Главная страница | Юмористическая проза | Не самый плохой человек

Не самый плохой человек
Ден Истен
В июле 1985 года в машину семьи Бойцовых без спроса садится незнакомый человек. Человек имеет подозрительный вид и плохие намерения, пытается угрожать дочери Капитолины и Александра ржавым гвоздем, в результате чего оказывается в тюремном лазарете с сотрясением мозга. В ноябре того же года преступник сбегает из здания суда, и для семьи Бойцовых наступают неспокойные дни…
Читателя снова ждут юмор и приключения. Названия населенных пунктов вымышлены, все совпадения с реальными людьми и событиями невозможны.
Обложка сгенерирована нейросетью Dream By Wombo

Ден Истен
Не самый плохой человек

Глава первая
За иллюминатором закончились ровные квадраты полей, мелькнула ветвистая артерия реки и начались городские постройки – сначала редкие и малоэтажные, но быстро разросшиеся во внушительные жилмассивы с широкими лентами автодорог. Сверкнул на летнем солнце серебристый купол стадиона «Динамо».
– Лариса, подлетаем, – сказала Капа.
Но пятнадцатилетняя дочь, разумеется, не услышала. На ее коленях лежал кассетный плеер «Электроника» (под этой торговой маркой выпускали буквально все, что имело кнопки и провода: от карманных калькуляторов до бытовых компьютеров), в больших квадратных наушниках протяжно пел Челентано.
Капа дотянулась до колесика громкости и убавила звук. Дочь моментально открыла глаза.
– Мам, ты что делаешь?!
– Оглохнешь.
– Не оглохну!
– Подлетаем.
Капа ткнула пальцем в иллюминатор, Лариса глянула на город внизу.
– Ну да, есть немного, – равнодушно ответила она.
– Есть немного, – передразнила Капа. – Ремешок накинь и спинку подними!
Дочь послушно проделала манипуляции с ремнем и спинкой кресла и, выкрутив звук до максимума, снова закрыла глаза. Впрочем, тут же приоткрыла один глаз, хитро взглянула на мать и на всякий случай прикрыла плеер руками.
Капа засмеялась и мысленно, уже в который раз, поблагодарила судьбу за то, что та аварийная посадка на Енисее, произошедшая десять лет назад и чудом не превратившаяся в трагедию, не оставила в душе дочери ранящий след. Все последующие полеты дочь переносила совершенно спокойно, не выказывая ни малейших признаков беспокойства или паники. Правда, летала после этого Лариса всего два раза – в июле 1983 года в Москву и обратно. Особенно ей запомнилась не Красная площадь и не Третьяковка, а совершенно случайная встреча с Самантой Смит у гостиницы «Советская». Лариса была в восторге, хотя пообщаться лично, конечно же, не удалось из-за вездесущих журналистов и плотного кольца пионеров.
Бортпроводница объявила о скором приземлении, напомнила о ремнях безопасности и прошла по салону.
– Ремень пристегните, пожалуйста. Спасибо.
– Товарищ, столик откиньте. Спасибо.
– Девушка, займите место, пожалуйста, и пристегнитесь. Спасибо.
– Товарищ, просыпайтесь! Ремень застегните. Нет, не брючный, а привязной ремень. Спасибо.
Приземление прошло штатно, кто-то даже хлопал в ладони. Получив багаж, состоявший из чемодана и спортивной сумки, Капа и Лариса вышли в зону прилета, где их встречал Саша. Расцеловав обеих, он спросил у дочери:
– Ну, как Ленинград, Лара?
– Стоит, папа.
– Это все, что ты можешь сказать?
Дочь пожала плечами и, вытянув руки к высокому своду аэропорта, громко процитировала:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.  
И, улыбаясь, посмотрела на отца.
– Лучше Пушкина никто не скажет, папа.
– Ясно, – вздохнул Саша. – А паясничать обязательно? Могла бы просто сказать, что не понравилось.
– Да понравилось ей там, понравилось! – успокоила Капа. – Характер свой показывает мне назло.
– Вы поругались, что ли?
– Немного. Она вечером из гостиницы ушла прогуляться, а вернулась с милиционером. Портвейн с неформалами распивала.
– Мам, я не распивала! Я просто попробовала и мне не понравилось! А вот ребята – клевые!
Лариса демонстративно напялила наушники и направилась к выходу. Капа покачала головой.
– Знаешь, Саша, никогда ее не лупила, но, наверное, зря.
Муж подхватил чемодан и сумку.
– Ей пятнадцать всего. Вспомни себя в ее годы.
– Ей пятнадцать уже! Тот самый возраст, когда нужно начинать соображать. А я в ее годы за станком стояла.
– Хочешь, чтобы она тоже?
– Нет, не хочу. Пойдем.
Они вышли из здания аэропорта. Лариса, стоявшая у отцовских «Жигулей», сняла наушники.
– Уже успели меня обсудить?
Капа фыркнула.
– Заняться нам больше нечем. В мире происходит столько всего интересного, а мы будем обсуждать какую-то девчонку? Не обольщайся.
– И что же такого интересного происходит в мире? – ехидно поинтересовалась Лариса.
– Много чего! – в тон ей ответила Капа. – Например, английские ученые обнаружили озоновую дыру над Антарктидой. Первую и, как утверждают, не единственную. Осознаешь масштабы? А девочка, пьющая портвейн на углу Невского и Владимирского проспектов, – это мелочи.
Саша захлопнул багажник.
– А меня больше волнует пьющая девочка. Ладно, не ссорьтесь. Поехали домой. Я «Прагу» купил и посуду помыл.
Ехали молча. Саша изредка отвлекался от дороги и посматривал то на жену, сидевшую рядом, то в зеркало – на дочь. Капа, поймав очередной настороженный взгляд, сказала:
– Саша, хватит так смотреть. Не волнуйся, драться не собираемся.
– Я и не волнуюсь. Просто любуюсь своими женщинами. Нельзя?
– Можно, – великодушно разрешила она. – Чем питался всю эту неделю?
– Супами из концентратов, макаронами по-флотски, хлебом с маслом. Чай цейлонский и кофе растворимый.
– Самостоятельный!
***
Свет погас внезапно, и подвальное помещение котельной погрузилось в кромешную тьму. В дверь, обитую снаружи жестяным листом, забарабанили.
– Милиция! Четвертазин, открывай!
– Да елки, это Холмогоров! Что ему тут надо?! – выругался Юрий Четвертазин и наощупь пробрался к тумбочке с телевизором и видеомагнитофоном.
– Подсветите! – крикнул он в темноту.
Мрак котельной рассеялся от света спичек. Юра быстрыми движениями отсоединил провода и обернулся.
– Вы! – крикнул он двум сидевшим у металлического шкафа. – Шкаф отодвиньте!
Парни вскочили и навалились плечами на шкафчик для спецодежды. А в дверь уже не стучали – в нее били ногами.
– Четвертазин, поздно суетиться! Открывай!
Юра аккуратно сунул в нишу серебристый видеомагнитофон «Электроника ВМ-12» и скомандовал:
– Задвигайте!
Шкаф со скрежетом вернулся на место. В дверь били так сильно, что сыпалась штукатурка. Юра поднялся по ступеням и отодвинул засов.
– Наконец-то!
– А в чем дело, господа?!
– Тамбовский волк тебе господин! В сторону!
По стенам подвала заиграли лучи фонарей, а по ступеням загрохотали милицейские сапоги.
– Сидеть всем! – закричал пухлый милиционер с желтой полосой вдоль погона. Его напарник, сержант, осветил лица присутствующих.
Наверху раздался лязг поднятого рубильника, и в подвале стало светло от вспыхнувшей под низким потолком запыленной лампочки. По ступеням спустился лейтенант Холмогоров – довольно молодой, но уже с изможденным лицом и ранней сединой. Спустился не один, а с Юрой, которого крепко придерживал за плечо.
Лейтенант оглядел присутствующих.
– Один, два…
– Девять человек, товарищ лейтенант! – отчеканил старшина.
– Всего? – удивился лейтенант и посмотрел на хмурого Юру. Тот вырвался и встал так, чтобы прикрыть собой тумбочку с телевизором.
– Четвертазин, а я думал, у тебя тут аншлаг.
– Какой еще аншлаг?! Я на работе, между прочим!
– Сейчас лето. Улицы отапливаешь?
– Улицы я не отапливаю, а мету! Я же еще и дворник!
Юра показал на метлу в углу, но лейтенант туда даже не взглянул. Он сокрушенно покачал головой и сказал:
– Ты, Четвертазин, не улицы метешь, а незаконно обогащаешься. Сигнал поступил.
Юра нахохлился и скрестил руки на груди.
– Что?! Я честно живу на зарплату кочегара и дворника! А ребята случайно зашли! И вообще, товарищ лейтенант, в чем дело?! Мы что-то нарушили? И что за свистопляски со светом?!
– Для драматизма! Видак где?!
– Какой еще видак?! – возмутился Юра. – На мою зарплату не очень-то шиканешь! Видак какой-то еще выдумали!
– Какие честные глаза! Проверим!
– Проверяйте!
Милиционер отодвинул его и провел пальцем по кинескопу телевизора. Запустив руку за пузатый корпус, вытянул кабель.
– А это что?
– Провод какой-то. Антенна, наверное.
– Видак где?
– Товарищ лейтенант, я вам еще раз говорю…
Лейтенант рассердился.
– Четвертазин, хорош бабушку лохматить! Или ты мне сейчас же предъявишь видеомагнитофон, или я тебя закрою! Хочешь сказать, что вы тут все собрались на Хрюшу со Степашкой посмотреть?!
Не дождавшись ответа, лейтенант развернулся к парням.
– Что смотрели?
Те переглянулись.
– Что смотрели, спрашиваю?!
– Ничего. Мы его не включали, – выдавил сидевший в переднем ряду увалень.
– То есть, вы принесли сюда эти табуретки, чтобы посмотреть выключенный телевизор? – грустно уточнил лейтенант.
Парни синхронно кивнули. Лейтенант потрогал теплую заднюю крышку телевизора, затем заглянул в тумбочку.
– А это что?
Он вытащил две белые коробки: одну пустую, другую – с видеокассетой.
– Видеокассета, – буркнул Юра и опустил голову.
– Я вижу, что не букварь. И что тут?
– Фильм индийский! – с вызовом ответил Юра. – В главной роли этот… как его там… Митхун Чакраборти, во!
Он вдруг вытянул шею и, приподняв ладони к подбородку, сделал несколько плавающих движений головой и игриво пострелял глазами. В тесном подвале поднялся смех. Смеялись все, кроме лейтенанта. Он вытащил из коробки кассету и поднес к глазам.
– «Страстная амазонка», – со вздохом прочитал он и легонько треснул кассетой по крупному носу кочегара. – Слушай сюда, Митхун! Или ты мне сейчас предъявляешь средство незаконного обогащения, то есть, видеомагнитофон, или я тебя сажаю за распространение порнографии. Статья 228 УК РСФСР.
Юра насупился.
– Это эротика! А вы что – судья, чтобы сажать? И что за угрозы вообще?! Подумаешь, кассету нашли, и что?! Видака нет, крутить не на чем, поэтому хрен вам, а не распространение!
Лейтенант потряс второй коробкой.
– А эта почему пустая?
– Это что, уже преступление?
– А пустая она потому, что видеокассета в данный момент – в видаке! Где он?!
– Откуда я знаю?! Никаких видаков у меня не было никогда!
Лейтенант недобро улыбнулся и повернулся к парням.
– Сейчас сотрудники перепишут ваши данные, а потом будем вызывать каждого повесткой. Советую попрощаться с родными и раздать долги.
В тесном подвале поднялся недовольный гул. Милиционер поднял руку.
– Но если вы мне скажете, где видеомагнитофон, то я подумаю.
С последних табуреток вскочили два парня. Они навалились на шкаф и сдвинули его с места, открывая тайник в стене. Юра нервно дернул плечами и заскрипел зубами.
– Вот и чудесно! – улыбнулся лейтенант. – Сержант, принесите!
Сержант вытащил видеомагнитофон и поставил на тумбочку. Лейтенант нажал на черную кнопку механического открывания деки и вытащил кассету. Прочитал название, написанное синей шариковой ручкой.
– «Выход дракона». Это что?
– Кунг-фу, – сказал увалень и сделал несколько вялых ударов в воздух.
– А-а-а, все понятно. Статья 228.1 УК РСФСР. Пропаганда культа насилия и жестокости.
Юра задрожал от злости.
– Охренели, что ли?! Что вы мне тут шьете?! И Кеннеди – тоже я?!
Лейтенант приподнял бровь.
– Это вопрос или чистосердечное признание? Кстати, а где ты был в день убийства Кеннеди, то есть 22 ноября 1963 года?
– У меня железное алиби! На горшке сидел! – злорадно ответил Юра.
Лейтенант хитро прищурился.
– А может, все-таки в засаде со снайперской винтовкой?
– Да вы что, издеваетесь?! Я родился в 60-м!
– Уверен?
– Как сейчас помню!
Лейтенант с досадой щелкнул пальцами.
– Жаль, а было бы неплохо утереть нос заокеанским коллегам и поймать их государственного преступника. Чтоб знали, на что способна советская милиция.
– Советская милиция способна на многое! Например, доколупываться до честных граждан!
– Четвертазин, мне обидно такое слышать. Что значит «доколупываться»? И о каком «честном гражданине» ты толкуешь? Хочешь сказать, что не крутишь фильмы сомнительного содержания? Кстати, почем?
Милиционер снова вопросительно взглянул на увальня. Тот вытянул указательный палец.
– По рублю, значит, – понял лейтенант. – Стыдно, гражданин Митхун Четвертазин. Статья на статье просто.
Юра медленно провел ногтями по заросшим щекам и промолчал.
– А теперь главный вопрос: откуда дровишки? Ты мне сам только что сказал, что на зарплату кочегара особо не разгуляешься. Так откуда у тебя видеомагнитофон?
Юра отвернулся.
– Впрочем, можешь и не говорить – мы сами узнаем. Но если выяснится, что вещь в розыске, то, как говорится, получишь по всей строгости советского закона.
Юра капитулирующее поднял руки.
– Ладно, все скажу.
– Давно бы так.
– У меня еще видеокассеты есть.
– Где?
– В нычке за трубами. Вон, за вентилем.
Лейтенант сделал знак сержанту, стоявшему у выхода. Тот подошел к сплетению труб и заглянул за вентиль.
– Нет никакой нычки. Тут стена сплошняком.
Юра оттолкнул лейтенанта и побежал по ступеням на выход. Кинувшийся за ним старшина получил пинок в грудь и, уронив фонарь и фуражку, скатился в объятия лейтенанта. Подхватив валявшийся у порога навесной замок, Юра захлопнул дверь и быстро сунул в проушины стальную дужку. С той стороны забарабанили.
Он пробежал вдоль кирпичной стены ткацкой фабрики и замер – под густой липой стоял канареечного цвета милицейский УАЗик. Водитель коротко посигналил и высунулся из кабины:
– Гражданин, сюда подойдите!
– Зачем?
– Вы из котельной?! Сюда подойдите! Документы ваши!
Юра прыгнул в палисадник и побежал. Бежать было неудобно: ботинки, тяжелые и негнущиеся, больно отбивали пятки, а распахнутый рабочий халат цеплялся за кусты. Перескочив через низкую ограду, он столкнулся с тележкой с макулатурой, управляемой тремя мальчишками школьного возраста.
– С дороги, пионеры! – заорал Юра, потер отбитое колено и побежал по оживленной улице, пугая прохожих.
Сзади раздались вой сирены и требовательный голос, усиленный матюгальником:
– Гражданин в синем халате, остановитесь! Гражданин в синем халате, приказываю остановиться!
– Бабе своей приказывать будешь! – прохрипел Юра и свернул в переулок, в конце которого стоял дощатый забор. Несмотря на боль в ушибленном колене, он разогнался и вцепился в край забора, но тот вдруг заскрипел и рухнул. Юра потряс отбитыми пальцами, затем выдернул из доски длинный ржавый гвоздь и забежал за угол трансформаторной будки. Немного отдышавшись, он осторожно высунулся и увидел подъехавшую к упавшему забору «канарейку». Выскочивший из кабины милиционер осмотрелся в поисках беглеца, затем залез обратно и схватился за рацию.
Юра сунул гвоздь в карман халата и помчался к проезжей части.
***
По пешеходному переходу проковыляла старушка, пронеслась стайка девчонок, развязной походкой прошли два панка с фиолетовыми ирокезами. Саша постукивал по рулю в ожидании разрешающего сигнала светофора.
Задняя дверь внезапно открылась. Лариса сорвала наушники и отодвинулась, но усевшийся рядом с ней незнакомый мужчина миролюбиво поднял руки. Саша и Капа обернулись.
– Товарищи, не пугайтесь!
– Мы не такси! – сказал Саша.
Пассажир широко улыбнулся. Ничего необычного или подозрительного в его облике не было, разве что запыленный халат и порванные на коленке синие тренировочные штаны давали повод для размышлений и вопросов.
– Вы на мой внешний вид внимания не обращайте – переодеться забыл от счастья. Понимаете, позвонил в роддом и узнал, что жена родила. Ну и побежал, а на остановке вспомнил, что деньги – в сменной одежде.
– Вам на проезд дать? – спросила Капа и раскрыла сумку.
Попутчик приподнял ногу, демонстрируя ободранное колено.
– Понимаю, что звучит нагло, но не могли бы вы меня довезти? Нога болит сильно. Так бежал, что аж упал. Да и наследника охота увидеть побыстрее. Пожалуйста!
Сзади засигналили. Саша взглянул на зеленый свет светофора.
– Ладно, – сказал он, трогаясь с места. – Роддом какой?
– Роддом? Ну, который возле вокзала!
– Ясно.
Саша щелкнул поворотниками и перестроился во второй ряд.
– Спасибо! А вас как зовут?
– Александр.
– Отлично! Похоже, теперь я знаю, как назвать сына. Александр Васильевич! Звучит?!
Он подмигнул Ларисе. Та пожала плечами.
– Звучит. Как Суворова.
Попутчик засмеялся.
– Точно! Как полководца! Молодец, пионерка!
– Комсомолка, вообще-то.
– Ух ты! Как там в песне поется? Запомните их имена: Любовь, Комсомол и Весна-а-а?!
Напряженная обстановка немного разрядилась. Мимо, истошно провыв сиреной, промчался милицейский «бобик». Попутчик проводил его взглядом и погрустнел:
– На вызов поехали, наверное. Преступность не дремлет.
И, снова улыбнувшись, повернулся к Ларисе.
– Каникулы?
– Ну да.
– И как отдыхается? Куда ездила? В Гурзуф? Или, может, в Сочи? Что-то ты бледная.
– В Ленинград ездила.
– Ну да, там не позагораешь. И как, понравилось?
– Понравилось. А вы там были?
Он довольно хмыкнул и развалился на спинке сиденья.
– Служил в Ленобласти, в артиллеристской части. Как сейчас помню: двинул я в увольнение в Ленинград, иду – пуговицы в ряд, сапоги начищены, пилоточка выглаженная, подворотничок подшит – образцовый воин. Девушки заглядываются. Вижу, две скучают: одна – высокая и белокурая, другая – пониже и приятная. Пилотку на глаза сдвигаю, подхожу и предлагаю: «А не пойти ли нам, барышни, по Таврическому саду прогуляться? Пломбир, газ-вода, анекдоты обеспечены!». И под ручки обеих беру.
– Какой вы бравый! – съехидничала Лариса.
– А то! Идем, значит, я им анекдоты рассказываю, а они хохочут. Навстречу морячки Балтийского флота выплывают в количестве трех штук. Гордые такие вышагивают, в этих своих гюйсах и бескозырках. Опа, говорят, не иначе к берегам нашей славной Невы сапог прибило? Ты, спрашивают, мазута сухопутная, что тут делаешь? И дальше, в том же духе. Я, понятное дело, терпеть не стал и в драку полез.
– Зачем?
– А ты как хотела, комсомолка?! Они дедушку советской армии перед дамами унизили! В общем, деремся мы самозабвенно, никому не мешаем, а дамочки, которые со мной были, убежали. Зато патруль откуда-то прискакал. Морячки – врассыпную, а меня в комендатуру. Ну, думаю, Юрец, куковать тебе до самого дембеля на губе, и поедешь ты домой в новогоднюю ночь без пяти двенадцать…
– Юрец? – не поняла Лариса. – Вы же Василий!
Попутчик, поняв свою оплошность, с досадой мотнул головой и сконфуженно засмеялся.
– Василий, Юрий – какая разница?!
– Большая. И зачем надо было имя выдумывать? – допытывалась Лариса. – Может, про роддом – тоже неправда?
Саша пристально посмотрел в зеркало и сбросил скорость. Обернувшаяся Капа увидела, как правая рука попутчика медленно опустилась в карман халата. Раздумывать не было времени – Капа дернулась к нему через спинку сиденья, но он оказался проворнее: схватил Ларису за шею и показал гвоздь.
– Тихо, мамочка! – предупредил он. – На место села!
Капа медленно опустилась на сиденье, продолжая сжимать кулак.
– Едем дальше!
– Мужик, ты псих? Отпусти ее, – спокойным тоном сказал Саша, прибавив скорость.
Но попутчик демонстративно помахал гвоздем перед лицом Ларисы. Девочка хоть и была напугана, но не плакала, лишь побледнела.
– Отпусти. Никуда она не денется, – попросила Капа.
– Отпущу, когда посчитаю нужным.
– Давай я с ней местами поменяюсь?
Он засмеялся и помотал головой.
– Какая самоотверженность! Нет уж!
– Что тебе нужно? Деньги? Пятьдесят рублей устроит? – спросила Капа и вынула из сумки кошелек. – Мы сейчас остановимся где-нибудь в переулке, ты возьмешь деньги и уйдешь. Мы никому ничего…
– Везите меня на вокзал!
Капа положила кошелек в сумку и вынула перьевую ручку. Тихо выкрутив колпачок, зажала ручку в кулаке, оставив острое перо. Саша покашлял, привлекая внимание, прикрыл глаза и слегка помотал головой. Капа нехотя сунула ручку обратно в сумку.
– Что вы там перемигиваетесь?! Без глупостей!
– Девочку отпусти. Задушишь, – попросила Капа.
Он посомневался немного и убрал руку с шеи Ларисы. Девочка сделала попытку отодвинуться.
– Сиди рядом!
– Лариса, делай, как он говорит, – сказала Капа.
Он ухмыльнулся.
– Прекрасно. Учтите, товарищи родители, мне до нее дотянуться – доля секунды. Поэтому давайте без глупостей? И знаете, я передумал – на вокзал не надо. Едем в Кауринск.
Саша сжал руль. Крепко, до побелевших костяшек.
– До Кауринска почти сорок километров! У меня бензина не хватит!
– За идиота меня принимаешь, Александр? Каждый уважающий себя автолюбитель возит с собой канистру-другую. Ты же уважающий себя автолюбитель?
Саша молчал.
– Хорошо, спрошу по-другому: ведь ты же любящий отец, который не желает своей дочери плохого?
– В багажнике две канистры, – процедил Саша.
Попутчик довольно рассмеялся.
– И откуда что берется, правда?!
Лариса сняла с шеи наушники. С сожалением потрогала сломанные пластмассовые крепления и сказала:
– Знаете, Юрец, а мало вам те балтийские морячки по репе настучали!
В ее голосе не было плаксивых нот или обиды – в нем была злость. Попутчик нахмурился.
– Ты, комсомолка, как со старшими разговариваешь?! Вас этому в школе учат – хамить?!
– А можно узнать, за что вас разыскивают? За кражу ржавого гвоздя? Ведь вас же ищут?
– Много будешь знать – скоро состаришься! – отрезал он.
– А вы мне сначала понравились, – вздохнула девочка. – Было в вас что-то человеческое. А вы, оказывается, обычный мелкий жулик.
– Я не жулик! – буркнул он.
– Жулик-жулик! Трусливый к тому же! Взять в заложники пятнадцатилетнего ребенка – для этого много храбрости не надо!
Он покраснел и заерзал. Капа развернулась и прикрикнула на дочь:
– Помолчи! Не зли его!
Машина остановилась на пешеходном переходе. По зебре двинулся людской поток.
– Давайте высадим девочку? – предложила Капа.
– Не могу, я к ней привык. Хамоватая, конечно, но это уже ваша головная боль.
И, заметив холодный блеск в глазах Капы, добавил:
– Не надо на меня так смотреть. Думаете, мне это нравится? Я, можно сказать, жертва обстоятельств. И вообще, что за траурные настроения?! Мы прекрасно едем, общаемся! Александр, радио включи, пожалуйста!
Саша крутанул тумблер приемника.
– Добрый день, уважаемые товарищи! Сегодня в передаче «Рабочий полдень» необыкновенный гость: заслуженный деятель искусств РСФСР, лауреат премии Ленинского Комсомола и…
– Выключай, Александр. Скучно.
Саша выключил радио. Юра хлопнул себя по колену.
– Может, анекдоты потравим, а? Я много знаю. Хотите анекдот про тимуровцев?
– Очень хотим, – язвительно отозвалась Лариса.
– Значит, приходят тимуровцы к деду и говорят: «Дедушка, давайте мы вам дровишек нарубим, воды принесем, двор подметем?». Дед головой машет и говорит: «Спасибо, соколики, все это я и сам могу сделать. Вот хохотальничек бы соседу набить…»
Юрий громко засмеялся и продирижировал гвоздем в призыве присоединиться к веселью, но никто даже не улыбнулся. Он помрачнел:
– Какая-то вы без чувства юмора семья. Поехали – зеленый.
Минут пять ехали в гнетущей тишине. Широкие улицы постепенно сужались, дома становились ниже, а автомобильные потоки заметно поредели. Промчались, обгоняя, два желтых мотоцикла ГАИ. На перекрестке Саша остановился, пропуская выехавший на трассу пригородный «Икарус».
– Заправиться надо, у меня бензин почти на нуле, – сказал Саша.
Попутчик покрутил головой, глядя по сторонам.
– Не здесь – слишком людно. На выезде из города.
Саша обогнал автобус и через три минуты притормозил у белой стелы с надписью «Вы покидаете Мурченград. Счастливого пути!». Мимо на большой скорости промчались «Икарус» и пара легковых машин.
– Никого, – сказал Саша, показывая на пустую дорогу.
– Ладно, – снисходительным тоном разрешил Юрий. – Не вздумай делать глупости, Александр. Бензин залил и сразу за руль.
Саша вынул ключ из зажигания и вылез из салона. Юрий, взглянув назад на поднявшуюся крышку багажника, широко улыбнулся.
– Вот и прекрасно. Повезло мне с вами.
– Очень! – выкрикнула Лариса и, прижавшись спиной к двери, ударила обеими ногами.
Белые подошвы синих кед смачно впечатались в небритую щеку – Юра, стукнувшись головой о стекло, застонал и дернул за ручку двери в попытке сбежать, но его шею, словно аркан, обвил ремень безопасности. От резкого рывка Юра ударился носом в подголовник переднего сиденья, захрипел и беспорядочно замахал руками. Гвоздь несколько раз вспорол обшивку крыши.
– Отца зови! – заорала Капа и выгнулась назад, усиливая натяжение ремня.
Лариса вывалилась из машины, но Саша уже распахнул дверь с другой стороны.
– Капа, отпусти, я его держу! Отпусти!
Она разжала руки. Саша выволок обмякшего Юрия, уложил его носом в горячий асфальт и крикнул дочери:
– Беги в село, найди там участкового или телефон-автомат!
Лариса перескочила через ограждение и, сверкая кедами, помчалась по пригорку к частным домам.

Глава вторая
Звонкий голос дочери в трубке объявил.
– Мам, я после школы с девчонками в кино иду! Меня не теряйте!
– Ты хоть обедала?
– Там буфет есть! Ну все, мне пора!
– Лариса, а что за фильм?!
– «Самая обаятельная и привлекательная»! Про любовь, наверное! Все, я побежала!
Короткие гудки. Едва Капа вернула трубку на аппарат, как в дверь постучали.
– Войдите!
В кабинет заглянул токарь Николай Волобуев. Выражение его чумазого лица было решительным.
– Коля, ты по какому вопросу?
Он зашел, встал перед столом и с ожесточением поскреб многодневную щетину на щеках. Капа сняла очки и выжидательно посмотрела на визитера.
– Капа, поговори с начальником цеха.
– О чем?
– О справедливости. О моем назначении в мастера участка. Долго мне еще в простых работягах ходить?
Капа откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди.
– Насколько знаю, твою кандидатуру даже не рассматривали.
Николай сел.
– В том-то и дело! – возмущенно воскликнул он. – Мартынюк, Бабков и Лущихина – вот ваши кандидаты! Ну ладно, Мартынюк и Бабков – еще более-менее, но Лущихину за что?! За то, что у нее грудь пятого размера?!
– Коля, грудь Лущихиной нас волнует меньше всего. Она – хороший рационализатор.
Волосатый кулак опустился на стол.
– Да хоть член политбюро! Справедливость где?! Я, между прочим, тут дольше всех работаю! И даже дольше тебя! Однако, ты уже целый инженер, не сегодня-завтра главным станешь, а я до сих пор детальки точу! Справедливо?! Нет!
– Во-первых, кулачками стучать будешь дома на кухне, орать – там же, во-вторых, мне должность не позволяет выдвигать и задвигать кандидатуры.
– Зато начальник цеха к тебе прислушивается, а он – член парткома, – аргументировал Волобуев и вытащил из нагрудного кармана сложенный вдвое лист. Аккуратно разгладил на колене и протянул ей.
Капа снова надела очки и взяла лист.
– Что это?
– Ходатайство. И обрати внимание на подписи внизу. Народ требует моего назначения.
– Три подписи? Коля, в твоем цехе – 158 человек.
– Дело не в количестве, а в качестве. Подписались самые-самые: Хамрин, Тыщук и Настасьин. Тебе эти фамилии о чем-то говорят?
Капа покачала головой.
– Эти фамилии, дорогой Коля, о многом говорят. Хочешь, расскажу сказку?
Волобуев насупился.
– Не надоело трудовой народ сказками кормить?
– Ты в ней главный персонаж.
– Ну-ну.
– Сидели, значит, Волобуев, Хамрин, Тыщук и Настасьин за бутылочкой водки. Впрочем, нет, какая водка – сейчас же антиалкогольная кампания. Сидели они за бутылочкой политуры, вели разговоры душевные, с сожалением смотрели в прошлое, с тревогой – в будущее, сельдью закусывали.
Волобуев невесело ухмыльнулся.
– По-твоему, это смешно? Народ денатуратом травится, тормозную жидкость пьет, а вам смешно? Кому от этого закона легче? А насчет политуры – мы ее не пьем, мы себя уважаем. У Хамрина полный набор: тесть в деревне и самогонный аппарат при нем.
– Хорошо, пусть самогон, но сути это не меняет. Так вот, Настасьин, единственный среди них с богатой фантазией, предложил: «А не стать ли тебе, Колясик, нашим мастером?». Все, понятное дело, поддержали, а Волобуев смущенно согласился, ибо давно в начальники метил. Так?
Волобуев с беспокойством почесал шею и промолчал.
– Выпили, селедкой закусили, а потом взяли и написали это ходатайство. Писал, скорее всего, Тыщук – его почерк, а диктовал Хамрин – уж больно витиевато изложено. Потом все дружно выпили и подписались.
Волобуев нахохлился.
– И что, они не коллектив? Не народ?
– Коллектив. И народ, – согласилась Капа и придвинула ему бумагу. – Но не весь. Забери, а то у меня кабинет селедкой провоняет.
Волобуев взял лист, весь в жирных янтарных потеках, и сунул в карман. Капа раскрыла папку с документами, давая понять, что сказочке конец.
– Бюрократы вы все! Сказочные!
– И тебе всего хорошего, Коля.
Волобуев пробурчал что-то под нос и вышел. Капа поморщилась от оставшегося после него запаха перегара и селедки, встала и открыла форточку – колючий ветер со свистом ворвался в небольшой кабинет и прогулялся по столу, взметнув бумаги.
Капа уперлась ладонями в подоконник и взглянула на вытоптанный снежный ковер, сохранивший первоначальную белизну лишь по периметру промзоны. Снег в этом году выпал рано, аккурат в праздник 7 Ноября, и, похоже, уже не растает – согласно прогнозам Гидрометцентра ожидается сильное похолодание.
***
Холод проникал сквозь тонкую материю арестантских брюк, задубевшие ботинки совсем не гнулись, а тулуп жал в плечах и пах псиной. Юра Четвертазин погрел ладонями уши, затем приподнял высокий воротник. Наверное, он выглядел подозрительно – женщина, тянущая за собой санки с закутанным малышом, скользнула по нему быстрым взглядом и ускорилась.
Плохо. Ему сейчас светиться никак нельзя.
Юра отошел в сторону и занял выжидательную позицию у дерева. Со стороны хоккейной коробки показались двое мальчишек. Они остановились, обменялись ударами портфелей и, довольные, побежали дальше. Размахивая тубусом, просеменила девушка в клетчатом пальто и пушистой шапке. Гремя тележкой с ломом и лопатами, прошел пожилой дворник.
Опять защипало уши. Можно было, конечно, подождать в теплом подъезде, но останавливали бдительные соседи, которые могли позвонить в милицию. А убегать из подъезда, где одна лестница и один выход – дело трудное, почти невозможное. Да и устал он бегать.
Юра оказался на свободе совершенно неожиданно. После того, как его вывели из зала суда, он попросился в туалет. Конвойный снял наручники и, посоветовав долго не засиживаться, толкнул дверь. Юра сделал свои дела и, уже помыв руки, обратил внимание на небрежно закрашенное синей краской окно, за которым, как ему показалось, не было решетки.
Он осторожно повернул ручку, высунулся и обнаружил, что от решетки остались лишь торчащие из кирпичной кладки ржавые штыри. Не тратя время на раздумья и сомнения, он забрался на подоконник, ухватился за штыри и встал на выпирающую решетку в окне первого этажа. Сильно оттолкнувшись, приземлился на грязно-снежный газон и тут же закатился под елку. Минуту он наблюдал за территорией горсуда, затем помчался к металлической ограде, на которой, в отличие от бетонного забора следственного изолятора, отсутствовал барьер из колючей проволоки.
Пробежав дворами километра полтора, он свернул к баракам, спрятался в дровяном складе и просидел там до вечера, кутаясь в холодный арестантский ватник. Как только на город опустились сумерки, он вылез и, еле шевеля окоченевшими ногами, добрался до строящегося неподалеку микрорайона. Сбив кирпичом навесной замок, он забрался в холодную теплушку, где перекусил недоеденными рыбными консервами и куском батона. Решив подождать до утра, он лег на топчан и мгновенно уснул. И снилась ему всякая дребедень: он убегал от желтого УАЗа, за рулем которого сидел индийский актер Митхун Чакраборти в форме советского милиционера. Проблесковый маяк сверкал словно зеркальный диско-шар, а из рупора громкоговорителя слышалась песня. По минорным завываниям Митхуна было понятно, что песня – о любви.
Когда небо на востоке окрасилось рассветным багрянцем, Юра выбрался из теплушки и заглянул в соседнюю, где обнаружил спящего сторожа и висевший на гвоздике добротный тулуп. Тулуп мгновенно перекочевал с гвоздя на плечи, а вот шапкой, к сожалению, разжиться не удалось – сторож использовал ее в качестве подушки и уже успел напустить туда слюней. Зато в кармане тулупа обнаружились целых три рубля.
Добравшись первым трамваем до автовокзала, Юра купил булочку с маком и билет до Кауринска. В автобусе он снова вздремнул, на этот раз без снов. В Кауринске он сразу же отправился к мелкому спекулянту Феликсу.
Феликс был осторожным барыгой и вопросу конспирации придавал очень большое значение. Для оповещения и предупреждения клиентов он использовал личное изобретение под названием «светофор Феликса». Светофор Феликса представлял собой три бельевые веревки на балконе и набор полотенец трех цветов: красного, желтого и зеленого. Зеленое полотенце означало, что вход свободен. Желтое – у Феликса сейчас клиент, надо дождаться зеленого полотенца. Красное – вход запрещен! Дальтоники и забывчивые получали несколько предупреждений, а нетерпеливые и наглые, прущие на красный цвет полотенца – моментально вычеркивались из списков благонадежных клиентов: нет дисциплины – нет ничего!
Белье Феликс сушил в ванной, номер домашнего телефона давал только проверенным клиентам, а все скупленное хранил в подвале гаража.
Подобные меры конспирации помогали избегать столпотворения клиентов на лестничной площадке и, как следствие, ограждали от подозрений со стороны бдительных соседей и внимания сотрудников ОБХСС. Поэтому Феликс был не судим, никогда не привлекался и на работе характеризовался положительно.
Юра судимостей тоже не имел, но, в отличие от Феликса, милиционеры держали его на карандаше плотно. Вот не нравилось им, что Юра часто меняет место работы, ведет полумаргинальный образ жизни и не принимает участия в общественной жизни города: какой-то совершенно ненадежный элемент, пока еще не записной урка, но уголовные наклонности явно имеющий. А так как в обязанности правоохранителей входило не только раскрывать преступления, но и предотвращать их, то Юру Четвертазина часто навещали милиционеры с профилактическими беседами. Его от такой «заботы» тошнило.
Юра снова посмотрел на пустые бельевые веревки на балконе, означавшие, что Феликса нет дома.
Он вздохнул. Эх, не в те «Жигули» он тогда сел, не в те! Надо было просто где-нибудь спрятаться и переждать, а не набиваться в попутчики к незнакомым людям. Да и с гвоздем перегнул. Но это не значит, что он сделал бы что-то ужасное той комсомолке. Он просто хотел попугать, чтобы были сговорчивее, а они его отправили с сотрясением мозга в тюремный лазарет. Негуманная семейка. Хорошо, что свидетельствовать против него не стали, пожалели, а так бы – еще одна статья до кучи.
К дому подъехала грузовая машина с тентом. Из кабины вылезла молодая женщина в белой шапке с помпоном, обогнула машину и постучала по борту.
– Уснули там, что ли?! Приехали!
Брезентовый полог откинулся. Высунулось лицо забулдыги.
– Что, приехали, хозяйка?
– Приехали! Вылезаем!
Из кузова выбрались четверо, все маргинального вида. Они выстроились перед ней, словно солдаты на построении перед офицером.
– В общем так, ребятки. Выносим бережно, аккуратно. Если поцарапаете, лак повредите или еще какую-нибудь гадость сделаете – про водяру можете забыть.
– Уж больно ты строга, хозяюшка! – подмигнул один.
– А с вами по-другому нельзя! За мной!
Грузчики, гуськом проследовав за ней, скрылись в подъезде. Юра, чувствуя, что коченеет, стал притоптывать и размахивать руками. После десяти минут энергичных взмахов, он почувствовал, что немного согрелся. Оглядевшись по сторонам, подошел к грузовику.
– Друг, сколько времени? – спросил он водителя.
Тот, пыхнув сигаретой, посмотрел на приборную панель.
– Двенадцать. Без четверти.
– Спасибо.
Юра вернулся к дереву. Через пять минут из подъезда вышла та самая женщина в шапке с помпоном.
– Ребята, только не поцарапайте! – взмолилась она, придерживая дверь.
В глубине подъезда послышалось громкое:
– Осторожно, ступень!
Женщина издала душераздирающий вопль и отскочила в сторону. Из подъезда, обдирая лакированные бока, вылетел платяной шкаф. Он остановился на ребре ступени и закачался, грозя соскользнуть на тротуар. Выскочившие грузчики еле успели его придержать.
– Да как так-то?! Ты куда смотрел?!
– У меня глаз на затылке нет!
– Я же предупреждал, что там ступень!
– Поздно предупредил!
Женщина провела рукой по царапинам и протяжно завыла. Один из грузчиков сделал попытку успокоить:
– Хозяйка, да все путем! Лакирнуть немного, а заднюю стеночку молоточком прибить можно.
Женщина гневно сверкнула глазами:
– Тебе бы только лакирнуть, алкашня! Это тебя надо молоточком!
Грузчик обиделся.
– Женщина, держите себя в руках. А то ведь мы сейчас развернемся и пойдем.
Спитые лица его товарищей выражали полную солидарность.
– Грузите. Только осторожнее. Минус один черпак, – обреченно сказала женщина.
– В смысле?! – в один голос возмутились все.
– А как вы хотели?! Или вообще ничего не получите! – снова рассердилась она.
Грузчики, ругаясь, погрузили шкаф в высокий кузов, на этот раз без приключений. Женщина села в кабину, и грузовик отъехал от подъезда.
– Гражданин, дайте пройти, – раздалось за спиной.
Юра, узнав голос, опустил воротник и обернулся.
Феликс являл собой образец благополучия: хорошая дубленка, ондатровая шапка, утепленные джинсы и высокие ботинки на толстой подошве.
– Здорово, Феликс!
– Четвертачок, ты?! – удивился барыга и сосредоточил взгляд на его арестантской обуви.
– Я. Поговорить надо. Давай к тебе зайдем.
Феликс беспокойно мотнул головой.
– Нельзя ко мне.
Но Юра не для того мерз столько времени, чтобы просто уйти.
– Между прочим, Феликс, ты сейчас на свободе только благодаря мне!
– В смысле?
– Разговор долгий. Не пустишь – вернусь с милицией, мне терять нечего.
Феликс недовольно цокнул золотой фиксой.
– Ладно.
Оба зашли в подъезд и поднялись на последний этаж. Феликс отпер четыре замка и впустил его в прихожую с большим зеркалом и пестрым бамбуковым панно.
– Я слушаю.
– Дай хоть согреться!
Юра сбросил тулуп прямо на пол.
– Чую, разговор долгий будет, – вздохнул барыга.
– Правильно чуешь!
Юра скинул ботинки. Феликс снял дубленку и разулся, затем вышел на балкон и повесил на веревку желтое полотенце. Вернувшись в комнату, он увидел, что гость уже сидел в глубоком велюровом кресле, с наслаждением вытянув к батарее замершие ноги в дырявых носках.
– Так что ты хотел сказать, Четвертачок?
– Видак, который ты мне продал, помнишь? Оказывается, он из квартиры первого секретаря райкома комсомола. А ты мне что сказал? Что он из квартиры барыги, который в милицию никогда не сунется. И как так получилось?
Феликс опустился на диван. Запустив пятерню в густые темные волосы, он молчал. Судя по всему, он сам был шокирован новостью.
– Как так получилось? – повторил Юра. – Я год копил со своей нищенской зарплаты, хотел бизнес маленький сделать – по рублю с молодняка стричь, а теперь, оказывается, я грабанул комсомольского вожака?
– Понятия не имею. Меня самого подставили. И что ты сказал следователю?
– Сказал, что купил у какого-то грузина на центральном рынке. Грузина не помню.
– Молодец! А как ты здесь оказался?
– Сказал, что утюг дома забыл выключить, меня и отпустили.
– А если серьезно?
– А если серьезно, сбежал с предварительного заседания суда.
– Силен! И что ты хочешь?
– Я хочу пожрать, помыться и поспать. Ты мне должен.
– Без проблем! – с готовностью ответил Феликс и встал.
– И пожить у тебя какое-то время, – добавил Юра.
Феликс снова сел и развел руками.
– Слушай, Четвертачок, у меня тут тоже неспокойно – участковый зачастил, вопросы всякие задает. Давай так: двести рублей, одежда и пристрою тебя куда-нибудь?
– Куда?
Феликс пожал плечами.
– Надо подумать.
– Думай.
Юра поудобнее устроился в кресле и закрыл глаза. Феликс вышел на балкон и сменил желтое полотенце на красное.
***
– Искала она, искала, а оказалось, что человек, который ей нужен, был всегда рядом. Им оказался Гена, ее партнер по пинг-понгу. Она с ним в перерывах играла постоянно. Мне понравился.
– Гена понравился? – уточнил Саша.
– Фильм. И Гена тоже – он такой нелепый и беззащитный.
Лариса отправила в рот ложку супа и подмигнула отцу. Саша озадаченно почесал бровь.
– Тебе нравятся нелепые и беззащитные?
– Пап, ты что, с Урала?! Это ж кино! А в кино совсем не как в жизни!
– А почему с Урала?
– Да это из фильма! – отмахнулась дочь.
– Из какого фильма? – не понял отец.
– Из этого самого, про который я тебе только что рассказывала! «Самая обаятельная и привлекательная»! Ну ты чего, пап?!
Капа поставила перед ней тарелку с картофельным пюре и котлетой. Дочь схватилась за вилку.
– Да не торопись ты так!
– Мам, мне еще с Галей надо увидеться, мы с ней брейк-дансу учимся!
– Так я не понял, а почему с Урала? – продолжал недоумевать Саша. – Там что, не люди живут? Я в Свердловске был в командировке – так могу сказать, что замечательные люди там.
Лариса закатила глаза.
– Пап, повторяю: эта фраза из фильма.
– Но можно хотя бы узнать, в каком контексте прозвучала эта фраза?!
Саша начал заводиться. Капа поставила перед ним кружку с чаем и положила руку на плечо.
– Сходим в кино и сами узнаем.
– Во-во! – поддакнула дочь с полным ртом. – Сходите сами и не приставайте!
Саша громко размешал сахар.
– Капа, в воскресенье идем в кино на этот фильм! И не обсуждается!
Лариса хихикнула, а Капа с улыбкой развела руками.
– Как любит говорить Ашот: мужчина говорит – горы молчат. Идем в кино.
Лариса быстро доела, поблагодарила и убежала одеваться.
– И когда только все успевает: и учиться на отлично, и портвейн в Ленинграде попить, и в кино сходить? Теперь вот брейк-данс какой-то, – задумчиво спросил Саша.
– Еще английский учит самостоятельно, – добавила Капа. – Разносторонняя. Ты не рад?
– Рад, конечно. Интересно, куда поступать собирается? Не говорила еще?
– Вроде, в педагогический. Вместе с Галей Соколовой.
В прихожей зазвонил телефон. Лариса зашла в кухню, шурша по линолеуму длинным телефонным проводом.
– Из милиции звонят. Взрослых просят. Кто из вас взрослый?
И, вручив телефон отцу, присела на табуретку рядом с матерью.
Саша слушал и хмурился. Под конец разговора сказал:
– Понял. Будем бдительны и будем звонить. До свидания.
Вернув трубку на аппарат, он задумчиво потер подбородок.
– Что?! – в один голос спросили жена и дочь.
– В общем, Лара, сидишь дома сегодня.
Лицо дочери вытянулось от удивления.
– Почему это?
– Звонил Холмогоров, тот самый лейтенант. Уже старший лейтенант, точнее. Сказал, что из здания суда сбежал Четвертазин. Помните такого?
Разумеется, они помнили.
– И как ему удалось? – спросила Капа. – У них там день открытых дверей?
– Не знаю. Попросили быть бдительными и звонить в случае чего.
– Что значит «в случае чего»? – не поняла дочь. – Они думают, он будет мстить?
– Не факт, но решили предупредить. Мы все-таки способствовали его аресту самым непосредственным образом.
– А не надо в чужие машины садиться и гвоздями угрожать! – возмущенно воскликнула Лариса. – Почему я должна из-за него менять свои планы?!
Капа поставила телефонный аппарат перед ней и вручила трубку.
– Звони своей подружке и скажи, что не придешь. В подробности не вдавайся, просто скажи, что не можешь. Уроки делаешь, например.
– Я уже сделала!
– Значит, будешь делать впрок! На год вперед! – рявкнула Капа. – Звони, я сказала!
– Папа, скажи маме!
– Что я должен сказать маме?! Что она права?! Звони!
Лариса под требовательным родительским взглядом опустила голову. Спустя полминуты гнетущей тишины палец дочери нехотя закружил телефонный диск.
***
Юра надавил на кнопку звонка.
– Кто? – спросил женский голос.
– Здравствуйте! Я по объявлению! Вы продаете арифмометр «Феликс»?!
Дверь открылась. Увидев хозяйку, Юра сразу понял, что подразумевал Феликс под словом «женщина-вамп». Было, определенно было в образе этой тридцатилетней женщины что-то роковое: эти стриженные под каре иссиня-черные волосы, сильно подведенные глаза, ярко красные губы и короткий шелковый халат, едва прикрывающий красивой формы бедра. Красотка сжимала тонкими пальцами мундштук с дымящейся ментоловой сигаретой и внимательно смотрела на гостя.
– Арифмометр «Феликс», – повторил Юрий. – Мне для коллекции. Здрасьте.
Хозяйка распахнула дверь и сделала пригласительный жест. Юрий шагнул через порог и оказался в совершенно другом мире с серым обоями с черными магнолиями, линолеумом с затейливым рисунком и замысловатым абажуром. В большом, во весь рост, зеркале отражалась часть убранства гостиной: софа с изогнутыми ножками, старинный секретер со множеством ящичков и желтый торшер.
– Я от Феликса, – сказал Юра.
– Я так и поняла. Раздевайтесь.
Юра снял добротное пальто и остался в приличных джинсах и свитере (похоже, Феликс с перепуга расстался со своими лучшими вещами).
– Вот тапочки.
Юра расшнуровал высокие зимние ботинки и влез в мягкие тапочки.
Взмах руки в сторону комнаты.
– Прошу.
– Я – Юрий.
– Кира.
– Знаю, Феликс сказал.
Комната казалась непривычно большой – очевидно, из-за светлых фактурных обоев, визуально расширяющих «хрущевские» 16 квадратов, и из-за отсутствия традиционной мебельной стенки с книгами и хрустальными сервизами. Нетрадиционную обстановку дополняли импортные телевизор и видеомагнитофон.
– Садитесь.
Юра опустился в кресло.
– Выпьете? Джин, тоник, коньяк? Может, водки?
– Нет, спасибо.
Кира села на софу и стряхнула пепел в бронзовую пепельницу, стоявшую на журнальном столике.
– Итак?
– Меня ищет милиция.
Похоже, факт, что к ней обратился беглый преступник, хозяйку нисколько не смутил. Она даже бровью не повела.
– И?
– Феликс сказал, что вы можете помочь с жильем. Мне надо где-то переждать бурю.
– Надо подумать.
Кира поднесла мундштук к губам и задумчиво затянулась. Юра осмотрелся.
– Ваша бабушка? – спросил он, показывая на черно-белую фотографию над ее головой.
Кира засмеялась. Юра и сам понял, что сказал ерунду. Да и сходства между хозяйкой квартиры и этой женщиной в старомодной шляпке-колоколе не было никакого. Разве что сигарета в тонких пальцах.
– Это Коко Шанель. Будь она моей бабушкой, я бы не жила в этой стране вечнозеленых помидоров.
– Ну, сейчас уже все меняется, – неуверенно сказал Юра.
Кира удрученно покачала головой, вытащила сигарету из мундштука и смяла ее в пепельнице.
– Ничего не меняется. Ладно, оставим эту больную тему. Думаю, Юрий, я смогу вам помочь с жильем. Правда, далековато от Кауринска.
– Тем лучше. Я отблагодарю при первой же возможности.
– Не стоит. У нас с Феликсом своя система взаиморасчетов.
Кира встала, выдвинула ящичек секретера и достала блокнот и ручку. Даже ручка у нее была особенной – с золотым пером. Что-то размашисто написав, она вырвала лист и протянула ему.
– Скажете, что от меня.
– Понял вас, Кира, – сказал Юра, пряча бумажку с адресом в карман. – Вы даже не спросите, почему меня ищет милиция?
– У нас не принято спрашивать. Если наши просят помочь – мы помогаем без вопросов.
«У нас», «наши», «мы» – было в этом какое-то благородное единение и общность интересов, словно в тайном клубе, доступ в который имел только избранный.
Впрочем, Юра, будучи не настолько наивным, прекрасно понимал, что благородством тут и не пахнет. Тут свои законы. Волчьи.
***
Лариса натянула вязаную шапку до самых бровей. Подумала немного и накинула сверху капюшон куртки.
– Лариса, тут до школы двадцать метров.
– Это конспирация, мама. Не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что меня родители в школу привозят.
– А что в этом такого? – удивился Саша. – Мы не можем своего ребенка в школу отвезти? Помнишь, как мы тебя сюда в первый класс привели? Ты тогда с такими большими бантами была, в руках гладиолусы, ранец за плечами новый.
– Ладно, вы тут ностальгируйте, а я пошла. Пока!
Лариса перекинула через плечо ремешок сумки и выскочила из машины.
– Стесняется нас, – сокрушенно сказал Саша.
– Взрослеет, – грустно ответила Капа.
У ворот дочь откинула капюшон и сняла шапку. К ней сразу же подошли одноклассники: две девочки и мальчишка с дипломатом под мышкой. Компания, переговариваясь, не спеша направилась к крыльцу, к которому со всех сторон сбегались школьники.
Саша завел машину.
– Ну что, поехали?
– Поехали.
Саша молча крутил руль, Капа тоже молчала и смотрела на город, замерший в ожидании лютой зимы. Снег, неровными сугробами лежавший вдоль обочин, оброс выхлопной грязью, деревья поникли голыми ветвями, на остановках в попытках согреться выплясывали люди, а сверху, с крыш и оконных карнизов, хмуро посматривали уличные завсегдатаи – воробьи и голуби. Правда, городскую серость немного разбавляли лозунги на стенах домов, предприятий и растянутых над дорогами кумачовых лентах:
«Трудящиеся Советского Союза! Самоотверженным трудом крепите экономическое могущество нашей Родины! Успешно выполним план 1985 года, достойно завершим пятилетку!»
Или:
«Товарищи! Будьте рачительными хозяевами, боритесь за экономию материальных ресурсов! Проработаем в 1985 году не менее двух дней на сэкономленных материалах, сырье и топливе!»
Или:
«Да здравствуют советские профсоюзы – школа управления, школа хозяйствования, школа коммунизма!»
Или этот, на стене станкостроительного завода:
«Трудящиеся Советского Союза! Шире развертывайте социалистическое соревнование за достойную встречу XXVII съезда КПСС! Новыми достижениями в труде ознаменуем съезд родной ленинской партии!»
Машина ткнулась передними колесами в сугроб.
– Капа, приехали.
– Я вижу. Слушай, Саша, думаешь, этот Четвертазин решится на что-нибудь такое? – задумчиво спросила Капа, глядя на рабочих, тянущихся через проходную.
Саша постучал пальцами по рулю.
– Не знаю. Но лучше перестраховаться.
– Да, наверное, – согласилась она. – Не забудь Ларису из школы забрать.
– Ох и криков будет! – с улыбкой покачал головой Саша.
– Строже с ней будь, хорошо? Все, пока!
Поцеловав мужа, она вышла из машины. Куривший у проходной Коля Волобуев приподнял кроликовую шапку и, слегка поклонившись, ехидно поинтересовался:
– Начальство прибыть изволило?
– Изволило, Коля, изволило, – миролюбиво ответила Капа, шаря в сумке в поисках пропуска. – Как дела? Смирился с мыслью, что не быть тебе мастером в этой жизни?
Волобуев усмехнулся.
– А у меня выбора нет. Вам, высоколобому начальству, виднее, кто достоин. А я кто? Простой скромный рабочий. В общественной жизни не участвую, политикой не интересуюсь, деревья со школьниками не сажаю. Я просто вот этими мозолистыми руками вытачиваю детали. Хренову тучу лет!
Он потряс широкими ладонями. Капа нашла пропуск.
– Коля, из девятого ПТУ хотят к нам учащихся на практику отправить.
– И что?
– Возьмешь двух практикантов? Поможешь подрастающему поколению безболезненно перейти от теории к практике?
– Я похож на воспитательницу в детском саду?
– Ты похож на опытного работника, которому есть что показать молодой смене. Мудрый наставник, старший товарищ и крепкий профессионал.
Капа толкнула турникет проходной. Вахтер поприветствовал ее кивком, даже не взглянув на пропуск – начальство он знал в лицо. Волобуев, выйдя из задумчивости, выскочил следом за ней. Большой и высокий, он семенил рядом с маленькой Капой.
– А передовики отказались, что ли? Не царское дело – молодняк учить, да?
– Мы им не предлагали.
– Почему? Они же лучшие из лучших по вашим меркам. Поэтому вы их выдвигаете, а остальных – задвигаете. Меня вон – задвинули и даже не чихнули.
Капа, взявшись за дверную ручку, посмотрела на него снизу-вверх:
– Коля, тебе детей доверяют. Будущее нашей страны. А ты мне тут про «выдвинули-задвинули». Впрочем, как хочешь.
Она дернула за ручку и зашла. Волобуев подумал немного и, засунув голову в дверь, крикнул.
– Ладно, уговорила! Давай практикантов!
– Учти, я лично буду проверять, чему ты их научил!
– Вот, блин!

Глава третья
Добираться пришлось на такси – на автовокзале наверняка дежурили усиленные милицейские патрули, ориентированные на розыск беглого преступника Четвертазина Юрия Тихоновича 1960 года рождения, ранее не судимого, среднего роста, среднего телосложения, с серыми глазами и короткой стрижкой…
Юра слипающимися глазами поглядывал в седой затылок водителя. Размеренный гул двигателя и тепло от печки убаюкивали, но окончательно погрузиться в дрему не давала болтовня таксиста. Тот говорил много и эмоционально. Обсудив предыдущих генсеков, один за другим отъехавших на лафетах в светлое социалистическое царство, он переключился на новое руководство страны, которое, по его скромному обывательскому мнению, идет верной дорогой. Особенно порадовала антиалкогольная кампания, именуемая в народе «сухим законом».
– И правильно! Водка – зло, скольких людей загубила эта злодейка с наклейкой. Все мои одноклассники уже давно на погосте. Я последнего похоронил, рюмочку за упокой выпил, а домой пришел и завязал. И отлично себя чувствую, хочу тебе сказать. Спортом занимаюсь, по утрам зарядочку с гирькой делаю, в парке бегаю по выходным, а морозец хороший вдарит – так обливаться холодной водой буду, а снегу присыплет побольше – на лыжи встану.
– На лыжи можно встать в любое время года. Главное, чтобы обстоятельства удачно сложились, – сказал Юра и осекся.
Но водитель, к счастью, понял по-своему.
– Согласен, летом можно и на водные лыжи – было бы желание. Да вот только желания у населения нет, не наблюдаю что-то. Смотрю на мужиков нынешних, все какие-то обрюзгшие, плешивые – ну какой там спорт? У них одна забота – налакаться и домой на полусогнутых.
– Вам же, таксистам, лучше. Те спьяну и три счетчика заплатят, – сказал Юра и добавил насмешливо. – А то еще и прикупят, а? У таксиста того же самого.
Водитель вздохнул. Отрицать факт, что таксисты по ночам продавали водку по тройной цене, было бы глупо, об этом все знали. И про их каналы-поставщики, недоступные для простого обывателя, тоже знали: несуны на ликероводочных заводах, проводники поездов дальнего следования, продавцы в магазинах, торгующие через черный вход…
– Такие только профессию позорят, а я этим не занимаюсь. У меня тут случай был: на мужиков каких-то нарвался, они машину окружили, на капот легли, требуют, паршивцы! А где я им возьму?! А они мне такие: не ври, нам твой сменщик продавал! Пришлось монтировкой пригрозить.
Таксист с досадой стукнул по произвольно опустившемуся солнцезащитному козырьку.
– Бизнес, – сказал Юра.
– Что? – не понял таксист.
– Слово такое есть – «бизнес». Это что-то вроде законной торговли.
Таксист недовольно мотнул головой.
– Бизнес еще какой-то! Я тебе, мил человек, так скажу: как ты это дело не обзови, ничего законного тут нету! Оно так и останется спекуляцией, понял? Эх, новый-то наш Генеральный борьбу с алкоголизмом затеял правильную, да только не с этим народом такие эксперименты устраивать.
Он нервно посигналил «Москвичу», пытавшемуся выехать перед ним, и продолжил:
– Я потом со сменщиком поговорил, серьезно так, с пристрастием, а он мне тоже предложил этим заниматься. Пригрозил ему, если не прекратит это непотребство, то пожалуюсь куда следует. Так он на другую машину перевелся со страху. Да и черт с ним! Все равно после него грязь одна в салоне! Смотри, что я нашел!
Таксист, не выпуская руль, склонился вправо и открыл бардачок. Пошарив, вытащил небольшой прямоугольник из плотной бумаги и протянул назад.
– Глянь!
Картонка оказалась игральной картой с красным сердцем, обозначающим червовую масть, и латинской буквой «Q». Большую часть карты занимало цветное фото женщины, совершенно голой, с раздвинутыми ногами.
– Видал, похабщина какая?! И не рисунок ведь какой, а фотография! И не стыдно же ей!
– А чего не выкинете? – спросил Юра, отдавая карту. Таксист засунул ее обратно в бардачок и буркнул:
– Пусть будет.
Юра, подавив улыбку, отвернулся к окну, за которым простирались припорошенные снегом поля. Водитель внимательно глянул в зеркало.
– А у тебя тоже этот… как его… бизнес, да?
– Почему?
– Да просто не каждый на такси в такую даль поедет. Червончик выложишь, не меньше.
Водитель показал на таксометр, на табло которого уже «накапало» 4 рубля 23 копейки.
– Ладно, – согласился Юра и снова поймал в зеркале его внимательный взгляд.
– Да и одет уж больно хорошо. Я, когда ты в машину сел, так и понял, что непростой ты гусь. Мне такое пальтишко купить – надо не жрамши месячишко вкалывать. А ботиночки – югославские, не иначе? Или Чехословакия?
Юра мысленно выругался. Ну вот какое твое дело, кто во что одет?! Твое дело – баранку крутить!
– В торговле работаю, – коротко ответил он.
– А-а-а, ну ясно, – презрительно сказал водитель.
– Что ясно?
– Да все ясно. Дефицит, импорт, наценка. Все ясно, – ответил водитель, добавив к презрению в голосе осуждающие нотки.
Юре вспомнился лейтенант Холмогоров – тот тоже любил разговаривать изобличающе-издевательским тоном.
– Да что ясно-то?! Можно подумать, таксисты плохо зарабатывают! Знаю я все ваши уловки: то упретесь и соглашаетесь везти только по двойному тарифу, то на лампочку эту свою зеленую носок натянете и к «Интуристу» – бомбить! Что, не так?!
Водитель опустил руку под сиденье и вытащил монтировку.
– Ты, мил человек, обвинить меня в чем-то хочешь?
Юра промолчал, и вовсе не из-за монтировки: ему сейчас никак нельзя привлекать к себе лишнее внимание – не в том он положении.
– И голос на меня повышать не надо, – добавил таксист.
– Извините, просто нервы.
Таксист бросил монтировку на соседнее сиденье и положил руку на руль.
– Жил бы честно – не нервничал бы. Еще по себе всех равняет.
Машина свернула и помчалась вдоль реки, местами чистой и широкой, местами – узкой и забитой скоплениями шуги. Навстречу прогрохотал бульдозер, оставляя после себя взрыхленный гусеницами снежный наст, проехали несколько грузовых машин с бетонными блоками. Юра взглянул на небо – под стать настроению оно было серым и мрачным.
Минут десять ехали в тишине. Таксист обиженно сопел, Юра тоже молчал и посматривал в окно. Спать уже не хотелось, хотелось побыстрее покинуть машину, воздух в которой словно пропитался враждебностью. Была и другая причина, обусловленная мерами элементарной конспирации: водителю совершенно необязательно знать адрес – мало ли…
– Долго еще?
– Вон, – водитель повел подбородком в сторону малоэтажных домов.
– Это и есть Лучики?
– Да. Пустырь этот объедем – и на месте. Адрес какой?
– Здесь останови.
– Тут еще километра полтора в объезд. Или напрямки пойдешь?
– Пойду.
– Как хочешь.
Машина остановилась посередине дороги. Юра взглянул на счетчик, на табло которого застыла сумма: 8 рублей 12 копеек.
– Держи, – он протянул десятирублевку и дернул за дверную ручку. – На сдачу себе шнурки купишь от югославских ботинок.
Едва он захлопнул дверь, как «Волга» отъехала задним ходом и резко развернулась.
– Пижон несчастный! – крикнул водитель. «Волга», виляя и взметая легкий придорожный снег, помчалась прочь.
– Вот козел! – буркнул Юра и осторожно спустился по пригорку на заснеженное поле, от края которого в сторону домов тянулась узенькая дорожка, видно, протоптанная жителями городского поселения с теплым названием Лучики.
Поплутав среди желтых двухэтажных «сталинок» и расспросив местных бабушек, Юра вышел к частному сектору. Через пять минут он остановился перед небольшим домом с кривым штакетником и, еще раз сверившись с адресом на бумажке, постучал в калитку. Откуда-то сбоку послышался шорох цепи, через секунду сквозь доски забора просунулся собачий нос. Пес обнажил клыки и угрожающе прорычал.
– Назад! Назад, я сказала!
Пес утих, вынул морду из забора и зашуршал цепью. Калитку открыла молодая женщина в косынке и с шалью на плечах.
– Вы Анфиса? Здравствуйте.
– Да.
– Я от Киры.
Хозяйка посмотрела по сторонам и открыла калитку.
– Песик ваш не укусит? – спросил Юра, глядя на собаку.
– Не укусит. В дом заходите.
Он поднялся на крыльцо и зашел в дом. Внутри потрескивала печка и пахло чем-то мучным, в одной из комнат слышался голос телевизионного диктора.
– Слушаю вас, – сказала вошедшая следом хозяйка.
– Мне надо где-то пожить. Кира сказала, что у вас можно.
Он в качестве доказательства вынул бумажку с адресом.
– Это она мне дала.
– Понятно, – без особого восторга сказала Анфиса и показала на закрытую дверь второй комнаты. – Надолго?
Юра пожал плечами.
– Как пойдет. Что, даже не спросите, кто такой и откуда? Меня, кстати, Юрием зовут.
– Мы не спрашиваем.
Опять это «мы»!
Он оглядел дом, убогая обстановка которого даже близко не могла сравниться с богатым ремонтом и мебелью в квартире Киры. Неровные стены с пузырящимися обоями, крашеный коричневой краской оргалит на полу, низкий бревенчатый потолок и маленькие окна с облупившейся на рамах краской. Была еще металлическая печка с упирающейся в потолок дымовой трубой.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/den-isten-31614890/kapitolina-80-e-70774027/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.