Главная страница | Современные религиозные течения | Беседы с учениками (книга 9, февраль-август 2018)

Беседы с учениками (книга 9, февраль-август 2018)
Георгий Л. Богословский
В этой книге собраны беседы Богословского Г. Л. с учениками о смысле йоги. Йога – это стиль жизни, основанный на нашей полной ответственности за то, что мы делаем. Это относится и к телу, и к нашему сознанию, и к нашему образу жизни. Что вся жизнь – это наше создание. Или, другими словами, йога – это стиль жизни, основанный на понимании, что всё в этом мире происходит согласно трём фундаментальным природным законам: мысль материальна, всё вокруг живое, мы за всё отвечаем. Эти беседы проходили в Москве в 2018 году

Георгий Богословский
Беседы с учениками (книга 9, февраль-август 2018)

Беседы с учениками

книга 9, февраль-август 2018
Богословский Г. Л.




Мысль материальна
Всё вокруг живое
Человек в ответе за всё
* * *
В этой книге собраны беседы Богословского Г. Л. с учениками о смысле йоги. Йога – это стиль жизни, основанный на нашей полной ответственности за то, что мы делаем. Это относится и к телу, и к нашему сознанию, и к нашему образу жизни. Что вся жизнь – это наше создание. Или, другими словами, йога – это стиль жизни, основанный на понимании, что всё в этом мире происходит согласно трём фундаментальным природным законам: мысль материальна, всё вокруг живое, мы за всё отвечаем. Эти беседы проходили в Москве в 2018 году.
Данный текст сформирован на основе устных бесед Учителя, и поэтому в нём встречаются обороты устной речи, которые сознательно сохранены в том виде, как преподносил материал Георгий Леонидович, чтобы читатель мог уловить интонацию, остановиться на ключевых моментах в изложении важнейших знаний.
© Школа йоги «Крылья Совершенства», 2024

Предисловие
Для начала немного истории, о себе. Я сам пришёл в Йогу, к Учителю довольно давно, ещё в 90-х годах. Тогда редки были ещё упоминания о йоге, мало кто слышал о ней. Пришёл по одной простой причине – мне было интересно. Как устроен Мир, как устроена Жизнь, хотелось докопаться до сути, до первоосновы всего на свете. Я уже чувствовал на тот момент, что на многие вопросы не может дать ответа ни наука – она их просто не рассматривает, ни религия какая-то, которая предлагает выучить версию свою. Хотелось чего-то глубокого, честного, естественного.
И на данный момент могу сказать, что получил и получаю постоянно ответы на все вопросы. И, действительно, оказалось, что есть, существует изначальное Знание, целая система, которая охватывает все стороны, все аспекты жизни на этой Земле. И часть этих знаний даётся Учителем в форме бесед с нами, его учениками.
Много раз он повторяет, что основа Йоги, в общем-то, одна и та же – три основных закона. Однако ему всё же приходится повторять это сотни, тысячи раз. На занятиях, в беседах, на встречах. Я думаю, потому что невозможно это просто запомнить, выучить наизусть. Нужно научиться жить этим, ввести принципы Йоги в каждый свой день. Иначе просто не получается…
Беседы – это не только монологи Учителя, в которых он раскрывает знание о трёх законах. Это также и диалоги с учениками. Некоторые темы он поднимал настолько своевременно и остро, необычно, что возникали вопросы, идеи, предложения. А многие из них получали далее своё вполне себе реальное воплощение.
Мне самому очень нравится принимать участие в издании Бесед, в переводе записей в текстовый формат. Вроде бы прослушиваешь записи многолетней давности, но всё кажется очень уместным, очень современным, очень своевременным. И я как раз записывал большинство бесед, то есть присутствовал на них. Но воспринимаю многое, словно в первый раз.
Хотелось бы отметить любопытный момент. Кажется, уже сколько их было: и встреч, и бесед, и занятий в самом разном формате, за несколько десятков лет. И каждый раз Учитель преподносит под немного другим ракурсом, под разными углами, давая немного иной взгляд на саму жизнь и на наше духовное развитие. И не перестаёшь удивляться – только недавно читал же эти Беседы. Перечитываешь – и опять раскрывается новый смысл, новое содержание в тех же самых строчках.
Почему я продолжаю слушать, читать и перечитывать Беседы? Основная причина – это состояние, в которое входишь в процессе. Состояние, которое даёт значительно более широкий обзор, более целостное ощущение всей жизни. Когда можно немного приподняться над обыденной суетой и увидеть в объёме, почувствовать взаимосвязи, осознать и сделать свой выбор.
Частенько бывало, что слова Учителя шокировали, сдвигали привычный взгляд, даже сбивали с толку. Однако здесь можно вспомнить его слова о том, что настоящий Учитель может и должен иногда вносить сумятицу в уже выстроенную картинку в уме своих учеников, «сносить им крышу». На то он и Учитель. Ведь иначе развития не будет, любая модель – это лишь приближение к действительности. И уже по прошествии некоторого времени понимаешь, что он был прав, и этот шаг неизбежен. Хотя сопротивление, конечно, ощущалось.
С глубокой Благодарностью Учителю, Школе, собратьям.
Рахашан.


1 февраля 2018
Учитель: Глубоко вдохнули. Подняли руки наверх за голову. Взялись в замочек. Потянулись пяточками вперёд, носочки на себя. С выдохом бросили руки вдоль тела. Ноги развалились, руки развалились, челюсть отвисла. Дыхание ровное, спокойное, ритмичное. Сердце работает ритмично. Ноги расслаблены от таза до пальцев ног и от пальцев ног до таза. Руки расслаблены от груди до пальцев рук и от пальцев рук до груди. Туловище расслаблено от груди до спины. Дыхание ровное, спокойное, ритмичное. Сердце работает ритмично. Расслабляется шея, подбородок, лицо, глаза, губы, голова. Мыслей в голове нет. Вы видите бездонное, голубое небо. Вы летите вверх и вперёд, вперёд ногами.
Шавасана.
Учитель: Глубоко вдохнули. Подняли руки наверх, взялись в замочек, потянулись пяточками вперёд, носочки на себя. Перекатились на правый бок, оторвали ножки от пола. Перекатились на левый бок, оторвали ножки от пола. Сели.
Какие накопились вопросы?
Ученик: Про нашу жизнь. У нас же есть праздники наши, йоговские. Но мы их практически не отмечаем.
Учитель: Почему?
Ученик: Вот мне тоже интересно почему. Потому что ведь это шаг на усиление нашего стиля жизни, получается, если мы их отмечаем…
Учитель: Обратитесь к президенту: «Почему?» Напишите ему, всё напишите: «Товарищ президент, разъясните нам, пожалуйста, в чём дело?» Это же ваша часть? Президент – ваш выбор. Да? И, если президент пропустил что-то, ему надо подсказать.
Ученик: Что тебе мешает организовать праздник?
Ученик: Я суть понимаю, но как это из этого праздник делать – не понимаю.
Учитель: Можно не праздник в буквальном смысле, что теперь мы танцуем в День Печали, но всё равно как-то, каким-то образом это отметить можно. По идее должен организовывать всё президент. Это его часть. То есть всё, что связано с организацией чего-либо – это президент делает. Как и президент страны, он организовывает всё. Задача его – организовать действия, связи, ещё что-то, дать указания там министрам, что они обязаны это не забыть, и то сделать, и ещё что-то. Министры с ним советуются, делать не делать, и так далее. Дать указания военным, чтобы обеспечить безопасность. Вот. Это задача президента – организовать это всё в каком-либо виде. Даже в письменном. Организовать обсуждение, ещё чего-то. Тоже его задача.
Ученик: Потому что глубокой сути вот я так и не понимаю. Так вот что-то слышала, а конкретно, чтобы рассказали мне, и в чём заключается – вот это очень важная штука.
Учитель: Конечно. Поэтому обратитесь к президенту. И к жрецам можно обратиться. Они же тоже должны, по идее, вместе организовывать, думать об этом, писать об этом.
Ученик: Ну даже День Памяти, который мы тогда делали первый раз, когда Ольга ушла, он же теперь по-другому как-то должен звучать, не так, как в первый раз. Всё же поменялось.
Учитель: Это же ваша жизнь. Президент должен организовывать. Президента выбрали. Поэтому надо попросить президента, чтобы он вещи, которые упускает, чтобы он вспомнил о них.
Ещё какие вопросы?
Ученик: Можно тоже про жизнь? Вот я недавно в разговоре услышала, что у нас в стране сейчас идёт увеличение и оснащение именно военной части, укрепление – это для того, чтобы потом это всё подняло нашу экономику, подняло нашу страну. Я подумала, что, наверное, это вот какой-то неправильный взгляд. Это же наоборот может привести к войне.
Учитель: Ну естественно. Но никто же никому не объясняет ничего. Власть не заинтересована буквально в объяснении, власть заинтересована, чтобы вся масса народа слушалась и выполняла то, что считает нужным власть. Всё. А разъяснять всё, что, почему, как, а тем более, как оно есть на самом деле – не очень-то хочется. Потому что на самом деле выглядим мы, конечно, не очень достойно в рамках мировых, не очень. Да и сами вы понимаете, что, в принципе, у нас в стране никакой духовной опоры нет, в принципе нет. Потому что мы свою веру сами растоптали, вернуть её непросто. Хоть там храмы и строят, ещё что-то, но это ничего не меняет. Быстро она не возвращается. Если вспомним, например, Библию, даже там отмечалось, что Моисей сорок лет водил по пустыне население с целью, чтоб они забыли, что они рабами были. А мы как раз рабы, как и есть, во всей нашей ментальности. Поэтому, конечно…
Ученик: А вот сейчас идёт такая тенденция всё упрощать во всех сферах жизни.
Учитель: Ну всегда же ведь основная масса людей идёт по пути наименьшего сопротивления. Это как вот я с грузином ехал сегодня утром на такси. Вот он мне говорит: «А помните, такой композитор грузинский Данелия был, да?» Вот. Говорю: «Да, помню такой момент». «А помните, он написал песню Чита-грита, чита-маргарита». «Да, помню». «Так вот я с ним разговаривал. Он говорит: „Хуже песни я не писал, но я не пойму, почему её так все восприняли. Хуже я ничего вообще не делал. Это самое худшее, что в творчестве у меня есть!“» Потому что надо, чтоб было попроще, без всяких лишних раздумий. Но вы-то специалисты, вы-то же матёрые волки должны были бы быть по идее, по какой-то такой идее Всевышнего.
Ученик: Мы объединились сейчас в питерском проекте «Четырнадцать дней», поддерживаем друг друга. Каждый должен отчитаться, что выполнил задание. Мы же тоже можем сорганизоваться, чтобы поддерживать друг друга в какой-то…
Учитель: А кто мешает? Кто мешал когда-нибудь это делать? Кто мешал? А мешает собственный эгоизм, собственные страхи. Мешает только это. Мешает общая российская рабская идеология. Никто не мешает нам. Наоборот, просил включаться активно… Нет. Идеология одна – как сделать так, чтобы ничего не сделать, чтобы нам за это ничего не было ещё. Потому что опять же все проекты вот эти – питерские, ещё что-то… так разумом-то понимаем, что на самом деле это… ну примитив, который критики не выдерживает никакой. У вас всё в йоге есть, все задания у вас давно были, всё было, вы могли это всё делать. Понятно, что кому-то сложно, ещё что-то. Это если заинтересованы. А вы спустя много лет радуетесь какой-то упрощённой стыдной форме. Это на самом деле критики не выдерживает никакой. Чтобы там ни говорили: «Как здорово, что мы в проект объединились!» Хуже придумать ничего нельзя. То есть подтвердить собственную недееспособность. Конечно, лучше хоть что-то, чем вообще ничего. Но если разумно смотреть, то, конечно, это ни о чём. Спустя двадцать лет заниматься элементарными вещами и пытаясь их ещё держать, говоря: «Ой! Мы смогли что-то сделать!»? Ну это… Это ни о чём. Это просто ни о чём. Вот это так же, как, получив высшее образование, спрашивать друг у друга таблицу умножения, выучить её, радостно сообщить: «Мы выучили наконец-то!» Закончив школу, закончив институт, таблицу умножения выучили. Это, конечно, выглядело бы довольно странно и пахло бы психиатрической лечебницей.
Ученик: Но всё равно толк есть же какой-то.
Учитель: Да, ну, конечно же, таблица умножения! Вообще-то действительно, может, нам таблицу умножения взять выучить и повторять её каждый день утром назубок. Конечно, оно будет способствовать какому-то развитию, элементарному, конечно, однозначно будет способствовать. Согласен. Согласен.
Тут как-то недавно смотрел беседу буддиста одного. Ну вот он там отвечал. Рассказывает. Спросили как-то у врача Далай-ламы. У него есть врач, у Далай-ламы. Этот врач сидел в тюрьме двадцать лет. Когда Тибет взяли, его там посадили. Он двадцать лет в Китае отсидел. Вот. И у него спрашивают: «А что-нибудь было самое тяжёлое из испытаний, которые там в тюрьме были?» Он подумал, говорит: «Было. Однажды было очень сложно не потерять любовь и сострадание к тем охранникам, которые пытали меня». Интересная форма конкретно у буддистов, вот любовь и сострадание, во-первых, а, когда вас ещё пытают, надо, чтобы это сохранить. И спросили: «Ну как?» Он говорит: «Нет, я устоял. Я устоял».
Ученик: Георгий Леонидович, а вот в Китае, они же тоже прошли через очень жёсткую систему?
Учитель: А там и сейчас коммунизм.
Ученик: А вот у них не рабская идеология в головах?
Учитель: Нет, нет. Они мало того, что не растоптали свою веру, как мы, да, они, конечно, такие вещи делали, естественно, но не растоптали. Потом также и культура их сохранилась. Они как медицину.., была у них вот своя пять тысяч лет, так она и есть. Так она и по сей день есть. Поэтому их два миллиарда, а нас – никого.
Ученик: То есть вот этот коммунизм – он не затронул вероисповедание?
Учитель: Нет. Базовые ценности, как у них были, так и остались. А мы же исторически… Первая реформа, только реформа, об освобождении крестьян, или даже иначе можно сказать, об освобождении от рабства, она произошла в тысяча восемьсот шестьдесят первом году – Столыпинская реформа. Но это реформа только. Это только документ подписанный. А, пока он дойдёт до народа, это ещё лет двадцать. А там пятый год пошёл – раз, потом пошёл семнадцатый, потом Гражданская война, потом Великая Отечественная война. Нам опомниться-то было некогда. Поэтому… Мы только вот сейчас как бы пытаемся освободиться от чего-то. Вроде бы уже и по миру ездим, то есть возможность есть что-то смотреть, но всё равно это как бы состояние недоверия ничему, оно у нас присутствует. Ведь же даже, когда между собой вы разговариваете, ещё что-то, первое, что вы говорите… Допустим, Мия рассказывает вам о том, что в магазине такие скидки хорошие на хорошие вещи, а вы скажете: «На хорошие вещи скидки делать не будут. Это значит какой-то подлог, обман и ещё что-то». Первое, что приходит в голову. Вот оно – состояние недоверия ничему. Просто. Заведомо. Заведомо всё не так. Заведомо всё плохо. Это состояние сознания.
Ученик: А сколько ж надо, чтобы от этого избавиться? Не один век. Хотя сейчас быстро всё.
Учитель: Быстро-то… быстро не быстро, а, по-моему, позавчера там Сванидзе с Максимом этим, фамилию не помню, подрались фактически из-за Сталина. Господи, казалось бы, уж всё уж обсудили по сто раз, но Сванидзе говорит, что всё-таки Сталин был тиран жестокий и миллион людей погибло, а другой говорит: «Да нет, не так». И подрались они из-за этого. Вот вам. Поэтому так быстро это не вытравится. Ещё плюс у каждого ещё личный интерес какой-нибудь есть. Кому-то невыгодно терять. Потом опять же состояние рабской ментальности. По подсчётам американского агентства, ну они любят считать всё, везде, в Европе считают, американцев считают, всё считают, у нас примерно у власти двести человек. Они владеют четырьмястами миллиардами долларов, вот пожалуйста. Если усреднить на человека, то у них по два миллиарда выходит, по два миллиарда. Это вы за всю свою жизнь такое не заработаете. И миллиарда одного. И половину его. Поэтому, естественно, власть не хочет упускать свои деньги. Она делает то, что хочет. К тому же пользуясь, что народ массовый неграмотный, необразованный, неокультуренный.
Ученик: У всех остальных сколько денег, если у них четыреста миллиардов?
Учитель: Меньше миллиона. Ну вот и у власти это же рабство. Именно поэтому они и все деньги пытаются присвоить. То же самое рабство, такие же рабы. Такие же рабы. Ничем не лучше. То же самое. Более ловкий, сильный и жадный. Всё. Успели в своё время как-то подсуетиться, это было ближе к их ментальности. А нам важно решать свой вопрос. Мы сами внутри-то все передрались между собой, хотя, казалось бы, как вы говорите, нас не так много, чего бы нам драться-то. А мы нет. И не каждый с собратом хочет какое-то дело делать в силу какого-то сложившегося опыта негативного. И так далее. Нет бы помочь собрату, чтобы он чуть стал лучше. Нет. Поэтому вот они – все особенности. Мы же тоже отмечаем, конечно, в отличие там от многих буддистов, будь то тибетские, индийские, ещё что-то, у нас такой готовности добиваться результата нет, как у них. По крайней мере, у многих. Если взялся там за медитацию, то пытается добиться этого. Конечно, там так же, как и везде, всякие есть, всякие люди, ангелы вообще чтобы все были, одни ангелы, такого нет. Но в процентном отношении, если мы говорим о ментальности сложившейся, да.
Поэтому, конечно, плюс, скажем, что вот за проект какой-то взялись, спустя двадцать лет вставать рано там… ну критики не выдерживает. Как я и говорю, по окончании института – вспомнить таблицу умножения. Особенно, если это науки естественные были. Математика, физика, так далее. И договориться: «Давайте наконец таблицу умножения выучим, а, хотя бы». Ну… примерно так это выглядит. Примерно так это выглядит.
А почему, собственно, да вот? У нас же как бы Храмы должны были быть. Почему их остановили? Потому что профанацией заниматься не надо. Надо всё-таки несколько иначе делать. Где Храм Я? Где Храм Я? Где Храм Я? Где? Вот. А, казалось бы, Храм Я как раз вот занимается именно вот этими вопросами внутренними. Это страхами разными, сложностями, которые возникают при выполнении какого-то действия, отсутствие желания, появление желания, ещё что-то, как раз вот… Нет. Храм Я ничего этого не делал. Как и все остальные. Почему? На этот вопрос ответа нет однозначного. Это просто относится к нашей ментальности. Потому что на самом деле было бы честнее, скажем, вместо разных фальсификаций, будь то в Храме Смерти, будь то в Храме Я и Храме Тела, честно сказать: «Нам своя шкурка ближе и нам ближе наше благополучие. А что там делается с этими сложными вопросами, мы пока к этому не готовы». Это было бы намного более честно.
Ученик: Даже вот при том, что своя шкурка ближе к телу, возникает столько много разных вопросов, которые…
Учитель: Каких вопросов? Каких?
Ученик: …открытости, ну, друг перед другом, можно было проще решать.
Учитель: Да?! И где вы видели открытость?
Ученик: А не хочу, да.
Учитель: Вот и всё. О чём вы? И вы первая же не хотите.
Ученик: Нет.
Учитель: Вот и всё. О чём вы говорите тогда? Поэтому легко спрятаться за проектом детским и радостно говорить: «Вот получилось! Две недели выдержали играть в песочнице». Каждое утро выходили, лопаточкой копали, горки складывали, игрушки лепили. Легче, потому что, конечно, внутренняя суть ваша не затрагивается. Чуть немножечко себя – раз! Всё.
Ученик: Я не знаю. Я бы с праздниками не стала на каком-то этапе эти асаны делать. Потому что так больно было.
Учитель: Ну это вот всё к этому. Извините, если вы взяли… Вот чем отличается профессионал от непрофессионала? Профессионал, он знает, что он хочет и даже, если ему больно, он попросит, если у него у самого не хватает сил, он просит, чтобы ему с ним это сделали для того, чтобы у него была и подвижность лучше, и гибкость – и вот это отличает специалиста, который на это идёт специально, сам идёт. А неспециалист, который пришёл, просто так пришёл, случайно шёл мимо, поэтому: «У! Мне больно и не буду, не буду. Я лучше полежу тут». Ну это ни о чём. Это вот ну ни о чём. Просто ни о чём. Да, конечно, больно. Кто сказал, что в теле не больно работать? Причём, я говорил ещё, что самое сложное работать – это с сознанием работать. Самое сложное. Что оно намного сложнее работы с телом. Оно болит чуть-чуть, но сознание болит не чуть-чуть, а долго. И его не уловить – ещё плюс.
Ученик: Ну я же сделала асаны.
Учитель: Что? В проекте детском. Ну сами, ну себя послушайте. Ну ни о чём разговор. Я же говорю, таблицу умножения спустя пятнадцать лет, учась в школе, потом в институте, я к концу выучила всё-таки. Ну критики не выдерживает никакой, ну просто. Таблица умножения выучивается в первом классе или во втором за вечер, за два. Всё. А за пятнадцать лет – это да! Это, конечно, подвиг. Ну чего? Вам поставим отдельно памятник, что там выучила.
Ученик: Так не болело раньше, как сейчас.
Учитель: Да ну, глупость. Ну, ну не надо. Естественно, вам же не пятнадцать, а двадцать пять. В пятнадцать-то больно, а в двадцать пять ещё больнее. Естественно. Поэтому говорить о том, что «ну так же не болело». А вы и не работали так, поэтому и не болело.
Ученик: Моральный фактор у нас у всех не очень, поэтому и стараешься особо не распространяться о своих состояниях.
Учитель: Ну так и что делать? Закрываться или что? Да, моральный фактор у нас не очень, а что вы сделали для того, чтоб он был очень? Или хотя бы как-то менялся. Ничего. А, наоборот, ещё усугубляли, утверждая, что что-то делаем, ничего не делая, глотая этот обман, который, естественно, разъедает наше сознание и губит дальше. Мы спокойно, в силу того что в обществе это нормально, мы спокойно это делали.
Как нам жить дальше? Чего будем делать?
Ученик: Теперь всё заново начинать.
Учитель: Всё заново начинать. Вот мы видим, как люди начинают заново-то. Они думают, что скорей всего я не приеду, поэтому вместо того, раз я не приеду, есть возможность обсудить те вопросы внутренние, которые нам мешают двигаться, и выработать что-то. Нет. Ничего подобного. Голова так не работает. А всё это относится к нашему моральному фактору в том числе. Если мы включаемся что-то делать, подразумевается, что мы это делаем, а не просто манкируем этим. Подразумевается, что мы включаемся в это по-настоящему. Или даже, если кто-то ломается на пути, не хватает сил, не хватает моральных сил, не хватает моральных сил. Многих же ведь нет сейчас. Я не буквально сегодня, а вообще. Нет почему? По простой причине. Некоторые, да как вот, Татьяна была. Да, она пришла с целью замуж выйти. Вышла замуж за этого химика нашего. Всё, успокоилась. Где она Татьяна-то? Нет Татьяны.
Учитель: Да, где у нас Храм Смерти-то? Вот Элина сидит. Где? Десять лет ничего нет.
Ученик: Вы сказали, что он уже родился.
Учитель: Вы меня внимательно слушаете, что я говорю? Внимательно слушаете? Десять лет ничего нет. Я недавно пояснял что? «Ой, я боюсь!» А если честно: «Да и по хрену он нужен, Храм Смерти этот». Особенно в то время? Им главное, чтобы было дома спокойно и благополучно. И всё. Так и все в общем-то. Поэтому какая работа может быть? Да никакой. Когда работа, ты полностью подключаешься и полностью работаешь. А так нет.
Кто хочет в Сибирь ехать работать? Никто. Никто. Кто хочет поддержать в Иркутске наш центр? Никто. Вот и всё. Вот и всё. Сидим.
А просто мы привыкли в нашем обществе: сказал одно, сделал совершенно иное, подумал третье. Вот так и живём. Так и живём. Конечно, всё рассчитано на то, что, действительно, работать надо, то есть пришёл и отдаёшься делу по-настоящему, полностью включаясь, а не так, не в игрушки играя. Но если играем в игрушки, то хотя бы честно. А не получается честно играть в игрушки, не получается.
И самое интересное, что никуда всё не исчезает, всё останется с вами, всё, что вы делаете или не делаете, или о чём думаете – всё остаётся с вами. Всё это ваше. Всё это формирует вас. Ладно бы где-то, если мы чего-то намазали тут не так, стену закрасили быстро – и не видно. Взяли покрасили хорошо – и ровная стена, всё нормально. А никуда же не уберёшь. Это с нами до тех пор, пока мы когда-нибудь это не исправим, в этом ли воплощении или в следующем, оно так и будет нас связывать, будет нас опускать вниз. Оно так работает просто. Хочу я этого не хочу – оно работает так. Скажем, если сказал, что «да, я вот решил поступить в институт». А потом загулял, ещё что-то. Ну тебя выгнали. И осталось это с тобой. Никуда не убежишь. Это с тобой внутри, как состояние то, что ты не справился. Вот кто-то мне говорил: «А я троечницей была, поэтому я боялась всякой работы такой, какая даёт специализацию». Боялась. «А я троечницей была» – всё, это сидит в сознании, никуда не уберёшь. Оно сидит. И то, что мы взялись что-то делать, и делали так, как делали – ну оно с нами в сознании и сидит. Вот сколько делали, вот столько оно вот и помнит. Так уж мир устроен. Такие его особенности. Мы, такие специалисты, должны знать об этих фундаментальных законах. Мысль материальна. Нет, ну ничего не сделаешь с этим. Ну ничего не сделаешь.
Мы говорили, если даже идти к теме о медитации, что надо сначала осваивать состояние благодарности. Обязательно. Иначе, иначе будет не то, что надо. Будет не то, что надо.
Ну так же, как вот, просто к примеру этих скидок, который я привёл сначала. Поскольку состояние недоверия ничему, поэтому, когда Мия приходит там радостная, говорит о том, что там скидки на итальянскую обувь или на что-нибудь ещё, вы: «Сейчас, ага! Итальянская, жди! Где-нибудь в Подольске шьют». Вот. Потому что накладывается информация на состояние недоверия заведомо. Даже если они действительно итальянские, а стоит недоверие, будем искать, что скорее всего в Подольске шьют или ещё где-то. Если бы было иное состояние сознания: «О! Как здорово, Мия, пойдём вместе посмотрим, может, что-нибудь интересное ещё есть».
Ученик: Ну куда от этого горького опыта денешься?
Учитель: Формировать, изменять его надо. Никуда не денешься. Его надо просто, я же говорю, формировать состояние благодарности. Это не просто. Потребуется много лет хорошей работы для того, чтобы заложить иную базу. Так само собой ничего не будет. Просто надо действительно закладывать. А когда мы спустя двадцать лет еле-еле радуемся, что мы четырнадцать дней попробовали вставать в положенное время – совершенно несопоставимые вещи. Совершенно несопоставимые фантазии. Оно, конечно, можно сказать, «ну хорошо, что хоть что-то, хорошо, хоть и клиника, но чуть-чуть разговаривать начали». И то хорошо, конечно. Но это было бы хорошо, если бы это было на первом году обучения. Это было бы – да, хорошо. Так, что решились, взялись, сложно, попробовали, начали делать, ну хорошо.
А потом вы хотите, чтобы результат был быстрый. Прям сразу – раз, хоп. И всё. Любую вещь надо, да… чтобы пианистом стать, надо учиться лет десять, а потом всю жизнь работать. Потом всю жизнь работать. Это Рутта сказала о Храме Тела и решила заняться сердечком, и там формировать своё: и дышать, и бегать, и ещё что-то. Потом побегала немножко и решила, что хватит. Сильвия говорит: «А чего ты остановилась?» «Ну как? Ну всё». «Как всё? Надо же всё время работать». «Действительно что ли? А я думала, немножко побегала – и всё, и хватит уже». Вот уровень наш вот такой. Нам кажется, что вот немножко побегала, и всё. Да чтобы пальцы у пианиста бегали, он должен всё время, всё время. Рахманинов носил рояль с собой маленький детский, возил всегда с собой, чтобы в поезде тоже пальцами работать. Одну рука ставит и работает. Иначе работать не будет ничего. Не поработаешь неделю – всё, пальцы уже не те, не так двигаются, всё. Всё уже. Так и все остальные формы. Танцор в танце, ну извините, он, если он будет есть, как все остальные, он ничего не сможет делать. Всё. Он обязан этой специализации, он обязан. Так же, как и в науке. Научный работник, мне знакома хорошо эта тема, он в каморке своей сидит и работает сам, никто над ним с палкой не стоит. Это его интерес. И получает за это немного. Получает мизер какой-нибудь. Но ему это интересно. И он делает и работает ночами. Да, можно, конечно, обвинить его в эгоизме, если он женат, не дай Бог, или жена, не дай Бог, «да что ты, всё он в свою науку, хоть бы с детьми погулять сходил. А то толку от того, что ты там формулы какие-то свои пишешь, денег как не было, так и нет». И так далее.
Поэтому, когда вы говорите, что больно в теле, ну, конечно, больно и, если не больно, то смысла нет делать. То это значит не затрагивает ничего, не меняется ничего. Если вы работаете с телом, боли нет, а вот культуристы, которые работают с телом, они очень чётко определили. Если он работает, чтобы там мышцы накачать, если он работает и два дня мышцы не болят – это значит впустую работа. Значит, что-то он делает не так. И поэтому они ищут, как чтобы эффективней, чтобы они болели. Если он получает боль, тогда он радуется, «да, попал в точку, вот теперь работать будет», и ещё что-то. А если не болит, то… И, если душа не страдает, бесполезно. Потому что изменения – это всегда изменения. Скажем, если вы в квартире ремонт делаете – это стихийное бедствие. Особенно, а если ещё, не дай Бог, и питание замкнуло, то конец вообще. И ещё не факт, закончите ли вы его при своей жизни. Потому что ремонт – это такая вещь, которая как в процесс вошёл, и пока волевым образом не остановишь, он не остановится. Потому что там подмазать, там заменить, там ещё что-то, и всё время. Надо волевым образом или деньги не кончатся пока. Всё. Тогда ремонт закончится. «Всё уже, ладно». Поэтому, когда вы рассчитываете обойтись малым, ничего не сделать. «Ну, недельку я побегаю, и, наверное, уже всё». Это ни о чём. Это ни о чём. И также, попутная тема, когда я говорю, что мы как новый взгляд на медицину, на всё остальное, как вполуха слушаете, потому что да: «Какой новый взгляд? Чего там?» А, кстати, вот по поводу врача Далай-ламы, и как раз переводчик этот там переводил и рассказывал, говорит: «Я всю жизнь там спортсменом был, ещё что-то, все эти осмотры проходил, никто ничего по поводу сердца мне не говорил. А врач Далай-ламы послушал: „У тебя же порок сердца, тебе надо же что-то делать с этим». Хотя, в соответствии с нашей законной медициной, он всё проходил, все осмотры везде, и кардиограмму снимали, всё, всё делали. Никто. Потому что тонкие вещи которые, они на это не рассчитаны. К тому же, как в судебном деле, так и во врачебном, есть некий регламент свой и коалиция своя. Так что многие вещи делать нельзя, и делаются на всякий случай. Они не относятся к здоровью никаким образом заведомо. Какие-то вещи, даже их и не говорят, потому что, скажем, химию делают, ещё что-то, ну заведомо часть органов портится, заведомо их не восстановить, заведомо жизнь сокращается. Просто из двух зол выбирается меньшее. Ну надо ли это делать или нет? То есть фактически медицина работает не на ваше здоровье. Она не заинтересована в этом. Ну представьте, вот к врачу идут в день пятьдесят человек. У всех примерно одно и то же. За месяц работы вы отупеете полностью. Потому что вы примерно знаете: «Ага, у этой насморк и кашель, сейчас будет жаловаться». «У этой опять же насморк. Ага! У этой насморк, кашель. Ага! Ходит сморкается. Понятно». И он даже вас уже не спрашивает. Он видит – вы пришли в период эпидемии, значит, насморк и кашель. И будет неожиданно для него, если вдруг вы скажете: «А вы знаете, я пришла с другим. Просто понос у меня». Скажет: «Ой, а тогда это не ко мне. Это туда». Всё. Потому что вся система так выстроена. Ну никому не интересны вы. Здоровье ваше не интересно. Но мы не понимаем этого в силу наших взглядов.
Ученик: Георгий Леонидович, а если уже поставлен диагноз, там рак. И человеку предлагают химиотерапию, естественно.
Учитель: Ну потому что никто ничего не пытается обдумать. Потому что, если, не дай Бог, вы будете искать новые методы лечения, этот врач не проживёт и одного дня. Потому что фармакология – это огромный бизнес. Это фантастический бизнес. Если он не выполнит той инструкции, которую положено ему выполнять, его, как минимум, уволят тут же, а то и, если он будет упорствовать в своём, то освободят от жизни. Ну, потому что никто не хочет терять деньги. А про здоровье ваше тоже никто не хочет думать. Потому что никто не знает, что с этим делать.
Ученик: А ещё сейчас принято перекладывать ответственность на больного. Хотите делайте операцию, химию, а не хотите – не делайте. Но лучше сделать, чтобы как бы наверняка.
Учитель: А потому что, когда человек уже, что называется, вошёл в систему в эту и там вертится, уже тут можно чуть варьировать. Понятно, что он никуда не выскочит.
Ученик: Ну а рак – это кармическая вообще болезнь?
Учитель: Да кармическое всё, и насморк тоже, особенно хронический если.
Ученик: Вот я хочу сказать по поводу врачей. Мне недавно человек, который йогой занимается, говорил, что у него работа такая, что он обязан проходить всякие там медкомиссии и всякие анализы сдавать. И вот по этим анализам получается, что там витаминов не хватает, гемоглобин не такой, ещё что-то не так. Наше йоговское состояние должно соответствовать вот этим вот медицинским параметрам?
Учитель: Ну какие-то вещи всё-таки да. Потому что опять же, я же говорю, надо голову на нужном месте всё-таки иметь немножко. Нельзя слепо переносить какие-то вещи, которые возникли в каком-нибудь южном регионе, на наш регион. Потому что, если там они в южном регионе, допустим, питаются фруктами какими-нибудь, которых там море, этих фруктов натуральных, а у нас их почти нет. Из фруктов только яблоки одни более-менее живые, а остальное всё – пока везут, пока что, это есть нельзя уже. И так во всём. Многие вещи так слепо не переносятся. Для того, чтобы слепо не переносить, должен быть ваш личный опыт. Потому что, имеется в виду, когда мы начали работать с телом, был расчёт на то, что вы достаточно умны и способны понимать элементарные вещи. Ну так рассчитывалось. Опыт, конечно, подтвердил иное. Надежда была на то, что вы вовремя сможете что-то скорректировать, может, где-то будет ошибка у вас, где-то ещё что-то, но потом вы осознаете, что-то будете менять. Многие отказываются от еды, переходят на вегетарианство, тоже с определёнными непониманиями и особенностями, и начинаются там и камни возникать в жёлчном, в печени, ещё что-то, начинается вся эта… просто не понимая, что мир живой, на всё реагирует. Ментальность наша определённая, климат у нас определённый, условия определённые.
Ученик: По ощущениям надо.
Учитель: Надо бы по ощущениям, надо бы. Но у нас с ощущениями тоже плохо.
Ученик: А иногда кажется, что ты ощущаешь, а это просто привычка или какая-нибудь ситуация бывает…
Учитель: Или удобно так, или ещё что-то. То есть действительно серьёзной работы такой нет, что должны были Храмы делать. Храмы должны были делать серьёзную, по-настоящему серьёзную исследовательскую работу. По-настоящему они как раз так вкупе могли работать: Храм Тела, Храм Я. Потому что у Храма Я возникают разные терзания, сомнения, вот как мы и кричим: «Больно, а надо ли терпеть эту боль?» Ещё что-то. Храм Я как раз этими вопросами и должен заниматься: что, почему, как, зачем, отчего, когда возникает, где. И Храм Тела тоже должен всеми нюансами этими заниматься. Но, к сожалению, имеем то, что имеем. И только сейчас мне Сильвия говорит: «Я только сейчас начинаю понимать какие-то особенности тела. Только сейчас начинаю понимать, что оно действительно может реагировать. До этого я никогда не понимала этого, ну там в силу особенностей каждого своих места жительства, ещё чего-то. Я только сейчас начинаю это понимать». Храм Вожделения где? Нигде. Нет Храма Вожделения. Немножко как-то так, скажем, потрахались, и всё. Всё. А как раз рассчитано было на иное. То, что мы все эти состояния тонкие всех видов ощущаем, что-то меняем, ловим закономерности какие-то. Ну, где это всё? Нет. Нет. И Храм Смерти то же самое. То же самое. Потому что нет взаимного уважения. Если бы было взаимное уважение, вот Храму Смерти я говорил, ну собратья свои уходят, там родственники у них уходят, ещё что-то, казалось бы, Храм Смерти хотя бы элементарные вещи подсказать мог бы: куда обратиться, где оформлять, как, на кладбище каком, что, почему, что лучше, что хуже. Где? Нет. Ноль. Ноль. Страшно это. Всё безразлично. Ничего не волнует никого. Ну уходит и уходит, да хрен с ним, подумаешь. Вот справочная есть, вот туда звоните, там скажут.
Ученик: А мне подсказал Храм Смерти. Я звонила.
Учитель: Ну вот вы слышите, что вы говорите? Лучше вот такие вещи не делать. Потому что они ну критики не выдерживают никакой. «А вот мне сказал» – один случай из ста. «Мне сказал». Ну хорошо, что не послали вас. Ну повезло, видно, солнце стояло так. Думайте всегда, что говорите. Ну, конечно, я пришёл однажды в магазин, в булочную, и был хлеб свежий. Однажды пришёл, и был свежий. А все остальные разы приходил, либо не было вообще, либо чёрствый. Но однажды был свежий – какое счастье! Так что всё это наша работа должна была быть храмовая для того, чтобы как раз помочь нам друг другу в сложных условиях, социально сложных, психологически сложных, друг другу помочь во всех ситуациях, во всех видах, во всех. Вот. Понятно, что какие-то вещи мы не доучили, нам не объяснили какие-то вещи. Понятно, что мы все вышли кто откуда, недоделанные немножко. Понятно. Но дальше мы должны были достругаться сами. Придя в Школу, должны были достругаться немножко. Но поскольку мы недоделанные, видим, что одна с сучками, а другой с задоринками. Третий ещё с чем-то. Поэтому стараемся друг на друга не смотреть. Потому что смотреть страшно и больно. И поэтому ничего не говорим, не дай Бог. А если чего кто скажет, тогда говорим: «На себя посмотри!» Это в лучшем случае. А то и похлеще скажем. Всё отсюда идёт. Я понимаю, что какие-то вещи нам легко даются, какие-то вещи с трудом. Вот как и президент, сколько раз надо было говорить. Ругается на меня, просто страшное дело, когда я скажу об этом, она сразу начинает, взвивается к стенке, к потолку взвивается сразу. Потому что президент, он работать должен. Когда президент мне говорит, что «я свободный человек». Приехали! Свобода ваша закончилась с того момента, когда вы президентом стали. Всё. Некий определённый минимум вы обязаны делать, хотите вы того или не хотите. Ну просто обязаны. С трудом. Сейчас Фрося уже понимает это, и, конечно, неприятно, что так вот всё это было, но она понимает тоже какие-то вещи. Но на самом деле это действительно феноменальный факт!
Вот сейчас почему я вот опять про президентство в том числе. Потому что Фрося как раз вчера на меня взъелась, вскипела опять же. Я же говорю, в принципе, у нас изначально складывалось, да, вот есть единый центр, остальное – лучики идут в Питере, там в Иркутске, ещё что-то. Логично всё. Поскольку центр не работал в силу того, что мы свободные люди. Поэтому теперь попробуйте соорганизовать Иркутск на что-нибудь. Или Питер на что-нибудь. Они вам сразу выставят своё «фи», уже выставили. Всё уже. Меня там пытают в Питере, вечно Анна пытает в Питере: «Как? А что такое единый центр? Что теперь вы будете указывать, что нам делать?» Ещё что-то. Всё. Попробуйте. Ха! Сейчас это будет идти с большой болью. Или в Иркутске. Очень удобно. Татьяне, когда спрашиваешь у неё конкретный вопрос, если он ей не выгоден, она замолкает. Не отвечает, не пишет. Ничего. Потому что мой вопрос ей не выгоден. Не дай Бог, если он ещё относится к деньгам – это конец. У Татьяны это вообще слабое место. Попробуйте теперь выстроить их всех. Это невозможно. Потому что надо либо это удерживать было, либо ещё как-то действовать. А так никак. Придётся теперь как-то с кровью, болью как-то это всё вот мягко и ласковыми сказками обходить вокруг все острые углы. Хотя вопросы все детские на самом деле, банальные. Ничего такого нет архисложного. А ласковыми сказками, может быть, здесь не выйдет. Поэтому всё, конечно, вот так идёт болезненно. Но зато мы радуемся: «Ой! Новый проект „Четырнадцать дней“». Прикольно. Или я действительно чего-то не догоняю, наверное. Я действительно не догоняю. Не догоняю. Если мне наши студенты после института говорят: «Таблицу умножения выучили!» – на мехмате. Я бы сказал: «Ребята, я не туда попал, наверное. Это психиатрическая лечебница или что?» Не, ну, конечно, хорошо, что вы выучили, теперь можно вас смело выпускать за картошкой в магазин. Вы хоть сложите рубль двадцать и два сорок. Всё понятно, о чём я говорю?
Ученик: Что всё плохо.
Учитель: Нет, дело не в том, что всё плохо. Нет, это вывод неправильный, что всё плохо.
Ученик: Всё отвратительно?
Учитель: Я говорил не об этом. А о том, что если мы что-то берёмся делать, берёмся, то тогда надо это делать. Или честно сказать: «Нет, я не могу это делать». А, когда мы занимаемся фикцией – вот хуже этого не бывает. Всегда конкретно и ясно, мол, я это делаю. Всё, я это делаю. Да, я это делаю. Когда я не делаю, но прикрываюсь каким-нибудь там покрывалом – хуже этого нет. Потому что обманывать-то тут некого. Только обманываем себя. А себя не обмануть. То есть мы фактически сами себя сталкиваем в яму. Потому что от собственного неделания, собственного или видимого, оно нас спускает вниз, каждый шаг вниз спускает, всё, вниз, вниз, вниз, вниз, вниз, всё ниже, ниже, ниже. Остаётся с нами. Да, хорошо если бы можно было – раз, смыл и забыть, и всё нормально, тогда бы это имело смысл. А, поскольку это не уберёшь никуда, не смоешь никуда, это с тобой всё время. И с тобой висит до тех пор, пока ты это не перегонишь действием и по сроку ровно таким же, сколько ты опускал себя, ничего не изменится. И потребуется усилий больше. Я тоже объяснял. Но вы же все не верим. Думаем, что ага, всё легче. Нет, не бывает так. Так устроен мир. Устроен вот таким образом. Ну да, если стандартная схема, сами наверняка вспоминали, что «вот мама мне говорила то-то, но мне так это было тошно», а потом вспоминаете, говорите: «Как правильно говорила мама и какая была дура, что ничего не делала время». Потому что есть какие-то вещи азбучные, а, поскольку стержня нет, культуры внятной нет и не сформирована, поэтому всё в разнос идёт. А потом, когда приходит уже ваше время на месте мамы стоять, вы понимаете, что, оказывается, вы говорите точно те же слова, которые мама говорила вам. Точно такие же. Потому что понимаете, что это надо именно вот так. Потому что, сегодня говорил, сознание, оно у нас работает на привычке. Его никак не перехитрить. На привычке работает. И вот мы видим там, вот скажем, появляется реклама: один сделал, за ним следующие идут делать точно так же, чуть изменяя слова, ещё что-то. Так и в вере. Будда вот сел, за ним стали тоже садиться, тоже в медитацию идти, тоже ещё что-то. Вон христиане Христу молятся, тоже, наверное, надо. Или Христа распяли – тоже те, кто занимается насилием, тоже начинают всех рабов распинать, ещё чего-нибудь такое делать. Всё работает на подобии. Так мир устроен. Так мы устроены. То есть, если один себе причёску сделал похожую на ирокеза, всё, пошло дальше. Наколку один сделал, все пошли дальше колоться. Всё. Это закономерности нашего сознания. Оно устроено вот так. Его не перехитрить. Просто надо знать его особенности и уметь этим пользоваться в нужных целях.
А от, скажем, бездействия в теле только зад растёт, в том тоже можете убедиться, посмотрев в зеркало. Поэтому никуда от каких-то простых вещей не убежать.
Смысл закона о силе мысли не в том, чтобы вот сейчас сижу на коврике и говорю: «Коврик взлети и отвези меня домой!» Не в этом смысл. Не в этом смысл, а в другом. Он так не отвезёт. Надо ещё что-то сделать для того, чтоб он отвёз.
Более-менее понятно, да?
То есть формировать состояние благодарности надо. Без него, накладываясь на состояние недоверия, ничего хорошего не будет. Именно в силу состояния недоверия мы ничего не делаем. Или делаем вот так вот. Именно потому, что вот в подложке – состояние недоверия ничему, сложившееся исторически. Не наша вина буквально… Ну исторически так сложилось. Наша вина лишь только в том, что мы знаем об этом, но в силу того же недоверия до конца в это не поверили и поэтому особо не старались. Потому что некомфортно, неудобно, где-то больно, где-то ещё что-то. Но, как я говорю, больно ли нам падать или не больно, но силу тяготения никто не отменял. Она, как была, так и есть, и, пока Земля такой массы, она и будет. И будет. Поэтому, если мы не будем под ноги смотреть, будем падать больно. Больно расшибаться будем. Будет больно. С крыши под действием ветра будут слетать всякие пакости и нам ноги ломать, и ещё чего-то делать. Поскольку сила тяжести, она вот… Если бы силы тяжести не было, у нас с крыши оторвалось ветром и полетело себе, попорхало бы от сопротивления воздуха, и летало бы, и неслось, и не падало, и не ломало бы Вике ноги. Над Викой пролетело бы, и Вика радостно помахала бы ей рукой, если бы не было силы тяжести. А она есть. Иногда радостно, что она есть. Иногда нет. Радостно в том, что мы всё-таки можем ходить. Представляете, если бы не было силы тяжести? Мы бы даже шага не могли бы сделать. Как передвигаться? Конечно, придумали какие-нибудь способы перемещения бы, но, конечно, это было бы иное что-то. Поэтому спасибо, что сила тяжести есть, с одной стороны. Но не очень спасибо, когда мы падаем и расшибаем череп или ломаем его. Не очень спасибо. Иногда на этом заканчивается жизнь наша.
Ну ладно, давайте на этом закончим. Есть над чем думать.

15 февраля
Учитель: У всех, живущих в нашей стране, у всех идёт в минус. У всех. Потому что у нас нет опоры. Мы не верим ни во что. У нас нет веры ни в науку, ни в церковь, ни в себя. Ни во что. Так сложилось исторически. И поэтому, конечно, нам сложно. Как только радость приходит, мы в меру своих сил пытаемся её не показывать особенно, ну настолько, насколько хватает сил. Если даже спросят: «Ты чего такая счастливая?» «Да не, ничего. Так. Всё нормально». «Ты что? А у тебя, может быть, вот это? Слушай, может быть, ты замуж вышла?» «Да не, ну просто так повстречалась с ним». Это наше состояние сознания. Ну я много раз об этом говорил. Плохо ли, хорошо ли? Это просто как факт, вот так. Вы, как специалисты, соответственно, должны это понимать и с этим что-то делать. То есть йога стоит на чётком осознании, что мы, кто мы, как мы и что нам с этим делать. То есть йога, то есть вот когда вы полностью отвечаете за свою жизнь, то есть за своё тело, за своё сознание, за свои мысли. А не то, что «у меня вот на радость поддерживающих мыслей нет». Осознали? Теперь надо и формировать поддерживающие мысли на радость. Ну и так далее. Это вот наша реальность. А вы – специалисты, по крайней мере, в потенции. То есть йога, мы говорили – это стиль жизни, то есть вот полностью осознаёте себя, свой внутренний мир, свою внутреннюю философию. В соответствии с ней выстраивается ваше тело, его болезни. Умрёт ли оно от инсульта, умрёт ли оно от онкологии, умрёт ли оно от инфаркта, умрёт ли оно ещё от чего-нибудь и так далее – это всё ваше, ваше сознание, ваша реальность. То есть на этом стоит йога. То есть вы целиком и полностью отвечаете, что вот завтра будет то-то, завтра обширный инфаркт. Вы собрали вещички, сложили и сказали всем деткам, что «ага, вот маечку эту Васе, футболочку Пете, тапочки оставьте мне, положите их со мной, они всё-таки мне дороги». И спокойно легли, и тут случился инфаркт, и так далее, это оно всё нормально.
Ученик: А если такая осознанность, то зачем инфаркт?
Учитель: Ну как зачем? Как-то надо из жизни уходить. Со своим запасом. Вы же понатворили в прошлой жизни массу всего. И это же всё равно же никуда не уберёшь. Надо… куда-то надо это деть. Ко мне приходят смертники и говорят: «Вот Ан-148 разбился. Как их всех подтянули? Почему их всех подтянули в один самолёт? Там и детки были восемь месяцев, и ещё что-то. Почему их всех? Только он родился, а ему уже говорят: „Всё, хватит. Отпел, отплясал“». Значит почему-то это надо. Или вы думаете: «Раз я всё осознал, то теперь мне всё прощается!» Нет. Это, конечно, очень здорово, что всё осознали, это великолепно, но то, что было тогда, за это надо заплатить собственной жизнью. А вы думаете: «Раз я всё осознал, теперь я буду жить вечно». Да вы сами от себя устанете в этом теле. «В этом теле ещё корпеть столько времени, в этом несуразном бестолковом теле ещё. Всё, что мог, попробовал суразное вот в этом всём. Даже Вася не идёт в гости».
Ученик: Ну вечно, конечно, нет. А вот вопрос к тому, что если уже сознание настолько, что человек может контролировать свой уход, то, наверное… зачем ему инфаркт, если он знает, что…?
Учитель: Вы достигли уже этого?
Ученик: Нет.
Учитель: Ну вот. И мы же к этому идём. Это только путь, это начало пути. А, когда мы придём уже к тому моменту, Мие можно на скамеечку сесть, и скажет: «Я уже осознала». И три берёзки, которые там вот… у кого-то песня есть, где поют: «Как хочется стреляться среди берёзок средней полосы».
Ученик: Когда мы были в мае на семинаре тибетском, там читали лекции, и там много историй разных рассказывают, в том числе те, которые как бы люди как бы вот живут и они точно осознают, вот она там понимает, что завтра она умирает, а сегодня она ещё бегает, со всеми прощается, всё, всем сказала «до свидания».
Учитель: И умерла, и ушла, нормально.
Ученик: Да. Без всяких там инфарктов…
Учитель: А нет, извините! Что значит без инфаркта? Она знает, что вот завтра у неё будет инфаркт. И поэтому она сейчас всё раздала и легла, ждёт. И тут он пришёл.
Ученик: То есть это не факт, что это прям так осознанно она.
Учитель: Нет, это у вас розовые мечты: раз осознанно, значит, вот я легла, дыхание остановила, увидела цветочки в глазах, и всё-ё-ё. И блаженно умерла. Нет. Вы только осознали, что у вас будет: или инсульт схватит, или инфаркт, или ещё чего-нибудь. Понимаете, что он рядом, он уже пришёл, он уже звонит вам в дверь, он уже занёс топор свой. Остаётся только одно – нажать на ручку, открыть дверь. Потому что, если не нажмёте на ручку, он выломает дверь. Лучше обойтись меньшими потерями, чтобы оставшиеся в живых меньше расходовали средств на ремонт квартиры. А вы думаете, что если осознала, то уже всё, то уже я ухожу спокойно, ложусь или сижу, пью чай, Боженька рядышком садится, обнимает за плечи, говорит: «Ну, кисонька, пойдём».
Ученик: Ну вот отсюда опять же масса всяких историй про лам там и все прочие. То есть это всё равно что-то с телом приключается?
Учитель: А как же? Вы пришли в тело, которому будет конец, рано или поздно.
Тот или иной. Он живёт в данных условиях, в данном месте, в данной ситуации, которая не блещет экологией хорошей, чистой атмосферой, добрыми людьми вокруг не блещет.
Я вот вчера посещал Дом книги. Ну и вот. А там Лимонов выпустил свою книгу. Ну помните Лимонова? Лимонов, он сейчас ещё живой. Вот он выпустил свою книгу. И там такой фрагмент мне просто понравился. Познакомился он там с каким-то майором, что-то там делали в девяносто девятом году. Вот. В Красноярске. И вот он часто приезжал в Красноярск. Тоже тот же отель, тот же мост, но всё уже иначе, уже иные люди и майора этого уже нет. Он умер от побоев в двухтысячном, когда гражданскую войну поднимал. Ну там Лимонов поднимал, чего-то такое было. И маленький фрагмент: умер от побоев, расстался с телом. Нормально, спокойно. Маленький фрагмент.
Всё равно, что бы ни думали, вот даже завтра, скажем, вы думаете: «Ну вот настанет этот день, это утро, когда надо будет уходить», вам принесут чистую рубашечку, вам дадут на прощание маленькую чашечку кофе. Или попросите манной кашки, или ещё чего-нибудь, и вам всё дадут. Но наступит, когда скажут: «Всё. Всё. Двери закрывай. Дверку закрывай. Дальше глаза закрывай». И вы засыпаете последним сном в этом теле. Больше в нём никогда не проснётесь. Да, вы проснётесь в другом и не поймёте, вы или не вы. Вы проснётесь в теле Фроси: «Ба! Откуда у меня такие сосцы? Да, откуда? Я свои искала едва-едва. А тут, ба! Куда ни посмотришь, они. Справа, слева, впереди, сзади». И сознание, конечно, будет способно выдержать это, такую метаморфозу. Всё конкретно реально. Без шуток, без игр. Всё. Так, как и мы говорим о работе с сознанием, основная сложность, основная вообще сложность восприятия, понимания простых вещей, основная сложность вообще-то, да. Не понимаем никак. Вот сейчас как раз вот тоже отметили, мы живём в состоянии недоверия ничему, недоверия ничему. На этом фоне какая медитация может быть? Ну какая? Фон недоверия, то есть фон, мягко говоря, плохонький. Какие картинки на этом плохоньком фоне могут хорошо выглядеть? Да никакие. Если фон плохонький, все картинки будут достаточно хреновые. Вот когда было в понедельник, вторник и в среду небо голубое, все картинки выглядят вокруг хорошо. Когда небо хреновое, ну то есть не голубое, не чистое, не яркое, они не пойми чего, не пойми как, не пойми с чем, и всё вот так же уныло. Поэтому, когда вы говорите, что мысли отрицательные, а какие могут быть ещё? Не хочется стреляться среди берёзок средней полосы. Ну не хочется никак. Потому что… «Ну что? – думаешь. – Ну я тогда вот на пригорочке. Небо чистое, голубое и травка зелёненькая, берёзоньки беленькие. Ну уж тут Матушка Россия, и вот тут уж можно и стреляться». Стреляться за честь, да? Да, тогда уже понимаешь: «Вот да. Здесь в этом почти райском месте вот отомстить за поруганную честь – это же святое!» А когда всё вокруг дерьмо, все в дерьме, стреляться в этом дерьме совсем не хочется. Так и в медитации. На фоне общего недоверия ничего хорошего не будет. Поэтому мы и говорили о формировании состояния благодарности. И оно нам даётся с трудом. Потому что понимание с трудом. Как благодарность, за что-то? Если мне Вася принёс цветы, я ему благодарна. Если Вася вместо цветов, которые я его сама просила купить, отдав ему последние четыре тысячи, он всё пропил совершенно, а мы должны ещё ему быть благодарны? Вася, спасибо, что пришёл. Да? Очень сложно вот благодарность не за что-то. Хотя да, кстати, у Далай-ламы есть интересное выступление. Он выступает по поводу альтруизма и говорит: «Что вот, допустим, вы человеку сделали хорошее, для него сделали всё. Вот. А он в отместку вам пакость какую-то и ещё какую-нибудь мерзость сделает. Вы не должны ему мстить, вы не должны о нём плохо думать. Надо думать хорошо обо всех людях». Может, этот Вася впал в заблуждение. Но это же не означает, что он плохой. Но в нашей ментальности это фантастически трудно, это почти нереально. Хотя вроде бы это вещь достаточно очевидная. Потому что каждый, вот сейчас мы смотрим, Мия сидит очень тихая, бантик сзади на макушке, всё комфортно. Ну думаешь: «Ну девочка – просто паинька». Но в какой-нибудь другой момент эта паинька вам вилами в бок, и даже не задумается. Будет считать, что она всё правильно сделала. А вы ей должны на последнем вдохе говорить, что «Миечка, не переживай! Я на тебя зла не имею». Как-то с трудом. Как-то с трудом. Хотя вот на самом деле это должно быть заложено в этот фонд благодарности. Да, вот его надо заложить, фонд благодарности. А что Фрося вам ответит? У неё всегда ответ стабильный, конкретный: «Я свободный человек». Хотя я, как в физике: «Какая вы свободная? Вы на Земле живёте». От тяготения мы не свободны. Прыгнуть на шесть метров без шеста не сможете. Даже с шестом не сможете, даже при интенсивной работе лет двадцать с шестом не сможете. Какая свобода? Никакой свободы. Сила тяготения есть, она давит, хотим ли мы этого или не хотим. Она давит. Всё. Ничего не поделаешь. А при этом при всём наше состояние благодарности. А так хочется, чтобы муж был, да? Ну хочется, пока его нет. Когда он есть, уже не хочется. Потому что хочется мужа в каком-то своём воображении, такую маленькую тёплую киску, которую за ушком пощекотал, она мурлычет. Надоела, её откинул, она ушла. С мужем так не получается. У него какие-то свои заскоки, свои привычки. Плюс, хорошо если у вас два санузла, а если один? Он ведь будет сидеть там и читать чего-нибудь. Говоришь: «Вась, вылезай уже! Сколько можно?» «Да, да, да». И опять. Или по телефону общается, чтобы вы этого не видели. Или ещё чего-то. «А зачем мне нужна была такая обуза? Я так жила хорошо и свободно тогда. Было всё спокойно и тихо. Теперь вот надо на своей же жилплощади объяснять Васе, что туалет всё-таки не для него только. Не только для того, чтобы там сообщениями с курочками обмениваться, но и для иных целей». Сразу думаешь: «А зачем?» И так далее. И так далее.
Все вы знаете, что мы, конечно, страшная секта. В интернете о нас информация стабильная, что мы секта, мы зомбируем. Зомбируем. Страшное слово «зомбируем». Я же много раз объяснял, поднимите руку те, кто не зомбировал ни разу никого. Одним словом «милый, я тебя люблю» вы уже зомбированы. Всё. Милый может быть даже не думал, он вежливо с вами в кино сходил пару раз или в театр. Он случайно прикоснулся в темноте к вам бедром, потому что потенция поднялась, темнота, и чего-нибудь пощупать, а вы ещё в юбке мини. И что ему не полезть вдруг? Вы ему: «Тихо, тихо, мешаем, вдруг смотрят, смотрят, смотрят». А он себе фантазирует всё много. И вы ему потом: «Вася, я тебя люблю!» У Васи всё опускается: «Твою мать, во влип, а, во влип». Хорошо, если Вася не окультурен. Тогда скажет: «Да пошла ты со своей любовью!» Это счастье будет. А, если окультурен, будет: «Ну как же? Так нельзя сказать, что я её не люблю. Она же ведь из лучших побуждений». И Вася терпит, а вы достаточно умная, вы продолжаете свою активность, не даёте ему возможности сказать «нет». Вы активизируете свою деятельность: «Вась, ну как? А ты меня любишь? Ну глянь, какая луна хорошая! Посмотри, какое полнолуние, какая сказка, прямо магические вещи! Чувствуешь, всё для нас? Кругом спектакль сказочный!» Вася: «Да, спектакль сказочный, луна, всё красиво!» «А ты сильно меня любишь, да?» «Не, ну, конечно, да, конечно. Ведь действительно это было всё хорошо, всё красиво». Вот вы уже приняли всё это за чистую монету, всё. Если Вася окультурен, он продолжает идти, как барашек на цепочке. Вот вы уже цепочку всё ближе, ближе, ближе, ближе, и Васечка уже как барашек на заклание идёт, уже и под венец с ним, он молчит, идёт, соглашается. Думает: «Твою мать!» Терпит год, терпит два, терпит пять, терпит десять. И думает: «Ну достало уже всё, вот так вот!» Чем это не зомбирование? Чистейшей воды зомбирование. Чистейшей воды зомбирование. Классическое. Хорошо, если ещё не осознанное до конца. Но уже двадцать первый век, мы знаем, уже век матриархата. Женщины уже более осознанные, чем мужчины. Мужчина – он наивен, скромен и девственен. Почему? Что его ведёт? Он идёт чисто по животной силе. Животная сила тянет его – самку надо. Всё. И у него уже глаза слепые, ничего, он только видит то, что юбку поднять надо. Всё. И то лучше в темноте это делать, чтобы не пугало. Потому что мужчины… не любят они, когда натура обнажённая, то есть они не любят, они не понимают этого. Это же женщина привыкла к этим вещам. Для неё там месячные – это норма. Она с ними почти всю жизнь. Там вечно мокрая, вечно в красном, в крови – для неё это норма. Для мужика в крови – это беда. Чаще всего он теряет сознание, кровь увидев. А, когда он видит, как выглядят половые органы женщины, он вообще в ужасе. Он делает вид, что «я такого никогда не видел, я вообще не знал, что это такое и куда вхожу». Потому что он входит обычно в темноте, обычно на ощупь, обычно где-нибудь как-нибудь, лишь бы чтобы на это всё не смотреть. На это всё не смотреть.
Поэтому, когда люди говорят, что вот вы секта, ну это смеха достойно. Какое зомбирование? Какое? Наивное, детское, скромное по сравнению с тем, что делает каждый. Что каждый делает. Когда вот как-то здесь видел женщину, с мужем разводилась, говорит: «Мне надо, чтобы он мне оставил большую сумму денег». Он оставил большую сумму денег. Потом говорит: «Я чего-то спать не могу. Он мне чего-то всё время снится». «А чего снится-то?» «Я думаю, может быть, я слишком много попросила?» Я говорю: «Ну уж попросили, уже всё. Чего уже? Уж отдал и отдал. Всё тут уже». Так кто зомбирует-то? Интересно теперь вопрос задать. Кто зомбирует? Это секта зомбирует? По-моему, нет. По-моему, нет. По-моему, это каждый день зомбируют – что мужчины, что женщины. Только с логикой у нас сложности, поэтому мы начинаем что-то выдумывать: «Ба! Секта зомбирует!» А государство? Не зомбирует? Попробуйте-ка лечиться не в поликлинике, лекарства не пить. Нет, конечно, может быть, никто к вам в квартиру не придёт ругать вас, ну только если все ваши родственники. Да вы сами себя загрызёте. Потому что у вас сразу появится сомнение: «Слушай, а, может, всё-таки таблетки – шанс? Вон пишут, что лекарства спасают от этого, от этого, от этого. Может, они действительно всё-таки помогут? Конечно, есть подделки. Но, может, действительно есть честные лекарства, может, действительно?» И так далее. Вы уже зомбированы. Все. Всё. Всё уже в голове сидит. Поэтому мы как секта, людям вредно, как зомбирующая организация, людям вредно, мы являемся честной, наивной, скромной, девственной, духовной организацией. Поэтому всё, что нам приписывают, это бред чистой воды. Критики не выдерживает никакой. Просто никакой. Любая женщина по сравнению с нами – такая матёрая зомби, что просто сказка. А мы лишь девственные, наивные подмастерья, которые ходим в учениках у этой женщины. Пытаемся учить, как она это делает, как она там зомбирует, как она объясняет Васе, что она его любит. Поэтому мы говорим о силе нашего сознания, о силе нашей мысли. Вот она, сила нашей мысли – она здесь, во всём, в каждом шаге.
Или у вас иное какое-то мнение на этот счёт? То есть вы никогда не говорили мужчине, что вы его любите?
Ученик: Мне кажется, это зомбирование каждый раз. Да даже родители уже своих детей сразу – раз, в определённую сторону. И ещё знают, куда нажать. С одной стороны не сработало – с другой стороны: «Сейчас я тебе ещё вот так, чтоб оно сработало». И ты пошёл туда, куда ему надо.
Учитель: Так вы пытаетесь и своего мужа выставить, чтоб он шёл туда, куда надо. Так он пошёл за хлебом, но на пути, когда он идёт за хлебом, вы ему на всякий случай позвоните, чтобы он, не дай Бог, не свернул, но у вас есть для этого повод. Почему вы ему звоните? Не просто для проверки, а чтобы не забыл ещё и макароны взять. Чуть не забыла просто. Но одновременно для контроля. Ага, понимаете, он на верном пути, идёт в тот магазин и за тем товаром. А потом будете говорить мне: «Ой! Мы не знаем, во что мы верим! Ой, мы не знаем! У нас вот нет этой опоры, нет философии внутренней. Мы не знаем, когда вы спрашиваете: „Какая философия у вас внутренняя?“ Ой, мы не знаем, какая у нас философия внутренняя! У нас вообще никакой философии нет». Угу! Угу! Вы просто не готовы ясно осознавать её в полной мере, какая она. Даже не потому, что мы, собственно, боимся этого, нет. Но где-то какой-то подсознательный элемент нас держит, что мы делаем вид: «Ой! Всё как в первый раз! Всё как в первый раз! Лежу, ничего не понимаю». На самом деле всё понимаем и всё знаем. Всё, и на это рассчитано.
Ученик: Ну а вот получается, что со стороны на какого-то смотришь, там как-то легко прям всё раскладывается.
Учитель: А на себя?
Ученик: А на себя… и тут вдруг есть такое ощущение, как будто…
Учитель: Конечно, всегда же есть объяснение, оправдание – «ну я не потому что, а вопреки всему». Не потому, что я вот такая злая, нет. Просто вопреки всему, ну вот так, значит, ситуация складывается.
Ученик: Потом ещё вот эта отговорка, что типа, «ой, у меня всё время так получается, вот надо же, как это? У меня так всё время так получается».
Учитель: Да. И вот всё время радостное не поддерживается, а плохое поддерживается. Вот оно вот так бывает. «Я-то, Розочка, тут ни при чём. Я розочка же ведь? Я цвету и цвету в саду. А шипы торчат и торчат, торчат и торчат. Ну я тут ни при чём. И шипы себе растут сами, я-то тут чего? Я тут ничего. Шипы просто сами. И случайно я попала на раз сто сорок восьмой, случайно».
Все мы знаем о законе о силе мысли. Всё вроде понятно до тех пор, пока это не касается нас. Когда это начинается касаться нас, тогда закон о силе мысли начинаем трактовать так, как нам удобно, так, как нам выгодно. И так далее и тому подобное. Понятно, что это непросто всё. Понятно, что это не игрушки, это понятно. Просто вот это клеймо, говорить о нас как о секте – ну это глупо. Это глупо. Потому что ну таких каких-то страшных вещей мы, по крайней мере пока, не делаем. Пока. Не зарекаемся на будущее, мало ли вдруг впадём в прелесть, будем подстерегать всех, кто не с нами.
Ученик: А вот наша благодарность, практика благодарности – это же тоже самозомбирование.
Учитель: Ну, конечно. Надо себя просто включить в другое состояние, конечно. Надо себя включить в другое состояние, позитивное. Мы можем включить негативное состояние или позитивное. Да. Ну просто это закон о силе мысли. Вот оно всё… Зомбирование – это сила мысли в общем-то, используемая для разных целей, для каких угодно. Если не сдерживать какими-то моральными элементами эту силу мысли, можно использовать на что угодно.
Ученик: Георгий Леонидович, а вот выражение «простите меня», вот я помню, что вот как бы в детстве мне всё время там: «Как это натворила? Попроси прощения». И типа всё прощается. А сейчас я призадумалась и думаю, в принципе-то, как-то это вообще ни о чём. То есть, если уже дело сделано, ты подходишь: «Простите меня…» Ну как элемент какого-то, может быть, проявления уважения.
Учитель: Ну, конечно, нет. Ну, если вы шли в раздевалку, тут Мия попалась, вы ей локтем в бок и каблуком наступили. Случайно. Поэтому здесь логическое «Мия, ты прости, я тебя не заметила». Шла, как Евочка идёт, локтями размахивает и каблуками машет, локтем – раз в живот, каблуком – раз. Просто надо ей пройти. И не заметила, что Мия аккуратненько стрункой себе идёт, тихонечко себе. «Ах! Прости, извини! Так получилось». Можно.
Ученик: Но если ты что-то сделал…
Учитель: Уже сделали, уже в бок врезали локтем, уже каблуком наступили на стопу. То есть стопа уже искалечена. Бок уже болит. Да, и что теперь прощения просить? Не имеет смысла. А чего просить прощения? Уже всё равно. Может быть, лучше уже тогда и добить?
Ученик: Нет, ну есть же ещё такой вариант, когда кто-нибудь тебе же наступил и больно сделал, ещё и сказал: «Чего ты здесь мешаешься вообще-то? Я иду, а ты тут стоишь».
Учитель: Да.
Ученик: Уж лучше прощения попросить, чем сказать так вот, что сама виновата.
Учитель: Вы случайно это сделали и просто вы не заметили, и прошли, и всё. И какие проблемы здесь? Я проблем не вижу.
Ученик: А проблем нет. Просто я понимаю, что всё равно ты это уже сделал и это вот уже там в твою карму попало. А ты типа человек…
Учитель: Ну то есть вы считаете, что, если вы посмотрите на мир презрительным взглядом, что слабый жить не должен, поскольку всё равно уже всё сделали, на карме уже след, поэтому что уж тут прощения-то просить, а? Теперь смотришь: «Ну что? Чего, ещё дышишь? Ну дыши пока». Не надо под бок-то вставать. Получается так?
Ученик: Ну, на самом деле, как посмотреть. А можно и наехать, сказать: «Ну чего ты? Вот теперь у меня карма испачкана. И всё из-за тебя».
Учитель: Испачкала всю карму Мия. Вся карма испачкана. Мия, как вы могли? Вы чем думали, когда туда шли? Всю карму извозила. Только отмыл, только отчистил, вышел – и на тебе, опять!
Ученик: Ну вот это вот там «простите», «прошу прощения» – ну это означает, что человек должен простить или нет. А он скажет: «А я не прощаю». А почему он должен решать, что меня простить?
Учитель: Нет, не он должен решать. Это вы просите у него прощения, дальше его выбор. Он делает свой выбор, а вы свой. Вы просите прощения, потому что вы не заметили, шли. А дальше его выбор. Не стоите и не ждёте: «Ой! Она будет говорить: „Так! Ты знаешь, я тебя не прощаю. Не, ну если ты пятнашку дашь, тогда ладно“». Нет, конечно, такого нету. Вы извинились, потому что вы не заметили. Всё. А дальше дело Мии. И карма её. Прощать вас, нет – карма её. Вы пошли дальше, а она может вам вслед кинуть: «Да будь ты проклята!» Ну это её игра уже.
Ученик: Ну, в общем, и с Васей мы также себя зомбируем, как бы вот он рядом, он, чисто там, не знаю, на импульсах на каких-то.
Учитель: Потому что уже вы зомбированы – обществом и родителями, потому что мама всё время объясняла вам, что Вася должен быть, пускай хоть плохонький, да мой. Потому что, конечно, надо рожать деток, ещё чего-то. Для кого? Зачем? Кому? Каких деток? Не понятно.
Ученик: То есть какой-то всеобщий крах получается.
Учитель: Конечно. Поэтому мы и говорим о реальных вещах. А не об игрушках. О нашей ответственности за эту жизнь, то, что мы делаем. Не о том, как в социуме жить. Как в социуме жить – для этого психологи есть. Которые вам объяснят, что для того, чтобы в социуме было нормально, чтобы с мужем было нормально, надо общаться вот так, так. Надо бы иногда при этом рассказать, иногда нет, иногда поделиться, иногда ласково встретить, ещё что-то. Это психологи вам объяснят. Как строится данное общество. А мы говорим, как жить в йоговском стиле жизни независимо от какого-то общества.
Ученик: Тогда в основе философии должно быть радоваться и не обижаться на всё происходящее, должны лежать совершенно другие представления.
Учитель: Ну так положите их! А то получается, как вот с майором с этим, который у Лимонова был. Майором был, военным там, выполнял военный долг, его били. Пошёл выполнять мирный долг за страну, опять бьют. От этого и умер. Где хорошо? Где плохо? Там бьют и там бьют. Там чужие бьют, здесь свои бьют. И как быть? А, с другой стороны, ты, майор, воин, ну и должен умереть от побоев.
Ученик: С благодарностью.
Учитель: С благодарностью. Ну не знаю, смог ли он благодарность осилить. Боюсь, что нет.
Ученик: Ну я про другое.
Учитель: А я про то. Ну это примерно одно и то же всё. Это же всё.., так казалось бы, «я вот не могу хорошо ни о ком думать». Ну это я перефразирую, но примерно одно и то же. Хотя, с другой стороны, о ком хорошо думать-то? Мия рядом сидит, вон в часики играет. Или о Еве хорошо думать? Или о президенте хорошо думать? Никто не достоин вообще хороших размышлений. Никто.
Ученик: Почему?
Учитель: А чем? Что хорошего Ева сделала? Да ничего. Что хорошего Мия сделала? Ничего.
Ученик: Ну всё хорошо, пока на какую-нибудь больную мозоль не наступили.
Учитель: Чтобы не наступили на больной мозоль, надо придерживаться большого расстояния. Тогда не наступят. Причём, ещё лучше тёмные очки одеть, чтобы не было видно выражения глаз. А то сглазят. Так тогда ещё надо и в броню закутаться, чтобы никакая стрела не прошла. А в этом ходить будет невозможно. Тогда нужен бункер какой-нибудь, чтоб там сесть и сидеть.
Ученик: А мысль-то прорвётся.
Учитель: Да мысли прорвутся везде, мы сами себя тогда сгноим: «Вот, дожила, в бункере сижу, уже выйти не могу, нажила себе врагов». Вот. Поэтому мы говорим о благодарности, о состоянии благодарности. Благодарность всем. Благодарны Мие, благодарны Татьяне, Татьяне другой, благодарны Эмили, благодарны Еве, благодарны даже президенту до тех пор, пока президент не сказал, что он самый лучший. До тех пор, пока Эмили какую-нибудь глупость не сделала, на ваш взгляд. И так далее, и так далее. Поэтому всё оно не так легко и просто. Совершенно вроде бы простые вещи. Мы уже много времени официально говорили о том, что всё, организуем как бы Центр – это основное, и от него отходят ветви – отделения. Отделение Питерское, отделение Иркутское. Но в силу ряда наших особенностей, где-то, может, время упустили, теперь в Питер я каждый раз приезжаю, мне говорит Анна собственно: «А почему это в Москве Центр?». Я говорю: «Ну так вот». «Нет, это что? Это потому, что вы живёте там? Ну давайте, будете здесь жить». Потому что ей удобно. Ей удобно, что Центр тогда будет в Питере, тогда она «Владычица морская», она хозяин всего. Она не хочет, чтобы Фрося указывала ей, что надо делать. Как и каждый не хочет, да? Попробуйте Мие указать: «Мия, а теперь ты встаёшь в полпятого, делаешь то, то, то». А Мия скажет: «Подожди же! У меня вон Витька рядом. Я не могу встать полпятого, потому что он сразу нервничает, просыпается». «Нет, ты обязана!» Конечно, лучше, когда Мия хозяйка, Владычица морская и делает то, что ей удобно. Удобно.
Или Иркутское отделение, даже и не собирается. Всё.
Если что, Анна делает попроще. Она человек простой, открытый или потому что я иногда приезжаю чаще в Питер, чем в Иркутск. Вот.
А Татьяна просто, как ей чего-то неудобно, она просто молчит. Её нет. На связи нет. Потом, когда возникает вопрос – надо бы денег для того, чтобы офис снять, тогда она просыпается, говорит: «Ой, надо вот нам юрту менять». Вот оно всё, элементарные вещи. Вы попробуйте-ка с этим договориться. Ха, вроде элементарные вещи. Подумаешь. Ну да, решили, что центральное отделение в Москве. Хорошо. Проблемы какие? Нет. Проблемы не просто, а серьёзные. Никто не хочет, чтобы над ними стояло какое-то центральное отделение. Никто не хочет. Всё просто вроде бы, казалось, мы говорим о духовной организации, ни о чём ещё. Ничего подобного.
Ученик: Так всегда было вроде Центральное отделение.
Учитель: Да вот… вот идите, объясните. Расскажите всем, что всегда было. Сейчас рамки введут, тут же Питер скажет: «Ага! Мы вот организовали там первые, мы сделали то-то, вот то-то, то-то, то-то. И вообще у нас в Питере всё есть, а в Москве у вас ничего нет». Что мы скажем? Ничего. Да, делали, и ничего нет, а у них есть. Иркутск тоже скажет: «У нас есть. А у вас ничего нет опять же». Да?
Поэтому вроде бы элементарные вопросы, их решить невозможно. Элементарные вопросы, да? Даже когда и речь-то о деньгах больших не идёт, вообще о деньгах речь особо не идёт. Ан нет. А амбиции-то всё-таки то.
Поэтому оно вроде бы как бы смешно, покуда не касается конкретного дела. Вот только касается конкретного дела: «А почему собственно так?». Всё. И сразу непонятно чего делать, как общаться. Ну вроде как вопрос элементарный, решаемый. Вон Еве сколько раз я говорю, что надо делать серьёзную работу. Ева взялась вести коммерческую организацию, казалось бы, для Школы, во имя Школы, делай. Нет, бесполезно. Ева делает так, с пониманием своим, главное, чтобы ей пятнадцать рублей хватило на её собственное обеспечение. Потому что больше не убавить. Не знает, как убавить. Говорю: «Ева, надо шагать!» «Да, да, да, да!». Потом Ева поступает так же, как Татьяна – исчезает, без связи, исчезает. Потом спустя месяц, полтора появляется, как чёртик из табакерки, делая невинный вид, думая, что я всё забыл, уже всё, и поэтому «ну а теперь у нас то-то-то-то, то-то-то-то». Я говорю: «Да, да. То-то. Всё хорошо». Киваю головой как болванчик китайский. Ева радостно убегает: «Фух! Отлегло, не коснулось больных вопросов». А я всё думаю: «Твою мать, ну сколько можно? Одно и то же, а?». Одно и то же вместо того, чтобы делать. Хотя, по классике, слово Учителя – закон. Закон! Сказал, должен сделать. Не знаешь как, обязан, обязан собрать все данные, обязан сделать. Да, это вот трудно. Собственные страхи все.
Ученик: Ну у кого-то есть коммерческая жилка, а у кого-то нет.
Учитель: Если Учитель сказал: «Надо сделать», значит, можно умереть, а сделать. Независимо, есть у вас жилка или нет. Учитель сказал, он знает, что, кого и как. Вы берётесь – обязаны сделать. А, когда вы не делаете, это означает, что ваше собственное мнение намного более значимо, чем мнение Учителя. Хотя, с другой стороны, это парадоксально. Логика тоже хромает у вас. Когда вы приходите учиться, там возьмём институт, вы обязаны профессора слушать, хотите вы этого или не хотите. Он даёт вам задание, которое вы обязаны к завтрашнему дню сделать. Если вы не сделаете, вы вылетаете из института без вопросов. Никто даже обсуждать не будет. То есть о том, что «а у меня вот такое мнение». Но, может быть, ближайшие пять минут послушает, если серьёзно будет – вдруг вы гений. Вдруг у вас что-нибудь действительно гениальное. Но когда увидит, что ничего гениального, а ахинея одна, то наплевательство возникает. Чего? Всё. А мы считаем нормой, что «не, ну я же лучше знаю, я это не могу делать, о чём вы говорите». А чего пришли учиться? Зачем? Тогда в чём смысл? Смысл как раз именно в том, чтобы сделать то, что боишься, не умеешь, страшно, но делаешь. Тогда смысл есть. А иначе смысла нет. Иначе смысла нет. Иначе получается полная дрянь. Поэтому я и говорил вам, все пропускают мимо ушей, начали мы с лёгкого, с тела. Работа с телом – самая лёгкая. Но мы и в теле особо ничего не делаем. Хотя с телом вроде всё более-менее ясно. И то ничего не делаем. А с сознанием вообще не понятно. Даже вот элементарная вещь, ну вроде бы, то есть базовая, элементарная, в смысле того, что она вот начальная – формирование состояния благодарности. «Да твою мать! Да за что мне всех благодарить, а? А что, там внутри начнётся счастье? Отец пил, мать пила, меня там бросила, ещё что-то. Я должен благодарить этот мир? Я выжил сам и т-т-т». Какая благодарность может быть? Да никакой. И переключиться в это состояние нужны серьёзные усилия. Действительно серьёзные усилия, фантастические усилия. Для этого и пришли в Школу. Как раз мы говорим, что нас никто не наказывает, никто не выгоняет, на самом деле более страшной формы не существует, не существует. Вас никто не наказывает, вы делаете то, что делаете. В вашем личном деле записано то, что вы делали. Учитель вам даже слово не говорит. Ладно, делают люди и делают. Всё. В вашей учётной карточке это всё есть, всё записано, что было, как было, когда, в какой момент. Потом, когда вы вдруг начинаете вспоминать, а как было. А как? Вот оно, вот оно, вот оно. Всё записано. Всё. Учитель с палкой не стоял, ничего, вы делали всё сами. Задание вам дано, вы делали сами. Всё записано. И не отвертеться. От Учителя можно отвертеться ещё, а тут нет. Всё записано. Поэтому Учитель, он и не стоит с палкой над вами и не кричит, что «а-а-а, давай-й-й», ещё что-то. Ну не хотите, не надо, нет так нет, нет проблем, нет вопросов. Просто мы не понимаем, что такое духовная Школа. Нам кажется, что это: «А подумаешь. Что в обычной школе. А не буду я сегодня уроки делать. Не хочу. Не хочу делать». И то не проходит, эти хвосты остаются, и так и остаются хвостами на всю оставшуюся жизнь. Поэтому тут всё серьёзно. В духовную Школу пришли, всё серьёзно тут. Никаких, никаких игр. «Ой, я понарошку сейчас, а вот потом я начну всерьёз». Нет. Потом всерьёз ничего не бывает. Ну или сразу всерьёз, либо никогда. Так устроено в силу этих фундаментальных законов. Вот. Поэтому они и озвучивались сначала, чтоб вы имели возможность, да, имели возможность о них подумать. И Учитель имел возможность сказать, что я о трёх законах вам сообщил. А то, что вы на них внимания не обратили – это ваш вопрос. Всё оно серьёзно, всё оно по-настоящему. Потому что опять же сознание, оно отличается тем, что организм, я много раз об этом говорил, работает на привычке. И такие банальные примеры привожу. Вам вот до какого-то момента сложно поднять на человека руку, до тех пор, пока вы не подняли однажды. Когда уже однажды подняли, второй раз идёт почти на автомате. Почти на автомате в силу первого фундаментального закона – мысль материальна. Вы справились с неким запретом внутренним на повреждение физического тела другого, справились. Вынесли Мие по уху, она ходила с опухшим ухом два месяца. Дальше раздача оплеух происходит почти автоматически с увеличивающейся скоростью. Только кто-то что-то вам не то сказал, у вас сразу сознание взыгрывает, сразу рука поднимается, и лезет в ухо сразу рука. Это закон мысли так работает. И никуда мы от этого не можем убежать. Никуда.
Хотя по идее вы на лёгкой форме работы с телом должны были накопить опыт, как справляться, или ещё что-то для того, чтобы уже дальше в более тяжёлой, сложной, неуловимой работе, работе с сознанием, уже было легче, есть опираться на что. Есть опираться на что. Так вот, что называется, в теории оно вот так задумано. Но практика, она, конечно, богаче. Вносит свои коррективы. Ну вот оно получается вот так.
Самое страшное совершается в начале фактически, когда вам сообщают о фундаментальных законах. Когда вам сообщают о фундаментальных законах, тогда лучше ушки закрывать. Ну тогда можно будет сказать: «Я не слышала этого. Потому что ушки были закрыты». А когда ушки не были закрыты, а вы слышали, то всё тогда. Вы уже знаете, знаете, а остальное всё – дело ваших рук. Что будете с этим делать, как и почему – дело ваших рук.
Ученик: А можно быть счастливым, когда всё время бьют?
Учитель: Кто бьёт? Никто же вас просто так не бьёт.
Ученик: Ну вот с этим, с майором, вы приводили пример. Вот там белые бьют, красные бьют.
Учитель: Да, ну у него карма своя. Как карма своя – решил военным быть, ну и всё. Отойди от военного, подними флаг белый, скажи: «Всё, ребята, я вот себе сижу здесь, я „чайник“ и вообще не парюсь. Ни за красных, ни за белых не воюю. Я за мир». Конечно, тоже не гарантия, что не влетит ни от тех, ни от тех, это тоже не гарантия.
Вот ты должен тогда уже иметь серое вещество и не находиться в тех местах, где могут заехать.
Фундаментальные законы – это огромная сила, которая всё объясняет. Мысль материальна. Всё вокруг живое, то есть реагирует на всё. Реагирует на всё.
Вот, допустим, Ева подумала, что «какая противная дверь, открывается плохо со скрипом», дверь постояла, постояла, подумала, подумала, потом Ева подходит к двери, дверь на неё с петель срывается, падает. Как бы сама, винтики открутились просто, случайно. Случайно. Но почему-то на Еву. После определённых инсинуаций, определённых действий, почему? Может быть, совпадение, конечно, может быть, это просто слесарь был и плохо закрутил? Но слесарь плохо закрутил именно потому, что надо, чтобы дверь вовремя сработала.
Ученик: Ну всё равно нету понимания ещё во многих местах.
Учитель: Ну надо же думать. Конечно, понятно, что оно же «понимание» просто так-то не придёт. Это же нам надо долго-долго размышлять, долго-долго думать, сопоставлять, пытаться, бороться для того, чтобы однажды дошло. Если бы всё было просто так легко, все бы давно были бы ангелами уже. Потому что, извините, допустим, вас Вася раз обманул, Петя два там обманул, пришёл Миша третий, искренний, скромный, любящий вас безумно, бескорыстно, а вы уж не доверяете после двух первых-то. Уже всё. Миша наивно говорит: «Вот, Фросечка, я тебя так люблю!» А вы ему в ухо сразу же, потому что вы слышите знакомые фразы, от первого такие же были. Ему сразу в ухо. «Фросечка, за что?». Ещё что-то. «Ах, ты меня опять обманываешь!». И так далее. Только убив Мишу случайно, вы вдруг поняли, что «ах-х-х». И потом возвели его в ранг святых, потом над могилочкой поставили памятник ему уже и ходите в платочке всё время каяться каждый день.
Ученик: Ну это уже своя игра получается.
Учитель: Это своя игра уже идёт, потому что убили же вы, а не кто-нибудь. А убили, потому что не поверили вовремя. А не поверили, потому что уже опыт был первых двух.
Ученик: А опыт первых двух был, потому что карма такая.
Учитель: Потому что вы её сложили так. Музыку пишете вы.
Ученик: А, с другой стороны, вы же говорите, что надо быть реалистом и понимать.
Учитель: Реалистом. И понимать, что Миша же настоящий и любящий. А надо в глаза смотреть-то. В глаза смотреть.
Ученик: Так и первому в глаза смотрели.
Учитель: В глаза смотреть надо же. Всегда смотреть в глаза – первому, второму, третьему, и отличать, где чистые глаза, где нет.
Ученик: Ну отличается же на опыте. А опыт получается…
Учитель: Ну почему же на опыте-то? Что же?
Ученик: Ну если ты всё время видел только одни глаза и…
Учитель: И какие глаза видели? Глаза первых.
Ученик: Первых. Вторых.
Учитель: А потом второго, другие глаза уже были. А потом третьего. Наивные, искренние, чистые, а вы уже в страхе, в испуге. В вас этот страх надел шоры на глаза, и вы сквозь эти шоры ничего не слышите.
Ученик: Нет, нет, нет. Мы как вот нам Учитель говорил. Мы ищем мотивацию. Чего-то с мотивацией.
Учитель: Мотивация – это ваше доверие. Я верю каждому, кто скажет, что он любит меня. Поэтому вы поверили первому, поверили второму.
Ученик: Ну это тоже надо как мантру читать, чтобы оно стало…
Учитель: Конечно, да. Конечно. И всё по-настоящему, всё время во благо. Ну вот в чём работа сознания? Она вот сложная. Почему мы с таким трудом к ней подходим? Потому что она не простая. Так там легко, может быть, сесть, подышать, там ещё что-то, посчитать. На самом деле – непростая часть, потому что так ничего не понятно. Потому что то, что мы говорим «благодарность», извините, на фоне общего недоверия, что может вырасти на почве недоверия? Ничего хорошего не вырастет. Одни сорняки вырастут, больше ничего.
А кстати, не знаю, как в Москве, наверное, тоже в Москве уже появились и клопы, и много ещё что-то. Вот как я слышал, ежедневно специалисты выезжают пять раз в день. Бригада выезжает пять раз в день по вызову насчёт клопов, пытается с ними там бороться. В сознании в том числе нашем.
Ученик: То есть это наши тараканы всё?
Учитель: Видимо. Или, может быть, старый замшелый Петербург в сырости погряз. Дома старые, затхлые, вонючие. Кто там ещё может жить? Кто, кто может выжить в тех условиях?
Вот оно – сознание наше.
Как вот вспомним подростковый период свой. Всем наплевать, что там мама говорила. Всем по фигу, что там папа объяснял, всем по фигу. «Я сама знаю. Мне уже всё, мне уже семнадцать. И вообще пила и пить буду, курила и курить буду. И отстаньте все от меня. Сама знаю. Моя жизнь. Умру в двадцать два, ну и хорошо. Сама хочу». Спустя двадцать лет своим деткам объясняем: «Доченька, не пей, пожалуйста, не надо. Дочка, не кури, не надо. Ты же понимаешь, как это важно для твоего организма». Спрашивается, где вы были всё это время? Где голова была? Что было вместо неё? Однозначного ответа нет. Что-то вместо неё было. Но что? Неизвестно.
Ученик: Ну потому что интересы были другие.
Учитель: Интересно, откуда взялись эти интересы?
Ученик: А хотелось быть красивой, с сигаретой.
Учитель: А красивая что? А что мы там по поводу зомбирования говорили?
Ученик: Тверской бульвар, лавочка, мальчики вокруг, и ты с сигаретой. Это же оно, вы не понимаете, это же кайф.
Учитель: И с сигареткой, и в мини-юбочке она такая. «Да ладно, подожди, потом, дай докурю». Да?
Ученик: Мотивация беречь свой организм в восемнадцать не приходит.
Учитель: Да. Уже объясняете дочкам: «Дочка, не надо, не кури, пожалуйста».
Ученик: Я даже не объясняю, толку-то же нет всё равно никакого.
Учитель: Лучше в ухо сразу. «Брось сигарету, дура!» Да? Оно конкретней и понятней. В следующий раз будет неповадно. А сначала оглядится, есть там вы рядом, нет, потом покурит. Да?
Вот они – наши игры сознания все, здесь они все, в этом. А всё говорили: «Да, там была животная сила!» Она и была, потому что в сознании у всех хаос был, у родителей хаос в сознании, они не понимают закономерностей, и культуры не было никакой, которую бы вкладывать надо с первых дней жизни. И вот этот хаос. А мы сейчас уже говорим о том, что вы уже профессионалы, должны понимать что, отчего, как. А не просто стихийно. «Ну вот гормоны полезли. Ну клопы полезли. Ну что теперь с ними сделаешь? Пускай кусают». Клопы сознания пускай кусают, мозг разъедают.
Или, как мы тут говорим, формируйте свою внутреннюю философию в конце концов. Чем вы живёте? Что? Что для вас вот конкретно ценно? Можно даже не делиться ничем. Вот про себя-то уж знайте про себя, что вот это моё – курила, курю, курить буду; самцам отдавалась, отдаюсь, отдаваться буду; сифилисом болела, болею болеть буду. Вот нормально тогда будет. Всё ясно. Надо осознавать внятно и чётко, что оно вот пока вот так. И то, что лучше обвенчаться в церкви, чтобы надёжнее брак был. Ребёнка лучше покрестить, конечно, я не верю, но на всякий случай, мало ли, а вдруг чего-нибудь есть. Вдруг чего-нибудь есть, надо окунуть ребёночка пару раз. Ну и так далее. То есть надо хапнуть отовсюду на всякий случай. И лучше как можно больше лучшего. Получается так?
Как раньше покупали бумагу туалетную, такими уже этими венками почти целыми, вдруг на всякий случай, потому что могут не завезти. А завтра в туалет нечем, зад вытирать нечем. Вот они – игры сознания нашего. А всё-таки как хочется самца рядом или самочку, да?
Ученик: Ну, конечно, это ж один из элементов любви.
Учитель: Ой! Что же такое любовь-то? Куда же она потом девается-то? Куда же она потом вот девается-то, любовь-то?
Ученик: Мы же про иногда говорим.
Учитель: Чего иногда? Иногда то есть любовь есть. Ну то есть вы звоните Ваське: «Васька, я тебя сегодня вечером люблю. Приезжай». Назавтра: «Васька, пошёл отсюда. Надоел. Мне нужен Колька теперь. Всё». Так что ли? Или как? Я люблю до конца, но не только тебя одного. Вот попробовал бы Вася это вам сказать. Вот это бы я посмотрел! Вот бы посмотрел на ваше выражение лица! И на то, что у вас в руках будет. Не дай Бог, вы тесто раскатываете скалкой в это время. Вот не дай Бог! Не дожил бы Вася до конца жизни своей. Хотя за пять минут до этого вы думали о том, что Вася такой замечательный, такой розовый, такой прям поросёночек, прямо так хочется. А через пять минут Вася: «Ты знаешь, я ведь тебя люблю, но не тебя одну. Сейчас я иду к Наташке». И тут всё. Скалка, хорошо бы она летит под стол, тарелки разбиваются об его голову. Истерика в голосе: «Пшёл вон вообще!!!» Но дверь закрывается, чтобы не пошёл. Получает по полной. Сдержанный, со слезами на глазах сел и плачет. Говорит: «Извини, любимая. Ну я же действительно так думал, искренне. Хорошо. Если тебе не нравится, что ещё Наташка есть, я не буду больше с Наташкой». Но такого надо найти. Такого надо найти. Или скажете, что у вас не так? Да? Вот я посмотрю, вот я посмотрю на то, как будут развиваться события в подобной ситуации. Конечно, вы думаете: «Ну со мной подобной ситуации не будет никогда! Ну чтобы у меня так! Да никогда!». Через день она нагрянет. Ба! Да вы сами не заметите, как тарелка вырвалась у вас из рук и разбилась об его голову. Вы даже сами не успеете пикнуть, как она уже будет там. И тесто будет валяться на полу, и любимый будет с пола соскребать его.
Ученик: Вот всё не из этой жизни. И тесто, и скалка. Это какое-то первобытное общество описываете.
Учитель: Вы никогда пироги не делали, да? Ну даже в двадцать первом веке, Фрося, да вы что? Оно должно подходить. Поставили его в шесть вечера, чтоб к одиннадцати оно уже подошло. Муку рассыпали, всё тесто – раз, немножко примяли, разложили, раскатали его.
Ученик: Это воспоминание из детства. Когда бабушка была жива, я лепила всё.
Учитель: Я сам лепил их сколько раз.
Ученик: Пусть цивилизацию мужчины развивают, чтобы скалок уже не было. Чтобы им не попадало.
Учитель: Сейчас матриархат. Всё. Сейчас матриархат, я же говорю, сейчас же норма. Если раньше увидеть женщину в винном баре одну – это фантастика, это редкость. Сейчас это норма. Норма. Приходит женщина одна, две, сядут, вина возьмут, себе спокойно попьют. Всё. Уже мужчинка становится редкостью в винном баре. Редкостью.
Ученик: Но зато мужчинка становится не редкостью где-то в СПА или маникюре. Раньше, допустим, если мужчина пошёл на маникюр – это было вообще прям, ты чего.
Учитель: Конечно. Ногти покрасить, ещё чего-нибудь. Маникюр себе сделать. А как же? Всё нормально.
Ученик: Меняемся мы. Но вот всё-таки такой вопрос про любовь-то.
Учитель: Про любовь-то? Давайте.
Ученик: Всё-таки вот то, что вы рассказали, больше, мне кажется, социальная схема, когда скалкой и прочим.
Учитель: Какая социальная?
Ученик: Потому что вот реально, когда хочется секса хорошего или какие-то чувства охватывают – ну это редко бывает. Это вот ну…
Учитель: То есть секса не хочется, чувства не охватывают.
Ученик: Вот так, чтобы сильно-сильно? Нет, в последнее…
Учитель: Тогда зачем любовь? Тогда зачем любовь нужна?
Ученик: Ну вот такого какого-то сильного…
Учитель: Чего?
Ученик: Оно очень редко бывает.
Учитель: Какого? Чего такого?
Ученик: Когда вот прямо сердце заходится – ну это я не знаю.
Учитель: Я сейчас найду стихотворение, которое у меня есть, отыщу в мобильнике, молодого современного поэта. Раз о любви пошла тема, ну ладно, о глубоком, о настоящем. Я аргументирую фактами.
«Можно тебя на пару ночей?
Можно на пару снов?
Тёплыми пальцами на плече,
Солнцем, что жжёт висок».
О любви?
Ученик: Да.
Учитель: Вот. Или врёт?
Ученик: Ну, по крайней мере, честно.
Учитель: Честно? Так секс есть или нет?
Ученик: Есть. Чуть-чуть.
Учитель: Чуть-чуть? Когда секса нет, когда секса нет уже, тогда нет и творчества. Потому что эта энергия связана взаимно, однозначно. Если вспомним Ландау, он только и делал, что бегал за юбками. Это было его хобби основное. Тогда, как вы говорите, что вот любовь – это… Если скалки нет, тогда что останется от любви? Если секса нет, скалки нет.
Ученик: Как? Секс есть.
Учитель: Вы же говорите, есть секс чуть-чуть.
Ученик: Ну как получится.
Учитель: Как как получится?
Ученик: Ну скорее всего получится.
Учитель: Что значит получится?
Ученик: Ну давайте ещё раз.
Учитель:
«Можно тебя на короткий вдох, выдох, мурашек бег?»
Можно или нельзя?
«Время плести из мгновений-крох, стряхивать с шапки снег.
Общими сделать табак и чай, поздний сеанс в кино.
Петь под гитару, легко звучать музыкой общих нот».
И так далее.
«Можно тебя в неурочный час,
в самый отстойный день?
Куртку неловко стащив с плеча, молча отдать тебе».
Ну и так далее.
Это что такое? Это секс или что? Или гон, ну просто вот период гона, хочется, вот и всё?
Ученик: А дальше что там?
Учитель: Дальше сейчас. Сейчас, сейчас, сейчас.
«Трогать ботинком осколки льдин, времени сбросив счёт.
По переулкам пустым бродить до покрасневших щёк.
Можно тебя на недолгий срок в комнате для двоих?
Следом руки украшать бедро, выстроив ровный ритм».
Ну и так далее.
Это не секс?
Ученик: Секс?
Учитель: Это любовь?
Ученик: Да.
Учитель: А где скалка?
Ученик: А не надо скалку.
Учитель: А как без скалки? А пирожки кто? После секса что есть?
Ученик: Ну пиццу заказал, и всё.
Учитель: Пиццу заказал. Раз заказал, два заказал.
Ученик: А всё, там на пару раз. И всё, там на пару ведь, Георгий Леонидович.
Учитель: Вот. Современная позиция.
Ученик: Ну вот это там оно, когда чувства есть.
Учитель: Когда фонтан есть.
Ученик: Когда фонтан есть, да. А потом…
Учитель: Почему фонтан исчезает? Почему фонтан исчезает? Куда он девается?
Ученик: Пропадает доверие. Накапливается вот эта часть, когда ты думаешь, что всё-всё плохо и всё, и дальше начинается.
Учитель: Вот, вот, вот. Потому что фоновое состояние недоверия. Когда вот волна захлёстывает, потом чуть отпустила. «А вдруг она завтра с другим пойдёт? Лучше я буду лежать один, отдыхать». Вот она, благодарность-то, должна где быть. Хорошо, что она будет с другим и порадует его своим естеством. Классно же? Ан почему-то не классно. Особенно, если он радует другую своим естеством, трогая губами её ухо. Почему-то.
Отмечали там вчера день Святого Валентина. Вообще, на самом деле, это всё ересь. По большому счёту. Какой Валентин? Где Валентин? Был Валентин? Не был Валентин? Валентинов было несколько. Один был гомиком. И вроде бы в честь его. Другой был другим каким-то этим. И ещё что-то. Был Иисус? Не был Иисус? Всё это выдумано. Никто не знает, в двадцать первом веке никто не знает уже. Никто не знает, что было в двадцатом. Уже многие современные не знают, что была война Великая Отечественная у нас в России. Всё. Потому что всё время ушло, всё прошло дальше. Поэтому уже легенда – была война, не было войны, кто их знает, может, никого не было вообще. Ну и чего? Значит, не было войны, значит, Валентина не было, Иисуса не было, никого не было вообще. Только мы живём. Любви нет. То, что вы родились – это период гона. Вася Машу захотел, под кустами ею овладел, изнасиловал просто-напросто, появились вы. Но дальше общество решило как-то это привязать, чтобы не государство платило за всё это, а Васька, который вот вами овладел, и всё. Дальше стала вырастать вся «кухня» здесь. ЗАГСы, платья, росписи, венчания, весь этот бред никому ненужный, с другой стороны. С третьей стороны, ведь вы, когда случайно с Петькой просто поехали на пароходике в воскресенье на Москву-4 какую-нибудь, да, и поплыли себе. Хорошая погода, солнышко, вы в тенёчек заплыли, бутылочка винца у вас на столе, все с палубы ушли. Вы ей юбочку подняли, овладели, вы ему тоже отдались. Было так романтично. Так тепло. Для вас это место святое стало. И вы говорите: «Петь, слышишь какое место? Смотри, даже птички затихли, когда ты меня обнимал. Представляешь, как здорово? Давай будем всегда в этот день приходить сюда, даже если мы не будем рядом. Давай будем, даже если я не знаю, я не буду знать твой номер телефона, просто будем оказываться здесь, в этом святом месте». Чем, как называется, как не зомбирование-то? Стопроцентное.
Ученик: Георгий Леонидович, ну тут в основном зомбирование даже не Пети, а себя.
Учитель: И себя, и Пети. Какая разница кого? Да какая разница кого? Кого – какая разница? Какая разница? Вы испытываете такие чувства только потому, что Петя вам поднял юбочку и вами овладел, хотя до этого вы думали, что вы никому не нужны в ваши восемнадцать лет. А тут ба, Петьке чего-то в голову стукнуло, да, ну сперма ему в голову стукнула, и всё. Решил овладеть по глупости. И вы: «А-а-а-ах!» И чтобы Петьку-то тоже на крючочек: «Ты же слышал, как хорошо нам было? Ты же не дурак?» Так что это классное зомбирование, мне кажется. Или я ошибаюсь? А мы страшная секта при том.
«Звёзды ловить, захватив балкон, кутаясь в темноту,
и перекатывать языком вкус твоих губ во рту».
Классно? Или зомбирование? Или любовь? Или просто-напросто гон?
Ученик: Запутали.
Ученик: Тут уже теперь разобраться сложно.
Ученик: В глаза надо посмотреть.
Учитель: Многие стесняются в момент поцелуя в глаза смотреть. Иногда закрывают, потом открывают, подсматривают, куда ты смотришь. Действительно ли ты отдан акту или в это время на часы смотришь, сколько времени тебе ещё осталось? Классно же, да? Вот он – спектакль жизни. Весело. Потому что мысль материальна, всё вокруг живое и мы за всё отвечаем. У нас Вселенские законы все. Или, как вот в интернете показывали, как у Жириновского спрашивают: «Ну вы счастливы в браке?» Он говорит: «Сапоги, шуба, сапоги, шуба. Мы тридцать лет женаты, только одно и слышу – сапоги, шуба, сапоги, шуба. Двадцать пар сапог, сто шуб, и всё одно и то же».
Так что вот. Всё интересно.
Ученик: Ну и что, Георгий Леонидович, вот в Москве гимназии есть, в которых жён готовят. У них правило, что месяц ты не должна приходить в учебное заведение в одинаковой одежде. Вот через месяц можешь поменять. Конечно, шубу надо и сапоги. Это сколько же в месяц? Это тридцать один день.
Учитель: Сапоги, шуба. Поэтому ищем Жириновского. И сапоги-шуба, давай сапоги и шуба. Или с Петькой. «Ладно с романтикой, Петька, давай завязывай. Тут уже какие там клубы, не до этого. Сапоги гони давай, шубу, а то всё».
«Можно тебя, крепко сжав ладонь, вывести за порог?
Выменять скучно-спокойный дом на пыль больших дорог.
Взять напрокат развалюху-додж и превратить в постель.
Громко смеясь, выносить под дождь жар обнажённых тел».
Додж нужен, чёрт возьми, плюс сапоги и шуба.
Ученик: А можно всё стихотворение в новостях напечатать? А то частями как-то…
Учитель: Ну чтобы фрагменты доходили до нужного места. Ну прикольно пишет?
Ученик: Ну с любовником всегда интереснее, чем с мужем.
Учитель: А, когда это входит в обыденность, как вы и говорите, ну секса чуть-чуть.
Ученик: Ну.
Учитель: А сапоги, шуба нужны.
Ученик: Это к мужу.
Учитель: Ну извините, что значит к мужу? Секс вы будете с кем чуть-чуть? А это умалчивается. Это я сейчас прошу прощения, что спросил. Да, да, да. Что-то я не о том спросил как-то. Как-то неаккуратно, некорректно повёл себя.
Так что видите, вопрос-то о любви, он открытый остаётся.
Йога утверждает, что любви нету. Вон президент Школы «Крылья совершенства» утверждает, что любви нету. Есть гон, порыв, радость там, луна, солнце, тень, ландышами пахнет. Нет, вот когда ландышами пахнет, там плохо, потому что там много комаров, это страшное дело. Только разденешься, весь зад будет опухший. Нет, другое место. Не до ландышей. За ландышами не идём. Вот это я вслух говорю. За ландышами не идём.
Так что опять мы возвращаемся к состоянию благодарности, благодарности. Если состояния благодарности нет, эти все стихи ни о чём. Ни о чём.
А благодарность, как её формировать, если хочется… Вон Фрося как специалист конкретный, чёткий говорит: «Благодарить надо за что-то». Ева вон рядом говорила: «Это вообще не имеет смысла, потому что раз уже свершилось, да и хрен бы с ним. Чего теперь благодарить, какой смысл? А всё равно уже в карме записано, ну и катись оно всё». Катись оно всё.
Надеюсь, вы будете формировать это состояние благодарности. Причём же, мы знаем, есть люди оптимисты. У которого всё отними, говорит: «Ну ладно, ну ничего. Ничего страшного. Можно и на ступеньках». Ступеньки отними. «Ну ладно, хорошо. Можно и на дорожке». Дорожку отними. «Ну ладно. Можно и без дорожки, можно и так, стоя на одной ноге». Ногу отними. «Ну ладно. Ещё могу сидеть, ладно, где-нибудь сяду».
Или можно наоборот. Всё хочу, всё, всё плохо. Ну квартира сто пятьдесят метров, четыре туалета, кухня, ну всё плохо. Убирать надо. Уже уборщица есть. Но ворует. Опять плохо. Балкон есть, большой. Пыльно. То есть, значит, останавливаемся на формировании чувства благодарности.
Ученик: Угу. Или основы философии своей внутренней.
Учитель: Осознание своей философии, осознание. Потому что почти каждый, в принципе, довольно неплохой человек. Чего там? Да? Фросечка разве плохой? Нет, не плохой человек, вообще ангел. Сейчас будем искать все плохие черты, не найдём. Не найдём. Ну Фросечка у себя тоже ничего не найдёт. Нормально. Выполняет свои обязанности внятно, чётко, конкретно. Всё. Но вдруг в какой-нибудь ситуации незначительный вылезет такой дьяволёнок, и потом сами думайте, откуда это он взялся-то? Вроде ничего не предвещало такого. Вроде всё было хорошо. Всё было хорошо, тихо, спокойно. Да?
Ученик: Нет.
Учитель: Чего нет? То есть дьяволёнок где-то рядом?
Ученик: Да ну. Я о себе столько знаю.
Учитель: Но такого ещё не знаете, который выскочит.
Ученик: Ну выскочит новый.
Учитель: Ну вот, о том и речь. Так что всё-таки сформировать состояние благодарности, которое действительно непростое, непонятное, особенно для нашего человека после всей нашей истории. Хотя мы говорим: «Да не, ну что, подумаешь». Но то, что всё-таки мы свою веру сами задавили, оно бесследно не проходит. Это должно, что называется, из сознания улетучиться, только тогда что-то можно будет иное формировать. Оно пока вот в сознании сидит, хотя это не вы лично делали, оно в сознании сидит. Раз в сознании сидит, что потомственного бизнеса в России почти нет, почти нет. Потому что история пока складывается, что всегда что-нибудь отнимали. Всегда. Всегда. Так пока складывалась история наша. Поэтому какой потомственный бизнес? И какое доверие? Да никакое. Поэтому вот этот страх-недоверие, он сидит.
Ученик: Вы вот часто говорите, что русские свою веру истоптали. Вы вот что имеете в виду? Ведь не христианство, а что-то другое?
Учитель: А ничего другого. Христианство у нас было одной из основных вер. У нас больше ничего не было. Одна из основных вер.
Ученик: Ну до христианства же было язычество.
Учитель: Ну это не берите дальние формы. Было язычество, у всех оно было. Те далёкие формы вы не берите. Берите близкие. Когда там язычество было в каменном веке, никто об этом и не помнит уже.
Ученик: Но в христианстве раскол был. Это же тоже.
Учитель: Это тоже было давно. У вас вот сейчас, то, что у вас сейчас, полтора века как, оно значение имеет. А то, что раскол где-то был, ещё что-то – это ни о чём всё. Потому что до шестьдесят первого года, до реформы шестьдесят первого года была страна рабская в полном прямом смысле этого слова. И лишь с реформы Столыпина стали… Причём, реформа – это лишь закон, написанный на бумаге. А фактически он так и не пришёл в жизнь. Только начали воплощать. А потом революция пятого года, потом семнадцатого, потом репрессии, потом война. Всё. В чём там история?
Ученик: А в Сибири народ разве не посвободней был, чем мы?
Учитель: Да примерно одно и то же. Где же он посвободней был? Откуда? Да бросьте. Все свободные там в Штатах. А не свободные все здесь. Поэтому об этом спорить можно, где и кто свободен – это абсолютно не принципиально, там на микрон больше, на микрон меньше, это совершенно не принципиальные вещи.
Ученик: Ну а те, кто уезжают в Штаты отсюда и там приживаются, то есть они…
Учитель: Ну они уезжают и уезжают. И живут себе там, ну и чего, они живут себе там с нашей ментальностью, они живут себе там. Всё равно себя изменить, вы по себе знаете, это архитрудно. Какие-то вещи мы начинаем понимать, лучше слышать, но изменить себя – это архитрудная задача.
Ну ладно. На этой оптимистичной ноте сейчас закончим.


22 февраля
Учитель: Давайте, спрашивайте.
Ученик: В последнее время что-то много смертей вокруг. Сегодня вот Таню кремировали, которая из Вышнего Волочка. Сознание уже так поменялось, что не возникает какой-то особой печали по поводу ушедших, и даже не знаешь, чего сказать людям. Ну ушёл и ушёл. Вроде как бы надо сочувствовать, жалеть, как-то печалиться вместе, а так вроде естественный процесс. И некая такая в голове путаница. Как к этому относиться, если у кого-то другого кто-то ушёл? Как быть?
Учитель: Ну как? Ваш выбор. Как хотите, так и относитесь. Это же ваш выбор. Ну в соответствии с нашей системой веры: мысль материальна, всё вокруг живое, мы отвечаем за всё. Хотите плакать, можете плакать. Хотите плясать, можете плясать. Или боитесь, не знаете, как правильно среагировать, а то Всевышний накажет? Ну что же? Накажет, значит, накажет. Если он есть. Или как вот? Как вы, Мия, относитесь?
Ученик: Мне кажется, здесь всё равно вопрос близости ушедшего по отношению вот ко мне.
Учитель: Очень близкий к вам ушедший прям, прямо ну вот душа в душу семьдесят лет вместе отжили. И чего?
Ученик: Ну тогда я не уверена, что у меня будет такая реакция.
Учитель: Какая?
Ученик: Вот как Роза объясняла, что типа ушёл и ушёл.
Учитель: А какая такая? А какая должна быть? А какая должна быть? Будете плакать, потому что остались одна. Потому что одной скучно и так далее. Да? Так были вдвоём, домой приходите, с кем-то можно было словом обмолвиться.
Ученик: Да, да.
Учитель: А тут приходите, даже кошки нет.
Ученик: Да, да.
Учитель: И обидно. Да? То есть за себя грустно.
Ученик: Ну получается, что да, конечно.
Учитель: За себя грустно. Конечно. А как же? За себя грустно. Ещё у кого какие мысли? А что люди скажут?
Ученик: Сейчас уже это меньше, наверное, это раньше было очень важно. Просто нас даже в детстве пробивало на хохот, а мы голову опускали, делали вид, что мы плачем, плачем. А самим хотелось хохотать почему-то.
Учитель: Угу. Наль начала говорить там.
Ученик: Недавно была на поминках, молодая девушка умерла, и как бы не хочется нарушить вот это пространство, потому что если оно пространство скорби, то ты в соответствии с этим… как-то выстраивать своё поведение нужно, чтобы не выглядеть, да, какой-то… чуждым элементом. Но вот мне, например, там захотелось внести какой-то элемент весёлый. То есть я вспоминала ушедшую и какие-то ситуации из жизни. Я вообще хотела сказать, что, когда человек уходит, вот моё ощущение, иногда очень больно бывает, я не знаю даже почему. Казалось бы, человек далёкий, он даже не близкий тебе был, но почему-то это так ранит сильно. И вот исходя из того, что вы говорите – себя жалко… ну вроде не жалко себя, но очень больно как-то и даже спустя какое-то время, вспоминаешь болезненно, а кто-то ну как-то легко. Может быть, это зависит от отношений с этим человеком? Твоя именно какая-то связь с ним, да?
Учитель: Это всё может быть. Вы, как специалисты уже по исследованию собственного сознания, должны понимать, что, откуда берётся, что там у вас внутри варится.
Ученик: Я вот могу сказать только, что в эти моменты очень хорошо себя видишь, себя настоящую. Видны свои мысли, свои эмоции, откуда они растут у меня. Когда уходит… как-будто бы момент истины какой-то такой.
Учитель: Откуда они растут ваши мысли? Всё равно мы говорим ведь о страхе смерти. Вы же хоть и знаете, что всё равно уйдёте, но он вот шагает впереди. И поэтому тут вы начинаете разные идеи строить в зависимости от обстоятельств. А так-то оно же всё просто, на самом деле. Поэтому, когда мы говорим, что в общем-то всё вокруг подобно, будь то научная вера, будь то какая-либо иная. Научная – это тоже вера. Тоже вера. Такая же, как и все остальные. Такая же, как и все остальные. Вроде бы она оперирует какими-то фактами, но факты в основном служат… есть какие-то факты, но их надо объяснять как-то. Ну вот их как-то объясняют, каким-то образом. Вот горит лампочка, ну толком никто не знает, отчего она горит, почему и как. Но нашли объяснение. И там создали генератор, вырабатывающий электроэнергию и дающий её вот в наши жилые дома, и мы вот вставляем вилку в розетку. И если вы не принадлежите к научной вере, вы не знаете, чего там, не знаете, какие версии есть, поэтому вы можете оперировать, что вот чем лучше вы в Христа верите, тем света больше. И тоже будет подтверждение этому. И тоже можно подтянуть, что благодаря Христу мы смогли сделать генераторы, а благодаря генераторам мы смогли лампочку зажечь. Ну и так далее. То есть можно впутывать всё что угодно. Можно не Христа подтянуть, а Аллаха, скажем. Пускай Аллах будет. Какая разница, да? То есть на самом деле мы выбираем то, что нам ближе. Нам ближе то, что нам вложили в голову в рамках общества. А вот общество вложило нам в голову определённые моменты какой-то истины, какие-то что «ну вот так», что коммунизм – это светлое завтра всего мира. Ну вот и люди верят в коммунизм. Китайцы так до сих пор. Может, поэтому их так много, два миллиарда, может из-за того, что они идут к светлому завтра. А нас так мало, сто сорок миллионов, потому что мы где-то опустились в яму. Может быть, поэтому так и подчищается. То есть объяснение может быть любое. Какое истинное? Да любое истинное. Истинное то, в которое вы верите. В которое вы верите. Верите, что Вася – ваш любимый, он ваш любимый. Независимо от того, что у него ещё море любимых, но верите, что вот «Васечка мой, он всё в семью, всё в семью несёт». Всё. Ну он и будет любимым. Если вы не верите Васе, а считаете, что Вася – коварный изменщик, ещё что-то, ну также он будет коварным изменщиком, хотя ничего не изменилось. У него как были разные любимые, так и есть, но просто разные объяснения. Одно объяснение, что «Вася меня любит и старается для дома». А другое объяснение, что «Вася меня не любит и только и гуляет, мечтает, как бы от меня улизнуть». Описан один и тот же факт. Но с разных сторон. С разных сторон.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71008315?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.