Магический Треугольник Общественности
Магический Треугольник Общественности
Юрий Георгиевич Чирков
Если взять любую географическую карту мира, можно убедиться, что в настоящее время на земном шаре – около двухсот стран. Поразительное разнообразие! Отличаются не только континенты, но и климатические условия, экономическое развитие, расы и народы, формы правления и религиозные убеждения… Помимо этого – целая россыпь языков, обычаев, законов и устоев жизни, принятых в конкретных регионах условий и правил. Но оказывается, что одновременно жизнь людей во всех этих странах имеет также и общие черты, даже, можно сказать, явные шаблоны.
Какой самый наглядный пример? Прежде всего, в любой стране живет ЧЕЛОВЕК (Ч), обладающий какой-то СОБСТВЕННОСТЬЮ (С), а ходом его жизни управляет ГОСУДАРСТВО (Г). Получается, что всюду, словно подчиняясь незримой магии, определяет повседневную жизнь людей этот своеобразный «социальный магический треугольник». Показательные примеры взаимодействия различных сил внутри этого треугольника, а также характеристики влияния его вершин (Ч, С и Г) на каждую страну, приведены в нашей книге.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Юрий Чирков
Магический Треугольник Общественности
© Чирков Ю.Г., 2024
Пролог
Начать нашу книгу, конечно же, необходимо с объяснения некоторой странности в названии нашего повествования. Что же это там еще за сокращение МТО? И откуда оно взялось? Какое к жизни людей в данной стране имеет отношение? Как выясняется, отношение тут самое прямое. Давайте объяснимся теперь более подробно.
Представьте, у вас в руках географическая карта мира. На ней видны многие сотни, если не тысячи стран. Нас будут интересовать конечно в первую очередь страны крупные. Так вот, разглядывая внимательно географическую карту поневоле начинаешь задумываться о том, что в каждой из этих стран живут люди разных национальностей, религий, климатических особенностей, устоев жизни и принятых только тут условий и правил. И вот на удивление в таком гигантском многоголосии стран, так сказать, все же оказывается можно найти и абсолютно общие для всех стран черты сходства.
Ну, во-первых, всюду живут (пока еще?) не роботы, не продукты искусственного интеллекта (ИИ), а люди. Во-вторых, все они должны иметь крышу над головой, должны быть одеты-обуты и иметь возможность пойти по магазинам: купить что-нибудь съестное, компьютер, автомашину, наконец, а для этого необходимы деньги.
Словом, у человека нормального обязательно должны быть разные виды собственности. Так для человека, которого мы будет обозначать буквой Ч (человек), стоит добавить еще букву С («собственность»).
Рассуждаем дальше. А в-третьих, в каждой стране должны жить еще особые граждане, которые обязаны следить за порядком: бороться с хулиганством на улицах, с воровством и преступлениями. Имеются в странах и тюрьмы, и казармы для военных людей, суды и многое другое, что можно было бы нам обозначить буквой Г (государство).
Итак, у нас в руках три ключевые имеющиеся практически в каждой настоящей стране буквы: Ч, С, Г. Чтобы быть дальше еще более понятными, попробуем опереться на некие квази-математические рассуждения. Попробуем соорудить такую «научную» схему. Введем особую структуру, она-то и будет у нас называться «Магическим треугольником общественности» (сокращенно – МТО).
Эта структура МТО должна выглядеть скажем, вот таким образом:
Продолжаем наши пояснения. Еще раз повторим-скажем, что буква Ч в МТО треугольнике значит человек. И какое же общество может без него обойтись? Гориллы? У них нет общественной жизни. Киборги? Или «гомо космикус», человек космический, способный жить в межзвездной среде? Но ведь их еще нет ни на Земле, ни скорее всего за ее пределами.
Две другие буквы нашей условной схемы в углах нарисованного выше треугольника это: С – собственность и Г – государство. Итак, имеем троицу: Человек-Собственность-Государство. Как может эта простенькая схема помочь нам? А вот как.
Давайте рассуждать. Чего хотели в свое время, скажем, всё отрицавшие анархисты? Они мечтали жить в обществе, где не будет ни понуканий, ни запретов государства, ни столь часто очень нужной человеку частной собственности. То есть анархисты грезили, говоря простецким псевдонаучным языком, о вырождении МТО в точку с буквой (Ч), в одну лишь из вершин нашего мысленного треугольника.
Ну, а если перевести нашу «геометрию» на общепонятный язык, то анархисты хотели ехать к полной свободе от всяких условностей и ограничений, так сказать, на одноколёсном автомобиле.
В цирке есть такие ловкачи, они умеют кататься и на одноколёсном велосипеде. И неплохо это делают. Однако автор не встречал еще такого циркового номера на улицах: человека, мчащегося по шоссе на авто с одним-единственным колесом. Труднейшее это было бы занятие!
Но вернемся к анархизму. К великому сожалению, приходится констатировать вещь, в общем-то очевидную, что светлая, чистая мечта анархистов – снимем шапки перед памятью русских анархистов Михаила Александровича Бакунина (1814–1870) и Петра Алексеевича Кропоткина (1842–1921), перед анархистом-французом Пьером Жозефом Прудоном (1809–1965) и еще перед многими другими анархо-первопроходцами. Однако же всем ясно, что анархизм является все же чистейшей нежизненной утопией.
Жить в обществе, построенном по анархистским проектам, способны разве что ангелы или серафимы, какие-то богоподобные создания, которым не нужны ни государственные подталкивания, ни заботы о низменной материальной стороне дела, заботы, непременно связанные с институтом собственности.
А теперь замолвим еще одно важное словечко – о социалистах (то бишь, о марксистах). Чего они-то добивались? Марксисты, отрицавшие собственность, но горячо приветствовавшие этатизм (государственность), хотели мчаться к коммунизму на, уже так сказать, двухколесном авто. Они «оседлали» частный другой случай нашей общей схемы МТО, еще и с буквой Г:
Именно на такой «повозке» взялись однажды большевики-марксисты подвезти Россию (а после этого, понятно, и весь крещённый мир) до самых ворот желанного коммунизма. Подрядились, но выполнить свои обещания так и не смогли.
Еще стоит отметить важное, что коммунисты-большевики напрочь отказывались от частной собственности С, признавая лишь собственность, вот диво-то, общегосударственную, непонятно кому принадлежащую.
Тут еще надо подчеркнуть и тот факт, что трехколесные повозки МТО в годы советский власти в России (тогда это был еще СССР – Союз Советских Социалистических Республик) именовали с явным укором как так называемые «капиталистические» страны.
Да, действительно, опыт показал, что на таких перевозящих устройствах более или менее успешно уже можно было двигаться. Но порой и они все же могли свалиться в кювет. Причины? Финансовые кризисы, глобальные погодные аномалии, землетрясения и многие прочие известные человеку беды.
Таким образом в итоге, нам удалось установить факт капитального значения: любая нормальная страна должна иметь в своем арсенале, так сказать, все три буквы в структуре МТО. И конечно, страны эти могут все же сильно разниться лишь именно потому, что эти три буквы Ч, С. Г могут иметь самые разные, скажем так, параметры, которые приняли для себя проживающие в этих странах люди.
И итожа в целом это наше незамысловатое вступление к тексту книги, стоит добавить еще вот что. Чтобы доказать правоту наших слов, дальше в пяти главах мы будем приводить примеры реализации нескольких, как нам кажется, достаточно показательных, уже имевших место в истории ряда стран, реализаций структуры МТО с различным наборами характеристик троицы букв Ч, С, Г.
* * *
Дальше в главах 1 и 2 мы будем рассуждать в основном лишь о значимости главной несомненно в Магическом Треугольнике Общественности буквы Ч. А вот в главах 3 и 4 уже основное внимание будет уделено роли в МТО также букв С и Г. А вот в главе 5 мы в заключение обсудим веками волнующую всех людей проблему. Ведь кто знает? А вдруг если начать подкручивать у троицы букв Ч, С. Г в МТО все, так сказать, винтики и колесики, то не удастся ли нам все же создать для человека рай на нашей грешной Земле?
Глава 1
Человек Толпы
Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над бездной.
Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра»
…Бог, полагал древнегреческий афинский философ Платон (годы его жизни 429–347 гг. до новой эры), создал, вылепил в земных недрах, людей неравными: примешав к одним – самым лучшим из лучших – золота, к другим, похуже, – серебра, простую же грубую толпу, третий, низший сорт людей, он ваял, добавляя лишь дешевые медь или железо. Замешанные на золоте, поучал Платон далее, пригодны быть философами-правителями, замешанные на серебре – «стражами» (вторая из каст в платоновском Государстве), остальные же обязаны были, забыв обо всех своих претензиях, заниматься грубым физическим трудом.
…Французский утопист Анри Сен-Симон (1760–1825) разработал систему дифференцированной регуляции человеческого поведения на основании признания трех типов личности: типа рационального, эмоционального и моторного.
Гораздо дальше пошел другой великий утопист, тоже француз Шарль Фурье (1772–1837): он уже различал 810 (!) разных психологических типов, и в своем фаланстере формировал рабочие бригады по признаку психологической совместимости, согласно открытому самим же Фурье особому космическому закону «притяжения по страсти».
Современные биологи, как и Платон, признавая изначальное биологическое неравенство людей, делят их на биологические касты, разместив на вершине так называемые «альфы» – прирожденных вожаков, лидеров (президенты, цари, пророки, полагают, что несомненным альфа был Гитлер), и заканчивают список каст «омегами» – отщепенцами, париями общества, забитыми существами, которых принимают во внимание лишь немногие близкие к ним люди.
Особой градации придерживаются психофизиологи, интересующиеся, как человек живет в нашем вероятностном мире, мире шансов и возможностей, мире случайностей и неожиданностей. Психофизиологи пытаются разгадать, как мы строим модели будущего, как пытаемся предугадать грядущие события.
Выясняется – работы рижских (Латвия) исследователей, что один крайний тип людей стремится всячески экономить свои усилия, такие обычно едут на один и тот же курорт, предпочитая ходить на один и тот же пляж, стараются как можно быстрее перейти на автоматизированный режим существования, требующий минимальных затрат энергии. Второй же тип, прямая противоположность первому, пребывает в вечной боевой готовности, он всегда, хоть это и требует большого расхода душевных и физических сил, начеку, наотрез отказывается от поисков стереотипов, наезженной колеи, шаблонных решений – такого человека даже маловероятное событие никогда не застанет врасплох…
…В одном из номеров журнала «Новый мир» в бывшем СССР, 1989 год, в статье, один биолог, пострадавший от культа личности, писал следующее:
«Вглядываясь в пятимиллиардную массу людей, населяющих шар земной, все-таки тщишься понять, определить, что же представляет собой человек, хотя и догадываешься, что одним прилагательным его суть не раскроешь. Вот почему, не претендуя на какую-то концепцию, и предложил я такую условную триаду: человек биологический, человек социальный, человек духовный. В разных соотношениях все три персонажа живут в каждом человеке».
Вот так ЧЕЛОВЕК, загадочнейшая из тварей земных, все более предстает перед исследователями огромным сложнейшим уравнением с миллионом неизвестных, и уже не двух, а тысячеликим Янусом, Сфинксом, в который генные инженеры как бы ввели гены громадного числа самых разных земных существ. А ведь мы пока ведем разговор об отдельном, индивидуальном человеке, хотя он может быть (усложнение? более трудно распутываемый случай?) частью группы, осколком профессионального отряда, класса, нации, государства, всего человечества наконец! И здесь на картах науки как бы внезапно возникают очертания громадного таинственного материка, который можно условно окрестить словами – ЧЕЛОВЕК ТОЛПЫ.
Оговоримся сразу: Толпа – субстанция все еще малоизученная, приглядывающихся к Толпе исследователей немного, источники сведений о Толпе поневоле скудны, самой же ей, Толпе, рассказать о себе не под силу. Посему автор вынужден, чтобы избежать неуместных фантазий, чтобы соблюсти научную добросовестность, объективность, вынужден часто прибегать к прямому цитированию, порой одних и тех же лиц. Да простят мне это снисходительные читатели!
1. Сумасшествие по подражанию
Человек в группе не является самим собой: он – одна из клеточек организма, столь же отличного oт него, как клеточки вашего тела отличаются от вас.
Американский прозаик Джон Стейнбек
Что ж за зверь такой – толпа? Хорошо помню, как 6 марта 1953 года шел к Колонному залу, где лежал умерший Сталин. На Садовом кольце путь преградили милиционеры. Колонна свернула влево – снова заграждение. Слышу: «Нарочно крутят – не умер он». Становится все теснее. Задние напирают, дышат в затылок. Мне кажется, именно там, на подступах к Трубной площади, что-то резко поменялось: было просто много людей и вдруг – лиц не различить, кричат, всех сплотило общее раздражение («Почему не пускают?», «Дави их!») …Звенят выбитые стекла, толпа рвется вперед, сминает солдатскую шеренгу, а за ней – невидимые раньше грузовики. борт о борт. И не остановиться, не свернуть…
Писатель Владимир Шевелев из статьи в старой газете «Выйти из толпы»
Не надо быть царем Соломоном, мудрецом, чтоб сообразить такую простую вещь: человек-одиночка и человек, опутанный «толпной упряжью», должны сильно различаться. Только Декарт, говорят, живя довольно долго в уже тогда перенаселенной Голландии, смог сохранить потенции мыслителя, остаться первостатейным философом. И то, в основном, должно быть, лишь потому что, постоянно вращаясь среди людского многолюдья, НЕ ЗНАЛ голландского языка.
Психология толпы. Писатели и ученые мало занимались подобными вопросами, предпочитая более легкое: изучать отдельных гоголевских Иван Иванычей и Иван Никифорычей. Но тут нам нельзя не упомянуть француза, социального психолога и социолога Густава Лебона (1841–1931), им написана любопытная книга «Психология народов и масс» (на создание труда «Психология человечества» Лебон однако ж не замахнулся, не по той ли простой причине, что народов много, а человечество одно?).
«Под словом “толпа”, – писал в своей книге Лебон, – подразумевается в обыкновенном смысле собрание индивидов, какова бы ни была их национальность, профессия или пол и каковы бы ни были случайности, вызвавшие это собрание».
Лебон, впрочем, отмечает большую условность подобных определений, значительную неопределенность понятий «толпа», «масса», «народ» и им подобных, он пишет:
«В известные моменты, например, даже шести человек достаточно, чтобы образовать толпу, между тем как в другое время сотня человек, случайно собравшихся вместе, при отсутствии необходимых условий, не образуют толпы. С другой стороны целый народ, под действием известных влияний, иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова…»
А еще Лебон указывал на скопище индивидов различных рас, общность которых скреплена лишь волей вождя, как на толпу самого низкого сорта. Он также различает толпы «разнородные» – «анонимные» (уличная толпа, например, составленная из случайно встретившихся людей) и «неанонимные» (присяжные, парламенты и т. д.) – и толпы «однородные»: секты (политические, религиозные…), касты (военная, духовная…), классы (буржуазия, крестьяне, пролетариат)…
Скользкость, тернистость ходьбы по тропам дефиниций, коль скоро речь заходит о понятиях типа «толпы», хорошо отражены в одной из миниатюр народного российского поэта Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), вот она:
Народ он делится на ненарод
И на народ в буквальном смысле
Кто ненарод – не то чтобы урод
Но он – ублюдок, в высшем смысле
А кто народ – не то, чтобы народ
Но он народа выраженье
Что не укажешь точно – вот народ
Но скажешь точно: есть народ! И точка
Стих несколько витиеватый, но льющий воду на нашу мельницу!
Обстоятельно занимался толпой и французский социолог и криминалист Габриель Тард (1843–1904), преподававший философию в Коллеж де Франс (Латинский квартал в Париже, учебно-исследовательское заведение), оставивший после себя книги «Законы подражания» и «Преступления толпы» (опубликованы в России, в Казани в 1893 году), а также «Социальная логика», его выводы о психологии толпы довольно часто цитируются.
И другой француз врач, филолог и фотограф Поль Реньяр (1850–1927), в работе «Умственные эпидемии», предупреждал об опасности для людей в толпе социального мимицизма – особого инстинкта подражания, заразительного и чреватого неприятными последствиями. Он так писал об этом:
«Возьмите людей самых благоразумных, вполне владеющих собой, составьте из них собрание – и что же? – нельзя поручиться, чтобы, вследствие увлечения, они не совершили действий и не приняли бы решений, в которых каждый из них отдельно будет раскаиваться, оставшись наедине с самим собой».
Здесь же Реньяр обсуждает возможность массовых сумасшествий по подражанию.
2. Сорок академиков и сорок водоносов
Если вы заметили, что вы на стороне большинства, это верный признак того, что пора меняться.
Американский писатель Марк Твен
Умственные эпидемии, полагал Реньяр, способны овладеть и целой нацией. Он пишет:
«Эта наклонность к подражанию давно уже была подмечена законодателями всех времен; вот почему мы всюду встречаем законы, направленные против скопищ».
Очень любопытна концовка книги Реньяра, тут он, характеризуя различные века свойственными каждому из них маниями (XIX век, по мнению Реньяра, страдал манией величия, в XVIII процветали истерия и эпилепсия, XV–XVI века прошли под знаками демонизма и колдовства), захотел представить и вид грядущих – XX век и далее, – психических болезней человечества:
«Социальные неравенства, часто несоответственные и несправедливые, с каждым днем все более и более побуждают людей искать средств для уничтожения нищеты одних и непомерной роскоши других. Забыв, что равенство не встречается ни в области физической, ни в области нравственной, эти теоретики тщетно ищут средств для осуществления его в экономических условиях».
Реньяр трезво оценивает обстановку:
«…Некоторые из этих теоретиков нашли более коротким упразднить идею реформ и заменить ее идеей всеобщего и внезапного разрушения современного социального строя, с тем чтобы создать нечто иное на почве, очищенной от его развалин. Эти результаты могут быть достигнуты лишь при содействии огня и меча».
Заканчивает свои рассуждения Реньяр воистину пророческими словами:
«Я сильно опасаюсь, чтобы наиболее характерной умственной эпидемией XX века не сделался бы бред фанатического насилия, крови и разрушения…»
…Уже в наши дни исследования Лебона, Тарда, Реньяра продолжили опять же… французы (что? склонность к психологическим раздумьям у этой нации в крови?) М. Робер и Ф. Тильман в книге «Психология индивида и группы» отмечают наличие особого «стадного инстинкта», когда люди ведут себя в толпе как овцы Панурга.
Группа, поясняют Робер и Тильман, оказывает на своих членов «конформистское давление». Индивид в ней оказывается как бы «повязанным» стремлением получить одобрение со стороны других членов этой группы. Превращаясь в своеобразного пай-мальчика, нуждающегося в поощрении. И если кто-то в группе «выходит за рамки», проявляя «строптивость», то он тут же становится объектом социального давления».
«Последнее может принять форму молчаливого неодобрения, – поясняют Робер и Тильман, – насмешки, презрения или смертного приговора. Напротив, за соблюдение норм индивид получает одобрение, согласие, приобретает престиж».
Исследователи будущего способны будут, видимо, отличать толпу американскую от толпы русской, видеть разницу между толпой интеллигентов и толпой интеллектуалов (увы, и такие сочетания в принципе вероятны) так же легко, как сейчас они отличают толпу театральную («она все воспринимает гораздо сильнее, чем каждый из театралов в отдельности отнесся бы к тому, что видит на сцене, не будь это в переполненном зале и не заряжайся он чувством соседа») – толпу, может быть, самую спокойную, хотя бы потому, что она сидит, от гораздо более возбужденных толп – стоящих или двигающихся («самая опасная – это бегущая толпа, тут ее возбужденное состояние легко переходит все границы, вызывая панику или страсть к разрушению»).
Парадоксы толпы? Главный из них, пожалуй, тот, что в толпе может исчезнуть разница между великим математиком и его сапожником!
«В толпе, писал Лебон, люди всегда сравниваются, и если дело касается общих вопросов, то подача голосов сорока академиков окажется нисколько не лучше подачи голосов сорока водоносов».
Об опрощении в толпе, об уценке в ней даже ярких личностей говорил однажды и покойный протоиерей Александр Мень (1935–1990):
«Приведу… один показательный и немного забавный пример из недавней церковной истории. Когда католиками готовился Второй Ватиканский Собор, было условлено, что на его заседаниях под сводами храма святого Петра не будут звучатъ аплодисменты. Но едва в ходе Собора столкнулись позиции консерваторов и реформистов, об этом правиле все мгновенно забыли.
Две тысячи почтенных иерархов и ведущих теологов ощутили в себе иррациональный “зов массы”. Они не только хлопали, но порой даже кричали и стучали о пюпитры. Большинство из собравшихся, наверняка, были образованными, разумными и, скажем, степенными людьми…»
3. «Такой же незаметный, как тысяча других»
Драгоценное одиночество. Никто не задумывается над тем, сколь необходимо человеку одиночество. Никто не задумывается над тем, сколь необходима человеческому организму, сколько жизненных сил экономит определенная доза ежедневного одиночества. Она очищает нашу жизнь, удаляет из него шлаки коллективизма. Общественная, коллективная жизнь отравляет человеческий организм. Мы сильно обеспокоены вредом алкоголизма или курения, но никого почему-то не беспокоит вред, наносимый нам коллективизмом. В отрочестве и более зрелом возрасте каждый самостоятельный человек должен несколько часов в день проводить в одиночестве – и непременно в тишине. Необходимое дополнение к гигиене жизни.
Альберто Савинио «Новая энциклопения»
Одиночество нужно всем. Если его не хватает, деформируется личность человека. Английские коллеги обычио всегда спрашивают, как идут дела, но этот вопрос не подразумевает ответа.
Эрне Рубик, изобретатель «магического кубика»
Мы ошибочно воспринимаем толпу, всякое людское скопище, как сборище людей нормальных, мы не подозреваем порой или забываем, что «коэффициент человечности» в толпе способен достигать крайне низких значений. И что вообще многое в толпе идет «под знаком минус», подчиняется правилам не сложения, а вычитания.
У Станислава Лема есть фантастический рассказ о том, как закончилась одна война. Враждующие правители додумались сформировать «абсолютную армию». Секрет был прост: сознание всех солдат настроили с помощью особых аппаратов в унисон, они теперь действовали «как один человек». И что же? Результат получился противоположный тому, что ожидали генералы: две армии, встретившись «лицом к лицу», поняли нелепость войн и заключили мир…
Сказка Лема хорошо подчеркивает прямо обратный характер тех метаморфоз, которые отдельный человек претерпевает в толпе. Тут-то уж размеры собственного «Я» каждого индивида оказываются обратно пропорциональными размеру толпы.
Лебон:
«Толпа никогда не может выполнить действия, требующие возвышенного ума. Решения, касающиеся общих интересов, принятые собранием даже знаменитых людей в области разных специальностей, мало все-таки отличаются от решений, принятых собранием глупцов».
И дальше:
«В толпе может происходить накопление только глупости, а не ума. “Весь мир”, – как это часто принято говорить, – никак не может быть умнее Вольтера, а, наоборот, Вольтер умнее, нежели “весь мир”, если под этим словом надо понимать толпу».
А собственно, эффект массового поглупения вполне объясним. Приобретая в толпе коллективистские свойства, прежде всего способность быть похожим на остальных, мы непременно обязаны поступиться хотя бы частью собственной индивидуальности. Как добиться «равенства по толпе»? Наивно надеяться тут, что все смогут стать одинаково разумными, ведь ум, его оригинальность, имеют миллиарды возможных граней и оттенков! Нет, гораздо проще уравняться в глупости. Что фактически в толпе и наблюдается.
Лебон:
«Собравшись в большом количестве, публика, из кого бы она не состояла, из профессоров или кочегаров, прежде всего, теряет способность владеть собой. Толпа не мыслит, а чувствует (подчеркнуто мной – Ю.Ч.). А в этом отношении кочегар и профессор ничем не отличаются. Оба чувствуют одинаково».
Лебон отмечал, что логика, сцепление доказательных рассуждений совершенно недоступны толпе. «Не раз, писал Лебон, приходится удивляться, как плохи в чтении речи, имевшие огромное влияние на толпу. слушавшую их». Рассуждения толпы чаще основаны на ассоциациях, на примитивных аналогиях. Логика и последовагельность здесь обычно кажущиеся.
«В них заключается, пишет Лебон, точно такая же связь, как и в идеях эскимоса, знающего, например, по опыту, что лед прозрачен, и тает во рту, и выводящего отсюда заключение, что и стекло, как прозрачное тело, должно также таять во рту; или же в идеях дикаря, полагающего, что если он съест сердце мужественного врага, то тем самым усвоит себе его храбрость; или в идеях рабочего, подвергавшегося эксплуатации со стороны своего хозяина и выводящего отсюда заключение, что все хозяева должны быть эксплуататорами».
Неизвестно, удастся ли когда-нибудь науке такой опыт: собрать в одну толпу сотни Эйштейнов и померить их средний IQ – показатель интеллекта? Однако уже теперь ясно: в толпе ЧУВСТВА заменяют МЫСЛИ. Что любая толпа, из кого бы она ни состояла, удивительно легковерна, болтлива (хочется добавить: словно женщина!), легко повинуется своим страстям. Что ее главные свойства – нетерпимость, раздражительность, неспособность что-либо хладнокровно обсуждать.
Тард так характеризует свойства толпы:
«Поразительная нетерпимость, смешная гордость, болезненная впечатлительность, увлекающее сознание безответственности, рождающееся от иллюзии всемогущества, и полная потеря чувства меры, зависящая от взаимно поддерживаемого крайнего возбуждения».
Стоит ли после этого удивляться, что толпа способна отобрать у ее членов последние жалкие умственные крохи, превращая их, людей, в форменное СТАДО, настоятельно нуждающееся в ПАСТЫРЕ-ПОВОДЫРЕ. Не этой ли тоской обезличенности, не горечью ли утраты лучших частей собственного «Я» наполнены строки стихотворения поэта Александра Борисовича Ткаченко (родился В 1967 году)
Ты втиснешься в вагон
как будто в том заветный,
среди людей,
по крови неродных,
поедешь на работу
такой же незаметный,
как тысяча других,
как тысяча других…
Омуравливание, онасекомливание, саморазмазывание в сборище себе подобных, потеря личностной уникальности, размытие океаническими волнами массы, толпы, как неким универсальным едким растворителем любых индивидуальных свойств – все это замечательно воплощено поэтом в его стихотворении:
А там, доверчивый вполне
к словам поверхностей
любых,
ты – камень в стенке,
ветка на стволе,
как тысяча других,
как тысяча других…
И еще, как реквием, переполненные слезами и стенаниями, выряженные в креп и глазет, облаченные в траур черно-белых тонов, звучат слова:
Не думай, человек,
со всех сторон сосед,
что случаем из тысяч
дорогих,
ты любишь женщину
совсем не так, как все, —
как тысяча других,
как тысяча других…
4. «Огромный пестрый зверь – простой народ…»
Воистину все демоны, гнездящиеся в больном человеческом подсознании, вырываются на свободу, когда господствует «дух толпы». Толпе чужды диалог, анализ, даже полемика. Она склонна к раболепству и насилию, капризна и инфантильна. Ее родная стихия – суд Линча, погром, охота на ведьм, Поиск «козлов отпущения» и врагов.
Протоиерей Александр Мень (1935–2000)
Толпа такое творила – жутко вспомнить, а перед столом следователя сидят слабые, напуганные собственными поступками люди. Впрочем, чему удивляться? Именно неразвитые духовно личности более всего склонны к слепому подражанию, охотно подчиняются чужой воле, легко воспламеняются несуразными бреднями своего вожака, который в такую минуту всплывает на поверхность. Толпа с жадностью слушает того, кто поощряет ее потребность сразу отыскать виноватого, ее страсть крушить и громить, кто обещает немедленно исполнить все ее заветные желания. Не здесь ли секрет нескольких миллионов голосов, отданных в свое время за Владимира Жириновского на выборах президента России? Мы, пожалуй, таким образом, увидели, сколько у нас обиженных, озлобленных.
Советский инженер Владимир Шевелев (1928–2005)
Добр ли человек или изначально зол, злобен? Споры об этом длятся тысячелетия. И многие тут склоняются ко второму. Аргументы?
Фридрих Энгельс (1820–1895):
«…Поскольку человек произошел из царства животных, то ясно, что он никогда не избавится от звериных элементов: вопрос может всегда идти лишь о количественных различиях степени животности или человечности».
Федерико Феллини, итальянский кинорежиссер:
«Великие тираны обладали могуществом воплотившегося в них коллективного бессознательного, в них, как в фокусе, сходились темные устремления, они были выразителями организованного безумия. Но “чернорабочие”, убийцы, те, кто не ослеплен никакими идеалами, как могут они во тьме своего угасшего разума, своих неразвитых чувств согласиться убивать? Это наводит на мысль, что где-то в глубине человеческой психики еще сохранились некоторые чудовищные стороны человека-зверя».
Станислав Лем, польский футуролог, писатель-фантаст (1921–2006):
«…Я надеялся, что после ряда усилий и даже кризисных явлений нам все-таки удастся построить новый мир. Но потом я потерял веру в то, что человек изменится не только биологически, но и психологически. Конечно, когда-нибудь он пробежит стометровку и за 9 секунд. Но вряд ли придет такое время, когда будет лучше, чем теперь, когда все возлюбят друг друга. Дорога в “прекрасное будущее” обернулась для многих стран жестоким тоталитаризмом, уничтожением миллионов людей».
Причины такого пессимизма? Лем поясняет:
«Есть что-то в человеческой натуре темное, я бы даже сказал – злое. Я не верю в Бога – но и в Дьявола тоже. Зло в самом человеке».
Освальд Шпенглер (1880–1936), немецкий философ, автор сенсационного в свое время труда «Закат Европы», идеолог, так считают многие, национал-социализма. Шпенглер писал определенно:
«Человек – это хищное животное. Я буду утверждать это постоянно. Все эти добродетельные ханжи и проповедники социальной этики, которые пытаются закрыть глаза на данный факт, тоже хищные звери, но с вырванными зубами, ненавидящие других за агрессивность, от которой они сами благоразумно воздерживаются… Называя человека хищным зверем, кого я обижаю: человека или зверя? Ведь великие хищные звери – это благородные создания совершенного типа, чуждые лживой человеческой морали, порожденной слабостью».
После подобных заявлений вряд ли покажутся удивительными мнения о толпе как о хищном звере. Рассуждения о том, что толпе доступна только животная речь, что толпа – это нечто не человеческое, а прямое чудовище, на кого бы она ни кинулась.
«Даже возникшая среди наиболее цивилизованного народа толпа является существом диким, мало того – бешеным, несдержанным зверем, слепой игрушкой своих инстинктов и рутинных привычек, а иногда напоминает собой беспозвоночное низшего порядка, род какого-то чудовищного червя, обладающего распространенною чувствительностью и извивающегося в беспорядочных движениях даже после отделения головы. Этот “зверь-толпа” (b?te humaine) представляет самые различные модификации, из коих слагается как бы особая человеческая фауна, открывающая еще широкое поле для исследований», – так писал в книге «Преступления толпы» Габриель Тард.
А и вправду: если разум чахнет в толпе, тогда, понятно, и свойства звериные обязаны здесь проявляться во всем великолепии. И это отмечали многие. Великий утопист Томмазо Кампанелло (1568–1639), арестованный за попытку поднять народное восстание, вспоминая в тюремной камере, как одураченные властями простые люди бросали в него камнями, горестно писал в сонете:
Огромный пестрый зверь – простой народ.
Своих не зная сил, беспрекословно
Знай тянет гири, тащит камни, бревна —
Его же мальчик слабенький ведет.
Один удар – и мальчик упадет,
Но робок зверь, он служит полюбовно.
Слепая ярость натравленной, науськанной, алчущей крови толпы-зверя! Души людей, вовлеченных в толпное болото, беззащитны и уязвимы, ибо они утрачивают сознание ответственности и разумность. Вот почему все диктаторы, тираны так любят толпу, так беззастенчиво льстят ей. Толпа не критична. Она всецело во власти неустойчивых эмоций. Ничего не стоит повернуть ее в нужную сторону, манипулировать ею в выгодном для демагога направлении.
«Недаром евангельский образ толпы, которая сперва кричала “Осанна!”, а через несколько дней – “Распни Его!”, – остается и поныне бессмертным архетипом, – писал Александр Мень. – Ярость толпы, как и ее преклонение перед чем-то или кем-то, – проявление не коллективного разума, а куда чаще есть синдром общественного помешательства. Можно привести тысячи примеров того, как высокие свойства, присущие личности, в толпе затухают, слабеют, подменяются архаичными стадными инстинктами. “Коэффициент человечности” сводится к минимуму».
Как известно, заявления подобного рода стоили Александру Меню жизни. Но тем ценнее его слова!
«Отсюда эта страшная воля к разрушению, – писал Мень, – которая, например, побуждала крестьян даже там, где они вовсе не испытывали угнетения, жечь имения, грабить, истреблять национальное достояние. Чем, скажем, провинилось блоковское Шахматово?..
Это отнюдь не воля народа, не демократия. Это феномен, который Платон окрестил “охлократией”, властью черни, а Федотов уже прямо – “демонократией”».
Верно, толпа-зверь не шутит, оскорбить ее сомнением в мудрости ее решений, вызвать ее гнев – очень опасно. Критиковать ее нельзя, обращаться к ее разуму бесполезно, бороться с ней таким путем – все равно, что бороться с циклоном.
Опыт Великой французской революции, этого Царства Толпы по преимуществу, показал, что даже ее избранники не могли образумить толпу. Они ею управляли, пока разжигали ее страсти, но, когда вздумали успокоить их, утишить, толпа отказалась повиноваться. Своим свободно избранным народным представителям она приставляла штык к груди или дуло пистолета, заставляя их голосовать под угрозами улицы.
В итоге, народные избранники были только слугами и рабами толпы на галерке. Она криком, воем, топаньем заглушала тех, кто не умел угодить ей. Она диктовала свои законы, отменяла их, приводила в исполнение. Она-то, в конце концов, и погубила свободу во Франции, привела к террору, потом – к военной диктатуре.
5. «Мерзавец иногда отдыхает, глупец – никогда»
Жить в свое удовольствие – удел плебея; благородный стремится к порядку и закону.
Немецкий поэт Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749–1832)
Французский философ Анри Бергсон (1859–1941) сравнивал когда-то два возможных варианта социального развития. По одному пути, пути толпы, пошли насекомые, создав муравейники, термитники, пчелиные рои. По-другому – человек, развивающийся в сравнительно небольших группах.
Что могло случиться, если бы разум был дан роевой толпной структуре, пытался вообразить Герберт Уэллс в своем романе «Первые люди на Луне». Полное подчинение индивидуума Целому.
К счастью для нас, разум избрал второй, не муравьиный, не термитный, путь. Огонь духа вспыхнул в личностях, образующих сравнительно небольшие популяции. По существу, вся история человеческой духовности и культуры есть борьба творческого личностного начала против массовой нивелировки, отбрасывающей Человека назад – в безличное царство слепых природных сил.
Александр Мень:
«Культура никогда не творилась безликой массой. Она вырабатывалась в элите, составляющей ядро, совесть, самосознание любой нации. Преимущество культурной элиты в том, что она имеет возможность активно осмыслять информацию, широко смотреть на вещи, критически мыслить. Сохранять те подлинно человеческие свойства, которые в толпе, как правило, теряются. Поэтому русский религиозный мыслитель философ Георгий Петрович Федотов (1886–1951) так настаивал на необходимости для каждого народа оберегать свою элиту, прислушиваться к ней, давать ей простор для свободного развития».
Человек Толпы и ЭЛИТА – этой теме много внимания уделил, в работе «Восстание масс», опубликована в 1930 году, испанский философ (философ-идеалист, как принято было писать во времена сталинские и много позднее), публицист и общественный деятель Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955). Ортега, правда, рассуждал буквально не о толпе, употреблял иное слово – МАССЫ, в смыслах, которые мы попробуем пояснить дальше. Пока же условно будем ставить знак равенства между словами Человек Толпы (ЧТ сокращенно) и Человек Массы (ЧМ).
Ортега-и-Гассет писал:
«Человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он – “точь-в-точь, как все остальные”, и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все».
ЧМ вовсе не глуп и не примитивен. К этой категории людей Ортега относит и большинство современных ученых, ибо, по его словам, «экспериментальные науки развились главным образом благодаря работе людей посредственных».
«Наука, корень и символ нашей цивилизации, пишет Ортега, впустила в свои недра человека заурядного и дозволила ему работать с видимым успехом».
Парадоксальное высказывание? Его разгадка в механизации, рутинности, конвейерности основного объема научной работы и в жесткой специализации, превращающей человека науки в «ученого невежду», ибо он знает в совершенстве лишь свой крохотный уголок вселенной и все же имеет наглость, с апломбом, амбицией, быть непререкаемым судьей в вопросах, лежащих вне его компетенции.
Человеку Массы Ортега противопоставляет Человека Элиты. Если ЧМ плывет по течению, самодоволен, ограничен и глух ко всему, что находится вне узкой сферы его специализации, то ЧЭ (Человек Элиты) – строг и требователен к себе («подвижники»), это человек благородный, для него «жизнь – вечное напряжение, непрерывная тренировка».
«Отличительная черта благородства, – пишет Ортега, – не права, не привилегии, а обязанности, требования к себе».
Ортега-и-Гассет поясняет далее:
«Для меня “благородная жизнь” означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям, переход от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile – вечное движение на одном месте, – пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния. Людей второго типа я определяю как массу, потому что они – большинство, потому что они инертны, косны».
ЧМ довольствуется запасом готовых идей и решает, что с умом у него все в порядке. «Он раз и навсегда усвоил набор общих мест, предрассудков, обрывков чужих мыслей и пустых слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью, которую можно оправдать только наивностью, пользуется этим мусором всегда и везде».
Более того, этот новый Адам, не сомневается в своем совершенстве, выйти за свои пределы, переселиться в своего ближнего он не может: душа ЧМ неспособна к таким упражнениям.
Ортега продолжает:
«Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испокон веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легко сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из людей, отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глупости. Подобно насекомым, которых никак не выкурить из щелей, глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей. Глупость пожизненна и неизлечима. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец гораздо хуже мерзавца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец – никогда».
6. XYY-мужчина
Возможно, картина: человечество, состоящее только из Людей Элиты – и абсолютно абсурдна, однако отчего ж не поиграть и в такую игру? не заглянуть хотя бы на миг в Страну Совершенства?.. Подобными играми, к примеру, «баловался» русский и советский ученый Константин Эдуардович Циолковский (1857–1935).
В 1916 году он создает небольшое эссе «Горе и гений», где вначале указывает, что горя на Земле было бы гораздо меньше, если б можно было легко распознавать гениев и использовать мощь их ума на благо людей. А затем начинает сетовать на тo, как трудно («Где Ломоносовы, Ньютоны, апостолы ума и нравственности, Лапласы, Гауссы?» – восклицает в статье Циолковский) отличить посредственность от гениальности. И тут же указывает собственный прием изучения людей, пригодный для массового отлова гениев.
Суть средства проста, хотя, видимо, и потребовала бы для своей реализации очень долгого времени. Циолковский предлагает разбить человечество на группы, живущие в особых поселках-общежитиях. В каждой группе люди, внимательно приглядываясь друг к другу, после нескольких лет взаимной притирки и проверки отбирают наиболее способных своих членов – небольшое их число: самых достойных.
Эти «избранники первого порядка составляют высшее общество второго порядка», оно также разбивается на группы, также рекрутирует самых достойных – свою элиту, рекомендуя ее в «общество третьего порядка». Такая процедура повторяется многажды. Так человечество, мыслил Циолковский, могло бы постепенно отбирать и растить свою элиту, создавать для нее наиболее благоприятные условия, имея конечной целью – превратить в элиту все население планеты…
Селекция людей? Ею давно занимается евгеника (греческое слово eugenics буквально значит человек «хорошего рода»), ее основоположником стал двоюродный брат Чарльза Дарвина (1809–1882) английский психолог и антрополог Фрэнсис Гальтон (1822–1911).
Впервые этот термин Гальтон использовал в 1869 году, в своей работе «Наследственность таланта, его законы и последствия». Гальтона занимал вопрос: каково происхождение наиболее одаренных людей? Он высказывает гипотезу, что подобно животноводам можно способствовать воспроизводству «хороших» людских особей и препятствовать появлению на свет «плохих». Тогда можно будет облагородить и всю расу.
В конце XIX и начале XX веков программа евгеники имела у публики шумный успех, возникали многочисленные евгенические общества. В США от слов даже перешли к делу: в ряде штатов проводили операции вазэтомии – неполноценным мужчинам, делалась и принудительная стерилизация «наследственных дегенератов».
Особый размах эти грубые меры получили при нацизме. В фашистской Германии практиковали не только положительную евгенику (путем тщательного подбора брачных партнеров), применялась и отрицательная евгеника, та, что вела к уничтожению «низших» рас, главным образом евреев и цыган. С тех пор над евгеникой, по выражению известного английского биолога, лауреата Нобелевской премии Питера Брайана Медавара (1915–1987), витает «нестерпимый запах газовой камеры».
Казалось бы, навеки заклейменная, опозоренная, попавшая под запрет, евгеника неожиданно начала, словно легендарная птица Феникс из пепла, оживать в наши дни, успехи генной инженерии вновь делают эти взгляды актуальными.
В 1965 году в журнале «Nature» была опубликована любопытная научная статья: ее авторы утверждали, что агрессивность некоторых людей напрямую связана с наличием у них сверхкомплектной XYY-хромосомы. Это «открытие» не прошло мимо прессы, поднялся шум. А в результате, вскоре в США был опубликован роман-бестселлер «XYY-мужчина». Герой этого произведения, носитель роковой хромосомы, выходит из тюрьмы, чтобы стать взломщиком, работающим по заданию британских разведслужб…
Тема генной евгеники в странах Запада муссируется на все лады. Несколько лет назад один драматург потешил американцев, выведя в своей пьесе экзальтированного генетика, доктора Ирвинга Слезака. Этот ученый муж надеялся, объединив гены водителя тяжелого грузовика и гены полисмена, создать новое существо – «водителя грузовика, который, превысив скорость 100 километров в час, сам себя останавливает, чтобы оштрафовать»…
7. Сверхчеловеки ложные и истинные
– Слышь, что ли, сосед, – добравшись до Гладышева, Чонкин толкнул его под локоть, – я вот тебя спытатъ хочу, а как же лошадь?
– Какая лошадь? – недоуменно повернулся Гладышев.
– Ну, лошадь, лошадь, – сердился Чонкин на непонятливость Гладышева. – Скотина на четырех ногах. Она же работает. А почему в человека не превращается?
Владимир Войнович «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина»
Евгенические, эволюционные проблемы полны тайн. Прописывать здесь дельные рецепты мудрено. Проще иронизировать, как это делает в своем известном романе писатель Владимир Николаевич Войнович (1932–2018). Вспомним хотя бы тот эпизод, когда селекционер-самородок Кузьма Гладышев просвещает своего необразованного собеседника:
«– А ведь ты, Ваня, небось, и не знаешь, что человек произошел от обезьяны.
– По мне хоть от коровы, – сказал Чонкин.
– От коровы человек произойти не мог, – убежденно возразил Гладышев. – Ты спросишь: почему?
– Не спрошу, – сказал Чонкин.
– Ну, можешь спросить, – Гладышев пытался втянуть его в спор, чтобы доказать свою образованность. – А я тебе скажу: корова не работает, а обезьяна работала.
– Где? – неожиданно спросил Чонкин и в упор посмотрел на Гладышева.
– Что – где? – опешил Гладышев.
– Я тебя пытаю: где твоя обезьяна работала? – сказал Чонкин, раздражаясь все больше. – На заводе, в колхозе, на фабрике, – где?
– Вот дурила! – заволновался Гладышев. – Да какие же заводы, колхозы и прочее, когда всюду была непрерывная дикость. Ты что, паря, не при своих? Это ж надо такое ляпнуть! В джунглях она работала, вот где! Сперва на деревья лазила за бананами, потом палкой их стала сшибать, а уж опосля и камень в руки взяла…»
Узнаем ли мы когда-нибудь, как зверь превратился в человека, в существо, которое уже не зверь, но еще не ангел, поймем ли? – трудно сказать. В рассуждениях на подобные деликатные темы даже такой завзятый сатирик и остроумец, такой острослов как драматург Бернард Шоу, не способен был унестись в фантасмагорические дали.
Шоу в известную пору своей жизни был твердо убежден: в мире действует некая жизненная сила, проявляющаяся в создании все новых и новых видов. Сила, непрерывно стремящаяся к совершенству и самопознанию.
Еще, верил Шоу, никакой социальный прогресс невозможен при теперешнем биологическом уровне людей. Они просто не приспособлены к справедливому социальному строю по самой своей природе. Отдельные гуманисты и великие люди, которых Шоу и называет сверхчеловеками (этот термин драматург заимствовал у Ницше, но насытил его иным содержанием, он видел тут соединение атлета с философом, сочетание здорового тела и здорового, гуманистического духа), ничего не могут изменить в мире, им не на кого опереться.
«Ложные сверхчеловеки» – завоеватели, фанатики, накопители, те, кто легко увлекает за собой толпы и приносит людям огромный вред, вот они могут менять общество. В отличие от «сверхчеловеков истинных» (таких, как Гёте, Толстой, Шекспир). И если думать о прогрессе положительном, то, полагал Шоу, надежду тут можно связывать только с биологической эволюцией самой материи, с проявлениями той жизненной силы, которая упоминалась выше.
На смену современному человечеству, верил великий англичанин, с его низким моральным и умственным уровнем должно прийти новое человечество, состоящее (какая перекличка с Циолковским!) из сверхчеловеков. Их будет рождаться все больше и больше, и человечество, в конце концов, примет новый облик. Вот с этими-то существами высшего порядка и будет построен социализм.
Шоу не просто указал перспективу, очертил финал. Он также подрядился найти и средства для постепенной замены людей ординарных сверхчеловеками. И удивительно, что сатирик, ядовито трунивший: «Не пытайтесь жить вечно: у вас ничего не выйдет», именно долголетие захотел сделать своим орудием.
8. «Научная религия»
Никто не в состоянии объяснить, почему попугай живет вдесятеро дольше собаки, а черепаха едва ли не бессмертна. В случае с человеком налицо явный промах: люди не живут достаточно долго; в сопоставлении с задачами высокоразвитой цивилизации они умирают сущими детьми…
Бернард Шоу, из предисловия к пьесе «Назад к Мафусаилу»
Человек способен жить 300 лет. Бернард Шоу объявил об этом в 1921 году в своей пьесе «Назад к Мафусаилу».
То была самая длинная (видимо, и во всей мировой драматургической практике) из пьес Шоу. Действие в ней разворачивается, начиная с 4004 года до новой эры (первые события происходят в садах Эдема) и заканчивается событиями «у пределов мысли» – в 31920 году. (Когда, вопреки ожиданиям автора, пьесу-пенталогию все же поставили, то представление длилось пять вечеров подряд!)
Особенность творчества Шоу в том, что он не создал героев, которых можно было бы сравнить с такими вечными спутникам человечества как Гамлет, Дон Кихот, Фауст или бравый солдат Швейк. Его драматургия (хотя на счету писателя немало и великолепных образов: цветочница Элиза в «Пигмалионе», народная героиня Святая Иоанна) была по преимуществу драматургией идей. И в «Мафусаиле» он, прежде всего, хотел сделать зримой и телесной свою главную мысль.
Творение Шоу имело наукообразный подзаголовок «Метабиологическая пенталогия». Драматург предпослал пьесе и чудовищной длины предисловие, где изложил целую систему философских, экономических и социальных воззрений. В его строках клокотали гнев, презрение, разочарование в человеке, каков он есть, и высказывались надежды на человека, каким он может стать. В предисловии встречались красноречивые бьющие подзаголовки: «Политическая несостоятельность человекоподобного животного», «Гомеопатическое образование», «Добровольное долголетие» и так далее.
Замысел этого произведения, который одним своим концом уходит в миф, а другим – в утопию, вызревал давно. Летом 1918 года был закончен первый вариант, однако он не удовлетворил автора, и Шоу решил «превратить каждый акт в отдельную пьесу».
Три года шла напряженная работа. Пьеса вобрала, сплавила в себе воедино, переплела множество идейных источников. Здесь слышны отголоски сочинений Платона («Симпозиум», «Республика»), Шопенгауэра («Мир как воля и представление»), Ницше (хотя его философию «сверхчеловека», ?bermensch, «белокурой бестии» Шоу вывернул наизнанку), Бергсона («Творческая эволюция»), Карла Маркса («Капитал»). Драматург ссылался на биологические сочинения Дарвина, Ламарка и других видных ученых. В пенталогии он ведет открытую и скрытую полемику с десятками мыслителей, писателей, поэтов, ученых и социологов, Шоу пытался синтезировать в «Мафусаиле» громаднейший интеллектуальный материал.
В написанной в более поздние годы «Автобиографии» Шоу признавался, что главным стимулом к созданию пенталогии послужило его убеждение в том, что первая мировая война обнаружила полное банкротство политической и религиозной мысли целой эпохи. «Когда младенческое безрассудство наших государственных деятелей, – вспоминал Шоу, – достигло своей высшей точки в оргии кровавой резни, смерти и проклятий… я написал не одну пьесу, а целых пять».
Убежденный в том, что «мир нуждается в новой редакции», Шоу создает свою художественно-философскую концепцию «спасения человечества». Он назвал ее «научной религией». Объявлялось, что слишком ранняя смерть людей и является причиной всех зол и бед на свете. Если бы этого не было, и мозг людей мог совершенствоваться в продолжении двух-трех сотен лет (Мафусаилов век, отсюда и название пьесы), если бы человек мог в течение ста лет учиться, сто лет управлять и сто лет играть роль оракула и пророка, то он имел бы возможность в полной мере проявить все свои способности и участвовать в организации разумного и достойного существования. Тогда, в конце концов, и восторжествовала бы жизнь справедливая, мудрая и радостная. А так люди, по сути, умирают детьми, если их оценивать с точки зрения их интеллектуального развития.
9. Открытие братьев Барнабас
Главным толчком для продления нынешней продолжительности жизни человека может стать убеждение, вынесенное из опыта потрясающих катастроф, подобных недавней войне, – убеждение в необходимости жить, по крайней мере, столько, сколько нужно для того, чтобы, повзрослев, отделаться от своего пристрастия к гольфу и сигарам, коль скоро, речь идет о спасении рода человеческого.
Бернард Шоу
Ныне, утверждал своей пьесой Шоу, решение всех «проклятых» вопросов находится в руках эгоистичных беспринципных инфантильных «несмыслёнышей». Разве не является «младенцем» современный политик, чьи умственные интересы не идут дальше покера и конских скачек? Это противоестественное состояние вечного детства дорого обходится человечеству. И разве не разумнее было бы, чтобы народами управляли не Наполеоны, не Ллойд-Джорджи, не «зверинцы дегенератов», не «парламенты помешанных» (такими эпитетами Шоу награждал английскую палату общин), не «малолетки», а сверхчеловеки-долгожители. «Взрослые» трехсотлетние мудрецы, именно они-то и должны спасти человечество от вырождения и гибели.
Как поправить дело? Как выиграть сражение за счастье человечества? Шоу полагал, что, разбуженная идеями Маркса и Дарвина, цивилизация нуждается «в новой религии и это для нее вопрос жизни и смерти». Прогресс должен носить биологический характер. На смену современному человечеству с его низким моральным и умственным уровнем обязано прийти человечество, состоящее из одних только сверхчеловеков.
С дарственной надписью «Николаю Ленину, который один среди государственных деятелей Европы обладает дарованиями, характером и знаниями, необходимыми человеку на столь ответственном посту», Бернард Шоу в 1921 году посылает экземпляр своей пьесы в далекую Россию. Драматург видел в Ильиче своего «единомышленника», человека, который, подобно ему самому, настойчиво и вдохновенно ищет путей преобразования мира на разумных началах. Однако революционному «эксперименту» Ленина Шоу пытался противопоставить свою идею эволюционного развития общества, направляемого и контролируемого наукой.
Известно, что Ленин читал пьесу Шоу и сделал множество иронических заметок на ее полях. Он называл Шоу «честным парнем, попавшим в среду фабианцев». Времени написать англичанину ответ он так и не нашел. Не посчитал нужным?
…Основателями новой религии в пьесе Шоу стали два брата Барнабас, бывший священник и политик Фрэнклин и ученый-биолог Конрад. Они-то (их беседы датированы в тексте 1920-м годом) и захотели взять судьбы мира в свои руки, им-то и пришло в голову продлить жизнь жалким существам, которые умирают как раз в тот момент, когда они только начинают кое-что смыслить, и определить оптимальный срок жизни людей в 300 лет.
Но как достичь долголетия? Это ценное качество, по мысли Шоу, должно стать конечным результатом, завершением, итогом развития «творческой эволюции». Недаром драматург растянул события в пьесе на период в 36 тысячелетий!
Открытое братьями Барнабас средство продления жизни не имеет отношения к медицине и фармакологии. «Лекарства» эти не подарены наукой, они находятся в самих людях. В человеке таится огромный нереализованный запас жизненной энергии. В ней-то и заключена тайна долголетия. Чтобы превратиться в мафусаилов, нужно лишь гигантское усилие воли. И долгая жизнь есть просто результат неукротимого желания жить. Кстати, сам Шоу прожил почти век – 94 года!
Люди будущего «будут жить триста лет, – утверждает со сцены Фрэнклин Барнабас, – не потому, что это им нравится, но потому что в глубочайших тайниках их души будет сокрыто убеждение в необходимости этого, если только мир должен быть спасен». Нужна колоссальная напряженность, концентрация хотения, воли, и люди, обладающие ими, «будут творить чудеса» как бы по принуждению, под влиянием внутреннего стимула, как делается все то, что достигается великими усилиями.
И долголетие это сначала должно сойти на немногих отмеченных благодатью счастливчиков, а уже потом оно сможет закрепиться путем брачных союзов между этими избранниками…
10. Тайны вождизма
Большинство людей не имеет мнения. Народ никогда не имел никаких идей; он не обладает теоретическим пониманием бытия вещей. Неприспособленность к теоретическому мышлению мешает ему принимать разумные решения и составлять правильные мнения. Поэтому мнения надо втискивать в людей под давлением извне, как смазочное масло в машину.
Хосе Ортега-и-Гассет
В идеале именно Элита, платоновские философы-мудрецы, интеллектуалы, люди высоких нравственных качеств, должны были бы руководить Толпой, прививать ей благородные инстинкты, звать к добру, к творчеству, а не к насилию и разрушению. Должны, но реально, увы, обычно толпой заправляют совсем иные силы, – и тут начинаются многие тайны, бесконечная череда загадок.
Удивительно тут многое. Как слабый, ничтожный в отдельности, беспомощный Человек Толпы, слившись со многими себе подобными – бывает с миллионами! – становится могучей силой? (Маяковский: «если в партию сгрудились слабые, сдайся враг, замри и ляг…»). Сокрушителем устоев? Каменотесом истории? Как из рыхлой, аморфной массы человеколюдей возникает вдруг чудесный звенящий кристалл, наполненный единым порывом, дерзновенным устремлением, кулаком, направленным на единую цель? Каким чудом масса лиц, еще недавно рассеянных и совершенно индифферентных друг к другу, вдруг соединяется в одно целое, издает одни и те же крики, бежит в одном и том же направлении, действует по одному и тому же плану?
Поразительный миг! Момент, когда из текучей массы, способной, собственно, превращаться во что угодно, словно бы под действием таинственных сил, социальной природы, внешних полей творится нечто ЕДИНОЕ. (Толпа подавала свои голоса и за Мирабо, и за Бурбонов, за республику и за монархию, поддерживала и авантюристов, и великих – Будда, Мухаммед – людей, свободу толпа принимала с такой же покорностью, как и рабство.) Когда люди, словно атомы ферромагнетика, до того ориентированные беспорядочно, раздираемые тысячью желаний, воль, хотений, помыслов, становятся целостностью, могущественной и необоримой.
Когда-нибудь, возможно, будет создана и Термодинамика Толпы, эта дисциплина объяснит нам, как «статистические ансамбли» уже не атомов, а людей, подчиняясь законам теории вероятности, могут давать массовые политические эффекты. Мы узнаем, как можно строго рассчитать температуру, давление, энтальпию и другие толпнотермодинамические величины. Когданибудь… Пока же остается только поражаться, поражаться тому, что своеобразную роль магнитных или электрических полей могут играть особые личности, именуемые вождями, люди, умеющие магически влиять на толпу.
Любимцы толпы? О, тут она ужасно прихотлива. Толпа глупа, темна, должно быть поэтому, она обычно предпочитает вульгарные умы образованным, отдается скорей людям беспокойным, а не уравновешенным, говорунам, а не мыслителям. Да что уж там: бесноватые, эпилептики, юродивые, типы, склонные к галлюцинациям, преступники всегда имели странную власть над толпой. В обычное время всех таких людей запирают, прячут в больничных палатах, в камерах тюрем, но в дни великих смут, когда толпы затопляют улицы, такие траченые существа могут стать вожаками толп, ибо ко всему ненормальному, чудесному, таинственному у нее особое влечение.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/uriy-chirkov/magicheskiy-treugolnik-obschestvennosti-71114809/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Георгиевич Чирков
Если взять любую географическую карту мира, можно убедиться, что в настоящее время на земном шаре – около двухсот стран. Поразительное разнообразие! Отличаются не только континенты, но и климатические условия, экономическое развитие, расы и народы, формы правления и религиозные убеждения… Помимо этого – целая россыпь языков, обычаев, законов и устоев жизни, принятых в конкретных регионах условий и правил. Но оказывается, что одновременно жизнь людей во всех этих странах имеет также и общие черты, даже, можно сказать, явные шаблоны.
Какой самый наглядный пример? Прежде всего, в любой стране живет ЧЕЛОВЕК (Ч), обладающий какой-то СОБСТВЕННОСТЬЮ (С), а ходом его жизни управляет ГОСУДАРСТВО (Г). Получается, что всюду, словно подчиняясь незримой магии, определяет повседневную жизнь людей этот своеобразный «социальный магический треугольник». Показательные примеры взаимодействия различных сил внутри этого треугольника, а также характеристики влияния его вершин (Ч, С и Г) на каждую страну, приведены в нашей книге.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Юрий Чирков
Магический Треугольник Общественности
© Чирков Ю.Г., 2024
Пролог
Начать нашу книгу, конечно же, необходимо с объяснения некоторой странности в названии нашего повествования. Что же это там еще за сокращение МТО? И откуда оно взялось? Какое к жизни людей в данной стране имеет отношение? Как выясняется, отношение тут самое прямое. Давайте объяснимся теперь более подробно.
Представьте, у вас в руках географическая карта мира. На ней видны многие сотни, если не тысячи стран. Нас будут интересовать конечно в первую очередь страны крупные. Так вот, разглядывая внимательно географическую карту поневоле начинаешь задумываться о том, что в каждой из этих стран живут люди разных национальностей, религий, климатических особенностей, устоев жизни и принятых только тут условий и правил. И вот на удивление в таком гигантском многоголосии стран, так сказать, все же оказывается можно найти и абсолютно общие для всех стран черты сходства.
Ну, во-первых, всюду живут (пока еще?) не роботы, не продукты искусственного интеллекта (ИИ), а люди. Во-вторых, все они должны иметь крышу над головой, должны быть одеты-обуты и иметь возможность пойти по магазинам: купить что-нибудь съестное, компьютер, автомашину, наконец, а для этого необходимы деньги.
Словом, у человека нормального обязательно должны быть разные виды собственности. Так для человека, которого мы будет обозначать буквой Ч (человек), стоит добавить еще букву С («собственность»).
Рассуждаем дальше. А в-третьих, в каждой стране должны жить еще особые граждане, которые обязаны следить за порядком: бороться с хулиганством на улицах, с воровством и преступлениями. Имеются в странах и тюрьмы, и казармы для военных людей, суды и многое другое, что можно было бы нам обозначить буквой Г (государство).
Итак, у нас в руках три ключевые имеющиеся практически в каждой настоящей стране буквы: Ч, С, Г. Чтобы быть дальше еще более понятными, попробуем опереться на некие квази-математические рассуждения. Попробуем соорудить такую «научную» схему. Введем особую структуру, она-то и будет у нас называться «Магическим треугольником общественности» (сокращенно – МТО).
Эта структура МТО должна выглядеть скажем, вот таким образом:
Продолжаем наши пояснения. Еще раз повторим-скажем, что буква Ч в МТО треугольнике значит человек. И какое же общество может без него обойтись? Гориллы? У них нет общественной жизни. Киборги? Или «гомо космикус», человек космический, способный жить в межзвездной среде? Но ведь их еще нет ни на Земле, ни скорее всего за ее пределами.
Две другие буквы нашей условной схемы в углах нарисованного выше треугольника это: С – собственность и Г – государство. Итак, имеем троицу: Человек-Собственность-Государство. Как может эта простенькая схема помочь нам? А вот как.
Давайте рассуждать. Чего хотели в свое время, скажем, всё отрицавшие анархисты? Они мечтали жить в обществе, где не будет ни понуканий, ни запретов государства, ни столь часто очень нужной человеку частной собственности. То есть анархисты грезили, говоря простецким псевдонаучным языком, о вырождении МТО в точку с буквой (Ч), в одну лишь из вершин нашего мысленного треугольника.
Ну, а если перевести нашу «геометрию» на общепонятный язык, то анархисты хотели ехать к полной свободе от всяких условностей и ограничений, так сказать, на одноколёсном автомобиле.
В цирке есть такие ловкачи, они умеют кататься и на одноколёсном велосипеде. И неплохо это делают. Однако автор не встречал еще такого циркового номера на улицах: человека, мчащегося по шоссе на авто с одним-единственным колесом. Труднейшее это было бы занятие!
Но вернемся к анархизму. К великому сожалению, приходится констатировать вещь, в общем-то очевидную, что светлая, чистая мечта анархистов – снимем шапки перед памятью русских анархистов Михаила Александровича Бакунина (1814–1870) и Петра Алексеевича Кропоткина (1842–1921), перед анархистом-французом Пьером Жозефом Прудоном (1809–1965) и еще перед многими другими анархо-первопроходцами. Однако же всем ясно, что анархизм является все же чистейшей нежизненной утопией.
Жить в обществе, построенном по анархистским проектам, способны разве что ангелы или серафимы, какие-то богоподобные создания, которым не нужны ни государственные подталкивания, ни заботы о низменной материальной стороне дела, заботы, непременно связанные с институтом собственности.
А теперь замолвим еще одно важное словечко – о социалистах (то бишь, о марксистах). Чего они-то добивались? Марксисты, отрицавшие собственность, но горячо приветствовавшие этатизм (государственность), хотели мчаться к коммунизму на, уже так сказать, двухколесном авто. Они «оседлали» частный другой случай нашей общей схемы МТО, еще и с буквой Г:
Именно на такой «повозке» взялись однажды большевики-марксисты подвезти Россию (а после этого, понятно, и весь крещённый мир) до самых ворот желанного коммунизма. Подрядились, но выполнить свои обещания так и не смогли.
Еще стоит отметить важное, что коммунисты-большевики напрочь отказывались от частной собственности С, признавая лишь собственность, вот диво-то, общегосударственную, непонятно кому принадлежащую.
Тут еще надо подчеркнуть и тот факт, что трехколесные повозки МТО в годы советский власти в России (тогда это был еще СССР – Союз Советских Социалистических Республик) именовали с явным укором как так называемые «капиталистические» страны.
Да, действительно, опыт показал, что на таких перевозящих устройствах более или менее успешно уже можно было двигаться. Но порой и они все же могли свалиться в кювет. Причины? Финансовые кризисы, глобальные погодные аномалии, землетрясения и многие прочие известные человеку беды.
Таким образом в итоге, нам удалось установить факт капитального значения: любая нормальная страна должна иметь в своем арсенале, так сказать, все три буквы в структуре МТО. И конечно, страны эти могут все же сильно разниться лишь именно потому, что эти три буквы Ч, С. Г могут иметь самые разные, скажем так, параметры, которые приняли для себя проживающие в этих странах люди.
И итожа в целом это наше незамысловатое вступление к тексту книги, стоит добавить еще вот что. Чтобы доказать правоту наших слов, дальше в пяти главах мы будем приводить примеры реализации нескольких, как нам кажется, достаточно показательных, уже имевших место в истории ряда стран, реализаций структуры МТО с различным наборами характеристик троицы букв Ч, С, Г.
* * *
Дальше в главах 1 и 2 мы будем рассуждать в основном лишь о значимости главной несомненно в Магическом Треугольнике Общественности буквы Ч. А вот в главах 3 и 4 уже основное внимание будет уделено роли в МТО также букв С и Г. А вот в главе 5 мы в заключение обсудим веками волнующую всех людей проблему. Ведь кто знает? А вдруг если начать подкручивать у троицы букв Ч, С. Г в МТО все, так сказать, винтики и колесики, то не удастся ли нам все же создать для человека рай на нашей грешной Земле?
Глава 1
Человек Толпы
Человек – это канат, протянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над бездной.
Фридрих Ницше «Так говорил Заратустра»
…Бог, полагал древнегреческий афинский философ Платон (годы его жизни 429–347 гг. до новой эры), создал, вылепил в земных недрах, людей неравными: примешав к одним – самым лучшим из лучших – золота, к другим, похуже, – серебра, простую же грубую толпу, третий, низший сорт людей, он ваял, добавляя лишь дешевые медь или железо. Замешанные на золоте, поучал Платон далее, пригодны быть философами-правителями, замешанные на серебре – «стражами» (вторая из каст в платоновском Государстве), остальные же обязаны были, забыв обо всех своих претензиях, заниматься грубым физическим трудом.
…Французский утопист Анри Сен-Симон (1760–1825) разработал систему дифференцированной регуляции человеческого поведения на основании признания трех типов личности: типа рационального, эмоционального и моторного.
Гораздо дальше пошел другой великий утопист, тоже француз Шарль Фурье (1772–1837): он уже различал 810 (!) разных психологических типов, и в своем фаланстере формировал рабочие бригады по признаку психологической совместимости, согласно открытому самим же Фурье особому космическому закону «притяжения по страсти».
Современные биологи, как и Платон, признавая изначальное биологическое неравенство людей, делят их на биологические касты, разместив на вершине так называемые «альфы» – прирожденных вожаков, лидеров (президенты, цари, пророки, полагают, что несомненным альфа был Гитлер), и заканчивают список каст «омегами» – отщепенцами, париями общества, забитыми существами, которых принимают во внимание лишь немногие близкие к ним люди.
Особой градации придерживаются психофизиологи, интересующиеся, как человек живет в нашем вероятностном мире, мире шансов и возможностей, мире случайностей и неожиданностей. Психофизиологи пытаются разгадать, как мы строим модели будущего, как пытаемся предугадать грядущие события.
Выясняется – работы рижских (Латвия) исследователей, что один крайний тип людей стремится всячески экономить свои усилия, такие обычно едут на один и тот же курорт, предпочитая ходить на один и тот же пляж, стараются как можно быстрее перейти на автоматизированный режим существования, требующий минимальных затрат энергии. Второй же тип, прямая противоположность первому, пребывает в вечной боевой готовности, он всегда, хоть это и требует большого расхода душевных и физических сил, начеку, наотрез отказывается от поисков стереотипов, наезженной колеи, шаблонных решений – такого человека даже маловероятное событие никогда не застанет врасплох…
…В одном из номеров журнала «Новый мир» в бывшем СССР, 1989 год, в статье, один биолог, пострадавший от культа личности, писал следующее:
«Вглядываясь в пятимиллиардную массу людей, населяющих шар земной, все-таки тщишься понять, определить, что же представляет собой человек, хотя и догадываешься, что одним прилагательным его суть не раскроешь. Вот почему, не претендуя на какую-то концепцию, и предложил я такую условную триаду: человек биологический, человек социальный, человек духовный. В разных соотношениях все три персонажа живут в каждом человеке».
Вот так ЧЕЛОВЕК, загадочнейшая из тварей земных, все более предстает перед исследователями огромным сложнейшим уравнением с миллионом неизвестных, и уже не двух, а тысячеликим Янусом, Сфинксом, в который генные инженеры как бы ввели гены громадного числа самых разных земных существ. А ведь мы пока ведем разговор об отдельном, индивидуальном человеке, хотя он может быть (усложнение? более трудно распутываемый случай?) частью группы, осколком профессионального отряда, класса, нации, государства, всего человечества наконец! И здесь на картах науки как бы внезапно возникают очертания громадного таинственного материка, который можно условно окрестить словами – ЧЕЛОВЕК ТОЛПЫ.
Оговоримся сразу: Толпа – субстанция все еще малоизученная, приглядывающихся к Толпе исследователей немного, источники сведений о Толпе поневоле скудны, самой же ей, Толпе, рассказать о себе не под силу. Посему автор вынужден, чтобы избежать неуместных фантазий, чтобы соблюсти научную добросовестность, объективность, вынужден часто прибегать к прямому цитированию, порой одних и тех же лиц. Да простят мне это снисходительные читатели!
1. Сумасшествие по подражанию
Человек в группе не является самим собой: он – одна из клеточек организма, столь же отличного oт него, как клеточки вашего тела отличаются от вас.
Американский прозаик Джон Стейнбек
Что ж за зверь такой – толпа? Хорошо помню, как 6 марта 1953 года шел к Колонному залу, где лежал умерший Сталин. На Садовом кольце путь преградили милиционеры. Колонна свернула влево – снова заграждение. Слышу: «Нарочно крутят – не умер он». Становится все теснее. Задние напирают, дышат в затылок. Мне кажется, именно там, на подступах к Трубной площади, что-то резко поменялось: было просто много людей и вдруг – лиц не различить, кричат, всех сплотило общее раздражение («Почему не пускают?», «Дави их!») …Звенят выбитые стекла, толпа рвется вперед, сминает солдатскую шеренгу, а за ней – невидимые раньше грузовики. борт о борт. И не остановиться, не свернуть…
Писатель Владимир Шевелев из статьи в старой газете «Выйти из толпы»
Не надо быть царем Соломоном, мудрецом, чтоб сообразить такую простую вещь: человек-одиночка и человек, опутанный «толпной упряжью», должны сильно различаться. Только Декарт, говорят, живя довольно долго в уже тогда перенаселенной Голландии, смог сохранить потенции мыслителя, остаться первостатейным философом. И то, в основном, должно быть, лишь потому что, постоянно вращаясь среди людского многолюдья, НЕ ЗНАЛ голландского языка.
Психология толпы. Писатели и ученые мало занимались подобными вопросами, предпочитая более легкое: изучать отдельных гоголевских Иван Иванычей и Иван Никифорычей. Но тут нам нельзя не упомянуть француза, социального психолога и социолога Густава Лебона (1841–1931), им написана любопытная книга «Психология народов и масс» (на создание труда «Психология человечества» Лебон однако ж не замахнулся, не по той ли простой причине, что народов много, а человечество одно?).
«Под словом “толпа”, – писал в своей книге Лебон, – подразумевается в обыкновенном смысле собрание индивидов, какова бы ни была их национальность, профессия или пол и каковы бы ни были случайности, вызвавшие это собрание».
Лебон, впрочем, отмечает большую условность подобных определений, значительную неопределенность понятий «толпа», «масса», «народ» и им подобных, он пишет:
«В известные моменты, например, даже шести человек достаточно, чтобы образовать толпу, между тем как в другое время сотня человек, случайно собравшихся вместе, при отсутствии необходимых условий, не образуют толпы. С другой стороны целый народ, под действием известных влияний, иногда становится толпой, не представляя при этом собрания в собственном смысле этого слова…»
А еще Лебон указывал на скопище индивидов различных рас, общность которых скреплена лишь волей вождя, как на толпу самого низкого сорта. Он также различает толпы «разнородные» – «анонимные» (уличная толпа, например, составленная из случайно встретившихся людей) и «неанонимные» (присяжные, парламенты и т. д.) – и толпы «однородные»: секты (политические, религиозные…), касты (военная, духовная…), классы (буржуазия, крестьяне, пролетариат)…
Скользкость, тернистость ходьбы по тропам дефиниций, коль скоро речь заходит о понятиях типа «толпы», хорошо отражены в одной из миниатюр народного российского поэта Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), вот она:
Народ он делится на ненарод
И на народ в буквальном смысле
Кто ненарод – не то чтобы урод
Но он – ублюдок, в высшем смысле
А кто народ – не то, чтобы народ
Но он народа выраженье
Что не укажешь точно – вот народ
Но скажешь точно: есть народ! И точка
Стих несколько витиеватый, но льющий воду на нашу мельницу!
Обстоятельно занимался толпой и французский социолог и криминалист Габриель Тард (1843–1904), преподававший философию в Коллеж де Франс (Латинский квартал в Париже, учебно-исследовательское заведение), оставивший после себя книги «Законы подражания» и «Преступления толпы» (опубликованы в России, в Казани в 1893 году), а также «Социальная логика», его выводы о психологии толпы довольно часто цитируются.
И другой француз врач, филолог и фотограф Поль Реньяр (1850–1927), в работе «Умственные эпидемии», предупреждал об опасности для людей в толпе социального мимицизма – особого инстинкта подражания, заразительного и чреватого неприятными последствиями. Он так писал об этом:
«Возьмите людей самых благоразумных, вполне владеющих собой, составьте из них собрание – и что же? – нельзя поручиться, чтобы, вследствие увлечения, они не совершили действий и не приняли бы решений, в которых каждый из них отдельно будет раскаиваться, оставшись наедине с самим собой».
Здесь же Реньяр обсуждает возможность массовых сумасшествий по подражанию.
2. Сорок академиков и сорок водоносов
Если вы заметили, что вы на стороне большинства, это верный признак того, что пора меняться.
Американский писатель Марк Твен
Умственные эпидемии, полагал Реньяр, способны овладеть и целой нацией. Он пишет:
«Эта наклонность к подражанию давно уже была подмечена законодателями всех времен; вот почему мы всюду встречаем законы, направленные против скопищ».
Очень любопытна концовка книги Реньяра, тут он, характеризуя различные века свойственными каждому из них маниями (XIX век, по мнению Реньяра, страдал манией величия, в XVIII процветали истерия и эпилепсия, XV–XVI века прошли под знаками демонизма и колдовства), захотел представить и вид грядущих – XX век и далее, – психических болезней человечества:
«Социальные неравенства, часто несоответственные и несправедливые, с каждым днем все более и более побуждают людей искать средств для уничтожения нищеты одних и непомерной роскоши других. Забыв, что равенство не встречается ни в области физической, ни в области нравственной, эти теоретики тщетно ищут средств для осуществления его в экономических условиях».
Реньяр трезво оценивает обстановку:
«…Некоторые из этих теоретиков нашли более коротким упразднить идею реформ и заменить ее идеей всеобщего и внезапного разрушения современного социального строя, с тем чтобы создать нечто иное на почве, очищенной от его развалин. Эти результаты могут быть достигнуты лишь при содействии огня и меча».
Заканчивает свои рассуждения Реньяр воистину пророческими словами:
«Я сильно опасаюсь, чтобы наиболее характерной умственной эпидемией XX века не сделался бы бред фанатического насилия, крови и разрушения…»
…Уже в наши дни исследования Лебона, Тарда, Реньяра продолжили опять же… французы (что? склонность к психологическим раздумьям у этой нации в крови?) М. Робер и Ф. Тильман в книге «Психология индивида и группы» отмечают наличие особого «стадного инстинкта», когда люди ведут себя в толпе как овцы Панурга.
Группа, поясняют Робер и Тильман, оказывает на своих членов «конформистское давление». Индивид в ней оказывается как бы «повязанным» стремлением получить одобрение со стороны других членов этой группы. Превращаясь в своеобразного пай-мальчика, нуждающегося в поощрении. И если кто-то в группе «выходит за рамки», проявляя «строптивость», то он тут же становится объектом социального давления».
«Последнее может принять форму молчаливого неодобрения, – поясняют Робер и Тильман, – насмешки, презрения или смертного приговора. Напротив, за соблюдение норм индивид получает одобрение, согласие, приобретает престиж».
Исследователи будущего способны будут, видимо, отличать толпу американскую от толпы русской, видеть разницу между толпой интеллигентов и толпой интеллектуалов (увы, и такие сочетания в принципе вероятны) так же легко, как сейчас они отличают толпу театральную («она все воспринимает гораздо сильнее, чем каждый из театралов в отдельности отнесся бы к тому, что видит на сцене, не будь это в переполненном зале и не заряжайся он чувством соседа») – толпу, может быть, самую спокойную, хотя бы потому, что она сидит, от гораздо более возбужденных толп – стоящих или двигающихся («самая опасная – это бегущая толпа, тут ее возбужденное состояние легко переходит все границы, вызывая панику или страсть к разрушению»).
Парадоксы толпы? Главный из них, пожалуй, тот, что в толпе может исчезнуть разница между великим математиком и его сапожником!
«В толпе, писал Лебон, люди всегда сравниваются, и если дело касается общих вопросов, то подача голосов сорока академиков окажется нисколько не лучше подачи голосов сорока водоносов».
Об опрощении в толпе, об уценке в ней даже ярких личностей говорил однажды и покойный протоиерей Александр Мень (1935–1990):
«Приведу… один показательный и немного забавный пример из недавней церковной истории. Когда католиками готовился Второй Ватиканский Собор, было условлено, что на его заседаниях под сводами храма святого Петра не будут звучатъ аплодисменты. Но едва в ходе Собора столкнулись позиции консерваторов и реформистов, об этом правиле все мгновенно забыли.
Две тысячи почтенных иерархов и ведущих теологов ощутили в себе иррациональный “зов массы”. Они не только хлопали, но порой даже кричали и стучали о пюпитры. Большинство из собравшихся, наверняка, были образованными, разумными и, скажем, степенными людьми…»
3. «Такой же незаметный, как тысяча других»
Драгоценное одиночество. Никто не задумывается над тем, сколь необходимо человеку одиночество. Никто не задумывается над тем, сколь необходима человеческому организму, сколько жизненных сил экономит определенная доза ежедневного одиночества. Она очищает нашу жизнь, удаляет из него шлаки коллективизма. Общественная, коллективная жизнь отравляет человеческий организм. Мы сильно обеспокоены вредом алкоголизма или курения, но никого почему-то не беспокоит вред, наносимый нам коллективизмом. В отрочестве и более зрелом возрасте каждый самостоятельный человек должен несколько часов в день проводить в одиночестве – и непременно в тишине. Необходимое дополнение к гигиене жизни.
Альберто Савинио «Новая энциклопения»
Одиночество нужно всем. Если его не хватает, деформируется личность человека. Английские коллеги обычио всегда спрашивают, как идут дела, но этот вопрос не подразумевает ответа.
Эрне Рубик, изобретатель «магического кубика»
Мы ошибочно воспринимаем толпу, всякое людское скопище, как сборище людей нормальных, мы не подозреваем порой или забываем, что «коэффициент человечности» в толпе способен достигать крайне низких значений. И что вообще многое в толпе идет «под знаком минус», подчиняется правилам не сложения, а вычитания.
У Станислава Лема есть фантастический рассказ о том, как закончилась одна война. Враждующие правители додумались сформировать «абсолютную армию». Секрет был прост: сознание всех солдат настроили с помощью особых аппаратов в унисон, они теперь действовали «как один человек». И что же? Результат получился противоположный тому, что ожидали генералы: две армии, встретившись «лицом к лицу», поняли нелепость войн и заключили мир…
Сказка Лема хорошо подчеркивает прямо обратный характер тех метаморфоз, которые отдельный человек претерпевает в толпе. Тут-то уж размеры собственного «Я» каждого индивида оказываются обратно пропорциональными размеру толпы.
Лебон:
«Толпа никогда не может выполнить действия, требующие возвышенного ума. Решения, касающиеся общих интересов, принятые собранием даже знаменитых людей в области разных специальностей, мало все-таки отличаются от решений, принятых собранием глупцов».
И дальше:
«В толпе может происходить накопление только глупости, а не ума. “Весь мир”, – как это часто принято говорить, – никак не может быть умнее Вольтера, а, наоборот, Вольтер умнее, нежели “весь мир”, если под этим словом надо понимать толпу».
А собственно, эффект массового поглупения вполне объясним. Приобретая в толпе коллективистские свойства, прежде всего способность быть похожим на остальных, мы непременно обязаны поступиться хотя бы частью собственной индивидуальности. Как добиться «равенства по толпе»? Наивно надеяться тут, что все смогут стать одинаково разумными, ведь ум, его оригинальность, имеют миллиарды возможных граней и оттенков! Нет, гораздо проще уравняться в глупости. Что фактически в толпе и наблюдается.
Лебон:
«Собравшись в большом количестве, публика, из кого бы она не состояла, из профессоров или кочегаров, прежде всего, теряет способность владеть собой. Толпа не мыслит, а чувствует (подчеркнуто мной – Ю.Ч.). А в этом отношении кочегар и профессор ничем не отличаются. Оба чувствуют одинаково».
Лебон отмечал, что логика, сцепление доказательных рассуждений совершенно недоступны толпе. «Не раз, писал Лебон, приходится удивляться, как плохи в чтении речи, имевшие огромное влияние на толпу. слушавшую их». Рассуждения толпы чаще основаны на ассоциациях, на примитивных аналогиях. Логика и последовагельность здесь обычно кажущиеся.
«В них заключается, пишет Лебон, точно такая же связь, как и в идеях эскимоса, знающего, например, по опыту, что лед прозрачен, и тает во рту, и выводящего отсюда заключение, что и стекло, как прозрачное тело, должно также таять во рту; или же в идеях дикаря, полагающего, что если он съест сердце мужественного врага, то тем самым усвоит себе его храбрость; или в идеях рабочего, подвергавшегося эксплуатации со стороны своего хозяина и выводящего отсюда заключение, что все хозяева должны быть эксплуататорами».
Неизвестно, удастся ли когда-нибудь науке такой опыт: собрать в одну толпу сотни Эйштейнов и померить их средний IQ – показатель интеллекта? Однако уже теперь ясно: в толпе ЧУВСТВА заменяют МЫСЛИ. Что любая толпа, из кого бы она ни состояла, удивительно легковерна, болтлива (хочется добавить: словно женщина!), легко повинуется своим страстям. Что ее главные свойства – нетерпимость, раздражительность, неспособность что-либо хладнокровно обсуждать.
Тард так характеризует свойства толпы:
«Поразительная нетерпимость, смешная гордость, болезненная впечатлительность, увлекающее сознание безответственности, рождающееся от иллюзии всемогущества, и полная потеря чувства меры, зависящая от взаимно поддерживаемого крайнего возбуждения».
Стоит ли после этого удивляться, что толпа способна отобрать у ее членов последние жалкие умственные крохи, превращая их, людей, в форменное СТАДО, настоятельно нуждающееся в ПАСТЫРЕ-ПОВОДЫРЕ. Не этой ли тоской обезличенности, не горечью ли утраты лучших частей собственного «Я» наполнены строки стихотворения поэта Александра Борисовича Ткаченко (родился В 1967 году)
Ты втиснешься в вагон
как будто в том заветный,
среди людей,
по крови неродных,
поедешь на работу
такой же незаметный,
как тысяча других,
как тысяча других…
Омуравливание, онасекомливание, саморазмазывание в сборище себе подобных, потеря личностной уникальности, размытие океаническими волнами массы, толпы, как неким универсальным едким растворителем любых индивидуальных свойств – все это замечательно воплощено поэтом в его стихотворении:
А там, доверчивый вполне
к словам поверхностей
любых,
ты – камень в стенке,
ветка на стволе,
как тысяча других,
как тысяча других…
И еще, как реквием, переполненные слезами и стенаниями, выряженные в креп и глазет, облаченные в траур черно-белых тонов, звучат слова:
Не думай, человек,
со всех сторон сосед,
что случаем из тысяч
дорогих,
ты любишь женщину
совсем не так, как все, —
как тысяча других,
как тысяча других…
4. «Огромный пестрый зверь – простой народ…»
Воистину все демоны, гнездящиеся в больном человеческом подсознании, вырываются на свободу, когда господствует «дух толпы». Толпе чужды диалог, анализ, даже полемика. Она склонна к раболепству и насилию, капризна и инфантильна. Ее родная стихия – суд Линча, погром, охота на ведьм, Поиск «козлов отпущения» и врагов.
Протоиерей Александр Мень (1935–2000)
Толпа такое творила – жутко вспомнить, а перед столом следователя сидят слабые, напуганные собственными поступками люди. Впрочем, чему удивляться? Именно неразвитые духовно личности более всего склонны к слепому подражанию, охотно подчиняются чужой воле, легко воспламеняются несуразными бреднями своего вожака, который в такую минуту всплывает на поверхность. Толпа с жадностью слушает того, кто поощряет ее потребность сразу отыскать виноватого, ее страсть крушить и громить, кто обещает немедленно исполнить все ее заветные желания. Не здесь ли секрет нескольких миллионов голосов, отданных в свое время за Владимира Жириновского на выборах президента России? Мы, пожалуй, таким образом, увидели, сколько у нас обиженных, озлобленных.
Советский инженер Владимир Шевелев (1928–2005)
Добр ли человек или изначально зол, злобен? Споры об этом длятся тысячелетия. И многие тут склоняются ко второму. Аргументы?
Фридрих Энгельс (1820–1895):
«…Поскольку человек произошел из царства животных, то ясно, что он никогда не избавится от звериных элементов: вопрос может всегда идти лишь о количественных различиях степени животности или человечности».
Федерико Феллини, итальянский кинорежиссер:
«Великие тираны обладали могуществом воплотившегося в них коллективного бессознательного, в них, как в фокусе, сходились темные устремления, они были выразителями организованного безумия. Но “чернорабочие”, убийцы, те, кто не ослеплен никакими идеалами, как могут они во тьме своего угасшего разума, своих неразвитых чувств согласиться убивать? Это наводит на мысль, что где-то в глубине человеческой психики еще сохранились некоторые чудовищные стороны человека-зверя».
Станислав Лем, польский футуролог, писатель-фантаст (1921–2006):
«…Я надеялся, что после ряда усилий и даже кризисных явлений нам все-таки удастся построить новый мир. Но потом я потерял веру в то, что человек изменится не только биологически, но и психологически. Конечно, когда-нибудь он пробежит стометровку и за 9 секунд. Но вряд ли придет такое время, когда будет лучше, чем теперь, когда все возлюбят друг друга. Дорога в “прекрасное будущее” обернулась для многих стран жестоким тоталитаризмом, уничтожением миллионов людей».
Причины такого пессимизма? Лем поясняет:
«Есть что-то в человеческой натуре темное, я бы даже сказал – злое. Я не верю в Бога – но и в Дьявола тоже. Зло в самом человеке».
Освальд Шпенглер (1880–1936), немецкий философ, автор сенсационного в свое время труда «Закат Европы», идеолог, так считают многие, национал-социализма. Шпенглер писал определенно:
«Человек – это хищное животное. Я буду утверждать это постоянно. Все эти добродетельные ханжи и проповедники социальной этики, которые пытаются закрыть глаза на данный факт, тоже хищные звери, но с вырванными зубами, ненавидящие других за агрессивность, от которой они сами благоразумно воздерживаются… Называя человека хищным зверем, кого я обижаю: человека или зверя? Ведь великие хищные звери – это благородные создания совершенного типа, чуждые лживой человеческой морали, порожденной слабостью».
После подобных заявлений вряд ли покажутся удивительными мнения о толпе как о хищном звере. Рассуждения о том, что толпе доступна только животная речь, что толпа – это нечто не человеческое, а прямое чудовище, на кого бы она ни кинулась.
«Даже возникшая среди наиболее цивилизованного народа толпа является существом диким, мало того – бешеным, несдержанным зверем, слепой игрушкой своих инстинктов и рутинных привычек, а иногда напоминает собой беспозвоночное низшего порядка, род какого-то чудовищного червя, обладающего распространенною чувствительностью и извивающегося в беспорядочных движениях даже после отделения головы. Этот “зверь-толпа” (b?te humaine) представляет самые различные модификации, из коих слагается как бы особая человеческая фауна, открывающая еще широкое поле для исследований», – так писал в книге «Преступления толпы» Габриель Тард.
А и вправду: если разум чахнет в толпе, тогда, понятно, и свойства звериные обязаны здесь проявляться во всем великолепии. И это отмечали многие. Великий утопист Томмазо Кампанелло (1568–1639), арестованный за попытку поднять народное восстание, вспоминая в тюремной камере, как одураченные властями простые люди бросали в него камнями, горестно писал в сонете:
Огромный пестрый зверь – простой народ.
Своих не зная сил, беспрекословно
Знай тянет гири, тащит камни, бревна —
Его же мальчик слабенький ведет.
Один удар – и мальчик упадет,
Но робок зверь, он служит полюбовно.
Слепая ярость натравленной, науськанной, алчущей крови толпы-зверя! Души людей, вовлеченных в толпное болото, беззащитны и уязвимы, ибо они утрачивают сознание ответственности и разумность. Вот почему все диктаторы, тираны так любят толпу, так беззастенчиво льстят ей. Толпа не критична. Она всецело во власти неустойчивых эмоций. Ничего не стоит повернуть ее в нужную сторону, манипулировать ею в выгодном для демагога направлении.
«Недаром евангельский образ толпы, которая сперва кричала “Осанна!”, а через несколько дней – “Распни Его!”, – остается и поныне бессмертным архетипом, – писал Александр Мень. – Ярость толпы, как и ее преклонение перед чем-то или кем-то, – проявление не коллективного разума, а куда чаще есть синдром общественного помешательства. Можно привести тысячи примеров того, как высокие свойства, присущие личности, в толпе затухают, слабеют, подменяются архаичными стадными инстинктами. “Коэффициент человечности” сводится к минимуму».
Как известно, заявления подобного рода стоили Александру Меню жизни. Но тем ценнее его слова!
«Отсюда эта страшная воля к разрушению, – писал Мень, – которая, например, побуждала крестьян даже там, где они вовсе не испытывали угнетения, жечь имения, грабить, истреблять национальное достояние. Чем, скажем, провинилось блоковское Шахматово?..
Это отнюдь не воля народа, не демократия. Это феномен, который Платон окрестил “охлократией”, властью черни, а Федотов уже прямо – “демонократией”».
Верно, толпа-зверь не шутит, оскорбить ее сомнением в мудрости ее решений, вызвать ее гнев – очень опасно. Критиковать ее нельзя, обращаться к ее разуму бесполезно, бороться с ней таким путем – все равно, что бороться с циклоном.
Опыт Великой французской революции, этого Царства Толпы по преимуществу, показал, что даже ее избранники не могли образумить толпу. Они ею управляли, пока разжигали ее страсти, но, когда вздумали успокоить их, утишить, толпа отказалась повиноваться. Своим свободно избранным народным представителям она приставляла штык к груди или дуло пистолета, заставляя их голосовать под угрозами улицы.
В итоге, народные избранники были только слугами и рабами толпы на галерке. Она криком, воем, топаньем заглушала тех, кто не умел угодить ей. Она диктовала свои законы, отменяла их, приводила в исполнение. Она-то, в конце концов, и погубила свободу во Франции, привела к террору, потом – к военной диктатуре.
5. «Мерзавец иногда отдыхает, глупец – никогда»
Жить в свое удовольствие – удел плебея; благородный стремится к порядку и закону.
Немецкий поэт Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749–1832)
Французский философ Анри Бергсон (1859–1941) сравнивал когда-то два возможных варианта социального развития. По одному пути, пути толпы, пошли насекомые, создав муравейники, термитники, пчелиные рои. По-другому – человек, развивающийся в сравнительно небольших группах.
Что могло случиться, если бы разум был дан роевой толпной структуре, пытался вообразить Герберт Уэллс в своем романе «Первые люди на Луне». Полное подчинение индивидуума Целому.
К счастью для нас, разум избрал второй, не муравьиный, не термитный, путь. Огонь духа вспыхнул в личностях, образующих сравнительно небольшие популяции. По существу, вся история человеческой духовности и культуры есть борьба творческого личностного начала против массовой нивелировки, отбрасывающей Человека назад – в безличное царство слепых природных сил.
Александр Мень:
«Культура никогда не творилась безликой массой. Она вырабатывалась в элите, составляющей ядро, совесть, самосознание любой нации. Преимущество культурной элиты в том, что она имеет возможность активно осмыслять информацию, широко смотреть на вещи, критически мыслить. Сохранять те подлинно человеческие свойства, которые в толпе, как правило, теряются. Поэтому русский религиозный мыслитель философ Георгий Петрович Федотов (1886–1951) так настаивал на необходимости для каждого народа оберегать свою элиту, прислушиваться к ней, давать ей простор для свободного развития».
Человек Толпы и ЭЛИТА – этой теме много внимания уделил, в работе «Восстание масс», опубликована в 1930 году, испанский философ (философ-идеалист, как принято было писать во времена сталинские и много позднее), публицист и общественный деятель Хосе Ортега-и-Гассет (1883–1955). Ортега, правда, рассуждал буквально не о толпе, употреблял иное слово – МАССЫ, в смыслах, которые мы попробуем пояснить дальше. Пока же условно будем ставить знак равенства между словами Человек Толпы (ЧТ сокращенно) и Человек Массы (ЧМ).
Ортега-и-Гассет писал:
«Человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он – “точь-в-точь, как все остальные”, и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все».
ЧМ вовсе не глуп и не примитивен. К этой категории людей Ортега относит и большинство современных ученых, ибо, по его словам, «экспериментальные науки развились главным образом благодаря работе людей посредственных».
«Наука, корень и символ нашей цивилизации, пишет Ортега, впустила в свои недра человека заурядного и дозволила ему работать с видимым успехом».
Парадоксальное высказывание? Его разгадка в механизации, рутинности, конвейерности основного объема научной работы и в жесткой специализации, превращающей человека науки в «ученого невежду», ибо он знает в совершенстве лишь свой крохотный уголок вселенной и все же имеет наглость, с апломбом, амбицией, быть непререкаемым судьей в вопросах, лежащих вне его компетенции.
Человеку Массы Ортега противопоставляет Человека Элиты. Если ЧМ плывет по течению, самодоволен, ограничен и глух ко всему, что находится вне узкой сферы его специализации, то ЧЭ (Человек Элиты) – строг и требователен к себе («подвижники»), это человек благородный, для него «жизнь – вечное напряжение, непрерывная тренировка».
«Отличительная черта благородства, – пишет Ортега, – не права, не привилегии, а обязанности, требования к себе».
Ортега-и-Гассет поясняет далее:
«Для меня “благородная жизнь” означает жизнь напряженную, всегда готовую к новым, высшим достижениям, переход от сущего к должному. Благородная жизнь противопоставляется обычной, косной жизни, которая замыкается сама в себе, осужденная на perpetuum mobile – вечное движение на одном месте, – пока какая-нибудь внешняя сила не выведет ее из этого состояния. Людей второго типа я определяю как массу, потому что они – большинство, потому что они инертны, косны».
ЧМ довольствуется запасом готовых идей и решает, что с умом у него все в порядке. «Он раз и навсегда усвоил набор общих мест, предрассудков, обрывков чужих мыслей и пустых слов, случайно нагроможденных в памяти, и с развязностью, которую можно оправдать только наивностью, пользуется этим мусором всегда и везде».
Более того, этот новый Адам, не сомневается в своем совершенстве, выйти за свои пределы, переселиться в своего ближнего он не может: душа ЧМ неспособна к таким упражнениям.
Ортега продолжает:
«Мы стоим здесь перед тем самым различием, которое испокон веков отделяет глупцов от мудрецов. Умный знает, как легко сделать глупость, он всегда настороже, и в этом его ум. Глупый не сомневается в себе; он считает себя хитрейшим из людей, отсюда завидное спокойствие, с каким он пребывает в глупости. Подобно насекомым, которых никак не выкурить из щелей, глупца нельзя освободить от глупости, вывести хоть на минуту из ослепления, сделать так, чтобы он сравнил свои убогие шаблоны со взглядами других людей. Глупость пожизненна и неизлечима. Вот почему Анатоль Франс сказал, что глупец гораздо хуже мерзавца. Мерзавец иногда отдыхает, глупец – никогда».
6. XYY-мужчина
Возможно, картина: человечество, состоящее только из Людей Элиты – и абсолютно абсурдна, однако отчего ж не поиграть и в такую игру? не заглянуть хотя бы на миг в Страну Совершенства?.. Подобными играми, к примеру, «баловался» русский и советский ученый Константин Эдуардович Циолковский (1857–1935).
В 1916 году он создает небольшое эссе «Горе и гений», где вначале указывает, что горя на Земле было бы гораздо меньше, если б можно было легко распознавать гениев и использовать мощь их ума на благо людей. А затем начинает сетовать на тo, как трудно («Где Ломоносовы, Ньютоны, апостолы ума и нравственности, Лапласы, Гауссы?» – восклицает в статье Циолковский) отличить посредственность от гениальности. И тут же указывает собственный прием изучения людей, пригодный для массового отлова гениев.
Суть средства проста, хотя, видимо, и потребовала бы для своей реализации очень долгого времени. Циолковский предлагает разбить человечество на группы, живущие в особых поселках-общежитиях. В каждой группе люди, внимательно приглядываясь друг к другу, после нескольких лет взаимной притирки и проверки отбирают наиболее способных своих членов – небольшое их число: самых достойных.
Эти «избранники первого порядка составляют высшее общество второго порядка», оно также разбивается на группы, также рекрутирует самых достойных – свою элиту, рекомендуя ее в «общество третьего порядка». Такая процедура повторяется многажды. Так человечество, мыслил Циолковский, могло бы постепенно отбирать и растить свою элиту, создавать для нее наиболее благоприятные условия, имея конечной целью – превратить в элиту все население планеты…
Селекция людей? Ею давно занимается евгеника (греческое слово eugenics буквально значит человек «хорошего рода»), ее основоположником стал двоюродный брат Чарльза Дарвина (1809–1882) английский психолог и антрополог Фрэнсис Гальтон (1822–1911).
Впервые этот термин Гальтон использовал в 1869 году, в своей работе «Наследственность таланта, его законы и последствия». Гальтона занимал вопрос: каково происхождение наиболее одаренных людей? Он высказывает гипотезу, что подобно животноводам можно способствовать воспроизводству «хороших» людских особей и препятствовать появлению на свет «плохих». Тогда можно будет облагородить и всю расу.
В конце XIX и начале XX веков программа евгеники имела у публики шумный успех, возникали многочисленные евгенические общества. В США от слов даже перешли к делу: в ряде штатов проводили операции вазэтомии – неполноценным мужчинам, делалась и принудительная стерилизация «наследственных дегенератов».
Особый размах эти грубые меры получили при нацизме. В фашистской Германии практиковали не только положительную евгенику (путем тщательного подбора брачных партнеров), применялась и отрицательная евгеника, та, что вела к уничтожению «низших» рас, главным образом евреев и цыган. С тех пор над евгеникой, по выражению известного английского биолога, лауреата Нобелевской премии Питера Брайана Медавара (1915–1987), витает «нестерпимый запах газовой камеры».
Казалось бы, навеки заклейменная, опозоренная, попавшая под запрет, евгеника неожиданно начала, словно легендарная птица Феникс из пепла, оживать в наши дни, успехи генной инженерии вновь делают эти взгляды актуальными.
В 1965 году в журнале «Nature» была опубликована любопытная научная статья: ее авторы утверждали, что агрессивность некоторых людей напрямую связана с наличием у них сверхкомплектной XYY-хромосомы. Это «открытие» не прошло мимо прессы, поднялся шум. А в результате, вскоре в США был опубликован роман-бестселлер «XYY-мужчина». Герой этого произведения, носитель роковой хромосомы, выходит из тюрьмы, чтобы стать взломщиком, работающим по заданию британских разведслужб…
Тема генной евгеники в странах Запада муссируется на все лады. Несколько лет назад один драматург потешил американцев, выведя в своей пьесе экзальтированного генетика, доктора Ирвинга Слезака. Этот ученый муж надеялся, объединив гены водителя тяжелого грузовика и гены полисмена, создать новое существо – «водителя грузовика, который, превысив скорость 100 километров в час, сам себя останавливает, чтобы оштрафовать»…
7. Сверхчеловеки ложные и истинные
– Слышь, что ли, сосед, – добравшись до Гладышева, Чонкин толкнул его под локоть, – я вот тебя спытатъ хочу, а как же лошадь?
– Какая лошадь? – недоуменно повернулся Гладышев.
– Ну, лошадь, лошадь, – сердился Чонкин на непонятливость Гладышева. – Скотина на четырех ногах. Она же работает. А почему в человека не превращается?
Владимир Войнович «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина»
Евгенические, эволюционные проблемы полны тайн. Прописывать здесь дельные рецепты мудрено. Проще иронизировать, как это делает в своем известном романе писатель Владимир Николаевич Войнович (1932–2018). Вспомним хотя бы тот эпизод, когда селекционер-самородок Кузьма Гладышев просвещает своего необразованного собеседника:
«– А ведь ты, Ваня, небось, и не знаешь, что человек произошел от обезьяны.
– По мне хоть от коровы, – сказал Чонкин.
– От коровы человек произойти не мог, – убежденно возразил Гладышев. – Ты спросишь: почему?
– Не спрошу, – сказал Чонкин.
– Ну, можешь спросить, – Гладышев пытался втянуть его в спор, чтобы доказать свою образованность. – А я тебе скажу: корова не работает, а обезьяна работала.
– Где? – неожиданно спросил Чонкин и в упор посмотрел на Гладышева.
– Что – где? – опешил Гладышев.
– Я тебя пытаю: где твоя обезьяна работала? – сказал Чонкин, раздражаясь все больше. – На заводе, в колхозе, на фабрике, – где?
– Вот дурила! – заволновался Гладышев. – Да какие же заводы, колхозы и прочее, когда всюду была непрерывная дикость. Ты что, паря, не при своих? Это ж надо такое ляпнуть! В джунглях она работала, вот где! Сперва на деревья лазила за бананами, потом палкой их стала сшибать, а уж опосля и камень в руки взяла…»
Узнаем ли мы когда-нибудь, как зверь превратился в человека, в существо, которое уже не зверь, но еще не ангел, поймем ли? – трудно сказать. В рассуждениях на подобные деликатные темы даже такой завзятый сатирик и остроумец, такой острослов как драматург Бернард Шоу, не способен был унестись в фантасмагорические дали.
Шоу в известную пору своей жизни был твердо убежден: в мире действует некая жизненная сила, проявляющаяся в создании все новых и новых видов. Сила, непрерывно стремящаяся к совершенству и самопознанию.
Еще, верил Шоу, никакой социальный прогресс невозможен при теперешнем биологическом уровне людей. Они просто не приспособлены к справедливому социальному строю по самой своей природе. Отдельные гуманисты и великие люди, которых Шоу и называет сверхчеловеками (этот термин драматург заимствовал у Ницше, но насытил его иным содержанием, он видел тут соединение атлета с философом, сочетание здорового тела и здорового, гуманистического духа), ничего не могут изменить в мире, им не на кого опереться.
«Ложные сверхчеловеки» – завоеватели, фанатики, накопители, те, кто легко увлекает за собой толпы и приносит людям огромный вред, вот они могут менять общество. В отличие от «сверхчеловеков истинных» (таких, как Гёте, Толстой, Шекспир). И если думать о прогрессе положительном, то, полагал Шоу, надежду тут можно связывать только с биологической эволюцией самой материи, с проявлениями той жизненной силы, которая упоминалась выше.
На смену современному человечеству, верил великий англичанин, с его низким моральным и умственным уровнем должно прийти новое человечество, состоящее (какая перекличка с Циолковским!) из сверхчеловеков. Их будет рождаться все больше и больше, и человечество, в конце концов, примет новый облик. Вот с этими-то существами высшего порядка и будет построен социализм.
Шоу не просто указал перспективу, очертил финал. Он также подрядился найти и средства для постепенной замены людей ординарных сверхчеловеками. И удивительно, что сатирик, ядовито трунивший: «Не пытайтесь жить вечно: у вас ничего не выйдет», именно долголетие захотел сделать своим орудием.
8. «Научная религия»
Никто не в состоянии объяснить, почему попугай живет вдесятеро дольше собаки, а черепаха едва ли не бессмертна. В случае с человеком налицо явный промах: люди не живут достаточно долго; в сопоставлении с задачами высокоразвитой цивилизации они умирают сущими детьми…
Бернард Шоу, из предисловия к пьесе «Назад к Мафусаилу»
Человек способен жить 300 лет. Бернард Шоу объявил об этом в 1921 году в своей пьесе «Назад к Мафусаилу».
То была самая длинная (видимо, и во всей мировой драматургической практике) из пьес Шоу. Действие в ней разворачивается, начиная с 4004 года до новой эры (первые события происходят в садах Эдема) и заканчивается событиями «у пределов мысли» – в 31920 году. (Когда, вопреки ожиданиям автора, пьесу-пенталогию все же поставили, то представление длилось пять вечеров подряд!)
Особенность творчества Шоу в том, что он не создал героев, которых можно было бы сравнить с такими вечными спутникам человечества как Гамлет, Дон Кихот, Фауст или бравый солдат Швейк. Его драматургия (хотя на счету писателя немало и великолепных образов: цветочница Элиза в «Пигмалионе», народная героиня Святая Иоанна) была по преимуществу драматургией идей. И в «Мафусаиле» он, прежде всего, хотел сделать зримой и телесной свою главную мысль.
Творение Шоу имело наукообразный подзаголовок «Метабиологическая пенталогия». Драматург предпослал пьесе и чудовищной длины предисловие, где изложил целую систему философских, экономических и социальных воззрений. В его строках клокотали гнев, презрение, разочарование в человеке, каков он есть, и высказывались надежды на человека, каким он может стать. В предисловии встречались красноречивые бьющие подзаголовки: «Политическая несостоятельность человекоподобного животного», «Гомеопатическое образование», «Добровольное долголетие» и так далее.
Замысел этого произведения, который одним своим концом уходит в миф, а другим – в утопию, вызревал давно. Летом 1918 года был закончен первый вариант, однако он не удовлетворил автора, и Шоу решил «превратить каждый акт в отдельную пьесу».
Три года шла напряженная работа. Пьеса вобрала, сплавила в себе воедино, переплела множество идейных источников. Здесь слышны отголоски сочинений Платона («Симпозиум», «Республика»), Шопенгауэра («Мир как воля и представление»), Ницше (хотя его философию «сверхчеловека», ?bermensch, «белокурой бестии» Шоу вывернул наизнанку), Бергсона («Творческая эволюция»), Карла Маркса («Капитал»). Драматург ссылался на биологические сочинения Дарвина, Ламарка и других видных ученых. В пенталогии он ведет открытую и скрытую полемику с десятками мыслителей, писателей, поэтов, ученых и социологов, Шоу пытался синтезировать в «Мафусаиле» громаднейший интеллектуальный материал.
В написанной в более поздние годы «Автобиографии» Шоу признавался, что главным стимулом к созданию пенталогии послужило его убеждение в том, что первая мировая война обнаружила полное банкротство политической и религиозной мысли целой эпохи. «Когда младенческое безрассудство наших государственных деятелей, – вспоминал Шоу, – достигло своей высшей точки в оргии кровавой резни, смерти и проклятий… я написал не одну пьесу, а целых пять».
Убежденный в том, что «мир нуждается в новой редакции», Шоу создает свою художественно-философскую концепцию «спасения человечества». Он назвал ее «научной религией». Объявлялось, что слишком ранняя смерть людей и является причиной всех зол и бед на свете. Если бы этого не было, и мозг людей мог совершенствоваться в продолжении двух-трех сотен лет (Мафусаилов век, отсюда и название пьесы), если бы человек мог в течение ста лет учиться, сто лет управлять и сто лет играть роль оракула и пророка, то он имел бы возможность в полной мере проявить все свои способности и участвовать в организации разумного и достойного существования. Тогда, в конце концов, и восторжествовала бы жизнь справедливая, мудрая и радостная. А так люди, по сути, умирают детьми, если их оценивать с точки зрения их интеллектуального развития.
9. Открытие братьев Барнабас
Главным толчком для продления нынешней продолжительности жизни человека может стать убеждение, вынесенное из опыта потрясающих катастроф, подобных недавней войне, – убеждение в необходимости жить, по крайней мере, столько, сколько нужно для того, чтобы, повзрослев, отделаться от своего пристрастия к гольфу и сигарам, коль скоро, речь идет о спасении рода человеческого.
Бернард Шоу
Ныне, утверждал своей пьесой Шоу, решение всех «проклятых» вопросов находится в руках эгоистичных беспринципных инфантильных «несмыслёнышей». Разве не является «младенцем» современный политик, чьи умственные интересы не идут дальше покера и конских скачек? Это противоестественное состояние вечного детства дорого обходится человечеству. И разве не разумнее было бы, чтобы народами управляли не Наполеоны, не Ллойд-Джорджи, не «зверинцы дегенератов», не «парламенты помешанных» (такими эпитетами Шоу награждал английскую палату общин), не «малолетки», а сверхчеловеки-долгожители. «Взрослые» трехсотлетние мудрецы, именно они-то и должны спасти человечество от вырождения и гибели.
Как поправить дело? Как выиграть сражение за счастье человечества? Шоу полагал, что, разбуженная идеями Маркса и Дарвина, цивилизация нуждается «в новой религии и это для нее вопрос жизни и смерти». Прогресс должен носить биологический характер. На смену современному человечеству с его низким моральным и умственным уровнем обязано прийти человечество, состоящее из одних только сверхчеловеков.
С дарственной надписью «Николаю Ленину, который один среди государственных деятелей Европы обладает дарованиями, характером и знаниями, необходимыми человеку на столь ответственном посту», Бернард Шоу в 1921 году посылает экземпляр своей пьесы в далекую Россию. Драматург видел в Ильиче своего «единомышленника», человека, который, подобно ему самому, настойчиво и вдохновенно ищет путей преобразования мира на разумных началах. Однако революционному «эксперименту» Ленина Шоу пытался противопоставить свою идею эволюционного развития общества, направляемого и контролируемого наукой.
Известно, что Ленин читал пьесу Шоу и сделал множество иронических заметок на ее полях. Он называл Шоу «честным парнем, попавшим в среду фабианцев». Времени написать англичанину ответ он так и не нашел. Не посчитал нужным?
…Основателями новой религии в пьесе Шоу стали два брата Барнабас, бывший священник и политик Фрэнклин и ученый-биолог Конрад. Они-то (их беседы датированы в тексте 1920-м годом) и захотели взять судьбы мира в свои руки, им-то и пришло в голову продлить жизнь жалким существам, которые умирают как раз в тот момент, когда они только начинают кое-что смыслить, и определить оптимальный срок жизни людей в 300 лет.
Но как достичь долголетия? Это ценное качество, по мысли Шоу, должно стать конечным результатом, завершением, итогом развития «творческой эволюции». Недаром драматург растянул события в пьесе на период в 36 тысячелетий!
Открытое братьями Барнабас средство продления жизни не имеет отношения к медицине и фармакологии. «Лекарства» эти не подарены наукой, они находятся в самих людях. В человеке таится огромный нереализованный запас жизненной энергии. В ней-то и заключена тайна долголетия. Чтобы превратиться в мафусаилов, нужно лишь гигантское усилие воли. И долгая жизнь есть просто результат неукротимого желания жить. Кстати, сам Шоу прожил почти век – 94 года!
Люди будущего «будут жить триста лет, – утверждает со сцены Фрэнклин Барнабас, – не потому, что это им нравится, но потому что в глубочайших тайниках их души будет сокрыто убеждение в необходимости этого, если только мир должен быть спасен». Нужна колоссальная напряженность, концентрация хотения, воли, и люди, обладающие ими, «будут творить чудеса» как бы по принуждению, под влиянием внутреннего стимула, как делается все то, что достигается великими усилиями.
И долголетие это сначала должно сойти на немногих отмеченных благодатью счастливчиков, а уже потом оно сможет закрепиться путем брачных союзов между этими избранниками…
10. Тайны вождизма
Большинство людей не имеет мнения. Народ никогда не имел никаких идей; он не обладает теоретическим пониманием бытия вещей. Неприспособленность к теоретическому мышлению мешает ему принимать разумные решения и составлять правильные мнения. Поэтому мнения надо втискивать в людей под давлением извне, как смазочное масло в машину.
Хосе Ортега-и-Гассет
В идеале именно Элита, платоновские философы-мудрецы, интеллектуалы, люди высоких нравственных качеств, должны были бы руководить Толпой, прививать ей благородные инстинкты, звать к добру, к творчеству, а не к насилию и разрушению. Должны, но реально, увы, обычно толпой заправляют совсем иные силы, – и тут начинаются многие тайны, бесконечная череда загадок.
Удивительно тут многое. Как слабый, ничтожный в отдельности, беспомощный Человек Толпы, слившись со многими себе подобными – бывает с миллионами! – становится могучей силой? (Маяковский: «если в партию сгрудились слабые, сдайся враг, замри и ляг…»). Сокрушителем устоев? Каменотесом истории? Как из рыхлой, аморфной массы человеколюдей возникает вдруг чудесный звенящий кристалл, наполненный единым порывом, дерзновенным устремлением, кулаком, направленным на единую цель? Каким чудом масса лиц, еще недавно рассеянных и совершенно индифферентных друг к другу, вдруг соединяется в одно целое, издает одни и те же крики, бежит в одном и том же направлении, действует по одному и тому же плану?
Поразительный миг! Момент, когда из текучей массы, способной, собственно, превращаться во что угодно, словно бы под действием таинственных сил, социальной природы, внешних полей творится нечто ЕДИНОЕ. (Толпа подавала свои голоса и за Мирабо, и за Бурбонов, за республику и за монархию, поддерживала и авантюристов, и великих – Будда, Мухаммед – людей, свободу толпа принимала с такой же покорностью, как и рабство.) Когда люди, словно атомы ферромагнетика, до того ориентированные беспорядочно, раздираемые тысячью желаний, воль, хотений, помыслов, становятся целостностью, могущественной и необоримой.
Когда-нибудь, возможно, будет создана и Термодинамика Толпы, эта дисциплина объяснит нам, как «статистические ансамбли» уже не атомов, а людей, подчиняясь законам теории вероятности, могут давать массовые политические эффекты. Мы узнаем, как можно строго рассчитать температуру, давление, энтальпию и другие толпнотермодинамические величины. Когданибудь… Пока же остается только поражаться, поражаться тому, что своеобразную роль магнитных или электрических полей могут играть особые личности, именуемые вождями, люди, умеющие магически влиять на толпу.
Любимцы толпы? О, тут она ужасно прихотлива. Толпа глупа, темна, должно быть поэтому, она обычно предпочитает вульгарные умы образованным, отдается скорей людям беспокойным, а не уравновешенным, говорунам, а не мыслителям. Да что уж там: бесноватые, эпилептики, юродивые, типы, склонные к галлюцинациям, преступники всегда имели странную власть над толпой. В обычное время всех таких людей запирают, прячут в больничных палатах, в камерах тюрем, но в дни великих смут, когда толпы затопляют улицы, такие траченые существа могут стать вожаками толп, ибо ко всему ненормальному, чудесному, таинственному у нее особое влечение.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/uriy-chirkov/magicheskiy-treugolnik-obschestvennosti-71114809/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Юрий Чирков
Тип: электронная книга
Жанр: Публицистика
Язык: на русском языке
Издательство: Грифон
Дата публикации: 20.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Если взять любую географическую карту мира, можно убедиться, что в настоящее время на земном шаре – около двухсот стран. Поразительное разнообразие! Отличаются не только континенты, но и климатические условия, экономическое развитие, расы и народы, формы правления и религиозные убеждения… Помимо этого – целая россыпь языков, обычаев, законов и устоев жизни, принятых в конкретных регионах условий и правил. Но оказывается, что одновременно жизнь людей во всех этих странах имеет также и общие черты, даже, можно сказать, явные шаблоны.