Главная страница | Юмористическое фэнтези | Легенда. Кодекс Чести

Легенда. Кодекс Чести
Алина Романова
Представляю вторую книгу серии "Легенда" – "Кодекс Чести".
Конечно, приключения продолжаются! Алиса всё больше узнаёт об Урании – сказочной стране из компьютерной игрушки, куда её забросило. Девушка находит друзей, а враги находят её сами… Но Алиса Романова была рождена в Стране Советов, а СССР – страна-победитель! Поэтому цель (рано или поздно, так или иначе) будет достигнута. К сожалению, до Конца Света остаётся всё меньше времени…

Алина Романова
Легенда. Кодекс Чести

«Всё в мире покроется пылью забвенья,
Лишь двое не знают ни смерти, ни тленья;
Лишь дело Героя да речь мудреца
Проходят столетья, не зная конца».
    (Фирдоуси)
– Йо-хо-хо! Это снова я! А вы думали, я уже не появлюсь? Вот и нет, потому что это МОЁ творчество, хочу – и появляюсь! Моё, моё творчество. – Он злобно нахохлился, словно мокрый марабу, и плешивый затылок его ушёл в плечи.
– Или уже не моё?! – вдруг прошептал тревожно. – Рукопись-то продал…
– Вот!!! Даже рукописи у меня теперь нет! – взвыл, точно тысяча безумных дервишей. – Ничего в жизни не осталось, всё отобрали. Обобрали… Кружусь, кружусь безостановочно в этой карусели столетий – одинокий, пустой, как старый орех, никому не нужный… Но нужно иметь мужество – да, мужество! – смотреть реальности в лицо! Иначе всё бессмысленно. У меня ведь есть обязанности перед Читателем. Или Читателями? Как правильно? Леший его знает.
Да, так о чём, бишь, я? Об орешках? Пекари люблю, кешью тоже ничего, но дело не в этом! А в том, что это ПРОЛОГ. А раз пролог, то здесь я должен рассказать о том, что было раньше (тем несчастным, которые не читали первую книгу); а везунчикам, кто читал, – напомнить… Ой, или это по-другому называется? Синап… сино… сепсис… да и Пегас с ним!
В общем, так: жила-была на свете одна девушка, которая обожала сказки, и звали её Алиса. Впрочем, её могли звать как-то иначе – Леной, Светой или Ирочкой, ведь таких девушек много! Но речь всё же пойдет об Алисе.
Жила она, как и большинство прочих девушек: день за днём ходила в магазин, гладила бельё, вытирала пыль и смотрела телевизор.
Мир был чёрно-белым, и она не любила его.
Она любила другие миры – фантастические, далёкие, сияющие. Те, что смотрят на нас со звёзд, что таятся в пожелтевших страницах старой книги, что ускользают от нас с рассветом…
Мамма миа, я же повторяюсь! Кажется, я это уже писал. Ну ничего, «повторенье – мать ученья». Жила-была Алиса, была, была… И вдруг!!! С этого всегда всё и начинается: вдруг стучатся в дверь, вдруг загорается проводка, вдруг случается землетрясение в Чили. Моя девушка вдруг находит старинную настольную игру, начинает в неё играть и… потом, правда, выясняется, что это всё происки импульсов, которых (где-то) довольно много, и все они от скуки развлекаются разными игрушками, а на самом деле это вовсе не импульсы, а…
– Нет, ничего не получилось объяснить. Не читайте этого, не читайте! Забудьте! Начну сначала. Жила-была… Опять двадцать пять! Так я никогда не закончу. Словом, с помощью одного импульса Алиса попадает в компьютерную игру. Как, спросите вы? Самым волшебным образом, разумеется. И видит, что это такая сказочная страна: птички поют, лопасти у мельниц вращаются, водопадики струятся… И Алиса начинает по ней ходить. И ходит, и ходит, и ходит (даже любовный роман себе выходила), ходит… как марсоход «Кьюриосити». Зачем ходит – понятия не имеет. Но только поначалу, в самом конце-то первой книжки Кот ей всё расскажет. Ну, или почти всё. Что, мол, нужно найти на просторах Урании (это страна так называется) чудо-артефакт «Грааль». Нашла – и всё! Все счастливы, все танцуют – кроме проигравших, конечно.
Надеюсь, всем всё понятно? Тогда аривидерчи. Чао. Словом, бай-бай!



Разговор в Сети:
Игрок 4. Хай, Ричи. Как сам?
Игрок 2. Норм.
Игрок 4. А статы твоего Реалгера покажешь? По дружбе.
Игрок 2. Щас. Может, мне ещё штаны спустить и показать всё как есть?
Игрок 4. Хоть класс назови.
Игрок 2. Хрена ты наглый! Обойдёшься. Ну, разве что поляну накроешь.
Игрок 4. Лады, поляна с меня. В среду, после лекций.
Игрок 2. Да там вообще глядеть не на что. Чистый лист. Гейма только пошла.
Игрок 4. Ричи!
Игрок 2. Хм… Реальный Герой «Алиса». Класс «Сталкер», уровень X.
Игрок 4. Ну ты и открыл. Облагодетельствовал. А почему, кстати, «Сталкер»? Корный класс какой.
Игрок 2. Главное, редкий, они только трипы дестроят и хабар метут. Сталкер идёт, под его ногами взрываются ловушки, на него падает хищная паутина, он обходит капканы, понаставленные добрыми конкурентами… самое то. Я фильм смотрел. Он движется к своей цели часто кружным путём. Очень кружным. Но чаще доходит, чем не доходит. А твой РГ какой класс имеет?
Игрок 4. «Гладиатор». Вообще какие из них Техномагусы или Жрецы? Магии-то ноль! Да и генералы они никуда, одиночки. А что за уровень – X? У моего тоже X. Слово из трёх букв?
Игрок 2. У Реалгеров левела нет, они могут только бонусы получать и умения развивать.
Игрок 4. ОК. Почему снова по-человечески разговариваешь?
Игрок 2. Да надоело. И от родаков регулярно по башке получаю.
Игрок 4. Аналогично. Бывай. За инфу базиба.
Игрок 2. Не базиба, а поляна. В среду.

Краткий примерный перевод на русский:
Игроки 2 и 4 (Коричневый, «ник» Ричи, и Синий, «ник» Блюхер) обсуждают статистические данные своих Реальных Героев, при этом выясняется важная информация: у РГ не существует понятия «уровень» и отсутствует способность к магии.

Глава 1, в ней начинается День визитов
«Тот, кто лжёт, не отдает себе отчёта в трудности своей задачи, ибо ему предстоит ещё двадцать раз солгать, чтобы поддержать первую ложь».
    Марцеус Флинтский (Из трактата «О природе человека»)

– Ничего страшного. Обычный обморок, вызванный усталостью членов и недоеданием. Леди следует лучше питаться и обратить внимание на своё здоровье в целом.
Голос доброжелательный, с какой-то знакомой мягкой интонацией.
– Я подозревал мозговую горячку, потому и пригласил вас, Илай, ведь вы специалист… гм… в какой-то мере.
Другой голос, также знакомый, каким только командовать о расстреле.
– Помилуйте, сэр Блэйд, мозговая горячка сопровождается лихорадкой, ознобом и бредом, здесь ничего этого нет.
– Жаль. Болван Кефа опасался рецидива – или кризиса? Я ничего в этом не понимаю, я не медикус. Он, бедняга, боится даже прописать себе клистир, так зашпыняла его миледи, ведь он её лечащий доктор. Он врачует её нервные припадки.
– Её светлость страдает нервными припадками? При её полнокровии?
– Вот именно.
– Данной комплекции скорее свойственна апоплексия, от нервов мучаются обычно люди худые и желчной конституции… Чем он её пользует?
– Не знаю. Полагаю, ударными порциями «ночного колпака».
Оба рассмеялись, но не очень громко.
– Пускай воображаемые недуги миледи Марстон останутся на совести миледи Марстон. А вы уверены, что обморок девушки имеет естественные причины? Ведь вы говорили, что она… ну, вы помните, о чём я.
– Да-да, сэр Гавейн, уверен настолько, насколько вообще можно быть в чём-то уверенным, когда имеешь дело с женскими обмороками.
Алиса медленно открыла глаза. Над ней серел потолок, и это было логично, потому что она лежала в кровати. Вот если б там оказалось звёздное небо, то правильно было бы предположить, что ночью кто-то украл палатку.
– Будьте осмотрительны, Илай. Как вы собираетесь её лечить?
– К счастью, я пока не вижу в этом необходимости. Слабость пройдёт сама собою, если не тревожить леди и дать ей отлежаться; питание должно быть усиленным – я вижу, что в последнее время леди пренебрегала им и употребляла по большей части хлеб с молоком… Да и раньше, насколько я понимаю, никто не заботился о разнообразии и полезности её стола. Просто безобразие! Даже каторжники едят лучше! В организм девушки поступали странные продукты, отвратительные и вредоносные, ужасным образом изменённые на уровне генов, напитанные опасными веществами и крайне бедные витаминусами, научно именуемые – ксенобиотики. Если на её родине это обычная пища, то, право же, я не хотел бы там оказаться!
– Верите ли – я тоже, – мрачно согласился собеседник. – Думаю, это поистине адское место.
–К тому же дело не только в пище. Кожный покров, слизистая и ткани лёгких загрязнены различными ядами, по всей видимости, распылёнными там в атмосфере. Просто удивительно, как душа ещё держится в этой бренной оболочке.
Голоса журчали, как ручеёк.
Было уютно лежать вот так и не шевелиться, даже ни о чём не думать. Алиса была словно ватная кукла, которую положили в игрушечную кроватку и укрыли одеяльцем. Спать, спать…
Бормотание слилось в неясный гул. Блаженные волны беспамятства опять подхватили, закружили и понесли её в неведомую даль.
А двое, даже не заметив, что девушка на минутку приходила в себя, продолжали разговор.
– …делайте, что хотите, или не делайте ничего, но ни в коем случае не проникайте в её сознание! Достойно всяческого порицания, что вы вообще решились на это тогда. И молитесь, чтобы об этом узнал только я.
– Сэр Блэйд, вы опять! Я же дал слово!
– И я не поверю, что вы не жалеете.
– Может быть, и жалею.
«Будь проклято моё любопытство. Будь проклят мой пытливый ум. Будь проклят я. Сначала мне запретили изучать мозг, меня лишили мечты, теперь не разрешают вообще рот раскрыть… Но как же миры, иные миры?! Даже когда был маленьким, я искал в сказках доказательства существования инопланетян. Царевна-лягушка – что это, как не чуждая форма жизни? А кожа её – защитный костюм, который не следовало сжигать. Выждали бы время для адаптации… Кощей Бессмертный – ещё одно существо, бессмертное и неуязвимое, с сердцем в отдельном контейнере. И крохотная Дюймовочка, и Робин-Бобин Барабек – всё это не выдумка, а реальные пришельцы из других реальностей. И Алиса, живое подтверждение моей теории, что там, на далёких звёздах, тоже есть разум!»
– В любом случае, я закрыл глаза на эту информацию только при том, что вы поклялись более не повторять своих преступных авантюр.
– Но, сэр Гавейн…
– В любом случае, это – прерогатива Инквизиции! – раздражённо перебил тот. – А ваши любительские опыты, Илай, попахивают если и не ересью, то кощунственным любопытством! Вам должно быть известно, что Центральный Капитул наложил запрет на исследование человеческого мозга и его деятельности, считая сие делом богопротивным, дьявольским искусом. «Odit Dominus nimios scrutatores» – «Чрезмерная пытливость не угодна Богу».
– Сэр Гавейн! Я верю, что Церковь и наука говорят об одном и том же, но на разных языках! Все научные изыскания, проводимые мною, одобрены самим придворным медикусом отцом Кефой!
– Вы сами прекрасно знаете, что Кефа старый дуралей, который не видит дальше собственного носа! – вскричал лорд-полицейский. – Если он во всём согласен с герцогиней и всячески поддерживает в ней уверенность, что она будто бы чем-то больна, то…
– То это говорит лишь о его тонком уме, – невежливо встрял Илай. – Никто не в силах разубедить женщину, убеждённую в собственном нездоровье, это чревато неприятностями. К тому же многочисленные «хвори» её светлости заметно утяжеляют его кошелёк.
– Оставьте в покое кошелёк отца Кефы. Понятия не имею, каким образом вам удалось обвести его вокруг пальца, но если об этом прознает Великий Прокурор-Инквизитор, то всем нам не поздоровится – и мне, и вам, Илай, и придворному медикусу. Так что мой вам совет: прекращайте всё это. Предупреждаю в последний раз и заявляю со всей ответственностью: если ко мне на стол ляжет донос на вас – любой, от кого угодно, хоть от кухонной кошки, – то я вынужден буду дать ему ход. И уже не смогу отвести от вас ужасные последствия. Решайте сами, Илай. Вы давно уже на подозрении у Капитула.
– Но разве истинная и законная цель всех наук не состоит в том, чтобы наделять жизнь человеческую новыми изобретениями и богатствами?
– Монах Марцеус из Флинта писал в своё время: «Из доступных нам знаний иные ложны, другие бесполезны, третьи служат пищей для гордости того, кто ими обладает. И существует лишь незначительное число тех, которые действительно способствуют нашему благополучию».
– Но Гавейн, мои опыты могли бы действительно принести в мир очень полезные знания! Мозг – одна из самых серьёзных тайн мироздания. Мозг – это система. Я хочу понять, как она работает. Как вы знаете, в естественной науке принципы должны подтверждаться наблюдениями, и исследование ментальной деятельности…
– Исследование ментальной деятельности запрещено, Илай. Только экзорцисты в силу своего предназначения имеют право вторгаться в человеческий разум.
– Какая сказочная глупость! Как же мы продвинемся вперёд, если поставлены такие препоны?! Тот же Марцеус говорил: «Наука без религии хрома; религия без науки слепа». Но какая вообще польза от науки тому, у кого нет ума? На что зеркало тому, кто лишён глаз? Отвергать научный прогресс такая же нелепость, как отвергать силу падения! А «голова – предмет тёмный и исследованию не подлежит»?!
– Илай, вы спорите не со мной, вы спорите с Церковью! – полицейский понизил голос. – И вам лучше, чем кому-либо, должно быть понятно, насколько это опасно.
Пауза.
– Поистине, некоторые вещи действительно недоступны человеческому разумению… в том числе пределы мракобесия иных апологетов нашей христианской Церкви. Даже дьяволопоклонники Ифриса придерживаются более широких взглядов на научный процесс, – резко произнёс монах. – Уж они бы не упустили этот редкий, единственный в своём роде шанс! А тут… одни запреты, запреты на всё! У меня просто-напросто связаны руки! И порой я жалею, так жалею, что родился здесь, в Ангелине. Видит Бог, девушка настолько интересный объект, что я пожертвовал бы своим дипломом медикуса, – да что там! – даже посохом магуса, лишь бы только иметь возможность ещё раз заглянуть внутрь этой энергоструктуры.
– Илай… Вы в своём уме?! – прошипел шокированный Гавейн. – По старой дружбе, Илай, и только на первый раз – считайте, что у меня внезапно заложило уши. Я ничего не слышал! Лично я не собираюсь доносить на вас, но… спаси, Господи! Как же вы опрометчивы! Мало вам крамольных высказываний, мало противозаконных игр с сознанием, так вы теперь ещё замахнулись на запретное!
– В нашей стране только Церковь имеет монополию на истину, – горько молвил учёный.
– За подобные идеи вас отлучат, Илай. И это будет самым малым, что я предполагаю. Клянусь, я не больше вашего люблю Магистра Авеля, но предположите на секундочку, что ему стали известны ваши мысли. Святые угодники! Разве забыли вы о том, что произошло с вами не так давно? Может быть, снова жаждете поработать простым санитаром в лепрозории? Или вам этого недостаточно, и вы желали бы чего-нибудь более величественного? Костра, например? Лавры Джордано Бруно вам спать не дают, что ли?! Мечтаете о великомученическом венце? Или прославиться в веках? Хотите стать вторым Галилеем?
Илай подавленно умолк. Раздался шорох – монах накинул капюшон.
– Благодарю за напоминание, сэр Блэйд, – смиренно проговорил он. – Клянусь впредь соблюдать осторожность. Наверное, мне действительно придётся оставить всякую научную работу и заняться исключительно библиотекой. И похоронить свои глупые надежды.
Послышался облегчённый вздох.
– Вот это правильно, друг мой. Исключительно здравое решение! А наука… Шут с ней, этой наукой, пошлите вы её к дьяволу! Ох, простите, Илай, я не хотел при вас сквернословить. Господь простит мне этот грех, право, иногда невозможно удержаться. – И другим тоном: – Кстати, мне потребна ваша медицинская консультация. Что вы думаете относительно душевного здоровья нашей подопечной? Оно расстроено? И если расстроено, то в какой мере?
– Почему вы интересуетесь этим? – сухо спросил Илай.
– Да уж не из пустого любопытства. Или вы считаете, что я тут шутки шучу?
– Сэр Гавейн, если вы помните, я – дипломированный медикус, – тихо произнёс монах. – Я давал клятву Гиппократа.
– Так что же?
– В интересах пациента я должен молчать.
– А интересы ГОСУДАРСТВА требуют, чтобы вы ответили мне!
– Какое касательство имеет эта бедная девушка к интересам короны?
– Значит, имеет!
– Сэр, у меня нет права открывать вам тайны больного.
– Илай, я знаю, что ваше ослиное упрямство равно только вашей кристальной честности. Но поверьте: если я спрашиваю, то мне необходимо знать.
– Зачем?
– Ох, Илай, с вами и святой потеряет терпение! Ну, хорошо, я скажу вам. Кристиан имеет серьёзные намерения в отношении этой «бедной девушки», недавно это стало понятно мне – да и вам, наверное. Молодой граф горяч, он способен даже обвенчаться тайно. Но я не могу допустить свадьбы наследника герцогства с… с полоумной; в этом случае брачные обеты могут быть оспорены в суде. Я как чиновник, ведающий государственной безопасностью, обязан предвидеть все последствия, если эта парочка действительно сочетается. Вам живописать всю картину? Извольте. Представьте, что будет, если в браке родится ребёнок. Как вам известно, такое иногда случается, – ядовито прибавил он. – Кристиан может умереть – раньше ли, позже ли… раньше или позже, но он умрёт. И что тогда?
– Что тогда?
– Зашевелятся всякие побочные ветви, разные троюродные кузены, дальнородственные племянники и тому подобное. Права ребёнка или других детей графа Эдгильбера вызовут вопросы, ведь если брак недействителен (а он недействителен с сумасшедшей), то и дети тогда – незаконнорождённые. Вообразите, что воспоследует.
– Гражданская война и смена династии.
– Ну? Теперь вы удовлетворены?
– Да.
В какое же сложное положение он попал! С одной стороны, он сам внушил Алисе мысль прикинуться на испытании помешанной, в тот момент он не видел иного выхода. Иначе Инквизиция вцепилась бы в неё всеми крючьями, ведь девушка – представительница чужого мира. С её появлением в Урании заколебались основы христианского вероучения – разве в Библии сказано, что Творец создал НЕСКОЛЬКО миров?! Страшно представить, что сделается с простым народом, если хоть слово об этом проникнет в массы. Все станут мечтать о чужих вселенных, а не о райском блаженстве; бедняки, неудачники и просто любители авантюр кинутся искать выходы отсюда. Церковь будет раздавлена, авторитет её подорван – что станет тогда (страшно сказать!) с уплатой десятины? А Капитул?! Разве останется он тогда единственным маяком, указующим путь в этом тёмном море безверия?..
Он, Илай, просто обязан был прикрыть Алису. С другой стороны – все эти горы, напластования вранья, в которых он, человек, избегавший лжи всю жизнь, задыхался, задыхался…
Он солгал на исповеди. И кому? Приору Гедеону, своему любимому духовнику, поистине святому, ставшему добрым наставником, почти отцом…
И он, брат Илай, вынужден теперь избегать случайной встречи с главой своего Ордена в страхе, что тот всё узнает, ведь умолчание – уже ложь, и за это Авель без тени сомнения затолкнул бы его в чрево «медного быка»… Сейчас же ему придётся обманывать полицейского. И ладно бы простого полицейского, но ведь сэр Блэйд – Начальник Конгрегационной полиции герцогства, которая ловит не только обычных злодеев, но и преступников против Веры! Является ли сам феномен Алисы ПРЕСТУПЛЕНИЕМ ПРОТИВ ВЕРЫ? Безусловно. И сэр Гавейн Блэйд арестует её и передаст Трибуналу, здесь не выручит никакое высокопоставленное заступничество…
Внезапно всё вокруг показалось ему омерзительным, как рвота, и сам он в том числе. И Илай чуть не брякнул правду: «Странности Алисы оттого, что она из другого мира»; но неимоверным усилием удержал признание и сквозь скрежет зубовный выдавил:
– Насколько я могу судить, леди Алиса так же нормальна, как я или вы.
– А вот Магистр наблюдал в её голове удивительные видения и обрывки мыслей…
– Я не вправе судить о том, что там наблюдал и чего не наблюдал Высокопреподобный Авель. Это мне не по чину.
– Но ведь вы тоже заглядывали в её мозг, вы сами говорили! – зловеще изрёк сэр Гавейн. – Вы обязаны открыть мне всё, что знаете, потому что правда – это то, что каждый обязан рассказать полицейскому.
– Сожалею, но не могу вдаваться в подробности. Просто у Алисы немного иная ментальная структура, вот и всё.
– А Магистр абсолютно уверен, что девушка не в себе.
– Магистр тоже может ошибаться.
– Да? А вы? Не ошибаетесь ли ВЫ, Илай?
– Ну… мне она показалась странноватой, не более.
– Я обязан исключить любые сомнения.
Илай промолчал.
– Так всё-таки как же? Я могу полагаться на ваше мнение? – не отставал упорный полицейский.
– Можете. Но учтите, сэр Гавейн, это секрет. Я доверил его вам, поскольку это в вашей компетенции, но прошу вас сохранить его.
– Не сомневайтесь. – Гавейн вздохнул и понизил голос. – Так что молчите, друг мой, молчите обо всём, что узнали. Иная структура… это надо же такое измыслить! Тайны, тайны, сплошные тайны! Такое ощущение, будто мы в Гремланде. Загадочная страна Рос-Сия, загадочная золотистая аура… И как же быть с теми несуразицами о Рос-сии, что мы от Алисы слышали? Ведь это ни в какие ворота не лезет! У меня, конечно, есть несколько версий, но я не стану делиться с вами, Илай. Если это не бред чокнутой, то приходится допустить наличие неведомой, ещё не открытой нами страны, откуда эта самая Алиса родом. Что само по себе ещё больший бред. Как вы считаете, Илай?
Илай мысленно улыбнулся. Вот она, непоследовательность человеческой натуры! Лорд-полицейский, только что заклинавший его выбросить из головы все тайны, сам постоянно возвращался к этой интригующей теме.
– Я не знаю, сэр Блэйд.
– А взять небылицы, которые она плела своей горничной! Агата, приставленная мною, каждый вечер исправно докладывает обо всех разговорах и поступках леди. Служанка, конечно, глупа, как пробка, но самая её глупость отводит от неё подозрения: с более ловкой особой леди Алиса, эта загадочная девушка, будто бы явившаяся к нам со звёзд, возможно, не была бы так откровенна. И потом…
– Что? – вскинулся Илай. – ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ?!
– Насчёт чего?
Монах судорожно сглотнул.
– Я не понял, Илай, о чём вы.
– Про звёзды… – севшим голосом прошептал он.
– Как вы понимаете, меня крайне интересует вся эта история. Если имеется некая безвестная страна, откуда может исходить угроза, я обязан знать о ней всё: местоположение, численность и состав населения, вооружение. Одним из заданий Агаты было выведать, что можно. Разумеется, я ни на минуту не верил, что услышу хоть слово, хоть букву правды, но вопрос был задан, и ответ, соответственно, получен – дескать, явилась к вам со звёзд. Якобы на каких-то летучих кораблях (дура не поняла каких) Алиса странствует среди звёзд по каким-то дорогам (по ним даже составлены карты) и, наверное, даже где-то там живёт…
– Где живёт? – тупо переспросил Илай.
– Да там, на звёздах. Сначала я тоже подумал, что это шутка типа «упала с луны», но теперь мне кажется, что её страна расположена высоко в небесах, подобно летучим городам Эдемиона, но только она невидима, недоступна нашим органам чувств…
Руководствуясь врождённым инстинктом ищейки, лорд-полицейский исподволь, медленно, ощупью продвигался в нужном направлении. Опираясь на факты и «достойные доверия» свидетельские показания, отбросив неправдоподобное и невероятное, он, наверное, способен был докопаться до истины.
Но Илаю уже было всё равно. Он не слушал дальше. Непослушными пальцами рванул завязки рясы и закрыл глаза, но это не помогло. Дыхание было по-прежнему стеснённым, а перед его внутренним взором всё равно клубилась тьма, прорезанная огненными вспышками. В ушах стоял страшный рёв, грохот сталкивающихся скал и вопли людей, полные невыразимой муки. Драконы. Драконы Апокалипсиса.
Гавейн, кажется, говорил ещё что-то. Сделав над собой громадное усилие, монах вернулся к действительности.
– …забыть, как ночной кошмар. Леди Алиса в остальном вполне разумная девушка, она должна прислушаться к дружескому совету. А с Кристианом я поговорю сам. Не стоит торопить события. Возможно, мальчик и одумается. Полагаю, на это поспешное решение его подвигли… Что с вами, Илай? Вы так побелели!
– Нет, нет, ничего. Не беспокойтесь, сэр. Всё хорошо.
Илай ссутулился и глубоко натянул капюшон.
– Продолжайте, лорд.
Но слышал он не бас лорда-полицейского, а невнятный шепоток приора Гедеона, что шелестел в выстуженной монастырской келье:
«…И явлено было мне Знамение – зловещая Звёздная странница, чьё пришествие отмечает начало Апокалипсиса…»
– Сэр Гавейн, я должен, просто обязан всё рассказать вам… И простите, что кое в чём я покривил душой.
* * *
Проснулась она от тихого позвякивания посуды. Не открывая глаз, принюхалась. Пахло горячим супом, приправленным кореньями, выпечкой и вином. Рот её мгновенно наполнился слюной, казалось, что она не ела уже целую вечность. «Сколько же я пробыла без сознания? Судя по пустоте в желудке, не меньше столетия. Как там сказал эстонский Кот, оказавшийся ни много ни мало как просто импульсом, который любит играть: «Не забудьте, что Ирреальность часто реальнее самой Реальности!» Голодные спазмы довольно реальны. Неужели я действительно в какой-то смешной компьютерной игре? Придётся, видно, в самом деле геройствовать. И начну я с элементарного принятия пищи, потому что «голодное брюхо ко всему глухо» и так далее… Ах, я забыла узнать у Кота, кто такие Герои на самом деле, это ведь мои конкуренты в борьбе за таинственный Грааль! Надо спросить Шарру. Уж он-то всё знает!»
Девушка подняла голову с подушки.
– Ага, очнулись! – довольные ямочки заиграли на щеках Агаты. – Пора бы уж, пора, чуть не сутки в беспамятстве пребывать изволили, леди Алиса, ясный день на дворе!
– День? – Алиса оглянулась на разноцветное окно, сверкающее солнцем. – И в самом деле.
Она быстро села и спустила ноги с кровати.
– Где моё платье?
– Нет-нет, не вставайте, госпожа моя! – горничная, выставив вперёд руки, насильно уложила её в постель. – Отец Кефа запретил вам, да будет благословенно его искусство.
Хозяйку она сразу определила для себя как слаборазвитого, но любимого ребёнка. Полную неприспособленность к жизни Алиса доказывала на каждом шагу: забывала обязательно покрывать голову, наступала на подол, закатывала рукава, когда они мешали, и порывалась складывать вещи. А когда однажды госпожа спросила, где можно выстирать платье, горничная пришла в ужас. Стирать тяжёлые верхние платья из бархата и шерсти! Разве благородная леди не знает, что их только чистят щёткой от пыли и грязных брызг? Жирные же пятна и следы от пролитого вина вывести никак невозможно – кому и понимать это, как не горничной её светлости герцогини? Здесь требуется шить новый туалет, вот почему наряды стоят так дорого.
Перед прочими слугами Агата новую госпожу защищала с пылом собственницы. «Хозяйка моя, оно конечно, «с мухами», но барышня славная, и сердце у неё, бедняжки, доброе. А что несуразная, ровно дитё малое, так что с неё, несчастной, взять? Откуда ей было набраться хороших-то манеров? Тут уж ничего не поделаешь. Страна её дикая, никому не известная, и выросла она среди варваров». (По простоте душевной Агата воображала, что люди на родине Алисы ходят не иначе как на головах, раз там всё шиворот-навыворот.) Мало того, что леди понятия не имеет о самых простых вещах, так ведь и упрямства ей не занимать! Вот взять, к примеру, красоту. Почему та, раз уж благородная дама, наотрез отказывается мазать лицо свинцовыми белилами и начисто выщипывать брови?
В глубине души Агата не верила, что даже такие радикальные средства могут чем-то помочь, коли внешностью Господь обидел. Но чуточку же можно подправить недостатки? Например, подбрить волосы на лбу или улучшить цвет лица, выпивая по утрам стакан уксуса? А и невелик грех, главное, на исповеди покаяться. Но раз леди такая несговорчивая, то пусть ходит как чумичка, ей же хуже.
– Ешьте, пейте, да поправляйтесь поскорее, а то уж у меня сил нету ваших кавалеров отгонять, – брюзжала она, поднимая крышки судков.
– Каких кавалеров?
– Да целые табуны сюда рвутся, будто здесь им вертеп какой!
– Нет, а кто? Скажите, Агата, будьте душечкой!
– А вот вы сначала съешьте всё, тогда и скажу… Доктора-то вам целый консилий устроили! Ну, про сэра Гавейна ничего дурного не подумаю…
Она оглянулась, будто упомянутый сэр мог выскочить из сундука.
– Мужчина он степенный, мрачный только. Да что ж, работа у него такая. Брат Илай тоже человек достойный, учёный, стало быть. Отец Кефа – тоже понятно. А остальные… нечего им тут делать, так я всем и сказала!
– Значит, это мне не приснилось! – девушка с удовольствием откинулась на высоко взбитые подушки. – Я всё съем, обещаю, Агата. Так кому вы сказали, что им нечего тут делать?
– Ну, перво-наперво, молодому графу нашему. Я очень почтительно, но твёрдо велела передать, что пока вы не очнётеся, то к вам не пущу.
– Так и велела?
– Да, так! Вот, мол, леди придёт в себя, так милости просим, а до того – ни-ни. Потом Бальди, охламон, здесь вертелся, как ни выйду за дверь – он тут как тут! Слуги эти да оруженосцы всё сплошь охальники, развратники да пьяницы. Ничем господ не лучше! И, верите ли, госпожа, лапы так и суют куда не надо.
– И вам суют, Агата?
– Ещё чего! Пусть только попробуют! – она стиснула солонку с такой силой, словно это была шея упомянутого охальника.
– Я девушка честная, блюду себя в строгости. Жених у меня был, леди Алиса, так его на охоте кабан засёк. У меня и памятка имеется, вот!
Горничная выпростала из одежды дешёвенький медальон.
– Видите? Здесь и нинциалы написаны: «Жэ. Ны.» – Жеан Никльби, а цепочка сплетена из его волос.
– Вот как!
– Да-да, так что прошлое наше я сохраняю.
– А как насчёт будущего, Агата? Дама вы видная…
– Уж вы и скажете, госпожа! – она довольно поправила чепчик. – Ну, может кое-кто так и думает, но я этому кое-кту ничего не позволяю. Вот пускай женится, как полагается, тогда и дело будет.
Агата неожиданно захихикала тоненько, как девочка. Потом вдруг насупилась.
– Ещё забегал парнишка такой шустрый. То ли Шура, то ли Шмурра… вертится, как волчок, и всё зубы скалит. Видать, молодой, да ранний, – бурчала Агата, крепко невзлюбившая за что-то Шарру.
(Впрочем, Алиса скоро убедилась, что та была не одинока в этом.)
– Ещё молоко на губах не обсохло, а туда же!
– Куда же? – полюбопытствовала Алиса.
– А вот куда и все они. Глаз зелёный, как у кота, блудливый. Походь вертлявая, руки загребущие… Вишь, повадился тут шастать, как лис вкруг курятника… Греховодник! – припечатала она.
Девушка улыбнулась.
– Что вы, Агата! Он же совсем мальчишка!
– Знаем мы таких мальчишек, – продолжала бубнить горничная, возмущённо колыхаясь всеми своими подбородками. – Нахал, каких мало, этот Лесной лордик, даром, что ростом не вышел. Ломится в покои благородной госпожи, будто в бордель какой, прости, Господи! Ну, я уж ему показала – выставила за дверь мигом! Видали мы таких! Всем им одно и то же надобно. Уж я наслушалась в людской такого, что порядочная женщина со стыда бы провалилась.
– В людской?
– Да там и пажи, и лакеи, и оруженосцы толкутся. А где им ещё быть? Вот и малец при них, сыночек ваш.
– Кто-о-о?!!
– Дак сыночек… Маютой звать. – Горничная растерянно моргнула несколько раз. – Или… или я чтой-то путаю? Не то говорю?
– Кто вам сказал, Агата, что это МОЙ СЫН?
– Дак он сам всем рассказывает! Говорит, мол, леди Алиса – мамка моя, а отец горнист в полку, на трубе играет.
Девушка облегчённо расхохоталась.
– Слушайте больше, милая, этот шельмец ещё не то придумает! На трубе… это надо же!
Агата присоединилась к её смеху.
– То-то и я смотрю: вы леди, а отец, значится, горнист… ха-ха-ха! В кухонной расскажу – все упадут!
Алиса вытерла глаза. «Следует больше бывать с ребёнком. В последнее время я его совсем забросила, вот он и фантазирует. За три дня в чулане многое можно навыдумывать!»
– Ой, забыла совсем! Мадама Ортензия, модистка, вам презентик передавала.
«Презентиком» оказалась прелестная то ли сумочка, то ли кошелёк из золотистого кружева, которая подвешивалась к поясу.
– Да, Ортензия знает толк в хороших вещах… Передайте ей, пожалуйста, мою благодарность. Наверное, это намёк на то, кошелёк надо бы чем-то наполнить, предварительно отсыпав ей сколько-то.
Они обменялись понимающими взглядами.
– Ах, дорогая Агата, а вас за все заботы мне и одарить нечем!
На пухлом лице у той отразилась сложная гамма чувств, состоящая из радости, испуга, предвкушения и большой доли алчности.
– А что принято дарить горничным… э-э-э… в вашей стране?
– Да всё, что угодно! Платья там, какие надоели, перчатки, чулки, ленты… украшения или помады… Дамы поносят, поносят что-нибудь, а потом новое и заказывают. Два-три раза наряд покажут на людях, да другое и покупают. А старое куда? Да камеристке же!
– Это же так расточительно! – ужаснулась бережливая Алиса, которая раньше покупала вещи только тогда, когда прежние разваливались.
– Да, НАСТОЯЩИЕ леди так и делают.
– А… герцогские дочки вам дарили все эти вещи? – робко поинтересовалась девушка, остро сознавая неполноценность.
До Алисы положение Агаты было более чем странным: она являлась как бы «общей горничной», хоть и была приписана к её светлости Марстон. То герцогиня, разгневавшись, отправляла бедняжку с глаз долой (что происходило довольно часто), и тогда Агату забирала какая-нибудь из дочерей; то графини, обзавидовавшись, начинали рвать её друг у друга… В общем, она служила как бы «переходящим трудовым красным знаменем».
Агата поджала губы.
– Да разве от них дождёшься! Леди Сусанна всё глядит в сторону монастыря, леди Юдифь в сторону конюшен. Куда глядит леди Иедэль, я сказать не могу, но уж точно не в модные журналы. А от её светлости я только и получила за всю службу, что две ленты шёлковые…
– Простите, Агата. Если бы у меня всё это было лишнее, я вам непременно бы подарила.
– Ну да ничего. Я и то в людской хвастала, что моя госпожа самая лучшая. Всё у вас будет. Граф-то своей невесте всё подарит, что ей пожелается. Это я про вас говорю.
– Как вам не стыдно, Агата, распускать такие слухи! Они меня компрометируют.
– Чего это?
– Предложения мне ещё никто не делал.
– Велика беда! Не делал, так сделает, дайте срок. Мы, ЛИЧНЫЕ ГОРНИЧНЫЕ, лучше знаем…
– Ну-с, что там у нас на обед? Подавайте мне всё, Агата, честное слово, я слона могу съесть!
Она так проголодалась, что согласна была и на невозможные бобровые хвосты, представляющие собой отвратительные кожистые ломти сала.
– Слона?! Да разве ж им наешься?
Алиса закашлялась.

Глава 2, здесь продолжается День визитов, ознаменовавшийся эпической «подушечной» битвой
«Приятно всё же найти друзей там, где боялся встретить людей равнодушных или даже врагов; хотел бы я, чтобы таких ошибок было больше!»
    Марцеус Флинтский (Из сборника изречений «Маргиналии»)

– А что, слоны тут какие-то совсем маленькие? Недокормленные?
– Так даже троллидорский гроган покрупнее будет. И то сказать: что там есть-то? Кожа с костями. Только и хорошего, что зуб у них ценный. Вот вам, кушайте. Benedicite.
Женщина привычно перекрестилась.
Алиса пробовала всего понемногу, справедливо опасаясь заворота кишок. Кусочек куриной грудки, чуть-чуть варёной рыбы, абрикосовый джем. Особенно ей понравился ореховый соус.
«Чудесно. Если бы я увидела какую-нибудь очередную «кабанью голову, фаршированную кровяными колбасами и шейками селезня», я бы удавилась». В своём мире она питалась, чаще всего, надеждами.
Здесь с питанием дело обстояло ужасно – с точки зрения Алисы, конечно. Как человек, выросший в аскетическое советское время, когда продукты нельзя было достать обычным способом, а на необычный не было денег, она никогда не отказалась бы от кусочка мяса. Но тут лопали, жрали, объедались исключительно мясом. Всевозможная дичь была представлена в редкостном многообразии: кабанятина, лосятина, оленина, зайчатина; на стол подавались, например, «задние лапы медведя» или упомянутый выше «бобровый хвост». Все виды рыбы, птицы, мясо домашних животных приготовлялись в неимоверных количествах, гарнира же как такового не имелось вовсе. Ни риса, ни картофеля, ни, разумеется, макарон – всего того, без чего немыслим рацион современного человека. Зелень также отсутствовала. Считалось, что овощи и крупы это еда крестьян, а мясо – еда дворян, потому что его трудно вырастить или добыть.
Девушка иногда с тоской вспоминала об ужине, которым угощалась в Моховухах.
Хлеба почти не употребляли, лишь иногда некоторые блюда подавались прямо на громадных ковригах. Впоследствии эти хлеба швыряли собакам или отдавали нищим.
Также она не могла свыкнуться с отсутствием привычного чая.
«Может, он всё же где-нибудь произрастает. В Зангибаре, например. Растёт себе чайный кустик и растёт, и никто не знает, что это чай. И не узнает, пока какой-нибудь неловкий монах случайно не уронит листики на жаровню… По легенде, так и изобрели чай как напиток».
Чай в Урании всё-таки имелся, Алисе рассказали об этом потом. Правда, количество его было так ничтожно, что и говорить об этом не стоило, о массовом производстве не было и речи. Несколько кустов будто бы выращивал в одном из эдемионских городов какой-то чудаковатый садовод-любитель, поэтому претендовать на чашечку чая могли только особы королевских кровей. Огорчённая Алиса предположила, что дефицит был создан искусственно, со злым умыслом. Ведь если во всём мире вырубить, например, все кофейные деревья, сохранив лишь с десяток, то сколько тогда будет стоить пригоршня кофейных зёрен? Или если ты являешься, к примеру, счастливым владельцем одной из двух редчайших марок с опечатками, где английская королева изображена вверх ногами, а затем купишь на аукционе вторую существующую марку и публично уничтожишь её (а такие случаи бывали), то во сколько раз возрастёт в цене оставшаяся?.. Поэтому, считала Алиса, и сделали в Урании чайный напиток такой диковинкой.
«Ничего, переживу как-нибудь. Главное – не впасть в алкоголизм».
Боже, здесь даже воду почти не пили, потому что сырая вода была небезопасна! В деревнях-то имелись квас и компот, называемый «взварец», а ещё сидр и пиво. А вот во дворце дули по утрам каффу, а в течение всего дня вино – и только вино. «Не удивительно, что сорок лет тут уже считается преклонным возрастом. Набивать брюхо жирным мясом, запивая бочками винища!»
С Агатой она заключила тайное соглашение: та носила ей из кухни свою собственную еду – рассыпчатые каши, овощные похлёбки, варенье и сыр, взамен же лакомилась тем, что предназначалось Алисе – паштетами, запечёнными окороками, рулетами и пирогами.
О, эти пироги! В представлении Алисы расстегай был совершенно самостоятельным блюдом. Дома она заходила иногда в кафешку и обедала чашкой бульона с пирожком. Здесь же рыбной кулебякой, способной насытить целую семью бедняков, заедали какое-нибудь сытное мясное блюдо типа гусиных потрохов.
Честное слово, вегетарианец умер бы здесь с голоду.
– Отче Кефа наказал непременно пить вино! – непререкаемым тоном произнесла Агата и придвинула массивный кубок. – Пейте.
– Весь?!
«Точно сопьюсь».
– Вот-вот, – Агата материнским движением оправила на ней одеяло. – Будете слушаться – станете большой и сильной, как графиня Юдифь.
«Как странно! – думала Алиса, цедя потихоньку красное вино. – В романах горничные, чаще всего, Агаты. Как и дворецкие – Перкинсы… Правда, была ещё такая Агата Кристи (в девичестве с плебейской фамилией Миллер), «королева детективов» – скромная дама из среднего класса, едва умевшая читать и знавшая немного арифметику, что не мешало ей сочинять запутанные истории. Сама про себя говорила: «У меня нет никакого образования». Становится понятно, что это ни на что не влияет, потому что Кристи занималась самообразованием. Как я. Правда, в своих романах помимо мастерски разбросанных намёков, улик, психологических портретов подозреваемых она злоупотребляла близнецами, двойняшками, переодеваниями и гримом, что по законам жанра не «комильфо», дурной тон».
В дверь отчётливо постучали.
– Ну вот, началось… – прошипела Агата. – Я же говорила.
Она, как свирепый Цербер, заняла пост у спинки кровати и вознамерилась не покидать его ни при каких условиях.
Конечно, это был Кристиан.
Выглядел он неважно – измождённым, словно после тяжёлой болезни. «Краше в гроб кладут», – решила Алиса. Она смотрела на него из недр кровати, полностью закутанная в покрывала и одеяла, как будто на дворе свирепствовала зима. В этом ворохе виднелась только её голова в ночном чепчике.
– Леди Алиса, позвольте пожелать вам доброго дня и узнать о вашем самочувствии.
Он мялся в дверях с робкой, дрожащей улыбкой на бледных губах.
– Благодарю, я чувствую себя превосходно, – отвечала она.
Граф поклонился, прижав руку к сердцу.
– Очень рад. Разрешите преподнести вам безделицу, о которой мы говорили.
С этими словами он дал знак, и оруженосец, встав на колени, водрузил на стол большой плоский свёрток.
– Надеюсь, это доставит вам удовольствие. Желаю скорейшего выздоровления.
Вид у него был такой, словно это ЕМУ следовало желать скорейшего выздоровления, однако он грациозно откланялся…
– Что там, Агата, а? Разверните, разверните поскорее!
Подарки! Настроение её вмиг сделалось праздничным, почти новогодним. И пусть кинет в меня камень тот, кто не любит получать подарки.
Распустив ленты, горничная сначала подала ей исчерченный красивой вязью листок.
«Великой художнице, прекрасной даме и самой прелестной девушке на свете. Надеюсь, Вы извините мою дерзость – Вы не забыли о картине, которую мне обещали? К.»
Ниже помещалось небольшое стихотворение.
«Алые розы цветут на устах,
Лилии скромные спят на щеках.
И благородство, и смелость во взгляде…
Словно сильфида – в любом ты наряде.
Ангел, сошедший на землю в мечтах».
Первые буквы каждой строчки были выделены красным и затейливо изукрашены, составляя, если читать только их: «А Л И С А».
– Какой прелестный акростих, – Алиса медленно свернула пергамент.
Разумеется, из-под пера господ Блейка или Суинберна вышло бы что-то более складное и звучное, но Алисе ни в коем случае не хотелось придираться. Это стихотворение было посвящено ЕЙ, и оно было лучшим в мире!
Внутри свёртка обнаружилась стопка прекрасно выделанной шероховатой бумаги, серебряный пенал с кисточками всех размеров, набор угольных грифелей – толстых и тонких, карандаши для рисования – свинцовые, серебряные, графитовые, несколько кожаных эстомпов для растушёвки, кусок мягкого дерева для стирания и целое созвездие красок. Пенал был украшен изящной инкрустацией, стержень каждой кисточки выточен из пород дерева разных цветов – чёрного, красного, розового, золотистого и тёмно-коричневого. Краски помещались в особые формочки в виде цветов, сделанные из золота.
– Да ведь это же огромная ценность! – девушка задумчиво и нежно погладила серебряный пенал.
– Ага, – горничная незаметно сматывала вожделенные шёлковые ленты и прятала их за корсаж, рассудив про себя, что хозяйке они ни к чему. – Один лист можно обменять на кошель серебра, а тут цельная стопка! Эдакое богатство!
Алиса не подозревала, что собственно бумага появилась только в позднем Средневековье. Она была дешевле пергамента, но всё же стоила очень дорого, и делалась не из хлопка, а из вываренного льняного тряпья. Такую попавшую случайно в воду бумагу можно было высушить, и она не превращалась в кисель, как современная, к тому же не так легко рвалась и ломалась. Была она очень шершавой, и по ней перо скрипело.
Пергамент изготавливался из шкур животных и стоил тоже баснословно дорого. Перед тем, как на нём писать, его сначала надо было разгладить, устранить все неровности и натереть мелом. По нему писали бесшумно на скользкой, гладкой поверхности. Написанное посыпали песком для высыхания чернил, песок сдували.
Из пенала выпала узкая полоска, почерк на ней был тороплив. «Я виноват, – значилось в записке, – не знаю, чем загладить мою непростительную слабость. Я как-то растерялся. Умоляю о прощении».
Алиса внимательно посмотрела на Агату, но ничего не сказала и снова склонилась над подарком. «Крис… неужели мне суждено всегда быть к тебе несправедливой?»
Да, он совершил несколько ошибок, за что, возможно, заслужил порицание в глазах Алисы. Но кто не совершает ошибок?..
Снова раздался стук.
– А я предупреждала, предупреждала! Ну кто там ещё?!. Ах, моё почтение.
Господь всемогущий! Алису удостоил визитом сам Гавейн Блэйд собственной персоной.
– А вот и я! Ну-с, как мы себя чувствуем? – пытаясь по возможности смягчить свой грубый голос, льстиво пропел он – точно страшный серый волк под дверью семерых козлят.
Его лицевые мышцы не были приучены к улыбкам и не знали, как им сокращаться, поэтому гримаса на обезображенном оспой лице могла вызвать смех – или ужас.
– Спасибо, очень хорошо. Я могу подняться прямо сейчас.
– Ни в коем случае, ни в коем случае, дорогая! – вскричал он. – Не вздумайте делать этого по крайней мере… по крайней мере до вечера. Хрупкий цветок… цветок… гм… незабудки должен окрепнуть.
Потуги полицейского на игривость пугали ещё больше.
– Право, не стоит беспокойства, сэр, я же просто спала. А вы, как верный страж, караулили мой сон, не правда ли? Может быть, вам хотелось услышать, не стану ли я бредить или говорить во сне? Должность обязывает, а?
Привести в смущение Начальника полиции! Это было бы делом неслыханным, но Алисе, по-видимому, это удалось. Во всяком случае, он пробормотал что-то невнятное.
– А кстати, что значит слово «конгрегационная»?
– Это означает, дорогая леди, что я имею право хватать не только браконьеров, но и еретиков, – с охотой пояснил тот.
– А разве этим занимается не Инквизиция?
– Инквизиторы никого не хватают. Они только «УВЕЩЕВАЮТ», приводят к покаянию. Им не нужно никого выслеживать, поверьте: хватает простых доносов добрых граждан – друзей и соседей. Немало заблуждающихся было снова обращено в истинную веру благодаря неустанному попечению инквизиторов. Ну, а отлавливать преступников проходится людям моего ведомства.
– А-а-а, так вот почему от вас народ на улице разбегается!
– Такова жизнь. – Он философски пожал плечами. – Если есть овцы, то должны быть и пастухи. Вам ясно?
– Предельно. А вы, сэр Гавейн, по-прежнему считаете меня агентом иностранной разведки?
– Берите выше – эмиссаром с особыми полномочиями. Вы внушаете немалые подозрения и сами понимаете это. Ваша личность КРАЙНЕ подозрительна, Алиса, заявляю вам это с полной ответственностью.
Робкая улыбка скользнула по её лицу.
– Но разве из детективной литературы мы не знаем, что наиболее подозрительный человек просто не может оказаться преступником? Виновен обычно тот, кто подозрений не вызывает.
– Чепуха! В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительно выглядит сам преступник, уж поверьте моему опыту. Не доверять – моя профессиональная обязанность.
– Какая-то шпиономания!
– Когда ваше положение наконец определится (ЕСЛИ оно определится), то всё равно окажется довольно неустойчивым. Вы должны отдавать себе в этом отчёт.
– Я отдаю.
Алиса покосилась на лорда Гавейна и нашла, что его отвратительная физиономия сделалась ещё более отвратительной.
Гавейн по обыкновению скривил губы.
– Я не хочу без внушающих уверенность подтверждений называть вас «шпионкой». Но вот «агентурным источником»… пожалуй, мог бы. Разве вы не передали бы сведений о нас на свою Родину – где бы она ни находилась, а?
– Не знаю. Вероятно, там мне просто не поверили бы, как не верите вы. У нас периодически всплывают люди, которые якобы контактируют с инопланетянами, мировым разумом, мыслящими микробами и тому подобным. Всю эту чушь печатают в газетах, но на самом деле над этим все смеются.
– Я бы смеяться не стал, – бросил напоследок с полувысказанной угрозой. – Выздоравливайте.
И поспешил удалиться, пеняя на множество неотложных дел.
«Ладно, узколобый, упёртый старый хрен, ты упрямый, а я ещё упрямее. Стоишь на своём, значит? Я тебе покажу, как иметь дело с глубоко законспирированной русской разведчицей! Как говорится, «маленькая месть за большие обиды». В идеале, конечно, наоборот. Но поглядим».
В чём именно заключалась месть Алисы и каковы оказались последствия, будет рассказано позже.
– Агата, вы мне больше не нужны. Принесите только кружку воды, чтобы смачивать кисточки, и… и достаньте какую-нибудь фанерку, что ли.
– Ханерку?
– А, чёрт… ну найдите разделочную доску. Не могу же я рисовать на коленке. И помогите надеть домашнее платье.
* * *
– Что-то ещё, Агата?
Девушка уже выбрала нужный грифель и в нетерпении взирала на переминающуюся служанку.
– Да вот… как бы сказать, госпожа… а вот, может быть, вам не так уж нужна эта нижняя юбка с вышивкой «ришельё»? Я бы тогда осталася очень довольна, если б вы мне её подарили.
У Алисы были недостатки, но жадность не входила в их число.
– Конечно, милая.
В кровопролитной борьбе, отразившейся на лице камеристки, между опаской и алчностью уверенно победила алчность.
– Премного благодарна, моя леди. Уж так я благодарна, так благодарна…
Поскорее схватив желанные кружева, камеристка спешно удалилась.
Наконец-то!
Девушка, сдвинув от напряжения брови, медленно и осторожно вела грифелем по листу. Осознав, каким сокровищем здесь считается бумага, она вынудила себя быть очень аккуратной. «Так, теперь шея… красиво изогнутая. Клюв. Пусть он, глядя на эту картинку, вспоминает нашу совместную охоту. Теперь пройдёмся красками. Фон прозрачный, холодный, почти незаметный… вот здесь почётче. Положим тень, сгустив цвет. Самая большая ошибка, которую делают начинающие художники, – наводить тень серым или чёрным. Как здорово всё же, что я всё вспомнила! И в том числе то, что умею рисовать».
Изящный тонкий контур цапли, стоящей в камышах, удался. Алиса набрасывала по памяти, но выходило очень похоже. Отсутствие мольберта поначалу мешало, но она прислонила деревянную разделочную доску к сундуку. Листы бумаги пришлось разрезать на две части, чтобы их получилось побольше.
Закончив работу, Алиса с удовлетворением откинулась на подушки, любуясь своим произведением. Белая цапля на фоне жемчужно-серебристой дымки неба была как живая. Выгнув шею, она, казалось, тревожно всматривается в небеса, готовая в то же мгновение взвиться ввысь.
– Чудесно, – прошептала девушка. – И краски легли естественно.
Энди Уорхолл говорил: «Художники создают то, что никому не нужно». Она тоже в своё время написала несколько картин, которые оказались никому не нужны. Но эта, она уверена…
В этот раз некто решил не утруждать себя такой пошлой вещью как позволение войти. Дверь просто распахнулась с грохотом, так что Алиса даже подскочила, расплескав воду.
– Та-дам!!! Симпатичный незнакомец появляется из ниоткуда!
С ловкостью Арлекина он сделал сальто и перепрыгнул через стол, приземлившись у подоконника.
– Чего малюем?
– Малюют вывески в трактирах, я пишу, – с достоинством заявила девушка. – Это не картина, а пока только набросок… А-а-а! Не смей!
Шарра подскочил и выхватил у неё влажный ещё лист.
– Хорошо, чего пишем? Пти-ички, цвето-очки, обычная девчоночья мазня!.. Вы куда? Лежите смирно, больная, работайте кулачком!
– Я сейчас так кулачком поработаю! Прямо в нос!
– Спокойно, вам вредно волноваться… Ай! Я уже осознал! Ой-ой! Клянусь, осознал! Больше не буду!
– А больше и не надо… – прохрипела Алиса, делая последний выпад кружкой.
– Вечно ты меня избиваешь до полусмерти.
– И ещё мало.
– Это тебе.
Она едва успела поймать в подол пучок грязной моркови.
– Витаминусы, – пояснил он, скосив глаза и вывалив язык. – Не будешь есть, станешь дурочкой. Морковку вымой, я не успел. За мной погнался отец Потифар с огромный лопатой.
Алиса засмеялась – на Шарру невозможно было долго сердиться.
– Наверное, он застал тебя выдирающим морковь с монастырских грядок?
– Ну да. Только я не понимаю, чего он так взбеленился. Подумаешь, несколько жалких морковинок. Их вырастили, чтобы в нужное время убрать, разве нет? Вот я и помог ему немножко, на самом деле он должен быть мне благодарным… Так ты уже в порядке?
– Вроде бы.
– «Доктор, скажите, что меня ждёт? Операция? Ампутация?!» – «Понимаете, я не могу вам всего рассказать. А то вам потом станет не интересно». Гы-гы-гы! Смотрел-то тебя кто?
– Понятия не имею.
– Кефа, наверное. Он в медицине ни пса не смыслит, зато безвредный, а то не миновать бы тебе цикла ледяных ванн или стаканчика мышьяка.
– Как ты сказал?
– А ты думала! Здесь до сих пор геморрой лечат прижиганием железом, а понос свинцовой болтушкой. Такие вот способы. Эх ты, слабый пол! – насмешливо пропищал он, бросая эскиз на сундук. – На, держи, мне это не нужно.
– Как не стыдно, Шарра! – Алиса подобрала бедную картинку, помахала ею в воздухе и бережно спрятала среди других бумаг. – Следует хотя бы спрашивать разрешения.
– Ну вот ещё! Подумаешь, тайны гремландского двора!
– Какого? Гремландского? – проговорила она, давясь от смеха. И почему это Шарра при всей его бесцеремонности всегда умел рассмешить её?
– Да, так говорят. А что смешного?
– Да ничего. Просто на моей родине говорят: «тайны мадридского двора». Кстати, о тайнах: куда ты подевался после турнира? Я искала тебя, искала…
– Так. Никуда. Чего меня искать, что я, семерик, что ли?
– Глупый ответ.
Шарра, обычно заводившийся с пол оборота, вспыхнул.
– Эт-то почему это? – прошипел он, и его забавная рожица фавна мгновенно сделалась отталкивающей.
– Потому что ответ, который ни на что не отвечает, бессмыслен.
Она встала и вывалила морковь в таз для умывания.
– А если я не хочу отвечать? Тогда что? А может, у меня – дела?! Так я что, обязан тебе докладывать?! – завопил он, размахивая руками, как ветряная мельница. – А сама-то, сама! Разве ты предупреждаешь меня, когда разъезжаешь с Кристианчиком, а? На охоту они, видите ли, собрались! Хи-хи-хи! Болтались где-то до полудня, а добычи-то кот наплакал! Приволокли какую-то общипанную курицу и радуются!
– И вовсе даже не общипанную, а великолепную огромную цаплищу!
– Ну-ка, быстро скажи: «Цапля мокла, цапля сохла, цапля сдохла».
– Цапла мокла… э-э… цапля сохля… Тьфу!
– Быстро повтори: «Купи кипу пик»!
– Купи кипу пик. Ага!
– От топота копыт пыль по полю летит! Ну?
У неё получилось.
– А тогда ты скажи про Карла и Клару.
Юноша без запинки произнёс, даже с некоторым артистизмом. И всё остальное, начиная с «травы на дворе» и «Саши с сушками» и заканчивая «колпаком», который обязательно подлежал «переколпачиванию» и неосторожным «грекой» с его раком.
– А, да ты, наверно, это знал раньше!
– Только от тебя услышал, честно.
– Тогда в скороговорках тебе нет равных.
– Мне во всём нет равных.
– Я подозревала, что у тебя язык без костей, но не до такой же степени!
– Полагаю, это скорее достоинство, чем недостаток.
– Да. Для болтуна.
– А ты вообще можешь представить себе язык с костями?
Алиса представила – и повалилась на постель, разразившись сдавленными звуками.
– Ох, Шарра, ты меня когда-нибудь уморишь! – задыхаясь, выговорила она.
– Мои акции повышаются, э?
И был вознаграждён зрелищем её сияющих глаз.
Она с трудом села, держась за живот, и попробовала глубоко вздохнуть. У неё не получилось, конечно, но уже сама эта попытка подействовала успокаивающе.
– За заботу спасибо, только морковка здесь вряд ли поможет. Меня, к твоему сведению, чуть в темницу не упекли. Или даже ещё хуже. А ты и знать не знаешь!
Но Шарра, казалось, вовсе не удивился и не обеспокоился.
– В темни-ицу? – протянул он издевательски. – Это за что же? Графу не понравилось, как ты целуешься?
За это он получил такой удар подушкой, что даже оторопел. Алиса захохотала – в детстве она частенько дралась со старшим братом Генрихом и в совершенстве изучила правила ведения подобных боёв. Но торжествующий смех застрял у неё в горле, потому что подушка стремительно вернулась обратно, да ещё при этом попала ей в лицо.
– Ах, так!!! – кровожадно взревела девушка, схватила метательный снаряд за уголок и превратила его в ручное оружие. – Теперь держись!
Шарра кинулся на кровать, ловко перекатился через неё и тоже взялся за другую подушку.
– Защищайтесь, лорд!
– К вашим услугам! – он шутовски поклонился – только поэтому бросок Алисы не достиг цели. Подушка просвистела мимо и со страшной силой врезалась в стену. По комнате полетели перья.
– Ну, что? Съела? – теперь он уже владел обеими подушками.
Однако Алиса не растерялась. Она стащила с постели покрывало, одним движением набросила его парню на голову, вырвала у него, полуослепшего, подушку и принялась лупить. Шарра юркнул под кровать и выскользнул с другой стороны. Не ожидавшая этого девушка, ползавшая на карачках вдоль громадного сооружения, подверглась массированной атаке в виде града обуви и вороха одежды. Тут уж она впала в настоящее бешенство, при виде которого Генрих обычно с позором ретировался с поля боя. Но Шарра ещё не знал, на что Алиса способна, и ждал, ухмыляясь. Однако всякое ехидство исчезло с его лица, когда девушка, завывая, как бесноватая, перемахнула через груду одеял. В руках у неё были ботфорты.
– Убью!!!
– Эй, эй! Да ты что?! Сапоги-то тяжёлые! – прикрывая голову локтями, он метнулся к балкончику, но споткнулся о валявшийся таз и с грохотом покатился по полу. – Пощады! Прошу пощады!
– Ага! Враг деморализован!
Несколько чувствительных попаданий ботфортами, и жажда мести Алисы была удовлетворена. Ещё дернув его напоследок за волосы, Алиса упала на кровать и громко засмеялась. Шарра, хохоча, рухнул рядом и подпрыгнул на пружинящих перинах. Повсюду, словно февральский снег, кружились белые перья, ларь был опрокинут, вещи разбросаны, а висевшее на стене распятие перевернулось. В общем, разгром был учинён первостатейный.
– Ну… ты даёшь! – сквозь смех выговорил подросток.
– Знай… наших! – Алиса всё не могла отдышаться. – Если я… в раж войду, меня… даже «Гиммлер» боялся!
– Это кто?
– Брат мой. Старший!
Конечно, брательник был назван не в честь Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС, а в честь немецкого поэта-лирика Генриха Гейне. Но внешнего сходства было не отнять: те же усики-щёточка, те же очёчки, мелкие, но правильные черты лица, кажущийся безвольным подбородок, волосы, расчёсанные на косой пробор… Нацисты очень любили косые проборы – как у нас в определённое время френчи.
Он был старше её на десять лет, и эта разница выглядела непреодолимой – не в силу возраста, а из-за разности принципов, темперамента, жизненной позиции.
Имя ему выбирала мама, поддавшись приступу романтизма.
Алису же, словно девочку из Страны Чудес, назвал папа, отвоевав это право в жарких боях (и тоже поддавшись такому приступу).
– Хорошо тебе! – позавидовал Шарра. – А у меня вот нет никого, с кем можно было бы в «войнушку» играть.
– Можешь играть со мной.
– По закону гор?
– Равнин. Мы когда с братом сражались, он нисколько меня не щадил и спуску не давал, даже внимания не обращал, что я девочка. А один раз я в школе подралась с мальчишкой, жаль только, что этого никто не видел. Придурок спрятал мой портфель, и я так озверела, что исколотила его всего и даже пинала ногами. Потом он встал, пожал мне руку и сказал, что из меня получился бы клёвый пацан.
– Ещё бы! – уважительно произнёс Шарра. – Подтверждаю. Слушай, ты что-то болтала про темницу… а что на самом деле случилось-то?
– Я уж думала, ты никогда не спросишь! – съязвила Алиса. – Пока ты прохлаждался, меня тут арестовывали, таскали ко всяким кретинским инквизиторам, допрашивали! И пытали, и гипнотизировали, чуть наизнанку не вывернули!
– Постой, постой… – он приподнялся на локте. Его бледное треугольное личико ещё больше заострилось, глаза стали необычайно серьёзны. – А в чем фишка? Я не понял. Какие инквизиторы, какие пытки?! Я-то думал, ты просто решила поваляться в постели, чтобы в церковь не ходить. Ты не выдумываешь?
– Ничего я не выдумываю! – задиристо ответила Алиса. – Не успела я вернуться с охоты, как пришёл сэр Гавейн, схватил меня и поволок к одному мерзкому старикашке… отцу Авелю, кажется… который оказался Великим Магистром, Инквизитором, Прокурором, экзорцистом и уж не знаю, кем ещё. В общем, большим гадом. Тот заявил, что должен, дескать, доподлинно проверить, не являюсь ли я дочерью Тьмы, и вцепился в меня, как крокодил.
– И он подверг тебя ментальному сканированию?
– Ещё как подверг, – проворчала она. – Всю начинку перетряхнул и на место не вернул.
Шарра взлохматил и без того растрёпанные волосы.
– Детка, ты даже представить не можешь, как тебе повезло, – с усилием выговорил он. – Авель – Высший, он способен взболтать мозг, как омлет. И будешь после этого всю жизнь мекать и под себя ходить… Пойми, он к тому же гипнот, это врождённая особенность ангелинцев. Захочет – и внушит, что тебе надо с донжона прыгнуть. Или рыбьей костью подавиться. Или в нужнике утопиться. Это ему раз плюнуть.
Алиса сверкнула глазами. И всё-таки преподобный Авель так и не сумел освежевать её память!
– Я бы его самого в нужнике утопила, тварь такую!
– Гипноты – они, чаще всего, двинутые. Почему? Да потому, что не простое это дело – чужую волю ломать. У самого башка набекрень съедет.
– Это было заметно. И что, все ангелинцы могут внушать?
Она вспомнила Илая, который пробовал на ней свои штучки.
– Нет, что ты. Обычные люди не способны загипнотизировать и гусеницу. А вот магусы…
– И то хорошо.
– Бедная… – тихо сказал Шарра. – Тебе было больно?
– Ужасно, – призналась она. – Резал, точно по живому.
– Да. Без Щита это должно быть очень мучительно. Магистр настоящий садист, если действовал в полную силу.
– Можешь мне поверить, это была настоящая полная сила. По-моему, он просто испугался, что я и в самом деле какая-то Тёмная.
– Знаешь, ты удивительно смелая.
Она бросила на него быстрый взгляд.
– А вот и нет. Я боялась.
– Не боятся только зомбяки. Тебе было страшно, но ты выстояла, ты смогла дать отпор Высшему магусу, да ещё и прирождённому мозгодёру. Храброе сердце. Храброе. Я ведь знаю, как ты отделала нашего графа при первой встрече там, на рынке.
– Откуда это ты знаешь?
– Воины болтали. Ты произвела на всех большое впечатление: не каждый осмелится перечить высокородному сэру Эдгильберу, Рыцарю.
– Подумаешь! Правда важнее.
– Вот-вот. Об этом и говорю.
Она тоже подпрыгнула на перине.
– Шарра, а кто они такие, эти Тёмные?
– Тёмные? – казалось, мысли его бродили далеко отсюда. – Ну, это такие существа… противоположная ипостась Светлых.
– Да и так понятно! Они что, очень злые?
– Ну… не всегда. Просто у них чёрная аура.
– Ну и что?
– Ну и то. Этого достаточно для взаимной ненависти.
– Что за ерунда! Просто почему-то ты не хочешь мне рассказать! – сердито произнесла Алиса.
– Нет, я расскажу тебе, даю слово, – он поглядел как-то странно, – но не сейчас. Потом.
– Почему?
– Потому. – Когда Шарра упрямился, заставить его было невозможно. – Кстати, старый ястреб выпустил тебя из своих когтей, это значит, что ты Светлая?
– Я никакая, – буркнула девушка. – Серо-буро-муро-малиновая в крапинку, если угодно.
– И что сие означает? – глаза у него стали круглыми, словно два неспелых крыжовника.
– Понятия не имею. Ну, насчёт серо-буро я, конечно, пошутила, но Авель сказал, что моя аура не серая, не белая и не чёрная, а какая-то… золотистая, что ли, и что он с таким не встречался.
– Я тоже.
– И ещё он всерьёз заподозрил, что я – того, чокнутая, одним словом.
– Так это же хорошо! – Шарра обрадовался. – С тебя и спросу меньше! Как там у старого поэта?
«А у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь – спать ложись,
Хочешь – песни пой».
– Ну и ладно, пусть буду сумасшедшей, только бы не трогали и в мозгах не копались, – Алиса вздохнула. – Пёс с ними, этими мерзкими Магистрами, пусть подавятся моей аурой, чтоб она им до смерти снилась. А нам теперь надо приниматься за уборку – смотри, как мы тут набезобразничали!
– Вот ещё, убираться! От работы кони дохнут.
– Шарра!
– Подумаешь! Горничная приберёт. А что? Ей за это деньги платят.
С минуту Алиса укоризненно глядела на юношу, но тот демонстративно отвернулся и даже засвистел.
– Хорошо же, – девушка встала. – Тогда я сама. А ваше лордство может возлежать и наблюдать, пожалуйста. Вот не думала, что ты такой белоручка.
Упрёк канул, словно камень на дно пруда, даже не взволновав поверхности.
Алиса ходила по комнате, поднимала валяющиеся вещи, аккуратно складывала их в стопки. Полупустой ларь придвинуть обратно к стене оказалось легко, но вот что было делать с перьями? Они были везде. Девушка попробовала собирать их в кулак, но скоро отчаялась – непослушные лёгкие перышки, как на зло, ускользали из-под её пальцев, разлетались ещё дальше или напротив, липли к потному лбу.
– Шарра! – взмолилась наконец она.
– Ты что-то сказала? – он прекратил свистеть. – А то я даже как-то загляделся на тебя.
– Помоги же мне!
– Ты работай, а я красивый.
– Ну… дорогой Шаррочка, пожалуйста.
– Давно бы так. Хопс…
Он хлопнул в ладоши, что-то пробормотал скороговоркой… и все перья, как по команде, взвихрились и упали на пол одной маленькой кучкой.
– Колдовство? – благоговейно спросила Алиса.
– Оно. Теперь можешь запихать всё в наволочку, – милостиво разрешил он. – Ну, ты довольна?
– Очень хочется ещё раз треснуть тебя подушкой! Только боюсь, снова посыплются перья.
– Обязательно посыплются! Так что не стоит. Хочешь, лучше анекдот расскажу?
– Хочу.
– Читала сказку, где один недомерок для того, чтобы спасти мир, должен пронести Перстень под носом у демоньяка Самурона и бросить его в жерло вулкана?
«Весёленькое дело! Это надо же! Даже книжки в наших мирах одинаковые!»
– А как название этой сказки?
– «Хозяин Перстней».
Алиса даже взвизгнула от восторга.
– Вот сейчас на святое замахиваешься! Это же моя любимая книга! Только у нас она называется «Властелин колец».
– Ты видишь разницу? – резонно возразил Шарра. – Ну так вот, слушай. В таверне народ сидит у горящего камина и пьёт пиво. Вдруг на крыше слышатся шаги, кашель, ругань, затем, ко всеобщему изумлению, в камин падает Перстень. Гвэндальф: «Не обращайте внимания, друзья, это Бродо тренируется…»
Девушка засмеялась.
– Шарра! Нельзя глумиться над святынями, «фэнтези» тебе отомстит.
– К Бродо подкрадывается назгул. Хоббит кричит: «А Элберет Гилтониэль! А Элберет Гилтониэль!» Назгул (печально): «Эх, стар я стал, ничего уж не слышу…»
Алиса даже не могла остановиться, на глазах её выступили слёзы.
– А вот ещё. Когда слуги Самурона изловили Горлоума, Перстня при нём не оказалось, зато была обнаружена коробка с мормышками, металл которых показался Чёрному Властителю до боли знакомым…
– Шарра… прекрати… меня… смешить!
– Здорово, да? Тогда ещё. В гондорской кузне один мастер говорит другому: «Слушай, а что это у нас кто-то всё время латунные шайбы тырит?» – «А, не обращай внимания, это Самурон. Свихнулся, бедняга, после развоплощения…» И последний, на закуску: «Гном Гимсли встречается с Гвэндальфом. «Гвэндальф! Но ты стал белым теперь…» – «Да, Гимсли. И скажу тебе – не хилые у вас в Мории залежи мела!»
– Ха-ха-ха! – вторила она ему. – Нет, скажи, ты когда-нибудь серьёзным бываешь?
– Разумеется. Когда сдаю карты.

Глава 3, где утром Алису припирают к стене, потом она берёт урок фехтования, а вечером узнаёт о Граале из такого источника, о котором и не помышляла
«Притворное сомнение – наилучший ключик, с помощью которого любопытство раскроет всё, что пожелает».
    Марцеус Флинтский (Из трактата «Наставления юным»)

Шарра вскочил, сделал шаг и оказался у парапета – быстрота его движений была просто непостижима.
– Смотри, погодка-то какая!.. Угощайся, – он придвинул Алисе мешочек сушёных вишен и опасно перевесился через край.
Алиса тоже вышла на балкончик, и они вместе стали смотреть вниз и жевать ягоды. Старики и кошки грелись на солнце. Возчики разгружали телегу с мукой, натужно крякая, когда очередной мешок взваливали им на плечи. По двору прошла кухонная тётка, волоча за руку упиравшегося мальчишку. Тот, взбивая пятками пыль, сопротивлялся и вопил благим матом. Женщина время от времени награждала его материнскими воспитательными подзатыльниками.
– Шарра, а Ураниды – жители Урании?
– Глупая! Жители Урании – уранцы. А Ураниды это Герои.
– Только и слышу со всех сторон – Герои, Герои. Так кто же такие Герои? Или Герои это целый социальный слой? Я собираю мнения, и у меня получилась довольно эклектичная картинка. То Герой это чуть ли не святой, подвижник, сражающийся за справедливость и защищающий «малых сих»…
– Это кто тебе сказал? – прервал её Шарра.
– Граф. Сэр Эдгильбер.
– Понятно, – он нехорошо улыбнулся.
– Да. Так вот… то он безбашенный оболтус, терроризирующий этих самых «малых сих», – в этом уверены бедняки. То ли у него есть армия, то ли нет. Может, он благородного происхождения, может, не благородного. Ничего не понимаю! Чем он отличается от других уранцев? Они какие вообще? Рассказывай.
– Да что я тебе, нанимался, что ли?
– Представь, что ты чудаковатый профессор с манией преподавания.
– Я?!
– Ну не я же, – спокойно произнесла Алиса. – В разных книгах авторы пользуются этим приёмом: надо же донести писателю до читателя массивы информации. Как это сделать? При помощи сумасшедшего учёного, лектория, библиотеки, знатока или туповатого помощника, который в нужное время будет задавать необходимые вопросы. Чокнутый профессор, конечно, колоритнее. Вот ты им и станешь.
– За профессорский оклад, – так же спокойно ответил Шарра.
– Договорились. Как только, так сразу.
Этот загадочный посул нисколько его не обескуражил. Одним движением Шарра сплющил свою рогатую шапочку, так что она стала походить на профессорскую, выпятил живот, важно надул щёки и закатил глаза.
– Что представляет собою Герой? – прогнусавил он, и Алиса зашлась от смеха. – Это правитель, богач, тиран? Предназначение это свыше – или же осознанная ответственность? Прежде всего, это воин, готовый посвятить себя служению… пишем с большой буквы!.. слу-же-нию Хозяину Цвета в любое время дня и ночи… да перестань кудахтать! – своим обычным голосом продолжил Шарра. – Ну, Герой… он должен достичь определённых высот в… в чём-нибудь.
– В чём? В покраске заборов?
– Уранид – он или магус, или великий воин. И ещё он потенциально готов заключить Контракт с… с Хозяином Цвета.
«Эге, Коричневый Хозяин, вот сейчас мы и разберёмся, что ты за птица… или рыба… или кто там в Глобальной Сети».
– Ах, вот как! Зачем Контракт? И кто такой Хозяин Цвета?
– Это такая как бы сила.
– Высшая?
– Само собой.
– Вроде бога?
– Похоже. Хозяин нанимает Героя для выполнения какого-нибудь задания.
– Отношения «клиент – заказчик»?
– Не перебивай. В разное время, руководствуясь теми или иными соображениями, Ураниды приходят в Мист и предлагают свою кандидатуру Хозяевам Цвета. Их могут выбрать – они имеют право отказаться, их могут не выбрать – они могут ждать понравившейся миссии. Они могут оставаться вообще «ничейными», предпочитая свободу действий. Миссии бывают самые разные. Это может быть поиск артефакта, освобождение узника из темницы, захват города или ликвидация сильного врага. Если Контракт подписан, то только с одним Хозяином.
«А вот не скажу тебе, что я тоже Герой, да ещё самый важный, Реальный! Я здесь главнее вас всех!!! От меня тут всё зависит… А про моего Коричневого нанимателя тем более не расскажу, ни за что! Как говорится, «то, что знают двое, знает и свинья».
– Контракт может быть также расторгнут, – продолжал Шарра, – но это довольно опасно.
– Опасно?!
– Умереть можно, – равнодушно пояснил друг. – Шанс примерно два к трём. А чего это ты так всполошилась?
– Да ничего. Может, я беспокоюсь… за тебя, например.
– Я не подписывал ни с кем Контракта. Я свободен, как ветер.
– Замечательно. Свобода как осмысленная необходимость.
В итоге она уяснила для себя, что: Герои – люди (или существа), которые взяли на себя обязательства откликнуться на предложение Хозяина Цвета, но могут и отклонить его. Подписав Контракт, они обязаны исполнять его пункты.
– Давай дальше про Уранидов. Как ими становятся?
– Прежде всего они должны пройти курс обучения в Военной Академии или Магистериуме, получив соответствующий диплом.
– Опять! – громко крикнула Алиса. – И здесь дипломы! Но ведь ты Герой, но даже в школе не доучился!
– Я окончил Военную Академию. А теперь хочу завершить образование в области магии. Просто так, для общего развития. Левел повышаю.
– Левел?
– БУЭ почитай, коли ты неучиха, – ехидно посоветовал он.
– Кто? – она сжала зубы.
– Раз «неуч» мужского рода, то женского – «неучиха». А БУЭ это Большая Уранская Энциклопедия. Рекомендую. Справочная литература существует для справок.
– Ладно.
«Конечно, я отомщу. Потом. Совершенно внезапно».
Шарра крутанулся вокруг себя.
– Так какая у нас на сегодня программа? Хочешь, насыплем золы в табакерку Амелии? То-то будет потеха, когда старуха решит нюхнуть табачку! Или можем поиграть в «мешок».
– А как это – в «мешок»?
– Я тебя научу! – загорелся Шарра. – Берёшь какой-нибудь мешок и набиваешь его всяким барахлом, а потом играющий запускает туда руку и угадывает, что там.
– На ощупь? Вслепую?
– Ну да. А все задают вопросы: «Это круглое?», «Живое?» и так далее.
Совать руки в мешок, который наполнил Шарра?
– Не уверена, что хочу играть в это С ТОБОЙ.
Он даже не смутился.
– Тогда давай сбегаем в город и поглядим на прелюбодеев, как их после вынесения приговора возят голыми на осле.
Девушка только фыркнула.
– Понимаешь, ярмарка только через пять дней начнётся.
– Думаешь, мы сможем туда пойти?
– Непременно пойдём! Там знаешь, как здорово будет! И всякие аттракционы, и жонглёры, и вкусняшки, и цирк-шапито!
– Никакого цирка, – отрезала Алиса. – Ненавижу цирки, зоопарки и всё, что с этим связано.
– А знаешь, какой самый опасный цирковой зверь? Не лев, не тигр, а медведь. Он один из всех явно не проявляет агрессии. При этом только что улыбался, добродушно топтался на месте, и вдруг – бац! Взмахом лапы срывает тебе скальп, – с удовольствием пояснил Шарра. – Хотя я вообще животных не больно-то люблю.
– Людей, как я понимаю, тоже, – не без яда произнесла девушка. – Но хватит препираться. На ярмарку сходим, не возражаю, а сейчас у меня есть одно дело… вернее, обязанность. Я должна навестить моего пажа. Будущего пажа. Его уже давно должны были выпустить из заключения и, кажется, он сейчас не на занятиях.
– Делать мне больше нечего. Лучше влезем на донжон, я тебе такое покажу! Вид с верхотуры открывается – закачаешься! Будем плеваться оттуда, или швырять водяные бомбы, или грифонов дразнить.
Но Алиса была тверда.
– Нет, сначала к Маюте, – заспорила она, – я несу за него ответственность, я обещала его родителям!
– Да никуда не денется твой деревенский дурачок! – вспылил Лесной лорд, сразу став похожим на разозлённого паука. – Подумаешь, крестьянское отродье. Небось, навозники только рады были сбагрить тебе пащенка.
– Шарра!
– А что? Скажешь, я не прав? От него неприятностей как дерьма в заднице. Чего морщишься?
– А нельзя было как-нибудь по-другому выразиться?
– Какашек в попе, что ли? Смысл-то один. Экие вы, барышни, нежные.
– И ничего не… в общем, переживу.
– А на твоём месте я бы давно выгнал крестьянского недоумка. Или продал зангибарцам. В рабы. Всё ж таки хоть какая выгода.
Алиса подавила вспыхнувшее негодование и постаралась взять себя в руки. В конце концов, Шарра не был виноват в том, что его так воспитали, в этом мире классовые предрассудки впитывались с молоком матери. Да и её собственный мир, скажем так, вовсе не был от них свободен.
– Разум без жестокости – свойство мудреца, жестокость без разума – свойство скотины, – пробормотала она.
– Кто скотина?! – мгновенно заорал он. – Это я скотина?!
– Нет-нет, э-э-э… это я просто так. Мысли вслух. И не мог бы ты раздобыть для ребёнка пакетик сладостей?
– Пакетик сладостей?! Пакетик мышиного яда! И того было бы жалко!
– Пойми, Шаррочка, Маюта же совсем ещё маленький. Может быть, он там плакал, под замко?м. Или его плохо кормили.
– Ничего себе маленький! Да на таких только воду возить!
– Маюте всего десять, – Алиса просительно погладила приятеля по руке. – Ему, наверное, без родителей очень одиноко. Ведь ты же был когда-то маленьким? И тебе бывало одиноко?
– Я? – Глаза его были похожи на окна заброшенного дома, где тёмными тенями снуют призраки. – Одинокий? Как сторож на посту. Всегда. Я вообще без родителей всю жизнь живу.
И он засмеялся визгливо, дёргая плечами и впалой грудью, хлопая себя по тощим ляжкам.
– У меня тоже родителей нет, – сказала она, отводя взгляд. – Но я же не жалуюсь… только пла?чу иногда.
Он со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы.
– Ладно, если уж ты такая сентиментальная клуша, зайдёшь к мелкому потом и обслюнявишь. БЕЗ МЕНЯ. А сейчас – вперёд, на штурм цитадели!
С невообразимой ловкостью он сделал в воздухе кульбит.
* * *
С такой огромной высоты местность вокруг выглядела, будто разноцветный кафтан великана, небрежно сброшенный наземь. Блестящим серебряным поясом извивалась речка Вертишейка; золотые заплаты пшеничных полей чередовались с зелёной штопкой дубрав и рощиц. Вдали в жемчужной дымке подобно косматой меховой опушке темнел лес.
– А вот у вас за рубежом грибные леса есть?
– У нас – за рубежом – грибных лесов – нет. Ты умеешь играть на губной гармошке?
– Не умею.
– А хотела бы научиться?
– Конечно.
– Упс! Только у меня губной гармошки нету.
Увидев начавшие сдвигаться брови и вертикальную морщинку на лбу, поспешно проговорил:
– По крайности и расчёска сойдёт.
– На расчёске я и сама смогу.
Шарра плюнул вниз несколько раз, как и собирался раньше, потом сунул в ухо палец и выдернул со смачным хлопком – точно пробку из бутылки. Вдруг сказал:
– Пошли отсюда. Нечего здесь делать.
– Ты же сам сюда позвал!
– Ошибся. Надоело.
– Ты сам себе не надоел? А может, ты просто высоты боишься?
– А вот кто сейчас люлей огребёт? – он угрожающе надвинулся на Алису. – Сброшу с донжона, поучишься летать!
– Да ладно тебе, – она засмеялась.
– Просто не люблю я открытых пространств. Здесь слишком светло и далеко видно.
– А, я поняла. Ты соскучился по своим лесным чащам? – догадалась Алиса.
– «Дом, милый дом»? Горящий очаг, скрипучая лестница, поцелуи под омелой? Ерунда. Сопли с сахаром. Клал я на этот дом. И хватит уже топтаться на моих больных мозолях и лезть мне под кожу.
Когда она просила Шарру поведать о том, как он жил в Дварфене, тот всегда отмалчивался, а если и говорил, то обрывочно, путано, величественно пренебрегая хронологией.
«Наверное, тут что-то очень личное, сокровенное, какая-нибудь страшная семейная тайна или преступление, может даже, он изгнанник», – предположила девушка. Ей было ужасно любопытно, но если уж Шарра решил не говорить о чём-то, ждать было нечего.
Он учтиво подал ей руку, чтобы помочь спуститься, а она вдруг вцепилась в эту самую руку.
– Ой, подожди!
Алиса не была развязна (скорее, наоборот), но к Шарре относилась как к младшему брату, поэтому не нашла в этом поступке ничего неподобающего.
– Что это у тебя за колечко? Что? Кольцо Всевластия?
– Обычное кольцо. Не волнуйся, не обручальное.
– Да я и не волнуюсь.
Действительно, оно было совершенно простым, чёрного металла, без драгоценных камней и печатей. Два дракона довольно грубой ковки обвивались друг вокруг друга – и всё.
– А зачем ты его носишь? Оно имеет какой-то смысл?
– Конечно. Чтобы всякие глупые девчонки умирали от любопытства.
– Прямо ударить хочется, – процедила она. И другим тоном: – Покажи-ка мне его! Сними, чтобы я лучше рассмотрела.
– Оно не снимается.
– Почему?
– Это родовое кольцо.
– Раньше я у тебя его не видела.
– Ты вообще меня не видишь, на самом деле я ношу его всегда. Но даже если бы завтра я вставил себе железные зубы, ты бы не заметила. Подумаешь, что-то там во рту блестит!
Обвинение было несправедливым, но Алиса опять засмеялась. Как сказал поэт, «я засмеялся и стал безоружен».
– В одной сказке джинн (вы называете их гиннами) наколдовал себе золотые зубы. Понимаешь, на Востоке это считается модным. Так его завистливый брат сотворил себе бриллиантовые.
– Бриллиантовые? Это находка.
– Совсем нет. Из-за того, что они прозрачные, создаётся впечатление беззубого рта. К тому же они, кажется, резали ему дёсны.
– Вот видишь, к чему приводит зависть. Последствия любого поступка содержатся в самом поступке.
– Не уходи от темы, ты делаешь это довольно ловко. Так что с твоим кольцом? Почему оно родовое?
– Потому что его надевают при рождении.
– Да-а?
Она на секундочку задумалась, сильно наморщив лоб.
– Было бы странно, если бы у тебя при рождении оказались пальцы такого же размера, как и сейчас. Странно и страшно. Скажи, что этого не было.
– Мои пальцы соответствовали моему возрасту.
– Выходит, кольцо вовсе не то же самое?
Он скривился, словно от внезапной зубной боли, и сказал очень-очень тихо:
– Всё от Бога, за исключением женщин.
– Что ты сказал?
– Ничего.
– Так как же с кольцом?
– Оно растёт вместе со мной.
– Волшебное родовое кольцо!!! И ты до сих пор ничего мне не говорил!
Шарра вообще не любил распространяться о себе, что при его хвастливости и самомнении выглядело странным. Он часами мог болтать обо всём на свете, за исключением своей жизни. «Тут кроется какой-то секрет! И я непременно разгадаю его, даже если придётся допрашивать с пристрастием. В крайнем случае применю изощрённые пытки».
– Алиса.
Неподдельное страдание, написанное на его лице, заставило её прекратить расспросы. Хотя, конечно же, она поставила в памяти зарубку, поклявшись себе добиться полного рассказа потом. Напав неожиданно, чтобы Шарра не успел приготовиться.
– Ну, не хочешь рассказывать – не надо. Подумаешь! Тоже мне, тайна за семью печатями.
– За семнадцатью печатями, – поправил он серьёзно.
После паузы она произнесла небрежно:
– А знаешь, мне вообще нравится, когда мужчины носят дорогие украшения. Вот у Кристиана есть перстень с грифоном и ещё другие, а Бастард так вовсе в драгоценностях с головы до ног…
Мужчина занимается болтовнёй, если выпил или устал от одиночества. Женщина мелет языком просто так.
Он ничего не сказал ей, только молча посмотрел, но Алиса сама поняла, какую допустила бестактность. Это надо ж такое брякнуть! Парень почти нищий в сравнении со всеми этими графьями, и если его единственное кольцо выглядит полоской металла и не содержит бриллианта размером с воробьиное яйцо, то разве можно его в этом упрекнуть?..
Она сделала вид, что любуется облачками, которые столпились на востоке, словно кудлатые овцы.
Девушка прошлась по площадке туда-сюда.
– Красота. Видно так далеко! И воздух, воздух-то какой, прямо хрустальный!
– А что, у вас не такой?
Она подавилась, закашлялась, и Шарра изо всей силы стукнул её по спине.
– Что ты… имеешь в виду? – судорожно глотая и отмахиваясь, спросила она. – Где – у нас?
– В другом мире.
Алиса лихорадочно пыталась сообразить, что это. Домыслы? Внезапное прозрение? Или она сама случайно проговорилась? Сделала какую-то ошибку?!
«А вот это провал. Это крах. И наши ничего не будут знать! Так думаю я – и Штирлиц».
– Там, где я живу, воздух, в основном, грязный. Но бывает по-разному.
– Не заговаривай мне зубы, – Шарра усмехнулся. – Я и так знаю, что ты не отсюда. Мне удалось подслушать, как шептались Гавейн с Илаем.
«То, что монах проболтался, меня не удивляет. Трудно скрыть что-нибудь от Начальника сразу обеих полиций, обычной и религиозной. Но оказанного ему высокого доверия он не оправдал».
Она ощутила, как по спине пробежал мороз.
– И о чём же эти двое шептались?
– Гавейн не верил, а потом стал квохтать, как нервная курица. Он сказал: «Вы, Илай, повинны в грехе гордости, как сам сатана, вы восстаёте против Бога, ибо то, что не основано на Святом Писании, должно почитаться суеверным измышлением. Ведь в Библии прямо сказано, что, сотворив наш мир, Бог почил от всех дел своих, то есть никаких миров более не творил. И помимо того, что разум не позволяет нам представить несколько мировых систем (что же между ними – пустота?), такая гипотеза противоречит Библии». А Илай сперва запутался, как сопля в бороде, и стал привирать, а после всё напирал на теорию множественности миров и говорил, что если Господь создал этот мир, то вполне возможно, что точно так же сотворил и целую кучу других – в свободное время. И что на самом деле миров больше, чем вшей в одеяле. И будто бы он смог найти в каких-то древних трактатах некие доказательства, однако боится обнародовать их, потому что братья-монахи и так косо на него смотрят и, коснись что, мигом припекут ему задницу.
– И что же? – девушка безуспешно старалась принять равнодушный вид.
– Да ничего, – подросток пожал плечами. – Я и сам догадывался об этом, по логике вещей, так и должно быть. Теория эта вообще не Илая, а гремландского мыслителя Питирима Гуса, только в его изложении она называется «Ветвящееся древо миров» и раскрыта в манускрипте «О сущности инобытия». Я нашёл на какой-то полке в либрариуме и полюбопытствовал. А насчёт тебя… ты, и в самом деле, немного чудна?я. Смотришь на всё, будто впервые видишь. Священникам кланяться и руку целовать забываешь. На исповедь не ходишь, мессы пропускаешь… Значит, ты безбожная еретичка. Вот состряпаю на тебя доносик грозному пердуну Авелю, он тебе пятки-то и поджарит!.. Что, струсила? Бэ-э-э!
Увидев, как побледнела Алиса, смилостивился:
– Да ладно, я пошутил. Не стану на тебя доносить. Кто тогда со мной в «морской бой» резаться будет? Но всё равно, МНЕ ты должна признаться. Страсть, как обожаю чужие тайны!
– А ещё что я делаю не так? – нетвёрдо спросила Алиса.
«Иисусе! А я-то уже воображала себя настоящей Матой Хари! Не-ет, и до Рихарда Зорге мне тоже далеко. Нельзя мне в разведчики, я слишком беспечна. «Штирлица выдавал только волочащийся сзади парашют…» Мелочи, мелочи – это всегда самое опасное!»
– Платья наши носить не умеешь – я заметил, что когда ходишь, ты вовсе не придерживаешь подол.
– Я знатная дама, – высокомерно произнесла Алиса. – Обычно мой шлейф носят пажи.
– Хватит врать-то! – хохотнул он. – Знатные дамы колют горничных булавками и шагу не сделают без компаньонки. Им и в голову не придёт убираться в комнате или самой носить из библиотеки тяжёлые книги. А ещё ты веером машешь, как веником.
– Ну… э-э-э… – Алиса припомнила то, что Агата рассказывала про воспитание Героев. – Меня взрастили для подвигов! Я не училась делать реверансы и наряжаться.
– А что тогда ты умеешь делать? – безжалостно продолжал Шарра.
– Я?
– Да! Если ты не обманываешь, конечно, и ты настоящий Герой. Каждый Герой в своё время обучается семи рыцарским добродетелям: верховой езде, фехтованию, владению копьём, плаванью, охоте, игре в шашки, сочинению стихов в честь дамы сердца. Это и составляет так называемый семплициум. Леди-Герои освобождаются только от владения копьём, однако это заменяется музицированием. Квалификацию Героя можно повысить тривиумом – танцами, борьбой и навыком игры в панг-дан, а также квадривиумом – пением, стрельбой из лука, знанием морского дела и медицины. Что из всего этого тебе знакомо?
Смущённая обилием навыков, которые в совершенстве изучают Герои, Алиса пролепетала:
– Я хорошо плаваю и немного фехтую. Ещё я умею играть в шашки.
– Это всё? – пренебрежительно осведомился Шарра.
– И в шахматы!
– Шахматы – ерунда! К твоему сведению, сначала была чатуранга – древняя игра для четверых игроков, потом шатрандж, в него играли вдвоём, и только после появились шахматы, что в переводе означает «Властитель умер». Но панг-дан в миллион раз сложнее, там сто тысяч клеток на доске, он объёмный, и к тому же фигуры могут выполнять разные действия. Так что твои шахматы давным-давно устарели!
Она закусила губу.
– Зато я умею составлять математические уравнения, извлекать корни и вычислять логарифмы! – выпалила Алиса со слезами на глазах. – И знаю, что такое магнитная индукция! И броуновское движение! И электроны! И рентгеновское излучение! Лазеры! Кварки!! Клонирование!!! А ещё я знаю, кто первым ступил на Луну! Это Нийл Армстронг!
Девушка задохнулась.
Шарра ласково улыбался.
– Вот видишь, – весело сказал он ей, – я заманил тебя в ловушку, и теперь ты выдала себя с головой! В нашем мире подобные вещи, возможно, известны лишь нескольким величайшим учёным-техномагусам, и то я сомневаюсь в этом. Так что не темни и признавайся.
– Признаюсь.
– Превосходно! Верно говорят: если хочешь выведать секрет у женщины или ребёнка, стоит только намекнуть, что они ничего не знают.
– В следующий раз, прежде чем бросить в тебя подушкой, я зашью туда булыжник, – вымолвила Алиса, пристально глядя на Шарру.
– Умей с достоинством проигрывать!.. Ну-ну, не сердись, Алиса, а лучше расскажи мне, откуда ты и как сюда попала. Мне до ужаса любопытно!
Она вздохнула и облокотилась о зубчатый парапет.
– Да понимаешь, я и сама толком не знаю, – промямлила она, пряча взгляд. – Просто оказалась – и всё. К тому же у меня провалы в памяти. Я вообще почти ничего не помню.
Девушка понятия не имела, почему принялась лгать. Может быть, ей пришло на ум предупреждение Коричневого о том, что многие здесь могут оказаться её врагами в жестокой борьбе за Грааль, играя на чужой стороне… а может, и потому, что дулась на Шарру за расставленную им хитрую ловушку.
– Провалы в памяти? – задумчиво переспросил он. – Что ж, это должно быть крайне неприятно. Сочувствую.
Послышалась ли ей в его тоне внезапная сухость?
«Плохая из меня притворщица. И почему это за всю жизнь я так и не выучилась прилично врать? Всегда лицо выдаёт».
– Знаешь анекдот? Приходит мужчина к врачу… э-э-э… то есть, к медикусу. И говорит: «Вы знаете? У меня провалы в памяти». Тот спрашивает: «И давно это у вас?» – «Что?» – «Ну как же – провалы в памяти!» – «Какие провалы?..»
Шарра молчал.
– Или вот ещё один, – продолжила она раболепно, – спрашивает, значит, бабушка внука. «Внучек, дорогой, скажи мне, как зовут того немца… ну, того… вот от которого я без ума?» – «Альцгеймер, бабуля».
Он молчал.
– Тебе не смешно? – жалобно протянула она, кляня себя в душе.
– Смешно.
– Тогда почему ты не смеёшься?
– Ха-ха. Ладно, замнём для ясности. Не желаешь говорить – не говори, дело твоё.
– Обиделся? – сочувственно спросила девушка, кладя ему ладонь на плечо. Ей хотелось загладить шероховатость, которая возникла между ними по её вине.
Задумчивость в мгновение ока сменилась злобным оскалом.
– Вот ещё! С чего бы? – он сбросил её руку. – И не вздумай меня жалеть, понятно? Обойдёмся без сопливых.
– Ну почему ты такой противный, Шарра! – в сердцах воскликнула Алиса, отходя. – Стоит в тебе прорезаться чему-то человеческому, как ты тут же начинаешь вести себя как последняя гнусь!
– Челове-е-еческому! Ы-ы-ы! – он замычал, замотал головой и вскочил на парапет, балансируя над бездной. – А откуда ты знаешь, что я человек? Все мы, Лесные, лишь наполовину люди.
– Наполовину… – рот Алисы сам собой приоткрылся. – А на другую половину кто?
– А кто – что, – он перекувырнулся в воздухе и встал на руки, хитро посматривая на неё из-под свисающих косм. – Угадай, кем была моя мамочка?
– Н-не знаю… Шарра… слезь немедленно!
– Ага! Испугалась, ага! – он медленным движением оторвал руку от каменного зубца и взмахнул ею с некоторой аффектацией. – Гоп-гоп!
У Алисы оборвалось сердце. Теперь он стоял уже только на одной руке, опираясь о парапет выпрямленными напряжёнными пальцами.
«Шарра…» – ей показалось, что она прошептала это, но на самом деле только показалось.
– Й-й-й-эх!
Дико взвизгнув, он спрыгнул с грациозным переворотом.
– Не надо оваций, лучше деньгами! – рот его раздвинулся в жутковатой ухмылке, из-за которой казалось, что у него не тридцать два зуба, а, по меньшей мере, сто.
– Ты… ты гадкий, жестокий зверёныш! – девушка тяжело дышала, лицо её пошло красными пятнами. – Убирайся, видеть тебя больше не хочу.
– Но Алиса, я…
Она отвернулась, и её возмущённая спина сказала ему всё яснее слов.
– Ну и пжалста… хе… подумаешь! Шуток не понимает!
Он ковырнул носком башмака плиту пола, дёрнул подбородком и сплюнул.
– Прямая – короче, парабола – круче!
И загрохотал вниз по лестнице, что-то фальшиво насвистывая.
* * *
«Пожалуй, сейчас у меня подходящее настроение, чтобы позвенеть железом, – думала разъярённая Алиса, шагая сразу через две ступеньки. – Леди Юдифь, кажется, приглашала меня в фехтовальный зал? Отлично! Маюта подождёт».
Она летела быстро, как буря, и столь же гневная.
– Где тут у вас дырявят друг друга?!.
Из-за широкой двустворчатой двери слышался лязг стали и короткие вскрики боли. Алиса рванула на себя ручку-кольцо.
Шесть-семь пар, стоя в позиции друг против друга, то делали неожиданные выпады, сопровождавшиеся азартным «туше!», то прощупывали противника ложными замахами. Некоторые подолгу топтались на месте, не решаясь начать атаку; другие носились по залу, то отступая, то приближаясь, и звон стоял от сверкающих мечей и шпаг. Несколько юнцов уныло терзали манекены, прочие самостоятельно совершали упражнения с учебным двуручным мечом – федером. Для начинающих на паркетном полу были обозначены «следы ног» и начерчены меловые линии, изображавшие сектора движения. Пахло железом, кожей и потом.
Юдифь Алиса узнала сразу. Великанша была одета в широчайшую юбку-штаны (это, вероятно, являлось данью приличиям), полотняную рубаху и женскую кирасу с выпуклыми полушариями грудей, что, на взгляд Алисы, выглядело сексуальнее тренировочных рейтуз. На ногах – кожаные тапочки, на лице решётчатая маска.
Мастер дрессировала совсем упавшего духом молодого оруженосца.
– Сам, сам, сам! Работаем! Ещё! Ещё удар, Ральф! Да нет же, не так! Сколько раз тебе говорила: кисть свободна, свободна, двигается, как шарнир, а локоть – жёстче! И работа пальцев, нажим и расслабление, нажим и расслабление! Отбивы должны быть резкие, короткие. Doigte!
Тот сделал очередной неуклюжий выпад и был повержен на месте, с громом обрушившись на пол.
– Ральф, на сегодня довольно… Так, а кто там бездельничает? Ты и ты, встаньте в пару. Ан гард! (К бою!). Алле! (Начинайте!). Бей в живот, Эмершем, это опасное повреждение, бей в лицо – это вызывает страх, ведь там глаза! Вот так! Не стремись колоть в грудь – клинок может сломаться, упёршись в кость или попав между рёбрами… Быстрее, быстрее! Рука расслаблена, кисть тверда! А ты не стой, как будто тебя гвоздями прибили к полу, Рэнсом! Двигайся, двигайся, прах тебя побери! Готов? Эт ву прэ? Avance! Шаг, шаг вперёд!.. Помните, замах идёт по дуге, и путь его долог, как вдох. Только укол разит прямо, как мысль!
Стоя в сторонке, Алиса, возможно, уже пожалела о своём решении, но делать было нечего – расплата за гнев последовала незамедлительно.
– А, вот и вы, – просто сказала графиня, словно они виделись только вчера, – решили поразмяться?
– Можно и так сказать, – скромно ответила Алиса, втайне гордившаяся двумя годами учёбы в детской спортивной школе. – Хочу восстановить форму.
– Тогда переодевайтесь, посмотрю на вас. Дамская раздевалка за углом.
Если бы только Алиса знала, что её ждёт, она заперлась бы в этой раздевалке и не вышла оттуда до ночи…
* * *
– Ну что?
Пот лил с неё градом, рубашка под кирасой вымокла, хоть отжимай. Волосы слиплись в одно большое ласточкино гнездо.
– Я совсем безнадёжна, да?
Юдифь выглядела свежей, как роза, чему Алиса несказанно позавидовала. Изящно опираясь о тренировочный деревянный меч, молодая женщина сверху вниз глядела на Алису, которая без церемоний села на пол. Маску графиня сдвинула на затылок и теперь морщила вздёрнутый носик.
– Признаюсь, вы поставили меня в тупик.
– Всё так плохо?
– Ну, почему же… имеются несколько плюсов. Чувствуется, что руку вам ставил не полный бездарь. У вас есть скорость, выпад и должным образом затвержённые шаги. Да, шаги… Больше ничего.
– Ничего?
– Да. Теперь о дурном. Тут уж я, извините, выражений выбирать не стану. Удивление первое: что это за танцы на парковой аллее?
– Почему на аллее?
– Вот и мне интересно знать, почему. Вы дерётесь так, словно боитесь сойти с воображаемой дорожки, словно противник всегда находится перед вами. Визави. Прямо напротив. Вы не обходите его ни справа, ни слева, не закручиваете по спирали, не заходите за спину…
– Нас так учили. Манера такая.
– И вы думаете, что вам за спину не зайдёт он?
Алиса была уничтожена. ДВА ГОДА! Два года тренировок, и теперь – «шаги и больше ничего»…
– Удивление второе. Вы не стремитесь ни отрубить кисть, ни срезать ухо, ни полоснуть по бедру. Только уколоть. Учились на рапире?
– Да.
– Так я и думала. Довольно странный выбор для девушки, ведь рапира – оружие городских убийц, «ночных сов», потому что эти клинки легки и смертоносны. Укол, конечно, несёт гибель, но только если попадёшь в нужную точку – в сердце, в горло… Не люблю рапиру. Куда лучше меч – прямой, верный, со святой рукоятью крестом, отмеченный печатью благородства, ведь он не всегда убивает…
Она помолчала.
– Почему вы не стали обучаться шпаге?
– Так получилось. Случайно. Просто ткнула пальцем, выбирая, и всё.
Из серых глаз Юдифи на неё глянула на миг сама герцогиня Амелия.
Алиса сглотнула. «Что ж тут странного? Яблочко от яблоньки… Зря я сюда пришла».
– Это не бой, а какая-то игра с непонятными мне правилами.
– У нас это называлось спортивным фехтованием…
– Дебильным фехтованием! – вскричала Юдифь в раздражении. – Разве так победишь? Хорошо, рапира! Но почему вы колете только в торс, игнорируя конечности и голову? Это удивление третье, – бессердечно продолжала графиня.
– Это наши правила, – защищалась Алиса, – в современном фехтовании саблей поражается вся верхняя часть тела, шпагой – всё тело, а рапирой только куртка.
– Глупости ваши правила. Вы лучше забудьте всё, чему вас учили в вашей странной земле. Отчего вы не бьётесь гардой? Не используете вторую руку – как будто вам её уже отрубили? Она практически не задействована. Это плохо. Если у вас в свободной руке не дага и не кинжал, то плащ. Действуйте им! Даже если ваш противник по видимости правша, как и вы, он может оказаться амбидекстером, то есть владеть одинаково хорошо обеими руками. Переброс оружия в другую руку – и вы мертвы. А если он дерётся двумя клинками одновременно? Правда, это бывает очень редко… Запомните, вы в бою, и имеете право применять подсечки и подножки, толчки руками и корпусом, захваты, удары руками и ногами, и эфесом, болевые приёмы на суставы, переброс оружия.
– Вот оно как… – протянула Алиса. – А на дуэли?
– Там правила специально оговариваются секундантами в зависимости от цели самой дуэли. Поединок поединку рознь. Есть поединок куртуазный, когда повод яйца выеденного не стоит, и тогда, например, уместно сказать: «Мы поспорили о форме завитка на портьере» или «Он смотрел на меня довольно странно». В этом случае можно только выбить оружие, уколоть в бедро или руку. Бывает поединок мести, в нём «точка чести» (настоящая причина) по возможности скрыта, и его цель – изуродовать, искалечить противника, отрубить ему нос или уши, отрезать кисть, выколоть глаза. И существует поединок смертельный. Ну, здесь все средства хороши. Можно и плащ набросить, ослепить им, задушить…
– Вы бы ещё камнями бросались, – желчно заметила оскорблённая Алиса.
– Думаете, это запрещается? Ха! И такое в ход идёт. А также подпиленные клинки у соперника, когда шпага ломается, как тростинка. И засады, и свора секундантов, бросающихся все вместе на одного, и удары по лежачему, уже сдающемуся с протянутой шпагой, и купленные лакеи, которые гурьбой добивают соперника…
– Ф-фу. Зверство какое-то.
– Это жизнь, дорогая. Вы хотите побеждать?
– Ну, не любой же ценой.
– Тогда никогда не вступайте в бой, леди, потому что вы проиграете.
– Леди Юдифь, пожалуй, я…
– Если соберётесь продолжить уроки, то должны будете приходить сюда трижды в септиму. Поступим так: я стану заниматься с вами по два часа… хорошо, по полтора. Тренироваться будем следующим образом: сначала визуальное ознакомление с приёмом. Затем идёт разучивание приёма, потом наработка «мышечной памяти» с тяжёлым тренировочным клинком, далее скоростное исполнение – оттачивание, и после всего шлифовка приёма в спарринге.
Графиня так глянула на Алису, словно такая перспектива была если и не фантастической, то весьма отдалённой. Девушка представила, как они с Юдифью, уже глубоко пожилые дамы, всё бьются и бьются над азами, разучивая какую-нибудь «отступающую защиту»…
Но лучше умереть стоя, чем жить на коленях, как сказала Долорес Ибаррури, латиноамериканская революционерка.
– Я продолжу тренироваться.
– Смотрите: вот я называю приём, допустим, contre-battement, то есть контр-батман, потом демонстрирую его два-три раза в боевом темпе с объяснением назначения приёма и ситуации для его применения. Затем повторяю по фазам в замедленном темпе, показываю правильную постановку рук и корпуса. После исправления возможных ошибок и освоения основной структуры закрепляем его «на рефлекс» и далее применяем в скоростном режиме, а дальше – с партнёром.
У Алисы заныли зубы.
– И ещё: я вижу, что вы плохо держите удар и быстро устаёте. Это потому, что вы применяете неправильную технику. Мечи, как вы успели заметить, гораздо тяжелее рапиры и шпаги, здесь блок может выставить лишь мужчина. Большинство женщин слабее мужчин, так рассудил Господь. Жене никогда не сравниться с мужем – ни по скорости реакции, ни по мощи удара, ибо самим Творцом он поставлен над нами как господин. Можно лишь обратить себе на пользу свою слабость. Вам не нужно стараться встречать удар на твёрдые мышцы, всё равно противник будет сильнее. Чужому мечу надо не сопротивляться, а погасить его энергию отводным финтом в сторону. Начнём с простого. Вот смотрите: я бью!
Юдифь медленно замахнулась и качнула меч в её сторону.
– А вы пытаетесь встретить блоком! Но я просто сильнее, и теперь рука ваша пронзена болью и каменеет от усталости. Она содрогается, и вы роняете меч! – Мастер наглядно продемонстрировала все стадии нападения. – А сейчас смотрите, как надо: удар! А вы – видите? – скользящим движением в сторону, это называется «слив». Оружие врага не встречает сопротивления, оно идёт, как в вату, и упирается в пустоту! Меч врага сносит ваш клинок, но его рука не останавливается и проходит дальше налево, волоком таща за собой оружие. Ваш же клинок проскакивает низом, и вы немедленно наносите сильный удар в «спину» вражеского меча. Вектор его движения и так был «слева направо», а вы ещё и подтолкнули его, используя силу чужой инерции.
– А дальше?
– Дальше вполне очевидно: прямой удар по открытому противнику. Вы потом – так! И вот так! И я задета. Понимаете? Пустота! Вот что должен пронзать чужой меч! Тем более, если противник яростно наступает, обманутый вашей слабостью. Этот приём называется «проходящий батман». Давайте-ка, поехали. Удар! Я делаю шаг вперёд, вы, скользя, в сторону. Так, видите? По инерции я наклоняюсь, не встречая преграды, меч мой отведён, я беззащитна! А вы тем временем – в живот! Бейте! Хорошо! Поняли? Ещё раз! Бейте! Отлично! Отдых. Будем отрабатывать этот приём до конца урока. Пока фехтовать станем на деревяшках, но впоследствии вы изберёте себе конкретное оружие и разработаете тактику, учитывая его.
– А нельзя ли мне вернуться к рапире?
– Рапира – дуэльное оружие. Вы собрались кого-то вызывать?
– Пока не знаю. Но есть тут один человек, кого я с удовольствием бы проткнула.
– Воля ваша. Только я бы не советовала вам рапиру, хоть она и совершенство в своём роде: рапира рубить не может из-за недостаточной тяжести клинка и гранёной формы. Но смертельный укол требует большой точности, не смертельный же бесполезен и заживает быстро. Понимаете, множество оружия можно назвать совершенным для своего вида: иранская сабля шамшир, что означает «львиный хвост», режет всё на свете; ятаган разнимает надвое шёлковый платок; эсток пробивает готическую броню. Имеются и представители смешанного назначения, к примеру, найгонская сабля «кисуки-но-ган», которую почему-то называют мечом. По-моему, раз клинок искривлён, значит, сабля, а не меч… У неё мощнейший рассекающий рубящий удар, но она и режет с протягом из-за кривизны, и даже колет – хотя укол у неё не очень. Я не считаю кисуки идеалом, но любой найгонец мигом докажет вам обратное, вспоров кишки, – не свои, а ваши, конечно. Хоть изгиб и усиливает режущие возможности кисуки, но вижу в ней массу минусов: маленькая цуба (это вроде гарды) совсем не защищает кисть руки, а при отклонении от идеального удара изогнутый клинок проигрывает в прочности, да и баланс для фехтования не хорош. Поэтому варлорды не сражаются долго, два-три удара, и дело решено – так или иначе… Впрочем, об этом поговорим потом, когда придёт пора выбирать.
– Мне нравится оружие графа, оно такое красивое! Такое большое, золотое.
– Скьявона? Да что вы, это же меч конников, он слишком длинен для вас и тяжёл. Как вам должно быть известно, существуют три основных типа ударов: это удары рубящие, колющие и режущие. Широкие мечи с плоской кромкой наносят мощные удары, которые разрубают любую кольчугу или даже, если удар искусен, шлем. Узкие острые мечи, четырёх – или шестигранники, предназначены для укола в слабое сочленение доспеха, только так можно пробить хорошую дорогую броню. Ятаганы с обратной заточкой, лёгкие острые сабли, палаши – режут. Понимаете? Это совсем разные виды ударов для всевозможного вооружения и для различных бойцов, а по удару избирается и средство его нанесения. Каждый берёт то, что ему более по нраву и отвечает его задаче. Но сейчас не время заглядываться на оружие, нужно работать. Цену за урок я назначу чуть позже.
Девушка оторопела. Цену, цену… Она совсем забыла, что это не СССР, здесь за всё нужно платить, даже если это спорт или танцы.
– Не переживайте, – усмехнулась графиня Марстон, – мне известен размер фрейлинского жалованья.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» приобрёл начальное умение «Фехтовальщик» (базовое), дающее +1 к защите
Вечером у неё сложилось впечатление, будто её переехал самосвал. Причём несколько раз. И Алиса отчётливо осознала, что спортивное фехтование её времени не имеет ничего общего с вооружённым поединком – тем, что понимали под этим здесь и сейчас.
Два года её не тому учили, два года псу под хвост!..
Добравшись наконец до своей комнаты, она совершила омовение в лохани с помощью Агаты, переоделась в чистое и принялась сушить волосы.
Стоит заскочить в библиотеку в поисках драгоценных сведений об Уранидах… Этот вопрос не давал ей покоя. Мысли разных слоёв общества у неё есть, но интересно, что бы сказала служанка?
Та пребывала в скверном настроении (у неё что-то там пропало, потерялось или сломалось, Алиса не поняла), поэтому буркнула только, что ничего не знает, и что «всё это одни барские финтазии». После чего, собрав корзину постельного белья, Агата с достоинством удалилась.
Любопытство подстёгивало и подхлёстывало, поэтому, спрятав волосы под сетку, Алиса похромала к двери.
* * *
Служка уже гремел ключами, но девушка произнесла:
– Простите, пожалуйста, я ненадолго.
И пошла вдоль стеллажей, ведя рукой по книжным корешкам. Сокровища, сокровища… Книги всегда влекли её, как кошку валерьянка, и она разговаривала с ними, будто с живыми.
А ведь когда-то она мечтала, что и её творения будут стоять на полках, хотя бы где-нибудь сбоку… Как там у Льва Лосева?
«Разбудите меня на рассвете,
Да подайте мне рюмку вина.
Растопите огонь в кабинете —
Я засяду за новый роман»…
Вот Марсель Пруст как-то заметил, что «книги – дети одиночества и молчания». В юности и одиночества и молчания у неё было пруд пруди, хоть ведром черпай, поэтому при наличии искры литературного дара она действительно могла бы писать книги. Алиса вспомнила себя – такую смешную, категоричную, шестнадцатилетнюю… Наверное, тогда она даже могла бы жить в библиотеке.
Нестройные ряды беллетристики, стройные – классики. Сумрачный Достоевский, богоискатель Лев Толстой, Чехов, в комедиях которого она не увидела ничего смешного – только грустное, и трагический Лермонтов, и блестящий Пушкин… Русские звёзды.
«Шекспир. Титан! Вильям наш. Правда, исследователями его произведений выражаются сомнения: может, это и не он всё написал? Или даже вообще такой личности не было на свете? И не плод ли это коллективного творчества? Наплевать. Единственное, все эти «Виолы» с их переодеваниями в мужскую одежду, которые на протяжении всей пьесы успешно всех дурачат, только смешны. Понятно, что это условности жанра. Но вслед за Станиславским кричу: «Не верю!». А если не верю, то и не сопереживаю.
Диккенс. Чарльз, этот не наш. Как остроумен и беспощаден! Кстати, в своё время считался в обществе довольно грубым автором. Образы карикатурные, но какая сила, какая мощь! И сюжеты такие интересные – книги-расследования». В детстве Алисе очень хотелось встретить хотя бы одного из диккенсоновских старичков – странного, милого, чудаковатого джентльмена с тростью и фуляровым шейным платком. «Мы бы с ним обязательно подружились, – говорила она себе, – потому что меня тоже некоторые называют странной, а две странности непременно сойдутся. Вот только у Диккенса старички на каждом шагу, а я до сих пор ни с кем не познакомилась. Верно, всё дело в том, что я живу не в Лондоне».
Голсуорси. Колоссальный Голсуорси, награждённый «нобелевкой»! Это правда, что Алиса в пятнадцать лет плакала над его книгами, и симпатии её были совсем не на стороне идеальной Холли, а на стороне мятежной Флёр…
Сэр Вальтер Скотт. Респект и уважение. История оживала под его блестящим пером, притом не делаясь скучной! Правда, Алиса заметила, что большой мастер чрезвычайно не любил окончания своих романов. Видимо, расцветив широкими мазками историческое полотно книги, к концу повествования мэтр терял к ней интерес. Герои становились ему просто не нужны, и Скотт без колебания и поспешно избавлялся от: соперниц, соперников и прочих негодяев, затем быстренько одаривал нужных лиц богатством, родовитой женой (мужем) и обрывал рассказ. Что ж, он имел на это полное право. Я тебя породил, как говорится, я и убью. Скомканный конец? Полноте! Великий писатель может не расписывать подробности бракосочетания, количество рождённых впоследствии детей и кто сколько лет прожил. «Все романы кончаются свадьбой», разве нет? Ну и всё.
А вот французы. Почти вся их литература XVIII–XIX веков была посвящена любви. Но любви представителей, так сказать, правящих классов, потому что им нечем было заняться, кроме как культивировать свои высокие чувства. Иногда это был роман между гувернанткой и графом, или школьным учителем и дворянкой, но какой-нибудь аристократ обязан был наличествовать. Потому что страсть между булочником и дочерью каретника курьёзна и никому не нужна. Если булочник вдруг надумает жениться, то просто подумает: «А дочка-то каретника недурна, да и в приданом кое-что обломится». А та решит, что быть булочницей совсем не плохо, гораздо лучше, чем средней дочерью какого-то каретника, да и вообще сама себе госпожа, а уж с муженьком-то она как-нибудь управится.
Вот ведь «подлое сословие», а? Где «мрачный, тусклый огнь желанья»? Скомканные письма, дуэли, сожжённые таинственные дневники? Жгучие взгляды, нечаянные касания пальцев при игре «в четыре руки»? Нет, нет, возвышенная любовь живёт только «в верхах». А на долю «низов»: «А если это любовь, Надя? – Кака любовь? – Така любовь!». И вообще. «Любовь, Фимка, у них слово «амор». Амор, и глазами так – о-о!»…
Гюго, это вы тут притаились? Зануда страшный, по мнению Алисы. Десятки страниц, пролистанных без внимания, описания каких-нибудь «крыш Парижа», пропущенных без сожаления. Хотя для французов он, прежде всего, великий национальный поэт (!!!)
«Дюма. Конечно, велик. Нет, не так: ВЕЛИК. Мой самый-самый любимый писатель. И всё. Хоть и работала на него целая куча «литературных негров», помогая воплотить в жизнь сотни произведений. Стыдно для квартерона (иначе – «четвертькровки»), чья бабушка по отцовской линии была чернокожей рабыней с острова Гаити!
Жорж Санд (в действительности Аврора Дюпен, по мужу баронесса Дюдеван), довольно странная феминистка, шокировавшая парижский мир свободным поведением. Вердикт: местами неудобочитаемая.
Эмиль Золя – «певец маленького человека», «отец реализма» во французской литературе.
Мопассан, блестящий ценитель жизни и любовных интриг.
Бальзак, творец «Человеческой комедии», которую поначалу хотел назвать «трагедией»…
Лихо расправившись таким образом с корифеями, порвав в клочья все авторитеты и разметав в пух и прах репутации, Алиса возвела взгляд к потолку.
«Классику, конечно, не всегда легко переварить, но она необходима. Да, просто необходима – как фундамент под домом. Она закладывает основы и даёт возможность отличить настоящее от шелухи. Далеко не всё я читаю с удовольствием, но иногда просто приходится себя заставлять, чтобы не быть папуасом, впервые увидевшим электрическую лампочку. Хемингуэй, например, это просто не моё, а Маркес – чистая головная боль. И Бог с ними. В мире ведь миллионы интереснейших книг!
Раньше ведь как писали? Растянуло, выспренне, чересчур много описаний, размышлений, раздумий. Зачем мне, спрашивается, знать, что ощущал главный герой на протяжении пяти страниц, проезжая осенним парком? Или видеть (в подробностях) обстановку будуара мадам L? Как у братьев Вайнеров: «В центре комнаты стол, круглый, покрытый чистой белой скатертью. Вокруг стола четыре стула. Стулья № 2 и № 4 отодвинуты от стола на 50 см. В центре стола банка с вареньем (по виду вишнёвым), фаянсовый чайник» и т. д. Так ведь это протокол осмотра места преступления! Но как много писателей грешат излишней описательностью! И наоборот. У других герои перемещаются с места на место как будто в вакууме находятся. Но всё же какой-нибудь Серж, следуя из N-ска в город S-ск к возлюбленной Катеньке (даже в дрожках), даже замечтавшись о той самой Катеньке, не переносится же туда по воздуху в мгновенье ока, он должен замечать что-то! У него затекут ноги, он передвинет заячью полость, потопает сапогами, чтобы согреться, разглядит при этом заиндевевшее правое ухо лошадки, сиреневые тени на снегу…
Образы должны быть сильными и яркими, как озарение, как удар под дых! К чему размазывать на полкниги описания природы, чувств и воспоминаний? У современного читателя нет на чтение этого времени! Толстого, Достоевского, Тургенева – в конспективном варианте! Пушкин – в сказках, Лермонтов – в картинках! Покороче, поострее, динамичнее! Действие, действие, господа! Нет, и природа, конечно, нужна, и всё остальное – но лаконично, доходчиво, образно! Некогда тут рассусоливать, время – деньги! А то читатель бросит читать на второй странице… Ну, тут меня занесло, конечно. Но в целом концепция такова».
Конечно, ругать звёзд мировой литературы было со стороны Алисы большим нахальством, но что с современниками? Многие тоже наворотили. Вот если ты Джеймс Бонд, то дерись, стреляй и элегантно укладывай женщин в постель, но не суй нос на территорию Шерлока Холмса. А стремление совместить всё это – смешно, как во многих западных детективах. Или взять отечественных фантастов «последнего разлива». Кого они выводят в качестве главного героя? Программиста-неуда, или работника силовых структур, или пронырливого журналиста, но у всех имеется Мечта «пэтэушника» (учащегося профессионально-технического училища, того, кто в своё время не «тянул» десять классов) – пять девок в кровати, носки без дырок, собственный бильярд и возможность командовать галактическими войсками. И ещё горничная-филиппинка. Три горничные…
Женские романы вообще не могли рассматриваться серьёзно. На обложках красовались шикарные мачо в обнимку с прелестницами различных типажей. Правда, картинка часто не совпадала с содержанием, поскольку персонажи отличались от описанных: вместо блондинки с обложки томно жмурилась рыжая, если действие происходило во время наполеоновских войн, то наряд почему-то оказывался античным. Наверное, издателям было начхать на несоответствие. Жанр обозначили – и ладно. Про любовь, не видно, что ли?
С других обложек грозно глядели брутальные небритые парни в скафандрах и без оных, с лучемётами, пульсерами, игольниками и виброножами. Соль современной книжки должна быть понятна младшекласснику с первого взгляда: обнимающаяся парочка, значит «лав-стори»; бравый мужик со штурмовым бластером на фоне инопланетных ландшафтов – «космический боевик»; подростки с файерболами – «магическое фэнтези», девица с арбалетом в компании каких-нибудь чудиков – «классическое фэнтези»… Всё просто. Совсем не то, что раньше. Вот видишь книжку с названием «Жерминаль» в мрачном коричневом переплёте и гадаешь: что это? Женское имя? Название цветка? Французский десерт? Алиса-то помнила названия всех революционных месяцев наизусть, но не все же такие «зубрилы» и «знайки».
Несколько раз она встречала на книжных прилавках так называемых «последователей Толкина». Она обзывала их «преследователями Толкина», потому что педантичный профессор кафедры английского языка встал бы из гроба, столкнувшись с такой профанацией своего творчества. Это было первостатейное убожество. Сотни и сотни страниц стенаний какого-нибудь овцевода (репосея, кузнеца), которому судьба отвалила счастья сделаться учеником чародея, а он, даже ощутив в себе проблеск магии, не в силах принять своего высокого предназначения и жаждет вернуться в родную кузню (на грядки, в тёплый навоз.) Ох, Алиса бы им всем показала! Ей бы только очутиться в сказочной стране!..
«А может, я всё-таки смогла бы стать писательницей?! – озарило тогда Алису. – Ну, или хотя бы литератором… А то наляпают пару книжонок типа «Как я подклеила олигарха» – и уже писательница!»
Девушка возмущённо фыркнула. Ведь тот, кто пишет книги, это всего лишь литератор, а писатель – тот, чьё имя осталось в истории. Они делятся на популярных, известных, выдающихся и великих.
Горький не заканчивал института имени себя – ну и что же? Стал он хуже писать? Эврика! Она точно сделается писательницей – как Шарлотта Бронтэ, как Маргарет Митчелл. Возьмётся за дело серьёзно. Будет писать, писать, писать без отдыха, без пауз и перерывов! Без устали, без страха, без сомнений! Писать, создавать, творить! Рождать новые миры, новые вселенные!!! Она станет знаменитой, прославится, заработает кучу денег! Хотя… насчёт кучи денег. Что-что, а уж это весьма проблематично. Насколько Алиса знала, почти никто из авторов литературным трудом миллионов не нажил. Единицы не в счёт.
Или… или её призвание – критика? Ведь она ТОЧНО ЗНАЕТ, как надо писать! И как не надо! Она будет беспощадной! Начнёт громить плагиаторов, невежд и графоманов, потому что кто-то должен это делать. «Заделаюсь критикессой – великой и ужасной! Я их всех научу, как надо! Я от них камня на камне не оставлю! Я всех разделаю под орех! Я им – ого! Даже – ого-го!..»
Праведный гнев застрял у неё в горле, и Алиса долго кашляла.
«Конечно, всё это дилетантские рассуждения. Да, я дилетант. Ну и что? Разве книги пишутся не для обычных людей, простых читателей, то есть дилетантов? И у меня есть своё мнение. Которое я вправе высказывать! И выскажу! Я им всем выскажу, раскритикую на все корки! (По-моему, критик – это несостоявшийся писатель, вот он и злобствует; я тоже несостоявшийся писатель, и тоже стану злобствовать)». Все эти немного наивные и уж точно дерзкие высказывания говорили совсем не в пользу ума Алисы и свидетельствовали скорее в пользу её независимости.
Теперь с высоты своих двадцати четырёх лет она лишь горько усмехнулась. Химеры всё, химеры. Где там том энциклопедии на букву «У»?..

«Ураниды, – прочла она, – синоним понятия Герои (местн.)»
Весьма, весьма познавательно!
Отыскала букву «Г», и в статье «Герой» нашла следующее:

«Герой – это личность, принадлежащая к архетипу «Герой» и готовая к «геройству» (см. «геройство»)
«Геройство – линия поведения Героя, укладывающаяся в рамки героического (см. «героическое»)
«Героическое – разновидность деяний, образа жизни или мыслей, свойственных Героям».
Круг замкнулся. Алиса живо вспомнила лемовского профессора Тарантогу. Несчастный, попав на другую планету, тщетно пытался дознаться, что собой представляют местные «сепульки», и словарь разъяснял, что «сепульки» – предмет, получающийся в сепулькарии посредством сепуления…
* * *
Перед ужином она всё-таки выбрала момент и забежала к Маютке. Рассеянно выслушала его болтовню о том, как его дразнил какой-то противный Девлин.
– Потому как я не смог обсказать про десять поколениев своих благородных предков. Так я наподдавал ему, чтоб нос шибко не задирал! А так-то ничего житуха, кормёжка хорошая. И ещё варенья дают, скоко влезет! Вот те Христос!
Видимо, облагораживающее влияние Школы пажей и её учеников выразилось в использовании таких оборотов как «житуха». Дома Маюта ни за что не позволил бы себе подобного.
– Маюта, ты ведь хочешь стать пажом?
– Крестом клянуся, леди Алиса!
– Тогда сделаем так: ты говори всем, что родителей своих не помнишь, а жил в деревне у кормилицы, ясно?
– Как в сказке про Бобу-подкидыша?
– Точно. Ведь в пажи берут только дворянских детей. Эту небольшую неправду я принимаю на свою совесть. Договорились?
– Век буду помнить вашу доброту!
– А скажи-ка на милость, друг мой, кто надоумил тебя всюду говорить о том, что я твоя мама? – притворно сердито спросила Алиса. – Вот уж не ожидала я, что ты окажешься таким лгунишкой.
Мальчонка покаянно свесил голову и шмыгнул носом.
– Дык это… – бормотнул он, мгновенно сделавшись косноязычным. – Я ить… того… не хотел, госпожа Алиса. А только как стали энти… лорды всякие… похваляться титулами да родичами… бес меня и попутал. Простите великодушно.
– А как насчёт папы-горниста? Этот-то откуда взялся?
– А больно красиво труба поет! – глазёнки его заблестели. – Я всё слушал, слушал… Когда вырасту, тоже горнистом стану. Буду маршировать и на трубе играть! Полк – вперёд! Сабли – наголо! Ура!
Алиса только взъерошила его волосы. Что возьмёшь с ребёнка неразумного? Наказав со следующего дня опровергать прежние россказни, она со всех сторон подоткнула ему одеяло, как всегда делала это для Максика.
И тут Маюта спросил с тревогой:
– Госпожа Алиса, а вот я не пойму, когда же у их, у нечестивцев этих, посты? Вроде как уж Петров пост должон быть, а оне не соблюдают. Разве это же дело, а?
– Они все католики, дружок, у них свои посты.
– Да и крест святой кладут слева, будто турки какие-то…
– А, не обращай внимания.
– Чего-о?
– Не бери в голову, говорю. Они тоже христиане, только немного другие. Ну, я пойду. Веди себя хорошо, учись, и скоро сделаешься настоящим пажом.
– Леди Алиса, леди Алиса! А когда стану, так вы заберёте меня к себе? Насовсем?
– Насовсем.
– И мы тогда поскачем в настоящий квест? За Граалем?!
В глазах у неё потемнело.
– За чем? – прошептала девушка, резко выпрямляясь.
– Да за Граалем, – простодушно повторил мальчик. – Ранее Чайку Мудрости искали, теперь все вдругоядь с ума посходили – Грааль им подавай. Недавно же Охоту объявляли, в этом годе все господа-лорды Грааль ищут.
– А ты про него что-нибудь знаешь?
– А как же! Святой Грааль есть златокованый ларец, схороненный в земле, а где – никому не ведомо. Раньше, сказывают, где-то карта была каменная, прозывалась – Пазла. Так на этой мозаике крестиком помечено было то место.
– Как-как называлась? Пазла?
– Ну да. Вся из кусочков таких, маленьких, зелёненьких.
«Мозаика… ПАЗЛ… Головоломка!»
– Ну вот, а теперь утеряна Пазла-то, все кусочки и поразлетелися по белу свету. Кто найдёт, соберёт все, тот и будет Граалем владеть.
– А как же их отыскивать? Кусочки эти?
– Сыскать-то непросто, – с достоинством ответствовал Маютка. – Будто бы кусочки эти где хошь могут хорониться – в поле просто, в дому или в норе звериной. Надобно только первому кусочек обрести, а там оне и сами начнут к хозяину лезть, ну ровно как котята малые к мамке. И знаки станут сами подавать – чтобы нашли их, значит. Скучно им по одиночке-то лежать… так-то вот.
Алиса закрыла рот и перевела дыхание.
– Поразительно. Откуда тебе всё это известно?
– Народ сказывает, а уж он не обманет. Так поскачем в квест-то?
– Обязательно.
Она поцеловала его на ночь и пошла к себе в комнатку, ставшую уже привычной.
«И что мне, интересно, делать с этим Пазлом, когда я найду все части? Выкладывать из них слово «вечность»? Вечно выкладывать?»

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил важнейшую игровую информацию и зарабатывает +3 очка к интеллекту, дающую продвижение к выполнению миссии

Разговор в Сети:
Игрок 7. Мао, ты в реале?
Игрок 6. Однозначственно.
Игрок 7. Слышь, такая корная тема: давай закорефанимся для гамы! Я тебе – информу про моих Героев, а ты мне сливаешь своих. Лады? Пускай хелпают друг другу, так же мазовее. Если вместе найдём Грааль, то Герои боёвку замутят. Виз-а-виз.
Игрок 6. Нет уж, базиба! Тоже мне, союзничек нарисовался! А если ты мне «дэзу»? Забыл, как в прошлой гамке Владимир Ильич всех попилил? Все гонялись за его Красным друлем по всей Карте! Ленин шары всем замазал, а лукарь какой-то первым притараканил нужный шмот в стартовый город.
Игрок 7. Раз по пальцам, два по яйцам.
Игрок 6. Вот видишь! Так что зарубайся, Пинки-Дринки, – Грааль мой!
Игрок 7.:-D
Игрок 6. GL.

Краткий примерный перевод на русский:
Игрок 7 (Розовый, «ник» Пинки-Дринки) предлагает Игроку 6 (Жёлтому, «ник» Мао Бздун) стать союзниками в процессе Игры. Тот отказывается.

Глава 4, в которой Шарра мстит обидчикам и загадывает Алисе загадку
«Нет в жизни стука более захватывающего, чем стук в дверь».
    Марцеус Флинтский (Из трактата «Маргиналии»)

С Шаррой они, конечно, помирились на следующий же день и теперь большую часть времени проводили вдвоём. Ссорились они, правда, нередко, поскольку характер у него был премерзкий, и самое благодушное настроение чередовалось обычно со вспышками необузданной злобы. Капризный и невыносимый, как донельзя балованный ребёнок, он в любую секунду мог отколоть что-нибудь вовсе несообразное. Когда на Шарру «накатывал стих», по его собственному выражению, находиться с ним рядом дольше пяти минут было невозможно. Он начинал кривляться, капризничать, раздражаться по любому поводу, а в результате сам раздувал скандал и уходил. Когда же ему приходила охота побыть хорошим, то более остроумного и приятного собеседника невозможно было и найти. Он тонко чувствовал характер и слабости любого человека, умел язвительно, но умно высмеять его, обладал широтой кругозора и проницательным умом, а его порой грубые определения поражали меткостью. В одном его мизинце ума было больше, чем во всей Большой Уранской Энциклопедии.
Именно из его рассказов, а вовсе не из книг, Алиса почерпнула множество полезных сведений, так необходимых ей. Например, она узнала, что вся Урания разделена на части и состоит из мелких королевств и герцогств, принёсших королеве Клотильде и её мужу Роланду вассальные клятвы. Сердцем Урании была равнинная земля герцогства Ангелин, играющая ключевую роль в развитии всего королевства. Дальше к востоку находилась система гигантских болот, образующих Зиру. Ещё дальше, отделённый от материка узкими проливами, вставал из моря архипелаг Огненная Земля, иначе Ифрис, имеющий основой своей цепь вулканических островов, где Зангибар был самой близкой к континенту провинцией. С юга и запада к Ангелину примыкали древние леса Дварфена, плавно переходящие во владения родственных им снежных эльфов – Вэлль, за которыми уже мощным полукольцом вздымались высочайшие горные вершины Гремланды, Ледяного королевства. Северная часть Ангелина тоже была окаймлена поясом гор, но не таких высоких; старый камень, сплошной камень полновластно правил в Троллидоре. Ещё севернее, чуть в стороне, расстилалось царство мёртвых – страшные чёрные пустоши царства Кемт. Существовал также титанический подземный материк – королевство Найгон, сообщение с ним осуществлялось через немногие шахты. И, наконец, имелось ещё странное небесное государство Эдемион, подчинившее себе воздушное пространство и наводнившее эфир летучими городами.
Конечно же, Алиса не сразу узнала всё это, по крупицам выуживая информацию из весёлой болтовни. Иногда Шарра рисовал ей знакомую уже карту Урании, чтобы она ориентировалась, где находится и что, с обозначением названий стран и крупнейших городов. Но про устройство мироздания Алиса разговоров не заводила, опасаясь услышать, что «земля имеет форму плоского диска и омывается со всех сторон величественной рекой, именуемой Океан, и покоится на шести слонах, а слоны эти стоят на огромной черепахе. Вот как устроен мир с точки зрения науки». Всё-таки Шарра, хоть и знал всё на свете, никогда не летал в космос… Её же собственные поистине наполеоновские планы изучить всю историю Урании, теологию, социологию и прочие –логии потерпели крах масштабов Ватерлоо. Вероятно, на это потребовались бы века… А краткого изложения она нигде не нашла – только генеалогический справочник. Там были представлены даты, имена и рисунки «древ» крупнейших дворянских родов, которые ей, откровенно говоря, были «до фени». Так что Шарра оставался её единственным источником информации.
Вообще же Шарра был существом очень умным, коварным и обладал богатейшей фантазией по части всевозможных каверз и жестоких проделок. Тот, кто не знал его близко, никогда не предположил бы наличия таких достоинств под этой неказистой внешностью. Многие считали его шутом гороховым и обращались соответственно; другие же, коих было меньшинство, жалели нелепого мальчишку, которого Бог не наградил ни красотой, ни богатством —жалели, что было для него равносильно пощёчине, и он был тем более опасен, что внешний вид его не вызывал ни малейших подозрений. Как никто другой он умел прикинуться безобидной мухой, хотя на самом деле был шершнем – ядовитым и опасным, и верил только в хитрость, ум и настойчивость.
Прислуга низшей категории втихомолку издевалась над Лесным заморышем, хихикала в кулак или уголок передника и за его спиной указывала на него пальцем; высшая же каста – все эти камердинеры, Главные и Личные горничные, экономки, – те откровенно третировали его.
Первой поняла свою фатальную ошибку Агата. Молодая женщина была кокеткой и обожала принарядиться. Очень скоро Агата обнаружила исчезновение любимой розовой ленты, которой обыкновенно повязывала голову, собираясь в людскую на посиделки. Горничная Алисы перевернула всю свою комнатушку в поисках ленты. Она тщательно перетряхнула сложенное стопками бельё, с надеждой заглянула под кровать и вывернула содержимое всех многочисленных коробок, сундучков и шкатулок. Ленты не было. Повздыхав, Агата прекратила бесполезные поиски, её давно уже заждались другие горничные и молодые лакеи. Гренки, верно, уж остыли, а самовар весь выкипел… Пришлось вплести в волосы голубую, но настроение на весь вечер было окончательно и бесповоротно испорчено.
Пропажа нашлась через три дня, как ни странно, под кроватью, причём Агата готова была поклясться, что накануне её там не было. Нарядное украшение оказалось в таком виде, что бедная женщина разрыдалась – лента была вся перевита и завязана самым немыслимым образом. Что горничная с ней только ни делала: пыталась ковырять ножом, отмачивала в воде, а после сушила, натирала её мылом – всё было бесполезно. Эти узлы не поддавались никаким усилиям. В сердцах служанка швырнула всё, что осталось, в печку…
Задумчиво почесав нос, Агата пожала пышными плечами и выбросила из головы загадочный случай.
Назавтра пропал медальон, и вот это было уже серьёзно. Он не выглядел каким-то особенно ценным – всего лишь серебро, но для Агаты не было на свете ничего дороже этого скромного украшения, потому что в него был вставлен портрет её жениха (Жэ. Ны.) и вложен его русый локон. На кухне и в людской началась тихая паника, а к Личной горничной Алисы никто не решался подойти ближе, чем на расстояние летящего башмака.
На рассвете скотник Попрыгайло услыхал густой низкий рёв, оглашающий окрестности фермы. Протерев глаза, он заглянул в стойло к призовому быку даннерсдейлской породы по кличке Мамелюк. Красное чудище весом в несколько гронгов злобно топталось на месте и в раздражении мотало громадной головой, на лбу его что-то поблёскивало. Выяснилось, что цепочка искомого медальона обмотана между его рогов, а сама вещица при каждом взмахе попадает быку в глаз, каковой факт отнюдь не улучшает настроения взбешённого животного. Медальон удалось снять с большим трудом, при этом десять пастухов держали Мамелюка вилами. Пострадало двое.
Узнав об этом происшествии, Агата принялась напряжённо размышлять. Смутные подозрения окончательно оформились в уверенность, когда её самое нарядное платье оказалось изрядно поедено мышами. Встретив после того Шарру в коридоре, могущественная Личная горничная сделала ему самый низкий уважительный книксен в её жизни. Больше у Агаты уж ничего не пропадало и не портилось…
Но вот для прочих ничего ещё не закончилось.
Надо было видеть, как прислуга, набегавшись за день, шумя юбками и топоча башмаками, спешит в столовую. Какие румяные, оживлённые лица, какая добродушная болтовня и смех! Вот все, обмениваясь незамысловатыми шутками, рассаживаются за большими дубовыми столами и, вооружившись столовыми приборами, предвкушают заслуженную трапезу. Она состоит из огромного блюда бараньего рагу, мисок с холодцом, ревеневого пирога и целой кастрюли киселя из мушмулы.
Передавая друг другу соль и горчицу, люди накладывают на тарелки рагу, режут пирог и лакомятся дрожащими ломтями крепко сваренного холодца. Слышатся похвалы повару, дружеские подначки, весёлые прибаутки, многие, расправившись с основными блюдами, уже приступают к десерту… как вдруг некоторые бледнеют и пытаются встать из-за стола, отодвинув стулья, позабыв, что под ними длинная общая скамья… Но что это?! Что виднеется там, среди обглоданных бараньих рёбер?! Пресвятая Дева Мария! Там ЗУБЫ. Настоящие ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ зубы в розовых дёснах.
Нет возможности описать, что творится за столом: кого-то рвёт прямо здесь, кто-то успевает выбежать вон, те, кто послабее, валяются в беспамятстве. А гофмейстерина целый день ищет и не может найти свои вставные челюсти…
Странные беды продолжали преследовать обидчиков Шарры. Конюх Драга, в своё время отпустивший в адрес подростка грубую шутку (мол, Лесной-то корни тут, что ли, пустил?), свалился с лестницы и сломал ногу, причём находясь в трезвости – под ним просто подломилась новая крепкая ступенька. Ближайшая камер-фрейлина герцогини, леди Камлина, упала в глубокий и продолжительный обморок – рукоделье, над которым она трудилась вот уже третий год и представлявшее собой богатый покров для церкви, расшитый золотой канителью и самоцветами, найдено было в свинарнике. Запачканное, изорванное, со спутанными нитками, оно уже не подлежало восстановлению. Лишь много позже дама вспомнила, что в присутствии Шарры нелестно отозвалась о «всяких нахлебниках, набежавших отовсюду и без зазрения совести пользующихся милостями добрейшей герцогини Амелии»…
Мстительный мальчишка знал уязвимые места недоброжелателей и хладнокровно бил по ним. Щеголихи лишались своих нарядов, любителям выпить вместо «капельки гипокраса перед сном» доводилось хлебнуть из заветной бутылки средства от клопов… На врага, собравшегося к воскресной мессе, с притолоки неожиданно падал кувшин со сметаной; изящные барышни, утром спуская ножку с кровати, вляпывались прямиком в ночной горшок, полный нечистот, который кто-то заботливо поставил поближе. Из окон вниз обрушивались потоки помоев, понос преследовал любимых мосек, под покровом ночи кто-то безжалостно ощипывал редких попугаев.
«Веду обидам точный счёт – и уж за мной не пропадёт!» – вероятно, такой девиз мог бы красоваться на гербе Шарры.
По замку поползли слухи. Мужчины и женщины, дети и совсем дряхлые старики стали кланяться Лесному лорду ниже, чем самой Амелии. При встрече теперь все они жались к стенам, провожая юношу боязливыми взглядами. Получив свою дань уважения, Шарра вычёркивал должника из длинного ЧСВ – Чёрного Списка Врагов. Уяснив это, люди оставили его в покое, и вакханалия несчастных случаев прекратилась сама собой.
Алиса смеялась до колик, когда Шарра рассказывал о своих выходках, хотя его жестокость иногда коробила её.
* * *
Покончив с умыванием, она даже успела позавтракать, когда приятель явился, по своему обыкновению, без всяких церемоний. В виде разнообразия он решил на этот раз предварить своё появление стуком, но зато украсил это клоунадой.
– Кто там? – крикнула Алиса.
– А кто тут? – мерзким попугайским голосом отозвались из-за двери.
– Это ты, Шарра?
– Это не я.
Постучали ещё раз.
– Да!
В дверь заколотили ногами.
Мысли Алисы приобрели не то чтобы совсем матерный, но, скажем так, малоцензурный характер.
– Шарра! Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!
– Может быть. Но не так долго. Примерно до обеда.
На пороге возникла тощая фигурка в зелёном.
– Моя задача быть непредсказуемым, понятно? Вас, конечно, удивил ранний визит неизвестного мужчины?!
Она успела смириться с тем, что он врывается в её комнату, как к себе домой, и валится на её кровать, или садится с ногами на стол, или раскачивается, как обезьяна, на шестах для платьев – предназначенную для нормального использования мебель Шарра патологически не жаловал. Она уже притерпелась к его внешности, чувству юмора и несносному характеру. Единственное, к чему трудно было приноровиться, это к бесцеремонности – Алису воспитали в уважении ко всем людям, и она даже Агату неизменно называла на «вы». Шарра же не уважал никого и ничего – ни личной собственности, ни личного пространства, ни личной жизни.
Насвистывая, он устроился в любимой нише окна и принялся жонглировать тремя орешками, искоса поглядывая на Алису. Чувствовалось, что подростка так и распирает от какой-то огромной тайны, которую он жаждет поведать миру.
Девушка была занята, она по памяти делала зарисовки с рыцарского турнира, поэтому встретила появление Шарры с лёгким неудовольствием. Однако тому и горя было мало! Он расселся с явным намерением никуда не уходить, пока девушка не обратит, наконец, внимания на его загадочную физиономию.
Отложив почти законченный уже эскиз всадника на вздыбленном коне, Алиса спросила со вздохом:
– Ну?
– Баранки гну! – хамски отозвался Шарра, ещё быстрее подбрасывая и ловя орешки.
– Шарра!
– А что – Шарра? Не «нукай», не запрягла!
– Что ты хотел?
– Я вообще ничего не хотел! А будешь «нукать», так и вовсе ничего не скажу.
– Тьфу на тебя и ещё раз тьфу. Ты провокатор. Ты специально доводишь меня до оскорбления действием.
– Попробуй оскорбить меня бездействием – путём словесного отпора. Кулаками махать большого ума не надо.
Алиса снова вздохнула и призвала на помощь всё своё самообладание.
– Извини меня, Шаррочка! Я была немножко занята, но теперь освободилась и внимательно тебя слушаю.
– Твои извинения мне нужны, как троллю зубочистка!
Мысленно она всё же хихикала, живо представляя себе громадного уродливого тролля, тупо сжимающего в неуклюжих лапах крошечную зубочистку.
Помучив её ещё чуть-чуть, юноша сменил гнев на милость.
– Ладно уж. Так вот, слушай сюда: помнишь, ты спрашивала меня о кладах?
– Помню, – она навострила уши.
Широкая улыбка его просто-таки сияла восторгом.
– Алиса, Я ЗНАЮ, ГДЕ СПРЯТАН КЛАД!
– Да что ты!
Она не знала, верить ей, или нет. Шарра уже не в первый раз подшучивал над ней, и теперь девушку охватили сильнейшие колебания. Вполне возможно, что и на этот раз он обманывает её.
– Рассказывай! – потребовала она.
Он спрыгнул на пол и плюхнулся рядом с ней на постель.
– Как тебе известно, я немалое время вынужден проводить в либрариуме, – начал он неторопливо, но потом зачастил: – И вот, на днях роюсь в одной старинной книге, а из неё и выпадает одна бумажка… подозрительная такая бумажонка. Я сразу подумал: а с чего бы ей лежать в этой книжке, которую десятилетиями никто и в руки не берёт? Я знал, что никто к ней не прикасался, потому что пылищи на ней было – страсть!
– Постой, постой… а почему бумага показалась тебе подозрительной?
– Да потому, что… понимаешь, НА НЕЙ НИЧЕГО НЕ БЫЛО НАПИСАНО!
Алиса сделала разочарованную гримаску.
– Ну и что же? Подумаешь! Просто чистый лист бумаги.
– А вот ты и ошиблась! – торжествующе вскричал Шарра. – Ну, сама пошевели-ка извилинами: с чего бы пропадать чистому листу бумаги? Разве ты не знаешь, какая это ценность? С бумагой в стране напряжёнка! Даже старинные рукописи используются по нескольку раз, соскребаются и переписываются наново, и только некоторые надутые богачи (не будем тыкать пальцами) имеют возможность забрасывать предмет своего обожания идиотскими писульками.
Он зыркнул на несколько свитков, лежащих на сундуке, которые действительно прислал Алисе Кристиан, и в которых были его стихи.
Ах, эти зоркие глаза Шарры, которые никогда ничего не упускают!
Алиса зарумянилась.
– Кто мне присылает письма, тебя не касается. Но насчёт этого листка ты, возможно, и прав. В самом деле, довольно странно – чистый лист бумаги в книге…
– Вот именно, – внушительно произнёс Шарра. – Его необходимо исследовать! Старые книги хранят немало тайн, и мы с тобой, может быть, раскроем ещё одну!
– А КАК мы будем исследовать?
– Я знаю несколько способов! – похвастался тот. – Перво-наперво, нужно нагреть лист на пламени свечи. Потом ещё можно обмакнуть в воду, а потом провести по нему горячим утюгом, – есть один особый вид чернил, так они могут при этом проступить. Затем надо попробовать потереть лист свинцовым карандашом…
– Так давай сделаем всё это! – воскликнула Алиса, уже совершенно поверившая Шарре. – Скорее неси эту бумагу!
– Щас! – он кубарем скатился с кровати. – А ты пока приготовь свечку, молоко, утюг и карандаш!
Девушка поскорее разыскала среди своих карандашей для рисования свинцовый, вставила новую свечу в подсвечник, послала Агату за горячим утюгом и приготовилась ждать. Молоко у неё ещё оставалось от завтрака.
Прошло пятнадцать минут, затем полчаса. Раскалённый поначалу утюг давным-давно остыл, а Шарры всё не было. Время шло, и Алиса начала отчаиваться. Ну, если негодник в очередной раз разыграл её!.. Через сорок минут тучи на горизонте бедного Шарры сгустились настолько, что неизбежна была разрушительная гроза.
Когда примерно через час его сконфуженная физиономия показалась в дверном проёме, в неё полетел огрызок груши. Подросток ловко поймал его и плотно затворил дверь.
– Стой! – крикнул он, вбирая голову в плечи в предвидении нового метательного снаряда. – Алиса, не злись! Я не виноват, честное слово!
– И что же случилось? – прошипела девушка, берясь за разделочную доску, служившую ей мольбертом. – У тебя схватило живот? Ты попал в ураган? Бумагу похитили воры?
– Понимаешь, я так тщательно её спрятал, что сам забыл, куда, – с потешной миной признался он, – и целый час искал. Но нашёл! Вот она!
И Шарра победно помахал в воздухе небольшим листком.
– Эх, ты, Герой – голова с дырой! – Алиса тут же оттаяла. – Давай же её сюда!
Для начала они внимательно рассмотрели бумагу. Поверхностный осмотр показал, что в ней, на первый взгляд, не было ничего особенного, просто шершавый квадратик, не очень чистый и слегка измятый.
– Видишь ли, я засунул его в каминную трубу…
– Как ты мог так рисковать?! А если бы кому-нибудь захотелось растопить в твоей комнате камин?!!
Шарра покачал головой.
– В моей комнате НИКОГДА не растапливают камина, Алиса.
– Почему?
– Потому что я живу при монастыре, а «святоши» очень экономны. Ну да ладно. Приступим. И под руку не говори мне.
Листок последовательно подвергся поливанию водой, нагреванию и трению свинцом, но все эти издевательства лишь сделали его ещё более грязным и мятым.
– Нет, ну хоть плачь! – Алиса надула губы, и было похоже, что она и в самом деле сейчас расплачется. – Ничего не выходит.
– Да, не то пальто. Бить будешь?
– Надо бы. Искупишь кровью.
Шарра, по всей видимости, тоже был расстроен, но гордость не позволяла ему показать это.
– Бывает. Техническая ошибка.
– Ошибка?!
– Ну… просто недоработка. Щас разберёмся. Рано, рано сдаешься, Алисонька, – бормотал он, поворачивая листок так и этак. – Не ошибается только покойник. Нужно попробовать ещё какой-нибудь способ. Должен же быть ещё способ!
– Я не знаю никаких способов, – созналась Алиса виновато. – Там, где я живу, давно уже… гм… не пользуются всякими там гусиными перьями, чернилами…
– Чем же вы пользуетесь?
– Например, фломастерами.
– А! – внезапно крикнул он так, что девушка вздрогнула и выронила листок. – Вспомнил! Я вспомнил, Алиса! Есть ещё одно средство!
– Какое?
– У тебя найдется обычный грифель?
– Вроде бы.
– Тогда давай, скобли его до крошки! Если посыпать грифельной пылью, а потом промокнуть замазкой… впрочем, не важно. Скобли! А замазку отковыряем от окна.
Через десять минут всё вокруг было перемазано чёрным графитом, включая платье и лицо Алисы.
– Отвернись!
– Почему это? – она пыталась оттереть платком полосы и пятна на щеках.
– Потому что это моё собственное изобретение, и я хочу взять на него патент. В Гремланде надо зафиксировать.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Внеклассные занятия, – буркнул он.
– Кружок «Умелые руки»?
– Факультатив.
Шарра на всякий случай залез под стол, произвёл над листом несколько манипуляций и – о чудо! – на поверхности проступил ряд букв, несколько цифр и какие-то волнистые линии и квадратики.
Они так азартно склонились над бумагой, что стукнулись головами.
– Вот видишь! Я же говорил, что это план места, где зарыт клад! Именно так это всегда и выглядит. Разве ты не знаешь из приключенческих романов, что такие цифры всегда обозначают расположение спрятанных сокровищ?! – авторитетно заявил он. – Столько-то шагов направо, повернуть налево, отсчитать от сухого тополя с раздвоенной вершиной двадцать шагов на запад, и там, куда упадёт луч солнца в девять утра…
– Да-а? А как мы расшифруем всё это?
Но друг был полон оптимизма.
– А голова на что? – заявил он с великолепным апломбом. – Чепчик носить?
За это Алиса дёрнула его за ухо, а он в ответ ущипнул её за руку.
– Осторожнее! Ещё буквы смажутся! – ужаснулась девушка.
– А ты перепиши на другой листок – для верности.
Тогда Алиса тщательно скопировала текст и рисунок. Получилось вот что: «(8000081-1800081) ТО ЕКШУТЕТ ЙОГОРОД ХЫНШЕТУЗЕБ ВОКИННЯМЕЛП АДУБОДЕН ЯАЛГА 01-Ю, 03-В, 05-Ю», и к ним – несколько десятков квадратиков, произвольно раскиданных среди волн.
Алиса сжала ладонями виски.
– Какой зубодробильный язык! Почище исландского.
– Какого?
– Не важно. Это надо же! Екшутет йогород… Вокиннямелп! Что бы это значило? ХЫНШЕТУЗЕБ.
– Понятия не имею.
– Думаешь, если сложить цифры, то «результаты будут поразительны»?
– Не знаю. Дерзай!
Шарра зевнул.
– Ну ладно. Во всяком случае, кое-чего мы уже добились. Я пойду пока, пообедаю и вздремну, а ты думай. Если вдруг что придёт в голову, дай знать.
– Тебе, значит, обедать, а мне думать?!
– Ну конечно! – ухмыльнулся он. – Способ-то проявления нашёл я! А на твою долю остаётся самое лёгкое – решить ребус. Или у тебя уже мозги размягчились? Конечно, куда проще картинки малевать да писульки пописывать. «Дорогой мой, возлюбленный сердца моего! Душа трепещет, когда я думаю о Вас…» И, кстати, как ты его называешь уменьшительно-ласкательно? Крисик?
Он успел ещё захохотать и выскочить за пределы комнаты.
– Нахал! – крикнула Алиса уже закрывающейся двери.

Глава 5, из которой становится наконец понятно, что же это такое – «екшутет йогород», и кружится ярмарка – золотая, красная, синяя, зелёная
«Сколь бы сложной ни казалась проблема на первый взгляд, она, если правильно к ней подойти, окажется ещё более сложной».
    Марцеус Флинтский (Из последнего трактата «Мыслесмех», найденного совсем недавно)

Девушка наскоро перекусила, не видя, что ест, не ощущая вкуса пищи, и принялась думать. Она думала так напряжённо, что скоро ей стало казаться, что у неё, и правда, началось размягчение мозга – чудилось уже, что он кипит и плавится.
«Начнём мозговую атаку. АДУБОДЕН… Это похоже на название города. Баден-Баден? Но причём здесь Баден-Баден? ЯАЛГА. Как «баба-яга». Екшутет йогород… екшутет йогород… – бормотала она тихонько. – Огород какой-то. Что же это такое?»
В задумчивости она стала чертить эти странные слова на пыльной поверхности сундука (упущение Агаты!).
«Екшутет йогород…» – твердила она, прогуливаясь в садике при цитадели.
Так она думала весь день и весь вечер. Дошло уже до того, что она осмелилась спросить горничную:
– Агата, вы не знаете, случайно, что может значить «екшутет йогород»?
Та, чрезвычайно занятая сменой постельного белья и укладыванием его в стопки, передёрнула плечом.
– А не знаю я, право. И чего это вы такое чудное спрашиваете, барышня?
На её румяной физиономии можно было отчётливо прочитать: нет, ну до чего же нелепые люди эти господа! Сразу видно, что нечем им заняться, бедненьким. Тут и так делов невпроворот, а они ещё пристают со всякой чепуховиной.
Ночью Алисе приснился страшный сон: гигантский шестирукий циклоп высотой с небоскрёб ходил и своим ужасным глазом заглядывал в окна домов, при этом ревя:
– Я – Екшутет Йогород! Бойтесь меня, ибо я – Екшутет Йогород!
Девушка проснулась в холодном поту.
Проклятый ребус стал мерещиться ей везде – в переплетении оконной решётки, в рисунке гобеленов, в гравировке сундука.
Екшутет йогород… Адубоден.
«А если вдруг попробовать прочитать наоборот? Адубоден – недобуда… да уж. Недо-соображуда, вот точнее. Это я, естественно».
Тогда она бросила ломать голову над словами и занялась цифрами.
Сначала она попыталась сложить 8000081 и 1800081. Вышло 9800162. Девять миллионов! Тупик. Затем вычла из первого крупного числа второе. Получилось 6200000. Тоже миллионы. Миллионы чего? Спрятанных семериков? Погибших нервных клеток?
Если разделить одно на другое, выходило четыре с множеством цифр после запятой. Тоже бред. Если умножить… вообще страшные числа получаются. 01, 03 и 05 тоже не говорили ничего внятного. Итак, итог оказался неутешительным.
Что это? Рост? Вес? Дата рождения? Координаты?
Алиса вычитала их друг из друга, складывала, перемножала и делила, получая в результате то миллиарды, то какие-то многозначительные дроби, пока перед глазами не поплыла комната.
Когда наутро пришёл Шарра, горемычная Алиса сидела на полу и тупо пялилась в стенку.
– Шаррочка, мне будет присвоен статус городской сумасшедшей? Я окончательно рехнулась.
– Да? – он обрадовался. – Вот это опупенно! Тебе связать руки, или твоё помешательство не опасно?
– Ещё пока не знаю, – откровенно призналась она. – Сумасшествие это психическое заболевание, а для меня это не болезнь, а естественное состояние… теперь стало. У меня уже все мозги вывихнулись. У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба…
– У дракона семь горбов, потому что жизнь – любовь! – мгновенно отозвался зубоскал Шарра. – Эх ты! Недаром говорят, что у всех девчонок умишко, что у твоей курицы!
– Что-о-о?!
– Ладно, – смилостивился он. – К тебе это не относится.
– То-то же.
– У тебя – как у двух куриц… Эй, эй, не дерись, а то я так не играю! И клад искать не возьму!
И он подпрыгнул, выкинув несколько замысловатых коленцев.
Она подняла на него покрасневшие глаза.
– Ты хочешь сказать… хочешь сказать, что догадался? Ты решил загадку?!
– Конечно. Тут и думать нечего.
Он в полной мере насладился благоговением, отразившимся на её лице.
– Нас тоже не в дровах отыскали.
– Ну, тебя, как раз, может и в дровах, раз ты дварфенец, – нашлась Алиса. И (жалобно): – А ты расскажешь мне?
– Ну разумеется! Расскажу, если ты три раза повторишь: «Шаррочка, ты самый умный парень на свете!»
Алиса послушно повторила.
– «И гений – парадоксов друг!», – выкрикнул он с пафосом.
Шарра взял листок с переписанным текстом, перевернул его вверх ногами и приложил к нему Алисино зеркальце. В зеркале отразилось: «ДОРОГОЙ ТЕТУШКЕ ОТ БЕЗУТЕШНЫХ ПЛЕМЯННИКОВ АГЛАЯ НЕДОБУДА (1800008-1800081) Ю-50, В-30, Ю-10»
– Дорогой тётушке? Как это понимать?
– Да это же эпитафия! Надпись на могиле! А вот эти квадратики – НАДГРОБИЯ! Понятно? А волны это граница городского кладбища. Нам только надо найти соответствующую могилку, и клад у нас в кармане.
– Мы что, должны вскрывать чью-то могилу?! – ужаснулась девушка.
– Да нет же, глупая! Видишь, тут ещё цифры? Наверняка это 50 шагов на юг, 30 на восток и 10 снова на юг.
– А почему именно шагов? Может быть, этих… как их… фагов?
– Ага, ещё скажи – флонгов! Нет уж, это точно шаги.
– Мы пойдём туда сейчас?
– Нет, идти на кладбище лучше к вечеру. Понимаешь, сейчас там толчётся слишком много народа – всякие там посетители, скорбящие родственники… А ночью я бы и сам не решился.
– И часто ты посещаешь подобные места?
– Ну, захаживаю иногда. Понимаешь, я очень люблю читать эпитафии, среди них попадаются такие ржачные! Так что отправимся пораньше, заглянем на ярмарку, а на кладбище уже часикам к пяти, но нужно рассчитать время, чтобы поспеть обратно до закрытия городских ворот, понятно?
– Понятно.
– Можешь уже начинать собираться, только оденься попроще. И волосы подбери. Это Ангелин, душа моя, здесь за незаконный вид могут и камнями закидать. У нас с распущенными волосами ходят только непотребные девки, – добавил он с отвратительной ухмылочкой. – Распущенные волосы – распущенная женщина, всё просто.
– Посиди на балконе, пока я переоденусь. Ты думаешь, меня можно принять за такую девку? – крикнула она уже из комнаты.
– Вообще-то нет. Соответствующие девки сидят в особом квартале. При этом они должны красить волосы в рыжий цвет и носить на спине пришитый жёлтый треугольник.
– Странно, что они не обязаны надевать при этом намордник.
– При их профессии это было бы… непрактично, так как лишало бы клиентов некоторых услуг. Ты готова наконец?
– Вроде.
– Вроде у Володи на огороде.
– Погоди ещё немного, красота требует жертв!
– Человеческих? – живо заинтересовался Шарра. – Договорились. Чур, ты первая жертва.
– Наглец! – с обидой крикнула Алиса, появляясь перед ним. – Ненавижу тебя! Кстати, как я выгляжу?
– И это ты называешь – попроще?! – испугался Шарра. – Да за одно перо на твоей шляпе тебя мигом пристукнут в тёмном углу! А материя? Да так одеваются только лордессы! Сними немедленно!
Они ещё долго спорили и ругались, и наконец сошлись на том, что если содрать с коричневого шерстяного платья вставку с золотой вышивкой и кружевную шемизетку, то этого будет достаточно.
– Нам нужно затеряться в толпе, поэтому мы должны выглядеть соответственно. Ведь дворян там не будет, у тех свои развлечения – балы там всякие, спектакли. Низменной ярмаркой они, видишь ли, брезгуют. Но знай: если хочешь получить настоящее удовольствие, веселись вместе с простыми людьми.
Алиса со вздохом последовала его совету. «Ничего, Ортензия поправит, – утешилась она, оглядывая себя в зеркале. – Во всяком случае, это действительно не привлечёт внимания».
Волосы она заплела и уложила в корону вокруг головы.
– Сойдёт, – объявил Шарра, внимательно оглядев её. – Теперь тебя примут за служанку из хорошего дома, которую барыня одаривает своими старыми платьями. Да фартук надень и чепец, а в руки возьми корзиночку.
– А где я всё это достану?
– Позаимствуй у Агаты. На время. А я превращусь в подмастерье, и инструменты в котомке не вызовут подозрений. В корзинку положим чего-нибудь пожевать, вдруг придётся задержаться?
Экипированные таким образом, они вышли из Гриффинрока чуть раньше, чем планировали, чтобы всласть пошататься по городу.
Никто не заметил их исчезновения, Шарра умел выбирать свои собственные пути. С заднего двора, куда вывозили мусор, они проскользнули в щель между сараями, вылезли на крышу какого-то амбара, пробежались по ней, спрыгнули вниз, просочились через дырку в заборе, нырнули в заброшенный угольный склад, что растянулся на несколько кварталов, и оказались у неприметного лаза в стене. Он был тесный, тёмный и по щиколотку заваленный битыми кирпичами.
– Подземный ход. Давай туда.
– Разве подземные ходы такими бывают? Здесь и собака не пролезет, – буркнула девушка, протискиваясь следом за Шаррой. – Ещё дряни всякой накидано…
– Про него все давным-давно забыли, вот и засорился. Только я им пользуюсь, больше никто.
– Зачем пользуешься?
– Для удобства. Сокращает путь на целую лигу, я проверял.
– А он длинный?
– Нет. Не ной, скоро уже.
Действительно, не прошло и нескольких минут, как они очутились вне территории замка Лазоревой марки.
Шарра взял Алису за руку и, весёлые, как школьники, они побежали по улице Ткачей.
Завидев фонтан, напились из него и обрызгались с ног до головы, после чего, глазея на вывески лавочек и трактиров, пошли дальше. На углу старуха в клетчатом платье и белом переднике продавала выпечку.
– Свежие коржики, сладкие вафли! Покупайте, люди добрые, плюшки и коврижки! Покупайте!
Неземной запах горячих вафель стлался в воздухе, и Шарра, снизойдя к жалобному взгляду Алисы, спросил:
– Будешь?
– Конечно!
Пятеро ангелинских лучников, пьющих у входа в трактир пиво, увидели, как Шарра покупает Алисе вафли, и загоготали.
– Эй, паря! Ты чего ворон считаешь? Хватай свою девчонку да целуй, пока она не забыла, что тебе благодарна!
Алиса стала малиновой, а Шарра важно ответствовал:
– Она не забудет! Моя девчонка крепко меня любит – правда? – и подмигнул Алисе.
Набив рот сластями, парочка двинулась дальше. Алиса не удержалась от искушения и затащила приятеля в одну лавку, затем в другую, третью… в результате чего примерно через полчаса корзинка её пополнилась следующими богатствами: плетёным золотым шнурком для волос; вязаным кружевным воротничком, который показался девушке очень милым, и она не устояла перед покупкой; перламутровым гребнем и простым серебряным колечком. Шарра покупал ей всё это и посмеивался, однако после, заглянув в его изрядно похудевший кошелёк, Алиса смутилась.
– А нет ли у тебя случайно дядюшки-миллионера? Где-нибудь. И желательно со смертельной болезнью.
– Нет. Дедушки тоже нет. И вообще я сирота, я говорил уже.
– Круглый?
– Квадратный!
Она нахмурилась.
– Не беспокойся, Шаррочка, я обязательно верну тебе деньги.
– А кто сказал, что я беспокоюсь? Может, мне просто приятно дарить тебе все эти мелочи. Всё для вас.
Он шутовски поклонился и изобразил руками нечто замысловатое.
– Любой каприз… вам даже бесплатно.
– Я всё равно отдам, не люблю оставаться в долгу. И вообще…
– Что – вообще? – он бросил на неё острый взгляд.
Она хотела сказать, что драться подушками и искать сокровища это одно, а принимать подарки от юноши – совсем другое, это обязывает и не совсем прилично… Но вспомнила, что Кристиан преподнёс ей лошадь, стоимость которой сравнима с… нет, она боялась даже вообразить себе цену Принцессы, и прикусила язычок.
– Нет, ничего.
– Но если ты волнуешься о деньгах вообще, – продолжил проницательный Шарра, – то скоро ты должна получить полагающееся тебе жалованье фрейлины за целую септиму.
– Полагающееся? – поразилась девушка. – Но за что? Я же ничего не делаю!
– Никто ничего не делает, но все получают.
– Просто праздник какой-то! Обычай симпатичный. А в чём состоят обязанности фрейлины?
– Ну, придворная дама должна быть готова к утреннему выходу герцогини и встречать её у дверей опочивальни. Завтракают фрейлины вместе с её светлостью; они также сопровождают герцогиню всюду и развлекают в часы досуга. Раз в септиму они все вместе раздают милостыню у ворот замка. С фрейлинами герцогиня играет в карты и шашки, в шарады, иногда они ставят домашние любительские спектакли. Если Амелии, к примеру, придёт блажь послушать музыку или пение, они поют или музицируют… Раньше при дворе была учреждена специальная должность лектрисы, которая читала Амелии вслух, но недавно из экономии эту должность упразднили – ангелинцы вообще довольно бедны по сравнению с лордами других королевств.
– Но если герцогиня не так богата, чтобы швыряться деньгами, то почему она держит при себе всю эту толпу бездельниц? Не умнее ли было бы ограничиться, скажем, двумя или тремя дамами?
– Так принято, Алиса. Ноблесс облиш – положение правящей герцогини не допускает отступлений от этикета. Если королеве Клотильде полагается иметь по штату тридцать фрейлин, то герцогине Ангелина – двадцать пять. И их будет ровно двадцать пять, даже если для этого придётся заложить старьёвщику последние подвязки, ясно?
– Ясно, – девушка хихикнула.
– Ты записана в простые фрейлины, к твоему сведению.
– Это плохо?
– Это хорошо, потому что от тебя ничего не требуется. Настоящая синекура! Знай себе, ходи по первым числам к обер-гофмейстерине и получай жалованье.
– А кто меня записал?
– Протекция! При дворе так всегда делается. Верно, Кристианчик для тебя постарался, в ином случае тебе пришлось бы несладко. Если б ты сделалась камер-фрейлиной, к примеру, то должна была бы жить вместе со всеми во «фрейлинском коридоре» – специальном крыле замка, неотлучно находиться при Амелии и сопутствовать ей всюду. Гофмейстериной тебе никогда не стать, для этого нужно обладать приличным титулом и связями. В статс-дамы же вообще зачисляют только суперродовитых особ, матерей крупных сановников и вельмож. Статс-дамы обычно возраста самой Амелии, представляешь? Так что простой фрейлиной быть приятно и удобно. Чуть что – ты в свите, это даёт определённое положение и преимущества, а делать ничего не надо.
– А почему меня не заставляют завтракать с герцогиней и так далее?
– Вот недогадливая! Да ведь старуха тебя терпеть не может! Все тридцать три любимых паштета застрянут у неё в глотке, если она внезапно увидит тебя рядом! Полагаю, ты освобождена от дежурств пожизненно. Одно твоё имя вызывает у неё разлитие желчи, я сам слышал, как об этом сплетничали на кухне. Недавно безмозглая леди Фаншина осмелилась заикнуться – мол, возьмут ли тебя в числе прочей свиты на Бал, так герцогиня собственноручно отхлестала её по щекам и лишила десерта.
«Ну да, а чем им ещё заниматься, этим аристократишкам? Балы, охоты, пиры там всякие… Это вам не на машинке строчить. Хотя вообще бал – это прекрасно! Шанс для Золушки».
– А ты как думаешь, Шарра, есть у меня всё же шанс? Ведь так вредно не ездить на балы, особенно, если ты этого заслуживаешь!
– Шанс есть всегда. Тем более, когда ты протеже наследника герцогства. Однако будь осторожна, детка, Амелия довольно мстительна.
– Помогите! – заверещала Алиса тоненько. – Спасите! Меня убивает злая тётенька герцогиня!
Они засмеялись и понеслись дальше.
– Бани, открыты общественные бани! Горячая вода, душистое мыло! – соблазнял смотритель бань. – Бреем плешивых, лечим паршивых! Два медяка с мужчины, четыре с женщины! Пять медных семериков с двоих, дети бесплатно!
– Почему это с женщин сдирают в два раза больше? – возмутилась Алиса. – Это несправедливо!
– Тётки тратят воды столько, сколько двое мужиков, ясно? Им, только чтобы вымыть голову несколько лоханей нужно, и мыла прорву. Сначала одна баба другую намылит, потом та первую намылит, потом спинку потрут, потом… гм… всё остальное, так и бултыхаются часами, сам видел.
– Тебя что, пускают в женское отделение?
– Какое-такое женское отделение?
Девушка остановилась. Шарра сделал шаг и обернулся.
– Там нет женского отделения?
– Нет, одно общее.
– И все парятся вместе?
– Конечно. А что?
«Я так и знала, так и знала!».
– Не веришь, что ли? Так иди и проверь.
– Вот ещё!
– Можем вместе помыться, хочешь? Оторвёмся по-взрослому, э?
Он, прикрывая голову руками, едва избежал удара корзинкой.
– Эй, эй, осторожно! Там еда, между прочим!
– А почему, кстати, обзывают «скверной банщицей»? Я слышала, как одна торговка так кричала другой.
– Это синоним проститутки. В общественных банях знаешь, что делается?
– Я так и думала.
* * *
На площади Золотого Льва уже кипела, гремела и хохотала ярмарка, её было слышно издалека. Три дня, целых три дня с раннего утра до позднего вечера будут крутиться «чёртовы колёса», кувыркаться клоуны, шагать акробаты на ходулях и скакать канатные плясуны в пёстрых трико!
Разносчики шныряли вокруг и выкликали товары, воришки оборотливо освобождали почтеннейшую публику от излишков наличности, ловкие девицы с лукавыми глазами кокетничали с зажиточными крестьянами, крикливые лоточницы вороньими голосами с боем отбивали друг у друга покупателей.
– Бери, налетай, раскупай! Сапоги ладные, нарядные, яловые, хромовые, износу нет!
– Устрицы, устрицы, устрицы!
– А вот кушаки! Кому шёлковые кушаки?
– Пиявки! Свежие пиявки! Покупайте!
(Раньше пиявками лечили практически всё: от эпилепсии до гепатита. А ловили их, кстати, не как Дуремар – сачком, а с помощью скота: загоняли в болото лошадь или корову, а потом обирали присосавшихся пиявок с несчастной скотины.)
Мужчины из боязни запачкать летящей отовсюду грязью свои нарядные шляпы покрывали их огромными носовыми платками, женщины исподтишка расправляли юбки, которые они подвёртывали во избежание порчи от брызг.
– Это знаменитая летняя Фаргейтская ярмарка, Алиса, знаешь, как она ещё называется? «Могила всех девственниц». И все дети, родившиеся от неизвестных отцов, именуются «детьми ярмарки».
Везде кричали, смеялись, бранились, просили милостыню, зазывали и воровали – словом, веселились напропалую.
– Смотри, народу насыпало – что прыщей у шелудивого.
– Изысканно. А мне-то казалось, что твоя излюбленная тема дерьмо во всех его видах.
– Это моя вторая любимая тема. А вообще, всё, что естественно, то не безобразно.
На круглой площадке, ограниченной барьером, дрались петухи. Хозяева науськивали их друг на друга, бросая на голову сопернику. Для вящей зрелищности к ногам птиц были прикреплены специальные металлические шпоры; петухи были все в крови. Распорядитель активно принимал ставки на исход боя.
Алиса поспешила свернуть в сторону.
– Стой! Смотри – карусель!
Под меланхоличное треньканье механической шарманки догоняли друг друга и никак не могли догнать пятнистые лошадки, златогривые единороги и красно-зелёные петухи.
– Ты что, Алиса, хочешь прокатиться? Не советую.
– Почему?
– А вот один мой школьный приятель тоже любил карусели, так однажды он так закрутился, что теперь всю жизнь шатается и выписывает ногами вензеля.
– Шутишь? – она недоверчиво поглядела на приятеля.
– Нисколько. Просто техник аттракциона напился пьян и забыл отключить стопор, вот Олиер Иномори и остался инвалидом.
– Ну, тогда… вон ещё есть качели!
Две расписные деревянные лодьи поочерёдно вздымали ввысь визжащие ватаги молодежи; забава называлась «гигантские шаги». При наличии развитого воображения, и правда, можно было представить себе великана, обувшего эти самые лодьи на ноги и шагавшего на месте.
– Качели гораздо хуже, чем карусель, – мрачно заверил Шарра. – Половина одного селения разбилась насмерть, когда такая вот хреновина сорвалась с кронштейна.
– Честно?
– Абсолютно. И в зеркальный лабиринт не ходи. Когда однажды подсчитали, выяснилось, что туда вошло втрое больше народу, чем вышло.
– Кошмар! И где же они все?
– Кто знает, Алиса, кто знает…
В его голосе отчётливо проявилась умеренная скорбь, но глаза искрились от смеха.
– Тогда пошли дальше.
Гуляющие пили пиво, закусывали горячими колбасками или креветками, которые стоили здесь не дороже брюквы, и угощались палочками ячменного сахара.
Шарра был здесь, как рыба в воде. Он бросался туда и сюда, пробовал снедь с лотков, торговался, не собираясь ничего приобретать, и пинками отгонял карманников и нищих.
– Сколько?! – вопил он, подпрыгивая. – Пять ноблей, говорите вы?! ВОТ ЗА ЭТО?! Столько даже шлюхи не берут!.. А эту шляпу наденешь себе на похороны, дружок.
Под навесом востроносая личность обжуливала людей при помощи игры «в скорлупки» – аналог «напёрстков».
– За хорошее зрение полагается премия! – выкликал человечек, ловко шевеля длинными пальцами. – Эй, эй, подходите скорее! Смотрим внимательно, выигрываем обязательно!
Его окружали подкупленные «зрители», которых можно было угадать по недоверчивым минам. Роли среди них были заранее распределены: кто изображал «скептика», кто «азартного Парамошу», кто просто любопытствующего, но с заданием подогревать интерес толпы разного рода замечаниями. «Случайный» выигрыш встречался рёвом восторга.
– Следим за шариком, обогащаемся наликом! – надрывался шулер. – Испытайте свои удачу, леди и джентльмены! Смотрим, смотрим, господа, кто слепой, тому беда! Мальчик, иди сюда! Угадаешь, где шарик, плачу гонорарик! Разживёшься семериком, малыш! Или вы, дамочка, попробуйте!
– Не желаешь рискнуть? – с долей ехидства вопросила Алиса друга. – Вдруг разживёшься семериком?
– Что ты! Разве у такого выиграешь? Шарика-то давно нигде нет, при такой-то скорости. Даже я ничего не увижу, парень же профессионал, умение всю жизнь оттачивает. А захочу проверить, шарик – хопс! И появится, где не ждали. Опа, опа, опа, Америка – Европа! И чья же толще жопа? – напевал Шарра, ужасно довольный.
– Шарра!
На её языке теснились десятки укоров, но Алиса проглотила их. С него сталось бы продолжить тему в её адрес.
– Как я люблю это кислое выражение старой девы на твоей физиономии! – хохотнул он. – Подумаешь! Назвать жопу жопой.
– Можно было подобрать другой эпитет.
– Примеры?
– Ну, зад. Пятая точка.
– Суть жопы от этого не меняется, – наставительно произнёс он. – А от данного слова есть польза: без него посылали бы в куда менее приличное место.
– Знаешь, я вовсе не ханжа. И не стану впадать в истерику из-за парочки сочных эпитетов. Но я против, чтобы при мне сквернословили без повода.
– Повод есть всегда, согласна? Слушай анекдот: идёт парень-послушник, весь такой интеллигентный, а впереди него тётенька во-о-от с такой… кормой. И вдруг он видит: на это самое место ей голубь нагадил. Тогда он трогает её за плечо и, краснея, говорит: «Извините, дама, у вас там… ну, там… вот сзади… птичка какнула». Тётка оборачивается: «Где? На жопе, что ли?» Парень чуть не в обмороке шепчет: «Простите, нет такого слова». Она отвечает: «Странно. Жопа есть, а слова нет». Ха-ха-ха!
Что удивительно: практически все бюргеры, то есть зажиточная буржуазия, жили гораздо лучше и пользовались бо?льшим комфортом, чем аристократия. Пока те тряслись от холода зимой и изнывали от жары летом в своих «каменных мешках», сиречь замках, какой-нибудь городской старшина или торговец мукой в своём уютном доме обогревался кафельной печью «голландкой», храпел на пуховых перинах и ходил по восточным коврам. У него был богатый стол и удобная одежда, он и его домочадцы не отказывали себе в развлечениях. Правда, он не бездельничал, а работал, управляя своим предприятием или осуществляя деятельность в ратуше, – но ведь не брёвна ворочал.
Алиса заворожённо наблюдала, как один солидный бюргер угощает другого понюшкой табака.
– Нет, я вообще не понимаю, как они это делают. А главное – зачем. Давай подберёмся и поглядим поближе.
– К чему тебе это?
– Просто интересно. Я раньше только читала. У нас табак не нюхают, хочу изучить сам процесс.
– А как клизму ставят – не хочешь изучить?
– Очень хочу. На твоём примере. Причём клизма будет вот очень большая!.. Тихо, не вертись, а то мне не видно. Ага, понюхали! По-моему, когда чихаешь, то имеешь ужасно глупый вид.
– Некоторым для этого и чихать не нужно… Блин, налетели, как комары на голую задницу… Э! Э! Иди, иди, дорогой, я ничего не покупаю!
С большим трудом он отогнал какого-то бродягу в одежде паломника, который пытался всучить ему «доподлинный кусочек Гроба Господня – прямиком из Святого Иерусалима».
– Знаешь, Алиса, если б все гвозди, которые представляют в мире как «гвозди от Креста Господня» были настоящими, то сам Крест, спаси Лес, оказался бы похож на дверь в купеческую лавку, где от шляпок не видно дерева. А коли все мощи от святого Себастьяна, которые мне хотели продать, сложить вместе, он был бы ростом с колокольню.
Она с любопытством посмотрела на него.
– А вот ты во что веришь? Во что?
– А ты угадай.
– Ну, если ты дварфенец, Лесной, то… в какой-нибудь священный ясень Иггдрасиль? Или мировую сосну, которая держит небесный свод? Или дуб, из жёлудя которого родилась Вселенная?
Он завёл глаза к небу, скорчил глубокомысленную мину и сказал:
– Я верю… верю я… в Великие Драконьи Какашки, которые являются квинтэссенцией всего, потому что жизнь, в сущности, полное дерьмо, и… ой!
И еле успел увернуться от здоровой затрещины.
– Шарра! Эти твои художества… выходят за все рамки!
– Зато со мной не скучно!
В дым упившийся возчик безуспешно пробовал влезть на телегу. Он меланхолично задирал ногу и силился перекинуть её через бортик, но та упрямо соскальзывала. Мальчишки свистели и кидались в него мусором, однако тот с пьяной настойчивостью вновь и вновь повторял попытки. Оконечность его была украшена шапкой оригинального фасона «сахарная голова» – вытянутой, похожей на кукурузный початок или на длинную дыню.
– Если бы у меня была такая «голова», меня бы удавили при родах, – пошутил Шарра.
– Вот к чему приводит злоупотребление спиртными напитками. Трезвость должна быть нормой жизни.
– А почему ты говоришь это мне? Кажется, в пьянстве я до сих пор замечен не был.
– На всякий случай.
И тут Алиса услышала вдалеке пение и увидела какое-то движение. Теперь уж она, наученная горьким опытом, не побежала бы навстречу такому. Здесь, в Урании, массовое действо не могло быть детским утренником, скорее какой-нибудь казнью. Уж конечно, если тут пели, то это оказывались не застольные куплеты, а религиозные гимны, как она успела убедиться. Это был Ангелин – страна уединённых монастырей и решётчатых исповедален, страна, где всем заправляли церковники и до сих пор на специальных весах взвешивали предполагаемых ведьм.
Шествие приближалось. И точно: отряд монахов вздымал странные кресты – с заострёнными концами, неприятно напоминающие колья, отчего делалось немного не по себе. Некоторые кресты были окованы металлом, от этого делалось не по себе уже не немного. У каждого монаха сбоку висела плеть и фляга, на чёрной рясе сверкала вышитая серебром эмблема: перчатка с пылающим факелом, символизировавшая воинство Христово и свет духовных знаний, который оно несло в массы. Некоторые держали ещё хоругви с изображением Агнца, Девы Марии и распятого Христа.
Они маршировали, как настоящее воинское подразделение. Люди при виде их дружно осеняли себя крестным знамением и низко кланялись. Многие присоединялись к процессии, вплетая свои голоса в общее песнопение псалма «Quare fremuerunt gentes» – «Из-за чего задрожали народы».
– Что это? Уж не престольный ли праздник сегодня? Может, крестный ход? – она решила щегольнуть знанием религиозных обрядов.
– Не вздумай брякнуть что-нибудь подобное кому-то кроме меня! Тогда тебя точно сожгут. Я иностранец, и то знаю. Сегодня квинта, святой день.
– И что же? А-а-а, я вспомнила – по пятницам скоромное нельзя есть! Ведь в этот день Арамис угощал д'Артаньяна яичницей со шпинатом!
– Какая яичница, какая пятница? Ты перегрелась, что ли? Оборотня будут казнить, нечисть всякую изводить.
– А где этот оборотень? – она изо всех сил вытянула шею.
– Да вон сзади, в клетке везут.
«Всякий, кто любит животных, с радостью изобьёт всякого, кто их не любит». Это сказал великий писатель Голсуорси. Алиса очень любила животных и жалела даже дракона Смауга из «Хоббита» – всё-таки он был не виноват, что родился кровожадным и любил золото.
Мрачная процессия гибельной тенью скользнула мимо и растворилась в паутине улиц.
– Пошли отсюда.
Она отвернулась.
– Не интересно?
Она бросила на него взгляд, полный отвращения.
– А ты прямо решил полюбоваться?
– А что такого? Волколаки людей жрут, это такая же законная добыча, как некросы или гексены.
Он обладал уникальной способностью выводить её из равновесия.
– Вот не ожидала, что ты такой жестокий.
– Да что с тобой, Алиса? Это же просто оборотень! Вот ты в деревне не жила, когда по ночам на двор выйти страшно… Эти монахи – Орден Серебряной Руки, видишь, у них на правой кисти перчатка из серебра с когтями?
Слёзы сдержать можно, если: сосредоточенно посмотреть перед собой, не моргать, а затем поднять взгляд повыше и спокойно глядеть вдаль.
– Ладно, я поняла. Всё равно, давай пойдём что-нибудь другое смотреть.
– Кукольное представление? Как раз для тебя, раз ты такая чувствительная. Там, по крайней мере, друг друга колотят Панч и Джуди или Капитан с Доктором.
И правда, со стороны огромного золотого шатра раздавался треск деревянных голов и ладошек и слышались визгливые выкрики актёров, спрятанных за ширмой.
– Я уже вышла из ясельного возраста, – с достоинством заявила Алиса.
– Да ну? Ладно-ладно, молчу. Давай тогда к силомеру, что ли.
Она шла, ссутулившись, словно избитая мужем-извергом, избитая основательно и жестоко. Шарра поглядывал на неё искоса.
– Пряник хочешь? – применил он испытанное средство. – Или петушка на палочке, я куплю.
Не помогло.
– Спасибо, у меня аппетит пропал.
– Ну, может, скоро найдётся, – сделав это исполненное легкомыслия заявление, он протолкался вперёд.
«Голова мавра», как называлось это развлечение, представляло собой барабан, действительно раскрашенный под голову негра с вывернутыми губами и кольцом в носу, и шест с планкой и делениями. Здесь не было ничего сложного: следовало подойти и изо всей силы трахнуть по «голове» большой колотушкой. Тогда «мавр» выпучивал глаза и высовывал язык, деревянная планка взлетала на определённую высоту, а деление показывало, насколько вы сильны. На верхушке шеста висела поярковая шапка, предназначенная тому счастливцу, который ухитрится добить планку до самого верха. Потеха пользовалась большим успехом среди этих невзыскательных людей; каждая попытка сопровождалась хохотом.
Шарра почесал за ухом, покривил рот.
– Это нереально, – произнёс он уныло, – всё равно, что плюнуть себе на спину. Пожалуй, эта штуковина не для меня.
Девушка обрадовалась.
– Ага! Хоть в чём-то ты не самый-самый.
– Надо смотреть на вещи трезво – где я и где вот он.
И парень кивнул на дюжего молотобойца с черноватым лицом, рябым от въевшихся крапинок сажи. Тот усердно колотил по «голове», ухая от натуги, но даже у него планка шапку не сбивала.
Столб, скользкий от масла, Шарру тоже не прельстил.
– Боишься? – подначила Алиса.
– Ты представь, во что превратится одежда. К твоему сведению, у меня не так много платья, чтобы жертвовать им в угоду почтеннейшей публике. Сапоги, которые являются призом, не стоят выброшенного костюма… А вот это как раз по мне!
С радостным криком он кинулся к новому аттракциону.
Это был балаганчик за занавеской, отгороженный потрёпанным бархатным канатом. Забава была такой: в дощатой стене торчали колышки, на которые следовало набрасывать кольца. Рядом с колышком была намалёвана цифра, обозначавшая количество баллов. Набрав достаточное количество баллов, можно было сделаться обладателем приза: ручной мельницы для каффы, куклы с фарфоровой головой, оловянной кружки с крышкой, служащей для горячих напитков типа глинтвейн, набора рюмок, цветастой шали и другой подобной мелочи. Вся хитрость заключалась в том, что многие колышки были расположены слишком близко друг к другу, мешая бросавшему накинуть кольцо, или слишком высоко, или, наоборот, низко. Разумеется, такие коварные мишени ценились больше, нежели прочие.
Владелец аттракциона громогласно призывал клиентов.
– А кто самый меткий? Ловкий? Быстрый? Кто испробует удачу? Три купа, или грошеня! Всего три медных грошеня, друзья, за колечко! Покупайте кольца! А вот вы, сударыня, не желаете?
(Общий смех, так как он приглашал за канат очень полную женщину, которая и руки бы поднять не смогла, не то что размахнуться кольцом.)
Юноша неторопливо зашёл за канат и на горсть мелочи приобрёл десяток колец. Хозяин балаганчика улыбнулся Шарре. Шарра улыбнулся хозяину.
– Давай! Выходи! Выходи! За канат! – скандировал народ.
Он поднял руку, призывая к тишине. Постепенно всё стихло.
И тут Алиса удостоилась спектакля, который долго потом тешил её.
То Шарра на цыпочках подбегал к самому канату, размахивая связкой колец, и вся толпа, возбуждённо галдя, сопровождала его, точно статисты в кордебалете. То, метнувшись обратно, замирал на месте, выдвинув вперёд одну ногу и вытянув длинную руку, как бы примериваясь к броску, и зрители, как отхлынувшая волна, следовали за ним. Среди них тоже выискивались спортсмены, которые, сощурившись, прикидывали расстояние и шли рядом, отмеряя шаги. Закрыв левый глаз, Шарра размахивался и… снова опускал занесённую для броска кисть, делая вид, что не доволен чем-то – собой, снарядом или тем, что солнце бьёт в лицо. И тогда находились те, кто кричал страшным голосом: «Тише!!!» И наступало напряжённое безмолвие.
Но вот парень наконец поклонился на все четыре стороны, сдёрнул с головы шапчонку, взмахнул рукой и с быстротой молнии накинул на колышки все десять колец. Восемь из них повисли на самых «жирных» колышках, знаменуя собой сорванный банк.
Победа оказалась грандиозной и была встречена уважительным молчанием.
Обалдевший хозяин, фальшиво обрадовавшись, подсчитал очки и вручил счастливому игроку каффемолку, набор рюмок и живого гуся в корзинке.
Люди, на которых произвели впечатление скорость и мастерство, засвистели и захлопали. Шарра величественно принял призы и протянул хозяину новую порцию монеток.
– Сожалею, сэр, – угрюмо отозвался он, – больше не продаю.
– Отчего же?
– Просто не хочу.
– По-моему, это несправедливо. Не так ли, друзья? – обратился Шарра к толпе.
Она состояла из людей, чей карман в разное время больше или меньше пострадал от зловредности хозяина балаганчика с его «хитрыми» колышками, поэтому раздались улюлюканье и свист.
– А может, вы работаете в цирке, вот и навострились там кольца швырять, – проговорил хозяин злобно.
– А это не важно, где я навострился по вашему выражению, приятель. Хоть в прерии при ловле мустангов. Разве мои деньги хуже, чем у других? – он побренчал медью в кармане.
Толпа, которая всегда была на стороне соискателей счастья и заведомо против всех и всяческих хозяев, олицетворяющих угнетение вообще, дружно поддержала его.
– Да, его денежки такие же, как наши! – взревел молотобоец. – Давай ему кольца, боров жирный, а не то пожалеешь! Ишь, харю наел на наших кровных!
– А я имею право ничего не продавать ему! Это мой балаган! Понятно? Мне просто рожа его не нравится! – упёрся владелец.
– Может, тебе и моя рожа не нравится? – надвинулся на него кузнец. – Я покупаю у тебя десять колец и отдаю их ему. А не продашь, так я тебе таких фонарей под глаза навешаю, что и в темноте светить будут!
– Всё, я закрываюсь! – пискнул хозяин. – Конец!
– Щас тебе самому конец настанет!
Публика заорала возмущённо. Некоторые горячие головы стали предлагать поджечь аттракцион, и бедолага понял, что попался. Застонав, он отсчитал сдачу и выдал кольца проклятому клиенту.
На этот раз Шарра не стал заигрывать с публикой и очень просто и без всяких кривляний одно за другим набросил все десять колец на один из колышков – самый дорогой.
Публика встретила этот пассаж довольным воплем.
Хозяин заплакал, сгрёб все подарки, вручил их Шарре и в самом деле закрыл балаганчик, задёрнув занавеску. Больше у него призов не было.
Широко ухмыляясь, Шарра призвал народ разбирать предметы – «кому что нужно, уважаемые, в благодарность за поддержку!», оставив себе почему-то лишь перламутровую ложечку, которую небогатые люди дарят малышу «на первый зубок».
– Шарра, а всё-таки со своей благотворительностью ты остался в проигрыше!
– Вовсе нет, я в выигрыше! – ликуя, промолвил он. – Ну и везучий же я парень! Разве не здоровское представление я устроил? Разве мной не восхищались? А я обожаю, когда мной восхищаются. Да ещё сувенир на память получил.
Алиса хохотала до колик, особенно над ложечкой.
– А она-то зачем тебе?
– Подарю одной милой девушке. Она самая лучшая на свете, только пока не знает этого, потому что я ей не говорил.
– Да? – отозвалась Алиса уязвлённо. – Почему?
– Да как-то всё случая не было.
Она смотрела куда угодно, только не на него.
– Вот не знала, что у тебя завелась подружка…
– Заводятся только вши, Алиса. А подружка… да на, держи. Это для тебя.
Она просияла и спрятала ложечку в карман фартука.
– Значит, я самая лучшая девушка на свете?
– Вот видишь, я же сказал, что ты сама не знаешь об этом.
– Шаррочка, ты… ты…
– А ложечка такая маленькая, чтоб ты меньше ела. А то растолстеешь, и я тебя разлюблю.

Глава 6, где Алисе гадают на кафе, а Шарре по руке, и где он шутит, по мнению Алисы, неудачно
«Существует четыре основных типа людей: люди, не имеющие своих чувств и живущие только чужими чувствами – это святые, подвижники и женщины; люди, живущие только своими чувствами – это тираны, Герои и звери; люди, живущие исключительно своими мыслями – это мудрецы, пророки и учёные; люди, живущие только чужими мыслями – это глупцы, слуги и дети. Из различных перестановок этих свойств и складывается всё многообразие человеческих натур. И если у человека безобразно лицо, то он может закрыть его маскою, но возможно ли сделать то же с истинной своею сущностью?»
    Марцеус Флинтский (Из трактата «Размышления»)

На самом краю площади они увидели передвижной цирк-шапито.
– Зайдём? – предложил Шарра.
– Давай, но только если там нет дрессированных животных, этого я терпеть не могу. Потому что не верю, что уговорами и лаской можно заставить тигра прыгать через горящие обручи, а медведя ездить на коньках. Зверь должен выступать каждый день, а если у него вдруг живот болит или просто плохое настроение? Капризы в расчёт не принимаются, а как в таком случае принудить к работе? Только страхом. Вот если бы ты почитал Джека Лондона, то понял бы, что такое ужасающая жестокость в цирке! Но ведь ничего не изменилось за сто и двести лет. Шатёр, арена, посыпанная опилками, человек с хлыстом и пистолетом – и беззащитный зверь наедине с этим кошмаром.
– Пхе, подумаешь! Нашла о чём слёзы лить, о каких-то полудохлых медведях! А как же люди? Часто им приходится гораздо хуже. Кто-то умирает на каторге, кто-то гниёт в тюремном колодце.
Алиса пристально глянула на друга. Она была настолько зла, что собственными руками охотно запихала бы его в самый мрачный колодец до конца жизни. И ещё бросала бы в эту яму объедки, смешанные с дерьмом.
– Думаю, что очень многие люди заслужили такое. Многие. И ни одно животное… А человек вовсе не венец творения, а гадость хуже первородной морской слизи.
– Ладно уж. Я тебя просто испытывал. На самом деле я скорее утопил бы дюжину людей, чем одного щенка. Давай внутрь.
Здесь «добрым людям» предлагалось полюбоваться бородатой женщиной, человеком-скелетом, необыкновенным силачом, который мял подковы, как глину, и посетить знаменитую, всемирно известную гадалку «мадаму Жожобину», умеющую вычислять прошлое, толковать настоящее и предсказывать будущее.
– На бабу с бородой глядеть не хочу, – сказала Алиса. – Здесь нет ничего удивительного, просто переизбыток гормонов; человека-скелета недокармливают, силач меня тоже не интересует, а вот гадалка…
– Все женщины одинаковы, – философствовал Шарра, производя ревизию оставшейся наличности. – На что тебе сдалась эта дурацкая гадалка? Наплетёт чего-нибудь с три воза, а ты и уши развесишь.
– Ну Шаррочка, ну миленький, ну пойдём! Пожалуйста! А вдруг она нагадает нам целую кучу счастья?
– Да уж пойдём, коли хочешь. Но особого смысла в этом не вижу. И предупреждаю, Алиса: если я пойму, что это заурядная мошенница, желающая вытянуть из нас побольше семериков, то сразу уведу тебя отсюда. Договорились?
– Договорились.
Наклонив головы, они нырнули под полог палатки и огляделись.
Внутри было светло от сияния множества свечей. В центре помещался столик, похожий на ломберный, покрытый бархатом; на нём стояло нечто круглое, укутанное в ткань, лежала стопка растрёпанных книг и несколько колод карт. Стены этого шатра предсказательницы были расписаны странными каббалистическими знаками и древними символами солнца, луны и других планет.
Навстречу молодым людям вышла женщина в синем халате, усыпанном серебряными звёздами, на голове её был причудливо повязанный тюрбан, на маленьких ногах восточные сандалии. Возраст мадам Жожобины, по всей видимости, приближался к сорока, но лицо было гладким, без единой морщины, и лишь несколько седоватых прядей выдавали тот факт, что женщина немолода. Глаза её были чёрными и круглыми, как у белки, рот – полный и улыбающийся.
– Здравствуйте, мадам, – смело поздоровалась Алиса. – Мы пришли, чтобы вы нам погадали. Сколько стоит ваше искусство?
– Искусство моё бесценно, – строго сказала гадалка, – а услуги будут стоить вам…
Оценивающим взглядом она быстро окинула их платье – одежду слуг богатых господ, и закончила:
–…будут стоить вам по пять серебряных семериков за каждого.
– Дороговато, – вмешался Шарра. – Восемь за двоих.
– Только десять.
– Восемь, или мы уходим.
– Шаррочка, – умоляюще прошептала Алиса, – пожалуйста…
– Девять семериков, и ни одним меньше.
– Ваша взяла! Восемь – и вот они, – он побренчал мелочью в кошельке.
– Согласна, – гадалка засмеялась. – А и горазд же ты, молодец, торговаться! За последний квадр ещё никому не удалось купить моё время на таких выгодных условиях! И ведь ни единой монеты не уступил! Люди говорят – «считает деньги, как найгонец».
– Сэкономил, значит заработал.
Шарра вежливо улыбнулся, но глаза его были холодны. «Баба явно не дура. Может ли быть, что она и в самом деле обладает толикой магических способностей? Нет, вряд ли. Иначе не сидела бы в дурацкой расписной палатке на площади, а прорицала бы королям».
– Ни к чему здесь не прикасайся, дружок, я вижу, руки у тебя больно ловкие. На чём гадать станем, молодые люди? Я могу раскинуть карты – обычные, мадам Ленорман и «Таро», могу гадать на костях, по кругу-оракулу царя Соломона, по таблицам, на домино. Гадаю по теням, на воске, на кольце, на каффовой гуще, на зеркале и с петухом. Умею предсказывать по Книге перемен и по руке. Выбирайте.
– Богатый ассортимент.
– По деньгам и товар.
– Ты на чём хочешь, Алиса?
Девушка, слегка смущённая количеством гаданий, с надеждой посмотрела на друга.
– А ты?
– Я выбираю хиромантию.
– А я – на каффовой гуще! Сможете?
– Разумеется. Итак… гадать буду каждому по очереди, паре сразу не гадаю.
– Почему? – разочаровалась Алиса. Ей так хотелось услышать, что ворожея скажет Шарре!
– Есть тайна у двух, но нет её у трех, и тайна четырёх всем известна. Хотела бы ты, девушка, чтобы секреты твоего сердца знали все?
– Нет! Конечно же, нет.
– Так-то. Ты, молодец, выйди-ка. Подождёшь снаружи, пока я не позову… Эй-эй! Деньги-то оставь! И положи на место магический шар! Зачем он тебе? Думаешь, раз называется магическим, так всякие чудеса тебе покажет? Ерунда, это просто стекляшка…
Гадалка сыпанула в турку изрядную толику тёмного порошка, щепоть соли, налила воды и поставила медную ёмкость на огонь. Алиса вдохнула аромат, уже начавший распространяться по палатке, и нашла его очень похожим на запах хорошего кофе с примесью ванили.
– Это и есть каффа?
– Она самая, милая. На-ка вот, пей. Да не бойся, не отравлю. За этим делом к другим обращаются, к магичкам чёрным.
Алиса с удовольствием выпила всё.
– Теперь переворачивай чашку на блюдце, но гляди – в сторону от себя, не к себе! Давай смотреть теперь… да не наклоняйся так низко, тень свою не пускай.
Гадалка придвинула ближе несколько свечей.
– Рисунок на блюдце показывает прошлое. Толковать ли?
– А как же!
Что же, прошлое известно Алисе лучше, чем будущее. Или… нет? Теперь она помнила о себе всё, не то, что раньше. Единственное, после откровений Кота эти воспоминания казались ей чужими, неродными. Словно были насильственно внедрены – или как будто посторонний человек рассказал о себе. Но тётку проверить не мешает.
– Так. Тут не так много изображений, среди них какой-то человек, в руке у него явно ключ и горящая свечка. Это значит, что отношения с ним принесли тебе сначала надежды, внезапную радость, за которыми последовали разочарование, пустота и горе. О… Два чёрных креста – две дорогие потери. Двое близких тебе людей умерли почти одновременно. И ещё я вижу контур кошки. Это, госпожа моя – нищета, грязь, потеря имущества и одиночество. С прошлым всё. Двигаемся дальше. Рисунок на внутренних стенках чашки говорит о чисто внешних обстоятельствах будущего, займёмся ими. Как интересно! Видишь две головы – с длинными волосами и с короткими, повёрнутые друг к другу?
– Вижу.
– Это ты и твой возлюбленный. Вокруг вас овальная рамочка, значит, дело идёт к свадьбе.
– А если… у меня пока нет возлюбленного?
– Значит, скоро будет!
Алиса закусила губу. Кристиан… Неужели они всё-таки поженятся?
– Мадам Жожобина… а насчёт свадьбы – это точно?
– Овал или кружок – сильный знак. Погоди-ка, вот здесь, между вами – цветок! Значит, дело верное, скоро свадьба.
– А как скоро?
– Два, может быть, три квадра. Крайний срок полгода. Довольна будешь, девушка, муж твой будущий богат, красив и знатен!.. Но вокруг вас множество маленьких значков, похожих на муравьёв, это всё люди с мелкими интересами, они причинят вам беспокойство и неприятности. Так… Осадок гущи на дне чашки показывает сердце человека. Если дно открыто, то сердцу гадающего ничего не угрожает. У тебя же оно покрыто густым осадком.
– Это, наверное, значит что-то очень плохое? – робко спросила Алиса.
– Ну, чаще всего, но не всегда, – уклончиво ответила гадалка, видимо, не желая расстраивать девушку. – Обычно такая картина возвещает просто скорое огорчительное известие… Это всё. Больше ничего не скажу тебе, барышня, но и этого достаточно. Готовь белое платье и флёрдоранж, скоро твоя свадьба! Да ты, никак, не рада?
– Я рада, – упавшим голосом произнесла Алиса.
– Иль не мил тебе жених твой? – Жожобина пронзила её своими глазами-бусинками.
– Мил… Спасибо, госпожа, я пойду.
– Иди. Да пригласи-ка сюда дружка своего шустрого.
Шарра пробыл в палатке так долго, что Алиса уже начала беспокоиться. Когда он вышел, лицо его было задумчивым и не слишком весёлым – так, будто он получил большую пищу для размышлений и сейчас пытается всё это переварить.
– Ну, что она тебе сказала? – одновременно спросили они друг друга и засмеялись.
– Сказала: готовься к свадьбе, – снова одновременно сказали они, но теперь уже смеяться почему-то не стали.
– О… – лицо Шарры потухло. – Ты выходишь замуж? И небось, за Кристиана?
– Я не знаю, – честно ответила Алиса, но подумала про себя, что знакома только с одним богатым, красивым и знатным мужчиной. – Но позволь, и ты ведь должен жениться! И как, есть уже кто-то на примете?
Подросток пожал плечами.
– Да ничего подобного! – И тут он звонко расхохотался. – Так что не бери в голову, детка, глупости всё это. Одна неверная деталь перечёркивает всё остальное, поэтому не будет ничего – ни твоей свадьбы, ни моей. Наврала глупая гадалка!
– Да? – Алиса просияла. – Тогда ладно. Говоря языком медицины, ты меня успокоил. Пошли отсюда?
– Идём.
И они, взявшись за руки, отправились бродить по городу дальше.
А мадам Жожобина на самом деле наговорила Шарре много чего.
Сначала она внимательнейшим образом разглядывала обе его руки, потом взяла в свои ладони правую и молвила:
– Знаешь ли ты, юноша, что Вселенная есть Pantaculum, или пантакль, что значит – «содержащий в себе всё»? Человек есть повторение Вселенной, ибо человек это маленький мирок. Рука – повторение человека и представляет собой отпечаток Вселенной и будущности человека; она имеет знаки всемирной гармонии, к которой и принадлежит… Не могу сказать, что твоя рука как-то необычна, потому что не бывает обычных рук, каждая занимательна по-своему. Но твоя заинтересовала меня, ибо говорит об очень сильной и волевой натуре. Смотри: вот бугорок Юпитера, он у тебя довольно развит. Юпитер был царём языческих богов, это также лучшая и величайшая из известных планет, и выпуклый бугорок говорит о чрезвычайной гордости, любви к господству во что бы то ни стало и суеверии. Бугорок Сатурна находится под средним пальцем. Сатурн печален – это падший бог, это время, через каждые двенадцать квадров пожирающее своих детей, это – рок. Когда Сатурн улыбается человеку, он даёт благоразумие, мудрость и успех; но часто и обозначает задумчивость, печаль, любовь к уединению, боязнь будущей жизни, мстительность и склонность к самоубийству. У тебя есть всё это, друг мой… Аполлон в норме, здесь нет ничего особенного, просто стремление к блеску, ко всему, что блестит, к богатству. Меркурий – изящный и прекрасный посланник богов. Змеи на его жезле это эмблема великого магического звёздного света, и из уст Меркурия исходит золотая цепь. Он несёт тягу к науке, умственному труду, увлекательное красноречие, способность к торговле, разным спекуляциям, изобретениям, быстроту в действиях и в мысли. Его бугорок также очень сильно развит у тебя, но берегись: Меркурий – бог воров, а потому он дает наклонность к воровству, к лукавству и вероломству… На равнине Марса я чётко вижу несколько значительных роковых линий – это гневливость, несправедливость, дерзость и жестокость, жажда крови, наклонность к спорам, тирании и дуэлям. Так, Луна в хиромантии это Феб с серебряным луком и море капризов. Бугорок Луны в норме, тебе просто нравятся тайны, уединение и безмолвие. Венера, мать любви – обычных размеров, ничего чрезмерного, поэтому сама любовь и чувственные удовольствия не интересуют тебя; эмоционально ты достаточно холоден, но зато и разврат мало привлекает тебя… Иисус! Какая красная и чёткая линия сердца! Мальчик, тебе суждена великая и единственная любовь, и любить свою даму ты будешь всем сердцем, но страсть твоя будет жестока и ревнива… Занятно! В исходной точке своей линия сердца обвивается вокруг указательного пальца в форме кольца и там оканчивается. Это называется Соломоново кольцо – знак посвящения в сокровенные таинства. Ты что же, метишь в священники?.. У тебя прямая и длинная линия головы – это здравый рассудок, светлый ум и стальная воля. Линия эта идёт вперёд, всегда сильная, всегда спокойная, через все жизненные битвы, не избегая и не страшась их, зная, как достигнуть известной цели. При сильном развитии Марса (а это у тебя есть) придаёт энергию, осторожность, постоянство и хладнокровие. Линия твоей жизни очень странная. Здесь есть несомненный знак, сулящий скорый брак. Так что знай: через небольшой отрезок времени тебе предстоит жениться, и жениться по любви… Но видит Бог, я отказываюсь понимать это! С одной стороны, я ясно вижу дурное: линия разрывается, ветвь её склоняется к холму Венеры и на ней стоит крест! Прости, юноша, но это несомненное свидетельство ранней смерти! И в то же время… Ничего не понимаю! Такое впечатление, что ты перенесёшь тяжёлую болезнь, сходную с состоянием смерти, но потом… то ли выздоровеешь, то ли нет. Очень странно. Линия Сатурна хороша – это счастье, данное разумом. Так, кольцо Венеры… Солнце обычно… Звезда на Сатурне и на Марсе – убийства… Кресты… множество крестов на равнине Марса – человек, способный на всё.
Гадалка наконец подняла голову, и взгляд её был остёр, как наконечник стрелы.
– Итак, что же я вижу в результате? Я вижу человека, обладающего множеством достоинств и пороков. Ты жесток, мстителен и легко приходишь в бешенство, но также у тебя возвышенная, романтическая душа. Ты снисходителен к слабым, но постоянен в своих дурных качествах. У тебя холодный ум, но пылкое сердце. В тебе заложен талант торговца и способность к наукам. Ты горд, умён и дерзок… Одним словом, передо мной человек, несомненно, больших страстей, и если я хоть что-нибудь понимаю в гадании, то тебе уготовано будущее, полное славы и приключений. И накажи меня Бог, если я смогу предвидеть твою судьбу!.. Но я разбираюсь не только в хиромантии, но и во множестве прочих эзотерических учений, и скажу вот что: либо природа ошиблась, наградив тебя внешностью человека незначительного и ничтожного, либо ты настоящая загадка и первый случай в моей практике, когда облик не совпадает с тем, что говорит рука.
Вот что сказала гадалка мадам Жожобина Шарре.
* * *
А Шарра со своей спутницей ещё полюбовались дракой мясников и суконщиков, когда один цех в полном составе идёт на другой, и только после этого направились к выходу из Фаргейта.
День неотвратимо превращался в вечер. Широкий поток людей, стремящихся покинуть пределы города, обратился тоненьким ручейком, и Алиса с Шаррой поспешили присоединиться к нему. Стражник, глянув на их городскую одежду, предупредил, что с последним лучом солнца запрёт ворота, и молодые люди ускорили шаг.
– А далеко ли до кладбища? – Алиса немного запыхалась, пытаясь не отставать от длинноногого парня.
– Нет, не очень. Вон, видишь, церковь на пригорке? За ней то, что мы ищем. Что ты ползёшь, как сонная муха! Двигайся живее.
– В таком случае ты ползёшь как муха бодрая.
По пыльной петляющей дороге они дошли, наконец, до белой церквушки и, миновав ограду, оказались на территории Фаргейтского кладбища.
Под сенью величественных елей было темно. Между надгробных плит и крестов двигались, словно тени, немногочисленные запоздавшие посетители, торопясь воздать дань уважения покойным родственникам и знакомым. Шевелили поникшими ветвями плакучие ивы.
Алиса прижалась к Шарре.
– Скажи… ты вот никогда не замечал, что на кладбище всегда как-то по-особенному печально и тихо?
Он фыркнул.
– Было бы странно, если бы в таком месте было весело и шумно.
– Да нет, я не то имею в виду. Ведь тишина бывает разной. Бывает напряжённой, полной каких-то предчувствий, бывает мёртвой… А здесь она не мёртвая, а какая-то… умиротворённая, что ли. Грустная, но без надрыва. Спокойная.
Он улыбнулся удивлённо.
– А ведь и правда! Наверное, души усопших берегут-таки это место, охраняют… Так, давай разделимся. Ты будешь искать с той стороны кладбища, а я с этой.
– Ну уж нет! – она ухватилась за его рукав. – Я буду ходить только с тобой.
– Боишься, что ли? – Шарра захихикал. – Ну да ладно, пойдём.
Держась за руки, они бродили меж рядов захоронений и читали эпитафии – иногда печальные, иногда, как ни странно, смешные, Шарра был прав. Например: «Агнешка! Ну теперь-то ты веришь, что я действительно был болен?!» И ещё одна, недалеко от этой: «Так и знал, что этим всё кончится». И ещё, на белом мраморе: «Прости, что при жизни мы пожалели тебе кусок хлеба. Зато теперь мы дали тебе кусок камня». И следующее: «Жил честно, целый век трудился и умер гол, как гол родился». И такая: «Здесь покоится прах Юджина Смита, чья безутешная вдова держит отличный трактирчик на улице Красной Маски, который всегда к вашим услугам с шести утра».
Шарра не упустил возможности нахохотаться до колик.
– И зачем, спрашивается, так подробно всё расписывать? «Здесь покоится»… Ясно, что покоится, а не соснуть прилёг. Могли бы сэкономить на резчике.
– Смотри, вот ещё одна:
«Здесь двое спят, чья жизнь было одно,
Ведь в памяти им вместе быть дано.
При жизни розно кровь текла в телах —
Да будет неделим их общий прах».
Красиво, правда?
– Поменьше соплей, может, им ещё повезло.
Вскоре поиски их увенчались успехом, и они стояли у могилы Аглаи Недобуды.
Могилка была так себе, не богатая и не бедная, в изголовье обычная гранитная плита с именем и датами рождения и смерти.
– А почему это в датах число, потом многоточие и снова число? Вроде перерыва?
– Просто был такой период, когда время не исчислялось – разбили Великий Магический Хронометр.
– Погоди, а разве без него никак невозможно было следить за временем?
– Никак невозможно.
– А потом? Великий Магический Хронометр починили?
– Обошлись без него. Просто установили новую точку отсчёта и пошли отмерять себе дальше.
– Гм. А что, раньше никто не додумался до такого простого выхода?
– Вероятно, никто… Да уж, безутешные-то племяннички не расщедрились, могли бы и мраморную плиту возложить, – констатировал Шарра.
– Откуда ты знаешь, что у них были на это деньги?
– А потому что тётушка наверняка оставила им кругленькую сумму в наследство, поскольку была одинока. У одиноких тётушек обычно водятся немалые денежки.
– Почему ты думаешь, что она была одинока?
– А видишь: прошло уже столько времени, а рядом с ней не похоронили ни мужа, ни детей. Вывод: у неё их никогда и не было!.. Ну да ладно. Оставим в покое бездетную и безмужнюю несчастную даму Аглаю, нам её судьба безразлична.
– Екшутет йогород… – прошептала Алиса с придыханием. – Подумать только, Шарра, ведь мы это раскрыли! Раскрыли такую тайну… Кстати, ты заготовил большой мешок?
– Мешок? Для чего?
– Для клада! Мы положим туда найденное сокровище! Как думаешь, это золото или бриллианты?
– Эм-м-м… Трудно сказать. Давай отсчитывать шаги, тут даже ослу всё понятно.
И Шарра, сориентировавшись по сторонам света, принялся отмерять расстояние.
– Пятьдесят – на юг. Один, два, три, четыре…
Алиса шла рядом, как привязанная.
– На восток тридцать. И ещё снова на юг – десять. Шесть, семь, восемь…
Девушка ткнулась носом в каменную стену и подняла глаза. Перед ней возвышалась коробка склепа, весьма богато отделанного, на вершине его белый мраморный ангел скорбно сложил крылья и припал на одно колено.
– Ну и кто из нас осёл, позвольте узнать? Дальше пройти нельзя! Этот склеп… Нам что, придётся копать под ним?
– Сейчас поглядим.
Он обошёл постройку по периметру.
– Есть дверь, но она крест-накрест забита металлическими полосами.
– А если это вообще не здесь? – Алиса заколебалась. – Вдруг ты ошибся, и цифры это фаги или флонги?
– Я не ошибся. Если бы это были фаги, то мы попали бы прямиком на соседнюю могилу, а если флонги, то место оказалось бы далеко за территорией кладбища, что не соответствует плану. Но вот же сбоку в склепе имеется окошко! Оно достаточно велико, чтобы мы могли в него протиснуться. Давай, я подсажу тебя.
Алиса вскарабкалась на его плечи и заглянула в окно.
– Ну, что там? – кладоискатель пыхтел от натуги.
– Да почти ничего. Сухие листья, перья какие-то… и темно.
– Тогда лезь! Я следом.
Девушка взобралась на окно и села, свесив ноги внутрь.
– Высоко – наверное, метра два!
– Прыгай.
– Я думала, что ты влезешь первым и поймаешь меня! – жалобно произнесла Алиса.
– Тогда я не смог бы тебя подсадить, – резонно возразил Шарра. – Да прыгай же!
Она неуклюже спрыгнула.
– Ой!
– Что?
– Ничего. Вляпалась в какое-то сухое… во что-то сухое.
Шарра быстро последовал её примеру и оказался рядом. Нервно оглядевшись, запалил масляный фонарь. В его тусклом свете перед ними предстала внутренность склепа: он был маленьким и абсолютно пустым, если не считать кучи увядших листьев, нанесённых ветром, птичьих перьев и разбросанного всюду засохшего мышиного кала.
– А как же… где же клад? И ЭТО всё? Мышиный помёт?! Или клад всё-таки нашли до нас?!
– Погоди расстраиваться. Здесь должен быть ход, ход вниз, насколько я знаю устройство склепов.
– А откуда ты знаешь их устройство?
– Мой дедушка был профессиональным кладоискателем.
Он подошёл к стене и стал сосредоточенно изучать её поверхность, светя себе фонарём.
– Есть!
И толкнул незамеченную ими прежде дверь, которая громко скрипнула. Открылась тёмная узкая лестница с крутыми ступеньками. Снизу ощутимо тянуло затхлой сыростью.
– Шаррочка, мне страшно, – прошептала Алиса, нашаривая его руку.
– Не бойся. Иди за мной.
Голос его гулко раскатился в колодце.
Юноша стал осторожно спускаться, пробуя ногой ступеньки. Алиса шла за ним, время от времени тревожно выглядывая из-за его спины.
Лестница привела их в большое мрачное помещение. Пламя светильника выхватило огромный саркофаг со сдвинутой крышкой, помещённый в центре залы, углубления для факелов по стенам…
И тут Алиса завизжала. Она визжала на такой высокой, пронзительной ноте, что Шарра заткнул уши.
Внутри саркофага сидел скелет. Он расположился в элегантной, даже какой-то небрежной позе, положив ногу на ногу и подперев нижнюю челюсть рукой. От кисти этой руки тянулись ржавые цепи к другой руке, но в целом это совершенно не портило композиции.
– Алиса! Перестань визжать! Ты что, не видишь, он не живой!.. Алиса!
Девушка резко захлопнула рот и, трясясь, как осиновый лист, осмотрелась. Склеп был пуст. Он был пуст прямо-таки абсолютно, больше в нём ничего не было – ни дверей, ни новых ступенек.
У ног скелета была прислонена деревянная табличка, и кривая надпись на ней, сделанная мелом, гласила: «Так будет с каждым, кто придёт за моими сакровищами».
– Дай-ка фонарь! – приказала Алиса.
Подняв светильник повыше, она медленно перечитала текст.
Поглядела на Шарру… на табличку… на Шарру… Ужасное предположение зародилось в ней, и оно превратилось в уверенность, когда Алиса увидела, что рукав его курточки испачкан мелом.
Она молча развернулась и пошла к лестнице. Уже встав на первую ступеньку, оглянулась.
– «Сокровища» пишется через «о».
– Алиса! Постой! Ну Алиса…
Он бросился за ней, но девушка, всхлипывая, уже неслась наверх. Без его поддержки она пыталась взобраться на окно трижды, и каждый раз соскальзывала. Юноша стоял рядом и угрюмо наблюдал за её бесплодными стараниями.
– Давай помогу.
Она лишь ожгла его ненавидящим взглядом и снова полезла на стену. Наконец ей это удалось, и Алиса исчезла. Послышался звук падения, стон и шорох осыпающейся земли.
Быстрее ветра Шарра вскочил на окно и спрыгнул.
– Алиса! Алиса, где ты?
Но ответом был лишь лёгкий шелест деревьев.
– Алиса, детка! Что случилось?! Алиса, отзовись! Алиса…
Предчувствие чего-то страшного заледенило ему сердце, и его пробрала дрожь.
– Алисонька… – севшим голосом произнёс он. – Ты где?
– Здесь! – раздалось снизу. – В проклятой яме.
Он наклонился над краем, и понимание того, что произошло, мгновенно сделало его язвительным:
– К твоему сведению, это не яма.
– Что же это? – она шмыгнула носом.
– Это… СВЕЖЕВЫРЫТАЯ МОГИЛА!
Девушка зарыдала от ужаса.
– Шаррочка… вытащи меня отсюда немедленно! Я боюсь! И ещё… кажется, я сломала ногу.
Непечатное ругательство вырвалось у него.
– Как же тебя угораздило?
– Не знаю! Я спрыгнула, потом побежала. Земля осела, и я упала сюда.
– Проклятье! Надо ж так… И сторож уже ушёл – посмотри, какая темень.
Напоминание о том, что уже почти ночь, едва не довело её до судорог.
– Шарра! Тащи меня отсюда! Я не могу здесь больше оставаться!
– Подожди. Есть у меня одна идея…
– Спасительная?
Сильнейшее искушение оставить здесь Алису часика этак на два охватило его, но он мужественно сдержался. Кто знает, не найдёт ли он потом в этой свеженькой могиле свеженький же труп… труп девушки, умершей от страха.
– Конечно.
Юноша вытряхнул все свои землекопательные инструменты и принялся связывать их в подобие лестницы.
– Шарра! Ты ещё здесь? – спросили снизу.
– Здесь.
– Знаешь, что… в следующий раз, когда заглянешь в яму… могилу… ты сначала предупреди, что это ты. А то я вот сижу тут и смотрю наверх… Если я неожиданно увижу, что кто-то заглядывает сюда, то сойду с ума!
– Хорошо, хорошо, предупрежу.
– Шарра!
– Что?
– А почему ты не можешь… ну как это… словом, наколдовать себе верёвку?
– Ты уверена, что хочешь знать ответ?
– Н-наверное…
– Отвечаю: колдовать на кладбище, когда на землю уже пала тьма, я не стал бы, даже если б меня завтра сделали лорд-мэром Валетты, даже за гронг алмазов, понятно?
– Ох!
Он трудился ещё некоторое время.
– Шаррочка, быстрее!
– Да ты глумишься, что ли? Я тут, по-твоему, что – груши околачиваю? Готово.
Шарра спустил своё сооружение в могилу, Алиса изо всех сил ухватилась за него, и вот парень далеко не сразу, но всё же вытащил девушку на свет Божий. Хотя, конечно же, не на свет, было уже темно, однако по сравнению с тем местом, которое она только что покинула, это выглядело настоящим раем, в чём Алиса немедленно и заверила Шарру.
– Ты можешь идти?
– Да… Ай! Нет!
– Тогда влезай мне на спину… нет, подожди.
– Что случилось? – обеспокоилась Алиса.
– Да штаны падают, – со смешком ответил он. – Понимаешь, для твоей лестницы понадобился мой ремень.
Она сдавленно захрюкала.
Взвалив Алису на закорки, он тихонько двинулся вперёд.
– Куда мы, Шарра? Куда, а?
– Куда-нибудь. Всё равно, куда, лишь бы убраться отсюда побыстрее. Кладбище не место для ночных игр, можешь мне поверить.
– Я верю.
– Сейчас вот как вылезет мертвяк какой-нибудь…
И зачем он это сказал?
– Ох! Не дери меня так за волосы!
Потихонечку они дошли до ограды. Шарра перевалил Алису через край, словно тюк с тряпьём, и перелез сам.
– Черт бы её побрал, эту ограду! – ругался он. – Штаны порвал. На фига она вообще нужна? Как будто от вурдалаков эти прутики защитят.
Это он тоже зря сказал, потому что девушка немедленно вцепилась ему в шею мёртвой хваткой.
– А теперь куда?
– Городские ворота давно закрыты. Пойдём в поле. Есть, правда, ещё домик, где живёт кладбищенский сторож, но он не откроет нам, сколько мы не стучи. Я бы на его месте ни за что не открыл. А в поле я видел несколько славных стожков.
– Мы будем ночевать в стогу сена?
– Придётся. Вот только там любят прятаться змеи. Понимаешь, тепло им, вот они и лезут в сено.
– Шарра! А если змея укусит меня… или тебя?
– Всё лучше, чем если укусит вурдалак.
– Шаррочка, а что там за огонёк светится? Это светлячок?
– Где?
– Да вон, там…
– Это совсем не светлячок, – страшным воющим голосом отозвался Шарра. – Это убийца Сэлдон бродит на болоте.
– Дурак! Лучше молчи.
– Я нем, как зангибарская мумия.
– Я из тебя самого сейчас мумию сделаю!
– Ай-ай! Больно же! За что?!
– Было бы за что, вообще убила бы.
Так, переговариваясь, они действительно оказались в поле.
Месяц ярко светил в небе и был похож на кусочек сыра «маасдам». Ветер лениво шевелил верхушки кустов. Вдали зубьями пилы темнел лес.
Около подходящего по размеру стога Шарра сгрузил девушку на траву.
– Подожди-ка. Сейчас пошурую в сене – авось, змеи-то и уползут… Вот. Давай, лезь за мной.
Алиса зашуршала сеном и устроилась в уютном гнёздышке.
Недавно скошенная трава пахла пряно и одуряющее. Ему было хорошо и спокойно, что он может сидеть вот так, рядом с ней, соприкасаясь и душой и телом.
– Шарра… Ты спишь?
– Нет ещё.
– Скажи, зачем ты всё это выдумал? Ну, про «екшутет йогород».
– Мне хотелось, чтобы ты развеселилась. Ведь правда, здоровская шутка?
– По-моему, вовсе неудачная. Шарра!
– Да?
– Расскажи мне какую-нибудь сказку… только – чур! – не страшную.
Нестерпимая, подступающая к горлу нежность проснулась в нём.
– Ладно. Короткую или длинную?
– Длинную, конечно!
Она завозилась, укладываясь поудобнее и приготовившись слушать.
– Ну так вот. Жил да был на одном маленьком лесном хуторе мальчик, и звали его… Джон. Ну, скажем так – Джон. Родители его давно умерли, и со всем хозяйством управлялся он один. Но Джон не унывал и был всегда весёлым и беззаботным.
– Как ты? – сонно спросила Алиса.
– Как я. И вот однажды собрался Джон в лес за дровами. Взял топор, веревку, пожрать и пошёл. Долго ли, коротко ли шагал он, а только устал и решил передохнуть. Сел, разложил бутерброды, и только собрался закусить, как вдруг – глядь! – из-под старого пня вылезает маленький красный человечек…
– Злой?
– Иногда. И говорит ему человечек: «Добрый мальчик! Я голоден, поделись со мной своей едой…»
Глаза Алисы слипались, слипались – да и слиплись окончательно.
– …и вот входит он в дом к человечку и находит комнату, полную… чего?
– Чего? – пролепетала девушка.
– Женских башмаков всех размеров!
Продолжение сказки совершенно изгладилось из памяти Шарры, поэтому он начал вдохновенно врать про великанов, баньши, белых волков, людей без лиц и Одинокую Королеву.
– Ну и вот, а великан-то взял волшебный меч… Алиса, ты слушаешь?
Ответом ему было сладкое посапывание. Шарра улыбнулся в темноте, подложил руку под голову и тоже уснул.

Глава 7, где развесёлой парочке приходится побывать в винном погребе герцогини, и в которой снова всплывает Пророчество (которое почему-то называют Последним Откровением), а также некоторые полезные сведения из жизни уранцев
«Однажды ученики спросили меня: «Учитель, как Вы постигли такое множество наук и приобрели такое количество знаний?». Я ответил им: «Потому что не стыдился спрашивать о том, чего не знал».
    Марцеус Флинтский (Из трактата «Диалоги»)

Проснулись они почти одновременно от боли во всём теле из-за неудобных поз.
– Ох! – Алиса с трудом распрямила скрюченную спину.
– Да, это тебе не перину в замке продавливать. Ой! – он также с гримасой разогнулся.
Они протёрли глаза, глянули друг на друга – и расхохотались.
– Какая ты чумазая!
– Да и ты не лучше! Чёрный, как трубочист! И солома в волосах!
– Думаешь, у тебя там розы?
Но тут настроение её внезапно испортилось – Алиса вспомнила про неудачные поиски клада.
– Кстати, ты ещё не попросил у меня прощения за свою глупую выходку.
Он надменно вздёрнул подбородок.
– Запомни, Алиса: Я НИКОГДА НИ У КОГО НЕ ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ. Это мой принцип.
– Ну и дурацкий принцип, – тихонько проворчала девушка, но почла за лучшее не развивать сейчас этой темы. Она запланировала развить её потом, когда будет удобно колотить его.
– Покажи мне свою ногу, – он склонился над её распухшей лодыжкой и проворно ощупал её. – Никакого перелома у тебя нет, просто небольшое растяжение. Немного поболит и перестанет.
– Но мне всё равно трудно ходить!
– Слюнями помажь и всё пройдёт.
– Да? А где я возьму столько слюней? Может, у тебя призанять?
– Ничего, что-нибудь придумаем. У тебя есть нижняя юбка? Я имею в виду здесь, а не в замке.
– Бестактный вопрос!
– Задирай платье. Да не бойся. Ха-ха! Как будто там можно увидеть что-то принципиально новое.
Он с треском оторвал полосу от её нижней юбки.
– Шарра! Моя юбка! Мои кружева!
– Подумаешь… – он уже туго бинтовал всю её ступню от колена до стопы. – Наш графин тебе ещё купит.
– Кто? Как ты сказал? – она морщилась от боли и всё же хихикала.
– Да графин Кристиан. Ты его давно видела?
– Какое там! Мы и словом не перемолвились, так, раскланиваемся издалека.
– Зато у тебя есть множество слов, писаных на бумаге.
– Считаешь, это одно и то же?
– Нет, это вроде как секс в колготках.
– Образно.
– Не встречаешься с ним?
– Да когда?
Он хмыкнул.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
– С глаз долой – из сердца вон?
Она несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула.
– С твоей стороны насмехаться неспортивно. А ты такой злобный только по утрам или всегда?
– Ранним утром со мной хуже… Ну вот, так нормально. Не слишком сдавливает?
Она осторожно ступила на больную ногу.
– Вроде бы нормально.
Они быстренько подъели содержимое Алисиной корзинки и медленно пошли в сторону дороги. Как ни хорохорилась Алиса, а всё ж нога распухала прямо на глазах. Особенно скверно было со ступнёй – её-то не сдерживала тугая повязка, а в размерах ограничивал только кожаный башмак.
Озабоченно глянув на то, как девушка хромает, Шарра только сплюнул.
Довольно скоро им встретился гончар, везущий в Фаргейт на продажу горшки. Когда тощий грязный парень попросил места на телеге, то получил ответ, что бесплатно только в морг возят. Ни кружевной воротничок, ни шнур для волос, ни серебряное колечко не соблазнили жадного ремесленника, а денег больше не было.
– Хотите анекдот, отец? Значит, так. Два мужика пошли в лес за грибами. Один стоит, справляет малую нужду, и тут его за это самое… причинное место кусает змея. Его друг кричит: «Что же делать?! Ты не знаешь?» Укушенный неуверенно говорит: «Я слышал, что надо отсосать яд…» Приятель отвечает мрачно: «Думаю, ты умрёшь».
Поселянин заржал так, что ему ответила его лошадь, махнул рукой – садитесь, мол. Алиса и Шарра пристроились сбоку от кучи керамики, и телега тронулась.
Шарра всю дорогу потешал мужика анекдотами, а тот в благодарность доставил их почти к самым воротам.
– Неужели мы, наконец, войдём с парадного входа?
– Есть другой путь, он удобнее и быстрее.
– Как, ещё удобнее? – с сарказмом произнесла она. – И мне не придётся больше скакать по крышам и лазать через заборы?
– Чуть-чуть придётся. Нет, ну какого я дурака свалял, что вообще связался с тобой! Полное гуано.
– Хватит ругаться, идём быстрее. Скоро Агата явится кормить меня завтраком.
При этих словах живот её согласно буркнул – корзинка с едой была небольшая.
И Шарра повёл иной дорогой. Они петляли по каким-то закоулкам, открывали и закрывали рассохшиеся двери покинутых домов, спускались и поднимались по каменным лестницам с выщербленными ступеньками, и, наконец, остановились.
Алиса с сомнением глянула наверх.
– Думаешь, я смогу взобраться на этот сарай?
Он пожевал губами.
– Нет. Не думаю.
– Тогда как мы попадем домой?
– Нужно лезть в подвал.
– Ку… куда?
– Туда. Ну? Думай скорей: сарай или подвал?
Она ещё раз осмотрела высокую крышу и кивнула:
– Выбираю подвал. Всё-таки вниз, а не вверх.
Маленькое окошко прорублено было в толще башни, именуемой Толстой Мэриан, и оказалось забрано частой решёткой, в переплетение которой могла пропихнуться лишь кошка, страдающая анорексией.
– И что теперь?
Подросток вынул из кармана перочинный нож и ловко поддел лезвием шляпки гвоздей, которые крепили решетку к стене. Они послушно отделились от раскрошенной поверхности, и вся решётка оказалась у него в руках.
– Гоп-ля! И всех делов. Обыкновенная ловкость рук.
– Шарра! – Алиса уставилась на него. – Откуда тебе известны все эти ходы?
«Павел Андреевич, вы шпион? – Видишь ли, Юра…»
«Наверное, это заразно, передалось от сэра Блэйда».
– Приходилось гулять. Всегда держись меня, девушка, со мной не пропадёшь! – он ухарски подмигнул ей.
– Нет, и всё же! Смотри, допрошу с пристрастием!
Он хмыкнул.
– Ну, понимаешь, однажды мне понадобилась дохлая крыса, и я нашёл это место.
– Зачем тебе нужна была крыса?
Шарра свистнул и не ответил. Алиса вздохнула.
Один за другим они пролезли в окно, и Шарра аккуратно задвинул за собой решётку, снова подогнав гвозди к пазам.
– Может, пригодится ещё.
К счастью, здесь прыгать не пришлось, окошко располагалось невысоко от пола. Они протиснулись между огромных бочек, вмещавших целый гроссун жидкости, и ощупью двинулись вдоль стены.
– Держись ко мне поближе и не свались в винную яму, а то костей не соберёшь. Пол наклонный.
– Зачем здесь нужна яма?
– Если какая-нибудь бочка лопнет или рассохнется, то вино не пропадёт, а стечёт в такой специальный каменный бассейн.
– Может быть, зажжём светильник?
– На фига? Что тут рассматривать? Просто винные бочки.
– Ну… А вдруг я наступлю на… на крысу?
– Ох, и морока мне с тобой, Алиса. Ладно уж.
Он высек искру и засветил масляный фонарь. Стали видны ряды громадных бочонков, поставленных один на другой, гладкий деревянный жёлоб, по которому их спускали в погреб, и полки с перевёрнутыми стеклянными бутылями, покрытыми паутиной. Сильно пахло вином и старым деревом.
– Иди вперёд, Алиса, по правой стороне. Я иду за тобой. О… как интересно!
– Что там? – встревожилась девушка. – Что?
– Ничего. Постой-ка минутку, у меня шнурок развязался.
Алиса слышала, как он возится за её спиной.
– Ну? – голос её потерялся в тёмном пространстве подвала. – Долго ещё?
– Всё. Пошли.
– Здесь какая-то лестница.
– Поднимайся и поворачивай налево. Сейчас будет дверь, так ты остановись и не трогай её.
Алиса всё же подёргала.
– Заперто! – объявила она.
– Сказано же – не трогай! – приглушённо рыкнул Шарра.
– Здесь замок. Как же мы его откроем?
– Ха! Замок, говоришь?
Оттеснив девушку от двери, Шарра извлек из котомки огромнейшую связку ключей на кольце из проволоки. Каких только ключей здесь не было! Маленькие медные с затейливо вырезанными зубчиками, простые стальные ключи с примитивными бороздками, красиво откованные фигурные ключи, изображающие различных животных, огромные амбарные ключи размером с локоть, изящные крохотные ключики от ларцов и шкатулок…
– Шарра!
– Не вопи, нас могут услышать. Ну что? Что – Шарра?
– Немедленно говори, зачем ты носишь все эти ключи!
– Успокойся, – он перебирал связку в поисках нужного, – я не вор. Просто иногда спокойнее ходить где-нибудь и никого не спрашивать.
– Но ведь так нельзя!
– На самом деле можно. Главное не оставлять улик.
– Эй, а тебе никогда не говорили, что вскрывать чужие двери некрасиво?
– Никогда. А, вот. Теперь не шуми, мы выходим.
Он вставил ключ в замок и стал медленно поворачивать его. Ключ пошёл плавно, как по маслу. Замок едва слышно щёлкнул, и дверь отворилась.
– Сам смазывал! – похвастался парень, вытаскивая за собой Алису и снова запирая замок. – К твоему сведению, все замки здесь приведены в порядок мной, и за это мне полагается… Тихо!
Алиса так и не узнала, что же, по его мнению, ему полагается, потому что рядом послышался кашель и шаркающий звук шагов.
Чуть дыша, они прижались к стене, и старый дворецкий Кимса прошёл мимо, не заметив их.
– «Кто, сражаясь, убегает, завтра снова в бой вступает!» – продекламировал Шарра и высунул язык его удаляющейся спине. – Теперь давай, быстрей через двор.
Они рысцой пересекли пространство и оказались перед Восточной башней, где жила Алиса.
– Ну, сама-то взобраться сможешь? – грубовато поинтересовался Шарра. – Или тащить тебя наверх?
– Смогу… если ты всё-таки не натёр воском ступеньки.
Она сияющими глазами смотрела на юношу.
– И знаешь… Спасибо тебе. Это было настоящее приключение!
– Обращайся, если что.
* * *
Алиса объяснила Агате, что подвернула лодыжку на лестнице, и горничная, охая и ахая, трижды в сутки распаривала ногу и натирала целебной мазью. Как и предсказывал Шарра, нога у Алисы перестала болеть уже к вечеру, а опухоль спала на следующий день.
Сейчас они сидели на берегу небольшого водоёма у башни Грифонов. Шарра забавлялся тем, что швырял на середину плоские камешки (он называл это «выпекать лепёшки»), а Алиса любовалась разноцветной радугой, которая вечно стояла над водопадом.
– Шарра.
– Э?
– Ты веришь в Пророчество?
Девушка закатала рукав и погрузила руку в воду. Кожа мгновенно покрылась россыпью крошечных сверкающих пузырьков. Искажённые толщей воды, пальцы приняли причудливые очертания – словно толстые белёсые корни утонувшего дерева. Алиса поскорее вытащила руку.
– Какое-такое пророчество?
– А что, их много?
– Да полно.
Он прищурился и ловко запустил очередным голышом.
– Пятнадцать «лепёшек»! Это надо же!.. А почему ты спрашиваешь?
– Да вот говорили тут, что, дескать, скоро весь мир обрушится или что-то в этом роде.
– Кто говорил?
– Да монах один.
– Слушай больше. Монахи все чокнутые.
– Почему?
– Ну подумай сама: разве нормальный человек станет сам, по собственной воле, один чёрствый хлеб жевать, да водой запивать, да молиться день и ночь? Да ещё когда никто не заставляет? Плоть они, видите ли, умерщвляют! Пхе! Вот крыша-то и съезжает. Сначала плоть, потом за дух примутся. А представь, что милосердного и справедливого боженьки нет. Что же тогда будет со «справедливым воздаянием»? Как заорут все эти толпы обманутых праведников, как они станут рвать на себе волосы и одежды! Ведь они-то за свою праведность рассчитывали на награду – райские кущи, там, или толпы «чернооких гурий»! Вот умора! Прикинь: они воздерживались изо всех сил, а другие грешили в своё удовольствие, жрали, пили, лжесвидетельствовали, крали и девок брюхатили… словом, отрывались на полную катушку. Ну не обидно ли будет? И потому монахи все шизанутые, можешь мне поверить. А пророчества эти… моё мнение такое: их напридумывали, чтобы людей запугивать. Конец Света, Судный День… Глядишь, народец-то посмирнее сделается, станет чаще в церковь ходить да аккуратнее денежки отстёгивать. Словом, сказки это всё. Я верю только в то, что если подбросить вот этот камень, то он упадёт на землю.
Что Шарра и проделал для наглядности.
– Ну, не знаю, – Алиса поёжилась. – А всё-таки страшновато. Не люблю я апокалиптических прогнозов.
– А кто ж их любит? Но всяк что-нибудь да напророчит, дай только волю. Я, если хочешь знать, тоже могу стать пророком. Ничего сложного, главное иметь в наличии горящие глаза, вдохновенный лик и длинную седую бороду.
– У тебя же нет бороды! – прыснула Алиса.
– Это не проблема, борода дело наживное. А насчёт пророка это мысль! Надо только вещать позаумнее, да сроки расставить грамотно, где-нибудь лет этак через двести-триста. Очевидцами-то станут немногие, э? Разве можно кого-то привлечь за предсказания, тем более, пост фактум?
– Привлечь, привлечь… Тебя только это заботит?
– Не-ет, это мысль! Подбираешь себе какую-нибудь пустошь, обустраиваешься на свой вкус и начинаешь молоть всякие ужасы, всю эту многозначительную мегахрень. Вот Приштуньскую Пустынь знаешь? Так там этих предсказателей как в огороде картошки.
– Они обычно плохо заканчивают, – осторожно сказала Алиса.
– Это да. И правда, пророком быть неинтересно. Что скажешь насчёт отшельника? Сиди себе в пещере с замурованным входом и бубни в дырочку замогильным голосом, а еду тебе пихать будут через неё же.
– В основном хлеб и воду.
– М-да… Тут ты права. Да и от скуки крыша поедет… Или на столб залезть, как Симеон Столпник?
– Столпник?
– Ну, тот, кто на столбе сидит всю жизнь. Марцеус вот тоже сидел.
– И какое в этом удовольствие? Зимой холодно, летом жарко.
– Зато сверху видно всё. И оттуда можно потихоньку плевать на прохожих!
– А ещё птицы на тебя гадят и всё такое.
– Вот это не по мне, – он почесал затылок. – А если организовать свою собственную секточку, э? Шарривор Вещун! Шарривор Светобог! Класс?!
– Глупыш, тебя доминирующие религии в порошок сотрут.
– Тогда можно сделаться личным астрологом какого-нибудь королька и жить составлением для него гороскопов на каждый день. Эффект Барнума-Форера ещё никто не отменял!
– Что за эффект?
– Это когда человек готов принимать на веру обобщённое описание своей личности и в любом гороскопе находит подтверждение.
– Ненадёжно, да и опасно. Венценосец-то тебя – чуть что, и на кол!
– Можно ещё стать индивидуальным тренером и излечивать людей от ожирения – чем не гадание вилами по воде?
– И ты знаешь способ?
– Ну… жрать поменьше надо. Ничего жирного, жареного, солёного, с утра встал – и на лыжи… Главное – верить!
Алиса с сомнением покачала головой.
– Или открыть лавку и продавать подробные карты с указанием зарытых сокровищ. Лавку назвать так: «Надежда»! Или нет, так: «Верное дело». Масштабная идея, э? Дело-то нехитрое. Главное потом вовремя смыться. Крутямба, да? Карты должны выглядеть очень старыми. И кто же будет виноват в том, что в помеченном месте ничего не окажется?
– А если поймают на подлоге?
– Обещать – не значит жениться, – ухмыльнулся Шарра. – Только надо постараться, чтобы места с крестиком оказались географически подальше.
– По кладам ты большой специалист, – процедила девушка сквозь зубы. – Не надейся, я тебя ещё не простила.
Он и бровью не повёл.
– Слушай, кстати, анекдот: «Всё началось с того, что мы с другом нашли на чердаке старый сундук, а в нём карту неведомого острова, где в одном месте стоял большой чёрный крест. Мы продали всё, что у нас было, зафрахтовали корабль и отправились на поиски. Долго мотало нас по морям, пока наконец мы не наткнулись на искомый остров»…
Парень сделал мхатовскую паузу.
– И что? Что? – не выдержала Алиса. – Нашли что-нибудь?
– Ага. Большой чёрный крест…
Она зачерпнула ладошкой и плеснула на него водой.
– Эх ты, искатель сокровищ… Кстати, Илай сказал, что Марцеус, пророк этот, святым был.
– Святых не бывает. Находились те, что видели, как по ночам спускался провидец со своего столба, шлялся по кабакам, распевал непотребные песни и тискал весёлых девок. И трактаты свои полностью слизал с чужих афоризмов. А что касается Последнего Откровения… Все эти многоговорящие фиговины, скорее всего, просто пьяный бред. Старикашка Марцеус перебрал вина, вот его и пробило на откровения.
– А вдруг всё – правда?
– Тогда все помрём, – подросток хихикнул, – единовременно, так сказать, радостно слившись в общем порыве. И всё. Большой творческий привет. Шикардос!
– Шарра!
– Что, не хочется умирать? Мне тоже. И даже слившись в порыве. Конечно, если уже всё решено, то массовое истребление меня привлекает больше, чем одиночное (всё-таки не так досадно), но лично у меня на ближайшие сто лет иные планы. Хочется ещё постранствовать по белу свету, винца попить… похулиганить в своё удовольствие, ну, и всё такое прочее. Прославиться, стать знаменитым Героем…
– Разве можно так говорить! – рассердилась девушка. – Надо думать о том, чтобы сделаться лучше, достойнее, нравственнее, надо совершать добрые дела!
– Чепуха! Нравственность изобрели священники, чтобы им было легче командовать остальными.
– А вот и нет! Надо верить в добро!
– А я говорю – че-пу-ха! Добро такой же товар, как и всё остальное.
– Добро всегда побеждает!
– Ха! Что же оно побеждает-побеждает, да никак не победит?! Хорошо, хочешь поспорить – давай поспорим.
– Я не претендую на обладание какими-то высшими сакральными истинами. Я обычный человек довольно среднего ума. Но ведь есть же общечеловеческие ценности… ориентиры…
– А откуда ты знаешь: что добро, а что – зло?
– Ну… как это? – Алиса даже растерялась. – Есть же принятые определения…
– На одних определениях далеко не уедешь. В каждом конкретном случае надо ЗНАТЬ.
– А я и знаю!
– Хорошо. Вот тебе пример…
Когда он вот так ухмыляется, значит, в запасе у него приготовлена какая-нибудь каверзная штука.
– Вот смотри: бродяга на большаке собирается ограбить и убить путника. У тебя есть две возможности, одна – вступиться за несчастного и помешать свершиться преступлению, вторая – пройти мимо. Что ты выберешь?
– Разумеется, помешаю!
– Ага! И ты, конечно, при этом будешь убеждена, что делаешь добро и поступаешь правильно.
– Конечно, – с несколько меньшей уверенностью проговорила Алиса.
И всё-таки – почему Шарра так нехорошо улыбается?
– А если этот путник – насильник и душитель, растлитель малолетних? Почём ты знаешь? И, может быть, Господь сам так решил, что жизнь его должна прерваться в этот момент? Вдруг бродяга лишь орудие Господне? Что тогда? А ты помешаешь, и злодей погубит ещё не одну невинную душу? Или вот ещё: взбесившиеся кони понесли, и карета грозит раздавить ребёнка. Ты, Алиса, конечно же, бросишься выдёргивать дитя из-под копыт. А если это тоже Провидение Божье? Если ребёнку этому уготована страшная судьба, и он пошёл бы путём Тьмы? Стал бы демиличем, отравителем, убийцей?.. Тем самым, творя, по твоему мнению, благо, ты поступаешь прямо противоположным образом. Разве нет? Так где твоё хвалёное добро, а где зло? Что, съела? Раз мы не можем ничего узнать доподлинно, то НЕВМЕШАТЕЛЬСТВО – вот лучшая из позиций! Не делай ничего, иначе, возможно, сделаешь хуже. Это принцип малого зла. А, ты молчишь! Тебе нечего сказать мне, поскольку я прав!
– Нет, права Я. И когда всё хорошенько обдумаю, то обязательно докажу это.
Алиса насупилась, и лицо её сделалось некрасивым; она принялась разглаживать платье на коленях.
Шарра блеснул глазами.
– Чудная ты девчонка, Алиса.
– Почему это?
– А так. Ты вот знаешь, почему у коровы дерьмо – лепёшка, а у козы горошком?
– Нет.
– Ну вот! Даже в этом не разбираешься, а меня поучаешь! Иногда вроде бы даже нормальная, а иногда с тобой хочется удавиться – изрекаешь всякие благоглупости, которые вычитала в детских книжках. «Что такое хорошо, и что такое плохо», – передразнил он. – Этика – блеф, лженаука. Добра нет. Зла тоже нет. Есть поступки, приносящие вред или пользу данному конкретному индивидууму в данное конкретное время. Запреты, навязанные обществом, это дубина того же общества для управления членом общества. Иначе общество перестанет им являться и прекратит существование. Не убий, не укради! Десять заповедей… Разве ты можешь указать мне хоть кого-нибудь, кто соблюдал бы их всю жизнь?
– Это далёкая цель, – нетвёрдо возразила Алиса. – К этому надо стремиться.
– Бредятина всё это, а не цель. Шпаргалка для трусов и малодушных.
– Для трусов?!
– Ну да. Запреты существуют для законопослушных ничтожеств, разве это и так не понятно? Для тех, кто боится разрешить себе Поступок. Хочешь, кстати, анекдот? Привёл Моисей израильтян к горе Синай. Их оставил у подножья, а сам поднялся на гору за скрижалями с Десятью заповедями. Евреи ждут час, ждут два, а его всё нет. Наконец, на закате спускается. «Есть две новости, – говорит, – плохая и хорошая. С какой начать?» Все хором: «Ну, давай с хорошей!» Моисей отвечает: «ИХ всего ДЕСЯТЬ!» – «Ура! А теперь давай плохую новость» – «Прелюбодеяние вошло…»
– Шарра! Ну почему в твоих устах любое кощунство выглядит милой рождественской сказочкой? У тебя нет никаких моральных ценностей!
– У меня ЕСТЬ моральные ценности, Алиса, просто они не такие, как у тебя. А ты с упрямством мула твердишь, что у меня их нет.
Она вспыхнула.
– Значит, я похожа на упрямого мула?
– Ты даже хуже, – подтвердил он с усмешкой, – потому что мул глуп и не берётся учить и воспитывать.
Она решила было обидеться, но передумала.
– Ну хорошо. Вот ты, к примеру… Разве ты способен на преступление?
– Запросто. Ведь что такое преступление? Это когда ПЕРЕСТУПАЕШЬ через ЗАКОН. А надо только убедить себя, что этот закон писан не про тебя, что он не имеет к тебе никакого отношения.
– А как убедить?
– Например, так: почему я обязан его соблюдать, этот дурацкий пункт в этом дурацком параграфе этого дурацкого законодательства этой дурацкой страны? Где-нибудь собрались какие-то напыщенные велеречивые дяденьки в чёрных судейских мантиях, которых я в глаза не видел, и решили: вот это нельзя! Это плохо! Это – преступление! За такое нужно по попке – ата-та! И теперь это ЗАКОН! И все остальные, как отара овец – бэ-э-э, закон! А я, может, за него даже не голосовал. Почему же тогда он распространяется на меня? Главное – сказать так себе, и спокойненько нарушать. Воровство или убийство, какая разница? Дело в принципе: сможешь наплевать на закон или нет. Переступить черту очень легко, потому что нет никакой черты. Ни в сознании, ни на бумаге. Нигде. А переступить через то, чего нет, раз плюнуть. Надо только уверить себя, что этого нет, и дело в шляпе. Всем улыбаемся и машем.
– И со всем так?
– Со всем. Поначалу немного страшно, но потом убеждаешься в том, что это просто ужасно забавно. Закон и религия придуманы для дураков, а человек незаурядный выше этого.
– Ты пошутил?
– Нет.
Ей показалось, что он гораздо старше своих восемнадцати лет – так тёмен был его взгляд.
– И тебе уже приходилось убивать?
– Разумеется. По будням штучно, а в выходные так целыми пачками. Престольные праздники отмечены отдельно.
Девушка облегчённо расхохоталась.
– Уф, ну и напугал же ты меня! Прямо Родион Раскольников какой-то! Шарра! И почему это я никогда не могу понять, врёшь ты или нет?!
– Ещё бы ты могла! Меня даже на экзамене в Магистериуме не просекли, когда я придумал, что регулярно в ночь на троицу вижу вещие сны! Поверили.
Кто хочет иметь друга без недостатков, тот когда-нибудь останется без друзей. Но лёгкость, с которой лгал Шарра, приводила её в содрогание.
– А разве Герою вообще можно врать? Или это позволительно только в крайних случаях?
– Герою разрешено всё. В любых случаях.
– Значит, это просто такая привилегированная каста?
– Конечно.
– А почему ей все подчиняются?
– Потому что так положено.
– А почему положено? Кем?
Тут уж он разозлился по-настоящему – даже зубами щёлкнул.
– Положено – и всё тут! Вот солнце встаёт на востоке – кто так решил? Кто?! Может, ты мне скажешь, а? Что ты пристала со своими кретинскими вопросами? Много будешь знать – не успеешь состариться!
Алиса перетрусила и начала отступление.
– Хорошо, хорошо, успокойся. Положено – и ладно. Какое мне дело? Но если ты такой умный, то должен развеивать потёмки моего невежества.
– Не путай кислое с длинным: умный и информированный это разные вещи. Но в данном случае ты, как ни странно, права, я умный и информированный одновременно.
– Хвастун! А ты давай, просвещай меня, потому что я абсолютно политически не подкована. А также экономически, географически и… в общем, чем больше узнаю, тем лучше. Проведём небольшой ликбез.
– Небольшой – что?
– Ликвидация безграмотности.
– А впрочем… Цикл лекций «Урания – моя родина» продолжается! Сегодня у меня рассказывательное настроение, поэтому я склонен исполнить твою просьбу, так что слушай.
Он лёг и положил руку под голову.
– С расположением стран мы недавно закончили, переходим к населению. Для обитателей многих королевств есть общие названия. К примеру, обитатели Троллидора – гримсуры, (это такие северные варвары типа викингов, только в горах живут), Кемта – некросы, а Найгона – варлорды, хотя это только военная каста. Вот и народ Гремланды некоторые зовут гремлами. Но попробуй так обозвать гинна – мигом сердце вырвет! Всех жителей можно разделить на Героев-Уранидов и остальных, условно назовём их «мирными». Герои, в свою очередь, подразделяются на воинов и волшебников. В каждой стране они именуются по-разному, но суть от этого не меняется… Ну, кто-то просиживает штаны в магических башнях, кто-то развивает мускулы на плацу, ясно? Если в колдовстве ты не бум-бум, то поступаешь в воины, если рубишь кой чего – идёшь к магусам. Ураниды каждого королевства обладают специфическими способностями, присущими только им. К примеру, Поводыри Мёртвых из Кемта умеют оживлять трупаки, ангелинский Повелитель Умов внушит тебе всё, что захочет, Владыки Снегов могут вызывать лавины и снежные бураны…
– А у вас, Лесных Героев, какие специфические способности? Наверное, связанные с деревьями, с травами?
– Мы прекрасно заготавливаем впрок соленья и маринады… – произнёс Шарра глухим шёпотом.
Потрясённое лицо Алисы с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом заставило юношу внутренне скорчиться от смеха, но он продолжал, таинственно понизив голос:
– Если взять, например, два камма человеческих ушей – но только упругих и свежих, не залежалых, и залить их раствором соли из расчёта один к двум, а после добавить семь тахатов чабреца, кадерик корня хрена и…
Они захохотали так, что из башни испуганно высунулся Мастер грифонов. Разобравшись, что это не раскат грома и не голос десятника, распекающего воинов, он погрозил им кулаком и захлопнул окно.
– Итак, начнём с Тёмных, – как ни в чём не бывало продолжал Шарра. – В Ифрисе Герои это Факиры Пустынь, они большей частью происходят из расы демонов.
– А как выглядят демоны?
Парень задумался.
– Омерзительно. Похожи на Дьявола, как его рисуют в библейских книжках. Между нами, даже люди в Ифрисе бесноватые. Огненный Архипелаг – империя, состоящая из нескольких колоний, завоёванных в морских походах, и правит ею эмир Люцифер. Что касается других родственничков Сатаны, то в Кемте их тоже предостаточно – это Гексены-магусы и Рыцари, как в Ангелине, но только мёртвые. Вообще говоря, в просторечье их всех вместе принято называть некромайтерами, будь то скелеты, вампиры или мумии. Каждый из них умеет перекидываться в свою аватару, навечно оттиснутую в гербе, им не нужны для этого заклинания, так как это свойство для них природное. Как у гномов – талант к обработке металлов и устойчивость к магическому воздействию, а у элементалей владение их родной стихией. Царствует в Кемте некая Бастет. Говорят, что она живет сто тысяч лет, но я этому не верю. Даже жуткие некросы не могут существовать так долго.
Алиса узнала также, что на нижнем материке Найгон правят Варлорды – Властелины Подземелий. Их можно считать воинами, не чуждыми магии, и они носят маски, внушающие страх. Магусов у них именуют Жрецами.
– Вот где страховиды-то! – говорил Шарра возбуждённо. – Однако многие корыстолюбивые бабёнки, даже и высокородные, только и мечтают оказаться под землёй, в гареме какого-нибудь варлорда. Представляешь, там даже ночные горшки из золота! Герои там происходят из минотавров, но попадаются также и люди-Герои… Кстати, чтобы ты знала, Алиса: люди есть везде, в любых землях.
– Почему именно люди?
– А они гибкие. Другие расы косные. Окостеневшие в традициях, ритуалах, сущностях. Люди беспринципны, коварны, изворотливы и лживы. Также они могут быть тверды, вдохновенны, правдивы и благородны. Никто не знает, чего ожидать от людей. Но они ездят везде, торгуют, возя товары из королевства в королевство. Одним нужно то, другим иное. А разве допустят некросов на территорию Ангелина, к примеру? И разве безопасно будет разъезжать троллидорцам по провинциям Ифриса или Найгона? Вот людишки и снуют туда-сюда, выгоду имеют, денег наживают.
Конечно, эти люди тоже изменились и приобрели внутренние и внешние черты, свойственные конкретной местности. Но человек как вид выживет везде. Там, где холёный эльф, помешанный на чистоте, сразу умрёт от разрыва сердца. Где тролль сдохнет от голода. Где гинн не сможет жрать опарышей, а демоньяк, отрезанный от пламени преисподней, потихоньку развоплотится… Человек, он такой, выживет и сможет. Вот почему люди есть везде, и часто не в последних рядах среди прочих рас… Так вот, в Найгоне правит король Дарган. В Зире водятся Ламии и Бистмастера, Правители Топей. Властвует там сейчас легендарный император Рапаин, старый ящер, противостоит ему раса разумных псов «ши-мага», которые мечтают вернуть себе былое могущество. С Тёмными всё. Прежде чем перейти к Светлым, упомяну о Гремланде. Техномагусы Ледяных Башен искусны в магической физике и химии, особенно в сотворении и оживлении всякой гадости навроде големов или алмазных червей, они посвящают себя освоению знаний. Конечно, имеются там не только учёные, но и бойцы, ибо страна без военной силы обречена сделаться лёгкой добычей хищных соседушек. Доспехи у них потрясающей красоты и сделаны из редких сплавов, созданных благодаря их мастерству в алхимии. Сейчас на троне, по-моему, Северадо какой-то там. Ты знаешь, я многих недолюбливаю, но об этих Серых можно сказать мало хорошего. Моё мнение: уж надо быть либо тем, либо другим.
– Не скажи, нейтралы всегда полезны. Почему, думаешь, нашу страну Швейцарию никогда не завоёвывали?
– Переходим к Светлым. В Троллидоре Гримсуры враждуют с шаманами – Военными Магусами, их вообще не интересует ничего, кроме собственных боевых успехов (у нас их зовут «каменные петушки»). Соответственно, они быстро усваивают все навыки боя и тупы во всём остальном. Эти любят тяжёлое вооружение и совсем не используют волшебство. Шаманы это гримсуры с некоторыми способностями к заклинаниям, как ты понимаешь. Те и другие часто носят трофеи, снятые с убитых врагов, получая от них дополнительную силу. «Пришли находники и, как говорится, сделали всем расходники», – со смехом продолжил он. – Так что если встретишь могучего детину с куриными мозгами, увешанного ожерельями из человеческих зубов, то перед тобой Скальный вождёк. Среди троллидорских Героев, Вождей Скал, встречаются как люди, так и орки, гоблины, огры – полный винегрет. В данный момент некоему Мардуку удалось сплотить вокруг себя большинство сильных кланов, поэтому его провозгласили Верховным Вождём, но обычно Верховный Вождь долго не живёт: претендентов на Железный трон множество, и споры свои они осуществляют с помощью личных поединков, выживает в которых только один. Это словно волчья стая, где нужно доказывать превосходство постоянно… Вот у Мастеров Леса в Дварфене тоже есть свои колдуны и воины-Малаты. Малата сразу узнаешь. Его волосы убраны в хвост или заплетены в косу, а у остальных эльфов приняты высокие причёски, с такой в лесу не полазаешь. У малатов сапоги и башмаки у носков закруглены и уплотнены на случай удара ногой о дерево или корягу. И ещё шнуровка до колен. Капюшон оторочен мехом выдры, он надвигается в случае дождя. Малаты одеты в зелёное. Они прирождённые разведчики, но их любят ещё меньше, чем остальных. Гонору не в меру, а славных подвигов с гулькин нос.
– Как же ты можешь говорить так о своих соотечественниках? – удивилась Алиса. – Это же твои родичи!
– Родичи, родичи… А чего – родичи? Я сам по себе! – ни с того ни с сего окрысился юноша.
– Ну хорошо, хорошо, – примирительно сказала Алиса, предупреждая гневную вспышку. – Рассказывай дальше. А вот, к примеру, хоббиты у вас есть?
– Как не быть. Только здесь их зовут халфлингами.
– И какие они? Домовитые, хозяйственные, бережливые?
Шарра скривился.
– Сквалыги, сухой ветки в долг не выпросишь. Правят в Дварфене прежде всего эльфы, но среди военачальников встречаются и гномы, которых ещё называют дварфами или лесными карликами, царствует эльф Оберон, могущественный волшебник.
– Эльфы? – с придыханием произнесла она. – Это такие сказочно прекрасные добрые существа, которые поют и танцуют на лунных полянах?
– Прекрасные? Ну, не на мой вкус. Добрые? Очень сомневаюсь. Может, конечно, они поют и танцуют – когда травы накурятся. Где ты набралась такой чепухи?
– Читала.
– Не те книжки ты читала, дорогуша, – с видом несносного превосходства заверил её Шарра. – Есть ещё маленькая страна Вэлль, но это просто такой ледяной остров посреди озера, окружённый лесами. Ходят слухи, что властвует там таинственный Белый Друид, но его вообще никто не видел.
– А Эдемион? Что ты скажешь насчёт него?
– Эдемион… – промямлил Шарра. – А что Эдемион? Там тоже живут. Говорят, Небесные Колесницы очень красивы.
– И всё?
– Ну, все знают, что их обитатели больше всего озабочены своими удовольствиями и модой, своими цирками, театрами и садами.
– И что же, там совсем нет славных воителей?
– Ну почему, есть. Но Господа Энергий очень хитры и скрытны, о них мало что известно. Редко кто удостаивается приглашения в их цветущие города, они предпочитают сами путешествовать везде, высматривая и вынюхивая. Знаешь, они вообще взялись ниоткуда.
– Как это?
– В летописях сказано, что когда-то очень давно один из правителей Эдемиона поднял их летучие крепости в космический аэр, и с тех пор они исчезли. О них не было ни слуху ни духу многие тысячелетия, пока однажды Колесницы не появились над Гремландой. Что в Эдемионе творилось в течение веков, никто не знает. Да и забыли о нём за это время. И тут возник Зов. Зов услышали все. Он звучал в Мистiк-хаусе любого города, не прекращаясь ни на секунду, и был похож на чарующую, но навязчивую мелодию. И вот многие Ураниды, слыша его, бросили семью, друзей, своё служение родной стране и отправились в Эдемион, чтобы предложить свои услуги. И никто не вернулся. Никогда… Так что с Эдемионом нужно держать ухо востро, – закончил Шарра.
– А там кто правит?
– Престарелый король Алкон.
– Аделаида говорила, что в Эдемионе самые красивые и галантные кавалеры.
– Аделаида? Кто это?
– Кастелянша Авеля.
– Монашка? Избегай их, Алиса, послушайся хорошего совета.
– Почему?
Лесной лорд засмеялся мелким неприятным смешком.
– По кочану.
– Шарра!
– А чего? Тоже мне, защитнички Света… Ну конечно! Святое воинство —добродетельные монахи, ревнители Веры! И горлицы небесные, «христовы невесты». Знаем мы… Слышала, как говорят? «Есть только три целомудренных монашки: одна убежала, вторая утонула, третью ещё ищут». Они все лживые и двуличные. Их сызмальства учат шпионить за ближним своим, потому что суть и назначение всех святых Орденов – искоренять ведовство и ересь.
– ВСЕХ святых Орденов?! Разве в других тоже инквизиторы?
– Ну, может, не во всех… Орден Христа Милосердного, по-моему, занимается врачеванием. Остальные же это всё духовно-рыцарские Ордена, большей частью военные. В их конгрегациях состоят не только священники, но и высокие дворяне, например, сам консорт Роланд.
– Вот как? – Алиса задумалась. – А в каком Ордене состоит граф Эдгильбер?
Шарра мог и не знать этого. Но он знал.
– В Ордене Святого Меча. Также как и Илай, и Авель.
– Но как Кристиан может быть монахом? Он же… этот… граф. Наследник.
– Он монах как бы наполовину, поскольку Орден Святого Меча духовно-рыцарский.
– А зачем он в него вступил?
– У него спроси, – огрызнулся Шарра. – У меня уже в горле пересохло.
– Ну, Шаррочка, ну миленький, ну скажи, зачем графу нужен такой Орден!
– Говорят, от любопытства кошка сдохла. А Орден нужен, чтобы человек, желающий воевать за дело Церкви, мог бы осуществлять это, не уходя в монастырь.
Она воспрянула духом.
– Я честно пыталась читать какое-то наставление монахам Ордена… забыла. Но ничегошеньки не поняла. Что такое прецептория? И кто такой дигнитарий? Чем отличаются Ордена вообще? Расскажи мне, Шаррочка, хотя бы в общих чертах.
– Типа: «Всё, что вы хотели узнать о Святой Церкви, но боялись спросить»?
Она кивнула.
– Если идти с самого начала, то раньше были просто Ордена, и каждый имел свою специализацию, если можно так выразиться. Члены Ордена Горящего Сердца – учёные, но они неукоснительно соблюдали догматы веры и оберегали их. Мягкие и милосердные члены Ордена Святого Причастия посвящали себя служению ближним из народа. Орден Девы Марии и Агнца занимался выкупом христиан, попавших в лапы к Тёмным. Орден Священного Распятия: его миссией было попечение о приговорённых к смерти, погребение умерших от чумы, забота о душевнобольных. Орден Христа Милосердного – братия заботилась о странноприимных домах, госпиталях и лепрозориях; в некоторых из этих братств старшим обязательно бывал прокажённый, представляешь! Орден Стального Щита Верующих обеспечивал безопасность паломников на их длинном пути к святыням… В общем, сколько бубнов, столько и мелодий. Со временем многие Ордена превратились в военные – жизнь диктует свои законы. Большинство Орденов стали формировать смешанные организации – и светские, и уставные, так называемые духовно-рыцарские Ордена с простыми или торжественными обетами. В некоторых случаях это было необходимостью. Вот представь: в дворянской семье единственный наследник, и он, естественно, должен сделаться лордом Труляляком и продолжить род. Но как быть, если он имеет отличные способности к магии, и значит, обязан сделаться монахом, приняв обет безбрачия, бедности и всё такое? Тут на помощь и приходит такой вот демократический Орден, что позволяет вести лорду Труляляку образ жизни, вдохновляемый правилами этого Ордена, но в то же время не лишает семью Труляляк надежды на наследника. Впитываешь?
– Разумно.
– Таким образом, все монахи принадлежат каким-нибудь Орденам, но те, которые живут в аббатствах, подчинены местным епископам, а те, кто входит в духовно-рыцарские Ордена, подчинены Верховным Магистрам и обитают в монастырях. Светские епископы просто жиреют на хлебах, получая доходы, а Магистры работают на благо общества.
Духовно-рыцарские Ордена подчиняются только папе Валеттскому и освобождаются из-под юрисдикции местных светских и церковных властей. У них есть всякие отделения, провинции, округа, во главе которых стоят великие командоры, прецепторы и приоры. Главная шишка – Великий Магистр, при нём совет из дигнитариев, это другие высшие должностные шишки.
Имеются ещё, как ты знаешь, инквизиторы. В эту организацию могут входить члены любых Орденов, их назначает лично папа и они отчитываются только перед ним. Инквизиторы не подчиняются даже своему орденскому руководству – только папе. И если епископский пост сплошная пожизненная синекура, то инквизиция это работа. Вот Магистры Орденов вечно грызутся с епископами, те – между собой за приходы, аббатства и бенефиции, а инквизиторы стоят над всем. Это особая каста. В процессе службы они могут совершать любой грех, понимаешь, ЛЮБОЙ, и его им отпустят. Им можно всё. Это у нас так. Как у вас, не знаю.
– Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно, – заклеймила Алиса. – А какая разница между монахами и священниками?
– Священники – они живут как бы в миру, всем командуют, могут налагать дополнительные поборы, подвергать анафеме или интердикту целые местности. Они отправляют службы, участвуют в разных празднествах, организовывают Крестовые походы и так далее. А монахи это воины и работяги. Иерархия как у муравьёв.
– Илай – очень хороший человек, – буркнула Алиса, всё же несколько поколебленная в симпатии к монаху.
– «И лучшая из змей всё-таки змея», – ответствовал Шарра пословицей.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил массив игровой информации и зарабатывает +40 очков к интеллекту, что позволяет вникнуть в нюансы устройства Игрового мира.

Глава 8, здесь, среди прочего, в изложении Шарры звучит легенда о Граале, а также говорится о средневековых танцах и конных прогулках
«Надо обладать железными нервами, чтобы быть приветливым каждый день с одним и тем же человеком».
    Марцеус Флинтский (Из последнего трактата «Мыслесмех», найденного совсем недавно)

– Ну хорошо. Все кругом либо просто гады, либо гады гадские, это я поняла. Тогда расскажи мне подробнее о наших гостеприимных хозяевах.
– Про хозяев, значит? Герцогиня – мегера, дочки – кривляки, лицемерки и тайные эротоманки, племянник слабоумный. Всё?
Против воли уголки её рта поползли вверх.
– Амелия – герцогиня, а куда подевался герцог?
– С престолонаследием здесь вообще полная неразбериха. На самом деле править должен герцог Галахад Марстон по прозванию Кривонос, но пять лет назад он пропал без вести, охотясь у границ с Зирой. Понимаешь, титулованный дворянин, если он отсутствует в своих владениях более года, и это официально подтверждено, считается умершим. В Ангелине принят салический закон, запрещающий всходить на трон лицам женского пола, поэтому, по сути, следующим герцогом должен бы стать Кристиан. Однако, поскольку смерть сэра Галахада Кривоноса, его дяди, юридически не доказана, то у власти номинально остаётся Амелия и правит именем своего мужа. Когда она скончается, то престолом завладеет наш Кристиан, а пока он лишь граф и наследник.
– Ха! Кривонос! Какое-то не слишком почтенное прозвище. Вот называли бы его Галахад Смелый или Галахад Добрый… А тут – Кривонос! А как думаешь, у герцога в самом деле был кривой нос?
– Конечно. Странно было бы человеку иметь прозвище «Кривонос», если на самом деле нос прямой. Всё равно что кого-то называли бы «Чернобородый», а он был бы бритый.
– Где-то ты прав, конечно, хотя с бритым пример не совсем корректный: вдруг он чернобородым ходил раньше, до бритья?
– Если бы у Кристианчика не была такая непрошибаемая репутация, то можно было бы даже предположить, что это он спровадил дядюшку на тот свет. Сэр Галахад отличался превосходным здоровьем и вполне мог прожить ещё много-много лет. До сих пор у них с Амелией рождались только дочки, не имеющие права наследовать трон, но чем чёрт не шутит? Герцог был мужчиной хоть куда, на склоне лет он вполне мог обзавестись и сыном, возможно, даже бастардом. Лучше отдать трон родной кровинке, хоть и ублюдку, чем какому-то племяннику – ты не находишь? Такие примеры известны. Так что пропал он очень кстати. Для Кристиана.
– Неужели ты можешь предположить, что Крис, которому тогда исполнилось всего пятнадцать лет, убил родного дядю?! – испугалась девушка.
– А что? Вполне возможно. Тебе кажется, что рыцари такие уж нравственные люди? Вот послушай отрывок из рыцарского Кодекса «Мир Божий», автор епископ Варин де Бове:
– не красть у крестьян скот (но убивать его можно ради пропитания);
– не быть слишком жестоким с селянами;
– не жечь чужие дома (без веской причины);
– бить женщин, только если они совершают проступки против рыцаря;
– воздерживаться от засад на безоружных рыцарей (правило действует только от Великого поста до Пасхи)…
Видишь, каковы они, наши воины Света? По мне что чёрный кобель, что белый кобель, всё равно кобель. Кодекс епископа был предтечей, но теперешний, «Кодекс Чести Белой Лилии» мало изменился с тех пор. Думаешь, рыцари какие-то другие, прямо безгрешные? Они тоже мечтают о власти, потому что из всех страстей человеческих, после самолюбия, самая сильная – властолюбие. Один найгонский философ, Ся-Огон, сказал: «О власть с её взглядом Медузы! Кто однажды заглянул ей в лицо, тот не мог более отвести глаз: он остаётся зачарованным и пленённым. Кто хоть раз испытал хмельное наслаждение власти и повеления, не в состоянии от нее отказаться». Власть, Алиса, очень привлекательная вещь, все хотят власти. Стремление к ней так же естественно, как поход в уборную.
Алиса фыркнула. Хоть Шарра порой выражался и грубовато, но в точности формулировок ему нельзя было отказать.
– И что, ты тоже стремишься к ней?
– А как же! К власти и признанию. Может, ещё больше, чем ты думаешь. Эх-х-х! Отколоть бы что-нибудь этакое, чтобы все попадали от ужаса и зависти! Например, изобрести такую штуку, чтоб можно было убивать целыми толпами… прославиться, или отправиться в квест и отыскать огромный клад, настоящий… – он опять набрал голышей и стал швырять в воду.
Алиса улыбнулась воспоминанию.
– Знаешь, когда одного мальчика спросили, кем он хочет стать, Макс сказал, что будет кладовщиком – клады искать.
Наверное, в душе каждого ребёнка сияет своя волшебная лампа, сулящая ему бесконечные чудеса. И когда сынок заявил, что хочет стать кладовщиком, она сразу догадалась, что к складам и контейнерам это не имеет отношения.
– Шустрый шкет. Но вообще-то это дело непростое, всё равно что год за годом рыскать в поисках цветка папоротника, который (увы!) никогда не цветёт, или большого яйца птицы Рух. Без шансов. Такая же сказка, как легендарное золото гномов.
– Да! – она встрепенулась. – Клад! Признаться, я так рассчитывала, что при помощи нашей бумажки с кладбища мы найдём клад, может быть, даже легендарный Грааль! Правда, Маюта говорит, что ещё должен быть какой-то Пазл.
– Маюта? – медленно переспросил Шарра. – Ты спрашивала его об этом?
– Ну, было дело, – нехотя призналась Алиса. – А ты тоже что-то знаешь о Граале?
– Десять, одиннадцать… эх, не добрал! – Шарра метнул на неё косой взгляд и взял новый камень. – А зачем тебе?
– Да так. Говорят, он даже желания исполняет.
– Вероятно. Только этого никто в точности не знает, потому что никто его не находил. Одни слухи.
– Откуда тогда известно, что он существует?
– Рукописи. Рукописи никогда не врут, иначе они очень быстро исчезают. Обычно в сортире.
– И… многие здесь его ищут?
Он расхохотался.
– Да ты, никак, тоже в Поиске?
– Не твоё дело! – она рассердилась. – Просто интересно.
– Интересно за углом. Как пойдёшь, сразу упрёшься.
– А тебе разве не любопытно узнать про Грааль? Загадочная вещь, а я обожаю всё загадочное. Только Маюта почему-то называет его «златокованым ларцом». С какой стати это ларец, спрашивается?
Девушка принялась рыться в памяти. «Рыцари Круглого Стола, Артур… Волшебник Мерлин? Не то, не то… Чаша Грааля!» И тут она выпалила:
– Насколько мне известно, Грааль это чаша, из которой пил Христос на Последней вечере. Будто бы на Голгофе в эту чашу Иосиф собрал кровь из ран Спасителя. Но почему тогда ларец, а?
– Не знаю. Наверное, твой деревенский сопляк всё переврал. Вот лошара!
– И вовсе он не сопляк! – Алиса бросилась на защиту, точно разъярённая наседка. – И лошара тут кто-то другой! А кто обзывается, тот сам так и называется!
– Да ладно, ладно. Ну, пусть не переврал. Возможно, сама чаша спрятана в ларце. Вот есть одна легенда… Сядь поудобнее и слушай. Много тысяч лет назад правил Уранией король Оуэн Первый, и жил он в волшебном замке Карбоник на самом пике горы Монсальват. Царствование его было долгим и счастливым, разные идиоты говорили даже, что в королевстве настал «золотой век». Подданные Оуэна всё благоденствовали и благоденствовали, земля всё родила и родила, стада на пастбищах всё тучнели и тучнели. Ходили слухи: это связано с тем, что король обладал тайной Грааля, но доподлинно это не было известно. Прижил Оуэн от множества жён девять сыновей, и звали их: Борикс, Кисаи, Кса, Гальядо, Тристан, Лаэр, Эверленн, Пэйл и Морер. Некоторые из них были людьми, некоторые нет. Когда сыновья подросли, Оуэн понял, что пора выделять им собственные наделы – порулить-то всем хочется! Где раньше были королевства, он выслал королей, где не было – создал новые и поставил наследникам престолы. Так возникли нынешние Троллидор, Найгон, Кемт, Ангелин, Гремланда, Зира, Дварфен, Эдемион и Ифрис. И только заклинал их Оуэн жить дружно, на братнюю жизнь не покушаться, в чём взял с них Великую Клятву на крови – вот дурачок-то! За это он обещал им, что после его смерти раскроется перед ними тайна Грааля. Вот Оуэн откинул коньки, девять братьев встретились у гроба и прочли завещание, в котором надлежало им всем собраться в один день и час в Тайной Комнате, где и узнают они секрет Грааля. И настал урочный час, и вошли они все вместе в Тайную Комнату, и увидели они на стене каменное мозаичное панно – Пазл, где указано было, в каком же месте и спрятан Грааль, но…
– Но?
– Многие братья таили под одеждой оружие, ибо пришла им в головы мысль: на фига делиться с остальными? Почему не я один стану владеть Граалем и использовать его? Почему бы именно мне не сделаться величайшим из всех королей Урании? И вот в Тайной Комнате разгорелась страшная битва, и горячая кровь залила волшебную карту. И случилось так, что никого из могучих наследников в живых не осталось. Не выжил ни один. Но самое интересное, что мозаичная карта эта как бы взорвалась, расколовшись на множество кусков, и обломки эти разлетелись по всему свету – то ли под воздействием крови, которую принцы поклялись никогда не проливать, то ли сам Грааль решил так… Никто не знает. С тех пор части Пазла рассеяны везде, а где – то никому не ведомо.
Лесной лорд разом забросил все свои камешки подальше.
– Ну да, но ведь это только старая легенда.
– А больше никто ничего и не знает. Охота объявлена, многие ринулись в Поиск, но где искать и как – не понятно. Так что все в равном положении, – многозначительно закончил он.
– Ну да…
– Ой, сколько ещё будет смертей, какие реки крови прольются в этой Охоте! – он взмахнул руками. Этот жест ужаснул птенца-грифончика, который подобрался к ним поближе в поисках крошек. – Тут тебе не просто Щит Великой Храбрости какой-нибудь или кольцо с Глазами Дракона, здесь ставка велика. Понимаешь, Грааль это хрустальная мечта, это нечто такое… недостижимое, что ли. Это абсолютная власть, несметное богатство, бесконечная жизнь и… и я уж не знаю, что ещё. Грааль это искушение искушений, и я полагаю, что не найдётся на этом свете никого, кто мог бы противостоять ему. Ради Грааля можно предать, убить, продать – всё, что угодно… Алиса задумалась, подперев голову рукой.
– И ты бы убил… и предал?
– Конечно! И ты, будь уверена. Просто ты пока не представляешь себе, что это такое – ВСЕМОГУЩЕСТВО.
– Какой же ты циник!
– Цинизм это неприятный способ говорить правду.
Она не сразу нашлась с ответом.
– Тогда ты пессимист – у тебя даже радужка глаза не радужная.
Он усмехнулся.
– Я реалист, дорогая.
– По твоим словам выходит, что все кругом такие уж плохие… И почему ты такой противный, Шарра? Почему ты никого не любишь?
– А за что мне кого-то любить? – внезапно ощерился он. – Меня тоже никто не любит!
– Ошибаешься, – мягко сказала Алиса. – Я тебя люблю.
– Врёшь ты все! – визгливо крикнул он, вскочил и отпрыгнул на несколько шагов. – Не верю я тебе, не верю, бэ-э-э!
Он скорчил рожу, став ещё безобразнее, и Алису окатил прохладный душ, пролившийся из пухлой шаловливой тучки.
– Ах, вот ты как!
Они принялись плескаться, брызгаться, и скоро оказались мокрыми с головы до ног.
– Немедленно высуши! – девушка стояла перед ним, грозно размахивая пакетом с сэндвичами. – Суши, а не то…
Шарра сдвинул брови.
– Сейчас. Как же это… вот!
Он быстренько пробормотал какую-то абракадабру и взмахнул руками. Бум! Тресь!! Хлоп!!! Порыв ледяного воздуха шатнул её, Алиса вскрикнула и задрожала от холода.
– Шарра!
– Ой! Это же совсем не то! «Плащ Мороза». Дьявол!
Одежда на ней мигом затвердела и покрылась инеем, став блестящей и негнущейся, как доспехи, ресницы побелели от снега. Маг-недоучка сделался пунцовым.
– Сейчас, Алиса, сейчас… погоди минутку… Вспомнил!
Х-с-с-с-с-ш-ш-ш!!!
Вокруг огненным горохом запрыгали крохотные оранжевые шарики, девушка инстинктивно прикрылась локтём. От жара платье мгновенно высохло, края его задымились и закучерявились.
– Получилось, получилось! – Шарра захлопал в ладоши. – Чтобы хорошо колдонуть, надо сосредоточиться. В прошлый раз у меня почему-то повалились с неба мандарины.
– Хорошо, что не апельсины.
Алиса принялась энергично сбивать пламя.
– Ну, знаешь!..
Её красивое шитое серебром платье оказалось безнадёжно изувеченным. Подросток виновато крякнул и побрызгал на неё из озера.
– Немного перестарался. Подумаешь… вибрации перепутал. Ничего страшного, это ж у тебя не последнее!
* * *
Следующим утром Алиса решила совершить конную прогулку – конечно, с Шаррой! Она – на Принцессе, а Шарра мог взять себе в конюшнях любого коня.
– Поехали, Шаррочка, – соблазняла она. – Посмотри, какая славная погода! А знаешь, как будет весело? Мы будем скакать быстро-быстро, и ветер засвистит в ушах!.. А то мне одной будет скучно.
– Графина с собой возьми.
– Не хочу графина, хочу с тобой.
– Отстань, не поеду, – с непонятным упрямством говорил он. – Вообще настроение ужасное. Пойти, что ли, отравить кого-нибудь…
– Но почему? Почему ты не хочешь составить мне компанию? Ну не артачься, хватит вредничать! Поедем!
– Я же сказал – нет!
– Почему?
– Не люблю я лошадей, не привычен. В лесу лошади разведчикам без надобности, Алиса. Я их терпеть не могу, и это взаимно. Так бывает.
– А-а, так ты просто не умеешь! – обрадовалась она. – Я научу тебя в два счёта. Мне самой потребовалось всего полдня, это не сложно.
И действительно, Принцесса с первой минуты великолепно её слушалась, даже поводья были не нужны. Алиса не задумывалась, почему, ведь о лошадях и наездниках она ничего не знала, но приписывала все успехи своим талантам.
Он не стал объяснять ей, что этих животных не любит и не понимает, а они его боятся и не слушаются. Поэтому, когда приходится всё же передвигаться верхом, он вынужден применять довольно жёсткие меры. Не хватало ещё перед всем честным народом забить норовистого коня до смерти или оказаться седоком вдруг понёсшей лошади – обычно такое зрелище очень веселит окружающих.
– Не вижу смысла. Сама возись с этими ослами-переростками.
– Осёл-переросток здесь только что кричал «и-а» и упирался, хотя ему предлагают такое дивное развлечение, – сварливо ответствовала девушка.
Ну вот! Она так чудесно всё придумала, а этот упрямец не желает составить ей компанию!
– Значит, не поедешь?
– Да отвяжись ты! Вот пристала. Тебя что, в детстве укусил энцефалитный клещ?
Он пребольно щёлкнул её по носу.
– А ты… а вы… вообще!
И почему это, когда надо, то ничего оскорбительного в голову не приходит?! Потом, в тишине и спокойствии, уж она постарается измыслить пару-тройку обзывалок пообиднее и заучит их наизусть – специально для таких вот случаев. Сейчас она напряглась изо всех сил.
– Нахал! – неоригинально выкрикнула Алиса и быстро добавила: – Лордский нахал, вот! Футы-нуты, ножки гнуты! Подумаешь, лорды-милорды плешивые.
Шарра просиял, словно получил в награду пряник.
– Принято! «Ножки гнуты» – это красиво! «Плешивые лорды-милорды» тоже. А как насчёт самой? Ведь ты же у нас, как будто, из высокородных – или нет? В вашем мире есть дворяне?
– Есть.
– А ты кто?
– Я? – Алиса закашлялась.
Хотелось – ой, как хотелось! – гордо подбочениться, глянуть на Шарру свысока и молвить: «Я? Да если хочешь знать, в моём мире я – «королевна»! И всяческие там «прынцесски» у меня на побегушках!» Но Алиса не обладала ни хлестаковской харизмой, ни безразмерным фанфаронством Мюнхгаузена, а потому только промямлила:
– Кто я? Ну, как бы тебе сказать… я просто человек.
И Шарра усмехнулся:
– А, tiers еtat! «Третье сословие»!
– Почему же третье? – спросила слегка уязвлённая Алиса.
– Ты налоги платишь?
– Ну… да.
– Вот потому и третье. А твоё имя, кстати, благородное?
– Конечно!
Она постаралась придать голосу как можно больше уверенности, иначе этот пакостник будет издеваться всю жизнь. До самой смерти.
– И красивое. Такое иностранное. Жаль только, что ничего не означает. Вот Василием нарекали и царей, и холопов, потому что оно было в святцах. Множество имён у нас греческих (из тех же святцев), изредка встречаются римские или варяжские. И все они как-то расшифровываются. А у меня вот английское, мне кажется.
Ухмылка его была мерзее, чем у Урии Хипа.
– Впрочем, мне-то всё равно, я на тебе жениться не собираюсь. Так и знал, что с гербами у тебя… того, не густо. Да мне-то какое дело, будь ты хоть портомойкой. Женщина это глупое человеческое существо, которое одевается, болтает и раздевается. Какая разница, лордесса ты или служанка? Кстати, я слышу гонг, мне нужно в либрариум.
– До чего же ты гадкий! Если бы ты был моим братом, Шарра, – с чувством сказала Алиса ему вслед, – то я точно подсыпала бы яду тебе в каффу!
– Если бы я и вправду был твоим братом, то я бы выпил эту каффу! – колко ответил юноша.
* * *
С восходом солнца она одна отправилась в конюшню, где её встретил незнакомый слуга, который чистил скребком и так блестящую Принцессу.
– Как поживает граф? – Алиса погладила шоколадную морду лошади и угостила её морковкой. – Ему передали моё приглашение?
– Сэр Эдгильбер приносит свои извинения и выражает сожаление, что не сможет в ближайшие дни сопровождать вас. Милорд немного занят.
Алиса вздохнула с некоторым облегчением. После разного рода полувысказанных признаний встреча с молодым человеком стала бы для неё сущим мучением. Ну что бы она ответила, если бы Крис опять завёл разговор о своих чувствах или, упаси Господь, сделал предложение руки и сердца? Она не знала. С одной стороны, Алиса не хотела огорчать любезного и милого юношу, с другой – ей вовсе не улыбалось сделаться в одночасье его женой. Дружба устраивала её больше.
Алиса прокатилась в обществе грума, который во время прогулки держался на два корпуса позади. Возвращая лошадь, она передала Кристиану привет и наилучшие пожелания, а потом отправилась в фехтовальный зал.
* * *
Прошло несколько дней. Опасения встречи с Кристианом потихоньку улетучились у неё из головы – ведь если о чём-нибудь не думать, оно исчезнет. Алиса была так занята, так занята! Помимо фехтования она стала ещё брать уроки танцев – этого требовало её положение фрейлины, пусть и липовой.
В школьные годы она никогда не ходила на так называемые «вечера» – чем глупо стоять у стены, а потом возвращаться с дискотеки одной, лучше даже не начинать. Но вальс танцевать умела и поэтому легко освоила вальсон. Живьёль также дался ей без труда, а вот с вычурными эшевеном, кадрильоном и котардином, каковые входили в обязательную программу обучения, возникли сложности. Алиса не могла удержаться от неприличного смеха, глядя на то, как средневековые кавалеры ходят вокруг дам, растопырив руки, будто канатоходцы на проволоке, а те стоят столбом и только поворачивают головы. Затем танцующему полагалось взять оную даму двумя пальцами за болтающийся на запястье веер и повести к другому кавалеру, как козу на верёвке. Тот, поклонившись, принимал подношение, после чего делал внезапный прыжок с переменой ноги. Дама, которая, по логике вещей, должна была бы перепугаться насмерть, вместо этого отвечала не менее диким прыжком, приседала в реверансе и возвращалась обратно. Выразив благодарность за это несколькими антраша, первый кавалер снова обходил партнёршу кругом, совершая при этом нелепые взмахи обеими руками, словно отгонял от неё мух. Охоту на мух продолжала дама, отбиваясь веером, после чего они менялись местами.
В другом танце шеренга кавалеров наступала на шеренгу дам с явно угрожающими намерениями, вдруг резко наклоняясь вперёд в несомненно фехтовальных выпадах; дамы при этом не защищались, а покачивали головами вправо и влево, безмятежно улыбаясь, из чего следовало, что они либо находятся под влиянием галлюциногенов, либо безоговорочно доверяют партнёрам. Затем пары брались за руки, образуя аркаду, и с выпученными глазами неслись по кругу, высоко поднимая колени и сбивая по пути случайных встречных. Потом внезапный резкий поворот, и все мчатся назад, вскидывая ноги, как гарцующий пони. Проскакав таким образом минут десять, запыхавшиеся танцоры вновь строились в линии, скомпанованные по гендерному признаку, и снова начинали раскланиваться и приседать.
Алиса потешалась на всю катушку. «А вы гопака танцуете? – Ну что вы, гопак нынче не в моде. Сейчас танцуют форменное безобразие, называется «в ту степь».
«В ту степь» пытались увлечь в третьем танце – кадрильоне, когда, взявшись за руки и подпрыгивая, словно малыши в детском саду, пары устремлялись к выходу, потом, словно вдруг передумав, изгибали строй в направлении середины бальной залы. Там они сталкивались с «хвостом» процессии и, видимо, от радости такой нежданной встречи, образовывали общий хоровод…
По утрам она теперь всегда каталась на Принцессе в обществе молчаливого грума, который учил её ухаживать за лошадью. А ведь оставалась ещё живопись, и книги, и Шарра – он жонглировал идеями, словно клоун тарелками…

Глава 9, тут жужжат пчёлы и звенит оружие
«Иногда удивляет меня человек: больше всего на свете он боится смерти, и в то же время он придумал столько способов умереть – и продолжает изобретать всё новые!»
    Марцеус Флинтский (Из трактата «О природе человека»)

Запасшись в изобилии разными вкусностями, парочка устроилась на берегу пруда Грифонов в тени башни и занималась приятным ничегонеделаньем. Шарра сначала ворчал, что, дескать, они на пикник собрались, а не в эвакуацию (потому что это ему предстояло нести огромную корзину и кучу свёртков, кульков, горшочков и фунтиков, завёрнутых в скатерть). Но затем смирился, сообразив, что есть это всё тоже ему.
– Только и слышу: «Это то же самое, только называется по-другому», «такое есть везде, но зовутся они по-разному» и так далее, – заныла Алиса после пары яиц и ломтика ветчины.
– Ты ещё заплачь.
– Это потому что я ничего здесь не понимаю, не знаю. Этот мир никогда не станет мне близким, навсегда останется чужим…
– Опять лекции читать? Может, уже пора платить мне жалованье?
– А сегодня ты расскажешь мне о местном этикете, ладно? А то я всё время боюсь совершить какую-нибудь дикую бестактность.
– Например?
– К примеру, назвать сэра Персиваля бастардом в глаза. А вдруг он обидится? Вдруг этого нельзя?
– Вообще-то можно. «Великий Бастард Уранский» вовсе не означает, что Персиваль Драмбур самый большой ублюдок в Урании. Это своего рода титул, признание части его королевской крови.
– Ну вот видишь! Я должна знать такие вещи, так что давай, повествуй мне в подробностях. Кстати, пододвинь ко мне ближе мисочку с вареньем. Это вишнёвое?.. Нет, ту, что побольше.
Она замахала рукой, отгоняя слетевшихся на запах сладости пчёл.
– Кыш, пошли отсюда!
– Смешная ты, Алиса. Они же не слышат.
– Откуда ты знаешь? – тут же заспорила она. – Это они тебе поведали на ухо? Может, и слышат. Вибрации всякие ощущают… С чего начнём?
– С самого простого.
– Э! Э! Э! А мне-то что-нибудь останется?! – вскричала Алиса, спасая последний кусок капустного пирога.
– Девушкам мучное вредно.
Надо сказать, что Шарра ел чудовищно много. Он легко мог умять порцию, смертельную для взрослого человека, хотя на его комплекции это никак не отражалось, он оставался всё таким же тощим. Вообще же он был неприхотлив и съедал всё, что давали, или до чего могли дотянуться его длинные руки.
– Первое слово у тебя было не «мама», а «дай»? – сухо поинтересовалась Алиса. – И куда в тебя столько влезает?
– Лучше бы спросила не «куда», а «почему».
– Разве ты голодаешь?
– Хоть я и на особом положении, но живу и столуюсь вместе с монастырской братией.
– Отчего же на особом? – тут же вцепилась она. – Чем ты такой особенный?
В глубине души она, конечно, не сомневалась, что Шарра особенный, но можно же хоть немножко повредничать?
– Я же лорд. Начальству неудобно было помещать меня в странноприимный дом вместе с бродягами и паломниками. После приезда я поначалу квартировал в городе у одной вдовы, – он усмехнулся, – ну а потом в Магистериуме решили, «убояся последствий», запихать меня к монахам. Чтобы я поменьше хулиганил и находился под надзором. Так-то мирянам в обитель хода нет.
«У вдовицы, значит, жил? Ага. Знаем мы. Вдовушки не бывают несговорчивы, даже с такими мальчишками».
Она поскорее сунула в рот оставшийся кусок пирога и чуть не подавилась. Глаза Шарры чуть не выскочили из орбит.
– В первый раз вижу, что ты так лопаешь, обычно у тебя нет аппетита.
С трудом проглотив то, что жевала, девушка произнесла:
– Неужели святые отцы так плохо питаются? А как же садки, полные огромных жирных карпов? А тучные стада, пасущиеся на монастырских лугах? А фазаны, индюшки, цесарки? А многочисленные пасеки, фруктовые сады и огороды?
– Вероятно, всё это предназначается частью на продажу, а частично к столу высшего духовенства. Можешь мне поверить, отче Авель давно бросил умерщвлять свою плоть и перешёл к умерщвлению духа, причём чужого. А кушает он как валеттский епископ. Зато братия наслаждается чечевичной похлёбкой «по-библейски», сушёной рыбой и перловкой. Жратва такая, что и свинью вырвет, а пиво дают разбавленное, один кувшин на три рыла.
– Бедный мой! Можешь съесть всё печенье, я разрешаю.
Конечно, она верила ему (в целом), но всё же крохотное горчичное зёрнышко сомнения оставалось. Ведь он так любил розыгрыши!
– Не надо сдерживать естественные порывы! – он заграбастал весь кулёк.
Примчалось несколько ос самого разбойничьего вида. Быстрые и сильные, как волки, они принялись нагло кружиться над девушкой.
– Ну вот, теперь ещё и осы! Мало мне пчёл.
– Это потому что ты сладкая. В любых смыслах.
– Научился делать комплименты? Добро. Начинай факультатив.
– Хорошо же! – с набитым ртом он ещё и ухитрялся разговаривать. —Слушай и запоминай. Представители всех рас во всех королевствах делятся на высших и низших…
– Дикость какая!
– Не перебивай. Первоначально из-за того, кто есть кто, случались всякие недоразумения, распри, даже войны велись. Победили, как водится, сильнейшие, их и записали в первые гербовники. Если у кого оставались сомнения, то они были ликвидированы вместе с самими сомневающимися. Протесты задушили вместе с протестующими, а колеблющихся изничтожили под корень. С тех пор принадлежащие к благородному сословию называются лордами – и в Кемте, и в Гремланде, и в Ангелине. Везде. Просто так принято. Соответственно, жена лорда – лордэсса…
– Жена стюарда – стюардесса… – пробормотала Алиса и плюнула вишнёвой косточкой, чуть не попав Шарре в глаз.
– Эй, полегче!
«Это тебе за вдовицу».
– Прости, я нечаянно.
– Ну вот если надо обратиться, скажем, к лорду Труляляку, то можно сказать: «Лорд Труляляк, сэр», а можно просто «милорд». То же к лордэссе: «Леди Труляляк, мадам» или «миледи». Во всём лордском сословии есть градации: от баронета к королю по восходящей. Короля с королевой следует именовать «Ваше величество», их детей «Ваше высочество», герцога с герцогиней – «Ваша светлость». Всех прочих разрешается величать «милорд» и «миледи». У нас не король, а принц-консорт, потому что королева крови Клотильда вышла замуж за простолюдина, совершив мезальянс… Мезальянс —это когда один из супругов гораздо выше положением.
– Сама знаю, – зло буркнула Алиса (в Урании, видимо, почти все были выше её положением.) – Через год Принц очень пожалел о браке с Золушкой, потому что та разжирела, а насмешки всего королевства остались.
– С таким настроением, детка, тебе только мясо резать, – вскользь заметил он. – Так вот, Роланд поэтому не король, а принц-консорт, к нему надо обращаться «Ваше королевское высочество». Мелких дворян (рыцарей или баронов) позволяется называть «сэр» плюс имя, нетитулованных даже просто «сэр». Слугу, торговца, любого нижестоящего – «ты».
– Вывод: король имеет право «тыкать» всем, раз для него все нижестоящие?
– Король имеет право даже пукать прилюдно. Абсолютно все дворяне и духовенство имеют фамилии, у прочих их нет.
– Как это нет?
– Так. Есть только прозвища, данные в основном по роду профессии: Медник, Рыбник или Коваль.
Алиса похвасталась:
– Вы в зачаточной стадии развития, вроде личинок. А вот у нас все эти прозвища давно развились в фамилии, которые есть у всех! И все Рыбники давно сделались Рыбниковыми.
– Флаг вам в руки. У особ королевской крови тоже имеются фамилии, конечно же, но их озвучивать не принято. По этикету к вышестоящим нельзя обращаться первому и без разрешения. К герцогине запрещено подходить ближе пяти шагов, к королеве – ближе десяти, исключая те случаи, когда оные особы сами пожелают приблизить вас. В их присутствии нельзя сидеть – опять же, если только эта привилегия не закреплена документально, или в виде особой милости, или специальным монаршим повелением, или на балах, или на ассамблеях, или при игре в карты, или в церкви. Перед королями только дворяне могут появляться с покрытой головой…
Голос Шарры постепенно сделался столь монотонным, что Алиса невольно зевнула. Этого ли добивался молодой человек, или всё случилось само собой, однако девушка пролепетала:
– А можно мне остаться невежественной чужеземкой? А то как-то много всего.
– Что же касается духовных особ, то к Папе Валеттскому следует обращаться Ваше Святейшество…
– Вряд ли мне представится такое счастье, – она снова зевнула.
– К кардиналу – Ваше Высокопреосвященство, к архиепископу – Ваше Преосвященство.
– Сколько «священств». Это ужасно.
– Вот простому священнику или высокому члену Ордена следует говорить отец «имярек», а обычному монаху…
Девушка задремала.
Она не спала крепко, время от времени ресницы её вздрагивали, нос смешно морщился, когда мимо с жужжанием пролетала пчела.
А что же Шарра? Нет-нет, увы! Он не «пожирал её огненными глазами», не «вздыхал прерывисто в немой тоске» и не «дрожал от подавленного желания». Просто некоторое время он лакомился грушами и сливами, после чего прикрыл лицо девушки салфеткой, чтобы не садились жадные насекомые, и сам ровно задышал.
Ей приснилось, что она спит (бывает и такое), а окружающие принимают её за мёртвую и везут хоронить, завёрнутую в саван. Во сне она могла глядеть сквозь саван (такое тоже бывает). Траурная процессия состояла из монахов в чёрных балахонах, вооружённых жуткими крестами с заострёнными металлическими концами, а возглавлял её сам Великий Прокурор-Инквизитор Его Высокопреподобие отец Авель. У Авеля была собачья голова с пылающим факелом в пасти и рука из серебра. «Оборотень! – вдруг пролаял прелат, вынув факел и указывая на Алису серебряной рукой. – Это оборотень, её нельзя так хоронить! Нужно вырвать ей сердце перчаткой из серебра, дабы отродье Тьмы упокоилось навеки!» И монахи, которые оказались совсем не монахами, а псами, ринулись к ней, вздымая кресты…
Конвульсивно всхлипнув, она открыла глаза и поняла: на её лице что-то белое и полотняное. С нечленораздельным воплем девушка вскочила, опрокинув пустую корзину. Солнце ударило в глаза.
Шарра тоже вскинулся, прыжком оказался рядом.
– Что?! – хриплым со сна голосом гаркнул он. – Тебя укусили? Кто, пчела? Где?
– Нет.
Плечи её потерянно опустились.
– Просто кошмар привиделся.
Универсальный язык обогатился несколькими конструкциями из области мата.
– Мать твою раз… гм. Подумаешь, кошмар. Мне тоже снятся, я же никого не пугаю до мокрого исподнего.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71306845?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.