Главная страница | Современные детективы | Мой суженый, мой ряженый

Мой суженый, мой ряженый
Татьяна Александровна Бочарова


Детектив сильных страстей. Романы Т. Бочаровой
Они такие разные.

Она – студентка последнего курса технического вуза, волевая и целеустремленная, привыкшая все делать по плану. Он – лодырь и разгильдяй, с трудом окончивший колледж. Она мечтает о научной карьере, а он не ставит перед собой никаких целей. Общее у них лишь имя: она – Женя Зимина, он – Женька Карцев. И никогда бы их пути не пересеклись, если бы не молодежный любительский хор, в который привела Женю институтская подруга Люба. Девушка и сама не может объяснить странную симпатию к замкнутому угрюмому парню, который либо молчит, либо колко и безжалостно язвит, однако сердцу не прикажешь. Если бы она только знала, как эта страсть перевернет всю жизнь, поставив ее перед жестким выбором…

Невероятно чувственные остросюжетные романы Татьяны Бочаровой из серии «Детектив сильных страстей» задевают самые тонкие струны в женской душе, заставляя вспомнить все, о чем мечталось, да не сбылось. Они дарят надежду, что никогда не поздно все изменить!





Татьяна Бочарова

Мой суженый, мой ряженый



© Бочарова Т., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022


* * *




1


– Вот это загар! Класс! – Люба, не отрываясь, восхищенно глазела на Женю. – Везет же некоторым! А ты, сколько ни натираешься всякими кремами, ни торчишь на солнце, все равно остаешься бледной поганкой.

Женя посмотрела на подругу с улыбкой. Люба была блондинкой с медным отливом и, как большинство рыжеволосых людей, имела молочно-белую кожу, которая под воздействием ультрафиолета в худшем случае моментально сгорала, а в лучшем просто покрывалась россыпью золотистых веснушек. В отличие от нее, смуглянка Женя загорала замечательно: ровно, красиво, без ожогов и красноты, при этом практически не используя никакой пляжной косметики.

– Что ж ты хочешь, это Евпатория, – попыталась она утешить Любу, но та лишь досадливо отмахнулась:

– Да что мне твоя Евпатория! Я тоже не в Антарктиде была, а в Египте, и вот, полюбуйся! – Люба вытянула перед ее носом подернутые нежным пушком девственно белые руки. – Смотреть противно, сметана, да и только.

– Не расстраивайся. Лучше расскажи, как ты отдохнула в своей Хургаде.

Люба оживилась и открыла было рот, но в это время к остановке, на которой стояли девушки, подъехал трамвай. Вагон оказался набитым до отказа. Любе и Жене пришлось поработать локтями, чтобы попасть внутрь. В салоне стояла жуткая духота. Путь подругам предстоял неблизкий, поэтому они потихоньку протиснулись подальше от дверей, к раскрытому окошку.

– Боже, так и задохнуться недолго. – Люба достала из сумочки крепко надушенный платочек и принялась энергично обмахивать разгоряченное лицо. – Так о чем я? Ах да, о Хургаде. Было классно. Отель пять звездочек, все включено, рядом бассейн, внизу ресторан, бильярдная, танцзал. Дискотеки всю ночь напролет, до самого утра. Я там познакомилась с обалденными парнями: двое голландцев и один турок.

– Турок? В Египте? – Женя весело рассмеялась.

– Да, турок! Хорошенький, просто загляденье, глаза огромные, черные. А ревнивый, жуть! Тарканчиком его звали. Такая у нас с ним любовь была, закачаешься! Потом, правда, он уехал.

– Куда?

– В Стамбул. Невеста там у него. Их родители в пять лет обручили, ослушаться нельзя – проклянут. – Люба горестно вздохнула и тут же задорно расхохоталась. – Вот так и отдыхала, Женюрочка. Теперь твой черед, рассказывай!

– Да что рассказывать? – Женя пожала плечами, придвигаясь ближе к окну, из которого неслась заветная прохлада. – У меня все гораздо более прозаично. Жила у тетки. Ее дом в ста метрах от моря. Жара там страшная, в шесть утра солнце уже вовсю шпарит. Спать невозможно, приходилось вставать. На завтрак абрикосы в саду собирала или черешню. Намою, положу в банку – и на пляж. Там в такую рань благодать, нет никого.

– Так это ж скука смертная, когда никого, – встряла Люба.

– Наоборот, – возразила Женя. – Не люблю, когда кругом суета. Да и море с утра чистое, в воду заходить одно удовольствие. Я часок-другой поплаваю – и назад, к тетке. Возьму конспекты, учебники и засяду с ними в беседке, там тень, прохлада. До обеда не заметишь, как время пролетит.

Люба глянула на Женю, как на тяжелобольную, и покрутила пальцем у виска.

– Ты что, на юг учебники брала?

Та невозмутимо кивнула.

– И учебники, и прошлогодние рефераты. Не забывай, что нам предстоит диплом. Ты, кстати, выбрала тему?

– Еще чего! – Люба презрительно наморщила аккуратный носик. – На отдыхе голову всякой ерундой забивать! Мне было не до этого. И вообще…

Женя слушала подругу спокойно, слегка прищурив зеленовато-карие глаза. Дождалась, пока та закончит, тряхнула головой, откидывая роскошную гриву блестящих темных волос, и произнесла задумчиво, но в то же время твердо:

– Это ты найдешь.

– А ты? – встрепенулась Люба.

– А я и искать не буду. У меня другие планы.

– Какие? – ревниво поинтересовалась та.

– Остаться на кафедре. Начать работу над кандидатской. А там видно будет.

Люба хотела было что-то возразить, но передумала. Ее остановил веский и решительный тон подруги. В глубине души она завидовала Жене: ее целеустремленности, способности иметь свое мнение, не подстраиваться под других, спокойной и вместе с тем непоколебимой уверенности. И конечно же, ее красоте, хотя сама Люба была отнюдь не дурнушка.

Они с Женей дружили с первого курса и отлично смотрелись вместе – стройные, высокие, у обеих правильные черты лица и длинные волосы, только масть разная. Кавалеров у них было великое множество, – у Жени, впрочем, больше, чем у Любы, но она относилась к ним прохладно, охотней интересуясь лекциями и семинарами. А Люба быстро загоралась и так же быстро остывала, влюбляясь по три раза в год и столько же разочаровываясь в предмете своих воздыханий. Да, они разные, как говорится, «стихи и проза, лед и пламень», и все-таки всегда были вместе. Как и сейчас, встретившись по обыкновению на остановке у метро «Полежаевская», откуда до их института ходил трамвай.

Разговор, до этой минуты текший живо и непринужденно, сам собой иссяк. Обе девушки замолчали, думая каждая о своем. Женя – о том, что подруге легко рассуждать: в институт она пошла безо всякого интереса, просто потому, что так решил ее отец. Он же оплачивал Любе репетиторов, которые подтягивали ее перед сессиями, снабжал заграничными путевками и шикарными шмотками, и, без сомнения, он уже держал на примете подходящего кандидата на роль ее мужа.

Женя была напрочь лишена такого надежного тыла. Ее отец ушел из семьи, когда ей исполнилось тринадцать. Его уход был как гром среди ясного неба. Он молча собрал вещи, потом так же молча вышел в кухню, где, повалившись головой на стол, рыдала Женя, и осторожно обнял ее за плечи.

– Прости, дочка. – Голос его звучал глухо и простуженно.

Она дернулась, сбрасывая с себя его руку, и резко выпрямилась, отвернув к окну мокрое лицо.

– Прости, – повторил отец, помолчал немного, затем прибавил совсем тихо: – Я не перестану тебя любить. Просто буду жить в другом доме.

– Почему? – шепотом спросила Женя, прижимаясь лбом к холодному стеклу.

– Потому что… я не могу без нее. Без Инги. А она не может без меня. Так уж вышло, и ничего с этим не поделаешь, пичужка.

Она едва заметно кивнула и вытерла слезы, но заставить себя обернуться так и не смогла – продолжала сидеть спиной к отцу, до боли впившись пальцами в подоконник. Он постоял еще минуты три, а потом Женя услышала тихий скрип половиц. Хлопнула дверь.

Она не могла простить его почти два года. Если он звонил, бросала трубку, приходил – запиралась у себя в комнате, врубая на полную мощь стереоколонки. Мать постепенно смирилась и перестала страдать, а Женя – нет. Стоило кому-то из родственников или друзей упомянуть об отце, она превращалась в дикую кошку. Ей казалось, она его ненавидит.

Потом, годам к пятнадцати, ее сердце смягчилось. Пришла первая любовь, а вместе с ней понимание того, что произошло с отцом. Женя уже не бежала от телефона, а по воскресеньям отец забирал ее к себе на весь день. Она познакомилась с его Ингой – та действительно была красавица из красавиц, в такую кто угодно влюбится до безумия. Да к тому же моложе отца на целых пятнадцать лет.

Они с Женей даже подружились: обсуждали шмотки, косметику, модные диски. Инга научила ее грамотно краситься, готовить настоящий итальянский «капучино» и ухаживать за волосами, чтобы они всегда выглядели потрясающе. В общем, все шло совсем неплохо.

Как-то осенью отец позвонил и сказал, что достал билеты в Большой, на «Аиду». Это была любимая Женина опера. Ей хотелось хлопать в ладоши от радости, но вместо этого она сдержанно поблагодарила отца и ревниво поинтересовалась:

– Мы вместе с Ингой пойдем?

Тот усмехнулся.

– Нет, вдвоем.

– Только вдвоем? Не может быть! Папа, ты супер!

Отец снова усмехнулся, как показалось Жене, с грустью.

Она готовилась загодя. Продумала наряд, купила новую помаду, дорогие колготки. На всякий случай перечитала либретто оперы, хотя знала его наизусть. Вечером накануне спектакля позвонила Инга.

– Жень, отец не сможет пойти с тобой. Придется мне. Не возражаешь? – Она старалась говорить бодро, но голос предательски звенел.

Женя почувствовала неладное. Во рту у нее пересохло, руки мигом оледенели.

– Что случилось?

– Ничего страшного. Ты только не волнуйся. Просто аппендицит. Обыкновенный приступ, с кем не бывает. Вот только, жаль, некстати. – Инга нервически хихикнула.

– Где он? – запинаясь, спросила Женя.

– В больнице. Час назад его прооперировали.

– Я поеду к нему.

– Нельзя. Сейчас пока нельзя. Он в реанимации. Что-то неладное с кровью. Врачи говорят, это пустяки. Так бывает. И очень часто. – Инга говорила быстро, почти тараторила, словно хотела убедить саму себя в том, что ничего дурного не происходит, все в полном порядке. От ее сбивчивой скороговорки отчетливо веяло ужасом.

– Ты из дому звонишь? – спросила Женя.

– Нет. Из приемного.

– Я все-таки приеду. Скажи адрес.

Инга послушно назвала станцию метро и улицу. Она быстро записала, повесила трубку, обернулась и вздрогнула: рядом стояла мать.

– Поехали вместе. Я знаю, где это.

Они ничего больше не сказали друг другу. В полной тишине оделись, заперли пустую квартиру. Потом так же молча ехали через весь город. Женя искоса смотрела на мать, силясь уловить в ее лице следы тревоги, но та выглядела спокойной. И Женя тоже успокоилась, решив, что Инга по молодости и неопытности сгустила краски.

Отца она больше не увидела. Он умер в тот же вечер – после операции образовался тромб, закупоривший сосуд. До самой смерти он находился в сознании, но к нему никого не пустили: ни Женю, ни ее мать, ни рыдающую, обезумевшую от горя Ингу.

После его смерти Женя мучительно вспоминала их последний разговор по телефону. Свой глупый и жестокий вопрос по поводу Инги. Горечь в отцовой усмешке. Она должна была успеть сказать, что простила его. Должна была успеть! Но не успела. Вместо этого продемонстрировала в очередной раз, что по-прежнему ревнует его и злится…

…Женя прервала поток грустных воспоминаний и глянула в окно: они почти приехали, их остановка была следующей. Она потормошила разомлевшую от духоты, сонную Любу.

– Хватит мечтать. Пора пробираться к выходу.

Та кивнула и двинулась вперед.

Вагон плавно затормозил, девушки сошли на тротуар, с облегчением вдыхая свежий воздух.

– Сколько времени? – спросила Люба, доставая из сумочки пудреницу.

– Половина одиннадцатого.

– Наши небось уже все в сборе. Сейчас глянем, к кому нас распределили на преддипломную, и поедем тусить.

Списки с распределением на практику должны были вывесить еще вчера, и Женю очень занимал вопрос, к кому она попала. Хорошо бы – к Носову или Григорянцу. Оба считаются отличными преподавателями. Григорянц, правда, совсем молодой, но тем не менее очень перспективный. По прикладной математике Женя одна из самых сильных в группе, по идее, он должен быть не против курировать ее. А Любку наверняка запихнут к Перегудовой – ей вечно сваливают двоечников, благо она все равно две недели из четырех ежемесячно проводит на больничном.

Размышляя подобным образом, Женя вошла вслед за подругой в институтский дворик. Неподалеку от крыльца курила компания парней. Один из них, долговязый и лохматый очкарик, приветственно помахал им рукой.

– Ну, наконец-то! Что так долго? Мы вас заждались.

– Трамвая не было, – весело объяснила Люба, подходя ближе. – Здорово, Костик!

Она и лохматый расцеловались в щечки. Затем Люба чмокнула поочередно всех остальных парней. Долговязый Костик горячо обнял Женю.

– Выглядите блестяще. Хоть сейчас на подиум. Как отдыхалось?

– Хорошо. – Женя сдержанно улыбнулась. – Вы списки видели?

– Да. Я у Носова. Пашок с Гогой у Григорянца. Любашка и Соня у Перегудовой.

– Так я и знала! – недовольно протянула Люба. – Как всегда, подфартило.

– Да ладно тебе, – утешил ее румяный, светловолосый толстяк. – Перегудова совсем неплохая тетка и работой перегружать не будет. Моя сеструха у нее курсовую писала, осталась довольна. Правда, она на девятом месяце была. – Толстяк захохотал, довольный своей остротой, и облапил Любу пониже талии. Та добродушно усмехнулась и скинула его руку.

– Заткнись, Вовик, а то в лоб дам.

– А я у кого, не видел? – спросила у Костика Женя.

Тот пожал плечами.

– Точно не у Носова. У него всего трое – кроме меня еще Никита и Галка Соболева.

– Может, у Григорянца?

– Не помню. Чем гадать, сбегай да посмотри. Потом возвращайтесь, сходим в кафешку.

– Правда, пошли. – Люба, которой надоело отбиваться от липнущего к ней Вовика, ухватила Женю под локоть и потащила к лестнице.

Девушки поднялись на третий этаж, где находился деканат. На щитке висели отпечатанные на компьютере листки с фамилиями.

– Ну вот, гляди. – Люба принялась водить пальцем по строчкам. – Паршин, Непомнящий, Кудинов – у Чибисова. Шарапов, Соболева, Романов – у Носова… Анисимова, Чакина, я то есть, – у Перегудовой. Литовченко, Мирзоев – у Григорянца. – Она дошла до конца страницы. – Здесь тебя нет. Посмотрим дальше.

Женя внимательно изучала оставшиеся листки. Перед ее глазами одна за другой мелькали знакомые фамилии, однако отыскать среди них свою ей никак не удавалось. Она прочла списки до конца.

– Странно. Меня здесь нет.

– Может, проглядели? – предположила Люба. – Давай по новой.

– Давай, – согласилась Женя.

Они просмотрели списки еще раз, для верности проговаривая фамилии вслух. Результат оказался тот же.

– Не нравится мне это, – задумчиво проговорила Женя.

– Не пори горячку, – успокоила ее Люба. – Зайди к декану и спроси, где они тебя потеряли. Наверняка ты тоже у Григорянца – тебе ведь этого хочется?

Женя промолчала и решительно толкнула тяжелую дверь. Декана на месте не оказалось, зато в кабинете была замдекана Мурашова, симпатичная и довольно молодая женщина, прозванная студентами Мурашкой.

– Здравствуйте, Наталья Леонидовна, – поздоровалась с ней Женя.

Мурашка приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте, Зимина. Выглядите отдохнувшей.

– Вы тоже.

Мурашка ничуть не обиделась на Женину фамильярность и, продолжая улыбаться, поинтересовалась:

– Вы что-то хотели?

– Да. Узнать, почему меня нет в списках.

– Как нет? – Тонкие брови Мурашовой удивленно взлетели.

– Так. Мы с Чакиной два раза просмотрели.

Мурашка на мгновение задумалась, кивнула и проговорила, обращаясь будто к себе самой:

– Ну да. Ясно. Яков Борисович просто решил не афишировать.

– Не афишировать – что? – Женя в недоумении уставилась на замдекана.

Лицо той сделалось серьезным.

– Видите ли, Зимина, в чем дело. Вы ведь знаете, что ваши прошлогодние курсовые подписывал профессор Столбовой?

– Да, знаю. Но какое это имеет отношение?

– Сейчас поймете. – Мурашова подошла поближе к Жене и остановилась, глядя на нее в упор. – Столбовой заинтересовался вашей работой. Весьма заинтересовался! Он назвал ее лучшей на всем потоке. И это еще не все. Он выразил желание лично руководить вашей преддипломной практикой, а впоследствии и дипломом.

Женя слушала Мурашку затаив дыхание. Она не могла поверить, что все происходит в реальности, а не во сне. Ее курсовой заинтересовался сам Столбовой! Маститый профессор, автор множества научных книг и методик, широко известный за границей, много лет преподающий в университете и два года назад параллельно с этим возглавивший кафедру прикладной математики у них в институте! Он предлагает руководство дипломом! Ей, ничем не примечательной студентке, девчонке! Да быть этого не может!

Мурашка молчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. Жене наконец удалось овладеть собой.

– Вы шутите, – проговорила она, сверля замдекана пристальным взглядом.

– Нисколько. Завтра в двенадцать вам нужно быть на кафедре. Столбовой будет вас ждать. Честь высокая, но нужно оправдать ее. Так что старайтесь, Зимина. Вы ведь девушка серьезная.

– Да, да, конечно, – пробормотала Женя, чувствуя, как лицо и шею заливает жар, – я буду стараться. Спасибо. – Она резко развернулась и почти вылетела из кабинета.

– Ну что, узнала? – тут же набросилась на нее Люба, ждавшая за дверью. – Да что с тобой! Ты вся красная как рак.

– Угадай, к кому меня распределили! – потребовала Женя, скрестив на груди руки.

– Неужели к Перегудовой? – изумилась Люба.

– К Столбовому!

– Чего ты мелешь! Столбовой не ведет дипломников.

– Теперь ведет. Завтра я должна быть у него на кафедре.

– Мама мия! – Люба всплеснула руками. – Что творится! Бедная твоя головушка! Мы ж тебя теперь не увидим.

– Почему это? – удивленно проговорила Женя.

– Да он тебя загрузит так, что мало не покажется. Он же маньяк, этот Столбовой, как все говорят. Сам работает сутками напролет – и от других того же хочет.

– Я согласна работать сколько угодно, – решительно отрезала Женя. – Такой шанс представляется раз в жизни. Будь уверена, я его не упущу!

– Конечно, не упустишь. – Люба вздохнула и покачала головой. – Эх, Женька, Женька, тебе бы парнем родиться. Замечательный вышел бы карьерист. А так жалко – красота без дела пропадает. Ты в кафе-то пойдешь или сразу домой помчишься – к завтрашнему дню готовиться? – Она с надеждой глянула на подругу.

– Пойду, пойду, успокойся, – смягчилась Женя и тут же предупредила: – Но только учти, ненадолго. Дел полно.




2


Назавтра без четверти двенадцать она уже стояла возле кафедры прикладной математики. Настроение у Жени было приподнятым, если не считать овладевшего ею легкого волнения. Она дождалась, пока стрелки на часах сойдутся на верхней отметке, и, предварительно постучав, осторожно приоткрыла дверь.

Столбовой был на месте. Он сидел за столом в полном одиночестве и сосредоточенно проглядывал лежащие перед ним записи, делая на полях пометки карандашом.

– Здравствуйте, – негромко, но внятно проговорила Женя.

Столбовой, не глядя на нее, кивнул, продолжая свое занятие.

Она, стараясь двигаться бесшумно, пересекла комнату и уселась на стул, стоящий у стены. Оттуда ей хорошо было видно лицо профессора, склоненное над бумагами. До этого Женя видела Столбового лишь мельком – и теперь с любопытством изучала его облик.

Она не могла не признать, что он красив, а в молодости, пожалуй, и вовсе был покорителем женских сердец: безупречно прямая, благородная осанка, седые, но замечательно густые и элегантно подстриженные волосы, ясные черты лица. Крепкий подбородок и тонкие губы выдавали упорный и твердый нрав. Одет Столбовой был вполне демократично – в темно-синий пуловер и легкие шерстяные брюки в тон. Треугольный вырез украшал жемчужно-серый галстук.

Жене пришлось подождать минут десять, пока профессор завершит чтение и посмотрит на нее. Взгляд у него был необыкновенно глубоким и пристальным, он окутал Женю с головы до ног, буквально вобрал в себя, подчиняя особой ауре. Она почувствовала себя точно под гипнозом, не в силах оторваться от светлых и пронзительных глаз Столбового.

– Простите, – произнес тот низким, звучным голосом, – запамятовал, кто вы у меня?

– Зимина, из второй группы. Вы назначили мне прийти к двенадцати. – Женя удивилась тому, что может говорить так легко и свободно: внутри у нее все дрожало от волнения.

– А, да да. Зимина. Вспомнил. – Столбовой улыбнулся и скрестил перед собой длинные, холеные пальцы. – Как вас зовут?

– Евгения.

– Женечка. – Взгляд профессора потеплел. – Славное имя. Вы не против, если я так и буду вас называть – по-свойски, на правах старика?

– Какой же вы старик? – Женя позволила себе слегка стрельнуть глазами на Столбового, совсем капельку, чуть-чуть, в пределах допустимой нормы. Он тут же отреагировал на ее кокетство и заулыбался, вольготно откинувшись на спинку кресла.

– Не нужно лести, милая Женечка. Для вас я, безусловно, старик. У меня внучка ваша ровесница. Но все равно, мне приятен этот комплимент. А теперь оставим любезности и поговорим о деле. – Его лицо в мгновение ока стало серьезным и сосредоточенным, каким было несколько минут назад. – Знаете ли вы, что ваша курсовая произвела на меня огромное впечатление? Это не просто работа, а научный труд! Да, да, зря улыбаетесь: научный труд зрелого и чрезвычайно целеустремленного человека. Превыше всего я ценю в людях именно эти качества – серьезность и целеустремленность. Судя по тому, что я имел честь изучить, вы ими обладаете. Стало быть, мы с вами сварим кашу. Надеюсь, у вас уже есть задумки и наработки для будущего диплома?

Женя поспешно кивнула.

– Есть.

– Славно. Это означает, что летом вы не только отдыхали на югах, но и работали головой, хотя загар у вас великолепный, ничего не скажешь. – Столбовой снова улыбнулся, но уже по-другому, сдержанно и корректно, и наклонился к Жене. – Записи у вас с собой?

– Конечно. – Она поспешно достала из рюкзачка кипу толстых тетрадей и разложила на столе.

– Так, – протянул Столбовой в задумчивости, открывая одну из них, – сейчас посмотрим. – Он замолчал и углубился в изучение каллиграфического Жениного почерка.

Она стояла рядом, затаив дыхание и чувствуя, что в эти минуты решается ее судьба. Столбовой пролистывал страницу за страницей, иногда его взгляд цеплялся за тот или иной абзац, он задерживался на несколько секунд, а затем методично продолжал чтение. Наконец он дошел до конца тетради, поднял голову и глянул на Женю.

– Как называлась ваша курсовая?

– Экономико-математическое моделирование выброса вредных веществ на примере завода химических волокон.

– Да, верно. Вы хотели бы развить эту тему и дальше? Сделать на ее базе диплом?

Женя пожала плечами.

– Возможно. А возможно, и нет. Я бы взялась и за что-то другое, если бы вы посоветовали.

Столбовой усмехнулся.

– Отчего ж не посоветовать, если я отныне ваш куратор? Видите ли, наша кафедра занимается математическим моделированием оценки техногенных рисков в крупных промышленных центрах. Поэтому выбранная вами тема не противоречит общему направлению. Более того, она весьма объемная, и работы тут непочатый край. Но лично я сторонник новизны. Идите дальше, попробуйте обдумать, например, следующее: «Обоснование и использование линейного программирования при оценке рисков технических катастроф». Как вам такая тема? Впоследствии из нее может выйти неплохая диссертация.

– Интересно, – проговорила Женя. – Но, честно сказать, то, над чем я работала летом, имеет к этому мало отношения.

– Я бы даже сказал, никакого, – засмеялся Столбовой. – Но ничего страшного. Сходите в библиотеку, почитайте Дуброва «Моделирование рисковых ситуаций в экономике и бизнесе», Курицкого «Поиск оптимальных решений». Можете еще взять американскую монографию профессора Принстонского университета Вандерхуэлла. Пару дней, я думаю, вам хватит, чтобы бегло ознакомиться с литературой. Кое-какие материалы есть и в Интернете, так что придется засесть за компьютер. А к этому, – Столбовой похлопал по стопке тетрадок, – мы всегда сможем вернуться. Поняли?

– Да.

– Ну вот так. Жду вас, милая Женечка, в среду в это же время. Подготовьтесь как следует, мы сразу же начнем работать. Рад был знакомству.

– Я тоже. Большое спасибо. – Женя сложила тетради и покинула кабинет.

Впечатления у нее были двойственные. С одной стороны, Столбовой покорил ее, с другой – несколько озадачил, если не сказать – испугал. Видимо, правду про него говорят, что он фанатик от науки и его требования к студентам безумно завышены. Два дня на такую гору нового материала – это совершенно нереально. Хотя… как сказать. Если сконцентрироваться, возможно, все получится. Во всяком случае, игра стоит свеч: она не далее как вчера призналась Любе, что мечтает о диссертации – и вот, ее мечта начинает осуществляться.

Едва Женя вспомнила о подруге, как тотчас увидела ее саму, бодро поднимающуюся по ступенькам.

– Приветик, – весело поздоровалась та, – ну что, пообщалась со своим профессором?

– Пообщалась.

– И как? Вид у тебя не очень.

– Да нет, все просто замечательно. – Женя улыбнулась. – Столбовой – мировой дядька. И умница, и красавец.

– Правда? – Люба многозначительно усмехнулась. – Смотри, не втюрься в него.

– Нет, для этого он все-таки слишком стар. Но вообще, был бы Столбовой моложе лет на тридцать, я бы с удовольствием приняла его ухаживания.

– А сколько ему? – поинтересовалась Люба.

– Не знаю точно. Что-то около шестидесяти. У него уже внуки взрослые.

– Ну и бог с ним, – махнула рукой Люба. – Слушай, я сейчас к Перегудовой. Думаю, через час уже освобожусь. Подожди меня, и махнем по магазинам. Сейчас повсюду распродажи, скидки до семидесяти процентов.

– Да ты что? – Женя решительно помотала головой. – Я прямехонько в библиотеку. Мне нужно Курицкого читать. И монографию американского профессора.

Люба закатила глаза.

– Обалдела? Еще только второе сентября. Что ж ты весь год делать будешь?

– То же самое: ходить в библиотеку и сидеть за компом. Так что гуд бай!

Люба безнадежно посмотрела на Женю.

– Гуд бай. Так я и знала, что Столбовой запряжет тебя как сивку-бурку. Ты хоть звони, когда выдастся свободная минутка. И не забудь – в следующее воскресенье у Ленчика день рождения. Он, как всегда, позвал нас к себе на дачу, на шашлыки.

– Насчет шашлыков не уверена, но позвоню обязательно. Пока. – Женя чмокнула Любу в щеку и стала спускаться по ступенькам.




3


Домой она попала лишь в семь вечера. Пять часов, проведенные в библиотеке, давали о себе знать – голова гудела, в глазах рябило. Однако Женя заметно приободрилась: чтение открыло ей кучу интересного, она получила представление о теме, которую дал ей Столбовой, и она начала ей нравиться.

Мать уже вернулась с работы и вышла ей навстречу в прихожую, а вместе с ней и пушистый сибирский кот Ксенофонт, любимец маленького семейства Зиминых.

– Женюша, наконец-то. – Ольга Арнольдовна смотрела на дочь с тревогой. – Я уже волноваться начала. Ты бы хоть позвонила.

– Мобильник разрядился, – объяснила Женя, снимая с плеч рюкзачок. – Мам, что у нас на ужин?

– Рыба жареная с картошкой. Ксенофонт уже отведал. – Мать улыбнулась и обняла ее. – Господи, да ты на ногах не стоишь от усталости! Пойдем, все горячее. Я уже дважды разогревала, а тебя все нет и нет.

– Я в библиотеке сидела, – извиняющимся тоном проговорила Женя, послушно следуя за матерью на кухню.

Оттуда доносился упоительный запах жареной горбуши, Ксенофонт, подняв хвост трубой, путался у Жени в ногах. Мать усадила ее за стол, поставила тарелку с едой, налила чаю и устроилась напротив на табурете.

– Ешь. И рассказывай, как прошло собеседование.

– Все отлично, – с набитым ртом произнесла Женя, – Столбовой мне понравился. Кажется, и я ему. Уже дал тему для диплома.

Мать слушала и удовлетворенно кивала.

– Как его зовут-то, профессора твоего? А то ты все по фамилии, даже неловко.

– Николай Николаевич. Мам, ты бы видела, с какой скоростью он считает! Как компьютер!

– Ты ешь, ешь, не отвлекайся. Положить тебе добавки?

– Нет, спасибо, а то я поправлюсь. – Женя отодвинула пустую тарелку и блаженно откинулась на спинку кухонного уголка. – Уф! Сейчас выпью чаю, посижу десять минут – и залезу в Интернет.

– Не много ли для одного дня? – обеспокоилась мать. – Нужно ведь когда-то и отдыхать.

– Нет, в самый раз, – успокоила ее Женя. – Мне через два дня надо уже полностью во все въехать.

– Въедешь. – Ольга Арнольдовна ласково потрепала дочь по волосам. – Ты же у меня редкостная умница. И характер у тебя отцовский: пока своего не добьешься, не угомонишься.

– Верно. – Женя рассеянно улыбнулась.

Мысли ее уже блуждали далеко, она старалась осмыслить книгу Курицкого и предвкушала, как удивит Столбового своей подкованностью и осведомленностью. Мать, заметив это, отстала от нее с разговорами, вымыла посуду, взяла на руки Ксенофонта и ушла к себе смотреть сериал.

Женя напилась чаю, дождалась, пока ноющую спину хоть немного отпустит, и тоже скрылась в своей комнатенке. Там она села за компьютерный стол, вытащила из ящика чистый лист бумаги, взяла ручку.

Для начала Женя решила составить распорядок на неделю. Семь ноль-ноль – подъем. Пятнадцать минут интенсивная зарядка для поднятия тонуса. Затем двадцать минут водные процедуры. Потом завтрак. Два раза в неделю занятия на кафедре со Столбовым. Еще два раза – английские курсы, без них не обойтись, если изучать американскую монографию. Остальные дни – библиотека. Затем – в два обед и снова занятия, на сей раз за компьютером. В десять – ужин, в половине двенадцатого – сон.

Женя закончила писать и пробежала глазами листок. Да, Любка права: времени на отдых не остается. Ну и черт с ним! Отдыхать и развлекаться она будет потом, когда добьется поставленной цели: ее оставят на кафедре и дадут возможность заниматься любимым делом. А сейчас нужно пахать как проклятой. Пусть Любка бегает по тусовкам, ездит на шашлыки, влюбляется и страдает – она прекрасно обойдется без всего этого.

Женя вздохнула, вынула из маленькой коробочки пару кнопок и приколола листок на видное место над столом. Затем она решительно нажала на кнопку и включила компьютер.




4


Три недели она держалась со стойкостью оловянного солдатика: строго следовала своему расписанию, не отступая от него ни на йоту. Столбовой был доволен – за это время она полностью проштудировала Курицкого, одолела больше половины труда американца и начала «Моделирование рисковых ситуаций» Дуброва. Кроме того, Женя отыскала в Интернете несколько интересных статей. Две из них были на немецком языке – его она изучала в школе и могла худо-бедно читать со словарем.

Ложиться в половине двенадцатого, конечно, не получалось. Столбовой работал взахлеб, не давая отдыха ни себе, ни Жене и заряжая ее своей энергией. Она почти ежедневно засиживалась до двух часов ночи, а иногда и до половины третьего, но вставала неизменно в семь.

К концу третьей недели ее постепенно охватила апатия. Женя почувствовала, что переоценила свои силы. Ей постоянно хотелось спать, но в то же время она не могла уснуть. Стоило ей лечь и закрыть глаза, в голове начинал роиться ворох мыслей, мелькали отрывки из прочитанного, формулы и уравнения.

Ольга Арнольдовна, поначалу старавшаяся не тревожить дочь и дать ей возможность распоряжаться временем так, как она считает нужным, не на шутку разволновалась.

– Женечка, так нельзя, дорогая, – говорила она, пытаясь прекратить ночные бдения за книгами и компьютером. – Посмотри, на тебе лица нет. И похудела ты ужасно, за три недели добрых три кило скинула.

– Ну и хорошо. – Женя упрямо мотала головой. – Любка завидовать будет. У нее худеть не получается.

– Что ж хорошего? Так и до переутомления недалеко. Ты б сходила куда-нибудь, развеялась, а то сидишь сутки напролет в четырех стенах.

– Некогда, мам.

– Неправда! Я сама училась в институте и писала диплом. И на все у меня хватало времени. Николай Николаевич – замечательный преподаватель, но он наверняка не подозревает, как ты себя истязаешь.

– Он и сам себя истязает так же.

– Ему можно. Он мужчина, к тому же в возрасте. А тебе еще детей рожать.

– Ой, мам, отстань со своими детьми! Мне до этого еще очень далеко. – Женя закрывала ладонями уши, давая понять, что спор окончен.

Ольга Арнольдовна сдавалась и уходила. Женя чувствовала, что мать права, однако остановиться не могла.

В последнее воскресенье сентября они наконец поругались по-крупному. Были именины Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Ольга Арнольдовна собиралась в гости к своей сестре Наде и звала с собой Женю. Та наотрез отказывалась ехать. Слово за слово разговор перешел на повышенные тона, и вдруг, в самый кульминационный момент раздался звонок в дверь. От неожиданности обе – и мать, и дочь – вздрогнули.

– Кто это? – спросила Женя.

– Мне откуда знать? Наверное, соседи – ты слишком громко кричишь!

– Ничего подобного. Это ты кричишь. – Она решительно встала со стула и направилась в прихожую, мать – за ней.

За дверью на площадке стояла Люба, румяная, нарядная, в коротком белоснежном плаще и изящных сапожках. В руках у нее был огромный торт в прозрачной упаковке.

– Если гора не идет к Магомету, значит, Магомет мало заплатил горе. – Люба звонко расхохоталась и, потеснив Женю, зашла в квартиру. – А если честно, то совести у тебя нет, Зимина! Обещала звонить, и ни ответа, ни привета. Между прочим, сегодня мои именины, забыла?

– Ой! – Женя смущенно качнула головой.

– Вот и я о том же! Ладно, я знала, что тебя в гости не дождешься, и сама пришла, с доставкой на дом. Вот, тортик принесла, идемте чай пить.

– Конечно, Любаша, идем, – засуетилась Ольга Арнольдовна. – С днем ангела тебя! Хорошо, что приехала, а то с этой Женей просто беда. Совсем свихнулась на почве учебы, может, хоть ты на нее повлияешь, а, Любушка?

– Женюра у нас не поддается влиянию, – засмеялась та. – Ведет себя хуже некуда: друзей забросила, в кино с нами не ходит, день рождения Ленчика пропустила! Куда это годится? Я вот со своей Катериной Ивановной все прекрасно успеваю. – Люба сунула ей в руки коробку с тортом. – Иди нарезай, горе мое! И не вздумай улизнуть за свой компьютер, обижусь на всю оставшуюся жизнь!

– Не улизну, – пообещала Женя.

В глубине души она была рада Любиному визиту, надеясь, что подруга поможет ей хоть на время расслабиться и отвлечься от дел.

За чаем мать и Люба принялись прорабатывать ее на пару. Они наседали, и та не выдержала: к горлу ее подкатил комок, глаза защипало. Женя уронила голову на руки и разрыдалась.

– Да ты что? – испугалась Люба. – Женюрочка! Прости, солнце мое, я тебя вовсе не хотела расстраивать.

– Я… я… – Она всхлипывала, не в состоянии произнести что-нибудь членораздельное, глядя на Любу и мать полными слез глазами.

– Она устала, – со вздохом проговорила Ольга Арнольдовна. – Это самый настоящий стресс. От него до депрессии один шаг.

– Так надо же что-то делать! – воскликнула Люба. – Хотите, я поговорю со Столбовым, чтобы он снял часть нагрузки?

– Н-не надо, – с трудом выговорила Женя, вытирая слезы, – дело не в нагрузке.

– А в чем тогда?

– В том, что я не могу переключиться. Даже если пойду в кино или еще куда-нибудь, все равно буду думать об этом дурацком линейном программировании.

Мать и Люба переглянулись.

– Н-да, – протянула подруга негромко, – это называется «ку-ку». – Она замолчала, сосредоточенно кроша ложечкой остаток торта на блюдце.

Женя тихо всхлипывала, почесывая за ухом Ксенофонта, который, вспрыгнув к ней на колени, громко и блаженно урчал.

– Может быть… – робко начала Ольга Арнольдовна, но Люба внезапно перебила ее:

– Я знаю, что делать! Женька, тебе нужно заиметь хобби. В сфере искусства.

– Какое еще хобби? – не поняла Женя.

– Ну, например, у тебя же есть слух. Когда Костик воет свои песни под гитару, ты всегда подпеваешь.

– При чем здесь Костик и его гитара?

– Правда, Любушка, при чем? – удивилась Ольга Арнольдовна.

– А вот при чем. Помнишь, я тебе говорила, что хожу на хор? Уже второй год. Называется «Орфей», он любительский. Поет молодежь, все только по собственному желанию – и совершенно бесплатно, что немаловажно!

– Господи, Любаша, и когда ты все успеваешь? – Ольга Арнольдовна всплеснула руками, глядя на гостью с восхищением.

Та оставила ее комплимент без внимания и продолжала:

– Тебе надо сходить к нам.

– На хор?!

– Да, на хор. Вторник и пятница вечером у тебя свободны?

Женя задумалась. По вторникам и пятницам Столбовой работал в университете, и эти дни она целиком проводила в библиотеке.

– Раз молчишь, значит, ничего конкретного на это время у тебя не намечено, – тут же перешла в наступление Люба. – Да и что тут сомневаться, это почти рядом, от вас полчаса езды на автобусе. Репетиции с семи до девяти. В десять уже будешь сидеть за своим компьютером. А какую музыку мы там поем! И Чайковский, и Глинка, и русские народные песни. Сразу все термины из башки вылетят. И дирижер отличный, Всеволод Михайлович Лось.

– Нет, это чушь какая-то, – попыталась возразить Женя, но Люба тут же состроила свирепую физиономию:

– Ах, чушь? А в Кащенко не хочешь? Там целое отделение таких, как ты! Послезавтра ровно в половине седьмого я за тобой захожу, и чтоб была готова как штык. Ясно?

– Женюрочка, может, и верно – попробовать? – вмешалась мать. – Занятиям это нисколько не повредит, а голос у тебя с детства хороший. И слух. Не зря же музыкальную школу окончила.

– Ну, я не знаю. – Женя беспомощно развела руками. – Вы обе ненормальные. Тут диплом, а вы мне какой-то хор подсовываете. Ну… – Она последний раз всхлипнула, судорожно вдохнула и неожиданно улыбнулась: – Ну… я только попробую. Один-единственный раз. Уверена, мне не понравится.

– Тебе понравится, – тоном пророка изрекла Люба и потянулась за новым куском торта.




5


Идея показалась Жене бредовой, но другого выхода из создавшейся ситуации она не видела, потому решила рискнуть. В понедельник она выполнила максимальное количество работы, во вторник днем съездила на курсы и к шести была уже дома.

Интенсивные занятия, начавшиеся с первого сентября, настолько съедали все ее силы и время, что Женя почти отвыкла наряжаться и краситься, а потому простой вопрос, в чем пойти на хор, привел ее в замешательство. Она распахнула шкаф и застыла перед полками в глубоком раздумье.

Выбрать вот эти симпатичные клетчатые бриджи и к ним обтягивающий трикотажный джемперок? Или предпочесть длинную узкую юбку с пикантным разрезом – она будет замечательно смотреться с замшевой жакеткой и осенними полуботинками на шпильке. А может, не выпендриваться и влезть в любимые джинсы, сверху натянуть простую водолазку, украсить ее кулончиком из «тигрового глаза» и чувствовать себя вольготно и уютно?

Женя так и поступила. Джинсы сидели, как влитые, водолазка цвета морской волны выгодно подчеркивала загар, еще не успевший сойти с ее лица. Она слегка подвела глаза, мазнула тушью и без того длинные, пушистые ресницы, тронула губы блеском. Затем расчесала волосы, роскошной черной волной спускавшиеся до середины спины, и придирчиво глянула на себя в зеркало. Собственный вид ее вполне удовлетворил. Женя гордо распрямила плечи, и тут же на столе заверещал мобильник.

– Ты готова? – поинтересовалась Люба.

– Кажется.

– Тогда спускайся, я уже у подъезда.

– Ладно. – Женя отключила телефон, спрятала его в сумочку, поправила на груди кулон и вышла в прихожую. Там она сняла с вешалки ветровку и надела уличные туфли.

В дверях комнаты показалась мать.

– Вы поехали?

– Да. Люба ждет внизу. Вернусь часа через два.

– Да ты не торопись, – захлопотала Ольга Арнольдовна. – Пой в свое удовольствие. Музыка – великая вещь. Даже Шерлок Холмс в свободное от расследований время играл на скрипке.

– Муть все это. – Женя махнула рукой. – Ладно, пока. – Она поцеловала мать и вышла за порог.

На улице стояло бабье лето. Ярко светило солнце, легкий ветерок гнал по тротуару первые золотые листья. Люба, как всегда нарядная и веселая, бросала голубям кусочки обсыпанного маком бублика. Птицы хищно кидались на лакомство, отталкивая друг дружку.

При виде Жени Люба состроила недовольную физиономию.

– Тебе что, носить нечего?

– Почему нечего? – удивилась она. – Что плохого в джинсах?

– Ничего, если не считать того, что ты таскаешь их второй год.

– Но это же не дешевка, а фирменные. Они и стоили прилично, – попыталась оправдаться Женя.

– Да ну тебя. – Люба бросила на асфальт остатки бублика и крепко взяла подругу под руку. – Идем.

Ехать и впрямь оказалось недолго. Через четыре остановки девушки сошли и зашагали к видневшейся впереди высокой темно-зеленой ограде.

– Это бывший детсад, – на ходу объясняла Люба, – Всеволод Михалыч его отремонтировал на свои деньги, станки соорудил. Рояль откуда-то приволок списанный. Старенький, но играет прилично. Теперь у нас здесь репетиционный зал. – В ее словах звучала гордость.

– И много народу в вашем хоре? – полюбопытствовала Женя.

– Человек тридцать. Состав все время меняется. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит. В основном – студенты, молодежь до двадцати семи. Я-то пою сравнительно недавно, а есть «старички» – те уже четвертый год, с момента образования.

– Неужели им всем нечем заняться? – Женя недоуменно пожала плечами.

Люба прыснула.

– Женюра, ты рассуждаешь, как человек, привыкший к тотальному планированию и целесообразности. Увы, не каждому даны твои способности переть вперед как танк. Людям необходимо что-то для души, а не только для холодного разума.

– Ладно, ты уж меня и расписала! – Женя усмехнулась. – Не думала бы я о душе, черта с два согласилась бы сейчас с тобой пойти.

Подруги миновали калитку и зашли в подъезд одноэтажного кирпичного здания. Уже от дверей слышны были бравурные звуки – кто-то играл на рояле. Люба и Женя разделись в гардеробе и, пройдя узким коридором, очутились в просторном репетиционном зале. Левая часть была пуста, правую занимали ряды новеньких станков. Точно посредине стоял огромный, черный, блестящий рояль.

«Ничего себе «списанный», – с невольным восхищением подумала Женя, глядя на его полированный, почти зеркальный бок.

За роялем, спиной к дверям, сидела полная, седоватая женщина в свободном сиреневом платье. Ее пухлые пальцы ловко и стремительно бегали по клавишам, она кивала в такт музыке. Рядом, склонившись к пюпитру, стоял высокий, сухопарый мужчина с кудрявыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Это и был Всеволод Михайлович Лось, основатель любительского молодежного хора «Орфей», композитор и дирижер.

Кроме него и концертмейстера в зале находилось еще несколько хористов: два парня и три девушки. Они стояли тесной группкой у станков и о чем-то оживленно болтали.

Люба дождалась, пока пианистка закончит играть, и подвела Женю к бородачу.

– Здравствуйте, Всеволод Михалыч. Это моя подруга Женя. Она хочет ходить к нам на репетиции.

Лось окинул ее цепким взглядом и кивнул.

– Что ж, я рад. Вы любите петь?

– Вообще-то нет, – с улыбкой начала Женя, но Люба тут же перебила:

– Не слушайте ее! Она очень любит петь, и вообще, Женюра чрезвычайно одаренная девушка! Уже сейчас работает над темой для диссертации.

Женя ткнула подругу в бок кулаком.

– Замолчи сейчас же, что ты несешь! – Ей было ужасно неловко и стыдно. Вечно эта Любка ляпнет про нее какую-нибудь чепуху!

Дирижер и седовласая концертмейстерша переглянулись.

– Все ясно, – проговорил Лось с усмешкой. – Анна Анатольевна, сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь из распевок. Желательно попроще. Проверим ваши данные, – объяснил он смущенной Жене.

Толстуха ударила по клавишам, воспроизводя легкоузнаваемую мелодию.

– Можете спеть на слог «лё»? – спросил Лось.

– Могу, наверное.

– Будьте добры.

Она откашлялась и повторила то, что играла пианистка. Вышло вполне сносно. Бородач удовлетворенно кивнул.

– Дальше, пожалуйста.

Седоватая Анна Анатольевна послушно переместила пальцы вправо по клавиатуре и сыграла то же самое, но на полтона выше. Женя пропела мелодию снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что голос начинает ослабевать и давать петуха.

– У вас альт, – заключил Лось. – Не самый шикарный, но вполне приемлемый для нашего коллектива. И слух хороший. Вы ноты разбираете?

– Немного.

– Совсем великолепно. Любочка, вон там, в папке, партии. Дай Жене все, что мы сейчас проходим. А вы, Женя, сегодня просто постойте, понаблюдайте и послушайте. Не надо пугаться, если что-то не выйдет с первого раза, постепенно вы втянетесь в процесс. Вам понятно?

– Да. – Она кивнула.

Люба всучила ей целую кипу листков, испещренных нотными крючками и закорючками.

– Держи. Это «Аида» Верди, это Петров, это русские народные.

– Да я в жизни не спою, – ужаснулась Женя.

– Споешь. – Люба оттащила ее подальше от рояля.

В зале постепенно собирался народ. Вошел рослый, симпатичный и спортивный парень, заметил Любу с Женей и прямо с порога направился к ним.

– Здорово, Чакина! Кто это с тобой?

– Привет, Санек. Это Женюра, мы с ней вместе учимся.

– Крашевников Александр. – Красавчик протянул широкую, крепкую ладонь. – Для друзей и близких – просто Саня.

– Женя, – представилась та, пожимая его руку.

Глаза парня игриво заблестели.

– Будем на «ты», ладно?

– Не возражаю.

– У тебя классная прическа. Обожаю, когда у девушек длинные волосы.

– Спасибо. – Женя окинула Санька насмешливым взглядом.

Она прекрасно знала цену своей внешности и какое впечатление производит на парней, давно привыкла к восторженным взглядам и комплиментам. Честно сказать, последние порядком надоели ей своей стандартностью и повторяемостью. И этот симпатяга Александр тоже лишен оригинальности – сплошные штампы, дежурные улыбочки, банальная стрельба глазами.

Санька, однако, нисколько не смутил ее скепсис. Он продолжал улыбаться во все тридцать два зуба, стараясь заглянуть ей в лицо.

– А тебе какие парни нравятся?

– Мне? – Женя слегка прищурилась и, покосившись на ухмыляющуюся Любу, произнесла веско и значительно: – Пожалуй, те, которые отличаются немногословностью.

Санек понял намек, но не обиделся.

– Ясно. Придется подрезать язык. Тогда есть шанс оказаться в числе твоих любимчиков.

Люба хмыкнула. Женя весело расхохоталась.

– К чему такая жестокость? Мне не нужны жертвы.

– Ребята, по местам! – скомандовал дирижер и звучно хлопнул в ладоши. – Начинаем репетицию.

– Так, – засуетилась Люба, – ты стоишь в альтах. Это там, справа. Иди давай.

– А ты?

– Я в сопрано. Санек за мной, он в тенорах. В перерыве увидимся. Ни пуха!

– К черту. – Женя на ходу кивнула Александру и поспешила туда, куда ей велела Люба.

Весь первый ряд занимали девушки, во втором стояли юноши, слева теноры, справа басы. Несколько человек с любопытством покосились на Женю, но тут Лось снова захлопал в ладоши и произнес:

– Поем гамму.

Концертмейстерша заиграла, хор звучно и мелодично затянул:

– До, ре, ми, фа…

Женя попробовала тихонько подпевать. Ее голос тут же слился с остальными, создавая приятное ощущение причастности к общей гармонии и красоте.

«…Си, ля, соль, фа, ми, ре, до…» Хор допел донизу и перешел в новую тональность.

– Сопрано, не халтурить! Альты, неплохо. Не забывайте про цепное дыхание. – Лось дирижировал, делая плавные пассы руками. – Вот так. Сейчас молодцы! Дальше.

Распевка закончилась. На смену ей пришла другая, затем третья.

– Очень хорошо. – Лось обернулся к пианистке: – Попробуем Верди.

Та кивнула, раскрыла ноты и с азартом забарабанила по клавишам. Хористы вступили дружно и громко, на мгновение оглушив Женю. Она напряженно всматривалась в ноты, стараясь поймать мелодию, но от волнения в глазах рябило, крючки и точки сливались в полную неразбериху. Женя опустила ноты и молча стала слушать хор.

Ей казалось, что ребята поют хорошо. Во всяком случае, никто не ошибался, все лихо шпарили на итальянском. Девушки справа и слева от нее ловко выводили звонкие рулады. «Неужели и я так смогу?» – мелькнуло у Жени в голове. Но Лось перестал дирижировать и замотал головой:

– Нет, нет! Так не пойдет! Басы, что вы там спели? Это же откровенная фальшь! Братцы, пора уже разбирать ноты, чай не первый день их видите!

По хору прошел легкий гул.

– Давайте еще раз. Соберитесь, будьте внимательны.

Анна Анатольевна снова сыграла вступление. На этот раз Жене показалось, что она слышит кое-какие огрехи в исполнении: в частности, басы за ее спиной, действительно, пели грязновато и вразнобой. Лось еще пару раз остановил хор, затем они все-таки дошли до конца.

– Так. Сейчас было недурственно. Пока оставим Верди и займемся а капелла. Возьмите партитуру «Степь да степь кругом». Женя, вы тоже можете петь, здесь совсем легко.

Она кивнула и, пролистав ноты, вынула нужную страницу.

В это время дверь распахнулась – и на пороге появился среднего роста светловолосый парень. Лицо его было замкнутым и отрешенным, на тощей фигуре болтался длинный, болотного цвета свитер.

– А, это ты, Карцев? – тут же отреагировал Лось. – Снова опаздываешь? Мы уже двадцать минут как поем. Без тебя Верди хуже некуда, вас ведь в партии раз два и обчелся. Быстро вставай на место.

Странный Карцев, не сказав ни слова, угловатой походкой пересек зал и забрался на станки как раз за Жениной спиной. Она вдруг почувствовала неодолимое желание обернуться и едва удержалась от этого.

Гул в зале усилился. Девушки и юноши вовсю переговаривались. Лось постучал по крышке рояля.

– Тишина. Анна Анатольевна, дайте тон.

Концертмейстер тихонько взяла пару печальных аккордов.

Лось взмахнул рукой. В сопрано тихо, едва слышно родилась щемящая мелодия, словно нарастающий ветерок она переметнулась к альтам. Затем ее подхватили теноры и басы.

Теперь Женя не просто слушала, как поет хор, а пыталась различить в общем звучании присутствие нового голоса. Она могла поклясться, что слышит его – он звучал прямо у нее над ухом, сильный и красивый, подчиняющий себе всю партию целиком. Даже не верилось, что этот голос мог принадлежать такому невзрачному замухрышке, каким был вновь пришедший. Тем не менее именно он и являлся его обладателем – до прихода Карцева басовая группа пела несравнимо хуже.

– Шире, шире! – Лось энергично дирижировал, успевая подпевать то одной, то другой партии. – Не теряйте дыхания, не давите на звук!

Женя дождалась места, где мелодия шла в унисон и вступила вместе со всеми. Лось увидел, что она поет, и одобрительно кивнул.

Песня окончилась.

– Неплохо. Теперь кантату.

После кантаты наступил перерыв. Лось ушел курить, с ним больше половины парней и треть девушек. Оставшиеся расселись на станках, кое-кто достал принесенные из дому бутерброды и яблоки.

– Ну, как впечатления? – спросила Люба.

– Мне понравилось. Только я ничего не понимаю в ваших партиях.

– Поймешь со временем. Тут есть те, кто сроду музыке не учился, но и они понимают. – Люба придвинулась поближе к ее уху и произнесла заговорщицким тоном: – А Санек тебе как?

– Никак. – Женя украдкой оглядела зал и увидела того, кого искала.

Карцев стоял в самом дальнем углу у окна в гордом одиночестве. Курить он не пошел, есть не стал, ни с кем не общался, продолжая пребывать все в том же полусомнамбулическом состоянии.

– Что значит никак? – Люба дернула Женю за рукав. – Эй, очнись! Куда ты все время смотришь?

– Никуда.

– Почему тебе не понравился Санька? Он отличный парень. По нему все девки сохнут. А он, кажется, на тебя запал.

– Не думаю. – Женя снова скосила глаза в другой конец зала.

– Скромничаешь! Я же видела, как он на тебя пялился. Вот посмотришь, сейчас покурит и прибежит.

– Ага, – рассеянно произнесла Женя. – Люб! А это кто?

– Где?

– Да вон там, у окна. Который опоздал.

– А, это Карцев. – Люба пренебрежительно махнула рукой.

– Я слышала, что Карцев. А кто он вообще такой? Учится где-нибудь?

– Нигде не учится. И вообще он – полный придурок. Отстой.

– Почему? – Женя удивленно округлила глаза.

– Потому. Себе на уме, ни с кем не общается. Работает, кажется, на почте.

– На почте?

– Да. Газеты разносит. А до этого с трудом какой-то колледж закончил, говорят, чуть ли не на двойки.

– Разве он такой тупой?

– А что, непохоже? – Люба вдруг прищурилась и пристально поглядела на нее. – Слушай, Женюра, а чего это ты им интересуешься? На него девушки вообще не смотрят.

– Просто. – Она пожала плечами. – Поет хорошо.

– Поет он, верно, хорошо, – согласилась Люба. – Но в остальном козел, каких поискать.

Карцев, кажется, почувствовал, что его обсуждают, – отошел от окна, потоптался немного на месте, затем боком, как краб, направился к станкам. Проходя мимо девушек, он вдруг глянул в их сторону. Женя хотела отвернуться, но не успела: их взгляды пересеклись. Глаза у Карцева были серые и очень серьезные. Будто он обдумывал строение солнечной системы или сочинял трактат по философии, а не занимался разноской почты. Женя почувствовала, как что-то кольнуло ее в самое сердце, словно там, откуда ни возьмись, возникла заноза.

– Ну, что я говорила? – громко и торжествующе проговорила Люба, кивая на дверь. – Вот и Санек!

Женя не удержалась и досадливо поморщилась. В следующую секунду Карцев уже прошел мимо нее к своему месту на станках. Люба проводила его презрительным взглядом.

– Да, забыла тебе сказать, вы ведь тезки. Его тоже зовут Женька.

– Надо же! – произнесла она так тихо, что Люба не расслышала.

– Здрасте, девушки, я пришел! – весело объявил Санек и дыхнул ей в лицо ароматным табачным запахом.




6


Женя решила, что будет ходить на хор. Лось произвел на нее приятное впечатление, репертуар показался интересным и многообразным, а сами хористы симпатичными и милыми ребятами. За два часа репетиции она действительно отдохнула душой, а главное, как и предсказывала Люба, полностью отключилась от своей работы. Голова ее стала свежей, настроение бодрым, от недавней апатии и уныния не осталось и следа.

Было и еще кое-что, повлиявшее на решение посещать занятия «Орфея», но об этом она предпочитала не говорить вслух. Да что там вслух, – и в мыслях было стыдно признаться, что ее интерес к хору объясняется вниманием к ее угрюмому сероглазому тезке. Женя с тайным нетерпением ждала пятницы. Интересно, будет ли он снова на нее смотреть? И вообще, жутко любопытно, что у него на уме? Почему он ни с кем не дружит и такой мрачный? Вот бы найти ответы на все эти вопросы!

Впервые за последние недели Женя стала спать спокойно и крепко, есть с аппетитом и даже сократила часы пребывания в библиотеке. Мать сразу оценила произошедшие перемены, повеселела и стала расхваливать Любу – вот, дескать, какой она тонкий психолог, решила проблему одним махом.

Подруга позвонила в среду вечером.

– Женюра? Тебе привет от Санька. Он просит дать номер твоего мобильника.

– Ни в коем случае!

– Вообще-то я уже дала, – виноватым тоном призналась Люба, – так что жди звонка.

– Любка, ну что ты за человек! – взорвалась Женя. – Зачем мне нужен ваш Санек? У меня таких, как он, было человек двадцать.

– Не преувеличивай, пятнадцать. И вообще, Санек не такой, как другие. Я бы с радостью согласилась побыть на твоем месте.

– Вот и будь.

– Извини, – с завистью в голосе проговорила Люба, – я его настолько не интересую.

– Сочувствую. – Женя положила трубку.

Вскоре действительно позвонил Александр.

– Привет, Жень. Узнала?

– Да. Люба меня предупредила.

– Вот глупая! А я хотел сделать тебе сюрприз.

– Саш, ты не забыл, что это сотовая связь? У тебя деньги лишние?

– Мне на тебя денег не жалко. Ты что завтра вечером делаешь?

– Учусь.

– Понятно. А на хор придешь в пятницу?

– Приду.

Санек заметно повеселел. Они перебросились еще парой фраз, затем Женя отключила телефон. Она уже понимала, что в лице Санька обрела стойкую помеху к сближению с Карцевым. Трудно вообразить более разных людей: Санек – король, победитель, он и не предполагает, что может иметь соперников, тем более таких, как Женька. А Карцев… да он, пожалуй, и не подойдет к Жене, пока возле нее вьется этот ловелас.

Так и вышло. Санек весь день слал ей эсэмэски, а в пятницу, едва Женя перешагнула порог зала, был уже тут как тут: улыбался, острил, сыпал комплиментами – словом, проявлял себя по полной программе. Карцев маячил где-то в отдалении, его отделял от Жени могучий торс Санька. Люба неотступно торчала рядом, от ее бесконечной болтовни и смеха даже голова начала болеть. То же происходило и в перерыв.

Женя с трудом дождалась второй половины репетиции – и, улучив момент, когда дирижер замешкался, быстро оглянулась. Ее глаза тут же наткнулись на сосредоточенный и пристальный взгляд Карцева – тот смотрел на нее в упор, будто знал, что она обернется. Женя чуть помедлила, надеясь – он что-нибудь скажет, но Карцев молчал. Лицо его было по обыкновению пасмурным и отстраненным, на нем не возникло и намека на улыбку.

В отношениях с парнями Женя никогда не отличалась робостью: запросто могла первой подойти к кому угодно, начать разговор. Но сейчас что-то мешало ей, лишая уверенности и естественности. Она чувствовала себя стесненно и неловко, точно подросток. Так ничего и не добившись, она отвернулась и преувеличенно внимательно уставилась в свою партию.

В довершение ко всему по окончании репетиции Санек, воспользовавшись ее растерянностью, стал напрашиваться в провожатые. Она попыталась было отказаться, но на нее насела Люба, и вдвоем они быстро сломили ее сопротивление. Санек довел ее до самого дома, и Женя видела, что он увлекся не на шутку: глаза у парня блестели, он смотрел на нее, не отрываясь, кивая на каждое слово. Но руки не распускал, чувствуя, что встретит отпор, лишь пару раз, как бы невзначай, коснулся ее волос.

«И зачем он здесь? – с недовольством думала Женя, глядя на красивое, точеное лицо Александра, покрытое бронзовым загаром. – Ох уж эта Любка!»

Они немного постояли у подъезда, затем она решительно попрощалась и ушла. Дома ее встретила мать.

– Кто это с тобой был?

– Ты что, подсматривала? – удивилась Женя.

– Нет. Просто выглянула в окно, смотрю, вы стоите. Какой красивый мальчик, просто картинка. Где он учится?

– В МАИ.

– Твой ровесник?

– Кажется.

– Женюша, почему такой недовольный тон?

– Потому что мне неинтересно его обсуждать.

– Вот как? – Ольга Арнольдовна покосилась на дочь в недоумении. – А я думала, у вас начался роман. Этот паренек тебе очень подходит.

– Откуда ты можешь это знать? – Женя вздохнула и принялась расчесывать спутавшиеся волосы.

– Рост хороший, комплекция. Лицо открытое. Видно, что человек достойный.

– Мамуль, я и не знала, что у тебя такое бесподобное зрение, – язвительно пошутила Женя, – так много увидеть с третьего этажа!

– Мать и с пятого этажа увидит то, что касается ее ребенка. Впрочем, тебе этого не понять. – Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. – Ты у меня скрытная, упертая. То ли дело Любочка – вся как на ладони. Нет с ней никаких хлопот, одно удовольствие.

Женя ласково обняла мать, поцеловала ее в ухо.

– Ну, мамуль, не сердись. Я же не виновата, что уродилась не такой, как Любаня. Есть ведь у меня какие-то положительные стороны.

– Есть, конечно. – Ольга Арнольдовна улыбнулась, с нежностью глядя на дочь. – Скажи хоть, как его зовут, и я отстану.

– Александр. Саша.

– Как моего деда. Замечательное имя.

– Хорошо, хорошо, замечательное. И сам он замечательный. А ужинать мы будем или как? Ксенофонт, кстати, тоже голодный. – Женя со смехом указала на кота, в ожидании сидящего на пороге кухни.

– Что ж, пошли ужинать, – согласилась мать.




7


Весь следующий месяц, а за ним и другой Женя на репетициях регулярно играла в гляделки с Карцевым, а потом проводила все перерывы в обществе Санька. Люба деликатно отделилась от них, и теперь они общались один на один. После хоровых занятий Санек неизменно провожал Женю домой, и в какой-то момент оказалось просто неприличным не пригласить его зайти.

Они пили чай в кухне в обществе сияющей и любезной Ольги Арнольдовны, Санек обстоятельно рассказывал о своей учебе, о том, что после института решил поступать в аспирантуру, но одновременно с этим подыскивает какую-нибудь работу, чтобы не сидеть на шее у родителей.

Ольга Арнольдовна с энтузиазмом кивала:

– Вот и моя Женечка такая же. Все должна успеть, нисколько себя не щадит.

Женя рассеянно помешивала ложечкой чай, и ей уже казалось: все, что происходит, так и должно быть. Санек виртуозно вписывался в их с матерью спокойное и мирное сосуществование, он понимал и оправдывал все ее поступки, готов был согласиться с любой ее идеей, все предсказать и предусмотреть. Он даже чай любил пить с тремя ложками сахара – в точности, как Ольга Арнольдовна.

А Женька Карцев как был загадкой, так и остался. Он не говорил Жене ни «здрасте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, а они слушали и смеялись – искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей было непонятно, почему Женька так себя повел – то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.

Она так привыкла тайком наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить его лицо: всегда бледное, с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или даже просто симпатичного в нем не было, разве что глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, иногда злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.

Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, профессор во время занятий держался свободно, добродушно, весело подшучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны – задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе мельчайших подробностей и требовал от нее также педантичности и скрупулезности.

После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке – та не пошла по стопам родителей и деда, а окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор чрезвычайно гордился ею, называл «умницей» и «талантищем», все обещал принести и показать Жене ее работы.

Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами: он знал, что они живут вдвоем с матерью и часто передавал ей приветы. Об одном Женя умалчивала – о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…

…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв мерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.

В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций – Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три раза. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях – в остальное время он был занят не меньше ее. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный серый тип, действующий по принципу «Молчи – сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему, что больше не придет.

Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:

– Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.

– Мне самой жаль, – вздохнула Женя. – Но ничего не поделаешь, слишком много дел.

– Хотя бы до Нового года дотяни, – произнес Лось просительно.

– А какой смысл? – удивилась Женя.

– Смысл есть. Я как раз сегодня хотел объявить – нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, – тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них – гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.

– Какой отъезд? Вы о чем? – Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.

– Да вот, уговариваю Женю не бросать пока что хор – предстоит интересная поездка.

– Что за поездка? – оживилась Люба.

– В Санкт-Петербург, – объяснила она.

– Класс! Просто супер! – Та просияла от восторга и тут же набросилась на подругу: – И ты хочешь слинять? Нет уж, дорогая, ничего у тебя не выйдет! Когда мы едем, Всеволод Михалыч?

– Под самый Новый год.

– Значит, новогоднюю ночь будем вместе праздновать?

– Разумеется. – Лось улыбнулся и выразительно глянул на Женю.

Та стояла, раздираемая сомнениями. С одной стороны, конечно, заманчиво смотаться на праздники в Петербург, тем более это город ее мечты. С другой – что делать со Столбовым? Он вчера говорил, что намерен сразу после Нового года показать ее работу одному из коллег по университету. Это значит, что нужно пахать весь декабрь напролет, не поднимая головы.

– Значит так, – прервала ее размышления Люба, – вы ее не слушайте, Всеволод Михалыч. Никуда она не уйдет, поедет с нами как миленькая.

– С каких это пор ты за меня решаешь? – недовольно проговорила Женя.

– С таких! Только дурак откажется от того, что тебе предлагают. Давай хоть кого спросим, вон, Анжелку, например. – Люба кивнула в сторону хорошенькой и застенчивой Анжелы Бабченко.

– Да брось ты! – Женя поспешно дернула ее за рукав. – Оставь человека в покое.

Люба пожала плечами.

– Не хочешь – пожалуйста, можем кого-нибудь другого спросить. – Она пошарила глазами по залу. Взгляд ее наткнулся на Карцева, который с отсутствующим видом направлялся к окну. – Его! Он у нас глупей всех.

– Перестань! – прошипела Женя, но Люба, весело смеясь, уже шагнула вперед.

– Эй, Карцев! Иди сюда, дело есть.

Тот остановился и вопросительно поглядел на нее.

– Какое дело?

Кажется, это были первые слова, которые Женя услышала из его уст – до этого в ее присутствии он только пел или молчал.

– Иди сюда, говорю, – велела Люба.

– Обойдешься, – холодно проговорил Карцев. – Я и отсюда неплохо слышу. – Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.

– Ладно. – Люба улыбнулась. – Скажи, ты поедешь в Петербург выступать? Там фестиваль хоров, как раз под Новый год. Поедешь или нет, признавайся!

– Не знаю. – Он неопределенно пожал плечами, подумал секунду, а потом добавил: – Поеду, наверное.

– Вот видишь! – Люба победоносно оглядела Женю. – Даже Карцев поедет! Даже он!

Ей стало неловко и противно. И зачем Любка издевается над парнем? Будто он действительно полный отстой, которого никто за человека не считает. Она посмотрела на Карцева и виновато улыбнулась. Тот никак не отреагировал, лицо его осталось непроницаемым и отчужденным.

Было ясно, что Любины слова его ни малейшим образом не задели и ему на них наплевать с высокой колокольни, равно, как и на Женино сочувствие.

– Это все? – язвительно произнес он. – Можно идти?

– Иди, свободен. – Люба шутливо помахала ему рукой.

Карцев молча повернулся и продолжил свой путь.

– Зачем ты так? – с укором проговорила Женя.

– Правда, Люба, зачем? – поддержал Лось. – Мне казалось, у нас в хоре все друг к другу хорошо относятся.

– К нему никто хорошо не относится, – отрезала Люба и тут же затормошила Женю. – Не увиливай от темы. Главное мы выяснили: если уж такой лох, как Карцев, понимает, что нужно ехать, то тебе и сам бог велел.

– Хорошо, – тихо сказала Женя. – Хорошо. Я поеду.

Она удивлялась самой себе. Снова этот Карцев вынудил ее действовать против принципов, и как – без малейших уговоров и усилий, одним своим присутствием! Действительно, Женя просто не могла не согласиться, если он сказал, что едет. Значит, нисколько он ей не надоел на самом деле, а по-прежнему вызывает симпатию и жгучий интерес.

Женя вдруг испугалась, что Люба поймет, почему она изменила решение. Однако та уже позабыла о Карцеве и принялась с жаром выпытывать у Лося подробности предстоящей поездки.

Через несколько минут пришел Санек и, узнав о фестивале, принялся с ходу строить радужные планы.

– Девчонки, надо будет стопудово сходить в Петропавловку. Говорят, там классно.

– Лучше в Эрмитаж, – заспорила Люба. – А еще лучше съездить в Петергоф, только жаль, фонтаны зимой не работают.

Постепенно вокруг дирижера собралась большая компания. Все шумели, спорили, высказывая свое мнение. Лось, отвечая на вопросы, смеялся:

– Ну, раз все уже знают, можно ничего не объявлять, а сразу начать репетицию.

Женя встала на место и тут же спиной ощутила взгляд Карцева. «Не буду оборачиваться, – твердо решила она. – Хватит с него и того, что я собираюсь в эту дурацкую поездку. Пусть поймет: когда ему улыбается девушка, нужно в ответ тоже улыбнуться, хотя бы из вежливости». Она демонстративно расправила плечи и вскинула голову, а когда репетиция окончилась, ушла домой в обществе Санька, даже не оглядев зал.




8


Столбовой размашистыми движениями чертил на доске схемы и формулы. Женя сидела за столом и задумчиво смотрела на его удивительно ладную и стройную для своего возраста фигуру. Интересно, как он отреагирует на то, что она сейчас скажет?

Столбовой закончил писать и обернулся к Жене.

– Как вам такой вариант?

Она пожала плечами.

– Если честно, мне это даже в голову не приходило.

– Напрасно. – Взгляд Столбового сделался серьезным и суровым. – Должно было придти. Должно было обязательно придти, Женечка! Если вы хотите участвовать в конференции, да еще в качестве моего ассистента…

– Николай Николаевич! – перебила его Женя. «Сейчас или никогда, – стучало у нее в голове, – потом будет поздно и неловко».

– Да. – В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. – Вы что-то хотите мне сообщить?

– Я… да… – Женя моментально залилась краской. – Дело в том, что… до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. – Она подчеркнула последнее слово.

– Почему? – деловито осведомился Столбовой.

– Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.

– Да говорите же! – Он заметно повеселел. Видимо, Женино смущение его не злило, а забавляло.

– Понимаете, я… хожу в хор, – одним махом выпалила она.

– В хор? – Лицо профессора вытянулось от удивления.

– Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. А сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? – Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.

Тот положил мел, легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры, приблизился к Жене и сел рядом с ней на скамейку.

– Почему я должен вас презирать? – Его голос звучал мягко и даже участливо.

– Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…

– А вы любите классическую музыку, – закончил Столбовой с улыбкой. – Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит, как Любка», – с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.

– Я сам очень люблю петь, – признался Столбовой, похлопывая ее по плечу. – И я прекрасно понимаю, что вам необходимы отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец, статью.

– А как же наши занятия три раза в неделю? – робко поинтересовалась Женя.

– Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.

– Что вы говорите, Николай Николаич! – Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.

– Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.

– Ни в коем случае! – горячо пообещала Женя.



Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.

– Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И отпускают в Питер!

Кот, которого Женя держала в тесных объятиях, недовольно заурчал и сделал попытку схватить ее зубами за руку. Она ойкнула и увернулась со смехом, Ксенофонт соскочил с ее колен на пол и гордо поднял трубой пушистый хвост.

– Завидуешь, – укорила его Женя.

– Мяу! – патетически возразил Ксенофонт.

– Иди, ешь свой корм, там полная миска.

Кот пристально поглядел на нее желтыми глазами-плошками и степенно удалился на кухню. Вскоре пришла мать. Женя встретила ее в прихожей с сияющей физиономией.

– Привет, Женюра, как дела?

– Все о’кей.

– Обедала?

– Не совсем. Чай пила.

– Безобразие, – возмутилась Ольга Арнольдовна. – Заработаешь себе язву. – И тут же загадочно заулыбалась. – Угадай, кого я сейчас встретила в метро.

– Не знаю. Тетю Иру?

– Даже не тепло. Думай лучше. И отнеси в кухню вот эти пакеты.

Женя послушно подхватила сумки с продуктами и потащила их к кухонному столу. Мать, переодевшись и вымыв руки, вошла следом.

– Ну, так какие твои предположения?

– Ma, не доставай! У тебя такой обширный круг знакомых, что я буду перечислять их полчаса, а то и больше. – Женя вытащила из пакета батон копченой колбасы и, принюхавшись, блаженно закатила глаза. – Ух ты, как пахнет!.. Можно отрезать кусочек?

– Сначала суп! – отрезала Ольга Арнольдовна. – И потом, почему ты решила, что это мой знакомый? – Она хитро уставилась на дочь.

– Знакомый? – Женя понимающе кивнула. – Значит это «он»?

– Вот-вот. Уже теплее. – Мать достала из холодильника большую запотевшую кастрюлю.

– Костик, что ли? Или Никита?

– Снова холоднее.

– Да ну, мам, что за детские игры! Неужели Генка из трудового лагеря?

– При чем тут Генка? – Мать потеряла терпение. – Это был Саша. Мы встретились с ним на Театральной. Он ехал в институт и передавал тебе привет. А еще он сказал, что вы собираетесь с хором куда-то ехать на праздники. Это верно?

– Верно. – Женя зажгла газ и поставила суп на плиту.

– И ты решила ехать с ними? – Лицо Ольги Арнольдовны приняло озабоченное выражение.

– Да, решила.

– А как же занятия?

– Я уже договорилась со Столбовым. Он разрешил мне отдохнуть пару дней.

– Честно говоря, я не в восторге от такой идеи. И Новый год мы привыкли встречать вместе.

– На этот раз встретим раздельно, – мягко проговорила Женя. – В конце концов, надо же когда-то начинать. А вдруг я выйду замуж – мне ведь уже двадцать один.

– Что ж, замуж – это замуж. – Ольга Арнольдовна вздохнула и опустилась на табурет. – Тут я мешать не намерена, был бы человек хороший. Например, Саша.

Женя весело расхохоталась.

– Кто про что, а вшивый про баню. Мамуль, как ты не можешь понять – ну не нравится мне твой замечательный Саша. Совсем не нравится. Вот вернусь из Питера, перестану ходить на хор, и увидишь, он здесь больше не появится.

– Жаль, – с печалью в голосе проговорила Ольга Арнольдовна. – Смотри, суп сейчас выкипит, снимай скорее.

Разговор о Саньке больше не заходил. Мать и дочь мирно обедали, Ксенофонт сновал около стола, выпрашивая куриную ножку. Затем Женя ушла к себе заниматься, а Ольга Арнольдовна взялась за хозяйство.

Уже глубоко за полночь, лежа в кровати, Женя вновь подумала о Карцеве. И как ее угораздило запасть на такого мизантропа и бирюка? Кажется, его абсолютно не интересует происходящее вокруг. Возможно, и сама Женя не входит в сферу его интересов, а во время репетиций он пялится ей в спину просто оттого, что больше смотреть некуда. Тем не менее настроение у Жени было отличное. Она уже считала дни, оставшиеся до поездки. Почему-то ее охватила твердая уверенность, что там, в Питере, что-то произойдет. Хорошее и очень важное.

«Глупости, – укорила себя Женя. – Если что-то и случится, так Санек объяснится мне в любви. Придется его глубоко разочаровать. Жаль, как говорит мама, очень жаль».

Она еще немного полежала, думая о своем, и заснула крепким, здоровым сном молодого человека, предвкушающего грядущие радости жизни.




9


Лось увеличил время репетиций. К фестивалю готовили Верди, несколько народных песен и отрывок из кантаты Баха. Необходимо было каждый раз проходить всю программу целиком. Лось хронически не успевал и злился, срываясь на крик.

Больше всего доставалось басам – партия насчитывала лишь пять человек с весьма ограниченными данными. Если бы не Женька Карцев с его крепким баритоном, был бы полный караул. Но тот, как всегда, опаздывал, да не на пятнадцать минут, как раньше, а на все полчаса. Лось орал на него как резаный, обещая выгнать к чертовой матери. Карцев его вопли игнорировал и вообще вел себя так, будто был глухонемым. Ничего не говоря в свое оправдание, он дожидался, пока иссякнет дирижерский гнев, и молча шел к станкам. С ним партия начинала звучать прилично, и Лось помаленьку успокаивался.

Жене вовсе не улыбалось торчать на репетициях вместо двух часов два с половиной, а то и три. Дома ее ждали компьютер и внушительная стопка книг, которые, кровь из носу, нужно было успеть проштудировать до поездки. Но расстраивать дирижера ей тоже не хотелось. Она – скрепя сердце – отбывала занятие до конца, а потом стремительно сматывала удочки. Во всем этом был только один положительный момент: пользуясь ситуацией, Женя решительно пресекла чаепития с Саньком, мотивируя свой отказ пригласить его домой катастрофической нехваткой времени. Тот воспринял это со свойственным ему стоицизмом, продолжая оставаться веселым, улыбчивым и предупредительным.

За неделю до отъезда Лось зачитал распорядок фестиваля, объявил время отправления поезда и сбора на вокзале. Поезд уходил в девять двадцать утра, а хористы должны быть на платформе без четверти девять.

– Встретимся где-нибудь по дороге? – спросила Женя Любу, выслушав дирижера.

– Обязательно. Давай я доеду со своей «Щукинской» до «Баррикадной» и буду ждать тебя в центре зала. Потом вместе перейдем на кольцевую и доберемся до трех вокзалов.

– Ладно, – согласилась Женя.

Ее дом находился как раз между «Баррикадной» и «Октябрьским полем», поэтому предложение Любы ее устраивало.

Назавтра они прошвырнулись по магазинам. Люба купила обалденное платье для коктейля, а Женя присмотрела очередные джинсы, очень дорогие, расшитые стразами и украшенные замысловатой вышивкой. Любе ее выбор жутко не понравился.

– В чем ты будешь встречать Новый год? В них?

– Может быть. Еще посмотрю, – беспечно проговорила Женя, вертясь перед огромным блестящим зеркалом.

Джинсы шли ей замечательно. Ничто не украшало ее фигуру так, как они, подчеркивая длинные, сильные, стройные ноги и в меру округлые бедра. Молоденькая продавщица, стоящая за прилавком, невольно залюбовалась.

– Очень стильно и здорово. Девушка, не хотите примерить вон ту кофточку? Мне кажется, она будет на вас смотреться потрясающе, особенно с джинсами.

Женя скосила глаза на вешалку. Кофточка, верно, была недурна – темно-сиреневая, отливающая лиловым, с глубоким вырезом и широкими, свободно спадающими полупрозрачными рукавами.

– Что ж, давайте ее сюда.

Продавщица принесла кофточку, Женя скрылась в кабинке и выскользнула оттуда через пять минут.

– Ну как?

Прикусившая язык Люба подняла вверх большой палец.

– Ты похожа на испанку. Или на итальянку с карнавала. В любом случае стоит брать, это твое, без сомнения.

– Вот в этом и встречу Новый год, – с достоинством проговорила Женя.

Блузка стоила очень недешево, ей пришлось выложить за нее все свои сбережения.

– Теперь я совсем пустая, – призналась она Любе, расплатившись за покупку. – Даже на колготки не хватит. Придется ждать, пока дядя подбросит деньжат по случаю праздников.

Брат матери, Святослав Арнольдович, имел свой небольшой продуктовый магазинчик и иногда баловал любимую племянницу. Впрочем, мать приучила Женю не слишком рассчитывать на его помощь и разрешала принимать подарки лишь изредка.

– Если что, я тебе одолжу сколько нужно, – пообещала Люба, никогда не испытывавшая стеснения в средствах.

– Спасибо, – поблагодарила Женя.

В последующие дни она занималась сборами: гладила концертную блузку и юбку, упаковывала необходимую парфюмерию и маленькие новогодние сувениры, которые приготовила для Любы, Санька и еще нескольких парней и девчонок, с которыми тесно общалась. Для Лося Женя еще пару дней назад купила красивую ароматическую свечу в форме контрабаса, а для концертмейстерши Анны Анатольевны – нарядный газовый шарфик.

Мать глядела на ее хлопоты с печальной улыбкой. Жене было ее безумно жалко: никогда прежде на новогоднюю ночь они не расставались. Даже когда Женя встречалась с кем-нибудь из кавалеров, этот праздник она всегда проводила дома, так уж было заведено с той самой поры, как ушел отец. Ей захотелось хоть чем-нибудь утешить мать.

– Мамуль, ты не переживай. Я вернусь, и мы отпразднуем Рождество.

– Я вовсе не этим огорчена, – со вздохом произнесла Ольга Арнольдовна.

– А чем же тогда?

– Волнуюсь за тебя. Вдруг простынешь там, ноги промочишь. Сейчас самое гриппозное время, потом будешь все праздники валяться с температурой.

– С чего это мне ноги мочить? Я ж не маленькая.

– Кто тебя знает, – неопределенно проговорила мать.

Вид у нее был подавленным, и Женя, чтобы развеселить ее, решила продемонстрировать шмотки. Она надела джинсы и кофточку, сунула ноги в лодочки на шпильке и прошлась перед Ольгой Арнольдовной, как на подиуме.

– Неплохо, – одобрила та. – На мой взгляд, каблук мог быть и поменьше. Слишком уж ты высокая в этих туфлях. И ноги ну прямо от шеи растут.

– Это комплимент? – рассмеялась Женя.

– Понимай, как хочешь, – улыбнулась мать. – Во всяком случае, парню, который захочет пригласить тебя на танец, нужно иметь приличный рост. Лучше – начиная от ста восьмидесяти. Саша под эти стандарты, пожалуй, подойдет.

«А Карцев?» – неожиданно подумала Женя. Она вдруг отчетливо представила его рядом с собой – худого, в бесформенном, растянутом свитере, который он носил не снимая на все репетиции. Стиль явно не соответствовал. Пожалуй, стоило подыскать для новогоднего бала что-нибудь поскромней, да и каблуки снять.

«А, ладно, – решила Женя, – все равно он ни за что ко мне не подойдет. И танцевать я наверняка буду с Саньком – напоследок, перед разлукой».

Она сняла новые вещи, аккуратно разложила их по пакетам и засунула в дорожную сумку.

Вечером накануне отъезда они созвонились с подругой.

– Я поставила будильник на семь, – сообщила та.

– А я на шесть тридцать.

– Зачем так рано? – удивилась Люба.

– Мне надо. Я привыкла иметь в запасе много времени.

– Ну хорошо. Не забудь, «Баррикадная», центр зала. Гуд бай.

– Бай. – Женя повесила трубку.

У нее с самого утра болела голова. Где только она сегодня не побывала: и на курсах, и в библиотеке, и в гастрономе – покупала еду в дорогу. Устала как собака. Сейчас – в душ и на боковую.

Женя оккупировала ванную, провела в ней не меньше сорока минут, затем высушила волосы феном, выпила таблетку цитрамона и улеглась спать.

Она проснулась как от толчка. Ей что-то снилось, кажется, связанное со Столбовым. Ну да, точно, ей снилась конференция. Огромный зал, куча народу, все смотрят на нее, стоящую на кафедре. Женя оглядывается в поисках Столбового, но почему-то его нигде нет. Вместо него в первом ряду она видит Женьку Карцева. Тот глядит на нее внимательно и серьезно, ожидая, когда Женя начнет доклад. Она хочет открыть рот и произнести первую фразу, но вдруг ее охватывает страх. Это даже не страх, а ужас. Женя не понимает его причины, и от этого ей делается еще хуже. Ей хочется бежать прочь – с кафедры, из зала. Где же, черт возьми, Столбовой, почему он бросил ее на произвол судьбы? Женя шагнула вперед, ее нога нависла над пустотой. Она вздрогнула и открыла глаза…

В комнате было не темно и не светло. Клубился серый сумрак. Женя тотчас почувствовала тревогу. Светает только в половине девятого, а она должна была проснуться в шесть тридцать. Женя рывком схватила с тумбочки мобильник. Так и есть! Часы на экране показывали восемь пятнадцать. Она проспала! Не услышала сигнал будильника! Никогда раньше с ней такого не бывало. Господи, вот кошмар! Через пятнадцать минут Любка будет ждать ее на «Баррикадной». Ей даже позвонить нельзя, наверняка она уже в метро.

Женя вскочила с кровати и бегом бросилась в коридор. Дверь в комнату матери была плотно закрыта – та спала, очевидно, надеясь, что Женя ее разбудит. Она вбежала в ванную, включила кран с ледяной водой, наспех умыла лицо. Бог с ней, с Любкой, она догадается, что вышло недоразумение, и поедет на вокзал одна. Сейчас главное – успеть к поезду. У нее в запасе ровно час, а добираться до Комсомольской площади не меньше сорока минут. Хорошо еще, что Женя с вечера собрала вещи.

Кое-как приведя себя в порядок, она забежала на кухню, включила электрочайник, приготовила себе чашку крепкого кофе и, обжигаясь, выпила его. В это время в дверях показалась взъерошенная со сна мать.

– Ты почему не завтракаешь? – зевая, спросила Ольга Арнольдовна. – И чего не разбудила меня? Я бы тебе еду приготовила.

– Мам, я проспала. У меня ни секунды лишней. Давай прощаться.

– Как прощаться? – заволновалась Ольга Арнольдовна. – Без завтрака? Вот так, на бегу? Надо же присесть на дорожку.

– Садись. – Женя подсунула ей табурет, сама присела на краешек и тут же вскочила. – Все. Чао. Я позвоню.

– Давай хоть бутерброды тебе сделаю! – не унималась Ольга Арнольдовна.

– Никаких бутербродов. У меня с собой полно еды, а у Любки еще больше. Пока, мамуль. – Женя ткнулась губами матери в щеку и вылетела в прихожую. Она мигом обулась, накинула пальто, подхватила сумку и была такова.

Она хотела для скорости поймать машину, но потом решила, что застрянет в пробках. Метро в этой ситуации казалось более надежным.

Однако ей не повезло. Поезд, следовавший по кольцу, ежеминутно останавливался в туннеле. От страха опоздать у Жени снова разболелась голова. Она старалась не смотреть на часы, но взгляд ее против воли то и дело устремлялся на циферблат. Прошло не меньше двадцати минут, пока состав, наконец, одолел станции от «Краснопресненской» до «Комсомольской».

Женя выскочила из вагона и почти бегом помчалась по лестнице. Едва она очутилась на улице, в сумочке тут же запел мобильник. Женя на ходу вытащила телефон.

– Ты где? – кричала в трубку Люба. – Мы все уже собрались. Что случилось?

– Ничего особенного, – тяжело дыша от быстрой ходьбы, сквозь зубы проговорила Женя. – Просто я проспала. Не услышала будильник.

– А говорила, что любишь иметь в запасе много времени! – поддела ее Люба. – Сколько тебе еще идти?

– Пять минут. Я уже около вокзала.

– Ладно, я передам Саньку. А то он чуть с ума не сошел от волнения.

– Передай. – Женя отключила сотовый и вошла под своды Ленинградского вокзала.

Она еще издали заметила на одном из перронов большую пеструю толпу и, стараясь не терять темпа, устремилась к ней. Вскоре от компании отделился силуэт и поспешил ей навстречу. Это, конечно, был Санек – Женя уже видела его радостное и возбужденное лицо и слышала обращенное к ней «Женя, наконец-то!» Он подлетел, обнял ее, выхватил из руки сумку. Она вдруг почувствовала, что ее не держат ноги и, против воли, повисла у него на локте.

– Устала, бедная, – сочувственно произнес Санек. – Ты не торопись, мы успеваем.

Женя, прищурившись, вглядывалась в толпу, тщетно пытаясь найти среди хористов Женьку Карцева. Мгновение спустя она увидела его, стоящего чуть поодаль, в потрепанной черной куртке и без шапки. Его светлые волосы были покрыты снежинками. Издали казалось, что это седина. Женя нарочно подольше задержала на нем взгляд, надеясь, что он почувствует его и обернется, но Карцев продолжал стоять к ней вполоборота, сосредоточенно разглядывая состав.

К Жене бросилась Люба.

– Ну, Женюра, ты даешь! Сейчас бы уехали без тебя. Посадка уже идет полным ходом. Скорее! – Она схватила ее за руку и потянула к поезду. – У нас места рядом. Ты, я и Санек, а напротив Ольга Дурова, Наташка Козлова и Настя. Да что вы там копаетесь?

– Спокойно, Чакина, – с усмешкой скомандовал Санек, занося в тамбур вещи. – А то взорвешься от избытка энергии.

Он отыскал нужное купе. Там уже сидели подружки Наташа Козлова и Оля Дурова. Не хватало лишь белокурой и смешливой Насти Губаревой.

Девушки устроились на скамейке, Санек запихнул сумки на багажную полку и сел рядом с Женей, вплотную прижавшись к ее боку. Она чувствовала, как от его тела исходит волна желания, и ей захотелось оказаться подальше.

– Любань, давай махнемся. Я к окну, у меня голова со вчерашнего дня трещит.

– Пожалуйста. – Люба озорно глянула на Санька, пожала плечами и встала.

– Я тоже пересяду, – тут же заявил тот, передвигаясь вслед за Женей.

– Что, и у тебя с головой непорядок? – съязвила Люба.

Девчонки напротив весело пересмеивались и шушукались. Санек оставил вопрос без внимания, наклонился поближе к Жениному уху и шепотом спросил:

– Ты позавтракать-то успела? Хочешь пирожок с курагой?

– Нет, спасибо. У меня и так в горле пересохло.

– У меня есть минералка. Достать?

– Ну давай, – согласилась Женя.

Санек вытащил из рюкзака бутылку, открыл и разлил в пластиковые стаканчики. Хватило на все купе.

– За отъезд, – провозгласила Люба, поднимая свой стаканчик.

– А мы действительно тронулись! – закричала Наташка. – Смотрите, перрон движется.

За окнами действительно медленно плыла платформа. В дверях показалась румяная физиономия Насти.

– А вот и я. Не ждали?

Компания дружно пила минералку.

– Эх, – мечтательно протянула Люба, глядя на мелькающие за окном киоски. – Сейчас бы сюда пивка.

– Всеволод Михалыч запретил, – тут же встряла Настя.

– Подумаешь! – Люба пренебрежительно хмыкнула и заговорщицки подмигнула Саньку. – Сейчас отъедем подальше, и можно будет смотаться в вагон-ресторан. Возьмем там пару банок, ничего страшного не случится.

– Любаня, не нарушай дисциплину, – строго проговорила Женя.

Она понемногу приходила в себя от бешеного бега. Головная боль утихла, на душе стало спокойно и хорошо. Свершилось – они едут! Через семь часов она увидит Питер, в котором была лишь один раз в жизни, когда ей исполнилось пятнадцать. Они ездили туда с отцом и Ингой незадолго до его смерти. Женя до сих пор помнила свой восторг, когда она увидела гранитную набережную Невы, ее свинцовые воды под таким же небом, графически четкие силуэты зданий, наполненную воздухом ширь Дворцовой площади.

Ее охватила эйфория. Даже сидящий рядом Санек больше не раздражал ее, наоборот, она почувствовала к нему нежность и благодарность. И тут она вспомнила свой сон. Что за галиматья ей привиделась? Будто она выступает на конференции одна, без Столбового. И опять этот Карцев! Где он, кстати? Посмотреть бы на него хоть краем глаза.

Женя осторожно поднялась со скамейки.

– Ты куда? – тут же спросил Санек.

– Я сейчас вернусь.

– Постыдился бы задавать девушке такие вопросы, – фыркнула Люба. – Сначала напоил ее водой, а теперь интересуется. Не может же она тебе признаться, что идет в туалет.

Санек слегка покраснел и промолчал. Женя вышла из купе в коридор. Там было неожиданно прохладно. Она поежилась, поплотней запахнула вязаную кофту, раздумывая, в какой стороне искать Карцева, и, поколебавшись, двинулась в голову вагона. Интуиция ее не подвела: тот сидел во втором купе, в обществе двух парней из басов и трех девчонок из сопрано. Все шестеро азартно резались в какую-то неизвестную Жене карточную игру. Она прошла мимо, чувствуя укол ревности – Карцев явно выглядел веселым и даже улыбался соседке напротив.

Посетив туалет, который был ей без надобности, Женя вернулась в свое купе. Там тоже достали карты, Настя деловито тасовала колоду, Наташа и Оля по-прежнему шептались и приглушенно хихикали.

«Как дуры!» – с внезапным раздражением подумала Женя. От ее чудесного настроения не осталось и следа. Захотелось закрыть глаза и подремать в тишине, чтобы никто не беспокоил.

– Будешь с нами? – спросила Люба.

– Потом, позже. – Женя пробралась на свое место к окну.

– Ну! – разочарованно протянул Санек.

– Баранки гну, – тихо проговорила она.

Больше он ничего не сказал, а взял у Насти из рук колоду и принялся сдавать карты. Женя откинулась на спинку и зажмурилась. Вскоре мерное покачивание и стук колес действительно навеяли на нее дрему. В полусне она слышала, как переговариваются Люба, Санек и Настя. Потом раздался громкий голос Лося:

– Как самочувствие, ребята?

– Отличное, – бодро отрапортовала Люба.

– А Женя что, уснула? – поинтересовался дирижер.

– Кажется, да, – сказал Санек.

– Нет, я не сплю. – Она открыла глаза.

– Тебе нехорошо? – заволновался Лось. – Укачивает?

– Нет. Просто не выспалась. Слишком резко вскочила.

– Ну отдыхай, – проговорил дирижер и пошел по коридору обходить другие купе.

– Ты правда поспи, – ласково посоветовал Санек. – Остановка будет только через полчаса.

– А сколько мы уже едем?

Он посмотрел на часы:

– Три часа пятнадцать минут.

– Почти полпути проехали, – обрадовалась Настя.

– Давайте в «дурака» сыграем, – предложила Оля.

– Народу много, – возразила Люба.

– А мы попарно.

Снова перетасовали карты. На этот раз Женя принимала участие в игре на пару с Саньком. Они вышли первые, за ними Настя. Люба продолжала сражаться против Ольги и Наташи. Жене стало скучно. Она уставилась в запотевшее окно.

– Кажется, подъезжаем.

– Рано еще, – возразил Санек.

– Бологое! – донесся из коридора голос проводника. – Стоянка двадцать минут. Кто хочет, может выйти.

– Давайте выйдем, – предложила Женя, – а то здесь духота немыслимая.

– А там холодрыга. – Люба недовольно поморщилась.

– Ну и что. Я все равно пойду прогуляюсь.

– Пошли. – Санек послушно встал и подал ей пальто.

Она нарочно потащила его мимо купе Карцева. Там не было никого, кроме самого Женьки. Он спал, привалившись головой к оконной раме. Остальные ушли на платформу дышать свежим воздухом.

– Вот соня, – насмешливо проговорил Санек.

Женя дернула его за рукав.

– Тише ты, не буди человека.

Он кивнул и, приглядевшись к тому, что творится за окном, схватил ее за руку:

– Скорей! Там мороженое продают. Питерское, вкусное.

– Никакого мороженого, – сурово произнес за его спиной невесть откуда взявшийся Лось. – Вы что, решили провалить концерты? Вам горло нужно беречь как зеницу ока.

Они вышли из поезда. Нос и щеки тотчас стал покусывать крепкий морозец.

– В Питере минус пятнадцать, – сообщил пожилой проводник, с усмешкой наблюдающий с подножки, как народ, прогуливающийся по перрону, поспешно поднимает воротники и натягивает перчатки.

– Ну и хорошо, – сказал Санек. – Зато будет настоящий Новый год. А то вечно в Москве слякоть и оттепель.

Женя, однако, вскоре замерзла, и они ушли обратно в вагон. Санек принес кипятку, они заварили чай, достали домашнюю снедь и устроили пир. Затем снова играли в карты. Потом рассказывали анекдоты – Санек знал их очень много, и девчонки животики надорвали от смеха.

Незаметно начало темнеть. За окном висело серое, низкое небо. Пейзаж сделался черно-белым, лишенным ярких красок.

– Почти приехали, – зевнув, проговорила Настя.

Наташа и Оля начали собирать вещи. Снова появился Лось, на этот раз в сопровождении Анны Анатольевны.

– Осталось двадцать минут. У вокзала ждет автобус. Вас отвезут в общежитие, там приведете себя в порядок, перекусите. В половине восьмого общий сбор внизу, в актовом зале. Я зачитаю расписание на завтра и после этого – всем спать. День предстоит тяжелый, ни минуты свободной не будет. Вам понятно?

– Понятно, – недовольно произнесла Люба, дождалась, пока Лось покинет купе, и скорчила ему вслед забавную мину. – Он с нами как с детьми: того нельзя, этого нельзя. Тоска, одним словом.

– Просто он волнуется и хочет, чтобы мы хорошо выступили, – пояснила Наташа.

– Да ведь мы не только выступать едем, но и потусоваться. Я, к примеру, не собираюсь ложиться спать в девять. Давайте соберемся у кого-нибудь в номере и устроим дискотеку. Кто за?

– Я. – Санек с готовностью поднял руку.

– Женюра, а ты? – спросила Люба.

– Я – нет.

– Почему?

– Не хочу нарываться. Раз руководитель велит отдыхать, он, вероятно, знает, что делает. Было бы свинством наплевать на его слова.

– Придется отплясывать без нее, – с грустью констатировала Люба и бросила кокетливый взгляд на Санька.

Тот сделал вид, что ничего не заметил.

Поезд начал притормаживать. Из коридора слышались шум и веселые, возбужденные голоса. Люба встала и стащила с вешалки дубленку. Вагон дернулся и встал.

– Питер! – радостно взвизгнул кто-то. Раздался могучий топот ног, будто по вагону несся табун лошадей.

– Тише, тише! – покрывая общий гул, звучал мощный голос Лося. – Не торопитесь, все успеют выйти. Шеи друг другу не переломайте!

Автобус ждал у вокзала. Это был вместительный, мягкий «Икарус».

– Чур, я не в хвосте, – с порога громко заявила Люба. – Меня укачивает. Может стошнить.

Сидевший возле водительской кабины Вовка Егоров тут же безропотно встал, уступая ей место.

– Спасибо, Вовик. – Люба чмокнула его в щеку и плюхнулась в кресло рядом с тенором Пашей Звонаревым.

Егоров пошел по салону искать свободное место. Женя и Санек устремились за ним. Все трое устроились ближе к хвосту. Подошел еще народ, и постепенно автобус набился до отказа. Молодой усатый шофер выбросил в снег окурок, затоптал его и, сняв куртку, уселся за руль.

– Трогай! – весело крикнули ему сзади.

Водила усмехнулся в усы.

– Я вам не извозчик.

Он, не торопясь, завел мотор, «Икарус» мерно загудел и поехал, рассекая темень мощными фарами.

Дорога заняла чуть меньше часа. Общежитие находилось за чертой города, в лесопарке. Это было трехэтажное здание старой застройки, когда-то принадлежавшее студентам пищевого техникума. Его давно расформировали, а дом, требующий капитального ремонта, использовали от случая к случаю – проводили в нем молодежные слеты, размещали участников детских Олимпиад, а одно время даже сдавали в аренду под склад. Помещение было вполне пригодным для жизни: на первом этаже располагались вместительная столовая и актовый зал, на втором и третьем – двухместные номера, в каждом из которых имелся душ и туалет.

Женя и Люба осмотрели свой номер и остались им довольны. Дизайн, конечно, не фонтан, зато тепло и чисто. Аккуратно заправленные деревянные кровати, столик у окна, на полу коврик. Пара стульев и овальное зеркало в потрескавшейся от времени раме.

Люба тут же раскрыла чемодан и вывалила на постель груду тряпья, флакончики и коробочки, фен и щипцы для завивки.

– Кто первый в душ?

– Если не возражаешь, я, – сказала Женя. – А то утром помыться толком не успела, так спешила.

– Ну валяй, – согласилась Люба.

Женя сняла дорожную одежду и влезла под горячую воду. Она по-прежнему чувствовала себя неважно и с удовольствием последовала бы совету Лося – поужинав, улечься спать. Через шум воды до нее долетал голос Любы – та во все горло распевала хоровые партии.

Женя закончила мыться, вытерлась пушистым махровым полотенцем, накинула халат и вышла из ванной.

– Все? – обрадовалась Люба. – Быстро ты. Я думала, застрянешь там на час.

Она скинула одежду и юркнула в еще окутанную паром душевую.

Женя натянула джинсы, свитер, подколола волосы и села у окна. За стеклом был непроглядный мрак, лишь вдали светил один-единственный фонарь. Из темноты выступали неясные силуэты елей.

«Как в сказке, – с восторгом подумала она. – Можно будет встретить Новый год на улице. Нарядить живую елку и водить вокруг нее хороводы».

В дверь постучали. Вошел Санек. Вид у него был свежий и бодрый.

– Ну как вы тут разместились? – спросил он, с любопытством оглядывая комнату.

– Неплохо, – проговорила Женя.

– Любка где? В душе?

– Разумеется.

– Я внизу был. Там такой шведский стол, закачаешься! Можно уже идти ужинать.

– Надо бы Любку подождать, – засомневалась Женя и тут же почувствовала, как желудок сводит голодной судорогой, ведь за целый день съела лишь пару бутербродов.

– Придет твоя Чакина, что ты за нее беспокоишься. – Санек небрежно махнул рукой.

– Ладно. – Женя решительно встала со стула. – Идем.

Они спустились в столовую. Санек оказался прав: стол просто ломился от закусок. Здесь было все, что только душа пожелает: и салаты, и пирожки, и деликатесные фрукты, и сладости. На отдельном столике в углу дымилось несколько чайников с кипятком, на широком блюде лежала горка пакетиков с чаем и кофе.

Хористы уже вовсю угощались. Женя заметила Лося – тот, не спеша, с удовольствием пил кофе, закусывая бутербродом с ветчиной, и общался с распорядителем фестиваля. Зал был полон. Кроме «Орфея» в общежитии разместилось еще два коллектива: один из Тулы, другой из Нижнего Новгорода. Новгородцы – сплошь девушки, все, как одна, статные, румяные, русоволосые. Они сгрудились вокруг стола и налегали на пирожки.

Санек отыскал для Жени чистую тарелку, набрал разной еды, сунул ей в руку вилку:

– Ешь.

– Спасибо.

Женя откусила от пирожка.

– С ума сойти. Вкусно!

– Я же говорил, – подтвердил Санек.

Она привычно пошарила глазами по залу, но Карцева не обнаружила. Может, он уже поел и ушел к себе, спать? Интересно, с кем его поселили? Женя хотела было спросить об этом у Санька, но не рискнула. Незачем кому-то знать, что ее волнует Карцев.

Они наелись до отвала. В это время в столовой появилась Люба, розовая после горячего душа, с распущенными волосами. Издали ее можно было принять за новгородскую хористку. Она вразвалочку подошла к ним.

– Не дождались меня, предатели!

– Да тут все съели бы, если б мы тебя ждали, – оправдался Санек.

– А вы у нас самые голодные! – ехидно проговорила Люба, накладывая в тарелку салат. – Все осталось, нечего мне голову морочить.

Лось, по своему обыкновению, громко захлопал в ладоши.

– Москва! «Орфей»! Все поужинали?

– Кажется, все, – крикнул в ответ кто-то.

– Посмотрите внимательно, кого еще нет в зале?

– Наташки нет, – проговорила Оля. – Она не придет. Спать легла, устала с дороги.

– Безобразие, – рассердился Лось. – В следующий раз кормить вас будут только завтра утром. Есть еще отказавшиеся?

– Карцев, – произнес баритон Владик Сидоренко. – Он со мной в номере.

– Почему не пришел ужинать? – строго спросил Лось.

– Говорит, не хочет.

– Я ему покажу «не хочет»! Вечно этот тип выпендривается, не живется ему нормально, по-людски. Влад, быстро наверх и передай ему, чтобы тут же топал сюда.

– Так он меня и послушал, – насмешливо протянул Сидоренко, но все-таки двинулся к выходу.

– Кто освободился, переходите в актовый зал, – велел Лось. – Проведем пятиминутку, обговорим наши проблемы и – общий отбой. Нарушители дисциплины будут наказаны.

– В угол поставите? – раздался шутливый голос.

– Нет. Не пущу на новогодний банкет.

– Это беспредел! – завопили ребята.

Лось невозмутимо пожал плечами.

– Кому не нравится, возвращайтесь в Москву.

– Ужас! – с набитым ртом произнесла Люба.

– Говорят, он в поездках всегда так себя ведет, – заметил Санек.

– Вот зверюга! – Люба подцепила с блюда последний бутерброд с семгой. – Ладно, завтра после концертов отыграемся. Будем гулять всю ночь, и ничего он не поделает.

Женя слушала ее вполуха, глядя на дверь. Она ждала, появится или нет Карцев. Тот все не шел, подтверждая правоту Сидоренко. Любка закончила трапезу, напилась кофе, и они направились в актовый зал.

Лось пришел минут через десять. Он зачитал завтрашнее расписание, повторил приказ не есть мороженого, не пить спиртного и не тусоваться в номерах до окончания концертной программы. Затем все разошлись по своим комнатам.

Женя расстелила постель и легла. Люба включила над кроватью бра и достала из тумбочки журнал.

– Я почитаю немного, не возражаешь?

– Читай, – разрешила Женя и закрыла глаза.

Ее тотчас сморил сон.




10


Разбудил ее звонкий Любин голос.

– Ну что, приснился тебе Санек?

– При чем тут Санек? – Она сладко зевнула и села на кровати.

– Как же! На новом месте приснись жених невесте! – Люба насмешливо подмигнула.

Она была уже полностью одета и причесана, а кровать застелена.

– Ты слишком долго спишь. Явно у тебя переутомление. Тебе нужно бежать от Столбового.

– Заткнись, – спокойно проговорила Женя и не спеша спустила ноги на коврик.

– Сегодня тридцать первое, – напомнила Люба.

– Знаю.

– В столовой уже елку наряжают. Я ходила смотреть, пока ты тут дрыхла. Огромная, до самого потолка. Я еще с диджеем познакомилась – классный парень.

– Господи, как ты много успела. – Женя улыбнулась и, протянув руку, сняла со спинки стула халатик.

– Кто рано встает, тому бог дает, – гордо процитировала Люба.

– Когда у нас завтрак?

– Через пятнадцать минут. А через час мы уже должны сидеть в автобусе. Так что пошевеливайся, лежебока!

Позавтракав, хористы поехали в город. Открытие фестиваля происходило в зале филармонии. Назначено оно было на двенадцать дня, а с десяти шли акустические репетиции.

Лось заметно волновался. Его обычно добродушное лицо приобрело каменное выражение, он то и дело рявкал на ребят, а на сцене и вовсе осатанел.

– Что вы несете?! – орал он на сопрано. – У вас что, несмыкание связок? Опозориться хотите? «Фа» достать не можете! Нужно было спать, а не лясы точить!

– Мы спали, – обиженно оправдывались девчонки.

– Знаю я, как вы спали! Вон Карцев, тот действительно спал. Оттого басы и звучат.

– Во дает! – шепотом проговорила Женина соседка по партии Света Степанова. – Сам же вчера его крыл, а теперь в пример ставит.

– Так, всё, собрались! Еще раз Верди, с самого начала! И перестаньте сипеть! – Лось взмахнул рукой.

Женя слушала, как сзади поет Карцев. Отчего бы ему вместо почтальона не стать певцом? Хотя нет, пожалуй, певца с такой физиономией публика забросает тухлыми помидорами.

– Ну, хотя бы так, – смягчился Лось, когда они допели до конца.

После репетиции было свободное время. Женя, Люба, Санек и еще пара ребят сидели в артистической, слушая из-за кулис, как репетируют другие хоры. Особенно им понравились новгородки – голосистые и заводные. Репертуар их сплошь состоял из народных песен.

– Да, не чета нам, – завистливо проговорила Люба.

– Почему? – возразил Санек. – Верди у нас тоже неплохо звучит.

– Сам себя не похвалишь, никто не похвалит, – съязвила она.

Ровно в двенадцать начался концерт. Он длился до трех. Публика встречала участников фестиваля искренними и горячими аплодисментами. Лось сиял: коллеги сделали ему кучу комплиментов, назвав коллектив абсолютно профессиональным. После выступления всех наспех погрузили в автобус, отвезли в ресторан на обед, а затем – на другой концерт, в библиотеку.

К вечеру все валились с ног от усталости.

– Ну, молодежь, – обратился к ребятам Лось, – спасибо вам за труды. Можете наряжаться, чистить перышки и отрываться по полной. Смотрите только, чтобы никто не перепил, желательно доставить вас домой в добром здравии.

– Ура! – дружно заорали хористы.

Люба схватила Женю за руку.

– Бежим переодеваться. Я тебе один секрет расскажу.

– Какой секрет?

– Я с таким мальчиком познакомилась! Он из Тулы! Обещал танцевать всю ночь только со мной. Красивый, такой же, как Санек!

Люба залилась счастливым смехом и потащила Женю наверх, в номер.

Одевшись и наведя марафет, девушки спустились в столовую. Роскошная елка переливалась всеми цветами радуги. На ней было целое море игрушек. На стенах и под потолком висели сверкающие гирлянды, пахло бенгальскими огнями.

Часть зала была освобождена для танцев, в другой красовался накрытый стол. В углу налаживал аппаратуру диджей, высокий, худощавый парень с длинными, заплетенными в косу волосами.

– Супер! – оценила антураж Люба.

Подлетела Настя в нарядном шелковом костюме, распространяя ароматное облачко парфюма.

– Девчонки, круто повеселимся! Мне сказали, программа убойная, все будет – и конкурсы, и игры, и танцы до упаду. Здесь всегда так.

Люба и Женя согласно закивали, с интересом оглядывая зал. Подошли другие ребята, все подтянутые, отутюженные. Посыпались шуточки и приколы, кто-то с грохотом взорвал первую хлопушку. И понеслось! Вокруг стояли гвалт и визг, клубился сизый дым, упоительно пахло свежей хвоей, мандаринами, свечами. На потолке вращались огромные, сверкающие разноцветными гранями шары, по разгоряченным, счастливым лицам скользили яркие лучи – синие, красные, оранжевые.

– С наступающим Новым годом! – неслось отовсюду. – С наступающим!

Девчонки окружили Лося, наперебой чмокали его, оставляя на щеках следы губной помады. Тот смеялся, прижимая к груди кипу подарков, которыми его наградили подопечные. Пришла празднично одетая Анна Анатольевна, ее тут же завалили конфетами и шоколадками. Женя тоже вручила дирижеру и концертмейстерше то, что приготовила. Свеча произвела фурор, – Лось торжественно поставил ее на стол рядом с одной из бутылок шампанского.

– Прошу садиться, – объявил в микрофон диджей, он же по совместительству ведущий вечера.

Публика с шумом и криками рванула к столу. Стульев хватило далеко не всем, кто-то устроился на подоконнике с тарелкой и бокалом, кто-то просто на полу, поджав ноги по-турецки.

Женя наконец увидела Карцева. Тот стоял далеко от нее, у самых дверей, рядом со своим соседом по номеру – Сидоренко. «Хорошо хоть пришел, – обрадовалась она. – А то мог бы и на Новый год завалиться спать». Карцев поднял голову и поглядел в ее сторону. Женя улыбнулась и помахала ему рукой. В этот момент она не опасалась Любы и Санька – кто знает, кому она машет в битком набитом зале? На лице у Карцева отразилось недоумение, затем оно словно окаменело. В следующее мгновение он внимательно уставился себе под ноги.

Грянула музыка. Над столом захлопали пробки от шампанского.

– Ура! Да здравствует фестиваль! – крикнули в зале.

Санек разлил шампанское в бокалы.

– Что ж, проводим старый год. Он был не из худших.

– Согласна, – серьезно подтвердила Женя.

– Bay! – Люба звонко чокнулась с ней своим бокалом.

– Пошли танцевать, – попросил Санек, когда Женя допила шампанское.

– Пойдем.

Он увлек ее на середину зала. Верхний свет погас, помещение утонуло в полумраке, по стенам, полу и потолку метались разноцветные лучи. Они танцевали, обнявшись, и вполголоса переговаривались.

– Этот Новый год я надолго запомню, – сказал Санек, слегка наклоняясь к ее лицу.

– Почему? – одними губами спросила она.

– А ты не догадываешься?

Она улыбнулась и покачала головой.

– Потому, что я встречаю его с тобой. Ты лучшая девчонка, которую я когда-либо знал.

– Это признание?

Санек усмехнулся и тесней прижал Женю к себе.

– Если хочешь, считай, что да.

– Лучше я не буду так считать.

По его лицу промелькнула тень разочарования, но он сдержался.

– Ты очень неприступная, Женечка.

– Все дело в том, что я не могу ответить на твои слова.

– Понял. – Санек кивнул. – Ну и не отвечай. Не заморачивайся. Будем просто танцевать. Мне пока и этого достаточно.

– Пока?

– Не цепляйся к словам. Лучше слушай – это моя любимая музыка.

Женя улыбнулась и качнула головой в знак согласия. Боковым зрением она видела Любу – та тоже танцевала с каким-то высоким темноволосым парнем. Вид ее выражал высшую степень блаженства.

«Наверное, это и есть тот самый кадр из Тулы, – догадалась Женя. – Ничего такой, симпатичный».

Они протанцевали еще несколько медляков и вернулись к столу. На круглых настенных часах было без четверти двенадцать. Кто-то притащил здоровенный цветной «Рубин», и все увидели на экране изображение Спасской башни. Потом грянули куранты.

Женю с головы до ног обсыпали конфетти. Она пила шампанское, заедала его шоколадом, кто-то целовал ее, желал счастливого Нового года, она смеялась и чувствовала себя совершенно пьяной. Оглушительно гремела музыка, острил в микрофон диджей. Затем Санек и Люба потащили ее танцевать в огромный общий круг. Женя пробовала отбиться, но они крепко держали ее за обе руки.

Иногда ее мысли прояснялись, и тогда она вновь вспоминала о Карцеве. «Ну и где же ты? – шептала Женя с горькой усмешкой. – Почему не подходишь? Чего ждешь? А Санек, между прочим, неплохой парень. Вот возьму – и влюблюсь в него тебе назло».

Ей казалось, что Женька слышит ее. Он по-прежнему торчал в дальнем углу зала совершенно один, и вид у него был совсем не праздничный – какая-то поношенная рубашка и такие же старые, затертые джинсы.

«Через три танца подойду к нему, – отчаянно решила Женя. – Приглашу сама. Пусть знает, что есть женщины в русских селеньях».

– Жень, скорее! – жарко выдохнул ей в ухо Санек. – Там конкурс на лучшую пару. Приз – бутылка шампанского. Пойдем, поучаствуем!

– Ты что, Саш? Какая мы пара? – воспротивилась было Женя, но тут подоспела Люба.

– Трудно тебе, что ли? Всего-то и нужно станцевать вальс. Ты же умеешь!

– А ты не умеешь?

– Я не так. Иди давай! – Она принялась толкать ее в спину по направлению к диджею.

– Бред какой-то, – бормотала та.

Однако ей не хотелось расстраивать Санька – он смотрел на нее с такой мольбой и надеждой. Они протанцевали вальс, получили обещанную бутылку, которую тут же распили на троих. Женя почувствовала, что ноги больше не держат ее.

«Нет, так нельзя, – приказала она себе. – Я же хотела пригласить Женьку. Кстати, где он там?»

Женя глянула туда, где еще десять минут назад находился Карцев, но его место уже было занято другим. Она еще поискала его глазами, но он бесследно исчез, точно сквозь землю провалился. Женя ощутила, как на нее наваливаются усталость и тоска. Санек и Люба тоже куда-то делись, она стояла одна посреди зала, ослепленная прожекторами и оглушенная ревом колонок. Ей захотелось немедленно уйти, очутиться в темноте и тишине, а главное, в одиночестве. Женя медленно, нетвердо ступая, побрела к выходу. У самых дверей ее догнала Люба.

– Ты куда?

– Пойду отдохну. Я, кажется, перебрала лишку.

– Пошли лучше к Насте. Она в Москве книжку купила офигенную, «Оракул» называется. Предсказания на все случаи жизни, сбываются на сто процентов. Туда все девчонки сейчас придут гадать.

– Любка, я лучше спать лягу. У меня голова кружится.

– Перестань! Я устала не меньше тебя. Но нельзя же в новогоднюю ночь дрыхнуть как сурок. Идем!

Люба повлекла Женю за собой. Та хотела спросить, куда делся Санек, но потом решила, что лучше промолчать: делся и делся, ей же легче, меньше проблем.

В Настином номере уже сидели девчонки, все полупьяные, разгоряченные, с блестящими, шальными глазами. Вещую книгу Настя держала в руках – это был маленький томик в твердом черном переплете. На обложке золотым тиснением шла надпись старославянскими буквами «Оракулъ».

– В очередь, девчонки, – потребовала маленькая конопатая Марина Звягина. – Будете за мной.

– Ладно. – Люба кивнула, устраиваясь на краю одной из кроватей. – А первый кто?

– Нинка. Мы уже начинаем. – Настя зачем-то потрясла книгу, будто в ней затерялись деньги, и произнесла, обращаясь к худенькой востроносой Нине Завьяловой: – Загадывай страницу.

Та наморщила маленький лобик.

– Пятьдесят пятая.

Настя деловито перелистала том.

– Так. Вот оно. «В будущем году вы добьетесь успехов в важном для себя деле. Вам будет сопутствовать успех в соревнованиях».

Нинка охнула и залилась свекольным румянцем. Остальные потрясенно молчали. Все знали, что она учится на модельера, мечтает открыть собственное агентство и недавно послала несколько своих работ на всероссийский конкурс.

– Ой, девочки, неужели сбудется? – прошептала счастливая Нинка, прижимая к щекам ладони.

– Сбудется, не сомневайся, – авторитетно заявила Настя. – Кто дальше?

– Я, – отозвалась Ника Пархоменко.

– Страница.

– Десять.

– «Не знакомьтесь на улице и опасайтесь шатенов с карими глазами. В остальном год ровный, без особенных взлетов и падений». Следующий!

Женя слушала, и ей становилось смешно. Неужели девчонки верят этой ерунде? Бывает, конечно, что предсказания попадают в точку, но ведь ежу ясно, что это чистая случайность. Она задумалась о своем, отключилась и очнулась, лишь когда Люба ткнула ее кулаком в бок.

– Давай, твоя очередь.

– Называй страницу, – велела Настя.

– Семнадцать, – нехотя произнесла Женя.

– Ух ты! – Настя многозначительно улыбнулась и подняла указательный палец. – Это стоит послушать: «Вас ожидает в новом году очень страстная и такая же сложная любовь. Не бойтесь преград на своем пути, у вас есть силы, чтобы их преодолеть».

– Классно! – завистливо проговорила Маринка.

– Женька, это, безусловно, Санек, – хихикнула Ника.

– Точно, Санек, – подтвердила Оля Мищенко. – Он и так с тебя глаз не сводит.

Девчонки весело загалдели. Женя вдруг ощутила странное беспокойство и даже тревогу. Во рту пересохло, в висках гулко запульсировала кровь. Она резко поднялась.

– Уходишь? – пробормотала Люба, скосив глаза на вожделенную книгу. – Подожди меня. Я сейчас, только попробую еще разок.

Женя, ни слова не говоря, пошла к порогу, толкнула дверь и очутилась в темном коридоре. Сердце у нее в груди продолжало учащенно биться, словно после быстрого бега. Она сама не понимала, что ее так взволновало. Неужели глупое пророчество «Оракула»? Да ведь это просто чепуха – как у нее с Саньком может случиться любовь, если он ей до лампочки? Или… это не Санек?

Женя, затаив дыхание, сделала несколько шагов в темноту. Почему-то ей вспомнилось, как когда-то давно они с двоюродной сестрой Катькой гадали в деревне у бабки. Катьке было тринадцать, Жене девять. Сестра заставила ее распустить волосы, сама тоже расплела роскошную пепельную косу, налила в блюдце воды, кинула туда простенькое мельхиоровое колечко, рядом положила зеркальце. Потом обе, обмирая от ужаса и восторга, глядели в зеркальце и шепотом повторяли: «Мой ряженый, мой суженый, приди ко мне, поужинаем». В соседней комнате мирно похрапывала бабка.

Женя нащупала на пальце тонкое серебряное кольцо, подаренное отцом на пятнадцатилетие. Губы сами собой зашевелились, произнося заветные слова. «Мой суженый, мой ряженый…» – тихо приговаривала она и все шла, шла вперед, бесшумно ступая во тьме.

Коридор завернул направо. Черным блеском сверкнуло окно. Женя застыла на месте, напряженно глядя перед собой. Там, у окна, кто-то стоял. На фоне стекла отчетливо вырисовывался силуэт, точно созданный из острых углов. Профиль со слегка выступающим, упрямым подбородком, знакомо спадающая на лоб челка.

Это был Карцев! Точно он и никто иной!

Женя судорожно сглотнула вставший поперек горла ком. Она не знала, как быть. Карцев явно увидел ее. Улизнуть от него обратно за угол – глупо. Подойти и заговорить – еще глупей. Вдруг он подумает, что она нарочно разыскивала его?

Женя решила: будь что будет.

– Привет, – проговорила она негромко, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно.

– Привет, – ответил Карцев.

– Ты что тут делаешь?

– Стою. Башка гудит от этого грохота.

Она поняла, что он имеет в виду музыку, до сих пор доносящуюся из зала.

– А ты что делаешь? – спросил Карцев.

– Ничего. Просто гуляю. Везде духота, а здесь ничего, свежо. – Женя слегка поколебалась и подошла к окну.

Карцев смотрел на нее, как всегда, внимательно и серьезно. Она видела, как блестят в темноте его глаза. Наверное, у нее самой они блестели так же.

– Новый год, – тихо сказала Женя.

– Новый год, – эхом отозвался Карцев, помолчал немного, а потом спросил другим, более живым тоном: – Ты желание-то загадала?

– Какое желание?

– Интересное дело! Ты что, не знаешь, когда бьют куранты, нужно загадывать желание. Тогда потом оно сбывается. Иногда.

Она не увидела, а скорей почувствовала, что он улыбается.

– Да, конечно, я загадала желание. Только это секрет. – Женя врала. Никакого желания она не загадывала, просто не успела. Все время была занята тем, что разыскивала его в зале. А он убежал!

Карцев пожал плечами:

– Я не претендую на чужие секреты.

Они еще помолчали, глядя друг на друга в упор.

– А ты сам загадал желание? – наконец спросила Женя.

– Загадал.

– Тоже секрет?

– Почему? – Он подтянулся и уселся на подоконнике. – Могу сказать.

– Скажи, – почти шепотом попросила Женя.

Карцев наклонился к ней так, что их лбы на секунду соприкоснулись.

– Чтобы одна красивая девушка хоть иногда смотрела в мою сторону.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67948748) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.