Камуфлет
Камуфлет
Олег Айрашин
Поперёк программы #1
Герой романа фантасмагории «Камуфлет» Александр Константинов – сотрудник мистической Академии метанаук. Сверхспособности и всё такое. Им владеет идея фикс: разгадать тайну человеческой агрессивности. Герой пускается в рискованное путешествие, через миры и десятилетия. По ходу ему открываются важные тайны человеческой истории. Оказывается, мы вовсе не гомо сапиенс, а наш мир кем то придуман.Но главное – хорошо кончается. Всех вылечат. Роман является первой книгой серии «Поперёк программы» и может понравиться поклонникам творчества Аркадия и Бориса Стругацких, а также Виктора Пелевина.
Олег Айрашин
Камуфлет
Часть I. Парадное
Глава первая. В начале было слово
А есть слова – по ним глаза скользят.
Стручки пустые. В них горошин нету.
Евгений Винокуров, «Слово»
Открывать или нет – вот вопрос. Когда не ясно, кто снаружи, разумнее не отворять. Но я беспечно распахнул двери, и в дом ворвались незнакомцы.
Чужих было двое: усатый верзила и низенький плешивый пузан, в чёрных мундирах со сверкающими золотом нагрудными знаками. Сунув мне под нос корочки, сходу прошлись по комнатам. Но это так, ритуал соблюсти. Знали собаки, где и что искать.
На кухне оба уставились на газовую плиту. Лысый пузан потёр ладошки:
– По долгам следует платить, верно?
Усатый хмуро жевал зубочистку. Я молчал. А что тут скажешь?
– А вы просрочили. – Лысый покачал головой. – Работу не сдали издателю – и деньги не возвращаете. От плиты отойдите.
Да, аванс брать не стоило, прожили бы как?нибудь и без этих двухсот тысяч. Но даже в страшном сне тогда не грезилось, что рукопись в срок не закончу. И что обидно: из?за единственного слова. Не глянулось оно мне, вишь ты. Типа крутой стилист, понимаешь.
Коллекторы действуют по закону – и я бессилен.
Верзила наклонил плиту, лысый извлёк из?под неё заветный свёрток, перехваченный джутовым шпагатом, и сноровисто развязал его; снятый с альбома пакет полетел в угол. Лысый, осклабившись, перевернул увесистые листы с серебряными рублёвиками.
– Ты только посмотри! – Лысый повернулся к усатому. – А ведь уверяли, что денег нет. Ай?я?яй! Головы людям зачем?то морочили.
– Он лукаво прищурился:
– А денежки?то – вот они где.
– Это не деньги… Старинные… коллекция… личное.
– Уже нет. – Усатый выплюнул зубочистку.
– Верно говоришь, Степаныч. Так, и что у нас тут? Ну-ка посмотрим…
Лысый присел к столу.
– Ну-ка, ну-ка… Ух ты, крестовичок-то какой шикарный!
Лысый не спеша перелистывал пластины.
– А вот и Петя Второй. Так-с, а Петя Третий почему отсутствует?
Эх, прибить бы незваных гостей! Двадцать лет – псу под хвост. Двум чёрным псам.
– Не по средствам, что ли? А? Иван Антоныча тоже вот нету. Зато что есть – пальчики оближешь!
Захлопнув кляссер, лысый взвесил его на ладони:
– Должно хватить.
Я молчал.
– Заканчиваем. – Лысый кивнул верзиле. – Дуй за понятыми. Чего замер? Соседей тащи!
Что же делать, что делать? А если спиной к плите и незаметно кран открыть? А самому затаить дыхание?
Мне даже почудился газовый запах.
Господи, бред какой. Ну зачем, зачем я брал этот чёртов аванс?
– А может… – Лысый раскрылся лукавой улыбкой… – решим вопрос на месте?
– Это как?
– Легко, дружище. Медь остаётся вам, серебро достаётся нам. А? – Он прямо лучился радостью. – Как говорится, бабе – цветы, дитям – мороженое. И ваш долг списывается. Идёт?
Ага, откатит он издателю десяток моих монет – и всё уладилось? За дурака меня держит.
Хлопнула входная дверь – вернулся усатый. Один, без соседей.
– Вы, я вижу, упрямитесь? – Лысый печально вздохнул, тут же раздался страшный, нечеловеческий вопль и меня сбили с ног.
Я вскочил, но сверху обрушился пол, и почему-то асфальтовый.
Надо мной склонился незнакомый мужик в очках:
– Цел? Сам-то встанешь? Ну что же ты на красный?то, а?
Я с трудом поднялся и… враз очутился на улице. Вот оно что… Визжали, оказалось, тормоза белой «Тойоты», она же и опрокинула меня наземь. А лысый и усатый, стало быть, исчезли.
– Может, в больницу тебе, а?
– Да ладно… – Я переступил с ноги на ногу; в правом колене резануло.
– Кровь на щеке вон.
– Ерунда… – Промокнул жгущую ссадину платком. – Слушай, не бери в голову, всё нормально.
– Точно?
– Да езжай, уже вон затор из-за нас.
К чему был этот сон наяву? Догадаться несложно: вконец меня достали печали и тревоги.
* * *
Профилактика. До чего отвратительное слово: казённое, сухое до трухлявости. А заменить нечем. И ведь не обойтись. Издатель требует рукопись, а у меня проходная идея повисла. Вроде простая мысль: лучше подстелить соломки, чем ждать, пока жареный петух клюнет. Но как это выразишь одним термином?
Прилежный ремесленник, я запрещал себе затёртые словечки. Передо мной высился пример – строки Ахматовой из знаменитого цикла «Ветер войны»:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет … Ленинград?
Почти каждый поэт, не мудрствуя лукаво, вместо многоточия вставил бы: «защищать».
Но не Ахматова. Ибо «защищать» – б/у. И она таки нашла замену:
Птицы смерти в зените стоят
Кто идет выручать Ленинград?
Не слабо? А вот у меня с этой долбаной профилактикой – не получается. Хотя ответ наверняка имеется. Но почему словари-то молчат? Господи, из-за одного мутного существительного все планы рушатся! Проклятущая профилактика чуть не в каждой главе колом встаёт. И аванс этот чёртов, где же, где достать эти двести штук?
Если по правде, то дело не столько и в слове. Что слово? Так, примета. Вот получится истинное отыскать – тогда и книга выйдет полновесная.
Конечно, выехать можно было и на спецсредствах Академии, но вот не уважаю я эти костыли для разума. Да, тоже комплекс. А у кого их нет?
Кстати, об Академии: давненько я туда не заглядывал. И ведь сказывается: тает вера, тает. Странные дела… Пропустишь год – и уж сомнения терзают: а существует ли она, эта самая Академия метанаук? Или так, морок неуловимый?
Как же вовремя случилась эта командировка в столицу! Симпозиум – отличный повод оказаться в Москве. И для супруги неплохая отговорка: про Академию ничего Марианна не знает и знать не должна.
Глава вторая. Лубянка
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом,
Не возвращайся – где был рай когда-то,
И брось дурить – иди туда, где не был.
Владимир Высоцкий, «Цунами»
Что лучше: злато или зелень? Не о финансах речь – про осень и про лето. По мне, так злато краше. Особо, если чудо высшей пробы, что на Руси зовётся бабьим летом. Да, жаль тропические страны, лишённые очей очарованья…
Светило нежаркое сентябрьское солнце; я поднимался к Лубянке по Театральному проезду. Томило пронзительное предчувствие: сегодня особый день, сегодня случится важное. Возможно, разрешится гнетущая меня задача.
Откуда явилось это предвестие? Не раз уже так бывало: ломаешь голову над чем?то, а внутри возникает музыка. И вслед за ней – катарсис и разгадка.
Сейчас в душе моей качались волнами нежные скрипки. Брамс, Третья симфония. И часть тоже третья, аллегретто. А раз внутри такое чудо, решение уже близко. Тепло, тепло, ещё теплее…
Здесь, на Лубянке я не был чуть не двадцать лет, и сразу бросилась в глаза клумба в центре площади. Ну да, ведь раньше на этом месте возвышался памятник Дзержинскому.
Неужто ничего не сбереглось от прошлого? Постой, а что за скверик в начале Новой площади? Какой?то стенд. Ну?ка, ну?ка…
«За годы террора в Москве по ложным политическим обвинениям были расстреляны 40 тысяч человек…»
Сорок тысяч – это же небольшой городок! И не где-то в далёкой Сибири, а прямо здесь, в столице. Куда ж они трупы?то девали? А, вот как раз про это. Сначала предавали земле на кладбище Яузской больницы, затем на Ваганьковском. Потом сжигали. Но Донской крематорий – далеко не Освенцим, поэтому с тридцать седьмого снова стали закапывать – слово "хоронить" здесь неуместно – на двух секретных полигонах НКВД. Ну, страна!
Присесть бы куда… А вот и скамейка – железная, покрыта чёрным кузбасслаком..
Я снова осмотрелся. Во?о?н – тот Самый Высокий Дом: оттуда всю Колыму видать, говаривали в прежние времена. Девять этажей, два верхних – глухие; гордый шпиль, часы с чёрными стрелками.
И тут случилось важное.
Я узнал его сразу. Настолько ослепительно белая шевелюра могла быть лишь у одного человека. Да и вышел он из того самого дома – таких совпадений не бывает. Белый, точно. Больше некому.
Мой старый знакомец нырнул в подземный переход, и я чуть было не завопил через всю площадь. Куда подевался? Ага, вот же он, показался. Так, заглянул в книжный, «Библио?Глобус». Можно не суетиться, никуда мой приятель теперь не денется.
Белый был из той жизни. Насыщенной страстями, голодной и счастливой. Где чуть не все девчонки были восхитительны и желанны; рубль был деньгами, а доллар преступной мечтой; где обычный обед – три пончика – два чая; а три пива – два гарнира – обед воскресный. Та жизнь длилась долгие четыре года и вместила едва ли не бо?льшую часть моего века. От тех славных времён осталось манящее послевкусие табачного дыма от болгарских сигарет «Шипка» и лёгкая ностальгия по гранёным стаканам.
Встретиться с Белым мне хотелось давно. Ведь именно с ним были связаны самые колоритные эпизоды той жизни. Смотри?ка, даже в мыслях я не назвал его по имени: Толя, Толя Ратников. В те времена по именам друг друга мы величали нечасто. Меня, Сашу Константинова, сразу нарекли Костей.
Вот Белый вышел из книжного. Куда же он теперь? Так, открыл дверь… А, вспомнилось: ближе к концу учёбы у него появилось увлечение: штыки, кинжалы, сабли и тому подобное железо. А тут по пути профильный магазинчик. Что ж, придётся подождать.
Десятки лет ту жизнь почти не вспоминал. А как увидел однокашника, картинка и проявилась.
* * *
А что Белый вытворял с финским ножом! По выходным, когда многие обитатели сваливали из общаги, нам, оставшимся, он демонстрировал атрейский способ. Присутствовали, кроме меня, обычно Шплинт, Корчём и Тилибом.
Выйдя в длинный коридор, на всякий случай стучали в ближайшие двери: не выскочил бы кто часом под нож.
Изюминка заключалась в технике метания. Не только рабочая рука, всё его тело в миг броска напоминало змею, а ещё больше – кнут. Роль кнутовища играли ноги, до самых бедер, а корпус и рука набирали разгон по возрастающей.
– Теоретически, – изрекал Белый, – скорость ножа может быть и звуковой, треть километра в секунду. Но лимитирует предплечье, прочность сухожилий. А потому реально – до двухсот метров.
Однажды кто-то из нас спросил: а можно ли увернуться? Белый снисходительно улыбнулся.
– Один-единственный шансик, пацаны. Следите за его бёдрами. Важно уловить начало разгона: если противник в плохой форме или небрежничает, надежда есть. Такая вот ситуёвина.
Проверять защиту на себе решался лишь Корчём. Он облачался в примитивные доспехи, а на область сердца, поверх самодельного бронежилета, мы привязывали пару конспектов. Чтобы не портить броник.
Отойдя на шесть-семь метров, Белый вынимал сталь из ножен; вращение бёдрами он повторял всё быстрее, но то была лишь примерка.
Потом Белый, странно усмехаясь, убирал финарь обратно; на свет появлялся другой, с тупым концом. Мгновенный толчок бёдрами, тело сжимается в плотный комок мышц, хлёсткий взмах рукой и страшный, пронзительный крик:
…и – й – Я!!!
Короткий свист рассекаемого воздуха.
Заканчивалось всегда одинаково: удар сшибал Корчёма с ног. Бедолага поднимался, шатаясь, как пьяный, тряс головой, орал отнюдь не благим матом. Мол, неправильно, так не должно быть, мешают доспехи (плохому танцору…). И всегда нож торчал аккурат из конспекта.
А насчёт «так не должно быть» мы давно сообразили. Это простоватый Корчём не врубался. Ведь Белый, тоже следя за его бёдрами, догадывался, в какую сторону тот бросится. Но наш недоумок даже не пытался финтить.
Теперь думаю, что от настоящего финна даже и кевлар бы не спас. Но тогда о кевларе слыхом не слыхивали.
Позже Белый потряс нас иначе: объявил между делом, что мечтает о Высшей школе КГБ. Чтобы, значит, в разведку.
Смелое заявление. В те времена «Семнадцать мгновений весны» на экран ещё не вышли, зато каждый третий анекдот был про товарища майора. Да и аббревиатура КГБ прочно связывалась со словом сексот, или стукач. Но насчёт Белого сомнений не возникло, и тот факт, что он решил податься в чекисты, мы просто приняли к сведению. И без шуточек типа: «А кто у нас работает в органах, но не гинеколог?»
В конце концов Белый своего добился и потом, по слухам, служил нелегалом на Западе. А вернувшись, определился на Лубянку. Вот такой это был человек.
Вот двери оружейного открылись, и Белый двинулся дальше, даже не оглянувшись. Тоже мне, чекист. Ладно, хватит играть в догонялки.
– Белый!
Реакция у него ещё та: полсекунды на повернуться и узнать, и тут же сверкнула ослепительная улыбка. Вспомнилось, с огромным радиусом поражения особей женского пола.
Итак, секунда – и:
– Костя?
Надо же, назвал как прежде!
Конечно, хлопки по спине, взаимное лицезрение.
Волнистые и не просто белые – сверкающие белизной волосы. Контраст между широкими плечами и узкими бёдрами – классический перевернутый треугольник, куда там нынешним бегемотистым качкам. По-прежнему напоминает закрученную туго пружину, всегда готовую распрямиться.
Серый костюм из тонкой шерсти сидит как влитой; белая сорочка, синеватый галстук – таким я Белого не видел. Красаве?ц.
А дальше у нас пошло нестандартно. Никаких там: «Надо бы встретиться»; «Да, конечно… Я позвоню, встретимся обязательно».
– Вот что, Костя, встречу надо отметить. Сегодня.
– Согласен. А ты, Белый, в Москве – как? Живёшь или проездом?
– Живу, живу. Две квартиры здесь, так что сразу ко мне.
– Две квартиры в Москве? Круто! Одна кооперативная, другая – конспиративная?
Он расхохотался.
– Нет уж, Белый, предлагаю ко мне, в гостиницу. Сам подумай, как мне потом возвращаться, если посидим хорошенько? Ваши жадные менты на каждом углу будут интересоваться моей персоной.
– У меня заночуешь, без проблем. Или такси вызовем.
– Извини, люблю ночевать на своём месте. Поехали?
– Ладно, уговорил. Тогда на метро, что ли?
В подземке не повезло, сразу попали в плотную толпу. Но Белый словно и не замечал преграды. Лавируя между пассажирами, он ловко, как навазелиненный, проскальзывал вперёд. И что интересно – безо всяких толчков локтями и прочего хамства.
Потом спрошу, как удаётся. Тепло и всё теплее… Не зря во мне звучал Брамс, не зря…
Это ж надо, можно побеседовать с разведчиком, пусть и бывшим; из первых рук узнать все шпионские секреты. Мало что там в романах напишут да покажут в кино.
Выйдя из метро, сходу зашли в гастроном. Однако и тут случилась очередь. Мы поглядывали друг на друга, и зуд мой всё усиливался.
Нелегал – это вам не хухры-мухры. Тайные встречи с агентами, уход от преследования, явки и пароли. Шикарные женщины и охренительные машины. Фотоаппарат, замаскированный в галстуке, стреляющая авторучка…
Хочешь проверить, нет ли за тобой слежки – включи левый поворот, а сам поверни направо.
Хорошо отрываться у железнодорожного полотна.
– Как я вас узнаю? – Под мышкой я буду держать мотороллер «Тула».
– Спички есть? – Отсырели.
– Здесь посылают ракеты на Марс?
– …Костя?
– А?
– Что берём? Давай «Бостон»? Питерская штучка, мягкая.
Ну да, мы же все теперь обожаем питерское.
– А давай-ка лучше вон ту. «Гостиный двор – хлебная». Тмином пахнет, пьётся даже без закуски. И тоже, кстати, питерская.
Он хмыкнул. В итоге взяли ноль-пять «Бостона» и ноль-семь «Гостиного». И закуски, попроще. Так захотелось, попроще.
Знать бы заранее, какой урок преподаст мне эта встреча. Погибнуть мог запросто.
Глава третья. Весёленький вечер
Три дела, однажды начавши, трудно кончить:
а) вкушать хорошую пищу;
б) беседовать с возвратившимся из похода другом;
в) чесать, где чешется.
Козьма Прутков
Начали мы с «Бостона». Я потянулся за гостиничными рюмашками, но Белый посмотрел с укоризной. Нашлась пара гранёных стаканов. Я разливал, а Белый, пока булькала водочка, внимательно меня разглядывал. Дружно махнули за встречу.
Хороша, родная! Чёрный хлебушек пахнет одуряюще. Сверху огурчик порежем, бутерброд называется. Колбаса, колбаса, я тебя сейчас сожру!
И не терпелось, ох не терпелось. Слаб человек. Но это же Белый, живой Штирлиц. Нет, ну как это он? В чужой стране, с поддельными документами. А попадёшься? Хана, нелегалы ведь работают без дипломатического прикрытия. Им, если что, не высылка грозит, а тюрьма, и срок астрономический. А до того запытают до полусмерти.
Вспомнили наших ребят; говорил больше я. Не то, не то. Похоже, мой бывший однокашник догадался, кивнул: дескать, давай уже.
– Белый, а скажи, тебе там было страшно? Если что, мучили бы, да и сроки за шпионаж – ого-го.
– Да брось. Конечно, провал – это дерьмово. Но не смертельно. Пытки, говоришь? Нет, коллег из России в нормальных странах не терзают. Не война всё-таки.
– А как же…
– Полиграф. Или психотропные средства. Пентотал, он же тиопентал натрия, в просторечии сыворотка правды. Но наши в тюрьмах подолгу не гниют, обычно удаётся обменять на ихних Джеймсов Бондов. Тем тоже неохота париться на шконках. Так что ампулу с ядом в зубе уже не прячем.
Белый достал пачку «Парламента».
– Ну, а ты чем живешь, Костя?
– Тоже на государевой службе, надзор по атомным делам. Преподаю немножко. Ещё книжки начал писать. Тут ниша свободная – популярная экология, да и радиация тоже. Грех мимо пройти.
– И как, получается?
– Есть такое дело.
– И? Небось купаешься, в зелёных-то?
– Не особо, честным трудом заработать проще. Вся жопа в мыле, а деньги не идут, а уходят. Чтобы книгу издать, мы вон дачный участок продали.
Белый встал и шутливо-торжественно пожал мне руку.
– А семья такой бартер одобрила? Землю – на книгу? Кстати, семья у тебя?.. Жена, дети?
– Дети взрослые. А жена затею поддержала, в расчёте на перспективу.
– Знаешь, если я женюсь (Эх, Белый, Белый! Ведь нам уже под шестьдесят…) – только на такой женщине. Слушай, познакомишь с супругой?
Ага, щаз – вспомнилась его голливудская улыбка.
– Что ж… будете у нас на Колыме – милости просим.
Белый заржал. Боже, как легко я купился…
– Ну давай, – сказал он. – Между первой и второй – перерывчик небольшой. За перспективу!
Хотел спросить, отчего проваливаются разведчики, но не успел.
– Костя, а сам где обитаешь? Судя по гостинице и «У нас на Колыме» – не здесь. Тут курить можно?
Он достал зажигалку – «Зиппо» блеснула холодным хромом.
Я подставил блюдце.
– Как распределился, застрял в городишке под Свердловском. Из тех, что на картах тогда не было.
– И как там? – он щёлкнул зажигалкой. – Райский уголок?
Тут меня и прорвало.
– Да не сказал бы.
– А что не так?
– Подъезды. Понимаешь, Белый – подъезды. Помнишь, как после пивка мы ходили отлить? Куда, выражаясь культурно?
– До ветра?
– Точно. А у нас нынче наоборот – с улицы в подъезд. От ветра. Не странно тебе? Так и до «Твин Пикса» недалеко.
– При чём тут «сладкая парочка»? – отшутился он. – В столице кое-где тоже русским духом попахивает. Я думал, что свои, дорогие москвичи. Но ты посеял семена сомнений. – Он выпустил тройку дымных колечек. – Ладно, разберёмся. Операцию начинаем завтра. Кодовое название – «Туалет типа подъезд». Ну, за культуру!
Взглянув на столешницу, я невольно усмехнулся. Последние годы меня, стареющего зануду, раздражали всякого рода неопрятности. Да и запаха табачного дыма я, бросивший курить, терпеть не мог. Но сейчас…
– Белый, сигареткой угости.
– Ты же вроде некурящий?
– Тут закуришь.
Он щёлкнул хромированным чудом, я вдохнул щемящий дымок, выпустил через нос.
Что же хотел спросить? А, вот.
– Слушай, ты в метро так лихо сквозь толпу просачивался. А я, как ни толкался, за тобой не поспевал. Скажи секрет.
– А, так ты заметил? А вспомни, когда сам пробивался – внимание обращал на кого?
– На ближайших, кто сильней мешал.
– Вот именно. Но неправильно. По уму надо действовать с упреждением.
УПРЕЖДЕНИЕ…
Тепло, тепло… Горячо… Оно!
То самое, на замену профилактике.
Упреждение… Ух, до чего шикарное слово! Мощное, мужественное, даже военное. А вдруг позабуду? Но не записывать же открыто, не так поймёт.
– …с упреждением. Фильтруй толпу взглядом и смотри на три?четыре персоны вперёд. Тогда получишь двойной эффект. Первое: разглядишь, где впереди просветы. И второе: узришь заторы, куда тебе не надо. Люди же почувствуют, что к цели ты рвёшься, а не силой с ними меряешься. И не будут противиться
Толково, двойной эффект. Эх, записать бы…
– Это беда наша, Костя. Дальше своей жопы не смотрим, большую картину не видим. А ведь это и отличает людей от животных. У собак и кошек разум тоже имеется, но короткий, как у детей. – Белый пригладил шевелюру ладонью. – Впрочем, как и у многих взрослых сограждан. Посмотри хотя бы, что русские творят с валютой. Стоит доллару упасть – помчались сдавать. А почему?
– А правда, почему так?
– Люди психологически не могут вытерпеть снижения. Думают, курс и дальше опустится. А если бакс попёр наверх – затариваются под завязку. А ведь ежу понятно, что с большой высоты зелёный свалится обязательно: деревья не растут до неба. Везде в мире покупают, когда дёшево, а продают, когда дорого. Только не у нас.
Да, Белый прав, бумажки вечно дорожать не могут. Избавиться надо от своей зелени к едреней фене. Правда, баксиков-то у меня с гулькин нос. И про жопу он хорошо выдал. Записать надо, записать!
– Смотреть нужно вперёд! – разошёлся Белый. – Через два года что-то потеряет вес? Значит, не играет роли уже сегодня. А ещё лучше планировать на пятилетку.
Верно, и запомнить легко. Книжка с таким названием есть. «От двух до пяти», Корней Чуковский.
Похоже, Белый нашёл во мне благодарного слушателя. Вряд ли он может так вот на службе выговориться.
– Скажешь, народ простой не уважаю? Так ведь и олигархи наши ничуть не лучше! Никак не уразумеют, что деньги ещё не всё. Возьми хоть этого, как его там… Вексельберга. Носится со своими яйцами Фаберже. Да на эти миллионы столько беспризорных ребят в человеческие условия можно бы пристроить! Мы-то это с тобой понимаем, а дяди эти – они зажаты в тисках коротких желаний.
«В тисках коротких желаний». Круто, хоть на диктофон пиши. Но копить больше нельзя: голова может лопнуть.
– На минуту отлучусь.
В туалете, он же ванная, закрылся на задвижку. При себе всегда держу кусок плотной бумаги и карандаш. Тупой, чтоб не сломался. Как говорится, лучше тупой карандаш, чем острая память.
Анекдотец вспомнился. Сидят мужики в сортире – и через стенку:
– У тебя бумага есть?
– Не-а. Только карандаш.
Сейчас для памяти набросаем; чем короче, тем лучше.
Сперва главное: УПРЕЖДЕНИЕ.
Что там дальше? Да, провалы агентов, не забыть спросить про это. Так и запишу: «Провалы —?».
Ещё? Смотреть на перспективу, точно: «2–5 лет». А, да, метро – через толпу, двойной эффект: «метро х 2». И что-то такое смачное… Во: дальше жопы не видим; запишем: «жопа». А ещё? Доллар будет падать: «продать все $». И, ага, Вексельберг, в тисках коротких желаний – «фаберже» и «тиски».
Уместилось на одной страничке.
Если что, на обороте почеркаюсь; жаль, книжка записная в пиджаке осталась.
Итак, добыча стреножена. Попалась, теперь не ускакаешь.
В голове, освободившейся от груза, просветлело. Интересно получается. Сидим уже больше часа. При этом он про меня узнал много чего, а я о нём? А вдруг это правда? Что у нынешних рыцарей плаща и кинжала лишь карьера на уме? А что, если и Белый скурвился? Потрошит меня, а я, лох, душу изливаю.
Стоп, ты что, охренел? Сам же пригласил, это же Белый! Но против фактов не попрёшь. Да, он скармливает дельные мысли и метафоры, но о себе?то – молчок. Нехорошо получается. Контрольный вопрос нужен, вот что.
Ого, «Бостон» уже на исходе.
– С облегчением, Костя! Народ готов разврат продолжить?
– Знамо дело. Послушай, а как ты служил там с такой особой приметой? – Я огладил свою причёску. – Парик носил или наголо стригся? А может, красился, как Киса Воробьянинов?
– На себе не показывай, Костя. Так и быть, открою секрет. Меня посылали туда, где все такие же. – Теперь он пригладил белоснежную шевелюру.
Не понял.
Но Белый уже со стаканом.
– Слушай, а вот попробуй с трёх раз угадать. Что сильнее всего меня удивило, когда вернулся? Не в Союз, а в нынешнюю Россию?
– А долго ты в отлучке был?
– Восемь лет.
– Ну, тогда… Доллары, что их купить-продать свободно можно?
– Ответ неверный.
– Преступность, коррупция? Да, Белый?
– Да ну, привычное дело.
– Сдаюсь.
– Пиво.
– А, что сортов нынче много?
– Не, как его пьют. Из бутылки, прямо из горлышка. Ты что, не помнишь?
Точно, блин! Найти пиво в Союзе было нелегко. Но уж если удавалось достать бутылочное, к нему полагались стаканы, причём каждому свой. Из горла? нельзя: будешь алкаш, ханыга. Чмо, сказали бы сейчас. И стакашки добыть – тоже была проблема. Одноразовые тогда отсутствовали, зато стеклянные водились в автоматах с газировкой. Если кто нас опережал, тару арендовали в буфете («Четыре чая, только без сахара»).
А с бочковым было ещё интересней. Именно Белый научил нас этому приколу. Опустевшую кружку, прихватив за края, следовало крутануть на столе, чтобы вертелась долго?долго. И пока вращается, нужно дойти до буфета – не добежать, а именно дойти! – «деньги – товар» – и с налитой успеть вернуться, опять же шагом.
– Костя, что ли ты забыл?
– Обижаешь, начальник. Да, из горла? несолидно: как младенец из соски.
– Если не хуже.
Заржали мы одновременно.
– Давай свою долгоиграющую. – Он протянул руку к непочатой бутылке. – Наливай! Ну, за догадливость!
– А как ты думаешь, – продолжил он, – почему нынче из горла? посасывают? Зачем по?плебейски, когда стаканов предостаточно?
Я призадумался. А ведь и правда: есть вековые традиции. И вкусовые ощущения богаче, когда пьёшь из толстого стекла – кружки или гранёного стакана.
– Теряюсь в догадках.
– А ты рекламу пива видел? Крепкие парни пьют из бутылок. И ведь картинку эту крутят по ящику не раз и не два. Чего бы ради? Сметливые дельцы от пива просекли: из горлышка сосущий – он вкуса толком не узнает. Потянет уточнить – возьмёт ещё.
Так просто!
– Ничего, – продолжил Белый. – Скоро этому бардаку придёт конец. Мы тут один проект продвигаем.
Тут я насторожился. Проект? Ну-ну, ребята. Получится как всегда.
– Расслабься, Костя, времена грубого управления прошли. Теперь имеем кое-что покруче, – он помолчал. – Если так легко приучить из бутылок, то… то что?
– То что?
– А то, что настроить можно и на позитив. Методика отработана, меняй знак – и все дела. И чего ты лыбишься?
– Да так. Эсэсэр вспомнил. Вместе с капээсэс.
– Забудь, топорная работа, упор на затёртые словеса. Не ценили партийцы силу хороших картинок. Американы опередили, возьми хоть Шварцеге… Шварге… тьфу ты… ну, Шварца. Разве Терминатор существует реально? Нет. Но есть… – Белый закатил глаза к потолку, – волшебная сила искусства. Повертели крутой фильм – и готово. Там в Терминатора верят больше, чем в губернатора. Что-то меня на поэзию потянуло. Плесни-ка по этому поводу.
– Ну, за искусство!
В голове зазвенели иронично-задорные ритмы из «Высокого блондина». Композитора забыл, молдавская такая фамилия. Или румынская?
– Хорошо пошла. – Белый прожевал огурец и уставился на меня. –Так мы о чём?
– Американцы. Телевизор. Терминатор. Губернатор. Поэзия. Искусство. Хорошо пошла.
– Молодец, – хмыкнул он, – отслеживаешь. Несмотря на… – он постучал ногтем по бутылке… – и даже вопреки. Смотри, что ещё америкосы удумали. У них ведь толстяков больше, чем в любой стране, вместе взятой.
– Да уж…
– А полному двигаться трудно, попа мешает. Призывали-призывали там граждан пошевеливаться, а результат нулевой. Пока не сообразили…
– Что именно?
– Да подключить того же Шварца. Ну вот, поговорил Арнольд со своим народом – и знаешь, сколько сегодня тусуется в фитнес-клубах? Сорок миллионов! Костя, ты понял? Захочешь – толпами на физкультуру, пожелаешь – поголовно из горла? сосут. Такая вот ситуёвина.
– Да ладно, у нас это не сработает. Не, на пиво-то мы всей душой. А так – нет. В России признают авторитет, если это дубовая сила.
– Правильно, психология рабская. Так ведь это и облегчает задачу.
– В смысле?
– Феномен жёлтой обезьяны. Из психологии, ты в курсе?
– Не особо.
– Как заставить человека думать о жёлтой обезьяне? Надо ему сказать: не думай о жёлтой обезьяне. Получается, с людьми можно сотворить что угодно. А учитывая поперечный характер нашего народа…
Обалдеть! Мы сидим с Белым и под водочку обсуждаем феномен жёлтой обезьяны! Не узнаю бывшего однокашника. Ах да, нынче-то он вона где служит. И явно использует чужие мозги и навыки. Точно, как и с атрейским способом, сорок лет назад.
Теперь-то ясно, откуда он черпает. А то уж начал подозревать… Нет-нет, в Академии мы бы хоть раз да пересеклись. Но если он из первого сектора? Чего гадать, тут и проверить будет не грех.
Но что-то я хотел ещё спросить…
Незаметно заглянул в шпаргалку: «Провалы —?». Ах, да.
– Белый, да чёрт с ней, с обезьяной. Вот объясни, почему наши за бугром стали так часто прокалываться? Вроде же их… вас готовят серьёзно?
– Ну, разумеется. – Он махнул рукой. – Но против лома нет приёма. Сдают наших, Костя, свои же сдают. Раньше как бы из любви к свободе, а сегодня – к деньгам. Которые, считается, дают свободу.
– Слушай, я сигаретку стрельну ещё?
– Бери, чего спрашиваешь.
– Благодарствую. Ну, а другие причины? На чём чаще всего ловят разведчиков?
Он улыбнулся.
– Видишь ли, у каждого человека имеется ахиллесова пята. Главное ведь закладывается в детстве. Позволишь слабинке перевесить – и готово. Я не говорю о пустяках, что легко отследить, ну, там, вилку держать в левой руке…
– А огурец – в правой.
– Ага. Или взять, к примеру, манеру стряхивать пепел. Ты вот это как делаешь?
– Аналогично, как все. В смысле, как всегда.
Постучав по сигарете указательным пальцем, я сбил пепел в блюдце.
– Именно что как всегда, – улыбнулся Белый. – Но не как все. На Западе так не делают. Знаешь, сколько я переучивался, чтобы по?ихнему?
Концом сигареты он коснулся края блюдца – пепел отделился.
– Видишь, у меня это на автомате.
– А ещё?
– Ну, не матюкнуться по-русски, когда перепьёшь, да много чего.
Он достал авторучку, открыл записную книжку на чистой странице и протянул мне.
– Представь, ты на задании в Штатах.
– А что писать-то?
– Сегодняшнюю дату.
Не, на это нас не купишь. Знамо дело, сперва там пишут год и месяц, потом день:
2006 /9/27
– Всё… – Белый изобразил свирепое лицо. – Ты арестован!
– Но подожди, на чём…
– Вопросы здесь задаю я! Где вы зарыли парашют? Будем запираться или сознаваться?
Он сделал вид, что прижигает сигаретой мою руку.
– И в чём я промахнулся?
– Ты споткнулся о крошечную чёрточку.
– ?
– Костя, ты перечеркнул семёрку горизонтальной полочкой – а так делают лишь русские. Всё, конец тебе. А ну, быстро! Имена, пароли, явки! В глаза смотреть! На кого работаешь?!
Он жахнул по столу ладонью.
Ну, блин. Век живи…
– Давай, Белый, выпьем, чтоб наши не попадались.
Надо бы и про ихних шпионов справиться…
– Нельзя, Костя, контролировать своё сознание постоянно, рано или поздно – но что-то наружу вырвется. Больше скажу: нынче у людей почти все мысли вовсе не их собственные.
– ?
– Вспомни, как нас учили классики. Бытие определяет сознание.
– А разве не так?
– Сегодня иначе – всё через экран. Понимаешь?
Пока ясно одно: меня пытаются отвлечь от интересной темы. Вместо шпионских секретов он суёт какую-то тягомотную философию. Не лучшая тема для разговора за бутылкой.
– Вот раньше уклад мыслей от чего зависел? От семьи, от друзей, от улицы, от важных для нас людей, – Белый говорил медленно, и такой темп завораживал. – А сейчас бал правит авторитет по имени Телевизор. Или, больше у молодых, Интернет. Но ведь на экране вовсе не сама жизнь – лишь производная от бытия. А сознание – вторая производная. Понимаешь: вторая производная. И зависит она от того, чем нас пичкают. Вторая производная…
Он явно ждал ответа, но вопроса-то не было. И снова показалось… Ладно, проверим. Только аккуратно, чтобы комар носа не подточил.
– Согласен, правильно. Но односторонне. Да, истинная информация дороже пережёванной. Но настоящую-то получить непросто. Удаётся разве что профи, журналистам да разведчикам. Поэтому они и улетают. Кто из газеты или с канала, а кто, – тут я сделал небольшую паузу, – в грунт, на минус полтора.
Это был пароль Академии метанаук. Теперь выдержать, не меньше трёх секунд. Ноль. Один. Два. Три. Не отозвался. Значит, не из наших. Жаль… Зато можно расслабиться. Хотя нет, ещё рано. Он должен забыть ту фразу.
– Белый, а вот скажи: как надо уходить от вооружённого противника? Я слышал, что от метра до двух – дистанция смерти.
Вроде бы получилось, этак незаметно сменить тему.
– Как уходить? Быстро.
Я хихикнул.
– Ценю твой юмор. Но представь такое. У супостата пистолет, снятый с предохранителя. Ты безоружен и спецприёмами не владеешь. А не оторвёшься – тебе хана. Так вот интересно, может, новые наработки появились? Или безнадёга, как тогда – против атрейского способа?
Белый расцвел. Но главное, он выпустил из памяти ту фразу.
– Я догадался. Тебе нужны детали для новой книги?
– Ну, блин! Ты опасный человек, мысли прямо читаешь.
– Ладно, слушай. Да, ты прав, шанс появляется только на дистанции три метра и более. И если терять нечего…
– Но как именно, делать?то надо что? Я правильно понимаю, нужно петлять зигзагами?
Он хохотнул:
– Вот?вот, хорошо сказал. Зигзагами, да ещё петлять – это круто. А главное, тикай в левую сторону от неприятеля. Но в Израиле лучше удирать вправо.
– Логично: так ближе до канадской границы, да? Издеваешься?
Он снова рассмеялся:
– Ни в коем разе. Психология стрелка – вот в чём секрет. На Западе пишут слева направо, и привычка эта сидит в подкорке. А теперь смотри: ты убегаешь вправо от противника. Но с его стороны это выглядит наоборот, как движение в левую сторону. А значит, стрелку придётся вести ствол и целиться как бы против почерка. Поперёк желания..
Ах, чёрт! И фразочка сильная, поперёк желания.
– Слушай, а вот ещё… Про наших агентов я понял. А как насчёт ихних шпионов – они?то на чём палятся?
Он улыбнулся.
– Тоже на мелочах. В России вообще трудно работать, если вырос не здесь: менталитет резко отличен.
– А всё?таки? Семёрку не перечеркивают? Или пить не умеют?
– Не в этом дело. Насчет пить, так их учат, как не пьянеть; ещё пилюлями снабжают особыми. Но опять же… – он задумался. – Вот случай был, уже здесь, в России. Пасли мы двух субчиков, но твёрдой уверенности не было. А те, видать, подозревали насчёт слежки, уж больно грамотно шифровались. И вот как?то взяли они литровую – и к себе в номер.
– Они в гостинице остановились ? – спросил я.
– Ну да, а комнату мы на прослушку поставили. Поначалу всё шло по?нашенски: матерки там, окурки в форточку. А потом – во идиоты! – бутылку не прикончили. Костя, там ещё граммов двести – а её, ещё живую – в холодильник. Скажи, ты вот на такое способен?
– Да это же кощунство! Надругательство над национальной святыней! Как можно, поматросить и бросить?
– Точно, – кивнул Белый. – И эта недопитая улика помогла вывести засланных казачков на чистую воду. Кстати, давай выпьем.
– Давай! Чтоб наши дети за трамвай не цеплялись!
Белый вновь рассмеялся: наверняка вспомнил наши трамвайные приколы сорокалетней давности. Он хохотал, явно зная, что я думаю о том же.
Отсмеявшись, Белый махнул стакан, захрустел огурцом.
– Или вот, последний случай на моей памяти. Вели мы одного деятеля. Опытный гад оказался, мы и кличку ему присвоили соответствующую – Пикадор. Вёл он себя ну оч?чень естественно, даже переигрывал. Душ принимал раз в неделю, не чаще, сморкался на тротуар, и, кстати, регулярно ссал в подъездах. А уж насчёт матюков, так прямо виртуоз. Видать, готовили лучшие спецы по России, из перебежчиков. Мы уж засомневались, мол, всё чисто. С глубоким прискорбием приносим свои извинения. Ан нет, прокололся! И знаешь, на чём?
– Ну?ну?ну?
– Подвернулась у нас рыбалка, зимняя. И нашли?таки повод, Пикадора этого пригласили. Начало марта было, ещё морозило. Мы?то закалённые, а после двухсот граммов так вообще… Разогрелись, рассупонились. И эта сволочь тоже, даже шапку снял. Чтобы его вражеская морда не отличалась от наших. А закалка-то не та, аж посинел весь. Я ему говорю, нормальным русским языком: «Ты что? Надень нахуй шапку, а то голова замёрзнет». Наш бы отшутился, типа: «Вот уж хрен. В прошлый раз в ушанке был, так водку предлагали, а я не услышал». А этот чудик что сделал? Ну, ты понял?
Ещё бы, анекдот не новый. Но какая аранжировка!
Лишь теперь стало ясно, что так притягивало нас, пацанов, к Белому: его уникальные знания и навыки. Не сочтите за нескромность, взять хоть вашего покорного слугу. Да, эрудирован. Но и только. Да, ребята это ценили, задачку просили решить и так далее. Но такие способности не из разряда особых. При желании почти любой, перелопатив кучку книг, может стать продвинутым. А Белый – это другое. Внутренняя сила, что проявляется через весёлость. Независимость. Мужественная красота, наконец.
Чем?то напоминает Фиделя. Да, команданте Фидель Кастро Рус. Родной человек из той жизни. Кстати, похожий нюанс обыграл Чак Паланик в книге «Бойцовский клуб». А ещё лучше – в одноимённом фильме. В Голливуде, что ни говори, работать умеют.
Надо бы записать. Ладно, пока узелок в уме завяжу: Фидель, Бойцовский клуб. Лишь бы не потерять, да.
– Костя, а «Коричневую пуговку» не забыл?
В самую точку: песня советских времён. В пятидесятых её распевали в детских садах и младших классах. А в шестидесятых мы, как сейчас помню, в общаге её горланили, хохмы ради.
Слова отложились в памяти слабовато, зато сюжет врезался. Там вражеский диверсант пуговку потерял от штанов. А мальчишки?пионеры нашли её на дороге. Смекалка сработала, дали знать куда следует. Лазутчика, само собой, изловили – повязали – изобличили. Граница на замке.
Здо?рово в тему.
– Ну что, попробуем?
Мы дружно заблажили:
А пуговки-то нету! У заднего кармана!
И сшиты не по-нашему широкие штаны.
А в глубине кармана – патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.
Тут у нас вышел спор, как правильно: патроны от нагана или патроны для нагана? Я утверждал, что – от. Ведь если – для нагана, возникает резонный вопрос: а где сам наган для этих патронов?
Белый возражал, настаивая на варианте – для нагана:
– Пойми, если оставить «от», возникает не менее резонный вопрос: а где сам наган от этих патронов?
В конце концов нашли компромиссный вариант:
А в глубине кармана – патрон и два нагана,
И карта укреплений советской стороны.
Так получилось даже лучше… Не забыть бы про Фиделя и Бойцовский клуб. И ещё: поперёк желания.
– Да, Белый, два нагана – это круто.
– Гораздо круче, чем один.
– Целых в два раза.
– Точно. На сто процентов, Костя. Иначе говоря.
– Но одну вещь мы с тобой проморгали: каким образом войдут в его карман два револьвера?
И тут Белый показал высокий профессионализм:
– Ты пропустил важную деталь.
– ?
– «…сшиты не по-нашему широкие штаны».
– И что это значит?
– Спецпошив. Это не простые штаны, а шпионские. Суть не в том, что карман глубокий и штаны широкие. При спецпошиве карман незаметно переходит в гульфик. А туда не то, что наганы – чёрт войдет. С рогами и с копытами.
– Толково! Ты классный аналитик, Белый!
Он, слегка покачиваясь, встал из-за стола, вытянулся и неожиданно грянул троекратное «ура».
– Да, Белый. Но скажи, на кой хер диверсанту два нагана?
– Не въезжаешь? Стрелять по-македонски, с двух рук одновременно.
– Ну конечно! Стрелять по?македонски и качать маятник.
– Ого! А ты, Костя, не такой простой, каким кажешься. Дурил меня? «Петляя зигзагами».
– Растём над собой. Но только…
– Что?
– По-македонски – с одним-то патроном?
Мы грохнули – в стену застучали соседи.
– Да уж… – Он вытер слёзы тыльной стороной ладони. – Врагу остаётся лишь качать маятник.
– И уходить против почерка. Петляя зигзагами и заметая следы…
– Отмахиваясь спецгульфиком, замаскированным под карман.
Стучали уже в дверь, но мы не открыли.
– Кто стучится в дверь моя?
Видишь – дома нет никто.
– Молодой хозяйка дома?
– А зачем тебе его?
Похоже, я захмелел. Не опьянел, а именно захмелел, как бывало раньше, в юности. И было весело. Весело, а не смешно. Это разные вещи, близкие, но разные. Рассмеяться можно от похабного анекдота или от щекотки. А веселье – состояние души, оно идёт изнутри, от сердца. И водка здесь ни при чём. Пьяным я не был, ни в одном глазу.
– Белый, давай-ка выпьем за… за нашу единую, могучую, никем не по… никем не победючую. Чтобы всякий, кто посягнёт… или покусится…
– Давай, Костя. Стоя и до дна.
Захотелось продлить вернувшуюся свежесть чувств (не забыть про Фиделя и прочее). К тому же меня осенило стихом.
– Белый, мы с тобой понимаем, что даже безоружный враг опасен. Мало ли что один патрон.
– Да уж. Загнанный зверь ещё злее.
– Однозначно. И мне в голову пришла мысль, в виде поэзии. Надо, чтобы народ, как раньше. Ну, замечал коричневые пуговки. И это самое, куда следует. Прочту, если хочешь.
– Давай, давай. Правильно мыслишь, Шарапов. Раз дело важное, действовать надо превентивно.
О! О-о!
ПРЕВЕНТИВНО…
Какое верное слово… Ещё один самородок, не хуже упреждения. Вот подфартило! Не забыть бы: Фидель, Бойцовский клуб и, главное, превентивно. Чудное слово, звучное, реальное. Ну, Белый, ну титан! Всё, абзац профилактике.
Приятель мой ждал обещанного, и я продекламировал:
– Враг хитёр и коварен, как лисица,
Обо всем подозрительном сообщай в милицию.
Ну как? Пятёрку хочу, даже с плюсом. Ну, не тяни же.
Он потёр лоб.
– Вот что, Костя. Как поэзия – это гениально. Но вот эффективность… Пока смежники передадут информацию в нашу в контору, то-сё – время потеряем. А враг, сам говоришь, хитёр и коварен. Уйдет, сволочь. Тут надо оперативней, сразу дать знать – кому положено. Чтобы вражина был обречён. И знал бы, гад: остался один патрон – застрелись. По-македонски.
– Логично. Ты меня вдохновляешь, как Анна Керн Пушкина. Слушай тогда:
Враг коварен и мерзок, как «бэ».
Обо всем подозрительном сообщай в ФСБ.
Ну разве я не гений? А где же аплодисменты?
– Костя, не в обиду будь. Но… Нет, нет и нет! Я знавал таких очаровательных «бэ»… – он закатил глаза. – А ты их – в один ряд со злодеями. Попахивает очернительством прекрасного пола.
Эх! И по рифме, и по смыслу мой шедевр казался не хуже штатных виршей советских времён. Которые висели на стенах режимных помещений. Кто постарше, помнит:
У врага звериная злоба – поглядывай в оба.
А ведь их сочиняли лучшие государственные умы, профессионалы. М-да. Обидно, понимаешь.
Зато какая попалась крупная дичь – «превентивно». Взять на карандаш! Скорей туда, в санузел совмещенный.
– Сейчас вернусь.
Стул по дороге опрокинулся – плевать. Вперёд, только вперёд! Выражаясь романтически, графиня с обезумевшим лицом бежит в сортир.
Превентивно! Теперь Фидель. Что там за мысли? А, да. Из уважения запишем полностью: Команданте Фидель Кастро Рус. И в скобочках – (родной).
Кажется, что-то позабыл? Ну конечно: Бойцовский клуб.
Осталось какое-то свежее выражение… во: поперёк желания.
Всё? Свободен, наконец!
Заглянул в зеркало, висевшее над раковиной… Что-то всплывает… А, Косма?. Конечно, Владими?р Косма? – с ударением на последнем слоге, на французский манер – вот кто автор игривой мелодии к «Высокому блондину».
Спустив из бачка воду, стёр полотенцем отпечатки пальцев с обоих кранов и дверной ручки. Превентивно, да.
Эх, хорошо сидим! А то ведь как часто бывает? Встретятся после долгой разлуки старые приятели, а сказать-то и нечего: разошлись их дорожки за многие годы. А с Белым у нас всё путём.
Вспомнилось прежнее наше развлечение – трамвайчик.
Перво?наперво мы скидывались на горькую, за два восемьдесят семь. Лишь Белый не платил – за свою будущую добычу.
В громыхающий железом трамвай мы садились в начале проспекта Ленина. Двое из нас фиксировали двери открытыми; водители относились к подобному терпимо: ну, шкодничают пацаны, что с них взять.
Белый изображал поддатого паренька; вскоре поллитровка якобы случайно выскальзывала у него из рук, а он как бы чудом её подхватывал. Через минуту?другую бутылка снова падала на пол, а Белый едва успевал подвести ступню.
Намеченная жертва, обычно немолодой дядька, начинала волноваться. Белому предлагалось: давай подержу, разобьёшь ведь. Всё, наживка заглочена. С этого момента наш лох глаз не отрывал от сосуда с драгоценной жидкостью. Казалось бы, какая тебе разница, разобьётся или нет: водка?то не твоя. Ан нет, был интерес. Белый обозначал его мудрёным термином: синдром приобщения. Психолог, блин.
Дальше начиналось главное. Белый, подойдя к самой подножке, упускал?таки бутылку из рук, и та, в полном соответствии с законом Ньютона, летела к проносящейся внизу брусчатке. Но. Но в эту секунду случалось немыслимое. Белый, скользя рукой по поручню, резко, почти падая, приседал на одной ноге. Вторая лапа выстреливала вниз, вдогонку ускользающему в бездну небытия сосуду; пуляла молниеносно, как язык хамелеона. Раз?раз – Белый подводил ступню под донышко, и тут же его хитрющая задняя конечность ускорялась вверх. Бутылка, кувыркаясь, взмывала в небо, Белый с ошеломительной небрежностью, не глядя, вынимал её за горлышко. Махом поднимался – раз?два – и опять неловкий парнишка. Сладчайшие секунды – любование мордой лица пациента. Взрослого дяхана, подло обманутого салагами. Душераздирающее зрелище.
Спустя миг от нашего гогота в трамвае чуть не лопались стекла.
Подобные затеи не всегда сводились к издевательствам над одинокими мужичками. Как?то раз и взрослых оказалось четверо. И они были не случайные попутчики, а тоже группа, хотя держались, как и мы, не кучно. По всему видно – команда с мощными локальными связями. И нити замыкались на неприметно одетом крепыше с короткой стрижкой.
Он стоял у окна, разминая крепкими пальцами папиросу?беломорину, и улыбался. Странная улыбка. Чувствовалось: закури он сейчас в полном трамвае, слова никто не скажет. Законное превосходство ощущалось и в ухмылке, и в хозяйской позе, и в том, как остальные трое оглядывались на него.
Едва заметно я кивнул Белому на кряжистого. Белый взглянул мельком; но мимоходом не получилось, взор его задержался. Тот безразлично смотрел на Белого. Необычные переглядки. Эти двое знакомы точно не были, но что?то общее их связывало. Лёгкой усмешкой дернулся уголок рта у стриженого, и он отвернулся к окну.
Белый кивнул, мол, продолжаем. И операция та прошла успешно: двое из четверых клюнули.
До сих пор удивляюсь, почему нам тогда не навешали да водку не отобрали? Похоже, у этих граждан имелись дела поважнее, чем проучить зарвавшихся фраерков. Или стриженый, глядя на Белого, вспомнил себя в юности – и не дал «фас» корешам.
Возвращённый с того света сосуд оставался у своего спасителя: кесарево – кесарю, а белое – Белому.
И что за потребность была такая? На время мы успокаивались, а потом снова тянуло на трамвайчик. Проходил месяц-другой, и прочие предложения («А не пошершеть ли нам ля фам?» или знаменитое «Из всех искусств для нас важнейшим является вино») единогласного одобрения не получали. Зато трамвайчик звал неудержимо. Откуда это жгучее желание покуражиться?
Как примитивно давалось в юности душевное веселье!
Идея! А спущусь-ка в гастроном да прикуплю ещё пару бутылочек. Одну мы уговорим наверняка, уж больно хорошо сидится. А вторую возьму в руки: «А давай, Белый, прокатимся на трамвайчике?». И рассмеёмся мы, как раньше.
Вернулся в комнату. Стакан мой оказался заполнен на треть, а Белый булькал «Гостиный двор» в свою тару.
– Да не стесняйся, Александр Павлович! Записывай уже без конспирации.
Ослепляющая вспышка.
Испепеляет всё живое.
Тлеющие развалины.
Всё покатилось к чертям. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я был навеселе, но одно-то помнил: визитной карточки я ему не давал. Собирался, но не успел. Не мог Белый знать моего отчества, никак не мог.
Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы разглядывали. Внаглую. Не зря я сомневался – он уже не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот кто это теперь. Гэбуха и есть гэбуха. Что там нёс голубчик, про вторую производную? Похоже, вербануть меня планировал, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи мои, видишь ли, херовенькие.
Белый наполнил свой стакан почти доверху, а остатки вылил в мой. Получилось поровну. Миллиметров десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.
– Ну что, на посошок? Костя, а ты можешь, как раньше? Как чай?
Мой сильнейший номер, он и это помнил.
Достав из холодильника чайную заварку, долил стакан доверху. Всплыли строки:
По несчастью или к счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места[1 - Геннадий Шпаликов.].
Пил я мелкими глотками, смакуя, с короткими перерывами. Со стороны казалось, что вовсе и не водку.
Нет, ребяты-демократы, – только чай.
Да, возраст и длительное отсутствие практики сказывались. Но я выдержал испытание, растянув процесс минут на пять. Правда, глаза сочились слезами, а горло сжимали спазмы. Понятно, зачем Белому понадобился прикол с «чаем». Для психологии. «Лучше всего запоминается последняя фраза». Штирлиц грёбаный.
Белый, приняв залпом, закусил остатками бутерброда. Я – нет. Чай не закусывают.
– Молодец. Есть ещё порох в пороховницах.
– Легко. – Водка так и просилась назад.
– Хорошо посидели. Ладно, давай прощаться. Может, ещё свидимся? – Он набросил пиджак.
– Может быть. Встретишь кого из пацанов – от меня привет.
Провожаю до дверей. Жмём друг другу руки и долго смотрим глаза в глаза.
По-хорошему бы – вымыть посуду и в душ, – но сил хватило лишь завести будильник.
В беспокойном сне виделся мне Белый. Но не теперешний, а прежний, из золотых шестидесятых.
– Встаём по одному, – говорил он вкрадчиво. – Идём тихо, не привлекая внимания. Через Москву пробиваемся на метро.
– Понял. Так легче затеряться в толпе? – отзывался я.
Белый вздыхал.
– Нет, Костя, не так. Потому что в метро есть эскалатор.
Сон повторялся много раз и вытянул из меня все жилы.
Глава четвёртая. Хмурое утро
Напущу я на вас неотвязные лозы,
И род ваш проклятый джунгли сметут,
Кровли обрушатся, балки падут,
И карелою, горькой карелой дома зарастут.
Аркадий и Борис Стругацкие, «Улитка на склоне»
Голова прямо раскалывается. А каков я в зеркале? М-да… Как там у поэта:
Золотая рыбка, жареный…
Нет, не так. А, вот:
Жареная рыбка,
Дорогой карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?[2 - Николай Олейников. Карась]
А мне ещё ведь на симпозиум переться, потом фуршет. Ох, не хочу, уже нафуршетился. Но одно дело откладывать нельзя: добычу надо разделать.
Где моя шпаргалка? И что там накануне восхищало?
УПРЕЖДЕНИЕ – это да! Настоящее золото, бегом в записную книжку. А ещё ведь и ПРЕВЕНТИВНО! Я нашёл-таки слово, да не одно!Сладкая парочка сверкает как Эльбрус двойной вершиной. Уже не зря в Москву приехал! Так, а что у нас дальше?
Провалы. Ага, это о провалившихся агентах. Но почему с большой буквы и к тому же с вопросом? Не тормозим, дальше, дальше.
2–5 лет… Хм, за что же нынче столько дают? За провалы? А коль зажопят в метро, срок удваивается? Неясно, однако тут надо как с кроссвордом – вперёд и на одном дыхании.
Продать все $. Не просто доллары, а все доллары. Это что же, снова срок за валюту, как при советской власти? Да нет, сейчас будет проще, баксы отберут без церемоний. А будешь упираться – по фаберже напинают. Или уведут к себе, а там в тиски зажмут. Тут не то что доллары – последние рубли отдашь.
Не, хрень какая?то получается, похоже здесь другой смысл. Эх, Александр Павлович, тебе важную инфу слили, а ты и закрепить?то не сумел.
Странно. Вроде и не шифровал особо, лишь сократил немного. Но что же мешает? И не бодун тому виною. Но где тогда барьер?
Ответ пришёл вдруг. Пакостят две вещи. Первая – стакан. Причём не мой, а Белого, с водкой почти доверху. В этой последней порции было что?то гадкое. Так вот же он стоит, правда, пустой. Стакан как стакан. И две порожние бутылки на полу.
Ладно, позднее разберёмся. Что тормозит ещё? Вторая производная. А этот гондурас с чего бы беспокоил? Господи, башка моя бедная!
Попробовать шпаргалку с обратной стороны?
Три строчки, не считая ПРЕВЕНТИВНО. Но и здесь вопрос: почему Фидель Кастро Рус я записал целиком? Плюс команданте. Да ещё с эпитетом – родной. Хм, полное имя в комплекте с воинским званием… А может, я тем самым хотел зашифровать само слово «полностью»? Но как связать Фиделя с Бойцовским клубом? А хрен его знает… Вернёмся назад, на прежнюю страничку.
Боже милостивый, так вот же оно, недостающее звено! Ну да, тот жуткий эпизод из фильма «Бойцовский клуб»! Полный пипец!
Тут не о тисках уже речь! Они сделают полное кастро моему родному «фиделю». По самое команданте, чтобы уже ничего не выросло. Точно, блин. Ну да, и Путин как-то обронил, мол, есть у нас специалисты и по этому вопросу… Кто бы сомневался. Правда, президент окоротил таким образом какого-то француза. А тут Фидель Кастро Рус. Да кто будет разбираться, рус ты или не рус? Раз уж превентивно, то, как говорится, лес рубят – щепки летят.
И насчёт поперёк желания – умри, лучше не скажешь. А хорошо бы уточнить: процедура коснётся лишь оппозиции? Или беспартийных тоже? Огласите весь список, пжалста.
Я потряс головой: во идиот! Так нафантазировать можно что угодно. Давно замечено: кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнётся как следует.
Ну не то, не то. Не раскрывается по?быстрому невольный ребус. Мешает долбаный стакан. И хватит себя дурить, всё ты уже понял. Привет из Академии… Надо же, так вляпаться: застрял?таки в подкорке негативный блок. И оставлять отравленную занозу нельзя. Ни в коем случае. Потому как известно, что будет дальше. Вернее, чего не будет.
Ни одной новой книги. Строки, которые чего?то стоят, требуют изменённого состояния сознания. Которое именуют вдохновением. А откуда ему, вдохновению, теперь взяться? Вон, собственная бумаженция с дюжиной слов и то не читается.
М-да… Попили водочки, называется. Конечно, «Превентивно» и «Упреждение» – трофеи ценные. Но какой прок от добычи, коль нести её некуда?
Будь я работягой, столяром-слесарем («Возвращаюся с работы, рашпиль ставлю у стены»[3 - Владимир Высоцкий. Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие.]), – ничего бы страшного. Ну, запорол пару-тройку деталей – с получки бы возродился. Но здесь, если кураж ухнет, пиши пропало. Не только с книгами, по жизни не поднимешься.
Отлучили меня от источника, вышвырнули из потока. Но сидеть и ждать, как невеста на выданье – себе дороже. Значит, что? По всему выходит, не обойтись без ментальной чистки. Лишь она способна вытащить из моей башки инородный осколок, стакан это зловредный.
А, может, оно и к лучшему? Заодно в Академию загляну, пусть и с чёрного хода. Вот и выясним, стоила ли Москва мессы. Правда, и риск немаленький, проблему невозвращенцев никто не отменял. Как там? «Нам не нужны трупы на скамейках». А, ладно. Где наша не пропадала.
Решено, сегодня же. Но перед серьёзной работой мозгам нужен отдых. Координатору звонить придётся, отпрашиваться: симпозиум никто не отменит.
– Да, слушаю.
– Семён Петрович, привет! Константинов это.
– Утро доброе, Палыч.
– Доброе, да не для всех. Что?то поплохело мне, командир, нездоровится. Хочу сегодня сачкануть, не возражаешь?
– Это как же? Фуршет лишь намечается, а тебе уже плохо? Ты что, и вечером не появишься?
– Ох, не хотелось бы.
– Ну как знаешь. Давай, выздоравливай.
– Добрая ты душа, Петрович.
Завёл будильник на одиннадцать и упал досыпать.
Глава пятая. Чистилище
– Почему с оркестром?
– Ваше Величество, ситуация сложная. Сначала намечались торжества. Потом – аресты. Потом решили совместить.
К/ф «Тот самый Мюнхгаузен»
До Лубянки я доехал на метро. Вот и знакомый скверик, и прежняя скамейка. Можно начинать – я присел. Стоп, а часы? Ну да, вечером заводил. Но тут случай особый, лучше перебдеть, чем недобдеть. Закрутил головку своего «Полёта» до упора.
Теперь освежим в памяти правила ментальной чистки. Хотя тренинги Академии буквально впечатались в память – так виртуозно проводил их инструктор.
В первую встречу, стоило ему войти – высокому, по?военному подтянутому, – словно волна прокатилась по залу.
– Лучший чистильщик Академии, – прошелестел за моей спиной женский шёпот.
Говорил инструктор отчётливо и неторопливо.
– Нам не нужны трупы на скамейках. Вы можете вернуться без добычи. Допустимо потерять трофей в дороге. Но возвратиться вы должны обязательно. Помните, главнейшее правило – третье. Оно стоит двух первых, вместе взятых.
– Итак, правило первое, – продолжал он. – Максимальная свобода. Не зацикливайтесь на логических схемах, дайте волю чувствам. Если душа, как утверждает религия, существует, она обретается, как доказывает наука, в правом полушарии головного мозга.
– Правило второе: подъём допустимо использовать для решения попутной задачи. Не разбрасывайтесь, выбирайте одну, важнейшую.
– Правило третье – и последнее. Всегда возвращайтесь. Повторяю, – он понижал голос. – Возвращайтесь. Вы должны думать не только о себе. Держите в сердце Академию. Не забывайте: смерть при хороших прижизненных показателях всегда вызовет подозрение. Ещё раз: нам не нужны трупы на скамейках. Вопросы? Вопросов нет.
Дальше начиналось главное – практические занятия.
Итак, с правилами ясно. Теперь очерёдность. Три стадии ментальной чистки. Стадия первая – погружение за сокрытой от сознания информацией, или чистилище. Стадия вторая – подъём из виртуала в реал, или эскалатор. Стадия третья – актуализация, или расшифровка добытого. Смогу ли?
Главная проблема – в стакане. Гранёный стакан. С водкой. Причём не мой, а Белого. И попутно решить бы ещё загадку – вторую производную.
Всё? Всё. Пора.
Что там часики мои? Пока идут, как положено. Маленькая стрелка замерла на цифре «12», большая неумолимо к ней подбирается. Похоже, всё случится в полдень. Как говорят военные, в двенадцать ноль?ноль.
Что?то странное происходило на площади. Сюда нагнали целую кучу гаишников и спецназовцев. Плюс роту бойцов, в бронежилетах и касках. С автоматами, да ещё и с ранцами за спиной.
Картина как на ладони. Вчера не заметил: скверик?то, оказалось, приподнят над площадью, и промеж ними лестница, конца?края не видать. Как же раньше не разглядел?
И правда – началось. Вон как слаженно действуют, в жизни так не бывает.
Гаишники носятся, как муравьи перед дождём, ни одного лишнего движения. Одни перекрывают проезды, ведущие к Лубянке; другие сбрасывают с подъехавшего КАМАЗа чугунные столбы на бетонных стаканах?основаниях; третьи расставляют их по кругу. Прочие навешивают на опоры канат с красными треугольными флажками. Остальные тормозят пешеходов, приблизившихся к огороженному участку.
Спецназовцы окружают натянутый канат двойной – спина к спине – цепочкой. Бойцы выдвигаются на перекрёстки.
А на моих часах?.. Двенадцать ноль?ноль – и стрелки замерли. Главное, чтоб не навечно.
Послышался мощный гул: со стороны Театрального проезда показался огромный тягач. На подобных махинах прежде на парадах возили МБР[4 - МБР – межконтинентальная баллистическая ракета.], но этот был ещё крупнее: отъезжающий КАМАЗ на его фоне смотрелся пигмеем.
Монстр пытался въехать на Лубянку, не задев ограждения; он медленно выворачивал оглобли, но протиснуться не получалось. И гаишники без пользы: слишком размеристым оказалось стальное чудище.
На тягаче, в центре гигантской, с баскетбольную площадку, платформы возвышался памятник Железному Феликсу. В длинной шинели с кровавым подбоем. А вокруг монумента замерла толпа необычно одетых – одни обмотки чего стоят – людей. И тут же – сверкающий металлом герб: орёл с двумя головами, увенчанными крупными рубиновыми звёздами. В правой лапе хищная птица сжимала молот в человеческий рост, в левой – столь же устрашающих размеров серп.
В двух шагах от монумента разместился странный агрегат с гофрированным шлангом, впившимся прямо в грудь Железного Феликса. К затылку рыцаря революции примыкал щелястый ящик, соединённый кабелем с загадочным устройством. А подле ног Феликса скучились мелкие коричневые бруски. Тротиловые шашки?
Тягач окутался дымом, сизая пелена стелилась по земле. Поднимаясь, она уже скрывала нижние этажи ближайших зданий. Но в ограниченный канатом круг дым не проникал.
Исполинская машина ритмично исторгала выхлопные газы, и в ритм этот вписалась невесть откуда – извне или изнутри – взявшаяся мелодия. Григ, «Пер Гюнт», интермеццо «В пещере горного короля». Воплощение силы – абсолютной, бездушной и не по?доброму, издевательски весёлой.
Кажется, я понял. Кондиционер! Ну конечно: одним выстрелом – двух зайцев: горячее сердце и холодную голову. Гениально! А бруски? Тогда не взрывчатка, а мыло. Чтобы, значит, чистые руки.
Но что за люди стоят на платформе? И сколько их? Ага, двадцать шесть. Похоже, бакинские комиссары. Хм, латышские стрелки оказались бы уместней. «А может, – прозвучал ехидный голос внутри черепной коробки, – тебе подать ещё и Анку?пулемётчицу, до кучи? А пива холодного в постель не хочешь?»
Я увял.
Стальной великан изрыгал дымные клубы всё быстрее, музыка звучала громче и громче. Безжалостное неистовство искало выход. Чадные тучи с хлопьями сажи заползали всё дальше в соседние улицы; резкий запах гари ударил мне в нос.
Чёрная метель крутилась по Лубянке. Мертвенное мерцание высветило платформу и белый круг площади – словно сцену в гигантском театре.
Злорадствующие ритмы плавно перешли в разухабистый финал в исполнении группы «Делириум тременс»:
Ух ты, ах ты —
Все мы – космонавты.
И – тишина. Резкая, внезапная как удар, тишина. Всесокрушающая сила так и не вырвалась наружу.
Лишь сейчас я заметил несуразность: бо?льшая часть платформы пустовала. Зачем же понадобился исполин-тяжеловоз?
"Понты дороже денег", – мелькнула мысль. И в тот же миг в голове моей раздался сухой щелчок. Железный Феликс вспыхнул, на секунду меня ослепив. Запах горящей серы перебил вонь выхлопных газов.
Дым сгустился в кромешную мглу. Тьма, пришедшая из Театрального проезда на смену ослепляющей вспышке, накрыла всё вокруг Лубянки. Исчезли улицы и переулки, исчез во мраке чудовищный тягач и всё, что на нём размещалось. Исчезли двадцать шесть бакинских комиссаров. Исчезла куча мыльных брусков. Пропал нелепый и страшный герб, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое на площади и в её окрестностях.
Стоп. Подобное где-то встречалось, насчёт тьмы пришедшей. Может, обойдется? Но как это я потерял бдительность? А, понятно: не по трудам легко взломался первый код.
Значит, нужные книги ты в детстве читал[5 - Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе.], – раздался внутри родной голос Володи Жеглова. О, блин! Час от часу не легче, такая осечка.
На сей раз кара последовала немедленно.
У, ё!.. – страшный удар молотком в правый висок, и вослед серия, уже отбойным.
Времени в обрез – и надо успеть…
Птицы смерти в зените стоят…
Летят самолеты – крандец мальчишу.
Ну? Ну, всё?
Нет, просто пулемёт заклинило. Возврат каретки – и по новой.
Да не хочу я, вашу мать!
Мозгоклюй долбаный…
Мама…
Уфф, отпустило. Даже не верится. Ещё бы чуть, и в самом деле – всё. Инсульт-привет. В грунт, на минус полтора. Нельзя! Нам не нужны трупы на скамейках.
Ох… Сам виноват. Тщательне?й надо. И пока неясно, сполна мне навешали или ещё осталось.
* * *
Мгла рассеялась, на Лубянке начиналось новое действо. Не вставая со скамейки, на негнущихся ногах я подошёл к самому краю площадки.
В призрачном свете очертания зданий и машин размывались. Люди в форме, дружно сняв ранцы, достают из них что-то похожее на спаренные зимние шапки. Напяливают на головы… Наушники, да такие огромные! Вот сволочи, предупреждать же надо.
Широко открыв рот, я плотно прижал ладони к ушам.
И тут зарябило – до тошноты, до занудной боли в глазных яблоках. Земля вспучилась, встала дыбом и осела. Но даже вернувшись на место, так и ходила ходуном. Тугой воздух ударил в лицо, а по голеням будто врезали доской.
В голове противно звенело.
Я окинул взглядом площадь. Огромная – дух захватило – круглая дыра пронзила Лубянку ровно по центру. ПРОВАЛ – выплыло из глубин подсознания. Именно так – Провал – с прописной буквы.
А что с оцеплением? Свирепый акустический удар сбил с ног почти всех: они корчились на земле. Всех, кроме одного, ближайшего ко мне спецназовца. Приземистый крепыш, очень похожий на командира СОБРа из фильма «Антикиллер». Как и я – без наушников, – расставив слегка согнутые в коленях ноги, он смотрел в сторону бывшей площади и… улыбался.
Почувствовав мой взгляд, спецназовец повернулся и отдал честь рукой в чёрной перчатке со срезанными пальцами. И этой же рукой указал на Провал. Но жест его был не совсем обычный: четыре пальца сжаты и вниз – большой. Так в древнем Колизее римские граждане приговаривали к смерти побеждённого гладиатора.
А там, в глубине круглой шахты, что-то происходило. Из бездны доносилось странное, немыслимое в центре Москвы гудение. Заполнив шахту, гул выползал на поверхность. Он пульсировал, то слабея, то усиливаясь; рокот накатывался волнами – одна за другой, одна за другой. Могучий удар, долгая тишина, и через мгновение снова гул. Громче и громче – и опять удар огромной жидкой массы о твёрдую стену. А потом всё повторяется, с каждым разом громче и ближе. И запах. Древний как мир запах истинной, не городской жизни. И вот показались над пропастью пенистые гребни самых высоких волн.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-ayrashin-31932793/kamuflet-67210167/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Геннадий Шпаликов.
2
Николай Олейников. Карась
3
Владимир Высоцкий. Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие.
4
МБР – межконтинентальная баллистическая ракета.
5
Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе.
Олег Айрашин
Поперёк программы #1
Герой романа фантасмагории «Камуфлет» Александр Константинов – сотрудник мистической Академии метанаук. Сверхспособности и всё такое. Им владеет идея фикс: разгадать тайну человеческой агрессивности. Герой пускается в рискованное путешествие, через миры и десятилетия. По ходу ему открываются важные тайны человеческой истории. Оказывается, мы вовсе не гомо сапиенс, а наш мир кем то придуман.Но главное – хорошо кончается. Всех вылечат. Роман является первой книгой серии «Поперёк программы» и может понравиться поклонникам творчества Аркадия и Бориса Стругацких, а также Виктора Пелевина.
Олег Айрашин
Камуфлет
Часть I. Парадное
Глава первая. В начале было слово
А есть слова – по ним глаза скользят.
Стручки пустые. В них горошин нету.
Евгений Винокуров, «Слово»
Открывать или нет – вот вопрос. Когда не ясно, кто снаружи, разумнее не отворять. Но я беспечно распахнул двери, и в дом ворвались незнакомцы.
Чужих было двое: усатый верзила и низенький плешивый пузан, в чёрных мундирах со сверкающими золотом нагрудными знаками. Сунув мне под нос корочки, сходу прошлись по комнатам. Но это так, ритуал соблюсти. Знали собаки, где и что искать.
На кухне оба уставились на газовую плиту. Лысый пузан потёр ладошки:
– По долгам следует платить, верно?
Усатый хмуро жевал зубочистку. Я молчал. А что тут скажешь?
– А вы просрочили. – Лысый покачал головой. – Работу не сдали издателю – и деньги не возвращаете. От плиты отойдите.
Да, аванс брать не стоило, прожили бы как?нибудь и без этих двухсот тысяч. Но даже в страшном сне тогда не грезилось, что рукопись в срок не закончу. И что обидно: из?за единственного слова. Не глянулось оно мне, вишь ты. Типа крутой стилист, понимаешь.
Коллекторы действуют по закону – и я бессилен.
Верзила наклонил плиту, лысый извлёк из?под неё заветный свёрток, перехваченный джутовым шпагатом, и сноровисто развязал его; снятый с альбома пакет полетел в угол. Лысый, осклабившись, перевернул увесистые листы с серебряными рублёвиками.
– Ты только посмотри! – Лысый повернулся к усатому. – А ведь уверяли, что денег нет. Ай?я?яй! Головы людям зачем?то морочили.
– Он лукаво прищурился:
– А денежки?то – вот они где.
– Это не деньги… Старинные… коллекция… личное.
– Уже нет. – Усатый выплюнул зубочистку.
– Верно говоришь, Степаныч. Так, и что у нас тут? Ну-ка посмотрим…
Лысый присел к столу.
– Ну-ка, ну-ка… Ух ты, крестовичок-то какой шикарный!
Лысый не спеша перелистывал пластины.
– А вот и Петя Второй. Так-с, а Петя Третий почему отсутствует?
Эх, прибить бы незваных гостей! Двадцать лет – псу под хвост. Двум чёрным псам.
– Не по средствам, что ли? А? Иван Антоныча тоже вот нету. Зато что есть – пальчики оближешь!
Захлопнув кляссер, лысый взвесил его на ладони:
– Должно хватить.
Я молчал.
– Заканчиваем. – Лысый кивнул верзиле. – Дуй за понятыми. Чего замер? Соседей тащи!
Что же делать, что делать? А если спиной к плите и незаметно кран открыть? А самому затаить дыхание?
Мне даже почудился газовый запах.
Господи, бред какой. Ну зачем, зачем я брал этот чёртов аванс?
– А может… – Лысый раскрылся лукавой улыбкой… – решим вопрос на месте?
– Это как?
– Легко, дружище. Медь остаётся вам, серебро достаётся нам. А? – Он прямо лучился радостью. – Как говорится, бабе – цветы, дитям – мороженое. И ваш долг списывается. Идёт?
Ага, откатит он издателю десяток моих монет – и всё уладилось? За дурака меня держит.
Хлопнула входная дверь – вернулся усатый. Один, без соседей.
– Вы, я вижу, упрямитесь? – Лысый печально вздохнул, тут же раздался страшный, нечеловеческий вопль и меня сбили с ног.
Я вскочил, но сверху обрушился пол, и почему-то асфальтовый.
Надо мной склонился незнакомый мужик в очках:
– Цел? Сам-то встанешь? Ну что же ты на красный?то, а?
Я с трудом поднялся и… враз очутился на улице. Вот оно что… Визжали, оказалось, тормоза белой «Тойоты», она же и опрокинула меня наземь. А лысый и усатый, стало быть, исчезли.
– Может, в больницу тебе, а?
– Да ладно… – Я переступил с ноги на ногу; в правом колене резануло.
– Кровь на щеке вон.
– Ерунда… – Промокнул жгущую ссадину платком. – Слушай, не бери в голову, всё нормально.
– Точно?
– Да езжай, уже вон затор из-за нас.
К чему был этот сон наяву? Догадаться несложно: вконец меня достали печали и тревоги.
* * *
Профилактика. До чего отвратительное слово: казённое, сухое до трухлявости. А заменить нечем. И ведь не обойтись. Издатель требует рукопись, а у меня проходная идея повисла. Вроде простая мысль: лучше подстелить соломки, чем ждать, пока жареный петух клюнет. Но как это выразишь одним термином?
Прилежный ремесленник, я запрещал себе затёртые словечки. Передо мной высился пример – строки Ахматовой из знаменитого цикла «Ветер войны»:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет … Ленинград?
Почти каждый поэт, не мудрствуя лукаво, вместо многоточия вставил бы: «защищать».
Но не Ахматова. Ибо «защищать» – б/у. И она таки нашла замену:
Птицы смерти в зените стоят
Кто идет выручать Ленинград?
Не слабо? А вот у меня с этой долбаной профилактикой – не получается. Хотя ответ наверняка имеется. Но почему словари-то молчат? Господи, из-за одного мутного существительного все планы рушатся! Проклятущая профилактика чуть не в каждой главе колом встаёт. И аванс этот чёртов, где же, где достать эти двести штук?
Если по правде, то дело не столько и в слове. Что слово? Так, примета. Вот получится истинное отыскать – тогда и книга выйдет полновесная.
Конечно, выехать можно было и на спецсредствах Академии, но вот не уважаю я эти костыли для разума. Да, тоже комплекс. А у кого их нет?
Кстати, об Академии: давненько я туда не заглядывал. И ведь сказывается: тает вера, тает. Странные дела… Пропустишь год – и уж сомнения терзают: а существует ли она, эта самая Академия метанаук? Или так, морок неуловимый?
Как же вовремя случилась эта командировка в столицу! Симпозиум – отличный повод оказаться в Москве. И для супруги неплохая отговорка: про Академию ничего Марианна не знает и знать не должна.
Глава вторая. Лубянка
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом,
Не возвращайся – где был рай когда-то,
И брось дурить – иди туда, где не был.
Владимир Высоцкий, «Цунами»
Что лучше: злато или зелень? Не о финансах речь – про осень и про лето. По мне, так злато краше. Особо, если чудо высшей пробы, что на Руси зовётся бабьим летом. Да, жаль тропические страны, лишённые очей очарованья…
Светило нежаркое сентябрьское солнце; я поднимался к Лубянке по Театральному проезду. Томило пронзительное предчувствие: сегодня особый день, сегодня случится важное. Возможно, разрешится гнетущая меня задача.
Откуда явилось это предвестие? Не раз уже так бывало: ломаешь голову над чем?то, а внутри возникает музыка. И вслед за ней – катарсис и разгадка.
Сейчас в душе моей качались волнами нежные скрипки. Брамс, Третья симфония. И часть тоже третья, аллегретто. А раз внутри такое чудо, решение уже близко. Тепло, тепло, ещё теплее…
Здесь, на Лубянке я не был чуть не двадцать лет, и сразу бросилась в глаза клумба в центре площади. Ну да, ведь раньше на этом месте возвышался памятник Дзержинскому.
Неужто ничего не сбереглось от прошлого? Постой, а что за скверик в начале Новой площади? Какой?то стенд. Ну?ка, ну?ка…
«За годы террора в Москве по ложным политическим обвинениям были расстреляны 40 тысяч человек…»
Сорок тысяч – это же небольшой городок! И не где-то в далёкой Сибири, а прямо здесь, в столице. Куда ж они трупы?то девали? А, вот как раз про это. Сначала предавали земле на кладбище Яузской больницы, затем на Ваганьковском. Потом сжигали. Но Донской крематорий – далеко не Освенцим, поэтому с тридцать седьмого снова стали закапывать – слово "хоронить" здесь неуместно – на двух секретных полигонах НКВД. Ну, страна!
Присесть бы куда… А вот и скамейка – железная, покрыта чёрным кузбасслаком..
Я снова осмотрелся. Во?о?н – тот Самый Высокий Дом: оттуда всю Колыму видать, говаривали в прежние времена. Девять этажей, два верхних – глухие; гордый шпиль, часы с чёрными стрелками.
И тут случилось важное.
Я узнал его сразу. Настолько ослепительно белая шевелюра могла быть лишь у одного человека. Да и вышел он из того самого дома – таких совпадений не бывает. Белый, точно. Больше некому.
Мой старый знакомец нырнул в подземный переход, и я чуть было не завопил через всю площадь. Куда подевался? Ага, вот же он, показался. Так, заглянул в книжный, «Библио?Глобус». Можно не суетиться, никуда мой приятель теперь не денется.
Белый был из той жизни. Насыщенной страстями, голодной и счастливой. Где чуть не все девчонки были восхитительны и желанны; рубль был деньгами, а доллар преступной мечтой; где обычный обед – три пончика – два чая; а три пива – два гарнира – обед воскресный. Та жизнь длилась долгие четыре года и вместила едва ли не бо?льшую часть моего века. От тех славных времён осталось манящее послевкусие табачного дыма от болгарских сигарет «Шипка» и лёгкая ностальгия по гранёным стаканам.
Встретиться с Белым мне хотелось давно. Ведь именно с ним были связаны самые колоритные эпизоды той жизни. Смотри?ка, даже в мыслях я не назвал его по имени: Толя, Толя Ратников. В те времена по именам друг друга мы величали нечасто. Меня, Сашу Константинова, сразу нарекли Костей.
Вот Белый вышел из книжного. Куда же он теперь? Так, открыл дверь… А, вспомнилось: ближе к концу учёбы у него появилось увлечение: штыки, кинжалы, сабли и тому подобное железо. А тут по пути профильный магазинчик. Что ж, придётся подождать.
Десятки лет ту жизнь почти не вспоминал. А как увидел однокашника, картинка и проявилась.
* * *
А что Белый вытворял с финским ножом! По выходным, когда многие обитатели сваливали из общаги, нам, оставшимся, он демонстрировал атрейский способ. Присутствовали, кроме меня, обычно Шплинт, Корчём и Тилибом.
Выйдя в длинный коридор, на всякий случай стучали в ближайшие двери: не выскочил бы кто часом под нож.
Изюминка заключалась в технике метания. Не только рабочая рука, всё его тело в миг броска напоминало змею, а ещё больше – кнут. Роль кнутовища играли ноги, до самых бедер, а корпус и рука набирали разгон по возрастающей.
– Теоретически, – изрекал Белый, – скорость ножа может быть и звуковой, треть километра в секунду. Но лимитирует предплечье, прочность сухожилий. А потому реально – до двухсот метров.
Однажды кто-то из нас спросил: а можно ли увернуться? Белый снисходительно улыбнулся.
– Один-единственный шансик, пацаны. Следите за его бёдрами. Важно уловить начало разгона: если противник в плохой форме или небрежничает, надежда есть. Такая вот ситуёвина.
Проверять защиту на себе решался лишь Корчём. Он облачался в примитивные доспехи, а на область сердца, поверх самодельного бронежилета, мы привязывали пару конспектов. Чтобы не портить броник.
Отойдя на шесть-семь метров, Белый вынимал сталь из ножен; вращение бёдрами он повторял всё быстрее, но то была лишь примерка.
Потом Белый, странно усмехаясь, убирал финарь обратно; на свет появлялся другой, с тупым концом. Мгновенный толчок бёдрами, тело сжимается в плотный комок мышц, хлёсткий взмах рукой и страшный, пронзительный крик:
…и – й – Я!!!
Короткий свист рассекаемого воздуха.
Заканчивалось всегда одинаково: удар сшибал Корчёма с ног. Бедолага поднимался, шатаясь, как пьяный, тряс головой, орал отнюдь не благим матом. Мол, неправильно, так не должно быть, мешают доспехи (плохому танцору…). И всегда нож торчал аккурат из конспекта.
А насчёт «так не должно быть» мы давно сообразили. Это простоватый Корчём не врубался. Ведь Белый, тоже следя за его бёдрами, догадывался, в какую сторону тот бросится. Но наш недоумок даже не пытался финтить.
Теперь думаю, что от настоящего финна даже и кевлар бы не спас. Но тогда о кевларе слыхом не слыхивали.
Позже Белый потряс нас иначе: объявил между делом, что мечтает о Высшей школе КГБ. Чтобы, значит, в разведку.
Смелое заявление. В те времена «Семнадцать мгновений весны» на экран ещё не вышли, зато каждый третий анекдот был про товарища майора. Да и аббревиатура КГБ прочно связывалась со словом сексот, или стукач. Но насчёт Белого сомнений не возникло, и тот факт, что он решил податься в чекисты, мы просто приняли к сведению. И без шуточек типа: «А кто у нас работает в органах, но не гинеколог?»
В конце концов Белый своего добился и потом, по слухам, служил нелегалом на Западе. А вернувшись, определился на Лубянку. Вот такой это был человек.
Вот двери оружейного открылись, и Белый двинулся дальше, даже не оглянувшись. Тоже мне, чекист. Ладно, хватит играть в догонялки.
– Белый!
Реакция у него ещё та: полсекунды на повернуться и узнать, и тут же сверкнула ослепительная улыбка. Вспомнилось, с огромным радиусом поражения особей женского пола.
Итак, секунда – и:
– Костя?
Надо же, назвал как прежде!
Конечно, хлопки по спине, взаимное лицезрение.
Волнистые и не просто белые – сверкающие белизной волосы. Контраст между широкими плечами и узкими бёдрами – классический перевернутый треугольник, куда там нынешним бегемотистым качкам. По-прежнему напоминает закрученную туго пружину, всегда готовую распрямиться.
Серый костюм из тонкой шерсти сидит как влитой; белая сорочка, синеватый галстук – таким я Белого не видел. Красаве?ц.
А дальше у нас пошло нестандартно. Никаких там: «Надо бы встретиться»; «Да, конечно… Я позвоню, встретимся обязательно».
– Вот что, Костя, встречу надо отметить. Сегодня.
– Согласен. А ты, Белый, в Москве – как? Живёшь или проездом?
– Живу, живу. Две квартиры здесь, так что сразу ко мне.
– Две квартиры в Москве? Круто! Одна кооперативная, другая – конспиративная?
Он расхохотался.
– Нет уж, Белый, предлагаю ко мне, в гостиницу. Сам подумай, как мне потом возвращаться, если посидим хорошенько? Ваши жадные менты на каждом углу будут интересоваться моей персоной.
– У меня заночуешь, без проблем. Или такси вызовем.
– Извини, люблю ночевать на своём месте. Поехали?
– Ладно, уговорил. Тогда на метро, что ли?
В подземке не повезло, сразу попали в плотную толпу. Но Белый словно и не замечал преграды. Лавируя между пассажирами, он ловко, как навазелиненный, проскальзывал вперёд. И что интересно – безо всяких толчков локтями и прочего хамства.
Потом спрошу, как удаётся. Тепло и всё теплее… Не зря во мне звучал Брамс, не зря…
Это ж надо, можно побеседовать с разведчиком, пусть и бывшим; из первых рук узнать все шпионские секреты. Мало что там в романах напишут да покажут в кино.
Выйдя из метро, сходу зашли в гастроном. Однако и тут случилась очередь. Мы поглядывали друг на друга, и зуд мой всё усиливался.
Нелегал – это вам не хухры-мухры. Тайные встречи с агентами, уход от преследования, явки и пароли. Шикарные женщины и охренительные машины. Фотоаппарат, замаскированный в галстуке, стреляющая авторучка…
Хочешь проверить, нет ли за тобой слежки – включи левый поворот, а сам поверни направо.
Хорошо отрываться у железнодорожного полотна.
– Как я вас узнаю? – Под мышкой я буду держать мотороллер «Тула».
– Спички есть? – Отсырели.
– Здесь посылают ракеты на Марс?
– …Костя?
– А?
– Что берём? Давай «Бостон»? Питерская штучка, мягкая.
Ну да, мы же все теперь обожаем питерское.
– А давай-ка лучше вон ту. «Гостиный двор – хлебная». Тмином пахнет, пьётся даже без закуски. И тоже, кстати, питерская.
Он хмыкнул. В итоге взяли ноль-пять «Бостона» и ноль-семь «Гостиного». И закуски, попроще. Так захотелось, попроще.
Знать бы заранее, какой урок преподаст мне эта встреча. Погибнуть мог запросто.
Глава третья. Весёленький вечер
Три дела, однажды начавши, трудно кончить:
а) вкушать хорошую пищу;
б) беседовать с возвратившимся из похода другом;
в) чесать, где чешется.
Козьма Прутков
Начали мы с «Бостона». Я потянулся за гостиничными рюмашками, но Белый посмотрел с укоризной. Нашлась пара гранёных стаканов. Я разливал, а Белый, пока булькала водочка, внимательно меня разглядывал. Дружно махнули за встречу.
Хороша, родная! Чёрный хлебушек пахнет одуряюще. Сверху огурчик порежем, бутерброд называется. Колбаса, колбаса, я тебя сейчас сожру!
И не терпелось, ох не терпелось. Слаб человек. Но это же Белый, живой Штирлиц. Нет, ну как это он? В чужой стране, с поддельными документами. А попадёшься? Хана, нелегалы ведь работают без дипломатического прикрытия. Им, если что, не высылка грозит, а тюрьма, и срок астрономический. А до того запытают до полусмерти.
Вспомнили наших ребят; говорил больше я. Не то, не то. Похоже, мой бывший однокашник догадался, кивнул: дескать, давай уже.
– Белый, а скажи, тебе там было страшно? Если что, мучили бы, да и сроки за шпионаж – ого-го.
– Да брось. Конечно, провал – это дерьмово. Но не смертельно. Пытки, говоришь? Нет, коллег из России в нормальных странах не терзают. Не война всё-таки.
– А как же…
– Полиграф. Или психотропные средства. Пентотал, он же тиопентал натрия, в просторечии сыворотка правды. Но наши в тюрьмах подолгу не гниют, обычно удаётся обменять на ихних Джеймсов Бондов. Тем тоже неохота париться на шконках. Так что ампулу с ядом в зубе уже не прячем.
Белый достал пачку «Парламента».
– Ну, а ты чем живешь, Костя?
– Тоже на государевой службе, надзор по атомным делам. Преподаю немножко. Ещё книжки начал писать. Тут ниша свободная – популярная экология, да и радиация тоже. Грех мимо пройти.
– И как, получается?
– Есть такое дело.
– И? Небось купаешься, в зелёных-то?
– Не особо, честным трудом заработать проще. Вся жопа в мыле, а деньги не идут, а уходят. Чтобы книгу издать, мы вон дачный участок продали.
Белый встал и шутливо-торжественно пожал мне руку.
– А семья такой бартер одобрила? Землю – на книгу? Кстати, семья у тебя?.. Жена, дети?
– Дети взрослые. А жена затею поддержала, в расчёте на перспективу.
– Знаешь, если я женюсь (Эх, Белый, Белый! Ведь нам уже под шестьдесят…) – только на такой женщине. Слушай, познакомишь с супругой?
Ага, щаз – вспомнилась его голливудская улыбка.
– Что ж… будете у нас на Колыме – милости просим.
Белый заржал. Боже, как легко я купился…
– Ну давай, – сказал он. – Между первой и второй – перерывчик небольшой. За перспективу!
Хотел спросить, отчего проваливаются разведчики, но не успел.
– Костя, а сам где обитаешь? Судя по гостинице и «У нас на Колыме» – не здесь. Тут курить можно?
Он достал зажигалку – «Зиппо» блеснула холодным хромом.
Я подставил блюдце.
– Как распределился, застрял в городишке под Свердловском. Из тех, что на картах тогда не было.
– И как там? – он щёлкнул зажигалкой. – Райский уголок?
Тут меня и прорвало.
– Да не сказал бы.
– А что не так?
– Подъезды. Понимаешь, Белый – подъезды. Помнишь, как после пивка мы ходили отлить? Куда, выражаясь культурно?
– До ветра?
– Точно. А у нас нынче наоборот – с улицы в подъезд. От ветра. Не странно тебе? Так и до «Твин Пикса» недалеко.
– При чём тут «сладкая парочка»? – отшутился он. – В столице кое-где тоже русским духом попахивает. Я думал, что свои, дорогие москвичи. Но ты посеял семена сомнений. – Он выпустил тройку дымных колечек. – Ладно, разберёмся. Операцию начинаем завтра. Кодовое название – «Туалет типа подъезд». Ну, за культуру!
Взглянув на столешницу, я невольно усмехнулся. Последние годы меня, стареющего зануду, раздражали всякого рода неопрятности. Да и запаха табачного дыма я, бросивший курить, терпеть не мог. Но сейчас…
– Белый, сигареткой угости.
– Ты же вроде некурящий?
– Тут закуришь.
Он щёлкнул хромированным чудом, я вдохнул щемящий дымок, выпустил через нос.
Что же хотел спросить? А, вот.
– Слушай, ты в метро так лихо сквозь толпу просачивался. А я, как ни толкался, за тобой не поспевал. Скажи секрет.
– А, так ты заметил? А вспомни, когда сам пробивался – внимание обращал на кого?
– На ближайших, кто сильней мешал.
– Вот именно. Но неправильно. По уму надо действовать с упреждением.
УПРЕЖДЕНИЕ…
Тепло, тепло… Горячо… Оно!
То самое, на замену профилактике.
Упреждение… Ух, до чего шикарное слово! Мощное, мужественное, даже военное. А вдруг позабуду? Но не записывать же открыто, не так поймёт.
– …с упреждением. Фильтруй толпу взглядом и смотри на три?четыре персоны вперёд. Тогда получишь двойной эффект. Первое: разглядишь, где впереди просветы. И второе: узришь заторы, куда тебе не надо. Люди же почувствуют, что к цели ты рвёшься, а не силой с ними меряешься. И не будут противиться
Толково, двойной эффект. Эх, записать бы…
– Это беда наша, Костя. Дальше своей жопы не смотрим, большую картину не видим. А ведь это и отличает людей от животных. У собак и кошек разум тоже имеется, но короткий, как у детей. – Белый пригладил шевелюру ладонью. – Впрочем, как и у многих взрослых сограждан. Посмотри хотя бы, что русские творят с валютой. Стоит доллару упасть – помчались сдавать. А почему?
– А правда, почему так?
– Люди психологически не могут вытерпеть снижения. Думают, курс и дальше опустится. А если бакс попёр наверх – затариваются под завязку. А ведь ежу понятно, что с большой высоты зелёный свалится обязательно: деревья не растут до неба. Везде в мире покупают, когда дёшево, а продают, когда дорого. Только не у нас.
Да, Белый прав, бумажки вечно дорожать не могут. Избавиться надо от своей зелени к едреней фене. Правда, баксиков-то у меня с гулькин нос. И про жопу он хорошо выдал. Записать надо, записать!
– Смотреть нужно вперёд! – разошёлся Белый. – Через два года что-то потеряет вес? Значит, не играет роли уже сегодня. А ещё лучше планировать на пятилетку.
Верно, и запомнить легко. Книжка с таким названием есть. «От двух до пяти», Корней Чуковский.
Похоже, Белый нашёл во мне благодарного слушателя. Вряд ли он может так вот на службе выговориться.
– Скажешь, народ простой не уважаю? Так ведь и олигархи наши ничуть не лучше! Никак не уразумеют, что деньги ещё не всё. Возьми хоть этого, как его там… Вексельберга. Носится со своими яйцами Фаберже. Да на эти миллионы столько беспризорных ребят в человеческие условия можно бы пристроить! Мы-то это с тобой понимаем, а дяди эти – они зажаты в тисках коротких желаний.
«В тисках коротких желаний». Круто, хоть на диктофон пиши. Но копить больше нельзя: голова может лопнуть.
– На минуту отлучусь.
В туалете, он же ванная, закрылся на задвижку. При себе всегда держу кусок плотной бумаги и карандаш. Тупой, чтоб не сломался. Как говорится, лучше тупой карандаш, чем острая память.
Анекдотец вспомнился. Сидят мужики в сортире – и через стенку:
– У тебя бумага есть?
– Не-а. Только карандаш.
Сейчас для памяти набросаем; чем короче, тем лучше.
Сперва главное: УПРЕЖДЕНИЕ.
Что там дальше? Да, провалы агентов, не забыть спросить про это. Так и запишу: «Провалы —?».
Ещё? Смотреть на перспективу, точно: «2–5 лет». А, да, метро – через толпу, двойной эффект: «метро х 2». И что-то такое смачное… Во: дальше жопы не видим; запишем: «жопа». А ещё? Доллар будет падать: «продать все $». И, ага, Вексельберг, в тисках коротких желаний – «фаберже» и «тиски».
Уместилось на одной страничке.
Если что, на обороте почеркаюсь; жаль, книжка записная в пиджаке осталась.
Итак, добыча стреножена. Попалась, теперь не ускакаешь.
В голове, освободившейся от груза, просветлело. Интересно получается. Сидим уже больше часа. При этом он про меня узнал много чего, а я о нём? А вдруг это правда? Что у нынешних рыцарей плаща и кинжала лишь карьера на уме? А что, если и Белый скурвился? Потрошит меня, а я, лох, душу изливаю.
Стоп, ты что, охренел? Сам же пригласил, это же Белый! Но против фактов не попрёшь. Да, он скармливает дельные мысли и метафоры, но о себе?то – молчок. Нехорошо получается. Контрольный вопрос нужен, вот что.
Ого, «Бостон» уже на исходе.
– С облегчением, Костя! Народ готов разврат продолжить?
– Знамо дело. Послушай, а как ты служил там с такой особой приметой? – Я огладил свою причёску. – Парик носил или наголо стригся? А может, красился, как Киса Воробьянинов?
– На себе не показывай, Костя. Так и быть, открою секрет. Меня посылали туда, где все такие же. – Теперь он пригладил белоснежную шевелюру.
Не понял.
Но Белый уже со стаканом.
– Слушай, а вот попробуй с трёх раз угадать. Что сильнее всего меня удивило, когда вернулся? Не в Союз, а в нынешнюю Россию?
– А долго ты в отлучке был?
– Восемь лет.
– Ну, тогда… Доллары, что их купить-продать свободно можно?
– Ответ неверный.
– Преступность, коррупция? Да, Белый?
– Да ну, привычное дело.
– Сдаюсь.
– Пиво.
– А, что сортов нынче много?
– Не, как его пьют. Из бутылки, прямо из горлышка. Ты что, не помнишь?
Точно, блин! Найти пиво в Союзе было нелегко. Но уж если удавалось достать бутылочное, к нему полагались стаканы, причём каждому свой. Из горла? нельзя: будешь алкаш, ханыга. Чмо, сказали бы сейчас. И стакашки добыть – тоже была проблема. Одноразовые тогда отсутствовали, зато стеклянные водились в автоматах с газировкой. Если кто нас опережал, тару арендовали в буфете («Четыре чая, только без сахара»).
А с бочковым было ещё интересней. Именно Белый научил нас этому приколу. Опустевшую кружку, прихватив за края, следовало крутануть на столе, чтобы вертелась долго?долго. И пока вращается, нужно дойти до буфета – не добежать, а именно дойти! – «деньги – товар» – и с налитой успеть вернуться, опять же шагом.
– Костя, что ли ты забыл?
– Обижаешь, начальник. Да, из горла? несолидно: как младенец из соски.
– Если не хуже.
Заржали мы одновременно.
– Давай свою долгоиграющую. – Он протянул руку к непочатой бутылке. – Наливай! Ну, за догадливость!
– А как ты думаешь, – продолжил он, – почему нынче из горла? посасывают? Зачем по?плебейски, когда стаканов предостаточно?
Я призадумался. А ведь и правда: есть вековые традиции. И вкусовые ощущения богаче, когда пьёшь из толстого стекла – кружки или гранёного стакана.
– Теряюсь в догадках.
– А ты рекламу пива видел? Крепкие парни пьют из бутылок. И ведь картинку эту крутят по ящику не раз и не два. Чего бы ради? Сметливые дельцы от пива просекли: из горлышка сосущий – он вкуса толком не узнает. Потянет уточнить – возьмёт ещё.
Так просто!
– Ничего, – продолжил Белый. – Скоро этому бардаку придёт конец. Мы тут один проект продвигаем.
Тут я насторожился. Проект? Ну-ну, ребята. Получится как всегда.
– Расслабься, Костя, времена грубого управления прошли. Теперь имеем кое-что покруче, – он помолчал. – Если так легко приучить из бутылок, то… то что?
– То что?
– А то, что настроить можно и на позитив. Методика отработана, меняй знак – и все дела. И чего ты лыбишься?
– Да так. Эсэсэр вспомнил. Вместе с капээсэс.
– Забудь, топорная работа, упор на затёртые словеса. Не ценили партийцы силу хороших картинок. Американы опередили, возьми хоть Шварцеге… Шварге… тьфу ты… ну, Шварца. Разве Терминатор существует реально? Нет. Но есть… – Белый закатил глаза к потолку, – волшебная сила искусства. Повертели крутой фильм – и готово. Там в Терминатора верят больше, чем в губернатора. Что-то меня на поэзию потянуло. Плесни-ка по этому поводу.
– Ну, за искусство!
В голове зазвенели иронично-задорные ритмы из «Высокого блондина». Композитора забыл, молдавская такая фамилия. Или румынская?
– Хорошо пошла. – Белый прожевал огурец и уставился на меня. –Так мы о чём?
– Американцы. Телевизор. Терминатор. Губернатор. Поэзия. Искусство. Хорошо пошла.
– Молодец, – хмыкнул он, – отслеживаешь. Несмотря на… – он постучал ногтем по бутылке… – и даже вопреки. Смотри, что ещё америкосы удумали. У них ведь толстяков больше, чем в любой стране, вместе взятой.
– Да уж…
– А полному двигаться трудно, попа мешает. Призывали-призывали там граждан пошевеливаться, а результат нулевой. Пока не сообразили…
– Что именно?
– Да подключить того же Шварца. Ну вот, поговорил Арнольд со своим народом – и знаешь, сколько сегодня тусуется в фитнес-клубах? Сорок миллионов! Костя, ты понял? Захочешь – толпами на физкультуру, пожелаешь – поголовно из горла? сосут. Такая вот ситуёвина.
– Да ладно, у нас это не сработает. Не, на пиво-то мы всей душой. А так – нет. В России признают авторитет, если это дубовая сила.
– Правильно, психология рабская. Так ведь это и облегчает задачу.
– В смысле?
– Феномен жёлтой обезьяны. Из психологии, ты в курсе?
– Не особо.
– Как заставить человека думать о жёлтой обезьяне? Надо ему сказать: не думай о жёлтой обезьяне. Получается, с людьми можно сотворить что угодно. А учитывая поперечный характер нашего народа…
Обалдеть! Мы сидим с Белым и под водочку обсуждаем феномен жёлтой обезьяны! Не узнаю бывшего однокашника. Ах да, нынче-то он вона где служит. И явно использует чужие мозги и навыки. Точно, как и с атрейским способом, сорок лет назад.
Теперь-то ясно, откуда он черпает. А то уж начал подозревать… Нет-нет, в Академии мы бы хоть раз да пересеклись. Но если он из первого сектора? Чего гадать, тут и проверить будет не грех.
Но что-то я хотел ещё спросить…
Незаметно заглянул в шпаргалку: «Провалы —?». Ах, да.
– Белый, да чёрт с ней, с обезьяной. Вот объясни, почему наши за бугром стали так часто прокалываться? Вроде же их… вас готовят серьёзно?
– Ну, разумеется. – Он махнул рукой. – Но против лома нет приёма. Сдают наших, Костя, свои же сдают. Раньше как бы из любви к свободе, а сегодня – к деньгам. Которые, считается, дают свободу.
– Слушай, я сигаретку стрельну ещё?
– Бери, чего спрашиваешь.
– Благодарствую. Ну, а другие причины? На чём чаще всего ловят разведчиков?
Он улыбнулся.
– Видишь ли, у каждого человека имеется ахиллесова пята. Главное ведь закладывается в детстве. Позволишь слабинке перевесить – и готово. Я не говорю о пустяках, что легко отследить, ну, там, вилку держать в левой руке…
– А огурец – в правой.
– Ага. Или взять, к примеру, манеру стряхивать пепел. Ты вот это как делаешь?
– Аналогично, как все. В смысле, как всегда.
Постучав по сигарете указательным пальцем, я сбил пепел в блюдце.
– Именно что как всегда, – улыбнулся Белый. – Но не как все. На Западе так не делают. Знаешь, сколько я переучивался, чтобы по?ихнему?
Концом сигареты он коснулся края блюдца – пепел отделился.
– Видишь, у меня это на автомате.
– А ещё?
– Ну, не матюкнуться по-русски, когда перепьёшь, да много чего.
Он достал авторучку, открыл записную книжку на чистой странице и протянул мне.
– Представь, ты на задании в Штатах.
– А что писать-то?
– Сегодняшнюю дату.
Не, на это нас не купишь. Знамо дело, сперва там пишут год и месяц, потом день:
2006 /9/27
– Всё… – Белый изобразил свирепое лицо. – Ты арестован!
– Но подожди, на чём…
– Вопросы здесь задаю я! Где вы зарыли парашют? Будем запираться или сознаваться?
Он сделал вид, что прижигает сигаретой мою руку.
– И в чём я промахнулся?
– Ты споткнулся о крошечную чёрточку.
– ?
– Костя, ты перечеркнул семёрку горизонтальной полочкой – а так делают лишь русские. Всё, конец тебе. А ну, быстро! Имена, пароли, явки! В глаза смотреть! На кого работаешь?!
Он жахнул по столу ладонью.
Ну, блин. Век живи…
– Давай, Белый, выпьем, чтоб наши не попадались.
Надо бы и про ихних шпионов справиться…
– Нельзя, Костя, контролировать своё сознание постоянно, рано или поздно – но что-то наружу вырвется. Больше скажу: нынче у людей почти все мысли вовсе не их собственные.
– ?
– Вспомни, как нас учили классики. Бытие определяет сознание.
– А разве не так?
– Сегодня иначе – всё через экран. Понимаешь?
Пока ясно одно: меня пытаются отвлечь от интересной темы. Вместо шпионских секретов он суёт какую-то тягомотную философию. Не лучшая тема для разговора за бутылкой.
– Вот раньше уклад мыслей от чего зависел? От семьи, от друзей, от улицы, от важных для нас людей, – Белый говорил медленно, и такой темп завораживал. – А сейчас бал правит авторитет по имени Телевизор. Или, больше у молодых, Интернет. Но ведь на экране вовсе не сама жизнь – лишь производная от бытия. А сознание – вторая производная. Понимаешь: вторая производная. И зависит она от того, чем нас пичкают. Вторая производная…
Он явно ждал ответа, но вопроса-то не было. И снова показалось… Ладно, проверим. Только аккуратно, чтобы комар носа не подточил.
– Согласен, правильно. Но односторонне. Да, истинная информация дороже пережёванной. Но настоящую-то получить непросто. Удаётся разве что профи, журналистам да разведчикам. Поэтому они и улетают. Кто из газеты или с канала, а кто, – тут я сделал небольшую паузу, – в грунт, на минус полтора.
Это был пароль Академии метанаук. Теперь выдержать, не меньше трёх секунд. Ноль. Один. Два. Три. Не отозвался. Значит, не из наших. Жаль… Зато можно расслабиться. Хотя нет, ещё рано. Он должен забыть ту фразу.
– Белый, а вот скажи: как надо уходить от вооружённого противника? Я слышал, что от метра до двух – дистанция смерти.
Вроде бы получилось, этак незаметно сменить тему.
– Как уходить? Быстро.
Я хихикнул.
– Ценю твой юмор. Но представь такое. У супостата пистолет, снятый с предохранителя. Ты безоружен и спецприёмами не владеешь. А не оторвёшься – тебе хана. Так вот интересно, может, новые наработки появились? Или безнадёга, как тогда – против атрейского способа?
Белый расцвел. Но главное, он выпустил из памяти ту фразу.
– Я догадался. Тебе нужны детали для новой книги?
– Ну, блин! Ты опасный человек, мысли прямо читаешь.
– Ладно, слушай. Да, ты прав, шанс появляется только на дистанции три метра и более. И если терять нечего…
– Но как именно, делать?то надо что? Я правильно понимаю, нужно петлять зигзагами?
Он хохотнул:
– Вот?вот, хорошо сказал. Зигзагами, да ещё петлять – это круто. А главное, тикай в левую сторону от неприятеля. Но в Израиле лучше удирать вправо.
– Логично: так ближе до канадской границы, да? Издеваешься?
Он снова рассмеялся:
– Ни в коем разе. Психология стрелка – вот в чём секрет. На Западе пишут слева направо, и привычка эта сидит в подкорке. А теперь смотри: ты убегаешь вправо от противника. Но с его стороны это выглядит наоборот, как движение в левую сторону. А значит, стрелку придётся вести ствол и целиться как бы против почерка. Поперёк желания..
Ах, чёрт! И фразочка сильная, поперёк желания.
– Слушай, а вот ещё… Про наших агентов я понял. А как насчёт ихних шпионов – они?то на чём палятся?
Он улыбнулся.
– Тоже на мелочах. В России вообще трудно работать, если вырос не здесь: менталитет резко отличен.
– А всё?таки? Семёрку не перечеркивают? Или пить не умеют?
– Не в этом дело. Насчет пить, так их учат, как не пьянеть; ещё пилюлями снабжают особыми. Но опять же… – он задумался. – Вот случай был, уже здесь, в России. Пасли мы двух субчиков, но твёрдой уверенности не было. А те, видать, подозревали насчёт слежки, уж больно грамотно шифровались. И вот как?то взяли они литровую – и к себе в номер.
– Они в гостинице остановились ? – спросил я.
– Ну да, а комнату мы на прослушку поставили. Поначалу всё шло по?нашенски: матерки там, окурки в форточку. А потом – во идиоты! – бутылку не прикончили. Костя, там ещё граммов двести – а её, ещё живую – в холодильник. Скажи, ты вот на такое способен?
– Да это же кощунство! Надругательство над национальной святыней! Как можно, поматросить и бросить?
– Точно, – кивнул Белый. – И эта недопитая улика помогла вывести засланных казачков на чистую воду. Кстати, давай выпьем.
– Давай! Чтоб наши дети за трамвай не цеплялись!
Белый вновь рассмеялся: наверняка вспомнил наши трамвайные приколы сорокалетней давности. Он хохотал, явно зная, что я думаю о том же.
Отсмеявшись, Белый махнул стакан, захрустел огурцом.
– Или вот, последний случай на моей памяти. Вели мы одного деятеля. Опытный гад оказался, мы и кличку ему присвоили соответствующую – Пикадор. Вёл он себя ну оч?чень естественно, даже переигрывал. Душ принимал раз в неделю, не чаще, сморкался на тротуар, и, кстати, регулярно ссал в подъездах. А уж насчёт матюков, так прямо виртуоз. Видать, готовили лучшие спецы по России, из перебежчиков. Мы уж засомневались, мол, всё чисто. С глубоким прискорбием приносим свои извинения. Ан нет, прокололся! И знаешь, на чём?
– Ну?ну?ну?
– Подвернулась у нас рыбалка, зимняя. И нашли?таки повод, Пикадора этого пригласили. Начало марта было, ещё морозило. Мы?то закалённые, а после двухсот граммов так вообще… Разогрелись, рассупонились. И эта сволочь тоже, даже шапку снял. Чтобы его вражеская морда не отличалась от наших. А закалка-то не та, аж посинел весь. Я ему говорю, нормальным русским языком: «Ты что? Надень нахуй шапку, а то голова замёрзнет». Наш бы отшутился, типа: «Вот уж хрен. В прошлый раз в ушанке был, так водку предлагали, а я не услышал». А этот чудик что сделал? Ну, ты понял?
Ещё бы, анекдот не новый. Но какая аранжировка!
Лишь теперь стало ясно, что так притягивало нас, пацанов, к Белому: его уникальные знания и навыки. Не сочтите за нескромность, взять хоть вашего покорного слугу. Да, эрудирован. Но и только. Да, ребята это ценили, задачку просили решить и так далее. Но такие способности не из разряда особых. При желании почти любой, перелопатив кучку книг, может стать продвинутым. А Белый – это другое. Внутренняя сила, что проявляется через весёлость. Независимость. Мужественная красота, наконец.
Чем?то напоминает Фиделя. Да, команданте Фидель Кастро Рус. Родной человек из той жизни. Кстати, похожий нюанс обыграл Чак Паланик в книге «Бойцовский клуб». А ещё лучше – в одноимённом фильме. В Голливуде, что ни говори, работать умеют.
Надо бы записать. Ладно, пока узелок в уме завяжу: Фидель, Бойцовский клуб. Лишь бы не потерять, да.
– Костя, а «Коричневую пуговку» не забыл?
В самую точку: песня советских времён. В пятидесятых её распевали в детских садах и младших классах. А в шестидесятых мы, как сейчас помню, в общаге её горланили, хохмы ради.
Слова отложились в памяти слабовато, зато сюжет врезался. Там вражеский диверсант пуговку потерял от штанов. А мальчишки?пионеры нашли её на дороге. Смекалка сработала, дали знать куда следует. Лазутчика, само собой, изловили – повязали – изобличили. Граница на замке.
Здо?рово в тему.
– Ну что, попробуем?
Мы дружно заблажили:
А пуговки-то нету! У заднего кармана!
И сшиты не по-нашему широкие штаны.
А в глубине кармана – патроны от нагана
И карта укреплений советской стороны.
Тут у нас вышел спор, как правильно: патроны от нагана или патроны для нагана? Я утверждал, что – от. Ведь если – для нагана, возникает резонный вопрос: а где сам наган для этих патронов?
Белый возражал, настаивая на варианте – для нагана:
– Пойми, если оставить «от», возникает не менее резонный вопрос: а где сам наган от этих патронов?
В конце концов нашли компромиссный вариант:
А в глубине кармана – патрон и два нагана,
И карта укреплений советской стороны.
Так получилось даже лучше… Не забыть бы про Фиделя и Бойцовский клуб. И ещё: поперёк желания.
– Да, Белый, два нагана – это круто.
– Гораздо круче, чем один.
– Целых в два раза.
– Точно. На сто процентов, Костя. Иначе говоря.
– Но одну вещь мы с тобой проморгали: каким образом войдут в его карман два револьвера?
И тут Белый показал высокий профессионализм:
– Ты пропустил важную деталь.
– ?
– «…сшиты не по-нашему широкие штаны».
– И что это значит?
– Спецпошив. Это не простые штаны, а шпионские. Суть не в том, что карман глубокий и штаны широкие. При спецпошиве карман незаметно переходит в гульфик. А туда не то, что наганы – чёрт войдет. С рогами и с копытами.
– Толково! Ты классный аналитик, Белый!
Он, слегка покачиваясь, встал из-за стола, вытянулся и неожиданно грянул троекратное «ура».
– Да, Белый. Но скажи, на кой хер диверсанту два нагана?
– Не въезжаешь? Стрелять по-македонски, с двух рук одновременно.
– Ну конечно! Стрелять по?македонски и качать маятник.
– Ого! А ты, Костя, не такой простой, каким кажешься. Дурил меня? «Петляя зигзагами».
– Растём над собой. Но только…
– Что?
– По-македонски – с одним-то патроном?
Мы грохнули – в стену застучали соседи.
– Да уж… – Он вытер слёзы тыльной стороной ладони. – Врагу остаётся лишь качать маятник.
– И уходить против почерка. Петляя зигзагами и заметая следы…
– Отмахиваясь спецгульфиком, замаскированным под карман.
Стучали уже в дверь, но мы не открыли.
– Кто стучится в дверь моя?
Видишь – дома нет никто.
– Молодой хозяйка дома?
– А зачем тебе его?
Похоже, я захмелел. Не опьянел, а именно захмелел, как бывало раньше, в юности. И было весело. Весело, а не смешно. Это разные вещи, близкие, но разные. Рассмеяться можно от похабного анекдота или от щекотки. А веселье – состояние души, оно идёт изнутри, от сердца. И водка здесь ни при чём. Пьяным я не был, ни в одном глазу.
– Белый, давай-ка выпьем за… за нашу единую, могучую, никем не по… никем не победючую. Чтобы всякий, кто посягнёт… или покусится…
– Давай, Костя. Стоя и до дна.
Захотелось продлить вернувшуюся свежесть чувств (не забыть про Фиделя и прочее). К тому же меня осенило стихом.
– Белый, мы с тобой понимаем, что даже безоружный враг опасен. Мало ли что один патрон.
– Да уж. Загнанный зверь ещё злее.
– Однозначно. И мне в голову пришла мысль, в виде поэзии. Надо, чтобы народ, как раньше. Ну, замечал коричневые пуговки. И это самое, куда следует. Прочту, если хочешь.
– Давай, давай. Правильно мыслишь, Шарапов. Раз дело важное, действовать надо превентивно.
О! О-о!
ПРЕВЕНТИВНО…
Какое верное слово… Ещё один самородок, не хуже упреждения. Вот подфартило! Не забыть бы: Фидель, Бойцовский клуб и, главное, превентивно. Чудное слово, звучное, реальное. Ну, Белый, ну титан! Всё, абзац профилактике.
Приятель мой ждал обещанного, и я продекламировал:
– Враг хитёр и коварен, как лисица,
Обо всем подозрительном сообщай в милицию.
Ну как? Пятёрку хочу, даже с плюсом. Ну, не тяни же.
Он потёр лоб.
– Вот что, Костя. Как поэзия – это гениально. Но вот эффективность… Пока смежники передадут информацию в нашу в контору, то-сё – время потеряем. А враг, сам говоришь, хитёр и коварен. Уйдет, сволочь. Тут надо оперативней, сразу дать знать – кому положено. Чтобы вражина был обречён. И знал бы, гад: остался один патрон – застрелись. По-македонски.
– Логично. Ты меня вдохновляешь, как Анна Керн Пушкина. Слушай тогда:
Враг коварен и мерзок, как «бэ».
Обо всем подозрительном сообщай в ФСБ.
Ну разве я не гений? А где же аплодисменты?
– Костя, не в обиду будь. Но… Нет, нет и нет! Я знавал таких очаровательных «бэ»… – он закатил глаза. – А ты их – в один ряд со злодеями. Попахивает очернительством прекрасного пола.
Эх! И по рифме, и по смыслу мой шедевр казался не хуже штатных виршей советских времён. Которые висели на стенах режимных помещений. Кто постарше, помнит:
У врага звериная злоба – поглядывай в оба.
А ведь их сочиняли лучшие государственные умы, профессионалы. М-да. Обидно, понимаешь.
Зато какая попалась крупная дичь – «превентивно». Взять на карандаш! Скорей туда, в санузел совмещенный.
– Сейчас вернусь.
Стул по дороге опрокинулся – плевать. Вперёд, только вперёд! Выражаясь романтически, графиня с обезумевшим лицом бежит в сортир.
Превентивно! Теперь Фидель. Что там за мысли? А, да. Из уважения запишем полностью: Команданте Фидель Кастро Рус. И в скобочках – (родной).
Кажется, что-то позабыл? Ну конечно: Бойцовский клуб.
Осталось какое-то свежее выражение… во: поперёк желания.
Всё? Свободен, наконец!
Заглянул в зеркало, висевшее над раковиной… Что-то всплывает… А, Косма?. Конечно, Владими?р Косма? – с ударением на последнем слоге, на французский манер – вот кто автор игривой мелодии к «Высокому блондину».
Спустив из бачка воду, стёр полотенцем отпечатки пальцев с обоих кранов и дверной ручки. Превентивно, да.
Эх, хорошо сидим! А то ведь как часто бывает? Встретятся после долгой разлуки старые приятели, а сказать-то и нечего: разошлись их дорожки за многие годы. А с Белым у нас всё путём.
Вспомнилось прежнее наше развлечение – трамвайчик.
Перво?наперво мы скидывались на горькую, за два восемьдесят семь. Лишь Белый не платил – за свою будущую добычу.
В громыхающий железом трамвай мы садились в начале проспекта Ленина. Двое из нас фиксировали двери открытыми; водители относились к подобному терпимо: ну, шкодничают пацаны, что с них взять.
Белый изображал поддатого паренька; вскоре поллитровка якобы случайно выскальзывала у него из рук, а он как бы чудом её подхватывал. Через минуту?другую бутылка снова падала на пол, а Белый едва успевал подвести ступню.
Намеченная жертва, обычно немолодой дядька, начинала волноваться. Белому предлагалось: давай подержу, разобьёшь ведь. Всё, наживка заглочена. С этого момента наш лох глаз не отрывал от сосуда с драгоценной жидкостью. Казалось бы, какая тебе разница, разобьётся или нет: водка?то не твоя. Ан нет, был интерес. Белый обозначал его мудрёным термином: синдром приобщения. Психолог, блин.
Дальше начиналось главное. Белый, подойдя к самой подножке, упускал?таки бутылку из рук, и та, в полном соответствии с законом Ньютона, летела к проносящейся внизу брусчатке. Но. Но в эту секунду случалось немыслимое. Белый, скользя рукой по поручню, резко, почти падая, приседал на одной ноге. Вторая лапа выстреливала вниз, вдогонку ускользающему в бездну небытия сосуду; пуляла молниеносно, как язык хамелеона. Раз?раз – Белый подводил ступню под донышко, и тут же его хитрющая задняя конечность ускорялась вверх. Бутылка, кувыркаясь, взмывала в небо, Белый с ошеломительной небрежностью, не глядя, вынимал её за горлышко. Махом поднимался – раз?два – и опять неловкий парнишка. Сладчайшие секунды – любование мордой лица пациента. Взрослого дяхана, подло обманутого салагами. Душераздирающее зрелище.
Спустя миг от нашего гогота в трамвае чуть не лопались стекла.
Подобные затеи не всегда сводились к издевательствам над одинокими мужичками. Как?то раз и взрослых оказалось четверо. И они были не случайные попутчики, а тоже группа, хотя держались, как и мы, не кучно. По всему видно – команда с мощными локальными связями. И нити замыкались на неприметно одетом крепыше с короткой стрижкой.
Он стоял у окна, разминая крепкими пальцами папиросу?беломорину, и улыбался. Странная улыбка. Чувствовалось: закури он сейчас в полном трамвае, слова никто не скажет. Законное превосходство ощущалось и в ухмылке, и в хозяйской позе, и в том, как остальные трое оглядывались на него.
Едва заметно я кивнул Белому на кряжистого. Белый взглянул мельком; но мимоходом не получилось, взор его задержался. Тот безразлично смотрел на Белого. Необычные переглядки. Эти двое знакомы точно не были, но что?то общее их связывало. Лёгкой усмешкой дернулся уголок рта у стриженого, и он отвернулся к окну.
Белый кивнул, мол, продолжаем. И операция та прошла успешно: двое из четверых клюнули.
До сих пор удивляюсь, почему нам тогда не навешали да водку не отобрали? Похоже, у этих граждан имелись дела поважнее, чем проучить зарвавшихся фраерков. Или стриженый, глядя на Белого, вспомнил себя в юности – и не дал «фас» корешам.
Возвращённый с того света сосуд оставался у своего спасителя: кесарево – кесарю, а белое – Белому.
И что за потребность была такая? На время мы успокаивались, а потом снова тянуло на трамвайчик. Проходил месяц-другой, и прочие предложения («А не пошершеть ли нам ля фам?» или знаменитое «Из всех искусств для нас важнейшим является вино») единогласного одобрения не получали. Зато трамвайчик звал неудержимо. Откуда это жгучее желание покуражиться?
Как примитивно давалось в юности душевное веселье!
Идея! А спущусь-ка в гастроном да прикуплю ещё пару бутылочек. Одну мы уговорим наверняка, уж больно хорошо сидится. А вторую возьму в руки: «А давай, Белый, прокатимся на трамвайчике?». И рассмеёмся мы, как раньше.
Вернулся в комнату. Стакан мой оказался заполнен на треть, а Белый булькал «Гостиный двор» в свою тару.
– Да не стесняйся, Александр Павлович! Записывай уже без конспирации.
Ослепляющая вспышка.
Испепеляет всё живое.
Тлеющие развалины.
Всё покатилось к чертям. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я был навеселе, но одно-то помнил: визитной карточки я ему не давал. Собирался, но не успел. Не мог Белый знать моего отчества, никак не мог.
Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы разглядывали. Внаглую. Не зря я сомневался – он уже не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот кто это теперь. Гэбуха и есть гэбуха. Что там нёс голубчик, про вторую производную? Похоже, вербануть меня планировал, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи мои, видишь ли, херовенькие.
Белый наполнил свой стакан почти доверху, а остатки вылил в мой. Получилось поровну. Миллиметров десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.
– Ну что, на посошок? Костя, а ты можешь, как раньше? Как чай?
Мой сильнейший номер, он и это помнил.
Достав из холодильника чайную заварку, долил стакан доверху. Всплыли строки:
По несчастью или к счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места[1 - Геннадий Шпаликов.].
Пил я мелкими глотками, смакуя, с короткими перерывами. Со стороны казалось, что вовсе и не водку.
Нет, ребяты-демократы, – только чай.
Да, возраст и длительное отсутствие практики сказывались. Но я выдержал испытание, растянув процесс минут на пять. Правда, глаза сочились слезами, а горло сжимали спазмы. Понятно, зачем Белому понадобился прикол с «чаем». Для психологии. «Лучше всего запоминается последняя фраза». Штирлиц грёбаный.
Белый, приняв залпом, закусил остатками бутерброда. Я – нет. Чай не закусывают.
– Молодец. Есть ещё порох в пороховницах.
– Легко. – Водка так и просилась назад.
– Хорошо посидели. Ладно, давай прощаться. Может, ещё свидимся? – Он набросил пиджак.
– Может быть. Встретишь кого из пацанов – от меня привет.
Провожаю до дверей. Жмём друг другу руки и долго смотрим глаза в глаза.
По-хорошему бы – вымыть посуду и в душ, – но сил хватило лишь завести будильник.
В беспокойном сне виделся мне Белый. Но не теперешний, а прежний, из золотых шестидесятых.
– Встаём по одному, – говорил он вкрадчиво. – Идём тихо, не привлекая внимания. Через Москву пробиваемся на метро.
– Понял. Так легче затеряться в толпе? – отзывался я.
Белый вздыхал.
– Нет, Костя, не так. Потому что в метро есть эскалатор.
Сон повторялся много раз и вытянул из меня все жилы.
Глава четвёртая. Хмурое утро
Напущу я на вас неотвязные лозы,
И род ваш проклятый джунгли сметут,
Кровли обрушатся, балки падут,
И карелою, горькой карелой дома зарастут.
Аркадий и Борис Стругацкие, «Улитка на склоне»
Голова прямо раскалывается. А каков я в зеркале? М-да… Как там у поэта:
Золотая рыбка, жареный…
Нет, не так. А, вот:
Жареная рыбка,
Дорогой карась,
Где ж ваша улыбка,
Что была вчерась?[2 - Николай Олейников. Карась]
А мне ещё ведь на симпозиум переться, потом фуршет. Ох, не хочу, уже нафуршетился. Но одно дело откладывать нельзя: добычу надо разделать.
Где моя шпаргалка? И что там накануне восхищало?
УПРЕЖДЕНИЕ – это да! Настоящее золото, бегом в записную книжку. А ещё ведь и ПРЕВЕНТИВНО! Я нашёл-таки слово, да не одно!Сладкая парочка сверкает как Эльбрус двойной вершиной. Уже не зря в Москву приехал! Так, а что у нас дальше?
Провалы. Ага, это о провалившихся агентах. Но почему с большой буквы и к тому же с вопросом? Не тормозим, дальше, дальше.
2–5 лет… Хм, за что же нынче столько дают? За провалы? А коль зажопят в метро, срок удваивается? Неясно, однако тут надо как с кроссвордом – вперёд и на одном дыхании.
Продать все $. Не просто доллары, а все доллары. Это что же, снова срок за валюту, как при советской власти? Да нет, сейчас будет проще, баксы отберут без церемоний. А будешь упираться – по фаберже напинают. Или уведут к себе, а там в тиски зажмут. Тут не то что доллары – последние рубли отдашь.
Не, хрень какая?то получается, похоже здесь другой смысл. Эх, Александр Павлович, тебе важную инфу слили, а ты и закрепить?то не сумел.
Странно. Вроде и не шифровал особо, лишь сократил немного. Но что же мешает? И не бодун тому виною. Но где тогда барьер?
Ответ пришёл вдруг. Пакостят две вещи. Первая – стакан. Причём не мой, а Белого, с водкой почти доверху. В этой последней порции было что?то гадкое. Так вот же он стоит, правда, пустой. Стакан как стакан. И две порожние бутылки на полу.
Ладно, позднее разберёмся. Что тормозит ещё? Вторая производная. А этот гондурас с чего бы беспокоил? Господи, башка моя бедная!
Попробовать шпаргалку с обратной стороны?
Три строчки, не считая ПРЕВЕНТИВНО. Но и здесь вопрос: почему Фидель Кастро Рус я записал целиком? Плюс команданте. Да ещё с эпитетом – родной. Хм, полное имя в комплекте с воинским званием… А может, я тем самым хотел зашифровать само слово «полностью»? Но как связать Фиделя с Бойцовским клубом? А хрен его знает… Вернёмся назад, на прежнюю страничку.
Боже милостивый, так вот же оно, недостающее звено! Ну да, тот жуткий эпизод из фильма «Бойцовский клуб»! Полный пипец!
Тут не о тисках уже речь! Они сделают полное кастро моему родному «фиделю». По самое команданте, чтобы уже ничего не выросло. Точно, блин. Ну да, и Путин как-то обронил, мол, есть у нас специалисты и по этому вопросу… Кто бы сомневался. Правда, президент окоротил таким образом какого-то француза. А тут Фидель Кастро Рус. Да кто будет разбираться, рус ты или не рус? Раз уж превентивно, то, как говорится, лес рубят – щепки летят.
И насчёт поперёк желания – умри, лучше не скажешь. А хорошо бы уточнить: процедура коснётся лишь оппозиции? Или беспартийных тоже? Огласите весь список, пжалста.
Я потряс головой: во идиот! Так нафантазировать можно что угодно. Давно замечено: кто неправильно застегнул первую пуговицу, уже не застегнётся как следует.
Ну не то, не то. Не раскрывается по?быстрому невольный ребус. Мешает долбаный стакан. И хватит себя дурить, всё ты уже понял. Привет из Академии… Надо же, так вляпаться: застрял?таки в подкорке негативный блок. И оставлять отравленную занозу нельзя. Ни в коем случае. Потому как известно, что будет дальше. Вернее, чего не будет.
Ни одной новой книги. Строки, которые чего?то стоят, требуют изменённого состояния сознания. Которое именуют вдохновением. А откуда ему, вдохновению, теперь взяться? Вон, собственная бумаженция с дюжиной слов и то не читается.
М-да… Попили водочки, называется. Конечно, «Превентивно» и «Упреждение» – трофеи ценные. Но какой прок от добычи, коль нести её некуда?
Будь я работягой, столяром-слесарем («Возвращаюся с работы, рашпиль ставлю у стены»[3 - Владимир Высоцкий. Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие.]), – ничего бы страшного. Ну, запорол пару-тройку деталей – с получки бы возродился. Но здесь, если кураж ухнет, пиши пропало. Не только с книгами, по жизни не поднимешься.
Отлучили меня от источника, вышвырнули из потока. Но сидеть и ждать, как невеста на выданье – себе дороже. Значит, что? По всему выходит, не обойтись без ментальной чистки. Лишь она способна вытащить из моей башки инородный осколок, стакан это зловредный.
А, может, оно и к лучшему? Заодно в Академию загляну, пусть и с чёрного хода. Вот и выясним, стоила ли Москва мессы. Правда, и риск немаленький, проблему невозвращенцев никто не отменял. Как там? «Нам не нужны трупы на скамейках». А, ладно. Где наша не пропадала.
Решено, сегодня же. Но перед серьёзной работой мозгам нужен отдых. Координатору звонить придётся, отпрашиваться: симпозиум никто не отменит.
– Да, слушаю.
– Семён Петрович, привет! Константинов это.
– Утро доброе, Палыч.
– Доброе, да не для всех. Что?то поплохело мне, командир, нездоровится. Хочу сегодня сачкануть, не возражаешь?
– Это как же? Фуршет лишь намечается, а тебе уже плохо? Ты что, и вечером не появишься?
– Ох, не хотелось бы.
– Ну как знаешь. Давай, выздоравливай.
– Добрая ты душа, Петрович.
Завёл будильник на одиннадцать и упал досыпать.
Глава пятая. Чистилище
– Почему с оркестром?
– Ваше Величество, ситуация сложная. Сначала намечались торжества. Потом – аресты. Потом решили совместить.
К/ф «Тот самый Мюнхгаузен»
До Лубянки я доехал на метро. Вот и знакомый скверик, и прежняя скамейка. Можно начинать – я присел. Стоп, а часы? Ну да, вечером заводил. Но тут случай особый, лучше перебдеть, чем недобдеть. Закрутил головку своего «Полёта» до упора.
Теперь освежим в памяти правила ментальной чистки. Хотя тренинги Академии буквально впечатались в память – так виртуозно проводил их инструктор.
В первую встречу, стоило ему войти – высокому, по?военному подтянутому, – словно волна прокатилась по залу.
– Лучший чистильщик Академии, – прошелестел за моей спиной женский шёпот.
Говорил инструктор отчётливо и неторопливо.
– Нам не нужны трупы на скамейках. Вы можете вернуться без добычи. Допустимо потерять трофей в дороге. Но возвратиться вы должны обязательно. Помните, главнейшее правило – третье. Оно стоит двух первых, вместе взятых.
– Итак, правило первое, – продолжал он. – Максимальная свобода. Не зацикливайтесь на логических схемах, дайте волю чувствам. Если душа, как утверждает религия, существует, она обретается, как доказывает наука, в правом полушарии головного мозга.
– Правило второе: подъём допустимо использовать для решения попутной задачи. Не разбрасывайтесь, выбирайте одну, важнейшую.
– Правило третье – и последнее. Всегда возвращайтесь. Повторяю, – он понижал голос. – Возвращайтесь. Вы должны думать не только о себе. Держите в сердце Академию. Не забывайте: смерть при хороших прижизненных показателях всегда вызовет подозрение. Ещё раз: нам не нужны трупы на скамейках. Вопросы? Вопросов нет.
Дальше начиналось главное – практические занятия.
Итак, с правилами ясно. Теперь очерёдность. Три стадии ментальной чистки. Стадия первая – погружение за сокрытой от сознания информацией, или чистилище. Стадия вторая – подъём из виртуала в реал, или эскалатор. Стадия третья – актуализация, или расшифровка добытого. Смогу ли?
Главная проблема – в стакане. Гранёный стакан. С водкой. Причём не мой, а Белого. И попутно решить бы ещё загадку – вторую производную.
Всё? Всё. Пора.
Что там часики мои? Пока идут, как положено. Маленькая стрелка замерла на цифре «12», большая неумолимо к ней подбирается. Похоже, всё случится в полдень. Как говорят военные, в двенадцать ноль?ноль.
Что?то странное происходило на площади. Сюда нагнали целую кучу гаишников и спецназовцев. Плюс роту бойцов, в бронежилетах и касках. С автоматами, да ещё и с ранцами за спиной.
Картина как на ладони. Вчера не заметил: скверик?то, оказалось, приподнят над площадью, и промеж ними лестница, конца?края не видать. Как же раньше не разглядел?
И правда – началось. Вон как слаженно действуют, в жизни так не бывает.
Гаишники носятся, как муравьи перед дождём, ни одного лишнего движения. Одни перекрывают проезды, ведущие к Лубянке; другие сбрасывают с подъехавшего КАМАЗа чугунные столбы на бетонных стаканах?основаниях; третьи расставляют их по кругу. Прочие навешивают на опоры канат с красными треугольными флажками. Остальные тормозят пешеходов, приблизившихся к огороженному участку.
Спецназовцы окружают натянутый канат двойной – спина к спине – цепочкой. Бойцы выдвигаются на перекрёстки.
А на моих часах?.. Двенадцать ноль?ноль – и стрелки замерли. Главное, чтоб не навечно.
Послышался мощный гул: со стороны Театрального проезда показался огромный тягач. На подобных махинах прежде на парадах возили МБР[4 - МБР – межконтинентальная баллистическая ракета.], но этот был ещё крупнее: отъезжающий КАМАЗ на его фоне смотрелся пигмеем.
Монстр пытался въехать на Лубянку, не задев ограждения; он медленно выворачивал оглобли, но протиснуться не получалось. И гаишники без пользы: слишком размеристым оказалось стальное чудище.
На тягаче, в центре гигантской, с баскетбольную площадку, платформы возвышался памятник Железному Феликсу. В длинной шинели с кровавым подбоем. А вокруг монумента замерла толпа необычно одетых – одни обмотки чего стоят – людей. И тут же – сверкающий металлом герб: орёл с двумя головами, увенчанными крупными рубиновыми звёздами. В правой лапе хищная птица сжимала молот в человеческий рост, в левой – столь же устрашающих размеров серп.
В двух шагах от монумента разместился странный агрегат с гофрированным шлангом, впившимся прямо в грудь Железного Феликса. К затылку рыцаря революции примыкал щелястый ящик, соединённый кабелем с загадочным устройством. А подле ног Феликса скучились мелкие коричневые бруски. Тротиловые шашки?
Тягач окутался дымом, сизая пелена стелилась по земле. Поднимаясь, она уже скрывала нижние этажи ближайших зданий. Но в ограниченный канатом круг дым не проникал.
Исполинская машина ритмично исторгала выхлопные газы, и в ритм этот вписалась невесть откуда – извне или изнутри – взявшаяся мелодия. Григ, «Пер Гюнт», интермеццо «В пещере горного короля». Воплощение силы – абсолютной, бездушной и не по?доброму, издевательски весёлой.
Кажется, я понял. Кондиционер! Ну конечно: одним выстрелом – двух зайцев: горячее сердце и холодную голову. Гениально! А бруски? Тогда не взрывчатка, а мыло. Чтобы, значит, чистые руки.
Но что за люди стоят на платформе? И сколько их? Ага, двадцать шесть. Похоже, бакинские комиссары. Хм, латышские стрелки оказались бы уместней. «А может, – прозвучал ехидный голос внутри черепной коробки, – тебе подать ещё и Анку?пулемётчицу, до кучи? А пива холодного в постель не хочешь?»
Я увял.
Стальной великан изрыгал дымные клубы всё быстрее, музыка звучала громче и громче. Безжалостное неистовство искало выход. Чадные тучи с хлопьями сажи заползали всё дальше в соседние улицы; резкий запах гари ударил мне в нос.
Чёрная метель крутилась по Лубянке. Мертвенное мерцание высветило платформу и белый круг площади – словно сцену в гигантском театре.
Злорадствующие ритмы плавно перешли в разухабистый финал в исполнении группы «Делириум тременс»:
Ух ты, ах ты —
Все мы – космонавты.
И – тишина. Резкая, внезапная как удар, тишина. Всесокрушающая сила так и не вырвалась наружу.
Лишь сейчас я заметил несуразность: бо?льшая часть платформы пустовала. Зачем же понадобился исполин-тяжеловоз?
"Понты дороже денег", – мелькнула мысль. И в тот же миг в голове моей раздался сухой щелчок. Железный Феликс вспыхнул, на секунду меня ослепив. Запах горящей серы перебил вонь выхлопных газов.
Дым сгустился в кромешную мглу. Тьма, пришедшая из Театрального проезда на смену ослепляющей вспышке, накрыла всё вокруг Лубянки. Исчезли улицы и переулки, исчез во мраке чудовищный тягач и всё, что на нём размещалось. Исчезли двадцать шесть бакинских комиссаров. Исчезла куча мыльных брусков. Пропал нелепый и страшный герб, как будто не существовал на свете. Всё пожрала тьма, напугавшая всё живое на площади и в её окрестностях.
Стоп. Подобное где-то встречалось, насчёт тьмы пришедшей. Может, обойдется? Но как это я потерял бдительность? А, понятно: не по трудам легко взломался первый код.
Значит, нужные книги ты в детстве читал[5 - Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе.], – раздался внутри родной голос Володи Жеглова. О, блин! Час от часу не легче, такая осечка.
На сей раз кара последовала немедленно.
У, ё!.. – страшный удар молотком в правый висок, и вослед серия, уже отбойным.
Времени в обрез – и надо успеть…
Птицы смерти в зените стоят…
Летят самолеты – крандец мальчишу.
Ну? Ну, всё?
Нет, просто пулемёт заклинило. Возврат каретки – и по новой.
Да не хочу я, вашу мать!
Мозгоклюй долбаный…
Мама…
Уфф, отпустило. Даже не верится. Ещё бы чуть, и в самом деле – всё. Инсульт-привет. В грунт, на минус полтора. Нельзя! Нам не нужны трупы на скамейках.
Ох… Сам виноват. Тщательне?й надо. И пока неясно, сполна мне навешали или ещё осталось.
* * *
Мгла рассеялась, на Лубянке начиналось новое действо. Не вставая со скамейки, на негнущихся ногах я подошёл к самому краю площадки.
В призрачном свете очертания зданий и машин размывались. Люди в форме, дружно сняв ранцы, достают из них что-то похожее на спаренные зимние шапки. Напяливают на головы… Наушники, да такие огромные! Вот сволочи, предупреждать же надо.
Широко открыв рот, я плотно прижал ладони к ушам.
И тут зарябило – до тошноты, до занудной боли в глазных яблоках. Земля вспучилась, встала дыбом и осела. Но даже вернувшись на место, так и ходила ходуном. Тугой воздух ударил в лицо, а по голеням будто врезали доской.
В голове противно звенело.
Я окинул взглядом площадь. Огромная – дух захватило – круглая дыра пронзила Лубянку ровно по центру. ПРОВАЛ – выплыло из глубин подсознания. Именно так – Провал – с прописной буквы.
А что с оцеплением? Свирепый акустический удар сбил с ног почти всех: они корчились на земле. Всех, кроме одного, ближайшего ко мне спецназовца. Приземистый крепыш, очень похожий на командира СОБРа из фильма «Антикиллер». Как и я – без наушников, – расставив слегка согнутые в коленях ноги, он смотрел в сторону бывшей площади и… улыбался.
Почувствовав мой взгляд, спецназовец повернулся и отдал честь рукой в чёрной перчатке со срезанными пальцами. И этой же рукой указал на Провал. Но жест его был не совсем обычный: четыре пальца сжаты и вниз – большой. Так в древнем Колизее римские граждане приговаривали к смерти побеждённого гладиатора.
А там, в глубине круглой шахты, что-то происходило. Из бездны доносилось странное, немыслимое в центре Москвы гудение. Заполнив шахту, гул выползал на поверхность. Он пульсировал, то слабея, то усиливаясь; рокот накатывался волнами – одна за другой, одна за другой. Могучий удар, долгая тишина, и через мгновение снова гул. Громче и громче – и опять удар огромной жидкой массы о твёрдую стену. А потом всё повторяется, с каждым разом громче и ближе. И запах. Древний как мир запах истинной, не городской жизни. И вот показались над пропастью пенистые гребни самых высоких волн.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/oleg-ayrashin-31932793/kamuflet-67210167/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Геннадий Шпаликов.
2
Николай Олейников. Карась
3
Владимир Высоцкий. Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого Духа и непорочное зачатие.
4
МБР – межконтинентальная баллистическая ракета.
5
Владимир Высоцкий. Баллада о борьбе.
Олег Айрашин
Тип: электронная книга
Жанр: Социальная фантастика
Язык: на русском языке
Издательство: Автор
Дата публикации: 15.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Герой романа фантасмагории «Камуфлет» Александр Константинов – сотрудник мистической Академии метанаук. Сверхспособности и всё такое. Им владеет идея фикс: разгадать тайну человеческой агрессивности. Герой пускается в рискованное путешествие, через миры и десятилетия. По ходу ему открываются важные тайны человеческой истории. Оказывается, мы вовсе не гомо сапиенс, а наш мир кем то придуман.Но главное – хорошо кончается. Всех вылечат. Роман является первой книгой серии «Поперёк программы» и может понравиться поклонникам творчества Аркадия и Бориса Стругацких, а также Виктора Пелевина.