Главная страница | Юмористическое фэнтези | Легенда. Герои Урании

Легенда. Герои Урании
Алина Романова
Любите ли вы фэнтези так, как люблю его я? Наверное, да, раз посмотрели на эту книгу. Это настоящее фэнтези с волшебниками, драконами и сказочными существами – фейри, хотя для своей задачи я могла бы выбрать любой другой жанр – приключения или фантастику. Жанр "попаданцы", или "наши там" даёт множество возможностей для экскурсов в историю, для забавных ситуаций и получения новых знаний. И не так уж важно, кто здесь куда и зачем идёт – важны горизонты, что открываются перед читателем.Женщины ощутят на губах поцелуи, мужчины услышат звон оружия; люди "серебряного возраста", возможно, улыбнутся, вспомнив такую страну – СССР, а молодёжь узнает для себя много занятного. Получается, что моя целевая аудитория – вы все!Итак, книга "Легенда", первая из серии, к вашим услугам!Надеюсь, весёлая. Уверена, нескучная. Совершенно точно – интересная.

Алина Романова
Легенда. Герои Урании
Легенда (от лат. legenda – «чтение», «то, что должно быть прочитано») – эпический рассказ о фантастической жизни людей, животных, растений, вещей; повествование о необыкновенном приключении или героическом событии, происходившем в незапамятные времена

Пролог

Почта в Сети:
Приветствую всех, кто в Глобальной Сети! Всем, всем, кто меня слышит, камрады! Ричи, Мао, Гриня, Владимир Ильич, вся моя старая команда, ау! Задумал я, други, новый турнирчик. Как насчёт побатлиться? Игрушка называется «Legend», это turn-based strategy, как в прошлый раз. Приз – 10000000000 сольдо.
Жду заявок, подробности в «личке». Спешите, число участников ограничено!
P. S. Обязательно читайте лор[1 - Лор (англ. lore) – предание.], ведь с этого всё и началось!

    Администратор

Легенда о девяти принцах, нарушенной клятве и чудесном Граале
«Любое событие, малое или большое, великое или ничтожное, незначительное или несущее судьбоносные изменения, представляется мне подобным дереву, ибо имеет корни, ствол и крону. Корни – завязка, суть первопричина события. Ствол – интрига, суть течение его. Крона – развязка, суть – последствия»
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «Размышления»)

Корни

«Рдяный с протемью закат посулил назавтра ветер. Мара, богиня сумрака, подвалов и сумасшедших, уже затянула лощины туманом, но солнечный шар ещё пылал у окоёма, точно выпученный и налитый кровью глаз. Мгновение шар висел над кромкой леса – и канул вниз, и осталось небо безглазым. Недолго над лесом дрожало розовое марево, потом и оно утаяло. На Уранию пала вечерняя тень».

– А не погано вышло! Ярко. Образно. Эффектно. Как-то пафосно даже. – Он потёр сухонькие персты и рассыпался старческим смешком, дребезжащим, будто чайник с закипающим варом. – Но! Читателю ить чего надобно? Динамизьм ему подавай! Движуху! Планеты чтобы взрывались – трах, бах! Звездолёты носились – виу, виу! Космодесантники в мегакварцевой броне! Девки чтоб сисястые в кожаных лифчиках с бластерами-шмастерами наперевес! И чудища богомерзкие изо всех щелей… да… А у меня вот здеся космодесантников нет. Ну нет их тута! Нету!!! Да и откудова им взяться?
Пригорюнившись, шмыгнул носом, и на кончике его повисла мутная капля.
– Эльфы вот с гномами имеются. Так они же теперя у всех есть! Какую пописульку ни возьми – везде оне, треклятые! Куда ни ткни, а оне тут как тут! Так и лезут отовсюду, спасу нет. Опротивели хуже дохлой мухи в похлёбке. Да и кого нынче такой «эльфятиной» удивишь? А мне, горемычному, куды деваться? Небось, выше головы не прыгнешь, Мастера Толкина не переплюнешь.
Родные «куды» с вкраплениями «туды» скрипели на зубах, точно камешки, что порой попадаются в пшёнке, но писатель по праву творца упорно сеял их всюду и щедро приправлял ими сырую мякоть текста. С яростью отчаяния схватив перо, застрочил дальше:

«В буреломном овраге ворохнулся кто-то громадный. Застонала земная твердь, заскрипели дерева, но ухабина просела и ссыпалась под его тушей. В бешенстве чудовище взревело так, что закачались верхушки елей, и всё живое окрест обмерло. Большое живое затаилось, а малое живое удохло сразу.
Но вот над ложбиною поднялась глыбовидная голова. Появилась когтистая лапа, вторая… Страшилище рывком подтянуло тулово, перевалилось через край, и потянулась сияющая река чешуйчатой брони».

– Вот вам, вот чудища-юдища! Жрите, лопайте на здоровьечко! Чудищ хотите? Их есть у меня! Хи-хи-хи!
Капля сорвалась с носа, что было совершенно неизбежно по закону всемирного тяготения, упала на пергамент и превратила конечную точку в жирную запятую. Однако автор, охваченный творческим порывом, не заметил недоразумения.
– «Инда взо-опрели о-озимые!» – неожиданно тонко, по-бабьи взвыл он, напирая на волжскую «о». – Или не взопрели, не успели? Ох, голова моя, матушки… Чтой-то на былинное потянуло. Или на классику. К старости, может быть? Былины ноне не в тренде, это вам не посткибер-панк. А вот ещё какая мода пошла: всякоразные космические инквизиторы, агенты галактические, звёздные инператоры-диктаторы, бароны да прынцессы. А как без прынцесс? Никак нельзя. Оне, как кенгуру, даже в космосе скачут! Или, может, я не то читаю? – прибавил он с неизбывной тоской. – А вот у нас в Урании всё по-простому, по старинке, без выкрутасов, всё чинно-благородно. Однако былинность уберём.
И продолжил:

«На поляне стоял дракон. Как вздыбившийся тираннозаврус, он возвышался над окружающим подлеском, и кожа его льдисто сверкала. И без того обычно багряные, зраки его горели раскалёнными печами. Ящер шаркнул лапой, расправил крылья и мощным толчком послал тело ввысь. Десяток взмахов – и он поднялся на немыслимую высоту, становясь то быстрым росчерком белого огня, то светящейся точкой. Он любил плавать здесь, среди жуткой стужи – кувыркался, ложился на облака, порою ныряя в них с головой, выписывал спирали и мёртвые петли.
Наигравшись вдосталь, дракон устремился к земле.
Мелькнуло сонное озеро с покосившимися мостками, коровий выгон и горсть домишек, чьи крыши смахивали на каракулевые шапки.
– Сестрёнка, подивись! – к оконнице прилип взъерошенный малыш. – Глянь: звезда летит!
– А ты, глупый, и желанье не загадал.
– Так не поспеть же!..
Вспахав дёрн когтями, дракон затормозил. Заботливо смахнул с крыльев влагу, сложил их и оглянулся.
Уж совсем стемнело. В ночную прохладу вливался аромат цветущих яблонь и запах человеческого жилья: горячего хлеба, остывающих печек, сена и старых брёвен. Окошки в домах зажглись свечными огоньками, в листве тихо вздыхал ветер.
Ящер подвернул хвост, присел на задние лапы и сгорбился. Похожий на снежную крепость, какую возводят дети зимой для «Царя Горы», дракон ждал. Иногда встряхивал головой и фыркал шумно, как лошадь – в ноздри лезла мошкара.
Мрачные тени крестили поляну перед ним, шелестела трава. Где-то у озера несмазанной телегой скрипел коростель.
Внезапно одна из теней, гуще и темнее прочих, прыгнула вперёд. «Хозяин?» – послал он мысленный зов. «Я, – был ответ. – Помоги мне». Дракон чуть приподнялся, и его брюхо охватила ременная петля упряжи. Привычное движение, и вот уже на холке примостилось седло с причудливо изогнутой лукой. Дракон преклонил колено, и в седло взлетел высокий мужчина в чёрной броне[2 - Здесь и дальше бронёй будет называться не только кольчуга, но и защитный рыцарский доспех; соответственно, полуброня – часть такого доспеха, состоящая из нагрудника (кирасы), шлема, наручей и наголенников.]. Плащ окутывал его мазком мрака».

– Нет, нет, не то! – длинный жёлтый ноготь, зазубренный и страшный, точно у богомола, сердито исчеркал последнюю фразу. – Дешёвый штамп. Штампы уместны только в газетных передовицах. Там если взрыв, то «прогремел», если землетрясение, то обязательно «разрушительное» (о другом нехрен и сообщать).
Не успешнее ли будет «тьма окутывала его летучим плащом»? Помилуйте, почему вдруг «летучим»? Или так: «тёмный плащ взвихрился крылами мрака…»
То ли под облагораживающим влиянием литературной музы, то ли из внезапной прихоти, то ли ему просто надоело придуриваться, но писатель теперь выражался грамотно, отбросив всяческие посконные «здеся» и заскорузлые «тама».
– А, и пёс с ним. Пусть будут «крыла».

«Опять купался! – укорил рыцарь, подбирая поводья. – Думаешь, приятно сидеть на тебе, когда ты весь мокрый?» Дракон возмущённо хлестнул хвостом: «Было бы лучше, принц Морер, если б я был весь ГРЯЗНЫЙ? По вашей милости я весь день прятался в овраге, точно жаба! Проклятая яма совсем доконала меня, а вам и горя мало». Рыцарь слегка смутился. «Ладно, ладно, Штерн, не ворчи».
Некромайтер повернулся, скрипнуло седло.
«Мой господин, у вас кровь на перчатке».
«Да?»
Морер тайком слизнул её.
«Пора валить отсюда. Сейчас начнётся», – и он с весёлым любопытством глянул на неясные силуэты домов. «И что это вам вздумалось, хозяин, охотиться на землях вашего брата? – Штерн распростёр хрустальные крылья, готовясь к прыжку. – Будто мало дичи в ваших собственных угодьях». «Чужое-то слаще, а?» – хохотнул тот.
И тут в ночи раздался отчаянный вопль.
– Мамочки! Мамочки мои-и-и! Люди добрые!
Захлопали двери, заполыхали факелы, послышались встревоженные окрики. А рыдающий голос всё тянул в безнадёжной тоске:
– Разорва-а-ал… как есть разорва-а-ал мою дитятку ненаглядную оборотень окаянный, только на минуточку отлучилася-а-а-а…
Ему вторил собачий вой.
«И почему они всегда так орут? – с неудовольствием обронил всадник, повернув белое лицо, похожее на морду дохлой мурены. – Летим!»
И Штерн со своим седоком взмыл в небо, на котором уже проступали робкие бледные звёзды.
Близилось утро, когда вдали показались стены Мертвятника. Дракон, предвкушая заслуженного тельца и отдых, быстрее замахал крыльями… и тут всадник резко натянул поводья. Перед ним заполошно кружился голубь. Словно потеряв всякое соображение, кидался вверх и вниз, туда и сюда, дождём сыпались цветные пёрышки.
– Что за фокусы?! Пшёл!
Морер занёс стальной кулак, чтобы пришибить наглую тварь, но птица спикировала чуть не ему в лицо, мазнув крылом по забралу, и сгинула.
«Что это было, хозяин? Бешеный фантом?»
«Если бы… Отправляемся в Карбоник, Штерн. Приказ отца».
Он разговаривал сам с собой за неимением другого собеседника.
Сначала удивлялся полному, абсолютному одиночеству. Потом пришло раздражение, потом – отчаяние. Затем он испугался. Со временем прошёл все стадии: от алого бешенства до вялого бессилия. Был даже период, когда он упивался своим положением, находя в нём какую-то горькую радость. А потом просто привык.
– Что бесит: многие «создатели вселенных» (я разумею авторов фэнтези) имеют претензию вставлять свои стишки, как будто и без них не тошно. Например:
«Герои мифов и легенд,
Сыны Урании прекрасной
Стоят на страже. Тьма и Свет
Мечу и Посоху подвластны.
Конь бледный, скаля жемчуга,
Дрожит, покрытый снежной пеной,
А чёрный конь, узнав врага,
Чепрак рвёт в клочья драгоценный.
Две грани острого клинка,
Две стороны одной медали:
Любовь – вражда, утёс – река,
Тепло руки – и холод стали.
Друзья давно минувших лет,
Герои детских сновидений…
Вы – те, кого уж больше нет!
От вас остались только тени.
Но стоит лишь закрыть глаза,
Как снова оживает сказка,
И волшебство, и чудеса,
И жизнь, и смерть под общей маской».
Ага, как же, стоят они на страже! Делать им, что ли, нечего? А про коней вообще не понял. Это намёк на Апокалипсис? Типа «всадники Апокалипсиса», «конь блед»… А куда ещё двух лошадок девали? Куда, мне интересно, на колбасу? И отчего они враждуют? Так и знал, что это вздор. И тени, тени! Ой, держите меня семеро! Какая высокопарная ахинея! Графоманы чёртовы. Да я бы с такими «перлами», извиняюсь, в сортир не пошёл. Бездари! Так и тянет повеситься на Иггдрасиле! Шутка. Это я так шучу. А магусы-то у них каковы, магусы! – Он ядовито захихикал. – Курам на смех, ей-ей! И из глаз-то у всех «глядит Тьма» (или «мудрость веков»), и молнии-то «срываются с кончиков пальцев», и навершия-то посохов «посылают слепящий луч света»! Да ещё все эти разнокалиберные Разрушители, Вершители-нарушители, Губители и Гонители, Светлые и Тёмные Мессии, Неназываемые и Вызываемые, Предтечи, Князья Света, Тьмы и прочие отпрыски Высших Сил – и обязательно с БОЛЬШОЙ БУКВЫ… Очередная фэнтезийная псевдосупердрянь. Только где тут художественные достоинства? А? Где, я вас спрашиваю?! И кому они вообще нужны, достоинства эти? Мне, что ли?!
Разозлившись, так ткнул в столешницу, что превратил перо в какую-то нелепую кисточку.
– Уф-ф… Ну и чушь. Где ж мне купить плазмотрон? Может, удастся застрелиться? Вот многие зовут меня противным занудным старикашкой, который злобно пукает на популярных литераторов. Да к тому же отягощённым манией величия, раз я всё критикую. Но это моя точка зрения и больше ничья. Я имею на это право, господа, имею! Потому что очень, очень стар и прочёл все книги на свете… Ну, раз так полагается, у меня тоже будет много ББ – Больших Букв. И маленьких тоже.

«– Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру! – пел рожок, объявляя сбор.
Оживлённые возгласы, звон сбруи, приглушённый мягкой хвоёй стук копыт. Голоса, мелодичностью спорящие с флейтами.
– Аэлорн! Позвольте выразить вам восхищение, мой друг, опять у вас ягдташ полон.
– Пустяки, милейший. Горько признаться, но наследник снова меня обошёл.
– Ах, это просто невыносимо, его проклятый сокол бьёт без промаха.
– Разве это удивительно? Птица выучена в Троллидоре.
– Всегда ему достаётся самое лучшее… Не то чтобы я завидовал, вы меня понимаете, но… как-то несправедливо.
– О какой справедливости вы толкуете, если речь про принца…
– Сюда, сюда! Скачите к нам, мы давно ждём вас!
– Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру-у-у-у… – в последний раз прогудел сигнальный рожок.
Эльфы от озера со всех сторон стекались к месту встречи. Демонстрировали друг другу связки дичи, мерялись добычей и хвастались ловчими соколами и ястребами. Под ногами лошадей прыгали пойнтеры.
– А он его влёт!
– Не успела стая подняться, как трое моих уже сидели на трёх тушках!
– И вот я срываю колпачок…
– Эверленн, вы победили и в этот раз?
– Право, здесь нет моей заслуги, друзья, – к прогалине выехал юноша с крупной птицей на руке, – этот сапсан поистине достоин королей.
Охотник любовно подул на перья сокола, и тот встопорщил их на крапчато-сизой спине, переступив по перчатке. Звякнули золотые бубенцы.
– Как его зовут?
– Шахид.
– Это опасное имя, имя смертника. Он у вас разобьётся.
– Да что вы!
– Непременно разобьётся. Предлагаю обмен: два моих лучших кречета за вашего.
– Помилуйте, Аэлорн!
– Пять. На выбор. И Визирь в придачу.
– Милостивый государь, не сочтите за дерзость, но Шахид это подарок брата, и я не расстанусь с ним ни за что. А что касается первенства, то… о-ох! – юноша шатнулся в седле, словно его ударили в сердце: радужный голубок прянул к нему с небес, кувырнулся и исчез. Пойнтеры взбесились от злости и залаяли, пугая лошадей.
«Дурной вестник. Какое-то несчастье…»
– Ваше высочество, очнитесь! Вам нехорошо? Может быть, одолжить духи?
– Соблаговолите принять мои извинения, господа, – возвысив голос, молвил Эверленн, – но я вынужден покинуть ваше благородное общество. Отправляйтесь во дворец, милорды, и захватите мой ягдташ. Жаль будет, если дичь пропадёт».

– А ведь смог! Удержался! «Эльфятина» присутствует, но никаких – внимание! – НИКАКИХ «остроухих, златокудрых, прекрасных, как день, божественных перворождённых»! Ай да молодец я!
Он так по-детски радовался своей маленькой победе, так трогательно веселился, что любой, кто стал бы свидетелем этого, прослезился б.
– Возьму с полки пирожок.
Самое удивительное, что под рукой материализовалась полка. А на ней фаянсовая тарелка с отбитым краем. А на тарелке румяный пирожок.
Он рассеянно взял его и надкусил.
– С капустой. Славно. Главное было не упоминать острые уши. Потому что они торчат отовсюду. Всё, что угодно, только не эти уши! «Величавая поступь и прямой взгляд, не знающий лжи, – пускай. Дивные волосы, солнечно-золотые, легко летящие по ветру, – ради Бога. Глаза, синие-синие, как промоина в грозовых тучах, как сокровенная, нестерпимая сердцевина костра», – сгодится. Но только не про уши! Некоторые ещё извращаются, описывая их как «в форме наконечника копья». Но хрен-то редьки не слаще! Как будто никак без ушей не обойтись. Такая прозаическая вещь, а прицепилась – не оттряхнёшь. А начал-то всё кто? Разрабы D&D! У Профессора про уши нигде не сказано! Эх-х… Вот голоса у меня, правда, подкачали, «мелодичностью спорят с флейтами». Так что же? Штампы всё-таки нужны, пусть даже в небольших количествах. Это облегчает восприятие текста. Закат, конечно же, позолотил… Снег, как водится, посеребрил… Башни вздымались, а реки струились… Едем дальше.

«Глубокой ночью вестник достиг отрогов Бриллиантовых Гор. Стрельчатые окна спящего замка были темны, и лишь одно из них, узкое, как зрачок демона, озарялось иногда красноватыми отблесками.
Комната с нависающим сводчатым потолком выглядела нежилой.
Все стены занимали полки, где в большом беспорядке теснились фолианты с богатыми застёжками, растрёпанные тетради, тугие свитки, стопки замусоленных листков, сшитые вкривь и вкось, и пирамиды стеклянных и глиняных табличек. Здесь были труды, принадлежащие перу знаменитого мага Агриппы Неттесгеймского, «История магии» Альфонса Луи Констана, произведения, посвящённые «герметической науке» – алхимии: «Магические наставления» Парацельса, «Atalanta fugiens» (алхимическая книга эмблем), работы Ламбспринка, Гебера, Нортона, Ганса Рудольфа Гримма. Меж ними, засунутые как попало, сверкали большие и малые кристаллы, магические шары, странные приборы неизвестного назначения. В одном с равными временными промежутками что-то сверкало; второй прибор постоянно звенел молоточком; третий булькал разноцветными жидкостями; другой механизм иногда подпрыгивал и выпускал пар «думпф-думпф».
На самом видном месте красовался диплом, вероятно, для хозяина кельи он имел некогда особое значение. Теперь бумага покоробилась и была покрыта толстым слоем пыли. Внизу можно было разобрать: «Его высочество принц Гальядо, доктор алхимических наук honoris causa». Словосочетание это (в точном переводе «почёта ради») присоединялось к учёной степени, если она была присвоена сразу, без защиты.
В центре комнаты помещался стол, естественным образом испятнанный ожогами и неестественным образом искляксанный жидкостями, – впрочем, пятна с кляксами почти скрылись под целой батареей колб, реторт, пробирок и мензурок, там же валялись засохшие надкусанные бутерброды. В тисках зажата была искусно сработанная металлическая нога, покрытая узорной чеканкой. Конечность как-то странно вибрировала, словно желая поскорее вырваться и побежать…
От муфельной печки в помещении было тепло.
Над столом сгорбилась фигура в лабораторном халате, неряшливом, как передник судомойки. Мужчина вглядывался в клочок бумаги.
– Клянусь Великим Яйцом! Опять неудача. Не даётся аффинаж, не даётся. Но отчего ж не даётся? – Он запустил пальцы в белоснежную бородку и стал машинально пощипывать её. – А если увеличить температуру? Поднять нагрев до максимума!
Гальядо схватил изложницу – металлическую форму для отливки, несколько раз ударил по ней клещами, и на стол упал тусклый брусок. Внимательно рассмотрев его – в который уже раз! – учёный бросил слиток в тигель.
«Думпф-думпф» – сказал таинственный механизм. Техномагус в испуге уронил клещи.
– И нет никаких следов зарождения «первичного цыплёнка». Неужели влияет Квадрат Стихий? С полуночи до восхода – время Земли, властвует магия Основ…
Он достал из стеклянной банки щепоть коричневого порошка, бросил её в тигель вслед за слитком… и выпрямился. Невесть откуда взявшаяся многоцветная птаха со звоном опрокинула реторту и порскнула в каминную трубу.
Учёный прислушался к унылому свисту ветра, запутавшегося в шпилях.
– Батюшка, ах, батюшка… «Novi fidere princibus terrae nec filiis eorum» – «Не верь земным владыкам и их сыновьям». – Голубоватый лик алхимика исказила презрительная усмешка. – Однако надобно ехать. Будь прокляты все новости на свете!»

Он писал и писал без устали, бросая на пол испорченные перья гарпии. Скоро всё пространство вокруг оказалось усыпано обломками. Наконец рука его, потянувшись к стаканчику, схватила пустоту.
– Эт-то… это что такое?! Ни одного пера! Бездельники-подмастерья опять разленились? Всем дислайки! Дислайки всем! На всех оформлю пожизненную ипотеку и за сто первый километр вышлю! Или лучше бросить разгильдяев в садок с угрями-людоедами? Нет, ипотека страшнее. Вы спросите, может быть, откуда мне известно это слово? Так миры-то наши сообщаются, государи мои, да-с! Сообщаются, точно жидкость в сосудах клепсидры, кап-кап-кап! Вот понятия и текут-перетекают туда-сюда.
Порывшись в складках одеяния, жестом фокусника извлёк обгрызенный химический карандаш, послюнил его и продолжил:

«Ночник в виде рубиновой грозди винограда был слегка притушен, воздух полон возбуждающих ароматов сладкой амбры, терпкого мускуса и запахом удовлетворённой страсти. Стены опочивальни затянуты были бордовым шёлком, по полю которого распускались фантастические серебряные цветы и шествовали причудливые золотые звери. В простенках висели картины известных художников, герои мифов на них предавались любовным утехам. За откинутым пологом алькова смутно белели смятые атласные простыни, на столике благоухал букет свежих роз.
В кресле вольно раскинулся мужчина атлетического сложения. Время от времени он прихлёбывал вино из кубка, чеканка которого изображала битву саламандр. Звучала тихая нежная музыка – три очаровательные девушки в прозрачных туниках играли на лютне, скрипке и арфе. Ещё две наклонились над ним: одна потчевала дольками фруктов, а вторая перламутровым гребнем расчёсывала его длинные пепельные волосы. Кавалер обладал прямым точёным носом, безупречным овалом лица и чувственным ртом, созданным для наслаждений. Лорд Пэйл, принц Эдемиона, господин воздушных городов…»

– Мать его! С таким мужчином – и в разведку, и в беседку. Нет, что творят, а?! Непотребство какое… Но приятственно, приятственно. Эх-х…

«Крылатый вестник ворвался в эту обитель неги, перепугав всех. Гурии взвизгнули – впрочем, очень мелодично. Пэйл вздрогнул, рука его дёрнулась, и несколько капель вина оросили золотистую кожу.
– Какого дьявола…
Тотчас ближайшая одалиска осторожно промокнула грудь кружевным платком.
– Молнии неба, почтарь пожаловал! Как неожиданно… Привет тебе, отец.

– Э-лю! Э-лю! Э-лю! – скандировала разношёрстная банда, отбивая ритм кружками ёмкостью в целый квартиг. – Ка-бат-чик! Е-щё элю та-щи!
Стены сотрясались. Подпрыгивали тяжеленные табуреты. Ходуном ходила люстра под потолком – тележное колесо с прилепленными кое-как огарками свечей. Трепетал жирными телесами трактирщик.
– Девки – ко мне! Хватайте подносы, бегите в зал! Да живее поворачивайтесь, толстомясые, шевелите булками! А то чёртовы гримсуры мне всё заведение разнесут.
В этой харчевне под названием «Айда сюда!» на перекрёстке двух дорог встретить можно было любой человеческий мусор. Вся накипь страны, жалкая пена, которая, словно в кипящем вареве, собирается на окраинах, была представлена здесь. Бродячие комедианты, воры и мошенники всех мастей, готовые служить «и нашим, и вашим», а иногда даже «ихним», кондотьеры – люди без чести и совести, ради звенящего семериками кошелька продающие свой меч кому угодно, наёмные убийцы, бегущие из Ангелина в Троллидор и обратно. Имелись также карточные шулеры, потаскухи, лжепрорицатели и мнимые нищие, но такой буйной и сомнительной компании здесь ещё не видывали. Одеты были пьяницы богато, да и деньгами швырялись не считаючись, но дорогой бархат камзолов был залит пивом и закапан свечным воском, золотое шитьё повисло клочьями, будто его терзали бульдоги, а плоёные воротники помялись и испачкались. «Видать, из благородных, а жрут и пьют, ровно свиньи», – шепнула одна служанка другой, успевая рассовывать кружки в жадно протянутые руки. «Дворяны, – та повела дебелыми плечами. – Хуже пейзан, никакой гигиены».
В знак особого веселья банда швырялась в прислугу ножами и объедками, кувшины приберегли на потом.
Вожаком казался громадный огр, чьи толстые бородавчатые пальцы были унизаны перстнями с самоцветными каменьями.
– А что, друг, не сразиться ли нам в кости? – подмигнул он одному из собутыльников.
– А на что сыграем, принц Борикс?
– Да вон… – огр сделал вид, что задумался, – на уши вон той подавальщицы! Маринованные уши с хреном неплохо идут к водке.
Сборище разразилось громовым хохотом. Несчастная плотнее натянула чепец.
– А сушёные уши хороши к суши! – скаламбурил тот. – Огры ведь, и правда, едят людей, дружище Борикс?
– А как же! Вот только весной они жестковаты.
Служанка, хоть и мытая, как говорится, во всех щёлоках, глянула на его тигриную пасть и зарыдала.
– Эй, ты, давалка-подавалка… поди сюда! – вельможа поманил деваху и продолжал, на гоблинский манер коверкая речь: – Да не бойсь, мой пошутил. Просто взял чутка пугал. Такой ета привычка у нас. Просто в шутку. Бу-у-га!
Очередная выходка весельчака-огра пришлась по вкусу товарищам.
– Бу-у-га! – заорали они.
Но Борикс меж тем не унимался:
– Хочешь немного заработать?
– А что я д-должна д-делать?
– Ничего особенного. Вчера у меня был плохой день: околела любимая сука, так я изволю очень тосковать. Надень-ка вот этот ошейник и ползай вокруг стола, да не забывай гавкать погромче! Ну? Чего ждёшь? Пошла! Ползи и лай!
Заливаясь слезами, официантка просунула голову в ошейник с шипами, позволяющий судить о размерах любимой собаки лорда (туда мог поместиться свиной окорок) и поползла на четвереньках.
– Лай! Давай, лай!
– Тяв, тяв, тяв! – пискнула девица.
Наверное, представление понравилось Бориксу, потому что он снял с груди массивную золотую цепь, разогнул звенья зубами и бросил одно обомлевшей служанке.
– Получай! И ещё эля на всю честную братию!
Татуированный орк с глазами-щёлочками притворился, что выискивает в своих косицах вшей и швыряется ими в девушек; те с визгами разбежались. Банда снова покатилась со смеху.
Когда огр заглотил новую порцию пива, способную свалить с ног дюжину гномов, в нём вторично проснулся аппетит, и голосом громким, как рёв камнепада, он потребовал кабанятины.
Скоро могучая выя его склонилась на не менее могучую грудь, и милорд слегка задремал. Ему даже уже начал сниться сон: будто бы служанка, скакавшая в ошейнике легавой суки Ратхи вокруг стола, вдруг начала обрастать перьями, а потом внезапно бросилась и клюнула его…
Борикс с проклятием проснулся. Он не сразу понял, что происходит. Под потолком метался обезумевший радужный голубь.
Огр шарахнул по столу пудовым кулачищем. Задрожала в носу золотая серьга.
– Отец Камней! – взревел он, вскакивая. – Коня мне! Коня!
«Теперь ему ещё и конины подавай! У, бездонная утроба, – трактирщик почесал подбородок. – А может, кошатина сойдёт? Нарезать помельче…»

«Весть застала принца Кса за игрой в панг-дан. Это была сложная игра для двух участников на магической доске в сто тысяч клеток. Доска, словно огромная живая карта, имела свой рельеф, который следовало выстроить заранее – горы, моря, болота и пустыни; корабли, геральдические животные и армии перемещались по ней, повинуясь командам игрока. Волшебные фигурки могли или ходить на клетку противника, убивая при этом стоящее на ней более слабое существо, или совершать некое свойственное им одним деяние на своей клетке. Захватывающая игра пользовалась огромной популярностью в среде аристократов.
Красивый мальчик на расстоянии девяти священных шагов равномерно взмахивал роскошным опахалом из перьев райской птицы. На низких лакированных столиках в золотых курильницах тлели благовонные палочки, где-то далеко звенели струны цитры.
Над соперниками парило блюдо с ритуальным отравленным персиком, который обязан был скушать проигравший; разумеется, игроки озаботились загодя принять противоядие, но от этого было не менее весело.
Кинули кости.
– 41:22, здесь, – прошелестел седобородый старик – профессиональный игрок в панг-дан, которого Кса держал специально для таких вот спокойных домашних вечеров.
Это значило, что фигура заданной координаты никуда не пойдёт, а совершит действие на месте. Тифон, стоглавое огнедышащее чудовище, контролирующее сразу восемь клеток вокруг себя, дохнул пламенем, и маленькие Гог с Магогом на сопредельных клетках съёжились, почернели и упали.
Кса выплюнул невнятное ругательство, старик улыбнулся. Он мог себе это позволить – жизнь давно потеряла для него всякую ценность.
– Мой ход – выпало пять! 36:23, вперёд направо на всё.
Аргус довольно далеко освещал закрытую территорию противника, и молодой человек азартно послал одну из самых сильных фигур на штурм цитадели старика. Рубиновый Дракон не имел крыльев и ходил на задних ногах как Годзилла.
Фигурка дракона карминного цвета шагнула по диагонали на пять клеток и разрушила укреплённый Форт, погубив при этом несколько вражеских Солдат-пешек, дисциплинированно умерших под руинами. «Ага!» – Кса радостно потёр узкие ладони.
Метнули костяные кубики ещё раз. Кса выпало только два, а старику удалось выбросить три.
– 45:130, здесь.
Из мутных вод стоячего болота показались щупальца чудовищной Лернейской Гидры – проклятье, Кса совсем забыл о ней! Монстр обхватил ими упирающуюся визжащую Сфинкс и утащил на дно, только пузыри пошли.
Мужчина застонал, но на этом неприятности не закончились. Направленная им вглубь чужой территории на две клетки Химера, вместо того чтобы захватить необходимый плацдарм, позорно пала от ядовитого укуса маленькой, но вредной Ехидны.
Тем временем последовал ответ: чужим ходом тяжело вооружённый отряд неприятельских Рейтаров под командованием пары сильных Капитанов атаковал его Алькасар, круша отряды Янычар-пешек…
В игре наметился перелом, если не сказать хуже.
– Прошу прощения, Кса-гази, я имею честь объявить вашему Красному Властителю панг, – старичок сложил руки в жесте безмерного почтения и с кряхтением опустился на колени.
«Панг» это ещё не проигрыш, но ситуация, безусловно, неприятная, сродни шаху в шахматах. Поистине, фортуна переменчива: плохие дни чередуются с очень плохими… Эмир смотрел сверху вниз на блестящую жёлтую лысину старика, похожую на дыню, и внезапное нестерпимое желание трахнуть по ней изо всех сил охватило его. Просто так. Чтобы увидеть, как череп треснет и расколется, будто спелый орех, и мозг брызнет во все стороны. Но он остановил себя. Где найдёшь ещё столь искусного партнёра?
Он удовольствовался тем, что одним взглядом свернул шею мальчику с опахалом.
Только Кса протянул руку, чтобы положить Красного Властителя и признать поражение, как над ним стрелой пронеслась радужная птица и скрылась в саду.
– Не ваш ли это любимый попугай улетел из клетки? Скажите слово желания, о владыка, и упустившие его будут наказаны.
– Это не попугай, – медленно произнёс эмир, – это… Извините и вы, эфенди, но неотложные дела призывают меня.
Старик поднялся с пола и, поклонившись, сложил доску.
– Пусть сердце ваше на тропах судьбы будет лёгким, а карман тяжёлым, Кса-гази, и да избегнете Зла.
Персик остался не скушанным, однако фрукт не пропал даром: им накормили смертника, томящегося в зиндане, и это было большой милостью».

– Панг-дан, ах, панг-дан! Великая игра! Король игр, игра королей! Под разными названиями появляешься ты во множестве книг, и недаром тебя так любят писатели-фантасты. Тут и там на волшебных досках сражаются самые разные армии, потому что границы установлены для того, чтобы было из-за чего воевать. Правда, самым первым сделал шахматы «живыми» незабвенной памяти инквизитор Педро Арбуэс. Вот затейник был, ей же ей! Говорят всё же, что он плохо кончил. М-да…

«Заслышав гневный голос мужа, распекающего челядь, леди Ловена съёжилась за своим рукоделием. «Опять ему чем-то не угодили, – подумала она, от волнения уколов палец иголкой. – А виновата буду я – почему не заметила, почему не досмотрела, не приказала… И опять он станет кричать. А я боюсь, когда на меня кричат, я сразу делаюсь глупой гусыней. Ах, как же я несчастна! Куда как лучше было дома, при маменьке с папенькой. Там никто меня не ругал, там меня на руках носили. А здесь…» На самом деле жизнь в отчем доме вовсе не была такой уж радостной: отец пропадал на охоте или на войне, мать молилась, а незамужняя тётка вечно шпыняла и заставляла зубрить псалтырь наизусть, но сейчас, отсюда, родной замок виделся злополучной Ловене райским приделом.
«Вот он войдёт сейчас, и посмотрит так мрачно, и шрам на его щеке сделается багровым. А я увижу это и превращусь в косноязычную дурочку, и мои сбивчивые речи только ещё больше разозлят его».
Всхлипнув, она пососала уколотый палец.
Хлопнула дверь, и в залу с бряцанием железа вошёл рыцарь. Громыхая, подошёл к окну и выглянул в него. Побарабанил пальцами по стеклу. Повернулся.
Сбывались самые тяжёлые предчувствия Ловены – супруг её и повелитель был хмур, как ненастное утро квадра окта, который крестьяне зовут дождяем.
Леди Ловена молчала, молчал и рыцарь. Наконец это безмолвие, полное угрозы, настолько измучило бедняжку, что она не выдержала:
– Что-нибудь… что-нибудь случилось, мой принц?
Он продолжал хранить молчание.
– Если… если простыни показались вам сырыми, так то потому, что вчера весь день моросило, и постель никак не удавалось просушить. А если каша немного подгорела, так вы сами долго не выходили к столу…
«Что же ещё, что?! За оружием следит оруженосец. Может быть, заболел его новый жеребец? Или соседи, охотясь в полях, потравили молодые посевы?!»
– Что вы там бормочете? Какая каша? – рявкнул благоверный.
– Овсяная. А если прислуга была нерадивой, так накажите её сами, милорд. Я здесь человек новый и не умею ещё хорошенько распоряжаться… – голосок её дрожал всё больше. – Возлюбленный господин мой, я не знаю, что ещё говорить.
И леди Ловена заплакала. На самом деле она боготворила своего сурового мужа, сэра Тристана, но смертельно боялась его, потому что вышла замуж всего три квадра назад, а было ей пятнадцать лет. В приданое она принесла ему девственность, светлые косы и всё Правобережье.
Ловена заливалась горючими слезами, и казалось ей, что жизнь кончена. «Коли сейчас он примется кричать на меня, как всегда, так я брошусь на его глазах из окна башни. И выскажу всё, что думаю! Нет, сначала выскажу, а потом брошусь. Нет больше сил терпеть такое бесчестье! Этот человек просто презирает меня, он женился на мне только из-за моих земель! И почему я не воспротивилась, когда он просил моей руки? Но ведь тогда один путь – монастырь. И тихо гнить, пока не умрёшь…»
Рыдания стали стихать, сменившись шмыганьем и вздохами.
– Любезная супруга моя, – чопорно произнёс сэр Тристан, и она затрепетала, – меня призывает святой долг, каковой, как вам должно быть известно, является смыслом жизни рыцаря и дворянина, а посему я вынужден покинуть вас на некоторый срок. В моё отсутствие командуйте в замке полновластно, исключая дела военные. Ими будет заниматься кастелян.
Слёзы снова потоками полились из её глаз, и даже упоительная возможность «командовать полновластно» теперь совсем не радовала. «Конечно, я уже надоела ему! Я успела наскучить этому блестящему принцу, этому знаменитому воину своей тупостью, своими вечными промахами. Он уедет от меня в свою яркую, такую интересную взрослую жизнь, а я… я останусь здесь, без него, одна, с нянюшками и кошками».
Она закрыла лицо руками. Лязг кованых башмаков заставил её ещё больше съёжиться. Но тут она ощутила на своих ладонях, на лбу, на волосах горячие поцелуи и услышала голос, такой незнакомо тихий:
– Ловена, горлинка моя нежная… Прости. Не думай дурного, видит Бог, я люблю тебя, люблю, но должен ехать. Отец прислал почтового голубя».

Писатель торопливо покрывал пергамент новыми строчками, которые то круто уходили вверх, куда-то к звёздам, то ползли вниз, загибаясь, как хвосты чудовищных драконов, что предполагало скрытую душевную болезнь.
– Я-то уж знаю, как состряпать успешный продукт. Побольше мата, побольше блядства, суицид и передоз, «никто меня не ценит, не понимает», «вся жизнь кака-бяка»… Только я пишу хорошие книжки для хороших людей, поэтому «каку-бяку» пусть читают и сочиняют другие.

«Принц Кисаи примерял новую парадную броню, вертясь перед зеркалом в полный рост. Необычайно высокий и тучный для фроглина (вероятно, здесь сказался геном отца), он сгибал руки, поднимал ноги и наклонял голову, так и этак оглядывая себя, и остался, в общем, доволен результатами. Классический найгонский гарнитур состоял из шести основных частей: кирасы «до», юбки с разрезами сзади «хайдатэ», наручей «котэ», поножей «сунэатэ» для защиты от нагинаты (мечеподобного клинка на длинном древке), шлема «кабуто» и защиты лица «мэн-гу». Небольшие пластинки из кожи, металла или кости соединялись внахлёст путём шнурования шёлковой тесьмой особого плетения, в результате чего получался подвижный, гибкий, не слишком тяжёлый доспех, покрытый множеством слоёв лака. Для создания отделки, которая была бы приятной на ощупь и не портилась от ударов, под лак в последние слои вводились частички обожжённой глины, кусочки металла или камешков. Так получалась имитация морщинистой кожи, коры, ржавого железа и так далее. Менялась мода, изменялся и декор.
Сейчас в моде был красно-оранжевый цвет огня с покрытием из прозрачного лака и золотистой пыли, как бы формирующей созвездия. Кисаи расплылся в улыбке и щёлкнул когтем по бедру. Действительно богатый церемониальный гарнитур, достойный знатного варлорда. Приличная вещица, однако и цены немалой. Практичный найгонец предпочитал платить за то, что действительно стоит денег. Желательно, правда, потратить меньше, а получить больше, иначе какой вообще интерес, разве ж нет? Плюньте в меня, если кто думает иначе!
Личина «мэн-гу» была достаточно страшной для того, чтобы внушать ужас врагу и зависть друзьям. Она изображала демона Шису, свитого из рыбьих кишок, с акульими зубами; при взгляде на неё самому Кисаи становилось не по себе. Шлем был изящной куполообразной формы, с продольными золотыми пластинами, и имел козырёк, который полагался только благородным. Рога на нём, довольно высокие, прибавляли фроглину роста. Особенно хороши оказались шёлковые кисточки, которые глупые чужеземцы почему-то принимают за украшение. Ведь такие же кисти или ленты помещают у наконечников жутких копий «яри»: развевающиеся красные подвески призваны отвлекать внимание врага в бою! И в рогах иностранцы не разбираются, думают, что они для устрашения. А того не знают, что рога обозначают военачальника, командующего. И, смазанные светящимся составом, горят в темноте красным или синим огнём, видные издалека.
– А золота многовато, – заметил он, снова поглядевшись в зеркало. – Очень много золота. Неприлично. А, плевать. Всё-таки доспех для церемоний.
Настроение портила лишь кираса. Она никак не желала сходиться из-за объёмистого животика Кисаи, края не доставали друг до друга на целых три пальца. Сбоку образовались некрасивые щели, что было недопустимо в принципе, это нарушало гармонию истинно совершенной вещи и могло вызвать недоумение. Любой предмет, будь то простая медная чашечка для отвара или рукоять меча, отделанная зернистой кожей ската и шёлковой оплёткой, должен быть безукоризненным.
– Безобразие! – кипятился варлорд, втягивая брюхо и тщетно пытаясь соединить кромки кирасы. – Просто никуда не годится!
Доспешник, покорно склонив остриженную в кружок голову, стоял рядом.
– Ты запорол мне весь комплект, мошенник!
При таком клеветническом обвинении мастер даже покраснел.
– Простите великодушно, монсиган Кисаи, однако неправда это. Гарнитур сидит на вас превосходно. Вот нагрудничек тесноват, признаю, но вы заказывали доспех аж полгода назад! Кто ж виноват, ежели за это время вы… гм… так изменились в пропорциях! Размерчик ваш у меня записан, так что здесь моей промашки нет!
Варлорд был существом вспыльчивым, но и отходчивым. К тому же по мере сил он старался быть справедливым.
– Ну хорошо, хорошо. Ты всё же не так виноват, как я себе это представлял. Не будем экономить на красоте. Сделаем вот что: цену «до» вычтем из стоимости всего комплекта, и ты заберёшь эту деталь себе, а взамен изготовишь другую кирасу. Итак: мы сговаривались на сумму в тысячу и пятьдесят семь серебряных семериков, что составляет ровным счётом пятнадцать корон и один стафф. Отнимаем триста двадцать три митры за кирасу и получаем по курсу Найгона…
«Вот жабья морда… – человек глянул на варлорда, и вправду похожего на большую лягушку. – Не зря говорят: «Ляжешь с собаками – встанешь с блохами». Господин бы ангелинский рыцарь, хотя и не больно-то густо у них в карманах, тож заказал бы новую кирасу, но не стал бы возиться с цифирями, не дворянское это дело. Вельможа Эдемиона посмеялся бы недоразумению, да ещё и одарил бы за беспокойство… хотя гримсур из Троллидора мог бы и в зубы заехать ввиду конфуза! Так что, смекай, ещё дёшево отделался».
– Итого имеем ровно семьсот тридцать серебром, или десять золотых корон, четыре стаффа и шесть митр! – торжествующе провозгласил Кисаи.
Мастер быстренько произвёл в уме подсчёты.
– Позвольте, позвольте, монсиган! – с беспокойством произнёс он. – У меня получилось семьсот тридцать четыре семерика! Где же ещё четыре, извиняюсь?
– Четыре пойдут на комиссию менялам, дружок, – проникновенно заверил Кисаи, благоразумно умалчивая, что менялой в данном случае является он сам, – ведь ты же хотел наше, полновесное найгонское серебро? А оно ценится дороже, чем любое другое. Вот если бы мы сторговались на семериках вообще, то тут возник бы вопрос: какие именно деньги тебе нужны. Гремландские семерики, к примеру, весят на 1/32 унции меньше, чем зиранские, а в монете Кемта обыкновенно присутствуют включения никеля, что удешевляет семерик ровно на…
Умелец плюнул, махнул рукой и подтвердил, что хочет получить 730 семериков прямо сейчас.
Кисаи, несказанно довольный наведённой экономией, моментально обрёл привычное хорошее настроение. Отправив бедолагу-доспешника к управляющему и записав четыре семерика в столбик «Доходы» – графа «Чистые доходы» – подграфа «Текущие доходы», пункт «Непредвиденные доходы», варлорд открыл шкаф, чтобы убрать туда гроссбух. На стопке папок с денежной отчётностью за прошлый год сидел радужный голубь и смотрел на Кисаи. Один его глаз был почему-то больше и отливал краснотой. Маленький глаз казался крохотной чёрной дырочкой, как прокол иглы.
Выбранившись от неожиданности, Кисаи взмахнул книгой. Голубь испражнился на папки и, хлопая крыльями, метнулся прочь.
Кисаи захлопнул шкаф и кликнул оруженосца.
– Ожиро! Собери меня в дорогу, я уезжаю. Возьму Стратора.
– О! – только и сказал тот. Стратор был самым могучим среди всех ночных драконов в конюшне варлорда.
– И приготовь комплект брони. Полный.
– Парадный комплект, монсиган?
Кисаи сплюнул.
– БОЕВОЙ!
– О… – ещё раз молвил оруженосец.
На памяти Ожиро его хозяин ещё никогда не был таким озабоченным. И не требовал разом и Стратора, и боевую броню.

Сан Лаэр ходил по оранжерее тихими мелкими шажками. Вооружённый крошечными щипчиками и секатором, он устранял увядшие листья и ненужные побеги.
– Моя Regina… – шептал принц сквозь маску из ткани, касаясь лепестков толстыми кожаными перчатками. – Разве подумаешь, что одна капля её цветочной эссенции способна мгновенно умертвить любое существо, имеющее кровеносную систему? А вот каломус. Ты такой маленький, серенький, но… но. Не судите по внешности, милостивые государи, не судите по внешности! Если вот этак, осторожненько, собрать с твоих стеблей молочко, да подвергнуть его дистилляции в течение трёх суток, да отфильтровать, отстоять, а затем отделить образовавшееся бесцветное маслице, то равных этому яду не будет под солнцем! Подмешанный в пищу или питьё, virus начинает свою тайную работу не сразу, каковое свойство просто незаменимо в некоторых случаях. Мало того, действие сего яда не имеет каких-либо собственных симптомов, он лишь вызывает к жизни обострение любых хронических заболеваний, и данное обострение столь сильно, что неизбежно приводит к смерти. Да-с, государи мои, к смерти! – с особым смаком произнёс Лаэр. – Mors subita – внезапная смерть! И ни один медикус не сможет отыскать в крови, коже, внутренних органах или слизистых покровах ни малейшего следа!
Исчерченная складками морда волшебного пса ши-мага выражала злобу, но в то же время и хитрость.
Стеклянный пузырек с герметично притёртой пробкой, куда Лаэр соскоблил несколько гран белого вещества, он спрятал сначала в полотняный мешочек, затем в кожаный, и только после этого опустил в карман. Обойдя по периметру клумбу с пучком каломусов, садовод двинулся дальше. Его сутулая фигурка в бесформенном мягком одеянии бесшумно мелькала среди растений. С треском лопались коробочки, выбрасывая семена; дрожали мясистые рыльца; разворачивались бутоны. Иногда с сочным шмяканьем падал перезрелый плод.
– А гаспаранция нехороша, нехороша. – Пёс озабоченно склонился над кустом; нос его подёргивался, круглые уши шевелились. – По-видимому, слишком обильный полив.
В блокноте отметил: «Пересадить гаспаранцию! Корни, скорее всего, загнивающие, следует предварительно очистить от земли, вымыть и произвести усекновение кончиков. Выдержать растение в слабом растворе калия перманганата шесть часов, после чего тщательно обсушить и поместить в песочную смесь. Держать так трое суток. Далее высадить в отдельный горшок и не беспокоить некоторое время. Через квадр проверить состояние!»
Он прошествовал дальше сквозь свой страшный и прекрасный сад.
– Понна, моя гордость! Зацвёл!
Лаэр поднял секатор, подвешенный к поясу на шнуре, и срезал бутон.
– Сделаем выжимку… – бормотал он, бережно упаковывая добычу в несколько слоёв тонкой ткани. – Поместим в перегонный куб и произведём возгонку сей зловонной жижи. Ровно через септиму она будет благоухать лучше самых тонких духов. Стандартный фиал будет стоить… будет стоить… гм.
С ветки олеандра на него уставился разноцветный голубь. Бессмысленный чёрный глаз походил на гагатовую бусину.
– Кыш, мерзкая птица!
Почта, которую он давно ждал, пришла.
«Всё, всё! – он поспешил, почти побежал к выходу из оранжереи. – Но отчего так долго? Верно, следует сделать поправку на могучий организм, питаемый магией. Ах, король всегда был таким отвратительно здоровым!»

– Вот они, все девять принцев из легенды, девять отпрысков старого короля. Думается, мне удалось показать их характеры с помощью небольших сценок. А дальше? Дальше будет то, что должно быть.
Но как же моя главная героиня, моя любимая девочка Алиса, о которой вам ещё предстоит услышать? Её время пока не пришло. Как девушка скромная и хорошо воспитанная, она выйдет на сцену в свою очередь и – увы! – появлением этим стронет лавину. Всё покатится в тартарары. Ба-бах! И ваши не пляшут.

«Если у сотни человек спросить, как выглядит замок, то девяносто девять ответят: это циклопическая каменная постройка, башни которой пронзают облака, и мнение это сложилось, разумеется, из фильмов типа «Властелин колец», к действительности не имеющих никакого отношения, но страшно радующих поклонников фэнтези. На самом же деле существующие в нашем мире замки вовсе не так огромны и далеко не столь величественны. Замковый комплекс включает в себя ров (с водой или без), подъёмный мост (или несколько мостов), кольцо стен (бывает, даже два или три таких кольца) и внутренние строения, состоящие из служб, жилых зданий и оборонительных укреплений.
Первые замки возникли и развились из довольно убогой основы в виде одинокого дома на искусственном холме, окружённого бревенчатым палисадом и земляной насыпью; остальное похоже было на свинарники и сараи. Феодал жил натуральным хозяйством, то есть производил всё своё. Достояние владельца состояло из оружия, доспехов, коня, оловянной посуды и нескольких драгоценностей. Изначально дом назывался донжоном, как впоследствии и главная башня замка, и попасть туда можно было только по приставным мосткам, ведущим сразу на второй этаж. Такой холмик с башней, обнесённый частоколом, плюс несколько сараек не мог защитить в том случае, когда соседушки хотели перераспределить материальные средства по-другому, поэтому скоро трансформировался. Опустошительные набеги зловредных соседей вынудили отнестись к делу серьёзнее, и постепенно (примерно к XI веку) деревянная постройка с сопутствующими структурами превратилась в крепость. Знатнейшие аристократы стали возводить себе уже каменные убежища.
Замок раннего Средневековья, сменивший укрепления на холмах, уже представляет собой неряшливую груду булыжников, изредка обработанных и даже кое-как скреплённых раствором, высотой примерно с девятиэтажный дом. Люди тогда больше думали о безопасности, чем о комфорте, и питали большое уважение к толщине стен и высоте башен, совсем не питая его к удобству.
Бароны в те времена весьма походили на своих крестьян. Они не умели ни читать, ни писать, а вместо подписи гордо чертили крест. Ели на олове, спать ложились с курами, одевались в полотно и кожу. Какое-нибудь одно бархатное платье передавалось от отца к сыну и стоило баснословно дорого. Всё богатство заключалось в земельных угодьях, нескольких лошадях и церковной утвари, награбленной в походах. Разница между сеньором и вассалом заключалась в том, что первый имел право на герб, вымпел или квадратный флаг и обязан был по слову короля выставлять для войны определённое количество ратников со всей справой.
Но военная архитектура всё развивалась и развивалась, и примитивная крепостица обратилась мощным правильным строением из отёсанного камня (конечно, потом, с появлением артиллерии, их все расщёлкали, как орешки). Сие сооружение, будем его так называть, обычно расположено в излучине реки, или на острове, или на главенствующей горе, у обрыва, или же в седловине хребта – словом, в таком месте, куда просто так не подберёшься. Однако никакой помпезности или красоты тут нет и в помине, ибо назначение данной постройки всё ещё есть безопасность для его владельцев, сиречь феодалов. А вовсе не какое-то надуманное величие. Ведь замок – это, прежде всего, жилище, в котором спали, рожали детей, готовили пищу, болели и в конце концов умирали люди. Башни здесь, конечно, присутствовали; они укрепляли стены, мешали врагу свободно бегать по этим стенам, замыкая проходы, в них можно было разместить лучников, а со смотровых площадок заранее разглядеть приближающегося неприятеля. Словом, они имели оборонительное значение, но облака все равно не пронзали. Потому что какой смысл возводить башню до небес? Оттуда и не видно-то ничего, подъём и спуск может занять часы, а стрелы попадут только в гигантского дракона размером с холм. Башни в замках, кстати, повсеместно были нежилыми (в самом крайнем случае в них прятались при нападении супостатов). Изредка башня предназначалась внезапно понаехавшим гостям. Сами шатлэны (владельцы) не желали тратить время на беготню по лестницам только для того, чтобы посетить часовню, к примеру, или заглянуть в погреб на предмет мочёного яблочка, и предпочитали второй этаж цитадели.
Со временем и ростом благосостояния сеньоров росли и замки; они облагородились, сделались настоящими произведениями архитектурного искусства, украсившись барельефами, скульптурами и витражными окнами, и стали предтечей дворцов. В позднейшие века замок утратил военную функцию и свидетельствовал лишь о богатстве и значимости хозяина, соперничая красотой и живописностью окрестных видов с другими».

– Стоп! – взвизгнул автор. – Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!
При каждом «стопе» он раздражённо втыкал карандаш в пергамент.
– Куда это меня понесло? Что за энциклопедия для младших школьников? Какого лешего я тут изгаляюсь о происхождении замков? Да, я развенчиваю мифы, это мой долг как поборника истины, но к чему сей экскурс в историю? Может, вычеркнуть этот кусок?
Некоторое время он тупо глядел в рукопись. Место, истыканное неукротимым грифелем, выглядело как звёздное скопление Плеяд.
– Да пускай остаётся, всё равно редактор уберёт, потому что в его понимании это «разнопопица стилей». И чего я парюсь? Для кого я пишу? Для редактора, что ли? Ведь редактор это просто топор палача, отсекающий всё лишнее. Правда, так отсечь может – мало не покажется… Ах, что за мучение это литературное творчество! Легче камни ворочать, честное слово.

«Но Карбоник создали не для того, чтобы запереть перевал, или контролировать судоходство, или угрожать с вершины горы Монсальват соседям. Карбоник был не совсем замок. Точнее, совсем не замок. Замком он только назывался. Это была самая совершенная в мире пряжа чар, замкнутых в себе, не имеющих ни начала, ни конца. Творение то ли богов, то ли магов, сплетение Сил, замысловатое и прекрасное, как Гордиев узел.
Внешний вид колдовского чертога не поддавался ясному определению. Находились очевидцы, что заверяли, будто бы наблюдали огромные башни, выпуклые контрфорсы, галереи и равелины. Конечно, замку, полному волшебства, всё это вряд ли необходимо, но должны же у него быть хоть какие-то очертания. Прочие, беспомощно водя руками, пытались описывать хрустальные арки, висячие сады, воздушные мосты и огромных белых львов, что охраняли порталы. Стены были то розовыми, то белыми, то голубыми – в зависимости от освещения или настроения, а иногда он сверкал всеми цветами, как бриллиант. Некоторые утверждали даже, что Карбоник парит в воздухе, но для большинства он оставался невидимым. Внутренняя планировка тоже была непонятна: залы менялись местами и убранством, добавлялись, исчезали. Пространство, искривляясь, могло принимать любую форму, а время текло так, как заблагорассудится королю Оуэну, величайшему из магусов Урании.
Приглашённые спешили в замок. Но не на беспечную пирушку, не на славный турнир, не на представление заезжих актёров-гистрионов. В Карбоник съезжались все, кто получил ВЕСТЬ.
Рыцарь смерти Морер вошёл в Зал Тысячи Шагов. Зал представлялся воистину огромным – как и следовало из его названия, он имел в длину ровно тысячу шагов, в этом некромайтер удостоверился давным-давно. Однажды его заело любопытство, и он попробовал сосчитать эти самые треклятые шаги. Каждый раз выходило по-разному. Тогда юноша, уже в то время отличавшийся настойчивостью и железной волей, поступил хитрее: через каждые десять шагов он ставил гвардейца, надеясь таким образом облегчить подсчёт.
Вот только ближе к трону всё-таки сбился. Посмотрев назад, обнаружил длинный ряд совершенно одинаковых фигур числом… понять невозможно. «Нет, врёшь, не возьмёшь, я тебя переупрямлю!» – шипел он неизвестно кому: то ли королю-фантазёру Оуэну, то ли самому Карбонику. И стал размещать дворцовых гвардейцев через каждые сто шагов. Уж десяток-то он сумеет перечесть!
Оглянувшись, заскрежетал зубами. Шеренга, выстроенная им, терялась в странной дымке вроде серебристого тумана. Но откуда здесь взяться туману? Колдовство. Морер даже ногами затопал со злости, как вдруг услышал за спиной:
– Чем это ты занимаешься?
Глянул. Кисаи.
– Мечешься тут, как крыса. Ловишь кого, что ли?
Морер был так озабочен, что молча проглотил «крысу», за что в другое время Кисаи непременно получил бы в глаз. Может, рассказать ему всё? Даже сам он, гордец Морер, признавал, что Кисаи очень сообразителен. Может, даже сообразительнее их всех.
– Шаги подсчитываю. Пытаюсь.
– А зачем тебе всё это понадобилось? Вот если бы ты держал пари, или тебе за это что-нибудь обломилось, тогда я бы понял.
– Дело принципа.
– Принцип ничего не стоит.
(Кисаи был самым богатым из них, так как всегда копил деньги).
– Что дашь за совет? Десять семериков?
– Десять подзатыльников!
– Да пошутил я, пошутил. Слушай бесплатно: если не можешь увидеть ничего достоверного и не доверяешь своей памяти, то я бы посоветовал тебе всё записывать. Я всегда так делаю, когда считаю.
Кисаи, вот умница!
И так, отмечая каждый десяток на грифельной доске, Морер всё же пересёк зал. Несколько разочарованный, юноша убедился, что шагов была ровно тысяча.
Теперь всесильный правитель Кемта лишь усмехнулся детской глупости. Прав был Кисаи. Какая, к демонам, разница, сколько шагов умещается в Тронном зале? Чего ради он так мучился? Усилия стоит прилагать только к тому, что действительно стоит их: это власть, богатство, влияние.
В отдалении на постаменте сверкал трон.
Морер неторопливо повернулся и окинул зал внимательным взглядом. Как странно. Никого нет!
Не толпились блестящие придворные, не сновали слуги, любимые охотничьи собаки, шуты, карлики и менестрели. Всё окутывала тишина. В солнечном свете танцевали пылинки.
Вымерли все, что ли? Впрочем, это было бы слишком хорошо. Или предок устроил очередной оскорбительный розыгрыш, на что он такой мастер? Мы, значит, всё бросаем, спешим, ломимся через полстраны, а он появляется: «Здрасьте! Мне просто приспичило пересчитать вас и увидеть, что вас по-прежнему девять. А засим – до новых встреч!»
Всемогущий владыка Кемта подошёл к стене с расставленными вдоль неё стульями и уселся, поудобнее сдвинув ножны с мечом. Высокий и сухопарый, в своей аспидно-чёрной броне он был похож на отвратительное насекомое с гладким брюшком и суставчатыми лапами.
Спокойно сложив руки на коленях, принц приготовился к долгому ожиданию. Ожидание – что может быть естественнее для мёртвого рыцаря, чьи предки на заре времён были светозарными рыцарями Ангелина?
Однако не прошло и нескольких минут, как на порог ступил Ледяной гранд Гальядо. Сухо кивнув Мореру, властитель Гремланды отошёл к окну и повернулся к рыцарю смерти спиной – что было несколько самонадеянно с его стороны. За следующие полчаса они не обменялись ни единым словом.
Морер медленно, но верно наливался холодной злобой. Гальядо раздражал его всегда (может быть потому, что они были чем-то похожи) – такой же высокомерный, такой же кичливый и заносчивый.
Некромайтер шевельнулся, скрипнув доспехом, в его тусклых рыбьих глазах зажёгся странный огонёк. Неспешно начал приподниматься, как тут Гальядо обернулся. Он знал, что некрос может кинуться без всякого повода, просто на рефлексе. Морер с размаху сел, притворившись, что ничего не произошло. Техномагус снова стал смотреть в окно.
Третьим прибыл молодой эмир Огненного Архипелага Кса. По южному изнеженный, властолюбивый и жестокий, он ласково улыбался всем, но его чёрный взгляд вспыхивал иногда красным – словно жар в угольях. При виде Морера и Гальядо он невольно вздрогнул, но постарался принять равнодушный вид. Никому не показывай истинных чувств, вот первая заповедь правителя. Культура полдневных стран вообще заткана своими собственными цветами: там, где Скальный гримсур с рёвом хватается за дубину, ифрисец целует вас и угощает отравленной каффой.
– Привет всем вам и пожелания счастья, – произнёс он чистым музыкальным голосом.
Некромайтер сделал приглашающий жест, его мертвенно-бледный рот оскалился в подобии улыбки.
– Рад видеть тебя, младший. Садись-ка вот сюда, рядом со мной, скоро здесь станет тесновато.
Юноша нервозно покосился на затылок Ледяного и занял соседний с Морером стул.
– Твоё мнение, братишка? – рыцарь смерти понизил голос.
– Можно ли разгадать рисунок прихотливых узоров судьбы? – Кса лицемерно потупился, пропуская меж пальцев янтарные черепа чёток. – Кто знает, что задумали боги?
– Ерунда! – отрезал Морер. – Если самому ничего не делать, ничего и не получишь.
– Следует надеяться на благоприятный случай.
– Надежда – мать дураков. Надо действовать сразу и без сомнений, только тогда схватишь удачу за горло. Ты на моей стороне, младший?
Кса подумал: «Берегитесь заходить слишком далеко, можно и не вернуться».
– ВЕСТЬ никогда не приходит просто так, – продолжал Морер, – или отец при смерти, или отрекается, если это не его дурная шутка. Ты рассуждал о благоприятном случае, так вот он. Мы вдвоём, ты и я, обернём его в свою пользу. Что скажешь?
– Поистине, колодец твоей мудрости не имеет дна. Но разве можно сговариваться о таких важных вещах на пороге, словно с блудницей в притоне? Время покажет, что истинно, а что нет, и…
– Ты вот что, давай без этих своих ифрисских узоров. Говори прямо, ты со мной или нет?
Эмир заколебался. Его холёное гладкое лицо, немного женоподобное, не отразило никаких чувств, однако юношу охватили сомнения.
– А другие?
– Пусть идут к воронам. Они не в счёт.
Морер, бесспорно, это сила. Но безопаснее ли тигру рядом со львом?
– Что я получу?
– Канцлерская цепь устроит?
– Мало.
– Тёмные королевства?
– Прибавь Серое, тогда подумаю.
– Ну у тебя и аппетиты! Вы, островитяне, все такие?
– Каждый сам заботится о себе, братец, ибо никто не наполнит твой рот пилавом, если ты голоден, и не укроет халатом, если у тебя его нет, – он привычно намотал чётки на запястье.
– Итак, по рукам?
– Так что насчёт Серого?
– Ха! Торговаться у Кисаи выучился?
– Значит, договорились? Все Тёмные и Гремланда.
– Хм… Ладно.
Распахнулись двери, и в зал ввалился верховный вождь Троллидора Борикс.
– Салют, братэллы! – огр кинулся хлопать всех по плечам и тыкать в рёбра. – А с чего такие прокисшие хари, а?!
И заорал:
– «Нальём! Пускай нас валит хмель!
Поверьте, пьяным лечь в постель
Верней, чем трезвым лечь в моги-и-илу!»
Воистину, волчий вой в горах звучал мелодичнее.
Тут впервые ко всем повернулся Гальядо.
– Ваше поведение в данной ситуации представляется мне отвратительным, брат. Вы врываетесь в Тронный зал, ревёте, как взбесившийся циклоп, топочете сапогами… да ещё и нетрезвы! Как такое возможно?!
– Врёшь, ледышка! Я нетрезвый? Да ни в одном глазу! Ну, вчера с дружбанами раздавили пару бочек, так то вчера.
Ушибленный бок нестерпимо ныл под панцирем, однако рыцарь смерти воздержался от резкостей: если Борикс осерчает, то получить по шее рискует даже он, зловещий оборотень Морер. Кувалда – и есть Кувалда, так Борикса ещё в детстве прозвали.
Пятым к их компании присоединился балагур Кисаи.
– Моё почтение! Позвольте заглянуть к вам на вечеринку? Какие дела у вас?
Ничтоже сумняшеся, он уселся справа от некромайтера, широко расставив ноги в пластинчатых доспехах.
– Хотите, кстати, анекдот? Значит, сидит один дед дома. Стук в дверь. Он подходит к двери и спрашивает: «Кто там?» А там отвечают: «Я, твоя смерть». Он говорит: «Ну и что?» А за дверью: «Ну и всё»… – Хохот повелителя Найгона дробным эхом разнесся по залу.
Анекдот был встречен гробовым молчанием.
– Не нравится? Ну вот, а я думал, будет смешно.
– Братец, вы ещё более дурно воспитаны, чем прочие, – процедил Гальядо, кривя уголок синих губ.
– Кто, я?! – мгновенно вспылил варлорд. – Ах ты, мороженая треска! Сосулька безмозглая! Снежный истукан! Сугроб обмоченный!..
Это было только начало, оскорбления сыпались градом. Самые изощрённые ругательства затрагивали внешность и умственные способности как самого Гальядо, так и его кровных родственников, среди которых неожиданно выявились существа вроде «вислогрудой самки йети», «косорукого редкозубого тролля», а также «голозадого голема». Создания эти вступали меж собой в противоестественные союзы, и плоды их приходились злополучному Гальядо то дядей, то матерью или бабушкой. В связи с этим происхождение его не поддавалось никакому анализу, а многострадальное генеалогическое древо гнулось под гроздьями омерзительных уродов. Да, надо было признать, что Кисаи любил и умел ругаться.
Морер, который терпеть не мог спесивого Гальядо, подбадривал варлорда свистом и грохотом металлических башмаков. Кса осуждающе покачивал гладко причёсанной головой, но в глубине души упивался происходящим. Простодушный же гримсур Борикс, силясь поспевать за мыслью, отвалил челюсть. Наиболее сочные метафоры произвели на него неизгладимое впечатление, и он дал себе слово переписать их у Кисаи и заучить наизусть.
– Давай, давай, Купи-Продай! Врежь ему!
– Немедленно прекратите! – гневный окрик прервал неприличную свару.
Широко шагая, звеня шпорами, вошёл герцог Ангелина Тристан.
– Вы что, с ума все посходили?! Забыли, где находитесь?
Рыцарь был в ярости. Лицо его с тяжёлыми каменными чертами побелело, страшный же шрам, наискось разрубавший левую щёку, напротив, налился тёмной кровью.
Встал Морер. Второй по старшинству из братьев (Тристан родился годом раньше), он не желал уступать главенство человеку.
– Умерь амбиции, сэр рыцарь. Ты пока ещё не распоряжаешься в этом замке.
– Вот именно – пока ещё, – бросил Тристан через плечо.
При этих словах чёрные глаза Кса вспыхнули.
– Оба-на! Вы только гляньте! – кривляясь, вскричал Кисаи. – Никак, этот парень вообразил себя нашим сюзереном и господином, а? Признайся, Тристанчик! Небось, втихомолку перед зеркалом уже примеряешь корону?
Рукою в кольчужной перчатке рыцарь стиснул рукоять меча. Неизвестно, что произошло бы дальше, но с порога сказали:
– Стыдитесь, братья.
Эверленн вытер испачканное лицо и отбросил со лба спутанные локоны, застывшие на ветру, словно золотая пена. Обычно такой подтянутый и щеголеватый, эльф выглядел не лучше бродяги. В глазницах залегла глубокая чернь, как на старинном серебре».

– В глазницах чернь… Чернь в глазницах! Чтоб ей пропасть!
Снова автор яростно ткнул раз и раз карандашом в пергамент, словно пытаясь выколоть эти самые глазницы.
– Солнце освещало! Флаги реяли! Дети, усталые, но довольные, возвращались домой! Сталевары улыбаются – наказ партии выполнен! Чёртовы штампы! Редактор меня распнёт, и будет прав. Недаром Оноре де Бальзак сказал как-то: «Великий писатель – это мученик, оставшийся в живых»…

«– Ну вот, сейчас Плакса будет взывать к нашей совести, – прокомментировал Кисаи, вытягивая ноги.
Неровной походкой юноша приблизился к стулу и рухнул на него, сжав виски.
– Он там… а вы… как стая шакалов…
С минуту Тристан смотрел на него, потом подошёл, поднял за хрупкие плечи и обнял.
– Эверленн, братишка, Господь свидетель, ты любил его больше всех нас.
– Любил? Почему ты говоришь – любил? Или я опоздал? Уже?!
Судорога исказила тонкие черты, брови сломались страданием.
– Нет, нет! – поспешил успокоить рыцарь. – Ещё нет.
Эльф обвел собравшихся полубезумным взором.
– Здесь не все. Не хватает Лаэра и Пэйла! Как могли они не приехать в такой час?! Я загнал трёх коней…
Кисаи отпустил шутку в своём репертуаре:
– Наш герой-любовник, наверное, всё ещё пудрится, а ядовед вернулся с полдороги за каким-нибудь своим жутким эликсиром. Вот распылит его в воздухе, и мы превратимся в стадо баранов и станем блеять: «бэ-э-э, б-э-э-э!»
– Нехорош-шо… – ядовитое шипение, в котором стыла угроза, заставило всех подскочить на месте. – Как нехорошо, братик, хулить отсутствующ-щих…
– Поучи жену щи варить, – буркнул Кисаи, отодвигаясь. Болотного пса ши-мага презирали и слегка побаивались.
Лаэр, владыка болотной Зиры, семенящими шажками прошествовал к свободному стулу, аккуратно подобрал полы плаща и сел.
Скаля клыки, повернулся к варлорду.
– В стадо баранов, говоришь? Идея, по сути своей, неплоха, но зачем же понапрасну тратить редкие снадобья? Некоторые из вас и без всяких магических средств сходны с…
– Я, кажется, последний? – красавец Пэйл, монарх Эдемиона, вошёл с улыбкой и словно принёс с собой свежий ветер и аромат цветов. Все зашевелились.
Пэйл пожал руки Тристану, Эверленну и Бориксу, остальным поклонился.
– Ну, что?
– Ничего. – Рыцарь пожал плечами. – Сидим, ждём. Ты почему задержался? Я уж думал, не приедёшь.
– Потом скажу, – Пэйл понизил голос. – И, кстати…
Сблизив головы, они тихо заговорили о чём-то. Не прерывая беседы, Тристан поманил к себе эльфа, огр же сам подошёл к ним.
«А цветастая картинка!» – подумал варлорд, оглядывая всю компанию. И посмотреть было на что.
Некромайтер в «абсолютной» броне, воронёной, точно надкрылья майского жука; с нагрудника скалится чёрный леопард, именуемый в геральдике «пантером».
Пэйл ослепителен, как всегда. Колет его и рингравы, продёрнутые серебряной ниткой, цвета пыльной розы, ворот и манжеты вскипают кружевами, на затылке кокетливая шапочка из парчи. Но добили фроглина сапоги, белые сапоги на высоких каблуках. Наряд подобного сорта мог позволить себе только Пэйл, легкомысленный херувимчик Пэйл. Однако варлорд знал, как быстро эти руки могут выхватить тяжёлую шпагу, висящую на левом бедре. И знал, что на кончике её – смерть.
Демоньяк Кса затянут в алый камзол, расшитый драконами, тонкую талию охватывает узорчатый пояс, при виде которого удавились бы все подгорные гномы. За поясом сверкает настоящий арсенал: драгоценный шамшир в изогнутых ножнах (говорят, его полосу можно согнуть в кольцо без всякого ущерба) и три разной формы кинжала, украшенные самоцветами. Но только ли от золотой вышивки колом стоит камзол, не простёган ли он ещё и магией? Кса спокоен, противоестественно спокоен, но почему не выпускает из рук янтарные чётки? Что это? Наговорённый охранный амулет? Или тайное средство для… неизвестно чего? И ведь ничего не понять в этом замке, где волшебство искажено, переплетено, смешано, словно в котле, куда от души плеснули всех красок палитры! А понять надо, ох, как надо!
У рыцаря на правом боку (он левша) привычный полутораручник. Не слишком длинный, но и не короткий, довольно массивный. Больше, как будто, ничего и нет… А больше обычно и не надо.
Гальядо. Узкое, как лезвие ножа, лицо, бледно-голубые глаза. Он в платье, расписанном странными каббалистическими знаками, символами планет и стихий. Опирается на чудной посох, в навершии его, ничем не поддерживаемая, вращается в воздухе багровая лента, перекрученная «восьмёркой». Эффектно. Не то что у многих магусов, которым своими посохами только собак гонять. Посох металлический, синеватой стали, из нескольких сегментов, и по нему через равное количество секунд пробегает электрическая искра. Несомненно, оружие. И не только магическое. Небось, может стать чем угодно.
Итак, трое в полной броне: Тристан, Морер и он сам, Кисаи. Все с мечами, естественно.
Кса под вопросом.
У огра нет ни доспехов, ни оружия. Но разве он в этом нуждается? С его кожей бронтозавруса и ручищами, способными в блин раскатать кого угодно…
У эльфа на виду точно ничего нет. Но не видно – не значит, что взаправду нет. Кто их знает, этих кошкиных детей. Какие-нибудь отравленные иголочки, дроты… И метательные ножи ещё никто не отменял.
Вот кто выглядит беззащитным, так это Болотный. Надеется на заклинания? Или на что-то ещё? До чего я пока не допёр? Псина, как всегда, непостижима. Ударит колдовством? Плеснёт в рожу кислотой?
Кисаи зубоскалил, похаживал и похохатывал, молол по обыкновению всякую чушь, зорко поглядывая меж тем на присутствующих.
В кругу друзей, как говорится, не щёлкай клювом, а уж в кругу родичей… Опасны, опасны все как один. И ждать можно чего угодно. Недаром ши-мага жмётся к стене, а рыцарь тискает эфес. Пэйл привычно благожелателен, но встал так, чтобы ему не могли зайти сзади.
Варлорд подсел к некромайтеру.
– Обрати внимание, дружище, – запахло тайнами! Знакомая коалиция!
– Светлые… – процедил сквозь зубы тот.
Когда все они были детьми и жили здесь, в этом замке, то дружили, ссорились, играли, дрались, заключали союзы и обещали поддержку, сообразуясь только со своими чувствами – приязнью или неприязнью; тогда никого не волновало, какого цвета у кого аура. Светлый рыцарь Тристан всюду таскал за собой младшего брата, Тёмного Кса. Огр Борикс, также Светлый, души не чаял в Тёмном шутнике Кисаи; Светлый Эверленн сблизился с Тёмным Лаэром потому, что оба любили природу, а Морер, аура которого была чернее самой чёрной ночи, покровительствовал Светлому малышу Пэйлу… Так было. И обращались в то время принцы друг к другу по детским кличкам, иногда обидным, но беззлобным. Тристан, уже тогда отличавшийся дурным нравом, получил прозвище Дракончик. Варлорда Кисаи именовали не иначе, как Купи-Продай. Прелестный Пэйл звался Незабудкой. Кувалда-Борикс дразнил Эверленна Плаксой, а Гальядо Книжным Шкафом. Морера единодушно обзывали Задавакой, а Кса за вспыльчивость – Не Тронь-Огонь… Лаэр же стал Аптекарем, потому что вечно возился с какими-то порошками и склянками.
С годами всё изменилось. Сделавшись старше, они теперь могли с лёгкостью бросить в лицо: «отродье Тьмы» или «Светлый ублюдок».
Сейчас все Светлые сгруппировались вокруг своего вожака Тристана; прочие же жались к Тёмному лидеру Мореру. И лишь только Гальядо, единственный из братьев имевший ауру серого цвета, остался в одиночестве. Впрочем, он к этому давно привык.
Они ждали. Девять братьев. Девять уранских принцев. Девять наследников.
Время сочилось по каплям, как вода в клепсидре.
– Однако надобно что-то делать.
Эверленн, самый нервный.
– Что, например? – Морер шевельнулся с лязгом.
– Пусть кто-нибудь пойдёт и выяснит, что происходит.
– Вот ты и иди.
– Сам иди.
– Послушайте…
– Тихо!
Внезапно распахнулись двери в дальнем конце Зала Тысячи Шагов, вперёд выступил мажордом и слегка пристукнул церемониальным витым посохом.
– Его величество король Оуэн Первый.
И на середину вынесли кресло, в котором полулежал незнакомый старик с трясущейся челюстью и мутными очами.
Не было ни пения труб, ни свиты в роскошных одеждах, ни парада лейб-гвардии. Только раскладное кресло, а в нём очень усталый и очень дряхлый старец, закутанный в шерстяной плед.
Первым опомнился Эверленн.
– Отец! – этот крик вырвался, казалось, из самой глубины его сердца. Юноша бросился к королю, пал на колени и зарыдал.
– Ничего, ничего, – тот возложил иссохшую руку с отросшими ногтями на золотоволосый затылок эльфа. – Ничего, сынок. Не надо так убиваться. Я умираю… Но, в конце концов, что может быть естественнее? Меня уже причастили и соборовали, так что свои дела с Господом я закончил. Остались лишь вы.
Борикс переглянулся с Тристаном и покачал головой – от цветущего мужчины, что ещё полгода назад сворачивал в крендель каминную кочергу и укладывал на траву горного тура, осталось только имя. Глаза его походили на отверстые могилы, а кожа так обтянула череп, что король напоминал на зангибарскую мумию, которых находят иногда в древних пирамидах. Сквозь кожу даже просвечивали зубы. Оуэн выглядел древним, как ядро Вселенной, словно все прожитые года оставили на нём след. Вероятно, безжалостный старик-Время, что ежедневно и ежечасно откусывает от нас по частичке своим палаческим инструментом, решил здесь окончить дело побыстрее – единым махом.
Старик прочистил горло.
– Подойдите ко мне, дети мои. Подойдите ближе, мне трудно говорить громко.
– Сейчас начнётся раздача медалей и почётных грамот, – шепнул Огненному эмиру варлорд, которого ничто не могло смутить или привести в уныние. – Предпочитаю взять деньгами.
– Ощутив приближение последнего часа, я послал ВЕСТЬ. Вы получили её и все явились сюда, отложив дела…
– Ещё бы, – не унимался Кисаи, – корона-то висит в воздухе!
– Я рад, – продолжал король. – Сейчас я скажу вам несколько слов, после чего можете считать себя свободными.
Он с нежностью обвёл взглядом сыновей, столпившихся у его ложа.
– Все вы у меня получились такими разными… Вы не похожи ни на меня, ни друг на друга, но клянусь, что люблю вас одинаково. Ваши матери… – тут он закашлялся, и слуга поднёс ему чашку вина, из которой Оуэн сделал единственный глоток. – Я не хочу сейчас касаться ваших матерей. Это совсем другое. На ком-то я женился по взаимному чувству, на ком-то из династических соображений, за кем-то взял нужные мне земли. Некоторые нравились мне, кто-то обожествлял меня… Всё это сейчас не важно. Важно то, что все вы равны передо мной, потому что вы плоть от плоти моей, кровь от крови.
Старик сделал знак, и тот же слуга вытер ему глаза уголком платка.
– Тристан, мой первенец. Ты всегда был для меня опорой в трудную минуту, и именно с тобой связаны все мои надежды.
Здесь Кисаи скорчил рожу некромайтеру и многозначительно поднял вверх палец.
– Перестань, – одними губами произнёс тот.
– Ты честен и храбр, Тристан, но резок и нетерпим в своих суждениях. Нельзя видеть в жизни лишь чёрное и белое, сын, мир не так примитивно устроен. Ну да такова твоя натура… Теперь о тебе, Морер. Ум твой равен только силе твоей воли. Однако порой я с ужасом думаю о целях, поставленных тобою в жизни, и о средствах, которые ты изберёшь, дабы достичь этих целей. Но ты – Тёмный, и мы никогда не поймём друг друга. Бог тебе судья. Борикс…
Было странно видеть, как дрожит и кривится звероподобное лицо великана-огра.
– Хоть и вымахал под потолок, а всё равно остался ребёнком, наивным и доверчивым… к счастью для всех, не злым. Могу лишь посоветовать тебе меньше слушать братьев и жить своим умом.
По жесту короля ему вновь вытерли слезящиеся глаза.
– Эверленн, – старик улыбнулся. – С тобой всё просто, мальчик, – душа твоя у тебя на ладони. Она прекрасна, как цветок, и чиста, как алмаз, который является самым твёрдым камнем в мире. Тебя ничто не сможет испортить. А вот наш Пэйл, красавчик Пэйл… Ты всегда был самым способным из всех. Помню, любой урок давался тебе с лёгкостью там, где другие вынуждены были тяжело работать. Все обожают тебя, и ты обожаешь всех. Счастливчик Пэйл! Сердце моё радуется за тебя – хоть кому-то из нашей семьи улыбается Фортуна и осыпает дарами. Но бойся этого своего всегдашнего везения! Лишь только страдание закаляет душу и подготовляет её к трудностям…
– Слушай, Незабудка, ты волосы красишь? – давясь от смеха, встрял варлорд.
– Я тебя самого сейчас так раскрашу…
– Кисаи, самый весёлый из моих сыновей.
Король погрозил ему пальцем.
– Если я ослаб сейчас, то это не значит, что я к тому же ослеп и оглох. Я видел все твои ужимки и слышал, как ты здесь потешался надо мной. Придержи язычок, Кисаи, придержи свой острый язычок, а не то он не доведёт тебя до добра!.. Гальядо. Ты всегда жил анахоретом. Взыскуя многих мудрых наук, презирал пиры, забавы и охоты. Что же, знания – огромная сила, и могу лишь пожелать, чтобы ты употребил её на доброе дело. Теперь что касается тебя, Кса. При всей своей горячности на самом деле ты замкнутый и скрытный, что называется, вещь в себе. Ты молод, но не по годам тщеславен и склонен к неоправданному риску. Остерегайся взращивать в себе эти качества. Если удастся справиться с ними, то тебя ждёт великое будущее, ибо прозреваю я в тебе достоинства великого правителя… Лаэр…
Король надолго замолчал, машинально теребя края пледа. И тут в тишине раздался шипящий голос:
– Вы вс-сегда относились ко мне хуже, чем к остальным, батюшка.
Изумлённые, все обернулись. Братья привыкли, что тихоня Аптекарь если и делает что-либо, то исподтишка, и это его неожиданное выступление против отца повергло всех в шок.
– Да, это так! – громко произнёс Лаэр. – И я не знаю причины. Разве не был я всегда почтителен с вами, отец? Разве не исполнял покорно ваши просьбы и пожелания? Но вы обращали на меня внимания ровно столько, сколько на слугу, приносившего вам трубку! Разве не так?
Оуэн безмолвствовал.
– Но почему? – Болотный возвысил голос. – Не в том ли причина, что мать мою звали санна Ульфрида? Возможно, всё дело в этом, а? Помните ли вы ещё её имя, милорд?
Назвав короля титулом обычного дворянина, Лаэр, разумеется, имел целью подчеркнуть его ничтожество.
– Уж не приходит ли к вам по ночам её призрак, ведь, как известно, души самоубийц не знают упокоения? Гордая санна предпочла покончить с собой, чем подвергаться ежедневному унижению и бесчестию!
От злости Лаэр зачастил так, что его трудно стало понимать.
– Да, она выпила яду по нашим обычаям! А через квадр вы преспокойно взяли себе пятую жену! И это при двух уже имеющихся, которых вы удалили от себя, осыпав золотом святого Папу и выкупив для себя право развода! И они стерпели это! Глупые, послушные овцы! А вы… сластолюбец, тиран и развратник!
Лицо старика помертвело.
– Господи… устами сына моего обвиняешь Ты меня… – он уронил на грудь седую голову.
Братья взроптали.
– Замолчи, Лаэр!
– Побойся Бога, брат!
– Ты лжёшь!
– Заткни пасть, проклятая псина!
Король с трудом поднял руку, и гвалт прекратился.
– Лаэр, сынок… Прости. Да, я… я не безгрешен. Но клянусь тебе в том, что ни в мыслях, ни словом, ни делом никогда не обижал твою мать. Санна Ульфрида ушла из жизни, и я горевал… Однако это наши дела. К тебе, Лаэр, сие не имеет никакого отношения. Ты веришь мне?
Болотный пёс опустил глаза.
– И всё же вы не любили меня так, как других, – уже тише промолвил он.
– Что же… значит, здесь не твоя вина, а моя. Наверно, я должен был уделять тебе больше времени… и проявлять больше ласки. Прости меня ещё раз, Лаэр. Я не знал, что ты таишь в душе… такое.
Лаэр поклонился. «Фальшивый старик! Не верю ни единому твоему слову, – подумал он. – Виляешь и тщишься вымолить прощение даже на пороге смерти! Но всё же моя мать отомщена».
– Теперь подойдите ещё ближе, дети, что-то мне стало совсем худо.
Оуэн тяжело, с присвистом дышал.
– Я сказал каждому из вас всё, что хотел. Но настала пора открыть вам… открыть одну тайну.
Повинуясь знаку короля, слуги покинули зал. Оуэн сделал паузу, собираясь с мыслями. За цветными окнами замка угасал день, и вместе с ним таяла, истекала жизнь старого короля.
– Вы все, наверное, удивлялись моей необыкновенной удачливости, о которой рассказывают истории, моей счастливой жизни, моим успехам и… и… – Приступ страшного кашля прервал его. Он сплюнул в платок, окрасившийся красным, и продолжил: – У меня был Грааль. Я нашёл его очень давно, ещё в юности, и владел им всю жизнь.
– Как? Грааль? Не может быть! Вы не шутите? А правда, что он выполняет желания?
Посыпались вопросы.
– Разве это не есть всего лишь красивая легенда, отец? – замирая от волнения, спросил за всех Борикс.
– Это не легенда, и скоро… да, скоро вы в этом убедитесь. Грааль существует и в самом деле исполняет желания.
– Любые? – поинтересовался Морер.
– Да.
Девять мужчин, девять могущественных владык столпились у ложа умирающего и внимали ему, вытянув шеи и приоткрыв рты, словно ребятишки, слушающие волшебную сказку.
– Почему же тогда… почему вы не пожелали себе… бессмертия, к примеру? – задал вопрос Лаэр.
На него зашикали, но король ответил.
– Видишь ли, друг мой, дело в том, что Грааль мог бы сделать меня бессмертным, в этом я не соврал вам. Но мощь его не безгранична, ибо ничто в мире не может быть безграничным. Грааль обладает… как бы это выразиться… неким ресурсом. Если бы я пожелал себе бессмертия, то Грааль помог бы мне в этом, но больше уж ни в чём.
– Объясните нам, отец! Мы не понимаем! – хором сказали братья.
– Чем труднее просьба к Граалю, тем меньше у него остаётся могущества для исполнения других просьб.
– И чего же вы пожелали, отец? – хладнокровно осведомился Гальядо.
– Процветания моей стране, достатка и благополучия моим подданным. Мира, спокойствия…
Все смотрели на отца круглыми глазами.
– И что же, вы так-таки ничего не загадали для себя? Просто – для себя? – воскликнул Кса.
– Я всё же человек, – в попытке улыбнуться король дернул провалившимся ртом. – Я пожелал… чтобы имя моё… не забылось в веках… чтобы все… помнили… правление Оуэна Первого… помнили… восхищались… считали… примером… и добрые… добрые…
Ему становилось всё труднее говорить.
– Так что… вверяю Грааль в руки ваши… владейте сообща, все вместе. Но прежде поклянитесь!
– На чём же клясться, батюшка? – внутренне усмехаясь, спросил Гальядо, не веривший ни во что в мире, кроме чистой науки. – И в чём?
– Клянитесь, что станете… жить в добре… справедливости… дружно… что не поднимете… оружия… против родича, – просипел Оуэн, хватая ртом воздух. – Клянитесь на крови.
Они переглянулись. Кровь всегда считалась источником жизни, и клятва на крови – страшнейшей из клятв. Древнее поверье гласило, что нарушивший такую клятву не проживёт и септимы.
– Мы согласны, отец! Говорите же, что для этого потребно?
– Чаша… и нож.
Была принесена чаша, и Тристан, не раздумывая, полоснул себя по запястью.
– Скорее, братья! Разве не видите, что конец близок?
Все последовали его примеру, и в чашу, смешиваясь, заструилась кровь: красная – Тристана, Пэйла и Лаэра, голубая – Эверленна и Гальядо, зелёная – Борикса и Кисаи; чёрная – Морера и Кса.
– Клянёмся!
– Хорошо… – синеватая бледность постепенно заливала лицо короля, словно последний прилив. – Может быть, я сделал ошибку… но я верю вам, моим детям. Хотя один человек… один святой человек… предостерегал меня…
– Он что, усомнился в правдивости наших клятв? – Тристан сделался, пожалуй, бледнее умирающего отца. – Кто этот наглец?
– Это… это некий Марцеус… проповедник из Флинта… недавно пришёл ко мне, мы вместе молились… так он просил… заклинал всем святым… не открывать вам… тайны Грааля.
– Разве можно принимать на веру выдумки какого-то сумасшедшего монаха, отец? – вкрадчиво произнёс Лаэр. – Я слышал об этом Марцеусе. Это юродивый, который выдаёт себя за благородного пилигрима. Он что-то там прорицает, чуть ли не гадает людям по руке! Говорит, что ему открыто будущее, – но кто это может проверить?! Скажите по совести, отец: кто более достоин доверия – мы, ваши родные сыновья, или бродячий фокусник, беглый монах-расстрига, ярмарочный шарлатан?
– Марцеус предупреждал… – не слушая, продолжал король. – Равновесие мира… пошатнётся… сдвинется… Конец Света… Судный день… Помните! Клятву… не нарушайте. Конец… настанет…
– По-моему, папа бредит, – заметил Кисаи. – Дайте ему ещё вина. И мне тоже.
– Но постойте! – вмешался принц Пэйл. – Отец не сказал нам, где спрятан этот самый Грааль!
– Всё там… в завещании… завтра… – воздух со свистом выходил из его лёгких, будто из проколотого бычьего пузыря.
ЗАВЕЩАНИЕ. Слово это мгновенно выдернуло из облачных эмпиреев и с размаха шваркнуло оземь.
– Но кто же унаследует престол, отец?! – вскричал Морер. – Вы не огласили нам вашу волю! Самое главное!!!
– По праву первородства… – начал было Тристан.
– Замолчите, брат! – пролаял Лаэр. – Появиться на свет первым это ещё ничего не значит!
– Согласен! – Кса вспыхнул кирпично-красным румянцем. – Важно быть достойным трона! И отец подтвердил мои права!
Кисаи, которого воспринимали скорее в качестве шута, (да к тому же между ним и престолом стояли пятеро), никогда и не надеялся на обладание уранской короной, но не упускал возможности вставить палки в колёса другим. Глядеть, как в борьбе за трон сцепятся старшие – что может быть забавнее? И он крикнул:
– Все слышали, как отец сказал, что Эверленн – лучший из всех!
– Лжёшь, фрогл, подземная лягушка! Батюшка назвал меня самым мудрым! А кто, как не мудрейший, должен стать королём?! – завопил Гальядо.
Тут уж загомонили все.
– Молчать!!! – рявкнул Борикс так, что тренькнули стёкла. – Отец ещё не умер, а вы уже кинулись рвать королевство! Посмотрите же – он хочет что-то сказать! Слушайте! Слушайте!
Тень смерти уже покрыла лик, но Оуэн успел проговорить:
– Преемника… не назову… В завещании… сказано… Пусть это… решит Грааль.
Оуэн вздохнул в последний раз, и улыбка неземного восторга заиграла на его губах.
– Господи… – прошептал он. – Я узрел Тебя!

В огромном зале они остались наедине с телом того, кто почти тысячу лет правил королевством. Этой смерти многие желали и почти все надеялись на то, что она придёт своевременно. Но вот ЭТО случилось, а они растерялись, словно малые дети, заблудившиеся в дремучем лесу. Оуэна могли любить, презирать, уважать или ненавидеть, но в глубине души никто не представлял себе, что же будет, если король действительно умрёт. Оуэн был всегда, сколько они себя помнили, величие его фигуры заставляло их трепетать. Он судил их, награждал и наказывал, был самым строгим судьёй и самым лучшим советчиком, и без него они все ощутили себя… покинутыми. Перед этим бледнели их мелкие ссоры, дрязги, мечты о наследстве и соперничество, тайное и явное, борьба за милости. Отец… Он был незыблем, как сама Монсальват, и казался вечным, как солнце.
– Что же нам теперь делать? – раздался в тишине неуверенный голос Пэйла. – Наверное, следует сходить и позвать кого-нибудь?
– Рискни, – отозвался угрюмый Морер, бросая на братьев подозрительные взгляды.
Но лорд Эдемиона не решился на это. Кто знает, что здесь может произойти.
– Эй! – крикнул он. – Кто-нибудь! Оуэн скончался!
«…кончался… ался…» – ответило эхо.
– Сюда! Кто-нибудь!
«…будь… будь…»
В дверях на противоположной стороне появился камергер.
– Сюда! Подойдите и убедитесь, что всё кончено.
Сэр Бедивер приблизился, поднёс ко рту умершего бронзовый дискус. Удостоверившись в том, что дыхания нет, он закрыл опочившему государю глаза, после чего переломил свой жезл и дрожащим фальцетом трижды провозгласил:
– Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!
– Да здравствует король! – нестройно повторили за ним принцы.
Это выглядело сущей насмешкой – какой король?
– Ну, удружил папаша, – почти не понизив голоса, обратился Кисаи к Мореру. – Клоун проклятый! Не мог объявить наследника, как полагается. Тогда бы знали, кого придушить в тёмном закутке.
– Ничего, – процедил Морер, кривя тонкие губы. – Разберёмся.
– Ваши высочества, – скорбно молвил камергер, – завещание Его величества короля Урании Оуэна I будет предъявлено вам завтра в полдень здесь же, согласно закону. Ввиду особой секретности оного сей документ не должен быть оглашаем вслух, а потому после прочтения Вашими высочествами завещание, скреплённое магическими печатями, в присутствии двух свидетелей подвергнется сожжению. Дату торжественных похорон назначит Королевский Совет. Примите мои искренние соболезнования в постигшей вас горестной утрате, высокие лорды, а также мою отставку.
Сэр Бедивер поклонился и удалился.
– Идёмте, господа, тут нам более нечего делать, – Гальядо направился к выходу. За ним пошёл Борикс, недоумённо крутя головой, следом Пэйл. Эверленн, прежде чем уйти, поцеловал отца в лоб. Тристан, точно бдительная овчарка, охраняющая своё стадо, дождался, пока эльф не исчезнет в дверях, и скрылся последним из их группы.
Тёмные остались.
– Ну вот, теперь и дышать стало легче! – воскликнул Кисаи, потягиваясь. – Как они все меня достали своим фарисейством, своими благостными физиономиями да героическими речами! Голову даю на отсечение: в мыслях у них то же, что и у нас, а сами только и знают, что напускать на себя постный вид и молиться!
– Тише! – рыкнул Морер. – Разве ты забыл, что здесь и стены имеют уши? Будьте осторожны. Жду вас всех в полночь у себя.
– А зачем? – удивился Кисаи.
– Дурак! – ядовито хмыкнул Лаэр. – Разве не понятно, что дражайший братец составил некий грандиозный план (magnus propositum) и желает ознакомить с ним нас, убогих?
– Скажи спасибо, что желаю, – высокомерно ответствовал рыцарь смерти. – И хватит болтать! До встречи.
– Я приду, брат, – Кса сжал его плечо.
– И я, – это Кисаи. – А ты, Лаэр? Разве тебе не любопытно?
– Уж придётся прийти. Послушаем, какие такие блестящие идеи пришли на ум великому Задаваке.

Пробило двенадцать, и с последним ударом часов явился Лаэр, последний из четверых.
– Чёрт! Я уж думал, наш осторожный ядознатец не придёт! – по своему обыкновению балагурил Кисаи, потягивая из кубка вино. – Что, Аптекарь, испугался?
– Заткнис-сь.
Болотный пёс обследовал сиденье понравившегося ему кресла и сел, тщательно расправив складки халата.
– Ну-с? Чего ждём? Кажется, Морер намеревался сообщить нам нечто достойное внимания?
– Не гони лошадей, – коротко осадил Кса.
– Плесните-ка мне ещё винца… нет-нет, не ты, Лаэр, – с комичным ужасом Кисаи прижал к себе кубок, – ещё сыпанёшь какой-нибудь отравы!
Пёс бросил на него взгляд, полный ненависти, но смолчал.
Из-под двери тянуло сквозняком, и оранжевое жало свечи дрожало и колебалось, разбрасывая пятна света.
Морер встал, и его странная, неестественно длинная тень упала на стену, изогнулась под прямым углом и пересекла потолок.
– Итак… Около года назад мы, осознав общность наших интересов, создали Кулак Тьмы. В пику нам в это же самое время четверо Светлых составили Ладонь Света.
Раздались смешки.
– Нам стало известно об этом благодаря Гальядо, которого они пытались перетащить на свою сторону. Ледяной отказался. Мы также звали его к себе, но он ответил отказом и нам, кичась серой аурой, и объявил о своём нейтралитете. Что ж, скажу лишь: было бы предложено.
Все согласно кивнули.
– Несколько квадров спустя высшие силы услышали наши просьбы – король заболел…
– Ха! – вдруг тявкнул Лаэр, и все вздрогнули. – Ха-ха! Высшие силы! К вашему сведению, Оуэн был здоров, как бык, и мог протянуть ещё много, много лет.
Кисаи поперхнулся, Кса присвистнул, и даже невозмутимый Морер часто задышал.
– Так это ты?!
– А вы как думали? – тишайший Аптекарь, так долго пребывавший в ничтожестве, наслаждался величайшим в жизни триумфом. – Без моего вмешательства все вы могли до судорог молить Тьму, и ещё вопрос, когда бы она соизволила ответить.
– А как же консилиум лучших медикусов королевства? Разве он не признал единогласно у отца саркому лёгких? Ввиду неумеренного курения.
– Значит, у него и была саркома. Батюшка в самом деле злоупотреблял табаком. Однако замечу, что она должна была развиться у него лет этак через двести-триста. Меня такой срок не устраивал.
– И ты…
– Я просто помог болезни, ускорив её течение. Есть такое средство.
Кса, сидевший к Лаэру ближе всех, судорожно отодвинулся. Шутки-то Кисаи оказались не без примеси правды! «Только пророки знают, что скрывается за дверью будущего», – подумалось ему, и демоньяк тайком сделал знак, отвращающий несчастья.
Морер задёргался.
– Как ты это сделал? Объясни!
Морщинистая морда пса-волшебника перекосилась в свирепом оскале, сверкнули клыки, которым позавидовала бы и гиена.
– Я не выдаю своих секретов.
Некромайтер пошёл чёрными пятнами.
– Слышь, падаль болотная, – проскрежетал он, показывая когти, – если ты немедленно не скажешь…
– Спокойно, спокойно, друзья, – примирительно произнёс демоньяк, округлив руки и делая красивые плавные жесты. – Какие счёты между своими? Не подлежит сомнению, что братец Лаэр имеет право хранить собственные тайны. В то же время брат Морер просто спросил. В конце концов, какая нам разница? Важен результат.
– Идея плодотворная.
– Собственно… чем богаты, – буркнул ши-мага, постепенно успокаиваясь.
– Но ты хоть хвосты зачистил? Тебя не заподозрят? – Морер, в свою очередь, успокоиться никак не мог.
– Да бросьте вы. На конце нити один торговец редкостями, ныне покойный. Несчастный благополучно ушёл в мир иной, поев несвежей рыбы. Рыба – она, знаете ли, бывает очень опасной, если залежится. Не хотел, правда, её есть.
Все улыбнулись.
– Так батя «кони двинул» от обычного яда? – Кисаи был в восторге. – Аптекарь, Аптекарь, золотая голова! Конспиратор! Чтобы величайший магус в истории кончил так жалко!
– Он был всего лишь человеком.
В гнетущем безмолвии, наступившем после откровений Болотного, стало слышно потрескивание оплывающей свечи.
Внезапно уши пса шевельнулись. Он поднял лобастую голову и принюхался.
– Кто-то за дверью, – прошептал он. – И я не знаю, как давно он там стоит.
Морер согнул колени и мягко прыгнул, точно страшная чёрная пантера. Прыгал он с места и приземлился у самой двери без малейшего шума. Тронул было рукоять меча, но раздумал. Началась его трансформация, и Кисаи икнул от ужаса. Огненный эмир зажмурился и схватился за охранный амулет, а Лаэр уже держал наготове защитное заклинание… Между тем Морер продолжал видоизменяться. Вспыхнула расплавленным золотом радужка глаз, изо рта полезли огромные зубы, лицо стало заостряться, с хрустом вытягиваться, превращаясь в морду зверя… Оборотень сгорбился, выпустив стальные когти.
– Эй, вы, – послышалось из-за двери, – не вздумайте огреть меня стулом или чем там! Это я!
– Тьфу ты, прах тебя забери! – в сердцах выругался Кисаи. – Это ты что ли, Книжный Шкаф?
– Разумеется. Предупреждаю – я вхожу!
Приоткрыв дверь, Гальядо скользнул в щель и оглянулся, усмехаясь.
– Так! Отойди на два шага.
Техномагус послушно отступил.
– И дрын этот свой держи от меня подальше.
«Ага! Мореру хватило ума понять, что посох не просто красивая игрушка».
– Что это вы тут затеяли, а?
– Не твоего ума дело, – в хриплом голосе некромайтера ещё проскальзывало мяуканье хищной кошки.
– Смахивает на клуб заговорщиков.
– Да пропади ты пропадом! Ты что, подслушивал?!
– Конечно, нет. Просто шёл мимо.
Морер подскочил к нему и замахнулся лапой, пока не успевшей снова стать рукой, но ожидавший чего-то подобного Гальядо отскочил.
– Не горячись, братик. С твоей мёртвой кровью это вредно.
– Что это ты повадился разгуливать в такой час? – Морер постепенно приходил в себя. – Ночь – наше время, Серый!
– Да не спится, вот и решил пройтись по замку. Иду, слышу: шу-шу-шу, шу-шу-шу. Сидят, совещаются… Светлые, кстати, тоже собрались у Тристана.
– А ты не слышал – совершенно случайно, – о чём они там говорят?
Ледяной пожал плечами.
– Да ничего особенного. Эверленн, слюнтяй, всё хнычет об отце, Кувалда напился пьян и завалился спать.
Гальядо был осторожен. Непростая жизнь между теми и этими только усилила его природную недоверчивость, поэтому сейчас он рассказал братьям не всё. А довелось ему услышать вот что…
Огр на самом деле во всю мощь лёгких храпел на койке рыцаря, а эльф забился в уголок и проливал горькие слезы. Пэйл же и Тристан коротали ночь за бокалом лёгкого вина, они вообще не собирались ложиться.
– Ты полагаешь, они всё же решатся? – красавец Пэйл (ну хоть картину с него пиши!) положил ногу на ногу и изящно подпёр голову рукой.
– Не хотелось бы верить в это… ох как не хотелось бы! – Тристан поскрёб подбородок, уже начавший покрываться щетиной. – Но я знаю Морера. Когда эта нежить улыбается, у меня мурашки по спине бегут. Он явно что-то задумал.
– Да. Веришь, едва я получил ВЕСТЬ, как на душу мне легла каменная тяжесть. Боюсь, Тристан, до завтрашнего вечера мне не дожить. Да и всем нам тоже.
– Наша с тобой задача, Пэйл, не допустить этого. Нас всего двое, но мы должны!
– Двое? – Небесный изогнул соболиную бровь. – А эти?
– Эверленн – мальчишка! – раздражённо фыркнул рыцарь. – А огр глуп, как пробка. Здесь всего двое мужчин, Пэйл, с сожалением приходится признать это. А Тёмных – четверо!
– Да ещё техномагус… Я не очень-то доверяю ему. Всё-таки он Серый.
– Ни рыба, ни мясо, – рубанул воздух рыцарь. – Всю жизнь терпеть не мог двуличного ублюдка.
– Да? Почему? – удивился Пэйл. – Признаюсь, во мне Гальядо тоже не вызывает особой симпатии, какой-то он… застывший, что ли. Но, если вдуматься, то среди братьев можно отыскать кое-кого и похуже. Мы оба понимаем, о ком я.
– Согласен. Но с ними всё просто. Тут всегда ясно, чего ожидать. Мышьяк в каффе или нож в печень. А вот Гальядо… – Тристан закусил губу.
Помолчав, продолжал:
– Знаешь, я никому никогда не рассказывал эту историю, но тебе… Однажды я чуть не утонул в Нерве, и спас меня Книжный Шкаф.
– Что ты говоришь! – поразился лорд Эдемиона. – Как такое возможно?
Рыцарь криво усмехнулся.
– Я – не то, что ты, любимчик всех стихий. Плаваю, как топор. А признаться стыдно было. Так вот я один тренировался, на зорьке, чтоб никто не увидел и на смех не поднял. Однажды течение подхватило меня и чуть не затащило в омут – ну, тот, что на правом берегу, против трёх вязов. Нас ещё отец предупреждал… – Тристан подавил вздох. – Я барахтался, как беспомощный щенок, но всё ж сумел зацепиться за прибрежную корягу. Силы уже оставляли меня, когда я увидел проходящего по берегу Гальядо. Я крикнул, и он подошёл ко мне. «Руку, брат! – прохрипел я. – Руку, во имя Христа!»
– И он… – с замиранием сердца спросил Пэйл.
– Он подал. Но с некоторой заминкой. Не тотчас. После твердил, что растерялся, но это было враньём!
– Откуда ты знаешь? Возможно, он лучше, чем кажется, и действительно просто растерялся? – одёрнул Пэйл.
– И ты веришь в это? В то, что братик Гальядо способен хоть на миг потерять самообладание?
– Наверное, нет, – подавленно признал Пэйл. – Вероятно, я просто хочу верить в лучшее.
– Вот и я – нет. Когда старуха-смерть уже замахнулась своей косой, а Гальядо стоял и медлил, я заметил в его глазах… задумчивость, что ли. Словно он прикидывал – а стоит ли?
Звякнул бокал, зашипело и вспенилось игристое вино.
– Жаль, получается, что Серый это всегда уступка Злу и шаг навстречу Тьме. Но Гальядо всё-таки спас тебя.
– Твоя правда, из реки он меня вытащил. Однако не поручусь, что при этом не делал ставки на мою вечную благодарность.
– Именно. И на единственного, возможно, союзника среди нас.
– Да. Но он не вступил в этот их Кулак.
– Мы не можем быть уверены, это он так говорит. И даже если это и правда, никто не мешает ему переметнуться к ним в любой момент.
– Час от часу не легче! Значит, их пятеро. Солидный перевес… Ах, как же я их ненавижу, Пэйл, если бы ты знал! Сколько крови они мне попортили! Собрать бы их всех в кучу, скрутить одной верёвкой да бросить в самый глубокий колодец, словно поганых крысят! Мир стал бы вполовину лучше.
Властитель Эдемиона покачал головой:
– И всё же так нельзя, Тристан. Недаром отец говорил, что ты слишком резок и скор на выводы. Тёмные пока ничего не сделали. И вообще… это наши братья! Мы все связаны, как ветки одного дерева, ибо у нас один отец.
Рыцарь осклабился.
– Братья, братья… Думаешь, сами они помнят об этом? Кабы это было в их власти, то негодяи давно уничтожили бы нас!
– Может быть. – Пэйл зябко поёжился. – Кстати, знаешь, почему я задержался сегодня? У меня настолько дурные предчувствия, что я дал команду всем городам подниматься в аэр и убираться отсюда как можно дальше.
– В аэр?! Так ты поднял в воздух Эдемион?!
– Да. Коли меня убьют, Тристан, я не хочу, чтобы моё прекрасное сияющее королевство досталось силам Тьмы.
– Счастливец… – Рыцарь вздохнул. – Если бы я мог так же, как ты, обезопасить мой Ангелин…
Вот что удалось подслушать Гальядо, но он не собирался делиться этим с остальными. Теперь он знал, о чём беспокоятся те и другие, и собирался каким-нибудь образом обратить это знание к своей выгоде. А разные там лирические истории из прошлого к делу совершенно не относились. И Дракончика он спас лишь потому, что заметил рыбаков, уже бегущих к ним по берегу.

– Ну, так я пойду?
– Иди, иди.
Они проводили его тяжёлыми взглядами.
– Задавлю паскуду… – прохрипел Морер, едва лишь закрылась за ним дверь. – Его первого.
– Думаешь, он предупредит их? – встревожено спросил Кса, проводя пальцем по шёлковой, будто нарисованной полоске усов.
– Понятия не имею. Но он мешает, и его надо убрать раньше всех.
– Полностью согласен с тобой, братец, – вкрадчиво произнёс Лаэр. – Но сделать это нужно с умом. Считайте сами: их четверо, да нас четверо, следовательно, каждому свой противник. Но если ты, Морер, в решающую минуту станешь тратить время ещё и на Гальядо, то кому-то из нас придётся сражаться сразу с двоими. Поэтому предлагаю вот что: Гальядо нужно подставить! Допустим, кто-нибудь из нас сделает вид, что это Ледяной напал на него, и позовёт на помощь. Тогда им займутся Светлые, а у нас будет численный перевес, понятно? В крайнем случае, они просто растеряются, что тоже нам на руку.
– Ну, Аптекарь, ты воистину стратег! – восхитился Кисаи, слизывая с подбородка капли вина.
– Значит, решено! – жёстко изрёк некромайтер. – Ты, Лаэр, кричишь, что Гальядо сошёл с ума и хочет тебя убить, после чего мы нападаем. Теперь нужно распределить роли остальных…
– Я беру на себя Дракончика! – азартно воскликнул Огненный.
– А не слишком ли ты возомнил о себе, малыш? Рыцарь опасный противник.
– Ерунда! Главное, не дать ему вытащить меч, которым он владеет лучше, чем все мы, вместе взятые. Я заколю его кинжалом.
– Разве ты не видел, что Тристан явился в полной броне?
– С дистанции вдоха никакая броня не спасет от этого, – Кса продемонстрировал похожий на шило панцирный кинжал длиною в две ладони. – Я сам закалял его в крови ракшасов, он входит в доспех, как в тесто.
– Превосходно. Таким образом, для меня Пэйл, а для тебя, Кисаи, Борикс.
– Махнёмся не глядя? – кисло поинтересовался варлорд.
– Вот глупый, да ведь Незабудка в десять раз страшнее гримсура! Борикс просто тупая скотина с одной извилиной.
– Это не извилина, а вмятина от шлема, – неожиданно схохмил Лаэр – наверное, он тоже трусил.
– Тем более, он ведь даже не вооружён. А Пэйл, я слышал, искусный боец.
– Да-а-а, огр сам по себе уже оружие. А ты хоть раз бился с Кувалдой на кулачках? – ныл Кисаи. – Он просто переломает мне кости… Лучше уж рискнуть с Незабудкой.
– Тебя никто не призывает бороться с Кувалдой врукопашную. Достань его издалека, ты же классный чародей! Швырни заклинанием, «Дыханием Магуса», к примеру.
– Шутишь? Какое тут «Дыхание», это ему, что укус комара, огры живучи, как кошки… – не унимался Подземный. – Здесь нужно что-то совсем убийственное: говорят, у них девять жизней.
– И ты веришь этим басням? – сарказму Морера не было пределов.
– Верю – не верю… а только я лично видел, как один огр раздавил противника в лепёшку, а сам был с вырванным сердцем!
– Ну, что же… в конце концов, всем нам предстоит тоже не вальсон плясать. На Лаэре вообще двое – техномагус и эльф.
– Лучше бы они достались мне, – буркнул Кисаи. – Плакса как был сопляком, так и остался, а Книжный Шкаф за своими пробирками давно забыл тяжесть клинка.
– А Эверленн, тупица, даже без броньки! – булькая от восторга, Кса раскачивался на стуле с немалым риском падения.
– Вероятно, он верит в святость родственных уз.
Лаэр засмеялся по-собачьи, и с его пасти протянулась вниз длинная нитка слюны.
– Зато Гальядо коварнее дракона, и кровь его холодна, словно горная речка. Уж поверь мне, если судьба будет к нему благосклонна, он не сделает в бою ни единой ошибки, – остудил его радость варлорд.
– Тогда давай переиграем, раз не хочешь гримсура. Бери себе Ледяного, а мне давай дубину-огра.
– Сам бери Ледяного! Техномагусы – они знаешь, какие? Ни одному богу не поклоняются, всё копошатся в своих лабораториях, сотворяют всякую мерзопакость… да ещё механизмусы… Не верю я им.
– Да кто говорит о доверии?! – взревел некромайтер. – Бить надо сразу в горло – верное дело. Нет ничего лучше честной стали, а вся эта волшба для слабаков вроде Аптекаря.
– А где и когда мы на них нападём? – Кса прекратил терзать стул. Он подался вперёд, поглаживая любимый кинжал, и глаза его казались озёрами крови.
– Желательно, чтобы это было уединённое место… и ещё такое, где поменьше свободного пространства. Например, какой-нибудь коридор, тупик или кладовка. Дождёмся удобного момента и навалимся кучей.
– Ну, хорошо… Допустим, что мы победили… Заметь, я говорю – допустим… – Настроение Кисаи сделалось отвратительным, поэтому он начал ко всему придираться. – Как мы объясним смерть наших братьев?
Морер расхохотался.
– Какая всё же чушь тебя волнует, братец! Запомни: если мы победим, то я не намерен ничего объяснять. Я сожму Уранию в кулак – вот так! – И он стиснул пальцы, затянутые в чёрную перчатку. – Сомневаюсь, что мне станут задавать вопросы.
– А если не победим?
– Тогда и объяснений не потребуется, дурень, – ответил за Морера Лаэр.
– Итак, слушайте. Начинаем по моему сигналу…

Что случилось тогда, осталось неясным. Все принцы пропали без вести, они просто исчезли, как тают без следа ночные тени с приходом рассвета, и эта ветвь уранских королей прервалась.
Были предприняты усердные поиски, но без какого-либо результата. Были арестованы несколько человек, явно невинных. Были выдвинуты гипотезы, совершенно фантастические. На всякий случай также сменили всю дворцовую прислугу, казнили всех государственных преступников, томящихся в застенках, и утроили налоги. На трон через положенный срок сел отдалённый родственник Оуэна, ставший Гаретом I и основавший новую династию.
Наследников так никогда и не нашли. Со временем даже имена их изгладились из памяти, сохранившись лишь в какой-то старинной ЛЕГЕНДЕ. Всё пошло своим чередом. Дальнейшая история Урании была полна, как водится, крови, предательства и войн, но… это было после.
Волшебный замок Карбоник тоже как в воду канул. Развоплотился ли он, переместился или просто сделался невидимым – кто знает? Об этом история умалчивает. А Оуэна помнили, и ещё многие тысячелетия спустя называли время его правления «золотым веком». Люди и прочие расы сеяли хлеб, ковали железо, добывали руду и валили лес. Они встречались, влюблялись и женились, растили детей и думали, что так будет всегда.
Но почему же тогда там, в далёком 67…12-м году, 2-го числа квадра цветень, на исходе дня схватился за сердце седой, как лунный филин, старый монах?!
– Свершилось. – Марцеус привстал и бросил в окно тревожный взгляд, словно боясь, что увидит уже погасшее солнце. – Свершилось, опять свершилось! Circulus vitiosus – снова заколдованный круг! Иисусе, как я боялся этого! Безумный король, безумные дети… Вы столкнули этот мир в пропасть.
Монах прикрыл лицо рукою, но перед его внутренним взором неумолимо вставали картины предвидения: девушка с детским личиком идёт по цветущему лугу, и лёгкая поступь её сотрясает королевства. Пылают города, ревут гигантские смерчи, уходят под воду острова и просыпаются вулканы, извергающие океаны лавы и тучи едкого пепла. Какие-то армии штурмуют чьи-то замки, орды сумасшедших бросаются вниз с высоких зданий, кричат безвинные звери, набухшие кровью реки несут горы трупов – а в чёрной вышине, вспоротой огненным лезвием кометы, реют крылатые страшные тени…
А ПОТОМ МИР ЗАДРОЖАЛ И ВЗОРВАЛСЯ МЯСНЫМИ КРОВАВЫМИ ОШМЁТКАМИ, ЛОПНУЛ, СЛОВНО СТАРОЕ ИЗНОШЕННОЕ СЕРДЦЕ.
Тогда бросился он к столу, схватил телячью кожу и принялся покрывать её неровными, пляшущими строчками. «Внемлите, потомки! К вам обращаюсь я из бездны. В неизречённой милости своей Господь открыл мне, что дни существования этого мира исчислены, ибо нарушена Клятва Девяти. И явлено было мне Знамение – зловещая Звёздная странница, чьё пришествие отмечает начало Апокалипсиса, и спешу я предупредить вас о том, что грядёт День Гнева…»

– Нет, каково, а? «Из бездны»! «De profundis clamaviadte», – с выражением продекламировал он, отбрасывая в сторону карандашный огрызок. – «Из бездны воззвал я к тебе…» Сколько патетики, какая трагическая безысходность! Евангелисты отдыхают.
Он высунул язык и изо всех сил скосил глаза, пытаясь уразуметь, сильно ли испачкался. То, что увидел, удручало – кончик языка был полностью фиолетовым.
– А может, ну его к лешему, это Пророчество? Как-нибудь без него, а? Сами пусть обходятся… Но нет. Законы жанра – законы Вселенной, против них я бессилен. Только поймут ли потомки? Вон, Нострадамус-то до сих пор не разгадан! Впрочем, предсказания его столь многочисленны и мрачны, что подходят к чему угодно. А что касается вкусов… зря Мишель писал катренами. Народ в массе своей не любит поэзию, если это не похабные частушки или не застольные песни. Работал бы лучше в прозе, как прежние хронисты. Как я. Но можно ли назвать МЕНЯ хронистом в полной мере? Хронистом secundum artem – по всем правилам? Что-то происходит – и я пишу… А вдруг наоборот?! Я пишу – и что-то происходит? Вот ужас-то… И в этом ужасе жить моей Алисе. Но моя героиня добьётся своей цели, добьётся, потому что «чем скорей мы идём к нашей цели, тем скорей к нашей цели придём»!
Бормоча про Алису, он принялся потихоньку развоплощаться, напоследок горько заметив:
– А пирожков у меня нет, и перьев, подмастерьев. Я давно уже рехнулся от горя и всемогущества, поэтому сам их выдумал. Потому что я совсем один. Как Гюго, как Наполеон, как Мопассан…
Разговор в Сети:
Игрок 1. Аллоха, Блюхер!
Игрок 4. На проводе. Кто там? А, Гриня. Чо у те?
Игрок 1. В личку зыкал? ВН замутил новый турнир. Ты в теме?
Игрок 4. А ты?
Игрок 1. А то! Все наши тоже вписались.
Игрок 4. А чо суть гамы?
Игрок 1. Стратегия пошаговая, адуплил? Западаю на пошаговые. Называется «Legend». Тут как обычно: картографическое Поле, на нём – Герои. Путешествуют, батлятся… Цель меси – первым захапать артефакт «Грааль». Антураж – сказочное королевство типа «фэнтези». Время шага не ограничено.
Игрок 4. ЛВЛ?
Игрок 1. Наивысшей сложности, гриф «невозможно». Время – 999 игровых дней. Ваще агонь. Гайд позырь.
Игрок 4. Помаракую. Мобыть, и присоединюсь. А призовые у нас чо? Фертинги, как в прошлый раз? Или дукаты?
Игрок 1. Сольдо. Прикинь – можно ввести Реалгера!
Игрок 4. Безбэ?
Игрок 1. Ага. Реального Героя из настоящих людей, но одного для каждого геймера. Верховный Надгеймер дал добро. Подбираешь себе любого крыса и запускаешь его в Поляну, он для тебя и воркает.
Игрок 4. «А казачок-то засланный!» Безмазово, чо одного. А из кого у них будет армия?
Игрок 1. Вот дупан, да не из кого! Реалгеры просто станут шариться за Граалем, типа ищеек. А сражаться за них будут игровые Геры. Самое адское: никто не всосёт, кто на какого папу крысячит. ВН поставил ограничуху: Героям нельзя объявлять своих цветов, и флаги в Поле будут засерены. Чо буде, егда все они однотаймово ломанутся за Граалем? Такая батла заварится!
Игрок 4.:-x
Игрок 1. Лады, переваривай информу. SYL.
Игрок 4. ББ.

Краткий примерный перевод на русский:
Игрок 1 (Зелёный, «ник» Гриня) предлагает Игроку 4 (Синему, «ник» Блюхер) принять участие в компьютерном турнире многопользовательского режима по игре «Легенда» и перечисляет условия, среди которых для каждого геймера есть возможность внедрить в Игру одного реального человека. При этом цветовая принадлежность Героев будет скрыта.

Ствол
«Этот рассказ мы с загадки начнём –
даже Алиса ответит едва ли:
что остаётся от сказки потом –
после того, как её рассказали?
Где, например, волшебный рожок,
добрая фея куда улетела?
А? Э!.. Так-то, дружок,
в этом-то всё и дело.
Они не испаряются, они не растворяются,
рассказанные в сказке, промелькнувшие во сне.
В страну чудес волшебную они переселяются,
мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране».
    (В. Высоцкий)
Жила-была на свете одна девушка, которая обожала сказки, и звали её Алиса. Впрочем, её могли звать как-то иначе – Леной, Светой или Ирочкой, ведь таких девушек много! Но речь всё же пойдёт об Алисе.
Жила она, как и большинство прочих девушек: день за днём ходила в магазин, гладила бельё, вытирала пыль и смотрела телевизор.
Мир был чёрно-белым, и она не любила его.
Она любила другие миры – фантастические, далёкие, сияющие. Те, что смотрят на нас со звёзд, что таятся в пожелтевших страницах старой книги, что ускользают от нас с рассветом.

Глава 1, открывающая начало Игры
«Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по свободной воле».
    Марцеус Флинтский
    (Из последнего трактата «Мыслесмех», найденного совсем недавно)

– Вз-з-з-з-з-з-з…
Существо чуть приподняло веки. Сквозь эту щель можно было видеть кусочек окружающего пространства. Оно зелёное.
– Вз-з-з-з-з-з-з…
Сплошная зелень. Вот близко что-то. Тонкое. По нему движется нечто… круглое. И чёрное.
«Жук… – лениво подумало существо. – Ж-ж-жук! ЖУК. Какое дурацкое слово. Жуж-ж-жащее. Но жук не жужжит…»
И оно задремало.
– Вз-з-з-з… В-з-з-з…
Существо проснулось.
Басовитое гудение. Приближается, затем отдаляется.
«Это шмель. ШМЕЛЬ… на душистый хмель?»
Существу стало весело, оно засмеялось… и тут же испугалось этих странных звуков. Притаившись в густой траве, стало жадно нюхать воздух. Пахло мёдом, мятой и нагретой землёй.
В пустую копилку памяти вернулись понятия «мёд», «земля», «мята».
Существо очень осторожно приподнялось и встало на четвереньки. И разом нахлынуло буйное многоцветье.
Небо было безбрежным и трогательно-лазурным, словно взгляд невинной эльфийки. Солнышко – рыжее-прерыжее, как клубок лисиц.
Вокруг ромашки, маки, незабудки, васильки. ЦВЕТЫ. Стрекозы, сверкающие, как драгоценности, проносились мимо. Меховые шмели, похожие на полосатых мишек, лакомились нектаром.
Существо застонало и снова спряталось. Много. Слишком много всего. Страшно. Но просто лежать в траве было неинтересно. «Что я, бревно какое-то, что ли? Сейчас я встану, – подумало существо. – Встану и посмотрю».
Оно так и сделало.
Было лето, скорее всего, его макушка, а может, и только серединка. Тёплый ветер с целой охапкой сладких ароматов носился вокруг, как резвый щенок, ласково оглаживал кожу и шевелил волосы. Широко распахнутыми глазами существо глядело на мир, и эта земля вошла в его сердце.
До самого горизонта расстилались засеянные пшеницей поля, время от времени по ним пробегала рябь. Там и сям, оживляя пейзаж, кудрявились берёзовые рощицы. В пшеницу из поднебесья камнем пал ястреб и, схватив мышь, неторопливо поплыл к деревьям.
Память, словно лист бумаги под проворным карандашом художника, заполнялась образами. Поле. Птица. Ветер… Всё быстрее и быстрее. Картины, понятия, слова. Летит, дует, колеблет, волнует, несёт, нападает… НАПАДАЕТ. Под влиянием неведомых сил слова стали слипаться в смысловые цепочки. Ветер веет. Мышь шуршит. Кое-где синеют медвяные колокольчики…
«Где я? – спросило себя существо, прислушиваясь к стрекотанию кузнечиков и неумолчной песне ветра. – И кто я? Я, я, я… Можно сколько хочешь твердить «я», но это просто звук. А разве я звук?»
– Эй! Я звук?
Ответа не было. Молчали равнодушные небеса, молчали трава и цветы.
– Кто я? Кто-о-о-о… я-я-а-а-а-а…
Тоскливый крик пронёсся по полям и достиг Палача. Тот вздрогнул, выронив то, что ел. Поспешно обтёр пальцы о полы плаща, лёг на землю и пополз на звук человеческого голоса. Двигался он почти бесшумно, замирая иногда на месте, точно чудовищный паук, и суставы его конечностей, выгнувшись под немыслимыми углами, и правда походили на паучьи лапы.
Колосья не качнулись ни разу до тех пор, пока он не приблизился на длину прыжка. Проверив по привычке, хорошо ли вынимаются из чехлов инструменты, Палач застыл.
«Женщина, молодая. Нет, скорее, девица. Сидит посреди поля и плачет. Не селянка, слишком худая и бледная, в короткой рубашонке… и одна. Совсем одна? Не может быть! Наверняка поблизости есть люди. Косцы. Пахари… или кто там ещё бывает у крестьян? Проклятые люди! Они всегда где-то бывают, и чаще всего толпами, стаями, ватагами, артелями, бандами».
Медленно-медленно привстал, опираясь на кончики пальцев, и задрал голову, ещё больше смахивая на паука.
Никого. В самом деле – никого! Волнующееся море пшеницы, затянутая знойным маревом даль. И только коршун тёмной точкой парит высоко в небе.
Повезло. Но Палач не стал сразу кидаться на добычу – нашли дурака. Это Убийцы сплошь молодые да рьяные, им лишь бы побыстрее в горло вцепиться. А тут надобна работа филигранная, вдумчивая. Разве можно жрать изысканные блюда, давясь и чавкая? Смерть обязана быть красивой, и шаги её должны быть неторопливы. Понимание этого приходит только с возрастом.
Лорд Глюфус принадлежал к расе скелетов и гордился этим. Он был мудрым, осторожным и очень, очень древним – таким древним, что даже сам забыл дату своего рождения, а в Палачи пошёл из любви к искусству. Он убивал не из-за постоянной потребности в крови, как вампиры, не просто из тупой злобности, как зомби, и не от ненависти ко всему живому, как мумии. Он лакомился чужими «искрами». В каждом существе имелась искра жизни, и скелет смаковал их, словно дорогие деликатесы, а страх, который испытывала жертва, придавал блюдам неповторимый пикантный привкус. Многим он казался слишком острым, но не все ведь способны оценить вкус трюфелей или устриц – только истинные гурманы.
У стариков искры были угасающими, едва теплящимися, совершенно пресными. Дети светили ярко, их искры походили на кулёк разноцветных леденцов и бились в такт неспокойным сердцам. Мужчины полыхали кострами, точно редкие найгонские блюда, приправленные жгучим перцем, и могли только разжечь аппетит. Женщины же, напротив, отлично насыщали, обладали сочностью и своеобразным пряным вкусом. Их искры были питательны, полезны и хорошо усваивались, что необыкновенно важно в таком почтенном возрасте. Глюфус не отказывал себе ни в чём, но как истинный гастроном предпочитал женщин. Когда крючья касались парализованной жертвы, когда дрожь сотрясала её, когда в последнее мгновение взгляд Палача погружался в глубины её зрачков – тогда сокровенное, трепетное НЕЧТО перетекало в него, наполняя этот древний сосуд. Возможно, то была душа? Вероятно, понять и оценить это блаженство смог бы ещё аристократ-вампир, который тоже пьёт жизни – через кровь.
Девушка в поле обладала необычайно яркой жизненной искрой. Её душа горела, словно золотая свеча, и старый Глюфус пожелал непременно отведать её. Со сладострастным трепетом представлял он, как набросится на неё, свяжет и заткнёт рот: когда жертва кричит, то теряет часть своей жизненной силы. ЧУВСТВО СОПРИКОСНОВЕНИЯ. Предсмертный хрип, последние конвульсии, глаза, постепенно мертвеющие, откуда уходят страдание и мысль… Нет, он не станет торопиться. Для такой редкой дичи он придумает что-нибудь особенное, по-настоящему интересное, и тогда искра вспыхнет ярче. В идеале хорошо было бы поработать с эмоциями, например, со страхом, правда, в полевых условиях обходишься тем, что есть. Можно подвесить девушку за пальцы и смотреть, как они, один за другим, выскакивают из суставов. Можно потихоньку вытягивать жилы, можно рвать ногти, возбуждать болевые рефлексы в нервных узлах или вынимать ложкой замороженный мозг, сделав «глясе»… Между прочим, когда вонзаешь в зрачок раскалённый стержень, то белок вокруг него сначала сворачивается, точно яйцо-пашот, а потом взрывается.
Он облизнулся.
Да мало ли способов приготовления. Это он обдумает на досуге, а пока следует хорошенько подготовиться к захвату. Скелет мысленно пробежался по Гримуару. Заклинание «Петля Ужаса»? Чего доброго, ещё задохнётся, вон какая у неё тонкая шейка. «Слепец»? Могло бы сработать, но вдруг девица бросится бежать? Без глаз много не набегаешь, но и сам Глюфус уже не молод – да что там, просто дряхл! Вполне возможно, что он попросту не догонит девчонку.
Глюфус клацнул челюстью и поправил капюшон, с которого посыпалась труха. Терпение.
* * *
А та продолжала дрожать и всхлипывать. «Ничего не знаю. Не помню! Почему? Вспомнить! Мне надо вспомнить, почему я здесь».
Кот, светящийся на фоне звёзд, большеухий, полосатый и с одним глазом. Ещё улыбка у него такая… неприятная. Что он говорил ей? «Славная девочка… Вас трудно убить, Алиса… сами поймёте всё… Мы договорились? Тогда подпишем контрактик. Ирреальность… Ирреальности… убить… убить…».
Она затравленно огляделась, но не заметила поблизости ни одного кота, ни улыбающегося, ни обычного.
«Если в дверь раздался стук, не пугайся, это глюк. По-моему, животных я люблю… мне так кажется. Даже если это не животное, а галлюцинация. Но собак люблю ещё больше, чем котов, а вот людей – нет. Почему я должна их любить, этих людей? От них одни неприятности».
Девушка слизнула со щеки соль. Это стало интересным ощущением.
«Что-то здесь никого нет. Может, я их всех поубивала? А что – вполне возможно, проблема с людьми решена мною кардинально, раз и навсегда. Потому что я чувствую, что способна на это. И ещё на многое другое. Так как «я человек вспыльчивый и под горячую руку могу преступление совершить». Под холодную руку могу совершить даже злодеяние. И никто мне ничего не сделает, раз Кот заверил, что я такая живучая».
Солнце скрылось, резко потемнело.
«Это что же, дождь намечается? Но я не заказывала! У меня нет с собой зонтика. Хотя он был… когда-то и где-то. В какой-то Реальности? Припоминаю: полуавтомат польского производства, с неудобной рукояткой и цветочным принтом «в жутких розочках».
Небо заволокло тучами, и в разрывах по временам вспыхивали молнии, точно треснувшие ворота в ад. Побитой собакой ворчал гром.
Девушка встала, отряхнула с колен налипшие соринки. Холодный порыв взметнул волосы. Буря стремительно приближалась, косые полосы ливня хлестали уже над ближайшей рощей.
На далёком холме, где ещё светило солнце, окружённый деревушками, точно куропатка цыплятами, раскинулся город. Можно было разглядеть крыши, купола, шпили колоколен и маковки церквей. Над городом господствовал огромный белый замок. Круглые зубчатые башни отсюда казались сделанными из сахара; полоскались на резком ветру вымпелы и флаги.
Замок. Но ведь это же…
Она моргнула несколько раз. КЛЮЧ. Замок – это ключ к Игре. Ко всему. Конец Дороги! Карта Сказочного Замка, снова Кот, мурлычущий что-то среди звёзд…
«Свой в доску Кот в полоску. Наверное, я сошла с ума, – подумала девушка. – Интересно, как давно это случилось? Секунды прошли или… или годы? Или я всегда была такая? А может, я просто сплю?
«Сонные сонмы сомнамбул весны
сонно манят в осиянные сны…»
Ох, я запуталась! И немудрено. Немного о себе: общая мозговая и физическая недостаточность, гибель личности, постоянный бред, галлюцинации… Не буду думать об этом, а то станет ещё хуже. Но если это правда, то стоит ли прятать голову в песок, точно глупый страус? Не лучше ли сразу признать себя умалишённой и бодро идти с этим по жизни? Потом решу, потому что я этого не пробовала. Но – занимательная вещь! – теперь я, кажется, знаю, что меня зовут Алиса».
– Ура!!! – заорала она так, что Палача в кустах чуть не хватил удар. – Я знаю, кто я такая! Алиса! Алиса! Я – Алиса-а-а-а!!!
Девушка запрыгала от счастья, споткнулась и едва не упала, но это её только рассмешило. «В двух ногах запуталась. Но я ведь больна. У меня общая недостаточность и куча эмоций из-за своего имени. Весьма красивого, кстати. Говорят, у красивой женщины почему-то всегда красивое имя. Значит, я красивая? Приятно будет удостовериться в этом».
Ветер, будто злая нянька, дал пощёчину, кожа покрылась мурашками. Лишь сейчас девушка обнаружила, что из одежды на ней всего только ночная рубашка. «Если это сон, то реальный какой, – подумала она. – Замёрзла даже. Впрочем, я помню: мои сны всегда оказывались до отвращения реальными».
Ударили первые капли дождя. Скоро хлынуло, как из ведра. Алиса подставила ливню сложенные лодочкой ладони и засмеялась.
Ослепительный высверк молнии озарил мрачные бездны призрачным светом, Алиса даже зажмурилась. «Я в центре бури, – подумала она. – Сейчас ка-а-ак даст!» Раздался треск, словно рвались огромные паруса, грохнуло над головой так, что девушка на мгновение оглохла. Небо раскололось, воздух затрещал, насыщенный электричеством. Волосы её поднялись, как у Медузы Горгоны.
«Разверзошася вси источницы бездны, и хляби небесные отверзошася», – она потыкала пальцем в ухо, тряхнула головой и снова засмеялась. – Вот это да! Я бросаю смелый вызов стихии! Я небрежно встречаю её ярость! Гроза – моё второе «я».
Дикарская радость переполняла её. Хотелось подпрыгнуть высоко-высоко, и полететь, легко, стремительно, как птица, на самом гребне клубящихся туч.
– Тучи! – крикнула она, простирая вверх руки. – Тучи, ко мне! Ко мне, мои дети! Я повелительница молний!
Словно в ответ, гроза забушевала сильнее. Алиса хохотала и кружилась в дожде, счастливая, бездумная.
– Ура! Ура! – вопила она, прыгая по скользкой траве. – Я – царица дождя! Я – Алиса! Лей, лей веселей!
* * *
Глюфус пребывал в замешательстве. Девица, словно рехнувшись, танцевала и пела под водопадом струй, и это немыслимое зрелище до крайности встревожило Палача.
«Не может же оказаться, что она и вправду притянула грозу? Ураганы и ливни подвластны зиранским ламиям, а эта девчонка на ведьму совсем не похожа. Или похожа? Дьявол их разберёт, этих баб. В каждой из них ведьма сидит, даже в папессе… Ишь, отплясывает, точно сомы упилась. Следует выждать. Посмотрим».
Лязгнули ловчие крючья.
Его словно заманивали, привлекая такой доступной дичью: слабая девушка с роскошной жизненной искрой, одна, совершенно беззащитная, вкусная, сладкая… Глюфус сглотнул. Инстинктивно он чуял здесь подвох. Девушка была… неправильной. Ощущалась в ней какая-то аномалия, но вот какая, он ещё не уяснил. Что-то было не то. От неё так и несло опасностью!
Он резко выдохнул, сделал мощный вброс силы-«динамис»; возникла и начала плавный поворот мыслеформа: угольно-чёрная спираль, упругая, как змея. И некромайтер метнул «Петлю Ужаса», словно настоящий аркан, но схватил лишь пустоту. Скелет не промахнулся, здесь невозможно было промахнуться, однако заклинание ушло и рассыпалось.
Глюфус оторопел. Этого быть не могло! Этого просто не могло быть… Он глядел сквозь магию, и страх постепенно захлёстывал его: то, что он видел, не имело отношения к живому. Приманка выглядела, пахла и двигалась, как добыча, но ею не являлась. Добычей, скорее, мог стать он, Глюфус.
Девушка была НЕНАСТОЯЩАЯ. Это оказалось мышеловкой.
Начавший уже было выдвигаться из кустов, Глюфус как можно осторожнее сместился обратно.
Великая Тьма… Он чуть не попался.
Палач глубже надвинул капюшон, с которого лилась вода, завернулся в плащ и скользнул прочь. Сейчас он находился на чужой, вражеской территории, а потому из осмотрительности перекинулся в паука. Здесь не требовались заклинания, каждый некромайтер обладает природной способностью оборачиваться – кто животным, кто гадом или насекомым, избирая этот образ для своего личного герба и намертво впечатывая его в личность. С герба лорда Глюфуса тоже глядел паук – свирепый волосатый тарантул в центре паутины, в окружении четырёх черепов, с девизом: «Смерть терпелива».
* * *
Запыхавшись, Алиса упала в траву и широко раскинула руки. Капли падали ей на лицо, и несколько из них она поймала ртом. Светлый град на холме. «Сказочный Замок»… Надо же, похож на свою Карту, точно отражение в зеркале! Воспоминание было неполным и скомканным – как обрывок книжной страницы, но казалось ей сейчас ценнее всего на свете, потому что других у неё не было.
И блеснуло в памяти летучее, текучее, зыбкое, словно призрачный сон: она вошла в комнату на цыпочках.

Глава 2, которую по диагонали пересекает зловещая тень Люции Карловны фон Штольберг, и в которой Алиса достаёт из буфета давно позабытую коробку
«Если бы кто спросил меня – чем спасается слабость? – то ответил бы я: верою в чудеса».
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «Диалоги»)

В комнату Алиса вошла на цыпочках, постаравшись не щёлкнуть замком. Размеренно тикали часы, чуть светился ночник, накрытый полотенцем. Максик, выпростав ногу из-под одеяла, натужно сопел в подушку. Продуло, что ли, в садике?
Если бы она была героиней сентиментального женского романа, то, несомненно, «жестом всех матерей мира коснулась бы лба ребёнка» и «затаила дыхание, вся во власти тревожных сомнений». Но мы будем честны: она ничего подобного не сделала. Просто оправила сбившееся одеяло.
«Как будто вспотел? Нет, всё хорошо. И в его возрасте дети часто потеют. Просто так. Потому что растут».
Алиса не была равнодушным чудовищем, но и не собиралась биться в истерике из-за обычных детских «соплей» – нервы у матери-одиночки должны быть крепкими, как канаты вантового моста, поскольку надеяться ей, кроме себя, не на кого.
Ребёнок не бесился, не кривлялся, не капризничал, не требовал «пить, сказку и пряник» разом, просто спал, поэтому у неё появилось чуть-чуть времени просто для себя. Вот радость!
Она обвела взглядом комнату. Чем бы заняться? Так редко выпадает свободная минутка, что даже не знаешь, на что её потратить. Лечь спать – просто безумие. Для чтения темно, да и глаза устали за день… А не выпить ли кофейку?
Она сразу ощутила во рту восхитительный вкус дефицитного индийского кофе. В буфете стояла коричневая жестяная банка, и там ещё оставалось немножко.
Пока закипала вода, Алиса присела за швейный столик, подперла голову рукой и задумалась.
Сегодня ей гадали на картах. Месяц назад карточное пророчество гласило: «Вам вручат письмо с неприятным огорчающим известием от одной интриганки, ловко обделывающей свои дела, которая известит вас, что надежды ваши неисполнимы».
«Меня это нисколько не удивило. Мои надежды, чего бы они ни касались, неисполнимы всегда, поэтому новость о том, что я не прошла по конкурсу, была ожидаемой. Ну и чёрт с ней, с этой работой. Может, мне бы там совсем не понравилось. Даже точно не понравилось бы. Зарплата неплохая, но день ненормированный. Как быть с ребёнком? И ладно, всё к лучшему. А о том, что делать завтра, я подумаю завтра, пускай завтрашний день сам заботится о себе».
Она решительно встала, достала банку с кофе, открыла и принюхалась. Божественно! Ну и пусть расточительство, пусть. Решив выпить кофе на ночь, она отнимала у себя одно бодрое утро, потому что запас напитка был распределён до конца месяца вплоть до ложечки.
Вы согласны, что человеческое любопытство так велико, что толкает заглянуть даже туда, куда заглядывать запрещено – как будто от этого станет легче? Толкает тем сильнее, чем крепче заперта дверь. Поэтому Алиса, любопытная по натуре, как все девушки, и, наконец, заинтересованная в любых сведениях о будущем, как все одинокие девушки, нередко просила соседку Калерию Львовну погадать на картах. Если бы та умела прорицать по внутренностям чёрного петуха или теням на стене, Алиса согласилась бы и на это – так бедняжке хотелось услышать хоть что-нибудь хорошее, поскольку в настоящем хорошего было мало. Принято считать, что счастье (по крайней мере, однажды) стучится в каждую дверь. Дескать, надо только уметь расслышать этот тихий стук. Алиса прислушивалась изо всех сил, но пока к ней стучались только неприятности да подвыпившие соседи.
Но сегодня услышала такое, что сердце замирало. Куда там «интриганке, ловко обделывающей свои дела»! Тут тебе и суженый-ряженый (бубновый король, это надо же!), и дальняя дорога, и нежданный сюрприз от какой-то вдовы, и ещё всякие ужасы. И это в её тусклой жизни! Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын… Целый букет волнующих событий! Но конкретика нулевая. Кто король, а кто вдова, и откуда посыплются неожиданности, гадание умалчивало.
Вода закипела, шипя и плюясь. Алиса вздрогнула и чуть не смахнула на пол любимую чашку – розовую с золотым, с волнистыми краями. Вот напасть! Она пугливо огляделась, и внезапно комната показалась ещё темнее.
Ветер дунул в приоткрытую форточку, как будто хотел что-то сказать.
Но что это виднеется там, в углу?! Такое длинное, чёрное… словно высокая тощая старуха притаилась и грозит ей оттуда… Несколько малоприятных секунд девушка всматривалась в тень, силясь понять её природу. Тьфу, это же пальто. На вешалке висит.
Она уняла бешено бьющееся сердце. И надо ж такое вообразить! Расспросы – расспросами, но если другая Львовна, не Калерия, а Марцеллина, хотела её напугать, то ей это удалось, теперь везде старухи мерещатся. И не то чтобы Алиса была такой уж трусихой, но темноты, вообще-то, боялась. Просто из-за богатого воображения. И из-за снов.
«А не зажечь ли мне свечей?! Для таинственности и хорошего настроения».
Девушка вынула всё из того же бездонного буфета коробку со свечами, которые были припасены на всякий случай у любого советского человека, и взяла одну. Установила в стеклянный стаканчик, чиркнула спичкой… Испуганная темнота метнулась прочь, расплескалась по углам и притаилась, чуть дыша.
Почему всё вокруг так волшебно изменяется, стоит зажечь свечку? Вот попробуйте как-нибудь – и будьте готовы к сказочным приключениям! Там шкаф высится загадочным порталом в неизвестность, а подушка белеет, как распущенный парус волшебной каравеллы, и тени мечутся по стенам, словно листья баньянов…
Горит, горит огонёк, и становится так уютно, а на сердце тепло. И все страхи отступают, имея в виду, правда, вернуться. Потом. Когда настанет пора спать…
Алиса вынула вилку из розетки, плеснула в чашку воды и насыпала две ложки кофе. Потом подумала и добавила третью – гулять, так гулять! И ещё взяла из сахарницы козинак, который лежал там вот уже несколько дней – специально, чтобы можно было заесть какое-нибудь огорчение.
Помогло. Глупое огорчение растаяло, как козинак во рту.
«Интересно, есть ли у слова «козинаки» единственное число? В грамматике, наверное, нет, а в жизни есть, потому что в сахарнице он был единственный».
Неторопливо попивая кофе, Алиса наслаждалась тишиной и уединением – не так-то часто у неё выдавались спокойное время, чтобы просто помечтать. Она любила мечтать. Это не значит, что она постоянно витала в облаках, просто Алиса обожала украшать действительность – примерно как вышивальщица бисером. Она любила смотреть на облака, пробовала на вкус дождь, ловила языком снежинки, представляя, что они малиновые, клубничные и лимонные, и нюхала ночной ветер. Она придумывала, что собирает звёзды в карман, и разыскивала среди шапок сирени цветок с пятью лепестками, и подпрыгивала, и напевала, и прятала в кулак солнечные зайчики… И если б фантазии можно было обращать в золото, то она была бы уже богаче английской королевы.
А вот если и правда материализуются её мечты, то ВО ЧТО они материализуются? Какой же он, этот «бубновый возлюбленный»?
«Пусть ОН будет высокий… да, непременно высокий. (Ибо какая девушка, не лукавя, выбрала бы низенького?). И с голубыми глазами… или с карими… или голубыми… впрочем, всё равно, с какими глазами. Важно, чтобы они были. И чтобы у него имелось чувство юмора, это обязательно. И надо, чтобы он был добрый и великодушный, тогда мне можно будет приютить бездомную собачку. Или двух собачек. И кошку…»
Образ, который она мысленно пыталась нарисовать, складываться никак не хотел, возможно, он сам ещё не определился, желает ли стать её возлюбленным. Она вздохнула.
«Калерия. Вот сумасбродная старушенция! Наворожила, наплела чёрт-те что, теперь вот не спится. А завтра рано вставать! Принцы, бубновые короли… Глупости всё это. Принцы грезят о Золушках только в книжках Шарля Перро, а в жизни женятся на злых и уродливых, но богатых кооператоршах. «Надо исходить из реального», как говаривал мой бывший. Деньги липнут к деньгам, и нынешние миллионеры берут себе в спутницы дочек Рокфеллеров. Или уж, на худой конец, супермоделей наподобие Клаудиа Шиффер».
О жизни миллионеров и знаменитых моделей Алиса имела довольно смутное представление. Ей казалось, что все они питаются одними трюфелями, устрицами и конфетами «Кара-кум», запивая всё это шампанским, только и делают, что катаются на яхтах и лимузинах, а спят на кроватях размером с её комнату, причем до полудня. Словом, прожигают жизнь.
Среди её знакомых не было также герцогов или хотя бы маркизов, никто не числил таковых даже среди дальней родни, поэтому она слабо представляла себе их жизнь тоже. И ни один родственник не терял в детстве брата-близнеца (впоследствии усыновлённого раджой Шрирангапатнама). И не находили на пороге младенца в батистовых пелёнках, помеченных золотой короной и буквой «R»… Так что возможности познакомиться с аристократическими особами у неё не имелось – ни сейчас, ни в обозримом будущем.
«Женские романы беззастенчиво врут, принцы самой судьбой предназначены принцессам. А обыкновенным девушкам, таким как я, остаётся читать о них в глянцевых журналах. Или слушать всяких чудаковатых старух с их нелепыми карточными прогнозами… Кстати, о старухах. Сегодня они меня просто преследуют, как будто я – это ежемесячная пенсия. Одна нагадала мне королевские дороги и дорожных королей, вторая говорить вовсе не желала, но я заставила. Личным обаянием. Почему-то именно сегодня мне пришли в голову всякие вопросы – без приглашения, словно нежданные гости. Так бывает, живёшь, живёшь себе спокойненько, а потом – бац! Позарез нужны ответы. Отчего-то до смерти захотелось узнать что-нибудь о том, кто жил в моей комнате раньше. И получился прямо вечер расследований и вытряхиваний информации из двух бедных старушек. Что удалось выжать на кухне из Марцеллины? Оказывается, моя собачья конурка принадлежала некой Люции Карловне фон Штольберг, тоже старухе, германской дворянке голубых кровей. Как оказалось. Хотя в жизни бывает всякое, особенно в такой смешной стране, как наша».
После развода Алиса уже шесть лет жила здесь, в угрюмом доме на Боровой улице, занимая в коммуналке самую маленькую комнату, которую мысленно называла то «гробом с окном», то «собачьей конуркой» в зависимости от настроения. Возможно, лет триста назад вокруг и шумели какие-нибудь боры, но сейчас слышен был только городской транспорт.
К сожалению, она не была жертвой домашнего насилия, поэтому не могла устроиться с ребёнком в каком-нибудь приличном приюте. Она была жертвой собственной наивности.
Ей, всю жизнь прожившей в отдельной современной квартире, замызганная коммуналка вначале показалась настоящей преисподней – как на картинах Босха или гравюрах Доре. Здесь жгли электричество даже летним днём, потому что внутрь двора-колодца почти не попадал свет. Этот запутанный коридор любой египтолог признал бы с первого взгляда: точно такие вели в сердцевину пирамид. Здесь была куча соседей: студент Сашка, Валентина с Виктором, Марцеллина Львовна, Калерия Львовна и Валерий Павлович. Тут на стене висел график уборки мест общественного пользования и расписание мытья в ванной по дням недели. Нельзя было громко слушать музыку и приходить домой после двенадцати ночи, потому что с этого часа дверь запиралась изнутри на огромный чугунный крюк…
Комнатка Алисы была узкой, тёмной, зато с очень высоким потолком, что, по мнению Алисы, было скорее недостатком – девушке чудилось иногда, что она обитает в пенале. И окно, оно не открывалось полностью никогда, так как было забито наглухо и покрыто множеством слоёв масляной краски, распахнуть можно было только крохотную форточку. Комната эта, конечно, смахивала на каморку папы Карло, но никакая дверь не таилась за нарисованным очагом.
Но Алиса привыкла. Человек не свинья, ко всему привыкает.
Когда она вошла сюда впервые, то просто остолбенела. Тут умер кто-то одинокий, и никто не вступил в права наследства на саму комнату и кучу хлама в ней: комплект древних шкафов, насквозь источенных жучком, огромную продавленную оттоманку и разные мелочи, которые были дороги и памятны только владельцу. Вещи могут сказать о хозяине всё – если вам, конечно, интересен этот рассказ. К несчастью, ей некогда было изучать обломки кораблекрушения разбитой чужой жизни, и соседи помогли Алисе вынести рухлядь на помойку. Оттоманку тут же распотрошил деловитый сосед Виктор, вспоров её, как брюхо акулы, – наверное, он надеялся отыскать там бриллианты, зашитые владелицей в смутные времена репрессий.
Алиса оставила себе только музыкальную шкатулку, печальную фарфоровую пастушку, театральный бинокль – для Макса, – да ещё старинный буфет. К большому сожалению, он не был волшебным, и внутренность его таила самые обыкновенные вещи. Алиса даже знала, какие.
В ящиках буфета валялась всякая всячина: несколько горстей бисера, разложенные по чашкам, пучки манжет и воротничков, иголки и булавки, способные вооружить целую армию вышивальщиц. Среди прочего имелся погнутый, но красивый позолоченный напёрсток, стопка довоенных театральных программок и коробка из-под зефира, доверху заполненная, содержимое которой девушка даже не стала разглядывать. Коробка для верности была крест-накрест обвязана шпагатом. Всё это Алиса не выбросила, а запихнула подальше и благополучно вычеркнула из памяти.
Дни складывались в недели, недели в месяцы, подрастал ребёнок. Он учил буквы, болел своими детскими болезнями, дружил и ссорился со сверстниками, требовал внимания, любви и новой одежды. Самой себе Алиса иногда представлялась неким верблюдом, на исстрадавшуюся спину которого всё наваливают и наваливают новые мучения. Говорят, что Господь никогда не нагружает тебя больше, чем ты способен осилить. Чушь! Исходя из этого положения, Алиса могла осилить много. Очень много. Просто ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ МНОГО… Так оно и шло, на голову сваливались новые заботы, и до поры девушка перестала интересоваться прежними жильцами, дав себе слово, впрочем, «заняться этим как-нибудь». Потом. Когда-нибудь. Когда придёт время.
Сегодня как раз был подходящий вечер – наполненный всякими таинственными событиями, словно под Рождество. В окно неожиданно постучала клювом маленькая чёрная птица, фарфоровая статуэтка пастушки треснула сама собой, а в кармане стареньких джинсов обнаружилась давно забытая пятёрка. «Чудеса в решете!» – восхитилась Алиса и решила не бороться с судьбой, а следовать, так сказать, её указаниям на предмет предсказаний, удивительных знаков и роковых встреч. Поэтому сначала подвергла допросу о прошлом одну соседку, а затем получила вести из будущего от второй. И обе Львовны проявили редкое единодушие и рассказали много интересного. Марцеллина Львовна ворошила слежавшиеся тайны прошлого, а сестра её Калерия Львовна, словно вещая пифия, предрекала будущее. Оба процесса были занятными.
И предвкушение чего-то чудесного вновь вспыхнуло: «Вот бы отыскать какую-нибудь магическую книгу, переплетённую в красную человеческую кожу, или открыть загадочную Дверь в стене и попасть прямо в волшебную сказку! Или в другой мир. Правда, учёные пока не доказали существование других миров. А может, и доказали, но никому об этом не рассказывают – во избежание, как говорится. А то все такие, как я, ринутся в эти… как их… параллельные вселенные. И кто тогда в нашей-то останется? Кажется, даже термин такой есть в литературе – «попаденцы». Или «попаданцы»? В общем, те, кто попадают».
Она сделала последний глоток, отставила чашку и поглядела на донышко. К сожалению, кофе был растворимым, поэтому в отсутствии гущи никакое грядущее не открылось ей. Алиса вздохнула.
«Вероятно, главное – это верить в невозможное. Правда, в детстве, когда я искала на клумбах цветик-семицветик, исполняющий желания, или совала руки в каждое дупло, или распахивала все подряд незнакомые двери, ничего по-настоящему чудесного со мной не случалось. Значит ли это, что я просто плохо верила? И если сейчас поверю сильнее, то в форточку вдруг впорхнёт белая сова с письмом для меня? Или на пороге появится калика перехожий с известием, что меня где-то ждут? Или старый шкаф внезапно окажется ходом в Нарнию?.. Кстати, о шкафах! То есть, буфетах. Он ведь остался от прежней хозяйки, этой самой Люции Карловны фон Штольберг. Марцеллина утверждает, что та была то ли ведьмой, то ли вампиршей, в общем, какой-то нечистью. Невероятно, но ведь я до сих пор толком и не разбирала его. А если покопаться там хорошенько, вдруг да найдётся что интересное? Скажем, договор с Дьяволом, подписанный кровью на обрывке кожи (ладно, пусть и не человеческой), или рецепт ведьминской мази, или план тайника, где спрятаны несметные сокровища, полученные в обмен на душу? Мне бы сокровища весьма и весьма пригодились! Ну хорошо, пускай даже «сметные» будут сокровища. Или не сокровища (как-то это слишком), пусть найдётся маленький скромный клад. Хоть бы даже завалященький какой-нибудь кладик, а то ведь живёшь от зарплаты до зарплаты…»
Смущённо хихикнув и оглянувшись через плечо, будто кто-то мог застать её за этим занятием, Алиса задёрнула шторы и полезла в буфет.
Разрозненные чайные сервизы, от одного из которых, с красными маками, почему-то остались преимущественно чашки, а от другого, с белыми ромашками, только блюдца. Вазочки, конфетницы (без конфет), коробки спичек, купленные впрок по неистребимой советской привычке (а вдруг – война?), шкатулка с разноцветными нитками. Мешок соли, мешок сахарного песка (а вдруг, и правда, война?!) Десять кубиков хозяйственного мыла – а вдруг если и не война, то: а) одномоментно закроют все мыловаренные заводы (так случилось однажды с табачными фабриками, и прилично одетые люди собирали на улицах окурки) б) просто про запас в) на всякий случай г) а если всё-таки война?..
Так, а что отыщется, если заглянуть глубже, в самые недра? Лыжные штаны, коньки с заржавленными полозьями – Алиса уже и забыла, что у неё есть коньки! Целый пакет рваных колготок, которые ни в коем случае нельзя выбрасывать, так как в них удобно хранить лук, а если отрезать «стопу» и внутрь запихать обмылок, то получится прекрасная мочалка для мытья посуды. Ещё несколько подушек, сломанный радиоприёмник, стопка скатертей, мешок с шарфами и шапками… «О, а вот это же не моё, это, вероятно, принадлежало Люции Карловне фон Штольберг!»
На свет появилась квадратная, объёмистая, каких теперь не делают, коробка из-под зефира с нарисованными на ней пушистыми зайчиками, катившимися со снежной горы.
«Вот оно, Приключение!» – возрадовалась Алиса, хватая коробку. Она развязала шпагат, откинула крышку и со жгучим любопытством заглянула внутрь…
Сокровищ не было.

Глава 3, где Алиса начинает строить Дорогу – и выигрывает
«Чудеса там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются».
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «Непознаваемое»)

Никаких сокровищ там не было. Под слоями папиросной бумаги лежала пожелтевшая дореволюционная брошюра и груда карточек с цветными рисунками. Больше ничего.
Девушка вывалила карточки на стол и опрокинула коробку, даже потрясла её. Не открылось никакого второго дна, не вылетело больше никакой записки или схемы. Несколько разочарованная, Алиса приступила к исследованию брошюры.
Оказалось, читать можно. На титульном листе было крупно оттиснуто: «ИГРА МОРФЕЯ». В нижней части очень мелко: «Дозволено цензурою. Москва, 25 iюня 1896 года. Изданiе «Посредника». Склады въ книжныхъ магазинахъ Т-ва И. Д.Сытина, тип. – Петровка, домъ Обидиной».
«Ух ты! Как я люблю всё таинственное! А тут какая-то игра, прождавшая меня в буфете шесть лет!»
Алиса перевернула страницу.
Продираясь сквозь старинную орфографию – все эти колючие заросли «ятей», – разобрала следующее:

«Если этим вечером Вы одиноки и Вам нечем заполнить свой досуг, обратитесь к старинной забаве «Игра Морфея», которая необычайно развлечёт и заинтересует Вас».
Ну, допустим.

«Она создана на основе карточных и настольных игр, а также народных гаданий и толкований снов.
Прежде всего, сочтите число Карт – их должно быть ровно 999. Неполная колода не может быть использована».
Алиса добросовестно пересчитала карточки. Их действительно оказалось девятьсот девяносто девять штук. Девушка нахмурилась – ей определённо не нравилось такое число. И правда, чертовщиной какой-то попахивает! Это же 666, число дьявола, только перевёрнутое вверх ногами!

«Теперь разложите их вокруг себя и внимательно рассмотрите рисунки».
«Действительно, какие смешные Карты! – Она поднесла одну ближе к лицу. – Посередине крохотные картинки, как в Таро. И ещё что-то написано».
На Карте с изображением скачущего во весь опор всадника имелись две рифмованные строчки, напоминавшие детскую считалку:
«Всадник хлещет рысака —
Весть несет издалека».
Там, где был нарисован ключ, говорилось:
«Ключ – решенье всех проблем.
Он надёжен, глух и нем».
Следующая Карта похожа была на картину Айвазовского. На ней кораблик с рваными парусами уже довольно долго и, по всей видимости, безуспешно боролся со штормом. Стишок предостерегал:
«Этот сон несёт невзгоды —
Бойся в море непогоды!»
Там, где была нарисована огненно-рыжая лиса, значилось:
«В этом сне будь осторожен:
Обмануться в друге можно!»
Лопающиеся от золота мешки и сундуки гласили:
«Деньги, славу и почёт
Посулил Вам звездочёт».
На другой Карте нарисована была избушка в лесу, приветливо сверкающая золотым глазком окна:
«Старый, милый отчий дом!
Нам всегда так рады в нём!»
Открытая дверь приказывала:
«Знак болезни и потерь —
Поспеши захлопнуть дверь!»
Ещё одна картинка, где ветер с дождём трепали чахлые берёзы, угрожала:
«Осень принесла ненастье.
Позабудь о слове «счастье».
Согбенный старичок с котомкой, опираясь на клюку, устало тащился где-то в полях:
«Бедный странник у порога —
Собирайся в путь-дорогу!»
Алиса также узнала, что:
«Крысы снятся не к добру:
Унесут в свою нору».
А на красивой Карте с изображением сердца и букета из роз, перевитых лентой, отпечаталось:
«Счастье, нежность и любовь
Обретёт сердечко вновь».
Одна Карта была почему-то без рисунка. Две строчки снисходительно предупреждали:
«Сон пустой – гони его!
Он не значит ничего».
Чудесный замок, хорошенький, как игрушка, с белоснежными башнями и реющими на ветру синими флагами был изображён на следующей Карте.
«Ждёт волшебная страна,
Приключеньями полна».
Далее Алиса прочитала:

«Вы рассмотрели некоторые картинки и прочли двустишия. В каждой из Карт заложено какое-то понятие, например: «Кораблик в бурю» означает трудности, которые встретятся на Вашем пути, а «Разбитое корыто» – неудачу вообще. Суть предварительной Игры заключается в следующем: Вы должны выкладывать Карты одну подле другой, руководствуясь общим смыслом и правилами, которые будут изложены ниже. Пример: на «Открытую дверь» по смыслу ложится Карта «Ключ», который запирает эту «Дверь». На неё может лечь «Король», «Сапожник», «Судейский» и др. – словом, человек, который может держать этот «Ключ» в руках. Если Вы положили «Судейского», то следом цепляется Карта, к примеру, «Лиса», говорящая об обмане и хитростях, свойственная человеку этой профессии. И так далее.
Необходимо знать ещё вот что: все Карты подразделяются на Фигуры и Явления. Фигуры означают некие понятия, а Явления – действия, поступки, сопутствующие данным понятиям, или их признаки. В любом случае Фигуры – первичны, а Явления – вторичны. (Пример: Карта «Крестьянин» – Фигура, олицетворяющая «труд»; Карта «Крысы» – Явление, олицетворяющее «кражи, грабежи, потери». Пара этих Карт будет трактоваться следующим образом: «Плодами Вашего труда бесчестно воспользуются другие». Второй пример: Фигура «Всадник» имеет значение «вести издалека», Явление «Осень» – «плохой знак, неприятности». Таким образом, пара Карт «Всадник» – «Осень» говорит о том, что принесённое известие будет дурным).
Но ИСТОЛКОВЫВАТЬ значение карт Вам придется позже, а первое, с чего начинают, это СТРОЯТ ДОРОГУ. При строительстве Дороги обращают внимание только на рисунки, а не на подписи под ними. Пример логического ряда: «Меч» ? «Стражник» ? «Тюрьма» ? «Часы» ? «Судейский» ? «Мешки с деньгами»… и т. д. Меч может быть у Стражника, который охранят Тюрьму. В Тюрьме для узников медленно тянется время на Часах, но срок заключения определяет Судейский, которому требуется заплатить Деньги. И так далее. Среди прочих существуют т. н. Поворотные Карты, которые могут создавать ответвления, кольца и даже сложные петли, соединяющие Карты, стоящие далеко впереди. Это такие Карты как «Развилка», «Осьминог», «Крест» и прочее. Вы можете воспользоваться возможностями, предоставленными Поворотными Картами, а можете оставить их без внимания, но иногда обходной путь короче, чем прямой по видимости…
Строительство Дороги всегда имеет началом Карту «Отчий дом». Рядом с этой Картой кладут, к примеру, Карту «Странник», «Проезжий тракт», «Кораблик» или любую другую, подходящую по смыслу рисунка. К ней присоединяются следующие Карты – и так до тех пор, пока все карты не кончатся. Последней обязательно должна лежать Карта «Сказочный Замок», ведь Ваша задача в том, чтобы пройти по Дороге от «Отчего дома» до самого «Сказочного Замка».
Шагать по Дороге Вы будете при помощи Бэллы и игрального кубика. Бэллой называется красная фишка, которую обыкновенно переставляют по кружкам Дороги. Как Вы могли заметить, с каждого боку Карты есть половинка кружка. Как только Карта сцепилась с соседней, образовался целый круг. Это и есть место для Бэллы – таким образом, она ставится как бы между двумя Картами. И вот здесь вступает в Игру следующий фактор – ТОЛКОВАНИЕ пар значений. Путём выбрасывания кубика Вы узнаете число «шагов», которые может сделать Бэлла. Допустим, выпало «три». Вы берёте Бэллу правою рукою и передвигаете вперёд на три кружка. Смотрим на пару Карт, что составляют кружок. Представьте, что это «Служанка» и «Открытая дверь». Заглядываем в Список толкований, помещённый в конце руководства, и видим, что «Служанка» олицетворяет «терпение», а «Открытая дверь» сулит потери и болезни. Следовательно, наберитесь терпения и переждите болезнь в «Отчем доме», для чего отступите назад и вернитесь к началу. Ничего не поделаешь, такова Игра! Большею обидой и разочарованием явилось бы для Вас, если бы Вы попали на подобную комбинацию в конце Дороги, когда башни «Сказочного Замка» уже виднеются невдалеке!
В Списке толкований сказано, на сколько «шагов» вперёд или назад Вам надо передвинуть Бэллу – или на какую пару Карт переместиться. К примеру, «Подкова» вместе с «Всадником», трактующиеся как «добрые вести», позволят Вам ускакать вперёд по Дороге сразу на двенадцать «шагов», а если Вы попали на «Дом» с «Молнией», то пострадаете при пожаре и обязаны отправиться в «Больницу», где бы она ни находилась.
Хочется заметить, что при строительстве Дороги не имеет смысла мошенничать и оставлять на конец Дороги самые хорошие Карты, (имея в виду добраться до определённого этапа и там уже без помех «въехать в «Замок» на лихой тройке»). При такой раскладке Вы не сможете покинуть первую четверть Дороги и будете обречены топтаться там до бесконечности, ведь в колоде ПОРОВНУ хороших и плохих Карт!

Примечание: трактовка пары Карт делается только ОДИН РАЗ после того, как вы выкинули кубик, увидели число «шагов» и передвинули Бэллу на нужное место. Например: Кубик означил число «пять». Вы двигаете Бэллу на пять «шагов» и смотрите, где оказались. Вы между Карт «Король» («богатство») и «Река» («изменение чего-либо в худшую сторону»). Увы! Ваше богатство уменьшилось, истекло водой, Вы угнетены и делаете два «шага» назад. Но, сделав их, Вы уже не имеете права толковать пару Карт, на которых стоите, и должны снова бросать кубик.
Таким образом, играющий обязан провести Бэллу через все препятствия на её пути и последним ходом поставить её на кружок «Сказочный Замок». По достижении этого Игра считается сделанной».

* * *
Казалось бы, в Игре не было ничего сложного – сначала построить Дорогу, а потом знай себе кидай кубик да переставляй Бэллу, не забывая, впрочем, заглядывать в Список толкований, но, положив первую Карту, Алиса надолго задумалась. Что дальше: «Странник», «Всадник» или, может быть, «Проезжий тракт»?
«Так, – бормотала она, – Странник идет по Тракту и… кого же он встречает? Допустим, Цыганку. Та обманывает его… ага… он хватает Дубину и…» Дальше дело уже пошло быстрее. Карта за Картой, шаг за шагом Алиса продвигалась вперёд…
Пронзительно зазвенел будильник. Девушка дёрнулась. Безумными глазами она обвела комнату и увидела, как сквозь плотно задёрнутые шторы пробивается узкая полоска. Светало, часы показывали половину седьмого. За проклятыми Картами она просидела всю ночь и даже не заметила, как время пробежало!
Вздохнув, накрыла газетой выложенную часть Дороги, а остальные Карты аккуратно убрала в коробку. Скоро она закончит Игру, обязательно закончит. Ведь осталось совсем немного… ну, может быть, и не совсем… скорее даже, наоборот, много Карт оставалось. Что ж, тем интереснее! Только вот Шута надо поменять местами с Попрошайкой, а то круг замкнётся. А если так, то…
– Мам!
Она подпрыгнула от неожиданности. Макс… Она совсем забыла о нём!
– Мы что, сегодня не идём в садик?
– Идём-идём-идём, вставай скорее! Куда ты засунул свои шорты? Под кровать? Вот, горе моё, одевайся скорее!
– Хочу клеточную рубашку, не хочу эту!
– Клетчатая не глаженая.
– Клеточную хочу!
– Не вредничай.
– Ма, а кто такой гомосек?
– …
– Что-то вроде дровосека, да?
– Немедленно скажи, кто тебе называл это слово.
– А в садике мальчики пели: «В лесу раздавался топор дровосека – мужик топором отгонял гомосека».
– Господи, ужас какой-то. Никогда больше не произноси этого слова, оно плохое.
Сопя, чадо натягивает колготки. Задом наперёд. Обнаруживается это только тогда, когда уже надеты болоньевые штаны, и пришёл черёд ботинок. Они никак не хотят застёгиваться, потому что мешают «пятки» колготок, скомкавшиеся на не свойственном им месте.
– Макс!
Алиса справедливо подозревает, что всё это проделано намеренно, чтобы безвозвратно опоздать, и как следствие не идти в ненавистный детский сад.
– Раздевайся быстрее, и чтобы без всяких фокусов!
Сын покорно, но медленно стаскивает штаны, шорты и колготки, также ненавидимые им. Максу не повезло: это было последнее поколение советских детей, которых заставляли надевать в детский сад колготки.
– Я знаю, мамочка, что я тебя в могилу сведу.
– Вот это верно.
Она лихорадочно носится по комнате в конечных судорогах сборов.
– Ма, а кенар – это канарейкин муж?
– Да.
– А кто лошадкин муж? Лошад?
– Конь.
– А коровкин? Почему не коров, а бык? И почему муж овцы не овец, а баран? Почему, почему?
– Так уж принято говорить. Так сложилось.
«Сто тысяч «почему», спрессованных в одно утреннее общение – это что-то! Молодые родители прекрасно знают это, а старые уже позабыли – для лучшего качества жизни. Потому что такие ужастики должны забываться, как родовые муки.
Мальчик, натянув до половины штаны, задумался с ботинками в руках. Видимо, этимология жертв мясоперерабатывающей промышленности не давала ему покоя.
– Вот у барана – баранина. У телёнка телятина, а с какой стати у коровы – говядина?
– Быстрее, Макс!..
Уже на улице он вцепился в неё не хуже свежего репейника.
– Ну скажи, почему говядина, а? ПОЧЕМУ?
– Вот это я уже смогу тебе растолковать. Понимаешь, в старорусском языке любое мясо вообще именовалось говядой. А поскольку коровы были главными кормилицами в семье, то и…
– Говядой! – завопил Максик, рьяно подпрыгивая. – Ага, говяда! ГОВЯДА!!!
От них шарахнулась очкастая старушка с авоськой.
– Говяда, говяда, говяда… Жадина-говядина… – бубнил Макс с видимым наслаждением. Скорее всего, тут мысли сыночка приняли другой оборот, ассоциативно перекинувшись на одногруппников. – Мам, а я придумал новый язык! Совершенно таинственный и непонятный, представляешь? И мы со Славкой Петраковым будем на нём говорить! И нас никто не поймёт, никогда-никогда!
– Ты? Новый язык? – автоматически подвязывая ребёнку сползающий шарф, она влекла его вперёд.
– Ну, не совсем я. – Дитятко смутилось примерно на три секунды. – Это называется заим… заимка.
– Какая заика?
– Не заика, а заимка. Когда берут чужое, но не совсем. Ты же сама мне объясняла! Ну ещё «Буратино» кто написал, я не помню! А придумал другой.
– Ах, заимствование!
– Да! Некоторые писатели так делают, и им за это ничего не бывает. Только я не понял, почему не всем можно. А мне – можно! Да, мам?
– Можно, можно. Поторопись.
– Поторописьсла… Ага! Не поняла, да, про новый язык? Помнишь, как смешно болтали Тофсла и Вифсла? Просто надо везде вставлять – сла. Ясла, пойдёмсла, тудасла… Ясно? Вот воспитательница Мария Анатольевна скажет всем: «Дети, постройтесь на зарядку», а мы со Славкой ей: «Не понимайсла!» Я и Славка! «Не понимайсла!» Здорово, здорово, да?
– Только попробуйте! Я тебя первого так накажусла, что ты будешь очень долго жалетьсла!
Сын скакал, исподтишка стараясь попасть в лужу, размахивал правой рукой, до смерти пугая голубей (левую крепко сжимала Алиса), и вопил во всё горло, как охмелевший от весны скворец:
– Ура, ура, ура! Хорошая пора!
Отличная пора!
Опять у нас с утра
Весёлая игра!..
Детство – это когда каждое новое утро несёт радость, день сулит новые приключения, а вот чем закончится вечер неизвестно, но всё равно здорово. Мама идёт в нагрузку.
* * *
Весь день она была как в дурмане. В дурмане перестирала мелкое бельё. Вымыла посуду. Переделала всю накопившуюся работу. Приготовила ужин…
Спохватившись, что ребёнка всё-таки надо забрать из садика, Алиса оделась кое-как и вышла в коридор, но тут же забыла, зачем идёт. «Ай да Карты, ай да Люция Карловна!.. А строить надо всё же на полу, иначе не хватит места, и заворачивать к буфету». Представив, как мрачная старуха в чёрном ползает по полу, словно трудолюбивый муравей, она громко засмеялась.
– Ой!
Что-то мягкое и большое резво отскочило в сторону. Вспыхнула лампочка под потолком.
Выпучив круглые глаза, на неё смотрела соседка Валентина.
– Ф-фу, напугала. Иду из уборной, слышу: стоит кто-то в темноте и смеётся. У меня аж кровь к голове прилилась!
– Извини.
– От такого волосы в жилах стынут! Ты что, Алиска, выпимши, что ли? – Она подозрительно принюхалась. – Или от своих книжек сбрендила?
– Не знаю, Валь. Я то ли бродила во сне, то ли спала наяву. Диагноз товарища Саахова явно подтверждается.
Валентина покрутила головой. Слово «диагноз» направило её мысли в соответствующее русло.
– У тебя, наверно, нервоз. Тебе к нервопатологу надо. Или к психиатору. Со стороны же лучше виднее.
Алиса улыбнулась – от Вальки даже мёртвый расхохотался бы.
* * *
Едва дождавшись девяти часов, Алиса встрепенулась:
– Макс! Быстро в постель!
– Ну ма-а-ам… ещё немно-о-ожко…
– «Малышей» посмотрел?
– Посмотрел.
– Зубы почистил?
– Почистил.
– Немедленно спать!
– Ну ма-а-ма-а-а…
Небольшая простуда, к сожалению, вылилась в отит. У мальчика болело ухо, и он капризничал, чего обычно не случалось. В марлевом компрессе с торчащими над головой концами повязки он разительно напоминал несчастного зайчонка, но сегодня сердце Алисы не смягчилось. Оно было непробиваемым, как ядерный бункер под Кремлём, ведь её ждала таинственная Игра Морфея!
– Максим!!!
Если мама говорит таким тоном, значит, дело уже пахнет керосином и лучше отступить на заранее приготовленные позиции.
Отступать не хотелось, ведь залог победы – стремительная атака конницы, подкреплённая мощным центром.
– А сказку? Помнишь, вчера мы ведь не дочитали про Алдара-Косе и жадного бая, который любил меняться! Не дочитали, мам, не дочитали! Не дочитали! Не дочи-та-ли-и-и!
– Прекрати повторять, как попугай!
Но Макс продолжал тихонько бубнить:
– Не до. Не до. Не до.
Охват крепости и взятие её измором.
А Карты… они там, в коробке, под папиросной бумагой…
Чтобы Максу было не завидно, она сделала вид, что тоже сейчас ложится спать, и переоделась в ночную рубашку.
Ребёнок пристально посмотрел на неё.
– А ведь ты сама говорила, что недоделанное значит несделанное, – неожиданно заявил он совсем по-взрослому. – А мы не дочитали.
Что может быть утешительнее, чем обнаружить у своего отпрыска свои же дурные черты (например, настырность)? Это почти отпущение твоих грехов.
– Ладно. Десять минут.
Алиса торопливо читала Максиму про похождения хитроумного Алдара-Косе, защитника казахских бедняков, а мысли её были далеко-далеко, там, где мчатся по пыльным дорогам усталые Всадники и ветер раздувает флаги на белых башнях.
Почта в Сети:
ВОРНИНГ ВСЕМ ГЕЙМЕРАМ ТУРНИРА!
Условный час «X» старта Игры – 00.00
Верховный Надгеймер.

Краткий примерный перевод на русский:
Всем участникам турнира сообщается, что игра начнётся в 00 часов 00 минут.
Администратор.
Ничего не получалось. Сынишка давно мирно спал, а Алиса всё сражалась с кубиком. Цель была совсем рядом, но уж верно говорят: «Близок локоть, да не укусишь». До «Сказочного Замка» рукой подать, а проклятый кубик раз за разом с маниакальным упорством выбрасывал неподходящие значения, то перелёт, то недолёт. Ну хоть плачь!
Часовая стрелка подбиралась к двенадцати.
Девушка откинула упавшие на глаза волосы и со злостью стукнула кулаком по разложенным Картам. Опять «шестёрка»! Ну что за наказание! Кубик крутанулся, покатился, встал на ребро и… «пять»! «Бэлла» уверенно двинулась вперёд и с последним шагом оказалась в Замке! Ура!
Алиса распрямила усталую спину, закинула руки за голову и сладко потянулась. Игра сделана! Что же дальше? Где приз? Поездка на озеро Балхаш, новый холодильник или, в худшем случае, сто лотерейных билетов?!
Бездушный механический голос, каким объявляют точное время по телефону, раздался у неё в голове:
ПОЗДРАВЛЯЕМ ВАС, ВЫ ДОБИЛИСЬ УСПЕХА И ЗАСЛУЖИВАЕТЕ НАГРАДЫ!
Затем послышался отдалённый бой башенных часов. Двенадцать ударов!
Комната поплыла перед ней, потянуло сквозняком. Очертания предметов исказились, расплылись, стены вращались всё быстрее и быстрее, образуя воронку… Тёмная клякса вспыхнула в оцепеневшем сознании. Не успела Алиса испугаться, как её утянуло в самое жерло.
Разговор в Сети:
Игрок 5. Спиря, ты с нами в «Легенде»?
Игрок 10. Не, сессия на носу.
Игрок 5. У всех сессия на носу.
Игрок 10. У меня завал, препод гнойный отчислить грозился.
Игрок 5. Вот попенгаген!
Игрок 10. И конец мне, и пойду я месить грязь родных просторов в кирзовых сапогах… Так что ниполуцаетца. Приз хоть какой? Не пиастры или сестерции?
Игрок 5. Сольдо.
Игрок 10. Э-э-эх…
Игрок 5. А как Галка? В смысле – Галадриэль?
Игрок 10. Они с Виолеттой слились в другой клан. Лан, бывай.

Краткий примерный перевод на русский:
Игрок 5 (Чёрный, «ник» Арни) спрашивает Игрока 10 (Белого, «ник» Уайт-Спирит 72), примет ли он участие в турнире. Тот отвечает отрицательно, упоминая Игроков 36 и 12 (Фиолетового, «ник» Вайолет, и Голубого, «ник» Галадриэль), которые покинули сообщество.

* * *

Глава 4, в ней Алиса смотрит в озеро и встречает местных жителей
«Если Бог видит вас – это нормально. Если вы видите Бога – это не вдохновение, а шизофрения».
    Марцеус Флинтский
    (Из последнего трактата «Мыслесмех», найденного совсем недавно)

День уже перевалил на вторую половину, когда наконец выглянуло солнце. Гроза, как испуганная нищенка, убегала прочь, волоча за собой лохмотья рваных туч. Всё вокруг блестело и переливалось, будто усеянное бриллиантовой крошкой; над дальним лесом вспыхнула радуга.
«А в народе радугу называли веселушкой. Говорили, что если встать под ней и загадать желание, то оно непременно исполнится, – подумала Алиса. – Раньше вообще верили, что будто бы в том месте, откуда она выходит, в земле спрятан горшочек золота. Честное слово, от всего этого я бы не отказалась. Золото никогда не помешает, горшочек тоже, а желание… Я бы просто пожелала, чтобы ко мне вернулась память».
Она выжала мокрые волосы и оглянулась. «Где же толпы встречающих – цветами, детьми, народными песнями и плясками? Где красная ковровая дорожка, плакаты и транспаранты «Ура – Алисе!» и «Алиса навсегда»? И это называется гостеприимство?»
Нигде также не имелось никаких указателей или пояснительных табличек типа «Выход здесь», или «Запасная лестница», или «Следуйте по красной линии», стрелок, выложенных из костей скелета, или камней с выбитой надписью: «Налево пойдёшь – коня потеряешь» и так далее. Что же теперь делать? И где добыть одежду? Ведь, согласитесь, даже во сне расхаживать полуголой как-то неприлично, да и холодно.
Ночная рубашка неприятно липла к телу, а длина и античная простота наряда не позволяла показываться в нём на публике. Может, сойдёт за какую-нибудь местную разновидность туники? Она осмотрела себя и поняла, что нет, не сойдёт. «Что ж, буду решать проблемы по мере их возникновения. В крайнем случае, просто кого-нибудь ограблю. Непростые времена требуют тяжёлых этических решений. Разве я виновата в этом? Нет.
Но поистине странно, что я нигде не вижу сундуков, бочек и ящиков с разбитого корабля, доверху наполненных полезными инструментами, одеждой, золотыми монетами, ромом и сухарями. Где занимательная библиотечка, набор ружей и пистолетов, порох, оливковое масло, гвозди и носовые платки? Почему также не видно уютного грота, козьих стад и кокосовой рощи? Потерпевшие кораблекрушение в изобилии находят всё это, я читала! А я, без сомнений, потерпела какое-то кораблекрушение или катастрофу, угодив сюда в таком виде. Эк меня выбросило-то!.. Кстати, Александр Селкирк, прототип Робинзона Крузо, сам попросил высадить его на приглянувшийся островок, так как, обладая дурным характером, поссорился с командой. Он провёл на необитаемом острове четыре года, это в семь раз меньше, чем вымышленный Робинзон. Может, я тоже поссорилась с командой, и меня сюда высадили? Вдруг Люции Карловне фон Штольберг не понравилось, что я трогала её любимую игру?»
Она разберётся со всем этим, непременно разберётся. В своё время. Но куда же идти?
«А, не имеет значения, какую сторону выбрать, всё равно. Направо, кажется, виднеется тропинка. А если есть тропинка, то она должна куда-нибудь привести».
Сделав такое несложное умозаключение, девушка энергично двинулась вперёд. Однако напев «босиком бы пробежаться по росе» здесь оказался неуместен: под ноги всё время попадались какие-то сучки и камешки, так что бедняжка морщилась и охала. (Чтобы человек на природе чувствовал себя комфортно, ноги должны оканчиваться копытами или хотя бы кроссовками. Не верите – рискните на пробежку босиком сами).
На ходу она собрала горсточку земляники и насыпала её в рот. Ягодный вкус – это оказалось здорово! Незаметная стёжка огибала лужок и терялась в роще. Скоро стало топко, под ногами захлюпало, и тропа вывела к озерцу, заросшему камышом и осокой. Спуск к нему был аккуратно выложен тонкими брёвнышками, на старой берёзе кто-то повесил берестяной ковш.
Старика Алиса увидела сразу. Согнувшись у воды в три погибели, он застирывал подол своей хламиды и был похож на удивительного белого муравья – так тонка и угловата казалась его фигура.
Алиса прокашлялась.
– Кхм. Э-э, простите. Дедушка…
Последнее слово застряло у неё в горле: старец бросил свои постирушки, подпрыгнул и воздел худые руки к небу. Губы его зашевелились, но она не услыхала ни звука.
– Что вы говорите?! – заорала Алиса (почему-то так всегда делают, когда не слышат сами).
Тот повторил попытку, впрочем, без особого успеха, после чего вдруг сделался полупрозрачным. Сквозь него можно было разглядеть качающиеся камыши и золотой люрекс водной глади. И в то же время угадывались черты изъеденного временем лика и контуры тела, подсвеченные голубым.
«Как у давешнего Кота. Но только там фоном служили звёзды. Может быть, Кот был ночной галлюцинацией, а этот – галлюцинация дневная?»
Довольно резво для галлюцинации дедок скакнул на кочку, взмахнул бородой и исчез.
«Вероятно, тут живут одни призраки. Если так, то дело плохо, потому что мне хочется есть, а призраками сыт не будешь. Хотя я вижу на дереве плетёный ковш. Если сейчас он не испарится, значит, здесь обитают и люди, потому что привидения не пьют из ковшей. С другой стороны: зачем вообще привидению стирать бельё, как делал этот старичок? Ему полагается бродить по старинному замку и греметь цепями, пугая хозяйских гостей – сами-то хозяева давно привыкли. А гости обязательно должны быть недоверчивыми и саркастическими, потому что у них как раз фамильных замков нет. По приезде такой гость требует поселить его именно в Красную комнату, где двести лет назад злодейски убили прапрадедушку нынешнего владельца. Насмешник уверяет, что буде он встретит упомянутого мёртвого джентльмена, то непременно разопьёт с ним стаканчик пунша. Хозяева против, они клянутся, что добром это не кончится, но легкомысленный гость настаивает. Его ведут, куда он просит, оставляют одного со свечой и кувшином горячительного и поспешно уходят. И когда утром заглядывают в Красную комнату, то видят вместо молодого человека седую развалину. Взгляд его потух, лоб избороздили морщины, платье усеяли красные пятна (правда, впоследствии выясняется, что это не кровь, а пунш). Гость не отвечает на расспросы и молча уезжает, а семейные хроники пополняются ещё одной историей».
Раздумывая так, она спустилась по бревенчатому настилу к воде. Встала на колени и заглянула в озеро. Из глубины на неё внимательно глядело тощее белокожее создание с торчащими во все стороны волосами. «Глаза… глаза большие, тёмные, но подбородок… фу, какой подбородок. И цвет лица – краше в гроб кладут. И вообще, всё мерзкое. Душераздирающее зрелище. Ужас… уродина какая!» Девушка с досады шлёпнула по своему отражению, так что полетели брызги.
Стараясь больше не смотреть на себя, напилась из ковша и умылась.
«И почему мне не выдали «дорожный набор»? Или хотя бы «железнодорожный»? Кусок мыла, набор салфеток и полотенце…»
(Мало кто догадывался, что такой набор полагался всем при покупке белья в поезде; к сожалению, не догадывались не только об этом).
«Безобразие! Я буду жаловаться в… в… куда-нибудь. Зря я всё-таки разобралась с населением так радикально. Кого-то одного следовало оставить в живых. А теперь и расспросить некого, от призраков-то никакого толку. Но если я всех убила, где же тогда трупы?»
Она взглянула на свой алый от земляники рот и захрюкала от смеха. «Ага, поняла, я их убила – и съела!!!»
Все эти фантазии помогли ей сохранить некоторое присутствие духа, и, подбадривая себя так, Алиса побрела прочь от озера.
Тропинка постепенно ширилась, превращаясь в хорошо утоптанную дорожку, и наконец вывела к задам какой-то деревни. Квохтали куры, лениво брехали собаки, слышен был дальний звонкий стук топора. Прячась за деревьями, Алиса оглядела всё вокруг, но не заметила паучьих глаз, что впивались в неё из зарослей чертополоха. Огороды, какие-то заборы, изгороди, сараи, снова огороды… Может, повезёт наткнуться на сушащееся белье? Хорошо бы женское.
«Ох, не сплю я, не сплю! И ногу, вон, наколола… И не бывает таких длинных, связных снов. Хоть бы одежды добыть, что ли, неудобно же. Я ведь не греческая богиня, чтобы разгуливать всюду почти нагишом».
Вот! То, что нужно! Рядом, только руку протяни, на ветру раскачивалось и позванивало колокольчиком пугало. Нахальные вороны нисколько не боялись его и разгуливали по грядкам с видом невыносимого превосходства, из чего Алиса сделала вывод, что пугало поставлено давным-давно и на самом деле уже никого не пугает.
Она быстренько нарядилась в отрепья и взглянула на обобранное чучело.
– Не переживай, Страшила, верну при случае.
Пугало не ответило. Наготу оно снесло со скорбным терпением, подобно древним стоикам.
Кое-как причесав пальцами спутанные волосы, Алиса с пафосом сказала себе: «Добро пожаловать, Алиса, в мир сказки» и решительно пошла дальше.
* * *
Первый же встреченный ею настоящий человек оказался очень неприветливым. Он совершенно неожиданно вылез откуда-то из кустов и стал сердито кричать, размахивая при этом руками. Алиса остановилась.
– Ты! Да-да, ты! Под ноги смотри, корова бестолковая!
– Это вы мне?
– Тебе!
Под ноги! Девушка опустила глаза и с трепетом убедилась, что давно идёт прямо по грядкам. Ряды посадок с рубиновыми ягодами пострадали довольно сильно.
«Побьёт? Или нет? Я бы обязательно побила, если бы мне кто-то так всё передавил. И ещё бы из ружья пальнула. И не факт, что солью. Потому что я очень, очень мстительная – я это чувствую».
Владелец огорода неотвратимо надвигался. Это был крепкий усатый дядя с широким обветренным лицом, одетый в чистую рубаху до колен и широкие штаны в диагоналевую полоску с завязками у щиколоток. Башмаки были кожаными, с тупыми носами, какие носили в деревне, и назывались, как потом узнала Алиса, «воловий язык». Голову его венчал колпак в виде перевёрнутого ведра, а за кушак был заткнут топор самого устрашающего вида. Выражение лица крестьянина тоже не сулило ничего хорошего.
«Ну вот. Так и знала. Как люди, так обязательно с ними неприятности».
Однако, странное дело: чем ближе подходил усач, тем смирнее становился. Он уже не махал кулаками и не ругался, а его могучие плечи отчего-то ссутулились, да и сам он сделался словно бы ниже и незначительнее. Ещё издали дядька принялся часто кланяться:
– Прощения просим, благородная дама, обозналися малость. Уж не гневайтесь, леди, не признали!
Она завертела головой, но множественное число «не признавших» её и «обознавшихся» оказалось просто формой языка.
Приблизившись, он сдёрнул шапку и внезапно бухнулся на колени прямо в жирную грязь.
– Простите великодушно! Смилуйтесь! Не велите казнить!
Такие знаки почтения при всём её самомнении показались Алисе чрезмерными.
– Что вы делаете?! – залепетала она. – Прекратите! Встаньте немедленно!
– Встать не могем, пока прощения не получим, значить, – упрямо отозвался фермер.
Ну что тут было делать?! Алиса собралась с духом.
– Поднимитесь. – Следовало делать хорошую мину при плохой игре, и она величаво простёрла руку в рванине. – Мы не гневаемся.
Мужичок встал, покряхтывая.
– Господь с ней, с кровяникой, топчите её, сколько вашей душеньке угодно, ещё нарастёт!
– Кровяника это вот эти маленькие ягодки?
– Оне, оне, благородная леди, оне, проклятые, во грех ввели! – И он опять стал порываться облобызать Алисе грязные ноги.
– Да оставьте вы меня! – она сердито попятилась. – Заладили, в самом деле, «благородная леди, благородная леди»! Откуда вы знаете, что я благородная?
– Так ить как же? – Мужик вылупил рыжие, как у телёнка, глаза. – Героев-то, их завсегда отличаем: смотрят оне прямо, как бы повелительно, голос громкий – приказной, значить. Да и бабы нашенские простоволосые не ходят, волоса под платок прячут… По всему видать, от своих вы отбились, леди! Охрана-то ваша, поди, поотстала?
«А может, и впрямь была у меня бравая охрана, которая почему-то «поотстала»? Не помню, ничегошеньки не помню! А вдруг и в самом деле где-то в дремучем сказочном лесу ждёт меня симпатичный эскорт воинов на белых конях? И в чёрных полумасках… Нет, это из какого-то фильма, кажется».
– Э-э-э-м-м… вроде того. Да, так. Отбилась, поотстав. Или поотстала, отбившись.
Крестьянин крякнул.
– А что ж… – помолчав, сказал он. – Всяко бывает, особливо, когда Герой в Поиске. Милости просим в дом, леди, угостимся, чем Бог послал.
– Признаюсь, было бы весьма кстати. Чувствительно благодарна.
«Чувствительно благодарна» – это смахивало на что-то гоголевское, мелкочиновничье и приниженно-угодливое, однако с ролью благородной леди Алиса ещё не освоилась. В голову постоянно лезло то «милостиво повелеть соизволил», то «примите мои уверения в совершеннейшем почтении» и даже «не откажите в любезности известить», но это уже ни в какие ворота не лезло. По зрелом размышлении она решила пока помолчать, что было мудро.
В избе её встретило всё честное семейство. Целая куча рыжеголовых ребятишек, сгрудившихся у печки, точно выводок золотистых опят, мигом выстроилась по росту – мал-мала-меньше – и низко, в пояс, поклонилась.
– Почтенье наше, благородная дама!
Хозяйка, поправив волосник, расплылась в улыбке. Тоже с поклоном она поднесла Алисе вышитый рушничок и слила ей на руки из корчаги.
– Оно и видать – из благородных: эвон, как воду-то плещет! – раздался с полатей скрипучий голос. – Чай, не таскать с колодезю-то.
Алиса обернулась и увидала скрюченную старушонку самого вредного вида, сверкавшую на неё единственным глазом.
– А ручки-то у ней махоньки да белы, как у поповны, – продолжала приметливая бабуля, – да и босотой ходить не привыкла.
Полтора десятка внимательных лиц повернулись к Алисе.
– Энто верно, – согласился хозяин дома. – Хотя бы на вас, леди, и старая юбка да шаль, что давеча я на пугало приспособил, а породу видать сразу.
Алиса пожала плечами – порода так порода. Все вокруг твердят ей, что она высокородная дама, так ради Бога, тем лучше… А вдруг она и правда принцесса?! Хотя воспоминание о той бедной комнатке, где она играла в Игру Морфея, безжалостно опровергало такое предположение. Но ведь бывают же в жизни разные обстоятельства! Вдруг она – принцесса в изгнании?! В детстве Алисе очень хотелось стать «всамделишной» принцессой, тогда она не понимала, что принцессами не становятся, ими рождаются.
Женщина тут же напустилась на мужа:
– А и чего пристал к барышне, старый?! Уши-то мхом заросли, или как?! Не слыхал, что Охота объявлена, значить, Герои в Поиске! Днём Всадник проскакал, с седла кликнул!
– Скачут, всё скачут… – снова проскрипела бабка. – И скачут, и скачут, только пылища по дорогам столбом! И чего скачут – сами не знают… добрых людей баламутят…
– К столу прошу, к столу, – засуетилась хозяйка, делая тайные знаки в сторону печки. – Отведайте от трудов наших.
Хозяин встал, снова поклонился.
– Позвольте, леди, узнать, как звать-величать вас, допрёжь хлеба переломим? Ибо не по-христиански как-то, беспрозванными-то. Несоблюдно.
Она мысленно захихикала. В голове, откуда ни возьмись, всплыло легендарное, из «Ивана Васильевича»: «Да ну вас к чёрту! Что за пошлые вопросы?».
– Леди Алиса, – выговорила она, сдерживая смех.
Домочадцы переглянулись.
– А каких земель-краёв? Ежели, конечно, дозволяется спрошать.
Вздохнув, девушка поняла, что от настырных туземцев так просто не отделаешься.
– А как называется это место?
– Деревенька наша зовётся Моховухи, херцогство – Ангелин. А уж вся страна, понятно, Урания, милостью Божьей и императрисы Клотильды Великой.
– А я живу совсем в другом месте… очень далеко отсюда. Ну просто дальше не бывает.
Мужик поскрёб затылок.
– Энто где же? В Ифрисе, что ль?
– Ну, не совсем… но рядом. В общем, где-то там.
Она знать не знала, где это – Ифрис, но разумно рассудила, что чем дальше будет её «Родина» от Моховух, тем лучше.
– Огненный Хипелаг, сказывают, на самом крае света, далее только единый океян, – раздумчиво проговорил хозяин. – Отродясь гостей оттуда не видали.
– Это очень далеко, – твёрдо заверила Алиса.
– Путешествуете? Или иное что?
– Да, я здесь… проездом. Но со мной случилось несчастье – гвардия моя потерялась в лесу, а на меня напали разбойники и отняли платье и золото, – она фантазировала на ходу, надеясь только, что наивные крестьяне поверят нехитрой выдумке. Ну ведь могло же такое случиться?! Во всяком случае, именно так писали в женских романах, коих Алиса прочла в своё время многое множество.
– Энто верно, в Угрюм-лесу лихие людишки озоруют, – покивал мужичок головой. – Так только, не до смертоубийства чтобы, а богатства да лошадей отымут. А вы никак в Поиске, леди? Охотиться изволите?
– Да… – промямлила девушка. – Можно сказать, что и так.
Она совершенно не представляла себе, о чём идет речь, но предпочла согласиться с гипотезой аборигена. Вообще считается, что простые души (дети, например) очень хорошо чувствуют фальшь, но то ли вымысел оказался правдоподобным, то ли лицо Алисы внушало доверие, однако ей поверили сразу и безоговорочно.
– Тогда понятно.
Алиса перевела дух.
– Меня кличут Васятой Дуборезом, поскольку бондарь я, бочки дубовые мастерю. Ну, и крестьянствую тоже, когда сезон.
«Гм, Дуборез. Наверное, это зачаток будущей фамилии. Ну, если не Дуборезами, то уж Бондаренками точно станут потом. Ведь фамилии вышли, чаще всего, из профессий. На Руси полным-полно Кузнецовых-Ковалёвых, Рыбаковых, Плотниковых и Сапожниковых. А вот Банкировых и Чинулиных как-то не наблюдается».
– Энто вот жена моя Мотруся, – продолжал Васята, – на печи вона матушка Дормидонда-Травница. Болезная она, обезножела на старости лет. Сыны мои: старшой Жданко, средний Махрятка, меньшой Богорад. Об других речи нету, мелочь всё голопуза, крупа. Окажите честь, госпожа Алиса, откушайте с нами.
– Не откажусь.
«Честное слово, церемонию представления я бы с удовольствием сократила. Да и роль какая-то трудная, хотя репетиции только на пользу, если я решу быть леди, а не огородницей. Надо будет вспомнить и подготовить несколько подходящих к разным случаям выражений, например «Повелеваю всем сесть» или «Извольте выйти вон».
Но сначала хозяин торжественно произнёс:
– Очи всех на Тебя, Господи, уповают, и Ты даёшь им пищу во благовремении; отверзаешь Ты щедрую руку Твою и исполняешь всяко животного благоволения. Аминь.
Из стряпного угла-кута понесли что-то горячее, истекающее масляным ароматом, деревянные круги с нарезанным хлебом, сыром и овощами.
Хозяин сел на самом почётном месте – под божницей с иконами, с освящённой вербой и пасхальным яичком, любовно покрытыми белым куском полотна; мерцала-мигала лампадка. По правую руку расположились сыновья по старшинству, на противоположном конце женщины и дети. Дуборез перекрестил еду, и только после этого все взялись за ложки.
В центре стола помещался огромный горшок, из которого все ели, по очереди запуская туда кто ложку, а кто и кусок хлеба. Алисе единственной положили отдельно. Она незаметно принюхалась – кто его знает, вдруг гадость какая попадётся? И вообще, что за еда в… в сказке? В ожившей книжке? В параллельном мире? Девушка понятия не имела о том, где находится, но, стиснув зубы, постаралась собрать всю волю в кулак. Там, на поле, когда она очнулась в звенящей пустоте, со стёртой памятью, её обуял дикий ужас. Хотелось рвать на себе волосы, выть и кататься по этой небывало мягкой траве, хотелось бить, ломать, крушить всё вокруг и орать, орать до сорванного горла… Но минута отчаяния прошла. «Я выживу, – сказала себе Алиса. – Я должна, я обязательно должна выжить, иначе грош мне цена. Если это экзамен на прочность, то я сдам его! Слабых испытания ломают, сильных делают ещё сильнее… Узнать бы ещё, кто устроил мне такую проверочку, я бы ему показала, где раки зимуют! Правда, я пока сама не знаю, где же они зимуют. Да не беда, узнаю. Вообще, судя по началу, жертвы будут».
В глиняной плошке оказалась горячая похлёбка из грибов со сметаной. Рядом кучкой краснелись боками крепкая редиска и атласные помидоры, слева кто-то уже хрумкал пупыристыми молодыми огурцами. Картофель рассыпался на изломах, пучки зелени дрожали на деревянном блюде, рядом светился янтарём ноздреватый сыр. Грибки солёные, яблоки мочёные, молоко томлёное – просто упоение! Ну чем не кулинарная книга Елены Молоховец, изданная ещё до революции и наполненная дореволюционными же изысками. Как они с мамой смеялись в полуголодное советское время, когда в магазинах все давились за венгерским зелёным горошком и латвийскими шпротами, над фразами типа: «Если к вам внезапно пришли гости, а у вас ничего нет, спуститесь в погреб и достаньте оттуда баранью ногу…»
– Не желаете ли, госпожа, испробовать настоечки самоделанной? Анисовой или мятной? Иль наливочки смородиновой?
– От хорошего вина не откажусь, тем более в хорошей компании, – утолившая волчий голод Алиса повеселела.
– И ты, жёнка, садись с нами, отдохни от трудов праведных да пригуби стопочку. Совсем закрутилась, поди, работаешь всё, работаешь, ровно векша хлопотливая, – усатый Васята привычным жестом огладил супругу по крутому бедру.
– И скажешь тоже, лада мой! – закрасневшись, Мотруся всё же присела на краешек лавки.
– Да и вы, Жданко с Махряткой, айда с нами – скамья, она длинная.
– А я?! Я, батя?!! – возопил обиженно третий по старшинству сын.
– Экий ты ёрзый! Нос ещё не дорос, – загоготали старшие, – слазь-ка вон лучше в погреб, притащи плетёную баклагу, что в дальнем углу.
– Да зелёную бутыль захвати, маманя её в подклеть запрятала! – прибавил обрадованный хозяин.
– А ты и приглядел уже! – заворчала Мотруся беззлобно. – Вот винная твоя душа.
– Ничего, не тревожься, с гостями – оно можно, – бондарь подмигнул Алисе. – Сие, как говорится, и «монаси приемлют»!
В самом ли деле монахи из присказки «принимали» спиртное, или это была попытка разделить с ними ответственность, осталось для Алисы секретом. Парнишка, отдуваясь, приволок и водрузил на добела выскобленный стол огромную бутылку болотного толстого стекла, в которой плескалась мутноватая жидкость, и маленький глиняный кувшинчик в соломенной оплётке.
– Бабам – чего сладенького, да послабже, мужикам – «огнёвки» перцовой!.. Здравы будьте, леди Алиса!
Мотруся, сложив губки бантиком, сделала крохотный глоточек, и Алиса тоже попробовала густой фиолетовой наливки. Оказалось вкусно. Хозяин же молодецки опрокинул в рот гранёный стаканчик. Старшие сыновья последовали его примеру.
После нескольких глотков ароматной «самоделанной наливочки» девушка слегка расслабилась и откинулась к стене. «А чужой мир вовсе не плох. Во-первых, очень красивый, а я люблю только всё красивое. Во-вторых, население гостеприимно – по крайней мере, некоторая его часть. Мне определённо повезло, что я попала к этим милым и доверчивым людям. Кому-нибудь другому мои странности показались бы точными признаками слабоумия. Как там? «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное…» Утешительно сознавать это. Интересно, существуют ли здесь приюты для душевнобольных? И помещают ли туда принудительно? Нужно поменьше болтать и побольше слушать, авось да выкарабкаюсь. В-третьих, еда подходит. И питьё. Узнать бы ещё, как я сюда попала. Зловещие карты Морфея помню, как играла – помню. Сказочный Замок в конце Дороги… точно такой же, как там, на холме».
– Скажите-ка, хозяин, а что за город виден с полей?
– Иноземцы и дворяны кличут Фаргейт, по-нашему выходит Дальноврат.
– А чей это замок над городом? Белый такой, с синими флагами?
– А это, леди, замок херцогов Флэтлендских, господарей Равнинных Земель. Хозяева оне добрые, хорошие, жаловаться грех. Да мало их осталось, изо всего семейства их, почитай, един наследник мужеского пола, и тот каждую седьмицу в разъездах. Молодой граф наш порубежные тракты охраняет – от врагов-супостатов, значить.
– А много ли у вас врагов? – лениво поинтересовалась девушка, облизывая рот, сладкий от ягодной наливки.
– Так оно всяко бывает. – Васята опорожнил ещё стаканчик и крякнул: – Эх-х, едрёна-матрёна… прошу прощения, леди. Вот, к примеру, ежели гримсуры какие троллидорские набегут, то ничего, отобьёмся, потому как у гримсуров легулярного войска нету, оне завсегда малыми ватагами ходят. А коли сподземли варлорды полезут – начинай тута молитвы читать! Давеча вот они по Правобережью шалили, так сколько сёл да деревень пожгли! А народ, который не убёг, весь в полон согнали, в рабы, стало быть. Это у их, у варлордов, так издавна ведётся, чтобы всякую тварь живую в рабстве содержать. Сыновец мой, братнин мальчишка, пропал, и стрыя, тётка старая. А набольший, главный в их банде по прозванью Верган, так он хуже волка лютовал-злодействовал, самолично половину Большой Сыти вырезал.
Наступило тягостное молчание. Алиса гадала, как могут выглядеть эти злобные варлорды, которые «лезут сподземли», и воображение рисовало ей чудовищ, похожих на морлоков из «Машины времени» Уэллса; семья бондаря вспоминала старые обиды.
– А вот как выглядят эти подземные? – этот вопрос не давал ей покоя.
– На главе у их рога, ликом они страшнее Антихриста и в чешуе рыбьей. А как срубишь кому персты или главу, то мигом вырастают новые.
«Тогда понятно, почему вы их одолеть не можете, – ехидно подумала она. – Где уж такую гидру победить».

Глава 5, здесь лает собака, а Алиса обзаводится спутником
«Тот, кто нигде не имеет дома, волен ехать куда угодно».
    Марцеус Флинтский
    (Из сборника изречений «Маргиналии»)

«Переночую, – решила Алиса, – а завтра попытаюсь добраться до замка этих… как их там… Равнинных господарей. Недаром он был изображён на карте Морфея! «Ждёт волшебная страна, приключеньями полна…» Нет, ну это надо же!»
Во дворе внезапно взлаяла собака. Лай был отрывистый, хриплый, слышно было, как пёс мечется и остервенело гремит цепью. У соседей отозвалась другая, затем подхватила и третья, и скоро уже лаяли сторожа всего селения. Пёс Дубореза, большой нескладный метис с подрезанными ушами и хвостом, точно осатанел от бешенства.
Васята нахмурился.
– Вот животина брехливая! Махрятка, слышь… пойди-ка, глянь на Полкана.
Средний сын Васяты, румяный молодец ростом под потолок, нахлобучил на голову мохнатый треух, бросил через плечо зипун и вышел. Хлопнула дверь в сенях, и с улицы донёсся его ласковый голос:
– Тише, тише, Полкашка. Хватит уже голосить, папаша серчает! Вон как выйдет, да как огреет тебя вожжами, так взвеселишься!
Но пёс не унимался. Видимо, Махряте пришлось принять свои меры, потому что послышался короткий визг, ворчание… и сумасшедший лай прекратился.
– Ну что? – спросил отец у вернувшегося парня, наливая себе ещё стаканчик крепкой «огнёвки». – Чего там? Взбесился он, или как?
– Извиняйте, бать, уразуметь не могу. Рвётся и рвётся, рвётся и рвётся, всё в темень пялится. Волчару, что ли, почуял?
– Огород не городи, сыне! Где же это видано, чтоб середь лета волк у деревни шастал? Не стужевей, чай, – теплень на дворе!
Простосердечный верзила застеснялся.
– Ну, может, лиса пробежала.
Васята пожевал губами.
– Не, на рыжую хитрюгу так не ярятся. Полкан тогда весело лает, звонко – дескать, ату её, лови воровку! А тут охрип аж, чуток слюною не подавился.
– Верно, батя, – подал голос старший сын, великан Жданко, которому приходилось в горнице наклонять голову: ростом он был ещё выше Махряты. – О прошлом годе, когда зима не легла как следует и ведмедя шатучего на рогатины брали, так Полкашка похожий голос давал – и яро было ему, и боязно… А всё ж завалили косолапого, даром что шатун дядя ражий и злой. Ещё полушубок тогда мамане справили!
Ждан мечтательно прижмурился.
– Дело говоришь, братка, – ломающимся баском отозвался младшенький Богорад, подросток лет пятнадцати. – Собака – она не дурая, а наш Полкан поумнее многих человеков будет! Неспроста он так завёлся, знать, узрел кого… И на лису или хоря вёрткого так не лают. Так лают на ворога, и ворога страшного, лютого.
Все примолкли.
– Ох-х… – выдохнула Мотруся, зябко кутаясь в душегрейку.
– Что ты, Мотря? Примёрзла? – Васята обнял женщину, и она ужалась на его могучей груди.
– Беспокойно чегой-то.
И тут из угла раздался дрожащий шёпот кого-то из детей:
– Батюшка… а ежели то вовсе не зверь? Ежели упырь за стеною крадётся? Ночи-то ныне тёмные, и луна на исходе…
В наступившей вдруг тишине стало слышно, как в печной трубе завывает ветер. Старшие помрачнели, а самые маленькие ребятишки принялись тихонько нюнить. Кто-то даже заикал от страха.
Оглушительно треснуло в печи догорающее полено, выбросив целый сноп оранжевых искр. Все вздрогнули и стали переглядываться с кривыми смущёнными улыбками.
– А не принять ли нам, леди Алиса, ещё по чарочке?! – глава семьи стукнул кулаком по столу. – Плесни-ка, Мотря. А разговоров про всякую нечисть чтобы я не слышал более, да на ночь глядя! Детишки, вона, белые все, аж с лица помучнели!
Он выпил ещё.
– И хватит тута страхотень разводить! Знаю я, откуда ветер-то дует, – мужик покосился на одноглазую старушку. – Совсем вы, мать, малышне своими небылицами голову задурили, только и слышу каждый вечер: мертвяки, вурдалаки, кикиморы да оборотни! Вот оне и трясутся, по нужде лишний раз не выйдут! Молвите, дети, истинно ли реку?
– Истинно, батюшка, – ответила за всех девчушка с уморительными косичками. – Бабуля давеча люльку с Игнашкой качала да пела: «Баю-баюшки-баю, не ложися на краю, придёт зомби-дурачок и укусит за бочок!» Так Настёна на двор забоялась идти, в перину обмочилась!
Все с облегчением расхохотались, и даже бабка Дормидонда виновато захихикала.
– Сказки сказками, – прошамкала она, – а ребятню надобно в строгости содержать. Пусть лучше лишний раз поберегутся, особливо когда Охота объявлена. Не ровён час, Тёмный какой пожалует.
Алиса отхлебнула вина, взяв на заметку фразу про «Тёмного».
– А что, хозяин, за Охота у вас такая? Человек я приезжий, с обычаями вашими незнакома. Возможно, мы имеем в виду совсем разные вещи?
– А что ж, можно и про Охоту… коли охота.
Домочадцы Васяты загомонили, наперебой стараясь объяснить всё девушке, но Мотруся приказала им замолчать. Дети под её присмотром наскоро убрали со стола, посуду тут же сполоснули, а бабка Дормидонда снова с кряхтением полезла на тёплую печь и явно приготовилась давать оттуда свои комментарии.
Васята раскурил коротенькую трубочку, налил себе и даме ещё и не торопясь начал:
– Потому как вы, леди Алиса, нездешняя, вам то в диковинку будет: благородные господа наши Герои, извиняюсь, с причудами… да…
– Как бы с придурью, – вылезла бабка.
– Как им в голову взбредёт, так оне Охоту и объявляют: Зубы Ведьмы искать, к примеру, или ещё что.
– В прошлую весну всё рыскали – Копьё Судьбы сыскивали, – вставила Дормидонда.
– Верно, мама, дабы составить Божественный Альянец.
– «Альянс» надобно говорить, батюшка, так нас в школе учили! – подал голос из угла уж неведомо который из сыновей Васяты. – А состоит он из пяти частей: Меч Правосудия, Копьё Судьбы, Доспехи Чудес, Небесный Венец и Крылья Архангела.
– Цыть, мелкота! – прикрикнул отец. – Больно умные все стали, батьку-то поправлять! Вот запру в погреб, узнаете у меня, как в школе учат!
– Прощения просим, батюшка-а, – раздалось покаянное.
Алиса решила разрядить обстановку:
– Ну и как? Нашли это копьё?
– А как же! Господин лорд-сатрап Адмирон из Ифриса и нашли, тем и прославились. А то ещё всё какую-то Сову Мудрости выискивали. Всё херцогство вверх дном перевернули. Балмошь одна.
– Благородным-то лордам да леди скучно живётся, вот себе всё занятия и ищут, – снова вмешалась вредная бабка. – Как удумают чего, вожжа им под хвост подпадёт, так Вестников друг другу начинают слать, чтоб, значить, всё по чести было, и давай меж собой воевать да сражаться – кто сильней да ловчее?! А простым людям одно беспокойство, да убыток, да разоренье.
– Ваша правда, матушка. После Охот этих грешных впору с протянутой рукою по миру идти, столь урону имеем. Дружины на постой прими, обиходь, коней накорми, самих господ удоволь… А то ещё посевы истопчут, или мельню пожгут, или хутора пограбят. Сам-то граф молодой нас не обижает, а вот дружки его, сплошь гордецы да бузотёры. Им баловство, а нам – слёзы. Да…
– И чинш призовой ещё Охотникам положен, – поддержала бабулька, – как бы им в дополненье. Пиры да застолья с неба-то сами не валятся, а? Вот денежки с нас и тянут.
Бондаря перечисление несправедливых, по его мнению, поборов несколько обозлило. Скулы Васяты побагровели, речь сделалась громче, а жесты размашистее.
– Мы, леди Алиса, люди степенные, положительные, стало быть. Подати все до последнего семерика выплачиваем, да в срок. Только какой прок ягня резать, коли шерсть ещё не наросла? Скоро будет впору на паперти побираться – так придавили, ироды.
Эта извечная крестьянская жалоба – мол, обокрали-обобрали, шла из самого его сердца, из глубинных глубей, из самого что ни на есть печёночного нутра, и была выстрадана поколениями тружеников, вынужденных отрывать от себя плоды своего нелёгкого труда.
– Одного яйца ить два раза не высидишь, верно я говорю? – горячился Васята. – Хорошо ещё, что рыцарство графу нашенскому успели в прошлый год справить – двух телятей отдал! Теперь вот и леди Дэлии осемнадцать вскорости, знай только семерики готовь и скотину режь…
Тут хозяин поперхнулся, вдруг осознав, что перед ним высокородная дама. Его сбила с толку старая шаль жены, накинутая Алисе на плечи, и совместный ужин, и простой задушевный разговор.
– Такие дела… – скомкал он продолжение и замолк, угнетённо теребя ус, в котором, несмотря на не старость ещё Дубореза, уже пробивалась седина.
– А вот когда Зубы Ведьмы искали, так господа Высшие магусы такое здеся учинили – страсть! – вновь раздался тот же звонкий голосок. – Дерева с корнем выдёргивались и по небу летали, земная твердь тряслась, все избы аж перекосило! А у Бирючихи, что на отшибе живёт, вся яблоня заморозилась, как сосулька – видать, Ледяной Стрелой шарахнуло! Я после мёрзлых яблок набрал да стал в сараюшку швыряться!
– Ну да, а деда Твердохлеб тебе уши-то и надрал! – злорадно подтвердили из угла.
– А зачем нужны копья, зубы эти? И кто такие магусы? – полюбопытствовала Алиса, испытывая немалое облегчение. Она от всей души сочувствовала честному землепашцу, но, разумеется, ничем помочь не могла. Что толку в словах для Васяты? Слова – это же не «телятя» и даже не «ягня». А пустые речи этот человек не поймёт и не оценит, они для него что бесполезный писк комара.
– Все эти предметы есть суть чудодейственные артефакты, – авторитетно пояснил бойкий мальчуган. – Силу, там, увеличивают, знания, энергию магическую, вот господа Герои и бьются за их, все хотят владеть. А магусами зовут чародеев, которые умеют волшбу сотворять.
«Ага, а в пруду живут русалки, и за печкой домовой, – недоверчиво подумала Алиса. – Опять бабкины сказки».
– Выйди-ка сюда, ко мне, – скомандовала Алиса. – Дай на тебя посмотреть.
Вперёд выступил рыженький, как и все его братья и сёстры, мальчонка.
– Сколько ж тебе лет, умник?
– Да второго дождяя будет одиннадцать!
– Чего-чего-о?
– Ну, дождяя… второго… – уже с меньшей уверенностью повторил он. – На святого Зосима в аккурат.
– А ну-ка повтори мне все месяцы, хорошо ли знаешь?
– Месяцы?
– Ну да… дождяи эти свои.
– Оне зовутся по-учёному квадры, ибо каждый составлен из четырёх седьмиц. Стужевей, ветродуй, снеготай, – живо затараторил он, – потом листень, цветень, теплень. За ними уж травокос, грибень, зернодар, и ещё дождяй, жухляй и белец. Вот!.. Так и идут оне, один за одним, по кругу, ибо всё сущее создано Господом в системе кругов, – неожиданно наставительным тоном заключил он, видимо, копируя учителя.
«Смешные какие месяцы! Впрочем, современный «май», например, мне вообще ни о чем не говорит, кроме того, что если в мае замуж выходить, то маяться будешь всю жизнь. А здесь… «цветень», «ветродуй»… надо же! Как наши старинные русские названия».
– Господа лорды именуют их как-то чудно, но я забыл как.
Васята вступился за сына:
– И то: где всё упомнить! Напридумают чего, а нам запутня одна. Вот стол, – он хлопнул по столешнице натруженной ладонью, – он и сто лет стол. Вот лавка, как ни назови, она лавкой и останется. На кой ляд, извиняюсь, чушь болтать и величать иначе? Что, ежели я вдруг назову его не «стол», а «табль»? Лучше он от этого станет, или нет? Так зачем эта непонятица?
– А затем, чтоб ся возвысить! – припечатала бабушка Дормидонда. – Дворяны даже в храме Божием молитвы бормочут по-тарабарски, на латынщине! И не лики Христа, Богородицы и угодников у их там, а статуи поганые языческие! Дворяны туда и ходят, а у нас свои церквы.
– Это потому как раскол промеж нас случился, давным-давно, – пояснил надувшийся от важности рыжик.
«Занятный мальчуган», – подумала Алиса с умилением, в немалой степени вызванным «самоделанной» жидкостью.
– Да не то беда, что храмы розные, а то, что милосердья от их не видать, – стояла на своём несгибаемая старушка. – А с людями-то, с людями что творят! Изуверы, ироды…
– Тише, тише, матушка, об том не стоит говорить, – бормотнул Васята, испуганно косясь куда-то за печку. – Спаси нас Бог!
Все перекрестились.
Алиса улыбнулась.
– Мальчик, а звать-то тебя как?
– Маютой кличут, госпожа.
По полу побежал большой чёрный паук.
– Ой, многаног!
Давешняя девчушка с косичками схватила веник с явным намерением прибить омерзительное насекомое, но старуха Дормидонда остановила её:
– Не трожь, Млада, пускай бежит себе.
– Но ба… он же такой противный!
– Говорю: не трожь! К несчастью энто.
Пока внучка с бабкой препирались, паук успел скрыться.
Алиса опасливо подобрала ноги.
– Какой у вас, Васята… гм… смышлёный ребёнок.
Дуборез расплылся морщинами.
– Вижу, по сердцу пришёлся вам Маютка, госпожа. Иль нет?
– Хороший парнишка, – произнесла Алиса, думая о другом. – Спасибо за гостеприимство, хозяин. Ночь у вас проведу, а завтра с утра мне нужно в город.
Совершенно внезапно, как будто ему обрубили ноги, хозяин рухнул перед Алисой на колени.
– Сделайте милость, госпожа Алиса, заберите вы его к себе!
– Кого-того это его? – с перепугу девушка залопотала по-местному.
– Так Маютку! Век Господа за вас станем молить!
– Да куда ж я его заберу?!
– А в свиту вашу! Запишите его пажом или стремянным, грумом, значить, а уж мы-то за вас… Христом Богом…
– Пристройте сыночка моего, леди Алиса! – теперь уже на колени пала Мотруся. – Ему бы при господах, при ученье, сказки-то он страсть как любит! Может, и выучится нам на радость!
А сам виновник неразберихи молча стоял, глядя на неё прозрачными, как лесной ключ, глазами.
У девушки голова пошла кругом. «А что, может, и действительно взять ребёнка с собой? Свет повидает… всё лучше, чем сиднем сидеть в глухой деревне. И Дуборезам хоть чем-то за гостеприимство отплачу. А мне мальчишка не помешает, может, даже окажется полезен. Всё-таки он местный. Вообще, у каждого великого человека был верный товарищ: у Робинзона Крузо – Пятница, у Тома Сойера – Гек Финн, а у Фродо Бэггинса, соответственно, Сэм».
– Ну а ты, Маюта, что скажешь? – обратилась она к нему. – Хочешь со мной в город? Только учти, я тебе ничего не обещаю – насчёт пажей или там гвардейцев блестящих. Сейчас у меня практически ничего нет, ни состояния, ни слуг.
– Дозвольте быть слугой вашим, леди. Я всё умею: за конями ходить, одёжу чистить, кашеварить. Послужу верно.
– Хорошо, – Алиса выпрямилась. – Беру тебя, Маюта Васятович, на службу… гм… бессрочно, пока сама не отпущу. Работай исправно, обижен не будешь.
– Ну да ладно… вот и ладно! – засуетился хозяин, боясь, видно, как бы гостья не передумала. – Повечеряли, и на боковую пора, госпожа устала, поди. Мотруся, постелила ли?
– Давно-о!
Васята пожевал губами и осторожно глянул на Алису из-под зарослей бровей:
– Лошадь уже не могем дать, леди Алиса, простите великодушно – самим больно нужна. Да и не пристало благородной даме на эдакой кляче разъезжать. А вот сусед наш, Пахма Игралик, с утра завтра собирался в город овощи торговать. Так с им и можно ехать совокупно… ежели есть желанье такое.
– Посмотрим, – дипломатично ответила Алиса. – Разбудите пораньше, гляну на соседа вашего.
– Уж вы не сомневайтесь, леди, человек он хороший, смиренный… достойный, значить. Прадед его в Войнах Тишины за херцогство воевал, и ныне всё честь честью – хозяйство, семья, пятеро ребятишков.
Для сна ей отвели закуток, отделённый от общей большой комнаты ситцевой цветастой занавеской. Почти всё его пространство занимала гигантская никелированная кровать с медными шишечками по углам и горой пуховых подушек, сложенных одна на другую, самая маленькая верхняя думка была не больше ладони. «Хозяйское ложе, наверное… – подумалось сонно. – А где же будут ночевать сами хозяева?»
– А ничего, ничего, – замахала в ответ Мотруся, энергично взбивая перину, – одну ночку-то и переспим на чердаке, в сеновале, не беспокойтесь! Вот здесь в корыте можете ножки сполоснуть, а вот вам и полотенчико.
Девушка подошла к окну, но ничего не сумела разглядеть за слепыми слюдяными стёклышками. Увидела лишь отражение своего лица, смешно перекошенное.
Снаружи по переплёту хлестнула ветка, и Алиса, сдержав крик, отшатнулась.
– Ветер ноне, – Мотруся кивнула. – Дерева колеблет – ужасть! Как бы яблони к утру не поломал.
– Слушайте, а у вас здесь водятся… привидения?
– Кто?
– Ну, призраки?
– Не понимаю чегой-то.
Женщина смотрела на неё равнодушно.
– Такие… зыбкие. Как рябь на воде. Полупрозрачные. И синим светятся. И чуть что – исчезают.
– А-а, так то непокойцы. Бродят себе везде, в подпол шастают. Темно им там и холодно. А ещё воду любят: у колодезя в кружок как соберутся, и ну сверкать!
– А откуда они берутся?
– Да кто его ведает? – Мотруся передёрнула плечами. – Сказывают, ежели кто без покаяния помер, смертью как бы насильственною, вот и делается непокойцем. Или кого близные после кончины не отпускают, плачут по нему много, вот ему и неспокойно становится, начинает являться. Ребятишки любят их гонять, а оне робкие такие, безвредственные. Лошадь или корова, к примеру, их-то не видит, прочая скотина тоже, а кошка зрит, потому как кошка меж мирами ходит. А собака, та не зрит, но чует.
– Так, наверное, ваш Полкан сегодня тоже такого почувствовал?
– Нет, на непокойцев не лают. Вот коли это вставун был бы, тогда да. Вставуны – те, кто из могил встают, – злые очень, ибо алчь их великая мучит, голодные оне. Но их брата давно уж не видали, отец Гурий больно хорошо в последний раз погост отчитал. С города приезжал – у самих-то у нас церквы нету, крестить иль отпевать священника дальновратского вызываем… Так что почивайте во благости, леди. А непокойцев не бойтесь, оне безопасные, обиды не сделают.
Алиса вымыла ноги и с довольным вздохом погрузилась в недра кровати, утонув в перине почти до кончика носа. Пахло свежим бельём, лавандой, ещё какими-то травами; к этим ароматам примешивался чудесный букет других: остывающей печки, недавно срубленных брёвен, кислого молока и кожи. Ей было хорошо и покойно – полный желудок склонял к добродушию и убивать уже никого не хотелось.
Ночь не была тиха: в три глотки храпели старшие сыновья, на все лады посвистывала носами ребятня в общей комнате, ворочалась бабушка Дормидонда. Прямо за стенкой в хлеву грузно переступала с ноги на ногу и хрустела сеном какая-то скотина. Тикали настенные ходики, и сквозь их бодрое «тик-так» едва слышалась тихая колыбельная – видно, это Мотруся баюкала какое-то неугомонное чадо:
– «Сон, сон, осени
Дитятку в ночной тени.
В тишине свет луны
Посылает с неба сны.
Сон, сон пуховой!
Одеялом ты укрой.
Пролетает херувим
Над сокровищем моим.
Наклонись, улыбнись,
Дитятки моей коснись.
Спи, спи, золотой…
Висит месяц над трубой».
Потом заскрипела лестница, и над головой раздались приглушённые голоса – видно, там, на сеновале укладывались. Потом раздались недвусмысленные звуки – глухие «охи» и визгливые «ахи»: скорее всего, хозяева усердно работали над тем, чтобы дать жизнь новому рыжику.
Девушка улыбнулась. Что ж, дело-то житейское. Многие люди, те, кто победнее, вообще спали вповалку на одной кровати с детьми – и ничего, дети появлялись в своё время и без препятствий.
Ошалевшая от событий этого дня, Алиса смежила веки, и хоровод ярких картинок закружился перед ней. Гроза. Светлый град на холме. Старик у озера, судя по всему, несчастный «непокоец». Новые знакомые…
«Наверно, я немного ошиблась: люди мне нравятся. Во всяком случае, эти. Однако имеются кое-какие настораживающие детали. Экое всё вокруг сусальное, благостное, прямо-таки лубочное. Просто картинка из старого букваря. На букву «Д» – деревня. Сплошные маковые баранки, ласковые коровы и окрошка с квасом. Вот только картинка эта неверная. Если это Россия-матушка, то где бороды лопатой, лапти и гармошки? Матрёшки, самовары, сарафаны, петьки-машки-глашки, а? Нет, что-то, разумеется, присутствует. Кусочками. Но в общем и целом на «развесистую клюкву» тянет, будто иностранец задумал написать русскую сказку.
Разве на Руси в то время варили твёрдый сыр? А трубы-то, трубы!» Алиса когда-то прочла, что трубы на крышах русских изб появились только в XVIII веке, с изобретением огнеупорного кирпича, а до этого топили исключительно «по-чёрному», и избы были полны дыма.
«И глава семейства без бороды, но с поистине запорожскими усами – Тарас Бульба проиграл бы. И люлечку покуривает, а не «козью ногу», сиречь самокрутку. И печка-то какая-то не наша, не русская: низкая, с духовкой и конфорками. А помидоры?! А картофель?! Я картошечку, конечно, обожаю, но раз она на столе, значит, Пётр Первый уже завёз её из Европы, куда она просочилась из Южной Америки? Поначалу ведь её называли «земляным» или даже «чёртовым яблоком» и стояли насмерть, только бы не выращивать. Позвольте, какой же это век? Тоже восемнадцатый, что ли? Как там у одного поэта:
«В кашне, ладонью заслонясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
«Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?»
Вообще всё какое-то ненастоящее, как «потёмкинские деревни».
Она вдруг представила, что радушный приём был лишь ужасной комедией, призванной усыпить её бдительность. Чу! Не шаги ли это слышатся там?! И на одно жуткое мгновение почудилось, что вся эта приторная лепота рассыпалась, как в дурном сне, и актёры, словно в античном театре, сбросили улыбающиеся маски. Она вообразила, как Васята, Мотруся и сыновья крадутся с ножами к её кровати. И даже бабушка Дормидонда уже не паралитик, а какая-то бабка-ёжка… И улыбнулась. Тьфу, привидится же такое!
«Но проблемы не отменяет. Такой компот получается, точно взяли да и перемешали казаков и чумаков, бураки и судаки, наседки и беседки, кафтаны и баштаны, да ещё греков с чуреками насовали для разнообразия…»
Тут она резко откинула одеяло и села в кровати.
«Но с какой стати я вдруг вообразила, что нахожусь среди русских? Только потому, что здесь есть вышитые петухи, горшки и ухваты, а собаку зовут Полкан? (Полкан, кстати, к полкам никакого отношения не имеет, это такой наш сказочный персонаж вроде кентавра). Русские, не русские… Не имеет значения. И если мы тут говорим на одном языке, то это тоже ничего не значит. Волшебство способно на всё – даже на то, чтобы королевич Елисей вопрошал ветер (и получал, заметьте, ответ), а устрицы понимали Моржа (на свою голову). В сказке иностранные языки не являются проблемой. Проблемой для меня является только то, что я не понимаю, что здесь делаю».
Совершив героическое усилие, девушка попыталась вызвать ещё какое-нибудь воспоминание, но ничего не получилось. Ничто не шевельнулось в памяти. На самом деле голова её не была пустой. Напротив, она была набита множеством самых разных сведений – например, Алиса помнила, чему равна площадь прямоугольного треугольника, зачем Егоров и Кантария влезли на купол рейхстага, кто такой Михаил Горбачёв и сколько орденов у ВЛКСМ. Помнила стихи Есенина и басни Крылова, дату англо-бурской войны и о чём поет группа «Наутилус Помпилиус». Она даже могла без запинки произнести «Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель президиума Верховного Совета СССР» и перечислить всех юных пионеров-героев (правда, насчёт Вали Котик она не была твёрдо уверена – девочка это или мальчик?). Алиса многое знала о своём мире – кроме того, кто она такая и какое место в этом мире занимает. Правда, догадывалась, что одно из самых незначительных.
О себе она не знала почти ничего, и всё, чем располагала, это одним-единственным куском жизни, грубо вырванным из контекста.
«Хорошо, конечно, что вообще удалось вспомнить хоть что-то – во всяком случае, я не ползаю сейчас на том лугу, как безмозглая амёба… Что мне известно? Я знаю, что меня зовут Алиса, и что некоторое время назад я находилась совершенно в другом месте. Я нашла в буфете старинную настольную игру и стала в неё играть, а потом каким-то образом перенеслась сюда… Но куда же девалось всё остальное? Вся моя жизнь?»
Она снова улеглась и закуталась в одеяло.
«Нужно быть настороже, здесь всё может произойти, – сказала она себе. – Вдруг я ещё куда-нибудь перемещусь? Нужно сохранять бдительность, глядеть в оба, не смыкать глаз, держать ушки на макушке, быть начеку и наготове».
И сладко уснула.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил информацию и зарабатывает +1 очко к опыту, что позволяет ориентироваться на местности.
«Здесь, всё ещё здесь!» – было первой мыслью, когда пришли её будить. Радостная, Алиса мигом соскочила с постели.
Наскоро перекусив горячим хлебом с медовыми сотами и молоком, вышла со двора. Было ещё темно, лишь самый краешек неба на востоке отсвечивал девичьим румянцем. Алиса совсем забыла, что в деревне ложатся чуть стемнеет, а встают с первыми петухами, и если говорят «рано», то это значит ещё до солнца… Петухи, и правда, кукарекали вовсю, восторженно приветствуя рассвет, избавляющий добрых людей от власти сил зла. Девушка поёжилась и обняла себя руками – ночная прохлада коварно забралась под одежду и скользила там ледяными струйками.
За дощатой стенкой сарая перекатывали что-то тяжёлое и погромыхивали железным инвентарём. Разговаривали двое.
– Какое число сегодня?
– Двадцать третье, бать.
– Завтра двадцать четвёртое, стало быть, Петров пост скоро… Вилы-то подай, орясина.
– Скажете вы, бать… За что обидели?
– Да ничего, ничего. Это я так. Не взыщи, коли что. Муторно на душе как-то, круть-верть. А сердце – слышь? – всё щемит и щемит… Колоду подвинь, мешает. – Помолчав, Васята продолжал: – Полкашка-то осмирнел?
– А то. Вчера Махрятка так вдарил ему промеж глаз, что по сю пору в будке сидит, носа не кажет.
– Могабыть, хворый?
– Могабыть, и так. Струмент приберём, так пойду, гляну.
Пауза.
– Слышь… Не подумай, что батяня твой рехнулся на старости лет… а только надо пошарить у огорожи.
– Пошарить?
– Ну да.
– А чего пошарить-то?
Пауза.
– А и сам не ведаю. Ты у меня старшой, на тебя вся надёжа. В охотниках ходишь, ведмедя брал…
– О чём вы, батя? В толк не возьму!
Пауза.
– Могабыть, след какой выглядишь. Глаза у тебя молодые, зоркие… Неспроста Полкашка-то наш вечером с привязи дёргался, знать, хищник вокруг дома бродил.
– Коли велите, прямо сейчас и пойду. Не сомневайтесь, батя, ежели есть что, так примечу.
Едва успела Алиса отойти от сарая, как оттуда вышел верзила Ждан. На широком плече его громадные грабли казались детской игрушкой. Приветливо кивнув Алисе, парень постоял немного, задумавшись. Потом он почесал макушку и поднял глаза к небу. Затем взъерошил чуб и нахмурил брови. Подвигал губами… Скорее всего, все эти действия в совокупности каким-то образом стимулировали его умственную деятельность, потому что Ждан хмыкнул, произнёс довольное «а!» и двинулся на зады хозяйства.
Гремя пустыми уже вёдрами, с утренней дойки прошла мать семейства.
– Здравствуйте, Мотруся.
– И вам доброго утречка, леди. Как почивалось?
– Спасибо, хорошо. Перины у вас просто королевские, я отлично на них выспалась.
– Ой ли? Младенчик-то мой не мешал вам? Капризил Игнашка, всё вякал и вякал полночи. Зубки у его режутся, – Мотруся рассеянно улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка русую прядь. Её чуть коровье лицо было неподвижно и покойно. – А снилось ли вам что доброе?
Девушка вздрогнула.
– А почему вы спрашиваете?
– Так с четверти на пятницу сон-то вещий бывает. Чего привидится, того и будет.
– Нет, я ничего не видела. Совсем.
На самом деле снилась Алисе всякая чушь, причем чушь жутковатая. Бойкий отрок Маюта, почему-то с волчьими ушами и хвостом, который бродил у дома и царапался в слюдяное окно; какой-то жуткий скелет в синем плаще; ожившие Карты из зефирной коробки, летавшие по комнате, и на закуску, как апофеоз всего этого безумия – светящаяся морда огромного жирного кота. Полосатого. Но в этот раз уже с двумя глазами. «Хорошо хоть не с тремя… Если я расскажу этой простой женщине всё, что видела во сне, она кликнет Ждана. Меня свяжут да отправят, куда положено, в какую-нибудь мрачную лечебницу». Навязчивые мысли о собственном душевном нездоровье мало-помалу делались ещё навязчивее.
Скрипнула рассохшаяся дверь сарая, и вышел хозяин. Усы его стояли торчком, в волосах застряла солома. Поплёвывая, Васята выволок наружу колоду, в которой торчал вбитый в неё колун.
– Леди Алиса, – он низко поклонился гостье, – завтракали чего?
– Благодарю, уже поела.
– Вот и славно.
На дорожке, бегущей от огородов и огибающей дом, показался Ждан.
Алиса поймала быстрый взгляд, брошенный на него отцом, и его ответное отрицательное покачивание головой. Значит, ничего не нашёл.
– Ну, давайте прощаться, – Дуборез кашлянул в кулак. – Вот оно как, значить… Меньшие спят, а Маютка уже за калиткой дожидается.
Мотруся протянула Алисе узелок и отвесила поясной поклон.
– Да ниспошлет Господь удачу вам во всём, благородная леди, особо в городе этом грешном! – запричитала она. – Станем о том молиться Спасителю. Да пребудет с вами Господь! Берегитесь людишек иноземных, торговых – обманут, подведут да выведут, оберут до нитки! А паче того бойтесь отцов святых, братьев-монахов. Крут Великий Магистер наш, отче Авель, ой, крут! Недавно – как это? – сыркулярий издал: за подол короткий, башмака выше на палец – десять плетей, за очи сурьмлённые да ланиты нарумяненные – колодки позорные на два дня…
– Что ты, что ты, Мотря, бормочешь ерундовину?! – всполошился Васята. – Не слушайте её, леди, не слушайте бабу глупую, неразумную! Госпожа сама ведает, как подолы носить… А только меня послушайте: до города доберётесь, прямиком в замок идите. Там херцогиня, у ей и власть вся, не чета твоему Магистеру, Мотря! Добейтесь свиданья с херцогинею, авось выйдет всё, как вам то пожелается.
– А ещё, леди Алиса, ежели оказия какая будет, так не возьмите за труд, отпишите весточку о Маютке моём непутёвом. – Мотруся всхлипнула, утираясь краем платка. – Сами мы грамоте не знаем, так староста наш прочтёт, пособит.
– Обещаю. Будьте счастливы, Мотруся. А за сына не беспокойтесь, я пригляжу за ним.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» заполняет один слот инвентарного рюкзака – 5 медных семериков.
За воротами уже ждали подводы. Мужичонка в чистом кафтане переминался с ноги на ногу, держа лошадь под уздцы.
– Всё, что ль, Васята? – окликнул он. – Боюсь, к началу не поспеем, будем в хвосте по солнопёку плестись.
– Благородная госпожа Алиса, – торжественно произнёс Васята.
Мужичок сдёрнул с головы шапку, выпятил грудь и хлопнул друг о друга сапогами.
– Пахма Игралик, бывший десятник третьего полку пикинёров легулярного войска императрисы нашей Великой Клотильды!.. Ну, поехали, благословясь.
– Прощайте, Васята Дуборез, – Алиса протянула ему руку.
Он неловко ткнулся в её ладонь колючими усами.
– Прощевайте покуда, госпожа Алиса. Даст Бог, свидимся.
Некоторое время ещё шёл за возом, держась рукой за край.
– А Маютку-то, коли что, лупите не жалея! Он у меня шебутной, баловный!..
Алиса повернулась, подмигнула мальчику, который чинно сидел рядом с Пахмой на козлах, и успокаивающе махнула рукой.
Если бы девушка могла знать, к чему всё это приведёт, она обошла бы эту деревню за десять вёрст.
Почта в Сети:
ЛС для Ричи от Блюхера (строго конфиденциально!)
Массу давишь ещё, дурасэл? Айзы протри! Генуг, так всю гаму продрыхнешь! Ходят упорные слухи: Владимир Ильич в поте морды вербует Героев пачками! Во гад, а? Чо будет на Поле!!! Полный ахтунг! А ты сделал своего Реалгера? Ответ запароль – кажись, в Сетке подслушивают. Бай.

Краткий примерный перевод на русский:
Игрок 4 (Синий, «ник» Блюхер) спрашивает Игрока 2 (Коричневого, «ник» Ричи), создал ли тот своего Героя из людей, и предупреждает, что Игрок 3 (Красный, «ник» Владимир Ильич Ленин) получил много Героев.

Глава 6, где телега со скрипом катится по дороге на Фаргейт, Алиса видит первого Героя и попадает в пренеприятнейшую историю
«Я вдруг подумал, что рынок это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга. Третьего дня у меня там срезали кошелёк, а вчера вместо хороших гусиных яиц к завтраку торговец всучил моей кухарке яйца гарпии!»
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «О природе вещей»)

По её прикидкам, ехали уже часа три. Солнце поднялось над волнистой линией горизонта на две ладони и вовсю заливало окрестности щедрым летним теплом. Бескрайние поля золотились, как львиная грива, в вышине весёлыми стрелами проносились ласточки. Далёкие белые башни замка, казалось, вовсе и не думали приближаться. Два тяжело гружённых воза всё тащились и тащились по разбитой дороге, огибая новые и новые колосящиеся поля. Алисе представлялось, что едут они по ободу огромного колеса, в то время как город располагался в самом его центре, как бы в ступице.
– Долго еще, Пахма? – спросила она, обмахиваясь пучком свекольной ботвы. Стало по-настоящему жарко, и в новом шерстяном платье, подаренном заботливой Мотрусей, Алиса сопрела. Косынку она спустила на плечи.
– Не-е, недалече. Ещё вона на тот пригорок, а там уже речка Вертишейка, что в Нерву впадает. Как через мост переедем, энто, стало быть, Замостье, а потом и совсем рукою подать.
Пахма глянул из-под ладони на солнышко, почмокал коренной лошадке и лениво стегнул её вожжами. Та прянула мохнатым ухом, но неторопливого шага своего не ускорила.
Маюта, уморённый пеклом, на своём облучке совсем уже клевал носом. Огромная шапка (видать, братнина) сползла ему на глаза и ежесекундно грозила свалиться под копыта пристяжной, идущей сбоку хомута.
– Эй, добрый молодец! Спишь? Или уже по дому заскучал?
Мальчонка мигом подобрался, поправил шапку и обернулся к Алисе. Удивительные глаза его светло сверкали на чёрном от дорожной пыли лице.
– Не-а, не сплю! Морок привиделся, госпожа: будто бы имею я от вас награду многоценную за службу верную, всяко золота, брыльянтов на тыщи семериков…
Девушка засмеялась.
– Жизнь покажет. А что бы ты делал со всем этим богатством? – спросила она, желая проверить спутника.
Маюта сладко зажмурился.
– Перво-наперво куплю пряников себе медовых… целый мешок… или два. Потом кафтан парчовый, коня да саблю острую, каменьями изукрашенную, будто у барина какого… – Тут он спохватился. – Не, сперва подарков отошлю домой: батюшке – механизму такую, чтобы дым через воду пропускать, как у Огненных лордов; матушке – украшенья из лалов да яхонтов; бабушке – чашку фарфоровую с расписными птицами; братам – по сахарной голове да чарке водки, а меньшим каждому петуха леденцового.
Алиса представила себе всё почтенное семейство: Васяту с кальяном, Мотрусю в драгоценностях, старуху Дормидонду с чашкой и остальных домочадцев – и расхохоталась неудержимо.
Маюта вовсе не обиделся, присоединившись к её смеху.
– Во веселье-то пойдёт, а? Авось, никого не обижу!
Алиса вытерла слёзы.
– Ну, дружок, об этом мы поговорим позже, а пока я могу только посоветовать тебе заняться своей речью. Знаешь ли, все эти «эвона» да «вона», «авось» да «небось»… Не хочешь же ты, чтобы в городе я краснела за своего доверенного слугу? Пожалуй, и чужие пажи станут смеяться.
Мальчик вмиг сделался серьёзен и бледен:
– Так я им тогда… оне у меня тогда… – он сжал кулачок и взмахнул им в опасной близости от кирпичного лица Пахмы Игралика, невозмутимо дымящего трубочкой. – Что же энто… госпожа Алиса…
Он шмыгнул носом, утёрся и отвернулся прочь. Некоторое время проехали в молчании.
– А вы… вы поможете мне, госпожа Алиса? – не выдержал Маюта. – Мне очень охота научиться… говорить покрасивше.
– Прежде всего, не «покрасивше», а «красивее»… ну, а учение пойдёт лучше, если я буду просто поправлять тебя, а ты станешь прилежно запоминать. Согласен?
– А то! – Маюта просиял. – Памятью-то Бог не обидел, небось! Память у меня лошадиная!
– Отлично. Но почему память – и вдруг «лошадиная»?
– А потому как лошадь никогда ничего не забывает, прям до самой еёной смерти.
Так, болтая о том, о сём и попутно играя «в школу», они оставили за спиной ещё часть пути. Пахма больше молчал, попыхивая, говорил лишь тогда, когда к нему непосредственно обращались.
– Дядька Игралик, а правду сказывают, что у Старопечек будто бы деревяшек видали?
– Могабыть, правду… а могабыть, и брешут.
– Вот бы хотя недолго поглядеть!
– Что это за «деревяшки» такие, Пахма? – полюбопытствовала Алиса, щурясь на немилосердное солнце.
– По-учёному называют «дендравы». Ну, дерева такие ходячие.
– Что вы говорите, Пахма?! – поразилась Алиса, а мужик с удовольствием продолжал:
– Да, ходячие… корни у их во все стороны торчат и ветви, но без листов. Лесные Герои любят нанимать их в свои армии на службу. Дендравы очень сильные, только медлительные – ужасть! Хромая курица, и та их на земле обгонит.
«Ну конечно, я читала о них. Это классика фэнтези».
– И что же, – услышав про армии и про Героев, девушка ещё больше заинтересовалась, – если они могут служить, значит, понимают нашу речь?
– Конечно, понимают! Все создания Божии понимают словеса человеков, госпожа Алиса, даже презренные гоблины… Есть простые дендравы, а есть которые рангом повыше, так те даже сами говорить могут, только немного и шепеляво, будто у их орехи во рту. А уж офицеры доступно излагают, как бы понятно.
– А вот ты, Маюта, с ними встречался в жизни-то?
– Не. А дядька Игралик встречался.
Алиса хмыкнула, представив себе шагающие деревья, у которых «корни во все стороны торчат».
– Пахма, а дендравы эти, они добрые или злые?
– Деревяшки-то? – мужик задумался. – А Господь их ведает. Ежели дикие, которые магические колодцы охраняют, шахты или ещё что, так бывают и злые. Близко к им и не подойди, враз ветвями поймают, корнями заплетут и раздавят, одно мокрое место и останется. А которые в армии чьей, так ничего, вежливые такие, обходительные, значить. У Героев, у их не забалуешь.
– А какие здесь бывают Герои?
Скрывая невежество, она предусмотрительно вставила «здесь» – дескать, «там-то» я Героев видала-перевидала, даже целые толпы, а вот здесь не довелось пока.
– Это дворяны. Те, которые под свою руку могут какую ни на есть армию собрать.
– И что же они делают с этой армией?
– Известно что.
– Что?
– Бьются.
– С кем?
– Известно с кем. Друг с дружкой.
– А зачем?
– Да леший его знает! – недовольно отозвался Игралик с извечным раздражением простого человека в отношении «дурачков-аристократов». – Энто дело господское, мы в энтом ничего не понимаем… Косынку-то накиньте, леди Алиса, а то ить стража…
Алиса послушалась и даже, смочив край платья, вытерла лицо.
Дорога мало-помалу становилась шире и оживлённее, перерастая в большой проезжий тракт; уже появились на ней и другие повозки, телеги, медленно ползущие к городу. Мимо пылили всадники; группы богомольцев, распевая религиозные гимны, двигались в том же направлении. С высоты воза Алиса с любопытством глазела по сторонам. Люди выглядели сытыми, довольными, одеты были чисто и опрятно, но несколько странно и смешно. Какие-то то ли колготки, то ли чулки с завязками, которые пристёгивались к коротеньким курткам, кургузые камзольчики, капюшоны с фестонами, колпаки в виде горшка, длинноносые клоунские пулены, вышедшие из моды всего-то лет триста назад… Наверное, всё это хранилось под спудом и надевалось по большим праздникам либо для поездки в город. А эти чудовищные береты! Шевалье Д'Артаньян времён прибытия в Менг позеленел бы от зависти.
«Во человецах как бы благоволение, а в воздусях, соответственно, благорастворение. Словом, полное велелепие всюду, – подумалось Алисе. – Но какой там восемнадцатый век! Хорошо ещё, если шестнадцатый, если вообще не пятнадцатый. Нарядились, как Джокер в картах Морфея… А ведь точно, похоже!»
«Джокеры» скоро кончились, валом повалили селяне. Сплошные вышитые рубахи, стоявшие колом, портки, заправленные в кожаные поршни и калиги, кафтаны и поддёвки, бесформенные шапки-вёдра.
На неё никто не обращал внимания, поскольку девушка в своём коричневом шерстяном платье и белом переднике ничем не отличалась от таких же крестьянок. Новые козловые башмачки, правда, оказались велики ей и поминутно соскальзывали с ног, и Алиса вынуждена была постоянно поддевать их. Мотруся также снабдила «госпожу» некоторым количеством денег и целым мешком припасов в дорогу. Время от времени Алиса доставала то яблоко, то пирожок, и оделяла попутчиков.
Перед мостом уплатили сборщику положенное, так называемый «мостовой». Экономный Пахма отделался не звонкими трудовыми семериками, а большим камнем с воза, который должен был пойти на мощение улиц Фаргейта, – и покатили дальше.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» покинул локацию «Деревня Моховухи».
Коричневый РГ «Алиса» вступил в локацию «Фаргейт».
Дальноврат раскинулся на холме, залитый ослепительным солнцем. Нестерпимо яростно горели золотые купола и кресты десятков церквей, малиново звонили колокола, огромные ворота, обитые полосами листового железа, были гостеприимно распахнуты.
Тракт чернел от народа, все стремились поскорее попасть внутрь, за кольцо городских стен. И – повозки, возы, телеги, дроги, тачки – то, на чём можно доставить продукты труда. Всё это сгрудилось у самых ворот. Стражники, выбиваясь из сил, кричали хриплыми голосами, пытаясь отрегулировать людской поток. Толпа напирала.
– Куда прёшь, оглобля?! В очередь, в очередь становись, говорят тебе! Вот за тем обозом!..
– Пожалуйста, сударыня, прошу вас…
– Пустите!
– Старик, придержи волов! Пропустите карету советника! А вы, уважаемая, куда лезете с младенцем?!
– Убери отсюда свою пропитую харю, Томас Бридж! И не суй ноги под колёса!
– Чего и куда совать, я у своей жёнушки ночью спрошу! И у твоей тоже!..
– Да имейте же совесть!
Покряхтывая, Пахма Игралик неохотно развязал кошель – несмотря на славное воинское прошлое, исконная крестьянская прижимистость была у него в крови.
– Туды давай, сюды давай, псам смердячим… Жуль одна. Охохонюшки, леди Алиса… За место на рынке – плати, старшине нищих – плати, «церковную» – плати… И «чинш» плати, и «подымное», «подворовое», «мыт» да «поддужное»… Да «повоз» предоставь, когда господа проехаться пожелают… Так вконец разоришься!
Девушка молча сунула ему пять семериков – за себя и за Маютку. Пахма замахал было руками, заотнекивался, но Алиса так глянула на него, что он сразу заткнулся, поклонился низко и протянул плату стражникам.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» опустошает один слот инвентарного рюкзака – 5 медных семериков.
Была суббота – благородно выражаясь, секста, или шость по-простому.
Рынок, что было естественно, располагался на Рыночной площади, и въехали на него через Рыбные ворота. Он оглушил разноязыким гомоном, в нос ударил крепкий запах свежей рыбы. Скользкие, блестящие, нежно окрашенные форели разевали пасти из огромных чанов; полосатые пучеглазые окушки кучами громоздились на прилавках; плотва, словно живое серебро, сверкала с лотков; в бочках трепыхалась стерлядь. Призывно розовели балыки, в горшках, обложенных льдом, грудилась чёрная и красная икра, шевелились усатые раки.
Но вот пошла другая торговля: связанных за ноги удивлённых кур выхваливали на все лады, гуси тянули шеи из корзинок с крышками, в коробах белели пирамиды яиц.
Ряды, ряды, сплошные ряды: Кузнечный, где гулко ухал тяжёлый молот и откуда веяло жаром; Мясной ряд, весь залитый кровью разделанных туш; Суконный, заваленный огромными штуками материй; Ювелирный, позванивавший тонкими молоточками чеканщиков и мастеров по благородным металлам; Посудный, Оружейный, Калачный… Везде кричали, торговались, покупали, ругались, продавали, били по рукам и в азарте хватали шапками оземь.
Пахло кожами, нагретым железом и навозом.
Держа в руке надкусанное яблоко и забывая грызть его, Алиса вертела головой, стремясь всё разглядеть, запомнить, понять. «Батюшки, настоящее вавилонское столпотворение! Народу-то, народу, иголку негде воткнуть! Стоит только сойти с воза – и поминай, как звали, мигом потеряешься».
Время продажных женщин ещё не пришло, поэтому в рядах толкались кухарки, домохозяйки и экономы богатых семейств, закупающие провизию впрок. Мастеровые щипали служанок за зад; те взвизгивали притворно и порой дарили такой непритворной оплеухой, что нахал уж сам бывал не рад. Карманные воришки с ангельскими личиками тёрлись меж покупателей. Воры со стажем добывали хлеб по-своему: пихали жертву невзначай или бросались ей в ноги, успевая выбить кошелёк или свёрток с покупкой. Некоторые ловким манером сшибали у человека шляпу, зацепив её крючком с леской, и тот с вытаращенными глазами нёсся за ней на потеху толпе, а жулик тем временем дочиста обирал его бесхозный лоток или телегу.
Тех и других зорко караулили «свойственники» – специальные нужные люди, кому можно «скинуть товар» – деньги, драгоценную булавку или браслет, после чего преступник мог считать себя в безопасности и, даже будучи схваченным, плевать на рыночную стражу.
Словом, рынок жил обычной полнокровной жизнью.
Алиса сама с собой развлекалась игрой «в угадайку»: сможет она распознать, кто есть кто и какое у него занятие?
В одежде мужчин преобладали короткие узкие куртки «пурпуэны», многие носили сверху ещё кафтаны «котарди», доходящие до середины бёдер. Они дополнялись чулками-шоссами и пышными штанами-буффонами. Голову украшал бархатный валик или шляпа-ток в виде небольшого конуса с маленькими полями и пером. Городские ферты щеголяли также «плундрами» (в отличие от «буффонов» эти штаны походили уже не на тыкву, а на дыню-торпеду) и длинными камзолами.
Провинциалов было видно за версту. Некоторые, разинув рот, тупо глазели вокруг с видом небывалого удивления. Вторые, конфузливо улыбаясь, не решались потрогать товары, прицениваясь мысленно. Но и те, и другие не знали, куда девать руки, а когда спрашивали что-то, угодливо наклонялись вперёд. Писцы и помощники лекарей как люди более солидные и зажиточные чванливо расхаживали между лотков, пробуя то и это с величайшим пренебрежением, щупая ткани, перебирая оружие и украшения. Их одежда топорщилась на сгибах и пахла нафталином, полы походили на крылья и так и назывались: «фазаньи крылышки». Чулки приветствовались и здесь, но были уже вязаными; костюм дополняли высокие круглые шляпы с эгреткой или брошью. Лавочники любили одеваться в добротные сукна спокойных расцветок и башмаки фасона «утиный нос»; подпоясывались под грудью кушаками и шарфами, чтобы выпирал живот – это было модно в их среде и говорило о достатке, так как худощавый торговец доверия никому не внушал. Купцы средней руки в плоских меховых шапках и кафтанах в виде колокола сверкали золотыми цепочками на бархатных грудях. Богатые негоцианты в сопровождении слуги, который нёс кошель или связку пергаментов, важно шагали в толпе. Их одежда тяжёлых роскошных тканей, отороченных белкой, куницей или соболем, была украшена великолепными пуговицами – из крупных просверленных драгоценных камней, жемчуга, хрусталя или золота, или плетеньем из канители; петли обрамлялись металлическим кружевом. Жёны смотрелись довольно скромно в длинных платьях-«роб» с плоёным воротником-фрезой. Дамы выглядывали из окошек карет или портшезов, которые представляли собой помесь кресла с балдахином и носилок. Пешком передвигались только служанки и кухарки.
Для крестьян же понятия моды не существовало вовсе. Внешний вид одежды не менялся веками: всё такие же пестрядинные порты и рубаха для мужчин, сарафан для девок, юбка с кофтой женщинам.
Высокородных дворян Алиса пока не заметила. Может быть, в этот час они ещё спали? Где же, где её рыцарь на белом коне? «Ну, масть коня, вообще-то, варьируется. Не обязательно белый. Любой. И даже конь не нужен. А вот кандидатуры принцев рассматриваются. Вакансия свободна».
– Дорогу! Дорогу Герою!!! Посторонись!
Загудели барабаны, истошно взвизгнули флейты, и толпа отхлынула в разные стороны, освобождая пространство. Кусок яблока застрял у Алисы в горле. «Спаси и помилуй, Господи. Этого не может быть!»
Несколько сотен карликов отвратительного вида маршировали впереди. Ручки и ножки их выглядели тонкими, как прутики, зато ступни и кулаки были огромными. Крючковатый нос каждого почти смыкался с подбородком наподобие щипцов, а в глазных впадинах, словно в пещерах, светились красные огоньки. Одни лилипуты одевались в изумрудные костюмы и такие же островерхие колпачки, другие щеголяли одеждами синими, но все без исключения размахивали острыми топорами. За ними тяжело двигались огромные седые медведи; бронированные нагрудники их и гривастые шлемы изукрашены были золотой насечкой, с кованых намордников стекала слюна. Чудовищ вели на цепях. Следом с грохотом чеканили шаг каменные и железные создания, отдалённо напоминающие людей, но ничего человеческого не было в выражении их застывших лиц.
В центре этой сказочной армии гордо выступал мощный жеребец с длинной белой шерстью и копытами величиной с большую сервизную тарелку. Серебряный хвост его струился по ветру, а грива сверкала от вплетённых в неё драгоценных камней. Седок выглядел не менее удивительно. Алиса во все глаза смотрела на первого встреченного ею Героя.
Это был мужчина средних лет с голубой кожей металлического оттенка, одетый в яркий сиреневый халат из тафты. Рукой, блестящей от перстней, он рассеянно поглаживал холку коня, и Алиса с трепетом заметила, что у него прекрасно отполированные и подпиленные чёрные когти. Причудливая секира мерно покачивалась с правого боку коня, а богатый чепрак, расшитый канителью, волочился в пыли. Рядом в удобном портшезе ехал советник, а может быть и наставник – в общем, некто достаточно для этого старый, по виду настоящий волшебник. Поперёк острых колен его лежал посох – длинная палка эбенового дерева, по которой непрестанно ползала золотая змея с янтарными глазами, несомненно, механическая. Поднявшись к навершию, она немедленно спускалась вниз, потом снова наверх. Посох принадлежал мэтру Северину, придворному техномагусу маркиза Дагона и его личному консильери, то есть поверенному всех дел аристократа.
– Дорогу! Дорогу маркизу Дагону Эрбуэру из Ледяного королевства!
Дагон удовлетворённо улыбнулся, сверкнули во рту длинные клыки. Алиса непроизвольно издала истерический смешок.
– Матерь Божья! И вот этот зубастый крокодил – уранский маркиз?! Кто же тогда меня встретит в замке местных герцогов?!
Это было невозможно, но Алиса готова была поклясться, что его остроконечные уши шевельнулись. Дагон оглянулся, и яростные глаза с золотистой радужкой, как два прожектора, зашарили по толпе. Он УСЛЫШАЛ!
Алиса в мгновенье ока соскользнула с телеги, умудрившись не потерять башмаки, и спряталась за грудой овощей.
Когда она рискнула высунуться, последние ряды Ледяного воинства уже исчезали за поворотом в тучах пыли.
– Ох… – она схватилась за сердце. Дрожь до сих пор колотила её, несмотря на жару, на лбу выступила испарина. КАК он посмотрел в её сторону… И расслышал ведь, хотя в этом шуме Алиса не могла разобрать даже бормотание Пахмы на расстоянии вытянутой руки.
– Пахма, кто это? Ну, все эти существа? – Она утёрлась рукавом и привалилась к борту телеги: ноги отказывались служить ей. – Жуткие какие…
– Так ить Ледяные, что с их возьмёшь? – Бывший воин выглядел довольно спокойным. – Оно, конечно, спервоначалу страшновато будет, ну, да бивали мы и таковских.
– Целая армия чудовищ!
– Свита энто его, армия поболе будет. Премерзостные карлы с топориками – то фиргины. Здоровья оне хлипкого, чуть задень булавой, и как снопы валятся. Не великие бойцы, но вёрткие и многочисленные, как навалятся кучей – беда! Карахтер у их такой поганый. Ещё бывают в тамошних ратях обалдуи громадные волосатые, «эти» прозываются.
– Не эти, а ети, дядька Игралик! – встрял Маюта, хихикая.
– Ну, пускай ети.
Игралик почесал реденькую бородёнку.
– Здоровые эти ети, и вояки отменные, умеют глыбами ледяными швыряться. В прошлую битву, когда херцоги тутошние с ихними грандами чегой-то не поделили – муты вышли, так половину наших как жнивьё скосили, сам видал. Да Бог миловал, живой остался.
Мужичок примолк, охваченный неприятными воспоминаниями.
Алиса поёжилась, словно рядом действительно проскочила ледяная глыба.
– Также есть у их ещё големы человецеобразные – о, то воины крепкие, к волшбе стойкие. Одно слово, гомункулусы.
– Кто-о?
– Ну, гомункулусы, из лаболаторий, значить. Чёрт их знает, наплодили уродов, извиняюсь. А горгульи… Кыш! Брысь! Пшли отсюдова! – Игралик замахнулся вожжами. Несколько пушистых шариков врассыпную бросились из-под колёс, мелькнули длинные уши.
– Разве вы не любите животных, господин Пахма? Что вам сделали эти собачки?
– Да какие тута собачки! – выплюнул он с застарелой ненавистью. – Гремлины энто зловредные, чтоб их всех в жернова затянуло!
Игралика так перекосило, как будто ему в рот влетела пчела.
– Только и смотрят, как бы где какую пакость измыслить. То в дымоход тряпок понапихают, то колёса на телеге расшатают, а то и все плуги с боронами в колодец покидают. Не любят они технику, а техника – их… Ледяные понаделали их, вот оне и расплодились, как блохи, скачут везде, лезут, портят всё… Вона ещё один!
Он проследил за гремлином тяжёлым взглядом.
– А медведи в броне – они что, тоже служат в армии?
– Могабыть, и служат, потому как то не совсем звери, а вербиры-оборотни. При луне-то оне человеки, а как засветает, так медведем перекидываются. У Ледяных всё наоборот, всё наособицу, не по-людски как-то… Да… И правят там не люди, а гинны, и король ихний – гинн, и дворяны все гинны, оттого что духу человеческого не терпят. А в армиях одни монструсы, скотина всякоразная или нечисть. Оно, конечно, не только у их так ведётся, вот в Великих Болотах…

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил игровую информацию и зарабатывает +1 очко к интеллекту, дающее представление об окружающем.
– Пахма!
Алиса похолодела.
– Пахма, а где же Маюта?
И правда, мальчик исчез. Козлы оказались пустыми, рядом крутились зеваки, базарные псы и чужие дети.
– Маюта! Маюта!.. Пахма, вы не видите его? Вот только что же был здесь! Боже, неужели его похитили?!
Тут уж она по-настоящему испугалась. Не прошло и нескольких часов, как она потеряла ребёнка – что же она скажет его родителям?! Алиса закусила губу.
– Маюта! Где ты? Маюта!
Она металась туда и сюда, заглядывала под телеги и в корзины, хватала людей за руки.
– Скажите, вы не видели здесь мальчика в меховой шапке? Вы не видели мальчика? Такой, в меховой шапке!
Внезапно из глубины торговых рядов раздался отчаянный вопль. Алиса так и подскочила на месте, ей почудилось, что она узнала голос Маюты. Заработав локтями, ринулась в самую гущу, туда, откуда доносился шум, сопровождаемый повторяющимся визгом:
– Аи-и! Аи-и! Аи-и!
Шапки на Маюте уже не было. Какой-то толстый дядька в замызганном цветастом халате, надетом на десяток прочих халатов, крутил мальчишке ухо, а другой рукой размеренно колотил его по голове и по спине. В такт этому кивала огромная чалма, похожая на помидор.
Маюта корчился и извивался, но тот держал крепко, хваткой привычной.
– Стойте! Остановитесь!
Торговец вскользь глянул на неё, отметил простое платье и продолжал угощать мальчика ударами. Даже бычья шея его побагровела от усилий.
– Стойте же! Как вам не стыдно бить ребёнка?!
Дядька развернулся к ней:
– Замолчи! Пусть песок заполнит твою рот. Твои слова дурные!
И заголосил пронзительно, по-ифрисски присюсюкивая:
– Эта мальчиска! Она – вор! Эта мальчиска хотела украсть моя великолепная фрукта! Я вам говорю – она вор! Её надо хватать и отрезать ей правая рука! Эй! Эй! Стразники!
Вглядевшись в Алису, он завопил с новой силой:
– Эта зенсина – тозе вор! Дочь скорпиона! Хватайте! Грабят! Убивают!
Алиса растерялась. Толпа, вначале настроенная благодушно, заволновалась. Послышались крики:
– Эге, да тут их, видать, целая шайка!
– Леда, береги кошелёк!
– Да что ж это делается, люди добрые! Среди бела дня бандиты бесчинствуют! Куда рыночный прево смотрит?!
– Такая приличная женщина, а воровка!
– Держите её, держите, а то убежит!
Десятки жадных рук уже протянулись к ней…

Глава 7, в которой у Алисы появляется персональный рыцарь
«Несправедливость одинаково гнусна, совершает её одно или несколько лиц».
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «О природе духа»)

Алиса шарахнулась в сторону и крикнула изо всей силы:
– Не сметь!!!
Добровольные помощники, огорошенные, отступили. Девушка, бешено сверкая глазами, приготовилась как-нибудь подороже продать свою свободу, как вдруг голос, звучный и чистый, как боевая труба, прорезал глухой ропот:
– Ни с места! Что здесь происходит?
Приближалась ещё одна маленькая армия.
Впереди ехала группа конных дворян в сопровождении оруженосцев, ведущих в поводу тяжелогружёных лошадей. Развевались плащи с нашитыми на них алыми крестами, трепетали на ветру разноцветные вымпелы, колыхались страусовые перья и прямоугольный штандарт, на котором блестело что-то золотое.
За ними следовала пехота – пикинёры, лучники и горстка арбалетчиков.
Возглавлял войско юноша лет двадцати на могучем кауром коне. Это был настоящий Герой, в этом не было никаких сомнений. Он только дёрнул плечом, и лейтенант, привстав в стременах, скомандовал: «Колонна, сто-ой!». «Стой, стой!» – прокатилось по рядам.
На капитане была обычная форма кавалерийского офицера: колет, кираса, лосины, высокие сапоги и плащ; под мушкетёрской шляпой с широкими полями, красиво отогнутыми сбоку, тускло блестела калотта. Однако его обмундирование казалось богаче и изящнее, чем у прочих. Нарядный небесно-голубой колет был не суконный, а бархатный, ботфорты не из свиной кожи, а из козлиной, тонкой и мягкой, а плюмаж с драгоценным аграфом, скрепляющим страусовое перо, был пышнее. Разумеется, высшие офицеры не обязаны были носить дрянное сукно или грубую кожу, но здесь каждая пряжка, каждый наконечник шнура говорили о стремлении даже к некоторому франтовству: воротник сверкал от золотого шитья, рукава пенились кружевами, нагрудник, хоть и стальной, украшала изысканная гравировка. Следовало отметить, правда, что сейчас всё это великолепие выглядело изрядно запылённым. Плащ, перекинутый через левое плечо, белым мог считаться только условно, а герба на кирасе невозможно было разобрать.
У передней луки в надёжно притороченных ножнах виднелся палаш с ажурной гардой, причудливо изукрашенной. Это была так называемая скьявона – оружие кирасиров. Под пару к ней с перевязи свисал хаудеген, английский корзинчатый меч, эфес которого оформлен был в том же стиле, что являлось чрезвычайной редкостью, так как разнородное оружие обыкновенно не помещали в «дублет». Маленькие руки, уверенно сжимавшие поводья коня, облиты были, словно второй кожей, замшевыми перчатками. Копна каштановых кудрей обрамляла худощавое лицо, а щёгольские усики и острая бородка «a la roi» делали юношу похожим на старинные портреты европейских дворян.
– Повторяю вопрос: что здесь происходит?
«Это сэр Кристиан Эдгильбер! Это граф Кристиан, рыцарь! – зашептали в толпе. – Любимый племянник леди Амелии… племянник…»
Торговец бросился к нему и припал к ноге в надежде облобызать стремя. Юноша чуть тронул коня и отъехал в сторону, избегая прикосновения жирных рук.
– Начальника, начальника! Спасите! Хватайте мальчиска и зенсина! Они крали моя фрукта!
С брезгливой усмешкой Герой обернулся к своим спутникам:
– Пречистая Дева! Я подумал было: пожар, или неприятель ворвался в город, а здесь рыночные воришки стащили пару гнилых яблок!
– Умоляю, сэра Кристиана, арестовайте зловредных воров! Моя – не простая коммерсант! – визжал толстяк, брызгая слюной. – Моя имеет красная чалма! Моя поставляет фрукта на стол самому Наместнику Баал-Зебубу – да блестят вечно его рога! Это очень больсой вельмоза, рука его достаёт до краёв земли!
Граф щелчком оправил воздушный воротник.
– Вам к прево, любезный. Кражи находятся под юрисдикцией местной стражи, а у Героев, знаете ли, несколько иные дела.
По окружению Кристиана пробежал лёгкий смешок.
– Главное дело Героя – защищать справедливость! – звонко отчеканила Алиса.
Все ахнули. Кристиан, уже поворотивший было коня, резко оглянулся. Его голубые, как незабудки, глаза встретились с её глазами. С минуту он глядел на Алису, и по его надменному лицу невозможно было понять: то ли он удивлён, то ли разгневан, то ли и то и другое вместе.
Однако пока сэр Кристиан не торопился давить её жеребцом или хлестать по щекам.
– Девушка, ты слишком дерзко и поспешно судишь сильных мира сего, – спокойно сказал он, рассматривая её с высоты своего коня. – Если каждый Герой станет растрачивать драгоценное время на подобные мелочи, то более важные дела останутся нерешёнными.
– Более важные дела? Это какие же? – едким тоном осведомилась Алиса. – Охота за дурацкими артефактами, например? Стирка кружевных манжет? Полирование театральных мечей?.. Человек, равнодушно проходящий мимо беззакония, не достоин называться Героем!
После мига ошеломлённой тишины толпа взревела.
– Схватить смутьянку!
– Заткнуть ей рот!
– В кандалы-ы-ы!
Войско, скованное дисциплиной, осталось на месте, но и в его рядах слышался возмущённый ропот.
Сэр Кристиан спешился и неторопливо подошёл к Алисе. Казалось, сам воздух колебался, накалённый страстями, зрители затаили дыхание. Сейчас, вот сейчас Герой выхватит вовсе не театральный меч и…
Молодой человек опустился на одно колено и поднёс к губам край её платья.
– Вы правы, благородная дама, – произнёс он, вставая, – а я ошибся. Чем могу служить вам?
В толпе пронёсся вздох. Люди зашевелились, несмелые улыбки появились на лицах, некоторые горячие головы подкинули вверх шапки.
– Слава молодому графу! Да здравствует рыцарское правосудие!
Толпа, всегда падкая как на дурное, так и на хорошее, закричала «ура».
Напряжение, державшее Алису за горло всё это время, отпустило. Она слабо усмехнулась и кивнула:
– Прежде всего, прикажите отпустить моего слугу, он ни в чём не виновен.
Освобождённый Маютка, давясь слезами, кинулся к ней и зарылся пылающей мордочкой в складки её передника.
– Леди А-али-иса… у-у-у… леди А-ик! – лиса…
Граф расхохотался.
– Так это и есть ужасный вор, гроза чужих карманов, похититель несметных сокровищ? Торговца сюда!
Землистый от страха купец бухнулся в пыль, как куль с мукой.
– Говори! – приказал сэр Эдгильбер. – Пропало у тебя что-нибудь?
– Нет, но… Я видела, как эта сустрая мальчиска схватила фрукту! Мою чудесную, великолепную фрукту, привезённую с великими опасностями из самого Зангибара!
– Я-а-а только хотел посмотре-еть… – невнятно провыл Маютка. – Бо-ольно ди-ик! – овинна-ая!
– Всё понятно, – Кристиан не без изящества поклонился в сторону Алисы и нежно коснулся эфеса меча. – Мой славный Шершень слишком знатного рода, чтобы напиться крови подлого раба, а потому приказываю: слугу леди отпустить, заплатив ему за беспокойство и насилие двадцать серебряных семериков. Мошеннику-торговцу, дабы впредь забыл, как оговаривать честных подданных Ангелина, всыпать плетей… десяти будет достаточно. Товар конфисковать в пользу короны, пятую часть раздав бедным. Всё.
Милостивое решение встречено было общими криками восторга. Маюта скорчил обидчику рожу и погрозил кулаком; подоспевшая наконец городская стража увела несчастного зангибарца. Издалека слышалось только жалобное «чалма… моя красная чалма…».
Сэр Кристиан картинно обнажил меч, сверкающий и тонкий, как смертоносная игла, и наколол на его кончик самый соблазнительный из плодов. Маюта снял его обеими руками и, копируя графа, встал на колено и подал фрукт даме.
– Примите, прекрасная дама, в возмещение за ошибку и позвольте узнать ваше имя.
«Имя, имя… Господи Иисусе, да какая разница?! Бастинда!! Фрёкен Бок!!! Клара Цеткин!!! Что они все пристают ко мне с этим? И опять врать придется, чего я терпеть не могу. А поверит ли мне этот молодой и, видимо, образованный дворянин, если я примусь молоть чушь про разбойников в лесу, украденные драгоценности и невесть куда испарившуюся гвардию? Это тебе не Васята Дуборез и его семейство, которые внимали мне с разинутыми ртами. Что, если граф выслушает меня, обернётся к солдатам да крикнет: «Арестуйте эту полоумную самозванку!» Не лучше ли будет остаться обычной крестьянской девушкой?»
Все эти мысли со скоростью света пронеслись в её голове, а пока Алиса приняла из рук мальчика экзотический фрукт, похожий на рогатый персик, и мило улыбнулась. «Как говорила моя тёзка у Кэрролла: «Пока думаешь, что сказать, делай реверанс – это экономит время». Была – не была.
Она царственно наклонила голову и чуть присела, придержав подол.
– Леди Алиса, иностранная путешественница, – и скороговоркой пробормотала выдуманную байку.
Кристиан взмахнул шляпой и смёл плюмажем всю окрестную пыль.
– Не будет ли слишком большой смелостью с моей стороны предложить вам гостеприимство – моё и моих родственников? Клянусь оберегать и защищать вас, леди Алиса, пока со мной мой меч – и мой Господь!
– С благодарностью… гм… вверяю вашей чести свою особу.
Граф вложил Шершня в ножны.
– Бальд! Коня благородной даме!
Парнишка с круглой проказливой мордочкой, по всей видимости, графский оруженосец, сунулся вперёд, ведя в поводу горячего тонконогого жеребца.
Алису пробрала дрожь. О благородном искусстве управления конём она знала лишь следующее: если нужно поскакать вперёд, то следует ударить лошадь пятками, если требуется остановиться, то натягивают уздечку. Ещё можно сказать «но-о» или «тпру»…
Она кашлянула. «Сидеть буду, как навозная лепёшка на корове. При возможности надо будет обязательно выучиться верховой езде».
– Волею обстоятельств… э-э-э… на мне не совсем подходящий случаю наряд.
Юноша весело поклонился, вскочил в седло и протянул ей руки.
– Прошу простить, леди. Обопритесь об меня, вот так.
Миг – и девушка оказалась на коне впереди Кристиана. Тот почтительно и бережно придерживал её за плечи.
– Вам удобно? Не подложить ли подушку?
Алиса молча покачала головой, замирая от ужаса на такой высоте.
Армия с лязгом отсалютовала Герою. Сэр Кристиан осторожно развернул коня и направил его в обход своего войска.
– Мальчика, мальчика не забудьте! – спохватилась Алиса.
Какой-то всадник подцепил Маюту за шкирку и одним махом вскинул на круп лошади позади себя.
– Ура великому маркграфу Кристиану Эдгильберу!!! Да здравствует славное рыцарство Ангелина! – завопил народ.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил +1 очко к защите, что усиливает способности к выживанию.
Проезжая по городу, молодой человек любезно рассказывал обо всех сколько-нибудь значительных достопримечательностях.
– Собор святого Бонифация, – он снял шляпу и набожно перекрестился. – Построен в… не помню, в каком году. Это собор «Бонифация с лампадой», а в Валетте есть ещё «Бонифаций с чашей». Там подальше монастырь Детей Сердца Иисусова, это вон то огромное здание, самое древнее в городе. Оно основано во время первых поселений… Площадь Согласия. Рядом (такой квадратный дом с часами наверху) ратуша, здесь заседает совет. Видите, все флаги – синие? Я граф Лазоревой Марки. Существуют также графы Оранжевой, Изумрудной и других Марок, но моя старейшая.
В голосе его звучала гордость.
– Мы едем по улице Золотого Звона, здесь живут в основном ювелиры. Гостиница «Король Конрад». Трактир «Синий Единорог»… Это фешенебельные заведения для богатых.
– А там что за строение? У него ещё такой красивый цветной фонарь и крыша как шляпа ведьмы.
– О, это Мистiк-хаус или Волшебный Дом – чудесное место, где могут собираться и отдыхать Герои. Магический фонарь видно издалека, откуда угодно.
– Это что-то вроде кабачка? Или постоялого двора?
– Всё вместе. Владельцы Мистiков покупают лицензии за бешеные деньги, потому что выручка их, как вы понимаете, превышает все мыслимые суммы. Волшебный Дом является безопасной зоной, свободной от нападения и убийства, там постоянно действуют Врата для всех без исключения. Но на выход из Мистiка существует ограничение: Светлые Герои-Ураниды могут воспользоваться выходом в Светлые города, Тёмные – только к себе в Тёмные, иначе оттуда могли бы хлынуть враги. Нейтралы имеют право передвигаться везде.
Оказывается, тут всё далеко не так просто и множество разных нюансов! Бывают не только Тёмные, но и Светлые, а ещё какие-то нейтралы… И не забыть бы про Врата потом узнать. Вдруг они ведут домой?
– А та улица как называется? Странно, она будто вымерла. Ставни закрыты, окна задёрнуты шторами… Спят все, что ли?
Она с интересом завертела головой.
– Это улица… э-э-э… не важно. Её по-разному называют.
– И кто там живёт? Раз днём спят, значит, ночью работают.
Алиса захихикала.
– Не может быть, чтобы это была целая улица воров. Значит, девицы для радости, да?
Она ощутила, как закаменели его руки на её плечах. Даже конь сбился с шага, получив шенкеля.
– Я не могу входить в обсуждение подобных вещей с дамой.
«Подумайте, какая цаца. «Подобных вещей»! Да и так всё понятно. Входить в обсуждение не могу, а входить в такие дома – могу? Интересно, все дворяне такие ханжи?»
– Прошу простить меня, леди Алиса, – услышала она немного погодя. – Наверное, я был груб. Но… у нас не принято говорить на такие темы.
«То нотации читает, то винится. Какая неустойчивая психика. А ещё военный! Доказано, что у военных общий для них всех алгоритм мозговой активности, очень простой, упорядоченный и надёжный – в отличие от людей творческих. И разве у них не должен быть твёрдый подбородок, твёрдые принципы и твёрдые обещания? Правда, подбородка его я рассмотреть не успела. Вдруг он не такой твёрдый, как полагается? И почему граф всё время извиняется? Откуда такое перманентное чувство вины? Кто может давить на блестящего лорда, офицера, в конце концов?»
– Вы не устали? – спросил он её затылок. – Скоро уже прибудем.
Чем больше они углублялись в город, тем многочисленнее и гуще становились толпы. Алиса смотрела, благосклонно улыбалась. Город ей, в общем, нравился, несмотря на отсутствие урн и запах отбросов. После жизни на улице Боровой ей всё нравилось.
Разумеется, никаких тротуаров не было и в помине. Все шли и ехали как хотели и куда хотели, с риском для жизни уворачиваясь от громыхающих повозок, телег, карет и всадников.
В преддверии выходного воскресного дня люди спешили завершить дела, чтобы назавтра посещать церкви и посвящать время благочестивым размышлениям. Работали все лавки, открыты были все харчевни и погребки. Завтра все добрые люди пойдут к мессе, а сегодня можно и повеселиться, что в септу, которую простонародье называет воскрес, являлось грехом.
Знатная молодёжь и студенты, сбившись в ватаги, бегали по улицам и задирали горожан любого сословия, распевая обидные куплеты. Поводом могло стать всё, что угодно: увечье, природный дефект внешности или устаревшая одежда. Особенно потешали их провинциалы, которые представляли собой уморительную карикатуру на денди столетней давности.
– Братцы, поглядите, как можно носить такие башмаки! Это же настоящее ископаемое!
– Наверное, это чучело забыли похоронить век назад, вот оно и ходит по улицам, пугает честных людей!
– Да нет же, его похоронили, просто он сам выкопался, как вставун!
Как и всегда, когда новое веянье моды сменяет старое, прежнее подвергается жестокому глумлению. Никто уж не понимает, как мог рядиться таким образом, и, встретив подобный образчик, все покатываются со смеху, хотя сами недавно ещё с упоением гонялись за всем этим. Но если такое касалось быстротекущий веяний, то что же можно было сказать о людях, которые разоделись в туалеты, которыми щеголяли их бабушки и дедушки? Вытащенные из недр старинных сундуков двухцветные одежды «ми-парти», колпаки с зубчатыми фестонами, забавные длинноносые пулены, жуткие чулки, которые были не вязаными, а тканевыми, и слегка растягивались лишь за счёт того, что ткань резали не вдоль волокон, а по диагонали… Из-за недостаточной эластичности они плохо удерживались на теле и норовили сползти, что приводило к постоянным конфузам. Сами же молодые насмешники-вертопрахи соответствовали последнему «крику моды»: на ногах не мягкие башмаки, а изящные туфли, чулки не трикотажные, а шёлковые, плащи короткие, и из-под удлинённых камзолов виднеются не допотопные штаны, набитые конским волосом, а изящные складчатые рингравы.
Поскольку нравы в те времена не отличались мягкостью, то бессердечные повесы не ограничивались словесными оскорблениями; несчастного в устаревшем наряде толкали, щипали, дёргали за одежду и могли даже поколотить. Самой удачной шуткой считалось столкнуть беднягу в канаву или обвалять в дёгте.
Алисе слышно было, как смеялся за её спиной граф; воины, измученные походом и стосковавшиеся по развлечениям, тоже позволяли себе издевательские выкрики.
Ей, воспитанной на советских идеалах, стало неприятно.
– А я всегда болею за более слабую сторону, – робко сказала она. – А ещё не люблю я сытых, преуспевающих, уверенных в себе.
Кристиан сразу перестал веселиться. Упрёк ли её был тому виной, или что другое, только он немедленно повернул кавалькаду на другую улицу. Некоторое время ехали в молчании. Через несколько минут он выдавил:
– Видимо, в вашей стране больше порядка.
– Да, – уронила она.
Пауза. Цок, цок, цок – это копыта лошадей.
– А правда, у нас красивый город, леди Алиса? – неожиданно спросил Кристиан, решивший, вероятно, пойти на примирение.
– Очень живописный.
Пробежавшая между ними кошка из поговорки, символ ссоры, махнула хвостом и скрылась.
– Я так соскучился по нему! – застенчиво покашливая, признался он. – Я не был дома… позвольте… да, уже около четырёх квадров. Ведь я Страж Границ. Это можно понять из моего девиза и герба. Отец мой был Стражем, дед и прадед… Надеюсь, что и сын мой станет когда-нибудь им.
– А сколько лет вашему сыну? – заинтересовалась Алиса.
Кристиан окончательно смутился.
– У меня пока… хм… нет сына, поскольку по воле Господа нашего я ещё не женат.
Обернувшись, она увидела, как граф покраснел. «Тоже мне, Страж Границ… совсем юнец ещё. Небось, даже младше меня! И с чего это я так перепугалась? Вот как может заморочить голову дутый авторитет, подкреплённый титулами да армиями!»
– Но тогда, верно, имеется невеста?
Теперь граф сделался уже пунцовым. Капельки пота выступили у корней волос, и лицо его окаменело.
– Вообще-то я помолвлен, но… нас с Дэлией обручили ещё в детстве, и нашего согласия никто не спрашивал. Сейчас мы видимся довольно редко. Знаете ли, благородная леди, обычно я очень занят… времени совсем нет. Это всякие там паркетные шаркуны могут позволить себе появляться на придворных балах и очаровывать дам, а моё дело – охрана границ Ангелина. На востоке давно уже неспокойно, Зира поднимает голову.
Зира, Зира, эта волшебная страна, полная наваждений и чудовищ! Земля благовоний, ядов и убийц…
Мысленно юноша был там, на страшном востоке, картины которого были ещё слишком свежи в его памяти.
– Кто поднимает голову?
– Извините, леди Алиса, я забыл, что вы иностранка. Зира – Болотное государство. Соседи наши, чтоб их… Прошу прощения. Мы только что оттуда. Знаете, я боюсь, что мне до самой смерти будут сниться змеиные ямы с тухлой водой.
Молодой командир нахмурился и замолчал. Уздечка свободно повисла в его руке, и конь, предоставленный сам себе, пошёл шагом. Дурное настроение нахлынуло тошнотой. Поход, из которого он должен был вернуться со славой, окончился не то чтобы совсем провалом… и не то чтобы по его вине… но неудачей. Неудачей, скажем так. Он скрипнул зубами. Если бы только его послушали! Если бы.
Это был не обычный разведывательный рейд, а настоящая карательная войсковая операция с проникновением на территорию врага, с разорением неприятельских поселений и уничтожением жителей. Набег предпринят был в отместку за подобные же прошлогодние вылазки Болотных, о них красноречиво свидетельствовала выжженная приграничная полоса.
Кампания вышла длительной и тяжёлой, обратно возвращалась горстка тех, кто уходил. Кристиан невольно поморщился, вспоминая затяжные битвы с зиранцами в их странных плавучих городах, воинов увязших и захлебнувшихся, потерянных и отставших… Засады, потаённые «секреты» на деревьях, тучи ос над раздутыми лошадиными трупами… Обычно полное окружение войска делает отступление… как бы это выразиться без мата… несколько утопичным. Сколько народу полегло, когда их там замкнули в кольцо и роем летели отравленные стрелы и ловчие паучьи сети…
Он угробил почти всю пехоту и половину конницы. Обоз с ранеными тоже остался там, в болотах Зиры, где пузырятся и дрожат гиблые топи, где в трясине по грудь вязнут могучие равнинные тяжеловозы, где под душным пологом неподвижных лесов стелется ядовитый туман, и цветут белые лотосы – ненюфары…
И зачем только ему навязали эту сотню лучников, когда им не во что было даже упереть свои длинные луки? Когда почва прогибается и чавкает под ногами, когда нет сухого места, чтобы поставить ногу и нечем дышать? Лучники эффективны только если их тысяча, две тысячи, пять тысяч, да на открытом пространстве, да коли их разместить на холме. Вот тогда, когда в воздух взметнутся пятьдесят тысяч стрел в минуту, тогда и увидим, чья будет победа. А так его крохотное войско затерялось, растворилось в зелёном море. Люди пропадали на ночных бивуаках, люди пропадали днём, отойдя на десять шагов по нужде. Сверху, с деревьев на них бросались то ли животные, то ли растения, и воины исчезали. Ратники мёрли, как мухи, от неизвестных болезней и тряслись в лихорадке от болезней известных: малярии, дизентерии, зу-зу.
Если бы его послушали, то всё окончилось бы совсем по-другому, думал он. Ведь не хотел он связывать себя чёртовой пехотой, не хотел! Вести с почтовым грифоном могут лететь быстро – так быстро, как несётся грифон. Скорость же армии определяется скоростью самой медленной её единицы – скоростью последнего уставшего солдата, и они ползли как беременная гусеница по меткому выражению лейтенанта (тот был из худородных, среди высшей знати не вращался, поэтому речью отличался сочной и по-простому образной). Кристиан не знал, бывают ли гусеницы беременными, но с формулировкой был полностью согласен. Они ещё топтали траву своих окраин, а молва уже бежала впереди них. День за днём двигались походным строем, наскоро ели, быстро пили. Сотни стальных башмаков поднимали пыль до небес, лица чернели от усталости. Они измотались ещё на марше.
Ах, если бы вот на лошадках, на лошадках – да по сёлам, по деревенькам, что хищные зиранцы повыставили на чужой ангелинской земле! Пустили бы им «огненного змея», подпалили хвосты – и враз на пики повздевали бы, а остальных «в палаши» положили. И домой.
А тут… Сунулись вглубь, стволы принялись валить, гати мостить, да и полегли там все, даже могучие полевые луки не помогли. Вьючных лошадей совсем не осталось. Припасов тоже. А пехтура завязла. Застряла, потонула, не выбралась. Господь милостив, сами еле ноги унесли – лошадки спасли. Лошадки вынесли, родимые.
Он погладил шелковистый круп коня.
Всего-то и надо было проучить Болотных, отогнать за пограничные столбы обратно. Так нет же! Порешили седые генеральские головы устроить показательное выступление, но ведь нет ничего страшнее взбесившегося барана. Вот бараны и послали других баранов на убой. Ещё спорили, слюной брызгали, дескать, как воевать без пехоты? Кто проложит своими телами путь славной офицерской коннице? Кто настелет гати, вырубит деревья, кто на карачках поползёт вперёд с криком «За Ангелин!»? А теперь… Что люди-то скажут? Как в глаза всем смотреть? И тётя…
И ведь никто, никто не понял, что там не выручил бы даже огонь: что может загореться в этих проклятых, пропитанных влагой джунглях, когда вода струится даже по стволам деревьев? Только, пожалуй, помогла бы армия драконов с их волшебным пламенем, пожирающим всё на свете… Вот только армии драконов не бывает, эти могучие существа слишком малочисленны. А если бы и нашлась такая армия, то Уранией правили бы не люди-короли, а короли-драконы…
Кристиан задумался так глубоко, и мысли его были так горьки, что очнулся только тогда, когда Алиса спросила:
– На востоке эта Зира. А дальше?
– А дальше – больше, – буркнул он. И спохватился:
– Простите, леди, наверное, я не слишком вежлив. Там Ифрис.
Она сочувственно покивала.
– Судя по вашему тону, это тоже опасная страна, да?
Он не ответил.
«Вероятно, не стоит спрашивать, был ли поход победоносным. Комментарии, как говорится, излишни. Бедный мальчик!»
Он разжал губы лишь после того, как Алиса произнесла: «По-моему, подъезжаем, граф».
– Знаете, леди, я вам вот что скажу: денно и нощно благодарю я Господа Бога только за одно – что мы не граничим с Ифрисом.
* * *
Снежно-белый мрамор сиял на солнце из-за бесчисленных серебряных прожилок. Тройное кольцо зубчатых стен, каждое из которых было выше предыдущего, опоясывало замок; в глубоком рву мёртво стояла тёмная вода, которую шлюзы нагнетали из Нервы. Сейчас большой подвесной мост на толстых цепях, предназначенный для всадников и повозок, был опущен, а ворота, окаймлённые барбаканами, куда могли въехать верховые по четверо в ряд, распахнуты. Маленькая же дверца потерны оказалась заперта, а дополнительный мостик для пешеходов находился в поднятом состоянии.
Бальд просигналил в рожок, и дозорный на башне замахал флажками. Пронзительно запели трубы, приветствуя их небольшую армию, золотой грифон на знамени воспарил в небо, свидетельствуя, что хозяин вернулся домой.
По железному мосту процокали копыта, и отряд очутился в проходе под длинными сводами ворот. Алиса втянула голову в плечи, проезжая под решёткой самого устрашающего вида – так и чудилось, будто та готовится упасть и пронзить своими жуткими зубьями!
Скоро они очутились внутри первого кольца. Ворота во втором кольце стен сделаны были не против первых, а на значительном удалении вправо, а в третьем кольце – опять правее, так что потенциальный враг, вознамерившийся осадить замок, попал бы в сложное положение. Даже если нападающие прорвали бы первое кольцо, то они оказались бы в ловушке между двумя стенами, из которых вторая была гораздо выше первой. Добравшись по узкому проходу до следующих ворот, противник, даже сломав их, встретил бы новое кольцо, ещё выше, и опять вынужден был бы бежать вдоль обода стены дальше… И всё это под тучей смертоносных стрел, градом камней, сбрасываемых защитниками крепости, и под водопадами кипящей смолы и расплавленного масла! Да, замок выглядел почти неприступным. Почти – потому что порой находились армии, столь многочисленные, что могли позволить себе воздвигнуть горы из трупов собственных бойцов и пройти по ним, как по мостам, и никакие рвы и стены не были им помехой.
На всём пути их следования стражники салютовали молодому Герою и его боевым товарищам. Сэр Кристиан отвечал, слегка касаясь полей шляпы; Алиса встречала направленные на неё со всех сторон любопытные взгляды, но не нашлось человека, осмелившегося в открытую задавать вопросы. Она заметила также, что в войске защитников крепости царила жесточайшая дисциплина: никто не орал, не пел и не пил, не болтался без дела; ратники маршировали строем; кабассеты, щиты и кольчужные бармицы были начищены до нестерпимого блеска; оружие содержалось в идеальном порядке. Мимо провели коней. Их крутые бока лоснились, густые гривы и хвосты были аккуратно подстрижены.
Кристиан внимательно смотрел по сторонам и кивал одобрительно.
– Из моей тётушки вышел неплохой комендант замка, – он улыбнулся Алисе. – Я доволен, даже придраться не к чему. Ибо ратник должен сражаться, или драить каску, или отрабатывать приёмы, или стоять в карауле. Если он не занят всем этим, то начинаются разброд и шатание – пьянство, грабежи и самоволка.
Его дыхание щекотало ей ухо и приятно пахло мятой.
Бальд скакал чуть сзади, и его юное лицо рдело гордостью – они наконец вернулись! И он сберёг своего любимого господина!
– Осторожно, леди, крепче держитесь за луку седла – вот здесь ступеньки.
Девушка сдержанно поблагодарила графа. Она волновалась и чувствовала себя неуверенно. Что-то будет? Как её примут? И не раскроется ли её выдумка? «Ох, зря я наврала. Ведь я даже и не знаю ничего про всяких этих герцогов и лордов!.. Спокойно, Алиса, спокойно. Дюма читала? Дрюона? Мериме, в конце концов? Вот теперь и соображай, как выкручиваться. Я вам не какая-нибудь глупая героиня Бенцони, я ещё хуже! То есть лучше! И пусть я не настоящая принцесса, но книжки-то на что?»
И полыхнуло, словно фальшфейер в ночи: она любила читать Максу.
Разговор в Сети:
Игрок 2. Блюхеру – комбанва! Я открыл для нас спецканал, так что не очкуй, никто не спалит. В ответ на твой запрос сообщаю: да, у меня уже есть Реальный Герой, он OMW.
Игрок 4. А ты вкурил, как влить его в гамку?
Игрок 2. Уже. Бейба завёрнутая на сказки, дык я помозгал и подкинул ей ботвятины нереальной, чтобы помазовей было. А потом – хоп! – и она в гаме. Настоящей.
Игрок 4. Бугага, так она тёлка?!! Вротмненоги, твой Реалгер убьётся через полчаса боёв! Здезя такие госу варнят! Ну ты вуди!
Игрок 2. Не бзди. Никто не впилит, чо она – мэйн. Все будут держать её за нуба. Но это я токо тебе по секрету. Смотри не растрепи! А у тебя чо за перс?
Игрок 4. Вин Дизель!
Игрок 2. Тупель ты, Блюхер, и шутки у тебя…
Игрок 4.;-) Просто «бандос» один из отморозов. Атстой волочёт, зато важный. Чутка прокачать – и призовуха моя.
Игрок 2. Не кажи «гоп». Моя бейба всех отхакает… А ты, кстати, как своего воткнёшь?
Игрок 4. Не думал пока. Наверно, просто открою туннель.
Игрок 2. Скучоба ты Блюхер – без выдумки, без изюминки… жалкий одним словом. Я для своей такого наворотил, самому апупенно стало. А ты – туннель, туннель!
Игрок 4. Ну не знаю, не знаю. Мой пожизняк в «автоматы» режется. Сляпать ему, чо ли, актуальную вирусню – как бы выигрыш в рулетку? Прикинь его харю, егда на табле заместо трёх вишенок – или чо тама бывает? – надписка: «Призовой бонус!!! Вы выиграли бесплатную путёвку в Уранию!»
Игрок 2. Ржунимагу. «Златая цепь на дубе том…»
Игрок 4. Он, небось, исчо в турагентства полезет: где это такая страна Урания?
Игрок 2. «Там, за горизонтом, там, за горизонтом, – там, там-тарам, там-тарам…»
Игрок 4. Лады, давай, братэлла. Зазыримся на Поляне, Ричи!
Игрок 2. Стрелу бью у Грааля!

Краткий примерный перевод на русский:
Игрок 2 (Коричневый, «ник» Ричи) говорит Игроку 4 (Синему, «ник» Блюхер), что его Реальный Герой-девушка уже в Игре. Тот отвечает, что его Реальный Герой-бандит в Игру ещё не введён.

Глава 8, тут всплывают новые подробности о Люции Карловне, а Алиса «через наследство дурной темноволосой вдовы при помощи трефового валета» получает надежду на исполнение желаний!
«Будущее уже наступило».
    Марцеус Флинтский
    (Из трактата «Непознаваемое»)

– Ма, свари мне на ужин манную кашу.
Нападать следует внезапно. Когда неприятель ест, спит или молится, он безоружен.
Ножницы падают из её рук.
– И с комочками, как в детском саду. Ты не умеешь делать с комочками, а там умеют. Знаешь, я собираюсь развивать силу воли, мне это щас понадобится, потому что я выхожу в море.
Новое увлечение! Максим восседает на сооружении из двух стульев, подушки и простыни; конечно, он капитан корабля и обозревает «туманный горизонт» через «подзорную трубу» из двух сложенных колечком кулаков.
Страна детского воображения причудлива: Макс поочерёдно хотел стать сицилийским «крёстным отцом», пограничником и милиционером. Так же, как мартышка из мультика, он был убеждён, что воспитанным быть неинтересно. Он запихивал апельсиновые корки себе за щёки и хрипло вещал: «Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться…» Потихоньку от Сашки тренировал его овчарку Пальму для захвата «нарушителей границы», натравливая на общественного кота Крекера. Котяра был абсолютно дикий, жил где придётся, даже в чужих квартирах и на помойке, изредка забредая на кухню, если пускали, поэтому идеально соответствовал образу врага. И было время, что Максим выскакивал отовсюду с игрушечным пистолетом и криком «Ни с места! Руки вверх!», пока не получил от Виктора по шее. И вот…
– Пиратом ведь быть лучше, чем просто разбойником? Разбойник должен подкараулить богатую карету с ефрейтором…
– С форейтором, Макс.
– Ага. Или почтовый дилижанс, а потом в чёрной шёлковой маске остановить их и крикнуть: «Кошелёк или жизнь?!» А пират плавает где хочет… Вот только у меня нет попугая, который всё время ругается и орёт «Пиастры! Пиастры!» Как думаешь, возьмут меня в пираты, если попугая нет? У всех пиратов бывают попугаи… Но тогда я куплю у нищего шарманщика маленькую обезьянку, которая вытаскивает для людей записочки с предсказаниями. Гр-р-ром и молния! И пойду «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Только я стану благородным пиратом и буду грабить и убивать жирных купцов, они угнетают бедняков. А честных рыбаков не трону.
– У рыбаков и брать-то нечего, кроме рыбы, – резонно заметила Алиса.
– Ну да, это не важно.
Фантазия его кипела, душа его пела. С такой радостью в душе, вероятно, отправлялись в поход к загадочному Камелоту рыцари короля Артура, запланировав множество подвигов. Мысленно мальчик уже воображал, как несётся вперёд, навстречу ветру, солнцу, приключениям и, возможно, виселице – ведь пиратская удача, увы, непостоянна.
– Мам, вот есть приключения, есть злоключения. А бывают доброключения?
– Конечно. Кстати, о злоключениях. Зачем ты распорол свой матрас? Я заметила.
– Просто я хотел, чтобы ты обрадовалась. Там будет храниться запас сухарей «на чёрный день», чтобы мы не умерли с голоду.
– Спать на сухарях неудобно.
– Я потерплю.
– Лучше давай я дам тебе для этого коробку, она будет «понарошку» матросский сундучок.
– Коробка не похожа.
– Тогда давай смастерим сундучок вместе. Я оклею его материей, а ты раскрасишь.
– Ага. И я уложу туда свои сокровища, – он многозначительно побренчал видавшей виды жестянкой.
В ней сберегались всякие жизненно необходимые в хозяйстве вещи: набор пластмассовых динозавров, свисток, компас, старая армейская фляжка, коллекция «вкладышей» от жевачек, немного монеток, несколько стеклянных шариков, ключ, который не подходил ни к одному замку, и значок «Ну, погоди».
– А ты почитаешь мне что-нибудь «пиратское»?
Он сам уже хорошо читает, но только любит, когда в книге много картинок и крупные буквы.
– У меня много работы, Макс.
– У тебя всегда много работы.
– Ну хорошо, хорошо. Посиди полчаса спокойно, я должна закончить.
Алиса отработанным до автоматизма движением заправила в швейную машину новую нитку. Макс устроился на тахте, болтая ногами, и на лице его присутствовало выражение предвкушения.
Однако маме было не до того. Вж-жик! Вж-жик! Заготовки так и летали в её ловких руках. Стоп! Снизу «зажевалась» нитка. Придётся вытаскивать шпулю и…
– Ага! – вдруг громко сказал Макс.
– Что – ага?
Вставляем, поворот колеса, нитка подцеплена.
– Ничего.
Мальчик заболтал ногами усиленно – наверно, в соответствии с силой мысли.
Алиса бросила на него внимательный взгляд и снова принялась за работу. «Опять что-то придумал. Вот озорник! И как он в школе-то будет?» Правой рукой она откладывала в сторону готовое, а левой уже брала новую деталь, когда сыночек взвыл замогильно:
– Ага-ауа-а…
Девушка вздрогнула, лапка машинки упала и прищемила ей пальцы.
– Макс! Прекрати!
Тр-тр-тр, тр-тр-тр – стрекочет «подольский» аппарат.
– АГА!!!
Она даже подпрыгнула.
– Максим! Я тебя отшлёпаю!
Было видно, как он надулся. Уголки его рта опустились вниз, и ребёнок шумно засопел, однако Алиса расслышала, как он прошептал:
– Ага…
Девушка бросила работать.
– В чём дело? Что ты всё «агакаешь»?
– Ни. Что.
– Возьми что-нибудь и почитай.
– Не хочу.
– Тогда порисуй.
– Не хочу.
– Тогда сходи в гости к какой-нибудь Львовне. К Калерии, например.
– Не пойду. Калерия – кавалерия!
– Да и ладно, только не мешай. Ещё раз крикнешь под руку, точно у меня получишь. И в угол поставлю.
Чадо закатило глаза и принялось теребить бахрому пледа, покрывавшего тахту.
– Оставь в покое плед. И, кстати, что это было за «ага» в разных видах?
– Просто я хотел проверить, поймёшь ты мои мысли, если я буду говорить «ага», но каждый раз по-другому.
– Ну ты и выдумщик! Конечно, не пойму.
– Жалко. Ага-га-га, га-га… Ты уже всё?
– Нет.
– Жалко. Ж-жалко.
– Сейчас. Сейчас, Максик. Вот только передохну немножко.
Устало опустив руки, она посмотрела на лаковый чёрный корпус с золотыми узорами, и ей вдруг показалось, что она приросла к нему, стала его частью – или швейная машинка стала её, Алисы, частью. Такой вот чудовищный симбиоз… Или что подольская стрекотунья сделалась её атрибутом – как Сударшана, вращающийся огненный диск, был атрибутом бога Вишну.
Она не могла ненавидеть машинку, ибо та давала средства к существованию (ей и ребёнку), но и любить была не в силах, потому что разве можно любить камнедробильный ворот, к которому прикован? Вот если крутить ворот просто так, иногда, для развлечения, тогда можно.
– Ты уже всё – или нет?
– Хорошо, сделаем перерыв.
(С детьми и животными нужно обращаться одинаково: если уж сказал что-то или пообещал, необходимо делать именно это, иначе они взгромоздятся тебе на голову и станут манипулировать тобой, сначала неосознанно, потом осознанно. Это инстинкт. Если человек делает шаг назад, то ребёнок (или животное) делает шаг вперёд, это закон природы. Поэтому коли уж отступаешь, то обязательно проговори, что случай это исключительный).
– Я только начну читать, а продолжим завтра, ладно?
– Ладно.
Сегодня сын необычайно покладист. Алиса встаёт из-за швейной тумбы, находит растрёпанную, зачитанную до дыр книжку – редкий случай у аккуратной Алисы.
– «Мы вышли в море при зловещих предзнаменованиях. Прежде всего, это было в пятницу, что, как всем известно, предвещает несчастье. Затем юнга Блейк, никогда не нюхавший солёного ветра, плюнул за борт, а ведь этого делать никак нельзя – Морской Царь оскорбится. Да ещё и старпом Гоукинс подстрелил дельфина, а это уж совсем никуда не годилось…»
Стемнело, а она всё читала сыну о том, как ночью души погибших моряков скребутся в иллюминатор, о кладбищах затонувших кораблей, о сокровищах, что лежат на дне, о Великом Змее и Гигантском Кракене, о кровавых абордажах, морских сражениях и необитаемых островах. И они вместе видели за окном верхушки мачт, и белые паруса, и чёрных бакланов, качавшихся на волнах…
* * *
Местом встреч некурящих жильцов коммуналки по коллективному решению считалась кухня (в противоположность «чёрной» лестнице, где общались курящие), и Алиса, уложив Максика спать пораньше, села на кухне читать газету. Её (газету, не Алису) оставляли на столе для общего пользования и покупали по очереди.
С прессой уже успели ознакомиться все, кроме Алисы, поэтому вчера на кухне разгорелась дискуссия, в которой девушка не участвовала.
Главная статья называлась так: «Парапсихология или чудо?», и была посвящена феномену болгарской ясновидящей Ванги.
Всё население коммунальной квартиры, как водится, раскололось на две партии: вера в небывалое и непознанное – и осмеяние его. В первой оказались Калерия Львовна как знаменосец и правофланговый веры и студент Саша. В другой – Марцеллина Львовна, никогда и ни в чём не сходившаяся с сестрой, Валентина, Валерий Павлович и примкнувший к ним Валькин сожитель Виктор. Мнения высказывались самые разные и прямо противоположные. Валя выразилась в том духе, что, мол, «всё это чушь собачья, и у неё такое в голове бы не уклалось». Калерия обронила, что «чудо – свобода Бога». Сова горячо возражала ей, что никакого чуда здесь нет, а Вангелия состоит на содержании у болгарских спецслужб и обладает разветвлённой шпионской сетью осведомителей. Валерий Павлович заявил, что церковь против Ванги, потому что та, по её же словам, разговаривает с мёртвыми, а это великий грех. Сашка со смехом возразил, что церковники просто боятся влияния пророчицы. Завершила дискуссию Марцеллина Львовна, с дворянским высокомерием припечатав:
– Неграмотная крестьянка, да ещё и такая грубиянка.
А студент Сашка хохотнул:
– Откуда ей было политесу набраться? Она со свиньями валялась, и тот факт, что грядущее прозревает, не делает её образованной или приятной собеседницей.
Алиса скромно молчала, так как информацией не владела. Молчал также сожитель Виктор, потому что с похмелья идей у него никаких не имелось, но он априори был на той стороне, на которой большинство.
Сегодня Алиса уткнулась в газету, но мысли её были далеко.
Мимо со скоростью американского шаттла промелькнула Валентина, спешащая к просмотру любимого идиотического сериала «Рабыня Изаура». Его смотрела вся страна – «от Москвы до самых до окраин», и форму усов дона Леонсио обсуждали бабушки на скамейках, школьницы по телефону, подружки в очередях.
– Валь, давно хотела тебя спросить, да всё забывала… А кто жил в моей комнате раньше?
– Да не знаю, бабка какая-то, – Валентина с грохотом переставляла кастрюли и сковородки. – Я же сюда переехала с Петроградки за полгода до вас с Максиком. Ты спроси лучше у Совы, она-то с Калерией тут всю жизнь живёт, должна знать. Ой, кажется, уже началось! Побежала.
О чём вообще можно говорить с человеком, который не сочувствует страданиям бедной невольницы?
«Изауру» смотрели все, кроме Алисы и Калерии. Калерия выпадала из общей массы потому, что её старенький чёрно-белый «Волхов» вот уже много лет не работал и служил просто подставкой для часов, а Алиса – потому что обычно ей бывало некогда.
Девушка, строча, как автомат, свои швейные заготовки, одним глазком ухватила что-то из какой-то серии «Изауры» и подумала, грешным делом, что не прочь поменяться с неимущей сиротинкой местами. Сыта, обута, одета, на фортепианах играет – что ещё надо? Ну, подумаешь, хозяйский сынок пристаёт с вольностями. Дело-то житейское. «Я бы этому Леонсио такое устроила, что забыл бы, как рукам волю давать. Потому что у меня было тяжёлое детство, а также отрочество и юность. Ещё тяжелее, чем у рабыни…»
Как только по телевизору пускали длинный рекламный блок, квартира оживала. Кто-то стремился в места общего пользования, кто-то спешил погреть ужин.
Вбежал вечно торопящийся Сашка.
– Привет героической матери и труженице швейной промышленности! Как, взяли тебя на работу?
– Нет.
– Разочарована?
Алиса скорбно улыбнулась.
– Главное моё разочарование – отплытие Фродо Бэггинса с эльфами.
– Да, жалко, что у книжки продолжения нет. А насчёт работы не расстраивайся, другую фирму найдёшь. Сейчас их видимо-невидимо.
– Понимаешь, без института все приличные места для меня закрыты, а неприличные мною не рассматриваются. Что остаётся? Модельной внешностью я не обладаю, «предпринимать» ничего не умею… А пособие на ребёнка меньше, чем ничего.
– Не парься ты, для девушки с головой сейчас куча возможностей. Бывай!
Соорудив два бутерброда (себе и собаке), он улетучился.
«Только вот этой кучи я пока что не вижу».
Алиса терпеливо дожидалась Марцеллины Львовны. Наконец и та выползла со своим знаменитым пятилитровым чайником.
– Марцеллина Львовна, если не трудно, расскажите мне, пожалуйста, о прежней хозяйке моей комнаты, – девушка отложила газету и приготовилась слушать.
– А зачем вам, Алиса?
– Ну, просто интересно, – она смутилась. – Живу вот сколько лет, а узнать до сих пор не удосужилась. Валька говорила, старушка какая-то…
– Да.
– Что – да?
– Жила. Старая дама.
– Ну, я понимаю… – Алисе неприятно было вытягивать сведения из человека, который явно говорить об этом не желает, но любопытство уже пришпоривало её. Самой себе она казалась терпеливым рыболовом, который пытается выудить не леща на зорьке, а информацию.
– А какая она была?
– Из «бывших».
Это понятие вмещало в себя так много, что требовало детального рассмотрения.
– А вы, извините, разве не из «бывших»?
«Сова» вскинула птичью головку.
– К вашему сведению, Алиса, мой дед, Ардальон Петрович Сыромятин, был купцом первой гильдии, официальным поставщиком императорского двора! Его кожевенные мануфактуры известны были по всей России!
Алиса примирительно улыбнулась.
– Да ведь я и не спорю, Марцеллина Львовна. И что же?
– Дед, мир его праху, успел после переворота уехать во Францию, а отца в тридцать седьмом расстреляли, – она так и сказала – «после переворота», а не «после революции».
– А дальше?
– Дальше? – она поправила очки. – Дальше маму отправили «на поселение», а нас с Лерой отдали в детский дом. Сюда мы въехали уже после того, как «Хозяин» преставился, где-то… да, где-то году в пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом.
– И эта старая дама…
– Жила здесь. Прежде вся эта квартира принадлежала ей.
– Как?! ВСЯ квартира?
– Целиком.
Алиса попробовала представить себе, что значит быть владелицей такой огромной квартиры, но не смогла.
– Этих-то комнат раньше не было – вашей, Валентининой, Валерия, – Марцеллина небрежно взмахнула рукой, как бы отметая столь ничтожные вещи. – Большую залу перегородили спешно, стены, естественно, не капитальные – так, доски, штукатурка сверху. Потому и слышимость колоссальная – чихнёшь, а за стеной скажут: «Будьте здоровы», верно?
– Верно, – согласилась Алиса. Храп соседушки справа и скрип кровати соседей слева успешно отравляли ей жизнь все шесть лет.
– Мы с этой дамой, хозяйкой-то бывшей, и не общались вовсе – белая кость, голубая кровь.
– Но ведь вы тоже дворянка, Марцеллина Львовна, вы же сами рассказывали!
Старушка сконфузилась.
– Видите ли, Алиса, мой дед получил дворянство только в 1906-м году, а род Люции Карловны фон Штольберг насчитывал… Бог знает сколько поколений этих самых знатных предков. Так что, естественно, сия особа полагала нас нижестоящими.
Алиса спряталась за газетой.
– Извините, Марцеллина Львовна.
– Мне… да, мне надо бежать, а то фильм идёт, – засуетилась та. – Кажется, сейчас там должно всё раскрыться!
– Что – раскрыться?
– Всё, – убежденно заверила старушка. – И вот ещё что, Алиса. Вы не стесняйтесь, Максика почаще ко мне приводите, нам вдвоём ведь веселее. А у Леры ребёнка не оставляйте, он там набирается всякой чепухи. Знаете, она даже учит его играть в карты!
Алиса едва сдержала смех.
– Конечно, Марцеллина Львовна. Обязательно, Марцеллина Львовна. Извините, что отняла у вас время.
Марцеллина поползла на встречу с жаркими латиноамериканскими страстями, а Алиса направилась в свою комнату.
«Мы пойдём другим путём, как никогда не говорил Володя Ульянов». Вытащив припасённую на чёрный день коробочку мармелада, девушка постучалась в дверь напротив.
– Можно?
– Кто там? Алиса? Прошу, дорогая, – грассируя, произнёс голос, неотличимый от голоса Марцеллины Львовны. Алиса предполагала, что французский прононс Калерия изобрела себе только для того, чтобы их не путали по телефону. Вместо «прошу» получалось «пгошу», вместо «дорогая» выходило «догогая». Это звучало так трогательно, так старомодно, словно смотришь фильм о балах, о маскарадах, об игре «в фанты» и катаниях на коньках по замёрзшей Неве…
Алиса вошла и огляделась. Комната была просторной, светлой (не то, что у неё), да ещё и с эркером. Калерия Львовна невыносимо гордилась этим и чванилась перед сестрой, с которой в последнее время из-за Макса держалась на ножах. По стенам развешено было множество фотографий в овальных, прямоугольных и квадратных вычурных рамках, с которых группами и поодиночке смотрели разнообразные выцветшие личности. Пахло здесь всегда одинаково: слегка нафталином, немного – прогорклым маслом с примесью лекарств и очень сильно – пыльными занавесями. Обычный запах комнаты, в которой давно живёт пожилой человек, а окна никогда не открываются.
Калерия, сидя очень прямо на жёстком венском стуле, сосредоточенно вязала.
– Садись, почаёвничаем, – людей, которые ей нравились, она удостаивала милостивого «ты». – О, и мармеладу принесла? Умница, Алисочка. Вынь-ка из буфета что-нибудь вкусненькое.
К слову сказать, в буфете Калерии Львовны «что-нибудь вкусненькое» никогда не переводилось – будь то пряники, сушки или печенье. Алиса достала вазочку с курабье и чинно уселась за стол, сложив руки на коленях.
– Дело какое, или так просто?
– И то и другое. Калерия Львовна, а к чему снится лифт?
– Лифт? Вот озадачила. Возьми-ка с полки сонник. Та-ак, сейчас посмотрим… Ты сама в нём была?
– Сама.
– А спускалась или поднималась?
– Поднималась, – она провела рукой по лбу, снова вспоминая тот кошмар.
– «Вы быстро разбогатеете и подниметесь до высокого положения», – поправив такие же, как у сестры, очки, прочла Калерия.
– А потом лифт остановился и стал падать, – задумчиво сказала Алиса.
– «Сначала вам будет угрожать опасность, а затем вас сокрушат и обескуражат неудачи».
В сонник Алиса верила не больше, чем в снежного человека, поскольку не раз пыталась истолковать свои странные сны, а получалась белиберда. Ну скажите на милость, что можно понять из объяснений, если она видела во сне красивого мужчину, и пакостная книженция предрекла, что Алиса будет «наслаждаться жизнью и завладеет состоянием». Не успела она обрадоваться, как прочитала: «Брови – неожиданные помехи встанут на вашем пути». Естественно, красивый мужчина был с бровями, как же он мог быть без бровей? Вот теперь и думай: ждёт её состояние или помехи? Что важнее: мужчина или его брови? Оказавшись несколько раз в тупике, она больше уж не пыталась разобраться в противоречивых толкованиях. Может быть, всё дело было в том, что сонник напечатали ещё до 1917-го года, и объяснения в нём не отражали нынешних реалий? Возможно ли, что до революции людям виделись совсем другие сны?
– И ещё, Калерия Львовна… – Алиса без зазрения совести пустила в ход одну из своих обольстительнейших улыбок. – Расскажите мне о Люции Карловне фон Штольберг.
– Вот оно что… – Калерия задумалась. – А что ты хочешь услышать?
– Всё!.. Ну, то, что вам известно.
– На самом-то деле известно мне мало.
Калерия оказалась гораздо словоохотливее сестры, и Алиса узнала, что фон Штольберг была холодной и злобной старухой, настоящей фурией, которая сторонилась всех вокруг и по целым неделям не покидала своей комнатушки, а при встрече с другими жильцами только плевалась и непонятно ругалась по-немецки. Алиса, всегда старавшаяся быть справедливой, подумала, что ту можно понять: сначала владеть всей огромной квартирой, а потом оказаться выселенной в крысиную каморку, да ещё постоянно сталкиваться с непрошенными гостями, желая всего лишь выйти в туалет.
– Многие обзывали её ведьмой. Говорили даже, что Немка колдует, запершись у себя, но сначала я не обращала внимание на сплетни. Только однажды иду вечером по коридору, а навстречу – Немка. И можешь думать что хочешь, Алиса, но глаза у неё горели в темноте!
Девушка хихикнула.
– А клыков у неё вы не заметили, Калерия Львовна?
Калерия, безоглядно верившая во всевозможные приметы, гороскопы и астральные тела, а потому приученная к постоянным насмешкам окружающих, не обиделась.
– Думаешь, из ума я выжила? Пока ещё нет. А только и умирала она тяжело, не как христианка. Сначала Лина сидела с ней, а после и меня позвала, больно уж страшно стало. Старухи смерти не боятся, Алиса, все там будем, но смотреть на Немку в одиночку вовсе невозможно было. Полежит-полежит, а потом как вскинется вся, руками замашет, будто отгоняя кого, и давай по-немецки бормотать: всё «дер Тойфель» да «дер Тойфель», не к ночи буде сказано.
Калерия перекрестилась.
– А как, значит, отходить начала, стала я «Отче Наш» над ней читать. Так, Алиса, слушай: свечи все до единой погасли, что я в изголовье поставила. Ну что, убедилась? Нечистое это дело, тёмное.
Она, сложив губы трубочкой, отпила глоток чая.
– А не погадаете ли вы мне, Калерия Львовна? – Алиса, распалённая таинственной историей, придвинулась к соседке.
– А что ж… – старушка проворно отставила чашку. – И погадаю. Подай мне карты, вон они, на серванте. Да чашки сдвинь в сторонку. Тебе как – по-цыгански али по-французски?
– Давайте по-французски, – Алиса махнула рукой. – Ведь что вы мне нагадали, то и сбылось: и потеря денежная, и женщина простого звания, враждебная гадающему, была, и болезнь родственника. Сумочку на рынке порезали, в домоуправлении нахамили, и Максик ветрянку в садике подцепил. Может, хоть сегодня что-нибудь хорошее скажете?
– Говорю не я, карты говорят, а я лишь толкую, – наставительно произнесла Калерия Львовна. – Ну, давай, сдвигай левой рукой на себя.
Перетасовав ещё раз, она отсчитала двенадцать карт и отложила их в сторону. Снова смешав оставшиеся в руках карты, Калерия с видом заправской цыганской гадальщицы сказала:
– Сними ещё.
Вынув из колоды одну карту, положила её перед собой:
– Нежданный сюрприз.
Привычным движением она раскинула карты, и две женские головки – седая и русая – сблизились над столом.
– «Бланка» перевёрнута – заботы одолели, что ль?
– Есть такое, – Алиса засмеялась. – Как всегда.
Калерия Львовна наморщила лоб и надолго замолчала.
– Что, что там?
– Ой, барышня, дела…
Сгорая от любопытства, Алиса снова спросила:
– Что-то важное?
– Уж важнее некуда.
– Не томите, Калерия Львовна, рассказывайте, – взмолилась Алиса.
– Значит, так. Через наследство одной дурной особы, темноволосой вдовы (видишь, дама пик?) при содействии валета трефового получишь надежду на исполнение желаний, однако радоваться не спеши – дело может обернуться худо. Ждёт тебя перемена мест и дальняя поездка, где встретишь суженого своего. Будет он военный, марьяжный, заслуженный человек (вот этот бубновый король справа), но рядом с ним ещё двое, что означает сплетню, которая затронет вас. Тут тебе и удар страшный, сердечный, и ненависть, и интрига, и обман…
– А кто обманет-то? Этот военный король?
– Не могу сказать. Тут так всё намешано… Все обманут. И дамы все выпали, и королей куча.
– А вот эта карта, посередине, которая нежданный сюрприз, что это?
– Девятка треф перевёрнутая – подарок, игра.
– Игра? Странно. В «Русское лото» выиграю, что ли? Вчера билет купила. И на вырученные деньги в дальнюю дорогу – фьюить! – за границу! На Багамы, туда, где тепло и море.
Алиса размечталась.
– А там встречу иностранного генерала, выйду замуж, заберу Максика и…
Она расхохоталась и смешала разложенные карты.
– Спасибо вам, Калерия Львовна. Пойду я.
– Иди. – Калерия осталась сидеть за столом, нахохлившись, как печальная ворона.
– Спокойной ночи.
– А Максика ты больше к Лине не води! – крикнула она Алисе вдогонку. – Он с ней там только и знает, что дурацкие сериалы смотрит!

Глава 9, где мы попадаем в Замок Лазоревой Марки и знакомимся с миледи Флэтлендской – особой, значительной во всех отношениях
«Поистине, люди самолюбивые любят власть, люди честолюбивые – влияние, люди надменные ищут того и другого».
    Марцеус Флинтский
    (Из сборника изречений «Маргиналии»)

Вновь пропели трубы.
Третья стена, самая высокая, опоясывающая замок, была возведена на искусственных насыпных холмах и, взбегая на них, то повышалась, то понижалась. Верхний край её венчали зубцы с прорезанными в них вертикальными отверстиями, предназначенными для пускания стрел. Стену укреплял и поддерживал ряд башен, которые фантазийно именовались: Восточная, Южная, Северная и Западная. Внутри этого кольца взгляду Алисы открылось удивительное зрелище: своеобразный маленький «город в городе»; здесь имелись свои улочки, площади и тупички, где проживали все те, кто обслуживал замок, кое-где были разбиты прелестные фруктовые садики и цветники. Там и сям виднелись разнообразные хозяйственные постройки, стойла, службы и даже ветряные мельницы; живописные дома, из-за тесноты сомкнувшиеся в ряды, снабжены были выступающими вперёд балконами, и их верхние этажи далеко выдвигались над нижними. Башни присутствовали и здесь. Кристиан, проезжая мимо, называл их Алисе: башня Белых Лучников, Длинная Сторожевая, Толстая Мэриан, башня Грифонов. Над последней тучами вились не то птицы, не то какие-то летающие животные. По склону её струился прозрачный водопад, сверкающая водяная пыль стояла на большой высоте.
Вот одно из летучих созданий заложило в полёте крутой вираж, развернулось и камнем пало вниз. Девушка отшатнулась, когда в лицо хлестнул порыв ветра, и граф едва успел поддержать её. Мелькнули серебряные перья и мешанина когтистых лап, звериных и птичьих. С хриплым клёкотом чудище поднялось выше и принялось кувыркаться в воздухе.
– Грифоны приветствуют вас, леди Алиса.
К сказочному зверю, наполовину льву, наполовину орлу, присоединились собратья, и в небесах развернулось настоящее действо. Грифоны кружились, стремительно падали и вновь взмывали ввысь, составляли между собой фигуры – треугольники, квадраты и целые пирамиды, пока наконец не построили недвусмысленный вензель: два сплетённых кольца.
– Ах, проходимцы! – Кристиан смущенно засмеялся. – На что эти шельмы намекают?!
Алиса слегка порозовела – так, самую чуточку.
Граф шутливо погрозил им кулаком. Грифоны, будто испугавшись, рассыпались и сложили новый символ – корону.
– Уже лучше.
Однако звере-птицы тут же сломали «корону» и вновь построились свадебным вензелем.
– Может быть, они имеют в виду предстоящее вам бракосочетание с леди… Дэлией, если не ошибаюсь?
Кристиан пожал плечами.
– На мой взгляд, с каждым годом эта свадьба становится всё эфемернее. Мы выросли, и прежние обеты утратили очарование.
Он устремил на Алису красноречивый взор.
– К тому же грифоны не любят Иедэль. В детстве она была настоящим сорванцом и, когда приезжала сюда погостить, откалывала разные неприятные штуки. Леди Дэлия несколько лет как с нами, но раньше жила у родственников. И стоило ей появиться здесь, как она начинала изводить бедных грифонов – например, пускала им в пруд дохлую рыбу или мазала клеем насест… Грифоны очень долго помнят как хорошее, так и плохое.
Конь шёл неспешным шагом, и Алиса продолжала с удовольствием разглядывать окружающее.
Большая часть жилых и служебных строений сложена была из бежевого песчаника, с которым красиво контрастировала коричневая черепица крыш. Многие были украшены шёлковыми полотнищами синего цвета с изображённым на них золотым грифоном. Концы флагов были затейливо вырезаны в виде ласточкиного хвоста. Проехали длинные приземистые конюшни. В центре площади размещался каменный бассейн с водой, тут поили лошадей.
– Вон там армейские казармы, – продолжал рассказывать Кристиан, – там кузни, лавки шорников, неподалёку находится небольшой рынок снаряжения и арсенал. Но это для солдат, Герои заказывают оружие и амуницию в богатых лавках.
«Послушаем же, какие тайны поведает мне о Героях молодой граф. Пока я знаю только, что это «дворяны с армиями», которые всё время сражаются, по всей видимости, бесцельно».
– А как бы вы охарактеризовали Героев Ангелина? – обернувшись, спросила она с видом заправской репортёрши – только микрофона и не хватало.
– О, это настоящие храбрецы. Они всегда готовы к подвигу.
– К какому?
– К любому, – не задумываясь, ответил Кристиан.
– Во имя чего? – не отставала Алиса.
– Во имя чести. Можно уничтожать чудовищ, осаждать замки или брать приступом города. Можно разыскивать волшебные артефакты, вызволять из темниц пленников, находить и обменивать магические вещицы, покорять чужие земли…
Лицо его загорелось, как свеча, губы тронула мечтательная улыбка. Невидящим взглядом смотрел он вдаль – туда, где стенали не освобождённые пока узники (и узницы) темниц, ярились зловредные чудовища, пылились позабытые всеми артефакты, где лежали на полдень и на полночь не завоеванные ещё страны, и честолюбивые видения вереницей проходили перед его очарованным взором! К несчастью, это были несбыточные химеры. Он не мог вот так всё бросить и отправиться в квест. Любой баронский мальчишка мог, а он нет.
Кристиан тряхнул кудрями, возвращаясь к действительности.
– Прошу прощения, леди, я задумался.
– А что вот это за башня? Высокая такая, с прозрачным куполом? – полюбопытствовала девушка.
– Это Магистериум.
Один ленинградский школьник написал в сочинении: «Александрийский столп венчает фигура ангела в натуральную величину». Шутки шутками, а местный ангел на фронтоне Магистериума был высотой с дом. В правой руке он держал меч, в левой огненную чашу.
– Здесь работают магистры? – простодушно спросила она.
– Магусы. Здесь Герои обучаются магии – те, у кого есть к этому способности.
Алиса обернулась и широко раскрытыми глазами посмотрела в лицо Кристиану. Так значит, это всё-таки не «бабкины сказки»!
Небо над ней расцвело северным сиянием. Магия! Что за потрясающее слово! Феи с радужными стрекозиными крылышками, злые колдуны с чёрными книгами подмышкой, волхвы, опирающиеся на посохи, чародеи в звёздчатых колпаках, уродливые ведьмы на помеле и деревенские седые ведуньи, все эти труженики мистического фронта вспомнились и поманили за собой. Прикоснуться к таинству хотя бы чуть-чуть, заглянуть в неизведанное хоть одним глазком…
– А у вас, сэр Кристиан, есть такие способности?
– Ну… э-э-э… я бы не сказал… – граф замялся, и его правдивое лицо отразило внутреннюю борьбу. Видимо, юноше очень хотелось ослепить Алису потрясающими достоинствами, но честность победила, и, поколебавшись, он признался:
– Откровенно говоря, в волшебстве я ничего не смыслю. Самые простые вещи даются мне с большим трудом, и любой первогодок выдаст мне сто очков вперед. Понимаете, леди Алиса, рыцари всегда больше тяготели к воинскому делу, этому я и учился.
– А какие бывают воинские дисциплины?
– Начинают обучение, как правило, с общих предметов: военная история мира, международное положение, дипломатия. Затем идёт тактика («Кутузов»), стратегия и умение командовать войсками – «Наполеон Бонапарт»… Прошу прощения, леди Алиса, что называю многие понятия на заграничный манер, но в столичном Университете так и преподают: там учатся многие Герои из других стран. Впоследствии выбирают для себя что-то одно – разведку («Зорге»), баллистику («Архимед») или «Затоiчи» – умение искусно защищаться. Это называется «специализация».
– Как интересно! – воскликнула Алиса. – Если не секрет, то какая специализация у вас?
– Об этом не принято спрашивать, но вообще здесь нет никакого секрета. Учителя признавали, что у меня неплохо получается командовать войсками, поэтому «Наполеон»…
– Граф! – она схватила его за рукав. – Что это?
С насеста башни с водопадом сорвалось громадное существо и пало в пруд. Взметнулась туча сверкающих брызг. Весело закружились грифоны.
Кристиан горделиво усмехнулся.
– Это гиппогриф, наша надежда и сила, ядро нашей армии. Некоторые думают, что ночные драконы стоят выше, поскольку нечувствительны к магии, но я, по чести сказать, не согласен с этим мнением.
– Так у вас ещё и драконы есть?!
– Множество, – он небрежно махнул рукой, чуть не потеряв шляпу. – Ночные, солнечные, огненные, хрустальные… Это только домашние. Есть ещё и дикие: серебряные, снежные, рубиновые, сапфировые, радужные. Но этих ещё никому не удалось приручить. Говорят, будто бы встречаются столь отважные и странные люди, что находят с ними общий язык, но я ни одного такого не видел.

Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» получил важную информацию и зарабатывает +2 очка к опыту, что даёт возможность анализа текущей обстановки.
Драконы… Алиса попыталась вспомнить, что же ей известно о них. Откуда-то полезло в память: «Драконы – свирепый рогохвостый, гигантский мечехвостый, копьехвостый с жёлтым крестом на брюхе, рыбохвостый…» Из «31 июня» Джона Б. Пристли, точно. С некоторой натяжкой к роду драконов можно причислить гомеровскую Сциллу, а также Змея Горыныча. «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй…» Гм… Стозевно! Явный перебор. Что ещё? Всякие там Тифоны, тоже стоглавые (и дались им сто голов!); несчастный Ладон, сын Тифона, охранявший яблоки Гесперид и убитый Гераклом; драконица Дельфина, также приставленная охранять самого Зевса и его (!) отрезанные сухожилия; ядовитый скандинавский Фафнир; драконесса Тиамат – олицетворение тёмной могучей стихии и бушующего хаоса; «гниющий» Пифон – сводный братик Тифона (ну и семейка!); китайский Лун-ван, живущий в море… Да, и как будто Манас, герой киргизского эпоса, в девятилетнем возрасте уничтожил какого-то крылатого змея. Наверное, змей тоже был детёнышем. Да, ещё невнятные зороастрийские, буддийские Змеи-Драконы…»
Вообще если суммировать человеческие представления о драконах, то получалось вот что:
В фольклоре народов Земли драконом обычно называют громадное крылатое существо, способное изрыгать пламя – или любую другую смертоносную гадость (ядовитую слизь, холод, страх, молнии, кислоту, лаву, воду или пар). Оно имеет тело пресмыкающегося, а крылья птицы или летучей мыши, при этом голов у него столько, сколько позволит фантазия сказителя – от одной, само собой, до пятисот, иногда имеющих возможность регенерации. Часть популяции драконов относится к разряду ползучих – без крыльев, и тело таких по-змеиному длинное. Например: «Клад не зарытый стал достоянием старого змея, гада голого, гладкочешуйного…». Но крылатые или бескрылые, с чешуёй или без – все они живут в пещерах, шахтах или водоёмах, подальше от любопытных человеческих глаз. Отдельные особи ведут себя асоциально, разоряют пажити и нивы, нередко похищают девушек. В особенности любят они поедать принцесс или девственниц, если же в комплекте присутствует и то, и другое, то дракон просто счастлив и находится на верху блаженства. Такие вот злодеи чаще всего и нарываются на добрый меч-кладенец витязя или копьё-«лэнс» странствующего рыцаря, ибо народ в округе стоном-стонет и криком-кричит. А кто из драконов ведёт себя скрытно, теоретически может дожить и до скончания времён, охраняя награбленную валюту, драгметаллы и предметы ювелирного искусства.
Как правило, убить дракона чрезвычайно сложно, и на такой подвиг способны лишь величайшие герои. Считается, что на брюхе гадины есть одно-единственное уязвимое место. Но если искать его и пытаться попасть двухметровым мечом точно в цель, то явно от такого безумца и кляксы не останется. Поэтому многие хитрецы прятались в ямах, поджидая ничего не подозревающую рептилию (Сигурд); или опаивали доверчивого дракона до «состояния риз» (японский бог бурь Сусаноо), подсовывали бедолаге отравленных овец (пастух из Вавеля), или коварно гипнотизировали искренней молитвой (святая Марта и Георгий Победоносец). Немудрено, что до сих пор в зоологических музеях не найти ни одного хорошо сохранившегося чучела дракона! Вот только чудовище, укрощённое святой Мартой близ города Тараскона и названное Тараском, было, скорее, безобидным стегозавром, судя по всяческим рогам, гребням и пластинам, каковыми бедный вегетарианец вынужден был защищаться от плотоядных – завров (огромные зубы, почудившиеся очевидцам, припишем испугу).
Геральдические изображения их, все эти вормы, виверны, гивры и линдвормы отличаются друг от друга наличием или отсутствием крыльев и числом конечностей. А если на гербе у дракона завязан или закручен хвост, это значит, что он побеждён.
Кстати, считается, что первые драконы появились на востоке, а затем уж переселились в Европу. Восточные обычно условно добры, змееподобны, с чешуёй и бескрылы; страну происхождения можно вычислить, сосчитав количество пальцев на лапах: у японских (это семейство Рю) их по три штучки, у китайских (семейство Лунов) и корейских соответственно четыре или пять. Лун-ван в китайской мифологии не хорош, но и не вреден, он символ величия и власти, тогда как в европейской традиции (а впоследствии и в геральдике) дракон считался порождением сил зла. Вот, в общем-то, и всё, что известно о драконах человечеству – и Алисе. Повывели их всяческие витязи и богатыри, вот они и исчезли. И поскольку в мире Алисы сейчас драконов днём с огнём не сыщешь, то все писатели их очень полюбили и в позднейшей литературе напридумывали целую кучу: Смауга Золотого, Циана Кровавого Губителя, Анкалагона Чёрного, Глаурунга, Сфайрата Мудрого, драконов Перна, Урсулы ле Гуин, Терри Пратчетта – и так далее, и тому подобное.
Девушка опасливо оглянулась, словно дракон мог вылезти из ближайшей подворотни. Она не хотела, чтобы копилка человеческих знаний пополнилась за счёт её, Алисы, встречи с чудовищем. Кто знает? Вдруг дракон не станет разбираться, принцесса ты или нет, и просто будет жрать всех без разбора?
На колоколенке при монастыре мерно зазвонил колокол, созывая истинно верующих.
– К обедне звонят, – граф снова снял шляпу и перекрестился. Алиса, поколебавшись, последовала его примеру.
Религиозность Алисы была весьма умеренной и носила, так сказать, домашний, частный характер. Её отношения с религией были очень просты и сводились к тому, что она обращалась к Богу мысленно. Она редко посещала церковь и не соблюдала постов. Если Господь действительно настолько всемогущ и всемилостив, считала она, то может ли он на самом деле требовать от своих верующих беспрестанного восхваления, хождения в храмы, молитвенного коленопреклонения и самоуничижения? Со стороны такой силы это было бы как-то мелко. Недостойно. Достаточно быть просто хорошим человеком, не грешить по возможности, врать поменьше и помогать людям. Просто помогать, иногда жертвуя чем-то, иногда нет. А вот гневнолицый Бог с иконы Спас Нерукотворный просто-напросто пугал её. Господь в представлении Алисы был кем-то вроде Деда Мороза, который дарит людям подарки… ну, может, не всем, а тем, кто хорошо себя ведёт.
Кристиан бросил на неё удивленный взгляд.
– Извините моё любопытство, леди Алиса, но вы так странно кладёте крестное знамение – справа налево… Так принято у вас на родине?
– Да. Почему вас это удивляет? Вполне естественно, что в процессе распространения христианства в разных странах возникли некоторые формальные отличия в отправлении культа. Но крест – он везде крест, каким бы образом ни выказывали ему своё уважение, – рассудительно сказала Алиса.
– И опять вы правы, – Кристиан галантно поцеловал кончики её пальцев. – Преклоняюсь перед вашей мудростью. Но вот, кажется, мы и приехали. Вон центральная цитадель, а вон и тётушка встречает нас на пороге! Разрешите, я помогу вам спешиться.
* * *
Замок носил гордое имя Гриффинрок (Griffinrock), что переводилось как Утёс Грифона или Скала Грифона. Хотя никакой скалы, а тем более утёса ни там, ни поблизости не наблюдалось – Ангелин был равнинной страной. Вероятно, утёсом следовало считать сам замок – иносказательно.
Цитадель, где обыкновенно и жили в мирное время, состояла из четырёх этажей и представляла собой правильный прямоугольник, который опоясывала галерея, и украшало ещё несколько башенок, очень удобных для заточения юных принцесс. Внутри цитадели имелся обширный «чёрный» двор, где хранили уголь, рубили мясные туши и разводили щёлок для стирки; сбоку примостилась капелла, а дальше вздымался собственно донжон с «ласточкиным гнездом» на самом верху. Близ цитадели имелся небольшой садик; в центре его искрился на солнце фонтан, сбоку имелся розарий и огород.
Но обо всём этом Алиса узнала позже. Сейчас же она скользкими руками вцепилась в луку седла и лихорадочно составляла в уме приветственную речь. «Э-э-э… как же там? Приятно познакомиться… Прошу не отказать вас… вам… в любезности… тьфу! Рада приветствовать вас… нет, это они должны меня приветствовать. Или не должны? Возблагодарим Бога за прекрасный случай… милостью Бога приведший… Хочу поблагодарить за удовольствие этого предпочтения… Нет, это невыносимо!»
На площадке широкой каменной лестницы виднелась группа человек в тридцать-сорок. Впереди всех подобно главной башне возвышалась могучая фигура в роскошной мантии, подбитой чёрно-бурой лисицей. Тётушка Кристиана оказалась крупной женщиной, затянутой в фиолетовый бархат. Голову её венчало сооружение, похожее на тюрбан, в котором почти потерялась корона в виде земляничных листьев, чередующихся с шариками; золотая герцогская цепь спускалась на обширную грудь. С возрастом черты лица потяжелели и обрюзгли, но и сейчас массивный нос и властный изгиб рта говорили о хорошо развитом чувстве собственного достоинства. Крохотные серые глазки излучали недюжинный ум и проницательность. Все остальные вельможи и гости на её фоне как-то стушевались и сделались меньше ростом, да и неудивительно: леди Амелия Марстон, вдовствующая герцогиня Флэтлендская (Равнинных Земель), славилась на всё королевство крутым нравом и несгибаемой волей, помноженными на известную долю свойственной этому роду практичности. Поступь её была тверда, здоровье – превосходно, принципы непоколебимы.
– Кристиан!
– Тётя!
Молодой человек шагнул к ней с намерением поцеловать руку, но был мгновенно сбит с ног и заключён в мощные объятия. Герцогиня облобызала его в обе щёки и слегка отстранила, вглядываясь в лицо, покрытое лёгким загаром.
– Ну-с, дорогой мой племянник, я тебе этого никогда не прощу – почти целый квадр ни слуху, ни духу! Последний посланный тобой грифон с эпистолой добрался в канун Троицына дня… Да, кстати, и что за ужасный почерк?! Моё бедное сердце чуть не разорвалось. Дворянину не пристало писать такими большими буквами.
– Но тётя! – Кристиан оглянулся на Алису и вспотел от стыда. – Приношу свои извинения, я составлял письмо за пять минут до начала боя, положив бумагу на колено, отбиваясь от полчищ комаров и ядовитых мошек.
«Она говорит о почерке, в то время как едва ли половина отряда вернулась… Ну и ну! Понятно, что из государственных интересов она не хочет заострять на этом внимание, но ведь должна же быть хоть какая-то совесть! Нас учили, что ещё Наполеон сказал: «У политики нет сердца, а есть только голова». У меня сердце есть. Избави меня Бог от руководства герцогством, пусть лучше дядя поскорее найдётся».
– Хорошо, хорошо, племянник, прибереги свои оправдания для прочих. Я счастлива лишь тем, что ты, благодаренье Господу, снова дома. Но в твоё отсутствие мне самой пришлось справляться с шайкой ленивых тупиц, которая именует себя замковым гарнизоном. Я стала комком нервов! Меня снедает постоянная тревога.
Кстати сказать, ни малейшего следа тревоги не наблюдалось на этом сытом свирепом лице.
– Тётушка… – Кристиан безуспешно попытался вклиниться в поток слов, но она не терпела, если кто-либо произносил кряду несколько фраз, считая такое красноречие излишним – говорить полагалось только самой герцогине. Прочие же должны были выступать в роли статистов, изредка подавая ей реплики, точно в театре.
Герцогиня продолжала, намеренно не слушая:
– Я совершенно выбилась из сил и едва жива от всех волнений и хлопот! Попытки превратить этих слабоумных бездельников хоть в какое-то подобие войска подкосили моё хрупкое здоровье…
По всей видимости, не только Алиса, но и все окружающие подумали, что никогда ещё не видели женщины, столь пышущей здоровьем (и здоровье которой не может расшатать ничто), но благоразумно промолчали. Герцогиня задавала бесконечные вопросы, игнорировала ответы и продолжала болтать без умолка, сверля пристальным оком незнакомую девушку и графа. Она обстоятельно поведала о том, как по утрам у неё немеют ноги, а по вечерам потеют руки, выразила серьёзные опасения, предположив серию недомоганий в будущем, и заглянула в былое, коснувшись болезней прошлого. Также были затронуты: прекрасная погода предстоящих дней, неплохой урожай репы, скверно уродившаяся капуста, прошлогодний весенний паводок. Далее тётушка художественно пробежалась по текущим делам замкового хозяйства и углубилась в тонкости варки мыла.
Кристиан то краснел, то бледнел, пробуя вставить хоть слово; Алиса вежливо улыбалась, между тем размышляя: «Зачем она поджаривает нас на медленном огне? Ведь она просто-напросто не даёт Кристиану представить меня, как полагается, и я вынуждена стоять здесь, как бедная родственница! Почему эта дама так унижает меня? Она не производит впечатления женщины, способной на бессмысленную жестокость, – только на жестокость осмысленную. Но тогда в чём состоит её цель? Конечно, дело тут не во мне, в её глазах я значу столько же, сколько гусеницы, которые портят её капусту. Дело в Кристиане: она его проверяет. Что он станет делать? Разозлится? Вспылит? Промолчит? Она ведь не знает, какие между нами отношения, и герцогине любопытно вызвать реакцию графа. Теперь понятно, кто давит на бедного юношу и откуда это постоянное сознание вины».
Унизительное чувство собственной беспомощности будило в ней бессильное раздражение. И пусть Алиса не умела как следует защитить себя, а мужество её было отвагой загнанной в угол крысы, иногда слабые существа способны на истинную стойкость. «Не будем нервничать. Мало, что ли, было в моей жизни неприятных людей? Остап Бендер в таких случаях советовал молчать и иногда для важности раздувать щёки. Интересно, если я раздую щёки, заткнётся ли тётушка от удивления?»
По-видимому, леди Амелия наконец-таки выяснила всё, что хотела, поскольку неожиданно прервала бурный поток излияний и обратилась к племяннику, стоявшему с видом подавленным и стеснённым:
– Я вижу подле тебя, Кристиан, незнакомое лицо. Кто это?
– Дело в том, тётя, что это…
– Отчего ты не познакомишь нас со своей спутницей? Как непростительно! Где твоя куртуазность, рыцарская вежливость, присущая дворянину из Дома Флэтлендов? Я так и знала, что все эти вечные походы в обществе людей низкорождённых нанесут непоправимый ущерб твоему воспитанию! Может показаться, что это пробел МОЕГО воспитания, но это не так. Что бы сказал мой покойный муж, а твой дядя, его светлость герцог Галахад! Позор!
При этом неожиданном выпаде несчастный Кристиан отвесил тётке низкий поклон и прерывистым голосом произнёс:
– Позвольте представить вам, тётушка, леди Алису, иностранную путешественницу. Миледи Марстон – леди Алиса.
Алиса сделала реверанс – примерно так, как она видела в фильмах про Анжелику, маркизу Ангелов, и была допущена к мясистой котлете, украшенной кольцами разнообразного достоинства и величины, у других это звалось рукой. «Ничего, если реверанс покажется ей немного странным, всегда можно списать это на моё иностранное происхождение».
– Милое дитя!
Всегда и всюду внешность Алисы вводила в заблуждение: среднего роста, худенькая, с лицом свежим, как у ребёнка. Ей никто не давал больше шестнадцати лет.
– Какой счастливый случай привёл вас к нам?
Материнская улыбка герцогини приводила в содрогание.
Кристиан шагнул вперёд.
– Я встретил леди совершенно случайно в положении, совершенно неприемлемом для благородной дамы: вообразите, тётя, какой-то паршивый зангибарский купец оклеветал её слугу и пытался вызвать стражников!
– Когда это произошло?

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/alina-romanova-33125869/legenda-geroi-uranii-70963876/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Лор (англ. lore) – предание.

2
Здесь и дальше бронёй будет называться не только кольчуга, но и защитный рыцарский доспех; соответственно, полуброня – часть такого доспеха, состоящая из нагрудника (кирасы), шлема, наручей и наголенников.