Главная страница | Триллеры | 1907

1907
Бо Ларсон
Когда-то на этих мрачных улицах изуверствовал Джек Потрошитель… Настали новые времена, технический прогресс изменил жизнь людей, но вот пороки остались те же самые.
И вновь на улицах Лондона льется кровь, вот только неведомый убийца-декадент по прозвищу "Садовник" убивает не проституток, а юных, чистых девушек. Впрочем, у каждой жертвы есть своя зловещая тайна, свой скелет в шкафу.
Скотланд-Ярд, как обычно, бессилен, и остановить изувера может только один человек…
Обложка: MidJourney

Бо Ларсон
1907





«Из ада
Мистер Ласк,
сэр
Я посылаю Вам половину почки, которую я взял у одной из женщин и сохранил для вас. Вторую половину я зажарил и съел, она была прелестной на вкус. Я пошлю Вам окровавленный нож, которым вырезал её, если Вы подождёте дольше.

подписано
Попробуйте остановить меня, мистер Ласк»

Письмо Джека Потрошителя в полицию Лондона.

Она поняла, что сейчас он убьет ее.
На мгновение где-то на самом краю сознания мелькнула картина: ее молодое, красивое тело лежит на земле, лицо бледное до синевы, глаза широко открыты, но в них совсем нет жизни, а на запрокинутой шее, изяществом которой она всегда так гордилась, алеет ровная глубокая рана.
Закричав, она толкнула его в грудь и, собрав все силы, побежала вниз по переулку к докам. Подошвы ботинок гулко стучали по мостовой.
– Помогите! Кто-нибудь, помогите!
Ей откликались лишь чайки, кружащие над темной водой Темзы в тщетной надежде увидеть блеск неосторожной рыбы.
Этот страшный человек догнал ее у сложенных друг на друга пустых деревянных ящиков.
– Пожалуйста, сэр, – прохрипела беглянка, задыхаясь. – Пожалуйста.
Она стояла, прислонившись спиной к ящикам и смотрела на своего мучителя. Грудь барышни вздымалась, а густые рыжие волосы трепетали на ветру как флаг.
Он приближался. Ножа в его руке уже не было, и робкий луч надежды озарил душу несчастной.
– Сэр, пожалуйста.
Он был уже совсем рядом. Она хотела зажмуриться, но неведомая сила заставляла ее смотреть прямо в его глаза. Глаза, в которых юная леди лихорадочно искала искру милосердия.
Не найдя ее, она закричала.

1

С момента трагической гибели в бурных водах Рейхенбахского водопада моего дорогого друга Шерлока Холмса минуло шестнадцать лет. Это было время потерь для меня. 4 мая 1896 года (как раз на пятую годовщину смерти Холмса), скончалась миссис Хадсон. Сердце бедной старушки не выдержало горя, ведь она любила моего гениального друга как сына. Перед смертью добрейшая женщина написала завещание, передав мне квартиру по адресу Бейкер-стрит 221Б.
Пятью годами позднее меня ждал еще один страшный удар: от туберкулеза умерла моя незабвенная жена Мэри.
Образы покойников преследовали меня, особенно образ Шерлока Холмса. Мой бедный друг чудился мне в самых разных местах квартиры на Бейкер-стрит. Порой я просыпался от звуков скрипки Холмса, и тут же с огромным разочарованием понимал, что это скрипит за окном тележка развозчика рыбы.
Моим излюбленным делом стало лежать, глядя в потолок и думая о том, что сказал бы Холмс о современном мире, который разительно изменился. Место омнибусов и конки заняли автобусы и трамваи, вместо кэбов по улицам Лондона заскользили автомобили, а в недрах столицы загрохотало метро.
Огромные изменения произошли и в общественной, и в политической жизни. В 1901 году, едва разменяв девятый десяток, умерла королева Виктория, и с ее смертью завершилась целая эпоха; принц Эдвард взошел на престол; суфражистки Новой Зеландии и Австралии добились избирательного права для женщин; Трансвааль и Оранжевое государство выступили против британского сюзеренитета и были разбиты нашими доблестными солдатами, несмотря на яростные протесты либералов в парламенте.
Япония нанесла русским чудовищное поражение из-за чего в России произошла революция: все эти жутковатые mouzhiks и kossaks пытались свергнуть своего царя. В наших газетах очень много писали об этом, не в последнюю очередь потому, что император Николай как две капли воды похож на принца Георга.
Я неоднократно пытался представить, как отреагировал бы мой друг на то или иное событие, его аффективный голос с неподражаемой иронической интонацией постоянно звучал у меня в голове.
Как врач, я понимал, что схожу с ума, что все это кончится для меня либо самоубийством, либо домом для душевнобольных.
Три жестоких удара судьбы – смерти Холмса, Мэри и миссис Хадсон – несомненно, добили бы меня, если бы не она. Моя единственная отрада, удержавшая меня от неизбежного погружения в зловещую пасть безумия. Моя дочь, моя Аделаида.
Помню, как в минуту отчаяния, глядя на кресло, в котором, кажется, еще совсем недавно сидел, покуривая трубку, мой великий друг, я словно бы провалился в некий потусторонний, совершенно чудовищный мир.
– Папочка!
Лишь тонкий детский голосок возвратил меня к реальности. Очнувшись, я увидел Аделаиду. Ее тонкая, бледная ручонка держала меня за руку, до белизны в костяшках пальцев сжимающую револьвер. Я отбросил оружие и, подхватив на руки свою дочь, крепко обнял ее, едва-едва сдерживая рыдания.
После этого случая мне стало легче. Нет, Холмс не исчез из моей жизни и моих мыслей, но он стал чем-то вроде воображаемого друга, подобного тому, что придумывает себе одинокий ребенок. Разумеется, я не общался с Холмсом (уж поверьте, я не сошел с ума!), просто пытался представить, как поступил бы Шерлок в той или иной ситуации. Кроме того, читая криминальную хронику в газетах, я пытался использовать дедукцию, но без большого успеха.
Спрятав револьвер в сейф Холмса, я полностью посвятил себя воспитанию дочери. Частную практику мне пришлось оставить, так как я не мог врачевать людей, не будучи твердо уверенным в своем собственном, прежде всего, душевном, здоровье. Кроме того, мы с Аделаидой могли не беспокоиться о деньгах по двум причинам: во первых, мои рассказы, к моему немалому изумлению, стали весьма популярны и отлично продавались не только в Королевстве, но и во многих странах мира; во-вторых, мой бесценный друг оставил завещание, согласно которому мне досталась внушительная сумма. Я знал, что эти деньги Холмс копил на свою заветную мечту – медовую пасеку в Суссексе, поэтому нетрудно представить, как сжалось мое сердце, когда нотариус озвучил последнюю волю моего безвременно погибшего друга.

Аделаида росла невероятно умной и красивой девочкой, но больше всего я поражался живости ее характера. Моя дочь интересовалась всем на свете, начиная от модных тенденций и заканчивая фантастическими сочинениями господина Г. Уэллса. Однако сильнее всего ее интересовал Шерлок Холмс. Девочка прочла от корки до корки мои скромные сочинения о великом сыщике, другом которого мне посчастливилось быть. По вечерам мы любили посидеть в креслах у камина. Я рассказывал Аделаиде о Холмсе, она слушала, не перебивая, и всполохи огня озаряли ее милое, такое серьезное и задумчивое, лицо.
В 1907 году моей дочери исполнилось шестнадцать лет – Мэри сообщила мне о своей беременности через месяц после гибели Холмса. Думаю, только эта радостная новость позволила мне пережить потерю. К своему шестнадцатилетию Аделаида вполне сносно владела французским языком и писала сочинения по английской литературе гораздо лучше, чем я. Столь значительного прогресса в обучении моей дочери мне помогла добиться гувернантка, мисс Джоан Остин.
Эта чудесная двадцатипятилетняя девушка появилась на Бейкер-стрит относительно недавно – около года назад. Я был вынужден нанять гувернантку из-за того, что почувствовал: воспитывать девочку 7-8 лет и юную леди пятнадцати лет – это отнюдь не одно и то же. Аделаида стала независимой, самостоятельной, и мне все труднее становилось убедить ее делать уроки. Отправлять дочь в пансион я не хотел, так как был наслышан о драконовских порядках, царящих в подобных заведениях. Мисс Остин быстро решила мое педагогическое затруднение: она нашла подход к моей дочери, став ей настоящей подругой, а также откорректировала домашнее обучение таким образом, что Аделаида начала быстро накапливать знания, столь важные для женщины в новом, двадцатом, столетии.
Мисс Остин расположилась в комнате миссис Хадсон, Аделаида занимала мою комнату, а я переселился в комнату Холмса, в которой, кстати, за все эти годы практически ничего не изменилось. Я строго следил за тем, чтобы все вещи моего друга оставались на своих местах, так как был уверен, что рано или поздно квартира 221Б по Бейкер-стрит станет музеем Холмса.
А пока эта квартира – мой дом, дом моей дочери и мисс Остин. Аделаида и Джоан вернули жизнь на Бейкер-стрит, но все же даже их усилий оказалось недостаточно для того, чтобы полностью заставить меня смириться с миром, в котором нет Шерлока Холмса.
Увы, я пристрастился к морфию. Вы не представляете, как горько, как стыдно мне признаваться в этой пагубной слабости, за которую я столь нещадно критиковал моего друга. Как врач я прекрасно осознавал, к чему в конце концов приведет меня морфиновая зависимость, но по другому одолеть депрессию, обрушившуюся на меня после смерти самых близких мне людей, я не смог.
Я часто думаю, кем я был, и кем я стал после смерти Холмса. Порой мне кажется: тот Ватсон, что много лет назад впервые вошел в эту квартиру, – это не я, а кто-то другой, совершенно мне не знакомый. Откуда во мне это … разочарование в людях? Ответ мне известен, но радости этот факт не прибавляет. Все дело в том, что у меня отняли почти все, что я любил.
2

Мисс Остин пообещала Аделаиде воскресную прогулку у Букингемского дворца. После завтрака они ушли, а я, присев в кресло у камина, принялся закатывать рукав для очередной инъекции.
Когда в дверь позвонили, я вздрогнул. Посетители стали редкостью на Бейкер-стрит, тем более, в воскресенье. Спрятав в несессер шприц, жгут и коробочку с ампулами, я поднялся и направился к двери.
Человек, стоящий на пороге, был мне смутно знаком. Это был невысокий, седовласый мужчина в приличном пальто и шляпе-котелке.
– Здравствуйте, доктор, – сказал он, и я сразу же узнал посетителя.
– Инспектор Лестрейд! – тщетно пытаясь придать голосу хотя бы оттенок приветливости, протянул я. – Какими судьбами?
– Могу я войти, сэр? – Лестрейд, как мне показалось, воровато, оглянулся.
Я пожал плечами, отодвигаясь и пропуская гостя в дом. Особого желания видеть этого человека, и, тем более, беседовать с ним, у меня не было. Я прекрасно помнил, сколько неприятностей горе-инспектор причинил Холмсу.
– О, а здесь почти ничего не изменилось! – воскликнул Лестрейд, осматриваясь.
– Прошу.
Я указал гостю на небольшой стульчик, на котором обычно сидела Аделаида. Клянусь, если бы Лестрейд проигнорировал мой жест и сел в кресло Холмса, я бы немедленно прогнал его.
– Благодарю, – инспектор присел на стул.
– Так чем обязан, сэр? – сухо спросил я. – Признаться, я не ожидал вас увидеть.
Инспектор задумчиво мял шляпу в руках. Годы добавили ему определенной благообразности, он стал похож на университетского профессора или что-то в этом духе.
– Как бежит время, доктор! Кажется, еще вчера я заходил сюда к вам, к мистеру Холмсу… Сколько же лет прошло?
Он вздохнул. Я молчал, не слишком приветливо глядя на неожиданного гостя.
– Да, время, время, – он снова вздохнул. – Но я пришел к вам по делу, доктор.
Я взмахнул рукой, приглашая его поскорее переходить к сути.
– Вы были другом Холмса, и, несомненно, многому у него научились…
– Едва ли, инспектор.
– О, не скромничайте, сэр! Помнится, мистер Холмс весьма лестно отзывался о ваших интеллектуальных способностях.
– Давайте не будем говорить обо мне и Холмсе, – перебил я. – Что привело вас на Бейкер-стрит, Лестрейд?
– Да-да, вы правы, не будем ходить вокруг да около. Мистер Ватсон, помните ли вы историю Джека-потрошителя?
– Как такое можно забыть? – я пожал плечами. – Неужели вы, наконец, выяснили, кто это был?
– Несомненно, – кивнул Лестрейд. – Скотленд-Ярд вполне достоверно установил, что никакого Джека-потрошителя не существовало в природе. Напрасно вы улыбаетесь, доктор. Джек-потрошитель – сие есть плод воображения, рожденный прессой и взращенный охочей до острых ощущений толпой. Несколько убийств, имеющих лишь отдаленные сходства, журналисты, алчные до сенсаций, приписали ими же придуманному убийце. Предположим, зарежет пьяный кэбмен свою подругу в подворотне – тут же писака строчит статейку о Джеке-потрошителе. Сами понимаете, больше шума, больше продаж.
– Интересная теория, – признал я.
– Это не теория, – инспектор взмахнул рукой, словно отгонял от лица муху. – Это факт. Но факт неудобный прессе, поэтому и дальше будут писать про Джека-потрошителя. И алчность журналистов породила серьезную проблему.
– Какую же? – заинтересовался я.
– Подражателя, – глухим и, как мне показалось, зловещим голосом, отозвался Лестрейд.
– Некто опять убивает проституток в Лондоне?
– Не совсем. Подражатель Джека, очевидно, птица более высокого полета. Его жертвы – барышни из хороших семей в возрасте 16-18 лет.
Что-то сжалось у меня внутри, а в голове возник образ смеющейся Аделаиды.
– Жертвы? – глухо спросил я. – И сколько же их?
– Пока две. Одна мертва, другая бесследно исчезла, но я уверен, что скоро мы найдем ее тело.
– Но я не припоминаю, что читал об этом в прессе.
– Мы учли опыт напрасной погони за Джеком-потрошителем, который, несомненно, был не более чем фантомом. Пресса, конечно, знает об убийстве и исчезновении, но ничего не знает о письме.
– Письмо, инспектор?
Лестрейд вытащил из нагрудного кармана своего пальто сложенный вчетверо листок, протянул мне.
Я прочел следующее:

Пять нежнейших цветков распустились в саду.
Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…
И еще одна, имя чье – табу.
Пока ветер злой не сорвал лепестки
С моих милых цветов,
Я цветы сорву.
Беатрис, Ирэн, Розамунд, Эмбер…
И еще одну, имя чье – табу.

– Какой-то символистский бред, – я пожал плечами, возвращая листок. – И ужасно плохо написано. Ни рифм, ни смысла. Какое отношение это имеет к …
Я осекся, выпучив глаза.
– Черт возьми, Лестрейд! Неужели убитую девушку звали Беатрис?
– Вы поразительно догадливы, мистер Ватсон, – едко отозвался Лестрейд. – Именно так, убитая девушка – Беатрис Пройслер, похищенная – Ирэн Вулф. Беатрис было 16 лет, Ирэн – 18.
– Иисус! – вырвалось у меня. – Каким же надо быть негодяем, чтобы убивать столь юных и беззащитных созданий?
Лестрейд смотрел на меня, не мигая. Его лицо было сурово и печально.
– Знали бы вы, доктор, как именно убили Беатрис. Я повидал немало на своем веку, но такого я не видел никогда. Садовник – сущий зверь, и мы должны его остановить.
– Садовник?
– О, это не более чем прозвище, которое дали этому субъекту в полиции. Пока мы ничего не знаем о его профессии. Мы вообще ничего о нем не знаем.
Я смотрел на Лестрейда, но не видел его. Перед глазами стоял Холмс, задумчиво потирающий подбородок.
– Как жаль, что его нет с нами.
– Что вы сказали, Лестрейд?
– Я сказал, как жаль, что с нами нет вашего друга мистера Холмса. Но зато есть вы, сэр. Скотленд-Ярд просит вас помочь нам в этом деле. Давайте вместе остановим Садовника, мистер Ватсон.
Я удивленно уставился на Лестрейда.
– Инспектор, я не сыщик, я военный врач в отставке.
Лестрейд поморщился.
– У вас ведь есть дочь, мистер Ватсон? Сколько ей?
– Шестнадцать, но…
– У меня тоже есть дочь, доктор. Ей семнадцать. Мать несчастной Беатрис Пройслер находится сейчас в больнице с тяжелейшим припадком, а отец Ирэн Вулф поседел на моих глазах.
– Дайте письмо, – перебил я.
Я снова взял в руки листок бумаги. Обычная писчая бумага по 2 пенса упаковка. Такую используют все, начиная от репортеров и заканчивая привокзальными старухами, заворачивающими в такую бумагу пирожки и селедку. Ватермарка, разумеется, отсутствует.
Лист чистый, аккуратный. Буквы мелкие, наклон легкий, в левую сторону, строчки ровные, без отклонений по горизонтали вверх или вниз, нажим сильный, буквы находятся на одинаковом расстоянии друг от друга, почерк разборчивый, почти каллиграфический.
Я понюхал листок. Запах, определенно, присутствует, но очень тонкий, слабый.
Отвлекшись от изучения письма Садовника, я взглянул на Лестрейда. Тот с интересом смотрел на меня.
– Как же вы сейчас похожи были на мистера Холмса. Только лупы вам не хватает.
– А с каких пор вы стали столь уважительно относиться к Холмсу, инспектор? Помнится, вы его терпеть не могли.
– Время, дорогой доктор, время. – ответил Лестрейд.
Я еще раз перечитал послание.
«И еще одну, имя чье – табу».
Как же ее имя, этой пятой девушки? И почему ее имя – табу, тогда как имена остальных жертв Садовник назвал?
– Могу я оставить письмо у себя?
Лестрейд замялся.
– Я не смогу вести расследование без доступа к уликам, инспектор. Я ведь не Холмс с его фотографической памятью.
– Хорошо, берите.
Я сложил листок и спрятал письмо во внутренний карман жилетки.
– Как давно исчезла Ирэн Вулф?
– Два дня назад, доктор. Пошла в магазин мод в самом центре Лондона и не вернулась. Кстати, эта несчастная девочка, Беатрис Пройслер, была найдена мертвой ровно на третий день после ее исчезновения.
– Значит, у нас есть меньше суток, чтобы спасти Ирэн, – сказал я, вставая, и протягивая руку к пальто. – Идемте, инспектор.
Внезапно дверь нашей квартиры распахнулась и в гостиную ворвался запах роз. Свежие, невероятно красивые Аделаида и мисс Остин появились на пороге. Разгоряченные лица сияют улыбками.
– Папа, мы вернулись! – чистый голос Аделаиды наполнил гостиную.
Дамы с удивлением воззрились на Лестрейда.
– Аделаида, мисс Остин, перед вами доблестный детектив Грег Лестрейд из Скотленд-Ярда, – не сумев полностью избавить голос от иронии, отрекомендовал я.
– Лестрейд? – воскликнула Аделаида. – Не являетесь ли вы отцом Барбары Лестрейд, сэр?
– Являюсь, юная леди, – с улыбкой ответил старый служака.
– Ты знакома с дочерью инспектора? – удивился я.
– Да, папа, представь себе! Мы познакомились еще зимой, в библиотеке. Она чудесная, чудесная! Передавайте ей привет, инспектор.
– Непременно передам, юная леди.
– Однако нам с детективом пора идти. Мисс Остин, я очень на вас рассчитываю.
– Я не подведу, мистер Ватсон, – улыбнулась Джоан.
– Папочка, а вы куда?
Я в некотором замешательстве взглянул на Лестрейда.
– Доктор пообещал помочь полиции с одним сложным делом, – бесхитростно сказал детектив.
– Неужели? – усмехнулась Аделаида. – А кто-то говорил мне, что слава Шерлока Холмса его никогда не прельщала!
Все засмеялись, а мне, признаюсь, стало неловко.
3

Мы ехали в сторону Уайтхолла на полицейском автомобиле. Лестрейд расположился на заднем сидении рядом со мной. Правил машиной водитель в фуражке, его бритый затылок подпрыгивал на каждом ухабе лондонских дорог.
Лондон разительно изменился с момента гибели Холмса, но одно осталось неизменным – густой туман все также окутывает этот странный город. Все также из тумана появляются сумрачные фигуры, несущие смертельную опасность для поздних прохожих и беспечных гуляк, все также находят в темных переулках и в грязных водах Темзы изуродованные трупы.
Все также сияющее богатство соседствует с зияющей бедностью. Все также в Уайтчепеле работают бордели, в Сохо иммигранты дерутся с работягами, в Джейкобс Айленде диккенсовские оливеры твисты просят подаяние, а в Доклендсе пьют ром и горланят песни матросы.
Технический прогресс, экономический рост, автоматизация производства не очистили улицы от головорезов, грабителей, насильников и маньяков. А тот человек, что невероятно эффективно выполнял эту тяжелейшую работу, погиб в швейцарской глуши.
Этому городу, определенно, нужен герой. Эти люди, – несчастные девушки, брошенные на панель самой жизнью, работяги, вкалывающие до исступления, чтобы прокормить свои семьи, дети, просящие подаяние, – все они ждут героя. Шерлока Холмса. Но его нет, и никогда больше не будет.
– Скотленд-Ярд, Ватсон, – голос Лестрейда прервал мои не самые веселые размышления.
Я открыл дверцу и вылез из машины.
В здании полицейского управления, как и раньше, пахло плохим кофе и сладкими пончиками.
– Морг направо, Ватсон.
– Я помню.
Незнакомый мне патологоанатом, жилистый и высокий, мрачно кивнул нам с Лестрейдом.
– Девочку пришли посмотреть?
– Верно, Том. Познакомься, это – доктор Ватсон.
Лицо Тома вытянулось.
– Наслышан, сэр. Рад видеть, сэр. И очень жаль, что ваш друг…
– Да-да, – нетерпеливо перебил я. – Покажите тело, Том, нам не стоит терять времени: каждая минута играет против Ирэн Вулф.
Том откинул простыню и я увидел Беатрис Пройслер, вернее, то, что от нее осталось. Если бы не многолетняя врачебная практика, неизбежно лишающая человека брезгливости, мне бы наверняка стало худо. Садовник расчленил тело несчастной девочки, отделил от туловища руки, ноги, голову. Руки и ноги также были разделены по локтевым и коленным суставам.
– Шестнадцать лет, – глухо проговорил Лестрейд.
Я наклонился и внимательно осмотрел срезы.
– Что думаете по поводу срезов, Том?
– Работа дилетанта, если уместно будет использовать такое слово, сэр, – с готовностью отозвался Том. – Края ран неровные, в некоторых местах нож глубоко вонзился в кость.
– Вы считаете, убийца орудовал ножом?
– Да, на скальпель не похоже, на пилу тоже. Нож, сэр.
– Девочка была изнасилована?
– Нет, сэр, девственная плева цела. Но…
– Но, Том?
– Садовник отрезал ей язык. И, судя по тому, как запеклась кровь, он сделал это, когда девочка еще была жива.
Признаться, мне потребовалось некоторое время, чтобы вновь обрести дар речи.
– Язык нашли?
– Нет, доктор, – отозвался Лестрейд. – Языка на месте не было. Да и части тела лежали не так, как на столе, а составляли какую-то безумную инсталляцию…
– Вот как. Надеюсь, вы сделали фотографию?
– Разумеется, сэр.
– Мне необходимо ее видеть, – заявил я. – Здесь я закончил.

– Пожалуйста, Ватсон, – Лестрейд протянул мне снимок. – Обратите внимание, фото цветное, выполнено на фотопластинке «Автохром» братьев Люмьер. Спасибо муниципалитету, расщедрился на покупку фотопластинок для полицейского управления.
Фотография меня потрясла. Тело бедняжки лежало в центре огромной зеленой кувшинки, части рук и ног были разложены вокруг туловища подобно лепесткам ромашки. Голову Садовник разместил на груди девочки.
– Судя по кувшинке, тело было найдено в Королевском ботаническом саду?
– Вы поразительно догадливы, доктор. Вероятно, убийца прокрался в сад ночью и принес с собой тело.
– Ясно, Лестрейд. А где девочку видели в последний раз?
– В Лондонской библиотеке. Кстати, моя дочь посещает это место.
– Моя тоже, – отозвался я. – Что ж, Лестрейд, с Беатрис мы закончили. Ей уже ничем не помочь. Теперь – Ирэн. И нам нужно спешить.

Отец Ирэн, мистер Хармони Вулф, и правда, совершенно поседел. Исчезновение дочери и болезнь жены, очевидно, надломили этого маленького человека, похожего на скромного клерка одной из многочисленных контор по Ломбард-стрит. Увидев нас с Лестрейдом, он буквально набросился на инспектора.
– Вы нашли ее? Нашли?
После того, как детектив дал отрицательный ответ, бедолага залился слезами.
– Моя бедная девочка, мое несчастное дитя! Что с ней сейчас происходит, где она?!
– Успокойтесь, пожалуйста, мистер Вулф, – сказал Лестрейд, лицо его болезненно искривилось. – Мы делаем все возможное, и необходимо сохранять спокойствие, чтобы найти Ирэн. Мы привлекли лучшие силы. Вот, познакомьтесь, это доктор Ватсон.
– Доктор Ватсон?! – вскричал Вулф. – Тот самый?
– Он, он, – как мне показалось, насмешливо, отозвался инспектор.
– Найдите ее, сэр, – взмолился несчастный отец. – Найдите ее в память о вашем друге!
– Я сделаю все, что в моих силах, сэр. – сухо сказал я. – И не в память о моем друге, а потому, что хочу спасти девочку. Но и вы должны постараться, мистер Вулф.
– Я готов на все! – заверил он.
– Не сомневаюсь в этом. Вам необходимо как можно подробнее вспомнить день похищения.
– Но я уже все рассказал полиции, – пожал плечами Вулф.
– А теперь расскажите мне. Возможно, вам удастся вспомнить новые детали.
– Хорошо, – Вулф устало опустился в кресло. Мы с Лестрейдом присели на стоящий в углу кабинета диванчик.
– Утром я, как всегда, поднялся, побрился. Собирался на работу, знаете ли. Я работаю старшим делопроизводителем в конторе «Гудрон и сыновья». Да. Итак, я побрился, тут же жена пригласила завтракать. На завтрак были омлет с беконом и сыром, а также кофе. Из своей комнаты спустилась Ирэн. Она была полностью одета. Сиреневое пальто, шляпка, длинные перчатки.
– Какое у нее было настроение? – спросил я.
– Обычное, – немного подумав, ответил Вулф. – Хотя завтракать она не стала. Сказала, что спешит в магазин мод на Пикадилли, где ее ждет подруга.
– Имя подруги?
– Увы, ни я, ни жена не спросили. Ирэн, знаете ли, очень бойкая и независимая девушка, у нее много подруг, и мы старались не сильно ее ограничивать в общении.
– Проверены все магазины мод на Пикадилли, – вставил Лестрейд. – Ни в одном девушку не видели.
– Продолжайте, – кивнул я Вулфу.
– Да. Она не стала завтракать, сказала, что идет в магазин мод и ушла. Собственно, это все, мистер Ватсон. Когда я вернулся вечером с работы, жена тревожилась, Ирэн все еще не было дома. Не пришла она и к ночи, и на следующий день.
Плечи несчастного отца затряслись.
– Мистер Вулф, постарайтесь вспомнить что-то еще. – мягко сказал я. – Любые детали важны.
– Я все рассказал, сэр, – всхлипнул Вулф. – Хотя, постойте! У нее в руках была книга.
– Что же вы раньше-то не сказали? – упрекнул Лестрейд.
– Я только сейчас вспомнил, детектив. Ранее мне казалось, что у нее в руках, как обычно, ридикюль, но теперь я уверен – это была книга.
– Какая именно книга? – спросил я.
– Не могу знать. Я видел только обратную сторону обложки. Обложка была синей и почти сливалась с пальто моей дочери.
– Спасибо, мистер Вулф, – сказал я, поднимаясь.
Седой человечек вскочил, схватил мою руку, принялся горячо умолять найти его дочь, снова упомянул Шерлока Холмса. Мне стало не по себе, и я в первый раз по-настоящему пожалел, что позволил Лестрейду втянуть меня в эту авантюру.
4

До конца дня, и, соответственно, до вероятной смерти Ирэн Вулф оставалось чуть более шести часов. Мы с Лестрейдом, попеременно поторапливая шофера, ехали в сторону Пикадилли.
Я держал в руке фотографию Ирэн, полученную мною от мистера Вулфа. Миловидная девушка. Копна черных волос, узкое лицо, внимательные черные глаза. Беатрис Пройслер выглядела иначе: круглолицая, рыжеволосая, зеленоглазая, с россыпью веснушек на полных щеках.
– Пикадилли, сэр, – сообщил шофер.
– В каком магазине мод вы собираетесь побывать, Ватсон? – осведомился Лестрейд. – Здесь их немало, но мы уже опросили всех продавцов.
– Поворачивайте на Сент-Джеймс-сквер, – бросил я. – Мне не нужны магазины мод, мы едем в Лондонскую национальную библиотеку.
Лестрейд удивленно поднял брови.
– Беатрис Пройслер в последний раз видели в этой библиотеке, – напомнил я инспектору. – А в руках у Ирэн была книга. Мы должны проверить все версии.

– Идемте же, – Лестрейд быстрым шагом направился вверх по лестнице, к массивным деревянным дверям книгохранилища.
Стеллажи с книгами достигали потолков – бесценные труды человеческого разума. При иных обстоятельствах мне бы доставило удовольствие думать, что на этих стеллажах есть и мои скромные сборники.
Крупнейшая библиотека мира, гордость Королевства, как всегда, была полна людей. Посетители сидели за бесконечными столами с зелеными лампами, в тишине раздавался шелест страниц. Мужчины и женщины разного возраста, разного социального статуса. И, вполне вероятно, что среди них находится и Садовник.
Я направился к стойке отдела зарубежной литературы.
– Добрый вечер, сэр, – улыбнулась мне симпатичная полная женщина в очках. – Какая книга вас интересует?
Я поздоровался с библиотекаршей и, показав ей фотографию, спросил:
– Скажите, пожалуйста, вы не видели здесь эту девушку?
Женщина внимательно посмотрела фото, покачала головой.
– Нет, сэр.
– Но вы работали 12 апреля?
– Да, сэр. С утра и до закрытия библиотеки.
Не видела Ирэн и мадам из отдела английской литературы. А вот в небольшом отделе французской поэзии нас ждала удача.
– О, да, я помню эту барышню, – сказала высокая пожилая леди, одетая в старомодную блузу из желтого крепдешина, подобные столь часто носят старые девы. – Я видела ее два или три раза, она брала стихи французских символистов. В последний раз она, кажется, взяла сборник Рембо.
– Она общалась с кем-нибудь из посетителей?
– Точно не могу сказать, сэр. Я не видела, но мы не всегда стоим за стойкой, время от времени мы уходим в хранилище, и в этот время посетители вполне могут переговариваться.
Я обернулся в зал отдела французской поэзии. Не больше десяти столов и все пустые.
– Французская поэзия не пользуется большой популярностью среди англичан, – сухо сообщила пожилая леди. – Но у нас есть несколько особо преданных читателей, которые регулярно приходят сюда. О, да вот же один из них.
К стойке приблизился молодой человек лет двадцати. Лестрейд буквально впился в него глазами. Невысокий, черноволосый юноша, худой, но жилистый, в приличной пиджачной паре, без шляпы и без галстука. Волосы коротко пострижены.
– Мистер Барлоу, здравствуйте.
– Здравствуйте, мисс Макгилл.
– Вы принесли де Ренье?
– Да, мисс Макгилл.
– Замечательно. Кого возьмете на этот раз, мистер Барлоу?
– Простите, – вмешался я. – Сэр, вы не встречали эту девушку?
Я показал фотографию Ирэн.
– Нет, сэр, – мельком взглянув на снимок, ответил он. – Мне бы поздние вирши Верлена, мисс Макгилл.
– Посмотрите внимательнее, – с нажимом сказал Лестрейд.
Барлоу взял фотографию.
– Нет, сэр, не видел.
Молодой человек вернул фото, подхватил своего Верлена, и, кивнув мисс Макгилл, присел за один из столов.
– А что произошло с этой девушкой, позвольте полюбопытствовать?
– Ее похитили, мадам, то есть, мисс Макгилл. И похоже, что в последний раз ее видели в библиотеке.
– Надеюсь, с ней ничего не случится, – выпрямилась пожилая леди. – Ведь в противном случае под угрозой будет репутация Лондонской библиотеки как безопаснейшего места в Британии.
– Могу я посмотреть эту книгу? – я кивнул на желтый томик великого французского символиста Анри Де Ренье, только что сданный Барлоу.
– Пожалуйста, – мисс Макгилл пододвинула ко мне книгу.
Я пролистал страницы, вытащил из конверта формуляр. Книгу брали четыре раза. Два раза – семь и десять лет назад, и два раза – в текущем 1907 году. В апреле ее взял Гай Барлоу, а в марте…
– Взгляните, Лестрейд.
Инспектор присвистнул, и, резко обернувшись к столу, за которым сидел юноша с Верленом, гаркнул:
– Вы арестованы, молодой человек.
В формуляре книги Анри Де Ренье было черным по белому написано: «Беатрис Пройслер».
Далее последовала весьма неприятная сцена, совершенно не вяжущаяся с репутацией Лондонской библиотеки, как самого безопасного места в Британии. Лестрейд подошел к мистеру Гаю Барлоу и, схвативши побледневшего как смерть молодого человека за шиворот, потащил его к выходу. Посетители отвлеклись от шелеста страниц и во все глаза смотрели на инспектора и его жертву.
– Вы идете, Ватсон? – бросил через плечо Лестрейд.
– Мне нужно задать леди еще несколько вопросов, – отозвался я.
– Тогда приедете в участок на такси, – крикнул инспектор, волоча арестованного к выходу.
Я повернулся к мисс Макгилл. Она выпрямилась, побледнела, глаза ее сверкали за стеклами очков, а и без того тонкие губы превратились в синюю нитку.
– Какой позор, какой неслыханный позор для библиотеки! – простонала она, но тут же взяла себя в руки и с интересом посмотрела на меня. – Вы тот самый доктор Ватсон?
– Да, это я, мисс.
– Я вынуждена сказать вам, сэр, что ваши рассказы чудовищны. Стиль ужасен, а персонажи совершенно неживые. Особенно этот ваш Шерлок Холмс. Он настолько неестественно ведет себя и говорит, что поверить в его существование читателю так же сложно, как поверить в существование Бога.
– Но в Бога верят многие, мисс, – сказал я, пораженный столь внезапной критикой моих сочинений.
– Как и в вашего персонажа, – парировала она.
– Давайте вернемся к делу, мисс, – взмолился я. – Мне нужен список этих ваших самых преданных читателей, а кроме того, перечень всех посетительниц с именами Розамунд и Эмбер.
Старая леди сощурилась, глядя на меня, как на зарвавшегося ребенка.
– Сэр, после безобразной сцены, что вы и ваш друг здесь устроили, я бы не стала помогать вам даже под страхом смерти, но, знаете ли, с юности испытываю интерес к писателям, даже таким слабо одаренным, как вы.
Мисс Макгилл составила мне список постоянных читателей отдела – их оказалось ровно пять. Гай Барлоу уже в полиции, остальных предстоит допросить. За все время существования отдела французской поэзии, его посетила лишь одна Розамунд, это было 10 лет назад, и ей на тот момент было шестьдесят три года.
– Мисс Макгилл, у меня есть к вам еще одна просьба. Мне нужны последние книги, которые брали эти господа. Мистер Блащиковски, мистер Тернер, мистер Холидей, и мистер Леруа. Книгу Барлоу я тоже возьму, с вашего позволения.
Макгилл несколько секунд строго смотрела на меня, потом промолвила:
– А у вас ведь есть оплаченный абонемент, мистер Ватсон?

Книги я отправил курьером на Бейкер-стрит, а сам на такси направился в Скотленд-Ярд. Я спешил, потому что время Ирэн Вулф стремительно таяло.
– Лестрейд у себя? – спросил я у дюжего констебля на входе.
– В допросной комнате, сэр.
Мне не составило труда найти допросную: здание полицейского управления я знал, как свои пять пальцев.

– Черт побери, Лестрейд, что произошло?!
Открывшаяся моим глазам картина поразила меня. Гай Барлоу сидел на стуле посреди допросной комнаты весь в слезах. Его глаз был подбит, а из носа текла кровь.
– Инспектор, вы с ума сошли?! – крикнул я.
Лестрейд злобно взглянул на меня.
– Доктор, времена немного изменились с тех пор, как вы с мистером Холмсом имели дело с криминальным миром. Нам нужно поймать Садовника, и мы будем использовать все меры воздействия. Мистер Барлоу не спешил рассказать нам все, и мне пришлось немного поторопить его.
Я выругался, вытащил из кармана носовой платок и протянул избитому юноше.
– Возьмите.
Барлоу неуверенно взял платок, приложил к разбитому носу.
– Сэр, я не похищал эту девушку. Да, я видел ее, но …
– То есть, вы соврали нам в библиотеке, – жестко сказал я.
– Соврал, но… О, Боже…
Юноша залился слезами.
– Говорите же, – потребовал я.
– Она была очень красивая, – заикаясь, пробормотал он. – Я пытался заговорить с ней, но она вежливо попросила меня не шуметь в библиотеке.
– Почему вы не сказали нам это сразу же?
– Я испугался.
Его плечи сотрясались от рыданий.
– Это все?
– Да, сэр. Она сказала: «Не стоит шуметь в библиотеке», и я умолк.
– Помимо вас и Ирэн в отделе были посетители?
– Да, был еще молодой человек с тоненькими усиками. Мне он показался крайне неприятным типом.
– Почему?
– Ну… – юноша замялся. – Он издал такой гадкий смешок после того, как Ирэн отказалась поговорить со мной.
– Ясно. А кем вы работаете?
– Я не работаю, сэр. Я студент Технологического университета, учусь на инженера. Живу с мамой в Гринвиче.
Я поднялся.
– Инспектор, можно вас на минуту.
Мы с Лестрейдом вышли из допросной.
– Думаю, целесообразно будет задержать мистера Барлоу до завтра.
– Согласен с вами, доктор.
– Но, я вас очень прошу, не применяйте больше к нему эти ваши меры воздействия. – попросил я.
Когда я вышел из полицейского участка, Лондон уже погрузился в сумерки. По освещенным электрическими фонарями тротуарам шли редкие прохожие. Время Ирэн Вулф – я не устану это повторять! – неумолимо таяло, а я практически ничего не успел для нее сделать. Информации собрано немало, но… «Выводы, Ватсон, выводы», – услышал я в голове голос Шерлока Холмса. Выводов не было.

С моей стороны было весьма самонадеянно взяться за это дело с моими-то способностями к выявлению сути из фактов. Очевидно, Холмс бы уже знал преступника, получив на руки столько данных. Имена, фамилии постоянных посетителей библиотеки, их адреса, листок со стихотворением, книги… Улики есть, но они никак не соединяются в общую картину. Одна надежда, что Садовник – это Гай Барлоу. Он в участке, а это значит, что Ирэн останется жива.
Стемнело. Я знал, что дома, в уютной квартирке на Бейкер-стрит, меня ждут к ужину мисс Остин и Аделаида. Пожалуй, и правда стоило пойти домой. Я сделал все, что мог, исходя из своих скромных возможностей. Я не Холмс. Я отставной доктор, а не детектив.
Поймав такси, я поехал в направлении, противоположном Бейкер-стрит.
5

Такси преодолело Темзу по мосту Ватерлоо, около вокзала я попросил таксиста повернуть на Спер-роуд. Луна отражалась в стеклянной крыше вокзала, на железнодорожных путях дремали составы. Лишь один трудолюбивый локомотив-тягач тащил пару вагонов для сцепки с каким-нибудь скорым.
Спер-роуд встретила довольно неприятными с виду фасадами доходных домов. На улице – ни души, только дрались на газоне неподалеку от урны два кота – черный и белый.
Автомобиль остановился у одного из трехэтажных особняков. Здесь, как я давно знал, располагалась обыкновенная лондонская гостиница для небогатых пассажиров железнодорожного транспорта, которым нужно скоротать ночь-другую в столице. Впрочем, благодаря дешевизне, в таких номерах зачастую селились и коренные лондонцы.
Я попросил таксиста подождать и прошел в дверь парадной. В холле гостиницы горела тусклая лампа, а неприветливого вида мадам за стойкой регистрации гостей пила чай из голубой керамической чашки.
– Добрый вечер, сэр. – голос у не был вполне приятный.
Я поздоровался в ответ.
– Вы заселяться, сэр? – с сомнением спросила она (конечно, ведь у меня не было с собой багажа).
– Нет, мадам. Я приехал к мистеру Юджину Блащиковски. Мне необходимо с ним поговорить.
– Вы из полиции?
Немного поколебавшись, я ответил:
– Не совсем. Я частный сыщик.
– Мистер Юджин вот уже 5 месяцев снимает у нас номер, мистер …
– Ватсон.
– Ватсон, – эхом повторила она.
– Могу я пройти к нему?
Женщина заколебалась.
– Дело крайне срочное, мадам.
– Ну, хорошо, пройдите, – вздохнула она. – Номер 203.
Я взошел по хорошей дубовой лестнице на второй этаж. В слабо освещенном коридоре никого не было. Найдя 203-й номер, я постучал. Тишина. Я постучал еще раз.
– Мистер Блащиковски!
Дверь внезапно распахнулась. Рыжий детина с перекошенным от ярости лицом, не говоря ни слова ринулся на меня. Я едва успел отскочить в сторону. Каблуки Блащиковски загрохотали по дощатому настилу коридора, затем – по лестнице.
Придя в себя, я бросился за ним. Мадам внизу взвизгнула, когда этот здоровяк пронесся мимо нее.
– Спокойно, – крикнул я, пробегая мимо стойки регистрации. – Все под контролем!
Я выскочил на улицу. Блащиковски крупными прыжками несся в сторону Ватерлоо-роуд. Я побежал за ним. Он нырнул в переулок Мид-роуд, оглянулся, и, заметив преследование, побежал еще быстрее. Я чувствовал, что начинаю задыхаться, но не прекращал погоню. Достигнув входа в метро, он нырнул вниз. Я последовал за ним.
– Стойте, задержите его, – попытался крикнуть я, видя, как кондуктор получает от Блащиковски деньги и пропускает его через турникет. Вместо крика у меня получился свистящий хрип.
Я швырнул кондуктору шиллинг вместо пяти пенсов и, не давая ему опомниться, протиснулся через турникет. Сбежав по ступенькам, я увидел Блащиковски, который садился в только что подошедший поезд. Собрав остатки сил, я ринулся вперед и успел заскочить в двери последнего вагона, которые тут же захлопнулись.

Электрические лампы тускло освещали вагон. Ни души. Все добропорядочные лондонцы видят первые сны. Мне стало не по себе. Блащиковски молод и крепок, к тому же он, вероятно, жестокий убийца, Садовник. А мне пятьдесят четыре года и у меня есть дочь. Я не могу оставить ее одну на этом свете.
Я медленно пошел по мерно раскачивающемуся вагону. Достиг дверцы тамбура, заглянул в окно. В соседнем вагоне – никого. Прошел через тамбур.
Преодолев несколько вагонов, я увидел Садовника. Он стоял посреди пустого вагона под электрической лампой. Лампа, похоже, была неисправна, она постоянно мигала, то освещая Блащиковски, то погружая его почти в полную тьму.
Я тихо открыл дверцу тамбура. Садовник обернулся, когда я вошел в вагон. Глаза его сузились и, набычившись, он попер на меня. «Дева Мария, да ведь мне придется с ним драться!».
Первый удар Блащиковски принял мой живот, а вот второй угодил мне точнехонько в подбородок. Я покачнулся и едва не упал на спину. Вагон начал расплываться перед глазами, но каким-то чудом я сумел блокировать следующие два удара разъяренного детины, который младше меня минимум на 20 лет. «Стойка, Ватсон, не забывайте о стойке», – голос Холмса прозвучал в моей голове. Я принял боксерскую стойку, тряхнул головой, пытаясь очистить мозг, сфокусироваться. Электрическая лампа мигнула, погрузив вагон в темноту, затем снова загорелась, и я увидел физиономию Садовника перед собой, его здоровенный кулак несся мне прямо в висок. «Отклонение, затем апперкот» – голос Холмса.
Детина рухнул на пол. Тут же поезд ворвался на станцию и остановился, двери вагона распахнулись.
Я стоял над нокаутированным соперником, с трудом веря в то, что мне удалось вырубить этого здоровяка. Но медлить было нельзя. Вцепившись в руки застонавшего оппонента, я вытащил его из поезда. Двери закрылись, состав отошел от платформы.
Блащиковски быстро приходил в себя. Нельзя было допустить, чтобы он снова кинулся на меня. Сняв галстук, я крепко-накрепко связал его руки за спиной.
Блащиковски, кажется, полностью очухался.
– А ну-ка, поднимайтесь, милейший, – потребовал я. – Вы достаточно тяжелы, чтобы я поднимал вас сам.
Он разразился потоком площадной ругани, но встал на ноги.
– Вперед, – я кивнул на выход из метро.
Так, под конвоем, по темным лондонским кварталам, я довел поверженного мною противника до Скотленд-Ярда. Всю дорогу Блащиковски угрюмо молчал.
Несмотря на поздний час, Лестрейд находился в управлении и даже не спал в своем кабинете, где с незапамятных времен стоял кожаный диван.
– Ватсон! – удивленно воскликнул он, отвлекаясь от бумаг. – Как прикажете понимать ваш поздний визит в компании связанного мужчины?
Я устало опустился на диван. Блащиковски остался стоять посреди кабинета, опустив голову.
– Кто это?
– Возможно, это убийца Беатрис Пройслер, похититель Ирэн Вулф.
– Что?! – встрепенулся задержанный. – Что вы такое говорите, сэр? Вы с ума сошли?! Я никого не убивал!
– Вы постоянный посетитель отдела французской поэзии Лондонской библиотеки? – спросил я.
Он зарделся как девушка, ответил с вызовом в голосе:
– Да, я люблю поэзию, но причем здесь это?!
– Девушка 16 лет, посещавшая отдел французской поэзии, жестоко убита. Другая девушка похищена. У нас есть основания полагать, что эти преступления совершил один из постоянных посетителей библиотеки.
– Повторяю вам, сэр, я никого не убивал, – выкрикнул Блащиковски.
– Тогда почему вы удирали от меня?
Рыжий здоровяк склонил голову.
– Говорите же, – поторопил Лестрейд. – Речь идет о вашей жизни, так как убийца Беатрис гарантировано будет болтаться на виселице.
Блащиковски вздохнул.
– Сэр, я не могу назвать себя ангелом, но я не убийца. Я – потомок польских эмигрантов, мой отец был портовым рабочим и моя семья отчаянно нуждалась в деньгах. В юности я связался с компанией Молчаливого Боба, вы же знаете этого человека, сэр?
– Вор, ростовщик и вымогатель, – сообщил мне Лестрейд. – Ныне гниет в тюрьме в Суссексе.
– Да, сэр, – вздохнул Блащиковски. – К несчастью, я остался должен Бобу приличную сумму, и время от времени мне об этом напоминают его сообщники, оставшиеся на свободе. Я принял этого господина, – поляк кивнул на меня. – за члена банды Молчаливого Боба. Я убегал, спасая свою жизнь, сэр.
Мы с Лестрейдом некоторое время молчали. Наконец, я поднялся с дивана и сказал:
– Что же, эта информация нуждается в проверке. А вы, Блащиковски, пока побудете здесь. Думаю, можно отправить его в одну камеру с Барлоу, как считаете, Лестрейд?
Инспектор кивнул и, нажав на кнопку электрического звонка, вызвал констебля.

6

На Бейкер-стрит я приехал за полночь. Как я и думал, ни Аделаида, ни мисс Остин и не думали ложиться.
– Папа! – набросилась на меня дочка. – Где ты был? Мы с Джоан от волнения чуть не умерли!
– Да, мистер Ватсон, – поддержала Аделаиду мисс Остин. – Не ожидала, что вы способны на такое.
– На что я способен, мисс Остин? – устало спросил я, вешая шляпу на крючок. – Не думаете ли вы, что я где-то отдыхал и прохлаждался?
Шеки барышни зарделись.
– Нет, сэр, ни в коем случае. Но мы привыкли ужинать в девять и ложиться спать в десять.
– Да, мисс Остин, я это знаю. Но, помнится, Аделаида хотела, чтобы ее отец продолжил дело Шерлока Холмса?
– Ты боролся со злом, папочка? – глазки Аделаиды вспыхнули.
– В каком-то смысле, да, дочка. Но это не значит, что ты должна ложиться спать в полночь. Пожалуйста, иди спать. И вы, мисс Остин.
Девушки послушно направились к лестнице.
– Папа! – вспомнила Аделаида. – Тебе из библиотеки прислали кучу книг! Я положила их на диван. Не знала, что ты тоже любишь французских символистов.
Мисс Остин и Аделаида скрылись в своих спальнях. Я взял с дивана стопку книг и поднялся по лестнице в мою комнату. То есть, в комнату Шерлока Холмса, конечно.
Кое-как раздевшись, я лег в постель и сразу же уснул. Давно у меня не было настолько хлопотливого дня.
Утром хотелось подольше понежиться в постели, но я переборол себя, и вышел к завтраку ровно в восемь. Почту уже принесли. Я взял «Таймс» и, бросив взгляд на первую полосу, поморщился. Пресса все-таки ухватилась за убийство Беатрис Пройслер.
ДЖЕК-ПОТРОШИТЕЛЬ ВЕРНУЛСЯ?
Крупные черные буквы занимали едва ли не всю полосу. В статье сообщалось, что полиция пыталась утаить жуткое убийство шестнадцатилетней девушки. В прессу обратились родители Беатрис, которые не удовлетворены ходом расследования и опасаются, что кошмарное преступление останется безнаказанным.
Особенно меня поразила концовка статьи, в которой сообщалось, что полиция, испытывающая сложности с поиском убийцы, обратилась к доктору Джону Ватсону, ближайшему другу и единственному биографу великого сыщика Шерлока Холмса, погибшего 16 лет назад в Швейцарии. Предполагается, что Ватсон поможет следствию, восстановит справедливость и отомстит за гибель девушки.
Я отложил газету. Лестрейд напрасно надеялся скрыть преступления от газетчиков, но инспектор справедливо предполагал, что охочая до сенсаций пресса свяжет убийство Беатрис Пройслер с Джеком-потрошителем, повышая градус истерии в обществе. Хорошо хоть, что пока в «Таймс» нет ни слова о похищении Ирэн Вулф, но это, безусловно, ненадолго.
Едва я успел доесть омлет с беконом, пришел Лестрейд. Увидев его, я отложил вилку и нож: инспектор был живой иллюстрацией известного выражения «на нем лица не было».
– Что случилось, Лестрейд? – спросил я, хотя уже знал ответ. Знал, но до последнего надеялся, что я окажусь не прав.
– Найдено тело Ирэн Вулф, – глухо сообщил инспектор, разбивая мою надежду на мелкие осколки.
Даже самому лютому врагу не пожелаю пережить то, что пережил я в этот момент. Я почувствовал себя самым ничтожным, самым мелким и суетливым существом в мире, вроде тушканчика. Мне хотелось рыдать, хотелось рвать на себе волосы. Кем я себя возомнил, какой из меня детектив?! Я ничем, совершенно ничем не смог помочь несчастной девушке.
– Садовник? – выдавил я из себя.
– Да, Ватсон. Почерк тот же. Но есть нюансы. Я еду на место преступления, вы со мной?
Кажется, он ждал, что я скажу: «С меня хватит, я не Шерлок Холмс». И, видит Бог, я собирался это сказать, но вспомнил лицо отца Ирэн, вспомнил его полные боли слова, адресованные мне, и поднялся.
– Да, Лестрейд, я еду с вами. Но подождите минуту.
Поднявшись в комнату Холмса, я взял из сейфа кобуру с револьвером и надел ее на пояс.

Полицейская машина неслась по Финчли-роуд в сторону Гладстон-парка – достаточно отдаленного от центра города и непопулярного среди лондонцев.
По пути Лестрейд сообщил мне, что Гая Барлоу и Юджина Блащиковски отпустили из полиции вскоре после того, как поступило известие об обнаружении тела Ирэн Вулф. Оба выразили намерение подать на полицейское управление в суд за незаконное лишение свободы.
– Ватсон, разрешите дать вам совет.
Я с некоторым удивлением взглянул на Лестрейда.
– Конечно, инспектор.
– Не думайте о словах мистера Вулфа, не считайте себя виноватым. Вы сделали все, что смогли, сэр. То, что сказал вам Вулф, родственники пропавших говорили мне сотни раз. Если бы я позволял собакам моей души грызть меня после каждого трагического случая, я бы не смог работать. И Шерлок Холмс, ваш друг, тоже не смог бы, поверьте. В этот раз Садовник, к несчастью, переиграл нас, но мы обязаны продолжать бороться с ним, пока не отправим на виселицу или не пристрелим, как бешеного пса.
– Спасибо, Лестрейд, – искренне сказал я.
Машина остановилась у Гладсон-парка. На входе дежурили констебли, полицейские расположились и по всему периметру.
– Вот дьявол, – выругался инспектор, заметив группу журналистов. – Грифы уже прилетели.
Как только мы вылезли из автомобиля, «грифы» накинулись на нас.
– Детектив, почему полиция пыталась скрыть убийства в Лондоне?
– Потрошитель вернулся?
– Доктор Ватсон, как поступил бы Шерлок Холмс?
– Доктор, почему вы вообще решили, что вы – сыщик?
– Без комментариев, господа! – выкрикивал Лестрейд, пока мы продирались сквозь толпу журналистов.
Пробившись к парковым воротам, Лестрейд под страхом увольнения приказал констеблям никого не пускать на территорию. Быстрым шагом мы направились по липовой аллее вглубь парка.
Тело Ирэн Вулф находилось на небольшой полянке у старого дуба – единственного дуба в преимущественно липовом и еловом парке.
– Дева Мария, – проговорил Лестрейд. – Человек ли творит это?
Садовник снова создал кошмарную инсталляцию, но на этот раз он не обошелся одним только телом девушки, а использовал большой кусок фиолетовой шелковой ткани. Ткань была разрезана на семь одинаковых отрезков. Три отрезка убийца разместил внизу, расположив их подобно лепесткам какого-то цветка. В центре Садовник уложил туловище Ирэн, лишенное рук, ног и головы. Туловище прикрывали оставшиеся четыре отрезка ткани, из которых виднелись руки и голова девушки с копной каштановых волос.
– Пять нежнейших цветков распустились в саду, – проговорил Лестрейд.
– Вы тоже заметили, инспектор? – встрепенулся я.
– Заметил что?
– Садовник пытается сделать из тел цветы. Беатрис была ромашкой, а Ирэн … пожалуй, отдаленно это напоминает ирис, вы не находите?
– Я не нахожу, доктор, – мрачно отозвался Лестрейд. – Мне это совсем не напоминает ирис, но, очевидно, вы правы. Убийца делает из трупов цветы, и в его планах еще три таких эээ композиции. Имена двух мы знаем – Розамунд и Эмбер, а вот кто третья, известно только Садовнику.
– Тело необходимо отправить на экспертизу, – перебил я его. – Нужно знать, не изнасилована ли девушка. Да, и язык…
Я наклонился. Рот Ирэн был приоткрыт, губы, которые еще совсем недавно были алыми и свежими, посинели.
– Язык на месте, – сообщил я.
Инспектор удивленно присвистнул, затем позвал констеблей и приказал им заняться эвакуацией тела. Я обошел вокруг «инсталляцию» Садовника, в надежде найти хоть какую-то зацепку. Сделав пару шагов по направлению к дубу, я увидел в траве нечто, показавшееся мне поначалу листом лопуха.
– Лестрейд!
Инспектор приблизился ко мне. Я держал в руках носовой платок из фиолетового шелка. В углу платка белыми нитками было вышито одно слово: «ИРИС».
7

В полицейском участке силы оставили меня. Я опустился в кресло в кабинете Лестрейда и прикрыл глаза. Инспектор понимающе хмыкнул и отправился в морг, где патологоанатом Том проводил экспертизу тела.
Платок с надписью, письмо, цветы, книги, трупы в виде цветов, имена девушек, библиотека, в которой бывали девушки, пять постоянных посетителей… Гай Барлоу и Юджин Блащиковски имеют железное алиби – на момент убийства они находились за решеткой. «Выводы, выводы, Ватсон», – голос Шерлока. Но выводов у меня не было.
Может быть, я ошибся, и все эти ниточки, что тянутся к отделу французской поэзии Лондонской библиотеки – лишь моя фантазия? Может быть, Садовник никак не связан с книгами? Я достал письмо убийцы, перечитал.
Да, написавший это, определенно, является символистом. Между тем, в Англии это новомодное литературное течение не пользуется большой популярностью. Насколько я знаю, самые неистовые поклонники символизма – французы и русские. Напрямую связанное с декадансом, это направление тяготеет к депрессии, нигилизму и, в конечном итоге, к смерти. Я встречал одного поэта-символиста, так он по десять раз на дню грозился совершить самоубийство. Впрочем, он жив до сих пор и даже находится в добром здравии.
Я вынул из кармана платок, найденный на месте преступления. Шелковая, приятная ткань, строгие линии: платок скорее мужской, чем женский. Слово «ИРИС» вышито недавно, так как дырочки на месте проколов еще не закрылись полностью. Я понюхал платок. Что-то очень знакомое. Ах, да! Так пахнет и письмо Садовника. Чрезвычайно нежный, трудноуловимый и приятный запах.
Вернулся Лестрейд.
– Ирэн Вулф была изнасилована, доктор, – с порога сообщил он. – Девственная плева разорвана, внутри Том обнаружил семя.
Бедняжка! Ей пришлось пройти через все круги ада. Мои кулаки сжались в бессильной злобе.
– Нужно действовать, Лестрейд. Садовник готовит новый удар. Скорее всего, это будет девушка по имени Розамунд. Как вы думаете, сколько в Лондоне девушек семнадцати-восемнадцати лет по имени Розамунд?
– Вы шутите, доктор?
Я и сам не знал, шучу ли я.
– Инспектор, нам нужно срочно посетить одного француза.

8

Месье Доминик Леруа имел весьма примечательную внешность: необычайно правильные черты лица, тонкие усики над четко очерченными красными губами, аккуратная бородка-эспаньолка. Он был похож на господина с тех дамских картинок, что продают во многих лондонских лавках и на рынках. Возраст Леруа было затруднительно определить: ему можно было дать как двадцать лет, так и тридцать пять.
– Кто вы такие, господа? – спросил он с заметным французским акцентом.
– Доктор Ватсон, частный сыщик.
– Инспектор Лестрейд, Скотленд-Ярд.
Мы стояли посреди великолепно обставленной гостиной в отличном особнячке в районе Пимлико, который газеты называли «благородным районом, посвященным настоящим мужчинам, которые не настолько богаты, чтобы понежиться в собственном доме в Белгравии, но достаточно богаты, чтобы жить в частных домах». Судя по всему, семья Леруа была довольно состоятельной.
– Чем же я заслужил внимание полиции и частного сыщика? – недоуменно спросил Леруа.
– Месье, мы расследуем жестокое убийство двух девушек шестнадцати и семнадцати лет.
Француз удивленно приподнял брови.
– Но я-то здесь при чем?
– Терпение, месье, – попросил я. – Дело в том, что вы являетесь постоянным посетителем отдела французской поэзии Лондонской национальной библиотеки, а часть улик указывает, что убийца встретил девушек именно там.
– Боже мой, какая чушь! – взволнованно воскликнул француз. – Вы подозреваете меня на основании того, что я хожу в библиотеку?!
– Я не говорил, что подозреваю вас, месье Леруа, мы прорабатываем основную нашу версию.
«И единственную», – подумал я.
– Я не совершал на территории Англии никаких преступлений, – горячо заявил француз, от волнения его акцент усилился и в речи начали появляться ошибки. – Я есть законопослушный гражданин.
– Месье, это лишь стандартная проверка, аналогичную работу мы проводим со всеми остальными постоянными посетителями отдела библиотеки.
Эти слова, казалось, успокоили Леруа.
– Что ж, я вас понимаю, – кивнул он. – Я готов ответить на ваши вопросы.
– Спасибо, месье.
– Давайте присядем, – он кивнул на кресла у большого камина.
Присев, Леруа взял коробочку с гавайскими сигарами, предложил нам, но и я, и Лестрейд вежливо отказались. Француз закурил.
– Итак, я слушаю вас.
– Месье, когда вы в последний раз посещали Лондонскую библиотеку?
– На прошлой неделе. Если быть точнее, во вторник.
– Вы видели там эту девушку?
Я показал французу фотографию Ирэн.
Леруа внимательно и даже как будто, оценивающе, посмотрел снимок.
– Нет, эту девушку я не видел, но точно помню, что в зале было две девушки. Они пришли вместе.
– Можете их описать?
– Я не разглядывал их, господа, – Леруа скривился. – Помню, что одна девушка, милая невысокая блондинка, была в пышной лиловой юбке, в коротком пальто-пелерине то ли бежевого, то ли коричневого цвета; с блондинкой была рыжеволосая, очень живая юная леди, на которой было надето это ужасное полосатое пальто в русском стиле, что, к моему стыду, делает мой бывший соотечественник Поль Пуаре[1 - Поль Пуаре (1879-1944 гг.) – знаменитый французский модельер, законодатель европейской моды начала XX в.]. Да, на рыжеволосой девушке была розовая шляпка.
Если бы Леруа был в эту минуту немного внимательнее, он заметил бы, что его слова произвели на меня весьма сильное впечатление, так как в одной из описанных им девушек я узнал собственную дочь, Аделаиду Ватсон. Бросив быстрый взгляд на инспектора, я понял по его изменившемуся лицу, что вторая описанная девушка – Барбара Лестрейд.
– Вы говорили с ними?
– Разумеется, нет, сэр.
– Что же, с библиотекой мы закончили. Следующий вопрос: чем вы занимались вчера вечером примерно с 18.00 и до полуночи?
Леруа побледнел.
– Я бы не назвал этот вопрос деликатным, сэр, – сказал он сердито. – Вы лезете в мою частную жизнь.
– Это наша работа, – буркнул Лестрейд.
– Таковы правила расследования, месье, – я развел руками. – Мы обязаны спрашивать об этом.
– Ну, хорошо, – нехотя заговорил Леруа. – Вчера весь день я провел в бильярдном клубе «Гриндер» на Госсет-стрит, что могут подтвердить, как сотрудники сего заведения, так и его многочисленные гости.
– Отлично, месье, – сказал я. – Да, нельзя ли попросить у вас стакан воды – в горле пересохло от всех этих вопросов.
Леруа подозрительно посмотрел на меня, взял со столика колокольчик и позвонил. В гостиной появилась коренастая женщина в опрятном переднике и в чепце.
– Вы что-то хотели, месье?
– Аглая, принесите доктору Ватсону стакан грушевого сока.
Женщина ушла в кухню, вернулась со стаканом, наполненным светло-янтарной жидкостью.
– Прошу вас, сэр.
Я не без удовольствия отпил половину сока, а затем, охнув, уронил стакан на себя. На твидовом пиджаке тут же расплылось пятно.
– Дайте носовой платок, месье! – воскликнул я.
Леруа сунул руку в карман, но тут же, словно вспомнив что-то, выдернул ее.
– Какая досада, сэр, платка у меня нет! Аглая, принесите доктору полотенце. И, господа, допрос закончен?
– Это был вовсе не допрос, месье, мы просто поговорили, – сказал я.
– В любом случае, сейчас я бы желал остаться один, – безапелляционным тоном заявил француз. – С минуту на минуту ко мне должна приехать невеста.

– Скользкий тип, – сказал Лестрейд, когда мы очутились на улице.
– Инспектор, могу я попросить вас отправиться в клуб «Гриндер» и проверить алиби Леруа?
– Сделаем, сэр, – буркнул старый служака.
– А я тем временем посещу еще одного библиофила из отдела французской поэзии.
9

Мистер Джоуи Тернер преподавал английскую литературу в Школе Святого Павла для девочек. Дорога до Хаммерсмита заняла немало времени и я сильно нервничал, сидя в такси. Когда машина, наконец, остановилась у классического английского особняка из красного обожженного кирпича, часы на городской ратуше пробили шесть.
В холле я столкнулся с чопорного вида пожилой леди, которая оказалась директрисой школы. На мой вопрос о Джоуи Тернере она ненадолго задумалась, вспоминая, затем сказала, что да, такой преподаватель у них, действительно, работает.
В классах между тем шли занятия и мне пришлось около часа ждать, когда мистер Тернер закончит урок.
Пребывание под сводами одной из старейших школ Британии показалось мне достаточно утомительным: целый час сидеть на лавочке в холле, разглядывая портреты выдающихся деятелей Королевства – не самое приятное и, тем более, не самое плодотворное занятие. Конечно, я мог подождать на улице, ведь прямо напротив Школы Святого Павла, как известно, находится парк Брук Грин с многочисленными лавочками под столетними вязами. Однако я боялся, что Тернер улизнет от меня и поэтому терпеливо ждал, слушая доносящиеся из аудиторий монотонные голоса учителей и звонкие ответы учениц.

В старомодном сюртуке из затрапезной ткани, в круглых очках и в брюках со следами мела в районе карманов, мистер Тернер был похож на классического английского учителя, живущего на одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день. Ему была присуща робость и суетливость небогатого человека, который всегда ожидает неприятностей.
Симпатичный, еще совсем не старый, мистер Тернер производил впечатление интеллигентного и, в целом, приятного человека.
– Сэр, мадам директриса сказала, вы хотели меня видеть? – робким голосом осведомился он.
Я рассказал мистеру Тернеру о преступлениях, о расследовании, о постоянных посетителях отделения французской поэзии Лондонской национальной библиотеки.
Учитель слушал, не перебивая, но на лице его застыла маска ужаса.
– Сэр, – выдохнул он, когда я умолк. – Вы считаете, что я убил девочек?!
Его глаза расширились и напоминали мячи для гольфа, выглядывающие из лунок.
– Я отдал пять лет жизни британской школе, сэр, – горячо заговорил Тернер. – Я верой и правдой служил образованию, и всегда относился к своим ученицам с почтением. Я – человек старой закалки, сэр!
Он нахохлился, сжался и стал похож на выпавшего из гнезда вороненка, который не знает, куда подевалась его мать. Глаза Тернера вдруг наполнились слезами, и я понял, в чем состоит основная трудность работы детектива.
– Сэр, но я ведь ни в чем не обвиняю вас, – растерянно проговорил я. – Это стандартная, ничего не значащая проверка.
– Я понимаю, – он потянулся к карману за носовым платком, но не донес руку до цели и вытер глаза рукавом сюртука. – И все же, мне обидно. Какова плата за усердную работу!
Опасаясь, что раскисшего учителя увидят директриса, коллеги или ученицы, что может создать ему определенные проблемы, я предложил Тернеру продолжить разговор на улице. Мы вышли из ворот школы и, пройдя несколько шагов по липовой аллее парка Брук Грин, примостились на лавочке.
Я спросил, давно ли мистер Тернер посещал Лондонскую библиотеку. Он сказал, что был там вчера днем, в том числе, некоторое время посидел в отделении французской поэзии. На мой вопрос, был ли кто-нибудь в зале, он ответил, что никого не видел. Фотография Ирэн Вулф ему тоже ровным счетом ни о чем не говорила.
– Мистер Тернер, не обучается ли в вашем классе девочка по имени Розамунд?
– Нет, сэр, девочек с таким именем в моем классе нет. И в школе тоже, насколько мне известно.
– А Эмбер?
– Эмбер тоже нет. У нас все больше Алисы, Катрин и Елизаветы. Я могу идти, сэр?
Я кивнул. Он поднялся с лавочки и, слегка сгорбившись, пошел по аллее. Мне было жалко его, но платок-то из кармана он так и не достал. Впрочем, как и месье Леруа. Кроме того, я чувствовал, что в разговоре с учителем была некая деталь, которую я упустил, деталь, из которой Холмс наверняка бы сделал правильный вывод. Но я, к великому моему разочарованию, не мог этого сделать.
Я сидел на лавочке под фонарем в полном одиночестве. В голове моей, подобно жукам, летающим вокруг фонаря, летали и гудели вопросы, ответов на которые я не знал.
Между тем, у нас остался только один любитель современной французской поэзии – мистер Уэйн Холидей. Вот только посетить этого господина сегодня не удастся, так как он проживает в пригороде Лондона.
Тем не менее, я не собирался сидеть сложа руки. Мы потеряли уже двух девушек, и отдавать Садовнику еще одну было выше моих сил.
Я поднялся, быстрым шагом вышел из парка и направился по тротуару вдоль Кейтнесс-роуд, отыскивая глазами телефонную будку.

Помню, какой стоял шум в газетах, когда в 1903 году в Холборне установили первый в Лондоне пэйфон[2 - Так называли первые таксофоны. От английского глагола to pay – платить.]. Этот красный домик в прессе называли знамением новой эры.
Журналисты оказались правы: через какие-то четыре года телефонные будки можно встретить в Лондоне едва ли не на каждой улице. Бросив в щель монету, я попросил телефонистку соединить меня со Скотленд-Ярдом. Сквозь шум атмосферных помех до меня донесся голос Лестрейда, сообщивший, что в бильярдном клубе полностью подтвердили алиби Леруа.
Я повесил трубку на рычаг и вышел из будки. Инспектору соврали в «Гриндере»: в день совершения убийства Леруа в клубе не было.
Поймав такси, я направился в Пимлико.
10

Я попросил водителя остановить машину неподалеку от особняка Леруа в тени растущего у дороги вяза.
– Сэр, ждать не положено, – недовольно пробасил таксист.
Я пообещал ему десять шиллингов за полчаса ожидания, и водитель успокоился.
В одном из окон особняка Леруа горел свет и время от времени на занавеску ложилась тень высокого худого мужчины. На исходе получаса я уже собирался было попросить водителя отвезти меня на Бейкер-стрит, как вдруг в конце улицы появился автомобиль и подъехал к воротам особняка.
Тут же занавеска отодвинулась и в окне появилась бледное лицо француза. Свет в комнате погас, а через две-три минуты Леруа появился на крыльце. Быстро пройдя по тропинке через придомовую лужайку, он сел в машину. Машина тронулась.
– Даю полсоверена, если будете незаметно следовать за тем автомобилем, – сказал я таксисту.
Тот удовлетворенно хмыкнул и завел мотор. Машина Леруа быстро ехала по Воксхолл-Бридж-роуд в сторону Темзы. Преодолев реку по Воксхолльскому мосту, француз свернул на Харлифорд-роуд, довольно быстро достиг Овала и, снизив скорость, принялся петлять по переулкам Кеннингтона. Соблюдение безопасной дистанции, очевидно, требовало от моего возницы немалых трудов: он весь вспотел.
– Полу?чите соверен, – шепнул я, напряженно вглядываясь в задние фары автомобиля Леруа.
Добравшись до Саутварка, мы снова очутились у Темзы. На этот раз реку пересекли по Тауэрскому мосту и, свернув направо, оказались сначала в Табачных доках, а затем – на темных улочках самого злачного района Лондона, Уайтчепела. Именно здесь находили мертвых проституток, которых пресса называла жертвами Джека-потрошителя.
Помнится, после истерии с серийным убийцей городские власти обещали навести в Уайтчепеле порядок, но, судя по отсутствию фонарей, мусору и мрачным фасадам, здесь мало что поменялось.
Машина Леруа остановилась у одного из домов. Француз вышел, машина тут же уехала. Оглядевшись по сторонам, он скрылся в подъезде.
Я вытащил кошелек.
– Послушайте, любезнейший, – начал было я, но водитель оборвал меня.
– Ни за какие деньги, сэр! Ни за какие деньги я не буду ждать вас в Уайтчепеле!
Понимающе кивнув, я расплатился и вылез из машины.

Сырой лондонский воздух заставил поежиться. В пахнущем Темзой, табаком и рыбой тумане светился только один фонарь, да и то в самом конце улице. Перепрыгивая через лужи, я побежал вперед.
Дом, в котором скрылся Леруа, был стандартным для Уайтчепела двухэтажным безликим строением из речного камня. В таких обыкновенно живет припортовая нищета: получившие пенсион доковые рабочие, матросы, списанные на берег, потерявшие место фабричные рабочие. На сырой почве Уайтчепела с незапамятных времен буйно рос криминал, начиная от жуликов всех мастей и заканчивая серийными убийцами вроде Джека-потрошителя. И что могло понадобиться здесь рафинированному декаденту?
В подъезде темно, пахнет плесенью и мочой. Облезлый кот метнулся из-под ног. Судя по стуку каблуков, Леруа поднялся на второй этаж. Хлопнула дверь. Все смолкло.
Я неторопливо поднялся по лестнице. На первом этаже – две двери. На втором – тоже две. Что же, придется стучать в обе.
Я негромко постучал в ближайшую к лестнице дверь. Тишина. Я постучал сильнее. Послышался шум, глухое ворчание. Дверь отворилась. Заспанный пожилой мужчина с вислыми усами – по виду, отставной моряк, – хмуро смотрел на меня. За его спиной на меня испуганно таращилась изможденная, очень некрасивая женщина.
– Сэр, можно поговорить с мистером Леруа? – спросил я.
– С каким еще к дьяволу лемуром? – злобно бросил моряк. – Ходят всякие, спать мешают.
Дверь захлопнулась перед моим носом.
Несмотря на это кратковременное и весьма неприятное знакомство, я теперь знал, где скрылся француз.
Приблизившись ко входу во вторую квартиру, я собрался было постучать, но вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из-за двери. Это были звуки ударов, словно кто-то лупит кого-то по щекам. Удары сопровождались болезненными стонами.
Я толкнул дверь и, к моему удивлению, она отворилась. В узком, заставленном мебелью и завешанном каким-то тряпьем коридоре, было темно. Дальше располагалась комната, из-под двери которой пробивался электрический свет. Я, стараясь не наступить на что-нибудь громкое, например, на кошку, проследовал вглубь квартиры.
Звуки ударов и стоны усилились. Я вытащил из кобуры револьвер и распахнул дверь.
Сомневаюсь, что Иероним Босх[3 - Иероним Босх (1450-1516 гг.) – знаменитый голландский художник эпохи Возрождения, известный своими жуткими и причудливыми картинами.] в самых смелых своих фантазиях видел картину подобную той, что открылась перед моими глазами. Обнаженный мужчина стоял на четвереньках посреди комнаты. Здесь же была женщина, также совершенно обнаженная. В руках у женщины была длинная рыбина, и вот этой-то рыбиной, размахнувшись, она изо всех сил ударила мужчину по красным от предыдущих ударов ягодицам.
Тот издал болезненный стон, в котором, впрочем, явно читалось и удовольствие.
– Продолжайте, Луиза! Frappe-moi chеrie[4 - Лупи меня, дорогая! – франц.]! – взмолился Леруа.
Я отступил в коридор, но было поздно. Голая Луиза обернулась и, выронив рыбу, завизжала. Леруа также увидел меня и издал длинное ругательство по-французски.
– Ватсон, черт вас дери! – заорал он на английском. – Что вы здесь делаете?!
– Месье… – я не знал, что сказать.
Луиза прекратила кричать.
– Вы знаете этого джентльмена, месье Леруа?
– Этот джентльмен – частный сыщик, – просипел француз, поднимаясь и стыдливо прикрывая причинное место.
– Я много раз говорила вам, месье Леруа, дверь нужно закрывать, – сказала Луиза недовольно. – Мы же в Уайтчепеле, а не в Сити, или где там вы живете.
– А вы, сэр? – она вдруг шагнула ко мне. – Вы тоже любитель получить по заднице рыбой? Или у вас другие вкусы? Я готова на все, сэр.
Развернувшись, я выбежал из квартиры. Только прохладный ночной воздух Лондона окончательно вернул меня в чувство. Черт подери! Вот так история. Интересно, у Холмса бывало что-нибудь подобное?
Как медик, я разумеется, знал о различных сексуальных девиациях и фетишах, но о подобном извращении с использованием рыбы я еще не слышал.
– Мистер Ватсон!
Леруа показался из подъезда, на ходу затягивая галстук.
– Подождите, сэр!
Я посмотрел на француза. Он уже вполне оправился от смущения и вовсе не походил на человека, который только что находился в весьма неприглядном положении.
– Вы следили за мной? – задыхаясь, спросил он. – Это подло с вашей стороны.
– Вы не оставили мне другого выбора, солгав нам с Лестрейдом.
– Солгал?
– Да, месье. Вы не были в бильярдном клубе «Гриндер» накануне убийства.
Лицо Леруа выразило крайнее удивление.
– Но как вы узнали, сэр?
– Ваши пальцы, месье. Вы сказали, что весь день играли в бильярд, если бы это было так, на подушечках ваших пальцев непременно остались бы голубые следы от мела. В отличие от следов школьного мелка, следы мела для бильярда невозможно полностью смыть на протяжении двух-трех дней, ведь в его состав входят алоксит, тальк и кварц.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71356975?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes
Примечания

1
Поль Пуаре (1879-1944 гг.) – знаменитый французский модельер, законодатель европейской моды начала XX в.

2
Так называли первые таксофоны. От английского глагола to pay – платить.

3
Иероним Босх (1450-1516 гг.) – знаменитый голландский художник эпохи Возрождения, известный своими жуткими и причудливыми картинами.

4
Лупи меня, дорогая! – франц.