Пластуны. Золото Арктики

Name: Пластуны. Золото Арктики
Author: Николай Зайцев и Вадим Ревин (Колбаса)

Пластуны. Золото Арктики
Вадим Александрович Ревин (Колбаса)
Николай Зайцев
Новый исторический романПластуны #4
Арктика – неизведанная, таинственная земля, издавна привлекающая путешественников. Царство вечных льдов и бескрайних снежных пустынь, где даже солнечные лучи не могут согреть, по причине того, что само солнце холодное и не ласковое. Но и здесь теплится жизнь. Ледовитый океан и участки суши у его побережья – место обитания невиданных зверей, грозных хищников и причудливых птиц. Суровый климат накладывает свой отпечаток не только на поведение местной фауны, но и на характер тех, кто не страшась векового холода и влекомый раскрытием тайн, отправляется туда, к Северному полюсу. Не всем удается вернуться назад и даже осознавая этот факт, находятся смельчаки, готовые ради славы рискнуть и попытать счастья на территории вечной мерзлоты.
Ведомые зовом славы в далекий путь отправляются и наши герои. Потомок черноморских казаков, пластун Микола Билый и его верный товарищ – граф Суздалев. На этом нелегком пути судьба преподносит им испытания. Испытания дружбы и веры. Жизнь порой висит на волоске. Отправившись в спасательную экспедицию становится понятным, что настоящее золото – это вовсе не драгоценный металл. Героям предстоит еще раз убедиться в том, что крепкое плечо друга спасет в любой критической ситуации, которых в этом опасном путешествии у казака и графа будет немало.

Николай Зайцев, Вадим Ревин (Колбаса)
Пластуны. Золото Арктики
В горах высоких, во степи
Средь льдов могучих, океана
Все одолеют пластуны
И параллель с меридианом.
Им батько родный – суховей,
А мать – удача и отвага.
Пусть держит мачту грота-рей,
Слагается иная сага.

Глава 1
«Миколушка, ридный, ходы до мене. Шось дам тоби!» – голос матери прозвучал как серебряный колокольчик, разливаясь по прибрежным плавням. Малой Миколка бегал по мелководью, у самого берега, разгоняя стайки мальков, гревшихся в теплой воде. Край белой рубашонки намок и слегка шлепал по бедрам, заставляя мальчика бегать быстрее. Озорно и счастливо улыбаясь, он поглядывал на берег, но не мог никого разглядеть из-за ярких бликов солнца, игравших на поверхности неспокойной воды.
«Миколушка! – вновь позвала мать. – Побачь, шо у мене е!»
Вмиг стало интересно. Сумела заинтересовать.
Миколка остановился, бросив в устремившуюся в испуге стайку мальков палочку. Интерес победил, и он без сожаления оставил увлекательное занятие. Прищурился. Посмотрел на мать и, улыбаясь, побежал к ней, неловко перепрыгивая через лежащие на берегу реки Марты толстые ветки ивы.
Мать раскрыла объятия и шагнула навстречу сыночку, готовясь подхватить его и закружить вокруг себя, как это она делала всегда. Миколка в этот момент заливисто смеялся, расставляя ручки, словно крылья, а мать, с любовью глядя на своего первенца, все быстрее кружилась, то приподымая Миколку, то слегка опуская, как будто на волнах.
«Швыдче, швыдче, мий сыночку!» – готовясь обнять Миколку, произнесла мать. Еще пару шагов, и Миколка вновь взлетит, подхваченный крепкими материнскими руками. Но вдруг правая его ножка цепляется за корягу, и в следующий момент Миколка кубарем летит на песок, ударяясь лицом о ветку ивы. С носа потекла юшка, оставляя красные капельки на песке.
«Драголюбчик мий! – ласковый голос матери раздался над головой Миколки. – Подымайся!»
Миколка отер нос рукавом рубахи.
– Подымайся! – голос матери звучал совсем по-иному. Он стал каким-то грубым, но не чужим.
Крепкие руки схватили Миколку за плечо.
– Да проснись ты уже! – кто-то уверенно тряс Миколу за плечо.
Микола вздрогнул и открыл глаза. Над ним, склонившись, стоял Суздалев.
– Ну наконец-то! Ну ты, братец, и спать горазд! – Граф весело подмигнул казаку и снова повернулся к зеркалу, тщательно причесываясь. Билый, все еще пребывая частично во сне, нехотя сел на край кровати. Машинально коснулся рукавом бешмета носа. «Нет, крови нет. Приснилось». Микола разгладил лицо ладонями и мотнул головой. Кашлянул, прочищая горло и приходя в себя.
«Шайтан. Такой сон прервал. Мама снилась. Детство мое», – мысли незлобной чередой пронеслись в еще сонной голове.
– Ты как здесь? – с хрипотцой в голосе спросил он Суздалева.
– Что за вопрос, ваше благородие?! – усмехнулся граф. – Нет еще тех дверей, что не открылись бы перед моей скромной персоной!
– Тююю, – шутливо процедил сквозь зубы Билый. – Мы с тобой, братец, с определенного времени те, перед кем многие двери стали закрыты, и когда они вновь откроются, одному Богу известно!
– Да ладно тебе, казак, кручиниться. Эка беда! Откроются! Даже быстрей, чем ты думаешь! – Суздалев присел рядом с другом. – Ты лучше спроси, зачем я здесь.
Микола взглянул на своего боевого товарища. Суздалев загадочно улыбался. Через прищур его серо-голубых глаз по-детски светился задор. Билому очень хорошо был знаком этот взгляд. Когда Иван Матвеевич что-то замышлял, в его взгляде всегда читалась некая интрига. Вот и сейчас, не говоря ни слова, можно было понять, что в голове у графа бродят мысли, которые он непременно желает воплотить в жизнь.
– Ты, часом, не влюбился? – спросил казак, делано испугавшись и тараща глаза.
– Очень смешно, – тут же обидчиво поджал тонкие губы граф. – Я, между прочим, до сих пор в трауре. – Иван поднял палец вверх, привлекая внимание, но тут же залюбовался новой запонкой на белоснежной манжете с чистым изумрудом. Дивный камень! Словно раньше и не замечал, как грани играют.
– Прости, друже. Не со зла. Подтруниваю над тобой.
– Понимаю, – кивнул Суздалев. – Кто-то над погонами горюет, а кто-то по любви сохнет. Это хотел сказать?
Билый хмыкнул.
– В самую точку. Только те погоны и положение кровью добывались, а у тебя от природы натура влюбчивая. Уж прости, Иван Матвеевич. – Казак пригладил соломенные усы.
– Нашел из-за чего расстраиваться, – граф беспечно махнул рукой и снова, не удержавшись, заулыбался, как кот, навернувший крынку сливок.
– Уж очень я хорошо тебя знаю, Ванюша, – усмехнулся Микола. – Посему не тяни, а выкладывай как есть.
Граф поднялся и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Остановился у небольшого окна и, подняв указательный палец правой руки вверх, как заправский профессор, произнес:
– Doctrina est lux et ignorantia tenebrae![1 - Ученье свет, неученье тьма (лат.).]
Билый покачал головой и нетерпеливо парировал:
– Brevitas est anima ingenii![2 - Краткость – сестра таланта (лат.).] Посему, ваше сиятельство, оставьте свои глубокие познания курса классической филологии для лучшей половины человечества. Мы же – люди военные и привыкшие к четким командам. Выкладывай.
– Вот что вы, казаки, за народ такой! – с легким разочарованием в голосе воскликнул Суздалев. – Нет в вас полета мысли!
– Отчего же, Ваня! – ответил Микола. – Все у нас, как и у других народов, имеется. Мы не хуже и не лучше, но есть своя изюминка.
Билый довольно разгладил усы и для солидности кашлянул в кулак:
– Ладно, друже, за народы после побалакаем. Выкладывай, что у тебя там за учение – свет.
Граф, довольный тем, что ему снова дали слово, завел руки за спину и, медленно ходя по комнате, продолжил начатый было разговор. Микола посмотрел на своего друга и подумал, что, не будь Суздалев военным, профессором было бы ему в аккурат. «Горных дел мастер!»
– Ну-с, любезный Николай Иванович, извольте ответить, – граф внимательно посмотрел на казака, слегка склонив голову, как будто глядя через очки. – Что вы знаете об Арктике? Или, скажем, о Русском Севере?
Суздалев, произнося это, перенес руки вперед и скрестил их в замок.
«Ну истинный учитель!» – отметил с улыбкой про себя Микола и пожал плечами.
– Понятно-с, – произнес граф и добавил: – Иного ответа я и не ожидал.
Казак покачал головой и негромко вздохнул.
– Да ты не журись, односум, – на казачий лад сказал Иван, явно решив подыграть. – Я и сам об этой Арктике знаю через пень-колоду. А попросту – ничего. Кроме того, что там холодно триста шестьдесят пять дней в году.
– А нам с тобой, Ванюша, не впервой такие загадки разгадывать. Турецкая кампания тому пример. Часто бывало как в той сказке: «Поди туда, не знамо куда. Принеси то, не знамо что». Что смущает? Не томи уже, я же не барышня.
– Здесь ты прав, Микола. Тем и интереснее, когда не знаешь, что тебя ожидает. Но такой интерес хорош на войне. Кровь будоражит и все такое. Но мы с тобой в экспедицию собрались, к тому же экспедицию спасательную. А это, брат, может и посложнее боевого задания выйти. Одно дело, когда на войне геройски погибнуть есть возможность, славой себя покрыть, медаль заработать, да и пенсию для родных. Но вот гражданский поход подразумевает совершенное иное. И погибнуть ни за понюшку табака, не зная того, куда отправляешься, перспектива не радостная.
– Вот те раз, – Билый поднялся на ноги и направился к умывальнику, стоявшему в углу комнаты у двери. – Сам взбаламутил, а теперь меня отговаривать пришел?
– Не дождешься! – голос Суздалева звучал по-мальчишески задорно. – Ни за какие коврижки не отступлюсь и тебе не дам! Я уже чувствую! Вернемся героями! Добудем славы! Отмоем имена.
– Герой, – хмыкнул Билый, теребя умывальник и не жалея воды. Хотя мысль вернуть честь защемила сердце. Но казак умело скрыл эмоции.
– По жизни! – поддакнул Суздалев, грозя потолку тонким пальчиком, где скрывались неведомые враги.
– Так я и не сопротивляюсь, – подумав, ответил казак, полоская себя тепловатой водой из умывальника. – Только никак не пойму, к чему ты клонишь?
– Так просто же! – граф остановился и в упор посмотрел на друга. – Лекция! – радостно, словно речь шла о каком-то празднике, выпалил Суздалев.
Микола вопросительно уставился на друга. Капли воды стекали по его черноморским усам и падали на пол.
– Сейчас все объясню, – загадочным голосом ответил граф.
– Да уж постарайся. Рушника не бачил?
– Чего? – Суздалев непонимающе нахмурился.
– О Господи! Ты что, в лесу рос? Полотенца не видел? Тут на гвоздике висело.
– Да пожалуйста, – граф с подоконника поднял тряпицу. – Я им мух гонял. Которые тебе, между прочим, спать мешали.
– Это ты мне спать мешал, – буркнул Билый, принимая полотенце. Встряхнул, подозрительно осматривая. – Мне дом снился. Мама. Что мне мухи?
Микола вытер лицо полотенцем, сменил бешмет и натянул начищенные до блеска новенькие ичиги. Вновь посмотрел на односума. В глазах читался немой вопрос: «Ну?»
Граф, видя, что теперь друг слушает его со всем вниманием, выпалил:
– Лекция! Сегодня, в здании, неподалеку. Читает ученый, кстати, который также едет в экспедицию. И, как ты понимаешь, лекция как раз об Арктике!
– Ох ты Боже мой, – казак перекрестился, – новость-то какая.
– Смеешься?
– Вовсе нет.
Микола усмехнулся, встал, притопнув ногами, чтобы ичиги лучше сели на ногах, и, подойдя к графу, негромко сказал:
– И это все?
Суздалев слегка опешил.
– Вот те раз! Я лечу к нему со всех ног, чтобы обрадовать, а он мне заявляет… «и это все?». Ну, господин казак, с вами не соскучишься!
– Ладно, Ваня, шуткую я, – Билый похлопал дружески графа по плечу – Добрую весть принес. Прав ты, ученье есть свет. К тому же знать своего врага – значит наполовину его победить. Арктика хоть и не территория врага, но земля нам с тобой чуждая и незнакомая. Посему, хотя бы заочно, познакомиться с ней необходимо.
– Именно с теми же мыслями и пришел я к тебе, – выдохнул Суздалев и взглянул на часы. – Оо, ваше благородие, поторопиться нужно. Начало через две четверти часа!
– С Богом! – хлопая по спине боевого товарища, сказал казак. И через минуту они оба спускались по гостиничной лестнице, ведущей к выходу.

Глава 2
Профессор Ледовский был человеком, истово увлеченным географией. Его не интересовало ничего, что не вмещалось в понятие землеописания. Своему любимому делу он был предан искренне. По большому счету он, мужчина, что называется, в расцвете сил, а было ему от роду тридцать восемь лет, был попросту женат на географии. Женский пол интересовал его лишь в образе благодарных слушательниц факультета, где Сергей Матвеевич имел удовольствие и честь преподавать. Помимо преподавания в институте, он охотно брал частные уроки. Это давало возможность, что называется, не заглядывая в карман, отправляться в авантюрные путешествия и предаваться географическим исследованиям. Юные барышни из богатых семей с увлечением слушали рассказы профессора. Непроходимые джунгли Амазонки, пустыни Африки, бескрайние степи Средней и Желтой Азии будоражили воображение девиц.
Но особое место в повествованиях профессора Ледовского занимала Арктика. Земля в то время мало изученная, поросшая в пересказах немногочисленных исследователей легендами и сказками. Белые медведи, моржи, бакланы, поморы – племена, населявшие эти холодные территории, все они представлялись в умах слушательниц чем-то сверхъестественным, нереальным, а посему сказочным, былинным. Профессор Ледовский, видя неподдельный интерес к сей теме, старался донести до слуха своих учениц то, что знал сам, украшая свои рассказы собственными выдумками. Ему, человеку убежденно холостому, доставляло истинное удовольствие овладевать умом своих слушательниц – барышень столичных, избалованных обществом, но мало что понимающих в науке землеописания. Сами же барышни интересовали его не больше, чем столичный петербургский парк, где по выходным прогуливались представители как довольно известных фамилий, так и простые обыватели.
Время от времени, вернувшись из очередной экспедиции и подведя итоги поездке, профессор Ледовский давал несколько публичных лекций, на основе совершенно бесплатной, где с упоением рассказывал о жизни аборигенов Австралии, пигмеев северо-восточной Африки или эскимосов Аляски, проданной в свое время императрицей Екатериной Второй. О всем том, что подданным империи Российской было известно мало. Слушателей на такие лекции набиралось немного, но это не смущало увлеченно настроенного профессора, и он с энтузиазмом, граничащим порой с неким горем от ума, повествовал о дальних странах.
В этот раз Сергей Матвеевич был полон решимости говорить об Арктике. Эта территория хотя и входила в состав Российской империи, но была изучена возмутительно мало. У профессора Ледовского же, несмотря на то что сам он путешествовал в Арктику лишь дважды, со временем накопился довольно интересный материал о географических особенностях, флоре и фауне Русского Севера. Систематизировав и обработав результаты исследований, неутомимый профессор спешил поделиться ими, доказывая тем самым свою неповторимость и индивидуальность.
Заблаговременно позаботившись о предстоящей лекции, профессор, опять же за свой счет, дал объявление в газету, где было указано время и место проведения сего мероприятия.
Именно это объявление и попалось на глаза графу Суздалеву, любившему за чашкой утреннего кофе полистать свежие столичные газеты. Не раздумывая, он направился к своему односуму, Миколе Билому. Граф имел в своем характере черту, благодаря которой он мог убеждать окружавших его людей в необходимости участия в той или иной авантюре. Эта способность не раз помогала ему в ситуациях, где принятие решения не требовало отлагательств. Так случилось и с Миколой, который собирался до окончания выделенного им обоим отпуска побывать в родной станице Мартанской. Суздалев смог заразить казака своим неподдельным интересом к готовящейся спасательной экспедиции и убедить его, отложив поездку на родину в станицу, отправиться спасать тех, кто по воле судьбы оказался во власти природы Русского Севера.
«Людей спасем. Славу себе добудем, потомкам до седьмого колена хватит! Да и вообще, героями вернемся из экспедиции! Может, в чинах восстановят!» – в глазах разжалованного капитана горел тот самый огонек, с которым он бесстрашно ходил в отчаянные разведывательные рейды в русско-турецкую кампанию.
Легкий на подъем кубанский казак Билый, зная отчаянность своего боевого товарища, чуть поколебавшись, скорее для порядка, охотно поддался на уговоры и, для виду нехотя, отложил поездку в родовую станицу. Тяга к неизведанному, новым приключениям и необычным местам манила к себе и притягивала. Тем более Микола был уверен, что Ванятка же пропадет без него! Или вляпается по самое не хочу! Да так, что в любом случае придется вытаскивать графа из передряги. Куда как проще отправиться сразу с ним на Север, чем потом спасать и его, и спасательную экспедицию, и тех, кого надо было спасти изначально. Забота о ближнем ко многому обязывала. А мысль восстановить честное имя, вернуть звание, снова гордым воином въехать в родную станицу – заставляла затаить дыхание. А ну как не враки всё, что наплел Ванятка? И если за пару-тройку месяцев удастся отмыть имя, то можно хоть въехать на Дворцовую площадь при полном параде.

– Ну-с, уважаемые дамы и господа, – профессор Ледовский сложил кисти обеих рук в замок и внимательно окинул небольшой зал взглядом. – Теперь перенесемся с вами мысленно на несколько сот миль севернее нашей столицы. К берегам Белого моря.
Десятка два слушателей, среди которых преобладали в основном женщины возраста умеренно молодого, устремили взгляд на говорившего. Предыдущий рассказ о городе Архангельске, с которого профессор начал свою лекцию, не вызвал особого интереса у присутствующих. Но «Белое море» для тех, кто знал лишь моря Черное и Балтийское, звучало как нечто неестественное, неземное. Что должно быть в море, чтобы оно выглядело белым? Или это лишь игра слов досточтимого профессора?
Сергей Матвеевич выждал паузу, наслаждаясь недоуменными взглядами устремленных на него глаз. Он был похож на триумфатора, искусно выигравшего в битве решающей, стремительной атакой. Испытав эмоциональное наслаждение, профессор с легкой улыбкой на губах продолжил:
– Итак, дамы и господа, мы с вами отправ… – Ледовский осекся. Дверь после довольно громкого стука отворилась, и в дверном проеме показались два человека.
– Простите, ради Бога, – произнес один из них, высокий блондин с чертами лица дворянина. – Разрешите?!
Ледовский смешно склонил голову набок и удивленно спросил:
– Вы, видимо, ошиблись, господа?!
– Если здесь проходит лекция на тему Арктики и того, что с ней связано, то нет. Не ошиблись! – более уверенно, почти по-военному, ответил тот же мужчина.
– Извольте, – Сергей Матвеевич указал рукой, приглашая Суздалева и Билого внутрь залы. – Вы не ошиблись. Мы как раз отправляемся к берегам Белого моря и, если всем будет интересно, далее к Северному полюсу.
– Куда?! – невольно спросил Билый. – К Белому морю?! – Его голос прозвучал с некоторым недоверием.
– Вот что, господа, – твердо заключил профессор. – Если пришли, то имейте терпение услышать все по порядку, а вопросы оставьте на потом. Кстати, как вас величать?!
– Граф Суздалев! – отчеканил Иван, вставая и по привычке щелкнув каблуками ботинок.
Микола, заметив это, негромко усмехнулся, но, поймав на себе вопросительный взгляд профессора, последовал за своим другом:
– Николай Иванович Билый!
– Интересно, что привело вас, господа, в сей зал? Это не офицерское собрание, – продолжил профессор. Его действительно интересовало, по какой причине оказались здесь граф и, относительно фамилии, малоросс или казак. Но их обоих выдавала военная выправка. И это не ускользнуло от взгляда лектора, как путешественника бывалого, видевшего на своем веку не одного офицера.
– Всего лишь интерес, господин профессор! – на сей раз ответил Билый.
– Именно интерес к новому и малоизученному! – поддержал друга граф.
– Что ж. Весьма похвально. Приятно удивлен, господа офицеры. – Сергей Матвеевич улыбнулся и указал вошедшим на свободные места в зале. – Милости прошу. Надеюсь, вам будет интересна эта тема. Ведь Арктика, что бы о ней ни писали, изучена до сожаления мало, и ваш покорный слуга – непосредственный участник исследований этих загадочных территорий.
Все присутствующие затаили дыхание, проникаясь значимостью момента. Перед ними стоял настоящий полярник, путешественник, географ и герой.
Друзья прошли к свободным местам, на которые указал профессор, и, усевшись поудобнее, насколько это позволяли деревянные скамьи, со вниманием устремили взгляд на лектора.
Профессор говорил о землях вечного холода, на которых не бывает ни весны, ни лета; где обитают невиданные доселе огромные рыбы, называемые китами; где водятся стаи жирных тюленей и моржей, на которых охотятся громадные медведи, также называемые белыми; где живут люди, которые носят звериные шкуры, намазывая лицо жиром моржей, дабы не обморозить лицо и руки, и употребляющие в пищу мелко наструганную замороженную рыбу и сырое мясо тюленей.
Все это было слышать двум бывалым воякам в диковину. Не верилось, что все, о чем говорил профессор, существовало в реальности. Но уверенный голос лектора и несколько показанных им экземпляров в виде клыков моржа и шкуры белого медведя не оставляли сомнений в том, что земля вечного холода, именуемая Арктикой, выглядит именно так, как описано в представленном материале.
– Надеюсь, что я не слишком вас утомил, дамы и господа, – заканчивая свое повествование, сказал профессор, – и лекция была для вас интересной и познавательной.
– Разрешите несколько вопросов, профессор Ледовский?! – Суздалев поднял руку.
– С удовольствием отвечу, ваше сиятельство! – произнес в ответ лектор. – Я ждал, что вы мне их зададите. И мне очень интересно, что вы хотите узнать.
– Полноте, господин профессор, – слегка смутившись, сказал граф. – Оставим условности. Мы здесь ради ваших знаний. Ваш опыт мог бы нам пригодится.
– Хорошо, – согласился Сергей Матвеевич, явно польщенный вниманием к своей персоне. – Давайте без условностей. Так о чем же вы хотели спросить?
– Будьте любезны, – начал Суздалев. – Мне и моему товарищу интересно знать, есть ли возможность увидеть эту самую Арктику, пощупать, так сказать, руками? Насколько она материальна? Почему все стремятся к этой неизвестной земле? И многие не доходят. Терпят крушения. Вот, например, если газеты не врут, не так давно в тех краях произошла трагедия с одной из русских экспедиций!
– А вы неплохо осведомлены, граф, – голос профессора звучал строго и отчетливо. – Поверьте мне, Арктика не миф, и она материальна. Все стремятся освоить Северный полюс. Идет настоящая гонка. Поэтому жертвы неизбежны.
Суздалев хитро улыбнулся. Не так он был прост и, прежде чем явиться на лекцию, основательно подготовился. Но куда как проще иногда прикинуться простачком, этаким офицером из далекого оренбургского гарнизона.
– А как вы относитесь к идее шведов?
– К шведам я никак не отношусь, – забрюзжал профессор, поджимая губы. Было видно, что ему неприятно упоминание этого северного народа. – В гонке по освоению Северного полюса они заметно отстают от других стран. Что за идея, кстати?
– Да как же. Читал тут английский вестник. Шведы хотят полететь в Арктику на воздушном шаре. Саломон Андре разрабатывает теорию и ищет верных помощников.
– Шведы?! – губы профессора Ледовского презрительно искривились. – На воздушном шаре?! Это же бред! Андре никогда не найдет соратников!
– Я бы полетел! – воскликнул граф Суздалев, счастливо улыбаясь. Билый покачал головой: вот нравилось односуму злить человека. Для чего, спрашивается?
– Да вы, батенька, авантюрист!
– Если только легка.
– Не советую! Категорически не советую. Такой полет потенциально опасен и несет угрозу человеческим жизням. Это же очевидно! Как они собираются контролировать полет воздушного шара?! И насколько крепкими должны быть там канаты?!
– Не знаю, – признался Суздалев, блаженно улыбаясь. – Зато какая романтика.
– Нет никакой романтики разбиться во льдах! Шведы! И это северная страна! Как до такого можно было додуматься?! Уверен, эта глупая затея не будет иметь развития и так и зачахнет в планах.
– Говорят, шелк для воздушного шара будут шить в Париже. Тройной слой. Это спасет от протечки водорода.
Билый искоса посмотрел на товарища, потом перевел взгляд на побагровевшего профессора и тихонько кашлянул, толкая незаметно друга коленом. Тот, ничего не поняв, галантно отодвинулся, давая односуму больше пространства, и открыл было рот, и казаку ничего не оставалось делать, как поспешно спросить, перебивая Суздалева:
– Так что там про крушение нашей русской экспедиции?
Ванятка закрыл рот и примолк.
– Если вас интересует более подробная информация, то задержитесь после лекции и мы поговорим.
Суздалев кивнул в ответ и, слегка толкнув Билого в плечо, подмигнул ему. «Видал, как я его уделал вопросами?!» Микола покачал головой.
– Ну-с, господа, – сказал профессор, когда последний слушатель покинул зал. – Что конкретно вас интересует? Только тему шведов давайте оставим в покое.
– Ладно, – примиряюще поднял руку Суздалев. – На самом деле нас интересует более конкретный вопрос, а не детали крушения.
– Вот и договорились! Что за вопрос?
– Не знаю, извините, как вас по батюшке, – Суздалев старался вести разговор дипломатично.
– Сергей Матвеевич, – профессор слегка наклонил голову.
– Сергей Матвеевич, – граф слегка улыбнулся. – Не буду ходить вдоль да около. Нам известно, что в Арктику снаряжается спасательная экспедиция. Каким образом можно принять в ней участие двум офицерам, знающим военную науку не только в теории?
При этих словах граф расправил плечи, Микола последовал его действиям.
Профессор внимательно посмотрел на обоих, обдумывая то, как лучше ответить, но, не найдя определенного решения, произнес:
– Знаете, господа, а приходите-ка послезавтра в порт. Найдете шхуну, где капитаном Вьюгин Евгений Александрович, там и поговорите с ним. А я, дай Бог, постараюсь замолвить за вас словечко, чтобы капитан примерно знал, что к чему.
– Будем весьма признательны, – почти в один голос отозвались односумы.
– На том и порешим, господа. Будьте здравы! – давая понять, что разговор окончен, сказал Сергей Матвеевич.
– С Богом! – произнес Микола, открывая дверь и выходя из зала.
– И вам не хворать! – заключил Суздалев и степенно вышел вслед за Билым. Казак хмыкнул. Граф сиял, как новенький рубль.
– И что ты про это думаешь?
– Я думаю, – задумчиво начал Билый, стараясь не улыбаться и быть серьезным, – что если я из похода привезу шкуру белого медведя, то батя ее непременно на стену повесит. Только как бы избу не пришлось перестраивать. Но ради такого дела атаману новую избу могут построить. Хотя нет, – Билый хлопнул себя по лбу.
– Ты чего, друже?! – обеспокоился граф.
– Про деда Трохима чуть не забыл.
– А что дед Трохим? – не понимал Иван. Он не мог угнаться за мыслью Миколы. Тот развел руками: как граф не понимал очевидного?
– Это же первый человек в станице. Знаешь какой герой? У него оружия несколько сундуков. С каждой войны и стычки привозил. Ему шкура нужна! Ему стану добывать!
– То есть ты ради старика станешь рисковать и охотиться на белого медведя, чтобы добыть шкуру на стену простому казаку? Не отцу? Старику?!
Билый нахмурился.
– Ничего ты не понимаешь, граф Суздалев. Ни капельки не разумеешь! Вот нет в тебе понятия никакого. Учить и учить придется.
– Учи, – беззаботно отмахнулся от друга Иван. – Слушай! Ну раз ты такой добродетель, пошей всей станице папахи. Белые! Мохнатые! Красота! А что ты вылупился? Выделяться станете. Самыми модными на сто верст. А медведей – настреляем.
Билый закрестился.
– Иван Матвеевич, ты чего? Папахи по традиции всегда шьются только из овечьих шкур.
– Да будет тебе! Загорелся шкурой белого медведя! Ты лучше скажи, как тебе Арктика?! – улыбаясь, по-мальчишески задорно спросил Суздалев, когда они с Билым вышли на улицу.
– Да шо тут думать?! – отозвался Микола. – Як балакае наш дид Трохим, наливай да пей!
Иван смачно рассмеялся. Задорно потрепав своего односума по голове, слегка оттолкнул его по-дружески и с радостной ноткой в голосе, коверкая балачку, добавил:
– Дык тэж нэ помэшаэ!
Микола в ответ громко рассмеялся – так, как смеются беззлобно дети.
– Эх, Ваня, Ваня! Забалакал наконец-то! Может, тебя с собой в станицу взять? Оженим на красавице-казачке. Вмиг забалакаешь как нужно!
– Нельзя мне жениться. Проклят я. И женщины, что рядом со мной, прокляты.
– К знахарке надо! – со знанием дела сказал Билый. – Вмиг порчу снимет!
– Я серьезно, Микола, – будто не слыша речи друга, отозвался Иван. – Пошли в «Старопалкин», отведаем под рюмашку-другую котлет «по-палкински» да пудингом фруктовым гляссе а-ля Палкин побалуемся!
Микола задумался на минутку и, ловя задорный взгляд односума, согласился:
– Ну, если ваше сиятельство не соизволит после рюмки-другой балакать на тарабарском, то с превеликим удовольствием!
– Не соизволит! – отзываясь на шутку друга, ответил Суздалев. – Пошли уже. А то водка нагреется и кулебяка остынет!
– Пошли! Кстати, насчет шкуры я не шутил. Знатная мысль.

Глава 3
Петербург славился своими трактирами и питейными заведениями. От обычных «забегаловок», где завсегдатаями были в основном люди невысокого общественного положения: дворники, извозчики, рабочие фабрик и заводов, любившие после окончания трудового дня опрокинуть рюмочку-другую «с устатку». До заведений весьма достойных и приличных, где собирался цвет столичного бомонда.
К концу девятнадцатого века в столице империи Российской получили широкую популярность пришедшие на смену трактирам заведения более высокого класса – так называемые ресторасьоны, или по-простому, как их называли поначалу в народе, – «растеряции». Называли эти заведения так по той причине, что пребывание в них предполагало трату определенной денежной суммы. А если учесть, что в ресторациях, кроме того чтобы отведать изысканных блюд под живую музыку или в крайнем случае провести деловую встречу, можно было поиграть и в азартные игры, то величина потери облигаций порой достигала стоимости небольшого особняка где-нибудь в центре Петербурга.
Ресторан «Палкинъ» принадлежал роду потомственных рестораторов Палкиных. В 1785 году купец первой гильдии Анисим Палкин, родом из Ярославля, воодушевленный ростом собственных капиталов, открыл в Петербурге трактир. Но уже в 1830 году правнук Анисима Павел Палкин на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы построил ресторан. Спустя ровно двадцать лет его сын, Константин, на пересечении Невского и Литейного проспектов открыл свое заведение. С того времени ресторацию отца стали называть «Старопалкин», а заведение сына – «Новопалкин». Во второй половине девятнадцатого века ресторан переехал в дом напротив, на Невский проспект, 47. Он поражал роскошью: двадцать пять залов, изящная мебель, зимний сад с экзотическими растениями, фонтан, бильярдные. Подавали известные котлеты «по-палкински», суп-пюре Сант-Гюрбер, палкинскую форель, пломбир Меттерних, пудинг из фруктов гляссе а-ля Палкин. Цены были соответствующие. В этой связи и было названо сие заведение «растеряцией». Но несмотря на это, ресторан довольно быстро получил популярность среди столичной аристократии. Особенно в вечернее время залы ресторана были заполнены до отказа.
Граф Суздалев также был завсегдатаем сего известного заведения. Довольно часто ужин в кругу представителей таких же известных столичных фамилий плавно переходил в карточную игру, в которой счастье получить весь выигрыш выпадало графу пятьдесят на пятьдесят. В одной из последних ставок Суздалев роскошно взял банк, главной ставкой в котором был арабский жеребец.
– Так что, дорогой мой Николай Иванович, изволите ли вы принять мое приглашение и разделить трапезу в сем заведении? – в голосе Ивана слышались пафосные нотки.
– Я бы с радостью, но… – Микола осекся, но чтобы пауза не затянулась надолго, спросил: – Может, выберем несколько иной ресторан?!
– Не выдумывай, Николай! – хлопнув по плечу товарища, мгновенно парировал граф. – Ресторан то что нужно! В аккурат для таких, как мы! А какая там игра, друже! Люди имения проигрывают! Азарт, братец, чувствуешь?! – тонкие ноздри графа возбужденно расширились.
Билый с немым вопросом устремил взгляд на односума.
– Ну, мы ж с тобий справыжные офицеры! – отвечая на немой вопрос друга, отозвался Суздалев. – Правильно сказал хоть? – Иван на секундочку нахмурился, вскидывая бровь.
Микола прыснул в кулак.
– Слушай, Ваня, оставь эту тарабарщину. Окажись ты в станице, над твоей «балачкой» смеялись бы и стар и млад!
– Да и пусть!
Суздалев не обиделся, осознавая то, что его товарищ был абсолютно прав:
– Да, односум, сдаюсь, – продолжил он. – Вопреки всему, у тебя преимущество. Ты владеешь основными европейскими языками, с которыми познакомился лишь в столице… – граф, произнеся это, украдкой взглянул на Миколу, не перегнул ли с этим самым «лишь»? Но казак и виду не подал, пропустив мимо ушей неловко сказанное слово. Суздалев, стараясь не затягивать паузу, продолжил: – …не хуже, чем своим родным. А мне, знакомому по меньшей мере, кроме русского, разумеется, с французским с детства, ваша балачка, сколько мы с тобой друг друга знаем, так и не поддается!
– Это по той причине, Ванюша, – Билый медленно перевел взгляд с одного конца улицы на другой и с легкой улыбкой на губах посмотрел на графа, – что любой язык общения требует, а без оного сохнет. Сродни корню саженца без надлежащего ухода! А балачка, Ваня, – язык сочный, певучий!
– Это ты хорошо сказал, друг, – согласился Иван. – Красивый язык. В турецкой кампании на бивуаках у костра заслушивался я, как ты со своими казаками говорил, какие песни вы пели. Правда, не все понимал. Но не покидало ощущение, говорите – что горная речушка шумит, переливается на перекатах!
– Так я и говорю, – с удовольствием подчеркнул Микола. – Сочный язык! Дед Трохим наш станичный даже на рифму слова о балачке положил. Могу прочитать.
– Охотно послушаю. – Граф достал из кармашка своего костюма, сшитого по последнему писку моды, часы и, открыв крышку, прищелкнул языком. – Только давай уже к цели нашего плана продвигаться начнем, а то набьется столичная публика, и не видать нам рябчиков да наливки. Придется вместо «Палкина» ужинать в каком-нибудь захудалом «на вынос» в обществе сам понимаешь кого.
– Тогда в атаку! – задорно подхватил Билый, и оба друга, отстукивая дробь каблуками сапог по брусчатке, направились к известному в Петербурге ресторану «Палкинъ». День был погожим. Конец апреля щедро одаривал столичный люд теплом. Аромат весны, настоянный на запахах цветущих плодовых деревьев, растущих вдоль улиц, приправленный солнечным светом и разносимый легким ветерком, щекотал сознание, пробуждая в душевном состоянии каждого прохожего свои, присущие только ему, неповторимые чувства. Весна уверенной походкой наступала на столицу Российской империи, оставляя следы свежести и обновления на всем живом.
Суздалев, вдохнув полной грудью пьянящий апрельский воздух, прищурившись посмотрел на светло-желтый пылающий солнечный диск. В голове, как вино в дубовых бочках, бродили мысли, побуждая к решительным действиям. Но какой-то конкретной цели не было. Хотелось все сразу. По уши влюбиться, вскружив голову какой-нибудь красивенькой барышне, заставив ее непременно страдать и даже ревновать. Одновременно возникало желание оказаться на боевом коне в центре жестокой сшибки с врагом и, конечно же, выйти из нее победителем. Нестерпимо хотелось сразиться на дуэли, которые уже давно были высочайшим указом запрещены под страхом каторги. И, наконец, внутри его молодой натуры рождалось нечто, что побуждало написать стих или даже поэму. Хотя к написанию чего-то подобного у графа способностей никогда не было. В общем, азарт и сумасбродство, которым отличался граф Иван Суздалев, помноженные на весеннее настроение, рождали внутри бурю эмоций, которые только и ждали подходящего момента, чтобы выплеснуться мощной волной.
– Так что твой дед? Трофим, если не ошибаюсь? – весело, по-мальчишески подтолкнув идущего рядом Миколу Билого, спросил Иван. – Ты стих обещал прочитать, им написанный.
– Ты так увлеченно смотришь по сторонам, будто только на свет народился! Вот и думаю, стоит ли читать или же дать тебе весенним настроением сполна насладиться?! – так же задорно отозвался казак. – А дидо Трохим всем дидам дед. Балагур наш станичный. Песни да стихи мастак слагать. За старину нашу казачью горой стоит, сродни и за язык предков.
– Не тяни коня за гриву, Николай, выкладывай шедевр дедов, – Суздалев подмигнул другу, всем видом показывая, что интерес к творчеству станичного балагура у него неподдельный.

– Звучит балачка ручейком
Из глубины веков, певуче.
И я с ней сызмальства знаком.
Она – как песня, как созвучье.
В ней дух исчезнувших времен,
В ней жизнь, события и люди.
Глубоким смыслом наделен
В ней каждый слог, как цвет в этюде.

Билый с удовольствием процитировал первые четверостишья.
– Слушай, Микола, ощущение, что ты рифмы писал, а не дед ваш! – заметил граф.
– Не перебивай, друже, – парировал казак. – Весь смысл стиха в его непрерывности.
Иван кивнул головой, соглашаясь.

Лэлэка, хата и дымарь,
Раины, баз, стреха? и ерик,
Кабыця, грубка и лыхтарь,
Буряк, кавун, макуха, велик.

Билый смаковал каждое слово, произнося их не торопясь. Все они, знакомые с малых лет, напоминали ему о станице, в которой он уже порядком не был. Суздалев медленно перевел взгляд с друга, которого до сего слушал со вниманием, на другой конец улицы. Стих, несомненно, был хорош, но ему, баловню судьбы, одному из тех, кого называли столичной элитой, внутренний душевный подъем не давал покоя. Все его нутро желало праздника, и ужин в ресторане был лишь незначительным эпизодом этого праздника, его началом. Душа пела и хотела большего. И это большее в изысканных платьях проходило мимо него по той же самой улице, по которой они шли с казаком Билым к ресторану. Взгляд графа скользил по представительницам прекрасного пола, словно выбирая самый прекрасный цветок из благоухающего ароматами букета. Вдруг Иван остановился и не отрываясь уставился в одну точку. На противоположной стороне улице мелькнуло пышное розовое платье. Его обладательница – юная особа, прикрывая голову от ярких солнечных лучей зонтиком, казалось, не шла, а плыла над мостовой. Суздалев, будто завороженный, не сводил взгляда с красавицы. Она приближалась. И хотя их разделяло некоторое расстояние, уже отчетливо можно было разобрать черты лица девушки. И тут Ивана словно током пронзило. По спине пробежал холодок, и лоб покрыла испарина. Не замечая этого, он продолжал смотреть на девушку, не отрывая взгляда.

Здесь в каждом слове красота!
Душе тепло и сердцу радость.
Балачка простотой мила,
В ней есть особенная сладость.
Звучит балачка, что ручей.
В ней связь невидимая с прошлым.
В ее сакральной глубине
Кубанский код Сечи заложен.

Казалось, что слова его боевого товарища доносятся откуда-то издалека, из параллельной вселенной. Суздалев уже не слышал их отчетливо. Он был полностью поглощен видением, посетившим его и в один момент овладевшим его сознанием.
– Ванюша!
Сознание графа стало недосягаемым для реальности. Он не видел и не слышал ничего.
– Иван! – голос прозвучал громче, и чья-то рука опустилась на его плечо. – Ваше сиятельство! Вы где?! – голос односума стал отчетливым, выводя Суздалева из оцепенения.
– А?! – с трудом оторвав взгляд от прекрасной незнакомки, все еще растерянно спросил граф. – Что? Ты что-то сказал? Извини, Николай Иванович, – серьезно тихим голосом добавил Иван. – Я словно в наваждении каком-то был. Еле вынырнул. Да и признаться, не хотелось.
– Что, что? – усмехнувшись, переспросил Микола. – Я уже понял! Ты где был последние два четверостишья? Ты их вообще слышал? Я тебе такие прекрасные стихи читал! Так старался! А ты заснул, что ли?!
– Слушай, Микола, не сердись, – пропуская слова друга мимо ушей, сказал Иван и усиленно потер лоб, полный смутной тревоги и раздумий. – Странный вопрос сейчас прозвучит. Ты в привидения или, скажем, в переселение душ веришь?!
Билый, слегка смущенный вопросом друга, не нашел мгновенно что сказать. Пауза длилась с минуту. Микола соображал, куда клонит его друг, а главное, что могло побудить весело настроенного Суздалева кардинально измениться в лице, так, будто он и впрямь увидел приведение.
– Тюю, Иванко, – усмехнулся казак, решив всё обратить в шутку. Хоть чувства его, как истинного христианина, и были зацеплены. – Верю в Бога, а в приведений нет. Стало быть, и бояться их желания не имею!
Суздалев переминался, растерянно трогая себя за пуговицу на жилетке. Решил пуститься в объяснения.
– Ты за курганы степные что-нибудь слышал? Ведомо тебе? – Иван неопределенно пожал плечами. – Так вот, тюркские народы, те, что по степи кочевали в стародавние времена, в курганах хоронили погибших воинов и родичей своих. У нас за станицей их тоже насыпано немало. Мы малыми еще в детстве в ночное, коней на выпас к тем курганам гоняли. А чтобы в ночном не спать, страшилками друг друга стращали. Мол, выходят из могил по ночам души басурманские и рыщут по степи, кого бы поймать и с собой утащить в мир подземный. Словом, байки это все, Ваня! А вот то, что в крови у нас, казаков, тюркская кровь отчасти течет – это уже истинная правда. К примеру, в станице у нас казак живет Иван Колбаса. Род его из сечевиков ведется. А фамилия у него как есть тюркская. «Кол» – с тюркского переводится как рука, а «бас» – давить. Что означает, предок его дальний недюжинной силой обладал и…
Микола не закончил, Суздалев перебил его, вставив:
– А я, кажется, начинаю верить.
Казак вздохнул – ведь на самом интересном месте остановился, про род свой рассказывал. Ну, где же у графа терпение?
«Сиятельный» друг уже полностью пришел в себя, и прежняя веселость постепенно возвращалась к нему. Он вновь посмотрел в сторону прекрасной леди, остановившейся, чтобы, по всей видимости, перейти улицу.
Микола поймал взгляд друга и улыбнулся.
– Все ясно, какое приведение посчастливилось увидеть вашему сиятельству! – шутливо отозвался казак и добавил: – Неужели струхнул?! Не похоже на тебя! Давай, кадри. Про шар ей воздушный расскажи. Может, будет слушать. А потом пригласи лягушек есть. Тьфу ты! Будь они неладны!
– Не в том дело, дорогой ты мой человек! – хлопнул по плечу друга граф. – Внимательней посмотри! Никого не напоминает?
Микола пристально, но так, чтобы не привлекать внимания девушки, посмотрел на нее. Она, взглянув по сторонам, еще раз убеждаясь, что улица свободна, сделала шаг вперед. Легкая улыбка озаряла ее прекрасное, молодое личико. В одной руке она держала легкий зонтик, в другой – небольшую дамскую сумочку в тон ее платью. Шляпка покрывала ее голову, обрамленную аккуратно уложенными темно-русыми волосами.
– Перестань накручивать себя, друже! – понимая, куда клонит Иван, попытался возразить Микола. – Если она и похожа на баронессу, то совершенно незначительно!
– Да как же, друг мой! Та же стать, и походка ее!
Билый кашлянул. Ему, как пластуну, который сызмальства примечал такие тонкости, стало искренне жаль друга.
– Посмотри же внимательнее! – горячился граф. – Одно лицо!
– Как знаешь, односум! – согласился казак, видя всю бесполезность данного спора.
– Я знаю! И теперь еще больше верю в то… – Иван осекся. Внезапно раздался оглушительный свист, в точности такой, как свистят извозчики, когда стараются заработать хорошую деньгу и пускают коней во всю прыть. Топот копыт громким эхом отдавался от стен домов. Из-за поворота, с соседней улицы, на огромной скорости вылетел открытый экипаж, запряженный двойкой лошадей. Извозчик истово подстегивал их, громко свистя. В самом экипаже сидело несколько молодых людей в форме юнкеров Николаевского кавалерийского училища. Трое из них были одеты в алые бескозырки с черными кантами, защитные кителя, синие рейтузы с красным кантом. На ногах были высокие хромовые сапоги со шпорами. Двое других юнкеров были одеты в форму кубанского казачьего войска. Один, тот, что повыше, кричал во все горло:
– Гони!!!
Девушка с зонтиком, на которую обратил внимание Суздалев, была уже на середине улицы, когда экипаж, не сбавляя скорости, несся прямо на нее. От неожиданности страх сковал ее. Она остановилась, будто оцепенела, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.
Суздалев с Билым, наблюдавшие за этой сценой, переглянулись. Нужно было действовать мгновенно, в противном случае девушка могла погибнуть под колесами экипажа.
– Ты к девушке, а я к экипажу! – коротко выпалил Билый и шагнул навстречу летящей опасности. Суздалев, не раздумывая, подбежал к девушке и, подхватив ее на руки, в несколько шагов оказался на тротуаре. Второпях носком сапога зацепился за небольшой булыжник и, увлекая прекрасную незнакомку за собой, чуть было не упал на нее. Реакция сработала мгновенно, и в последний момент бывший капитан смог изменить положение своего тела так, что приземлился на спину, принимая на себя легкий стан девушки. Суздалев крепко прижимал к себе незнакомку, и шансов освободиться от крепких объятий графа у ней не было. Их глаза встретились. Краска залила лицо барышни. Сходство с погибшей баронессой было потрясающим. Суздалев, пораженный этим, не отрывая взгляда все смотрел и смотрел в бездонную синь глаз прекрасной незнакомки, пока та, пребывая в сильном смущении, не попыталась освободиться от его объятий. С третьей попытки, не без труда, ей это удалось, и, поднявшись на ноги, она устремила свой взор туда, к чему были прикованы взоры прохожих и просто зевак. Граф, прогнувшись в спине, ловко подпрыгнул и встал рядом. Все смотрели за развитием событий на дороге.
Извозчик, оценив всю тяжесть сложившейся ситуации, постарался сдержать лошадей. Но уж слишком высока была скорость. Он успел лишь натянуть поводья, насколько это было возможно. Этого хватило для того, чтобы Микола замысловатым маневром, подняв руки резко вверх, захватил шлею и, используя энергию движения лошади, очутился верхом на ней.
– Тпруууу! – громкий окрик разлетелся в предвечернем воздухе. Лошади встали как вкопанные. Извозчик было замахнулся кнутом на дерзкого прохожего, бесцеремонно вскочившего на одну из его лошадей, но казак так взглянул на него в ответ, что старик сконфузился и выпустил кнут из рук. От резкого торможения все пятеро юнкеров цеплялись руками кто за что успел, но кое-как удержались на месте. Тот, что был выше всех, в казачьей форме, ловко соскочил на мостовую и решительно двинулся к лошадям.
– Кто осмелился остановить наш экипаж! – громким окриком он обратился к сидевшему на лошади Миколе.
Билый, готовый к любому повороту сюжета, резко обернулся, чтобы в случае чего дать подобающий ответ невоспитанному юнкеру. Взгляды их встретились. Наступило невольно молчание. Выражение лица со злобы постепенно сменялось недоумением.
– Ты?! – первым нарушил молчание Билый. Глаза его засияли огоньком радости. Одним прыжком он соскочил с лошади и очутился рядом с юнкером.
– Микола! Брат! – закричал юнкер и шагнул навстречу.
– Михась!
Через секунду братья заключили друг друга в крепкие объятия, выплескивая эмоции радости.
Наблюдая за происходящим, на улице стала собираться толпа зевак. Где-то неподалеку раздался свисток городового. Увлеченный действом у экипажа, Суздалев не заметил, как девушка, которую он спас от неминуемой гибели, затерялась в толпе. Тщетно граф метался из стороны в сторону, пытаясь разглядеть среди толпы зевак прекрасные черты лица незнакомки, так похожей на его погибшую возлюбленную. Девушка исчезла, как будто ее и не было. От досады Иван закусил губу и несколько раз стукнул сжатым кулаком по ладони другой руки.
– Ну! И что все это значит?! – спросил граф, подойдя к Миколе и Михасю.
– Знакомься, Ваня, брат мой – Михаил! – представил своего брата Микола. – А это, Михась, – Билый протянул руку, указывая на Суздалева, – мой большой друг и однополчанин граф Иван Суздалев.
– Весьма рад, ваше сиятельство! – четким голосом отрапортовал Михась.
– Чего уж, можно просто Иван Матвеевич, – то ли шутя, то ли с чувством сожаления сказал Суздалев и добавил: – Титул графа, мой юный друг, впрочем, как и чин офицера, весьма ненадежная штука. Не правда ли, Николай Иванович?!
Михась не понял сказанного новым знакомым и вопросительно посмотрел на брата. Тот, уловив вопрос, так же молча развел руками и пожал плечами. Мол, долго объяснять, принимай как есть.
– Микола! – на подъеме братских чувств выпалил Михась. – Как ты?! Где ты?! В училище такое говорят! И никто толком ничего сказать не может.
– А вы, юнкер, не слушайте того, что говорят, – по-дружески заметил бывший капитан. – Привыкайте пользоваться информацией из первых рук. Это сэкономит и время, и нервы.
– Досыть тебе, Иван, – сбавляя поучительный тон односума, сказал старший Билый. – Видишь, Михаил и сам в недоумении. Жаль, времени мало для разговора.
– Ладно, господа казаки, – важно заметил граф. – Вы пообщайтесь, как у вас говорят, трохи, а я отойду на минутку. Пропажа случилась. Может, удастся отыскать. Дела важные!
– Микола, так как ты все же? Неужели все, что говорят у нас, правда? Да и от родителей письма получал. Не ведают, что с тобой. Не писал, видимо, давно! – голос младшего брата отдавал нотками беспокойства.
– Так, драголюбчик мой, – как можно мягче прервал брата Микола. – Я не знаю, что там у вас говорят, но чтобы снять все последующие вопросы, скажу прямо. Все, что произошло, – необходимость. Так было нужно!
– Нужно кому? И что конкретно? – Михась не унимался. Ему хотелось докопаться до истины, чтобы по возможности развеять слухи, долетавшие до стен Николаевского училища. – И как прикажешь отписать родителям?! Они места себе не находят.
– Не утруждай себя, братику, – по-отцовски ответил Микола. – Найду время, сам отпишу.
– Так зачем писать! – радостно воскликнул младшой Билый. – У меня билет в кармане. В каникулярный отпуск отбываю через два дня. Махнем вместе до родной станицы. Батьков повидаем, да и по родыне своей, поди, соскучился уже. Марфу с Димитрием когда бачив последний раз?
От волнения Михась не замечал, что в его речь вклинились слова балачки. Голос его слегка дрожал:
– Батько писал, шо матушка тайком плаче по ночам. За тебя сердэнько болит.
Микола молчал, слушая брата. Волнение передалось и ему. Вмиг представились родители. Строгий отец, смотрящий с укором, и мама с покрасневшими, заплаканными глазами. Жена Марфа, держащая сына Димитрия на руках. Билый сжал кулаки. В нем боролись сейчас два чувства. Одно заставляло его поддаться эмоциям и уговору младшего брата и поехать с ним в станицу. Другое, наоборот, хладнокровно и размеренно диктовало остаться и не менять решения отправиться в экспедицию. «Микола Билый если дал слово, то держит!» – пронеслось в голове старшего брата. Он взглянул на Михася, улыбнулся и хлопнул руками по плечам младшого.
– Не журысь, братове! – справившись с охватившим было его волнением, сказал Микола. – Не время еще мне вертаться до станицы. Есть еще дела…
– Да что же может быть важнее, чем увидеть родителей?! – перебил старшего брата Михась.
– Ну, брат, ты и сам должен понимать, что значат слова долг и честь. Скоро офицером станешь, а такие вопросы задаешь!
Билый заметил на лице брата тень негодования.
Свисток городового раздался вновь. Теперь уже где-то совсем близко. Сидевшие в экипаже юнкера отчаянно жестами показывали Михаилу Билому, что необходимо уехать до прибытия представителей власти. Тот из них, что тоже, как и Михась, был одет в форму кубанского казачьего войска, привстал и крикнул:
– Михась! Нужно ехать. Если городовой нас задержит, то точно опоздаем, и тогда нарядов не избежать!
– Понятно, – усмехнувшись, понимающе сказал Микола.
– Не то! Брате, ты же сам понимаешь, – в сердцах ответил на усмешку младший Билый. – Если опоздаю, то не только нарядами задавят, но и отпуска лишат!
– Извини, Михась, я не со зла! – как бы оправдываясь, сказал Микола. – Вспомнил, сколько раз сам попадал в подобные ситуации! Эх! Время летящее!
– Все, Микола, прощевай! Не могу боле! К тому же и не один я! – Михась умоляюще взглянул на брата.
– Добре, брате! Ступай с Богом, – произнес Микола как-то грустно, задумчиво. И тут, словно искра осенила, крикнул вслед удаляющемуся брату: – Михась, Бога ради, почекай трохи! Самую малость!
Юнкер остановился, оглянувшись.
– Будь ласка, – голос Миколы звучал тепло, по-отцовски. – Я подарков прикупил для станичников и для батьков. Но, видно, самому не судьба их доставить. Запомни, склад у вокзала номер 15-3, спросишь охранника Степана, скажешь, от меня. Остальное он сам сделает. Отвези в станицу и скажи…. – Билый замолчал, кусая губу. Михась видел, как брат борется с искушением. Он хорошо знал это его состояние с малых лет, и в такие моменты лучше было ничего не спрашивать старшого.
– Нет! – громко произнес Микола. – Ничего не говори. Сам! Лично сам скажу!
Михась вопросительно посмотрел на брата. Тот, понимая взгляд, не задумываясь ответил:
– Как Богу будет угодно! А сейчас не время еще!
Михась кивнул в ответ и, сделав шаг навстречу Миколе, раскрыл объятия. Микола в ответ сделал тот же жест, и братья крепко обнялись, будто прощаясь навек.
– Прости меня, брате, – произнес Микола. – На три раза прости!
– Бог простит, Миколушка, – сдерживая эмоции, ответил Михась. – И ты меня прости!
– Бог простит! – отозвался Микола, слегка отталкивая брата. – Беги уже, а то…
Не договорил. Но сколько братских чувств было в этом последнем «а то»! Толпа зевак, наблюдавшая за всем этим действом, недоумевала. Слышались негромкие возгласы:
– Да не понять, что там!
– Ой, да оставьте, просто знакомые встретились!
– Не говорите глупостей! По всей видимости, давние друзья!
Никому и невдомек было, что этот случай свел вместе двух родных братьев, оказавшихся, вопреки обычному утверждению, в аккурат в том месте и в тот час. Лишь один человек смотрел на это с пониманием и осознанием действительности. Он знал, кем приходятся друг другу эти крепко обнимающиеся, коренастые и схожие ликом люди. «Вот оно – золото! Истинное! Настоящее! – пронеслось в его голове. – И что ты мне ни говори, Микола, никакое иное золото, будь то золото форта, или империи, или же, кто знает, золото Арктики, не сравнится с тем неподдельным чувством, что может быть лишь между родными братьями. Вот оно и есть – ЗОЛОТО!»
Михась ловко запрыгнул в экипаж, и лошади сорвались тут же с места, унося юнкеров к их альма-матер. Старший Билый, провожая экипаж взглядом, осенил брата крестным знамением.
Толпа постепенно расходилась, мусоля меж собой произошедшее. Прибывший наконец-то городовой, оценив ситуацию и, видимо, не испытывая особого желания приступить к своим непосредственным обязанностям, спокойно отправился в ближайшую чайную.
– Слушай, Николай Иванович, дорогой, – Микола вздрогнул, не заметив, как к нему подошел Суздалев, – завидую тебе по-белому. У самого брат в гардемаринах сейчас. Век не видел. В Японии, что ли.
– Знаешь, – с грустными нотками в голосе произнес Билый. – Тяжело. Тяжело осознавать, что… – Микола поднял сжатую руку в кулак и резко опустил, будто шашкой рубанул.
Суздалев все понял и не стал дальше продолжать тему.
– Так, друже! Пока мы с тобой совсем в объятия кручины-тоски не отдались, пойдем-ка по намеченному маршруту!
– Пошли, односум! – отозвался Микола. – Душа требует!

Глава 4
Микола, шагавший поначалу в ногу со своим другом, чуть приотстал. Мысли о родной станице и семье вновь постепенно овладевали его сознанием. Желание увидеть родных боролось в нем с его природной упертостью. «Не раскисай, Микола Билый! – твердил он себе мысленно. – Не время еще. Сперва смыть с себя весь этот налет слухов, которые, скорее всего, и до станицы долетели. А после уже и до дому, до хаты».
– О чем задумался, казак? – спросил как бы между прочим граф, оглянувшись. Догадывался Суздалев, о чем его товарищ думал, но лишних вопросов не задавал, чтобы душу казачью не теребить зря.
– Таа, – отмахнулся Микола. – Не бери в голову.
– Так вот и я о том же тебе сказать хотел, – подхватил Иван. – Голова нам дадена не для того, чтобы ее чрезмерно мыслями переполнять. Глядишь, и лопнуть может. Як тот гарбуз. Правильно сказал?
Суздалев вопросительно посмотрел на односума. Тот растянул рот в улыбке, цокнув языком на татарский манер.
– Ваня, гарбуз – это тыква по-вашему. К твоему сведению, овощ сей имеет весьма толстую кожуру и по сей причине не способен лопнуть. А вот кавун, то фрукт, в зрелом состоянии который и при небрежном к нему отношении треснуть готов в любой момент.
– Ну, – Суздалев пожал плечами. – Извини, дорогой ты мой человек, ваша эта балачка никакому логическому мышлению не поддается.
– Так и не нужно язык в рамки логики загонять, – шутливо ответил Микола. – Но вот от спелого кавуна я бы сейчас не отказался!
– А мы пришли уже, – отозвался Суздалев, указывая на красивое большое здание. – Будет тебе твой кавун и не только.
Билый посмотрел туда, куда указывал друг. Прямо перед ним высилось четырехэтажное здание красновато-коричневого цвета. Ресторан занимал весь первый этаж. Прямо над входом была устроена открытая терраса, защищенная на случай непогоды брезентовым балдахином. Чуть ниже красовалась большая вывеска: «Ресторан К. П. Палкинъ Palkine». Микола медленно обвел взглядом все здание. Внезапно поморщился, как будто съел лимон. Над угловым окном второго этажа висел щит с надписью: «Зуболечебный кабинет». Вспомнилось, как в самом начале службы в царском конвое у него неожиданно разболелся зуб. Никакие народные средства, знакомые Миколе с детства, не помогали. Пришлось обращаться за помощью к зубному врачу, что оставило не совсем приятные воспоминания.
– Ну что, мой друг, – восторженно произнес граф, направляясь ко входу в ресторан. – Прошу! Отведаем амброзии в обители Дионисия.
Билый усмехнулся:
– Заманчиво.
– Не смущайтесь, господин подъесаул, – нарочито громко произнес граф, заметив пристальный взгляд швейцара, стоявшего стеной у входных дверей. – Почувствуйте вкус искушения.
– Да никак ваше сиятельство собственной персоной пожаловали, – раздался удивленный возглас швейцара. – Иван Матвеевич, батюшка, сколько лет, сколько зим?! А ведь такое болтали. Такое!
– Степан?! – не скрывая радости в голосе, отозвался Суздалев. Он был не менее удивлен, чем швейцар. – Вот так встреча. Значит, все обошлось?
И, не дожидаясь ответа, добавил:
– Как супруга?
– Вашими молитвами, благодетель вы наш. Спаси вас Господи, – на глазах Степана выступили слезы.
– Ну и слава Богу! – похлопав по плечу швейцара, сказал Иван и, слегка наклонившись, негромко произнес. – Ты вот что, братец, скажи, места есть свободные?
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – старик выпрямился и протянул руку к дверной ручке. – Для вас всегда найдется.
– А публика сейчас какая присутствует? – все так же вполголоса спросил Суздалев.
– В большинстве своем та же и осталась, – по-деловому ответил швейцар. – Хотя есть и новые лица.
– Значит, говоришь, тот же контингент? – переспросил Иван.
Степан многозначительно кивнул головой.
– А сегодня как? – голос Суздалева приобрел нотки таинственности.
– Все так же, как и до вашего исчезновения, – тут же ответил швейцар.
Билый слушал и ничего не мог понять. Разговор друга с этим Степаном был похож на встречу двух сыщиков, покрытую завесой тайны. Суздалев, заметя недоумение односума, подмигнул ему. Мол, потом все скажу.
– Спасибо, Степан, за информацию, – хлопнув по плечу швейцара, произнес граф и, прищурив глаза, добавил: – А тому, что болтают, не верь!
– Так я… – начал было старик, но Суздалев не дал ему договорить:
– Вот и хорошо! – И, посмотрев на Миколу, добавил, уже не глядя на Степана: – Пропускай!
– Слушаюсь.
Швейцар, склонив голову, открыл дверь, пропуская двух друзей внутрь.
Ресторан поразил своей роскошью не привыкшего к подобным заведениям казака. Билый оторопел, разглядывая богато украшенный интерьер, изящную мебель. Прямо у входа стоял огромный аквариум с плавающими в нем стерлядями, которых тут же вылавливали проворные подсобные работники и тащили на кухню, где из них готовили знаменитые рыбные отбивные «по-палкински». Особенно поразил Миколу зимний сад, устроенный рядом с тем залом, что был по правую сторону. Невиданные Миколой доселе африканские пальмы, громадные мексиканские алоэ, причудливые кедры – аборигены далекого Ливана не оставили его равнодушным. Он, суровый в боях воин, словно ребенок радовался этим пришельцам из далеких стран.
– Глянь, Ваня, что за диво! – толкнув слегка в плечо друга, не сдерживая восторга, произнес Билый. – Истинное чудо! Нашим бы станичникам показать! Нет, ты видел?! Там еще и птицы заморские поют, словно горянка на свадьбе! А оперение на некоторых, посмотри, друже, чистое золото.
Суздалев со сдержанной улыбкой смотрел на своего односума. Ему ли, завсегдатаю сего роскошного заведения, радоваться каким-то пальмам и этим надоевшим пернатым созданиям, без умолку щебечущим и кричащим?! Не пристало графу Суздалеву – столичному франту тратить свое драгоценное внимание на подобные мелочи.
– Что изволят господа? – будто из-под земли, перед Миколой и Иваном появился халдей и замер в своей привычной заискивающей позе. Волосы, слегка влажные, были зализаны на прямой пробор, улыбка, словно выдавленная, не сходила с его тонких некрасивых губ, длинный фартук, перевязанный крест-накрест сзади наперед, касался пола. От халдея разило дешевым одеколоном. Граф поморщился, давая понять всем видом свое превосходство над этим человечишкой, готовым услужить всем и каждому.
– Послушай, любезный, – голосом, которым Суздалев привык общаться со своими слугами, обратился он к халдею, смотря как бы сквозь него. – Организуй нам столик рядом вот с этим прекрасным садом. Моему другу уж очень понравились сии представители экзотического мира.
– Извиняюсь, – приторным голоском ответил официант. – Никак-с невозможно-с там, где господин желает. Все столики с бронью-с, и следова…
– Ты, видимо, не понял, – довольно серьезным тоном прервал его речь бывший капитан. – Граф Суздалев со своим боевым товарищем желают отужинать в сем заведении. Уяснил?
Видимо, фамилия графа была известна халдею. Он замялся, благоговейно глядя на стоявшего перед ним, и с трудом выдавил из себя:
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – и засеменил к одному из столиков, на котором стояла табличка «зарезервировано».
Через минуту официант с белым полотенцем на согнутой правой руке быстрыми шажками приблизился к бывшим офицерам и торжествующим голосом отрапортовал: «Прошу-с, господа. Столик свободен».
Иван повернулся к казаку и вполголоса с усмешкой сказал:
– Глянь на это. Светится, как новый пятиалтынный. Будто в карты выиграл.
Микола, слегка поморщившись, отмахнулся:
– Что с него взять-то, мужик и есть!
– Ну уж точно не казак! – согласился Суздалев.
Халдей, не понимая смысла разговора двух этих господ, состряпал на лице придурковатую улыбку.
– Показывай столик, – усмехнувшись, снисходительным тоном произнес граф.
– Извольте-с, – заискивающе ответил официант, протягивая в сторону, где стоял столик, руку. Билый зазевался. Не сразу тронулся. Залюбовался красной пташкой. «Попугай, что ли?»
Столик, отведенный для Суздалева и Билого, стоял в непосредственной близости от стеклянных стен зимнего сада. Микола не отрывая глаз смотрел на все это экзотическое чудо. Ему, родившемуся и выросшему в дикой природе Северного Кавказа, среди гор, вольных степей и быстрых рек, все это казалось раем на земле.
– Что господа изволят заказать? – тем же приторно-заискивающим голосом спросил халдей.
Поглощенный созерцанием диковинной для него красоты, казак не сразу услышал вопрос официанта.
– Господин подъесаул, – слегка улыбаясь, произнес граф, держа в руках меню. – Будьте любезны, уделите внимание заказу того, чем мы с вами будем наслаждаться последующие часы. Вы еще вернетесь к знакомству с флорой и фауной далеких уголков сего грешного мира.
Микола посмотрел на друга, перевел взгляд на стоявшего в слегка наклоненной позе официанта. Взгляд его упал на лежащее перед ним меню.
– Что будете заказывать? – повторил свой вопрос халдей. Деланая улыбка не сходила с его губ.
– Любезный, – ответил Иван, просматривая реестр блюд, указанных в меню. – Для начала принеси нам водки холодной, нашей, не заморской. Огурчиков, маринованных с укропом, и холодной телятины.
Официант записал в своем блокнотике заказ, мягко развернулся на каблуках и на полусогнутых ногах помчался на кухню.
Билый, оторвав взгляд от меню, в разнообразии блюд которого не понимал практически ничего, уставился на стеклянные стены зимнего сада. Из-за них доносилось чудное пение какой-то экзотической птицы с желто-оранжевым оперением.
– Ну истинное золото эти перья! – восхищенно цокнув языком, произнес казак. – Интересно, купить такое чудо можно? В станицу бы свез. Станичникам показал. Дивились бы! Или пару взял бы. Для развода!
– Эх, Николай, – в голосе графа прозвучали снисходительные нотки. – Все это пустое. И эти деревья, и эти птицы. Разве схоже это с золотом?! Нет, друг мой, даже мой жеребец не сравнится с истинным золотом. А сей зимний сад и подавно.
– Слушай, – оторвавшись от созерцания экзотической флоры и фауны, сказал Микола. Слова о жеребце, выигранном графом, заставили казака на время забыть о зимнем саде. В глазах появились озорные огоньки. – А ведь ты рассказывал, что жеребца своего именно здесь и выиграл. Или я ошибаюсь.
– Нет, Николай, все верно, – Суздалев в некоторых ситуациях, когда того требовало его положение в обществе, называл Билого именно Николай, а не Микола. – Именно здесь и улыбнулась мне удача.
– Извольте-с, – медленно произнес халдей, расставляя на столике водку и закуски. Он вновь, казалось, появился ниоткуда. Расставив аккуратно закуски, он взял в руки тот же блокнотик и, готовый записывать, обратился к Суздалеву: – Что господа изволят заказать на горячее?
– Не рано ли? – спросил Микола. – Только что закуски принес.
– Никак нет-с, в самый раз. Заказ следует на кухню передать. Пока приготовят, в аккурат вы с закусками разберетесь, – заметил халдей со знанием дела.
– Ты, любезный, не забывайся, с кем говоришь, – графу не понравилась речь официанта. – Когда и с чем, а если нужно будет – и с кем, разобраться, мы решим сами. Твое дело малое, знай бегай!
Халдей осекся. Понял, что вел себя не совсем корректно.
– Прошу-с простить, ваше сиятельство, – пролепетал он сбивчиво. – Когда будете готовы сделать заказ, я к вам сразу подойду.
– Ладно, черт с тобой! – смягчился Суздалев. – Записывай в свой блокнот.
И, обращаясь к своему другу, добавил:
– Надеюсь, Николай Иванович, ты не против, если заказ для нас обоих сделаю я сам?
– Полностью полагаюсь на ваш вкус, Иван Матвеевич, – подыграл другу казак.
– Вот что, любезный, – проводя указательным пальцем правой руки по меню, деловито произнес Иван. – Принеси-ка нам ухи ершовой с расстегаями, пулярку ростовскую с зеленым салатом и майонез с лососины.
Суздалев на секунду задумался. Под ложечкой сладко посасывало от голода. Глазами он бы сейчас съел быка. Билый заметно сглотнул слюну. Зимний сад остался где-то далеко. Все его внимание было переключено сейчас на холодный кусок телятины, соседствующий с бочковыми маринованными огурчиками, и возвышающийся над ними слегка запотевший графин анисовой водки, с которого, как драгоценные жемчужины, стекали прозрачные капли.
– Пожалуй, пока достаточно, – произнес граф и, еще раз взглянув в меню и убедившись в том, что лучше заказать затем еще, чем оставить недоеденными блюда, добавил: – Да, икорки не забудь. Теперь точно все!
Официант все тщательно записал и, откланявшись, помчался передавать заказ на кухню.
– Ну, что, Николай, – Суздалев взял в правую руку графин с водкой, приподнял его, рассматривая на свет прозрачную жидкость. Довольный, чмокнул губами и медленно наполнил стаканчики. – Оценим сей напиток?
Билый утвердительно кивнул.
– Знаешь давай за что выпьем? – спросил граф. Казак вопросительно посмотрел на друга. – Выпьем за то, что, несмотря на все наши беды, мы живы! И отныне лихо пусть приходит к другим, а нас обходит стороной. – Суздалев приподнял стаканчик и приветственно кивнул Миколе. Тот ответил тем же кивком головы и произнес:
– Як у нас на Кубани кажуть: нэ радий чужой биди, своя будэ впырыди!
– Да ну тебя, ей-богу, – в сердцах ответил Иван. – Какая своя беда! Достаточно уже этих бед! Теперь лишь светлое завтра!
И, усмехнувшись, добавил:
– Пей уже, философ!
Односумы подняли стаканчики и, поднеся к губам, одновременно опрокинули их внутрь. Холодная водка приятно обожгла язык и, медленно стекая по пищеводу, достигла желудка, разнося тепло по всему телу.
– Ммм, – процедил сквозь губы Суздалев, насаживая на вилку маринованный огурчик. – Божественно! Не находишь, Николай?!
Полюбовавшись пупырышками и зеленоватым цветом огурчика, граф не торопясь отправил его в рот и с удовольствием сжал зубами. Захрустел, закрыв глаза и наслаждаясь терпкой сочностью овоща.
Билый менее восторженно отнесся к напитку, но согласился, что водка была хорошего качества:
– Сколько мы с тобой пробовали эту анисовку, но никак не могу привыкнуть к ее вкусу. По мне, так и горилка, что дед Трохим делает, ничуть не хуже.
– Эх, господин подъесаул, – шутливо отозвался граф. – Где же полет фантазии? Враз приземлил своим этим «ничуть не хуже!»
– Ну ладно, – парировал Микола, пережевывая холодную телятину. – Отменная водка. Наливай и по второй.
Суздалев охотно взял в руку графин и вновь наполнил стаканчики.
– Давай за удачу! Она нам понадобится!
– Это точно! – поддержал друга Микола. – За нее не грех выпить!
Друзья подняли стаканчики, и горьковато-сладкая жидкость приятной теплой волной разлилась по телу. В голове слегка зашумело. Тарелки с закусками постепенно пустели. Третий тост был оглашен стоя: «За победу!» Осушив стаканчики, друзья сели. Закусили остатками холодной телятины. Суздалев обернулся в поисках официанта. Тот нес уставленный горячими блюдами разнос к соседнему столику. Заметив взгляд графа, халдей улыбнулся и понимающе кивнул головой. Обслужив сидящих за соседним столиком, он на полусогнутых ногах подкатился к Суздалеву, собрал пустую посуду и, слегка согнувшись вперед, произнес:
– Не извольте-с беспокоиться. Сейчас принесу ваш заказ. Много посетителей…
Халдей хотел еще что-то сказать, но граф отмахнулся, как от назойливой мухи, мол, мне это не интересно, неси заказ. Официант поклонился и засеменил на кухню. Через минут пять, довольный, он вернулся, неся в руках разнос с блюдами, заказанными Суздалевым.
– Приятного аппетита, – произнес халдей, аккуратно расставив на столике перед Миколой и Иваном блюда с горячей едой.
– Ступай, любезный, – махнул рукой граф и, обратившись к Миколе, видя, как тот с нетерпением готов был наброситься на дымящуюся ароматную уху, произнес: – Не торопись, друже! Под уху непременно нужно выпить!
Суздалев степенно разлил по стаканчикам анисовку.
– Что ж, за дам? – В голосе у графа проскочили нотки волнения.
– Можно и за дам, – согласился казак. Они вновь встали и, приподняв в согнутых в локтях руках стаканчики на уровень плеча, разом выпили, негромко крякнув.
– Теперь непременно пару ложек ухи и закусить расстегаем! – сказал Иван.
Билый последовал совету друга. Легкой расслабленностью отозвалось тело на очередную порцию анисовки, сопровожденную ароматной, обжигающей ухой. Стало хорошо и приятно. Билый без остановки поглощал уху, заедая ее расстегаями, пока тарелка не опустела. Микола слегка откинулся на стуле. Взгляд вновь упал на зимний сад. Странно, но птиц уже не было видно. «Спят, твари Божьи!» – пронеслось в голове. Чувство голода утихло, но насыщения не наступало. Легкий хмель бродил в голове. Микола посмотрел на стоявшую посреди стола большую запеченную курицу, посыпанную изрядно зеленью. Негромко икнул. Задумался. Вспомнилась река Марта в станице. Рыбалка с дедом Трохимом и батькой. Снова мысль противным червячком начала буравить мозг: «Надо было с Михасем ехать в станицу!»
Суздалев ел степенно, смакуя каждую ложку ухи, отправленную в рот. Ел и с умилением смотрел на своего друга, как тот с аппетитом расправился со своей порцией.
– О чем задумался, казак?! – спросил Иван, доев уху. – Что за кручина?
– Да, – попытался отмахнуться Микола, но понял, что не получится. – О станице вновь мысли.
– Оставь, Николай, пустое это, – голос Суздалева звучал по-братски тепло и ненавязчиво. – Не время еще. Не время. Давай-ка, друже, выпьем лучше за матерей наших. Нет ничего дороже и милей их на всем белом свете!
– Это ты красиво сказал, – поддержал друга Микола. – Дуже гарно!
Выпили. Билый, отрезав кусок куриной грудки, отправил его в рот. С удовольствием покачал головой, показывая тем самым, как вкусно приготовлено блюдо.
Суздалев закусил ложечкой икры.
– А сам-то чего такой вдруг поникший стал? – спросил казак.
– Я? – нарочито переспросил граф.
– А кто? Я? – передразнил друга Микола.
– Помнишь ту девушку? – задумчиво спросил Суздалев.
– История с экипажем? – уточнил Билый.
– Она самая, – подтвердил граф.
– Оо, ваше сиятельство, – в голосе казака слышалась легкая ирония. – Неужто на сердце легла сия дивчина?
– Представь себе. И так нежданно, – Суздалев загадочно улыбнулся. – Она мне напомнила баронессу.
– Пустое это, Ваня, – махнул рукой Микола. – Где ж ты ее теперь в столице найдешь?! Если только удача улыбнется.
– Я почти уверен, что улыбнется! – воскликнул граф. – Не зря же мы за нее пили!
– Тогда давай еще раз за нее, – слегка захмелевшим голосом произнес Микола.
– За кого? – не понял граф. В голове у него тоже бродил хмель, но сознание оставалось ясным.
– За удачу, друг мой! За удачу! – Билый кивнул и опустошил свой стаканчик.
Иван последовал за ним.
– Слушай, Ваня, – в голосе казака зазвучали деловые нотки. – Как бы мне тоже жеребцом обзавестись? Представь, при погонах, на жеребце в станицу въеду!
Суздалев понял намек односума.
– Действительно хочешь играть?
– Вполне! – отозвался казак. – Есть и желание, и возможность.
Микола похлопал рукой по карману.
– Так ты же вроде как подарков накупил на всю станицу? – удивился граф. – Откуда возможности?!
– Э, друже, – Билый поднял указательный палец. – Казак в бою без трофея не останется.
– В каком бою?! Что за трофей! – Суздалев вопросительно уставился на друга.
– Помнишь ту заварушку на яхте государевой?
– Отлично помню! Особенно то, что с нами после этой заварушки сделали.
– Так вот взял я у одного из нападавших перстень золотой и так, по мелочи, – почти шепотом произнес Микола. Суздалев еще больше недоумевал.
Билый понял замешательство друга:
– Нет! Зря так думаешь. Я не мародер! С мертвых не снимаю! У разбойника того на поясе мешочек висел, я его и подрезал аккуратно. А в мешочке том монеты серебряные были и перстень золотой.
С этими словами казак вытащил из карман перстень и протянул графу. Тот покрутил его на ладони, поводя головой.
– Что ж, знатная вещица! Спрячь! Публика сюда разная заглядывает! Что касаемо игры…
Суздалев оглянулся по сторонам и, заметив обслуживающего их столик халдея, махнул ему, подзывая.
Халдей, подбежав к графу, замер в привычной ему склоненной позе: «Что изволите-с».
Граф поманил его пальцами, официант склонил голову ниже.
– Слушай, любезный, сегодня играют? – в голосе графа чувствовались нотки бывалого игрока, который выказывал своим вопросом далеко не праздный интерес.
– Играют-с. Непременно-с. Господа изволят, чтобы я их проводил в комнату? – услужливо произнес официант.
– Господа сами себя проводят, – отозвался Суздалев и, протягивая халдею бумажную купюру, добавил: – На вот, возьми за ужин. Сдачу оставь себе. Столик пока за нами пусть будет, до конца вечера.
– Хорошо-с. Все сделаем-с. Не извольте-с беспокоиться, – официант услужливо расшаркался.
– Хорошо, Николай, – сказал Иван, когда официант удалился. – Будет тебе игра, но для начала введу тебя в курс дела.

Глава 5
– Что ж такого интересного ты можешь мне еще рассказать, чего я не знаю об этой игре? – слегка замедленно спросил Микола. Грубые пальцы его скользили по замысловатому узору скатерти. Словно чертил казак карту, тщательно вырисовывая родную горную речушку.
– Зря иронизируешь, Николай, – заметил граф негромко, так, чтобы замешкавшийся было халдей не услышал. Суздалев небрежно повел рукой, сделав знак, мол, убирайся поскорее, любезный, нам поговорить нужно.
– Так вот, дорогой мой односум, – продолжил Иван, когда официант наконец удалился. – Повторюсь, что ирония здесь совершенно не уместна. – В голосе его звучала тайна.
– Позволь узнать причину сего, – ответил протрезвевшим голосом Микола. Его явно насторожила интонация в голосе друга.
– Причина проста. – Суздалев не торопясь оглянулся и, убедившись, что рядом никого нет, тихо произнес: – То, что ты знаешь об игре в офицерском собрании, с игрой в сем заведении не имеет ничего общего. Точнее, официальные правила практически те же, а вот система игры…
Тут Суздалев скривил рот, изобразив некое подобие улыбки. Казак подался вперед, ловя каждое слово. Но граф тянул театральную паузу, наслаждаясь эффектом и слегка подсмеиваясь над другом.
– Так не томи, скажи уже все как есть, – не вытерпев паузы, сказал Билый. – Нельзя же так! – осудил он.
Друг заулыбался, довольный эффектом. Ему нравилось подтрунивать над добродушным казаком. Но игра это напоминала возню с полуголодным львом – не знаешь, когда цапнет.
– В общем, Николай, система игры в этом заведении не предполагает честного поведения, по крайней мере довольно часто, – граф слегка развел руки в стороны, развернув ладони.
– То есть как же это? – недоумевал казак. – Шулер на шулере? Кто кого больше обманет? И по шее не бьют, если не поймают?! Или нельзя бить?!
– Бить можно! – Граф рассмеялся. – Редко ловят! Что-то вроде того – блеф на блефе, – граф тяжело вздохнул – И заметь, в среде местных игроков это считается добродетелью. Или, как они выражаются, мастерством.
– Выходит, коня мне не видать, как черкесу своей отрубленной башки? – спросил с негодованием казак. Пальцы его хрустнули в сжатом кулаке. Игры не по чести ему определенно не нравились.
– Отчего же, друже?! Я этого не сказал! – голос Суздалева вновь приобрел теплые нотки. – Лишь предупредил, чтобы ты был готов заранее.
– И что же здесь за шулера такие?! – крепкий кулак Миколы стал медленно подниматься.
– Ну, пока повода для применения силы нет, – Суздалев усмехнулся, глядя на сжатые кисти друга. Уж очень хорошо он знал, как от работы этих кулаков сдвигались набок челюсти у неприятелей и ломались носы. – Не заводитесь, Николай Иванович, не время еще. Культурно же сидим!
– Как не заводись?! – чуть ли не крикнув, спросил казак. – Честь превыше всего!
С соседних столиков посетители стали бросать на двух друзей удивленные взгляды.
– Так, друже, – уверенно произнес граф. – Давай выпьем, успокоимся, и я постараюсь ответить на интересующий тебя вопрос.
Суздалев разлил остатки водки по стаканчикам. Положил добрую ложку черной икры на ломтик свежего хлеба, Билый наколол на вилку маринованный корнишон. Не сговариваясь, без тоста подняли стаканчики, выпили и смачно закусили каждый своей закуской.
– Как ты ее можешь кушать? – спросил Микола, намекая на черную икру. – Не живая какая-то еда. То ли дело огурец! Вот ведь отрада! Как домашние.
– За милую душу, представь себе, – заметил граф. – Нет ничего лучше, чем хорошую водку сопроводить свежим ломтиком хлеба, покрытым маслом и отборной белужьей икоркой.
– Ну, ваше сиятельство, не ели вы ничего слаще репы, доложу я вам, – усмехнулся Микола. – Под водку непременно или огурец бочковой, или кавун соленый. А чтобы совсем хорошо было, так шкварки из курдюка, солью сдобренные, на ломтике свежей лепешки. Вот это еда так еда!
– Эка, брат, ты хватил, – парировал граф. – Это у вас в станице подобные разносолы. А здесь, в столице, где этот курдык возьмешь? Да и слово-то какое чудное. У меня иногда ощущение, что ты их на ходу придумываешь!
Билый не сдержал смеха.
– Курдюк – сие есть неотъемлемая часть барашка, при определенной термической обработке которой, а именно обжарке в казане, получается весьма сытная и вкусная еда, именуемая шкварки. А если к этим шкваркам добавить цыбулю, нут, пшено, воду и потомить на угольях с полчаса, то получится такой кулеш, я тебе доложу!
Микола прикрыл в упоении глаза, показывая всем видом, насколько вкусен, приготовленный в казане кулеш:
– Да и блюдо сие с историей, почитай, древней. Еще предки наши – запорожские казаки – сим блюдом трапезничали…
– Ну все, друже, попал в любимое русло, – прервал шуткой казака Суздалев. – Тебе дай только про старину своего народа поговорить. Помню ваши нескончаемые разговоры со станичниками на бивуаках, когда турка воевали. Но вот что-то не припомню, чтобы этим самым кулешом потчевали!
– Тю, так вы, ваше благородие, мыслями о молодой турчанке из горного селения, у которого мы недалече стояли лагерем, увлечены были, – тоже отшутился Микола. – Вот и забыл, как кулеш нахваливал. Гамаюн с Ревой фазанов тогда с рогаток набили. С них кулеша и наварили.
– Казаков твоих помню! Лихие ребята, – сказал граф. – Но вот что кулешом кормили, хоть убей!
– Даа… Лихие, – задумчиво протянул Билый. – Отвоевались хлопцы.
– А что так? – граф тоже стал серьезным.
– Горцев усмиряли, было дело. Один голову свою сложил за други своя. Другого ранили по-серьезному, – Микола старался не углубляться в мысли о своих боевых товарищах. Знал, что стоит только окунуться в воспоминания, так затянет, будто болото.
– Тогда помянем, – Иван потянулся было к графину с водкой.
– После, односум, – остановил его казак. – Ты обещал за игру подробнее рассказать.
– Хм. Эка тебя зацепило, – Суздалев слегка усмехнулся. – Значит, желание выиграть не исчезло?!
Билый в ответ покачал головой.
– Что ж, – мягко произнес граф. – Знать о своем противнике почти все – значит победить его на половину.
– Надеюсь, что вторая половина победы организуется по ходу действия, – утвердительно заметил Микола.
– Не совсем так, Николай. Не совсем так, – Суздалев внимательно взглянул на друга.
– Так расскажи наконец, что к чему.
– Да рассказывать много не о чем. Но есть несколько нюансов, – граф не торопясь намазал ароматного сливочного масла на поджаренный ломтик белого хлеба и сверху него положил добрую ложечку черной икры. Несколько икринок упали на белую салфетку, лежащую на коленях. Граф небрежно стряхнул их на пол. Также не торопясь, Иван Матвеевич отправил хлеб с икрой в рот и, растягивая удовольствие, стал тщательно пережевывать сочный бутерброд.
– Публика в игровом зале вполне константна и разношерстна, если так можно выразиться, – начал граф, отерев губы салфеткой. – В основном играют по-мелкому. Но есть несколько человек, которые за суммой ставки не постоят.
Граф сделал глоток воды из стакана, выполненного из чешского стекла и продолжил:
– Один из них сейчас играет в соседней комнате. И если у тебя цель выиграть, пока теоретически, коня, то и тебе, точнее нам обоим, нужно попасть в эту комнату.
– Интересно, что это за «один из них»? – с интересом спросил Микола.
– Личность, из себя особо ничего не представляющая, если бы не его наследство, полученное от отца, – сказал Иван и, сделав секундную паузу, словно обдумывая что-то, добавил: – Увы, ныне покойного.
– Стало быть, гроши у него имеются? – заключил Билый.
Суздалев вновь усмехнулся.
– Грошей как раз у него не так много. Но золота в избытке.
Казак вопросительно уставился на своего односума.
– Да-да, ты не ослышался. Настоящее золото, – граф с любопытством наблюдал за меняющейся мимикой Билого. – А как еще назвать породистых лошадей?
– Он что, лошадьми торгует? – Микола откинулся на спинку стула и взглянул в сторону зимнего сада. Парочка небольших птичек с красно-желтым оперением переговаривалась друг с дружкой заливистыми трелями.
– И торгует, и проигрывает, – произнес граф. – Отец его, царствие небесное, владел конезаводом в окрестностях столицы. Не так давно почил в бозе. Сынок взялся было за гуж, но, видимо, природа решила отдохнуть на отпрыске. Не потянул созданное отцом дело. Пристрастился к игре. Играл по-крупному и в один прекрасный момент проигрался вчистую. С долгами кое-как рассчитался, благо папенька оставил неплохое состояние, оно, впрочем, и пошло на погашение долгов. Но играть не перестал. Вместо денег ставки делал лошадьми. Тем самым уменьшив некогда богатое поголовье породистых жеребцов и кобыл.
Граф на минуту замолчал. Отпил из стакана с водой несколько глотков.
– И как зовут нашего щедрого человека? – с иронией в голосе спросил казак.
– Имя тебе, друже, мало что скажет. Родом он из ганзейских баронов. С ним постоянно в паре играет его кузен. Такой же прощелыга и любитель легких денег. Вместе и проматывают некогда богатый конезавод. И, судя по всему, дела идут у кузенов совсем швах, так как стали шельмовать.
– Блестяще, граф, – вполголоса воскликнул Билый. – Не поделишься, откуда вся информация?
– Изволь, – парировал Суздалев. – Об этих кузенах я знал давно, к тому же доводилось сидеть за одним игорным столом. Иначе не стоял бы у меня в имении жеребец-ахалтекинец. А о нынешнем состоянии дел этих прощелыг мне поведал швейцар у входа.
– Интересно, – задумчиво процедил сквозь зубы Микола.
– Что именно?
– Какое поголовье осталось у них еще?
– На твой век хватит, – рассмеялся Иван и добавил: – Если все правильно сделаем.
– Так они и сейчас играют? – интерес у Билого рос как снежный ком.
– Угомонись ты, оглашенный. Как тот цыган! – шутливо попытался успокоить разыгравшийся информационный аппетит друга граф.
– Это по какой такой причине ты меня с цыганом сравниваешь?! – удивился Микола.
– Да ты как услышал про конезавод, так и попер, будто лавой, на неприятеля. Сплошные вопросы.
– Знать о враге то, что необходимо, – значит одолеть его, – цокнув языком, заключил казак.
– Вот-вот. – Суздалев поднял кверху указательный палец. – Здесь самое важное.
Билый внимательно посмотрел на односума. Остатки хмеля еще бродили в голове, но сознание вновь стало ясным, позволяющим трезво оценивать ситуацию и, если потребуется, просчитать ее на несколько шагов вперед.
– Не сверли ты меня так глазами, – заметил Суздалев. – Ничего особенного, что тебе не знакомо, я не скажу. Ты сам понимаешь, как дворянин, что сии два господина хоть и пройдохи, но к дворянскому сословию отношение непосредственное имеющие. Понимаешь ход моих мыслей?
– То есть, в отличие от нас с тобой, – казачья чуйка Миколы взбодрила его природную способность мгновенно оценивать ситуацию и мыслить наперед, – у этих двух оружие при себе имеется.
– Именно так, – завершил мысль друга граф. – И, хотя вояки из них не ахти какие, оружием пользоваться они умеют.
– Ну, – выдохнул Билый, – этим нас не испугаешь. Да и кому придет в голову устраивать стычку в сем уважаемом заведении?!
– Не скажи, Николай. – Суздалев стал серьезным. – Карты – дело весьма деликатное, и никогда не знаешь, чем может закончиться игра. Повторюсь, что мы не в офицерском собрании.
– И что прикажешь делать, если все же дойдет до… – казак сделал движение рукой, имитируя укол в фехтовании.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – ответил граф и добавил с уверенностью в голосе: – Если швейцар не подведет, а он точно не подведет, я уверен, то при необходимости у нас будет чем ответить господам конезаводчикам.
– Ну, если так, – протянул Билый. – Но все же лучше без лишних эмоций.
Суздалев посмотрел в сторону дверей, ведущих на кухню. Из них на полусогнутых ногах выкатился халдей, неся в руках поднос с блюдом. Небрежным движением руки граф подозвал его. Официант, сменив направление движения, в несколько шагов оказался рядом со столиком. Суздалев поманил халдея указательным пальцем, тот склонился к нему. Они перешептывались с минуту.
– Свободен, – наконец произнес граф, вкладывая в руку официанта монету. Тот с деланой плебейской улыбкой расшаркался и скорым шагом удалился, неся разнос с блюдом в другой конец зала.
Билый вопросительно посмотрел на своего боевого товарища. Тот подмигнул ему, указывая рукой по направлению соседнего зала:
– Что ж, Николай Иванович, извольте. Надеюсь, фортуна сегодня благосклонна будет к нам.
Билый живо поднялся, расправил широкие плечи, слегка вытянув голову вперед: «Я готов!»
– Тогда вперед! – хлопнув по-дружески по плечу казака, произнес граф, и оба, не торопясь, прошли в соседний зал, отделенный деревянной дверью, занавешенной тяжелой бархатной шторой.
В комнате для игры в карты царил легкий полумрак. Тусклые фонари, висевшие на стенах, обитых таким же толстым бархатом, что и штора у двери, скупо освещали сидевших за столами игроков. Столов было пять. Над каждым тоже висел фонарь, более яркий, чем их собратья на стенах, что позволяло четко видеть игровое поле. Все пять столов были заняты, за ними шла игра. За самым ближним столом сидели двое, добротно одетые мужчины. Один был явно старше. Рядом с ним сидел, по всей видимости, его знакомый, примерно того же возраста. Напротив них, помимо более молодого соперника, сидели еще двое. Одежда одного не вызывала сомнения, что ее владелец из дворянского сословия. Другой же был больше похож на какого-то цирюльника с одной из столичных улиц.
– И сегодня не везет! – нервно бросив карты на стол, воскликнул один из игроков, тот, что постарше.
– Не желаете ли продолжить? – приторно-сладким голосом промурлыкал другой, тот, что помоложе из игравших за этим же столом.
– Нечем продолжать! – резко ответил проигравший.
– Полноте, виконт Мириззи, – не унимался второй. Микола взглянул на него. Он подходил под описание, которое дал несколько минут назад Суздалев. – У вас, и нечем продолжить!
– Знаете что, барон! – вновь воскликнул проигравший. – Мне кажется, что кто-то из нас играл не совсем честно! И этот кто-то вовсе не я!
– Вы уверены, господин Мириззи? – все так же слащаво спросил его соперник. – Или это все же ваши фантазии?
– Немыслимо! – выдохнул проигравший. – Я не могу доказать. Но я… Я… Я знаю!
– Вот видите, – поддержал молодого игрока сидевший рядом с ним товарищ. – Не можете доказать, стало быть, игра шла по-честному.
Билый перевел взгляд на говорившего. Сомнений не было. Это был второй, о котором рассказывал Иван. «Парочка в сборе, – пронеслось в голове у казака. – А кто же тот третий с ними? Добро. Война план покажет».
Проигравший виконт Мириззи резко встал и, нервно размахивая руками, отправился к выходу из комнаты. Его сопровождающий направился за ним.
– Немыслимо! Отвратительно! – отдаленно доносилось из-за приоткрытой двери. – Я найду управу! У меня хватит средств!
Двери плотно закрылись, и недовольный голос проигравшего виконта стих.
– Господа желают присоединиться? – раздался все тот же сладко-приторный голос ухоженного брюнета. Билый шумно вздохнул, разглядывая идеальный чужой пробор. Самому так в жизни не удавалось расчесаться – скорее расческа сломается от густоты волос.
Суздалев сделал шаг вперед. Свет фонаря осветил его лицо.
– Ба! – воскликнул сидевший за столом игрок. – Да неужели сам граф Суздалев пожаловали?!
На лице говорившего читалось неподдельное удивление.
– А такое говорили! Такое, знаете ли! Или вправду, граф, вы…
– Вы, барон, меньше доверяйте слухам, – не ожидая приглашения садясь за стол, произнес Суздалев. – Черпайте информацию от первоисточника, тогда и доказывать ничего не понадобится.

Глава 6
Иван специально сделал акцент на слово «доказывать». Барон прекрасно понял этот намек, но виду не подал.
– Ну-с, ваше сиятельство, – произнес он, обращаясь к Суздалеву. – По чем ставка?
– Как обычно, – отозвался граф. – Играем пара на пару.
Барон переглянулся со своим кузеном, затем мельком глянул на сидевшего рядом «цирюльника», тот едва заметно кивнул. От цепкого взгляда Билого этот кивок не ускользнул. Казак внутренне подобрался, пытаясь изобразить на лице простоватую улыбку. Вышло неплохо. Играющие за столом расслабились. Заулыбались.
– Что ж, мы согласны, – довольно потирая руки, сказал барон. – Прошу-с. Может, представите своего товарища?
– Не думаю, что в этом есть необходимость, – парировал Суздалев. – Так вам, барон, будет спокойнее.
Граф сделал знак казаку, тот тоже сел за стол, слегка склонив в приветствии голову. Барон с кузеном ответили также легким кивком головы. Сидевший рядом с ними «цирюльник» лишь заискивающе улыбнулся. Микола поморщился. С малых лет он терпеть не мог раболепия. Ему – сыну вольной степи и свободных гор претило само слово «зависимость».
– Сдавайте, барон, – в голосе Суздалева отпечатались металлические нотки.
– Как изволите, граф, – отозвался барон. Он незаметно, как ему показалось, подмигнул тому, что походил на цирюльника, но и это не осталось без внимания пластуна. Микола пристально взглянул на барона. Тот в ответ слегка смутился и застрекотал как кузнечик:
– Приступим, господа!
Свежая колода была вскрыта, и карты легли на стол. Билый и Суздалев размеренно взяли их в руки. Игра началась. Им обоим вначале везло. Карта ложилась как надо. Пачка ассигнаций, лежащих перед ними, постепенно толстела.
«Цирюльник», наблюдавший за игрой, вдруг закашлялся, сгибаясь в поясе, наклонившись как бы невзначай к барону. Раздали снова. Суздалев с Билым, глянув каждый в свои карты, не сговариваясь, сделали ставки. Кузен барона поддержал ставку, барон же помимо того целенаправленно поднял ставку выше. Билый был уверен в выигрыше и добавил ассигнаций на кон, поддерживая ставку и тут же подымая ее. Ассигнаций не осталось, и казак выложил на стол дорогой перстень, доставшийся ему в качестве трофея. Суздалев выдал «пас». Кузен барона тоже ушел в «пас». Барон колебался. Денег у него для ставки тоже не было. «Цирюльник» несколько раз переступил с ноги на ногу.
– Ставлю кобылу. Ахалтекинской породы с моего личного конезавода, – произнес барон.
У Билого в предвкушении выигрыша застучало в виске. С трудом справился с охватившим было его волнением. «Цирюльник» вновь закашлялся, склоняясь в сторону барона, опираясь правой рукой о стол.
– Ах ты, шельма! – тишину комнаты разрезал грубый крик пластуна. Микола резко наклонился и, выхватив из голенища мягких ичиг нож, с силой всадил его в кисть «цирюльника». Тот завизжал, как недорезанный хряк, пританцовывая от боли ногами. Барон с кузеном от неожиданности выронили карты и остались сидеть с вытаращенными глазами. Игроки с других столов с обычным любопытством наблюдали за происходящим. Суздалев легкой ехидной улыбкой смотрел на обоих кузенов. Микола, не помня себя от ярости, схватил «цирюльника» левой рукой за волосы и потянул его голову на себя.
– Ты что ж, бисово отродье, делаешь?! – громовым голосом прокричал он над самым ухом бедняги. – Шельмовать в карты?!
– Не пойму, о чем вы, – жалобно скуля от боли, пролепетал тот.
– Не понимаешь?! – Микола рывком вытащил окровавленный нож из кисти «цирюльника». Тот прижал ее к себе здоровой рукой, из раны потекла темно-красная юшка, оставляя обильный кровяной след на дешевом костюме. На столе, в том месте, где только что была кисть «цирюльника», лежала крапленая карта.
Пластун взял ее в правую руку и, сжав пальцами, несколько раз стукнул по носу обличенного в нечестной игре барона.
Тот зажмурился и отпрянул назад. Его кузен подскочил на ноги и оттолкнул руку казака. Микола с разворота всадил кулак левой руки в грудь кузена. Тот, несмотря на то что по комплекции заметно уступал Билому, все же устоял на ногах, лишь покачнулся.
Барон, поддержав своего кузена, поднялся на ноги и сделал несколько шагов к вешалке, стоявшей в ближнем углу. Мгновение, и в его руке блеснула сталь.
«Сабля!» – пронеслось в голове у Суздалева, наблюдавшего до сей поры за последствиями негодования своего односума. Граф резко вскочил и в два прыжка оказался возле барона. Ловким движением руки он с силой стукнул по кисти барона, выбивая холодное оружие. Сабля с характерным лязгом грохнулась о пол. Барон вновь попытался овладеть ею, но граф был проворнее. Сжимая эфес в своей руке, Суздалев коснулся острием клинка кожи у кадыка барона. Тот напрягся и опустил руки.
– Вот так-то лучше, – переводя дух, произнес Суздалев.
– Вы же понимаете, что просто так уйти у вас не получится, – сказал кузен барона.
– Разумеется, – ответил граф. – К вашим услугам!
– К вашим услугам! – повторил Билый.
– Вызов принят! – барон старался произнести это как можно увереннее, но волнение перебороло, и голос прозвучал на тон выше.
– Через полчаса в парке за рестораном, – сказал Суздалев, бросая саблю на пол.
– И не опаздывайте, господа, – добавил Билый, сгребая все, что было на кону, включая и свой перстень, в суконный мешок, лежавший до этого у вешалки. – А выигрыш мы забираем себе. Кстати, как там насчет породистой кобылы?
– Если останетесь живы, – ехидно заметил барон.
– Что ж, – подытожил, усмехаясь, казак. – На том и порешим.
Любопытствующие игроки снова заняли места за своими столами. Привычное дело в игре в карты. Кто-то шельмует, а кому-то это не нравится. Разберутся. Пусть даже и запрещенным способом. Ведь дуэли запрещены законом уже давно. Бог им судья. Кто-то обманывает, кто-то любит обманываться сам. Система жизни.
Билый с Суздалевым, не торопясь, вышли из комнаты и отправились к выходу из ресторана. Барон и его кузен стояли молча, глядя на скулящего от боли «цирюльника». Кто-то из зевак уже успел перевязать ему руку, но кровь пропитала повязку насквозь и мелкими каплями падала на пол комнаты.
– Тебе к доктору нужно, любезный, – произнес барон, протягивая денежную купюру. – На вот, возьми. Пригодится. А о нас забудь. И мы тебя не знаем.
С этими словами барон наклонился и поднял свою саблю. Кузен запустил руку за вешалку и вытащил оттуда еще одну спрятанную заблаговременно саблю.
Барон молча кивнул ему головой, и оба, отодвинув в сторону небольшой шкаф, вышли на улицу через черный ход.
Билый с Суздалевым, стараясь не привлекать внимания официантов, размеренным шагом прошли к выходу из ресторана. Знакомый швейцар стоял будто часовой на своем посту.
– Степан, – позвал его Суздалев.
Тот обернулся и, увидев, кто его зовет, улыбнулся широко и приветливо:
– Ваше сиятельство! Уже уходите?
– Слушай, братец, – не обращая внимания на любезности старика, произнес граф. – То, что я тебе оставлял в последний раз, цело?
Швейцар посерьезнел и молча указал рукой следовать за ним. Все трое прошли в подсобное помещение, отделенное от парадного входа узким, без освещения, коридором.
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – засуетился старик, доставая из-за старого шкафа холщовый мешок. – Все сохранил. А как же-с? Как не сохранить?! Благодетель вы наш! Ни одна душа живая не знала о сем тайнике. Я уж было сомневаться стал, придете ли. Ведь такое говорили. Такое!
– Полно тебе, Степан! – мягко прервал монолог швейцара Суздалев. – На вот тебе за заботу.
Швейцар принял протянутую графом купюру, аккуратно сложил ее пополам и тут же спрятал во внутренний карман:
– Благодарствую, барин!
– Тебе спасибо, что все в целости, – добродушно сказал Иван, ощупывая содержимое мешка.
Билый молча наблюдал за разговором своего друга и этого милого старика. Цепкий взгляд бывалого воина сразу определил, что в мешке две сабли. О чем говорил характерный лязг и выпирающие гарды – одна из отличительных особенностей сабли по сравнению с казачьей шашкой.
– Спасибо еще раз, Степан, – поблагодарил старика граф. – И прощай. Теперь уже вряд ли свидимся.
– Господи Иисусе! – осенив себя крестным знамением, воскликнул швейцар. – Да как же это?!
– Да вот так, старик, – Иван по-отцовски похлопал швейцара по плечу. – Уезжаем вот, – указал жестом на Миколу, – с боевым товарищем.
– Господь с вами, ваше сиятельство, – положив правую руку на грудь, произнес Степан. – Так разве ж война у нас где-то?!
– Ну, братец, война не война, а в таких людях как мы с… – Суздалев хотел было сказать «с господином подъесаулом», но осекся. Секунду подумал и добавил: – с Николаем Ивановичем Отчизна нуждается всегда.
– Будьте с Богом, – в сердцах произнес старик, неловко крестя на прощание своего благодетеля и его спутника.
– И тебе не хворать, братец.
Зажав подмышкой мешок, Суздалев быстрым шагом направился к выходу из ресторана. Микола, кивнув на прощание швейцару, последовал за другом.
– Спрашиваешь, откуда такое добро? – не дожидаясь вопроса друга, произнес Иван. Микола повел головой. Мол, захочешь, сам расскажешь.
– Сабли эти – фамильная ценность. На них еще мой батюшка покойный на дуэлях бился. А я, ты понимаешь, Микола, поляков не люблю. И рыжих. Рыжих особенно. И вот напасть какая! Ты понимаешь, друже, именно в этом ресторане рыжих и поляков особенно много! – с жаром говорил граф.
Миколе хекнул, оценивая шутку.
– Понимаю, чего ж не понять. Полно рыжих, как же без них, – подтвердил казак, хотя в ресторане ни одного не увидел.
– Вот! – Суздалев тряхнул друга за плечо. – Знал, что поймешь! Мало ли что. И вот теперь как нельзя лучше пригодились. В общем, предвидел я такой момент.
– Провидец, – хмыкнул Микола.
Все это Суздалев произнес скороговоркой. И шутка немного расслабила друзей. Полумрак белой ночи накрыл парк легким туманом и поглотил двух отчаянных односумов.
– А мы уже сомневаться стали, придете ли, – ехидно процедил сквозь зубы барон, когда Суздалев с Билым подошли к назначенному месту. Парк, где было решено разрешить конфликт, был густо засажен деревьями, что давало прекрасную защиту от посторонних глаз.
– Может, оставите свои клоунские замашки, барон! – парировал граф, одновременно освобождая содержимое мешка. – Или для вас роль паяца в цирке более приемлема?!
Суздалев бросил одну саблю Миколе, тот ловким движением поймал ее и рывком вытащил из ножен. Отточенная сталь блеснула в полумраке серебряным лучом.
– Вы ответите за свои насмешки, граф! – срывающимся на фальцет голосом крикнул барон, доставая саблю из ножен.
– К вашим услугам, – Суздалев оголив свой клинок.
– Оставь его мне! – крикнул Микола.
– Это за что тебе такой подарок? – шутливо отозвался граф. Задор и волнение в предвкушении дуэли овладели им.
– Так господин барон обещал кобылу отдать, если я жив останусь! – с задором не меньшим отозвался казак. – А слово дворянину следует держать! Не так ли, господин барон?!
Барон без предупреждения сделал несколько быстрых шагов вперед и занес саблю над головой Миколы. Тот ступил влево, уходя от удара, и сабля барона со свистом разрезала ночной воздух.
– Неплохо, любезный, – с усмешкой произнес казак – Но недостаточно хорошо.
Билый, разворачивая корпус, выкинул прямую руку вперед и концом сабли распорол костюм на противнике, слегка задев кожу. Из небольшой ранки засочилась кровь. Барон машинально прижал левую руку к ране, оценивая глубину. Убедившись, что это всего лишь царапина, вновь занес саблю вверх и резко опустил на клинок Миколы. Сил у казака было достаточно, чтобы сдержать удар. Барон пытался продавить защиту Билого, но тот держал натиск противника.
Суздалев засмотрелся на дуэль своего друга, что чуть не стоило ему достаточно серьезного ранения. Кузен барона, также наблюдавший до сего момента за схваткой, заметив, что граф отвлекся, решил воспользоваться моментом и напасть первым. Сделав выпад правой ногой вперед, он попытался дотянуться саблей до горла ничего не подозревающего противника, но не рассчитал расстояния, и конец сабли застыл в его вытянутой руке в сантиметре от шеи графа.
Суздалев, опомнившись, повернул корпус вправо, нанося сильный ответный удар по плечу кузена. Сабля в умелых руках издала характерный звук разрезаемого воздуха и глубоко вошла в плечо нападавшего, застревая в плечевой кости. Кузен выпустил свою саблю из повисшей в один миг руки, голова его закружилась, ноги обмякли, и он медленно стал сползать на землю. Граф рванул клинок на себя, и из глубокой раны брызнула пульсирующей струей алая кровь.
Билый с бароном все еще стояли, сцепившись клинками, стараясь оттолкнуть друг друга. Барон хоть и не обладал большой силой, но смог оказать достойное сопротивление казаку. Но все же военный опыт взял свое. В планах Миколы не было убивать этого шулера. Он слегка ослабил давление, тем самым выведя противника из равновесия. Перехватив левой рукой эфес сабли, Билый одновременно повернул ее и со всей силы опустил обух клинка на предплечье барона. Послышался звук ломаемой кости. Барон завопил от боли, левой рукой он обхватил правое предплечье, изогнутое почти под прямым углом. Его сабля, лязгая, стукнулась о землю. Барон присел вслед за ней, громко постанывая.
С обоими противниками было покончено. Урок был дан на всю жизнь. Билый обернулся посмотреть, чем занят его друг. Суздалев склонился над своим раненым противником. Оторвав от его костюма рукав, граф крепко перевязал нанесенную им же рану. Кузен почти терял сознание. Микола подошел и присел рядом. Большими пальцами обеих рук он крепко надавил на лоб кузена, затем нащупал какие-то точки по краям его носа, на подбородке. Суздалев со вниманием смотрел на это действо.
– Точки, которые энергию организму дают, – пояснил казак. – Знахарка наша станичная так бесчувственных в чувство приводит.
– А, – понимающе протянул граф. И действительно помогло. Кузен открыл глаза, взгляд стал более осознанным.
– Тебе к лекарю нужно, – заботливо сказал Микола. – Отвезти?
– Не стоит! – произнес барон. – У меня в имении ветеринар имеется. Если лошадей лечит, то и людей сможет.
– Да, Микола, – согласился граф. – Лучше сейчас к доктору не соваться. Сразу будет понятно, что подобная рана заработана не от неосторожного обращения с кухонным ножом.
– Тогда, может, экипаж поймать? – вновь спросил Билый.
– Оставьте, – снова отозвался барон, поднимаясь на ноги. – Мой экипаж стоит у ресторана.
– Тогда разрешите откланяться, было приятно пообщаться, – шутливым голосом произнес Суздалев.
– И вам не хворать. Не могу разделить вашу восторженность, – барон склонился над своим кузеном. – Идти сможешь?
Тот кивнул в ответ. Микола помог раненому подняться на ноги.
– Благодарю, сударю, – процедил тот сквозь зубы.
– Хмм, – хмыкнул казак. – Да не за что.
Опираясь друг на друга, барон и его кузен медленно направились в сторону ресторана, где стоял запряженный экипаж.
– Господин барон! Так как же ваше слово?! – спросил вдогонку Микола.
Оба кузена приостановились.
– Черт с вами! Забирайте! Кобыла ваша! – дерзко ответил барон.
– Если не затруднит, извольте доставить ее ко мне в имение, – вмешался Суздалев. – По причине того, что моему другу негде пока ее держать.
– Ждите завтра к полудню, – отозвался барон.
– К полудню, боюсь, лично застать меня не сможете, – негромко крикнул граф. – Передадите моему слуге.
– Мне-то что, – огрызнулся барон. – Я сам к вам пошлю своего слугу.
– Вот и порешили! – радостно произнес Микола. Ему уже было невтерпеж увидеть свой выигрыш.
Оба кузена исчезли в неясном тумане парка. Лишь отдаленно слышались стоны раненого. Но и те через минуту стихли.
– Как мы их, друже! Мой-то – заметил? Рыжим был! – хлопнув друга по плечу, сказал граф.
– Да не может такого быть! – искренне удивился казак, останавливаясь.
– Точно тебе говорю! – выпалил граф, увлекая друга. – А твой-то хорош. Знатный боец! Умелый!
Они оба направились к противоположному выходу из парка, где в это время можно было еще поймать извозчика.
– И не с такими справлялись, – ответил казак. – Хотя надо отдать должное, оба были полны решимости.
– Эх, Микола! Одной решимости мало, сам знаешь! Теперь будет им урок, – голос Ивана звучал монотонно.
– Может, снова в ресторан? Гроши имеются, – показывая на мешок с выигрышем, сказал Микола.
– Нет, дорогой, – ответил Суздалев. – Завтра вставать рано, да и день сулит быть не из легких. Давай-ка по домам.
– По домам так по домам! – согласился Микола. – А это, – он потряс мешком, – еще пригодится.
На противоположной стороне улицы стоял запряженный двойкой лошадей экипаж. Извозчик дремал, сидя на козлах.
– Любезный, – слегка толкнув его, произнес граф. Извозчик встрепенулся, приходя в себя.
– Любезный, – вновь произнес Суздалев. – Отвези меня на Литейный проспект.
– Отчего ж не отвезти, – кряхтя отозвался мужик. – Домчим мигом, барин.
– Тебя подвезти? – спросил Иван Миколу.
– Нет. Спасибо. Я прогуляюсь еще, – парировал казак. – Мыслями нужно собраться.
– Ну, тогда до завтра, односум, – попрощался Суздалев и, слегка толкнув извозчика в спину, сказал: – Трогай.
– Стой, – опомнился Билый, протягивая мешок. – На вот, возьми. У тебя целее будет.
– Хорошо! Нам это ой как понадобится! – Суздалев принял мешок с выигрышем и положил его рядом с собой.
Извозчик хлестнул полусонных лошадей, и, цокая копытами, те помчались по мостовой.
Через полчаса Микола входил в парадную гостиницы. Портье, дремавший здесь же, на диване, проводил его сонным взглядом и вновь окунулся в свой сон.

Глава 7
Свернув с Невского проспекта, извозчик направил лошадей по брусчатке. Дорога пошла вдоль реки.
– Светло как днем, не так ли, любезный?! – заметил отрешенно Суздалев.
– Да, барин, правда ваша. Белые ночи. И фонари не нужны, – отозвался извозчик.
– Останови, братец, – повелел граф. – Хочу пройтись немного. На вот тебе.
Иван запустил руку в мешок и вытащив, крупную купюру, протянул ее извозчику.
Тот опешил от щедрости барина и недоуменно уставился на него.
– Купишь лошадям доброго овса, себе водки хорошей! Почитай, я сегодня заново родился. За это и выпьешь.
– Благодарствую, барин! – радостно воскликнул мужик. – Всенепременно! С удовольствием!
– Будь с Богом, любезный, – сказал напоследок граф. Извозчик снял картуз, поклонился Суздалеву и крикнул лошадям: «Но! Пошли, залетныя!» Лошади рванули с места рысью, и вскоре цокот их копыт растворился в ночном воздухе столицы.
Суздалев постоял минут пять, смотря с высокого берега на медленно текущие воды реки. Жадно втянул сырой петербургский воздух.
Пахло свежо, и от реки тянуло тиной. Холодный ветер прояснил голову. Внезапно родившаяся мысль заставила вернуться на Невский. Иван послонялся по проспекту, то буравя толпы праздно шатающихся зевак, то бредя, как чумной, но знакомого силуэта больше не видел. Под ногами скользила мраморная плитка, и узоры никак не складывались в причудливые картины.
«Пора домой!» – подумал граф.
Накатила унылость.
Старая рана в ноге предательски не к месту заныла, а шрам на щеке нестерпимо захотелось почесать. Сдержался. Надо побороть в себе первые признаки волнения. До боли в пальцах сжал серебряный набалдашник трости.
Суздалев старательно улыбался малознакомым столичным франтам и понимал, что ничего не может поделать со своей мимикой – уголки рта предательски ползли книзу. А всегда лихие усы, закрученные для бравого вида, теперь раскрутились, щекотали ноздри и вызывали слезы отчаяния.
«Упустил! – твердил про себя граф. – Не везет!»
Он замер у фонарного столба и залихватским свистом подозвал к себе извозчика. Метнулось три экипажа. Но первым был улыбчивый молодец. Под сюртуком красная рубаха, картуз лихо заломлен на правую сторону. Из-под лакированного козырька вьется густой черный чуб.
– Цыган, что ли? – опешил на миг граф, ставя ногу на ступеньку коляски. Мягкие диваны обиты бархатом под цвет рубахи. Подивился, кожа-то практичнее. Да какой извозчик, такой, видно, и экипаж. Впрочем, может, так и надо катать по Невскому? Чтоб красиво было и с ветерком.
– Никак нет, вашбродь!
– Всё одно! Давай, Яшка, кати домой.
– А где дом-то? – осторожно поинтересовался извозчик.
– Где дом… – пробормотал Суздалев, откидываясь в подушки дивана. И надолго замолчал. Извозчик не тревожил барина, мирно правя лошаденкой. Лишь изредка позволял себе оборачиваться да поглядывать на господина офицера. А тот сидел в полной прострации, думая о своем.
В эту минуту Суздалев отчетливо понимал, как ему не хватает дома. Лизоньки, которая могла нарожать детей и подарить ему тот уют, который так ценил правильный казак Билый. Может быть, и у него заволакивало бы глаза туманом, когда он бы думал о семье. О том, что кто-то ждет его, кроме матери и верного слуги.
Увлеченный сиюминутной тоской, Иван вздыхал в мечтах о своей семье. Баронесса манила к себе. Связь была еще не потеряна. Ее образ, улыбка, силуэт легко наложился на незнакомую девушку.
Которая так легко потерялась.
Иван вздохнул и назвал адрес. Извозчик ожил, выпадая из дремоты, и коляска лихо запрыгала по брусчатке. Граф покачал головой и, не удержавшись, погладил ногу. Растревоженная, она изредка побаливала, напоминая о русско-турецкой войне. Как давно было. Словно и не с ним. Некоторые острые моменты старательно забылись. Теперь при слове «молоко» сердце не вздрагивало, и ничто больше не напоминало о турецкой красавице Малике. А тогда казалось, что жизнь кончилась.
«Может, и сейчас пройдет?» – с надеждой подумал Иван, вспоминая кузину. Но нет. Та держала крепко. И сердце болезненно заныло.
В парадной встретил верный Прохор, принял верхнюю одежду. Бывший вестовой хлопал глазами, прогоняя сон. Изредка его рот открывался, подобно зеву толстого карпа, и непонятно было: старик зевает или борется с зевотой. Седой редкий чуб его топорщился. Дряхлый. Верный. Родной. Потянулся было рукой, чтобы взять мешок, но Суздалев показал жестом, мол, сам справлюсь. Слуга не стал настаивать. Еще раз с удовольствием зевнул, не прикрывая рта.
Жаль было старика, и зачем вставал?
– А маменька где?
– Так вестимо где, спит. Ночь на дворе, Иван Матвеевич.
Белые ночи столицы крали истинное время. Суздалев неохотно кивнул, признавая факт – загулял, а сна ни в одном глазу. И вроде выпил знатно, а не берет проклятая. Упасть бы да забыться. Видно, опять ночь куковать. На вторую бы свалиться.
– Хотел с ней поговорить. Душу что-то рвет. Хорошо, что в имение не уехала. Грозилась же!
– Господь с вами, Иван Матвеевич. Пока вы тут, куда же она уедет? Одна радость-то у нашей матушки. Вот бал хочет организовать. Хочет с вами обсудить детали.
– Бал? И зачем? Не время, – произнес Иван, нахмурившись. Заподозрил неладное. – Зачем нам бал? Сходила бы в гости к подругам, в преферанс сыграла, развеялась.
– У маменьки твердое желание женить вас, Иван Матвеевич. Наследника хочет. – Верный Прохор потупил глаза. – Пора, говорит, остепениться. Она бы и младшенького братца вашего женила, да умотал он вовремя в Японию – не попадает под раздачу графской милости.
– Женить?! Нет. Так не хочу. У меня служба. Дела срочные. Вот что, друг мой любезный, свари-ка мне кофе да подай графин коньяка в кабинет. И те вестники, что у камина лежат! Я видел всё! Никак на растопку приготовили?! Дайте хоть полистать!
– Полистать, – протянул Прохор. – Знаем мы ваше «полистать». Опять до утра пить будете и кофеем себе травить. Женились бы, барин, а? И воевали бы себе дальше! Мы же с понятием! Знаем, что без стрельбы пушек уже не можете. Палили бы на здоровье! Ну, а мы бы тут отпрысков ваших растили. Утешили бы маменьку! – Старик умоляюще посмотрел на молодого графа. Тот гневно ноздри раздул и величественно прошел в кабинет.
– Нет! – рявкнул в дверном проходе. Задержался на миг. Прохор испуганно голову в плечи вжал и отошел в тень, желая раствориться.
В кабинете, прежде чем сесть под лампой в любимое кресло, остановился у большого напольного глобуса. Завертел, задумчиво глядя на меняющиеся в хороводе страны. Успокоился. Прохор вошел почти неслышно, поставил поднос. Налил кофе в голубую чашечку. Старался не дышать. Иван Матвеевич порывисто вытащил из кошелька два золотых червонца. Преподнес старику, слегка обнимая.
– Ну, не гневайся на меня, Прохор. Резок бываю. Но тебя люблю, и матушку, и братца своего.
– Да что вы, Иван Матвеевич. Нисколько! Да зачем так много.
– Бери, бери, Прохор! Ты больше заслужил.
– Благодарствую, барин. Сигар вам куплю. Лучшую шкатулку! Из красного дерева! С драконами! Из Китая.
– Дурень! Да что ж ты обо мне все думаешь? – Иван покачал головой. – Иди уже спать. А я читать буду. Не усну сегодня. И вот что еще. Утром кобылу доставят друга моего. Определи, братец, в конюшни. Уход лучший. Проследи! Вообще, не мне тебя учить.
– Не извольте беспокоиться, Иван Матвеевич.
– Да уж надо побеспокоиться, – недовольно буркнул Суздалев. – Кобыла пластуна Билого, ты его по Шипке помнить должен.
– Да как же мне не помнить благодетеля нашего! Человека, вас спасшего. Да век молиться за него буду! Да за кобылой как за дитем смотреть буду. Сам яблоками кормить!
– Иди уже! – Суздалев махнул зажатым в руке вестником. Уж очень почитать хотелось да с мыслями своими остаться наедине. А слугу было не выпроводить. Да и затея маменьки с организацией бала и смотрин знатно вывела из себя. В любой другой раз непременно бы заинтересовался, но не сейчас. Из темного угла, в тенях свечей, озорно блеснул глазами образ Лизоньки и тут же исчез, стоило только сосредоточиться. Граф вздохнул, даже кузина знала, как к блондинкам и брюнеткам неравнодушен. А уж если рыжая попадется, то и стихи на итальянском написать можно. И кадрить, кадрить – пока голова не закружится.
Прохор еще попытался что-то прокряхтеть. Оборвал его помыслы суровым видом и коротким:
– Оставь меня. Читать буду!
Буквы прыгали, не желая складываться в текст. Одна статья привлекла особо внимание. Известно, что конструктор Барановский, из чьих пушек и состояла батарея графа Суздалева, поставил на вооружение в российскую армию шестиствольную картечницу Гартлинга. Но потом, не удовлетворившись результатом, сделал свою оригинальную картечницу, увеличив до трехсот выстрелов в минуту и дальность.
Иван откинул в кресле, снова глядя на игру пламени свечей. Стреляла такая картечница пулями от винтовки Бердана. Кажется, Лизонька слушала его взволнованные мысли и качала им в такт, одобряя и подбадривая.
– За скорострельностью, Лизонька, будущее любой армии, – горячо шептал Иван. – Ты представь, сколько можно выстрелить за минуту из винтовки и сколько из картечницы! То-то. Хорошо, что хоть ты меня понимаешь. Однако есть минус в этом оружии.
Граф задумался, вспоминая шестиствольную картечницу калибра 4.2 линий. Скорострельность такого оружие зависела от физических данных стрелка, с какой скоростью он вращал рукоятку. Иван отпил кофе и налил себе коньяка. Бумага вестника пахла свежей типографской краской. Стрелок, вращая рукоятку, поворачивал вокруг общей оси блок из шести стволов. Сверху из магазина подавался унитарный патрон, при повороте на один шаг он досылался в патронник, затем взводился ударный механизм, и на следующем шаге производился выстрел. С поворотом на еще один шаг происходило выбрасывание стреляной гильзы, а дальше затвор отводился в крайнее положение.
Разжаловав до старшего унтера офицера, могли учесть военный опыт, знания и назначить на должность командира взвода, сделав обер-фейерверкером, или дать в подчинение орудие. На Кавказе точно придется управляться с горной пушкой или картечницей. С батареей привычнее, но, может, и не придется никогда больше командовать.
Вот и не верь в судьбу: даже вестник открыл на нужной статье.
– Нет. Это выше моих сил. – Граф резко поднялся. В эту минуту он слабо представлял себя в мундире унтера. – Лучше потеряться во льдах, чем такой позор.
Даже в этом душу разрывали сомнения: то казалось, поступок заметят и непременно оценят и поскорее если не вернут в звании, то продвинут. То видел себя уже раздавленным льдами, замерзшим и нашедшим покой в вечных снегах.
– Довольно, – пробормотал Суздалев. Надо было прекращать себя мучить терзаниями. Иван решительно пересек кабинет и твердым шагом пошел к выходу из особняка. Прохор, привлеченный шумом, стоял у двери в лакейскую и в щель наблюдал за действиями неугомонного господина. Вот граф вместо котелка натянул на голову кепку с длинными ушами, подхватил со столика немыслимые шоферские очки и, взяв с полки коричневые краги-перчатки, стремительно вышел на улицу. Старик быстро переместился к окну. Так и есть! Граф уже стаскивал брезент с автомобиля. Маменька, старая графиня, застучала об пол клюкой, и Прохор боязливо поднял глаза к потолку. Что же он мог сделать? Как остановить? Старик покачал головой. Автомобиль он, как и барыня, не любил до жути. На экипаже куда как было спокойнее. Да хоть в седле! Да разве графу что-то скажешь поперек? Оставалось одно: перекрестить напоследок.
Быстрая езда помогла сосредоточиться, а порывы холодного ветра остудили. Зеваки свистели вслед, бросались под колеса, а женщины громко смеялись и слали воздушные поцелуи. Серый сумрак белой ночи никого не смущал. Кажется, праздная жизнь кутил была в самом разгаре.
Едва не врезавшись в коляску, сманеврировал в последний момент, притормозил у каменных плит набережной. Кучер, боязливо вжимая голову в плечи, наконец развернул экипаж и быстро удалился с места происшествия. Из коляски раздалось несколько хлопков открывающихся бутылок шампанского, и поднявшийся молодой франт, махая бокалом водителю-графу, пьяно продекламировал стихи, явно не извиняясь, а больше позируя перед своими дамами:

– Весна в душе наступает
раньше всегда, чем на улице,
Сердце чувствами тает,
мечта откровеньем любуется.
Тянется взгляд к прекрасному,
руки к любви и нежности.
Счастье с весной наступает,
украсив душу безбрежностью.

Стихоплета усадили на диваны, и веселая компания укатила по набережной.
Иван, покачав головой, снял с головы кепку, кинул в нее очки-блюдца и, снимая краги, открыл дверцу автомобиля. Сейчас хотелось только одного – покурить, посмотреть в неспокойные воды Невы.
Ветер задувал спички, и прикурить удалось не сразу. Граф с наслаждением затянулся, и сладкий аромат дорогих сигарет шлейфом потянулся над черной водой. Бросая окурок, Суздалев медленно повернулся и остолбенел: по той стороне дороги быстрым шагом шла баронесса Измайловская.
– Лиза! – крикнул Иван. Девушка не среагировала на окрик, продолжая быстро идти. Фантом был слишком реален: граф слышал каждый шорох юбок, а когда до носа донесся чуть уловимый шлейф знакомого запаха духов – он решился. Суздалев перебежал дорогу, девушка чуть замедлилась, преодолевая подъем на мосту, и тут же ее осторожно взяли под локоток.
– Лизонька, – прошептал Иван.
– Что вам угодно, сударь?! – испуганно спросила девушка, резко оборачиваясь. – Вы?! Вы меня преследуете?
– Вовсе нет, – сказал, смутившись, граф, выпуская локоток и потупив глаза. Перед ним стояла похожая на баронессу недавно спасенная из-под копыт лошади девушка.
– Так что же вам угодно, сударь? Я же кивнула вам напоследок, поблагодарив! Это не дает вам права меня преследовать далее!
– Кивнули? – Суздалев растерялся еще больше. Признаться, этого он не заметил, и теперь сразу душу разорвало – как мог такое пропустить! Микола со своим братом в тот миг общались между собой очень эмоционально и приковали к себе внимание.
– Сударь, извольте объясниться немедленно. Или будете делать это в околотке. Мне кажется, вы пьяны и ведете себя не достойно!
– Практически трезв, – с улыбкой ответил граф Суздалев. Однако больше его развеселила прозвучавшая из уст этого хрупкого создания угроза позвать городового и отправить графа в околоток. – Позвольте представиться и объясниться.
– Наконец-то, – девушка нетерпеливо повела плечиком и поправила под шапочкой выбившуюся прядь.
– Граф Суздалев Иван Матвеевич. Простите, сударыня, за навязчивость, представляю, как выглядит мой поступок со стороны. Просто вы очень похоже на мою невесту…
– Которая потерялась среди публики, – подсказала девушка, указывая на веселую толпу праздно шатающихся зевак.
– Которая погибла, – тихо отозвался Суздалев, с трудом сглатывая ком в горле.
У девушки расширились на миг глаза.
– Простите, – сказала она.
– И вы меня простите, – граф ожил и несмело посмотрел на разгневанную валькирию. Кажется, теперь ему ничего не угрожало. – Могу я узнать ваше имя и поинтересоваться, что вы делаете здесь одна в столь позднее время?
– Да, конечно! – Девушка резко вытянула руку, но не для поцелуя, а как мужчина для рукопожатия. Иван с интересом смотрел на эту узкую вытянутую ладонь, не решаясь пожать. – Варвара Синичкина! Я – акушерка. Роды не всегда наступают в установленный час, этим и объясняются мои ночные и вечерние прогулки. Надеюсь, вы не подумали ничего плохого?
– Нет. – Суздалев развел руками. Хотя его и насторожило гулянье барышни без кавалера в столь поздний час.
– Вот и славно. Рада была познакомиться. Всего хорошего, граф Суздалев. Я очень спешу. Мне надо еще выспаться.
– Поймать вам экипаж?
Девушка вспыхнула, но промолчала. Иван понял, что затронул щекотливую тему о деньгах.
– Тогда позвольте мне вас проводить?
– Вот еще! – вспыхнула девушка.
– Простите, – граф слегка поклонился, беря себя в руки. Что ж, хоть и хотелось пообщаться с девушкой, силуэтом похожей на баронессу Измайловскую, но этикет не позволил навязываться. – Честь имею.
Варвара Синичкина покосилась на проходящую мимо компанию веселых подвыпивших студентов и быстро приняла другое решение.
– Вы можете проводить меня до памятника.
Изумляться было некогда. Суздалев опять поклонился и зашагал рядом. Теперь добропорядочная акушерка не торопилась.
– До памятника и не дальше. И обещайте мне, сударь, не молоть любовной чепухи. Я от лирики и бывальщины устала! И в Париж меня тоже не зовите, я вам не модистка какая-нибудь.
– Хорошо. – Граф снова бесстрастно кивнул и решил помолчать. Ему было приятно находиться рядом с Варварой, пусть и отдаленно, но напоминающей Лизоньку.
Через три шага девушка не выдержала:
– Вы всю дорогу собираетесь молчать?!
– Но позвольте, – начал смущенно Суздалев. – Мне показалось, что вы мне запретили говорить.
– Вам показалось! Мне не интересна лирика! А в Париж я сама съезжу! Вот накоплю денег и обязательно поеду учиться! У меня на всякие глупости с мужчинами нет времени!
– Понимаю.
– Ничего вы не понимаете! – тут же отозвалась Варвара, фыркая. – Так ваша невеста умерла от чахотки?
– С чего вы взяли? – нахмурился Иван.
– Сейчас все умирают от чахотки! – Девушка беззаботно махнула рукой. Потом вдруг резко остановилась. Лицо ее вытянулось, и рот приоткрылся.
– Что такое? – забеспокоился граф.
– Боже! Я, кажется, поняла! Она умерла от аборта?! Это вы ее заставили сделать?!
– Да что вы такое несете, сударыня. Я был бы счастлив, если бы Лизонька родила мне детей.
– Это правда, граф? – Варвара испытующе смотрела на графа, сильно нахмурившись.
Суздалев перекрестился на возвышающиеся над крышами домов купола Исаакиевского собора. Он даже не мог сердиться на эту чудаковатую акушерку, живущую по своим принципам, правилам и уставу.
– Истинная.
– Верю, – нехотя призналась Варвара. В голосе ее слышалось сожаление – она точно хотела уличить графа во лжи. – Тогда от чего?
– Как вам сказать покороче. Она погибла из-за меня, во имя любви.
– Так значит, все-таки вы виноваты!!!
– Виноват, – тяжело вздохнув, признался Иван. – Но не так, как вы думаете. Она погибла не из-за неразделенной любви, а желая вытащить меня из… неприятной ситуации. Рискнула собой, своей жизнью и именем и погибла.
– Это, – ноздри Варвары от волнения затрепетали. Щеки покрылись румянцем. – Достойная смерть для женщины. Если рискнула собой ради вас и погибла, то, вероятно, вы очень достойный человек. – Девушка осторожно взяла Суздалева под локоток, и они медленно зашагали дальше. Иван промолчал. Чужая эмоциональная нестабильность его поразила. Казалась, девушка живет всплесками эмоций. И от крайностей ее зашкаливало.
– Чем вы занимаетесь, Иван Матвеевич? Служите?
– Конечно. Но сейчас я в отпуске.
– И отправитесь завтра в Париж? – спросила Варвара, поджав губы. Она уже была готова убрать руку. И сожалела, что доверилась графу.
– Нет, – усмехнулся Иван. – В Арктику.
– В Арктику? – изумилась акушерка. – Так вы военный географ?! Это же очень интересно! Вы – герой!
– Что вы, сударыня, нет, конечно. Это обычная экспедиция. Я знаю много настоящих героев. Вот, например, знаком мне казак. У него нет крестов. И на груди одна медаль, а подвигов он совершил на не одно поколение вперед. Или вот шведы, собираются на Северный полюс полететь на воздушном шаре. Вот это настоящие герои, потому что живут героической жизнью. У меня же все просто. Без всплесков.
– Военный географ, – восхищенно прошептала Варвара, цепко хватая Суздалева за предплечье. Глаза ее блестели от возбуждения. Граф кашлянул и вскинул бровь, решив не разочаровывать девушку. Кажется, она вообще не слышала, что он говорил до этого. Варвара смотрела на него с обожанием, и глаза ее теплели. Сама Синичкина размякала, из нее словно вытащили стальной стержень. «Что ж, военный географ так военный географ», – подумал граф и подкрутил лихой ус.
– Но разве можно находиться во льдах?! Это так опасно!
– Немного, – согласился Иван.
– А чем там дышать?! Боже мой, это сколько лишений вас ожидает. И невесты у вас нет… Погибла во имя любви. Как же я ей завидую! – горячо воскликнула Варвара.
– Чему же? – изумился Иван Матвеевич.
– Умереть ради военного географа!!!
– Я тогда еще не был военным географом, – поспешно сказал Суздалев. Только девушка его не слушала.
– Боже, – прошептала Варвара Синичкина и остановилась. Ноги ее слегка подкосились, и графу пришлось поддержать ее. Впрочем, акушерка быстро пришла в себя: обмороки – это было не ее; подошла к каменным перилам, облокотилась.
– У вас не найдется папиросы, Иван Матвеевич?
Граф растерянно протянул раскрытый золотой портсигар. Закурили.
– Я редко курю, – призналась Варвара, пуская кольца вниз с моста. Искоса она посмотрела на Суздалева. – Только когда очень волнуюсь.
– Есть повод?
– Досадно, – сказала она.
– Отчего же?
– Не думала, что им окажетесь вы.
Суздалев затянулся, скрывая смущение. Что она хотела сказать? Что подразумевала? Прямота акушерки обескураживала.
– Да ладно, – грустно сказала Варвара. – Чего теперь об этом говорить. Расскажите мне про воздушный шар. Куда вы на нем собрались лететь?
– Не в этот раз, сударыня. – Теперь граф уверовал, что его точно не слушали – девушка летала в своих грезах и вот, очнувшись, выпорхнула на мостовую. – Это шведы, Варвара, – мягко напомнил Иван. – Они ищут спонсора для своего проекта. Некий шведский инженер-естествоиспытатель Саломон Андре хочет построить шар и достичь Северного полюса. Его статьи весьма недурны.
– Как же я его понимаю! – горячо воскликнула Варвара. – На Земле не должно остаться белых пятен. Да здравствует прогресс! Общество должно быть только прогрессивным и двигаться вперед! А не стоять на месте. – Акушерка Синичкина поморщилась, видно в жизни ей было нелегко со своими взглядами. Суздалев на миг подивился такой агрессивности и напору со стороны хрупкой девушки. Нет, Лизонька была точно не такая. Ласковая, нежная, романтичная – глаза по-предательски затянулись слезной пеленой. – Вы собираетесь лететь вместе со шведом?!
– Пока Андре высмеивают и говорят, что такая экспедиция невозможна, она не продержится и трех дней. Думаю помочь ему и выступить в качестве финансиста в этой операции, тем самым купив себе место в дальнейшем на воздушном шаре.
– Это так великодушно! Вложить деньги в прогресс!!! Вы – человек будущего! – Варвара с обожанием смотрела на графа, и тот стушевался. На самом деле он думал только о себе, чем себя занять, и полетать в корзине над льдами ему казалось прекрасной идеей, чтобы убить тоску. – И вам не страшно?!
– Нисколько, сударыня. Андре заверяет в своих статьях, что это будет безопасный полет, который будет оснащен надежной системой управления, состоящей из гайдропов.
– А что это?! – живо спросила Варвара.
– Канаты, которые свисают с корзины воздушного шара и волочатся по земле, замедляя его движение.
– Вы так много знаете, уважаемый военный географ! – с восхищением в голосе сказала акушерка Синичкина. – Немедленно замолчите, или я влюблюсь в вас!
Барышня была искренна в своих порывах и нисколько не сомневалась в своих словах. Суздалев сбил пепел с сигареты. Посмотрел, как он растворяется в черной воде Невы, и покачал головой, прогоняя рой мыслей.
– Это плохая идея. – Что греха таить. Ему хотелось любви, закружиться, пускай в однодневных эмоциях, раствориться в них и забыться. Но Суздалев знал, чем все это закончится. Соблазн поймать иллюзию счастья исчезло.
– Почему? – тут же вспыхнула Варвара в негодовании. – Я прогрессивная девушка, и это только мне решать, в кого влюбляться.
– Потому что все женщины, которые в меня влюбляются, заканчивают трагично.
– Мне повезет! Я не такая, как все! – Девушка докурила папиросу и, решительно взяв графа под локоть, увлекла вперед. Суздалев легко поддался, подчиняясь чужому порыву.
– А вы… Вы… Поймите, Иван Матвеевич, я никогда не прошу ни о чем мужчин. Но сейчас особый случай! Вы, ваше сиятельство, могли бы купить место в корзине и для меня?!
Граф с удивлением посмотрел на столь юное темпераментное создание. Удивительные слова говорила Варвара. Барышни в ее возрасте думают о выгодной партии. Лирические стихи пишут о первых волнительных чувствах. Потом вспомнил про прогресс, про то, как девушка причисляет себя к этому движению, и важно кивнул:
– Конечно.
Варвара крепко вцепилась в предплечье.
– Вы готовы к испытаниям? Не надейтесь на легкую прогулку.
– Я сильная! Я со всем справлюсь! Вы не смотрите на меня, Иван Матвеевич, что я хрупкая! Я ради прогресса! Ради науки! Согласна на всё!
– Хорошо, Варвара, – согласился Иван, слегка улыбаясь. В уме прикидывая, сколько времени пройдет до постройки шара, а там у Варвары, может, энтузиазм пропадет или дети появятся.
Однако девушка истолковала эту улыбку по-своему.
– После памятника надо пройти еще два квартала, – вдруг осипшим хриплым голосом сказала она. Акушерка Синичкина заволновалась, тряхнула ридикюлем, крепко сжимая витые ручки, и от Суздалева не укрылась, как шея девушки стала медленно покрываться красными пятнами.
Лирические стихи всё же были.
Варвара снимала тесную меблированную комнату под крышей. Вид из окна был потрясающий. Иван сидел на жестком стуле, смотрел на золотые купала Исаакия и макушки деревьев, мирно качающиеся под ветром, и слушал стихи о любви. Девушка сидела на кровати, поджав под себя ноги, и самозабвенно вещала, не мешая думать.
– Послушайте, граф, как тонко, как прекрасно сказано о женщине, – восторженно произнесла она.

Томный ее, с поволокою взгляд
Соткан из чувственных нитей.
Струны души ее тонкой звенят —
Чистой любови обитель.
Нежной улыбки заманчивый свет
Дарит тепло и беспечность.
Этой улыбки невидимый след —
Шаг в потаенную вечность.
В вечности той сладострастья уют,
Искренность чувств и порывов.
Струны души ее тонкой поют
Счастью романс без надрывов.

Граф не был любителем подобной «женской» поэзии, но на душе у него стало как-то легче и светлее.
– А вот послушайте еще, – томным голосом произнесла барышня. В глазах ее светились огоньки нескрываемого волнения.

На фото женщина. Пригожа.
И до чего же хороша!
Лицом на ангела похожа.
Во взгляде добрая душа.
Прекрасных губ открытый контур
Улыбкой легкою согрет,
И цвета нежного яхо?нта
Те губы. Хоть пиши портрет.
И в позе рук ее на бедрах
И в повороте головы
Ищу я бесконечно долго
Знакомой барышни черты.

Она замолчала, и Суздалев взглянул на нее, выходя из грез. «Боже, как точно! Я же действительно ищу! Но… тщетно».
Синичкина молчала, сидела, окаменев, словно чего-то ожидала, и молчала, потупив взгляд.
Суздалев щелкнул наградными золотыми часами, захлопывая крышку.
– Пора мне, Варвара.
Девушка кивнула, не решаясь посмотреть на графа. Иван поднялся, слегка потягиваясь. Нога предательски хрустнула. Варвара очнулась. Посмотрела на Суздалева и, тяжело дыша, произнесла:
– Я ждать вас буду, Иван Матвеевич.
– Да полно вам, Варвара. Это же Арктика. Всякое может случиться. Не надо жертв.
– Какие жертвы?! Это судьба моя! Я вас всю жизнь ждать буду! Вы только вернитесь…
Суздалев сделал шаг к кровати. Осторожно взял девушку за руку. И поцеловал хрупкую ладошку, крепко прижимая ее к своим губам. Варвара внутренне напряглась – еще ни разу мужчина не прикасался к ней. На щеках проступил румянец, и сердце бешено забилось. Суздалев, не выпуская ладони барышни из рук, проникновенно посмотрел ей в глаза. Та, не выдержав взгляда графа, отвернулась. Граф слегка поморщился: «Не вариант. Чрезмерно эмоциональна и нервозна».
Потом он ушел и, пока спускался по лестнице, считая по привычке ступени, думал, что, кажется, обрек еще одно милое создание на мучения.

Глава 8
Солнце еще спало, скрывшись за отдаленными горными хребтами. Где-то там, среди этих вековых склонов, поросших ароматным разнотравьем и невысокими деревьями, ютились аулы горцев. Оттуда веяло опасностью. Набеги гололобых басурман, вооруженных до зубов, наносили станице порой ощутимый урон. Горцы не брезговали ничем. И угнанный скот, и украденные казачки, да малые казачата, все продавалось на невольничьих рынках Закавказья. Но и станичные казаки не дремали. Подымались как один, чуть заметив дым сигнального огня.
Но сегодня было спокойно и ничто не предвещало беды. Дед Трохим, обещавши вчера малым казачатам сводить их на рыбалку, стоял посреди станичной улицы, как каланча, окутанный легким утренним туманом. Миколка с хлопцами, собравшись гуртом, подбежали второпях к деду. Тот молча махнул рукой, мол, гайда, хлопцы, швыдче!
Шагает дед, пыль дорожную своими ичигами сбивает. А шаг что веха. Казачата малые торопятся, за дедом шажками семенят, но не отстают. Босыми пятками в прохладной пыли следы оставляют.
«Скоро уже, дидо?!» – вопрошает Миколка. А дед Трохим знай себе идет, бороду оглаживает да в ус посмеивается: «Швыдче, курячьи ноги! Сами напросились!»
Вдруг остановился дед, и казачата как вкопанные встали. Старик носом воздух втягивает, ноздри что у того коня раздуваются. Постоял, поглядел вдаль, крякнул с удовольствием. «Вона, бачите, лентой серо-голубой маячит с полверсты отсель? То и есть ерик. Туда и ходимо!»
Миколка подпрыгивает, чтобы лучше видеть, и казачата, друзяки его, также. Не терпится уже снасти закинуть. И каждый из них про себя думает: «А вдруг шапарая вытяну крупнее всех!»
Вдруг, как гром среди ясного неба, звон колокольный, будто набат. «Дин-дон, дин-дон». И среди этого зычного раската голос: «Осторожно, Миколка. Как бы беды не вышло!»
Миколка съежился, будто озяб, по сторонам оглядывается, на деда Трохима да хлопцев смотрит вопрошающе. Мол, слышали? Но те как шли, так и идут дальше, к ерику. Миколка вслед за ними припустил, а голос его догоняет: «Ой гляди, казачонок! Беда будет!»
В растерянности не заметил Миколка, как на деда Трохима налетел. Тот в аккурат на церковь стоял смотрел, губами своими сухими шептал что-то.
«Аккуратно, оглашенный, – ласково пожурил Миколку старик. – Сметешь же! Силой-то тебя Господь наградил. Славный казак выйдет!»
Обернулся Миколка в сторону церкви и вздрогнул. Языки пламени в дикой пляске скачут, но вроде как церковь не горит. И снова тот же голос, гортанный, зычный, как из подземелья: «Гляди, Миколка, сын Иванов, беда близка!»
Посмотрел Миколка на деда Трохима, тот себя крестным знамением осеняет, казачата, друзяки его, тоже истово крестятся. Хотел было и сам руку поднять ко лбу, но рука будто свинцом налилась. «Ха-ха-ха», – дикий, ужасный смех, исходящий от огня, донесся до слуха мальца. С трудом сложил пальцы и двуперстно осенил себя. Вмиг исчезли и языки пламени, и голос, будто и не было.
Смотрит Миколка, а дед Трохим с казачатами уже на берегу ерика. Снасти настраивают. Помчался к ним со всех ног.
«Ты где застрял, Иваныч? – ласково вопрошает дед. – Уж рыбалить пора самая. А то, глядишь, и клев пройдет. Рыба вся в глубину на отдых уйдет».
И в подтверждение его слов над гладью речной рыбина выпрыгнула и, моргнув глазом ему, Миколке, снова в толщу водную нырнула.
«Показалось!» – подумал малой. А вслед за первой рыбиной вторая, третья… десятая… сотая. Выпрыгивают из воды, Миколке моргнут и снова вводу. И по кругу ходят, да так быстро, что, глядишь, и водоворот образуется.
«Закидывай скорей!» – кричит дед Трохим и протягивает леску с грузилом и насадкой. Миколка взял в руки, раскрутил, как учили, и бросил закидушку подальше. Леска по рукам скользнула, обожгла. Не удержал казачонок снасть, так и улетела она к середине ерика. Что делать? Нужно снасть доставать. Друзья ловят, а ему как без улова домой вертаться? Будут подтрунивать все кому не лень. Скинул по-быстрому портки да рубаху и айда в воду. А рыб еще больше стало. Все норовят рядом с Миколкой нырнуть. Кругами ходят так, что воронка образовалась. И засасывает в эту воронку все подряд. Миколка хоть и крепко на ногах стоит, но сил сопротивляться водовороту надолго не хватит. Вдруг из воды хвост огромный показался, вроде и рыбий, а не совсем похож на обычный. А откуда-то сверху с поднебесья орлиный крик жалобный такой: «Киууу-киууу!» Запрокинул было голову Миколка, чтобы орла разглядеть, как снова из воды огромный хвост показался и… хрясь по его спине. Не удержался на ногах, в водоворот мигом затянуло. Барахтается Миколка, с потоком борется. И вроде получается. Еще немного, и выплывет. Там вон и дед Трохим на выручку поспешает, руку протягивает: «Хватайся!» Миколка потянулся, но в тот же самый момент какая-то неведомая сила потянула его в глубину. Глядь, блеснуло что-то яркое в пучине темной. «Золото!» – мелькнуло в голове у мальца. А из глубины снова хвост показался, и смех такой противный через толщу воды: «Хи-хи-хи-хи-хи. Ну здравствуй, Миколка. Давно тебя поджидаю. Теперь уже не отпущу. Будешь в моем царстве жить!»
Смотрит казачонок, и волосы дыбом встали, дрожь по всему телу от страха. Перед ним русалка. По пояс человек, а ниже пояса – рыба. Морда и тело серо-зеленые, глаза красными огнями горят, вместо волос на голове тина да водоросли. Смеется, зубы черные, гнилые через синие губы показываются. Подплыла поближе, в самое лицо мальцу засмеялась. Тот ни живой ни мертвый. Русалка с диким хохотом хвать Миколку за руку и в глубину потащила. Все глубже и глубже, все дальше и дальше от белого света. Задыхаться стал Миколка. Все перед глазами поплыло. Кашлянул, и вода через рот в легкие хлынула. «Ха-ха-ха, – все тот же зловещий смех. – Теперь ты мой!»
И, как по команде, тысячи рыб окружили со всех сторон, помогая русалке тянуть казачонка в пучину водную. Посмотрел Миколка на далекий отблеск солнечного света на поверхности, взор затуманился, вода все заливала легкие, еще немного, и они разорвутся на мелкие части. «Ха-ха-ха!» – и как отзвуком вторило: «Киууу-киууу!»

Билый рывком сел на кровати. Дыхание было частым, прерывистым. Холодным потом пропиталась рубаха и простыня. Правая рука затекла, видимо лежал на ней. Горло неприятно побаливало, будто его, Миколу, душили. Сон был точным повторением истории из его детства, когда он и еще несколько казачат без ведома взрослых ходили проверять вентири в плавнях на реке Марте. Тогда Микола, оступившись, попал в затон с илистым дном. И эта грязь, копившаяся на дне годами, стала засасывать его. С большим трудом друзякам получилось вытянуть Миколку. Страху натерпелся. Масла в огонь подлил дед Трохим, рассказав о том, что никакая эта не вязкая грязь или ил, а самая настоящая русалка, затягивающая в свои владения всех, кто ей понравится.
С того времени и осталась глубоко в сознании Билого эта история о русалках. Хошь не хошь, а поверишь.
Он посмотрел на запотевшее влагой окно. За тем уже брезжил рассвет. Еще не до конца осознавая, во сне он или наяву, казак перекрестился, поцеловав нагрудный крестик и наскоро прочитал «Отче наш».
«Приснится же такое, – пронеслось в голове. – К чему эти детские страхи? Дела давно минувшие. Ан нет. Преследует. Всплыла вновь, нечистая. Но теперь-то меня не возьмешь. Силой Господь не обидел. А сила в вере».
Немного отойдя от увиденного во сне, Микола встал с кровати, подошел к окну, распахнул его, впуская утренний прохладный свежий воздух внутрь небольшого гостиничного номера. Жадно втянул ноздрями смешанную с туманом свежесть.
Вспомнился рассказ деда Трохима, когда они парубками ходили к курганам, что высились в степи за станицей. Ходили не просто ради любопытства. В том нужды большой не было. Не считалось за благо у казаков без толку время проводить, даже с малых лет. А гоняли к курганам во степь широкую казачата коней в ночное. А там под покровом тьмы, когда лишь звезды свидетели да месяц, у костра байки рассказывали друг дружке. Еще и соревновались, кто пострашней расскажет. Дед Трохим же частенько с казачатами вместе ночь коротал. Уму-разуму учил малых, да и себя нужным чувствовал. Вот и в ту ночь, как обычно, ушли казачата в ночное вместе с дедом. И ночь выдалась душная. Темно, лишь Чумачий шлях да Айсулу (луна) ясноликая свет серебряный на степь, будто ковер красоты неземной, расстилают. Пустили коней пастись, сами у костра, дедом Трохимом разведенного по всем походным правилам, уселись. Повечеряли, кому что Бог послал. Душно. А духоту мошкара да комары ой как любят, кровью молодой полакомиться. Вот и нависли тучей пищащей над малыми. Казачата не вытерпели, у деда Трохима отпросились на ерик ближний сбегать искупаться. Деда долго уговаривать не пришлось. Он и сам бы не отказался в воде прохладной освежиться, да табун станичный как оставить без пригляду! Умчались казачата к ерику. Дорожка натоптанная. Даже в темноте труда не составило быстро к ерику выйти. Поскидали одежку с себя и в чем мать родила так и попрыгали в воду, что те лягушата. Ныряют, лишь гузни белые под взглядом лунным отсвечивают. Глубина небольшая. Вот Миколка и предложил, для интереса, кто первым до середины ерика доплывет. И сам, давая пример другим, в размашку поплыл, рассекая темную поверхность воды. Остальные, не сговариваясь, бросились догонять друга. Миколка старается, руками работает, что те сажени отмеряет. Вот и примерный ориентир, до которого условились плыть. Захотелось Миколке над своими товарищами подшутить. Нырнуть под воду и затем, будто водяной, резко выплыть на поверхность и напугать друзяков. Вдохнул побольше воздуха и окунулся с головой. Не учел, что подводное течение может опасным быть. Вот и закрутило его, будто в омут. На поверхность выплыть старается, а сил не хватает. Еще немного, и воздуха не хватит, захлебнется. Вспомнил тогда Миколка, как батько его учил в таких случаях поступать. Расслабился, разгребая из последних сил толщу воды, доплыл до дна, перевернулся и оттолкнулся ногами, как мог. Будто стрела долетел до поверхности. Воздуха в легких почти не осталось. В голове туман. Казалось, еще секунда, и сознание потеряет. Но ангел-хранитель его не спал. Помог. Барахтаясь в воде, Миколка сделал первый вдох. Закашлялся. Сильно забил руками о поверхность воды. Крик гортанный, не похожий на детский, из горла вырвался и растекся по ночному воздуху. Казачата-друзяки перепугались. Сначала оттого, что не увидели Миколку, а после страх обуял, когда он на поверхности показался с громким криком, похожим на вой волка. Подплыли к товарищу, помогли на берег выбраться. Отдышались. Когда вернулись к костру, где дед Трохим их ждал, сначала говорить не хотели о случившемся. Знали, что больше не отпустит дед их одних ночью купаться. Но пришлось все же рассказать, так как крик Миколки довольно громким был. Дед издали услышал.
Выслушал дед Трохим, что казачата поведали, вздохнул тяжело, подкинул в костер две сухие чурки. Помолчал, посматривая то на Миколку, то на других казачат.
– Значит, русалка с тобой познакомиться захотела, говоришь? – нарушил он молчание.
Казачата переглянулись, недоумевая. А дед Трохим на полном серьезе продолжил:
– Давно то было. Жила на хуторе, недалеко от нашей станицы, девка одна. Красавица. Парубки по ней с ума сходили. А она им все головы морочила. Нравилось ей видеть, как они друг другу чубы дерут за нее. Злая была. Даром что лицом лепа. Да и слух ходил, что не от доброй силы красота та. И вот так она станичнику одному голову вскружила, что тот от неразделенной любви удавился. Прости Господи. И случилось в тот год, что ледники в горах вековые таять начали. Да так, что река наша Марта из берегов вышла и степь залила. А стало быть, и хутор, так как в низине он стоял. Все с хутора спаслись, окромя той самой девки-красавицы. Никто не видел ее ни мертвой ни живой, да только хату ее водой смыло. Поговаривали люди, что она специально из хаты не спаслась, потому как вину за собой чувствовала за того казака удавленного. Но с той поры в Марте да в ериках, из нее вытекающих, стала нечисть водиться. По ночам слышалась с реки одна и та же песня, голосом грустным и таким, что у того, кто слышал ту песню, холодело все внутри. Люди бояться стали к реке по вечерам ходить. Поговаривали, что вроде русалка завелась, ликом на ту самую девку похожа. Вот, Миколка, она-то тебя и тянула к себе на дно.
Казачата, дрожа от холода, скорее с интересом, чем со страхом слушали, о чем рассказывал дед Трохим. В то время на Кубани, как пережиток времен дохристианских, наряду с верой православной сохранялась и вера в нечистую силу. Повсеместно на Кубани была распространена вера в домового, или, как его здесь называли, хозяина. Он считался покровителем хаты и домашнего хозяйства. Поэтому при переселении в новый дом его обязательно приглашали с собой, иначе могло случиться несчастье. Домового представляли в виде маленького старика, покрытого шерстью, одетого в подпоясанную рубаху красного цвета. Бытовала среди казаков и вера в ведьм и колдунов. Представления об их силе основывались как на возможности навредить людям, так и на умении избавиться от вреда. И, конечно же, особое место занимала вера в водяного и русалок, которые утягивали на дно реки не только людей, но и домашний скот.
Билый, прикинув быстро по сторонам света, где мог быть Восток, опустился на колени и, не торопясь, прочел Утреннее молитвенное правило, истово осеняя себя крестным знамением.
«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матери, преподобных и богоносных отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь».
Прозвучал отпуст. Казак осенил себя троекратно крестным знамением с троекратными земными поклонами.
На душе стало немного легче, но мысли, давящие сознание, не отпускали.
– Давно на исповеди не был, казак, – сказал сам себе Билый. – Не по-нашему, не по-православному. Вот и липнет всякая нечисть. Да и причаститься бы перед отплытием нужно непременно.
Он взглянул на часы. Стрелки показывали без пяти семь. С собора Святого Апостола Андрея Первозванного, расположенного в десяти минутах ходьбы от гостиницы, зазвонили к заутрене. Билый наскоро привел себя в порядок, оделся и вышел в наступающий на столицу рассвет. Почти бегом, по-кошачьи, он преодолел расстояние, отделяющее его от собора. В голове мелькали мысли. «Собор явно не древлеправославный. Значит, и батюшка из сергианских».
И тут же отвечал сам себе: «Казак Билый, отставить рассуждения. Другого выбора у тебя нет, а перед Богом все равны».
Вот и собор. Микола, перескакивая через две ступеньки, быстро вбежал по паперти и вошел в открытые врата. Несмотря на ранний час, в храме были люди. В основном бабульки, заботливо снующие там и тут, выполняя данные настоятелем послушания. Две молодухи, видимо сестры, ставили свечи на Кануне. У одной на руках был ребенок. На мгновение Билому показалось лицо барышни знакомым до боли. «Марфа!» – произнес он негромко. Но в пустом помещении храма его голос прозвучал довольно звонко. Обе женщины обернулись.
«Ошибся, – подумал казак. – Да и откуда здесь взяться Марфе, да еще с Димитрием?!»
Микола подошел к свечному ящику.
– С праздником! – как подобает по традиции, поздоровался он.
– С праздником! – прозвучало в ответ.
– На исповедь куда?
– Отец Сергий исповедует. Пройдите налево, за колонну, – ответила женщина, стоящая за свечным ящиком.
Билый размеренно прошел к месту, куда указала женщина. На радость ему, он был единственный, кто в такой ранний час решил облегчить душу от накопившейся тяжести грехов.
По всем правилам церковным Микола, перекрестившись и поцеловав Евангелие и Распятие, подошел к священнику.
«Грешен, Господи…» – начал он. Выслушав казака, настоятель не стал задавать лишних вопросов. И так было ясно, что человек перед ним хоть и не прихожанин сего храма, но все же в вере стойкий и христианин прилежный.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71074363?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Ученье свет, неученье тьма (лат.).

2
Краткость – сестра таланта (лат.).

Пластуны. Золото Арктики Николай Зайцев и Вадим Ревин (Колбаса)

Читать книгу

Скачать книгу

Николай Зайцев и Вадим Ревин (Колбаса)

Тип: электронная книга

Жанр: Исторические приключения

Язык: на русском языке

Издательство: АСТ

Дата публикации: 12.09.2024

Отзывы: Пока нет Добавить отзыв

О книге: Арктика – неизведанная, таинственная земля, издавна привлекающая путешественников. Царство вечных льдов и бескрайних снежных пустынь, где даже солнечные лучи не могут согреть, по причине того, что само солнце холодное и не ласковое. Но и здесь теплится жизнь. Ледовитый океан и участки суши у его побережья – место обитания невиданных зверей, грозных хищников и причудливых птиц. Суровый климат накладывает свой отпечаток не только на поведение местной фауны, но и на характер тех, кто не страшась векового холода и влекомый раскрытием тайн, отправляется туда, к Северному полюсу. Не всем удается вернуться назад и даже осознавая этот факт, находятся смельчаки, готовые ради славы рискнуть и попытать счастья на территории вечной мерзлоты.