Главная страница | Социальная фантастика | Темный разум

Темный разум
Михаил Андреевич Бедрин
В сборнике рассказов "Темный разум" автор, Михаил Бедрин, предлагает читателям погрузиться в мир личных переживаний, где переплетаются темы любви, родины и бога. Каждая история насыщена глубокими философскими размышлениями, пронизывающими человеческие эмоции и чувства. Читатель встретит антиутопические миры, где граница между реальным и посланным воображением размыта, а фантастика и фэнтези служат фоном для осмысления актуальных вопросов существования и поиска своего места в мире.
Автор мастерски комбинирует элементы реализма с элементами жанра, создавая уникальный стиль, который привлечет как любителей глубокой прозы, так и тех, кто ищет escapism через литературу. Сборник находит отклик у широкой аудитории, побуждая размышлять о человеческой природе и духовной сфере.

Михаил Бедрин
Темный разум



Книга посвящена отцу, довольно рано покинувшему этот мир – Бедрину Андрею Юрьевичу

Автор пишет с периода юности и по сей день.
Книгу, которую вы держите в руках, автор создавал на протяжении всего периода своего становления как личности, оттачивая и отшлифовывая шероховатости уже на закате третьего десятка лет.
Здесь вы можете найти нестандартные взгляды на популярные вещи, а также авторское видение многих событий.
Оглавление
Оглавление
Об авторе10
Путь на эшафот12
Полёт15
Город17
Любовь20
Разговор по душам22
Счастье26
И всем воздастся…29
Последний из…31
Белый шум34
Я с изъянами, я – уязвимый…37
Я знаю: ты – рядом…40
Никто не может нам с тобой помочь…43
Самое счастливое время на свете…46
Проклятие рода человеческого49
Вот и всё51
Стоимость трусости53
Слишком грустно быть бессмертным…56
Это тебе на карманные расходы59
Бабочка63
Случайности не случайны67
Неужели они меня победили?70
Книга Судеб, ты мне больше не страшна…72
Вдох–выдох75
За гранью77
Закрывай глазки78
Замкнутый день81
Инквизитор83
Исконный87
Нездешний89
Нет времени у времени91
Отсутствие выбора93
Подавай зрелищ!94
Спорим?!97
Статист99
Тайный знак103
Огоньки105
Мечты107
Кто всё это придумал?109
Кто там дышит, в темноте?112
Долгая дорога114
Надежда умирает… Последней?116
Внезапный Z (цикл рассказов)
Началось118
Самый последний твит120
Выучи, вызубри…121
Пока смерть не…122
Мудрость предков124
Внутри головы126
Есть или не есть128
Кое что за бесплатно129
Приспособленчество130
Кулинарный шедевр131
Реальная магия (цикл рассказов)
Исписаный листок132
Предмет средоточия133
Я теперь всё могу134
Самый тяжёлый бой135
А как же я?137
Тщетно138
Прочь из моей головы139
День на репите141
Точно есть143
Потянет144
Изменить нельзя оставить146
Научный бестселлер148
Ключи от города150
Мне не жаль154
Что ты чувствуешь?156
Свидетели конца света158
Погружение в себя159
Страх160
Мам, а можно?161
Кое что163
Дневник (цикл рассказов)
Записки на полях165
Источник самонадеянности166
Страницы моей памяти167
Страница памяти169
Стыд сквозь время170
Чти-то утерянные страницы172
Предпоследняя страница174
Так что же дальше?175
Я много чего…178
Я космос, детка?182
Неужели, они меня…184
Хочешь, я расскажу тебе…186
Там, где умирают…188
Кто я есть?
Мысль 1190
Мысль 2191
Я?194
Сказание Севера (цикл рассказов)
Что там, впереди?197
Север197
Я здесь!198
Обещание199
Танцовщица огня201
Это мой саспенс202
Поиск203
Двое сквозь мили205
Коротышы (очень короткие рассказы)207
Access denied210
Дальше?214
Язык мой – враг мой216
Успеть за тридцать пять секунд218
Что было дальше?220
Уроборос222
Святоша226
Начало начал227
Выводы228
Полукровка (цикл рассказов)
Начало всего230
Знакомство231
Помешательство разума?232
Самая сложная стычка233
Как это возможно?235
У огня236
Самое сильное чувство237
Узри240
Противостояние242
Колесо сансары?243
Время собирать камни244
Со мной или без меня – жизнь продолжается…246
Что ж такое?!247
Прости меня, папа…249
Выбор, или…251
И мир остановился253
Творец255
Правда или…257
Времени нет259
Вопросы?263
Принятие266
Живые буквы268
До гроба271
Чёрная душа274
За…277
Что тебе в имени моём?280
Наступи на горло морали282
Перворождённый285
Бесплотный288
Перечень290
Мы – ошибка?292
Созвездие
Зеркало294
Возможность296
Теперь я знаю…298
Хроника (цикл рассказов)
За мгновение до…300
Там, за спиной303
Попытка номер три304
Оглянись305
Борьба306
Не приведи Господь308
Железный… Лес?311
Моральный выбор313
Вычёркивание (цикл рассказов)
Отправная точка. Файл 1315
Поиск. Файл 2317
Союзник?. Файл 3319
Было… Файл 4321
Петля. Файл 5323
Изумруд. Файл 6324
Пиррова победа. Файл 7327
Так надо. Файл 8329
Гамбит. Файл 9329
Saplenti sat. Файл 10330
Оттуда. Файл 11332
Ежегодное лицемерие333
Новогодние зарисовки
Тайна335
Сверхурочные336
Автор выражает огромную благодарность338

Об авторе
В двух словах, как это водится, конечно же. Родился, учился там, женился, ещё работал и, нет… Пока не умер. Скучновато, скажете вы, не правда ли? Тогда, давайте немного, как говорится, «навалим» подробностей. Я искренне постараюсь не свалиться в скучную биографию и «бла-бла-бла». Но, если нечаянно оступлюсь, сильно не закидывайте грязными тряпками. Окей? Тогда погнали.
Родился мальчик Миша (можно я о себе в третьем лице буду вести повествование?! Спасибо) в обычной, но очень хорошей и доброй семье, вторым ребенком по счёту, аж в 1989 году. По весне, в мае месяце. Мама Оксана и папа Андрей были ему крайне рады. Миша рос, но в возрасте примерно двух лет случилась с ним болячка, которая оставила на лице, тогда ещё совсем юного мальчишки, свой след на всю оставшуюся жизнь (ничего, хоть ботокса в старости в два раза меньше понадобится, ага).
Мишу, конечно же, выписали из больнички через пару месяцев, попортив его маме большое количество нервных клеток и добавив бонусом седины на голове. Дальше парнишка рос… Я всё еще продолжаю повествование о себе в третьем лице, прошу заметить. Ну, вот: рос, периодически болея, как и все дети, и периодически занимаясь разными драками со старшим братом (как и все мальчишки).
Первый опыт социализации настиг Михаила, как внезапная диарея после стакана неспелых ягод. То есть – неожиданно. В школе, в семь лет. В первом классе. Так как в садик он не ходил (да–да, так бывает). Миша стал хорошо учиться, по-простому – «ботать». И не слишком успешно общаться со сверстниками. Попутно мальчик занимался разными единоборствами и, что характерно, танцами (ага, вот такой вот забавный зверёк). Таким образом, на излёте школьных лет Миша имел хороший аттестат, верных друзей в количестве небольшом, и, помимо всего прочего, в его жизни отсутствовал любовный опыт. Напрочь. Прям совсем.
Так что, когда неумело и робко, между школой и универом была сделана первая попытка очаровать кого-нибудь противоположного пола, через непродолжительный период нашего героя ждало фиаско. Далее Михаил углубился в процесс самокопания, где пребывал, непрерывно хорошо «ботая» в универе и пофихтовывая с ролевиками, около двух лет. Примерно до лета 2007 года. В этом году, на празднование дня рождения друга, после ночной беседы за рюмкой чая, в голове нашего героя что-то щелкнуло, и мысли сами собой потекли на бумагу. Сначала только поэзия. А спустя время песни и проза.
И, если поэзия уже выходила в свет, то прозу вы держите в руках впервые.
Ныне Михаил Андреевич Бедрин, тридцати одного года от роду, трудится в сфере здравоохранения. И с годами, и это вовсе не пафос, стал на сто процентов сильнее реагировать на проблемы родной страны и мира в целом. Несомненно, продолжает писать, и каким-то ветром его занесло в «Шторм», но… Но это уже совсем другая история…
Надеюсь, что чтение книги вы найдёте приятным и интересным, а изложенные мною мысли поймете верно.
Искренне Ваш, Михаил Бедрин.
Путь на эшафот
Мысль. Может быть умная, а может быть и не очень

Господи, помоги мне!
Господи… Ах, как мне надоели эти проклятые, ржавые кандалы. И тюремная сырость, и липкая тьма. Как болит опухшее от побоев лицо, как ноют сломанные рёбра…
Сломаны рёбра, нос и много чего ещё. Но не я сам!
Мы отчаянно защищали свой горящий в жарком пламени осады город… Нас было гораздо меньше, но мы боролись за всё, что у нас было: дома, жён, детей… Мы бились с остервенелостью стаи волков, раненых и загнанных в угол…. Но их было больше, а нас с каждой секундой всё меньше.
Жаль, что я не пал с мечом в руках – съехавшая с крыши балка на время вышибла из меня дух…. Да как она могла? Ну да ладно, не будем ворошить прошлое.
И вот я здесь. В вонючей темнице. В сыром подвале без окон. Зачем, интересно, я дался победившему королю? Зачем эти бессмысленные пытки? Зачем ему надо, чтобы я прилюдно произнёс, что сдаюсь и признаю его победу?
Ладно, как говорится, победителей не судят. О, я слышу за дверью шаги. Вот она – моя судьба в небритом лице палача, дышащим на меня двухдневным перегаром.
Яркий дневной свет заставляет зажмуриться на миг, плотно сомкнув усталые измождённые веки. Это не особо, правда, помогает…
Когда всё пройдёт, и белый свет перестанет резать отвыкшие за долгие дни от него глаза, я увижу заполненную до отказа людьми храмовую площадь, а на ней эшафот, наскоро сколоченный из плохо отёсанных досок.
Прохожу через живой коридор из простолюдинов – в их глазах ненависть, и, жажда крови…. Именно моей крови.
Ступеньки эшафота: одна… две… три… четыре… пять… шесть… семь… восемь…. Высоко…
Виселица посередине, тугая верёвка стягивает руки за спиной, грубые толстые волокна больно взрезают измученную кожу.
Всё, ко мне поднимается САМ король. Он ждёт от меня слёз, мольбы. Но в ответ получает мой острый, полный холодного презрения взгляд и тяжёлое молчание.
Король очень зол. Он делает короткий нетерпеливый знак рукой. Ко мне подходит большой плечистый парень в черной маске, отороченной красной тканью. Он без лишних церемоний хватает меня под руки и подтаскивает под перекладину виселицы. И вот, точным движением мастера, знающего своё дело, набрасывает мне на шею петлю. Проходят несколько долгих мгновений, прежде чем палач затягивает узел.
Но вот, все приготовления закончены, палач подходит к рычагу слева от меня и рывком опускает его вниз…
Под моими ногами тут же исчезает опора, и я срываюсь в бездну. Но полёт оказывается не так долог, как хотелось бы – верёвка резко натянулась, не желая пускать меня дальше…. И вот теперь я болтаюсь между вечностью и землёй, чуть–чуть не доставая пальцами ног настила. Появляются зелёные круги в глазах. Уже совсем–совсем скоро…
Но что же это?! Вместо райского сада меня встречает жёсткая брусчатка мостовой. Я лежу лицом вниз под эшафотом. Я пока ещё жив. Всё ясно – верёвка оторвалась. Ну что же это они, а?! Они хоть что-нибудь умеют делать на совесть?
Меня опять берут под руки и буквально волоком втаскивают обратно на эшафот. Король в бешенстве. Он кричит на палача. Голос его срывается на верхних нотах. Затем король выхватывает из ножен длинный узкий кинжал. На тонком лезвии клинка, прямо на доле, поблескивает уставшее полуденное солнце. Резким коротким движением руки он вонзает холодную сталь мне в левую сторону груди, куда-то в район сердца.
Боже… Я. Никогда. Не. Думал. Что это. ТАК. Больно.
Стиснув зубы, не издаю ни звука, смиренно жду своего часа.
Вот постепенно затихает шум толпы – уши словно ватой набили. А вот и моя кровь. Сколько же её во мне? В глазах плывёт. Темнеет. А сердце всё ещё старается, работает… Безуспешно. Оно не понимает… Что уже всё равно…
Это конец. Но ещё не смерть. Уши закладывает. Меня подташнивает. Ноги подкашиваются – хотел было упасть, но верёвка не дала мне встать на колени перед тираном. Мне хочется спать.
Сердце стучит тук-тук. Тук-тук. Тук. Тук. Ту. Ту. Т…
А вот теперь это смерть!

Новосибирск,
4 апреля 2008 г.

Полёт
Небольшое философское размышление

Я лечу…
Я никогда не думала, что умею летать.
Это незабываемые ощущения: тугие струи ветра обтекают тебя, ласкают.
Нет, все–таки лететь – это здорово.
И это все притом, что у меня крыльев-то от рождения нет.
Создатель сказал, что мне они не к чему.
Что это, мол, лишняя деталь на моей совершенной фигуре.
Всё, что у меня есть в этой жизни, – это вот этот ничтожный по своей продолжительности миг полёта.
Это и есть моя жизнь.

Да я почти и не помню, что было до него.
Так.
Урывки.
Туман.
Темнота.
Помню, как над моей фигурой шаманил опытный старый мастер.
Ещё помню прикосновение железа к своему телу.
Дальше – темнота….
А затем толчок.
И…
Полёт…
Может быть, в этом и состоит суть моего существования?
Но вот, кажется, и моему полёту пришел конец – я теряю высоту.
Я падаю…

И в тот же миг стрела, прочертив дугу в небе, поразила защитника стен древнего храма.

Выполнив своё истинное предназначение.

Новосибирск,
7 – 8 октября 2009 г.
Город
Философия бетонных стен

Город… Для кого-то это слово ничего не значит, для кого-то же напротив – значит слишком много.
Город… Это такое место на земле, где понимаешь, что всё в этом мире тленно и временно, что всё есть прах. Ну, или же когда-нибудь однажды непременно им станет.
Город… Город – это зверь. Большой такой, массивный зверь, что степенно разлёгся на теле земли. Лежит себе, отдыхает. Но это лишь на первый взгляд. Если приглядеться, пройтись внимательным взглядом по телу города, то можно увидеть, как порой оно бьётся в конвульсиях, как порой задыхается от смога, грязи и пыли. Как отплевывается от отравы заводов и фабрик.
Но всё уходит на второй план, когда в город приходит ОН.
ЕГО город ждёт с тем же нетерпением, что присуще лишь маленьким детям, ждущим Нового года или же дня рождения. ОН – всегда желанный гость в городе. ОН – дождь. Его слёзы стекают по безразличным окнам.
Они падают на головы людей, что подобны копошащимся муравьям в большом и очень шумном муравейнике. Он падает на головы людям, смывая все их достижения и спесь, превращая их в жалкие мокрые создания. Лёгкие капли дождя падают на веки, струйками стекают по щекам, подобно слезам. Тяжёлые капли, подобно камням, стучат по асфальту, бьют по лицу, пытаясь достучаться до самых глубин сознания.
Капли дождя делают воздух почти осязаемым. Это даже не воздух – это просто букет ароматов, запахов: пахнет горящая в подворотне помойка, свинцом давит на лёгкие пропитанная бензином шумная дорога, источают манящие ароматы продуктовые магазины, рестораны и кафе, лёгкой поступью духов пахнут тротуары, свежим дыханием дышат парки. Всё это – палитра запахов большого и не очень города. Любой город так пахнет. И этот отнюдь не собирается становиться исключением.

Мы дышим его запахами. А город дышит в такт своему ритму жизни. Город дышит. Порой как бегун, пробежавший марафонскую дистанцию быстрее мирового рекорда. Порой как старик, заходящийся в приступе предсмертной одышки. Порой как юнец, с легкостью вдыхающий аромат полевых цветов. Порой как аллергик, или же хронический астматик – вдох с хрипами, грудь разрывает жгучая боль, глаза слезятся.
Но пока у города есть дождь – город дышит полной грудью, наслаждаясь его прохладой. Ловя каждую капельку. Город знает, что дождь не вечен. Совсем нет. Вовсе нет.
И вот однажды попав сюда, ты понимаешь, что не существует ничего бесконечного. Здоровье однажды кончится, и деньги тоже кончатся, и время. Всё конечно. Кроме, пожалуй, любви. Но любовь – это для людей, город в любовь не верит.
И, словно повинуясь этому обыденному стереотипу, дождь тоже однажды закончится. И город это прекрасно понимает, но всё же с глазами наивного маленького ребёнка верит, что это не так. Но дождь не может идти вечно, даже из жалости к большому израненному городу.
Дождь всякий раз приносит с собой облегчение, он дарует коктейль из влаги, свежести и грусти, замешанными в равных пропорциях. Когда приходит такой дождь – сердце вдруг запинается, на полвздоха сбившись со своего привычного ритма, мысли начинают течь по-иному, а к горлу подкатывает давящий комок.
Но дождь заканчивается, и мимолетная грусть улетучивается, уносится вдаль, вслед за тучами. Ты вдыхаешь полной грудью свежий, полный влаги и прохлады воздух, и идешь себе дальше, по одному тебе известному маршруту.
А город, слегка всхлипнув и проводив облака грустным взглядом, с замиранием сердца ждёт следующего дождя. Так же, как влюбленные ждут следующего свидания.
И вновь большой уставший зверь изнывает от жары, духоты и палящего солнца.
Свет солнца ему не причиняет особого вреда, скорее давит, угнетает… Немилосердно обжигает зажившие и не совсем раны. Заставляет ныть гнойные нарывы и струпья, оставленные сетью канализаций, брошенными котлованами. Заставляет ныть совсем-совсем свежие ожоги от чьих-то костров, брошенных тлеющих окурков, горящих свалок и помоек. Заставляет ныть мелкие раны, уже было покрывшиеся тонкими коростами, вновь жестоко оторванными покрышками промчавшихся автомобилей.
Но город всё ещё жив…. Город живет от и до. Как студент с нетерпением ждёт сессии, так и город жадно глотает душный воздух в предвкушении будущего дождя. И тот обязательно придёт. Он всегда приходит.
Не бывает по-другому.
Город жив.
Город ждёт…

Новосибирск,
6 – 7 сентября 2010 г.
Любовь

Философия любящего человека

Любовь – это есть высшее чувство. Нет, правда, вы не подумайте. Не стоит эти слова воспринимать скептически, так как маленький ребёнок стал бы слушать речи политика или экономиста. Нет. Просто вдумайтесь. Остановите свой бесконечный стремительный жизненный марафон, и не спеша размеренно подумайте.
Любовь очень терпелива. Она терпелива, как мать к собственному неразумному, порой излишне шкодящему чаду. Любовь вынослива. Да так, что такой выносливости позавидует любая тягловая лошадь. Любовь добра, добра от всего сердца. Когда ты любишь, ты готов весь мир обнять.
Любовь не кипит от ревности, как старый, порядком прохудившийся, чайник. Если это именно Любовь, то ревность рядом с ней не уживается, потому что ей попросту скучно и не интересно – Любовь абсолютно никак не реагирует на её подколки, плевки и сарказм. Ещё любовь никогда, слышишь, никогда не завидует, не хвастается и не терпит тщеславия. Эти три качества не присущи Любви. А если они есть, то Любовь покрывается язвами и струпьями, как прокажённый, и скоропостижно в страшных муках умирает, оставляя после себя зловонный прах: помни это.
Любовь, как высшее чувство, не превозносит само себя, для этого у неё есть влюблённые сердца. Она не надменна и напыщенна, как какой-нибудь противный столичный щёголь, а наоборот – искренне жертвенна.
Любовь не настаивает на своих собственных правах или на своём пути, так как она не ищет своего – она дарит себя людям бескорыстным, открытым и честным. Любовь не обидчива, она не раздражается ни по пустякам, ни по серьёзным причинам – она не раздражается вообще, и не помнит плохого. Когда Любовь обживает уголочки твоего разума, то своим присутствием она вытесняет всё отрицательное.
Любовь не ведёт счёт победам и поражениям, своим и чужим. И старается не обращать внимания на всё приумножающуюся в мире несправедливость. Зато искренне радуется победам честности, правды, истины и справедливости.
Любовь, как и малое дитя, верит в самое лучшее, что есть в каждом из нас. Обязательно есть. Любовь всё перенесёт и переживёт.
Любовь не снашивается, как старая немодная обувь. Любовь не проходит, как мимолётный дождь.
Любовь есть всегда, её надо просто уметь видеть…
Её надо хотеть чувствовать…

Новосибирск,
17 ноября 2013 г.
Разговор по душам

Переосмысление жизни и смерти

Под вечер вновь хлынул проливной дождь, отстукивая по крышам забавный и в тоже время заунывный слегка сбивчивый ритм. Когда же стало совсем-совсем темно, вода с небес вдруг перестала извергаться бешеным потоком, а лишь изредка капала крупными, почти нереальными каплями. И вот тогда началась гроза. Я люблю грозы, в них есть что–то пугающее, таинственное, мифическое и, наверное, даже слегка мистическое. Словно разъярённый и разгневанный бог Зевс с поднебесных вершин Олимпа пытается попасть своей молнией в очередного заядлого и довольно увёртливого грешника. Но сегодня полуночные небесные всполохи почему-то раздражали. Даже сквозь плотные тяжёлые двойные шторы.
«Ладно, всё равно уже не усну», – пришла мне в голову мимолётная мысль. Найдя ногами стёртые, и оттого ещё более удобные, домашние шлёпанцы, я пошёл на кухню, ведя рукой по стене, чтобы ненароком не врезаться в темноте в очередной угол. Свет не хотелось включать принципиально.
Вообще, строго говоря, красоты природы и рукотворные стихии, типа электричества, плохо совместимы именно в такие моменты – моменты господства мира над человеком. На кухне ветер тихонько и жалобно стучался в окно сухой веткой старой сгорбленной черёмухи, устало растущей возле клумбы под окном. И я, вняв его искренним мольбам, приоткрыл правую створку в прохладное, пахнущее прелой листвой и озоном ночное осеннее забытье.
Ветер самостоятельно, по–хозяйски, но отнюдь не нахально, обосновался на моей кухне, покачивая легкие ажурные тюлевые занавески. Хотелось горячего чаю. Свет по-прежнему был выключен, но темнота стала понемногу угнетать. И тут я вспомнил, что где-то среди кучи разной ерунды в ящике кухонного гарнитура лежали старые свечи. Вот, это то, что было нужно. Это живой огонь. Уж они с ветром найдут общий язык. Но, если все-таки по каким-то неведомым мне причинам у них будут разногласия, то ветер легко и непринуждённо задует слабый, неуверенный в себе, огонёк, восстановив тем самым требуемое равновесие.
Чайник нервно и резко щёлкнул, напоминая всем вокруг о своём существовании. Я уж было потянулся за чашкой, как вдруг почувствовал на себе чей–то пристальный внимательный взгляд. Теперь нас было больше, чем двое, – я и ветер. И это, странным образом, не пугало, а отнюдь – интриговало. Медленно и очень осторожно взяв чашку с полки, я обернулся – на подоконнике, облокотившись на оконную раму, сидел мой давнишний друг и однокашник.
Мы с ним не общались с окончания института, больше пяти лет. Нет, мы не поругались, а просто как-то что-то где-то не срослось, что ли. Всё не было времени, забывалось. А потом и номера телефонов поменялись, и адреса уже не по одному разу. И всё же это был он. Точнее, это был не совсем он, а что–то бесконечно похожее на него: те же глаза, та же улыбка, те же волосы…
…Вот, только он был прозрачен, как лёгкий дымок от маленького несерьёзного костра.
Уже мысленно перебрал различные варианты, откуда и почему меня посетила столь странная, но реальная галлюцинация, как вдруг всё тело пронзила, словно высоковольтным разрядом электрического тока, ясная мысль. В глазах на мгновение потемнело, сердце гулко и больно отозвалось набатом в висках, а во рту сделалось так сухо, как бывает не во всякий неудачливый год в пустыне Гоби. Лишь спустя пару тройку глубоких вздохов мне удалось унять разбушевавшийся организм. И вот тогда, разлепив сухие непослушные губы, держась одной рукой за столешницу гарнитура, я произнёс не своим голосом:
– В-в-витька. Ты чего это? Ты как это?
– Ты всё равно не поверишь, – усмехнулся в ответ старый друг.
– Я теперь всему поверю, – выдохнул я. И, совладав с дрожью в пальцах, налил себе стакан чая. – Будешь?
Витя в ответ громко захохотал.
– А ты, блин, ничуть не изменился, – сказал мой гость, закончив смеяться. – Я же душа теперь, понимаешь?
– Призрак? – неуместно и глупо уточнил я.
– Называй, как хочешь. – Мне показалось, что Виктор даже слегка обиделся. – А я к тебе поговорить пришёл.
– О чём? – Скоростью сообразительности в этот момент я явно не отличался.
– О чём хочешь. Правда, у меня времени всего ничего – только до рассвета.
– Так, когда ты… – Тут я осёкся, отказываясь произносить то очевидное, и от того ещё более жуткое слово. – Когда?
– Позавчера.
Ветер настойчиво напоминал о неукоснительном следовании правилу беседы с душой – рассвет должен был наступить чуть менее чем через полтора часа.
– Витька, Витёк, дружище, ты меня прости, что я…
– Нет, дай я скажу, – вдруг спокойно перебил меня призрак. – Это всё… знаешь, это даже в чём-то забавно. Я же смог через столько лет найти твой адрес. О, ты даже не представляешь, как это было непросто. Только не перебивай меня! Не откладывая в долгий ящик решение, вечером же купил билет на утренний самолёт Москва – Новосибирск. И утро выдалось прекрасным: солнышко яркое, небо ясное, воздух свежий с лёгкой морозцой… В общем, не долетел мой Аэробус, как ты уже успел заметить. Мы рухнули прямо на Уральский хребет. Ну-ну, не надо, не смотри на меня так! Смерть моя была без мучений – почти мгновенной. Никто не выжил из пассажиров и экипажа, к слову.
Тут мой друг замолчал. И эта тишина давала понять, что не стоит её ни под каким предлогом нарушать. Мы просто сидели и пили чай. Точнее я пил. После продолжительной паузы, Витя заговорил снова, но голос сильно изменился. Как будто в этот момент мой закадычный товарищ говорил со мной из подвала или глубокого колодца. И столько тоски было в этом голосе, что моё сердце тоже стало потихонечку опускаться на дно холодной ямы грусти.
– Зачем я вообще решил к тебе полететь? Эх… – Витя ещё на несколько минут замолчал. – А знаешь, что самое противное? Знаешь? Теперь я знаю, сколько стоит моя жизнь! Или нет, не так. Я знаю, сколько теперь стоит моя собственная смерть, потому что я сам себе её купил, представляешь? – Тут плечи души затряслись, и она разразилась приступом громкого истерического хохота. И смех этот был жуток – как будто сама старуха с косой решила похохотать с нами.
Внезапно смех моего собеседника резко сменился истерическими выкриками:
– Зачем?! Какого рожна?! – С каждым криком голос Вити делался немного отдалённее и слегка тише.
Потом истерика сменилась плачем. Легким и едва заметным. Рассвет уже был где-то совсем близко, когда Виктор сказал, всхлипывая:
– А ведь я так хотел жить…. Понимаешь? Просто-напросто, хотел жить…
Не зная, что ответить, я молча допивал уже остывший чай. Мне показалось, что что бы я сейчас ни произнёс – всё это будет глупо, фальшиво и неуместно. И я молчал. Молчал до тех пор, пока ветер не завыл пронзительно и тоскливо.
– Кажется… мне пора, – сказал мой друг, становясь всё слабее и слабее различимым на фоне светлеющего неба.
– Подожди, – вдруг опомнился я. – Ты же ещё ко мне придёшь?
– Нет, дружище. Мне нельзя, – грустно ответил Витёк. – Прощай.
Солнце показало самый-самый свой краешек над дальними домами, а Витя уже почти стал невидимым. И продолжал растворяться в пропитанном влагой и озоном воздухе. Витя улыбался мне, но теперь в этой улыбке не было ни грусти, ни тоски. А… не знаю… Надежда, что ли.
У меня к горлу подкатил противный липкий комок, который никак не получалось сглотнуть. А из глаз потекли горячие слёзы. Тихо и спокойно.
– Не грусти, друг, – сказал Витёк еле различимо на фоне шумящей за окном листвы. – Там, – он показал пальцем наверх, в небо. – Там хорошо. Там Бог. Но ты за мной не торопись, слышишь?! Просто береги свою жизнь, и однажды мы снова с тобой встретимся. Обязательно!
С последними словами душа полностью растворилась в утреннем воздухе. А я всё стоял, словно каменный истукан, возле раскрытого окна с пустой чашкой в руках. Стоял и думал о последних словах моего друга. «А ведь и правда, даже если там хорошо, зачем торопиться? Всё равно, все туда, рано или поздно, обязательно успеем…»

Новосибирск – Искитим – Новосибирский Академгородок,
2017 г.
Счастье

М-да… Откуда ж в небе столько воды? Никогда не думал, даже перечитывая в очередной раз главу про Всемирный Потоп в Библии, что так долго может идти дождь. Пусть даже весной. Пусть даже у нас в Сибири.
Вот уже на протяжении четырёх с небольшим куцым хвостиком суток, с неба извергаются тугие потоки воды, не прерываясь ни на обед, ни на перекуры. Солнце не соблаговоляет появляться у нас, и предпочитает отмечать время суток день/ночь, прячась за свинцовыми тучами. А на календаре уже, между прочим, почти лето – середина мая, так её перетак за разные концы подола.
А, между прочим, скоро пролетит пять лет, как не стало дорогого и любимого мне человека, но я всё равно, по привычке ли или же из-за приступов тупой и давящей тоской ностальгии, прихожу каждый раз на одно и то же место. Наше место: лавочка, сделанная моим дедом очень и очень давно. И если сесть на эту лавочку спиной к тропинке, по которой только что пришёл, то перед твоим взором открывается вид на небольшой овражек и берёзовую опушку, в которой так любит «запутываться» солнышко на закате. Красота, которую словами-то сложно описать.
Прошло около часа, как я уже полностью промокший всё сидел и тупо пялился вглубь берёзового леса. Просто сидел и смотрел, ощущая, как по уже полностью промокшей куртке стекают тяжелые капли.
Внезапно мне показалось, что на опушку вышел ребёнок. Да-да, именно маленький ребёнок. Правда, на такой дистанции понять, кто это – мальчик или девочка, было крайне затруднительно. И, сгорая от любопытства, я поспешил навстречу внезапно возникшему дитя.
Это была маленькая забавная девчушка, с большими, широко распахнутыми зелёными глазами и рыжими волосами. От чего же, спросите вы, я назвал мою случайную незнакомку забавной? Всё очень просто: одет ребёнок был в ситцевое платьице до колена. На подоле платья красовались облачка в форме овечек. На ногах были гольфы разных цветов: на правой ноге красный, а на левой – жёлтый. Также, на ножках девчоночки были сандалики, что были ей слегка великоваты, от чего дитя смотрелось ещё более забавно и нелепо. А на голове были две торчащие в разные стороны тугие косички. Да-да, несмотря на то, что ребёнок с ног до головы был мокрым, как не знаю кто, косички задорно торчали в разные стороны.
Удручало в этом весёлом портрете одно «но» – девочка плакала. Не хныкала, как это делают иногда вредные дети, не ревела навзрыд, как делают от жгучей боли. А просто – плакала. Я не знал, что нужно говорить в таких ситуациях, поэтому просто спросил первое, что пришло в голову:
– Ты что, ревёшь что ли?
Поистине, глупый вопрос, ведь ответ находился прямо перед моим носом. Девочка угрюмо шмыгнула носом, посмотрела на меня исподлобья, а затем снова опустила взгляд к носкам своих сандаликов. Я слегка смутился, но, подумав пару минут, решил повторить попытку:
– Что с тобой случилось? Чего ты плачешь? Тебя кто-то обидел?
В этот раз реакция девчушки была чуть менее обиженной. Она снова шмыгнула носом, утерла личико кулаком, после чего произнесла:
– Я не плачу вовсе. Мне это, как его там? Грустно, вот что.
Я молчал, боясь снова сменить детскую милость на плачущий гнев. Пауза была недолгой:
– А грустная я, потому что мне никто вот не улыбается. Вот никто, – и ребёнок снова всхлипнул.
А мне вдруг в голову пришла мысль, что, может, стоит попытаться приободрить девочку:
– А ты сама давно улыбалась? – тут я подмигнул ребёнку. Потом заговорщицким шёпотом продолжил: – Просто сама возьми и улыбнись. Первой. И от твоей первой улыбки и мир станет краше, и солнце засияет ярче, и люди тебе в ответ улыбнутся.
С последними словами я сам, слегка, лишь уголками губ, улыбнулся девочке. В ответ девочка посмотрела на меня внезапно просохшими и ясными глазами. Прошло совсем немного времени, прежде чем на беззаботном лице ребёнка заиграла улыбка – та самая, яркая и непосредственная.
Неожиданно для меня, девчушка подбежала ко мне, и обняла. Обняла так, как умеют обнимать только маленькие дети – изо всех ребячьих сил. А потом так же резко отпустила и, заливаясь весёлым смехом, побежала в сторону леса, периодически кружась вокруг себя.
И только тогда до меня, наконец, дошло, что дождь перестал идти. И, как мне показалось, его не было уже некоторое время. Достаточное для того, чтобы сквозь небольшие бреши в тучах стало проглядывать робкое, но тёплое солнышко.
– П-подожди, постой! – вдруг, опомнившись, выкрикнул я вслед удаляющейся девочке. – Кто ты? Как тебя зовут, малыш?
Ребёнок что-то прокричал сквозь смех, только я не разобрал. И лишь лесное эхо ещё некоторое время повторяло, затухая: «Счастье… счастье…»

Новосибирск – Искитим,
2017 – 2018 года.

И всем воздастся…

«Наверное, вот это вот всё, что происходит сейчас – заслуженно», – пронеслось в моей голове. А голова, знаете ли, гудела знатно: как паровоз.
От следующего удара в правую сторону лица, я вместе со стулом, к которому был привязан скотчем и нейлоновыми стяжками, полетел на пол.
– Мразь, тварь, скотина, – процедил сквозь зубы низкий паренёк в коричневой куртке. Когда он закончил фразу – плюнул мне в лицо. Хотя нет, уже не в лицо, а в кровавое месиво. Я знаю этого уже не подростка: его отца, моего кредитора, я кинул на крупную сумму денег в далеком 2006 году и не менее далеком Владивостоке. И он, судя по всему, тоже меня очень и очень хорошо запомнил.
Да, его отца я осознанно лишил двух с «хвостом» миллионов рублей. Владику нужна была срочная операция – мой тогда ещё совсем маленький сын заболел лейкемией. Я просто не имел права дать ему умереть. Но, как водится, всё упёрлось в деньги… короче, я всё решил, рассчитал и провернул.
Теперь Владик здоров и учится в очень секретном и очень закрытом учебном заведении в Швейцарии. И, даже если бы у этих троих засвербело его найти, их ждало бы фиаско.
– Да что мы с ним цацкаемся, – удивился другой нападавший. Он был чуть выше первого, зато в пару раз толще. – Поднимите это дерьмо, я попробую его разговорить.
Стул, в знак солидарности со мной, принял вертикальное положение. Толстый вынул из кармана мультитул, открыл плоскогубцы, и направился ко мне. Его я тоже помню: моя жена, царствие ей небесное, предпочла меня ему. Хотя с ним она дружила дольше. Теперь её не достать – она ушла в лучший мир, рак крови «сжег» её за полтора года. Я похоронил её сам, вот уже три месяца как назад.
Боль резкая и всеобъемлющая, в моей нижней челюсти уже не хватает двух зубов, во рту противный железный привкус собственной крови.
– Вот его мамку с отцом сперва на лоскуты порезать, – наконец подал голос третий.
И его, как ни странно, я тоже отчётливо помню, как я его выжал на работе, как тряпку. Мы тогда строили детский садик на три сотни деток. И он вздумал халтурить и лениться, гадина. Он у меня начал пахать под угрозой увольнения, и, когда работа была закончена, я его выгнал, не заплатив ни копейки.
Да, конечно, префектура мне заплатила за готовый объект. Но этот гад денег не заслужил от слова совсем. А к моим родителям он не притронется – мои старички спокойно доживают свой век на личном острове на Карибах.
Вы спросите, на какие деньги вот это вот всё, да? Да, я забирал деньги у подонков, хапуг и ворья. И в какой–то момент сам не заметил, как процесс моих мутаций стал необратим. Третий нападающий, со словами «кончать его пора» устремился ко мне, вытащив нож.
Удар был коротким – прямиком в мою печень. В глазах начало темнеть почти сразу, моментально. Уши постепенно начало закладывать, будто их забили ватой.
И уже на границе восприятия я увидел, как дверь в гостиничный номер разлетелась на мелкие кусочки. Видел, как словно в замедленной съемке, в помещение залетела свето-шумовая граната, а следом за взрывом выбежали спецназовцы отдела ФСБ по контролю за незаконным оборотом денежных средств.
Я уже умирал, видя, как моих изуверов расстреливают за попытку применить оружие против сотрудников при исполнении.
Вот ведь ирония судьбы – я и мои палачи умирали одновременно. С одной лишь разницей – я был готов к смерти, хотя её и боялся. А эти три обиженных и озлобленных человека – нет. Я боялся умирать, не скрою этого факта. Ведь там с меня обязательно спросят по всей строгости за всё. Да всего и не надо, достаточно одной заповеди – «Не укради», и можно выписывать приговор-вышку.
Ведь человек волен и свободен в своем выборе, но не свободен от последствий этого выбора.
И это надо помнить всем, всегда и везде.
Я иду к тебе любимая, я иду туда, где создатель.

Май 2019 г.
Последний из…

В дверь снова настойчиво постучали. Долбили долго и упорно. Или у человека, стоящего по ту сторону двери, было много времени, или… Я даже не знаю. После паузы стук снова повторился. Потом ещё и ещё.
– Да убирайтесь же вы! – в сердцах выкрикнул Михаил Иванович. Голова от постоянного стука болела. Даже не болела – звенела. Привычное средство – аспирин плюс рюмка горькой – уже перестало действовать. Киров обхватил скорбный жбан руками, и рухнул устало в продавленное кресло. Всё достало.
За дверью копошились и переговаривались. Михаил Иванович устало проворчал в сторону выхода:
– Если я вам открою, вы потом отвалите ко всем чертям?
В подъезде «сталинки» в момент всё утихло. Через пару мгновений вкрадчивый женский голос проговорил:
– Да-да, конечно, как только вы нас выслушаете!
– Да чтоб вас… – чуть слышно проговорил Киров.
Заржавленный замок щёлкнул трижды, и дверь скрипнула на кривоватых петлях. На пороге убогой однушки стояли две женщины и очень-очень старый мужчина. Он был настолько стар, что его поддерживал специальный автоматизированный внешний каркас – искусственный скелет. Старшая из женщин откашлялась:
– Дорогой Михаил Иванович…
– В пекло ваш пафос, – отрезал токарь шестого разряда. – Давайте коротко, и по делу.
Женщина, слегка смутившись, помедлила полвздоха.
– Михаил Иванович, вы – наша последняя надежда!
Современный мир давно уже разрушил институт семьи. Обычный процесс размножения более не привлекал молодое, подрастающее поколение. Для поддержания популяции человечества, не только в нашей стране, но и по всему миру, пользовались достижениями научного прогресса. И постепенно, не сразу, конечно, не за одно-два, и даже не за пять столетий, генотип выродился. Таким образом, на исходе третьего тысячелетия, из пробирки перестали рождаться здоровые, в полной мере этого слова, мальчики.
Женскую половину населения планеты это проблема, к счастью, не коснулась. Но, всё равно, в итоге, в нашей стране, остался последний здоровый мужчина. А по последней резолюции ООН на посту президента страны может находиться только лицо мужского пола. Так вот, эти инфантильные болезные… хм… мужчинки никак не тянули на такую значимую роль.
– Вы в своём уме?! – Киров слегка икнул: «лекарство» немного не улеглось. – Я всю жизнь, того, у станка. Какой я, к дьяволу, президент?
– Кроме вас – некому, – на ходу выпалила молодая девушка. Она ещё что-то собиралась сказать, но взрослая спутница её оборвала.
– Вы поймите. Но вы – последний «не пробирковый», так сказать, «старообрядец». У вас есть дети?
– Нет, как-то не нажил… – задумчиво ответил Киров.
– Но возраст… ещё… позволит… – прокашлялся старик.
– Вы хотите сказать: я, и вдруг – командовать?
Три головы согласно закивали.
– Но я же ни рожна в этом не смыслю… – Михаил Иванович уставился пустым взором поверх голов пришедших.
– Вам помогут. Вам подскажут.
– Кроме того, вам нужно будет продолжить род…
– Подождите, не гоните паровоз. Вона мужиков сколько в телике. Они умнее, красивше. Да вообще, любого, даже не почесывая, раз – да в президенты.
– Они слишком слабы духом. Плаксы, нытики. Как таким доверить ядерную державу? – взрослая собеседница даже дернула плечиком.
Тут в голове Кирова родилось два животрепещущих вопроса. Недолго думая, Михаил Иванович вывалил свои переживания на собеседников:
– А где прошлый… гарант конституции?
– Из окна шагнул… – не моргнув глазом, прошамкал дед. Слабый был характером. С его инаугурации не прошло и десяти дней.
– Так, стоп! Это – ладно, помер, да и хрен бы с ним! Тем более что «полетать» он сам решил. Но первое лицо в государстве вроде выбирает народ?
– И вы в это верите? – недоуменно спросила молодая девушка. В этот раз никто даже не пытался её одернуть.
– Вас выберут. Точно выберут. Машины для подсчета голосов настраиваются нашими людьми. Пойдемте с нами, дорогой Михаил Иванович.
И вот, токарь шестого разряда, сорока пяти лет от роду, Киров Михаил Иванович, шагнул через порог старой «сталинки» в обшарпанный подъезд… То есть, я хотел сказать – в новую жизнь.
С надеждой и верой в завтрашний день. В то, что точно будет лучше.

Завтра. Или в понедельник. Одним словом – скоро. Но это – уже совсем другая история…

Май 2019 г.
Белый шум

Мне улыбалась Она, гладила мои растрепанные жесткие волосы. А я вдыхал аромат её тела. Вдыхал, и не мог надышаться. Вдруг, почему-то, она начала плакать. И первая робкая слезинка стекла по Её щеке. Зависнув на остреньком подбородке, капля упала мне на лоб. Вторая капнула мне на правое веко. Третья…
Б-р-р-р-р. Холодно. Вроде весна, и всё равно всё ещё прохладно по утрам. И этот дождь. Какая-то тварь украла мой лист оргалита, что служил мне крышей. Этот непрочный навес, при помощи обрывка бельевого шнура, палки и какой-то там матери, мне удалось закрепить между двумя гаражами. Так и ветра меньше, и сверху не капает. Точнее, не капало.
– Вот и просиживание штанов в универе пригодилось, – чуть хрипловато вырвалось из меня.
Надо было вставать и разминаться. Моё тело ныло, хотя мне всего и тридцать. Да и замерз я порядком. Водки в заначке не оказалось. Может оно и к лучшему? Ведь вся эта катавасия из-за «синьки». С работы выгнали «по синеве» – просто взял, и на хрен послал того, кого не следовало послать. И друзья, поняв, что я за дерьмо, решили не пачкаться. Родители… Семья… Да мне самому стыдно в глаза им смотреть…
Пошёл, слегка подволакивая правую ногу – опухшая связка ныла, как последняя тварь. Мой обычный маршрут в поисках еды и каких-нибудь материалов, чтобы «дом» теплее был.
Заруливая за угол одного из крупных супермаркетов, я останавливаюсь, аки вкопанный. Нет, я всякое в жизни видел. И кровь, и кишки, и вот это вот всё. И драться приходилось. И били меня гурьбой. Но вот это – мой разум отказался принять.
Толпа здоровых подростков, человек шесть, дружно пинала лежавшее ничком тело. И только маленькая собачонка, размером с кошку, с яростью кидалась то на одного нападавшего, то на другого. В какой-то момент один из толпы «удачно» попал в голову избиваемому – тело перевернулось, и я увидел, что это… Ребёнок. Совсем ещё ребёнок.
– Вы что делаете, звери?! – Я бросился в толпу.
– Отвали говнюк. – Кто-то ударил меня в челюсть. Я пошатнулся и упал. В следующие несколько минут я почти ничего не помнил. Только отдельные фрагменты. Вот – в моей руке появляется камень, кусок брусчатки, потом он летит в кого-то из нападающих, видимо, попал – потому что подростки разбежались.
Тельце мальчугана было почти невесомым. Паренёк сжимал в руках собачонку, что уже, кажется, не дышала, и клочок бумаги.
– За что же тебя так, гаврош?
– Они сказали, что это – их магазин и подвал. А Джеку было холодно, – пролепетал заплетающимся языком мальчик.
– Как ты вообще. … На улице?
– Папа говорил, что от меня – одни проблемы. И мама заболела из-за меня.
– И что, сильно болеет?
– Сильно, – он закашлялся, и я решил до утра его не трогать.
– Эй, пацан, – я потряс мальчишку за плечо. Он не ответил, и лишь сильней свернулся в клубок. Я снял с себя поношенную кофту и, укутывая ребенка, случайно задел его лоб.
– Етить-колотить! Да ты – кипишь! – удивился я.
Дома… в настоящем доме, у меня остался ребёнок примерно этого возраста. А мой покойный дед говорил, что чужих детей не бывает. Эта истина была впитана мною всей кожей.
Пса я похоронил за гаражами, а потом направился к цыганам. У них в одном из заброшенных домов была заначка. Это я точно знал. Мальчугана перед уходом я укрыл, как мог. Замаскировал, так сказать.
Зайдя в «аул», место, которые держали цыгане, я старался ни с кем не встречаться глазами. И уже думал, что всё, фартануло, и небольшая сумма денег уже лежала в моей ладони, как вдруг, по телу пробежала резкая холодная волна. Плохо соображая от боли, я наотмашь саданул локтём назад. И лишь потом повернулся. На полу лежал худой мужик с ножницами в руках. И да, ножницы были в крови. Тут, наконец-то, до меня дошло – свободной рукой я пошарил с левого боку, и поднес ладонь к лицу. С ладони предательски закапало.
– С-с-с-с-сука, – процедил я и нетвердым шагом двинулся обратно.
Опустим весь обратный маршрут. Как и то, каких усилий мне стоило дотащить еле живого от лихорадки ребенка в платную клинику. Охранник не пустил меня внутрь, а за мальчиком вызвал санитаров.
Пришедшим медикам я сунул деньги и клочок бумаги, что раньше всё время сжимал паренёк. Это была фотография его матери, напротив которой был написан телефон.
Когда двери приёмного покоя за пареньком закрылись, силы покинули меня. И я молча сполз на крыльцо. Подошёл охранник, закурил. Потом прикурил вторую и молча дал мне.
– На кой хрен тебе это, болезный? – спросил он негромко.
Я сначала не ответил. Через какое-то время, после пары затяжек, я сказал:
– Мне всегда говорили, все. Что я – дерьмо. И учителя, и на работе, и знакомые, и… все! Что я плохо учусь, что я хреново тренируюсь, мало работаю. Что я – плохой отец, отвратительный писатель и так далее…
Сил не осталось вообще. И я лёг на ступеньки. Холод мрамора меня не беспокоил.
– Точно знаю, что эти два дня я прожил не зря. И мне теперь есть, что сказать Ему…

«…Так не бывает в жизни
Пусть будет хотя бы в песне…»

      25/17 – Почему не спишь…

Май 2019 г.

Я с изъянами, я – уязвимый…

– Что тебе не нравится? – слегка, хм… «кривой» голос вырвал меня из лап Морфея.
– Сука, Геннадич опять стебётся, спать мешает, – пронеслось в моей голове. – Что тебе не нравится? – повторили где-то над ухом.
– То, что евро, блин, не сорок рублей.
Я ждал в ответ, как минимум, смеха, но… Но его не последовало. Пауза затянулась, и мне захотелось заглянуть этому умнику в глаза. Чтобы всё ему высказать. Я ведь даже уже придумал речь…
Когда я открыл глаза, то чуть не упал в обморок. Хотя, по совести, упасть я и не мог – мой торс был зафиксирован на какой–то вертикальной поверхности. Прямо передо мной стояло два… хрен его знает, кого… Инопланетяне что ли… Ближайший ко мне смотрел немигающими овальными глазами без зрачков, а сами существа лишь отдаленно напоминали людей.
– Что тебе не нравится? – Вопрос появился сразу в моей голове: существо даже не шевельнулось.
– В… в каком смысле? – я, кажется, не понял вопроса.
– Ты хочешь стать сильнее или умнее, или красивее?
– И сильнее, и умнее…
– Что тебе не нравится? – оборвал меня пришелец. В этот момент мне показалось, что мне стали слегка понятны правила этой дурацкой игры.
– Я хочу стать смелее!
«Перестройка параметров», – пронеслось у меня в мозгу. «Доброта – минус пять пунктов; отвага – плюс семь пунктов». Я невольно сглотнул. По крайней мере, попытался. Но не тут-то было: во рту пересохло. Наглухо. «Отправка!»
В мой позвоночник будто бы вбили лом – боль пронзила меня насквозь, от черепа до копчика. Когда все поутихло, оказалось, что я стою на кладбище. Перед очень неухоженной могилой. Стою, и тупо смотрю.
– Там лежит мой сын, – негромко сказала она.
– А что с ним случилось? – спросил я, не оборачиваясь.
– А… – женщина, как мне показалось, коротко всхлипнула. – Он был очень смелым, но не очень добрым и хорошим человеком. И на каком-то очередном митинге за провокацию сын получил дубинкой по голове. А потом… – она осеклась. – В общем, когда его нашли врачи, как мне сказали, что его затоптала толпа…
Я уловил знакомые ноты в голосе собеседницы и медленно обернулся: – Мама?! – выпалил я.
Снова резкая боль пронзила спину.
– Что тебе не нравится? – снова спросило то же существо. Голос был в моей голове.
Я подумал полвздоха, и…
– Я хочу, чтобы меня любили женщины. Все!
«Перестройка параметров: интеллект – минус пять пунктов; сексуальность – плюс семь пунктов. Отправка!»
Всё та же боль, и резь в глазах. И вот я уже лежу на полу тюремной камеры. Всё тело болит, шевелиться не могу.
– Где… я? – еле выдавил я из себя сквозь выбитую челюстей.
– Где–где? В пи. … Да в Лефортово, – ответил кто–то справа.
– Какого… хрена?
– Да ты это, чью-то жёнушку «попортил». А её папик тебя подставил, да сюдой упёк.
– Блин, как… Больно…
– А… Это – тебя Кабан с парнями отметелили. Они хотели тебя ну… того… В общем, как ты ту бабу. Ты же, типа, смазливый. Нет, ты сразу в отказ. Душевно они тебя пинали. Обещали завтра утром зайти.
Из моих глаз беззвучно потекли слёзы. Снова уже привычная боль в спине.
– Что тебе не нравится?
– Меня всё устраивает! – надрывисто кричу я, в попытках переорать этот голос в моей голове.
– Ответ правильный. Возвращаем его!
Подо мной холод мраморных ступеней, в зубах догоняющая сигарета. По всему организму усталость и слабость. Я – это снова Я. Именно поэтому я улыбнулся. И улыбался до самого конца.
Ведь нет большего счастья на земле, чем ощущать себя именно тем, кем ты являешься на самом деле. Тем, кем ты был рождён, кем ты жил, и кем, надеюсь, уйдёшь в лучший
мир.

Май 2019 г.

Я знаю: ты рядом…

За окном привычно «замяукала» автомобильная сигнализация.
«Это, скорее всего, дяди Володина», – подумал я про себя. Вставать не хотелось. Сигнализация не унималась, и в сердце потихоньку стало закрадываться сомнение: «А вдруг, всё же, моя?»
Не включая свет, спустил ноги с кровати вслепую, точно попав в тапки. Ведя рукой по стенке, дошёл до кухни, и выглянул в окно, сдвинув ткань шторы.
– Нервишки пошаливают? – осведомился за спиной вкрадчивый мужской голос.
– Да ну! – бросил я, не оборачиваясь. – С этой работой…
Так, стоп! Кто это здесь? С кем я говорю?! Дома, помимо меня, только жена и дочь. Чей это голос? Не без труда подавляя чувство нарастающего страха, я обернулся.
В проеме двери стоял высокий, худой, довольно немолодой человек в черном френче. В руках Незнакомец держал черный кожаный портфель.
– Присядем? – скупым жестом мой визави указал на табурет возле кухонного стола. На негнущихся ногах я приблизился и сел.
– А… вы… кто? – я не решился обратиться к собеседнику на «ты».
– Не узнал? – человек в чёрном поднял правую бровь. Я мотнул головой. Незнакомец хмыкнул:
– Я – это ты. Ну, или почти ты. Я – твоя душа, твой дух.
– А…
– Почему в чёрном? А ты вспомни, сколько раз ты в своей жизни делал плохие, непристойные и гадкие вещи? Ну-ну-ну! Только, не обманывай сам себя.
Минутная стрелка на настенных часах сделала полный оборот, а мы все сидели напротив друг друга. Сидели и молчали. Первым тишину нарушил мой собеседник:
– Ладно, давай ближе к делу. – С этими словами дух извлек из портфеля объёмную чёрную тетрадь на кольцах.
– Что это ещё за хрень? – я слегка напрягся.
– Это – книга твоей судьбы. Сейчас сам всё поймёшь. Тебе уже четвёртый десяток, жить тебе осталось не так уж и много. А в эту книгу надо записать имена людей, которых бы ты хотел видеть рядом с собой у самого порога в вечность.
– Что? Погоди!
– Тише-тише. … Только имена…
Я жадно сглотнул.
– Мама и папа? – мой голос источал неуверенность. Человек в чёрном тихонько покачал головой:
– Не должны родители хоронить своих детей.
Моё сердце билось всё чаще и сильнее.
– Супруга и дети?
– Хороший, но банальный выбор. – Незнакомец вытащил из внутреннего кармана перьевую ручку и начал записывать. По моей спине пробежала струйка холодного пота.
– Мои друзья?
– Слишком обобщенно, и разплывчато…
– Сколько, хотя бы, можно?
– А сколько бы ты хотел?
– Человек десять, двенадцать…
– Семь! И то это – много…
– А если у меня их больше?
– Ты себе лжешь!
– Я настаиваю!
– За счёт твоих лет жизни – пожалуйста. Один человек – минус пять лет жизни.
– Я – согласен!
– Опрометчиво…
– Заткнись! И последнее: мои братья и сестра.
– У тебя давно вышел лимит.
– В счёт моих лет.
– Ты из ума выжил!
– Пиши! Просто: заткнись и пиши!
– Как хочешь…
Я проснулся на своей кровати весь в холодных бисеринках пота. И ещё около минуты не мог унять бешеное сердцебиение. Жена спокойно спала рядом. Я выдохнул и вышел на кухню. Поставил чайник и взял телефон. Не сразу найдя в списке контактов нужный, я набрал номер. Один гудок, второй, третий…
– Привет, братишка!
– Привет, брат, – ответил я.
– Как ты? Как дела? Давно не виделись…
– У тебя всё хорошо? – спросил я, не ответив на его вопросы.
– Я? Норм! Сам как?
– Пойдёт… – соврал я.
Правая почка очень сильно болела. Видимо, всё же список был слишком велик. Может быть…
Ай, плевать! Ведь это – мой личный выбор.

Май 2019 г.
Никто не может нам с тобой помочь…

Мимо ехала сотня автомобилей: самых разных по форме и цвету, но одинаково шумных и пахучих. Я шёл, глядя перед собой, в наушниках негромко звучал «Пикник»:
«…Не кончается пытка,
И карлик трясет головой.
Так непрочно, и зыбко,
И взгляд твой почти неземной…»
Редкие прохожие шли мимо: им нет дела ни до кого. Каждый из них самостоятельное «Я», личность.
В какой-то момент я останавливаюсь. Сперва я достаю один наушник, потом второй – ничего, Шклярский и Самойлов подождут немного.
– Который час, вы не подскажете? Да, ладно, вы же не торопись никуда? Вот и славно. Значит, мы имеем с вами все шансы увидеть закат. С этого места, прошу заметить, он изумительный. Вам не холодно? Нет-нет, не обижайтесь. Просто сейчас ещё весна, да и вечер. Ветерок, знаете ли. Я же не настаиваю. Вы курите? Я тоже не считаю это хорошей привычкой. Вы – молодец.
Где-то на груди бусинки-наушники допели прошлый трек. После непродолжительной паузы, телефон, перелистав плейлист в случайном порядке, нашел подходящий вариант. С его точки зрения. Два маленьких динамика начали трудиться:
«…Дай руку мне:
Здесь лишних нет…»
Эти строчки натолкнули меня на новый виток мыслей:
– Знаете, а ведь завтра – всегда лучше, чем сегодня. Но только начинать надо именно сегодня, чтобы завтра стало лучше. И, между прочим, стоя так, на краю вечности, начинаешь ощущать понятность маршрута. Осознаешь всё то, что нужно делать дальше. Ну-ка, подвиньтесь. В смысле, зачем? Просто хочу постоять рядом с хорошим человеком. Нет, я вас не знаю. Я просто в этом уверен. Внутри каждого из нас есть маленький островок доброты, маленькая свечка. Не задувайте её, прошу вас. Что вы хотите? Чтобы я замолчал? Хорошо, давайте помолчим. Но, может, хотя бы просто присядем.
Солнце начало опускаться за дальние высотки, осветив оранжевыми и кроваво-красными всполохами гладь реки. Мы молча сидели рядом. Два чужих друг другу человека. Но мне почему-то казалось, что где-то, в глубине души, я давным-давно её знаю.
Наушники на груди уже закончили трек группы «Ария», спели ещё пяток разных композиций. А теперь, в который раз, призадумавшись, шерстили список.
Но вот телефон что-то выбрал:
«…Так бесконечна морская гладь,
Как одиночество моё…»
Стоило мне услышать голос Валерия Александровича, как я тотчас окунулся в собственные воспоминания.
Был у меня момент, когда не то, что жить, дышать не хотелось. Все вокруг казалось ненужным и бессмысленным. А причиной всему, как водится в этом мире, послужил противоположный пол, то есть девушка и любовь. А точнее, уже не любовь. А её внезапное окончание. А в юности мы же все любим один раз. И разрыв – словно смерть.
А к жизни меня вернула… Музыка. Рок–музыка: Алексей и Михаил Юрьевичи, Валерий Александрович, Константин Евгеньевич и Максим Вячеславович. Но это было. Было и прошло. И, как написал один наш соотечественник: «Несчастная любовь – есть украшение любой биографии».
«… Я здесь,
Где стынет свет, и покой!
Я снова здесь:
Я слышу имя твоё…»
Припев вырвал меня из размышлений о былом. Я повернулся к моей невольной собеседнице.
– Вот вы думаете, что у вас много поводов расстаться с жизнью? Да знаете, что я вам отвечу? Вам просто очень сильно себя жалко. У многих людей вокруг вас было гораздо больше поводов шагнуть в окно. Я, может, буду сейчас груб и жесток. Но уж не обессудьте. Моему одному близкому человеку сейчас нет ещё и шестидесяти лет. В молодости он был активен и полон сил. Потом, в возрасте тридцати лет, ему прооперировали позвоночник. Впервые. В сорок три года его прооперировали повторно. И с тех самых пор он больше не ходил на своих ногах. Никогда. С сорока восьми лет он не встает с кровати. Вообще. И как ты думаешь, легко ли всё это ему далось? Можешь не отвечать. Это был риторический вопрос. И не плачь. Да не реви ты! Ничего, что я уже на «ты»? Закат уже почти догорел… Нет, кто я такой, чтобы тебя отговаривать? Я просто предлагаю выбор: можешь закончить начатое. А можем пойти вместе, взявшись за руки, на тот берег. Там есть отличная кофейня, и бариста сварит чудный латте макиато.
«…Выбирай, выбирай,
Осознай…»
Вторил мне Олег Жиляков.
– Ну что, любоваться больше нечем. Ты выбрала? Я так и знал. А рука у тебя и впрямь холодная…
«…Молчим, молчим, молчим
О чём-то скованно.
О том, что знаем оба:
Ты и я…»

Май 2019 г.
Самое счастливое время на свете…

Я сидел на ковре возле стола. А на столе стояла красивая новогодняя ёлка. Мама сказала, что скоро придёт Дед Мороз, и пошла на кухню. Там уже с полудня что-то шкворчало и шипело.
Я знал, что Дед Мороз – это будет мой папа. Ну, или, на худой конец, сосед – дядя Слава. Ведь я – уже взрослый, мне целых шесть лет. На следующий год в школу.
В дверь позвонили: дверной звонок спел птичью трель трижды. Мама сделала телевизор потише, и поспешила в коридор. С экрана какие-то дяденьки пели:
«…Самое счастливое время на свете –
Когда мы еще дети, мы еще дети.
Самое счастливое время на свете…»
Через какое-то время в комнату вошел… Дед Мороз. И моя мама. Нет, это был не мой папа. И уж точно не дядя Слава. От него пахло холодом, и… волшебством, что ли. Борода искрилась, а глаза лучились счастьем и улыбались.
Я, оторопев, рассказал какой-то стишок, а потом добрый старик присел рядом со мной, вручая подарок. И в тот момент, когда коробка с чем-то интересным была у меня в руках, Дед Мороз с легкой улыбкой спросил:
– Ну, малыш, о чем ты мечтаешь?
– Я? Я… – я немного замялся.
– Ну же, молодой человек, не стесняйся…
– Я хочу… – я даже зажмурился, предвкушая ведро мороженого и большой конструктор «Лего»…
– Только давай договоримся? Одно желание, и самое-самое сокровенное. То, что здесь живёт, – Дед Мороз легонько ткнул меня указательным пальцем в грудь.
Тут на кухне что-то активно зашипело, и мама поспешила спасать праздничные блюда. Удостоверившись, что нас никто не слышит, я заговорщическим шепотом произнес:
– Я, вот прям честно-пречестно, хочу, чтобы у меня была жена на маму похожая, тоже красивая и добрая. И дочку хочу. Братики у меня есть. Я хочу дочку. Тоже красивую. И я хочу помогать людям, чтобы то, что я делал на работе, было очень нужно и полезно. Вот.
– Всё? – спросил Дед Мороз.
– Кажется, да… – сказал я неуверенно и шмыгнул носом.
– Ну-у-у, что ж, – дед усмехнулся в бороду, и подмигнул.
Утро первого января. Пора вставать и бежать к ёлке – проверять подарки.
Открываем глаза. Кажется, не обманул старый волшебник. Мне тридцать лет, рядом очень красивая жена. Какие-то черты даже напоминают маму. А вот и дочь.
В комнату вбегает шестилетняя девочка:
– Папа, папочка! Доброе утро! Смотри, что мне подарил Дед Мороз…
Ребенок начинает показывать разные разности, я в ответ улыбаюсь. Мне – хорошо. Я – счастлив. И, даже когда я узнаю, что прицепом к моей детской мечте в обязательном порядке идут денежные долги, проблемы на работе, сложности со здоровьем, иногда ругань и непослушание ребенка, я все равно останусь счастлив. Если бы сейчас я делал такой выбор, как в детстве, я бы загадал тоже самое.
Мы приехали на рождественскую распродажу. Пока парковались, «Пионер» в автомобиле запел:
«…Самое счастливое время на свете –
Когда мы еще дети, мы еще дети.
Самое счастливое время на свете…»
Я был не совсем согласен с автором. Счастлив ты или нет: в любом возрасте зависит только от тебя самого.
Ребёнок радостно носился по игровой комнате, супруга кушала мороженое, а я просто смотрел на них. И тут я ощутил присутствие ещё кого-то:
– Ну как, понравилась твоя мечта?
– Спасибо тебе, – ответил я, не поворачивая головы.
– Ты счастлив?
– Абсолютно.
На обратной дороге из колонок пела уже другая композиция той же группы:
«…Время – остановись, жизнь так прекрасна.
Вот бы прямо сейчас умереть от счастья,
Пока всё ещё хорошо…»
А вот тут я был полностью не согласен с автором данных строк. По крайней мере, сейчас. Я просто очень хотел жить дальше.

Май 2019 г.
Проклятие рода человеческого

Он сидел в тупике, созданном, с одной стороны, крутой скальной стеной, с другой – высокими валунами. Эти камни были скользкими от дождя, а размер этих глыб был величественным, а края остры. Спиной он упёрся в завал из толстых бревен. Видимо, здесь когда-то прошла сель.
Левое бедро тупо ныло – продольный порез от кинжала он, конечно же, перевязал рукавом от рубахи. Так их учил капрал. Но боль эта нехитрая операция облегчить не могла.
Слегка дрожащей рукой раненый человек ухватился за стрелу, торчащую возле правой ключицы. Всё тело пронзила резкая острая боль.
– Р-р-р-а-а-а-а! Тварь! – вскрикнул, а затем устало выдохнул он: – Хрен с ней! – И, зажмурившись, раненый резким движением обломил стрелу в трёх пальцах от раны.
– Г-г-х-р-р-а! – Всё, что смогло вылететь изо рта измождённого человека.
Из жерла ближайшей пещеры донеслись глухие медленные шаги спокойного человека, знающего, что жертва уже никуда не денется. Беглец ждал, тяжело дыша. Периодически по телу пробегали судороги, и тогда лицо перекрашивало гримасой боли. Под раненым уже потихоньку стала скапливаться лужица крови.
Из пещеры вышел человек в длинном черном блестящем плаще с капюшоном. И плащ, и капюшон в сумме скрывали фигуру человека полностью. И, лишь подойдя на расстояние в пару шагов, незнакомец отбросил капюшон назад небрежным движением левой руки.
– Жнец… – на выдохе произнёс беглец.
– Иуда, – спокойно ухмыльнулся в ответ Жнец.
– Я дам тебе денег… Всё, что есть…
Щелчок взводимой арбалетной тетивы.
– Подожди! Я… я… я…
Шелест извлекаемого из набедренного колчана арбалетного болта с ярко-красным оперением.
– Я тебе всё расскажу… про всех! Хочешь?
Мягкий звук вкладывания болта в желоб арбалета.
Раненый заплакал, давясь слезами и соплями. Жнец молча достал из-под плаща свободной рукой свиток. Одним резким движением кисти заставил бумагу развернуться.
– Согласно Канону и Древним Критериям, ты, Иуда, сын Искариота, за предательство, обман, подлог, и ложь приговариваешься Советом Двенадцати к смертной казни. Во исполнение данного приговора привлечь Орден Жнецов. При встрече с приговоренным, приговор привести в исполнение немедленно.
Рука с арбалетом неспешно поднялась, и острие болта взглянуло в переносицу обреченному человеку.
– Постой! Подожди! – внезапное озарение нахлынуло на Иуду. – Скажи, а мне можно попытаться начать всё заново?! Я всё понял! Всё осознал! Я виноват. Можно ещё раз попытаться?
Жнец смотрел холодным взглядом на человека перед собой. И последнее, что услышал Иуда перед тем, как арбалетный болт пробил его переносицу, была фраза палача:
– Есть древняя мудрость человечества: «Пока ты не спросил – было можно!»

Июнь 2019 г.
Вот и всё

– Ну, вот и всё, – он устало выдохнул.
– Это С-с-смерть? – мой голос дрогнул.
– Да, но это еще не конец. Ты разве не видишь? – собеседник слегка удивился.
– А как это? А… а что будет дальше?
– Зачем ты сам себя опять обманываешь?
– Подожди! Что ты хочешь этим сказать?
– Неужели ты до сих пор так ничего и не понял? Или ты просто боишься себе в этом признаться?
– Я… я ведь умер, да? – это был самый глупый вопрос, который только можно было задать в данной ситуации.
– Д-а, – слегка растягивая слова, ответил собеседник.
– А ты? Ты – мой ангел-хранитель? – я был всё так же не уверен в собственных словах.
– Снова в точку, – ангел улыбнулся в ответ уголками рта.
– Только… – Сомнения в голосе стали почти осязаемыми. – Разве это рай? Да и на ад как-то не очень похоже.
Я огляделся. Вокруг было абсолютное ощущение пустоты. Полное ничто. Настоящее и бесповоротное.
Ангел нахмурился:
– А с чего ты решил, что что-то должно соответствовать твоим представлениям? Помнишь, однажды один мудрый человек сказал: «После смерти мы все очень сильно удивимся». Ты удивлён?! Сюрприз!
Я хватал ртом воздух, не зная, что сказать.
– И куда мне теперь? Скажи, что в рай!
– Зачем я буду тебе врать?
– Я же неплохой человек?!
– Ты?
– Ты неплохой, а гораздо хуже. Ты просто всю жизнь делал вид, что тебе не всё равно. Что тебе не насрать на окружающих. Даже пытался помогать людям, но… но не ради них, а для себя. Чтобы себе сказать: «Я – хороший, я – молодец». И после всего этого ты всё ещё ждёшь в ответ на свои поступки моего сострадания?! Не-а.
– Я не… – мой голос дрогнул.
– Просто возьми и открой эту дверь, – ангел указал рукой на висящую рядом со мной невзрачную серую дверь. Такие же ставят в дешёвые офисы.
– А что за ней? По ту сторону?
– Твой персональный ад!..
Как часто мы думаем, что делаем что-то во благо окружающих, но ищем, в первую голову, свою выгоду. И даже не задумываемся о том, что от этого кому-то может стать плохо. А потом сами себя обманываем, думая, что нас ждёт сверкающий рай с единорогами и вот этим вот всем.
Сюрприз!

Июнь 2019 г.
Стоимость трусости

Я ждал, скучая. Максим всё ещё не пришёл. Обычно, чтобы подняться на предпоследний этаж, где я жил, моему другу требовалось полторы-две минуты. Ну, это если на лифте. Окей, допустим, что сегодня лифт не работает, что бывает нередко. Тогда ему нужно минуты три-четыре. Ну, хорошо – пять. Но это уже с запасом.
Вернувшись из коридора в зал, я бросил взгляд на настенные часы. Макс позвонил в домофон уже больше семи минут назад. Странно, где его черти носят? И нет, дома, при родителях, я не матерился.
Когда пошла уже одиннадцатая минута, мне стало даже слегка тревожно. Кроме меня в этом подъезде у Максима не было ни друзей, ни знакомых. А это значило, что зайти к кому-либо поболтать он не мог, от слова совсем. Внутри противно похолодело. То самое ощущение, когда начинаешь, что называется, прямо жопой чувствовать, что происходит (или должна произойти) какая-то фигня.
Я вышел в «предбанник». Так мы называли часть подъезда, в котором было всего две квартиры: наша и соседей. Я вышел и прислушался. Нет, никто не ждал за дверью. По крайней мере, было очень тихо. Постоял с полминуты в ожидании ну хоть чего-нибудь. Ничего не произошло, вообще. Переборов волнение, я приблизился к двери в подъезд, и аккуратно приоткрыл её.
Дверь предательски скрипнула, как расстроенная виолончель еврейского музыканта.
– Снова негодяи лампочки повыкручивали… – чуть слышно произнес я и тут же осекся. До моего слуха долетели звуки какой-то… сложно сказать… Борьбы что ли?
Этажом ниже, и через один этаж, и ещё ниже света тоже не было и в помине. Каждый лестничный пролёт отбирал у меня больше времени, чем обычно. Отмерив неспешным шагом двадцать пять ступенек, я стал гораздо отчетливее слышать те звуки, что беспокоили меня ранее.
– Гони бабки! – произнёс грубый низкий голос.
Череда глухих ударов из темноты следующего этажа.
– Сколько их у тебя? Все давай! – произнёс уже другой голос, и снова несколько глухих ударов, перемежающихся с хрипами и криками боли. На секунду мне показалось, что в голос человека, кричавшего от боли, я узнал своего друга.

На негнущихся ногах, но максимально тихо, я вернулся к себе в «отсечку» и закрыл за собой дверь. Опершись о дверной косяк, я метался между вариантами своих дальнейших действий. В моей голове состоялось собрание, на нем присутствовали Совесть, Своекорыстие и Страх.
– Ну, и кто ты после этого? – в голосе Совести слышалась сталь. – Ты же последняя сволочь…
– Не слушай её! – резко оборвало оппонента Своекорыстие. – Всем на всех насрать. Тебе просто показалось. Это не мог быть голос Максима.
– Может, расскажем маме? Или папе? Или, на худой конец, вызовем полицию? Мы же не вернемся туда, правда? – голос Страха дрожал. Казалось, что ещё немного, и он расплачется.
– Так, всем заткнуться! – прокричал я мысленно.
– Чувак, ты не понимаешь… – начало Своекорыстие.
– Иди в жопу! – огрызнулся я.
– С-с-согласен, – прошмыгал Страх.
– Кто-нибудь, дайте ему салфетку! Ненавижу, когда над ухом сопли на кулак наматывают.
– Молодец. Я в тебе не сомнева…
– Ой, вот только ты не начинай!? – одернул я Совесть. – Лезешь всегда, когда надо и не надо. Всем тихо! Я думаю.
Прошли долгие минуты. Может быть, пять, а может, и все десять. Не знаю, видимо, Совесть всё же победила, или… да Бог его знает…
Правая рука нащупала тяжёлый предмет, стоящий у двери. Это был брусок около полутора метров в длину, узкий к низу и расширяющейся к другому концу (я пытался выстругать себе меч). Как только рука ощутила тяжесть дубинки, сердцебиение слегка унялось.
Стараясь не шуметь, я снова преодолел те же двадцать пять ступенек. Глядя в темноту, сжимая импровизированное оружие, я сказал нетвердым голосом:
– Макс, это ты?
Возня и шорох прекратились.
– Максим?! – мой голос стал громче и увереннее.
Внезапно послышались шаги вниз по лестнице. А через мгновение лифт заработал. Я поспешил подняться на свой этаж. Опередить кабину лифта мне, как ни странно, удалось.
Когда двери лифта разошлись на моём этаже в стороны, я увидел моего друга. Его лицо было мало похоже на привычное человеческое: кровавое месиво вперемешку с начинающими окрашиваться в яркие цвета синяками. Завершало картину отсутствие зубов. Не всех, конечно, но всё же.
С тех пор прошло очень много времени. Слишком много. Мой друг получил тогда множественные травмы, провёл в больнице две недели, его семья потратила много денег на реабилитацию. А я? Я так и не смог признаться ему в том, что я в тот момент струсил. Убежал, зассал, испугался.
Тех подонков, конечно же, нашли, осудили, и они провели положенное время за решеткой. Они уже даже успели выйти. И жизнь вроде теперь идёт своим чередом, вот только…
Только у меня по сей день в душе ощущение, что я не достоин его дружбы. Что я – последний предатель. И как хорошо могла бы сложиться судьба моего друга, если бы не моя секундная слабость и трусость. Я не знаю, может быть, именно эта ситуация и помешала моему другу совершить что-то хорошее, большое, вечное. Не знаю. Я не могу это оценить. Но я уверен точно, если бы я тогда сразу «вписался», что называется, и помог ему – жизнь была бы другой. Его жизнь была бы ярче и лучше. Я в этом абсолютно уверен.

Май 2019 г.

Слишком грустно быть бессмертным

– Ну… Что же тебя смущает?
– Никаких мелких шрифтов?
– Не-а…
– И без подвохов и звездочек?
– Так точно…
– Угу… – я снова вздохнул и стал скрупулезно изучать бумаги. Все эти пункты, параграфы, подпункты, сноски и ссылки.
– Гхкм-гхкм, – слегка кашлянул он, привлекая к себе внимание. – Не тяни кота за кошку. Ты же не думал, что ты у меня один такой?
– Только не говори, что у тебя, будто бы, мало времени, – попытался было сменить тему я.
– Гхкм-гхкм, – уже настойчивее откашлялся мой визави. – Чего ты медлишь? Что тебе ещё не так?
– Обязательно вот это вот?
– Боишься?
– Как-то слегка жутковато…
– Ой, да простая формальность. Ну чего ты прикопался? Ты же хотел сам? Вот – давай.
Я в нерешительности крутил между пальцев тяжёлую перьевую ручку. Хотел… и не решался.
Передо мной лежала стопка… нет, объёмная стопища бумаг, исписанных убористым почерком. Там было написано, что я и они обязуемся взаимно и бла-бла-бла. Настоящий договор вступает в силу с момента подписания. Срок действия неограничен. Расторгнуть – невозможно. Я на секунду замер, перестав вращать ручку, поднял глаза:
– А как?
– А зачем? – усмехнулся оппонент. Его правая бровь поползла вверх.
– На всякий случай, – я неопределенно мотнул головой.
– Ага, а случай бывает всякий, – хохотнул мой собеседник. – Скажешь «стоп-слово» и всё.
– Чего?
– Блин, опять прикапываешься? Произнесешь триггерную фразу.
– Какую?
– Ну, допустим: «Я – передумал».
– Бред какой-то…
– Подписывай давай…
Заострённым концом пера ручки я проколол безымянный палец на левой руке.
– С-с-с-с-с-с! Ай! – я не сдержался. У моего визави это вызвало лишь улыбку.
Дождавшись, когда на нижнюю часть листа упадёт увесистая капля крови, я начертал свою роспись прямо из красной лужицы.
– Б-р-р-р, – я передернул плечами.
– Неженка, – процедил собеседник.
Мой оклик застал его уже в дверях.
– Подожди! А ты кто? Ну, по должности? Или званию?
– Я? Считай меня… Князем. Князем этого мира.
– Князем? – я был в недоумении.
– Ага, – сказал он весело и, щелкнув пальцами, растаял в воздухе.
С того дня прошло уже более двухсот лет. К тому времени я похоронил всех и всё, что любил. Отошли в мир иной близкие и друзья. Истлели и разложились отчий и мой дом. Короче, в этом мире не осталось ничего, что могло бы меня радовать снова и снова. В какой-то момент, перепробовав все «запрещенные спецсредства и спецпрепараты», я ощутил, что абсолютно утратил вкус жизни. Нет, конечно же, я каждый день снова просыпался, сильный и здоровый. Но всё вокруг увядало и рождалось вновь.
И я понял, что вообще не нужен этому миру.
«…Слишком грустно быть бессмертным:
Те же лица день за днём,
Те же глупые ответы
На вопрос зачем живем?
Уехав в горы, я забрался настолько высоко, насколько мог. И стал молиться. Как умел. Как считал нужным.
Но небо молчало. Оно просто не могло услышать меня. И вот, через десять дней, когда я уже совсем отчаялся, раздался голос:
– Чего тебе?
– Отче?
– Нет, это всего лишь я.
– Кто?
– Ангел твой. Стыдно не узнавать. Хотя… Ну, да.
– Я хочу закончить всё правильно.
– Ты столько всего сделал неправильно.
– Я хотел просто жить долго.
– Настолько хотел, что подписал договор с самой тьмой?
– И что с того?
– Лучше умереть, чем принять руку помощи от Сатаны.
Я задумался.
– А я же могу попытаться всё исправить? Я могу начать делать хорошие дела? Я передумал…
Лишь только мои губы договорили последний звук, как я ощутил лютый холод внутри всего тела.
– Что? Что происходит?
– Прощай, – услышал я голос ангела.
– Привет, дружок, – услыхал я над ухом приторный голос. – Теперь моя очередь развлекаться.
Наверное, я бы мог заплакать, если бы дух мог плакать. Люцифер, сжав мою душу, взмыл вверх и, закружившись, увлек меня в неизвестность.
– Смотри! – прошипел над ухом уже знакомый голос.
– Н-е-е-е-т!
Этот изверг заставил меня снова и снова, на репите, переживать смерти близких людей. И, только вдоволь насладившись моими страданиями, увлёк мою истерзанную душу в ад.
Что ж.… Не стоит заигрывать с тьмой. Или же тебе в этой самой тьме самое и место.

Июнь 2019 г.
Это тебе на карманные расходы

– Знаешь, что я хочу тебе сказать? Вы, матери, идеальные слушатели. Особенно вот так, когда ты лежишь рядом. Ты согласна? Не волнуйся, я всё понимаю. Это был риторический вопрос.
Я вздохнул, пошарил рукой по прикроватной тумбочке. Ладонью, не глядя, нащупал мятую пачку «Lucky strike». Она оказалась почти пустой. Ай, хрен с ним, на сегодня есть, и будет.
Любимая, порядком затертая «Zippo» высекала искры, но никак не хотела разжигаться.
– Да ладно! – поворчал я. И, как бы услышав меня, робкое пламя с устойчивым ароматом низкооктанового бензина, обняло фитиль. Слегка улыбнувшись, я поднес зажигалку к кончику сигареты, которую уже держал в зубах. Пламя слегка коснулась торца, и табак тут же занялся. Я сладко затянулся, жмурясь от удовольствия, и только потом со звоном захлопнул крышку «Zippo».
– Да, я курю. Не смотри на меня так. Я уже взрослый мальчик. И вполне могу сам за себя решать.
Клубы едкого дыма, окутав мою голову, стали медленно подниматься к потолку. Во рту появился знакомый неприятный привкус. Я сплюнул прямо на ковровое покрытие возле кровати, на которой сидел.
– Ой, вот только не начинай, а?! Уборщица, между прочим, зарплату получает. До утра всё оплачено.
Ещё пару глубоких затяжек. Огонёк почти добрался до фильтра.
– А помнишь, как вы с отчимом ругались? Ведь он же бил тебя.
В глазах девушки читался немой крик: «Нет, я ничего этого не помню! Я не могу этого помнить!»
– Молчишь? Ага, я так и думал. А как отца схоронили? Тоже ничего не захочешь мне рассказать? Почему же ты такая холодная и чёрствая? Ты меня никогда не любила!
Сигарета догорела, и огонёк слегка обжег мне пальцы. Еле слышно зашипев, я щелчком отправил окурок в открытую дверь туалета. Прямо в кучу одноразовых простыней, клеёнки, перчаток и коробочек из-под краски…
Конечно же, моя собеседница просто не могла мне нечего ответить. «Фентанил», растекаясь по венам, угнетал все ненужные организму функции. Вплоть до дыхания. Но это если переборщить с дозой. А с математикой у меня было всё в порядке, чего не скажешь о рассудке. Мать сжила со света моего отца в прямом смысле этого слова. Доводила его постоянными истериками и плачем. И в какой-то это момент он отвлекся от дороги, когда они с мамой куда-то ехали. В общем и целом, КАМАЗ, ударивший автомобиль четко в дверь водителя, лишил моего папу шанса на спасение. Приехавшая почти моментально скорая только зафиксировала время смерти. А мать отделалась легким испугом да шишкой на голове от удара в дверную стойку.
Мамин траур длился крайне недолго. Примерно через дней пять мать, в очередной раз переборщив с мартини «Асти», выбрила виски и выкрасилась в ярко-рыжий цвет. В итоге, чего и следовало ожидать, в нашем доме очень быстро стали появляться разные мужчины.
Они приходили и уходили, и лишь один задержался на приличный срок. Мой будущий отчим. Он регулярно выпивал, бил маму. А, если вдруг попадался двенадцатилетний я, то и мне доставалось. В ход шли любые предметы от стульев до молотка. По принципу: что было в руке, не заморачиваясь. Коронная фраза отчима была: «Вот! Это тебе на карманные расходы!»
Однажды он приложил меня табуреткой по затылку особенно сильно. Очнулся я от странного жжения в паховой области: этот гад сидел в моих ногах, пил пиво и курил. А я был местом для тушения бычков. Когда же я, завывая от боли и отчаяния, дополз до матери, чтобы пожаловаться, то заработал в ответ приличную такую затрещину.
– Он – главный мужчина в доме, точка, – сказала мать. Я промолчал, но глубина злости стала просто неизмеримой. И в моей голове начал зреть план мести.
Спустя какое-то время, когда отчим крепко выпил, я спрятал его любимую подушку под ноги. Мать иногда так делала, поэтому я не сомневался, что это сработает.
– Ах ты тварь! – прорычал отчим, не найдя любимый предмет. – Куда засунула опять?
– Ой, да пошёл бы ты, а? Проспался. – Моя мать не заставила себя долго ждать.
– Что ты сказала? – закричал пьяный мужчина и, вытащив ремень из штанов, кинулся на немолодую женщину.
Он её ударил наотмашь по голове, та упала, выронив на пол нож, которым резала сыр. Отчим взгромоздился на жертву со словами:
– Будешь так выделываться – удавлю напрочь.
– Эй, мудак! – прокричал я.
Он обернулся, и я резко воткнул тот самый нож ему в грудь. Пока его глаза расширились, а сдобренный алкоголем мозг пытался что-то сообразить, я его оттолкнул в сторону. Потом взял ремень, накинул матери на шею и тянул. Долго. Как писали в интернете.
Перед уходом из дома я обернулся и бросил зажжённый носовой платок в лужу жидкости для розжига, предварительно разлитую на полу. Моё сердце даже не ёкнуло.
Я спросил, глядя на свою жертву:
– Ты, наверное, хочешь спросить: как меня не нашли тогда? Легко. Я много чего прочитал. И всё планировался так, чтобы было похоже на банальную бытовуху. В интернете много интересного пишут. И про перчатки, и про опечатки. Да-а. А ведь рыжая так на неё похожа.
В уголках глаз девушки проступили слезы.
Я достал скальпель и маленький холщовый мешочек.
– С тех пор прошло много лет. И много вас – мам. Одно жалко, вы – не рыжие. Но это ничего, смотри, как я тебя красиво покрасил?!
И я поднес к её лицу зеркало. В нем отразилась лицо, испуганные глаза, и довольно неряшливо покрашенные волосы…
Я никогда ничего не делал дважды в одном и том же городе. Жертв я не искал. Они меня сами находили: мне постоянно попадались девушки, как две капли воды похожие на мою мать. Я за ними следил. Времени у меня было предостаточно. Для своих… хм… общений с ними я всегда снимал на неделю дешёвую квартиру на сутки. Благо их полно по городам нашей необъятной родины. Наркоту я выменял у одного санитара в Подмосковье. Я ему подогнал свой мотоцикл, а он мне десять ампул «Фентанила».
При моей комплекции глушить девушку ударом по голове дело нехитрое. А дальше – все как в пьесе. На квартире я им вожу на глаз дозу внутривенной наркоты. Потом уже стригу и крашу. А потом я хочу… чтобы они со мной поговорили. Чтобы попросили прощения. Но нет! Они все одинаковые. Все гордые и все меня не любят!
Из туалета донесся запах гари. Это разгорались одноразовые простыни.
– Пора, – произнес я решительно.
Плеснув водки на живот девушке, я протер лужицу салфеткой. Из мешочка вынул монетку. Их мне сделал знакомый покойничек–кузнец из чистого свинца. На ободе монеты красовалась надпись: «Огромное спасибо за любовь». Её, как большую драгоценность, я бережно положил на девушку, и взял скальпель.
Сделал короткий надрез поперёк живота глубиной около трети лезвия. Потом одной рукой оттянул кожу, а другой, скальпелем, рассек плоть внутри таким образом, чтобы получился карман. Туда, так же бережно, я вложил монетку. Потом из мешочка достал кривую иглу и нейлоновые нитки. И очень крепко зашил.
– Ты прости, мне пора. Я не знаю, что случится раньше, – я снял медицинские перчатки и убрал их во внутренний карман куртки, – или придут пожарные, или кончится действие наркотика. А, может быть, тебя отравит свинец… Ах, да, это… – я похлопал по зашитой монетке, – это тебе на карманные расходы.
Когда я медленно закрывал за собой дверь, я думал над тем, что у меня осталось ещё три ампулы. Интересно, какой город следующий?

Июль 2019 г.
Бабочка

Я сидел на почти неудобном железном стуле и тупо смотрел перед собой. Ощущение было крайне странное: будто бы кто-то сзади вдарил по черепу с размаху совковой лопатой. Немеющие и слегка подрагивающие пальцы левой руки сжимали внушительной снимок, отпечатанный на толстой плёнке.
В голове по кругу, как заевшая карусель, крутилась фраза врача-нейрохирурга:
– Опухоль в затылочной доле. Опухоль… Опухоль…
Прицепом к этой фразе шла целая когорта выражений о том, что эта скотина неоперабельная. Что её корни уже и в мозжечке, и вестибулярном аппарате, и где-то там ещё. И даже, если повезет, хотя в лотерею я никогда не выигрывал, и опухоль окажется вовсе даже не раковой… Врач «обнадежил»: она меня по любому «задушит» через месяц. Самый максимум – через полтора.
Всё, memento mori. А ведь, блин, жизнь только начала налаживаться. Я успел более-менее закончить ВУЗ, устроиться на хорошую работу, жениться. У меня даже скоро будет ребёнок. Хотя, нет. Я не успею. У моей жены будет ребёнок.
Вот как ей сказать? А что сказать родителям? Мама, поди, разрыдается. А бабушке? Нет, им-то точно нельзя. Иначе, не дай Бог, их инфаркт будет на моей совести.
За этими размышлениями меня застал врач.
– Значит, смотри, – начал он по-свойски, – если будет голова болеть, вот эти витаминьчики попей.
Доктор подчеркнул строчку на бумаге.
– Если будет плохо. Прям, туши свет, на скорую, и к нам.
Я, молча, кивнул. Сомневаюсь, что я его слышал.
– Ну, а через год, – он слегка запнулся, – если всё будет хорошо: приедешь, сделаем ещё один снимочек.
– Как может всё быть хорошо? – я был на грани истерики.
Пальцы сами набрали номер отца. Гудок, второй, третий…
– Алло…
– Пап, привет, – как я ни старался, мой голос оставался взволнованным.
– Что-то случилось, Мишкин?
– Да чего-то на душе тяжко, – соврал я.
– Сходи к батюшке.
– Думаешь?
– Уверен.
– Ладно, спасибо, пап.
– Давай, будь здоров.
Отец был, по привычке, лаконичен.

***

– Отче, я, – начал было я, когда храм опустел.
– Не волнуйся. – Глаза священника лучились уверенностью и желанием помочь.
– В общем, я умираю. Мне жить месяц-полтора.
– Ну, какой быстрый. Это, поди, не нам с тобой решать, – улыбнулся батюшка.
– Вы думаете, врач ошибся? Или соврал? – я ухватился за его слова, как за спасительную соломинку.
– Нет. Просто, не решай за Него, – батюшка поднял палец в потолок храма. – Всё может кончиться, или продолжится далеко не так, как ты себе напридумывал.
– Но, мне страшно, – я не стал лукавить и юлить.
– Твой страх понятен.
– А что же мне делать? – голос невольно дрогнул.
– Для начала, давай-ка ты придёшь на исповедь, как полагается. Три денька попостишься, почитаешь Каноны, в субботу вечером на службу, ну, а утром, естественно, не кушамши, на исповедь да на Литургию.
Я сидел и только кивал.
– Вот и славно. А там посмотрим. Ну, ступай. Ступай.
И священник благословил меня перед уходом.
Ни жене, ни отцу, ни, тем более, маме с бабушками я ничего не сказал. На расспросы домашних ссылался на проблемы на работе, которые были. Так что я не врал. Просто берёг их своим молчанием. Хотя в глубине души понимал, что будь я на их месте, то такие вещи про родного человека хотел бы знать.
С тяжелым сердцем я дожил до утра воскресенья. По приходу в церковь, я встал в сторонке. Когда же началась исповедь, я не смог удержаться и разрыдался. Я давился собственными соплями, понимая, сколько дерьма я сделал, и как мало осталось времени, чтобы за это извиниться и исправиться.
Священник, как добрый дедушка, выслушал, не перебивая. Потом забрал бумажку с написанными мною грехами, и пока её рвал, произнёс:
– Всё образуется.
Я склонил голову, и батюшка произнёс надо мной чин отпущения грехов. И когда он закончил, я вдруг ясно понял, что мне делать дальше. Я всё осознал, и сердце успокоилось.
После Литургии из храма вышел уже совсем другой человек.
– И пусть. Неважно, сколько мне осталось, главное не ныть, а продолжать жить. Для того, чтобы успеть сделать многое. Для того, чтобы моим любимым и родным жилось хорошо, и…

***

…Я проснулся. Всё это было сном.
– М-да, приснится же такое.
Но внутри всё ещё теплилось осознание того, что я знаю, что мне дальше делать. Повторное МРТ показало, что это была вовсе не опухоль, а всего лишь особенности развития мозжечка. Как говорится, на скорость полёта не влияет. Да, я не болен и я не умираю.

«У бабочки всего лишь день,
Последний день, чтобы влюбиться и умереть…»

Lumen – Бабочки

Июль 2019 г.
Случайности не случайны?

Солнечный луч нагло слепил меня сквозь лобовое стекло уже видавшего виды ВАЗа. Мыслей в голове не было: мозг был отформатирован тяжелым и довольно энергичным рабочим днём. Приёмник исторгал из себя голос Эдмунда Шклярского:
«…И волосы кудри,
И нос свой напудри:
В театре абсурда
Ты – главный герой!
У-у-у-у…»
Дешёвые колонки старались на все деньги.
Я рулил домой, полностью отключившись от всего, кроме нитки дорожного полотна.
И тут, на залитой солнцем обочине, я приметил одинокую, слегка ссутулившуюся фигуру, с поднятой в понятном любому водителю жесте рукой. Я, если честно, редко кого-то куда-то подвожу. Но тут почему-то мне захотелось остановиться. Это было странное и необъяснимое желание.
Когда же открытое окно передней пассажирской двери поравнялось с человеком на обочине, я увидел, что это – немолодая женщина, лет пятидесяти пяти, с грустными глазами и легкой улыбкой на лице.
– Вам куда? – спросил я.
– А вы куда едете? – ответила женщина вопросом на вопрос.
– Я? – слегка опешив, я замялся. – До… до Искитима.
– Хорошо. Мне – в Черепаново.
– Садитесь, – согласился я. – Не забудьте, пожалуйста, пристегнуться.
Мы ехали приличное время в полной тишине. Потом «уперлись» в пробку, и тут женщина произнесла негромким голосом:
– Меня Валентина зовут. А вас?
– Я – Михаил, – я не стал лукавить.
Вообще, мне так кажется, что именно с такими людьми, с которыми, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, мы можем (и хотим) быть максимально откровенными.
Завязался бесхитростный диалог. Темы разговора менялись сами собой, перетекая, как лёгкий ручеек, с профессии на увлечения и с хобби на семью.

– А у вас дети есть?
– Ага, дочка. Три годика. Точнее, уже три с половиной.
– Здорово, правда?
– Конечно… Хотя, иногда прям бывает, чтобы ух…
Она молчала, а я подбирал слова.
– Я очень люблю свою дочку. Но она способна меня довести до точки кипения в разы быстрее кого бы то ни было. Да и чего греха таить, нет-нет да заработает по полужопице. А иногда так кричу, что даже горло болит.
Моя попутчица посмотрела на меня и только грустно и очень глубоко вздохнула.
Пробка кончилась, и наш автомобиль довольно скоро выскочил на трассу. Километры неслись один за другим, а конечный пункт совместного маршрута приближалась неумолимо.
– Может вас лучше высадить напротив автовокзала? Мне после него как раз в город поворачивать, а вам будет гораздо проще уехать оттуда, чем просто с обочины трассы.
Она кивнула. Повисла неловкая пауза.
Слева от дороги побежали дома, а впереди показалось здание из красного кирпича. Я стал сбавлять скорость. Вот он – заветный автовокзал. Я припарковался на обочине напротив здания и включил «аварийку»:
– Доброй дороги, – сказал я Валентине на прощание.
– Спасибо, – негромко ответила она, и попыталась расплатиться за проезд.
– Нет, что вы?! Не стоит, – остановил я пассажирку.
Она слабо улыбнулась и вышла из машины. Потом наклонилась к окну пассажирской двери и произнесла:
– Знаете, если бы мне Господь когда-нибудь дал ребенка, я бы на него никогда-никогда бы не кричала. Я бы всю свою жизнь, всю свою любовь посвятила бы ему. Всего вам доброго, Михаил.
Через семь минут я заглушил мотор своей «четырки» на парковке у подъезда дома. На душе было тоскливо.

P.S. Не знаю, да и не берусь судить, насколько данная встреча в моей жизни случайна. Но одно я могу сказать точно: с того дня я в корне пересмотрел свою концепцию отношений с дочерью. Я точно стал терпеливее. И я хочу сказать спасибо Валентине за то, что когда-то она попалась мне на пути.
И всё-таки, случайности не случайны.

Июль 2019 г.
Неужели они меня победили?

– А он сегодня меня радовал. Даже два раза. Первый перед выходом из дома, и днём ещё, на работе.
– Ой, да ну тебя. Два раза всего, фигня какая. Меня он сегодня вообще любил – четыре раза вспоминал. Четыре – это вам не шубу в трусы заправлять.
– Ай-яй-яй, какие вы тут все… Больше всех он меня любит: во-первых, утром он ударился мизинцем об тумбочку. Потом по дороге на работу за рулём, само собой, ага. Это пять раз. На работе заявки тупые, да и начальник достал. Это ещё четыре раза. Короче, мы с ним не расставались весь день – домой же он снова на машине. Так что, сосните тунца, неудачницы!
Послышалось копошение.
– Мнфпрчмнфвсн.
– Чего? Бросай свою привычку – болтать с набитым ртом.
– Да я это, того. Мы с ним тоже, нет-нет да видимся.
– Эй! Каждый, слышите, вы? Каждый понедельник он всегда со мной. А бывает даже чаще. Не забывает, помнит, зовет.
– А вот в день зарплаты мы всегда с ним под руку ходим.
– А мы…
– Ой, ну вот ты-то куда? Ну чего лезешь?
– Да, он, конечно же, женат. И он, конечно же, любит свою супругу. Вот только вам абсолютно не известно, о чем он думает, когда рядом с ним проходит красивая девушка. Да ладно бы, если б красивая. Иногда просто – любая девушка на каблуках и в юбке. И ему уже достаточно. Он точно мой лучший друг.
Обстановка накалялась.
– Слушай, вот как деньги, он больше ничего в жизни не любит. Понятно вам?!
– Ещё скажи, что вкусно пожрать – это не про него? Вкинуть на ночь пару бутеров молча и ни с кем не поделиться? Вот, не было, да?
Все перешли на крик.
– Заткнитесь, дуры! Вот матом пройтись по дебилу из соседнего ряда – это да. А как он с ребёнком ругается? Аж закипает… Ах, красота…
– И про баб других думает часто, честно-честно.
– И…
У меня жутко звенело в ушах и ломило виски.
– Что за…?!
– Т-с-с-с. Тихо! Кажется, разбудили.
– Да вы задрали! – не выдержал я. – Вы что, каждое утро будете меня вот так будить?
– Ну, пока совесть в отпуске…
– В отпуске? – я очень сильно удивился.
– Трепло! – Гнев закричал на Алчность.
– А ты – хамло! – накинулся на Гнев в свою очередь Блуд.
– Ага! Двое на одного! – Гнев потирал ладони.
– Вот, опять драка, – шмыгнуло носом Уныние.
– И не говори, – Печаль громко высморкалась.
– Так, всем ша! – я заорал на всю квартиру. Благо сегодня спал один: мои девочки гостили на выходных у родителей. – Срочно заткнуться!
Страсти в ответ зашипели, как клубок змей.
– Ну-ка, марш по своим клеткам!
– Ага, – Гордыня засмеялась. – Ты на работу сперва встань. И, как встанешь, сразу о нас вспомни.
– Хрен в стакан! – я был вне себя.
– Вот. Я тебя уже люблю, – Гнев улыбнулся.
Я хотел что-то ответить, но выдохнул и постарался успокоиться.
– Я сказал: всем – место. Быстро, – произнёс я вкрадчиво.
Страсти уползли в разные уголки моей души, ворча и шипя в ответ. Уняв бешеное сердцебиение, я снова уснул. Правда, далось это уже нелегко.
– Ну, что? Делаем ставки: кто из нас будет первой? – прошептала из своей клетки Гордыня через некоторое время. Прошептала, и злорадно улыбнулась.

Август 2019 г.
Книга Судеб, ты мне больше не страшна…

– И что мне с этой… штукой делать? – я пытался скрыть скепсис. Сомневаюсь, если честно, что у меня это получилось.
– Да что хочешь, мальчик мой. Начни с простого: вот тут можно сделать запись на завтра. Это будет «проба пера». А потом, ты сможешь прочитать своё расписание на будущий месяц. Но шанс у тебя будет всего один.
– Спасибо, – всё ещё с сомнением глядя на потёртый ежедневник, я взял его. – Я… Я обещаю подумать над вашими словами.
– Хорошо… – тут старика скрутил приступ удушливого кашля.
Я сидел в палате одинокого пациента. Им был сухенький, но жилистый старичок девяноста одного года от роду. К нам в клинику он попал с болями в грудине, и с каждым днём его состояние потихоньку ухудшалось. Я по долгу службы посещал его плату почти каждый день: то одно оборудование подключить, то другое настроить.
Дедушка оказался словоохотлив и часто и подолгу беседовал со мной. Как выяснилось, он был одинок: ни одного из родных на свете не осталось.
На завтра была назначена операция: несложная, но и не самая рядовая. Вот и перед самым днём ИКС Сергей Вениаминович протянул мне блокнот.
– Это – Книга Судеб. Об одном прошу: не спрашивай меня, откуда она.
– Ладно. А как эта… штука работает?
– Вот, первый лист – пробный. Черновик, если угодно. Здесь можешь писать то, что случится завтра…
Дома, за ужином, я думал об операции Сергея Вениаминовича. Мне этот дед был крайне симпатичен.
– Что-то случилось? – участливо осведомилась супруга.
– Нет-нет, всё хорошо. Я просто не голоден. Спасибо тебе, – я встал, поцеловал жену в лоб и отправился в комнату.
Там, сидя на кровати, я смотрела на Тот-самый-блокнот. Мой скепсис был просто колоссальным. Но всё же любопытство с ним как-то договорилось.

Слегка волнуясь, я раскрыл блокнот. Внутри на обложке, в кармане на форзаце находился карандаш. Я задержал грифель над бумагой на какую-то долю секунды, а потом старательно вывел: «Сергей Вениаминович, после операции завтра выживет». Поставил точку, всех проводили, теперь домой.
На следующий день я спросил в отделении реанимации: поступал ли к ним такой-то пациент. Получив отрицательный ответ, я отправился искать хирурга, проводившего заветную операцию.
– Вань, ты же сегодня Пашина оперировал?
Мы с хирургом сидели вместе в буфете и пили кофе.
– Это которому за девяносто?
– Ага.
– Ну.
– Как он? – я слегка волновался.
– Не выжил, – буднично произнёс Иван Андреевич.
– Как? – я обомлел.
«Не работает», – пронеслось в голове.
– Ну, то есть как: вовремя стентирования в правой ноге тромб оторвался, и всё. Я его не смог обратно того. Не, он живой, только «овощ» теперь. Скоро в реанимацию прекратят. Надо будет родственникам доложить.
– Ага, – у меня была апатия.
Выходит, Книга не обманула. Но истолковала моё предложение слегка по-своему. Червячок любопытства подталкивал меня прочитать и подкорректировать мой будущий месяц.
Ночью дома дрожащими пальцами я открыл то место в книге, где должно быть моё персональное пророчество. Но страницы были пусты.
Я ждал, и, спустя пару минут, начали проявляться буквы. «Первого числа ты…» Я резко закрыл Книгу. Ведь если я буду знать, что произойдет, то буду действовать так, как сказано, или вопреки этому. Но всё равно, это будет уже не свободный выбор. А что-то менять… а надо ли? А будет ли лучше от этого? А вдруг моё «лучше» для кого-то полный крах? Больше вопросов, чем ответов.
Блокнот я спрятал очень надежно: никому не рассказав и, тем более, не показав места. Найдётся достойный – передам непременно. А пока…
У этого дедушки не было родственников, и право отключения аппаратов жизнеобеспечения доверили мне.
В палате, оставшись с Пашиным один на один, я произнес:
– Сергей Вениаминович, простите меня, пожалуйста. Я не хотел, чтобы так вышло. И не буду я ничего писать в блокноте. Пусть всё случается и происходит, а я останусь свободным. Но вам, за возможность, спасибо. Прощайте.
В тишине больничной палаты звонко щелкнул тумблер. Через шесть секунд кривые на экране монитора «хором» выпрямились.

Август 2019 г.

Вдох-выдох

Глоток. Ещё глоток. И следующий глоток этого сладкого дурманящего воздуха свободы. Воздуха, которым я полжизни не дышал. Который я не ощущал на собственной коже. Он чуть более плотный и насыщенный, чем там, в проклятых застенках.
Холодный щелчок замка за спиной – это конвоир закрыл за моим затылком железную дверь, отсекая половину жизни. Вот так, это было ровно двадцать пять лет назад. Да, именно двадцать пять лет назад был вынесен приговор за…
Ай, это, впрочем, вообще не важно. Ведь каждый из нас виноват в чём-то. Каждого из нас есть за что судить. И молодой парень тогда «заехал на зону». Что там было – пускай там и остаётся. Мне не хочется ворошить эту часть прошлого – по-моему, оно дурно пахнет. Но я от неё не отрекаюсь.
И куда дальше? Отец и мать меня давно не ждут: их не стало около семи лет назад. Они ушли из жизни почти в один день – у обоих нашли обширный инфаркт. Жена… Да хоть бы строчку написала, хоть бы раз приехала! Да, видимо, не умел я тогда разбираться в людях. Да и в друзьях тоже.
– Ну что, откинулся? – Из-за угла вышел ФСИНовец. – Куда теперь?
Я спокойно пожал плечами.
– Курить будешь? – Спецназовец протянул раскрытую пачку.
Я отрицательно мотнул головой.
Я твёрдо решил начать новую жизнь. Абсолютно новую. Вот прям вообще. И знаете, сигарета – не лучший её старт. Я накинул на голову капюшон и зашагал к автобусной остановке.
Через месяц уставшая рука постучала в массивную деревянную дверь. Чуть погодя она отворилась, старец на пороге спросил, вглядываясь:
– Ты чего здесь ищешь, путник?
– Себя, – очень грустно ответил я.
– Ну, ты входи-входи давай, входи.
Двери со скрипом закрылись, а над притолокой висела видавшая виды деревянная табличка, на которой значилась надпись: «Андрусово–Никольская пустынь».

За гранью

Пустота, полное и абсолютное Ничто. Ощущение отсутствия себя. Я не знаю где и кто я. Здесь нет боли, надежды и времени. Ничто.
Протяжный писк монитора сообщает анестезиологу о том, что сердце пациента больше не бьётся.
– Адреналин и атропин: по одному кубику, – голос доктора требователен.
– Качай, качай его! – твердит кто-то другой.
И снова пустота: ни звуков, ни света, ни тьмы – Ничто.
– Давление?
– Шестьдесят на тридцать.
– Стеноз устья аорты. Неси стент шестёрку. Давай!
И вновь пустота…
– Нет, я не хочу обратно! – кричит отчаявшийся разум, и умирающий вдруг открыл глаза.
– Так, он в сознании. Отлично: в реанимацию его. – И анестезиолог удовлетворённо похлопал хирурга по плечу.
Через неделю, бывший одной ногой за гранью жизни и смерти Данил, не раз бывавший на скамье подсудимых, решил в корне изменить свою жизнь. Поменять вектор. И кто знает, быть может, в следующий раз, шагнув «за порог», он окажется в куда более прекрасном месте.
Закрывай глазки

В полуразрушенном подвале слабо догорал костер. Возле него ютилось несколько ребятишек самого разного возраста. И среди детворы была только одна взрослая женщина. Детки к ней жались, как щенята к волчице. На улице темнело. Женщина устало вздохнула, поправляя повязку на голове – отверстие в черепе, оставшееся после потери глаза, начинало загнивать.
Кто-то из мальчишек сладко зевнул и спросил:
– Тётя Жанна, а вы нам сегодня сказку расскажете?
Женщина вымученно улыбнулась. Детвора поддержала эту идею.
– Хорошо-хорошо, какую сказку вы хотите?
– Про героев войны, – сказал инициатор затеи.
– Нет, не про героев, про простых-людей-до-войны, – сказала в полголоса чернокожая девчушка, поджимая ноги.
– Ладно, малыши, садитесь ближе – будет вам сказка, – устало согласилась Жанна.

***

Давным-давно, когда мир ещё не был разрушен и пустынен, жил на земле юноша. И звали его Максим. Он был самым обычным: просто жил, просто учился и тому подобное. И так продолжалось до тех пор, пока он не повстречал прекрасную девушку с золотыми волосами. Она была красивее всех, кого Максим когда-либо встречал на своём пути. Но беда была в том, что он не был ей интересен.
И это разрывало ему сердце на части. Однажды ночью Максим сидел на крыше своего дома и, разглядывая звёзды, сочинял стихи. И ему было очень тоскливо. Он думал о ней.
Внезапно одна из звёзд блеснула ярче других. И пока Максим решал, что к чему, звезда стала быстро приближаться. И вот уже над домом юноши завис космический корабль причудливой формы. Вдруг Максим почувствовал холодок по коже и покалывание, и то, как начала исчезать опора под его ногами. Его похитили пришельцы.
Очнулся наш герой через некоторое время в каком-то помещении. А сам он был погружён внутрь светового потока так, что не мог пошевелиться. Перед Максимом возникли три фигуры лишь отдаленно напоминающие людей. Максим услышал их голоса у себя в голове:
– О чём ты мечтаешь, человек?
– Я хочу, чтобы она меня любила, – не задумываясь, выпалил Максим.
– Мы не знаем этого, мы тебя не понимаем. Что бы ты хотел в себе изменить?
– Я… Я хочу быть сильнее и красивее!
– Ты уверен?
– Да-да-да!
– Удачи тебе, человек.
В глазах юноши потемнело и его затошнило.
Но… но… но она даже не посмотрела в его сторону. Ведь теперь Максим стал другим. Да, он перестал быть самим собой. И хотя его лицо стало прекрасно, а мускулы стали рельефны и тверды, душа Максима, однако, отныне была пуста.
Ибо нельзя менять себя как пластилиновую фигурку. Потому что нам неоткуда взять дополнительный материал. А без него, когда ты меняешь что-то одно, то следом меняется и что-то другое. То, о чём ты даже и не подозревал или же позабыл.

***

Женщина замолчала.
– Тётя Жанна, а что потом было? Чем всё закончилось? – поинтересовался голубоглазый паренёк.
Женщина посмотрела на ребёнка грустными глазами.
– Потом… а потом Максим решил, что если она не хочет быть с ним, то и ни с кем она больше никогда не будет. И убил её.
Дети громко ахнули, а женщина, не останавливаясь, продолжила:
– А, в конце концов, инопланетяне увидели, что люди жестоки. И что даже корректировка не делает их добрее. И что даже, когда ты даёшь то, что они хотят, они не становятся лучше. И из тысячи звезд на небосклоне инопланетяне выстрелили по нашей планете огненными лучами.
А потом, проходя по выжженным городам, один из пришельцев громким гортанным голосом произнес:
– Если кто и выживет – это будет шанс и урок для всего будущего человечества.
Женщина замолчала, но спустя полсекунды произнесла:
– Так вот, ребятишки, вы – наш шанс, – и поцеловала в макушку девочку с косичками. – Ладно-ладно, детишки, давайте, подкиньте дров в костер: кажется, нам пора ложиться спать.
Замкнутый день

«…Слишком грустно быть бессмертным…»
Ария – Замкнутый круг

– Поднимай его, ему пора, – голос старшего демона был требователен.
– Уже бегу, – бесёнок щёлкнул хвостом и метнулся к спящему призраку.
Чертенок стал топтаться ногами прямо по приведению, выкрикивая попеременно:
– А ну-ка, подъём!
Призрак завошкался и издал легкий стон:
– Отстань, искуситель.
– А я говорю: вставай!
– Я устал!
– Мы тебя не спрашиваем, это – твоё наказание. Вставай. А не то старшего демона позову.
Дух, издав стон повторно, встал. Если так можно выразиться, конечно же.
– Куда сегодня?
– Как и вчера, как и завтра, как и миллион лет вперёд: внушать страхи и ночные кошмары человеческим детёнышем.
Призрак хотел было заплакать, но он не мог. Ибо был бестелесным.
– Пошёл прочь, гниль! – пискнул чертёнок, и душа устремилась в мир людей.
Там несчастному привидению было суждено летать над городами до самой ночи. А потом его опустят в какой-нибудь дом. И там ему придётся пугать маленькое дитя. День тянулся и тянулся бесконечно долго. Но когда всё же приблизилась ночь, привидению почудилось, будто бы день пронесся стремительно.
Небольшая детская комната: комод и кроватка. В постели у окошка спит, разбросав одеяло и подушку, девочка, годиков трёх отроду. Призрак беззвучно заплакал: когда-то он и сам был отцом. Как ему было тошно от того, что нужно было сделать в эту минуту. Поэтому он просто стоял и смотрел.
В «перекрестке» окна луна перешла с одной половинки стекла на другую. А приведение ничего не делало. Вдруг рядом резко пахнуло горелым и гнилью. И возле призрака появился большой демон:
– Пугай, – сказал он.
– Не буду: я устал. Мне противно, – стал резко отвечать призрак.
– Пугай, я тебе сказал!
– Нет!
– Тогда это сделаю я. И, уж поверь мне, к утру она точно будет заикаться. И это самое малое.
– Ты не посмеешь!
– Или ты или я…
– Я сам! Сам. Сам… – Призрак был взволнован, рассержен и очень раздосадован.
Подойдя к изголовью кроватки, он положил руку на голову девочке. Придумав самый безобидный, с его точки зрения, кошмар, привидение послало этот образ в разум ребенка. Через пару мгновений лицо девочки напрягалось, а чуть позже малышка заплакала. Демон хмыкнул и удовлетворенно кивнул:
– Всё, в клетку! – бес щелкун кнутом, и два бесплотных создания растворились в ночи. В пустой комнате слышен был только плач маленького ребенка.
– Почему я должен был делать это?! – Преисподнюю наполнил крик отчаяния.
– Заслужил, – ответил спокойный и властный тон Люцифера. – Это твой персональный ад.
Инквизитор

«…У каждого времени своя инквизиция…»

Хоуп сидел на стуле перед окном и ждал. Это было его очередное ночное дежурство. Из окна сто двадцать четвертого этажа кроме смога, закрывающего от человеческих глаз поверхность земли, внизу ничего не было видно.
Инквизитор сидел с идеально прямой спиной, сложив скрещенные ладони рук на подоконник перед собой. Эта поза была неизменной сначала смены: уже более трех с половиной часов.
Коротко пиликнул коммуникатор. Хоуп слегка наклонил голову влево, и на линзах очков открылось входящее сообщение. Текст гласил: «Нарушение пунктов восемь и двенадцать Конвенции о Перезагрузке. Разведать, разобраться. При необходимости – ликвидировать». Дальше шли координаты.
Инквизитор сделал медленный глубокий вдох и точно такой же выдох, задержав дыхание в самом конце. После чего правой рукой, не спеша, взял с подоконника пистолет: тяжелый штурмовой кольт срок пятого калибра образца две тысячи сто двадцать второго года, с увеличенным магазином и автоматическим огнем. Оружие было явно армейское, а не полицейское, и уж тем более не гражданское. Что ясно указывало на прошлое его владельца.
Хоуп всем остальным видам транспорта предпочитал старый добрый байк с водородным двигателем: никакого искусственного интеллекта. Хоуп Дантел не очень доверял роботам. Координатами оказался старый квартал возле нефункционирующего химического завода. Инквизитор был почти уверен, что в который раз столкнется с Обнулителями.
Обнулителями называли вооруженную банду, которая занималась поиском и казнью тех, кто воспользовался правом на перезагрузку, закрепленным в Конвенции.
Вот уже восемнадцать с небольшим лет всё население Земли (живёт в иной реальности. В той, где мы можем не умирать насовсем: каждому жителю планеты, на основе Конвенции о Перезагрузке, давалось право на то, чтобы «вернуться» с того света всего раз. Правда, и тут не обошлось без нюансов – куда же без них.
Первый состоит в том, что возвращаются оттуда ненадолго: всего на пару лет. Кому как повезет. Причём, очень часто взгляд такого человека, шагнувшего однажды «за край», становился тусклым и отрешённым.
А второй нюанс – это то, что за этот «вояж» надо платить, и речь идет вовсе не о деньгах. Ну, не только о них. Вернуть человека можно только за счёт другого человека – добровольца. И этому добровольцу-донору придётся за эту услугу заплатить своим здоровьем и временем. Доноры стареют прямо на глазах во время операции: у них обостряются имеющиеся болезни и тому подобное.
Короче говоря, и хочется и колется. Понятное дело, что власть имущие и богачи способны оплачивать множество доноров, и возвращаться оттуда не единожды. А доноров нужно много, ибо «сдавать жизнь» можно всего лишь пару раз, не больше. Просто потом мозг разжижается, а сердце встает колом. Как-то так.
Естественно, очень быстро образовался черный рынок, торгующий «временем». Сил обычной полиции на его ликвидацию не хватало, и в ответ на эту угрозу безопасности мира, родился Международный Орден Инквизиторов.
Это специально обученные модифицированные люди ведут охоту за нелегальными «возвращенцами» и торговцами «временем». На стороне Ордена современные методы слежки и технологии. А не законники прятались по подвалам и трущобам. Но самое мерзкое это, что в этот бизнес были втянуты дети. Ведь детский организм был полон сил, и с большой вероятностью давал максимальный срок тому, кто «возвращался» за его счёт.
А опустошенное маленькое тельце было проще утилизировать, чем взрослое. Поговаривают, что некоторые страны скупают трупики по очень выгодной цене. И вот, несколько часов назад поисковый беспилотник Ордена засек яркие вспышки тепла в трущобах на юге города.
Хоуп остановил мотоцикл за сто метров до точки на навигаторе. Посидел ещё полвздоха, концентрируясь. Вот он ощутил прилив бодрости и сил. А ещё чуть погодя, когда Дантел открыл глаза, ночное зрение модифицированного организма инквизитора заработало на полную мощность.
В сооружении, к которому он приехал, прятались, скорее всего, именно Обнулители. Эти люди без разбору убивали тех, кто воскресился, и тех, кто их воскресил. Они говорили, что так поддерживают баланс во всём мире. Здание было мрачным и большим, но Хоуп продвигался вперед, опираясь на подсказки беспилотника, оборудованного тепловизором.
Преодолев два этажа, инквизитор вступил в машинный зал цеха, или ещё чего-то в этом роде: высокий потолок и большое пространство по центру. Ноги бывалого солдата и уже опытного охотника вдруг приросли к полу от открывшейся ему картины.
На бетонном полу лежало несколько тел со связанными за спиной руками. Глаза ввалились внутрь черепа, кожа на лице натянулась, а из ушей стекали струйки крови. Веки и губы были приоткрыты. Это были два взрослых мужчины и одна женщина. А чуть дальше, в кругу вооруженных людей, на коленях стоял мальчик, лет десяти. И один из этих бандитов держал возле головы ребёнка непонятный цилиндрический предмет.
Резкий писк в ухо вырвал инквизитора из оцепенения.
– Хоуп, доложите обстановку, – голос требовал отчет.
– Восемь вооруженных человек, один заложник, и три трупа. Центр? – слегка сдавленно проговорил Дантел.
– Принято.
– Центр, примите картинку. Что это? – Нажав на правую дужку очков дважды, Хоуп отправил снимок в штаб.
Наступило минутное молчание.
– Инквизитор, это – ПЗЭ. Изъять, бандитов уничтожить.
– Вас понял, – и инквизитор отключил видео и аудио связь.
Бой был короткий: верный кольт изголодался, и пули быстро нашли все свои цели. Оглядев разбросанные тела бандитов, Хоуп присел возле ребенка. Глаза мальчика оказались закрыты, а когда Дантел потормошил его – паренек открыл веки. Инквизитор увидел взгляд старика, и через пару мгновений мальчик снова отключился.
Инквизитор перевёл аудио и видеосвязь в положение «включено». Тут же раздался голос в ухе:
– Инквизитор!
– Центр?
– Портативный Забиратель Энергии изъят?
– Никак нет, пострадал при ликвидации.
Пауза.
– С вас отчет в течение суток! – Голос был в гневе.
– Вас понял, – произнёс Хоуп, и вновь отключил связь. А потом трижды выстрелил в прибор.
Хоуп ненавидел порочность Системы, в которой директор МОИ продавал олигархам жизненную силу вот из таких вот ПЗЭ. Уж лучше пусть вот так.
Чуть позже из здания вышел Дантел с ребёнком на руках. Усаживаясь на байк, и приторачивая бессознательное тело перед собой, Хоуп приказал коммуникатору найти и набрать номер Центра Перезагрузки.
Гудок.
Ещё гудок.
– Алло, Городской Центр Перезагрузки, чем могу вам помочь? – Женский голос был ласковым и убаюкивающим.
– Это Хоуп Дантел, инквизитор. Личный номер 046782. Приготовьте, пожалуйста, операционную для возвращения. Буду через час.
– Ожидаем вас, – пропела девушка, и отключилась.
Байк сорвался с места прямо в ночь.
Исконный

– Эй, эй! Спишь, что ли? – Громкий шёпот был крайне настойчив.
Собеседник тяжело вздохнул, но ничего не ответил. Даже глаза не открыл.
– Эй, ты!
– Да тише, дурень! Сейчас смотритель проснётся, – огрызнулся спящий негромким, но грубым голосом. Затем он попытался размять затекшие руки: помогло слабо, а вот цепи предательски зазвенели.
– Эй, тебя как звать? – первый никак не мог уняться. Второй поежился, и принял более-менее удобное положение, сидя на топчане.
– Акзахриэль, – еле слышно произнес второй.
– Ух, ты… Так ты видел Его?! – Первый подпрыгнул.
– Тихо там! – Надсмотрщик щёлкнул кнутом – он был явно не в духе.
– А как правая рука Зиждителя, личный писарь оказался здесь, в подвале преисподней?!
– За гордыню… Так гласит приговор…
– А что ты мог сделать не так?
– Я… я толком не понял…
Повисла пауза.
С потолка камеры что-то капало, где-то на заднем фоне периодически кричал человека. И это был крик полный отчаяния, боли и безысходности. В какой-то момент Акзахриэль заговорил, и в этой истории была вся тоска и пустота вселенной:
– Я везде ходил за Художником и записывал его идеи, мысли, порывы. Я просто делал свою работу. Но однажды я понял, что Зиждитель сомневается в части своих решений. Когда он создавал звёзды, планеты, вселенную – его взгляд был уверенным и ясным. Когда он решил создать Землю с её водами, твердью, небом и зеленью – Художник долго раздумывал, но повелел, и так и стало. Ему хотелось красоты. В тот момент, когда Создатель придумал населить Землю жизнью, Он колебался. Пусть и недолго. Он не был уверен до конца: стоит ли в уже имеющуюся красивую палитру добавлять несколько новых цветов. Он размышлял об этом вслух и позже решился. И увидел Зиждитель, что красота не ушла, но преобразилась.
Акзахриэль передернул плечами: шрамы от крыльев очень сильно жгли ему спину. Вздохнув, ангел продолжил:
– Я всё записывал: все метания, мысли Художника. И то, как во время отдыха Он радовался получившийся красоте. И вот однажды Демиургу очень захотелось, чтобы кто-нибудь. Ну, хоть кто-то, удивился его работе, и оценил её. Но мы были всегда рядом, а Падший лишь смеялся в ответ. И я записал эти эмоции в свой дневник. Спустя время Падший намекнул Художнику, что можно создать себе игрушку – человека. Зиждитель рассмеялся и сказал, что это – глупая и неверная затея. Эти слова тоже были переписаны на бумагу.

Художник не хотел творить себе садовника. А Падший Его уговаривал. И вот, в какой-то момент Творец сдался. И свершился акт творения. И появился Человек. Зиждитель рассказал Человеку, что Он – Творец – заботится о нём – о Человеке. И любит его. А Падший хочет погибели Человека. Но… Но я выронил свои записи, а Человек их нашёл. И прочел. И осушался Художника.

И совершилось великое падение. А меня… Мне вырвали крылья и упекли в глубины преисподней.
Акзахриэль тяжело замолчал – это была и так слишком уж долгая история. И даже назойливый сокамерник, проникшись, более не приставал к ангелу с расспросами.
В камере смертников воцарилась тишина.
Нездешний

Костёр горел ровно, щедро даря тепло окружающим его людям. Сухие берёзовые ветки, заготовленные заранее, разгорелись охотно. А веточка можжевельника придавала дыму приятный запах, попутно отпугивая злых духов. Слегка подсвечивая сидящих рядом, в воздух периодически взметались снопы маленьких оранжевых искр.
В этот раз, а, точнее, в эту летнюю ночь, у костра сидели двое: дед Азар, крепкий как дуб старик, да его семилетний внук Рати, слегка долговязый и по-детски нелепый. Мальчик на днях перешёл в тот самый возраст, когда пора начинать брать на себя ответственность за свои собственные дела и дела свой семьи.
И поэтому дедушка взяла внучка с собой на первую в его жизни охоту. Самое мужское занятие.
И вот, дело было сделано: у костра лежало три подстреленных и уже освежеванных зайца. Над костром в котелке варилась свежая похлёбка из рябчика и овощей. А утром двум уже теперь мужчинам будет пора возвращаться в селение, но сейчас…
– Диду, расскажи историю про Карающего, – в голосе мальчишки звучал неподдельный интерес.
– А не спужанёшься на ночь глядя? – Азар с прищуром сверху вниз взглянул на отпрыска.
– Не, диду, я же теперь взрослый, – мальчик был очень горд собой за эти слова.
– Ну, слушай, пострел, – дед приготовился рассказывать, а Рати уселся поудобнее, прижавшись к большому и доброму дедушке. Старик крякнул, и начал свою историю…
– Начнем с того, милок, что Карающим его называют теперь, мы же, в свои времена, его звали Нездешний. Ибо он приходил ниоткуда и уходил в никуда. Ещё старейшины говорят, что Нездешний родился в начале времён, в тот самый миг, когда Солнце на закате в первый раз коснулось Земли. В их сверкающем единстве возник Карающий. Это придало ему нечеловеческих сил. Он высок, крепок, силен, он не знает усталости и покоя. Говорят, что он красив собой, но в это я не очень верю. Нездешний победил само время, ибо не стареет вовсе. Представь себе. Поговаривают, что ему даже больше тысячи лет…
– Тысячи, а это очень много? – ребёнок был явно поражён неизвестной ему цифры.
– Ну, братец! – дедушка усмехнулся. Ляг-ка на спину да считай все звёзды на небе. Как только совсем устанешь али тебе надоест – так это не будет даже и половины.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71348818?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.