Мой саквояж
Мой саквояж
Валерий Кулаковский
Представьте себе книгу, которая заставит вас одновременно улыбнуться и задуматься. Это не сборник сухих фактов о достопримечательностях и исторических событиях. Это коктейль из приключений и историй, где автор, как неутомимый путешественник, в сланцах, с потертой дорожной сумкой на ремне, ведет вас через джунгли впечатлений, событий и курьезов.
Из книги, в частности, можно узнать: в чем отличие "кальдария" от "фригидария" в термах; смысл китайского приветствия «Ни чи ле ма»; зачем троглодиты живут в подземных пещерах; как нестинары танцуют босиком на раскаленных углях; почему нельзя кормить ослика перед тем, как его оседлать, а также, пополнить словарный запас полезными и забавными словами из разных языков – узнать, что означают слова «mo?ki», "михурчики", "чорапогащник" и многое другое.
Эти путевые заметки и рассказы – как лучший друг-путешественник: смешной, немного сумбурный, но всегда знающий, куда поехать, что посмотреть и где попробовать вкусную и необычную национальную еду.
Валерий Кулаковский
Мой саквояж
Саквояж (sac (de) voyage) – сумка для путешествий.
«Путешествующий живёт четыре жизни: в одной он планирует путешествие, в другой совершает его, в третьей – вспоминает, а в четвертой – живёт, как все остальные смертные».
Восточная мудрость.
Глава 1. Итальянская мозаика
Венеция.
Город, словно сошедший с холста – таинственный, окутанный дымкой акварельных туманов. Каналы, как шелковые ленты, обвивали почерневшие от времени палаццо. Я неспешно шел по узким улочкам вдоль каналов, держа в руках монографию о художниках Ренессанса, будто она была ключом от этой сокровищницы. Ветра здесь нет – только дыхание Адриатики, смешанное с запахом старины, морской соли и отсыревшего дерева. На площади Сан-Марко, под взорами золотых мозаик, я вдруг понял, почему Тинторетто писал ангелов в вихре красок: небо здесь и вправду касается земли и растворяется в воде.
А дальше, за мостом через канал, взору открылась Базилика деи Фрари, неброская снаружи, зато внутри её стены, словно страницы дневника Тициана, хранят фрески, написанные его кистью – «Вознесение Пресвятой Богородицы» («Ассунта»). «Мадонна Пезаро».
На фоне суровой сдержанности готического интерьера, фрески излучают солнечный свет и тепло. Свет, пробивавшийся через витражи, танцевал на ликах святых, и я замер, чувствуя, как время оборачивается вспять: вот он, мастер, стоит на лесах, и наносит мазки на сырую штукатурку, а за окнами плещутся воды лагуны.
Флоренция
Если Венеция – это поэма, то Флоренция – сонет, отточенный до совершенства. Я бродил по длинным коридорам галереи Уффици впитывая в себя дух той эпохи. Из окон галереи открывался вид на город, собор Санта-Мария-дель-Фьоре, реку Арно. Вот Сандро Боттичелли – его «Весна» парила в воздухе, будто ветер, запутавшийся в шелках нимф. «Рождение Венеры» заставило сердце биться в ритме прибоя: казалось, раковина вот-вот коснется пальцев. Тициан, Веронезе, Микеланджело, Караваджо… Их краски звучали хором, словно органная месса. Я сверял репродукции с оригиналами и они словно оживали на холстах.
Здесь выставлена одна из немногих картин Микеланджело Буонарроти "Святое семейство по дороге в Египет". А на картине Вероккио «Крещение Христа» выделяется фигура одного из ангелов, которую написал молодой подмастерье Леонардо да Винчи. Когда учитель увидел, что подмастерье превзошёл мастера, он больше не притронулся к кисти.
А за поворотом, на площади Синьории, под открытым небом высится скульптура Давида с пращей (копия, оригинал выставлен в галерее Академии Флоренции). На улочке, недалеко от площади, сорок лет лежал огромный кусок мрамора, из которого Микеланджело и изваял Давида. На работу у 28-летнего скульптора ушло три года. Взял пятиметровый кусок мрамора и отсек от него всё лишнее.
Узкие улочки, пахнущие кипарисом и кожей старинных фолиантов, вели меня к мосту Понте Веккьо. Ювелиры в его аркадах, потомки цеховых мастеров, шептались о золоте, словно алхимики.
А на закате, когда солнце окрасило купол Брунеллески собора Санта – Мария – Дель – Фьоре в багровые цвета, я зашел в ту самую церковь, где хранится одна из первых работ Микеланджело – распятие, Свечи мерцали, как звезды, и я представил, как мастер приходил сюда работать.
Эти города – не просто места. Они диалог с теми, кто когда-то смешивал краски кровью сердца. И пока я стоял на смотровой площадке на вершине холма, глядя, как Флоренция тонет в закате, мне открылось: Возрождение не закончилось. Оно длится, пока кто-то смотрит на фреску и слышит в шепоте красок – «Я был здесь. И я остаюсь».
Казанова, или великий побег из Пьомби
На один из домов под номером 3082 по улице Калле Малипьеро в Венеции, прикреплена табличка, извещающая о том, что здесь, 4 апреля 1725 года, появился на свет Джакомо Казанова. Недалеко отсюда, в том месте, где Гранд-канал впадает в лагуну, находится Дворец Дожей, в котором расположена тюрьма Пьомби, самым известным узником которой был Казанова.
Венеция, 1755 год. Тюрьма Пьомби, названная так из-за свинцовой крыши, которая летом превращала камеру в духовку, а зимой – в холодильник, тридцатилетний Джакомо сидел на соломенном тюфяке и размышлял о жизни.
– Ну, конечно, арест и приговор за все мыслимые и немыслимые пороки – богохульство, масонство, владение книгами по магии… Как будто флирт с женой инквизитора (по правде говоря – горячая штучка, настоящий светлячок) – это политическое преступление! – бормотал он, ковыряя стену.
В кованой железом камерной двери открылось смотровое окно и в нем показалась физиономия тюремщика Беппо, напоминающая печеное яблоко с обвисшими усами. Беппо, хмурясь, протянул две миски.
– Обед, синьор! Сегодня – чечевичная похлебка и тушеная треска. Видя, что Джакомо морщит нос от запаха рыбы, Беппо сказал: – Она так же свежа, как и ваша репутация.
– Беппо, дружище, вздохнул Казанова, взяв обед. – Скажите, вы когда-нибудь задумывались, что свобода – это всего лишь вопрос правильного выбора ключа?
– Задумывался, что, если вы еще раз заговорите на эту тему, я доложу об этом куда следует – проворчал тюремщик.
Но Казанова уже строил план. За месяц он прикормил крысу кусочками хлеба, чтобы та прогрызла дыру в полу. Не получилось. «Дорогой дневник, сегодня крыса не захотела грызть пол и потребовала вина. Видимо, я попал в испорченное общество»
Во время прогулки по тюремному дворику он нашел обломок мрамора и длинный засов, из которого и сделал заточку. Познакомился с заключенным-соседом через стену, еретиком и отступником, и попросил его, среди прочего, соорудить парик из пакли.
– Слушай, Бальбассаре, – шептал Джакомо через стену, – если я сбегу, вытащу и тебя. Но если мы провалимся, обещаю: в аду я буду хвастаться, что обвел вокруг пальца самого Люцифера.
– Лучше покрепче вяжи узлы на простынях, чтобы мы не разбились.
Побег назначили на ночь венецианского карнавала. «Идеальное время, – считал Казанова. – Все пьяны, включая стражников на площади у Дворца Дожей».
Перекрестившись и оставив в камере записку с цитатой из Псалма «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни», Джакомо полез через проделанную дыру в крыше из свинцовых плит, попутно размышляя: – Почему все гениальные планы требуют ползать по грязным чердакам? Видимо, так Вселенная испытывает моё обоняние.
На крыше его уже ждал Бальбассаре, дрожащий как желе при землетрясении. – Казанова, мы на высоте девяти метров! У меня от страха колени звонят, как соборные колокола!
– Прекрасно, – ухмыльнулся Джакомо, – народ подумает, что это ангелы зовут на мессу?
Они благополучно спустились по связанным простыням в одно из помещений Дворца и, стоя у окна, начали делать знаки прохожим на улице. Их увидели и сообщили ключнику, что он, растяпа, запер двух посетителей. Сонный привратник открыл дверь и сообщники, сойдя вниз по лестнице, выбежали из Палаццо Дукале.
У пристани оказался гондольер, мирно справлявший малую нужду в канал. – О, синьоры! – сказал он. – Вы… с небес?
– Из Пьомби, дружище. Но тебе туда не надо. Не рекомендую, – бросил Казанова, прыгая в лодку.
Через час они уже подплывали к материковой части. Бальбассаре молился, глядя на венецианские огни. – Думаешь, нас простят?
– Бальби, не переживай. Простит тот, кто сможет. Остальные просто позавидуют, – усмехнулся Джакомо, поправляя парик из пакли. – Кстати, этот парик чешется еще хуже, чем совесть у инквизитора, заточившего меня в тюрьму.
За свою полную приключений жизнь Казанова успел побыть аббатом, алхимиком, секретным агентом инквизиции, финансистом, дипломатом. Его любовницами были служанки, монахини и высокопоставленные особы. Он устраивал финансовые аферы, лотереи, играл в азартные игры, расплачивался фальшивыми векселями. Из-за своих махинаций еще шесть раз попадал в тюрьмы, но ни разу не раскаялся.
Последние годы жизни ловелас и авантюрист провел в должности библиотекаря Духцовского замка в Моравии (северная Чехия). Там он написал 12 томов воспоминаний. Девизом его жизни было изречение: «Я безумно любил женщин, но свою свободу я всегда любил больше».
Описывая побег из Пьомби Казанова добавил: «И если Беппо всё еще думает, что всему виной ключ от камеры, скажите ему, что свобода не в дверях, а в голове. Ну и в дыре в крыше, конечно»
А треску из Пьомби, говорят, до сих пор подают в местных тавернах. Под названием «Раскаяние по-венециански». Без вина.
Прогулка по Риму, или, где заканчиваются руины и начинается город
Рим – это город, где кажется, что история смотрит на тебя из каждой трещины в асфальте, а местные жители давно научились пить эспрессо, не обращая внимания на то, что под их стульями, возможно, находится какой-нибудь артефакт.
Мое знакомство с городом началось у помпезной скульптурной композиции первому королю объединённой Италии Виктору Эммануилу II. «Свадебный пирог» – так римляне любовно называют монумент на склоне Капитолийского холма. «Почему пирог?» – спросил я у местного гида. «Потому что белый, пышный, а, если посмотреть на него после третьего апероля – начинает казаться съедобным», – ответил он, подмигнув.
Далее – Колизей, или амфитеатр Флавиев, который местные зовут «Il Colosseo». Строительство Колизея, началось в 72 году нашей эры при императоре Веспасиане, а закончил строительство уже его сын Тит. Построен в честь побед в Иудее, и, по большей части, за деньги и ценности, которые оттуда вывезли. Строили амфитеатр всего 8 лет. Веспасиан хотел упрочить собственный культ, искоренив память о своём предшественнике Нероне. Как обычно и бывает в истории. Предшественника очернили, обвинив его в поджоге Рима. Оставалась нерешённой непростая проблема: что делать с дворцом Нерона, Золотым домом, как его называли, который вместе с прилегающим парком занимал в центре Рима площадь в 120 гектаров. Решили просто – дворец снести, озеро засыпать, а на их месте построить амфитеатр для развлечений.
На арене Колизея гиды рассказывают о гладиаторах так страстно и с придыханием, будто сами участвовали в боях. «Представьте: песок, кровь, крики… а потом перерыв на сиесту и селфи с поверженным львом!» – говорил один из них.
Римляне мастера сокращать дистанцию между святым и смешным. У Пантеона, который они называют «Кастрюлей богов» (из-за купола, напоминающего крышку), я услышал диалог: – Смотри, дырка в потолке! И, говорят, дождь не попадает!
– Ну да, как же. В прошлый раз, во время ливня, я здесь до нитки промокла!
На площади, рядом с Пантеоном, установлена скульптура слоника с египетским обелиском на спине. На пьедестале начертано: «Как знаки мудрого Египта поддерживает слон, сильнейший из всех зверей, так и мудрость должна поддерживать крепкий ум»
Гуляя по Пьяцца Навона, где фонтаны извергают струи воды, а художники рисуют портреты так, будто спасают мир от скуки, я понял главное: римлянин рождается с врожденным умением сидеть на мопеде, жуя пиццу аль тальйо, и, при этом, философски рассуждать о том, что «жизнь – это как трафик на Via del Corso: хаос, но если не нервничать и молиться всем богам сразу – пронесёт».
А еще они обожают фонтан Треви, но зовут его «Банкоматом желаний»: «Брось монетку – вернешься в Рим. Бросишь две – найдешь любовь. Бросишь три – купишь тут квартиру». За год набирается больше миллиона евро. Я спросил у гида, куда расходуются деньги из фонтана. «На ремонт фонтана – ответил он подобно Остапу Бендеру. – А остальное на прибавку к жалованию мэра и лиц, к нему приближенных. Шутка».
Римский форум местные именуют «Офисом древних менеджеров»: «Тут Цезарь подписывал контракты, Нерон устраивал корпоративы, а мы теперь ходим на экскурсии, смотрим и пытаемся понять, как это все изначально выглядело».
Некоторые черты современных римлян:
– Вечная неспешность. Они могут час обсуждать, как лучше проехать 500 метров, и в итоге пойти пешком, зайдя по пути в пять баров.
– Страсть к жестам. Их руки двигаются так, будто дирижируют невидимым оркестром, даже когда они спрашивают: «Где тут туалет?»
– Философский подход к хаосу. Пробка? «Расслабься, это Рим, а не Амстердам – успеешь выучить итальянский, пока стоишь».
Рим учит: если жить 2000 лет среди руин, можно либо сойти с ума, либо начать шутить над всем. Местные выбрали второе. А еще – никогда не спрашивайте у римлянина, как пройти к достопримечательности. Он ответит примерно так: «Идите на запах кофе. Если упретесь в Колизей – вы уже дошли».
«Римские термы, или зачем древние римляне устраивали спа-салоны
Окно номера, в отеле довоенной постройки у площади Термини, выходило во двор – колодец. с ржавой пожарной лестницей. С раннего утра там собирались голуби, ворковали, царапали когтями подоконник, заглядывали в окно. Из окна был виден шпиль базилики. Оказалось, это Са?нта-Мари?я-Маджо?ре – католическая церковь на Эсквилинском холме, одна из четырёх папских базилик, имеющая титул Великой базилики, просторная и богато украшенная. В отделке интерьеров использовано золото, вывезенное конкистадорами из Латинской Америки.
За стойкой ресепшн отеля сидела фронт менеджер, загорелая до черноты итальянка. Из-за своего роста ее почти не было видно из-за стойки. Когда я проходил мимо она выглянула и громко произнесла: – Pre go! (пожалуйста). От неожиданности я вздрогнул. Вслед она сказала еще что-то, уже тише, скороговоркой. Надеюсь, это было пожелание приятного времяпровождения, А, может что-то типа «понаехали тут».
В самом городе множество хорошо сохранившихся банных комплексов тех времен. Каждый император старался увековечить свое имя и строил так, чтобы не снесли после его кончины.
Недалеко от отеля высятся циклопические сооружения терм императора Диоклетиана, В музее, открытом в банном комплексе, выставлены украшения и предметы быта эпохи императора Аврелиана.
Еще с I века н. э. в городе установилась привычка ходить в баню ежедневно. Простые римляне, жившие в домах на несколько семей – инсулах, проводили целые дни в роскошных термах. Купание занимало определённое время между завершением дела и обедом с друзьями.
Римские термы – это места, где две тысячи лет назад люди мылись, сплетничали и философствовали, а сегодня туристы потеют, пытаясь понять, где тут «кальдарий». Если верить гидам, термы были «античным спа-салоном», но на деле напоминали скорее квест: «Найди холодную воду пока не сгорел на раскаленной мраморной скамье».
Термы Диоклетиана римляне прозвали «Джим для ленивых». Вместо беговых дорожек – бассейны, вместо гантелей – кувшины с маслом. Если после купания не почувствуешь себя помолодевшим – значит, тебя плохо чистили скребком и терли вулканической пемзой.
А самые знаменитые – термы Каракаллы, римляне ласково зовут «Сауной Цезаря». «Почему?» – спросил я у гида. «Потому что после часа проведенного здесь хочется не мыться, а завоевать Галлию, чтобы немного охладиться», – ответил он.
Внутри царит атмосфера древнего хайтека с системой подогрева полов, «гипокауст». – Представляете, – говорил гид, – здесь римляне отдыхали после битв! Главное развлечение в термах – наблюдать за туристами, которые путают фригидарий (холодный зал) с кальдарием (горячим). Один турист, войдя в последний, закричал: «Эй, кто тут включил такую адскую температуру?» На что получил ответ: «Наверное Калигула. Но его уже уволили».
Римляне относились к термам как к соцсетям древности: тут обсуждали политику. "Слышали, это Нерон поджег Рим!" Заключали сделки, типа («Срочно продам виллу в Помпеях. Прямой вид на вулкан!») и даже назначали свидания. Последние, правда, иногда заканчивались фразой: «Извини, сегодня не могу встретиться, у меня билеты на финальный бой гладиаторов».
Тут же, в глиняных горшочках с широким горлом, продавали афродизиак под названием «Пот гладиатора»
Особый шик в термах – пилинг бронзовым скребком. Современные спа-центры стыдливо называют это «эксфолиацией», но суть та же: вас чистят, как чугунную сковородку, после чего вы чувствуете себя новорожденным. Если, конечно, не сбежите после первого прикосновения скребка. Как говорится, чтобы дух боевым был!
Некоторые черты древних римлян, выявленные в термах:
– Умение расслабляться с размахом. Зачем просто мыться, если можно устроить баню на 30 человек, пригласить музыкантов, танцовщиц и рабов с опахалами?
– Терпимость к соседям. В парилке могли сидеть плечом к плечу сенатор, раб и торговец рыбой – главное, чтобы никто не прихватил чужое мыло из золы и козьего сала.
Покидая термы, отвечая на вопрос о сувенирах. гид сказал:
– На выходе, между древним туалетом и автоматом с эспрессо есть киоск. Там можно приобрести сувениры и даже бронзовый скребок для пилинга.
Римские термы учат: если вы собираетесь мыться два тысячелетия, делайте это с шиком. И не забудьте оставить монетку для «духа печи»
«Сикстинская капелла, или как Микеланджело создал шедевр на потолке
Когда Папа Юлий II в 1508 году предложил Микеланджело расписать потолок Сикстинской капеллы, тот возмутился: «Я скульптор, а не маляр!». Но Папа, видимо, считал, что гений должен страдать и желательно под сводами храма. Так началась четырехлетняя сага о человеке, красках и гравитации, которая чуть не свела его в могилу, но подарила миру шедевр.
Микеланджело, привыкший ваять мраморных гигантов, вдруг оказался прикован к деревянным лесам. Чтобы дотянуться до потолка, он изобрел так называемые «летящие» леса – настил, опирающийся на крепления, вмонтированные с помощью нескольких небольших отверстий в стены, около верха окон.
Работал лежа, с кистью в одной руке и свечой в другой, краска капала ему на лицо, словно слезы богов, которым не понравился эскиз. «Моя борода торчит в небо, а затылок прилип к спине», – жаловался он. Видимо, это и есть «божественное вдохновение». А трудности сыпались, как штукатурка с потолка:
Первое, особая техника фрески. Краски нужно наносить на влажную штукатурку, пока та не высохла. Ошибся? Соскобли и начни заново. Микеланджело, впервые взявшийся за фрески, рвал на себе волосы.
Папа-перфекционист. Юлий II регулярно заглядывал с вопросом: «Когда закончишь?». Художник огрызался: «Когда смогу!». Говорят, однажды он сбросил доски с лесов, едва не угодив в понтифика – вот откуда в «Страшном суде» такая экспрессия.
Годы работы в неестественной позе превратили его в горбуна, а глаза воспалились от постоянной капели с потолка. Как он писал в своих сонетах «Фрагмент автопортрета»:
«Теперь опишу мою внешность с натуры:
Ужасен мой лик, бородёнка – как щётка.
Зубарики пляшут, как клавиатура.
Я рад, что одет, как воронее пугало.
К тому же я глохну. А в глотке щекотно!
Паук заселил моё левое ухо, а в правом сверчок верещит, как трещотка.
Мой голос жужжит, как под склянкою муха.
Из нижнего горла, архангельски гулкая, не вырвется фуга пленённого духа»
(перевод Андрея Вознесенского)
Но упрямство Микеланджело било рекорды: вместо помощников – лишь несколько подмастерий для растирания красок. 300 фигур, 500 квадратных метров – все это он выписывал сам, будто доказывая, что гений не делит славу. Когда открыли первую часть потолка, Рим ахнул: Адам на фреске «Сотворение» был так прекрасен, что ходили слухи, будто он сам позировал мастеру.
Но были и противники. Папский Церемониймейстер Бьяджо да Чезена раскритиковал фреску за излишнюю откровенность: «Полное бесстыдство… сколько голых людей, которые, не стыдясь, показывают свои срамные части. Такое произведение годится для бань и кабаков, а не для папской капеллы». За это Микеланджело отомстил ему, изобразив на фреске в образе бога подземного царства Плутона, которого змей кусает за "причинное место".
Тот обратился к папе с просьбой повлиять на ситуацию. Тот ответил Бьяджо: «Я могу решать божественные вопросы на земле, но в аду я ничего не могу сделать».
В истории был темный период жёсткой Контрреформации, когда хотели уничтожить фрески. Тогда художник Даниеле да Вольтерра предложил её оставить, но прикрыть обнажённые места.
За это он получил ироническое прозвище «braghettone», т. е. "бельевщик». Хотя, справедливости ради, можно отметить, что задрапировал искусно и тем самым спас шедевр.
Сегодня, глядя вверх, трудно поверить, что это не магия, а труд смертного. Микеланджело, ненавидевший живопись, создал учебник по анатомии неба. А его жалобы стали поэмой упорства: «Искусство – это когда ты ненавидишь каждую минуту, но не можешь остановиться».
В Сикстинской капелле все ведут себя тихо и не кричат от восторга «Вау!» Можно шепнуть: «бедный Микеланджело» и, кажется, эхо ответит: «Спасибо, что пожалел».
Портрет Петра I
В длинном коридоре картинной галереи Уффицы (переводится как «галерея канцелярий») во Флоренции, в верхнем ряду, прямо под потолком, расположены портреты представителей династии Медичи и других известных людей города. Там же находится и портрет императора Петра I-го кисти художника Ивана Никитина. Под портретом, на уровне пола, установлена скульптура обнаженного атлета. Экскурсовод рассказывает историю, как изображение Петра I-го попало в музей и то, что большинство искусствоведов не торопится признавать портрет работой Никитина, ссылаясь на его невысокий художественный уровень. Одна из туристок, которая не очень внимательно слушала экскурсовода, и во время рассказа рассматривала из окна галереи виды на город и реку Арно, поворачиваясь к гиду восклицает, показывая на скульптуру:
– Что вы такое говорите? Никогда не поверю. Это не Пётр I-й!
Флорентийский голубь
Стоим возле входа в палаццо Веккьо на площади Синьории во Флоренции, ждем свое время для посещения галереи Уффицы. Моросит дождик. На портике над входом возятся голуби. Вдруг одна девушка из группы вскрикивает. Ее куртку густо пометила местная птица. Стоит в расстроенных чувствах, чуть не плачет. Пытаясь ее успокоить, говорю:
– Не переживайте, считайте, что вам повезло.
– Вы издеваетесь? Как мне в этой куртке теперь ходить? А вы говорите повезло.
– Ну, во-первых, как говорил пролетарский писатель Максим Горький, хорошо, что коровы не летают. Во-вторых, есть примета, что это к деньгам. И, в-третьих, возможно, вас пометил потомок тех голубей, которые метили мастеров эпохи Возрождения. Не каждому так везет.
Улыбнулась, отлегло.
Кольца для парковки
Туристы с круизного лайнера приехали на экскурсию во Флоренцию. В старой части города в стены домов со стороны улицы встроены кованые проржавевшие кольца. Гид спрашивает у путешественников:
– Как вы думаете, для чего были нужны эти кольца?
Слышит ответ:
– Наверное, чтобы лодки парковать.
– Лодки – это в Венеции. А во Флоренции к кольцам парковали гужевой транспорт, проще говоря, лошадей.
Amore no
Ноябрь, курортный город Римини. Для полного представления об Италии, в заключительный день ознакомительного тура, несколько девушек из группы решили пойти в ночной клуб на дискотеку. Старшая группы, дама неопределенного возраста, о таких говорят: "В сорок пять не вгонишь, из сорока пяти не выгонишь", предупредила:
– Девчонки, форма одежды парадно-выходная, низ и верх закрытый. И не расслабляться. Итальянцы они шустрые, опомниться не успеете. Завтра ранний вылет, где я вас потом искать буду?
Зашли в танцзал. Заказали апельсиновый сок и, для настроения, добавили в него купленной в магазине граппы.
Старшая подняла бокал. – Есть тост: красивыми мы были и остались и дело не в изгибах наших тел, пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сохнет тот, кто нас не захотел! Вздрогнули!
Через какое-то время, к миниатюрной блондинке из группы, «подкатил» итальянец по имени Альфонсо. Отпускал комплименты, называл ее «piccola» (маленькая). Было видно, что старшей его поведение не нравится. Прислушиваясь к разговору, неодобрительно покачивала головой, а после сказанного им несколько раз слова «amore», не выдержала:
– Так, синьор, не особо тут. Vino, disko – si, amore – no. Так что, суши весла, гондольер.
Парень с удивлением посмотрел на нее и спросил у девушки: – Tua madre (твоя мама)?
На что старшая ответила ему: – Si, я мама ейная.
Альфонсо как-то сразу сник и ретировался за свой столик.
Девушка с сожалением сказала: – Жаль. Он такой романтичный. Говорит мне: – Идем на пляж, я тебе звезды покажу…
Старшая приобняла ее:
– Еще чего. Перебьется твой звездочет. Пиккола, не нужен тебе этот альфонс вертлявый. Сильно шустрый для первого знакомства. Амуры ему подавай. Не горюй, будет тебе настоящий итальянец. Итальяно дверо. Вылитый Челентано. Водила нашего автобуса. Если хочешь – завтра познакомлю. Да, в возрасте. Зато надежный.
Одна из девушек произнесла: – А он ничего, прикольный. Когда мы его спросили насчет поездки на шопинг в Милан он ответил поговоркой: «Chi va a Milano, perde il divano» (поедешь в Милан – лишишься дивана).
Научил
В Римини жили в отеле «Два моря». Возвращаясь из города в отель, сажусь в такси. Говорю водителю название отеля: «Duo mare», per favore. Он, не поворачиваясь, поднимает указательный палец и отвечает: «Uno mare», ma «Duo mari»
Глава 2. Барселона – Фигерас
Если бы города были людьми, Барселона была бы тем эксцентричным товарищем, который носит шарф в теплую погоду, носки разных цветов, разговаривает на трёх языках одновременно и убеждён, что его гуакамоле (соус из авокадо) – лучший в мире.
И еще, это город, который доказывает, что в природе нет абсолютной точности и прямолинейности.
А сами каталонцы – это особый вид людей. Они говорят на каталанском (который звучит как смесь французского, испанского и секретного кода), едят паэлью с чернилами каракатицы (чтобы все знали, кто тут хозяин моря) и говорят, что Мадрид – это вообще на другой планете.
Паэлья, тапас – испанский рисковый квест
Заказав паэлью, я ожидал изысканное блюдо, а получил плоскую сковороду с ручками и «дарами моря» засыпанными рассыпчатым рисом. Там было все: кальмар, мидии, похожие на инопланетные ракушки, креветки, а также кусочки лимона и тушеные баклажаны.
А еще блюдо под названием тапас – это когда вы заказываете «понемногу всего», а в итоге получаете 10 небольших тарелок с тем, что в других странах считается закуской. «О, хамон! – радостно сказала девушка из группы, указывая на розовые полупрозрачные ломтики. – Это же испанское наслаждение. У нас такой уже не купишь».
А ещё там были жареные перцы, которые назывались «плохонькие» («nimientos де пэдрон»). «Маленькие, но злые, острые на язык, как моя теща» – предупредил бармен, наливая при этом в бокал "Cava rose" (розовое вино). Один из них таки вызвал пожар у меня во рту. Muchas gracias, cava rose!
Фламенко – страсть и огонь, но почему все так серьёзно?
Фламенко – это круто. Вы заходите в помещение, где танцоры в облегающих черных костюмах выбивают ногами дробь, от которой дрожит содержимое бокалов. К ним присоединяются строгие женщины в длинных красных платьях с оборками и воланами, яркими цветками и большими металлическими гребнями в волосах. Их движения более плавные и грациозные. Гитарист делает лицо, будто решает уравнение четвёртой степени, а певец орет так, словно его, только что, ограбили. Зрители заворожены и подбадривают танцоров криками «Оле!». Вы пытаетесь понять, о чём смысл песни, но в итоге решаете, что это, наверное, «Ода обжигающей страсти». В итоге все бурно аплодируют, а вы тихо радуетесь, что танцоры не проломили сцену – хотя, возможно, это было бы логичным финалом.
Барселона – это место, где архитектура бросает вызов гравитации, еда – пищеварению, а жизнь – всем правилам. Здесь можно потеряться в лабиринте узких улочек, найти себя в хоре кричащих чаек на Барселонете, а потом снова потеряться. Именно в этом безумии и скрыт её гений. Как сказал на прощание гид: «Если вы уедете без новых воспоминаний и лёгкой испанистой путаницы в голове, значит вы чего-то недопоняли»
Симфония в камне
В сердце Барселоны, словно вырастая из самой земли, возвышается Саграда Фамилия – храм Святого Семейства, ставший воплощением веры, природы и бесконечного творческого поиска. Его создатель, Антонио Гауди, посвятил этому проекту 43 года жизни, превратив строительство в священнодействие.
В 1883 году молодой Гауди, уже известный своими причудливыми домами в стиле каталонского модерна, принял руководство над проектом, начатым архитектором Франсиско де Паула дель Вильяром. Скромная неоготическая базилика в его воображении преобразилась в грандиозный собор, где камень оживает, изгибаясь подобно ветвям деревьев. «Природа – мой главный учитель», – говорил Гауди, черпая вдохновение в горах, морских волнах и лесных каньонах.
Он задумал храм как «Библию в камне». Три фасада – Рождества, Страстей и Славы – иллюстрируют этапы жизни Христа. Каждая из 18 будущих башен символизирует апостолов, евангелистов, Деву Марию и, главную, 170-метровую – Иисуса. Внутри собора колонны, подобные гигантским деревьям, образуют «каменный лес», где свет, проникающий через витражи, создает мистическую игру цветов.
Гауди отвергал прямые линии, считая их «творением человека». Вместо этого он использовал параболоиды и гиперболические формы, рассчитывая конструкции с помощью подвесных цепных моделей. Впоследствии, на компьютерах НАСА проверили его расчеты и удивились, насколько точными они были. Работая без чертежей, он жил на стройке, порой прося милостыню на материалы. «Мой клиент – Бог, Он не спешит», – шутил архитектор, чья жизнь оборвалась трагично.
После смерти Гауди Саграда Фамилия пережила гражданскую войну, разрушение мастерской с макетами в 1936 году и десятилетия споров. Сегодня, с помощью 3D-моделирования, храм достраивают, следуя сохранившимся эскизам. Планируемое завершение к 2026 году – столетию со дня смерти мастера – станет моментом, когда человечество соединит прошлое и будущее в камне.
Побывав там, начинаешь понимать, что это не просто храм, а диалог между человеком и вечностью. В каждом завитке решётки, в каждой скульптуре (выполненной при жизни Гауди по слепкам с местных жителей и животных) читается его гений. Это памятник вере в то, что даже самое невозможное может быть создано, если отдаться мечте без остатка. Как сказал сам Гауди: «Оригинальность – это возвращение к истокам». И собор, устремлённый в небо, тому доказательство.
Музей Пикассо: где кубизм встречает каталонский абсурд
В Барселонском музее Пикассо, кажется, даже стены шепчут: «Я тоже ничего не понимаю, но это искусство!»
Экскурсия начинается с зала, где молодой Пабло рисовал как традиционный художник. «Смотрите, голубь!» – восхищается туристка. «Это не голубь, это ранний период!» – парирует гид, делая таинственное лицо. Рядом висит натюрморт с яблоком, и кто-то обязательно шепнет: «Да я так тоже могу!» – «И где же очередь к вашей картине в Лувре?» – съехидничает гид.
Но настоящий трэш начинается в залах с кубизмом. Тут посетители превращаются в мудрецов, разгадывающих ребусы. «Это женщина? Или стул с глазами?» – спрашивает парень, показывая на холст. Гид, не моргнув глазом, объясняет: «Пикассо видел мир через призму… ээ… многогранности!» Все кивают, хотя ничего не понимают.
Одна дама пытается сфоткать «Портрет женщины», но её селфи-палка упорно ловит в кадр чей-то лоб. Это же кубизм! – подшучивает её спутник. – Теперь у тебя три глаза на фото.
В углу зала группа туристов медитирует перед «Голубкой», пытаясь увидеть в ней сакральный смысл. «Это символ мира!» – просвещает гид. «А почему у голубя квадратный хвост?» – не сдаётся ребёнок. «Потому что мир – сложная штука», – философски вздыхает гид, быстро переходя к следующей картине.
Кульминация – зал с «Менинами». Тут даже искусствоведы чешут затылки. «Пикассо переосмыслил Веласкеса!» – гордо объявляет гид. «Переосмыслил или перепутал?» – сомневается турист, сравнивая репродукцию с оригиналом на телефоне.
Покидая музей, вы ловите себя на мысли: а что, если Пикассо просто веселился, наблюдая, как потомки ломают головы над его «голубями»? Чувства юмора ему было явно не занимать. Ведь, как гласит местная поговорка: «В Барселоне даже камни смеются». А уж картины – тем более.
Миры Сальвадора Дали
Подходя к театру-музею Сальвадора Дали в Фигерасе кажется, будто ступаешь на край реальности. Здание, словно выросшее из сновидений, с малиновыми стенами, увенчанными гигантскими яйцами и золотистыми выпуклостями из хлеба. Эти яйца – не просто декор. Они как обещание: внутри начнется что-то новое, странное, ещё не вылупившееся. Сам Дали называл музей «лабиринтом сюрреализма», и уже на пороге понимаешь, что он не шутил, а, наверное, подумал; "интересно, а что получится, если смешать пряничный домик, калейдоскоп и психоделический опыт?"
Первое, что встречает во внутреннем дворе, – чёрный кадиллак, из капота которого растёт скульптура «Дождливое такси». В салоне – манекены под зонтами, а с потолка капает вода. Рядом – статуя королевы с головой из автомобильных покрышек. «Что это и зачем?» – хочется спросить. Но Дали не отвечает на вопросы. Он смеётся: его искусство – это игра в «поймай смысл», где правила пишутся на ходу.
Галереи музея – это вынос мозга, оформленный в красках. Мистика соседствует с реальностью. Картины перетекают друг в друга. Расплавленные часы («Постоянство памяти») соседствуют с гигантскими муравьями, а голограмма Христа парит над лестницей, ведущей в никуда. В зале Мэй Уэст, лицо актрисы складывается из дивана-губ, носа-камина и глаз-картин. Чтобы увидеть иллюзию целиком, нужно подняться на специальную площадку. «Искусство должно быть тактильным», – будто шепчет Дали, заставляя зрителя стать соучастником мистификации.
Купол музея – это прозрачная сфера, закрывающая от солнечных лучей полотно мастера «Обнаженная Гала, смотрящая на море», картину-иллюзию, картину-загадку. Если отойти от нее на небольшое расстояние, то в ломаных линиях и цветовых пятнах просматривается портрет Авраама Линкольна.
Залы, где стены растворяются в зеркалах, а потолки прорываются в бесконечность. Лабиринт коридоров, где каждая дверь ведёт в новую вселенную: то в комнату с гигантской губной помадой, то в подземелье с золотыми скелетами.
«Предел тупости – рисовать яблоко как оно есть. Нарисуй хотя бы червяка, истерзанного любовью, и пляшущую лангусту с кастаньетами, а над яблоком пускай запорхают слоны, и ты сам увидишь, что яблоко здесь лишнее – говорил Дали. Эту мысль он идеально воплотил в картине «Сон, навеянный полетом пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения». В его мире яблоко может стать глазом, взрывом или символом греха, зависшим над пустыней.
Здесь нет места буквальности. Сюрреализм – это свобода превращать реальность в ребус, где, каждая абсурдная деталь, это намек и приглашение к игре.
Уходя из музея, ловишь себя на мысли, что мир за его стенами кажется плоским. Дали не просто бросал вызов условностям – он собирал реальность, как конструктор, оставляя зрителю право додумывать, спорить, восхищаться или возмущаться. Его Фигерас – не музей, а манифест: искусство не обязано быть правильным. Оно должно будоражить, как удар метронома в тишине, как яйцо на крыше музея, которое вот-вот треснет, выпуская на волю новые миры.
Центр Барселоны
Площадь цветов
Конная статуя графа Барселоны и Жироны Рамона Беренгера III
Гуси Святой Евлалии – покровительницы и небесной заступницы города в главном соборе Барселоны
Фигерас. Дом-музей Сальвадора Дали
Глава 3. Многоликий Китай
Раннее утро, алеет восток. Поезд неспешно движется по Великой Китайской равнине. До самого горизонта простираются прямоугольники заливных рисовых полей. На некоторых чеках, стоя в воде, уже трудятся крестьяне в соломенных шляпах чжули.
На востоке страны день начинается рано. Китай расположен в пяти часовых поясах но на всей его территории действует единое "пекинское время".
Улицы постепенно заполняют велосипедисты. Сначала трудно перейти дорогу в этом сплошном потоке. Потом привыкаешь – объезжают.
Подтягивается в парки старшее поколение. Бодренькие дедушки и бабушки в трениках занимаются оздоровительной гимнастикой цигун, тайцзыцюань. Неспешно двигаясь под звуки незамысловатой музыки, впитывают в себя энергию неба и земли.
Начинается рабочий день. Ведутся дорожные работы. Тут же собирается группа из нескольких человек. Отчаянно жестикулируя, обсуждают процесс, при этом давая советы рабочим. Те не реагируют. Но все при деле.
Из придорожного кафе выходит кухарка и прямо на тротуаре чистит рыбину, смывая чешую водой из шланга.
Уличный торговец расставляет на прилавке корзинки из рисовой соломы, статуэтки лягушек: денежные – с палочкой, монеткой во рту, черепаху, с двумя маленькими черепахами на спине, фигурки китайских божков: смеющегося Будду, толстого Хотея – символа богатства, веселья и достатка. Согласно преданию, он может исполнить любое желание. Для этого нужно лишь его загадать и, уединившись в тихом укромном месте, триста раз потереть Хотею животик.
Тут же развешаны графические изображения иероглифов, некий симбиоз живописи и письма.
Иероглифы – особая тема. Так, иероглиф Nu означает «женщина». Два одинаковых иероглифа «женщина» nuаn дословно читаются как «две женщины под одной крышей» и означают ссору. А три – безнравственность, или разврат.
Женское начало в китайской философии олицетворяет понятие инь – сумрачное, коварное начало мироздания. В противовес этому, понятие ян – положительное, светлое мужское начало. Означают две стороны горы – светлую и сумеречную. Вот такая философия.
Китай – страна своеобразная. В послевоенные годы прошли через «Культурную революцию», хунвейбинов, доменные печи во дворах и прочие неоднозначные эксперименты. Методом проб и ошибок нашли оптимальный вариант экономического развития с "китайской спецификой".
В результате экономических реформ, начатых Дэн Сяопином в конце 70-х годов прошлого века, за короткий период, Поднебесная прошла путь от отсталой аграрной страны до второй экономики мира.
Страна – лидер по притоку иностранных инвестиций. Хуацяо, этнические китайцы, живущие за рубежом, тоже инвестируют в национальную экономику. Все «нажитое непосильным трудом» не стараются вывезти из страны и спрятать в офшорах. Имущественное расслоение существует, но не бросается в глаза. Чиновники и нувориши стараются не выставлять напоказ свое богатство.
Духовный вдохновитель нации Конфуций сказал: «Стыдись быть бедным, когда в стране есть путь, стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути». В таком густонаселенном государстве должен быть баланс и порядок, иначе наступит разлад и хаос. Равновесие «Хэ». Река жизни не должна быть бурной. Философия простая и понятная – делать свое дело вдумчиво и не спеша.
Во внешней политике придерживаются принципа: «Наблюдать, оставаясь в тени, и не раскрываться». Как выразился китайский философ Лао-цзы: «Если кто-то причинил тебе зло, не мсти. Сядь на берегу реки, и вскоре ты увидишь, как мимо проплывает труп твоего врага».
В трактате «Искусство войны», мыслитель и стратег Сунь-цзы, живший еще в IV-м веке до н. э. утверждал: «Если нет выгоды, не двигайся; если не можешь приобрести, не пускай в ход войска; если нет опасности, не воюй. Повергнуть врага без сражения – вот вершина».
В общем, в битве двух тигров в долине, побеждает хитрый китаец, сидящий на горе и ожидающий, когда по реке проплывет труп врага.
А ты поел?
Ни чи ле ма? – китайское приветствие, которое иногда вызывает недопонимание у иностранцев. Дословно переводится как “Ты поел?” То есть, если ты хорошо кушаешь, значит у тебя и в остальном порядок.
В стране царит культ еды. Вечером, на уличных лотках и открытых площадках, готовится, и тут же поглощается разнообразная снедь. В кафе и ресторанах предлагается широчайший ассортимент блюд.
В некоторых заведениях установлены аквариумы с живыми обитателями глубин Южно-Китайского моря – рыбами, головоногими моллюсками – кальмарами, каракатицами, осьминогами и другими морскими гадами. В Италии их называют более благозвучно – Frutty di mare (фрукты моря).
Тут же разнообразные, креветки (по-китайски – пи пи ся).
Можно выбрать любого представителя морской фауны и его тут же приготовят. Однажды наблюдал, как наш, не очень трезвый соотечественник, засучив рукава, погрузил конечность в аквариум, выудил из него существо фаллической формы, так называемую рыбу-пенис, и поволок на кухню для готовки.
В столице гвоздь программы – утка по-пекински. Живую птицу выносит в клетке повар, показывает присутствующим, и, под одобряющие возгласы, несет на кухню. В отличие от большинства блюд китайской кухни, которые готовятся на открытом огне, утка запекается в духовке, при высокой температуре. Под аппетитно поджаренной румяной корочкой – слой жира. Перед приготовлением тушку фаршируют различными специями, травами, фруктами. Отсюда особый вкус и аромат.
Подают разнообразные супы из акульих плавников, черепах, змей. Особо ценится суп из ласточкиных гнезд, которые собирают на отвесных скалах в приморских провинциях.
Сначала дают попробовать, спрашивают, понравилось блюдо или нет, а потом уже говорят, что это было.
Обедаем в ресторане. Приносят блюдо, нарезанное кольцами и посыпанное специями. Говорят: это изысканный деликатес, особо полезный для мужчин. Рядом со мной, за столом, сидит представитель принимающей стороны мадам Там. Спрашиваю у нее:
– Мадам, а это что за деликатес?
Она смущенно улыбается:
– Ну это, говорит, – такой говяжий орган.
После обеда переспрашиваю у переводчика:
– Что за орган?
Он машет рукой:
– А-а-а. Ничего особенного. Бычий хлен под малинадом.
Нашего сопровождающего зовут Саша. Как и многие китайцы, он не выговаривает букву «р». Его настоящее имя довольно сложное и он обижался, когда его произносили неверно, или не с той интонацией. Учил язык на курсах в Чите, жил в общежитии и там поднаторел в ненормативной лексике, которой перемежал свою речь. Иногда загибал и обкладывал "трехэтажным".
Говорит: – Это то, что запоминается лучше всего. А некоторые похожие слова есть и в нашем языке. Хотя имеют иной смысл. Например: "Ни хуи бу хуи?" – ты возвращаешься? Или пословица: "Ибу ибуди – хуидао муди" – шаг за шагом можно достигнуть цели. Могу продолжить.
– Спасибо, достаточно, просветил.
Заходим пообедать. Он листает меню и, посмеиваясь, выбирает необычные для нас блюда. В предвкушении нашей реакции с ухмылкой спрашивает:
– Так, жареная саранча, шелковичные гусеницы, что есть будем?
Говорю:
– Саша, ты бы еще яйца в извести предложил. Сам ешь кузнечиков. А нам закажи что-нибудь посущественнее, более привычное, и без экзотики. Перефразируя известную поговорку: завтрак съешь сам, на обед сходи к другу, а ужин забери у врага и оставь на завтрак.
На Великой Китайской стене
Мы стоим у центральной трибуны китайской столицы на площади Тяньаньмень – «Врата Небесного Спокойствия».
За нами трибуна с портретом Мао Цзедуна, впереди – одна из самых больших площадей в мире. Представителя принимающей стороны зовут Ян Бао. Он рассказывает о древних традициях местной демократии. В частности, говорит он, – любой китаец может выйти на эту площадь и высказать мнение о своем начальнике, ругать его. И ничего ему за это не будет.
– Ян, – спрашиваю у него, – а может простой китаец покритиковать здесь высокопоставленного чиновника, или, например, выразить свое несогласие с высказыванием Великого кормчего «Только тогда, когда комар сядет тебе на яйцо, ты поймёшь, что точность важнее силы»?
На мгновение на его лице мелькает улыбка, которую сменяет тень сомнения. Он предпочитает не отвечать на провокационный вопрос и устремляет взгляд куда-то вдаль, за мавзолей и Дом национальных собраний. У него миндалевидные глаза и широкие скулы. Ян не относится к титульной нации, которой являются ханьцы, он из дунган и исповедует ислам.
С площади переходим в «Пурпурный запретный город Гугун» – главный дворцовый ансамбль китайских императоров, которые в народе считались потомками драконов. Это один из самых древних дворцовых комплексов, сохранившихся до наших дней в первозданном виде. Многие дворцы и пагоды сделаны из дерева. Печных труб не видно, уже в те времена было центральное отопление и полы с подогревом.
Отсюда Поднебесной правили представители династий Мин и Цин. Раньше простой смертный не имел права смотреть на императора и не мог войти в Запретный город. Европейцев, независимо от ранга, начали пускать сюда только в начале прошлого века.
Дальше наш путь лежит к Великой Китайской стене. Ян останавливает такси и договаривается с водителем (сы цзи). Довольно быстро выезжаем из Пекина в плотном потоке транспорта.
Середина октября. Мандариновые деревья густо усыпаны ярко-оранжевыми плодами. Вместе с разноцветными гирляндами и фонарями создается ощущение праздника.
Заканчивается равнина, вдали виднеются отроги горных хребтов. Заходим пообедать в ресторан у подножия гор. О классе заведения свидетельствует количество разноцветных фонарей, висящих у входа. Подходит официант с меню. Приветствует нас:
– Цао шан хао (утро доброе)!
Дегустируем блюда «мандаринской» кухни. Ян – мусульманин, он не ест свинины, зато лягушачьи лапки уплетает с удовольствием. На десерт подают сладкие огурцы, творог с перцем и булочки-пампушки. Вместе со счетом, в знак особого уважения, приносят сувенирные медали в красных коробочках. Благодарим: – «Сесе» и откланиваемся.
Поднимаемся по горному серпантину. Вдоль вершин хребтов змейкой тянутся бастионы Великой стены. Видно, что некоторые из них не так давно отреставрированы. Попадаются и полуразрушенные участки. Мы движемся к горе Бадалин. Высота около двух тысяч метров над уровнем моря. Перед входом на стену большая площадь с сувенирными ларьками. Здесь же проходит и цирковое представление. На сцене гуттаперчевая гимнастка скручивается и застывает в невероятных позах.
Ян переводит надпись, начертанную на стене Великим кормчим: «Настоящим китайцем может считаться только тот, кто совершил восхождение на стену».
Стена довольно широкая. В старину на ней могли разъехаться две повозки, запряженные лошадьми. Возле башен стоят солдаты, одетые в старинную форму. Есть и статуи древних воинов в пластинчатых латах, с алебардами. Холодно. Дует пронизывающий ветер. С высоты стены взору открываются хребты гор и безжизненные ущелья. С военной точки зрения только безрассудный военачальник мог решиться штурмовать сооружение со стороны и без того неприступных гор и ущелий. Функцию стена несла скорее устрашающую, дабы у варваров не возникало даже мысли напасть на Серединную империю.
Хотя за многовековую историю Китая кто его только не пытался завоевать – монголы, маньчжуры, тангуты чжурчжэни. Наверное, знали обходные пути и секретные тропы.
Ну и, конечно, китайским богдыханам надо было чем-то занять свой многомиллионный народ. Вот и соорудили крепостную стену длиной 9 тысяч километров, а, с ответвлениями, более двадцати тысяч километров. Строить начали еще в III веке до н. э. В конечном итоге получилось самое грандиозное сооружение на земном шаре, которое считается одним из семи чудес света. Это единственное строение на Земле, которое видно из космоса невооруженным глазом.
В конце путешествия получаем сертификат о восхождении на стену в буклете с золотистым тиснением.
Дворец Дигун: история в мраморе
На обратном пути успеваем посетить подземный дворец «Дигун», который находится на глубине 27 метров, внутри кургана, густо поросшего кустарником.
Здесь, среди холмов и сосновых лесов, скрывается место, где время замерло в камне и золоте. Это не величественный Запретный город и не живописный Летний дворец, а куда более загадочное пространство – Дигун, «Подземный дворец», погребальный комплекс императора Ваньли из династии Мин. Расположенный в 50 км к северу от столицы, в священной долине Шисаньлин («Тринадцать гробниц»), Дигун служит напоминанием о том, как китайские правители готовились к вечности.
Гробница Динлин, часть ансамбля Шисаньлин, была построена в начале XVII века для императора Чжу Ицзюня (Ваньли), чье 48-летнее правление стало одним из самых долгих и противоречивых в истории Китая. Легенда гласит, что император лично выбирал место для своей усыпальницы, следуя канонам фэн-шуй: горы защищали покой мертвых, а реки несли благополучие живым. Строительство длилось шесть лет и потребовало труда десятков тысяч рабочих. Однако, сам Ваньли, погруженный в дворцовые интриги и опиум, едва ли предполагал, что его гробница станет объектом археологической сенсации.
Дигун оставался нетронутым до 1956 года, когда группа археологов рискнула проникнуть в его глубины. Долгие недели поисков входа завершились успехом: под землей обнаружили лабиринт из мраморных коридоров, ведущих к центральному залу. Чтобы добраться до сокровищ, пришлось сдвинуть 20-тонную каменную дверь, запертую «самозапирающимся камнем» – хитроумным механизмом, который не позволял грабителям проникнуть внутрь.
Внутри, в трех резных саркофагах из нанмуского дерева, покоились император и две его жены. Их окружали тысячи артефактов: нефритовые кубки, золотые украшения, шелковые одеяния, расшитые фениксами, и даже миниатюрные дворцы из серебра. Китайские императоры, как и Египетские фараоны, считали себя небожителями и верили в бессмертие.
Дигун – это не просто гробница, а точная копия императорского дворца. Его подземные залы повторяют структуру мира живых: тронный зал для приема «гостей», боковые комнаты для ритуальных предметов, каменные алтари. В залах дворца, расположенного на трех уровнях, много предметов домашней утвари той эпохи, фигурки лошадей, домашнего скота. В общем, все необходимое для беззаботной загробной жизни Стены украшены рельефами с символами долголетия – журавлями и соснами. Потолок, расписанный звездами, напоминает о небесном пути души. Своды наземного павильона поддерживают колонны из цельных стволов южного кедра. Поражает диаметр некоторых экземпляров – более полутора метров
Дворец Дигун – это диалог между жизнью и смертью, блеском и тленом. Прогуливаясь по его холодным коридорам, легко представить, как император Ваньли, некогда всемогущий, пытался унести с собой в вечность роскошь мира. Но время оказалось сильнее камня, оставив потомкам лишь эхо забытых ритуалов и напоминание: даже дворцы, построенные для бессмертия, не вечны.
Переговоры по-китайски: это когда вас обнимали, а вы даже не поняли, что это была попытка болевого приёма
Если вы думаете, что китайские переговоры это про контракты и цифры – вы ошибаетесь. Это тонкое искусство, где чашка чая может значить больше, чем сотня слов, а обеденный стол напоминает поле битвы. Особенность этого «восточного единоборства» в том, что побеждает тот, кто дольше улыбается.
Прелюдией к переговорам является своеобразная церемония из полупоклонов, широких улыбок и тряски рук с непременным изображением радости и восторга на лицах. И, конечно, не обходится без взаимного обмена сувенирами, визитками, причем карточку надо подавать двумя руками, иначе обидятся. «Любезность, ничего не стоит», «любезность не требует взаимности», «подарок – ничто, внимание – все».
В ходе переговоров ведут себя прагматично, шаг за шагом продвигаясь к намеченной цели. Кивают головами в знак согласия, а в конечном итоге выясняется, что сути вопроса не поняли или поняли, но по-своему. Если что-то не так, пытаются взять измором. Держат паузу, «раскачивают маятник», дабы вызвать неуверенность, и, в конце концов, рассчитывая на уступки. Иногда на первую встречу приходят люди, которые не уполномочены принимать важные решения, а ответственные товарищи присоединяются на заключительной стадии. Бывают и случаи, когда все завершается на стадии "Протокола о намерениях" с обтекаемыми формулировками и обоюдным желанием когда-нибудь к этому вопросу обязательно вернуться.
Гуаньси: дружба на первом месте, бизнес – когда-нибудь потом.
Перед тем, как говорить о деньгах, китаец предложит вам выпить 10 чашек чая, съесть черепаховый суп и обсудить погоду. Это не промедление – это «строительство гуаньси» (отношений). Представьте, что вы пытаетесь завоевать сердце строгого дедушки, у которого в руках судьба наследства. Вы же не сразу просите денег? Вот и тут так же. Сначала комплименты, потом – контракты.
– Лицо – дороже акций.
«Потерять лицо» в Китае, хуже, чем забыть пароль от крипто кошелька. Даже если партнёр думает, что ваша идея глупее попытки есть суп палочками, он скажет: «Очень… креативно!» А потом намекнёт о своем к ней отношении через историю про знакомого, который однажды опозорил семью, попытавшись расплатиться купюрой из "банка приколов". Вывод: учитесь читать между иероглифов.
– Обед как марафон.
Переговоры без банкета – всё равно что Великая Китайская стена без туристов. Вас накормят так, что вы забудете, зачем пришли. Если переговоры, по их мнению, увенчались успехом, то финальная часть завершится застольем, на которое, кроме переговорщиков, придут «нужные» люди со стороны. Блюда будут появляться бесконечно, с каждым поворотом круглого стола. Трапезу, обычно, начинает глава делегации. Если подают рыбу – есть надо с головы. Все это шумно приветствуется. Тосты обычно заканчиваются возгласом «Камбэй!» (пей до дна!). А когда вы наконец спросите о сделке, партнёр поднимет бокал и произнесёт: «За взаимовыгодное сотрудничество!» Выпьете – и вот вы уже согласились на что-то.
– Чайная церемония: тихая война.
Каждое движение с чайником – это код. Налил вам полчашки? Может, это намёк, что ваше предложение «неполное». Подал чашку двумя руками? Возможно, просто вежливость. Или хочет, чтобы вы снизили цену. Разгадывать приходится методом «тыка».
– «Да» – не всегда «да». «Нет» – не говорится никогда.
Если китаец говорит: «Это требует изучения», переводите как: «Мы сожжём это предложение на ритуальном костре». А фраза «Ваша идея уникальна, но…» часто означает: «Мы такое слышали ещё при династии Цинь».
Китайские переговоры – это квест, где вместо меча у вас визитка, а вместо щита – меню на 20 страниц. Если вы пройдёте его, станете мастером переговоров, который умеет пить чай, сохранять лицо и расшифровывать намёки. А там, глядишь, и контракт подпишете… после третьего банкета.
P. S. Принимаем у себя, в Сибири, китайскую делегацию. Официант подает блюдо «цыпленок табака», которого надо ломать руками, и пиалы с водой, чтобы сполоснуть пальцы. Глава делегации с аппетитом ест, после чего вытирает руки салфеткой, берет пиалу и выпивает воду, крякнув от удовольствия. Остальные члены делегации, глядя на руководителя, тоже осушают пиалы. Нам ничего не остается, как приобщиться к процессу. Камбэй!
Зизель
Приехал в город китайский представитель для открытия у нас ресторана национальной кухни. Обсуждаем условия. В итоге он говорит:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-kulakovskiy/moy-sakvoyazh-70538929/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Кулаковский
Представьте себе книгу, которая заставит вас одновременно улыбнуться и задуматься. Это не сборник сухих фактов о достопримечательностях и исторических событиях. Это коктейль из приключений и историй, где автор, как неутомимый путешественник, в сланцах, с потертой дорожной сумкой на ремне, ведет вас через джунгли впечатлений, событий и курьезов.
Из книги, в частности, можно узнать: в чем отличие "кальдария" от "фригидария" в термах; смысл китайского приветствия «Ни чи ле ма»; зачем троглодиты живут в подземных пещерах; как нестинары танцуют босиком на раскаленных углях; почему нельзя кормить ослика перед тем, как его оседлать, а также, пополнить словарный запас полезными и забавными словами из разных языков – узнать, что означают слова «mo?ki», "михурчики", "чорапогащник" и многое другое.
Эти путевые заметки и рассказы – как лучший друг-путешественник: смешной, немного сумбурный, но всегда знающий, куда поехать, что посмотреть и где попробовать вкусную и необычную национальную еду.
Валерий Кулаковский
Мой саквояж
Саквояж (sac (de) voyage) – сумка для путешествий.
«Путешествующий живёт четыре жизни: в одной он планирует путешествие, в другой совершает его, в третьей – вспоминает, а в четвертой – живёт, как все остальные смертные».
Восточная мудрость.
Глава 1. Итальянская мозаика
Венеция.
Город, словно сошедший с холста – таинственный, окутанный дымкой акварельных туманов. Каналы, как шелковые ленты, обвивали почерневшие от времени палаццо. Я неспешно шел по узким улочкам вдоль каналов, держа в руках монографию о художниках Ренессанса, будто она была ключом от этой сокровищницы. Ветра здесь нет – только дыхание Адриатики, смешанное с запахом старины, морской соли и отсыревшего дерева. На площади Сан-Марко, под взорами золотых мозаик, я вдруг понял, почему Тинторетто писал ангелов в вихре красок: небо здесь и вправду касается земли и растворяется в воде.
А дальше, за мостом через канал, взору открылась Базилика деи Фрари, неброская снаружи, зато внутри её стены, словно страницы дневника Тициана, хранят фрески, написанные его кистью – «Вознесение Пресвятой Богородицы» («Ассунта»). «Мадонна Пезаро».
На фоне суровой сдержанности готического интерьера, фрески излучают солнечный свет и тепло. Свет, пробивавшийся через витражи, танцевал на ликах святых, и я замер, чувствуя, как время оборачивается вспять: вот он, мастер, стоит на лесах, и наносит мазки на сырую штукатурку, а за окнами плещутся воды лагуны.
Флоренция
Если Венеция – это поэма, то Флоренция – сонет, отточенный до совершенства. Я бродил по длинным коридорам галереи Уффици впитывая в себя дух той эпохи. Из окон галереи открывался вид на город, собор Санта-Мария-дель-Фьоре, реку Арно. Вот Сандро Боттичелли – его «Весна» парила в воздухе, будто ветер, запутавшийся в шелках нимф. «Рождение Венеры» заставило сердце биться в ритме прибоя: казалось, раковина вот-вот коснется пальцев. Тициан, Веронезе, Микеланджело, Караваджо… Их краски звучали хором, словно органная месса. Я сверял репродукции с оригиналами и они словно оживали на холстах.
Здесь выставлена одна из немногих картин Микеланджело Буонарроти "Святое семейство по дороге в Египет". А на картине Вероккио «Крещение Христа» выделяется фигура одного из ангелов, которую написал молодой подмастерье Леонардо да Винчи. Когда учитель увидел, что подмастерье превзошёл мастера, он больше не притронулся к кисти.
А за поворотом, на площади Синьории, под открытым небом высится скульптура Давида с пращей (копия, оригинал выставлен в галерее Академии Флоренции). На улочке, недалеко от площади, сорок лет лежал огромный кусок мрамора, из которого Микеланджело и изваял Давида. На работу у 28-летнего скульптора ушло три года. Взял пятиметровый кусок мрамора и отсек от него всё лишнее.
Узкие улочки, пахнущие кипарисом и кожей старинных фолиантов, вели меня к мосту Понте Веккьо. Ювелиры в его аркадах, потомки цеховых мастеров, шептались о золоте, словно алхимики.
А на закате, когда солнце окрасило купол Брунеллески собора Санта – Мария – Дель – Фьоре в багровые цвета, я зашел в ту самую церковь, где хранится одна из первых работ Микеланджело – распятие, Свечи мерцали, как звезды, и я представил, как мастер приходил сюда работать.
Эти города – не просто места. Они диалог с теми, кто когда-то смешивал краски кровью сердца. И пока я стоял на смотровой площадке на вершине холма, глядя, как Флоренция тонет в закате, мне открылось: Возрождение не закончилось. Оно длится, пока кто-то смотрит на фреску и слышит в шепоте красок – «Я был здесь. И я остаюсь».
Казанова, или великий побег из Пьомби
На один из домов под номером 3082 по улице Калле Малипьеро в Венеции, прикреплена табличка, извещающая о том, что здесь, 4 апреля 1725 года, появился на свет Джакомо Казанова. Недалеко отсюда, в том месте, где Гранд-канал впадает в лагуну, находится Дворец Дожей, в котором расположена тюрьма Пьомби, самым известным узником которой был Казанова.
Венеция, 1755 год. Тюрьма Пьомби, названная так из-за свинцовой крыши, которая летом превращала камеру в духовку, а зимой – в холодильник, тридцатилетний Джакомо сидел на соломенном тюфяке и размышлял о жизни.
– Ну, конечно, арест и приговор за все мыслимые и немыслимые пороки – богохульство, масонство, владение книгами по магии… Как будто флирт с женой инквизитора (по правде говоря – горячая штучка, настоящий светлячок) – это политическое преступление! – бормотал он, ковыряя стену.
В кованой железом камерной двери открылось смотровое окно и в нем показалась физиономия тюремщика Беппо, напоминающая печеное яблоко с обвисшими усами. Беппо, хмурясь, протянул две миски.
– Обед, синьор! Сегодня – чечевичная похлебка и тушеная треска. Видя, что Джакомо морщит нос от запаха рыбы, Беппо сказал: – Она так же свежа, как и ваша репутация.
– Беппо, дружище, вздохнул Казанова, взяв обед. – Скажите, вы когда-нибудь задумывались, что свобода – это всего лишь вопрос правильного выбора ключа?
– Задумывался, что, если вы еще раз заговорите на эту тему, я доложу об этом куда следует – проворчал тюремщик.
Но Казанова уже строил план. За месяц он прикормил крысу кусочками хлеба, чтобы та прогрызла дыру в полу. Не получилось. «Дорогой дневник, сегодня крыса не захотела грызть пол и потребовала вина. Видимо, я попал в испорченное общество»
Во время прогулки по тюремному дворику он нашел обломок мрамора и длинный засов, из которого и сделал заточку. Познакомился с заключенным-соседом через стену, еретиком и отступником, и попросил его, среди прочего, соорудить парик из пакли.
– Слушай, Бальбассаре, – шептал Джакомо через стену, – если я сбегу, вытащу и тебя. Но если мы провалимся, обещаю: в аду я буду хвастаться, что обвел вокруг пальца самого Люцифера.
– Лучше покрепче вяжи узлы на простынях, чтобы мы не разбились.
Побег назначили на ночь венецианского карнавала. «Идеальное время, – считал Казанова. – Все пьяны, включая стражников на площади у Дворца Дожей».
Перекрестившись и оставив в камере записку с цитатой из Псалма «Не умру, но буду жить и возвещать дела Господни», Джакомо полез через проделанную дыру в крыше из свинцовых плит, попутно размышляя: – Почему все гениальные планы требуют ползать по грязным чердакам? Видимо, так Вселенная испытывает моё обоняние.
На крыше его уже ждал Бальбассаре, дрожащий как желе при землетрясении. – Казанова, мы на высоте девяти метров! У меня от страха колени звонят, как соборные колокола!
– Прекрасно, – ухмыльнулся Джакомо, – народ подумает, что это ангелы зовут на мессу?
Они благополучно спустились по связанным простыням в одно из помещений Дворца и, стоя у окна, начали делать знаки прохожим на улице. Их увидели и сообщили ключнику, что он, растяпа, запер двух посетителей. Сонный привратник открыл дверь и сообщники, сойдя вниз по лестнице, выбежали из Палаццо Дукале.
У пристани оказался гондольер, мирно справлявший малую нужду в канал. – О, синьоры! – сказал он. – Вы… с небес?
– Из Пьомби, дружище. Но тебе туда не надо. Не рекомендую, – бросил Казанова, прыгая в лодку.
Через час они уже подплывали к материковой части. Бальбассаре молился, глядя на венецианские огни. – Думаешь, нас простят?
– Бальби, не переживай. Простит тот, кто сможет. Остальные просто позавидуют, – усмехнулся Джакомо, поправляя парик из пакли. – Кстати, этот парик чешется еще хуже, чем совесть у инквизитора, заточившего меня в тюрьму.
За свою полную приключений жизнь Казанова успел побыть аббатом, алхимиком, секретным агентом инквизиции, финансистом, дипломатом. Его любовницами были служанки, монахини и высокопоставленные особы. Он устраивал финансовые аферы, лотереи, играл в азартные игры, расплачивался фальшивыми векселями. Из-за своих махинаций еще шесть раз попадал в тюрьмы, но ни разу не раскаялся.
Последние годы жизни ловелас и авантюрист провел в должности библиотекаря Духцовского замка в Моравии (северная Чехия). Там он написал 12 томов воспоминаний. Девизом его жизни было изречение: «Я безумно любил женщин, но свою свободу я всегда любил больше».
Описывая побег из Пьомби Казанова добавил: «И если Беппо всё еще думает, что всему виной ключ от камеры, скажите ему, что свобода не в дверях, а в голове. Ну и в дыре в крыше, конечно»
А треску из Пьомби, говорят, до сих пор подают в местных тавернах. Под названием «Раскаяние по-венециански». Без вина.
Прогулка по Риму, или, где заканчиваются руины и начинается город
Рим – это город, где кажется, что история смотрит на тебя из каждой трещины в асфальте, а местные жители давно научились пить эспрессо, не обращая внимания на то, что под их стульями, возможно, находится какой-нибудь артефакт.
Мое знакомство с городом началось у помпезной скульптурной композиции первому королю объединённой Италии Виктору Эммануилу II. «Свадебный пирог» – так римляне любовно называют монумент на склоне Капитолийского холма. «Почему пирог?» – спросил я у местного гида. «Потому что белый, пышный, а, если посмотреть на него после третьего апероля – начинает казаться съедобным», – ответил он, подмигнув.
Далее – Колизей, или амфитеатр Флавиев, который местные зовут «Il Colosseo». Строительство Колизея, началось в 72 году нашей эры при императоре Веспасиане, а закончил строительство уже его сын Тит. Построен в честь побед в Иудее, и, по большей части, за деньги и ценности, которые оттуда вывезли. Строили амфитеатр всего 8 лет. Веспасиан хотел упрочить собственный культ, искоренив память о своём предшественнике Нероне. Как обычно и бывает в истории. Предшественника очернили, обвинив его в поджоге Рима. Оставалась нерешённой непростая проблема: что делать с дворцом Нерона, Золотым домом, как его называли, который вместе с прилегающим парком занимал в центре Рима площадь в 120 гектаров. Решили просто – дворец снести, озеро засыпать, а на их месте построить амфитеатр для развлечений.
На арене Колизея гиды рассказывают о гладиаторах так страстно и с придыханием, будто сами участвовали в боях. «Представьте: песок, кровь, крики… а потом перерыв на сиесту и селфи с поверженным львом!» – говорил один из них.
Римляне мастера сокращать дистанцию между святым и смешным. У Пантеона, который они называют «Кастрюлей богов» (из-за купола, напоминающего крышку), я услышал диалог: – Смотри, дырка в потолке! И, говорят, дождь не попадает!
– Ну да, как же. В прошлый раз, во время ливня, я здесь до нитки промокла!
На площади, рядом с Пантеоном, установлена скульптура слоника с египетским обелиском на спине. На пьедестале начертано: «Как знаки мудрого Египта поддерживает слон, сильнейший из всех зверей, так и мудрость должна поддерживать крепкий ум»
Гуляя по Пьяцца Навона, где фонтаны извергают струи воды, а художники рисуют портреты так, будто спасают мир от скуки, я понял главное: римлянин рождается с врожденным умением сидеть на мопеде, жуя пиццу аль тальйо, и, при этом, философски рассуждать о том, что «жизнь – это как трафик на Via del Corso: хаос, но если не нервничать и молиться всем богам сразу – пронесёт».
А еще они обожают фонтан Треви, но зовут его «Банкоматом желаний»: «Брось монетку – вернешься в Рим. Бросишь две – найдешь любовь. Бросишь три – купишь тут квартиру». За год набирается больше миллиона евро. Я спросил у гида, куда расходуются деньги из фонтана. «На ремонт фонтана – ответил он подобно Остапу Бендеру. – А остальное на прибавку к жалованию мэра и лиц, к нему приближенных. Шутка».
Римский форум местные именуют «Офисом древних менеджеров»: «Тут Цезарь подписывал контракты, Нерон устраивал корпоративы, а мы теперь ходим на экскурсии, смотрим и пытаемся понять, как это все изначально выглядело».
Некоторые черты современных римлян:
– Вечная неспешность. Они могут час обсуждать, как лучше проехать 500 метров, и в итоге пойти пешком, зайдя по пути в пять баров.
– Страсть к жестам. Их руки двигаются так, будто дирижируют невидимым оркестром, даже когда они спрашивают: «Где тут туалет?»
– Философский подход к хаосу. Пробка? «Расслабься, это Рим, а не Амстердам – успеешь выучить итальянский, пока стоишь».
Рим учит: если жить 2000 лет среди руин, можно либо сойти с ума, либо начать шутить над всем. Местные выбрали второе. А еще – никогда не спрашивайте у римлянина, как пройти к достопримечательности. Он ответит примерно так: «Идите на запах кофе. Если упретесь в Колизей – вы уже дошли».
«Римские термы, или зачем древние римляне устраивали спа-салоны
Окно номера, в отеле довоенной постройки у площади Термини, выходило во двор – колодец. с ржавой пожарной лестницей. С раннего утра там собирались голуби, ворковали, царапали когтями подоконник, заглядывали в окно. Из окна был виден шпиль базилики. Оказалось, это Са?нта-Мари?я-Маджо?ре – католическая церковь на Эсквилинском холме, одна из четырёх папских базилик, имеющая титул Великой базилики, просторная и богато украшенная. В отделке интерьеров использовано золото, вывезенное конкистадорами из Латинской Америки.
За стойкой ресепшн отеля сидела фронт менеджер, загорелая до черноты итальянка. Из-за своего роста ее почти не было видно из-за стойки. Когда я проходил мимо она выглянула и громко произнесла: – Pre go! (пожалуйста). От неожиданности я вздрогнул. Вслед она сказала еще что-то, уже тише, скороговоркой. Надеюсь, это было пожелание приятного времяпровождения, А, может что-то типа «понаехали тут».
В самом городе множество хорошо сохранившихся банных комплексов тех времен. Каждый император старался увековечить свое имя и строил так, чтобы не снесли после его кончины.
Недалеко от отеля высятся циклопические сооружения терм императора Диоклетиана, В музее, открытом в банном комплексе, выставлены украшения и предметы быта эпохи императора Аврелиана.
Еще с I века н. э. в городе установилась привычка ходить в баню ежедневно. Простые римляне, жившие в домах на несколько семей – инсулах, проводили целые дни в роскошных термах. Купание занимало определённое время между завершением дела и обедом с друзьями.
Римские термы – это места, где две тысячи лет назад люди мылись, сплетничали и философствовали, а сегодня туристы потеют, пытаясь понять, где тут «кальдарий». Если верить гидам, термы были «античным спа-салоном», но на деле напоминали скорее квест: «Найди холодную воду пока не сгорел на раскаленной мраморной скамье».
Термы Диоклетиана римляне прозвали «Джим для ленивых». Вместо беговых дорожек – бассейны, вместо гантелей – кувшины с маслом. Если после купания не почувствуешь себя помолодевшим – значит, тебя плохо чистили скребком и терли вулканической пемзой.
А самые знаменитые – термы Каракаллы, римляне ласково зовут «Сауной Цезаря». «Почему?» – спросил я у гида. «Потому что после часа проведенного здесь хочется не мыться, а завоевать Галлию, чтобы немного охладиться», – ответил он.
Внутри царит атмосфера древнего хайтека с системой подогрева полов, «гипокауст». – Представляете, – говорил гид, – здесь римляне отдыхали после битв! Главное развлечение в термах – наблюдать за туристами, которые путают фригидарий (холодный зал) с кальдарием (горячим). Один турист, войдя в последний, закричал: «Эй, кто тут включил такую адскую температуру?» На что получил ответ: «Наверное Калигула. Но его уже уволили».
Римляне относились к термам как к соцсетям древности: тут обсуждали политику. "Слышали, это Нерон поджег Рим!" Заключали сделки, типа («Срочно продам виллу в Помпеях. Прямой вид на вулкан!») и даже назначали свидания. Последние, правда, иногда заканчивались фразой: «Извини, сегодня не могу встретиться, у меня билеты на финальный бой гладиаторов».
Тут же, в глиняных горшочках с широким горлом, продавали афродизиак под названием «Пот гладиатора»
Особый шик в термах – пилинг бронзовым скребком. Современные спа-центры стыдливо называют это «эксфолиацией», но суть та же: вас чистят, как чугунную сковородку, после чего вы чувствуете себя новорожденным. Если, конечно, не сбежите после первого прикосновения скребка. Как говорится, чтобы дух боевым был!
Некоторые черты древних римлян, выявленные в термах:
– Умение расслабляться с размахом. Зачем просто мыться, если можно устроить баню на 30 человек, пригласить музыкантов, танцовщиц и рабов с опахалами?
– Терпимость к соседям. В парилке могли сидеть плечом к плечу сенатор, раб и торговец рыбой – главное, чтобы никто не прихватил чужое мыло из золы и козьего сала.
Покидая термы, отвечая на вопрос о сувенирах. гид сказал:
– На выходе, между древним туалетом и автоматом с эспрессо есть киоск. Там можно приобрести сувениры и даже бронзовый скребок для пилинга.
Римские термы учат: если вы собираетесь мыться два тысячелетия, делайте это с шиком. И не забудьте оставить монетку для «духа печи»
«Сикстинская капелла, или как Микеланджело создал шедевр на потолке
Когда Папа Юлий II в 1508 году предложил Микеланджело расписать потолок Сикстинской капеллы, тот возмутился: «Я скульптор, а не маляр!». Но Папа, видимо, считал, что гений должен страдать и желательно под сводами храма. Так началась четырехлетняя сага о человеке, красках и гравитации, которая чуть не свела его в могилу, но подарила миру шедевр.
Микеланджело, привыкший ваять мраморных гигантов, вдруг оказался прикован к деревянным лесам. Чтобы дотянуться до потолка, он изобрел так называемые «летящие» леса – настил, опирающийся на крепления, вмонтированные с помощью нескольких небольших отверстий в стены, около верха окон.
Работал лежа, с кистью в одной руке и свечой в другой, краска капала ему на лицо, словно слезы богов, которым не понравился эскиз. «Моя борода торчит в небо, а затылок прилип к спине», – жаловался он. Видимо, это и есть «божественное вдохновение». А трудности сыпались, как штукатурка с потолка:
Первое, особая техника фрески. Краски нужно наносить на влажную штукатурку, пока та не высохла. Ошибся? Соскобли и начни заново. Микеланджело, впервые взявшийся за фрески, рвал на себе волосы.
Папа-перфекционист. Юлий II регулярно заглядывал с вопросом: «Когда закончишь?». Художник огрызался: «Когда смогу!». Говорят, однажды он сбросил доски с лесов, едва не угодив в понтифика – вот откуда в «Страшном суде» такая экспрессия.
Годы работы в неестественной позе превратили его в горбуна, а глаза воспалились от постоянной капели с потолка. Как он писал в своих сонетах «Фрагмент автопортрета»:
«Теперь опишу мою внешность с натуры:
Ужасен мой лик, бородёнка – как щётка.
Зубарики пляшут, как клавиатура.
Я рад, что одет, как воронее пугало.
К тому же я глохну. А в глотке щекотно!
Паук заселил моё левое ухо, а в правом сверчок верещит, как трещотка.
Мой голос жужжит, как под склянкою муха.
Из нижнего горла, архангельски гулкая, не вырвется фуга пленённого духа»
(перевод Андрея Вознесенского)
Но упрямство Микеланджело било рекорды: вместо помощников – лишь несколько подмастерий для растирания красок. 300 фигур, 500 квадратных метров – все это он выписывал сам, будто доказывая, что гений не делит славу. Когда открыли первую часть потолка, Рим ахнул: Адам на фреске «Сотворение» был так прекрасен, что ходили слухи, будто он сам позировал мастеру.
Но были и противники. Папский Церемониймейстер Бьяджо да Чезена раскритиковал фреску за излишнюю откровенность: «Полное бесстыдство… сколько голых людей, которые, не стыдясь, показывают свои срамные части. Такое произведение годится для бань и кабаков, а не для папской капеллы». За это Микеланджело отомстил ему, изобразив на фреске в образе бога подземного царства Плутона, которого змей кусает за "причинное место".
Тот обратился к папе с просьбой повлиять на ситуацию. Тот ответил Бьяджо: «Я могу решать божественные вопросы на земле, но в аду я ничего не могу сделать».
В истории был темный период жёсткой Контрреформации, когда хотели уничтожить фрески. Тогда художник Даниеле да Вольтерра предложил её оставить, но прикрыть обнажённые места.
За это он получил ироническое прозвище «braghettone», т. е. "бельевщик». Хотя, справедливости ради, можно отметить, что задрапировал искусно и тем самым спас шедевр.
Сегодня, глядя вверх, трудно поверить, что это не магия, а труд смертного. Микеланджело, ненавидевший живопись, создал учебник по анатомии неба. А его жалобы стали поэмой упорства: «Искусство – это когда ты ненавидишь каждую минуту, но не можешь остановиться».
В Сикстинской капелле все ведут себя тихо и не кричат от восторга «Вау!» Можно шепнуть: «бедный Микеланджело» и, кажется, эхо ответит: «Спасибо, что пожалел».
Портрет Петра I
В длинном коридоре картинной галереи Уффицы (переводится как «галерея канцелярий») во Флоренции, в верхнем ряду, прямо под потолком, расположены портреты представителей династии Медичи и других известных людей города. Там же находится и портрет императора Петра I-го кисти художника Ивана Никитина. Под портретом, на уровне пола, установлена скульптура обнаженного атлета. Экскурсовод рассказывает историю, как изображение Петра I-го попало в музей и то, что большинство искусствоведов не торопится признавать портрет работой Никитина, ссылаясь на его невысокий художественный уровень. Одна из туристок, которая не очень внимательно слушала экскурсовода, и во время рассказа рассматривала из окна галереи виды на город и реку Арно, поворачиваясь к гиду восклицает, показывая на скульптуру:
– Что вы такое говорите? Никогда не поверю. Это не Пётр I-й!
Флорентийский голубь
Стоим возле входа в палаццо Веккьо на площади Синьории во Флоренции, ждем свое время для посещения галереи Уффицы. Моросит дождик. На портике над входом возятся голуби. Вдруг одна девушка из группы вскрикивает. Ее куртку густо пометила местная птица. Стоит в расстроенных чувствах, чуть не плачет. Пытаясь ее успокоить, говорю:
– Не переживайте, считайте, что вам повезло.
– Вы издеваетесь? Как мне в этой куртке теперь ходить? А вы говорите повезло.
– Ну, во-первых, как говорил пролетарский писатель Максим Горький, хорошо, что коровы не летают. Во-вторых, есть примета, что это к деньгам. И, в-третьих, возможно, вас пометил потомок тех голубей, которые метили мастеров эпохи Возрождения. Не каждому так везет.
Улыбнулась, отлегло.
Кольца для парковки
Туристы с круизного лайнера приехали на экскурсию во Флоренцию. В старой части города в стены домов со стороны улицы встроены кованые проржавевшие кольца. Гид спрашивает у путешественников:
– Как вы думаете, для чего были нужны эти кольца?
Слышит ответ:
– Наверное, чтобы лодки парковать.
– Лодки – это в Венеции. А во Флоренции к кольцам парковали гужевой транспорт, проще говоря, лошадей.
Amore no
Ноябрь, курортный город Римини. Для полного представления об Италии, в заключительный день ознакомительного тура, несколько девушек из группы решили пойти в ночной клуб на дискотеку. Старшая группы, дама неопределенного возраста, о таких говорят: "В сорок пять не вгонишь, из сорока пяти не выгонишь", предупредила:
– Девчонки, форма одежды парадно-выходная, низ и верх закрытый. И не расслабляться. Итальянцы они шустрые, опомниться не успеете. Завтра ранний вылет, где я вас потом искать буду?
Зашли в танцзал. Заказали апельсиновый сок и, для настроения, добавили в него купленной в магазине граппы.
Старшая подняла бокал. – Есть тост: красивыми мы были и остались и дело не в изгибах наших тел, пусть плачут те, кому мы не достались, пусть сохнет тот, кто нас не захотел! Вздрогнули!
Через какое-то время, к миниатюрной блондинке из группы, «подкатил» итальянец по имени Альфонсо. Отпускал комплименты, называл ее «piccola» (маленькая). Было видно, что старшей его поведение не нравится. Прислушиваясь к разговору, неодобрительно покачивала головой, а после сказанного им несколько раз слова «amore», не выдержала:
– Так, синьор, не особо тут. Vino, disko – si, amore – no. Так что, суши весла, гондольер.
Парень с удивлением посмотрел на нее и спросил у девушки: – Tua madre (твоя мама)?
На что старшая ответила ему: – Si, я мама ейная.
Альфонсо как-то сразу сник и ретировался за свой столик.
Девушка с сожалением сказала: – Жаль. Он такой романтичный. Говорит мне: – Идем на пляж, я тебе звезды покажу…
Старшая приобняла ее:
– Еще чего. Перебьется твой звездочет. Пиккола, не нужен тебе этот альфонс вертлявый. Сильно шустрый для первого знакомства. Амуры ему подавай. Не горюй, будет тебе настоящий итальянец. Итальяно дверо. Вылитый Челентано. Водила нашего автобуса. Если хочешь – завтра познакомлю. Да, в возрасте. Зато надежный.
Одна из девушек произнесла: – А он ничего, прикольный. Когда мы его спросили насчет поездки на шопинг в Милан он ответил поговоркой: «Chi va a Milano, perde il divano» (поедешь в Милан – лишишься дивана).
Научил
В Римини жили в отеле «Два моря». Возвращаясь из города в отель, сажусь в такси. Говорю водителю название отеля: «Duo mare», per favore. Он, не поворачиваясь, поднимает указательный палец и отвечает: «Uno mare», ma «Duo mari»
Глава 2. Барселона – Фигерас
Если бы города были людьми, Барселона была бы тем эксцентричным товарищем, который носит шарф в теплую погоду, носки разных цветов, разговаривает на трёх языках одновременно и убеждён, что его гуакамоле (соус из авокадо) – лучший в мире.
И еще, это город, который доказывает, что в природе нет абсолютной точности и прямолинейности.
А сами каталонцы – это особый вид людей. Они говорят на каталанском (который звучит как смесь французского, испанского и секретного кода), едят паэлью с чернилами каракатицы (чтобы все знали, кто тут хозяин моря) и говорят, что Мадрид – это вообще на другой планете.
Паэлья, тапас – испанский рисковый квест
Заказав паэлью, я ожидал изысканное блюдо, а получил плоскую сковороду с ручками и «дарами моря» засыпанными рассыпчатым рисом. Там было все: кальмар, мидии, похожие на инопланетные ракушки, креветки, а также кусочки лимона и тушеные баклажаны.
А еще блюдо под названием тапас – это когда вы заказываете «понемногу всего», а в итоге получаете 10 небольших тарелок с тем, что в других странах считается закуской. «О, хамон! – радостно сказала девушка из группы, указывая на розовые полупрозрачные ломтики. – Это же испанское наслаждение. У нас такой уже не купишь».
А ещё там были жареные перцы, которые назывались «плохонькие» («nimientos де пэдрон»). «Маленькие, но злые, острые на язык, как моя теща» – предупредил бармен, наливая при этом в бокал "Cava rose" (розовое вино). Один из них таки вызвал пожар у меня во рту. Muchas gracias, cava rose!
Фламенко – страсть и огонь, но почему все так серьёзно?
Фламенко – это круто. Вы заходите в помещение, где танцоры в облегающих черных костюмах выбивают ногами дробь, от которой дрожит содержимое бокалов. К ним присоединяются строгие женщины в длинных красных платьях с оборками и воланами, яркими цветками и большими металлическими гребнями в волосах. Их движения более плавные и грациозные. Гитарист делает лицо, будто решает уравнение четвёртой степени, а певец орет так, словно его, только что, ограбили. Зрители заворожены и подбадривают танцоров криками «Оле!». Вы пытаетесь понять, о чём смысл песни, но в итоге решаете, что это, наверное, «Ода обжигающей страсти». В итоге все бурно аплодируют, а вы тихо радуетесь, что танцоры не проломили сцену – хотя, возможно, это было бы логичным финалом.
Барселона – это место, где архитектура бросает вызов гравитации, еда – пищеварению, а жизнь – всем правилам. Здесь можно потеряться в лабиринте узких улочек, найти себя в хоре кричащих чаек на Барселонете, а потом снова потеряться. Именно в этом безумии и скрыт её гений. Как сказал на прощание гид: «Если вы уедете без новых воспоминаний и лёгкой испанистой путаницы в голове, значит вы чего-то недопоняли»
Симфония в камне
В сердце Барселоны, словно вырастая из самой земли, возвышается Саграда Фамилия – храм Святого Семейства, ставший воплощением веры, природы и бесконечного творческого поиска. Его создатель, Антонио Гауди, посвятил этому проекту 43 года жизни, превратив строительство в священнодействие.
В 1883 году молодой Гауди, уже известный своими причудливыми домами в стиле каталонского модерна, принял руководство над проектом, начатым архитектором Франсиско де Паула дель Вильяром. Скромная неоготическая базилика в его воображении преобразилась в грандиозный собор, где камень оживает, изгибаясь подобно ветвям деревьев. «Природа – мой главный учитель», – говорил Гауди, черпая вдохновение в горах, морских волнах и лесных каньонах.
Он задумал храм как «Библию в камне». Три фасада – Рождества, Страстей и Славы – иллюстрируют этапы жизни Христа. Каждая из 18 будущих башен символизирует апостолов, евангелистов, Деву Марию и, главную, 170-метровую – Иисуса. Внутри собора колонны, подобные гигантским деревьям, образуют «каменный лес», где свет, проникающий через витражи, создает мистическую игру цветов.
Гауди отвергал прямые линии, считая их «творением человека». Вместо этого он использовал параболоиды и гиперболические формы, рассчитывая конструкции с помощью подвесных цепных моделей. Впоследствии, на компьютерах НАСА проверили его расчеты и удивились, насколько точными они были. Работая без чертежей, он жил на стройке, порой прося милостыню на материалы. «Мой клиент – Бог, Он не спешит», – шутил архитектор, чья жизнь оборвалась трагично.
После смерти Гауди Саграда Фамилия пережила гражданскую войну, разрушение мастерской с макетами в 1936 году и десятилетия споров. Сегодня, с помощью 3D-моделирования, храм достраивают, следуя сохранившимся эскизам. Планируемое завершение к 2026 году – столетию со дня смерти мастера – станет моментом, когда человечество соединит прошлое и будущее в камне.
Побывав там, начинаешь понимать, что это не просто храм, а диалог между человеком и вечностью. В каждом завитке решётки, в каждой скульптуре (выполненной при жизни Гауди по слепкам с местных жителей и животных) читается его гений. Это памятник вере в то, что даже самое невозможное может быть создано, если отдаться мечте без остатка. Как сказал сам Гауди: «Оригинальность – это возвращение к истокам». И собор, устремлённый в небо, тому доказательство.
Музей Пикассо: где кубизм встречает каталонский абсурд
В Барселонском музее Пикассо, кажется, даже стены шепчут: «Я тоже ничего не понимаю, но это искусство!»
Экскурсия начинается с зала, где молодой Пабло рисовал как традиционный художник. «Смотрите, голубь!» – восхищается туристка. «Это не голубь, это ранний период!» – парирует гид, делая таинственное лицо. Рядом висит натюрморт с яблоком, и кто-то обязательно шепнет: «Да я так тоже могу!» – «И где же очередь к вашей картине в Лувре?» – съехидничает гид.
Но настоящий трэш начинается в залах с кубизмом. Тут посетители превращаются в мудрецов, разгадывающих ребусы. «Это женщина? Или стул с глазами?» – спрашивает парень, показывая на холст. Гид, не моргнув глазом, объясняет: «Пикассо видел мир через призму… ээ… многогранности!» Все кивают, хотя ничего не понимают.
Одна дама пытается сфоткать «Портрет женщины», но её селфи-палка упорно ловит в кадр чей-то лоб. Это же кубизм! – подшучивает её спутник. – Теперь у тебя три глаза на фото.
В углу зала группа туристов медитирует перед «Голубкой», пытаясь увидеть в ней сакральный смысл. «Это символ мира!» – просвещает гид. «А почему у голубя квадратный хвост?» – не сдаётся ребёнок. «Потому что мир – сложная штука», – философски вздыхает гид, быстро переходя к следующей картине.
Кульминация – зал с «Менинами». Тут даже искусствоведы чешут затылки. «Пикассо переосмыслил Веласкеса!» – гордо объявляет гид. «Переосмыслил или перепутал?» – сомневается турист, сравнивая репродукцию с оригиналом на телефоне.
Покидая музей, вы ловите себя на мысли: а что, если Пикассо просто веселился, наблюдая, как потомки ломают головы над его «голубями»? Чувства юмора ему было явно не занимать. Ведь, как гласит местная поговорка: «В Барселоне даже камни смеются». А уж картины – тем более.
Миры Сальвадора Дали
Подходя к театру-музею Сальвадора Дали в Фигерасе кажется, будто ступаешь на край реальности. Здание, словно выросшее из сновидений, с малиновыми стенами, увенчанными гигантскими яйцами и золотистыми выпуклостями из хлеба. Эти яйца – не просто декор. Они как обещание: внутри начнется что-то новое, странное, ещё не вылупившееся. Сам Дали называл музей «лабиринтом сюрреализма», и уже на пороге понимаешь, что он не шутил, а, наверное, подумал; "интересно, а что получится, если смешать пряничный домик, калейдоскоп и психоделический опыт?"
Первое, что встречает во внутреннем дворе, – чёрный кадиллак, из капота которого растёт скульптура «Дождливое такси». В салоне – манекены под зонтами, а с потолка капает вода. Рядом – статуя королевы с головой из автомобильных покрышек. «Что это и зачем?» – хочется спросить. Но Дали не отвечает на вопросы. Он смеётся: его искусство – это игра в «поймай смысл», где правила пишутся на ходу.
Галереи музея – это вынос мозга, оформленный в красках. Мистика соседствует с реальностью. Картины перетекают друг в друга. Расплавленные часы («Постоянство памяти») соседствуют с гигантскими муравьями, а голограмма Христа парит над лестницей, ведущей в никуда. В зале Мэй Уэст, лицо актрисы складывается из дивана-губ, носа-камина и глаз-картин. Чтобы увидеть иллюзию целиком, нужно подняться на специальную площадку. «Искусство должно быть тактильным», – будто шепчет Дали, заставляя зрителя стать соучастником мистификации.
Купол музея – это прозрачная сфера, закрывающая от солнечных лучей полотно мастера «Обнаженная Гала, смотрящая на море», картину-иллюзию, картину-загадку. Если отойти от нее на небольшое расстояние, то в ломаных линиях и цветовых пятнах просматривается портрет Авраама Линкольна.
Залы, где стены растворяются в зеркалах, а потолки прорываются в бесконечность. Лабиринт коридоров, где каждая дверь ведёт в новую вселенную: то в комнату с гигантской губной помадой, то в подземелье с золотыми скелетами.
«Предел тупости – рисовать яблоко как оно есть. Нарисуй хотя бы червяка, истерзанного любовью, и пляшущую лангусту с кастаньетами, а над яблоком пускай запорхают слоны, и ты сам увидишь, что яблоко здесь лишнее – говорил Дали. Эту мысль он идеально воплотил в картине «Сон, навеянный полетом пчелы вокруг граната за секунду до пробуждения». В его мире яблоко может стать глазом, взрывом или символом греха, зависшим над пустыней.
Здесь нет места буквальности. Сюрреализм – это свобода превращать реальность в ребус, где, каждая абсурдная деталь, это намек и приглашение к игре.
Уходя из музея, ловишь себя на мысли, что мир за его стенами кажется плоским. Дали не просто бросал вызов условностям – он собирал реальность, как конструктор, оставляя зрителю право додумывать, спорить, восхищаться или возмущаться. Его Фигерас – не музей, а манифест: искусство не обязано быть правильным. Оно должно будоражить, как удар метронома в тишине, как яйцо на крыше музея, которое вот-вот треснет, выпуская на волю новые миры.
Центр Барселоны
Площадь цветов
Конная статуя графа Барселоны и Жироны Рамона Беренгера III
Гуси Святой Евлалии – покровительницы и небесной заступницы города в главном соборе Барселоны
Фигерас. Дом-музей Сальвадора Дали
Глава 3. Многоликий Китай
Раннее утро, алеет восток. Поезд неспешно движется по Великой Китайской равнине. До самого горизонта простираются прямоугольники заливных рисовых полей. На некоторых чеках, стоя в воде, уже трудятся крестьяне в соломенных шляпах чжули.
На востоке страны день начинается рано. Китай расположен в пяти часовых поясах но на всей его территории действует единое "пекинское время".
Улицы постепенно заполняют велосипедисты. Сначала трудно перейти дорогу в этом сплошном потоке. Потом привыкаешь – объезжают.
Подтягивается в парки старшее поколение. Бодренькие дедушки и бабушки в трениках занимаются оздоровительной гимнастикой цигун, тайцзыцюань. Неспешно двигаясь под звуки незамысловатой музыки, впитывают в себя энергию неба и земли.
Начинается рабочий день. Ведутся дорожные работы. Тут же собирается группа из нескольких человек. Отчаянно жестикулируя, обсуждают процесс, при этом давая советы рабочим. Те не реагируют. Но все при деле.
Из придорожного кафе выходит кухарка и прямо на тротуаре чистит рыбину, смывая чешую водой из шланга.
Уличный торговец расставляет на прилавке корзинки из рисовой соломы, статуэтки лягушек: денежные – с палочкой, монеткой во рту, черепаху, с двумя маленькими черепахами на спине, фигурки китайских божков: смеющегося Будду, толстого Хотея – символа богатства, веселья и достатка. Согласно преданию, он может исполнить любое желание. Для этого нужно лишь его загадать и, уединившись в тихом укромном месте, триста раз потереть Хотею животик.
Тут же развешаны графические изображения иероглифов, некий симбиоз живописи и письма.
Иероглифы – особая тема. Так, иероглиф Nu означает «женщина». Два одинаковых иероглифа «женщина» nuаn дословно читаются как «две женщины под одной крышей» и означают ссору. А три – безнравственность, или разврат.
Женское начало в китайской философии олицетворяет понятие инь – сумрачное, коварное начало мироздания. В противовес этому, понятие ян – положительное, светлое мужское начало. Означают две стороны горы – светлую и сумеречную. Вот такая философия.
Китай – страна своеобразная. В послевоенные годы прошли через «Культурную революцию», хунвейбинов, доменные печи во дворах и прочие неоднозначные эксперименты. Методом проб и ошибок нашли оптимальный вариант экономического развития с "китайской спецификой".
В результате экономических реформ, начатых Дэн Сяопином в конце 70-х годов прошлого века, за короткий период, Поднебесная прошла путь от отсталой аграрной страны до второй экономики мира.
Страна – лидер по притоку иностранных инвестиций. Хуацяо, этнические китайцы, живущие за рубежом, тоже инвестируют в национальную экономику. Все «нажитое непосильным трудом» не стараются вывезти из страны и спрятать в офшорах. Имущественное расслоение существует, но не бросается в глаза. Чиновники и нувориши стараются не выставлять напоказ свое богатство.
Духовный вдохновитель нации Конфуций сказал: «Стыдись быть бедным, когда в стране есть путь, стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути». В таком густонаселенном государстве должен быть баланс и порядок, иначе наступит разлад и хаос. Равновесие «Хэ». Река жизни не должна быть бурной. Философия простая и понятная – делать свое дело вдумчиво и не спеша.
Во внешней политике придерживаются принципа: «Наблюдать, оставаясь в тени, и не раскрываться». Как выразился китайский философ Лао-цзы: «Если кто-то причинил тебе зло, не мсти. Сядь на берегу реки, и вскоре ты увидишь, как мимо проплывает труп твоего врага».
В трактате «Искусство войны», мыслитель и стратег Сунь-цзы, живший еще в IV-м веке до н. э. утверждал: «Если нет выгоды, не двигайся; если не можешь приобрести, не пускай в ход войска; если нет опасности, не воюй. Повергнуть врага без сражения – вот вершина».
В общем, в битве двух тигров в долине, побеждает хитрый китаец, сидящий на горе и ожидающий, когда по реке проплывет труп врага.
А ты поел?
Ни чи ле ма? – китайское приветствие, которое иногда вызывает недопонимание у иностранцев. Дословно переводится как “Ты поел?” То есть, если ты хорошо кушаешь, значит у тебя и в остальном порядок.
В стране царит культ еды. Вечером, на уличных лотках и открытых площадках, готовится, и тут же поглощается разнообразная снедь. В кафе и ресторанах предлагается широчайший ассортимент блюд.
В некоторых заведениях установлены аквариумы с живыми обитателями глубин Южно-Китайского моря – рыбами, головоногими моллюсками – кальмарами, каракатицами, осьминогами и другими морскими гадами. В Италии их называют более благозвучно – Frutty di mare (фрукты моря).
Тут же разнообразные, креветки (по-китайски – пи пи ся).
Можно выбрать любого представителя морской фауны и его тут же приготовят. Однажды наблюдал, как наш, не очень трезвый соотечественник, засучив рукава, погрузил конечность в аквариум, выудил из него существо фаллической формы, так называемую рыбу-пенис, и поволок на кухню для готовки.
В столице гвоздь программы – утка по-пекински. Живую птицу выносит в клетке повар, показывает присутствующим, и, под одобряющие возгласы, несет на кухню. В отличие от большинства блюд китайской кухни, которые готовятся на открытом огне, утка запекается в духовке, при высокой температуре. Под аппетитно поджаренной румяной корочкой – слой жира. Перед приготовлением тушку фаршируют различными специями, травами, фруктами. Отсюда особый вкус и аромат.
Подают разнообразные супы из акульих плавников, черепах, змей. Особо ценится суп из ласточкиных гнезд, которые собирают на отвесных скалах в приморских провинциях.
Сначала дают попробовать, спрашивают, понравилось блюдо или нет, а потом уже говорят, что это было.
Обедаем в ресторане. Приносят блюдо, нарезанное кольцами и посыпанное специями. Говорят: это изысканный деликатес, особо полезный для мужчин. Рядом со мной, за столом, сидит представитель принимающей стороны мадам Там. Спрашиваю у нее:
– Мадам, а это что за деликатес?
Она смущенно улыбается:
– Ну это, говорит, – такой говяжий орган.
После обеда переспрашиваю у переводчика:
– Что за орган?
Он машет рукой:
– А-а-а. Ничего особенного. Бычий хлен под малинадом.
Нашего сопровождающего зовут Саша. Как и многие китайцы, он не выговаривает букву «р». Его настоящее имя довольно сложное и он обижался, когда его произносили неверно, или не с той интонацией. Учил язык на курсах в Чите, жил в общежитии и там поднаторел в ненормативной лексике, которой перемежал свою речь. Иногда загибал и обкладывал "трехэтажным".
Говорит: – Это то, что запоминается лучше всего. А некоторые похожие слова есть и в нашем языке. Хотя имеют иной смысл. Например: "Ни хуи бу хуи?" – ты возвращаешься? Или пословица: "Ибу ибуди – хуидао муди" – шаг за шагом можно достигнуть цели. Могу продолжить.
– Спасибо, достаточно, просветил.
Заходим пообедать. Он листает меню и, посмеиваясь, выбирает необычные для нас блюда. В предвкушении нашей реакции с ухмылкой спрашивает:
– Так, жареная саранча, шелковичные гусеницы, что есть будем?
Говорю:
– Саша, ты бы еще яйца в извести предложил. Сам ешь кузнечиков. А нам закажи что-нибудь посущественнее, более привычное, и без экзотики. Перефразируя известную поговорку: завтрак съешь сам, на обед сходи к другу, а ужин забери у врага и оставь на завтрак.
На Великой Китайской стене
Мы стоим у центральной трибуны китайской столицы на площади Тяньаньмень – «Врата Небесного Спокойствия».
За нами трибуна с портретом Мао Цзедуна, впереди – одна из самых больших площадей в мире. Представителя принимающей стороны зовут Ян Бао. Он рассказывает о древних традициях местной демократии. В частности, говорит он, – любой китаец может выйти на эту площадь и высказать мнение о своем начальнике, ругать его. И ничего ему за это не будет.
– Ян, – спрашиваю у него, – а может простой китаец покритиковать здесь высокопоставленного чиновника, или, например, выразить свое несогласие с высказыванием Великого кормчего «Только тогда, когда комар сядет тебе на яйцо, ты поймёшь, что точность важнее силы»?
На мгновение на его лице мелькает улыбка, которую сменяет тень сомнения. Он предпочитает не отвечать на провокационный вопрос и устремляет взгляд куда-то вдаль, за мавзолей и Дом национальных собраний. У него миндалевидные глаза и широкие скулы. Ян не относится к титульной нации, которой являются ханьцы, он из дунган и исповедует ислам.
С площади переходим в «Пурпурный запретный город Гугун» – главный дворцовый ансамбль китайских императоров, которые в народе считались потомками драконов. Это один из самых древних дворцовых комплексов, сохранившихся до наших дней в первозданном виде. Многие дворцы и пагоды сделаны из дерева. Печных труб не видно, уже в те времена было центральное отопление и полы с подогревом.
Отсюда Поднебесной правили представители династий Мин и Цин. Раньше простой смертный не имел права смотреть на императора и не мог войти в Запретный город. Европейцев, независимо от ранга, начали пускать сюда только в начале прошлого века.
Дальше наш путь лежит к Великой Китайской стене. Ян останавливает такси и договаривается с водителем (сы цзи). Довольно быстро выезжаем из Пекина в плотном потоке транспорта.
Середина октября. Мандариновые деревья густо усыпаны ярко-оранжевыми плодами. Вместе с разноцветными гирляндами и фонарями создается ощущение праздника.
Заканчивается равнина, вдали виднеются отроги горных хребтов. Заходим пообедать в ресторан у подножия гор. О классе заведения свидетельствует количество разноцветных фонарей, висящих у входа. Подходит официант с меню. Приветствует нас:
– Цао шан хао (утро доброе)!
Дегустируем блюда «мандаринской» кухни. Ян – мусульманин, он не ест свинины, зато лягушачьи лапки уплетает с удовольствием. На десерт подают сладкие огурцы, творог с перцем и булочки-пампушки. Вместе со счетом, в знак особого уважения, приносят сувенирные медали в красных коробочках. Благодарим: – «Сесе» и откланиваемся.
Поднимаемся по горному серпантину. Вдоль вершин хребтов змейкой тянутся бастионы Великой стены. Видно, что некоторые из них не так давно отреставрированы. Попадаются и полуразрушенные участки. Мы движемся к горе Бадалин. Высота около двух тысяч метров над уровнем моря. Перед входом на стену большая площадь с сувенирными ларьками. Здесь же проходит и цирковое представление. На сцене гуттаперчевая гимнастка скручивается и застывает в невероятных позах.
Ян переводит надпись, начертанную на стене Великим кормчим: «Настоящим китайцем может считаться только тот, кто совершил восхождение на стену».
Стена довольно широкая. В старину на ней могли разъехаться две повозки, запряженные лошадьми. Возле башен стоят солдаты, одетые в старинную форму. Есть и статуи древних воинов в пластинчатых латах, с алебардами. Холодно. Дует пронизывающий ветер. С высоты стены взору открываются хребты гор и безжизненные ущелья. С военной точки зрения только безрассудный военачальник мог решиться штурмовать сооружение со стороны и без того неприступных гор и ущелий. Функцию стена несла скорее устрашающую, дабы у варваров не возникало даже мысли напасть на Серединную империю.
Хотя за многовековую историю Китая кто его только не пытался завоевать – монголы, маньчжуры, тангуты чжурчжэни. Наверное, знали обходные пути и секретные тропы.
Ну и, конечно, китайским богдыханам надо было чем-то занять свой многомиллионный народ. Вот и соорудили крепостную стену длиной 9 тысяч километров, а, с ответвлениями, более двадцати тысяч километров. Строить начали еще в III веке до н. э. В конечном итоге получилось самое грандиозное сооружение на земном шаре, которое считается одним из семи чудес света. Это единственное строение на Земле, которое видно из космоса невооруженным глазом.
В конце путешествия получаем сертификат о восхождении на стену в буклете с золотистым тиснением.
Дворец Дигун: история в мраморе
На обратном пути успеваем посетить подземный дворец «Дигун», который находится на глубине 27 метров, внутри кургана, густо поросшего кустарником.
Здесь, среди холмов и сосновых лесов, скрывается место, где время замерло в камне и золоте. Это не величественный Запретный город и не живописный Летний дворец, а куда более загадочное пространство – Дигун, «Подземный дворец», погребальный комплекс императора Ваньли из династии Мин. Расположенный в 50 км к северу от столицы, в священной долине Шисаньлин («Тринадцать гробниц»), Дигун служит напоминанием о том, как китайские правители готовились к вечности.
Гробница Динлин, часть ансамбля Шисаньлин, была построена в начале XVII века для императора Чжу Ицзюня (Ваньли), чье 48-летнее правление стало одним из самых долгих и противоречивых в истории Китая. Легенда гласит, что император лично выбирал место для своей усыпальницы, следуя канонам фэн-шуй: горы защищали покой мертвых, а реки несли благополучие живым. Строительство длилось шесть лет и потребовало труда десятков тысяч рабочих. Однако, сам Ваньли, погруженный в дворцовые интриги и опиум, едва ли предполагал, что его гробница станет объектом археологической сенсации.
Дигун оставался нетронутым до 1956 года, когда группа археологов рискнула проникнуть в его глубины. Долгие недели поисков входа завершились успехом: под землей обнаружили лабиринт из мраморных коридоров, ведущих к центральному залу. Чтобы добраться до сокровищ, пришлось сдвинуть 20-тонную каменную дверь, запертую «самозапирающимся камнем» – хитроумным механизмом, который не позволял грабителям проникнуть внутрь.
Внутри, в трех резных саркофагах из нанмуского дерева, покоились император и две его жены. Их окружали тысячи артефактов: нефритовые кубки, золотые украшения, шелковые одеяния, расшитые фениксами, и даже миниатюрные дворцы из серебра. Китайские императоры, как и Египетские фараоны, считали себя небожителями и верили в бессмертие.
Дигун – это не просто гробница, а точная копия императорского дворца. Его подземные залы повторяют структуру мира живых: тронный зал для приема «гостей», боковые комнаты для ритуальных предметов, каменные алтари. В залах дворца, расположенного на трех уровнях, много предметов домашней утвари той эпохи, фигурки лошадей, домашнего скота. В общем, все необходимое для беззаботной загробной жизни Стены украшены рельефами с символами долголетия – журавлями и соснами. Потолок, расписанный звездами, напоминает о небесном пути души. Своды наземного павильона поддерживают колонны из цельных стволов южного кедра. Поражает диаметр некоторых экземпляров – более полутора метров
Дворец Дигун – это диалог между жизнью и смертью, блеском и тленом. Прогуливаясь по его холодным коридорам, легко представить, как император Ваньли, некогда всемогущий, пытался унести с собой в вечность роскошь мира. Но время оказалось сильнее камня, оставив потомкам лишь эхо забытых ритуалов и напоминание: даже дворцы, построенные для бессмертия, не вечны.
Переговоры по-китайски: это когда вас обнимали, а вы даже не поняли, что это была попытка болевого приёма
Если вы думаете, что китайские переговоры это про контракты и цифры – вы ошибаетесь. Это тонкое искусство, где чашка чая может значить больше, чем сотня слов, а обеденный стол напоминает поле битвы. Особенность этого «восточного единоборства» в том, что побеждает тот, кто дольше улыбается.
Прелюдией к переговорам является своеобразная церемония из полупоклонов, широких улыбок и тряски рук с непременным изображением радости и восторга на лицах. И, конечно, не обходится без взаимного обмена сувенирами, визитками, причем карточку надо подавать двумя руками, иначе обидятся. «Любезность, ничего не стоит», «любезность не требует взаимности», «подарок – ничто, внимание – все».
В ходе переговоров ведут себя прагматично, шаг за шагом продвигаясь к намеченной цели. Кивают головами в знак согласия, а в конечном итоге выясняется, что сути вопроса не поняли или поняли, но по-своему. Если что-то не так, пытаются взять измором. Держат паузу, «раскачивают маятник», дабы вызвать неуверенность, и, в конце концов, рассчитывая на уступки. Иногда на первую встречу приходят люди, которые не уполномочены принимать важные решения, а ответственные товарищи присоединяются на заключительной стадии. Бывают и случаи, когда все завершается на стадии "Протокола о намерениях" с обтекаемыми формулировками и обоюдным желанием когда-нибудь к этому вопросу обязательно вернуться.
Гуаньси: дружба на первом месте, бизнес – когда-нибудь потом.
Перед тем, как говорить о деньгах, китаец предложит вам выпить 10 чашек чая, съесть черепаховый суп и обсудить погоду. Это не промедление – это «строительство гуаньси» (отношений). Представьте, что вы пытаетесь завоевать сердце строгого дедушки, у которого в руках судьба наследства. Вы же не сразу просите денег? Вот и тут так же. Сначала комплименты, потом – контракты.
– Лицо – дороже акций.
«Потерять лицо» в Китае, хуже, чем забыть пароль от крипто кошелька. Даже если партнёр думает, что ваша идея глупее попытки есть суп палочками, он скажет: «Очень… креативно!» А потом намекнёт о своем к ней отношении через историю про знакомого, который однажды опозорил семью, попытавшись расплатиться купюрой из "банка приколов". Вывод: учитесь читать между иероглифов.
– Обед как марафон.
Переговоры без банкета – всё равно что Великая Китайская стена без туристов. Вас накормят так, что вы забудете, зачем пришли. Если переговоры, по их мнению, увенчались успехом, то финальная часть завершится застольем, на которое, кроме переговорщиков, придут «нужные» люди со стороны. Блюда будут появляться бесконечно, с каждым поворотом круглого стола. Трапезу, обычно, начинает глава делегации. Если подают рыбу – есть надо с головы. Все это шумно приветствуется. Тосты обычно заканчиваются возгласом «Камбэй!» (пей до дна!). А когда вы наконец спросите о сделке, партнёр поднимет бокал и произнесёт: «За взаимовыгодное сотрудничество!» Выпьете – и вот вы уже согласились на что-то.
– Чайная церемония: тихая война.
Каждое движение с чайником – это код. Налил вам полчашки? Может, это намёк, что ваше предложение «неполное». Подал чашку двумя руками? Возможно, просто вежливость. Или хочет, чтобы вы снизили цену. Разгадывать приходится методом «тыка».
– «Да» – не всегда «да». «Нет» – не говорится никогда.
Если китаец говорит: «Это требует изучения», переводите как: «Мы сожжём это предложение на ритуальном костре». А фраза «Ваша идея уникальна, но…» часто означает: «Мы такое слышали ещё при династии Цинь».
Китайские переговоры – это квест, где вместо меча у вас визитка, а вместо щита – меню на 20 страниц. Если вы пройдёте его, станете мастером переговоров, который умеет пить чай, сохранять лицо и расшифровывать намёки. А там, глядишь, и контракт подпишете… после третьего банкета.
P. S. Принимаем у себя, в Сибири, китайскую делегацию. Официант подает блюдо «цыпленок табака», которого надо ломать руками, и пиалы с водой, чтобы сполоснуть пальцы. Глава делегации с аппетитом ест, после чего вытирает руки салфеткой, берет пиалу и выпивает воду, крякнув от удовольствия. Остальные члены делегации, глядя на руководителя, тоже осушают пиалы. Нам ничего не остается, как приобщиться к процессу. Камбэй!
Зизель
Приехал в город китайский представитель для открытия у нас ресторана национальной кухни. Обсуждаем условия. В итоге он говорит:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/valeriy-kulakovskiy/moy-sakvoyazh-70538929/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Кулаковский
Тип: электронная книга
Жанр: Книги о путешествиях
Язык: на русском языке
Стоимость: 149.00 ₽
Издательство: Автор
Дата публикации: 19.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Представьте себе книгу, которая заставит вас одновременно улыбнуться и задуматься. Это не сборник сухих фактов о достопримечательностях и исторических событиях. Это коктейль из приключений и историй, где автор, как неутомимый путешественник, в сланцах, с потертой дорожной сумкой на ремне, ведет вас через джунгли впечатлений, событий и курьезов.