Ольге, она в ответ пожала плечами: – Красавчик, нечего сказать, но мне больше наш Олег Янковский нравится.
Выйдя после просмотра из кинотеатра, они решили пройтись пешком до дома, под ручку. Снежно. Тихо.
Ближе к дому прибавили шагу, все же зима на дворе. Озябли.
Дома тепло, светло, бабушки суетятся, Тишка радуется.
– Кирюша, с собачкой уже гуляли?
– Да, мама. Недавно пришли.
– Уроки все выучил, или как?
– Все. Иди проверяй, если не веришь.
Раздевшись, Ольга прошла в большую комнату, Николай к себе. За письменным столом удобно работать, свет от настольной лампы создавал уют и настроение, проверив свой рабочий график, вздохнул. Пора готовить второй вариант сценария к сдаче.
Ольга внесла поднос с вечерним чаем, едой.
– Коля, пора ужинать, чай пить.
– Чай пить, не сценарий писать, – оживился студент.
После ужина они подошли к окну, у которого любили постоять перед сном. Обнявшись, стали смотреть на ярко светившиеся окна в домах напротив, на улицу с трамваями взад-вперед, во дворе кто-то гулял с собаками.
Уже под утро Оля оторвала голову от подушки, глянула в окно: – Смотри, сумасшедшее окно все горит, одно-единственное.
Он поглядел в темноту, ничего не увидел и лишь еще крепче прижал любимую к груди: – Пусть горит, нам оно не мешает…
Письма из Алатыря
И вот однажды пришло редкое письмо от отца, из Алатыря. Он не любил писать писем.
«А что писать, живу, ем, пью, знаю, что ты в Москве, бывали у тебя не раз, и ты в Алатырь приезжаешь. Помним друг о друге», – написал он как-то сыну в ответ на его письмо.
Все равно Николай испытал радостное чувство, читая его короткое письмецо, обнаруженное им в почтовом ящике при очередной инспекции своей комнаты в коммуналке.
«Здравствуй дорогой сынок. Посылку получил, за нее очень благодарен, я очень рад. Краски, кисти, и питание. Самое главное просуществовать апрель, работа будет в Алатыре, в Атрати, в общем как бог даст, было бы здоровье. Поживем увидим.
Митя тоже пишет тебе письмо.
Мои документы Республиканский ВТЭК отослал в Ленинград для определения группы инвалидности? Надеюсь.
Желаю тебе успехов в учебе, и здоровья. Сам я дряхлею, пока креплюсь. Хотелось бы еще поработать в храмах.
Ну пока. До свидания, привет от нас твоей семье. Отец.»
Одинокий, пьет каждый день, как все фронтовики, хорошо еще, брат есть, поддерживает. Дядя Митя тоже инвалид войны, на протезе, но он не такой разгульный, как отец, куркуль тот еще, как говорят о нем соседи, но не им судить, у самих рыльце в пушку.
У отца широкая натура, он художник. Заработает денег в какой-нибудь церкви, где пишет иконы, делает росписи на стенах, и пьет потом напропалую с друзьями-приятелями, пока не спустит все до последней копейки.
В Алатыре пьяниц много, они солидарны, кучкуются, ведут душещипательные беседы, выпивают, и отцу всегда нальют стакан, другой. Помнят его щедрую натуру, знают, заработает он, снова все будут гулять, как в последний раз.
Так размышлял Николай, пока ехал от Профсоюзной до проспекта Мира. После ужина он дал Оле прочитать послание отца.
– Вот видишь, неужели трудно отцу родному посылку послать? Порадовать его.
– Как – будто ты не знаешь. Эта учеба меня так подкосила, ни времени, ни денег. Ты мой ангел-спаситель. Спасибо тебе.
Это было второго апреля, а через два дня пришло письмо уже от дяди Мити. Николай как знал, снова приехал за учебниками, а тут на тебе, родные завалили письмами. Как приятно.
Дядино письмо оказалось пространным, писал он с юмором и сарказмом, как и говорил, но так, что племянник ясно представлял все, что у них там происходит и хотелось повидаться с ними как можно скорее. Лучше летом.
И он с удовольствием перечитал его еще раз:
«Здравствуй Коля! Ко мне можно сказать не пришел, а прилетел отец. На его лице была выражена большая радость и хорошее расположение духа. Эмоции были улыбка и с довольно приятным смехом. Я ему говорю, выкладывай что у тебя?
Он не торопится с ответом, а продолжает широко улыбаться. Затем говорит: Вот догадайся, почему я в таком настроении и у меня такая радость?
Я говорю ему: У тебя такое настроение бывает как редкое явление. Дай бог, чтобы оно было почаще.
Ты знаешь, мне сын Коля прислал посылку.
Ах вот в чем дело и почему у тебя такая радость. И он стал с великим достоинством перечислять, что было положено в посылке. Обещал и нам кое-что принести.
На другой день пришел и принес московские картофельные оладьи. Я стал их выпекать, и мы с Марией Дмитриевной попробовали, они нам очень понравились.
Мы правда добавили немного муки для прочности при жарении. Отец посмотрел, попробовал, вкусно. А когда пошел к себе домой, сказал: Буду готовить только так.
Я ему в ответ: Ну вот понемногу хозяйствуй вокруг да около плиты, так будет лучше, чем бродить по городу.
Признаться по правде Коля, отец стал пить одеколон, а еще хуже это «синие глазки», так называют любовно ярые алкаши стеклоочистительную жидкость.
Ему пришлось высказать немало слов по поводу вреда для здоровья. Однако мои слова оказались для него пустыми.
Он пришел ко мне дня через два. Я дал ему поесть, а сам стал заниматься домашними делами. А когда он ушел, то я принялся мыть посуду. Когда стал мыть стакан, то от него несло запахом одеколона. Тут я подумал, он принял ответное решение на мои разговоры с ним по борьбе с алкоголизмом. Я понял, что он стал неисправимым. Почему он стал пить эту дрянь?
У нас в Алатыре закрыли винный завод. Запретили торговать спиртными напитками во всех магазинах. Запретили на разлив во всех буфетах. Оставили всего два магазина. Продажа проходит с 16 часов и два раза в неделю. Перед открытием там создавалась громадная очередь и давка. Появились несчастные случаи.
В ответ на это появились сотрудники милиции для наведения порядка. Дают по две бутылки каждой личности. Милиция наблюдает за людьми. И тот кто появляется часто, его выводят из очереди и принимают необходимые меры.
Поэтому отцу появляться там нет возможности.
Во-первых сама водка дороговата, во-вторых, могут отвезти в вытрезвитель. А поэтому такие как он туда не приходят, а чтобы насытить организм спиртным, они без всякой очереди и за копейки берут одеколон и эту жидкость.
Я его конечно отвлекаю от встреч с алкашами.
Он приходит ко мне и идет за продуктами на рынок или в магазин, и я с ним делюсь. Кроме этого он сумеет выкроить себе мелочь, ведь его никак в этом деле не учтешь.
Я Коля эту зиму живу у Марии Дмитриевны. Из дома вынужден был уйти. Твой отец ругался с соседями и они вызывали меня на скандал. Теперь хожу туда два раза в месяц. Получить пенсию 14 числа, и 30 числа заряжаю аккумулятор.
У М.Д. характер тоже оказался не из легких. Она привыкла к своим порядкам. Мои новые порядки ей не нравятся. Держала кошек в квартире, а при мне они живут на подлавке.
М.Д. в конце февраля отослала ответное письмо Антонине Ивановне в Мурманск, и открытки поздравления с наступающими праздниками. Они давние подруги и ведут постоянно переписку.
В конце апреля перейду в свою квартиру, т. к. не надо будет топить. Мои планы таковы: получить бы благоустроенную квартиру однокомнатную, поработать бы в одной из церквей, побывать бы у тебя в Москве своим ходом на автомобиле.
Коля, желаю тебе хорошей учебы, а самое главное сдать экзамены на отлично. Желаю также хорошего состояния здоровья. Передавай привет своей семье от меня, от отца и от М.Д. Я очень рад за посылку.
Ну пока, до свидания, Димитрий.»

Вечером Ольга тоже прочитала письмо, и грустно улыбнулась: – Твоего отца надо подлечить, в Москву привезти, в хорошую больницу положить. У меня в Склифе главврач знакомый, книжки у нас покупает часто, я с ним поговорю обязательно.
– Да что ты, он вряд ли поедет. Когда дядя Митя лежал в институте Герцена, он ходил к нему пешком каждый день.
Представляешь, от Ленинского проспекта до Беговой, через центр. По пути заходил в магазины, выпивал с каким-нибудь забулдыгой. Потом мне говорил, что в Москве он не сможет жить, только в Алатыре, в своем доме.
Перемены
Поскольку все контрольные и справку с места работы Николай выслал вовремя, на Мосфильм пришло отношение института о предоставлении ему оплачиваемого дополнительного отпуска для участия в учебно-экзаменационной сессии сроком на 60 календарных дней.
Подъехав на студию, он сначала зашел в бухгалтерию, где на него были выписаны отпускные, затем в кассе получил причитающуюся ему приличную сумму.
А не пойти ли пообедать, Оля все равно до вечера на работе, и он направился к столовой. Подходя с подносом к раздаче, увидел рыбные блюда и вспомнил, что сегодня четверг, значит, рыбный день. Взял салат, половинку рыбного супа.
– Мне хек с картошкой, пожалуй.
– Хек кончился, – сообщили ему на раздаче, но он не особо расстроился: – Ну и хек с ним, тогда давайте треску, две порции.
Он не мог забыть, как когда-то кормил отварной треской своих сиамцев и помрачнел. Нет их давно уже, и не будет. Он любил свою голубоглазую кошачью семейку черными мордочками, играл с ними, ходил поцарапанный от их острых когтей и зубов.
«15 апреля первый день занятий», – напомнил он сам себе, и быстро отобедав, поспешил к проходной. Некогда прохлаждаться, пора снова браться за учебу.
К его радости, Ольга уже дома. Веселая и энергичная.
– Я сегодня была по делам в Москниге, и узнала, что на Колхозной площади в книжном магазине нет заведующей. Написала заявление о переводе, и директор подписал его.
– Так сразу и подписал? – удивился Николай.
– Я уже не раз говорила всем, что хочу работать в своем районе, так что завтра скажу об этом Выгонной, и потом подъеду к директору 57-го. Пойдешь со мной?
– Конечно, о чем разговор. Это же рядом.
– И работают они до 17.30, а не до 20 часов, как в 53-м.
– То есть все вечера ты дома, а я буду встречать тебя.
Оля принесла на подносе ужин, Николай включил магнитофон с любимым певцом, рассказал ей о своей поездке на студию.
Они любили не только миловаться до утра, но и разговаривать во время ужина, им всегда было о чем поговорить, рядом друг с другом они испытывали радость, флюиды счастья витали вокруг.
Дальше – больше
С утра он засел за стол и сначала работал над заявками для курсовых работ будущего года, затем придвинул поближе полюбившуюся ему машинку «Москва», и отпечатал их в пяти экземплярах. Четко печатает, и пробивает как надо, это тебе не «Унис» слабосильный.
Весь в работе, он и не заметил, как приехала Оля.
Обняла, поцеловала, новостей море.
– Звонила с утра Владимиру Григорьевичу, директору 57-го, ждет, ему уже звонили из Москниги, он в курсе.
– Тогда поехали, чего ждем?
– Сначала пообедаем, Кузя, наверное из-за стола и не вставал, ослабнешь совсем. Зачем мне тогда малахольный мужичонка.
– Ах так, ну держись! – Николай ловко подхватил Ольгу, поднял и прокрутил вокруг себя на плечах и шее, так что она не успела даже испугаться, как снова стояла на полу, слегка покачиваясь от головокружения и удивленно улыбаясь.
– Это что было, не поняла, надо повторить!
– Я сам не понял, так, вдохновение накатило, но ты не бойся, не уроню. Теперь только после обеда, бедовая ты, как я посмотрю, не испугалась, – они обнялись, замерли.
– Ну, ты отдыхай, я на кухню, к маме.
Вскоре они обедали у себя в комнате, бабушки с внуком в большой комнате, так удобнее для всех и быстрее, мороки меньше.
– Рассказывай дальше, интересно.
– Выгонная ни в какую, не отпускает меня, собрала всех на собрание, уговаривали остаться, – щебетала Ольга, с аппетитом вкушая обед, приготовленный матерью, Николай не отставал:
– Ну-ну, а ты чего? Говори, чего замолчала.
– Говорю, вы все в этом районе живете, рядом с работой, а мне ехать полтора часа, дома только ночью бываю. Так что отчитаюсь, сдам дела по-быстрому, и буду принимать отдел в 57-м.
– Умница, вся в меня. Так держать.
– Все, пообедали. Теперь пять минут поэзии, и пойдем, хорошо, Кузя? – Ольга прилегла на диван и задремала.
Ровно через пять минут проснулась, и встала бодрая, с ясным взором. Быстро оделись, и к лифту. На троллейбусе всего две остановки, приехали.

– Иди Оля, я буду ждать тебя на улице.
Она кивнула и скрылась за дверью магазина. Он огляделся. Удобное место, людное. Он заходил в этот книжный раза два, давно уже. Народу всегда много, а это немаловажный фактор.
Магазинчик небольшой, расположившийся на углу Колхозной площади в 2-х этажном здании. Слева институт Склифосовского, справа через дорогу кинотеатр «Форум», в котором они недавно смотрели французский фильм «Искатели приключений».
Весна на дворе, ветрено. Он поежился в своей давно обжитой куртке с капюшоном, прошелся от угла в сторону метро «проспект Мира», вернулся назад. Замерзнуть не успел, как в дверях увидел Олю и по ее лицу понял, все в порядке.
К дому пошли пешком. Выглянуло солнце.
– Ну, хвались давай, рассказывай.
– Приказ о моем переводе подписан, так что с 10-го апреля я здесь работаю в должности зав. отделом. Трудовая книжка у директора. Завтра поеду сдавать дела, писать отчет, потом буду принимать отдел в 57-м.
– Знакомые есть в этом магазине?
– Как не быть, я с 1970 года в Москниге.
– Ая с 1970 года на Мосфильме. Такое совпадение неспроста, надо обязательно отметить.
Проходя мимо Ботанического сада, приостановились.
– Мы с Кирюшей здесь часть бываем. Хочешь, зайдем?
Оля купила два билетика, и они прошли внутрь Ботанического сада МГУ «Аптекарский огород», основанный в 1706 году по указу Петра Первого, прочитали они на табличке у входа.
– Интересно, здесь я еще не был.
Они прошлись по аллеям Зеркального канала мимо хвойных деревьев; ели, лиственницы, пихты, развесистые ивы радовали глаз.
Весна – красна, одним словом, пришла в этот ухоженный уголок природы в центре Москвы.
Он увидел, как прилетела стайка ярких синиц, они поцвикали на кустах, перелетая с ветки на ветку, и улетели прочь.
Николай с улыбкой проводил их взглядом:
«Синички-сестрички, прилетели, порадовали меня, будто снова в детство вернулся, спасибо вам».
– Коля, ты слушаешь? При основании сада сам Петр Первый посадил здесь три хвойных дерева: ель, пихту и лиственницу, – Оля привела его к старой лиственнице, сохранившейся до наших дней, и Николай был рад посмотреть на дерево, посаженное самим царем-реформатором в далеком славном прошлом.
Дойдя до старинного пруда, вернулись обратно, к оранжереям: подивившись на высоченные развесистые пальмы, и огромную коллекцию кактусов, направились к выходу.
– На первый раз хватит впечатлений.
– Мы сюда будем захаживать, летом особенно, – обнадежила его Ольга, взяв под руку: – побежали домой, ужин стынет…
Пасха
С утра похристосовавшись с домашними, Коля с Олей поехали на Головинское кладбище, там были похоронены ее отец, дед с бабушкой. От метро прошлись пешочком, вслед за другими.
Возле их могил за высокой оградой, он познакомился с Олиной родней; сестрой Леной с мужем Юрием, братом Сашей, их мама, тетя Лиза суетилась возле могил отца с матерью, брата Виктора, раскладывая крашеные яйца, зажигая поминальные свечки перед памятниками.
– Проходи, Оленька, – обрадовалась она племяннице, окидывая Николая благожелательным взором. – А вот и Женя пожаловал. Теперь все в сборе.
Евгения Николай уже знал не понаслышке, родной брат все же. Тот выхватил из кармана куртки бутылку водки, засуетился:
– Ну так что, давайте помянем родных, пора.
Только раздал всем стаканчики с водкой, как увидел милиционера и спрятал бутылку в карман на всякий случай.
Николай усмехнулся, но промолчал. Поминать родных на пасху не возбраняется, тем более, милиционер прошел мимо. Все вокруг поминают, так принято у православных.
Выпив по стаканчику, огляделись вокруг, пока женщины хлопотали возле могилок, наводя порядок, украшая их цветочками.
Наконец, после того как тетя Лиза слезно попрощалась с упокоившимися родными, все пошли по дорожке к выходу, умиротворенные и благостные, как и все вокруг.
Да и как иначе. Наверху природа просыпается, птицы поют, а внизу под землей их родные лежат, словно напоминая об общей когда-то с живыми жизни, о прошлом, которое никогда не вернется.
Это была первая встреча Николая с Олиной родней.

Экзаменационная сессия. Очередная
Для Николая и его однокашников это была уже четвертая сессия, так что сценарная мастерская собралась в полном составе, в одной из аудиторий на втором этаже, во главе с мастерами Ежовым и Лесиным, полная уверенности в своих силах и талантах.
Валентин Иванович был мастером слова, говорил по сути, образно, начал с главного, слегка картавя как всегда:
– Задача четвертого курса выполнена, каждым из вас написан полнометражный сценарий, плохо или хорошо, это другой вопрос.
Теперь ваша задача на пятом курсе – написать оригинальный сценарий, который будет не стыдно представить на конкурс в центральную сценарную студию.
На телевидении интересуются необычными сценариями, так что флаг вам в руки. Заявок пока мало подано, зачитаю две из них, самую суть, – он обвел затихших студентов не то насмешливым, не то ироничным взглядом, и прочитал, почти не картавя:
– Герой Линдгрен Карлсон прилетает к детям, которым грустно, у кого нет товарища. Главный герой моего сценария, мифический Кентаврик, тоже посещает не всех, а только тех, кто умеет мечтать, чьи души распахнуты навстречу прекрасному, и кому тоже бывает иногда грустно и одиноко.
В идейном плане Кентаврик выполняет примерно такую же роль, как голубь мира Пикассо.
Мастер снова оглядел своих студентов, и поставил точку:
– Такую заявку на телевидении с руками оторвут.
В аудитории стало шумно, все с интересом переглядывались, кто же все-таки автор этой заявки?
Валентин Петрович Лесин сидел в сторонке, поджав тонкие губы в ниточку, выражая этим свое несогласие с мнением коллеги-профессора, и успокаивающе поглядывая на свою любимицу, Ирину Шегаль, которую он считал самой талантливой на курсе.
Та была спокойна, того же мнения о себе, снисходительно поглядывая на сокурсников, и вполуха слушая профессора.
Мастер постучал карандашом по трибуне, призывая к тишине.
– Послушайте еще одну: лейтмотив сценария «Времена детства», его идея в том, что детство, это то «начало», в котором закладывается фундамент всей будущей жизни, все лучшее, что формирует характер человека, его сознание, душу, воспитывает осознанное чувство любви к родному дому.
Ежов отложил листки в сторону, обратив взор на Николая.
– Эта заявка в сценарную студию, прямиком на конкурс. Молодец Коля, так держать. Другим советую пораскинуть мозгами, не засорять их мелкотемьем…
В результате естественного отбора к четвертому курсу отсеялись несколько человек, один из них Дольгирев, который все подсаживался к Николаю во время лекций.
Это был длинный, худой и больной парень. Один день он потерпел, но тот так дергался, кашлял, брызгал слюнями во время разговора с педагогом, что Николай не выдержал и пересел на другой ряд, где было свободнее.
– Тты чччто, нне ххочешь со ммной ссидеть? – обиделся Дольгирев, Николай ответил прямо, без обиняков:
– Я всегда сижу один, сосед по парте мне мешает сосредоточиться, особенно такой, как ты. Не надо обижаться.
На этом их общение закончилось.
Но тут в «Ералаше» были приняты два сюжета Дольгирева, один уже снимался, и он пришел на лекции нарядный и с девушкой. Вел себя вальяжно, пытался хохмить, но вокруг зияла пустота.
Не до него было однокурсникам, экзамены на носу, хотя ироничные улыбки в его сторону витали по аудитории.
Проводив девушку, он брякнулся за парту, вошел педагог, начались очередные лекции, тут уж не до бедолаги.
Дело в том, что сюжеты и короткометражки могли писать все, а вот когда настало время работать над полнометражными сценариями, некоторым это оказалось не под силу.
Яркий сюжет в несколько страниц невозможно растянуть на шестьдесят, в дело вступала сложная драматургия замысла и исполнения, охватить и воплотить которую не всем дано.
В основном, Николай общался с Сергеем Говорухиным, с Которобаем Пашей, Жанной Агасян, Кофановой Таней, Ларисой Сосницкой, Ириной Шегаль, Гуреевой Татьяной из Краснодара.
С другими постольку – поскольку, как говорится.
Он был опытный киношник, и этим сказано все.
Между сценаристами существовала жесткая конкуренция, каждый из них считал себя гением, остальных более-менее, к защите диплома все встало на свои места, но об этом позже.
На общих занятиях по «Мастерству кинодраматурга» обсуждались курсовые и дипломные работы, заявки на курсовые будущего года, проводились они под руководством вездесущего Валентина Петровича, в основном.
Педагог он был дотошный, въедливый, терпеливо работал как со всеми, так и с каждым в отдельности, индивидуально, еще с первого курса, и знал своих студентов, как облупленных.
Никого не выделял, но особые симпатии питал к Ирине Шегаль почему-то. К Николаю относился сдержанно.
Коренастый, в сером костюме, с огромным сценарным портфелем в руках, он всегда среди студентов. Для всех он был, как отец родной, но Николай считал своим творческим отцом Ежова Валентина Ивановича, тот также выделял его из всех остальных.
После занятий вся мастерская обычно шествовала во главе с Валентином Петровичем к метро «ВДНХ», мастер отъезжал от ВГИКА на иномарке, за рулем его жена Наталья.
Проезжая мимо группы, она притормаживала, и Валентин Иванович махал Николаю рукой: – Коля, садись, подвезем.
Когда это произошло впервые, то было шоком для всех, потом сокурсники попривыкли, но их неприязнь к себе он ощущал во взглядах даже со спины.
Его это не особо беспокоило, не он, а они просили у него конспекты, тщательно записанные в тетрадях на лекциях, перед экзаменами. Таких ни у кого не было, даже у девчонок.
Он был великодушен, не жидился, и они это тоже отмечали про себя, тут уж не до инсинуаций, лишь бы экзамен сдать.
Педагоги также выделяли Николая из остальных. На лекциях, на экзаменах он всегда садился перед ними на первую, или вторую парту, первым брал экзаменационный билет, готовился недолго, и уверенно отвечал почти на все вопросы. С первого курса.
Ловко подготовленные пометки на листках, типа шпаргалок, помогали ему в ответах, не привлекая внимания педагогов, а может, они и не хотели замечать их, уверенные в его знаниях.
Да, он ни от кого не скрывал, что учился для себя, а не ради пятерок в зачетной книжке, и все понимали это, а педагоги, профессора отмечали во всеуслышание его курсовые, рефераты, к этому сокурсники даже привыкли.
– Николай, ты чего такой спокойный, – удивлялся Сергей Говорухин перед очередным экзаменом, – не боишься залететь?
– А чего ему бояться, он все равно пятерку получит, любимчик наших педагогов, – улыбались сокурсницы с ехидцей.
Возвращаясь после занятий, Николай заставал Ольгу дома.
– Как здорово, теперь ты как все нормальные люди работаешь, – радовался он, а уж как она была рада, тут и говорить нечего.
За ужином они делились новостями за день.
– Мне уже ночью лекции и экзамены снятся, – смеялся он, – лучше я тебя послушаю, отдохну от головоломки.
Ольгу уговаривать не надо, она тоже вся в работе.
– Директору я сразу поставила условие: убрать из подписного отдела обмен книг вместе с Пашкиным, и его перевели в соседнее помещение, за углом. Теперь там «Букинист».
Лена Гришина, бывшая заведующая, поэтому и ушла в продавцы, боялась проверок. Сейчас я в отделе сама себе хозяйка. Она удивляется, как это у меня получилось.
– Действительно, интересно. Может, ты ему понравилась?
– Скажешь тоже, старый, с бородой. Сидит, козульки в носу ковыряет, и незаметно кидает на пол. Девчонки видят, смеются.
– Я смотрю, у нас в комнате цветы прибавились.
– Это мама нам отдала для уюта.
– Заботится о нас с тобой. Давай сходим как-нибудь в ателье, сфотографируемся, фотоальбом купим…
Экзамены
Целый месяц лекций и разборов контрольных по общеобразовательным предметам казалось, никогда не закончится.
Но это все цветочки, ягодки впереди.
И вот настала пора экзаменов, это вам уже не лекции, каждый экзамен, это как бросок на вражескую амбразуру дота, морально конечно, но все же. Победа или смерть.
Николай сдал на отлично сначала экзамен по политэкономии, затем основы научного атеизма. Для него, как и для всей мастерской, эти предметы были как неизбежное зло, которое нужно претерпеть. Однако, его ожидал экзамен, которого боялся даже он.
Иностранный язык стал апофеозом экзаменов: контрольные он сдал, перевод адаптированных текстов с английского на русский сделал с помощью своих педагогов-репетиторов, за статью «Сценарист по Робину Эстриджу» получил от Либерман пятерку.
В экзаменационных английских текстах старательно сделал перевод-подстрочник острым карандашиком, написал рассказ «The story about my self», в общем, к экзамену подготовился как мог, даже превзошел самого себя.
На экзамене Либерман сразу же разглядела подстрочник, улыбнулась. – Ну что ж, я вижу, тексты вы знаете назубок, рассказ написан правильно. Я рада за вас.
Вслед за этим она задала ему по-английски несколько вопросов, он ответил обстоятельно, подробно, тем более, что разговор проходил в рамках специальности.
Продолжать разговор на вольные темы педагог не стала, и поставила ему в зачетную книжку оценку «Отлично».
Выйдя из аудитории, он не сразу поверил, что сдал иностранный язык на отлично. Столько трудов за четыре года. Спасибо учителям-молодоженам, без них он бы не смог самостоятельно осилить такой объем. Максимум на тройку.
После каждого экзамена все шли отмечать это событие в общагу, с заходом в гастроном шумной ватагой.
– Николай, ты идешь с нами, или как? – поддевал его обычно Сергей Говорухин, подмигивая ребятам.
– Вот сдадим все экзамены, тогда можно и отметить, а пока надо подготовиться к следующему.
– Понятно, ты же у нас отличник.
– Не в этом дело. Просто мне нравится учиться во ВГИКЕ, а это обязывает, ну пока, – и они расходились в разные стороны, оставаясь при своих мнениях.
Экзамен по курсу «История зарубежного искусства» он сдал на отлично, причем Волкова Паола Дмитриевна, историк культуры, искусства, которая преподавала в институте всеобщую историю искусств, не преминула отметить и его контрольную.
– Я люблю людей, увлеченных искусством, вы из таких, это сразу видно из вашего ответа, к тому же мне по душе ваш реферат. Темы греческой вазописи вы раскрыли безупречно, как часть общей культуры эпохи и духовной жизни Древней Греции.
Молодцом, жаль, не все работы также интересны, а ведь вы будущие драматурги, не забывайте об этом, – обвела она аудиторию строгим взглядом, сменившемся обаятельной улыбкой.
По мастерству кинодраматурга Ежов с Лесиным заранее прошлись по заявкам, прочитали сценарии всех своих студентов, и на экзамене вызывали каждого по списку, ставили оценку, оговоренную заранее, затем вкратце обсуждали заявки на будущие сценарии по пятому курсу и отпускали своего ученика творить дальше. Дошла очередь и до Николая.
За свои заявки, и сценарий «Прозрение» о нелегкой судьбе молодой женщины, инспектора по делам несовершеннолетних, получил неожиданную для него четверку.
– По нашему мнению, сценарий «Прозрение» хороший, но мог быть и лучше. Мое мнение о твоих заявках на сценарии для пятого курса я уже высказал, дело за тобой. Дерзай, – улыбнулся мастер.
– Да, Коля, заявки многообещающие, мы верим, ты напишешь оригинальные сценарии, – подхватил Валентин Петрович, с тем Николай и был отпущен восвояси, а на его место заступила Татьяна Гуреева, красивая и заумная казачка из Краснодара…
На их курсе много было творческих и плодовитых сценаристов, ему ли не знать об этом.
Горский Юра, Куценко Георгий, Шегаль Ирина, это лучшие из них, основные друзья-соперники Николая, они строчили беспрестанно и много, имели глубокие всесторонние познания, и он не имел права расслабляться.
«Ничего, мы еще посмотрим, who is who», – думал он, разочарованный четверкой и оттого еще более нацеленный на победу, над всеми ними и над собой лично.
Следом шли экзамены по зарубежной литературе и драматургии театра. Его контрольную работу по анализу романа Г. Маркеса «Осень патриарха» педагог Н. Аносова раскритиковала: «Почти не раскрыта художественная палитра романа, композиция, образ времени и пространства, природа гротеска, – отметив при этом, – убедительно раскрыты темы диктаторской власти, взаимосвязи власти и народа».
В заключение написала: «Зачитывая Вашу работу условно, прошу Вас раскрыть главные особенности художественной формы романа на экзамене».
Так что ему пришлось позаниматься перед экзаменом, изучая сочетание политической сатиры и мифа, особую структуру времени в романе. Зато на экзамене он получил пятерку и одобрение сурового педагога за подробный анализ, что случалось нечасто.
Краем глаза он заметил, как завистливо вздохнула сидевшая неподалеку Шегаль, которой еще только предстояло идти и бороться за высокую оценку.
По курсу «Драматургия театра» он получил высшую оценку за контрольную на тему «Сценическая история и новаторские особенности комедии И.С. Тургенева «Месяц в деревне».
Также и на экзамене, педагог Фролов сразу отметил, что студент прекрасно разбирается в драматургии театра, еще он добавил о признании в начале 20 века Тургенева-драматурга предшественником чеховского театра, они поговорили немного о постановке спектакля на советской сцене, и вскоре Николай вышел из аудитории с пятеркой в зачетной книжке, радуясь, что с экзаменами покончено.
Далее пошли зачеты по истории зарубежного кино, психологии, телевидению, советскому праву. Закончились и они.
Наконец, настало время, когда можно и даже нужно отметить такое важное событие всей мастерской. Закупив в гастрономе спиртное и закуски, шумно и даже чересчур весело заявились в общагу, поднялись в лифте на этаж к девчонкам, и пир начался.
– Ну что, за удачное окончание сессии? – поднял стакан с портвейном Паша Которобай, балагур из Одессы.
– Давайте выпьем за нас, сценаристов пятого курса мастерской Валентина Ежова! – поддержал его Альгирдас Шимкус из Вильнюса. Никто не возражал.
Дружно сдвинули стаканы, за это грех не выпить.
В ход пошли бутерброды с колбасой, сыром, килька в томате.
– Киноведы раньше нас сдали, уже разъехались по домам, в Челябинск, например, – хитро прищурилась Таня Кофанова, глядя на Николая. Она прославилась среди студентов тем, что написала смелый драматический сюжет о девчонке, сделавшей аборт из-за несчастной любви к шалопаю, бросившему ее в трудный момент.
Он пожал плечами, мол, ему-то что, и тут к ним подсела Ира Шегаль, обворожительно улыбаясь первому студенту курса.
– Коля, не расстраивайся, давай выпьем винца, и будем дружить как мальчик с девочкой, не пожалеешь.
– Зря губы раскатала, ты не в его вкусе, он любит рослых и красивых блондинок, так ведь, Николай? – присел рядом Серега Говорухин. – Давай хвались, экзамены все на пятерки сдал, небось.
– Увы, одна неказистая четверка вклинилась в гордую лебединую стаю пятерок, – отшутился Николай, и все выпили.
Затем послали гонца в винный, за новой партией спиртного.
Языки развязались, все говорили о своем, наболевшем, девчонки сгрудились отдельно, у них свои секреты, Николая повело, в голове шумело, пора отчаливать.

Он встал и незаметно вышел, якобы в туалет. Ушел по-английски, не прощаясь. В метро его слегка развезло, но он взял себя в руки и приехал домой хоть и пьяный, но на ногах.
– Извини Олечка, после экзаменов немного дерябнули всей группой, они остались дальше квасить, а я домой, к тебе, – заплетающимся языком изрек будущий драматург, пьяно улыбаясь любимой, и распластался поперек кровати, попытался было раздеться, но сон навалился на него, раздался храп.
Ольга покачала головой, что тут поделаешь, намучался бедняга, с этими экзаменами, два месяца как каторжник, без сна и отдыха. Она сняла с него ботинки, стянула кожаный пиджак с плеч, и он с облегчением повернулся на бок, лицом к стенке, и затих.
Ольга послушала, как он посапывает, постанывая, достала из его сумки зачетку и, полюбовавшись пятерками, пошла к своим, пора мыться, и спать ложиться…

Жизнь после сессии
Проснулся он раздетый, под одеялом, вместо Оли увидел на столе завтрак, на подносе. Вспомнил, как ночью встал, разделся, сбегал в туалет и нырнул обратно в постель, к ней под бочок.
Голова побаливала после вчерашнего банкета, но на душе было легко и радостно. Иначе и быть не могло.
– Все! С учебой до осени покончено, пора и о работе подумать, – провозгласил он, подходя к окну.
А за окном было лето. Кудрявые деревья, зеленые газоны, нарядные люди. «Надо подъехать к себе, давно не был, еще я хотел позвонить Раисе, только вот зачем?» – думал он, умываясь, одеваясь, завтракая. Взглянув на календарь, сразу вспомнил:
– Так сегодня Олин день рождения! Все, с пьянством покончено, – и он ринулся на выход, хлопнув дверью.
Из большой комнаты выглянул Кирилл, собираясь в школу на второй урок. Не увидев бабушку, заглянул в ванную на всякий случай: там баба Варя надела на себя все трусы, что сушились на веревке, и в глубокой задумчивости мочилась на пол.
Он бросился в коридор, к телефону, позвонил маме на работу:
– Мама, приезжай скорей! Бабы Тамары еще нет, тут баба Варя надела на себя все трусы, что были, и написала. Стоит в ванной. Что делать?
«Следи, чтобы она не упала. Я сейчас подъеду, Кирюша, я быстро, только не уходи!»
– Хорошо, а то мне в школу пора.
Бросив трубку на рычаг, кинулся к бабушке на помощь, она в это время брела из ванной на кухню. Снова хлопнула входная дверь, это вернулась Тамара Федоровна с работы.
Увидев происходящее, сразу все поняла:
– Кирюша, беги в школу, опоздаешь, я тут сама управлюсь, – подхватив мать под руки, осторожно повела ее в комнату, приговаривая: – ничего-ничего, мама, все в порядке.
– Какой уж тут порядок, – ворчала старушка, послушно передвигая ноги и тяжко вздыхая: – Господи, прибрал бы уж меня к себе, поскорее, устала я жить-то.
Еще раз хлопнула входная дверь, Кирюша побежал в школу…
Приехав к себе, Николай сразу увидел перемены: вместо прежних соседей в квартире обитали новые. Белобрысый парень в майке и трениках появился из большой комнаты, из второй выглянула молодая женщина явно кавказской национальности.
– Айгюн, наш сосед объявился, – ухмыльнулся парень и протянул руку для знакомства, – Валера.
Николай вспомнил, как Марта говорила как-то, что они скоро получат свою квартиру, значит, получили. Не зря они веселились, отмечали такое событие. Ну и прекрасно.
Пожав руку новому соседу и кивнув его жене для приличия, открыл свою дверь, сосед тут как тут:
– Обожди, тебе телеграмма пришла, срочная, – подошел он к Николаю, протягивая телеграмму и заглядывая в комнату из любопытства. – Ты, я вижу, не из простых будешь.
– Спасибо сосед, потом поговорим, – взяв телеграмму, закрыл за собой дверь перед самым его носом. Как хорошо все-таки, что у него есть своя комната, где он сам себе хозяин.
В телеграмме было сообщение из производственного отдела:
«Николай Николаевич, прошу срочно прибыть на студию. Свиридов.»
Ого, это уже серьезно, обычно Антонина Федоровна присылает ему вызов, а тут сам грозный циклоп подписал.
Так его прозвали промеж себя работники отдела, зная его грозный нрав и побаиваясь, в то же время уважая, как фронтовика, получившего на ВОВ ранение в голову, потерявшего глаз, за что он и получил такое экстравагантное прозвище.
Разговаривая с ним, Николай старался смотреть в его живой глаз, минуя стеклянный, иногда ошибался, как и другие, между прочим, на что тот мало обращал внимания.
Как и на фронте когда-то, так и здесь, на студии, все силы он отдавал работе. Любил пошутить, но мог и наказать.
Посидев пару минут на диване и полюбовавшись своей комнатой, хорошо бы сейчас посмотреть новости по телевизору, попить чайку, посидеть за своим столом просто так, посмотреть иллюстрации с любимыми художниками-передвижниками, но увы, некогда. На студию пора ехать. Он вскочил, вышел на балкон, надо будет заняться цветами, навести порядок.
Позвонив Раисе и заперев дверь комнаты, он заехал к ней домой, благо живет она недалеко, на Академической, и получил за 50 рублей туалетную воду «Опиум», Франция. У нее всегда в загашнике была фирменная парфюмерия, дефицит, одним словом.
Потрепавшись с ней о том о сем, и передав привет от Валерки, мол, трудится на съемках с утра до ночи, он полюбовался портретом Сократа в карандаше на ватмане, нарисованным им и подаренным Раисе, распрощался с ней и помчался к метро.
Замечательный летний денек, да еще суббота, опешил вдруг Николай, подходя ко входу в метро, как он мог забыть об этом? Вот бы приехал на студию, дурья твоя голова. Надо позвонить Оле.
Зашел в телефонную будку, набрал ее рабочий номер:
– Ольгу Викторовну можно к телефону?
«Она давно дома. Звоните туда.»
Перезвонил домой. Подошла сама Ольга.
– Оля, а я звонил тебе на работу. Сказали, она дома.
«У нас было ЧП с бабулей, и я отпросилась. Ты сам-то где?»
– Заезжал к себе, на Кржижановского, а там телеграмма со студии: вызов на работу. Собрался ехать, да вовремя вспомнил, что суббота, выходной, – не выдержал он, и засмеялся в трубку. – Так что еду домой, все помню.
«Ждем с нетерпением. Ваша Ольга.»
Ну, а дома он вручил ей пять розовых гвоздик, и французскую туалетную воду, поцеловал: – Поздравляю, моя красавица, вот тебе опиум для народа, пользуйся.

– Я давно мечтала о такой, спасибо. И где ты все это достаешь, признавайся, – улыбалась Ольга, целуя его в ответ и тормоша, – отдыхай пока, мы с мамой накрываем на стол, пообедаем, отметим по семейному наш скромный праздник…
Что может быть лучше летнего воскресного утра в объятиях любимой женщины, особенно, когда позади успешно сданная сессия, а впереди его ожидает работа на новой картине.
Николай хлопнул по руке, убив очередного комара, и показал на потолок: – Оля, смотри, сколько их там сидит, откуда они взялись, лето на дворе, солнце!
– В подвалах сырость, дом старый, его еще пленные немцы строили. Комары так себе, а вот тараканов тьма-тьмущая, и сами морили, и вызывали специалистов, все бестолку.
– Видел я их, шныряют по углам, а ночью даже по потолку.
Вскочив с кровати, он распахнул створки окна, в комнату тут же влетели несколько мух, радостно жужжа и осваивая помещение.
– Ну все, пора вставать. А не сходить ли нам в кино по случаю воскресенья? – Николай обнял Олю и закружил по комнате.
– Голова кругом, пусти. Пошли с Тишкой погуляем, пока мама завтрак нам готовит, а дальше видно будет.
– С тобой хоть куда, даже с Тишкой гулять.
Во дворе высотки выгуливали своих собачек соседи, все давно знакомы, улыбаются, но Тишка побежал дальше, во дворы, исследуя все закоулки и ставя там свои метки.
– Тиша радуется, что ты тоже гуляешь с нами.
– То-то я смотрю, он все приглядывается ко мне, соображает. А погодка-то не фонтан, так как насчет похода в кино?
– Я за, пошли домой, завтрак стынет.
Дома Тамара Федоровна уже покормила бабулю, и та уселась в любимое кресло перед телевизором, забыв обо всем на свете.
Во время завтрака Ольга глянула на сына:
– Дядя Коля предлагает нам сходить в кино, ты не против?
Скучающий за столом Кирилл оживился:
– В «Космосе» классный фильм крутят, про резинового утенка. Ребятам понравился.
На троллейбусе до кинотеатра «Космос» всего 15–20 минут езды. Возле касс внушительная очередь, но Николай предъявил удостоверение Мосфильма администратору в окошечко, заплатил за три билета, и вот они уже в буфете, только успели выпить по стакану сока, как прозвенел звонок, за ним другой.
Места у них были в последнем ряду, к полному восторгу Кирилла, для просмотра широкоэкранного кино в самый раз.
Фильм «Резиновый утенок», 1977 год, США, оказался вестерном на современный лад. Ковбои пересели с коней на большегрузы. Бешеные скорости, драки, погони в стиле экшн, Николаю с Кириллом фильм понравился, Ольге нет.
Но это и ежу понятно, история о конфликте дальнобойщиков с шерифом штата, никакой любви и поэзии, это вам не мелодрама.
Как приятно отдыхать дома под песни Юрия Антонова, сидя в кресле в ожидании ужина, и прислушиваясь к звукам на кухне, где Ольга с мамой привычно кашеварили для своей семьи.
Надо будет привезти свой любимый с детских лет ковер с оленями, и повесить на стенке за кроватью. Комната холодная, за стеной подъезд, лестница, будет красиво и тепло.
Он закрыл глаза, вспоминая, как хорошо было дома в детстве, вот и сейчас так же, только коврика не хватает для полного счастья.
– Ты чего, заснул тут без меня? – Ольга поставила поднос с ужином на журнальный столик, и он загляделся на ее милое с румянцем улыбающееся лицо, сияющие карие глаза, почувствовав себя по настоящему счастливым человеком…

Очередная картина
За 15 лет работы на студии, Мосфильм стал для него родным домом. Здесь были друзья, коллеги, полный круговорот жизни и общения, на студии он обрел любимую профессию, это был город в городе, и Николай познал его досконально, полюбил душой.
Оттого и настроение у него было соответствующее.
– Колюня, ты куда это спешишь такой нарядный и озабоченный, – перед ним стоял улыбающийся Володя Ивкин. – Где пропадаешь? Давно не виделись.
– Привет, Володя, рад тебя видеть. Сессия у меня была, экзамены сдавал. Вот, освободился.
– Так это дело надо отметить!
– Увы, иду на картину определяться, а ты где трудишься?
– Пока в цехе, и дежурю в 10 павильоне. Заходи, не забывай.
Не успели они разойтись далеко, как до Николая донесся зычный оклик: «Эй студент, бежишь как на пожар, обожди!»
Вот и Валерий объявился, оглянулся он на приятеля с неизменным кофром в руках. Поздоровались. Пошли по коридору.
– Иду к Антонине Федоровне, телеграммой вызвали.
– Растешь, глядишь, скоро и машину будут посылать за тобой, когда учебу завершишь? Надоело поди, учиться-то.
– Еще два года, не скоро. Экзамены за 4-й курс сдал.
– Определишься, звякни мне домой. Ты у Ольги, небось, проживаешь? Смотри, свадьбу не зажиль, знаю я тебя, куркуля.
– Сначала ВГИК надо закончить. Ну, пока.
А вот и производственный отдел. Выдохнул. Вошел…
Таким образом, с 16-го июня он перешел на кинокартину с рабочим названием «Пашкин хлеб», режиссера Аркадия Сиренко.
С директором Леонидом Коноваловым он давно знаком, пересекались по работе на прошлых картинах, и замы его все те же.
Художник Леван Шенгелия обрадовался, узнав, кто будет у него работать художником-декоратором.
– Коля, вот тебе сценарий, прочитаешь, потом поговорим конкретно, по объектам. Совсем забыл, – жестикулировал он руками, как истый кавказец, хотя большую часть жизни прожил в Москве и говорил почти без акцента, – ты же у нас будущий сценарист. Рад за тебя.
– Через два года стану, а пока декоратором поработаю.
Сценарий по произведениям Ю. Перова «Камни» и «Ревизия», написанный Рамизом Фаталиевым, он прочитал с интересом, хотя сельская история не увлекла. Работа есть работа, выбора не было.
«Так вот, душевная и веселая продавщица сельмага Паша Никитина (Татьяна Догилева), раздала все деньги с выручки односельчанам в долг, когда они остались без зарплаты по вине председателя колхоза, записав, кому сколько в «Долговую книгу», которая была в магазине и до нее.
Но тут нагрянула ревизия, и Паша стала требовать деньги назад. Не получив долгов, обратилась за помощью к брату с Кубани (Михаил Голубович). Он выслал деньги, и сам приехал.
Собрав вечером бывших односельчан за столы с угощением, рассказал им о прекрасной южной жизни. После нищеты Нечерноземья те места казались раем.
– У нас палку воткни в землю и поливать не забывай – прорастет, – хвалился гость с Кубани. Песни, пляски за полночь.

Все собрались было на хмельную голову в путь, но наступило утро, и каждый занялся своим прежним делом.
Сергей Гармаш играет возлюбленного Паши.
Нина Усатова, подруга, веселая и разбитная бабенка со своими шутками-прибаутками, вроде бы все свои.
В подтексте выясняется, что жители деревни – как помочь, никого, а как угощаться, так все тут как тут.
Об этом фильм «Обида». Вроде бы простой, незатейливый, вместе с тем душевный, с юмором.
Паша хотела было уехать из деревни, но вернулась.
В финале – она сидит с вещами возле своего заколоченного дома, а тут и ее корова пришла к дому, к хозяйке.
Короче, «Где родился, там и пригодился».
Однако, чтобы снять даже простой фильм, приходится много потрудиться, особенно в подготовительный период. Разработки в КБ для декораций в павильоне, беготня по цехам и складам в поисках нужных вещей, атрибутов для натурных съемок.
Вместе с Шенгелия они отбирали сельский реквизит, в бутафорском цехе для них готовили камни-валуны.
В деревне они все на полях, то там, то здесь, кое-где на улице, возле домов, в лесу. Неприметно. Бутафорские валуны будут размещать по кадру, для количества и эффекта.
В столярке им сбили несколько дощатых столов и длинных лавок для сцены вечернего угощения, устроенного гостем с Кубани для земляков. На фундусном складе отобрали окна, двери, железную трубу и печурку для достройки на натуре.
В электроцехе – 3-х рожковую люстру, торшер для съемок в интерьере. С кладовщиком повезло, Семен Петрович был мужик хваткий, верткий, складывал добро в ящики, сам получал фанеру, гвозди, краски и прочие необходимые материалы.
Ближе к вечеру Николай смотрел на часы, хватит на сегодня, пора отчаливать, и к 18-ти часам он уже подъезжал на Колхозную площадь. Его уже знали в магазине. Завидев, улыбались дружно:
– Глянь, девки, муженек нашей заведующей заявился.
– Они еще не расписались, значит, ухажер.
Не обращая ни них внимания, он заглядывал в кабинет: слева в коридорчике умывальник, туалет, вниз лесенка в книжный подвал, где кладовщиком Лена Гришина, далее в комнате столы директора и его зама, стулья у окна и вдоль стены. Еще лесенка вела на второй этаж, где был Олин кабинетик.
– Всем привет, – улыбался он директору и его заму, другим женщинам, кто-то из них кричал наверх, переглядываясь:
– Ольга Викторовна, к вам пришли!
Ольга смотрела сверху и призывно махала рукой:
– Коля, поднимайся ко мне.
В ее кабинетике было тесно, низко, но уютно: кругом книги на полках, сама она за столом делала отчеты, графики дежурств, работы хватало, но только не для нее.
– Посиди пока, скоро закончу, и пойдем домой.
– Ладно, словарики почитаю, – он брал с полки толстенный орфографический словарь русского языка 1957 года на 110 тысяч слов, и с удовольствием просматривал…
Как приятно теплым летним вечером идти под ручку со своей Олей домой после работы, мимо Ботанического сада.
Здесь они обычно сбавляли шаг, и если торопиться было некуда, сворачивали ко входу в райский уголок природы.
И особенно приятно после загазованных пыльных улиц, вырвавшись из людского потного потока, очутиться в волшебном саду, среди экзотических деревьев, ярких цветов, пройтись по тенистым аллеям, в оранжерее среди высоких пальм.
Николай был в своей любимой югославской рубашке с погончиками, коричневой, Ольга всегда выглядела нарядной и ухоженной, а сегодня особенно красивой, и душа его пела и плясала рядом с ней.
Вот он подошел к большой сэквойе, встал под ее огромными зелеными листьями, вскинул руку театральным жестом и спросил:
– Ну как я тебе, Олечка, нравлюсь?
– Очень, – громко засмеялась Ольга, – эффектно смотришься, как говно под лопухом!
Отсмеявшись, шутники пошли к выходу. Хватит на сегодня.
– Коля, тебе пора стричься, сзади ты на девушку смахиваешь.
– Скажешь тоже, на девушку, – сделал обиженный вид влюбленный, он не мог на нее сердиться ни под каким соусом, – но ты, как всегда, права. Только где вот, не подскажешь?
– Да хотя бы возле нашего дома, на углу Трифоновской. Я туда обычно Кирюшу вожу, теперь и тебя буду.

Парикмахерская размещалась в угловом доме, на первом этаже. Ольгу там знали, обрадовались ее приходу.
– Здравствуйте, рады вам. А где же Кирюша?
– Так он недавно был. Вот мужа вам привела. Модная спортивная стрижка ему не помешает. А я пока журнальчики полистаю. Подожду.
– Присаживайтесь, молодой человек. Какие у вас каштановые, волнистые волосы, густые, девушки мечтают о таких, но обросли вы порядком, придется потрудиться…
Как приятно после прогулки и парикмахерской, обнаружить в почтовом ящике редкое письмо от друга детства из Арзамаса.
Вася Устиненко сообщал, что работает в лаборатории НИИ научным сотрудником, недавно женился, к письму было приложено фото, на котором молодожены стоят возле березок, улыбаются.
– Оля, посмотри, Вася с молодой женой.
– Красивая девушка, стройная, счастливые, сразу видно.
– Еще бы, он весь в науке, теоретической физикой занимается, за больной мамой ухаживает, наконец женился. Надо письмо ему черкануть перед отъездом, а то забуду.
– Черкани, а я пока ужином займусь.
Оставшись в одиночестве, Николай присел за письменный стол и стал писать ответное письмо другу. Он был рад. Последний раз виделись с ним более десяти лет назад, когда Вася приезжал в Москву и останавливался у него на пару дней, на Вернадского.
И вот пришло письмо с фото, в котором друг поделился с ним своей радостью, а это дорогого стоит, зная его скрытный характер и скромность, значит, помнит он друга детства.
Как знал, написал ему Олин обратный адрес, а то письмо валялось бы еще долго в почтовом ящике на Кржижановского.
Командировка в Бологое
Настала пора ехать. Накануне отъезда Николай с Ольгой зашли в фотоателье на Сретенке. Никого.
Фотограф обрадовался клиентам:
– Какое фото будем делать, художественное?
– Давайте попробуем, – улыбнулся Николай Ольге.
После чего мастер усадил их на неудобные тумбы, долго готовился к съемке, подсказывая, как чуть склонить головы поближе, как обнять даму, сделать полуулыбку, куда смотреть.
Наконец, защелкал фотоаппаратом на треноге, сделал еще пару вариантов, выписал квитанцию, пока они приходили в себя после неудобных поз, и оплачивали заказ.
– Через пару дней заходите за снимками.
Они еще долго смеялись по дороге домой. По пути зашли в «Казахстан» за продуктами. Ольга скрылась у знакомой заведующей в подсобке, спустя малое время вышла с набитой продуктами сумкой и вручила ее Николаю:
– Тут тебе на дорожку, и на первое время в командировке.
Совсем недавно, Ольга заглянула с Леной Гришиной, бывшей заведующей, а теперь завскладом, в магазин тканей на Сретенке, и купила красивую узорчатую тюль красного цвета, дома повесила на окно, в комнате стало нарядно и празднично.
Николаю тоже понравилось:
– Современно смотрится, просто и со вкусом.
В ночь перед отъездом они почти не спали в объятиях друг друга. Под утро посмотрели в свое нарядное окно, горит ли их сумасшедшее окошко в доме напротив. Вон оно, светится.
Счастье от близости, и грусть от предстоящей разлуки переплелись в единое целое, не разнять…
…
Раньше Николай радовался, выезжая на натуру вместе со съемочной группой, так интересно побывать в новых городах и селах, проживать в гостиницах, общаться с новыми людьми, теперь ровно наоборот: мало того, что он уже наездился выше крыши, приобрел гастрит от еды в столовках, от дешевого вина разливанного в кругу друзей и приятелей, и не только, теперь он рвался домой, где у него была любимая женщина и учеба.
Примерно так он размышлял, сидя в вагоне поезда с группой, слушая вполуха, и глядя в полглаза.
Бологое находилось на полпути между Москвой и Ленинградом, в разговорах доехали быстро, поселились в 2-х этажной, коридорного типа, гостинице «Октябрьская».
Николаю достался одноместный номерок на первом этаже, с удобствами в коридоре, зато в простенке у двери была старая раковина с холодной водой из крана.
«На безрыбье и рак рыба», – сказал бы в этом случае его приятель Володя Ивкин, но вместо него приехал молодой и работящий постановщик Вячеслав, которого он неплохо знал.

Включил свет, за окном стемнело. Разобрал свою дорожную сумку, разложил на полке в шкафу припасы, заботливо собранные Олей: колбаса, сыр, хлеб, помидоры с огурцами, яблоки, ржаные лепешки, зажаренная курица в фольге источала такой аромат, что у него потекли слюнки.
Вынул кипятильник из футляра, вода в кране есть, и вскоре он пил чай с ароматными лепешками, которых до сей поры не пробовал. Конечно, в ход пошла и колбаса, и кура. Проголодался.
После такого ужина даже скудный номерок показался уютным, нет телевизора, зато есть радио, и то благо.
Вскоре он уже спал беспробудным сном праведника, и видел сны, в которых главной героиней была его красавица Оля…
Съемки в основном проходили в деревне Михайловское, Ильятинского сельсовета Бологовского района Тверской области.
Ежедневно ездили в переполненном автобусе вместе со всем скарбом, до деревни 50 км. по разбитой дороге, но никто не обижался на трудности, наоборот, смеялись, подпрыгивая на ухабах, киношники как цыгане, народ привычный, и не такое видали. Особенно, когда рядом давние друзья-приятели и коллеги.
В операторской группе ассистентом работал Александр Прошкин, с которым они вместе перенесли столько тягот на картине «Горячий снег» еще в 1972 году, под Новосибирском.
Оба были рады снова работать вместе, в одной группе.
– А я часто вспоминаю те зимние съемки на полигоне, хотя с тех пор на многих картинах отработал, – удивлялся Александр, пока они тряслись в автобусе. – Мороз до костей продирал.
– Даже овчинные полушубки с унтами не спасали, а через два года на Дону я летом пахал на картине «Они сражались за Родину», там уже жара на полях до 50 градусов доходила, а бои еще похлеще были, как в аду, – они засмеялись, и Александр приобнял приятеля за плечи, – повезло тебе, дружище.
Николаю действительно повезло на сей раз с помощниками: постановщик Слава работяга, непьющий, и маляр тоже паренек хоть куда, исполнительный, у кладовщика Петровича на складе все имеется, полный тип-топ, чего ни спроси.
На съемках – обстановка спокойная, во многом благодаря режиссеру Сиренко, да и второй режиссер Игорь Максимчук был ему под стать, с улыбкой, все и вся видит и предвидит.
– Давайте-ка ребятки, кадр с валунами подготовим, – командовал Николай, и все его помощники раскладывали огромные валуны в нужных местах, пока режиссер репетировал с актерами, а оператор готовил камеру, ставил свет.
Затем оператор Элисбар Караваев смотрел в глазок:
– Надо же, все валуны на местах, у нашего декоратора глаз-алмаз, – удивлялся он, дымя сигаретой на сторону.
– Не зря сценарный во ВГИКЕ заканчивает, – не преминул похвалить давнего приятеля Александр, и творцы улыбнулись, сами тоже когда-то там учились. Коллега.
В массовке снимались все жители села, интересно, да и три рубля в день не лишние для деревенского жителя.
Единственное, что напрягало Николая – это съемки днем и ночью, на рассвете и закате, когда не было нужной натурной погоды для съемок, снимали в интерьерах, то есть в избах, во дворах, хлевах и сараях.
Вроде бы простой фильм, а отдыхали редко, так что назревали недовольства, несмотря на то, что рабочему классу: осветителям, постановщикам, костюмерам, реквизиторам, и другим работягам за переработку платили вдвойне.
Но и тут творцами, директором все было предусмотрено: после тяжкой недели съемок назначались сразу два выходных, отдых по желанию. Кто отдыхал в деревне, в гостинице, многие ехали домой, в Москву, несмотря на целую ночь в дороге.
Для них выделялся автобус, вечером накануне выходного шумный отъезд, нескончаемая ночь в дороге, и рано утром автобус останавливался на площади возле Белорусского вокзала. Приехали.
Вторая встреча с Олиной родней. Трагическая
В первые же выходные Николай приехал домой. Оля не ожидала увидеть его, удивилась. Не успели они порадоваться встрече, как позвонила сестра Лена и плачущим голосом сообщила, что погиб Саша, их брат.
В Мосэнерго, где он трудился инженером, случилась авария, вырубило электроэнергию, и он, не дожидаясь электриков, сам вошел в ячейку и попытался наладить электроснабжение.
На дверке снаружи повесил табличку: «Идут ремонтные работы». Мимо проходила лаборантка, новенькая, второй день на работе, не разобралась в чем дело, и включила рубильник.
– Никакого порядка. Такой же бардак, как и везде.
Задача Александра, это дождаться электромонтеров и проследить за ходом работ, а не лезть самому.
Инициатива наказуема. Он сгорел на 90 %.
Вместе с Ольгой Николай поехал в морг, там уже были тетя Лиза с Леной. Зрелище не для слабонервных: убитая горем мать, Лена с Олей плачут. После опознания, и оформления документов проводили родных в квартирку на Шмитовском проезде, где их поджидала Сашина жена.
На следующий день была кремация в крематории Николо-Архангельского кладбища. Приехали Евгений, родня жены, представитель с работы произнес благодарственную речь о том, какой это был порядочный и ответственный специалист.
После кремации на автобусе вернулись домой, на поминках Николаю запомнилось, какой у вдовы Галины отменный аппетит. Она яростно ела курицу, опомнившись, откидывалась на спинку стула, рыдая: – Саша, бесценный мой, зачем ты нас покинул?!
И снова принималась за еду, сметая со стола все подряд.
Тетя Лиза вспомнила, что у него одних отгулов осталось 150, не успел отгулять. – И в выходные дежурил, и в праздники, – всплакнула она в который уже раз.
Помянув, как полагается, Николай с Ольгой попрощались и поехали домой. Евгений с недовольным видом проводил их до лестницы: – Чево так рано, посидели бы еще, там водки полно осталось, помогли бы прибраться потом.
– Коле рано вставать и ехать в Бологое, на работу, ты уж там сам командуй, – осадила хмельного брата Ольга, и они на трамвае быстро доехали до «Уголка Дурова», пешком прошли мимо спорткомплекса «Олимпийский», а там и до дома рукой подать.
Тем более, что сталинская высотка видна издалека…
И снова деревенская идиллия
С Леваном Шенгелия они часто наведывались на строительство декорации, которую возводили своими силами сразу за околицей деревни. Как приятно идти бодрым шагом по деревенской дороге вдоль ржаного поля, солнце над головой, стрижи бреют прозрачное небо.
Главный художник спешит чуть впереди, декоратор за ним, и если бы не дробное попердывание шефа, которое тот заглушал громким покашливанием, подтягивая джинсы, было бы чудесно, так нет, старый пердун всю идиллию нарушает, и Николай обогнал его, тем более, они уже пришли.
Прочный сруб с оконцем, печная труба торчит из крыши, под навесом и вдоль плетня штабеля дров, козлы для пилки и колки дров во дворе, декорация почти готова, и бригада строителей под руководством зама Дмитрия Иваныча и кладовщика Петровича вся в сборе, ждут указаний, посмеиваясь.
– Декорация готова, пора магарыч ставить, – жонглирует топором постановщик Слава, озорно поглядывая на художников, – как полагается, все честь по чести.
– Да-да, снаружи отлично, посмотрим, что внутри, – взбодрился Шенгелия, оглядываясь, – а где печник?
– Где ему быть, возле своей печки колдует, – засмеялись работяги, – можете глянуть.
– Печь, настилы для выпечки, хоть сейчас можно топить и хлеба выпекать, – доверительно сообщил Дмитрий Иваныч шефу, и тот нырнул в дверь, приговаривая с акцентом от волнения:
– Пасмотрим, папробуем, что за печь палучилась.
– Обмыть надо, тогда все получится, – не сдаются работники.
– Шенгелия мужик не жадный, если все как надо сделано, тут же на магарыч выдаст, – успокоил их Николай, входя вслед за шефом в декорацию-достройку «Деревенская пекарня»…
Одна из самых ярких, сильных сцен в фильме, это как женщины пекут хлеб в деревенской пекарне. Недаром изначально фильм снимался под рабочим названием «Пашкин хлеб».
…
Николаю было приятно общаться с актером Николаем Волковым, когда-то они «пуд соли» съели во время тяжких съемок на Дону у режиссера Сергея Бондарчука.
– Я помню, тезка, как в выходные ты этюды писал, портреты, и меня тоже, – вспоминал актер, когда они шли к одному из домов, где готовились съемки в интерьере.
Николай самолично нес в руке 3-х рожковую люстру, не дай бог разобьют в спешке, она должна гореть над столом в светелке у окна, как игровой реквизит.
– Те портреты мне дороги, как память: твой, Жоры Буркова, Ванина Алексея Захарыча, этюдов десять. Жаль, не успел портрет Василия Шукшина запечатлеть, каюты наши с ним рядом были.
Вернемся в Москву, подарю тебе твой этюд, его сам Сергей Федорович одобрил, понимаешь, о чем я? – расщедрился Николай, – напомни только, сам не забудь.
Во дворе дома шла подготовка к съемкам: осветители ставили свет, механики несли камеру в избу, туда-сюда сновали костюмеры, гримеры, реквизитор, его маляр с постановщиком толклись у входа в ожидании начальства. Увидев своего декоратора, обрадовались.
– Чего маетесь, есть работенка, – показал он на люстру в руках, – пошли за мной, смелее.
С помощью электрика подвесили и подключили люстру по кадру, за столом стало светло и уютно. Теперь порядок.
Таня Догилева в роли Паши – актриса молодая, симпатичная, озорная, так и брызжет соками во все стороны, кидает взгляды на молодых мужиков, присматривается. Улыбнулась и Николаю, но безответно. Конечно, до знакомства с Олей он бы не упустил момент, но сейчас все его сокровенные мысли и желания были в Москве, а точнее, в высотке на проспекте Мира.
Его мечтательный отсутствующий взгляд приметил острый глаз оператора. – О чем задумались, товарищ будущий сценарист, не могли бы вы пока декоратором поработать? – поддел он его язвительно, – все-таки кадр ставим, сцена за столом.
Вокруг заулыбались, все знали его острый, как бритва язык.
Николай не ответил, точно поставил стул по кадру, глянул на реквизитора, и та быстро уставила стол посудой, появился игровой реквизит в виде отварной картошки с капустой, пирогов в тарелке.
Режиссер довольно кивнул, и Паша (Таня Догилева) присела за стол, задумчиво и с тревогой глядя в камеру, словно спрашивая, как же ей быть, что делать?
Началась репетиция, затем съемки, Николай вышел из горницы на воздух, вспоминая зловредного Караваева.
С ним надо держать ухо востро, цепляется как репей, мужичонка противный, хотя у него со многими операторами стычки, недоразумения, только Вадим Юсов был классный мужик, с понятием, но тот корифей, ас, все бы такими были.
Бежецк
Почта, с которой Паша посылала брату телеграмму с просьбой о помощи, и рынок – должны сниматься в Бежецке.

Для этого однажды утром погрузились в автобус, и в путь.
Чтобы не скучно было, Николай вынул из сумки книгу, и зачитался, до того интересно. Сидевшая рядом с ним художница по гриму Нина, удивилась: – Ого, «Фаворит» Пикуля читаешь! Так его же не достать, дашь почитать?
– После того, как сам освою, это не скоро.
– Конечно, тебе нужнее, ты же у нас сценарист, – обиделась ехидная художница, и стала громко болтать с подругами, художницами по костюмам. Наконец, приехали.
Поселились в захудалой гостинице, хуже прежней, но это всего на несколько дней, успокоил группу директор.
Днем снимали в старом купеческом «доме-носороге», где размещалась почта, в торговых рядах, построенных русскими мастерами еще до революции.
По утрам и вечерам операторы снимали ПНР старинного центра Бежецка, и свободные от съемок киношники, включая Николая, обошли все интересные места, книжные магазины.
И снова в деревне
Николай за время съемок подружился с фотографом Колей Охрием, чему способствовало красное вино местного розлива.
Оба любили живопись, кино, фото, это их сблизило окончательно, в результате чего на память о съемках у Николая остались интересные фотографии: вот он держит в руках огромные валуны, бутафорские, как силач – бамбула, фото с актером Н. Волковым, с постановщиком и маляром, с самим фотографом.
Особо ему понравились фото строительства декорации: вот начало строительства, пока только столбы-основания, и он среди своей бригады; вот окончание стройки, декорация во всей своей красе, и он среди улыбающихся рабочих.
И наконец, фото всей съемочной группы рядом с камерой.
Апофеозом съемок была сцена встречи-праздника всех односельчан с братом Паши (Михаил Голубович) во время его приезда с Кубани в родную деревню: дощатые столы ломятся от угощений, вина, гирлянда из горящих лампочек над головами, вся деревня за столами, актеры, так что съемочной группе пришлось потрудиться, включая Николая с его помощниками, зато съемки удались, всем было интересно и памятно.
Но самое главное, во время выходных Николай обязательно ездил на автобусе в Москву, к Ольге.
В деревне же, после съемок, он писал ей письма.

Письма любимой
Письмо первое.
«Моя любимая и драгоценная Олька, здравствуй!
Наконец-то пишу тебе первое письмо из этой командировки. До 27 июня снимали в Бежецке несколько дней, и я тебе звонил из гостиницы, помнишь?
И вот сегодня, 27 июня снова переехали в Бологое, это половина пути из Москвы в Ленинград, теперь у меня постоянный адрес. Гостиница хуже общежития, условий никаких, зато живу в каморке один, как папа Карло. С 28 июня будем выезжать на съемки по деревням. На душе тревога, тяжело, так всегда бывает, когда рядом со мной нет тебя, моя любимая.
Питаюсь твоими консервами, еще остались и другие запасы, что ни возьму, вижу твою заботу обо мне.
Твоя фотография всегда рядом, смотрю и разговариваю с тобой по вечерам, наедине. Оленька, скучаю невероятно, едва могу работать и существовать без тебя, но все же собрался с силами и начал писать свой первый из трех сценариев, время поджимает.
Мечтаю о том, что в сентябре возьмем отпуск и рванем с тобой отдыхать на юга. Знай это, готовься. Как только обживусь немного, напишу еще. Есть возможность приехать в Москву на выходные, позвоню, или приеду сюрпризом.
Целую тебя бесконечно, выздоравливай потихоньку, отдыхай по вечерам дома, а то я ревную и скриплю зубами, как вепрь, вокруг тебя столько мужиков вьется, вдруг кто понравится, пока меня нет. Шучу. Привет маме с бабулей и Кириллу.
Целую и обнимаю, всегда твой Кока.»

Письмо второе.
«Здравствуй, моя любимая Оленька!
Прямо не знаю, что и делать. Сижу после съемок и думаю: головой понимаю, мы любим друг друга и не можем долго находиться в разлуке, так как скучаем и переживаем, томимся и страдаем, а чтобы ты поняла, как я люблю тебя, то стал писать письма тебе красными чернилами. Совсем стал глупым, да?
На втором этаже в холле есть телевизор, иногда смотрю программу «Время» и думаю, как ты там без меня?
В Москве идут игры доброй воли, а друзей у тебя пруд пруди, и все куда-то приглашают. От таких мыслей я нервничаю, в душе клокочет буря! Хочется верить, что ты умница-разумница, вечерами сидишь дома, заботишься о своей семье и думаешь обо мне. В то же время словно червь точит и пожирает сомнениями мою душу, и я мучаюсь по вечерам в своем номере, как загнанный тигр! Ты должна знать о моих муках, ведь они из-за тебя, и я счастлив, что ты нарушила мой покой и думаю только об одном – как можно быстрее приехать к тебе хоть на мгновение, лишь бы увидеть тебя наяву.
Снимаем Оленька, с утра до вечера, да еще над сценарием корпею до полуночи. Мечтаю, чтобы поскорее закончилась командировка и я бы примчался к тебе под мой любимый «бочок».
В октябре прошлого года я очень тосковал по тебе, и сейчас мне так же плохо, как тогда в Днепропетровске, даже еще хуже.
Еще в первую нашу встречу на Ленинском проспекте я сказал, что мои чувства к тебе будут чем дольше, тем сильнее.
Тоскую и жду выходных. До скорого, твой Кока.»

Письмо третье.
«Здравствуй, дорогая Олечка!
У меня праздник. Получил от тебя долгожданное письмо и пишу с радостью ответ. Очень занят на съемках, с утра до ночи. Не остается времени для работы над сценарием, хотя сроки поджимают. Дай бог хотя бы один сценарий слепить вчерне, первый вариант, и то благо.
Глаз мой никак не проходит, спина еще побаливает.
Ты пишешь, купила очередной том Пикуля, я рад, почитаем.
Почему письма мне пишешь с работы, дома разве нельзя? Мое, как ты назвала, «любовное послание» ты уже считаешь привычным и обычным, хотя призываешь меня писать много и часто, сама же пишешь редко, всего на одном тетрадном листке!
На этом заканчиваю свои недовольства и нудные, как ты говоришь, «претензии», хотя было бы приятно получить от тебя большое любящее письмо.
Олечка! Купил в местном книжном магазине нужные книги: Словарь синонимов.
Русско-английский карманный словарик.
Романы Нормана Льюиса, еще «Статьи о классиках» Белинского, Чернышевский и Добролюбов у меня есть. Мне всегда хотелось иметь этих критиков. Единственная моя радость в командировке – купить хорошую книгу.
Оленька, мечтаю о встрече с тобой, скоро обязательно увидимся, приеду, и с радостью надену новые ботинки, что ты для меня купила. Заранее знаю, что они отличные.
Очень люблю тебя, моя глазастая дюймовочка!
Пиши, твои письма для меня – праздник, ну а пока до свидания, целую тебя и крепко-накрепко обнимаю, как осьминог.
Всегда твой верный и любящий Кока.»

(Узнай, можно ли сразу, как я вернусь домой, взять больничный с радикулитом, насколько я знаю, можно не меньше месяца, я бы за это время дописал сценарий, и сдал на кафедру.)

Очередное письмо.
«Здравствуй, моя любимая Олька!
Сейчас поздний вечер, я сижу и пишу тебе, и думаю, а что ты делаешь в данный момент, может, тебя нет дома?
Не могу не писать тебе, завалю письмами, если уж меня нет рядом с тобой. Днем зашел в книжный и купил двухтомник – Переписка Горького, изд. 1986 года. Интересные фото, письма. Еще в обмене стоит большой, новый, красного цвета словарь русского языка Ожегова. Я попросил оставить, сказали, можно в обмен на интересный детектив или приключения.
У меня пока нет ни одного настоящего толкового словаря.
Гляжу на книги, а вижу мою красавицу-заведующую, которая так нравится покупателям мужского пола!
Как получишь это письмо, сразу же напиши мне и расскажи, что делаешь без меня, хотя я понимаю, у тебя мать с бабушкой, сынишка, есть чем заняться.
Ты моя ненаглядная женщина, мой ангел во плоти, заботливая, преданная, любящая подруга, мое сокровище – это ты, моя единственная и неповторимая!
Да, напасал также письма матери, брату Володе, отцу и дяде Мите в Алатырь, пишу сценарий, а думаю только о тебе, закрою глаза и вижу перед собой только тебя одну!
Мои руки тоскуют по тебе, моя душа страдает и мечется в ожидании тебя, мои мысли всегда с тобой, чувствуешь ли ты все это на расстоянии? Надеюсь, что да.

Вот такой я чудак, Оленька. Таким меня сделала любовь к тебе, наша любовь! Заканчиваю свою Оду тебе, и передаю приветы маме с бабулей, Кириллу.

До свидания, пиши мне много и обо всем, жду, целую и обнимаю, всегда твой – Кока.»

Еще одно письмо.
«Привет, моя Олечка!
Райские выходные с тобою пролетели, как один миг, я снова на работе. Глаз мой почти прошел, опухоль спала благодаря твоим примочкам. Вечером после съемок пишу тебе очередное письмо, без этого уже не могу, не усну.
Когда я приехал, твое запоздалое письмо ожидало меня в гостинице. Оно показалось мне холодным, написанным наспех, это меня опечалило, но я знаю, убедился еще раз при встрече, что ты меня тоже любишь и ждешь.
Хотя мы только что расстались, я снова сижу в пустом номере и мне страшно тоскливо. С трудом заставляю себя работать днем, с трудом пишу сценарий вечером, хотя понимаю, что его надо не просто писать, а написать лучше всех.
Конкуренция в нашей сценарной мастерской беспощадная.
И я знаю причину моих мук и недомоганий – рядом со мной нет тебя, я зачем-то на съемках в дурацком Бологом, а не на проспекте Мира с моей любимой. Утешает лишь то, что командировка кончится, мы возьмем отпуска и поедем с тобой отдыхать на целый месяц, на море.
Единственная моя, напиши о своем здоровье, обо всем, что я просил тебя написать. Когда я спускался по лестнице нашего дома и выходил на улицу, не видел ничего вокруг, только твои грустные заплаканные глаза, смотревшие на меня с любовью, и мне так хотелось повернуть «свои лыжи» назад, к тебе…
Это последняя моя командировка, вот увидишь, больше я никуда не поеду, не могу и не хочу быть вдали от тебя.
Сижу, ем колбасу, пью чай с глаголиками, и понимаю, в разлуке с тобой меня всегда будет грызть смертная тоска.
Судя по твоему последнему письму, тебе надоели мои душевные излияния, впредь я буду стараться быть более сдержанным, без драматизма, поэтому сажусь за сценарий и пишу почти до утра.

Само твое присутствие в моей жизни придает сил и оптимизма, а то я совсем расклеился.
Глаз мой прошел, мазал его твоей мазью, и свершилось чудо, опухоль исчезла. Поцеловал твою фотографию, готов лобзать и след от твоих ног, можешь смеяться, но это так.
Любимая моя дюймовочка, пиши, жду ответа.
Целую и обнимаю, люблю бесконечно, всегда твой Коля.»

Следующее письмо.
«Здравствуй, Оленька.
Рабочая неделя тянется бесконечно долго, а выходные пролетают мгновенно, и вот я снова сижу в своем номере, гляжу в окно а вижу тебя: вот бы оказаться рядом с тобой опять, но увы. Уже мечтаю о том дне, когда поеду к тебе, хотя бы даже на один выходной.
Закрываю глаза и представляю: вот я открываю своим ключом дверь и вхожу в нашу чистую, убранную комнату, где нет зудящих по ночам комаров, и вижу нарядную и красивую Олю, которая терпеливо ждет меня и знает, что ее «Тритоша» скоро прилетит и крепко обнимет.
И я вижу, что ты уже не куришь, не сидишь перед зеркалом среди разбросанных одежд и шелухи от семечек, а думаешь обо мне, я так хочу этого, что дни разлуки уже не кажутся мне безумно долгими, они скоро пройдут и я буду рядом с тобой.
Олька, я пишу одно и то же не от того, что не могу написать разнообразно, а от того, что только и хочу оказаться в твоих ласковых нежных руках (которые иногда трескают меня нечаянно по затылку), прижаться к тебе подобно щенку и слушаться, виляя хвостиком, преданно глядя в твои чудные глаза.
Обещаю больше не ругаться с тобой по пустякам, просто я был расстроен скорым отъездом в Бологое и твоими обидными словами, сейчас ругаю себя за несдержанность, и учу уму-разуму, чтобы никогда больше не обижать свою любовь.
Буду писать свой сценарий-сказку и думать о тебе.
Разложил на окне и в шкафу на полке припасы, приготовленные тобой к моему отъезду, посматриваю на них, и пишу тебе эти строки.
Мои слова могут показаться смешными, но это от любви я глупею, и ругаю себя за то, что задремал вечером рядом с тобой, и это перед отъездом, целая ночь впереди, сиди в автобусе и дремай до утра, дуремар. Иногда душа моя разрывается от ревности, когда я думаю о твоих бывших мужьях, не буду развивать эту тему даже в письме, невероятно злюсь и скорблю от всего того, что слышал от тебя и знаю об этом, но ведь и я был женат.
Будем благодарны судьбе за тот случай, который познакомил нас с тобой, я хочу, чтобы любовь наша вопреки всему была вечной и юной, и я не устану любить тебя всей душой, не устану говорить тебе, что буду любить, даже когда меня не станет.
До свидания, моя дюймовочка, всегда твой дюймик.»

Еще одно письмо.
«Здравствуй, моя драгоценная!
Вот опять приехал я в Бологое в 5 часов утра. Ехал в сидячем вагоне, в удобном кресле и дремал, вспоминая чудесный выходной, который пролетел как один миг.
Прихожу в гостиницу, выезд на съемку в шесть утра, едва успел. Весь день хотелось спать, приехали из деревни поздно вечером, талоны на ужин уже поздно покупать, все закрыто, и вот пишу тебе письмо, отужинав своими припасами.
Оленька, никто меня не ругал за самоволку, наоборот, все сделали вид, что ничего не случилось, и только директор приятно удивился, увидев меня в шесть утра выходящим из гостиницы в полной готовности к съемкам.
Даже спросил, почему я не сказал ему, что мне надо быть в Москве. Я ответил, он был занят и потому мы разминулись, но я предупредил второго режиссера, если задержусь и опоздаю.
На этом инцидент закончился. Все отлично, напрасно мы волновались. Правильно сделали, были вместе еще один день и ночь.
Сейчас вечер, закончу писать тебе письмо и сяду за сценарий. Пора его кончать. Все мои мысли о тебе, как мы поедем на море, то, что поедем, это несомненно, так что можно заказывать билеты на пятое сентября.
Припасы, собранные тобой в дорогу, так пригодились сегодня вечером. Пью чай с пряниками и мечтаю о тебе, считаю дни, когда снова увижу, обниму и приласкаю свою кормилицу.
Осталось совсем недолго, и я приеду насовсем, возьмем отпуск и ту- ту, отдыхать от забот и хлопот.
Пока до свидания, целую твою фотографию и, закрыв глаза, представляю тебя во всей красе в своих объятиях, твой Кока.»

Следующее бессчетное письмо.
«Моя любимая Оленька, здравствуй!
Пишу тебе свое очередное, бесчисленное письмо, хотя получил от тебя всего два коротеньких и холодноватых (шутка).
Снимаем вовсю, как оголтелые, приезжаем в гостиницу поздно, и я сразу же сажусь писать тебе письмо сначала, а уж потом сценарий. Если я лишен тебя, то хотя бы напишу тебе письмо и оно встретится с тобой вместо меня.
У тебя помимо работы еще забота о семье, понимаю это и не ропщу, страдаю молча.
Ольчик, уменя к тебе еще одна просьба: купи для моего шефа-старичка, вернее, для его жены, вторую книжку «Всегда красивая», хорошо? У нас с ним хорошие отношения, а такую книжку в продаже не найти.
Прислал мне письмо брат Володя, пишет, что работает, жена с детьми в деревне, в отпуске, а мать с Игорем уехали в Херсонскую область на все лето, в пионерлагерь «Полярные зори». Она главбух, и Игорек при ней, как всегда.
Ольчик, любимый, пью чай с очень вкусными глаголиками и переживаю, так хочется к тебе под крылышко.
Да, хочу спросить: ты грозилась поставить спиральку, чтобы мои бесчисленные кандидаты в детки не попали в материнское лоно. Если так, то это временная преграда, и я мечтаю о том времени, когда мы уберем это препятствие, и моя ангелица родит мне красавицу-девочку, не возражай!
Я знаю, твоя мама против, у нее уже есть внук, но ты сама признавалась мне, как бы тебе хотелось девочку с каштановыми кудряшками, всю в меня, а мне бы хотелось, чтобы она была такой же красавицей, как ты. Мечты-мечты…
Пиши мне обо всем, ничего не скрывай, хотя ты сказала как-то, что совсем не обязательно говорить мне все, что у тебя на душе и о чем ты думаешь!? Эти слова, словно бритвой по сердцу.
И еще: никак не могу забыть, сколько тараканов к нам прибежало из мусоропровода, и из магазина с первого этажа во время ремонта, надеюсь, к моему возвращению вы ликвидируете их, средств для этого много.
Можно написать заявление в ЖЭК, если не удастся, приеду, вместе будем истреблять это нашествие.

Ольчик, отпуск не за горами, надо уже готовиться к нему.
Я все вспоминаю, как мы с тобой фотографировались, словно голубки, сидя на тумбах. Хочется увидеть наши первые совместные фото из ателье на Сретенке.
Ну вот и кончается бумага, но бесконечны мои чувства к тебе. Смешно и радостно, что я такой глупый и счастливый.
Пиши, как ты поживаешь, не засоряет ли тебе кто мозги, типа поэта Дубровкина? А может, еще кто, убью!
До свидания, целую до изнеможения, твой Кокателло!»

Заключительное письмо.
Здравствуй, моя Оленька!
Пишу тебе последнее письмо из этой командировки. Доехал успешно, как обычно, вовсю идут последние съемки, сворачиваем дела и объекты, так что совсем скоро я обниму тебя и скажу: Все, Оленька, съемкам конец и я больше никуда от тебя не уеду. И мы с тобой поедем отдыхать. Как и планировали, хотя ты не верила в это, моя дюймовочка.
Погода испортилась, дуют северные ветры, дождит, и по ночам я надеваю сшитый тобой собачий пояс, тогда моя поясница не так ноет, боль стихает и уходит.
Очень надоело в Бологом, и я просто счастлив, заканчивается работа, продукты и чай индийский, пора домой, к моей единственной женщине на свете.
Я не просто верю, я верую в нашу любовь, хотя иногда меня терзают смутные сомнения и тревоги: а вдруг моя Оля забудет обо всем прекрасном, что есть между нами? Вдруг я надоем ей со своей любовью, с которой ношусь, как с писаной торбой?
Ведь, как утверждает поэт А. С. Пушкин, – «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».
Думаю, тут поэт не совсем прав, так как речь идет совсем о других женщинах, чем моя дюймовочка.
Оленька, немного о земном: не забыла ли ты о моих оставшихся контрольных, для меня это очень важно, иначе не успею управиться со сценариями.
Частенько думаю, как ты там на работе управляешься с массами, среди которых немало ушлых мужиков, липнущих к доверчивым женщинам. Доверять им себе дороже, они все обормоты, уж я-то знаю им цену, ибо изучаю жизнь постоянно.
Да и многие женщины – болтушки и обманщицы.
Знаю и верю, что моя Оля не из их числа.
Об этом говорит ее образ жизни, отношение к семье, высокий интеллектуальный уровень развития, глубокие познания в области литературы и поэзии.
Для меня самое главное – это ты, Оля, так как мы с тобой единое целое, Олька-Колька! Скоро поедем на море за Олькой № 2.
Большой от меня привет твоей маме с бабулей, и Кириллу, ученику 8 класса. До свидания, до встречи, обнимаю, целую и тороплюсь к тебе, всегда твой – Колька.

Пора на юга, в отпуск

Catastrophe
«Ночью 26 апреля 1986 года реактор № 4 Чернобыльской АЭС, расположенной близ города Припять, взорвался, это было начало одной из самых страшных ядерных катастроф в истории атомной энергетики. Облако от горящего реактора разнесло радионуклиды по большей части Европы, СССР.
ТАСС передало сообщение об эвакуации города Припять и других поселений, создана 30-км. зона отчуждения.
Радиация задела даже удаленные от аварии регионы – там тоже выпали обильные радиационные осадки.
С годами в России увеличатся онкологические заболевания среди населения, но об этом тогда мало кто думал, последствия аварии аукнутся людям позже, каждому в свое время.
Тогда же люди свято верили советской власти, утверждавшей, что необходимые меры обязательно будут приняты и беспокоиться не о чем, дорогие товарищи.»
…
Николай с Ольгой собирались ехать на море, полные радужных надежд на будущее, как и все вокруг, тем более, что к сентябрю все страхи развеялись, волнения поутихли.
Чернобыль далеко, а море зовет и манит. Авось пронесет, не зацепит, проскочим между струйками, не впервые.
Наконец, они получили долгожданные фотографии:
– Глядя на эти фото, чую задом тумбы, на которые нас усадил горе – фотограф. Помнишь тот день?
– Мы тоже хороши, раз согласились, – Ольга была более категорична, фотографии ей не приглянулись своими позами, хотя лица с улыбками симпатичные.
– Зато памятные, первые для нас с тобой, – Николай, как истый романтик, положил снимки в новый альбом. Он понимал, как никто другой, что фотографии, это история жизни в лицах, и никто переубедить его в обратном не мог.
– Знаешь, сегодня ко мне в магазин Наташка с Генкой Рулевы заезжали, только приехали из ФРГ, – она вынула из своей фирменной сумки два пакета, – это сувениры нам, тебе майка-сетка, а мне пляжная сумка, на рынок можно ходить.
– Ко времени дары, будто знали, что на море едем, – Николай рассмотрел подарки, примерил майку: – В самый раз, у меня такой не было, а сумка пляжная, фирменная. Будем форсить в Сочах.
– Да, пора собираться, как бы не опоздать, – неймется Ольге.
– У нас не заржавеет, раз-два и в дамки, – подмигнул в ответ Николай, обнимая и прижимая к себе свое сокровище.
Они словно купались в улыбках друг друга, так им было весело и радостно, еще бы, отпуска оформили, отпускные получили, правда, за билетами в предварительных кассах на Казанском вокзале Николаю пришлось постоять, теперь они лежат на столе, в оба конца, так что живи и радуйся, пока молодой.
– Ладно, ты пока поскучай без меня, пойду к маме за ужином, – Ольга убежала на кухню, а он расселся в кресле возле столика, включил бра на стенке рядом, затем магнитофон «Ариадна», к которому уже привык, как к родному, хотя Ольга купила его сыну для практики на французском языке, как посоветовала педагог.
Теперь вместо французского звучали песни Юрия Антонова, одна за другой, он мог слушать их все подряд, часами.
Ему все еще не верилось, что он сидит здесь, в их уютном гнездышке, а не в захудалой гостинице в Бологом, или на съемках в деревне, хотя и там он не скучал, некогда было.
Вспомнилось, как в выходные он трясся ночами в автобусе вместе с желающими провести их дома, в семье. Вечером после съемок выезжали, рано утром автобус был на Белорусском вокзале, и Николай мчался домой, к Ольге.
Они были счастливы побыть вместе один-два дня, не замечая времени, не расставаясь ни на минуту, однако наступал момент, когда он снова садился в автобус поздно вечером, и к утру после ночной тряски опять гостиница, съемки в деревне, и так до следующих выходных.

Вечерами он писал письма своей любимой одно за другим, изливая в них свою душу, всю без остатка.
– Ты что, задремал тут без меня? – вывела его из анабиоза воспоминаний Ольга с подносом в руках, выкладывая на столик ужин, он кивал в ответ, возвращаясь в реальность.
– Так, вспомнил, как к тебе на выходные приезжал, не забыла?
– Забудешь тут, набрасывался на меня как лев, и до утра.
Уже под утро, когда они убедились, что сумасшедшее окно в доме напротив все так же светит им, как всегда, они заснули в объятиях друг друга, а в своих снах уже плескались в голубых волнах Черного моря…

Сочи – Лазаревское
На Казанский вокзал они прибыли, не обремененные вещами.
У него в руках дорожная сумка, у Оли через плечо пляжная красная сумка-корзинка, форма одежды летняя, хотя уже сентябрь на дворе, но по летнему теплый пока.
В 10.32 скорый поезд Москва – Адлер тронулся в путь, в вагоне свободных мест не было, настроение у пассажиров приподнятое, Николай с Ольгой сидели у окна и смотрели, как мимо пробегают знакомые дома, улицы, нескончаемые ряды гаражей.
Время в дороге летит быстро, Ольга разговорилась с соседками по купе, а Николай в послеобеденной дреме лежал на средней полке, поглядывая в окно. По знаку зодиака он стрелец, а значит, любит путешествовать, поэтому и работал в кино, да и в Сочи бывал уже не раз, а вот в Лазаревском нет еще.
Едут они не на авось, в поселке отдыхают Юрина сестра Лида с его дочкой Настей. Оля с Леной заранее написали им письмо с просьбой подыскать комнату на месяц. Получили ответ, Лида договорилась с хозяйкой дома, приезжайте.
В купе, наконец, все угомонились, он глянул вниз, Оля возлежала на своей нижней полке в оранжевом махровом халате и читала книжку, поглядывая в окно…
…
«Бытует мнение, что Лазаревское – это Сочи в миниатюре.
Самые чистые и ухоженные на побережье Краснодарского края пляжи, железная дорога на всем протяжении береговой линии. Электрички ходят по Большому Сочи часто, так что доехать до Сочи не проблема, а скорее прогулка.
Пляж «Центральный» вдоль Лазурной улицы с ее кафе, столовыми, кинотеатрами, центр поселка.
На пляже лежаки, кабинки для переодевания, пункты проката, отдыхающих не перечесть.
От привокзальной площади автобусом в сторону Туапсе, три остановки вверх по улице Победы, и ты возле немноголюдного открытого пляжа недалеко от Свирского ущелья. Море в двух шагах, пять минут и ты в раю.
Местные жители предпочитают именно Свирский пляж.
Вода в море прохладная из-за впадающей речки Свирки. Мостик через речку, баня, рынок.
Вокруг горы, пальмы растут везде, неподалеку вход в Свирское ущелье, и вы уже идете мимо водопадов, огромных валунов-дольменов.
После такой экзотики хорошо пройтись по центральной набережной, это всего один километр, мимо кафе, ресторанов, магазинов. В центре поселка кинотеатр «Восход» на улице Победы, рынок, киоски и палатки, гуляй не хочу.»
…
В таком чудесном месте Николаю с Ольгой и предстояло отдыхать. Проснувшись рано утром, они глянули в окна, а там с левой стороны горы, поезд идет вплотную к ним, с правой раскинулось безбрежное лазурное море. Такое впечатление, будто едешь прямо по кромке моря.
Впереди показался тоннель, и вот они едут в кромешной тьме.
– Ой, я так боюсь замкнутых пространств, – прошептала Ольга, и тут Николай схватил ее за руку и тихо зарычал страшным рыком, все замерли было, но в это время они выехали из тоннеля и снова яркое солнце, море, женщины с облегчением засмеялись:
– Ну и напугал нас ваш муж.
– Шутник он у вас, Оля.
– Да уж, ты так больше не шути, заикой можно стать, – Ольга уже не сердилась на него за глупую шутку, тем более, пора было собираться на выход.
В 8.30 они прибыли в Лазаревское.
Маленький уютный вокзальчик, райская утренняя тишина, женщины, предлагавшие приехавшим сдать койко-места на отдых, но у них уже был конкретный адрес.
Вскоре отпускники погрузились в автобус на площади, и через три остановки были на месте. Все, приехали.
Нужный им дом был напротив, через дорогу.
Вошли в калитку, во дворе пусто, даже собаки нет.
– Вам кого, граждане, – из раскрытых дверей дома вышла молодая еще женщина, сразу видно, хозяйка.
– У вас наша родня отдыхает, Лидия Никаноровна с внучкой Настей, – улыбнулась ей Ольга, и тут из домика с одним оконцем, стоящего в глубине двора, показалась родня:
– Здравствуйте Оля, а мы вас дожидаемся, с приездом. Мариночка Ивановна, это Оля с мужем, я вам вчера говорила о них. – Вот и ладненько, – кивнула ей хозяйка и объяснила новым жильцам: – Вчера у нас трое постояльцев съехали, вместо них поживете несколько дней, потом в этот домик переберетесь. Пойдемте, покажу ваши хоромы, это на чердаке, вы не пугайтесь.
– Да, Оля, мы через три дня возвращаемся домой, а вы вместо нас будете. Ну ладно, мы на море с Настенькой, а вы устраивайтесь. Вечерком увидимся, пока.
Взобравшись вслед за резвой хозяйкой по узкой крутой лесенке наверх, Николай с Ольгой увидели вполне просторную комнатку с оконцем, три кровати, стол у окна, стулья. Только по скату потолка было видно, что это крыша.
– А что, мне здесь нравится, – Николай подошел к раскрытому окну, потрогал ветки сливового дерева. – Ого, у вас тут сливы растут, сами в рот просятся.
– Кровати сами выбирайте, на третьей можете вещи сложить, за нее я с вас денег не возьму. Ну как, устраивает?
– Вполне, ты как Оля, не против?
Она кивнула, ей хотелось переодеться, и скорее на море.
Значит, договорились. Кухня с холодильником во дворе, туалет, море за углом. Устраивайтесь, оплата вечером, заодно и ночную вазу вам выделю, для удобства, – улыбнулась им хозяйка и ловко спустилась вниз, только ее и видели.
– Ну, вот и приехали, – они опустились на кровать, обнялись, посидели. – Ладно, давай устраиваться, и на море сходим, искупаемся, чего зря сидеть.
Малое время спустя, они уже шли по тенистой улице.
Налегке, но при деньгах. Ольга в розовой майке, легкой голубой юбке, босоножках, на Николае импортная майка-сетка, синие спортивные брюки, на ногах деревянные сабо, в которых он щеголял в Ялте еще в 82 году, работая на кинокартине «Сказка странствий», а теперь вот стучит деревянными подошвами на улице Победы, в Лазаревском, направляясь с Олей на пляж и привлекая стуком взоры прохожих.
– Ты стучишь своими сабо по асфальту, как дятел по дереву, – засмеялась Ольга, подходя к старушке, дремлющей на скамейке возле калитки своего дома, перед ней на табуретке в кульках товар.
– Бабуля, почем продаешь?
Старушка встрепенулась, сгоняя сон, и бойко затараторила с кавказским акцентом: – Савсем дешево прадаю, дарагая, палтара рубля кулек, пакупай, не пажалеешь.
Ольга расплатилась, взяла кулек и они пошли дальше.
– Папробуй, дарагой, не пажалеешь, – передразнила она старушку и сунула кулек Николаю, тот взял незнакомый фрукт и стал жевать, удивился: – Такого я еще не пробовал, как называется, очень вкусно и необычно.
– Это инжир, ты что, действительно не ел его?
– Откуда, у нас в Алатыре такого и в помине нет, да и в Москве я что-то не встречал, или мимо проходил.
– Тогда бери, ешь на здоровье.
Встреча с морем
Они завернули за угол и пошли к морю, взволнованные его близостью и безбрежием, хотя оба бывали на море, и не раз, но каждый раз словно впервые.
Народу на пляже немного, поэтому они быстро нашли облюбованное местечко, расстелили покрывальце и разделись, оба еще белые и пушистые, словно одуванчики.
– Ой, какая ты беленькая, как хрюшка, – поддел Олю Николай, она не осталась в долгу: – А ты как хрюн, рыжий и конопатый.
Море еще тихое, спокойное, и хотя солнце уже вышло из-за гор и поднялось в небо, но было еще не жарко, легкий бриз холодил и освежал тела, словно приглашая их не терять время даром.
Николай поправил новые черные плавки-трусики, подаренные Ольгой перед отпуском, и первым вошел в воду, она за ним.
Свершилось. Они плыли в прохладных морских волнах, поглядывая на горы, пальмы, словно и не было никакой Москвы, людской суеты на улицах, житейских забот.

Спокойствие и беззаботность разлились на душе, они ощущали себя бестелесными и счастливыми, не замечая времени, но и не отдаляясь далеко от берега.
Николай родился и вырос на реке Суре, на Волге, плавал недурно, у Ольги с этим дело обстояло хуже, но она старалась не отставать от него, лихо плывущего саженками, и по лягушачьи перебирала руками и ногами, тщетно.
Но вот волны стали круче, злее, повеял ветер, и их вынесло к берегу, они лежали на гальке, поворачиваясь в такт волнам, и вдруг он обнаружил, что в плавках полно песку и глянул на нее, она кивнула, да, и у нее тоже самое. Избавившись от груза, вышли на берег. Народу прибавилось. Стало жарко.
– Ну что, пора отчаливать?
– Да, и кушать хочется, с инжиру сыт не будешь.
Они привели себя в порядок, прогулялись по улице, прошли по мостику через речку Свирку, а вот и то, что искали: аромат привел их к мангалам, где жарили шашлыки на продажу, немалая очередь томилась в ожидании, а неподалеку возле винного магазина еще одна, чисто мужская.
– Кто крайний? Оля, ты постой, а я в винный сбегаю, и назад, – оставив ее в очереди за шашлыками, он ринулся к очереди в винный. Торговля шла бойко, очередь двигалась быстро.
Купив две бутылки портвейна «Кавказ», он прибежал обратно, скоро и их черед подошел: – Нам шесть шашлыков, и заверните.
Взяв сверток, Николай пошел в сторону их дома, в другой руке нес бутылки. Ольга за ним следом.
Продавец, молодой парень, растерянно смотрел им вслед.
– А кто будет платить?
Николай оглянулся и понял, что забыл рассчитаться.
– Извиняюсь, в этих очередях мозги набекрень встают. Сколько с меня, получите, – всучив деньги парню, он догнал
Ольгу, ушедшую от позора подальше, и всю дорогу до дома они смеялись, вспоминая, какое опрокинутое лицо было у продавца.
Праздник
Забравшись на свой чердак, они бросились было на кровати, отдохнуть, но голод не тетка, да и дело уже к вечеру, пора праздновать день приезда.
Не зря Олина бабуля прозвала внучку скороделкой, она распаковала припасы, сбегала пару раз на кухню, и вот они уже за столиком у окошка, в котором радуют глаз ветки со сливами, а перед ними шашлыки, вино, и прочие закуски-деликатесы из Москвы, добытые стараниями хозяйки-красавицы, о которой он раньше и мечтать не мог. И вот она рядом с ним.
– Давай выпьем сначала за удачный день приезда, – они поцеловались, чокнулись стаканами, и выпили до дна.
Вино оказалось крепким, шашлыки с соусом вкусные, аппетитом оба не страдали, так что праздник получился душевным.
Николай протянул руку и сорвал пару спелых слив из окошка, на десерт, тут их почему-то обуял гомерический смех, еле отдышавшись, выпили еще и закусили сливками.
– Кольчик, я скоро, хозяйка велела заглянуть, – Ольга спустилась вниз, и вскоре вернулась с красивой белой вазой, но с крышкой, и их снова накрыло волнами смеха, потому как красивая ваза оказалась ночным горшком.
Выключив лампочку над головой, они засмотрелись на бездонное черное небо в звездочках, слушая рулады и стрекот цикад, кузнечиков и прочих южных букашек, потом разделись и пали ниц на кровать, крепко обнявшись, переполненные любовью и счастьем: – Потише, весь дом переполошим, – прошептала она.
– Ничего, пусть слушают, нам не жалко…
Ночью Николай проснулся от звуков, будто в пустое ведро льют воду из чайника, оказалось, это его Олька присела над вазой, и он с улыбкой снова заснул, как младенец, успев пробурчать:
– Тише, еще подумают, потоп. Весь дом переполошим.
…
Наутро все повторилось сначала. Оля убрала припасы в холодильник, они познакомились с туалетом-уборной во дворе, умылись у рукомойника, выпили растворимый кофе с колбаской и сыром на кухне, подхватили пляжную корзинку и вышли на улицу, пока остальные постояльцы еще спали.
Завернув за угол, они прошли с квартал уже знакомой им дорогой, и снова оказались на пляже у моря. Народу почти никого, солнце еще не взошло, тишь и благодать разлились в воздухе.
Прошлись вдоль пляжа по щиколотку в воде, и стали свидетелями божественного чуда; небо за горами заалело, и над вершинами гор показалось красно солнышко, замерло на мгновение и вышло на небо, озарив все вокруг ярким светом.

– Как красиво, впервые вижу такое, – Ольга стояла в лучах взошедшего светила, словно Афродита, вышедшая из моря. Николай засмотрелся на нее, глаз не отвести.
– Я видел восходы и закаты солнца в степи, на съемках картины «Они сражались за Родину», к такому чуду нельзя привыкнуть, каждый раз, словно впервые.
– Пойдем купаться, пока нет никого.
Они плавали недалеко от берега в чистой прохладной воде, лежали на спине, глядя в бездонное небо, и друг на друга, пока не устали. Когда выходили на берег, Николай разглядел на дне полосатую гальку, вынул из воды: – Глянь, какой яркий камешек.
– Я тоже нашла, еще один, – увлеклась Ольга, и они принесли к себе на покрывало целую пригоршню разных камней.
– Привезем домой, покажем маме с бабушкой, Кирюше. Я первый раз без него отдыхаю, как они там без меня? – загрустила она, Николай успокоил: – Как всегда, живут себе поживают, Кирилл учится в школе, хочешь, письмо им напиши.
Между тем, народу на пляже прибавилось, стало жарковато.
– Пойду ноги сполосну, и уйдем, не то обгорим, – Ольга осторожно пошла к воде, балансируя руками и подрагивая складочками на боках, еще не привыкла ходить по гальке.
– Какая у вас супруга пушистая, – улыбнулась ей вслед соседка по пляжу, худая пожилая женщина, Николай промолчал, ожидая ее назад, и почитывая книгу из серии ЖЗЛ «Полководцы древней Руси» в красивой кожаной обложке, которую Рулевы привезли из Германии и подарили подруге.
Вернулась Ольга, и они стали собираться, мимо них прошел корявый и костлявый мужичок в семейных трусах, который пробирался к воде, осторожно ступая по гальке и морщась, когда ступням было больно и неприятно.
– Смотри, Оля, ковыляет будто по раскаленным углям, совсем как ты только что, – рассмеялся Николай, настолько похоже шел мужичок, даже Ольга улыбнулась.
Собрав вещи в корзинку, пошли в поселок, и Николай не выдержал: – Рядом с нами бабка худая сидела, помнишь? Когда ты пошла к морю, она сказала, какая у вас супруга пушистая.
Ольга оглянулась и засмеялась: – Молчи, кляузник, небось выдумал. Нет у меня никаких складок, – провела она пальцами по бокам и вздохнула: – Надо есть поменьше, сам меня шашлыками накормил до отвала, искуситель.
Выйдя на улицу, приостановились, думая, куда путь держать.
– К себе на чердак всегда успеем, пройдемся по Бродвею? – Николай повесил Олину корзинку на плечо, и они пошли по улице, пора освоить этот уютный поселок. Справа от себя увидели кафе и переглянулись, мол, не пообедать ли здесь.
Посетителей в кафе немного, они сели за столик у окна, пообедали, слушая легкую музыку, расплатились с официанткой по счету, и направились дальше, по пути заглядывая в магазины.
К их удивлению, продукты были в продаже, даже молочка.
– На обратном пути творожку, кефирчику купим, – хозяйским глазом оглядела Оля ассортимент, и Николай согласно кивнул, ей лучше знать, что брать, хозяйка настоящая, не то что некоторые.
Дойдя до кинотеатра «Восход», посмотрели афишу и повернули обратно, к дому.
– Сходим вечером в кино? Исторический фильм «Спартак» с Керком Дугласом в главной роли, целых две серии, США, давно хотелось посмотреть, – уговаривал Николай Ольгу, небольшую любительницу кино вообще, а исторического тем более, но глядя на вдохновленного киномана, кивнула, мол, что не сделаешь для любимого человека, придется сходить.
Прикупив молочных продуктов, пришли домой.
Во дворе хозяйка тормошила небольшого лохматого щенка породы «Дворняжка», приучая его сидеть возле собачьей будки.
Ольга обрадовалась, погладила щенка.
– Вот и хорошо, а то смотрю, будка пустая, все хотелось спросить, почему нет собаки?
– Был у нас кобелек, да сбежал за какой-то сучонкой, не успела поймать, так и пропал где-то. Искали, искали, да все бестолку, – словоохотливо рассказывала Марина, надевая на щенка ошейник с цепочкой. – Пусть сидит, привыкает понемногу.
Вот думаю, как назвать, может, Джульбарсом, как считаете? Барсик, Барсик, – позвала она щенка, тот и ухом не повел.
– Барсиками котов зовут, – Ольга знала, о чем говорит. – Да тут и думать нечего, назовите его Бобкой. Бобка, Бобка!
Услышав это имя, щенок вскочил и залаял.
Домочадцы, собравшиеся во дворе, засмеялись, к ним присоединились Лида с Настей, выглянувшие из домика на шум.
– Вот и имя нашлось. Спасибо вам, Оля, – Марина тоже была довольна, они разговорились о чем-то, и Николай полез к себе на чердак, пусть поболтают, посудачат, на то они и женщины.
Настал вечер. У кинотеатра оживление. Купив билеты в кассе, Николай с Ольгой подошли ко входу в фойе, и тут случился облом.
Строгая женщина-контролер загородила им проход в зал:
– Извините, но в трусах мы не пропускаем.
– Это не трусы, а шорты, – возмутился было Николай, не тут-то было: – Идите переоденьтесь, тогда приходите.
Дело в том, что Николай весь жаркий день щеголял в новых шелковых спортивных трусах, писк моды, подаренных Олей к отпуску, что же делать, как быть?
– Так у нас твои спортивные треники с собой, – вспомнила Ольга, и он тут же переоделся за углом, на этот раз их пропустили без разговоров, и они прошли в буфет, выпить газ. воды.
«Как это я забыл о них», – удивлялся Николай сам себе.
Затренькал звонок, все потянулись в зал. Народу битком, как же, американский фильм не каждый день идет. Тем более, такой.
Николай с интересом смотрел всю картину, поглядывая иногда на скучающую рядом Ольгу, и когда после просмотра они вышли на улицу, она была рада до смерти.
– Я уж думала, этот кошмар никогда не закончится. Чего только ради тебя не сделаешь, пупсик.
– Неужели такой фильм может не нравиться, – удивлялся Николай, с недоумением глядя на нее. Тут был как раз тот редкий случай, когда их взгляды на киноискусство расходились.
…
Счастливые времени не замечают. Дни и ночи сменяли друг друга, словно близнецы. Утром они завтракали, так как Оля набрала с собой в дорогу всего: копченая колбаса, консервы разные, кофе растворимый, какао, даже такой деликатес, как тушенка, она быстро готовила завтрак, после него они шли на пляж.
Купались, собирали камешки, выбирая самые красивые, их набралось уже много, и даже прокатились на водном велосипеде.
Для этого прошли по пляжу к пункту проката, оплатили два часа, им выдали аппарат, проинструктировали, как ехать, как поворачивать влево – вправо, назад – вперед, они уселись на сиденья и тронулись с места, вращая педали.
– Далеко не будем отплывать, это опасно, – Николай всегда был осторожен, а тут вдвойне, не дай бог, случиться может всякое, он плавал как рыба в воде, а вот Оля как лягушка прибрежная.
Тем не менее, они впервые ехали по морю на водном велосипеде, даже дух захватывало с непривычки.
Серебрилась водная гладь вокруг них, слепило солнце, но они уже привыкли, радость обуревала, душа пела и плясала от восторга.
– Пора поворачивать назад, ты пока не крути педали, я разверну наш велик, и домой поедем, – он налег на педали и повернул аппарат в обратном направлении, теперь они вдвоем закрутили их, надо возвращаться, хотя так не хотелось.
Глянув в сторону пляжа, удивились, так далеко заплыли.
– Ничего, потихоньку доберемся, – и они удвоили усилия.
– Коля, что это, неужели дельфины?
– Они самые, нас сопровождают, вот здорово!
Слева и справа их обгоняли дельфины, выпрыгивая из воды и снова ныряя, они замерли от восторга и страха, пока дельфины не исчезли вдали. Тогда они опомнились, пришли в себя.
– Могли бы и нас опрокинуть вместе с велосипедом.
– Нет, они разумные, но все равно страшновато, – смотрела им вслед Ольга, – со мной такого еще не случалось, а у тебя?
– В первый раз видел их так близко, да еще на воле.
Они притихли, вращая свои педали до тех пор, пока не подъехали к пункту проката. Сдав велосипед, пошли домой.
Подустали. Отдохнули с часик на своих кроватях.
После обеда, который Оля сварганила, как скороделка, из говяжьей тушенки, макарон, овощного пюре, тут тебе и первое и второе, на третье чай с печеньем, на десерт – фрукты из яблок, груш и слив, которые Оля накупила рано утром на рынке, куда сбегала, пока ее Коля еще спал сном младенца, они снова пошли на пляж.
Взяли два лежака, позагорали чуть, и плавать, пока не обгорели. Только вышли из морских волн, подсохли, глядь, фотограф бредет, предлагает сделать фото на память.
Отчего не сделать, обязательно сделаем.
Он сфотографировал их на фоне моря, затем они оделись, отошли от пляжа немного, в сквер, и он снял их на фоне пальм.
На лавочке неподалеку сидели две почтенные дамы, и Николай услышал, как одна из них сказала, глядя на фотографирующихся: – Какая странная парочка, ты не находишь?
Ее подруга окинула острым взором прозрачную Олину юбку, его деревянные сабо и молча пожала плечами, мол, тут полно таких ходит, бывают экземпляры и хуже.
– Послезавтра зайдите в фотоателье, будут готовы, – вручив им квитанцию, улыбнулся фотограф и снова побрел на пляж, для него это была ежедневная работа. Каждому свое.
Вечером, когда все уже разбрелись на отдых, они поужинали на кухне творогом со сметаной, выпили кефиру, и он полез к себе на чердак, пока Оля убралась на кухонке, вскоре пришла, и они посидели на кровати, обнявшись и глядя в вечернее небо.
– Сейчас хозяйку встретила, Марину, она тоже зашла на кухню, посмотрела на меня и говорит: Оля, ведь вы отдыхать приехали, а ты все время на кухне проводишь, с утра до вечера, готовишь и готовишь. Прямо жалко тебя.
– Вот как, ну а ты что ей ответила?
– Да ничего, это она пашет целыми днями на свою семью, даже на море не ходит, а тут меня пожалела. Что за люди, не пойму.
– Она просто завидует тебе.
Во дворе забрехал на прохожих Бобка, они улыбнулись.
– Теперь все его Бобкой зовут, с твоей подачи.
– Да, я как дам кому какую кличку, так и зовут. К нам в магазин заходит зав. мясного отдела в гастрономе, пузатый такой, все его Ангилляром величают, а я сказала как-то, какой он Ангилляр, просто пузан. С тех пор его все так и зовут: вон, снова пузан пришел за книжками.
– Он что, татарин или кавказец?
– Да нет, по святцам мать посмотрела, когда он родился, а там Ангилляр, поэтому и назвали, в честь святого.
Николай крепко прижал к себе любимую:
– Так бы и сидел всю жизнь, держал тебя на руках и разговоры с тобой разговаривал, еще цикад слушал…
Пора в баню
Наутро, когда они после завтрака собрались на пляж, к ним подошла Марина: – Вчера я забыла сказать, ваши родные уехали в Москву, можете занимать домик, он свободен.
– Я виделась с ними, мы лучше у себя на чердаке останемся, привыкли уже, – глянула Ольга на Николая, тот согласно кивнул.
– Как хотите, – обрадовалась Марина, – тогда я его сегодня же сдам, есть желающие.
Они вышли на улицу, прошли до угла, и на пляж.
– В этом домике, как в душегубке, четыре стены и две койки. Окошко маленькое. Душно. Кошмар, – поморщилась Ольга.
– И на чердаке днем от крыши так напекает, дышать нечем.
– Да нас днем там не бывает, утром уходим, вечером приходим, поужинаем и спать ложимся.
– Ты права, как всегда. Наш чердак никому не уступим.
Они расположились на лежаках, сходили искупались.
– Ты глянь, сегодня море медузами кишит, прямо как суп, – он осторожно отводил медуз руками в стороны, – если их схватить или наступить, можно обжечься.
– Все, больше не хочу плавать, они такие склизкие, неприятно, – Ольга выскочила из воды, за ней Николай: – Что-то спина чешется, и не только. Не сходить ли нам в баню?
Она посмотрела его спину, он ее, они расхохотались.
– Да, пора в баню. Зайдем домой, соберемся, и пойдем, у тебя вся спина в красных пупырышках.
– Ниже спины их тоже немало, – шепнул он ей потише, – давно пора, как мы раньше не догадались.
– Думали, раз в море купаемся, значит, чистые.
Баня была недалеко от их дома, поэтому дошли быстро.
– Вдруг паспорт спросят, а мы не зарегистрированы, – волновалась Ольга, Николай успокаивал ее, как мог.
– Не спросят, в крайнем случае, возьмем два номера.
Но все обошлось. Никто ничего не спрашивал, они взяли один номер на двоих, и помылись от души, намыливая друг другу спины мочалкой, и окатывая водой из тазиков.
– Номер тесноватый, как у нас в Алатыре, там такие же, зато общий зал есть, просторный, женское и мужское отделение, а здесь такого нет, одни номера.
– Главное, помылись как следует, – улыбалась ему Оля румяным лицом, оба были довольны.
Выйдя из бани, огляделись по сторонам, куда бы податься на сей раз, как вдруг увидели собаку посреди дороги. Она ползла на передних лапах, а задние беспомощно волочились по асфальту. Морда собаки выражала такое страдание, что Ольга ахнула:
– Бедная, ее наверно машина переехала.
Образовалась кучка сострадающих прохожих, что же делать, как помочь бедной собачке, как вдруг собака вскочила и бодро побежала мимо глупых людей, которых она так ловко обманула.
Николаю даже показалось, будто она насмехается над ними.
– Вот это псина, как нахально она притворялась, – оглядел он женщин, передразнивая Ольгу: – Бедная собачка, она так мучается. Вон как мчится, смеется над вами.
– Скажете тоже, она нас испугалась и убежала, – неуверенно возразила старушка, и все разошлись, обсуждая увиденное.
В Сочи
– А давай-ка махнем в Сочи, прогуляемся, – вдруг предложил он Ольге, она согласно кивнула: – Надо только бельишко забросить на чердак, да перекусить на всякий случай.
Спустя малое время, они уже были на вокзале, купили билеты, а вот и электричка пришла. Сели. Поехали.
Не успели они как следует налюбоваться бесконечными пляжами на побережье, как электричка примчала их на красивый и оживленный сочинский вокзал. Они прошлись по центру, освежились нарзаном, съели по мороженому.
– Красиво здесь, но у нас в Лазаревском лучше, – резюмировала Ольга, намекая, что пора в обратный путь, Николай не возражал: – Везде хорошо, где нас нет, а дома на чердаке лучше. Обратно поедем другим путем, мы же здесь снимали когда-то, я тебе рассказывал, весной 77-го года, картина «Враги» по М. Горькому, режиссер Родион Нахапетов.
– Да помню я, ты так трепетно к своему кино относишься, – в ее улыбке Николай отметил иронию и даже обиделся:
– Так это моя любимая работа, о кино я с детства мечтал, да и во ВГИКЕ учусь, если ты еще не забыла.
– А ты не забыл, кто тебе контрольные добывает, – отпарировала Ольга, ей палец в рот не клади, и он знал об этом, лучше не спорить, хотя эти контрольные лишь подспорье, облегчающее ему учебу, не более того.
Они прошли к морскому причалу, здесь народу было меньше, завершалась посадка на пассажирский катер.
– Возьмете нас до Лазаревской, билеты у вас купим, – улыбнулся он матросам, те кивнули: – Садитесь, места еще есть.
– Давай-ка, моя красавица, не дрейфь, – он поддержал Ольгу за локоток, и они по трапу перебрались на катер, прошли на места и сели возле иллюминатора. Народу было немного, человек десять.
Убрали трап, взревел мотор, и катер резво пошел по воде, рассекая волны. – Ну как, не боишься?
Ольга промолчала, мол, и так ясно, что боюсь, но все равно интересно, на катере по морю – впервые, аж жуть берет.
Катер все же утлое суденышко; рев мотора, шумно, качка, брызги, поневоле страшновато, но если это недалеко от берега и быстро до места прибытия, то ничего, можно потерпеть.
Становилось ветрено, волна круче, качка больше, но вот и причал по курсу, прибыли: Николай оплатил проезд, по трапу они выбрались на причал, прошли на берег и с облегчением вздохнули, слава богу, приплыли живыми и невредимыми.
– Когда я впервые проехал на таком катере, тогда тоже штормило, и было страшновато с непривычки, мало ли что может случиться, сейчас испытал примерно такие же чувства, а ты как?
– Радуюсь, что скоро будем на нашем чердаке.
– Как ни странно, я тоже.
После ужина залегли спать, но впечатлений за день набралось много, вспоминали о хитрой собаке на дороге, возле бани, о поездке в Сочи, о болтанке на катере, им было так радостно и приятно в своем мирке на чердаке под крышей, они обнялись так крепко и надолго, что очнулись лишь под утро. Не спалось.
– Ты мне говорила что-то насчет спиральки, помнишь, я не забыл, – Николаю не давала покоя эта идея, что же дальше?
– Поздно опомнился, пупсик, – беспечно хихикнула Ольга, – я недавно поспрошала у знакомых врачей, сначала у Бабурской, потом еще у Вахрулиной Наташки, это вредно, не советуют.
– Тогда как насчет девчушки?
– Девочку бы хотелось, красивую и рыженькую, как ты.
– Твоя мама против, ты сама говорила.
– Она боится, у меня четвертая группа крови, отрицательный резус, можно умереть при повторных родах, или родится больной ребенок, в лучшем случае.
– Тогда об этом не может быть и речи, – вскинулся Николай, – дети у нас есть, план выполнен, мне никто не нужен, кроме тебя.
Солнце заглянуло в окошко, и осветило двух крепко спящих, утомленных дневными приключениями и бессонной ночью отпускников, в позах невинных ангелочков.

Ураган
В один из дней погода резко переменилась: сильный ветер сменился ураганом, нашли мрачные тучи, пошел дождь, превратившийся в ливень, сверкали молнии, затем оглушительные раскаты грома, снова молнии, гром, и так всю ночь длился этот кошмар природы, небо словно обрушилось на землю.
Николай с Ольгой впервые оказались в эпицентре такого разгула стихии, и смирно сидели дома, впрочем, как и все вокруг.
Под утро в небесах стихло, но дождь все лил и лил, потоки воды низвергались с гор, речка Свирка из небольшой речушки из-под мостика превратилась в бурную горную реку, затопившую все вокруг. Благо запасы еды у них были, то и беспокоиться не о чем.
Когда дождь стих, они вышли на улицу, посмотрели на бурную реку, затопившую мостик, на поваленные ураганом деревья, и вернулись домой.
Марина с домочадцами наводила порядок во дворе, в огороде с садом, Бобка затаился в своей конуре.
Пообедав на кухне, вернулись к себе на чердак, хорошо еще, дом уцелел и крышу не унесло. Ночью погромыхивало где-то далеко, моросило, природа угомонилась.
На следующее утро снова солнце, поют птицы, лает Бобка на прохожих за забором. С завтраком припозднились.
Уже собираясь идти на пляж, разговорились с хозяйкой.
– Говорят, такой поток из ущелья несся, деревья, камни, доски какие-то, грязь, настоящий сель, – Марина сбавила тон, огляделась, и добавила по секрету: – поговаривают, будто студенческий лагерь унесло в море, вместе с палатками, вещами, людьми. Солдат нагнали, прибирают, ищут, милиция прибыла, страсть да и только.
– Мы с Колей впервые такой ураган видели, – Ольга погладила подбежавшего к ней Бобку, – сходим на пляж, прогуляемся, – дала она понять Марине, что делиться рассказанным ею они ни с кем не собираются.
Хозяйка успокоилась, коря себя за свою болтливость, мало ли что, и побежала на работу, а они на пляж.
– Хорошо-то как, не жарко, – Николай разлегся на лежаке, Ольга загорала стоя, – подзагорели мы с тобой, помнишь, когда приехали, разделись, и стоим как снежки, белые-белые.
Ольга улыбнулась, присела на свой лежак, и они почитали немного. Народу прибавилось, стало припекать.
– Ты почитай пока, а я сбегаю поплаваю, – вскочил Николай и побежал к морю, резво вошел в воду и поплыл саженками, затем перевернулся на спину и долго плыл, помогая себе ногами и руками, потом лежал и бездумно смотрел в небо, пока не надоело, да и подустал немного, пора возвращаться.
Повернувшись, поплыл к берегу и увидел свою Олю, она подгребала к нему по лягушачьи и улыбалась, отфыркиваясь и перебирая руками и ногами.
– Оля, ты зачем здесь, это же далеко, утонуть можно, – испугался он за нее, зная, что она плавает плохо.
– Я к тебе, вместе легче.
– Поворачивайся, и потихоньку – полегоньку, доплывем, – они плыли рядом, иногда он пытался поддерживать ее за локоть, тогда она сердилась, мол, я сама. Берег медленно, но верно приближался, а вот и дно под ногами. Слава богу.
Тут силы покинули его, она тоже дышала тяжело, поплескались у берега, отдыхая, и пошли на свои места.
– Больше так не делай, ты напугала меня. Могли оба утонуть.
– А ты не уплывай так далеко, я тоже испугалась.
– Бросилась меня спасать, бесстрашная моя. Ты же знаешь, я вырос на реке, у меня разряд по плаванию.
– Все равно, нельзя меня пугать.
Как хорошо на лежаках, полежать и обсохнуть, согреться и отдохнуть. С морем шутки плохи.
– Как далеко вы заплыли, не страшно? – полюбопытствовала полная женщина, основательно расположившаяся неподалеку с мужем под большим зонтом.
– Да, мы бы не рискнули, – поддакнул ей муж, худой, но с животиком и в трусах вместо плавок.
– А мы на Волге-матушке реке выросли, – хулиганским голосом отвечала им Ольга, стреляя глазами в сторону Николая, мол, мы тоже не лыком шиты.
Он не мог глаз отвести от любимой женщины, умеет она тень на плетень навести, озорная, веселая, сокровище, одним словом.

Смерч
В это время кто-то громко вскрикнул:
– Смотрите, смерч идет в нашу сторону, скоро он будет здесь!
Все глянули на море, смерч вился на воде, уходя жгутом высоко в небо, под тучи. Он был далеко, и было видно, как маленький пароходик развернулся и поплыл в сторону от опасного соседства, стараясь побыстрее уйти как можно дальше.
Вокруг все вскочили, в том числе полная женщина с худым пузаном-мужем, сгребли свои вещи в охапку и ринулись к поселку, обгоняя друг друга.
– Чего они так перепугались, это же далеко отсюда, – пожал плечами Николай, Ольга была того же мнения, поэтому они остались на своих лежаках, поглядывая на смерч, который покрутился недолго и исчез куда-то.
Потом они узнали, что если бы он пошел в сторону поселка, никто не успел бы убежать, как он мгновенно накрыл бы всех и унес, разметал все вокруг в разные стороны.
Не дай бог никому и никогда попасть в такую беду.
– Зайдем в гастроном, купим колбаски, еще чего-нибудь, и к себе на чердак, ты как к этому относишься?
Ольга стала для Николая всем, если не сказать, больше, и после защиты диплома они обязательно поженятся, хотя он никак не мог смириться с тем, что она была два раза замужем, и у нее сын-подросток, однако, поразмыслив, приходил к выводу, что это не самый большой недостаток в сравнении с ее неординарной внешностью и редкой доброй душой, особенно, если вспомнить его бывшую злобную жену, при одном упоминании которой его коробило и надолго портилось настроение.
– Чего-нибудь, это что ты имеешь в виду? – спросил он, когда они миновали пляж и вышли на улицу.
– Догадайся с трех раз, – они засмеялись и прибавили шагу. Сначала зашли в фотоателье за фотографиями, потом отоварились в гастрономе, включая и чего-нибудь в виде бутылки вина.
Во дворе их дома было людно. Две пары жильцов уезжали домой, Марина провожала их. Увидела пришедших с пляжа:
– Смерч, я вижу, вас не испугал. Колбаски купили? – острым глазом окинула она их покупки, Николай тут же откликнулся:
– И не только. Мы не из пугливых.
– Правильно, отдыхать так отдыхать, одобряю.
– Конечно, они чай в Москве проживают, там всего в магазинах полно, сюда приехали, и здесь тоже, в гастрономе колбаса разных сортов, сыры, масло, не то что у нас в Сибири, ничего нет в магазинах, кроме мышей, – встряла в их разговор одна из отъезжающих женщин, ее поддержала другая говорунья:
– Вот, приходится здесь колбасу покупать и с собой везти, – показала она на кошелку, в которой лежали несколько батонов вареной колбасы, еще какие-то свертки.
– Так она пропадет, пока едете до Сибири, – удивилась Ольга, с сожалением глядя на покупки, – вряд ли довезете.
– Ничего, довезем. Обложим мокрыми полотенцами, а дома отварим, обжарим, на ура пойдет, за милу душу съедят и добавки попросят, – сибирячки засмеялись железными зубами, мол, на золотые денег нет, чай, мы не цыгане какие, не воруем.
– Счастливо вам доехать, – попрощалась с ними Ольга и пошла на кухню, Николай к себе на чердак, выставил на стол бутылку «Анапы», положил конверт с фотографиями.
Одежду разложил на третьей кровати, бывшей у них вместо шкафа. Оставшись в одних плавках, разлегся на своей кровати, отдохнуть, пока Оля готовит на кухне еду, надо будет отметить их скорый отъезд домой, в столицу…
Настал день отъезда. С утра они искупались напоследок, позагорали на пляже, ставшим родным, набрали камешков с узорами, зашли в гастроном, на пути к дому купили куру-гриль, не устояли от того особого аромата, который источали шашлыки, куры в руках поваров-кавказцев. В дороге пригодится.
Дома пообедали, собрались, даже вздремнули пару часиков, тут и вечер наступил. Пора в путь-дорогу.
– Камней мы с тобой набрали, дотащить бы, – поднял сумку Николай, – ничего, своя ноша не тянет. Приедем, будем смотреть и вспоминать, когда какие собирали.
– Может, выбросить половину, пока не поздно?
– Я еще подростком мешки с картошкой таскал с огорода в гору, и ничего, а тут камешки, – бодрился он, оглядывая с грустью полюбившийся им чердак. Жаль расставаться, увы.
– Присядем на дорожку?
– Сиди не сиди, а пора на вокзал.
Марина их провожала у калитки, у нее так заведено.
– Ну, в добрый путь, счастливо вам доехать.
– Мы к вам еще приедем, наш чердак никому не отдавайте.
– Обязательно заранее известите меня.
– Известим, пока, Бобка, – погладила Ольга собаку, – ну все, до свидания, счастливо вам оставаться.
На автобусе доехали до вокзала, тут и поезд Адлер-Москва подошел. Погрузились, разместились, поехали. На часах – 22.48.
– Зря мы обратные билеты в Москве купили, придется на боковых полках ехать. Мне все едино, а тебе тесновато, – оглядел он Ольгу, уже успевшую переодеться в свой махровый оранжевый халат, но ей все нипочем, лишь улыбается и в окно поглядывает.
Те же пейзажи, только наоборот: теперь слева море, справа горы, и вечер, да еще томящее душу чувство разлуки с морем, с чердаком, подарившим им упоительные дни и ночи счастья.
Вот они снова въехали в тоннель, но мрак уже не пугал Ольгу, и когда выехали из него, посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись, тем более, вокруг все пассажиры усиленно питались.
– Ну что, пора и нам перекусить, ты не против?
В ответ Ольга вынула куру-гриль, зелень, проводница обносила всех чаем, но многообещающий ужин был испорчен, когда Николай разломил курицу на куски, и она оказалась прожаренной только снаружи, внутри сырая, с сукровицей.
– Представим себе, что едим бифштекс с кровью, тогда все пойдет, как по маслу, – после ужина и чаепития в вагоне обычно наступает сон, но и тут неувязка: ему вдруг так прострелило поясницу, ни встать ни сесть.
– Камешки подвели, лишнего набрали, пожадничали.
– Я знала, что этим все и закончится, мешки с картошкой он с огорода таскал, вот и дотаскался, – расстроилась Ольга, еще и потому, что ей пришлось лезть на верхнюю полку, с ее-то габаритами, но с помощью Николая более-менее устроилась.
Она посмотрела на него сверху вниз, он на нее снизу вверх, и они заснули как убитые, несмотря на все неудобства и неувязки.
В шесть утра поезд прибыл на Казанский вокзал.
До их дома на проспекте Мира рукой подать…

В Алатырь, к отцу с дядькой
Он бодро шагал к метро «Проспект Мира» кольцевая, с двумя дорожными сумками в руках, набитыми всякой всячиной, но с каждым шагом начинал понимать, что без передышки он не дойдет даже до метро, что же будет дальше, как быть.
Остановившись на краю тротуара, отдохнул малость, и снова в путь. В метро уже полегче. Спустился на эскалаторе, доехал до Комсомольской, и снова по эскалатору наверх, к вокзалу.
На перроне народу не меряно, но Николай знал Казанский вокзал, как свои пять пальцев на одной руке, наездился за свои неполные сорок лет, не сосчитать, да вот хотя бы с Олей приехали из Сочи совсем недавно, теперь снова в путь, пора в Алатырь.
У него время рассчитано. Привычка. Передохнул пять минут, и тут объявили посадку на поезд Москва – Чебоксары.
Плацкарт, нижняя полка, сел у окна, глядя, как пассажиры занимают свои места, укладывают чемоданы, вещи в багажники.
«Он вспомнил, с какой радостью их встретила Тамара Федоровна с бабой Варей, Кирилл, когда они приехали загорелые, полные впечатлений, привезли фрукты, сувениры, камешки.
День прошел в хлопотах, он успел съездить к себе на Кржижановского, в квартире никого не было, в комнате порядок, будто только вчера там был, и он вернулся к Оле на проспект Мира.
Вечером привычно сидел в кресле и слушал Юрия Антонова, пока Оля с мамой занимались хозяйством, бабушкой с сынишкой.
– Наши отпуска еще не закончились, я хочу в Алатырь махнуть, к отцу с дядей, ты как на это смотришь? – выбрал он время после ужина, оба были в приятном расположении духа, особенно Оля после ванной, сидя перед зеркалом.
– Замечательно смотрю, а я в это время домом займусь, дел всяких полно накопилось, и с Кирюшей надо заняться, проверить, как учится. Да, завтра пробежимся по магазинам, накупим для твоих старичков продуктов разных, подарков, деньги еще остались.
– Здорово ты придумала, хорошо я тогда в Ростове шашку не купил, за 200 рублей дороговато. Отличная шашка, в ножнах, с эфесом. Ну да бог с ней, – вздохнул он с сожалением.
– Зря не купил, как-нибудь обошлись бы».
…
Он улыбнулся, глядя на неподъемные сумки, в которых были деликатесы и продукты, которые просто так не купишь, надо доставать: копченая колбаса, мясо без костей, консервы, тушенка, сыр, московские шоколадные конфеты, рублей на сто с лишним получилось, да еще дорога, вот тебе и шашка казацкая, знать, не судьба. Хотя на стене с ковром смотрелась бы неплохо.
И это все она, его Олечка, добрая душа, она и посылку отцу придумала отправить, так были рады они с дядей, и вот теперь тоже не с пустыми руками едет.
«Почему-то вспомнилось, как поезд долго стоял в Ростове, они вышли на перрон прогуляться, а навстречу дядька усатый идет, сразу видно, казак донской, шашку предлагает купить, увидел, каку Николая глаза загорелись, сразу подошел:
– Берите, последняя осталась, недорого отдам, всего за 200 рублей, – он вынул шашку наполовину из ножен и Николай увидел, да, это вещь. – Правда, не заточена, для безопасности. Атак настоящая, без обмана. Ну, как хотите, прощевайте.
Недаром алатырские казаки были причислены к Войску Донскому с незапамятных времен. Гены никуда не денешь.
И Ольга была не против, даже наоборот.
Не купил, как чуял, и вот он едет в Алатырь, хорошо бы еще сумки до отчего дома дотащить, спину не сорвать окончательно».
…
– О чем задумались, молодой человек?
Напротив него сидела пожилая чета, они разбирали сумку, и выкладывали на столик дорожную еду, воду в бутылке, с любопытством поглядывая на соседа напротив.
– На родину еду, в Алатырь, давно не был, – Николай оживился, вот, молодым человеком его обозвали, приятно слышать.
– Бывали мы в Алатыре, и не раз, у нас там тоже родня имеется, а проживаем мы в Канаше, значит, вместе сходить будем.
Проводница обходила вагон, забирала билеты, он и не заметил, что поезд давно уже идет, набирая ход. Отдал свой билет.
– До Канаша все едете, постель берем?
– Берем-берем, без постели никак нельзя.
– Тогда с вас по рублю, скоро чай будет, устраивайтесь, – проводница тоже оказалась доброй, заботливой, после ужина и чаепития в вагоне стало совсем уютно и покойно…

В Канаш поезд прибыл рано утром на последний путь, все пути до вокзала забиты товарняками, и ему пришлось тащить свои неподъемные сумки по переходному мосту, сначала вверх по лестнице, потом через пути до спуска, и вниз. Затем до вокзала.
Пальцы разжимались от тяжести, приходилось отдыхать, надо же было столько набрать всего. Утешало лишь то, что для отца с дядей не жалко. Довезет. Дотащит.
На вокзале он взял билет в пригородной кассе до Алатыря, отдохнул в зале ожидания, в десять утра посадка на пригородный, и через четыре часа муторной езды с остановками на станциях и переездах, приехал наконец в родной городок, и снова тащит сумки коротким путем до Куйбышева 14.
Гость из Москвы
Поднявшись по крутой скрипучей лестнице на второй этаж, застучал в дверь дядькиной квартиры в конце коридора:
– Открывай, дядя Митя, принимай гостя из Москвы.
Дверь открылась, и он со своей поклажей ввалился в квартиру. Повесил куртку на вешалку и рухнул на диван, отдуваясь.
– Ого, тяжелые сумки, – закряхтел дядька, подтаскивая их к столу. – Я будто чуял, дома остался, не пошел к Маруське ночевать. Написал бы, когда приедешь.
– Я сюрпризом люблю, ты же знаешь, не впервой.
Они обнялись, и дядя Митя крепко поцеловал его в губы, так обрадовался. Племянник был обескуражен, но виду не подал.
В коридоре хлопнула дверь, и в дверях появился отец.
Увидев сына, заулыбался: – Думаю, надо к Мите забежать, будто чуял, что ты приедешь.
Николай рад видеть их обоих, если бы еще и дядя Юра был жив. Усталость словно рукой сняло, и он стал распаковывать сумки, выкладывая из них на стол дефицит.
Дядя Митя по-хозяйски относил продукты в холодильник.
Освободив сумки, Николай поставил их в сторонку.
– Митя, сын тут рублей на сто привез, если не больше, – вполголоса сообщил отец, дядя Митя кивнул, мол, я и сам вижу. Захромав на кухню, загремел ключами и открыл свой сейф в серванте, громко кашляя для солидности.
– Сбегай к тому грузину, сам знаешь, что делать, – сунул он брату червонец, и тот мигом снарядился бежать.
– Давайте я схожу, а вы посидите пока.

– Отец лучше знает, где что брать, в магазине за водкой давка, когда дают, так что мы пока подождем, – и отец убежал, прихрамывая. Был он плохо одет, не брит, от него несло махоркой.
Николай вытащил из сумки папочку с фотографиями, зачетную книжку, студенческий билет. Отец вернется, тогда он покажет им все сразу, и расскажет. На душе у него стало покойно, уютно, обстановка в квартире ему известна и дорога с детства, потом и к отцу надо сходить. Он был дома, и этим все сказано.
Отец вернулся быстро, с двумя бутылками грузинского вина и буханкой белого хлеба в руках. Повеселевший. Бодрый.
И вот они сидят за круглым столом, перед трюмо в простенке между двумя окнами, выпивают, закусывая колбасой с хлебом. Еще расщедрившийся дядька принес из кухни огурцы с помидорами.
– Посмотрите, это моя Оля, в прошлом году познакомились, а недавно вернулись из Сочи. В отпуске пока, – похвалился Николай, вручая им цветные фотографии на фоне моря, и пальм.
Дядя с отцом внимательно осмотрели фото.
– Красивая, видная из себя, – хмыкнул дядя Митя, а отец добавил: – Хрупкая она, береги ее, сын.
Сын пожал плечами, ничего себе хрупкая, но промолчал, отцу виднее. Он настоящий живописец, портретист от бога, в людях разбирается. Позже Николай поймет, насколько прав он был, как истый провидец, и станет внимательнее к свой любимой.
– Давайте выпьем за ваше здоровье, чтобы мы подольше так встречались, – расчувствовался Николай, наливая по полной.
Возражений не было, наоборот, отец с дядей оценили тост.
Затем, осмотрев его студенческий билет, и зачетную книжку, они скупо улыбнулись, но он видел, рады за него. Еще бы, будущий сценарист, хотя, лучше бы на художника учился, Николай понимал их без слов.
– Я так и работаю на студии художником-декоратором, через год диплом защищать. Я писал вам, что поменял комнату, переехал с Ленинского проспекта в Черемушки, там комната больше и с балконом, но проживаю у Ольги, на проспекте Мира, в центре. Она заведующая книжным магазином, на шесть лет моложе меня, – рассказывал Николай свои новости.
– У нас тоже новости имеются, – хохотнул дядя Митя, поглядывая на брата, который вытащил из кармана пиджака пачку махорки, сложенную гармошкой газету, быстро свернул цигарку и задымил, распространяя по комнате зловонный махорочный дым.
– Отец, ты как дед Маресьев когда-то, махру смолишь, ты же не курил никогда, в чем дело?
– Денег на вино нет, а с махорки кайф не хуже, и дешево, четыре копейки пачка, всего-то делов.
– Как это денег нет, – возмутился для блезиру дядя Митя, хитро поглядывая на племянника, – он у нас тоже в магазине теперь подрабатывает, правда в мясном отделе, туши таскает, к татарину Фариду в батраки нанялся, а еще художник.
– Да не нанялся, помогаю, а он мне деньжат подбрасывает, – оправдывался отец, но дядьку вокруг пальца не обведешь:
– Иду как-то мимо мясного, хотел зайти посмотреть, почем мясцо, глядь, Николай наш подбегает к машине, грузчики ему на спину кладут часть туши и хохочут, пальцем показывают на него, а он согнулся в три погибели и тащит, бедолага.
Дядя Митя осерчал, вскочил и стал убирать со стола:
– Меня на мякине не проведешь, я этого хитреца-татарина насквозь вижу. Грузчику платить надо, а он кинет отцу на бутылку красного, тот и рад стараться.
Он укоризненно глянул на брата: – Щи буду варить со свининой, на рынке брал, к татарину не пошел.
– Хорошо, дядя Митя, мы с отцом домой сходим, приберемся.
Отчий дом
На улице уже октябрь, похолодало, но вот они пришли на Покровского, дом 17. Николай задержался возле отчего дома.
По пути отец забежал куда-то, купил из-под полы красного пару бутылок на деньги сына, в сумке у которого колбаса, хлеб, тушенка, все это Николай отложил для отца, невзирая на неудовольствие хозяйственного дяди Мити.
Отцова часть дома выглядела неплохо в сравнении с соседской, там ставни покосились, крыша ржавая, крыльцо просело и заросло травой: – Как дядя Саша, что с ним?
– Помер он год назад. Одинокий был, сынок утонул при тебе еще, жена к другому сбежала, да ты знаешь об этом, – отец отомкнул навесной замок на пристройке, и они вошли в дом: кровать у оконца, стол, табуретка, на шестке печи электроплитка, кастрюли, чайник. Пол грязный, дверь в комнату плотно прикрыта.
– Закрываю, чтобы здесь тепло сохранить, – отец сгреб со стола лишнее, выставил бутылки, два грязных стакана, сын вынул закуски из сумки. Оба улыбнулись, с удовольствием глядя на стол.
– Разливай, сын, ты банкуешь.
– Николай налил в стаканы красного до краев, они чокнулись, выпили, закусили. Повторили еще, и еще. Похорошело.
Отец шамкал беззубым ртом, мочил хлеб в вине, а ведь ему всего 61 год, подумал про себя Николай, глядя на обвисшие обои, кое-где еще сохранились репродукции с портретами и пейзажами художников, которые он купил и наклеил отцу на стены в свой прошлый приезд, лет пять назад это было.
– Давай отец, я тут у тебя приберусь маленько, – сын взял веник и стал выгребать из-под кровати пустые аптечные пузырьки, то бишь фуфырики, банки, бутылки, мусору накопилось много.
– Прибирайся, а я на Ленинскую сбегаю, ты как, не против? – захлопотал и отец, надевая пиджак с чужого плеча, облезлую шапку, на ногах резиновые сапоги, коих сроду не носил, в руках у него появилась кошелка с пустыми бутылками.
Взяв у сына пятерку, заторопился по улице, громко кашляя и отхаркиваясь, а тот продолжил приборку помещения.
Помойное ведро оказалось в комнате за дверью, там было холодно, пусто, пыльные окна слабо пропускали свет, но он сразу же ощутил ауру родного дома, на душе стало тепло, он понимал, пока жив отец, будет жив и отчий дом.
Выбросил мусор на помойку, опорожнил и ополоснул помойное ведро, навел порядок, насколько мог. Тут и отец вернулся, явно не с пустыми руками.
Снова на столе красовалось красненькое, закуски, отец был радостным и деятельным, в доме стало почище и уютнее.
– Я успел у друзей побывать, рассказал им, сын ко мне приехал, они помнят тебя, привет передают. Ну, давай разливай, не будем терять время…
Расстались они все на той же Ленинской улице.
Получив от сына трешницу, Николай Дмитриевич побежал по своим делам, клятвенно пообещав прийти к обеду.
Посмотрев ему вслед, Николай зашел в гастроном, и купил коробку шоколадных конфет, это для тети Таси. Может, и Володя дома, размышлял он, входя в подъезд дома, на первом этаже которого проживал его товарищ еще со школьных времен.
На звонок дверь открыла сама тетя Тася, обрадовалась.
– Здравствуй Коля, проходи, ты всегда так внезапно объявляешься, а я дома по хозяйству кручусь.
– Это вам, чаек пить, – вручив ей конфеты, он повесил куртку на крючок, прошел на кухню, оглядывая квартиру. Ничего не изменилось, и это хорошо. – А где Володя, на работе?
– Да нет, они на дачу с утра уехали, зима не за горами, надо подготовиться, сейчас чайку попьем, – захлопотала тетя Тася, гремя чайником. – Давно приехал-то?
– Сегодня, тетя Тася. Остановился у дяди, сейчас от отца и прямо к вам, как всегда. Ну, а семейство ваше как поживает, хотелось бы посмотреть на них, пообщаться. Давно не виделись.
– Завтра они наверняка дома будут, вот Володя обрадуется, он тоже часто тебя вспоминает, так что будем ждать.
Попив чаю и покалякав с Володиной мамой, пообещав зайти завтра, он вышел на улицу. Надо будет еще съездить на Стрелку, встретиться с Борей Зубаренковым, Колей Васильевым. Хотелось бы и с родней повидаться, на кладбище сходить, на завтра дел громадье, но это как получится, а сейчас домой, к дяде родному.
На Куйбышева, 44
Возле дома он поздоровался со старушками-учительницами с первого этажа, коротающими время на лавочке возле двери, они его узнали, поспрашивали, где и как поживает, поднявшись на второй этаж, на кухне увидел дядиных соседок, поздоровался, и тоже ответил на их вопросы.
Войдя в квартиру дяди, сразу ощутил тот особый «аромат», присущий старым квартирам в старом доме, где проживает инвалид войны, знакомые Николаю с детства запахи бабушек, дедушек, обладателем которых ему посчастливилось быть.
Он к ним привык, это была аура присущего только им мирка, но он об этом не думал, просто радовался, что опять приехал к отцу с дядей, и все тут. Это был зов предков.
Сейчас к этим запахам прибавился аромат только что сваренных дядькой щей со свининой, и рот его наполнился слюной в предвкушении сказочного обеда.
– Дядя Митя, я все время путаю соседок, кто из них Раиса Степановна, а кто Серафима Степановна, на кухне их повстречал, а где Марина, давно ее не видел?

– Они с матерью квартиру на Стрелке получили, теперь все больше там околачиваются, здесь тоже бывают, – дядя обрадовался племяннику. – Сима худенькая, Раиса побольше. Лицом схожи как близнецы. Сейчас обедать будем, где отца потерял?
– Побежал к друзьям, обещал скоро прийти.
– Завтра с утра прибежит, – разливал щи по мискам дядька, кусок мяса выложил отдельно, на тарелку.
– Мясо, колбасу мне в инвалидном раз в месяц дают, с голоду не пропадем, – взял буханку, нарезал хлеб крупными кусками.
Они с аппетитом пообедали, у Николая в Алатыре всегда почему-то был зверский аппетит.
– Завтра с утра поедем на Бугор, в винный магазин, будут водку давать, по две бутылки на брата, с отцом вместе шесть бутылок, про запас, пригодятся в хозяйстве.
– Зачем нам столько?
– Сейчас водка дороже денег. Вздремнем после обеда? – предложил дядя Митя, укладываясь на кровать.
Николай не возражал, прилег на диване напротив, и сам того не ожидая, заснул под мерный стук маятника, издаваемый с детства знакомыми часами «Мозеръ» на стене у окна, перед кроватью дяди.
Проснулся, когда уже стемнело. Дядька гремел посудой на кухне, на плитке шумел чайник. Закипает.
Он вспомнил, как в детстве они жили здесь, пока не купили часть дома на Сурско – Набережной. Дядька по утрам пугал его протезом, бабушка Надя с дядей Юрой угощали конфетками.
Уже во взрослой жизни, они с братом Вовой, отслужившим в армии, приезжали к ним в гости, будто вчера это было, в 79-м году. Тогда они все вместе сфотографировались на память впятером, три брата и два племянника, фото не получилось, брак пленки. А жаль.
– Ну что, проснулся? – дядька включил свет, принес чайник, чашки. – Чайку попьем, телевизор посмотрим, послушаем, как Горбачев мозги пудрит народу.
– Как там Марь Дмитриевна поживает?
– Завтра после магазина прямо к ней подъедем, пообедаем.
– Как сейчас помню, она пела: «Это было недавно, это было давно», когда мы с Вовой приезжали, помнишь?
– Еще бы не помнить, тогда мы вчетвером домой возвращались под хмельком, отец орал на всю улицу, на нас хулиганы и напали, а тут наш Юра, как ангел-хранитель, из тьмы явился и спас нас. На углу поджидал, его все в городе знали и уважали, как авторитета.
– А вот и наш оратор, как черт из табакерки выскочил, – подшутил Николай, так что дядя Митя даже оглянулся испуганно, не слышит ли кто, старая привычка из прошлого.
По телевизору шла программа «Время», и генсек энергично вещал народу о пользе гласности во время перестройки…
…
Утренние хлопоты у дяди Николай освоил давно: встать, вынести помои на улицу, сходить за водой на колонку, посетить уборную по необходимости, умыться, ну и завтрак в итоге.
Вылив помои на проезжую часть, он снова полюбовался чайками над головой, увидел дурачка – соседа с первого этажа в фуфайке на голо тело, который сердито глазел на всех и ругался матом, бестолково бегая по улице и во дворе.
Принес из колонки ведро воды домой, почистил зубы, умылся, дядька в это время кашеварил на кухне.
– Дядя Митя, ты что, зубы не чистишь?
– Почему, на прошлой неделе чистил как-то.
– А где твоя зубочистка, зубной порошок, зубы надо чистить утром и вечером, на ночь. Тогда они и болеть не будут.
– Ха-ха, скажешь тоже, два раза в день, хватит и одного, утром, – у дядьки на все свое мнение, и его ни в чем нельзя переубедить. Старой закалки человек, фронтовик, инвалид войны.
Что тут еще скажешь. Не успели они позавтракать пшенкой с чаем, как заявился отец: – Кашку кушаете?
– Хочешь, и тебе наложим, полезно для здоровья.
Все трое засмеялись, тем более, что предстояли интересные и важные дела на весь божий день.
К гаражу подошли со двора, дядя отомкнул замочек на калитке, вошли, затем открыл замок на двери тамбура, и они в гараже. Открыв замок на входных дверях, распахнули их, теперь можно выехать из гаража.
Дядя осмотрел свой любимый автомобиль марки «Запорожец», убедившись, что все в порядке, колеса тоже, сел за руль и включил зажигание. Николай открыл ворота палисадника, пока дядя тарахтел мотором, и вот машина выехала на улицу.
Отец уже сидел на заднем сиденье.
Дядя самолично замкнул все двери гаража, ворота, снова уселся за руль. Николай рядом с ним, и машина сначала проехала мимо дома по тротуару, выехала на грунтовую дорогу, затем на Комсомольскую улицу, и уже по асфальту покатила на Бугор, к вожделенному винному магазину.
«Выезд из дядиного гаража, это целая эпопея», – подумал Николай, с улыбкой поглядывая в окно на дома, прохожих, но когда они подкатили к магазину, она погасла на его лице при виде огромной сердитой очереди, желающей отовариться водкой.
Винный магазин
Оставив отца в машине, заняли очередь. Стоять предстояло долго, дядя уже общался со знакомыми мужиками, и Николай смирился с неизбежностью, слушая их.
– Што, Димитрий, тоже решил запастись беленькой?
– Молодой чай пускай стоит, а ты в лимузине своем посиди, с братом, это он там сзади развалился, как фон-барон?
– Он у меня за сторожа, здесь на воздухе веселее, – дядя умел поддержать беседу, когда хотел.
– Устроил нам Горбач веселую жизнь, все о здоровом образе жизни хлопочет, обещает сухой закон ввести, – вздохнул пожилой, бледный мужичок с кошелкой в руках, заводя разговор для полезности времяпровождения.
– Авось надорвется, жалеючи нас, сирых, не успеет.
– Куцы же он подевается? – удивились мужики.
– Народ послушайте, поговаривают, не продержится он долго у власти, балаболит о перестройке да гласности, как попугай, а дел нет никаких, в магазинах пусто.
– Заводик наш винный чем ему помешал? – осерчал мужик и так сердитого вида, закуривая цигарку.
– Да, не надо было его закрывать, вредить людям.
В очереди примолкли, недовольно поглядывая на громко скандаливших баб, мол, и здесь от них нет покою, не женское это дело, за водкой в очереди толкаться.
Худо-бедно, но вот уже дядя с племянником в самом магазине, тут как сельдей в бочке, народу набилось, давка.
За прилавком две шустрые продавщицы бойко отпускали ценный продукт. Получив свои бутылки, мужики протискивались на выход, уступив место следующим жаждущим отовариться.
У входа образовался затор, какой-то молодой парень с руганью стал пробиваться к прилавку, даже сумел вскочить мужикам на плечи, и по головам пролез к продавщицам, сунув им деньги в руки и требуя водку поскорее.
– Да на тебе, смотри не захлебнись, – не стала пререкаться с ним продавщица, забрав деньги и всучив в его жадные лапы бутылки, лишь бы побыстрее убрался восвояси.
– Не захлебнусь, не ждите, – заржал в ответ парень, и таким же макаром выбрался на улицу. Стало потише.
– Это Валерка, ухажер нашей Маринки, – пояснил дядя Митя племяннику без особого осуждения в голосе, Николай кивнул, мол, понимаю, тем более, их очередь приближалась, наконец, они у заветного прилавка с продавщицами, глаза в глаза:
– Нам на троих, отпустите шесть бутылок, – дядя Митя протянул им деньги, в ответ: – А кто третий, где он?
– Это мой брат, у меня в машине сидит на стреме.
– Сидит-сидит, не сомневайтесь, да вы его знаете, это Николай, художник, – раздалось из очереди, вокруг заулыбались, подтверждая правдивость сказанного.
– Ладно, давайте деньги, – продавщица отпустила им водку, стрельнув глазом на Николая, – поверю на слово. Вы на пьяниц не похожи, – она даже улыбнулась для разрядки.
– Мы не пьющие, только по праздникам, – повеселел и дядя.
Выбравшись на волю, добытчики подошли к машине, из которой вился сизый дым, это художник Николай Дмитриевич накурился махорки и задремал.
– Так ты мне машину спалишь, – осерчал старший брат на младшего, раскрывая дверцы машины настежь, тот обрадовался, увидев столько водки, но дядя вручил сумку с бутылками племяннику: – Доверяю только тебе, смотри в оба.
Сам уселся за руль, завел машину, убедился, что все на местах, захлопнул дверцы, и решительно нажал на газ:
– Все, едем к Маруське в гости, пора обедать.
В гостях у М.Д.
Лихо подрулив к дому на углу Жуковской, остановились у крыльца, за окнами мелькнула голова хозяйки, распахнулась дверь:
– Проходите, я уж заждалась, вечер скоро, а вас все нет и нет, – улыбалась им Мария Дмитриевна, – Коля, давно не виделись, тебя и не узнать, настоящий москвич, – говорила она, запирая за гостями парадную дверь на запирку.
Из кухни в коридор прошмыгнули три кошки, знающие крутой нрав дяди Мити. Гости разделись.
– Два дня меня не было, а на кухне уже бардак, кошками воняет, – ворчал дядя, по-хозяйски проходя в горницу и ставя на стол бутылку водки. Отец тут же уселся на стуле.
– Присаживайтесь за стол, у меня давно уже все готово, – суетилась хозяйка, расставляя на столе посуду, большую сковороду жареной картошки с мясом, соленые помидоры с огурцами, в центре стола рядом с водкой появилась бутылка портвейна, явно из ее запасов, в магазинах-то пусто, шаром покати.
После нескольких часов в очереди за водкой как приятно сидеть за таким столом, выпивать, закусывать, да еще рядом с отцом, дядей и его женой.
Нечасто он приезжает в Алатырь, поэтому помнит и чтит эти встречи у Марии Дмитриевны. Дядя верховодил за столом, отец на сей раз сидел смирно и терпеливо ждал, когда снова нальют вина, ел он мало, как обычно.
– Помню, приехала я в гости к Антонине Ивановне, в Мурманск, а в ее квартире везде ковры; на стенах, на диване, на полу, как в музее, приняла меня, как королеву, коньяком угощала, пироги, пельмени, а мне еще дальше ехать, к дочери в Североморск, – захмелев, разговорилась Мария Дмитриевна, вспоминая свою поездку на Север.
– Она всегда об этом вспоминает, когда выпьет, – подначивал дядя Митя, подмигивая племяннику с братом, и разливая вино по фужерам. – Давайте выпьем за моего племянника, он ВГИК заканчивает, скоро писателем станет.
– Коля у нас самый умный, я всегда знала это, – оживилась хозяйка, чокаясь с гостями, – выпьем и снова нальем!
Схватив пустые бутылки, унесла на кухню и вернулась с новой бутылкой портвейна. Отец с дядей оживились…
…
Мерный стук маятника настойчиво проникал в сознание, пока до него не дошло, что он проснулся. Открыв глаза, посмотрел на настенные часы, не пора ли вставать, увидев, что пять утра, снова закрыл их, можно еще подремать, тем более, что дядя храпит на своей кровати, а отец на кухне, на Юриной.
Вчера вечером они распрощались с Марией Дмитриевной и, несмотря на ее уговоры остаться ночевать, пошли домой. Перед этим дядя открыл ворота, и поставил свой лимузин во дворе ее дома, так надежнее. Пусть постоит до завтра.
Дошли нормально, отец на сей раз не выступал, как бывало, вел себя тихо, и полегли спать, притомились.
Сегодня надо побывать в подгорье, повидаться с Панькой, зайти к Глазыриным, съездить на Стрелку, на Бугор к крестной, но главное, купить на вокзале билеты, пора ехать в Москву.
С этими мыслями он снова заснул, и проснулся уже поздно по местным меркам, в восемь утра.
Дядя Митя занимался хозяйством на кухне.
– Ты один, а отец где, уже ушел?
– Он не любит дома сидеть, скучно ему, к дружкам побежал.
– Пойду за водой сбегаю, – схватился он за ведро.
– Помои не забудь вылить.
На завтрак чай с хлебом и колбасой по случаю племянника в гостях, сахарок. – Все, дядя Митя, побегу на станцию за билетами, потом пройдусь по друзьям и назад.
– Погости немного, когда еще приедешь.
– Некогда, к сессии надо готовиться, на работу скоро, пора ехать. Да, чуть не забыл сказать. Олин магазин рядом с институтом Склифосовского находится, главврач книжки любит, вот она и договорилась с ним, что вы с отцом приедете, подлечитесь у него.
– Это было бы неплохо, – заинтересовался дядька, забыв о делах. – А что, после праздника и нагрянем. Хорошо придумал.
– Ну вот, а я о чем толкую, понимать надо, – с этими словами Николай надел куртку с капюшоном, схватил сумку и был таков.
Дядька одобрительно посмотрел ему вслед, закрыл дверь.
Молодец племянник, деловой, весь в дядю уродился. С этими мыслями он собрался, запер квартиру, и пошел к Маруське, надо машину домой пригнать, в гараж поставить, а то непорядок.
До станции недалеко, народу в кассах немного, так что вскоре Николай с билетами в кармане сел в автобус, доехал до обувной фабрики, и свернул на улицу своего детства, бывшую Сурско – Набережную, а ныне улицу Покровского.
Родное подгорье
Прошел мимо обрыва, ведущего в Сандулеи с кривыми улочками и переулками, глядя на Суру, засурские луга и поля с перелесками, на дальний лес, куда они ходили с пацанами за грибами и ягодами, как они нарвались там на медведя, тоже любителя ягод, и улепетывали от него аж до самой реки.
Душа его возрадовалась, возликовала, словно в детство вернулась, в родную гавань после бурного житейского моря на чужбине. На лице застыла блаженная улыбка, и он не скрывал ее, да вокруг и не было никого, кроме собак, обленившихся за лето.
А вот и родной спуск Дмитрова. Ноги привычно и ловко понесли его вниз, к калитке двухэтажного деревянного дома, в котором жил Панька с женой, матерью и братом.
На стук открыла незнакомая женщина.
– Здравствуйте, а Дамарины живут еще здесь, есть кто дома?
– Нет их давно, вы что, приехали откуда?
– Из Москвы, жил я здесь в детстве. Последний раз в 81-м году виделись. Так что с ними, где они?
– Павел с женой где-то в районе проживают, брат его старший помер от пьянства, а мать ихнюю сестра ее младшая забрала к себе, в Ульяновск, там она и померла вскорости. Болела тяжко, ноги ей отняли в больнице по самые пахи, отмучалась, бедная.
– Так вы здесь теперь проживаете, ясно. Ладно, позже Павла найду, до свидания, спасибо за подробный ответ.
Он вышел за калитку в переулок, постоял, приходя в себя, не ожидал он такого исхода, хорошо хоть Панька жив.
Прошелся вдоль забора, посмотрел на дом, огороды, сады, где теперь копошились другие жильцы.
Ему вспомнилось, как Васька Устименко прислал недавно письмо из Арзамаса, где написал, что отец умер, и он забрал мать к себе. Сам он работает в НИИ, по специальности, женился. В письме находилась фотография, на которой молодожены стоят возле берез: он в бородке, модно одетый, в джинсах, настоящий молодой еще ученый-физик, жена стройная рядом, под стать ему.
Николай обрадовался, написал ответное письмо, он всегда знал, что его друг детства станет настоящим ученым.
Еще он узнал, что Шлепневы, жившие в полуподвальной квартире, как раз под квартирой Дамариных, получили благоустроенное жилье на Стрелке, так что в доме никого не осталось от прежних жильцов.
Поднявшись по переулку в город, он решил более никуда не ехать, в следующий приезд повидается со всеми, тем более, шел холодный осенний дождь, на кладбище под дождем делать нечего.
Дядя Митя коротал время в одиночестве, обрадовался ему.
– Все, билеты купил, прошелся по родным местам, больше никуда не пойду, потом как-нибудь, летом приеду, тогда другое дело, – уговаривал он скорее сам себя, принюхиваясь: – Чую, щами со свининой опять попахивает, угадал?
– Угадал, отец забегал недавно, скоро подойдет, будем обедать, – загремел дядя посудой, тут и отец явился не запылился, – что я говорил, старый солдат чует, где мясом пахнет.
– Мне мясо нельзя, бабу захочу, лучше винца, – хитро ухмыльнулся отец, вручая брату авоську с хлебом, тот смягчился.
– Вот всегда бы так, а то дашь ему денег в магазин сходить, его и след простыл, через день явится, будто ни в чем не бывало.
– Брось бурчать, нам с сыном обедать пора.
– Видишь Коля, за версту чует выпивку, – дядька ловко разлил щи по тарелкам, разрезал мясо на три части, затем раскромсал буханку белого хлеба крупными кусками, вынес и поставил на стол бутылку водки, стопки.
Отец уже сидит за столом в ожидании.
– Давай Коля, ты у нас самый молодой, разливай.
Николай не заставил себя ждать. Выпили, и за щи с мясом, кроме отца. Он положил перед собой на клеенку хлеб, мясо, и нетерпеливо ждал, пока брат с сыном наедятся.
– Ты поел бы, отец, вон какой худой стал, бледный, – Николаю жаль отца, но тот как кремень, в ожидании:
– Закусь ломает кайф, наливай давай.
Под щи с мясом бутылка опустела быстро.
– Вот, Коля зовет нас в Москву, на лечение, и не куда-нибудь, а в институт Склифосовского, сам главврач сказал, подлечим, пусть приезжают, – возвестил захмелевший дядя Митя.
– Это Ольга договорилась с ним, она на дефиците сидит, за хорошие книжки все сделают, – подтвердил Николай, отец оживился: – За это грех не выпить.
Дядя Митя глянул на племянника, тот покачал головой, тогда он пошарил в своем бездонном кармане штанов и выудил оттуда трешницу: – Нам хватит, а это тебе вместо мяса.

Отец схватил деньги и бросился одеваться:
– Я быстро, может, еще ночевать приду, – и исчез за дверью.
– Теперь до завтра не явится, – подытожил дядя Митя, кто-кто, а уж он-то знал брата от а до я, как любил говорить отец.
– Дядя Мить, когда я прибирался у отца, пока он бегал в магазин, не нашел ни холстов, ни красок с кистями, что я прислал ему в посылке. Ты не знаешь, где они, может у тебя?
Дядя крякнул, сочувственно глянув на племянника.
– Со мной он ничем не поделился. Сначала берег все это, хвалился, что будет писать свой портрет, потом замолчал. Я спрашиваю, ну когда ты приступишь к написанию автопортрета?
Он взбесился и убежал. Дня три не приходил, потом явился, и я понял, он пропил и холсты и краски с кистями, нет у него ничего.
– Жалко, мог бы написать твой портрет, или свой.
– Он уже ничего не может написать, Коля. Больной человек, еле ходит, махорку курит, – вздохнул дядя Митя, жалея брата.
Затем они подремали, каждый на своем месте, вечером попили чаю, посмотрели «Время» по телевизору и полегли спать, калякая о разном, пока не уснули под мерный стук маятника часов.
Прощание
Наутро все повторилось сначала, но уже с долей грусти в душе: вынос помоев, выход за водой на колонку, завтрак, после чего дядька занялся обедом, а племянник стал собираться в дорогу.
Тут и отец пришел. Прежде чем закрыть дверь, оглянулся, нет ли кого в коридоре. Вроде нет, плотно закрыл дверь.
– Коля, я должен сказать, за твоим отцом следят, – понизил голос дядя Митя, глянув на брата: – Видишь, он сам не свой ходит.
– Кто за ним следит, зачем?
– Мне ребята говорили, по секрету, они заметили, что за их шефом следит приезжий из Чебоксар, потом они разузнали, он из органов, майор, подходит к ним словно невзначай, и спрашивает: а ваш шеф где сейчас, не подскажете?
Они ему: Зачем тебе знать, он сам себе хозяин, где хочет, там и ходит. Дали отпор, значит. Он отошел, а они побежали разыскивать твоего отца, чтобы сообщить о слежке.
Николай заметил, что отец внимательно слушает их разговор.
Дядя Митя подмигнул племяннику и продолжил:
– К твоему отцу домой зачастили алкаши, собираются, пьют, орут о чем попадя, разговоры ведут, мол, власть плохая, менять ее пора. Отец с ними согласен, кивает, вот и докивался.
Отцу: – Смотри Николай, прикроют скоро твою хазу, да еще в кутузку посадят. Дело к тому движется.
Племяннику: – Друзья-то у него аховые собираются, заложит его какой-нибудь хнырик, говорят, майор велел жучок в его доме поставить, на прослушку. Это уже серьезно.
– Я искал везде, не нашел ничего, – прохрипел отец, кашляя.
– Спецы так прячут, хрен найдешь, – возразил дядя Митя, – говорю ему, больше к себе не ходи пока, пусть алкаши от тебя отстанут, а ты у меня поживи, вдвоем веселее, по хозяйству там, в магазин сбегать, – хитро усмехнулся дядька, и тут до Николая дошел его тайный замысел: он хочет отвадить брата от компании, вот и навел тень на плетень.
Стратег дядя Митя, ничего не скажешь. А отец совсем плох стал, постарел, боится всего: – Ладно, дядя Митя, ты уж совсем застращал отца, ему конечно, здесь с тобой лучше будет.
И отцу: – Отец, дядя Митя дело говорит, надо залечь на дно и переждать, пока этот майор не уедет обратно в Чебоксары.
– Вот-вот, и я о том же толкую, – взбодрился дядька, сообразив, что племянник раскусил его замысел. Теперь их двое.
– Согласен, гони трешницу, сбегаю вина найду, надоела твоя водка, обмоем это дело, – отец тоже не лыком шит, получив деньги, сразу взбодрился и смело зашаркал в коридор.
Дядька с племянником одобрительно засмеялись, мол, есть еще у него порох в пороховницах, поживем, хлеб пожуем.
Только теперь сын понял по-настоящему, как постарел отец: осунулся, седая щетина уже не могла скрывать морщины, взгляд потух, рот провалился, в дрожащих руках скворчала вонючая цигарка, ноги в резиновых сапогах шаркали по полу, но он не сдавался, хотя трезвому это давалось тяжелее, чем под градусом.
Отец сбегал в дом к знакомому грузину и вернулся с бутылкой красного. Запыхался. Хромает. Но душа радуется.
После обеда, за которым выпили по стаканчику вина, больше Николай не стал пить перед дорогой, присели в ожидании.
Дядя Митя при отце отсчитал племяннику сто рублей, тот не возражал, отец был доволен. У всех троих теплилась надежда, что в Москве дядю и особенно отца подлечат, поправят здоровье и он станет меньше пить, возьмется за ум, наконец.
Настало время прощаться. Николай обнял дядю, затем отца.
– Может, я провожу тебя, сын, на станцию, – в голосе отца сквозила неуверенность, но и надежда.
– Не надо, отец, оставайтесь дома. Вещей у меня нет, сам дойду, чего зря волноваться. После праздника приедете ко мне, комната у меня теперь большая, с балконом. Буду ждать вас.
Он взял Олину красную дорожную сумку, в которую засунул свою зеленую, поменьше, и решительно закрыл за собой дверь квартиры, в которой остались отец с дядей, его самые близкие и дорогие сердцу алатырцы, сбежал вниз по лестнице, на улицу.
Пришел на станцию, на путях уже стоял пригородный поезд «Алатырь-Канаш», шла посадка. Он успел занять место у окна.
Теперь можно ехать. Когда едешь на пригородном в Алатырь, на душе радость, когда из Алатыря – грусть: мимо окон проплывают домики с садами и огородами родного подгорья, вот поезд прогрохотал по мосту через Суру и въехал в лес.
Два часа езды до Канаша, с остановками сначала в Алтышево, затем идут Атрать, Киря, Буинск, Ибреси, Янгличи, не считая разъездов, входят и выходят люди, наконец приехали.
Теперь с пустой сумкой и через переходный мост пройти одно удовольствие, поглядывая сверху на вокзал, пути с поездами, и вдыхая с детства знакомый особый аромат железной дороги.
Почему-то в памяти всплыли стихи любимого поэта:
«Один и тот же сон мне повторяться стал.
Мне снится, будто я от поезда отстал,
Один в пути зимой на станции сошел,
А скорый поезд мой пошел, пошел, пошел.
…
И я хочу за ним бежать и не могу
И чувствую, сквозь сон, что все-таки бегу…»
К чему бы это, вроде не к месту вспомнилось, словно пророчество какое, отогнал от себя тревожные мысли Николай, и спустился с моста на перрон вокзала. До прихода скорого поезда «Чебоксары-Москва» времени навалом, не зайти ли в ресторан?
А что, для поднятия настроения очень даже неплохо.

Народу немного, сел за столик у окна, примерно там же, где и в свой прежний проезд, с видом на буфет, и картины местных художников на стенах, на росписи под сводами потолка.
Подошла официантка и он заказал бифштекс с яйцом, бутылку жигулевского пива. Настроение вошло в норму.
После ресторана купил в киоске все местные газеты, что были, пару журналов, пусть Оля почитает местную прессу, и минуя залы ожидания, вышел на перрон, там воздух свежий.
Вскоре подошел поезд, и он занял свое место в плацкарте, на нижней боковой полке. Вагон был уже обжит пассажирами, проводница забрала у него билет и рубль за постель, разнесла желающим чай, поезд набирал ход, минуя Канаш с пригородом.
Николай смотрел в окно, вспоминая постаревшего отца с дядей, огромную очередь в магазине за водкой, он был рад, что съездил к ним, теперь вся надежда его была на московских врачей, благодаря которым дядя Митя живет-поживает на этом свете, после успешной операции в институте им. Герцена.
Они и отца поставят на ноги в институте Склифосовского.

Надежда умирает последней
Утро выдалось ясным, хотя и холодным. Николай бодро шагал от метро к высотке на проспекте Мира, в которой на третьем этаже проживала его Оля с семейством.
Москва всегда вселяла в него радость и надежду в свои силы, как показало время, и будущее тоже было подвластно ему.
Родителей и дом, в котором родился, не выбирают, поэтому к Алатырю он относился с особым трепетом и чувством любви, но теперь Москва стала его вторым домом, его настоящим и будущим.
Ольга с семейством были дома, рано еще.
– Приехал наш путешественник, теперь все в сборе, – потчевала его Оля завтраком, он тоже был рад, рассказал о поездке.
– Дядька с отцом обещали приехать после праздника, ты поговори с главврачом, как он, не забыл об обещании, отец совсем плохой стал, сдал, я сразу это понял, как увидел его.
– Приедут, устроим и подлечим, об этом не беспокойся.
– Как-нибудь вместе в Алатырь съездим, покажу тебе свой райский уголок, заветные места, – прижал он ее к себе, но в коридоре ходили, того и гляди заглянет кто, и он понял, придется подождать до вечера.
– Надо будет дверью заняться, замок поставить, укрепить, покрасить, когда сделаю, удивишься, дверь свою не узнаешь.
– Хвалила себя калина, что с медом хороша.
– В Алатыре нет ничего, вот газеты привез, открытки, к теткам не ходил, а то бы банок надавали с капустой и вареньем, не дотащить, – оправдывался он, понимая, что с пустыми руками негоже приезжать, – даже на кладбище не сходил, дождь, грязь.
Еще он рассказал Оле, как они ездили на Бугор за водкой, она смеялась в ответ, ей все нипочем, добрая душа сама все отдаст, не требуя ничего взамен, приехал, и она счастлива.
О нем и говорить нечего, он дома, рядом с Олей.
– Бабуля наша тоже плоха стала, заговаривается, мама работает, Кирюша учится, французский штудирует, произношение по кассетам шлифует. Педагог его хвалит.
– То-то я смотрю, куда магнитофон подевался. Ладно, пускай пока шлифует, Юра Антонов от нас не убежит.
– Мы с мамой стиркой занимались, я по магазинам моталась, помимо отпуска у меня еще отгулы есть.
– Я тоже думаю, до праздников обо мне не вспомнят на студии, а там видно будет. Буду работать над сценариями, сессия не за горами, контрольные пора готовить.
– Об этом не переживай, я уже договорилась с Куршиным, скоро будут у тебя твои контрольные.
Так бы и говорили весь день, так им было хорошо вместе.
– Вчера вечером с мамой бабулю мыли в ванной, так она не хочет мыться, брыкается, ругается матом, – удивлялась Оля, – голову не дает мыть, потом еле волосы расчесали. Больно, кричит.
Я ей говорю, бабуля, надо мыться, а она сердито так на меня посмотрела, и отвечает: ничего, скоро на полу помоете.
Они помолчали, думая каждый о своем: он об отце, она о бабе Варе, даже в мыслях не допуская того, что видимо, скоро придется расставаться с ними навсегда. Авось, не скоро еще.
В дверь постучали, в комнату заглянула Тамара Федоровна:
– Оля, обед пора готовить, никак не наговоритесь?
Оставшись один в комнате, Николай прошел к окну и сел за свой письменный стол, заставленный книгами, стопками бумаг, сценариями. Работы непочатый край, только строчи – не ленись.
Как об этом говорит его педагог, Лесин Валентин Петрович: сначала составьте план работы, затем поэтапно приступайте к осуществлению намеченного, и так каждый день. При упорном труде все у вас получится. Глаза страшатся, руки делают.
Ну что ж, приступим, нам не привыкать…
Телеграмма
Шестого ноября у всех было предпраздничное настроение, Николай еще с утра съездил к себе на Кржижановского, снял показания со своего счетчика, сходил и оплатил коммуналку, прибрался в комнате, закрыл балкон.
В комнатах у соседей гремела музыка, звенели стаканы, там уже отмечали праздник заранее, но его это мало касалось, он запер свою комнату и поехал на проспект Мира.
Какой разительный контраст, чистота, тишина в большой квартире, где царил матриархат, даже Тишка уютно дремал на своем половике у двери, а в воздухе благоухало праздничными пирогами, аж слюньки потекли у проголодавшегося художника.
В коридоре появилась его Оля, как волшебница, на подносе блюдо с пирожками, кофе в кофейных чашках, они закрыли за собой дверь комнаты, и в их райском уголке наступил праздник.
Поздно вечером, когда все готовились ко сну, раздался звонок в дверь. Тамара Федоровна открыла, и ей вручили телеграмму.
«Коля, тебе телеграмма из Алатыря!»
Николай вышел в коридор, взял телеграмму:
«Коля, срочно приезжай, умер отец. Дядя Митя.»
Прочитав ее несколько раз, вернулся в комнату, сел. Вскочил.
– Надо ехать на вокзал, за билетом.
– Я с тобой, одного не отпущу, – Ольга видела, в каком он «никаком» состоянии, – мама дала сто рублей тебе на расходы, больше нет. У нас с бабулей тоже дела плохи. Мало ли что.
В кассах на Казанском вокзале пришлось постоять в очереди, Николай показал телеграмму, купил билет на первый же поезд, идущий через Канаш, вернулись домой.
– Надо бы брату позвонить в Мурманск, хотя, дядя Митя наверняка и ему послал сообщение.
– Коля, давай поспим немного, – прикорнули, настало утро.
После завтрака Николай уже собрался на выход, как приехал всполошенный брат Володя из Мурманска.
– Я как получил телеграмму, сразу в аэропорт, прилетел и на такси прямо к вам, – сообщил он, с любопытством оглядываясь.
Ольга принесла из кухни поднос с кофе и бутербродами.
– Выпейте по чашке кофе с колбаской, тогда поедете, время еще терпит, – возражать ей братья не стали, после кофе они взбодрились, оделись: – Все, пора ехать.
Николай чмокнул Олю в щеку, кивнул остальным, и они с братом поспешили на вокзал. Им удалось купить билет на тот же поезд, и даже вагон, только места разные.
Поехали. Посидели на Вовиной полке в купе, перекусили, пили чай с пассажирами других трех мест, настало время разбирать постели. Настроение у обоих угнетенное, не до разговоров.
– Мне как всегда, везет, – у Николая оказалась верхняя боковая полка рядом с туалетом. Заправив постель, они присели было на нижнюю, возле столика, мимо них шныряли взад-вперед желающие умыться и оправиться, хлопала дверь, из тамбура несло туалетом, табачным дымом и холодом.
– Ладно, я пойду к себе, пора спать, – и Вова быстренько ушел. Николай усмехнулся, младшему брату не пришла в голову мысль уступить старшему свое место.
Ничего, как-нибудь перекантуюсь, не привыкать. Он много чего навидался и претерпел в своих юношеских мытарствах и мог, как верблюд, терпеть жару и холод, голод, если надо, а здесь как раз тот случай. Не каждый день едешь на похороны отца.
Он залез на свою полку и задремал, накрывшись одеялом и уцепившись рукой за оконную решетку, на всякий случай.
Когда поезд остановился в Канаше, они с братом вышли на перрон и по свободным от составов путям перешли к вокзалу, повезло на сей раз. Посмотрели расписание пригородных поездов.
– Пойдем на автовокзал, тут недалеко, на автобусе раньше приедем, – решил старший брат, младший послушно шел следом, хотя куда теперь торопиться, посидели бы в зале ожидания, чайку в буфете попили, подремали, – думалось ему.
Отца он знал плохо, поскольку маленький был, когда мать с отчимом увезли его в Мурманск, потом он несколько раз бывал в Алатыре, и видел отца не с самой лучшей стороны, особо запомнилась ему поездка после службы в армии, он даже хотел уехать раньше времени, да брат отговорил.
Тогда отец пил и безобразничал сверх меры. Володя вздохнул и прибавил шагу, чтобы не отстать от старшего брата.
Николай как в воду глядел, они едва успели на автобус, и приехали в Алатырь намного раньше пригородного.
Автовокзал находился рядом с железнодорожным, от которого рукой подать до дома, где жил дядя Митя.
Прощание. Отец
Когда Николай с братом вошли в квартиру, отец лежал на столе в красном углу под иконами, у окна, и на лице его застыла пьяненькая улыбочка. Он так и не понял, что умер.
Дядя Митя с трудом хромал по комнате на протезе.
– Проходите, вот натер культю, набегался по городу с утра, был в милиции, оформлял документы о смерти, – он был растерян, бледен, – сегодня праздник, все пьяные, некому гроб сделать. Договорился с соседом-столяром, он обещал, говорит, ради Николая сделаю, чего уж там.
– Что это за ссадина у отца на темени, переносица разбита, – склонился над отцом Николай, разглядывая повреждения на лице, голове, их он увидел сразу же.
– Это он еще вчера подрался с кем-то, весь день простоял на морозе в очереди за водкой, принес литр, стал пить прямо из горла, и захрапел за столом, – рассказывал дядя, собираясь на выход.
– Ну думаю, проспится, не впервой. Занимаюсь делами на кухне. Слышу грохот, выхожу, он на полу лежит, не дышит. Поехал на машине за Маруськой, позвонили в скорую. Приехал врач, осмотрел, инсульт двусторонний, зафиксировал смерть. Дали телеграммы вам, – оглядел он племянников.
Те стояли молча, внимая дядиным объяснениям.
– Все, поехали к Маруське. Пообедаем, отдохнем, завтра с утра надо материю для обивки покупать, в инвалидный ехать за водкой и продуктами на поминки. Дел полно.
Машина стояла возле гаража, наготове. Сели, поехали, вот и дом Марии Дмитриевны, она сама в дверях встречала их:
– Проходите, с приездом, обед уже готов.
К вечеру хозяйка истопила печь, ночевать Николая уложили на диван, Вове постелили на полу у печки.
Ночь прошла как в бреду, на жестком старом диване, на полу храпел Вова, на кровати у стенки бубнил дядька, внушая что-то хозяйке, перед внутренним взором то появлялся, то уплывал куда-то скорбный лик отца с пьяненькой улыбочкой…
…
С утра Николай с Марией Дмитриевной пошли на рынок, в поисках материи для гроба, а дядя Митя с Вовой поехали за продуктами для поминок. Для участников ВОВ был специальный магазин на выезде из города, прозываемый в народе инвалидным.
На похороны и поминки водку с продуктами продавали по справке о смерти. Там они выкупили спиртное, продукты: ящик водки, мясо, колбаса, крупы, селедка, все строго по списку, ничего лишнего. Расценки государственные, не как у частников.
На рынке материала разного хоть завались, но для покойника мужского пола, к тому же участника ВОВ, гроб с крышкой полагалось обить красной материей, ее-то нигде и не было.
Обежали весь рынок, что делать, куда идти?
– Обожди, Коля, передохну чуток, – Мария Дмитриевна вынула из коробочки таблетку валидола, положила под язык.
Николай с жалостью глянул на ее землистого цвета лицо, стой не стой, а идти надо. Зашли еще в два магазина, нет.
– Сходите на станцию, может там есть, – посочувствовала им продавщица, глядя, как задыхающаяся женщина кладет под язык таблетку валидола, еще одну.
– Марь Дмитриевна, идите домой, я сбегаю, – и он со справкой о смерти в руках побежал по улице прямиком до станции.
Там, на привокзальной площади, в магазине «Ткани» ему отпустили наконец красной материи «Кумач» положенные метры, и ни сантиметра более. С этим тоже было строго.
Еще купил новые носки, вспомнив про босые ноги отца.
«Соберись Николай, раскисать нельзя, держись», – бормотал он про себя, подбегая к дому. Дверь открыта, в комнате знакомые мужики, готовый гроб с крышкой стоял у печки, дядя Митя, рассчитываясь со столяром, вручил ему литр водки:
– Спасибо, Степа, выручил ты меня.
– Чево там, ради Николая поди, – столяр был явно доволен, и поспешил на выход, мужики понимающе усмехнулись, с литром водяры в кармане ему сам черт не брат.
– Кумач на станции купил, на рынке не было, – сообщил Николай дяде, и тут же приспособился обивать гроб материей на кухне, это оказалось не так просто, но он недаром слыл хорошим декоратором, и через пару часов гроб с крышкой были готовы, даже красная подушечка, набитая стружками, в изголовье.

– Молодец, Коля, – дядя Митя был доволен. – Прямо как из магазина. Учись Володя, у брата, как руками надо работать.
Тот молчал, чувствуя себя не в своей тарелке.
Мужики разошлись, попрощавшись: – Завтра с утра пораньше явимся, все сделаем как полагается. Не беспокойся, Димитрий.
– Поминки будут у Маруськи, она договорилась со знакомой поварихой, Людкой, все приготовят как следует, – планировал дядя, – а завтра ребята подойдут, отца оденут и в гроб положат, пойду машину в гараж поставлю, – и он захромал к выходу, Вова за ним следом: – Я с тобой, помогу, уж в машинах я разбираюсь.
Оставшись наедине с отцом, Николай надел на его ледяные ноги новые носки. Подошел к изголовью. Пьяненькая улыбочка сошла с его лица, оно стало спокойным и умиротворенным.
Отец часто мечтал в последнее время о том дне, когда он купит ящик водки, выпьет ее всю, и уйдет из этой проклятой жизни. Хватило и одной бутылки.
Он смотрел на отца, словно запоминая на всю жизнь. Не прошло и месяца, как он видел его живого, разговаривал с ним.
Вернулись Вова с дядей Митей, приоткрыли створки окна пошире. – Ну, теперь пошли. Маруська уже заждалась нас.
– Она совсем плохая стала, через квартал все останавливалась, и валидол глотала, задыхалась.
– Ничего, она майор, орден Ленина имеет, такие выносливые, просто так не сдаются, поняли дядю?
Ночевали братья так же, возле печки: старший на диване, младший на полу. Непривычно, тут еще и дядька с женой бубнят, никак не угомонятся на своей кровати. Оно и понятно, похороны дело нелегкое, надо все заранее обговорить.
Наутро дядя Митя с племянниками пришли к себе, поглядывая на отца, лежащего на столе под образами.
Вот он, момент истины, налицо. Только дядя приготовил пиджак, рубашку, штаны с ботинками, как пришел Слава Юматов, с ним Валерка и Ленька Маркины.
Подошли к отцу на столе, оглядели.
– Ну што, Николай Дмитрич, пора одеваться да в колыбель укладываться, – грубовато, в алатырском духе пошутил Юматов, взял одежду. – Давай-ка ребятки, берите его под микитки, – затоптались они возле отца, по комнате распространился острый, тошнотворный трупный запах, Николай даже отшатнулся к кухне, а Вова убежал на лестницу, нечем дышать, дядя Митя стоически покашливал неподалеку, мало ли что пригодится может.
– Ничево, дело привычное, – подбадривал Юматов своих помощников, те терпели, деваться некуда: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Худо-бедно, но одели быстро.
Николай поднес гроб к столу, и вскоре отец лежал в нем, скрестив на груди руки: в рубашке с пиджаком, в штанах с ботинками, все как полагается.
Дядя Митя раскрыл окна пошире, вынес литр водки.
– Спасибо ребята, без вас мы бы не справились.
– О чем разговор, чай Николай нам не чужой, только он закоченел на столе-то, еле одели. Покойника надо сразу одевать и в гроб класть, как положено.
– Так праздник, пока столяра нашли, гроб сделали, – развел руками дядя Митя, – завтра приходите помочь, учтем, сочтемся.
Только за ними закрылась дверь, вошел Венка Пигусов с венками в руках: – Вот, Димитрий, сделали как договаривались. Два венка с лентами, от родных один, и от друзей.
– Положи на кровать, венки что надо, и ленты, молодец, – дядя был доволен, сунул Венке деньги. Тот принял их, пересчитал. Дружба дружбой, а работа должна быть оплачена. Постоял возле гроба, посмотрел на покойника. Вздохнул.
– Эх Николай, еще недавно выпивали с ним, он радовался, говорит, скоро с Митей в Москву поедем, к сыну. Вскрытие-то не делали? В Алатыре нет сейчас патологоанатома.
– А зачем, доктор освидетельствовал, написал заключение, и так все ясно, – рассердился дядя Митя, еле сдерживаясь. – В Шумерлю надо ехать для этого, машину заказывать, там пару дней, назад везти, а хоронить когда?
– Да ладно, Димитрий, не кипятись. Это я так, вон вижу, ссадина на темени, лицо побито, переносица. Неспроста это все.
Николай с Володей переглянулись, а ведь дело говорит Венка, да и дядька перепугался, с чего бы это?
– Ну ладно, Вениамин, приходи завтра помогать, нам идти надо, дела, – выпроводил его за дверь хмурый дядя Митя. – Вот балабол, язык без костей, стоит, мелет им как помелом.
– Не обращай на него внимания, ты все правильно сказал, мы с братом тоже так думаем, – поддержал дядю Николай.
Тот приободрился, и стал рьяно собираться, гремя ключами:
– Тогда поехали к Маруське, обедать давно пора…
Похороны
Этот день, 10 ноября, Николай не забудет никогда.
Не успели они уйти к себе, как прибежала повариха Людмила с помощницей, и они вместе с хозяйкой принялись за дело: поминать отца придут человек под 30, если не больше, придется готовить на славу, с запасом.
Около дома на Куйбышева 14 уже толпились мужики, многие хотели проститься со своим другом, товарищем, художником, фронтовиком, кто звал его Николаем, кто шефом, кто Шмагой, или же Николаем Дмитричем, но его в ту пору знавали многие в городе, и хотели проводить в последний путь.
Подъехал автобус, остановился на Комсомольской, подошел фотограф из фотоателье. Выносили гроб с телом отца на улицу лучшие его друзья, Виктор Шереметьев с братом Владимиром, Володя Рыбаков с Венкой Пигусовым, рядом еще человек шесть. Слава Юматов вынес табуреты на улицу, на них поставили гроб с телом. Слов на ветер не бросали, почтили отца молча, с уважением. Погода морозная, снег устлал землю, но алатырцы народ привычный, и зима в ноябре их даже радовала, грязи меньше.
– Вова, ты хотя бы перчатки снял, неудобно перед людьми, вон, косятся на тебя, – сделал Николай замечание брату, тот не снял, отмолчался, стоя рядом с дядей Митей.
Фотограф сделал снимки отдельно родных у гроба, общие вместе с друзьями, крупный план усопшего, и саму процессию:
Впереди Венка Пигусов нес венок от друзей, за ним сосед с венком от родных, приятель отца нес на голове крышку гроба, ну и братья Шереметьевы вместе с Рыбаковым и Юматовым несли на полотенцах через плечо сам гроб с усопшим, следом за гробом брата хромал дядя Митя, сыновья Николай с Владимиром, и все остальные. Несли гроб целый квартал, до автобуса.
Народу собралось много. Поставили гроб с отцом в автобусе, вокруг уселись те, кто уместился на сиденьях, дядя Митя с племянниками сидели в изголовье. До кладбища доехали быстро.
Вынесли из автобуса, с трудом пронесли между оградами, наконец, поставили возле отрытой могилы, устланной лапником.

– Ну вот, Николай, ты и дома, – отер пот со лба Виктор Шереметьев, – давайте прощаться.
Дядя Митя перекрестился, Вова стоял рядом столбом, Николай приложился губами ко лбу отца. Остальные поклонились.
После этого забили крышку гвоздями, опустили гроб в могилу, каждый бросил по горсти земли на крышку гроба, копщики быстро закидали землей, утрамбовали холмик, возложили венки.
Поставили на место разобранную часть ограды, завинтили.
– Все, Николай Дмитриевич, спи спокойно.
– Прощай, друг, – мужики перекрестились, они все-таки больше веровали в бога, чем в пространные речи президента, особенно в такие минуты. Молча доехали до дома Ледяевой М.Д.
Николай все это время находился словно в прострации, будто во сне, хотя ясно видел все и вся вокруг, говорил о чем-то с кем-то.
Прошел следом за дядей с братом в дом, все чинно расселись за столами, кто на стульях, кто на лавке. Приступили к трапезе: сначала кутья, блины с медом, потом разлили водку по стаканам.
– Помянем моего брата Николая, фронтовика, художника, – оглядел дядя Митя всех по очереди, выпили.
– Да, Димитрий, без Николая тебе скушно будет, – покачал головой Виктор Шереметьев, – да и нам всем тоже.
Володя Рыбаков, человек верующий, хотя и пьяница, истово перекрестился на иконы в углу: – Добрая душа у него, не жадный, кампанейский, а художник какой, талант от бога, помянем тебя, Коленька, – и прослезился, выпил водку крупными глотками, словно путник в пустыне, измученный жаждой.
Мария Дмитриевна с Людмилой принесли жаркое, мясо с картошкой, пшенную кашу с топленым маслом, пироги, компот.
– Кушайте, поминайте Николая Дмитриевича, пока душа его с нами, пускай порадуется.
Напротив дяди Мити сидел местный дурачок, с аппетитом уплетая все подряд. Так принято. Какие поминки без дурака.
– Ваня, тебе налить еще стакан водки, или ты больше не будешь? – решил подначить его дядя Митя, хитро подмигивая племянникам, Володя даже есть перестал, интересно, Николай улыбнулся, дядька и тут в своем амплуа.
– Конешно буду, – подставил свой стакан Ваня, плотоядно облизываясь, – я што, дурак разве, от водки отказываться.
– Конечно не дурак, – налил ему дядя стакан до краев, и Ваня с удовольствием выпил его до дна, рыгнув в ответ.
– Ты закусывай, Ваня, не стесняйся, пироги ешь.
– Я ем, пироги я люблю, – отвечал тот набитым ртом.
Мужики вокруг заулыбались, глядя на них, и потянулись на выход, перекурить, передохнуть.
– Пойду и я курну, – глянул на старшего брата с дядей Володя, вылезая из-за стола, – вы ведь не курите.
– Сходи, чего там, а мы с Колей пока по стаканчику компота ахнем, – расслабился дядя Митя, изрядно подустав от похорон, поминок, подвел его брат, помер так некстати.
Николай понимал своего дядю, как никто другой, но не осуждал, так как и отца знал не хуже. Только дядя Митя мог терпеть своего брата, да и то не всегда.
Эх, отец, всего 61 год сумел прожить, больше не захотел.
Пришли помянуть своего наставника и друга Слава Лоскутов, Валера Киняшов, одноклассники Николая и хулиганы, которых знал весь город. Они давно не виделись, были рады друг другу.
– А Коля Васильев где, не знаете?
– Уехал на шабашку с малярами, говорят, в Канаше крышу с куполами красят в местной церкви, – хмыкнул Лоскут.
– Был бы в Алатыре, сразу прибежал. Николай ведь и его научил рисовать, как и всех нас. Теперь мы все художники, спасибо ему за это, – выразил свои чувства и Киняш.
– Да, свойский был мужик, и художник божьей милостью, такого у нас в Алатыре больше не будет.
– Мы и Юру часто вспоминаем, какой авторитет был, а умер в больнице. Один ты теперь, Митя, остался.
– Почему один, у меня вон племянники какие, – хорохорился Дядя Митя, глядя, как они выставили на стол еще батарею бутылок:
– Это от нас, помянем нашего учителя и шефа!..
Поздно вечером Николай проводил повариху Людмилу до дома, она боялась идти одна, еще прищучат где, не вырвешься. Жила она со своей семьей в пятиэтажке за гостиницей «Заря».
– Спасибо Коля, что проводил. Ты правда в Москве живешь?
– Давно уже, скоро 20 лет будет.
– А я никогда там не была, интересно посмотреть, может, соберемся когда, приедем с детьми в гости.

– Побегу, спасибо тебе за помощь, – пропустил он мимо ушей намеки смазливой поварихи, не дай бог незваных гостей.
Когда вернулся, дядя Митя с Вовой еще не спали, ждали его. Мария Дмитриевна прибиралась на кухне, мыла посуду, после таких поминок есть чем заняться, навести порядок в доме.
Прощание. Отчий дом
Рано утром братья пришли в отчий дом, прибраться.
– Нам с тобой надо еще в нотариальную контору зайти, на станцию за билетами, завтра уезжаем, – пояснял Николай Вове, открывая замок на двери. Тот молча радовался, кивая, недолго осталось потерпеть, скоро домой. В этом они были единодушны.
Войдя в пристройку, он осмотрелся: вроде бы все как было, совсем недавно он выпивал здесь с отцом, разговаривал, и тут он осознал, что дом их осиротел, отца больше не будет здесь никогда, сколько бы он не приходил в их отчий дом. Никогда.
– Ты чего задумался, пора убираться, – осерчал вдруг Вова, и Николай выдохнул, приходя в себя: – Да, за дело!
Для начала он схватил за дужку переполненное помойное ведро, Вова взял за ручки кастрюлю с дерьмом, отворачивая лицо, и они торопливо отнесли все это на помойку за уборной, сбросили вниз с откоса, и пошли обратно.
– Ничего Вова, не брезгуй. Больше не придется за отцом убирать, один раз можно и потерпеть.
– Почему один, мы уже убирались с тобой здесь, полы мыли, обои клеили, фуфырики ведрами выбрасывали, я помню, – перевел дыхание Вова, перхая с непривычки.
– Ну и молоток, не забывай, родителей не выбирают, какие есть, тем и дороги. Ты чего дохаешь, простыл?
– Поспи-ка сам на полу, не так дохать будешь.
– Это ты загнул, братец. Я всю ночь на сквозняке промаялся в плацкарте на верхней полке, возле туалета, и ничего. Не жалуюсь.

Затем они молча вымели мусор, прибрались напоследок, все, пора уходить. Николай взял стоявшую в углу свою детскую удочку, хранимую отцом, осмотрел такой знакомый поплавок с крючком и грузилом на леске, привязанной к гибкому пруту-удилищу, который он отыскал в саду и срезал ножиком, поставил обратно.
– Это моя удочка, когда-то я пескарей и ершей на нее ловил, пусть стоит на память. Потом заберу.
Запер дверь на замок, и они пошли на Стрелецкую, в нотариальную контору. Им повезло. К нотариусу очереди не было.
Володя написал заявление о передаче полномочий по обслуживанию и продаже дома их отца старшему брату, Николай получил Доверенность на ведение дел, после чего нотариус пояснила: – От вашей матери необходимо такое же заявление, тогда часть дома и 20 соток земельного надела вашего отца перейдут в вашу собственность. Когда получите, приходите.
– Не люблю я всю эту волокиту, – отер пот со лба Вова, когда они вышли из конторы и направились в сторону вокзала.
– Зато хлопот теперь меньше будет, – пояснил Николай, – думаю, мать не будет возражать, деньги отец ей выплатил. Пришлешь мне ее заявление по форме, заверенное нотариусом, я приеду в Алатырь и завершу это дело. Когда дом продам, половина денег твоя, можешь не сомневаться.
За таким важным разговором они и не заметили, как пришли на вокзал. Народу к кассе немного, купили билеты на пригородный, и до Москвы, теперь дело в шляпе.
– Завтра поедем, – радовался Вова, Николай не возражал, он тоже подустал, да и Ольга его ждет, сессия на носу.
Дядя Митя был уже дома, до прихода племянников успел разобрать стол у окна, на котором покоился их отец, и велел им выбросить его на помойку.
– Нельзя сидеть за столом, на котором покойник лежал, – пояснил он, закладывая дровишки в голландку, – стол испорчен, и запах въелся. Сейчас подтопим, тепло будет.
Сначала выбросили стол, затем помогли дядьке прибраться, сходили в магазин, прошлись по городу, и оставшееся до сна время провели втроем за чаем, в воспоминаниях о том благом времени, когда были живы дядя Юра, отец, дядя Митя был хорошим рассказчиком, заслушаешься.
– Ночевать дома будем, Маруська пусть отдыхает.
На следующий день, пообедав, и собравшись в дорогу, Николай отдал дяде Мите ключи от дома отца:
– Пусть будут у тебя, может, иногда заедешь, проверишь дом, мало ли что. Привет Марь Дмитриевне, за ее заботу о всех нас, дай бог здоровья ей. Самое главное, ты у нас не болей. До встречи.
Дядя обнял племянников по очереди, сдерживаясь, закрыл за ними дверь, послушал, как они топочут вниз по лестнице, и захромал было к кровати, но передумал.
Пойду к Маруське, вдвоем все легче, здесь как-то не по себе, поживу у нее пока. А там видно будет.

Беда не приходит одна
Братья прибыли на Казанский вокзал отдохнувшие, ехали в купе, попутчики попались спокойные, Алатырь остался позади, Москва вселяла уверенность в завтрашнем дне.
– Коля, побегу на Ленинградский, за билетом, если повезет, вечером поеду домой. На работу пора.
– Ладно, разбежались. Я буду дома, ждем.
Высотка на проспекте Мира совсем недалеко от площади трех вокзалов, от метро и того ближе. Вот он и приехал, теперь его дом там, где живет Оля. Минуя лифт, взбежал на третий этаж и замер, увидев возле двери в квартиру крышку гроба, обитую материей в цветочек и прислоненную к стене.
Он вспомнил, как не мог найти кумач на рынке, материя в цветочек означала, что крышка гроба предназначена для женщины. Эта мысль сумбуром мелькнула в его голове, и он нажал на звонок.
Дверь открыла Ольга, и они прошли в свою комнату, обнялись. – Вот ты и приехал, наконец, а у нас тоже горе.
– Кто, баба Варя скончалась?
– Да, завтра похороны, а где Володя?
– За билетом стоит, вечером уезжает в Мурманск, – только сказал, раздался звонок в дверь, – наверное это он, легок на помине.
Ольга снова открыла дверь, вошел запыхавшийся Вова, прокашлявшись, объяснил брату свой скорый приезд: – Народу в кассу никого, купил билет и за тобой следом. У вас што, умер кто?
– Олина бабушка Варя. Как говаривал дед Маресьев, пришла беда, открывай ворота.
– Я не помню его, только бабушек.
Оля принесла поднос с обедом, перекусили, вышли посмотреть на усопшую: баба Варя лежала на столе в гробу, под иконой, в платочке, лицо у нее было спокойное, умиротворенное, она выполнила свой долг перед жизнью, семьей, как могла, передав эстафету дочери. Ее черед.

Тамара Федоровна понимала это, как никто другой, поэтому безропотно подхватила эстафету, словно давая понять матери, что не подведет ее ни в коем случае.
– А мы вот, уже похоронили отца, завтра девять дней будет, – Николаю хотелось поддержать свою тещу, она кивнула:
– Завтра помянем их обоих. Оля, надо бы по магазинам пройтись, докупить кое-что из продуктов.
– Оля, пойдем вместе, я помогу нести сумки.
– И я с вами, – вызвался Володя, – поезд у меня за – полночь.
– Вы и без нас замучились, отдыхайте, мы с Кирюшей сходим, не впервой, – слабо возразила Ольга.
– Еще чего, чай мы не инвалиды, давай-ка сумки, – совсем по-алатырски возразил Николай, и они направились за добычей.
Ольга знала многих заведующих продмагов, как и они ее, так что спустя малое время они возвращались домой с сумками, полными продуктов, и даже вино с водкой им вынесли с заднего входа, из подсобки.
Вова был сражен могуществом Ольги, Николай подмигнул ему, мол, знай наших, это тебе не в Алатыре.
– Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – вспомнил он поговорку, но Ольга поправила его: – Без ста рублей никто ничего не даст, Володя, – а Николай добавил многозначительно:
– Ты – мне, я – тебе, соображать надо, Вова.
Все трое засмеялись, подходя к подъезду высотного дома, у которого раньше дежурила милиция, был порядок, а сейчас шныряли все, кому не лень, даже приезжие заскакивали по нужде.
Ольга сама видела, возвращаясь с работы, как баба деревенского вида расселась в углу и журчала, испуганно глядя на нее. Вскочила, и помчалась прочь, прихватив свои котомки.
Вечером Николай проводил брата до метро, вернулся домой.
Оля с мамой на кухне занимались ужином.
Он сел в кресло и задремал, еще весь во власти воспоминаний о похоронах отца, усталость навалилась на него, надо бы отдохнуть, а тут новое несчастье, у Оли умерла любимая бабуля. Это было так неожиданно, он не хотел осознавать этого, такого не может быть, с одних похорон приехать на другие.
Пришла Оля с ужином, за чаем он рассказал ей о похоронах отца, о поминках, она о смерти бабы Вари:

– Позавчера вечером мама покормила бабулю, как всегда, ела она хорошо, и вдруг закрыла глаза, осела назад, словно уснула.
Мама спрашивала ее, что с тобой, открой глаза, посмотри на меня. Когда мы поняли, что она умерла, позвонили Жене. Они тут же приехали, вызвали скорую. Врач засвидетельствовал смерть.
Мы с мамой обмыли ее на полу, одели, положили на стол.
Кирюша перепугался, ночевал в нашей комнате.
Утром приехал агент, все оформил, привезли гроб, сделали ей заморозку, он заказал автобус на завтра.
Тут и вы с Володей приехали из Алатыря.
– Бедняжка ты моя, – Николай прижал ее к себе, поцеловал, еще и еще, не мог насмотреться в ее большие карие глаза, мокрые от слез. Свалившиеся на них несчастья настолько обострили чувства влюбленных, что они долго не могли заснуть в объятиях друг друга, забыв о сумасшедшем окне в доме напротив…
Поутру Оля сбегала в церковь святителя Филиппа, это недалеко от дома, рядом со спорткомплексом «Олимпийский», и заказала там заочное отпевание.
Вскоре приехали брат Евгений с женой, родственники, пришли соседи, знакомые, попрощаться с Варварой Ивановной, после чего Евгений с дружком Серегой и Николай втроем понесли гроб с телом усопшей вниз по лестнице.
Николай сразу понял, что переоценил себя, и молил бога, чтобы он дал ему сил донести, не выронить гроб из слабеющих рук, тем более, что он нес один более тяжелую часть гроба с головы, а шурин с дружком где полегче, ноги.
Пальцы вот-вот разожмутся, он сжал зубы и пересилил себя. Донесли, поставили в похоронный автобус. Принесли венки.
Родные и близкие сели рядом с гробом: Ольга с матерью, братом, Николай, Татьяна, места хватило всем кто пришел.
До кладбища в Митино путь неблизкий, но торопиться некуда.
Приехали. Автобус остался на развилке, далее на каталке повезли гроб с телом по узкой обледенелой дорожке между могилами до самой ограды, в конце кладбища.
Могила уже отрыта, на дне лапник, все как положено.
Попрощались, копщики опустили гроб с телом в могилу, не успели родные бросить по горсти земли, как они уже забросали ее землей, на холмик возложили венки.
Дочь с внучкой зажгли и поставили свечки на могилку, постояли, попрощались, и пошли назад по скользкой дорожке. Ветрено. Поземка. До автобуса далековато.
У Николая было полное ощущение дежавю, только теперь похоронили бабу Варю, а не отца, и в автобусе он сидел рядом не с дядей и братом, а с Олей и ее мамой, вот и приехали домой.
После поминок бабули, проводив последними Евгения с Татьяной, Николай с Ольгой помянули его отца, прошло целых девять дней после тех алатырских похорон, которые запечатлелись в его памяти навсегда.
Он любил своего отца, хотя виделись они редко, и теперь всю жизнь будет жалеть, что не успел, не смог ему сказать об этом при его жизни. Так бывает, к сожалению.

«Из огня да в полымя»

Сессия. 5-й курс
Ольга давно уже включилась в работу после отпуска, у Николая не было времени даже голову поднять от письменного стола, на котором высились горы учебников, литературы, стопки начатых сценариев, сюжетных заявок, аннотаций к ним росли как грибы после дождя.
Николай давно уже научился стучать на своей машинке не хуже любой машинистки, но этого было мало, как воздух нужны контрольные, срок сдачи которых пропустить нельзя.
И тут позвонила Оля с работы: «Коля, мне привезли рефераты по искусству и истории кино, вечером привезу. Ты как там, все стучишь, как дятел, на своем «Унисе»?»
– Угадала, стучу, печатаю аннотацию к дипломному сценарию. Ты мой спаситель и ангел-хранитель. Ура, жду!
Уныние как рукой сняло, и вдохновленный радостным известием, он даже решил передохнуть, тем более, Тамара Федоровна принесла в комнату поднос с едой:
– Коля, вот перекуси, чайку попей. Отдохни.
– Спасибо вам, это не помешает.
Попив чайку, он решил отдохнуть, как посоветовала теща, и вздремнул на кровати. После трудной весенней сессии, от которой не сразу пришел в себя, они с Олей решили, что он будет жить у них, на проспекте Мира. С тех пор жизнь его наладилась, он даже поправился, они так чудесно отдохнули на море, подзагорели, а тут такое горе: смерть отца, бабы Вари. Да еще сессия на носу.
Он долго ворочался сбоку набок, не спалось. Некогда прохлаждаться. Вскочив, снова уселся за стол. Однако мысли не отпускали, роились в голове непрерывно:
«На днях он подъехал к себе на улицу Кржижановского с проверкой, вроде бы все в порядке, соседи на работе, только на кухне изменения: соседский холодильник нахально стоял рядом с его столом, на его половине, это уж слишком.
Передвинув его снова на соседскую половину, поставил табуретку на свое место, у стола. Теперь порядок.
Затем позвонил узнать, как поживают сыновья, и напоролся на бывшую жену. Та сначала гневно отчитала его за бездействия, но когда он сообщил, что ездил в Алатырь на похороны отца, смягчилась, сменила гнев на милость:
«Митя на сборах, живет в гостинице «Спортивная», скоро у них соревнования на первенство Москвы по штанге, – горделиво сообщила она, – Слава учится в первом классе, ты хотя бы навестил его, поздравил, какой же ты отец! – снова осерчала она. – Ты не забыл, о чем мы договорились?»
– Нет конечно, но у меня сейчас сессия, не до этого. Я же подарил ему к школе двухтомник Н. Носова, пусть читает на досуге о приключениях Незнайки и его друзей. Ну пока, привет от меня детям. Я потом позвоню, позже, – он бросил трубку.
Настроение испортилось. Если он хочет иногда видеться с сыновьями, придется терпеть эту мегеру, но она ставит условия, хватка у нее железная. Что-то дальше будет, кошмар.
Помотавшись по комнате, забрал с собой свитер, старые перчатки, собрал нужные книги, уложил в свою спортивную сумку.
Запер двери и поехал на проспект Мира, домой…»
Не до воспоминаний сейчас, надо работать. Придвинув к себе пишущую машинку, он продолжил печатать аннотацию к будущему дипломному сценарию «Времена детства».
Контрольные. Рефераты
Целую неделю он корпел над контрольными работами по марксистско-ленинской эстетике, научному коммунизму, особое внимание уделил рефератам по ИЗО, и истории зарубежного кино.
Тема «Троица» Андрея Рублева была изложена академически, но суховато, и он постарался вдохнуть в нее душу художника-гения, создавшего бессмертное творение, несущее в себе нетленный луч света, добра и красоты, любовь к своей земле.
На последней странице контрольной он тщательно приклеил репродукцию иконы, как апофеоз реферата.
В контрольной по истории кино он постарался кратко, но масштабно рассказать о проблемах и достижениях болгарского кино, ну и конечно, по мастерству драматурга завершил работу над двумя вариантами дипломного сценария.
Время поджимало, отправлять работы по почте поздно, да он и не любил этого, другое дело, привезти их на кафедру и сдать методисту заочного отделения Татьяне Павловне Чавушьян лично.
На обратном пути заехал к Оле на работу.
– Ольга Викторовна у себя наверху, – улыбнулась ему Лена Гришина, миловидная молодая женщина, как рассказывала Оля, она не захотела дальше работать заведующей при нечистом на руку директоре, и перешла в кладовщицы, на ее место и перевелась Ольга, чтобы быть поближе к дому и семье.
Поздоровавшись со всеми, Николай по лесенке поднялся в Олину каморку с письменным столом и шкафом с документами, книгами, архивом. Несмотря на тесноту и низкий потолок, ему было уютно здесь, как и везде рядом с Олей.
Она улыбнулась ему, подняв голову от бумаг:
– Я отчет пишу, посиди немного, – и снова зашелестела документами, а он от нечего делать перебрал в шкафу несколько толковых словарей. Хороши словарики, вот бы их домой умыкнуть, пригодятся в работе с текстами.
Ольга словно прочитала его коварные мысли:
– Неудобно, вдруг директор спохватится, что я ему скажу? – прошептала она, он в ответ тоже тихо: – На нет и суда нет. Докладываю: контрольные сдал, пойду домой, не буду тебе мешать, – чмокнув ее в губки, спустился вниз и распрощался с директором и его замами, громко заключив:
– Теперь я понимаю, почему ее не отпускали из 57-го магазина, с мужем и то некогда словом обмолвиться. Вся в работе.
В ответ они понимающе заулыбались.
Выйдя на улицу, решил пешочком пройтись до дома, всего-то пара остановок, вспомнив, сколько у него самого дел, прибавил шагу, поежившись. Да и похолодало к вечеру.
Сессия
Поскольку после отпуска он был в простое, отношение из ВГИКА о предоставлении оплачиваемого дополнительного отпуска для участия в сессии сроком на 60 календарных дней пришло в отдел кадров, оттуда в центральную бухгалтерию.
– Когда же вы работаете, Николай Николаевич, сплошные отпуска, – ехидно заметила главбух, дама, интересная во всех отношениях, как сказали бы о ней классики, подписывая ведомость в кассу на приличную сумму.
– Если бы вы представляли, что такое сессия во ВГИКЕ, особенно на сценарном факультете, вы бы расплакались от жалости, а не язвили, – вежливо огрызнулся Николай, ох уж эти бухгалтера, будто из своего кармана платят, экономисты чертовы.
– Лично я экономический кончала, и тоже во ВГИКЕ, – не осталась в долгу и главбух, – хотя вас прекрасно понимаю.
– Как это я сразу не догадался, маху дал.
Бухгалтера улыбались за своими столами, слушая их не без удовольствия, придирчивого художника и студента они знали.
После пикировки в бухгалтерии, он получил причитающуюся сумму в центральной кассе, и прошел к проходной не по коридору, а по улице, знакомых пруд пруди, всему свое время.
«Надо с Олей сходить купить тортик, вина хорошего в честь начала сессии, и вперед, как Матросов на амбразуру, – размышлял он, подъезжая к проспекту Мира, – со ВГИКОМ шутки плохи, чуть что и вылететь можно, отряд уже потерял пятерых бойцов, и не заметил, но со мной этот номер не пройдет.»
…
С 1982 года, когда Николай поступил в институт кинематографии, кафедрой кинодраматургии руководил Леонид Николаевич Нехорошев, он привлекал к преподаванию и молодых драматургов, О. Агишева, В. Черных, Э. Володарского, не забыл при встрече поздравить и Николая с поступлением.
– Рад за вас, у Ежова есть чему поучиться, – крепко пожал он руку небезызвестного ему декоратора. Это с ним Николай еще в 73 году ездил в Ленинград, на премьеру фильма «Мачеха».
Они вместе привезли в Дом Кино коробки с фильмом.
Л. Нехорошев тогда работал на Мосфильме в должности зам. гл. редактора, Николай после курсов трудился декоратором, для него это была памятная интересная поездка.
Лекции
Второго декабря был первый день занятий.
Мастера поздравили своих студентов, Валентин Иванович пообщался с ними по душам, на лекции вкратце прошелся по их вариантам дипломных сценариев, пошутил на общие темы, как обычно в таких случаях, после чего начался целый месяц лекций и разборов контрольных по десяти дисциплинам, а это немало.
Лекции по марксистско-ленинской эстетике, и научному коммунизму он прослушал вполуха, запомнить и разобраться по существу невозможно, только если повезет с билетом на экзамене.
Кинорежиссура и психология были гораздо интереснее и конкретнее, еще конкретнее кинооператорское мастерство, в котором он неплохо разобрался, о работе художника кино знал не понаслышке, но особо ему запомнилась лекция по ИЗО.
Волкова Паола Дмитриевна с улыбкой оглядела аудиторию, и с места в карьер: – Слабенько вы подготовились, и вообще плохо разбираетесь в искусстве, не все, конечно. Есть одна работа, не побоюсь этого слова, выдающаяся в сравнении с остальными. Это «Троица» Андрея Рублева, – она помолчала мгновение.
– Пусть встанет автор, а мы посмотрим на него.
Николай встал, взволнованный, и все дружно задвигались, переглядываясь. – Кто бы сомневался, и так все ясно, – внятно изрекла склочная Ирина Шегаль с места, но ее не поддержали на сей раз, и она умолкла под строгим взглядом педагога.
Паола Дмитриевна кивнула Николаю, и он сел на свое место.
– Я помню вашу безупречную работу на тему греческой вазописи, но ваша новая работа подвигла меня рассказать вам сегодня про «Поцелуй Иуды» Джотто, и «Троицу» Андрея Рублева. Строгий взгляд ее сменился обаятельной улыбкой, и она так пронзительно ясно и понятно стала говорить об эфемерном мире искусства, о судьбах этих великих художников, что мастерская замерла, слушая ее восторженно…
По мастерству драматурга Валентин Петрович Лесин превзошел самого себя, хотя все знали, что на его лекциях нужно терпение и еще раз терпение, иначе сойдешь с ума от его правильных, нудных подробностей в разборках каждого сценария.
Зато каждый студент, пройдя этот ад, обретал уверенность в своих силах, чтобы довести сценарий до ума. А это дорогого стоит.

Вот и по истории зарубежного кино для Николая снова приятная и заслуженная неожиданность.
Комаров Сергей Васильевич, профессор и киновед, в отличие от Лесина захватывал аудиторию своими взволнованными поэтическими рассказами на тему зарубежного кино, тут ему не было равных. Был он уже очень пожилой, далеко за 80 лет, но всегда безупречно одет и по-юношески задорен, поэтому все слушали его «раскрыв рот».
Любил он обстоятельно обсудить контрольные, выявить все ее стороны, и вот в его руках очередная работа.
– Коскин Юрий Александрович, – тот встал и профессор улыбнулся. – Мне очень понравились ваши рассуждения на лекциях, по любому вопросу у вас свое мнение и необходимые знания, но вот я прочел вашу работу и был неприятно удивлен, поскольку она оказалась слабой и мало интересной.
Он помолчал, отложил ее в сторону, и взял другую:
– «Кинематография Народной Республики Болгария», вот уж не ожидал, что получу от чтения данной работы истинное удовольствие, но это так, – он посмотрел на Николая и продолжил:
– Автор этой работы был немногословен на лекциях, но именно в ней проявил себя с самой лучшей стороны. Даже я о Болгарском кино не был такого высокого мнения.
Толковая, грамотная работа. Обобщен большой материал. Сделан короткий, но четкий анализ основных и значительных фильмов. Хороший литературный язык. Отлично.
Коридорный эрудит Коскин явно посрамлен, но скрывал это под снисходительной усмешкой усов.
Был он чем-то неуловимо похож на актера и режиссера Никиту Михалкова, только в отличие от яркого артиста был меньше ростом, маловыразительным и не таким обаятельным, то бишь талантливым, но не возражал, когда ему говорили о сходстве с известным артистом Михалковым.
Появился он в мастерской В.И. Ежова на третьем курсе, и сразу же влился в общения, учебу, будто так и было всегда, но Николая не проведешь, он видел и понимал, что такой пройдоха, похожий на актера Михалкова, появился у них не просто так, увы, связи наверху и деньги решают многое, если не все.
К своему дню рождения Николай приболел, подхватил где-то инфекцию, в итоге озноб, высокая температура, но болеть нельзя, экзамены на носу, и Оля приложила максимум усилий, чтобы он не слег: вызвали врача, она выписала лекарства, антибиотики, и он перенес простуду на ногах. Через несколько дней стало лучше, и это все благодаря ее заботам.
Шестого декабря Оля поздравила его с днем рождения, праздничный обед, пили все вместе чай с тортом, а вечером раздался междугородный телефонный звонок из Алатыря, и дядя Митя сообщил ему, что сегодня утром умерла Мария Дмитриевна.
«Коля, приезжай, мне одному туго приходится, без тебя с ее родней мне не справиться. Жду тебя завтра».
– Дядя Митя, у меня сессия, экзамены в институте, да еще я заболел, температура. Приехать не смогу.
«Приезжай, нужна твоя помощь. Жду тебя,» – переговоры закончились, каждый остался при своем. Что делать?
– Жаль Марь Дмитриевну, ровно на один месяц она пережила отца, но я все равно не могу ехать, – глянул он на Олю. – У нее дочь в Североморске, родня в Алатыре есть. Не поеду.
– Вот и хорошо, тебе не о чем волноваться. Есть кому похоронить ее, это главное.
Он вспомнил, как они искали на рынке кумач для гроба отца, и она постоянно клала под язык валидол, стояла, не в силах идти дальше и задыхалась, бледная, немощная, и вот ее тоже нет.
– Давай ложись, я тебе грудь разотру, банки на спину поставлю, и спать. Утро вечера мудренее…
В середине декабря от матери пришло письмо из Мурманска на нескольких страницах, оказывается, она была на похоронах Марии Дмитриевны, и вот они с Олей только что узнали об этом.
«Коля, ко мне шестого декабря заехала Галя по пути из Североморска в Алатырь, на похороны матери, и предложила мне поехать с ней вместе. Мне хотелось, но дорого, и тут она сказала, что оплатит мне дорогу в оба конца.
Когда приехали в Алатырь, Мария Дмитриевна уже лежала в гробу у себя дома, дядя Митя ходил вокруг да около, и все распоряжался, командовал над ее родственниками.
Увидев Галю и меня, очень удивился, даже растерялся.
Когда я подошла к гробу, у покойницы был синяк под глазом, ссадины на лице. На вопрос откуда это, он ответил, что она упала с кровати и ушиблась. Я засомневалась, но промолчала.
После похорон, на поминках он вел себя вызывающе, как-будто он хозяин и наследник имущества, а не дочь.
После поминок соседка зазвала меня к себе и рассказала, что перед самой смертью к ней прибежала Мария Дмитриевна, говорит, пока Дима к себе ушел, не могу при себе держать то, что было на самом деле: в полночь с пятого на шестое ноября он прибежал к ней испуганный, они пришли к нему домой, а на полу в луже крови лежал Николай, уже холодный.
Они с трудом перенесли его на стол, и до утра замывали кровь на полу, приводили в порядок покойника.
Димитрий мне сказал, что брат пришел к нему вечером весь побитый, в крови, и умер на полу.
Я ему не поверила, наверное подрались, много ли пьяному надо, но промолчала. Утром вызвали скорую, прибыла милиция, к вечеру послали телеграммы сыновьям.
Я должна была высказаться, не хочу грех на душу брать.
Митя боялся, что она расскажет все людям, держал ее взаперти, не надолго она пережила вашего отца. Вот как все было на самом деле, Коля, ты тоже должен это знать.
Я уже дома. Игорек учится, Вова дежурит сутками, а утром еще заезжает в детский садик за своими сынками, вместо того, чтобы сразу ехать домой после дежурства и выспаться как следует. Зато его Надя высыпается.
Но это их семейное дело, пусть живут, как хотят.
Давно нет от тебя письма, как вы там все поживаете, какие у вас новости, напиши. До свидания, ваша мама.»
Николай был ошарашен, верить или не верить тому, что рассказала соседка матери, хотя, зачем ей врать, но и мать могла приукрасить ее рассказ, он знал, как она не любит бывшего деверя.
Дал прочитать письмо Оле. Решили никому не говорить об этом. Оля была склонна верить рассказу соседки матери, настолько это казалось правдивым.
Николай не смог сдержать слез, перечитывая письмо матери, он помнил, как перепугался дядя, когда он заикнулся было о том, что надо бы сделать вскрытие для точного диагноза.
И он решил оставить все как есть. В свое время каждый предстанет перед Богом, и он каждому воздаст по заслугам.
Приезд дяди Мити
Лекции продолжались до Нового года, а в конце декабря неожиданно приехал дядя Митя.
Тамара Федоровна позвонила дочери на работу:
– Оля, к нам дядя Митя приехал.
Когда Оля пришла, он сидел в большой комнате и смотрел телевизор с Кириллом, тот пришел из школы и они о чем-то увлеченно разговаривали, старый с малым.
– Здравствуйте, – улыбалась Ольга, – Коля скоро должен приехать, он в институте, у него лекции, экзамены на носу.
Только сказала, звонок в дверь.
– Вот и он приехал, – побежала открывать.
– Ба, кого я вижу! – удивился Николай при виде дядя Мити. – Чего же не позвонил, я бы встретил тебя.
– Ничего, оказывается, вы недалеко от вокзалов живете, как я в Алатыре. Нашел быстро по адресу, что ты мне дал.
Дядя рассказал, что на похороны приезжала дочь Галя из Североморска, вместе с Антониной Ивановной явились.
– Мать написала письмо об этом, – кратко ответил племянник.
Они отужинали, посидели еще, Николай встал:
– Поехали ко мне, дядя Митя, устроимся, увидишь мою новую комнату. Она тебе понравится.
Дядя с племянником оделись, Николай подхватил его дорожный чемоданчик, который он знал с незапамятных времен, дядя чинно распрощался с хозяевами, и они направились к метро.
Приехали, разделись, дядя Митя огляделся и покивал головой:
– А что, и место хорошее, метро рядом, дом кирпичный, и комната большая, да еще с балконом, – поглядел он в окно, на потолок. – Ого, и потолок высокий. Так что одобрямс, племянник, обмен сделал удачный. Только лифта нет, на Ленинском был.
– Пойдем, кухню тебе покажу, ванную, туалет, давай обживайся. Вот, Оля с мамой тебе еды надавали, а мне пора ехать, к экзаменам готовиться надо.
После осмотра кухни и ванной они расстались.
– На вот, возьми ключи, не потеряй смотри.
– Еще чего, скажешь тоже, – дядя Митя запер за племянником входную дверь, и захромал к себе, оглядывая длинный коридор с двумя соседскими комнатами, прошел в свою, занялся хозяйством: разложил припасы на столе, поглядывая на стопы книг и бумаг вдоль стены, разложил диван, порылся в шкафу.
Ничего, жить можно, племянник у меня мировой, отдохну здесь, а то в Алатыре покойники по ночам все мерещатся, то один прибежит, напугает до смерти, то другая входит со скорбной миной на лице, так и с ума сойти недолго, – бормотал он, вспоминая бессонные ночи в своей пустой квартире, да и днем не лучше.
Брата с Маруськой больше нет, один как перст на белом свете. В Москве хотя бы племянник есть, все родственная душа…
Экзамены
Николаю было не до дяди. Экзамены на сценарном штука серьезная, как говаривал незабвенный дед Маресьев в трудных случаях, или грудь в крестах, или голова в кустах.
Свободное от лекций время он проводил дома за письменным столом, или в институтской библиотеке.
Иногда звонил дяде Мите, в ответ слышал, что дядя навел порядок в комнате, с соседями подружился, питается хорошо, на ночь пьет кефир, ест творог.
– Дядя Митя, кефир храни на кухне, там под окном справа наша полка-холодильник. Слышишь?
«Хорошо Коля, слышу, так и буду поступать».
В его голосе звучат знакомые Николаю нотки несогласия, мол, сам с усами, разберусь, что надо делать, и переубедить его в чем-то невозможно. Так было всегда.
Под Новый год вечером позвонил Валерка, сосед, и сообщил, что дядя Митя отравился чем-то, блюет, поносит. Вызвали скорую и она увезла его в инфекционную больницу. В какую, не знают.
– Допрыгался дядя Митя, я его предупреждал, надо выяснить, куда его поместили, – Николай был вне себя от дядькиного упрямства, только этого им не хватало. Оля успокоила его:
– Не волнуйся, по справочной выясним, где твой дядя.
Сказала-сделала. Оказалось, он лежит в инфекционной больнице № 1 по Волоколамскому шоссе, 63. С дизентерией.
Через несколько дней Николай съездил навестить его, Оля дала пакет с сухариками, печеньем, сухофруктами, при его диагнозе положена строгая диета.
В приемном покое пакет приняли, но и только.

– Я позвоню в отделение, а вы выйдите, больной подойдет к окну на третьем этаже, повидаетесь, – усмехнулась смазливая дежурная в белом халате. И на том спасибо.
На улице морозно, стемнело, он пробежал глазами освещенные окна на третьем этаже старого больничного здания, и в одном из них увидел своего дядю. Тот махал ему рукой, разглядев на дорожке племянника, Николай помахал в ответ, на том посещение больного закончилось.
Несмотря ни на что, он жалел своего дядю-фронтовика, и слабо верил россказням матери, и то со слов соседки, хотя дыма без огня не бывает, и на душе его было тягостно.
Он не мог забыть и вычеркнуть из памяти похороны отца, да и не хотел этого. Они редко виделись при жизни. Каждая встреча с отцом была праздником души для сына. Он помнил их все. Разве может он забыть их последнюю встречу. Никогда.
Однако, жизнь продолжалась. Новый год ждали долго, а прошел он как всегда, быстро, растаяв в памяти.
Снова настала пора экзаменов, и каждый из них изнурял душу, словно сжигал ее дотла, а она как птица-феникс, возрождалась снова, чтобы снова сгореть, и так пять раз подряд:
С марксистско-ленинской эстетикой он расстался с хорошей оценкой, не лежала у него душа к болтологии, и педагог понимал это, снизив ее на балл за неуважение к предмету.
К ИЗО, кинорежиссуре, истории зарубежного кино, и мастерству драматурга отношения его были глубоко профессиональные и не тягостные, отличные оценки тому заслугой.
Правда, по мастерству Валентин Петрович начал было придираться, критиковать его «Времена детства» за архаизм, мол, недостает современности в диалогах героев сценария, но Валентин Иванович был совсем иного мнения:
– Сценарий Николая наоборот, современен именно своей глубокой правдивостью, читаешь, и словно окунаешься в самобытную жизнь русской глубинки.
Характеры подростков, семейные взаимоотношения выписаны мастерски, ощущается любовь автора к этим людям, к подгорью, в котором они так счастливы, так что лично я доволен, что не ошибся в авторе, – заключил Валентин Иванович, поставив точку в оценке работы своего студента.

Ярые оппоненты Николая среди сокурсников, Ирина Шегаль, Сергей Говорухин, или более сдержанные Горский Юрий с Жорой Куценко на этот раз молчали, с мастером не поспоришь, хотя им ближе мнение Валентина Петровича, чем Валентина Ивановича.
Потому как они сами любили писать на актуальные современные темы, о спорте, о любви, для этого перелопатили массу газет, журналов с очерками о молодежи.
Однажды, с радостью поспешая из ВГИКА после очередного изнурительного экзамена, он столкнулся возле студии Горького со старым приятелем, директором Игорем Лазаренко, с которым почти не виделся в последнее время.
«Этому были свои основания. Как-то, в гостях у своего мастера, Валентин Иванович частенько приглашал его к себе то по сценарным вопросам, то просто так, поразговаривать с любимым учеником о том о сем, сажал его в свою машину после занятий, и Наталья везла их домой, он спросил у Николая как бы невзначай:
– Коля, а вы что, друзья с Игорем Лазаренко?
– Так мы еще на Дону, когда у Сергея Федоровича Бондарчука работали, сдружились. Он мужик компанейский.
– Ты заканчивай эту дружбу. Он закоренелый пьяница, незаметно и ты сопьешься рядом с ним. Понимаешь, о чем я?.. Ну, давай, пройдемся по твоим «Временам детства», – перевел он разговор на другую тему, но Николай запомнил совет учителя. Тот знал, о чем говорит, сам был в завязке, и страдал от этого.»
– Коля, о чем это ты так задумался, что старых друзей не замечаешь? – ироничным баском спросил Игорь Владимирович, к вечеру уже изрядно хмельной.
– Рад вас видеть, это я после экзамена бегу на автобус, домой надо, дядя ко мне приехал, да заболел, – стушевался Николай, но прожженного директора на мякине не проведешь.
– Понятно, беги раз надо. Зайди ко мне как-нибудь, когда на Мосфильме будешь. Вспомним былое, – подмигнул он приятелю.
– Обязательно зайду, но только после сессии, – они пожали друг другу руки и разошлись, как в море корабли, хотя это и звучит пошловато, но по теме.
Экзамены закончились, остались зачеты по психологии, мастерству кинооператора, и художника, но они только в радость для декоратора, проработавшего в кино целых пятнадцать лет.

На этот раз он не отмечал с сокурсниками сдачу экзаменов и зачетов, не веселился с ними, просто поставил их в известность о преждевременной смерти отца, они поняли, и оставили его в покое, выразив свои соболезнования.
…
Дядя Митя пролежал в больнице 21 день, и выписался, когда у племянника закончились экзамены, и он перешел на шестой курс.
Фактически это означало конец учебы, но предстояло главное: госэкзамены по научному коммунизму, и защита диплома.
О чем он и сообщил дяде, когда привез его домой.
В комнате было душно, тот законопатил все щели, но это не омрачало их приподнятого настроения; дядя наконец-то вырвался из больницы, подлечился, а у племянника словно камень с души свалился, и он снова свободен, чтобы перевести дух, прийти в себя.
– Сейчас чайку попьем, пообедаем, чем бог послал, – суетился Николай, распахивая сумку с дарами от Оли, – нам тут надавали мяса отварного, докторской колбасы, пирожков с капустой.
Дядя Митя довольно кивал головой: – Это годится, я в больнице наголодался, жуть. Со мной в палате еще паренек лежал, солдатик, и больше никого. Мы с ним подружились, в шахматы играли. Он раньше на два дня выписался, и в часть отправился.
Николай был тоже доволен, вон как дядька мясцо уписывает, ничего, поправится, раз аппетит есть.
– Я тут Коля, разузнал от врачей, меня могут в госпиталь для инвалидов войны положить, на реабилитацию, – хохотнул он, с трудом выговорив непривычное словцо. – Мне и адрес дали, в Черемушках находится. А что, полежу на госхарчах еще с месяцок, и домой поеду. Аминь.
– Дядя Мить, напоминаю, мы ведь в Черемушках живем, и твой госпиталь совсем недалеко от нас расположен, – Николай смотрит на пораженного таким совпадением дядьку и смеется.
– Как ты меня, Коля, обрадовал. Не зря во ВГИКЕ учишься, умеешь удивить, прям, как стулом по голове.
…
Пока дядя Митя поправлял здоровье в госпитале, Николай решил заранее подготовиться к следующей сессии, хотя она и не скоро, мало ли что, могут и на работу вызвать, мать с Игорем обещались нагрянуть к весне. Поэтому он составил список нужной литературы, в подборе книг ему всегда помогала Ольга, в этом деле она незаменимая помощница.
Ольга была записана в библиотеке на Переяславке, совсем недалеко от их дома, рядом с аптекой, где она покупала лекарства у знакомой аптекарши Галины Петровны, старой девы.
У нее был читательский билет, и она ходила брать нужные Николаю книги для учебы, их набиралось немало.
Как-то под вечер она позвонила с работы.
– Коля, ты можешь подъехать ко мне, я сегодня дежурю, и сумки с продуктами помог бы донести, я накупила всего по случаю.
– О чем разговор, уже бегу, – он быстро собрался и за дверь, в лифт и на улицу, в троллейбус и через две остановки у магазина.
– Быстро ты, как метеор, – обрадовалась Ольга.
– Одна нога там, другая здесь, или наоборот, и вот он я перед тобой, как лист перед травой.
У стенки стоял портрет Ленина в багетовой раме, Николая он сразу заинтересовал: – Рама хорошая, как раз по размеру для моего автопортрета, а то моя мать уже второй раз на нем тесто раскатывает и пельмени лепит, ладно хоть с обратной стороны, – заметил он, и Ольга кивнула:
– Вынь портрет вождя, а раму возьмем с собой, повесишь свой портрет на стене. Я буду любоваться на него.
С сумками в руках и рамой на плече ему было легко и свободно шагать рядом с Олей, да и морозец подгонял…
Через пару дней он привез портрет из своей комнаты, вставил в раму вместо Ленина, и вот он уже на стене, словно по заказу.
– Очень красиво, хорошо я придумала.
– Еще бы, не зря мать на нем тесто раскатывала да пельмени лепила, – не преминул повториться Николай, ему было досадно и обидно за пренебрежительное отношение к своему творчеству, да еще от кого, от своей матери, хотя она и к работам отца так же относилась, а ведь он был художник от бога, не чета ему.

Who is who
В феврале морозы ослабли, тут и дядя Митя вышел из госпиталя в боевом настроении, не то что из больницы.
– Коля, давно хочу спросить, как там Митя со Славой поживают, давно ты виделся с ними?
– Давненько, а что, если повидаться хочешь, можно позвонить, да и подъехать к ним в гости.
Так и быть, бляха-муха, звони давай, – раздухарился дядька, так ему надоело в больницах маяться, мочи нет, хотелось разнообрузия, как выражался он в подобных случаях.
Если бы не рисунки и пейзажи на стенах, книги кругом, Николай подумал бы, что он не в своей комнате, а как у дяди Мити в Алатыре, атмосфера та же, везде его присутствие ощущается, и его дух витает в воздухе. Ну да ладно. Потерпим.
Он вышел в коридор, и набрал номер телефона, еще не забыл.
Мимо шныряли соседи из коридора на кухню и обратно, но ему это до фени, он ждал звонка. Услышав знакомый до жути голос в трубке, сообщил: – Привет, тут ко мне дядя Митя приехал, хочет внуков посмотреть, ты как, не возражаешь?
«Приезжайте, вам повезло, они оба дома. Жду через час», – голосом, не терпящим возражений, приказала бывшая, и Николай следом за ней положил трубку на рычаг.
– Што, по гостям собрались? – зубоскалил сосед Валерка, весь в предчувствии скорой выпивки, – и мы тоже решили посидеть по-человечески, – хрюкнул он и побежал на кухню, там стоял дым коромыслом, несло пережаренной картошкой с луком.
– Пошли, дядя Мить, нас уже ждут, – затворил Николай за собой дверь поплотнее, – в магазин только заскочим, тут все рядом.
– Иду-иду, – заторопился одеваться дядька.
Спустя малое время, купив в магазине бутылку коньяка и конфет, они уже пилили в транспорте по Ленинскому проспекту до улицы Новаторов, дядя бесплатно, как инвалид ВОВ, Николай зайцем, на авось, тут недалеко.»
«Кажись, пронесло», – подумал он, сходя с троллейбуса на остановке, дядька кряхтел следом, стараясь не отставать.
– Вон, видишь 9-этажка прямо по курсу, там они и живут, – показал он рукой на новый красивый дом с лоджиями, – уже пару лет поди, если не больше. Довольны, особенно теща. А уж я-то как рад за них, до сих пор не верится, что свою комнату имею.
– Согласен, одному спокойнее, сам себе хозяин, – кивал дядька, поспешая за резвым говорливым племянником, – и даже кинотеатр под боком, удобно.
– Пришли, дом 34, пятый корпус, нам на пятый этаж, – они зашли в лифт и он вознес их на нужный этаж.
На звонок дверь открыла Надежда. Принаряженная.
– Проходите, здрасьте, дядя Митя, давно не виделись. Раздевайтесь, будьте как дома.
– Да-да, здрасьте, – раздевался дядька, оглядываясь, – хороша квартирка у вас, большая, – и улыбнулся внукам, подмигнув:
– Привет Митя, привет Слава, – поздоровался с ними за руку, как со взрослыми, это было им приятно, сразу видно.
Из дальней комнаты выглянула сама Мария Михайловна, поздороваться: – С приездом вас, посмотрите, как мы живем.
Дядя Митя кивнул, заглянул в комнату братьев, захромал по коридору, зашел в дальнюю с балконом и несказанно удивился, увидев четыре отопительные батареи, выстроившиеся вдоль стены:
– Ого, не жарковато ли будет? Я такого еще не видел.
– Квартира холодная, с балкона поддувает, – объяснила хозяйка, получившая квартиру как участница ВОВ, вне очереди. – Боюсь простыть еще с войны, на всю жизнь в окопах промерзла.
Фронтовики уважительно смотрели друг на друга.
– Мы вас ждем, – заглянула Надежда к матери, – стол уже накрыт, только вас не хватает.
Хозяйки постарались, на столе была даже красная икра, закуски, в центре стояла принесенная гостями бутылка коньяка. Взрослые выпили со встречей, подростки пили воду, хотя Слава завистливо поглядывал на бутылку.
Дядя Митя заметил это, но тут заговорила Надежда:
– Коля, ты обдумал мое предложение? Советую поторопиться, в этой комнате у окна будет твой уголок для занятий, а твою комнату мы будем сдавать. Кстати, дядя Митя, зачем вам в Алатырь возвращаться, живите у нас, моя мама еще не старая, подумайте об этом, – она раскраснелась, язык развязался от коньяка, даже улыбнулась.
– Обязательно подумаю, а ваш ковер я помню, и мебель та же, люстра ваша Юре покойному очень понравилась, он даже хотел купить такую же для нас, но не нашел, – дядя Митя умел переводить стрелки, это ему удалось и сейчас.
Все заулыбались, он продолжил:
– Прежняя квартирка у вас уютная была, Колины пейзажи, натюрморты, портреты висели на стенке, и здесь я портреты его вижу. В шахматы мы с Митей там играли, помнишь?
– Конечно помню, мама тогда рассердилась, что я дяде Юре проигрываю, – оживился Митя и замолк, глянув на мать.
– Тут обижаться не на что, мы с Юрой опытные шахматисты, теорию изучали, – прервал дядя воспоминания, пробуя икорку.
– А я где был, почему не помню? – расшумелся Славик, Митя напомнил: – Ты тогда в люльке пузыри пускал, младенец был.
– Ну хватит бузить, сейчас чай пить будем, – встала Надежда из-за стола, но Николай опередил ее: – Извини Надя, нам с дядей Митей пора ехать, он устал после больницы.
– Вы лежали в больнице? Тогда конечно, надо беречь себя.
– Два месяца, сначала в инфекционной, потом в госпитале, пора отдохнуть, да и стемнело уже, – поднялся и дядя Митя из-за стола: – Спасибо вам за угощение.
– На здоровье, но вы подумайте над моим предложением, а тебе Коля, пора решать. Даю неделю, ты меня знаешь, я не выношу обмана, не пожалей потом.
– Договорились, Надя. Ну а мы с дядей Митей поздравляем тебя, Митя, с успехами в спорте, – пожал руку старшему сыну Николай, и потрепал за вихры младшего. – Увидимся, пока.
Попрощавшись у двери с хозяйками дома, они заторопились к лифту, затем на остановку троллейбуса.
Всю дорогу до дома они молчали, и только когда оказались в своей комнате, дядя Митя не выдержал:
– Это надо же, тебе уголок выделила, а меня к матери своей сосватать хотела, обработать нас решила.
– Вовремя мы уехали, могло быть хуже.
– Больше меня к ним не зови, и тебе не советую там появляться, уговорят, и комнаты своей лишишься, будешь в уголке сидеть, – сердито хохотнул дядя Митя и замолчал, поняв, что сказал лишнего. Врагу не пожелаешь такой жены.
– Не хотелось ссориться, иначе она запретит видеться с сыновьями, ладно, забудем. Уже поздно, поеду домой, Ольга заждалась, – собрался на выход Николай, сказав напоследок с иронией: – Теперь ты видишь, кто есть кто? Маску сбросила, а под ней злобная фурия. До сих пор при звуке ее голоса вздрагиваю.
– У Оли душа добрая, это верно. Привет ей передай, – только и нашелся, что сказать в ответ, дядя Митя.
Закрыв за племянником дверь, стал готовиться ко сну, после такого похода в гости надо отдохнуть как следует.
Замкнув на ключ дверь комнаты от подвыпивших соседей, галдящих на кухне, он долго не мог заснуть, ворочаясь на неудобном диване и вспоминая злое лицо бывшей жены племянника. Как он оплошал со своей затеей, черт дернул его, не иначе. Все, спать будем. Аминь.
Отдохнуть от Севера
Ольга долго дулась на него, была обижена, даже не сказал, что собрались с дядей в гости. Тайком сходили.
– Дядя Митя захотел повидаться с внуками, ну и сходили на пару часов, не о чем говорить, – оправдывался Николай, – я и сам не рад, что был у них. Дядя тоже разочарован. Забудем. Тут другое дело, надо бы постричься, оброс, сама видишь.
– Сейчас позвоню Гале, узнаю, когда Ирочка сможет к нам подойти, – Ольга пошла звонить, ей самой надоело сердиться. Олина подруга Галя жила в соседнем доме, работала кассиром в «Весне» на первом этаже их высотки, ее дочь Ирочка после восьмого класса выучилась на парикмахера, очень хорошо стригла и клиентов у нее было хоть отбавляй.
После работы она зашла по-соседски, усадила Николая на табуретку посреди комнаты, и вскоре вместо прически под битлов у него была модная короткая стрижка, а его вьющиеся каштановые волосы устлали пол в комнате.
– Из ваших волос красивая коса может получиться, – улыбнулась Ирочка, укладывая принадлежности в саквояжик, и с интересом разглядывая рисунки на стене, портрет маслом в багетовой раме. – Вы художник?
– Художник-декоратор кино, – уточнил Николай, – спасибо, вы тоже мастер своего дела.
Ольга быстро подмела волосы с пола и увела Ирочку в большую комнату, там их ждала Тамара Федоровна, тоже стричься.
От матери из Мурманска пришло запоздалое письмо о том, что они с Игорьком скоро приедут отдохнуть от Севера, замучила полярная ночь, ждите, но ждать пришлось недолго, так как следом за письмом приехали они сами, к великому удивлению и радости скучающего в одиночестве дяди Мити.
Когда Николай встретил их на Ленинградском вокзале и привез к себе в Черемушки, на Кржижановского, дядя Митя сначала опешил от неожиданности, но не подал виду:
– С приездом, рад вас видеть, ого, Игорек как вымахал, скоро меня перерастет, – пожимал он им руки по очереди, мать была явно недовольна присутствием бывшего деверя в комнате ее сына, Игорек наоборот, рад, он помнил дядю Митю.
– Я вижу, ты обжился тут, Митя, как у себя дома. Почему воздух такой спертый, надо срочно проветрить, – подошла она к балкону, стараясь как можно быстрее открыть дверь, но это было непросто сделать, дядя постарался на славу, законопатил ее прочно.
– Тося, простыть можно, сквозняк будет, – заволновался он, поняв, что его самовластью пришел конец.
– Ну ладно, вы тут обживайтесь, места много, Игорь, вот здесь книги лежат интересные, словари, – подошел хозяин дома к столу, – читайте с дядей Митей, полезно для развития.
Игорь у нас в мореходке теперь учится, – пояснил он дяде, – в общем разберетесь, а мне надо срочно по делам ехать. Вечером созвонимся, – заторопился Николай на выход, пряча улыбку.
Вырвавшись на волю, он помчался было к метро, сообразив, что торопиться некуда, пошел ровнее. Пусть поживут, пообщаются, куда им деваться, притрутся.
Вечером он рассказал Оле, что привез мать с Игорем к себе домой, об их встрече с дядей Митей.
– Ты бы видела, как они оторопели, увидевшись, особенно дядя Митя. Правда, он обрадовался им, а мать рассердилась. Один Игорек доволен, так ему веселее будет.
– Коля, надо их к нам позвать в гости, – вдохновилась Ольга, – пусть Игорь с Кирюшей пообщается, расскажет о своей учебе в мореходке, ему это будет бальзам на душу.
– Тогда я позвоню им, лучше конечно ты, как хозяйка.
– Правильно, – чмокнув его, пошла к телефону.
Он слышал, как она разговаривала с его матерью, в конце сказала: «От Коли привет, ждем вас на обед. До завтра».
Недаром Олина бабушка Варя говорила про нее: скороделка.
С утра они пробежались по магазинам, отоварились, затем Ольга с матерью хозяйствовали на кухне, и когда гости приехали к обеду, стол уже был накрыт, как скатерть-самобранка.
– Ой, как нас встречают, весь стол заставлен, руки некуда положить, – одобрительно заметила Антонина Ивановна, когда все расселись за столом. Николай разлил вино по бокалам:

– Давайте со встречей, жизнь продолжается, за наше здоровье!
Никто не возражал, даже дядя Митя опрокинул фужер вина и одобрительно крякнул, мол, неплохое винцо.
– Забыла совсем. Оля, я ведь селедки мурманского посола привезла, пойдем покажу, – они вышли в Олину комнату, и Антонина Ивановна вынула из сумки сверток, развернула:
– Смотри, настоящая сельдь с икрой, такую в магазине не купишь. Бери к столу. Распоряжайся.
– Очень хорошая, сейчас разделаю, попробуем.
– Сохранила. Я боялась, Митя возьмет да сожрет втихаря, – явно с облегчением вздохнула Антонина Ивановна, вручая Оле сверток. – Не веришь? Уж я-то знаю его, архаровца хитрющего.
Ольга промолчала, не подала виду, что ей все это не особо понравилось. Колина мама все же.
– Знаешь, Оля, я всю жизнь кручусь как белка в колесе, все время работа, дети, а сейчас на пенсии, куда хочешь, можешь поехать, свободнее стало. Жаль только, старость подкрадывается.
Ольга глянула на нее, скрывая жалость:
– Ну уж нет, Антонина Ивановна, вы еще совсем молодая, бодрая, хоть снова замуж. Рано вам в старушки записываться.
– Ладно, пойдем к столу, куда уж там, замуж, поздно. Всему свое время, мое уже ушло.
Когда Оля принесла в блюде разделанную селедку под лучком, за столом оживились, задвигались.
– Кто же селедку ест без водки? – возгласил Николай, разливая в рюмки беленькую. Дядя Митя хохотнул, поддерживая племянника. Вечер явно удался, обстановка за столом семейная.
Игорь с Кирюшей вышли из-за стола, им было о чем поговорить, конечно, об учебе в мореходке.
– Сейчас чай будем пить, – Тамара Федоровна загремела чайной посудой, Оля принесла торт: – Мама испекла из коржей, по ее рецепту, – и ловко разрезала его на куски.
Дядя Митя попробовал и изумился: – Как вкусно, не ожидал.
Антонине Ивановне торт тоже понравился:
– Тамара Михайловна, дайте я запишу рецепт, дома испеку.
– Тамара Федоровна, – поправил ее тихо Николай, она кивнула, мол, поняла, и стала пить чай с тортом дальше.
Вечер подошел к концу, все были довольны.

– Наш Кирюша мечтает о море, тоже хочет в мореходку поступать, – с любовью посмотрела на внука Тамара Федоровна, Антонина Ивановна сразу откликнулась:
– Пусть готовится как следует, и приезжает в Мурманск, экзамены сдавать. Игорь ему поможет, остановиться у нас можно.
– Ну, это еще не скоро, сначала надо школу закончить, – Ольга всегда отличалась деловым подходом к планам, дядя Митя одобрительно покивал, мол, все правильно говорит, по делу.
– Я вспомнила, как в прошлый приезд не успела войти, а ваша бабуля мне тапочки несет: на вот тапочки надень, не то ножки простудишь, – умилилась Антонина Ивановна, Ольга с матерью глянули на нее с благодарностью.
– Нам пора ехать, путь неблизкий, – закряхтел дядя Митя, вставая из-за стола, – засиделись у вас.
Пока гости одевались, Тишка крутился под ногами, умильно заглядывая в глаза людям, мол, мне тоже гулять пора.
Николай проводил их до метро, и вернулся домой.
На душе его была полная тишь да гладь. Всегда бы так было.
…
Когда наступало время обеда, Оля приезжала из магазина домой, благо ехать недалеко, обедали, при этом она успевала рассказать новости, смеялась, шутила.
С ее приездом все в доме оживало, словно солнышко выглянуло из-за облаков, и даже успевала отдохнуть немного.
– А теперь пять минут поэзии, – объявляла Оля, примостившись на диване и мгновенно засыпала. В доме затишье.
Ровно через пять минут она открывала ясные, лучистые глаза и вставала бодрая, отдохнувшая. Снова светит солнышко.
Одевшись, весело махала всем ручкой: – До вечера, пока-пока, – и убегала на любимую работу в свой книжный магазин.
Николай часто звонил к себе домой узнать, как там поживают его мурманчане и алатырец, обычно к телефону первым подходил кто-то из соседей, и он слышал, как стучали в дверь его комнаты, выходила мама или Игорек и докладывали, как они отдыхают, куда ходили, где были и что делали.
Однажды зазвонил телефон, и Тамара Федоровна крикнула из коридора: «Коля, тебя Игорь спрашивает!»
Николай вышел и взял трубку: – Привет, что случилось?
«Коля, мы с дядей Митей изучали «Пословицы русского народа» Даля, потом он положил книгу на диван и вышел в туалет, а когда вернулся, сел на нее и сидит. Я говорю: дядя Митя, ты на пословицах сидишь, он вытащил книгу из-под себя и удивился. Снова стали листать, а книга вся покорежилась и переплет лопнул», – взволнованно рассказывал дотошный братец, и Николай понял, надо подъехать самому и посмотреть, что у них там произошло.
– Я сейчас приеду, вместе разберемся.
Быстро собравшись, сказал теще, что поедет к своим, приехал на Кржижановского, полюбовался на свой заснеженный балкон на четвертом этаже, и бегом во двор, к подъезду. Замерз. Ветрено.

– Как вы тут поживаете, не скучаете, я вижу, – улыбался Николай, не скрывая радость при виде своих близких, – в тесноте да не в обиде. Чисто у вас, уютно, кто на раскладушке спит?
– Кроме меня, некому, мужчинки на диване, валетом, – оживилась мать при виде старшего сына. – Ты у нас такой нарядный стал, настоящий москвич.
– Вот на эту книгу дядя Митя сел, – Игорь вручил брату испорченный том, тот осмотрел его: – Да, переплет треснул, но ничего, пока склеим изолентой.
– Я прилег отдохнуть, а Игорек подумал, что я сплю, и настучал тебе по телефону про меня. На самом деле это он сел на книгу, – перевел стрелки хитрый дядька, усмехаясь над наивным пареньком, который онемел от такого вранья.
– Он врет, Коля! Мама, чего он на меня наговаривает, – аж покраснел от несправедливости Игорь, взрослые засмеялись.
– Будет вам спорить, сейчас чай с пирожными пить будем, – захлопотала мать, и пошла на кухню ставить чайник.
Дядя Митя раскрыл книгу, пролистнул, нашел нужную страницу. – Вот Коля, послушай, какую умную поговорку я нашел:
«Хоть ты и мой брат, но ум у каждого свой!»
– Ага, а ты на нее сел, да еще на меня сваливаешь.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71489980?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.