Главная страница | Книги о путешествиях | Калиго: лицо холода. Часть 1

Калиго: лицо холода. Часть 1
Ксения Гранд
За десятью морями и пятью океанами лежит остров, сотканный из холода и мрака. Место, где легенды оживают, а страхи питают плоть того, чьё касание убивает, чей голос опьяняет, а поцелуй вытягивает душу. И имя ему–Калиго. Он путает ваши мысли, поднимает из глубин сознания темные желания, толкающие на ужасные поступки. Многие годы он жил в изгнании, но однажды, когда он уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души. Души Калиго. Американский турист, приехавший с друзьями в поисках острых ощущений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. Ввиду непредвиденных обстоятельств группа оказывается на горе, не имея связи с внешним миром. Восемь друзей, врагов, восемь незнакомцев, каждого из которых ведет своя цель. Различные характеры, приоритеты и разные шансы на победу. Кто из них выстоит в схватке против природы? А кто запутается в сетях Калиго? Восемь людей ступило на вершину, но спустится с нее лишь один.

Ксения Гранд
Калиго: лицо холода. Часть 1

Часть
I
. Пока судьба не разделит нас


Их останется двое. Двое против стужи, против несправедливости и суровости Севера, против целой Вселенной, стремительно разваливающейся у них под ногами. Двое, которые смогут все изменить. Двое, которые смогут все исправить. Разрушить, воскресить, воссоздать из праха, чтоб планета обрела новую жизнь. Как они поступят? С чего начнут? Смогут ли встать на ноги и дать отпор самому Холоду? Возможно, они лишатся жизни. Может, станут героями. Вероятно, потерпят провал, обрекая на ужасную участь все человечество. Но нелегкий путь еще впереди, а пока этим двоим нужно научиться жить в согласии друг с другом и с чуждым им обоим миром.
Северные земли встречают их тоскливым завыванием мистраля. Он поглаживает верхушки гор, пронизывает разреженный воздух, покачивает горнолыжную кабинку, и без того едва поднимающуюся в горную высь. Пока та, вздрогнув, не застывает на кусочке заснеженной почвы. Протяжный скрип металла объявляет о прибытии, вот только туристы не спешат выходить наружу. По правде сказать, никто из них понятия не имеет, как работает этот странный механизм, отдаленно напоминающий подъемник. В далеком прошлом он двигался за счет электричества, опускаясь и поднимаясь на гору по бесконечному кругу, но те времена давно прошли. Не имея источников питания, сааллы не нашли ничего лучше, как использовать рукоятку для подъема, которую каждый из представителей сильной половины группы крутил по очереди, чтоб приблизить их к вершине.
– Ну что, скоро там? – выглядывает в окно Акли. – Или мне еще час придется крутить эту гребаную железяку?
– Мы прибыть, – отвечает Силкэ с присущим людям севера грубоватым акцентом, отворяя металлическую дверь.
– Какая красота!
Ивейнджин выбирается из проржавелого зверя и теряет дар речи. Белые пески, изогнутая спина скал, клубы тумана, нависшие над каменными шпилями: совершенно другой мир. Она словно ступила с земли прямиком в невесомость. Вот топталась у заснеженного подножия, а вот уже парит над небосклоном. Это не просто горный хребет. Это сердце Скандинавии. Жаль, не все члены группы разделяют ее восторг.
– Наконец-то, – выпрыгивает из кабинки Акли, хлопая белесыми ресницами. – Если б знал, что на острове нет нормального фуникулера, заказал бы нам вертолет. Пошевеливайтесь, сонные мухи. Мне еще предстоит выиграть гонку.
Красоты скандинавских краев интересуют его меньше всего, впрочем, как и желания других. Единственное, что для него имеет значение – выиграть в соревновании по спусковым лыжам у своего одногруппника Калеба.
– Мечте дурак радуется, – фыркает Калеб, бросая на землю чехол со снаряжением.
– Ты кого дураком обозвал?
– Это устойчивое выражение. Имеется в виду, что радоваться нужно не мечтам, а результатам.
По лицу Ака юноша понимает, что поговорки в борьбе с ним бесполезны.
– Рано торжествуешь. Я катаюсь на лыжах с одиннадцати лет, участвовал в сотнях конкурсов, в большинстве из которых одержал призовые места. Что-что, но гонку с выскочкой-любителем я уж точно не проиграю.
– Ну вот и посмотрим, кто круче! – растягивает такие же бледные, как и все его лицо губы Ак. Его улыбка, как разряд тока по мокрой коже – резкая, отталкивающая, отдающаяся болезненным спазмом в горле. Калеб хочет ответить, но решает не спорить. Это все равно, что биться лбом о стену. Если Акли Гудмен вбил себе что-то в голову, его не переубедить, а силы юноше лучше поберечь для предстоящего заезда.
Ветер пронизывает до костей. Проникает в щели, хлещет плетью по голой коже, выдувает даже сами мысли о тепле, давая понять, что вершина Сапмелас саалла не сильно рада новым гостям. Калеба настораживает столь холодный прием, но абориген дает понять, что на такой высоте сквозной бора[1 - Холодный, порывистый северный ветер.] – дело привычное. Не то, чтоб парень не верил незнакомцу (хотя, он, в принципе, никому не доверяет), но порывы кажутся ему слишком сильными, а Силкэ – чересчур спокойным для человека, которому пришлось тащиться на гору в нерабочий сезон. Говоря по правде, он сам вызвался стать их проводником, но Калеб сомневается, что им правили благие намерения. Скорее всего, выгода – вечный двигатель человеческой души. Это место считается священным для сааллов – коренного народа Саарге. Поэтому, когда туристы, приплывшие на остров из далекой Америки, захотели потревожить их святилище, у местного не оставалось выбора. Отпускать чужаков на вершину в одиночку – то же самое, что четвертовать всех семерых собственноручно. По крайней мере, так сказал Силкэ.
Калеб в курсе, что остров пользуется славой «Проклятого пятна» на лице Севера. Эта местность обросла множеством мистических историй. Якобы жители здесь исчезают, как снежинки на раскаленном камне, корабли близ берегов по неизвестным причинам тонут, а их останки, погребенные под весом глубины, так и не находят. Даже самолеты, курс которых пролегает через Саарге, исчезают с радаров бесследно, словно распадаются на мириады льдинок, сливающихся с вечно-белыми верхушками скал. Такой себе осколок Бермудского треугольника посреди Северного Ледовитого океана. Но именно это придает ему колорита, притягивая к себе таких искателей острых ощущений, как Калеб и его друзья.
– Чилл, кексики, – посылает им воздушный поцелуй Джаззи. – Вы как хотите, а я пошла делать селфи. Кэт, гоу со мной?
Пока лыжники-дуэлянты подготавливают инвентарь, звезда ютюба Джаззи щелкает себя в объектив айфона цвета переспевшего мандарина со всех ракурсов в стремлении сделать идеальное селфи. Ее копна рыжих кудрей горит на фоне заснеженных просторов, подобно раскаленным углям в печи. История острова, как и его малочисленных поселенцев, интересует ее в последнюю очередь, и то лишь для того, чтоб привлечь подписчиков в свой блог. А вот Кэт относится к традициям вымирающих скандинавских народов куда более почтительно. Как будущий писатель, которым она надеется стать после окончания Нью-Йоркского университета, брюнетка имеет непреодолимую слабость ко всему, что окутано пеленой таинственности.
– А это что такое? – машет она рукой на деревянную конструкцию вдали. Вопрос явно предназначается местному, но вместо него отвечает Элиот.
– Видимо, какая-то хибара для рабочих.
– Фальде! – подтверждает Силкэ. Из-за неожиданного шквала ему приходится повысить голос.
– Зачем она нужна? Для отдыха? – спрашивает Ивейн, поднимая камеру, но из-за резкого ветра Силкэ не улавливает суть вопроса, и ей приходится повторить.
– Нет! Для хранение припасы!
Калеб выискивает взглядом силуэт лачуги, но тут же отворачивается от броска снега в глаза. Метель становится все сильнее, и это не на шутку тревожит Аллестера.
– Вам не кажется, что погода слишком резко переменилась?!
– На вершина всегда сильно дуть. Так горный Владыка приветствовать или предупреждать приезжий!
– И как мы узнаем разницу?
– О, – одергивает абориген меховую шапку с хвостом горностая, – вы понять это без ошибка.
Аллестер подступает ближе к Кэт, опасливо оглядываясь. Упоминание сверхъестественного заставляет его тоненькие ручки покрепче вцепиться в видеокамеру. Как студент факультета журналистики, он заимел полезную, но жутко раздражающую для остальных привычку снимать все, что по его мнению считалось «удачным кадром». Но больше всего раздражала его иррациональная фобия нового, а точнее всего на свете. Он с трудом пережил перелет, а ступив на палубу парома, едва не свалился в обморок от слабой качки. Всю дорогу до острова ему казалось, что судно сейчас развалится по частям, а они с друзьями упадут в открытое море на съедение белым акулам, которые в окрестностях Скандинавского полуострова даже не водятся. Ивейн прониклась симпатией к этим милым кудряшкам и темным, как бусинки, глазам, бегающим из стороны в сторону под линзами громоздких очков. Но далеко не все в группе разделяют ее добросердечие.
– Что за горный дух? – подключается к разговору Кэт. – Это какое-то здешнее божество?
Местный отрицательно качает головой.
– Это Владыка Саарге. Все, что вы видеть – его земля. Мы всего лишь гость и служить он, чтоб здесь жить.
– Что? – подставляет ладонь к уху Ивейнджин. – Что он сказал?!
А вот сейчас приходится действительно кричать, чтоб тебя услышали. Внезапно налетевшая вьюга поднимает ввысь белые хлопья, закручивая их в буйном вихре. Ветер дует так сильно, что не дает сделать вдох, словно его порывы выдувают из воздуха весь кислород. Подобные изменения кажутся неестественными, будто кто-то нажал на кнопку «запустить ураган», и теперь он на всех парах мчится прямиком на вершину.
– Что творится? Что это?! – хватается за шею Элиот, чтоб удержать шарф. – Глянь, как резко небо затянуло! Ни фига не видно! Кажется, твой Владыка не сильно нам рад, белобрысый!
– Может… – начинает было Ивейн, но брошенная в лицо снежная охапка прерывает ее. Она прикрывает рот ладонями, но заговорить так и не получается. Силкэ хватает ее за локоть и машет остальным.
– Рагар! Нужно немедленно спускаться! Надвигаться скёрнинг! Снежный буря!
Его слова вызывают всплеск эмоций у Джаззи.
– Эй! Что за? Я только шестьдесят селфи успела сделать! Это просто горный винд[2 - «Wind» (англ.) – ветер]! – говорит она, а у самой чуть перчатки с рук не срывает.
– Никто никуда не идет! Мы не для того сюда тащились, чтоб спускаться через час! У нас впереди большая гонка, мать вашу!
– Ты что, с ума сошел, Ак?! – чуть не задыхается от возмущения Калеб. – Кататься при таких условиях? Мы же разобьемся!
Такую реакцию Акли воспринимает как личное оскорбление.
– Так и знал, что ты струсишь!
– Я не бою… – ураганный порыв бьет Калеба по щекам, словно хлыстом. Ему приходится натянуть капюшон, чтоб защититься. – Говорю, дело не в сложности! Просто я не такой отбитый, чтоб рисковать своей жизнью!
– Ну уж нет, ты, слюнтяй! Все студенты только и болтают, что о Колдвотере-младшем – лучшем лыжнике Нью-Йоркского университета!
– Акли! – кричит Кэт при виде поднимающейся на горе снежной стены.
– Лучший ты только на словах? Так давай, отвоюй свой титул! Покажи, на что способен!
– Аааклии!
Парни поворачиваются и застывают на месте, наблюдая, как над головами закручивается водоворот снега. Хватая рюкзаки, они бросаются к подъемнику, стремясь как можно скорее покинуть эпицентр бури. Не успевают створки ржавой двери сомкнуться за спиной отстающего Аллестера, как Силкэ наваливается на рукоятку, и кабинка уносится в пропасть в поисках спасения. Ветер волком воет в щели, копны снега бьются о потемневшее стекло так яро, что Кэйтин кажется, будто оно вот-вот вылетит ей прямо в лицо. Она отодвигается от него так далеко, как только позволяет впившееся в шею плечо Калеба и притиснутая к предплечью рука Ивейн, когда неожиданный грохот выбивает из ее легких весь воздух.
– Что это было?!
– Кажется, механизм заклинить!
– Сейчас не подходящее время для поломки!
Силкэ дергает маховое колесо, наваливается на рычаг всем весом, но тот резко отцепляется и остается у него в руке. Яростный порыв кулаком ударяет в окно, пошатнув конструкцию в сторону так сильно, что ее скрип перекричал разрастающийся над головой буран. Стекло слева разбивается вдребезги.
– Она не выдержит! – вопит Эл.
Калеб с Аком с трудом раздвигают заледеневшие створки. Все одновременно устремляются к двери, подгоняемые предостерегающим воем металла.
– Джаззи, быстрее!
Рыжеволосая едва успевает выпрыгнуть, как ледяная вьюга сметает в пропасть кусок заснеженной тверди прямо перед застывшей кабинкой. Если бы не Силкэ, вовремя оттащивший девушку со склона, Джаззи бы улетела в пропасть. Постепенно нарастающий шквал перерастает в шторм, а тот – в ураган, настоящий нордовый хаос на краю земли, с которой нет пути обратно. Ветер хлещет по коже до боли, до крови, до последнего беззвучного крика. Его вой перетекает в ярость, настоящую, слепую, неконтролируемую. Ярость, причина которой гостям острова неизвестна. Гнев, который они не в силах понять. Боль, которая выливается потоками стылой лавы. Отрезвляет, поучает, угрожает, скатываясь в сплошной снежный пласт, несущийся с вершины прямиком к восьмерым путникам.
Снимающий происходящее на камеру Аллестер опускает объектив, замирая от ужаса.
– В хижину! – вопит Калеб, на ходу хватая лыжи.
Акли порывается вперед, позабыв об остальных. Джаззи скачет по сугробам с крепко зажатым в руке смартфоном, и только Иви не двигается с места. Вид белой стены вводит девушку в ступор, и если бы не Элиот, потянувший ее за собой, как куклу, она б даже не пискнула, когда лавина смыла бы ее потоком.
– Сюда! Скорей!
Силкэ раскрывает дверь нараспашку и уже готовится ее захлопнуть, когда Иви подставляет ногу в дверной проем.
– Стойте, там еще Кэт!
Десять метров. Кэйтин мчится со всех сил, но ботинки грузнут в сугробах, тормозя движение. Белая волна стремительно пожирает склон.
– Кити, ты сможешь! – высовывается в щелку Джаззи.
Пять метров. Поток движущегося снега заглатывает лачугу, как акула мелкую рыбешку.
– Давай! – протягивает руку Ивейн.
– Прыгай!
Снежная река хватает брюнетку за щиколотки, а буря толкает в спину, когда она делает отчаянный рывок.
– КЭТ!
– Да спасти нас всех Акмелас!
Ледяное цунами сотрясает бревенчатые стены, как спичечный коробок, погребая лачугу под тонной белой мглы, а вместе с ней и всех, кому посчастливилось в ней оказаться.

Глава 1. Под брюхом небосвода



Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме?ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным действием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась Вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда дыхание зверя оборвалось. Это непростительное преступление могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица Истинных Богов Севера. Три силы, три Божества, правивших миром, сошли с Асгарда[3 - Мифический мир в скандинавской мифологии, город на небесах, служащий домом для Богов и Асов, куда отправляют души праведников после смерти.] на владения смертных, чтобы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – Высший из Богов, повелитель льдов, Куту?лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.
Кутулус хотел отдать грешника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить того в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его зоркий глаз видел то, что ускользало от его братьев. Виновник самого тяжкого из преступлений не боялся разделить участь океана или слиться с природой. Лишь одна вещь в мире заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных снегов. Нескончаемая зима, которая отняла у его семьи пищу, обрекая на голодную гибель. И именно это оружие и использовал Верховный, поместив в юношу всю мощь Севера. Он уже не раз проделывал подобное с грешниками, и каждый раз их бренная плоть, не выдержав подобного испытания, распадалась на тысячу кусочков. Но только не в этот раз.
Вопреки всем ожиданиям и законам Сирилланд выжил. Не потому, что желал этого, а оттого что сила Севера выбрала его. Среди сотен зверей и миллионов человеческих существ она избрала его, ощутив в нем безграничный потенциал, которого не замечали Боги. Потенциал, который спас его от неминуемой гибели, сделав полубогом-получеловеком. Ранее подобный статус доставался лишь Валькириям – девам-воительницам, провожающим падших воинов в их новый дом Вальхаллу. Но тот факт, что подобный дар достался простому мальчишке, да еще и грешнику, Троица Истиннобогов сочла немыслимой низостью. Однако совершенного было уже не исправить. Сила Севера сделала свой выбор и контролю Акмеласа больше не поддавалась.
Сирилланд стал первым полубогом, свободно ступающим по земле. Первым получеловеком, перед которым открылся путь в священные земли Асгарда. Посредником небес среди людей с небывалой мощью, контролировать которую до сих пор было не под силу ни одному земному существу. Но Боги воспротивились этому. Вместо того, чтобы принять юношу в свои ряды, они закрыли перед ним врата, навечно отрезав его от священного, боясь нарушить вселенский устой. Боги не должны свободно разгуливать по земле. Человеку не место в небесном царстве: такова цена природного баланса, которую Сирилланд мог нарушить.
Собрав воедино энергию трех стихий, Истиннобоги обрушили ее против грешника, пытаясь восстановить нарушенное равновесие. Они вынули из повинного кости, заменив льдом, и использовали их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце виновного послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в его груди заменил кусок горного хрусталя. Тело же Сирилланда, хранящее в себе небывалую силу, было заключено в вечную ловушку на кусочке земного мира, служившей ему домом. Границы родного острова стали его оковами, а вершина сааллской горы – его клеткой, удерживающей его от странствий по миру. Лишь его душа, очистившаяся от греха, может освободить его – вечная священная сущность, которую не уничтожит даже божественная воля. Зная об этом, Акмелас отправил душу Сирилланда на землю для перерождения в другом смертном, чистом и не испорченном грехом, в место, где тот, не имея возможности покинуть родные владения, никогда ее не отыщет. Души же его смертной семьи Бог поместил в самую темную часть поднебесной – Арэльдум – царство вечной пустоты. Владычество непокорности, куда ссылали души всех сошедших с тропы благочестия, недостойных места в святилище Асгарда. Вход в Арэльдум запрещен Богам, полубогам, Великанам и духам. Всем, кроме Акмеласа, чьей рукой оно и было сотворено.
Прошли годы, минули столетия. Сирилланд сумел не только примириться с живущей внутри него энергией, но и научиться сдерживать ее. Хотя это было невыносимо сложно из-за уязвимости человеческого тела. Плоть, лишенная души слаба, и Боги прекрасно об этом знали. Отняв у Сирилланда душу, они забрали у него не только частичку самого себя, но и возможность применить всю мощь Севера. Одно неверное движение, злость, обида, раздражение могло обрушить ее сокрушительное могущество на остров, поглотив не только юношу, но и весь мир без остатка. Поэтому Сирилланд был вынужден держать себя в постоянных сетях контроля, используя лишь минимум томившихся в нем способностей. Так, он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали «Калиго» или лицом самого Холода.
Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице Истинных Богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги увидели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, пересказывая легенду рождения Калиго, не знают истинной причины поступка парня, имя которого стерлось из памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.
Со временем Калиго осознал, что ждать прощения Богов бессмысленно, как и молить их об освобождении его родных из Арэльдума. Если он хочет выбраться из невидимых оков и отыскать семью, он должен во что бы то ни стало вернуть себе свою душу. И он стал ждать, искать, готовиться, действовать. Со временем юноша нашел способ притягивать на остров желанных гостей, надеясь, что среди них будет носитель его былой жизни. Его поиски продолжались из десятилетия в десятилетие, из столетия в век, и так по бесконечному кругу временной стрелки, но с каждым годом надежда таяла все сильнее, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и душа Владыки отправляется в новый путь.
Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то светлые волосы впитали в себя всю серость тумана, который окутывал Сапмелас саалла пеленой каждый раз, когда внутри Повелителя вьюг разливалась грусть. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый окраса древесной коры потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах горы. Плоть затвердела. Кожа стала бледнее снега, покрывшись тонким слоем инея. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления, когда-то цветущий и наполненный светом Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.
В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых были отправлены Акмеласом в Асгард, а их греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить то, что по праву принадлежит ему.

****
– Кажется, стихло, – прорезается в темноте голос Элиота. – Нехило так потрясло.
Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, вытаскивая из задворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, он за многие годы он научился держать их в узде.
– Все живы? – спрашивает он. – Отзовитесь.
Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.
– О май гад! – подпрыгивает Джаззи. – Я что-то нащупала. Что-то твердое и шершавое. Ох, оно еще и мягкое!
– Это моя голова, дура, – судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.
– Предупреждать надо! Меня чуть удар не хватил! Кто-нибудь щелкните же свет!
– Сомневаюсь, что здесь есть электричество.
Это Кэт. Она потирает ладони в перчатках, после чего толкает плечом дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеется, что она не засыпала эту хибару по крышу.
– НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Ты что, прикалываешься? Как же мне тогда зарядить свой смарт? Я только две сменные батареи взяла!
«Смартфон»! – тут же соображает Калеб. Слава богу, что Джаззи везде таскает с собой этот кусок пластика.
– Дай мне свой телефон.
– У тебя же свой есть.
– Он в рюкзаке. Я не вижу, где. Нужно посветить фонариком.
– Это айфон, а не шахтерская каска. Последней версии, дэм[4 - Damn (англ.) – черт]!
– Просто дай мне его!
Поведение новоиспеченной подружки Кэйтин раздражает юношу с первой минуты знакомства. По правде сказать, он в жизни не видел девушки глупее и противнее. Калеб готов поспорить, она даже не подозревает о возможности совершения звонков со своей «волшебной пластинки с камерой». Единственное, для чего рыжевласка использует мобильный – это видео для блога и фото, в которых достопримечательности выступают лишь фоном для бесчисленных селфи.
– Ну ладно, лови, кексик. Только полегче, а то весь заряд используешь.
Мягкий силикон опускается в руку Калеба. Вспышка света озаряет грудь парня и он тут же чертыхается.
– Что там? Ящерица, паук, монстр?
– Ты поранился? – выдвигает свою версию Кэйтин.
– Хуже. Я испачкал куртку.
Кэт толкает его локтем, и он разворачивает телефон, освещая небольшое помещение, заставленное всяческим барахлом. В центре полутемной комнаты высится силуэт старого каменного очага. Конструкция больше напоминает огромную груду булыжников, но судя по темной копоти и недогоревшим поленьям в чаше, ее не раз использовали по назначению. Слева от камина виднеются несколько стопок древесины. Это уже неплохо. Можно погреться и дом как следует осмотреть, вот только нужно сперва разжечь огонь.
– У кого спички? – откашливается Калеб.
– Кажется, у меня.
Кэт достает из кармана рюкзака серо-красную упаковку и направляется к камину. Ей требуется несколько минут, чтобы зажечь поленья, но когда стены озаряет блеклый оранжевый свет, Калеб вздыхает с облегчением. Ивейн и Аллестер тут же бросаются к пламени, отогревая онемевшие пальцы. Силкэ подбрасывает пару деревяшек, раздувая огонь, чтоб он не угас. Теперь картина перед глазами становится ярче, и даже можно рассмотреть близстоящие предметы, вот только легче от этого не становится.
– И что это за конура? – чешет белесый затылок Акли. – Такое ощущение, что здесь никто не был лет сто.
Его предположение недалеко от правды. Домик, в котором они очутились, оказывается нежилой лачугой, использующейся местными шахтерами в рабочий сезон: пара запущенных комнат, две двери, пять оконных рам и весьма бедный интерьер. Из предметов мебели в ней есть только письменный стол, несколько стульев, череп рыси на стене и куча коробок с неизвестным содержимым. Как позже им объясняет Силкэ, в этом здании хранится рабочий инвентарь и продовольственные запасы для экстренного случая. На деревянных стенах развешаны всевозможные инструменты: молотки, проржавелые кирки, лопаты, ручные сверла. Некоторые выглядят так, словно предназначены для средневековых пыток, а не добычи полезных ископаемых. К примеру, вот это странное приспособление в виде толстого стального стержня, изогнутого в виде буквы «G». Калеб обращает внимание на два небольших окна, за которыми виднеется белоснежная стена. Отлично. Похоже, лавина завалила хижину по самую кровлю. Значит, им еще долго придется здесь торчать. Если они только не придумают план спасения.
Джаззи натягивает на голову капюшон, окидывая взглядом помещение. Ее оранжевая пуховая куртка выглядит слишком узкой для походной. Элиот подозревает, что она специально выбрала верхнюю одежду на размер меньше, чтобы продемонстрировать фигуру. Правда, это, как и ее розовые походные ботинки, в условиях высокогорья выглядит так же уместно, как и бальное платье на овце. Она напоминает Калебу конфету, завернутую в пеструю обертку, которая так и просится в рот. Поймав на себе его взгляд, рыжевласка подмигивает парню. Хоть Калеб и не может ее терпеть, глупо отрицать ее привлекательность. Пышная копна кудрей цвета охры, россыпь хаотичных веснушек, колечко пирсинга в носу и большие глаза оттенка морской волны: все это в полной мере сглаживает ее невыносимые манеры и краткость ума, вернее, его полное отсутствие. Добавить еще лебединую шею и пышный бюст, – и получаем весьма располагающую к себе внешность. Это, пожалуй, единственная причина, по которой он ее терпит. Если бы только она была на несколько килограмм тяжелее, а грудь на пару размеров меньше, он вряд ли бы позволил ей ошиваться вокруг себя, будь она хоть сестрой-двойняшкой Кэт.
– Ну и что дальше? – фыркает Калеб, кивая на прикиданную снегом оконную раму. – Есть идеи, как отсюда выбраться?
– Насколько я знаю, – поворачивается Кэйтин, – сааллы работают в высокогорных выработках. Должны же у них быть хоть какие-то средства связи.
– Сомневаюсь, что у них есть хотя бы радио. Техника на Саарге дает сбой. Именно поэтому в этих местах нередко исчезают авиалайнеры, а корабли разбиваются о прибрежные рифы. Я читал лет пять назад здесь потерялся грузовой самолет. Он доставлял продовольствие работающим в те времена в хрустальных шахтах норвежцам, но в один день просто пропал с радаров. Об этом в свое время писали в Нью-Йорк таймс. Больше никто ничего не слышал ни о нем, ни о пилотах.
– Вы… вы понимаете, что у нас есть проблема посерьезнее коммуникации? – дрожащими то ли от холода, то ли от паники губами шепчет Аллестер. – Если мы не ввыбберемся из этой ххижины, у нас ппопросту закончится ввоздух. О Господи… мммы задохнемся. Мы… все уммрем в тысячи… километрах… от дддома… где ннас… никто нне найдет…
Он судорожно втягивает воздух и хватается за грудь, словно его легкие уже сжались от неминуемой гипоксии. Кэт даже показалось, что он побледнел. Хотя, это может быть последствием панической атаки.
– Если хотите мой тип[5 - Tip (англ) – совет, подсказка.]… – начинает было Джаззи, но Калеб вмиг ее затыкает. Была б его воля, эта девчонка открывала бы рот, только чтоб поесть. Но, увы, это было бы слишком идеально. Неожиданно слова Калеба наталкивают Ивейн на интересную мысль.
– А как насчет рации?
– Ратзии? – переспрашивает Силкэ, который все это время не сильно вникал в разговор незнакомцев. Вполне возможно, что он не понял и половины сказанного.
– Телефон, сотовый, связная аппаратура, – вмешивается Кэйтин, поправляя воротник своей алой стеганки, – что-то, чтоб подать сигнал жителям внизу.
Местный все еще не улавливает суть вопроса, пока Ивейнджин не говорит ему что-то на непонятном языке.
– Хольсан, яаре! Да, я знать. Сюда.
Кэт удивленно косится на блондинку.
– С каких пор ты знаешь сааллский?
– Подучила перед путешествием.
– И что ты ему сказала?
– Что нам нужно то, с помощью чего чужаки разговаривали друг с другом на расстоянии.
– Думаешь, сааллы такое хранят?
Ивейнджин неловко опускает глаза, как ребенок, которого подловили на подглядывании за взрослыми.
– Оглянись. Мы в месте, возле которого исчезают корабли. Наверняка местные собирают их обломки или… вещи моряков.
Кэт сжимает губы, провожая ее взглядом. Они планировали поездку на Саарге несколько недель. Вполне естественно, что Ивейн захотела заучить несколько фраз, чтоб упростить их пребывание. Но как она смогла разучить такой редкий язык народа, численность которого едва доходит до сотни? К тому же, одно дело спросить, который час, а другое – поинтересоваться, где местные прячут пожитки из затонувших пароходов, найденные на берегу моря. Брюнетку охватывает странное чувство, что подруга ей чего-то не договаривает.
– Должно быть где-то тут.
Мужчина ведет их к письменному столу в углу комнаты, справа от которого покоится с десяток ящиков. Калеб опирается о бревенчатую стенку, не без интереса наблюдая за сааллом, спина которого изгибается дугой. На вид ему не дашь и сорока пяти, но густая паутинка морщин возле глаз и рта свидетельствует о куда более преклонном возрасте. Силкэ с самого начала привлек внимание парня. Острый, словно выточенный лезвием нос, массивные руки, поджатый торс, слишком широкий, как для таких худых ног. Он словно сложен по неправильной пропорции начинающим художником, который понятия не имеет, как должно выглядеть человеческое тело. Меховая накидка и такая же пушистая шапка с хвостом какого-то дикого зверька придают его внешности особого колорита, не говоря уже о суконной рубахе с кожаным поясом и высоких замшевых сапогах, явно ручной работы. Такое впечатление, что вся его одежда сшита из шкур животных мехом внутрь. По всей видимости, чтоб удерживать тепло.
– Фалле! Я не знать, что это, но много лет назад вышедший с корабль говорить, что это помогать ему общаться с братья за морями, – кивает абориген, опуская на столешницу предмет, больше напоминающий экспонат исторического музея, чем устройство связи. Сплошная деревянная подставка, занимающая добрую половину стола, многочисленные кнопки, большая катушка, подобно той, которая используется для просмотра старых пленочных фильмов, и рычаг, напоминающий дверную ручку. Чем-бы это ни было, Акли крайне сомневается, что оно может хоть как-то им помочь.
– Это еще что такое?
– Это типа того… ну это… – щелкает пальцем Элиот, – та штука, что показывает черно-белое кино. Как ее там?
– Проектор? – приходит на помощь Аллестер.
– Диаскоп? – выдвигает свою версию Кэт.
– Бесполезная хрень? – предполагает Ак.
– Это радиотелеграф.
Головы всех поворачиваются в сторону Иви. Девушка редко открывает рот, но когда это делает, из него вырываются диковинные вещи, например, информация об оборудовании для передачи данных, настолько древнем, что о технологии его применения известно разве что Рузвельту.
– Такой использовался на суднах до конца восьмидесятых прошлого века.
– Так ты у нас, оказывается, специалист по радиосвязи, – складывает руки домиком Калеб. – Есть еще какие-нибудь утаенные таланты?
В голосе парня нет ни грамма сарказма, но от этого румянец блондинки не уменьшается.
– Ты знаешь, как им пользоваться? – интересуется Кэт.
– Все радиотелеграфы работают по одинаковому принципу. Если второй передатчик до сих пор в рабочем состоянии, мы можем обратиться за помощью. Как давно здесь это устройство? – абориген пожимает плечами. Девушка говорит ему что-то на сааллском, и мужчина смыкает указательные и большие пальцы обеих рук, показывая круг.
– Он не знает, сколько точно, но за это время луна наливалась кровью несколько сотен раз.
– А поточнее нельзя? Ну, там месяц или век.
– Сааллы не используют традиционные единицы измерения времени, – объясняет Иви. – Для них год – это когда солнце дважды стоит на месте на минимальной высоте или, когда его трижды пожирает темнота, а луна…
– …наливается кровью, – заканчивает Калеб, пряча под шапку каштановый локон. – Очень поэтично. А теперь вернемся к делам насущным: что делать с этой грудой не сданного металлолома?
Аллестер, который до этого не подавал признаков жизни, наконец-то решает напомнить о себе.
– Вполне вввероятно, что радиоточка до сих пор исссправна, – закусывает он кончик шарфа, чтоб унять клацающие от волнения зубы. – Стоит попробовать пеее… редать послание.
– Куда? В какой-то музей военно-морской техники, выставивший довоенные рации в качестве экспонатов?
– Рразве у нас есть выбор?
Ответ на этот вопрос известен всей группе, поэтому сейчас все надежды падают на хрупкие плечи Ивейн, чьи пальцы уже тянутся к верхней крышке устройства. Она берется за катушку, отматывает ее назад, подобно карандашу в центре пленочной кассеты, затем оттягивает рычаг-ручку, отбивая ломаный ритм из трех долгих, трех коротких и снова долгих звуков. Минута ожидания тянется целую вечность, спустя которую не происходит ничего нового. Иви повторяет процедуру, но вместо подтверждения слышит лишь удручающую тишину. Кэт нависает над подругой проливной тучей.
– Получилось?
– Не знаю. Я таким раньше не пользовалась. Обычно получатель должен отправить кодировку, чтоб дать понять, что сообщение получено, но… никто не отвечает…
– Здесь же полно вещей, – поправляет запотевшие очки Аллестер. – Быть может, здесь найдутся другие устройства для передачи сигнала?
Элиот кивает и вместе с Акли и Кэт подается к груде картонок, крутя напряженной шеей. Боксер не привык так долго находиться без движения. Даже поездка в метро вместо привычной пешей прогулки казалась ему пыткой, что уже говорить о пятнадцатичасовой поездке на автомобиле и двухдневном круизе по океанским просторам. Не упоминая о перелете, который занял добрую половину дня. Его мышцам необходимо движение так же остро, как легким воздух. Поэтому, когда они наконец прибыли на злополучный остров, первым делом парень пошел пройтись по окрестностям, пока остальные нежились возле камина, деля дом с семьей сааллов, любезно пустивших их к себе. На участке земли меж хибарами, который, судя по столбу с высеченными лицами богов, играл роль центральной площади, Эл и повстречал Силкэ, который впоследствии стал их гидом в мир высокогорья.
Местная деревушка Рильхе насчитывает не больше ста жителей, численность которых стремительно уменьшается. Само поселение состоит из дюжины лачуг, которые и домами-то толком не назовешь. Построенные из бревен с декором в виде черепов и щитов, они выглядели, как игрушечные кости, небрежно брошенные у подножия горы рукой пьяницы. И в это богом и дьяволом забытое место друзья Эла приехали на каникулы. Боксер до сих пор не понимает, зачем они притащились в такую даль, ведь горнолыжные курорты по всему миру только и ждут, пока к ним приедут такие заядлые любители фрирайда, как Акли с Калебом. Однако Элиот подозревает, что дело вовсе не в любви к лыжам и даже не в адреналине, который растекается по венам, когда перепрыгиваешь очередной заснеженный выступ, а в банальном желании Ака выделиться.
Пока Эл с Силкэ опускает верхние коробки на пол, остальные изучают их содержимое, но ни в первой, ни во второй, ни даже в десятой нет того, что могло бы им помочь.
– Твою мать!
Акли со всей дури бьет кулаком по ящику, и тот падает прямиком под ноги Аллестера, заставив отскочить в сторону.
– Здесь один хлам! – бушует Гудмен, пиная все, что только попадается под ногу. – Мне надоело сидеть без дела. Если не можем ни с кем связаться, давайте просто вынесем эту гребаную дверь. Хватайте молотки и вперед! Кто со мной?
Боевой клич Элиота дает понять, что он «за» обеими руками. Если уж где-то требуется применением грубой силы, он первый скачет в ряду. В отличие от Калеба, который предпочитает более деликатные методы решения проблем. Сорвав со стены две кирки, Ак вручает одну боксеру и впивается инструментом в отсыревшее дверное полотно. Спустя время Силкэ нехотя присоединяется к ним, не желая оставлять всю тяжелую работу «гостям горы». Кэт бросает вопрошающий взгляд на Калеба, но тот лишь пожимает плечами.
– Извини, эти руки не созданы для каторжного труда.
– А для чего тогда? Чтоб считать свои несметные богатства?
– Считать и пересчитывать, если угодно. Но, раз уж ты настаиваешь, я займусь осмотром дома. Возможно, получится отыскать что-то достойное внимания.
– Я с тобой! – радостно подпрыгивает Джаззи, направившись следом за парнем.
Осмотрев каждый метр этой ветхой лачуги с таким видом, словно она несет прямую угрозу его существованию, Аллестер присаживается на корточки. Тонкие кисти, костистые плечи, длинная, словно стебель растения, шея и тело, как гриф виолончели – для дел, требующих приложения физических сил, он явно не лучший кандидат. К тому же от медленно прорастающей изнутри паники руки будущего журналиста дрожат так сильно, что он едва может удержать камеру. Лишь съемка помогает немного унять этот судорожный тремор. Пока парни пытаются отворить входную дверь, Аллестер снимает рабочий процесс с разных ракурсов, а после переключается на интерьер хижины. Он с самого начала не скрывал, что едет с компанией только ради сбора информации об острове для будущего репортажа. Ну и, конечно же, интервью у представителей двух самых влиятельных семей Нью-Йорка: Акли Гудмена и Калеба Колдвотера.
Отогревшись у очага, Ивейнджин успевает изучить содержимое почти десяти ящиков. Как оказывается, большинство из них набито инструментами, причем довольно старыми: ножами, топорами, крюками, а также емкостями с керосином и масляными лампами, которые в цивилизованном мире давно отошли в категорию антиквариата. Есть среди них и полезные вещи, к примеру, несколько стареньких спальников, которые Иви, несмотря на наличие собственного снаряжения, тут же засовывает в рюкзак. А есть и те, наполнение которых ее удивляет. Например, вот эта небольшая коробочка доверху заполнена круглыми деталями, напоминающими гайки. А эта, возле рабочего стола – веревками, причем настолько длинными, что девушка не смогла найти конец ни одной из них. Вполне возможно это один сплошной трос, конец которого потерялся у самого подножия Сапмелас саалла. Видимо, местные шахтеры работают, пользуясь дедовскими методами. И как они только до сих пор живы?
Тем временем Джаззи, наступавшая на пятки Калебу в соседней комнате, наконец-то решает перейти в наступление.
– Ну так что, – облокачивается она на пирамиду из дров, – мутить будем?
– Прошу прощения?
– А мне показалось, ты просил кое-что другое. Хотя, нет, даже требовал, мистер «похотливые глазки».
Парень вопросительно выгибает бровь.
– Это было не желание, а антипатия. Их часто путают.
– Да ладно тебе, кексик. Я же вижу, что ты от меня глаз не отводишь, – она обхватывает его за шею, прижимаясь к торсу. – Все думаешь, настоящие они или нет. Ле-вуаля, свити[6 - Sweetie (англ.) – сладкий, солнышко.], можешь проверить.
Она обхватывает его ладони и опускает себе на грудь.
– Сейчас не лучшее вре…
– Не ломайся. Я знаю, ты этого хочешь.
Ладонь Калеба скользит по ее спине. Пальцы блогерши расстегивают молнию его куртки, кисти прижимаются к тазу, тихий, истомный стон заполняет тишину комнаты. Лицо рыжеволосой придвигается к нему, грудь вздымается от тягостного вздоха, но как только ее пухлые губы приближаются в предвкушении поцелуя, юноша отшатывается от них, как от раскаленного клейма.
– Эй, что за на фиг?
Перед глазами проплывают белые пятна, рот заполняет тошнотворно-солоноватый вкус. На секунду Калеб теряет связь с реальностью, возвращаясь в далекое прошлое. Прошлое, от которого всеми фибрами души пытался сбежать. Он отталкивает Джаззи и направляется к выходу, когда в дверном проеме появляется Ивейн. Парень невольно задумывается: как много она видела? Судя по растерянному взгляду карих глаз, перебегающему с него на фигуру позади, она ничего не заметила, но была близко к этому. Хотя, откровенно говоря, ему на это плевать.
Он подходит к камину и устраивается на коробке возле Аллестера, который тут же отсаживается подальше, словно боится подхватить от него тиф. Юноша поспешно отворачивается, когда замечает в отражении окна свою растрепанную прическу. Под влиянием сырости его вьющиеся каштановые волосы, кажется, зажили своей жизнью, выбиваясь из-под головного убора, подобно бобовым росткам. Как жаль, что в бесчисленном хламе хижины не найдется геля для укладки.
Вернувшись в помещение, Джаззи с гордо задранным подбородком направляется к столу, но по пути спотыкается о коробку, и та падает на пол, вывернув содержимое. Лицо блогерши вмиг озаряется радостью.
– Ой! Кажется, я нашла еду! Хештег удача, хештег – умница.
Она запускает руку внутрь и достает консерву непрезентабельного вида, которую тут же перехватывает Кэт.
– Как-то она не сильно внушает доверие.
– Да им же лет сто! Дата производства совсем стерлась, – кривится Калеб, поднимая с пола потертую банку. – Ты как знаешь, но я не имею привычки есть то, что не доели другие. Я ведь не какая-то там Кукушка, подбирающая крохи за сливками общества.
Кэйтин поворачивается, театрально окидывая помещение взглядом.
– Где это ты здесь сливки увидел? Лично я вижу лишь обезжиренное молоко, причем сомнительного качества.
Аллестер нервно хихикает, но под тяжестью взора Калеба тут же смолкает, отсаживаясь от него еще дальше. Протяжный скрип свидетельствует о том, что усилия парней не напрасны: входная дверь потихоньку открывается, лишь на пару сантиметров, но это уже успех. Кэт подается вперед, чтоб оценить прогресс, но стоит ей только подойти, как головка кирки отлетает, а вместе с ней и их надежда на освобождение.
– Ай… ты ж чертов… Мать вашу! С этим доисторическим старьем мы до конца недели будем возиться!
Ак яростно отбрасывает рукоять, пиная дверное полотно ногой, но от этого оно шире не отворяется. Наблюдающий за этой печальной картиной Калеб удрученно качает головой.
– Я так и знал, что что-нибудь случится. Это путешествие изначально было обречено на провал.
– Ах так, чертов всезнайка?! – отпрыгивает Ак, сужая бледно-голубые глаза. – Может, тогда подскажешь всем нам, тупоголовым ослам, как отсюда выбраться? Через заваленную дверь?
Иви устало потирает трещащие виски. «Помни, – повторяет она про себя, – ты здесь только ради мамы. Ты обязана выяснить правду во что бы то ни стало». Эта мантра помогает ей в трудные времена, когда хочется все бросить, опустить руки, забыть свое имя и больше никогда его не вспоминать. Но она должна помнить, ведь кроме нее никто не сможет выяснить истинную причину маминой гибели. Стараясь не обращать внимания на споры, блондинка шагает к камину и наводит фокус на разрастающееся пламя. С первых минут на вершине Ивейн старается поймать в объектив своего Nikon как можно больше красот, будто это бабочки, а фотоаппарат – сачок, которым она лишает их свободы. И сейчас эти пылающие мотыльки поднимаются вверх, развеиваются облачком дыма, исчезающем в старой кирпичной шахте. Она кажется такой ветхой, словно стоит здесь на полвека дольше самого дома. Каменная кладка выложена грубо, будто кто-то просто сгреб кучу валунов и соединил их с помощью странной клеящей смеси, по цвету напоминающей древесную смолу. Девушка проводит ладонью по выпуклой поверхности, когда замечает одну важную деталь: труба выходит не через проход дымоотвода, а простую брешь в крыше.
– Через щель в полу, – плюется слюной Акли, – засыпанное окно или дыру в твоей заднице?
– Через проем дымохода.
Взгляды всех присутствующих устремляется к Ивейн.
– В месте соединения дымоходного канала с потолком есть прореха. Если убрать камни, мы сможем выбраться через нее наружу.
Калеб подходит к очагу и бьет по нему рукой, отчего камни едва заметно пошатываются. С потолка осыпается снежная пыль.
– Да она едва держится. Пару ударов и от нее не останется ни следа.
Настроение Ака неожиданно улучшается.
– Кто мы мог подумать. Мышка нашла выход из норы. Молодец.
Он одобрительно похлопывает Иви по спине, но от этого мимолетного касания по всему телу девушки прокатывает волна дрожи. Ей не нравится кличка, придуманная Акли, как и его манера обращения, но будущего бизнесмена не интересует чужое мнение, особенно если оно отличается от его собственного. Силкэ тушит огонь, засыпав его снегом от приоткрытой двери. Акли велит остальным отойти в сторону и заносит снятый со стены молот. Всего несколько ударов, и каменная кладка рассыпается, подобно детской пирамидке, оголив немаленький пролом в потолке, в который тут же проваливается охапка снега. Судя по диаметру, человек в него протиснется без проблем. Соорудив возвышение из коробок, группа по очереди выбирается наружу, радуясь долгожданному освобождению. Опасность миновала. Можно вздохнуть с облегчением и, наконец, спуститься с этой проклятой горы, но мимолетная радость тут же улетучивается, стоит им только подойти к скалистому обрыву.
– Гггдее.... же подъеммник? – едва выговаривает Аллестер при виде белоснежной глади. Ни следов обветшалого механизма, ни стального троса. Будто и не было здесь кабинки, поднявшей их с земли в горную ввысь. – Она ведь выглядела ддостаточно крепкой.
– Как для парка аттракционов тысяча девятисотых годов, да, – натягивает на нос темно-синий шарф Калеб. – А вот для снежной бури, как видишь, недостаточно.
– И что нам делать, гений? – поворачивается к Калебу Ак с таким видом, словно это он оборвал провода, отправив их последнюю надежду на дно ущелья.
– От меня ты чего хочешь? Это не я затащил нас на верхушку дьявольских рогов.
– Откуда мне было знать, что налетит долбанная буря!
– Не нужно было тебя слушать. Ты никогда не думаешь о последствиях!
Гудмен толкает Калеба в грудь так сильно, что тот чуть не поскальзывается.
– Никто тебя за уши сюда не тащил, Каб. Раз такой сообразительный, что ж ты внизу не остался?
– Решил в кои-то веки на тебя положиться. Забыл, что у тебя в мозгу одна извилина, и та прямая.
– Перестаньте! – вопит и без того напуганная Джаззи.
– Еще раз это скажешь, и я выковыряю тебе все глаза!
– Неужели? И много выковыривать собрался? Два или два?
Кэт вмешивается прежде, чем ссора перерастет в драку.
– Хватит вам! Не имеет значения, кто виноват. Важно понять, как быть теперь. Поэтому придержите свое эго при себе и лучше пораскиньте умом!
Калеб массирует пульсирующие виски. Раньше он не понимал, как можно физически устать от общения. Ведь это просто обмен данными, он не требует особых сил. Теперь он понимает, что проблема вовсе не в количестве информации, а в тех, кто ее передает. Некоторые люди утомляют одним своим присутствием, а здесь таких аж целых шесть, не считая аборигена, который, к счастью, крайне молчалив. В отличие от Эла, который решает подлить масла в и без того пылающий костер их волнения.
– Видимо, на своих двоих спускаться придется.
– Склон Сапмелас саалла, – поясняет Калеб, – это дикая неочищенная территория с периодическими вьюгами и углом наклона до сорока пяти градусов. Спускаться по ней пешком неподготовленным туристам – это как пилотировать вертолет без вентиля, со сломанным двигателем, который вот-вот взорвется. Раз плюнуть.
– Простить меня, – неожиданно перебивает Силкэ, – но молодой человек правый. Если просто сидеть, мы замерзнуть. До начало рабочий сезон никто не подниматься на гора. Со всем уважением, гер Калеб, но мы должен сам подать сигнал бедствий. Яалле?
– У нас есть дилемма посерьезнее, – наконец совладает с дрожью в голосе Аллестер. – Акли заплатил паромщику, чтоб тот прриплыл за нами во вторник, а значит, у нас есть ровно неделя, чтоб оттыскать путь вниз. Если нас не будет на берегу, когда приплывет корабль…
– …мы застрянем здесь неизвестно на сколько, – заканчивает за него Кэт.
Джаззи, все это время с надеждой сжимающая айфон, словно от силы ее сжатия зависит сигнала сотовой связи, удивленно косится на подругу.
– Корабль же не бросит нас здесь? Они должны нас искать, дэм!
– Конечно, – поднимает указательный палец Калеб, – но есть одна малеееенькая сложность: к тому моменту, как они пустятся на поиски, некоторые из нас уже могут быть на полпути в Хельхейм[7 - Мир мертвых в германо-скандинавской мифологии.]. И да, под «маленькая» я имел в виду катастрофически-убийственная, стоящая жизни проблема. Поэтому, нам придется поспешить.
Силкэ прижимает большой палец к губам, поднимая глаза к небу.
– Тильги ом аргум. Да помочь нам всем Акмелас.
– Бог не поможет в месте, которое подчиняется правилам ада, – отрезает Калеб, – как и другие мученики и святые. Чтоб выжить, нужен ум и выдержка, а у большинства из нас нет ни того, ни другого. Мы обречены, друг мой. Все мы.
Группа затягивает лямки рюкзаков и нехотя двигается к спуску, не замечая зыбкую тень, согнутым деревом наблюдающую за ними со склона. Силуэт выпрямляет покатые плечи, заправляет за уши серебристые волосы, отбрасывая в сторону белоснежную накидку. Порывистый ветер обдувает обескровленное лицо прохладой, оседающей кристалликами инея на щеках. Сирилланд возвышается на вершине горы, подобно заснеженному пику, ее естественному продолжению, ее лобной кости, срастающейся с холодным бледным телом.
– Так-так. Похоже, к нам пожаловали новые гости. Что думаешь, Тува? – его пальцы поглаживают белесый меховой воротник, который затягивается узлом на шее.
Владыка семи ветров невозмутимо наблюдает за движением восьми расплывчатых точек, ползущих по снегам, подобно муравьям на белой скатерти. Светловолосая девушка поднимает к лицу фотоаппарат, обсуждая что-то с короткостриженой брюнеткой. Бледнолицый парень вместе со своим смуглым товарищем борются за право быть впереди. Силач с короткой копной красновато-золотых волос осматривается вокруг, а рыжеволосая бестия вытягивает руку вверх, поднимая над головой оранжевую пластинку, которую, как Сирилланд выяснил несколько лет назад, называют «мобильным». Все держатся рядом, но в то же время отдельно друг от друга, словно установив невидимые границы между своими ценностями и окружающим миром. Повелитель представляет, как их мышцы потихоньку коченеют, а кровь превращается в жидкое подобие льда, отдаваясь болезненным жжением на коже. Толстой, чересчур мягкой, отвратительно теплой, чрезмерно загорелой для здешних мест, коже.
Когда-то Сирилланд был готов отдать все, чтоб спасти жизни тех, кто неотвратимо умирает в снегах: пожертвовать телом, расплатиться душой, принести в жертву собственное благо, лишь бы залечить чужие раны, но эти дары не были приняты. Люди не оценили его жертвы. Они поймали его в ловушку, связав по рукам и ногам, и отняли у него самое дорогое. Он пытался им противостоять, сражаться за остатки былой жизни, но все, что ему в конечном итоге оставалось – это смотреть. Наблюдать, как бесследно исчезает в снегах фигура его брата в безуспешных поисках зверя. Как младшая сестра иссыхает от голода и переохлаждения. Как последний вздох выходит из груди отца, а огонь охватывает двери его дома, за которыми мать в отчаянии прижимает к себе дочерей. Люди, которым он доверял, которым верил и пытался помочь. Все это сделали они – люди.
Глядя, как жестокий рок вытягивает жизнь из родных, юноша взывал к милосердию Акмеласа, просил его сжалиться, проявить сочувствие, не к нему, провинившемуся за неблагочестивый поступок, а к его бедной семье, обреченной на ужасную смерть. Но тот так и не удостоил его ответа. Прошло много лет. Постепенно воспоминания Сирилланда поблекли и растаяли, слившись с заледенелыми пиками скал. Просидев более тысячи лет на вершине святилища его народа под руку со своим проклятием, он научился видеть разницу между собственным побуждением и чужим влиянием, осознав, что во всех его бедах виновен лишь Акмелас – Бог Справедливости, такой далекий от праведности и благородства. Он отнял у Сирилланда все, включая мечты, внутренности и бесценные фибры душ его родных. Теперь он вечный узник, заключенный в ледяную ловушку, проклятый на скитание по заснеженным землям Саарге в обличии вечного Холода, пока солнце не потухнет, а луна не утратит свой блеск.
Акмелас был идолом его народа, но упал в его глазах ниже Хельхейма. Из объекта поклонения он превратился в предмет ненависти, презрения, мести, мысли о которой грели стынущее тело Сирилланда. На протяжении веков он вынашивал план возмездия, сладкого и горького одновременно, справедливого, но жестокого, которого и заслуживал его обидчик. Мысли о долгожданном освобождении его родных из недр вечной пустоты Арэльдума стали смыслом его жизни, но все они изначально обречены на провал, пока он не вернет себе душу.
Теперь, глядя на силуэты тех, в ком еще бьется жизнь, Сирилланд не испытывает непреодолимого желания помочь, а лишь отчужденность и бесконечную печаль от разорванной на куски судьбы.
– Я полностью разделяю твое мнение, мой маленький друг, – он подставляет горностаю на плечах руку и опускает его на землю. – Еще несколько солдат, призванных послужить нашей благой цели. Давай же покажем им, для чего они были рождены.
Владыка подносит ладонь к губам и дует, поднимая в воздух крупицы белой пыли. Закручиваясь в воздухе, они множатся, разрастаются, завиваясь в водовороте белоснежной вьюги. Ломающей ветви, сдвигающей камни, обдающей щеки невидимыми плетями. Заставляющей бороться за жизнь руками и ногами, молясь всем богам на страже этого бренного мира. Вот только они им в этом не помогут, потому что на Саарге нет божеств. Есть только Калиго.

Глава 2. По тропам карибу



Сначала был свет, затем родилась тьма, альянс которых создал священного оленя – первое божественное творение, порождающее все живое. Вода, капающая из его глаз, дала исток всем рекам и озерам. Воздух, выходящий из его ноздрей, породил семь равноденствующих ветров, а тяжесть его тела заставляла расцветать и плодоносить грунт. Его великие могучие рога дали начало всем деревьям, а стук копыт образовал твердую земную гладь, из которой цветочными семенами проросли люди. Долгие годы жители планеты оберегали оленя, которого величаво прозвали «Эйктюрниром» или «Дуборогим». Многие поклонялись ему, приносили дары наряду с Троицей Истинных Богов Севера, веря, что до тех пор, пока священное животное живо, вокруг будет царить тепло и гармония. Пока однажды один непокорный юноша не наплевал на многовековые традиции своего племени, обратив их владения в вечное пристанище мороза.
Бесконечные снега окутали райский остров Саарге, отрезав проклятую богами землю от окружающего мира. Теперь это уже не обитель священного зверя, не колыбель, в которой зародилось Мирозданье, а кусок извечного льда, покрывающий каждый метр нечестивого острова. Cмиренный сааллский народ поработили вьюги и стужи, которым не было видно конца. Рыба замерзала, не доплывая до берегов. Птицы вымирали от неестественно низких температур. Растения поникали, а вскоре и вовсе перестали пускать ростки. Невидимая сила выедала любые зачатки жизни, стремящие пробиться сквозь мерзлую корку. И имя этой силе – «Холод». Столь сильный, настолько лютый и до того голодный, что под его касанием малейший стебель превращался в «ничто». Он выжигал растущее, пресекал движущееся, пожирал мнимоумершее, пока не осталось ничего, а он не заполучил новое имя, сберегшееся до наших времен: «Калиго».
– Я не понял, – почесывает рыжую щетину Элиот. – Так что с оленем-то случилось? Как он сдох?
– Сдох? – повторяет Силкэ медленно, словно впервые услышал подобный глагол.
– Как он умер, от старости или от нудной участи в ваших сказочках? – подкалывает Акли, но когда никто не подхватывает его истерический смешок, моментально стихает.
Силкэ опускает голову, поправляя белесые волосы, сплетенные в тугую косу. Кэт показалось, что в глазах аборигена мелькнула грусть, хотя из-за снегопада сложно сказать что-либо наверняка.
– Его убить грех. Каждый саалл знать, что Эйктюрнир нужен оберегать, но однажды один квельхунг поднять на него лук. Он разгневать Френья Овьёоле Нюги. Это был глупый и жестокий поступок от недостойный человек, погубивший свой народ, – он прочищает горло, словно от тяжести обрушившегося на его плечи позора ему стало сложно облекать мысли в слова. – После смерть священный олень начаться эпоха правление Холод. С его приходом кусок земля отколоться от большой берег и уйти в море, образовав Саарге, но многие погибнуть в тот день.
Ивейнджин переступает через камень, поравнявшись с остальными. Блондинка слышала множество предположений, развеивающих загадку формирования острова. Что под ним пролегают сильные морские течения или подводный вулкан, которого не видно на самой суше. Но ни одна из теорий не нашла научного подтверждения, хотя в последнее время Иви все чаще подозревает, что науке в этих краях делать нечего.
– Вы узнали, кто был этот грешник? Троица Истинных Богов наказала его? – переводит для других непонятные слова Ивейн.
– Три Бога пытаться его усмирить, но он подчинить сила холода. Это не быть случайность. Сила выбрать его. Так он стать хальфнюг. Иль роолум ней вейрж фааум тиль яара, химни вале мит нааньё.
Ивейн откашливается и объясняет, что по мнению сааллов, покорив себе силу Севера, грешник стал посланником небес среди людей, то есть полубогом.
– Теперь он жить на земля и править здесь.
– Воу, стоп, – качает головой Джаззи, глядя на Иви. – Ты что его понимаешь? Типа полностью?
– Ну, не все, конечно… Есть много незнакомых слов, но общий смысл ясен.
– Удивительно, – выдыхает Аллестер, направляя на девушку видеокамеру. Ивейнджин тут же отворачивается, заливаясь краской.
– И почему сааллы не сбежали отсюда, когда началась эпоха нескончаемых морозов? – небрежно бросает Калеб, который до этого не сильно вникал в рассказ.
– Это есть наш дом. Сааллы не мочь ничего изменить и лишь подчиняться. Мы жить лишь с позволение Верховный Бог Акмелас, да простить он всех нас. Но хватит говорить. Нужно спешить. Темнота приближаться.
«Приближается», – раздраженно закатывает глаза Калеб. Местный делает так много ошибок, что у юноши невольно разболелась голова. Хотя, быть может, виной тому горная болезнь, которая постепенно захватывает их в свои объятия.
В горах день гораздо короче. Утро наступает примерно семь, а вот темнеть начинает чуть раньше четырех, и за это время им нужно успеть пройти как можно больше. Но волнует Калеба вовсе не это. Глядя на вечно торопящегося Силкэ, складывается впечатление, что он не просто спешит. Он словно бежит от чего-то… Будто видит незримую угрозу, витающую в воздухе, о которой приезжие даже не подозревают.
– Тебе не кажется это странным? – начинает он, поравнявшись с Аком.
– Что именно?
– То, что Силкэ так удачно оказался вместе с нами. Только мы поднялись на гору, как путь к отступлению улетел в пропасть, а местный – единственный, кто знает дорогу в поселение. Любопытно, не находишь?
– Что мне находить-то? Я ничего не терял.
Калеб медленно вдыхает и дает воздуху свободно покинуть легкие, развеиваясь в воздухе облачком морозного пара. Он понимает, что Вселенная послала Ака на его голову, чтоб юноша тренировал выдержку и терпение. Единственное, чего он не может осознать: так это за что?
– Забудь все, что я тебе говорил. Вплоть до «приятно познакомиться».
Больше разговор с блондином Калеб не заводит. От этого все равно нет толку, но размышления на эту тему не дают ему покоя. В рассказ Силкэ он не верит ни минуты. Он слишком взрослый и рассудительный, чтоб верить в сказки, а ничем другим его слова и не назовешь. Никто ведь в здравом уме не поверит в легенду о животворящем олене и становлении человека полубогом. По крайней мере, так он думал, пока не увидел Аллестера, снимающего Силкэ со всех возможных ракурсов.
– Что ты делаешь? – не успевает Калеб задать вопрос, как объектив камеры утыкается ему в щеку.
– Как что? Записываю. Древнее сказание, поведанное представителем вымирающей народности – исключительная редкость.
– А меня-то ты зачем снимаешь?
– Ох, прошу прощения, – поправляет съехавшие на нос очки журналист. – Я немного увлекся. Съемка – такое занимательное занятие.
– О, да. Снимать все подряд без разбора, наверное, очень интересно.
Не уловив запаха сарказма, Аллестер поспешно вытягивает из кармана блокнот и размахивает им перед Калебом.
– Я еще и записи веду. Не желаешь ознакомиться?
– Еще бы. Должно быть они очень увлекательные: «День первый: мы находимся на вершине горы. День второй: мы все еще на горе. День третий: я уже писал, что мы застряли на вершине?»
Акли давится смехом, хотя Калеб более чем уверен, что суть шутки он не уловил. Он часто так делает: улыбается, когда нужно плакать, соглашается, не услышав вопрос, кивает, когда не понял ни слова сказанного. Просто чтоб не смотреться полным идиотом. Хотя при этом он им еще больше выглядит.
Спуск по Сапмелас саалла оказался еще более безумной затеей, чем предполагалось. Уже на первом же холме Джаззи чуть не сломала ногу, а Ивейн с Аллестером наверняка бы свернули шеи, если б не успели вовремя ухватиться друг за друга. Не облегчают задачу и набитые экипировкой рюкзаки, которые группа привезла с собой на остров. Конечно, лишний вес сильно тормозит, но без ножа, фонарика, фляжки, сменных вещей, термоса, палаток и спальных мешков отправляться в такой путь было бы неразумно. Все же друзья знали, что держат путь на окутанный снегами остров. Пригодился также керосин, альтиметр[8 - Прибор для измерения уровня высоты.] и запасной спальник, найденный в хижине шахтеров (Силкэ ведь тоже нужно в чем-то спать). Консервы все же пришлось оставить, не только из-за их сомнительного вида, но и из-за боязни отравления. Есть предположительно испорченную еду, когда у группы нет с собой ни энергосорбентов, ни противоинфекционных средств, ни должной возможности восстановить пострадавший организм, который и так перетерпит колоссальный стресс от пребывания на подобной высоте, не самая лучшая идея.
Лачуга осталась далеко позади. Лед все чаще перемежается редкими камнями, чернеющими, словно островки посреди белоснежной пустыни. Вскоре из-под заснеженных дюн показываются первые кустарники: голые, скрюченные, мертвые, как и вся природа на Саарге. Силкэ шагает впереди, поправляя постоянно сползающие лямки походного рюкзака. Мужчина всегда брал с собой на гору только кожаный мешок с самым необходимым: едой, рунами и стютуром – музыкальным инструментом из оленьего рога, который помогал отгонять ледяных троллей. Но у приезжих так много сумок, что абориген невольно решил помочь, отняв одну из них у худощавой блондинки.
Мужчина постоянно оборачивается, боясь оставлять туристов без присмотра хоть на минуту. Здесь, во владениях Севера, солнце может сыграть с ними злую шутку, отразив лучи с другой стороны скалы, тем самым запутав человека, не знакомого с причудами здешних краев. Сааллы давно привыкли вычислять длину дня по небосводу, но приезжие пользуются для этого странными приспособлениями в виде дисков с нарисованными точками. Одни они прячут в карман, другие – носят на запястье, как ритуальные браслеты для праздника Дагар в честь Троицы Истинных Богов. В середине круга размещается небольшая стрела, которая якобы говорит, сколько времени осталось до прихода ночи. Она также указывает, в какой стороне восток, а в какой юг, но Силкэ всегда с осторожностью относился к подобным вещам. Только Верховному Божеству известно, куда закатится небесное светило и где поднимется, объявляя о приходе утра.
Чужаки всегда стремились показать свое превосходство над простым народом Рильхе, но их волшебные поделки сааллам нипочем, ведь они много веков живут по собственным традициям. Им не нужно знать, когда наступит тьма, а когда придет свет, в какую сторону отправляться на поиски хрусталя и сколько в дне того, что чужестранцы называют «часами». Все эти знания бесполезны, когда твоей рукой управляет Акмелас, помогая дождаться еще одного рассвета. Но детям Заморья не понять, каково это, ведь они живут без веры. Силкэ ощущает это, глядя на смуглого парня в светлых одеждах перед ним. Его взгляд пропитан неверием, несмотря на яркие, живые, почти сказочные для этих мест оттенки зелени, наполнившие его глаза.
Словно ощутив, что он стал объектом чужих мыслей, Калеб искоса поглядывает на местного, обхватив себя руками. От озноба хочется выть волком, вот только это вряд ли поможет. Пальцы на руках немеют, ноги становятся тяжелыми и едва переставляются с места на место. И это лишь начало пути. Хорошо хоть у них есть специальная одежда. Термобелье, несколько кофт, комбинезон из синтетической ткани и специальная водонепроницаемая куртка – единственное, что не дает юноше окоченеть. И как сааллы только умудряются здесь жить без всего этого добра? Оставаться на этом заледенелом клочке земли дольше недели – все равно что быть засунутым голым в морозильную камеру. От такого мороза не спасет ни пара теплых одеял, ни чашка обжигающего чая, разве что тебя в нее засунут целиком. Это холод чистый, истинный, который творит ледники и покрывает льдом горы. Им, городским, не понять прелестей подобной жизни. Если они, конечно, есть, но, глядя на Силкэ, который обводит восторженным взглядом каждую заснеженную дюну, сказать, что он не любит родной край, язык не повернется. Местные настолько адаптировались к вечной стуже и бесконечным снегам, что буквально сливаются с окружающим их пейзажем: белесые волосы, бледно-голубая кожа, бескровные губы и глаза двух разных оттенков. Сама их внешность кричит о принадлежности к Северу, выражая одновременно любовь и повиновение.
В отличие от аборигена, склоняющегося перед мощью скандинавской природы, Акли пинает ногой всякий камень, который под нее попадается, не забывая при этом громко выругаться. Его лишенная малейшего намека на румянец кожа и не менее светлая шевелюра гармонично сливается с белоснежным ландшафтом, заставляя задуматься: а не из этих ли он краев родом? Вот только лучше не предполагать подобного, если не желаешь остаться без глаза. Конечно, бизнесмен и раньше не проявлял энтузиазма, но сейчас, кажется, еще больше озлобился. Вот только непонятно, на кого: остров или окружающих его людей.
Очередной выступ выводит их прямиком к обрыву, по бокам от которого расходятся две тропы: справа плоская и прямая, слева – извилистая и узкая, огибающая скалу прямиком на границе с ущельем. Силкэ, не задумываясь, сворачивает налево.
– Эй, ты что надумал, поубивать нас всех? – вспыхивает Ак. – Другой же путь проще.
– Эта дорога легкий вначале, но трудный в конце. Она вывести нас к берег. Тогда нужно еще идти день до Рильхе. Это долго и сложно. Плохой вариант.
– Да? А брести по краю пропасти, по-твоему, лучше? Лично я не собираюсь рисковать своей шкурой, чтоб сэкономить время. Давайте, – машет он рукой, поворачивая в противоположную сторону, – сюда, за мной.
Блондин ступает вперед, но никто так и не двигается с места.
– Извини, приятель, – потирает немеющие руки Калеб, – но местный явно получше ориентируется в местности. К тому же, еще одни сутки пути по такому холоду мы не протянем.
Юноша двигается вслед за сааллом, а за ним и остальная часть группы, оставляя Ака позади. Он стискивает челюсть, сжимает кулаки, но все же нехотя бредет за ними. Оставаться одному в незнакомом месте, да еще и на вершине горы – не самый безопасный вариант. Не проходит и часа, как Кэт, едва переставляющая ноги по сугробам, не выдерживает и останавливается.
– Господи… Какая же только холлодина… – выдыхает она, убирая кончики своих коротких темных волос под шапку. Брюнетка тянется к брелоку-альтиметру на лямке рюкзака и вздыхает. – Четыре тысячи пять метров. Мы не прошли и километра, а я уже хочу умереть.
– Этто точно, – кивает, пританцовывая на месте Аллестер. – Давайте сделаем передышку.
– Может, разведем костер?
– Нэй, – отрицательно качает головой Силкэ. – У нас мало время. Здесь солнце садиться рано, темнота приходить быстро. Пока можно, лучше двигаться, чтоб согреться. Огонь разводить, когда устроиться на ночь.
Понимая, что пора применить тяжелую артиллерию, Ивейн достает из рюкзака теплоиды [9 - Автономный источник тепла с тепловыделяющей смесью, которого может хватить до 10 часов обогрева.]и раздает всем участникам группы, включая Силкэ, объясняя местному механизм действия этого «чудо-устройства». Калеб засовывает одноразовые грелки в ботинки и просит у Иви термос с водой, когда Акли выхватывает его из ее рук и жадно отпивает.
– Эй! Ты здесь не один!
Кэт отнимает у него емкость, завинчивая крышку.
– Полегче ты, в горах нельзя пить много жидкости.
– Это еще почему?
– Из-за повышенного потоотделения, – объясняет брюнетка. – Когда ты напиваешься вдоволь, ты сильнее потеешь. Из-за этого одежда быстрее промокнет изнутри и отсыреет, вытягивая из тебя еще больше тепла. Так что держи себя в руках, старина. Лучше жить с легкой жаждой, чем замерзнуть по пути.
Акли машет на нее рукой и отступает, в то время как Джаззи достает что-то из внутреннего кармана куртки. Кэт театрально закатывает глаза, заметив все тот же злополучный смартфон выжигающего-глаза-оранжевого цвета. За столько времени на морозе он уже должен был выйти из строя, но по какой-то причине до сих пор держится. Правда, судя по красному индикатору заряда, из последних сил.
– Чииииз, помаши фолловерам ручкой! – она поворачивает камеру к брюнетке, но экран телефона вдруг меркнет и перестает реагировать на касание. – Нет-нет-нет! Не смей! Только не сейчас, дэм!
Джаззи требуется время, чтобы понять, что ее верный спутник бросил ее на произвол судьбы, несмотря на сменную батарею. Однако она не позволяет унынию взять над собой вверх. Не проходит и нескольких минут, как в ее руке появляется карманная камера с плотным защитным чехлом из пластика. При виде нее Кэйтин обреченно вздыхает.
– У тебя там что, целый арсенал припрятан?
– Естественно! Это DJI Pocket 2 специально для съемки в экстремально-холодных условиях. Эта бейба меня точно не подведет! Итак, – улыбается порозовевшая от гордости Джаззи, нажимая на кнопку записи. – Привет, коржики мои. В оффстриме ваша любимая булочка. Вы не представляете, как я по вам скучала!
Калеб раздраженно закатывает глаза. Все эти уменьшительно-ласкательные словечки, откровенно говоря, раздражают. И что это за мода присваивать людям названия кондитерских изделий? Такое ощущение, что она не о путешествиях ведет блог, а о выпечке.
– Мы находимся на верхушке горы загадочного острова, и вот что я вам скажу: это место просто крэйзи[10 - Crazy (англ.) – невероятное, сумасшедшее.]! Не знаю, откуда у саальцев эта любовь к двойным буквам, но они встречаются почти в каждом слове. Почему Саарге такой таинственный? Об этом я прочирикаю вам чуть позже!
«Монофтонги, – мысленно поправляет Калеб. – Две одинаковые гласные буквы, идущие подряд, называются монофтонгами, а народ – сааллами». И хотя Джаззи понятия не имеет, как правильно сочетать и выговаривать слова, ее фанатов это, судя по всему, не смущает.
– На этот раз я не одна, со мной мои друзья, о которых вам обязательно расскажу позже. А вот и они! Ну же, пончики, гоу сюда! – она поворачивает экран, снимая отдыхающую на рюкзаках группу. Аллестер неловко улыбается, поправляя очки, в то время как Элиот с Акли обмениваются умоляющими взглядом. Нагнувшись, Иви проскальзывает мимо, чтоб не попасть в кадр, и Калеба это не удивляет. С таким видом лучше вообще не светиться перед объективом. Не то чтоб она совсем уж страшная, но полное отсутствие макияжа, густые брови и вечно растрепанные волосы цвета придорожной пыли, словно она до сих пор не подозревает о существовании средств для укладки, придают ее внешности некую неопрятность. А это единственное, чего Калеб терпеть не может.
– Итак, что мы имеем? Фолловеры не раз спрашивали меня, как мне удается находить такие классные споты[11 - Сленг, от английского «spot» – определенное место на карте.]. Это все благодаря развитой интуиции, которая ведет меня в те направления, в которые большинство людей и не глянет.
– Вернее, меня ведет, детка, – выныривает из-за ее плеча Ак, – ведь это я нашел это место и устроил поездку.
Из губ Кэт срывается сдавленный смешок. Ее всегда поражало, как Акли удается перетянуть одеяло на свою сторону, даже когда его заслуг нет совсем. Ведь, по сути, мысль отправиться на малонаселенный осколок Скандинавского полуострова подала ему она, но это, как всегда, не в счет. Впрочем, Джаззи тоже скромности не занимать.
– Может, Ак мне немного помог, – надувает пухлые губки блогерша, – но поверьте, это трип [12 - Trip (англ.) – путешествие.]для вас я спланировала собственнолично. Вскоре я выложу видео для влога о своих приключениях посреди Севера. Следите за моими сториз, пироженки, чтоб не упустить пробивной рилс! Биз всем! Лайков и мьюшек!
Акли становится мрачнее тучи.
– Поехать на остров было моей идеей.
– Ой, плиииз, – отмахивается от него рыжеволосая. – Ты только взгляни на эту дыру. Гордиться здесь нечем. Без обид, но я не лезу в твои интервью, вот и ты не суй свой белесый носик в мой влог. Окей, боу[13 - Beau (англ.) – красавчик.]?
Калеб наблюдает, как Ак провожает Джаззи сверлящим взглядом, и качает головой. «Всегда в центре внимания, прямо как Триа, – думает он и тут же одергивает себя. – Не нужно вспоминать то, чего уже не вернуть. Пользы это не принесет, а вот старые раны разворошить может запросто. А ведь они и так едва затянулись».
Элиот осматривает склон, с которого им предстоит спуститься. Его протяжность и наклон не предвещают легкого пути, как и резкий обрыв справа. Любой неверный шаг может стоить кому-то жизни. Боксер скидывает рюкзак в сугроб неподалеку и потирает затекшее плечо.
– Осточертело мне тащить эту кучу барахла. Она как будто весит несколько тонн.
– Нужно перераспределить вес, – выдыхает, глядя на него Кэт. – Думаю, Калебу будет легче нести припасы.
– Почему сразу мне? Акли тоже для этой цели сгодится.
– Ты единственный, кто регулярно бывает в горах, – объясняет брюнетка. Тебя меньше затронут последствия акклиматизации.
– В таком случае, – фыркает он, поправляя темно-синий шарф, – логично было бы вручить дополнительное снаряжение вам с Ивейн, ведь вы меньше всех по росту и комплекции. Следовательно, одышка и аритмия вас не коснутся.
– Хочешь, чтобы хрупкие девушки тащили на себе всю провизию?
– Ну, не всю…
Тем временем Аллестер, едва стоящий на ногах, сбрасывает наплечную сумку со снаряжением и умащивается на ней, тяжело дыша. Не в силах больше терпеть боль в спине, журналист облокачивается на рюкзак Эла, не замечая, как он потихоньку сползает вниз. Пока тот не срывается вниз со склона.
– Наши вещи! – ахает Ивейн.
– Лови их!
– Быстрее!
Калеб порывается вниз, но Акли его опережает. Он бросается за отдаляющейся точкой, перепрыгивая торчащие из-под заснеженной глади камни, и почти дотягивается до лямки, когда рюкзак вдруг врезается в валун и слетает с обрыва, унося с собой их и без того скудные запасы еды. Кэйтин, Ивейн и Элиот замирают наверху как вкопанные. Калеб с Силкэ обмениваются озадаченными взглядами. Джаззи едва подавляет истерику от того, что не смогла заснять этот момент, а Аллестер боится даже с земли подняться. Впрочем, не зря. Стоит только Аку вновь вскарабкаться на склон, как он тут же хватает того за воротник.
– Акли, не нужно! Это была случайность! С кем угодно могло случиться! – пытается образумить того Кэт, но он отталкивает ее в сторону.
– Я нне… хоттел…
– Там была наша еда, черт возьми! – трясет его из стороны в сторону Ак. – Что нам теперь делать, а?!
– У нас еще осталось немного, – выступает в защиту журналиста Ивейн, – на первое время должно хватить.
– А потом? Что будем делать потом?! Учтите, я подыхать здесь с вами не собираюсь. Вы поняли? Не собираюсь!
– Простите… – мямлит Аллестер, – я… это ппполучилось случайно…
Акли откидывает того на снег и бросается в сторону, не желая больше видеть это сборище убогих зевак. Его реакцию можно понять, ведь среди утерянного барахла были пакетики с кашей, сублимированными блюдами, упаковки вяленой говядины, сухофруктов. Конечно, это не все их продовольственные запасы, но бо?льшая их часть. Не говоря уже о спальном мешке Элиота, фонарике, охотничьем ноже и паре ледоколов, которые друзья одолжили в шахтерской хижине. Их потеря не смертельна, так как у Кэт остался складной карманный нож, но все же существенно утрудняет дальнейший спуск. Хорошо хоть Ивейн додумалась распределить еду по нескольким рюкзакам, иначе они остались бы ни с чем.
Полдня спуска не проходят незамеченными. Никто из приезжих не привык к подобным физическим нагрузкам. Даже отлогие уступы даются им с огромным трудом, что уже говорить о крутосклонах, где каждый шаг граничит со смертью. У Акли дыхание сбивается через каждые три метра, не давая расслабиться ни на минуту. Горная акклиматизация особенно сказывается на Эле, чей вес и рост играют в этом не последнюю роль. Он сопит, пыхтит, останавливается для передышки каждые двадцать шагов, едва поспевая за Кэт, Джаззи и Ивейн. Миниатюрные формы стали их преимуществом перед высотой, но не перед холодом. По истечении пары часов Ивейнджин уже не чувствует ног, а ее щеки иссыхают до такой степени, что напоминают скорее кусок старого пергамента, чем кожу.
Головокружение, одышка, тошнота, спутанность сознания – да здравствуй горная болезнь во всех своих проявлениях. Даже Силкэ пагубное влияние высокогорья не обходит стороной, несмотря на то, что он вырос в этих краях. Как ни старайся, возраст поневоле дает о себе знать, истощая защитные силы организма. К тому же, прошло немало лет с тех пор, как он работал в высокогорных шахтах. После этого он жил у подножия многие годы. Калеба, который не раз поднимался в горы для тренировок и гонок на лыжах, меньше, чем остальных членов команды затрагивает их пагубное влияние. Но и у него со временем голова начинает раскалываться, ведь на подобную высоту ему еще не доводилось подниматься (максимум на две тысячи девятьсот метров). К жизни среди облаков нужно привыкнуть, однако, сколько это займет точно неизвестно. У одного может уйти пару дней, у другого – до десяти суток. Все зависит от индивидуальных особенностей организма.
Труднее всех приходится Аллестеру, который никогда ранее не поднимался выше полутора тысяч метров. Отложив видеокамеру, он приседает прямо в сугроб, опустив голову на колени, словно это положение помогает ему хоть как-то сгладить острые пики морозного воздуха, царапающие легкие. Ивейн не отходит от него ни на минуту. Она даже предлагает ему свой энергетический батончик, чтоб восстановить силы, но тот отказывается. Холод испепеляет любые мысли о еде. Выжигает легкие, разъедает суставы, дерет невидимыми когтями горло, проникает в каждую косточку, заставляя прочувствовать весь скелет, словно тот сделан изо льда. Тяжелого, арктического, накопленного многими годами непрекращающегося мороза. Он разливается по венам потоками воды настолько обжигающей, что не понятно: горячая она или ледяная. Ясно лишь одно: она убивает. Всех до одного, постепенно, по очереди. Отгораживает друзей стылой стеной друг от друга, и первым в силки холода попадает Акли.
Он держится в стороне, не желая вливаться в этот убогий коллектив выживающих. Вся сложившаяся ситуация отталкивает у него желание подключиться к дружеской беседе, а урчание в желудке и стужа, оседающая невидимой пыльцой на спине, поднимает в нем стремительно растущее раздражение. Он не рассчитывал задерживаться в горах так долго, да еще и в окружении друзей-неудачников и чернорабочего из местной деревни. От такой компании у кого угодно живот сведет. Не стоит удивляться, что он только и мечтает, чтоб сбежать отсюда куда подальше и как можно скорее.
С тех пор, как они покинули хижину, погода менялась еще несколько раз, и все так же нежданно: в один момент над головой светит солнце, но стоит лишь закрыть глаза, как тучи жадно пожирают чистый небосвод, а снегопад захватывает все вокруг своими невидимыми ладонями. И Иви не могла найти объяснение этому феномену. Ее мама, признанный геолог университета Мэна, немало писала о природных аномалиях этого острова: о странностях берегового рельефа, о скрытых под ледяным настом рифах, о налетающей из ниоткуда непогоде и суровых ураганах, которые стирают с лица земли целые поселения. В ее записях, которые Иви изучила вдоль и поперек, было много странного, но одно она даже в юном возрасте понять смогла: Саарге не похож ни на одно другое место в мире. Он хранит немало тайн, за раскрытие которых многие смельчаки поплатились жизнью. И, к несчастью, ее мать – одна из них.
После недолгой передышки и перекуса в виде питательных батончиков и орехов, они продолжают путь, спеша продвинуться как можно дальше до наступления заката. Силкэ идет впереди, протаптывая дорогу. Остальные члены команды следуют друг за другом по его следам. Местный ступает медленно и осторожно, прислушиваясь к шепоту ветра, но звуки северной природы заглушают непрекращающиеся стенания чужеземцев.
Первый день для них был сродни пытке. Светлоголовый парень вместе с рыжеволосой девушкой с лисьим лицом неустанно жалуются на усталость. Юноша постройнее, смуглый, высокий, с серповидной отметиной возле рта и шевелюрой цвета мокрой древесины двигается увереннее, но постоянно потирает немеющие пальцы. Он словно сама противоположность своего белокурого товарища: умеет сохранять невозмутимость в любой ситуации. А вот его собрат с буйными кудрями и странными ледяными пластинами на глазах не отличается теми же качествами. Он волнуется обо всем на свете, болтает без умолку, тратя бесценный кислород, хотя его никто даже не слушает.
Брюнетка с квадратными чертами лица и загорелой кожей держится стойче остальных, но даже она под вечер едва переставляет ноги. Единственной, кто не высказывает ни единой жалобы является блондинка – самая худенькая и низенькая девушка в группе, со странной прямоугольной коробкой на шее. Иногда она смотрит в блестящее отверстие короба, словно может рассмотреть в нем то, чего не позволяет увидеть человеческий глаз. Силкэ подозревает, что спуск дается ей не менее тяжело, чем остальным, и невольно проникается уважением к мужеству незнакомки. Для самого саалла этот день – своего рода обряд очищения. Из-за возраста он давно не поднимался на вершину и рад провести лишний день на священной горе, хоть и понимает, какие это может повлечь последствия. Наверняка Калиго уже наблюдает за ними.
– Быстро! – говорит абориген, поправляя лямки рюкзака. – Спешить, скоро наступить темнота! Нужно идти, чтоб не сердить Повелитель.
Очередная ошибка будто хлыстом огревает Калеба по спине, но он предпочитает не дергать мужчину всякий раз, когда слово ломается под неправильным склонением. В отличие от Кэт, которая тыкает Силкэ носом в правильный вариант произношения, как мальчишку, разбившего мамину любимую вазу. Элиот интересуется у местного, куда он так спешит, но тот отвечает лишь что-то невнятное про Повелителя горной вершины.
– Этот Правитель, о котором вы постоянно упоминаете… – подает голос Ивейн. – Он и есть «лицо Холода», овладевшее островом?
– Фальде, – одобрительно кивает он. – Владыка семь ветер. Он не есть добрый и не любить, когда вторгаться не его земля. Из-за него погибнуть много люди, поэтому уходить как можно скорее.
– Как именно? – влезает в разговор Кэт, натягивая на голову капюшон для защиты от ветра. Силкэ бросает обеспокоенный взгляд на горизонт, над которым поспешно опускается солнце, и машет рукой.
– Нет время. Нужно дойти до вон та скала, пока не наступить темнота.
– А это что еще? – все поворачиваются к Элу, застывшему на обрыве, с которого открывается вид на ужасающие своим обличьем фигуры. Единицы, десятки, распадающиеся на крошечные осколки и снова склеивающиеся в цельные ледяные глыбы. Они вздымаются в небо изломанными пиками, срастаются между собой сгорбленными спинами, клонясь к земле оледенелыми выступами. Но самое пугающее – это не размер, а форма. Издалека эти пугающие груды напоминают отколовшиеся от скалы ошметки. Но стоит хорошо присмотреться, как в этих нескладных силуэтах изо льда проглядываются вполне различимые человеческие очертания.
– Не хочу показаться неучтивым, – откашливается Калеб, – но что это на хрен такое?
– Ратсбирг или переход мертвый душа.
– Мммертвых? – вжимается в воротник парки Аллестер. – Ммогу я поинтересоваться, почемму их так назвали?
Силкэ мнется на месте, думая, как точнее донести до туристов сказание его народа, но в итоге обращается к Ивейн на сааллском, очевидно, прося перевести за него.
– Он говорит, – объясняет девушка, – что это место связано с древней легендой образования Саарге. Я не все поняла, но, судя по всему, первые поселенцы острова напали на Владыку семи ветров, не зная о его могуществе. Они хотели то ли защитить свой дом, то ли добиться справедливости… но тот разгневался, призвал силу Севера и превратил обидчиков в «глаасскепт», то есть в ледяных существ, вроде…
–…троллей?
Калеб, Ивейн и Кэт резко поворачиваются к Джаззи, словно она не предположение выдвинула, а формулу вечной жизни.
– Что? Я же трип-блогер! Я знаю много о переданиях.
– Может, о преданиях?
– Я так и сказала – кривит губы она, обхватывая себя за плечи.
– Днем глаасскепт спать в снег, – продолжает Силкэ, не отводя взгляда от горизонта. – Они выходить ночью, когда мороз сильный, искать тепло, чтобы уничтожить. Они очень не любить, когда их будить. Поэтому никогда не трогать их, не шуметь и не пытаться согреть. Яалле?
Разговоры о ледяных троллях заставляют Аллестера почувствовать себя неуютно.
– Все сказания сааллов такие мррачные?
– Не всегда, – отвечает стоящая рядом с ним Ивейн, – но в большинство случаев, если они связаны с Калиго. Может, ест…
Лицо Силкэ перекашивается, словно от удара плети.
– Не произносить это имя! Твои слова мочь притянуть ваальдреди!
– Простите… я не хотела навлечь беду…
– Никогда не говорить вслух! – хватает он ее за плечи. – Повелитель это ощущать. Это мочь злить его!
Девушка пытается вырваться, но руки мужчины сжали ее, словно тиски. Ее рот безмолвно открывается, но так и не может произнести ни одного внятного слова, только невразумительные извинения, которые пролетают мимо ушей Силкэ.
– Все хорошо. Она поняла, – вмешивается Калеб, опуская ладонь на грудь местного. – Отпусти ее.
Абориген смотрит на него, на Ивейн, а затем резко уходит, словно осознал, что только что чуть не совершил непростительную ошибку.
– Что это было? – поворачивается он к Иви, но она лишь качает головой и молча уходит, оставляя друзей в полном недоумении. Они растерянно переглядываются между собой, но решают последовать ее примеру. Оставаться в окружении ледяных скульптур, по которым медленно ползут тени, нет желания ни у кого из присутствующих. К тому же солнце уже приближается к скалистым верхушкам. А значит, самое время устраиваться на ночлег, пока темнота не застала их врасплох.
Идеальным местом для ночевки, по мнению Силкэ, является часть склона у самой горы, к которой они выходят спустя полчаса. Отвесная стена скалы закрывает их от ветра, даруя временное затишье и возможность развести огонь, а обрыв с другой стороны исключает возможность встречи со зверем. Акли с Элом принимаются за установку двух палаток, но Силкэ останавливает их, объясняя, что лучше всем будет спать в одной. Так теплее и безопаснее. Будь они в том же беспечном настроении, в котором поднялись на Сапмелас саалла утром, они бы наверняка махнули на предложение местного рукой, но после дня спуска, когда кожа на лице жжет, мышцы ломит, а ноги одеревенели до такой степени, что парни едва могут присесть на корточки, они согласны на все, лишь бы хоть немного отогреться.
Тем временем Кэт выкапывает в снегу яму и укладывает туда дрова, прихваченные группой из хижины. Она просит Калеба достать спички и спустя несколько секунд ловит в воздухе герметичный пакетик с серо-красной упаковкой, внутри которой ее ждет неприятный сюрприз.
– Вот черт. Спички отсырели.
– Разве полиэтилен не должен был их защитить?
– Должен, – выдыхает брюнетка облачко пара. – Видимо, они намокли еще до того, как я засунула их обратно в защитный мешок из-за смены температуры. Дай свою зажигалку.
После недолгих поисков юноша выуживает из внутреннего кармана сумки металлическую коробочку и передает ее Кэт, но брюнетка одаривает его недоуменным взглядом.
– Ты взял в горы газовую зажигалку? Серьезно?
– Да, а что?
– А то, что из-за пониженного атмосферного давления нарушается подача газа. Вряд ли здесь эта вещица сработает.
Она надавливает на кнопку зажигания, ударяя по колесику, но в ответ не появляется ни одной искры. Калеб беспомощно вскидывает руки.
– Откуда мне было знать? Я что, по-твоему, часто хожу в походы? К тому же, если ты не забыла, никто из нас не планировал застревать на четырехтысячнике. Мы должны были спуститься на лыжах и провести чудное время, гуляя по окрестностям Рильхе. Внизу она бы сработала.
– Да уж. И что нам теперь делать?
– По-моему, у Ака была еще одна.
После настойчивой просьбы Акли бросает Калебу свою зажигалку, но из-за холода и высоты она тоже не срабатывает. Юноша беспомощно вздыхает.
– Великолепно. У кого-нибудь есть другие средства для розжига?
Вопрос Калеба относится ко всем присутствующим, но никто не проявляет особого энтузиазма. Эл рассеянно потирает затылок, Аллестер торопливо качает головой, пританцовывая на месте от холода, а Джаззи, не расслышав вопроса, уточняет, о чем вообще идет речь. Юноша уже собирается признать свою беспомощность перед ситуацией, когда Ивейн неловко выступает вперед.
– Думаю… я… могу с этим помочь.
Тоненькие девичьи пальцы ныряют под ворот парки и достают кристальный кулон в металлической огранке. Сначала Калебу кажется, что это просто подвеска в виде кристалла, но девушка делает один легкий жест, и из-под серебряно-голубого минерала показывается острие, вытянутое, как ручка. В другой части заключается стальная пластина.
– У этой штуки очень странный вид, – комментирует Джаззи. – А, я знаю! Это свисток!
Ее предположение заставляет Ивейнджин нахмуриться.
– Нет. Это…
– Огни?во, – заканчивает за нее Калеб. Кэт озадаченно потирает лоб.
– Позволь уточнить, ты носишь на шее приспособление для разведения огня? Извини, но даже для меня это странно.
И не только для Кэт. Увидев в руках хрупкой блондинки огниво, Калеб всерьез засомневался в ее адекватности, хотя и раньше не сильно был в этом уверен. Конечно, парня приятно удивляет, что такая недалекая с виду барышня не только знает, как и чем разводить костер, но еще и взяла эту вещицу с собой в горы. По крайней мере, хоть у кого-то из этих шестерых, кроме него, мозги работают как надо. Но все же носить его с собой на шее…
– Это мамин подарок… – теребит светло-русую косичку Иви. – Я… никогда его не снимаю…
– А мне мама обычно дарит сережки от Тиффани энд Коу и прочий дрип[14 - Дрип (сленг) – аксессуары, безделушки, которые помогают сотворить модный стиль.].
Щеки Иви краснеют от неловкости. Она снимает украшение с шеи и протягивает Калебу, но он передает честь поджечь первое бревно ей. В конце концов, откуда ему знать, как разводить огонь? В пентхаусе Колдвотеров эту работу выполняют слуги.
Ивейнджин опускается на корточки и принимается высекать искру. Керосин девушка решает приберечь на потом, используя для начала их собственные запасы сухого горючего, которые за счет специального термомешка надежно хранятся в рюкзаке, не отсыревая. Благодаря отсутствию ветра огонь разгорается довольно быстро, теперь главная их задача – его поддерживать. Разложив спальные мешки и переодевшись из промокшей одежды в сухую, члены команды слетаются к пламени, как светлячки, протягивая к нему окоченелые ладони.
– Господи… нннаконец-то, – стучит зубами Аллестер.
– И не говори. Только зефира и горячего шоколада не хватает.
– Только не надо про шоколад, плиз! Все бы сейчас отдала за плиточку Хершиз[15 - Hershey’s – американская кондитерская компания, крупнейший производитель шоколадных батончиков в Северной Америке.].
Джаззи хватается рукой за живот, пытаясь приглушить жалобное урчание. Кэт протяжно вздыхает.
– Что у нас осталось из припасов?
– Батончики, хлебцы и миндаль, – отвечает после осмотра рюкзака Ивейн. – По-моему, где-то была еще упаковка вяленой говядины…
– Была, вот только улетела на дно ущелья.
Это Акли. Потирает продрогшие ладони, наклоняется к костру так низко, словно хочет слиться с ним воедино.
– Я же изззвинился! – протягивает Аллестер почти с мольбой, но упёртость Акли ничем не сломить.
– Извинениями желудок не заполнишь.
– Ну простите мменя! Я же не специально! Это было лишь несчастливое стечение обстоятельств! Честное слово, я вовсе не соббирался никого…
– Ладно, – машет на него рукой Ак, – забыли. Но учти, если до завтрашнего вечера мы не найдем, чем набить брюхо, жалеть об этом будешь ты.
От подобных слов Аллестер сжимается, прячась за плечо Кэт, но та заверяет журналиста, что это Ак так шутит.
– Эй, ну все не так плохо, – сморкается Джаззи, подтягивая поближе к огню свои розовые ботинки. – По крайней мере, мы не потеряли аппаратуру.
– Да уж, какая удача, – Калеб нервно косится на нее и тут же отворачивается. Ивейн кажется или она увидела мелькнувший на дне изумрудно-зеленых глаз страх? Эта мысль заставляет блондинку задуматься. Она заметила, как тяжело дышал юноша после приставаний Джаззи в хижине, так, словно она не поцеловать его пыталась, а заколоть ржавым гвоздем, найденным в подворотне. Это была явно не та реакция, которая возникает у парней при виде привлекательной девушки. Вот только почему он так отреагировал и чего испугался?
– Если бы с моим любимым фотоаппаратом что-то случилось, я бы умерла на месте, дэм.
– Все когда-то умрут, Джазз. У одного это займет секунду, у другого час, а у кого-то – целую вечность невыносимой боли, во время которой захочется скончаться еще несколько раз. Прямо как во время разговора с тобой.
Блогерша высовывает язык, демонстрируя Калебу блестящее колечко на его кончике.
– Закуси, сладкий.
«Вернее, выкуси» – бьет мысленный молоточек в голове парня. Правила, правила… неужели так сложно им следовать?
– С этой верхушки, наверное, открывается потрясный вид. Как думаешь, Кити…
– Даже не вздумай на нее карабкаться, – обрезает Кэт, уловив ход ее мыслей. – Еще чего доброго шею сломаешь. Поверь, ни одно видео в мире того не стоит.
Блогерша обиженно отворачивается, уткнувшись покрасневшим носом в воротник куртки. Калеб потирает онемевшие запястья, еще раз удивившись тому, на что она только готова, ради материалов для своего проклятого блога. Зябнувшей рукой он нащупывает что-то твердое на кисти и вспоминает о своем Ролексе, от которого давно пора было избавиться. Носить часы на морозе – не лучшая идея. Хоть металл и не прилипнет к коже, но из-за высокой теплопроводности он быстро адаптируется к окружающей среде, буквально впитывая холод, а от этого Калебу уж точно теплее не станет. Кэт наблюдает, как он расстегивает кожаный браслет и засовывает во внутренний карман куртки с нескрываемым недоумением.
– В рюкзаке надежнее будет, не находишь?
– Лучше переусердствовать, чем недоглядеть, – вскидывает плечи Калеб. – Как говорится: «Что богач не сбережет, Кукушка умыкнет».
Кэйтин демонстративно закатывает глаза. Эта придуманная наспех поговорка стала известна на весь Нью-Йорк. Такое ощущение, что ее знает каждый младенец, бездомный и сумасшедший мегаполиса. А все благодаря искусной воровке по кличке Кукушка, которая терроризирует жителей «Большого яблока» вот уже четвертый год. Точнее, мужскую половину ее элитной верхушки, у которой есть что своровать. Вот Калеб и переживает о своих пожитках, правда, непонятно почему. Кукушки ведь осталась далеко за пределами Саарге.
– Можешь расслабиться. Здесь она тебя не достанет.
– Как знать, – прикусывает губу парень, обводя сверлящим взглядом сначала Джаззи, потом Ивейн. Кэйтин не поняла, что было в нем заложено, но вряд ли что-то стоящее. Наверняка у Колдвотера-младшего просто мозги барахлят от кислородного голодания. Вот он и не знает, чем себя занять.
Юноша скатывает снежный шарик и отчищает едва заметное пятнышко на рукаве бело-голубой куртки, затем подносит его ко рту, чтоб хоть как-то восполнить водно-солевой баланс (благодаря Акли, наплевавшему на нравоучения Кэт, питьевые запасы исчерпались еще днем), но Иви советует ему этого не делать. Ведь, чтобы избежать инфекции или отказал почек, осадки лучше растопить, отфильтровав полученную воду. Девушка наглядно это демонстрирует, оставив возле пылающего костра наполненную снегом фляжку. После того как он тает, а вода закипает, с помощью прутика она перекатывает нагретую посудину в сугроб, чтоб та остыла.
– И это все?
– Не совсем, – Иви собирает несколько угольков и бросает их в воду, затем достает пустой термос. Оторвав кусок от своего шарфа, девушка помещает один край в наполненную металлическую бутыль, а второй в фляжку. Наблюдая за странным приспособлением, Калеб озадаченно вскидывает брови.
– Не хочу показаться грубым, но эта конструкция не внушает доверия. Там же плавает клочок ткани.
– Уголь – природный фильтр. Он убьет вредные микробы, а материя поможет испарившейся жидкости перейти в чистую емкость, в то время как осадок останется в другой. Через час сможем напиться. Правда, много пить талой жидкости нельзя.
– Почему? – натягивает шарф на нос Кэт. – В горах ведь благоприятный климат, и снег должен быть чистым.
– В том-то и проблема. Он слишком чистый. В воде, которую мы пьем, содержатся важные компоненты: минералы, соли, а в этой – ничего. Поэтому и энергию она не восполнит. Просто не даст умереть от жажды.
– Умерли от обезвоживания посреди снегов, – фыркает Калеб. – Поистине эпическая смерть.
Несмотря на скептицизм, юноша с интересом наблюдает за происходящим. Он никогда не посещал лагерь скаутов (отец бы ни за что не отправил наследника многомиллионной империи в замшелый кемпинг среди болот и лесов), поэтому каждая идея Ивейн воспринимается им как что-то из ряда вон выходящее. Девушка отходит в сторону, проверяет состояние бутыли, а Калеб даже не замечает, что не сводит с нее глаз до того, как в радиусе его внимания не появляется Акли.
– Чего скучаем, кого ждем?
Бизнесмен устраивается на сумке поодаль от остальных, но рядом с Калебом, чему тот не сильно рад.
– Извини, – тяжело вздыхает он, – не могу сейчас разговаривать.
– Почему?
– Потому что не хочу.
– Но ты ничем не занят.
– В этом и вся прелесть.
Ак непонимающе почесывает затылок и решает идти напролом. По сути, это единственный метод общения, который ему известен.
– Что, захотелось развлечься?
– Ты о чем?
– Я о нашей мышке, – кивает он в сторону Ивейнджин, растягивая губы в похотливой ухмылке. – Из вас получилась бы отличная парочка.
Калеб непонимающе поднимает брови. Что этот неотесанный сандаль с эмоциональным диапазоном на уровне улитки может сказать ему о выборе пассии? Уж что-что, но в «амурных» делах Калеб Колдвотер разберется без чужих советов, тем более от парня, для которого само значение этого слова остается загадкой.
– Да ты спятил. У тебя мозг отмирает от дефицита кислорода.
– Ну да, – Ак поднимается на ноги, почесывая пятую точку. – Вы бы прекрасно смотрелись вместе. Тигр и овечка. Нет-нет. Черный ягуар и полевая мышь, – проводит он рукой по воздуху, будто рисует невидимый слоган. – Во как звучит!
Калеб посылает приятеля куда подальше, и тот немедленно отправляется выполнять просьбу. Предположить, что они с Ивейн могли бы быть вместе – то же самое, что уверовать во второе воскрешение Иисуса, когда Калеб и в первое-то не верил. Да он же ее едва знает! Они виделись всего раз шесть, а разговаривали и того меньше. Не то чтоб Ивейн не была в его вкусе, просто само это понятие к ней неприменимо. Она никакая. Типичная простачка из захолустья где-то на севере Род-Айленда. Тихая, блеклая, слабохарактерная, не ходит на вечеринки, даже алкоголь не употребляет. Вся такая правильная, аж в сон клонит. Классические черты, веснушчатые щеки, ничем непримечательная фигура и волосы самого банального из возможных цветов: светло-русого. Не белого, как свежее молоко. Не коричневого, как свежемолотый кофе. Не черного, как предрассветный смог. Просто… русые. Словно пыль, скопившаяся на книжных полках за неделю. У нее даже цвет глаз самый заурядный в мире – карий. Кроме ума в этой девчонке нет ничего интересного. Наверняка у нее даже парней не было. А, черт. Калеб сплюнул подступающуюся к горлу дурноту. Он никогда не понимал, откуда Акли берет эти свои идеи-фикс, не имеющие ничего общего ни с логикой, ни с действительностью. Пускай он говорит, что хочет, но в этом тихом омуте Калебу нечего ловить. Уж лучше Джаззи с ее непреодолимой тягой с самофотографированию.
А вот, собственно, и наша рыжая бестия. Вытягивает из рюкзака зеркальце, оглядывает свое веснушчатое лицо, которое из-за ветра стало еще бледнее.
– Из-за этого мороза у меня вся кожа иссохла, дэм.
Она достает жирный крем, наносит его толстым слоем на щеки, поправляет выбившиеся из-под шапки кудряшки. Затем переводит взгляд на Иви, чья косичка выглядит так, словно ее заплетали дикие волки когтями.
– Май гад, держи. Думаю, тебе тоже не помешает привести себя в порядок.
Но не успевает ее ладонь развернуть зеркало, как блондинка отворачивается от него, как от взгляда Медузы Горгоны, словно опасаясь, что тот превратит ее в камень.
– Нет! Не нужно… я… Я, пожалуй, прогуляюсь.
Ивейнджин скрывается из виду быстрее, чем кто-либо успевает что-то сказать, оставляя группу в недоумении.
– Эй, – фыркает блогерша, – что у нее за трабл[16 - Trouble (англ.) – проблема, беда.] с зеркалами?
Кэйтин неопределенно пожимает плечами.
– Без понятия. Сколько ее знаю, она всегда сторонилась зеркал. Даже в ванной, когда умывалась, смотрела в отражающую поверхность смартфона. Правда, не знаю, почему. Она мне так и не рассказала.
– Может, боится того, что увидит в отражении? – хохочет Акли, настроение у которого резко повысилось. – Или опасается, что злой дух утащит ее в зеркальный мир? Ну и беги-беги, мышонок. Прячься в свою нору!
Элиот заливается раскатистым смехом, поддерживая веселье Гудмена. Кэт недовольно толкает Ака локтем, а Калеб лишь проводит взглядом стремительно удаляющуюся из виду фигуру. Его вдруг охватывает странное желание пойти за ней следом, но он откидывает его на стадии зарождения. Лучше не отделяться от остальных, во всех смыслах.
Пока Кэйтин пытается объяснить Джаззи, что боязнь блондинки – не слабоумие, а всего лишь странная фобия, сама же Иви решает побыть немного наедине. Она отходит в сторону, осматривает близстоящее деревце, которое оказывается не елью, как ей показалось издалека, а сосной с округлыми чешуйчатыми шишками. Вообще, на подобной высоте мало растительности, и это, пожалуй, четвертое из деревьев, обнаруженных Ивейнджин за все время спуска. К сожалению, бо?льшую часть года они не плодоносят. Зато их можно использовать для розжига костра и постройки укрытий, что немаловажно в условиях отдаленности от цивилизации. Из-за суровых условий растительный мир на горе крайне скудный, по крайней мере, на вершине, но как только они спустятся до отметки хотя бы три тысячи метров, флора станет богаче. Ивейн много читала о горном климате, поэтому знает, что низкая температура – не порок для природы. На высоте от одной до четырех тысяч метров могут произрастать не только кустарники, но и небольшие леса и даже цветы. Не так давно девушке посчастливилось наткнуться на самый настоящий эдельвейс. Жаль, что Акли испортил этот прекрасный момент, (как и многие до этого) растоптав находку.
Ивейн машинально обхватывает себя руками. Яростный порыв откидывает косичку за плечо, выбивая из нее несколько прядей. Возле обрыва ветер ощущается сильнее, чем за стеной скалы. Он набрасывается на нее, словно голодный зверь на единственную добычу в округе. Дырявит вены, калечит органы, пронзает саму сердцевину самообладания, выпуская все ее страхи наружу. Так, словно и не воздух это вовсе, а рука живого человека. Блондинка содрогнулась, представляя, как Повелитель холода невидимыми копьями протыкает ее насквозь, наказывая за нарушение границ его владений. От одной этой мысли ей становится еще холоднее. Калиго… Иви так и не удалось разузнать у местного, что же скрывается за этим запретным именем. Стоит только кому-то из группы поднять эту тему, как Силкэ отворачивается, проведя большим пальцем линию от лба до подбородка. Ивейнджин знает, что для сааллов этот жест – что-то вроде молитвы. Подобным образом народ оберегает себя от темной силы начертанием Иса – символом чистоты и покорности, но есть ли от него хоть какой-то толк, никто, кроме самих местных, знать не может.
Ивейн уже собирается вернуться, когда замечает отдаленный силуэт на краю обрыва. По цвету накидки и пышному меху на плечах девушка сразу же узнает Силкэ. В руках мужчины странный предмет, похожий на деревяшку, которую он подносит к губам, так, словно шепчет ей что-то на ухо. Иви тихонько подступает вперед. Руки невольно тянутся к фотоаппарату, движимые внутренним порывом. Замок кожаного чехла, колпачок линзы, кнопка затвора, и кусочки происходящего уже отражаются на экране дисплея под звуки незнакомых слов.
– Ёльгельд иг аффог хаальге. Эльгеи ии штильхёйт.
Настроив фокусировку, Иви понимает, что загадочным предметом выступает кукла, сплетенная из веток. Вот тоненькие ножки, вот руки, а вот – скрученная витым пучком голова. Силкэ достает нож и проводит лезвием по ладони, затем сжимает ее в кулак и проливает несколько алых капель на лицо веточного человечка. Девушка застывает как вкопанная. Что тут происходит? Сначала местный сетует на злобного Владыку горы, якобы вредящего всем, кто вторгается на его владения. Потом резко скрывается без объяснений, напугав всех до полусмерти. А теперь проводит какой-то странный кровавый обряд?
Иви собирается вернуться к остальным, чтоб поделиться увиденным, но предательский скрип снега выдает ее намерения. Мужчина подпрыгивает на месте от неожиданности.
– Ах, это вы, фру Мёрси. Вы меня напугать.
– Извини, – смущенно выдыхает она, – я не хотела.
– Это я должен извиняться. Я вести себя очень резкий. Просить меня простить. Это не есть хорошо, ведь вы гость.
– Да ничего… я понимаю. А что ты читал?
Ивейн неловко переминается с ноги на ногу, ожидая, что абориген прогонит ее в любой момент, но на его лице не образуется ни единой морщинки злости. Скорее, наоборот. Похоже, ему приятно, что кто-то интересуется традициями его народа.
– Всего лишь старый молитва, а это, – его рука дергается в сторону, – фаллесунд.
– Для чего он нужен?
– Для защита, но при правильный использование он выполнять все желания создатель. Это своего рода айрдунг виль меетонь.
– Оберег от злого духа?
– Яаре, – одобрительно кивает он.
Девушка понемногу привыкает к тому, что Силкэ время от времени вставляет сааллские обороты. Некоторые из них она понимает, другие – так и остаются загадкой. Например, из мольбы мужчины Ивейн удалось разобрать лишь три слова: «ёльгельд», что переводится как «природа», «хаале», приравнивающееся к «нас» или «нам» и «штильхёйт», что означает «поглощать». То есть буквально он просил, чтоб их не поглотила природа. Довольно странная просьба для молитвы.
– И какие поручения может выполнить фаллесунд?
– Это зависеть от создатель, – он опускает плетенную фигурку на снег. – Если создатель есть добрый, кукла оберегать его и защищать невинный. Если его душа черный и запятнанный грех – оберег будет убивать тех, кто причинить хозяин боль и выполнять его желание.
– То есть, – хмурит тонкие брови Иви, – от этих действий он буквально… оживает?
Силкэ улавливает оттенок недоверия в ее голосе и отрицательно качает головой.
– Нэй, икке хойлет. Этот обычай мочь показаться странный для Заморцы.
– Заморцы?
– Так сааллы называть люди, живущий на земля за море, – поясняет он, бросая взгляд на фигурку у своих ног. – Сам фаллесунд не иметь сила, наша вера и кровь делать он такой. Но она же мочь его и остановить.
Девушка кивает, провожая уходящего Силкэ взглядом. Чем дольше Ивейнджин общается с сааллами, тем ближе ей становится их культура. Хотя Акли и называет их шайкой скачущих у огня дикарей (или это Калеб?), Ивейн кажется, что в их белесых головах вмещается куда больше знаний о мире, чем у всех ее друзей вместе взятых. Протерев линзу и спрятав камеру обратно в плотный кожаный чехол, девушка поворачивает назад, когда замечает какое-то движение на вершине. Словно чей-то силуэт растворяется в предсумеречном свете, но стоит ей только повернуться, как она понимает: наверху никого нет. Глупость какая. Должно быть, горная болезнь сказывается сильнее, чем она думала, раз ей уже мерещится всякое. Голова раскалывается, виски сжимает, правая лодыжка немеет, как и пальцы на руках. Поэтому девушка не находит ничего лучше, как вернуться в лагерь к остальным. Ей срочно нужен отдых.

****
1008 год – Саарге, Варанэ
Это было во времена, когда северные земли еще не покрывали бесконечные льды, а снег не смешивался с воздухом. Когда растительность буйствовала густо и богато, а люди жили в мире с природой. История эта не о могучем центурионе, не о бравом воине или бесстрашном зверолове, а об обычном юноше, чья добрая душа и преданное сердце завели своего обладателя в самое жерло краха и разброда. Речь идет о Сирилланде из Варанэ, сыне старой травницы Илвы и охотника Ааберга.
Варанэ – небольшая деревушка на склоне горы Сапмелас саалла, которая насчитывала сорок девять ольфмундов – жителей высокогорья. Тихое мирное место, народ которого выживал за счет ловли зверя, производства сетей и оружия для своих собратьев из прибрежных городков. Жизнь в поселении текла вяло и лениво, как весенний ручеек под коркой растаявшего после долгой зимы снега. Жизнь, не терпящая спешки. Не нуждающаяся в защите, не стремящаяся к совершенству, но запрашивающая определенные дары. Жизнь, которая требует беспрекословного повиновения традициям, установленным так давно, что их истоки затерялись в нитях самой Мировой прялки. Каждый день, неделя, год – новая невинная жертва, принесенная во славу великой Троицы Истинных Богов.
Для ольфмундов охота – не только способ выживания, но и священный обычай, к которому приобщаются все юноши поселения по достижению восемнадцатилетия. Сирилланд знал, что этот обряд не обойдет стороной его, – сына самого искусного зверолова поселка, – но до последнего верил, что ему удастся избежать этой участи. Пока однажды, уйдя с братьями в поле, отец не вручил ему в руки лук.
– Настала пора, мой мальчик. Ты должен проявить себя и сделать подношение Богам.
– Нет… – бледнеет лицо парня. – Я не… еще слишком рано.
– Акмелас решил иначе.
Сирилланд следит за взглядом старика и замечает едва видимый силуэт вдали. Развесистые рога закручиваются полукругом над головой, подобно корням могучего древа. Ветер подымает в высь охапку снега, рассеивая ее пылью прямо на спину горного козла. Юноша чувствует, как под ребрами предательски сжимается сердце. Эта белоснежная шерсть, длинные ноги, грациозный изгиб шеи… Как можно убить подобную красоту? Стоящий позади старший брат не выдерживает и просовывается вперед.
– Давай лучше я это сделаю, пока мы его не потеряли.
Он вытаскивает из колчана стрелу, но мужчина его останавливает.
– Нет, Асбъёрн. Ты уже приносил домой славный улов. Предоставь эту честь Сирилланду. Это будет его первая добыча, как раз к празднику Дагар.
Юноша откидывает за спину длинную серебристую косу и недовольно хмурится, но оружие все же опускает. Подвергать волю отца сомнению не в его привычках, но младший братец едва может разделать зайца, не говоря уже о том, чтоб его собственноручно убить. Хотел бы Асбъёрн посмотреть, как тот завалит целого ибекса[17 - Горный, альпийский козел, обитающий в высокогорье.]. Стоящий в сторонке Коэргус также выжидающе поворачивается к брату. Похоже, теперь у Сирилла нет выбора. Время, которого он так долго боялся и всеми силами оттягивал, пришло. Он берет отцовское оружие и по его велению натягивает тетиву, направляя острие прямиком на белоснежную спину.
– Ну же, мой мальчик. Давай, не медли.
Ладонь на рукояти дрожит, пальцы сжимает судорожный тремор. Сухожилья от долгого напряжения натягиваются сплошной проволокой, но парень не может заставить себя отпустить оперение стрелы.
– Стреляй, либо он уйдет!
Зверь поднимает на них глаза и бросается в сторону. Сирилланд судорожно втягивает воздух и опускает лук, но заостренный наконечник все же попадает в сердце животного, сбив его с ног одним ударом. Вот только стрела эта принадлежит не ему, а Асбъёрну.
– Я так и знал, что этот слабак не сможет выстрелить, – фыркает он, закидывая колчан на спину, – чуть такого козла не упустили из-за твоей мягкотелости. Если б ты стоял во главе семьи, она бы уже давно умерла от голода!
– Полегче, чего ты? – начинает было Коэргус, но тот его сразу же затыкает.
– Чей бы заяц прыгал. Сам-то последний раз, когда добычу приносил или ты забыл о священном долге мужчин Варанэ?
– Хватит! – обрезает его отец. – Ты и сам-то не пример для подражания. Я сказал тебе подождать, но ты не смог и этого сделать. Твое нетерпение рано или поздно дорого тебе обойдется.
– Я сделал то, что должен был! Мы не могли потерять такую дичь из-за него! – его рука пренебрежительно машет в сторону Сирилланда, который и так под землю мечтает провалиться.
– Я приказал это сделать твоему брату, не тебе, а ты нарушил мое слово. Ступай домой.
На лице Асбъёрна вспыхивает негодование.
– Но…
– Я сказал иди домой!
Парень хватает сумку и бросается прочь, даже не оборачиваясь. Его упрямство и гордыня ни за что не позволили бы ему оглянуться вслед тому, кто его прогнал, не позволив забрать свою охотничью награду.
– Ты тоже, Коэргус.
Золотоволосый юноша склоняет голову и удаляется следом за старшим братом. Старик подходит к Сирилланду, но тот не отводит взгляда от земли. Он не боится перечить старшему в семье или выразить свое мнение, лишь посмотреть в лицо тому, кто возлагал на него высокие надежды, которые он не оправдал.
– Я так не могу… это неправильно.
– Что именно, сын мой?
– Я не понимаю, зачем нужно убивать этих животных, ведь у нас достаточно еды. Мы можем собирать растения, выращивать коренья, фрукты, овощи. У нас есть все, чтоб жить, не причиняя вреда другим.
Мозолистая рука опускается на плечо юноши.
– Ты еще слишком юн, Сирилланд, и не понимаешь, как устроен мир. Мировая прялка прядет свои нити из человеческих жизней, а люди берут энергию от иных существ. Таков естественный оборот вселенского колеса, и избежать этого или изменить не дано ни одному человеку.
Но убеждения Сирилланда сломить сложнее, чем трехвековой ледник.
– Вера ольфмундов учит нас черпать силы от других зверей, при этом поклоняясь рыси. Но чем она лучше остальных? Разве Акмелас счет это справедливым?
– Фаральге, – голос старика дрогнет от хрипа, – мы лишь узлы в рыболовной сети Троицы Истинных Богов. Мы живем по традициям, увековеченным нашими предками, которые передались им от их прадедов. Не в нашей власти ставить под сомнение всемирный устой, даже если он кажется нам несвычным и неправильным. Каждого, кто усомнится во власти Акмеласа, постигнет скорбная участь, и тебе прекрасно об этом известно.
– Лишать жизни тех, кто не может ее защитить, постыднее бесславной гибели. Прошу, не заставляй меня участвовать в этом… Молю…
– Ты чересчур упрямый, мальчик мой, – сжимает плечо парня отец, – а я чересчур стар, чтоб принуждать тебя. Иди своим путем, делая, как велит тебе сердце. Если оно противится против уродования живых существ, не убивай их, а лечи. Делай то, что у тебя получается лучше всего. Мы найдем другой способ почтить Богов, но если это повлечет за собой их гнев, помни, что судьба нашего поселения будет на твоей совести.
И старик уходит следом за сыновьями, оставляя Сирилланда один на один с животным, из которого вытекала жизнь. Юноша опускается перед умирающим зверем на колени, кладет ладонь на вздымающуюся шею, ощутив, как под ней лопаются последние капли кислорода. Он не плачет, не молится, не взывает к Божествам. Что толку? Это ведь произошло из-за них. Из-за их милости люди приносят в жертву живых существ, чтоб спасти собственные шкуры и потешить божественное самолюбие, но на самом деле Боги законченные эгоисты. На жителей Варанэ им наплевать, а бедные сааллы слепо вынуждены им угождать, невзирая на боль утраты и удары несправедливости, которым нет конца. Человеческие горести пролетают незаметно. До них им нет дела, ведь есть те, кто больше нуждается во внимании. В тени Богов людей не видно. И никогда не будет, пока народ не научится стоять за себя. И когда-нибудь Сирилланд будет первым, кто бросит им вызов.

****
Существует какой-то особый вид тишины в местах, где природа господствует над жизнью, а смерть лишается своих прав. Она упругая и полая, как мячик для гольфа со всеми его гранями и впадинками. Глядишь, и звук провалится в один из таких крошечных кратеров, не найдя выхода наружу. Или увязнет в совершенной гармонии. Но Ивейн единственная, кто подмечает прелести высотного мира. Объектив ее фотоаппарата улавливает малейшие колебания цвета, мелькающие посреди белесой пустыни. Правда, подобные проблески бывают редко из-за непроглядной темноты, которая наступает гораздо раньше обычного. В четыре часа дня вокруг уже сгущается ночь, словно остров не подчиняется привычному распорядку. Вершина Сапмелас саалла диктует свои правила, отрезает от путешественников солнце, сгущает блеклые краски, а те, что остаются, и вовсе размывает.
Группа едва успевает устроится на ночлег, как сумрак опускается на их плечи бархатным покрывалом. Тяжелым, густым, будто траурная накидка, наброшенная на голову безутешной вдовы. Радует лишь то, что, несмотря на все трудности, друзья до сих пор вместе. Пачка хлебцев расходится меньше, чем за десять минут. Покончив с ними, Акли берется за миндаль, но Кэт его останавливает, говоря, что нужно экономить запасы. Правда, Аллестер все же не выдерживает и съедает энергетический батончик сразу, чтобы унять тошноту и боль в желудке. Жар огня помогает отогреть заледенелые руки-ноги и хоть как-то скрасить вечер, но обстановка не настраивает на отдых. После шести часов ходьбы под пронзительный вой вьюги тишина звучит для ушей подобно музыке, когда внезапный шелест разрушает воцарившееся умиротворение.
– Ччто этто? – подпрыгивает на месте Аллестер.
Калеб с небрежным видом отдергивает подол куртки.
– Похоже на завывание ветра.
– Где это ты слышал, чтоб ветер вот так завывал? – фыркает Элиот. – Это скорее зверь какой-то.
И правда. Пронесшийся со скоростью света шум напоминал шипение какого-то хищника, только Калеб никогда не слышал, чтоб животное издавало подобный звук. Тонкий, низкий, острый, как кончик ледокола, впившегося в заледенелую скалу.
– Что, если это ледяные тролли? – вжимается в морковно-оранжевую куртку Джаззи. – Вышли на охоту в поисках тепла?
– В таком случае, – потирает затекшую шею Калеб, – с костром у нас ни единого шанса.
– Я лучше сдохну от лап волшебных человечков, чем погашу его!
На утверждение Акли местный лишь многозначительно качает головой.
– Это Владыка учуять наш присутствие. Нашептывать нам скаргейклимдан диир.
«Искушения…» – мысленно переводит Ивейн. А вот, что означает второе слово? Она изучала сааллский задолго до запланированной поездки, но ее познаний недостаточно, чтоб понять все, что говорит местный, ведь у нее вовсе не было практики. Их язык сильно отличается от норвежского, которым девушка владеет почти в совершенстве, а также исландского и других представителей скандинавской группы. И если бы Силкэ не говорил по-английски (хоть и далеко не идеально), они бы, наверное, общались только жестами.
– Вероятно, – аккуратно поправляет перчатки Калеб, – он послабит сеть, когда узнает, с кем связался.
Аккуратность, чистоплотность и педантичность – квинтэссенция поведения Калеба Колдвотера. Ими пропитано каждое его движение: от легкого взмаха выбившегося из-под шапки коричневого локона до постоянного стремления контролировать позицию завязанного на шее шарфа. Иногда кажется, что малейшее скашивание узла на несколько сантиметров в сторону может привести парня в настоящее бешенство, хотя следить за опрятностью в условиях экстремального выживания – занятие глупое и бессмысленное по мнению Ивейн. На самом деле не она одна так считает, но Калеб – сын всемирноизвестного телекоммуникационного магната. За его статус и смазливую мордашку ему многое сходит с рук.
– Чертовски верные слова! Узнаю старину Кэла! – оживленно выпаливает Ак, пихая того в бок. От его возгласа Калеб чуть не глохнет на левое ухо. Особняк Гудменов располагается неподалеку от апартаментов Колдвотеров. Их разделяет несколько домов не менее влиятельных и состоятельных обитателей Нью-Йорка, но иногда поздно вечером Калеб вскакивает на кровати от душераздирающего вопля Акли с другой стороны улицы. Он никогда не задавался вопросом, что творится в его доме по ночам, но вряд ли что-нибудь хорошее.
– Этот крипи сеттинг[18 - Creepy setting (англ.) – жуткая обстановка.] мне вообще не нравится, – тревожится Джаззи, зажав в ладошке разряженный телефон так сильно, словно это поможет зарядить батарею. – Что, если здесь водятся волк?
Блогерша было хочет добавить что-то еще, но ее скрипучий, как несмазанная дверь, голосок прерывает тоненький свист. Он вырастает в воздухе без единого предупреждения и в считанные секунды разносится эхом по горам. Высокий, пустой, переливчатый. Он сливается воедино с ветром, приглушая его шепот. Трубное дребезжание, заунывный вой, стон проклинающего жизнь шакала, который исходит… со стороны местного. В руках Силкэ появилась светлая трубка, извивающаяся под кривым углом, будто мазок под кистью художника. Завиток кверху, закрученный шип книзу, ровный продольный гребень. Что это такое? Ивейн наклоняется поближе, чтоб рассмотреть странный инструмент, издающий столь загадочные звуки. С виду это похоже на флейту. По крайне мере, саалл держит его именно так. К тому же, по всей поверхности свирели, материал которой напоминает слоновую кость, расположены крошечные углубления. Двадцать дыр по десять в ряду. Некоторые мужчина прижимает пальцами, другие – перекрывает щекой.
– Это что еще за чудо? – едва слышно спрашивает Элиот, словно боится нарушить священную церемонию, но никто не отвечает. Взгляды всех, как и уши, прикованы к волшебной флейте, преображающей унылое завывание в сладостную, хоть и жалостную мелодию. Внезапно Иви понимает, что это вовсе не дерево и не кость поет в руках саалла. Это оленьей рог. Девушка достает из защитного чехла фотоаппарат, который всегда держит наготове под курткой, и делает несколько фото. Эти кадры точно украсят ее коллекцию снимков «Прелести северного мира».
Когда мелодия стихает, Силкэ опускает инструмент и обводит присутствующих взглядом.
– Этот песнь отогнать Холод. Теперь вы спать спокойно.
– Вот сейчас это и проверим.
Недолго думая, Акли забирается в палатку и укладывается в спальном мешке, сложив отсыревшую одежду поближе к телу, чтобы та успела просохнуть до утра. Аллестер решает последовать его примеру, когда Кэт неожиданно поднимает животрепещущий для всех вопрос.
– Ты так нам ничего толком и не рассказал о Владыке семи ветров. Самое время для занимательной истории.
– Нэй, – яро качает головой из стороны в сторону Силкэ. – Я не должен его злить. Это мочь плохо закончиться.
– Да брось, – закатывает глаза Калеб – ничего плохого не случится. Сааллам уже давно пора развивать туристический бизнес. К тому же немного осведомленности нам не помешает. В интернете об острове практически ничего не сказано. Лишь то, что он появился гораздо позже Скандинавии, правда, неизвестно как.
– Просим, Силкэ, – взмолился Аллестер, усаживаясь обратно на рюкзак, – поведай хоть малость. Нам всем не терпится узнать аспекты вашего вероучения.
Абориген отводит взгляд в сторону. Делает вид, что рассматривает что-то вдали, хотя кроме одинокого дерева на холме смотреть больше не на что. Кэт медленно наклоняется к нему.
– Ты ведь не хочешь, чтоб мы сами начали рыть информацию? Кто знает, что нам удастся отыскать. Еще введем окружающий мир в заблуждение, и к вам повалят тысячи туристов…
Лицо гида белеет на глазах, хотя казалось, что светлее его кожа стать уже не может. Его передергивает при одной мысли, что Саарге могут заполнить толпы людей. В таком случае вековым традициям сааллов, которые они оберегают много лет, придет конец.
– Это нельзя допустить! Ирке фаалле! Я… ладно, – откашливается он, понизив голос, словно о том, что он собирается им рассказать, не принято говорить вслух. – Эта гора принадлежать могучий хальфнюг – повелитель Холод. Он не есть Бог, но и не быть человек. Он что-то больший, божественный посланник на земля.
Калеб обводит аборигена скептическим взглядом. Как настоящий представитель своего народа, Силкэ имеет неприятную привычку начинать издалека и раздувать рассказ до немыслимо нудных масштабов. С такими темпами возможно, что он вскоре присоединится к дремлющему Аку в палатке.
– Прежде он не быть святой. Он быть грешник, который убить священный олень – прародитель рек и творец природа. Три Бога покарать его за грех, использовать против он сила весь Север, но тот покорить ее себе и стать сяаре.
«Святым» – тут же переводит Иви, прикованная к рассказу местного.
– Он быть грешный, но сила выбрать его. Из-за она Три Боги Севера заключить он в вечный ловушка на остров, где он править много лет. Мы, сааллы, поклоняться он, потому что он сяаре. Не мочь делать иначе. Мы приносить дары, молиться, много работать, и Владыка нас не трогать. Но он все равно превратить Саарге в царство лед. Он…
– …великий и могучий получеловек-полубог, – передразнивает его Калеб. – Повелитель вьюг, Владыка семи ветров, испепеляющий одним взглядом. Да-да. Мы поняли. Нужно смотреть в оба, чтоб грозный Властелин нас не утянул.
Парень ловит на себе неодобрительный взгляд Ивейн и закатывает глаза. Ну в самом деле, сколько можно?
– Он не утаскивать чужаки, – резко погрубевшим голосом добавляет Силкэ. – Эу, нэй. Вы даже не заметить, что он рядом, если он это не хотеть. Он уметь проникать в голова, сбивать с верный путь, узнавать о ваш самый темный страх и заставлять вас ему следовать. Из-за он даже самый добрый житель превращаться в скиильди – чудовище.
– То есть, – уточняет Кэт, – он вселяется в человека? Как демон?
– Нэй, все более сложный, – местный складывает руки на груди. В свете полыхающего костра Иви не может не обратить внимания на его глаза. Уж больно они необычного цвета для приезжих. Левый – голубой, а правый – карий. Гетерохромия. Ивейнджин читала об этом. Чистые племенные сааллы имеют одинаковый окрас радужки. Различие появилось в результате кровосмешения с другими расами. Коричневый оттенок означает, что предки у аборигена были азиатами или европейцами. Зеленый – восточнославянскими народами. Светло-синий тон напоминает об исконно скандинавских корнях жителей острова. Конечно, девушка заметила это и раньше, но старалась не глазеть открыто. Все-таки это неприлично.
– Ччто это? Ты видела? Я… – подпрыгивает на месте Джаззи, указывая пальцем в сторону.
– Ты о чем? – не понимает Кэт.
– Там что-то двигалось. Тень… огромная… Вон там, она скрылась за скалой…
– Я ничего не видела, – всматривается вдаль Кэйтин.
Она хватается за руку подруги, но встретившись с саркастическими взглядами друзей, тут же отодвигается, выдавливая лучезарную улыбку.
– Чилл, Кити. Наверное, показалось.
Рыжевласка принимает беззаботное выражение лица, но тем не менее периодически все же опасливо оглядывается по сторонам. Кэт ненавидит, когда Джазз называет ее «кошачьим» именем, но старается не обращать внимания. Исправлять блогершу так же бесполезно, как пытаться потушить Солнце: только силы тратишь впустую. Джаззи, или, точнее, Вивиан, (как ее зовут на самом деле) всегда говорит и делает то, что первое приходит в голову, и никогда не отступает от своих привычек. Кэйтин не знает, положительная это черта характера или плохая, но однозначно раздражающая.
– Владыка семь ветер, – продолжает рассказ саалл, – мочь меняться, как хочет, чтоб добиться желаемый. Вы никогда не видеть он, если он того не хотеть. Говорить, что человек сходить с ума от один прикосновение Повелитель или шепот. Кто потревожить его дом, никогда не найти дорогу в свой.
– И зачем ему это? – чешет рыжий затылок Элиот. – Ну, там путать людей и все такое?
– Все просто: ирре мале вёй саль финья.
Кэт с Ивейн встречаются взглядами, и блондинка объясняет, что речь идет о похищении души. Иви не на шутку настораживают слова Силкэ, а вот Кэйтин воспринимает все, как страшилку у костра вожатых. Но, несмотря на разницу в восприятии, обе слушают, затаив дыхание.
– Значит, Калиго охотится на людей, – подытоживает Калеб. Звук имени их покровителя, сорвавшийся с губ чужака, обдает местного, словно кипятком.
– Не произносить его имя!
– Не будьте таким суеверным. Это всего лишь слова.
– Слова иметь особый свойство. Они притягивать событие!
Калеб устремляет взгляд в небо, но не отвечает. Прежде всего, потому что не хочет выслушивать пятичасовую проповедь о волшебном свойстве речи. Все эти разговоры о сверхъестественном, конечно, очень увлекательны. Он и сам читал немало загадочных историй об острове: что возле него пропадают корабли, аппаратура дает сбой, а в неестественно густом смоге над горой бесследно исчезают любые авиасудна. Но не стоит откидывать тот факт, что уже далеко за полночь. В такое время мозг гораздо сложнее воспринимает факты и намного легче суеверия, чем, судя по всему, и пользуется Силкэ.
– Может, заткнетесь? Спать ложитесь уже, – выплевывает Акли в отверстие палатки, но поглощенная рассказом Иви его даже не слышит.
– А почему нельзя его называть по имени?
– К Владыка нужно относиться с уважение. Произносить его имя можно, только если вы приносить ему гриифиг… – он осекается, пытаясь вспомнить слово на английском, – то есть дар. Иначе он мочь понять это как насмешание.
– Вернее, насмешку? – поправляет Кэт.
– Яалле, – кивает Силкэ. – Повелитель загубить много людей, который в он не верить. Если не покинуть его земля, он вас не оставить, пока не получить свой жертва.
– То есть он нас всех убьет?
Мужчина не отвечает, но по его глазам и так понятно: вряд ли слово «жертва» может иметь много значений.
– Да когда вы уже разойдетесь? – резко дергает замок палатки Акли. – Я спать хочу, а вы тут со своими сказочками.
– И что нам делать? – не обращает на него внимания Ивейн. – Можно ли как-то защититься от этого Повелителя?
– Когда быть юный, я слышать о рог Хёйльлаг, тот самый, который носить священный олень. Первый племена верить, что только он мочь победить Владыка.
– И где его взять, этот святой… как там его?
– Я… – мотает головой Силкэ, словно отгоняет от себя запоздалую мысль, – это лишь старый легенда. Герайту мии. Не думать об это.
Но Кэт не привыкла так легко сдаваться.
– Сначала ты говоришь, что за нами следует сам Холод, рассказываешь его историю, в которую, как мы уже убедились, верит весь сааллский народ, а теперь – что это всего лишь предание? Что-то не сходится. Ты точно не хочешь ничего добавить?
Бледное лицо аборигена отворачивается к костру, озаряясь багряно-желтыми бликами.
– Я мочь лишь сказать, что на остров вам нельзя оставаться. Иль марайте филь Дроттин, аарум дам фольдабе ии вале хъёрта де икка айля.
– Если разгневать Владыку, он не успокоится, пока не остановится сердце каждого из вас, – переводит Ивейн друзьям, ощущая, как по спине ползут мурашки.
На плечи оседает тишина. Минута, две тянутся длиннее часа. Напряжение от каждой невысказанной вслух мысли только усиливается, несмотря на то, что каждому из группы есть что сказать.
– Все? – врывается в покой ночи голос Акли. – Теперь, когда закончили болтать о своем Калиго, вы ложитесь наконец спать?
– Не произносить и…
– Калиго! Калиго! Калиго!
Силкэ подрывается на ноги, словно его ножом ударили в спину.
– Ты не понимать, что делать! Когда Владыка злиться, происходить ужасный вещь!
– Ау, Калиго! – выбирается наружу Акли, расставляя руки в стороны. – Приди и возьми меня, всесильный владелец горы! Я здесь! Я вызываю тебя!
– Акли, хватит!
– Видишь? Ничего он мне не сделает, этот ваш недобог. Если он вообще существует. А может, – прищуривается он, подступая к сааллу, – ты просто дурачишь нас, чтоб потом воспользоваться ситуацией? Решил напугать до чертиков, а потом прирезать, пока мы спим, свернув все на сказочного бога? Что скажешь, белобрысый? Захотелось разжиться новеньким Ролексом?
Он пихает мужчину в грудь, когда между ними вклинивается Калеб.
– У тебя что, шарики за ролики зашли?
– Какие на хрен шарики? Зачем они мне здесь сдались?
Калеб раздраженно стискивает челюсть.
– Что на тебя нашло?
– Не ты ли говорил, что этому типу верить нельзя?
– Я не это имел в виду.
– Как же, – оскаливает белесые зубы Акли. – Может, ты просто первый хотел пойти в атаку, став всеобщим спасителем?
– Да в чем проблема, Ак? – не выдерживает Кэт, но вместо него отвечает Калеб.
– Его проблема в отсутствии проблемы, которую он пытается восполнить, придумав ее. Не так ли, старина?
Плечи бизнесмена напрягаются.
– Силкэ всего лишь поделился легендой своего народа, – недоуменно поправляет очки Аллестер. – Не понимаю, из-за чего вся эта перепалка.
– Ну и черт с вами, – машет рукой блондин. – Лучше бы жратву раздобыли, а не время на призрачные рассказы теряли. Два дня уже ничего не ели, кроме кучки отсыревших орешков! Поглядим, как вы запоете, когда кто-то из нас сдохнет с голоду.
Окинув Калеба сверлящим взглядом, словно последний комментарий касался его лично, Ак снова забирается в палатку, застегивая за собой молнию. Будучи убежденным скептиком, он привык откидывать даже то, что происходит у него под носом. Впрочем, как и Калеб, но Ивейн совсем не такая. Выросшая в провинциальном городке с матерью, помешавшейся на суевериях и оккультизме, она приучилась доверять чутью и не откидывать предупреждения, даже если те кажутся несущественными. Ведь разум обмануть легко, но тонкие сплетения внутреннего голоса не заглушить ничем.
В отличие от Ака и Элиота, отключившихся, едва успев залезть в спальник, Иви еще долго не может сомкнуть глаз, и виной тому не только возня Калеба, храп Кэт и многократное хождение по маленькому Аллестера, но и рассказ местного. «C?ligoe». Девушка мысленно обводит рукой каждую букву этого запретного слова, выведенную чернилами на листах маминого блокнота. По правде сказать, Ивейнджин немало знает об этом месте. Еще за несколько лет до ожидаемой поездки она начала собирать информацию о загадочном острове посреди Северного Ледовитого океана, чье поселение славилось навыками рыбной ловли и весьма своеобразными верованиями. Благодаря многочисленным блокнотам ее матери, Эвэлэнс, в которых та долгие годы собирала данные о вымирающем народе сааллов, девушка смогла изучить не только их язык, но и веру, культуру, а также страхи и предрассудки.
В маминых записях Калиго упоминался в качестве охотника, который лишился семьи и был проклят самим Верховным Богом Акмеласом. Тогда это казалось блондинке лишь сказкой с печальным концом. Теперь она здесь, на Саарге. Видит его красоты, вдыхает его воздух, слушает его шепот, цепляясь обеими руками за реальность, но сказания древних народов все сильнее дышат в спину. Существует ли Владыка на самом деле? Так ли он ужасен и зол, как описывают сааллы? Связан ли с последним путешествием Эвэлэнс до того, как произошло непоправимое? Ответы на эти вопросы Иви надеялась получить от местного, но, судя по всему, ей придется добывать их самостоятельно.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/kseniya-grand-33020890/kaligo-lico-holoda-chast-1-70986454/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Холодный, порывистый северный ветер.

2
«Wind» (англ.) – ветер

3
Мифический мир в скандинавской мифологии, город на небесах, служащий домом для Богов и Асов, куда отправляют души праведников после смерти.

4
Damn (англ.) – черт

5
Tip (англ) – совет, подсказка.

6
Sweetie (англ.) – сладкий, солнышко.

7
Мир мертвых в германо-скандинавской мифологии.

8
Прибор для измерения уровня высоты.

9
Автономный источник тепла с тепловыделяющей смесью, которого может хватить до 10 часов обогрева.

10
Crazy (англ.) – невероятное, сумасшедшее.

11
Сленг, от английского «spot» – определенное место на карте.

12
Trip (англ.) – путешествие.

13
Beau (англ.) – красавчик.

14
Дрип (сленг) – аксессуары, безделушки, которые помогают сотворить модный стиль.

15
Hershey’s – американская кондитерская компания, крупнейший производитель шоколадных батончиков в Северной Америке.

16
Trouble (англ.) – проблема, беда.

17
Горный, альпийский козел, обитающий в высокогорье.

18
Creepy setting (англ.) – жуткая обстановка.