Главная страница | Поиск работы, карьера | Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»

Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»
Наталия Геннадьевна Сурьева
Наталия Сурьева. «Кабинет психолога» Что делает нас теми, кто мы есть – гены, воспитание, окружение? Что такого есть в характере у русских, чего нет у людей Запада? Хроника жизни кабинета профессионального психолога даёт ответы на эти и многие другие вопросы. Открыв книгу, читатель как бы приоткрывает дверь кабинета психолога, где его ожидает тайна – Зеркало с отражением судеб разных людей, в том числе и его собственной. Автор рассматривает актуальные для современного человека темы: одиночества, верности мечтам, роли психологии в бизнесе, проблем воспитания, даёт ответы на вопросы – «Как отличать в повседневной жизни добро от зла?», «Что сделать для того, чтобы не растратить себя напрасно?», «Где взять свой собственный рецепт Счастья?» – ведь каждый должен выписать его себе сам…

Наталия Сурьева
Кабинет психолога. "Хроника кабинета психолога"

Глава 1. Зарисовки с натуры

Кабинет психолога
Она сидит напротив меня. Мы вместе уже пятый час. Она обдумывает каждое слово, прежде чем сказать. Часто заискивающе смотрит мне в глаза. Много говорит, но ещё больше скрывает, недоговаривает…
«Почему она это делает? – спрашиваю я себя. – Ей стыдно или не знает, как сказать? Она – одна из большинства моих клиентов, с которыми у меня нет ничего общего. Она бы никогда не была моей подругой или приятельницей. Мой близкий круг – люди особенные. Она тоже особенная, но в своём роде, потому что напротив меня сидит Одиночество».
Таких людей очень много на белом свете, и с каждым годом становится больше. Жизнь отдельных индивидуумов дошла до того, что они годами не покидают пределы своей комнаты, у них уже появилось называние – хикикомори (замкнутый). Для них мир за порогом дома чужд и опасен, а на просторах интернета можно быть незамеченным.
Для неё мир за окном тоже неприятен, но она вынуждена пребывать в нём. Весьма странно, что она вообще пришла на приём к психологу. Как специалист, понимаю, что наши с ней отношения будут складываться непросто. Предполагаю, что, когда она получит мой отчёт-анализ, у неё вскипит негодование, протест, что её не так поняли, будет всё оспаривать и злиться. Так и произошло…
Почему она пришла ко мне? Много психологов добрее меня, гибче, стараются сгладить углы в общении, да и услуги их стоят поменьше… Ведь я тот специалист, который не ставит целью сказать клиенту, какой он бедный и несчастный. Я, напротив, психолог, который вытаскивает душевную грязь и весь мусор наружу. Нечистоты, собранные темными мыслями, желаниями, поступками. Именно эти «нечисти» делают человека одиноким, потому что обществу не нужен «грязный» человек. Хотя с виду вполне чистый, ухоженный, да и грязь эта – особенная, не та, что оседает пылью на пиджаке.
У одиночества бывают разные виды. Она – один из них. Достаточно посмотреть на неё, чтобы увидеть его характерные черты. Ей чуть больше тридцати. Она кроткая во всём: внешне – неуверенная походка, взгляд – наполненный грустью. Хроническое ожидание получить подзатыльник и страх быть отвергнутой. Существенная физическая дистанция при прогулке с собеседником. Зажатость плеч, кистей, скованность тела демонстрируют неуверенность, ненужность. И запах… Запах, как из бездонной пещеры, куда не попадает луч солнца. В пещере прячутся разные мелкие твари, которые выходят наружу, исключительно в темноте. Так же и у неё. Она всё делает исподтишка. Она не любит людей и всё время борется с ними. Вся её жизнь – это борьба. Даже её единственная приятельница стала объектом осуждения. Но моя задача – не осуждать, а помочь. Ей досталось в жизни, хлебнула горя, поэтому я написала для неё серьёзную работу на языке, который был бы прост и понятен. Отправила по почте, после чего посыпался шквал претензий о том, чего она не договорила на нашей встрече.
Я написала, в чём её проблема, что надо сделать, чтобы реализовать мечту. Конечно, у неё есть мечта. Хорошая здоровая мечта.
Прошли годы после нашей встречи, я больше не видела её. Контакты утеряны, но бывает, вспоминаю о ней. Может, она рядом с вами? Обернитесь, посмотрите вокруг себя. Поинтересуйтесь, как у неё дела и подскажите ей, что, если протянуть руку человеку, то есть шанс, что он пожмёт её. Услышала ли она меня, поняла? Да, её реакция была горячей, значит – заработало. И если она переведёт своё отношение к людям из состояния соперничества в сотрудничество, то одиночество покинет её. Надеюсь, у неё всё получилось.
Одиночество также скрывается и под маской независимости, блеска, успеха. Одно из них однажды открыло дверь моего кабинета, и на пороге появилась красивая, ухоженная, элегантно одетая по последней моде женщина чуть за сорок. Заметно, что ей некомфортно в кабинете психолога: она стыдится своего присутствия. Я уверена – обратиться к психологу её заставило нечто очень серьёзное.
– Добрый день, – она робко здоровается, оценивая меня взглядом: можно доверять или нет? Пытается освоиться и побороть себя.
– Добрый! – жестом приглашаю её занять кресло и сажусь напротив. Беру блокнот и ручку, я конспектирую сказанное моим клиентом. Мне так легче сделать анализ встречи. В сказанном звучат ключевые слова/состояния, которые тонкими линиями протягивают нити связей, создающих проблемы. – Давайте знакомиться. Прошу Вас быть честной с самой собой. Каждое Ваше слово работает на Вас. Представьте, что Вы сидите перед зеркалом. Я – Ваше зеркало, и Вы видите своё отражение. – Она смотрит на меня, делает лёгкий кивок головой и робко начинает рассказывать о себе.
– Меня зовут Марго. Я замужем, у меня трое детей, хорошая полноценная семья, но сейчас мне кажется, что моя жизнь принадлежит кому-то другому. Всё не моё, понимаете? У меня большие проблемы, хочу вернуться в семью, но не знаю, как это сделать. Я утратила все чувства к мужу. Как говорится, «нужно обнять, но нет сил». У меня замечательный муж, мы двадцать лет в браке. Но в течение многих лет у меня романы с мужчинами, и последний закончился моим поражением. У него тоже семья. Мы встречались четыре года, мне надоели эти прятки. Я сказала, что у него есть ровно год, чтобы принять решение и сделать выбор и назначила дату. Год прошёл. В назначенный день я получила дорогой подарок и молчание. Этот подарок вынуждена прятать – продать его можно только на аукционе в Европе, чтобы как-то остаться незамеченной, – она внимательно смотрит на меня.
Вижу, что отчаяние наполняет её. Она не спеша продолжает:
– Вся моя жизнь пропитана тайной. Я всегда добивалась того, чего хочу, и в этом часто перехожу грань разумного – хожу по острому лезвию, и это меня возбуждает. С раннего детства занимаюсь спортом, жажда первенства и адреналина захватывает дух настолько, что иногда ни перед чем не могу остановиться. В молодости торговля собой была одним из таких приключений. Не ради денег, а так… просто как спорт. После замужества приутихла, ненадолго. Мы с мужем активно занимаемся спортом, и в клубе я познакомилась со своим очередным любовником. Роман длился шесть лет, причём на глазах у мужа. Ненавижу его за это! – говорит с ненавистью, раздражение, брезгливость выступают на её лице. – В результате я стала ненавидеть их обоих. Все члены клуба знали о нашей связи, мы профи в теннисе и гольфе, поэтому всегда на виду. Спорт для нас – это образ жизни, возможность проявить себя, быть первыми. Мне надоел любовник, я бросила его, но мы сталкиваемся на корте, в поле… Не менять же из-за него клуб?! Видеть его не могу! – судорога брезгливости кривит её ухоженное лицо, но голос почти не выдаёт этих эмоций. – Он долго преследовал меня со своей любовью. Сейчас с ухмылочкой представляет мне своих подружек: надеется, меня это заденет… Плевать я на него хотела, – правая рука Марго стискивает подлокотник кресла.
– Да, мы с мужем состоятельные люди, и мне это, конечно, нравится, – невозмутимо продолжает она более высоким голосом. – У нас большая квартира. Есть загородный дом, но я люблю жить в городе, обустраивать квартиру, покупать приятные мелочи. Но меня перестала радовать даже квартира. – Марго достаёт носовой платок из маленькой сумочки, аккуратно промакивает им под нижними веками. Выдохнув, продолжает: – Пять лет назад мы с мужем оказались на банкете. Там я сразу заметила Его. Он был неповторим: благородная седина, королевская походка – я не могла оторвать глаз. Нас представили друг другу, он пококетничал, оценил меня сверху донизу, вручил свою визитную карточку, и на протяжении всего вечера мы искали глазами друг друга. Визитка лежала в моей сумочке и не давала мне покоя несколько дней, потом я решила: всё, хватит. Достала её, отчаянно порвала в клочки и выбросила в мусор. Полдня себя успокаивала, но мусор вынести не решилась и в итоге убедила себя, что могу выкинуть что-то важное. Достала обрывки из ведра, собрала и долго настраивалась на звонок, трясясь от волнения. Во мне боролись два человека: один настаивал на звонке, чтобы покорить Его, второй боялся этого, очень. Первый победил – я позвонила. Он ответил: «Ты меня выдерживала, как самое дорогое вино!» Ответил, знаете, с каким-то особенным восторгом. Знал бы он, как я себя выдерживала… После добавил, что хотел запускать своих ребят на поиски меня. И… всё! С того момента моя жизнь перевернулась, я потеряла голову.
Марго будто что-то сглотнула, в тоне голоса появилась отстранённость:
– Мы часто встречались, много путешествовали. У него своя яхта, самолёт… Я забросила всё: дом, дела, детей. Он оплачивает все мои желания, но я поняла, что мне этого мало – не хочу быть второй. Знаете, во мне сидит чемпион, который всегда и во всём должен быть первым. Захотела быть Его женой, готова бросить мужа, выпала из семьи… Это Он забрал меня оттуда. Но когда поняла, что мне не быть Его женой, то словно умерла; тоска, уныние, не хочу просыпаться утром. Дома – пустота. Все гниёт. Домашние бьются об меня, как о стену. Но моя дверь закрыта, – в её глазах стояли слёзы. – Мой сын недавно сказал: «Мама, я не хочу, чтобы ты плакала». Мы ехали с ним в машине, у меня текли слезы, я сказала, что мне не звонит один человек. Сынок умоляюще сказал: «Пусть позвонит, лишь бы ты не плакала. Позвони сама». Мне стало неловко перед ним… – Марго отворачивается и смотрит в окно, но через несколько секунд, глядя мне прямо в глаза, твердым голосом заявляет. – Я поняла: всё, надоело, надо вернуться домой! Хочу состариться с мужем, но даже обнять его не могу. Противно, всё в нём раздражает! Вот такие последствия имеют увлечения на стороне. Дома мне хорошо, только когда мужа нет рядом.
Взгляд Марго померк, она опустошена. Кажется, у неё нет позвоночника. Ствол жизни перестал быть опорой. Провались она сейчас в пропасть или попади под паровоз, ей будет всё равно. Бессилие, отчаяние образовали вакуум, который наполнил кабинет пустотой. Марго молчит.
– Возможно, Марго, Вы боретесь за то, чего у Вас в избытке. А Вам всё мало. Но ведь за всё надо платить, – она ёрзает в кресле, опускает голову, закрывая лоб рукой. – Где гарантии, что сейчас, выйдя из кабинета, Вы не найдёте новую жертву? Или Вам позвонит Ваш король, и семья опять побоку?! – так я решила обострить проблему.
– Почему жертву? Он мне звонит, душу теребит, но он не уйдёт из семьи никогда! – она отворачивается от меня и закрывает лицо рукой.
– Знаете, какой ответ я бы хотела услышать?
– Какой? – Марго смотрит на меня виновато, ожидающе.
– Я хочу вернуться в семью, – внимательно смотрю на клиентку. – Но, может, Вы ещё не совсем готовы туда возвращаться? – я специально расшатываю её желание, чтобы она проверила цель, которую перед собой поставила.
– Я хочу вернуться в семью, очень хочу вернуться к мужу, домой, – убедительно и требовательно заявляет она.
– Хорошо. Я поняла. Вам очень нелегко сидеть в этом кресле, я вижу, что это правда. Вам необходимо принять решение. Если это Ваше истинное желание, в течение двух месяцев Вы вернётесь в семью и откроете себя новую в отношениях с мужем. Я Вам всё напишу. Спасибо, что Вы смогли преодолеть себя и сделали попытку вернуться домой как жена, мать и хозяйка.
– Ещё, – она делает паузу, не решаясь что-то мне сказать. – Важно, чтобы ни один человек не знал о том, что я была у вас на приёме. У нас есть общие знакомые, мы можем случайно встретиться где-нибудь. Вы меня не знаете, хорошо?
– Хорошо. Теперь у Вас есть еще одна тайна – это я. Провожу Вас, – предлагаю я. Мы встаем, выходим из кабинета, она благодарит меня, мы прощаемся. Водитель ждет Марго у подъезда, она идёт к открытой задней дверце автомобиля, садится и исчезает за тёмным стеклом.
…Мы провели с ней больше трёх часов, многие вещи меня поразили, удивили. Никогда их не опубликую, они стёрты навсегда. Я сделала для Марго хорошую работу. Реакция клиентов на мой отчёт-анализ не заставляет себя долго ждать – кто-то пишет «спасибо», изредка кто-то обвиняет, что я всё не так поняла, но в результате, когда проходит время, благодарят. Напротив меня садятся разные судьбы, случается, вижу свои отголоски. С кем-то не согласна, кого-то очень жаль, за кого-то радуюсь. Каждый мой клиент – это мой учитель, который показывает картинку своей жизни, я делаю анализ и пишу сценарий решения проблем и «сбычи мечт». После того, как клиент получает от меня работу, он уже не может жить, как прежде – все меняется, эти перемены преобразуют человека.
Я давно написала сценарий своей жизни и по мере необходимости корректирую его. Я – профессиональный психолог, у меня есть свой кабинет. Я люблю, когда открывается дверь и заходит человек, садится в кресло клиента и говорит о самом сокровенном. Каждый, открывая дверь кабинета психолога, символично открывает свой внутренний мир. И открывает его в том цвете, в который раскрасил: образом мысли, делами, поступками. Когда проблема налицо, её можно решить. Решение – одна из основных моих задач.
Почему я стала психологом? Во-первых, мне нравится анализировать суть происходящего, во-вторых, у меня куча личных проблем. В детстве мне создавали проблемы родители, потом делала это сама, потом – мужчины, затем – дочь, все шло своим чередом. В лучшем случае я уже прожила полжизни и на многие вещи смотрю просто и безболезненно. Меня мало что беспокоит. У меня большие амбиции – это часть меня, во всех случаях у меня есть своя позиция в жизни и цель. Главное, я нашла своё место в жизни – это кабинет психолога. Он нужен мне так же, как и людям, которые сюда приходят…
Всё началось очень давно. Прежде чем стать профессиональным психологом, необходимо пройти курс личной психотерапии в кресле клиента. Когда учишься в вузе на психолога – это обязательное требование программы обучения, а дальше это стало моей потребностью. У каждого взрослого человека есть тайны, они несут в себе значение и глубокие смыслы, и некоторые полезно иногда с кем-то обсудить. А кресло клиента – это вполне подходящее место для размышлений о сокровенном…
Мой психолог – это моё зеркало, в которое я время от времени заглядываю, ей знакомы потайные уголки моей души, о которых никто другой не ведает. Она беспристрастна и чётко отражает мои изъяны. Не испытываю к ней никаких чувств и отношусь, как к человеку, который мне больше всех подходит для откровений. Мы редко встречаемся, на пару часов, не больше, я много говорю, она – внимательно слушает, и после нашей встречи начинается моя работа над собой. Мы встречаемся, как старые знакомые, но между нами есть существенная разница во всём. Я всегда говорю, что рада её видеть, она отмечает мои перемены. Недавно я попалась на крючок проблем, с которыми самостоятельно не могла разобраться. Так в очередной раз оказалась в кресле клиента – зашла в кабинет психолога.
– Добрый день! Как дела? – с улыбкой на лице поинтересовалась я.
– Добрый. Я – хорошо, спасибо! Ты в хорошей форме, – отмечает она. – Последний раз мы встречались два года назад, ты всё время плакала. Как ты сейчас?
– Надеюсь, плакать не буду, сейчас мне гораздо лучше, чем два года назад.
– Как складываются твои отношения с клиентами? Романы крутишь? Остыла от тех чувств? – спросила психолог и посмотрела в глаза так, как будто хотела что-то увидеть, о чём я промолчу.
– Нет, с клиентами только работа. Наверное, мне нужно было это пройти, чтобы многое понять. Романом это назвать нельзя, там всё закончилось ещё до того, как я к Вам пришла на приём. Долгое время это продолжалось внутри меня, мне было очень плохо. Не знаю, что со мной тогда случилось, но это был амок. Сейчас оглядываюсь назад, не понимаю себя. Позор всей моей жизни, —говорю с грустью и сожалением.
– Вы встречались ещё?
– Да, спустя полгода или больше. Не по моей инициативе. Пили кофе в кафе, я ощущала неловкость, мне было некомфортно. Не задавала вопросов – просто слушала и смотрела. Но больше себя не завожу по этому поводу, всё это осталось там. Мне стыдно перед самой собой, – убедительно заключаю и даю понять, что говорить об этом не имеет смысла.
– Что на этот раз? В чём проблема?
– Два месяца назад я посмотрела фильм. Он что-то задел внутри меня, а если точнее – перевернул мою жизнь с ног на голову. Время от времени пересматривала его. Мне нравилось в нём всё: музыка – она неповторима, уносит меня, главные герои просто другие люди, и то, как они себя ведут, как живут, – всего не могу передать. Позже нашла книгу, по которой был снят фильм. Прочла её залпом дважды, и время от времени возвращалась к ней. Мне очень нравится, как автор описывает чувства и отношения, но книга и фильм отличаются. Сценарист всё упростил, но ничего не испортил. Автор книги – человек не только большого ума, но глубокого чувства. Понимаю, что становлюсь маньяком, – именно так люди «маньячат». Начала интересоваться главными героями этой картины в других фильмах: всё не то, там они мне неинтересны. Не испытываю восхищения, который возникает в этом фильме, значит, меня задели сюжет и характер главного героя. Я запомнила все диалоги героев, каждое их слово, каждый жест. В конце концов наелась этим фильмом, просмотрев его много раз, он наскучил мне и стал неинтересен. Я обрадовалось, что у меня это прошло, но пауза была недолгой. Вскоре увидела другой фильм, в который влюбилась не меньше на какое-то время, и всё пошло по знакомому кругу… Всё это оказалось какой-то новой волной в моей жизни. Она несёт меня непонятно куда, я открываю в себе неизведанные и нехарактерные мне чувства. Прожив полжизни, выяснилось, что я совсем не знаю себя.
– Что ты называешь неизведанными, нехарактерными чувствами?
– Чувство зависти. Жуткой зависти. У меня этого нет. Лучше не впускать в себя что-то неизведанное. Живёшь и не знаешь, что так бывает. Но когда узнаёшь, это некуда деть, с этим приходится жить, а жить так не умеешь. Кино меня научило красоте новых отношений, и я поняла одну вещь: актёры показывают такую гениальную игру именно потому, что чётко передают характер своих героев, может, даже сделали их лучше и выдают идеальную версию. Не переигрывая… Понимаете, я ни с кем не могу обсудить это. Почему-то это стало моей тайной, в которой мне стыдно признаться. Единственный человек, который знает все, что со мной происходит, – это Вы. Ещё священник, но с ним я говорю совсем о другом. У меня нет масок перед людьми, и мне комфортно быть закрытой.
Психолог сделала паузу и задумчиво сказала:
– Ты поддаёшься сиюминутным влечениям, сначала – герои фильма, потом – сценарист. Ты творишь себе кумиров, раболепствуешь перед ними. Но это путь в никуда, ты уничтожаешь себя, как личность.
Я медленно поворачиваю голову и пристально смотрю на психолога, отвечая почти шёпотом:
– Сотворила кумира… Конечно! Потеря себя и разума – вот оно что! Нельзя сказать, что я поклоняюсь, но много думаю об этом. Что такое открылось во мне?
– А что у тебя в личной жизни? – переключает она тему.
– В личной жизни у меня неплохо. Есть мужчина. Не люблю его, но он первый человек за много лет, с кем хочется быть. Иногда… – произнеся эти слова, чувствую, что мне совсем неинтересно говорить об этом, это неважно для меня. – С ним мне хочется быть иногда, он совсем не тот, с кем хочу состариться и быть до конца дней. Не вижу счастья с ним в старости. Опять что-то такое временное… – мой психолог прочитала это на моём лице и не стала копать дальше, поняла, что есть ещё что-то, до чего мы не дошли.
– Из чего сейчас состоит твое счастье? – она встает с кресла, подходит к столу, достает из сумки пачку сигарет, зажигалку, закуривает, затем берет пепельницу со стола и возвращается в своё кресло.
– Слова. Комбинация слов, в них коды. Я люблю слова. Они создают и решают проблемы. Обожаю свою работу. Когда написана работа для клиента, я наслаждаюсь ею, смакую каждое слово. Мои работы отличаются друг от друга – что-то лучше, что-то хуже. Но после того, как анализ готов, я отправляю его адресату и нахожусь в эйфории ещё пару часов. Это очень сладкое время в моей жизни. Как раз сегодня я получила письмо от клиентки. Это письмо – маленький абзац моего счастья. Я очень хочу его прочесть.
Я достаю из сумки листок, очки, надеваю их и зачитываю: «Добрый день. Спасибо Вам за работу. Когда получила отчёт-анализ, я была на даче. Читала его на террасе и сокрушалась от страха, стыда, ненависти, своего ничтожества. У меня отнялись ноги, буквально по стеночке я зашла в дом. Бессилие, слабость, пустота. Не было сил жить. Каждую секунду думала только об этом. Через два дня начала ходить по-новому. Сейчас открываю своего мужа. Мой бедный муж, если бы он только знал, с кем прожил долгие годы! Для себя я приняла твёрдое решение: больше не буду тем, кем была. Мы решили повенчаться, очень жду этого дня. Счастье моих детей не выразить словами, мы дурачимся, и Вы не представляете, как стало хорошо в нашем доме. Спасибо вам. С уважением, Марго».
Я снимаю очки, на моём лице сияет улыбка.
– Что ты с ней сделала? – красиво затягиваясь сигаретой, спрашивает психолог.
– Убила в ней шлюху, которая таскала её по жизни, как на шабаш. Уверена, она будет сейчас лучшей женой на свете. Она справилась с собой, вычистила своё нутро. Несмотря на то, что вся ее жизнь пропитана тайной, она вдохнёт в неё верность и преданность, – с непоколебимой надеждой заявила я.
– Она смаковала свои тайны, а ты? Тебя беспокоят тайны. А там, я так понимаю, вся жизнь пропитана тайным приключением, – отряхивая сигарету в маленькую пепельницу, она внимательно смотрит на меня.
– Что такое жизнь человека? Это какое-то бесконечное открытие, познание, преодоление, приключение. У каждого свой жанр: у кого-то – фантастика, у кого-то – триллер, есть и ужасы.
– Мне кажется, ты поправилась, – вдруг замечает она.
– Да, это так. Больше ем, чем прежде, что-то заедаю. К алкоголю странное отношение – выпиваю редко, не особо хочется, да и некогда. Но когда выпиваю, не могу насытиться: есть ощущение, что выходит какая-то проблема, и мне надо её залить, погасить, затопить – не могу остановиться. На следующий день очень болею, накрывает похмельная депрессия, и так продолжается пару дней. Так было всегда, но сейчас это стало сильнее.
– Не всё так плохо. Зато ты в хорошей форме, – улыбаясь, отмечает психолог.
– Но это ещё не всё. Кино было толчком. На днях смотрела ленту новостей о кино и вижу, как американский режиссёр снимает кино и комментирует фрагменты своего фильма. Это новый фильм, он ещё не вышел на экраны. Боже мой! Во мне поднялась такая ревность, что меня накрыла грусть. Зависть к таланту, возможностям сделать что-то, что потрясёт мир, съедает меня. Вот она и проблема… налицо. Такие же люди, как я, берут и делают. Они верят в себя, любят своё дело и главное: умеют подать и продать свою работу, неважно, фильм это или любой другой продукт.
– Как раз-таки важно, – оспаривает она. – Тебя же не волнует, что кто-то печёт вкусные пироги или летает в космос?
– Меня вообще ничто не волнует – ни пироги, ни пряники, правда, рядом со мной – сплошной космос, мне действительно ничего не важно, я давно уже живу в своём мире.
– Может, тебе надо было стать актёром или режиссёром, сценаристом в крайнем случае? А ты стала психологом, и у тебя зависть к успеху других. Ты завидуешь, что кто-то лучше тебя, – она чуть ли не ругает меня.
– Так и есть, хочу быть смиренной, но это мне сейчас не по силам. Тщеславие заставляет меня делать работу лучше всех. Может, именно поэтому у меня есть кабинет. Его я не променяю ни на какое кино. Моё тщеславие раньше носило конкурентный характер, это перфекционизм – всё доводить до совершенства, – в этот момент я ловлю себя на оправдании своего порока и заигрывании, мне становится стыдно. Замолкаю и опускаю голову.
– Больше двадцати лет назад, когда мы начали с тобой работать, ты не жила «здесь и сейчас», ты всегда жила «потом-потом». У тебя не было прошлого, ты от него бежала, настоящее было только временем, но не ощущением. У тебя было только будущее и грандиозные планы. Я тебе говорила: «Так нельзя, ты пропускаешь настоящую жизнь». Но всё, что ты хотела, сбывалось. Сейчас ты живёшь настоящим и виснешь в нём. Два года назад ты пришла ко мне с разбитым сердцем, сегодня – с фантомом, фильмом, который опять вынес тебя из жизни. Ты бежишь из реальности? Что дальше? – строго спрашивает она у меня.
– Не знаю. Но два года назад, когда я вышла из вашего кабинета, всю боль оставила у вас. Тогда у меня ещё случился серьёзный конфликт в семье, – начинаю оправдываться и обосновывать важность наших встреч.
– Для начала разберись-ка со своим одиночеством. Ты ищешь успеха в том, к чему не имеешь никакого отношения, но на самом деле это – одиночество. Оно не покидает тебя. Почему ты не впускаешь никого в свою жизнь? – спрашивает она.
– Что с ним разбираться, я уже много лет одна: в компании, толпе, даже иногда среди близких – дело во мне. Это я не отпускаю его. Мне так комфортно, не чувствую себя одинокой. Лучше буду одна, чем с теми, кто не вызывает у меня радости в сердце. Я делала попытки быть с кем-то, но нет – проходит время и меня начинает напрягать чьё-то присутствие, человек становится лишним в моей жизни. Наверно, потому что я не люблю его.
– Конечно, не любишь. А что делать с твоей завистью? Между прочим, это мерзко для психолога, – замечает она. И я начинаю объяснять.
– Это барьер, который где-то далеко, я его не вижу, но он точно есть впереди. Расстояние до него – это время, в котором нужно что-то сделать, понять. Но что понять? Что понять? Зависть может вылиться мне боком где угодно – вот чего я боюсь. Я могу заболеть.
– Делай свою работу, и ты обязательно поймёшь. Над чем сейчас работаешь?
– Над музеем чувств, – совсем другим тоном отвечаю, и улыбка пробегает по моему лицу, ведь мне радостно от одной мысли об этом.
– Что за музей? – интересуется она.
– О нём могу рассказывать сколько угодно! – радостно заявляю я. – У наших чувств есть интеллект, эмоциональный интеллект, который надо развивать и воспитывать. Одна из проблем современного человека – распущенность и враждебность чувств. Люди будут приходить в музей и раскрывать, узнавать характер своих чувств. Это будет красивое увлекательное интеллектуальное пространство. Даже если один человек из двух-трёх осознает природу своих чувств, моя цель будет достигнута.
– Хорошо. На сегодня всё. Ты стала совсем другой. Каждый раз новая, и так будет всегда. Подумай только, откуда зависть? Может, это твоя новая цель? – психолог встает и дает понять, что приём окончен.
– Благодарю.
Мы прощаемся.
Я выхожу из кабинета. Я всегда выхожу от неё пустая – вся тяжесть остаётся за дверью, внутри кабинета, она снимает с крючка мои заморочки и больные чувства, которые меня беспокоят даже на бессознательном уровне: иногда мне хочется кричать, это некий вой изнутри. Иногда – спрятаться под одеялом в темноте и одиночестве, но это быстро проходит.
В этот раз, идя по улице, возникло ощущение, что я одна на всём белом свете. Присев на скамейку, сложилась вдвое, практически прижалась животом к бедрам и замерла, в этот момент мне захотелось стать одной общей массой…
Зазвонил телефон, но я не реагировала – мне было всё равно, кто звонит, не была готова говорить. Телефон умолк, но через какое-то время снова зазвонил:
– Привет, мам! Всё хорошо… Как ты?
Мама отвечает, что у неё всё хорошо…
– Я решила, когда закончу с музеем чувств, напишу сценарий фильма, хочу поработать с визуализацией жизни. Ладно, позвоню позже, – отключаюсь и смотрю на свой телефон с сожалением: как жаль, что не могу рассказать маме о том, что творится у меня на душе. Расправив плечи, встаю и тороплюсь домой. Встреча с психологом дала новую цель, теперь надо только действовать.
…Стоит ли начинать всё сначала? Конечно, любое дело нужно начинать с себя. Вот и я для начала решила написать рассказ о себе. Начиная с предков. Цель этой работы – задокументировать прошлое, его влияние на настоящее и будущее. Выделить яркие моменты и то, чему научили меня события.
В этой работе – прежде всего над собой – должна быть главная идея моего будущего. Человек я далеко не простой и давно выстроила отношения с самой собой. Мне очень комфортно в жизни. Я живу в своём мире и дорожу им.

Первый контракт
Я родилась во второй половине двадцатого века в Советском Союзе, в то время у руля великой державы стоял Леонид Ильич Брежнев. 28 лет прожила в сибирской глубинке, в провинциальном городке Колпашево, расположенном на высоком яру правого берега Оби. Река постепенно меняет русло, высокий яр осыпается, и в 1979 году в реку рухнул сталинский могильник, и местная ребятня, первой обнаружившая останки убитых людей, бегала по улицам города с человеческими черепами, надетыми на палку… За полвека яр осыпался, добравшись до скорбного места, и со временем раскрыл преступления «в законе». На центральной улице города в 30-е годы располагался отдел НКВД. Энкавэдэшники ничем не брезговали: смерть носили в руках и топтали ногами, убить человека для них было работой, далеко не ходили, людей стреляли и закапывали себе под ноги… Это было. Давно.
Я – незапланированный ребёнок. Мои родители просто встречались и нравились друг другу, я получилась, как бывает у неосторожных любовников, случайно. Мама хотела от меня избавиться, но по дороге в больницу передумала и решила оставить «в живых». Бабушка по линии отца не верила, что я дочь её сына, пока не увидела меня, а после все её сомнения исчезли.
Мои родители в молодости были очень красивыми: мама – блондинка с синими глазами и миловидным лицом, папа – кудрявый брюнет. У меня хороший род, это я сейчас понимаю, как психолог. В нашем роду нет психических заболеваний, наследственных болезней, у нас даже никто не курит – ни деды, ни мои родители. По молодости я покуривала, но уже давно оставила эту привычку. Как все русские, мы любим выпить. Мы православные, законопослушные и боголюбивые.
По наследству мне передали трудолюбие. Все мои предки были трудяги, большинство – ветераны труда. Врождённая целеустремлённость сделала меня тем, кто я есть. Но по сравнению с предками я менее трудолюбивая. В то время, когда я родилась, не было психологов, были только психиатры. В школе преподавали марксизм-ленинизм как единственно верный вид общественного строя, и атеизм как непоколебимую истину, что нам и насаждалось школьной программой. Мы обязаны были изучать работу съездов Коммунистической партии, для чего – непонятно, но одна из таких книг у меня была.
В школе были дружины октябрят, пионеров, комсомольцев. Я была октябрёнком и пионеркой, но не успела стать комсомолкой, чему очень рада, как говорится – слава Богу. Тогда страна верила в светлое будущее, жила в социалистическом строе, строила коммунизм. В самой проходимой рекреации моей школы висел портрет Ленина с огромной октябрятской звёздочкой и пионерским галстуком, лозунг гласил: «Пионер – это сын комсомола. Пионер – это внук Ильича».
Ежегодные фотографии всего класса снимали исключительно на этом фоне. Хрущёв разоблачил Сталина, мы изучали культ личности вождя народов и над выражением «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство» уже язвили в открытую.
…Наш род со стороны мамы и отца пострадал от репрессий Сталина. Мои деды и бабушки были раскулачены и сосланы в Сибирь, все мои предки насильственным образом стали переселенцами и пережили большое горе.
Мамины родители – белорусы – были раскулачены в 1927-м и сосланы в Сибирь, в небольшую деревню Ивановку Томской области. В деревне была одна улица, на ней располагалось шестьдесят дворов, а за околицей текла речка Татош. Дед работал в колхозе, скирдовал лён, бабушка на мельнице молола хлеб. Дед построил большой дом, двор был полон скотины. Прошло время, и на новой земле они стали такими же зажиточными, как и в Белоруссии.
В 1941 году дед ушёл на войну, в одном из боёв был контужен. В 1943-м вернулся домой совсем глухим. В их семье было много детей, моя мама была одиннадцатой, бабушка родила маму в 48 лет. Первой была Маруся, она умерла маленькой. Остальные дети практически все пережили средний возраст. Бабушка – полный кавалер орденов «Мать-героиня», в том числе и Золотой звезды. Моя мама родилась в Ильин день, наверное, поэтому очень боевая.
Дед умер, когда мама училась в восьмом классе. В день смерти отец просил свою любимую Фенечку остаться с ним, но она ушла в школу. На похоронах деда запрягли коня, чтобы везти гроб с телом на кладбище, но конь не мог сдвинуться с места. Эти события мама вряд ли когда-нибудь забудет.
Сейчас от Ивановки и следа не осталось, на её месте раскинулись поля, засеянные пшеницей, и могила деда стёрта с лица земли. Отец деда, мой прадед, прожил 105 лет, в свои 100 лет косил сено и держал большую пасеку.
В деревне была начальная школа до четвёртого класса, дальше мама училась в райцентре и закончила восемь классов. Тяги к знаниям у неё никогда не было, школа больше нужна была для галочки – чтобы получить специальность. По окончании восьми классов вернулась в свою деревню. Все братья и сестры разъехались по городам и райцентрам, мама осталась в большом доме вдвоём с бабушкой.
Мать устроилась почтальоном – возила почту из райцентра в свою деревню на лошади: газеты, журналы, пенсию, банки с кино. По тем временам путь был неблизким – восемнадцать километров. Бригадир колхоза дал почтальону хорошего коня – Черныша. Мама сама его запрягала, летом – в телегу, зимой – в сани. Черныш мог в пути выбросить почтальона из саней и вернуться домой один. Тогда бабушка строго спрашивала: «Черныш, где почтальон?» Черныш фыркал и отворачивался. Бабушка садилась в сани и ехала за почтальоном. Находила его на берегу или на обочине дороги…
Мама вела себя, как хозяйка почты, односельчане сами приходили к ней домой за корреспонденцией. На зарплату мать обустраивала свою деревенскую жизнь, покупала мебель: комод, шифоньер, диван, патефон, выписывала пластинки и устраивала музыкальные вечера.
…Через два года, как мама вернулась в свою деревню и отработала почтальоном, старший брат пригласил бабушку жить к себе в райцентр. Дом в деревне продали, и в возрасте восемнадцати лет мама переехала жить к старшей сестре в город Колпашево, в котором я появилась на свет. Бабушка умерла, когда мне было десять, сын привез её умирать в наш город, всё к той же старшей сестре. Я не могу сказать, что именно унаследовала от неё, но моя младшая сестра носит её имя и унаследовала многодетность, у неё трое детей.
…В городе мама окончила курсы продавцов и устроилась на работу. С подружкой они купили избушку (землянку) в «шанхае» – так назывался густо заселённый район города. Даже я пару месяцев прожила «под землёй». Во всех городах есть свои символичные «шанхаи». Весной с таянием снега в землянке было воды по колено, приходилось ходить в резиновых сапогах. У меня от сырости тело покрылось чирьями, тогда отец перевез маму в квартиру родителей и продал землянку.
…Бабушку, маму отца, сослали в Сибирь из города Бийска Алтайского края, когда она была подростком. Их семью раскулачили – забрали всё, погрузили, как дрова, на баржу и сплавили вниз по реке. Таким методом по программе Сталина заселяли сибирские земли, всё рассчитано было на силу: выносливые доберутся до места, а хилые – ни к чему. Слабые умирали в дороге, их с камнем на шее выбрасывали за борт «белого теплохода». Доехала только треть переселенцев. Баржа причалила у посёлка, и бабушка покинула «белый теплоход».
Прибывшие ссыльные выкопали землянки и стали строить новую жизнь. Коренные жители посёлка были селькупы, это представители северных народов, обычно их называют остяками. Селькупы были безграмотные: не умели читать и писать, но что касается области знания живой природы – крупные специалисты, которым нет равных. Селькупы – прирождённые рыбаки, охотники, слышали лес и знали реку. Мой дед жил в этом посёлке и был охотником, рыбаком. Ко времени приезда бабушки он уже был вдовцом с двумя дочерьми – его жена-селькупка умерла. Исторически так сложилось, что женщины-селькупки часто умирали молодыми, мужчины рано становились вдовцами. Эту версию мне подтвердила краевед в зале музея истории селькупов.
Тогда дед положил глаз на мою бабушку. Бабушка была ссыльная – подневольная, каждый день работала за трудодни. Оплата была фиксированной: трудодень – галочка в трудовой, что день отработан, значит, в тюрьму не посадят. Работу выдавали и как повинность, и как награду. Все зависело от вида работы. Условия для ссыльных были простые: вступаешь в брак с местным аборигеном – получаешь свободу, но не паспорт. Единственный человек с паспортом в нашем роду во времена Сталина был мой дед-селькуп. У всех ссыльных переселенцев отнимали паспорта. У людей того времени свободы не было ни в каком виде.
Так моя бабушка оказалась замужем за селькупом. Селькупы занесены в списки, как вымирающая нация. Они имеют право получить участок реки, леса, чтобы законно рыбачить и охотиться без ограничений. Свидетельство о рождении деда хранится у нас, оно выдано в 1904 году, внизу документа – печать православной церкви, а вверху надпись – «Народный комиссариат ”Пролетарии всех стран, соединяйтесь„».
Родителей деда звали Фёкла Мартыновна, Викул Евстафиевич (так написано в документе).
Дед с бабушкой прожили всю жизнь вместе. На мой взгляд, они прожили как чужие люди, даже под разными фамилиями, каждый был сам по себе. Родили пятеро детей, мой отец – самый младший. Володенька, старший, умер маленьким. Бабушка всех своих детей ласково называла по имени. Когда началась Великая Отечественная война, дед получил бронь. Всю войну он охотился и рыбачил для фронта. У него был план заготовок, и каждый месяц он добывал несколько тонн рыбы, стрелял медведей, лосей, ставил ловушки на зайца, лису, норку. Мой дед был настоящим «хозяином тайги».
Когда я повзрослела, у меня случайно состоялся разговор с профессиональным охотником из тех мест. Он сказал: «Твой дед был выдающимся охотником! Таких больше нет и не будет». Я никогда не питала тёплых чувств к деду, но в этот момент воспылала гордостью за него. Уверена, что унаследовала от деда нюх охотника и рыбака, я отлавливаю в людях «зверей» и «рыбок».
В 1950 году семья отца в полном составе переехала в город. Отцу было два года. Они поселилась в районе «шанхая», во «вшивых банях». Сейчас этот район стал другим, но там мои родители начинали городскую жизнь. Отец с ранних лет проводил время с дедом на реке. Они уезжали далеко вверх по руслу реки, ловили бревна, которые сплавлялись течением, собирали плот и сплавлялись на нём вниз по реке до города. В это время на плоту горел костёр, они ловили рыбу и варили уху. Став взрослым, отец не понимает, как дед всё это делал, ведь река Обь глубокая, широкая, с сильным течением и непрерывным судоходством, так как дед управлял плотом? Впоследствии плот служил дровами в их доме.
…Сыновья выросли в сильных и видных мужчин. Мой отец и его братья были завидными женихами в городе. Они работали и увлекались рыбалкой и охотой, любовь к реке – их наследие. Разбуди отца в любое время с предложением поехать на реку, он без вопросов соберётся. В доме у нас всегда были лодки, моторы, сети, ружья…
Ближе всех на свете мне была бабушка, мама отца. Её я очень любила. Она показала мне, что такое верность, преданность отношений, терпение и тихая любовь. Она заботилась обо мне без излишеств. Бабушка была очень богата, но её финансовое состояние было какой-то пустотой, точно так же, как и дед в доме. Есть дед и есть, и никакого толку от деда и денег бабушки. У бабушки в спальне стоял сундук под замком, как сейф, в нём складировались пачки денег, отрезы материалов, пуховые шали и одежда «на смерть». Она часто говорила: «Когда умру, похороните меня в этой одежде». Хорошо помню байковую белую сорочку, чулки, платок…
Тогда слово «смерть» для меня стало чем-то ужасным. Я боялась смерти бабушки, при этом по возможности воровала у неё рубль, чтобы купить конфет. Чуть больше ста грамм «Метелицы», ровно десять штук, иногда девять. Конфеты стоили восемь рублей за килограмм. Мне было стыдно – не за воровство, деньги были фантиками, стыдно, что ела конфеты одна. Я бы с удовольствием поделилась, но не знала, как объяснить, где их взяла… Не хотела врать. На рубль можно было купить много других конфет, но мне нравилась именно «Метелица».
…Мои родители были самой обыкновенной супружеской парой. За всё время существования нашей семьи мы жили на двух квартирах, не считая избушки в «шанхае». Первая квартира была маленькой, в центре города, через дорогу практически в трёхстах метрах от бабушки, я часто бегала между нашими домами. Как-то тёплым летним вечером мама отправила меня к бабушке за бигудями. Мне было четыре года. Я была одета в лёгкое платьице и сандалики. Ко мне подошёл мужик, взял меня на руки и понёс в сторону городского парка. Не помню, как он выглядел, но хорошо помню, как плакала, уткнувшись в его левое плечо. Это увидела знакомая моей бабушки и сразу поняла, что происходит. Стала преследовать его и настойчиво требовать, чтобы он меня отпустил. Говорила: «Это Любина внучка!»
Маньяк понял, что не вариант, хоть и не сразу, но отпустил. Старушка увела меня к бабушке и рассказала о произошедшем. После мой отец начал на него охоту – приводил домой многих на опознание. Однажды вечером он привёл Его. Я сразу узнала, меня обуял дикий страх, и я спряталась в нише серванта. Не знаю, что папа с ним сделал, но точно знаю, что ангел-хранитель в виде старушки уберёг меня от насилия и ранней смерти. Во все времена маленькие дети находятся в зоне риска извращенцев-маньяков.
…Моё детство можно назвать счастливым до восьми лет. Мама с папой жили хорошо: мама работала продавцом в продуктовом магазине, отец – водителем в огромном геофизическом тресте. Он часто забирал меня из детского сада, мы шли домой, топили печку и готовили ужин. Потом встречали маму с работы. Отец нёс полные сумки вкусной еды, но меня интересовали только сладости. Как-то зимой мы встретили маму, папа нёс на плече большой арбуз, около дома поскользнулся и упал. Арбуз раскололся на части, я хотела плакать, но родители засмеялись. Кто-то, уже не помню, кто именно, сходил домой и принёс большую миску, мы собрали крупные части арбуза, пришли домой, сели на пол и ели арбуз ложкой.
Частенько втроём ходили в кино, там мне покупали сладости. А зимой мы всей семьёй лепили пельмени, для меня была отдельная порция галушек: я не любила мясо и ела только тесто.
Вообще, я всегда была сладкоежкой, меня невозможно было заставить проглотить что-то существенное, единственное, что ела с удовольствием – это «посылка от зайчика», и неважно, что в ней было. Когда отец уезжал в командировку, мама всегда собирала ему еду с собой, что там было, я не видела, но когда он возвращался, давал мне яичко или колбасу как посылку «от зайчика». Всё это я уминала с большим аппетитом, было очень вкусно.
Бабушка всегда жаловалась на мою вредность – я была очень вредная и таковой осталась по сей день. Она возила меня в сад на санках, я ещё плохо ходила, но мне нужно было идти пешком, уже тогда у меня была своя позиция. Мои дорожные приключения бабушка вспоминала всегда.
За сараями у бабушки был питомник, во времена Сталина там выращивали овощи: помидоры, огурцы, но со сменой верхов корневая система полей тоже менялась. Хрущёв засадил поля кукурузой в промышленных масштабах, но в Сибири кукуруза никогда не была чем-то привлекательным, не помню, чтобы мы в детстве питались ею, для нас она была силосом. Мы играли в прятки на кукурузных плантациях до тех пор, пока мальчик лет 5-6, мой ровесник, не попал под уборочный комбайн. В тот год на поле собирали части его тела. Он жил через два дома от нас. Бабушка запретила ходить на похороны, я не пошла и до сих пор, если есть возможность не ходить, не посещаю такие мероприятия. После той трагедии все поля выкосили и построили на этом месте огромный жилой микрорайон «Геолог», в памяти горожан он так и остался «питомником».
…Я росла, ходила в детский сад, родители работали. Отцу дали квартиру рядом с его работой. Это был крайний дом в конце улицы в частном секторе. Дальше была воинская часть – стройбат, а через дорогу напротив – космическая часть. Две части находились за забором друг друга. В стройбате служили в основном узбеки, таджики, киргизы… Они строили дома для офицеров – воинский городок, утром строем уходили на стройку, вечером возвращались. С тех времён к узбекам, таджикам, киргизам у меня сформировалось отношение, как к братьям нашим меньшим. Они во все времена строили наши города.
В нашем доме не было удобств, только холодная вода в кране. Отец заготавливал дрова, мы топили печку. На печке жарили картофельные печёнки – это было наше барбекю. Летом сажали огород, зимой – чистили снег. У нас был кинопроектор, и мы смотрели кино на большом экране стены, «как в кинотеатре». Многие жители нашей улицы приходили к нам. Если это была весёлая комедия, то наш дом наполнялся громким смехом.
Когда мне было лет 5-6, у меня откуда-то появился взрослый велосипед. Наверное, его кто-то отдал мне или просто выкинул. Велосипед был страшный и больше меня в два раза, я ездила на нём под рамой. Ранней весной, вероятно, был выходной день, родители копались в огороде, а я каталась по улице в большой компании детей-соседей. На велосипеде слетела цепь, я прикатила его к отцу: «Папа, отремонтируй мне цепь, я тороплюсь», – отец подошёл, взял велосипед и разбил его об угол дома, велосипед сложился пополам. Мама сказала ему, что он дурак, я заплакала и убежала домой, а велосипед навсегда вернулся на помойку. На следующий день у меня появился красный новенький велосипед-подросток, я была очень счастлива. Он мне прослужил лет пять.
Однажды мама по моей просьбе купила мне сандалии, такие были у многих девчонок на нашей улице. К нам в гости пришла бабушка, увидела эти сандалики и, придя в ужас, заявила: «Немедленно сними эти посмертные тапочки, в таких только нищих хоронят, чтобы больше никогда не видела их на тебе!» Я действительно их больше не надевала, не знаю их дальнейшую судьбу, мы не жили богато, но носить что попало – был не наш вариант.
Моя подруга родилась и выросла в Москве, её папа был архитектором, мама работала на телевидении. В её жизни было время, когда она не ходила в школу две недели, потому что у неё не было сапожек. Представить себе не могу ситуацию, чтобы я сидела дома, потому что мне нечего было надеть. Я не любила детский сад, но вынуждена была регулярно его посещать. На выпускном вечере всем девочкам в группе подарили по кукле Золушка. Эта кукла стала большой любовью моего детства, до сих пор вспоминаю её. Я была с ней до четвёртого класса, берегла её. Потом одноклассница обманом забрала её у меня: сказала моему отцу, что я обещала ей подарить куклу. Меня в это время не было дома, и отец отдал мою Золушку ей. Я очень скучала по кукле, отец откупался от меня и давал кучу денег. Я покупала десяток кукол, но ни одна не заменила мне Её, а забрать куклу обратно мне было стыдно. Это сейчас я могу сказать «верни!», а тогда не хотела обижать подружку. У каждого человека есть вещи, которые невозможно заменить ничем: душой прикипаешь, переживаешь душевную радость, а без неё – печаль, тоску. Я грустила по своей кукле, что-то было в ней дорогое и важное для меня.
Я очень хотела братика или сестрёнку. Когда мне было восемь лет, мама родила сестрёнку. Она родилась семимесячная, недоношенная, они с мамой долго лежали в больнице. Отец в это время затеял дома капитальный ремонт, поэтому я жила у бабушки. У нас дома работала бригада строителей, и я изредка по заданию бабушки приезжала на велосипеде домой с проверкой. В одну из таких инспекций я зашла в дом и поняла, что-то не так. Дома в это время никого не было, посреди комнаты стояли строительные леса, но я почувствовала какую-то пустоту, что-то ценное покинуло наш дом. До сих пор помню этот июньский день, своё чувство, температуру и запах воздуха, тишину и «одиночество» большой комнаты.
Через месяц маму с сестрой выписали из больницы. Я вернулась жить домой, и отец стал редким гостем в нашем доме. Мама сказала, что у отца появилась другая женщина, но тогда я ещё не совсем поняла, что это такое. Отец приезжал домой, привозил коробки мороженого, ящики пепси. У нас всё было коробками, ящиками, сундуками. Если рыба – то большая ванна осетрины, но и рыбу я тоже не любила. Отец всё привозил и уезжал, я всегда очень его ждала и скучала. В каникулы он брал меня с собой в командировки. Однажды я спросила его: «Почему ты ушёл от нас?» Он ответил: «Когда вырастешь, скажу!» Но так и не сказал, да и не важно…
Когда я выросла, один из высокопоставленных начальников треста сказал, что мой отец был «элитным» водителем. Мама говорит, он очень много работал. Поначалу мы часто ездили вдвоём на моторной лодке на рыбалку, ночевали в палатках в спальниках. Иногда я просыпалась ночью от холода и перебиралась к отцу в спальник. Прижималась к нему и сладко засыпала – это было самое тёплое место на Земле.
В школу я пошла без удовольствия. Но мне очень повезло с первой учительницей – Валентиной Семеновной, это выдающаяся женщина. Уже в первом классе я поняла, кто такой интеллигентный и образованный человек. Учительница никогда не переходила на личности, для каждого могла подобрать нужное, важное слово. Она умела раскрыть каждого ученика, для неё нам всем хотелось быть лучше, муштровала нас для конкурсов «Строя и песни», и первые места нам были обеспечены. Мне и сейчас иногда хочется оказаться в том времени – втором или третьем классе. В этих классах мы учились во вторую смену, я сидела на предпоследней парте у окна с Игорем Сварцевичем по кличке Сапеля. Иногда Валентина Семёновна оставляла нас после уроков, чтобы рассказать интересную историю. В классе в это время наступала тишина, все любили этот момент. За окном обычно было темно и холодно, слышно было, как шумят деревья и ветер стучится в окна класса: школа расположена на опушке леса.
Валентина Семёновна почти шёпотом говорила: «Ну, слушайте…», и мы слушали, затаив дыхание. С тех пор я очень люблю слушать интересных, увлечённых людей – в голове рождаются картинки, образы… Встретить человека, которого интересно слушать, – большая удача. У меня есть подруга Лена, иногда она читает разные произведения, обожаю слушать рассказы Зощенко в её исполнении. Лена озвучила мой мультфильм «Дело адвоката», получилось у неё, по-моему, отлично. После озвучки мультфильма я стала её называть «Приглашённая звезда». Мультфильм можно посмотреть на сайте sureva.ru
…Единственное большое моё достижение в школе было во втором классе. Валентина Семёновна за два дня до новогодних каникул сказала: «У того, кто сейчас сдаст таблицу умножения без единой ошибки, прямо сегодня начнутся каникулы». Я встала и вышла к доске. Меня аттестовала отличница, у меня всё было безупречно. Валентина Семёновна сказала, что я «молодца!» и сдержала своё обещание. На следующий день мои одноклассники шли в школу, а я каталась на коньках. Это был самый счастливый момент за всё время учёбы в школе. Больше у меня таких преимуществ перед одноклассниками не было никогда.
Весь первый класс и до весны второго в определённые дни мне нужно было ходить на приём к логопеду. В моём произношении слов и звуков совершенно отсутствовала буква «Р», вместо неё я говорила «Л»: «здЛавствуйте», «коЛобка», «Лыба». В результате писала с ошибками так же, как и говорила, и логопед был моим наказанием. Говорила я так, потому что мама так со мной разговаривала: выражая свою любовь, она сюсюкала. Хорошо помню тот день, когда логопед, пожилая, невысокого роста полная женщина с калачиком волос на голове, усадив меня напротив большого зеркала, показывала, в каком положении должен быть язык при произношении звука «Р»: в руках у неё была железная палочка врача, с помощью которой осматривают горло. Мы сидели вдвоём в кабинете, и она долго правила мои звуки. В конце приёма сказала: «Больше ко мне приходить не надо, у тебя появился звук «Р», дальше справишься сама». И я действительно справилась. После её «мастер-класса» я шла, домой, р-р-рыча от счастья.
Классная руководительница в школе часто называла меня «тепличным цветочком», и она была отчасти права, я была цветочком до тех пор, пока у нас была полная семья. Все тряслись надо мной, а потом резко бросили – каждый стал заниматься собой, но во мне навсегда остался тот маленький ребёнок, за которым если не приглядеть, он сам не справится, потому что не умеет этого делать.
С одноклассниками у меня были конфликты только в начальной школе. В третьем классе они объявили мне бойкот – со мной не разговаривал весь класс, я обидела Наташу Голицыну. Даже хотели побить и, собравшись после уроков, окружили со всех сторон плотным кольцом. Я не испугалась, но сделала вывод, что нельзя так себя вести. Девочки выпустили стенгазету обо мне: какая я разбойница и драчунья. Газета провисела в классе всего пару часов, потом я её сняла и порвала. Валентина Семёновна только прицельным взглядом отреагировала на это событие, хорошо помню тот оценивающий/сожалеющий взгляд: она посмотрела на стенгазету и на меня, но не сказала ни слова. Мне было очень стыдно перед ней – тогда я поняла, что быть героем такой газеты – позор. Всегда понимала её с одного взгляда, совсем не требовалось слов. Дальше мои конфликты со сверстниками были редким исключением – в частном порядке.
Наш дом находился в невыгодном для меня положении: когда все учителя шли в школу или из школы, они случайно встречали мою маму, она шла из дома либо домой. Ей даже не надо было ходить на собрания, потому что преподаватели рассказывали ей все обо мне по пути. На нашей улице жила моя одноклассница. Именно соседство и обучение в одном классе стало причиной нашей дружбы. Они жили вчетвером: бабушка, муж бабушки, мама и дочь. Когда нам было девять-десять лет, её мама родила сына от мужа бабушки. Я случайно услышала об этом от взрослых и спросила её: «Отец мальчика – ваш дед?» «Нет, – ответила она, – сейчас есть таблетки, принимаешь их и беременеешь». О нашем разговоре она рассказала своему семейству, а уже они – всем, выставив себя на смех. Из-за этого у меня были неприятности: её бабка с матерью прибежали к нам домой и закатили истерику с визгом и угрозами. После мы с ней не общались какое-то время. Сейчас понимаю, что я не имела права спрашивать её об этом, потому что это не наше с ней дело.
В доме этой одноклассницы всегда пахло вкусными пирогами, была идеальная чистота не только в комнатах и сенях, а даже далеко за оградой дома. В восемь утра снежные дорожки около их дома были вычищены и выметены так, что снега не оставалось даже на подошве обуви; летом в их палисаднике изумительно цвело множество разных цветов. Эту одноклассницу мои однокашники не любили, так же, как и девчонки на нашей улице. Если кто-то её нечаянно обижал, она жаловалась своему семейству. Бабка с матерью бурно реагировали на обиду и караулили обидчиков. Они всем обещали «ноги вырвать и спички вставить». Поэтому с девочкой все старались быть аккуратными и никто особо не дружил. Про спички вместо ног я часто слышала и в свой адрес – у нас с ней были хронически нестабильные отношения.
В пятом классе на её день рождения мы с ней решили поставить кукольный спектакль «Чебурашка» – каждый день после школы репетировали, сшили куклам костюмы, сделали пригласительные билеты для её гостей. В билете было указано название спектакля и время начала представления. Накануне своего дня рождения она поставила меня перед фактом: «Спектакль отменяется. Мы не будем его показывать гостям». Мне стало обидно, ведь мы много времени репетировали, а теперь оказалось, всё напрасно. Когда наступил день её рождения, я уехала к бабушке. Даже не могу объяснить причину своего отсутствия, может это был протест, может обида… На дни рождения у нас всегда собиралась большая компания девчонок с улицы. В этот день именинница задержала начало своего праздника и всюду искала меня. Девочки мне сказали, что она сильно плакала, переживая, что я не пришла. Мне было стыдно, я сожалела, что так поступила. Но тогда я поняла, что если мне говорят «нет», это – нет. Я с лёгкостью принимаю любое «нет» и иду дальше.
Позже она влюбилась в нашего одноклассника и страдала от неразделённых чувств. Я придумала легенду, будто мне рассказывает мой сосед Сапеля, что она нравится этому мальчику. Конечно, это было не так, и вскоре мой обман открылся. Сапеля на меня обиделся, и её любимец тоже не понял. После этого мы с ней не общались какое-то время, но потом всё как всегда – самая крепкая дружба, и опять на время.
Окончив восемь классов, я ушла из школы в училище, она пошла в девятый класс, мы практически перестали общаться. Встречались случайно, обменивались фразами «привет!», «как дела?». На свою свадьбу она меня пригласила, а я её – нет. Странная у неё судьба: родила ребёнка после десятого класса от солдата из космических войск. Они всей семьёй стояли у забора воинской части с тарелками пирогов и ждали своего солдата. Солдат пироги съел, ребёнка зачал, службу отслужил и… уехал домой. Допускаю, что с чувством выполненного долга перед отечеством. Она не получила образования, вышла замуж на пару недель. Супруг пришёл жить в их дом, вскоре они все передрались и выгнали молодожёна из адова дома.
Время шло, старики старели, сначала умер дед, потом бабка. И остались в доме четверо: её мать с сыном и она со своим сыном. Спиртное вошло в каждодневный рацион, в доме стало грязно, запах пирогов выветрился, простыни почернели. Дорожки от снега уже никто не чистил: ходили по сугробам и протаптывали узкие тропки к двери, летом бурьян украшал их огород. Мать быстро спилась и умерла. Одноклассница стала хозяйкой в доме, а её младший брат – хозяином. Они жили как муж с женой, а дом рушился. Усыновили двоих детей, чтобы получать деньги, но позже детей у них отобрали.
Моя мама рассказывала: «Видела бы ты, какой это ужас, когда детей забирали, она пьяная на четвереньках ползёт по тротуару к калитке, плачет, просит комиссию оставить детей, признаётся в любви им…»
Они не работали, стали воровать коров на пастбищах и торговать парным мясом. Их судили. Тогда они решили начать новую жизнь – продали дом и уехали из города. А там, куда уехали, её сына посадили в тюрьму. Когда родители убивают животных, их дети впоследствии убивают людей. Так у них и случилось.
Они помотались по белому свету и осели в сельской местности. Там она вышла замуж за мужчину моложе себя, и насколько я знаю, у неё сейчас всё хорошо, своё хозяйство, большая семья.
Я рада за неё и желаю, чтобы «спектакль», к которому она готовится, не сорвался по её вине перед показом. Каждый человек «репетирует» в жизни что-то своё оригинальное, прежде чем показать другим. Именно она научила меня работать, засучив рукава. Летом на каникулах мы красили их забор в палисаднике, и она сказала: «Нельзя работать спустя рукава» – и засучила мне рукава на кофточке. Позже я приняла это выражение как отношение к жизни во всём.
Прочитав «Сто лет одиночества», я провела тонкую параллель между героями Маркеса и семьёй одноклассницы: не стало одного человека – вымер весь род. Несколько поколений держатся на одном человеке. Род сначала вымер духовно, нравственно, именно нравственно они начали катиться в пропасть. Но почему? Ведь всю свою сознательную жизнь они жили в чистоте и заботе, так почему порядок во всём не стал частью их самих? Возможно, в их доме всё держалось на озлобленности и страхе. Они все были очень одиноки, каждый – сам по себе. Бабка всё везла на себе и держала в своих руках на злости, пока были силы, а когда она ослабла – единственная дочь выкинула её в окно (в прямом смысле). Их жизнь была неправильной – в доме была чистота, но никогда не было духовного порядка. Одноклассница была сама по себе хорошая девочка, но она всегда жила оглядкой, всего боялась… Не было у неё своего мнения – отняли в детстве, не было и характера: вот как важно иметь характер, чтобы быть личностью. Сколько я её помню, она никогда не была личностью, не дали.
Но вернёмся в школу. Через три года Валентина Семёновна выпустила нас в четвёртый класс и началась средняя школа – это был ужас. Если начальная школа была для меня идеалом, когда не задаёшь вопрос «зачем», то средняя школа была наказанием, сущей каторгой. В основном я была предоставлена сама себе: со мной никто не делал домашнее задание, никто не ждал дома, и редкий учитель в школе был мне интересен. К тому же в девять-десять лет я поняла суть семейного положения: ощутила всю тяжесть развода родителей, у меня началась депрессия – меня ничего не радовало.
Единственная из учителей – Нина Александровна, которая преподавала английский, – обратила на меня внимание: однажды после урока попросила меня остаться в классе и поинтересовалась, почему я не смеюсь, когда смеётся весь класс. Я ответила, что мне совсем не смешно, не хотела ничего объяснять. Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Уверена: англичанка поняла, что у меня это очень глубоко. Я не смеялась несколько лет и всегда ждала отца, но он приезжал всё реже и реже.
Развод родителей испортил мой характер, я быстро повзрослела и озлобилась, часто была со многими на грани порчи отношений. Меня никто не учил тому, что такое хорошо и что такое плохо. Ребёнку, как в менеджменте, необходимо планировать его время, ставить задачи, фиксировать цели, контролировать, объяснять, давать обратную связь (хвалить-ругать). Это позволит скорректировать характер и воспитать отношения с миром и с самим собой. Но одно о себе могу сказать точно, характер у меня был всегда.
Ужас того времени заключался в том, что мне было плохо дома, но в школе было ещё хуже. Несмотря на свою нелюбовь к школе, я принимала активное участие во всех школьных мероприятиях, чтобы как-то занять себя: была пионервожатой, собирала металлолом, макулатуру. Меня награждали грамотами, были даже медальки. Посещала многие кружки и секции, часто их меняла, потому что быстро пропадал интерес.
В школе была удивительная учительница истории – Елена Карловна. Её урок всегда был для меня полётом фантазии: мы представляли себя то феодалами, то рабами, то царями… Я с большим удовольствием погружалась в историю и однажды сказала Елене Карловне, что у неё потрясающая фантазия. Учительница засмеялась и после этого разговора стала называть меня «моя фантазия». При встрече с мамой спрашивала: «Как там моя фантазия поживает?», даже спустя много лет после того, как я покинула школу.
В школе я придумала себе мир, в котором наша семья была в полном составе, и мы жили счастливо. Эта иллюзия спасала меня. Я рассказывала всем, как нам хорошо с мамой и папой, как весело и плодотворно мы проводим время. Но моя мама рассказала классной руководительнице, что отец ушёл от нас. Эта «классная» была из серии людей, от которых, если встретишь на улице, хочется отвернуться, стать незаметной. Она высмеивала всё, издевалась над нами. На её уроках я чувствовала себя ничтожеством…
Однажды она сказала при всём классе: «Что ты врёшь про отца, я всё знаю! Он давно не живёт с вами…» Это было сказано с такой злостью и удовольствием от того, что вывела меня на чистую воду, что я горько заплакала. Моя печаль была очень горькой: я не врала – это был мой мир. Эта старая учительница была ужасом моей школьной жизни. Она преподавала русский язык и литературу. Казалось бы, литература – такой предмет, который должен был её воспитать, сделать интересной, доброй, благородной, но… этого не случилось. Ни одного произведения, изучаемого на её уроках, не могу припомнить, как интересное открытие. В восьмом классе она наорала на Валерку Деева, а тот просто сказал ей: «Пошла на…..!» и вышел из класса. Одномоментно аудиторию накрыла страшная тишина, классная стала заикаться, но не нашла слов, чтобы ему ответить: поняла, что перегнула палку. Ни один из нас не сказал бы так в силу воспитания и страха перед ней. Прежде всего – страха, в котором она нас держала. Эта была старая бабка, всё её тело было морщинистое, руки тряслись, когда она тыкала своим кривым пальцем, указывая на кого-либо.
После общения с этой «учительницей» я научилась чувствовать человека в плане эмоционального комфорта рядом с ним. Я чётко ощущаю, КАКОВО мне рядом с человеком и нахожу причины этих состояний, почему мне хорошо или почему некомфортно. Привычной пыткой для «классной», которая обожала называть нас «тепличными цветочками», было публично, с издёвкой спрашивать у меня с подругой, «из какого мы модного зала вышли?!» В этот момент меня подмывало ответить в том роде, что, мол, тебя уж точно даже в коридор никто не пустят, не то что в модный зал, но я, конечно же, отмалчивалась. В ярость её приводили украшения на девочках, например, колечко на пальце. Тогда она трясла своим крючковатым пальцем, указывая на свое кольцо и упрекая, что та или иная девица надела кольцо «шишре» (именно так она говорила), чем у неё.
Однажды своему клиенту я сказала: «Я бы не хотела иметь такого друга, как ты. Рядом с тобой некомфортно». Позже он отметил, что я обидела его, но цели обидеть у меня не было, и я объяснила причину. Он провёл большую работу над собой, и теперь вспоминаю о нём с улыбкой на лице и радостью. Его зовут Дмитрием.
Ко мне на приём приходит много клиентов с историями, похожими на мою. Конфликт в семье, развод родителей люди несут тяжёлым грузом через всю свою жизнь. В детстве большинство детей придумывают свой мир и живут в нём – так легче выжить, не озлобиться и жить надеждой и мечтой. Если ребёнка заслуженно или незаслуженно обижать, каждый раз после говоря: «Прости, я больше не буду», он обязательно будет прощать и верить, что всё будет хорошо. Ребёнок уверен, если взрослый сказал, значит, так и есть. Но эту непоколебимую веру в лучшее легко разрушить, продолжая обижать и обманывать. Один из моих клиентов, который провёл своё детство и юность на море, рассказал, что его отец был горьким пьяницей, обижал жену и старую мать, у которой силой отнимал всю пенсию, чтобы купить спиртное. Ребёнком он не мог оказать отцу сопротивления и тогда придумал красивую легенду: всем рассказывал о подвигах отца – капитана дальнего плавания, в красивой морской форме покоряющего океаны с преданной командой моряков. В своих мечтах встречал отца-героя на высоком берегу вместе с мамой из дальнего рейса. В своём придуманном мире мой клиент любил отца и гордился им. Идеализировав своего недостойного родителя, он спасся, – стал замечательным отцом и хорошим мужем.
Но в своем воображаемом мире я не придумывала никому рангов, просто представляла, как нам хорошо от того, что мы вместе. В то время мой дядька работал в рыбоохране, и часто по выходным мы ездили на катере рыбоохраны куда-нибудь в дальний лес по грибы-ягоды. Тогда я всем рассказывала, как управляла штурвалом катера, что было правдой. С десяти лет я управляла автомобилем, обычно на загородной дороге. Бывало, при выезде из города нас обгоняла машина – все, как полагается: отец за рулём, мой скучающий одноклассник – на заднем сиденьи, я же в то время уже вовсю рулила по жизни.
Сейчас у меня есть «милый друг», ему уже за восемьдесят. У него есть семья: хорошая жена, дочь, рождённая, когда ему было шестьдесят. Он на пенсии и много пишет, изредка мы встречаемся за чашкой кофе. Недавно он прочёл свою новую работу «Рапсодия в эфире». «Милый друг» читает мне свои опусы по телефону. Когда он закончил чтение, я спросила его: «Вы очень одиноки?»
– Да, – ответил он, – я никому не нужен. Все мои друзья покинули этот мир, а дома каждый сам по себе.
«Милый друг» живёт в виртуальном мире, круглые сутки просиживая в интернете. Сначала он придумал себе человека, с которым они нужны друг другу, а потом нашел Её в Сети. Теперь посвящает ей стихи и ревностно «заботится» о ней. Он также напридумывал о ней всё до мельчайших деталей, как и я в своих детских мечтах, в том своём мире, где мама или отец заботливо укрывают меня тёплым одеялом и желают спокойной ночи. Мир грёз моих клиентов, их рассказы об одиночестве с раннего детства и мир моего «милого друга», где он накрывает свою подругу пледом, носит ей кофе в постель, ждёт встречи, ворчит, что она много работает и мало отдыхает, – это тот самый мир иллюзий, в который можно погрузиться в абсолютно любом возрасте, потому что он… спасает.
Знаете, как выглядит ещё одно одиночество мегаполиса? Лично видела. У него кто-то был раньше. Близкий ли, далекий, но был! Как вариант – родители, супруг, работа… Но в какой-то момент не стало. Оно живет за закрытой дверью год, два, можно сказать, пролезает в замочную скважину, чтобы выйти из квартиры незамеченным, но наступает момент, когда обессиленный и истощённый открывает дверь настежь. Соседи спрашивают: «Что случилось?»
Одиночество отвечает: «Меня ограбили…» Выясняется, что в «замочную скважину» пролезла «белочка», белая горячка: в квартире хаос, спит, как собачка на коврике на полу, стоять на ногах нет сил, одолели болезни, отсутствие еды… Соседей просит купить алкоголь и табак, при этом с деньгами у него все хорошо. Рассказывает приметы грабителей и указывает пальцем на кресло, рассказывая, что в нём сидит ещё тот… в маске… шерстяной… Соседи вызывают скорую, его увозят в больницу нормализовать состояние. И всё, соседи становятся врагами. Чуть позже он умирает за закрытой дверью, и соседи реагируют на запах, который становится невыносим…
Безмерно мало надо человеку —
Вода и хлеб,
Трава и снег.
И знать, что где-то
Ждёт…
Точно такой же человек.
(автор неизвестен)

***
Отец познакомил меня со своей женщиной. Какое-то время я скрывала наше знакомство от мамы: не хотела обижать, но всё открылось. Мама ругалась. У неё тоже были мужчины, и она стала редким гостем в доме на окраине, приходила только переночевать. Я хотела, чтобы она была счастлива, но, возвращаясь из школы домой, боялась переступить порог своего одиночества.
В этом доме у меня накопилось много страхов. Я мучительно ждала выходных, чтобы уйти к бабушке. Она была для меня спасательным кругом – окружила заботой, вниманием, контролировала в учёбе. Вплоть до четвёртого класса вестником обо мне у неё была «сорока», которую я всюду искала. У меня не возникало сомнений, что «сорока» прилетает к ней и всё-всё рассказывает: про оценки, поведение в школе… Чуть повзрослев, поняла, что «сорокой» была мама, которая сообщала всё по телефону.
С раннего детства время перед сном стало для меня особенным: накрываясь одеялом, мечтала – это был мой мир… Мечты стали традицией, особым ритуалом. И сейчас, перед тем как заснуть, я просматриваю, как на киноплёнке, сюжеты своих фантазий.
В детстве велосипед был сказочной мечтой: оказавшись в постели, я думала только о велосипеде, представляла, какой он красивый, как мчусь, чувствую скорость и ветер…
Также был период, когда я хотела умереть, только понарошку, чтобы мама обратила на меня внимание. Представляла себе, как лежу в гробу посреди нашей большой комнаты, а мама сидит рядом и плачет. На улице ночь, в комнате горит свет, и только мы вдвоём. В финале я должна была ожить, обязательно, а мама – обрадоваться. Мне было себя очень жалко, я чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Со временем чувство жалости прошло, и на любой удар судьбы не вопрошаю, как один из моих клиентов: «За что? Почему именно я?!» – у меня нет особого отношения к себе. А одиночество стало моим спутником.
Один мой клиент в двенадцать лет пережил экзистенциональный (острый) опыт собственной смерти: представил, как его закапывают в могилу. В результате этого переживания потерял смысл в жизни: «Зачем всё это, если меня закопают?!» Собственные похороны длятся больше двадцати лет: он методично закапывает себя и отношения с близкими людьми. Мужчине тридцати пяти лет, но не способный принимать волевые решения в жизни: второй брак развалился, уволили с работы…
…Всё детство я занималась спортом на любительском уровне и, бывало, выигрывала на городских соревнованиях по лыжам. В шестом классе у нас была красивая игра в баскетбол – лучшая игра в моей жизни. Команда девочек нашего класса в школьном турнире заняла первое место. Лидерами в команде были мы с Леной, спортсменкой-разрядницей, остальные девочки были на площадке для количества. Лена жила в другом районе, далеко от школы, и в окне между уроками мы обычно шли ко мне – пообедать. Мне нравилось с ней жарить картошку. Мы готовили, ели, возвращались на занятия. В школе мы практически не общались, только здоровались, у нас сложились скорее деловые и приятельские отношения.
…Недавно Лена мне написала: «Наташка, знаешь, одно из моих очень уютно-тепло-кайфовых воспоминаний-состояний есть благодаря тебе и с тобой напополам. Это было в конце зимы или очень ранней весной, где-то в 4-м классе, точно не помню. Мы с тобой с умеренного морозца у тебя дома болтаем и едим невероятно вкусные яблоки, очень похожие на джонатан, но мельче и более густого вкуса. Как было ХОРОШО! Спасибо тебе. Это не единственное, но почему-то самое любимое».
Так вот: про яблоки ничего не помню, а вот жареная картошка в её компании была потрясающей!
…В городской газете печатали результаты прошедших соревнований, и моя фамилия иногда появлялась в списке победителей. Бабушка была счастлива, когда соседи приносили ей свежую газету и читали обо мне. Посмаковав в компании соседей мой успех, она убирала газету в сундук. Радость бабушки была моей мотивацией стараться во всём.
В выходной день, укладываясь спать на перине и прижимаясь к ней, я думала: «Только не умирай!» Где-то глубоко внутри меня был страх, что она может умереть ночью, когда мы вместе. Утром я просыпалась от запаха блинов, доносящегося с кухни, – в воскресенье мы завтракали горячими блинчиками. Во второй половине дня бабушка провожала меня домой. Мы ходили одним и тем же маршрутом: читали молитву и заходили в кафе купить пирожные.
В понедельник начиналась моя школьная повинность. Был у нас тогда предмет – атеизм, на котором моя любимая учительница истории Елена Карловна рассказала о том, как старушки становятся жертвами обмана священников. Бабушек заманивают в церковь и обманом выманивают у них деньги. В советское время было обесценивание церкви и хула на Бога. После этого заявления учительницы я сказала бабушке, что Бога нет, а есть обман. Она посмотрела таким добрым взглядом, будто сам Бог в ту минуту смотрел мне в глаза. Улыбнувшись, воскликнула: «Что ты говоришь такое, доченька!» Пришлось отвернуться, нечего было ответить, и после этого атеизм для меня больше не существовал. В трудную минуту я прошу Бога помочь мне и верю, что каждому воздастся по заслугам. К сожалению, вспоминаю о Боге чаще в трудный момент, когда плохо.
Моя младшая сестра оказалась моей ношей – ежедневной обязанностью было забирать её из детского сада. Мама работала, отцу было не до нас. Детский сад находился далеко, нужно было ездить на автобусе. Привязка ко времени автобуса и потраченное на это время лишили меня возможности заниматься на постоянной основе в спортивной школе. Бывало, что мама не оставляла денег на автобус, и тогда я занимала у соседки Инны Степановны. Были у меня и срывы, когда я не ехала за сестрой, – это было протестом, я очень уставала от этой обязанности.
Сестру воспитывала по-спартански, часто обижала, но при всей моей тирании она всегда заступалась за меня, когда мне доставалось от мамы. Она была моим хвостиком, видела мой подростковый образ жизни изнутри и никогда не рассказывала, где мы были, что делали, сколько сигарет выкурили. И уж точно ей было не скучно со мной: придя в школу, она время от времени обнаруживала в портфеле поварёшку, толкушку или пустую бутылку.
Долгие годы я не переставала ждать отца. Он уехал жить в Томск и всё реже стал приезжать к нам. Мы месяцами не разговаривали, не виделись. Зайчик перестал передавать гостинцы. Дело дошло до того, что, когда он приехал через два-три месяца своего отсутствия, мы холодно встретились (раньше всегда обнимала, целовала), а в этот раз ушла заниматься своими делами. Отец был чем-то недоволен и сказал мне об этом, на что я ответила: «Можешь не приезжать сюда!» Он посмотрел на меня грустным взглядом и ничего не сказал. Так я поняла, что перестала его ждать. После этой встречи его нужность, точнее, наша нужность друг другу, покинула меня окончательно.
Всё случилось само собой – я перестала обращаться к нему за помощью, поняв, что мужчина может уйти от женщины, но уйти от своих детей – это уже предательство. Наш отец ушёл от нас: сестра абсолютно равнодушна к нему. Её можно понять – он не вырастил в ней и малого корня тёплых чувств в свой адрес. У меня этот корень был – он вырастил его, но потом – отрубил…
В этом отношении бабушка была моей нерушимой основой: ей я была нужна при любых обстоятельствах. Она была против развода родителей, отчаянно ругала отца за то, что он бросил своих детей и не приняла его вторую жену. Теперь, когда ко мне приходят замужние/женатые клиенты и говорят о том, что их любовники дарят дорогие подарки их родителям, я не понимаю этого. Как родители могут поддерживать блуд своих детей? Моя бабушка выкинула бы подарок любовника за порог, каким бы дорогим он ни был.
…С мамой у меня всегда были непростые отношения, с отцом мы были близки. Я была папина дочь. Мама никогда не говорила, что любит меня, бывало, унижала и делала это публично. Меня это очень обижало. Я никогда не рассказывала ей о том, что творится в моей душе, и она не знает ни одного моего секрета. Мы можем говорить о ком и о чем угодно, но только не о нас. Я всегда знала, что за моей спиной никто не стоит в отличие от соседки-одноклассницы. Мама дала мне понять это ещё в детстве: если я с кем-то дралась, это были мои проблемы. Но при этом она всегда заботилась обо мне – делала завтрак, обязательно размешивала сахар в стакане и очень тонко мазала масло на хлеб. Не люблю толстый слой масла, иначе я просто не хотела есть этот бутерброд.
Я не любила наш дом на окраине, потому что он был пустым и холодным, когда отец покинул его. Но в то же время, когда я уезжала в летний лагерь, очень скучала именно по маме. Мне слышался её голос, я спешила вернуться к ней.
Уже давно мама переехали из дома в квартиру в центре города, а в доме теперь живёт моя сестра. Дом надрос ещё одним этажом, там есть все удобства: баня и джакузи, но моё отношение к нему не изменилось. Меня не тянет в этот дом.
Несколько лет назад, приехав в гости к маме, я снова, как и в детстве, услышала упрёки в свой адрес, мы поругались. Перед этим она накормила меня вкусным завтраком в постели. Но после перепалки я решила: всё, хватит, ухожу, не нужно мне ничего, настолько было обидно. Собрав вещи, для себя я решила, что не хочу находиться и в этой квартире. Собиралась улететь в Москву и отправилась покупать билет на самолёт, тогда ещё не было приложений, билеты продавались в кассах. На улице я подумала, что эту дверь нельзя закрывать. Именно эту дверь нельзя закрывать за собой никогда.
Я вернулась домой, мама плакала, вечер был безмолвным. Именно тогда мы выстроили отношения с ней: больше я не слышала обидных слов в свой адрес. Она обижала меня словесно, но не бросила и не предала. Узел проблем может затягиваться, но я не стану жить в напряжении и терпеть неуважительное отношение.
Уже давно я поняла проблему нашей семьи, и не только нашей: члены семьи не уважают друг друга. Более того, обесценивают заслуги, поступки, высмеивают перед посторонними людьми…
Уважение – это чувство высшего порядка, оно несёт в себе культуру признания достоинств личности. На мой взгляд, уважение не нужно заслуживать, оно должно быть по умолчанию, а не по заслугам. Уважение состоит из доброты, признания, веры… Любому приятно, когда к нему относятся с уважением. Я мгновенно считываю человека в плане его отношения к людям. И вопрос «Ты меня уважаешь?!» имеет место в любом обществе.
Когда начинается обесценивание – это звоночек отсутствия чувства уважения. Значит, и любовь покинет эту семью.
Однажды я сказала приятельнице, что она – хороший человек, но ей не знакомо чувство уважения к людям. На что она искренне спросила: «А что такое уважение?» Другая ситуация: пожилая женщина сказала молодой особе в гостях у своего сына: «Ты не уважаешь меня». Молодая особа спросила: «А за что я должна вас уважать?!»
Другое дело, когда человека перестают уважать по ряду причин, но изначально каждый заслуживает уважения. Это чувство становится редким у современного общества.
С раннего детства я подрабатывала. Летом разносила почту, как когда-то моя мама, разве что без коня. Работала горничной в гостинице, носила передачи в больнице…
У меня был велосипед «Подросток», но мечтала я о «Салюте» – тогда это была самая лучшая модель. Стоил он 100 рублей – по тем временам зарплата взрослого человека. Мама к тому времени работала в гостинице на другом конце города и предложила ездить к ней на работу после школы: она будет собирать в номерах пустые бутылки, а я буду их сдавать – так и заработаю себе на велосипед. Почти всю зиму я ездила в гостиницу на автобусе с пересадкой, брала двадцать бутылок и везла их в приёмный пункт, сдавала и получала один рубль.
Заработав рублей тридцать, мама пошутила надо мной, сказала: «По радио объявили, что три года не будет лета, будет стоять зима!» Тогда я верила, что по радио говорили только правду. Я очень расстроилась, ведь первое, что пришло в голову – это потеря смысла, потому что лето для меня – велосипед. Когда мне удалось заработать семьдесят пять рублей, пожилой горничной стало завидно, что бутылки не ей достаются, и мой заработок прекратился.
В первый день летних каникул, когда пришло время покупать велосипед, мне не хватало двадцати пяти рублей. Мне было десять лет, и это была моя проблема. Бабушка не открыла сундук и не достала нужную сумму. Отца не было в городе. Недостающую сумму дала моя тётка, она же – моя крёстная. Я купила себе велосипед и была очень счастлива. Мой «Салют» тысячу раз оправдал себя, прослужил несколько лет, но в старших классах я потеряла к нему интерес – тогда уже захотела мотоцикл и машину. И это стало моей мечтой.
Я сидела за рулём автомобиля, когда ноги ещё не доставали до педалей. Сначала у отца на коленках, а потом сама. Автомобиль «Жигули» первой модели, «копейка», собранный экспериментально для советского автопрома в Италии, в нашем городке у одного из первых появился у моего родного дядьки. Я же купила свою первую машину в двадцать один год. Мы познакомились с начальником ГАИ нашего города. Он спросил меня, чьих я буду, имея в виду мой род, и, услышав фамилию, поинтересовался, кто мне Петро? Узнав, что мой родной дядька, рассказал, что в 70-е годы, во времена, когда сам он был рядовым инспектором, Петро выезжал в город на своей «копейке», и инспекторы специально останавливали его, чтобы посмотреть на машину. Машина дядьки Пети всегда была в идеальном состоянии, в детстве я часто ездила на ней. Когда он приезжал к нам в гости, на обратном пути мы большой оравой девчонок садились в салон, и он нас катал.
А с начальником ГАИ города мы стали приятелями. Это был замечательный госавтоинспектор – в 2006 году он погиб. Герой России. Светлая память Вячеславу Александровичу Ячменёву.
Про дядю Петю бабушка рассказала жуткую историю, которую помню до сих пор. Жили они тогда в деревне, куда её сослали. Петя был ребенком, но копал котлован под строительство здания вместе со взрослыми. Наравне с десятком мужиков работала и женщина (ее имя я забыла), маленький Петенька старался, копал и раскопал грязную тряпочку, поднял её вверх и громко спросил: «Кто потерял красную тряпочку?» Мужики начали громко смеяться, острить и коситься на женщину. Та бросила лопату, поднялась наверх и ушла в неизвестном направлении. Кругом была тайга, женщина так и не вернулась домой. Больше её никто никогда не видел… Она не смогла пережить позор, тряпочкой оказалась прокладка, которой пользуются женщины в критические дни. Чувство стыда у людей того времени было сильнее инстинкта самосохранения…
В седьмом классе меня как будто кто-то включил, так однажды выразился мой клиент, – именно кто-то «включил», раздался щелчок над головой. И всё, началась новая жизнь. Я окончательно оправилась от ухода отца, отказалась от велосипеда и начала радоваться жизни. У меня появились друзья-товарищи, мы сблизились с модной одноклассницей, с которой ранее приятельствовали: ярко наряжались и ходили на дискотеки. Однажды я перебрала с эксцентричностью, и мама порвала на мне джинсы, которые были расписаны по моде, а ей это показалось неприличным.
В нашу школу набрали новый класс – 7Г, это были другие люди, их перевели из другой школы. Нам казалось, что они вообще из другого мира. Мы смотрели на них, как на инопланетян. Они кардинально отличались от нашего потока семиклассников. Это были хиппи. У девочек – начёсы на голове, яркий макияж, модная одежда, а пацаны в основном лохматые коротышки. Сначала мы смеялись над ними и говорили «фу…», «просто так на Г не назовут». Но прошло совсем немного времени, и все самые яркие хиппи класса «Г» стали моими подругами. Мне было интересно с ними, среди них была Лена Буквецкая по кличке Буква, с которой мы дружим по сей день.
В подростковом возрасте меня привлекало всё, что отличалось от нормы. Одноклассники наскучили со своими правилами хороших манер и бантами. Мне хотелось быть смешной, плохой, даже немного наивной дурочкой, и в какие-то моменты я усиливала это состояние сознательно. Таким образом привлекала к себе внимание, по-другому не умела. Несмотря на то, что меня тянуло в крайности, рядом со мной всегда были хорошие друзья, приятели.
Однажды двоюродная сестра, которая была постарше меня, спросила: «Если бы я не была твоей сестрой, ты бы со мной дружила?», я ответила: «Нет». Это правда. Тогда Света обиделась на меня, но сейчас бы я ответила: «Конечно».
В восьмом классе я встречалась с парнем, его отец был директором пивзавода. В те времена Колпашевский пивзавод славился на Томскую, Новосибирскую, Кемеровскую области. Пивоваром был немец, он варил отменное пиво. Мы начали выпивать, покуривать. Мама наказывала меня за то, что я курю. Мне доставалось от неё всё чаще и чаще… Учуяв запах табака, она быстро ликвидировала мою коллекцию сигарет, а их был не один десяток пачек. Думаю, она неплохо заработала – пачка «Мальборо» по спекулятивной цене стоила десять рублей, а проезд на автобусе – шесть копеек. В то время всякий дефицит приходилось выменивать или покупать втридорога. У меня всегда были деньги. Спиртным я не злоупотребляла, но в компании с удовольствием выпивала.
Как у всех подростков, нас кидало в крайности, и какой-то период времени мы собирались на городском кладбище даже в темное время суток, потому что в это время кладбище становилось безлюдным, и нам никто не мешал. У нас не было страхов, я могла одна уйти домой. Мы не были эмо или готами, которые носят чёрную одежду и ходят на кладбище плакать. Мы – просто большая компания малолеток: жгли костёр, пили спиртное и пели песни под гитару. Тогда казалось, что в этом не было ничего непристойного, максимум, что случалось, это кто-то мог выпить лишнего. Мы не бросали друг друга.
Однажды Буква перебрала со спиртным и заснула в оградке, а может и на могилке. Когда выспалась, попросила воды: не было проблем, всё под руками – я вынула цветы из трёхлитровой банки на соседней могилке и напоила подругу. Мы вспоминаем об этом до сих пор: я смеюсь над ситуацией, а она над тем, какая у меня строгая мать. Подруга стала бабушкой двух внуков, но так и осталась Буквой.
С отцом мы встречались время от времени. Мама вышла замуж, и я стала частой гостьей в доме отца, летая в Томск даже на выходные. В семье отца меня принимали хорошо. Дочь его жены – Татьяна – стала мне близким человеком, хотя старше меня на пару лет. По сути, я уже ездила к ней, а не к отцу, и продолжаю ездить до сих пор. У меня много кровных сестёр, но ни с одной из них мы не близки, как с Таней. Она стала для меня хорошим примером, хочу думать, что Таня у меня – на всю жизнь. Когда я прилетаю в Томск, она встречает и провожает меня.
…Я окончила восемь классов и решила поступить в педагогическое училище (сейчас это колледж) на физкультурное отделение. Туда меня приняли как кандидата в студенты, это значит, что могли отчислить в любой момент. Кандидатом потому, что у меня не было спортивного разряда, а у остальных он был. Спортом я всегда занималась на любительском уровне, а в приоритете этого факультета были профессиональные достижения. Наш физкультурный факультет был единственным в Томской области. В училище было две кафедры – школьная и спортивная.
Так началась моя новая жизнь в четырнадцать лет. Круг друзей расширился, но Буква тусовалась со мной и в педе, который стал моей большой находкой в жизни. Очевидна была разница во всём между школой и училищем: преподаватели были совсем другого уровня. Я полюбила литературу – этот предмет, как и преподаватель, был потрясающим. Именно в педучилище я заинтересовалась психологией как наукой. Основная часть студентов были приезжими, из тридцати человек нашей группы местных было четверо. Все спортсмены – разрядники, кандидаты в мастера спорта, мастера спорта…
Я была старостой группы на протяжении всего обучения, мне нравилось заниматься организационными делами, выдавать талоны на питание. Тогда вся страна жила по талонам, но многие однокурсники отказывались, потому что не было денег выкупать продукты. Я отдавала невостребованные талоны маме, и во времена дефицита отоваривалась вся наша родня.
Учёба давалась мне легко, я никогда не учила уроки, но и не пропускала ни одной пары. Школьную базу одногруппников я оценила в первые дни учёбы: некоторые двух слов связать не могли. У меня была сильная база, поэтому меня быстро перевели из статуса кандидата в студенты. Несмотря на нелюбовь к школе, выяснилось, что меня там научили думать, писать, говорить…
Преподаватели в училище были из поколения моих родителей, местные горожане, которые знали моего отца и его братьев в молодости. Для них я стала особой зоной интересов. Завидев мою фамилию в журнале, первой спрашивали меня, чтобы посмотреть, что из себя представляет продолжение нашего рода в моём лице. Складывалось впечатление, что моя фамилия была единственной в журнале.
Позже преподавательница истории сказала мне об этом, она же рассказала и про моего дядьку, он дружил с её братом. Дядька в 60-х годах был, как сейчас принято называть, метросексуалом: носил исключительно классический мужской костюм, белую рубашку и галстук. Кудрявый брюнет, каждый день мыл голову, делал укладку, маникюр, педикюр, носил кольца и брошки. Его очень любили женщины, был дважды женат. По дороге к жене погиб в автокатастрофе, мне было тогда два года. Похороны состоялись восьмого марта. Бабушка тосковала по нему так, что все думали, что она сойдёт с ума от горя. До самой своей смерти хранила его украшения и всегда говорила: «Мой Сашенька». Когда я подросла, бабушка рассказала, что после смерти Сашенька приходил к ней ночью какое-то время, вставал в дверях между комнатами и молча смотрел на неё грустным взглядом, а потом уходил. Поначалу она спрашивала его о чём-то, но он не отвечал. Я верила ей.
Несколько человек мне рассказывали, что к ним приходили близкие после смерти. Даже у известной во всём мире русской учёной Натальи Бехтеревой в книге «Магия мозга» есть рассказ о том, как к ней приходил покойный муж. Моя бабушка не была образованной, а Наталья Бехтерева – академик, нейрофизиолог. У меня нет сомнений, что душа человека бессмертна. После смерти душа ищет путь, место или что-то в этом роде. Возможно, находится в параллельном мире, раз на Земле ей уже нет места, а Бог ещё не принимает.
Даже могила дядьки привлекала внимание прохожих, многие меня спрашивали: «Кто тебе Сан Саныч?» В детстве в родительский день вся наша родня собиралась у бабушки с дедом, мы большой компанией шли к дяде Саше на могилу. Взрослые говорили о нём. В этот день собиралось было много детей, у меня было ощущение праздника, на мне всегда были белые гольфы и бант.
На срочной воинской службе дядя Саша серьёзно заболел (не знаю диагноза). Находясь в госпитале, не мог сам ходить и перестал есть и пить, потому что в таком случае надо ходить в туалет, а он не мог. Тогда стал умирать уже не от болезни, а от чувства стыда, ослабляющего тело. Он не мог себе позволить ходить на утку, чтобы за ним убирали. Его комиссовали из армии с болезнью, которая довела его до дистрофии. Из госпиталя солдат вернулся домой полуживым-полумёртвым. Родная мать выходила больного сына: начала откармливать половинкой варёного яйца в день. За счёт бабушки он ещё пожил. Чувство стыда у людей предыдущих поколений было сильнее желания жить и быть здоровым.
От своих отца и дядьки я унаследовала любовь к нарядам. Преподаватели педучилища ставили меня в пример студенткам в плане внешнего вида и ухода за собой. Об этом мне рассказала подружка из школьного отделения. Преподаватели были для меня совершенством. Училище – это то место, куда очень хочется вернуться; в большой спортивный зал, встать в строй по росту в линейке… Там возникало ощущение, что идеально чистый и раскрашенный в яркие цвета пол спортивного зала блестит от счастья.
Преподаватели в основном – мастера спорта. В расписании было по две-три пары физической подготовки в день: гимнастика, волейбол, баскетбол, лёгкая атлетика, спортивные игры, танцы и т.д. Четыре преподавателя одновременно проводили пару: две женщины и двое мужчин, студенты делились на подгруппы и отрабатывали элементы.
В ближнем левом углу спортивного зала стояло пианино, на котором, сопровождая почти все дисциплины на разминке, играла красивая пианистка. Мелодия разливалась по залу, мы бегали и прыгали в ритм и такт музыке. Я не была великой спортсменкой, но, как сказала преподавательница гимнастики Анна Фёдоровна: «Пришла в училище ты никакая, а вышла – даже очень ничего». Училище воспитало во мне требовательность к внешнему виду и телу. В ранней юности я поняла, что требовательность к себе у человека должна быть во всём.
У нас был классный руководитель – Леонид Петрович Коновалов. Между собой мы звали его просто Петрович. Человек, о котором не могу сказать ничего плохого и ничего хорошего. Для меня он был «тёмной лошадкой». Но Петрович часто говорил, что у меня замечательный тонкий юмор. Мне важно звучание слов: обращений, имён, фамилий… как их произносят, как люди представляются, как обозначают своё Я миру, как обращаются друг к другу.
Петрович никогда не называл меня по имени, исключительно по фамилии, при любых обстоятельствах. Из его уст фамилия звучала особенно, мне нравилось, как у него получалось. Казалось, что преподаватель не знает имени, да и не надо ему знать. Бывало, он обращался резко, иногда с иронией, всегда по-разному, но при этом фамилия звучала, как символ взрослого, самодостаточного человека… Тогда я носила фамилию отца.
За три десятка прошедших лет мне повстречались единицы умеющих обращаться к собеседнику с неповторимой индивидуальностью, в звучании которой подчёркивается значительность персоны, как у Петровича.
Петрович преподал важный урок на верность своим желаниям, который усвоен мной основательно. В обязательной программе обучения кроме основных предметов каждый студент должен посещать факультатив. У нас это были спортивные секции два-три раза в неделю. Я мечтала играть в баскетбол, а Петрович курировал женский баскетбол. Он сказал: «Тебе не надо заниматься баскетболом, иди на волейбол». Я послушала его, но волейбол был для меня наказанием: я стояла на площадке и когда на меня летел сильный мяч, уходила от него, не принимала. Я боялась его – было больно рукам – и не умела ставить блоки. Соперницы – профессиональные волейболистки – играли сильными атаками, а я была слабым игроком, потому что волейбол – не моя игра, я люблю смотреть его только по телевизору, когда играет сборная России. И всю жизнь я сожалею о том, что послушалась Петровича.
Сейчас, когда меня в чём-то убеждают, а я не хочу, думаю: «Нет, Петрович! Будет, как я хочу». Баскетбол – моя упущенная возможность быть в своей игре. Но именно Петрович наделил меня чувством сожаления из-за отказа от желания. Я поздно это поняла, но поняла основательно: если есть желание, цель, мечта, никто не должен стоять на пути…
Безумно весёлые приключения были на протяжении всего обучения в училище. Осенью мы ездили на уборку картофеля и капусты. По дороге, сидя в автобусе, строили рожи прохожим на улицах города, приникнув физиономиями к стеклам окон. Получалась весёлая картина: едет колонна автобусов, а в это время на остановке стоит много народу из-за того, что транспорт отправлен на уборку урожая, и большинство автобусов сняты с линии, и вдруг в одном из них у всех пассажиров проблемы с лицом. Это было что-то невероятное и забавное! Проезжая каждую остановку, все корчили рожи, только несколько человек отказывались быть кретинами за стеклом. Будучи психологом, я поняла, что те, кто отказывался, уже тогда были лишены внутренней свободы, беспечной радости и дурашливости. А смеялись мы тогда бесконечно. Это было немного неприлично, но ведь кривлялись-то мы, по сути, друг перед другом, безадресно, совершенно безобидно.
У всех были клички, никто никого не называл друг друга по имени, были клички и у преподавателей.
…Однажды нашу группу вместо уборки картошки отправили на торговую базу. Эта база была шефом нашего училища. В те времена было принято, что солидные торговые и производственные предприятия брали шефство над учебными заведениями, кружками и коллективами. Стояла золотая осень, было тепло и солнечно, мы были без верхней одежды. Кладовщики поставили перед нами задачу: перенести металлические трубы с улицы в амбар. Трубы были тонкие в диаметре и очень длинные – одному неудобно, вдвоём проще. Трубы лежали под открытым небом и покрылись ржавчиной, их была высокая гора. Сначала мы посидели на них всей группой, покурили. Обсудили, с какой трубы лучше начать, это на полном серьёзе…
Потом решили попробовать и перенесли несколько штук. Замарали руки ржавчиной, о перчатках речи не было. Кто-то кому-то намазал лицо грязными руками, и понеслось. Мы бегали, орали и мазали друг друга, у всех были «рыжие и грязные» лица, мы не могли остановиться.
Кладовщики сначала смеялись, а потом начали выяснять, точно ли мы из педагогического училища. Похоже, вы, ребята, из психбольницы… Мы так и не выполнили поставленную задачу – с базы нас выгнали. Психология толпы – сильный инструмент. Заведённую толпу невозможно остановить, она становится неуправляемой.
Директор базы написал петицию с просьбой никогда больше не присылать нашу группу на работу. Петрович прочёл и сказал, что ему стыдно за нас. Больше нас не пускали в приличные места.
Делая попытки рассмотреть влияние генов на образ жизни, я вспомнила об одном парне. Его звали Алексеем Коневым, мы учились в одной группе. Лёшка умом не блистал, но душу имел чистую, как ангел. У него не было родителей, всю жизнь он провёл в детских домах. Отношение преподавателей к детдомовским было особенным. В нашей группе таких было трое: два парня и девушка Валерия. Все они получили дипломы, их тянули «за уши», «за нос», контролировали каждый шаг. Мне казалось, что миссия преподавателей заключалась в следующем: не бросать тех, кого однажды бросили. То, что Лёшка получил диплом – это заслуга преподавателей. Диплом был его путёвкой во взрослую жизнь, но реально он его не заслужил. Мы всегда смеялись над ним, звали исключительно Лошадяев, а когда возникал вопрос «Кто виноват?», всегда был виноват Лошадяев.
Я смотрела на Лёшу, как на спортивные снаряды в зале, но только до тех пор, пока он не скажет: «Ну что вы, девчата?!» – это когда мы над ним смеялись. Как только произносил «Ну что вы, девчата?!», звучала позиция всепрощающего мудреца, а мы были глупые маленькие девчата. В этот момент Лёшка был духовно выше нас и понимающе смотрел на нас, а я видела в нём что-то неравное нам всем. Он был лишён чувства юмора, но пронизан добротой, всем помогал, не был «шнырём». Всех прощал, хотя ему часто доставалось: иногда ходил с синяками, выпивал, курил, был не ухожен, на голове копна нечёсаных волос.
Я не знаю, где он сейчас, и Лёша – единственный из моей юности, чья судьба мне интересна с точки зрения профессионального психолога. Не могу её спрогнозировать: если Лёшка встретил хорошую женщину, то у него всё хорошо, если стал зависим от спиртного и с женщиной не повезло, то пропал. Одно знаю точно: у таких, как Алексей Конев, жизнь – это рулетка и полностью зависит от тех, кто крутит колесо.
Доброта бывает от головы – она умеет рассчитать, а у Лёшки доброта – от сердца, не расчётливая, и он верит тем, кому порой не стоит. Вот я сожалею, что родители разошлись, а эмоциональная подавленность лишила меня радости, а Лёшка никогда не видел, как мама размешивает сахар в кружке чая, гладит футболку, чтобы ребёнок надел её, теплую, из-под утюга. Когда близкие в прямом смысле согревают, дают ощущение нужности.
На творческом конкурсе училища наша группа поставила сказку «Репка». Все роли играли парни, реквизит я принесла из дома, была режиссером постановки и выступила в роли рассказчицы. Репка в нашей сказке была незаурядной – то ли сумасшедшая, то ли несчастная, она была очень сильным персонажем. Дед, напротив, был самым обычным стариком, разбитым параличом, бабка – парень в старушечьей одежде – из серии «на всё готова», а внучка – модница с магнитофоном, из которого на полной громкости звучал «Модерн Токинг».
В нашей «Репке» внучка была мажоркой и помогать старикам не планировала. Старики же собирались продать репку и купить ей на вырученные деньги модный наряд. Внучку играл стройный накаченный Денис Лапицкий в парике, юбке, на каблуках и с ярким макияжем. Денис ходил вокруг всей компании и ругал стариков за их немощность. (Денис после окончания училища стал глубоко зависимым наркоманом, но после тридцати остановился, посвятил себя протестантской церкви, стал пастором, сейчас у него свой приход). Жучка была обычной собачкой, кот – мартовский, а мышка размером около двух метров. Во всем этом был смысл нашей сказки, что всё неслучайно. По ходу действия все мастерски импровизировали, и зрительный зал покатывался со смеху – наши сказки всегда имели успех. Репка была не единственной.
Это было самое прекрасное время, в котором можно было позволить себе любую шалость, и ничего за это не было.
Каждый день я ходила в кино. Вечером мы с друзьями собирались в фойе кинотеатра, дурачились, потом смотрели фильм. Кино всегда занимало особое место в моей жизни, я люблю кинематограф. После киносеанса я поздно вечером возвращалась в дом на окраине по пустой тёмной улице – на ней никогда не было уличного освещения. Вокруг была сплошная темень, лаяли собаки, и только звёзды и свет из окон соседей давали ориентир. Я знала всех жителей нашей улицы. Глядя на окна соседских домов, всегда выделяла одно, окно Инны Степановны, научного сотрудника, преподавательницы русского языка и литературы в моём училище. Она уже несколько лет как ушла на пенсию, когда я поступила туда, но язык не поворачивался назвать её старой. Инна Степановна жила в своё удовольствие: утром выпивала чашечку кофе, выкуривала сигарету и шла украшать свой мир – в палисаднике её дома было бесконечное множество красивых цветов и благородных деревьев.
Интеллигентная и деловая, практичная во всём, она сыграла большую роль в моей жизни. Именно она договорилась, чтобы в первый класс я, как и моя одноклассница-соседка, попала к Валентине Семёновне.
Проходя мимо её дома и завидев огонёк ночника в окне спальни, я ужасно захотела заглянуть на страницы её вечернего романа. Я знала, что она читает книгу. В детстве я была частым гостем в её доме и очень хотела бы оказаться там взрослой – посидеть в маленькой уютной кухне, за столом, рассчитанном на двух персон, с бокалом красного вина. Только красное, сухое, выдержанное… Инна Степановна была потрясающей собеседницей.
Когда я повзрослела и переехала от мамы, мы редко виделись, но при встрече Инна Степановна обращалась ко мне только по имени и отчеству. К сожалению, уже давно погас свет в её окне, сад опустел, хозяйки много лет нет в живых. Мне хочется думать, что Инна Степановна обязательно похвалила бы меня за то, кем я стала.
Следующим было окно моей одноклассницы – в её спальне за красивыми шторами всю ночь горел тусклый ночник. Я знала, что в их доме идеальная чистота, сама она лежит в накрахмаленной постели и мечтает о принце на белом коне. Утром она проснётся, выпьет стакан горячего молока или какао, съест пирог с пылу, с жару и пойдёт в школу.
Окна моего дома были тёмные: все спали. Я тихонько открывала дверь, шла на кухню и выпивала стакан холодной воды из-под крана – отличное завершение дня, всю дорогу домой я мечтала только о нём…
…В училище после второго курса нужно было ехать на неделю в спортивный лагерь – сдавать туризм и плавание. Это был палаточный лагерь у реки Обь, в пяти километрах от города, на противоположном берегу. Мы были изолированы от внешнего мира, видели только проходящие по реке корабли и лодки рыбаков. Когда-то давно на этом месте был действующий пионерский лагерь, но деревянные корпуса снесли и осталась большая поляна, которая постепенно зарастала деревьями и кустами.
Составом в тридцать человек: десять девчонок, а остальные – парни и два преподавателя, мы перебрались на пароме через Обь и дошли пешком до места дислокации. Когда прибыли в лагерь, увидели, что рядом с нами отдыхала компания молодых людей. Их костёр догорал, было очевидно, что они собирались уезжать. На берегу реки волны качали их пришвартованные моторные лодки. Мне сразу понравился один из них, но на шее у него висла какая-то девица из их компании. Парень отправил девушку с товарищами на лодке и стал искать повод познакомиться с нами. Некоторое время спустя принёс кассету и дал мне послушать – у меня был с собой легендарный магнитофон «Романтик», а потом начал приглашать нас, девчонок, вечером покататься на лодке.
Настал вечер, но покидать лагерь нам было категорически запрещено. Тогда мы вчетвером под видом вечернего туалета покинули лагерь. Ушли в лесок, спустились к реке и оказались в лодке. Прокатились. Вернулись обратно и были наказаны. Больше мы не катались, но парни вечерами приезжали к нам в гости, мы сидели у костра.
Днём нужно было сдавать все виды плавания. Интересно, что во время одного из заплывов наши мальчики нашли закопанное на дне реки пиво – двадцать бутылок. Преподаватели немедленно забрали находку.
Все ребята успешно сдали плавание. Я, единственная из всей группы, его не сдавала: вода в реке была холодная и тёмная, мне было некомфортно, и в силу своего характера я могла зайти в воду только по колено. С туризмом было проще – нужно было вязать узлы и лазать по канатным дорогам, его я сдала на «отлично».
Мы по очереди готовили еду на костре. Кто-то из товарищей воровал банки со сгущёнкой из полевой кухни. Днём мы мучились от жары: спрятаться от палящего солнца было негде. Вечером наступала прохлада, но вместе с ней прилетали комары и мошкара…
Выполнив все нормативы, через неделю мы вернулись в город, опалённые солнцем и объеденные гнусом. На следующий день в назначенное время наша группа собралась в малом спортивном зале, чтобы узнать результаты и получить зачёт. Шутки-прибаутки закончились, когда «пошутили» преподаватели. Оценки были выставлены по результатам: я и Татьяна зачёта не получили. Я – за то, что устроила вечернюю лодочную прогулку по реке и не сдала плавание, а Таня – за то, что, выпившая, ночью пошла «топиться». Никакой реакции с нашей стороны не последовало, хорошо помню ту тишину. Выдержав паузу, преподаватели сказали, что это шутка. Шутка была неудачной.
Ничего никому не сказав, я поняла, что у меня проблемы – грозит отчисление. Я действительно не выполнила программу сборов. Таня же все дисциплины сдала, но её ночной заплыв, когда дядя Фёдор (так мы звали одного из преподавателей) в одежде забежал в реку, чтобы вытащить её на берег, вызвал большой переполох. Таня же топиться не планировала, решила освежиться и поплавать по лунной дорожке.
Татьяна была кандидатом в мастера спорта по лыжам, и если бы в ближайшее время показала хорошие результаты на соревнованиях, то получила бы мастера спорта. К сожалению, она так и не закончила училище и не стала мастером… В нашей группе она оказалась, когда её оставили на второй год на втором курсе, а уже на третьем её отчислили за пропуски. Спасали нашу Таню, спасали, но так и не спасли – утопила Таня все свои заслуги и достижения то ли в реке, то ли в бутылке. Мы звали её Ходулина Ивановна, у неё были прямые и длинные ноги, как ходули, Ивановна – для солидности.
Ходулина Ивановна виртуозно владела искусством пантомимы, но её никто не воспринимал всерьёз. При одной мысли о ней у меня всегда возникала улыбка. Мне было жаль, что её отчислили, её очень не хватало, мы с ней дружили ещё какое-то время. Она – томичка, и когда я приезжала в Томск, мы встречались.
Шутка преподавателей заставила меня задуматься. Нам поставили зачёт, но всё было на грани. Тогда я поняла, что в жизни есть требования, которые могут быть не по силам. А у меня действительно были психологические проблемы – я не могла зайти в грязную холодную воду.
После зачёта мы получили распределение на летнюю практику. Нужно было ехать в детский дом в посёлок городского типа и месяц там жить и работать. Путёвки туда мы получили с одногруппницей Валерией. Я приехала в аэропорт с билетом на руках. Когда объявили посадку, мне стало совершенно ясно, что лететь я не могу, боюсь. Я жутко боюсь оказаться в чужом доме, где, возможно, убого и куча приведений. Приведения тогда были в моей голове – я боялась неопределённости. Билет я порвала, была не уверена в себе: испугалась детдомовских детей, не верила, что справлюсь с ними, мне тогда было шестнадцать лет.
У этой ситуации была и ещё одна сторона: по возвращению из лагеря в город мы стали встречаться с тем парнем, с которым познакомилась во время сборов и на шее которого тогда висела девица. Я влюбилась. Он был из деревни и старше на пять лет.
В то время моя мама вышла замуж, я ушла жить к бабушке в центр города. Дед умер, когда мне было пятнадцать лет. Неделю поболел и тихо умер, так же тихо, как и жил. Когда я переехала к бабушке, наши отношения с ней испортились: она была против моей дружбы с тем парнем, видела его насквозь, сказала, что он мне не пара. Мы с бабушкой отдалились друг от друга, я жила в комнате деда, спала на его кровати, много читала.
Летнюю практику я прошла в детском садике в районе бывшего питомника. Это был большой комбинат, два часа в день я там работала. Утром проводила с детьми зарядку, а после завтрака – ЛФК (лечебную физкультуру). Жених был моим хвостиком – пока я была на практике, он сидел на скамейке в детском саду и ждал. У него был мотоцикл «Ява». Я научилась водить мотоцикл, наше лето пролетело с ветерком. Осенью родители купили ему машину, и мы пересели в автомобиль. Жених сделал мне предложение, я приняла. Тогда я училась на последнем курсе, передо мной стоял выбор – работать по распределению или распределиться по месту жительства мужа.
Ситуация с распределением пугала меня: я уже делала попытку уехать из города, понимала, что не должна жить с мамой, у неё своя жизнь, но и жить с бабушкой тоже не получалось. Мне некуда было деться. Быть может, я бы оттянула своё замужество, но обстоятельства оказались сильнее – мы поженились.
Несмотря на сорокаградусный мороз, наша свадьба пела и плясала в деревенской столовой, столы ломились от яств и напитков. На два дня сто пятьдесят человек, в их числе моя группа почти в полном составе, приехали в деревню. Впрочем, моими гостями только они и были, помимо десятка родственников, кем были остальные – понятия не имею…
Как на всех свадьбах, была драка: одногруппников побили деревенские товарищи моего мужа. Студенты жили в общежитии впроголодь и прихватили с собой немного еды со столов. Свекровь увидела, всё отняла, рассказала, и «добрые люди» поучили пацанов.
Мои родители подарили нам деньги, а родители мужа – машину. В деревне нам дали маленькую квартирку, на подаренные деньги мы купили мебель, холодильник и телевизор. Муж очень хотел электронные часы «Монтана». Они играли мелодию каждый час. В комиссионном магазине мы купили эти музыкальные часики. Счастливый, он надел их на руку и с вожделением ждал, поглядывая на циферблат, когда заиграет мелодия, но часы молчали. Тогда он устроил мне скандал, заявив, что без музыки часы ему не нужны: упрекал меня, что это я купила плохие часы и он разойдётся со мной. Потом родственник снял плёнку под задней крышкой, и часики запели… Супруг был счастлив и больше не хотел со мной разводиться, но я задумалась. И не зря: после свадьбы муж стал совсем другим человеком.
Окончив училище, я получила диплом преподавателя физической культуры – спортивного тренера. В семнадцать лет у меня уже были профессия и муж. Я была в прекрасной физической форме. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, бабушка открыла свой сундук и подарила мне полторы тысячи рублей с расчётом, что я положу их в сберкассу на пять лет. Бабушке виделось, что через пятилетку на этот вклад я куплю новый автомобиль. Мы тогда жили по принципу «всё – впереди, всё – потом-потом». Я так и сделала – доверила деньги сберегательной кассе. Деньги до сих пор в кассе, а я сменила десяток машин.
Инфляция превратила хранящиеся в бабушкином сундуке десятки тысяч рублей в фантики. На них я купила ей телевизор – оказалось, что всю жизнь человек работал на цветной телевизор. Вот были у старушки деньги, а знаний – зачем они? – не было. В результате непонятная цель пустых накоплений с патологическим упорством тех поколений в отказе себе и близким во всем в угоду «складывания в сундук для будущих времён» обошлась потерей всего состояния, которое она зарабатывала больше полувека.
После окончания училища я переехала из города в деревню, в нашу квартиру на правах хозяйки. В этой квартире частыми гостями были: крыса из подполья и женщины моего супруга. Что для меня было одним и тем же по восприятию и эмоциям. Позже поняла, что на самом деле крысой в моей жизни был муж. У меня были странные чувства к семейному гнёздышку: находясь там, я ощущала, что это не мой дом, жила с чувством, что всё это временно и скоро уеду, уговаривала себя, что нужно немного потерпеть.
Я об этом вспоминала, когда однажды ко мне на приём пришла женщина, проблему которой я обозначила как «постоялец». Она была постояльцем в собственном доме, пришла – переночевала – ушла. У неё отсутствовала душевная связь с домом. Прожив в нём больше двадцати лет, она так и не стала хозяйкой.
В деревне я устроилась на работу в детский сад преподавателем физкультуры, но работала не от души, просто чтобы чем-то себя занять. Не любила эту работу. Тогда я и решила, что никогда не буду работать на кого-то. И деревенская жизнь была не по мне – при малейшей возможности я уезжала в город. Каждый день разочаровывал меня в замужестве, но надеялась, что всё будет хорошо. Думала, вот родится ребёнок и всё наладится.
…Через полтора года после свадьбы у нас родилась дочь. Но ничего не ладилось. С таким человеком, как мой муж, можно дружить и расставаться на пике позитивных эмоций, только так можно сохранить ровные отношения. По природе своей он не мог быть хорошим семьянином, ему хотелось вести веселую жизнь и ничего не делать. В итоге его поведение в отношении меня стало совсем неприемлемым: помимо своего образа жизни и регулярных оскорблений в мой адрес он начал поднимать на меня руку. Тогда я собрала свои и детские вещи в наволочки от подушек и уехала в город к маме, потом к бабушке. Муж побыл холостяком пару месяцев, но потом переехал ко мне с остальным нашим имуществом. Устроился работать водителем в милицию, откуда через неделю с треском вылетел: в ГАИ устроили на него облаву после звонка очевидцев, что за рулём милицейской машины нетрезвый водитель. Начальник ГАИ нагнал его и вытащил за волосы из служебной машины совершенно пьяного: он был за рулём, развлекался в компании подружек.
Каждый день рядом с этим человеком делал меня несчастной. Я смотрела на него и понимала, что рядом с ним точно не получится прожить долгую жизнь, потому что умру молодой от горя или побоев. Это человек-подлец, который предаст и продаст, и это навсегда.
Через три года я развелась и с треском выгнала его из своей жизни. Он забрал всё, что у нас было так же, как его мать забирала еду у студентов на свадьбе. Явившись всем семейством, они забрали всю мебель, холодильник, погрузили всё в грузовик, сели в машину, ту самую, которую подарили нам на свадьбу, и уехали в деревню, оставив мне только ребёнка.
Правда, на следующий день вернулись… Забыли чайник и ваучер. Несмотря на это, мне стало очень хорошо в пустой комнате, в которой не было его духа. Мама единственный раз выступила на моей стороне, заявив: «Какое право они имели всё забрать? Почему ты мне не позвонила?» Она бы приехала и не позволила им. Но у меня и мысли не было звонить. Это ситуация была отражением наших отношений, ведь мама никогда не учила тому, в какие моменты нужно обращаться за помощью.
Чего я точно делать не стану, так это держаться за шкафы, диваны, холодильники… Для себя я решила, что разменивать свою жизнь на людей, которые не только используют, но и предают – преступление. Нужно было выдержать отношения временем, и всё обязательно встало бы на свои места. Ребёнок мужу тоже был не нужен, впрочем, как и последующие его дети, которых ему нарожали другие женщины. У них он тоже всё забрал, с кем-то даже судился, чтобы выписать детей. Семьи у него нет. Как он сказал своей дочери: «Нет хороших баб…».
Мои бабушка и отец были категорически против моего замужества. Бабушка сказала: «Он – не мужчина для жизни. Он сорвал тебя, как нерасцветший цветочек!». Отец говорил: «Гуляй, не торопись замуж, одна не останешься». Но к тому времени отец перестал быть для меня авторитетом и не имел власти. Я никого не слушала – мне казалось, что люблю своего избранника, для меня было важно выйти замуж за любимого и состоятельного человека. Так и получилось: у нас было всё – квартира, машина, деньги… Единственный, кто мог остановить моё замужество, – мама, но она была не против.
От природы я стабильна во всём, жила бы семьёй, но семейное счастье – дело двоих. Несколько раз я слышала, как свёкор говорил мужу: «Не пара ты ей, она городская, а ты – деревня, посмотри, какие у неё замашки!» Он имел в виду «деревню» в смысле неравенства в культуре. Оказалось, все были правы: мои бабушка и отец, и его отец, но я доверяла своим чувствам, а кроме всего прочего, боялась ссылки по распределению. Распределение тогда было обязательным – нужно было отрабатывать бесплатное обучение, к тому же я получала стипендию.
После неудачного замужества я сделала вывод: лучше быть одной в доме с привидениями. После развода мы остались с дочерью вдвоём. Дочь была для меня чем-то божественным, у меня была фанатичная любовь – она была моей госпожой, а я – слугой. Я исполняла все ее желания; мы часто меняли школы, потому что ей всё не нравилось. Я была слишком молода и близорука, чтобы опуститься на землю и подумать о последствиях. Она манипулировала мной, я же делала для неё всё, чего не было у меня в отношениях с матерью: холила и лелеяла её, поддерживала во всём, заботилась, возила на кружки, секции, порой уступая там, где уступать родители не должны и потакая там, где этого делать не стоило… Дочь была избалована, потому что я была её волшебницей.
Кто бы знал, как права моя мама, что была строга со мной и никогда не тряслась над нами с сестрой! Сейчас я понимаю, что это была моя созависимость от дочери, которая усложняет жизнь, потому созависимый человек носит розовые очки и не видит реальное положение дел, а верит человеку, который его использует и обманывает.
Итак, в двадцать один год у меня нет работы, нет дохода, но есть ребёнок. Отсутствие мужа не пугало меня, а вот работа и деньги – это серьёзно. Всю жизнь бегать со свистком я не планировала, и вопрос денег решила быстро.
Была у меня одна приятельница, значительно старше меня, с богатым прошлым и собственным бизнесом, состоявшаяся и состоятельная дама. У неё был продуктовый магазин. С ней мы быстро организовали небольшой банковский бизнес: у одних брали деньги под проценты и другим отдавали – разница от процентов была нашей прибылью. Оборот был огромный – деньги носили сумками, пакетами. В скором времени наш бизнес стал востребован мошенниками. Это были известные люди в городе.
Через три-четыре месяца оборот упал, потому что долги нам никто возвращать не собирался. Кредиторы требовали свои деньги и дивиденды. Мыльный пузырь лопнул – я ничего не заработала, кроме долгов. Своей партнерше по бизнесу я отдала машину, больше у меня ничего не было. Она решила вопрос займов: с кем-то договорилась, с кем-то рассчиталась и выставила мне счёт. Так я попала в кабалу: денег не было, долг, как дамоклов меч, висел над головой. Права пословица: «Где порок – там деньги не впрок».
После такой финансовой деятельности ситуация обострилась. Мне двадцать три, работы нет, дохода нет, есть огромный долг, при котором век будешь работать наёмным сотрудником и не рассчитаешься. Тогда первый раз в жизни у меня случилась паническая атака – охватил дикий ужас, страх, нечем было дышать… Атака длилась считаные секунды, но после я приняла важное решение: надо получить хорошее образование с целью состояться профессионально.
Мой дядя Петя часто говорил: «Ты должна стать прокурором города». Я думала об этом. В пятом классе сосед по парте Сапеля принёс мне книгу «Запах Шипра», она настолько впечатлила меня, что я решила стать следователем. Долгие годы планировала поступать на юридический факультет, но, увидев всё изнутри, не нашла в этом смысла.
Таня – дочь жены моего отца – после школы не поступила на юридический факультет и работала в суде секретарём. Когда я была в Томске, приходила к ней на работу, сидела на судебных заседаниях. Судебный процесс не впечатлял меня, скучно. Я ставила себя на место судьи, прокурора, адвоката, следователя, но… не хотелось быть никем из них. В училище же мне нравилась педагогика, литература, история, психология…

Так я решила стать психологом.
Моё одиночество длилось недолго, и на пике краха нашего «банковского» бизнеса я стала жить с молодым человеком. Мы давно знали друг друга. Тогда я снимала квартиру, он переехал ко мне, всё случилось быстро. Он был городским из интеллигентной семьи, но уже с опытом тюремной жизни. Отбывал в колонии-поселении полтора года из-за аварии – погибла женщина под колёсами его автомобиля. Авария произошла восьмого марта, около дома погибшей. Когда я спросила его: «Как ты живёшь со знанием того, что убил человека?» Он ответил: «Я не убивал, за рулём была подружка». Я посмотрела ему в глаза, надеясь увидеть отражение, как было на самом деле, но ничего не увидела. Больше мы никогда не говорили об этом.
Когда мои дела стали совсем плохи, мы съехали со съёмной квартиры к моей маме, потому что бабушка категорически не приняла его. Она называла его тюремщиком, хотя никто ей не говорил, что он там был. Сейчас я понимаю её, и сама вижу прошлое человека.
Позже мы поселились в квартире моего отца, которая пустовала много лет и находилась в тихом районе, практически на окраине города. После развода с мамой отцу дали маленькую квартирку, в ней он появлялся изредка, даже не всегда, когда приезжал в город. После всех скитаний небольшая квартирка стала моим первым в жизни счастливым домом, раем на земле. У меня была душевная связь с местом жительства. Именно там я поняла, что такое свой дом и полноценная семейная жизнь.
Мой второй муж был хорошим хозяином, а я – хозяйкой так себе. Первое время у нас не было денег, но мы были очень счастливы. У него был дорогой музыкальный инструмент – труба в красивом футляре, он с детства занимался музыкой, два года армии служил в музыкальном оркестре. Мы продали эту трубу и жили на эти деньги какое-то время. Практически сразу начали заниматься всем понемногу, в основном, купи-продай, обрастали совместными вещами: купили машину, два телевизора, микроволновку, музыкальный центр. В то время это всё имело ценность.
Новые предметы быта делали меня счастливой, как в детстве, когда мы с родителями распаковывали коробки и радовались. Я влюбилась в своего мужа безумно – глядя на него, душа трепетала от того, что он мой. Он раскрывал меня как женщину, рядом с ним я ощущала тихое счастье. Я была рядом с ним, как за каменной спиной, на своём месте. Он был замечательный муж и отец, моя дочь называла его папой. Моей внутренней гармонии мешало одно обстоятельство: душевное беспокойство – долг висел надо мной. Но муж хорошо знал мою партнёршу, даже слышать не хотел о долгах, зная ситуацию изнутри, говорил: «Ты ничего ей не должна. Машина и деньги от залога аренды съёмной квартиры достались ей». Но я-то знала, что должна вернуть рано или поздно.
Мы жили, не расписываясь, гражданским браком. После официального замужества я поняла, в каком случае надо выходить замуж, это стало для меня ответственным решением. Через какое-то время я начала замечать, что с мужем творится что-то неладное. Возвращаясь домой со смены – он тогда работал сутки через трое в аэропорту в подразделении своего отца, спал сутками, весь мокрый. Выяснилось: любимый мужчина – наркоман. Он сидел на игле и делал себе уколы, когда уходил на работу. Находясь в заключении, пристрастился к наркотикам, чтобы облегчить тюремную жизнь. В то время ни проблема наркомании, ни сами наркоши мне не были знакомы, поэтому поначалу не осознавала печаль своего положения, но каждый день стала жить в страхе, в каком состоянии он вернётся домой.
Наркоманы хитрые, он обманывал меня, а я ненавидела его, когда он был под дозой и тогда переживала всю гамму чувств: от любви до ненависти, мы ругались. Но в каком бы состоянии он ни был, он никогда не обижал меня ни морально, ни физически. Моё сердце разрывалось на части от горя. Мы прожили с ним почти три года, я боролась, но не смогла победить – оказалась слабее наркотиков.
Мы расстались. Всё нажитое имущество разделили по-честному – пополам. Он ушёл, ушёл глубоко на иглу и за пару последующих недель после расставания стал совсем другим. Расставание увеличило его дозу. Высох, почернел. Меня не было в городе эти пару недель, но каждую минуту я думала только о нём. Когда вернулась в город, он сразу приехал ко мне. Не могла жить без него, мы сошлись, и тогда я первый раз увидела его настоящую ломку. Он не мог перебороть себя – ему нужна была доза. Я сказала: «Если уйдёшь, дверь закроется для тебя навсегда». Он ушёл.
Я закрыла за ним дверь, и моя жизнь остановилась, каждый его шаг вниз по лестнице был ударом в сердце. В глазах помутнело, воздуха не хватало, я сползла по стене на пол. У меня не было сил плакать, я поняла: это конец, конец нашей жизни. Я была разрушена.
У меня началась депрессия, кусок не лез в горло, я таяла на глазах. Этот мужчина гнездился у меня везде: в голове, сердце, груди, животе, руках и ногах. Я не принадлежала себе, не могла избавиться от него. Стараясь вырвать его из себя, заводила романы, делала так, чтобы он узнал, что у меня другой мужчина. Но никто мне не был нужен. Телесные прикосновения мужчин для меня были недопустимы. Я перестала наряжаться, вместе с желанием хорошо выглядеть у меня пропал вкус к жизни и самой себе. До сих пор я не чувствую того драйва от красивой одежды, который был раньше.
У любого горя есть последствия. Мне тогда хотелось сесть в автомобиль и уехать от себя, от него, но не было нужных дорог, всюду был тупик. В итоге мы с ним встречались ещё в течение года, я обманывала себя, скучала по нему. Моя любовь остывала годами. Спустя десяток лет, когда я случайно встретила его, поняла: всё утихло, прошло, но узнав, что у него родился ребёнок, почувствовала, как это сильно задело меня. Я грустила несколько дней, для меня эта новость оказалась потерей тайных надежд, которые, видимо, скрывались даже от меня самой глубоко внутри. Потому что я знаю, что как отец он замечательный. Информация о ребёнке оказалась неправдой, но к этой новости отнеслась спокойно, уже было всё равно.
Настоящая любовь не проходит никогда, теперь я это точно знаю. У меня были романы, но никого не любила такой любовью… Не знаю, единственная ли Он настоящая любовь всей моей жизни? Время покажет, ведь я прожила уже большую часть жизни.
Профессия – психолог
Решение стать психологом я приняла, когда еще состояла в отношениях с гражданским мужем. Поступила на факультет психологии университета, на заочное отделение и окончила его. Шесть лет училась, и мне всё нравилось – я чётко видела себя в этой профессии. Много читала, изучала все направления и особенности психологии.
Изначально в нашей группе было более сорока человек, но получили диплом только восемь. Все предметы в университете были связаны с психологией. Сейчас я мало что применяю на практике, но эта база дала основы для профессионального развития. Так же отметила разницу между преподавателями вуза и своего дорогого училища.
В училище преподаватели были заинтересованы в каждом студенте, а в университете профессорам до нас не было дела. В училище, если дают старт, то обязательно ждут на финише – вот что такое люди спорта. Тренеры – люди особенные. Когда я вижу на пьедестале чемпиона, знаю, что за его спиной стоит выдающийся человек, а может, и целая команда. Тренеры закаляли наш дух посредством тренировки тела, учебная база в училище была очень сильной. К сожалению, наш спортивный факультет давно закрыт, многих преподавателей нет в живых, но я всегда помню их, как особую касту людей.
Как психолог наблюдаю отсутствие профессиональной психологической базы в большом спорте. Тренеры не понимают прямой связи психологических проблем/травм с ожидаемым результатом. К сожалению, моральное и физическое насилие тренера и сверстников – «нормальная ситуация» (беру в кавычки) в профессиональном спорте.
Вуз был другим миром, но я знала, что это – мой мир. Тяжёлое расставание выбило меня из колеи на какое-то время. Попереживав, я взяла себя в руки и занялась бизнесом, через три месяца купила себе старенькую «восьмёрку». Учёба и работа отвлекали меня от горя, постепенно приходила в себя. Училась и одновременно много работала, вечером всегда читала, но старый долг никуда не делся и висел над моей головой.
Мы встретились с партнёршей по сомнительному бизнесу и договорились о сумме долга, который я должна ей выплатить. В течение года я погасила долг, сумма была равнозначна стоимости небольшой квартиры в Москве. Это был счёт оплаты моей глупости. Когда я отдала последний транш, мне стало хорошо: словно обрела внутреннюю свободу. Больше не вступаю в сомнительные сделки.
Если бы мы жили с мужем, я бы никогда не вернула этот долг, потому что возврат выглядел, как воровство из семейного бюджета. Противоречивость обстоятельств часто ставит меня в тупик. Тупик – тюрьма, в которой надзиратель – совесть. Чувства, установки, ценности разрушают любого и подвергают сильным испытаниям.
Позже мой гражданский муж женился на моей партнёрше по бизнесу, она верила в то, что рядом с ней он перестанет употреблять. По слухам, она даже приковывала его к батарее в наручниках. Они прожили около десяти лет, и он ушёл к другой.
…Когда я пришла в себя, всё встало на свои места. В университете начались весёлые приключения: у сокурсников появились клички и звания. Конечно, обороты были не те, что в училище, но нам было хорошо. Во время сессии я жила в шестикомнатной квартире друзей. Квартира была шикарной, а хозяева – супружеская пара старше меня – учёные, которые ранней весной уезжали жить на дачу до поздней осени. Я жила в их квартире, куда постоянно приходили мои гости. Эта квартира была для меня местом, куда я всегда спешила.
Мы собирались большой компанией на кухне, засиживаясь до утра за огромным столом. Однажды на ужин купили две пачки пельменей, на правах хозяйки я взялась их приготовить. Рецепт – проще некуда: переложить пельмени из пакета в кастрюлю, можно сразу из двух пачек, это зависит от количества едоков (нас было много), залить холодной водой, накрыть крышкой, поставить на плиту, а когда закипят, попросить кого-нибудь помешать. Я так и сделала, попросила подругу Мовчу помешать пельмени. Когда та увидела наш ужин, то заорала: «Ё……! Кто её пустил к плите?» Девочки достали более или менее уцелевшие пельмени и пожарили их, было вкусно. Я тогда даже не знала, как их правильно варить.
Мы окончили вуз и разъехались по разным городам и странам, и иногда я получаю забавные сообщения: «Скучаю по пельменям…». Но на самом деле, конечно, каждый скучает по нам самим, тогдашним. Эта шестикомнатная квартира была для меня интеллектуально-развлекательной базой. Я училась у хозяев смотреть на всё с разных точек. Сергей – кандидат технических наук, бывший заместитель декана кафедры гидрогеологии Томского политеха, бизнесмен, сделал состоянии на воде и туалетной бумаге, как шутят друзья. Всегда с гордостью рассказывает о своей деятельности, но не о капиталах и обороте, а о том, сколько детей родилось «в его компании» за время её существования – после декретного отпуска женщины возвращаются на свои рабочие места; сколько студентов он выучил – компания оплачивает учебный отпуск.
Сейчас они живут в красивом загородном доме, но так и остались для меня завгаром Серёгой и кастеляншей Ленкой. Сергей написал и издал несколько книг, Лена вырастила удивительной красоты сад-огород. Мы по-прежнему собираемся у них за столом, только уже меньшим составом. Как-то на одной из встреч Сергей сказал: «Многие люди живут в стране иллюзий и глубоко ошибаются по поводу себя. Бывает, смотришь на человека, и возникает вопрос: что у тебя в голове? Ведь в жизни всё есть как есть. Ни больше, ни меньше…»
Выражение «есть как есть» я хорошо усвоила и применяю его в работе. Так называется моя третья книга, и многие спрашивают: «Она про еду?!»
В трилогии «Атлант расправил плечи» одна из книг называется «А есть А». А это не Б и не В, «А есть А». Но для многих «А» – может быть всё что угодно…, только не А.
В сентябре мне позвонил Сергей: «Как дела?» – «Все мои дела под одеялом в субботу в шесть утра!» – отшутилась я. «А-а-а-а, – протянул Серёга, – у вас ещё рано. Но ничего, у меня серьёзное объявление: в ноябре приглашаю на свой юбилей. Не планируй ничего на это время, я тебя жду, позже получишь официальное приглашение. А теперь переворачивайся на другой бок и спи». Он ещё что-то болтал, но я уже сбросила звонок. У меня не получилось поехать на юбилей, но я позвонила имениннику в день его рождения пораньше и поздравила его. Я знакома с программой их мероприятий, это классический вариант. В ресторане соберётся человек пятьдесят минимум: сокурсники, коллеги, друзья, родственники. Знакома со многими, это – деловые люди. Весёлое мероприятие растянется на пару дней. Начнётся всё красиво – в ресторане с тамадой, приглашёнными артистами, конкурсами, танцами, а оттуда все переедут в загородный дом. Дом будет красиво оформлен. В каждой комнате соберётся компания по интересам, где-то будет играть гармонь, в другой – гитара, все будут подпевать Сергею или кому-то еще, в зале будет гореть камин, стол богато накрыт: Лена не только «кастелянша», но и изумительная хозяйка, и кто-то будет петь под караоке. В одной из комнат будет попеременный сон–час. Потом – русская баня, ныряние в снег, чай и тишина…
А после настанут будни, все наденут костюмы, повяжут галстуки и вернутся в повседневную жизнь.
В вузе я с большим удовольствием слушала лекции, нам преподавали разными стилями и методами, было много тренингов. Но, конечно, преподавателей я не забуду никогда. Одна из них – профессор-психиатр, гениальный специалист. Половина нашей группы была отчислена за несдачу психодиагностики, которую она преподавала. У неё практически невозможно было получить зачёт. На тот момент она частенько напоминала нам, что отработала в психдиспансере двадцать четыре года, и её пациенты умнее нас. Она всегда носила плащ красного цвета, мы её так и звали – «Красный плащ». А она называла нас «дебилами и дураками».

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/nataliya-gennadevna-sureva/kabinet-psihologa-hronika-kabineta-psihologa-70301425/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.