Главная страница | Триллеры | Они не мы

Они не мы
Григорий Грошев
Мир уничтожен. На руинах цивилизации осталась Сфера: город-государство, где выживают последние люди. Тоталитарный строй призван подавить любые свободы и задушить в зародыше инакомыслие.
Алекс, представитель элиты нового мира, пытается вырваться из замкнутого круга Сферы. Ему придётся бросить вызов тоталитарному строю и отстаивать свои взгляды.
Читателя ждёт атмосферная антиутопия, развязка которой непонятна до самых последних страниц.

Григорий Грошев
Они не мы

Название: Они не мы
Автор(-ы): Григорий Грошев
Ссылка: https://author.today/work/417126

Пролог
Алекс молчит и старается быть сильным. Сколько раз он прокручивал в голове этот миг! Сколько раз представлял, что его разоблачат, выявят. Но в реальности всё не так. В реальности всё сложнее – и проще одновременно.
Вот как, например, он должен реагировать на металлические щипцы, которые торчат из его левой руки прямо сейчас? Садист-дознаватель сжимает пястную кость. Главред точно знает, что это она: идёт вдоль ладони, от запястья. Если разрез на коже он перенёс стоически, не издав ни единого звука, то неожиданное сжимание кости заставило вспотеть.
– Больно, – шепчет Алекс, шепчет еле слышно. Пот течёт по его щекам, по шее, выступает на лбу.
Дознаватель молчит, он только улыбается – и сжимает щипцы чуть сильнее. Внезапно – хруст. Кость треснула, звук похож на хлопок, на щелчок. Звук – безобидный, но от боли у Главреда темнеет в глазах. Ладонь тут же опухает, наливается кровью.
– Это ещё только начало, – улыбается дознаватель. – Знаешь, что будет дальше?
– Догадываюсь, – отвечает Алекс. Должно быть, тело вбросило в кровь адреналин, потому что боль стала терпимой.
– Ничего ты не знаешь, – отвечает мучитель. Он медленно достаёт щипцы из раны. Швыряет их в жестяную миску для отработанных инструментов. Вытирает окровавленные руки о латексный фартук.
И он говорит Алексу нечто такое, отчего вся перенесённая им боль кажется лёгкой прогулкой. Прологом к чему-то действительно ужасному.

Запись 0
В мыслях Алекс делает шаг назад. Переносится на несколько дней в прошлое. Пытается понять, где ошибся. Мир поддаётся – и он ощущает себя там, в своей редакции. Несколько дней.
Шлюз открывается. Писк. Кажется, пневматика скоро отдаст душу матричному богу.
Дезинфекция. Чистка.
Шлюз закрывается. Всё, грязный мир остался снаружи.
Внутренняя камера. Редакция. Нужно закрыть глаза и снять маску-шлем. Выдохнуть. Немного расслабиться.
Вытащить трофейный лэптоп. По документам он списан в утиль, но в реальности – здесь, в Редакции. Было ли это подготовкой к его преступлению?
Скоро. Скоро. Сначала Главред думал, что второй бук неплохо бы оставить просто так. Вдруг сломается первый? Но потом, но потом…
Нужно спешить. Пальцы его летают над клавиатурой. Когда Глава узнает… Когда ему доложат…
Скоро. Скоро.
Шлюз открывается. Тонкий писк всё не стихает, противно играя на нервах. Когда они найдут нового Главреда, обязательно починят дверь.
Красная лампочка. Тревога! Свет гаснет – остаётся только красный огонёк. Редактор закрывает ноутбук.
Поздно. Слишком поздно. Он не успел, и теперь выхода нет. Теперь ему остаётся только надеяться на чудо. Здесь такого никто не видел добрую сотню лет.
Шлюз открывается – из него выбегает добрый десяток военных в чёрной форме. Полиция. Защитники. Им тесно в этом кабинете, хотя это одно из самых крупных помещений, которые только могут быть у гражданина Сферы.
– Александр Р-101? – стальным голосом спрашивает стражник с ромбами полковника. На лице – маска. Она искажает голос, делая его другим. Никогда не знаешь, как на самом деле говорит тот, кто под маской.
– Кх-кх, да, – хрипит редактор, кашляя. Грязный воздух быстро забивает его лёгкие. – К вашим услугам.
– Наденьте маску и поднимите руки, – приказывает полковник. – Медленно. И без глупостей.
На запястьях защёлкиваются наручи. На голову надевают холщовый мешок. Дышать через него трудно, и ему кажется, что его вот-вот начнут душить. Он пытается успокоить себя: это только начало. Дальше будет хуже. Дальше будет так тяжело, что ты будешь вспоминать свою жизнь, как рай.
Александру становится тесно, неуютно и страшно. Он чувствует, что шлюз по-прежнему открыт. Кабинет медленно заполняет грязный воздух внешнего мира. Его кабинет тает в этих миазмах, словно вся прошлая жизнь. Он пытается понять: справится он или нет? Кто победит: он – или грязный мир, раскинувшийся снаружи?

Запись 1
Главред озирается по сторонам. Никого. Достаёт из кармана именную карточку. Шлюз открывается, слышно писк. С каждым днём он всё громче и громче. Этот проклятый шлюз собирали на заводе где-то на окраине Сферы. Там трудятся арестанты. Работают из-под палки: медленно, лениво и очень плохо. Найти хорошую вещь под Сферой – большая удача. Чаще на полках магазинов встретишь брак, чего ни коснись.
Ах, простите, что не ввёл вас в курс дела. Вы, должно быть, самодовольные, самовлюблённые и ленивые жители 21-го века. Вы ещё не знаете, что случится в ближайшие годы. Что мир, которым вы его знаете, превратится в пыль. В буквальном смысле. И его ландшафт станет похож не то на Сахару, не то на лунную поверхность. Если бы вы задумались об этом хоть на минуту, то увидели бы признаки надвигающегося хаоса.
Замыкающейся Сферы. Но зачем? Пока всё кажется таким ровным и спокойным, пока Нетфликс выпускает новые сериалы… Пока на АТ появляются крутые рассказики… Куда спешить? Я понимаю вас, как никто другой. Я – такой же. Вы, должно быть, хотите узнать, что такое Сфера? Сфера – это государство, родина и мать.
Это последняя преграда между хаосом и человеком. Говорят, её строили с другой целью. Вроде как, это должен был быть парк развлечений, или футуристический город… Неважно, что говорят.
Сфера – это колыбель Главы. Есть Глава – есть Сфера, нет Главы… Вы, должно быть, хотите узнать, что это за Глыба такая. Что это за неутомимый Строитель, благодаря которому мы остаёмся в живых? Ещё рано. Давайте начнём сначала. Главред озирается по сторонам и думает о том, отчего вокруг так много брака. Всё просто – его создают арестанты. Какой смысл стараться за миску супа?
Кто такие арестанты? Грязь, отбросы идеального общества. Неблагонадёжные, трусливые, вороватые. Сколько статей Алекс написал о них! Сколько заслуженной критики выплеснул в их сторону! Но он сомневается в том, что его слова возымели хоть какой-нибудь успех. Горбатого могила исправит. Что такое могила, Главред представлял с трудом.
На душе – тревожно. Страх, тонкий страх, поднимающийся из самых глубин сознания, сковывает его душу. Ведь сегодня он решает стать преступником. Нарушить закон. За это ему грозит не каторга, нет. Переработка живьём! Александр сам – свидетель страшнейшей казни. Только подумал об этом, и… Перед глазами – репортаж, тот самый, много лет назад.
Запах горелой плоти. Неожиданно сладкий. Стыдно признаться – аппетитный. Потом – прогорклый. Аплодисменты. Граждане рады, что самые страшные преступники отправляются в печь. Они станут чем-нибудь полезным. Дезинфицирующей жидкостью. Мылом. Набором элементов для производства лекарств. Да чем угодно! Но Александру было их жаль, и он долго не мог сдать свой репортаж. Он представлял, что чувствовали они там, в печи. Успели ли раскаяться? Успели ли подумать о матери?
Оказывается, преступников тоже можно жалеть. Прошло много лет, и Главреду всё так же не хочется оказаться на месте несчастных. Но страх победило другое чувство: предвкушение, азарт, как будто он играет в лотерею. Только теперь его судьба не зависит от барабана или циферок. Теперь он сам определяет реальность.
Снова писк шлюза. Пневматика барахлит. Вряд ли он дождётся ремонтную бригаду, которую вызвал недели две или три назад. У них есть дела поважнее. Алекс смотрит по сторонам. Открывает свой сейф. Вот он, второй бук: по документам списан, а по факту – живее всех живых. Он твёрдо решает стать преступником. Хотя чувствует тот самый запах мяса. Почему он такой сладкий?
Всего одно решение Главы. Всего одно! Главред думал над ним несколько дней. Размышлял. Работать ему стало тяжело. Такое же тягостное отношение передалось всей редакции. Они делают свою работу, но – вяло… И тут – гениальная мысль, достойная древних!
Всего одно решение. Алекс открывает бук. Сколько слов он написал за свою жизнь? Миллион? Или два? Никогда не считал. А потому стать преступником – на удивление легко. Пальцы сами бегают по клавиатуре, созидая образы. И через мгновение Главред видит свой мир со стороны. И ужасается.
«В тот день погода была неплохой. Солнечная радиация едва пробивалась сквозь низкие, свинцовые облака. Кислотность воздуха оказалась небольшой. Я выбрался из темницы своей редакции впервые за неделю: мы готовили огромный материал про грядущую Демонстрацию силы. И хоть она ещё не осветила наши лица лучом рабской свободы, душу грела мысль о том, что живу я в идеальном обществе, лучше которого ничего не может быть.
Лучше которого нет вообще ничего. НИ-ЧЕ-ГО!
Приятно пройтись по улице после долгого заточения в бункере работы. Смотреть на людей, которых ты не знаешь, а если даже знаком, то поймёшь это на улице с трудом, ведь за масками не видно лиц. Разобрать можно лишь глаза, но и те зачастую в очках чёрного цвета – это защищает радужную оболочку глаза от губительной радиации.
Известно, что алкогольная радость неплохо спасает от ненужных химических соединений, пускай пить спиртное официально запрещено Законом. Я люблю выпить. Да кто не любит, скажите, пожалуйста? Если у тебя найдут флакон со спиртом, каторги почти не избежать.
К счастью, защитники смотрят на слегка шатающихся людей в защитных костюмах сквозь пальцы, и забирают на каторгу лишь тех, кто упал наземь и не может преодолеть силу земного притяжения. Да и правильно это: не умеешь пить, даже не пытайся. Научиться невозможно. Мой мир удивителен… А что я знаю про него?
Мы все – граждане, которые спаслись под Сферой. Снаружи – страшный, выжженный мир. Древние уничтожили его почти до основания, и если бы не мудрость Главы… Если бы не его дальновидные решения! Цивилизация сохранилась, и здесь, под Сферой, мы продолжаем нести сквозь века сказание о человечестве.
Да, выглядим мы интересно. Маски, очки, что ещё? Одежда у всех одинаковая, защитные комбинезоны из прочных полимеров, с многочисленными герметичными карманами для личного скарба. Нет, не подумайте, что мы идентичны. Повсеместно можно найти что-то оригинальное: улучшенные комбезы, несерийное производство.
Такие штуки могут приятно порадовать глаз. Они могут удивить и даже вдохновить. Особенно нравится подобное женщинам, которые не хотят быть похожими на других. Всё бы хорошо с этими модными вещами, да я их не люблю, уж простите мне мои старческие предрассудки. Красные кирзовые сапоги, конечно, стильные и красивые.
Они радуют глаз, выделяясь из общей серости, губительного дыма цивилизации. Отдельные модницы женского племени приваривают к ним высокую платформу, украшают разноцветными осколками битого стекла. Смотрится неплохо, но кирзовый сапог должен быть чёрным, и вот почему.
Был я на заводах, где делают сапоги, по долгу службы приходилось. Занятие – описывать эти будни – не самое лёгкое, передумывать каждую строчку тысячу раз – удовольствие сомнительное. Так было и со мной, всё редактору не нравилась статья, переписывай ещё.
Но я оказался упорным, и вот редактор уже давно на каторге, а место его занял я. От всякого человека есть ключ – а от иных целая связка ключей. А что насчёт сапог, друзья – чёрный сапог не привлекает внимание ни охраны, ни негодяя, потому это наилучший цвет для него. Формально преступности у нас нет, однако тюрьмы переполнены, пускай и называют их заводами. Но мне-то виднее, я изъездил Сферу вдоль и поперёк: преступность есть, как её ни назови.
Модные вещи вдохновительны и красивы, и радуют глаз, но есть одна беда. Да, именно так: они ненадёжны. Что делать, если подошва начнёт отрываться? Сапог с дыркой так же бесполезен, как шляпа».
Александр отрывается от лэптопа. Двадцать минут он изливал свою душу на экран. Подумать только, он проделывал такую же операцию сотни, если не тысячи раз. Статьи, очерки, обзоры. Планы мероприятий. А тут – ладони вспотели, хотя самому холодно. Тело бьёт озноб. Ему бы выйти в редакцию, налить себе чашечку тёплой воды. На его карточке ещё осталось две или три порции до конца недели.
Но… Если они увидят? Обратят внимание? Здесь все – такие, здесь каждый смотрит, ищет. Доложить. Настучать. Это – правило жизни, Закон, нельзя забывать об этом. Поэтому Алекс просто делает несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. Потом – достаёт карту памяти. Спрятал её в сапог. Кладёт тайный лэптоп в сейф, под толщу полезного хлама. Готово. Теперь он – преступник. Он нарушил Закон, и ждёт его каторга – это в лучшем случае. А в худшем…

Запись 2
Музыка, музыка – одна из безусловных свобод человека. И сегодня Алекс слушает особенно печальные, особенно трогательные мелодии. Он смотрит сквозь иллюминатор, и видит улицу, покрытую дымом. Сквозь него плыли машины, шли люди – почти на ощупь. Если бы у них не было навигаторов, они бы просто заблудились в клубах дыма и копоти.
Главред очень хочет расслабиться. Нужно спуститься в метро. Там, только там можно купить нечто, запрещенное давным-давно. Спиртное. Кислородный баллон. Красивые трусы для своей женщины. Или алкоголь.
Потом – прийти домой, закрыться. Выключить свет. Расстелить кровать и притвориться, что спишь. Нет, Стража вряд ли будет проверять, но один раз было и такое. Всё-таки, Главред. Это не какой-нибудь там клепальщик патронов. Не штукатур-пластификатор. И даже не библиотекарь.
Алекс заходит в Метро. Кто и когда построил его? Зачем? Метро – столь же бесполезный конструкт, как и шляпа. Он бродит по коридорам, выискивая то, что ему нужно. И вот – торговец в тёмной, выцветшей робе. На стенах из мрамора – граффити, странные надписи, замазанные поверх тысячи раз. Но они всё равно проступают сквозь слои краски.
– Дам пять талонов, – Главред показывает жест, который в этом мире означает только одно: выпить.
– Двенадцать, – отвечает торговец. Его голос искажает маска. Алекс бы усмехнулся, но… Двенадцать талонов! Это очень, очень дорого.
Торг. Отрицание, снова торг. Сойдясь на восьми фантиках, они свершают свою нехитрую сделку. Мензурка надёжно спрятана в рукаве. Если найдёт патруль, мало того, что придётся отдать, так ещё и талонов сверху накинуть. Чтобы Стража не дала делу законный ход и он смог избежать каторги. Но Главред пойдёт домой аккуратно, тихо, чтобы никому не попасться на глаза.
Очень хочется закусить спиртное макаронами или консервированным овощем. Бутербродом с протеиновой колбасой. А ещё лучше – кусочком горячего хлебушка из синтетической муки. Как это вкусно! Очень хочется. Но такая роскошь доступна лишь избранным. Энергохлеб… Когда он пробовал его последний раз? Смесь, сдобренная синтомаслом. И одобренная Правительством. Жить можно!
Раз уж он преступник, почему бы не стать им на все сто процентов? Алкоголь приятно обжигает слизистую оболочку, быстро попадает в желудок. Головокружение. Сладкая дрёма и расслабление. Алекс достаёт второй бук, который принёс с работы. А потом – ещё одну карту памяти, коих в редакции полно. Просто девать некуда! Так почему бы не украсть сотню-другую и не спрятать у себя дома?
Александр делает то, что совершают лишь настоящие преступники. Пишет здесь и сейчас, ночью. В полной темноте. Пьяный! Если Стража зайдёт, они ничего не поймут. Подумаешь, Главред работает дома? А на самом деле, на самом деле… Преступник продолжает своё коварное злодеяние.
«Здравствуй, читатель будущего! Первая история получилась слишком сумбурной, слишком расплывчатой. Уверен, понять что-либо из неё невозможно. Вот я шляпа! Так привык к миру, что вокруг меня… Так сильно, что даже не могу посмотреть шире. Пытаюсь представить будущее… Напрягаю свой мозг, чтобы увидеть яркую картинку, а не серый дым.
Почему я уверен, что мир ждёт будущее? Потому что мы уже достигли дна. Да. Я должен признаться, что Сфера – это дно. А значит, в будущем человек от дна оттолкнётся. Всплывёт. Будет жить радостно, будет кушать энергохлеб каждый день. И тут – найдёт мои записи. Они нужны, чтобы опять не утонуть. Чтобы на дно не уйти.
Итак. Я уверен, что мир изменился. Убеждён в этом, потому что иначе просто не может быть. Ты живёшь в будущем без прошлого: без вчера, без истории. И мои записки помогут тебе узнать, каким был мир раньше. Я нарочно не ставлю даты – это не имеет никакого значения.
Если ты нашёл записи и расшифровал их, то… Ты очень одарённая личность. Убеждён – такой же журналист, как я, или учёный, или, чем свет не шутит – руководитель. Потому что код к записям – разный. Простая предосторожность. Это нужно мне, чтобы продержаться как можно дольше. Код хоть и разный, но простой. Нужно подобрать шифр, я оставил его в начале каждой заметки. Больше – для себя.
Раз уж я главный герой своего повествования, стоит раскрыть свою личность хоть немного. Выгляжу я необычно. Чёрный комбинезон, противогаз-маска, с защитными окулярами. Иногда я надеваю красный обод на шею – отдаю дань прошлому, дресс-код любого художника.
Подобные знаки отличия раньше носили представители творческих профессий. Маска – это конституционная гарантия государства, непременный атрибут социального общества. Если у тебя нет маски, значит, ты либо преступник, либо зверь, что в принципе равнозначно. Хотя в жизни всякое бывает. Можно ведь и банку с пилюлями где-нибудь забыть – не убивать же из-за такого?
На меня обращают внимание в силу моей внешности, я как глоток воздуха в мире ядовитых газов. Но узнать друзей в этих ужасных намордниках нелегко. Да и нет у меня друзей, если разобраться. Как говориться, друг до каторги доведёт. Это ещё мой дед сказал, а он хорошо понимал смысл подобных вещей. Умный был дед, да где он?
Сейчас я иду по улице и вижу много непонятных ребёнку вещей. «Папа, а что это за дяди?» – спросил меня однажды мой сын. Я был погружён в свои мысли, и с трудом оторвал от них себя. Думаю, действительно: что за они? Вот если бы внезапно потерял память, смог бы разобраться в Сфере? Понять, что тут и как? Ответ – нет. Всё слишком сложно. Но я попытаюсь объяснить читателю, а заодно и себе якорь оставлю. Кстати, что такое якорь?
Идём мы по проспекту… Можно было бы и проехать, но коли день хороший, почему бы не пройтись? Сейчас здесь и там – уличные торговцы, они носят синюю униформу-комбинезон, абсолютно идентичную на первый взгляд неопытного ребёнка. Но я прожил довольно много времени, и потому поучаю своего сына. С поставками новой униформы всегда проблемы, и бывает, новичка в торговле можно узнать по цвету одежды.
Если она светло-синяя, почти голубая, то с таким можно торговаться. Самые матёрые, в почти чёрной одёжке могут втюхать любую шляпу – сам ничего не заметишь. Но бывает по-всякому. Бывает, опытные торговцы специально покупают новые комбинезоны, и используют маскировку для повышения собственной прибыли. Это всё тонкости, и вникать в них долго и неинтересно.
Кстати, вы знаете, что такое шляпа? Это такой древний предмет одежды. Должен защищать от солнца. Но мы носим маски, а ещё – плотные шлемы, которые спасают нас от грязи внешнего мира. И поэтому шляпа – абсолютно бесполезный атрибут. То, что и даром не нужно. Вот так.
Торговцы продают фильтры, воду и питательную смесь в жестяных банках. Официально, то есть по закону. Но ведь любой торговец может продать что угодно, всё у него найдётся, нужно только спросить. Не с собой, так дома. Не дома, так в тайнике. Не для тебя, так для друга. Обязательно есть. Специально для официальных товаров в наших масках 2 отверстия, одно для моей любимой воды, второе – для жидкой пищи. Можно есть и пить прямо на ходу, и это мне нравилось всегда, есть сидя неудобно и непривычно. Хотя кто знает, что эти ребята в иссиня-чёрных комбинезонах добавляют в банки?
Думаю, что в будущем торговцев уже нет. Их непременно заменит машина-распределитель. Слышал, что её создают наши умы, но пока что работа не спорится у них. Трудно такую машину создать: всегда есть соблазн себе взять чуть больше, чем остальным. Распределить, так сказать, в свою пользу. Мне вот кажется, что все торговцы – жулики. Недостойные люди, никогда я не писал о них в своих репортажах. Торговать – удел слабых.
Мне не довелось увидеть этот мир в другом обличье. Однако старики утверждают, что лет триста-четыреста назад наш мир был другим. Он напоминал цветущий сад. Мне показывали старинные фотографии, хотя хранить их запрещено законом: они выделяют ядовитые вещества. На этих ветхих карточках дома утопают в зелени. Она радует глаз, растений так много, что на земле этому весёлому племени места мало, и оно начинает расползаться по древним кирпичным хижинам с крышей, похожей на книгу, поставленную корешком вверх.
Зелень вываливается из духовых пристроек (так называемых «балконов»), растёт прямо на открытых участках зданий, цепляясь за каждый клочок земли или бетона. Мне понятна такая воля к жизни, мы и сами напоминаем зелень. Кто смог бы выжить в таких нечеловеческих условиях, кроме самих людей? Мы ищем себе трудности лишь для того, чтобы преодолеть их.
Но деревья – ненадёжный товарищ, и это доказанный факт. Они потребляют много воды, дают слишком мало кислорода. Правительству пришлось их вырубить, и моё поколение не застало даже странных обрубков, которые мой дед звал «пнями». Таким же точно образом звали и его, последние 10 лет его гражданского существования.
Вся надежда на кислородные аппараты, лёгкие нашего идеального государства. Все подходы к ним перекрыты, ведь враг не спит, а оставаться без воздуха нам не с руки, да и опасно это. Они делают столько воздуха, что я спокоен за свою судьбу.
Хотя постойте, я всё-таки вас обманул, пускай и без умысла, я видел один «пень» (кроме своего деда). Он торчал из земли на самой окраине Сферы (не дед, а тот самый остаток дерева), там я писал репортаж о новых «окнах». Окна – это дань прошлому, когда было приятно взглянуть за пределы своего жилища. Там почти всегда можно было увидеть солнце, распахнуть окно, впустить внутрь комнаты больше кислорода. Можно было даже выпрыгнуть из окна – и не надо искать верёвку, когда жить стало совсем уж туго. В нашем обществе окна ни к чему – смотреть особо не на что, если разобраться.
Так вот, что я говорил об этом «пне». Обрубок был огромным и толстым, мне одному не обхватить его руками. Целых четыре шланга от противогаза в диаметре! Вообразите себе такую толщину?»
Бук закрывается. Алекс идёт в ванную. Краска медленно отслаивается от стены, всюду серость и тлен. Поддон кабины – жёлтый от некачественной воды. Смеситель слегка протекает. Чистит зубы, тщательно, словно от этого зависит его жизнь. Душ примет утром. Встанет, с утра пораньше, когда все ещё спят, когда давление технической воды в трубах высокое.
Возвращается в жилой отсек. Маленькая комнатка, зато своя. Далеко не у всех есть личная ванная, ведь даже такая вода, которую нельзя пить – дефицит. Им нужно довольствоваться общей баней раз в неделю. Главред сдвигает в сторону крышку вентиляции. И прячет карту. Туда, где уже есть несколько штук. Он думает о том, что нужно подыскать место понадёжнее. И вдруг начинает смеяться.
– Если найдут – будут пытать? – шепчет он. – Пытать – за что? Что я посмел написать несколько строчек, не одобренных партией?
Эта мысль почему-то кажется смешной. Тут он вспоминает кое-что важное и ёжится. Вспоминает, что его уже вычислили – и задержали.

Запись 3
Внутри полусферы люди стараются не делать резких движений. Каждый шаг, каждый вздох, каждый мах рукой – кислород. Он уходит из крови и тканей, покидает тело, превращаясь в углекислоту. Люди под Сферой экономны. Они не кричат и не плачут – до последнего терпят.
Стальная дверь открывается. Сдвигается в сторону с металлическим лязгом, от которого кровь в жилах стынет. Алекс деморализован. Напуган. Даже он не ожидал чего-то подобного, хотя внутренне был готов ко всему. Ноги замёрзли: вместо нормальной обуви ему дали шлёпанцы. Пальцы всё время наружу – холодно. Воды нет. Он чувствует, что от него воняет. Скоро начнёт смердеть.
Его повреждённую кость кое-как зафиксировали пластиковой спицей. Теперь она торчит наружу. Рану зашили, но совсем плохо. Плоть пожелтела. Выглядит всё это жутковато. Алекс думает о том, что он никогда не ценил благ, дарованных партией. Думает о себе, как о преступнике.
– Присаживайтесь.
Следователь учтив. Его правая рука – идеальные ногти, длинные пальцы – указала на стул. Главред присел. Внимательно всмотрелся в глаза человека, с которым ему доведётся «работать» ближайшие дни. Или даже недели. Не так он представлял себе тех, кто занимается преступниками. В своём воображении он видел мужественных, отважных служителей Закона. А тут – не пойми что. И чем-то женщину напоминает.
– Будем пытать, – говорит следователь.
– В курсе, – отвечает Алекс и показывает повреждённую руку. Старается держаться так, словно ему совсем не больно и не страшно.
– Не нужно замыкаться.
– Угу.
– Нужно сотрудничать.
– Ага, ага.
– Просто назовите номера. Номера своих сообщников.
Следователь хладнокровен. Александр знает таких, и немало. Скорее всего, из семьи заводчан: получил отличный комбинезон, но носить его не научился. Красивые руки. Одному создателю известно, кто учит их пытать. Говорят, что у разных следователей свои методы допросов… Проверять это на практике Алексу ещё не приходилось. Да и вообще о пытках не пишут в газетах. Об этом молчат.
– Нет, – отвечает Главред. – Не назову. Даже не спрашивайте.
– Клички. Партийные звания. Просто назовите что-нибудь. Или… Или…
– И что?! – неожиданно взрывается Алекс. – Отпустите меня? Ты, щегол! Щенок! Думаешь, я не знаю, что здесь происходит? Да я – главный редактор «Истины»!
Он хочет вскочить, но мешают цепи. Охранник благоразумно пристегнул его к дугам кресла. Руки можно вытянуть примерно до середины стола. Силой Алекс не блещет. Он не герой. Он не может сорвать металл и откусить голову следователю. Увы. Он даже не может понять, почему вдруг вскипел, хотя допрос только начался.
– Ну что ж, – служитель Закона даже не меняется в лице. Он открывает свой топ и начинает читать вслух:
«Противогазы мы храним на крайний случай, когда химические заводы делают жизнь совершенно невыносимой, а фильтра маски хватает минут на двадцать. Тогда лучше вообще не показывать носки своих кирзовых сапог за порог редакции. Но сегодня хороший день, и я радуюсь весеннему солнцу, хотя…
Что такое весна, я представляю смутно. Как художник, проговорюсь: будь я древним человеком, уже давно нарвал бы цветов и подарил их любимой женщине. Но, увы, женщины непостоянны и ненадёжны. Может, поэтому и цветы не растут в государстве, признанном идеальном.
К комбинезону, как правило, прикреплён навигатор. Улицы напоминают друг друга, машины серийны – как наши маски. Иногда, бывает, туман настолько густой, что не видно даже стёкол собственных очков. Навигатор в таком случае – незаменимая вещь. Без него я бы заблудился в этом мире чёрной пыли, пускай даже я сам – всего лишь пылинка, маленький винтик нашего общества. Пускай я ничто, но я не хочу ходить кругами среди массы точно таких же пылинок.
Если гражданин любит философствовать, то лучше это делать в своём собственном маленьком мирке, не впуская туда любопытных. У нас есть лишь одна философия, общепринятая идеология и генеральная линия, в соответствии с которой мы и живём. Но я художник, и мне можно многое простить.
Да и само существование наталкивает на размышления, ставит вопросы, на которые необходимо отвечать. Вот и я спрошу сам себя: можем ли мы вернуть историю? Снять маски и комбинезоны? Засеять всё пространство деревьями, кустами, распахнуть окна? И сам же себе отвечу: нет! Жизнь – это подготовка к смерти. К ней мы и готовим своё общество. К старости долгой и безболезненной, и я давным-давно понял это, пускай и писать о таком не решился бы.
Только представьте, что вы подошли к некому Генеральному Торговцу, и попросили его отдать все дни, прожитые зря. И даже предложили огромное количество талонов, питательной смеси, пять… Куда там, десять баллонов кислорода! Нет, товар обмену и возврату не подлежит. Это золотое правило, если ты был настолько глуп, что дал себя обмануть, сам и расплачивайся за свою слабость.
Здесь и там можно пронаблюдать десятки людей, скатившихся на дно жизни. Как они дошли до этого? Почему не хотели работать? Есть ли для них место в обществе, которое каждый ребёнок называет самым лучшим?
«Помогите, – любят говорить такие, – нет денег даже на новый фильтр». А глаза печальные-печальные. Маска искажает голос до неузнаваемости, делает его смешным и немузыкальным. Почти всё правительство носит специальные микрофоны, чтобы их голоса были стальными и уверенными в действиях Хозяина.
Но политика в отношении тунеядцев непреклонна: охранники ловят их и доставляют на заводы, где они не только трудятся на славу нас, граждан, но и сами не остаются на дне серого тумана. Жаль только, живут на каторге недолго. От хорошей жизни быстро умирают, это факт. Я борюсь за своё существование, и поэтому живу.
Любопытный факт: хоть нищих и увозят на каторгу, иногда кажется, что меньше их не становится. Возможно, они сбегают с каторги, или вводят начальство в заблуждение, после чего их отпускают. Всё может быть. А могут они быть и тайными защитниками. Подавать милостыню запрещено, и полиция может контролировать соблюдение данного запрета. Она имеет на это право.
У нас много запретов. Всех даже сразу и не упомнишь. Прежде чем что-то сделать, что-то сказать, нужно пораскинуть мозгами. Нас учат этому с детства. Дело не в том, что я каторги боюсь. Это понятно. Каторга – это тяжко, всем известно. Просто перед тем, как что-то сделать, нужно прикинуть: не позорю ли я государства. Свою идеальную Родину.
Кстати, мы имеем право думать всё, что захотим. Ведь пока мысль не покинула пределы мозга, она ничего не значит, она не может рушить умы людей, расшатывать фундамент цельного общества. Поэтому я думаю всегда свободно.
Но как только мысль прошла фильтр разума и вырвалась на свободу, она может привести её бывшего обладателя к самому порогу Дворца Деактивации. Это уже зависит от самой мысли, от степени её враждебности. И потому лучше не разбрасываться ими, где попало. От этого может зависеть чья-то судьба, в первую очередь, собственно, ваша».
Чтение окончено. Следователь, который заметно покраснел, делает глоток воды. Вода! Вот она, в стакане – только руку протяни. Смакует жидкость. Довольно причмокивает, словно только что попробовал нечто невероятно вкусное. Ставит стакан на середину стола – как раз на длину цепей. Видно, у следователя во рту пересохло от долгого чтения. Алекс не пил уже десять или двадцать часов. Время остановилось.
– Как видите, мы расшифровали ваши письмена. Поймите, я отношусь к вам с уважением. Читаю каждый выпуск. Вы – профессионал. Но нет смысла замыкаться в себе. Нет смысла бороться, потому что мы уже победили. Поймите, мы желаем только раскрыть преступление, чтобы Сфера не пострадала.
– Как бы не так, расшифровали. Разве не узнали, где я служил? Чем в армии занимался? Да я менял шифр, – говорит Алекс и самодовольно улыбается. Делает быстрый бросок здоровой рукой, хватает стакан и выпивает его до дна.
Лицо служителя Закона вытянулось. Он переводит взгляд со стакана на подследственного, как будто пытается понять, куда исчезла вода. Демонстрирует Главреду свои эмоции. Но при этом – никуда не торопится, словно в его распоряжении – целая вечность.
– Хотел по-хорошему… – шепчет следователь и берёт в руки телескопическую дубинку.
Комнату для допросов наполняют крики, а на стенах появляются первые брызги крови. На губах – привкус металла. Алекс, смыкая зубы от боли, думает: кто убирает этот кабинет? И сколько воды на день дают за подобный труд? В какой-то момент звуки отодвигаются, и к нему приходит блаженное забытье. Он словно переносится назад: на несколько недель или даже месяцев. Кто под Сферой ведёт счёт времени?

Запись 4
– Итак, товарищи! – слышно бодрый голос диктора без фильтровых искажений. Просто он сидит в кабинке, где своя система очистки воздуха. Персональная! Голос чрезмерно бодр: диктор может быть разогрет спиртным. – Мимо нас проплывает, словно облако, новейший танк SAR-013! Мощнейший залп его пушек и вспомогательных орудий – надёжная защита Сферы от потусторонних тварей!
Аплодисменты. Овации. Алекс смотрит перед собой. На коленях – его рабочий лэптоп. Первый! Тот, где появляются только хвалебные оды Главе и Сфере. Хорошо, что маска скрывает лицо. Никто не видит уныния. Демонстрация силы… Далеко ли в прошлом те времена ожидания этого праздника? В прошлом, которого не существует.
Вялая, куцая колонна техники. Прямо на ходу глохнет боевая машина. Из неё выпрыгивают солдаты и пытаются привести БТР в порядок. Минута, другая. Наконец, машина заводится и рывками двигается вперёд. Пытается нагнать основную колонну. Все они отправятся за Сферу. Защищать её. Многие погибнут, ведь снаружи – ад. Там, где заканчивается цивилизация, начинается война.
Алекс пишет статью о Демонстрации силы. На автомате. Понимая, что в этот момент думает о чём-то другом, недосягаемом. Из-под его руки появляются бравурные строки, полные пафоса. Оптимизма. Пишет так, как и в прошлом году. Какая разница? Через месяц всё обнулится. Информация будет уничтожена. Бодрости его слога смог бы позавидовать даже диктор.
Вокруг радостно прыгают дети. Они так смешны в своих маленьких масках! Алекс чувствует, как по щеке пробежала слеза. Он хочет смахнуть её, ведь щекотно. Но для этого нужно пойти в изолированное помещение, снять очки, потом – одеться обратно. Долго. Поэтому он просто ждёт, пока слеза высохнет сама собой и перестанет доставлять ему дискомфорт.
Дети… Им всё в диковинку. Они не замечают, что техника – глохнет на ходу, а солдаты – шатаются от усталости и голода. Они не понимают, где они оказались, что это – лучший из миров, где им доведётся быть. Единственный мир. Они не смогут сделать глоток свежего воздуха, ведь здесь он недоступен. А снаружи – ещё хуже. Дети уверены, что Сфера – несокрушима. Им ещё предстоит разочароваться и в ней, и в себе, и в других людях.
Когда всё закончилось, люди встают и начинают аплодировать. Поскольку руки в перчатках, делают они это особенно: бьют ногами по полу. Некоторые так стараются, что прямо подпрыгивают. Бурные овации длятся так долго, что у Главреда устают ноги. К счастью, в этот раз благоразумие победило подобострастие.
Глава принимает овации. Он кивает головой – совсем чуть-чуть. Поворачивается то влево, то вправо. Все хотят его увидеть. И куда бы ни посмотрел Глава, люди начинают аплодировать активнее. Скачут, не жалея ни ног, ни сапог. Шум, гул заполняет площадь. В этом нечто воодушевляющее, но эффект скоротечен.
Алекс бредёт в Редакцию, держа лэптоп. Движется вперёд, как тень, чтобы верстать номер. Статьи, заметки, колонки. Ничего нового. Отправляет «Истину» куратору. Иногда тот тратит времени на чтение больше, чем Главред – на его написание. Его исправления, как всегда, глупы и бессмысленны. Алекс прячет первый бук в сейф. У него есть час, или два, пока он один. Достаёт второй бук. Пальцы проворно бегают по клавиатуре.
«Иногда грустно, когда писать и печатать нечего. Такое хоть редко, но бывает: даже солнце иногда пробивается из-за облаков, убивая нас своими радиоактивными лучами. Тогда я люблю читать старинные книги. Те запрещены, потому что чёрный шрифт отравляет воздух, и так насыщенный опасными газами. Все книги были собраны, деактивированы и переработаны в питательную смесь, давным-давно. Тогда это спасло многих каторжников от голода. Но раньше книг в мире было непростительно много – десятки экземпляров уцелело…
Несколько книг я храню в Метро. Огромные, длинные тоннели, где можно спрятать, что угодно. Это место, свободное от наблюдения. Скорее всего. Потому что человеку нужно давать немного свободы, иначе он сойдёт с ума. Глава мудр, он это понимает, и никогда не дожимает гайки до конца. Кстати, интересное выражение. Гайку можно зажать ровно до того, момента, пока у неё есть резьба. А потом – всё, сломается.
Кстати, в моей редакции работает сразу несколько сотрудников. Я у них не только за начальника, но и за лидера. Они меня уважают, а может – боятся. Кто-то пишет про погоду (какая работа халявная!), кто-то – о политике (тоже ничего нового, каждый раз одно и то же новыми словами).
А кто-то отвечает за творчество и должен писать стихи и рассказы о трудовых буднях. Но все они, относясь к труду совестно, спрашивают меня. Завидуют опыту и слогу. Хотя чему тут, а? Я такой же, как они, простой, проще некуда. Может, в этом и есть главный козырь?
Ох уж эти вопросы. Все мы люди и неплохо знаем друг друга. Так вот, скажите, могут ли два человека жить без ссоры? А два государства, два сообщества людей, настроенных противоположно по духу, могут ли прожить без войны? Лучших молодых людей, крепких духовно и физически, постоянно забирают охранять наш покой, за Сферу.
Там жить опасно. Воздуха почти совсем нет. Там мир страшен. Ужасные мутанты, бродячие стада людей с пятью руками, чудища размером с пятиэтажный дом. Ну, сам я не видел, но рассказывали. Говорили об этом люди, заслуживающие доверия. Выдержать такой мир может не каждый. Многие сходят с ума, и поступают с ними одинаково: перерабатывают в смесь.
Особенно трусов не любят… Да, трусы нам не нужны. И лучше умереть гражданином, чем жить в плену собственных нелепых страхов и фантазий, проистекающих из воображения. Не каждый отважится послужить своему государству, ибо не всем есть место в будущем.
Нашему миру не нужны свободные поэты, философы, художники. Ценность от их работ сопоставима с нулём, а затраты на ведение подобной жизни довольно высоки. Они пьют чью-то воду, едят питательную смесь. Дышат воздухом, который достоин лучшего, чем осесть в лёгких поэта. Втайне от всех я писал стихи, когда был совсем юношей. Мне приходилось их прятать, хранить в собственной голове, и вот почему.
Поэт не может писать бесчувственные стихи, иначе зачем их вообще писать? А те рифмованные строчки, что сочинял я, вызывали даже у меня, их обладателя, бурю эмоций, а попади они в общее информационное пространство – разрушили бы его часть до основания.
И я хранил их в себе, дабы не смущать остальных жителей, не показывать им, как красив мир и сколько в нём зла и несправедливости, сколько в нём прекрасных эмоций и любви. Если они не узнают обо всех моих мечтах, то будут жить спокойно, и эта наша основная цель – дышать ровно и глубоко».
Главред закрывает лэптоп и снова прячет его в сейф. Потом – достаёт первый бук. Они похожи друг на друга, как два брата. «Цензор…», – думает Алекс и так же поправляет себя. «Куратор. Сегодня кончил быстро». Отправляет свежий номер в печать. Трудящиеся, да и сам Глава, смогут прочесть его рано утром…

Запись 5
Новый день. Голова с утра болит, одышка: такое всё чаще, трудно сосредоточиться на чём-то одном. Алекс с трудом дошёл до редакции, и сейчас предвкушает, как выпьет витамины, и ему сразу станет лучше. Шлюз открывается. Чистка, дезинфекция. Он даже не успел снять маску, как загорелась красная лампочка. Посторонний!
Как они проходят внутрь? Почему? Зачем они пытаются ворваться в его одиночество? В этот маленький, но такой уютный мир. В редакцию. Алекс часто думает об этом, но никто не находит ответа. Всё потому, что счастливые люди похожи между собой, а вот несчастные – очень разные. Нет им числа.
Двери закрываются. Алекс снимает маску-шлем. Непрошенный гость совершает такое же движение. В его глазах – надежда, извинение и что-то ещё, что Главред не может прочитать. Ему не хочется тратить время на разговоры, но нужно как-то занять человека, пока не прибежит Стража.
– Чего вам? – строго спрашивает Алекс. Мужчина перед ним – совсем старик. На вид ему уже сильно за 45.
– Помогите, – просит мужчина, сжимая в руках старую маску. Голос его смешон даже без фильтра. Гнусавый, картавый и писклявый одновременно. – Вы ведь редактор «Истины». Главный! Помогите.
– Чего вам? – строго переспрашивает Алекс. – Ну?
– Мой сын… – в словах старика слышно горе. Безграничная печаль. – Он ни в чём не виноват. Его арестовали просто так. Ни за что. Это чудовищная ошибка. Вы должны, вы обязаны ему помочь. Вы ведь журналист!
– Ясно.
Алекс проворно надевает маску-шлем. Шлюз открывается. В его камеру вползает смог. Грязный воздух внешнего мира. А вместе с ним – стражники. Их трое: это вполне соответствует статусу Главреда. Не один, не двое, а трое. Уважают!
– Тревога? – спрашивает старший. Микрофон делает его голос не смешным, а грубым. Брутальным.
– Так точно, – отвечает Главред и кивает на своего гостя. Ему микрофон не положен. А потому голос смешной.
Просителя скрутили, а на голову напялили шлем. Электронные наручи издают щелчок: надёжно затворены, без пароля не вскрыть. Его выводят за шлюз. Но перед тем, как выйти, мужчина поднимает взгляд на Алекса. И там – недоверие, разбитые надежды, нечто такое сильное, отчего Главреду становится ещё хуже. Шлюз закрывается. Чистка, дезинфекция.
Алекс входит в редакцию. Открывает топ. Вытряхивает из банки витамины и тут же запивает их стаканом свежей воды. Ему лучше, мысли начинают принимать очертания. Новости, очерки, заметки. «Истина» выходит раз в неделю. Он помнил другие времена. Чуть ли не каждый день они готовили новый выпуск! Это – прошлое.
Теперь нет столько новостей, а главное – нет приказа публиковать их слишком часто. Теперь ему не нужно никуда торопиться. Времени ещё много. Главред извлекает из сейфа второй бук. Смотрит по сторонам. Какой бред, он же здесь один. Берёт новую карту памяти.
Головная боль постепенно проходит. И пальцы его летают по клавиатуре, а ненависть… Злость мечется в душе.
«Мне трудно писать об этом без агрессии, правда. Я пытаюсь, ищу в себе силы – и нахожу не сразу. Итак, один из прорывов, который удалось свершить государству – полный отказ от прошлого. История – это лженаука. Она заставляет гражданина оглядываться через плечо, а в защитном костюме это неудобно. Это опасно, шея будет болеть.
Совсем недавно мне довелось побывать на выступлении Главы, который является единоличным правителем нашего государства. Он стоял за стальной трибуной в безукоризненном чёрном комбинезоне, великолепной маске, и вид его был впечатляющим. Такой красивый. Такой брутальный! Голос – стальной, словно отлит в самой мощной доменной печи.
– История, дорогие граждане, отвлекает нас от будущности, – говорил Он стальным голосом, который маска совсем не искажала. – Новый Указ Меня – все газеты, вся печатная продукция… не дольше месяца. Если газете тридцать суток – обратить её в смесь, – Его руки в защитных перчатках жестикулировали, строя в воздухе замки из стекла и грязи. – Решение отдалось не сразу, я и сам полюбил смотреть назад, любоваться выделанным. Но время не ждёт, товарищи! Время – это продукт вечности. Вперёд, к новым достижениям!
Играла электронная музыка, громоздкая и неподъёмная. Люди топали кирзовыми сапогами в знак одобрения новости. В древности люди аплодировали ладонями, но попробуй похлопать ими сейчас! Кто слышал хлопок двух ладоней последние лет сто? И я тоже аплодировал, и подпрыгивал, чтобы выразить своё одобрение.
Пройдут годы. Теперь я рад, обладая бесценным знанием. Я овладел лженаукой, стал её тайным любовником. Мои шифры главных событий Сферы спрятаны тут и там, и разгадать их очень тяжело. Допустим, кто-то найдёт карты памяти, но что он обнаружит?
Бессмыслицу. Кое-где она напоминает узоры. Кое-где – бред сумасшедшего. Только читатели будущего, живущие вне рамок Сферы, смогут прочесть их. И понять. Изучить летопись падшего мира. Мой дед научил меня многому, в том числе и полному контролю над своими мыслями. Так жить гораздо интереснее, когда ты держишь себя. После решения Главы я начал замечать, что почти всегда публикую одни и те же материалы. Круг замкнулся – история закончилась.
Что же может заменить историю? Чем сплотить народ перед тяжёлым настоящим и нелёгким будущем. Конечно, право должно играть цементообразующую роль. Закон – это последнее, что у нас есть. Законы выбиты на обшивке Движущегося Парламента (или Передвижного Правительства, как кому больше нравится). Когда я был маленьким, мог неделями преследовать убегающее здание, пока не выучил Законы наизусть.
Впрочем, это было напрасным: когда я учился в университете, Законы стали цитировать по радио, ровно пять часов в день, каждые сутки. Дьявольский труд, читать и слышать каждый день одно и то же. Но кто потом скажет, что государство нас не предупреждало? Не просило, не умоляло не нарушать закон? Не настраивало быть послушным и смиренным? Правильно, совесть государства чиста. Это главное, когда точно знаешь, на ком лежит ответственность.
Когда я был маленьким, я смог почитать цитаты древних философов, которые творили до появления Сферы. Все они говорили, что мысли – начало действий и поступков. Другими словами, если о чём-то долго говорить и писать, то это непременно происходит. В корень смотрели!
Мы так часто писали о сильном процветающем государстве, и неужели слова наши стали правдой? Разве это оно, то самое, о чём мечтал весь человеческий род на протяжении своего существования? А ведь существует он тысячу лет, или даже две, срок необъятный, который не охватить ни одному человеку.
Неужели с самого своего начала он писал историю, а если пишет он так, как наши государственные издания, то, бесспорно, врал, лгал, хотел показать своим потомкам, как хорошо ему жилось. И правильно делает мудрый Государь, уничтожая газеты, переделывая их в питательную смесь. Ведь правды в них мало, да и та приукрашенная.
Так неужели вокруг цветущий сад, дети в воздушных одеждах и прекрасные женщины? Нет, маленькие граждане сгибаются под тяжестью взрослых масок, а бабы измученно переступают в своих модных кирзовых сапогах, инкрустированных осколками стекла, носят наверх на комбинезоны старые металлические сетки и называют их юбками, протирают лицо технической смазкой, но вряд ли это поможет им сохранить красоту. Красоты и так не было.
Откуда взяться красоте в этом мрачном мире, последнем куске земной поверхности, где человек смог схватиться за жизнь, как падающий хватается за кусок отслоившегося уплотнителя?
Наша тяжёлая жизнь диктует нам суровые Законы, от соблюдения которых зависит существование. Убийства, шантаж, мужеложство не приветствовались во все времена. Однако у нас есть ряд запретов, которые могут на первый взгляд показаться странными.
Даже если вы счастливый обладатель одного из флянов алкоголя, не советую вам собирать хоть сколько-нибудь большую компанию и употреблять его там. Лучше распить алкоголь в одиночестве, смакуя последние остатки былого веселья, можно даже не запивать питательной смесью – так ощущения ярче.
Когда я учился в Университете, самодельные спиртные напитки, полученные, как правило, в результате переработки нефти, можно было без труда найти у предприимчивых торговцев. Но время, как костюм того самого барыги, темнеет, и вот уже больше десяти лет спиртное под строжайшим запретом.
Трудно управлять заводом, где каждый второй находится в невменяемом состоянии души. Забытые маски, порванные комбинезоны – всё это уменьшает народонаселение, а потому было принято решение выпуск алкогольных напитков остановить в связи с дурным влиянием его паров на атмосферу.
Смесь в помещениях такая, разве что не задохнуться, а ещё этот противный запах. Хотя я скучаю по горьким губам живительной жидкости, благодаря которой читать постановления Главы можно было целые ночи напролёт. Но Закон таков, и не мне, жалкому журналисту, с ним спорить.
Почему запретили сигареты, вы, наверное, догадались. Для начала немного истории, поведанной мне моим дедом. Он утверждал, что в незапамятные времена сигареты росли прямо на особом кустарнике (это такое маленькое дерево, которое почти не даёт тени), и древние зачем-то добавляли к нему фильтр, аналог нашего современного, только уменьшенный вариант.
Благодаря огню продукция поджигалась и употреблялась через вдыхание. Сигарет я не застал, и потому мне тяжело судить о потере этого продукта. Вы уж простите мне мой официальный язык, но, говоря об истории, я то и дело переключаюсь на него, это на уровне неумышленных действий.
Так вот, о запрете. Дело тут даже не в превышенной концентрации отравляющих веществ под куполом нашей сферы, коими также изобиловали сигареты. Просто не каждый мог позволить себе купить пачку табачных изделий даже маленького формата, а это, согласитесь, не есть справедливо. Проще было переработать их в питательную смесь и раздать нищим. То, что переработали, известно доподлинно, но кому раздали – история умалчивает, прикрывая глаза. Да и нет у нас истории. Я говорил об этом неоднократно.
Для того, чтобы ни одно преступление не осталось безнаказанным, в моей державе разработан институт доносительства. Согласитесь, что, не доложив о преступлении, вы становитесь соучастником. Впрочем, я, как представитель творческой профессии, никогда не доношу, ибо у меня тонкая натура, и потом я не могу работать.
Будь я упаковщиком на заводе, доносил бы, но работа важнее. К тому же, нераскрытое преступление через месяц списывается в переработку, и я вроде как уже не преступник. Но это я нарушитель, другие доносят день и ночь, и поток людей в «Окно», где можно слить информацию о преступлении, не оскудеет никогда».

Запись 6
Стефан смотрит по сторонам. Он – само напряжение. Странные люди вокруг, их много. Непозволительно много. Сфера катится в пропасть, и это понятно всем. Вслух такого говорить нельзя, разумеется. Чёрт возьми, сама Полиция, важнейший конструкт Сферы, в последнее время похожа на проходной двор. Кого только не берут! А эти… Стоят с таким видом, словно… Словно…
– Глава, – хрипло произносит директор. Старый генерал Куб. Странное имя, не правда ли?
– Чего? – переспрашивает Стефан, забыв обо всякой субординации и уважении. Он не верит своим ушам. Это выглядит, как дрянной розыгрыш, словно он опять превратился в стажёра, каким был много лет назад.
– Глава. На доклад. Быстро! – повторяет Куб. Он о субординации не забыл, и взирает на следователя по важнейшим делам, как уборщик на гору мусора.
– Где?
Вместо ответа Куб кивает на дверь кабинета. Стефана! Его, Стефана, кабинета! По-прежнему сомневаясь в достоверности слов, следователь заглядывает внутрь. Как в бреду, как во сне. Прямо на его чёрном кресле восседает… Он! Сам, не может быть! В роскошном чёрном комбинезоне и в маске. Снимает ли он её хоть когда-нибудь? Показывает ли своё настоящее лицо хотя бы самому себе?
– Служу Сфере! – непонятно зачем кричит Стефан, и голос его срывается на фальцет. Глава кивает. Следователь входит внутрь. Глава кивает ещё раз, указывая на стул. Неужели ждёт доклад? – Разрешите доложить! – громко кричит следователь. – В моём производстве находится дело по обвинению Александра Р-101, также известного как Главный редактор. Собственно, коим он и есть. Главред «Истины».
– Знаю, – голос Главы – чистая сталь. – Конкретика.
– В настоящий момент эксперты занимаются расшифровкой записей, – голос следователя дрожит. – Их сотни. Мы находим их в его жилище, в Редакции. Это записи…
– Знаю, – кажется, он теряет терпение. – Не слышу.
– Чего не слышите? – удивляется Стефан.
– Конкретики! – кричит Глава и бьёт кулаком по столу. Его, Стефана, столу.
Стальной голос Главы и мощный удар по столу прибивает следователя к креслу. Туда, где обычно сидят его клиенты. Кресло боли, страха и унижения. До чего же неудобно! Он никогда не замечал, что сиденье такое жёсткое. Не обращал внимания, что оно буквально давит на поясницу, на бёдра. Следователь чувствует, как по его спине бежит пот – полными струйками.
– Мы работаем день и ночь! – оправдывается Стефан, разводя руками. – Удалось расшифровать несколько записей. Беда в том, что они разрозненные.
– Почему он до сих пор…
– Пока что мне не удалось сломить его дух! Поэтому он не даёт показания. У него крайне широкий круг общения! Ездил по всей Сфере. И даже за её пределами, представьте себе. Главный редактор же! Общался с военными, промышленниками. Мы не можем…
– Да, – голос Главы чуть мягче. – К сожалению, нельзя утилизировать их всех… Из-за какого-то писаки. Что используете?
– Иглы. Стул. Шпильку. Голод. Бессонницу, – следователь быстро перечисляет инструменты дознания.
– Мало, – вздыхает Глава, но голос его смягчается.
– Сломал одну кость на руке, – оправдывается Стефан.
– Одну? – хрипит Глава. – Недостаточно!
– А может, его, – Стефан делает быстрое движение рукой.
– Факт, что его не нужно убивать, – отвечает Глава и отрицательно кивает головой.
В кабинете повисло молчание: такое неловкое, такое тягучее. Стефану страшно, как никогда раньше. Сколько раз он смотрел на своих клиентов, прямо в глаза, загоняя иглы под ногти. Сколько боли он принёс – просто так, без особых на то оснований. Просто потому, что может. А теперь… Теперь он сам вполне может оказаться на этом кресле – не следователем, а обвиняемым.
А вдруг он – преступник? Глубоко законспирированный агент? Вдруг он каждый день совершает преступления? Глядя на Главу, Стефан хочет сознаться во всём. Он хочет рухнуть на колени. Просить, умолять, плакать. Он хочет отдать ему жизнь… Из какого, интересно, чувства? Совсем новый опыт.
– Разрешите! – генерал Куб возникает в дверях, сжимая в руках листки бумаги. Голос его подобострастен. – Только что, только что доставили… С экспертизы. Ещё кусок расшифровали, Ваше благородие.
– Разрешаю, – отвечает Глава. Так вот как к нему нужно обращаться! – Не сам. Дай ему, – кивает на следователя.
– Есть, Ваше благородие!
Генерал протягивает внушительный свиток Стефану. Следователь смотрит на страницы и в ужасе понимает, что от страха не помнит буквы. Они просто не складываются в слова! А нет, всё нормально – это исходный текст. А он написан какой-то абракадаброй. Вот и расшифровка.
– Читай, – приказывает Глава. Он откидывается на спинку кресла и закрывает глаза, и со стороны кажется – уснул.
«Ведущая роль в любом государстве отводится тем, кто охраняет его безопасность. Для них производят большие грузовики, маленькие автомобили, летательную технику, оружие, патроны. Множество неведомых и страшных существ осаждают нашу сферу день и ночь, стремясь разрушить благополучие, построенное потом, кровью и страданиями древних людей.
Построенное лишь для того, чтобы свет далёкой звезды по имени цивилизация отражался и дальше, в вечность. Я редко вижу звёзды, такова суровая правда экологии и той атмосферы, в которой мы существуем. Но по большим праздникам заводы немного сбавляют обороты, смог едва-едва рассеивается. Мне достаточно и того, достаточно, чтобы увидеть прекрасные белые точки высоко-высоко надо мной.
Каторжане день и ночь производят питательную смесь из переработанного сырья, делают фильтры, маски, комбинезоны и одеяла, кирзачи и тельники, фильтруют воду, после чего разливают её в стеклянные бутылки. Производить оружие доверяют лишь свободным людям, и оплачивается это неплохо: 500-700 талонов в месяц, в зависимости от калибра боеприпаса.
Я и сам, будучи студентом, отбывал трудовую повинность: штамповал патроны для Калаша. Уж не знаю, почему этот пулемёт назван столь неблагозвучно. Никаких более-менее подходящих слов, чтобы расшифровать сокращение, я не подобрал. Его появление связывают с некими русскими. Но автомат великолепный – это факт.
Этот загадочный народ населял значительную часть пространства мира до Войны. О конфликте мне неизвестно ничего, знаю лишь, что начали его люди недалёкие и глупые, рабы демократии и свободы. Начали, не спросив народы, что думают те. Однако, если во всех без исключения странах была демократия, то они были солидарны с войной. Следовательно, они заплатили достойную цену за свой выбор.
Вернёмся, впрочем, к работам и труду жителей Сферы. Есть здесь и инженеры, и рабочие заводов, есть даже дворники. Вот это работа! За каждый килограмм собранного полезного утиля они получают один талон. Но, увы, доверяют такой труд только надёжным, проверенным людям, ведь если цикл переработки остановится, мир снова будет поставлен под угрозу выживания.
Дворники – герои моих многочисленных репортажей, нельзя не писать о важности их труда. О самоотверженности и патриотизме. Почти каждая мать мечтает, чтобы её ребёнок стал дворником, приносил пользу не только обществу равных возможностей и результатов, но и себе. Бесспорно, такая честь выпадет не каждому.
Жители сферы занимаются управлением в общагах, залах, обслуживанием столовых. Одним словом, работа есть на любой вкус и возможности. Можно даже устроиться водителем, если сильно постараться, но эта работа не стоит того, поверьте. Уж лучше ловить преступников или охранять государство за пределами Сферы.
Производить бумагу куда труднее, чем, скажем, патроны или детали для оружия. Но делать это необходимо, гражданин должен читать газеты и получать оттуда руководство для своих действий. Под Сферой существует целый ряд изданий, каждому из которых соответствует определённый день недели.
Газета «Истина», где работаю я – новостная лента, аналитика и достижения, то есть понедельник. Здесь я сделал карьеру, получил общественное признание и состоялся как журналист. Издание «Правда?», научно-познавательная газета, но для целевой аудитории – вторник.
Там можно прочитать большое количество полезной информации, абсолютно непонятной непосвящённому человеку. Инженеры дискутируют по поводу того или иного приспособления, и делают это публично, что, впрочем, не делает их труды более понятными для широкого читателя, ну или хотя бы для меня. Её хранят и не уничтожают раз в месяц. Повезло им.
«Да, прав!» – моя любимая газета. Это политический вестник решений Главы, и он издаётся по средам. Работают там лишь самые надёжные, но весьма ограниченные люди. Я не придираюсь, нет. Они публикуют решения, Его слова, очерки из жизни. Впрочем, иногда сухой и официальный язык вдруг разрывает поэтичное и живописное описание Его детства, напряжённой работы в годы коренного перелома. Приятно почитать о жизни великих людей без прикрас и преувеличений.
Газета «Всегда!», публикуемая по четвергам, целиком состоит из писем трудового народа. Именно в редакции этого издания я проходил стажировку, выступая то от лица простого упаковщика, то мастера цеха, то дворника. Вы думаете, я сменил столько профессий? Нет, конечно. И да. В своих мечтах, в своих снах и мыслях я работал везде.
Но только там. Это и понятно, ведь в нашем государстве жёсткая специализация не даёт шанса тому же дворнику обучиться на журналиста, и потому его труды читать было бы неудобно. Впрочем, как и мой труд дворника оставил бы желать лучшего.
А по пятницам под Сферой появляется газета «Стой!», эдакий листок, издание военной полиции, где публикуют портреты разыскиваемых преступников, новые виды нарушений и много другой полезной информации. Это единственная газета, которую можно сохранять неограниченное количество дней – небольшой ущерб экологии с лихвой компенсируется поимкой опасных преступников, чьи злодеяния не исправит даже время, только Дворец Деактивации».
Тишина. Она режет уши. Следователь молчит и мысленно… Молится! Под маской не видно, уснул ли его таинственный гость, а может – и вовсе умер. Он сидит неподвижно, ни один мускул не дрогнет. Неясно, вздымается ли его грудь, или это человек (ой ли?!) вообще не дышит. Стефан готов провалиться сквозь землю. Он уже и не рад, что поднялся до таких высот.
– Сволочь, – говорит Глава своим стальным голосом после долгих раздумий. – Сволочь и предатель. Даю неделю. Ты, – он указывает на генерала, – доложишь лично мне.
– Есть, Ваше благородие, – хором говорят Стефан и Куб. Первый человек Сферы стремительно покидает кабинет. Какая скорость! Какая энергия сосредоточена в нём! Стефан с трудом встаёт с кресла, и оно всё мокрое – от его пота.

Запись 7
Холодное, мрачное утро. В Сфере никогда не бывает жарко и светло. Грязная простыня. Даже Главреда не балуют талонами на прачечную! Энергочай, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Вода в душевой – едва-едва тёплая. Напор – слабый ручеёк. Зубы стучат. Алекс кутается в одеяло и весь дрожит. Сидя на кровати, он пьёт из банки питательную смесь. Вот такой нехитрый завтрак, такое утро. Жизнь хороша.
Александр щупает ноги, руки, пробует пресс. Всё при нём. Ещё почти молодой. У него даже мышцы есть, а это под Сферой встретишь нечасто. Мог бы найти жену. От этой мысли ему почему-то больно. Питательная смесь застревает в горле. Он вскакивает с кровати и начинает отжиматься. До боли в мышцах, до судорог. Лучше, теплее.
В Сфере нет выходных. Но на седьмой день он, как правило, трудится дома. Пишет авторскую статью. Берёт лэптоп, садится за стол. У него своя комната, с отдельной душевой – роскошь в погибающем мире. Следят они за ним или нет? Следят ли прямо сейчас? Незаметно достаёт из кармана карту памяти из Редакции. Вставляет в ноутбук.
Медленно, неспешно осматривая жилище, пытается понять: чего ему не хватает? Многие, очень многие граждане ютятся по шесть человек и больше в маленьких комнатушках. Вместо душа у них – раковина и губка. Телевизор никогда не выключается, с самого утра он будит жильцов очередной бравурной мелодией. Они вынуждены вдыхать кислый запах немытых тел.
Ругаться. Они дерутся. Потом кто-нибудь вызовет защитников, и тогда они заберут всех. Туда, где ещё теснее. Туда, где кислый запах пота невыносим. Этих несчастных, этих обездоленных – тысячи. Сотни тысяч.
По сравнению с ними у Александра не жизнь, а сказка. Санаторий! Отдельная квартира, где есть только он. Да, комнаты небольшие, и простыни стирают не так часто. Зато – своя душевая. Воды столько, что он никогда не чувствует жажду. Никогда не бывает голодным. Душа его не болит ни о чём… Или всё же болит? Он пытается понять, в какой момент повернул не туда, но не может.
«Себе я выбрал путь, как уже сказал, мрачного летописца своего времени. Я старался писать о действительности без прикрас, но в нашем подразделении есть целый отдел, коллегия так называемых «лакировщиков». Они наполняют статьи журналистов, вроде меня, бесконечной положительной энергией, и потому люди, читая такие газеты, не испытывают негативных эмоций. Напомню, что переживать подобные состояния крайне вредно для здоровья. Куда вреднее, чем менять фильтр в маске не вовремя.
Свой путь я выбрал не просто так. Часто я вижу родителей с детьми, людей, обременённых счастьем семьи. Дети успешных родителей очень забавно выглядят в своих маленьких масках. Менее благополучные граждане вынуждены довольствоваться облегчённой версией взрослых, типовых защитных аксессуаров. Родители кутают чад в десятки специальных приспособлений, чтобы химические соединения не попали под одежду, и дети передвигаются с трудом. Но это им на пользу, ведь лучше идти медленно, но самому, чем когда тебя быстро несут во Дворец Деактивации.
При рождении детей помещают в специальную камеру, где первые недели своей жизни они дышат самым-самым чистым воздухом. Без примесей и гари. Качество его искусственным образом ухудшается, но постепенно. В том самом инкубаторе, я имею в виду. И вот, всего через пару-тройку месяцев они уже адаптированы дышать тем, что им оставили их предки, и потому у нас есть дети. А иначе они бы не смогли закрепиться в мире, отравленном человеческой алчностью и историей.
Мы не такие. Я убеждён, что если бы вернуться в прошлое, если бы увидеть цветущий мир – мы бы его сохранили. Со всеми его растениями и животными, с огромными водоёмами. Но История не любит, когда о ней говорят годы спустя. Любит ли она вообще хоть что-нибудь? Наш мир – это отблеск, отражение иллюзии. Я не знаю, зачем он существует. Чтобы мы страдали?
Я люблю детей за их добрые глаза под их безразмерными очками, за улыбку, лучи которой пробиваются даже через маску. Я ещё помню время, когда у меня самого была семья, и на дне души начинает шевелиться страшное создание – моя собственная боль. Боль, убить которую я не смог и уже не смогу никогда. Мы так и поселились вместе в одной душе, но что поделать, времена вынуждают быть нас терпимыми и терпеливыми.
Когда мой ребёнок оказался слабым и не мог противостоять лучевой болезни, его утилизировали во Дворце Деактивации. Мне выдали лишь маленькую коробочку с обеззараженным детским пеплом. Её я самостоятельно должен был доставить на Стену Прошлого. Прекрасно помню этот день, словно всё случилось вчера, но на самом деле уже несколько лет прошло.
Я видел стену, ближе к центру Сферы, и она была огромна. Невероятно большая! У меня – пластиковая коробочка, но я потерялся на фоне гигантской, давящей на меня конструкции. И если бы не помощь профессионалов, не знаю, смог ли бы я вообще что-нибудь сделать. Таких страдальцев, как я, там было несколько. Мы централизованно поставили свои коробочки на большой лоток.
Специальный механизм, которым управлял несколько рабочих, ставил прах наших близких возле сотен и тысяч таких же ёмкостей. Сыну не было ещё и девяти, а коробки-то стандартные, и пока я нёс её, пепел пересыпался внутри. Так музыкально! Хоть здесь ему не будет тесно, утешал я себя, но как-то неубедительно, и потому жёлтые слёзы всё равно скатывались под очками.
Помню, когда мы с отцом хоронили деда, тот еле-еле поместился в своё посмертное пристанище. И горя почти не было, как-то рутинно отнёсся я к этому! Смерть этого старика, измученного жизнью, не выбила из меня даже вздоха. Тогда лишь я понял, что деда своего не знал, мы жили как-то отдельно, хотя и в одной комнате, а потому – никаких угрызений совести. Но бывают в судьбе удары посильнее…
Смерть сына была первой, но не единственной причиной зарождения боли. Жена оказалась ещё слабее отпрыска и совершила страшное преступление – попыталась умертвить себя, прыгнув под здание Передвижного Правительства. Но добрые люди удержали её и сдали властям, и уже довольно долгое время она пребывает на каторге. Ни слова, ни строчки.
Сначала мне было очень больно, стыдно и страшно. Я боялся, что карьера моя окончена, что все смеются за спиной, или хуже того – жалеют. Ошибался. Постепенно я дорос до главного редактора, мне выделили апартаменты. Постепенно даже начал забывать свою жену, но иногда всё же воспоминания накатывали. Она снилась мне, и там нас было трое, и мы были счастливы.
Хоть письма у нас писать и не принято, с этого начинался наш роман. Я каждый день бросал маленький конвертик под дверь её комнаты, и отец жены ужасно сердился, что я такой скромный и нерешительный. Но потом, когда я пришёл сказать о своём намерении, Трёсотыч (иначе его не звали, даже его собственные жена и дети) вытащил мензурку алкоголя из своих запасов, и мы поладили. Сначала подрались, а потом поладили, но это мелочи.
В день смерти моего слабого сына мне хотелось лечь возле стены, простирающейся на многие ярусы вверх, и остаться там навсегда. Ни слова на коробочках, ни даты, ни даже имени – глупая дань прошлому, бездарной истории, которая довела нас до такого состояния существования. Мне было так тяжело, так холодно, что дальше не хотелось делать ничего. И в этот момент я прекрасно понимал жену.
Но было холодно, и людей было немало, и рабочие как-то странно на меня глазели, адаптированные к ежедневным слезам и горьким крикам. Потому я встал с земли, отряхнул грязь и ушёл, и больше ни одной капли скорби не появилось под защитными очками – клянусь здоровьем Главы.
Я подарил себя труду, защитному механизму, включаемому каждый раз при наступлении тяжёлых условий существования. Труд – это не совсем то, что называется профессией. И скоро боль успокоилась, уснула, и душа совсем перестала страдать, что свойственно всем людям творческих профессий. Хотя семьи у меня до сих пор нет, да и не будет уже никогда. Зачем мне семья, когда у меня есть редакция? Новой боли я не выдержу, поэтому незачем и пытаться».
Алекс закрывает топ. Идёт в ванную, снимает вентрешётку и прячет карту. Нужно найти другой тайник. Срочно найти… Иногда он размышляет о том, что станет с этими картами и доживут ли они до новых людей, которые придут им на смену. Зачем он вообще это делает? Зачем рискует собой, когда жизнь его хороша. Даже очень. Надо бы собрать эти карточки, и утилизировать их, уничтожить.
Надо бы, но вдруг… Звонок в дверь! Настойчивый. Сердце зашлось: то ли энергочай слишком сильный, то ли страх. Александр дышит глубоко-глубоко, чтобы привести себя в порядок. Пытается восстановить дыхание, ведь иначе – они обязательно всё поймут. И он потеряет даже призрачный шанс оправдаться. И его прах даже Стену не украсит – его просто уничтожат, как будто он никогда не существовал.

Запись 8
У элиты Сферы много привилегий. Вообще, конечно, в этом обществе все равны, но иные чуть-чуть равнее. И Алексу приятно, что он – из числа элиты. Можно сказать, ближе к верхушке. Например, ему поставили монитор. И он может посмотреть, кто притаился снаружи. Да, проникнуть в общий коридор нелегко, но вдруг? Вдруг кому-то захочется уничтожить главного редактора авторитетного издания?
На мониторе – высокая, массивная фигура в полицейской форме. На комбинезоне – погоны, на груди – нашивка. Слава богу, один. Значит, это случайность. Сердце бьётся ещё сильнее, а на лбу предательски выступает пот. Хотя, с другой стороны, такая реакция – нормальная при столь тесном контакте со служителями закона. Что и говорить, их все боятся.
«Чего ему?» – думает Алекс. Пытается мыслить логично, ведь без этого ему не победить. Всего один… Значит, это не проверка. Или они хотят, чтобы он расслабился? Откроешь дверь, и на тебя бросятся Стражники. С другой стороны, двери таких людей не остановят. Он делает ещё несколько глубоких вздохов и пытается держать себя в руках.
– Слушаю, – говорит Главред в микрофон.
– Откройте, – раздался короткий приказ. Голос низкий, нетерпеливый и злобный. Не просьба, не требование, а именно приказание.
Магнитный замок издаёт сигнал. Массивная дверь сдвигается. Алекс стоит в проёме, в старой майке и растянутых брюках. У него не так много одежды, чтобы встречать гостей в чём-то парадном. Полицейский долго всматривается в его лицо. Снимает форменную маску-шлем и оставляет висеть её на груди. Медленно, палец за пальцем, освобождает правую руку от перчатки.
– Инспектор Швак Н-283, – говорит массивный человек в форме, протягивая ладонь.
– Александр Р-101, – отвечает Главред.
Рукопожатие. Мощная хватка, от которой кости заныли. Почему они все такие? Почему хотят продемонстрировать силу и превосходство даже там, где в этом нет никакой необходимости? Под Сферой не так часто жмут руки: обычай не прижился хотя бы потому, что на улице перчатки не снимешь. Но военные и полицейские при первой же возможности пытаются тряхнуть древностью.
– В курсе, – говорит визитёр.
– Нет, не в курсе, – отвечает Алекс. Он усилием воли сохраняет бесстрастное выражение лица, хотя ему очень больно. Кости уже не те, что в юности – ноют.
– В курсе, что Вы – Главный редактор газеты «Истина», Александр Р-101, – терпеливо говорит Швак. – Вам, должно быть, интересна цель моего визита?
– Не очень, – почти говорит Главред. – Дайте угадаю… Хотите, чтобы я опубликовал интервью?
Швак громогласно смеётся. Делает он это наигранно и максимально неестественно. Смеётся так, словно ребёнок бросил металлические предметы в бак и болтает его. Развлечения ради. От этих звуков Алексу почему-то становится жутко, и по коже бегут мурашки.
– У Вас – отменное чувство юмора, – хвалит Швак. – Признаться, я не пропускаю ни единого выпуска Вашей газеты.
– Очень рад.
Молчание. Инспектор явно ждёт каких-то действий, но Главред терпелив. Это не первый полицейский, которого он повстречал на своём веку. И он примерно представляет, как нужно действовать с ними. Как, впрочем, и с другими людьми. Утомить ожиданием. Нетерпеливый человек всегда что-то скрывает. А Главред не такой, он – открытый лэптоп без пароля.
– Так вот, Алекс Р-101, – продолжает инспектор, нарушая молчание. – Можно я буду называть Вас именно так?
– Разумеется.
– Давайте присядем, – требует Швак.
Его взгляд скользит по комнате, но не видит в ней сиденья, способного удержать его могучую фигуру. А потому он просто занимает место на кровати, которую Алекс забыл убрать в нишу. Главред садится на табурет и нажимает на кнопку. Услужливая машина заваривает энергочай. Некоторое время проходит в тишине, они просто наблюдают за процессом, слушают его.
– Угощайтесь, – протягивает стакан Алекс.
– Благодарю. Не буду томить. Я расследую исчезновение Виктора С-202. Знакомы с ним?
– Разумеется. Журналист «Всегда!» Очень интересный гражданин, должен заметить.
– Читаете? – не без интереса спрашивает полицейский.
– Нет, конечно, – лжёт Алекс. – Нет времени.
– Вот, – кивает Швак. Некоторое время он крутит в руке стакан, словно опасаясь его содержимого. А потом – залпом выпивает. – Более семи суток мы в поиске. Как сквозь Сферу провалился!
– Едва ли я смогу вам помочь, – Главред разводит руками в сторону. – Я очень далёк от криминала. Из-за своей работы мало гуляю, всё больше провожу время на виду.
– А где ты, Алекс Р-101, находился восемь дней назад?
Тишина. Молчание. Алексу не смешно: такой невинный на первый взгляд вопрос может таить в себе массу неожиданностей. Не ходил ли он в метро? Не пил ли алкоголь? Одного неверного ответа достаточно, чтобы получить много проблем. Лучше просто рассказать свой привычный распорядок, дабы не вызывать подозрений.
– Ну… Около 8 утра пришёл в Редакцию, в 14 часов – перерыв на обед, – говорит Главред. – С работы ушёл не ранее 6 часов вечера. Посетил выдачу продуктов. С 10 часов готовился ко сну, – быстро отвечает Алекс. Сила привычки – страшная сила. Все его дни похожи, как братья.
– Правильно, – кивает Швак. Он сжал стальной стакан с такой силой, словно хотел его смять. – Мы всё проверили. Но… Из спецлавки ты, Алекс, вышел в 18.10 часов. А на камере дома появился в 20.15. Где же ты был целых два часа?
– Не знаю, – лжёт Алекс. Ему не нравится, что инспектор говорит с ним свысока. – Не помню. Ходил по городу. Возможно, даже…
– Что?
– Спускался в метро, – вздыхает Главред. – Грешен. А кто не ходит в метро?
– Виктор С-202, – серьёзно отвечает инспектор. – Сколько раз, Алекс Р-101, ты сказал неправду?
– Не знаю, – честно отвечает Алекс. Разговор начинает его изрядно утомлять. Усталость, усталость заполняет все его мысли. – Я говорю не правду, а «Истину».
– Да, это кредо… – инспектор улыбается. Может показаться, что он доволен результатом. – Кредо такое мощное, как будто удар по темечку. Знаешь, в детстве я мечтал быть журналистом. Или писателем.
– А я – полицейским, – лжёт Алекс. С трудом сдерживается, чтобы не заржать в голос. «И что смешного-то?!»
– Но машина распределения… – картинно вздыхает Швак. – Да славится мудрость Главы… Выбрала мне путь. Путь…
– Да, – разговор изрядно утомил Главреда. – Путь – это наше всё. Думаю, что и разговор – всё?
– Я ещё зайду к тебе на работу. Подозреваются все. Нам нужны улики.
«Тебе нужны признания», – думает Алекс и провожает инспектора до двери. Ему жалко порции энергочая. «Они могут подсматривать», решает Главред, а потому идёт в Редакцию, чтобы записать новые мысли. На ходу он придумывает шифр, которым воспользуется сегодня.
«Читая эти строки, вы, должно быть, заинтересовались, в чём заключается работа журналиста? Признаюсь, меня самого некогда мучил этот вопрос. Теперь я один из самых ярких передовиков пера, и точно знаю, что нужно делать и как. Нужно стать глазами идеального общества. Люди, прикованные к станкам и семьям, зачастую не видят самых интересных вещей. Не видят новых окон и дверей, любезно подаренных им Главой, не чувствуют той опеки, которую каждодневно оказывает государство.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=72089227?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.