Главная страница | Триллеры | Ева

Ева
Джеймс Хэдли Чейз


Имя Джеймса Хэдли Чейза известно ценителям детективного жанра во всем мире. На его счету около сотни произведений, больше половины из которых было экранизировано.

В книге представлен роман «Ева». Как и во многих произведениях писателя, действие романа разворачивается в Америке. Голливуд, Калифорния, райское побережье, горы. Сказочный мир кинозвезд и денежных воротил, на яркие огни которого слетаются, как мотыльки, все те, кто мечтает согреться в лучах славы и богатства или просто поживиться за чужой счет: подающие надежды писатели и безработные сценаристы, молоденькие актрисы без гроша в кармане, а также мошенники всех сортов, темные дельцы и пройдохи, нешуточные головорезы и порочные красотки… Для английского писателя все они – неистощимый источник вдохновения и захватывающих историй, по сей день не утративших для читателя своей притягательности.





Джеймс Хэдли Чейз

Ева



James Hadley Chase

EVE



Copyright © Hervey Raymond, 1945

All rights reserved



© Т. А. Шушлебина, перевод, 2021

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®




Глава первая


Прежде чем поведать историю своего знакомства с Евой, я должен вкратце рассказать о себе и о тех событиях, которые привели к нашей первой встрече.

Если бы не один неожиданный поворот судьбы, побудивший меня отказаться от заурядной карьеры экспедитора, я бы не встретил Еву, а значит, не ввязался бы в историю, которая в конечном счете разрушила мою жизнь.

Даже теперь, спустя два года после того, как мы виделись в последний раз, стоит лишь подумать о ней, и мною вновь овладевает неистовая страсть с горьким привкусом разочарования, которая приковывала меня к ней все те дни, когда лучше бы было сосредоточиться на работе.

Не важно, чем я сейчас занимаюсь. Никто никогда не слышал обо мне в этом захолустном городке на побережье Тихого океана, куда я приехал около двух лет назад, осознав наконец, за какой пустой и призрачной мечтой гнался.

Но речь пойдет не о настоящем и не о будущем. Моя история посвящена прошлому.

Хотя мне и не терпится поскорее вывести на сцену Еву, все же, как я уже говорил, надо сообщить некоторые подробности о себе.

Меня зовут Клайв Торстон. Возможно, вам приходилось слышать это имя. Я считаюсь автором пьесы «Повторное приглашение», которая в свое время произвела фурор. На самом деле той пьесы я не писал, но из-под моего пера все же вышли три довольно популярных романа.

До постановки пьесы я был никем; впрочем, как и теперь. Жил в городе Лонг-Бич в большом многоквартирном доме рядом с рыбоконсервным заводом, на котором работал экспедитором.

Пока в нашем доме не поселился Джон Коулсон, я вел такое же монотонное, начисто лишенное честолюбивых помыслов существование, как и сотни тысяч других молодых людей, не имеющих никаких перспектив, обреченных и следующие двадцать лет протомиться все на той же работе.

И хотя жизнь моя была бесцветной и одинокой, я влачил ее с равнодушной покорностью. Я не видел возможности вырваться из каждодневной рутины утреннего подъема, похода на службу, дешевой еды, опасений превысить бюджет, случайной интрижки, если позволяли деньги. Выхода из этого замкнутого круга не было, пока я не познакомился с Джоном Коулсоном. Именно тогда мне представился счастливый шанс, и я его не упустил.

Джон Коулсон знал, что скоро умрет. Три года он боролся с туберкулезом, но его силы были на исходе. Словно умирающий зверь, который прячется перед смертью от посторонних глаз, он оборвал все связи с друзьями и переехал в грязный доходный дом в Лонг-Бич.

Почему-то меня тянуло к нему, и ему, казалось, было приятно мое общество.

Может, потому, что он был писателем. Я и сам всегда мечтал заняться литературным трудом, но мысли о трудностях этого ремесла вгоняли меня в ступор. Хотя я чувствовал, что стоит начать, и мой дремлющий, но несомненный талант принесет мне богатство и славу. Полагаю, многие думают точно так же, и, подобно им, я все никак не мог заставить себя взяться за дело.

Джон Коулсон рассказал мне, что написал пьесу и что она была лучшим его творением. Я охотно слушал рассказы приятеля, узнавая поразительно интересные вещи о писательской технике и о том, какую уйму денег можно заработать на хорошей пьесе.

За два вечера до смерти он попросил послать пьесу своему агенту. К тому времени он был уже полностью прикован к постели и мало что мог сделать самостоятельно.

– Вряд ли я доживу до постановки, – угрюмо добавил он, глядя в окно. – Бог его знает, кому достанется гонорар, пусть об этом заботится мой агент. Чертовски забавная штука, Торстон, но у меня нет никого, кому бы я мог оставить наследство. Жаль, что я не обзавелся детьми. Тогда мой труд не пропал бы зря.

Я осторожно поинтересовался, ждет ли агент его пьесу, и он покачал головой:

– Кроме тебя, никто и не знает, что я ее написал.

На следующий день, в субботу, в Аламитос-бэй проходил ежегодный фестиваль водного спорта. Я отправился на пляж, чтобы вместе с тысячами зевак посмотреть регату.

Не выношу столпотворения, но Коулсон угасал на глазах, и мне захотелось вырваться из воцарившейся в доме тягостной атмосферы приближающейся смерти.

Я добрался до гавани как раз тогда, когда миниатюрные яхты готовились к самой важной гонке дня. Призом был золотой кубок, и страсти достигли апогея.

Одна из яхт особенно бросалась в глаза. Это было великолепное судно с ярко-красными парусами и изящным корпусом, просто созданным для высоких скоростей. На яхте суетились два человека. По одному, типичному докеру, я лишь скользнул взглядом, а вот второй меня заинтересовал – он явно смахивал на владельца. На нем были дорогие белые шерстяные брюки и замшевые туфли, а на запястье я заметил массивный золотой браслет. На его мясистом лице застыло выражение холодного высокомерия – безошибочный знак богатства и власти. Он стоял у румпеля с сигарой в зубах, наблюдая, как его помощник завершает последние приготовления на судне. Я все думал, кем бы он мог быть, и наконец решил, что передо мной либо кинорежиссер, либо нефтяной магнат.

Понаблюдав за ним несколько минут, я двинулся дальше, но обернулся на звук падающего тела и жалобный вскрик.

Оказалось, докер поскользнулся, спускаясь с яхты, и теперь лежал на пристани со скверным переломом ноги.

Это происшествие и стало причиной крутых перемен в моей судьбе. У меня имелись некоторые навыки в парусном спорте, я вызвался занять место помощника и в итоге разделил с владельцем судна победные лавры.

Хозяин яхты представился мне лишь после регаты. Когда он назвал свое имя, я даже не сразу сообразил, какая мне выпала удача. Роберт Роуван был в то время одним из самых влиятельных людей в Театральной гильдии. Он владел восьмью или девятью театрами, и за ним тянулся длинный шлейф успешных постановок.

Выигранному кубку он обрадовался как ребенок и был безмерно благодарен за помощь. Протянув визитку, он торжественно пообещал, что, если мне понадобится поддержка, он сделает все, что в его силах.

Теперь понимаете, какое искушение меня подстерегало? Вернувшись домой, я застал Коулсона без сознания; на следующий день он скончался. Его пьеса, готовая к отправке, лежала на моем бюро. Колебался я недолго. Коулсон сам признал, что понятия не имеет, кто получит гонорар, а ведь мог бы, в конце концов, подумать и обо мне. Быстро успокоив свою возмущенную совесть, я вскрыл пакет и прочел пьесу.

Хоть в драматургии я смыслил немного, но, дочитав до конца, понял, что это выдающаяся вещь. Я долго сидел, просчитывая шансы своего разоблачения, но не смог вообразить ни малейшей опасности. Перед тем как лечь спать, я заменил титульный лист рукописи. Вместо «Бумеранга» Джона Коулсона на нем теперь значилось «Повторное приглашение» Клайва Торстона. На следующий день я отослал пьесу Роувану.

Прошел почти год, прежде чем пьеса была поставлена. За это время в рукопись было внесено множество изменений, поскольку Роуван предпочитал, чтобы театральные прожекты, которые он финансировал, носили отпечаток его личности. К премьере я уже свыкся с мыслью о своем авторстве и, когда она прошла с шумным успехом, был искренне горд собой.

Какое ликование наполняет душу, когда в переполненном зале называют твое имя и по лицам людей становится ясно, что ты для них не пустое место! Во всяком случае, для меня это значило немало. Не меньше значили и внушительные гонорары, ведь раньше мне приходилось довольствоваться сорока долларами в неделю.

Уверившись, что пьесу ждет долгая сценическая жизнь, я перебрался из Нью-Йорка в Голливуд. Я надеялся, что с моей нынешней репутацией на меня будет спрос и мне удастся обосноваться там в качестве сценариста. Авторских отчислений набиралось почти на две тысячи долларов в неделю, и я без колебаний снял квартиру в модном квартале на бульваре Сансет.

Устроившись на новом месте и тщательно все обдумав, я решил, что надо ковать железо, пока горячо, и приступил к работе над романом. Это была история человека, получившего ранение на войне и утратившего способность любить. Эта история не была выдумкой, я даже знал, что произошло с подругой этого человека. Когда-то этот случай произвел на меня неизгладимое впечатление. Как ни странно, мне удалось перенести свои эмоции на страницы книги. Конечно, большую роль в ее успехе сыграло мое имя, но и сама вещь была вовсе не дурна. Разошлось больше девяноста семи тысяч экземпляров, и книга еще продавалась, когда на рынке появился второй мой роман. Этот был не столь хорош, но и он распродавался недурно. Сюжет этого романа я полностью выдумал, писался он со скрипом, и именно тогда я понял, насколько тяжек литературный труд. Третье произведение основывалось на реальных событиях из жизни женатой пары, с которой я был близко знаком. Жена вела себя возмутительно, и их окончательный разрыв стал для меня настоящим потрясением, так что оставалось только сесть за печатную машинку и ударить по клавишам – слова ложились на бумагу словно сами собой. Когда книга вышла в свет, ее тоже ждал успех.

Я окончательно уверился, что напал на золотую жилу. Я даже стал думать, что смог бы преуспеть и без пьесы Джона Коулсона, и поражался собственной глупости, из-за которой потерял столько лет, горбатясь за конторкой, вместо того чтобы зарабатывать писательством большие деньги.

Несколько месяцев спустя я решил, что пора приниматься за пьесу. «Повторное приглашение» закончили играть на Бродвее и повезли на гастроли. Оно по-прежнему приносило хороший доход, но я знал, что в скором будущем гонорары уменьшатся, а мне не хотелось отказываться от привычки к роскоши, которой я успел обзавестись. Кроме того, друзья то и дело спрашивали, когда же я напишу что-нибудь для театра, и мои постоянные отговорки становились неубедительными.

Принявшись за пьесу, я вдруг обнаружил, что идей, годных для драматургического воплощения, у меня нет. Я не сдался, а попытался найти вдохновение в беседах с людьми, однако в Голливуде немного охотников делиться замыслами. Я размышлял, нервничал, но ничего не приходило на ум. Кончилось тем, что я послал пьесу к черту, сел за машинку и состряпал очередной роман. Я с головой ушел в работу и перевел дыхание, только когда отослал рукопись своему издателю.

Две недели спустя я получил от издателя приглашение пообедать. Он не стал ходить вокруг да около и откровенно заявил, что книга никуда не годится. Меня не нужно было убеждать. Я понял это в тот самый момент, когда поставил финальную точку. Так что я попросил его забыть о злосчастном опусе, сбивчиво объяснив, что спешил, отвлекался, но не позднее чем через месяц пришлю что-нибудь действительно стоящее.

Теперь предстояло разыскать пристанище, где можно сосредоточиться на работе и скрыться от толпы, пожирающей время и мешающей собраться с мыслями. Мне почему-то казалось, что достаточно найти мирный, уединенный приют в каком-нибудь живописном месте и привести в порядок нервы, и еще один бестселлер или даже великая пьеса не заставят себя долго ждать. Моя самоуверенность возросла настолько, что я ничуть не сомневался: в правильном окружении я создам шедевр. В конце концов я обнаружил место, которое показалось мне идеальным во всех отношениях.

Одноэтажный коттедж под названием Три-Пойнт располагался в нескольких сотнях ярдов от дороги к Большому Медвежьему озеру. С его просторной веранды открывался величественный вид на окрестные холмы. Обставлен он был со всей возможной роскошью и имел множество полезных технических приспособлений, включая маленькую, но мощную генераторную установку. Я с радостью снял его на лето.

Но надежды на то, что Три-Пойнт станет моим спасением, не оправдались. Каждое утро я вставал около девяти и усаживался за стол, стоящий на веранде, с крепким кофе у локтя и пишущей машинкой перед носом, и словно впадал в летаргическое оцепенение, бездумно глядя на окружающий пейзаж. Я мог провести все утро, куря, пялясь на окрестности, вымучивая пару неуклюжих строчек, чтобы в итоге вымарать их недрогнувшей рукой. Днем я отправлялся на машине в Лос-Анджелес, слонялся по городу, болтая со сценаристами и глазея на кинозвезд. Вечером снова пытался работать, раздражался и в конце концов отправлялся спать.

Именно в этот критический для моей карьеры период, когда малейшее душевное потрясение могло стать причиной успеха или провала, в мою жизнь вошла Ева. Словно под влиянием колдовских чар, меня притянуло к ней, как булавку к гигантскому магниту. Она никогда не осознавала, насколько велика ее власть надо мной, а если бы и осознала, ее бы это мало заботило. Надменное безразличие – вот что раздражало меня в ней больше всего. Всякий раз, когда мы были вместе, я изнывал от желания заставить ее уступить, выдать секрет своей силы. Этот нескончаемый поединок стал для меня дьявольским наваждением.

Но достаточно предисловий. Декорации готовы, и моя история начинается. Долго же я собирался ее написать: брался и откладывал в сторону. Может быть, у меня получится на этот раз.

Если эта книга когда-нибудь увидит свет, не исключено, что она попадет в руки Еве. Я представляю, как она лежит в постели с сигаретой между пальцами и лениво читает мое творение. Поскольку в ее жизни было так много так мало значивших для нее мужчин и ее память превратила большинство из них в безликие тени, она, вероятно, забыла многие, если не все, наши встречи. Может, ей будет забавно оживить в памяти эфемерные моменты нашей близости и еще раз убедиться в своей силе и способности оставаться одной. По крайней мере, к концу истории она узнает, что я проник в ее жизнь глубже, чем она предполагала, и смог сорвать с нее несколько масок, впрочем, как и с себя самого.

И я представляю себе, как, добравшись до последней страницы, она, с таким знакомым выражением небрежного безразличия, равнодушно отбрасывает книгу прочь.




Глава вторая


На заправке в Сан-Бернардино меня предупредили, что ожидается торнадо.

Работник в элегантном белом комбинезоне с красным треугольным значком на нагрудном кармане посоветовал заночевать в городе, но я не внял голосу разума.

Когда я добрался до холмов, ветер усилился. Еще через милю звезды скрылись во мгле, и ливень обрушился на землю свинцовым покрывалом, заполонив ночь водой и туманом.

Через полукруглый просвет, оставляемый дворниками на лобовом стекле, мне были видны только отскакивающие от капота дождевые капли да несколько футов блестящей черной дороги, которые выхватывал свет фар.

Из-за завываний ветра и стука дождя по крыше машины казалось, что меня засунули внутрь гигантского барабана, по которому колотит какой-то безумный барабанщик. С треском падали деревья, сыпались камни, и все это перекрывал рев воды под колесами. Водяные потоки заливали боковые окна и искажали отражение моего лица, призрачно-желтого от света приборной панели.

На повороте машину занесло, и я чудом не сорвался в пропасть. Слева от меня высился крутой склон холма, правая сторона дороги граничила с отвесным обрывом в долину. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, пока я выворачивал руль и поддавал газу. Ветер дул с такой силой, что машина едва ли прибавила скорость. Стрелка спидометра подрагивала между десятью и пятнадцатью милями в час, и на большее можно было даже не рассчитывать.

С предельной осторожностью вписавшись в следующий поворот, я увидел двух мужчин, стоявших посреди дороги. Черные макинтоши блестели от дождя в свете фонарей, которые они сжимали в руках.

Когда один из них приблизился, я сбросил скорость и выглянул из окна машины.

– О, мистер Торстон, здравствуйте, – приветствовал он меня, и вода, стекавшая с полей его шляпы, полилась мне на рукав. – Хотите добраться до Три-Пойнта?

Я тоже его узнал.

– Здравствуй, Том, – сказал я. – Смогу я проехать?

– Не то чтобы не сможете. – Его лицо от дождя и ветра приобрело оттенок кровавой отбивной. – Но это будет непросто. Как по мне, лучше бы вам повернуть назад.

Я включил зажигание:

– Я все же рискну. Как думаешь, дорогу не завалило?

– Большой «паккард» проехал около двух часов назад. Обратно не возвращался. Может, впереди все в порядке, но смотрите в оба – ветер наверху будет адским.

– Если «паккард» сумел проскочить, я-то уж и подавно смогу, – хмыкнул я, поднял стекло и медленно покатил дальше.

Миновав еще один крутой поворот, я начал взбираться на холм, почти прижимаясь к склону, и через несколько минут выехал на горную дорогу, ведущую к Большому Медвежьему озеру. Лес как-то разом остался позади, и, кроме нескольких зазубренных каменных обломков на горном склоне, ничто не защищало от ветра узкую ленту дороги.

Ураган налетел на машину, едва я выехал из-под прикрытия деревьев. Ее качнуло, и колеса с одного бока на несколько дюймов оторвались от земли. Я выругался. Случись такое на повороте, я бы в два счета слетел в долину. Переключившись на низкую передачу, я сбросил скорость. Дважды «крайслер» буксовал из-за шквальных порывов ветра. Каждый раз двигатель глох, и я едва успевал среагировать, не давая машине покатиться назад.

Добравшись до вершины, я почувствовал, что мои нервы на пределе. Дворники не справлялись с потоками воды, и, чтобы разглядеть путь, мне приходилось высовываться в окно. Дорога была не шире двадцати футов, ветер хлестал машину, тряс и подбрасывал, и в следующий поворот я вписался скорее благодаря везению, чем мастерству. К счастью, за поворотом ад кончился. Дождь по-прежнему усердно барабанил по крыше, но я смог перевести дыхание: дорога пошла под уклон с подветренной стороны.

До Три-Пойнта оставалось всего несколько миль. И хотя я понимал, что худшее позади, все же не терял бдительности. Как оказалось, не напрасно. Внезапно свет фар выхватил из темноты стоящий посреди дороги автомобиль, и я едва успел ударить по тормозам. Колеса заклинило, «крайслер» повело юзом, и на какую-то неприятную секунду мне показалось, что я сейчас отправлюсь на небеса. Потом мой бампер со скрежетом вписался в зад перегородившей дорогу машины, и меня бросило на руль.

Проклиная идиота, оставившего машину без сигнальных огней, я встал на подножку и нащупал фонарик. Дождь не унимался, и, перед тем как спрыгнуть на землю, я направил луч вниз, чтобы посмотреть, что меня ждет. Вода доходила до колпаков колес. Осветив брошенную машину, я понял, что случилось. Ее передние колеса были полностью погружены в воду, и она, по всей видимости, попала в карбюратор.

На дороге, которая, как я знал, следующие несколько миль круто шла вниз, по неизвестной причине образовалось небольшое озерцо. Я осторожно спустился с подножки, и мои ноги погрузились в воду до середины икр. Ботинки тут же засосала вязкая грязь и смачно зачавкала при каждом шаге на пути к брошенному автомобилю. Дождь превратил мою шляпу в размокший блин, и я раздраженно смахнул ее с головы. Добравшись до машины и заглянув в окно, я обнаружил, что там никого нет. Я взобрался на подножку и направил луч фонарика вперед. Дороги дальше попросту не существовало. Деревья, камни и грязь завалили путь, образовав подобие дамбы.

Брошенная машина оказалась «паккардом», о котором, похоже, и упоминал Том.

Ничего не оставалось, как идти пешком. Я вернулся к «крайслеру», подхватил меньшую из двух сумок, запер дверцы и зашлепал мимо «паккарда» к завалу из деревьев и камней. Стоило выбраться из воды, и вскарабкаться по нему не составило особого труда. С вершины завала открывался обзор на дорогу к озеру, и она, насколько хватало взгляда, была свободна от каких-либо препятствий.

Спуск оказался куда сложнее, и разок я чуть было не упал. Ноги разъехались в стороны, и, чтобы устоять, я бросил сумку и ухватился за корни дерева, а потом долго не мог ее найти.

После завала задержек больше не было. Минут за десять я добрался до ворот Три-Пойнта, вышел на подъездную аллею и увидел в гостиной свет. Я тут же подумал о водителе «паккарда». Слегка рассердившись, попытался сообразить, как ему удалось проникнуть внутрь.

К дому я подходил осторожно, чтобы успеть взглянуть на гостя прежде, чем обнаружу свое присутствие. Оставив сумку на веранде, я стянул промокшую насквозь куртку и бросил на деревянную скамью у бревенчатой стены. Потом прокрался к окну и заглянул в ярко освещенную комнату. Кто бы ни вломился в мой коттедж, он разжег камин, и теперь в нем весело плясал огонь. В комнате никого не было, но пока я в нерешительности топтался у окна, из кухни вышел мужчина, держа в руках мою бутылку виски, два стакана и сифон.

Внешность пришельца показалась мне весьма примечательной. Его невысокий рост компенсировала ширина плеч. У него были злые голубые глазки и ручищи такой длины, какую редко встретишь у созданий, более цивилизованных, нежели орангутанги. Я невзлюбил его с первого взгляда.

Он встал перед камином, щедрой рукой наполнил стаканы скотчем, потом один из них поставил на каминную полку, а другой поднес к губам. Он попробовал виски с видом знатока, слегка сомневающегося в этой конкретной марке. Можно было разглядеть, как он перекатывает виски во рту, вскидывает голову и задумчиво изучает содержимое стакана. Наконец он кивнул, очевидно удовлетворенный напитком, и проглотил остаток. Вновь наполнив стакан, он развалился в кресле у камина, поставив бутылку на стоявший рядом журнальный столик.

На вид ему было сильно за сорок. Он не очень-то походил на владельца «паккарда»: костюм слегка поношен, да и хорошим вкусом, судя по рубашке, мой гость похвастаться не мог. Мне совсем не импонировала перспектива провести вечер в его обществе.

Беспокоил и второй стакан на каминной полке. Это могло значить только одно – у моего незваного гостя был товарищ, и я уже стал склоняться к мысли не выходить из укрытия, пока тот не появится. Однако ветер и мокрая одежда придали мне решительности: мерзнуть дольше совсем не хотелось. Я подхватил сумку и направился к входной двери. Дверь оказалась заперта. Достав ключи, я бесшумно отпер замок и вошел в прихожую. Пока я, поставив сумку на пол, размышлял, то ли идти в гостиную и разбираться с визитером, то ли прямиком направиться в ванную, в дверном проеме появился он сам и уставился на меня, как баран на новые ворота.

– Какого черта вам здесь надо? – Его голос был грубым и хриплым.

Я смерил его взглядом:

– Добрый вечер. Надеюсь, я вам не помешал. Так уж вышло, что я здесь хозяин.

Я полагал, что теперь он сдуется, как проколотый шарик, но мои слова лишь прибавили ему агрессивности. Его глазки злобно буравили меня, а на висках вздулись вены.

– Вы хотите сказать, что это ваш дом? – напористо поинтересовался он.

Я кивнул:

– Пусть вас это не смущает. Выпейте пока – виски в кухне. Я только приму ванну и сразу же вернусь. – Оставив его тупо смотреть мне вслед, я прошел в спальню и закрыл дверь. И тут я действительно рассердился.

Через всю комнату протянулась дорожка из женских вещей: сначала я увидел черное шелковое платье, потом дамское белье, чулки и, наконец, у двери в ванную – пару заляпанных грязью черных замшевых туфель.

На кровати лежал открытый чемодан из свиной кожи, из которого выглядывали другие предметы женского гардероба. Сшитый на заказ синий пеньюар с короткими рукавами был наброшен на спинку стула перед обогревателем.

Я стоял, взирая на этот кавардак, и не находил слов от злости, но прежде чем смог как-то отреагировать – а я уже был готов войти в ванную и высказать все, что думаю о манерах хозяйки чемодана, – дверь спальни открылась, и вошел мужчина.

Я повернулся к нему.

– Что все это значит? – спросил я, указывая на разбросанную по полу одежду и беспорядок на кровати. – Вы что, решили, что здесь отель?

Он смущенно поправил галстук:

– Ну не сердитесь. Здесь никого не было, и…

– Ладно, все в порядке, – смягчился я, подавив досаду. Не имело смысла устраивать сцену. Им просто не повезло, что я вернулся. – Вижу, вы уже чувствуете себя здесь как дома. Впрочем, не берите в голову, я вымок до нитки и потому не в духе. Адская ночь, не находите? Если позволите, я воспользуюсь свободной ванной комнатой.

Протиснувшись мимо него в дверь, я прошел по коридору к комнате для гостей.

– Я налью вам выпить, – крикнул он мне вслед.

Восхитительно! Ну разве не мило, когда незнакомец угощает тебя твоим же собственным виски? Я хлопнул дверью гостевой спальни и снял наконец мокрую одежду.

После горячей ванны я почувствовал себя лучше, а побрившись, уже настолько воспрял духом, что начал гадать, какого сорта женщина делит со мной кров. Но, вспомнив о мужчине, передернулся. Если она хоть немного похожа на него, мне предстоит неописуемый вечер.

Облачившись в серый шерстяной костюм, я посмотрелся в зеркало и пригладил волосы. На свои сорок я не выглядел – обычно мне давали тридцать с хвостиком. Чего скрывать, это было приятно. Как говорится, все мы люди… Я взглянул на свою квадратную челюсть, высокие скулы, ямочку на подбородке и с удовлетворением подумал, что действительно недурен. Высокого роста, несколько худощав, но костюмчик сидит превосходно. К тому же могу считаться выдающимся драматургом и романистом, хотя этот ярлык газетчики на меня еще не навесили.

Я помедлил у двери в гостиную. Оттуда слабо доносился мужской голос, но разобрать слов было невозможно. Расправив плечи и напустив на себя равнодушный, скучающий вид, припасенный для этого вынужденного знакомства, я повернул ручку и вошел.




Глава третья


У камина на корточках сидела тонкая темноволосая женщина. На ней был синий пеньюар с короткими рукавами, тот самый, что висел на стуле в моей спальне. Головы она не повернула, хотя, по всей вероятности, слышала, как я вошел. На протянутой к огню руке я заметил обручальное кольцо. Обратил внимание и на то, что ее плечи были немного шире бедер. Мне нравится, когда женщины так сложены.

Я ничего не имел против того, что она проигнорировала мое появление, не возражал и против обручального кольца. Но вот пеньюар мне решительно не понравился.

Ни одну женщину не красит халат. Даже если она не знала, кто я, ей следовало, по крайней мере, приодеться. Мне и в голову не пришло, что ей может быть совершенно безразлично, как она выглядит. Я подошел к ней с теми же мерками, что и ко всем знакомым мне женщинам, которые скорее согласились бы предстать передо мной обнаженными, чем в халате.

Признаться, я был избалован слабым полом – с моей репутацией, внешностью и состоянием этого было не избежать. Поначалу я наслаждался женским вниманием, хотя и сознавал, что многие обхаживают меня, как обхаживали бы любого перспективного холостяка в Голливуде. Им нужны были мои деньги, имя, вечеринки, которые я устраивал, короче – все, кроме моей персоны как таковой.

Меня же волновали почти все обладательницы привлекательной наружности. Красивые, хорошо одетые женщины являлись обязательной частью моего окружения. Они вдохновляли меня, развлекали, укрепляли мое эго. Мне нравилось окружать себя красотками, как некоторым нравится развешивать по стенам дорогие картины. Но довольно скоро они мне наскучили. Я обнаружил, что подобные связи сводятся к серии стандартных тактических ходов, и тут обе стороны были настоящими профессионалами. Они жаждали развлечений, подарков и внимания, а я – нескольких часов удовольствия без каких бы то ни было иллюзий.

Единственным исключением оставалась Кэрол. Мы познакомились в Нью-Йорке, когда я ждал постановки своей пьесы. Тогда она была секретаршей Роберта Роувана. Я понравился ей, и, как ни странно, она понравилась мне. Именно Кэрол убедила меня перебраться в Голливуд, где она теперь писала сценарии для «Интернешнл пикчерс».

Полагаю, я не способен долго любить одну женщину. Возможно, меня стоит пожалеть, ведь в старомодном обычае жить всю жизнь с одной женщиной должно быть множество приятных сторон. А иначе зачем столько людей женятся? И я начал чувствовать, что лишен чего-то в силу своей исключительности.

Было время, еще до переезда в Голливуд, когда я всерьез подумывал жениться на Кэрол. Мне нравилось ее общество, к тому же я считал ее гораздо умнее всех других знакомых дам.

Но Кэрол была завалена делами на киностудии, и мы редко встречались днем. А у меня завелось множество приятелей, и часто я был занят не только днем, но и по ночам. Кэрол поддразнивала меня насчет моих подружек, но, казалось, не особенно возражала. Лишь однажды ночью, когда я был слегка пьян и признался ей в любви, она выдала себя. Может, она тоже была немножко пьяна, но я так не думаю. Пару недель я ощущал уколы совести, когда встречался с другими женщинами, но в конце концов перестал заморачиваться. Наверное, просто привык к мысли, что Кэрол любит меня, как легко привыкал ко многому другому.

Пока я разглядывал гостью, мужчина отошел от стойки, где смешивал напитки, и протянул мне виски с содовой. Он был уже слегка нетрезв, и при хорошем освещении стало заметно, что ему не мешало бы побриться.

– Меня зовут Барроу, – представился он, дохнув перегаром мне в лицо. – Харви Барроу. Мне, конечно, неловко за наше вторжение, но у нас не оставалось выбора. – Он приблизился ко мне почти вплотную, и его плотная туша загородила женщину у камина.

Меня он совершенно не интересовал. Я не обратил бы внимания, повались он замертво к моим ногам. Отступив на несколько шагов, я встал так, чтобы видеть женщину. Она грелась у огня, словно не подозревая о моем присутствии, и почему-то ее нарочитое безразличие приятно волновало.

Барроу похлопал меня по плечу. Я неохотно оторвал взгляд от женщины. Он снова принялся извиняться за то, что вломился в дом без спроса, и я прервал его, заявив, что все нормально и на его месте я сам поступил бы так же. Потом как бы невзначай представился, понизив голос, чтобы женщина не разобрала моего имени. Если она хочет таким образом произвести на меня впечатление, я не назову ей себя до самого последнего момента, а затем с удовольствием понаблюдаю за смятением, которое охватит ее, когда она поймет, кого игнорировала.

Мне пришлось повторить свое имя дважды, потому что с первого раза он его не расслышал, но и тогда оно не произвело должного эффекта. Я даже помог ему, присовокупив «писатель», однако было очевидно, что он ничего обо мне не знает. Он оказался одним из тех тупых невежд, которые никем не интересуются. Отныне я решил его игнорировать.

– Рад знакомству, – торжественно произнес он, пожимая мне руку. – Так мило, что вы не рассердились. Другие бы вытолкали меня взашей.

Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, но я солгал:

– Все в порядке. – И посмотрел на женщину за его плечом. – Скажите, ваша жена окоченела от холода, глухонемая или просто необщительная?

Он проследил мой взгляд, и его грубое красное лицо напряглось.

– Уж и не знаю, как вас знакомить. Я в затруднительном положении, старина, – прошептал он мне на ухо. – Она мне не жена. К тому же сейчас она чертовски разозлилась. Промокла насквозь, а дамочки вроде нее этого не любят.

– Ясно, – ответил я, внезапно почувствовав отвращение. – Что ж, не беспокойтесь. Я хочу с ней познакомиться. – И я подошел к камину и встал рядом с женщиной.

Она повернула голову, посмотрела на мои ноги, затем вскинула глаза на мое лицо.

– Здравствуйте, – произнес я, улыбаясь.

– Здравствуйте, – равнодушно ответила она и опять уставилась на пламя.

Мне лишь мельком удалось увидеть ее эльфийское лицо с твердым ртом, упрямым подбородком и до странности волнующими глазами, но этого оказалось довольно. У меня перехватило дыхание, как бывает на вершине высокой горы, и я понял, что это значит.

В общем-то, я не назвал бы ее даже хорошенькой. Если уж на то пошло, ее внешность была скорее обыкновенной, но было в ней что-то магнетическое, возбуждающее. Возможно, «магнетическое» не совсем верное слово. Я инстинктивно чувствовал, что за маской безмятежного равнодушия таится нечто глубоко порочное, почти животное. От одного только взгляда на нее казалось, будто бы вас ударило разрядом тока.

Я решил, что вечер не так уж и безнадежно испорчен. На самом деле он обещал быть потрясающе интересным.

– Хотите виски? – спросил я, надеясь, что женщина снова поднимет голову, но она этого не сделала. Она опустилась на ковер, поджала под себя ноги и кивнула на стоявший у камина стакан.

– У меня уже есть.

Подошел Барроу.

– Это Ева… Ева… – Он замялся и покраснел.

– Марлоу, – произнесла женщина. Ее руки лежали на коленях, и я заметил, как она сжала кулаки.

– Точно, – подхватил Барроу. – У меня паршивая память на имена. – Он кинул на меня растерянный взгляд, и я понял, что он успел позабыть и мое имя. Я не собирался ему помогать. Если человек не в силах запомнить имя своей любовницы, то пусть катится ко всем чертям.

– Так, значит, вы промокли, – обратился я к женщине и засмеялся.

Она подняла глаза. Я не доверяю первому впечатлению, но тут сомнений не оставалось: передо мной бунтарка. У нее, должно быть, дьявольский нрав – стремительный, порывистый, необузданный. Несмотря на миниатюрность, весь ее облик – глаза, манера держаться, выражение лица – свидетельствовал о внутренней силе. Над ее переносицей залегли две глубокие морщины. Они придавали лицу очень характерное выражение и могли возникнуть лишь в результате пережитых тревог и глубоких страданий. Мне не терпелось узнать ее ближе.

– Еще как промокла, – ответила она и тоже засмеялась.

Ее смех удивил меня. Неожиданно он оказался приятным и заразительным. Смеясь, она запрокинула голову, и я поразился тому, как изменилось ее лицо: жесткие складки исчезли, и она словно помолодела. Трудно было определить ее возраст. Наверняка за тридцать; может, тридцать восемь, может, тридцать три. Но когда она смеялась, ей можно было дать не больше двадцати пяти.

Барроу помрачнел, окинув нас подозрительным взглядом. И у него были на то основания. Будь он чувствительнее, то почуял бы, как забушевали во мне гормоны.

– Я тоже промок, – сказал я, усаживаясь в кресло рядом с ней. – Если бы я представлял, насколько скверная будет погодка, то переночевал бы в Сан-Бернардино. Но теперь я, конечно, рад, что не остался там.

Оба взглянули на меня и быстро отвели глаза.

– Вы приехали издалека?

Повисла тишина. Ева смотрела на огонь. Барроу вертел стакан в своих толстых пальцах. Было почти слышно, как ворочаются мысли в его голове.

– Из Лос-Анджелеса, – наконец выдавил он.

– Я частенько бываю в Лос-Анджелесе, – произнес я, обращаясь к Еве. – Как вышло, что мы не встречались раньше?

Взгляд Евы окаменел.

– Не знаю, – сказала она.

Возможно, Барроу понял, что у меня на уме, поскольку залпом допил виски и потрепал Еву по плечу.

– Иди-ка спать, – бросил он повелительным тоном.

Я подумал, что если я ее правильно раскусил, то сейчас будет взрыв, но она даже бровью не повела.

– Ладно, – равнодушно ответила она, приподнимаясь на колени.

– Нет необходимости расходиться, – вмешался я. – Разве вы не проголодались? У меня в холодильнике кое-что найдется. Что скажете?

Барроу выразительно посмотрел на Еву:

– Мы ужинали в Глендоре, по пути сюда. Ей лучше лечь… она наверняка устала.

Я посмотрел на него и засмеялся, но он не разделил моего веселья. Он мрачно глядел в пустой стакан, и на висках пульсировали вены.

Ева поднялась. Она была еще миниатюрней, чем показалась мне с первого взгляда, – едва доставала мне до плеча.

– Где я сплю? – спросила она, глядя мимо меня.

– Вы можете остаться в спальне, в которой уже расположились. Я переночую в комнате для гостей. Но если вы не хотите ложиться прямо сейчас, я был бы рад вашему обществу.

– Я хочу лечь. – Она направилась к двери.

Когда она ушла, я пробормотал:

– Пойду узнаю, не нужно ли ей чего-нибудь. – И вышел из гостиной, прежде чем Барроу успел вымолвить хоть слово.

Ева стояла около электрического обогревателя, закинув руки за голову, потом потянулась, зевнула, но заметила в дверях меня и, окинув оценивающим взглядом, поджала губы.

– У вас есть все необходимое? – спросил я, улыбаясь. – Вы точно не голодны?

Она засмеялась. Я подозревал, что она поняла, почему я так беспокоюсь о ее удобстве. Это было бы кстати, потому что позволило бы сэкономить время и обойтись без ненужных ухаживаний.

– Ничего не надо… спасибо.

– Как скажете, но мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя комфортно. Вы первая женщина у меня в гостях – событие в некотором смысле знаменательное. – Я понял, что совершил ошибку, как только закончил говорить.

Ее глаза перестали смеяться и снова стали холодными и настороженными.

– В самом деле? – хмыкнула она, подходя к кровати. Из чемодана она вынула розовую ночную сорочку и аккуратно повесила на стул.

Она знала, что я солгал, и выражение ее лица говорило, что этого она и ожидала. Я почувствовал раздражение.

– В это трудно поверить? – поинтересовался я, шагнув через порог.

Она затолкала разбросанные по кровати вещи в чемодан и поставила его на пол.

– Трудно поверить во что? – спросила она, направляясь к туалетному столику.

– Что здесь не было женщин?

– А какое мне дело до того, кто у вас здесь бывает?

Разумеется, она была права, но ее безразличие меня задело.

– Ну если так ставить вопрос, то, разумеется, никакого, – ответил я, подавив обиду.

Она поправила волосы и внимательно вгляделась в свое отражение, словно забыв о моем присутствии.

– Дайте мне мокрую одежду, – предложил я. – Я повешу ее в кухне сушиться.

– Я справлюсь сама. – Она порывисто отвернулась от зеркала и плотнее запахнула на себе пеньюар. Морщинки над ее переносицей углубились, придавая лицу хмурый вид. Но, несмотря на свою некрасивость – а с этим безучастным выражением лица она совсем не походила на красавицу, – Ева казалась мне все более интересной.

Она перевела взгляд с меня на дверь. Ей пришлось проделать это дважды, прежде чем я понял, что она без слов велит мне уходить. В моих отношениях с женщинами такого раньше не случалось, и этот опыт не доставил мне удовольствия.

– Я хочу лечь… если не возражаете, – сказала она и отвернулась.

Ни тебе изъявлений благодарности, ни извинений по поводу того, что заняла мою комнату, – просто холодный, хорошо рассчитанный отпор.

Когда я вернулся в гостиную, Барроу наливал себе очередную порцию виски. На обратном пути к креслу он уже заметно пошатывался. Усевшись, он остановил на мне мутный взгляд и недобро прищурился.

– Выброси ее из головы, – внезапно выпалил он, ударив кулаком по подлокотнику. – Хватит. Ясно тебе?

У меня челюсть отвисла от удивления.

– Это вы мне? – процедил я, взбешенный тем, что он посмел говорить со мной в таком тоне.

Его раскрасневшееся лицо слегка обмякло.

– Оставь ее в покое, – пробормотал он. – На эту ночь она моя. Я знаю, что? у тебя на уме. Но дай мне кое-что сказать. – Он подался вперед, шлепая отвислыми губами, и наставил на меня короткий толстый палец. – Я ее купил. Она обошлась мне в сотню баксов. Слышишь? Купил! Так что руки прочь.

Я ему не поверил.

– Такую женщину не купить. Уж во всяком случае не такому никчемному уроду, как ты.

Барроу выплеснул виски на ковер.

– Что ты сказал? – Он вытаращил на меня водянистые злые глазки.

– Я сказал, что тебе не купить женщину, потому что ты никчемный урод.

– Не пришлось бы тебе пожалеть. – Вены на его висках вздулись. – Как только ты появился, я сразу понял: жди неприятностей. Ты ведь собираешься отбить ее у меня?

Я усмехнулся:

– Почему бы и нет? Как ты можешь этому помешать?

– Но я ее купил, черт побери! – взвизгнул он, стукнув по подлокотнику. – Ты способен понять, что это значит? На сегодняшнюю ночь она моя. Неужели ты не можешь вести себя как джентльмен?

Я все еще не верил ему.

– Что ж, давай позовем ее, – расхохотался я. – В конце концов, сто долларов не такие уж большие деньги. Я мог бы дать больше.

Он с трудом выбрался из кресла. Конечно, он набрался по-свински, однако мускулы у него будь здоров. Застань он меня врасплох, мне несдобровать. Я подался назад.

– Ну же, не кипятись. – Я продолжал пятиться, не отрывая глаз от надвигающейся туши. – Мы можем решить все без драки. Давай позовем ее…

– Она получила от меня сотню баксов, – прохрипел он с тихой яростью. – Я ждал этого восемь недель. Когда я просил ее принять меня, она соглашалась. Но стоило прийти, как чертова служанка говорила, что ее нет дома. Четыре раза она проделывала этот номер, и каждый раз я знал, что она наверху, смеется надо мной, глядя из окна. Но я хотел ее. Повелся, как дурак. Поднимал цену с каждым звонком. И когда я предложил сотню, она спустилась ко мне. Все было хорошо, пока не явился ты. Но ни ты, ни какая другая обезьяна теперь меня не остановит.

Меня затошнило. Я еще не до конца верил его словам, но знал, что в моем доме он не останется. Пусть убирается к черту.

Вытащив из бумажника сотню, я швырнул ее ему под ноги. Потом, подумав, добавил еще десятку.

– Пошел прочь, – велел я. – Вот твои деньги с процентами.

Он уставился на купюры и побледнел, издав тихий сдавленный звук, словно прочищая горло. Потом поднял голову, и я понял, что сейчас будет драка. Мне не хотелось драться, но, раз все так обернулось, я был готов. Он двинулся в мою сторону, вытянув длинные руки, словно хотел схватить меня. Недолго думая, я шагнул навстречу и врезал ему кулаком в лицо. Кольцо с печаткой, которое я носил на мизинце, оставило на его щеке глубокую ссадину. Хрюкнув, он качнулся назад, и я ударил его снова, на этот раз в переносицу. Он тяжело рухнул на четвереньки, я подскочил к нему и, тщательно прицелившись, лягнул в челюсть. Его голова запрокинулась, и он растянулся на ковре. Он и пальцем не успел ко мне притронуться, а драка уже закончилась.

Ева стояла в дверях, глядя на нас. Ее глаза расширились от удивления.

– Все в порядке, – улыбнулся я, дуя на костяшки пальцев. – Спи спокойно, сейчас его здесь не будет.

– Не стоило бить его ногой, – холодно заметила она.

– Верно. – Ее глаза вспыхнули гневом, и мне это понравилось. – Не следовало этого делать. Наверное, я сильно разозлился. Лучше уйди.

Она ушла, и я услышал, как закрылась дверь в спальню.

Барроу неуверенно сел и поднес руку к лицу. С пальцев на манжеты потекла кровь. Он тупо посмотрел на нее и дотронулся рукой до горла.

Я наблюдал за ним, присев на край стола.

– Отсюда до Большого Медвежьего озера две мили. Мимо дороги не промахнешься. Просто иди вниз по склону. Не доходя до озера, увидишь гостиницу. Там переночуешь. А теперь убирайся.

И тут он выкинул нечто неожиданное. Обхватил ладонями лицо и заплакал. И я понял, что он законченный трус.

– Вставай и выметайся, – произнес я с отвращением. – Меня от тебя тошнит.

Он поднялся и на нетвердых ногах двинулся к двери. Прикрывая рукой глаза, он хныкал, словно обиженный ребенок.

Я поднял сотню и десятку и сунул ему в нагрудный карман.

Он, как ни странно, поблагодарил. Позеленев, как купюры.

Я довел его до входной двери, сунул в руки сумку, стоявшую в прихожей, и выпихнул под дождь.

– Ты мне не нравишься, – сказал я. – Так что не попадайся мне больше на глаза.

Он спустился с крыльца, и его поглотили дождь, ветер и темнота.

Заперев дверь, я постоял в прихожей. Голову и грудь сдавило как тисками, и ужасно захотелось выпить. Но кое-что нужно было выяснить незамедлительно, а значит, с выпивкой придется повременить. Я прошел к спальне и рывком открыл дверь.

Ева стояла у туалетного столика, скрестив руки на груди. Ее взгляд был настороженным.

– Он ушел, – сообщил я, остановившись в дверях. – Я отдал ему сто долларов, которые ты была ему должна, и он даже сказал спасибо.

Выражение ее лица не изменилось, и она не проронила ни слова, лишь напряглась, как загнанный в угол зверь.

Я не сводил с нее глаз.

– Тебе его не жаль?

Ее губы презрительно скривились.

– С какой стати я буду жалеть мужчину?

После этих слов стало окончательно ясно, что она собой представляет. Не было смысла обманывать себя дальше. В общем, я и не думал, что Барроу лгал: история о сделке звучала вполне правдоподобно. Но я до последнего надеялся, что это ложь.

Значит, она была женщиной, которая принадлежит всем, кто платит. А ведь по ее виду и не скажешь. И она посмела игнорировать меня. Она – женщина, на которую в обществе смотрели как на парию, – имела смелость не обращать на меня внимания. Внезапно мне захотелось задеть ее как можно больнее.

– Он сказал, что заплатил тебе, – произнес я, входя в комнату и закрывая дверь. – А ты умеешь вводить в заблуждение. Знаешь, я бы никогда не подумал, что ты продажная женщина. Сотня долларов, верно? Ладно, пусть будет так, только не думай, что я дам больше. Не дам, потому что больше ты не стоишь.

Она не шевельнулась, и на ее лице не дрогнул ни один мускул. Только глаза стали темнее и побелели крылья носа. Опираясь на туалетный столик, она вертела белой изящной рукой тяжелую бронзовую пепельницу.

Я подошел к ней вплотную:

– И не надо так на меня смотреть. Я тебя не боюсь. Давай же, покажи, на что ты способна.

Но не успел я дотронуться до нее, как она крепко обхватила пепельницу и что есть силы ударила ею меня по голове.




Глава четвертая


Правда заключается в том, что большинство людей ведут двойную жизнь – явную и тайную. Общество, разумеется, может судить о характере человека лишь по открытой стороне его жизни. Если же он совершает ошибку и его скрытая жизнь предается огласке, о нем начинают судить по его тайным порокам и чаще всего клеймят позором и изгоняют из общества. Однако он остается тем же человеком, которому недавно рукоплескали. Да, он все тот же, но кое-что изменилось: его вывели на чистую воду.

Скорее всего, сейчас, из-за моей полной откровенности, вы считаете меня весьма неприятным типом. Вы, вероятно, даже решили, что я аморальное, бесчестное, тщеславное ничтожество. И это суждение вовсе не свидетельство вашей догадливости или проницательности, поскольку целиком зиждется на моей откровенности.

Если бы вы встретили меня в обществе, если бы стали моим другом, то нашли бы меня ничуть не хуже прочих ваших приятелей, поскольку я прилагал бы усилия, чтобы в вашей компании показать себя с наилучшей стороны.

Я бы не стал останавливаться на столь банальных вещах, если бы не хотел объяснить, почему Кэрол все же любила меня. Даже теперь я вспоминаю ее с глубокой нежностью. Она была человеком большой искренности и прямоты, и мне не хочется, чтобы о ней судили превратно только из-за ее чувств ко мне.

Кэрол была известна лишь та часть моей натуры, которую я позволял ей видеть. В конце наших отношений, когда обстоятельства вышли из-под контроля, она все-таки обнаружила мои пороки. Но до этого момента я дурачил ее так же успешно, как вы дурачите тех, кто вас любит.

Именно потому, что на сочувствие Кэрол всегда можно было рассчитывать, через два дня после знаменательной встречи с Евой я отправился в Голливуд, чтобы повидаться со старой подругой.

На сервисной станции в Сан-Бернардино привели в порядок мою машину. Как я выяснил, им пришлось ремонтировать и «паккард». На холмистой дороге к Большому Медвежьему озеру я встретил рабочих, разбиравших завал. Они почти расчистили дорогу, но у меня все же возникли некоторые трудности с проездом. Я был знаком с начальником бригады, так что он велел положить на землю доски, по которым рабочие почти перенесли «крайслер» через топкую грязь.

Я добрался до квартиры Кэрол на Сансет-Стрип около семи часов. Фрэнсис, ее горничная, сказала, что хозяйка только что вернулась из студии и переодевается.

– Входите же, мистер Торстон, – приветливо улыбнулась она. – Хозяйка выйдет через несколько минут.

Я прошел за ней в гостиную. Это была милая гостиная, современная, тихая, с мягким приглушенным светом, идеальным для отдыха. Я уселся на диван, дожидаясь, пока Фрэнсис принесет мне виски с содовой. Стоило мне появиться у них, и Фрэнсис начинала хлопотать вокруг меня. Кэрол однажды со смехом призналась, что девушка считает меня самым важным гостем.

Я с удовольствием огляделся по сторонам. Гостиная была обставлена просто, но со вкусом. Обтянутые серой замшей диван и кресла в сочетании с портьерами винного оттенка придавали ей подчеркнуто элегантный вид.

– Чем чаще я бываю в этой комнате, – сказал я Фрэнсис, принимая из ее рук напиток, – тем больше она мне нравится. Надо попросить мисс Рэ заняться дизайном и моего дома.

В комнату вошла Кэрол. На ней было легкое домашнее платье, перехваченное на талии красным поясом, а волосы свободно спадали по плечам мягкими волнами.

Я подумал, что она сегодня прекрасно выглядит. Она не была красавицей – по крайней мере, не была скроена по голливудскому лекалу. Когда она вошла, мне подумалось, что она похожа на Одри Хепбёрн. Она была так же изящно сложена, и все в ее теле было пропорциональным. Алые губы оттеняли бледность лица, на котором не было ни единой морщинки. Но самым примечательным в ее внешности были глаза, огромные, умные и живые.

– Привет, Клайв, – весело сказала она, спеша ко мне через комнату. В руке она держала сигарету в восемнадцатидюймовом мундштуке. Длинный мундштук был единственным намеком на манерность, и весьма удачным, поскольку подчеркивал красоту рук и запястий. – Где ты пропадал эти три дня? – Она прервалась на полуслове и вопросительно посмотрела на синяк, украшавший мой лоб. – Чем ты занимался?

Я взял ее за руки и улыбнулся:

– Сражался с дикаркой.

– Мне следовало догадаться, – вздохнула она, глядя на костяшки моих пальцев, все еще покрытые ссадинами после взбучки, которую я задал Барроу. – Она, должно быть, и впрямь дикарка.

– Да, она такая, – ответил я, увлекая ее на диван. – Самая свирепая женщина в Калифорнии. Я приехал сюда из Три-Пойнта, чтобы рассказать тебе о ней.

Кэрол устроилась в уголке дивана, поджав под себя ноги.

– Думаю, я выпила бы виски со льдом, – сказала она Фрэнсис. Радость в ее глазах слегка померкла. – Подозреваю, мистер Торстон намерен меня шокировать.

– Чепуха, – ответил я. – Я надеюсь тебя развлечь, только и всего. Это я был шокирован. – Я придвинулся к ней ближе и взял за руку. – Ты сегодня много работала? У тебя под глазами тени. Тебе это даже идет, но что они означают: ты плакала, устала или, наконец, стала распутницей?

Кэрол вздохнула:

– Работала, ни на что другое времени не было. К тому же я уверена, что распутница из меня никудышная. Никогда не могла преуспеть в том, что мне неинтересно. – Она взяла стакан из рук Фрэнсис и с улыбкой поблагодарила.

Фрэнсис ушла.

– А теперь расскажи мне о своей дикарке. Ты влюбился?

Я сурово посмотрел на нее:

– Почему ты считаешь, что я должен влюбляться в каждую встречную? Я влюблен в тебя.

– Конечно. – Она погладила меня по руке. – Мне не стоит об этом забывать. Но после твоего трехдневного отсутствия я стала бояться, что ты меня бросил. Так, значит, ты в нее не влюбился?

– Не занудствуй, Кэрол, – попросил я. Мне не нравилось ее настроение. – Я нисколечко в нее не влюблен. – И, откинувшись на подушки, я рассказал ей о ненастье, Барроу и Еве. Правда, опустив некоторые подробности.

– Продолжай же, – сказала она, когда я замолчал, потирая синяк на лбу. – Что она сделала после своего удачного удара? Начала приводить тебя в чувство, поливая водой, или сбежала с твоим бумажником?

– Она сбежала, но без бумажника. Она ничего не стащила… она не того типа. Не суди о ней предвзято, Кэрол, она не обычная уличная проститутка.

– Все они необычные, – пробормотала Кэрол с улыбкой.

Я проигнорировал это замечание.

– Пока я был без сознания, она оделась, собрала чемодан и ушла, несмотря на непогоду. Довольно отважный поступок… Дождь и ветер были устрашающими.

Кэрол испытующе смотрела на меня.

– В конце-то концов, Клайв, даже у проститутки есть гордость. Ты был с ней довольно груб. В каком-то смысле я восхищаюсь тем, что она съездила по твоей кичливой башке. А кем был мужчина, как ты думаешь?

– Барроу? Понятия не имею. Выглядел как коммивояжер. Типичное ничтожество, как раз из тех, кто пользуется услугами продажных женщин.

Я не стал рассказывать Кэрол о том, что дал Барроу сто десять долларов, – вряд ли она оценила бы эту часть истории.

– Полагаю, тебе хотелось избавиться от него, чтобы по душам побеседовать с этой леди?

Внезапно меня охватило раздражение: слишком уж быстро она смекнула, в чем суть.

– Право, Кэрол, – сказал я резко, – женщины такого типа меня не интересуют. Не говори ерунды.

– Прости, – сказала она и подошла к окну. И после паузы продолжила: – Ко мне собирался заскочить Питер Теннет. Поужинаешь с нами?

Я уже жалел, что рассказал ей о Еве.

– Не сегодня, – ответил я. – У меня дела. Он должен заехать за тобой?

Никаких дел у меня не было, но где-то на задворках сознания свербела одна мыслишка, и я хотел ее обдумать.

– Да, но ты же знаешь Питера… он вечно опаздывает.

Питера Теннета я знал прекрасно. Он был единственным из друзей Кэрол, способным вызвать у меня чувство неполноценности. Тем не менее он мне нравился. Отличный парень. Мы прекрасно ладили, но на мой вкус он был слишком уж разносторонне одарен. Продюсер, режиссер, сценарист и консультант по техническим вопросам в одном лице – это уж как-то чересчур. До сих пор все его начинания оказывались удачными. У него был настоящий нюх на успех, и на киностудии он считался везунчиком. Не хотелось даже думать, сколько он зарабатывает в год.

– Ты правда не сможешь пойти с нами? – спросила Кэрол, слегка расстроившись. – Тебе следовало бы чаще видеться с Питером. Он может быть тебе полезен.

В последнее время Кэрол то и дело пыталась свести меня с нужными людьми, и это действовало на нервы. Мне не нравилось, что она считает меня беспомощным.

– Полезен? – повторил я, делано рассмеявшись. – И как же, по-твоему? Кэрол, у меня все прекрасно… мне не нужна ничья помощь.

– Прости еще раз, – сказала Кэрол, глядя в окно. – Кажется, я сегодня все время говорю невпопад, верно?

– Дело вовсе не в тебе, – ответил я, подходя к ней. – У меня все еще болит голова, и я злой как черт.

Она обернулась:

– А что ты делаешь, Клайв?

– Делаю? Собираюсь поужинать. С моим… моим издателем…

– Я не это имею в виду. Над чем ты сейчас работаешь? Ты провел в Три-Пойнте уже два месяца. Так чем ты занимаешься?

Эта была именно та тема, которую мне не хотелось обсуждать с Кэрол.

– Думаю над романом, – беззаботно ответил я. – Как раз набрасываю план. На следующей неделе всерьез преступлю к работе. Не волнуйся за меня. – И я попытался ободряюще улыбнуться.

Обманывать Кэрол было невероятно сложно.

– Приятно слышать, что ты пишешь роман, – сказала она, но взгляд ее помрачнел. – Хотя лучше бы это была пьеса. За роман ведь много не получишь?

Я вскинул бровь:

– Не знаю… права на экранизацию… на создание сериала… может, «Кольерс» его возьмет. Они заплатили Имграму пятьдесят тысяч долларов за право снять сериал.

– Имграм написал чертовски хорошую книгу.

– И я собираюсь написать чертовски хорошую книгу, – отрезал я, сознавая, что прозвучало это не очень убедительно. – Я возьмусь и за пьесу тоже. Но у меня возник замысел романа, не хочется, чтобы он перегорел.

Я с досадой подумал, что Кэрол сейчас начнет расспрашивать, про что будет книга, и мне придется вертеться, как ужу на сковородке. Так бы оно и случилось, но в этот момент появился Питер, и я вздохнул с облегчением.

Питер был одним из немногих англичан, добившихся успеха в Голливуде. Он по-прежнему покупал одежду в Лондоне, и костюмы с Саквилл-стрит замечательно сидели на его типично английской фигуре, широкой в плечах и сужающейся к бедрам.

Его хмурое лицо просветлело при виде Кэрол.

– Ты еще не одета? – спросил он, пожимая ей руку. – Однако выглядишь восхитительно. Ты уверена, что не слишком устала, чтобы пойти куда-нибудь?

– Абсолютно, – ответила Кэрол с улыбкой.

Он перевел взгляд на меня:

– Как дела, дружище? – (Мы обменялись рукопожатием.) – Не правда ли, она чудесно выглядит?

Я с энтузиазмом закивал головой и заметил, что он с удивлением посматривает на мой синяк.

– Налей ему выпить, Клайв, пока я буду одеваться, – попросила Кэрол. – Я быстро. – Она взглянула на Питера. – Он занят… и не будет с нами ужинать.

– О, как же… но ведь такой повод, Кэрол?

Кэрол сокрушенно покачала головой:

– Он ужинает со своими издателями. Я в это не верю, но, думаю, тактичнее притвориться. Посмотри на его синяк… он сражался с дикаркой. – Она засмеялась, обращаясь ко мне: – Расскажи Питеру, Клайв… ему, наверное, понравится эта история.

Питер, опередив меня, открыл перед ней дверь.

– Не торопись, – сказал он. – Сегодня мне совсем не хочется спешить.

– Но я голодная, – возразила Кэрол. – Не будем задерживаться. – Она улыбнулась и выпорхнула из комнаты.

Питер подошел к небольшому бару, где я смешивал себе очередную порцию виски.

– Так, значит, ты подрался? – спросил он. – Ну и синяк!

– Не обращай внимания, – ответил я. – Что будешь пить?

– Наверное, немного виски. – Он прислонился к бару и достал сигарету из тяжелого золотого портсигара. – Кэрол сообщила тебе новость?

Я протянул ему бурбон и воду:

– Нет… что за новость?

Питер вскинул брови:

– Странная девочка… интересно, почему… – Он зажег сигарету.

Внутри у меня что-то оборвалось.

– Что за новость? – повторил я, внимательно глядя на него.

– Ей поручили написать сценарий по роману года. Все решилось сегодня утром… роман Имграма.

Моя рука дрогнула, и виски из стакана выплеснулся на полированную барную стойку. Это была горькая пилюля. Конечно, я понимал, что мне с романом Имграма не справиться. Для меня он слишком объемен. Но услышать, что его доверили малышке Кэрол, было настоящим ударом.

– Это же замечательно! – воскликнул я, притворившись, что вне себя от радости. – Я читал его в Кольеровском еженедельнике. Грандиозная вещь. Продюсер – ты?

Он кивнул:

– Многоплановая вещь. Именно то, что я искал. Конечно, я хотел, чтобы сценарий написала Кэрол, хотя и не думал, что Голд на это пойдет. Но пока я раздумывал, как его убедить, он сам вызвал меня и сообщил, что поручил ей работу над сценарием.

Со стаканом в руке я направился к дивану. Мне было необходимо сесть.

– Что ей это даст?

Питер пожал плечами:

– Ну конечно же, контракт… больше денег… имя в титрах… и перспективы, если она справится. – Он пригубил виски. – А она, безусловно, справится. Ведь она чертовски талантлива.

Мне стало казаться, что здесь чертовски талантливы все, кроме меня.

Питер пересек комнату и плюхнулся в кресло. Кажется, он понял, что новость стала для меня потрясением.

– А над чем ты сейчас работаешь?

Я уже устал от столь пристального внимания к своему творчеству.

– Над романом, – ответил я коротко. – Ничего интересного для тебя.

– Жаль. Я бы хотел снять фильм по какой-нибудь из твоих книг. – Он вытянул длинные ноги. – Я давно собирался с тобой поговорить. Ты не думал поработать на Голда? Я мог бы вас познакомить.

Я немедленно заподозрил, что это Кэрол его обработала.

– Какой смысл, Питер? Ты меня знаешь: я не могу ни на кого работать. Да и судя по тому, что рассказывает мне Кэрол, работать на твою киностудию – сущий ад.

– Но и большие деньги, – заметил Питер, взяв у меня стакан с виски. – Подумай над этим, но не тяни слишком долго. У публики короткая память, а у Голливуда и того короче.

Он смотрел в сторону, и у меня возникло чувство, что это отнюдь не случайный разговор. Скорее предостережение.

Я прикурил сигарету и задумался. Есть одна вещь, о которой вы не будете откровенничать с другими писателями или продюсерами в Голливуде. Вы никогда не признаетесь, что у вас закончились идеи. Они и сами узнают об этом очень быстро.

Я понимал, что стоит мне вернуться в Три-Пойнт, мои мысли будут заняты тем же, чем и в прошедшие два дня. Я буду думать о Еве. Я не переставал думать о ней с тех самых пор, как пришел в себя, лежа на полу в опустевшем коттедже и щурясь от пробивающихся сквозь занавески солнечных лучей. Я старался выкинуть ее из головы, но не мог. Она была здесь, в моей спальне, сидела со мной на веранде, смотрела на меня с чистого листа бумаги, заправленного в пишущую машинку.

В конце концов это стало настолько невыносимым, что мне просто необходимо было с кем-то поговорить. Вот почему я приехал в Голливуд к Кэрол. Но стоило начать говорить, как я понял, что не могу выложить ей то, что в действительности меня волнует. И Питеру я не мог этого рассказать. Я не мог описать им своих чувств. Они решили бы, что я сошел с ума.

Может, я и был сумасшедшим. Я мог выбирать любую из двух десятков умных, очаровательных женщин. У меня была Кэрол, которая любила меня и много для меня значила. Но этого оказалось мало. Мне понадобилось увлечься проституткой.

Наверное, «увлечься» – неподходящее слово. Вчера вечером я сидел на веранде с бутылкой виски и пытался рассуждать здраво. Ева задела мою гордость. Ее холодное равнодушие я воспринял как вызов. Словно бы она жила в каменной крепости, и мне не терпелось взять эту крепость штурмом, разрушить стены до основания.

Я был уже порядком пьян, когда пришел к такому выводу, но мое решение было бесповоротно: я должен ее завоевать. Все женщины, с которыми я имел дело до сих пор, оказывались слишком доступными. Мне нужен был крепкий орешек, и Ева стала бы достойной соперницей. Это была трудная задачка, и она волновала воображение. Это будет бой без правил. Ева не молоденькая невинная барышня, которую ничего не стоит обвести вокруг пальца. Сама того не сознавая, она бросила мне вызов, и я собирался его принять. Результат у меня сомнений не вызывал. Не думал я и о том, что будет, когда я ее завоюю. Со временем все устроится.

Я очнулся от мыслей, когда вошла Кэрол. Она переоделась в светло-голубое вечернее платье, поверх которого накинула горностаевое манто.

– Почему ты мне не сказала? – спросил я, вскочив на ноги. – Я ужасно рад и так горжусь тобой, Кэрол.

Она испытующе посмотрела на меня:

– Здорово, правда, Клайв? Может, теперь согласишься… надо же отпраздновать.

Я хотел к ним присоединиться, но мне нужно было сделать кое-что более важное. Если бы мы были вдвоем, я составил бы ей компанию, но с Питером это было уже не то.

– Я присоединюсь к вам позже, если смогу, – пообещал я. – Где вы ужинаете?

– В «Браун-Дерби» на Вайн-стрит, – ответил Питер. – Ты долго будешь занят?

– Смотря по обстоятельствам. – Я пожал плечами. – Если не появлюсь, то буду ждать вас обоих здесь после ужина… ладно?

Клэр подала мне руку.

– Приходи обязательно, – сказала она. – Ты ведь постараешься?

Питер поднялся:

– Что ж, нам пора. Ты с нами?

– Я договорился встретиться с издателем в восемь, – объяснил я. Было только половина восьмого. – Кэрол, ты не возражаешь, если я немного побуду здесь? Я бы хотел допить виски и сделать несколько звонков.

– Оставайся… а мы пойдем, Питер, не будем ему мешать. – Кэрол помахала мне рукой. – Значит, еще увидимся? Ты собираешься вернуться в Три-Пойнт сегодня?

– Наверное, но, если совсем припозднюсь, переночую в пентхаусе, хотя хотелось бы завтра приступить к работе.

Когда они ушли, я налил себе еще виски и взял телефонный справочник. Там оказалось довольно много Марлоу. Когда я увидел ее имя, у меня от волнения пересохло в горле. Она жила в доме на Лорел-Каньон-драйв, и я понятия не имел, где это.

После недолгого колебания я поднял трубку и набрал ее номер. Послышались длинные гудки, затем щелчок, и кровь в моих жилах побежала быстрее, словно у потенциального съемщика, осматривающего дом.

Незнакомый женский голос произнес:

– Слушаю.

– Мисс Марлоу?

– Кто звонит? – Голос был настороженным.

Я усмехнулся:

– Она не знает моего имени.

После паузы женщина на том конце провода изрекла:

– Мисс Марлоу хочет знать, что вам нужно.

– Скажите мисс Марлоу, что лучше ей вести себя скромнее. Мне посоветовали ей позвонить.

Вновь последовала пауза, затем в трубке раздался голос Евы.

– Привет, – сказала она.

– Можно с тобой увидеться? – Я старался говорить низким голосом, чтобы она меня не узнала.

– Прямо сейчас?

– Через полчаса.

– Думаю, да. – В ее голосе звучало сомнение. – Я вас знаю?

«Ну и разговор», – подумал я и рассмеялся.

– Скоро узнаешь.

Она тоже рассмеялась. Ее смех по телефону казался очень приятным.

– Что ж, заезжайте, – согласилась она и повесила трубку.

Вот так, все получилось легко и просто.




Глава пятая


Лорел-Каньон-драйв оказалась узкой улочкой с россыпью провинциального вида каркасных домиков, прятавшихся за живыми изгородями.

Я ехал медленно, пока не увидел номер Евиного дома, выведенный краской на маленькой белой калитке. Припарковавшись у обочины, я вышел из машины.

Вокруг не было ни души, да и сам дом разглядеть было непросто. Стоило мне войти в калитку, и высокая живая изгородь укрыла меня от случайных взглядов с улицы. Я пошел по дорожке, которая круто спускалась к входной двери, скрытой встроенным крыльцом. Окна по обе стороны двери были занавешены бежевыми муслиновыми занавесками. Чтобы попасть к ней, мне пришлось еще немного спуститься по деревянным ступенькам.

Дверным молотком служило железное кольцо, продетое сквозь фигурку обнаженной женщины. Это была красивая вещь, и я некоторое время рассматривал ее. Потом постучал и прислушался, чувствуя, как от сдерживаемого волнения колотится сердце.

Практически сразу я услышал, как щелкнул выключатель, и дверь отворилась. Высокая, с меня ростом, костлявая особа стояла в дверном проеме. Ослепленный светом, хлынувшим из помещения, я видел только ее силуэт, она же могла разглядеть меня в подробностях. Я почти физически ощущал, как она обшаривает меня взглядом с головы до ног. Наконец, удовлетворившись увиденным, она посторонилась.

– Добрый вечер, сэр. Вас ожидают?

Я прошел в прихожую и с любопытством оглядел женщину. Краснолицая, лет сорока пяти, лицо словно состоит из острых углов: заостренный подбородок, крючковатый нос, колкие блестящие глазки. Улыбка доброжелательная и в то же время подобострастная.

– Добрый вечер, – сказал я. – Мисс Марлоу у себя?

И тут же ощутил болезненный укол стыда и раздражения. Сама мысль о том, что эта женщина знает, зачем я явился в этот убогий домишко, была мне ненавистна.

– Пожалуйста, следуйте за мной, сэр. – Она прошла по коридору и открыла одну из дверей.

Переступив порог ее комнаты, я почувствовал, как во рту пересохло, а в висках застучала кровь. Комнатка оказалась довольно тесной. Прямо напротив двери стоял туалетный столик, над которым висело зеркало с фестонами, на полу перед ним лежал толстый белый ковер. По левую сторону от ковра располагался приземистый комод с расставленными на нем миниатюрными стеклянными зверушками. В дальнем правом углу громоздился дешевый, выкрашенный белой краской шкаф. Широкая тахта, покрытая бледно-розовым покрывалом, занимала все оставшееся место.

Ева стояла перед потухшим камином, рядом с небольшим креслом и ночным столиком с настольной лампой и несколькими книгами.

На Еве был тот же синий пеньюар с короткими рукавами. Лицо под слоем косметики оставалось все таким же безразличным.

Наши взгляды встретились.

– Привет, – сказал я и улыбнулся.

– Привет. – Выражение ее лица не изменилось, и она не двинулась с места. Это было недоверчивое, холодное приветствие.

Я стоял и смотрел на нее, слегка смутившись, озадаченный тем, что она не выказала удивления, раздраженный из-за халата. И все же, несмотря на враждебный прием, я почувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам.

– Вот мы и встретились снова, – немного натянуто улыбнулся я. – Разве ты не удивлена?

Она покачала головой:

– Нет… я узнала твой голос.

– Быть того не может. Кого ты пытаешься одурачить?

Ее губы упрямо сжались.

– Узнала… к тому же я тебя ждала.

Должно быть, у меня от удивления отвисла челюсть, потому что она вдруг рассмеялась. Напряжение вмиг рассеялось.

– Ты ждала меня? – переспросил я. – Почему?

Она отвела взгляд:

– Не имеет значения.

– Для меня имеет, – многозначительно проговорил я и прошел мимо нее к креслу. Потом достал портсигар и протянул ей.

Ева вскинула бровь, но сигарету взяла.

– Спасибо. – Немного поколебавшись, она присела на край кровати рядом со мной.

Я тоже взял сигарету, щелкнул зажигалкой и, когда Ева подалась ко мне, чтобы прикурить, сказал:

– А теперь признавайся, почему ты меня ждала.

Она покачала головой:

– И не подумаю. – Выпустив дым через ноздри, она обвела комнату беспокойным взглядом. Она держала оборону, и я явственно ощущал ее нервозность и неуверенность.

Несколько секунд я изучал ее. Почувствовав мой взгляд, она повернула голову и посмотрела мне в глаза.

– Ну? – спросила она резко.

– Жаль, что ты так накрашена. Тебе не идет.

Она тут же вскочила на ноги и посмотрела в зеркало над камином.

– Почему? – спросила она, изучая свое отражение. – По-моему, выгляжу вполне неплохо.

– Конечно, но без всей этой краски на лице ты выглядела бы лучше. Ты в ней не нуждаешься.

Она не отрывала глаз от зеркала.

– Без косметики я настоящее пугало, – произнесла она, обращаясь скорее к самой себе, затем повернулась ко мне и нахмурилась.

– Тебе кто-нибудь говорил, что ты интересная женщина? – спросил я, прежде чем она успела что-то сказать. – У тебя есть характер – мало кто из женщин может этим похвастаться.

Она поджала губы и села. На какую-то секунду мне удалось застать ее врасплох, но прежнее безразличное выражение вновь вернулось на ее лицо.

– Полагаю, ты пришел не затем, чтобы сообщить мне это?

Я улыбнулся:

– Почему бы и нет? Если никто не удосужился сказать тебе об этом раньше, значит настало время исправить эту оплошность. Я стараюсь воздавать женщинам должное.

Она нервно стряхнула пепел в камин. Этот жест выдавал тревогу и раздражение, и я понял, что она не знает, что обо мне думать. До тех пор пока я смогу держать ее в состоянии неопределенности, инициатива останется за мной.

– Не собираешься извиниться за это? – спросил я, дотрагиваясь до синяка на лбу.

Она отреагировала так, как я и ожидал.

– С какой стати? Ты это заслужил.

– Полагаю, да, – ответил я и рассмеялся. – В следующий раз мне следует быть осторожней. Мне нравятся темпераментные женщины. Прости, что так себя повел, но уж очень хотелось посмотреть на твою реакцию. – Я вновь рассмеялся. – Не думал, что буквально почувствую ее на своей шкуре.

Она с сомнением взглянула на меня, улыбнулась и сказала:

– Иногда на меня находит… но ты этого заслуживал.

– Ты всегда так обходишься с мужчинами?

– Как – так? – насторожилась она.

– Бьешь по голове, когда они тебя раздражают.

На этот раз она хихикнула:

– Иногда.

– И тебе их не жалко?

– Нет.

Я продолжал рассматривать ее. Она сидела на краешке кровати, опустив голову, сгорбив худые плечи. Заметив мой взгляд, снова пристально посмотрела на меня.

– Нечего сидеть здесь и пялиться понапрасну, – произнесла она раздраженно. – Зачем ты пришел?

– Мне нравится смотреть на тебя, – ответил я, развалившись в кресле и чувствуя себя совершенно непринужденно. – Разве нельзя просто поговорить? Это что, кажется тебе странным?

Она нахмурилась. Ее явно раздирали сомнения. Она не могла понять, то ли я попусту трачу ее время, то ли все-таки собираюсь воспользоваться ее услугами. Было ясно, что она с трудом сдерживает нетерпение.

– Ты пришел сюда только поговорить? – Она взглянула на меня и быстро отвела взгляд. – По-моему, это напрасная трата времени.

– Я так не думаю. Ты меня заинтересовала, к тому же я люблю беседовать с привлекательными женщинами.

Она демонстративно закатила глаза:

– О, вы все так говорите.

Это меня задело.

– Знаешь, я – не все и предпочел бы, чтобы ты ко мне так не обращалась, – язвительно заметил я.

Она посмотрела на меня с удивлением:

– Ты, кажется, высокого мнения о себе.

– А почему бы и нет? – Пришла моя очередь раздражаться. – В конце концов, кто поверит в меня, если я сам в себя не верю?

Ее лицо сделалось угрюмым.

– Мне не нравятся высокомерные типы.

– А разве ты себя не любишь?

Она решительно помотала головой:

– С какой стати?

– Надеюсь, ты не очередная женщина с комплексом неполноценности?

– А ты много таких знаешь?

– Достаточно. Так тебя мучает чувство неполноценности?

Она печально уставилась в погасший камин.

– Полагаю, да. – Потом опасливо подняла на меня глаза. – Думаешь, это смешно?

– С чего бы? Думаю, это довольно грустно, поскольку у тебя нет для этого никаких оснований.

Она вопросительно подняла брови:

– Почему?

Теперь я знал, что ее терзает неуверенность в себе и ей важно мое мнение.

– Если ты честна с собой, ты сама можешь на это ответить. Знаешь, мое первое впечатление о тебе… не важно, не думаю, что стоит тебе говорить.

– Давай же. – Она напряглась. – Мне хочется знать. Каково твое первое впечатление?

Я внимательно разглядывал ее, словно тщательно взвешивая достоинства и недостатки. Она наблюдала за мной, нахмурившись и, видимо, чувствуя себя не в своей тарелке, но ожидала ответа с неподдельным интересом. Я же так много думал о ней в последние два дня, что первое впечатление давно стерлось.

– Ну ладно, если тебе действительно хочется знать, – начал я с наигранной неохотой, – только вряд ли ты мне поверишь…

– Говори, – нетерпеливо велела она. – Не тяни.

– Хорошо. Я бы сказал, что ты сильная личность, в определенном смысле – независимая, волевая, с крутым нравом, необычайно привлекательная для мужчин и, что весьма удивительно, тонко чувствующая.

Она посмотрела на меня с сомнением и язвительно поинтересовалась:

– Интересно, скольким женщинам ты это говорил?

Но я заметил, что втайне она польщена.

– Не многим… А всё вместе – вообще никому. До сих пор я не встречал ни одной женщины с таким характером. Но я тебя еще совсем не знаю, верно? Может, я глубоко заблуждаюсь… это же только первые впечатления.

– Ты находишь меня привлекательной? – Теперь она была убийственно серьезна.

– В противном случае я бы вряд ли сюда пришел. Конечно, ты привлекательная.

– Но почему? Ведь я же некрасива. – Она встала и вновь посмотрелась в зеркало. – Мне кажется, я выгляжу отвратительно.

– Ничего подобного. У тебя есть темперамент и индивидуальность. Это гораздо важнее, чем пресная миловидность. В тебе есть что-то необычное. Гипнотическое – вот, наверное, подходящее слово.

Она скрестила руки на тощей, плоской груди.

– Мне кажется, ты беспардонный лжец, – сказала она сердито. – Думаешь, я поверю во всю ту чушь, которую ты наплел? Что тебе на самом деле нужно? Никто не приходит сюда, чтобы просто ко мне подлизываться.

Я расхохотался:

– Не сердись. Знаешь, мне тебя жаль. У тебя действительно ужасный комплекс неполноценности. Что ж, в один прекрасный день ты мне поверишь. – Я наклонился к ночному столику, чтобы рассмотреть книги. Несколько номеров журнала «Франт пейдж детектив», потрепанный том Хемингуэя «Иметь и не иметь» и «Ночная жизнь богов» Торна Смита. На мой взгляд, довольно странная подборка.

– Ты много читаешь? – спросил я, намеренно меняя тему разговора.

– Когда попадается хорошая книга, – ответила она, смутившись.

– Ты когда-нибудь читала «Ангелов в соболях»? – спросил я, называя свою первую книгу.

Она порывисто подошла к туалетному столику, взяла пуховку и припудрила подбородок.

– Да… она мне не очень понравилась.

– В самом деле? – Я был разочарован. – Хотелось бы знать – почему?

Она пожала плечами:

– Просто не понравилась.

Отложив пуховку в сторону, она оглядела себя в зеркале и вернулась к камину. Ее движения были беспокойными и нервными – ей стало скучно.

– Но ведь должны быть причины. Она показалась тебе нудной?

– Не помню. Я читаю так быстро, что никогда не запоминаю содержания.

– Ясно… в любом случае она тебе не понравилась. – Меня раздосадовало то, что она не могла вспомнить мой роман. Мне бы хотелось обсудить его с ней, получить хоть какой-то отклик, даже если книга оставила ее равнодушной. До меня начало доходить, что с ней будет трудно поддерживать обычную беседу. Пока мы не узнаем друг друга ближе – а я твердо решил сблизиться с ней, – тем для разговоров ничтожно мало. Сейчас у нас не было ничего общего.

Она постояла, настороженно глядя на меня, потом снова села на кровать.

– Ну? – В ее голосе появились раздраженные нотки. – Что теперь?

– Расскажи что-нибудь о себе.

Она пожала плечами и состроила гримасу.

– Нечего тут рассказывать.

– Конечно же есть, – возразил я и, склонившись к ней, взял за руку. – Ты замужем или это фальшивка? – Я повертел тонкое обручальное кольцо на ее пальце.

– Замужем.

Меня это несколько удивило.

– Он хороший?

Она отвела взгляд.

– Э-э-э…

– Очень хороший?

Она выдернула руку:

– Да… очень хороший.

– А где он?

Она дернула головой:

– Не твое дело.

Я засмеялся:

– Ладно, не становись в позу. Хотя должен сказать, в ярости ты потрясающа. Откуда у тебя эти морщинки над переносицей?

Она вскочила и подошла к зеркалу.

– Ужасные, правда? – произнесла она, стараясь разгладить линии кончиками пальцев.

Я взглянул на часы на каминной полке. Я пробыл здесь ровно четверть часа.

– Значит, тебе не стоит хмуриться, – сказал я, поднимаясь с кресла. – Будь поспокойней.

Я направился к ней, и в ту же секунду ее озадаченный, слегка встревоженный взгляд сменился уверенным, даже насмешливым. Она развязала пояс, и ее тонкие пальцы потянулись к шелковой петле, наброшенной на единственную пуговицу, которая не давала пеньюару распахнуться.

– Мне пора уходить. – Я многозначительно поглядел на часы.

Вмиг растеряв всю свою уверенность, она безвольно опустила руки. Хорошо, что я не стал играть по ее правилам. До тех пор пока мое поведение отличалось от поведения остальных клиентов, я мог удерживать ее внимание, оставаясь в некотором смысле загадкой.

– Я бы хотел, чтобы ты рассказала мне о себе, когда у тебя выдастся свободный часок, – улыбнулся я. – Возможно, я помогу тебе справиться с комплексами. – Проходя мимо комода, я сунул две десятидолларовые бумажки между стеклянными зверушками. Одна из них, копия диснеевского Бэмби, упала на бок.

Она бросила взгляд на деньги, и угрюмое выражение исчезло с ее лица.

– Интересно, я когда-нибудь увижу тебя в чем-нибудь, кроме халата? – спросил я, останавливаясь на пороге.

– Может, и увидишь, – ответила она равнодушно. – Я ношу и другие вещи.

– В один из таких дней мы должны встретиться. И не забудь, в следующий раз, когда я приду, не наноси макияж. Он тебе не идет. А теперь до свидания. – И я открыл дверь.

– Спасибо за подарок. – Она подошла ко мне и улыбнулась.

Все-таки улыбка удивительно шла ей, буквально преображая ее лицо.

– На здоровье. Кстати, меня зовут Клайв. Ты не против, если я позвоню на днях?

– Клайв? Но у меня уже есть два знакомых Клайва.

За эти четверть часа я успел начисто забыть, что она может принадлежать кому-то еще, и ее ремарка больно меня резанула.

– Что ж, жаль. Вообще-то, это и мое имя тоже. Что ты предлагаешь?

Она почувствовала мою досаду и слегка помрачнела:

– Мне хочется знать, кто придет.

– Уж конечно, – хмыкнул я. – Что скажешь насчет Кларенса, Ланселота или Арчибальда?

Она хихикнула, окинув меня изучающим взглядом.

– Все в порядке. Я узнаю твой голос. До свидания, Клайв.

– Ладно. Я скоро снова навещу тебя.

– Марти… – позвала она.

Из соседней комнаты появилась уже знакомая мне тощая особа и выжидающе, с еле уловимой насмешкой уставилась на меня, сцепив руки в замок.

– Я позвоню, – пообещал я и вышел за служанкой в коридор.

– Приятного вечера, сэр, – вежливо попрощалась она у входной двери.

Кивнув ей на прощание, я зашагал по дорожке к белой деревянной калитке. Остановившись у своего «крайслера», оглянулся на дом. Отсюда он казался совсем темным и в вечерних сумерках ничем не отличался от множества других домиков, которыми застроены узкие улочки Голливуда.

Я завел машину и поехал к бару на Вайн-стрит, который находился совсем рядом с рестораном «Браун Дерби». Я вдруг почувствовал себя опустошенным, и мне захотелось выпить.

При виде меня чернокожий бармен широко улыбнулся, и в резком электрическом свете его зубы засверкали, словно клавиши фортепиано.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он, положив на стойку огромные ручищи. – Что будете сегодня пить?

Я заказал неразбавленный скотч и сел за столик подальше от стойки. Посетителей в заведении было мало, и никого из них я не знал. Это было кстати, потому что мне хотелось подумать. Откинувшись на спинку кресла, я отхлебнул виски и закурил.

По некотором размышлении я решил, что провел интересные, хотя и дорогостоящие пятнадцать минут. Мой первый ход оказался совсем неплох. Ева была озадачена и почти наверняка заинтригована. Хотел бы я услышать, что она рассказала Марти после моего ухода. Ева была достаточно умна, чтобы понять, что я затеял какую-то игру, но я даже не намекнул, в чем ее суть.

Я пробудил в ней любопытство. Говорил о ней, а не о собственной персоне – это должно быть для нее в новинку. Мужчины, с которыми она обычно имеет дело, наверняка болтают лишь о самих себе. Ее комплекс неполноценности показался мне достойным внимания. Возможно, его причина кроется в страхе перед будущим. Ей хочется быть более уверенной в себе. Если она рассчитывает и дальше зарабатывать своим ремеслом, то понятно ее беспокойство по поводу внешности. Она не так уж молода. Еще не старая, конечно, но даже если ей тридцать три – а я полагал, что больше, – для ее профессии это довольно много.

Я допил виски и прикурил новую сигарету. Нить моих мыслей прервалась, и я почти против воли начал исследовать собственное сознание.

Без сомнения, со мной происходит что-то неладное. Еще несколько дней назад мысль связаться с проституткой даже не пришла бы мне в голову. Я всегда презирал мужчин, снимающих проституток. Это просто-напросто казалось мне отвратительным. И вот я провел четверть часа с одной из представительниц этой профессии, общаясь с ней, как общался бы с любой из своих знакомых. Более того, оставил машину у дома, который наверняка пользуется в округе дурной славой, и кто угодно мог ее опознать. К тому же заплатил за удовольствие вести совершенно пустую беседу.

Мне, на мою беду, приходилось вращаться в кругу блестящих и талантливых людей. Рядом с ними я чувствовал себя ничтожеством. Но Ева никогда не знала успеха. У нее не имелось талантов, она была изгоем общества, парией. Лишь ей я мог по-настоящему покровительствовать. Несмотря на свою власть над мужчинами, силу воли и холодное безразличие, она продавала себя. И пока у меня водились деньги, я был ее хозяином. Видимо, чтобы окончательно не растерять уверенность в себе, я нуждался в человеке, который был бы морально и социально ниже меня.

Чем больше я размышлял, тем яснее становилось, что, если я собираюсь часто видеться с Евой, мне нужно уехать из Три-Пойнта. Слишком большое расстояние между нами может помешать нашим встречам. Значит, от Три-Пойнта придется отказаться.

Я затушил сигарету, подошел к телефону и позвонил домой.

В трубке послышался голос Рассела.

– Квартира мистера Торстона.

– Сегодня вечером я приеду, – сказал я. – И хочу, чтобы ты до этого кое-что сделал. Найди мою книгу «Цветы для мадам» и немедленно отошли ее мисс Еве Марлоу со специальным курьером. Никакой визитки или записки с именем отправителя. – Я продиктовал адрес. – Сделаешь?

Он ответил утвердительно, но в его голосе я уловил едва заметную нотку осуждения. Он любил Кэрол и неодобрительно относился ко всем другим моим подругам. Я повесил трубку, прежде чем он успел высказать свое мнение, на что был вполне способен. Потом вышел из бара и направился в «Браун Дерби».




Глава шестая


Кэрол и Питер расположились за столиком в стороне от оркестра. С ними сидел облаченный в безукоризненный смокинг мужчина – крупный, рыхлый, с пышной гривой седых волос и вытянутым смуглым лицом с отвисшей нижней губой и широким приплюснутым носом. У обладателя такой внешности дедушка запросто мог оказаться львом.

Питер заметил меня, когда я пробирался между переполненными столиками, и приподнялся, чтобы поприветствовать.

– Вот так сюрприз, – радостно воскликнул он. – Значит, тебе все-таки удалось вырваться? Кэрол, только посмотри, кто пришел. Ты ужинал?

Я пожал Кэрол руку и улыбнулся.

– Нет, – ответил я. – Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

– Ну конечно, – улыбнулась в ответ Кэрол. – Я так рада, что ты здесь.

Питер коснулся моей руки.

– Не думаю, что ты знаком с Рексом Голдом, – сказал он и повернулся к человеку-льву, сосредоточенно поглощавшему суп. – Это Клайв Торстон, писатель.

Стало быть, я имел удовольствие лицезреть Рекса Голда. Как и все в Голливуде, я был немало наслышан о нем и знал, что он самый влиятельный человек в кино.

– Рад знакомству, мистер Голд, – почтительно произнес я.

Он нехотя оторвался от супа и привстал, протягивая мне мягкую пухлую руку.

– Присаживайтесь, мистер Торстон. – Его глубоко посаженные рыжевато-коричневые глаза смотрели словно бы сквозь меня. – Суп из омаров просто восхитительный. Официант! – Он нетерпеливо щелкнул пальцами. – Суп из омаров для мистера Торстона.

Когда официант пододвинул мне стул, я подмигнул Кэрол и шепнул:

– Видишь, я не смог долее выносить нашу разлуку.

– Твои издатели не захотели с тобой встречаться? – тихо спросила она.

Я покачал головой:

– Я просто позвонил им. – Под столом я поймал ее руку и нежно сжал пальцы. – Оказалось, ничего срочного, так что встречусь с ними завтра. Мне не хотелось пропускать праздник.

Пока мы разговаривали, Голд продолжал методично работать ложкой, уставившись остекленевшим взглядом в пространство перед собой. Было ясно, что он не любит совмещать еду и беседу.

– А я решила, что ты собираешься навестить свою дикарку, – поддразнила меня Кэрол. – Что ты променял меня на нее.

– Я не променяю тебя ни на кого на свете, – прошептал я, стараясь, чтобы моя улыбка вышла искренней. Я уже имел возможность убедиться, что Кэрол обладала редкой проницательностью.

– О чем вы там шепчетесь? – спросил Питер.

– Секрет, – быстро проговорила Кэрол. – Не будь таким любопытным, Питер.

Голд покончил с супом и брякнул ложкой о дно тарелки. Затем сердито оглянулся в поисках официанта и, когда тот подбежал, возмущенно рявкнул:

– Где суп для мистера Торстона и какое блюдо следующее?

Удостоверившись, что мы с ним не забыты, он повернулся к Кэрол:

– Вы собираетесь сегодня в клуб?

– Ненадолго, – ответила Кэрол. – Не хочу задерживаться допоздна. Завтра нужно столько всего успеть.

Официант принес мне суп.

– Не тревожьтесь о завтрашнем дне, ибо он сам позаботится о себе, – назидательно проговорил Голд, пожирая глазами мою тарелку. Казалось, он бы с удовольствием уничтожил и мой суп, появись у него такая возможность. Я смутился. – Работать вы умеете, а вот развлекаться – нет, – продолжал он. – А это две стороны одной монеты.

Кэрол покачала головой:

– Мне нужны мои семь часов сна, особенно сейчас.

– Кстати, вспомнил, – Голд поджал мясистые губы, обращаясь теперь уже к Питеру, – завтра утром ко мне в офис зайдет Имграм. Я бы хотел, чтобы вы с ним встретились.

– Конечно, – сказал Питер. – Ему разрешено вмешиваться в сценарий?

– Нет. Если с ним будет трудно сладить, дайте мне знать. – Внезапно Голд переключился на меня. – Вы писали что-нибудь для кино, мистер Торстон?

– Нет… еще нет, – ответил я. – У меня есть некоторые идеи, которые я собираюсь проработать, когда у меня будет время…

– Идеи? Какие идеи? – Он перегнулся через стол, и его лицо нависло надо мной. – Я могу что-то из этого использовать?

Я судорожно попытался вспомнить какой-нибудь сюжет, который мог бы ему подойти, но ничего не приходило в голову.

– Вероятно, да, – сказал я, решив, что немного блефа не повредит. – Могу показать кое-что, если вам интересно.

Его взгляд буравил меня, как сверло.

– Не понял. Что показать?

– Наброски сценариев. – От злости меня бросило в жар. – Как только я выкрою время, чтобы набросать предварительные сценарии, я покажу их вам.

Он неторопливо перевел на Кэрол непроницаемый взгляд. Она рассеянно крошила хлеб, не поднимая глаз.

– Предварительные сценарии? – повторил он. – Меня не интересуют сценарии. Мне нужна история. Вы же писатель? Я хочу, чтобы вы рассказали мне историю… расскажите что-нибудь прямо сейчас. Вы говорите, у вас есть идеи. Так выкладывайте.

Я пожалел, что сел за этот стол. Питер смотрел на меня с любопытством. Кэрол все еще крошила хлеб, но щеки ее слегка порозовели. Голд продолжал сверлить меня глазами, поглаживая пухлой рукой обвисшие щеки.

– Неудобно обсуждать это здесь, – сказал я, чувствуя, как лоб покрывается испариной. – Если вы действительно заинтересованы, мы могли бы встретиться в другом месте.

К счастью, подоспело время следующей перемены блюд. Голд мгновенно потерял ко мне интерес и напустился на официантов. Все должно было быть идеальным, вплоть до температуры тарелки, на которой подавалось его блюдо. На несколько минут наш столик превратился в центр лихорадочной активности. Наконец Голда удалось ублажить, и он накинулся на еду с таким аппетитом, словно не ел несколько дней.

Питер поймал мой смущенный взгляд и слабо улыбнулся. Похоже, не было смысла пытаться поддержать беседу, пока Голд был занят едой. Во всяком случае, ни Кэрол, ни Питер не предпринимали никаких попыток, и я последовал их примеру. Все ели молча. Я слегка опасался, что, расправившись с ужином, Голд вновь потребует от меня историю, но это было маловероятно. Я и злился на себя за то, что упустил такую возможность, и радовался, что нас прервали, поскольку предложить мне ему было нечего.

Закончив есть, Голд нетерпеливо отодвинул тарелку, достал зубочистку из жилетного кармана и принялся задумчиво ковырять в зубах, оглядывая переполненный зал.

– Вы читали книгу Клайва «Ангелы в соболях»? – вдруг спросила Кэрол.

Голд нахмурился.

– Я никогда ничего не читаю, как вам известно, – только и сказал он.

– Тогда, думаю, стоит это сделать. Сюжет не годится для картины, но идея, которая лежит в основе, – очень даже.

Для меня это было чем-то новеньким, и я вопросительно посмотрел на нее. Она старательно отводила взгляд.

– Что за идея? – На смуглом лице Голда появился интерес.

– Что мужчины предпочитают распутниц.

Я был сбит с толку, поскольку не припоминал такой коллизии в своей книге.

– А разве это так? – мягко спросил Питер.

– Конечно, – сказал Голд, вертя в пальцах зубочистку. – Она права. И я скажу почему. Шлюх любят больше, потому что добропорядочные женщины ужасные зануды.

Кэрол покачала головой:

– Я так не считаю, а ты, Клайв?

Я не знал, что сказать. Я вообще об этом никогда не задумывался. И тут мне вспомнилась Ева, и я сравнил ее с Кэрол. Ева была распутной, а вот Кэрол вполне можно было назвать добропорядочной: она была надежной, искренней, честной, то есть свято чтила этические нормы. Я сомневался, что Ева вообще когда-нибудь слышала об этике. Это было весьма показательное сравнение. Я сбежал от Кэрол и даже наврал ей с три короба, чтобы провести несколько минут с Евой. Почему я это сделал? Если бы я знал, то смог бы ответить Кэрол.

– У распутниц есть некоторые качества, отсутствующие у добропорядочных женщин, – медленно произнес я. – Эти качества – вовсе необязательно положительные – взывают к первобытным мужским инстинктам. Мужчины плохо контролируют инстинкты и, пока приличные женщины держат себя в жестких рамках, будут волочиться за шлюхами. Но все равно никто не захочет долгих отношений с женщинами такого сорта. Это однодневные увлечения.

– Абсолютная ерунда, Клайв, и ты это знаешь, – резко возразила Кэрол.

Я растерянно посмотрел на нее. Никогда прежде я не видел в ее глазах такого негодования. Она была задета, рассержена и готова к бою.

– Я согласен с мистером Торстоном, – благодушно произнес Голд. Он достал большую сигару и вдумчиво ее оглядел. – Мужские инстинкты нельзя недооценивать.

– Дело не в инстинктах, – выпалила Кэрол. – Я скажу вам, почему мужчины предпочитают распутниц. – Она посмотрела на Питера так, словно не желала, чтобы он участвовал в разговоре. – Я говорю о большинстве мужчин, которые, если их спустить с поводка, срываются и ведут себя как неразборчивые кобели. Мне не хочется задеть тех, кто, установив для себя некие моральные нормы, не станет их преступать.

– Дорогая моя Кэрол, сойди с амвона, – поддел ее я, понимая, что этот выпад направлен против меня.

– Она прекрасна в роли проповедницы, – сказал Голд, протягивая сигару официанту, чтобы тот обрезал кончик. – Пусть продолжает.

– Мужчина предпочитает кокоток, потому что он тщеславен. – Теперь Кэрол обращалась непосредственно ко мне. – Такие женщины бывают очень эффектны. Искушенные в любовных утехах, обольстительные. Мужчинам льстит, когда их видят в сопровождении дам такого сорта, им хочется, чтобы друзья им завидовали… бедное дурачье. У красотки обычно нет мозгов. Они ей ни к чему. Все, что ей нужно, – это смазливая мордашка, пара симпатичных ног, модная одежда и сговорчивость.

– Вы полагаете, что мужчинам комфортнее с безмозглыми дурами? – спросил Голд.

– Вы сами это знаете, Р. Г., – отрезала Кэрол. – Не пытайтесь пускать мне пыль в глаза. Вы ничуть не лучше других.

Смуглое лицо Голда расплылось в улыбке.

– Продолжайте, – хмыкнул он. – Вы ведь еще не закончили?

– Мне тошно смотреть на этих никчемных женщин, которых таскают за собой мужчины. Вот что привлекает большинство мужчин: внешность, одежда, тело. Некрасивым девушкам в Голливуде ничего не светит. Это отвратительно.

– Да бог с ними. Не отвлекайся от распутниц, – попросил Питер, возбужденно блеснув глазами.

– Хорошо… распутницы. Мужчину задевает, когда его женщина знает больше, чем он. Вот в чем секрет успеха дамочки легкого поведения. По натуре она ленива, и у нее нет сил ни на что, кроме распутства. У нее нет других тем для разговора, помимо нее самой, ее одежды, ее мелких проблем и, конечно, ее красоты. Мужчине это нравится. Ему не надо ни с кем соперничать. Если ему хочется, он может ее опекать. Он воображает себя этаким глиняным божком, хотя его подружка, скорее всего, считает, что он уныл, как зевота. Все, что ей нужно, – это повеселиться и поглубже залезть в его кошелек.

– Очень интересно, – сказал Голд. – Но где же тут идея фильма? Я ее не вижу.

– Сатира на мужчин, – сказала Кэрол. – «Ангелы в соболях» – великолепное название. Сюжет Клайва тут ни при чем. Используйте название, и пусть он напишет первоклассную сатиру. Только подумайте, как клюнут на это женщины… в конце концов, именно они наши зрители.

Голд устремил на меня взгляд:

– Что скажете?

Я не сводил глаз с Кэрол. Она подала мне идею. Она сделала даже больше: воспламенила мое воображение, которое было мертво с тех пор, как я написал последнюю книгу. Теперь я знал, что делать дальше. Меня, можно сказать, озарило. Я напишу историю про Еву. Я изображу ее порочную, странную сущность и выведу ее на большой экран.

– Это прекрасно, – взволнованно воскликнул я. – Да, я могу сделать это!

Кэрол взглянула на меня и вдруг прикусила губу. Наши глаза встретились, и я понял, что она обо всем догадалась. Я спешно отвел взгляд и вновь обратился к Голду:

– Как сказала Кэрол, это грандиозное название и грандиозный сюжет…

Кэрол встала из-за стола.

– Вы не будете возражать, если я вас покину? – отрывисто проговорила она. – У меня жутко разболелась голова. Я весь вечер чувствовала, что этим кончится…

Питер подлетел к ней прежде, чем я успел подняться.

– Ты слишком много работала, Кэрол, – проворчал он. – Р. Г. извинит тебя… не так ли?

Рыжевато-коричневые глаза Голда вновь заволокло поволокой.

– Ложитесь спать, – сказал он суховато. – Мы с мистером Торстоном останемся здесь. Проводите ее домой, Питер.

Я встал.

– Я провожу Кэрол, – сказал я, чувствуя злость и легкий испуг. – Пойдем…

Она покачала головой.

– Останься с мистером Голдом, – сказала она, не глядя на меня. – Питер, я хочу домой.

Когда она повернулась, чтобы уйти, я тронул ее за плечо.

– Что случилось? – спросил я, стараясь говорить спокойно. – Я что-то не то сказал?

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Ее глаза по-прежнему были полны обиды и гнева.

– Я хочу пожелать тебе спокойной ночи сейчас, Клайв. Пожалуйста, пойми.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66749613) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.