Когда вырасту

Когда вырасту
Елизавета Д. Комарова
Ольга Васильевна – репетитор по английскому из Петербурга. У нее долгий преподавательский опыт, любимый кот, недельный отпуск и одиннадцать вопросов, которые задала ей журналистка. Вопросы разные: об ее детских мечтах, об учениках и способах их обучения, о различиях поколений, о необычных случаях, о работе репетитора вообще…
Эти незатейливые на первый взгляд вопросы поднимают целую волну воспоминаний. И перед нами – галерея портретов, странные и нелепые ситуации, взрослые и дети, которые неизвестно когда вырастут – и повзрослеют ли когда-нибудь.
Ироничная и самоироничная книга Елизаветы Комаровой привлекает острой и часто безжалостной наблюдательностью и показывает нам крупным планом обычных людей – возможно, именно нас.

Елизавета Комарова
Когда вырасту


© Комарова Е. Д., 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Омега-Л», 2022

От автора
Имена героев и географические названия в этой истории – вымышленные.
Исключения: Самуил Лурье, девочка Саша.

От души благодарю Дениса Веселова, без которого не было бы этой книжки, а также свою маму Ирину и дочь Машу, без которых не было бы меня.

«Мне пятьдесят лет, а я все еще не решил, кем буду, когда вырасту»
    Андрей Орлов (Орлуша)
* * *
Закончились школьные экзамены, отплавали «Алые паруса», разъехались на каникулы маленькие и большие дети.
Репетитор по английскому Ольга Васильевна тоже надумала куда-нибудь разъехаться хотя бы на неделю.
Сперва, конечно, выбрала Таиланд или Сейшелы, но, подсчитав свои сбережения, решила, что с нее вполне хватит небольшого шалаша у лесного болота.
– Собирайся в путь, Пузырь. Хватит муху караулить, – сказала она коту.
Со вчерашнего дня он стерег единственную муху на подоконнике. Она не улетала, и он не уходил. Наконец она упала замертво на балкон: умерла от голода.
Кот уцепился когтями за оконную сетку и стал смотреть, как она там лежит на балконе, на смертном одре.
Кота звали Пузырь. Ничего, у Насреддина тоже был Пфак-Пузырь, правда, не кот, а ишак. С ним великий плут тоже разговаривал, находил в нем понимание и поддержку.
В детстве Ольга Васильевна хотела завести ишака и бродить с ним по дорогам. От этого ее отговорил в письме из Москвы двоюродный брат; брату Оля не осмелилась перечить.
Лет в десять Оля описала брату свою мечту и получила по почте удивительный ответ:

«Дорогая Оля, прочитал о твоих планах, очень взволнован! Ты подумала, где ты будешь держать своего осла? Вряд ли он сможет жить в городской квартире: его невозможно приучить к человеческим правилам гигиены. Осел – крупное животное, ведь это – не хомяк! Он занимает много места, шумит и топает. Уверен: мама будет против твоего питомца!
А знаешь ли ты, чем питаются ослы? И в каком количестве? Намой взгляд, твой план этого не учитывает.
Далее – “бродить по дорогам”. Оля, а как же школа, институт? Кроме того, ты – девочка! Девочка, которая ездит по дорогам на осле, подвергается неминуемой опасности!
Наконец – климат. У нас не Ташкент! Понимаешь ли ты, как холодно, мокро и скользко ездить по дорогам Советского Союза на осле? Ведь осел – живой, это не автобус!
Тебе необходимо как следует взвесить факторы риска и принять единственно правильное решение. Искренне надеюсь на твой разум!»

Это удивительное письмо Оля сохранила.
И отчасти ее мечта сбылась.
Во-первых, Пузырь у нее был. Это имя ему особенно шло поначалу, когда он был совсем кругленький. Потом, конечно, кот вырос, стал более продолговатым, но к имени уже привык.
Во-вторых, хотя по городам необъятной родины Оля и не бродила, она бродила по улицам Петербурга, посещая учеников, и вот уже шестнадцать лет, когда холодно, скользко и мокро, происходило это брожение.
Раньше у нее была большая семья, несколько домашних животных, муж и дочь. Потом Оля осталась с Пузырем. Ничего страшного, с Насреддином тоже случалось нечто похожее.
Теперь Оля настроилась на недолгий отдых вблизи леса и у водоема, поэтому стала читать объявления о сдаче внаем какого-нибудь пристанища.

Первое же объявление показалось ей заманчивым:

«Сдается часть дома на любой срок. Соседи крайне вредные, семейная пара с ребенком, всячески препятствуют сдаче помещения, но абсолютно безосновательно, просто хотят жить отдельно. Могут вызвать полицию, словесно угрожать. Ищем жильца, который не испугается проблем, платежеспособного, честного. ТОЛЬКО ДЛЯ СЛАВЯН».

Ольге все понравилось, шикарный вариант, много приключений, но смутил шовинизм: почему, собственно, только для славян, почему такие выгодные условия предлагают только им?
И она решила почитать дальше.

«Сдам небольшой дом на природе, река, лес, тишина, пять тысяч в месяц, срочно звоните!!!»

Ого как дешево. Оля срочно позвонила. Ей ответил приятный мужской голос:
– Ну, что сказать. Дом в лесу, ни шума, ни пыли, никого рядом, птички поют, красотища.
– А почему всего пять тысяч в месяц?
– Есть один минус, даже не минус, скорее – особенность. У нас нет электричества.
– Совсем?
– Не совсем. Рядом находится храм, там можно зарядить все гаджеты.
– А насколько рядом?
– В двух шагах.
– Вы ж сказали – рядом никого и ничего, а оказывается – рядом храм, колокола, прихожане…
– Какие колокола, что вы! До храма от нас два километра.
– Ничего себе рядом…
– Ха-ха-ха, вас не поймешь: вам храм надо рядом или чтоб далеко? Он вообще-то рядом. Но в то же время – далеко.
– Ясно. А вода есть?
– Конечно, есть! Рядом река. Кроме того, есть колонка. Прямо в доме. В погребе. Мне ее установить ничего не стоит, это пять минут, ну – десять. Просто рай!
– Понимаете, мне, наверное, надо за компьютером работать…
– Если что-то писать, то можно же на бумаге, а потом перепечатать, логично?
– Логично. Только не видно, что пишешь, когда света нет.
– Пишите утром! Возьмите свечи! А какие у нас грибы! У нас же там лес. Уже пошли грибы, вы в курсе?
– Грибы будут в августе.
– Что вы, у нас уже грибы. Такие уж у нас места!
– А газ есть, чтоб грибы варить?
– Конечно! У нас все есть. В погребе баллончик лежит. Его присоединить – пять минут. Ну— десять. Я вам цену, кстати, скину. Не прогадаете. Почти что бесплатно можете пожить. А то мне стремно, что там никто не живет…

Конечно, тоже хороший вариант. Надо соглашаться, а то поздно будет, подумала Оля. Но на всякий случай позвонила по третьему объявлению, обратив внимание на доступную цену и слова «элитный коттедж».
Ей ответил не менее приятный мужской голос.
– Меня зовут Геннадий, наша деревня называется Ивушки. Удобства все. Вокруг тишина, во дворе чистейший колодец, через дорогу – река.
Комфортный биотуалет. На крыше дома гнездятся аисты.
– Прелесть! – сказала Оля. – А к вам долго ехать? Можно дней на десять?
– Так мало? Ну, что ж, можно… Ехать часа три. Завтра уезжает балерина, которая жила в доме последнее время. Поживите десять дней тысячи за четыре. Я встречу вас на машине на станции. А на остаток лета найду другого арендатора.
Оле послышалось «другого дегенерата», но она явно ослышалась, просто слова похожие.
– Можно взять с собой кота? Он не напугает аистов?
– Ну раз они волков не боятся, кот им нипочем…
– У вас водятся волки?
– Какие могут быть волки, шучу я. Берите кого хотите.
Да, все шикарно. Вот повезло! Главное – быстрого как! Оля договорилась с Геннадием, купила билет онлайн и стала собирать чемодан.
Немножко пособирала и отодвинула в угол: должен был прийти последний в этом месяце ученик, который посещал ее сам, не надо было к нему ходить.
Оля достала фломастеры, учебник, бумагу, включила ноутбук и стала ждать.
Звонок.
– Ольга Васильевна, чего-то я заболел. Чего-то температура. Чего-то я, наверно, не приду.
– Очень жаль, что предупреждаете только сейчас, но понимаю, – сказала Оля. – Скорейшего выздоровления.
Оля убрала в шкаф учебники, тетради, фломастеры, листочки. Выволокла чемодан из угла, стала опять складывать вещи.
– Пузырь, это брать? А это?.. – спрашивала она.
Кот подцепил когтем лак для ногтей и угнал под диван.
– Прав-прав, зачем там маникюр.
Звонок:
– Ольга Васильевна, это опять я. Я подумал-подумал… А может, прийти все-таки? Жалко пропускать урок. Не так уж я и болен.
– Ну что ж, если вы уверены, приходите, – сказала Оля. – Тем более, я завтра уезжаю из города.
Оля закрыла отяжелевший чемодан, поволокла в угол.
Достала фломастеры, книжки, бумажки…
Звонок:
– Ольга Васильевна, простите. А вдруг это «он»?
– Кто «он»?
– Вдруг у меня ковид?
– Ну?
– Вдруг я вас заражу? Как можно!
– Занимайтесь онлайн.
– Ой, я так не могу… У меня так не получается… Я так не пробовал…
– Ну?
– Что «ну»?
– Каково же ваше решение?
– Да вот хочу с вами посоветоваться: все-таки приходить или все-таки нет? А то вы уедете, и мы не пройдем герундий.
– Предлагаю решить что-то одно, – сказала Оля. – Лучше выздоравливайте. Давайте остановимся на этом.
– Хорошо.
Оля хотела опять смахнуть фломастеры в ящик, но решила повременить – мало ли что. И, не вытаскивая чемодан, примостилась в углу, продолжая сборы.
Опять позвонили, и Оля, не глядя на номер, сразу сказала:
– А я вам это припомню, дорогуша! Ох, припомню!
– Ольга Васильевна? – услышала она девчоночий голос.
– Да, я. Драсти. Кто это?
– Виктория, журналист, помните, насчет интервью?
– Не помню.
– Я вам вчера писала, вы сказали позвонить днем. Я звоню днем.
– Слушаю вас.
– Хотела бы взять у вас интервью. Мы заплатим.
– Сколько?
– Ну… сколько? Сколько-нибудь. А сколько надо?
– Надо бы, сколько бог подскажет. О чем интервью?
– О вашей работе.
– Меня никто не знает. Зачем это вам? Какой-то захудалый репетитор.
– Что вы, это очень современно, познавательно! Вы очень известны в городе! И вообще! Буквально несколько вопросов, легких. Давайте так: я пришлю примерные вопросы, вы подготовитесь, а потом встретимся. Можно? Нам о вас очень хорошо говорили. Мы читали отзывы. Вы такая милая. Помните, у вас был Юра? Это мой парень. Он от вас в восторге. Он так и сказал – привет Ольге Васильевне от просто Юры.
– Спасибо, и Юре привет от меня. Хорошо, присылайте вопросы. Но завтра я на пару недель уезжаю. Когда вернусь, сообщу. И в поездке обдумаю ваши вопросы. Только если какой-то личный вопрос, я не отвечу.
– Нет-нет, только по работе. Договорились.

Юра… Кто это?.. Наверно, он писал отзыв. Оля открыла рабочую страницу в интернете и стала листать отзывы о себе. Их накопилось более двухсот, найти нужный трудно.
Оля машинально читала:

Ольга Васильевна – прекрасный преподаватель и очаровательная женщина. Благодаря ее профессионализму моя дочь с удовольствием занимается английским языком. Мы очень рады.
Оценка: 5.
Анна

Здравствуйте! Наверное, многим знакома такая ситуация: учили английский в школе 10 лет, в институте еще 5, а в голове все равно каша из английских времен, неправильных глаголов и артиклей! Что делать в таком случае? Выход есть: обратиться к такому отличному репетитору, как Ольга! Все сразу станет понятно в английской грамматике, и через некоторое время вы довольно бегло сможете говорить по-английски! Оля, спасибо огромное за ваши занятия! С вами я действительно поверила в свои силы и в то, что говорить на иностранном языке – это интересно и не страшно! Спасибо за дружелюбную атмосферу на ваших занятиях и чувство юмора!!!!!
Оценка: 5 +.
Дина

Четко, понятно, все по делу. Очень довольны.
Оценка: 5 +.

Игорь
Ольга Васильевна произвела очень приятное впечатление. Сын занимается с удовольствием. Значительно по высилась успеваемость в школе. Очень доволен.
Оценка: 5 +.
Эдуард

Юра не нашелся.
Ольга Васильевна продолжила сборы; в чемодан капнули две-три слезинки. Отзывы были хорошие, она давно их не читала; умиление и тепло к дорогим клиентам заполнило ее душу. Она вспоминала их, добрых и беззащитных. Она часто не хотела к ним идти, только алчность и неоплаченные квитанции гнали ее в дорогу.
Ей надоело повторять одно и то же, не хотелось разбирать по крупинкам чужую «кашу из английских времен», не хотелось улыбаться и играть роль веселого человека, который ко всем «найдет подход».
Ну почему, почему не хотелось?
Ей стало стыдно.
А на следующий день она с Пузырем отправилась в элитный коттедж Геннадия на поезде.

Объективные Ивушки
Гена действительно ее встретил, сразу взял свои деньги и запер их под ключ в бардачок, а ключ сунул в карман.
И вскоре они подъехали к небольшому строению, покрытому шифером.
У дома был телеграфный столб, наверху столба – огромное гнездо, и в нем – два аиста.
Пока все совпадало.
На крылечке сидела балерина Наташа, планирующая сегодня отбыть. Она ждала сына, ушедшего в магазин и унесшего с собой ключ.
И поскольку всем троим пришлось его ждать, состоялась общая беседа, пролившая некоторый свет на тайну поместья.
Геннадий сказал:
– До станции полчаса пешком, до Питера совсем недолго – раз, и вы дома. А впрочем, я вас провожу на машине. Как вам повезло!
– До станции час, до Питера четыре часа, – тихо сказала Наташа.
– Я уже ездила, – сказала Ольга. – Три с половиной.
– Входная дверь толком не закрывается, сквозняки постоянно, влетают мухи, пчелы, оводы и слепни, – сказала Наташа.
– Что это вы говорите? – сказал хозяин. – У меня испанская дверь, закрывается – плотнее некуда.
И он хлопнул дверью намертво.
– У меня нет столько сил, – сказала Наташа. – Оля, в доме кривой пол, расслаивается, скрипит и гниет, и когда дождь – крыша течет вот тут.
– Что это вы говорите! – сказал хозяин. – Полы все ровные, английский ламинат. Крыша немецкая, а если вы сами ее проковыряли, я тут ни при чем. Уж я-то свой дом, наверно, неплохо знаю.
– Я по-вашему маньячка – крышу ковырять? – сказала Наташа. – С полигона постоянно стрельба, мой ребенок, бедный, вздрагивает.
– Ну и слух у него! – сказал хозяин. – Полигон черт-те где, еле слышно, стреляют раз в неделю, да и то я ничего не слыхал. Тут такая тишина, такой рай!
– В доме полумрак, – сказала Наташа, – солнца не бывает, во дворе воняет, и это естественно, потому что туалета у него нет, кто куда из дачников ходил – он и сам не знает.
– Как это нет туалета? – встрепенулась Оля. – Вы же сказали – биотуалет.
– Он так называет пластмассовое ночное ведро, – сказала Наташа. – В хозяйственном купил.
– Оно, к вашему сведению, так и называется: «биотуалет». А вы думали, это синий домик, внутри сидит старушка и чеки пробивает? К сожалению, нет.
– А как же?.. – шепотом спросила Оля.
– Как душа пожелает! – Геннадий провел рукой по воздуху. – Это ведь природа. На природе же вы, поймите! Куда по-вашему ходят аисты, зайцы, ежики? Ах, какие тут ежики!
– Не заговаривайте человеку зубы своими ежиками, – сказала Наташа. – Тут волки. Я видела двоих. Они в большую деревню идут, транзитом через это место. А комары всю задницу сжирают, если ходить в канавку. Вот и вынужден в ведро, куда деваться. А кот пусть на улицу ходит.
Пузырь побежал в дом и притаился у стены: что-то услыхал.
– О, мышей нашел! – сказала Наташа. – Мышей много. Только спать ляжешь – шур-шур, шур-шур. Не оставляйте продукты на столе.
– А магазин есть? – спросила Оля.
– В шаговой доступности, – Геннадий и махнул рукой вправо. – А также есть выездная торговля. Через день продукты привозят.
– Пока бежишь, грузовик с торговлей уже тю-тю, – сказала Наташа. – Тут же никто не живет, они просто едут мимо.
– Как и волки?
– Точно! – засмеялась Наташа.
– А почему тут никто не живет?
– Кто ж в своем уме станет жить в таких нечеловеческих условиях? Кстати, шаговая доступность магазина – два километра. И прошвырнулся бы, если б не слепни. Или придешь – а оно закрыто: продавщица зашибает сильно.
– А речка? – совсем тихо спросила Оля.
Геннадий утомленно молчал, ему надоел бессмысленный бабий треп.
– Вон под горой ржавый ручеек, – сказала Наташа. – Смрад, вонь, вся вода в каких-то миазмах.
– Ну это уж слишком! – сказала Оля. – Ну как так-то, а? Как же? Ну как?!
– Как вам не стыдно, Наталья! – сказал Геннадий. – Это полноводный приток реки Белки, река Живинка, прозрачная, с кувшинками! Кувшинки стерилизуют воду, пил бы и пил! Никакого фильтра не надо. А у вас столько претензий, что я жалею, что пустил вас пожить в свой коттедж. Оля, есть такие люди – все видят в черных тонах. Не слушайте вы ее!
– А у вас чуть что – истерика, – сказала Наташа.
Тут Наташин сын вернулся и принес ключи.
Оля взяла их дрожащей рукой и посмотрела вокруг.
Ну не уезжать же, тем более, деньги уплачены, кот свернулся клубочком на террасе, консервы с собой – ну его, этот магазин.
Купаться можно и дома в Неве, а мыши – чудесные маленькие звери, обворожительные, кроме того, на крыше аисты, а где-то рядом – ежи. Еще и волк идет транзитом. Чем плохо?
Ей стало жалко Геннадия с его розовым пластмассовым горшком, и она сказала:
– Давайте я поживу эти десять дней, за этот срок уж не развалюсь, а первого августа вы за мной приезжайте. Я у вас приберусь и ямку выкопаю, будет туалет. Электричество-то правда есть, или тоже не очень?
– Де-юре есть, – сказала культурная Наташа. – Де-факто отключают под предлогом грозы. Отключать не забывают, забывают обратно включать. Мобильная связь – на горке.
И она махнула рукой влево.
Потом все они погрузились в Генину машину и уехали.
Настала тишина.
Только Пузырь мурлыкал.
Оля взяла его на руки, внесла в дом и закрыла внутреннюю дверь: дверь на террасу не запиралась, но в доме – как народ говорит, «в зале» – можно было запереться.
Стало совсем беззвучно. Комары зудели только снаружи. Свет пока что работал.
Оля включила ноутбук и стала читать вопросы Виктории, которые пришли еще утром.
Было что-то хорошее в этом забытом Богом месте, домой Оле не хотелось.
Здесь никто ее не мог найти.
Усталость от нехватки своих и переизбытка чужих била ей в голову. Она просто смотрела в пустоту. Взгляд шел сквозь стену, в ничто, в ночных бабочек, в росу, в невидимую в темноте траву.
Потом Оля прочитала вопросы, стала их обдумывать.
Они оказались несложные, довольно предсказуемые.

Вопрос 1.
Начнем с главного: как отразилась на вашей работе пандемия? Преподаете ли вы онлайн? Пострадали или нет материально, морально?

Оля написала:
Да, преподаю онлайн. Морально не пострадала. Материально – немножко.

Коротко и ясно. «А что вы хотели, чтоб я рассказала им про вашу баню?»
Но потом Оля прочитала другие вопросы и решила, что будет вспоминать, что могла бы на них ответить, если бы… если бы захотела отвечать подробно и от души.
Конечно, она к этому не привыкла. Слушать привыкла, рассказывать – нет.
Но здесь ведь – никого. Никто не увидит ее воспоминаний, никто ничего не услышит и не прочитает против ее желания.
Значит, можно рассказать. А потом что-то выбрать для Виктории.
А остальное… – остальное пусть просто будет. Пишут же люди мемуары. «Это даже любопытно, многое забавно…» – подумала Оля.
В общем, она стала переводить свои картинки из памяти в слова и просидела всю ночь, глядя, как на экране появляется строчка за строчкой.
И написала что-то странное…

В городе
Когда только началась пандемия, люди шарахались друг от друга в страхе, улицы пустели, с одной и той же собакой разные люди наматывали круги по морозу, прижимая к себе мусор, который якобы направлялись выкинуть.
Вскоре улицы и совсем обезлюдели. Одни бездомные остались, им-то теперь было хорошо – гуляй, Вася.
Менты к ним подходили, о чем-то тихо беседовали. Разговор легко угадывался:
– На улице находиться нельзя, иди домой.
– Улица и есть – мой дом. Куда ж мне идти?
Я растерялась. И от растерянности стала искать розовую туалетную бумагу.
У меня особенность: я покупаю в дом туалетную бумагу только розового цвета. Это давно повелось. Лет двадцать пять назад, когда в 90-е страна начала выпускать разноцветные изделия для людей с изящным вкусом.
С той поры другой окрас этого средства гигиены я не использовала по причинам, которые и сама не формулировала.
И вот – нате вам: карантин. И розовые рулоны почему-то исчезли. Вместе с макаронами и другими товарами, которые меня не интересовали.
Я продолжила поиски по городу, вопреки запретам не гулять без собаки или без мешка с мусором. Меня почему-то никто не тормознул. Мало ли, человек ходит по гречку.
Тут – новые указы. Оказалось, люди опасны друг для друга шныряньем по магазинам. К тому же половина магазинов закрылась. Осталась какая попало бумага в «Дикси» и «Пятерке», серая, без отверстия в центре.
Поискав пару дней, я нерешительно купила оранжевую бумагу. Немножко.
Теперь всякий раз, отрывая фрагмент волокнистой ленты, я испытывала тоску. Применение средства совершенно перестало приносить мне радость (неизменно приносимую ранее).
Вспомнились 90-е: да, многое было по талонам, но розовая бумага дома была.
Я задумчиво смотрела на розовые квитанции за квартиру – платить все равно нечем, но они жесткие и нечистые: нет, не подходят.
И тут звонит подружка. Спрашивает, не принести ли чего. Я, конечно, постеснялась сказать правду. Какая еще розовая бумага, это что за новости? Так что сказала «ничего не надо».
Но вдруг подружка приходит, приносит чай и восемь рулонов туалетной бумаги марки «Мягкий знак». Розовой, как уши зайца на просвет.
Я была очень рада. А потом и дети перешли на онлайн-уроки. С тех пор пандемия мне стала нипочем.

В деревне
Но как же там, в деревне моего детства, протекает пандемия, думала я очень долго.
Как дела под далекой Вязьмой, в Минино, в синих и зеленых домиках с кружевными ставнями? В освобожденных от снега яблоневых садах?
Школу вряд ли закрыли: ее там и раньше не было.
Магазин тоже вряд ли, там товары только первой необходимости: консервы, макароны и водка.
Зеленые и желтые люди не привозят там жителям еду: нет там ни зеленых людей, ни желтых. Синие есть (синие – почти все). Но и они еду не развозят.
В масках вряд ли кто ходит, поскольку ходить там в апреле принято с печки на лавку, и этот путь недалек.
Клуб в пяти километрах от деревни тоже не могли закрыть: он и раньше был заколочен.
И коровник не могли: а как же корова рыжая одна?
Вот свинарник – могли: там никого.
Больницу под ковид переоборудовать не могли: там нет больницы.
А вот поезд «Москва – Барановичи» отменить могли. Без этого поезда до больницы в Вязьме доехать нельзя, трактор будет неделю ползти.
Интернет там вряд ли ловит, потому что кому ж он там нужен.
Но казалось – все как раньше: баба Дуня выходит в сени и зовет:
– Пыля-пыля-пыля-пыля! Пыль-лю-лю-лю-лю!..
Так звали кур в ее деревне. Везде «цыпа», а у нас «пыля».
Наверно, уж и нет этой деревни, после детства прошла целая жизнь.
Кстати, чем Ивушки отличаются? Здесь тоже никого – и тут неоткуда ждать помощи. Две-три старушки, которым некуда уехать – каково им здесь в морозы, посреди безлюдья? Так ли страшен им здесь этот ковид?

В лесу
Но в деревне еще куда ни шло, все-таки ты человек в четырех стенах, под крышей, с лампочками, с печкой. У некоторых – коза, куры.
Да, раньше сидели с лучиной и пряли, но теперь-то, теперь-то есть лампочки!
А в лесу, в темноте, в глуши?
Многие животные, конечно, зимой спят. Да и страшно проснуться: выходишь – и ни зоомагазинов, ни света, ни приюта.
Перед тобой снег и черные стволы с ветками во мраке и холоде.
Ты голыми лапами идешь по снегу, проваливаясь. А идти-то некуда.
Лапу сломал – никаких ветеринаров: смерть медленная, мучительная. Быстро подстережет зверь покрупнее и тут же, тут же перегрызет глотку.
Никто не защитит, не укроет, не скажет доброго слова на твоей могиле – да и сказал бы, так ты его не поймешь.
Можно прийти в деревню, там куры.
Но там же и люди с мотыгами и топорами, ведь куры – только при людях, а люди – чтобы убивать, они тебя ненавидят и, не спрашивая, стреляют и режут, чуть только ты вышел на свет, на дорогу. Они орут, какой ты свирепый, а ты не свирепый, ты сам их боишься – ты просто голодный, ты – один.
У тебя нет мозга, ты понятия не имеешь, что скоро весна. Ты просто не можешь этого знать! Ты ощущаешь только эту минуту: возможно, боль и холод – навеки.
Ты рождаешься без надежды, умираешь без покаяния, живешь короткую, мучительную жизнь, полную драк, жестокости и страха. Ты убиваешь сам. И ты не говоришь ни с друзьями, ни с богом – ты понятия не имеешь, как устроен мир. Ты видишь только ужас, который у тебя под лапами.
Луна вроде бы светит – вот, с кем можно поговорить! Круглый светящийся волк. Ты воешь на него, а он светится молча.
Летом полегче, но тебя заживо сжирают насекомые, и некуда от них укрыться, нет рук, чтоб их прогнать из твоих глаз.
Вот тебя не стало; если человек убил – он сдерет твою шкуру на воротник, пустит тело на мясо; если зверь – выгрызет твое тело, оставив его доклевывать падальщикам.
Боятся ли ковида волк и лиса?
* * *
Что за глупости, Оля, приходят тебе в голову! Еще напиши, как холодно и трудно бедным рыбам в океане. Не надо, никому это не интересно, никого не трогает, людям важна только собственная жизнь, за нее они убьют миллионы других живых существ.
Волку трудно жить в лесу – а современному человеку трудно нажать shift, чтобы напечатать заглавную букву в своем бессмысленном комментарии. Поэтому он пишет все слова с маленькой.
Трудно ему нажать shift. Ну – трудно! Кому ты говоришь про волка, лису? Кому, а? Сама только что ныла, что в домике для уточки нет душа Шарко.
Ты все это говоришь Пузырю, который сладко спит на теплом пледе? Ну – ему, ладно: говори.
Читай-ка следующий вопрос, и успокойся: дикий зверь не пощадит тебя при встрече, загрызет вмиг, и потом – никто тебя о них не спрашивает!

Вопрос 2
Некоторые признаются, что с детства мечтали преподавать, чувствовали к этому особый дар. А вы? Как вы учились в школе сами? Расскажите об этом.

У меня были педагогические способности с семилетнего возраста. Но преподавать я не мечтала.
Как училась сама? Неровно. Это слово подходит лучше всего.

Спать хочется
(раннее детство)
Эх, да какой человек откажется рассказать о своем детстве? Людям уже по полтосу, а они охотно рассказывают, что мама их била крапивой по попе, и эта детская травма сломала их судьбу.
Привычная тема.
Ну что же, вспомню и я далекое детство, и особенно – педагогический талант, который проснулся во мне с первого класса.
Как-то раз, давно будучи взрослой, я подыскивала штатную работу, и мама посоветовала мне позвонить директору огромного завода по переработке чего-то ценного, вроде нефти или руды. А может, они там «Тойоты» мастерили – уже не помню.
Я поразилась этому совету, но позвонила.
Оказалось, директор меня знает.
Он был весьма приветлив и обещал перезвонить, как только освободится то ли место его зама, то ли уборщицы.
Хотелось вспомнить самой, откуда мы знакомы, причем явно очень давно, раз об этом знает моя мама.
И я вспомнила.

Когда мне было семь лет, у одной молодой дамы, маминой приятельницы, родился сын. Только-только родился, ему было недели две живого возраста.
Его укутали, положили в коляску и попросили меня немного его покатать на свежем воздухе.
Сначала мы гуляли хорошо.
Но потом коляска опрокинулась. Сама, разумеется.
Ребенок заорал и стал извиваться на снегу.
Помню свой ужас и колотун.
Я кинула малыша обратно в коляску, как тюк. Сверху лихо побросала подушки, погремушки и одеялки.
И он орал там на дне, уже тише. Это было совсем страшно.
Дрожа, я помчалась с коляской обратно к его легкомысленной мамаше. Казалось, случилось страшное, и он вряд ли выживет.
Орущую кучку я вкатила в квартиру, понимая, что и мне, и младенцу – кирдык.
Но его мама не рассердилась. Она понимала, что няньке от горшка два вершка, что возьмешь. Нет переломов – и ладно! Она уравновешенная была.
Она успокоила своего Сашеньку, покормила, он и уснул.
Самое странное было потом.
Я ей, видимо, понравилась как няня. То ли тем, что бесплатная, то ли тем, что знакомая, то ли тем, что ответственная: все-таки не плюнула и не ушла кататься с горки – подумаешь, мало ли, кто там валяется на тропинке, надоел, визгун.
На меня можно было положиться: я привезла ребенка туда же, откуда увезла.
Так что через пару недель эта мудрая мать снова оставила меня с тем же младенцем дома и, ни о чем не тревожась, упорхнула в парикмахерскую.
И вот я сижу и смотрю на Сашеньку.
И все идет хорошо, я даже стала ему напевать «Рыбки уснули в пруду».
Саша слушает, протягивает ручонку влево, берет бритвенное лезвие, кем-то заботливо оставленное на тумбочке, и начинает его мять. Пальчики его покрываются кровью, и он снова, разумеется, орет.
И я вижу, что сжимает он лезвие крепко, и, если отбирать – он еще пуще порежется.
Поэтому просто начинаю орать вместе с ним.
Мы так орем какое-то время, оба измазываемся кровью, и никого дома нет.
Наконец Саша лезвие роняет. Я его прячу, и мы оба засыпаем в нервном шоке. Не дождавшись мамы.
Вот не помню, дальше я его нянчила – или уже нет.
Этот самый младенец-экстремал и стал директором завода.
Скорей всего, его душа ощущала опасность, связанную со мной, так что он мне не перезвонил.
Однако педагогический талант у меня явно был: я с пеленок приучила Сашеньку, что жизнь – борьба. И результат налицо: человек многого достиг.

Константин Устинович Черненко
(история любви)
Как октябренок я интересовалась политикой, читала газеты и смотрела телевизор вместе с бабушкой, которую всегда удивляла одна несостыковка: по словам дикторов и авторов публикаций, мы жили прекрасно, а на улицу выйдешь – стоишь в очереди три часа. «Старому человеку это трудно понять», – говорила бабушка.
Но мне, человеку нестарому, было отрадно, что какие-то «дьяволы» – в далеком Пентагоне, «военщина» – в Израиле, «милитаристские хищники» тоже черт-те где, а у нас в советской стране все хорошо, и все у нас есть: и надои, и картошка, и свекла в магазинах мокренькая, и ситчик – словом, все необходимое. И мы – самые счастливые люди на Земле.
Однако порой случалось горе и у нас. Как-то раз сообщили грустную новость; мама пришла домой и застала меня в слезах.
– Что стряслось? – спросила она.
– Огромное горе.
– Что такое?!!!
– Как?! Ты не знаешь? Умер дорогой товарищ Хомяков.
– Дурочка, – засмеялась мама. – Суслов!
Смерть Брежнева я тоже очень переживала, он был такой ласковый, всех целовал – и тут на тебе. Андропов не задел мое сердце, зато мне нравилось, что среди одинаково одетых старых страшных воротил есть один тихий, непохожий внешне на других, вроде как чукча.
То есть мне стал очень симпатичен необычный Черненко.
Про чукчей все анекдоты были добрые. И я думала – наверно, он добрый, и хорошо бы именно он стал следующим по порядку царем.
И я вам точно хочу сказать: вот как ты веришь – так оно и будет.
Вдруг его действительно назначают!
Представьте мой искренний восторг.
Никто в стране его не разделял. Я ликовала одна. Купила в киоске газету, вырезала его портрет и повесила на стенку.
Но вскоре и он, к сожалению, приказал долго жить: в августе 1983 года на отдыхе Константин Устинович тяжело отравился копченой рыбой, которую прислал ему, явно по наущению врагов страны, подлый Виталий Федорчук, легкомысленно назначенный министром внутренних дел СССР.
Вот он внутренними делами и занялся, сука.
Отведав этого гостинца, Черненко провел значительную часть своего правления в центральной клинической больнице, где иногда, то ли для забавы, то ли с целью травануть его посильней и уже наверняка, проводились заседания Политбюро ЦК КПСС.
Такая вот страшная история.
Я почтила его память горючими слезами.
Великая держава вместе с населением запомнила его как безопасного руководителя, который не сделал ровным счетом ничего. И даже не сказал никаких исторических фраз. Ни «мочить в сортире», ни «она утонула»… – никакой этой чуши он не городил.
А уж войн и подавно не затевал: ему после министровых карасиков было как-то не до войн.
Так что я считала его хорошим человеком.
В общем, не учеба, а большая политика занимала мои мысли.
А то они спрашивают, как я сама училась. Ну, как училась… Честнее всего ответить не уклончиво «неровно», а искренне «неважно». Два плюс два научилась складывать – да и ладно, а там и кучер довезет.

Хвостики и совет отряда
(пионерское детство)
Когда мы перешли из октябрят в пионеры и учились классе в шестом, кто-то из класса в совет отряда входил, а кто-то – нет. По принципу уровня оценок и дисциплины.
Нормальные дети (как сейчас говорят – «адекватные») в этот совет входили. Я, разумеется, нет.
Совет отряда собирался нечасто, и вот как-то раз наш классный руководитель Алла Михайловна говорит:
– Так, Куликова. Завтра с Тартаковичем добро пожаловать на совет отряда. Разберем ваше поведение, ваши грандиозные успехи, подумаем, что с вами делать.
Зная заранее, что предстоит, я встала пораньше, нагладила как следует пионерский галстук и сделала два хвостика.
Обычно я ходила как лахудра, с распустившейся косичкой слева и петелькой справа. К третьему уроку я вытаскивала резинки из волос и ходила так. Пионерский галстук пихала в карман портфеля.
А тут думаю – не, прикинусь паинькой. Буду иметь трогательный, беззащитный вид.
И вот совет отряда. Хвосты держались нормально.
Все расселись в зрительном зале.
К веревке у доски Алла Михайловна прикрепила на скрепку рваный листок, на котором Илья Тартакович написал какую-то белиберду.
Уголок листка был оторван. Внизу стояла красная жирная двойка.
Алла Михайловна сказала:
– Предлагаю вниманию совета отряда небезызвестный случай! Пионер Тартакович позволяет себе швырять учителю на стол вот такие, с позволения сказать, контрольные работы. Любуйтесь! Просим героя к доске!
Она плотно сжала губы и покраснела.
Пионер Тартакович, веселый и свободный по характеру, еле сдерживая смех и явно чувствуя себя в самом деле героем, ровно как Чурилин из довлатовского «Чемодана», вышел к доске и встал под рваным листочком. Не хватало знамени, чтоб он мог его трогать.
– Что делать с этой вопиющей наглостью? – продолжала Алла Михайловна. – У меня терпение лопнуло. Какие будут мнения?
– Он больше не будет, – сказал кто-то.
– Абсолютно ничего смешного! – гаркнула Алла Михайловна. – Ученик не уважает ни учителей, ни своих товарищей! Ему на всех плевать!
– Я больше не буду, – сказал Илья и сжал губы, чтоб не смеяться.
Алла Михайловна стукнула кулаком по столу и побагровела шеей.
В классе стало тихо.
– Вы учитесь в лучшей языковой школе города! Тартакович не раз обещал, что больше не будет, но эти слова для него – сотрясение воздуха. Когда он кинул бомбочку… я имею в виду – пакет с водой… на учителя из окна, ему показалась мало той травмы, которую он нанес взрослому человеку, и того скандала, который воспоследовал. Он продолжает свои художества. Я предлагаю вынести вопрос на педсовет.
Илья стоял и покорно слушал, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь своим друзьям в зрительном зале.
– Что надо сказать, пионер? Мы тебя внимательно слушаем.
– Вам лучше знать, – дипломатично ответил Илюша.
– «Это было в последний раз, простите меня, Алла Михайловна и ребята, больше я никогда не позволю себе ничего подобного» – вот что надо сказать.
– Это было в последний раз, простите меня, Алла Михайловна и ребята, больше я никогда не позволю себе ничего подобного, вот что надо сказать, – громко повторил Илья.
Все захохотали.
Багровая Алла Михайловна пошла пятнами и грохнула журналом по столу.
Почуяв, что пахнет жареным, Илья быстро сказал:
– Алла Михайловна, я не хамлю, я повторил ваши слова чисто автоматически, как попугай.
– Вон! – она вытянула журнал в сторону двери.
Освобожденный Илья мигом выбежал.
Я ощупывала хвостики.
– Куликова! – сказала Алла Михайловна.
Для меня сцена – ужас. Я была очень тихая девочка. У доски торчать ненавидела.
Но вышла и стою.
– Перед вами пионерка Куликова, – зловеще начала Алла Михайловна, – которая изучает в школе три предмета: русский, английский и физкультуру. У вас сколько предметов, ребята?.. Ах, десять? Двенадцать? Многовато. Куликовой они не нужны, она, конечно, их посещает, делает учителям одолжение. Но ни домашние задания по ним не делает, ни педагогов не слушает. Как вам известно, я веду русский, поэтому довольно долго неплохо относилась к Куликовой: она кое-что читает, выполняет мои задания и грамотно пишет. Я относилась к ней предвзято. Этому пришел конец, когда я увидела ее оценки за текущую четверть. Там даже нет троек, одни двойки по физике, алгебре, геометрии, географии, даже по истории! Уму непостижимо! Ученице грозит вылет из школы. На фоне такой вопиющей неуспеваемости Куликова в шесть утра в воскресенье уезжает кататься на лошадях в какой-то совхоз, позволяя себе оставлять маме записку! Вдумайтесь! Записку!!! Она не находит нужным устно предупредить маму, что куда-то едет! В двенадцать лет!
– Лошадки зимой там не живут, – вдруг услышала я свой голос.
– Что-что?!!!
– Уедут лошадки, – шепнула я. – Ездить будет не к кому.
– Вы послушайте, она еще дурочку из себя корчит! А какая у нее прическа? Это пионер или русалка? А?!!
Я встрепенулась. Посмотрела на Аллу и думаю – как же тебе не стыдно? Весь день я слежу за хвостиками, не отвлекаясь ни на географию, ни на физику.
– Сегодня вижу – подготовилась, – сказала она, прищуриваясь. – Что будем делать?
– Куликовой должны помочь ее друзья, – сказал кто-то из ребят с умным видом.
Остальные закивали.
– Да, у нее есть приятели в классе. Но – какие? Например, Гилинская. Где Гилинская?.. А, да, она не входит в совет отряда, и по тем же причинам: это два сапога пара. Они вместе ездят по совхозам и вместе не учатся! Я уверена, что меры должны быть самые жесткие. Предлагаю запретить Куликовой заниматься акробатикой. Это для нее самое главное. Так вот: пока она не исправит двойки и не перестанет вгонять в гроб свою мать – никакой акробатики! А там поглядим. Голосуем! Кто за?
Все подняли руки.
Абсолютно все.
Мои одноклассники сидели с поднятыми руками и спокойно смотрели на Аллу. Никто не воздержался, ни один.
Я смотрела в окно и думала – хвостики держатся!
И еще думала – ага, попробуйте запретить. Как ходила – так и буду ходить на акробатику.
Сейчас, думаю, отпустят – а там осень. Листья… Во дворе сидит на скамейке Венька из десятого, который принимал меня в пионеры. У него такие синие глаза. А я с хвостиками. Конечно, он гуляет с обалденной девушкой, мне до нее далеко – и все-таки хвостики мне идут! А про совет отряда я тут же забуду.
Но я не могу забыть эти поднятые руки. Ведь повод не важен, так бывает всегда, и далеко не только при советском строе: если б Алла предложила меня исключить – все тоже проголосовали бы единогласно, а потом подходили и шептали: «ты ж понимаешь, я один ничего не решаю…»
Этот страх – вечен.
Но тогда я думала о Вене. Веню я любила и не забывала всю долгую жизнь. Пыталась искать в соцсетях – но безуспешно.
Где он теперь, а?..

Папа и сын
(тоже о любви)
В комсомол таких отпетых уже не принимали, и слава богу. В старших классах я перешла в другую школу, и в эту же школу пришел Миша Лурье, сын Самуила Ароновича (тоже на последние два года).
Миша был воспитанный парень, приветливый, невозмутимый.
Рома, тусовщик и балагур, пришедший в класс вместе с Мишей, быстро закорешился с местным хулиганом, у которого была одна тетрадь двенадцать листов по всем предметам и ни единого учебника. Эти два весельчака приходили в школу чисто пообщаться друг с другом и поржать.
Миша сидел один за последней партой.
Когда он снимал очки, было заметно, какой он красивый парень. Красивый, но вялый, говорили девушки.
В прогулах, тусовках и хулиганстве Мишка не участвовал. Таких обычно не любят – говорят, «строит из себя».
Но к Мише все хорошо относились, и ребята, и учителя. Он притягивал всех покоем и улыбкой.
Ему не надо было суетиться, чтобы понравиться – он просто нравился.
Учительница по литературе считала меня и Мишу соображающими в книгах людьми. Опросив всех на тему какого-нибудь Онегина и дождавшись тишины, она говорила:
– Оля, а ты что думаешь?
Я не всегда читала произведения, по поводу которых задавался вопрос, но, к сожалению, надо было что-то думать, раз спрашивают. Поэтому я что-то отвечала, и все были довольны.
Дослушав меня, учительница говорила:
– Миша, теперь ты.
Бархатным голосом Миша ставил финальную точку в дискуссии на заданную тему.
Эти сцены всегда предшествовали домашним сочинениям.
А потом мы начинали что-то новое.
И вдруг почему-то, когда мы проходили то ли Гончарова, то ли Пушкина, урок по теме отменился, и к нам пришел Мишин папа Самуил Аронович рассказать о Мандельштаме.
Класс был шебутной, хулиганов много. Угомонить нас было трудно.
Но когда стал говорить Самуил Аронович, народ затих и перестал плеваться из трубочек.
Он стоял перед нами, очень грустный и славный: вот я, такой же, как вы, незаметный лысый человек в свитере, не умеющий орать и махать указкой.
Прозвенел звонок, никто не ушел на перемену, мы слушали.
Через полтора часа Самуил Аронович спросил, интересно ли было, какие вопросы. И кто вообще-то читал Мандельштама, если не секрет, конечно. Мол, может, я рассказываю, а вы и не знали раньше эту фамилию.
Миша поднял руку. Потому что он один только Мандельштама и читал.
– Ну теперь, ребята, думаю, вы прочитаете, – улыбнулся Самуил Аронович.
Я прочитала всего Мандельштама из маминой библиотеки в ближайшую неделю, он стал моим любимым поэтом.
Как-то ночью я шла по коридору, шаркая тапками, и разбудила этим шарканьем маму. Она подозвала меня к своей кровати:

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71261521?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
  • Добавить отзыв
Когда вырасту Елизавета Комарова
Когда вырасту

Елизавета Комарова

Тип: электронная книга

Жанр: Современная русская литература

Язык: на русском языке

Издательство: Издательство "Омега-Л"

Дата публикации: 03.11.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Ольга Васильевна – репетитор по английскому из Петербурга. У нее долгий преподавательский опыт, любимый кот, недельный отпуск и одиннадцать вопросов, которые задала ей журналистка. Вопросы разные: об ее детских мечтах, об учениках и способах их обучения, о различиях поколений, о необычных случаях, о работе репетитора вообще…