Главная страница | Социальная фантастика | Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент
Владимир Тимофеев
Три кварка #3
Заключительная часть трилогии о попаданце из 2012-го в 1982-й и его приключениях в прошлом.

Владимир Тимофеев
Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

Пролог

Невысокий гражданин с портфелем в руке вынырнул из перехода метро и засеменил по улице в сторону парка. Тёмное дорогое пальто, кашемировый шарф и по-пижонски, до блеска, начищенные ботинки совершенно не сочетались с надвинутой на лоб «пролетарской» кепочкой. Впрочем, глядя на бегающие глазки и суетливые дёргающиеся движения, вряд ли кто-нибудь из прохожих заподозрил бы его в нарочитом «народничестве» и уж тем более в подражательстве давно умершему вождю.
В реальности, он просто боялся простыть – на осеннем ветру подхватить простуду раз плюнуть – но надевать дорогую и статусную зимнюю шапку было пока рановато, а шляпы в начале 80-х уже практически вышли из моды. Хочешь не хочешь, приходилось довольствоваться тем, что есть. Других соответствующих сезону «прикрышек» для лысеющей головы гражданин не имел, а носить вязаные молодёжные «петушки» не позволяла престижность – всё-таки не сопливый пацан, а уважаемый член общества, прилично воспитанный и хорошо образованный…
Шагов через двести интеллигентный обладатель нестатусной кепки свернул по тротуару налево, к скрывающемуся за деревьями ИПУ – Институту проблем управления. Вероятней всего, как решили бы местные обыватели, он был рядовым сотрудником этого учреждения, пусть и не обделённым способностями, но ничего серьёзного пока не добившимся. Возможно, когда-нибудь в будущем, в другой области и при иных условиях он мог бы достигнуть чего-то большего и даже стать знаменитым, но здесь и сейчас – обычный, непримечательный и мало кому интересный …
Погружённый в мысли, гражданин не сразу заметил, как от стоящей неподалеку машины ему наперерез двинулась девушка в светлом плаще.
– Березовский Борис Абрамович?
– А? Что?
Человек с портфелем остановился и недоумённо посмотрел на перегородившую дорогу девицу.
– Я спрашиваю, вы Березовский? – повторила она, поправив очки.
– Да, это я. А…
– Старший лейтенант Кислицына. Комитет Государственной Безопасности.
Под нос Борису Абрамовичу сунули раскрытую «ксиву», а сзади и сбоку подошли двое каких-то «штатских».
– Эээ…
– Вам надо проехать с нами, – девушка убрала удостоверение и указала на автомобиль.
Её хмурые товарищи взяли гражданина Березовского под локотки.
– Но позвольте! – вскинулся тот, словно очнувшись. – Мне надо на работу! У меня же там семинары, встречи…
– Не беспокойтесь. Ваше начальство в курсе, надолго мы вас не задержим.
Ничего больше не говоря, дама в плаще развернулась и направилась к ожидающей их машине.
Двое сопровождающих запихнули Бориса Абрамовича в салон и плюхнулись рядом, плотно зажав с обеих сторон. Лейтенантша уселась спереди, в пассажирское кресло.
Водитель нажал на газ. Автомобиль тронулся с места…
«Странно… Почему Жигули, а не Волга?» – подумал задержанный, когда они вырулили на Профсоюзную в направлении области.
– Простите, а куда вы меня везёте? – осторожно поинтересовался Борис Абрамович минут через пять.
– В Битцевский парк, – не оборачиваясь, бросила девушка. – Вам надо кое-что засвидетельствовать.
– А что име… – попытался было уточнить Березовский, но его грубо толкнули в бок, и он благоразумно умолк…

В парке машина остановилась на одной из дальних дорожек.
Из автомобиля выбрались все, включая водителя.
«Какие-то они все молодые», – неожиданно промелькнуло в мозгу.
– Нам туда, – махнула рукой девица.
Прижимая к груди портфель, Борис Абрамович двинулся следом.
Остальные, нервируя сотрудника ИПУ, молча хлюпали сзади.
В осеннем лесу было сыро и зябко. Научный работник с тоской глядел на голые ветки деревьев, гниющую под ногами листву, на свои заляпанные грязью ботинки и чувствовал, как с каждым шагом левый всё больше и больше наливается тяжестью, а правый начинает подозрительно чавкать.
«А говорили, что югославские не промокают. Врали, наверное…»
Додумать мысль до конца задержанный не успел.
– Здесь!
Дама остановилась возле какой-то берёзы и резко развернулась на каблуках.
В ту же секунду Борис Абрамович согнулся от сильного удара под дых. Кепочка полетела на землю. Ловящего воздух несчастного прижали спиной к дереву, завели руки за ствол и крепко связали. Ни крикнуть, чтобы позвать на помощь, ни даже просто вздохнуть научный сотрудник не мог – в рот ему вставили кляп, сделанный из собственного шарфа.
Когда «товарищи в штатском» отошли от связанного Бориса Абрамовича, к дереву шагнула девица. Достав из сумочки пистолет, она направила его прямо на пленника:
– Гражданин Березовский Борис Абрамович! За преступления, совершенные против народа и государства, вы приговариваетесь к исключительной мере наказания – расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Приговоренный, выпучив от натуги глаза, попробовал промычать что-то членораздельное, типа «это какое-то сумасшествие, вы не имеете права, я буду жаловаться», но у него ничего не вышло. Кляп только сильнее вошёл ему в глотку.
Громыхнул выстрел. Потом ещё. И ещё…
Девушка убрала ТТ и подошла к обвисшему на верёвках Борису Абрамовичу. Брезгливо поморщившись, она вырвала у него изо рта кашемировый шарф, накинула его на шею убитому и затянула петлёй, как удавку. Потом отступила на шаг и едва слышно проговорила:
– Традиции надо чтить. Без шарфика нещито?во…


Глава 1

– Девушка, вы куда?
– В шестьсот первую.
– А у вас пропуск есть?
– Пропуск?.. Да. Есть. Но я его где-то забыла.
– Без пропуска не пущу.
Вахтёрша вышла из загородки и встала прямо в проходе.
– Ну, пропустите, пожалуйста, – Жанна постаралась придать голосу жалобный тон. – Мне очень нужно. Прямо сейчас нужно.
– Всем нужно, – осталась непреклонной вахтёрша. – Найдёте пропуск, ходи?те, когда хотите, а сейчас не пущу.
– Ну, тётенька. Ну, пропустите, пожалуйста. Мне очень нужен один человек.
– Нужен, так попросите кого-нибудь, пусть позовут.
– Кого мне просить?
– Откуда я знаю? Ищите. Вон их тут сколько шастает, лоботрясов.
От досады и огорчения девушке захотелось топнуть.
Ну почему сейчас?! Почему не неделю назад? Почему раньше её всегда пропускали без разговоров, а когда стало действительно нужно, всё пошло наперекосяк?
– Ребята, вы на шестой идёте?
– Не, мы на третий.
– А вы?
– На второй…
– Я на пятый, но если надо…
Жанна развернулась к остановившемуся возле неё долговязому парню.
– Очень надо! Мне очень-очень надо!
– Что конкретно?
– Зайти в шестьсот первую, найти там Синицына и передать ему, чтобы спустился.
Парень почесал в затылке.
– Ладно. Схожу. Но если его там нет, то…
– Хорошо-хорошо. Нет, значит, нет, – замахала руками Жанна…
Ждать ей пришлось около четверти часа. И это было настолько мучительно, что она буквально места себе не находила: расхаживала по вестибюлю из угла в угол, нервно теребила кончик косы, присаживалась на стоящие около входа стульчики, но через пару-другую секунд опять вскакивала и вновь начинала ходить…
– О, привет! Ты к Андрею? А его нет. Он куда-то ушёл.
Появившийся на этаже Шурик подошёл к девушке и виновато развёл руками. Вид у него был немного помятый, словно он только проснулся.
– Пошли! – Жанна схватила Синицына за рукав и потащила к дверям.
Шурик не сопротивлялся.
Когда они очутились на улице, Жанна развернула его к себе и «грозно» нахмурилась.
– Ты Андрею друг?
– Ну… в общем, эээ, да, – не сразу нашёлся Синицын.
– Поклянись!
– Нафига?
– Надо!
Шурик пожал удивленно плечами, но спорить не стал.
– Ладно. Клянусь.
– Хорошо, – девушка отпустила рукав и быстро оглянулась по сторонам. – Короче, Андрея только что забрали в милицию.
– За что?! – изумился Синицын.
– Не знаю. Но думаю, что его просто подставили.
– Подставили? Кто?!
– Да есть тут одна, – дёрнула щекой Жанна. – Оговорила и радуется.
– Зачем?!
– Да что ты заладил, как попугай?! Кто, что, зачем… Какая, блин, разница? Ты лучше скажи: ты хочешь помочь Андрею?
– Ну… эээ…
– Так хочешь или не хочешь?! – возвысила голос девушка.
Шурик испуганно закивал:
– Хочу. Конечно, хочу.
– Тогда тебе надо кое-что сделать, – перешла на деловой тон подруга Андрея. – Ты сейчас зайдёшь в его комнату и поищешь, где у него лежат документы и разные важные книжки-тетрадки: календари, дневники, песенники и всё такое. Понял?
– Понял. А дальше?
– А дальше ты принесёшь их мне.
– Зачем?
– Зачем, зачем… Ты что, совсем идиот? – всплеснула руками Жанна. – Они же наверняка будут искать какой-нибудь компромат на Андрея.
– Кто они?
– Милиция, кто же ещё. Откуда я знаю, что эта дура им наплела.
Синицын наморщил лоб. Копаться в чужих вещах ему не очень хотелось.
– А если меня увидят?
– А ты сделай так, чтобы не увидели.
Шура обреченно вздохнул.
– Ладно. Попробую…

На этот раз Жанна ждала его дольше, почти полчаса. Воровато оглядываясь, он вышел на улицу с сумкой-авоськой. В сумке лежал толстый бумажный свёрток.
– Вот. Всё, что нашёл, – Шура протянул Жанне авоську и, прикрыв рот, прошептал. – Там ещё деньги лежат. Так что ты осторожнее.
– Деньги?
– Ну да. Пятьсот двадцать рублей.
– Пятьсот рублей?! Ничего себе! – лицо девушки удивленно вытянулось. Даже мелькнула мысль, что, может, Андрей и вправду в чём-то замешан… Однако укорениться в мозгу Жанна ей не дала. Потому что Андрей никак не мог быть в чём-то замешан. Просто не мог и – точка…
– Ладно. Пусть они тоже пока у меня побудут. А когда его выпустят, я ему всё вместе отдам. Только ты это… – девушка строго посмотрел на Шурика. – Никому ни о чём. Понял?
– Могила, – провел себя по горлу Синицын…

Четверг. 4 ноября 1982г.

Сидеть взаперти тяжело. А сидеть под охраной – вдвойне. Особенно если знаешь, что невиновен.
Вчера мне так ничего и не предъявили. Просто сунули в милицейский бобик, привезли куда-то в район Лианозово, там пересадили в специальный конвойный ГАЗ и уже на нём, чуть ли не как особо опасного рецидивиста, прямо в Бутырку. Честно сказать, не думал, что всё будет так хреново. Думал, что привезут в какой-нибудь райотдел, запихнут в КПЗ[1 - Камера предварительного заключения. ГГ путает: в 1982-м уже использовалась аббревиатура ИВС – изолятор временного содержания.], установят личность, допросят, выяснят, что ошиблись, выпишут протокол и отпустят…
А оказалось, хрен вам на рыло, гражданин Фомин. Вы не просто задержанный, вы – птица высокого полёта, с вами даже обычный следователь разговаривать «постеснялся», а тот, который считается по особо важным, был, по всей видимости, сильно занят. Поэтому меня сначала просто оформили (ага, «опись, про?токол, сдал, приня?л, отпечатки пальцев»[2 - Фраза Лёлика из к/ф «Бриллиантовая рука».]), потом до глубокой ночи мурыжили в медсанчасти (чуть ли не в задний проход заглядывали в поисках компромата), и только затем отвели в камеру и оставили там киснуть в безвестности – прокручивать в памяти все свои косяки и тупо гадать, за что же меня всё-таки законопатили в эту законопатку.
Камера, кстати, оказалась совсем не такой, какую всегда рисовали в либеральных журналах времен перестройки и «святых девяностых». Типа, по сто человек на пятьдесят квадратов и тридцать коек, спать по очереди. Спорить не буду, возможно, так всё и было, но к той камере, в которой я очутился, эти страшилки отношения не имели. Четыре стандартные койки (причём, одноярусные), зарешеченное окно, под ним радиатор, в углу умывальник, чаша «Генуя» за кафельной загородкой, крашенные маслом стены. И народу – помимо меня ещё двое: мужичок лет около сорока и пацан примерно моего возраста.
– Всем сала?м, – проговорил я, когда дверь захлопнулась.
Пацан в ответ что-то буркнул (видимо, тоже «привет»), едва приподняв голову от подушки, а дядька сразу же взял быка за рога, как будто не спал совсем. Оторвался от шконки, свесил ноги на пол и смачно зевнул:
– Курево есть?
– Нет, – я бросил на ближайшую койку казённый матрас и неторопливо продолжил. – Дымить не дымлю, но, будет возможность, скажу, чтобы передали.
– Масти каковской будешь? – прищурился мужичок.
– Пока никаковской, – пожал я плечами.
– Первая ходка что ли?
– Не знаю.
– Как это? – удивился сиделец.
– Обвинения не предъявляли, подозрения тоже.
– А протокол?
– Какой протокол?
– Протокол задержания. Ты что-то подписывал?
– Что-то подписывал. Но там тоже без обвинений.
– Защитник был? Основания для задержания указаны?
Я покачал головой:
– Нет. Защитника не было. И основания тоже не видел.
– Ну, тогда это просто филькина грамота, – дядька улёгся на койку и заложил руки за голову. – Тебя, видать, просто помариновать захотели. А основания завтра предъявят и адвокатишку соответствующего подгонят. У них это завсегда. Но ты, паря, учти: сразу ни в чём не колись. Ежели что учудил, пусть сами доказывают. Понял?
– Понял. Чего ж не понять?
– Ну вот и ладненько… А курево – это хорошо. Без курева тут тоскливо…

Сосед по камере не ошибся. Меня действительно повели на допрос только на следующее утро. А я, как дурак, всю ночь прикидывал варианты, но ни до чего конкретного в своих размышлениях не дошёл, только вымотался умственно и физически. Вариантов было действительно много: от «засветился на матче Спартак-Харлем» до совершенно банального «меня проверяют на вшивость «Седой» и компания»…
– Итак, Фомин Андрей Николаевич, – не то спросил, не то констатировал факт сидящий за столом «гражданин начальник».
Я на всякий случай кивнул. Отнекиваться было бы странно. Прямо перед прокурорским работником (чёрный мундир, по два просвета и по одной звездочке на петлицах) лежал студбилет с моей фоткой и именем-фамилией-отчеством.
– Я следователь прокуратуры Щапов Аркадий Иванович. Буду вести ваше дело.
– Какое дело? Мне тут пока ничего толком не объяснили.
– Не объяснили? – изобразил удивление следователь. – Да, это непорядок. Но вы не волнуйтесь. Мы сейчас всё исправим.
Раскрыв лежащую на столе папку, он вынул из неё пару листов.
– Прежде чем ознакомить вас с постановлением, я обязан спросить, есть ли у вас адвокат?
– Нет. Адвокатом не обзавёлся.
– Готовы ли вы воспользоваться услугами адвоката, предоставленного юридической консультацией?
– Я должен платить за него?
– Можете, но не обязаны.
– Значит, готов.
– Хорошо.
Следователь поднял телефонную трубку, но, снова взглянув на меня, неожиданно вернул её на аппарат.
– Андрей Николаевич. Как говорится, без протокола. Пока сюда не вошёл ваш защитник, я хотел бы задать вам пару вопросов. Вы не обязаны на них отвечать, но даже если ответите, это не будет иметь правовых последствий. Тем более, я вам их всё равно задам в присутствии адвоката, поэтому вы сможете продумать ответы заранее. Как? Согласны?
Смысла возражать я не видел.
– Согласен.
– Отлично, – Щапов отложил в сторону папку и уставился на меня пристальным взглядом. – Вопрос первый. Вы можете точно вспомнить, где были и что делали вечером в среду, тринадцатого октября, с восемнадцати до двадцати двух ноль-ноль?
– Тринадцатого октября в среду? Это получается… три недели назад. Ага. По средам с утра у нас лабы, потом исткап, дальше обед, за ним физкультура. Заканчивается в пять вечера… Так. Что потом?..
Я почесал в затылке.
В прошлую среду я разговаривал с Леной… в последний раз. В позапрошлую… Хм… В позапрошлую был футбол. Недоброй памяти матч «Спартак-Харлем». А за неделю до этого… Ёшки-матрёшки! Вот оно что!..
– Вечером тринадцатого я был на лекции в МГУ. Что-то про управление экономикой. Я плохо запомнил, потому что оказалось неинтересно. Лекция закончилась где-то в половине девятого. Потом я поехал назад в Долгопрудный. Вот, собственно, всё.
– Понятно, – следователь откинулся в кресле и сложил пальцы в замок. – А теперь вопрос номер два. Где, Андрей Николаевич, все ваши документы? Паспорт, зачётная книжка, комсомольский билет, профсоюзный, деньги в конце концов. Вы же их где-то храните.
– Документы? Деньги? – мои брови поползли вверх. – В комнате в общежитии, где же ещё? В нижнем ящике стола. Я их всегда там держу.
– Странно, – покачал головой прокурорский. – Вчера вашу комнату обыскали, но ничего не нашли.
– Действительно, странно, – пожал я плечами. – Возможно, вы что-то там перепутали. Исчезнуть ничего не могло.
– Ну, хорошо, – не стал спорить следователь. – Возможно, это и вправду накладка. В любом случае, вы на оба вопроса ответили. А теперь приступим к разговору по существу.
Он вновь поднял трубку и быстро проговорил:
– В двести пятнадцатую адвоката, пожалуйста… Всё. Жду…

Честно сказать, я думал, что защищать меня будет какая-нибудь молодая особа лет двадцати пяти, недавно окончившая институт и отправленная сюда для получения опыта и юридической практики. В своё время считалось, что именно такие и назначаются бесплатными адвокатами, а более опытные и успешные без гонорара даже на телефонный звонок не ответят, не то что за дело возьмутся.
Однако нет. Моим адвокатом оказался мужик лет, наверное, под пятьдесят, от которого при первом же взгляде прямо-то веяло уверенностью и опытом. И со следователем, похоже, он был давно знаком. Поздоровались они, по крайней мере, весьма дружелюбно, почти по-приятельски. Так что опять оказался прав мой сокамерник: «…и адвокатишку соответствующего подгонят». Вот, собственно, и подогнали. К бабке не ходи, роли у этих двоих расписаны досконально. Точь-в-точь как в известной «игре» с двумя полицейскими – добрым и злым…
Официальный допрос начался буднично.
– Ознакомьтесь с постановлениями о вашем аресте и о привлечении в качестве обвиняемого, – протянул мне следователь два бумажных листка.
Я взял их в руки, вгляделся.
Всё, как предполагалось. Меня обвиняли в убийстве господина Попова. Мерой пресечения было избрано заключение под стражу на срок до конца декабря. Основания…
– Хотелось бы поподробнее ознакомиться с основаниями для обвинения и задержания моего подзащитного, – опередил меня адвокат.
– Естественно, Семён Яковлевич. Какие вопросы, – развёл руками наш визави…
Вопросы, простые и каверзные, понятные и не очень, сыпались на меня в течение трёх часов. На большинство из них я ответил, на кое-какие – нет, а на явно провокационные ничтоже сумняшеся заявлял, что, мол, не помню, не знаю, не слышал.
После того как следователь выложил «главный козырь» – акт экспертизы на отпечатки пальцев с портфеля убитого – адвокат запросил перерыв и беседу со мной тет-а-тет.
– Андрей Николаевич, нам надо вместе выстроить тактику вашей защиты, – выдал он сходу.
– Надо – давайте выстраивать. Я не против.
– Очень хорошо. Но для этого мне нужно понять, вы действительно виноваты в том, в чём вас обвиняют, или…
– Я никого не убивал, – перебил я защитника. – Просто я случайно оказался не в то время и не в том месте.
– Ясно. Значит, от этого мы и будем плясать…

Допрос возобновился после обеда. На обед в изоляторе давали овощную баланду с запахом мяса, перловую кашу и компот из сухофруктов. Не особенно вкусно, не сказать, чтобы много и сытно, но заморить червячка хватит…
Очередная встреча со следователем началась с «очной ставки». В кабинете появились какие-то парень с девицей, которые сразу же показали, что видели меня сначала на лекции, а потом в парке, где я, по их мнению, преследовал потерпевшего. Я тоже их вспомнил. Они сидели на два ряда ближе, а в перерыве, когда я ушёл, парень выходил на улицу покурить.
Следующие три часа были посвящены выяснению, что происходило со мной едва ли не поминутно с момента окончания лекции и до возвращения в общежитие. Конечно, я всего не рассказывал, поэтому время от времени путался в показаниях и прокурорский сразу за это цеплялся. Адвокат хмурился, но старательно пытался перевести всё к отсутствию у меня мотивов к убийству и к тому, что я мог просто забыть детали того трехнедельной давности вечера.
Новый козырь от обвинения гражданин следователь выложил в самом конце.
– А что вы скажете вот на это, гражданин Фомин? – сунул он мне под нос экземляр ещё одной экспертизы.
Пока мы с защитником её изучали, прокурорский довольно потирал руки:
– Вы говорили, что ушли сразу же после лекции, и это было примерно в половине девятого, однако – и вы этого не могли знать – в телефонной будке около корпуса пять буквально в это же время производилась плановая санитарная обработка. Именно из этой будки в 21:55 позвонили на номер 02 и сообщили о трупе на смотровой площадке. При осмотре места происшествия на телефонной трубке были обнаружены отпечатки пальцев только двух человек, и один из них вы, гражданин Фомин.
– И кто же второй? – невольно вырвалось у меня.
– Представьте себе, мы нашли его. Это была женщина-преподаватель с экономического факультета. А по 02 с этой будки звонил мужчина. Запись звонка сохранилась, и у нас есть возможность провести сравнительную экспертизу вашего голоса и голоса того, кто звонил.
– И что это доказывает? – вмешался в разговор адвокат. – Ведь если это действительно звонил мой подзащитный, значит, он просто выполнил свой гражданский долг – сообщил о совершенном преступлении.
– Нет, Семён Яковлевич, – покачал головой следователь. – Если бы ваш подзащитный собирался исполнить гражданский долг, он остался бы на смотровой площадке и дождался прибытия оперативной группы. А так – он всего лишь пытался обеспечить себе алиби. Мол, сам уехал оттуда гораздо раньше, а о трупе сообщил неизвестный.
– Он мог бы никуда не звонить. С его стороны это было бы намного логичнее, – возразил адвокат.
– Если бы он не позвонил, труп обнаружили бы не раньше, чем через сутки, а время смерти определили бы приблизительно, плюс-минус час. И тогда его алиби стало бы неочевидным.
После этих слов адвокат опять запросил перерыв, во время которого долго убеждал меня в том, что со следствием надо сотрудничать… Я слушал, кивал и пытался понять, на чьей же он всё-таки стороне? Формально считалось, что и обвинение, и защита должны быть на стороне закона. По факту… хрен знает…
Вечером после ужина (чёрный хлеб, гречка и чай) Самсон (так звали старшего из соседей по камере, видимо, из-за фамилии Самсонов) между делом поинтересовался:
– Постановление видел?
– Ага.
– Какая статья?
– Сто вторая.
Зек удивленно присвистнул. Сам он проходил по 108-й (тяжкие телесные), второй сосед – по 144-й (кража), так что сокамерники у меня были те ещё перцы. Самое то для будущего учёного.
– Кто дело ведёт?
– Щапов.
Самсон почесал в затылке.
– Серьёзный мужик. А кто адвокат?
– Кутловский.
Сосед усмехнулся.
– Слыхал про такого. Поговаривали, что раньше он в уголовке служил. Слухи про него разные ходят. Кого-то он вроде вчистую отмазывал, кого-то просто на бабки крутил… Короче, мутный какой-то. Советы давать не люблю, но с обоими ухо лучше держать востро, здоровее будешь.
– Да я уже понял.
– И это правильно. Здоровье и самому пригодится…

Суббота. 6 ноября 1982г.

Вчера произошли сразу два события.
Оба, как позже выяснилось, оказались довольно значимыми.
Первое: ночью к нам в камеру подселили ещё одного сидельца, подозреваемого по двум статьям – вымогательство и мошенничество.
– Шатун – вор авторитетный, но резкий, – тихо сообщил мне Самсон после побудки. – Ты с ним поаккуратнее. В душу не лезь, лишних вопросов не задавай. Может не так понять…
Второе: после ещё одного дня допросов, очных ставок и «задушевных» бесед с адвокатом, когда я уже решил, что всё, на сегодня закончили, меня опять привели в допросную.
Конвойный вышел. Я остался один на один со следователем.
За окном было уже темно, верхний свет не горел, только настольная лампа. Прокурорский работник мирно чаёвничал, заедая напиток бутербродами: с сыром и варёной колбасой.
– Будешь? – кивнул он мне на раскрытый пакет.
Отказываться я не стал. Кто знает, что будет сегодня на ужин, и вообще – тюремная пайка с нормальной едой не сравнится.
Примерно через минуту следователь отставил в сторону допитый стакан и посмотрел на меня пристальным взглядом.
– Знаешь, Андрей… Чем дольше я занимаюсь твоим делом, тем больше и больше нахожу его странным.
– И что же в нём странного, гражданин начальник?
Следователь усмехнулся.
– Не стоит изображать из себя матёрого уголовника. Ты на него совсем не похож. И вообще, сейчас у нас не допрос, а просто беседа. Поэтому можешь обращаться ко мне Аркадий Иванович. Договорились?
Я кивнул.
– Ладно. Договорились… Аркадий Иванович.
– Ну, вот и прекрасно.
Аркадий Иванович чуть подался вперёд и по-ученически положил руки на стол.
– Дело всё в том, Андрей, что твоя вина уже практически доказана. Конечно, будут ещё допросы, очные ставки, следственные эксперименты, пикировки с защитой, однако уже сейчас улик против тебя более чем достаточно. Пальчики на портфеле убитого и на трубке, следы борьбы, путаные объяснения, свидетельские показания, а ведь будут ещё и другие, не сомневайся. И даже твоё признание уже ничего не решит. Хотя суд его безусловно учтёт, это факт…
– Тогда зачем вы мне это всё говорите, раз всё уже решено? – пожал я плечами.
– Зачем говорю? – следователь откинулся в кресле и расстегнул пуговицу на мундире. – В твоем деле, Андрей, меня смущает одна неувязка. Как правильно заметил твой адвокат, непонятны мотивы убийства. Корысть? Вряд ли. У гражданина Попова с собой было двадцать рублей. Это не тот куш, ради которого надо специально ехать из Подмосковья в Москву, а после светиться у будущей жертвы на лекции. Обычное хулиганство? Тоже нет, по тем же соображениям. Личная неприязнь? Откуда? Вы ведь с ним раньше никогда не встречались, не так ли?
– Всё правильно. Не встречались.
– О чём и речь, – Аркадий Иванович снова придвинул кресло к столу и неторопливо продолжил. – По факту, остаётся только один мотив. Только один… Тебя, хм, попросили убить гражданина Попова, а ты не смог отказаться. Ничего иного на ум не приходит. Вот так вот, – развёл он руками и уставился на меня.
– А вам не кажется, что есть и другое объяснение? – я постарался придать голосу побольше сарказма. – То, что никакого профессора я не убивал, а это сделал кто-то другой.
– Да, это верно. Такой вариант возможен, – не стал спорить следователь. – И я бы даже поверил в него, если бы не одно но.
– Какое? Или это секрет?
– Нет. Не секрет.
Он сунул руку под стол, выдвинул ящик и вынул оттуда небольшой камушек.
– Удивительно, но это тоже, в определенном смысле, орудие преступление. Его обнаружили 29-го сентября на улице Усиевича.
Я непроизвольно вздрогнул. И прокурорский это явно заметил.
– Именно этот камень стал причиной гибели гражданина Гайдара, внука того самого Гайдара, что был известным писателем. Считается, что камушек просто вылетел из-под колеса проезжающего мимо грузовика и попал потерпевшему прямо в висок. Несчастный случай, непреодолимое стечение обстоятельств. Так, собственно, эту смерть и квалифицировали, и уголовное дело, понятно, не возбуждали. Вроде всё правильно, всё как обычно, но потом случилась одна закавыка, – следователь взял камень, повертел его в пальцах и положил обратно на стол. – Эксперты нашли на нём не только кровь гражданина Гайдара, но и хорошо сохранившийся отпечаток большого пальца чьей-то руки. Чьей? Вот тут начинается самое интересное. Этот отпечаток на сто процентов совпал с таким же, оставленным на портфеле убитого гражданина Попова. Такие вот пироги, Андрей. Такие вот пироги…
Аркадий Иванович убрал камень в выдвижной ящик и внимательно посмотрел на меня. Прямо как Мюллер на Штирлица, застуканного с поличным на чемодане русской радистки.
– Вы что, и вправду считаете, что это я его ухайдакал?
Следователь хмыкнул.
– Я пока ничего не считаю. Но факты – упрямая вещь, и все они сейчас против тебя.
Я молчал. Сказать было, действительно, нечего. Но признаваться в том, что не совершал… Нет уж, на это я не подписывался…
– Не знаю, откуда на этом камне мои отпечатки, объяснить это никак не могу, но гражданина Гайдара я не убивал – это точно.
– Жалко, – покачал головой Аркадий Иванович. – Жалко, что ты не хочешь ничего объяснять, а я, соответственно, не могу не учесть при расследовании все эти… внезапно открывшиеся обстоятельства. Просто пойми, за убийство Попова ты получишь очень серьёзный срок, но если будет доказан ещё один эпизод, с гражданином Гайдаром, вместе это потянет на высшую меру. Хотя, безусловно, имеется и такой вариант, что дело у нас заберут и передадут в КГБ…
На этом месте я снова вздрогнул, только теперь мысленно, взяв себя в руки и постаравшись не проявлять эмоций, как минимум внешне.
– …Практически одновременные убийства двух видных учёных-экономистов, совершённые без явных мотивов – согласись, это наводит на размышления. А вдруг их убили по неким идейным соображениям? Вдруг это результат деятельности какой-нибудь тайной антисоветской группы?
– Глупость какая-то, – пробурчал я, поёжившись.
– Может, и глупость, а может, и нет. В любом случае, мне бы хотелось, чтобы это дело осталось в нашей епархии. Поэтому я и предлагаю тебе… своего рода сотрудничество. Ты говоришь, кто тебя на это подбил, я – переквалифицирую твою статью на более лёгкую, например, 106-ю «по неосторожности» или на 108-ю «нанесение тяжких телесных».
Я сделал вид, что задумался.
– Уверен, тебя просто используют, – не унимался следователь. – И вероятней всего, что втёмную. Кто? Зачем? Рано или поздно мы это всё равно узнаем. Но с твоей помощью это получится гораздо быстрее. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?
– Да. Я понимаю.
– И?
– Я должен подумать.
– Отлично, – Аркадий Иванович убрал со стола пакет с недоеденными бутербродами и взялся за телефон. – Конвой в двести пятнадцатую, – после чего опять посмотрел на меня. – Завтра и послезавтра допросов не будет. Времени у тебя – до понедельника…

В камеру я вернулся аккурат к ужину. После прокурорских бутербродов заставить себя хлебать местный «борщ» и заедать его недоваренной кашей было почти невозможно. Однако и отказаться от планового приёма пищи – в глазах сокамерников это выглядело бы весьма подозрительно. Пусть тюремная пайка не амброзия и не нектар, но если охота жрать (а жрать за решёткой охота всегда), сожрёшь что угодно, ещё и добавки попросишь. Поэтому я и не стал строить из себя привередливого барчука, а слопал всё, что налили в миску зэки-раздатчики, уже осужденные, но отбывающие свои сроки в следственном изоляторе, а не в колониях.
Сам ужин прошёл в молчании. Время до планового отбоя – тоже. Самсон штудировал какую-то потрепанную книжку из тюремной библиотеки, «новенький» и пацан (лишь через сутки после ареста выяснилось его погоняло – Чуря) о чем-то тихо шушукались возле окна и недобро поглядывали на меня и Самсона. Я тогда не сразу сообразил, что «это жжж неспроста» – думал о разговоре в допросной и размышлял, как из всей этой дряни выпутываться.
Вариантов после беседы со следователем меньше не стало, но в голове они уже начали упорядочиваться.
Откуда следак узнал про Гайдара и моё участие в происшествии? Пускай он меня и купил на камень и отпечатки пальцев, но документов ведь не показал. А их, вполне вероятно, может вообще не быть, и всё это не больше, чем блеф. Уверенности, что на вылетевшем из-под колёс камушке могут найтись хоть какие-нибудь отпечатки, нет никакой.
Впрочем, я не эксперт и могу ошибаться.
Но, скорее всего, меня просто кто-нибудь видел в тот вечер на Усиевича, запомнил и более-менее правильно описал. Или я что-то случайно выронил, что-то не слишком значимое и заметное, но с отпечатками, и эту вещицу нашли и приобщили к вещдокам.
Я ведь вообще никому на рассказывал, что был там 29-го… Хотя нет, рассказывал. Но это слышали только свои – Смирнов, Ходырев, Кривошапкин…
Миша меня даже «пытал»: чего, мол, там делал в то время?..
И что это означает?..
Да нет, не может такого быть. Сдать они меня не могли. Зачем им? Они же не из ментовки. И вообще, насколько я знаю, Андропов и Щёлоков[3 - Председатель КГБ и глава МВД соответственно.] друг друга терпеть не могут, поэтому КГБ и милиция сотрудничают без особого рвения и информацией делятся, только если совсем припрёт… Да если уж на то пошло, то меня скорее чекисты закрыли бы, а не менты, и раскручивали бы не на убийство, а на измену Родине и шпионаж в пользу иностранных разведок, и случай с Гайдаром использовали бы только как повод, а не причину.
Но всё равно – всё это просто бессмысленно. Я пошёл с ними на контакт сам, без всякой тюрьмы, и выложил товарищу генералу много чего интересного. Зачем ему отправлять меня в изолятор, да ещё и в другое ведомство? Проверить, расколюсь или нет? Чтобы так поступить, надо быть форменным идиотом, а глупостью, насколько известно, конторские никогда не страдали.
А вот что касается соперничества или даже войны между силовыми структурами, тут – да, действительно, есть куда разгуляться. Так что, пусть это и похоже на манию величия, но, скорее всего, товарищи из Прокуратуры и МВД видят во мне не просто подозреваемого, а «человека с Лубянки», которого обязательно надо вывести на чистую воду, раскрыть его контакты и связи и представить перед дряхлеющим Политбюро в качестве эдакого «киллера на доверии». Мол, эти чекисты вообще страх потеряли, тайно убивают советских людей и, кто знает, может быть, даже готовят «дворцовый переворот». Почти как во времена незабвенного Лаврентия Павловича…
С одной стороны, это напоминает бред сумасшедшего, но с другой… Да, с другой, многие моменты становятся… более логичными что ли… И форсированные допросы, и настойчивые попытки «поговорить по душам», и опытный адвокат, и относительно комфортная камера на четверых, и заочно подписанное постановление на арест, и перевозка сразу в Бутырку, минуя обычное ОВД с обезьянником… Темнят господа милицейские. Ох, темнят! Рупь за сто, что и сокамерники у меня не простые. Кто-то из них наверняка подсадной, а то и все вместе, с них станется. Недаром «бывалый урка» Самсон учит меня, как вести себя на допросах, а двое других… ну, эти ещё не проявились, но есть вероятность, что у них просто другая задача. Какая? Пока непонятно. Но то, что ухо с ними надо держать востро – это факт. Особенно ночью…

Ночь в СИЗО[4 - Следственный изолятор. «Бутырская тюрьма» – СИЗО №4] – это нечто особенное.
Вечером после ужина движение в изоляторе практически прекращается. Оперчасть и администрация расходятся по домам, остаётся только дежурная смена. Заключенные, которых с утра уводили и увозили для судебных и следственных действий, возвращаются в камеры. Инспектор разносит почту и забирает подготовленные к отправке письма. Хозобслуга собирает в камерах мусор, наступает время досуга. Можно лежать на нарах, читать, писать письма, прошения, составлять заявки, претензии…
Ровно в 22:00 об отбое оповещает звонок. Заключенные должны лечь спать.
Должны, но, как это часто бывает, ничуть не обязаны. По факту, после отбоя жизнь в СИЗО только начинается. Зэки перекрикиваются, при помощи длинных верёвок («коней» и «дорог») передают из камеры в камеру сигареты, записки или просто еду. Выясняют отношения, кто есть кто, кому какое место занять и не завёлся ли в камере стукачок…
Свет в помещениях слегка приглушён, но это вовсе не повод, чтобы просто валяться на нарах…
Время от времени по тюремному коридору проходит контролёр-надзиратель, и тогда шум за решёткой стихает, но как только дежурный скрывается за блоковой дверью, всё начинается заново: шорохи, гомон, пересуды-разборки, тихое чавкание, торговля заныканной неучтёнкой…
Такая «вакханалия» продолжается до утра. С наступлением рассвета утомлённые делами сидельцы ложатся, наконец, спать…

В нашей камере ночь с пятницы на субботу проходила на удивление тихо.
Я пребывал в полудрёме, чётко по схеме, как обучал меня Михаил в ещё не свершившемся будущем. Вроде бы ничего сложного, но чтобы заставить себя не провалиться в сон глубже, чем надо – для этого нужны тренировки. В течение, как минимум, года. В двухтысячных у меня этот год был. Но, по иронии судьбы, применять полученные знания и умения пришлось в 82-м, здесь и сейчас, когда даже вспомнить, как правильно расслаблять мышцы, думать, дышать, не так уж легко. В первую ночь это сделать не удалось, во вторую получилось процентов на семьдесят, в нынешнюю оставалось надеяться, что всё пройдёт более-менее гладко.
Чувство опасности проявилось в мозгу примерно в четыре утра. Внутренние часы тикали бесперебойно, и это помогало сознанию удерживаться на самой границе между явью и сном.
Лёгкое движение возле койки я ощутил боковым зрением через неплотно прикрытые веки.
Около ног – Чуря, ближе к башке – Шатун. В руках у последнего то ли подушка, то ли свернутое в комок одеяло. Оба замерли перед шконкой, немного присев-пригнувшись.
Будут меня кончать или пока только попугать решили?..
Нет, пугать – это вряд ли. Чтобы просто пугать, шкериться ни к чему…
А раз ни к чему, то и я стесняться не буду. Отвечу по полной программе…
Чтобы поджать ноги, хватило мгновения. Ещё столько же, чтобы их резко выпрямить. Жаль только, что без ботинок, но даже и так вышло неплохо. Получив пятками в лоб, Чуря отлетел к умывальнику.
Шатун оказался ловчее. Оправдывая собственную кликуху, быстро шатнулся в сторону, швырнул в меня одеяло и подхватил стоящую около нар табуретку.
Увернуться от летящей в голову мебели мне едва удалось. Я себе чуть руку не вывернул, ухватившись на спинку кровати и рванув своё тело к стене. Но – нет худа без добра – тут же, оттолкнувшись на амплитуде от койки, бросил его вперёд, подпрыгнув как мячик и целя обеими ногами в разинувшего пасть урку.
Под пятками что-то хрустнуло. Шатун рухнул, словно подкошенный. Я брякнулся следом и, кое-как сгруппировавшись, откатился к двери. Вовремя! Недобитый первым ударом Чуря метнулся ко мне, сжимая в руках что-то острое. От примитивной заточки меня защитил попавшийся под руку табурет, а в следующую секунду я просто обрушил его на «пацана». Табурет треснул прямо посередине сидушки. Истошный вопль попытавшегося было закрыться Чури слышали, наверное, даже в соседних блоках. Из выбитого локтевого сустава торчал обломок кости?.
– На пол! Лежать, не двигаться!
Драться с ворвавшимися в камеру надзирателями не было ни сил, ни желания, поэтому команду я выполнил, не задумываясь, и не стал дёргаться даже тогда, когда получил сапогом в рёбра, а потом дважды дубинкой. Да, больно. Да, неприятно. И уж, конечно, несправедливо, но – это всё-таки лучше, чем получить в печень заточкой от уркагана.
В коридор выволокли всех четверых, включая не принимавшего участие в драке Самсона.
Чурю и Шатуна утащили в одну сторону, нас с Самсоном в другую, в согнутом положении, с вывернутыми назад ластами.
Решения, что со мной будет, я дожидался в отдельном «боксе», пристегнутый наручниками к решётке, под присмотром сразу двоих контролёров. Сказать, что они были злы на меня, значит ничего не сказать.
Мою судьбу решил появившийся через час дежурный по изолятору:
– В одиночку! На сутки! Еды не давать…

Понедельник. 8 ноября 1982г.

Из карцера меня выпустили в воскресенье. Как и обещали, в кандее меня никто не кормил. Карцер есть карцер. Что в нынешние времена, что в прошлые-будущие. Узкая, как пенал, комнатка, заваренное железным листом окно, грубая дощатая койка, откидывающаяся от стены, словно в поезде. Днем на ней лежать не дают, а сидеть негде. Можно только стоять. Или ходить: четыре шага от двери к окну, столько же в обратную сторону. И холодно, блин. А укрыться нечем. Ни матраса с подушкой, ни одеяла штрафнику не положено – как хочешь, так и устраивайся, и вообще, нечего было нарушать режим пребывания… Короче, никому не пожелаю попасть за решётку, а в карцер – тем более…
В «родную» камеру меня привели одновременно с Самсоном. И, что характерно, не перед завтраком, а сразу же после. Наверно, специально – чтобы продлить наказание минимум до обеда. А может и просто – по той причине, чтобы не мешал остальным «праздновать» годовщину Великого Октября.
Чури и Шатуна в помещении не оказалось. Видимо, администрация решила больше гусей не дразнить и развела нас по разным блокам.
– Ну, ты и фрукт, – сходу заявил нынешний-бывший сосед, как только проскрежетал засов. – Сутки в отстойнике просидел без жратвы. Нашли, б…, когда разборки устраивать.
– Это не ко мне, это к этим… уродам, – кивнул я на дверь.
– Ага! Как же, – криво усмехнулся Самсон. – Ты в пятницу, как после допроса явился, так от тебя колбасой разило, будто на мясокомбинате работаешь. Да и Шатун перед этим тоже упомянул: мол, что за дела? В карантине тебя ни дня не держали, а сразу в камеру. Непорядок, однако. Типа, не фраер ты и не вор, а самый натуральный стукач. Хотели и меня на разбор подписать, да я сразу в отказку пошёл. Статьи у нас разные, мне чужие грехи не нужны. Так что косяк не мой, канитель не моя, выламывайся как-нибудь сам.
Я почесал в затылке.
Действительно. С воровскими порядками и впрямь непорядок.
Но откуда ж мне было знать обо всём?! Я же не приблатненный, как некоторые.
– Да, в карантине меня не держали. И я, кажется, понимаю теперь, почему. Там, когда нас шмонали, один из охраны другому шептал, что типа, «распоряжение зама по РОР[5 - Заместитель начальника изолятора по режиму и оперативной работе.]», а сам при этом на меня почему-то смотрел. Наверное, меня это как раз и касалось. Вот. А по поводу колбасы, тут всё просто. Следак хотел, чтобы я сдал своих, типа, подельников. Бутербродами угощал. Ну а мне что, отказываться? Жрачка-то здесь не ахти. Слопал, короче, парочку. Но сдавать никого не сдавал, зачем мне? Вот, собственно, всё, – развёл я руками.
Самсон окинул меня оценивающим взглядом. Хмыкнул.
– Дурак ты, паря! Как есть, дурак.
– Это ещё почему?
– Во-первых, потому что рассказываешь. Ладно, я тут один, а был бы кто-то ещё, то на умишко бы намотал, а после слушок пустил, что этот, мол, и впрямь стукачок, сам раскололся. И тогда – всё, на зоне тебе не жизнь, а сплошные убытки. Хотя… Шатун и Чуря наверняка уже всем насвистели, так что – поздняк метаться, слухи о твоей масти уже пошли. Я так думаю.
– Понятно. А что во-вторых?
– А во-вторых, следак тебя тупо подставил, а ты повёлся. Получилось, как говорится, кнутом и пряником. Сперва ласково побазарил с тобой, срок дал, чтобы типа подумать, и сразу же прессанул чужими руками. Он что же, не знал что ли, какие порядки? Знал, сука, поэтому и дал тебе пару дней, чтобы по своей воле, быстрее собственного визга к нему потом прибежал, только бы в общую камеру не запихнули и не в кандей. К бабке не ходи, завтра к утру сюда нам ещё подселят каких-нибудь… ушибленных на всю голову. И если ты с мусорами не законтачишь, не сдашь кого надо, прессовать тебя будут жёстко. Вот так вот, паря. А ты говоришь, за что, почему… Не верь прокурорским, но и не бойся. И, главное, ничего у них не проси. Всё равно вывернут всё наизнанку, даже и не заметишь, как под шконкой окажешься.
– Так что же мне делать?
– Что, что… Откуда я знаю? И вообще, советы давать – это не по понятиям… Хотя…
– Что хотя?
– Да есть один вариант. Стрёмный, конечно, но лучше уж так. Короче, если твои кореша не суки и что-то там где-то могут, им можно маляву послать, что, мол, гнобят тебя тут не по-детски и надо этот вопрос как-нибудь порешать.
– Малява – это записка на волю?
– Точно так.
– И как я её передам?
– А это уже не твоя проблема. Тебе только на бумажке черкнуть, а кому передать найдутся.
– А сколько платить за это?
– Хороший вопрос. Правильный. Соображаешь, – одобрил Самсон. – Платить твои кореша будут. Ну и ты… как-нибудь после… тоже должок вернёшь. Тоже кому-то поможешь. Ты – мне, я – тебе. На том и стоим.
Я сделал вид, что задумался.
– Нет. С малявой я пока обожду. Со своими можно и по-другому связаться. Только и надо что в одно место попасть, пусть даже с конвоем, а там уж… что надо и кому надо, увидят.
– Ну, с этим вообще без проблем. Заяви, что хочешь признаться ещё в одном эпизоде, и скажи, что всё покажешь на месте.
– А разве так можно?
– Ещё как можно. Следственный эксперимент называется…

Всё вышло, как и предупреждал сокамерник. В ночь с воскресенья на понедельник к нам подселили ещё двоих – звероватого вида амбала и жилистого мужика с наколками по всему телу. Статья у обоих – грабёж. Если такие начнут прессовать, хрен отобьюсь. Шатун и Чуря, в сравнении с ними, сущие дети. До самого утра глаз не сомкнул, всё ждал, когда за дело возьмутся. Однако нет – обошлось. Видимо, команда не поступила. Хотят посмотреть, как поведу себя на допросе…
В допросную меня повели в половине девятого, минут через двадцать после Самсона. И это нормально. Любой подсадной обязан доложить опера?м о том, что узнал от клиента, раньше, чем сам клиент расскажет об этом адвокату и следователю или сделает, что собирался. А иначе какой смысл подсадки? Информация – это такой товар, который приходит в негодность быстрее любого другого. Главный вопрос – как ею распорядиться? Промедлишь – сведения станут неактуальными, поторопишься – раскроешь агента и, возможно, упустишь более крупную рыбу.
Давать противнику фору я не хотел. Бежать перед паровозом – тоже. Поэтому, только войдя в допросную, сразу потребовал переговорить с глазу на глаз с адвокатом. Следователь не возражал.
Когда мы остались одни, я без долгих раздумий заявил, что со дня на день меня должны обвинить ещё в одном убийстве, поэтому, чтобы заранее пресечь любые поползновения, хочу рассказать, что там было на самом деле. Причем, не только рассказать, но и показать на месте. Последнее – условие обязательное, потому что я мог подзабыть кое-какие детали того эпизода, а путаться по пустякам означало остаться под подозрением.
О случае на улице Усиевича мы говорили около получаса. Даже удивительно, как быстро господин адвокат купился на мою провокацию. А я ещё думал, соображал, как бы не переиграть. В реальности всё оказалось гораздо проще. Меня отправили ждать в отстойник, а адвокат побежал выяснять у следователя и оперо?в, как моё заявление стыкуется с тем, что «сказала наседка» и как действовать дальше. Понятно, что мне это всё он преподнёс по-другому, сказав: «Ты, Андрей, пока подожди, ни с кем не общайся, а я попытаюсь пробить по своим каналам, что они там начудили. А защиту мы после обдумаем…»
Ждать пришлось больше пяти часов. В сущности, не так уж и много.
Мне было абсолютно пофиг, кто у них главный – следователь, адвокат или милицейские, кого используют втёмную, а кого – открыто. Основное я уже выяснил: все они считают меня наёмным убийцей на службе у КГБ, ЦРУ, мафии, инопланетян (нужное подчеркнуть). И сейчас им – кровь из носу – надо узнать, кто мой куратор, как я получаю приказы, как отправляю отчеты и как связываюсь с руководителем акции в случае форс-мажора…
Уверен, их тайный агент понял всё правильно: я хочу передать сигнал, что раскрыт, и взываю о помощи. Чтобы провернуть этот трюк, мне надо выбраться из изолятора и попасть в определенное место, пусть даже и под охраной. Соответственно, требуется проследить за моими действиями, зафиксировать момент передачи сигнала и выявить возможных пособников. Подготовка операции – дело небыстрое, но и тянуть нельзя, поскольку противник тоже не лыком шитом и может использовать другие каналы связи, а то и вообще – развалить всё дело…
Ну, прямо детский сад какой-то…
Но если не знать подоплёку, со стороны это и вправду выглядит как настоящий триллер с убийцами, шпионами и битвой спецслужб за власть и влияние.
Конечно, всё это могло оказаться моими больными фантазиями, но, в любом случае, пускать дело на самотёк мне не хотелось. Ведь если мной так и будут заниматься милиция и прокуратура, дело затянется хрен знает на сколько и окончится, скорее всего, приговором. Да ещё и в пресс-хату, небось, запихнут, чтобы был посговорчивее.
Оно мне надо?
Естественно, нет.
Вот если бы меня передали чекистам, да не «первым попавшимся», а именно тем, на кого я рассчитываю, это был бы совсем другой коленкор.
Впрочем, тут тоже не всё так радужно. Одно дело, когда обо мне знают только «Пётр Сергеевич» и Ходырев со Смирновым, и совсем другое, когда о моём попаданчестве станет известно сотням людей. Старая истина: чем шире круг посвященных, тем выше возможность провала. Да и не факт, что там всё закончится лучше, чем просто пятнашка по сто второй. Закроют в каком-нибудь спецучреждении и как начнут копаться в мозгах… А мне ведь ещё домой возвращаться, в свой 2012-й…
Перед тем, как меня опять потащили в допросную, я выхлебал аж две миски баланды. Какой-то парнишка, оказавшийся в отстойнике вместе со мной, не смог побороть брезгливость и тупо отказался от своей пайки. Молодой ещё. Не знает, что сегодняшний супчик ещё ничего. По разговорам бывалых, тут иногда варят такие, что наизнанку выворачивает даже бичей. Мне от добавки отказываться не с руки, потому что следующий приём пищи мог отложиться надолго и, значит, желудок надо было заполнить по максимуму…
– Мы решили пойти вам навстречу, Андрей Николаевич, – сообщил следователь.
Я посмотрел на защитника. Тот ободряюще покивал: мол, всё хорошо, слушай, что говорят.
– На Усиевича вы поедете прямо сейчас…
– А вы? – невольно вырвалось у меня.
Прокурорский едва заметно поморщился.
– Честно сказать, я не очень-то понимаю, что вы хотите там показать, но… Словом, ваш адвокат убедил меня, что следственный эксперимент по неоткрытому эпизоду необходим. Я с вами не поеду. С вами будут оперработники, они всё и запротоколируют. Кстати, Семён Яковлевич там тоже будет присутствовать, – кивнул он на адвоката. – Так что насчёт законности можете не волноваться…
Я мысленно усмехнулся.
Следак решил подстелить соломки и сделал вид, что он тут не при делах и что эту бучу затеяли милицейские. Хитрый, однако. Понял, что всё может окончиться не в их пользу, а отвечать за чужие проколы он не намерен. Мне, в общем и целом, без разницы. Хочет заранее соскочить, пусть соскакивает. На мои ближайшие планы это никак не влияет.
Вчера всю вторую половину дня прикидывал варианты. Начал с того, что во время прогулки разглядывал небо в клеточку и вспоминал всё, что когда-либо слышал или читал об удачных побегах из тюрем и, в частности, из Бутырки.
Знаю, что в 90-е заключенные дважды бежали именно из прогулочного двора, подняв потолочную решётку и выбравшись на крышу тюрьмы, а оттуда на крыши соседних строений. Пару раз зэки менялись местами с сокамерниками и их просто выпускали из зданий суда по условному приговору. Кое-кто сбежал из комнат свиданий, воспользовавшись сходством с родственниками. Был ещё громкий случай, когда трое сидельцев ложками (!!!) подрыли бетонный пол и скрылись через подземный коллектор. Много в своё время говорили и о банде Банзая, умудрившейся в полном составе сбежать из перевозившего их автозака…
В моём случае все эти способы не годились. По разным причинам.
Требовалось придумать свой собственный.
И я его «изобрёл»…
На выход меня вели двое конвойных. Руки за спиной, но без наручников.
Наручники, насколько я знал, должны были надеть на улице, пристегнув к одному из сотрудников. Так же, по всей вероятности, меня водили бы по месту предполагаемого преступления. Поэтому промежуток времени для побега ограничивался десятком секунд, между выходом из тюремного корпуса и посадкой в машину…
Машина, как выяснилось, ждала у северо-западной башни. Обычный УАЗ-буханка с зарешеченными окошками. Рядом стояли два ГАЗа с конвойными – не по мою душу, но тоже неплохо. И вообще – чем больше массовка, тем лучше.
– Лицом к стене! Руки за голову!
Сигналом, что пора действовать, стали оброненные кем-то не то ключи, не то обыкновенная авторучка.
Кувырок назад вышел на загляденье. Подбив ногой ближайшего конвоира оказался тоже сюрпризом для всех. Никто просто не ожидал, что клиент пойдёт на рывок прямо из тюремного дворика, да ещё и в положении лёжа.
Впрочем, по земле я катался недолго.
Подскок с разворотом, толчок от стены с опорой на «малые архитектурные формы» – привычные элементы паркура. Кто видел, тот знает. Но для милиции и конвойных такое в диковинку. В начале 80-х по телевизору это ещё не показывали.
– Стой! Куда?!
Конечно, происходи дело в чистом поле или на зоне, меня вполне могли подстрелить. Но здесь и сейчас, когда рядом люди, можно лишь рвать из кобуры пистолет и, в лучшем случае, палить предупредительным в воздух.
Между зданием и забором тридцать шагов.
К забору я не бегу, бросаюсь чуть в сторону, к стоящему около арки мусорному контейнеру.
Крышка закрыта. Отлично.
Выше контейнера – капот автозака. Дальше – пустая кабина и кузов.
Потом жёлтая газовая магистраль. Качнуться на ней – раз плюнуть.
Ухватиться за решётку окна – ещё проще.
Крыша пристройки.
Грохочет кровельное железо.
Обрезок водопроводной трубы. Длина подходящая.
Разбег. Упор.
Импровизированный шест утыкается в заграждение.
Прыжок.
Ух, ты! Круто! Бубка и Исинбаева обзавидуются.
Колючая проволока позади. Под ногами крыши гаражных боксов.
Сторожа не видать… Вниз…
А теперь – просто вперёд…
В узкий проезд между жилым домом и мебельной фабрикой вбегаю секунд через двадцать. В глубине двора за деревьями белеет трансформаторная подстанция, за ней новый проулок и выезд на Новослободскую. По идее, надо бежать туда, но – зачем? Помню, через дорогу там магазин «Соки-Воды», рядом пивная, проходные дворы и – ни одного зелёного насаждения. Голый асфальт по три полосы в обе стороны. Любой бегущий как на ладони. Можно прямо из здания Следственного Управления погоней руководить без всяких биноклей. Поэтому – решено. На этой улице мне делать нечего.
Обогнув тэпушку, я резко поворачиваю налево и несусь чуть ли не обратную сторону. Кусты, деревья, собачьи площадки, дома, стоящие у подъездов машины…
Быстрый бег заканчивается минут через десять.
Погони не слышно.
Перехожу на шаг.
Успокаиваю дыхание.
Фух… Красота…
И это сладкое слово – свобода…


Глава 2

– Разрешите, тащ генерал?
Генерал-лейтенант оторвал взгляд от бумаг и хмуро посмотрел на вошедших.
– Есть новости?
– Так точно. Новости есть.
– Рассказывайте.
Подчиненные переглянулись.
– Свояк нашёлся, – сообщил Ходырев.
– И снова пропал, – продолжил Смирнов.
– Присаживайтесь, – указал начальник на стулья. – А теперь то же самое, но подробно.
Вместо ответа Ходырев выудил из папки бумажный листок и положил на столешницу.
Пётр Сергеевич ознакомился с документом, после чего откинулся в кресле и сцепил пальцы в замок. Он уже не раз клял себя последними словами за то, что «пустил дело на самотёк» и не взял Фомина под плотное наблюдение и опеку.
Хотя… сделав это, он мог, наоборот, только усугубить ситуацию.
Во-первых, Свояк, скорее всего, воспринял бы это как недоверие, поскольку и так, по собственной воле, начал сотрудничать и уже много чего рассказал. А во-вторых, неизбежно появились бы те, кому стало бы интересно, кто он такой, этот странный студент, и зачем его так опекают? Ведь в свете того, что генерал-лейтенант узнал о предателях в собственном ведомстве, такой интерес мог привести к неприятным последствиям. В том числе, и в отношении самого генерала. Поэтому и действовать в деле со Свояком приходилось весьма осторожно. Более того, доступ к полученной информации требовалось ограничить по максимуму. А иначе не стоило и огород городить…
– Значит, его отправили сразу в Бутырку. Так?
– Именно так, товарищ генерал-лейтенант.
Пётр Сергеевич тихо вздохнул.
– А мы, выходит, прошляпили.
Ходырев и Смирнов молчали…
– Кто курирует это дело от МВД?
– В справке этого нет, но, по информации от источника, лично первый зам Щёлокова.
– Чурбанов?
– Он самый.
– Понятно.
Хозяин кабинета расцепил пальцы и чуть подался к столу.
– Значит, так. Ситуацию отслеживать постоянно. Отменить розыскные мероприятия по линии МВД мы не можем. Забрать его дело тоже. Это означает: а – подтвердить интерес, б – подставить его перед нашими. Но, если Свояк не соврал, всё изменится после 12-го. Где-то в течение месяца. Надеюсь, к этому времени его ещё не найдут.
– А свой розыск мы организовать можем?
– Официально – нет, – покачал головой генерал. – Только в самом крайнем случае, если станет понятно, что на него уже вышла милиция.
– А если… на свой страх и риск? – предложил Константин.
Петр Сергеевич смерил его тяжёлым взглядом.
– Мы потихонечку, – поддержал коллегу Смирнов.
– Знаю я ваше потихонечку, – дёрнул щекой генерал. – А вообще… ладно. Можно попробовать. Но учтите! Если найдёте, дальше никакой самодеятельности. Выяснили – сразу докладывайте. Решать будем по ситуации…

Вторник. 9 ноября 1982г.

– Как успехи?
Семёныч бросил на скамью рукавицы и подошёл к верстаку.
Я снял защитные очки и кивнул на ящик:
– Восемь болтов, как заказывали, и два калибра.
Бригадир заглянул внутрь, хмыкнул.
– А что с шаблонами?
– Заканчиваю. Только собирают пусть сами. Моё дело пластины слепить, и я их слепил.
– Сейчас проверим.
Путеец взял в руки готовую пластину «шаблона 940» и принялся измерять её штангенциркулем. Примерно через минуту он покачал головой, отложил в сторону инструмент и принялся «на глазок» сравнивать шаблон с образцом.
– Вроде такой же, – пробормотал он с сомнением.
– Такой же, такой же. Допуск десять микрон. Фирма гарантирует, – усмехнулся я, опуская в ящик очередную деталь.
– Ладно. Пойду, вагонникам покажу. Если не забракуют, с меня магарыч.
Семёныч ушёл, а я продолжил работу.
Честно сказать, даже не думал, что у железнодорожников столько разнообразного инструмента и приспособлений. Многие – «именные», названные по фамилии изобретателя. Ломик Гладуна, шаблон Басалаева, игла Сизоненко, шаблон Холодова…
Всё, что было когда-то придумано путевыми работниками для облегчения собственного труда и проверено временем, становилось «классикой», после чего шло в серию и выпускалось фабриками и заводами. Причем, в каждом отделении, на каждой дистанции, в каждом депо и даже в каждой бригаде были свои предпочтения. Одни привыкли проверять автосцепки «калибром», другие «вилкой», третьи «ломиком»…
А ещё у всякого запасливого осмотрщика всегда при себе имелось несколько штук шаблонов, кронциркули, толщиномеры, наборы для замера зазоров, два-три бородка? и ещё куча всего, включая зубила, ключи, щётки и, наконец, самое главное – молоток для простукивания. Не меньше таскали с собой и путейцы (путевые монтёры), только у них инструмент был «малость» потяжелее – ломы, лопаты, кувалды, кле?щи для пропитанных креозотом шпал, топоры для затёски, подбойки, домкраты, разгонщики…
И всё это рано или поздно старело, приходило в негодность, ломалось, а получить новый девайс было, увы, непросто. У каждого свои сроки эксплуатации, и если они не превышены, то хрен вам на рыло, господа железнодорожники, обходитесь своими силами, и вообще – «экономика должна быть экономной», в планах этих поставок нет, с металлом в стране напряжёнка…
Приходилось как-то выкручиваться: или всеми правдами и неправдами выбивать зажатые кем-то лимиты, или давать изношенному инструменту новую жизнь…
Последним я как раз сегодня и занимался. Демонстрировал, так сказать, свои умения и таланты.
Ну а чего? Станки в мастерской, хоть и старые, но работоспособные, а если приложить к ним полученную при переносе во времени точность и мало-мальский опыт работы, то результат окажется положительным. Надо же как-то доказывать «приютившим» меня ремонтникам, что они не ошиблись и польза от меня, действительно, есть. По крайней мере, сортировку и приёмку вагонов можно теперь проводить, не задумываясь: хватит ли аварийной бригаде сил и оснастки для чего-нибудь срочного и как всегда неожиданного?
Например, как вчера, когда, сам того не ожидая, я вдруг оказался в нужное время и в нужном месте…

На относительно оживленное место я выбрался минут через двадцать после побега, в районе Тверской заставы, на стыке Лесной и Бутырского, и это выглядело откровенной наглостью.
На одной стороне улицы районный суд, на другой – здание прокуратуры, рядом сидят судебные исполнители. Когда из СИЗО везут сюда подсудимых и обвиняемых, автозаки проезжают ровнёхонько мимо той остановки, где я как раз присел отдохнуть и сообразить, что дальше…
Прохожие на меня внимания не обращали. Пацан и пацан. Одежда цивильная, морда интеллигентная, реальной опасности не представляет. Но всё равно – соображать надо было быстро.
Пропустив пару трамваев, я поднялся с пыльной скамейки, дошёл до ближайшего дворового проезда и принялся ждать.
Двое выезжающих оттуда водителей на поднятую руку внимания не обратили, зато третий не только остановился, но и приоткрыл боковое окошко.
– Куда надо?
– На улицу Космодемьянских?
– А на метро не судьба что ли?
– Я подземелий боюсь. Договорились с приятелем, а он не подъехал. А мне надо вот как срочно, – провёл я ладонью по горлу.
– За срочность пятёрку, – ухмыльнулся шофёр.
– Чёрт! – похлопал себя я по карманам. – У меня только трёшка есть.
– Ладно. Трёха, так трёха, – согласился водитель. – Поехали…
Никакой трёхи у меня, естественно, не было. Все деньги выгребли из карманов сразу по приезду в Бутырку. Поэтому – делать нечего – пришлось вспомнить собственный опыт таксования в 90-х и отыграть кидалово на доверии.
Всю дорогу я развлекал водителя анекдотами и вообще – трепался без остановок. Поездка заняла около получаса, и к концу пути мы уже были на ты.
– Слушай, Лёх, а тормозни-ка возле «Союзпечати», у меня там тётка работает, хочу у неё сигареты стрельнуть.
– В долг что ли?
– Ага. А не то тебе не останется.
– Давай! Только по-быстрому, я тоже спешу.
– Не бои?сь! Я мигом…
Конечно, никакая тётка в «Союзпечати» у меня не работала.
Подойдя к киоску, я только сделал вид, что заглядываю в окошечко, а потом обхожу павильон, чтобы открыть дверь. Главное, чтобы клиент сразу не заподозрил неладное, а через пару минут будет уже слишком поздно. За это время, прикрытый от машины киоском, я успею слинять во дворы и ищи меня там потом хоть до морковкиного заговения.
Пусть обманывать ближнего нехорошо, но и «бомбить без лицензии» тоже неправильно. Люди должны помогать друг другу, а советские люди – тем более.
Того, что водила заявит на меня в компетентные органы, я ни капельки не боялся. Ему это не с руки. Формально частный извоз в нашей стране запрещён, поэтому доносить на самого себя будет только полный дурак. И даже если его вдруг прижмут товарищи из милиции, он наверняка будет всё отрицать. Стать невольным пособником подозреваемого в убийстве – такого даже врагу не пожелаешь. Поэтому лучше прикинуться просто случайным прохожим, ничего не видевшим, ничего не слышавшим и забывшим всё что возможно. Меньше знаешь – крепче спишь. Народная мудрость, она врать не будет. Проверено тысячелетиями…
Улицу Зои и Александра Космодемьянских я выбрал не просто так. Именно здесь располагался объект, который мы с Лункиным, Рыбниковым и Барановым герметили месяц назад. Комнатка в полуподвале, которую мы использовали под раздевалку и склад, была: а – отапливаемой, б – открывалась без ключа (если знать, как), в – местные, по словам Мишани, проверяли её не чаще одного раза в месяц.
Перекантоваться в ней ночь или две – самое то. А пока суд да дело, подумать, где раздобыть пожрать, денег и более надежную ухоронку. Обращаться прямо сейчас к кому-то из старых-новых знакомых мне не хотелось. Сокурсников наверняка уже проверяет милиция, а как отнесутся к моему побегу из заключения друзья-чекисты, сказать сложно. Своим неожиданным появлением я их, скорее всего, просто подставлю, поэтому лучше какое-то время не возникать у них на горизонте, а подождать, пока утрясутся основные вопросы со сменой Генсека.
Сколько на это уйдет? Неделя, две, месяц?.. В любом случае, выходить на связь со Смирновым или, например, с Кривошапкиным, следовало не раньше, чем в тот момент, когда новый руководитель страны более-менее чётко обозначит свою позицию в партии и начнёт первые чистки. Ведь насколько я помнил, главу МВД Щёлокова сняли со своего поста уже в декабре, а ещё раньше в функции КГБ была передана борьба с преступлениями на промышленных объектах…

В тайную комнату я проник без проблем. Видеть меня вряд ли кто видел. Вход загораживал короткий заборчик из двух бэушных бетонных секций, прямо перед ним ряд кустов, чуть дальше – мусорные контейнеры.
Внутри мало что изменилось. Как было в середине октября, когда мы перебазировались на «Сокол», так всё и осталось. Несколько банок с засохшей краской, старые негодные кисти, прохудившееся ведро, сломанная лопата, ветошь в углу, справа доска-вешалка с гвоздями вместо крючков, на них чьи-то спецовки и один сигнальный жилет, слева три древних стула с ободранными сидушками, дальше некрашеная скамейка… В дальней стене дверь в санузел. Судя по наличию воды в унитазе, комнату проверяли недавно, иначе бы вся вода на «тарелке» высохла. И это хорошо. Если уже проверили, значит, в ближайшее время никто сюда не заглянет.
Первым делом я хорошенько умылся. Хотелось как можно быстрее очиститься от тюремной пыли, которая всего за пять дней пропитала меня едва ли не до печёнок. Отсутствие мыла и горячей воды помехой не стали. Само ощущение стекающей между пальцев воды оказалось своего рода лекарством – бальзамом, очищающим мозг от всех неприятных воспоминаний и мыслей.
После помывки занялся более детальным обследованием помещения.
Среди сваленных в кучу засохших кистей и валиков нашлись механические часы марки «Полёт» без ремешка. Видимо, кто-то выронил и забыл.
Попробовал завести.
Получилось.
Часы тикали, секундная стрелка неспешно отсчитывала деления на допциферблате.
Инспектирование старых спецовок помогло немного обогатиться. Из одной я выудил мятую суконную кепку (всё-таки на дворе ноябрь, а не май, и без головного убора на улице некомфортно). Из другой – две монеты 15 и 20 копеек, случайно завалившихся за подкладку. Мелочь, а, как говорится, приятно. Но оказалось, что это ещё не всё. Настоящий «клад» я обнаружил под ворохом ветоши. Два с лишним десятка гривенников, пятаков и более мелких монеток. Общая сумма найденного, вместе с предыдущей находкой, составила 2 рубля 71 копейку. И это было уже кое-что. После пяти дней в СИЗО даже такие деньги позволяли чувствовать себя если не богачом, то, как минимум, обеспеченным человеком…

Набег на ближайшие магазины я решил не откладывать. Всё равно ведь планировал оставаться в убежище только на ночь. Зачем же тогда зря время терять? Лучше потратить его на обследование окрестностей и приобретение разных важных вещей.
На улицу я выбрался, нацепив на голову кепку, надев поверх куртки относительно чистую робу и накинув сверху оранжевый сигнальный жилет. Ну а чего? Известно ведь, что в любом детективном романе самым незаметным для окружающих является обслуживающий персонал. Проводники в поезде, официанты в ресторане, санитары в больнице…
В реальной жизни всё точно так же. Никто не обращает внимания и не запоминает, например, метущего двор дворника или идущего по улице дорожного рабочего. Даже если он вдруг зашёл в магазин и вместе со всеми стоит в очереди за покупками.
Первой по списку у меня стала «Галантерея». Держать себя в чистоте и порядке не просто важно, а архиважно. Ведь даже дорожный рабочий не может всё время быть грязным, небритым и, хм, «немного нетрезвым».
Мыло я выбрал себе самое дешёвое – «Детское». Цена – 14 копеек за стограммовый брусок. Хозяйственное было, конечно, ещё дешевле, но умываться, а тем более использовать для бритья – ну его нафиг, оно мне ещё в СИЗО остопи… эээ… осточертело, короче.
С «приборами и расходниками» для чистки зубов вышло тоже неплохо. Из трёх типов зубных щёток взял ту, которая стоила 22 коп. Те, что были за 25 и за 32, отличались от неё только размером. Вот если бы моя пасть была как у крокодила или бегемота, тогда конечно – размер имел бы значение, а так – удалось сэкономить.
Ещё удачнее это удалось сделать на зубных пастах. Ассортимент, не сказать, чтобы сильно широкий, но, в целом, есть из чего выбирать. «Семейная», «Лесная» и «Мятная» по 32 копейки за тюбик, детская «Чебурашка» по 35, «Жемчуг» по 38, «Фтородент» по 40, «Новинка» по 45, «Старт» по полтиннику, едучий болгарский «Поморин», который я с детства терпеть не мог, по 65 и просто крутейший по нынешним временам югославский «Kolynos», стоящий целый рубль. Немного подумав, поступил с пастами радикально – не стал брать ни одну, а купил зубной порошок «Особый». Цена – 6 копеек, упаковка картонная, на крышке «страшная» надпись: «с двууглекислой содой». В общем, что зубы, что потолок – всё едино, использовать можно и там, и там.
А вот с бритвенными принадлежностями приключился затык. Упаковка обычных лезвий «Балтика» или «Нева» стоила аж два с половиной рубля. Для меня это в настоящий момент было ну просто охренеть сколько. Хорошо, что рядом нашлись лезвия чуть похуже и подешевле, с оптимистичным названием «Восход», но всё равно, отдать рубль за обычные расходные материалы – это сразу напомнило мне хитрую маркетинговую политику будущих производителей принтеров, когда приобретение картриджей для печати обходилось потребителю на порядок дороже покупки самого аппарата.
В этом времени всё было практически так же. Бритвенные приборы стоили меньше, чем лезвия.
Неплохие металлические станки «Днепр» и «Алмаз» имели ценники 2 руб. 00 коп. Станок «Элегант» с симпатичной накладкой на рукояти – 1 руб. 70 коп. Аналогичный «Спорт-6» – 1 руб. 50 коп. Единственное, что мог я позволить себе в нынешних обстоятельствах – это непритязательный «Спорт-14» ценой 52 копейки плюс ещё 30 за пластиковый футляр.
Отказаться от ненужной мне упаковки было решительно невозможно. Почти как в небезызвестном фильме «Дежавю»: «Те?фтель с рисом, котлета с картошкой. Меняться нельзя». Хочешь не хочешь, пришлось отдавать деньги и за футляр.
Словом, все сделанные в «Галантерее» покупки обошлись мне в весьма «приличную» сумму: два рубля двадцать четыре копейки. В кармане осталось два гривенника, одна пятнадцатикопеечная, два пятачка и одна двушка. Их требовалось распределить на два дня. Дальше я не загадывал – надеялся, что что-нибудь, да придумаю…

«Файф-о-клок» по-советски начался в четверть пятого. Время я узнал у прохожего и сразу же выставил по нему стрелки найденных в раздевалке часов. «Треугольный» пакет молока и две калорийные булки обошлись мне в тридцать четыре копейки. Остатка в тринадцать копеек тютелька в тютельку хватало на «укороченный» батон белого хлеба. Его я собирался приобрести завтра где-нибудь ближе к «ужину». Пусть вместо чая или компота будет простая вода, но всё равно – по чисто вкусовым ощущениям это намного сытнее и лучше «сбалансированной» тюремной пайки.
Сегодня же у меня настоящее пиршество. Вроде только пять дней не ел нормальной еды («прокурорские» бутерброды не в счёт), а кажется, будто прошла целая вечность.
Булки и молоко я вкушал, сидя на лавочке во дворе дома, расположенного на улице Космонавта Волкова. Отсюда до моего убежища было около полутора километров. Специально отошёл от него подальше, чтобы не связывать себя желанием поскорее вернуться. Лучше прийти туда ближе к ночи, чтобы находиться внутри минимально возможное время. Кто знает, вдруг какому-нибудь должностному лицу клюнет проверить комнату на предмет всяких несоответствий? Попробуй тогда объяснить ему, что, мол, оказался тут совершенно случайно и, значит, милицию вызывать совсем ни к чему…
Когда трапеза уже подходила к концу, я вдруг заметил прошмыгнувшего мимо подъездов «товарища», одетого в такой же, как у меня, сигнальный жилет и очень похожую робу. В руке у «джентльмена» в жилетке болталась авоська, в авоське позвякивала «посуда» – пара бутылок красненького и несколько банок консервов.
Борьба между ленью и любопытством длилась меньше секунды.
Поднявшись с насиженной лавочки, я не спеша двинулся за «оранжевым» гражданином. Кто знает, может быть, там, где подобные водятся, удастся найти какую-нибудь работу.
Гражданин с авоськой исчез за бетонным забором.
В том месте, где он прошёл, в заборе обнаружилась большая дыра-пролом, прикрытая деревянным поддоном. Недолго думая, я нырнул следом.
С той стороны прямо перед ограждением стоял проржавевший компрессор со спущенными колёсами. Осторожно выглянув из-за пробитого воздухосборника, я принялся с интересом осматриваться.
Железная дорога.
Надо же, как интересно! Всего три месяца назад и тридцать лет тому вперёд, в августе 2012-го, я посещал это место. Платформа «Красный Балтиец», напротив станция «Подмосковная». В двухтысячных здесь организовали железнодорожный Музей с поворотным кругом и паровозами. Сегодня, в 1982-м, всё было совсем по-другому.
Здания депо, десятки строений (постоянных и временных), сортировочная горка, стрелочные переводы, пыхтящие жаром локомотивы, запах окалины, солярки и креозота, катящиеся по рельсам вагоны, сопровождающие их регулировщики скорости (они же – «башмачники») в похожих на мой жилетах, мигающие семафоры, гудки, стуки колесных пар, лязгания срабатывающих автосцепок, малопонятные для несведущих объявления диспетчерской службы…
Помнится, в своё время кто-то мне говорил, что МПС[6 - Министерство путей сообщения.] – это как государство в государстве. Тысячи разбросанных по всей стране предприятий, сотни тысяч людей, десятки тысяч километров стальных магистралей, соединяющих огромные территории от Калининграда и Мурманска до Владивостока и Кушки. Многомиллионные пассажиропотоки, миллиарды тонн перевозимого груза. Мощнейшая и разнообразная инфраструктура, включающая в себя производство, торговлю, собственную медицину, образование, жилые и административные фонды, системы контроля и безопасности. И, наконец, самое главное. Нынешнее железнодорожное ведомство – это вовсе не будущая госкорпорация РЖД с её вездесущими манагерами-финансистами, «оптимизирующими» всё и вся и перекладывающими в свой карман львиную долю доходов. Сейчас на железных дорогах Советской страны даже самый маленький «винтик» – это частичка общего целого, которую никто не забудет и не выбросит на помойку по причинам экономической целесообразности. Процесс получения прибыли и «выжимания соков» здесь ещё не начался и, я очень надеюсь, не начнётся уже никогда…
Справа-внизу от меня примерно в двух сотнях шагов тарахтела мобильная «жэ?ска»[7 - Железнодорожная миниэлекстростанция.]. Двое путейцев с помощью электроподбойников подбивали щебень под шпалой. Третий следил за уровнем и время от времени «подкачивал» выставленные под рельсы домкраты. Путь, на котором они работали, заканчивался упором-отбойником.
Поезда сортировались чуть дальше, на проходных ветках. Эту от горки отделяла обычная стрелка с механическим приводом. То, что привод переключен неправильно, я понял, когда через стыки в сторону тупика внезапно прогрохотал один из вагонов. Он двигался, не снижая скорости, прямо к работающим на рельсах путейцам. Последние из-за шума электростанции и подбойников не слышали ни стука колёс, ни криков бегущего за отцепом башмачника.
Времени на раздумья не оставалось.
Наплевав на секретность и конспирацию, я выскочил из «укрытия» и бросился наперерез к катящемуся под уклон четырехосному хо?пперу[8 - Грузовой вагон бункерного типа.]. Регулировщик за ним явно не успевал, а путейцы даже не подозревали о надвигающейся на них катастрофе.
Как надо подкладывать башмаки под колёса, мне было известно из прошлой жизни – летом 86-го около месяца работал на железнодорожной станции на Алтае и видел, как тормозят отцепы. В том, что смогу повторить чужой опыт, сомнений не возникало. Главная сложность – сегодня эту работу требовалось делать руками.
Сами башмаки лежали вдоль рельсов, но без специальной вилки – длинной палки с «рогами» – ни один вменяемый регулировщик укладывать их под вагоны не станет, ведь вероятность лишиться пальцев или даже руки в этом случае почти стопроцентная.
Первый башмак (тяжёлый, зараза!) я протащил по рельсу метра четыре и отпустил буквально в последний момент. Переднее колесо наехало на преграду и заскрежетало по стальному покрытию. Со вторым торможением получилось чуть легче – скорость вагона снизилась, и я сумел подсунуть башмак под вторую тележку. Но окончательно остановить хо?ппер удалось только с третьей попытки – последнее тормозное приспособление удачно легло между четвертой и третьей колесными парами.
Отцеп замер всего в двух шагах от работающих железнодорожников.
Я облегченно выдохнул, сорвал с головы халявную кепку и вытер ей катящийся по лбу пот.

– Чё за …ство! – оторвавшийся от работы путеец обалдело вытаращился на меня и стоящий на рельсах вагон. – Ваще охренел?!
– Тихо! Стоять! – рявкнул на него второй, которой ранее возился с шаблоном, по всей видимости, бригадир. – Где Серый?! Где сигналист? Куда он сдристнул?
– Семёныч, так он же… – третий рабочий, испуганно поглядывая то на меня, то на едва не задавивший их хо?ппер, наклонился к уху «начальства» и начал что-то шептать.
– Твою мать! Этого ещё не хватало, – зло выругался бригадир, после чего сплюнул и повернулся ко мне, явно намереваясь что-то сказать.
Сказать он ничего не успел. К нам, наконец, подбежал упустивший вагон башмачник:
– Как?! Что? Нормально? Живые?
– Живее всех живых, б… – снова сплюнул Семёныч.
– Фух. Ну, слава те, господи. А я уж думал, что всё, сейчас призму снесёт…
– Какую ещё нах призму?! – взорвался бранью путеец. – Этот бункер чуть нас всех не снёс, а ты – призму…
– Откуда мне было знать, что вы здесь?! Знака нема, сигналиста тоже, – не остался в долгу башмачник. – И вообще, кто стрелку сюда перевёл? Сами небось…
– Чего?!..
Их перепалку я слушать не стал. Надел кепку, отошёл в сторону и уселся на сложенные штабелем шпалы. Руки и ноги дрожали, но мне было совершенно не холодно. Прямо сейчас я жалел об одном – что пока подкладывал башмаки, случайно сломал лежащую в кармане зубную щётку…
– Ты, паря, это… Спасибо, короче…
Я поднял глаза. Прямо передо мной стоял бригадир путейцев, за его спиной неловко переминался с ноги на ногу проштрафившийся регулировщик скорости.
– Да ладно, пустяки, – пожал я протянутую руку. – Всякое в жизни бывает.
– Да это всё сортировщики. Напортачили, а нам отдуваться, – начал оправдываться башмачник. – Стрелку неправильно выставили, никому ничего не сказали, а тут ещё машинист отцепы выше положенного разогнал…
– Хорош бухтеть, – оборвал его бригадир. – Все виноваты. Нечего на других сваливать… Тебя, кстати, как зовут, парень?
– Андрей.
– А я Евгений Семёнович. А это, – он указал на башмачника. – Это Степан.
– Степан Алексеевич, – уточнил тот.
Семёныч насмешливо фыркнул.
– Ага. Степан Алексеевич Пыськин. Собственной персоной.
Оставшиеся возле рельсов путейцы громко заржали.
– Сами вы… – отмахнулся было Степан, однако не выдержал и тоже расхохотался. – Вот же, наградили предки фамилией! Ну, да и чёрт с ней! Человека же не фамилия красит, так ведь, Андрюха?
– Всё правильно. Не фамилия.
– Во-во, а я о чём говорю. У тебя самого-то какая?
– Фомин.
Степан и Семёныч переглянулись.
– А отчество?
– Николаевич.
Бригадир почесал в затылке. Потом озадаченно хмыкнул.
– Слушай, Дюх. А ты из какой бригады? Не из практикантов случайно? А то я тебя что-то совсем не припомню.
Я покачал головой.
– Нет. Я не из практикантов. Я тут вообще человек случайный. Просто проходил мимо, увидел дырку в заборе, ну и… вот как-то так.
Путеец с башмачником снова переглянулись.
– А ты вообще сейчас где-то работаешь или, как говорится, в свободном поиске?
Вопрос показался мне странным и где-то даже с подвохом, однако острой необходимости врать я не видел. Конечно, не в том смысле, чтобы совсем не врать, а в том, чтобы не врать о моём нынешнем состоянии. В том же, что относилось к побегу из изолятора и тем причинам, по которым я туда угодил, тут всё было с точностью до наоборот, тут требовалось фантазировать по полной программе.
– Да тут, в общем, дело такое. Меня на прошлой неделе из института вышибли, а следом и из общаги. Типа, за аморалку.
– Квасил что ли по-чёрному? – хохотнул один из путейцев.
– Да нет, я просто с дочкой декана слегка замутил, а потом разошёлся. А она, дура, папаше нажаловалась. Ну и… понеслось, соответственно.
– Да уж. Попал так попал, – согласился Семёныч. – Ну а дальше чего?
– Дальше-то? Дальше всё просто. Два дня у знакомого жил, потом к нему родственники приехали, пришлось уйти. Пошёл на вокзал, думал, билеты до дома купить, сам-то я с севера, а тут – бац! – чемодан увели. И сумку. А там всё. И деньги, и документы. Я, короче, к ментам, а они: ты, мол, бичуешь. Еле отбился от них. Потом вспомнил ещё одного приятеля. Он тут недалеко дворником подрабатывает, прописку получить хочет. Пристроил меня помощником. Неофициально конечно. День всего у него поработал и вот – на тебе! Сегодня из ЖЭКа пришли и как орать начали: почему, типа, неустановленные лица на вверенной территории дорогу метут? Что приятелю делать? Выгонят – плакала его будущая прописка. Вот и пришлось опять – в чём было, в том и ушёл. Вот такие дела, – развёл я руками.
– Понятненько, – кивнул бригадир, потом окинул меня внимательным взглядом, словно оценивал, и… вдруг предложил. – А знаешь что, Дюх… Пойдём-ка со мной в табельную, побалакаем. И ты, Стёпа, – глянул он на башмачника, – тоже с нами давай.
– Дык, ежели надо, так я завсегда, – не стал спорить Степан…

Четверг. 11 ноября 1982г.

Уже четвертый день я живу и работаю по чужим документам, хотя, как и раньше, отзываюсь на то же имя и ту же фамилию. А вот по отчеству меня здесь никто не зовёт. И это правильно. Ну какое может быть отчество у не служившего в армии пацана, которому 18 стукнуло всего лишь месяц назад?
Зато у меня теперь есть маленькая бордовая книжечка, в которой черным по белому написано, что это служебное удостоверение принадлежит Андрею Михайловичу Фомину, монтёру пути ПЧ-16, выдано 5.11.1982 и действительно по 31.12.1982. Фотография, правда, на правой стороне не моя, но все в один голос, и Семёныч, и Кузьмич, и Жора с Захаром, и сигналист Серёга, и даже башмачник Степан уверяют, что морда на фотке – ну, вылитый я, с десяти метров фиг различишь.
История такая же удивительная, как и невероятная.
Хотя в жизни, бывает, и не такие чудеса приключаются.
Нечто подобное в понедельник со мной как раз и произошло.
Когда после едва не случившейся катастрофы мы зашли в табельную – обычный вагончик, заставленный разнообразным оборудованием и инструментами, Семёныч сразу достал из тумбочки ксиву и сунул её мне в руки. Сказать, что я тогда удивился, значит ничего не сказать. Имя и фамилия совпадают, фото похоже, владелец документа отсутствует и, если появится, то ближе к Новому году – на такую удачу нельзя было и рассчитывать. Причем, как выяснилось, мой однофамилец и тёзка устроился на работу в ПЧ только в пятницу, на «Подмосковной» его никто практически и не видел, а до того в штабе дистанции с ним общались только кадровики.
Как оказалось, этот товарищ был дальним родственником Семёныча, родом из Омска, и его судьба в чём-то перекликалась с моей. Только не настоящей, а вымышленной, сляпанной впопыхах «на коленке».
А.М.Фомин приехал летом в Москву поступать в МИИТ, но не поступил. Домой он решил сразу не возвращаться, остался в столице и несколько месяцев пытался устроиться на какую-нибудь денежную работу. Однако, как и с экзаменами, в этом молодой человек не преуспел и, в конце концов, обратился к Семёнычу. Путеец отказывать родственнику не стал: крепкие ребята здесь были нужны. Тягать шпалы и работать лопатой на свежем воздухе – самое то для молодых и здоровых. Для немолодых, в общем-то, тоже, но то, что, в первую очередь, для здоровых – это на сто процентов.
Увы, трудовая деятельность у тёзки не задалась. Он её даже начать не успел – получил телеграмму из дома о серьёзной болезни отца и в тот же день, прямо с работы, никого не предупредив, рванул в аэропорт. И только вечером в воскресенье, уже из Омска, позвонил по межгороду бригадиру…
– Ты представляешь, Дюх, какая подляна?! Я уже и с ПДС[9 - старший дорожный мастер, начальник эксплуатационного участка дистанции пути] договорился, и выше, чтобы этому дурню общагу выделили, поручился, что всё будет чики-чики, а он – хоп! – и слинял.
– Ну, вообще говоря, причина у него была уважительная, – заступился я за однофамильца.
– Да, знаю я, знаю, – отмахнулся Семёныч. – Просто тут дело такое. На нашу дистанцию в этом году выделили три квартиры по линии и шесть мест в общежитии. Дают в декабре. Но если этому обалдую вчинят прогулы, а потом ещё и уволят по тридцать третьей[10 - Статья 33 пункт 4 КЗоТ РСФСР – увольнение работника в связи с прогулом без уважительных причин], у нас не то что общагу, квартиры отнимут.
– И что надо сделать, чтоб не отняли?
Вопрос, безусловно, дурацкий, но не задать его было бы глупо. Инициативу должны проявить путейские, а не я.
– Что, что… – почесал путеец в затылке. – Надо сделать что-то такое, чтобы никто ничего не узнал. Ну, в смысле, чтобы там наверху ничего не узнали, а тут, на земле, мы это как-нибудь порешаем.
– И как это сделать? – включил я дурку на полную. – Человека-то нет, как без него-то?
Семёныч аж крякнул с досады.
«Ну что нынче за молодежь пошла? Ему намекают, намекают, а он…»
Эти мысли читались на его физиономии настолько отчётливо, что я еле сдержался, чтобы не расхохотаться в голос.
– Ну, ты же сейчас без работы, – помог бригадиру башмачник.
– Да. Без работы.
– И без жилья, – добавил Семёныч.
– И без жилья, – снова не стал я спорить.
– И без денег, – поставил «жирную» точку Степан.
Я сделал вид, что задумался.
– Так вы, получается… предлагаете мне…
– Ну да! Да! Предлагаем! – не выдержал бригадир. – Мы предлагаем тебе поработать за этого дурака. Сколько, не знаю. Может быть, месяц, Может, до Нового года, а там уже как-нибудь разберёмся. Согласен?
Прикидываться и дальше жирафом было бессмысленно.
– Ну, хорошо. Я согласен. Но только до Нового года, не позже…
* * *
Для жилья мне определили бытовку в глубине территории, рядом с несколькими аналогичными, только в тех никто постоянно не жил. Формально их использовали для кратковременного отдыха персонала депо и станционных служб, но по факту там регулярно ночевали «уставшие» после тяжелого трудового дня путейцы, вагонники, сортировщики, СЦБисты, движенцы, контактники и ещё много кто, кого я просто ещё не успел запомнить. Сухой закон на железке, увы, соблюдался не очень строго. Хотя, именно благодаря этому несоблюдению и произошло моё «сольное выступление» на тупиковой ветке Рижского хода. А «королём эпизода» стал сигнальный Серёга, отправленный за бухлом в самый разгар работы на ветке.
Не, нуачо?
Стрелочный перевод закрыт, знак он поставил, какого фига ему теперь мёрзнуть без дела? Пусть лучше сбегает куда нужно, чтобы, как говорится, время зря не терять. Ну, он и сбегал. Кстати, как раз за ним я и шёл, прежде чем попасть на территорию станции. Только после компрессора он свернул не к путям, а к вагончику, где, как правило, собиралась бригада по окончании смены. Зато потом, когда он, радостный и довольный, причапал к месту работы, то огрёб от всех по полной программе. На его счастье, эпизод решили не раздувать, поскольку замазаны оказались все: и сортировщики, и машинист, и сами путейцы… Словом, когда тем же вечером бригада отмечала счастливое окончание дела о «блудном вагоне», Серёге наливали на полпальца меньше, чем остальным.
Ну а мне, понятное дело, не наливали вообще. Да я и сам не хотел. Не хватало ещё в первый день сразу попасть под раздачу. Аварийность и алкоголь всегда идут рука об руку. Сколько уже произошло катастроф из-за пьянства, не сосчитать. А сколько ещё будет?..
Это было понятно всем, но, с другой стороны, «раз куплено – не пропадать же добру».
Собственно, этим нехитрым правилом мои нынешние коллеги и руководствовались.
Правда, уже на следующее утро Семёныч грозно предупредил каждого: «Чтобы на этой неделе ни-ни. Кого пьяным увижу, выкину нахрен с линии».
Сложно сказать, насколько сильно это подействовало на бригаду, но пока результат налицо: уже третьи сутки все ходят трезвые и мрачные. А я хожу просто трезвый и грустить по этому поводу не собираюсь.
Всего в бригаде Семёныча четырнадцать рыл. За четыре дня я познакомился с десятью. Как это ни странно, они занимались не только путевыми работами. В полном соответствии с наказами партии и правительства пятнадцатилетней давности в структуре МПС регулярно создавали, а позже расформировывали так называемые комплексные станционные бригады.
Все они работали по известному принципу: «Хозяева, угостите водичкой, а то мне так жрать хочется, что даже переночевать негде». Причем, в разных отделениях и на разных участках состав и назначение этих бригад варьировались в довольно широких пределах. Наиболее привычными считались бригады на горке и бригады парка формирования. И те, и другие занимались, в первую очередь, сортировкой и маневровой работой.
Бригада Семёныча выглядела на их фоне белой вороной. Аварийщики быстрого реагирования – так, наверное, обозвали бы их в девяностых-двухтысячных. Как где какой выброс пути или сошёл с рельсов локомотив, если вдруг не хватает башмачников или некому принимать «внезапно» пришедший состав, когда надо срочно разгребать вываленные «не туда» сыпучие грузы и ремонтировать сломанное движенческое, вагонное или рефрижераторное оборудование, в аврал тут же бросают тех, кого не особенно жалко – Евгения Семёновича Удальцова и его вечно небритых архаровцев.
Вчера мы с Жорой – долговязым парнем лет двадцати пяти – полдня выковыривали щебень из шпальных ящиков на одном из нерабочих путей, а вторые полдня чинили убитый компрессор, тот самый, который возле забора. Единственное, что смогли – это снять пробитый воздухосборник и заменить часть магистралей.
Как сообщил потом по секрету Георгий, этот ДК-9 чинили примерно с апреля. По уму, его бы давно поставить на капиталку в ремцех, но тот, кто это всё-таки сделает, тут же станет для всех злейшим врагом. На мой вопрос «Почему?» напарник указал на дыру в заборе и щёлкнул себя пальцем по горлу. Ну да, всё правильно, мог бы и сам догадаться. Убирать маскировку с несанкционированного входа-выхода мог только полный дурак.
Я, кстати, этим левым проходом с понедельника ни разу не пользовался – выходил с территории, как все нормальные люди – через ворота или переходной мост. На первую вылазку «в город» решился уже на следующий день после принятия в бригаду. Шёл поначалу с опаской, но потом, сообразив, что никто на меня внимания не обращает – обычный рабочий с железки никому тут неинтересен, даже ментам – начал вести себя более уверенно.
Деньги у меня теперь были – целых сорок рублей. Получил их от бригадира в качестве подъёмных, с обещанием вернуть с зарплаты или аванса. Особо не пошикуешь, но на первое время хватит.
Шиковать я, впрочем, не собирался. Прикупил себе только самое необходимое: новую щётку, нормальную зубную пасту вместо дурацкого порошка, хороший бритвенный станок, лезвия, помазок, пену, ремешок для часов, несколько пар носков, семейные труселя, мочалку и ещё кое-что по мелочи. Душевая имелась в локомотивном депо, там же – довольно приличная по советским меркам рабочая столовая, цены – даже ниже, чем в студенческой, а если питаться по профсоюзным талонам, деньги можно вообще не тратить. Ну, если конечно не зарываться, заказывая себе по три-четыре бифштекса в один присест.
Мне этих «волшебных» талонов, к сожалению, не досталось – их распределяли в начале месяца, а делиться, увы, никто не хотел. В принципе, не так страшно. Дожить до первой получки можно было и без талонов. Главное – работать как все и не строить из себя самого умного. Думаю, у меня это получалось… Ну, почти получалось.
Вчера вечером на суточное дежурство в компрессорной остался Василий Кузьмич, помощник бригадира по «вагонным» делам. Помимо стола и кушетки в помещении имелся старенький «Кварц-303» с сорокасантиметровым экраном. Мне, как проживающему прямо на станции, было «высочайше» позволено помогать дежурному. Подобная должность являлась практически синекурой. Единственное, что в ней напрягало – это не прекращающаяся ни на минуту борьба со скукой. Просмотр телепередач считался одним из важнейших способов этой борьбы, третьим по значимости после беспробудного сна и столь же беспробудного пьянства.
Пьянствовать в самом начале дежурства считалось некомильфо, спать – рано, а вот посмотреть телевизор – почему бы и нет?
– Ну, и чего это за фигня? – почесал в затылке Кузьмич, включив первый канал и обнаружив на нем какой-то революционный фильм.
– Почему фигня? – не понял я его удивление.
– Да я, блин, концерт к Дню милиции хотел посмотреть, а тут чёрт знает что. По первой программе про революцию, по второй балет, по четвертой симфонии крутят…
Я мысленно хлопнул себя по лбу.
Как же я мог забыть? Столько готовился, ждал, а как до дела дошло, тут же из головы всё вылетело.
– Да это, видать, помер кто-то, – заметил я с лёгкой небрежностью. – Кто-то из Политбюро. Может быть, даже сам Брежнев.
– Шутишь?
– Можем забиться.
– На сколько?
– На трёшку.
– Идёт…

Выигрыш Кузьмич отдал мне сегодня в начале одиннадцатого.
– Вот твоя трёшка. Держи.
– По какому поводу кипеш? – тут же поинтересовался Семёныч.
– Брежнев помер, – развёл руками дежурный. – Только-только по ящику передали…

Понедельник. 15 ноября 1982г.

«…Траурный митинг открывает Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов.
Слово предоставляется члену Политбюро ЦК КПСС, министру обороны СССР Маршалу Советского Союза Д. Ф. Устинову.
Выступает президент Академии наук СССР А. П. Александров.
Говорит шлифовщик Московского завода счетно-аналитических машин В. В. Пушкарев.
Выступает первый секретарь Днепродзержинского горкома Компартии Украины А. Ф. Гордиенко.
Митинг окончен. Руководители Коммунистической партии и Советского государства спускаются с трибуны Мавзолея, подходят к постаменту с гробом Л. И. Брежнева. Процессия направляется к Кремлевской стене.
12 часов 45 минут. Гроб с телом покойного медленно опускают в могилу.
Под звуки Государственного гимна СССР гремят орудийные залпы. В эти же минуты артиллерийский салют производится в столицах союзных республик, в городах-героях Ленинграде, Волгограде, Одессе, Севастополе, Новороссийске, Керчи, Туле, в крепости-герое Бресте, а также в городах Калининграде, Львове, Ростове-на-Дону, Куйбышеве, Свердловске, Новосибирске, Чите, Хабаровске, Владивостоке, Североморске, Днепропетровске, Запорожье и Днепродзержинске.
В траурной скорби замерла вся страна. На пять минут остановилась работа предприятий и организаций. На фабриках и заводах, на железных дорогах, судах морского и речного флота был дан трехминутный салют гудками.
Руководители Коммунистической партии и Советского государства вновь поднимаются на трибуну Мавзолея.
Чеканя шаг, перед Мавзолеем проходят части войск Московского гарнизона. Они отдают последнюю воинскую почесть руководителю партии и государства, Председателю Совета Обороны СССР, Маршалу Советского Союза.
Жизнь и деятельность Леонида Ильича Брежнева будет всегда вдохновляющим примером верного служения Коммунистической партии и советскому народу…»

На нашей станции, как и на всей Рижской линии, в день похорон Генсека всё было именно так, как писали в газетах и как я помнил по своему прошлому-будущему. Три минуты, не переставая, гудели стоящие на рельсах локомотивы, им вторили расположенные поблизости заводы и фабрики. Полностью прекратилась работа на горке, в депо, на путях, в парке формирования. Люди, поодиночке и группами, стояли, сняв шапки, никто даже перекурить не пытался, хотя, безусловно, мог. Что ни говори, а действительно – вместе с Брежневым из жизни страны уходила эпоха. Впоследствии разные щелкопёры и борзописцы обзовут её эпохой застоя, а как по мне, так это был совсем не застой, а подлинный пик могущества великой державы, когда казалось: ещё немного, и это могущество станет необратимым…
Увы, ничего этого не случилось, надежды оказались напрасными. В середине 80-х под лживую трескотню лживых пророков к власти в стране пришли неумехи с завышенным самомнением и всего за шесть лет умудрились пролюбить всё, что создавалось потом и кровью нескольких поколений. Народ? Народ, как обычно, «безмолвствовал», подло обманутый, убаюканный чуждыми мантрами о будущем процветании…

– Всё. Похоронили. Пошли работать, – бросил Кузьмич, когда гудение стихло и над «Подмосковной», как, наверное, и над всей страной, на неуловимо короткий миг застыла гулкая тишина.
Работы было и вправду много.
Из-за сегодняшних похоронных мероприятий сортировка простаивала почти три часа, и за это время в парке формирования скопилось большое количество поездов и вагонов. Их требовалось срочно осмотреть и принять. Поэтому-то к станционной бригаде и прикомандировали ещё троих: Василия Кузьмича, меня и Захара Овчинкина – нашего штатного приёмщика и осмотрщика.
Обязанности простые: провести наружный осмотр вагонов на предмет брака и коммерческих неисправностей, проверить наличие и сохранность грузов, оформить соответствующие акты, определить исправность пломб, запорных устройств, сливных приборов и загрузочных люков.
Мне доверили самую «ответственную» часть – заносить результаты осмотра в специальный журнал и одновременно учиться у профессионалов нюансам работы.
Я, конечно, старался. Строчил, не переставая, стараясь запомнить детали и тонкости. Приноровиться к темпу Кузьмича и Захара удалось часа через полтора. Тем более что и сами они перестали спешить, поняв, что вполне успевают, поэтому и гнать уже ни к чему.
Ещё через час мы, наконец, определились с отцепами, которые следует отогнать в перегруз или на дополнительную проверку.
– Давай-ка, Дюх, дуй сейчас к маневро?вому, а мы пока порешаем с дежурным, – приказал мне Кузьмич.
– И что мне там делать?
– Ты номера отцепов запомнил?
– Ага.
– Тогда как услышишь готовность, проконтролируешь, чтобы не промахнулись. А то в прошлый раз двое суток одну цистерну искали, её аж на Рижскую увезли. Полсортировочной без прогрессивки остались. Понял?
– Понял. Проконтролирую…

Маневровым ТЭМ2 сегодня управлял тот самый машинист, который катал отцепы неделю назад, в день моего появления на железке. Звали его Роман Игоревич. Крепкий мужик возрастом около сорока с бородкой а-ля «свободный художник». Помощника его я не знал, но, кажется, он был из таких же как я – новеньких и не особо умелых.
Выслушав, что я хочу, Роман Игоревич только рукой махнул: залезай, мол, в кабину, нечего понизу бегать.
В течение примерно часа я окончательно понял, что толку от меня практически никакого – машинист получал указания от диспетчера, а моё участие в процессе сводилось к тому, чтобы просто выскакивать при каждой сцепке наружу и наблюдать за сцепщиками. Скорее всего, Кузьмич отослал меня к машинистам лишь для того, чтобы я познакомился с маневровой работой не от путей, а прямо из кабины локомотива.
Если честно, мне такое знакомство понравилось. Пусть пульт управления тепловозом выглядел слегка архаичным, но всё равно – для новичка он казался довольно сложным набором из рычажков, тумблеров, кнопок и прочих управляющих механизмов. Чего стоил только один контро?ллер, по виду напоминающий настоящий самолетный штурвал, а не обычный рычаг управления мощностью…
Впрочем, и к оборудованию, и к недостаточному «прямому» обзору путей я привык достаточно быстро, а вот что показалось действительно интересным, так это подвешенный на правом переднем стекле портрет товарища Сталина.
Да, по прошлой жизни действительно помнилось, что в позденебрежневские времена подобная мода присутствовала среди водителей большегрузов – многие приклеивали фото генералиссимуса на лобовые стекла «лицом наружу», но чтобы это касалось и машинистов… нет, раньше я о таком не слыхал.
– Удивлён? – усмехнулся Роман Игоревич, заметив мой интерес.
– Да нет, – пожал я плечами. – Просто… слегка непривычно что ли.
– Это сейчас непривычно. А раньше было нормально, это я ещё пацаном помню… – машинист ненадолго умолк, а затем неожиданно рубанул воздух ладонью. – Надоел, понимаешь, весь этот бардак! Ну, может, хоть при Андропове порядка прибавится…
Я еле заметно вздохнул.
Эх, знал бы ты, дядя, что такое настоящий бардак…
Святые девяностые, блин!
Мать их за ногу…


Глава 3

– Ты обещал! Да! Обещал! А теперь говоришь, что ничего не было!
– Да нет же! Ты всё не так поняла…
Александр Григорьевич, наверно, впервые в жизни пытался объяснить очевидное, но, как ни старался, у него это не получалось. Будучи три раза женат, он хорошо знал, что такое женская истерика, но даже не думал, что она может начаться по столь дурацкому поводу. Хотя, по большому счету, формальные поводы для истерик со стороны всегда выглядели нелогичными. Но чтобы понять их истинную подоплёку, требовалось проанализировать длинную цепочку событий и выявить громадное количество причинно-следственных связей, словно по волшебству возникающих в головах у наших прекрасных дам. Увы, подавляющему большинству представителей сильного пола на подобные подвиги не хватало ни сил, ни времени, ни желания.
– Я всё поняла правильно! Ты держал меня за идиотку! Я ведь на самом деле хотела тебе помочь, а ты надо мной просто смеялся!
Лариса бросала обвинения прямо в лицо, не думая о последствиях. По её щекам текли злые слёзы, голос срывался в рыдание.
Профессор чувствовал, видел: что бы он сейчас ни сказал, он всё равно не сможет ей ничего объяснить. Однако совсем ничего не сказать было бы ещё хуже. Это окончательно убедило бы девушку в том, что она права и что он действительно просто смеялся над ней.
– Лар, понимаешь, это было и вправду случайностью. Или, скорее, чудом. Мы очень внимательно изучили предложения «Реалара» и уже готовились подписать договор, но потом нам в руки попала эта монетка. Просто поверь, мы об этом даже не думали. Всё случилось само собой.
– Откуда вы взяли эту вашу монетку? Как она к вам попала?
Синицын удрученно вздохнул.
– Прости, Лар, но этого я тебе сказать не могу. Это не моя тайна, и я обещал никому её не рассказывать.
– Даже мне?
– Да. Никому. Даже тебе.
Признание далось профессору нелегко, но иначе он поступить не мог. Даже любимая женщина не должна была знать правду. Ведь эта правда касалась не только его. Она касалась жизни других людей, всех, кто сейчас жил на Земле, кто жил на ней раньше, а, возможно, и тех, кто ещё не родился. Правда, преданная огласке и ставшая достоянием многих, могла перевернуть целый мир, а затем разнести его вдребезги, без всякого шанса собрать заново.
– Что ж, я тебя поняла, – Лариса вскинул голову, её щека болезненно дернулась. – Ты никогда меня не любил. Тебе хотелось просто развлечься, и ты это получил. Но теперь всё! Хватит! Я больше не хочу быть игрушкой… Прощай… Видеть тебя не могу…
Дверь хлопнула. Профессор остался один.
Ключи от квартиры, которые он когда-то отдал Ларисе, остались лежать на полке в прихожей.
Александр Григорьевич вернулся в гостиную, плюхнулся в рабочее кресло и силой прижал ладони к вискам. Ещё никогда в жизни ему не было так хреново…

Понедельник. 12 ноября 2012г.

Капитан Василевский чувствовал себя, мягко говоря, странно. Он уже почти забыл о закрытом два месяца назад деле «о трёх кварках» и происшествии с профессором Синицыным, но вчера вечером это почти забытое дело вдруг снова напомнило о себе.
Да, в сентябре он сам дал профессору свой телефон, чтобы тот позвонил, если случится что-нибудь непредвиденное. Однако время шло, звонка от Синицына не поступало, и капитан, убедившись, что его подозрения не подтвердились, уверил себя, что всё идёт так, как надо, и в помощи никто не нуждается. Тем удивительнее стали для него внезапная телефонная трель и прозвучавшие в трубке слова:
– Добрый вечер, Сергей. Меня зовут Михаил Дмитриевич. Ваш номер мне дал профессор Синицын…
Разговор продлился недолго. Смирнов предложил встретиться в понедельник с утра, Василевский не возражал. В понедельник у него как раз начинался отпуск, поэтому снова заняться «игрой в шпионов» ему показалось забавным.
Встреча состоялась на «Щукинской», в небольшом кафе в парке возле метро.
– Понимаете, Серёжа, всё дело в том, что я старый приятель Синицына, – начал Михаил Дмитриевич. – И то, что произошло в сентябре, никак не могло пройти мимо меня. Знаете, я бы, наверное, поговорил с вами гораздо раньше, но, к сожалению, тогда Александр Григорьевич ничего мне про вас не сказал. Точнее, сказал, но мельком. По крайней мере, ваш телефон остался для меня неизвестным.
– И что же случилось сейчас? – изобразил интерес Василевский.
– Сейчас? Хм… – Смирнов почесал в затылке. – С одной стороны, вроде бы ничего особенного, но, с другой, у профессора развилась какая-то… эээ… я бы назвал это манией. Ему вдруг стало казаться, что за ним снова следят, причём, те же самые люди, которые ограбили его возле дома.
– Пусть обратится в полицию, – пожал плечами Сергей.
– В полицию – это хорошо, – усмехнулся бывший чекист. – Только, боюсь, что ничем хорошим это для него не закончится.
– Почему?
– Решат, что у него паранойя, и вызовут психиатров.
– Да, действительно. Могут и вызвать, – кивнул Василевский. – Но мне всё равно непонятно, зачем вы мне позвонили? Я же не психиатр и не полицейский. Чем я-то могу вам помочь?
– Вы мне поможете, если вспомните и подробно опишете тех, кто тогда напал на профессора.
– Но ведь прошло два месяца. Я уже многое позабыл.
– И всё-таки постарайтесь. Этим вы нам и вправду поможете.
– Ну… хорошо. Я постараюсь…

Воспоминания о сентябрьских событиях заняли почти полчаса. За это время собеседники выпили по две чашечки кофе и съели по три бутерброда. Смирнов был дотошным, въедливым и цеплялся за каждую мелочь, вытягивая из визави даже то, что он и вправду уже позабыл. Капитан изо всех сил старался не проколоться и не выложить лишнего, но ещё больше – чтобы Смирнов не начал подозревать в нём коллегу по службе…
– Ну, вроде бы всё.
Закончив «допрос», Смирнов устало откинулся на спинку стула, а Василевский мысленно выдохнул. После такой беседы он ощущал себя выжатым досуха цитрусом.
– Да, кстати, – внезапно прищёлкнул пальцами Михаил Дмитриевич. – Совсем позабыл. Вы, кажется, говорили Александру Григорьевичу, что работаете в каком-то ЧОПе. А в каком именно, не подскажете?
Капитан внутренне подобрался. Невинный по форме вопрос легко мог разрушить всю его тщательно выстроенную легенду.
– Да вы понимаете… – он сделал вид, что смутился. – В общем, я там уже не работаю. Уволили по сокращению штатов, неделю назад.
– Вот как? – заинтересовался Смирнов. – То есть, по факту, вы сейчас безработный?
– Ну да. Так и есть, – не стал спорить Сергей. – Сижу дома, ищу, куда бы устроиться.
– Любопытно, – бывший чекист внезапно подался вперёд. – А знаете, у меня есть для вас предложение.
– Какое?
– Всё дело в том, что я возглавляю службу безопасности крупной строительной фирмы, и в этой службе имеется пара вакансий.
– Хотите предложить мне работу? – «догадался» Сергей.
– Именно так. Хочу.
– И… какие условия?
– Скользящий график, сутки через трое или по двенадцать часов через день. Сверхурочные регулярные, но оплачиваются по двойному тарифу. В месяц будет выходить примерно вот столько.
Михаил Дмитриевич вынул из кармана блокнот, вырвал листок, черкнул на нём несколько строчек и показал собеседнику. Тот удивленно присвистнул. Цифры были и впрямь неплохие. И должность – не просто «охранник», а «старший специалист».
– Сколько вам надо, чтобы подумать? Суток, надеюсь, хватит?
– Суток?.. Суток, я думаю, хватит.
– В таком случае, жду вашего звонка.
Смирнов поднялся, положил на столик тысячную купюру (этого, как уже прикинул Сергей, хватало, чтобы расплатиться за кофе и бутерброды) и, ничего больше не говоря, направился к выходу.
Капитан проводил его задумчивым взглядом. Надо ли докладывать о разговоре начальству – такой вопрос не стоял. Вопрос заключался в том, как докладывать…
* * *
– Значит, говоришь, сам предложил?
– Так точно, Тарас Степанович. Сам.
– Очень интересно.
Свиридяк оторвался от подоконника, задёрнул шторы и вернулся за стол.
– Знаешь что, капитан. По-хорошему, тебя следовало бы наказать… Догадываешься, за что?
– Да, товарищ полковник. За самодеятельность.
– Правильно мыслишь. Только не за самодеятельность, а за неразумно проявленную инициативу и сокрытие этого факта от руководства.
– Я не думал, что это так важно, – вздохнул Василевский.
– Зря не думал. Думать надо всегда, – назидательно проговорил Свиридяк. – Но, в принципе, это неважно. Важно то, что ты, капитан, даже не представляешь, как всё удачно сложилось. И эта твоя самодеятельность, и звонок от господина Смирнова, и предложение поработать в «Макстрое».
– Мой отпуск закончился? – вычленил капитан главное.
– Да. Закончился. Сегодня вечером жду от тебя проработанную легенду. Будем смотреть, что подправить. Документы прикрытия сделаем завтра. Потом позвонишь Смирнову и сообщишь, что согласен.
– Насчет легенды я понял, Тарас Степанович. Но я не понял, какие у меня будут задачи.
– Задачи?.. – полковник недоуменно уставился на подчиненного. – Ах, да, ты же не в курсе. Просто вчера в Шереметьево задержали контрабандиста. Пытался вывезти из России очень дорогую монету музейной ценности. На допросе он показал, что непосредственное отношение к этому делу имеет наш бывший коллега Смирнов Михаил Дмитриевич и что это не первый такой провоз ценностей за рубеж. Оперативную разработку поручили нашему отделу. Так что твоя сегодняшняя беседа с господином Смирновым оказалась для нас весьма и весьма кстати.
– Я буду должен выявить каналы поставок?
– Ты будешь должен наблюдать за Смирновым и выявлять его контакты и связи. Подробнее мы это обсудим вечером, когда подготовишь легенду.
– Я понял, товарищ полковник. Разрешите идти?
– Иди, – махнул рукой Свиридяк…

Среда. 14 ноября 2012г.

– Ну что, как устроился?
Вошедший в дом Михаил кивнул приятелю и начал с интересом осматриваться.
– Двери закрой, застудишь, – недовольно бросил разбирающий коробки Синицын. – Тут тебе не Москва, центрального отопления нет.
– Виноват. Не подумал, – развёл руками Смирнов, после чего плотно прикрыл не только входную дверь, но и ту, что вела в предбанник.
Дача, которую они сняли для будущих экспериментов, представляла собой обычный бревенчатый дом, построенный, как уверял хозяин, ещё до войны, но со временем «приспособившийся» и к прогрессу, и к веяниям нового века.
Деревенская печь соседствовала со спрятавшимся в пристройке газовым котлом, колодец ничуть не мешал устроенной рядом скважине, дворовой люфт-клозет с успехом дополнял капризный электрический септик, а стоящая на столе керосиновая лампа мирно сосуществовала с закрепленной на стене коробкой «вайфая».
– Ты ничего не забыл? А то, может, ещё какие-нибудь трубки понадобятся?
– Не понадобятся, – беззлобно отмахнулся учёный. – И, кстати, мой заказ уже в институте.
– Да ну?! – удивился Смирнов. – Ты же говорил, не раньше 15-го.
– Я перезаложился, – пожал плечами профессор. – Если и растаможка пройдёт так же быстро, квадруполи я получу послезавтра.
– Машина понадобится?
– Обязательно.
– С сегодняшней проблем не было?
– Нет, всё нормально. Водитель хороший, ничего не побил, не растряс, с дорогой не промахнулся.
– Ну, тогда в пятницу его и пришлю.
– Ты его только сразу не присылай, сначала давай созвонимся.
– Договорились…

Помогать другу разбирать и раскладывать оборудование подполковник не стал. Он хорошо знал, насколько ревниво учёная братия относится к своим железякам-стекляшкам, поэтому любая неправильно или не туда положенная деталь запросто могла вызвать у них форменную истерику.
Минут пятнадцать Смирнов просто сидел на стуле, наблюдая за действиями приятеля, и лишь затем скромно поинтересовался:
– Ты будешь сразу всё собирать или сначала модель, как в Курчатовском?
– Сначала тестовый образец, – отозвался Синицын, распаковывая очередную тару. – Вот чёрт! Куда же я эту хрень положил? Вот же зараза…
– А с тестовым мы с Андреем сможем связаться? – проигнорировал его терзания фээсбэшник.
– Что-что? Связаться? – пробормотал невпопад учёный, продолжая рыться в коробке.
– Да. Связаться с Андреем.
– Ну, в общем, да. Скорее всего. А тестовый – потому что мы это как раз и проверим.
– А если не выйдет?
– Не выйдет? Почему не выйдет? – Александр Григорьевич оторвался, наконец, от своего занятия и удивленно посмотрел на напарника.
– Ну, мало ли что? – пожал тот плечами. – Вдруг что-нибудь упустили?
– Упустили? – Синицын на какое-то время задумался. – Да нет, ерунда. Всё хорошо. Это же просто копия той модели, которая работала раньше.
– Понятно… Ты, кстати, почём с Кацнельсоном договорился? – сменил тему Смирнов. – Деньги у нас сейчас есть, но бухгалтерию надо бы всё же вести, а то ведь и не заметишь, как снова в минус уйдёшь.
– С Кацнельсоном всё зашибись, – довольно усмехнулся Синицын. – Договорились, что за дачу он с меня не возьмёт ни копейки.
– Кацнельсон?! Ни копейки?! – изумился Михаил Дмитриевич.
– Именно так, – засмеялся профессор. – Но мои таланты переговорщика тут ни при чём. Просто он сам так решил. Сказал, что если хоть что-то с меня возьмёт, батя его с того света достанет. Они же с моим почти всю войну в одном танке, в одном экипаже прошли, от Сталинграда и до Берлина. Под Курском горели, потом под Житомиром, дальше Карпаты, Одер, затем Померания, Зееловские высоты, Берлин. Бориса я с самого детства знаю, хоть он и постарше.
– Да, я этот момент упустил, – покачал головой Смирнов. – Но всё равно удивительно. Чтобы Кацнельсон, да бесплатно… А впрочем, неважно. Главное, с местом мы определились, теперь бы ещё по времени выяснить.
– Протестируем образец, соберём главную установку, тогда и определимся. Денег, надеюсь, хватит?
– Что значит надеюсь? – не понял «чекист». – Я что, зря что ли эту монетку по аукционам таскал, с разными жуликами договаривался?
– Да нет, конечно, не зря, – смутился учёный. – Это я так… типа, на всякий случай.
– На всякий случай, говоришь? – Михаил Дмитриевич окинул его внимательным взглядом. – Слушай, Шура, а ты про эту монету случаем никому не рассказывал?
– Естественно, нет, – не моргнув глазом, соврал Синицын.
Ему было нестерпимо стыдно признаваться в обратном.
– А эта твоя… дама сердца, которая сватала нам инвесторов, ей ты не говорил?
– Мы с ней расстались, – сухо буркнул профессор.
– Расстались? А по какому поводу?
– Ни по какому! Расстались, и всё! – внезапно окрысился на приятеля Александр Григорьевич. – В конце концов, это моё личное дело и к эксперименту отношения не имеет.
– Ну, хорошо-хорошо, – поднял руки Смирнов. – Не имеет, так не имеет. Я просто спросил. Сам понимаешь, привычка…

Вторник. 20 ноября 2012г.

Сегодня, как и неделю назад, Смирнов ехал в Хлебниково на электричке. Конечно, на машине было бы гораздо удобнее, но сказывалась возросшая за последние дни подозрительность. Нет, Михаил Дмитриевич не считал себя суперпрофессионалом по уходу от слежки, но навыки кое-какие имел и обнаружить каких-нибудь дилетантов смог бы играючи. Другое дело – специалисты-наружники из «семёрки» или аналогичных служб. Их можно было только почувствовать. Да и то – если заранее ждёшь чего-то подобного.
Смирнов ждал. Поэтому чувствовал: их пасут. Кто именно? Ответа на этот вопрос у подполковника не было. Интуиция подсказывала: это не бандиты и не профессионалы конторы. Скорее всего, какие-то «частники», но с опытом и умениями. Возможно, кто-то из бывших или даже из действующих, но с явными ограничениями по финансам и количеству привлечённых сотрудников.
Бороться с такими было по силам. Даже если бы это оказалось не более чем паранойей.
Перво-наперво Михаил Дмитриевич отсёк все лишние контакты с Синицыным.
По настоянию фээсбэшника профессор взял в Курчатнике отпуск (поскольку из-за ремонта эксперименты временно приостановили, отпроситься на пару месяцев удалось без труда) и вместе с научным оборудованием и материалами переехал на дачу в Хлебниково. Связь напарники поддерживали теперь по новым специально купленным телефонам и оформленным на чужие имена симкам. За пришедшими из-за рубежа квадрупольными трубками Смирнов отправил обычную разъездную «Газель», заплатив водителю из своего кармана и лично проинструктировав, что и как. Процесс пришлось контролировать из «засады» – из переулка, расположенного напротив входа в ИТЭФ. Синицын появился в Институте заранее и после оформления и погрузки вышел через другой вход.
Все эти ухищрения со стороны выглядели какой-то нелепой игрой, но Михаил Дмитриевич был твёрдо уверен: сбить противника с толку может любая «глупость», поэтому чем больше их наберётся, тем выше шанс на успех.
О своих действиях подполковник никому не рассказывал. Даже Синицын знал лишь о тех, в каких участвовал сам. Не в курсе была и Жанна, супруга Андрея. И хотя Смирнов регулярно беседовал с ней, но сообщал только самое необходимое: мол, всё хорошо, работаем, проблемы с деньгами решили. Женщина, почти целиком занятая делами в больнице, воспринимала это как должное. Нагружать себя дополнительно ей и самой не хотелось, и других она это делать не заставляла. Единственное, что попросила Жанна у Михаила Дмитриевича в последнем разговоре – это чтобы он обязательно предупредил её, когда будет готова новая установка. Смирнов, конечно, пообещал. «Честно», на «голубом глазу», зная, что врёт, но что по-другому поступить невозможно. Подключить Жанну к эксперименту подполковник планировал на самом последнем этапе. А пока: чем меньше владеющих информацией, тем меньше возможность утечки…

– Образец собран, программы загружены, можем начинать хоть сейчас.
– Значит, прямо сейчас и начнём.
– Ну, тогда раздевайся.
Профессор кивнул на стоящую посреди комнаты установку и отвернулся к компьютеру.
Смирнов обошёл установленный перед моделью «электрический стул», подёргал штыри-фиксаторы, осмотрел подголовник и придирчиво хмыкнул:
– А если электричество вырубят?
– У меня там бесперебойник стоит.
– А если и он накроется?
– Тогда тебя просто размажет по оси времени.
– Хорошая перспектива. Мне нравится, – усмехнулся чекист. – Послание писать будешь?
– Уже написал. Смотри.
Синицын протянул подполковнику знакомую тетрадь в дерматиновом переплёте.
Михаил Дмитриевич открыл её на последней странице и начал читать.
– Дописывать будешь? – привычно поинтересовался учёный.
– Нет, – Смирнов закрыл песенник и положил его в специальный контейнер под пузырьковой камерой. – Сюда? Правильно?
– Правильно, – отозвался профессор. – А теперь сам.
На то, чтобы устроиться в кресле, ушло минут пять. Еще столько же Синицын потратил на подключение датчиков.
– Всё проверил? Не долбанёт? – глухо прозвучало из-под «энцефалошлема».
– Если и долбанёт, ты всё равно ничего не почувствуешь, – проворчал доктор наук, фиксируя руки Смирнова на подлокотниках.
– Ну, тогда я спокоен, – хохотнул фээсбэшник.
– Спокоен – это хорошо.
Александр Григорьевич щёлкнул предохранительным тумблером и вернулся к компьютеру.
– А сейчас закрывай глаза и постарайся не двигаться… Всё. Даю накачку на соленоид… Готовность – тридцать секунд… Двадцать… Начинаю отсчёт. Десять, девять, восемь… три, два, один… ноль!
– Поехали…

Вторник. 16 августа 1960г. Остров Кипр. Никосия.

День был настолько жарким, что казалось, древние камни вот-вот расплавятся. Крепостная стена, построенная пятьсот лет назад, во времена венецианского владычества, напоминала стену русской печи, растопленной почти до раскаленного состояния.
Как выглядит подобная печь, Димитриос Русос не знал, но был почему-то уверен, что топится она именно так – что аж прикоснуться нельзя, не то что прислониться и опереться.
С самого утра он чувствовал себя странно – как будто смотрел на всё чужими глазами, одновременно и с интересом, и с какой-то щемящей, плохо объяснимой тоской. Словно у него в голове поселился другой человек, пусть и не слишком назойливый, но заставляющий постоянно быть в напряжении. Хотя, по большому счёту, день сегодня выдался и вправду такой, что не напрягаться мог только тот, кто просто проспал всё на свете…

Семнадцать лет назад Димитриоса и его приятеля-одногодка Никаса вывезли на Кипр с охваченного войной Крита. Их отцы пропали без вести при отходе отряда Бадуваса к побережью. Немцы безостановочно преследовали партизан, а те, отягощённые полутора сотнями беженцев – женщинами, детьми, стариками – не имели возможности остановиться и вступить в схватку с врагом. Михалос Тавридис, отец Димитриоса, и Костас Смирниакис, отец его друга, стали последними, кто вызвался задержать карателей. То, что семьи партизан и жители деревень Пефкос и Като Сими сумели эвакуироваться на рыбачьих баркасах, говорило о том, что свой долг Михос и Костас выполнили до конца – не дали нацистам догнать партизанский отряд.
Увы, выяснить хоть что-нибудь о героях не удалось. Где они приняли свой последний бой, как его провели, как погибли – всё это осталось неведомым. После войны, будучи уже совершеннолетним, Димитриос дважды бывал на Крите, бродил по окрестностям Като Сими, расспрашивал местных, но так ничего и не выяснил, а на более тщательное расследование не было ни денег, ни времени. К этому моменту Митрос и Никас уже стали бойцами ЭОКА – «Союза борцов за освобождение нации Кипра».
В октябре 1955-го года на остров прибыл новый британский генерал-губернатор Джон Хардинг. После череды манифестаций и забастовок с требованиями «энозиса»[11 - присоединение к Греции, воссоединение с исторической родиной] Хардинг объявил о наделении себя неограниченными полномочиями и приступил к политике массовых репрессий в отношении местного греческого населения. Генерал-губернатор ввёл на острове чрезвычайное положение и комендантский час и создал систему концлагерей. В повседневную практику вошли задержания и аресты любых «подозрительных» лиц. Хранение оружия или взрывчатки каралось расстрелом.
Ответом стал переход ЭОКА к боевым действиям – целенаправленным атакам против британских военных и полицейских. При негласной поддержке колониальной администрации в противовес грекам-киприотам создавались турецкие националистические формирования. Необъявленная война длилась два года. Противостояние привело к резкому падению экономики и множеству погибших с обеих сторон.
Мировое общественное мнение в своих симпатиях всё больше и больше склонялось на сторону повстанцев. Действия Хардинга выглядели настолько вызывающими, что даже в британском обществе возобладало негативное отношение к губернатору. В октябре 1957-го года он был отозван с Кипра. Исправить последствия его непродуманной политики у «туманного Альбиона» не получилось, и в 1960 году Великобритания была вынуждена предоставить острову независимость.
В ночь на 16 августа «Юнион Джек» спустили с флагштока резиденции британского губернатора. Подписание кипрского соглашения состоялось в здании парламента. Подписи под документом поставили пять сторон: три страны-гаранта (Великобритания, Греция и Турция) и две островные общины, греческая и турецкая. Хью Макинтош Фут, сменивший на посту генерал-губернатора «проштрафившегося» Хардинга, зачитал декларацию о передаче власти президенту и парламенту Республики Кипр. В церемонии передачи власти приняли участие президент Республики Кипр архиепископ Макариос, вице-президент Фазыл Кючюк, министры республики, члены парламента, представители дипломатического корпуса.
О начале новой эпохи в истории острова возвестил залп двадцати салютных орудий.
Народные гуляния продолжались всю ночь и не прекратились даже с пришедшей утром жарой.
Улицы и площади центра столицы были заполнены радостными людьми, движение транспорта практически прекратилось. Исключение составляли лишь два шоссе, проходящие вдоль старой стены и соединяющие бывшую резиденцию губернатора, парламент и дворец архиепископа. Да и то – по ним пропускали только машины послов, высших сановников и британскую армейскую технику…

Полночи Митрос провел возле парламента, слушал прямую трансляцию из зала заседаний, смотрел на салют, приветствовал выходящих из здания членов правительства и депутатов и вместе со всеми рукоплескал поднятому над фронтоном флагу новой республики.
В толпе вовсю сновали торговцы-разносчики и бесплатно раздавали всем воду и фрукты.
Ближе к рассвету часть людей переместилась в парк, раскинувшийся около бастиона Подокатро. Там, не останавливаясь ни на минуту, играли оркестры. Они сменяли друг друга каждые полчаса, на возведённой местными умельцами сцене выступали певцы и танцоры, неподалеку с импровизированной трибуны, «составленной» из каменных глыб, произносили зажигательные речи «вышедшие в народ» политики. Никто не хотел уходить, никто не хотел лишать себя и других столь долгожданного праздника…
– Митрос! Эгей, Митрос!
Знакомый голос заставил Димитриоса развернуться и помахать другу рукой.
– Ник! Давай ко мне! Отсюда всё видно!
Приятель с трудом продрался сквозь толпу веселящихся горожан. На его лице, к удивлению Митроса, отражались озабоченность и тревога, а отнюдь не восторг, как можно было бы ожидать.
– Что случилось?! – перекрывая шум, прокричал Митрос.
– Мария! Я оставил её у ворот Фамагусты! Там слева есть лавочка!
– Мария?! Зачем ты её сюда притащил?! Ей же вот-вот рожать!
– Уже!
– Что уже?!
– Уже началось! Ей надо в больницу! Я один не могу! Надо вдвоём!
– А, чёрт!
Парень с досадой хлопнул себя кулаком по ладони.
Жена его друга и вправду была уже на сносях, но кто ж знал, что схватки начнутся прямо во время праздника.
– Всё! Бежим! Ты впереди!
И они побежали. Лавируя среди стоящих на дороге людей, бесцеремонно отталкивая упирающихся, не обращая внимания на недовольные выкрики, ответные тычки и несущиеся вслед ругательства.
На месте они оказались минут через пять.
Мария действительно сидела на лавочке, откинувшись на спинку и держась за живот. От солнечных лучей её защищали стоящие рядом пальмы. Возле будущей матери суетились две какие-то женщины.
– Всё. Я больше не могу, – в её голосе звучали страдание и едва сдерживаемая истерика. – Ох! Опять.
– До общего госпиталя мы не дойдём, там толпа! – выкрикнул Никас. – Нам надо в Святой Параскевы.
– Вы что, с ума посходили?! – округлила глаза одна из добровольных помощниц. – Это же далеко.
– Нужна машина! – высказал очевидное Митрос.
– Машины сюда не пускают! Надо сначала выйти из центра, – Никас склонился над женой и бросил, не глядя, другу. – Давай! Я справа, ты слева. Попробуем как-нибудь донести.
– Нет!
– Что нет?!
– Мы её не понесём. Мы её повезём.
– На чём?!
– На машине!
– Ты что, идиот?! Я же сказал: их сюда не пускают!
– Эту пропустят! – с неожиданной для себя уверенностью выдал Димитриос. – Выходи?те потихоньку на Саламинас. Я обещаю: пять минут, и машина будет…

Ещё никогда в жизни Митрос не принимал столь быстрых решений. Да, он действительно знал, где можно найти машину, знал, как до неё добраться, что на шоссе её не остановят и что это единственное решение, если конечно не заставлять Марию рожать прямо на улице. Всё это было правильным, но связать это всё воедино, а после решиться исполнить, казалось почти невозможным.
Стоянка британских военных авто располагалась всего в сотне шагов от ворот Фамагусты.
Не бог весть какой объект, но – бетонное ограждение, два въезда-выезда, шлагбаумы, КПП – всё как положено. О том, что туда можно проникнуть другим путём, не через ворота, знали немногие. Митросу довелось это сделать четыре года назад, когда руководству ЭОКА понадобилось организовать небольшую диверсию в северной части города. В тот день из полутора десятков скопившихся на стоянке машин завести удалось лишь одну, в топливных баках у остальных горючее оказалось безнадёжно испорчено. В результате англичане не сумели вовремя перебросить подкрепление к месту диверсии, и группа повстанцев ушла без потерь.
Сегодня требовалось провернуть то же самое, но с другой целью, гораздо быстрее и, самое главное, днём, а не в ночной темноте.
«Нахальство – второе счастье», – прошептал в голове чей-то голос, и Митрос с ним согласился. Второму «я» следует доверять – так ему говорила мама в далёком детстве. А маме он привык доверять ещё больше.
Небольшую выемку под забором англичане, как выяснилось, за четыре прошедших года так и не обнаружили, а проблемы с горючим, скорее всего, списали на обычное разгильдяйство.
Колючий кустарник, росший по обе стороны ограждения, надёжно скрывал лазейку. Требовалось просто продраться через него, не привлекая внимания. Внутри стоянки это получилось даже проще, чем то же самое, но снаружи. В парке, где народа было полно, любой мог случайно увидеть лезущего сквозь кусты человека, а на стоянке на периметр никто не смотрел. Основное внимание уделялось воротам: чтобы празднующие независимость киприоты не решили бы вдруг покуситься на собственность армии её величества.
Осторожно раздвинув колючие ветки, «диверсант» внимательно осмотрел двор. Восемь «Виллисов», три «Лендровера» плюс бронетранспортер «Сарацин» с пулемётной башенкой наверху. Личный состав – пять человек в пределах прямой видимости. Остальные, по всей вероятности, коротали время в «штабной» палатке.
Главную цель Митрос определил практически сразу – ближайший из «Виллисов» и отдыхающего рядом водителя. Последний, расстегнув мундир и сняв обувь, безмятежно дремал в тенечке под деревом. Бесшумно подкравшегося к нему человека он не услышал. А потом стало поздно. Киприот резко обхватил голову «отдыхающего», накрепко зажав ему рот, чтобы не трепыхался, и секунд десять удерживал пальцы в районе сонной артерии. Когда англичанин обмяк, Димитриос быстро стащил с него китель и надел на себя. Форменная пилотка, надвинутая на глаза, завершила процесс маскировки. Большего, по сути, не требовалось. Вряд ли кто-нибудь из «своих» стал бы особо дотошно вглядываться и проверять каждого выезжающего в город водителя.
Так, собственно, и произошло. Часовой даже не встал со стульчика под навесом – просто протянул руку и снял накинутую на стопор веревочную петлю. Длинный шнур перестал поддерживать противовес, шлагбаум поднялся, лёгкий армейский джип выкатился со стоянки на улицу…

В госпиталь Святой Параскевы ехали не торопясь. Дорога, хотя и ровная, но «Виллис» не лимузин, в нём даже на переднем сиденье трясло. Мария, сидящая рядом с водителем, как вцепилась обеими руками в скобу на приборной панели, так и не отпускала её до самой больницы. Расположившийся сзади Никас, склонившись в три погибели, готовился в любую секунду подхватить жену, чтобы та случайно не выпала и не ударилась обо что-нибудь твёрдое. Однако обошлось. До места доехали без происшествий. Димитриос даже немного удивился своей уверенной езде, ведь за руль он садился не так уж и часто, всё больше пешком да по горной местности…
Сестрами милосердия в госпитале служили монахини из монастырей Святой Фёклы и Святого Николая «Кошатника». Последний, к слову, получил своё прозвище не просто так. Больше полутора тысячелетий назад Святая Равноапостольная царица Елена, мать римского императора Константина Великого, приказала привезти на остров кошек, чтобы те очистили местность от ядовитых змей. Удивительно, но кошки с этой задачей справились, и благодарные островитяне посвятили им один из праздников. Столетие за столетием, каждый год в день Святого Николая, покровителя моряков, местные рыбаки отдавали хвостатым друзьям весь свой улов…
В больнице, как и вокруг, кошек хватало. Они бродили повсюду, и никто их не гнал.
Две даже забрались в припаркованный во дворике «Виллис» и разлеглись на высоком заднем сиденье, куда попадала тень от раскинувшейся рядом пальмы.
«Котики. Священные животные интернета», – вновь усмехнулся внутренний голос.
Митрос аж вздрогнул от неожиданности. Он только сейчас понял, что его второе «я» разговаривает с ним по-русски. Парень этот язык знал, хотя больше привык говорить на греческом. Его мама сама была наполовину русской, наполовину гречанкой родом из Смирны, а вот отец… История его отца Михаила Тавридиса была окутана какой-то тайной, о которой мать вроде бы и рассказывала, но почему-то не полностью, словно сама до конца не верила в то, что видела собственными глазами и слышала от других…
– Срочно в родильное! – осмотрев роженицу, скомандовал вышедший в приёмное отделение врач.
– Вы кто? – бросил он сунувшемуся следом Никасу.
– Муж.
– Хорошо. Будете ждать за дверью. А вы кто? – повернулся врач к Митросу.
– Друг, – пожал тот плечами.
– Друзей внутрь не пускать, пусть ждут на улице, – доктор выразительно посмотрел на дежурную медсестру. – И вообще, пока идут роды, чтобы никто чужой сюда не входил!
– Да, господин Скалатос, – кивнула монашка.
Спорить с медперсоналом Митрос не стал. Не положено, значит, не положено. А вот проследить, чтобы никто не входил – с этим можно и подмогнуть, пускай и на сугубо добровольных началах.
Незаметно подхватив лежащий на стуле белый халат, молодой человек вышел на улицу.
«Изображать санитара – идея хорошая», – похвалил внутренний голос…
Минут пятнадцать лжесанитар сидел на ступеньках крыльца и честно пытался пересчитать всех гуляющих по двору кошек. Задача оказалось не просто сложной, а неразрешимой: гуляющие сами по себе мурлыкающие и хвостатые гуляли действительно так, как будто и впрямь задались целью не дать себя посчитать. Было совсем непонятно, откуда они появляются и куда исчезают, та ли это кошка выглядывает из кустов или уже другая, чей хвост торчит из-за кадки с пальмой и не тот ли он самый, который уже посчитали?..
Безнадежное в общем занятие прервал рокот мотора.
Въехавший на территорию госпиталя внедорожник (точно такой же «Виллис», какие стояли возле ворот Фамагусты) резко затормозил около припаркованного собрата. Прямо из-под колёс, обиженно мявкнув, метнулась какая-то кошка. Видимо, автомобиль просто спугнул её с насиженного и удобного места.
«Котиков обижать нельзя», – прошелестело в сознании.
«Это точно», – согласился Димитриос.
– Чей это автомобиль? Где водитель?
Выбравшийся из «Виллиса» британский военный с сержантскими нашивками на рукаве подошёл к поднявшемуся со ступенек Митросу и указал на угнанное авто. Следом за сержантом к крыльцу подошёл и водитель джипа – тоже военный, только без нашивок на форме. На плече у него висел автомат.
– Понятия не имею, – развёл руками лжесанитар.
– Джейсон! Оставайтесь здесь, а я осмотрю здание! – приказал сержант.
– Да, сэр! – вытянулся рядовой.
– Простите, господа, но чужих в больницу пускать не велено.
– Что значит не велено?!
Англичанин недоуменно уставился на преградившего путь «санитара».
– Доктор сказал: не пускать, – ухмыльнулся Димитриос. – Вот я и не пускаю.
Британец побагровел.
– Прочь с дороги! Мы ищем вора, угнавшего нашу машину.
– Воров обычно ищет полиция, а не армия. А если эта армия чужая, ей тут вообще делать нечего! – отрезал лжесанитар.
Что делать и как отвечать наглецу, сержант думал почти три секунды. А затем тупо потянулся к висящей на поясе кобуре.
Митрос спокойно дождался, когда англичанин полностью вытащит из неё пистолет, и так же спокойно, не убирая с лица насмешливого выражения, врезал сержанту под дых. Англичанин сложился пополам и медленно осел на землю. Его браунинг совершенно «непостижимым» образом оказался в руке у лжесанитара.
– Оружие наземь! – коротко приказал Митрос опешившему рядовому.
Тот даже не думал сопротивляться. Испуганно икнув, он снял с плеча автомат и опустил на брусчатку.
– А теперь бери под мышки начальника и тащи вон туда!
Ствол пистолета качнулся, указывая на небольшую часовенку, прячущуюся в тени больничного здания.
Рядовой помог сержанту подняться, и они медленно поковыляли в сторону будущего узилища.
Около входа в часовню сидела чёрно-белая кошка и, не обращая никакого внимания на людей, тщательно вылизывала свою шёрстку.
Когда задержанные скрылись внутри, Митрос захлопнул дверь и задвинул засов.
– Посторожишь? – поинтересовался он, глянув на кошку.
– Мяу! – ответила та…

Следующие гости появились спустя полчаса. На этот раз к госпиталю подкатил внедорожник побольше – «Лендровер» с тентованным кузовом. Внутри находились трое военных, один из них офицер. Он же задал и первый вопрос, кивнув на стоящие во дворе «Виллисы»:
– Кто вы такой? Откуда здесь эти машины?
Киприот посмотрел на пистолет в руке британского лейтенанта и насмешливо фыркнул:
– А вы-то сами кто будете, господин с пистолетом? И вообще – что вы забыли на территории гражданского госпиталя? Анализы что ли сдавать собираетесь?
– Я офицер армии её величества лейтенант Старк, – процедил сквозь зубы британец. – Поэтому, пока я не разозлился, потрудитесь встать и чётко ответить на мой вопрос, господин неизвестно кто.
– О как! Целый лейтенант! – картинно взмахнул руками Димитриос. – Ну что же, уважим гостя. А не то он сейчас ка-ак разозлится… Ух, что тогда будет…
Оружие предыдущих солдат он спрятал в пустой цветочный ящик рядом с крыльцом. Места там было достаточно – хватит ещё для десятка пистолетов и автоматов.
Митрос «неловко» поднялся и шагнул к офицеру.
– Так что вы там говорили насчёт меня и машин?
– Перестаньте паясничать и отвечайте по существу! – британец вскинул оружие и направил его в лицо киприоту.
Двое сопровождающих лейтенанта бойцов разошлись чуть в стороны и тоже подняли автоматы.
– Надо же! Какие мы грозные! – осклабился «санитар». – Вы что, и вправду готовы стрелять в меня?
– Если понадобится, – дёрнул щекой англичанин.
– Думаю, у вас ничего не получится.
– Это ещё почему?
– Во-первых, потому что я – против. А во-вторых, на вашем «Хай Пауэре» по?днят предохранитель.
Секундного замешательства вполне хватило на то, чтобы сделать ещё шажок, быстро перехватить руку с оружием и резко развернуть лейтенанта спиной к себе.
Ствол пистолета упёрся британцу в правый висок. Левой рукой Димитриос удерживал противника на удушающем.
– Лейтенант, прикажите своим солдатам сложить оружие.
– Выполняйте, – с усилием прохрипел англичанин.
После короткой заминки оба бойца положили автоматы на землю.
– А теперь морды вниз, руки за голову! – скомандовал Митрос. – Быстрей, я сказал!
– На что вы надеетесь? – выдавил офицер, когда его подчиненные выполнили и этот приказ. – Вас схватят как террориста, а потом расстреляют.
– Схватят? Потом расстреляют? – удивился лжесанитар. – И кто же, мне интересно, на такое сподобится? Может быть, это сделает лично ваш генерал-губернатор?
Англичанин молчал. По его вискам катились капельки пота.
Димитриос чуть ослабил захват.
– Отлично. Я вижу, вы, наконец, поняли. Да, вчера вы и вправду могли меня расстрелять, но сегодня – всё. Сегодня ваши возможности ограничены. Республика Кипр обрела независимость. Свой суд и свой произвол вы можете творить только на ваших военных базах, а здесь и сейчас действуют другие законы, и к британской короне они отношения не имеют…
Новых задержанных Митрос отвёл туда же, куда и двух предыдущих – в часовню при госпитале. В цветочном ящике теперь покоилось уже пять экземпляров стрелковки – три автомата «Стэн» и два «Браунинга». Сколько ещё придётся туда положить, бывший боец ЭОКА не знал, но надеялся, что немного, а ещё лучше, чтобы вообще ничего.
Ему повезло. В течение следующих двадцати минут никакие вооруженные лица на территорию госпиталя не проникали. А затем на крыльцо вышел сияющий Никас.
– Ну? Что?!
– Дочка! – выпалил счастливый папаша. – Три кило двести!
– Молоток! – сжал друга в объятиях Митрос.
– Э-э! Отпусти! Задавишь! – попробовал вырваться Никас.
– Терпи! Ведь это я вас всех зараз обнимаю: и тебя, и Марию, и дочку! – расхохотался Димитриос, отпустив, наконец, приятеля. – Тут, кстати, какие-то злыдни всё внутрь пытались прорваться.
– Злыдни? Какие злыдни?
– Обыкновенные. С оружием и британскими флагами на рукавах. Короче, я их в часовне запер, а оружие отобрал.
– В часовне? Зачем?
– А чтобы они рожать вам не помешали.
– И что нам теперь с ними делать? – растерялся Никас.
– А ничего не делать, – пожал плечами Димитриос. – Сейчас позвоним в полицию и нашим из «Союза борцов». Пусть приезжают и разбираются с этими горе-вояками. Мы, Ник, живём на своей земле. Понимаешь ты?! На своей!
– Это верно, – кивнул приятель.
– А раз так, то нечего им тут у нас стволами размахивать! Чай, не колония!
Митрос рубанул воздух ладонью, а потом вдруг хлопнул Никаса по плечу:
– Дочку-то как решили назвать?
– Да мы ещё никак не решили.
– А знаешь что?
– Что?
– Назови-ка ты её Анной.
– Анной?
– Ага! Анна Смирну… По-моему, неплохо звучит?
– Анна Смирну? – друг ненадолго задумался. – А знаешь, да. Звучит и вправду неплохо.
«Согласен», – прошептал внутренний голос.
«Я знал, что тебе понравится», – усмехнулся Димитриос…


Глава 4

Степан Миронович ненавидел болеть. Но ещё больше он ненавидел, когда болезнь отрывала от дел. А дел у него было действительно много, и со службы, как правило, подполковник возвращался глубоко за полночь. Единственной отдушиной, позволяющей держать себя в тонусе, оставались утренние пробежки по парку. В любую погоду. Даже когда болеешь.
Сегодня, впрочем, привычный бег пришлось сменить на ходьбу. Три километра до «тренажерной» площадки мужчина преодолел примерно за полчаса. А прибыв на место, сразу же опустился на лавочку. В висках стучало, по шее тёк пот, горло саднило. Чёртов грипп! Чёртова медицина! Чёртовы микстуры с таблетками!
Более-менее оклематься удалось минут через десять. Боль в голове поутихла, в глазах прояснилось.
– Доброго утречка, господин Свиридяк.
Степан Миронович поправил натянутый на нос шерстяной шарф и повернулся на голос.
– Я, помнится, ещё в сентябре просил обращаться ко мне не господин, а товарищ.
– Забыл. Как есть, забыл, – виновато развёл руками «контакт».
Подполковник невольно поморщился.
«Юрий Павлович» выглядел практически так же как и в предыдущие встречи: «интеллигентский» животик, аккуратненькая бородка, кеды, дешёвый спортивный костюм «как у всех», рюкзак за спиной… Раньше на фоне этого физкультурника подполковник выглядел почти суперменом, но сегодня они словно бы поменялись ролями. Сгорбленный, в тёплом бушлате, с плотно укутанной шеей и вязаной «лыжной» шапочкой на голове Степан Миронович казался себе каким-то ущербным и не выдерживающим никакого сравнения с бодрыми, полными жизни пенсионерами из отечественных кинофильмов.
Другое дело, его визави. Прямо хоть сейчас на плакат перед каким-нибудь Дворцом спорта, на котором розовощёкие и подтянутые старички дают сто очков форы молодым, но не тренированным разгильдяям.
– Ээ… да вы, похоже, болеете, – заметил, наконец, собеседник. – Может, тогда перенесём разговор в более подходящее место, где потеплее?
– Не стоит. Там, где теплее, слишком много чужих ушей. А за меня не волнуйтесь. Перетерплю как-нибудь.
– Ну, хорошо. Перете?рпите, так перете?рпите, – «Юрий Павлович» бросил рюкзак на лавку и уселся рядом с «чекистом». – Рассказывайте.
– Вам как? Сперва о хорошем?
– Без разницы. Главное, чтобы честно, – не повёлся на подначку «контакт».
– Ладно. Значит, начну с хорошего. Работа с Клио идёт строго по плану. Психологический портрет оказался верным. Единственная проблема – группу приходится формировать из… эээ… – подполковник на миг запнулся, подбирая нужное определение, – …граждан с пониженной социальной ответственностью.
– Каких-каких граждан? – не понял «контакт».
– Тех, кто для собственной выгоды готов уйти в криминал, – пояснил Свиридяк.
– Ну, вы загнули, – покачал головой «Юрий Павлович». – Сказали бы сразу, обычные уголовники, и дело с концом.
– Уголовниками они становятся только после суда, – не согласился «чекист». – Нам такие пока не нужны. Использовать тех, кто прошёл через зону, небезопасно и дорого. Строгий ошейник на них не наденешь, а другой они легко разорвут. Надеяться на таких – подставить под удар всю операцию.
– Да. Пожалуй, вы правы, – кивнул визави после короткой паузы. – В нашем деле связываться с явными уголовниками ни к чему.
– Я тоже так думаю. Но! – Степан Миронович поднял палец. – Это повышает расходы.
– Повышает расходы? Поясните.
– Матерые зэки знают, на что подписываются, им не надо ничего объяснять, и всё, что положено, они заберут сами. С новичками подобное не прокатывает. Чтобы держать их в узде, им надо не только капать на мозг, но и платить. Теория даёт результат, если она подтверждается практикой…
– Всё-всё, хватит! – замахал руками «контакт». – Мне эти ваши марксистско-ленинские штучки-дрючки надоели до чёртиков. Лучше сразу скажите: сколько вам нужно денег?
Степан Миронович усмехнулся:
– Пять тысяч на две ближайших недели. Дальше посмотрим.
– Пять тысяч? Так много? – приподнял бровь «Юрий Павлович».
– Для того, что мы делаем, это немного, – возразил подполковник.
– Хорошо, – нехотя согласился «контакт». – Деньги получите послезавтра.
– Отлично! А теперь о плохом. С Селфером возникли проблемы.
– Проблемы?! Откуда? Вы же сами неделю назад уверяли меня, что всё хорошо.
– Да, уверял. И всё шло действительно хорошо. Не совсем по сценарию, но тем не менее. Селфера задержала милиция, его обвинили в убийстве. Судя по тому, как действует Клио, обвинения небеспочвенные. А учитывая личность убитого, вариант, что дело рано или поздно передадут в комитет, становился почти стопроцентным. Я даже собирался подкинуть следствию кое-какие улики, чтобы этот вариант точно сработал. Тогда это дело попало бы прямиком в 5-е управление, а там нашим подопечным занялись бы мои старые знакомые из «студенческого» отдела. Дальше, как сами понимаете, вопрос техники…
– Я помню, мы это обговаривали.
– Вот-вот. Я бы организовал перевод дела в нашу епархию и под моё кураторство. Группа генерала Кондратьева осталась бы в стороне, а мне потребовалось бы только свести Клио и Селфера вместе.
– Но что-то пошло не так, – прищурился «Юрий Павлович».
Подполковник нахмурился. У него опять заболела голова.
– Да. Всё пошло не по плану. Селфер сбежал из Бутырки.
– Сбежал?! – лицо собеседника недоумённо вытянулось.
– Именно так. Сбежал. И сегодня мне неизвестно, где он и чем занимается.
– А ему не могли помочь?
– Не знаю, – выдохнул подполковник. – И это меня сейчас беспокоит больше всего…

Среда. 17 ноября 1982г.

За всю свою прежнюю жизнь я уже как-то привык к странностям московской погоды. Помню и ураган 98-го, и жаркое дымное лето 2010-го, и новогодний ледяной дождь тогда же, и внезапный снегопад в феврале 1994-го, когда на всех площадях и улицах всего за один день выросли метровые сугробы. Но вот нынешняя осень и начало зимы запомнились мне в первую очередь тем, что практически до января в институтских общежитиях не было горячей воды.
Объяснение настолько простое, насколько и идиотское – во всем виновата погода, более тёплая, чем обычно, поэтому котельную, которую должны были отремонтировать летом, чинили в три раза дольше положенного, и никакие письма в райком, обком и ЦК не помогли справиться с этой напастью. Не помогли тогда, в предыдущем 82-м. И я это точно помню.
Однако позавчера, когда после смены мылся под душем в депо, меня словно обухом по башке треснули. Ведь в этом 82-м институтская котельная заработала уже в сентябре…
Думать о странностях бытия я продолжил во вторник, во время работы. Правда, не сразу.
С утра торчал в мастерской, изготавливал очередные шаблоны и ремонтировал инструмент. Потом ко мне заглянул Жора, оставленный на сегодня дежурным:
– Эй, Дюх! Там это, Семёныч с пикета звонил. Говорит: срочно берите разгонщик и дуйте к нему…
Делать нечего, пришлось бросать уже начатое и выполнять указание бригадира.
Сегодня Семёныч с тремя бойцами должен был заниматься рихтовкой путей перед платформой «Ленинградская». Штатную бригаду участка, всю целиком, утром услали в Нахабино, поэтому планово-предупредительной мелочёвкой, включенной в график работ, выпало заниматься нашим. Но, как это всегда и бывает, выполнить её малыми силами не получилось. При разгоне очередного стыка на Р-25 потекла гидравлика, поэтому – хочешь не хочешь – пришлось вызывать «подмогу».
А с подмогой тоже всё пошло не так гладко.
Новый разгонщик весил полцентнера и, чтобы довезти его до пикета, требовалась машина или, на худой конец, попутная электричка.
Увы, все разъездные машины были «в дороге», а в расписании электричек как раз наступило двухчасовое «окно».
Два с лишним часа мы решили не ждать. Ноги есть, руки тоже, а раз есть и то, и то другое, то никакие оправдания, что, мол, подручных средств не нашлось, тут не прокатят. А вот что точно прокатит, так это однорельсовая путевая тележка, в обиходе называемая «модероном». Ставишь такую на один рельс, берёшься за приваренную к раме длинную рукоять и катишь, покуда сил хватит. А как станет невмоготу, выставляешь упор и дышишь как загнанный лось, вспоминая о порохе в пороховницах и ягодах в ягодицах – авось, что-то ещё и осталось…
Хорошо, идти оказалось недалеко. Платформа «Ленинградская» располагалась всего в двух с половиной километрах от табельной. Это расстояние мы с Жорой преодолели за тридцать минут. Дважды пришлось останавливаться, снимать груз с тележки, а саму её быстро опрокидывать на откос. Сначала навстречу протарахтел «газенваген» – дежурная автомотриса, затем проехала «чмуха» – маневровый локомотив ЧМЭ3. Вот если бы они были попутными, было бы здорово. А так: модерон на рельс, Р-25 на раму, руки на рукоять и снова – по шпалам, опять по шпалам…
Пока двигались на пикет, в голове всплыло еще одно воспоминание о прошлой жизни. Я абсолютно точно помнил, что раньше праздник Великой Октябрьской социалистической революции праздновали не один день, а два – гулять полагалось не только 7-го ноября, но и 8-го. Здесь и сейчас 8-е число выходным днём не считалось. Почему? Фиг знает…

На «Ленинградской» мы зависли до позднего вечера, с переработкой на четыре часа. Диспетчерская никак не давала большое окно, поэтому, едва только в движении поездов появлялся технологический перерыв, приходилось быстро-быстро отбрасывать щебень от рельсов, а затем, словно синхронистки в бассейне, всей бригадой качать рихтовочные рычаги, сдвигая пути в нужную сторону. Следом за движенческим перерывом шёл путейский перекур. Мы усаживались на бровку и ждали, когда нам опять разрешат работать.
Во время четвертого из таких перекуров я отыскал ещё одно несоответствие между нынешним 1982-м и предыдущим.
Помню, что в прошлый раз, когда хоронили генсека и за окном гудели заводы и поезда, у нас проходил семинар по английскому. Но Брежнева хоронили во вторник, 15-го, а в текущей реальности английский язык у нас в понедельник, а не во вторник. Более того, о смерти дорогого Леонида Ильича объявили 11-го, в четверг, и в прежней жизни мы узнали об этом на лекции по исткапу, мне это хорошо запомнилось. Здесь же исткап был в среду. Недаром ведь я поехал «убивать» господина Попова, а ещё раньше господина Гайдара, именно в среду, буквально накачанный революционными лозунгами из «кирпича» [12 - Обиходное название вузовского учебника «История КПСС»].
То есть, по всему выходило, что время в этом потоке не просто сдвинулось на один день в какую-то сторону, а вообще – ведёт себя исключительно вольно. Хочет – расписание занятий меняет, хочет – котельную в строй запустит на три месяца раньше, хочет – лишит народ законного выходного на праздники. Непорядок, однако. Приличные времена так не поступают… И это, в моём понимании, явно расходится с теорией Шуры Синицына, основные тезисы которой он изложил мне в одном из своих посланий из будущего… Короче, мысль была свежая, её следовало обдумать…
Увы, ни вчера, ни сегодня обмозговать ситуацию не удалось. Строгие научные обоснования гениальных теорий надо разрабатывать, не отвлекаясь на ерунду. А «ерунды» в эти дни у меня было предостаточно. Вчера путейская половина нашей бригады в поте лица занималась рихтовкой, сегодня нас прикомандировали к штатным монтёрам для спецработы – «разрядки температурных напряжений в бесстыковой плети».
Что это такое, я и сам до конца не понял. Но народу на перегоне набралось аж двадцать пять человек, включая двух бригадиров и старшего дорожного мастера. Работали в области, между Красногорском и Павшино.
Пассажирам сегодня не повезло, один путь на линии закрыли для движения полностью, так что электрички по Рижскому направлению ходили с увеличенными интервалами, а некоторые так и вообще отменили.
Меня это, понятное дело, не волновало. Гораздо больше заботили другие проблемы: как бы не надорваться, пересыпая очередную порцию щебня из шпальных ящиков на откос и обратно, и как бы случайно не сунуть пальцы в зазоры между стальными подкладками и поддомкраченным рельсом. Основную часть времени я, как и остальные, тупо крутил клеммные гайки то в одну, то в другую сторону, в зависимости от этапа работ. Чуть более «интересным» занятием показалась ручная разгонка – это когда мы по очереди лупили кувалдами по каким-то стальным приблудами, закрепленным на рельсах в разных местах. Правда, потом снова начинали крутить дурацкие гайки и слушать, как чертыхается ПДС, проверяющий, куда подевались им же нанесённые риски.
К концу дня на пикет подтянулись ещё трое: СЦБист Сашка, практикант из МИИТа, занимающийся стрелочными переводами и семафорами, и дефектоскописты Матвей и Иван Палыч. Первый – такой же, как Сашка, миитовец, второй – штатный сотрудник дистанции. К этим двоим все относились не просто с почтением, а прямо-таки расшаркивались, как перед царственными особами. Почему – я понял после работы, когда собрались в бригадной бытовке отметить окончание сложной смены.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-timofeev-27761311/tri-kvarka-3-1982-2012-konfaynment-70778917/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Камера предварительного заключения. ГГ путает: в 1982-м уже использовалась аббревиатура ИВС – изолятор временного содержания.

2
Фраза Лёлика из к/ф «Бриллиантовая рука».

3
Председатель КГБ и глава МВД соответственно.

4
Следственный изолятор. «Бутырская тюрьма» – СИЗО №4

5
Заместитель начальника изолятора по режиму и оперативной работе.

6
Министерство путей сообщения.

7
Железнодорожная миниэлекстростанция.

8
Грузовой вагон бункерного типа.

9
старший дорожный мастер, начальник эксплуатационного участка дистанции пути

10
Статья 33 пункт 4 КЗоТ РСФСР – увольнение работника в связи с прогулом без уважительных причин

11
присоединение к Греции, воссоединение с исторической родиной

12
Обиходное название вузовского учебника «История КПСС»