Главная страница | Сказки | Сказки на Рождество

Сказки на Рождество
Дениэль Юри Легран
Сборник сказок полон волшебства, магического настроения и детства. Кто из нас стал взрослым и утратил способность верить в чудеса по-детски? Никто! Все мы в душе всё те же дети, какими были 15, 25, 50 лет назад…
"Рождественские истории" – лучший семейный досуг.
Иллюстрации и обложка созданы с помощью нейросети "Шедеврум".

Дениэль Легран
Сказки на Рождество
Эти сказки я посвящаю моим дорогими любимым девочкам; супруге Екатерине и дочерям Елизавете и Варваре.

От автора
Мир сказок – это пространство, где фантазия не только ребенка, но и взрослого находит отклик. Давно ли мы все были детьми? Скажу с полной ответственностью, что мы не перестали ими быть. Что всему тому, что не поддается объяснению, мы придаем ореол сказочности, нереальности, невозможности и даже мистики. А, стало быть, мы верим в сказку! Кто из нас не загадывал желания на Новый год в детстве? Разве только что самый ленивый! Но взрослея, мы продолжали это делать. Знаю таких, кто в своем зрелом возрасте до сих пор верит в Деда Мороза и просит его об исполнении самых заветных желаний. Да что там другие, если я сам в это верю всей душой.
Сборник сказок «Рождественские сказки» – лучший подарок не только детям, но и некоторым взрослым.
Верьте в чудеса, ибо, они существуют!

    Всегда ваш Легран Дениэль Юри

Снежинка и Снежный Ангел


Эта история произошла в стародавние времена. В те времена, когда по улицам ездили экипажи, запряженные четверками лошадей, да и люди отличались от нынешних. Нет, нет, не подумайте, что у них были странные уши или огромные ноги… нет, они были иначе воспитаны. Барышни, например, не выходили на улицу без сопровождения, а молодые люди, при встрече, снимали шляпу и кланялись. Но рассказ не о них, а о простой елочной игрушке.
В одном большом доме, в канун Рождества, в самой большой комнате стояла пушистая елка, украшенная гирляндами, сверкающими игрушками и, конечно же, ее макушку венчал Рождественский Ангел. Близился сочельник, за окнами падал мягкий, пушистый снег и все было готово к приходу Рождества. А, как известно, в Сочельник происходят самые невероятные и волшебные истории. Началось все с самой обыкновенной Снежинки. Она кружилась в хороводе со своими подружками и так заигралась, что устала и решила передохнуть на окне той самой комнаты, в которой стояла елка.
– Ой! – воскликнула она. – Какая красота, сколько огней. Ах, если бы могла исполниться моя мечта… – Она так громко вздохнула, что ее услышал Рождественский Ангел, который венчал макушку ели.
– Кто это так вздыхает? – спросил он.
– Это я. Снежинка.
Вы подумаете, что это все выдумки, и они не могли услышать друг друга, потому что между ними было стекло? Но ведь в Сочельник все возможно.
– О чем вы так вздыхаете?
– Ах, милый Ангел, мне бы очень хотелось попасть на эту елку и стать самым прелестным украшением. Но это невозможно.
– Почему же невозможно? Сейчас Сочельник и любое, даже самое невероятное желание может исполниться, – ответил Ангел и горько вздохнул.
– Вам грустно? Но почему? – Снежинка чувствовала его грусть и едва сдерживала слезы.
– Ах, Снежинка, как бы мне хотелось поменяться с вами местами, вырваться отсюда и порхать, порхать в хороводе снежинок, заглядывать в окна и наблюдать, как идут приготовления к Рождеству…
– Ха-ха-ха! – зазвенела от смеха Стеклянная Шишка. Она висела чуть ниже. – О чем вы говорите? Бред какой-то! Елочные игрушки должны быть на елке, а снежинки за окном. И по-другому быть не может.
– Это еще почему? – Снежинка была возмущена.
– Да потому что, если, вы, – обратилась Стеклянная Шишка к Снежинке, – окажетесь здесь, то от вас останется мокрое место, а вы, – она посмотрела на Ангела, – порхать будете недолго. И, если быть точной, хи-хи-хи, до первого падения из окна.
– Но у меня есть крылья…
– Которые никогда не раскрываются. Вы, милейший, игрушка! И стоит вам упасть, как вы разобьетесь в д-ре-без-ги!
– Но это несправедливо! – возмутилась за окном Снежинка. – Это мечта…


– Еще как несправедливо? Но каждому свое. Вы, например, – с сознанием дела сказала Стеклянная Шишка Снежинке, – в итоге станете либо снежком, либо снеговиком, растаете и ручьем сбежите к реке, а вы, – глядя на Ангела, язвила Шишка, – как и мы все, то есть елочные игрушки, когда закончится праздник, попадете в коробку и отправитесь на чердак, до следующего Рождества.
– А как же мечта? – спросил ее Ангел.
– Мечта… нет никакой мечты, все это сказки. Я думаю только о том, чтобы не сорваться с еловой ветки и не шлепнуться вниз.
На этом разговор был закончен. Снежинка, чтобы не расстроиться еще больше, спорхнула с окна и вернулась к подружкам, а Рождественский Ангел, уронив слезу, решил мечтать молча. Но желания Снежинки и Ангела все-таки прозвучали. И, когда часы пробили двенадцать раз, произошло чудо; Рождественский Ангел исчез с макушки ели и, на одной из еловых веток, появилась Снежинка.
С тех пор в наших домах появились вырезанные из золотистой бумаги снежинки, которые клеят на окна и украшают ими елку. Вы спросите, что же случилось с Рождественским Ангелом? Он стал настоящим Рождественским Снежным Ангелом, который заглядывает в наши окна в Сочельник и оставляет на снегу следы от своих крыльев.



Две звезды


Однажды, высоко-высоко в небе, появились две маленькие, совсем крохотные звездочки. Она – дочь ясной Луны, он – сын Гордого Солнца. Шло время, звездочки росли, не замечая друг друга. Но чем больше они взрослели, тем ярче становились. Звездные миры, окружавшие их, не могли скрыть своего восхищения. Светлая дочь Луны была умна и рассудительна, а красотой могла поспорить со многими звездами Вселенной. Ясный сын Солнца был горяч, пылок и силен. В силе ему уступали сильнейшие из сильнейших.
Шли годы, сменялись века. Две маленькие звездочки повзрослели. Однажды, взглянув на подругу своих детских игр, сын Солнца влюбился так горячо и пламенно, что его сердце едва не разорвалось от нахлынувших на него чувств. В чем он тут же признался дочери Луны. Та, выслушав его, сдержанно улыбнулась.
– И это все? – послал свой вопрос через всю Вселенную сын Солнца.
– А что, ты, хотел? – ответила дочь Луны.
– Знать, что любовь взаимна!
– Тогда знай – я люблю тебя, – улыбнулась дочь Луны.
– А где же огонь и страсть в душе и сердце? – обиделся на холодность своей возлюбленной огненный сын Солнца.
– Ты забыл, что я дочь Луны? В нас нет огня Солнца, как в тебе. До нас почти не доходят его яркие лучи.
– Нам необходимо быть вместе, – жарко шепнул через всю Вселенную сын Солнца. – Сейчас же!
– Я тоже этого хочу, но нужно подумать…
– О чем? – нетерпеливо воскликнул влюбленный.
– О многом. Например, подходим ли мы друг другу.
– Мы подходим! Верь мне!!!
– Мне надо подумать, – повторила дочь Луны и отвернулась.
Сын Солнца мучился, звал свою возлюбленную и, совсем было отчаялся, но тут обратил на него свой огненный лик его отец-Солнце.
– Чем ты огорчен, сын мой?
– Я влюблен, отец, и очень хочу быть с той, кого так пламенно полюбил.
– Любовь – это прекрасно! – улыбнулся отец-Солнце. – Нет причины огорчаться.
– Нет, есть причина, – воскликнул сын Солнца. – Она хочет подумать о том, какое решение принять.
– Рассудительная девушка. Кто же она? Чья дочь?
– Светлая дочь Луны.
– Дочь Луны? – громоподобный голос Солнца облетел Вселенную. – Вы не пара! Она слишком холодна для тебя!
– Я согрею ее своим теплом, отец! – возразил юноша.
– Она не сможет любить тебя так же, как ты любишь ее!
– Моей любви хватит на двоих!
– Ты можешь остыть и умереть, – выдвинул последний аргумент отец-Солнце.
– Мое сердце так горячо и любовь так огромна и глубока, что я для своей любимой буду жить тысячелетия!
– Я вижу ты хорошо подумал, сын, – нахмурился отец-Солнце. – Но есть одно непреодолимое препятствие.
– Ну, что еще? – недовольно проговорил сын Солнца.
– Ваши орбиты не пересекаются!
– Я дотянусь до нее!


– Если ты сорвешься с орбиты, ты погибнешь в холодной бездне Космоса…
– Ну и пусть, отец! Лучше так, чем вечность вдали от нее.
И сын Солнца стал потихоньку смещаться со своей орбиты. Шаг за шагом, дюйм за дюймом он приближался к гибели.
– Если она так же сильно любит меня, я не погибну, – шептал сын Солнца, но эту его незамысловатую молитву слышали все звезды и делились с ним своими орбитами. И когда до дочери Луны осталось так мало, сын Солнца понял, что ему не дотянуться. Зная, что этот шаг станет последним в его жизни, он шагнул в черную бездну Космоса, закрыв глаза. И в последний момент дочь Луны протянула ему свою орбиту.
– Отпусти, – шепнул ей обессиленный сын Солнца. – Ты не выдержишь моей тяжести, мы погибнем вместе.
– Знаешь, – мудро ответила дочь Луны, ибо с этого момента мудрее и умнее не было никого, кроме нее. – Может я и не так горяча, как ты и не могу кричать о своих чувствах на всю Вселенную, но любовь моя к тебе так сильна, что я готова держать тебя всю жизнь в своих руках.
– Этого не нужно, – услышали влюбленные. – Держи, сын, ты забыл свою орбиту. Здесь она не нужна, а там, куда ты ушел, она необходима!
– Спасибо, отец! – отозвался с благодарностью сын Солнца.
Прошло много тысячелетий, но эти две звезды до сих пор вместе. Их орбиты настолько тесно связаны, что ничто не может их разъединить. Сын Солнца отогрел своим теплом дочь Луны, она же в ответ подарила ему всю Вселенную своей любви!



Роза и Веник


Когда-то давным-давно, когда Веники жили в сторожках дворников и не допускались в дома знатных и богатых людей, произошла эта история. Веники убирали кухни, конюшни, дворы и улицы, и не знали ничего прекрасного. Но однажды одному Венику повезло, и он полюбил, но не метлу, а прекрасную Розу. Ее выбросили из окна дома на мостовую. В то время дворник мел улицу возле господского дома. Он увидел Розу и подобрал ее. Принеся Розу домой, он поставил в кувшин с водой. Она еще не начала вянуть, поэтому была нежна и прелестна. И Веник, увидев ее, сразу же влюбился, но сказать о своей любви не мог. Ведь он был всего-навсего Веником. Ах, как он жалел, что не родился каким-нибудь васильком или, на худой конец, лютиком.
Но случилось так, что спустя несколько дней, он проснулся ночью от всхлипов.
– Кто здесь? – спросил Веник, вглядываясь в темноту.
– Это я – бедная, несчастная Роза, – плача, ответила она.
– Простите, что не узнал вас…
– Конечно, не узнали, – перебила его Роза. – Ведь мы с вами никогда не разговаривали. Да и потом, с какой стати нам с вами разговаривать, ведь мы разного происхождения.
– Я понимаю, – Веник тяжело вздохнул. – Мы с вами разные и между нами нет ничего общего, но я не мог оставаться безучастным, когда вы так горестно вздыхали. Я подумал, что вам нужна помощь…
– Чем вы можете мне помочь? Вы – Веник, а я – Роза. Вам не понять, что значит ронять лепестки, увядать, терять красоту.
– Но… – растерялся Веник.
– Ах, оставьте, оставьте меня в покое!
И Веник замолчал. Он тяжело переживал, страдал и продолжал любить ее. А Роза день ото дня роняла лепестки и увядала. И когда остался один лепесток, она, вдруг, заговорила.
– Уважаемый Веник, – голос ее был тих и слаб. – Скоро мой последний лепесток упадет и я… я очень хочу, чтобы обо мне осталась хоть какая-нибудь память. Простите, что я вам нагрубила…
– Нет, нет, не извиняйтесь, – перебил ее Веник. – Я недостоин ваших извинений.
– Не перебивайте, у меня осталось так мало сил, – она тяжко вздохнула, – я хочу, чтобы этот лепесток вы сохранили и вспоминали меня, хоть иногда.
– Я буду помнить вас всю мою жизнь! Каждый день, каждую минуту, каждую секунду. Я буду помнить вас, потому что я вас люблю!
– Ах, как это прекрасно. Вы любите меня и мне не страшно теперь, но… я так устала. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, дорогая Роза, – прошептал в ответ Веник. Он был счастлив, что его любовь не отвергли. Он был уверен, что с наступлением утра его Роза снова расцветет и будет еще прекрасней… но он ошибся.
Утром Роза погибла, уронив свой последний лепесток. Ведь она никого не любила. Возможно полюбив, она бы осталась жива и расцвела бы вновь. Любовь творит чудеса, но этому не суждено было случиться.
А Веник спрятал лепесток среди своих прутиков и вспоминал Розу каждый день, каждую минуту, каждую секунду, как и обещал. Он, как и прежде помогал дворнику, но был безучастен ко всему. Вскоре концы его прутиков пообломались и почернели. Он уже не так хорошо мёл улицы, и дворник решил купить новый веник. Как решил, так и сделал. И вот в сторожке появился новый веник, молодой и золотистый. Он так гордо стоял в углу, что старому венику стало смешно и чуточку грустно.
– Послушай, малый, – обратился он к новому венику, – я скоро пойду на растопку и поэтому хочу дать тебе один совет. Никогда, слышишь, никогда не влюбляйся в Розу.
– Это еще почему?
– Да потому, что Роза никогда не сможет полюбить тебя, – сказал и умолк. Навсегда. Сердце его не выдержало и, он рассыпался.
Утром, когда дворник собирал рассыпавшиеся прутья, на полу он нашел лепесток. И этот лепесток был таким нежным, таким живым, что это очень удивило его. А удивляться есть чему! Любовь Веника была настолько сильна, что оживила увядший лепесток Розы.



Бабочка и Фикус


На подоконнике, в окружении комнатных цветов, стоял Фикус. Появился он в этом цветнике совсем недавно; его подарили на день рождение. Сначала он ничего вокруг себя не замечал и тихонечко чах. Листочки, осыпаясь, оголяли тоненькие веточки.
– Если вы так будете страдать из-за переезда, вы станете совсем лысым, – глядя с сожалением на Фикус, сказала Герань, протягивая к солнечным лучам свои листья.
– Разве это кого-то волнует? – нехотя отозвался Фикус.
– Конечно, – в разговор встряла молодая Драцена. – Нашу милую Хозяйку. Когда хозяйская кошка объедала мои листочки, Хозяйка вся извелась. И куда она меня только не ставила; и на комод, и на пианино, и даже на этажерку… – Драцена округлила листочки и зашептала, дрожа от страха. – Этажерка была такая… такая…
– Какая? – не выдержал Алоэ.
– Хлипкая, – всхлипнула Драцена. – Я все время боялась упасть.
– И что дальше? – зевая, спросил Фикус.
– Ничего, – помахивая листьями, ответила Драцена.
– А при чем тут тогда кошка? – выглянула из-за Фикуса Герань.
– Кошка? Ах да… кошка была наказана тапочкой, и хозяйка перестала переживать.
– Кошка вас больше не ест? – спросил колючий цветок, до сих пор молчавший Цветок, который не знал, как его зовут, но предпочитал называться Заколючкой. Так и будем его звать.
– Как вам сказать, – откашлялась Драцена, – заглядывает иногда, куснет разок-другой и уходит.
– А-а-а, – протянул Фикус и снова уставился в окно.
– Эй, послушайте, – попыталась снова втянуть в разговор Фикус Драцена.
– Оставьте его в покое, – отвлек ее внимание Заколючка. – Поговорите лучше со мной.
И все перестали обращать на Фикус внимание. А он все больше осыпался, выставляя напоказ свои веточки. Но однажды случилось вот что.
Проснувшись как-то поутру, он выглянул в окно. Солнце только-только показало свой золотистый бок над горизонтом. На ветке дерева, что росло под окном, он увидел прекрасную Бабочку и… влюбился.
– Здравствуйте, – прошептал он.
– Доброе утро, – качнула крыльями Бабочка. – Как поживаете?
– Прекрасно, а вы?
– И я, – ответила Бабочка и упорхнула.
– Прилетайте еще, – прошептал Фикус и мечтательно протянул свои голые веточки ей вслед и ужаснулся. Фикус из красавца превратился в ободранный веник. Но любовь творит чудеса. Не прошло и трех дней, как его голые веточки покрылись маленькими почками, и проклюнулись первые листочки.
– Какой вы красивый, – сказала однажды Бабочка. – Я люблю вас.
– Ах, – воскликнул Фикус. – И я вас люблю.
– Мне пора, прощайте, – взмахнув крылышками, сказала Бабочка и снова скрылась среди листвы.
– До свидания, – ответил счастливый Фикус, не обращая внимание на брюзжание со всех сторон. Цветы, стоявшие на подоконнике, не понимали их любви и тихо негодовали. Но время шло, разговоры потихоньку сошли на нет. Уже больше никто не обращал внимание на порхающую Бабочку и красавца Фикуса.
Так продолжалось все лето, но вот пришла осень и однажды Бабочка не прилетела. Фикус страшно переживал.
– Неужели она меня разлюбила? – раз за разом спрашивал он себя. Но переживания его были напрасными. На следующий день его Любовь снова помахивала крылышками, сидя на ветке, но была какой-то медлительной и рассеянной.
– Что с тобой? – встревожился Фикус.
– Ничего. Просто осень. Скоро на покой. Мы, бабочки должны зимой спать. Скоро мы с тобой перестанем встречаться. Но придет весна, и я снова прилечу к тебе, – успокоила его Бабочка. – Когда придет время сна, я тебя предупрежу.
И этот день настал. Бабочка прилетела в последний раз. Впереди их ждала долгая и холодная зима.
– Что ты будешь делать без своей разлюбезной Бабочки? – язвительно спросила у Фикуса Герань.
– Я буду ее ждать, – мечтательно ответил Фикус. – И любить.
Если бы у Герани была голова и руки, она бы покрутила пальцем у виска, но единственное что она смогла сделать, так это качнуть недовольно листьями и как Фикус ждать прихода весны, чтобы вновь и вновь осуждать то, что было недоступно ее пониманию.
Да здравствуют невежды! Ибо, благодаря им, понимаешь, что прекрасное существует!



Легенда о Венике и Половой Тряпке


Все были невероятно удивлены одиночеством Бежевого Носка, лежащего под табуретом. Его молчание и нежелание разговаривать возмущало обитателей кухонного пола.
– Мы, между прочим, здесь все, как одна семья, – кипела от негодования Рыбная Косточка, – я упала сюда со стола три дня назад и считаю всех здесь родными до мозга костей.
– Как это похоже на вас, – усмехнулся Горошек Горького Перца. – До мозга костей! Как раз в вашем духе.
– Между прочим дух у меня что надо, не то, что у вас, – съязвила Рыбная Косточка. – Обчихаешься! Хорошо, что у меня с носом все в порядке.
– Конечно! Кто бы сомневался! – рассмеялся Комок Кошачьей Шерсти. – С носом у вас все в порядке, в виду того, что носа-то как раз у вас и нет!
– Чмок… – с трудом отклеилась от пола Капелька Клубничного Варенья. – Не понимаю, что вы спорите?
– А, вы, все благоухаете? – расшаркался перед Капелькой Кусочек Репчатого Лука.
– Фи! – отвернулась от него Капелька Варенья, – вы даже засушенный заставляете слезиться мои глаза.
– Что? Глаза? – чуть не подавился смешком Горошек Горького перца, – откуда у вас глаза?
– Как откуда? – Ничуть не обиделась Капелька Клубничного Варенья. – А это что? Или, вы, ослепли?
– Нет, я хорошо вижу. Это клубничные зернышки!
– А разве зернышки не могут быть глазами? – вступилась за Капельку Рыбная Косточка, – каждый сам выбирает, уважаемый Горошек Горького перца, чем нюхать и чем смотреть! Разве не так?
– Апчхи!
– Кто это сделал? – прокричал Комок Кошачьей Шерсти, улетая прочь из кухни. – Теперь меня заметят, подметут веником и выбросят в помойное ведро!
– А вы откатитесь подальше, а когда мимо будет бежать кошка, приклейтесь к ее лапке, – посоветовала Капелька Клубничного варенья, – моя бабушка так и сделала, приклеившись к подошве старой туфли. Она увидела мир! Вот и вы попутешествуете!
– Апчхи! – раздалось снова.
– Эй, нельзя ли потише? – зацепился сухим боком за Капельку Клубничного Варенья Кусочек Репчатого Лука. – Что за неуважение? Я теперь, не пойми, чем пахну, к тому же стал клейким, с одной стороны.
– Считайте, что вам повезло, – заметила Рыбная Косточка, – вас не унесет в далекие края, как тот Комок Кошачьей Шерсти. А, кстати, дорогая Капелька, так куда все-таки делась ваша бабушка?
– Тайна, покрытая мраком, – вздохнула Капелька Клубничного Варенья. – Она путешествовала до тех пор, пока не повстречалась с Половой Тряпкой… После этого ее никто, никогда не видел, – прошептала загадочно Капелька Варенья.
– Я тоже слышал про Половую Тряпку, – горячо проговорил Кусочек Репчатого Лука, – и даже один раз видел.
– Как же вы все еще здесь? – недоверчиво спросил Горошек Горького Перца.
– Она меня не заметила, – озираясь по сторонам, ответил Кусочек Репчатого Лука, – а теперь я стал клейким и не смогу от нее спастись.
– Не переживайте, я слышал, от кого не помню, что есть жизнь после… Половой Тряпки!
– Да, но вы не все знаете! – доверчиво глядя на всех, сказал Кусочек Репчатого Лука. – Перед Половой Тряпкой приходит… он!
– Кто? – хором спросили все обитатели кухонного пола.
– Вы меня пугаете? – совсем расклеилась Капелька Клубничного Варенья, – смотрите, у меня глаза потекли.
– Не страдайте так, дорогая Капелька, – вдруг заплакала рыбьими слезами Рыбная Косточка.
– Дамы, дамы! Успокойтесь! – разнервничался и упруго запрыгал по полу Горошек Горького Перца.
– Эй, куда же вы? – зашуршал не приклеенным боком сухой Кусочек Репчатого Лука, – вы своими прыжками вызвали сквозняк!
– Это не он! – возразила Капелька Клубничного Варенья. – Ветрено сверху. Ветер высушил мои слезы, мои глаза и меня саму!
– Что это там впереди? – перестала рыдать Рыбная Косточка. – Это что-то большое, желтое и шуршит… так странно.
– Это же Веник! – завопил Кусочек Репчатого Лука, пытаясь отклеиться от пола. – А потом придет она… Половая Тряпка!
– Нам конец! – прискакал назад Горошек Горького Перца, упав в Капельку Клубничного Варенья.
– Ой, вы меня расплющили! – завизжала дурным голосом Капелька Варенья.
– Апчхи-и-и! Кха-кха! – снова раздалось рядом с ними, и все вдруг поняли, что это чихал Одинокий Бежевый Носок.
– Это все из-за него! Кра-а-ак! – раскололась на множество осколков Рыбная Косточка под огромной домашней туфлей. Каблук раздробил ее и, снова поднявшись вверх, опустился рядом с высохшим Кусочком Репчатого Лука.
– Фу-у-ух! Пронес… ло-о-о! – прокричал он, улетев далеко-далеко, получив пинок от самого Веника. Приклеившись друг к другу, Капелька Клубничного Варенья и Горошек Горького Перца замерли в ожидании несчастья.
– Что, что вы видите? – шептала Капелька Клубничного Варенья.
– А вы что, не видите сами? – раздраженно процедил Горошек Горького Перца.
– Как же я могу видеть, если вы пригвоздили меня к полу, попав между глаз! – возмущенно запыхтела Капелька Варенья. – Ну же, отвечайте, что вы видите?
– Ровным счетом ничего… ой, смотрите, ах да, вы же не видите, веник нырнул под табурет и…
– Что, "и"?
– И вымел Бежевый Носок! Бог шельму метит! – злорадно проскрипел Горошек Горького Перца. – Ему конец!
– Так вот ты где! – услышали они громовый голос. Пыльный Бежевый Носок взлетел вверх, потом им шлепнули по табурету, выбив пыль.
– Апчхи! – снова чихнул Одинокий Бежевый Носок и показал такой же бежевый язык оставшимся обитателям кухонного пола.
– Фу-у-ух! Слава Богу! – выдохнул Горошек. – Теперь нас оставят в покое.
– Теперь все закончилось! – обреченно проговорила Капелька Клубничного Варенья. – Прощайте!
– С ума сбрендили? Или я слишком сильно зашиб ваши клубничные мозги? – кряхтел Горошек Горького перца, пытаясь выбраться из клейкой клубничной массы.
– Она пришла, как и говорил Кусочек Репчатого перца.
– Кто?
– Половая Тряпка!
– Где?
Капелька Клубничного Варенья ответить не успела. Сверху шлепнулась Половая Тряпка, смыв ее с пола. Когда же Тряпку подняли из ее многочисленных складок выпал маленький Горошек Горького Перца и закатился в щель под плинтусом…
Чистый кухонный пол ждал новых обитателей, которым когда-нибудь, когда страх перед неизбежным притупится, Горошек Горького Перца обязательно расскажет легенду Веника и Половой Тряпки, став навсегда героем, оставшимся в живых.



Вагонная история


Они стояли гордые и независимые. Идеально кожаные и невероятно удобные для ног хозяйки. Они знали, что им цены нет, так говорила она, надевая их каждый раз перед выходом на улицу. Да, им было чем гордиться. И они гордились собой. Затемненные носы и пяточки выгодно выделяли их среди толпы ботинок, кроссовок, ботильонов, сапог и туфель. Гордо стоявшие по стойке «смирно», они могли в любой момент сорваться и бежать туда, куда будет велено.
– Грязь быстро собьёт с вас спесь, – пробубнили грязные, потрёпанные кроссовки. – Мы тоже были новыми. Но не задирали свои носы, тем более в метро.
– Что не так в метро? – спросили рыжие ботинки, сверкнув гладкими боками.
– Здесь запросто можно быть затоптанными. Особенно в час пик.
– Не страшно. На нас средство по уходу за кожей. Оставить на нас след никому не удастся.
– Все зависит от хозяина, – просипели черные мужские туфли напротив. – Нам уже без малого десять лет, а мы выглядим так, словно только что с магазинной полки. Единственное, что выдает наш возраст, это стёртые внутренние стельки и голос.
– А меня возмущает в вас только одно, – взвизгнули дамские сапожки. – Почему на вас черные шнурки, если вы рыжие? Только не говорите, что вы модничаете. Вы понятия не имеете, что значит мода. Посмотрите на нас, и вы все поймёте, потому что моднее нас во всем вагоне никого нет.
– А нам они нравятся, – закартавили маленькие ботиночки. Они непрестанно болтались вверх-вниз, благодаря непоседливому хозяину четырех лет от роду.
– Можно подумать, что вас кто-то спрашивает, – презрительно фыркнули женские сапожки.
– А почему бы и нет? – отчеканили вопрос берцы. – Не насмехайтесь, дамочки, солдаты детей в обиду не дадут. Поэтому детские ботинки могут смело выражать свои симпатии, пока мы рядом.
– Ой, да за ради Бога, – отвернулись дамские сапожки. – И все-таки, почему черные шнурки, а не коричневые или рыжие?
– Да чего вы привязались к добропорядочным ботинкам? – неожиданно раздалось в конце вагона. Там возмущенно зашаркали резиновые сапоги.
– Кто бы говорил! – возмутились из другого конца мощные лоферы. – Вас вообще нельзя считать обувью, резиновое недоумение.
– Кто это там про недоразумение? – резиновые сапоги прямо рвались в драку. – Недоразумение – это, вы, с вашим мнением.
– Не обращайте на этих «аристократов» внимание, деточки, – прошаркали мимо ботинок старообразные, толстоподошвенные мужские полуботинки с одесским акцентом. – Вы же не хотите нести всю жизнь за них груз их несовершенных супинаторов.
– Это противоестественно, – визжали на весь вагон ботильоны. – Противоестественно носить не совпадающие по цвету шнурки. Мы не успокоимся, пока не получим ответ на вопрос: " Почему шнурки черные на рыжих ботинках?"
– У нашей хозяйки нестандартное мышление, – улыбнулись рыжие ботинки. – Вчера на нас были шнурки зелёные. И нам нравиться выделяться…
Ботинки хотели ещё что-то сказать, но была дана команда идти, и, резво шагнув вперёд, они заспешили навстречу перрону, оставив после себя запах средства по уходу за кожей и целый вагон возмущения, недоумения и, конечно же, восхищения.



Всему свое время


Ночь полной луной заглянула в приоткрытую форточку, скользнув лучом сквозь тюлевую занавеску, осветив лежавший на столе чистый лист бумаги и остро отточенное перо.
– Ох, – качнулась занавеска, – сегодня луна решила ослепить меня окончательно. Я, конечно, понимаю, что она, как любая женщина, любопытна. И оставленный на столе чистый лист бумаги – ещё та тайна, которую невероятно хочется раскрыть. Но, зачем же, за счёт других?
– И не говорите, вздохнул письменный стол. – Я, представьте, не могу заснуть из-за яркого лунного луча, что пробился сквозь вас и лег на меня. А то, что касается листа бумаги и его товарища пера, мне все равно. Главное, чтобы на мою отполированную поверхность не упало ни единой капли чернил.
– Между прочим, ничего плохого в нас нет, – тут же отозвались чернила, чутко дремавшие за толстыми стенками старой чернильницы. – Благодаря нам, весь мир узнаёт о новых открытиях, новых книгах…
– Сплетнях, доносах, приговорах, – жёстко закончил письменный стол за них.
– Вы правы, – тяжело вздохнули чернила. – Все всегда зависит от того в какие руки мы попадаем. Многие из них не всегда аккуратны, но ваш хозяин, ни разу не капнул нами на вашу полированную поверхность, и вы должны быть ему благодарны.
– Это дело случая, – нахмурил углы стол. – Когда-нибудь его пальцы станут слабее, глаза победит близорукость и все, прощай моя незапятнанная репутация.
– Репутация ничто перед старостью и дряхлостью, – скрипнул всеми ножками старинный стул, отряхнувшись, как старый пёс от древесной пыли, которую тут же высветила лунная дорожка.
– Апчччхи! Вы совершенно правы, – отозвался, висевший на спинке стула, потёртый домашний пиджак. – Старость не красит! Нитки истончаются, моя ткань ползёт и придет время, когда дни будут сочтены. Обо мне, вероятно, со временем и не вспомнят. Но я верю в лучшее, как этот чистый лист бумаги, не исписанный и не запятнанный, ни чернилами, ни мыслями.
– И все-таки, какую тайну он хранит? – стукнула крышечкой серебряная табакерка. – Не может быть, чтобы чистейший лист бумаги ни о чем не мечтал и ни о чем не думал. А тонко отточенное перо? То, кому человек поверяет свои замыслы, так же хранит молчание. Ничего не понимаю! Разве ж это не странно? Когда хозяин запускает в меня пальцы и выхватывает щепоть табака, я знаю наверняка, что он хочет сделать.
– Не мудрено вам это знать! – хмыкнул полированный стол. – Для чего вы ещё нужны? В вас хранится нюхательный табак и больше ничего! Его нюхают. Кому-кому, а мне это аукается всегда. Ведь чихают на меня! Ну, это хоть можно стерпеть и стереть. Не то, что чернила…
– Бом… бом… бом… – загудели, отсчитывая каждый удар, настенные часы. – Всему свое время. Каждому из нас; и лунному лучу, и столу, и чернилам, и даже чистому листу, и его товарищу, остро отточенному перу. Всему свое время! Бом… бом… бом…
Ночные собеседники хотели было ответить часам о том, что все это чушь, как вдруг вся комната неожиданно погрузилась во тьму. Луч исчез, небо укрыли черные тучи и ветер, влетевший в окно, качнул занавеску. Небрежно смахнул со стола чистый лист бумаги и перо. Упав на стул, они не издали ни звука. Может, потому что без мыслей и слов они были немы?
– Что же дальше? – тихо прошуршала, задевая краями угол стола, занавеска. – Луч ускользнул, лист упал, все погрузилось во тьму…
– Ненадолго! – хрипло откашлялись часы. – Скоро рассвет и обязательно следующей ночью, когда луна заглянет к нам снова, мы узнаем то, о чем молчит лист бумаги и остро отточенное перо.
Утро застало чистый лист бумаги на полу, недалеко, вздрагивая от врывающегося в открытую форточку ветерка, лежало остро отточенное перо. Человек, подняв их, аккуратно уложил на середину стола и тихонько присел на старинный стул. Первые капли чернил коснулись белизны пера и вывели на чистом листе бумаги: «Листьев шум, золочёное время лета…»



Крыши


Она проснулась, щурясь от первых лучей солнца, поднявшегося впервые после хмурой и холодной зимы, и сладко потянулась. Оно приятно грело ее бока и вселяло надежду на скорое весеннее тепло.
– Э-ге-гей! Доброе утро! – крикнула она что было сил. – Солнце вернулось!
Крыша одноэтажного дома ликовала, все ее умиляло; и, пробивающаяся сквозь остатки снега, юная травка, и нежные, сильные духом, подснежники, и, спешащие куда-то, прыткие люди, и даже крыши соседних, высоких и не высоких домов. Она чувствовала себя самой счастливой и необычайно красивой в это раннее, весеннее утро.
– Чему радуешься? – скрипнула старая, покрытая семейством мха, шиферная крыша покосившегося сарайчика, затёртого среди новых домов, а потому незаметного. – Видать жизни ещё не попробовала, а все туда же: "С добрым утром". – скрипнула она недовольно подгнившей стойкой и съёжилась.
– Чего привязалась к деве? – качнул верхушкой тополь. – Радуется же, не плачет. У неё, может, настроение хорошее.
– Очень хорошее, – немного обидевшись на шиферную крышу, отозвалась крыша одноэтажного дома. – Посмотрите, утро, какое ясное. Ликовать прямо хочется.
– Ну-ну, ликуй, – усмехнулась крыша сарайчика. – Радуйся, пока молодая. Кстати, давно народилась-то? Я тебя здесь что-то не припомню.
– Осенью, – радостно отозвалась крыша одноэтажного дома. – В конце октября.
– Тогда откуда знаешь, что это? – старая крыша сарайчика кивнула на солнце.
– Ну, я сказала, а что? – подпрыгнула тротуарная плитка. – Кто ребенку расскажет, из чего жизнь состоит, чего опасаться надо, а чему радоваться? Ты вот за всю зиму даже и не взглянула на нее.
– Еще чего, я в няньки не нанималась, – заходила ходуном крыша сарайчика. – Это без меня как-нибудь.
– Сестра, здравствуй сестра! – проснулись крыши высоких домов, приветствуя крышу одноэтажного дома, – Мы рады тебе!
– Ой, – захлопала от восторга своими углами крыша одноэтажного дома. – Здравствуйте сестры!
– Да какие они тебе сестры? – фыркнула тротуарная плитка. – За всю зиму ни разу на тебя не взглянули, зато снег с себя на тебя стряхивали. Вспомни, как тряслись и прогибались твои лаги от снежной тяжести.
– Так снега кругом было много. И на елях, соседках моих, и на вас, милая плитка, и на качелях, и даже на столбах. Помните, как забавно смотрелись ночью их лампы под толстой снежной шубкой. Конечно, на мне снега тоже было много… но зато я знаю о зиме чуть больше, чем мои сестры-крыши высоких домов. И мне посчастливилось устоять и не сломаться.
– Какие твои годы, – фыркнула ржавой шляпкой гвоздя крыша покосившегося сарайчика. – Успеешь ещё…
– Ох, слушаю я вас, слушаю, – звякнуло стеклом окно под самой крышей одноэтажного дома, – можно подумать, что кто-то виноват в том, что вы постарели и скособочились! Добрее надо быть и крыши к вам потянутся.
– Зачем вы так, – вступилась за шиферную крышу сарайчика крыша одноэтажного дома. – Никто виноват! Разве можно винить за то, что кто-то состарился? Я очень вас понимаю, – склонилась крыша одноэтажного дома к сарайчику и его крыше.
– Нет, не понимаешь! – взвизгнула шиферная крыша сарайчика, – меня вот-вот должны снести, выбросить на помойку… я мешаю тут всем, поэтому с приходом весны меня ничто не радует. Снег вокруг меня растает, и дни мои будут сочтены.
– Ну, что вы, – протянула участливо крыша одноэтажного дома свой уголок и тихонько дотронулась до шиферной крыши. – Мы не дадим вас в обиду. Вот увидите, люди изменят свое решение!
– Поживем-увидим, – отшатнулась шиферная крыша от прикосновения и всем своим видом дала понять, что разговор окончен. Крыша одноэтажного дома горько вздохнула и заплакала не растаявшим снегом. Она очень надеялась и верила, что старая шиферная крыша покосившегося сарайчика была неправа. Но в одно прекрасное утро юная крыша одноэтажного дома проснулась и не узнала двора. Вместо старого покосившегося сарайчика, красовалось новое строение, блестя единственным новым окошком.
– Ах, – всхлипнула она и залилась горючими слезами, которые капали на нее из набежавшего облачка и стекали по ней на землю первым весенним дождем. – Она знала, она предчувствовала…
– Дорогуша, что случилось? – отряхнувшись от воды, спросила тротуарная плитка.
– Дитя, что с тобой? – загудел тополь молодой, зелёной шевелюрой.
– Сестра, дождь скоро пройдет и твои слезы высохнут! – не остались в долгу крыши высоких домов.
– Я плачу от того, что старая шиферная крыша была права. Ее разобрали и выбросили на помойку. Посмотрите, куда девался старый сарайчик, на котором она прожила всю свою жизнь?
Все дружно обернулись и увидели вместо сарайчика новое здание с одним окошком, которое беспрестанно всем подмигивало облачным отражением неба.
– Чего моргает, – недовольно буркнула тротуарная плитка. – Заняло чужое место и моргает. Ни стыда, ни совести.
– А я вам так скажу, – отозвалось окно под крышей одноэтажного дома, – Если такое случилось, значит это кому-то надо. Каждому из нас в конце захочется покоя и, возможно, забвения.
– Кто знает, кто знает, – тяжело вздохнул тополь, качнув молодой, зелёной шевелюрой.
– Не плачь, сестра, – подхватили его вздох крыши высоких домов, – она была достойной крышей.
Крыша одноэтажного дома громко всхлипнула и горестно шевельнула всеми стойками. Во дворе стало так тихо, что даже воробьи не решались чирикать, как вдруг крыша на новом строении громко фыркнула и разразилась громким смехом.
– Ой, не могу, – верещала она между приступами веселья, – ой, сейчас лопну! Ха-ха-ха!
– Как вам не стыдно? Не видите, мы все скорбим, – возмущённо зашипела на нее тротуарная плитка.

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/deniel-uri-legran/skazki-na-rozhdestvo-72008518/?lfrom=390579938) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.